Путь пешки 5. Купол. Татьяна Лемеш

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА 25
• ГЛАВА 26
• ГЛАВА 27
• ГЛАВА 28

АННОТАЦИЯ

Пятая часть цикла - начало основных событий.

   — А зачем же нам бежать? Да и куда? Тут — наш …дом. Наше Убежище…

   Возрастные ограничения 18+

   Книга первая: Путь пешки 1. Начало. Татьяна Лемеш

   Книга вторая: Путь пешки 2. Опять дома. Татьяна Лемеш

   Книга третья: Путь пешки 3. Смена короля. Татьяна Лемеш

   Книга четвертая: Путь пешки 4. Каникулы. Татьяна Лемеш

   Книга пятая: Путь пешки 5. Купол. Татьяна Лемеш

   Книга шестая: Путь пешки 6. Стрекоза. Татьяна Лемеш

   Книга седьмая: Путь пешки 7. Петля. Татьяна Лемеш

ГЛАВА 1

Надо мной проплывали по небу пушистые облака странного зеленоватого оттенка. Приглядевшись, я увидела, что это не просто небо, а зенитный фонарь в форме полусферы с геометрическим переплетом. Наверное, от стекла и оттенок неба такой странный…

   Я попыталась восстановить в памяти события, но все заканчивалось перекошенным лицом Ефима и грохотом водопада. Оглядевшись, я обнаружила себя голой на какой-то твердой поверхности, руки в запястьях и ноги в щиколотках оказались закреплены металлическими браслетами — не толстыми, но прочными. Ну, и что бы все это значило?!

   Рядом кто-то зашуршал, и я попыталась привстать, но у меня ничего не получилось — скованные за головой руки не пускали меня.

   Недалеко стоял молодой мужчина — приятное бритое лицо, очень густые и длинные русые волосы, смутно знакомые серые глаза и тонкий нос. Я обратилась к нему:

   — Кто вы? Отпустите меня, пожалуйста!

   Он мягко улыбнулся:

   — Ты пришла в себя? Не бойся, теперь ты в безопасности. Ты в Убежище! Более того, анализы признали тебя способной к воспроизведению, так что поздравляю — все твои невзгоды позади!

   Что-то в нем было поразительно знакомое — интонации, улыбка… На слове «убежище» что-то промелькнуло в памяти, но я не уловила воспоминания, и оно улетучилось — сейчас было как-то не до того.

   — Но… Какие невзгоды? У меня все хорошо… было. Пока я не прыгнула за Ефимом. А где я вообще? И кто вы?

   — Тебя выловили в загрязненном источнике, тебя и мужчину, он еще не пришел в себя. Откуда ты, если задаешь такие вопросы? — с этими словами он чем-то смочил тряпицу и принялся меня протирать — ну как мебель, честное слово! Я даже опешила:

   — Э-э-э… А что вы делаете? И почему я голая?

   Он удивленно на меня посмотрел:

   — А почему ты обращаешься ко мне во множественном числе? Я тебя мою, ведь после загрязненного источника кожа несколько суток раздражена и все старается выбросить из себя лишний сероводород. Ты понимаешь - о чем я?

   — Не совсем. А обращаюсь так — потому что у нас принято обращаться к незнакомым людям на «вы». Ну, если мне так необходимо помыться — то может, ты меня отпустишь, и я сделаю это сама?

   Человек продолжил меня протирать — всю, абсолютно. Я начала выходить из себя:

   — Эй, послушай, отпусти меня, а? Чего ты хочешь-то?

   — Я? Ничего. Я просто делаю свою работу.

   — И в чем же она заключается?

   — Я должен осмотреть и подготовить тебя.

   — Подготовить к чему?

   — Ну, так как ты оказалась способной к самовоспроизведению — то я должен передать тебя в наш генофонд! — он ободряюще мне улыбнулся, будто чем-то обрадовал.

   — Какой еще генофонд?! Послушай, у меня муж и ребенок, никуда меня передавать не надо — просто отпусти меня, а?

   Он с недоумением на меня смотрел, и мне вдруг показалось, что волосы у него шевелятся. Сами по себе. Стало как-то жутковато.

   — Я тебя не понимаю. Так, а теперь внутри.

   Он бесцеремонно раздвинул мне ноги, послышалось тихое жужжание — и мой стол, или на чем я там лежала, начал превращаться в гинекологическое кресло. Потом мужчина смочил руку в каком-то растворе и ввел ее в меня. Я от возмущения даже опешила:

   — Да ты что, вообще охренел?! Вытащи из меня свою руку! Я не давала согласие на то, чтобы во мне ковырялись!

   Не обращая внимания на мои крики, он продолжал свои исследования, даже закрыв глаза для пущего сосредоточения:

   — Ну что ты такая неугомонная — первый раз, что ли? Так, недавно родила, да? А где плод-то?

   Руки у него были относительно узкими и мягкими и сильной боли я не почувствовала. Более того, когда он ощупывал меня изнутри и второй рукой мял мне живот снаружи в районе матки, то вызвал этим приятные ощущения, и из груди полилось молоко. Он с улыбкой разглядывал результат своих трудов.

   — Так где плод? Если не будешь кормить — то молока уже не будет. Ты не имеешь права так пренебрегать этим потрясающим веществом!

   — Не плод, а ребенок! Он у нас, я оставила его на берегу с Домкой! Да я бы и сама с удовольствием его покормила, если бы ты прекратил во мне ковыряться и отпустил домой!

   Он растерянно на меня смотрел, явно не понимая причин такой агрессии.

   — Но… Куда же я тебя отпущу? Что значит — домой? В твое Убежище?

   — Да ни в какое не убежище! Просто выпусти меня на улицу, и я сама найду портал! Вместе с Ефимом! Кстати, где он?

   — Я не понимаю тебя — вне купола, за пределами Убежища, опасная для человека среда — загрязненные источники, радиационный фон выше нормы… Где-то там живут дикари, но я с ними не встречался — я так думаю, что они уже полностью мутировали от такой жизни. Так что можно сказать — тебе повезло! А кто такой Ефим — это мужчина, в которого ты вцепилась? Я вас еле разделил! Он здесь, рядом, вон лежит. У него есть имя? Он первородный? Я не нашел клейма. Но анализы признали и его способным к самовоспроизведению…

   От этого театра абсурда у меня голова пошла кругом. Глубоко подышав и успокоившись, я решила действовать систематически. Так, начнем еще раз:

   — Давай начнем сначала. Меня зовут Таня, я переместилась к вам, случайно попав в портал с Ефимом. У меня там остались любимый муж, ребенок и еще много дорогих мне людей, и я очень хотела бы к ним вернуться! А как тебя зовут?

   — Меня? Да никак. Я же не первородный… И женщинам у нас тоже имена не дают…

   Потом началось что-то невообразимое. Безымянный человек произнес: «любимый», «муж» — закрыл глаза и сосредоточился. А его волосы зашевелились. Потом он также произнес «портал» и история с волосами повторилась. После чего незнакомец нахмурился и смерил меня подозрительным взглядом:

   — Слушай, откуда ты слов-то таких набралась?

   — Мне показалось или у тебя волосы шевелятся?

   Он обезоруживающе улыбнулся:

   — Да, есть такое. Но ты не бойся… Я не опасен для окружающих! — добавил он с горькой усмешкой. — Так все-таки — откуда ты? Слова и понятия, которые ты употребляешь, не использовались после катастрофы!

   — Какой еще катастрофы?

   Он скептически скривился:

   — Ты надо мной издеваешься? Но почему? Я сделал тебе что-то плохое?

   — Нет, не издеваюсь… А насчет плохого — так ты считаешь, что это в порядке вещей — вот так хватать человека, раздевать, привязывать и насильно устраивать осмотры, в том числе и в интимных местах?!

   Он казался искренне удивленным:

   — А что не так? Для любой особи женского пола это счастье — попасть в состав генофонда! Натуральная еда, воздух и вода, ничего отрабатывать не надо, знай себе рожай, выполняй свое природное предназначение!

   Я опешила:

   — Даже так, да? А какое же тогда несчастье для особей женского пола?

   — Ну как это? Неспособность забеременеть в течение года или низкий процент соответствия — тогда ее ждет быстрая и безболезненная смерть.

   — Жестко тут у вас! А какой год на дворе-то?

   — Сто восьмидесятый.

   — В смысле — сто восьмидесятый от Рождества Христова?

   Он удивленно переспросил:

   — Откуда ты все это можешь знать?! Ты что, тоже ретранслятор?

   — Какой еще ретранслятор?

   — Ну, как я? — и он демонстративно зашевелил волосами.

   — Я не понимаю, о чем ты. Волосы у меня не шевелятся, я обычный человек.

   — Ты присоединяешься как-то по-другому?

   — Да никуда я не присоединяюсь!

   — Тогда откуда тебе известны понятия предыдущих эпох?

   — Каких еще предыдущих? Зачем ты мне голову морочишь? Да скажи, наконец - какой сейчас год? Только не от катастрофы, а от Рождества Христова!

   Он что-то прошептал, закрыл глаза и опять зашевелил волосами. Потом открыл глаза и заявил:

   — Если брать точкой отсчета начало предпоследней эпохи, называемое Христовым Рождеством — то сейчас две тысячи двести шестьдесят четвертый год.

   Я замерла с открытым ртом. Так это я попала в будущее? Если он, конечно, не врет… Я удивленно стала осматриваться. Да уж, ничего хорошего это будущее не представляло — серые стены, стеклянный потолок, какая-то аппаратура.

   — Так это я попала на два с половиной века вперед? — ошеломленно произнесла я.

   Он явно недоверчиво посмотрел на меня.

   Тут хлопнула дверь, и кто-то тяжелыми шагами вошел в помещение. Я подняла голову и оторопела — к нам приближался здоровенный мужик, практически голый, на его плечах почти до пола висела какая-то белая тряпка, оставляя обнажённой среднюю часть тела и он шел, беспардонно потрясая своим хозяйством. На груди красовалось клеймо — круг и вписанный треугольник вершиной вверх. Густая светлая борода, усы, волнистые ухоженные волосы, надменное лицо и красные полные губы. Мой безымянный приятель при виде его склонил голову:

   — Первородный…

   Тот бросил на него пренебрежительный взгляд и подойдя, стал внимательно меня осматривать.

   — Так это она и есть? Что, действительно соответствие девяносто шесть процентов? Интересно, таких у меня еще не было! А почему она такого цвета?

   — Это влияние открытого солнца. Но влияние поверхностное, кожа не поражена.

   — Хм… Интересно…

   Он бесцеремонно схватил меня за сосок, на нем все еще блестела капля молока:

   — А это что?

   Человек-ретранслятор ответил:

   — Она пока не готова. Недавно родила, нужно дождаться полного сокращения матки. Потому и молоко еще есть.

   — Даже так? А плод-то где?

   Чуть дрогнувшим голосом мой приятель ответил:

   — Плод мертв.

   — Да? Ну хорошо. Слушай, а давай я ее сейчас заберу?

   Он подошел к моей голове и почти перед лицом светил своими причиндалами. Я с неприязнью отвернулась. Он возмущенно сжал мне щеки и насильно повернул голову к себе:

   — Как ты смеешь отворачиваться от первородного?! Вот, посмотри — скольких первородных я принес нашему Убежищу! — и он ткнул пальцем в прическу на лобке — от самого органа волосы были выбриты и оставлены только восемь лучей, расходящиеся радиально, как лучи солнца. Я не выдержала и расхохоталась. Он опешил и даже выпустил мое лицо из рук. А я все не могла успокоиться — это ж надо, это самовлюбленное тело специально ходит голяком и всем хвастается своим солнышком на причинном месте!

   — Она что, больная? А как же девяносто шесть процентов соответствия?!

   Я понемногу успокаивалась:

   — Ой, не могу! Нашел чем хвастаться! Да у нас каждый мужик может делать то же, что и ты! Ну, может и не каждый, но через одного точно! А ты просто самовлюбленный, тупой племенной бык!

   Может, и не стоило так прямо оскорблять его, но мои нервы в связи с происходящим были на пределе и я не смогла удержаться. Его лицо побагровело, а вот мой приятель явно с трудом сдерживал смех. Мужик с солнышком рассвирепел и схватил меня за шею:

   — Я забираю ее! Сейчас же! Отстегни!!!

   Парень с шевелящимися волосами встал передо мной и тихо, но твердо сказал:

   — Нет, Ставр, ты знаешь правила — она должна быть готова к оплодотворению! А сейчас я со всей ответственностью заявляю, что она еще не готова. Кроме того, если ты повредишь такой ценный экземпляр — следующие тебя не поймут. Остынь, Ставр, еще как минимум пятнадцать суток, а дальше посмотрим.

   Ставр какое-то время попыхтел, потом все же отпустил мою шею:

   — Ладно, я подожду! Пятнадцать суток. И побрей ее, ты же знаешь - я не люблю этой шерсти!

   И он ушел. Мой приятель с улыбкой на меня посмотрел:

   — Да уж, теперь я верю, что ты не отсюда! Я никогда не встречал женщин с таким …дерзким поведением.

   Я улыбнулась:

   — А зачем ты соврал ему о ребенке?

   — И не только… Ты вполне готова к оплодотворению.

   — Да я знаю, у меня муж почти гинеколог. И после родов мы с ним уже…

   — Понял. Гинеколог. — парень опять закрыл глаза и к чему-то прислушался. Потом расплылся в улыбке — Неужели ты действительно из прошлого… когда были мужья?

   — Да, действительно. — я улыбнулась ему, этот парень был мне симпатичен. — А как тебя зовут?

   — Я же говорил — у меня нет имени.

   — Как это? Ну как-то же тебя называют …окружающие?

   — Самый нейтральный вариант из тех, как меня называют — двенадцать восемьдесят четыре.

   — Это что еще такое?

   С кривой усмешкой на губах парень оттянул ворот своей серой рубахи, у него на груди было выбито клеймо — тысяча двести восемьдесят четыре. И чуть ниже — перечеркнутый круг.

   — И что это значит?

   — Порядковый номер. Ведется строгий учет для селекции — кто кого родил и в каком проценте соответствия.

   — Вот это да! А что еще за проценты? Соответствия чему?

   — В нашем Убежище большое внимание уделяется восстановлению человеческого рода, путем тщательной селекции отбираются самые жизнеспособные и полноценные особи для скрещивания. Остальные выбраковываются и стерилизуются.

   — Так у тебя этот знак…

   Он с грустной усмешкой ответил:

   — Да.

   — А из-за чего? Если не секрет, конечно…

   — Да вот из-за этого самого. — он опять пошевелил волосами — Поставили мне шестьдесят восемь процентов, потому что это не вписывается в выведенную селекционерами норму. А меньше семидесяти пяти процентов — стерилизация. Самое обидное, что когда-то очень давно это была общедоступная способность — ретранслировать. Но ведь не я устанавливаю эти нормы!

   — Так что, тебя зря стерилизовали?! И ты теперь не можешь иметь детей?

   — Да. И не только… Ну да ладно, дай-ка я осмотрю твою шею, Ставр так ее сжимал!

   Я с готовностью подняла подбородок и пронумерованный парень чем-то прохладным протер мне шею.

   А я все гадала — какое же ему придумать имя? Почему-то мне это показалось очень важным. Один, два, восемь четыре… А если соединить первые буквы? Одвч… Ерунда какая-то! Но я же не произношу «один», а все же «адин»… Пусть имя будет начинаться на Ад… Адам, например.

   — А что, если я буду звать тебя Адам?

   Он улыбнулся:

   — Тебе так хочется дать мне имя? Адам… — и он опять закрыл глаза. — Ты знаешь, Таня, в одном из верований, существовавших до катастрофы — был такой персонаж, Адам, как основоположник человеческого рода. Мне кажется, я не вправе носить это имя.

   — Ой, да ладно! Ну, давай что-нибудь более нейтральное… Вот, например — Алан… Как тебе? Мне кажется — тебе пойдет.

   Он улыбнулся:

   — Пусть будет Алан. Спасибо.

   — Не за что.

   — Есть за что. Теперь я чувствую себя… человеком.

ГЛАВА 2

Все еще улыбаясь, он продолжил протирать мне шею. Вдруг из другого конца помещения раздался крик: «Таня!» Мы оба вздрогнули. Потом новоявленный Алан улыбнулся:

   — Это твой ...знакомый. Ефим, да? Видимо, наконец пришел в себя. Он ударился головой в источнике и потому так долго был без сознания. Я подойду к нему.

   Алан отошел куда-то вглубь помещения. Я услышала голос Ефима:

   — Эй, а почему я прикован? Отпусти меня, слышишь?

   — Приветствую тебя, первородный! Сейчас я отстегну браслеты. Мне нужно было зафиксировать тебя для осмотра и обработки раны на лбу.

   Раздались тихие щелчки. Потом голос Ефима изменился — по-видимому, он сел.

   — Ну, так уже лучше. А почему я голый? Ладно, потом. Слушай, а где Таня? Девушка с темными волосами и большими серо-зелеными глазами? Она тащила меня в воде, она спасла меня! Ты ее видел?

   Ефим взволнованно тараторил. Алан доброжелательно ответил:

   — Успокойся, Ефим. Таня жива и здорова. Пока ей ничего не угрожает.

   — А почему — пока не угрожает? А откуда ты знаешь мое имя?

   — От Тани и знаю. Пойдем, она здесь.

   И они вдвоем подошли к столу, на котором я была закреплена. Увидев меня, Ефим пробежался по мне взглядом и, покраснев, спросил у Алана:

   — А почему она тоже голая? И до сих пор прикованная?

   — Таковы правила — она должна быть под осмотром и присмотром. Это не моя вина, если я нарушу инструкцию и это заметят, то меня просто заменят кем-то другим… Возможно, менее сочувствующим. Сегодня мне удалось отсрочить ее отправку на пятнадцать суток. Если меня заменят — обман всплывет.

   — Какую еще отправку? — дернулся Ефим, опять взглянув на меня и покраснев.

   Озадаченный Алан закрыл глаза и задумался. Ефим в ужасе наблюдал за его волосами. Потом Алан открыл глаза, улыбнулся и что-то со скрипом пододвинул Ефиму:

   — Вот, ты можешь присесть возле ее лица. Тогда она не будет так тебя смущать. Если сам, конечно, не будешь смотреть.

   — Да? Ну давай. А может, проще ее чем-то накрыть, а?

   — Это тоже запрещено правилами. Проще тебе не смотреть.

   Ефим хмыкнул, на что-то уселся и наклонился ко мне:

   — Танечка, здравствуй! Как ты? Как ты себя чувствуешь?

   Я улыбнулась:

   — Здравствуй, недотепа! Чувствую я себя нормально, а если бы ты не топил меня в реке — то чувствовала бы себя гораздо лучше с Сашкой и Лешкой. Я ведь тебя почти вытащила!

   — Ой, Танечка, прости! Я был так напуган — совсем не соображал, что делаю. Я ведь воды жутко боюсь еще с того случая с алексайосом — помнишь, я тебе рассказывал?

   — Да помню, помню. Я так и поняла и на тебя не сержусь… Только вот по твоей милости мы теперь угодили в портал на двести пятьдесят лет вперед. От моего времени, не от твоего.

   Ефим в ужасе стал оглядываться:

   — Да ну! Не может быть! С чего это ты взяла?

   — Да вон, с Аланом пообщалась.

   — Так может, он тебя обманул? И что еще за отправка и что за пятнадцать суток?

   — Так ведь я здесь в роли племенной телки, уже и бычка мне подобрали! — и я рассказала Ефиму о нашем знакомстве со Ставром. Алан стоял чуть в стороне и с интересом нас слушал. Ефим после рассказанной истории со стоном схватился за голову:

   — О Боже! Что же я наделал?! Ну ничего, пока у нас есть время, мы обязательно что-нибудь придумаем! А… где же твой малыш, ты ведь с ним постоянно ходила?

   Я ядовито произнесла:

   — Да, ходила. Я его на траве, на слинге оставила, когда за тобой в воду прыгала! С Домкой.

   — С Домкой? Ну, не переживай, он его не оставит. А на звук придет или Саша, или Алексей… Прости меня, Танюш, я так перед тобой виноват!

   Возникла пауза, в которую спокойно и рассудительно вклинился Алан:

   — Ну, если вы уже разобрались с произошедшим — предлагаю подумать о настоящем. Вот ты, Ефим, сейчас должен выбрать свою дальнейшую судьбу — быть тебе первородным или …нет.

   — Не понял — это как?

   Я рассмеялась:

   — Ну, будешь ли ты ходить в белой хламиде и с важным видом трясти яйцами или…

   Алан закончил за меня:

   — Или обслуживать трясущих ими же — выращивать для них еду, убирать за ними, следить за порядком, обеспечивать сохранность купола, лечить — если у тебя есть к этому способности... Ну, и навсегда остаться существом второго сорта!

   Испуганно моргая, Ефим переводил взгляд с меня на Алана:

   — Ну и выбор, однако! А подробнее можно? От чего зависит мой выбор?

   — При осмотре я выявил у тебя высокую степень соответствия — более девяноста процентов при условии исправления дефекта. — Алан коснулся левой руки Ефима, где, как я знала, был плохо сросшийся перелом. — А без исправления я дам тебе не более семидесяти двух, хоть это наследственно не переносится, но в нормы не вписывается.

   Ефим ошарашенно смотрел на Алана:

   — Ты …вылечишь мне руку? Сейчас, по прошествии стольких лет?

   Тот улыбнулся:

   — Да, перелом старый и с костяными мозолями, но в принципе — нет ничего невозможного! Но будет больно. Могу дать обезболивающее.

   — Я потерплю.

   — Уверен? Обезболивающее значительно смягчит процесс.

   Ефим бросил на меня взгляд и твердо сказал:

   — Уверен.

   Алан озадаченно зашевелил волосами, а потом криво усмехнулся:

   — Ну, как знаешь. Если для тебя это важнее. Иди сюда.

   Они вдвоем подошли к какому-то креслу, мне оно напомнило кресло стоматолога. Я с интересом наблюдала за ними, ведь мне было достаточно просто повернуть голову. Алан усадил Ефима в кресло и пристегнул обе его руки к подлокотникам. Голый Ефим ерзал на сидении, покрываясь красными пятнами. Потом все же решился и сказал мне:

   — Тань, не смотри!

   Я с улыбкой отвернулась, а Алан вздохнул:

   — Какие же вы …стеснительные, в самом деле! Чего тут стесняться-то — здоровое прекрасное тело! На вот, так лучше? Все, Таня, можешь смотреть! — добавил он с усмешкой.

   Я опять повернулась — очень уж было интересно посмотреть - как в будущем лечат старый, плохо сросшийся перелом. Ефим по-прежнему сидел голым, но его бедра покрывала какая-то тряпица. Зато теперь он уже сидел спокойно и не смущался.

   Алан взял висящий на стене прибор из металлических колец и соединяющих их трубочек и надел на руку Ефима. Потом что-то там нажал и на большом экране отразилась рука «на просвет» — отчетливо виднелась так и не сросшаяся кость и синим цветом показаны уплотнения вокруг нее — наверное, мозоли. Алан тоном учителя у доски объяснил Ефиму:

   — Вот, посмотри — это твоя рука. Вот кость — видишь, как плохо вы ее срастили? Очень плохо, учитывая то, что перелом произошел в детском возрасте и костям еще предстояло расти и расти! Вот эти костяные мозоли — это твой организм пытался хоть как-то восстановить стабильность — нам придется их растопить, если мы хотим вернуть кость на место…

   Побледневший до синевы Ефим спросил:

   — Что значит — растопить? Чем?

   — Не бойся, управляемым лазерным лучом. Но все же, еще раз предлагаю обезболивание. Тем более, причина твоего отказа, на мой взгляд, глупа и несущественна!

   Ефим опять на меня оглянулся. Я тоже поняла - в чем дело и произнесла:

   — Ефим, не будь ребенком! К чему терпеть лишнюю боль, если можно обойтись и без нее?

   — Да просто я и так перед тобой опростоволосился!

   — Ты считаешь, что если ты сейчас тут будешь корячиться от боли и орать — то восстановишь свою репутацию бесстрашного и бесшумного лесного ниндзи?!

   Ефим потупился и умолк. Алан с улыбкой наблюдал за нашей перепалкой. Ефим тяжело вздохнул и сказал:

   — Ладно, давай свое обезболивающее!

   Алан быстро и незаметно набрал какой-то маленький шприц и хлопком вогнал его в руку Ефима. Тот вздрогнул, но не закричал. Через несколько секунд Алан сильно ущипнул Ефима, но тот не отреагировал.

   — Ну все, приступим!

   Алан с увлечением зашевелил пальцами на ободках — на экране было видно, как все уменьшаются синие уплотнения. Через некоторое время он удовлетворенно хмыкнул:

   — Ну вот, со временем все это рассосется! Теперь займемся костью…

   От шевелений его пальцев обломок кости все опускался и, наконец, встал вровень со своей второй стороной. Алан деловито пробубнил: «Закрепим…", взял из шкафчика тонкую спицу и, полоснув по руке Ефима лежащим здесь же скальпелем, засунул ее в отверстие. Теперь на экране мы видели ее, как движущуюся белую полосу. Алан подтянул спицу вплотную к сложенной кости и из нее выдвинулись защелки. Потом он с облегчением вздохнул и принялся стягивать аппарат с руки Ефима.

   Тот был просто шокирован и рассматривал свою руку — лучевая кость теперь не торчала!

   — Вот так вот быстро?! Спасибо тебе, Алан!

   — Да не за что. Это же моя работа! Через пару недель придешь ко мне, подшлифуем тебе шрамы… Подожди, посиди еще. Сейчас будет немного больно — но потерпи, прими это как плату за свой новый статус!

   С этими словами Алан взял что-то со стола и крепко прижал к груди Ефима. Тот заорал от боли и попытался встать, но руки-то были привязаны! Через несколько секунд Алан отпустил его, а на груди Ефима дымилось свежее клеймо — кружок и треугольник вершиной кверху.

   — Приветствую тебя, первородный! — торжественно, но мрачно произнес Алан. — Пойдем, я отведу тебя в место твоего обитания…

   И они куда-то ушли. Я все смотрела в темнеющее над головой небо. Что за сумасшедший день! Только утром я была у нас в лесу с Сашкой, Лешкой и Домкой. И вот я здесь! Увижу ли я их когда-нибудь? Скоро меня отдадут в лапы тому борову, Ставру, и я буду «следовать своему природному предназначению». Причем никто и не спросит моего согласия! Я так распалила себя этими мыслями, что слезы градом потекли по лицу. Полноценно рыдать лежа на спине не получилось — невозможно ни в руки уткнуться ни просто в стол или на чем я там лежу… Да и слезы все норовят в нос залиться! Вернувшийся Алан застал меня в стадии полного расстройства. Он стоял и удивленно на меня смотрел:

   — Что с тобой? Что происходит?

   Он быстро ощупывал меня в разных местах и пытался понять причину моего поведения.

   — У тебя поднялась температура. По-видимому, перегорает молоко. Потерпи немного, скоро его не станет и температура спадет…

   Я разрыдалась в голос:

   — Да причем здесь температура?! Я хочу кормить своего ребенка и видеть его довольный взгляд у своей груди! Я хочу к Сашке, хочу его теплых объятий, хочу к нам в лес под голубым небом и пылающими багрянцем и золотом листьями! Я хочу нежиться в прозрачной воде горной реки! Я хочу к нам на печку, где мы с Сашкой занимались любовью!

   Вконец измотав себе душу, я опять в голос разрыдалась. Алан в растерянности смотрел на меня:

   — Но я не знаю… Что лично я могу сделать? Неужели все это правда, а не плод твоей бурной фантазии? И откуда она у тебя так развита? И ты плачешь не от боли, а от… недостижимости твоих желаний?

   Казалось, он искренне пытается понять меня и чем-то помочь. Почти постоянно он замолкал и все шевелил волосами.

   — Давай начнем сначала — что я могу для тебя сделать? Начнем с твоего физического состояния, с этим мне проще разобраться! Сейчас ты страдаешь от переполняющего тебя молока, так что у нас есть два принципиально разных варианта действий — или ты прекращаешь лактацию и я попытаюсь помочь тебе перетерпеть это по мере моих сил, или мы можем поддержать ее хоть на каком-то уровне, если ты действительно веришь, что вернешься к своему ребенку…

   Я хрипло ответила:

   — Вариант два. Я обязательно вернусь к Сашке и к моему ребенку! Если же нет — то лучше убей меня сразу! Или дождешься, пока я во сне перегрызу горло вашему Ставру и тогда вы все равно меня прикончите …за порчу ценного экземпляра.

   Алан был явно шокирован.

   — Ты переворачиваешь все мои представления о жизни! Я никогда не видел таких бурных эмоций у людей, а тем более, у женщин.

   — А почему — тем более? Женщины что, к людям не относятся?

   — Ну, знаешь ли… В нашем обществе есть …культ мужчины, а женщина рассматривается лишь как необходимое для продолжения рода приложение к нему. Я среди этого рос, и потому ты так меня поражаешь — как вольно и на равных ты разговариваешь со мной и с Ефимом, как ты бурно переживаешь, да еще и твой смех… Сегодня я впервые слышал хохот, да еще и из уст женщины, он поразил меня! Так что я теперь даже и не знаю — во что мне и верить!

   Я умоляюще посмотрела на Алана, сознательно вложив в этот взгляд всю нежность и любовь, всю тоску и надежду, на которые я была способна. И проникновенно сказала:

   — Я прошу тебя, Алан, помоги мне! Помоги мне вернуться…

   Он вздрогнул и даже вроде бы испугался. Отошел от меня, отвернулся и какое-то время стоял в раздумьях:

   — Ладно. Начнем с малого и понятного. Итак, ты хочешь сохранить лактацию? Тогда мы сделаем вот что…

   И он принялся мять и растирать мне грудь круговыми движениями. Молоко не замедлило появиться. Тогда он стал аккуратно и бережно сцеживать его, но молоко струйкой полилось на стол. Алан поморщился:

   — Какое расточительство! Ну, хотя бы так… — и он приник губами к моему соску.

   Я вздрогнула, но сказала себе, что это он просто пытается сохранить мне лактацию. Немного повисев на одной груди и не переставая растирать ее руками, он перешел к другой, иногда на меня поглядывая. Потом встал и с улыбкой вытер рот:

   — Спасибо, что накормила! Не думаю, что ребенок выпил бы больше… Наконец-то и я его попробовал! Вкус, конечно, специфический… Но приятный.

   Я рассмеялась:

   — Да на здоровье! А почему наконец-то? Тебя мама не кормила?

   — Мама? — опять шевеление волосами — Женщина, которая меня родила? Нет, не кормила. Кормят молоком только первородных. А остальных отправляют в инкубатор.

   — Но почему?

   — Потому, что как можно раньше остановив лактацию, женщина быстрее восстанавливается и опять готова к оплодотворению, может, на этот раз удачному.

   — Ну у вас и нравы! А как же… Материнская любовь, привязанность?

   Нахмуренный Алан долго шевелил волосами.

   — Такого нет. Задача женщины — родить здорового ребенка. Если не получилось — пробовать еще и еще. А если плод удачен — то она кормит его шесть лунных циклов, а потом передает в специальный питомник и опять в строй.

   Я искренне возмутилась:

   — Ужас! И на сколько же хватает таких женщин?

   — Когда женщина уже не может зачать и выносить ребенка, или когда ее процент соответствия по разным причинам падает ниже семидесяти, ее ждет эфтаназия.

   — Это как?

   — Быстрая и гуманная смерть от наркоза. Средний возраст таких потерь — тридцать пять лет.

   Я замерла, шокированная услышанным:

   — Да что же вы за изверги такие?! Можно хоть в благодарность за кучу рожденных детей устроить бедным женщинам спокойную старость?

   — У нас нет такой возможности и мы очень ограничены в ресурсах. Выживает сильнейший. Справедливости ради нужно заметить, что участь мужчин не намного отличается, ведь они тоже со временем «выгорают»!

   — Да, но они ведь при жизни чувствуют себя значительно лучше женщин!

   — Ты права.

   — А как у остальных? Ну, у не первородных?

   Алан замялся:

   — У остальных… рассматривается вопрос о рациональности их существования. Такой вопрос поднимается раз в году, весной. Если я, например, приношу пользу Убежищу и без меня пока не обойтись — то живу и дальше. Ну а если нет — то же самое. Быстро и гуманно. Я, например, пока многим полезен. Благодаря ретрансляции я добываю знания, которые в настоящий момент утеряны людьми. За это мне даже разрешили оставить волосы.

   — В смысле — разрешили?

   — Носить на теле волосы, бороду и усы имеют право только первородные. Это же касается паховой и подмышечной растительности.

   — Ну, блин! А волосы-то чем им не угодили?!

   — Ты знаешь… Насчет волос я натыкался на очень интересную информацию, причем в разных местах и в разные эпохи. Например, был такой …властитель в позапрошлой эпохе, Нерон — он покорил многие народы и набрал из них армию, так вот он приказал всех их побрить наголо. И сказал при этом: «Мне нужно, чтобы они сражались, а не думали!» Волосы — это как продолжение нервных окончаний мозга, по крайней мере, я наталкивался и на такую трактовку. Источник психической силы для человека любого пола, связь с космосом и знаниями человечества — последнее я постоянно испытываю на себе, так что уверен в этом.

   — В смысле — испытываешь?

   — Как бы тебе объяснить… — Алан надолго задумался. — Двести пятьдесят лет назад, говоришь? Я нашел понятный тебе аналог — в то время уже была искусственная информационная сеть?

   — Да, была.

   — И в том числе беспроводная?

   — Да.

   — Так вот, представь себе, что где-то в пустоте, невидимая глазу, также, как и волны сети существует… некая матрица, информационное пространство, из которого каждый может почерпнуть нужные себе данные. И загрузить свои. Даже не озвученные мысли, а просто прилетевшие в голову. Хотя они слабы и их очень трудно поймать. А вот мысли общеизвестные, подпитанные и произнесенные многими людьми, а тем более эгрегором, лежат на поверхности. Причем их давность значения не имеет. Ты мне не веришь? — спросил он, увидев, как я удивленно хлопаю ресницами. — Или не понимаешь - о чем я?

   — Да нет, почему же, понимаю. Просто ты такие странные вещи говоришь… Даже не знаю — верить или нет… Так ты все это ловишь волосами? А почему же в моем мире, в наше время большая часть мужчин коротко стрижется и бреет лицо?

   Алан закрыл глаза:

   — Не все. И даже не большая часть. Да и то, о чем ты говоришь, началось совсем недавно. У многих народов и в отдельных странах даже в твое время бритье лица это …нонсенс.

   — Ну, вот в европейских цивилизованных странах большинство стрижется и бреется!

   — Да, ты права. — вещал он с закрытыми глазами. — Причем их ведь никто не заставляет! Поразительно! Думаю — ты сама можешь сделать вывод, насколько в твоем мире сильна …промывка мозгов.

   — Да причем тут это! Вот Сашка, например, побрился, потому что ему показалось, что он так старше выглядит!

   — Возможно, и старше. А он уже в таком возрасте, что для него это так критично?

   — Да нет, ему тридцать пять лет.

   — А он хочет выглядеть на двадцать?

   — Не знаю. Все, наверное, хотят выглядеть моложе.

   — Это тоже надуманный стереотип. Почему все должны хотеть выглядеть безусыми юнцами? Или твой Сашка хочет быть беззаботным мальчишкой?

   — Да нет… — мне вспомнились Сашкины речи, когда Олег завел нас в лес: «… Жене ведь мужчина нужен, а не пацан. Ребенок у нее и так будет…» — Нет, он считает себя сложившимся самостоятельным мужчиной. Да и ведет себя соответственно.

   — Так почему тогда он должен надевать маску юнца? Потому что окружающие не поймут? Или ему самому не нравится? Или его борода не нравится тебе?

   — Нет, пока мы были в том мире, где всего-то десяток человек и всем наплевать, есть у тебя борода или нет — то он и не брился. Правда, и нечем было. Да как-то и незачем. А потом, в нашем — побрился… А мне он, кстати, с бородой тоже нравится, сейчас-то он опять зарос. Он так усами щекотится, когда целуется! Похоже, дело все же в окружающих…

   — Ну вот видишь — а …общественное мнение это и есть не что иное, как навязанная и кем-то старательно выстроенная система ценностей. Причем за одно-два поколения она так плотно входит в сознание человека, что воспринимается им как плод его собственных умозаключений и рассуждений. Просто нужно найти в себе смелость взглянуть глубже!

   — Да, наверное, ты прав… — я осеклась, вдруг вспомнив, что с этим человеком я только сегодня познакомилась — а тут уже так разоткровенничалась. Он тепло улыбнулся, видно, понял причину моего удивления:

   — Да, Таня, я тоже …удивлен. Ты — первый человек в моей жизни, с которым я могу так легко и обширно поговорить. Да еще и женщина! Уму непостижимо! Как ты себя чувствуешь? Я вижу, жар у тебя уже уменьшился…

   — Алан, отпусти меня, а?

   — Но я же вам объяснил - я не могу этого сделать, так будет только хуже! Все равно из купола тебе не выбраться. А если тебя поймают и передадут на осмотр кому-нибудь другому, так как я докажу свою непригодность — то тебя сразу же отправят к Ставру!

   — А если ты докажешь свою непригодность — то тебя… — осторожно начала я.

   Он криво ухмыльнулся:

   — Да. Быстро и гуманно. Так что я не могу тебя отпустить. Тебе это не поможет…

   — Ну а если я… захочу в туалет?

   Алан с готовностью раздвинул мои ноги вместе с браслетами.

   — Все, можешь опорожняться. Под тобой — канализационное отверстие.

   — Я пока не хочу, да и как-то неловко при тебе такое делать… Ну а если у меня от лежания в одной позе затекли мышцы? — это было правдой, постоянно вытянутые над головой руки ужасно затекли и начали неметь.

   — Тогда сделаем вот так. — Алан перевел наручники вниз и теперь мои кисти находились на уровне бедер. — И вдобавок я разомну твои мышцы!

   Он начал быстро и умело растирать и разминать мне руки, а потом и ноги. Было очень приятно и стало значительно легче.

   — А спина? У вас что, вот так вот по две недели держат бедных женщин? А если какие-то пролежни образуются?

   — Нет, конечно. Обычно женщины проводят так… сутки, максимум двое. А насчет пролежней не беспокойся — в мои обязанности входит протирать тело… объекта для удаления отходов организма. Ты же знаешь, что кожа — это самый большой выделительный орган, поэтому крайне важно вовремя смывать то, что она выбрасывает из себя? Ну а если у тебя устала спина… — с тихим жужжанием мои браслеты поднялись в воздух и я вместе с ними. Алан придерживал меня под поясницу. Потом браслеты перевернулись и я оказалась лицом вниз. Алан развернул мою голову набок и даже мягко приподнял грудь и я с жужжанием опустилась в положение лежа на живот.

   — Ну что, так лучше? — и он принялся старательно растирать мне спину и ягодицы.

   Я лежала, упираясь щекой в поверхность стола и меня разбирала тоска и обида от беспомощности. Слезы опять не замедлили появиться. Заглянув мне в лицо, Алан обеспокоился:

   — Что такое? Что-нибудь еще? Вроде бы мы учли все твои физиологические потребности...

   Я сквозь слезы произнесла:

   — Физиологические — да! Но я… не чувствую себя человеком…

   Он какое-то время стоял молча, а потом тихо сказал:

   — Я подумаю над этим. Давай дождемся ночи.

   На животе мне стало намного уютнее — я стала ценить эту позу после беременности именно потому, что долгое время у меня не было возможности так лечь. Так что теперь, да еще и после массажа, я задремала.

ГЛАВА 3

Проснувшись, я увидела, что изменилось освещение — теперь в помещении горел яркий искусственный свет. Алан сидел недалеко от меня за столом и что-то разглядывал в микроскоп — я с удивлением увидела на приборном стекле ткань, охристую мешковину. Услышав, что я проснулась, Алан с улыбкой ко мне обернулся:

   — Ну что, снаружи ночь! Все, кроме охраны, спят. Большая вероятность, что никто не придет сюда ночью.

   Он опять перевернул меня на спину и расстегнул браслеты. Не веря своему счастью, я села. Потом с трудом встала — ноги плохо меня слушались после сна и такого долгого лежания. Пол оказался очень скользким, я сразу это ощутила и начала падать. Так как Алан стоял передо мной, то я, ясное дело, ухватилась за него и в итоге оказалась в его объятиях. Он удивленно и растерянно на меня смотрел. Я улыбнулась:

   — Спасибо, что отстегнул! Почему ты на меня так смотришь? Никогда не держал женщин в руках?

   — Держал. Но по-другому. Они так не прижимались. И так не открывались.

   Я рассмеялась и плотнее обняла его. Теплые руки Алана тоже крепче прижали мою талию и спину. Я с улыбкой сказала:

   — Это называется «обниматься». Можешь пробить по своему поисковику — что это значит.

   Он еще сильнее прижал меня к себе — теперь я уже не видела лица, но сбоку, прямо у моей щеки, чуть заметно шевелились его очень густые русые волосы. Мне почему-то захотелось к ним прикоснуться и я легонько их погладила. Алан ощутимо вздрогнул. Я рассмеялась:

   — А это называется «погладить».

   Он прошептал:

   — Это так …приятно!

   — Что именно — обниматься или гладить?

   — И то и другое!

   Мне стало нестерпимо жаль этого такого чувствительного и сочувствующего парня, никогда в жизни не видевшего ни от кого ласки и даже лишенного матери! Я еще раз погладила его волосы, теперь уже с нажимом, используя ладонь и пальцы. Алан замер, даже не дыша. Я с улыбкой слегка отстранилась, чтобы видеть его лицо — он взволнованно смотрел перед собой, часто моргая, а на его щеках играл румянец. Я рассмеялась:

   — А вот это называется «поцелуй»! — и я чмокнула его в щеку — их много видов, этот, скажем так, самый невинный!

   Он перевел на меня взгляд и долго смотрел в глаза. Наконец произнес:

   — Спасибо!

   — Да пожалуйста! Сегодня ты сделал для меня намного больше! Если бы не ты, то я бы сейчас обслуживала вашего… Ставра.

   Лицо Алана изменилось — наверное, представил себе это «обслуживание». Нахмурившись, он отстранился и взял меня за руку:

   — Пойдем. Старайся передвигаться тихо, если кто-то заметит, что тебя нет на месте — у нас обоих будут большие неприятности…

   Подойдя к стене, он выключил освещение и почти в полной темноте, смутно разбавленной невнятным ночным светом сквозь купол, мы куда-то пошли. В этом помещении, которое оказалось просто огромным, находилась и отгороженная стеной небольшая каморка все с тем же стеклянным куполом вместо потолка. Мы зашли в нее, Алан включил свет и плотно закрыл дверь, даже на какой-то засов.

   Я огляделась — маленькая комнатка, метров десять, не больше. В ней — узенькая тахта, металлический стол, табурет и небольшое отделенное раздвижной перегородкой пространство с виднеющимся унитазом — похоже, санузел.

   Я улыбнулась:

   — Вот тут ты и живешь?

   Он непонимающе на меня посмотрел:

   — Меня определили в это помещение, когда увидели мои способности к медицине и добыванию данных. Раньше здесь находился мой предшественник, а после меня тоже кто-то будет находиться. Здесь я сплю, моюсь и ем, остальное время провожу в манипуляционной.

   — Я поняла, это у тебя такое служебное помещение. А дом-то у тебя есть?

   Алан нахмурился и зашевелил волосами:

   — Это единственное помещение, в котором я имею право находиться.

   — Хм… Понятно. Ну что ж, спасибо, что пригласил в гости!

   Он опять задумался, потом по слогам, как с иностранного языка, произнес:

   — Доб-ро по-жа-ло-вать! Кстати, я ведь сегодня взял для тебя еду, но за всем этим как-то и забыл… Ты просто выбила меня из колеи!

   — Ну ладно, ничего страшного. А можно сначала где-нибудь умыться?

   — Да, конечно. Пойдем, я тебе помогу.

   Мы зашли в санузел — там была небольшая душевая кабинка. Я засмущалась:

   — Спасибо, Алан, я умею пользоваться душем.

   Он улыбнулся.

   — Не стоит так стесняться, я ведь и так видел твое тело со всех сторон! Я помогу тебе помыться сзади, тем более воды не так уж и много, сегодня днем я устроил незапланированное купание.

   — А что, у вас какие-то напряги с водой?

   — Вода поступает снаружи, но проходит несколько уровней очистки. Каждому из нас положено по десять литров воды в сутки. Но сегодня я часть уже извел.

   — Вот как? Ну что ж, будем экономить.

   Я включила душ небольшой струйкой и стала мыться. Я чувствовала, что Алан стоит сзади, но меня это не смущало, действительно, ведь он сегодня и так насмотрелся. В какой-то момент Алан сказал:

   — Все, теперь воды хватит только на заднюю часть тела.

   Он снял душ с держателя и стал мыть мне спину, ягодицы и заднюю поверхность ног. Причем не бездушно протирал, как сегодня днем, а вдумчиво, задерживаясь в ямках и углублениях. Мне было очень приятно.

   Наконец в кране забулькало и вода закончилась. Алан повесил душ на держатель и прошептал:

   — Удивительно, сколько женских тел прошло через мои руки, но чего-то в них не хватало!

   Я с улыбкой обернулась через плечо:

   — Может быть — души? Может, ты душу в них не замечал?

   Алан зачарованно на меня смотрел. Потом медленно, словно боясь спугнуть, приблизился и поцеловал в щеку. Я рассмеялась:

   — Ты так быстро всему учишься!

   — Поразительно… Раньше люди делали так много приятных вещей!

   Я опять рассмеялась:

   — А что мешает им делать так сейчас?

   Он мрачно ответил:

   — Видимо, в условиях выживания они посчитали все это нецелесообразным и ненужным. А сейчас… Люди не умеют так горевать и радоваться, как вы с Ефимом! Да и женщины… За многие поколения такой жизни они растеряли свою …душу. Они стали просто приспособлением для продолжения рода — у них не блестят глаза, как у тебя, в них нет этой …грации и уверенности в себе. Я и не знал, что они могут быть… такими!

   — Ну а как же эти …первородные?

   — Да, у них больше эмоций, но это — гнев, ярость, жадность, жажда власти. В них нет места ни жалости, ни …ласке.

   — Ну, а как же ты?

   — Я? У меня просто есть материал для сравнения. А вот сегодня я просмотрел массу информации, касающуюся твоего времени - и был просто ошарашен! Вы были совсем другими! Мать, семья, любовь, привязанность — эти понятия и связанные с ними эмоции в корне меняют человека!

   — Моего времени? Так ты мне веришь?

   Он очень тепло улыбнулся:

   — Да. Теперь верю. Такое существо не могло вырасти в питомнике!

   И Алан еще раз поцеловал меня в щеку.

   Наконец, мы зашли в комнату и он усадил меня на кровать. На столике уже ждала накрытая крышкой металлическая тарелка. Алан очень осторожно ее открыл:

   — А вот и твоя еда. Все же хорошо, что ты сможешь поесть сама и мне не придется тебя кормить!

   Он протянул мне ложку и тарелку — в ней оказалась порция каши вроде овсянки и крупно нарубленная капуста и морковка. И еще сбоку лежал персик.

   — Неплохо для жизни под куполом! Сами выращиваете?

   — Да. У нас есть специальные теплицы. Мы выращиваем еду для состава генофонда. Женщинам — вот такой паек раз в сутки, а мужчинам, первородным — подобный паек два раза в сутки и еще три раза в неделю мясо.

   — А откуда мясо? Охотитесь?

   — Нет, я ведь говорил — снаружи агрессивная среда и повышенный радиационный фон! У нас есть птичник — оттуда и мясо.

   — Понятно. А вы — ну, которые не первородные — что едите?

   Алан открыл небольшой вмурованный в стену холодильник и достал оттуда контейнер:

   — А мы едим белковые концентраты. Четыреста граммов в сутки.

   Он открыл контейнер — в нем оказалась паштетообразная масса. Выглядела она не очень аппетитно, но Алан взял ложку и начал это есть. Я с интересом спросила:

   — А концентрат — это из чего?

   — Ну, производство крупы и мяса имеет свои отходы. Некоторые из них измельчаются и кипятятся — вот тебе и концентрат. Плюс костная мука и масло из ядра косточковых.

   — А овощи что, не дают?

   — Дают. Четыре моркови в неделю. Я свои обычно съедаю за день. — улыбнулся Алан.

   — Да уж…

   Я с аппетитом принялась уплетала овсянку — она была на воде, но зато хоть с солью, правда, с каким-то непривычным привкусом. Глядя на большие куски капусты, я сказала:

   — Слушай, Алан, если ты так любишь овощи — давай я поделюсь с тобой капустой?

   Он оторопел:

   — Нет, что ты, не нужно! Тебе нужно поесть, ведь следующая еда будет только завтра в обед. Обязательно ешь капусту — это и массаж десен, и здоровье кишечника, и масса полезных веществ! Тебе ведь нужно…

   — Что? Подготовить организм к оплодотворению? Быть здоровой и крепкой самкой? А если нет — то что?

   Алан, пряча взгляд, пробормотал явно заученную фразу:

   — Если женщина в течение года не беременеет, то она подлежит ликвидации.

   — Да уж, лихо тут у вас!

   Алан сменил тон:

   — Таня, по-жа-лус-та, ешь овощи! Я …настаиваю! — было очевидно, что некоторые слова он только узнал и теперь разучивает.

   — Ну, если ты так просишь… — я быстренько доела овощи. — Спасибо. А персики откуда?

   — У нас в теплице есть сад. Фрукты получают только первородные и женщины до и во время беременности.

   — Так ты что, и фруктов никогда не ел?

   — Нет. Но мне и так неплохо. Каждому свое.

   — М-да?

   Я задумчиво рассматривала персик. Довольно крупный, спелый и румяный, с нежным пушком на боках. Я съела половину, а вторую вместе с косточкой протянула Алану.

   — Вот. А это тебе.

   — Не надо, я уже съел свою еду.

   — Алан, ты должен его попробовать!

   — Нет.

   Я встала и обошла столик. Я думала сесть рядом с ним, но Алан сидел на совсем уж узком табурете и усаживаться мне было просто некуда. Тогда я присела рядом с ним на корточки и поднесла половину персика прямо к его губам:

   — Пожалуйста. Я настаиваю.

   Покосившись на меня, он какое-то мгновение колебался, а потом стал кусать персик прямо из моей руки. Сок тек по его подбородку, а он прикрывал глаза от удовольствия.

   Закончив с мякотью, он аккуратно забрал косточку и взамен поцеловал мне руку:

   — Потрясающий вкус! Спасибо.

   Разобравшись с посудой, мы наконец-то улеглись спать. Алан уступил мне место на своем узеньком лежбище, даже укрыл тоненьким одеялом, а сам просто уселся на пол, облокотившись на край тахты. Как я успела заметить, передвигаясь здесь босиком — полы были теплыми, видимо, именно они и прогревали помещение. Он выключил свет и теперь в куполе стали видны звезды. Мы оба на них смотрели.

   — Скажи, Тань, а у вас там тоже такие звезды?

   — Да, примерно такие же… Я не знаю созвездий, но вроде бы те же… Только на них приятнее смотреть под открытым небом, а не сквозь стекло!

   Я хотела добавить: «А еще лучше — в обнимку с любимым», но вовремя остановилась — это было бы как соль на раны этому несчастному парню! С этими мыслями я и заснула.

ГЛАВА 4

Я проснулась оттого, что кто-то тормошил меня за плечо.

   — Таня, проснись! Скоро рассвет, тебе нужно быть на своем месте!

   С трудом открыв глаза, я не сразу поняла — где нахожусь, кто это меня будит и что вообще происходит? Ведь только что во сне мы с Сашкой купались в море! Эх…

   — Доброе утро, Алан! А че ты так рано меня будишь?

   — И тебе… доброе утро. Скоро кто-то может зайти, ты должна лежать пристегнутой на столе.

   — М-да? Ну хорошо — там и досплю. Только в туалет зайду, можно?

   Алан беспомощно улыбнулся. Я кое-как встала, сходила по своим делам и специально толком не умывалась, чтобы совсем не проснуться. Нетерпеливый Алан ждал меня возле двери, мы вместе пошли в манипуляционную к моему столу и я на него улеглась. Только тогда Алан с облегчением выдохнул и заботливо спросил:

   — Вот так — удобно? Может, на живот? Нет? Руки оставим внизу? Ну хорошо — приятных… снов тебе, Таня!

   Я улыбнулась — видимо, волосатик разучил еще одну нашу фразу. Он легонько погладил мне руку и еле слышно отошел. Ну что ж, теперь я могу спокойно спать дальше…

   Второй раз я проснулась, когда солнечные лучи уже светили сквозь купол. Алан опять возился с микроскопом — теперь он разглядывал пояс от моего сарафана. Интересно… Получается, что моя одежда у него?

   — Еще раз доброе утро, Алан!

   Он обернулся и расплылся в улыбке. Потом подошел и присел на табурет, который со вчерашнего дня так и стоял в моем изголовье:

   — Доброе утро, Танюша! Ты выспалась? Меня вот мучает такой вопрос — как могло получиться, что одежда, которая была на тебе и на Ефиме, создана с использованием технологий совсем разных эпох? Ефим жил в каких-то глухих местах, куда не докатилась ваша цивилизация? Сюда же второй смутивший меня момент — ты сказала Ефиму: «И вот теперь мы оказались на двести пятьдесят лет вперед от моего времени, не от твоего…» Как это понимать?

   — А почему ты называешь меня Танюшей? Откуда ты взял это имя? Тоже в своей сети?

   Алан засмеялся:

   — Нет. Вчера тебя так назвал Ефим и я сообразил, что это уменьшительно-ласкательный вариант твоего имени. А ты против?

   — Да нет. А тебе так хочется называть меня уменьшительно-ласкательными вариантами?

   Алан зарумянился:

   — Хочется… Ты ответишь на мой вопрос?

   — Да, отвечу. Только это длинная история…

   И я рассказала ему — о том, как я попала в волшебный мир замедленного времени, о порталах, об Олеге, о Сашке, о Ефиме и почему мы с ним из разных времен.

   Хоть я и старалась описывать самую суть — мой рассказ занял очень много времени и под конец я совсем уже выдохлась.

   — Ну что, ты мне веришь?

   — Даже не знаю, что и сказать! Пытаюсь. Погоди-ка…

   Алан вскочил и встал рядом со столом, состроив непроницаемо-равнодушное выражение лица. Кого-то он мне в этот момент неуловимо напомнил, но вспоминать было некогда — в помещение зашел лысый мужчина в серой рубашке как у Алана, ведя за локоть такую же лысую, голую и всерьез беременную девушку. Алан обратился к ним:

   — Одиннадцать семьдесят два… Что случилось? У нее схватки?

   — Двенадцать восемьдесят четыре… Нет. Первородный избил ее, она порезала его во время бритья.

   Алан тяжело вздохнул и выразительно на меня посмотрел. Потом еще несколько раз глубоко вдохнул, успокаиваясь:

   — Понял. Оставь ее, я посмотрю.

   Лысый в рубашке ушел, а девушка осталась, сжавшись, как зверек. Я с интересом ее разглядывала — очень молодая, может, лет семнадцать, но сутулая, несмотря на то, что сейчас живот выгибал поясницу вперед. Она не плакала, но ее глаза были странно пусты. Алан взял ее запястье, отвел к стоящему недалеко от меня столу, уложил и зафиксировал руки и ноги. Девушка беспрекословно подчинилась, ей и в голову не пришло сопротивляться… Алан ощупал ее живот, потом, окунув руку в какой-то раствор — ввел ее внутрь. Девушка напряглась, но продолжала молча пялиться в потолок. Алан спросил ее:

   — Что случилось?

   — Я уже рассказала смотрящему… — ее голос был лишен всякого выражения. Алан вытащил руку, даже отсюда на ней были видны какие-то красные комки. Посмотрев на них, он начал выходить из себя:

   — Так расскажи теперь мне!

   Девушка испуганно повела глазами и заговорила:

   — Я была неловкой и порезала кожу хозяину…

   — Которому хозяину? Гедеону?

   — Да.

   — Ты убежала из питомника?

   — Нет. Он пришел ко мне сам.

   — И он решил, что именно ты и именно сейчас должна восстановить его лучи?!

   — Да.

   По-видимому разозлившись, второй чистой рукой Алан треснул по столешнице. Девушка сжалась в комочек и замерла, глядя в потолок.

   — И? Он бил тебя по животу?

   — Он просто оттолкнул меня ногой в живот, а я упала и опять на живот. Смотрящий увидел это и привел меня сюда.

   Алан в отчаянии схватился за голову, позабыв, что его пальцы все еще в кровяных сгустках. Из-под его рук раздалось звериное рычание.

   — Да что же вы за твари такие! Да чтоб вы все! — потом Алан схватил металлический табурет и принялся лупить им об пол, давая выход переполняющей его ярости. Табурет уже весь погнулся, а он все бил и бил — благо пол был твердым…

   В помещение зашли двое — тот же лысый, что привел девушку и один из первородных — в точно таком же виде, что и Ставр, только чуть более худощавый и темноволосый. Они с удивлением наблюдали за Аланом. В конце концов он обратил на них внимание:

   — А, пришел?! Больше некому побрить тебе лобок, да? Ты же знаешь - какая тяжелая у нее беременность, как много раз уже была опасность срыва! Ты же знаешь, что я делал все возможное, чтобы сохранить плод, что мы ожидали первородного! Что же ты наделал!

   Тип в хламиде какое-то время менялся в лице, а потом заорал:

   — Да как ты со мной разговариваешь, урод?! Какое право ты имеешь указывать, как мне вести себя с моими самками?!

   Алан схватил лежащий на столе скальпель. Я испугалась — ведь если он нападет на первородного, его наверняка ликвидируют, и даже не «быстро и гуманно». Что же делать? Ведь и по имени его не позовешь — не нужно им знать, что мы с ним общаемся! Тогда я просто громко кашлянула. Алан обернулся ко мне с окровавленным лбом и безумным взглядом. Я еле заметно покачала головой, пристально глядя ему в глаза — мол, нет, не надо! Он замер, медленно и глубоко вдохнул, потом ледяным тоном обратился к Гедеону:

   — Я поставлю вопрос о твоей адекватности, первородный! Это снизит твой процент соответствия минимум на семь пунктов.

   Тот прямо позеленел от злости:

   — Что?! Да ты вообще забыл свое место, урод! Ты не посмеешь! — и он, пыхтя, стал подходить к Алану. Но лысый мужчина схватил его за руку и мрачно произнес:

   — Это не твоя территория, первородный. Уходи!

   Тот остановился, тяжело дыша, потом брезгливо сбросил руку лысого и ушел. Я с облегчением вздохнула. Алан обратился к лысому:

   — Оставь ее здесь. Пока я ничего не могу сделать, только наблюдать. Думаю — все решится в ближайшие сутки… Спасибо.

   Лысый кивнул и ушел.

   Алан сел на покореженный табурет и спрятал лицо в руки. Посидев так какое-то время, он поднял на меня взгляд:

   — И тебе спасибо. Сегодня ты спасла мне жизнь!

   Я криво ухмыльнулась:

   — Пожалуйста! Обращайся.

   Какое-то время Алан был занят девушкой. Он пожужжал управлением ее стола и нижняя часть с ногами поднялась, соорудив подобие гинекологического кресла. Я, конечно, отвернулась.

   Неожиданно дверь отворилась и в помещение ворвался Ефим. Он с улыбкой шел ко мне, глядя только в лицо. На нем развевалась хламида первородных, но он придерживал ее на уровне пупка руками и средняя часть тела была закрыта. Придвинув свой дежурный табурет ближе ко мне, он уселся у моего лица. Выглядел он веселым и довольным.

   — Привет, Танюш! Привет… Алан! О господи! — он отвернулся, увидев, чем тот занимается.

   Алан усмехнулся:

   — Приветствую тебя, первородный!

   — Меня зовут Ефим. И можно просто привет.

   Алан ответил гораздо теплее:

   — Хорошо. Привет, Ефим! Ты ко мне или… к Тане?

   — К вам обоим. Но ты еще, как я вижу, занят — так я пока с Таней пообщаюсь. Ой, Тань, тут со мной такое было! В общем, приводит меня вчера Алан — вот, мол, будешь здесь жить! Захожу я в большую круглую комнату, на потолке все в стекле, вот как здесь, а под ногами земля, трава, цветы, и даже деревья, представляешь? И валяются там и сям на соломенных лежаках первородные в вот таких хламидах, как ты их назвала. Пришел какой-то лысый, я так понял — он там за порядком смотрит, выдал мне такую же тряпку. Я ему говорю — давай мне лучше штаны какие, или мои верни! А он на меня смотрит, как будто я на чужом языке разговариваю. Так и не дал… Ну, в общем, ознакомил он меня с моими обязанностями — минимум три беременности в месяц. И все. Друг с другом не драться, к чужим женщинам не лезть. Еда по расписанию, расписание возле сортира висит. И часы там же. Ну, в общем, все понятно.

   А мне Алан с собой черную коробочку дал, сказал — передать лысому. А сам же к тебе побежал. Ну, я ее лысому и передаю. Он что-то нажал, а там буквы… Он на них смотрит круглыми глазами, так меня обошел, как лошадь на базаре, потом за руку берет и ведет к этим индюкам — вот, говорит, Ефим, девяносто четыре процента соответствия! Они так прямо все рты пооткрывали. А один боров выходит, тряся хозяйством, как ты правильно заметила и так презрительно смотрит: «Н-да? Это ошибка, я тут и восьмидесяти процентов не вижу!» А я стою и не понимаю — о чем вообще речь? А они все смеются. Ну, я на всякий случай в морду этому борову и заехал. Думаю — хуже не будет! Они все так удивились, как будто первый раз в жизни увидели, как кому-то морду бьют. А этот боров изо рта на руку кровь сплевывает — ну, может щека немного разбилась... Бил-то я несильно, зубы не сломал! Он стоит, на кровь свою смотрит и глаза у него все шире и шире открываются… А потом как замахнется на меня кулачищем, я увернулся и по нижним ребрам ему врезал. Он на колени упал и пыхтит... Лысый бежит, кричит: «Прекратить!», подбежал к борову и так к нему, что к дитю малому: «Ставр, как ты?» а я расхохотался, ведь имя-то из твоего рассказа я запомнил! Так что с бычком твоим я вчера познакомился — не так уж он грозен, как казался… А меня там не обижают и больше не смеются. И вообще мне там нравится — кормят неплохо, делать особенно ничего и не нужно…

   Я от души насмеялась во время рассказа Ефима — в его таком непосредственном изложении все было так легко и просто, а «дал в морду на всякий случай» меня совсем покорило. Ефим, видя мое веселье, продолжил рассказ:

   — Так вот, ближе к вечеру приходит лысый, приводит мне два несчастья. А почему несчастья — да ты бы их видела! Нет, ну сразу понятно, что женского пола, голые потому что. Ну, во-первых — лысые, совсем и везде. Не просто коротко стриженные, как ты зимой, а полностью безволосые, что твоя коленка! Смотрится это как-то жутко и никаких желаний не вызывает, несмотря на формы! А формы — да, вполне так ничего, только скукоженные какие-то. Как будто я их сейчас бить начну, а они и боятся… А лысый говорит — выбирай, мол… А как их выбирать — стоят совсем одинаковые, только одна чуть выше, другая чуть ниже. И грудь немного разной формы. Я к одной подхожу — в лицо заглянуть пытаюсь, а она так голову низко держит, что только лысую макушку и видно. Я ей говорю: «Эй, милая, глазки-то подними!» Она и подняла. Как кукла — взгляд бесчувственный, будто сквозь меня смотрит. Ну а так — личико ничего. На вторую посмотрел — тоже неплохо, но какие-то они все одинаковые, как игрушечные! Я стою и никак выбрать не могу. Спрашиваю у лысого: «А что будет с той, которую я не выберу?» А он мне и говорит: «Она достанется следующему после тебя по процентному соответствию.» А они там такие все козлы, скажу я тебе! Посмотрел я на этих бедных девочек еще раз, да и выбрал ту, что помельче и понесчастнее, так мне ее жалко стало…

   Я рассмеялась. Алан, который уже закончил с девушкой в кресле и какое-то время с интересом слушал рассказ Ефима, тоже тепло улыбнулся.

   — Так что — да здравствует Ефим, лучший кобе… производитель Убежища! — со смехом провозгласила я. Ефим покраснел.

   — Да ладно тебе — производитель! Я не знаю, как и подступиться-то к ней, а уж тем более… На нее и смотреть-то… Спала ночью возле меня, калачиком свернулась, что твой волчонок. Я ее вот этой своей хламидой укрыл получше — жалко ее, белая вся, незакаленная, наверное. Хоть бы на ночь какую одёжу им выдавали! Какой дурак придумал постоянно их голыми держать? Я лысому утром говорю: «А давай я на ночь костер разведу, женщины же мерзнут!» А он мне на стене показывает какой-то приборчик с цифрами: «Мы поддерживаем оптимальную температуру.» Вот и пообщались, как говорится — как слепой с глухим. А сегодня я после завтрака к дереву прилег... Ну, отдохнуть, подумать… — а она принесла гребень и давай мне волосы чесать да щетину расчесывать. Приятно, конечно… Только взгляд ее поймал — а он все такой же, бессмысленный. Как-то она у меня никаких желаний не вызывает, не знаю даже — как с поставленной задачей справлюсь. Ну а в целом все у меня там хорошо — тепло, сытно… Как на отдыхе каком!

   Я притворно разозлилась:

   — Вот видишь, как несправедливо — я тебя спасала, мужа и сына там оставила, а в награду — ты как на отдыхе, а я вот… — и я демонстративно пошевелила руками в браслетах. Ефим, проводя взглядом до моих рук, прошелся и по телу, покраснел и сразу спрятал взгляд:

   — Танечка, дорогая, я об этом помню, но пока никак не соображу — как бы нам отсюда убежать? Да и убежать-то мало, нужно ведь и портал найти! А чтобы ты уж сильно не горевала, вот тебе гостинцы! — он положил рядом со мной персик и яблоко. — Я от каждого кормления тебе оставлял, помню же, что ты мяса не ешь!

   Я растрогалась:

   — Спасибо, Ефим! А мяса мне и не положено! — и я рассказала ему все, что я узнала от Алана о кормлении населения этого Убежища.

   — Понятно. Слушай, друг, ты бы ей хоть руки-то развязал, а? Как же ей есть-то? А ты, бедняжка, со вчерашнего дня так и лежишь?

   — А вот и нет! — и я тихонько, чтобы не услышала лежащая девушка, рассказала Ефиму о том, как Алан освобождал меня на ночь.

   — Вот даже как? — Ефим мигом посерьезнел, нахмурился и с подозрением уставился на Алана — Ты хоть Танечку нашу не обижал? Так с голой и спал или хоть накрыл?

   Я устало вздохнула:

   — Ефим, прекрати! По-моему, ты переобщался с первородными, у тебя теперь все мысли в одну сторону! Алан меня ни в коей мере не обижал, и все у нас было мирно и замечательно. И спали мы отдельно.

   — Да? Ну извини тогда. Действительно, с кем поведешься — от того и наберешься…

   Увидев, что Алан опять собирается к девушке, Ефим засуетился:

   — Эй, парень, погоди немного, не убегай к ней! Руку мою посмотришь? Как твое обезболивание стало проходить — так и разболелась она жутко! Я терпел, конечно, но решил сегодня все же показать тебе — вдруг там что-то не так?

   Ефим протянул Алану порядком опухшую руку.

   — Да, есть небольшой отек, но ничего страшного здесь нет. Это излишняя лимфа, ведь вчера мы растапливали мозоль — понятное дело, что организм пытается эти отходы вымыть и вывести. Мы можем ему слегка помочь… — с этими словами Алан походя чиркнул скальпелем по руке — сначала пошла кровь, а вот потом — много прозрачной жидкости.

   — Ну вот. Уже легче? Могу и дренаж оставить — трубочку вживить, чтобы лишняя лимфа сама оттекала. Сделать?

   Ефим в ужасе расширил глаза:

   — Чтобы из меня трубочки торчали, да еще что-то там и капало?! Нет уж, не надо! Если ничего плохого там не происходит — то я лучше так похожу.

   Алан рассмеялся:

   — Походи. Пока все заживает нормально, нужно просто перетерпеть. Вот еще… — и он плюхнул Ефиму на порез какое-то голубоватое желеобразное вещество и втер его. — Это место сегодня не мочи.

   — Хорошо, понял. Спасибо! Ну, я побежал, а то уже и обед скоро! Танюш, ты уж сильно не тоскуй, Алан — он вроде парень неплохой, обижать тебя не будет! А я завтра забегу — ворота-то у нас с заходом солнца закрывают… Всё, пока! — и он, все так же придерживая свою хламиду, быстро встал, отводя взгляд, и вышел из помещения. Я со смехом сказала Алану:

   — Да уж, если бы все первородные были такими же, как Ефим — то бедным женщинам жилось бы гораздо проще!

   — Да, ты права. Возможно, когда-то они такими и были. Я имею в виду не это поколение, а за четыре-пять до них… Такая скотская безнаказанная жизнь, постоянное безделье и чувство своего превосходства и величия — они кого угодно сломят!

   — Да ну ладно! Ты же не думаешь, что Ефим станет таким же придурком, как эти ваши Ставр и Гедеон?

   — Не знаю, Танюш, не знаю… Возможно - не таким, менее жестоким и спесивым, но все же… Будем надеяться, что он устоит. Ладно, сейчас буду вас кормить. Уж не обижайся — прямо здесь. Руки, так и быть, тебе отстегну. Я скоро!

ГЛАВА 5

И он выбежал из помещения. Оставшись одна, я посмотрела на девушку — она опять лежала горизонтально и тяжело дышала со своим огромным животом, все так же устремив взгляд в потолок. Мне стало ее очень жаль, и я попыталась хоть как-то ее подбодрить:

   — Эй, подруга, крепись - все не так страшно, как тебе кажется! Я вот тоже недавно родила, совсем недавно…

   Девушка повернула голову ко мне. Ее глаза ничего не выражали — ни интереса, ничего. Только страх — панический, животный страх.

   — Да ты так не бойся, все будет хорошо! Меня Таней зовут. А у тебя имя есть?

   Девушка прошептала бледными губами:

   — Нет. — и опять обернулась к куполу.

   Над нами проплывали кудрявые облака, где-то там светило солнце… Хорошо все-таки, что потолок прозрачный, а то вообще можно было бы с ума сойти!

   Вскоре прибежал Алан с двумя накрытыми тарелками. Он опять включил жужжалку и верхняя часть моего стола приподнялась — теперь я находилась в положении полулежа. Алан деловито отстегнул мне руки и подал тарелку и ложку. Потом подошел к девушке, также приподнял ее и стал кормить.

   Ну что за идиотские порядки?! Можно подумать — она сейчас сбежит! Какой же маразматик придумал все эти правила?!

   Еда сегодня была та же, только вместо персика — яблоко. Так что теперь у меня их было два и я решила одно из них оставить и всучить вечером Алану — пусть попробует, бедняга…

   Покормив девушку, он забрал наши тарелки и опять убежал. Вернувшись, лечил какого-то лысого дядьку с металлической занозой в ладони, потом опять с девушкой — протирал ее губкой и осматривал внутри — в общем, был занят. В какой-то момент, уже явно уставший, он подошел и ко мне, помял грудь, сцедил чуть молока и размазал его по груди и соскам, размял руки и ноги и предложил перевернуть на живот. Сгорая со стыда, я сходила в туалет, успокаивая себя тем, что это как в больнице - например, после родов. Тем более судно после меня никто не мыл, там внизу все просто смывалось. Беременная девушка, судя по звукам, делала это без стеснения. Наверное, дело привычки… Алан все же перевернул меня на живот и я заснула.

   Я проснулась вечером, небо было уже багряно-синим. Алан сидел за столом и шевелил волосами. Почувствовав мой взгляд, он обернулся и расплылся в улыбке:

   — Добрый… вечер! Ну как, сегодня ты тоже хотела бы отдохнуть как человек?

   — Да! Если можно.

   Алан закрыл дверь в манипуляционную, потом опять подошел к девушке, чем-то попикал над её столом и спокойно сказал:

   — Спи, уже ночь! Не бойся, я рядом, я буду следить за тобой через камеру.

   Я тихонько позвала Алана, он подошел и вопросительно поднял брови. Я смущенно сказала:

   — Алан, ты, конечно, великий врач и все такое, но можно я скажу как недавно беременная? Когда долго лежишь с большим животом на спине, да еще и в одной позе — то начинает тошнить и кружится голова. Может быть, у нее так же? Может, уложить ее на бок?

   Алан задумчиво постоял и даже пошевелил волосами. Потом улыбнулся мне:

   — Возможно, ты права… Я об этом не подумал, потому что не испытал на себе. Спасибо!

   Он подошел к девушке и что-то спросил. Та, по-видимому, согласилась, Алан перевернул ее на бок и даже освободил ей руки. Девушка с видимым облегчением свернулась комочком, поджав живот к коленям, положила локоть под голову и приготовилась ко сну. Алан некоторое время смотрел на нее, порылся в шкафу и накрыл ее простыней. Потом выключил в манипуляционной свет и почти в полной темноте подошел ко мне.

   — Пойдем, Танюш! — он отстегнул браслеты и мы пошли в его каморку. Я захватила с собой гостинцы Ефима, которые полдня пахли возле моего стола.

   Когда мы вошли, Алан с улыбкой сказал:

   — Таня, я сегодня здесь воду не тратил, пользовался краном в манипуляционной, так что ты можешь спокойно искупаться.

   — А ты?

   — Обо мне не беспокойся — я уже мылся.

   Я подозрительно прищурилась:

   — Ой ли? Это где, интересно — тоже под краном, да?

   Он рассмеялся:

   — Да, тебя так просто не проведешь!

   — Ты лучше не о том думай — как меня провести, а расскажи — как определить, сколько там осталось воды?

   — Как? Да никак. Я запросто определяю, потому что всю жизнь так моюсь — тонкой струйкой и этим же количеством воды. Потому и по времени могу сориентироваться. Так что тебе так просто объяснить не получится…

   — Ладно, тогда давай сделаем так — ты идешь купаться первым и изводишь половину воды, а вторую оставляешь мне. И не вздумай мухлевать — я проверю, как ты помылся! У тебя был такой тяжелый день — и девушка эта беременная, и мужик со стружкой в руке, и придурок в белой тряпке! Так что помойся обязательно! Проверю!

   Алан весело рассмеялся и пошел в душ. Естественно, мы оба понимали, что проверять я не буду, но по крайней мере, мне удалось его развеселить — день-то действительно выдался не из легких и я видела усталость и тоску в его глазах…

   Когда Алан ушел, я от нечего делать стала перекладывать свои фрукты с места на место. Заглянула в холодильник и увидела там контейнер с концентратом — видимо, сегодня Алану было не до еды. Я вытащила контейнер и нашла там же ложку. Кое-как раскромсала яблоко на четвертинки рукояткой ложки и разложила их в виде цветка на крышке контейнера.

   Алан вышел из душа, мокрый и умиротворенный. Увидев мою композицию на столе, он удивленно поднял брови:

   — Красиво! И что это значит?

   — Это значит, что это спелое ароматное яблоко ждет не дождется, когда ты его съешь!

   — Нет, Таня, это не моя еда! Моя ниже, в контейнере.

   — Нет, Алан, это яблоко для тебя. Я свое уже съела, да и вообще я яблок в жизни наелась! А ты, как я подозреваю — и не пробовал!

   Алан не смог оставаться серьезным. Я лукаво улыбнулась:

   — А яблоко-то темнеет, окисляется…

   Он рассмеялся и все же начал есть кусочки яблока. А я съела персик, Ефимов гостинец.

   — Спасибо, дорогая!

   — О, так ты меня еще не называл! В своей сети нашел?

   — Ефим сегодня так тебя назвал. Я сначала не понял - при чем тут стоимость, а потом разобрался.

   — У тебя потрясающая память!

   — Спасибо, не жалуюсь.

   — Почему тебе так хочется ласково называть меня?

   — Почему? Да просто ты вызываешь у меня такие эмоции — нежность, благодарность и… какой-то постоянный восторг!

   Я рассмеялась:

   — Ну это, наверное, на контрасте с твоей такой жесткой жизнью! А благодарность-то за что? Неужели за персик и яблоко?

   — Нет, конечно. То есть и за это тоже, но это так, мелочи… Я благодарен тебе за то, что ты встряхнула меня, напомнила, что я тоже человек, как бы там ни было! Я ведь тоже хорош… Так ненавижу и презираю первородных, а сам-то! Я ведь к этим бедным женщинам относился как к агрегатам. Там нажал — то получил! А им же, наверное, тоже больно и страшно… И хочется чувствовать себя человеком. Вот и сегодня…

   Алан подошел к большому экрану на стене, включил его и какое-то время что-то искал. В конце концов он нашел изображение той самой спящей девушки в полумраке — видимо, камера подсвечивала себе инфракрасным светом. Девушка все так же спала на боку.

   Алан присел, быстренько съел свой концентрат и помыл посуду.

   — А зачем камера? Не проще там заночевать?

   — Нет, не проще. Во-первых — мне тоже нужно высыпаться, во-вторых — иногда полезно понаблюдать со стороны, потому что при мне больные часто ведут себя не так, как в мое отсутствие. Ну и в третьих — больных бывает несколько и на одном мониторе наблюдать за ними значительно проще!

   — Поняла. Как она, совсем плоха?

   — Ну, сейчас вроде бы получше. Но все равно…

   — Бедный, милый мой Алан… Как же тебя, наверное, достали эти чванливые первородные!

   — Да, ты права! Милый… — чуть слышно прошептал Алан и зашевелил волосами.

   Я рассмеялась — он явно очень хотел узнать значение этого слова. Так как мы уже приняли вчерашнее положение — я на кровати, а Алан сидя на полу, опирая голову на край тахты — то я со смехом расправила его волосы, разложила их на своем животе и стала медленно и вдумчиво гладить. Алан подозрительно молчал.

   — Че молчишь? Тебе так нравится?

   Он хрипло выдохнул:

   — Да! Мне кажется, что я чувствую твое тепло волосами, что от твоих рук и живота в меня переходит какое-то… какая-то живительная сила! Энергия, что ли… Волосы — поразительное …явление, такие незаметные и такие важные! Или это только у меня так, а у обычных людей нет? Я иногда искал информацию по этому поводу — так вот тысячелетиями и мужчины и женщины берегли свои волосы, гордились ими! Мужчины тоже заплетали косы из волос и даже из бороды… А сколько легенд связано с волосам и их силой! А ты знаешь, когда-то люди в это верили и муж расчесывал волосы своей жене, набираясь от нее психической и космической силы. И когда захватчики приходили на землю, они первым делом резали женщинам косы!

   — Нет, не знала. Алан, но ты же не побреешь меня, а, не побреешь? У меня же волосы только-только отрасли!

   - Нет, милая, не побрею. Кто бы там что ни говорил! У нас пока есть время, а потом посмотрим…

   - Ну хорошо. И вот с такими познаниями о женщинах ты так к ним относишься?

   — Нет, … милая, я всего этого раньше не знал, как-то и нужды не было об этом задумываться. Но в последние двое суток я этим интересуюсь.

   Я продолжала гладить его волосы, чувствуя к этому парнишке необъяснимую близость. И я решила сказать ему об этом:

   — Ты знаешь, Алан, у меня такое ощущение, что я знаю тебя тысячу лет! И я так тебя понимаю и тебе сочувствую... Какая-то родственная душа прямо!

   Разомлевший Алан поймал мою гладящую руку и поцеловал ее.

   Так мы и заснули.

   Среди ночи Алан резко вскочил и собрался куда-то бежать. Я даже испугалась и тоже села:

   — Что такое? Что-то случилось?

   — Оставайся… Пока оставайся здесь!

   Я даже сквозь стену услышала какое-то жалобное поскуливание из манипуляционной. Взглянув на монитор, я увидела извивающуюся от боли девушку.

   — Алан, я могу чем-то помочь?

   — Н-н-нет. Сиди здесь!

   Я осталась сидеть. Сон как рукой сняло. В мониторе я увидела, как Алан включил свет и подбежал к девушке. Еще раз я услышала, как она плачет — даже не плачет, не кричит — а скулит, как собака, от боли. Алан долго с ней возился, но потом она как-то резко обмякла. Он подозрительно покрутил головой, с отчаянием посмотрел прямо в объектив камеры и выключил ее. Я с трудом взяла себя в руки и долго сидела в мертвой тишине, только иногда улавливая металлический лязг каких-то инструментов.

   Но вот среди этих звуков появился еще один — сначала медленно и неуверенно, а потом все громче раздался плач ребенка. Родила! Ну наконец-то! Мне не терпелось к ним выйти, но я колебалась — не рассержу ли я Алана и не помешаю ли я ему?

   Я встала и начала мерять шагами комнату. И в этот момент в каморку вошел Алан. Он держал на руках сморщенного синенького ребенка, но был мрачнее грозовой тучи и не поднимал глаз. Я подошла к нему с улыбкой:

   — Ну что, родила, да? Все хорошо? Поздравляю! А куда ты его несешь?

   — Я несу его тебе. У тебя ведь все еще есть молоко?

   — Молоко? Да, наверное, твоими стараниями. А что, у нее нет?

   Алан поднял на меня взгляд, в его глазах блестели слезы:

   — Она мертва. Я разрезал ее уже мертвой.

   Я окаменела от ужаса и жалости:

   — Но как же?! И что же теперь?

   Он показал на плечики малыша — левое было сильно вывернуто к подбородку, и маленькая ручка торчала под неестественным углом.

   — Внутриутробная травма. Они не дадут ему больше шестидесяти процентов. Возможно, со временем я мог бы исправить последствия или привести их к минимуму… Но у меня нет этого времени, первая оценка плода случается в первый месяц его жизни!

   — То есть они его стерилизуют?

   — Да. И он будет существовать от весны и до весны, зависеть от решения комиссии о целесообразности его существования!

   — Так что же мы можем сделать?

   — Пока я не знаю… Но именно сейчас только ты в силах помочь ему. Если я отнесу его в инкубатор — назад пути уже не будет!

   — Я поняла, давай его сюда!

   Я улеглась на бок, а Алан приложил ребенка к моей груди и выдавил немного молока. Это маленькое и несчастное, чужое и иномирское существо так мало чем отличалось от моего Алешки! Разве что цветом глаз и волос. Только у него, в отличие от моего сына, не было ни мамы, ни нормального папы, ни обожающего деда, ни других любящих и балующих его людей. А в ближайшей перспективе — комиссия и страшная, необратимая операция, обрекающая его на неполноценную жизнь! А сейчас этот малыш, жмуря карие глазки, вполне охотно пил мое молоко. Алан, сидя перед нами на корточках, наблюдал за ним со слезами на глазах.

   — Но что же теперь делать? Ты же не сможешь прятать его вечно! Он же будет кричать, его нужно кормить… Я же не смогу кормить его днем — кто-то увидит!

   — Да, Таня, я все это понимаю. Риск, конечно, велик… Но я пойду на него. Что я теряю в случае провала — свою никчемную жизнь? Ну и пусть. Все равно рано или поздно меня уберут. Скорее рано, потому что я уже на пределе — ведь вчера я чуть не напал на первородного! Надолго меня не хватит. А что касается этого …ребенка — то я считаю, что лучше ему прожить мало, но как настоящий человек, без клейма и стерилизации, чем долгое и унизительное существование, как у меня! Ночью, если ты согласна, ты могла бы его кормить. А днем я бы сцеживал у тебя молоко каждые четыре часа и вводил бы ему через зонд. Другое дело, что его придется держать на седативном… Я могу взять в инкубаторе кювез, скажу, что для экспериментов, я часто устраиваю различные эксперименты…

   — Ты смелый человек, Алан! Но при этом очень великодушный. Конечно, я буду кормить этого несчастного малыша… Скажи, а ты действительно сможешь вылечить ему плечики? Ты тогда так лихо починил Ефиму старый перелом!

   — Эх, милая, не все так просто! Ведь у него не сломаны кости, они… погнуты. Но я верю, что со временем я смог бы его вылечить — можно было бы сделать специальные шины — Алан смотрел в пустоту, наверное, уже обдумывал конструкцию этих шин. — Дети — они же как глина! Я верю, что смог бы восстановить то, что испортил Гедеон. А теперь постарайтесь заснуть. Я сейчас сбегаю в инкубатор и попрошу у них кювез и средства гигиены.

   — Что, вот прям сейчас, ночью, и пойдешь?! А если тебя поймают? А если не дадут?

   Он криво ухмыльнулся:

   — Ой, ладно тебе! А ты думаешь — кто работает в инкубаторе? Кто охраняет по ночам коридоры? Мы — уроды и мутанты!

   И, хлопнув дверью, он скрылся.

ГЛАВА 6

Утром Алан отвел меня на мое место, а сам занялся малышом. Я изо всех сил отворачивалась от кресла, где под окровавленной белой простыней лежало тело несчастной девушки. Вскоре за ним пришли лысые уборщики, унесли и тщательно вымыли и продезинфицировали кресло и пол. Мрачный Алан тихонько сказал мне:

   — Я не мог позвать их раньше, тогда они бы заметили твое отсутствие.

***

Чуть позже в манипуляционную вошло какое-то непонятное существо — в белом балахоне на все тело с прорезями для глаз. Его сопровождали двое лысых и очень красивых мужчин в синих туниках с новым знаком на груди — круг и вписанная в него звезда. Я так поняла, что это телохранители — по крайней мере, они себя вели именно так. Алан явно испугался и, обернувшись ко мне, чуть слышно шепнул:

   — Что бы ни случилось — молчи!

   Тип в балахоне приблизился, Алан подошел к нему и склонил голову:

   — Величайший…

   — Что у тебя здесь произошло? Почему мы теряем ценные экземпляры?

   — Вчера днем первородный Гедеон зашел в питомник и заставил свою вторую женщину восстановить ему лобковые символы. Почему ему пришло в голову поручить это именно ей и именно сейчас — мне неизвестно. У женщины была очень трудная беременность и четыре раза она была на грани ее срыва. Все эти инциденты у меня зафиксированы. Женщина по неосторожности порезала Гедеону кожу, за что он пнул ее ногой в живот и падая, она опять же придавила плод. В итоге у нее пошло маточное кровотечение, ночью начались схватки и она умерла. У меня есть видеофиксация произошедшего.

   Тип в белом разозлился:

   — Ну что за идиот, а? Гедеон, говоришь? Ну-ну… А теперь объясни мне — откуда у нас объявился новый экземпляр и женщина с такими высокими показателями?

   — Мне это неизвестно, Величайший. Их нашла в источнике внешняя охрана.

   — Да это-то я знаю! Неизвестно, говоришь? А зачем тебе тогда такие лохмы? — тип схватил Алана за волосы, рука у него была коричневая и как пергаментная, со странно натянутой кожей. — Так может, побрить тебя? Что скажешь?

   Алан стойко держался и ответил ему бесчувственным тоном:

   — Как будет угодно Величайшему… Смею только напомнить, что тогда я не смогу полноценно выполнять свои обязанности, а заменить меня будет затруднительно, так как других ретрансляторов на данный момент среди нас нет.

   — Да, ты прав, нет. Мало вас стало рождаться… — и он отпустил Алана — А эта почему здесь?

   Алан стоял со стороны моих ног, пытаясь заслонить меня от высочайшего взора, но у него это не вышло. Он без запинки ответил:

   — Возникла дилемма, Величайший - я не могу определить ее в состав генофонда, потому, что пока она не готова к оплодотворению после предыдущих родов!

    Алан подошел и демонстративно небрежно сжал мне грудь, а малыш ночью так рассосал, что молоко брызнуло струей почти на типа в балахоне. Я лежала и старательно делала стеклянные глаза, глядя в потолок. Алан продолжил:

   - Но я не могу определить ее и к родившим самкам, потому что плода у нее нет, и я не могу определить ее к ожидающим самкам, потому что она нуждается в лечении — у нее спица в ноге, небольшой мастит… То есть такая ситуация в инструкции не предусмотрена. Поэтому я пока оставил ее здесь, Величайший.

   Один из красавчиков в синем почему-то недоверчиво скривился, хотя, на мой взгляд, Алан рассказывал вполне убедительно. А вот тип в балахоне, похоже, поверил. Он подошел ко мне и медленно провел своим мерзким пальцем по животу, груди, шее. Я закрыла глаза, так как от омерзения уже не могла контролировать их выражение. Гадостный коричневый палец продолжил движение по моей щеке и залез в рот, открывая зубы. Я еле сдержала себя. А тип тем временем рассуждал:

   — И откуда она здесь взялась?

   Алан спросил:

   — Может, дикарка?

   — Да ну, ерунда. Ты ее кожу щупал? У дикарок она такой не бывает! Да еще и без пятен… И взгляд — я еще от дверей заметил. А ну, открой глаза!

   Деваться было некуда и я повиновалась. Как я ни старалась, стеклянный взгляд у меня не получался, ведь мерзкий палец был у меня во рту.

   — Вот, ты когда-нибудь видел такой взгляд у женщин? Я — нет. Давно уже не видел! Н-да… Внимательнее нужно быть, она у тебя уже третьи сутки, а ты ей все спицы в ногах разглядываешь! Кто там у нас сейчас первый?

   — Ставр. Я сказал ему, что можно будет забирать через двенадцать дней, если считать после сегодняшнего.

   — Так долго?

   — Ну я же говорю — она только что родила. Буквально за неделю до того, как попала к нам — не моргнув глазом, солгал Алан.

   — Да? А плод где?

   — Я думаю — утонул в том же источнике, откуда ее достали.

   — Ну ладно, тебе виднее. А двадцать дней после родов — не мало будет? Жаль терять такой экземпляр!

   — Пятнадцать суток — это минимум. А потом будем проверять.

   — Ну ладно, поверю тебе на слово. Ты меня пока не подводил…

   — Осмелюсь спросить, Величайший, если она так долго будет здесь находиться — то может, я могу ее иногда отстегивать?

   — Это еще зачем?

   — Во избежание образования пролежней и потери мышечного тонуса.

   — Протирай. Разминай. В общем, действуй по инструкции!

   И они ушли. Алан со вздохом пробормотал:

   — Вот уж старый маразматик! Так что лежать тебе, Таня, и дальше…

   Чуть позже Алан сцеживал в небольшую бутылочку молоко для малыша и тут мы услышали возмущенный голос сверху:

   — Ты что это делаешь?!

   Ефим подошел бесшумно, как привык у себя в лесу. Алан вздрогнул и даже разлил часть молока. Он выразительно на меня посмотрел, и я вдруг физически ощутила — насколько он взвинчен и как уже близок к нервному срыву.

   — Сцеживаю молоко.

   — А зачем?

   Мы с Аланом одновременно ответили. Я сказала:

   — Я хочу сохранить лактацию для Лешки.

   А Алан в это же время сказал:

   — Для новорожденного в инкубаторе.

   Ефим подозрительно прищурился:

   — Что-то у вас неувязочка получается, а?

   Можно было бы, конечно, настаивать на нашей версии — мол, одно другому не мешает… Но не хотелось обижать Ефима враньем. И я осторожно сказала Алану:

   — Мне кажется — мы можем довериться Ефиму.

   — Ты так считаешь? Ты осознаешь, что от этого зависят две, нет — даже три жизни?

   Я внимательно посмотрела на Ефима — а он с азартом ждал, до чего же мы договоримся. Я вспомнила, сколько мы пережили вместе, как они с Милой спасали меня от Сашки…

   — Да, я готова доверить ему свою жизнь.

   Алан удивленно поднял брови:

   — Ну, как скажешь. Надеюсь, мы не совершаем ошибки…

   Он поманил за собой Ефима и они вошли в каморку. Через несколько минут они вернулись — Ефим был просто ошарашен.

   — Ну вы даете! Рисковый ты парень, однако… Для тебя же такой обман — однозначно смерть, как я понял…

   Алан криво улыбнулся:

   — Мне особо терять нечего. Тане на данный момент — тоже. Да и пло…ребенку — лучше меньше, да лучше! Тем более в таком несознательном возрасте.

   — Я понял. Слушай, Алан, это, конечно, не мое дело, но все же… Меня тут сегодня один из этих индюков просветил — кто мы и кто вы, да еще и в таких выражениях! А я вот подумал — ты же такой врач! Ты что, не можешь себе обратно… — Ефим не мог подобрать слов.

   — Вшить семенники?

   Я тоже вникла в разговор:

   — А действительно, даже в мое время это не было проблемой, я как-то читала об отце, который пожертвовал этим делом для сына и у того все нормально прижилось. А уж при вашей развитой медицине — неужели есть какие-то трудности?

   Алан с улыбкой переводил взгляд с меня на Ефима:

   — Вы так обо мне переживаете! Нет, Тань, это не проблема. Сама по себе операция не представляет труда, я бы вполне с ней справился! Есть только два препятствия. Во-первых - мне никто не разрешит этого сделать, а во-вторых — где же я возьму материал? Есть и третье препятствие, вернее, было — я этого и не хотел, я смирился…

   Ефим с улыбкой переспросил:

   — Было? То есть, сейчас уже нет?

   Алан тепло нам улыбнулся:

   — Нет, сейчас осталось только два препятствия. Благодаря вам.

   Мне было как-то неловко продолжать эту тему и я переключилась на Ефима:

   — А как твои успехи, лучший производитель?

   Тот покраснел:

   — Да ладно тебе! Вот еще два персика. Купался сегодня в бассейне, а там сидят эти придурки. Ох, Тань, слышала бы ты их разговоры… До того тупые, прям слов нет! Все только о своих процентах да о лучах на причинном месте. Так вот, хотел я и девочку свою несчастную туда пригласить, а то она стоит рядом со мной, как неприкаянная! Так они там такой гвалт подняли, как будто я в тот бассейн гадить собрался. Ну и я тогда вылез, с ними и купаться-то расхотелось. Разбежался да прыгнул кучно, хоть морды их самодовольные позабрызгивал — и то радость! Какие там успехи! Сказал ей, чтобы больше не брилась — она так удивилась! Но вроде бы и обрадовалась. У нее не поймешь — ни улыбки не дождешься, ни недовольства! Погладил ее пару раз, ну просто, жалко мне ее… А вообще, мне там не до того, я все думаю — как нам убежать до того, как тебя заберут.

   — Так у вас там и бассейн есть?

   — Да, большой и вода проточная, очень приятно!

   Я с удивлением посмотрела на Алана:

   — А как же десять литров в сутки?

   Алан криво усмехнулся и хотел, судя по всему, ответить что-то ядовитое, но тут Ефим шикнул:

   — Тихо! Сюда кто-то идет.

   Он встал и отошел от моего стола, все так же придерживая хламиду, Алан тоже отошел и состроил непроницаемое лицо.

   В манипуляционную зашел вчерашний лысый дядька и с поклоном обратился:

   — Первородный… Вам всем сейчас приказано собраться у ворот атриума на показательную экзекуцию. Двенадцать восемьдесят четыре, тебе указано явиться туда же, взяв с собой все необходимое для стерилизации.

   Алан удивился:

   — Для взрослого объекта?

   Лысый после секундного замешательства ответил:

   — Да. И поторопись — Величайший ожидает!

   Алан пробежался к своему столу, собирая какие-то инструменты, потом, немного подумав, захватил еще небольшой металлический чемоданчик. И они все вместе вышли.

   Я долго лежала одна в манипуляционной. Пару раз заглядывали какие-то лысые люди, но увидев, что Алана нет — разворачивались и уходили. Сквозь общий гул шагов и голосов я услышала, как кто-то кричит от боли… Наконец Алан вернулся, но какой-то растерянный. Мне было очень любопытно — что же у них там случилось?

   — Алан, а что там у вас произошло?

   — Я стерилизовал Гедеона.

   — Вот того самого, который бил девушку? А как же? Он же вроде бы ценный экземпляр?

   — Так пожелал Величайший! Причем он решил все это сделать не здесь и тайно, а устроил демонстративное наказание — первородных выстроили в рядочек, он торжественно объявил им, за что вот такое с Гедеоном делают, а потом они наблюдали за экзекуцией. Которую я проводил без наркоза — тоже по прямому приказу Величайшего…

   — Ужас! Жестко-то как! Он хоть жив-то остался?

   — Да. После небольшого отдыха он приступит к работе в птичнике уже как мутант. Еще и клеймо ему ставить придется…

   — Представляю, каково ему!

   — Да, ему не позавидуешь… Даже моя участь легче — я так жил всю жизнь и привык, а вот ему, перед которым с рождения все преклонялись, как перед первородным… Ему будет вдвойне тяжелее! Но справедливости ради нужно сказать — он это заслужил. Это же не первые его проделки, подобные инциденты были и ранее, только не с летальным исходом. Да и остальные теперь осторожнее с женщинами будут!

   Я была удивлена — Алан произносил все это без тени злорадства, которое я, будучи на его месте, наверняка бы испытывала.

   — Насчет ребенка никто ничего не заподозрил?

   — Нет. Хорошо, что у меня есть видеофиксация ее смерти и я известил об этом Величайшего, не уточняя, что там только ее смерть, а не ребенка.

   - По-моему, его телохранители тебе не поверили.

   - Ты думаешь? Возможно... Синие - загадочные существа! Но, судя по тому, что я до сих пор жив - или не поняли масштабов моего обмана или отнесли ложь на счёт чего-то другого.

   - Ты так спокойно об этом говоришь?!

   - Танечка, я всю жизнь так живу! Уберут ли меня сейчас или весной - это не так уж важно.

   — Н-да... А кто вообще этот ваш Величайший?

   — Это тот самый селекционер, который подбирает пары для скрещивания, тщательно изучая медицинские файлы первородных и подбирая им сам… женщину, анализирует промахи с неудачными плодами, составляет дальнейший план действий… И один из членов комиссии, оценивающих новорожденных.

   — Поняла. А все-таки, насчет девушки... Они что, не видели, что она разрезана?

   — Да кто там смотрел?! Ее уже кремировали…

   Я обескураженно замолчала. В этом жестоком мире быть живой, хоть и лежать все время, но не возле Ставра — уже счастье! И я все больше начинала это понимать.

   Когда наступила ночь, мы уже привычно пошли в каморку Алана. Он быстро поел и сам пошел в душ. Мыслями он был где-то далеко — наверное, устал… Когда он вышел из душа, то заявил мне непривычно строгим тоном:

   — Таня, сегодня ночью я ненадолго отлучусь, так ты не вздумай сама отсюда выходить, поняла?

   — Поняла. А ты тогда без возражений съешь этот персик.

   Он рассмеялся:

   — Ну вот и договорились! Спасибо.

   Потом он отправил меня в душ, а сам занялся ребенком — он так рассчитывал седативное, чтобы малыш к ночи мог проснуться. Так что теперь он разминал и протирал этого бедного, проспавшего целый день ребенка. После душа я улеглась на кровать, а его приложила к груди, да так и заснула.

ГЛАВА 7

С утра, уложив меня и скрыв все наши тайные дела — кювез с усыпленным ребенком Алан прятал у себя под тахтой, он обрадовал меня такой новостью:

   — А сегодня мы вытащим тебе спицу.

   — Алан, а может, не надо? Пускай бы пока что стояла…

   — Да ладно, ты же не собираешься всю жизнь с ней ходить?

   — Да нет, конечно. Просто как-то боязно.

   А потом подумала — а почему бы и нет? Ведь у нас вряд ли есть такое оборудование, может, здесь это будет быстрее и безболезненней? Я притворно вздохнула:

   — Ну ладно… Вынимай!

   Алан криво улыбнулся. Вообще он сегодня был какой-то не такой — ходил медленно и чуть согнувшись, в глазах страдание… Я не удержалась и спросила:

   — А что с тобой? У тебя что-то болит?

   — Есть немного. А что, так заметно?

   — Да.

   — Ну, тогда подожди.

   Алан взял со стола коробочку с обезболивающим — я запомнила ее после Ефимовой руки, вытянул оттуда два маленьких шприца и скрылся в своей каморке. Хм, странно все это…

   Через несколько минут он вышел уже не согнутый и просветленный:

   — Ну что, приступим?

   Надев на мою голень тот самый «манипулятор», как он его называл, Алан включил его и теперь на экране отображалась моя нога и белой линией выделялась металлическая спица.

   — Не бойся, это не больно. Нужно только немного рассечь кожу.

   Я даже не успела испугаться, как Алан разрезал кожу у меня под коленом. Было, действительно, не так уж и больно, но кровь брызнула сильно. Потом, легонько двигая пальцами по рычажкам и кнопочкам на ободках, которые я рассмотрела только сейчас, Алан вытащил спицу через разрез и с любопытством стал ее рассматривать:

   — Привет из прошлого… Такая толстая! Ну вот и все, а ты так боялась!

   Он снял с ноги манипулятор и втер в разрез голубоватый гель, как и Ефиму, а потом встал и опять взял мою спицу. На уровне бедер у него на рубахе проступило кровавое пятно.

   — Алан! У тебя кровь!

   — А? Что? Да нет, это твоя так брызгала.

   Я нахмурилась:

   — Алан, ну не надо из меня такую уж дуру делать, а? Что случилось? Ты болен? Или тебя кто-то ранил?

   Алан опять криво усмехнулся и покачал головой:

   — Ну ладно, я скажу тебе. Только смотри, если узнают остальные — меня ликвидируют!

   — Да говори уже! Одним секретом больше, одним меньше — теперь уж без разницы!

   Алан улыбнулся:

   — Вот и я о том же. Сегодня ночью я сделал себе операцию!

   — Какую? Не поняла. А-а-а… — от удивления у меня даже перехватило дыхание.

   — Так удачно сложилось — вы с Ефимом об этом спрашивали, я начал все обдумывать, и тут на тебе — подворачивается случай взять материал!

   — Где?

   — У Гедеона.

   — Так что, ты забрал и пересадил себе его…

   — Да, семенники.

   — Но как же — при всех? Даже при начальстве и охране? В руки что ли взял и унес?

   Алан выставил на стол тот самый маленький чемоданчик:

   — Вот, портативный криоконтейнер. Незаменимая вещь!

   — Так что, ты просто сложил это дело туда и никому ничего не сказал?

   — Так они и не поняли, что это и зачем. Я туда же и все инструменты скинул. Они, наверное, и внимания не обратили…

   — Ну ты даешь! Ну молодчина! А умница какой! Ну что ж, поздравляю!

   Алан раскраснелся от моих слов:

   — Спасибо. Но поздравлять еще рано.

   — Почему — что-то не так? Не получилось?

   — Пока неизвестно. Вроде бы все сделал правильно, хотя самому себе это, конечно, было неудобно.

   — Но зато, если все будет хорошо — это же… просто исполнение всех твоих мечтаний! А можно, Ефиму расскажем? Он на самом деле парень сообразительный и умеет хранить секреты!

   — Посмотрим по обстоятельствам.

   — Сильно болит?

   — Да ладно, не переживай, все пройдет…

   День пошел своим чередом — приходили какие-то люди, каждый со своей бедой, Алан был постоянно занят. После обезболивания он уже бегал как обычно, а рубаху сменил на другую такую же. Сказал, что средство рассчитано на двенадцать часов. Потом он принес мне очередную овсянку с овощами.

   После обеда в манипуляционную зашли двое — рослый лысый детина в черной тунике, а с ним — такой же лысый, кареглазый и смутно знакомый мужчина в серой робе, как у Алана. Приглядевшись, я узнала того самого Гедеона. В этой одежде, без бороды и без волос он выглядел совсем не так представительно и даже как-то жалко. Но его глаза при взгляде на Алана полыхнули ненавистью. Тот вышел им навстречу и поздоровался:

   — Двенадцать шестьдесят один… Что случилось?

   — Двенадцать восемьдесят четыре… Ты должен поставить ему клеймо.

   — Понял. Пойдем. — обратился Алан к Гедеону.

   Они пошли к креслу. Как только они отошли на достаточное расстояние от сопровождающего, Гедеон заорал:

   — Это ты, сволочь! Это ты на меня донес, мерзкий урод!

   Алан удивленно к нему повернулся, а тот с силой съездил ему по верхней челюсти. Алан схватился за лицо, Гедеон опять размахнулся, но тут подоспел охранник и скрутил ему руки. Алан с тоской смотрел на свою ладонь — на ней среди лужиц крови лежал его зуб. Он тяжело вздохнул, выкинул его и обратился к Гедеону:

   — А что я, по-твоему, должен был покрывать результат твоих проделок? Или взять на себя вину за смерть женщины и плода?

   — Ты… Ты сделал меня уродом, таким же, как и сам! Теперь ты доволен, да?!

   Алан ответил спокойно и без злорадства, а где-то даже с сочувствием:

   — Я всего лишь выполнял приказ Величайшего.

   Потом они с охранником сняли с Гедеона рубашку, усадили его в кресло и привязали руки.

   Все еще держась за щеку, Алан что-то просматривал на одном из мониторов. Интересно, что цифры были такие же, как у нас, а вот буквы другие, незнакомые. В левой колонке стояли четырехзначные номера, в средней и правой — текст. Последняя строка начиналась с номера тысяча семьсот пятьдесят три.

   Алан взял какой-то непонятный прямоугольный прибор, с тиканьем перевел на нем колесики, а потом с силой прижал его к груди Гедеона. Тот заорал от боли. Алан произнес:

   — Ну вот, теперь тебя будут звать семнадцать пятьдесят четыре. Запомни хорошенько - теперь это твое имя! Ты будешь единственным мутантом с клеймом первородного. Нет, так не годится…

   Алан взял какую-то цилиндрическую штуку, долго примерялся и опять прижал ее к груди Гедеона, поверх клейма первородного. Тот очень громко кричал и извивался от боли.

   Когда Алан убрал руку, на груди бывшего первородного красовалось странное, новое клеймо — круг, в нем треугольник вершиной вверх, и все это перекрыто зачеркнутым кругом. Алан попал очень точно, контуры кругов совпадали. Гедеон опустил взгляд себе на грудь и завыл от бессильной тоски и злобы. Алан с сочувствием произнес:

   — У тебя было все, Гедеон! Но ты не ценил этого и был жесток к тем, кому повезло меньше. Вот и расплата. Все в этой жизни возвращается!

   Ближе к вечеру зашел Ефим — глядя, как он приближается, я вдруг заметила, как сильно он изменился за эти несколько дней — медленно, исподволь, но все же… Если раньше он усиленно смотрел мне в лицо — то сейчас его взгляд рассеянно блуждал по моему телу и при этом он уже не краснел, выражение его хитрых глаз стало более спокойным и уверенным в себе, а движения более плавными. Кроме того, его волосы приобрели более ухоженный характер — видно, его девушка за этим следила. Все так же придерживая хламиду, он дошел до меня, присел на свой табурет и улыбнулся:

   — Привет, Тань. Как ты? Алан, наверное, уже рассказал тебе о том, что там у нас вчера было? Жуткое зрелище, конечно! Но оно и к лучшему — индюки чуть приутихли. А то уже настолько обнаглевшие и ленивые были! Ты представляешь, там один тип заставлял свою женщину доводить его… ртом, а потом просто на него садиться. Такое вот оплодотворение. А сам в это время лениво пощипывал виноград. Я, если честно, никогда такого не видел и вообще не представлял, что это возможно! Привет, Алан!

   Я рассмеялась:

   — А что, вы вот так друг у друга на глазах все это делаете?

   — Ну да. Я так понял — это специально так сделано, чтобы других …заводить. Там же и уединиться-то негде, даже кустов нет, одни деревья!

   Я расхохоталась:

   — Вот это ты попал так попал! Ну а тебя все это как — заводит?

   Ефим все же покраснел и выразительно посмотрел на меня глазами такого редкого янтарного цвета. Они у него были красивой миндалевидной формы, с длинными ресницами. Раньше, когда он постоянно то смеялся, то жмурился, то хмурился — это не так бросалось в глаза, а вот сейчас, когда он ими сознательно «мерцал» — их форма, цвет и красота стали более заметны. Он очень серьезно сказал:

   — Я не хотел бы с тобой это обсуждать. У меня там все хорошо.

   Я удивленно подняла брови. Вот как? То есть Ефим перешел к выполнению плана?

   — Понятно… А как дела у твоей девушки, как ты ее называешь?

   Ефим нахмурился и опять стал попроще, прежним Ефимом:

   — А вот в этом мне нужна твоя помощь. Имя ей хочу придумать, да не получается! Поможешь?

   Я задумалась — ничего путного в голову не приходило. В конце концов я сдалась:

   — Ну, она же у тебя здесь первая, да? Так зови ее Альфа. Следующую Бета назовешь и так далее. Вот как до Омеги дойдешь — так и великим производителем станешь!

   Я опять рассмеялась. Алан стоял рядом и тоже улыбался. Ефим неотрывно смотрел на мои губы. Потом проникновенно произнес:

   — Альфа… А что это значит? — и, наконец, поднял глаза.

   — Это буквы греческого алфавита, он у нас, в моем мире, много где используется. Альфа, бета, гамма… в общем — много букв.

   — Хорошо, пусть будет Альфа.

   — Как вы с ней вообще — разговариваете?

   — Да не очень. Но уже вроде бы чуть осмелела. Обрастает, колючая вся такая…

   Я опять рассмеялась.

   Ефим, уже не смущаясь, опустил взгляд, взял мою руку и сжал ее. Потом опять поднял глаза:

   — Ладно, Танюш, я пойду. Не грусти, вот тебе виноград.

   Он положил гроздь белого винограда рядом с моей головой, встал, придерживая хламиду, и быстрым шагом вышел из помещения. Причем я заметила, что выходя в дверь, он опустил руки и хламида развевалась, ничем более не сдерживаемая… Однако!

   Алан тоже был заинтригован и, присев ко мне на табурет, спросил:

   — Что это он сегодня так быстро? А ты замечаешь, как он… меняется?

   Я грустно ответила:

   — Да, как раз сегодня я это четко поняла!

   — Видимо, закрепив свой статус производителя, Ефим психологически изменился. Вот об этом самом я тебе и говорил.

   — О том, что он не выдержит испытания медными трубами? Да, говорил.

   — Медными трубами? — Алан озадаченно замолчал и зашевелил волосами. Потом улыбнулся. — Понял. А почему ты так грустишь? Тебе неприятно, что он на тебя так смотрит?

   — Наверное, да.

   — Но почему? Ты не находишь его …привлекательным?

   — Да нет, почему же, он очень привлекателен. И лицо, и тело…

   — Так почему же тогда?

   — Он для меня прежде всего друг. Причем я знаю, как он любит Милу и как она любит его. И я им обоим очень многим обязана… А что касается меня - то я люблю Сашку. Так что просто развлекаться с Ефимом мне как-то не хочется.

   — Не понял. Но постараюсь.

   После продолжительной паузы Алан все же спросил:

   — Таня, ну а вот если бы у тебя был выбор — стать са… женщиной Ставра или женщиной Ефима — что бы ты выбрала?

   — Ефима, конечно!

   — Понял.

ГЛАВА 8

Следующие три дня абсолютно ничего не происходило… Все уже вошло в свою колею — я ночевала в каморке, заодно кормила бедного ребенка, утром Алан пристегивал меня и занимался своими делами, три раза в день сцеживал молоко и давал его спящему малышу.

   Я просто сходила с ума от скуки и все мечтала о том, как бы пристегнуть к столу Величайшего, предварительно содрав с него балахон и подержать его вот так с недельку. Ну и от нечего делать все задавала Алану интересующие меня вопросы:

   — Алан, а я вот никак не пойму — вы же вроде бы автономны, независимы от остального мира, да? А откуда вы те же лекарства пополняете?

   — Наш купол достаточно велик. И даже под ним есть еще нижний, подземный этаж — в нем и лаборатории. Наши великие предки, соорудившие купол в начале катастрофы, много чего в него спрятали. И до сих пор, по прошествии ста восьмидесяти лет, мы все еще пользуемся многим из того, что они припасли. Или воссоздаем из припасенного ими сырья по четким инструкциям, которые они оставили.

   — А сколько же вас в куполе человек?

   — В нашем ярусе не так уж и много — восемь взрослых первородных, полтора десятка детей того же статуса, нас, мутантов после последнего весеннего отбора осталось тридцать, детей-мутантов восемнадцать человек, охраны — шестеро, четырнадцать женщин. Под нами, этажом ниже — трое Величайших, синие и еще внешняя охрана. А в самом нижнем ярусе подземные — я не знаю, сколько их. Но думаю - не так уж и много, просто потому, что ресурсов на всех бы не хватило!

   — А почему ты выделяешь охрану? Они что, не мутанты? В смысле — не стерилизованные?

   — Они тоже стерилизованы, а вот насчет подземных и внешней охраны я ничего сказать не могу. Я с ними никогда даже не сталкивался!

   — Как так? Всю жизнь живешь здесь, под куполом — и не видел их?

   — Да. Дело в том, что купол имеет форму полусферы, разделенную на три яруса. Мы находимся в верхнем. В среднем, насколько я понимаю — внешняя охрана. А подземные, как понятно из названия — под землей, в самом нижнем ярусе. Полусфера, как ты понимаешь, к основанию все расширяется. Так что площадь второго и тем более подземного ярусов в разы больше, чем нашего. Я никогда ни там, ни там не был, хотя мне и самому очень любопытно. Вот, например, концентрат ежесуточно поднимают к нам на грузовом лифте с подземного яруса, там его производят и фасуют. Все лекарства и препараты тоже оттуда. Что происходит на втором ярусе, как и где там живет внешняя охрана — я тоже понятия не имею…

   — А откуда они берутся, все эти люди — подземные и внешняя охрана?

   — Не знаю. Могу рассказать только о нашем ярусе. Рожденных мутантов учат и воспитывают до пятнадцати лет. Потом происходит глобальный отсев — к этому возрасту обычно у человека выявляются склонности и способности к тому или иному занятию. Бывают случаи, что и нет — тогда его ликвидируют. Для охраны отбирают физически хорошо развитых мутантов, это считается честью. Но охраны нам много и не нужно. А вот насчет внешней охраны и подземных ничего сказать не могу. Знаю просто, что они есть…

   — А откуда же еда на всю эту ораву?

   — Я не знаю, Тань! Предполагаю, что на тех ярусах тоже есть свои теплицы или птичники. Тут даже на нашем… — Алан замолчал, кусая губы.

   — Что?

   — Да это я так… Меня давно уже терзают кое-какие сомнения…

***

Ефим не заходил два дня. Я начала волноваться и расспрашивать Алана — не случилось ли чего с нашим лучшим производителем? В конце концов он нашел повод, чтобы туда отправиться — у одного из первородных пересохла на солнце кожа и Алан понес им какое-то масло, чтобы его девушка натирала тому плечи. Вернувшись, он с улыбкой сообщил:

   — С твоим Ефимом все в порядке. Первородный Тор, которому я принес масло, в благодарность рассказал мне о нем пару сплетен. Во-первых — они все ехидствуют, что он, мол — любит волосатых животных и сказал своей женщине отращивать волосы. Везде. Что с разбегу прыгает в бассейн и лазит по деревьям. Так что они за глаза называют его обезьяной… А еще Тор со смехом попросил у меня волшебное зелье.

   — Какое волшебное зелье?

   — Да они заметили, что возвращаясь от меня, Ефим набрасывается на свою женщину, как зверь, не обращая ни на кого внимания — а в остальное время довольно-таки спокойно к ней относится… Тогда они, заинтригованные, спросили у него — в чем же дело? А он с самым серьезным видом ответил, что я даю ему волшебное зелье.

   Я расхохоталась — Ефим был в своем репертуаре.

   На третий день к вечеру пришел Ефим.

   — Здравствуй, Тань. Как ты, все скучаешь? Извини, что так долго не заходил. Привет, Алан! Я вот тут подумал — а что, если я устрою твоему Ставру какое-то небольшое увечье и ему снизят процент? А, Алан? Что бы такое сообразить, чтобы и меня не наказали, и чтобы я стал первым по процентному соответствию?

   Я удивилась:

   — А тебе это зачем?

   Ефим улыбнулся и наклонился ниже ко мне.

   — Ну как же, дорогая, ведь тогда тебя отдадут не ему, а мне! И ты будешь там жить со мной, купаться в бассейне, есть хорошую еду и любоваться цветами, а не валяться тут целыми днями скованной и глядеть в стеклянный потолок.

   Я улыбнулась:

   — Звучит заманчиво! Это ты перечислил преимущества для меня. А ты? Что именно ты хочешь получить от этого?

   — Я? Ну, мне будет с кем поговорить, я буду слышать твой смех и…

   Я подняла брови:

   — И?

   Ефим замялся. Стоявший в изголовье Алан произнес:

   — Таня, за неимением ничего лучшего, мы должны иметь в виду и такой вариант. Я тоже думал об этом и, как мне кажется — так будет лучше для всех!

   — Для кого это — для всех?! А ребенок? Кто будет его кормить? Ефим, я не понимаю, тебе что там — женщин не хватает?! Тебе же могут и еще пару штук выдать! А живот мой растянутый тебя не смущает? Давай лучше будем думать о том, как нам вернуться в наш мир!

   Ефим положил руку мне на живот, потом, лишь слегка касаясь кожи, медленно повел ее к груди и стал средним пальцем выводить круги вокруг соска. От волнения и возбуждения я задышала чаще, а его это видимо заводило. Его глаза засверкали и он, придвинув лицо совсем близко, прошептал:

   — Ты так веришь в то, что мы вернемся? А чего хочу я? Я хочу видеть блаженство в твоих глазах, я хочу целовать твои хохочущие губы, а не быть с куклами, неспособными ни на какие чувства! Будь моей, Тань, я буду нежен… — его взгляд и шепот завораживали, рука поползла обратно к животу и дальше вниз. — Все то бесконечно женское, что в тебе есть — твое смущение, твой смех, твой лукавый взгляд и блестящие в улыбке белые зубки — вот что меня заводит, а не постоянно доступное тело со стеклянными глазами… Эти кудри, эта вечная тайна…

   Его рука уже перебирала волосы на лобке. С огромным трудом собрав все душевные силы, я пристально посмотрела ему в глаза и спросила:

   — Как у Милы?

   Пальцы Ефима резко напряглись и распрямились, он встал, опрокинув табурет, и без слов вышел из манипуляционной.

   Алан весело рассмеялся:

   — Ты не перестаешь поражать меня, Тань! Не ожидал от тебя такой …стойкости! Я даже и сам впервые в жизни… завелся...

   Я сначала не поняла, о чем речь — тогда он чуть прижал свою широкую рубаху и я радостно засмеялась:

   — Ну что ж, Алан, я тебя поздравляю! Значит, все получилось?

   — Спасибо за поздравление — да, похоже мой эксперимент оказался удачен… И все же я не понимаю — почему ты отказалась? Ведь ты тоже явно была возбуждена, ведь все признаки — и пульс, и дыхание, и соски, и пилоэрекция… Как же так?

   Я с улыбкой ответила:

   — Да потому что я — человек, Алан. Не агрегат и не животное. И я своим сознанием могу контролировать желания своего тела. Ну, по крайней мере я пытаюсь это делать… А я люблю Сашку. И не хочу развлекаться даже с самым что ни на есть притягательным и нежным Ефимом.

   — Не понимаю. Но попытаюсь понять.

   Утром за Аланом прислали и он надолго куда-то ушел. Потом вернулась целая процессия — за моим мрачным приятелем двое лысых в робах несли носилки… со Ставром. Его положили на стол в нескольких метрах от меня. Причем пристегивать не стали. Ставр был без сознания. Я прошептала:

   — Алан, что случилось?

   Он вполголоса ответил:

   — Твой Ефим избил Ставра и угодил в карцер на пять суток. Сильно избил, я сейчас буду проверять состояние внутренних органов. Да еще и затянул ему шнур на …половом органе!

   — Какой еще шнур?

   — Да вот этот. — Алан показал косичку примерно в сантиметр толщиной. — Это у Ставра было такое развлечение, он сплел ее из собственных волос. Он завязывал удавку, надевал женщинам на шею и в это время… пытался оплодотворить их сзади. Ну, нравилось ему так. Так как женщины старались не шевелиться и видимых увечий при этом не несли, то Ставру никто ничего не запрещал.

   — Ужас… А ты представляешь - что эти женщины при этом чувствовали?

   — Могу предположить, что страх… Так вот, сегодня утром он развлекался также, а Ефим, увидев это, набросился на него, избил да еще и затянул шнур — сейчас буду разбираться, насколько там все серьезно…

   — И что с ним теперь будет? Я имею в виду — с Ефимом?

   — Пока не знаю. Это напрямую зависит от тяжести повреждения экземпляра. Пока его просто заперли в карцер — там нет ничего страшного, просто отдельное не очень удобное помещение с крепкой дверью.

   — Алан, а как же… У вашего Ставра ведь явно что-то не то с головой, почему же вы не убавляете ему процент соответствия?!

   Алан какое-то время на меня смотрел, потом криво ухмыльнулся и печально ответил:

   — Ставр успешно прошел все тесты, определяемые инструкцией. Если бы кто-то из женщин пострадал — то тогда другой разговор! А так — это просто считается его маленькой слабостью…

   Я даже поежилась от ужаса. Сейчас, когда он лежал без сознания, я могла разглядеть Ставра. Очень уж правильное лицо, прямо канонически правильное, только в кровоподтеках и ссадинах, длинные золотисто-русые волосы — сейчас, когда он лежал, они тянулись ниже сосков, такая же очень ухоженная борода, блестящая от постоянного мытья и расчесывания, крепкое и мощное, хотя и немного рыхловатое, тело.

   Алан разложил свой любимый манипулятор — оказывается, кольца можно было разложить и сплющить и тогда он становился почти плоским — и на экране просматривал внутренние органы Ставра. Просмотрев обычно, вроде бы как на УЗИ, он переключил режим и стал просматривать все в режиме реального изображения. Асе было видно как в разрезе — кровяные сосуды, содержимое кишечника… я отвернулась. Через время Ставр, судя по звукам, начал приходить в себя. Алан мрачно произнес:

   — Приветствую тебя, первородный.

   — А? Что? А почему я здесь? А где эта обезьяна?

   — Успокойся, Ставр. Просто немного полежи и успокойся. Сегодня побудешь здесь, а завтра посмотрим.

   — Ты что это делаешь, урод?! Убери от меня свои лапы!

   Алан, явно теряя терпение, ответил:

   — Я осматриваю твой детородный орган на предмет повреждений. Его резко и сильно перетянули волосяным шнуром. Или ты хочешь его лишиться?

   Ставр испуганно замолчал. Алан продолжил, успокаивая его и, как мне показалось — себя тоже:

   — Так что успокойся, Ставр! Держи себя в руках. Ты сейчас на моей территории. Не заставляй меня тебя пристегивать. А это я выкину.

   — Что?! Нет! Это мое! Это мои волосы, в конце концов! Оставь его!

   Питающий слабость к волосам Алан тяжело вздохнул.

   — Ладно, пока оставлю.

   Он еще какое-то время с ним возился, а я старательно лежала неподвижно со стеклянными глазами, надеясь, что Ставр меня не заметит. Вот, блин! А как же теперь сцеживание, а как же ночное кормление? При нем же никак не получится!

   Алан тоже, видимо, об этом думал, так как бросил на меня полный растерянности взгляд:

   — Ладно, полежи пока, я сбегаю за едой для тебя и нее.

   Алан быстренько куда-то пошел, даже, судя по звукам, действительно побежал. Как только он покинул помещение, Ставр со стоном сел. Я лежала, боясь даже дышать.

   — Вот же тварь, обезьяна! — какое-то время стонал Ставр. Потом, видимо, все же заметил меня и, с кряхтением встав, подошел. Я от ужаса закрыла глаза, а все тело свело судорогой. Ставр пробубнил:

   — Все лежишь? Не завонялась еще? Как ты там меня называла — тупой племенной бык, да?

   Я открыла глаза, Ставр стоял очень близко и охаживал меня взглядом. В его руке была все та же косичка.

   — Ага, теперь ты уже молчишь, да? Боишься? Правильно, ты и должна бояться, статус у тебя такой! — он сильно и больно сжал мне лицо за щеки и низко наклонился, с интересом вглядываясь в глаза. Мелькнула мысль плюнуть ему в рожу, как в виденных когда-то фильмах, но я быстро от нее отказалась — так точно будет только хуже, а пока есть шанс, что придет Алан и как-то его успокоит. Поэтому я просто выжидающе смотрела на Ставра.

   — Взгляд у тебя какой-то необычный… Откуда ты такая взялась, а? Молчишь? Ты смеешь не отвечать первородному?! Ну ладно, молчи… Я и так долго ждал… Ну я же сказал ему побрить это! — возмущенно взревел он. — Ну да ладно, можно и так, для разнообразия. Обезьяна же что-то в этом находит… — с этими словами он принялся раздвигать мне ноги вместе с браслетами. Подойти совсем близко с той стороны ему было неудобно, так как мешало канализационное отверстие. Но он был настроен решительно и в полной боевой готовности дергал кресло:

   — Ну как же… Как-то же мутант все это сдвигает и ноги им поднимает!

   Поняв, что сейчас произойдет, я решила наплевать на конспирацию и закричала во все горло:

   — Помогите! Алан! — все равно никто не знает, что это значит.

   Ставр смотрел на меня в недоумении — он, видимо, даже не предполагал, что женщины могут орать, да еще и так громко. Тут вклинился чужой голос:

   — Ставр, отойди от нее. Ты нарушаешь правила — это не твоя женщина и не твоя территория!

   Ставр раздраженно огрызнулся:

   — А ты что тут делаешь? Я тебя не звал! Тебе-то какое дело?! Пошел вон отсюда!

   Человек приблизился и я узнала того лысого дядьку, который приводил девушку и Гедеона, я так поняла, что он — смотрящий у первородных. С умело сдерживаемой яростью он холодно произнес:

   — Двенадцать восемьдесят четыре… попросил меня присмотреть за порядком во время его отсутствия. Меня, потому что он ожидал неприятностей от первородного, а это моя обязанность — следить, чтобы вы не нарушали правила. Так что еще раз повторяю, Ставр, отойди от этой женщины и займи свой стол.

   Но Ставр уже разошелся:

   — Пошел вон, мутант! Ты мне не указ! Я жду ее уже больше недели, я научу ее почтительному обращению к первородному! Она у меня похохочет!

   Лысый без слов снял с пояса пистолет и выстрелил в Ставра — в его могучей бычьей шее теперь торчал маленький дротик. Ставр удивленно открыл глаза и стал медленно оседать. Дядька деловито к нему подошёл, удержал от падения носом на твердый пол и оттащил от моего стола. Потом остановился в нерешительности и все же спросил у меня:

   — На каком столе он лежал?

   Я показала глазами и пальцами пристегнутой руки:

   — Вон тот стол, третий от меня.

   Лысый удивленно поднял брови:

   — Ты умеешь считать?

   Я оставила вопрос без ответа.

   В это время прибежал запыхавшийся Алан с двумя накрытыми мисками. Увидев лысого возле Ставра, он переполошился:

   — Что? Он все же встал? Что с ним? Таня, как ты? Он не навредил тебе?

   Лысый ответил:

   — Все в порядке. Он не успел — я применил транквилизатор. С… Таня все хорошо.

   Алан понял, что сказал лишнего, но все же вздохнул с облегчением и поставил, наконец, миски на свой стол. Он тепло улыбнулся лысому:

   — Спасибо, одиннадцать семьдесят два.

   Тот немного замешкался, потом сказал:

   — Был рад помочь, … Алан.

   Алан потупился:

   — Как ты узнал?

   — Она звала тебя на помощь.

   Алан начал оправдывающимся тоном:

   — Ну ты же понимаешь…

   Тот перебил его:

   — Понимаю.

   И вышел из манипуляционной.

ГЛАВА 9

Алан пристегнул Ставра браслетами — и руки и ноги. Потом с улыбкой обратился ко мне:

   — Ну, теперь у нас есть два часа спокойной жизни. Обед или сцеживание?

   — Давай сначала сцеживание, а потом со спокойной совестью поем.

   Так мы и сделали. Алан быстренько сцедил бутылочку молока, отстегнул мне руки, дал тарелку и ложку и пошел в каморку кормить малыша. Так приятно было видеть Ставра усыпленным и связанным! Я только собралась поесть, как в манипуляционную забежал очередной лысый человек:

   — Двенадцать восемьдесят четыре! Ты срочно нужен в карцере!

   Алан выбежал из каморки:

   — Ну что опять случилось?!

   Удивленно глядя на меня — а я сидела полулежа с тарелкой и ложкой в руках и внимательно его слушала, лысый начал рассказ:

   — Первородный Ефим в карцере рычит, кричит и бьется о дверь, в том числе и головой! Требует срочно позвать тебя, а то, говорит — разобьет себе голову и мы будем виноваты в порче ценного экземпляра. Одиннадцать семьдесят два предлагает его усыпить, но сначала хотел посоветоваться с тобой.

   — Я понял. Буду через две минуты. — и Алан опять скрылся в коморке — наверное, прятать кювез. Я очень переживала, чтобы в этой суматохе никто не узнал наш главный секрет — о ребенке.

   Выбегая, Алан все же не забыл пристегнуть мои руки. И убежал в карцер.

   Он вскоре вернулся и устало плюхнулся на табурет рядом с моим столом.

   — Ох, Таня, как же я от всего этого устал!

   — Бедный, хороший мой Алан… Отстегни руку на минутку, а? И наклонись.

   — Зачем? А если кто-то зайдет?

   — Да на минутку!

   Он отстегнул руку и наклонился надо мной. Я мягко погладила его волосы, щеку и притянув голову еще ближе, поцеловала ее. Потом положила руку на место:

   — Все, можешь пристегивать.

   Разомлевший довольный Алан какое-то время смотрел на меня с улыбкой. Но руку пристегнул.

   — Ну что там у Ефима?

   Алан начал рассказ, тоже поглаживая мне руку:

   — Да что… Он услышал твои крики о помощи и разволновался. Ну, я его успокоил. Тут же слышимость хорошая — потолок-то один!

   — В смысле?

   — Да вот посмотри — стены разделяют помещения, но не наглухо, сама полукруглая поверхность купола — едина. Получается, над стенами общее пространство — где-то ниже, а где-то выше. Самая высокая точка купола — у первородных, там центр полусферы. Потом опоясывающий коридор, за ним расположены различные помещения, в том числе и это.

   — Вот как? То есть взобравшись на верх стены, можно по ее торцу попасть в любое другое помещение?

   Алан рассмеялся:

   — Теоретически да. Вот только зачем? Да и узко там, наверное, идти было бы нелегко!

   — Понятно. Алан, а ничего, что тот лысый дядька теперь знает, что мы с тобой разговариваем и что у тебя уже имя есть?

   — Ну как тебе сказать? Вообще-то — чего. Но хорошо, что это одиннадцать семьдесят два, а не кто-то другой!

   — Вы с ним дружите?

   — Дружим? — долгое шевеление волосами. — Не знаю даже, как и сказать, возможно, и …дружим. Я как-то об этом не задумывался. У нас с ним общая беда, и имя ей — первородные. Он ведь уже долгие годы за ними присматривает! И он видит, как я изо всех сил стараюсь сохранить жизни их женщинам и плодам, и как я все равно …добросовестно лечу этих …придурков, как сказал Ефим. Смотрящий все это видит и потому мне…

   — Сочувствует?

   Алан широко улыбнулся. С недавних пор при такой улыбке в самом правом углу рта стала появляться небольшая щель, пустота. Я спросила:

   — Это тебе Гедеон зуб тогда выбил, да? Вставлять будешь?

   Алан озадаченно зашевелил волосами:

   — Вставлять? Хм… Нет. У нас эта отрасль медицины давно угасла за ненадобностью. Люди не доживают до тех лет, когда у них начинаются возрастные изменения зубов. Тем более рафинированную и содержащую… сахар пищу мы не употребляем. Так что нужды в лечении и протезировании зубов нет.

   — Ну как же? Ну а если кто-то упадет или подерется?

   Алан улыбнулся:

   — Это неординарный, единичный случай. Тогда пострадавший так и ходит… без зубов. Что касается меня, то потеря пятого верхнего зуба не так критична, хотя и обидна. Но мне для концентрата зубы вообще не нужны. Давай я еще раз сцежу молоко, немного не по графику, но потом Ставр проснется…

   Чуть позже это и случилось. Грохот сотрясаемых наручников и вопль:

   — Эй, мутант! Отстегни меня, слышишь? Сейчас же!

   Алан спокойно подошел к столу:

   — Ставр, тебе здесь лежать до завтрашнего утра. Я понадеялся на твое благоразумие, но моя надежда оказалась напрасной. Я почти закончил осмотр, могу тебя обрадовать — ничего непоправимого я не обнаружил. В основном повреждены кожные покровы и в некоторых местах — верхний слой кровеносных сосудов. Но это скоро пройдет. С детородным органом все в порядке. Тебе повезло, что одиннадцать семьдесят два вовремя подоспел и быстро снял шнур, иначе кровообращение было бы нарушено.

   — Да? Ну ладно. А зачем мне здесь еще лежать?

   — В состоянии покоя быстрее восстановятся функции некоторых органов, например почек, по которым тебя бил Ефим. Ты голоден?

   — Конечно! Я ведь сегодня еще ничего не ел!

   Алан отстегнул ему руки и поднял в положение полулежа. Приподнявшись, Ставр сразу начал осматриваться злобным и обиженным взглядом.

   — Так это мне здесь и спать?! А если я по нужде захочу?

   — Ты можешь сделать это здесь.

   — Да ну не буду я при ней!

   — Ладно, давай будем решать проблемы по мере их поступления. Ешь.

   Ставр поел и ему сразу стало скучно.

   — Слушай, мутант, а отпусти меня сегодня! Я и там, у нас, состояние покоя себе сделаю. И женщину хочу. Новую. Вот эту. Уже сколько дней прошло!

   — Ставр, но сколько раз тебе повторять — она не готова!

   Алан подошел и пристегнул ему руки.

    — Что тебе все неймется, у тебя же там две особи?

   — Ты слышал, как она надо мной хохотала?! Хохотала! Надо мной! Ты представляешь?! — потом, видимо не уловив на лице Алана сочувствия, протянул: — А, ты же не мужчина, все равно не поймешь! Я забыл, с кем разговариваю… Она меня оскорбила — как ты этого понять не можешь?! А что не готова — так и ладно, я могу пока туда и не лезть, я ее пока приручу. Отдай, а? Увечий не будет, ты же знаешь — я тоже об этом думаю!

   Я вздрогнула, представив себе это «приручение». Алан заметил и бросил на меня сочувствующий взгляд.

   — Нет, Ставр, ты ее не получишь! Сейчас. Пока она не будет готова к твоим… развлечениям.

   — Вот же ж гад, а? Я же пытался с тобой, как с человеком, а ты… Одно слово — мутант! — Ставр обиженно отвернулся от Алана. В мою сторону.

   — Ну что ты все смотришь? Нравлюсь, да? Я всем нравлюсь. Потому как почти идеален. Чего ухмыляешься, да еще так ехидно? Слышь, мутант, а почему она какая-то… не такая? Это какой-то новый вид или как? И наглая такая, совсем не по статусу!

   Алан со вздохом его перебил:

   — Ты поел? Поел. По нужде хочешь?

   — Хочу. Но не при ней.

   — Та… Отвернись.

   Я с готовностью отвернулась. Через какое-то время Алан спокойно сказал:

   — Ну а теперь тебе нужно отдохнуть. Я введу тебе …поддерживающие минералы.

   Он долго возился за своим столом, потом пошел к Ставру с большим шприцом:

   — Не дергайся, а то мы повредим вену.

   Чуть позже Алан вздохнул:

   — Ну вот, теперь около четырнадцати часов он нас