Змеиные дети - 4. Госпожа ворон. Анастасия Машевская

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12

АННОТАЦИЯ

Даже если жизнь наконец приходит в норму, и все, кажется, идет своим чередом, непременно случаются неожиданности. Войны утихли, настало время для Бану подумать о собственном счастье. Но как часто бывает, если между влюбленными нет препятствий, между ними возникает человек. И кто это будет: тот, кто клялся в верности Бансабире, или женщина, благословившая Гора?

ГЛАВА 1

В зеленовато-черных волнах еще трепетала ночь и плескалась угасающая луна. Дул не по сезону холодный ветер. Впрочем, важнее, что он был попутным: под резкими порывами красный парус ласбарнского судна пузырился, метался и трепетал, бился глухими ударами, как и сердце путника, застывшего посреди ночи на корме. Оставалось всего ничего – наверняка, прибудет еще засветло. Мужчина усмехнулся под нос: кажется, это прямо примета какая – заявляться к женщинам в темноте. Набраться смелости для встречи при свете дня никак не удавалось. А, может, просто тьма Нанданы и неопределенность Кровавой Шиады по привычке придавала сил.

   Мужчина сошел на берег и поглядел вслед удалявшемуся паруснику. Погода менялась, рваные клочья тумана наползали с Великого моря, ложась на плечи пробирающим до костей плащом. Они взвивались под дерзким повелением ветра, складывались в привычные и родные очертания лиц людей, которые были дороги сердцу – по пальцам перечесть! – и особенно той, встретиться с кем он уже столько времени не мог нахрабриться. А потом вскруживались, растворялись и таяли.

   Он повернулся и направился к высоким воротам, вставшим непреодолимой стеной над берегом между его домом и всем миром. Говорят, дорогу на легендарный Ангорат преграждает завеса меж сведенных копий каменных исполинов. Если так, должно быть и здесь, на этом острове, тоже когда-то жили исполины: людям просто не под силу взвести такую громадину.

   Стражники патруля, заприметив путника, склонились и привычно спросили, кто идет. Мужчина назвался. Ворота отворили без запинки, но скрывая изумление: давненько не видели, не слышали этого путника. Кроме старшего гарнизонного охранника о прибывшем остальные знали только понаслышке да, особо внимательные, по записи в ранговой комнате.

   Он двигался тихо и уверенно. Все-таки, опыт действовать в тени у него более чем богат. У самых дверей пирамиды обратился к дежурившему стражнику и попросил пригласить одного из мастеров на главную боевую арену храма, на верхнем этаже. Мальчишка потоптался, не узнавая просящего, призадумался, кого это пустили на воротах, но потом путник продемонстрировал перстень, и, разглядев узор, дежурный поторопился с поручением.

   Стоило подняться по боковым лестницам пирамиды на верхний этаж и сделать шаг между зрительских рядов вокруг арены, как сбилось дыхание. Сколько лет он провел здесь? Мальчишкой, потом подростком. Здесь он возмужал, испытал друзей, понял, о какой женщине хочет заботиться. В этой зале, в этом смертоносном круге, откуда каждый день уносят малолетних бойцов, избитых и изрезанных до того, что и не знаешь наверняка, выживут или нет, и где, стоило ступить, в груди трепетно задрожала старая струнка.

   А потом вошла она – и в сердце вовсе оборвалась каждая жила.

   «Скоро я буду с тобой! Скоро я примчусь к тебе!».

   Разве он не говорил себе это все время с тех пор, как решил снова приехать в Храм Даг? Разве не обещал себе пасть перед ней на колени, пока помогал то одной, то другому, шпионя в аданийской столице? И вот теперь – она здесь, перед ним, сонная, чуточку неуклюжая и недовольная, но все та же, статная и дерзкая, - а он только и может, что стоять, оцепенев, и слушать бешенный стук собственного сердца где-то поперек горла.

   Женщина надолго замерла, проглотив даже вздох удивления. Потом с трудом разлепила губы, глубоко вдохнула, и ей показалось, что легкие болезненно слиплись. Она обхватила руками плечи, ежась, и, придя в чувство, шагнула на арену.

   - Подобные выходки скорее в духе Бану. Честно признаться, больше всего я ожидала увидеть здесь её.

   Голос звучал спросонья ниже обычного, даже чуточку скрежетал. Впрочем, собственное горло мужчины наверняка вообще ни звука не выдавит. Поэтому он просто раскрыл объятия и поглядел, чуть наклонив голову: можно просто обнимемся? Я так устал…

   Молодая женщина замерла в паре шагов всего на мгновение, хмурясь, улыбнулась и, преодолев оставшееся расстояние, обняла путника в ответ.

   - Давно не виделись, - шепнула она в ухо мужчине.

   - Точно, - хмыкнул он, издевательски подмечая, что собственный голос и впрямь – будто кто-то тревожит ступнями гравий.

   - Я не сразу узнала тебя. Но тебе будут рады все. Особенно Астароше, - женщина все еще улыбалась, понимая, что мужчина не может этого видеть, потому что его голова лежит у неё на плече. Но тот неожиданно взял её за руки, немного отстранился и, напряженно вглядываясь, спросил:

   - А ты, Шавна?

   Та только усмехнулась, и лишь привычные видеть в ночи Клинки Матери Сумерек смогли бы разглядеть задорные искорки в аметистовых глазах:

   - Я тоже рада видеть тебя, Рамир.

   Тот, не веря услышанному, тупо уставился на Шавну, позволяя сказанному обрести в его голове смысл. Наконец, осторожно улыбнулся, потом шире, и, оголив оскал, облегченно выдохнул.

***

- Думаю, рассказ о твоих путешествиях будет длинным? – они сели бок о бок на нижнем ряду для зрителей поединков. Сквозь огромное отверстие люка в потолке арену заливал бледный свет неясного цвета и происхождения: звезды уже мерцали едва-едва, полумесяц в небе стремительно тускнел, а рассветное солнце едва набиралось сил еще где-то за горизонтом.

   Рамир смущенно пустил голову, посмеявшись.

   - Пожалуй.

   - Тогда расскажешь потом сразу нам двоим – мне и Асту.

   - Хорошо.

   Нужно было бы встать и пойти хоть куда-нибудь, где можно поспать, но тело неожиданно отяжелело, и Рамиру казалось, что он совершает над собой немыслимое усилие просто удерживая себя сидя. Встать – сейчас это явно из числа сверхчеловеческих возможностей.

   Шавна опытным глазом верно оценила масштаб катастрофы.

   - Выглядишь хуже некуда.

   - Нет, думаю, хуже все же бывало. Но ты права – я зверски вымотался.

   - Откуда приплыл?

   - Адани.

   Шавна вскинула бровь:

   - Неожиданно. С ним у нас никогда не было особых дел. Что ты там забыл?

   - Помогал Тиглату, - отозвался Рамир, запрокидывая голову.

   - Ти…Тиглату? Виделся с ним?

   - Больше того, - мужчина снова выпрямился, - я виделся с Бану.

   Шавна заметно оживилась:

   - Бану? Я давно не получала от неё вестей! Они что, сейчас вместе что ли? – брюнетка выгнула брови, не доверяя собственным предположениям.

   - Нет, но насколько я знаю, они не так давно пересекались в Орсе. А вестей ты не получала, потому что с позволения Бану в большинстве случаев, тебе писал я. Пока она стояла во главе войска, лишняя переписка могла вылезти боком.

   Шавна только открыла рот.

   - Похоже, много всего случилось, - протянула она, наконец, понимая, что на рассказ Рамира потребуется намного больше, чем последний осколок ночи перед зарей. – Ладно, пойдем, тебе надо отдохнуть, - женщина помогла бойцу подняться. Но стоило ей потянуть, увлекая Рамира по проходу в сторону выхода, как тот задержал её за запястье.

   - Постой.

   Шавна обернулась с вопросом в глазах.

   - Бану просила передать тебе кое-что.

   - Ну, если это не для посторонних ушей, говори сейчас.

   Рамир мгновение потупился, потом поднял решительный взгляд и напоследок оправдался:

   - Она правда передала его, - и, потянув Шавну на себя, тронул её губы своими.

   Сложно сказать, кого это прикосновение сковало сильнее. Шавна напряглась, и Рамир чувствовал ладонями, как сжались все её мышцы. Секунды убегали безжалостно, а мужчина так и не мог ни отстраниться, ни решиться шагнуть дальше.

   Шавна тихонько выдохнула, улыбаясь прямо в этот целомудренный поцелуй, и попыталась отодвинуться. Только тогда будто что-то проснулось в Рамире, он перехватил инициативу и углубил поцелуй, придержав Шавну за затылок. Молодая женщина не сопротивлялась, отвечая с готовностью и приязнью. Но спустя какое-то время все-таки мягко положила Рамиру на грудь ладони, и тот, повинуясь почти невесомому жесту, отступил, заглядывая в глаза с необъяснимым чувством.

   Шавна сделала глубокий вдох.

   - Ну, не думаю, что Бану передала его именно так.

   Рамир, усмехнувшись, окончательно отпустил женщину, глянул себе в ноги и поднял голову:

   - Прости, я увлекся немного.

   Шавна закусила губу.

   - Ты всегда увлекался, - в её голосе не было упрека, одна лишь печаль.

   - Я причинил тебе вред, - Рамир оглядел Шавну всю, с головы до ног, потом уставился на горло. Да, однажды в дороге с очередного задания, когда она попыталась отказать ему, Рамир, заламывая ей руки, оставил на них набухшие кровоподтеки; едва не задушив, изуродовал женскую шею глубокими багряными пятнами. Его не отрезвили тогда ни мольбы, ни звонкая и жгучая, как аданийский красный перец пощечина. Только привкус её крови из прокушенной губы – в собственном рту.

   - Ты мог причинить еще больший, если бы не остановился вовремя.

   - Прости, - искренне повинился Рамир, опуская голову. Нет смысла вспоминать, что был пьян. Он и тогда не искал себе оправданий. Скот.

   Рамир вздрогнул, когда подбородка коснулись теплые женские пальцы. Повинуясь ненавязчивому жесту, мужчина поднял голову и посмотрел женщине в глаза.

   - Я простила тебя куда раньше, чем ты вернулся.

   Рамир пропустил выдох, чувствуя, как на дно души упало зерно надежды.

   - Скажи, - он взял её руку в свою, - если бы не тот случай, если бы я был более терпелив и не пытался насильно перейти границы дружбы, у меня был бы шанс?

   - Да, - не кривя душой, отозвалась Шавна. Рамир шагнул чуть ближе, прижимая ладонь женщины к груди. Нет слаще мига, чем тот, когда многолетние надежды сбываются.

   - А сейчас? Сейчас есть?

   Шавна чуть шевельнула пальцами под мужской ладонью, высвободилась, провела по груди. Потом убрала руку и сделала шаг назад:

   - Тебя не было пять лет, Рамир. Если в тебе еще не все умерло ко мне – это просто фантазии. От настоящих чувств за такой срок ничего не остается.

   Рамир качнул головой, сжав опустевшую ладонь в кулак.

   - Только настоящие чувства и могут пережить такой срок, Шавна.

   Женщина на миг отвела глаза, подбирая ответ.

   - В любом случае, - размеренно проговорила она, - мне жаль.

   - У тебя кто-то есть? – быстро смекнул мужчина. Шавна качнула головой: Ион.

   - Ион? Ты… ты про того лысого бугая, который учился у Тиглата?! – неожиданный прилив сил вызвенил мужской голос от возмущения.

   Шавна в ответ хмыкнула:

   - Он, конечно, не красавец, но не надо так уж прям.

   Рамир не изменился в лице и обеспокоенно спросил:

   - Он не обижает тебя?

   Шавна тихонько засмеялась: нет.

   - Тогда… может позволишь остаться рядом с тобой на правах друга?

   Сможешь ли ты держаться лишь этих прав? – вопрос так и застрял у Шавны в горле, стоило взглянуть Рамиру в глаза. Сможет. Что-то его переменило. Вот только к чему такая жертва? Он что думает, Шавна со временем оценит подобный бессмысленный жест?

   Женщина прикрыла глаза: такое лучше не говорить вслух.

   - Да. Пожалуй, друг – это можно. В конце концов, - будто напоминая себе, продолжила Шавна, - было время, когда мы и впрямь дружили: ты, я, Астароше и Бану.

   - Он, поди, тоже все еще любит её.

   - Аст? Трудно сказать, мы не касаемся таких тем.

   - Уверен, - оскалился Рамир. – За Клинками Праматери, во всяком случае, наших поколений, известна привычка привязываться почему-то только к таким же, как мы сами, женщинам, и почему-то надолго.

   - Скудоумие? – поиздевалась Шавна.

   - Болезнь, - хмыкнул Рамир.

   - Гор тоже все еще не остыл к Бансабире?

   Рамир только махнул рукой, и стало очевидно, что он уже едва соображает и еле стоит на ногах.

   - Ладно, потом поговорим, - решила Шавна и подхватила мужчину под плечо. – Пойдем, отведу тебя пока к Асту, поспишь у него. Утром подберем комнату.

   - Ага, - расслабляясь, отозвался мужчина.

   Какое-то время шли молча.

   - Слушай, насчет дружбы, - протянул Рамир уже в боковом коридоре пирамиды, с усилием передвигая ноги.

   - А?

   - Когда я уходил, и вы провожали меня, мы…

   - Угу, - Шавна перебила, кивнув: мгновенно сообразила, о чем речь. Рамир, тем не менее, продолжил:

   - … мы дали слово съехаться здесь, по меньшей мере, еще хотя бы раз, живые и целые.

   - С целыми у нас уже проблема.

   - В каком смысле?

   - Перед уходом Гор сломал Астароше ногу.

   - Он не может ходить?

   - Может.

   - Тогда … все в порядке.

***

Бану встречали торжественно. Теперь было можно: не препятствовали траур, спешка, неясность военного положения. Длинные ряды «меднотелых», выстроенных в идеальные порядки, приветствовали полководца и госпожу глубоким коленным поклоном. За ними стройными рядами, как скошенные умелой рукой колосья пшеницы, падали ниц служащие замка, пивовары и кузнецы, ювелиры и пчеловоды, кухарки и повара, мастера над кораблями и осадными орудиями, зодчие, каменщики, плотники и оружейники. Музыканты били в барабаны и дудели в рожки, и сопровождавшие командиры, охранники и приветствующие родственники, улавливая тон, с восхождением Бансабиры на крыльцо тоже склонялись в почтении до земли.

   Бану встречали торжественно – и смущали несказанно. И трогательно, и радостно, и до покалывания меж лопаток приятно, и до страшного невовремя. С другой стороны – чем не повод отвлечься. Из академии прибыли наставники и Адна, с которой Бану вдруг захотелось перекинуться словечком и, может даже, спросить совета; с заснеженных склонов Астахира спустился немного выцветший и как всегда сконфуженно-молчаливый Бугут, в судьбе которого неожиданно захотелось принять участие; смотрители псарен сдерживали несколько здоровенных волкодавов поодаль, и у этих мохнатых тварей захотелось найти пушистого уюта. Словом, просто порадоваться, принять как должное, отбросить всякое раздражение, может, даже выпить и … и в процессе всей этой бессмысленной, но приятной ерунды узнать новости и решить несколько дел.

   Бансабира усмехнулась над собой в душе и, возвысившись на парадной лестнице, поприветствовала родню.

   Когда первый официальный запал чуточку угас, Русса быстренько растолкал локтями остальных и сграбастал сестру, едва не погребя под собственными руками. Через пару мгновений Бану выбралась из объятий, скомкано бросила: «Ладно тебе» и обернулась к поднявшимся с колен подданным танаара. Было в ней что-то, что располагало их – простых бойцов с грубыми шутками и укладом, заботливых матерей с привычными хлопотами, обычных землепашцев с несложными представлениями о жизни. Возможно, вырасти она здесь, в родных просторах, Бансабира не шептала бы причеты Праматери, а пела трудовые запевки и орала солдатские песни. Может, и Сабир их пел?

***

Когда все расселись в замке чертога за роскошным ужином в один из последних теплых дней лета, Тахбир сообщил племяннице, чуть отводя глаза, что осмелился без её спроса расходовать средства из казны и устроить народное гуляние. Бану только улыбнулась и чуть повела плечом – так и должно. А то все не до этого было.

   Компания танши и сопровождающих её в Орс друг другу взаимно надоела. Поэтому Бану махнула рукой, давая всем «идти куда вздумается в пределах этого города». А завтра утром Серт наверняка сообщит что-нибудь ценное, о чем умолчат в докладах всякие важные командиры и смотрители. Тахбир и Русса поведали, что ей пришла уйма писем с печатями разных домов и «еще кое-что». Следом подсел Ном-Корабел и пояснил, что «кое-что» пригнали на главную верфь, посему завтра он вернется восвояси, покуда его «обормоты не разворотили соседский подарок в щепки». Комендант военной академии и дальний родич Бирхан, носивший с дедом Бану одно имя, поведал, что обучение новобранок проводится строго согласно указаниям, которые тану дала в самом начале: небольшими группами, избегая огласки. Кажется, кухарка Адна, с которой все началось, и сама стала намного ловчее с мечом. После отбытия из танаара Раду и Гистаспа, Бирхан выделил офицера, который поселился в чертоге, чтобы тренировать местных женщин и кузин госпожи. Отзывы были положительные.

   Кстати о кузинах, всполошилась Бансабира. Бирхан, заметив непонятную озадаченность танши, заверил, что с Иттаей и Ниильтах офицер, которого он отрядил, тренировался особо старательно, стараясь не уступать в мастерстве командующему Гистаспу.

   - Хорошо, - только и ответила Бану.

   Потом позвала сестер. Несмотря на то, что Ниильтах, младшей из дочерей Тахбира шел уже шестнадцатый год, её до сих пор нельзя было назвать до конца оформившейся. Видно было, как в ней все еще что-то «приходит в норму», «встает на место», изменяется. Если она вытянется еще хотя бы на полдюйма, то перерастет Бансабиру. Иттая отличалась разительно: суше, мельче, может, даже кряжистее. Ей были свойственны скорее не изящество, но гибкость, не красота, но обаяние, не бессмысленная прелесть весны, а ум. Её грудь меньше, чем у сестры, но выше вздернута, и это больше пригодно в искусстве поединка. Они с Бансабирой быстро сошлись, когда познакомились. Поэтому сейчас проболтали на пустячные темы добрую половину часа. Прежде Бану в жизни бы не поверила, что способна на такое продолжительное общение не о делах с женщиной, если только это не Шавна Трехрукая.

   Новый наставник военного искусства, присланный из академии, со слов сестер оказался хорош, но предыдущий казался более опытным. Бансабира хмыкнула:

   - Тогда скажи ему, чтобы на днях приступал снова. Нечего отлынивать.

   Иттая невидимо вздрогнула и видимо подобралась. Поднялась, приосанилась, поправила украшенные пурпурной вышивкой манжеты кремового платья, одернула расшивной пояс в тон и с гордым видом шагнула в угол зала к Гистаспу. Тот вальяжно откинулся на спинку стула и тихонько похихикивал над чем-то, что в метре от него оживленно обсуждали Дан и один из сотников «меднотелых».

   - Генерал, - обратилась Иттая. Альбинос встрепенулся не сразу, повел бровью, обернулся.

   - Госпожа? – он тут же принял серьезный вид. Хотя чувствовалось, что разговор о делах ему сейчас неинтересен.

   - Моя сестра велела напомнить, - Иттая чуть вздернула подбородок, - что с завтрашнего дня вы должны вновь приступить к нашим с Ниильтах тренировкам.

   - Хорошо, - Гистасп безмятежно пожал плечами и снова обратился вниманием к беседующим. Дан со всей присущей ему горячностью рассказывал об ужасных варварских обычаях чужой страны.

   - Да ты не понимаешь! – яростно размахивал руками. – Они то голодают, то лупят себя плетьми! А иногда вообще, знаешь …

   Иттая деловито кашлянула, украдкой оглянулась, будто тревожась, не увидит ли кто, и присела на свободное возле Гистаспа место.

   - О чем они говорят?

   Мужчину больше волновало не что, а как. Но он учтиво отозвался:

   - О религии орсовцев.

   - О религии? – не сдержалась Иттая. – Что за бред – обсуждать это здесь?!

   Гистасп кивнул, соглашаясь.

   - Я тоже так подумал, но Дана, похоже, не сильно волнует уместность подобной беседы, вон как изгаляется.

   - Праздники – грех, песни – грех, - буйствовал Дан Смелый, заполняя собой все пространство вокруг, - а сами, между прочим, поют, когда молятся!

   - То есть, - уточнил нетрезвый собеседник, - молитва у них – грех?

   - А я о чем!! – заорал Дан, шарахнув по столешнице и чуть приподнявшись от избытка чувств. – Понимаешь, да?! – вопил он с таким багровым лицом, что было неясно, радует его наличие, наконец, единомышленника, или он попросту злится. – Любовь – тоже грех!

   Иттая начала понимать, над чем посмеивался Гистасп. Она тоже усмехнулась и, чуть наклонившись к альбиносу, с любопытством шепнула:

   - А что тогда не грех?

   - Трудно сказать, - философски заметил Гистасп, не оборачиваясь к девушке, но чуть придвинувшись в ответ.

   - Ну как любовь может быть грехом?! Или как грехом могут быть распущенные волосы?!

   Собеседник явно затруднялся ответить, зато подхватила Иттая.

   - То есть? – она спросила громко, чтобы сидевшие неподалеку мужчины услышали.

   Дан дергано обернулся и дал железное объяснение:

   - А то есть!

   - Они все зачем-то прячут волосы, - пояснил Гистасп, будучи вынужденным тоже включиться в беседу.

   - Что за бред, - подивилась девушка. – Это же не грудь.

   - Вот име…! – снова заорал Дан и вдруг умолк. Мимо проплыла какая-то густая черная копна, ниже которой вихлялись крутые женские бедра. Дан развернулся вслед красотке всем телом, всполошился, залпом опрокинул недопитые прежде полстакана эля и гаркнул:

   - Я пошел!

   Бывший собеседник Смелого облегченно выдохнул: тысячнику просто так не поперечишь, да и не заткнешь, а слушать какую-то ерунду сил уже не было. Иттая, проводив Дана глазами, вытянулась в лице. Гистасп сложился вдвое.

***

Бансабира, свесив голову набок, с неподдельным интересом наблюдала, как Дан Смелый строит страшные рожи, машет руками и что-то орет, игнорируя особое внимание Гистаспа и утомленную физиономию кого-то из сотников. Бедолага, посочувствовала Бану. Он явно не по своей воле нарвался на Смелого, который с известных пор озаботился установлением доверительных отношений с подчиненными.

   На соседнее кресло подсел Шухран.

   - Звали, тану?

   Бансабира чуть поморщила носик совершенно забавным образом: от Шухрана тянуло алкоголем, и Бану, которая не притронулась к выпивке за время праздничного обеда, хорошо улавливала даже несильный запах.

   - Ну как любовь может быть грехом?! – где-то посреди зала Дан громыхал так, что слышала даже Бану с помоста. Шухран тоже на мгновение вскинул голову, повинуясь рефлексу, и метнул на тысячника несколько растерянный взгляд.

   - Точно.

   - Слушаю вас! – Шухран подобрался со всей готовностью выпившего совершить любой подвиг. За время пребывания в южной полосе посреди лета он отчаянно загорел, сделавшись совершенно бронзового цвета, так что вкупе со счастливыми осоловелыми глазами и бритой головой, выглядел точь-в-точь могучим невольником из ласбарнских бойцовских ям. Почему, собственно, и нет, размышляла Бану, если его отец был беглым ласбарнским рабом, и, скрываясь, так далеко забрался на север, что однажды встретил мать Шухрана, коренную северянку из-под астахирских круч? Хорошо, что так вышло: благодаря опыту безвестного беглеца, Шухран Двурукий вырос умельцем, которым отряд телохранителей Бану гордился особенно.

   - Послезавтра поедем на верфь, - пояснила танша задачу. – Поэтому разыщи Одхана, а то он куда-то запропастился, и сообщи. Кроме того, соберешь в отряд Вала, Ниима, Маджруха и Ри.

   - Им сейчас сказать? – уточнил Шухран. Парни явно не обрадуются, едва повылазив из седел, снова в них лезть.

   К удивлению мужчины, танша махнула рукой:

   - Завтра.

   Шухран нахмурился: от такого ответа что-то в его голове не сложилось в одну цепочку с другим чем-то.

   - А почему не сейчас? – с недоумением спросил он.

   - Там Дан опять безумствует, - вдумчиво протянула танша, рассматривая рослого брюнетистого красавца поодаль. Гистасп и Иттая, сидевшие недалеко от Смелого (хотя сейчас Бану была склонна окрестить его Особенно Наглым), время от времени переглядывались, вздрагивая плечами и явно сдерживаясь. – Иди-ка угомони его.

   Шухран задумался. Он знал всего один способ привести Смелого в чувство, но тану вряд ли его одобрит. Тот все же тысячник.

   - Э… как? – озадаченно спросил мужчина.

   Бансабира скосила на здоровяка полный легкого презрения взгляд: неужели нужно объяснять такие простые вещи?

   - А то сам не знаешь, - снизошла до объяснения.

   Шухран еще какое-то время соображал, чего ему сказали, а потом счастливо разулыбался. Можно, значит.

   - О, ну раз так, - он выпрямился. Да, хорошей простой драки на кулаках сегодня не хватало. Чтобы потом смотреть друг на друга заплывшими глазами и пихаться локтями.

   Бансабира в душе посмеялась. Шухран оказался отличным приобретением – крепкий, сильный, верный, без особых сложностей в характере, он был надежным и даже вполне предприимчивым. Правда, пил много реже остальных, и хмель, несмотря на здоровое могучее тело бойца, в голову бил быстро. В такие моменты Шухран казался Бансабире трогательно потешным мальчишкой: немножко растерянный, доверчивый, с глазами щенка.

   Шухран старался и зачастую умел во всем соблюдать меру. Как и его равноразвитая симметричная спина, его одинаково хорошо тренированные руки, он выглядел уравновешенным в большинстве ситуаций. Бану никогда не корила Вала, который как-то незаметно стал ответственным за рекомендации людей в ближайшее окружение, что в свое время тот Шухрана пропустил. Так бывает часто: когда долго ищешь аметисты и смарагды во всех уголках страны, перестаешь замечать алмаз, что сияет в твоем собственном перстне.

   Шухран успел сделать четыре шага, прежде чем Дан взвился с места, опрокинул бокал эля и размашисто зашагал вслед какой-то красотке. Телохранитель обернулся на помост поинтересоваться, что делать теперь, но Бану уже, закрыв лицо руками, хохотала, как безумная.

   Шухран постоял немного, тоже посмеиваясь. Затем осмотрелся и плюхнулся в ближайшее свободное кресло, подтянул блюдо с едой, оторвал кусок жареного кабана, съел, следом сжевал еще какой-то пищи. А потом почему-то потихоньку облокотился на столешницу, сполз ниже и, наконец, вовсе улегся головой на стол. Шум в зале дремать Шухрану не мешал.

***

Дан любил чернявеньких.

   И рыжих тоже.

   И светленьких – очень сильно.

   Дан любил всех женщин, особенно тех, чьи бедра напоминали ему о всеобщем мужском счастье. Тех, чьи ямочки на спине становились чуть глубже, если слегка надавить на ягодицы, и сводили с ума. Тех, чья нежная кожа казалась легкой простыней из прохладного мирассийского шелка. И когда его огрубевшие пальцы осторожно касались её, немножко царапая – Дан знал наверняка – женщины тоже сходили с ума.

   Они любили Дана Смелого – чернявенькие, рыжие, особенно – светленькие. Весь чертог и город вокруг него знали, что из себя представляет Дан Смелый, и насколько ужасна его репутация. Отчаянный юбочник, от которого не стоит ждать хорошего – ему нельзя верить, с ним не следует даже заговаривать или, тем более, оставаться наедине. Все одинокие женщины замка давно заучили эти запреты, как молитвы, но на каждой попойке непременно отыскивалась хотя бы одна, то ли от хмеля, то ли от одиночества, готовая рискнуть – в надежде, что удастся сделать великолепного богатыря с одурманивающими глазами и блестящим будущим только своим.

   Вот и сейчас, сопротивляясь изо всех сил, женщина уступила натиску, позволив тысячнику увести себя из залы.

***

Когда Иттаю зачем-то подозвал отец, к Гистаспу подошел Гобрий (он прибыл для приветствия танши), который в-точь перед этим перекинулся парой слов с Бану. Судя по тому, что седоусый генерал сиял одним глазом сильнее, чем Дан Смелый при виде хорошенькой женщины – обоими, приветствие, а потом и разговор с тану у Гобрия прошел замечательно. Наверняка, танша не забыла снисходительно подчеркнуть, что она и в самом деле рада видеть Гобрия в стенах фамильного чертога. И сейчас даже Гистасп бы не взялся сказать с точностью, было ли это делом условности или отражало истинные чувства Бану.

   - Распоясался он, - разочарованно протянул Гобрий, усаживаясь рядом с соратником.

   - Рад видеть тебя, - пошире улыбнулся Гистасп, по-дружески коротко сжав плечо собеседника.

   - Ой да, - буркнул Гобрий, скосив глаз на альбиноса. Впрочем, недоверия во взгляде было совсем чуть-чуть.

   - Да ладно тебе, Гобрий, давно не виделись.

   - Ей стоит быть строже, - сообщил зачем-то Гобрий Гистаспу, зыркнул на тану, наконец, оставшейся наедине с семьей наверху помоста, и снова уставился на дверь, за которой недавно скрылся Дан.

   - Совершенно точно, - авторитетно заявил подоспевший к беседе лысеющий Отан. За его спиной, отставая на шаг, приближался Видарна. – Безалаберность тану опьянила мальчишку! Из него мог бы получиться отличный полководец, а он что? Только за юбками таскается! Разве я не прав, Гобрий?

   Гобрий помрачнел. Было время, он бы, не раздумывая, ответил на такой вопрос, поддерживая, что во всем виновата танша. Но сейчас ситуация уже не выглядела такой уж однозначной. Обучение – это всегда лишь половина дела. Мало научиться владеть мечом – следует понять, когда и зачем следует доставать его из ножен. Мало вдохновлять людей, чтобы быть вождем – нужно уметь их поддерживать, когда не вдохновляет ничего. Дан не смог поддержать даже себя. Гобрий видел это, и теперь слабости бывшего воспитанника больше не скрывались в тени сияния его достоинств.

   Так что, может, танша и виновата в разгульных нравах мальца, но внушительным полководцем ему не стать по своей вине.

   - Что скажешь, Гобрий? – с нажимом подтолкнул к ответу Видарна.

   Гобрий приосанился: он не проявит черт, которые осуждает в людях. Да, он не самый находчивый из генералов танши, но в его верности не приходилось сомневаться еще ни одному Яввузу!

   - Дана опьянил успех и отсутствие мозгов, чтобы извлекать опыт из неудач, – значительно заключил одноглазый генерал.

   - Не ты ли только что говорил обратное? – Отан возмутился.

   - Никогда не думал, что до подхалимажа опустишься ты, Гобрий, - упрекнул Видарна.

   Гобрий побагровел мгновенно.

   - Что ты сказал?!

   Гистасп поспешно положил руку соратнику на плечо – мало ли что. Смешливость смыло, хотя губы альбиноса по-прежнему были растянуты в улыбке: довольные люди всех раздражают. Если Отан и Видарна не угомонятся, то, на крайний случай, хотя бы спровоцируются на необдуманную выходку, и можно будет свалить все шишки на их головы.

   - Ты сам только что распинался, что танше бы быть построже, – опять вмешался Отан. - Она распоясала солдат, этого нельзя не замечать!

   - Ты, похоже, мало знаешь, о дисциплине в ее рядах, – буркнул Гобрий.

   - Да, конечно! – съехидничал Отан. – То оруженосец устраивает в лагере бордель, то …

   - И где теперь этот оруженосец? – спокойно поинтересовался Гистасп.

   Возразить было нечего, но Отан попытался:

   - Ей следует это пресечь!

   Трое полководцев увлеклись спором, но Гистасп самоустранился от беседы. Он не мог сообщить присутствующим, что Юдейр жив, однако быстро сложил в голове одно к одному. Отан верно подметил: на выходки Юдейра Бансабира тоже закрывала глаза. Якобы. А на деле своей рукой столкнула в пропасть, на дне которой протянула на ладони новую жизнь. С Юдейром трюк прошел на «ура!», но Гистасп сомневался, что и из Дана удастся сделать что-то похожее. Или танша обещала брату Смелого, который помогал ей с разведкой в годы войны? Вот и приходится мучиться? Будь же неладна её танская честность, всерьез укорил Гистасп таншу про себя.

   А, может, тану потворствует слабостям подчиненных с тем, чтобы попросту проверить, на кого можно положиться? Гистасп никогда бы не подумал, что, потворствуя Юдейру в свое время, Бансабира не ошибется, и малец и впрямь окажется достойным всякого доверия храбрецом. Если предположение верно, то чем на поверку окажется Дан, альбинос тем более затруднялся ответить.

   Пока Гистасп всерьез путался в измышлениях, три генерала горячо спорили о поведении молодой тану Яввуз. Наконец, Отан, утратив самообладание, гаркнул:

   - Да напрямую сказать ей и делу край! – от выкрика Гистасп вздрогнул и опомнился.

   - Ну, - Видарна наоборот немного остыл, - она все же тану. Так прямо в лоб может плохо кончиться. Но, конечно, следует убедить её быть строже, - тоном наставника закончил генерал. Гистасп с интересом перевел на него глаза:

   - Правда?

   - Ты что, ослеп, Гистасп? – сокрушенно вздохнул Отан, и стало ясно, что именно сейчас Гистасп потерял последнюю толику уважения этого человека.

   Альбинос давно приметил, как резко переменился к нему Отан. И прежде родич тана Яввуза был высокомерен к безродному полководцу без племени, а уж с тех пор, как Бансабира выказала последнему расположение при отходе на север по окончании войны, вовсе стал до неприличия заносчив.

   А не мог ли он, Отан, иметь отношение к погрому в покоях Гистаспа? Столько времени прошло, что и вспоминать кажется глупым, но ведь было…

   - Гистасп? – Отан скрипнул зубами.

   Альбинос был сама сговорчивость:

   - Конечно-конечно. Таншу надо убедить обязательно, - отозвался он. Тут уж во весь голос расхохотался Гобрий. Так, что неожидавший Гистасп уставился на товарища с крайним недоумением.

   Гобрий зачерпнул в легкие побольше воздуха и пробасил:

   - Только без нас! – и с самодовольным видом, выпятив грудь, пошел к танскому помосту, где уселся рядом с Тахбиром. На его место тут же подоспел Мард – Гистасп отлично запомнил мальчишку с того раза, когда он выручил альбиноса от серьезной ссоры с Бану сообщением о прибытии в чертог тана Маатхаса.

   - Командующий Гистасп! – Мард коротко поклонился. – Тану хочет переговорить.

   - Я сейчас подойду, - тут же отозвался Гистасп, перевел глаза на помост и глубоко кивнул, давая понять, что поспешит.

   Мард исчез среди пирующих и вскоре мелькнул рядом с Бану. Гистасп какое-то время наблюдал за ним. Насколько альбинос знал, Серт не так давно сграбастал Марда в карательную сотню на освободившееся место. Мард, конечно, был хорош в обращении с копьем, но что-то подсказывало Гистаспу, что Серт пригрел этого малого не за воинские навыки. Мард был не просто красив, как, например, тот же Дан – он был самым натуральным образом смазлив. Такой без труда затащит в постель любую девчонку, а уж там вытрясти важные сведения – дело одного хорошего раза. Репутация у него пока не в пример лучше Дана, так что осведомитель может выйти отличный, если умело взять в оборот. Серт поступил, ни дать, ни взять – мудро, оценил Гистасп: чтобы карать, стоит понять за что.

   Пока Гистасп шел к танскому помосту, помрачнел. Врагов у него куда больше, чем он привык думать. Мирные времена сулили проблем больше военных: когда существует внешний враг, внутренние распри утихают, но, когда враг оказывается среди своих, подозрение ложится на каждого, и сон не приходит вовсе.

   Прежние товарищи по оружию превратились в соперников за место под солнцем.

   Или под луной.

***

Гистасп уже почти и забыл, к чему был учинен погром его комнаты несколько месяцев назад. Однако, по возвращению в танаар пришлось вспомнить. На другой день после прибытия, тану отослала генерала в военную академию с требованием контроля и личного отчета о состоянии дел от коменданта – её троюродного дядьки.

   - Бирхан останется пока здесь, нам надо обсудить кое-что. Его помощник предоставит сведения, я отправила вчера гонца с предупреждением. Он все распишет подробно, - и о «меднотелых», взращённых из сирот, и о женщинах, в числе наставников которых должна была фигурировать Адна. Бансабира сунула письменное требование в руки Гистаспу. – Надеюсь на твою проницательность, - заглянула прямо в глаза.

   - Как прикажете, госпожа, - привычно отозвался командир и, наскоро собравшись, отправился в конюшню.

   В стойле на примятом тяжелой тушей сене лежал конь, с которым Гистасп проделал весь путь в Западный Орс и обратно. Лежал тихо, не фыркая, не посапывая во сне, не двигаясь и не дыша.

   Зверство! – Гистасп скрипнул зубами. Животное-то чем не угодило?!

   Гистасп опустился на колени, ощупал морду, погладил бок, отошел. Облизнул пересохшие губы, огляделся. Ни одного конюшего – он сразу приметил, как вошел. Альбинос ощутил, как напрягся каждой мышцей: удара или стрелы стоит ждать отовсюду и в любой момент. Он осторожно потянул рукоять меча, вытаскивая осторожно-осторожно, чтобы ни звуком не выдать себя. Ступал бесшумно, на полусогнутых, озираясь.

   Замер.

   Но время шло, а ни подвоха, ни нападения не следовало. Может, стоит подождать еще чуть-чуть? Гистасп подождал, однако становилось очевидно, что на убийстве коня выпад врагов и закончился. Хм, это все?

   Гистасп осмелел настолько, что убрал меч и принялся ходить вдоль стойл туда-сюда, что-то разглядывая. Враг, кем бы он ни был, упускал отличный шанс свести с ним счеты: выстрели в такой тишине поближе к породистому жеребцу или развей под огнем щепоть серы – и вся конюшня вздыбиться, взбеситься, переломает могучими телами ограждения – и пиши пропало. Идеальный несчастный случай. А так получается, что враг или глуп, или труслив, или непредсказуем. Лучше думать последнее, решил Гистасп: нет ничего опаснее, чем недооценить противника.

   Странно, что после первого инцидента злоумышленник не передумал и не отступил. А, едва Гистасп стал, наконец, приходить к мысли, что, может, разваленная комната оказалась чьей-то несмешной и глупой шуткой, взялся за старое.

   Командующий принялся снова перебирать в уме потенциальных недругов или злопыхателей. Кандидатур отыскивалось ненамного больше, чем в прошлый раз.

   Правда, участие Каамала исключалось само собой. Явно кто-то из местных, потому как в путешествии никаких нападок в адрес Гистаспа не случилось. Значит, соотечественник. Завистник, вероятнее всего. Неужто все же Отан? Или Гобрий? Или Дан? Да быть такого не может!

   А, может, это все-таки Каамал? Может, Яфур просто действует через поверенных, специально, намереваясь сбить альбиноса со следа. И тогда выходит, что сейчас Гистасп размышляет именно так, как задумал Серебряный тан? Гадство! Мужчина совсем запутался, где начало, где конец в поиске, что черное, а что белое. Из омута смятения командира выдернул голос той, кто единственно в представлении Гистаспа, при всей сложности поступков, находился за рамками оценочных суждений.

   - Ты еще не уехал? – недовольно осведомилась танша, заходя в помещение.

   - Я…, - Гистасп проглотил ком в горле, приходя в чувство. – Я уже собираюсь, - отозвался мужчина, всеми силами скрывая растерянность.

   - А, по-моему, ты копаешься, - веско заметила танша, углубляясь в полумрак помещения. Сквозь узкие окошки под настилом потолка в конюшню заглядывало утреннее солнце, и освещение казалось очаровательным и свежим.

   - Видите ли, - размеренно начал Гистасп, чтобы успеть придумать какую-нибудь причину задержки, поскольку говорить об истинной не казалось ему хорошей затеей.

   - Почему здесь так тихо? – бесцеремонно перебила Бансабира.

   Она огляделась и повысила голос – совсем не сильно, но угроза прозвучала отчетливо:

   - Неужели то, что меня не было несколько недель или то, что вчера было гуляние – такой заманчивый повод отлынивать от работы? – с этими словами она решительно вышла на воздух, всматриваясь в соседние служебные помещения. Гистасп поспешил следом. Хорошо, что тану отвлеклась. Но плохо, что никто не торопится навстречу, осознал Гистасп, а потом, выпучив глаза, уставился Бану в спину: и когда пятнадцатилетняя девчонка, о каждом слове которой доносили её отцу, каждый приказ которой вызывал неугомонные пересуды в рядах, превратилась в женщину, чьи мельчайшие оттенки интонаций уже выучило все окружение, и теперь от них внутренне поджимается даже он, бывалый воин и лицедей, прошедший больше других командиров именно бок о бок с тану Яввуз?!

   - Где старшие?! – громко спросила Бансабира, не меняясь в лице, поскольку толку шептать не было. Тану начинала злиться.

   Наконец, из каморки поодаль заспешил мужчина, и танша быстро признала в нем управляющего замка.

   - Тану, - запыхавшись, приблизился мужчина средних лет, глубоко поклонился, будто сам был конюхом. – Госпожа, я…

   Бансабира обернулась к альбиносу и с легким снисхождением спросила:

   - Ты чего увязался? Не помнишь основ седловки?

   Гистасп опешил, потом, не удержавшись, усмехнулся: по привычке.

   - Нет-нет, я еще не в том возрасте, чтобы жаловаться на память.

   Бану в ответ улыбнулась краешком губ, но голос звучал строго:

   - Поторопись. Я надеюсь, ты вернешься затемно или, самое позднее, завтра.

   - Сделаю все возможное, - Гистасп поклонился и исчез в конюшне. Бану тем временем обратилась к управляющему и велела собрать на этом месте через час старших конюхов. Стоило бы разобраться.

   Управляющий, сонный, ежащийся от утренней прохлады, скомкано отозвался и поспешил убраться с глаз госпожи вон. Утро явно не задалось. А Бансабира, дождавшись отъезда Гистаспа, обвела открывающийся вид пронзительным взглядом и решительно шагнула к стойлам. Прошла взад-вперед, осматриваясь в обе стороны. Так и есть – конь командующего мертв.

   Кажется, по мирному небу над родным чертогом поползло первое облако.

***

Устроив знатную выволочку конюхам, от которых исходил почти неправдоподобно сивушный запах, Бану заторопилась на завтрак – после утренних упражнений есть хотелось зверски.

   По дороге из бокового крыла выскользнул Дан, надеясь прошмыгнуть никем не замеченным. Он воровато огляделся и, не приметив таншу, побежал ко входу в донжон. Бансабира хмыкнула – надо будет вскользь намекнуть сегодня, что, когда у него краснеют уши, видно издалека.

   За завтраком собрались все Яввузы, от мала до велика, от танши до далеких троюродных представителей. Бану явилась в простом убранстве из черного платья с тонким пурпурным поясом и с привычной косой набок. За госпожой неотступными тенями шли Лигдам, Раду и Вал. Ей подвели маленького растерянного Гайера, и Бану, крепко обняв сына, велела няньке с ребенком расположиться рядом. Устраиваясь во главе стола, молодая женщина улыбнулась:

   - Рада видеть вас всех.

   Она обвела глазами родственников: Руссу, Тахбира со все еще миловидной женой Итами, двумя сыновьями и двумя дочерьми; кузена Махрана, сына покойного Ран-Доно; малышку Иввани, младшую из детей покойного Ванбира, которая всего через полгода-год войдет в брачный возраст и уже вряд ли может считаться малышкой; её горделивую, но горестную, потухшую мать Сивару; единокровного брата Адара, троюродных братьев по отцу (сыновей покойной Фахрусы), прибывших почтить, наконец, свою высокую державную кузину-таншу, Бирхана, коменданта военной академии Пурпурного дома, Гайера, наконец – и поняла, что и впрямь рада всем. Хорошо иметь большую семью, если стоишь во главе её.

   Ведь помимо прочего – это отличный способ заручиться поддержкой других танов. Воистину: брак меняет не только людей, но и судьбы народов.

   - Мне было бы приятно видеть всех чуточку дольше, поэтому приехавших специально призываю пригласить семьи и погостить в чертоге пару недель. Не могу обещать свою компанию все время, но завтракать или ужинать точно будем вместе. Надо бы нам всем познакомиться ближе.

   Стареющий Бирхан, улыбаясь, отозвался первым:

   - Это отличная мысль, тану. С радостью приму ваше предложение.

   - Располагайтесь, - Бансабира сделала широкий жест рукой. – Это – родовой чертог семьи Яввуз. И все вы, - она снова посмотрела на родню, ближнюю и дальнюю, - Яввузы. Надеюсь, со временем нас станет еще больше.

   - Пусть! – Бирхан поднял бокал. И хотя за завтраком пили воду, чай и молоко, мужчину поддержали все.

   - Пусть!!

   Когда все немного выпили, Бану продолжила:

   - Я намерена воздать памяти отца, тана Сабира Свирепого, матери Эданы Ниитас, ахтаната Лаатбира, и предков, что роднят нас всех, здесь сидящих, в третьем, четвертом и пятом колене. Если кто захочет присоединиться, буду рада.

    Поднялся гвалт голосов: идея казалась правильной. Бану снова прошлась взглядом по длинным рядам за тяжелым дубовым столом и остановилась на одном лице:

   - В таком случае, Итами, - обратилась танша к жене Тахбира, - я попрошу тебя заняться подготовкой ритуалов. Договоритесь со жрецами, скажем, на ближайшее полнолуние.

   - Как скажешь, Бансабира.

   - Так нескоро? – удивился Бирхан. Луна едва родилась – до полноты диска еще дней десять, не меньше!

   - Ну, как раз в чертог успеют съехаться ваши семьи, - Бану пожала плечами. – А я успею уладить несколько ключевых дел. Лигдам, - танша обернулась через плечо, - собери после завтрака генералов, к полудню – тысячников, к двум – позови Нома-Корабела. Раньше не буди – пусть отоспится. В пять собери отряд охраны, но не в малой приемной зале, а на площадке, разомнемся немного. Остальное поручу позже.

   - Слушаюсь, - Лигдам поклонился и выскользнул за дверь, минуя телохранителей.

   - А как быть с нашими тренировками, уважаемая сестра? – подала голос Иттая. – Хотелось бы приступить, как можно скорее, но… - Иттая почти незаметно скомкала ткань синего платья на бедре, - командующий Гистасп, кажется, уехал сегодня.

   - Да, - деловито отозвалась танша. – Я отправила его с поручением, поэтому, Бирхан, когда Гистасп вернется с докладом, надо будет поговорить еще разок.

   Мужчина кивнул.

   - Что до тренировок, - Бансабира снова оглянулась через плечо, - Вал, - немного подняла брови.

   - Почту за честь, - поклонился тот, обращаясь в большей степени к дочерям Тахбира, нежели к госпоже Пурпурного дома.

   - Дядя, - Бану обратилась к Тахбиру, - тебя попрошу организовать встречу с хатами. Помниться, у них было важное задание. Чуть позже назначу срок.

   Глядя на происходящее, можно было сказать, что все приходило в норму и наконец-то минувшая Бойня Двенадцати Красок перестала напоминать о себе так остро.

   Если бы не целый перечень бесконечных «но».

   Лучший её генерал подвергается нападкам кого-то из своих; сын растет, не зная матери; кровный брат недолюбливает всех Яввузов и больше держится Отана и родни по неизвестной матери из лаванской семьи, а сама она, Бану Яввуз, все еще выставлена на все-Ясовские торги. И в сложившейся ситуации её армия, её влияние, её союзники ценны не сами по себе: таким добром не запасаются безо всякой цели.

***

Когда уляжется первая волна дел по возвращению и разъедутся Яввузы, Бану пригласит погостить деда, решила танша. И вместе с ним посетит могилу матери. Сколь бы противным характером ни обладал Иден Ниитас, отцом он выглядит вполне искренним.

   А потом – стоит узнать, что значит и в самом деле быть северянкой.

***

Закончив с тренировкой, Бану заперлась в кабинете, веля Шухрану «не впускать никого даже через свой труп». Наконец, добралась до бумаг. Но сосредоточиться никак не удавалось: утреннее происшествие с Гистаспом не шло из головы. Надо назначить человека, который мог бы тайно разузнать что к чему. Осведомителя лучше Серта не сыскать, но, учитывая, что карательная сотня тоже под его рукой, станет очеваидно, кто, что и для чего ищет. Злопыхатель запрячется в кусты на время, и концп у этой истории ик не найдет. Даже если в один день Гистаспа найдут мертвым. А, может, и Серта.

   Словом, Серта его лучше не впутывать. А вот Вал вроде как известен другими обязанностями. Да и, кажется, неплохо спелся с Шухраном, надеясь компенсировать тот факт, что некогда упустил его из виду.

   - Шухран! – кликнула танша. Воин заглянул в дверь.

   - Госпожа?

   Бансабира окинула мужчину взглядом – почему бы и нет. Сама она Шухрана в курс дела вводить не будет, но в качестве помощника к Валу назначит. Вал и Гистасп – два наиболее знающих бойца в её стане, и оба молчаливы достаточно, чтобы даже между собой не обсуждать то, что каждому говорилось без свидетелей. Так что будет понятно, насколько сочтет разумным разоткровенничаться Вал, и насколько в итоге можно доверять Шухрану.

   - Закрой дверь, есть разговор…

***

Выехав за ворота Кольдерта, Гор взял привал в глубине близлежащей рощи. Ох уж эта сентиментальная жалость женщин, которые ничего не смыслят в элементарных вещах. Единственный способ заставить человека молчать – лишить его языка и рук. При таком раскладе, гуманнее попросту снести бедолаге голову.

   Что Гор и сделал.

***

Сомнения относительно судьбы священника посещали его неоднократно в дороге: в конце концов, его свидетельство могло что-то значить в случае разбирательства. Но потом Гор решил, что для подобных обстоятельств у Стального царя имеются письма от королевы Гвен, так что надобности в архиепископе Иландара Ликандре – никакой.

***

Все в её жизни было бы иначе, выиграй отец войну с Адани, – в тысячный раз прокляла Алая Джайя. Или если хотя бы Замман выжил. Пусть бы его взяли в плен, пусть бы её взяли в плен, убили Халия, в конце концов, но только не так, как случилось…

   Если бы Бог оставил ей Заммана, не приходилось бы сейчас краснеть за постыдную связь со Змеем. Впрочем, разве можно назвать это связью? Она искала утешения и была слаба, а он оказался надежен и сговорчив. Не задавал вопросов, не требовал, а, отдавая, был до того сокрушителен, что вскоре все терзания совести остались позади. Глядя на него, Джайя быстро убедилась, что о происходящем не узнают за дверями его спальни.

   Правда, после знакомства с Маленькой таншей, Джайя засомневалась, действительно ли никто не знал об их романе?

   Ох! Выиграй отец войну, никогда бы ей, Джайе, не познакомиться с неуправляемой, как говорит Тахивран, Матерью лагерей.

   И уж точно не стоять тут, трясясь от ожидания, как знамена высоко над утесами Великого моря. Если Тахивран узнает, что она мялась под дверью… А ей же непременно донесут!

   Джайя мотнула головой, прогоняя картины возможной расправы, и кивнула страже, чтобы открыли.

   Ахрамад, облаченный в потертые штаны и несвежую рубаху, стоял спиной, уставившись в проем окна, в которое свежестью врывалось солнечное утро. Не услышав ничего, ахрамад обернулся и, к удивлению, застал невесту в поклоне.

   - А, - протянул он, - даже так. Ну ладно, - и кивнул в ответ. – Но можно было без этого, раманин.

   - Поприветствовать жениха, как полагается, делает честь женщине в моей стране, - с достоинством сообщила Джайя. Он же выглядит, как кабачный выпивоха, а не наследник громадной державы! Кабачник, а не царевич‼

   Кхассав, темногривый, взъерошенный, с обросшей щетиной, с интересом взглянул на невесту, и та быстро спрятала лицо, понимая, какое гневно-недовольное выражение застыло на нем сейчас. Что бы сказала её мать, увидев, как она дерзит будущему супругу?!

   - В твоей стране, - скептически добавил ахрамад через несколько секунд, - принято смотреть на человека, с которым говоришь.

   - Простите…

   - А в стране, откуда ты приехала, - нарочито сухо подчеркнул Кхассав, - может быть, как угодно. Мне нет дела.

   Вот, значит, как. Ему нет дела, мысленно с обидой повторила раманин. Никому в этой треклятой стране нет до неё дела, кроме озлобленной Тахивран.

   - Великая Мать! – воскликнул Кхассав, разведя руки. - Да посмотри ты уже на меня!

   Джайя закусила губу, вздрогнув от его окрика, но голову подняла. Кхассав замер с открытым ртом.

   Красивая.

   Красивая как божество.

   - Пойдем, - тут же протянул руку и, не дожидаясь реакции невесты, сам поймал женскую ладонь. – Пойдем, - сказал настойчивее и потащил Джайю к дивану в гостиной, где Тахивран предложила им встретиться.

   - Как думаешь, - шутливо осведомился ахрамад, едва они сели, - на этом диване хватит места для нас двоих?

   Джайя сжалась и с ужасом уставилась на жениха. Всеблагой Боже, он же не всерьез сейчас?! Неужели он прямо тут удумал… и вот так сразу?!

   Наблюдая за краснеющим и возмущенным лицом, ахрамад расхохотался в голос.

   - Так долго думаешь над ответом из пары букв?

   Джайя смогла только выдохнуть. Резко вскочила, выдернув руку из мужской ладони,

   - Можете сколько угодно игнорировать обычаи моей родины, находя их нелепыми, хотя по мне они просто вежливые, но не смейте топтать честь моей семьи, предлагая …

   Кхассав быстро перестал скалиться и твердо пресек.

   - Сядь, раманин. Завтра нас поженят, и другого случая познакомиться нам не дадут.

   Раманин очевидно колебалась, разгневанная и смущенная одновременно.

   - Странно, не находишь? Я прибыл в столицу сегодня ночью, и уже знаю, сколько ты здесь, кто тебя привез, как тебя восприняли в семье. А я вот он, только-только явился в столице, и тебе совсем неинтересно, где я был и что делал. Я думал, брак – это иначе.

   Кто он такой, этот нахал, чтобы читать ей нравоучения после похабных намеков?!

   - Мы пока не женаты.

   У двери её снова нагнал смех ахрамада: циничный и обжигающий. Но не имело смысла.

   Выиграй отец войну, ей бы в жизни не испытывать унижения рядом с этим твердолобым мужланом. А теперь ей придется переживать акт унижения каждую ночь, отдаваясь язычнику.

   Что ж, пожалуй, к лучшему, что она уступила всем своим слабостям прежде, разделив ложе с Замманом от любви и со Змеем – от горечи. По крайней мере, ей будет, чем досадить этому ублюдку в ответ.

***

Свадьба была непозволительной. Все слова, которые её заставили изрыгнуть перед алтарем Лже-Богини и Лже-Бога, жгли гортань и грудь адским пламенем.

   Но выбора не было.

   Что ж, утром, когда раскроется тайна её прошлого, и злобной Тахивран достанется чистая простыня, её наверняка казнят, а, значит, весь этот сущий кошмар закончится.

   И когда она предстанет перед Всевышним, ей будет не так уж и стыдно за былой позор от осознания того, что, по крайней мере, она не променяла Его Святое Писание на непонятные песни язычников.

   Да и умереть будет не так уж страшно, если помнить, что и Тахивран, и тем более отец, с её, Джайи, смертью, лишиться всех тех шансов, которые надеялся купить сим браком.

***

Но к вопиющему удивлению, казнить её никто не стал, а тайна не была раскрыта. Закончив, Кхассав с пониманием хмыкнул и, переведя дух, поднялся с супружеской постели. Нашел в сброшенных на пол вещах кинжал, коротко мазнул лезвием по косточкам пальцев и обтер выступившую кровь о простыни. Вполне правдоподобно, прикинул он опытным взором.

   Джайя, подобравшись на кровати, только недоуменно переводила глаза с красных следов на мужа.

   - Я не понимаю, - высказалась она, наконец.

   - Ну а я – очень даже могу понять и тебя, и мужчину или мужчин, которые не слишком долго ждали. Слышал, ты была помолвлена. Наверняка это был он, так ведь? – наблюдая за вспыхнувшим лицом жены, Кхассав рассмеялся, отринув все возможные возражения. – Не трудись объяснять. Ты не создана для одиночества, а условности вроде девственности можно обойти с легкостью.

   - И тебя не возмущает? ... – все еще не могла свыкнуться с мыслью Джайя, даже не в силах разобрать, разочарована она отменой предстоящей казни за прелюбодеяние и торжеством от краха всех замыслов отца, или же наоборот, испытывает облегчение.

   - Что? Что нашелся умник, который залез тебе под юбку? – Джайя покраснела еще гуще. – Хочешь, покажу лично всех красоток, под чьими юбками я бываю регулярно?

   Джайя подавилась – и воздухом, и словами. Как это вообще понимать?! Прекрасное лицо перекосила гримаса растерянности, какую всегда видно у человека, потерявшего представление о жизни.

   - Милая, - подал голос ахрамад, напоминая о себе, и потешаясь в душе над физиономией и наивностью невесты, – в какой стране ты вообще выросла?

***

Бумага в руках мужчины затряслась.

   Утром они с молодым Стансором обговаривали снабжение. Из-за последних дождей дороги страшно размыло, и подводы с провиантом не было уже больше недели. Злоупотреблять охотой король здесь, в северном герцогстве, не хотел: неудачное время, если вспомнить, что оленихи едва разрешились, с молодняка проку нет, а без матерей он не выживет. Если это допустить, к зиме Стансорам будет нечем прокормиться. В другом регионе Нирох бы не колебался, но вредить племяннику, который держит оборону от племен с севера, не хотел.

   Все это было таким важным еще утром, еще пару часов назад…

   Но теперь Нирох сжимал кулаки, бессознательно стараясь сдержать дрожь. Перечитывал раз за разом строку за строкой, и в итоге со злости разорвал депешу пополам. Треск бумаги вывел короля из транса: вперив в гонца немигающий взгляд, Нирох, белый, как молоко, спросил еле слышно:

   - Как?

   Несчастного гонца скрутило страхом до немоты.

   - Как? – повторил Нирох.

   - Го…го… - заикаясь, попытался ответить, - говорят, ей п… пе….

   - Иди отсюда, - приказал король. Жестом велел оруженосцу налить воды.

   - Позови Тройда.

   Принц явился быстро. Дернул полог и замер перед отцом. Тот оглянулся на сына испуганно, тревожно: как о таком скажешь? К тому же, скажешь сыну, которого потащил с собой разбираться с разрушенными после войны укреплениями на севере с фразой, что, мол, нечего столько времени сидеть у женской юбки и пора бы проветриться.

   - Звал, отец? – напомнил о себе Тройд, устав наблюдать, как отец сверлит в нем дыру взглядом.

   - Отошли всех от шатра на тридцать шагов и садись: новость плохая. Скверная, – он отвернулся в сторону, собрался с силами.

   - Твоя жена, мать наследников, принцесса Виллина, убита.

   Тройд ощутил, как онемело в горле и бессмысленно звякнуло в голове.

   - Что?

   - Мне очень жаль, сын. Видит Всеединая Мать, Виллина была достойной молодой женщиной: и женой, и матерью, и стала бы прекрасной короле …

   - Замолчи, - прошипел Тройд, сжав челюсти и уставившись на отца так, будто тот собственными руками придушил невестку. Тройд задышал тяжело, прерывисто, со странными призвуками. Наконец, застонал, вскочив, отвернулся от отца и заметался по шатру, как раненный, агонизирующий медведь. Вдруг резко обернулся и рыкнул:

   - Дети?

   Нирох растерялся: об этом в депеше ни слова не было. Тройд расценил молчание отца, как самый худший из знаков.

   - Что с ними?! – заорал он.

   - Про них не сказано, - быстро, чуть заикаясь, отозвался Нирох. – Полагаю, невредимы.

   Тройд рвано мотнул головой, остановившись на мгновение, и снова зашагал по шатру в разные стороны, как загнанная добыча.

   - Кто посмел?

   - Гвен пишет, староверы.

   - Староверы?! – Тройд загоготал, сотрясаясь всем телом. – И за что?

   - Виллина планировала принять крещение, и староверы не стали этого терпеть. Убили её, Ликандра и несколько слуг.

   - Крещение? – Тройд расхохотался еще страшнее. - И ты в это веришь? – спросил резко, внезапно остановившись.

   - Важно, поверят ли в это Тандарионы, - хмуро протянул король.

   Да, не нужно быть знатоком шарад, чтобы понять, чем грозит гнев Архона.

   - Сомневаюсь, - оборвал Тройд таким тоном, словно Нирох был повинен во всем. Впрочем, он и был! Разве Тройд не сказал ему перед отъездом, что ему на севере нечего делать и лучше побыть с семьей? Но когда Нирох слушал кого-то, кроме себя?

   Нирох сделал вид, будто не слышал нервный всхлип сына и тяжело вздохнул.

   - Племена на севере, пираты на западе, Архон на юге и, не дай Праматерь, гражданская война внутри … - сокрушенно покачал головой. И ведь все первые вместе взятые не так страшны, как последняя.

   - Мне плевать, отец, - Тройд отвернулся. Нирох мотнул головой, как от пощечины. Не обращая на отца внимания, принц оскалился повторно. – Мне на все это плевать.

   У Нироха затряслась челюсть.

   - Королю не может быть…

   - Я не король!

   - Но будешь им.

   - Мне плевать!

   Нирох не мог найти слов от возмущения. Чертов недоносок! Кидаться короной вздумал?!

   - Если мы ничего не сделаем, и впрямь не будешь, - процедил король. – Агравейн загонит нам меч под ребра с юга, а тут и северные племена подключаться – в воду не гляди. Я напишу в столицу, прикажу немедля удвоить городскую стражу и сейчас же поговорю с Ронелихом, ему придется продолжить одному и поторопиться с укреплениями. А ты свяжись с остальными герцогами. Нам надо немедля …

   Тройд махнул рукой:

   - Я нужен своим детям, - и вышел.

   Нирох заорал вслед, что королева Гвен непременно приглядит за внуками. Потребовал немедля вернуться, даже кликнул стражу… а потом выгнал всех и замер.

   Он не понимал чувств сына. Он пытался представить, как изменилась бы его жизнь без Гвен, и не мог, потому что она не изменилась бы вообще. Конечно, люби он её всем сердцем, выл бы от одиночества. Наверное. Но ведь он давно принял, что смог бы любить Гвен, только если бы та не была такой фанатичной христианкой. Ему так мешала её вера! Вот если бы он с самого начала женился на дочери своей религии и потерял её, тогда, быть может… хотя, если подумать, горевать об утрате женщины, которую толком не знаешь… Любить женщину, с которой тебя не связывает ничего, кроме постели… Этого Нирох вовсе не мог понять. Семью создает женщина, но женщину создают её дети, и вот, наверное, для ребенка, например, Тройда, потеря матери была бы совершенно невыносима. Тогда ему бы точно требовался отец. Да, наверняка. Но, правда, не сейчас. Тройд давно взрослый, он бы смог пережить такую потерю и сам.

   Впрочем, тут бы Нирох тоже не поручился, ведь о потере собственной матери мог говорить с трудом. Нилиана, родившая его черт-те когда, уже тогда была Второй среди жриц, а позднее стала храмовницей Ангората. Разумеется, ей дела не было до собственных детей, когда дети ей – весь мир. Особенно – до мальчика. Долгое время о нем заботилась Нелла, старшая сестра, так что нет удивительного в его почтении к ней. Потом, правда, и Нелла стала храмовницей, и Нирох нашел семейное утешение в младшей сестренке, о которой когда-то немного заботился сам, но которая сторицей вернула брату любовь. Они вместе росли бастардами то при матери, ненужные ей, то при отце, который им не совсем доверял. Нирох подружился с мужем Мэррит, когда сестру выдали замуж. Нирох охотно привечал в столице Ронелиха и заступался за Шиаду. Разве странной была бы для остальных, знай они правду, его особая приязнь к детям покойной Мэррит?

   Но, если подумать, её тоже забрали у него слишком быстро, и с этой утратой боль потери матери ему была бы сопоставима, будь Мэррит старшей сестрой. Но она была младшей, и только в случае, если…

   Нирох вздохнул и понял, что запутался. Как ни старался понять чувства сына, не мог он одновременно напредставлять так много всего.

***

Закончив с делами, и наказав сворачиваться, Нирох остался в одиночестве шатра в подножии крепостного укрепления и всерьез схватился за грудь. Зря он высказал опасения вслух – произнесенные, они напугали короля. Племена на севере, пираты на западе, Архон на юге, и гражданская война – везде…

   Отходные пути должны быть готовы в любом случае, решил король. Но если он воспользуется этими путями, ему больше никогда не отвадить от своих земель северные племена. Да и Стансоры его возненавидят, отдай он варварам кусок земель в знак мирного договора. Остальные подданные проклянут его по девятое колено, а последующее правление сломленного Тройда только усугубит ненависть армии и крестьян. Как же быть?

   Истерзавшись раздумьями, Нирох, наконец, решил начать хотя бы с очевидного, и, запросив перо, бумагу и чернила, написал несколько срочных депеш с приказами о поиске ублюдка, убившего невестку короля. Потом позвал Тиранта.

   - Где твой брат?

   Тирант уселся на дорожный табурет. За время работы на укреплениях (а его, как завидного бугая с недюжей силищей, эксплуатировали нещадно) он оброс и обветрился, став сам чем-то похожим на дикаря с севера.

   - Э… - отозвался бастард.

   - Где Гленн?

   Тирант демонстративно пожал плечами и сделал большие честные глаза. Нирох рыкнул. Терпением сейчас он явно похвастать не мог.

   - Я дал вам положение при дворе только потому, что ты – золотой меч, а он – золотой язык. Ты со своим мечом здесь, так где твой брат?

   - Не знаю.

   - Не смей врать, Тирант. Вы в жизни не расставались, сомневаюсь, чтобы перед первой долгой разлукой Гленн не сказал тебе, куда едет. В противном случае, ты бы сам сбежал из окопов и искал его по всему Этану.

   - Дядя, клянусь, я не знаю! Мы не виделись с возвращения из Гудана…

   Нирох шарахнул по походному столу раскидистой узловатой ладонью.

   - И как назло эта сука Линетта куда-то пропала перед нашим отъездом!

   У Тиранта дернулся глаз: как королю удалось так легко узнать, куда делся Гленн?

   - Я не понимаю, - начал блондин осторожно.

   - Потому что ты дурак! – жестко констатировал Нирох. - Что тут понимать?! Мне нужен человек, который знает дорогу на Ангорат и может снять завесу Часовых, чтобы лично за шкирку привести твоего брата!

   Тирант потерял нить дядиных размышлений.

   - Но… разве он на Ангорате?

   - Это я у тебя спрашиваю, где он! – король поднялся и зашагал по шатру. – Другой мысли, кроме той, что Гленн прохлаждается на Острове среди девок, вина и песнопений, у меня нет! Мне нужен этот проклятый змееуст, Тирант, и сейчас ты расскажешь мне, где он, а иначе я не посмотрю на то, что ты лучший воин страны – кнут и клетку тебе по размеру подберут.

   Если бы Нирох был более внимательным, он бы уже давно заметил, как бегали глаза племянника.

   - Итак! Где. Твой. Брат?

   Тирант молчал: что бы ни было, выдавать Гленна нельзя.

   - Тирант! Где?! – взревел король.

   - Пусть будет клетка и кнут, ваше величество. Я не знаю, где Гленн.

   Нирох клацнул зубами, попытавшись сжать дрожавшую челюсть.

   - Пошел вон! – гаркнул Нирох, вне себя от злости.

   Громадина сморщено кивнул, вышел … и, ухмыляясь, отправился пить.

***

Тиранта после третьего безрезультатного допроса действительно усадили в клетку, как военного пленника или преступника и уже в этом виде повезли в столицу. Король, оставив бесплодные попытки добраться до жречества через Гленна, пошел на решительный шаг.

   Решительный и самоочевидный, хотя в пылу гнева король вспомнил о нем не сразу. В конце концов, титул Второй среди жриц дан не для того, чтобы разыскивать кузенов.

   Но, с другой стороны, обнадежился Нирох, как Сирин, Шиада непременно должна откликнуться на несчастье дома Тандарион. Вот только как именно она откликнется…

   Теперь делом мира становилось связаться и заручиться поддержкой Второй среди жриц и голосом Верховного друида раньше, чем это сделают архонцы.

   - Мой король! – ворвался в шатер гонец, пав на колено не столько из почтения, сколько из устали. – В Утсвоке началась эпидемия.

   Нирох побелел.

***

Гленн остановился в придорожной гостинице на пути в Иландар. Отсюда, из архонского княжества Рыб, до герцогства Ладомара оставалось менее дня пути. Но стемнело, и нужно было пристанище.

   Друид попросил у трактирщицы похлебки, хлеба и темного эля. За соседним столом и на весь зал, разя потом, дерьмом и перегаром, галдели мужики. По мнению Гленна, перепились еще пару часов назад, но каким-то чудом до сих пор продолжали пить. Гленн поморщился, но уселся за соседний стол – других мест все равно нет.

   Трактирщица принесла еду, спросив, не хочет ли гость еще чего. Гленн спросил за Линетту, описав девушку, как мог подробно.

   - Да тут каждая вторая с каштановой косой и серыми глазами, милорд, оглянитесь сами.

   - Я не лорд, – бросил друид несдержанно. Каждая вторая! Линетта одна.

   - Как скажете, - пожала женщина плечами, не обидевшись. – Только знайте, что все мужики считают своих зазноб первыми красавицами, даже если те страшные, как моя жизнь. А будь у вашей немного побольше ума, она бы не стала путешествовать в одиночку.

   Трактирщица ушла, и Гленн принялся за еду. Почти сразу из-за соседнего стола поднялся пьяный мужик и, пошатываясь, упал на скамью рядом с друидом.

   - Тебе нужна… краса’иса шатенка? – невнятно выговорил он, с самым сосредоточенным видом держась за стол. – Я знаю одну, - внушительно сообщил пьяница.

   Гленн постарался быть вежливым.

   - Не думаю, что это она.

   - А ты не думай! - сам не заметив, заорал мужик неожиданно бодро. Он выпучил глаза в честном выражении и убедил друида как мог. – Краса’иса, каких с’ет не ’идел! – и парни за его столом в голос заржали. – Мой жеребец торщал каждый раз, - с трудом разжимая зубы, поделился опытом мужчина, - когда она проходила мимо. Но я не мог насадить её, - с досадой осведомитель развел руками. - Потому что, - он возвел к потолку перст, подчеркивая важность сведений, - она была принцессой, и наш отряд её ох… ранял.

   Вблизи от мужика разило ещё страшнее, и жрец подергивался всякий раз, как весельчак выдыхал. Скандалить было дурной затеей: в драке пьянчуги все разнесут, а бедной трактирщице потом всыплет придурок-муж, что не уследила. Поэтому Гленн сдерживался, терпел и ел.

   - Мы отвезли её в Ил… Ила… - слово не поддавалось, - эдар. Папаша Удгар выдал девку замуж, чтобы на ней ездил какой-то местный хорек. Ездил и ик … ездил, и езди… А теперь не ездит, - вдруг погрустнел мужик. Гленн загрустил тоже, глядя на такое убожество. – Знаешь почему? – он приблизился к друиду лицом к лицу, сведя глаза у переносицы и втянув щеки.

   Гленн качнул головой, стараясь не дышать.

   - Потому что она сдохла, – тут пройдоха высунул язык и загоготал прямо так. – Ха! Ха-ха-ха!

   Дружки за столом рядом поддержали.

   - Христиане ей всадили нож в брюхо! Разрезали вдоль! От так! – показал еще один недоумок за столом во всю длину туловища. – От мохнатки до сисек! Ха! – он обернулся к своим, взмахнув руками в призыве и дальше поддерживать его.

   - Они и того парня … как их там… - влез еще один выпивоха, – который у них ходит с дымящимся дерьмом… тоже зарезали! Ы!

   - Представляешь? – с энтузиазмом спросил невменяемый сосед за собственным столом.

   - Лучше не буду, - буркнул друид.

   Мужик задвинул ему в плечо с такой силой, что у Гленна клацнули зубы.

   - Экий ты …! – душевно воззвал пьяница, так и не придумав, какой Гленн именно. - Поднимем! – в опасном жесте он повел в воздухе кружкой.

   - За смерть Виллины? – не понял жрец.

   Сосед заржал, ткнул пальцем в Гленна и высказался: «Дебил!»

   - За то, что принцесскин Папаша-конь со дня на день соберет войско! Порвем задницы иланд… ил… ик’дарсам!

   - П‘рвем! – загремели его собутыльники.

   Гленн только немного возвел кружку с элем, вроде как поддерживая общий настрой. Сосед шарахнул по его кружке своей, полупустой, так, что часть эля расплескалась жрецу на одежду.

   - За Старого короля! – проорал кто-то за соседним столом.

   - За Железную Гриву! - поддержал кто-то еще.

   - За Железную Гриву! – завторил весь зал.

   Гленн не отставал и внезапно подключился к восславлению Агравейна Железногривого с особенной прытью: мало ли, их тут много, а он, кажется, впервые начал искать свой путь.

   Мужик по соседству по-братски обнял его за плечо, и, напевая какую-то пошлую ересь, зашатался из стороны в сторону. Наконец, допев последний куплет без прежнего энтузиазма (эль опять закончился. Что за мелкие кружки у этой толстухи-трактирщицы?!), встал. Попытался дойти до соседнего стола, но упал прямо на пол и под хохот дружков через пару секунд смрадно захрапел.

   Гленн помог трактирщице перетащить его в сарай, за что получил словесную благодарность, и тут же, улучив момент, обратился с вопросом.

   - О чем они говорили? – кивнул в сторону кабака. – Принцесса Виллина мертва?

   Женщина пожала одним плечом:

   - Так говорят. Где ты был в последнее время?

   - Сложно сказать, - отозвался друид себе под нос.

   - Болтают, её убили наши, в смысле, староверы, или как там они нас называют. Мол, узнали, что принцесса собралась … сменить Богов, и за это перерезали глотку ей и их главному жрецу. Но в Архоне в это никто не верит. А особенно Старый король и Железная Грива.

   - Откуда толки, знаешь? – спросил жрец. Трактирщица расхохоталась.

   - Если ты знаешь, с кого началась хотя бы одна сплетня, ты Сын Праматери! – заявила она. – А насчет принцессы… Мой муж отвозит в дом здешнего князя кукурузу, а племянница прислуживает его младшей дочери. Они слышали, как кто-то из солдат обсуждал это.

   - Может, они слышали, что будет дальше?

   - Нет, - женщина мотнула головой. – Но, говорят, будет война.

   Гленн поджал губы. В отличие от тех упитых вандалов он воевать сейчас не стремился. Попросив провести его черным ходом, он оказался снова в таверне и по боковой лестнице забрался на ночлег этажом выше.

   Друид ослабил пояс дорожного одеяния, стянул тунику, размял шею. Сел на кровать и оглянулся – на хлопоты позади. Как жрец, он предположил единственное место, где имело смысл искать Линетту – Ангорат – и просчитался. Как жрец, он не мог злиться на храмовницу, которая отказала ему в минимальной помощи. Голос-и-Длань-Той-что-Дает-Жизнь не должна никому и ничего объяснять. Но ведь Нелла еще и мать. Его мать, в конце концов! И наверняка могла бы понять чувства сына! А она что? «Не смей трогать Линетту пальцем!». Будто на Ангорате не сыскалось бы других жриц, чтобы делать какие-то важные дела, которые храмовница вверила Линетте!

   Но нет! Нелла наверняка все просчитала на двадцать лет вперед, как она это любит! – со злобой подумал друид. И ей нужна непременно Линетта! Конечно! Видела ли его мать в людях хоть когда-нибудь людей, а не пешек в игре?

   Храмовница обладала непомерной гордыней, и её жизнь складывалась так, что этот порок креп день ото дня. Она говорила, что нужно смиренно подчиняться Праматери, но уже давно утратила границу, где заканчивался промысел Всесильной и начинался её собственный.

   Благо, он, Гленн, не рыцарь и не лорд, и даже не законный сын, и у него нет обязательств, дома, семьи, если на то пошло. Никого, кроме Тиранта, которого он оставил во имя поиска. И он не Сайдр, не преемник, вынужденный ставить долг и подчинение храмовнице впереди себя. Интересно, Нелла и на него, на Гленна, сделала ставку, посоветовав продолжить поиск в княжестве Рыб? Наверняка, надеялась, что здесь сын услышит о Виллине, из любопытства бросится в другие поиски – начнет алкать сведений о планах Тандарионов, а узнав их, ринется сообщать Нироху. Может, конечно, это паранойя, признал Гленн, но, если его мать и впрямь надеялась на что-то подобное, пусть узнает, что не все и вся будут слепо следовать её слову. Если ей нужно, пусть она сама сообщает Нироху! Как бы он не был благодарен дяде за кров и положение, он не подданный никакого короля и никакой царицы. И если есть на свете промысел Богини, то для каждого он – свой. И в каждом бьющемся сердце, преданном Великой Матери, Её голос может зазвучать сам, безо всяких прочих храмовниц.

   Гленн принял решение – к демонам Нироха, Виллину, храмовницу и всех остальных. К демонам долг, честь и прочую чушь. Он поехал искать Линетту. Поехал по наитию, словно тот самый Голос звучал в нем и вел к нужной в жизни тропе. И он, Гленн, будет искать, пока не найдет. Во всяком из миров.

   Наутро Гленн двинулся в путь. Взяв у трактирщицы немного еды в дорогу, друид улыбнулся и протянул золотой. За все.

   - Повезло твоей зазнобе, - проговорила женщина ему в спину, когда Гленн уже попрощался. Фраза заставила его оглянуться через плечо.

   - Мой муж никогда бы не стал искать меня так. Я не родила ему ни одного сына.

   Гленн нахмурился, пожал плечами и вышел. Если ей в мужья досталась грубая скотина, роди она хоть десять сыновей, он скотиной и останется.

***

В знойном Аэлантисе стояла глубокая ночь.

   Роскошные гобелены дворца выглядели дешевыми простынями из комнаты слуг. Белый и розовый мрамор гладких стен казался щербатым валуном у дороги. Витражные стекла из многоцветной смальты потухли, как угли, и даже днем чернели, как зола.

   В зале малого совета Агравейн тер руки. Удгар стоял у распахнутого окна и глядел в непроглядный сумрак Нанданы. Уже третий с того дня, как они получили послание от шпионов в Иландаре.

   Старый король и Железногривый просиживали здесь дни и ночи. Весь Этан ждал их действий. Иландар – они знали – трепетал в страхе. От следующего шага Тандарионов зависело слишком многое: Архон был оплотом старой веры среди всех стран на континенте, и взгляд на архонцев остальных, от кочевников на юге до грозных варваров на севере, мог измениться от одного решения. Чем больше проходило времени, тем сильнее нервничали Тандарионы: бездействие – тоже действие.

   Первый порыв был прост – месть. Помятуя, что первая мысль нередко самая верная, Старый и Железногривый короли не отказывались от неё. Как не мстить, если единственно, о чем мечтали короли в день прибытия скорбной вести – разодрать ладони в кровь и насадить головы Страбонов на пики над крепостными стенами Аэлантиса?!

   Советники предостерегали от столь решительных шагов: в смутные времена лучше держаться старых союзов.

   - Старых? - повторил тогда Агравейн, обругав советника последними словами. - Старым союзом был альянс с Адани, который не отверг архоновской дружбы, когда, не дождавшись Майи Салин, король Удгар женил меня на другой! – проорал Молодой король таким басом, что, казалось, дрогнули стены залы.

   А союз с Иландаром в сравнении с аданийским – двухнедельный щенок в руке воина: раздавишь, и не приметив.

   Удгар с трудом тогда угомонил сына, но после собрания, на котором было решено обдумать решение о вторжении в Иландар до сорокоднева по принцессе, пообещал сыну непременно спросить со Страбонов. Размозжить их ко всем демонам и забрать детей Виллины в Аэлантис. Даже хорошо, что до их ответа на подобное оскорбление пройдет время. Месть требует к себе уважения именно в виде времени. Ей, как пирогу с миногами, нужен срок, дабы остыть и обрести подлинный вкус.

   А сейчас – пусть все думают, что они предоставили шанс Иландару уладить дело переговорами и особым почитанием покойной Виллины в день сорокоднева, с соблюдением всех-всех ритуалов. Поэтому случаю, Удгар обратился к жрецам в столице, попросив переговорить с храмовницей Ангората и запросил со Священного острова право присутствия на проводах Виллины Верховного друида Таланара.

   Королю ответили жрицы со слов Неллы, что Вторая среди жриц будет присутствовать в Кольдерте в этот срок. Но поскольку речь идет о личном оскорблении дома Тандарион, Сирины и Тайи не могут остаться стороне, и, конечно же, Таланар проведет обряд прощания вместе с Шиадой.

   Получив ответ, Удгар предложил сыну отправиться с переговорами в Кольдерт. Но тот решительно отказал:

   - Я хочу, чтобы Нирох сгорел в пламени. Если я когда-нибудь ступлю на землю Иландара, то только с мечом наголо.

   В дверь робко постучали, и в комнату, слегка отогнув от тяжести живота спину, вошла Ришильда. Было далеко за полночь, и мужчины обеспокоились – отчего она не в кровати в такое время? Только с ней, упаси Мать, не хватало сейчас забот.

   - Ришильда, ты почему не спишь? – спросил Агравейн сразу. – Что-то случилось?

   - Да, - незначительно кивнула она. – И с тех пор, как это случилось, ты тоже совсем не спишь. Я не могу позволить себе тревожиться из-за того, что мой муж себя не бережет.

   «Твой муж сам знает, что делать» - устало подумал Агравейн, но вслух огрызаться не стал: веки и впрямь наливались такой тяжестью, как если бы весь дворцовый мраморный свод свалился на Молодого короля в одно мгновенье. Да и прошлый опыт показал, что пренебрегать спокойствием Ришильды в беременность нельзя.

   Агравейн окинул взглядом жену. Сегодня ей было уже шестнадцать, но, как ни крути, перед ним стояла та же маленькая тринадцатилетняя девочка, на которой он когда-то женился, только чуть более оформившаяся. Невысокая, даже ниже Шиады. Худые руки были нарочито вытянуты вдоль тела. Худые ноги, казалось, едва выдерживали вес остального туловища. Нормальные женщины раздавались от беременности, но Ришильда тощала на глазах. У Агравейна при каждой с ней встрече возникало чувство, будто весь вес супруги переползает на живот. Пока она спит. Как дюны в пустыне, песчинка за песчинкой. А вместе с весом переползают и все её крохотные силы. Со стороны отца было неразумно настаивать на их свадьбе, в бесконечный раз покостерил Железногривый Старого короля. Ришильда ни дать, ни взять, ребенок!

   Агравейн поднялся, подошел к жене. Осторожно положил руку на живот. Этот ребенок вынашивает его собственное дитя, и в стране, которой нужен наследник, оправдываться детством не приходится.

   - Ты права, пойдем спать.

   Агравейн кивнул отцу – «Потом договорим» – и вывел супругу в коридор.

   Ришильда сглотнула слезы: в детстве она мечтала, что её мужем будет высокий, молодой красавец, браво восседающий на гарцующем коне и воздевающий острие стального клинка к небу, так, чтобы в нем переливались ослепительным блеском солнечные лучи. Такой муж сражался бы за её честь, носил бы её на руках и благодарил за детей, которых она бы ему родила…

   Мечта сбылась: она замужем за Агравейном Железногривым, которого алчет всякая девушка и женщина в Этане. Он как во сне красив, несмотря на шрам на лице, сделавший его еще желаннее; он силен, и лучший воин из всех; он многократно носил её на руках; он даже поблагодарил за того ребенка, что не прожил и дня. Но она как была для него никем, так и осталась. Роди она ему даже пять, даже десять детей, это ничего не изменит.

   Добравшись до лестницы, Агравейн, как делал часто в последний месяц, подхватил Ришильду на руки и поднялся на два этажа. Вошел в спальню, уложил жену, укутал одеялом и лег рядом. Что ж, хорошо, что он так давно измотан и печален: сейчас от усталости он, кажется, впервые за много дней просто отключится.

   Когда Агравейн заснул, Ришильда, неуклюже елозя, поднялась с ложа и, закутавшись в плед, села поближе к камину. Хотя было тепло, в последние дни её знобило: не то от перемен в организме, не то от страха предстоящего разрешения, не то еще почему.

   Ну, вот, с грустью усмехнулась молоденькая женщина, Агравейн опять пронес её на руках, да только что толку, если не любит её ни на грош? В мечтах девочки из княжества Водолея верхом на белоснежном жеребце навстречу ей гарцевал Герой. Но герои любят славу, битвы и кровь. А девочкам, мечтающим о счастливой семье, нужен любящий муж. Ришильда усмехнулась – правы жрецы Праматери: мы создаем окружающий нас мир собственными надеждами, страхами и мечтами.

   И мечтать надо правильно.

***

Глубокой ночью, завершив ритуалы поклонения Нандане, Шиада зашла в гостевую, куда расселила Линетту.

   Гостья снова металась по кровати, призывая то Гленна, то Праматерь, то Неллу, то её, Шиаду. Или не её, а божество? Пожалуй, уж так. В последние дни жрица все время бредила во сне. А, может, и видела что-то.

   Линетта оказалась слабее, чем следовало ожидать: слишком сильно переживала происходящее. Её обижала несправедливость по отношению к староверам в столице. Она всей душой мечтала остаться в объятиях Гленна, но запрет Первой среди жриц был неукоснителен и непреложен, и этот мучительный выбор терзал её. Ей отчаянно не хватало единственной подруги, о смерти которой сообщили несколько дней назад. Она мало знала о жизни, и даже сбежав из столицы по приказу Неллы, не сразу нашла нужный путь. Она не Вторая среди жриц, и у неё нет привычки (пусть даже позабытой) путешествовать. Праматерь отвела ей скромную участь умереть в том углу, где родилась или выросла – как и большинству людей. Поездки утомили Линетту и напугали. Её жреческие силы не так велики, чтобы обездвиживать людей или скрываться из виду, когда это нужно. Она говорила, что, судя по всему, ухитрилась заехать во владения барона Одоара, потом в Утсвок, а потом вообще к границам графства Гудан, и только там ей указали, куда следует двигаться.

   Узнав о смерти Виллины и исчезновении Гленна, Линетта перестала есть, почти все время дрожала и закусывала губы, как если бы хотела расплакаться. Она казалась одичавшей от странствия – мало ли что с ней сделали в дороге? – и не подпускала к себе никого из слуг, чтобы помочь помыться или переодеться. И даже когда Шиада предложила собственную помощь, с перепуганными глазами Линетта схватилась за горловину платья и отступила на несколько шагов.

   Бедный ребенок.

   Шиада присела на кровать рядом с гостьей: у неё холодные руки и их касание успокаивало многих. Жрица провела Линетте по лбу…

   И бесшумно вскочила с постели. Замерла, нахмурилась. В душу мало-помалу закрадывалось самое страшное подозрение.

   Осторожно, чтобы не потревожить, потянулась к молодой жрице, невесомо коснулась одеяла и чуть отодвинула край, распустила шнуровку сорочки и чуть оголила грудь. Ей не кажется ведь?

   Шиада поднесла чуть ближе к женщине свечу, которой освещала себе путь ночью. Так и есть: сыпь.

   - Гленн! – Линетта дернулась в кровати, и от неожиданности Шиада едва не выронила подсвечник. – Гленн! Не уходи! Постой, Гленн!

   Шиада поднесла к лицу жрицы светильник. Разумеется, невозможно заставить человека высунуть язык, но Шиада все равно подчинилась нелепой затее. От огонька Линетта открыла глаза, морщась.

   - Ши… Шиада?

   Шиада с силой дернула ворот сорочки, бегло оглядев грудь гостьи. Вскочила, отступила на несколько шагов от кровати и металлическим голосом спросила:

   - Зачем ты приехала?

   - Что? – не поняла жрица. – Шиада, я…

   Вторая среди жриц мотнула головой.

   - Тебя сожгут. Стража!

   Линетта попыталась вскочить с кровати и выбежать в дверь, а заслышав топот солдат, бросилась к окну, как вдруг замерла в нелепой позе. Шиада стояла, не сводя с неё глаз, пока не подоспела стража.

   - Заколотите окно и заприте дверь. Не давайте ей выйти отсюда и не приближайтесь. Она заразна.

   - Как прикажете, - отозвался солдат, с опаской отодвигаясь от Линетты.

   Шиада смогла удержать жрицу недвижной, пока окно не заколотили широченными досками.

   - За что, Шиада! – Линетта кинулась жрице в ноги, едва та сняла заклятие.

   - Тебе следовало сказать о болезни в день приезда, и я нашла бы путь исцеления.

   - Шиа…

   - Ты отвергла Праматерь, если решила, что можешь звать по имени Вторую среди жриц.

   - Шиа…

   Женщина больше не слушала.

   - Поднимите всех лекарей в замке, какие есть, пусть сейчас же начнут осматривать всех слуг и стражников. Как оповестите и проверитесь, начинайте готовить на дальнем берегу озера костер.

   Подавая пример, Шиада вышла первой.

***

Зараженных гнилой горячкой в замке у Бирюзового озера оказалось меньше, чем Шиада опасалась. Чуть больше двадцати человек: сын главного псаря, несколько стражников, младший конюх, старая прачка, мясник Тэд и его жена, кое-то из рабочих в полях. Судя по всему, часть скота тоже оказалась заражена, и всех мало-мальски подозрительных особей Шиада велела вырезать тут же и сжечь.

   Задушить заразу практически удавалось в корне, до того, как эпидемия разрастется лесным пожаром, и, хотя Шиада до нельзя устала за несколько дней, бодрствуя сутками напролет, от сердца ощутимо отлегло.

   Пока не сообщили, что служанка по время купания нашла мелкие розеолы на теле Тайрис.

***

Агравейн подскочил с рассветом от надрывного вопля Ришильды – и тут же бросил приказ стражам звать повитух. Праматерь Всеблагая! Казалось, после нескольких бессонных ночей сейчас его ничем не поднимешь, но, увидев залитую кровью постель, Молодой король взбодрился моментально. Удгара тоже разбудили быстро. Железногривого наскоро выставили за дверь, а Ришильда осталась один на один с судьбой.

   Не к добру.

   Не к добру это все, тревожился Агравейн. Откуда же столько крови?! Явно не к добру. Только бы повитухи справились с ситуацией. Только бы…

   Часы текли невыносимо медленно. И чем больше Удгар настаивал на молитве вместе с сыном, чем больше они призывали Иллану в помощь роженице, тем медленнее тянулось время.

***

Гор, наконец-то, добрался до Аттара.

   И добрался не один.

   Избавившись от Ликандра, Гор вернулся в таверну «Солдатский фонарь» за дочерью. Ссора с кабачной девкой Нанулой, матерью Намарны, была затяжной и трудной. Бить её не следовало на глазах у девочки, а терпеливостью Гор никогда не славился. Нанула долго и в ярких выражениях настаивала, что жизнь, полная пота, крови, дерьма и убийств ничуть не чище той, что ведет она. Гор опровергал, угрожал, требовал – и в оконцовке попросту предоставил возможность выбрать, с кем быть, самой Намарне. Девочка деловито осведомилась у отца, правда ли он её отец и, получив подтверждение, не раздумывая выбрала Гора.

   Нанула заявила, что речи не может быть об отцовстве Тиглата. Она же шлюха, даже она точно не скажет, кто отец Намарны! Гор не отступался. Даже если забыть, что в свое время Нанула была его рабыней, выкупленной в личное и неоспоримое пользование из богатств Храма Даг, даже если забыть, что она родила Намарну еще там, в Храме, и только когда девочке было полтора Гор, не желая для дочери рабской участи, дал Нануле денег и отослал с острова с эскортом охраны за Великое море, сейчас, мгновением раньше, Намарна сделала выбор, с кем будет дальше. Так что препятствовать теперь бессмысленно.

   - Но у меня нет ничего, кроме неё! – взмолилась несчастная женщина.

   - Я дал тебе достаточно, чтобы купить маленький дом и вести честную жизнь. Ты предпочла спустить их на воду. Если Намарна окажется умнее, я смогу дать ей больше.

   - Да что ты можешь?! … - зашлась женщина с новой силой. – Ноги её не будет в этом треклятущем Храме Даг, Гор!

   - Не будет, – согласился воин и вкрадчиво объяснил, что его нынешняя должность имеет целую кучу достоинств для воспитания маленькой девочки.

   Нанулу это не убедило. Нельзя отнимать у матери дитя. Тем более – единственное. Тиглату ничего не осталось, как легким ударом по загривку вырубить стонущую женщину и, выслушивая протесты дочери, покинуть таверну.

***

Солнце описало круг и зашло снова.

   Невиданно долгие роды – как отец четверых детей, Удгар мог подтвердить это.

   Невиданно долгие и мучительные. Хвала Иллане, Ришильда отмучалась. Смотреть на это, слышать это было невыносимо. А каково пришлось ей?

   Агравейн стоял перед их кроватью – и был белее свадебного полотна.

   - Мне очень жаль, Агравейн, - сочувствуя, Удгар положил ладонь сыну на плечо. Его внук, новорожденный, маленький и сморщенный, лежал на столе, за которым Агравейн обычно решал дела. Его синее тельце услужливо накрыли простыней.

   - Может, ты был и прав, сказав, что Праматерь не благословила ваш брак, - с глубокой печалью произнес Старый король.

   Агравейн не ответил ничего, наблюдая, как его жену вслед за сыном прячут под полотном.

***

- Зеркала всегда удваивают силу.

   Таланар, Верховный друид Этана, Посланец Праматери, Всевидящий защитник, зашел к храмовнице.

   Нелла сидела в покоях, опустив прислужниц из числа младших жриц, и неотрывно смотрела в серебряное зеркало. На себя смотреть ей не было смысла – к чему Нелле беспокоиться в её годы, хороша ли она еще? Но друид прав, зеркало удваивает силы, и в последние несколько недель она стала все чаще им пользоваться в ритуалах или чтобы просто заглянуть в происходящее в мире.

   Женщина, поседевшая и задумчивая, оглянулась на жреца, улыбнувшись усталыми глазами из-под всегда нахмуренных бровей.

   - Светел твой день, храмовница, - Таланар прошел вглубь комнаты и присел на кровать. С годами он стал все сильнее опираться на посох из орешника, который был с ним с ранней юности. Сейчас брови его обросли и разлохматились. Зато глаза под ними были столь же сини, как прежде, и не было никакой власти у времени, чтобы ослабить их зоркость или растворить цвет. Нелла заглянула в них и улыбнулась: может, поэтому она так сильна? Может, потому лишь неутомима в трудах, что, когда бы ни взглянула в глаза Таланара, всегда находила нечто столь глубокое и спокойное? Воистину, нет большей силы, чем постоянство и большего мастерства, чем всегда быть тем, кто ты есть.

   - Я думаю, - заметил друид вслух, - все посвятившие жизнь культу и Праматери, становятся постоянны и неизменны.

   - Странно, правда? – с пониманием отозвалась жрица.

   - Мы стареем, - подхватил мысль Таланар, - но время для нас останавливается.

   - Иногда я прихожу к мысли, что мы, жрецы Праматери, единственные в Этане люди, которые довольствуются тем, что их настигает старость.

   Таланар засмеялся, и Нелла прикрыла в удовольствии глаза: никакой костер не согревает, как смех родного человека.

   Нелла знала с каким вопросом пришел друид, и друид знал, что теперь настал срок спросить. Но они не торопили момент столько, сколько было возможно. Когда каждый последующий может оказаться последним, стоит особенно ценить предыдущий. Наконец, Таланар глубоко вдохнул и изрек:

   - Что ты будешь делать теперь?

   А что? – подумала жрица. Линетта мертва, сожжена как разносчик заразы. И кем? Той, что должна была помочь девочке исполнить волю храмовницы? Вряд ли такое Нелла могла рассчитать или предвидеть. Возможно, ей следовало позаботиться о том, чтобы по дороге к Шиаде Линетта знала путь, и тогда примчалась бы здоровая. Все пошло бы тогда, как Нелла планировала: к сорокодневу по Виллине Шиада и Линетта прибыли бы в Кольдерт, и очень быстро Линетта, столь непозволительно похожая на покойную принцессу, заняла бы нужное староверам место в сердце Тройда. Гвен давно рассчитывала поженить сына на христианке, но вначале питала серьезные надежды перевоспитать Виллину. Теперь, хотя душа Виллины еще не вошла во Врата Загробных Залов Великой Нанданы, Гвендиор уже привезла в столицу следующую невестку, которая взрастит детей Виллины в христианской вере. Именно для этого так нужна была Линетта – заменить убитую мать детям, рожденным под сенью Праматери и её Достойных детей-Владык.

   - Теперь все будет иначе, - проговорила женщина очевидную истину. – Думаю, для начала надо вернуть Ангорату то, что было у него отнято и то, что будет у него отнято, если мы не вмешаемся.

   - Со смертью Виллины наши позиции в Иландаре ослабли. Мне, будь я хоть десять раз Верховный друид, не отдадут даже Инну. О Норане можно и не мечтать.

   - Тебе – не отдадут, - согласилась Первая среди жриц. – Но её законному деду отдадут непременно, если вспомнят, чем грозит ослушание.

   Таланар, осмысливая, покусал губы.

   - Нирох тебя не простит.

   - Нирох проиграл, - сухо заключила Нелла. – От того, что случится в Иландаре теперь, зависит, будет ли он навсегда утрачен для Праматери, или нет.

   - Будет война.

   Нелла высоко подняла голову в решительном жесте – будет.

   - И или от страны не останется ничего, или страна найдет нового вождя, рожденного от христианского отца и венценосной матери.

   - Пока трудно загадывать.

   Нелла улыбнулась: точно. Таланар глубоко вздохнул – снова – и, с силой оперевшись на посох поднялся, с хрустом разогнув уставшие колени.

   - Позвать Сайдра? – уточнил Посланец Праматери.

   Нелла покачала головой:

   - Думаю, ты знаешь, что ему сказать.

   - В таком случае…

   - Светел твой день, - закончили они одновременно.

***

Алай, выслушав доклад Гора, остался непозволительно доволен.

   - Что ж, Змей, я надеялся, что ты выживешь.

   - Признаться, я тоже, - солидаризировался Гор.

   Алай скептично поднял брови:

   - Неужели переживал за жизнь?

   Гор в долгу не остался:

   - Неужели придумали очередное дело, за которое, кроме меня, опять никто не возьмется?

   Алай растянул губы в подобии улыбки. Поверить, что ли, разнообразия ради в какого-нибудь Бога? Как иначе объяснить, что какой-то там тщедушный выходец из его подданных оказался настолько умелым и, главное, настолько доверху набитым желанием послужить царю?

***

Ахиль встретилась со Змеем в коридоре, сообщив, что распорядилась о его дочери, и той выделили комнатку вблизи покоев отца. Змей счел нужным уточнить, все ли в порядке, и Ахиль, смеясь, сказала, что Намарна долго расспрашивала её, «откуда у госпожи такой необычный цвет волос?» и «они что, правда настоящие?».

   Змей, посмеявшись в ответ, поблагодарил и простился с молодой женщиной. Ахиль Далхор, в девичестве молодая герцогиня дома Хорнтелл, скрылась за поворотом, и Гор проводил её глазами.

   Жалко девчонку.

   Он, Гор, в свое время присягнул царю Алаю по доброй воле. Сначала – потому что идти особо было некуда, а возвращаться в Багровый Храм без Бану было слишком болезненно. Потом – остался ему верен, потому что признал, что затеи и замыслы царя достойны того, чтобы им послужить. Достаточно широки и увлекательны, чтобы пожелать быть причастным к их осуществлению. Всегда ведь хочется быть частью чего-то большего, разве нет?

   Но вот что будет потом, прикинул Гор. Весь Орс нынче наивно полагает, будто Змей, первый советник царя, пожизненно предан стране. Однако Гор присягал не стране: он выбрал сюзерена, который по счастью оказался владыкой его родины и был готов принять его силу. И когда Алай ослабнет или умрет, когда его место займет этот рыжий неуправляемый мальчик, Халий, что удержит Гора здесь?

   А вот Ахиль, придется остаться с полоумным мужем навсегда. Она не может сбежать к отцу из-за страха войны между Орсом и Иландаром, если Халий обидится на выходку. Она не может убить его, ибо едва ли умеет управляться даже с луком, да и решимость убить человека обретается все сложнее с каждым прожитым годом.

   О том, что Халий никак не может набаловаться с женой только потому, что она до сих пор не беременна, Гору доносили регулярно: дворцовая стража давно превратилась в его личную сеть шпионов. Царевича не останавливали ни лунные кровотечения супруги, ни мольбы о милости: он брал, наваливался, вдавливал в ложе грубыми ручищами и насиловал. А с тех пор, как в лихорадке погибла его любимица-шлюха, стал совсем неуправляем, и все неудачи срывал на жене. Алай, как ни был к нему уважителен Гор, в ус не дул о семейных делах сына и только упрекал последнего за отсутствие необходимых для династии новостей.

   Выслушав укоризны отца, Халий врывался в покои Ахиль и с утроенной прытью пытался исправить ситуацию, избивая девчонку повсюду, кроме лица, и обвиняя в бесплодии и ереси.

   Гор пару раз порывался поговорить с царем, но в последний момент одергивал себя: семейные дела Далхоров не имеют к нему отношения. Хватило того, что он безнаказанно имел Джайю незадолго до её отъезда. Рисковать, отвечая на вопросы в духе «А почему тебя это интересует?» - нет уж, его жизнь и без того вполне интересна.

***

Даже черствое сердце Гора, отдававшего распоряжения страже недалеко от покоев царевны, дрогнуло от надрывного срединощного женского крика.

   Довольно быстро царевич вывалился из спальни Ахиль и как ни в чем не бывало свернул в мужское крыло. Змей поколебался и, немного выждав, без приглашения зашел к девчонке.

   Ахиль сидела на кровати, обливаясь слезами. Она плакала тихонечко, чтобы никто не слышал. Зажимала рукой рот, стремясь подавить всхлипы. Плечи вздрагивали, на простынях виднелись пятна крови. Рядом с кроватью валялся нож для фруктов.

   - Что… Что вы здесь делаете?! - Ахиль заметила незваного гостя только несколько секунд спустя, когда услышала звук закрывшейся двери. Тут же попыталась утереть слезы и повысить голос, но лишь сорвалась на шипение:

   - Немедленно покиньте мою комнату! Не то я … Не то я… - и зарыдала еще горче.

   А что она? Она просто женщина – в стране, где быть женщиной означает быть мужской собственностью вроде лошади или стула. На неё свалили все хозяйственные обязанности, и теперь Ахиль командовала поварами и лакеями, но правую руку Стального Царя ей не обрубить, даже если Змей сейчас сам влезет на неё, изнасилует и изобьет повторно. Самое большее, его прилюдно выпорют, однако наедине Алай слова не скажет. Сейчас Змей куда ценнее бесплодной невестки, а ей за подобное потом еще и достанется от Халия, да так, что …

   - Госпожа, – позвал Гор.

   Молодая женщина вздрогнула и сдавленно попросила:

   - Я умоляю вас, Змей, уходите. Если нас увидят…

   - Даже если увидят, меня они боятся больше, чем вашего свекра, - перебил он, поднял с пола шелковый плед, накинул женщине на плечи. Она вздрогнула, озираясь, пока он укутывал её, и все еще просила выйти из комнаты.

   - Тише, - проговорил он, обняв её, и Ахиль затрясло еще сильнее. – Тише.

   Дьявол, он стал добрее… ну да ладно, он все равно уже здесь, обнимает невестку царя.

   - Чт… что вы делаете? – выдавила Ахиль еще более затравленно, сжавшись в измученный комок несчастья.

   - Не бойтесь, это объятие совсем другого рода. Я не претендую на вас, - успокоил Гор не столько словами, сколько голосом.

   - То… тогда п-почему? – она впервые посмотрела на него – по-прежнему напугано.

   Гор пожал плечами:

   - Потому что мы рождаемся в крови и умираем в крови, - совсем непонятно объяснил он. – Но если умереть в крови – всегда честь, оказанная тем, кто удостоился эгиды Матери Войны и Сумерек, то родиться в крови – едино для всех. Чтобы Шиада могла призвать на войну тех, кто ей верен, Иллана должна истечь кровью и привести в этот мир жизнь. Поэтому я здесь.

   Ахиль запуталась окончательно. Так он язычник? Как её сестра? Как такое вообще возможно в стране со столь радикальной верой в Христа?!

   - Я не могу заботиться о вас, как велит Промысел Всеединой, это долг другого рода. Но я могу объяснить, что мной движет.

   Ахиль закусила губу. Все равно это ничего не меняет и от неё едва ли требуется как-то реагировать. Да и сил на это просто нет: пульсирующая боль наплывала во всем теле с каждым следующим ударом сердца.

   - Халий наследник, - продолжил Гор, – не в моих силах ему препятствовать. И я совершенно не могу облегчить вашу участь. Велите служанкам сменить простыни, чтобы не видеть этого, и постарайтесь поспать. Пусть скажут, что вы больны. В конце концов, не соврете, - он оглядел царевну и поднялся.

   - Спасибо, - услышал он хриплый и влажный голос Ахили уже у двери. Гор вдруг замер, нахмурился и, решившись, обернулся.

   - Почему у вас нет детей?

   Ахиль подняла голову и уставилась на Змея в упор.

***

Высоко над столицей Адани Шамши-Аддадом взвился старинный причет, когда Сафира, первая жрица страны, поднесла факел к погребальному костру царицы.

   «Эйя поправится, ты же обещала» - свирепел Тидан, царь, когда ему доложили о смерти супруги. Сафира никак не оправдывалась. Эйя, конечно, слабела с возрастом, но в её простуде не было ничего опасного. Она должна была поправиться. А теперь – уходит к Нандане. Замыслы Праматери недоступны людям, пора признать.

   Майя держалась младшего брата Салмана, который прибыл для погребения венценосной матери. Старший, Сарват, был до того озлоблен, что к нему страшно было подойти. Отец от горя перестал замечать детей. Таммузу вовсе отвели место в третьем или четвертом ряду среди присутствовавших на проводах. А Данат, жених, при всем его благородстве и сочувствии, вызывал у Майи непреодолимое раздражение и злость, особенно отвратительными ей казались его уродливые шрамы.

   Тидан был безутешен. Стоя ближе всех к костру, он мог без труда прятать слезы от остальных. Тридцать лет назад он презирал отца, запретившего ему жениться на плебейке, в которую Тидан тогда был по уши влюблен, и женившего его на Эйе, девице тоже не самого высокого, но, безусловно, знатного происхождения. Следующие три года он терзал жену равнодушием и связями с другими женщинами, подрывая её авторитет, потакая прихотям. Но шло время, и вот сейчас Тидан осознал, насколько изменился.

   Когда Тидан спешил в покои царицы в день её угасания, задавался вопросом «Как?». Но едва сегодня полыхнул костер, все утратило смысл. Какая разница, как и от чего Эйя умерла, если это знание все равно не вернет царицу к жизни?

***

Ни её, ни младшую из детей Тидана и Эйи – девочку, что родилась пару лет назад, которая подхватила болезнь от матери и угасла еще быстрей.

***

В мрачные двенадцать дней траура по умершей царице Тидан отказывался выходить из царского покоя. Никакие заботы государства его не занимали, никакие дела не беспокоили. Сколько раз пытался Сарват пробиться к отцу, чтобы, хотя бы сообщить опасения Сафиры насчет яда, повинного в смерти её величества! Сколько раз другие дети пытались поговорить с отцом! Результата не было никакого, и, когда Тидана, наконец, убедили выглянуть из комнаты, стало очевидно, что царь Адани взошел на прощальный костер вместе с женой.

   А то, что осталось совсем скоро передаст власть одному из сыновей.

   Этим и следовало воспользоваться.

   Если бы отец, государь Западного Орса, был в те дни рядом, Таммуз мог бы, вздернув подбородок, сказать ему: «Вот видишь! То, что ты отвернулся от нас, ничего не значит! Сам Господь на нашей стороне!». Но государственные дела достались теперь Сарвату, и это осложняло все. У молодого царевича твердая рука, крепкая хватка и непомерная гордыня. Еще бы, двадцатилетним недоумком (пусть даже в содружестве с Железной Гривой и командующим Данатом) выиграть войну у Стального Царя! Такое кому хочешь, вскружит голову. Когда Сарват всецело возьмет власть в свои шрамованные руки, планы Таммуза провалятся в адово пекло, да и сам пленный царевич, видимо, отправится туда же. День близок, так что действовать сейчас – самое время.

***

Берад и Кэй послали гонца вперед в родовой замок Лигар предупредить о возвращении. Тем больше было их удивление, когда Шиада с дочерью не показалась ни во дворе, ни в гостиной.

   - Где герцогиня? – насупился Берад, спрашивая Ганселера.

   Начальник замковой стражи Ганселер, приставленный к Шиаде едва ли не личным телохранителем, как редкое доверенное лицо, обычно приветливый, теперь был угрюм.

   - С обратной стороны озера, - мрачно отозвался мужчина. – Я провожу, если хотите.

   При том, что Берад и сам прекрасно знал дорогу, отказываться не стал. Если Ганселер предлагает проводить, значит, Шиада там не потому что, сбежала. А значит, что-то случилось. Мешкать нельзя, а в дороге можно будет вызнать, что к чему.

   - Гнилая горячка, - пояснил Ганселер, когда все трое мужчин подстегнули лошадей.

   Берад перепугался ни на шутку, побелев, как снег.

   - Герцогиня жива, - поспешил успокоить Ганселер. – Но она лично следит за сожжением зараженных. Может, вам удастся убедить её вернуться в замок. Она постоянно там и, естественно, почти не ест и не пьет, чтобы не заразиться.

   Фух, выдохнул мужчина. Главное жива, а с очередной жреческой придурью всесожжения или жертвоприношения Праматери, или что там опять пришло ей на ум, он как-нибудь справится.

   - Я думал, гнилая горячка свирепствует в Утсвоке, - заметил Кэй. – Королю докладывали о напасти в тех землях.

   - К нам прибыла одна гостья…

   Берад поджал губы еще до того, как Ганселер рассказал подробности.

   Взору герцога вскоре предстала картина прибрежного пустыря, вздернутого рытвинами. Лагерь с лазаретом и котловинами для сожжения простирался за пару миль от озера – видимо, чтобы не заразить воду. Здесь лекари заботились о тех, у кого, по их мнению, еще был шанс выжить. Могильные ямы дымились от затухших пожарищ в явном ожидании пожрать кого-нибудь еще.

   Герцогиня, облаченная в простое грязное платье, стояла у одной из таких ям. Перед ней был сложен костер, на котором лежало многократно завернутое в плотное полотно тело. Увидев его, Ганселер содрогнулся и отвернулся: его сына тоже сожгли.

   - Шиада!

   Берад широко шагнул к супруге, распахивая объятия. Но Шиада, измученная и худая, перевела на него полный растерянности взгляд, а на объятие никак не отреагировала. Подоспел один из лекарей, завидев лорда, поклонился и, хмурясь, сообщил, что все готово. Берад уставился на знахаря суровыми глазами поверх головы жены, не совсем понимая, о чем речь.

   - Что готово? – вслух уточнил Кэй, видя, что отец, кажется, теряет чувство происходящего.

   - Мне очень жаль, - Ганселер, наконец, взял себя в руки. – Ваша дочь, милорд, Тай…

   - Заткнись, - одернул Берад, сжав жену в руках до синяков.

   Шиада вздрогнула и с невиданным остервенением вцепилась в одежду мужа в немом непроглядном отчаянии.

ГЛАВА 2

Ном-Корабел пожаловал в кабинет танши раньше назначенного срока и, потоптавшись в дверях, напросился «побыстрее закончить с вопросами». Бану отвлеклась от разговора с братом и перевела глаза на старого моряка.

   - Да вопрос у меня пока один, Ном. Что там за соседский подарок?

   - А толку-то говорить? – корабел вмиг разулыбался до того лукаво и по-стариковски обворожительно, что у Бансабиры не осталось выбора. Она оглянулась на Лигдама, сидящего в углу:

   - Перенеси все оставшиеся встречи на завтра.

   - Бану? – протянул Русса с вопросом.

   - Поехали, сопроводишь меня, поболтаем о чем интересном, - она поднялась с места, а Лигдам, подскочивший тут же, уже протягивал легкую накидку. Скоро осень, а с моря всегда дует настойчивый ветер решимости.

   - Куда? – Русса тоже подобрался.

   - И так понятно же, - буркнул Ном, расплываясь в улыбке. Он обожал людей, легких на подъем, поэтому танша понравилась ему с первой минуты.

   - Поглядим на подарок Маатхаса, - она накинула покрывало на плечи и уже шла к двери.

   - Кто сказал, что он от Маатхаса? – спросил Русса чуточку восхищенно и не надеясь на ответ. Бану оглянулась, толкая входную дверь, и чуть вздернула брови:

   - Право, ну не Яфур же Каамал и, тем более, не Этер удумали слать мне подарки. К тому же на верфь. Яфур вообще сам хоть раз выходил в море? – спросила уже в коридоре.

   - А как, вы думаете, он сколотил свое состояние, если не морским грабежом? - отозвался Ном, ехидничая.

   - А… рудники? – нахмурилась Бану. – У него же серебряные рудники во всю центральную полосу…

   - Ага, как же, рудники, - буркнул Ном. – У вас они, между прочим, тоже есть, и что?

   Хороший вопрос, подумала Бану, вытаращив глаза и уставившись перед собой. Благо, компания поспевает позади и её изумленной физиономии никому не видать.

***

От огромного фрегата о четырех мачтах, присланного Маатхасом, у Бансабиры перехватило дух. Он был великолепен и неповторим, раздуваясь лазурным, как бескрайнее небо, парусом, который трепетал и колотился о воздух, как влюбленное сердце.

   Молодая женщина непроизвольно положила ладонь на грудь, пропустила выдох, потом вдох – и поняла, что там, под ладонью, откликается на статного красавца со всей силой.

   На которого из них, в душе улыбнулась Бану: на фрегат, бизань-мачта которого украшена резным изображением владычицы севера, или на мужчину, что спустил его на воду?

***

- Тану, - подковылял Ном-Корабел. Пока Бану, затаив дыхание, разглядывала подарок «друга», у старика в руках откуда-то появился небольшой серебряный ларец. – В каюте капитана было. Вам, как пить дать, но я забрал до поры до времени: матросы ленивы, как крысы, но нюх, как у собак.

   Бансабира прошлась по старику заинтересованным взглядом.

   - Открой.

   Ном немного растерялся, помешкал – невежливо как-то – но подчинился. Внутри ларца лежала небольшая записка за нетронутой печатью из темно-голубого сургуча. Бану решительно взяла бумагу, коротко оглядела брата и корабела.

   - Я прогуляюсь.

   Мужчины поклонились вслед.

   Бансабира направилась к пристани. На верфях было прохладно. Сильный северный ветер бил в лицо, разметал волосы и выдувал страхи. Женщина сломала печать, развернула лист.

   «Говорят, труднее всего – искать своего счастья. Но еще труднее, найдя, раз за разом искать повод, чтобы приблизиться к нему. На этот раз я так и не сумел ни отыскать таковой, ни придумать.

   Все они сводятся к Вам».

   Бану замерла над сиротливыми строчками посреди листка, не зная, куда себя деть, чем отозваться, что решить и кого выбрать. Слова деда не шли из головы. Доверие – самое важное, доверие, доверие… Не любовь, не прихоть или страсть, не родство и даже не единство целей. Доверие, доверие, доверие! Насколько может она, урожденная тану Яввуз, третий номер в сто девятом поколении Клинков Матери Сумерек, Бансабира Изящная довериться хоть кому-нибудь?

   Женщина скомкала лист непроизвольным отчаянным жестом. Сильный северный ветер разметал все дельные мысли в голове, бил в грудь и разил прямо в сердце.

   Оборотная сторона свободы – ответственность за неё.

***

Заместитель коменданта в военной академии Пурпурного дома, среднего роста и невыразительного облика, узнав, что готовить отчетность о проделанной работе предстоит ему самому, увидел в сложившейся ситуации предзнаменование и благоволение Судьбы. Какой отличный представился шанс показать все, на что способен!

   Взявшись со всем рдением за исполнение поставленной задачи, замкоменданта принялся с настораживающей дотошностью копошиться в бумагах, гонять офицеров-наставников и обучающихся, и стремился отразить в докладе великой госпоже Пурпурного дома самую распоследнюю мелочь.

   Когда, однако, и на второй день замкоменданта сообщил Гистаспу, что отчет пока не готов окончательно, тот, чуть дрогнув в лице, изогнул вопросительными дугами брови и умиленно протянул:

   - Да ты что! В самом деле?

   Не знавший Гистаспа старший офицер академии воспринял его расположение как добрый знак и принялся с утроенной прытью выполнять вверенное дело. Но когда на третий день пребывания в стенах академии Гистаспа, замкоменданта опять несколько виновато сообщил, что «тайное женское подразделение находится под прямым ведомством ахтаната Бирхана, а потому, чтобы собрать хоть какие-то сведения, тщательно скрываемые начальством, требуется больше времени», альбинос рассвирепел:

   - Знаешь, какой главный девиз у нашей танши? – вкрадчиво поинтересовался Гистасп посреди утренней трапезы.

   - Снежный оскал! – самодовольно выпалил замкоменданта семейный девиз Яввузов.

   Бровь на лице Гистаспа в очередной раз угрожающе надломилась.

   - Вообще, стоит признать, что правил у госпожи много. Но одно гласит: «Лучше сделать один раз вовремя, чем два раза правильно».

   - Да? – в удивлении замкоменданта бесцеремонно перебил генерала, будто так и надо. – Никогда не ду…

   - Конечно не думал, идиота кусок! Ты …

   Гистаспу хватило обронить всего пару крепких выражений, чтобы замкоменданта сообразил, чего от него хотят. Видать, от Бирхана Яввуза этому недотепе доставалось за то же самое много-много раз. По крайней мере, по степени суетливости офицера, Гистасп понял, что давно надо было так.

   Сразу после полудня недовольный и с примятым видом замкоменданта выпроводил светлокожего генерала из академии обратно в чертог.

***

- Что значит, пропала?! – заорал Русса.

   - Господин, - Лигдам не знал, куда деть глаза.

   Сначала Бансабира не явилась к завтраку. Русса забеспокоился первым и послал за Лигдамом. Того не оказалось на месте (и вообще нигде не оказалось), и бастард затревожился еще сильнее. Потом Бану не пришла к обеду. Родственники и гостившие генералы стали вопросительно поглядывать друг на друга с немым вопросом: «Может, хоть ты что-то знаешь?». Тахбир послал за Лигдамом повторно, но тот не отыскался опять. Наскоро перебросившись идеями, Яввузы отправили по гонцу смотрителям рудников, верфей, военной академии, осадных и военных мастерских. Кузены и кузины принялись обыскивать псарни, конюшни, окрестные рощи.

   Результат был тот же.

   Назначенную встречу с представителями двух лаванских семей тану Яввуз, разумеется, тоже не посетила. Потом не удостоила вниманием прибытие семьи одного из кузенов и тренировку с короткими мечами, которые любила особенно. Тут-то и примчались телохранители вкупе с Лигдамом, который сообщил, что:

   - Тану Яввуз сегодня не ночевала в покоях.

   Растерялись все. Что значит, не ночевала?! Ведь вчера вечером, как всегда, именно он, оруженосец, готовил госпожу ко сну, и наверняка заметил бы неладное, случись что.

   Лигдам качал головой:

   - Тану отослала меня задолго до полуночи. Я не имел представления, что она куда-то запропастится.

   Русса перевел на блондина багровые глаза:

   - Куда-то запропастится? – сбивчиво переспросил он. – Куда-то запропастится?! Она не собака, не письмо и не солдат на страже у кабака! – орал Русса. – Она защитница Пурпурного дома, чтоб ты знал, недоносок! Она не может запропаститься! Её похитили! Украли! Или, того хуже, убили и выбросили в Тарху! Точно! Точно!! Отан!!! – Русса размашисто ткнул пальцем в генерала. – Это ты, не так ли?! Ты ведь с первых дней по смерти отца заришься, как бы усадить в кресло своего племянника-недомерка! – безумными глазами Русса огляделся в поисках Адара, но мальчонку видать не было.

   - Русса, ты идиот, - не повышая голоса, осадил Тахбир.

   Бастард на заключение даже не оскорбился.

   - Да ты ведь и сам так думаешь, дядя! Она… Она, должно быть мертва! Это Отан, я знаю! Или … ГДЕ ЭТОТ УБЛЮДОК ГИСТАСП? – взревел мужчина. – Куда пропал?! ЭТО ЕГО РУК ДЕЛО!

   Русса горестно взвыл, схватился за голову и повалился на колени прямо посреди малой залы советов. За что ему это?! СКОЛЬКО ЕЩЕ ОН БУДЕТ ХОРОНИТЬ ЛЮДЕЙ, КОТОРЫХ КЛЯЛСЯ УБЕРЕЧЬ ЦЕНОЙ СВОЕЙ НИКЧЕМНОЙ И ЖАЛКОЙ ЖИЗНИ?!

   Жена Тахбира Итами, переглянувшись с мужем, приблизилась к племяннику, положила на подрагивающее и словно судорогой сведенное плечо руку, ласково подхватила подмышки и чуть потянула. Русса подчинился не сразу, но все-таки дал себя уволочь. Женщине помогли сыновья. Тахбир обвел оставшихся взглядом, нахмурился.

   - Не будем паниковать, - примирительно сказал он. – Подождем до вечера.

   Остальные согласились с облегчением: как здорово, когда кто-то берет течение событий в свои руки и взваливает бремя ответственности на свои плечи! Ведь, в глубине души, понимали все, даже Отан, чьи глаза и впрямь светились недобрым алчным огнем: тану Яввуз – не тот человек, который может позволить себе «запропаститься».

   К вечеру вернулся посыльный с верфи – Ном-Корабел сообщал, что танша не появлялась, и присланный ей Маатхасом фрегат стоит целёхонек, где ему и положено. Когда тану Яввуз не появилась и за ужином, Тахбир решился на отчаянный шаг: велел принести письменные принадлежности, наскоро написал послание и вручил очередному гонцу. Делать нечего: мало вероятно, но, если есть хоть один шанс из тысячи, что Бансабира сорвалась ни с того, ни с сего, и тайком уехала к Маатхасу, стоило спросить соседа, так ли это. Пусть, окажись Бану у него, он сообщит об этом тайно, никто в родном уделе не восставит госпоже в вину исчезновение. Но хотя бы отляжет от сердца: с ней все в порядке, спокойствие в танааре пока не грозит разрушаться, а то, что самовольно поехала к соседу… Ну в конце концов, она совсем еще молодая, да и их отношения идут туда, куда идут. Всем и так все понятно, сколь бы Бансабира ни отгораживалась от Сагромаха за неприступными стенами фамильного чертога.

   В трапезную на ужин спустился немного оклемавшийся Русса, который имел вид до того убитый горем, что было жалко.

   К этому сроку подоспел Гистасп. Чуточку более добродушный и довольный, чем обычно, хотя, учитывая задержку и особливую важность для Матери Лагерей пунктуальности, мужчине наоборот следовало выглядеть поскромнее. Он с поклоном вошел в трапезную и, уловив витавшую в воздухе напряженность, замер у порога. Услышав новости, впал в недоумение: что значит «пропала»?

   Ничего не сказал вслух и принялся лихорадочно соображать. Неужели те, кто злоумышляет против него, на самом деле таким образом просто хотели припугнуть таншу? Что, если расчет был сделан на то, что Гистасп, как особо приближенный, непременно поделится случившимся с госпожой, а та, в свою очередь сделает какие-нибудь весомые выводы. В конце концов, как много он знает о её делах на самом деле?

   Многие урожденные аристократы были недовольны и дележом добычи после войны, и политикой в отношении хатов. Кто знает, сколько у неё врагов на самом деле? Гистасп успел в праздности позабыть, но ведь еще совсем недавно было совершенно нелепым и даже абсурдным представить, чтобы он знал о ней все или хотя бы больше половины. Путешествие в Орс должно было наглядно убедить: сколь бы близко ты ни подошел к Матери Лагерей, о подлинном расстоянии между вами знает только она.

   Но, если предположить, что в таких измышлениях альбинос был прав, это означало, что в сложившейся ситуации виноват он один. Не нашел времени переговорить, не поставил в известность, не уберег и попросту подставил. Предал доверие, как в тот день, когда она вошла в шатер, а он вместо поздравления с успехом был вынужден передать ей тело покойного отца.

   Внезапное открытие, всполошило мужчину.

   - Гистасп? – Тахбир выжидающе осматривал генерала, хмурясь и силясь понять, что тот удумал.

   - Есть одна мысль, - внезапно сообщил мужчина. – Я проверю.

   Тахбир, не отзываясь, продолжал ощупывать генерала взглядом: да что у него на уме?! Но Гистасп имел вид столь решительный, какого прошедшим годы войны в лагере Бану не приходилось видеть с памятной обороны в землях дома Ююл, когда шансы победить были совсем не велики, и напористость солдат стоять насмерть превосходила все мыслимые пределы.

***

Во избежание неудач, все родственники старше четырнадцати лет, все командиры, солдаты, телохранители, без числа «меднотелых», сотня Серта, даже Лигдам – все приняли участие в поисках: не только окрестности и места, где таншу видели чаще всего; не только отдаленные мастерские и кузницы – следовало проверить каждый закоулок в чертоге и прилегающем городе. Каждую храмовую подсобку, прачечную и склад.

   Когда большинство разбрелось, Гистасп подозвал пару помощников, дошел до нужного места, приказал открыть дверь. Потом поднял повыше факел и мужественно шагнул в непроглядную тьму склепа.

   Гистасп продвигался осторожно, чувствуя, как недостойно и постыдно от каждого стороннего призвука где-то внутри вздрагивает червячок тревоги. Он ли это, генерал армии? Гистасп имел уйму в жизни достоинств, умел выглядеть непринужденным и бесстрашным в любой ситуации, но никому никогда бы не сказал, что всерьез побаивался кладбищ и склепов. Составлять компанию местным всегда представлялось ему самой незавидной в жизни участью.

   Наконец, вдалеке мелькнула оранжевая точка. Это явно догорал факел, принесенный сюда кем-то накануне. Система вентиляции в огромной фамильной усыпальнице была сооружена так же давно, как и сам склеп, и уже тогда, на заре времен, хорошо отлажена. Когда Гистасп впервые оказался здесь в числе провожающих в путь к перерождению Эдану Ниитас, сразу признал: древние люди были мудры и искусны. Гораздо больше, чем его современники. Несмотря на то, что склеп уходил несколько под землю, прячась в недрах минувшего во тьме времен отрога Астахирского хребта, подача воздуха здесь была продумана идеально. Поэтому и посетители не задыхались, и воздух никогда не казался застоявшимся (разве что в дни сырости), и факелы горели до победного.

   Раздался тихий шелест дыхания. Гистасп неприятно поежился и чуть прибавил шагу. У захоронения Сабира Свирепого, зябко кутаясь в плотный плащ, подбитый соболем, спала его достославная дочь. Она сидела на вымощенном тяжелой гранитной плиткой полу, застеленном специально принесенным одеялом. Спиной Бансабира опиралась на боковую плиту могилы, запрокинутая голова молодой женщины была лишена надежной опоры и время от времени неустойчиво перекатывалась с плеча на плечо.

   Факел, освещавший для Бану дорогу к захоронению отца и закрепленный теперь над ним, легонько трепетал от сквозняка.

   От появления где-то поблизости тусклого света, Бану нахмурилась, заморщилась, попыталась отвернуться, отчего несильно стукнулась головой о камень, и в итоге проснулась. Увидев факел, снова нарочито крепко зажмурилась и отвернулась – глаза внезапно заболели: будто она снова была ученицей в Храме Даг и впервые вышла на солнце.

   Гистасп расценил жест как проявление усталости, растерянности и протеста и, поколебавшись, наклонился, аккуратно положив свободную руку на плечо Бансабиры. Легонько встряхнул и позвал:

   - Тану.

   Бансабира отозвалась не столько на прикосновение, сколько на голос.

   - Ги…стасп? – по слогам выдохнула она, не открывая глаз, и не отрываясь от сна. Светленькая голова снова свесилась на плечо и неожиданно повлекла за собой всю Бану – танша начала заваливаться. Гистасп поймал вовремя. За плечо, совсем неаккуратно.

   Бансабира разлепила глаза.

   - Что-то стряслось? – недовольно отозвалась она. И тут же, медленно просыпаясь, добавила:

   - Уже вернулся?

   - Да, госпожа, - Гистасп опустился на колени, чтобы сравняться с таншей, и попытался привести её корпус в строго вертикальное положение.

   - Вы опять себя измотали, - строго упрекнул мужчина, видя, какими трудами дается Бану возвращение к бодрствованию. – Сколько раз говорить, что высыпаться лучше в своей кровати?

   - Не причитай, - протянула танша уже более членораздельно. – Так чего тебе?

   - Чего мне? - честно изумился генерал. – Весь чертог с ног сбился, выискаивая вас, а вы спра…

   - С какой стати? – Бану нашла силы нахмуриться.

   - А с какой?! – Гистасп внезапно прикрикнул. – Задевались куда-то, никому ничего не сказав! В донжоне настоящий переполох, никто места себе не находит! Некоторые, правда, от надежд, - тут же пробормотал Гистасп, - но какая разница!

   - С чего ты решил, – медленно проговорила Бану, вглядываясь в лицо соратника, - что я не предупредила?

   - С того, что все безумствуют? – светским тоном осведомился Гистасп. – Как мне успели сказать – я вернулся недавно – Русса едва волосы на себе не рвал.

   - Русса? – танша отвела глаза, так вдумчиво уставившись в черноту, будто и впрямь могла в ней что-то разглядеть.

   - Что-то не так? – заволновался и Гистасп. – Русса …

   - …знал, что я иду к отцу.

   Сегодня Бану была особо щедра в том, чтобы бесцеремонно перебивать его, подумал Гистасп. Вид он имел растеряный, и Бану пришлось пояснить.

   - Я рано отпустила Лигдама вчера – он какой-то загнанный совсем. – Тут Гистасп хохотнул. – Подумала, пусть поспит подольше. Чтобы не будить, оставила на столе записку, зная, что утром он точно явится. Раду тогда был на страже, - тут Гистасп изумился, вспоминая не столь давние выходки старшего телохранителя, и Бану поспешила заявить:

   - Ну а куда было его деть с такой неугомонной прытью доказывать всем собственную важность?! Уже спустившись к парадной, наткнулась на Руссу и сказала, что намерена заглянуть в склеп.

   Бансабира вконец озадачилась и надолго ушла в размышления.

   - Значит, и Лигдам должен был знать. И Раду. – Гистасп высказался вслух. – Все это имеет скверные концы.

   Бану быстро уловила тон мужчины.

   - К чему ведешь? – альбинос услышал интонации, к каким привык в дни командования.

   Гистасп потер щеку.

   - Дверь склепа была закрыта, когда я спустился.

   Бансабира вытаращилась. Мерзкий, слякотный холодок пополз по позвоночнику. Воздух в склепе будто одномоментно засмердил падалью и отчаянием, и все самые страшные картины минувшей осады всплыли в услужливой памяти. Бансабира безотчетно вцепилсь в тунику на груди, едва не сломав при этом пальцы об грудину.

   Гистасп проследил этот жест подробно и отлично понял. Поэтому промолчал.

   - Что бы он выиграл? – шепнула Бану, справляясь с собой и разжимая одежду.

   - Танское кресло? – предположил Гистасп. – Для себя, а, может, и для брата.

   Бансабира, хмурая, замотала головой:

   - Они не настолько глупы.

   Гистасп не согласился.

   - Не все понимают, что если сейчас вы пострадаете, то первым на Яввузов нападет даже не Маатхас – этот будет вторым – а Иден Ниитас. А за ними придется отозваться и Каамалу, хотя бы потому, что тогда у Гайера больше не будет прав на ваше кресло, что совсем не подходит планам Яфура. А даже если и понимают, - Гистасп измученно вздохнул, - вы правда думаете, что людям вашего положения так свойственно беречь чужую жизнь?

   «Вспомните Аамута» - допрочла Бану в глазах соратника. Да, кому какое дело до солдатни? Ей, выбившейся из рабов Храма Даг, ясно, как много может сделать человек, но тот, кто ничего не терял и все имел, не дает другим шансов.

   - Но чтобы Русса бился за танское кресло? Или, того хуже, ратовал за Адара? – Бану окончательно сникла. – Да он же места себе не находил… Так винился передо мной! Его совесть…

   Гистасп вздохнул, и Бансабира замолчала сама, всматриваясь в лицо подчиненного. Языки пламени от факела выплетали на белоснежной коже Гистаспа причудливые тени, и, казалось, что Госпожа Войны и Сумерек сейчас сильнее воплощается в нем, никогда не переступавшем порог Храма Даг, чем в Бану Изящной.

   - Госпожа, - тихо и очень просто позвал мужчина, - вы так уверенны в брате, что готовы поручиться за его совесть? Откуда вы знаете, что им движет и кому он верен на самом деле?

   - Но ведь не Адару, в конце концов! – не выдержала Бану. – Они же на ножах! Будь таном Адар, а не я, Русса бы давно нужники чистил, а не гвардию «меднотелых» возглавлял!

   - Кто знает, тану, - Гистасп заговорил вкрадчиво, - какие отношения у него установились с братом? Да хотя бы сейчас, пока мы были в Орсе? Тем более – много раньше. Вас не было восемь лет, вы свалились на голову Адара, как та лавина в Сиреневых землях, когда мы потеряли лекарей. А о существовании Руссы Адар знал всегда. Даже если прежде Акбе больше времени провел с таном Сабиром, когда главой Пурпурного дома стали вы, Русса оказался Адару много ближе.

   - Он в жизни бы не сошелся с Адаром у меня за спиной! – Бану упорствовала.

   - Он – нет, - согласился Гистасп. – Но Русса мягок, достаточно банального красноречия, чтобы сдвинуть его с места.

   Бансабира подавилась воздухом.

   - Адар – самый замкнутый молчун из всех, что я знала! Он угрюмый, несговорчивый и надменный! Он в жизни не смог бы убедить Руссу действовать в его интересах!

   - Не смог бы, - снова согласился Гистасп. – Но Отану это не составит труда.

   Бансабира бесшумно вздрогнула.

   - Они близки? – сестринское сердце не желало допускать самого худшего, но рассудок подсказывал, что готовиться надо именно к такому. И горький опыт без конца подкидывал памяти известные дни Бойни Двенадцати Красок.

   - Не могу знать. Они ведь не пленные, - усмехнулся Гистасп и пустился в рассуждения, - чтобы быть под моим попечительством. Это скорее работа по руке Серту. В любом случае, госпожа, прошу, не верьте никаким заверениям и мольбам о прощении на коленях, о которых вы говорили. Вам ли, распознавшей талант Юдейра в неприметном сопляке, не знать, что такое лицедейство? К тому же, если наши опасения небеспочвенны, может, Отан просто пытается использовать Руссу?

   Бансабира, бледнея от каждого слова генерала, задрожала всем телом. Это его опасения, а не их. Стараясь унять чувства, Бану закусила губу, но это не помогло.

   - Ты, - она настойчиво искала что-то в почти бесцветных от света факела глазах альбиноса, - ты пытаешься рассорить меня с братом?

   Гистасп помедлил с ответом, подбирая слова.

   - Я пытаюсь убедить вас сохранять бдительность.

   Бану растерялась окончательно.

   - Не забывай, ты наставлял Руссу! И если сомневаешься в его преданности, значит, мне следует сомневаться в твоей.

   Гистасп не дрогнул ни одним мускулом:

   - Тогда сомневайтесь.

   - Гистасп, – ошеломленно выдохнула танша.

   - Вы и так доверяете слишком многим, тану, - непреклонно продолжал Гистасп.

   Бану молча мотнула головой.

   - Да, - настойчиво опроверг альбинос. – Как минимум двум – Юдейру и Гору. А еще, судя по всему, дяде и деду. Тану, - Гистасп внезапно умолк и, ничего больше не говоря, смотрел госпоже прямо в глаза.

   - Ты хочешь, чтобы я доверяла только тебе, - также не отводя глаз, ответила танша.

   Гистасп содрогнулся, пронзенный откровением, которого не осознавал так долго. Тем не менее, было бы ошибкой сейчас подтверждать его.

   - Я хочу, - дрожащим голосом поведал он, - чтобы вы жили и правили.

   Видя, как на лице танши колеблются тени огня, выдавая внутреннее смятение женщины, Гистасп продолжил:

   - У каждого под небесами своя роль. Ваша – владычествовать. Моя – оберегать ваше владычество.

   Бансабира переменилась в лице: краски отлили от щек, глаза приобрели голодное выражение.

   - И как давно, - холодно осведомилась танша, - ты вбил себе это в голову, Гистасп?

   Альбинос затянул с ответом. Раздумывая, медленно блуждал глазами по темноте, будто она могла подсказать или помочь вспомнить. Наконец, мужской взгляд остановился на лице госпожи.

   - Я не помню, - честно ответил генерал.

   Бансабира громко выдохнула и откинулась на каменную плиту за спиной. Не о чем говорить, - гласила её поза.

   - Проваливай.

   - Госпожа…

   - Вернись к остальным и скажи, со мной все в порядке, - с нажимом повторила танша. – Пусть с этого вечера Серт тайно следит за братом, Лигдамом и Раду. Дадим возможность проявиться и, либо оправдаем, либо… - Бану опустила взгляд. Решимости вынести приговор заведомо не доставало, и весь пыл воинственности в грозной «защитнице» угас.

   - Понял, - Гистасп еще хотел что-то спросить (Бансабира видела по мерцанию зрачков в пляшущих отблесках огня), но проглотил все вопросы.

   - Факел свой оставь, - Бансабира перевела дыхание и вернулась к привычному, чуть снисходительному и бесстрастному тону высказывания. Кивнула на металлический обруч в стене над могилой отца, где торчал источник света. – Возьми мой, он уже догорает. Выйти отсюда – тебе хватит, а я посижу пока. Чтобы разобраться в происходящем, надо больше света.

   - Хорошо, госпожа, - Гистасп, встав, глубоко поклонился.

   - Не вздумай сеять панику. Я скоро.

   Гистасп второй раз за встречу усмехнулся:

   - О, так и передам, - улыбнулся альбинос в ответ. Бану кивнула на проход:

   - Иди давай.

   Мужчина поменял факел над головой госпожи и двинулся обратно, надеясь, что его словам поверят просто так: в конце концов, у него уже был горький опыт иметь пятно на совести и репутации. Если что-то случится еще и с его дочкой, Гистаспа попросту заклеймят и колесуют.

   Если сама танша не сделает чего-нибудь раньше.

   Прежде Гистасп частенько одергивал Гобрия от привычки высказываться в присутствии тану, о чем и как вздумается. Сейчас подобный совет «держать язык за зубами» был как никогда нужен ему самому.

   Где-то на середине тракта к выходу из склепа Гистасп замер. Неужели все эти годы он и правда, как наивный мальчишка, жил в иллюзии? Он всегда поддерживал дистанцию между Бану и подчиненными: Гобрием, Раду, Юдейром и всеми другими. Но когда, подумав, что уже можно, попытался сам сократить её, стало очевидно, что это не он, а Бансабира всегда держала подчиненных на расстоянии. В том числе его, Гистаспа.

   Сердце альбиноса упало: что бы их ни связывало генерала и госпожу, Гистасп ничем не отличался от остальных её подданных. Когда придет время, тану пожертвует им без раздумий, как пожертвовала в свое время Юдейром. Что было бы, откажись Юдейр принять предложенную роль убийцы из тени, навеки безвестного и мертвого для всех? Что будет, если от выбранной ею роли откажется он, Гистасп?

   Невольно мужчине вспомнилось приветственное торжество в Орсе. В тот вечер, поддавшись хмелю, он отчаянно желал овладеть Бану. Сейчас подобная затея казалось не столько постыдной, сколько абсурдной. Как только в голову пришло? Невозможно ведь ни подойти, ни дотронуться до женщины, что стоит на противоположном краю карьера.

   Почему она стоит там, не подпуская никого? Даже его, Гистаспа, который, спустя всего год под началом Бану Яввуз, стал ей верен больше, чем себе! Почему на вершине только одно место?!

   Потому что на деле она глупее, чем кажется, и ни о чем не догадывается? Или потому, что Бансабира Яввуз непростительно умна и знает все?

***

Спустя несколько секунд Гистасп осознал, что не дышит. Он судорожно вскинул руку к горлу, потер кадык, будто проверяя, способен ли вообще дышать, цело ли еще горло. Начал оглядываться, поддаваясь приступу паники. Тени тревог накинулись со всех сторон: склеп, злопыхатели, танша, обученная убивать и видеть в темноте … Да, Бансабира видит в темноте, со злой иронией признал мужчина. Видит и все знает. О нем, о Гистаспе, знает.

   Справившись со страхом кое-как, Гистасп постарался восстановить дыхание и заставил себя сделать следующий шаг.

   Воздух. Надо просто выйти на воздух.

***

Бану сидела, чуть запрокинув голову и уставившись в темноту, скромно озаряемую угасающим огнем надежды. Голову ломило. Женщина распустила хвост на затылке, принялась перебирать волосы, надавливая на череп, растирая виски и темя. Да, намного приятней, когда это делают чужие руки. Но чужое присутствие мешает всякий раз, когда надо всерьез задуматься. Здесь её не должны были беспокоить.

   Вокруг покоились предки: почтенный неизвестный дед Бирхан и державная бабка Бануни, любящая мать Эдана и заботливый отец-тан Сабир, и множество тех, чьи имена с трудом всплывают в мутной воде беспамятства. Здесь когда-нибудь упокоится и она, и её брат Адар, и её сын или сыновья, дядя Тахбир с детьми. Минет тысяча весен, и места в склепе закончатся. Тогда какой-нибудь далекий её, Бансабиры, потомок велит начать с первой могилы заново: он развеет прах давно почившего предка по ветру с вершин Астахирского хребта или у берегов Тархи. Душа умершего к тому сроку уже неизменно преодолеет Круг рождений и перерождений и вновь шагнет за порог этой, земной жизни, чтобы снова быть таном, а, умерев, опять возлечь в фамильном склепе Яввуз. В той из могил, откуда, дабы освободить место, накануне его захоронения извлекут останки предшественника и также развеют по ветру.

   Так делали уже много раз, и Бансабира, вдыхая черный запах забвения, часто думала, что фамильный склеп дома Яввуз наверняка много старше самого чертога.

   Этому убежищу шла ночь. Беспросветная тьма Старухи Нанданы, Матери Упокоения, лучше всего выражала древность каждого камушка в каждой гробнице: бескрайнее прошлое северных владык Яса уходило корнями в несказанную глубину Колодца Времени, столь бесконечного, что в пору называть его бездонным. Гора, в утробе которой, если верить хроникам, был когда-то сооружен фамильный склеп Яввузов, истаяла, облетев, как дерево в осень, превратившись в отрог, который Время пригладило до холма, а после и вовсе сравняло с окрестными долами и низинами и пересыпало пылью эпох. А подземелье склепа стояло по-прежнему. Боги, жрецы, Праматерь – что-то или кто-то хранил память Пурпурного танского дома и с ней – память всех северян.

   Удерживая голову с обоих висков, Бансабира, поджав колени, оперлась на них локтями. Масштабы древности посмертного узилища дома Яввуз наполняли её спокойствием.

   И отягощали шею и плечи непосильным ярмом.

   Помнить – всегда значит долг перед временем.

   Тысячи лет Боги хранили северный удел, ибо Яввузы всегда помогали Божественной Длани своею собственной. Теперь и ей, Бансабире, придется сохранить себя и все, что до неё оказалось в Колодце Времени, для будущего. Положение не только Пурпурных, но и всех северян обострялось в стране с каждым днем, Бану ощущала кожей. Наставал переломный момент между свободой и рабством, победой и поражением.

   Вчера ночью она пришла в этот склеп неспроста: на её глазах из крепости, ведомые гонцами-южанами и в компании солдат, уходили обозы с сундуками монет, руды, китовьихшкур и жира, и прочих товаров, которые не будут проданы, но налогом перейдут в казну Яасдуров.

   Ради этого что ли она воевала три года? Ради этого ли северяне воевали больше десяти лет? Они сами не простят ей, если так будет и впредь, ведь, выходит, все было – зря.

   Бансабира глубоко вздохнула и поднялась на ноги. Распрямилась, потянулась. Прежде она нечасто утрачивала решимость, но, когда так случалось, оа могла позаимствовать её у смертоносных ножей в руках, у Гора, у отчаяния солдат и генералов или просто у ответственности за их жизни. Сейчас Бану, кажется, научалась заимствовать решимость у прошлого и самой себя, ибо весь род Яввузов, преставший перед Праматерью, здесь и сейчас сходился в ней, Бансабире, и отражался в её облике и деяниях, как в зеркале. Может, отец не смог научить всему, чему Бану бы хотела. Может, мать, прекрасноликая Эдана Ниитас, не смогла любить дочь так долго, как Бану мечтала об этом. Но оба они, как положено родителям, придавали Бансабире сил, продолжаясь в ней самой и составляя часть её сущности.

   Бану оглянулась на могилы родителей и возблагодарила их, сглатывая комок слез в горле. Взяла факел. Вздохнув, смело шагнула к выходу. Завтра утром Тахбиру придется разослать приглашение всем хатам танаара, а танша пригласит самых мастеровитых зодчих. Неспроста Бансабира поручила «владетелям» приумножать золото торговлей и развлечениями. Не бесцельно она грозила расправой непроворным и непредприимчивым. Если будут нападать с юга, если предадут свои и начнут зажимать с обеих сторон на севере – останется пережидать в убежищах.

***

Через двенадцать дней, когда трясущиеся перед великой госпожой хаты докладывали об успехах, Бану жестоко и немилосердно принимала решения о смене глав хатских домов, о переразделе семейного имущества между теми, кто оказался более ловок. Охрана и «меднотелые» выглядели угрожающе. Хаты дрожали и повиновались.

   Вопреки ожиданиям, своим и чужим, Бансабира почти отказалась от тренировок, свиданий с семейством, не считая трапез, на которые являлась с опозданием и с которых удалялась раньше остальных. Тану отбросила все посторонние дела и полностью сосредоточилась только на деньгах и строителях.

   И, когда еще через две недели, родичи разъехались, а хаты, отвалив уйму золота и пообещав пересылать регулярно еще больше, убрались восвояси, Бансабира в очередной раз вызвала специально отобранных зодчих. Один в молодые годы руководил воздвижением крепости Ванн на границе с домом Раггар; другой – заложил фундамент и поднял стены двух твердынь среди Астахирских круч; под рукой предка третьего поднялась к небесам великая Стена Всевидцев, коронующая один из западных мысов Астахирского хребта. Говорят, потомок был столь же даровит и руководил ремонтными работами по всей Стене.

***

Строители предоставили подробные карты, Бану одобрила.

   Потом снарядила тайный кортеж дальше, на север, к нынешним владениям командующего Бугута. Мало-помалу, Бансабира снабдила строителей путями снабжения, провиантом и материалами, охраной, шпионами, которые доносили о состоянии дел через Юдейра, собственно, надзором командира Бугута с его тысячным подразделением, тысячей рабочих рук, собранных со всего танаара, а также – одним-единственным заданием на ближайшие десять лет.

   Проложив сообщение с Северным морем, без излишеств и во имя убежища во чреве одной из гор предстояло построить подземный город.

***

Гистасп со всем рвением взялся за исполнение возложенных обязанностей – от мала до велика. Он, казалось, никогда никуда не торопился, немного командовал и много ехидничал, но всюду поспевал и, в целом, вел себя самым безупречным образом. Захочешь – не подкопаешься.

   Бансабира чувствовала в нем перемены. И в их отношениях. Червь сомнения, родившийся в груди молодой танши после разговора в склепе, окреп по мере того, как, вернувшись в чертог, она не встретила ни тени раскаяниях в глазах брата, оруженосца или телохранителя. Все выглядело так, будто ничего не произошло: Русса был радушен, Раду почтителен, Лигдам незаносчив и мочлалив, и ничто наводило на мысль, что они или кто-то из них запрели её в склепе заживо. Бансабира пыталась придумать всевозможные версии происходящего, но не выходило ничего. В пору было думать, что эти трое не понимали или не помнили, что натворили, как если бы их зачаровал какой-нибудь жрец Праматери.

   Правда в том, что на Ангорате, если верить друидам при Храме Даг, как и в последнем всегда существовало две стадии обучения. Все пришлые служители культа могли пройти только первую, если намеревались вернуться на родину. Их навыков и знаний хватало, чтобы нести свет Праматери и заставить Часовых на страже Священного острова развести копья, но они не могли ни читать в умах людей, ни воздействовать на них. Те, кто мог, навсегда оставался в числе служителей культа на Ангорате. Единственным известным исключением была сестра рамана Кхазара, но она, согласно договоренности с Неллой, была странствующей жрицей: три месяца в году она проводила на Ангорате, три – на Бледных островах, один – в Гавани Теней, а остальное время уходило на дорогу. Умение управлять разумом других – и вовсе таинство, доступное лишь лучшим из служителей храма Матери Воздаяния, соправителям Тайи и владычицам Сирин.

   Словом, поверить в возможность зачарования Бану не могла, и версия Гистаспа о предательстве близких приобретала дополнительный вес. Как и версия, что их попросту пытаются подставить. Ведь кто еще был сегодня опорой большей, чем самый верный друг, самый острый меч и воистину незаменимый помощник?

***

Укрепление должно было быть простым, просторным, прочным, и оснащенным всем необходимым для жизни. И, тем не менее, требовало колоссальных усилий и затрат. Сколь бы ни было у Бану рудников, как бы проворны ни были хаты и сколько бы золота она ни вывезла из владений Аамутов, ей ни за что не удастся совместить это строительство с подготовкой к следующему серьезному военному походу.

   Луна полнела и таяла. А Бансабира засыпала и просыпалась с одной мыслью: нужно больше золота.

***

На сорокоднев Виллины Тиранта доволокли уже в клетке, как военнопленного. Сколько король ни тряс племянника, Тирант ничего не говорил о местонахождении Гленна. А между тем, сразу после сорокоднева Тандарионы вступят в переговоры – Удгар прислал депешу с этим неукоснительным требованием.

   И потому Нирох переживал все сильнее: он, скорее, командующий, чем дипломат, а лучший из таковых мотается где попало. Если в Гленне есть хоть толика жреческой силы, он должен почувствовать, что с единокровным братом неладное и, может, хотя бы это убедит его поторопиться в Кольдерт.

   А то от Тиранта в клетке никакого толка. Нирох всегда чувствовал себя спокойнее в дороге, когда этот увалень скакал рядом, и чтобы рукоять меча – под ладонью.

***

Шиада, ведомая мужем, зашла в часовню королевского замка. Когда, после сожжения Тайрис, Берад сказал ей о необходимости четырех герцогов присутствовать на сорокодневе покойной принцессы Виллины, жрица не проявила ни тени интереса. Кэй переживал тоже, и чтобы хоть как-то справляться с ситуацией, Берад велел сыну оставаться дома. Его терзало собственное горе, чтобы бороться еще и с чужим.

   Вся знать Иландара собралась проводить в последний путь мать наследников короны. И хотя здесь были братья, и Ронелих с женой Элайной, Шиада едва замечала их.

   - Что произошло? – шепотом спросило Ронелих Берада во время крепкого рукопожатия, когда после объятий с сестрой стало ясно, что та переменилась. Берад отозвался кратко и сухо.

   Растаг, Элайна и Ронелих обратили на Лигаров все сочувствие, на которое были способны. Им было хорошо знакома любовь к детям, и представить себя на месте жрицы казалось непостижимо страшным. Ронелих тут же с готовностью предложил сестре приехать в родной чертог погостить, а когда та не отреагировала, настойчиво повторил это Бераду, сказав непременно поразмыслить над идеей.

   Они проговорили бы еще дольше, но в помещение часовни со свитой вошли Нирох и Гвендиор, а за ними – Шиада впервые встрепенулась – мужчины и женщины в церковном облачении. И когда короли расположились, слово взяла Гвен.

   - Все знают, как безжалостно была убита принцесса Виллина, новообращенная Христа, и священник, очистивший её от языческой скверны. Потому мы воздали ей по последней воле Отца Небесного, захоронив здесь, в усыпальнице дворцовой часовни. И потому именно в этой часовне мы проведем службу памяти нашей новой сестры в вере так, как того бы желала сама Виллина.

   Не дожидаясь протестов, пришедшие священники затянули «Requiem aeternam». Шиада вздрогнула, почувствовав острую нехватку воздуха. Вскинула голову, начала пристально оглядываться. Лигар дернул жену за руку: чем не отповедь их собственной безвременной ушедшей дочери? Но Шиада выдернула руку, продолжая оглядываться.

   - Шиада! – шикнул Берад, снова схватив за руку. На этот раз женщина не сопротивлялась, замерев в оглядке через плечо.

   Берад, понаблюдав за женой, не удержался от любопытства и с тревогой тоже обернулся. Неужто Агравейн прибыл на прощание с сестрой?! Или чтобы вести переговоры?

   Но Агравейна здесь не было: в дверях часовни, пораженный увиденным, стоял Верховный друид Таланар.

***

Лицо жреца, темное и грозное, как никогда, не предвещало ничего хорошего.

***

«Я буду ждать тебя у себя» - прочла Шиада в синих глазах друида. Им не стоит быть причастными к скандалу в Иландаре, так что пусть жрица достоит службу до конца.

***

Когда, наконец, прозвучало последнее «Амен», и Шиада, было, вздохнула с облегчением, вперед снова вышла королева Гвен, и на этот раз за ней след в след выступила незнакомая девица. Невысокая, справедливо плоскогрудая брюнетка с испуганными глазами.

   Шиада откровенно усмехнулась. Берад шикнул, обернулся на жену, но узрев непривычно циничное выражение лица, спросил:

   - Что?

   - Ангорат этого не простит. И Архон тоже.

   - Чего не простит? – не понял герцог. Гвендиор ответила вместо жрицы, громко возвестив:

   - Все мы знаем, что Христос был распят и восстал в третий день. Он возродился из ночи, чтобы принять на себя жертву раскаяния всех людей и дать нам надежду. Так разве не следует нам следовать Божьему примеру, страдая, как он страдал, любя ближних, как он любил и отыскивая надежду даже в самые скорбные дни? Все знают, что детям нельзя расти без матери, и чтобы Норан и Инна, главная драгоценность рода Страбон, не познали этой тяжелой участи, мы принесем в жертву память прошлого. Лорды и леди Иландара, сегодня принц Тройд дал согласие обвенчаться с леди Лоре из дома Ладомар.

   Зал взорвался в неоднозначном шепоте. Не хорошо, конечно, вот так, на костях покойной, но с другой стороны, оно и правильно, зашелестело в рядах. Сейчас нельзя допускать неясности будущего. Да и дети, прав что, будут при матери. Но какая мать из девчонки, которой самой едва ли больше двенадцати?!

   От одного взгляда на сияющую и самодовольную физиономию Лорена Ладомара у Шиады подступил отвратительный ком к горлу. Как вышло, что совсем недавно она была в их наделе и даже не заподозрила неладного? Как давно самом деле существует сговор между Лореном и Гвен?

   Поняв, что тут ответов не найти, Шиада посмотрела на короля. Пытаться понять, почему на подобный брак согласился Тройд бессмысленно – её кузен был хорошим семьянином, но никогда не отличался сильным характером. Зато Нирох мог бы ответить на эти вопросы.

   «Как ты допустил это, дядя?» - услышал Нирох посторонний голос в голове и поежился – не так уж это приятно, надо сказать. Нарочито, как мог, Нирох мысленно проскандировал:

   «На кого бы я ни согласился – староверов, якобы убивших Виллину, или христиан, убивших её взаправду – другие поднимутся с мечами наголо. Так какая мне разница, с кем будет спать мой сын, если у меня уже есть Норан? Я отдам его тебе, Второй среди жриц, которая делит ложе с христианином, доказывая всем, что мы можем жить в мире. Так я смогу уберечь страну от гнева Тандарионов, не обидев при этом христиан».

   - Шиада! – шикнул Берад, подтолкнув жену локтем. – Хватит таращиться на короля!

   Женщина не сразу перевела глаза на мужа, будто впервые вообще его здесь увидев.

   - Прости, мне надо на воздух.

   - Не вздумай, - Лигар схватил жену за локоть. – Мы должны поприветствовать невесту Тройда!

   - Я сожгла собственную дочь, Берад Лигар, - зло прошипела Шиада. – И мне трудно стоять среди огней и этого тлетворного запаха! Мне надо на воздух. - Жрица вырвала руку из мужской хватки.

   Берад поджал губы, но угомонился. Раздувать скандал при всех ни к чему, да и часть правды в словах Шиады есть: сейчас ей можно простить многое.

***

Шиада шла по наитию, не зная наверняка, где расселили Таланара, но дверью не ошиблась и застала друида стоящим у окна. Верховный жрец Праматери, облаченный в свежевыкрашенную синюю мантию, опирался на посох сморщенными руками, и когда женщина вошла, не шелохнулся.

   - Светел твой день, Вторая среди жриц.

   - Праматерь в каждом из нас, в сердце и разуме, на земле и на небе, владыка.

   - И она не даст мне солгать, сказав, что никогда еще я не был так рад видеть тебя, - старец осторожно развернулся через плечо. Его волосы были так же седы, как жрица помнила, а глаза так же сини. Но голос звучал тысячекратно горче, чем прежде.

   - Да и весь я чувствую себя не лучше, - подтвердил друид мысли жрицы.

   Шиада прошла вперед и замерла в паре шагов от друида. Удивительно, но расположенность, которую жрица питала к Таланару, в разы превосходила ту, что когда-то связывала её и Неллу. Храмовница заменила ей мать земную и помогла постичь замыслы Матери Вселенной, но в итоге все равно оказывалась гнетущей обязанностью, которой в один день должна была стать сама Шиада. Таланар был просто родным.

   Странно, что это осознание пришло только сейчас, когда Ангорат в памяти жрицы постепенно истерся до облачного воспоминания.

   - Но не тебе мне говорить о горечи.

   Шиада отвернула лицо. Уголки её губ неизменно смотрели вниз, а промеж бровей на прекраснейшем из всех женских лиц, созданных Праматерью, залегла тяжелая складка утраты.

   - Она родилась в ночь Ангела Мудрости. Я верила, что Праматерь призовет её, и так боялась не успеть побыть с ней подольше, - скрипучим и ослабленным от мук голосом обронила жрица.

   Таланар ничего не сказал: он сам хорошо знал, что значит потерять дитя. Но он – не мог быть матерью девочки, обещанной его божеству. Друид сократил расстояние меж ними и положил Шиаде руку на грудь. От его пальцев, от ладони разлилось удивительное, неповторимое тепло священного источника, вверенного в охранение всем Сирин и Тайи. То самое тепло жизни, которое поднимает на ноги уже представших перед Праматерью одной из них. То тепло, роднее которого только молоко взрастившей матери. То тепло, которое единственно убеждает, что даже когда ты одинок, есть Те, кто тебя любит, даже если ты об этом позабыл.

   Впервые со дня смерти Тайрис дыру в груди Шиады наполнило – светом и добротой. Впервые она ощутила, как на самом деле велика эта дыра – и как много потребуется света и доброты, чтобы заполнить её пустоту.

   Шиада дернула плечиками и, закусив губу, заплакала.

   - Тише, - Таланар отнял руку от женской груди и обнял жрицу, поцеловав в лоб.

   Он более ничего не добавлял и не торопил, и совсем скоро Шиада отстранилась, утирая лицо ладонями.

   - Помнишь, как мы говорили с тобой здесь несколько лет назад? – спросил друид.

   - Помню, о, почтенный.

   - Многое начертала Праматерь щедрой рукой среди звезд, сказал я тогда.

   - И горек удел тех, кто умеет читать, - закончила жрица.

   Они прошли к кровати друида и сели бок обок. Губы Шиады все еще дрожали от слез, и редкая капля еще нет-нет, скатывалась по щеке.

   - В небесах воцарился Единый, что извит Переменами – и вот результат: все меняется.

   - Нирох правда думает, что это лучшее из всех решений.

   Таланар усмехнулся.

   - Кажется, он надеется, что я уговорю всех, в том числе и тебя, отдать Норана Второй среди жриц на воспитание. Но я приехал не за этим.

   Шиада, поняв мгновенно, обернулась на старца:

   - Неужели она ждала, когда я похороню дочь? – без тени упрека спросила жрица.

   - Она ждала многого, и не дождалась. Дай руку, дитя, и я покажу тебе все куда быстрее, чем мог бы рассказать.

   Жрица протянула ладонь, и неожиданно крепкими пальцами Таланар поймал её, сдавил. Шиада всхлипнула, вздрогнула – и в одно мгновение перед закрытыми глазами пронеслись все замыслы храмовницы, как если бы были её собственными.

   - Я не знала, - отозвалась жрица, когда видение закончилось. – Если бы Нелла только предупредила меня, я бы попыталась помочь Линетте.

   - Нелла не винит тебя. Ты сделала то, что считала правильным, и этого достаточно. Ты не хуже меня знаешь, Шиада: начертанное Праматерью можно отсрочить, но нельзя изменить.

   Жрица кивнула, впервые легонько улыбнувшись: сколько лет она не слышала этой простой, но такой непреложной истины?

   Таланар меж тем поднялся с кровати, подошел к окну, возле которого прислоненным к стене стоял еще один посох. Обращая все внимание на друида, Шиада заметила его только сейчас. Удивленно наблюдая за жрецом, Шиада тоже поднялась и с готовностью приняла магическое орудие.

   Древко было намного тоньше, чем посох самого Таланара – видно, что сделано под женскую руку. Да и дерево другое – достаточно коснуться, чтобы понять, насколько другая сила наполняет его. Во всю длину древка были нанесены ромбовидные насечки – знаки змеиной чешуи – промеж которых проглядывали символы бесконечности и солнца. Навершие и вовсе представляло собой голову древнего Змия-Дракона с черными бусинами глаз из обсидиана, в пасти которого переливался идеально круглый отполированный малахит.

   Не посох – шедевр! – восхитилась жрица. Лишь один человек мог позволить себе отправить подарок такой формы и с такими узорами.

   Шиада перевела глаза на друида, и Таланар впервые заметил в них проблеск чувства. Жрец улыбнулся и медленно кивнул:

   - Нелла передает свое благословение и вручает его тебе. Мне нет нужды объяснять тебе значение всех элементов узора, но я все-таки скажу, что сам посох для тебя лично вытесал Артмаэль из сосны в чаще Наина Моргот.

   Шиада вздрогнула.

   - Священная чаща храма Матери Сумерек и Госпожи Воздаяния, где проходят состязания инициации для посвященных Ей, - проговорила она вслух, будто распробовая на вкус то, что прежде было близким. Она служила когда-то в этом храме под началом Артмаэля и много раз помогала ему готовить состязание для мальчиков и помазание для посвящения. Из сосновой смолы, это обязательно, ведь сосна символизирует верность долгу, так Артмаэль всегда учил. Неужели он по-прежнему возглавляет его?

   - А что тебя удивляет? – посмеялся Таланар. – Артмаэль даже моложе твоего мужа и полон сил и знаний, - Шиада никак не отозвалась, продолжая беззвучно переводить взгляд со жреца на дивный дар в руках. – Ты можешь вернуться, Шиада. Двери дома открыты, когда бы ты ни пришла.

   Шиада жадно вскинула глаза:

   - У меня есть вариант поехать к ним с тобой?

   - Конечно. Но есть и выбор.

   - Я не вернусь с Берадом, если ты об этом. Я… - взгляд друида заставил женщину замолчать на полуслове и осторожно уточнить. – Ты не Берада имел в виду?

   - Его тоже, если ты захочешь. Но находиться в Иландаре теперь небезопасно для тебя, Вторая среди жриц, - Таланар заговорил тем тоном, который от него можно было слышать только в обрядах, и Шиада строго подняла голову, внимая словам мудреца. – Сайдр передал мне твой вопрос, дитя. Протяни руку и взгляни, похожа ли та, кого я помню, на ту, что ты ищешь?

   Шиада послушалась, и спустя мгновение ей открылось видение из прошлого Верховного друида, который давным-давно, путешествуя по Этану, встретил бойцов Храма Даг – Тиглата и Бансабиру, отмеченную рукой Матери Воздаяния. Едва Шиада сама увидела их, с трудом воскрешенных в памяти Таланара, как содрогнулась и выпустила руку старца. С участившимся дыханием она уставилась на друида с вопросом:

   - Ты знаешь, где она, о, всемудрый?

   - Нет, - покачал головой Таланар.

   Шиада вдумчиво кивнула, осмысливая пережитые во видении впечатления.

   - Но есть тот, кто знает? – пробормотала Шиада, и Таланар кивнул, хотя понимал, что вопрос адресован не ему.

   - Я даже не понимаю, зачем она мне нужна, - растеряно прошептала жрица.

   - Тем более этого не могу знать я, - усмехнулся друид. – Но раз Праматерь ведет этот разговор с тобой, тебе и выяснять.

   Друид замолчал, оставляя все дальнейшие решения Шиаде. Она перебирала в голове доводы – так лихорадочно, как не могла соображать уже несколько недель со смерти Тайрис. Наконец, жрица собралась с духом.

   - Мне поговорить с ним? – спросила она, и Таланар понял, что речь не о Тиглате.

   - Решать тебе, Вторая среди жриц, - со всем почтением отозвался старец.

   Таланар глядел в лицо Шиады и, наконец, узнавал в ней Сирин. Никогда человек не бывает столь решителен, как в минуту, когда нашел свой путь.

   - Будь уверенна, как сейчас, всегда. Не отчаивайся – для отчаяния нет в жизни ни места, ни поводов. В противном случае, всю жизнь стоило бы считать отчаянием и всю жизнь стоило бы страдать, как страдал распятый христианский Бог. А у людей нет на это права – они выжидали сотни и тысячи лет, чтобы воплотиться и прожить эту жизнь. Эту, и никакую другую, - и, переложив руку на щеку молодой женщины, друид закончил. - Нельзя отчаиваться в собственном выборе.

   - Хорошо, - с болью в сердце согласилась жрица.

   - Так ты поедешь со мной? – напоследок уточнил друид. Шиада качнула головой. – Тогда вот, - он приобнял посох из орешника локтем, чтобы высвободить обе руки, и из-под рукава снял с запястья массивный золотой браслет. Не мешкая, надел Шиаде на предплечье, ибо с тонкого женского запястья украшение непременно свалилось бы. – Вот, - повторил друид. – Много или мало, но в нем сохранилась часть моих молитв. Надеюсь, в час крайней нужды их хватит, чтобы уберечь тебя. Но не рискуй лишний раз, дитя. Твой долг перед всеми верующими в Всеединую Мать Богов и людей – жить.

   «Хорошо» - Шиада пристально посмотрела в синие глаза старика. Тот еще ненадолго задержал руку на женском предплечье, будто обнимая напоследок, а потом отступил и снова всем весом оперся на свое орудие колдовства.

   - Иди.

   Шиада ощупала взглядом каждую складку на лице друида и каждую – на его одежде.

   - Светел твой день, - проговорила жрица с достоинством, выделяя каждое слово, - о, почтенный.

   Она поклонилась и, плотнее взяв древко посоха, повернулась к двери. Голос старца настиг её тут же.

   - Нелла дала тебе меч. Я – дал щит. Но, кажется, Праматерь тоже приберегла дар.

   Шиада замерла, не оборачиваясь: эти слова не должны быть услышаны ею с глазу на глаз.

   - Я слышал, Молодой король Архона потерял не только сестру, но и супругу. Бедняжка скончалась родами вместе с ребенком, к сожалению.

   - Да благословит её Нандана, Царица упокоения, - вежливо отозвалась жрица, ощутив как никогда полную грудь воздуха – и сил.

***

Берад сбился с ног, выискивая Шиаду по всему замку, да еще с таким видом, будто совсем не обременен её отсутствием и вообще не её ищет. Даже то, что Ладомар обставил его, выдав дочь, которую обещал Кэю, за Тройда, не злило его так сильно. Он спрашивал явившегося Таланара, Элайну, Ронелиха, Растага, даже Тройда и Нироха терзал вопросами. Но Шиады нигде не было, и Берад вконец извелся.

   Наконец, к нему подбежал один из мальчишек-слуг и передал, что герцогиня Лигар просит его встретиться с ней на холме за крепостной стеной. Миледи также сказала, поведал мальчик, что лорд герцог может взять любое количество охраны, если сомневается, не западня ли это Лорена Ладомара (тараторил мальчишка слово в слово), но поговорить им будет лучше все-таки наедине.

   Берад, в сердцах прокляв жену сто раз, потом списав все на расшатанные нервы измученной матери, все же последовал за мальчонкой, кликнув по дороге Ганселера, которого на этот раз пожелал взять с собой.

   Шиаду он увидел заодаль. Одинокая фигура на холме в черном не то платье, не то плаще, и почему-то с какой-то клюкой.

   - Шиада! – махнув мальчишке и Ганселеру ждать позади, Берад спешился (пришлось воспользоваться лошадьми, иначе дорога заняла бы не один час) и решительно направился к жене, из которой давным-давно пора было выбить всю дурь. Мальчишка тут же поспешил вернуться, не его это дело. А Ганселер поймал поводья кобылицы господина и теперь придерживал.

   - Что опять происходит?!

   Она обернулась, и Берад, поймав за руку, с силой встряхнул.

   - Разве я не говорил, чтобы ты не смела позорить меня?! Почему всякий раз, когда мы оказываемся в столице, ты ведешь себя, как последняя шлюха?! Милостивый Боже! Ганселер, кидай её поперек лошади и вези домой, раз ей так претит столица! Клянусь, отныне если хоть раз ты покинешь родовой замок Лигар, я отрублю тебе руку!

   - Не вмешивай в это Ганселера, - произнесла жрица тихо.

   - Тогда объясни, что стряслось на этот раз?! Опять Агравейн? Или предзнаменование Богини? Что, Шиада?!

   - Ты знаешь, что, Берад. Пришло время сказать тебе спасибо.

   - Я не поним…

   - Ты все прекрасно понимаешь. Ганселер, - обратилась женщина, - не подождешь чуть подальше? Нам стоит поговорить наедине.

   - Сожалею, миледи, - отозвался Ганселер тоном, по которому даже Берад понял, что тот и впрямь сожалеет. – Но я своими глазами видел, как вы обездвижили человека на добрые полчаса, не сделав ничего. Мне следует держаться поближе к лорду.

   Шиада кивнула, принимая их выбор.

   - Мы и поговорим наедине! В замке! – заорал Берад со всей злобой усталого и замученного человека.

   И вдруг замер, ощутив, как по позвонку пополз ледяной пот. Откуда бы? Берад не отводил взор от лица Шиады, которое, преображаясь, менялось до неизвестных прежде выражений.

   - Ты не заставишь меня делать то, чего я не хочу, Берад. Мы можем поговорить сейчас, потому что другой возможности у нас не будет.

   Берад поджал губы. Посмотрел в любимые и истерзавшие его чернильные глаза. Она серьезно?

   - Что произошло? – спросил он женщину.

   - То, чего нельзя было избежать. Ты же знаешь, что такое долг.

   - Какой еще долг?! – взмолился Берад, едва не валясь на колени от усталости.

   - Долг перед культом, который я выбрала на заре лет.

   - Но ведь я принял тебя со всем твоим культом! Господи, Шиада! – в отчаянии взревел Берад. – Разве я не выделил комнату тебе для святилища, чтобы ты могла совершать свои ритуалы? Разве не выбрал тебя от того, что принял твой дар видеть будущее? Разве не смирился с твоей бесцеремонной привычкой лезть к другим в головы или с твоим кошмарным талантом отбрасывать туманы движением руки? Или в моем замке тебе не говорили благодарности за целительское мастерство и за талант из ничего разжигать костер в стуженые зимы, когда не хватало дров?! Разве я не превратил, против воли отца, свой дом в рассадник старой религии, в конце концов?!

   Закончив, он тяжело дышал и смотрел в упор, обиженный несправедливостью, с разбитым сердцем и мечтами. Ну неужели она уйдет вот так просто? Будто ничего не было? Будто вместе они не похоронили дитя?

   Шиада подошла к мужу вплотную, положила руку на щеку и посмотрела в глаза, принимая на свою совесть вес мужской горечи и боли – от такой безвременной и двукратной потери. Он, конечно, все понял. Порой он понимал очень быстро.

   - Берад, милый, я не умею из ничего разжигать костры или призывать дождь. Я не умею видеть будущее или прошлое, не умею отбрасывать туманы движением руки, не могу, как сказал ты, Ганселер, обездвижить человека на добрые полчаса, и тем более, я не могу читать чужие мысли.

   - Ты теперь издеваешься? – зло усмехнулся Берад, отбросив с лица женскую руку. Шиада не стушевалась.

   - Все, что мне дано – это знать, что пространство и время лишь иллюзия. И зная это, я могу преображать их.

   - Шиа…

   - Я не разжигаю костры, Берад. Я делаю так, что условия, в которых никак не может разгореться пламя, сменяются условиями, в которых огню есть место. Я не могу заставить небеса изливать воду – я всего лишь могу взять дождь там, где он есть и через завесы миров перенести, куда нужно. Поэтому нам всегда говорили, что закрыть завесу в одном месте и открыть в другом – не трудно, но трудно понять, когда это можно сделать, а когда нет. Что, если дождь, который я призову, должен был спасти деревню от засухи или затушить лесной пожар? Что, если костер, который я развела для себя, должен был согреть обездоленную семью на далеком севере? Скольких я обреку на смерть, решив неверно? Ведь мне не дано знать, где именно истончится завеса между мирами и откуда придет ливень или огонь.

   - Шиада, - позвал Берад. Все это – слишком много слов, и слишком много того, о чем он не готов думать сейчас. Но жрицу было не остановить.

   - Как мне не дано знать будущее, - продолжила Шиада.

   - Госпожа, лет шесть назад и лорд, и я были свидетелями …

   - Ганселер, это не будущее. Это последствия выбора, который могу сделать я или кто-нибудь другой. Я могу посадить неизведанное зерно и отправить часть себя туда, где станет ясно, какое дерево из него вырастет. Но что, если зерно посажено без моего ведома или если торговец, у которого я купила зерно, сказал мне, что это яблоня, а на деле – ива? Что я смогу изменить, когда посажу это якобы яблочное семя в саду и буду ждать урожай? Сколько в будущее ни смотри, его не изменить, когда поступок уже совершен. То же самое в прошлом: я могу лишь узнать, но не изменить. Я не могу слышать, о чем ты думаешь, но могу отослать часть себя в то измерение, где мысль это и есть единственное возможное слово, и только так я могу понять, что происходит в другой голове. Праматерь, Берад!

   Шиада всплеснула рукой и заходила из стороны в сторону, опираясь на подаренный посох так, будто делала это всю жизнь.

   - Вы же оба знаете эти безумные легенды, будто Ангорат находится в Летнем море и только посвященные знают дорогу. Но разве ты, Берад, в молодости не переплывал Летнее море?

   Берад только молча кивнул.

   - И там ничего нет, не так ли?

   - Так, - признал мужчина.

   - В Летнем море нет ни одного острова – это все знают, как и то, что для моря оно слишком уж маленькое, и чаще его зовут озером. Ты ведь давно уже знаешь правильный ответ? – Шиада сама кивнула головой. – Правильно, Ангорат находится не в Этане. Его нет в Этане, он за нашим миром, и чтобы попасть в него нужно всего лишь на мгновение истончить завесу. Это можно сделать где угодно, но в Летнем море это сделать легче всего, потому что Тандарионы и племена из Ургатских степей тысячелетиями верили, что проход именно там и тысячелетиями для посещения острова отверзали завесу у Часовых. Там она истерлась, как истирается любая ткань. Видишь, как все просто?

   - Это ни черта не просто, - шепнул Берад, растерянный окончательно.

   - Мы ведь сами видели, как вы заставили замереть ту жрицу.

   - А Сайдр, - признался Берад, - тот тип, твой знакомец, однажды заставил замереть меня.

   - Никто из нас не может изменить природу человека или заставить его замереть. Но время – не природа человека, это иллюзия, и я могу остановить его вокруг человека, не давая ему пошевелиться. Хотя человек продолжает думать и чувствовать.

   Наблюдая за мужчинами, жрица тоже сникла:

   - Вот вся моя сила, и другой у меня никогда не было.

   - Ведь если бы ты была властна над людьми, - наконец, уловил Берад, - наша дочь…

   Шиада сглотнула, отведя заблестевшие глаза. Да, будь у неё власть над человеком, Тайрис сейчас стояла бы рядом, рука в руке.

   - Наше время закончилось, Берад, - сказала жрица вслух. – И это было хорошее время. Поэтому я говорю тебе спасибо. Как и тебе, Ганселер.

    - Да зачем ты вообще жила со мной?! – лицо Берада перечеркнуло ладонью ненависти.

   - Потому что никто другой не был бы ко мне так заботлив, а вернуться на священный остров я не могла, - честно отозвалась женщина. – Поэтому – спасибо.

   - На черта мне твое спасибо?! – крикнул Берад, срываясь. Подлетел, ударил, встряс.

   - Ты прав, тебе оно ни к чему, - ответила жрица, приходя в себя от звона в ушах. – Поэтому, если ты захочешь, я сотру себя из твоей памяти и памяти твоих людей. Тайрис, - жрица вздохнула, – больше нет, и ничто не напомнит обо мне. Но я не могу сделать это без твоего согласия.

   - А к чему оно тебе?! – разошелся Берад. Всплеснул руками, отстранился от жены, как от чумной. – Сколько раз ты спрашивала согласия, перед тем как залезть мне в голову? И к чему ты вообще спрашиваешь теперь? Могла бы все сделать, как хочешь сто раз, разве нет?! Откуда я знаю, что ты и так этого не делала? Откуда я знаю, что Тайрис, которую я помню, не плод моей измученной фантазии, навеянной твоими демонами? Что ты сделала со мной, Шиада?!

   Берад схватился за голову.

   Шиада сжала дрожащие губы. Под столь же дрожащими ресницами влажнели красивые черные глаза. Жрица набрала полную грудь воздуха – и Берад понял, что его опять настигло омерзительное чувство полной бездвижности.

   - Не смей, ведьма! – заорал он. Шиада подошла очень близко. – Расколдуй меня немедленно!! – и надолго приложилась к губам Берада. Потом отступила на шаг и широко раскрыла глаза.

   - Тебе, - она облизнулась, - не нужно меня прощать. И не нужно даже пытаться, Берад Лигар.

   Она сделала шаг назад, потом еще и еще. А потом развернулась спиной, накинув черный капюшон плаща, и, опираясь на посох, побрела вперед, в неизведанный сумрак. Одна. Без всего и всех. Хотя заклятие пало вместе с поцелуем, Берад так и не мог пошевелиться, наблюдая, как в закатных лучах удаляется одинокая фигура.

   - Кажется, - хрипло шепнул герцог, - она все же наколдовала дождь.

   - Разве? – переспросил Ганселер, поглядев в небо. – Я не вижу туч. Милорд?

   Милорд коротко всхлипнул и быстро, рваным жестом стер с лица слезы обиды.

   Обдуваемая ветрами фигура на вершине холма не сбивалась и все шла. Но вот случился какой-то странный шаг, и еще один – будто женщина повисла над воздухом или её ноги стали невидимы. Потом в воздухе растворились туловище и плечи. Хотя мгновением раньше жрица была не так уж далеко (Берад мог поклясться, что с легкостью подстрелил бы её из лука даже в подпитии), её вдруг стало не видно.

   И Берад понял, что вот теперь жрица исчезла вовсе.

   Истаяла, как наваждение.

   Растворилась, как аромат.

   Развеялась, как дым.

   А была ли она вообще?

ГЛАВА 3

Ожесточились ветра, охолодели ночи и дни, зазолотились деревья. Воздух наполнился легкими облачками пара на каждом выдохе. Хвоя, густым ковром устилавшая склоны ближайших вершин и подножья Астахирского хребта, стала темнее и ярче, как древний драконий панцирь. Белоснежные вершины над склонами и скалистыми взъёмами сияли как опаловые зеркала на Вратах в Залы Праматери. Бездонное море, омывавшее Пурпурный танаар за хребтом и на северо-востоке, помрачнело, приобретя леденящий душу цвет железа.

   Бану позвала с собой Гистаспа, не думая, уже по привычке. Как бы нагло он ни поступал временами, Бансабира вынуждена была признать: генерал стал её тенью. Белой, как призрак, и неотступной, как возмездие. Гистасп по сей день внушал тревогу (и не без причин) – и Бану по сей день полагалась на него, как в начале. Даже сильнее, чем в начале. Кажется, ей становилось ясно, почему Сабир Свирепый так надеялся на неё, а, наблюдая, как надежды сбываются, гордился. Покойному тану несказанно повезло: он повстречал человека столь же прозорливого, как он сам, и как он сам, принадлежащего клану Яввуз. Первое гарантировало успех, а второе – единство целей. И, чтобы наверняка заручиться верностью дочери, Сабир Яввуз предложил в обмен то, что мог: кресло тана и время владыки.

   Бану не сомневалась в Рамире, когда тот был на её стороне – его вела память о былой дружбе. Она доверяла Юдейру – его вело сердце, повзрослевшее за один день, обветрившееся в непогодах военных шатров. Маленькая танша давно верила Гистаспу, но что двигало им, разобрать не могла никак. И от этого – переставала доверять себе. Привычка и тревога в ней сходились внахлест, как два светила в небесах в минуты затмения.

   - А, эт’ вы? Заходите, нечего стоять на ветру, - перекрывая свист ветра, приветствовал корабел и снова, как бывало нередко, потащил Мать лагерей за руку. Гистасп только в недоумении поднял брови: вот так просто?

   Они поднялись на старый фрегат, бывший флагманом Пурпурного флота еще в годы правления тана Бирхана, деда Бану, и устроились в просторной каюте капитана. Судно давно стояло на мели и было облюбовано старым корабелом, как родные пенаты. На заре лет Ном продал душу Морскому Богу Акабу, только годы неумолимо делали свое дело, и в минувшей Бойне корабел оказался не участник. Впрочем, может, оно и к лучшему? Вон у него какая семья здесь, на море: удальцы-фрегаты, красавицы-тартаны, сестры биремы и триремы, совсем непохожие близнецы – дромоны и галеи… Да и эти морские крысы, матросы, чтоб их, тоже ему как семья. Того вон Ном знал мальчишкой и по кабакам шлялся еще с его отцом, а вот этого – своей рукой вытащил из вод, когда их судно проходило в месте недавнего крушения. Все они его дети, всем еще предстоит окунуться в волны крови и железа – и повзрослеть.

   А Ном уже вырос, хотя все еще изредка любопытничал, что будет завтра. Завтра вот этот сгинет в пучине, а вон тот даст подзатыльник дочери и скажет, что уж лучше – баба на корабле, чем в борделе. Хорошо, что Бойню Красок Ном пережил в тылу. Морских сеч было не так уж много, никакого тебе подвига перед смертью. Да и если хочешь увидеть внуков, стоит дожить до почтенных лет.

***

Матросы и морские офицеры, приветствовавшие таншу принесли горячего вина со специями, сыра из козьего молока, вчерашнего хлеба – танша как всегда без предупреждения, знали бы, подготовились. Прибывшие немного поболтали, а когда согрелись, Бану отослала Гистаспа пройтись.

   Корабел тут же забавно поджал плечи, вздернул брови, улыбаясь, потер перечерченные венами ладошки.

   - А! – оживился он. – Говорим наедине? – Ном заерзал на стуле и как-то весь расположился. – Ну-с, что привело нашу госпожу?

   Да он флиртует! – с усмешкой осознала Бансабира и чуточку развеселилась сама. Будто бы приехала сюда попросту поболтать, о том, о сем, а не обсудить одно гнусное предприятие. Похоже, когда у Серта будет полно дел, а Гистасп начнет мозолить глаза, она, Бансабира, будет частенько наведываться сюда. Да и почему нет?

   Танша потерла ладошки в ответ. Глаза сверкнули смарагдами.

   - Есть одна затея.

   - Затея – это отлично! Ну так, делитесь, милая!

   Пожалуй, и стоило бы ему сказать, что даже вдвоем не стоит фамильярничать, да язык не поворачивался.

   - Думаю, тебе известно, где и как я выросла.

   - А, ну да. Болтали всякое, - Ном махнул рукой с таким видом, что стало ясно: знать он знал все, но сплетничать не привык. Да и какая разница, где, что и как было когда-то там в прошлом, если сейчас явно намечается нечто стоящее? Она всегда делает нечто стоящее, давно смекнул Ном.

   - С четвертого года обучения в Храме Даг все воспитанники выходят в море ловить пиратов. Так мы приобретали опыт, приноравливая то, что выучили наедине с наставником, к ситуации, которую нельзя предугадать.

   - Дурь! Еще прибавляется дури – без неё трудновато в пятнадцать ловить пиратов!

   - Мне было поменьше, но это детали, - улыбнулась Бану и добавила немного вдумчиво. – Ты ведь знаешь, корабел, как переменчива погода на море.

   - Да-да, - почти нараспев согласился Ном. – Сегодня ветер дует с юга, а завтра с востока. Сегодня звезды подглядывают за рыбами, а завтра – рыбы за звездами. Так?

   Мгновенно сообразил, уловила Бану.

   - Так.

   Бансабира согласилась, замолчала и облизнулась, размышляя.

   - Да вы спросите, госпожа, - посоветовал Ном. – Вы же все равно здесь главная, так чего колеблетесь?

   Женщина усмехнулась.

   - Какими качествами должен обладать пират? Где мне их найти и сколько? И что можно ограбить?

   Ном всплеснул руками:

   - Вот это другое дело! Больше похоже на вас!

   - Так что насчет пиратов? – Бану, конечно, льстили такие выпады, но она все еще не знала, как реагировать на похвалы.

   Ном принялся загибать кривые пальцы:

   - Сноровка, отчаянная голова и любовь к выпивке! – со знанием дела подытожил он.

   - То есть, - вздернула брови Бану, - все мое войско может сгодиться?

   Ном потер подбородок, посмеялся.

   - Ладно, я подберу команду.

   Бансабира покачала головой:

   - Мне мало одной.

   - Хо?

   Бану развела руками: мол, что поделать, понятия не имею, как так получилось.

   - И сколько нам надо? – старик в предвкушении воодушевился несказанно. Вино зарумянило ссохшиеся щеки, зажгло глаза, предвестие авантюры расшевелило кровь и воображение.

   - Надо спустить на воду половину кораблей.

   - С… сорок?!

   - И построить еще двадцать, - Ном вытянулся в лице. Бану добила:

   - А потом еще двадцать.

   - Не думал, что вам так нравится золото.

   - А мне и не нравится.

   Старик смекнул. Чуть наклонился к столешнице и, глянув влево-вправо, заговорщески прошептал:

   - Наделали шума за войну на суше, теперь собираетесь и на море? Что ж, если хотите…

   - Никакого шума, - осекла танша. Ном выпрямился и даже отстранился от стола.

   - Тогда я ничего не понял, - сообщил старик.

   - Мне нужно построить город, о котором не будут знать за пределами чертога.

   - Хо…

   Ном, играя бровями, похмурился, поджал уголок губ, потом другой, причмокнул, будто обсасывая мысль, и заявил:

   - Мне кажется, это не так уж много денег, между нами. Уж на один город маленькая танша награбила.

   - Только строить его некому.

   Ном впервые на памяти Бансабиры нахмурился и так надолго умолк.

   - Вы серьезно? – уточнил он, наконец.

   - Мир велик, мы найдем все, что нужно.

   - Мы отнимем все, что нужно? – в голосе корабела зазвучала ирония.

   - Мы возьмем, - настояла Бану.

   - И заплатим кровью? Это хотите сказать?

   - Кровью можно рассчитаться даже с Богами. То ли дело – с людьми? – философски заметила танша.

   - И сколько вы хотите?

   Бансабира неторопливо выпила вина. Все сомнения на этот счет – хотя бы на этот – она смогла отбросить за недели раздумий по возвращению из странствий.

   - Я пообещала зодчим десять тысяч рук. Но я не могу позволить себе отправлять на строительные работы солдат из армии.

   - И это значит…

   - Две тысячи есть.

   - Остается еще восемь…Восемь… Куда ж вы денете восемь тысяч рабов, когда они закончат? Если хотите удержать рабство в тайне, надо что-то придумать.

   - А о чем тут думать? – подивилась Бансабира. – Северное море велико, и в нем полно хищной рыбы. Да и, знаете ли, наших собак тоже надо кормить.

   Было непохоже, что корабел как-то смущен, скорее озадачен тем, как быстрее решить задачу.

   - А те две, которых вы насчитали в поселениях вокруг чертога? Вы что, верите, что они не проболтаются?

   - Проболтаются еще как! - усмехнулась Бансабира. – Даже при том, что им будут платить за работу, и они не являются рабами. Но, когда это случится, все будут думать, что рабов прислал Ранди Шаут из Алого танаара в обмен на свою свободу. Алых на севере по сей день ненавидят все, так что вряд ли кто-то расстроится.

   Ном признал справедливость танского замечания и попросил минуту еще поразмышлять. Бансабира взмахнула рукой и велела стражнику снаружи каюты принести еще сыра. И меда, если вдруг отыщется.

   Прошло минут пять, принесли сыр, отыскался мед, а вот Ном с комментариями не торопился.

   - Октябрь начался два дня назад, - наконец, заметил старик. – И дело к зиме. В Северное море сейчас лучше не выходить.

   - Именно поэтому у тебя есть срок до лета: собрать команду, подготовить имеющиеся корабли и изыскать способ сделать так, чтобы о поставке рабов с моря не узнал никто. Зодчие за это время изучат все возможные места и выберут одно, наиболее подходящее.

   - А вы? – поинтересовался Ном. – Что вы планируете сделать к этому сроку?

   Бансабира замерла от удивления с куском сыра на полпути ко рту. Вот это наглость!

   - Да ладно вам! – подначил старичок, к которому вернулась привычная веселость.

   Кажется, если бы Ном сидел не напротив, а рядом, именно сейчас ткнул бы её локтем в бок. Вот вроде и надо одернуть, а совсем не хочется.

   - Понятия не имею, - с усмешкой отозвалась женщина. – Что-нибудь придумаю.

   - Хотите совет?

   - Пожалуй, нет. Я и сама прекрасно испорчу себе жизнь, - с искренней улыбкой отозвалась женщина.

   - Да что вы, танша. Я умный, - поведал корабел, - я хорошо посоветую. Знаете, - он взял доверительный тон, - на море все легко. Если шторм – сиди в порту, если погода хороша – поднимай парус, - Ном волнообразно повел в воздухе рукой, не очень уверенно изображая паруса. – Видите?

   - Нет, - честно призналась Бану.

   - Все легко, - не унывал Ном. - Человек, лишенный сомнений – счастлив. Вы не сомневаетесь насчет восьми тысяч людей, которых пригоните сюда рабами и которых скормите через десять лет каторжных работ рыбам или волкам. Я даже готов поспорить, вы уже знаете, откуда их везти.

   Бансабира поперхнулась, не зная, смеяться или плакать. Пока получалось нечто близкое к первому.

   - Ты что, всерьез считаешь, что это делает меня счастливой?!

   Ном снова махнул рукой, будто утомленный необходимостью говорить очевидное:

   - Аааа! И так ясно, что всяких рукастых, умных, каких-нибудь хороших торгашей или сказителей вы и в шахты-то не погоните. Кого-то наверняка завербуете шпионом и пошлете обратно, оставив пару заложников. Речь о том, что, сделав выбор поступить так, вы больше не беспокоитесь о нем. Он вам не докучает, и вы – спокойны. Поверьте старику: счастье – это когда тебя ничто не тревожит. А вы явно чем-то замучены.

   - Так заметно?

   - На самом деле, не очень, - сознался Ном и попытался объяснить, жестами указывая на свое лицо. – У вас кожа белая, поэтому, когда все плохо, особо не ви…

   - Заткнись, - беззлобно перебила Бану.

   - Тогда – обещайте! - тут же перестроился Ном. Мальчишка, ей-богу! А у самого – уже и зубы, и волосы повыпали.

   - Торгуешься? – Бансабира поддержала тон беседы.

   - Приходится, - пожаловался Ном, пожав сухими плечиками.

   - Чего тебе?

   - Хочу помереть с родней, - самодовольно сказал Ном. Бану изобразила в лице озадаченность. – Я, знаете, женат на волнах. Морской бриз мне – как детский смех. Когда пойму, что время пришло, сам выйду по пиратские души. Ну, если, конечно, какая другая морская заварушка не подвернется до той поры! Тут – пообещайте, что возьмете меня в авангард, несмотря на возраст. Море для меня – как мамкино пузо, а на суше я видал мало хорошего. На суше – все сомневаются.

   Бансабира присмотрелась: кто бы мог подумать, что за извечной широтой улыбки кроется такая тихая и такая большая печаль?

   - Какой еще возраст? – с легким пренебрежением спросила танша, откидываясь на кресло. – Ты самый опытный корабел и твое участие не обсуждается. Вздумаешь спорить – вывезу весь эль с верфи.

   Ном подобрался мгновенно. Его лицо засияло так, будто где-то внутри старичка кто-то зажег большой праздничный фонарь.

   - Тогда куда путь держим, а, танш'?

   - Да есть одно место. Если обогнуть земли Маатхасов и дать немного на юго-запад, выходя в пролив Великайни Рог, будет самое оно.

   - Вы про Орс что ли?

   Бансабира явно заинтересовалась:

   - Бывал там?

   - Ха! – заявил Ном. – Да я, когда молодой был, даже на том свете бывал! Про этот и говорить нечего, - похвастался старичок.

   - Тогда доверяю это тебе. Держи меня в курсе. Откуда планируешь брать людей?

   - Ну, для начала – из кабаков. А частью – из вашей академии. Поэтому мне б хорошо какую-нибудь бумагу, чтобы они могли выдать мне парочку обученных надсмотрщиков, и чтобы не отказывались погонять оболтусов, которых я соберу.

   Бансабира захохотала:

   - Ох, чую, как Бирхан будет недоволен! Я без конца сваливаю на академию все новые заботы. Ладно, это временно – переживет.

   - Жизнь вообще – перечень временных неудобств. Так что всё всегда лучше, чем кажется.

   - Я запомню, - рассмеялась Бану и поднялась. Ном встал тоже. – Заеду в академию по пути в чертог и отдам нужные распоряжения. Перво-наперво, раз уж знаешь, что да как, наметь, где достать больше дерева, камня, железа, золота и рабов. Потом раскинем приоритеты и решим, что нужнее первым.

   - Вы не тревожьтесь, - Ном обошел стол и принялся провожать госпожу. – Я все сделаю, как надо. Меня пинать морских крыс еще ваш дед поставил, так что соображу уж. Да и, - Ном чуточку отошел, приосанился, выпятив сухощавую грудь и закинув голову, чтобы смотреть Бансабире прямо в глаза, - мужчина я или нет, в конце концов? Все будет! А вы лучше пока побудьте маленькой девочкой и передохните. И если все еще сомневаетесь в чем-то, поезжайте на север. Дальше, к хребту, и не сейчас, а где-нибудь к зиме. Взберитесь на вершину, осмотритесь. Вы хоть знаете, как много вам принадлежит?

   Бансабира, не отвечая, молча улыбнулась.

   - Там, конечно, непросто, среди круч Астахира. Уже в ноябре плевок застывает, не долетая до земли, вам поди уже это говорили, и не зря. Ближе к небу ветры сильнее, воздух колючее и жжется страшнее самой ядреной крапивы. Но, знаете, при всем этом там дышится легче, чем в любом южном порту.

   - Потому что все сомнения застывают от холода и осыпаются ледяной крошкой?

   Старик захихикал:

   - Ну, я не такой поэт. Но сомнения от холода позвякивают тоже.

   Бансабира рассмеялась в ответ.

   - А до тех пор займитесь чем-нибудь обычным. Хватит подвигов без отдыха. Побудьте с сыном. Когда я бываю в чертоге по делам, всегда вижу, как одинок этот ребенок. Он растет без вас, а без матери трудно. Вы ведь сами знаете.

   Бансабира снова улыбнулась – грустной улыбкой горького опыта.

   - Ну, ладно, - Ном не то, чтобы смахнул слезу, но по глазу зачем-то мазнул пальцем. Потом приблизился к танше вплотную, коротко поклонился, бесцеремонно развернул от себя.

   - Идите уже, - и напутственно потрепал по плечу. Бансабира коротко оглянулась, поблагодарив взглядом, и пошла к ожидающему Гистаспу. Хватит болтать.

***

Выслушав очередную проповедь от Тахивран по поводу своего потенциального бесплодия, Джайя, проглотив обиды, отправилась к царевичу. То есть ахрамаду, мысленно поправила себя женщина.

   Кхассав быстро обнаружил, что ему нравится беседовать с молодой женой. Её, мягко сказать, интересный взгляд на вещи слишком отличался от его собственного, и, будучи жадным до всего нового, Кхассав с увлечением ловил Джайю по всем коридорам и садам и тащил болтать о ерунде. Особое, конечно, удовольствие доставляло подтрунивать над законченной моралисткой.

   Его жизненный путь был совсем не похож на её. Начало юности ахрамада пришлось на начало Бойни Двенадцати Красок. Поэтому Тахивран всячески оберегала его и, как главную надежду государства, быстро спровадила за море. Усадила на корабль и под охраной отправила изведывать земли дальше на западе. Мы – Тени Богов, сказала Тахивран, и должны нести их свет и тьму. Потому езжай дальше, открывай земли и неси культ Праматери и Владыки вод Акаба, Её Достославного Сына, как тот, кто однажды станет первым в стране жрецом Их обоих. В конце концов, напутствовала госпожа-мать, наведайся в Мирасс, освой законы торговли с этой страной. Потом держи путь к архипелагу Великого моря. Бледные острова присягали в разное время Ясу именно так: всегда находились ахрамады или раманы, которые отправляли сначала танов с мечами наголо, а потом – дипломатов и жрецов.

   И Кхассав послушно пустился в плаванье с отборными морскими силами Гавани Теней – заядлыми знатоками всех театров, таверн и борделей за Великим морем. Он многое узнал, многому научился. Привез себе из странствий несколько отборных красоток, которых, увы, мать тут же распределила в столичные кабаки. Он видел разных мужчин и разных женщин и бывал и с теми, и с другими. Он боролся в бойцовских ямах и насмотрелся на верблюжьи бега, заставал выступления выдающихся акробатов и видел лучших объездчиков лошадей, слышал самые древние сказания Ангората – и не где-нибудь, а на Ангорате, куда самым неожиданным образом был приглашен Верховной жрицей как следующий раман великодержавного Яса.

   Теперь Кхассаву нравилось говорить с Джайей. Побывав на западе, он не заходил в порты восточного континента и знал, что в мире еще масса того, что ему незнакомо, даже в собственной стране. Например, он повстречал немало разных богов с разными именами, но почти всегда есть Праматерь мира и Её Достойный Сын и Отец сущего. Почти у всех хотя бы один из них – Змей, а нередко – оба, рассказывал он Джайе. Но ведь наверняка есть что-нибудь еще?

   Когда жена говорила Кхассаву о своей религии, тот слушал увлеченно и даже представить не мог, что где-то существует настолько ортодоксальная держава. Несколько раз, посмеиваясь, он откровенно намекал, что той строгостью к себе, которую описывает раманин, отличалась только его благоверная, тогда как остальные наверняка смотрели на мир проще. И уж наверняка, как минимум её шальные братцы, успели покувыркаться и девками, и с парнями.

   - А я бы на их месте и тебя за сиськи полапал, - ухмылялся мужчина. – Наверняка эти два оболтуса подглядывали, когда ты купалась. Ну? Подглядывали же?

   Джайя в такие моменты страшно краснела, забавно вспыхивала, говорила что-нибудь умилительно-ругательное и заявляла со всем презрением, что с такими привычками и манерами все, чего он достоин – тискать кабацких шлюх.

   Кхассав не обижался. Он был совершенно согласен, что вполне достоин тискать шлюх. И не только шлюх, уточнял мужчина, скалясь.

   Как-то до Кхассава дошли слухи, что путешествие Джайи в Яс было первым и единственным в жизни, а к тому же – морским, и далось оно ей непросто. Мать лагерей, говорят, хихикала всю дорогу.

   - А вот и неправда! – оправдывалась раманин. – И чтоб ты знал, Бану не хихикает! Она вообще… вообще производит такое впечатление, будто всю жизнь только и обжималась с солдатней.

   - О! С воительницами всегда интересно! – завелся тогда Кхассав. – Она же северянка, да? Говорят, на севере сохранилась память о древних Богах, как в некоторых землях на западе. О Богах-Драконах. И если во всем Ясе два Бога, то у Яввузов есть еще Астахирский Снежный Змей. Надо как-нибудь съездить посмотреть.

   - Ну и езжай без меня! – еще одно приключение в такую даль не сулило ничего хорошего.

   - Само собой, без тебя, - отозвался ахрамад. – Слышал, Мать лагерей не любит мою мать, так что и тебя наверняка принимает, как продолжение раману Тахивран. Зачем мне портить отношения с дельным полководцем только потому, что я не могу помирить своих женщин?

   - Она – не твоя женщина!

   - О, оставь это мне, - с легким пренебрежением Кхассав повел рукой.

   - Да она уродина! – не удержалась Джайя. – Вся в шрамах…

   - Значит, смелая.

   - …и с выцветшими волосами!

   - Блондинка?

   - А её голые ноги видела все моя родина!

   - У меня уже встал, - самодовольно сообщил Кхассав.

   - Да катись ты к черту!

   - Хм… Тот парень, который благоволит блудницам и ворам? Мы сработаемся.

   Джайя надулась и хлопнула дверью.

   И тем не менее, Кхассав любил болтать с Джайей. Его веселила её застенчивость, вспыльчивость, наивность. Веселила и умиляла, и даже зачастую приводила к тому, что штаны делались малы и нужно было срочно перевести дух где-нибудь. На письменном столе, на диване, даже стоя, там, где они были, ну разве что свернув в ближайший закуток.

   И вот этого Джайя одобрить никак не могла. Есть ночь для греха, есть супружеское ложе. И он, Кхассав, не может принуждать её делать это, как ему вздумается, против её воли. Ортодоксальные орсовские привычки и взгляды противоборствовали её счастью слишком сильно. Ведь, что бы ей ни сказали здесь, разве в Библии не сказано, что зов плоти – всегда греховный зов и уступать ему – не достойно раба Божьего?

   Кхассав нравился Джайе, но эта его привычка совокупляться по первому желанию… Кхассаву нравилась Джайя, но её фанатичная мораль за три недели брака встала ахрамаду поперек горла. Какое-то время после этого он еще заводился от преодоления её сопротивления, как от увлекательной игры, но когда шансы на победу всегда на нуле, кому захочется играть?

   - Эх, - разочарованно протянул он в очередной раз. – Такая красота пропадает.

   Что ж, стоило признать. Джайя, скорее всего, станет хорошей раману, если примет обычаи Яса хотя бы внешне, но вот любовниц явно придется искать на стороне. Когда-то Кхассав надеялся, что сможет устроить свой брак так, как это представлялось связью между друидами и жрицами: чтобы дружба, желание и преданность в паре шли рука об руку. Увы.

   Впрочем, горевал ахрамад недолго: сотня хорошеньких женщин готовы были в любой момент составить ему компанию. Не то, чтобы Кхассав был как-то неотразимо красив, хотя, конечно, все признавали его обаятельным, но ведь знающие не скрываясь трещали на всех углах, что ахрамад хорошо знает, что делать в постели.

   Джайя в отличие от мужа имела странный опыт: болезненный – с любимым мужчиной. Чуть менее болезненный и очень досадный – со Змеем – всего несколько раз и всегда в кромешной тьме. Привычки Кхассаава вызыали в ней неразберимую бурю эмоций, из которых ни одна не была радостной. Он просил чего-то совсем другого, и, хотя бы какое-то время им придется искать компромисс. Ведь право же, не болтовней родятся дети.

***

Переговоры с Архоном терпели полный крах, как и поиски убийцы принцессы Виллины. Нирох приказал немедля созвать войска со всей страны, и четыре герцога разъехались.

   Для Берада это был шанс хоть немного отвлечься от того. Что с ним сделала Шиада. Но Ганселер, как позднее и Кэй, знал, как отчаянно терзается герцог ночами.

   Он то впадал в неистовство, то бредил, то страдал бессонницей. А когда, наконец, снова засыпал, мучился кошмарами, извиваясь в корчах так, будто ему разом ломали сразу все кости. Замок Лигара опустел без Шиада, а для Кэя – особенно без Тайрис. Спрашивать отца о произошедшем в столице молодой герцог не решался. И даже когда отец, сдавшись, запил, Кэй не лез.

   Он взвалил бремя подготовки войск на собственные плечи и лишь надеялся, что молитвами епископа Ваула и других подданных герцогства отцу скоро полегчает.

   Только когда настало время встать во главе воинства, Кэй отхлестал отца по щекам, насильно потащил к брадобрею и цирюльнику, потом к оружейнику и конюшему. Но когда Кэй попытался сжечь одежду, которую Шиада выткала для Берада своими руками, тот взвился, обозленный и велел «знать свое место». В бордели он тоже не захаживал, а шлюх, которых Ганселер и Кэй на двоих приволакивали в замок, выпроваживал: молча и непреклонно, без излишней грубости выставлял за дверь со словами:

   - Я женат.

   Пожалуй, Кэй даже радовался, что ситуация в стране ухудшалась день ото дня. Как ни посмотри, но необходимость собирать армию в первую очередь помогает собрать себя.

***

На обеде Кхассава не было, и Тахивран не упустила случая поиздеваться над невесткой. Раман Кхазар IV никак и никогда за невестку не вступался и вообще практически всегда вел себя как немой. Его Джайя могла чаще встретить в храме Двуединства, нежели за семейной трапезой. Так что помощи от него ждать было бессмысленно. Рами Яасдур, золовка, вовсе не смела перечить матери и даже больше, чем отец напоминала рыбу.

   Не все же ей одной слушать Тахивран! – в сердцах взъелась Джайя после сегодняшней выволочки и размашисто направилась в приемную Кхассава, анфиладой соединенную с его спальней с одной стороны и с кабинетом – с другой.

   Звук был странным. И даже понимая, что может найти, Джайя из приемной уверенно шагнула в кабинет. На столе, обхватив грудь ладонями, тихонько постанывала какая-то рыжая девка. Абсолютно нагая.

   Наверняка, стонала бы голос, со злостью подумала Джайя, если бы не кляп в виде сочного, текущего сладким соком инжира, который, чуть нагнувшись, Кхассав изредка ухитрялся надкусить. Так вот, что нравится этому…

   Джайя не смогла подобрать слово, наблюдая, как её муж во всю молодецкую прыть старается между раздвинутых женских ног. Неужто, он ждет, что и она, царская дочь, будет вот так же бесстыдно… как эта… эта!…

   Раманин застыла, большей частью прячась за боковой дверью, как зачарованная, боясь даже моргнуть, чтобы не выдать себя. Но когда Кхассав отстранился и рывком перевернул пассию, она вскрикнула.

   - Джайя? – Кхассав с большим удивлением обернулся в сторону двери.

   У Джайи затряслись губы. Она отступила на шаг. Кхассаву это увеличение дистанции не показалось разумным и он, отвлекшись от рыженькой перед ним, обернулся к жене полностью, демонстрируя всю готовность зачать их первенца.

   Джайя с трудом сглотнула ком омерзения.

   - Не подходи.

   - О, раманин? – подала голос женщина на столе, выплюнув недожеванный инжир. – Она присоединится к нам, Кхассав?

   Джайя с непреодолимой брезгливостью, сглатывая обиду и тошноту одновременно, отступила еще.

   - Не подходи ко мне.

   - Увы, - когда Джайя убежала, Кхассав снова обернулся к любовнице и развел руками. - Моя жена редкостная скромница.

   - И ты никак не можешь исправить ситуацию? Ты-то?

   - Ну не заставлять же её.

   - Не знает, чего лишается, - усмехнулась рыжая, подходя к ахрамаду вплотную.

   - Продолжим с того же места? – Кхассав выгнул бровь.

   - У меня есть идея поинтереснее… - женщина прищурилась.

***

- Ты поговоришь с ней? – спросила любовница Кхассава, когда все закончилось и влюбленные примкнули друг к другу плечами, сев прямо на пол.

   - О чем? – Кхассав пренебрежительно поглядел в ответ.

***

- Убирайся!

   В ночь того же дня Кхассав зашел в спальню Джайи и недвусмысленно развязал пояс.

   - Я сказала, убирайся!

   Повел плечами, стянул через голову тунику.

   - Не смей раздеваться, ты, гнусный выродок! – она швырнула в него первое, что попалось – серебряный кубок, стоявший у графина с водой, а следом еще парочку.

   Кхассав лениво увернулся, сел на кровать и принялся снимать сапоги.

   - Я не лягу с тобой! Ни за что!

   С высокомерным видом ахрамад оглядел жену с головы до ног:

   - Тебе помочь, или сама разденешься?

   - Я не лягу с тобой! – заверещала Джайя и швырнула в мужа и сам графин. Вода расплескалась по дороге, а сосуд так и не долетел.

   - Отчего? – осведомился Кхассав тем тоном, каким говорил с ней в их первую ночь. Он справился с сапогами и по мокрому настилу подошел к жене. – От того, что ревнуешь или от того, что такой недостойный я развлекался с любовницей средь бела дня в кабинете, отослав стражу, и любой мог войти и увидеть, какого я низкого мнения о твоих возможностях?

   Джайя влепила мужу звонкую пощечину.

   - Хы, - оскалился ахрамад. – Давай еще разок.

   Джайя злобно сцепила зубы и ударила снова.

   - Давай, представь, как я позорю тебя! – провоцировал Кхассав. – Как все перетирают твое чудесное и гордое имя Далхор.

   Джайя ударила в третий раз.

   - Замолчи!

   Но едва замахнулась для четвертого удара, Кхассав поймал запястье и сдавил до хруста.

   - Я без полшага – владыка целого континента в числе двенадцати танских домов, - грозно рыкнул Кхассав. – И если ты не можешь дать мне то, чего я хочу, я найду тех, кто сможет.

   - Тогда иди и ищи, - Джайя вздернула голову. – Здесь ты ничего не найдешь!

   - Здесь, - гаркнул Кхассав еще страшнее, дернув женщину так, что она оказалась спиной к кровати, - мне нужен наследник. И в этом месяце мы сделаем его, - Кхассав угрожающе шагнул вперед, заставляя Джайю пятиться.

   - Ты не можешь принуждать меня!

   - Я могу позвать сюда десять солдат из моего окружения с просьбой кончить тебе на спину, и с удовольствием посмотрю, как они помогут тебе стать чуточку раскрепощеннее.

   - Если твое уважение ко мне настолько невелико, - глотая ужас, чтобы не показывать слабости мужу, отозвалась Джайя. Кхассав оскалился.

   - Я уважаю только тех людей, которые отлично знают свое дело.

   - То есть шлюх? – злобно бросила Джайя со слезами в голосе.

   - Да, если они – хороши в том, что должны уметь. Я уважаю жрецов Ангората, которых встречал, потому что видел то, что мало кому доводилось, и знаю: они – мастера в искусстве бесед с Праматерью. Я уважаю мирассийских кузнецов, потому что видел оружие, которое они куют, и пробовал его в деле. Я могу, не зная, уважать Дайхатта, потому что он почти разбил Яввузов или, во всяком случае, скрутил Старого Волка, рассказами о бешеных северянах которого меня пугали в детстве. Я могу, не зная, уважать Мать лагерей, потому что она заставила бояться мою мать, а она – противник не робкий и не глупый. Хорошо, что они таковы и бились до победного – это значит, в моей стране знающие военное дело таны. Как положено. Я могу уважать рабов в Храме Даг, которые становятся бойцами с высоким рангом. Я могу уважать себя, в конце концов, потому что, забыв о рангах, бился в бойцовских ямах вместе с отрепьем, натасканным убивать с одного удара – и побеждал. Но тебя, Джайя Далхор, над которой корпит ежечасно вся моя семья, я не могу уважать. Потому что как раманин ты ни на что не годна. Роди мне хотя бы одного сына, и я отпущу тебя жить, как тебе хочется.

   Джайя была уже голой, и Кхассав, обнажившийся тоже, толкнул жену к кровати.

   - А ты будешь жить, как хочется тебе с той женщиной? – как могла брезгливо спросила раманин.

   - Ту женщину зовут Илия, и она – бастард лавана Яхмада. Да, - кивнул Кхассав и расположился сверху супруги, - я буду жить так, как мне хочется, с той женщиной. С любой женщиной.

   Понаблюдав за необъяснимой смесью обиды, слез, боли и ревности в лице жены, ахрамад снова поджал губы и перевернул её на четвереньки.

   - Танам, лаванам и хатам может наследовать кто угодно, но раманам наследуют только мальчики. В этой позе больше шансов получить одного.

***

Кхассав не соврал, сказав, что может получить желаемое, как и когда ему вздумается. Следующей крови Джайя так и не дождалась. Зато, только лекари подтвердили положение раманин, на другой день в храме Двуединства ахрамад Кхассав взял Илию водной женой.

   Тахивран, глядя на невестку, усмехнулась: а чего она хотела? У действующего рамана шестнадцать водных жен, и он, похоже, счастлив.

***

Беды посыпались на Иландар со всех сторон. Недовольное посольство архонцев выдвинуло требование королей вернуть Норана и Инну на родину их матери. Если в Иландаре начались гонения верных Праматери Богов и людей, нет никакой гарантии, что эти дети не станут следующей целью для убийц. Нирох настаивал: Норан – наследник Иландара, его нельзя отдать. А Инна еще совсем кроха, ей просто не под силу пережить такое путешествие!

   Послы не уступали: после смерти королевы Ришильды в родах, Норан стал наследником и архонского престола, и ему следует воспитываться там, где его воспитают положенным для этого образом. Лучше всего в Архоне, но, при особых договоренностях, короли Тандарион согласны на Ангорат.

   После того, как Нирох во всеуслышанье поддержал христиан, позволив сыну свадьбу с Лоре Ладомар, отдать внука на Ангорат было самой опасной затеей. Вот так хороша будет издевка – для обоих лагерей. Его прикончат во сне – староверы или христиане, кто успеет первым.

   Поэтому послам Нирох предложил компромисс: отдать в Аэлантис маленькую Инну, как только она окрепнет для столь длительного путешествия. Удгару и Агравейну вполне может наследовать девочка, разве нет?

   Астальд, молочный брат Агравейна, возглавлявший посольство, злобно скрипнул зубами:

   - А вы не робкого десятка, ваше величество. В вашей стране убили наследную принцессу. Няньку её детей, посвященную ангоратскую жрицу, никто не видел несколько недель, вероятнее всего, она тоже мертва. И даже Вторая среди жриц заперта здесь, как в плену, в замке христианина. Кажется, он брат твоей королевы, я прав?

   Нирох закусил губы: черт побери, почему все складывается так дерьмово?!

   - Шиада сама выбрала этот брак, её никто не неволил…

   - Расскажи об этом королю Агравейну, когда он придет. Как и о том, что отдашь ему только племянницу.

   - Мы ведь верны одной стороне, - влез придворный дипломат. – Нирох – брат её милости храмовницы Ангората. И друид Таланар был здесь на проводах принцессы Виллины. Давайте помнить, о том, кому мы верны, и при поддержке наших общих друзей, мы, я уверен, найдем компромисс. В эти темные времена злоумышленники намеренно стараются поссорить нас…

   Переговоры не заканчивались, и в итоге решено было отложить их на время. Жрецы старых храмов в Иландаре обратились к храмовнице с просьбой направить в Кольдерт Верховного друида для улаживания конфликта. Храмовница отозвалась благожелательно, ответив, что Таланар наверняка еще не успел далеко отъехать от столицы и совсем скоро прибудет за стол переговоров.

   Нирох перевел дух, но уже на следующий день Ронелих прислал весть: осведомленные о шаткой ситуации в стране, северные племена скахиров, с которыми Нирох воевал семь лет назад, начали подтягивать войска к границам Стансоров. Было уже несколько мелких стычек. Ронелих отослал Растага руководить обороной, но прогнозировать, что будет дальше, трудно.

   Однако о самой страшной напасти Нироху сообщил утренний переполох в замке: двух кухарок-христианок нашли заколотыми. Как и старшего конюха – язычника.

   Уголь, брошенный в сноп, набирал силы.

   Нирох побелел. Оставалось надеяться только на вмешательство Таланара. Этот всемудрый старец пользовался уважением и со стороны христиан, и, само собой, у сторонников Праматери. Благослови Иллана, к нему прислушаются.

***

Тидан остановился у очередной статуи. Возвел глаза, посмотрел в каменное лицо, высившееся над ним еще в двух человеческих ростах.

   Лайра, шестая царица династии Салин, стала регентом при новорожденном сыне и успешно правила Адани почти семнадцать лет, двенадцать из которых удерживала натиск ладдарцев с востока. Не колеблясь, она марала плаху в Шамши-Аддаде родственников мужа, претендовавших на место новорожденного мальчика – и поняла, что не ошибалась в этом, когда возвела со временем сына на трон.

   Однажды враги подменили лошадей в упряжи повозки и купили возницу. С трудом Лайра взобралась на его место, поймала метавшиеся вожжи и потянула, как могла. Остановив повозку с новорожденным мальчиков внутри на самом краю обрыва, Лайра разодрала до крови конские губы и собственные ладони. Они, говорят, не зажили полностью, и до конца дней царицы поперек ладошек оставались широкие глубокие рубцы.

   Её спасло тогда провидение Праматери. Оглядевшись, Лайра узнала и обрыв, и утес: купленный возница умчал женщину в родовое имение её отца. Тут она как-нибудь доберется до лорда, а отец предоставит дочери эскорт до столицы.

   Глашатаи во всех концах Адани кричали о покушении на маленького царя и его мать. Отец карательной дланью зачищал страну от злопыхателей и предоставил охрану для дочери и внука во дворец. Советник покойного мужа-царя, влюбленный в Лайру по уши с первой встречи, лично приволок всех виновников происшествия и пытал собственными руками.

   У неё были широкие ладони, это видно даже по статуе. Но свое прозвище Лайра Твердая Рука получила именно за поддержку безжалостного влюбленного советника, готового ради царицы на любую гнусность, не оспорившего ни одного приказа.

   Спустя двадцать лет после того инцидента, её сын царь Салман I приказал возвести в честь матери статую, поставив таким образом первое изваяние в ряду будущих Тринадцати Цариц Адани.

   - Лайра, - проговорил царь вслух, замерев перед статуей. – Лайра Твердая Рука … Разве ты лучше? – спросил царь у статуи. – Разве ты хоть чем-то лучше моей Эйи?

   Больше всего Тидан жалел, что при жизни жены не отдал приказа ваять её высокородную статую. Если бы он был умнее, сейчас в этой аллее царствовали бы не тринадцать, а четырнадцать владычиц Адани из разных эпох, пусть бы и было их неизменно тринадцать уже добрых сто лет.

   Он, в конце концов, такой же царь, как и все предыдущие. Ничуть не хуже Итрана Салина, который последним в этой Аллее воздвиг монумент – в память младшей сестры, всю жизнь исполнявшей обязанности старшей жрицы Адани и первого советника.

   Кто воздвигает монументы сестрам? – раздраженно подумал Тидан. Какой идиот? Пусть бы эти сестры десять тысяч раз помогали выигрывать войны с Ласбарном и Иландаром!

   Может, стоит заказать ваятелям статую Эйи по гобеленам с изображениями и, когда работа будет закончена, поставить в аллее вместо последней?

   Если бы это могло вернуть Эйю к жизни, Тидан так бы и поступил. Единственный шанс быстрее воссоединиться с любимой – попросить скульптора повалить шестиметровое творение из сплошного куска мрамора на самого царя.

***

Сарват глядел из окна зала совета за прогулкой отца, за которым, на почтительном расстоянии, наблюдали поверенные царевича-наследника. После внезапной смерти матери все заботы об Адани достались ему, как и печальная участь наблюдать за помешательством отца.

   - Ваш отец истерзан.

   Старшая жрица Шамши-Аддада, Сафира, призывала Сарвата к пониманию.

   - Истерзан и утомлен. Вам следует попросить совет передать власть в ваши руки.

   Сарват оглянулся на жрицу, поджав губы. Вздохнул и снова уставился в окно.

   - Ваше высочество, умоляю, прислушайтесь. Я прошу вас, как одна из членов совета.

   - Сафира, - предостерег Сарват. Эту тему он страшно не любил.

   - Владыка Тидан отдал стране все, что мог, включая семью и все силы. Он устал, его можно понять.

   - Сафира!

   - Тидан не проявляет интереса к делам страны, не бывает на заседаниях совета, не подписывает никаких бумаг… Ваше высочество, ваш отец был для меня дорогим другом и, смею напомнить, братом всю жизнь, но сейчас Адани нужен не друг или брат, а царь.

   - И у Адани он есть! – свирепо развернулся мужчина. – Мы сто раз говорили об этом! Я не надену корону, пока жив отец!

   - Никто не откажет ему в почете! Но пусть он удостоится звания Царствующего отца, а не единственного владыки. Враги с легкостью воспользуются ситуацией, и, позвольте напомнить, что некоторые из врагов живут под вашей крышей. Неужто вы думаете, Алай не узнает о происходящем в Шамши-Аддаде?

   - Хватит об этом, - оборвал царевич. Умом Сарват понимал, что Сафира права, но сердцем не мог принять предложение совета. Совесть и сыновья преданность по отношению к отцу и покойной матери не позволяла переступить через тысячелетние законы и традиции. Сарват, сжав челюсти, исподлобья поглядел на женщину: она правильно сказала, что дружила с отцом и матерью. Сафира была неизменным советником многие годы, и хотя решение воссадить на трон Адани Сарвата исходило от всего совета, рассказать о нем царевичу осмелилась только она.

   - Хватит об этом, - повторил мужчина.

   Раздался тихий царапающий звук, и Сафира огляделась вокруг себя.

   - Такое чувство, - увела женщина разговор, – будто во дворце завелись мыши.

   - Да, я уже сказал сенешалю, что он бездарь.

   Сафира улыбнулась, но улыбка угасла быстро. Осторожно жрица добавила:

   - А Таммузу вы сказали держаться от Майи подальше.

   Сарват с интересом взглянул на жрицу:

   - Хочешь сказать, он настолько идиот, что дал нам повод укоротить его на голову?

   Возможность обоснованно и прилюдно отрубить голову заносчивому орсовцу дурманила Сарвату голову лучше самого крепкого эля.

   - Об этом не знаю. Но, выражаясь словами вашего отца, помолвка Майи с Данатом – бумажный щит.

   - Что ты предлагаешь?! – обозлился Сарват снова. – Устроить брак, пока дух матери еще даже не достиг Врат Нанданы? Сафира, я не могу попрать все наши устои! Кто станет подчиняться царю, который ни во что не ставит обычаи предков и волю богов?

   - Ваше высочество, - протянула женщина, и по голосу Сарват вдруг понял, что она наверняка от трудов в совете устала не меньше, чем помешавшийся отец. – Вашего отца терзают видения и бессонница, ваша сестра влюблена в коварного иноверца, ваш младший брат и пока единственный наследник отослан на юг страны из соображений безопасности, и мало ли что может случиться в любой из дней; ваша кроха-сестрица и ваша мать скончались, и вы не женаты. Вы понимаете, как нестабильно сейчас состояние правящей династии Салин?

   Сарват скрипнул зубами:

   - И поэтому я должен отказать матери и сестре в заслуженном почтении, отдав приказ о свадьбе Майи и Даната? Потому что понимаю шаткость нашего положения?

   Сафира тоже скрипнула зубами: Сарват никогда не отличался сговорчивостью и мало, чье слово, имело для царевича хоть какой-то вес.

   - Боюсь, - настояла женщина, - даже замужество Майи не спасет Салинов от позора. Вы не можете отрицать, что Таммуз нравится Майе. До этого ей нравился Агравейн, и обошлось только потому, что Молодой король вовремя уехал из Адани.

   - Так мне отослать Таммуза обратно Алаю в Орс?!   

   Сафира шагнула навстречу царевичу, сдвинув брови.

   - Если не хотите, чтобы однажды Данат из ревности убил Таммуза и распустил таким образом клубок кровопролития, которому не будет конца, выдайте за него Майю и отошлите их из столицы.

   - Мы уже отослали Салмана. Ты сама сказала, я утратил мать, практически потерял отца, и расстался с младшим братом. У меня нет жены и детей. Майя – единственный родной человек, который у меня остался, Сафира! Я не могу отослать еще и её!

   - Тогда заприте Таммуза в темнице, изобличив в любом мало-мальски серьезном проступке.

   Сарват уставился на жрицу, возвышаясь на полголовы, со всей уверенностью. Он тяжело дышал, и не сразу прочел в ясных глазах, окруженных многочисленными морщинами, готовность помочь. Если не можешь поступить правильно, замарав свое имя, будто говорила Сафира, поступись совестью и замарай чужое.

***

Таммуз затворил крохотное отверстие железным диском размером с монету, позволявшее подслушивать происходящее в зале совета и принялся потихонечку выбираться из укрытия. Жестяная «монетка» в очередной раз немилосердно скрипнула, и теперь орсовец думал, как, не вызывая подозрений, выпросить на кухне пару капель масла.

   Пока что, конечно, все верят, что это крысы скребутся, но, когда сенешаль их изловит или не найдет, станет очевидно, что дело в слежке. Вот тебе и пожалуйста – то самое злоумышление, за которое Сарват с радостью упечет его за решетку или сразу казнит. С тех пор, как Тидан повредился рассудком, и власть сосредоточилась в руках Сарвата, Таммуз снова лишился права носить оружие, хотя когда-то Тидан позволил ему это, а все, что орсовец мог получить в замке без лишних вопросов – это еду. Да и ту теперь подавали ему в разделанном виде, чтобы не допустить никакого сообщения врага с родиной.

   Ненависть Сарвата к орсовцам превзошла все воображаемые пределы. На Даната он тоже обозлился, и Таммуз предположил, что эти два фактора взаимосвязаны: в конце концов, издеваться над Далхорами в Аттаре, столице Орса, царевичу не позволил именно Данат.

   Зато теперь Сарват издевается над орсовцами вволю, - скрипнул Таммуз зубами, выбираясь из тайного прохода во дворце. Благо его собственная ненависть к аданийцам превосходила чувства Сарвата, да и орсовского царя, Алая Далхора, Таммуз теперь презирал не меньше. И огненный меч Владыки Неба поможет ему свершить месть.

   Таммуз выбрался из прохода в небольшом гроте за Аллеей Тринадцати Цариц, огляделся и, удостоверившись, что никого нет, направился к самой аллее.

   Этот проход пленные Далхоры обнаружили еще в первые месяцы пребывания. Лаз был давно заброшен и непроходимо зарос папоротником и хвощем. Тамина довольно быстро утратила интерес, а вот Танира поддержала энтузиазм брата: если удастся вычистить хотя бы уголок, будет местечко, куда можно будет сбегать от вечных соглядатаев царя. Пока Таммузу было запрещено носить оружие, Танира за твердым корсажем потихоньку перенесла два небольших ножа из кухни, а под юбкой привязала к ногам пару перчаток. То-то во дворце быстро заговорили об удивительной выправке молодой царевны!

   Таммуз и Танира методично вырезали поросль. Ножи тупились и ломались, перчатки быстро изнашивались от постоянного выдирания толстых мясистых стеблей с глубокими корнями. Танира активно налегала днем на верховую езду, говоря, что быстро протирается ткань, а потом тайком приносила им с братом новые. На чьих бы ладонях из них двоих не нашли мозоли, вопросам не будет конца. А уж если их найдут на руке царевича, который может упражняться с мечом и луком только раз в неделю и только в присутствии охраны, вопросами Салины не ограничатся.

   Когда Тидан, удовлетворенный покорностью пленных, позволил Таммузу упражняться с оружием вволю и носить его при себе, стало легче, и брат запретил Танире расчищать проход. Она всегда сопровождала его, но теперь только сидела в стороне, болтала, и помогала оттаскивать выкорчеванные стебли ближе к выходу. Вход в тайный лаз должен выглядеть столь же неприметно, каким они нашли его когда-то, говорила Танира, поэтому выкидывать или закапывать растения нельзя.

   Лаз оказался намного длиннее, чем они думали, и в один день Далхоры услышали голоса. А чуть позже, продвинувшись еще дальше, смогли разобрать отчетливее.

   Лаз вел в крохотную коморку, откуда было слышно все дела совета.

   Тот, кто построил его, хорошо знал игру во дворце и умел хорошо прятаться. Обилие растений и длина хода не позволяли звуку распространяться дальше и привлекать внимание прохожих. Расположенность вблизи Аллеи Тринадцать Цариц давала хороший повод оправдаться при любом допросе.

   Посовещавшись, брат и сестра решили, что оставшуюся часть зарослей Таммуз расчистит едва-едва, чтобы мог протиснуться только один, и изоляция звука не ослабла. Поскольку всегда был и риск, и, с другой стороны, шанс, наткнуться в Аллее на кого-то из обитателей дворца, имело смысл придумать убедительную враку.

   Однажды столкнувшись здесь со старшей жрицей Сафирой, Таммуз наскоро выпалил, будто заинтересовался историей Адани и в особенности достославных цариц. Сафира вздернула бровь и высказала позднее опасения насчет Таммуза в зале совета. Чтобы уберечься, Таммуз поручил сестре Танире читать историю и рассказывать ему, пока он корчует проход. В конце концов, из-за дождей и теплого климата тот постоянно зарастал снова.

   Танира помогла тогда, и теперь Таммуз действительно хорошо знал историю тринадцати прославленных владычиц. Танира помогла и теперь, когда Майе запретили видеться с Таммузом. Зерно симпатии и любопытства было брошено в плодоносную почву юношества. И Танира, пока вместе с мужем гостила в столице на проводах царицы Эйи, смогла устроить брату с Майей с десяток тайных встреч.

   Майя оказалась столь глупа, как Таммуз и рассчитывал, и теперь шла к нему с готовностью увлеченного авантюрой человека, не способного разгадать за игрой никакой умысел.

   А вот Танира оказалась столь умна, сколь и печальна, приметил Таммуз. И намного более верна, чем он смел надеяться. Месяц назад она оказалась в постели Салмана и теперь принимала отраву, чтобы не понести. Но терпеть это было невыносимо.

   Прощаясь с сестрой, Таммуз снова пообещал ей отомстить – за них обоих. И Салинам, и всем Далхорам, которые бросили их здесь.

***

Таммуз заторопился во дворец. Но посреди Аллеи на него обратил внимание полоумный Тидан, заимевший привычку болтать со статуями и спрашивать, чем те лучше его жены. Теперь больной царь решил осведомиться о том же у него, Таммуза. Тот невежливо отнекался, сказав, что в жизни не встречал царицы достойнее, и уклонившись от объятия Тидана, который, припадая к чужому плечу, принимался рыдать, поспешил дальше.

   Сегодня как никогда время играло против него.

***

Таммуз уже давно в деталях продумал план, который приведет его к заветной цели. Он был до безыскусности, до обидного прост. «Не стоит усложнять простые вещи» - нередко говорила его покойная мать царица Джайния, а вслед за ней и Стальной царь. И, в отличие от Алая, Джайния любила своих детей.

   Таммуз поспешил к Майе. Поймал девицу в её же комнате, где дожидался вместо того, чтобы пойти на обед. Майю почти всегда сопровождала стража, и это был единственный путь. Зато теперь, когда на обед не явился он, наверняка его ищут днем с огнем. Перво-наперво, зная Сарвата, Таммуз предположил, что искать кинутся в оружейных и на складах с доспехами. Потом нагрянут в голубятню, потом, скорее всего, начнут прочесывать торговые кварталы города и велят запереть ворота. Только потом Сарват отправит людей сюда, а уже после – к жрецам, на случай, если пленный царевич помер.

   Майя едва вошла, как Таммуз поймал её за плечо, закрыл рот другой рукой, развернул спиной к двери, и тут же, отпустив девушку, запер дверь на засов. Приложил палец к губам: наверняка за дверью охрана и главное сейчас – не шуметь. Осторожно они прошли вглубь покоя, на цыпочках, оказались в комнате для женского убранства, и заперли эту дверь тоже.

   - Сафира уговорила Сарвата играть твою свадьбу с Данатом на следующей неделе.

   Лицо девицы дрогнуло:

   - Нет …

   - Да, Майя. Да, - отчаянно шепнул молодой мужчина. Майя, блуждая глазами перед собой, закусила губу. Сомнение – это хорошо. Это просто отлично, одобрил в душе Таммуз.

   - Ты же понимаешь, - с неизбывной печалью в голосе мужчина качнул головой, - Сарват не даст нам быть вместе.

   С поникшим сердцем девица кивнула.

   - Неужели он не понимает, что для меня лучше? – слезно проговорила девица. – Совсем недавно мы похоронили маму и сестренку, а теперь этот ужасный брак… У брата будто совсем не стало сердца! Может, если я поговорю с ним… объясню ему, - ранить брата подлостью Майе совсем не хотелось.

   - Мы уже пробовали разговаривать, Майя, - взвелся Таммуз. – И где я оказался после тех разговоров?

   Майя прикусила язык: правда, снова увидеть Таммуза в темнице перебитого плетьми ей тоже не хочется.

   - Но… это очень сложно… Почему он такой упрямый? – в сердцах шепнула девушка. К её удивлению, у Таммуза был на это ответ.

   - Потому что Сарват стал царем. Номинально правит Тидан, но Сарват распоряжается сейчас всеми и вся.

   - Но я его сестра.

   Таммуз вымученно улыбнулся: Господи Всемогущий, какая же она дура.

   - У царей нет сестер, Майя. У царей и детей нет. У царя есть царица, которая должна родить царевичей и царевен. И есть царевичи и царевны, которые должны сделать то, что им скажут.

   «Джайе бы в жизни не пришлось этого объяснять» - внезапно сообразил орсовец. Напротив, сестра сама объясняла это остальным детям Алая. За день до отъезда пленников, когда он, Таммуз, сидел в позорных слезах, не желая расставаться с домом и сетуя на отца. Джайя, вернувшись с казни жениха, находила силы объяснять подбадривать брата. Он не верил сестре в тот вечер, но сегодня – верил больше, чем самому себе. Каким же он тогда был ребенком…

   - Я… я не верю в это, Таммуз, - Майя зажато покачала головой. – Ты говоришь ужасные вещи.

   - Я говорю то, что ты и сама знаешь в глубине души, - Таммуз не был уверен, что это так, но глубокие серые, что расплавленное серебро глаза и мягкий бархатный голос, действовали на девушку убедительнее слов.

   Орсовец подошел к девушке близко-близко и положил ладонь на бледную щеку. Право слово, он был достоин женщины куда более красивой и более статной, чем эта замарашка.

   - Майя, - царевич посмотрел так, что у девушки сбилось дыхание. – Ты любишь меня?

   Девица всхлипнула. Трусиха.

   - Я, - чтобы как-то поддержать её и направить события в нужном ключе, Таммуз принял на себя первый удар, - тебя люблю. Всем сердцем, - он поймал девичью ладонь, положив себе на грудь. – И если ты только скажешь, что хочешь быть со мной, клянусь, я переверну весь Этан, - он приблизил лицо к женскому и облизнул манящие незнакомым мужским ароматом губы, – но добьюсь нашего брака, как я и обещал тебе совсем недавно. И добьюсь уже сегодня.

   - Я хочу быть с тобой, - не выдержала Майя, приникнув к юноше всем телом. – Я люблю тебя, Таммуз. Но… мне так страшно!

   - Не бойся, милая моя, - улыбнулся царевич. – Тидан, твой благородный отец, поможет нам. Он позволил брак наших брата и сестры, и позволит пожениться и нам.

   - Отец… очень печален… - если Таммуз делает ставку на благоволение Тидана, ничего может не получиться.

   Таммуз, напротив, считал, что действовать надо до тех пор, пока Сарват не поддался уговорам совета и не стал полноправным царем. В этом случае у него не будет и шанса на успех.

   - Ты веришь мне, Майя? – он приподнял девичий подбородок, приблизив её скомканное личико к своему. Майя затравленно, как мышь, кивнула. – Этого достаточно, чтобы мы победили.

   Он потянулся свободной рукой девице за спину и открыл дверь туалетной.

   - Что ты делаешь?

   - Выполняю свои обещания.

   Таммуз потащил девушку за собой, довёл до кровати, развернулся и пылко поцеловал.

   - Я… мне все равно страшно, Таммуз, - девица уперлась в мужскую грудь, опустив голову, когда он отстранился.

   - Ваше высочество! – донесся голос из-за двери. – Все в порядке?

   Он проглотил все оскорбления, которые едва хватало сил держать в себе, выпрямился и спросил:

   - Я не буду тебя ни к чему принуждать, Майя.

   - Царевна Майя, там есть кто-то еще? – обеспокоенно заголосил стражник.

   - Но помни, что, если ты отступишь сейчас, - неотступно продолжал Таммуз, – всего через несколько дней в этой комнате тебя будет ждать старый Данат. Разве тогда тебе не будет страшнее?

   Майя выпучила на Таммуза глаза. Ведь правда! Как она могла не подумать об этом?! И если путь к любимому начинается здесь, в его объятиях, разве не правильно ступить на него?

   Майе оказалось достаточно только посмотреть на него по-особенному, с любовью, которую Таммуз внушил ей.

   Преодолевая девичью стыдливость, Таммуз не переставал улыбался. Майе казалось, что он радуется ей. Он радовался иначе, но взаправду: Далхоры всегда берут реванш.

***

Стражи не долго причитали по поводу того, что происходит в покое царевны. И совсем скоро Таммуз с удовлетворением услышал топот отряда солдат. Майя под его телом рванулась, но Таммуз осторожно удержал царевну на месте.

   - Лежи, - приказал он, наваливаясь на неё с новой силой.

   Почти в тот же момент в комнату ворвалась дворцовая стража, а с ними Сарват и Данат.

   Руки Сарвата задрожали, он кинулся на Таммуза. Майя заверещала от ужаса, натягивая спешно скомканное перепачканное покрывало до подбородка, нервно переводя взгляд с брата на возлюбленного.

   Разыгралась гроза, какой никто не видел в Адани из нынешнего поколения. Крики, брань, кулаки, оковы, грозные, ужасающие глаза брата, синяки на запястьях от его грубых рук…

   И только командующий Данат не двинулся с места, даже не шелохнулся, глядя на Майю в упор. Потом скривил губы, твердый как утес, вышел из комнаты. Без слов. Ибо любое из них унизит его в собственных глазах. Глазу, поправился он вовремя. У него всего один глаз, уже очень, очень давно.

***

Данат не станет этого терпеть, рассчитывал Таммуз. Даже если не застигнет их с Майей лично, не сможет отмыться от грязных слухов. В любом случае, он попросит о разрыве помолвки, и его пожелание придется учесть. Данат старый и почитаемый командующий, который выиграл войну с Орсом. Его любят в народе и уважают в совете. Если царская семья откажет генералу выслушать его лично, Данат не постесняется высказать на собрании остальных советников. Так что придется дать, чего он просит.

   А просил он расторжения помолвки. И дать такое разрешение мог только действующий царь, которым пока оставался Тидан.

***

Когда Таммуза кинули в ноги царю Тидану, он ответил прямо и честно:

   - Я давно хочу жениться на вашей дочери, владыка! Но вы уже удостоили браком своих пленников, разве у меня была надежда на одобрение? Поэтому я опустился до столь гнусного поступка. И все же я прошу, поговорите с дочерью! Я не посмел бы причинить ей вреда. Она хочет нашей свадьбы не меньше, чем я. И, клянусь, эта свадьба, как и брак Салмана и Таниры, поможет нашим державам, наконец, примириться. Если потребуется, я приму веру в Праматерь, сделаю, что для этого нужно. Но умоляю, позвольте мне жениться на Майе! – горячо выпалил Таммуз и, будто в последнем решительном жесте, склонил голову, отдаваясь на волю владыки.

   Тидан мягко улыбнулся, и по одной это улыбке Сарват понял, что дело дрянь.

   - Не делай этого, отец, прошу! – он кинулся вперед, загораживая Таммуза от трона. – Мы можем, не спрашивая, выдать её за любого приближенного! Какая разница, девственница она или нет, она дочь царя! Быть зятем Салинов – достойная плата за жалкие капли крови!

   Но Тидан качал головой:

   - Милый сынок, - рассеянными глазами старик прошелся по лицу сына, - в жизни и без того слишком мало радостей, чтобы выходить замуж по принуждению. Если Майя хочет этого, разве могу я лишить дочь такого подарка?

   - Нет, отец, - от безысходности Сарват почти прослезился.

   - Ну-ну, - улыбнулся Тидан опять и сделал жест рукой, отпуская подданных.

***

Свадьба Майи и Таммуза состоялась в Опаловой крепости Шамши-Аддада.

   Когда Таммуз запечатлел на губах жены знак принадлежности друг другу, демон внутри ликовал: с позволения дряхлеющего и угасающего старика он стал зятем династии и теперь мог двигаться дальше. А раз так, для осуществления планов ему больше не нужен владыка Тидан.

***

- Мой король! – стражник постучал в кабинет короля. – К вам прибыл ангоратский жрец Гленн.

   Гленн, узнав о смерти Виллины от рук христиан, справедливо предположил, что Линетта окажется на сороковинах и потому, поразмыслив, отправился в Кольдерт. К тому же, задумался жрец, Тандарионы не оставят выпад просто так: в лучшем случае совсем скоро нагрянут послы, а в худшем – стоит предупредить Нироха о подготовке архонской армии.

   Впрочем, Гленн опоздал. Нирох, услышав доклад стражника, медленно поднял глаза от писем разведчиков: если Удгар, Старый король, прислал парламентеров, Молодой король Агравейн выставил на границе с Ладомарами внушительное воинство. И собирал еще.

   - Гленн, - шепнул король, мрачнея больше. – Ну что ж, - стиснул зубы, - пусти.

   - Ну, племянник, - процедил Нирох сквозь зубы, едва за жрецом закрылась дверь. – что ты скажешь мне?

   Гленн усмехнулся: похоже, зря он торопился. Жреческое чутье безошибочно подсказало, что крепостные ворота отныне закрыты для него навсегда.

   - Где Тирант?

   - А где ты был?

   - Там, где мне велел долг.

   - Твой долг – вести переговоры и этим служить королю.

   - Я не твой подданный, я жрец Праматери Богов и людей.

   - Ты земляной червь, - выдавил Нирох, угрожающе поднимаясь из-за стола. – Я кормил тебя и поил, привечал за своим столом и под моим кровом, а ты, выродок, посмел покинуть столицу в час самой острой нужды!

   - Я заключил для тебя немало союзов, предотвратил несколько засух и пожаров, добыл тайные вести, Нирох. Твой час острой нужды возник от того, что ты не смог обломать руки собственным священникам. Ты же понимаешь, дядя, что не будь у них поддержки твоей королевы, христиане бы в жизни не подняли руку на Вилл…

   - ЕЁ, - заорал Нирох, - УБИЛИ СТАРОВЕРЫ!

   Гленн засмеялся.

   - Постой, ты именно это сказал послам Удгара? Они ведь уже здесь? Иначе бы ты был мне рад, а не сыпал обвинениями будто я пропустил самое важное.

   - Ублюдок, - прошипел король. – Я казню тебя сегодня же, собственными руками!

   - Ты думаешь мои мать и отец простят тебе это? Я Тайи и Сирин, я охранитель Второй среди жриц, Ангорат нуждается во мне куда больше.

   Нирох хлопнул в ладоши, исказившись в лице.

   - Я же говорил! Значит, ты и правда прохлаждался на Ангорате среди девок и песнопений.

   Разговор очевидно ни к чему не вел.

   - Где мой брат? – повторил друид вопрос.

   - В темнице. За укрывательство одного друида.

   - Я навещу его.

   - Да, - оскалился король, усаживаясь обратно. – Тебя проводят. Стража!

   Гленн не стал сопротивляться. Временами до надежного порта проще доплыть по течению.

***

- Брат, – громадина Тирант, обросший и запашистый, кинулся вперед и заключил Гленна в медвежьи объятия, едва тот оказался за решеткой.

   - Тирант, - друид со всей теплотой ответил на объятие.

   Блондин принялся ведать жрецу о всех тяготах, которые настигли его с момента их расставания. Гленн не мешал и делал вид, что слушает внимательно. Убивать стражников бессмысленно: они ведь не повинны в приказах короля. Потому договариваться с ними – тоже идиотский замысел.

   Тирант болтал полдня: о гостивших лордах, о кузенах и кузинах, которые, судя по всему, были здесь, в замке, пока он торчал в темнице. Говорят, отец Гленна, старый Таланар, тоже приезжал на сороковины. Может, до сих пор здесь…

   Когда Тирант затих, болтать начали стражники. Никто не воспринимал узилище племянников короля всерьез, просто держались приказа.

   Но когда опустилась ночь – друиду не нужно было никакое освещение, чтобы чувствовать время суток и сезоны года – он растолкал посапывающего Тиранта и шепнул.

   - Мы выберемся отсюда сейчас.

   Тирант затею не одобрил. Он, конечно, дико зол на Нироха, но за дядей была известна склонность драматизировать и действовать скоро, не раздумывая, в пылу гнева. Сам Тирант вполне на него похож. Но Нирох-то король, а он, Тирант, всего лишь бастард Хорнтелла.

    Все эти доводы блондин привел друиду.

   - Нам не нужен иландарский король, Тирант.

   - Говори за себя, брат, - не согласился рыцарь, – у тебя есть твой остров, ты можешь вернуться туда. А куда деваться мне?! Я воин и телохранитель короля, черт подери, мое дело махать мечом в рядах противника. Без меча я ничего не могу и ни хрена не умею. И жить мне негде. Думаешь, если я предам короля, папаша Хорнтелл позволит мне жить бастардом в его замке?!

   - Что ты предлагаешь, Тирант? – вплотную подошел Гленн. – Остаться здесь и ждать, пока этот параноик соизволит отрубить мне голову за какое-то вымышленное предательство?

   - Не знаю, Гленн, - отозвался Тирант. – Но впереди большая бойня, и, клянусь, я больше не могу воевать без тебя.

   Гленн поднял брови: вот оно что. Пожалуй, было ожидаемо, что в причинах желания посидеть в темнице еще Тирант признаться тоже побоится.

   - Не можешь воевать без меня, поехали со мной, - подначил Гленн. – Поедем на Ангорат, мать примет нас.

   - И что я буду там делать?! Я там бесполезен, Гленн! И я не верю ни в эту вашу мать, ни в их всеблагого отца! Вон мой отец, - мужчина указал пальцем на меч одного из стражей. – И еще Клион Хорнтелл.

   - Тогда поможешь мне найти Линетту. Будем путешествовать.

   - Еще я не ездил по всему свету за бабами! – ощерился блондин.

   Гленн раздраженно усмехнулся.

   - Как выходит? Ты не можешь бросить бойню, поэтому я должен остаться здесь и снова, как раньше, сражаться с тобой плечом к плечу. Но я не хочу, а ты не можешь ради меня оставить голод, холод, горы смердящих трупов и отрубленных конечностей, которые влечет за собой война, и вернуться в тепло и уют? Ты ведь не жрец, от тебя Ангорате никто ничего не потребует, кроме порядка.

   Тирант надулся и молчал.

   - Как знаешь, - просто проговорил жрец спустя несколько секунд.

   - Гленн, нам нельзя расставаться. Ты же сам знаешь, - заговорил Тирант не своим тихим голосом. – Давай… давай ты все-таки останешься. Пожалуйста. Я попрошу дядю. Или поговорим с Шиадой. Сестрица здесь, её слово имеет для короля значение.

   Гленн вздрогнул: Шиада.

   Имя сестры прозвучало, как грохот лавины. Как он мог забыть? Друид усмехнулся над собственным ничтожеством:

   - Это я должен защищать Вторую среди жриц, а не она меня.

   Замысел Праматери стал ясен ему теперь, одномоментно, целиком.

   - Гле…

   - Мы уже расставались, Тирант, - Гленн потерял терпение. – Ты смог прожить без меня почти полгода, проживешь еще. Рано или поздно война, с кем бы она теперь ни случилась, закончится, и мы сможем увидеться на нейтральной территории. Думаю, в каком-нибудь борделе столицы я непременно тебя отыщу.

   Тиранта захватила волна злости:

   - Да как ты так можешь, Гленн! Мы всю жизнь были вместе!

   - Мы родились и умрем братьями, Тирант. Расстояние и время, что разводит нас, на самом деле не то, чтобы существуют взаправду, - отозвался Гленн и поднялся с пола камеры. Вскинул руки и попытался настроиться на нужный лад. Делать это вне Летнего моря ему еще никогда не приходилось.

   - Так и будь мне братом! – Тирант окончательно сорвался. – Линетта, Вторая из жриц… Как ты можешь из-за какой-то девки отворачиваться от меня?!

   - Я никогда не отвернусь от тебя, Тирант, и не променяю ни на кого, - к Гленну вернулась, наконец, его привычная манера говорить тихо и вкрадчиво, как трава шелестит перед зарей. - Слишком плохо ты меня знаешь, если думаешь, что я отворачиваюсь сейчас.

   - Да, конечно, я ни черта о тебе не знаю, Гленн! Я здоровая тупая скотина, это ты у нас вечно умный!!

   Гленн глубоко вздохнул и развел руки, как делал всегда, проплывая в ладье мимо Часовых Летнего моря. Завеса между мирами забрезжила, как там, засеребрилась звездным светом в ночной темноте камеры и, наконец, надломилась, приоткрывая краешком тропу в междумирье. Рискованно: сколько жрецов пробовали воспользоваться этими тропами и затерялись среди них навсегда? Но выбора нет: сидеть в темнице, ожидая казни только оттого, что вдруг стал козлом отпущения для короля, друид не собирался.

   Стоило Гленну попытаться шагнуть внутрь открывшегосяпрохода, как завеса, заскрежетав, закрылась. Друид вздохнул. Похоже, по-тихому не уйти. Глупо было надеется, если честно, что вот так, бе должного настроя, получится сделать в темнице то, что прежде до конца не выходило даже на Ангорате.

   - Что ты делаешь? – шикнул Тирант. Он жутко не любил, когда брат начинал «куролесить».

   - Ничего, - отозвался Гленн, сосредоточенный на одном из стражников. Спустя несколько минут тот без причины проснулся среди ночи и открыл дверь темницы.

   - Ты идешь? – Гленн уже вышел и, обернувшись, понял, что брат не сдвинул с места.

   Тирант демнстративно сложил руки на груди:

   - Они все равно поймают, и тогда от короля перепадет точно!

   - Тирант, от него перепадет и так. Мы не нужны ему больше.

   - Ты не нужен! Потому что выпендриваешься! А я ничего не нарушал и не горю стать предателем. В отличие от некоторых!

   Гленн сжал зубы: уговаривать Тиранта он не собирался. Ему и в одиночку будет сложно сделать то, что собрался. Иметь недовольного брата под боком – боком и грозило. Гленн вышел, одурманенный стражник закрыл дверь, расплываясь в бессмысленной счастливой улыбке.

   - Я помолюсь за тебя Праматери, брат. – Гленн обернулся. - И передам твое почтение храмовнице, если увижу е…

   - Да пошел ты!! – проорал ему вслед Тирант, вцепившись в прутья решетки.

***

Гленн краем уха слышал, как стражники днем говорили об ожидании всемудрого старца. Видимо, Нирох попросил поддержки Ангората в переговорах, и вскоре Верховный друид Таланар прибудет в Кольдерт.

   Он очень давно не видел отца, и соблазн дождаться был велик.

   Но задерживаться в столице, особенно после побега из заточения, было совершенной глупостью. Что ж, поговорить с отцом, едва Гленн отыщет пристанище, можно будет и иным способом. Использовав все знания, какими владел, Гленн стащил немного золота у какого-то важного рыцаря в харчевне, взял незаметно немного еды на кухне, коня в стойле, и выдвинулся к крепостным воротам города.

***

Бану бледнела с каждым днем. Она терзалась угрызениями совести, её снедали опасения, изводили домыслы и неизвестность. Танша получила немало хороших уроков, а женщина – хороших советов, но, чтобы прислушаться к доводам рассудка и к голосу сердца, нужны тишина и время.

   Их не было нигде.

   Слишком многое оказалось запущено с её руки: обработка новых полей и пашен, обучение «меднотелых» с их безукоризненной верностью Яввузам, подготовка женских подразделений, усиленная разработка шахт и рудников, добыча железа, самоцветов, камня, соли и серебра, умноженное кораблестроение и работы на верфях, производство оружия, повальное разведение лошадей и псов, проведение судебных разбирательств, выслушивание жалоб, контроль городских построек и налогообложения, возведение укреплений и фортов, ремонт дорог, налаживание переправ меж берегами рек – не упомнить и половины дел, которые Бану приходилось делать снова и снова. Абсолютно все сферы жизни после войны должны были быть приведены в порядок, и когда твои земли обширны, твои обязанности действительно велики.

   Бойня Двенадцати Красок закончилась больше полугода назад, позади остались и угар похорон, и торжество воссождения в танское кресло, а Бансабира, как и прежде в военном шатре, вставала первая с рассветом, и ложилась последней – за полночь. Люди должны ей верить, должны на неё полагаться. Только так, когда раману Тахивран сделает следующий шаг, Пурпурный танаар поднимется на защиту Бану и всего многочисленного клана Яввуз.

   Ради этого Бансабира была готова бодрствовать сверх меры возможного. Воистину: тот, кто выбрал служение людям, не живет для себя и не знает покоя.

***

Необходимость тренироваться, желание следовать разумному совету Нома и больше проводить времени с семьей, а также неисчислимая груда дел неуклонно привели к тому, что усталость Бансабиры затмила остальные чувства. Развеялось уныние, притупилась тревога. Разногласия с домашними и подчиненными, казалось, сходили на нет, и даже Адар, угрюмый, неразговорчивый ребенок, стал мало-помалу оттаивать к незнакомой сестре-госпоже.

   Поскольку Бансабира отличалась особой детальностью натуры, под её началом Пурпурный танаар просыпался после невзгод войны и «обжорства» наживой очень быстро, и вскоре стал напоминать водяную мельницу: для того, чтобы вращать огромное колесо из тяжелого дуба и молоть зерно в пыль, достаточно чуть подтолкнуть ступицу и обеспечить подачу тонкой струйки воды, совсем незначительной и безмятежной в неторопливом бесконечном движении.

   Этой струйкой была Бану Яввуз. И иногда казалось, что мельница огромного надела вращалась по одной её воле.

   Правда, в колесе торчала назойливая спица, которая не сходила на нет ни под какой усталостью: то ли кому-то оказалось очень нужно добраться до Гистаспа, то ли через Гистаспа – до неё, Бану, то ли сам Гистасп темнит.

   Зацепок не было, но теперь Бансабира не переживала по этому поводу. Если тебе нужно открыть ворота, но нет ключа, можно довериться времени – оно источит засов. Если нужно взять город, но стены слишком высоки, можно довериться времени – оно развеет камни как вершину бархана или сморит людей голодом. Если нужно построить будущее, но нет сил забыть прошлое, можно довериться времени – оно разотрет воспоминания в труху. Время обладает удивительной настойчивостью, терпением и памятью, и, если вдруг тебе не хватает этих достоинств, имея немного знаний, ты понимаешь, где их можно взять.

***

Почти невидимое облачко пыли взметнулось над захлопнутой книгой. Солнце в окне почти закатилось за холм вдалеке. Темнело рано и холодало неумолимо.

   Лигдам в другом углу кабинета вздрогнул, проснувшись. Привычка (или необходимость) танши жить совершенно нерегламентированной жизнью, с неконтролируемыми подъемами, ночными тренировками и прочими внережимными выходками, привела к тому, что оруженосец, вынужденный зачастую быть на подхвате, стал впадать в легкую дремоту в каждую свободную минуту, как только оказывался в сидячем положении.

   - Т… тану? – Лигдам быстро проморгался, сбрасывая оковы сна. – Что делать?

   Бансабира в душе улыбнулась. По первости Лигдам казался замкнутым и осуждающим каждое её действие парнем. Лишь со временем для Бансабиры открылась присущая ему собранность, запасливость, терпеливость, некая даже дотошность. Все это делало Лигдама одним из самых надежных людей, а уж всклокоченная сейчас светлая коротенькая косичка и серьга сверху ушной раковины с начищенным сияющим рубином придавали молодому мужчине вовсе умилительный домашний вид. Думать, что он мог замышлять против неё, было за гранью танского понимания.

   - Похоже, тебе пора как следует выспаться.

   - Что вы, тану! – перебивая, тут же подскочил Лигдам, подбираясь и все же немного пошатываясь спросонья. – Я готов немедля…

   Бану качнула головой.

   - Распорядись мне насчет ужина на три человека, позови моих сестер и иди спать.

   Мужчина поглядел в лицо госпожи, наспех что-то прикинул в уме и спорить не стал.

***

Сколько вечеров они уже провели вот так, за спокойными разговорами? Конечно, сестры по-прежнему тушуются, особенно младшая Ниильтах, и у Бану всякий раз уходит добрая четверть часа, чтобы немного разрядить атмосферу. Ниильтах трудно приспосабливается ко всему: к новой танше, тяжелым тренировкам с Гистаспом, переменам в собственном теле. Она не любит суетливость и совсем не понимает, зачем кузина-госпожа столько всего делает. Да и сколько делает, если даже на сына времени не хватает? Некоторые вещи ей вовсе не обязательно делать самой, в чем-то вовсе нет необходимости, и на взгляд Ниильтах усилия Бансабиры – пустая трата времени и сил.

   В этот вечер девушка настолько осмелела, что где-то в середине беседы высказалась по этому поводу:

   - Тебе просто надо выйти замуж, госпожа. Сейчас, когда война закончилась, ты можешь выбрать мужа из числа преданных тебе людей. Он никогда не будет полноценным таном, но народ будет почитать его как стоящего полководца, героя Бойни, супруга тану Яввуз. И он будет помощником во многих делах, особенно тех, которые, честно сказать, не очень для женщин.

   Бансабира мягко улыбнулась, чуть наклонив голову. Спорить с Ниильтах смысла не было. Бану взяла в руку меч в шесть лет, потому что была с первых дней объявлена наследницей отца и не имела другого выбора, кроме как быть таншей Пурпурного дома. Ниильтах, как Бану узнала от Тахбира, начала учиться фехтованию всего три года назад, потому что всем носителям танской крови велено уметь держать клинок. Когда матери Бану прострелили горло, а брата едва не растерзали на части, когда девочкой Мать лагерей скиталась по Ясу, она хорошо поняла, для чего отец её учил. А потом и Гор заявил прямым текстом: нет никакой разницы, мужчины мы или женщины. Каждый борется с судьбой и людьми так, как умеет. Так что лучше уметь получше.

   Ниильтах этого не объяснили – ни жизнь, ни наставники.

   Несмотря на одинаковое воспитание, Иттая отличалась от полнокровной сестры разительно. То ли дело было в том, что она родилась старшей, то ли в том, что она в сознательном возрасте узнала о начале войны и принялась тренироваться отчаянно, как никогда прежде, то ли в том, что Иттая изначально пришла в этот мир с другим опытом – Бансабиру это занимало. Сейчас важно понять, как их надежнее разлучить: сестринские узы между ними крепки, но может ли каждая хоть что-нибудь в одиночку?

   - Возможно, ты права, - уклончиво согласилась Бансабира с младшей кузиной. – Но траур по отцу истечет не скоро, а до тех пор мне тоже надо как-то справляться. Поэтому сейчас я хочу попросить о помощи вас двоих. Женщины нашего рода не отсиживаются без дела. Насколько я знаю, та же наша бабушка Бануни в свое время, чтобы облегчить участь деда, принимала на себя командование восточной крепостью на границе с Раггарами, когда разгорались приграничные конфликты.

   - Ты хочешь доверить нам командование крепостями?! – Иттая вытянулась в лице, при этом так вздрогнув, что её распущенные каштановые волосы заманчиво колыхнулись.

   - Да нет, - Бану сделала жест, непринужденно отмахиваясь. – Все проще. К одной из вас у меня поручение, а от другой хочу получить совет.

   Сестры переглянулись.

   - Вчера прислали донесение из храма на северо-западе танаара. Старший покровитель храма Праматери и Акаба пишет, что в окрестностях появился какой-то иноземный жрец, который проповедовал что-то совсем отличное от заветов Праматери Богов и людей. Его удалось поймать местному гарнизону, но поскольку он служитель культа, судьбу доверили жрицам и жрецам храма. Те, в свою очередь, спрашивают как быть. Я не слишком сильна в вере в Акаба и не очень хорошо понимаю его культ. К тому же, у меня и тут дел по горло. Так что, думаю, с этим лучше справишься ты, Ниильтах. Поезжай, выясни, что за иноземный жрец, и прими решение о казни или помиловании. Только, пожалуйста, не забывай, что нет ничего хуже, чем разноверие в сердцах людей. В Орсе я это отчетливо поняла.

   Ниильтах молчала, растерянно глядя на тану и временами скашивая взгляд на старшую Иттаю.

   - Если это действительно жрец иных богов, и он прибыл, чтобы проповедовать нам чужие культы, придется казнить его, Ниильтах, или хотя бы выслать. И за тем, и за другим, следить будешь лично. Если он извращает то, что близко нам, оставишь его среди жрецов – пусть переучивают. Однако если он вовсе не жрец, перво-наперво разузнай, не является ли он выходцем с Бледных островов. В свое время, Ююлы в качестве поддержки в войне заключили сделку с островитянами. Войну те продули, а пограбить не отказались. Помниться, сначала трепали нервы Шаутам, но, если сейчас добрались до нас, стоит выжигать заразу на корню. В этом случае, отдай его начальнику местного гарнизона с четким распоряжением. Дальше он сориентируется.

   Ниильтах пришлось сглотнуть, чтобы прочистить горло:

   - Хорошо, сестра, я поняла. А… можно взять с собой …

   Бансабира перебила легко:

   - Конечно, я отправлю с тобой хороший отряд охраны!

   - Иттая не может со мной поехать?

   Ну еще бы, усмехнулась Бану. К тмоу разговор и шел.

   - Нет. У неё будет другое задание.

   - Какое? – оживилась шатенка. Перспектива расставания с Ниильтах не радовала, но и не удручала так сильно, как младшую.

   - Разведка. Мне нужны сведения о настроениях в Алом танааре. Максимально подробные и полные. Послать кого-то из доверенных лиц я не могу: все они были со мной, когда мы разбивали Шаутов, в первых рядах. Кто-нибудь, оказавшийся за пределами Алого чертога, может их узнать и донести тану. А кампанию стоит держать в секрете.

   - Я все поняла, но отчего ты не поручишь это кузену Махрану? Он один из лучших разведчиков танаара.

   - Безусловно, - Бансабира не стала спорить. – Он поможет тебе подготовиться к поездке, но сам отправиться не сможет. Его ждет другое дело.

   - То есть, - уточнила Иттая, - я отправлюсь не сразу?

   - Именно, - снисходительно кивнула Бану. – Ни в коем случае ты не можешь проколоться и угодить в лапы алых. Ни в коем случае! – повторила танша, выделяя каждое слово. – Иначе это разрушит все. Над тобой от души поиздеваются, прежде чем выменять на кого-то из своих, а то и на всех, кого мне удалось распихать по нашим темницам. Ни при каком раскладе в случае твоего пленения я не смогу посмотреть в глаза твоему отцу и матери. А в оконцовке мы лишимся такого надёжного гаранта ненападения, как пленники танского дома, и тогда пострадает союз с Маатхасом, и чтобы хоть как-то удержаться от тяжб и распрей опять длинною в десять лет, мне придется уступить натиску Каамала и отдать за его сына Этера одну из вас, а к тому времени годна будет лишь Ниильтах, и только Праматерь ведает, чем все это вообще закончится. Поэтому все ближайшее время ты посвятишь подготовке, Иттая.

   Шатенка судорожно сжалась, а Бану внутренне улыбнулась: нагнала страха достаточно. Впрочем, в её словах нет ни тени лжи. Все будет именно так. Иттая растерла собственные предплечья, чтобы как-то вернуть себе ощущение реальности и только кивнула, соглашаясь – голос не подчинялся ни в какую.

   - Тогда… - Ниильтах едва подала голос.

   - А тебе придется выехать уже завтра, Ниильтах. Речь идет о местности у подножия Астахирского хребта. Лучше успеть до зимы, иначе пребывание там станет для тебя очень непростым. Тахбир говорил, вы не расставались прежде, поэтому попрощайтесь сегодня как следует. Можете побыть здесь, я приказала страже никого не впускать. К утру я вернусь с Одханом, это один из первых мечей моей личной охраны, так что под его опекой ты будешь в полной безопасности, Ниильтах. И обязательно зайди к матери с отцом.

   - Да, сестра, конечно, - Ниильтах посмотрела на Бансабиру затравленно и даже немного обреченно. Было бы из-за чего так убиваться, подумала Бану.

   Она встала, взяла загодя приготовленный теплый плащ и направилась к выходу, спокойная тем, что все ящики стола с важными бумагами заперты на замки, а мелкие ключики – на поясе её платья. Кузины поднялись, склонившись в провожающем поклоне, потом снова переглянулись и уселись рядышком, близко-близко. Ниильтах забормотала что-то, потом всхлипнула, потом вздрогнула и заплакала, уткнувшись лицом сестре в колени. Иттая гладила светлую голову девушки. Она любила Ниильтах всем сердцем, но сейчас была, пожалуй, рада такому повороту событий. Их совместные тренировки под руководством Гистаспа стали совершенно другими в сравнении с началом. Перво-наперво потому, что иной стала сама Иттая. Долгое отсутствие генерала-альбиноса в чертоге помогло шатенке осознать многое. Теперь во время упражнений её не веселило общество сестры и не подбадривало: её раздражало, что Гистасп тратит свое внимание на кого-то другого. И сегодня, когда Ниильтах советовала Бансабире поскорее определиться с мужем, явно намекая и на Гистаспа тоже, Иттая могла только прятать уколы ревности в сердце, сглатывать возмущение и всеми силами игнорировать отчаяние.

   Не бывать этому никогда.

***

Оказавшись за дверью и отдав приказ Нииму и его товарищу-новобранцу в охране, Бансабира направилась к боковым лестницам. Накинула бордовый шерстяной плащ, подбитый соболем. Неподалеку от выхода на внутренний двор тану встретился Русса. Расцвели оба.

   - Куда это ты на ночь глядя? – брат широко раскинул могучие руки, приглашая любимую сестренку в объятия защиты.

   - Хочу пройтись, - она вошла и тут же почувствовала сомкнувшееся кольцо вокруг талии и плеч. – Прогуляешься со мной? – Бансабира отстранилась совсем чуточку, чтобы иметь возможность глядеть брюнету в глаза.

   - Как и все, что ты попросишь, - Русса коротко чмокнул тану в лоб, расцепил руки, поймал сестринскую ладонь и повел на улицу.

   Морозный воздух пахнул в грудь, выдувая из легких спертый воздух замкнутого пространства. Они добрались до одной из смотровых площадок в правом крыле и замерли, задрав головы к небу. Обычно бастард являл собой пример человека, который надеется через сколько угодно сбивчивую речь донести до собеседника все чувства, клятвы, заверения. Но сегодня он молчал, твердо и безболезненно сжимая широкую ладошку сестры.

   И этого было достаточно. Бансабира ему верила.

***

Наблюдая за отъезжающей сестрой, Бансабира ловила себя на мысли, что хотя бы со сроками Ниильтах затягивать не стала. Люди должны уметь действовать вовремя, когда им велено, а иначе на них нельзя полагаться. Впрочем, тут, скорее всего, подтолкнул Тахбир. Он уже уяснил эту черту танши, которую та явно унаследовала от Сабира Свирепого. И тем не менее, о надежности кузины говорить рано. Вчера Бану дала ей вполне развернутые распоряжения, но на деле приказ был всего один, и он прост. Если Ниильтах не справится с собой сама, ей помогут. Неспроста Бансабира отрядила кузине охрану под началом Одхана: рука у него знает только один жест, а сердце – только одного владыку. Даже если Ниильтах будет сопротивляться, манкируя положением, Одхан исполнит волю госпожи, не колеблясь.

   Что-то в душе Бансабиры отозвалось хрустальным звоном от этого осознания. Если в твоем окружении нет ни одного человека, готового за тебя и умереть, и убить – ты ничего не добился в жизни.

***

Гленн старался останавливаться в самых неприметных местах и по самой острой необходимости. Держаться бездорожья и лишь к вечеру выходить на дорогу, чтобы добраться до какого-нибудь ночлега.

   Его путь лежал на юг, к Ангорату или хотя бы, для начала, к Архону. И однажды, спустя неделю пути или около того, Гленн спешился у очередного кабака, где планировал провести ночлег. Но едва спешился и, взяв поводья, повел коня к привязи, на плечо легла рука.

   И до того, как зазвучал голос, Гленн уже знал, кого встретил. Их родство не похоже на обычные семейные узы, и то, что их объединяло, было предопределением любых Богов, какие есть независимо от человеческой веры.

   - Нирох назначил награду за твою голову, брат. В этой таверне сегодня остановился Тарон Ладомар, и он наверняка помнит твое лицо.

   Жрец обернулся и, не думая, не вглядываясь, сомкнул крепкие объятия. Уже отвечая на такое теплое приветствие, из воздуха соткалась фигура в черном.

   - Ал твой закат, Гленн из рода Тайи.

   - Праматерь в каждом из нас, Вторая среди жриц.

   Они разомкнули объятия, и только теперь Гленн заметил оброненный от его хватки посох у своих ног.

   - Прости, - он подал орудие женщине. – Должен признать, непривычно видеть тебя с чем-то подобным, - улыбнулся жрец.

   - Как и тебя непривычно видеть изгоем. Надо наколдовать чары, чтобы все видели не нас.

   - Пожалуй, а то ты слишком приметна. Молодая красотка в черном с клюкой. Больше всего напоминает беглую монашку из гуданского монастыря, которую туда упек отец из-за слишком хорошенькой мордашки, чтобы она не заделала ему прорву незаконных внуков. А девица молоденькая, так что кровь берет свое, - посмеялся жрец.

   - А учитывая, что я в компании мужчины, едва ли кто поверит, что ты мой брат! Ладно, - отсмеявшись, продолжила жрица. – Я обычно делаю так, - женщина сделала глубокий вдох, проведя рукой перед лицом слева направо.

   Гленн поджал губы:

   - Тебе не идет быть старухой. Знавал я одну, старуху Сик, до сих пор коробит от этой мерзкой бабки.

   Шиада улыбнулась и указала подбородком на друида. Тот кивнул и повторил ритуальный жест – такой простой сейчас и почти невозможный в пору обучения.

   - Скажем, - низким скрипучим голосом объявила Шиада, - что ты мой непутевый сын. И чтобы ты знал, терпеть не могу мужиков с белыми волосами.

   - Да-да, и ворчишь прямо как старуха Сик.

   Шиада улыбнулась, и Гленн, разглядев сквозь чары настоящее лицо кузины, вознес хвалу Праматери. Первое уютное, как дом, воспоминание за последние несколько лет. Только по тому, как жадно душа встрепенулась от теплоты этой встречи, Гленн понял, как в самом деле изголодался по родным людям.

***

Они рассказали друг другу о переменах, пока ели густую горячую похлебку с хлебом с семенами и тертыми желудями.

   О расставании с Тирантом и королевской опале, о поисках Линетты и её смерти, о расставании с Берадом и прощании с дочерью.

   Узнав о смерти жрицы, за которой гонялся по всей стране, от руки жрицы, которую клялся охранять, Гленн повел себя достойно. Он долго время молчал, потом кивнул и сказал:

   - Замыслы Праматери и рожденных Ею неясны порой, но неизбежны. Я приму это.

   - Мне жаль, - отозвалась Шиада, но Гленн, словно прерывая, мотнул головой: «Я приму это сам».

   - Раз уж об этом заговорили, - добавил друид вслух, - вспоминая нашу встречу в замке Гудана, думаю, будет правильным сказать, что Агравейн овдовел.

   Шиада-старуха улыбнулась полубеззубым ртом.

   - Спасибо. Я уже знаю от твоего отца. Моя опала закончилась, - она кивком на опертую на стул клюку, которая на деле была подаренным посохом со змеем-драконом. – Твоя мать дала добро вернуться, так что теперь я могу исполнять, что действительно должна.

   - Удивительно, правда? – отрешенно спросил друид, оглядывая женщину перед собой. – Я гонялся за мороком, убежденный, что так велит моя жреческая сущность, а сейчас ты говоришь мне, что Линетта мертва, и, хотя мне горестно, я понимаю, что путь только начался. И оказался совсем другим. Ты, - Гленн помедлил с продолжением, облизнул губы, готовясь к тому, что скажет, - похоронила дочь, которую, как тебе казалось, воспроизвела для посвящения Праматери, поступившись желаниями и согласившись на близость с человеком, что никогда и ничего не имел с тобой общего.

   - И только теперь начался мой путь, - с горечью закончила жрица мысль брата. – Да. Начертанное можно отсрочить, но нельзя изменить.

   - И что начертано для тебя? – спросил Гленн. Шиада рассмеялась – низко и даже пугающе, как не каждая бабка смогла бы.

   «Если бы я умела читать среди звезд, Гленн, оказалась бы я герцогиней Бирюзового озера?».

   «Пожалуй, нет».

   - А что будешь делать ты?

   - То, что ты скажешь мне делать, - Гленн отправил в рот последний кусок хлеба.

   - Что? – Шиада вытаращилась на друида.

   - Я перестал искать Линетту не сейчас, когда ты сказала мне, что она мертва, а когда поговорил с Тирантом, и вдруг вспомнил – уж прости – что я охранитель Второй среди жриц. Ты – Вторая среди жриц, и что бы ты ни делала, мой долг следовать за тобой и защищать тебя. Разве не для этого у девочек из семьи Сирин рождаются братья?

   Шиада удивленно улыбнулась.

   - Гленн, это… – Шиада выглядела растерянной и растроганной. Правда ведь, он назначен её охранителем со смерти полнокровной сестры Ринны. Она и сама забыла об этом.

   - Тебе вовсе не нужно, - начала жрица, а потом вдруг осеклась: Гленн посмотрел так открыто, что любые возражения стали очевидно нелепыми. – Впрочем, ты прав. Не мне лишать тебя возможности быть верным.

   Гленн прищурился.

   - Так, куда мы идем?

   - Куда нас ведут, - улыбнулась жрица.

ГЛАВА 4

Королева Гвендиор проснулась в холодном поту, поднялась в кровати и протерла глаза. Но сколь бы она ни всматривалась в темноту комнаты, видение не исчезало. Среднего роста женская фигура в голубоватом одеянии стояла перед ней, и след свежей крови перечеркивал её от горла до бедер. Бесцветные, казалось, глаза смотрели на Гвен с осуждением и обидой.

   - Сгинь, - сдавленно приказала королева мороку Виллины. – Сгинь!

   Гвендиор перекрестилась. Не помогло. Ну же, думала она. Господь Всемогущий! Пусть призрак исчезнет, пусть исчезнет! В конце концов, во имя Господа Гвен решилась на этот отчаянный шаг!

   Шаг, который перевернул с ног на голову всю страну.

   Гвен горячо замолилась – как могла неистово и неустанно, читая раз за разом «Отче», «Святый» и «Благословен будь». Во имя Всеблагое, во имя Его Всесвятое, ради искоренения этой языческой скверны…

   Образ покойной невестки, наконец, отступил.

   Не в силах больше заснуть, королева нервно откинула одеяло, встала, запахнулась в халат и подошла к окну, отворив ставни. Пусть холодный свежий воздух изгонит всякую нечисть из комнат! Господи, чем больше проходит времени, тем труднее избавляться от навязчивого образа Виллины, который стал преследовать Гвен в день сорокоднева. В первый раз ей хватило тройного крестного знаменья, чтобы прогнать видение, теперь требовалась почти четверть часа. Будь она проклята, думала женщина, даже после смерти не дает праведным жить спокойно!

   Но сколь бы королева ни поносила покойную невестку и ни посылала ей проклятий, одного было не изменить – Виллина стала её ночным кошмаром.

***

Агравейн Тандарион, Железная Грива Этана, выжидал на границе с Иландаром. Военачальники и советники, разведчики и капитаны армий сообщали о готовности тех или иных подразделений, о совершенных переходах и степени вооружения солдат.

   И еще о том, как шли переговоры в Кольдерте.

   После смерти жены Агравейн изменился до неузнаваемости. Нет, внешне он остался тем же богатырем, к ногам которого падали девицы со всех окрестных селений, и который едва ли их замечал. Возглавив армию, пусть хотя бы на выжидающих позициях, Агравейн будто вернулся в то время, когда совсем еще не знал ни Ришильды, ни Шиады. Будто снова стал тем, о ком на всех углах королевства слагали песни, восхваляя его избранность матерью Войны и Сумерек, раз уж благоволит ему с тринадцати лет!

   Бравым неутомимым Богом кровавых расправ, Агравейн метался по лагерю, поспевая всюду: в обучении, в проверке снабжения, в многочисленных поступающих и отправляемых депешах. И страшно было произнести это вслух, но даже король Удгар, не говоря об остальных, в душе признавал, что смерть королевы Ришильды придала Агравейну сил и решительности. У хорошей жены и гнилой муж человеком становится, говорили в народе. А эта маленькая девочка из такого богатыря сделала неудачника. Но вот теперь он освободился. Это промысел Богов, не иначе. Той самой Праматери, что спасла его при осаде Аттара. Того самого Бога, что вновь вложил в его руку вечно острый клинок Воздаяния.

   За ним они, архонцы, шли вот уже пятнадцать лет. За его спиной врывались в гущу врагов в войнах с Ургатскими племенами. Под его началом выигрывали бои и добились мирного соглашения с давешними врагами.

   В невоенное время Железная Грива «лезет» - чахнет, становится неуклюж, хандрит. Но здесь, в предвкушении ратного подвига, он источал невероятную уверенность в победе, и боевой дух солдат укреплялся день ото дня. Кто, глядя, как буграми надуваются огромные мышцы под золотыми обручами, как длинные мускулистые ноги сминают бока самого непокорного коня, подчиняя его своей воле, усомниться в успехе их дела?

   Сам Агравейн действительно исполнился решимости: он всегда был прав. Всегда был прав! Праматерь Богов и людей начертала ему особенное, одно-единственное счастье, и он выдернет его из любых рук, даже если для этого придется поднять всю архонскую армию. Мёртвых вернуть нельзя – это он знает точно, что бы кто ни пел о том, будто он, Агравейн, вернулся из Залов Нанданы обратно в Этан. Но вот живых, если по ошибке отдал, вернуть можно всегда.

***

Ахиль стояла у двери, ведущей из оружейной к тренировочным площадкам дворцовой армии Далхоров. Перед ней тренировался Змей, и царевна невольно любовалась. Интересно, сколько ему лет? Он все еще по-своему привлекателен. И даже этот двойной рубец через все лицо не убавлял шарма.

   Единственный мужчина, проявивший хоть какое-то участие к её судьбе.

   Он правильно сказал: чтобы избавиться от посягательств Халия, ей нужен сын. Но как сознаться Алаю, что после развлечений царевича она равно что бесплодна?

   Ах, если бы только Халий упал с лошади и сломал шею! Или кто-нибудь из жрецов наслал на него мужскую немощь! Жаль, что здесь нет никого, вроде её родной сестры Айхас, посвященной ангоратской жрицы. Она бы могла удавить этого Халия, не пошевелив пальцем! Хотя… лишить его мужской силы – и царевич кинется обвинять во всем жену. А одними обвинениями Халий никогда не ограничивался.

   С Айхас даже связаться нет ни единого шанса. Особенно из этой твердыни женоненавистников. А вот Змей мог бы помочь. Кое-что она успела узнать о Храме Даг. Если хотя бы половина того, что говорят – правда, Змей должен неплохо разбираться в ядах и снадобьях.

   Вскоре на арену вышла девочка. Милый ребенок, бастард Змея. Кажется, они могли бы быть сестрами, судя по возрасту Намарны. Девочка, как могла судить Ахиль, делала успехи в обращении с копьем. По крайней мере, и Змей, и Намарна всегда выглядели очень довольными после тренировок.

   Когда упражнения подошли к концу, Змей еще раз перечислил все замечания и выепроводил девчонку вон. Приблизился к зрительнице. Ахиль приветствовала мужчину улыбкой:

   - Помнится, у вас была другая ученица, Змей. Трудно поверить после того, что я слышала о пребывании здесь госпожи Бансабиры, что она тоже когда-то была такой, как сейчас Намарна, и тоже допускала промахи и ошибки. Но, я уверена, что Намарна вырастет удивительной воительницей.

   Гор глубоко вздохнул и улыбнулся: все это, честно сказать, нимало её не касается.

   - Вы что-то хотели, ваше высочество?

   - Да, Змей, – затушевалась Ахиль, – у меня … мы можем поговорить где-нибудь, где нас никто не услышит? – Ахиль вдруг переменилась в лице, зашептав и невольно оглядываясь.

   Не к добру, подумал Змей, прежде чем ответить:

   - Идите в пятую оружейную. Там в конце помещения есть коморка со старыми доспехами. Обычно туда никто не заглядывает.

   Ахиль пошла вперед, а Змей сделал вид, будто еще осматривает пространство для тренировок – не обронил ли чего, а потом отправился следом.

   В указанной комнатке царил полумрак – под самым потолком было всего два крохотных оконца, и света проникало мало. Пахло старой поношенной кожей, железом и застоявшимся запахом пота.

   - Я слушаю вас, госпожа.

   - Моя просьба крайне … деликатна, Змей. Ты говорил как-то, что смыслишь кое-то в снадобьях. Это и впрямь так?

   Змей недоумевал:

   - Конечно. Что именно вам нужно?

   Ахиль набралась храбрости – Змей увидел, как пятнадцатилетняя женщина сжала кулачки.

   - Скажи, есть средство, способное вызвать мужское бессилие?

   Змей не выказал ни капли удивления.

   - Есть.

   - Ты можешь приготовить его для меня?

   - То есть для царевича?

   Ахиль молчала.

   - Госпожа…

   - Змей, это не детская прихоть, - Ахиль кинулась вперед не в силах слушать, как он возьмется отказывать ей, – пожалуйста, помоги мне.

   - Едва ли я могу вмешиваться в ваш брак, - уклончиво отозвался Гор. Конечно, было вполне ожидаемо, что к этому все придет, но участвовать в разборках за спиной Алая не очень-то и хотелось.

   - Брак?! – гневно перебила Ахиль. – Что это за брак, если Халий обращается со мной по-скотски?! Чем я заслужила в мужья человека, который единственно, чем может доказывать свое превосходство – втаптывать меня в грязь кулаками?! И не надо твердить мне, как ваш местный архиепископ: «Христос страдал, дитя, - злобно зацитировала женщина, – и нам должно страдать!». Чушь это все!

   Змей пытался подобрать слова, пораженный происходящим. Однако царевна не дала ему опомниться, дернув завязки на корсаже.

   - Миледи, не стоит, - назидательным тоном Змей постарался остановить неизбежное. Отчаяние царевны брало свое. Управившись с застежками, Ахиль скинула платье и потянула вслед за ним сорочку. Мужчина отвернулся.

   - Посмотри на меня! – приказала женщина.

   - Оденьтесь, – Змей не поворачивался.

   - Посмотри на меня! Я приказываю, посмотри!!

   Змей, устало вздохнув, посмотрел. Это ему – за что вот это все? Делать что ли нечего, кроме как копошиться в чужой постели? Гор оглядел молодое тело, то и дело черневшее синяками и багровевшее рубцами от ножей. Увиденным Гора не удивить – на той же Бану в свое время он оставлял и страшнее. Но одно дело, когда человек ходит в побоях, потому что учится наносить их сам, а другое – когда получает в условиях, которые должны дарить радость.

   Молчание мужчины только нагнетало нервное состояние Ахиль.

   - Почему молчишь?! – спросила, сдерживая слезы.

   Змей собрался сказать, что поступки Халия чудовищны, но голос царевича внезапно настиг их из-за двери.

   - Здесь кто-то есть?

   Ахиль задрожала всем телом, зажав рот рукой. Не дай Бог, не дай Бог Халий войдет сюда! Её синяки покажутся раем! Да он… да он же убьет её! Четвертует, кожу сдерет заживо… или сожжет… он может… Халий на все способен.

   - Эй, я спросил, кто здесь? – жестче гаркнул Халий.

   Увидев неподдельный ужас в лице царевны, Гор приложил палец к губам и вышел в оружейное хранилище.

   - А, Змей, это ты, - не выказал удивления Халий. – Какого черта здесь забыл?

   - Искал среди старья что-нибудь, подходящее для Намарны. Тренироваться в рубашках небезопасно, особенно со мной, - приветливо улыбнулся Змей. – А новые доспехи еще заслужить надо.

   Халий усмехнулся: вполне в духе Змея.

   - А что за голос в каморке?

   - Намарна, - солгал Гор. – Не могу же я вытащить доспех наугад, а в размерах для маленьких девочек, сказать честно, я мало смыслю.

   - Хотя и вырастил парочку, да? – посмеялся Халий. Гор посмеялся тоже:

   - Вообще-то только одну.

   Халий, улыбаясь, поджал губы и вздернул брови, а потом вкрадчиво заметил:

   - Я только что видел твоего бастарда, Змей.

   - Да? – как ни в чем ни бывало, Гор поднял брови и оскалился. – Ладно, поймали, ваше высочество.

   Ахиль за дверью на этих словах почти лишилась чувств и, с трудом нащупав где-то рядом стену, сползла на пол. Гор меж тем, положил ладонь на ремень в недвусмысленном жесте:

   - Присоединитесь? – заманчиво оскалился он.

   Халий самодовольно усмехнулся, в глазах зажегся блеск. А потом вздохнул:

   - Я б с радостью. Но отцу наверняка донесут, чем я был тут занят и снова слушать его нудные проповеди. Он считает, что я должен подавать пример, и все свои желания непременно исполнять по ночам или хотя бы там, где нет шансов быть замеченным. А это, - Халий обвел глазами помещение, – оружейная, сюда всегда могут войти. Когда Ахиль, наконец, родит мальчишку, я буду свободнее.

   - Тоже верно. Да и, думаю, девица, перепугается, едва увидит царевича. А знаете же, когда они перепуганы и скованны, никакого удовольствия.

   - Кому как, - не согласился Халий. Змей не стал спорить и напомнил, что девчонка за дверью ждет его. Царевич пожелал удачи и, взяв пару клинков, пошел размяться.

***

Гор перевел дух и быстро вернулся в коморку.

   По лицу царевны текли слезы, но она едва ли замечала. Мужчина схватил с полок какой-то старый потертый плащ и осторожно, чтобы ненароком не вызвать новую бурю эмоций, укутал женщину со спины. Гор чувствовал, как Ахиль дрожала, спазматично всхлипывая и медленно успокаиваясь.

   - Держитесь, ваше высочество.

   - Я не могу, Змей, - прошептала она сдавленно. Всякое достоинство осталось позади, когда Гор увидел то, что Ахиль прятала ото всех: синяки и слезы. – Вы поможете мне? – женщина повернулась, подняв на Змея синие, влажные и беспокойные, как морская пучина глаза.

   Змей облизал губу, оттягивая момент ответа.

   - Обещайте меня слушаться.

   Ахиль, перепуганная, кивнула, не отводя взгляд с лица Гора.

***

Джайя отослала отцу письмо – без единого лишнего слова – о беременности. И совсем скоро получила ответ. Как только у неё будет сын, Яасдуры должны выполнить свою часть сделки и начинать вторжение в Ласбарн. Алай пришлет в Гавань Теней послов сразу после рождения внука, чтобы атака на пустынных табунщиков была максимально спланированной, точной и молниеносной. А пока – да позаботится Мария Благодатная о его дочери в родах.

   Джайя с тоской поглядела на ровный отцовский почерк. Надо же, удостоил вниманием, написал сам. Раманин аккуратно сложила лист и убрала в шкатулку с драгоценностями. Если Господь пошлет ей сына, она покажет это письмо своей злонравной свекрови.

***

Бансабира обсуждала с Даном и Сертом важный вопрос: гарнизонные укрепления вдоль границы с Каамалами явно стоило не только проверить, но и подлатать. Пожалуй, имело смысл направить туда немного больше людей. Разговор уже вышел на финальную стадию: перебирали кандидатуры тех, кого можно отправить с помощью и инспекцией по приграничным крепостям.

   Стражник за дверью доложил о гонце с посланием. Бану качнула головой, давая знак Лигдаму взять письмо, не впуская в кабинет посторонних. Оруженосец отдал бумагу госпоже, и стоило взглянуть на печать, женщина вздрогнула. Провокация что ли?!

   Оттиск на светлом желтоватом сургуче ясно изображал солнце, лучи которого венчали наконечники копий. «Жар ярости!» - гласил фамильный девиз Золотого дома Раггар, и кажется теперь Бансабира понимала, почему. Глаза заволокло ненавистью так, что даже сидя Бансабира ухитрилась утратить чувство равновесия. Она откинулась на спинку стула, прикрыв глаза. Выдохнула так, будто судорогами сковало тело.

   - Праматерь, - шепнул Серт, - что с вами, госпожа?

   Даже читать письмо не нужно: весь Яс сейчас пишет ей только с одной целью! И все-таки, стоит глянуть хоть одним глазом и удостовериться, чтобы не поднимать переполох на пустом месте. Дрожащей от ярости рукой тану взломала сургуч. Все так.

   - Я готова снова начать войну, только и всего, - прошипела женщина, сузив глаза. Быстро оглядела тысячников:

   - Сами решите насчет подходящих людей и отчитаетесь, когда все будет готово. Сейчас идите Малую приемную и ждите там. Лигдам, - обратилась до того, как растерянные офицеры сделали хоть шаг. Да и как не растеряешься тут! Это же Бану Яввуз – девчонка, которая даже в глухом окружении Ниитасов ухитрялась сдерживать чувства, оставался бесстрастной в любых переговорах и любых опасностях. Либо все дело в отсутствии необходимости спать с открытыми глазами, либо новости и впрямь за гранью разумного.

   - Госпожа? – отозвался оруженосец.

   - Немедленно собери всех членов моей семьи старше двадцати лет в Малой приемной, Гистаспа и старших телохранителей. Живо!

   И, хотя подгонять Лигдама надобности не было, Бану не сдержалась. Едва вышел подчиненный, глухо зарычала. Воистину, человеческая душонка нередка совсем ничтожна, а вот наглости в ней – больше, чем весь Этан!

***

Когда Бансабира ворвалась в приемную залу, двери распахнулись с таким грохотом, будто не женщина явилась, а лавина сошла. Размашисто она прошла к месту во главе стола – все присутствующие подскочили – и швырнула перед собой пачку писем. Рухнула вниз, обвела взглядом собравшихся. Поджали головы, хотя Итами, жена Тахбира, кажется скорее растерянной, чем напуганной. Сам Тахбир вид имеет недоуменно-виноватый, а Отан – слишком важный и горделивый. Впрочем, что он вообще тут забыл?!

   - Отан, выйди.

   - Тану? – мужчина недовольно подобрался и поджал губы. Выходить он явно не торопился.

   - Собрание для моих родственников и приближенных офицеров.

   - И я – ваш родственник, - напомнил Отан.

   - Ты – дядя моего брата, верно. Но для меня ты, как, впрочем, и он, и все здесь присутствующие в первую очередь – подчиненные и подданные. Тебе велено выйти.

   - Тогда почему вы не прикажете выйти и Гистаспу?! – взъелся Отан. И не без причин, отметили многие. Зато сам альбинос с легкой степенью безразличия в лице перевел глаза с танши на Отана и обратно, после чего принял такой вид, будто речь шла вообще не о нем. – Он вам тоже не родич! И такой же генерал, как я!

   - Но Гистасп, по крайней мере, соблюдает интересы Пурпурного дома, – меньше всего сейчас Бансабира была расположена спорить по подобным вопросам.

   - Раз уж речь идет о представителях дома, почему здесь нет моего племянника? – Отан поднялся с места и оглянулся на стражу у дверей. – Приведите немедленно Адара!

   - Адар – ребенок! Чем он может помочь в моем брачном вопросе?!

   Отан завелся с пущей силой. Сидевший рядом Махран, неприметный в телосложении против генерала, вскинул голову, уставившись на вояку. Перевел глаза на кузину-госпожу, явно не зная, как поступить. И вмешаться давно пора, и Отан – явно непростой сотник или даже тысячник, чтобы заткнуть его за просто так. Разведчик огляделся: похоже, большинство мучается той же дилеммой. Гистасп, в очередной раз став предметом непосредственного конфликта, предпочел не вмешиваться. Только Тахбиру и Руссе достало мужества возразить вслух:

   - Генерал!

   - Отан, хватит.

   - Не хватит, Тахбир! Если он ничем не может помочь в вашем брачном вопросе, тану, может, обсудим его?! В конце концов, у меня есть все права представлять его интересы!

   - Его брачный вопрос решен, - сказала, как отрезала.

   - Без всякого участия с его стороны! Вы должны были это обсудить хоть с кем-то!

   - И я обсудила это с моим дедом, - Мать лагерей поняла, что начала дрожать от ярости. Сдерживаться становилось вся тяжелее.

   - И каким образом ваш дед, - подчеркнул Отан, - имеет отношение к Адару?

   - Мой дед, - в тон отозвалась Бану, - один из двенадцати танов Яса и наш союзник. Если хотите убедить меня расторгнуть помолвку Адара, которую будучи тану…

   - В ту пору вы не были единовластной тану!

   - Но теперь являюсь! – Бану с грохотом оперлась на столешницу и вскочила. – Иден Ниитас владеет землями в самом центре страны. Его указ о запрете на пересечении границ любым таном, кроме меня, позволяет удерживать нейтралитет почти во всех землях, поскольку для каждого сейчас военные действия означают марш через Ниитасов! Союз с ним дает нам сведения обо всех перемещениях в стране! В нашем танааре после войны тоже осело несколько сотен выходцев из Сиреневого дома, и отказаться сейчас от помолвки Адара – нажить очень серьезного врага, к тому же в собственном тылу. Если ты хочешь, Отан, оспорить мое решение, предложи что-то настолько ценное, ради чего имело бы смысл рискнуть свободным проходом по стране и ордой мечей, ненавидящих Раггаров также рьяно, как и мы.

   - Мы… ненавидим Раггаров? – уточнила Иттая.

   Все уставились на девушку молча, осуждая, что она вообще посмела открыть рот с таким самоочевидным вопросом. Иттая невольно сжалась, а, поймав недовольный взгляд отца, вовсе сникла. Гистасп коротко окинул взглядом сложившуюся обстановку и обернулся к танин.

   - Да, ненавидим, - мягко подтвердил альбинос. Иттая встрепенулась и подняла глаза на блондина, робко улыбнувшись в благодарность. Гистасп переключил внимание на обнаглевшего Отана. - Раз предложений нет, тебе лучше уйти, Отан.

   - Да кто ты такой, выродок без роду и племени!

   - Отан! – одернула Бану. Тот не унялся:

   - Хватит уже лицемерить! Выгораживаете его только потому, что этот ублюдок залез к вам в постель?!

***

Первым всхлипнул Серт: кому, как не ему знать, что значит заявить нечто подобное тану Яввуз Ведь именно он когда-то и донес впервые о подобных слухах. Тахбир напрягся всем телом и, наблюдая за отцом, его сыновья и супруга вздрогнули тоже. Дан собрался протянуть «Э-э-э», как обычно, но запнулся в самом начале и в итоге издал какой-то непонятный утробный звук. Раду и Русса подались вперед, напряженно вглядываясь, будто это улучшало осознание происходящего. Охрана переглядывалась, но молчала.

   Гистасп, наконец, перестал безмятежно ухмыляться, выпрямился в спине и уставился во все глаза на Бансабиру. В отличие от танши, альбинос мог только догадываться о наличии подобных сплетен, но тот факт, что в свое время замолчали о Бану и Юдейре, давно убедил Гистаспа, что беспокоиться не о чем. Напрасно! Ведь прекрасно же знает, что у Бану Яввуз твердая рука! Как никто знает, и, если это обвинение будет портить ей репутацию – а оно уже портит! – перед роковым выбором тану вздрогнет только внутренне, так что никто не заметит.

   Гистасп напрягся всем телом, но, как мог, старался скрыть. Иттая переводила глаза с кузины на генерала, непроизвольно закусив губу – неужели, правда?!

   В голову Бансабиры ударила кровавая волна гнева. Но вместо того, чтобы покраснеть, танша быстро бледнела, оседая в кресло и держась за подлокотники. Она и без того была слишком зла. Зеленые глаза почернели, как потемнело и остроскулое, все из прямых линий лицо.

***

- Хватит уже лицемерить! Выгораживаете его только потому, что этот ублюдок залез к вам в постель?!

   - А тебе бы тоже хотелось? - холодно и снисходительно осведомилась танша, сузив глаза. Среди собравшихся перекатилась неуловимая волна робкого ропота. Гистасп едва слышно облегченно выдохнул и прикрыл глаза. Могло закончится и похуже.

   - Бансабира, - тихонько позвал Русса.

   - Тихо, - шикнула танша на брата и взяла размеренный тон. – Ты знаешь, Отан, в моем чертоге происходят странные вещи, и я никак не могу поймать виновника. Но ничто не мешает мне – ничто, Отан – назначить им тебя. И судя по тому, как ты ненавидишь и меня, и Гистаспа, я не сильно ошибусь.

   - Я не ненавижу вас, тану! Я всего лишь требую для моего племянника права голоса, которое он имеет как законный ахтанат дома! Но вы настолько ослеплены этим лисом, - убедительности ради багровый от ярости Отан ткнул пальцем в сидящего напротив Гистаспа, - что все делаете, как он хочет! Уж простите, но если женщина не относится к числу слабовольных дур, то я знаю только один способ вертеть ею, как вздумается!

   Гистасп в свою очередь снова принял всем довольным, но немного отсутствующий вид: что поделать, все эти склоки, разговоры, известность… Такова участь сильных людей, быть объектом пристального внимания – говорила вся его расслабленная поза. И глядевшая на альбиноса Иттая восхищалась в душе, не в силах побороть блеск собственных глаз. Он всегда на высоте.

   Правда, стоило случайно отвлечься и взглянуть на одного из братьев, как пришлось уставиться в собственные ладони на коленях. Кажется, он заметил, если расскажет отцу, добра не жди.

   Зато, когда на вот такого Гистаспа глянула Бансабира, даже немного успокоилась. Гистасп и правда, как змей: всегда прохладный и чуточку скользкий, всегда не у дел, но всегда в центре событий, всегда опасен, но вроде не напрягается и остужает пыл окружающих, будто камень в пустыне, от которого под солнышком змей вытягивает тепло.

   - Раду, - просто позвала госпожа. Тот вскочил немедля, будто только приказа и ждал. – Отведи Отана в темницу.

   - Что?! Вы не можете так просто…

   - Могу, - обрубила Бану. – Серт, через десять дней заберешь Отана под свое командование и вверишь одну сотню.

   - Сотник?! СОТНИК?! – Отан принялся вырываться, когда Ниим и Маджрух скрутили его с обеих рук. – Твой отец произвел меня в генералы, когда ты еще в пеленки гадила!

   - Не припомню, - безразлично отозвалась Бансабира. – По мне, отец вверил тебе командование только потому, что ты был братом женщины, родившей Адара.

   - Сука!

   Бансабира проигнорировала, махнув рукой. Судьба Отана больше не волновала её.

   - Вал, можешь быть свободен. Подготовь доклад о тех, кто способен занять его место во главе десяти тысяч.

   Брюнет поклонился коротко и вышел поспешно.

   Бансабира откинулась на спинку стула и протяжно выдохнула. Надо же, этот выродок ухитрился так переключить внимание на себя, что Бану уже почти забыла, чего ради собрала родню и приближенных. О цели напомнил Тахбир.

   - Бану, что случилось-то?

   Молодая женщина поглядела на дядю искоса и, пригнувшись к столешнице, толкнула к центру стола пачку принесенных вскрытых писем.

   - Прочти верхнее, Тахбир.

   Все еще зла, отметили присутствующие: к брату и дяде по именам обращается, только когда страшно недовольна.

   Ахтанат развернул послание, принялся читать, но сбился на середине фразы. Уставился на племянницу: точно не розыгрыш? Остальные вопросительно поглядели на этих двух, и Бану пояснила вслух:

   - Все вы знаете, что наш танаар сегодня является самым выдающимся и желаемым приданным в стране. Начиная с Дайхатта, который не счел нужным дождаться даже, когда мы похороним отца, несколько танов уже начали запрашивать, в какое время мне удобнее принять сватов. А сегодня, - танша перевела дух, - о себе заявил и Раггар.

   Дан взвился, как безумный, и сейчас Бансабира даже не думала называть его Наглым:

   - Да какого хрена?! – Иттая и Итами даже немного отстранились от стола, таким взбешенным казался молодой мужчина. – ТАНУ! Позвольте я лично отправлюсь в Золотой танаар и оторву этому козлу руки, ноги и голову! Лично четвертую!

   - Давайте лучше я, - тихо попросил Серт, краснея и запинаясь. – Проберусь тихо и вырежу к чертям и Раггара, и всю его семью.

   - Клянусь, - протянула Бану, - сделай мне предложение сам Шаут, это выглядело бы не так безумно. Тахбир, сообщи об этом деду.

   - Тан Ниитас? Думаешь, ему стоит знать, Бану?

   - Непременно. И узнать он должен не просто так. Переговорите между собой. Кто-то из офицеров или моей охраны, кто уже был у Ниитасов, должен поехать к тану лично.

   - Это еще зачем? – подала голос Итами.

   - Дед любит нарочитое внимание. Нужно послать за ним доверенных людей, а с ними – несколько человек из сиреневых, которые остались в наших землях.

   - Почему ты не хочешь решить письмом? – настаивал Тахбир. Затея не казалась ему хорошей: покойный брат всерьез недолюбливал своего тестя.

   - Потому что у нас с Иденом слишком много вопросов, которые надо обсудить: брак Адара, мой брак, необходимость разгромить Раггаров, когда война снова войдет в активную фазу.

   - Война? – переспросил Тахбир.

   - Война закончилась, Бану, - заявил Русса.

   - Разве? – танша вскинула брови в легком презрении, как, пожалуй, делала она одна. – В войне не всегда ясен победитель, но проигравший есть всегда. Наличие проигравшего – единственный верный признак того, что война завершилась. Я не проиграла, и раману Тахивран тоже. И когда её не станет, Джайя, наша новая раманин, ведомая несмышлёная девчонка, которая все еще принимает черное за белое, хитрость за правду, а вожделение за любовь, вступит в игру против нас, перехватив поводья также, как я перехватила свои у отца.

   Бансабира обвела глазами собравшихся: Гистап легонько покачивал головой, вдумчиво глядя перед собой; Русса, нахмурившись, бессмысленно таращился на столешницу, Дан обхватил руками голову и тупо мычал время от времени.

   - Ничего еще не закончено. И на данный момент тан Иден Ниитас – наш самый верный союзник.

   - Разве он? – спросил один из кузенов Тал, брат-близнец Иттаи. – Мне казалось, есть некто, гораздо более верный твоим целям, сестра.

   Бансабира выдохнула. Стало быть, разговор начистоту? Рано.

   - Тахбир, Гистасп, останьтесь. Остальные могут идти. Решите меж собой, кто из вас отправится к Ниитасам и как скоро будет готов выехать. Итами, тебя я попрошу заняться тем, в чем ты разбираешься лучше нас всех: надо подумать о подарке для деда и дяди. Как управитесь, дайте знать. Махран, ты организуешь разведку в Золотом танааре. Дан, Серт, ваше поручение тоже в силе. Вечером жду.

   Когда собравшиеся поклонились и разошлись, когда страже было велено никого не впускать и стоять по ту сторону двери, Бану жестом пригласила оставшихся мужчин сесть на ближайшие к ней стулья.

   - Вы все, - медленно ощупывала глазами мужчин, - и Яввузы, и бойцы, считаете, что наибольшую пользу принесет мой брак с Маатхасом. Верно?

   Мужчины затушевались: как-то неловко было обсуждать такой вопрос с собственным сюзереном. Тахбир, как ахтанат и член семьи, обладающий большим правом голоса, попытался сгладить момент:

   - Просто, Бану, дорогая, ценным может быть только брак с северянином. Внутренняя знать в виде сословия лаванов, сколь бы знатны ни были, не годится для высокого брака. Нас всего три клана, и с Каамалами ты уже в родстве.

   Бансабира снова качнула головой и вальяжным жестом указала на письма в центре стола.

   - Просмотрите их. Вахииф, Дайхатт, Ююл, даже Аамут и Раггар – все они подсуетились. Но Сагромах Маатхас ничего не предлагал мне и ничего не просил. По сей день. Так что, если выбирать из имеющегося, очевидно, что самым перспективным становится Дайхатт. К тому же, есть еще один момент, связанный с этим, о котором, в первую очередь тебе, дядя, следует знать. Если сейчас ты велишь Гистаспу выйти, мы обсудим это наедине, если готов довериться ему, поговорим вместе.

   Тахбир напрягся и долго изучал лицо племянницы. Неспроста ведь она так рьяно защищает Гистаспа. И все же… дела семейные – это дела семейные, негоже в них лезть посторонним. Тахбир рискнул.

   - Без обид, Гистасп.

   Тот, не выглядя особо расстроенным, мимолетно улыбнулся, встал и с поклоном простился с таншей. Тахбир поглядел на Бану с недоумением.

   - Не думал, что я его выставлю?

   Тахбир слегка закашлялся – потянуть время и подобрать слова.

   - У тебя… очень доверительные отношения с ним.

   Бансабира, наконец, расслабилась.

   - А какими еще они могут быть? Он не подвел меня ни разу. Он всегда действовал вовремя, и принимал лучшие решения. Когда он не мог дать совет, он признавал это, когда мог, он советовал, а не требовал. Он поддерживал меня у Ниитасов, как мог и умел. Прошел рядом всю Бойню, ни разу не пожаловавшись. Что бы я ни поручила ему, он ухитрялся выполнять почти невозможное. И, в конце концов, - шепнула Бану в заключении, - Гистасп фактически принял мои роды.

   Тахбир, совладав с некоторой степенью удивления, улыбнулся. Он знал еще от Сабира, какую важную роль неожиданно сыграл Гистасп в появлении у Свирепого единственного внука. Но и подумать не мог, что однажды, Бану сознается в этом сама.

   - Только этого не знают все, Бану. Поэтому всё выглядит так, как выглядит.

   - И все же он не забывает, кто он. Ты, ахтанат, повелел ему выйти, и он вышел без запинки.

   - Только потому что ты здесь. Гистасп становится верным тебе до страшного, но не забывай: сколь ни бейся, северного волка никогда не сделаешь ручной собачонкой.

   - То же самое я могла бы сказать и о себе. О всех Яввузах.

   - Думаю, о ком-то из них ты и хотела поговорить? – подвел Тахбир.

   - Точно. Когда здесь был Каамал он прямым текстом заявил, что никогда не поддержит брак с Маатхасом, отдав предпочтение Дайхатту. Но даже не это составляет главную дилемму моего замужества. Поклянись, что то, что я скажу, останется только в этой комнате.

   Тахбир поклялся.

   Бансабира поднялась с кресла и подошла к окну, чуть приоткрыв ставню и впустив свежего воздуха – для смелости. А потом рассказала о сговоре Этера и Тахивран и о требовании Яфура Каамала опять поженить детей.

   - Выходит, - протянул Тахбир после рассказа, облизывая губы, - чтобы сохранить жизнь твоему сыну, мне придется пожертвовать дочь?

   Бану, все еще не поворачиваясь к дяде, коротко вздрогнула. Все так, как он сказал. Ужасно звучит. Бансабира попыталась ответить, но голос отчего-то не подчинился. Тогда она растерла немного шею, прочистила горло и, обернувшись, как можно тверже постаралась заверить:

   - Только в самом крайнем случае. Если мне удастся…

   Тахбир перебил её сам:

   - Впрочем, этого следовало ожидать. Ты, твой брат, твой отец – все вы делаете то, что требуется. И мне тоже довелось сыграть роль в интересах клана, в свое время женившись на кузине Маатхаса. Правда, она скончалась, ты помнишь, почти сразу после свадьбы. Когда Сабир, потеряв тебя, не находил места от горя, он в порыве безразличия или слабости, уж не знаю, позволил мне жениться на Итами, которая к тому времени уже родила мне троих детей. Ты ведь знаешь, она дочь обычного рыболова.

   Бансабира кивнула.

   - То, что она ни разу не забыла этого, делает ей честь, дядя, большую, чем знакома почти всем из людей.

   - Твой отец тоже это знал, и другие наши братья. Ванбир в свое время предложил Сабиру в обмен на свадьбу и признание моих детей законными заставить меня подписать клятвенный договор, согласно которому ни я, ни кто-либо из моих потомков не имеет права претендовать на танское кресло Яввузов. Когда пришли вести о твоем возвращении, Сабир велел повторно обнародовать этот договор, сделав столько копий, сколько возможно и развешав их на всех углах танаара.

   - Ненавидишь меня за это? – спросила Бансабира в лоб.

   - Честно? Вначале злился, когда только подписывал. Я думал, что я второй и единственный из земных братьев Яввуз, и кому, как ни мне, возглавлять наш клан, если со Свирепым что случится. А сейчас понимаю, что все сложилось к лучшему. Мне довелось пережить счастливое время в семье, увидеть, как выросли мои дети, в свободе и равенстве, не будучи приниженными, как Русса, или обещанными, как ты и Адар. Знаешь, Бану, Каамал впервые прислал сватов, когда тебе было четыре.

   Едва выдохнула Бансабира. Тахбир по-доброму улыбнулся и продолжил.

   - Сабир отказал Яфуру. Через год тот прислал сватов снова, Сабир отнекался. Сколько себя помню, Каамал жаждал увидеть тебя женой Этера. Еще бы, старший ребенок Сабира Свирепого, его кровь и наследница. Лучшая партия для родственных связей. Потом ты пропала, Этер, будучи еще юнцом, женился на ком-то из Раггаров во имя союза. Поговаривали, что невесте было всего девять, и брак не был консумирован. В любом случае, она погибла через пару лет после начала войны во время какого-то сомнительного пожара. И только когда тебе исполнилось шестнадцать и союз стал клониться к распаду, Сабиру не осталось выбора, кроме как уступить.

   - Каамалы чем-то угрожали отцу?! – взметнулась Бану.

   - Нет, что ты, - неторопливый, мягкий тон мужчины успокоил встревожившуюся женщину. – Но для цели, которую Сабир преследовал всю жизнь, ему нужен был этот брак. Ты ведь знаешь, что это за цель?

   Бансабира молча кивнула пару раз – как тут не знать?

   - Он верил в тебя, Бану. Всегда, с самого твоего рождения, верил, что ты – солнце нашего клана. Каждый из нас, его братьев, вслед за Сабиром начал относиться к тебе, как к звездочке. Особенно Доно-Ранбир, - Тахбир улыбнулся ностальгически. – Его сыну Рандоно не было года, когда ты родилась, вы часто на пару с этим мальчишкой переворачивали все вверх дном. А с Иттаей ты часто ссорилась.

   - Правда? – на глаза Бансабиры навернулись слезы.

   - Ага. Не помнишь?

   Женщина закусила губу и отрицательно качнула головой, боясь, что еще одно произнесенное слово наверняка смоет остатки самообладания соленым ручьем.

   - И как они любили тебя, тоже не помнишь, верно? Твои отец и мать…

   - Дядя, - Бану зажмурила глаза, отчего по щекам скатились тяжелые крупные капли, и зажала ладошкой рот, чтобы не зарыдать в голос.

   - Сабир любил говорить о тебе. Он говорил всегда, он гордился всегда, а когда ты пропала, он рыдал по тебе как мальчишка.

   - И я по нему, - она все-таки разрыдалась. Бану попыталась отвернуться, чтобы скрыть покрасневшее лицо, но Тахбир поднялся, приблизился вплотную и прижал девчонку лицом к груди. Бану ухватилась за мужчину крепкими длинными пальцами, безжалостно смяв ткань рубашки, и залилась жгучими слезами.

   - Мне так не хватает его, - всхлипывая, едва разборчиво пробормотала Бану.

   - Мне тоже, - согласился Тахбир. – Мне тоже не хватает его, Бану. И я остался ему должен. Поэтому, если тебе потребуются мои дети, чтобы достичь твоих целей, ты можешь воспользоваться ими, как нужно. С Итами и Ниильтах я сам поговорю. Ты – тан этого дома, Бансабира. Защитница, которую оставил после себя Сабир Свирепый. И ты не обязана спрашивать моего мнения, если тебе нужна моя дочь.

   Бану немного отстранилась, утерла влажные щеки, поглядела на Тахбира снизу-вверх:

   - Обязана. Очень важно спросить отца.

   Тахбир опять улыбнулся и прижал Бансабиру к себе. Горько слышать, как плачет женщина. Но если она плачет на твоем плече или твоей груди, значит, ты что-то значишь для неё.

***

Гистасп, покинувший зал советов позже остальных, спокойно прошел мимо стражи и отправился к себе по уже пустому коридору. Правда, свернув в следующий коридор, альбинос замер.

   - Вы заметны, госпожа.

   Из небольшого углубления в стене, ведущего к боковой лестнице, вышла Иттая.

   - Не хотела столкнуться с отцом или братьями. Но и не спросить не могла. Может, вы ответите мне, за что моя сестра так ненавидит Раггаров.

   - Знаете ли, - Гистасп обернулся к девушке. Сегодня на ней было светло-синее платье, и цвет хорошо оживлял её естественные краски, - не только ваша сестра.

   - Расскажете?

   - Не думаю, что вам будет интересно это узнать. В истории мало приятного.

   - А я спрашиваю не для удовольствия, - Иттая подняла голову, чтобы смотреть Гистаспу прямо в глаза, и подошла ближе. Мужчина чуть отвел взор в сторону, почесал кончик носа, хмыкнул.

   - История довольно длинная, - намекнул он.

   - Я вас не тороплю, - отозвалась девушка, и, скосив на неё недоуменный взгляд, Гистасп сначала замер, а потом засмеялся. Да, всесильная Мать Сумерек, она и впрямь чем-то похожа на Бану.

   Гистасп успокоился, после того, как Иттая недовольно нахмурилась и тихонько шикнула – услышат ведь! Сделал приглашающий жест.

   - Во время войны мы оказались в крайне сложном положении, в первую очередь по милости Раггара. Он помог Шаутам загнать нас в крепость, где не оставил ни капли воды, ни крохи хлеба. Из четырех тысяч солдат погибла половина.

   Иттая видела: воспоминания даются не без труда. Кажется, зря она залезла в их прошлое. Но любопытство разбирало, и девушка не могла удержаться.

   - С чего все началось?

   Гистасп на миг замер. Он не был мнительным, но ситуация казалась ему странной. Ладно, нечего выдумывать, одернул себя генерал, и, снова двинувшись вперед, принялся рассказывать, каким образом они угодили в ту роковую осаду.

***

Когда Бансабира немного пришла в себя и успокоилась, она отослала дядю заниматься делами казначея, а сама, подождав, пока окончательно спадет краснота с лица, отправилась прогуляться по внутреннему двору.

   Итак, тех, кто знал о письмах раману Тахивран уже трое: она, дядя и дед. Остается надеется, что ни один из последних её не предаст. Или по крайней мере, Иден Ниитас умрет от старости раньше, чем ей придется заткнуть единственного выжившего брата отца путем отсечения головы.

***

Отан вышел из темницы, как и было обещано, через десять дней и перешел под командование Серта обычным сотником. Невиданное унижение.

   Понижение в чине любимого дяди вбило клин в едва начавших налаживаться отношениях Бансабиры и Адара и заставило последнего искать снисхождения для провинившегося. Бану осталась непреклонна: нельзя спускать с рук неповиновение защитнику танаара. Ведь если бы ситуация была иной, его вольнодумство, его привычка оспаривать приказы и тратить на это драгоценные минуты, могла бы стоить несчетного количества жизней.

***

Таммуз был исполнен благодарности Тидану до приторного. Он улыбался царю, как полоумный все время, соглашался со всеми его доводами, и всегда прилюдно сокрушался по поводу того, то никакая из Тринадцати цариц Аллеи не сравниться и с частью добродетелей покойной царицы Эйи. Разумеется, нет смысла даже сравнивать. Он, Таммуз, который успел лично познакомиться с великодушием царицы, вообще не может понять, почему до сих пор не создана статуя в её честь!

   И Тидан, обнаруживший понимающего слушателя, таял. Его переубеждали во все голоса Данат, Сарват, Сафира: молодой прихвостень просто втирается в доверие. Тидан благодушно улыбнулся, заявив, что нет постыдного в том, чтобы добром платить за добро, и отдал приказ лучшим ваятелям в столице по изображению на гобеленах и портретах изготовить девятиметровую статую покойной супруги. Доводы о затратах Тидана не волновали, а Таммуз, как мог поддерживал начинание царя.

   Молодой зять сопровождал тестя в ежедневных прогулках по Аллее, рассуждая, кого из предшественниц можно убрать из ряда, а чьи заслуги забывать, все же, не следует. Порой они размышляли, можно ли поставить Эйю четырнадцатой, а вход в Аллею сделать с другой стороны, чтобы она получалась первой. И как тогда будут называть это место, если все в стране привыкли к Тринадцати Царицам.

   Майю молодой царевич всегда брал с собой: Тидану очень нужна поддержка семьи в такое трудное время. Он, как пленник на чужбине, хорошо знал, что значит утратить очень близкого человека. Не дай Праматерь пережить такую потерю никому.

   Сарват от этой близости отца с иноземным выродком зеленел от злобы, но воле царя открыто не перечил. Сафира и Данат вместе с другими членами совета принялись активнее убеждать Сарвата принять правление, и Таммуз понял, что это неизбежно в любом варианте. А раз так…

***

Семья Салин собралась в царском покое Тидана. Он лежал недвижно, накрытый простыней. Майя рыдала на груди мужа. Таммуз тоже выглядел убитым горем.

   - Если бы я только знал, что так все случится, я бы никогда не поддержал его затею с этой статуей, - шепнул орсовец.

   - Каменщики говорят, это был несчастный случай. Но если я узнаю, что рука у статуи обломилась над головой моего отца не сама по себе, и я зазря казнил ваятеля за оплошность, клянусь, смерть будет самым милосердным, что ты знал в жизни.

   - Я видел от вашего отца, ваше величество, только добро, - Таммуз не стал мешкать и первым обратился к Сарвату в новом титуле. – Скорее, я мог бы желать кончины вам, но вы были дорогим его сыном, и что бы меж нами ни было, вы брат Майи. Я едва ли смогу причинить ей боль подобной выходкой.

   Майя на этих словах прижалась к мужу крепче, зарыдав неистовее. Он такой замечательный, её муж. Должен же уже Сарват это понять! Но нет! Он только и может, что ссориться! Даже у постели мертвого отца! Честное слово, будто мало им бед на головы.

***

Ахиль сдвинула ноги, села на постели и оправила юбки. Врач, сидевший рядом на стуле, омыл руки, отер о тканое полотенце, не торопясь с вердиктом. Затем выглянул к остальным из-за ширмы, специально установленной в покоях царевны на время осмотра, и попросил прислугу удалиться. Оставшись наедине с царевной, со всем участием произнес:

   - Бедное дитя. То, что он сделал чудовищно. Государь не видел ничего, верно?

   Молодая женщина покачала головой: конечно, нет, это ведь свекор, и не абы какой, а Стальной царь.

   - Что ж, вам это не на руку, девочка. Вам следовало сказать царю с самого начала.

   - О личном не принято говорить, – уклончиво ответила Ахиль.

   - Вы – царская невестка. Если ваш муж, прости Господи, грубая скотина, ваш свекор таким не был. Я служу Далхорам свыше сорока лет и знаю наверняка. Да что я, всем в стране известна целомудренная любовь Алая Далхора и леди Джанийи. Царь теперь должен воздействовать на сына.

   - А что толку? – спросила женщина, отворачиваясь.

   - Это решать не вам. Я поговорю с царем.

   - Не смейте! – запаниковала Ахиль.

   - Увы. Я подчиняюсь только царю и, если его нет, его брату. Подождите.

   Ахиль зажала ладошкой рот, наблюдая, как уходит врач. Что она наделала? Зачем открылась Змею? Что теперь будет?!

***

В приемной палате Стального царя сидели двое – Алай и Змей.

   - Ваше величество, - поклонился лекарь. – Я осмотрел царевну.

   - Ну, Змей был прав? Она беременна?

   Целитель поклонился снова:

   - Я просил бы о приватном разговоре.

   - Говорите так.

   Лекарь повиновался:

   - К сожалению, у царевны не может быть детей.

   Алай вскинул глаза на врача в немом вопросе.

   - Объяснитесь.

   Врач объяснил.

   - Что-то ведь можно сделать?

   - Боюсь, моих знаний не хватит.

   «Значит, ничьих не хватит», - домыслил царь. Этого лекаря он помнил еще ребенком.

   - Займитесь её здоровьем. С царевичем я поговорю сам. Идите, - дождавшись, когда врач выйдет, царь продолжил. - А ты, Змей, проследи, чтобы мой сын отныне спал отдельно от жены.

   Змей только молча встал и поклонился, стиснув челюсти. О да, он проследит за этим, с большой охотой.

***

- Ваше величество посылали за мной?

   Царь опустил все формальности:

   - Я хочу лично увидеть то, о чем говорил врач.

   Ахиль в ужасе вскинула глаза, отодрав взгляд от пола.

   - Мой государь, прошу, это лишнее.

   - Просто приподнимите подол.

   Ахиль не двигалась, и Алай сам приблизился к ней. Задрал юбку чуть выше колена, поглядел. Выпрямился и чуть отодвинул высокий ворот платья, заглядывая в вырез. Все, как сказал врач: измучена.

   Царь снова уселся за бумаги, дабы не смущать царевну еще сильнее.

   - С этого дня вы и мой сын будете спать отдельно.

   «Пока я не решу, как быть дальше».

   Ахиль в душе вспомнила Змея: она просила совсем не о таком унижении! Но… но если теперь ей не придется терпеть Халия, остальное не так уж важно.

***

Сыну Алай не стал ничего объяснять, передав приказ со Змеем. За столами военного совета и семейных трапез ему больше не место. Если бы он, Алай, позволял себе хоть половину подобного, Халий и его браться и сестры никогда не родились бы.

***

Жизнь Ахиль резко наладилась. К лицу вернулись краски, снова заблестели волосы – самые необычные из всех.

   Царь постоянно был в курсе событий осведомлением Змея, царевна не беспокоилась. Теперь с ней обращались внимательнее, только Халий при встречах смотрел, как на шлюху из борделя. Она тушевалась, вздрагивала всем телом и поскорее старалась скрыться с глаз царевича, а если такой возможности не было – пряталась за спину Гора.

   Ахиль часто ловила себя на желании поговорить со Змеем – прежде он чертовски умело вытягивал из неё признания, объяснял, что действительно страшно, а что она напридумывала. Но, несмотря на расположенность Змея, Ахиль всерьез его побаивалась.

   Нередко ночами Ахиль просыпалась в холодном поту. Не только от воспоминаний: «Халий все еще наследник, - тревожно говорил ей внутренний голос. – Если Алай умрет, он изувечит тебя окончательно и убьет. Хотя бы за то, что ты донесла Стальному Царю». Впрочем, думала Ахиль, Халий вполне может убить её и до кончины отца, ведь их брак сохранен исключительно по приказу Стального царя, который не допускал и мысли о скандале или сплетнях со своим именем в главной роли.

***

Вопрос наследования в Западном Орсе обострился всерьез. Затягивать смысла не было.

   - Халий – позор моего рода, - заявил Алай брату Таю и Змею. При том, что у Стального царя был комитет советников, которым ежемесячно выплачивалось солидное жалование за их труды, на деле советы Стальной царь слушал только от этих двух. Змей никогда не отказывался делать то, от чего отказывались все остальные. Тай был единственным верным другом. А те… После того, как мальчишка Салинов, Сарват, перебил всех его генералов после штурма Аттара, весь нынешний совет – чистой воды фикция. – Таммуз потерян и теперь, будучи зятем врага, потерян безвозвратно. Как и три мои дочери.

   - Остается Аман? – уточнил Тай.

   - Да.

   - Халий просто так не отступится, - напомнил Змей.

   - Верно. Его жену мы оставим во дворце, как невестку династии. Но самого Халия придется изгнать.

   - Не поможет, - влез Тай. – Со временем Халий поднимет бу…

   - Я не глупец! – гаркнув, оборвал Алай. – Его лишат всех прав наследования и отправят аббатом в монастырь. Постриг будет публичным.

   Тай вытянулся в лице. Даже Гор ненадолго отвел взгляд: порой забываешь, почему он Стальной.

***

Указ Стального царя не вызвал у Халия ни капли понимания. Он кинулся объясняться с отцом, но Алай отверг все доводы и в красноречивых тонах объяснил сыну, что подумать о последствиях следовало до того, как уродовать жену.

   - Она сама виновата! – кричал Халий. – Без рода и племени, заносчивая и жирная!

   - Она чертовски похожа на твою мать в молодости и столь же знатна, не более и не менее, - обронил царь, жестом велев страже вывести сына из покоя.

   Взбешенный обстоятельствами, Халий кинулся искать поддержки у дяди Тая, у членов совета и даже написал письмо сестре в Яс, полагая, что, может, её слово хоть что-то будет значить для царя.

   Хотя, кого он обманывает?

   Тем не менее, на кону было царство, и пренебрегать методами он не мог. А потому отослал в Яс самого резвого гонца на самом быстроходном судне: все равно, чтобы подготовить указ о назначении нового преемника и подготовить Амана к торжественной присяге потребуется, по меньшей мере, три-четыре недели. И хотя за это время и в одну-то сторону не добраться, если Джайя заступиться и будет услышана, еще ничего не поздно будет изменить.

***

Голову отосланного гонца привезли на четвертый день.

   Алай рассвирепел и назначил публичный постриг сына на конец сентября – через два дня.

***

- Милорд, быстрее.

   Стражник обратился коротко, и Гор понял, что срочно. Не одергивая и не спрашивая, он стремительно помчался в направлении, куда вел страж, на пути оголяя клинок. И только повернув в последний на их пути коридор, Гор сообразил, что произошло.

   - Охрана?! – гаркнул он.

   - Ранены, - отозвался стражник. – Мы не подходили близко: я помчался за вами, а Ральт за командиром дворцовой стражи.

   Гор кивнул:

   - Не наделайте шума, чтобы царь не узнал, - Гор ускорился и уже через пару шагов услышал знакомый голос:

   - Я докажу ему, что способен продолжать династию! И ты, чертова сучка, не помешаешь мне! Иди сюда, тварь!

   - Бегом за лекарем, - Гор отдал приказ и, не думая, толкнул дверь. Накинулся на Халия, заведя клинок. Не рискнет – знал царевич и не отступал. Ахиль пыталась отползти, по кровати, сбежать, но Халий поймал и, задрав юбку, снова принялся вдалбливать жену в кровать, одновременно пытаясь придушить.

   Гора обступили с обеих сторон – подручные царевича, те, кто перебил охрану Ахиль у комнаты. В душе Тиглат оскорбился: уж кому, а ему не составит труда. Он управился за пару минут, и Халий, краем глаза отмечая происходящее, недовольно цокнул, удвоив усилия в попытке овдоветь. Гор между тем отбросил клинок и оттащил Халия вручную.

   - ДА Я ВЕЛЮ УКОРОТИТЬ ТЕБЯ НА ГОЛОВУ!! – он замахнулся, но промазал. ПОШЕЛ ВОН!!

   Перебежал, подобрал меч Гора, и кинулся вперед. Тиглат лениво повел бровью, сделал несколько движений, уходя с линии атаки, потом широко шагнул на клинок, поднырнул под замах. Но вместо ожидаемого удара снизу, продолжил движение, зашел за спину, вбил одну из ног точным ударом под колено. Другой ногой толкнул запястье, удерживающее рукоять его меча, повалил Халия на пол лицом вниз. Заломил руки за спину и уселся сверху.

   - Это ведь не без тебя вышло, да?! Эта сучка тебя попросила?! Отец в жизни бы не отстранил меня! Особенно после войны! – кряхтел Халий снизу. – Ты трахал её, да? С чего бы тебе ей помогать?!

   - Держите себя в руках, - Гор клацнул зубами: не долго у него прежде жили подобные уроды. А уж из поднявших руку на Гора до сих пор живы лишь те, с кем он оказался дружен в Храме Даг.

   - Отец тебя четвертует, ублюдок! - с ухмылкой, красный, как щеки лгуна, прошипел Халий из-под Змея. Его глаза горели совершенным безумством. – Спал с моей женой! Ха! Это из-за тебя эта сучка бесплодна! Это её надо в монастырь! Когда отец узнает, какую мразь пригрел, он …

   - Что я сделаю? – донесся голос. Халий, хоть Гор и повалил его лицом к двери, не мог из этого положения посмотреть вверх. Но необходимости и не возникало.

   Алай прошел вперед, встал перед сыном:

   - Ну же, Халий, скажите, что я сделаю? Я ведь обожаю, когда решают за меня.

   - Изгоните её, отец! – приподняв все же голову, зарычал Халий передавленным горлом от излома шеи. – Заприте её в монастыре! Эту сучку!

   - Вы позволите, государь? – раздался голос семейного лекаря Далхоров.

   Алай смотрел на сына и не понимал, как от его достославного рода и от его благочестивой и непогрешной супруги могло уродиться такое ничтожество. Царь сделал шаг чуть в сторону, будто позволяя доктору пройти, хотя пространства и без того хватало, чтобы тот стремглав кинулся к своим обязанностям.

   Халий продолжал шипеть, изрыгая проклятья на голову Ахиль и Гора, и призывая отца сохранить его право наследования. Он продлит род Далхор. Он невиданно силен во всем! И если отец предоставит шанс, он в самом скором времени разобьет наголову проклятый Адани, вернув сестер и брата.

   Алай смотрел молча и брезгливо. Потом кивнул Змею, сделал знак страже. Гор передал солдатам скрученного царевича.

   - Если бы одной силы хватало, чтобы выиграть войну и стать царем, всем миром правил бы Змей, Халий.

   Царевич рванулся из рук солдат, но Гор уверенно ткнул его под дых. У молодого мужчины вылезли глаза, он принялся как выброшенный на берег карп хватать ртом воздух. Змей оглянулся на остальных: при том, что приказ скрутить был, приказал бить не было, и Гор предпочел взять это на себя, прекрасно понимая дилемму стражников.

   - Она будет жить? – бросил царь через плечо.

   - Должна выкарабкаться, - пообещал лекарь, и будто в подтверждение его слов, Ахиль закашлялась, приходя в себя.

   - Когда окрепнет, облачите её во вдовьи одежды и пришлите ко мне. Я назначу её штатгальтером на востоке.

   - Слушаюсь, государь.

   - Вдовьи?! – выхрипел Халий, все еще задыхаясь от удара.

   - Как закончите с Ахиль, - продолжил царь, обращаясь к лекарю, - переговорите со Змеем. Халий отправится в монастырь уже не будучи мужчиной.

   - ЕЙ – ГОРОД В УПРАВЛЕНИЕ, А МНЕ ЕВНУХОМ БЫТЬ?! – Халий снова попытался вырваться из рук стражников, несмотря на боль в ребрах.

   - Ахиль неплохо управлялась с замком Далхоров, а на востоке Орса проходит граница с Иландаром, откуда она родом. Думаю, я прав в выборе.

***

Халий не верил до последнего.

***

В день, когда Аман принял присягу всего дворянства и рыцарства Западного Орса, Ахиль официально была назначена на должность штатгальтера приграничного к Иландару утеса Ваамар и, с благословения лекаря и дозволения царя Алая, отправлена под надзором Змея осваиваться в новой должности.

   Ахиль и Змей не разговаривали вплоть до прибытия в доверенную молодой женщине крепость. Прошлый штатгальтер был смещен с должности без объяснений, но одного упоминания о родне царя было достаточно, чтобы все понять. Алай во многом и Гора отослал с Ахиль для того, чтобы тот подчистил замок от несогласных со сменой руководства.

   За исключением того, что крепость была заложена на вершине утеса, с которого открывался невообразимый вид, остальное показалось Ахиль, выросшей в замке на Излучине Тарса, вполне обычным. Типичные стены, переходы, башни с бойницами, донжон – не особо большой, но, когда речь идет об удержании приграничного города, едва ли нужен больше.

   Добравшись до места назначения, Ахиль перевела дух и после ночлега попросила Змея завтракать с ней вместе. В трапезной, как и у неё дома, над камином висело распятие. Это успокаивало.

   - Я хотела поблагодарить вас за помощь.

   - Рад стараться.

   - Могу я узнать, как вам удалось убедить доктора солгать?

   Гор оскалился:

   - А разве я не обаятелен?

   Ахиль усмехнулась: все её тело надолго, до конца дней запомнит ужас, пережитый в замужестве с Халием. Но сейчас кошмар остался позади и можно было вздохнуть спокойнее.

   - Еще как, - улыбнулась Ахиль. – Но это не ответ.

   - Халия при дворе любили не многие, - уклончиво ответил Гор. – Лекарь Далхоров в числе тех, кто не любил.

   - Змей, я мало пробыла при дворе, но успела понять, что симпатии там мало значат. Конечно, слава Богу, что все кончилось, как кончилось, но давайте не будем забывать, что мой свекор не дрогнув растоптал сына, так что его и сыном теперь не назвать.

   - То есть вы не верите, что я по доброте душевной взялся помочь? А ведь я что-то частенько стал помогать незнакомым женщинам в последнее время, - призадумался Гор.

   - Змей! Хватит подтрунивать, - Ахиль смутилась, чувствуя себя неловко в атмосфере его непринужденной насмешки.

   - Ахиль, - он обратился по имени, прекрасно зная, что может позволить себе это. – Я не очень люблю разговоры начистоту. Если вам станет легче: да, я помог вам потому, что ваши интересы в чем-то совпали с моими. Я присягнул Алаю, потому что нашел в нем ту неукоснительную принципиальность, которой, как полагал, кроме меня обладали слишком немногие в мире люди. Но Халий ничем не примечателен, и даже наоборот. Я своими руками перерубил тыщи с две таких или больше. Так что, если мне не удастся добиться того, чего бы я хотел, мне придется остаться в Орсе. А перейти под начало Халия со смертью Алая было бы, по крайней мере, глупо, раз уж я мог как-то на это повлиять.

   - Вы же могли просто его убить.

   - Чтобы быть арестованным или убитым? Извините, - наигранно повинился Гор, - я уже побывал в темницах Алая, и ничего увлекательного там не нашел, чтобы желать повторно их осмотреть.

   - Вы могли бы сбежать, если бы кто-то вообще вас заподозрил.

   - Бежать мне некуда, - улыбнулся Гор и налил себе полный стакан свежего утреннего молока. – Даже когда я его пью, - указал мужчина на бокал, - я вспоминаю слишком многое о местах, в которых вырос, а уж если туда вернуться… Ха! – Гор расхохотался. – Пожалуй, нет. Убить незаметно – можно, конечно. Но ведь Алай бы наверняка назначил меня искать виновника, а вас, кстати, отослал бы в монастырь.

   Теперь разулыбалась Ахиль:

   - А так вышло, что царь все сделал сам, а я еще и получила пода… Это вы его надоумили?! Как и лекаря?

   - Ахиль, я ведь уже просил вас, - вздохнул мужчина. – Думаю, мне лучше не давать вам ответы, которые можно использовать против меня.

   Ахиль обиделась:

   - Вы думаете, я способна?! …

   - Я думаю, что теперь, когда у вас есть отличный шанс начать новую жизнь, вам, в случае, если надумаете завести любовника, надо и впрямь не забеременеть. Хотя бы пока Алай не умрет.

   - А мало ли желающих его убить? – раздался в дверях трапезной мужской голос. Гор и Ахиль вскинули головы и увидели незнакомца в плаще с капюшоном. Ничего впечатляющего, быстро оценил Гор опытным взглядом физические возможности мужчины. А потом нахмурился: мужчина скинул капюшон, и заплетенные волосы открыли высокий лоб с изображением орлиных крыльев у правого виска. Он встречал людей с такими знаками.

   - Как ты сюда попал?! – Господи, так тихо вошел!

   - О, так просто и не скажешь, как. Честное слово, я исходил пол-Этана.

   - Да хватит тебе! – женский голос расхохотался звонко, на всю залу, но никого, кроме путника видно не было.

   - Что это значит?! – вскочила Ахиль. – Стража!

   - Дай ребятам поспать, - посоветовал женский голос.

   Ахиль испуганно взглянула на Гора. Тот оголил меч. Еще бы: безоружным он позволял себе быть только в исключительных случаях.

   Мужчина в дверях поднял ладони в примирительном жесте.

   - Мы не воины и пришли не для того, чтобы вредить тебе.

   - Вот, - донесся женский голос возле закрытой двери. – Теперь никто не войдет.

   Ахиль вздрогнула и перекрестилась, поняв, что дверь всего на миг блеснула везде, где в ней было хоть что-то металлическое. А потом – перекрестилась еще трижды, зашептав «Верую», когда из воздуха, будто снимая с себя пелену чар, соткалась женская фигура в черном траурном платье и плаще.

   - Змей, - шепнула Ахиль, отступая назад, готовая спрятаться, куда угодно и где угодно, но перво-наперво – за спиной Тиглата.

   Однако Тиглат не шевелился, пристально разглядывая путников.

   - Я помню это чувство.

   Женщина улыбнулась:

   - Я – Вторая среди жриц.

***

- Вторая среди … жриц? – переспросила Ахиль. Подобный титул был ей хорошо знаком. Её старшая сестра Айхас – одна из старших жриц Ангората, помощница Первой среди жриц, с которой её отец в дни, когда еще был язычником, зачал сына.

   - Верно, Тиранта, - подтвердил Гленн. – Я бывал с братом в вашем доме, госпожа Ахиль. Может, вы помните меня.

   Когда первый приступ паники отступил, и Ахиль перестала задыхаться, она и впрямь начала вспоминать визиты Тиранта и Гленна, ангоратского друида.

   Молодая женщина медленно кивнула.

   - Да, вы с Тирантом не очень-то близки, да и были, пожалуй, слишком юны, когда мы виделись в последний раз, - с пониманием отнесся Гленн.

   - Мне было двенадцать, - с достоинством сообщила Ахиль, будто её утверждение в корне противоречило сказанному друидом.

   Шиада на все это настойчиво не обращала внимание. Она и Гор одновременно уставились друг на друга и подошли вплотную. Шиада осторожно, не сводя глаз с ледяных глаз воина, коснулась его рук – и Гора насквозь пронзило чувство, будто все его тело от волос до пят превратилось на миг в молнию: быструю, разящую, требующую разрядки. А когда жрица взяла широкие мозолистые ладони в свои, разрядка настала. Гор расслабленно выдохнул и с благоговением посмотрел вниз, на пришелицу. Шиада меж тем, развернул кисти Тиглата ладонями вверх, провела большими пальцами, будто что-то изучая, подняла голову и заявила:

   - Это ты.

   Гор с интересом изогнул бровь: не то, чтобы он сомневался в сказанном.

   - Ты убил Виллину.

   Гор молниеносно дернулся в попытке выхватить клинок, но не успел даже высвободить руки. Дернул снова, изо всех сил – и с ужасом понял, что не может двигаться. Память принялась услужливо подкидывать не менее удивительные воспоминания.

   - Читать мысли это одно, - пробормотал он. – Но такие трюки под силу далеко не каждому жрецу.

   - Точно, - одновременно отозвались Шиада и Гленн.

   - Он убил наследную принцессу? – взметнулась Ахиль.

   - И не только её, - добавил Гленн.

   - Я здесь не за тем, чтобы спрашивать с тебя за смерть Виллины, хотя она и была одной из редких женщин, с которыми я была дружна, и приходилась сестрой человеку, который мне дорог. Думаю, нам стоит присесть, - Шиада даже не посмотрела на Ахиль – и так было ясно, кто здесь реашет все.

   Мужчины и женщины расселись, Ахиль предложила еды.

   - Перво-наперво, что с моими людьми? – Гор особенно ответственно подошел к выбору сопровождающих Ахиль, зная, что придется со временем оставить девчонку на попечение своих солдат. Поэтому взял весьма неплохих и смышлёных, на которых, самое главное, можно было положиться во многих делах.

   - Они просто спят, - успокоила Шиада.

   - Видишь ли, - объяснил Гленн, - в отличие от Шиады я не могу заставить других полностью меня не видеть. Я могу только изменить внешность, что я и сделал. Все думают, что к тебе пришел старый монах. Как мы поняли, жрецам Праматери в этих землях особенно никто не радуется.

   - Как и много где теперь, - с грустью добавила жрица.

   - Шиада? – Гор расплылся в ухмылке. – Вторая среди жриц нынче носит имя Матери Сумерек? Серьезно?! – он расхохотался. – Уж не знаю, чье чувство юмора страшнее, жрецов, которые тебя нарекли, или Праматери, что создала Вселенную.

   - Шиада Сирин, Вторая среди жриц? – снова переспросила Ахиль с явным недоумением.

   - Мне кажется, это мы уже выяснили, - напомнил Змей. Ахиль проигнорировала.

   - Я слышала о тебе, когда жила в Иландаре. Ты жена Берада Лигара, - заявила царевна таким тоном, будто только что публично приговорила Шиаду к повешенью.

   Жрица дрогнула в уголке губ.

   - Да, я была герцогиней Бирюзового озера.

   Ахиль нахмурилась:

   - Бе… - она покусала губы, раздумывая, как спросить лучше. – Берад Лигар умер?

   Шиада вздохнула и перевела взгляд на Гора.

   - Когда ты был в Иландаре ты убил не только принцессу, но и, судя по переполоху в Кольдерте, духовника королевы. Я понятия не имею, зачем ты поехал с ним на юг, но я неделю промоталась в Гуданском графстве, потому что след убийцы вел меня туда. Потом ты поехал сюда, в Орс, и заехал в какой-то трактир на западе. Потом добрался до столицы и был во дворце, так что нам пришлось ждать удобного случая, потому что в царский дворец просто так не пустят даже старого священника. И, наконец, следуя за мороком убийцы Виллины – да успокоится дух, что вел меня – мы прибыли сюда. Так вот, - Шиада снова посмотрела на Ахиль, вздернув голову, – мы проделали этот путь не для того, чтобы обсуждать герцога Бирюзового озера. У нас с Берадом разные судьбы, и на этом все.

   - Но ведь ты почему-то не с ним. Что-то случилось? – уточнила Ахиль.

   - Убита наследная принцесса Виллина, дочь короля Удгара, и духовник королевы Гвен – как ты думаешь, что случилось?! – обозлился Гленн. – Староверы и христиане винят друг друга, архонцы начали вторжение в земли Ладомара, а северные племена, прознав о ситуации в Иландаре, начали атаковать Стансоров. Страну рвут на куски!

   Ахиль побелела.

   - Мама… отец и братья, - она приложила пальцы к губам, будто самой себе веля замолчать, чтобы не накликать беду еще большее.

   - В последний раз в Кольдерте я видела Клиона Хорнтелла, если тебя утешит, - сообщила Шиада. – Он был здоров. Но это было довольно давно.

   - А он…

   - Я, - осекла Шиада. - проделала длинный путь, потому что у меня есть цель. И это – не беседы с тобой. Твоя судьба заканчивается здесь, но если когда-нибудь ты захочешь увидеть сестру или найти место, где можно в спокойствии дожить век, преклоняя голову перед Матерью Сущего, на Ангорате тебя встретят. А сейчас, - Шиада посмотрела на Гора, - мы можем пройтись? Кажется, с утеса прекрасный вид.

   - Если позволите, - Гор кивнул Ахиль, раздосадованной и расстроенной. У него и самого возникло несколько вопросов к жрецам.

   До вершины добрались тихо. Шиада наложила чары на все троих, и троица без лишних помех добралась до поляны неподалеку от замка.

   - Если ты это можешь, - спросил Гор, - почему все-таки вы не нашли меня во дворце Алая. В смысле в столице Орса. Если я и правда был вам нужен…

   - Магия плащей, будь то сокрытие или величие, самая тонкая из всех. Когда ты находишься в движении, ею очень трудно управлять, и главное в ней – быть безмятежным. В противном случае плащ может пасть в самый неподходящий момент.

   Гор и сел на брошенный валун. Отряхнул запыленные штаны, широко расставил ноги.

   - Я так понимаю, бегство с любовником-жрецом всерьез взволновало кровь? – улыбнулся он жрице. Шиада осталась стоять, опираясь на посох. Он скосила усталый взгляд на Гора, и тот вдруг запнулся. Будто только сейчас он заметил, как на самом деле удивительно прекрасна его собеседница – и как устала и измучена чем-то.

   Видимо, это и есть магия плащей.

   Шиада посмотрела еще глубже – и Гор будто наяву услышал: «Именно».

   - Лет шесть назад ты встретил Верховного друида.

   - Откуда ты…

   - С тобой, - перебила жрица, - была девочка. Тогда девочка. Правда, когда она приходит ко мне сейчас, она кажется почти такой же древней, как и я.

   - Что? – Гор перестал понимать происходящее.

   - Ты помнишь ты встречу и ту девочку? – твердо спросила жрица, не сводя глаз с лица Гора.

   - Даже захочу – Бану мне не забыть никогда.

   - Ты знаешь где она? – мгновенно отозвалась жрица.

   - Хотел бы знать, - отшутился Гор. Шиада поглядела на него с интересом, сузив глаза и чуть хмурясь.

   - Боюсь, - медленно произнесла женщина, – ты хотел бы не только этого.

   - Это не твое дело, жрица.

   Шиада по-прежнему неотрывно смотрела на Гора.

   - Я вижу тебя и её из видения Таланара, но если тогда была девочкой, то ты был взрослым мужчиной. Сколько тебе? Тридцать пять? Тридцать шесть? – перебирала жрица.

   - Тридцать шесть, - повторил Гор, понимая, что, кажется, заворожен, ибо по своей воле уже прекратил бы разговор.

   - Не поторопишься – её уведут.

   - Это не твое дело, - по слогам отчеканил Гор.

   - Если ты поможешь мне и принесешь клятву, что всегда будешь биться во имя Матери Сумерек, как бился прежде, я сделаю так, что еще до наступления следующего лета вы встретитесь.

   Тиглат чуть подался вперед, во взгляде мелькнула жадность.

   - Сделаешь?

   - Если это не нужно – могу и не делать, - пожала плечами Шиада и, наконец, отвернулась от бойца.

   - Ты издеваешься что ли? – не выдержал Гор.

   - Ни капли, - размеренно отозвалась Шиада. – Но я не умелый делец, и торги веду с трудом. Так что? Поможешь мне?

   Гор задумался. Внимательно оглядел Шиаду, потом Гленна.

   - Я должен знать, - наконец, со всей серьезностью отозвался мужчина, - что ей ничто не угрожает. Зачем тебе Бану?

   Шиада усмехнулась:

   - Потому что по ту сторону Великого моря тоже должен быть человек, до мозга костей верный Праматери.

   Гор с интересом поднял брови.

   - Не все люди понимают то, что говорил отец Ахили, что человеком человека делает в том числе и вера, но не так уж важно, во что ты веришь, пока твои поступки не приносят отчаяния.

   - Это говорит мне женщина с именем «Шиада», - хмыкнул Тиглат.

   Поднялся сильный ветер, и жрецам пришлось подойти ближе к Гору, чтобы иметь возможность лучше слышать друг друга.

   - Мать Сумерек не несет хаос, а обуздывает его, - спокойно протестовала жрица. – На востоке есть Агравейн. Никто из последователей старой веры не сомневается в силе его меча и твердости руки. Он поцелован Илланой, и будет защищать её детей, сколько потребуется.

   - Но?

   - Но его страну осаждают племена из Ургатских степей, - ответил Гленн, – и он не всегда сможет возносить меч, чтобы защитить тех, кого будут рубить и жечь с именем Бога на устах.

   - И за этим вам нужна Бану? – Гор поочередно посмотрел на жрецов.

   - Но ведь на тебя Праматерь больше не может полагаться, - усмехнулась Шиада, уставившись в раскинутую даль равнин под утесом. – Ты служишь человеку, который поддерживает христианскую религию из политических соображений. Но его детям вера не дает пасть духом, и они всерьез хотят изменить мир.

   - А ты хочешь им помешать?

   - Я делаю то, что от меня ждет Праматерь, - Шиада устала от бессмысленного спора. – Богам нужны люди, чтобы в них верить. И нам тоже, если мы хотим сохранить древнее знание и силу, нужен человек.

   Гор продолжал разглядывать жрицу с интересом, и Шиада вынуждена была продолжать, чтобы он понял, наконец.

   - Христиане боятся чародейства, с которым не могут справится, и знаний, которые не хотят обрести, ибо те противоречат их учению о мученике. Веру Праматери они называют кощунством и ересью, в первую очередь потому, что Всеединая четырехлика, тогда как их истинный Бог един. Правда, он отчего-то тоже существует в трех лицах, но христиане не хотят этого замечать. Слепец не говорит, что видел мир лучше, чем кто бы то ни было, а человек, лишенный слуха, не хвастает, какие красивые слышал сказания. Но люди, лишенные знания, не желающие и даже не способные им овладеть, больше всех верят, что знают, как правильнее всего прожить жизнь. Вот только когда ты ведешь человека во тьму, настойчиво повторяя, будто ведешь к свету, мрак не развеется сам по себе. Божественный свет истины, о котором столько твердят христиане, существует. Но он не валится с небес без причины – к нему идут, и дороги порой извилисты.

   Тут расхохотался Гленн.

   - Воистину, они говорят, мы заносчивы, потому что в чародействе пытаемся состязаться с Богом. Но, по-моему, эта их убежденность куда заносчивее. Боги проявляют волю в знаках и протягивают руку, помогая человеку в пути, но, когда люди ждут, что свет истины, который есть всякий Бог, свалится на них просто так, они смешны.

   Резкий порыв ветра заставил Гленна замолчать. А Шиада, не сводившая глаз с Гора, померкла:

   - Он не знает, где она. Он любит её, но никогда не видел места, в котором она живет.

   - Не смей лезть ко мне в голову!

   - С Таланаром ты был почтите…

   Шиада осеклась, схватившись за грудь.

   - Эй! Что с тобой?

   Шиада ловила губами воздух, вытаращив глаза, пораженная происходящим до глубины сердца, которое, казалось, вот-вот остановится.

   - Шиада! – бросил Гленн. – Шиада, что сл…

   Жрец поймал женщину за предплечье и приобнял другой рукой, чтобы помочь удержаться на ногах, и содрогнулся сам:

   - Аххгрр, - прорычал он как от острой боли во всем теле. Гор подскочил и отступил на шаг, наблюдая. Что, Всемилостивая, тут происходит?!

   Гленн посмотрел в небо, высоко задрав голову и широко раскрыв глаза, но увидел совсем не туманную горную синь. Чудовищный порыв ветра ободрал щеки, приводя друида и жрицу в чувство, обрывая видение, открывшееся Шиаде и переданное в одно касание друиду.

   - Мне так жаль, - надрывно сообщила жрица и, вцепившись в одежду друида, уткнулась в его грудь поникшей головой. Все мгновенно стало ясно и понятно: почему он говорил так с ней в последний раз. Почему отдал браслет. Почему был так рад встрече…

   Гленн зарычал еще более утробно и неразборчиво.

   - Какая тварь посмела?! – заорал он и, до хруста сжав предплечья Шиады, медленно сполз перед ней на колени, уткнулся в живот и зарыдал. Гор оглянулся вокруг себя испуганно: «Кто здесь?». Какие-то голоса, шепчущие неразборчиво, окружили, кажется весь холм. И едва Гор начал разбирать слова, Шиада сдавленно подхватила древнейшую песнь плача, которая в этот миг пронзила пространство Этана – повсюду, где жрецы Ангората оплакивали Вестника Богов.

   О, Праматерь людей и Богов, - завела жрица архаичный напев. –

   Вездесущая владычица черных снов,

   Из которых нет дороги иной, чем младенчество

   Через пламя, и прах, и развенчанность.

   Гленн немного отстранился от ног жрицы и окончательно уселся на землю, согнув под собой колени. Со сбившимся дыханием друид, немного запинаясь меж слов, подхватил песнь и повел с самого начала, вторя Шиаде с отставанием, чтобы, как ворсинка цепляется к ворсинке в прядении, сплелась погребальная нить по Верховному жрецу, опоясывающая весь мир.

   О, Нандана!

   Древнейшее имя Ночи! – Шиада вздохнула судорожно, но продолжила.

   Обойми Богов покрывалом своим всепрочным.

   Ибо нет у Ночей ни пороков, ни добродетелей,

   Ибо нет у спящего Сном – свидетелей.

   Гор попытался шагнуть к жрецам, хотя, спроси его кто, затруднился бы ответить зачем. И вдруг осознал, что не в силах пошевелить даже пальцем.

   О, Всеведующая Мать мудрости, Смерть и Верность!

   Обойми покрывалом из вод уповающего на бренность!

   Пусть из моря вернется всепамятный, мал с лица,

   Уходящий средь красно-огненного кольца.

   Они пели схожие мелодии. Начало причета в обоих устах звучало одинаково, но продолжение оказалось разным, и голоса жрецов переплетались столь причудливо, что, хотя это был плач, Гор понял, что едва ли слышал что-то прекраснее. Жрецы Храма Даг, провожавшие Клинков Матери Сумерек в путь крови и огня, не могли сплести и вполовину так же изысканно и так же по-древнему просто.

   О, Единая, служителю веры пой Свой причет!

   Молодая Иллана родит, а Шиада взыщет!

   Таланар из седого рода заклятой стали,

   Не однажды восставший средь ветви священной Тайи,

   И отец, и сын, наставник, судья, палач,

   Принимай, возносясь, твоих отпрысков скорбный плач!

   Жрецы одновременно перевели дух и дальше запели вместе, голос в голос – тихо, бессильно.

   Разгорайся лучиной из уст в уста, из лица – в лице,

   Как горел твой всевидящий глаз в огненном кольце!

   Как вкушали еду Познанья с твоих осветленных рук!

   О, Праматерь людей и Богов, замыкай свой священный Круг!

   Они допели совсем тихонечко, так что Гор едва смог разобрать слова последней строчки. Хотя – обнаружил с удивлением – ветер стих и выглянуло солнце, сияющее и слепящее, как чистота уходящей души.

   Гленн все еще вздрагивал, сидя у ног Шиады. Женщина провела ладонью по лицу, стирая влажную каплю. А Гор, зачарованный, понимал, что затихло только здесь, совсем рядом, и неведомая песнь, окружавшая его сотканными вдалеке причетами жрецов со всего Этана, простирается дальше.

   - Я… - подал голос жрец, - мне надо пройтись.

   Он поднялся. Шиада кивнула:

   - Не уходи, не простившись.

   Гленн дрогнул и пошел вперед. Шиада глядела ему вслед, не торопясь разрушать тишину утеса.

***

- Таланар … умер? – Гор подал голос, подойдя к жрице плечо в плечо. Она, оказывается совсем небольшая. А когда зашла в зал выглядела величественной, как сама Праматерь.

   - Умер или был убит – не знаю, - шепнула женщина. – Во всяком случае, я видела его лежащим у подножия лестницы в замке короля Нироха.

   Гленн впереди шел надломленными шагами, будто колени не держали вес, и с каждым шагом он норовил упасть. Гор просто указал в спину друида подбородком, и Шиада ответила:

   - Гленн был младшим из сыновей Таланара.

   - Он сын Верховного друида? – удивился Гор. Он имя-то жреца узнал только что. Предположить подобную связь, разумеется, было не с чего.

   - И Первой среди жриц. Последнее совместное их дитя.

   - То есть он твой брат? Выходит, ты правда Вторая среди жриц.

   - Ты сомневался?

   - Жрицы не бывают замужем. А от Ахиль я сегодня узнал другое.

   Шиада усмехнулась:

   - Жрицы тоже допускают ошибки. И, кажется, сейчас, я могу допустить еще одну.

   Гор проявил интерес, обернувшись к Шиаде.

   - Его матери, храмовнице Ангората, - жрица указала на фигуру удаляющегося друида, – сейчас нужна поддержка. К тому же, мне следует приветствовать следующего Верховного друида на восхождении. Но повернуть сейчас, когда я забралась так далеко…

   - Я смотрю, жрецы вообще любят путешествовать без умысла, - вспомнил Гор встречу с Таланаром.

   - Разве, когда тот, кому ты всецело веришь, предлагает тебе путь, тебе так уж интересно, куда именно и зачем он ведет тебя?

   Гор усмехнулся:

   - Вряд ли в моей нынешней жизни остались такие люди.

   Шиада присмотрелась к нему: изучающе скользила по лицу с двумя продольными шрамами, по сине-серебристым глазам, пугающим, как холодная смерть.

   - Путь той девочки, которую ты привез, - заговорила жрица отрешенно, - закончен здесь. Она правильно поступила: ей не удалось бы стать матерью царя, даже останься она в столице. Но ты – другой. На твоем пути было лишь два предначертания, и оба уже случились. Ты можешь изменить все, в том числе и людей вокруг и внутри себя.

   Гор открыл, было, рот – не то спросить, не то возразить – потом отвернулся, хмурый. Обо всем этом не очень-то хотелось думать. Вспоминая встречу с Таланаром, он теперь мог сказать, что встречи с ангоратскими служителями никогда не проходят для него бесследно.

   - Благослови меня на встречу, и я скажу то, что знаю.

   Шиада кивнула, вознесла прекрасную молодую голову, призывая Гора преклонить колени. И когда тот присел, Шиада не своим голосом, с интонациями, присущими женщине, которую никогда не встречала, произнесла:

   - Да благословит тебя Кровавая Мать Сумерек, Гор.

   Мужчина вздрогнул и, вскинув голову, поймал запястье, простертое над своей головой. Вскочил.

   - Ты знаешь о ней столько всего, но не знаешь, где искать?

   - Я ведь не гончая. Я могла попросить призрак Виллины вести меня за тобой, потому что Виллина видела тебя, умирая, а ты на мое счастье знал, где эта женщина. Но я не могу идти по следу человека, которого никто из знакомых мне людей никогда не видел.

   - Её зовут Бансабира Яввуз. Она тану Пурпурного дома в великодержавном Ясе, - Гор смотрел прямо и уверенно. – И она делец. Бану едва ли сделает хоть что-то без умысла или выгоды, будь к этому готова.

   Шиада, сузив глаза, поглядела на Гора несколько секунд, и спросила:

   - Можешь отвести меня или дать карты?

   - Увы.

   - У неё есть хоть какое-то напоминание о тебе? – не сдавалась жрица.

   - Должно быть, если она не выбросила.

   - Дай мне свой кинжал, - попросила жрица.

   - Зачем?

   - Если не выбросила, найти дорогу будет проще по притяжению того, что принадлежит тебе.

   Гор, колеблясь, вытащил из-за пояса кинжал и передал жрице.

   - А действуешь совсем как гончая, - вручил он кинжал.

   - Если мне удастся сохранить свет и тьму Праматери в Этане, я готова действовать даже как заразная холерой мышь. Светел твой день, - простилась жрица, последовав в сторону, где поодаль остановился Гленн.

   Гор поймал Шиаду за руку.

   - Подожди, - он заглянул в красивое и светлое, как мрамор, лицо. – Ответь на один вопрос.

   Шиада встала в пол-оборота и чуть повела головой, давая согласие спрашивать.

   - Я прожил среди христиан немало времени и, должен признать, в их учении есть своя притягательность. Я знаю немало достойных людей, проповедующих заповеди Христа. Так почему нельзя допустить, что христианство – лишь то, во что преобразуется вера в Праматерь?

   Шиада впервые посмотрела на Гора с уважением.

   - Как тебя зовут? – спросила жрица. Тиглат назвался.

   - А почему, ты думаешь, христиане далеки от тех способностей, которые называют магией? Что есть магия и чародейство, присущее ангоратским жрецам? Ответь на эти вопросы, и ты ответишь на свой.

   - Я не понимаю, - сказал Гор прямо. – Помоги мне, - настоял он.

   Шиада вдумчиво кивнула и обвела глазами вид с утеса.

   - Оглянись, Тиглат. Что ты видишь?

   Гор обернулся, поглядел, перечислил: желтеющие осенние долы под холмом, небо, утес, деревеньки вдалеке. Шиада согласно кивнула.

   - Да. А почему ты можешь их видеть? Почему все сейчас могут их видеть?

   - Из-за солнца?

   - Именно. Потому что день. Откуда ты знаешь, как выглядит день? Откуда ты знаешь, как сияет солнце?

   Гор немного нахмурился, а потом, быстро сообразив, улыбнулся.

   - Точно, - ответила Шиада в ответ на домыслы мужчины. – Потому что есть ночь. Мы различаем свет, потому что есть тьма. Мы радуемся равноденствию и летнему солнцестоянию, потому что, наконец-то, солнце и свет становятся также могущественны, как первозданная тьма. Мир был замешан из тьмы, и день – лишь краткий миг в бесконечной ночи того, что находится за Этаном. Христианский мир признает только солнце и свет. Если верить тому, что они говорят, ночь тоже создал Бог, но они отрицают всю силу ночи и сумерек и всю мудрость тьмы, в сравнении с которой свет дня – лишь осколок очевидного знания, который удалось выхватить без усилий.

   - Я понимаю, о чем ты говоришь, но все еще не слышу в этом ответа на мой вопрос, - сказал Гор на редкость учтиво. – Объясни еще.

   Шиада улыбнулась:

   - В памяти Таланара ты тоже его расспрашивал. Видишь, ты действительно хочешь познать природу вещей, в то время как большинство фанатичных христиан, хотят, чтобы к ним прислушивались, признавая их знающими. Претендовать на уважение, отпущенное мудрецу, и быть мудрецом – совсем не одно и то же.

   Пожалуй, мысленно согласился Гор.

   - Мир существует столько, что нельзя назвать наверняка, но для христиан история Этана началась с рождения пророка. Бог – это свет, каждый священник скажет. И разве это противоречит тому, что ты узнал, поклоняясь Праматери? Бог – это свет, Бог – это солнце, которое в Нэлейм из бездонности небытия рожает Праматерь. Когда крепнет Достославный Сын Той-что-Дает-Жизнь, мир воскресает после ледяной стужи Нанданы. Тогда Бог-Солнце возрождается в полной силе и, обогревая и освещая землю, помогает Иллане плодоносить. Но чем больше проходит времени, тем слабее становится его свет, голова Бога-Сына клонится вниз, и он погибает, чтобы в Нэлейм быть рожденным снова и снова набраться сил и возмужать весной. Он всходит и увядает, но Праматерь существует всегда. Она рождает его снова и снова, и принимает его назад, во тьму, снова и снова, год за годом, чтобы беречь созданных Её детей. Оглянись, Тиглат, разве в жизни людей иначе? Разве мужчины не умирают раньше большинства женщин?

   Тиглат слушал, как заколдованный, и действительно не знал, есть ли ему, что возразить.

   - Ты взращен во тьме Храма Даг, единственного подлинного в своем роде Храма Матери Сумерек за пределами Этана. Я права?

   Гор кивнул.

   - Разве ты не обучился видеть во тьме?

   Тиглат подтвердил, что действительно может видеть незримое для большинства людей.

   - А разве тебе не было страшно жить в темноте три долгих года? – Шиада смотрела мужчине в глаза и, кажется, видела разом всю его жизнь от рождения до момента смерти, не ведая тайн.

   Тиглат молча кивнул.

   - Как было и мне, и всем жрецам, которые приносили обет молчания и теперь тоже могут видеть ночью. Ты преодолел страх, Тиглат. Ты преодолел себя, стал сильнее себя, чтобы научиться видеть обе стороны: тьму и свет. Ведь только когда ты знаешь, что одна и та же дверь ведет в обе стороны, ты понимаешь, что это – дверь. Обучаясь в Храме Шиады, ты обрел силу не страшиться сумерек и ночи – времени, когда все меняется и не то, чем кажется. Христиане боятся их, утверждая, что ночь полна демонов и греха. Но для нас ночь – это священное время, когда в недрах тьмы зачинается жизнь. Они говорят, что дети – от плоти и крови, но мы говорим, что ребенок – это душа, которая помнит и знает стократ больше, чем мы и, зачиная, вынашивая и рожая, мы позволяем душе из мира духов оказаться здесь.

   - Потому что, когда душа не приходит, - домыслил Гор вслух, - дети рождаются мертвыми.

   - Да, - усмехнулась Шиада. – Плоть, кровь, кости – и ничего больше. Наконец, - продолжила Шиада, - они безумно страшатся Матери Сумерек потому, что она велит рождаться в крови и умирать в крови. Им нравится говорить, что старая вера варварская, потому что велит убивать. Ты – дитя Храма Даг. Скажи мне главное правило Шиады.

   - Что взял – отдай.

   И хотя Гор запоздало подумал, что, в общем-то, назвал один из девизов Храма Даг, а не правило Матери Войны, в душе он понял, что не ошибся.

   - Точно, - подтвердила жрица. – Если тебя оскорбили, ты имеешь право на месть, и Богам не осудить тебя. Выбор вершить воздаяние или простить остается за тобой. Но если ты причинил зло человеку – он тоже волен выбирать, воздать тебе по заслугам или нет, и, если он мстит, Богам тоже не взыскать с него. Разве не это во все времена люди мечтали называть справедливостью?

   Тиглат сглотнул: никогда прежде он не смотрел на веру Матери Сумерек с подобного угла.

   - Христиане, - продолжила Шиада, – ненавидят нас потому, что наши Боги, рожденные Праматерью, дают нам право выбора, Тиглат. И тот, кто распоряжается выбором мудро, чаще всего оказывается посвящен храму Нанданы. Ибо нет мудрости больше той, которой владеет тьма, всерождающая и всепожирающая, дарующая успокоение и отнимающая страсти, вершащая предопределение и ослабляющая предначертание. И если идти во Тьму все дальше, вглубь и вглубь, то на обратной её стороне найдешь свет, которому настает время возродиться из ночи. Посмотри, - Шиада подбородком кивнула на валун, на котором прежде сидел Гор.

   Мужчина послушно повернулся.

   - Разве он не обтекаем?

   - Что? – Тиглат с недоумением воззрился на жрицу.

   - Он обтекаем, он, как и все в природе, имеет форму круга. Солнце, Луна, ствол дерева, голова человека, небо, каким бы оно ни было – мы видим его как круг в вышине. Все похоже на круг или несколько кругов, слепленных вместе, потому что круг лежит в основе Вселенной и в основе перерождения. И только христианский крест – лишь угловатый крест. В нем нет ничего от истинной природы вещей.

   - Но у них есть рыба. Рыба, … эмм… обтекаемая рыба! – с чувством прозрения воскликнул Гор.

   - Именно. У них был символ, который имел смысл, но им не хватило терпения осознать его. А еще у них есть девственница, которая в Нэлейм рожает Бога, и мужчина к этому едва ли причастен, и змей, совративший женщину знанием. Змей, Тиглат, - жрица улыбнулась и тряхнула посохом. – Совсем как этот, правда?

   Тиглат посмотрел на посох, ощущая, как в голове неполная картина, взращенная Храмом Даг, наконец, обретает все недостающие детали.

   - Христиане имели все шансы быть мудрецами, но не дали себе труда распознать ни одного знака. А может, нарочно извратили знаки так, как оказалось проще управлять людьми. Они признают лишь одну сторону из двух, как если бы дом имел только половину стен или люди имели только половину тела. Они презирают нас за возможность выбирать и творить свою жизнь, чего Христос, страдая, их лишил, завещав и им страдать по его примеру. Нет, - Шиада качнула головой. – Если для того, чтобы сберечь знание Праматери нужно проливать кровь тех, кто хочет втоптать в грязь Её имя, Шиада меня простит. И если я сама не научена убивать людей, я найду тех, кто может сделать это за меня.

   - Не очень это добродетельно – убивать чужой рукой, - заметил Гор. Шиада не осталась в долгу.

   - Не очень внушительно звучит подобное заявление из уст наемника, убившего безоружную женщину. К тому же, то, что я не держу в руках меч не делает меня, как бы сказали христианские священники, безгрешной.

   Гор молча поджал губы. Едва ли он был сейчас способен что-то сказать.

   - Надеюсь, я ответила на твой вопрос.

   - Более чем, - шепнул Гор.

   - Не теряй веры, Тиглат, - посоветовала жрица на прощание. – Отец Ахиль говорил правду, утверждая, что до тех пор, пока ты порядочен и честен, как и положено человеку, не так уж важно, которому из Богов ты предан. Но без веры в Богов ты едва ли вообще человек и не так уж сильно отличаешься от рыбы.

   - Рыбы?

   - Ну, собаки обычно верят в то, что хозяин будет рядом и защитит их. Коты – в собственное превосходство. Пчелы – в служение королеве. А в рыбах я мало понимаю, чтобы утверждать что-то подобное.

    - Наверняка, больше чем я, - буркнул Гор.

   - Светел твой день, Тиглат, - попрощалась Шиада, отворачиваясь.

   - Я хотел еще…

   - Нет, - оборвала жрица, не оборачиваясь. – меня ждет Гленн.

   - Я просто хотел попросить тебя передать кое-что Бану… Бансабире, если найде…

   Шиада все-таки замерла и, не отнимая руки от посоха, на который опиралась, глянула через плечо.

   - Ты же понимаешь, что такие важные вещи надо говорить лично, Гор? – спросила женщина раздраженно и, совладав с собой, уже спокойнее обронила:

   - И тебе в любом случае представился бы этот шанс, даже если бы ты ничего не сказал мне.

   Гор открыл рот, но промолчал, не в силах сказать ничего, хотя и хотел сказать все сразу. Это что же выходит? Их встреча, очередная встреча, предрешена? Неужели опять, неужели снова ему, человеку, который по-своему служил Матери Сумерек, но никогда не верил ни в какие предначертания, необходимо поверить, что они возможны?!

***

Шиада достигла Гленна только через десять минут.

   - Ты как? – спросила жрица.

   Друид стоял, запахнувшись в плащ, и смотрел вперед. Он обернулся, взглянул на Шиаду, и повел плечом.

   - Пойдем? – спросил он разбито.

   Шиада кивнула, наколдовала чары скрывающего плаща, так что кроме Гленна её не видел никто, да и он видел скорее морок или силуэт, чем полноценного человека. Но все же так будет верно: Гленн пришел сюда, как странствующий монах-отшельник, и возвращаться по тропе через утес, от вершины в долы, должен так же.

   Друид тоже наколдовал себе иной облик.

   - Куда теперь? В Адани? В Архон? В Яс? – спросил он тихонько.

   - Обратно, в Иландар.

   - Что?

   Гленн остановился и уставился на женщину.

   - Что? – повторил он. – Та, кого ты ищешь, живет в Иландаре?

   - В Ясе. Но сейчас мне нужно на Ангорат. В день сороковин по Таланару Сайдр взойдет как Охранитель Тайи, и мне следует приветствовать его. Нельзя пренебрегать.

   Гленн поднял брови: чтобы добраться до Ангората отнюдь не нужно заходить по пути в Иландар. Можно пойти на юг напрямик. Сейчас так даже безопаснее.

   - Верно, - согласилась вслух Шиада. – И ты не пойдешь на Ангорат.

   - Мой долг следовать за Второй среди жриц.

   Шиада глянула на брата. Пожалуй, в такой момент быть верным долгу для него особенно важно – хотя бы потому, что это позволяет отвлечься от невиданной печали. Разве сама она не поэтому столь увлеченно взялась искать Бансабиру Яввуз, что жить собственной жизнью казалось невыносимым?

   И тем не менее, сейчас Гленн должен был вернуться в Иландар.

   - Ты обязан следовать воле Второй среди жриц, - исправила Шиада. – И сейчас моя воля в том, чтобы ты вернулся в Кольдерт. Ты видел то же, что и я, - теперь остановилась Шиада, вынуждая друида сбавить шаг. – Нет никаких оснований думать, что Таланар упал сам. Как и оснований думать, что его убили.

   - Но то, что это случилось в Кольдерте, спустя столь долгое время после начала переговоров говорит за себя, - еще мрачнее отозвался Гленн.

   - Именно. Если это Гвен, то её уверенности пора положить конец.

   Шиада почуяла, как в этот момент безудержное, злорадное возбуждение захватило друида. Он не верил ни во грош, что отец навернулся с лестницы сам. И попросту жаждет отомстить.

   Жрица спрятала улыбку трагического понимания, ощущая чувства друида как свои.

   - А если нет? – спросил жрец вслух, и они пошли дальше.

   - А если нет, Гленн, в Иландаре остался человек, которого следует привезти на Ангорат любой ценой. Если потребуется – силой, обманом, чем угодно.

   Гленн заинтересовано повел головой.

   - Мы увезем единственного человека, способного однажды стать королем.

   Гленн цинично хмыкнул.

   - Предлагаешь умыкнуть из-под носа Гвендиор малыша Норана? Да она наверняка приставила к нему кавалькаду охраны. А я, знаешь ли, не ты, чтобы исчезнуть полностью.

   - Норана попытаются забрать Тандарионы, как и Инну. Если им не удастся, попробуй забрать и их тоже. Но Норан не станет королем Иландара, - шепнула Шиада.

   Гленн скосил взгляд: она сама хоть понимает, как пугающе звучат её внезапные прозрения даже для жрецов?

   - Кто тогда? – уточнил друид.

   Вместо ответа Шиада положила ладонь друиду на плечо. Гленн вздрогнул, сотрясенный нахлынувшим видением, и только успел поймать ртом воздух, прежде чем жрица отняла руку.

   - Как это возможно?

   - Пока – никак. Но он единственный может однажды объединить и христиан, и верных Праматери, если нам удастся сделать так, чтобы в ближайшей бойне первые не вырезали под корень вторых.

ГЛАВА 5

Нирох схватился за голову.

***

По его приказу граф Гай Гудан бросил все силы, какие имел, на выручку сюзерену Тарону Ладомару. При том, что официального объявления войны со стороны Архона все еще не последовало, ситуация на границе начинала казаться чудовищной. Нирох пытался убедить Удгара, который принял на себя переговоры, рискнув прибыть в самое сердце Кольдерта, отныне враждебного оплота, не рубить с плеча.

   Тот был упрям. Удгар слышать ничего не хотел о воспитании его внуков в стране, где христиане попрали основы «истиной веры», тем более – среди убийц его матери. Нирох и целая орда дипломатов с трудом уговорили Удгара дождаться для переговоров Таланара Тайи, который мог бы выступить примиряющей стороной в конфликте двух стран. Но, хотя тот выехал из столицы в день сороковин Виллины и должен был быть не так уж и далеко, чтобы гонцы, посланные за ним, уже пять раз успели сопроводить друида обратно в Кольдерт, Таланар куда-то запропастился.

   Когда, наконец, старый мудрец явился ко двору Нироха, спокойный и немного улыбающийся, как всегда, король перевел дыхание. Хвала Богам, всем, какие есть, теперь уж, при поддержке Ангората, убедить Удгара будет проще. Для Тандарионов мнение Сирин и Тайи во все времена значило столько же, сколько их собственное.

   Друид сказался уставшим стариком, и с дороги предпочел отдохнуть. Нирох был для Таланара всего лишь братом храмовницы, но вот Удгар был давним другом, еще со времен давней молодости. И в ту ночь старики расселись в покое короля Удгара, потирая бороды, печалясь на двоих. На Ангорате в священных обрядах трудно было позволить себе быть просто людьми, но, когда выдавался шанс, Таланар всю жизнь заезжал в Аэлантис на пару-тройку дней.

   Удгар долго расспрашивал жреца, известно ли тому хоть что-нибудь о смерти дочери. Но Таланар не знал ничего, и единственный ответ, который смог дать, поразил Удгара до глубины души:

   - Вторая среди жриц пошла по его следу. Но едва ли человек, поднявший руку на Виллину, и есть убийца.

   - Вторая среди жриц? Я наслышан о ней, и боюсь, намного больше, чем просто о следующей храмовнице из династии Сирин.

   Таланар посмеялся:

   - Шиада удивительный человек, Удгар. И если быть до конца честным, я всерьез сомневаюсь, что она человек.

   Удгар, все еще привлекательный, хоть и пожилой, вскинул брови.

   - Что это значит?

   Таланар рассказал о прошлом воплощении, когда приходился сыном Шиаде и Агравейну. Удгар выглядел впечатленным, но все равно постарался скрыть удивление.

   - Мало ли тех, кто раз за разом восставал, особенно в родах Сирин и Тайи, чтобы служить Праматери?

   - Нет, не мало, - качнул головой Таланар. – Но сколько из них было названо именем Праматери? Мы все знаем, что Мирландрия, восставившая исполинов у прохода к Ангорату, была матерью священных родов Сирин и Тайи, и, возглавив храм Творящей-Жизнь, назвалась Илланой. Шиада, именем которой мы почитаем Мать Сумерек, была одной из первых жриц, кто возглавил контратаку против захватчиков из Этана и отбил её в дни, когда исполинов вроде Мельхасара уже не было в живых. Что, если Шиада, которая сегодня Вторая среди жриц, и Шиада, возглавившая храм Матери Сумерек на заре времен – одно создание?

   Удгар замер, вытаращив глаза. В его возрасте удивляться не принято, но, кажется, сейчас самое время.

   - Жрицы, заложившие храмы для поклонения воплощениям Праматери, принадлежали к давно утерянной расе змеемудрых.

   - И змеерожденных.

   В пору было усомниться в здравом смысле друида, но синие глаза старца были теперь даже яснее и серьезнее, чем в дни его расцвета.

   - И что? Вторая среди жриц, как Иллана из легенд? Со змеиным хвостом? – Удгар предпринял последнюю попытку поставить под сомнение домыслы друида.

   Тот, впрочем, не стал спорить.

   - Это вряд ли. Но её рождение было особенным: никто из Сирин и Тайи не приходил так. И если будет шанс, не упусти его.

   - Что ты хочешь сказать?

   - Я? – переспросил Таланар. – Я – ничего. Я просто почувствовал, что было бы правильно сообщить тебе это.

   - Таланар, не смей прикрываться именем Праматери.

   - Ух, Удгар, ты так любишь причитать и бубнить, знаешь? – Таланар чуть приподнял косматые брови, длиннющие и белые, а потом взял и улыбнулся неполной, но удивительно обаятельной улыбкой, которая, казалось, сквозь бороду и усы осветила весь покой.

   - Улыбающийся принц, - не удержавшись, шепнул Удгар, и Таланар завеселился пуще прежнего, как неопытный мальчишка, не ведавший ни печали, ни усталости.

   - Да, было время, меня называли и так.

   - Девицы падали перед тобой рядами, - Удгар пригладил пышную бороду. Она была не так длина и отнюдь не так уж бела, как борода друида, и много больше подходила Старому королю.

   - Да-да, а ты в то время таскался по Ангорату сопливым мальчишкой, которого отец отослал обучиться главному, и страшно завидовал.

   - Точно, - засмеялся Удгар, и медленно затих. – Страшная вещь – предначертание. Я никогда не спрашивал, но всегда хотел, Таланар: знаете ли вы, Сирин и Тайи и все другие жрецы и жрицы, час собственной смерти?

   - Многие из нас могут это узнать. Для иных этот час предрешен, у других их несколько, и в твоей воле выбрать любой, редким не предписано никакого. Вот только почти никто, кто хоть раз бывал в Храме Нанданы, не стремится заглядывать в собственное будущее.

   - Но ведь в чаще Богини Смерти бывают все.

   - Точно, - улыбнулся Таланар.

   - И что, никто и никогда?

   - Как я могу сказать за всех, Удгар? – Таланар пожал плечами, ссохшимися от лет и постоянной привычки искать опору в посохе. – Но, если тебя это утешит, обычно даже старшие из жрецов бывают лишь в основной чаще. В святая святых Царицы Упокоения, где обитает глава храма, на моем веку едва ли бывало хотя бы человек десять.

   - И им удалось узнать или выбрать свой последний час? – не сдавался Удгар.

   - Думаю, они окончательно поняли, что он далеко не последний.

   На другой день Таланар, приветливо встреченный Нирохом за столом переговоров, к вящему удивлению короля Иландара заявил, что либо в столице остаются дети Виллины и одна из жриц Ангората – вероятнее всего, дочь Хорнтелла, если тот согласиться – либо в Кольдерте остается новая христианская жена Тройда.

   Нирох побледнел: если Нелла прислала Таланара, значит, он в праве был надеяться на поддержку Ангората и теперь не совсем понимает происходящее.

   Переговоры предложили перенести на послеобеденный час, ибо они все равно ни к чему не вели. Но когда подошел срок собраться снова, Таланара нашли на полпути к тронной зале короля Нироха – у подножья лестницы со сломанной шеей.

   Удгар затребовал немедленного возвращения вместе с телом Таланара в Архон.

   Такой монетой Нирох разменяться не мог. В сложившейся ситуации, ему не осталось ничего, кроме как отдать приказ взять Удгара под стражу.

   - Ты в своем уме, Нирох?

   - Да, - отозвался король Иландара. – Если у меня будешь ты и твои внуки, твой полководец-сын не посмеет перейти рубежи и напасть.

   Удгар помрачнел, как грозовая туча.

   - То-то ты так долго оттягивал переговоры, а я еще шел навстречу. Идиот.

   - Прости, Удгар, - отозвался Нирох. – Если Ангорат не готов мне помочь, у меня нет выбора.

   Удгар, обезоруженный и захваченный с обеих сторон стражей, сплюнул под ноги.

***

Шиада и Гленн вздрогнули одновременно – за обедом в таверне.

   Прокормиться было все труднее. Спасало то, что в одном из городов по пути Гленн сумел выгодно продать все украшения, какие у Шиады были при себе, кроме ритуального ожерелья Второй среди жриц. Тем не менее, на скромный ночлег и еду им хватало, а остальное едва ли чего-то стоило.

   Они вздрогнули, переглянулись, и одномоментно услышали голос, на который Гленн был зол и который сотряс Шиаду до слез, ведь были времена, когда она разуверилась, что услышит еще.

   «Светел ваш день»

   Оба жрецы обернулись в одну сторону – морок храмовницы Ангората, Неллы Сирин, дрожал, как тень.

   «Вы воспели Таланара, как велело сердце, а теперь нужно спасти Удгара, как велит долг»

   Шиада приложила пальцы к губам – чтобы не закричать, не кинуться к призраку, пытаясь ухватить её за прозрачную руку. Нелла ощупала облик Шиады мягким взором и вдруг шепнула:

   «Я жду тебя, - бесплотная рука морока чуть вытянулась вперед, и, будь она осязаемой, Нелла коснулась бы щеки преемницы. – Если Гленн сможет справиться в одиночку…»

   Шиада, прикрыв глаза, мотнула головой, перебивая:

   «Мы справимся вместе, и я успею в срок».

   «Так будет правильнее всего» - согласилась Нелла.

   Шиада несколько раз мелко кивнула.

   «Что с Удгаром?»

   Храмовница перевела взгляд с Шиады на сына и обратно. Морок приоткрыл рот, собравшись с ответом… и вдруг схватился за грудь. Время – безошибочно определили жрецы. В её возрасте чары даются с трудом.

   - Пленник Нироха, - шепнула жрица и растаяла, как туман после дождя.

   Шиада, недоумевая, посмотрела на кузена из-под насупленных бровей.

   - Надо поторопиться, - решительно заявил Гленн. Шиада плотнее сжала челюсти.

***

Иттая пропустила очередной выпад, и Гистасп замер с деревянным мечом в вытянутой руке, задержав оружие у девичьего горла. Госпожа танской крови, отвернувшись, цокнула в недовольстве на себя.

   - Соберитесь, танин. Давайте еще раз.

   Иттая ничего не ответила и, отойдя от наставника на пару шагов, снова заняла оборонительную стойку. Гистасп мысленно вздохнул: даже позицию занимает не без огреха, пробить – на один удар. Мужчина нанес несколько ударов в полсилы, давая девушке шанс войти во вкус и все-таки втянуться в поединок. Но Иттая даже не думала перехватывать инициативу. В оконцовке она дважды подставилась совершенно глупым образом, Гистаспу всерьез надоело происходящее. Раздраженный, альбинос нырнул под скрещенные клинки, разворачиваясь и дезориентируя движением девчонку, толкнул локтем под дых, выбил меч и просто толкнул на землю.

   Иттая не стала делать вид, что как-то торопится вернуться к сражению. Она попросту развалилась на земле, даже не собираясь подниматься.

   - Где витаете, танин? – вздыхая, спросил мужчина. Смысла продолжать очевидно не было. Поэтому Гистасп сделал шаг к лежавшей девушке и протянул руку, помогая встать.

   Иттая на мгновение отвела глаза, явно смущаясь, потом схватилась за запястье Гистаспа и оперлась.

   - Простите, генерал, - встала, отряхнулась.

   - Ничего, - мужчина жестом предложил дойти до стеллажей с оружием, коль уж тренировка не удалась. – Беспокоитесь о сестре?

   - М-м, - непонятно протянула Иттая. – Месяц прошел, а от Ниильтах ни весточки.

   - Не переживайте. С ней Одхан и три дюжины «меднотелых». Это серьезное подспорье.

   - М-м, - снова неопределенно согласилась девушка.

   - Что ж, с вашего позволения, танин, - убрав меч, Гистасп вежливо поклонился и сделал шаг к двери, ведущей с тренировочного поля к одному из боковых помещений чертога, как вдруг услышал женский голос:

   - Меня беспокоит не Ниильтах.

   Как интересно, цинично усмехнулся Гистасп в мыслях. В душевные друзья он явно негоден. С чего бы ей заявлять такое? Мужчина обернулся:

   - Да? – не слишком заинтересованно поднял брови. Иттая вздрогнула от безразличия генерала, но не сдалась.

   - Бансабира дала мне одно поручение, связанное с разведкой. Вскоре я буду вынуждена уехать, чтобы выполнить приказ. Можете дать совет?

   Гистасп заинтересовался чуть больше и полностью обернулся к девчонке.

   - Если дело касается разведки, то вам лучше обратиться к кузену. Ахтанат Махран, насколько я знаю, необычайно хорош в деле шпионажа.

   Хотя, если сравнивать с известными малыми Юдейром и Рамиром, то в нем ничего особенного, прикинул Гистасп.

   - Сестра отослала его еще вчера в Золотой танаар.

   Разумеется, подумал Гистасп: он присутствовал, когда Махрану давали указание.

   - В таком случае, поговорите с братьями или с самой госпожой.

   Иттая замотала головой.

   - Не могу! Вы же понимаете, генерал, что эти поручения кузина раздала нам сейчас неспроста. Та из нас, кто справится хуже, выйдет замуж первой. А я … - Иттая снова отвела взор: страшно неловко сознаваться в таком, - я совсем не хочу расставаться с домом.

   Гистаспу не понравилось такое откровение.

   - Ваша сестра, танин, вообще едва ли хоть раз делала то, что хотела. Именно поэтому её сегодня уважает весь Яс.

   - Её боится весь Яс.

   - Не без этого, - улыбнулся мужчина, потеплев взглядом. От Иттаи это не укрылось, и недоброе предчувствие, распаленное и прежними слухами на их счет, с новой силой закралось в душу. Тем не менее, девушка попыталась отбросить ненужные домыслы.

   - Вот поэтому, прошу, посоветуйте мне, - горячо попросила танин.

   Ох и сложность, прикинул Гистасп. Была же всего одна Яввуз, которая нет-нет, просила у него рекомендации. Откуда взялась вторая-то?

   Пока Гистасп размышлял о возникновении неожиданности и о том, что с ней делать, Иттая принялась уточнять:

   - Подскажите, что для Бану самое главное, сведения о каких моментах для неё принципиально важны и обязательны, в чем мои самые большие слабости…

   В том, что ты болтаешь без умолку, мысленно нахамил Гистасп. Но вслух промолчал: не так уж это и похоже на Иттаю – словоохотливость. Видать, и впрямь изводится.

   - Послушайте, танин, - мягко перебил Гистасп. – Я не могу рассказать вам, что нужно делать, хотя бы потому, что вы и сами в состоянии составить хороший план действий. Мое дело здесь невелико – объяснить, с какой стороны за меч браться. Так что лучше сами, а потом обсудите детали с тану. Уверен, даже если выходить вам уже со дня на день, успеете.

   Мужчина снова поклонился и сделал шаг к двери в здание. Тогда Иттая набрала полную грудь воздуха:

   - Гистасп! - и обеими руками вцепилась ему в запястье.

***

Тот замер.

   Замер с таким видом, будто его с макушки до пят пронзила молния из чистого безоблачного неба. Что еще за… «Гистасп»?!

   Иттая и сама, краснея как маков цвет, сглотнула ком ужаса: вот так запросто назвать его по имени?! Но отступать было некуда, и девушка попробовала позвать чуть более уверенно.

   - Гистасп, - вышло, кажется неплохо, - пожалуйста, помогите мне.

   Гистасп стоял огорошенный, и все, о чем мог думать, что со своим близнецом Талом Иттая, кажется, не очень-то и похожа.

   - Вы же понимаете, я не могу подвести сестру! И даже не потому, что иначе не смогу оправдать своего имени, а потому, что из-за меня может пострадать весь танаар.

   Иттая припомнила разговор с Бану, когда последняя дала поручение, и постаралась в точности воспроизвести все доводы, которые упоминала сестра. В конце концов, лучшая защита – нападение.

   Со всем воодушевлением Иттая пересказала пламенную речь Бану о возможной катастрофе. Гистасп, слушая и наблюдая, даже немного отступил – насколько позволяла длина сцепленных рук. За последние годы из всех женщин ему чаще всего доводилось иметь дело с Матерью лагерей, а она всегда говорит скорее скользко, бесстрастно и высокомерно, чем как-то еще, поэтому все это обескураживало.

   Наконец, Иттая стала говорить спокойнее, а Гистасп немного пришел в себя.

   И похолодел от ужаса: тану на него иногда злится, это правда, но, в целом, держит накоротке – исключительно потому, что принципиального нарушения в поведении подчиненного он либо не позволяет себе вовсе, либо, в крайних случаях, не допускает при свидетелях. Развитое в сражениях периферийное зрение подметило, что у Гистаспа проблемы. Лопатки свело судорогой: плохо. Все это очень-очень плохо.

   - Вы не можете не понимать важность этой … - не унималась девушка.

   - Танин, - позвал Гистасп. – Разумеется, я все понимаю.

   «Гораздо больше, чем тебе кажется. Ведь если ты попадешься, Юдейр или кто-нибудь еще, вызволит тебя и доделает остальное. Только законченный кретин поверит, что Бансабира Изящная постоянно рискует, полагаясь на удачу.