Я буду ждать. Каролина Кинк

Аннотация

   Пси-энергия могущественна. Она способна убивать и оживлять. Она дает людям сверхспособности – и при этом обрекает их на невозможность жить без пары. Отношения внутри которой – всегда отношения доминанта и сабмиссива. Марина служит на станции «Войд» в дальнем космосе. Она хороший псионик и офицер. И саба без постоянной пары. Доминанты сменяют один другого, пока не появляется он – тот, кого она не ожидала увидеть снова никогда в своей жизни.

   (Это не БДСМ в полном смысле слова: в силу особенностей мира принцип «добровольности» соблюдается не в полной мере, в силу психологических травм героев – не всегда соблюдаются принципы «разумности» и «безопасности». Насилия в тексте нет!

   В тексте есть: бондаж, дисциплина, порка в различных видах, включая дисциплинарную, БДСМ-пытки, доминирование и подчинение, грязные разговорчики и нецензурная лексика, элементы публичного унижения.

   Внимание! Не пытайтесь повторить то, что вытворяют герои во время сессий, в домашних условиях, это может быть чревато плохими последствиями.) 18+

***

Марина сидела на рабочем месте, за пультом, когда сзади раздался знакомый до боли голос:

   – Ну здравствуй, Марина!

   Она подпрыгнула, наверняка побледнела и обернулась. Перед ней стоял Саша в распахнутом плаще, будто только что прилетел и еще не успел его снять, с ошейником в руке, а кадровик и начальник станции возвышались по обе стороны от него и чуть позади, как телохранители. Ну, или свита сопровождения. Скорее всего, они это сделали бессознательно, инстинктивно: никто не станет стоять между домом и его сабой, это все равно что встать на рельсы перед едущим поездом. Особенно в такой момент – когда в первый раз надевают ошейник.

   – Я к тебе пришел, за тобой. Нашел и пришел, – сообщил Саша и сделал шаг к ней.

   Она вскочила с места и безотчетно попятилась. Будто призрак из прошлого. Неправдоподобный, недостоверный… Хотя выглядел он ровно так, как, наверное, и должен был спустя все это время: возмужал, раздался в плечах, и его высокая атлетическая фигура в черной форме пси-корпуса теперь выглядела вовсе уж крышесносно. А волосы были такие же светло-русые, хотя у Марины вот потемнели слегка, совсем не сильно, но заметно. И он ей совершенно точно мерещился, потому что его просто не могло здесь быть. Не тут, не на дальней космической станции «Войд», куда ее распределили сразу после выпуска из академии. И Марина улетела, а Саша – остался на Земле, конечно, и она была уверена, что они больше никогда не увидятся.

   – Я-а-а-а-а-а… – проблеяла Марина. – Саша? Откуда?

   – Распределился. Выяснил, что ты здесь работаешь, попросил отправить. Никто не возражал особо: добровольно желающих попасть сюда не много, сама знаешь, – он пожал плечами и подошел к ней еще ближе. – Марина, ну ты чего? Не бойся ты, это просто я… обычный. Пришел вот, прости, что так долго.

   – От неожиданности, извини, – Марина помотала головой, закрыв глаза, схватилась за край пульта управления, чтобы не падать. Саша! Это было похоже на сон. Эротический сон, в котором он пришел надеть на нее ошейник и сделать с ней все то, о чем она мечтала. Так просто не бывает. Он не мог прийти за ней и к ней, потому что он ее не хотел. Никогда. Они не могут быть вместе… ну, просто потому что он ее не хочет!

   Тем временем Саша подошел к ней совсем близко, обхватил рукой, положив ладонь на затылок, погладил пальцами кожу головы, потом шею. Так не падать было проще, когда он держал, крепко, прижимая Марину боком к своей груди. И можно было как следует разглядеть его лицо, когда оно совсем рядом. Сперва Марина смотрела на нос: большой, выразительный и очень аристократичный, как у старинных скульптур. Нос ей всегда нравился особенно сильно. Потом на губы, они тоже были красивые, и их слишком сильно хотелось поцеловать, так что она подняла взгляд, уставившись прямо в его серые глаза. Это вдруг слегка встряхнуло Марину от ее растерянности, и она поняла, почему Саша держит ее именно так: удобно надевать ошейник, одним совсем легким движением откинув ее голову.

   – Ну, ну… – успокаивающим тоном проговорил он и тихо вздохнул. – Я тебя совсем сильно шокировал, извини. Сам хотел поскорее, да и полковник настаивал тоже. Чтобы сразу в ошейник, – он кивнул на начальника станции, который так и стоял у двери.

   – Да конечно… работа, – растеряно пробормотала Марина, пытаясь понять, какая работа может быть у дома с сабой, которую он не хочет. Да у него все пси-способности пропадут! Впрочем, не могла же она выяснять эти вещи при посторонних, так что просто замолчала, подставляя шею, и зажмурилась, ловя ощущения от его прикосновений.

   Сама Марина начала возбуждаться, едва его увидела, а сейчас и вовсе потекла, сразу вспомнив, что в академии из-за него вынужденно носила только кожаные юбки, потому что промокала насквозь, стоило ему лишь оказаться рядом и заговорить. Кажется, сейчас тоже придется перейти на кожаные.

   – Работа – это повод, – прошептал Саша ей на ухо, так, чтобы никто не слышал, кроме Марины, и она ощутила, как его пальцы поглаживают шею, пока он надевает на нее ошейник. Тот был прохладным, а пальцы – почти горячими, и ее коже от них тоже становилось горячо, всей Марине становилось горячо. – Приехать к тебе и быть с тобой. Мне тебя не хватало, я соскучился, ты мне нужна. Моя саба, – одновременно с его словами щелкнул замок, а Саша уткнулся в Маринин висок носом с шумным вздохом, прижался совсем тесно, и она не могла не почувствовать бедром, что стоит у него так же сильно, как она течет. Твердо, крепко, так же, как он прижимал Марину к себе и вовсе не собирался ее отпускать, кажется. Она снова услышала щелчок и поняла, что это карабин поводка.

   Все-таки это определенно был сон. Она не была ему нужна, Саша высказался на этот предмет вполне определенно. Он не мог приехать к ней, он не мог соскучиться. И всего остального тоже быть не могло. Марина вздохнула, подумав, что, определенно, поспать она хочет подольше, зато начальник станции и кадровик в этом сне совершенно лишние.

   – Идем в нашу каюту, – словно прочитав ее мысли, сказал Саша, разжал объятья и потянул поводок. Это был на редкость логичный сон, в котором пресловутый кадровик даже вручил Саше магнитный ключ и сказал, что каюта номер 21-В находится в третьем отсеке, и что его личные вещи уже ждут там. Это была Маринина каюта, в которой теперь должен был жить и Сашка, раз уж он ее доминант: подселяли обычно домов к сабам, старшим специалистам в паре. Очень логично, в самом деле. А потом они вышли, и Саша повел Марину на поводке по коридору, на шаг впереди нее, молча.

   Коридоры станции не отличались разнообразием интерьера, и сейчас мелькание одинаковых дверей, балок, переборок вводило Марину в какое-то подобие транса. Хотя, возможно, дело было не в этом, а в Саше. Она смотрела на его обтянутую черной кожей спину. Любовалась. Наконец он остановился возле нужной двери, приложил ключ к замку и так же, на поводке, завел ее внутрь. Сновидение продолжало радовать точностью деталей: в каюте все было ровно так, как Марина оставила утром, только у стены возле входа стояла казенная черная сумка с Сашиными вещами.

   – Прости, – первым делом сказал Саша, обернувшись. Дверь за Марининой спиной с мягким шуршанием закрылась. – За все, – он шагнул к ней, сокращая расстояние до нуля, потянул поводок к себе и положил ладонь ей на щеку, запустив пальцы в волосы.

   А вот это уже была какая-то ерунда, хотя да, во сне вечно все говорят нелепости, будто так и надо.

   – За что «все»? – удивленно спросила Марина, прижимаясь к Саше покрепче, как не прижималась никогда на самом деле, потому что он не захотел. Пусть уже прекращает эти глупости и что-нибудь сделает с ней. Хорошее.

   – За то, что мой ошейник на тебе только сейчас. За то, что так долго не приезжал. За то, что тогда тебе… наврал. Хотел тебя до одури – и струсил, испугался, что семья скажет, что все вокруг подумают. Доминанту нельзя быть таким трусом, особенно с той, которая ему предназначена, – это «предназначена» он выдохнул ей в ухо, скользнув ладонью со щеки на затылок, отвел голову Марины вбок, открывая шею, которую тут же принялся целовать. Другая рука отпустила поводок и тут же ухватила Марину за ягодицу, Саша буквально вжал ее в себя, так что она снова почувствовала его совсем недвусмысленное желание. А он продолжал ее целовать, ласкал бедро и говорил дальше: – Я тебя предал, знаешь – как человек, как мужчина, как дом, во всем разом. Прости меня, прости, прости, прости. Зато теперь все правильно, теперь наконец так, как нужно, как должно было быть с самого начала, – его язык заскользил вдоль ошейника, будто показывая, что именно теперь правильно между ними.

   – Не понимаю, – ответила Марина, обнимая его в ответ крепко, как могла, поглаживая спину, талию и ягодицы – боже светлый, приснится же! Хотя через плащ все ощущалось плохо: он был слишком плотный, кожаный. Красивый, а когда сидел по фигуре, так голову сносило от любого мужика в таком, даже совсем и не Саши, но неудобный. – То есть, я знаю, что не твоего поля ягода… Но не настолько же все плохо, чтобы даже не переспать со мной! Не выдумывай, разумеется, ты меня не хотел. И сними ты этот дурацкий плащ, я тебя через него не чувствую почти!

   – Сейчас, Мариночка, – хриплым шепотом согласился Саша и после еще пары коротких быстрых поцелуев отстранился, снимая плащ торопливо, даже немного нервно. Он отбросил его в сторону, прямо на пол, и тут же снова притянул Марину к себе, ухватив одной рукой за ошейник, а второй сразу забравшись под юбку. Наклонился – и впился в губы коротким, но очень жадным поцелуем, а потом выдохнул шепотом в лицо: – Хотел. Так сильно, что мне казалось – нас в пару распределят, даже если я тебя просто поцелую, не говоря уж обо всем остальном. И сбежал, как последний трус. Прости, невыносимо долго бегал. Но теперь ты моя. Мариночка, девочка… выпорю! Как всегда хотел, с двенадцати лет. Прямо в аудитории через парту перегнуть – и линейкой… – он прикрыл глаза с шумным вздохом, одновременно совершенно бесстыдно забравшись рукой между ее ног.

   Она немедленно представила, как бы это было еще тогда, в Академии псионики, когда они были подростками и болтали, будто лучшие друзья. Да какой там! С лучшей подругой Ирой она не могла так упоенно безотрывно трещать, как с Сашкой. А осознала, что он ей нравится – хотя чего себе врать, что она влюблен – Марина куда позже… лет в тринадцать. Боже светлый, если бы он так сделал, она бы ни одному другому мужчине просто не далась, не смогла бы.

    – Так романтично. Линейкой, по попе… А юбку задрал бы? Я бы пищала! А еще нас наказали бы. Нельзя же, рано, до совершеннолетия никаких по попе! – кажется, она говорила совсем бессвязно, зато не забывала помогать его руке проникнуть ровно туда, куда он стремился, привычно направила его, чтобы пальцы сразу попали в нужное место. – Может, даже в разные академии развели бы.

   – Конечно, задрал бы юбку. И нашел бы тебя потом, вот как сейчас, даже на соседней планете, не в другой академии. Если бы не был такой дурак тогда. Прости, что был таким идиотом так долго. Маринка-а-а… – его губы были уже не на шее, а где-то ближе к груди, а пальцы торопливо расстегивали форменную блузку: декольте на ней и так было глубоким, но Саше, видно, этого было мало. Да чего уж, самой Марине тоже. И его пальцев, принявшихся настойчиво ласкать ее внутри, тоже было мучительно недостаточно. – А сейчас – будешь пищать? – управившись с блузкой, он потянул ее к двери в соседнюю комнату. В каютах для доминантно-сабмиссивных пар их всегда было две: одна – гостиная и кабинет, вторая – спальня, с большой кроватью и полным казенным набором всего, что необходимо для их специфических утех.

   – Посмотрим, – она кокетливо улыбнулась, стрельнула глазами. – Мне уже не двенадцать, я уже… пообтерлась.

   Не то чтобы она хотела нарочно испортить ему настроение, намекая, что у нее перебывала куча мужиков, но они ведь и правда у нее перебывали. Так что пусть старается.

   Голова немного кружилась, а на душе было легко-легко. С двенадцати лет мечтал выпороть, подумать только! Когда она сама хотела быть им выпоротой с тринадцати.

   Разумеется, Саша знал ее досье. Парам дают полный доступ к личным файлам друг друга, Маринка тоже могла бы на него запросить, если бы он ее так не огорошил… потому что имел возможность огорошить, с ее согласием на любого партнера, который по любым причинам притащится на станцию с очень подходящим названием «Войд»: это была та еще космическая задница, прямо как прикаспийские степи. И псиоников тут по штату полагался необходимый минимум – один дом, один саб. А по сути работала на станции одна Маринка, остальные заезжали ненадолго и старались смотаться поскорее. Но за это время успевали все же поддержать ее пси-способности в действующем состоянии. В постели, разумеется – на то ведь они и псионики, про которых каждому известно, что заводятся у них способности от секса, а без него к ядреной матери пропадают.

   В общем, он знал. И про это согласие, и про то, сколько доминантов через нее в связи с оным согласием прошло. Но когда Маринка говорила об этом, своими губами, которые он наконец, спустя столько лет, мог целовать, перед глазами все равно начинали плясать злые багровые мошки. «Сам виноват во всех этих мужиках, в каждом из них. И радуйся, что надолго не задерживались, а то ничего бы тебе не светило, такому красивому», – мысленно выговаривал он себе, но это ни черта не помогало, только еще больше злило.

   – Свяжу и выпорю. Моя теперь, – едва не прорычал он ей на ухо, с силой прижав к себе за талию, и потащил в спальню с удвоенной решимостью. – И ни с кем больше обтираться не будешь, никогда больше…

   Он имел на это право, имел – потому что на Маринке был его ошейник. И не имел тоже. Не имел права ревновать, не имел права упрекать, когда был перед ней так смертельно виноват. Благодарить должен, что она его дождалась, после всего. И что у нее сейчас так влажно между ног, и что не нашлось никого получше ему на замену. Такого, кто повел бы себя с ней, как доминант, который ее хочет, а не как Саша, трус, размазня, тряпка, папы испугался… Не решился выбрать себе пару против его воли. Он злился на себя и злился на этих мужиков, которые все равно были, трогали ее руками, делали с ней всякое. С его Мариночкой. Никто больше, никогда больше! И он ей покажет, что может драть ее во всех смыслах, так что ей на других и смотреть не захочется.

   – Выпори, милый. Хоть ощущу, как это – от тебя. Ты надолго здесь? – она будто не слышала его слов, его обещаний быть с ней. Хотя просто не верила, конечно. С чего бы ей верить в его чудесные внутренние изменения?..

   Зато про линейку поверила – Саша до сих пор удивлялся, что вот так сразу. Он ей был готов в подробностях описать все свои эротические фантазии о ней за эти годы, если бы потребовалось. А вот как объяснить все остальное, с трудом представлял. Думал даже потребовать с нее запросить пресловутое досье на себя, хотя ничего бы эти сухие строчки ей не объяснили. Дисциплинарное взыскание, служебное несоответствие – культурно, аж зубы сводит. Это про то, как он весь траханый совет директоров компании «Новкосмос» обозвал профнепригодными мудаками.

   Из-за Гришки, такого же дурацкого пушистого цыпленка, каким Маринка в академии была. И потрясающе одаренного псионика, как никто заслуживавшего по-настоящему хорошей пары, которая бы его способности раскрыла. Только с ним в столицах и пафосных межпланетных конторах девкам трахаться не прикольно, у него прическа немодная. И плевать всем на его загубленный огромный пси-потенциал, который без постоянной пары зачахнет, так и не раскрывшись. «Новкосмосу» спасать Григория нужно не было, нужно было его сбагрить вот в такую же дырень, как «Войд», чтобы не портил статистику и лоснящийся фасад «Новкосмоса» своим неудачным видом. Саша тогда не вынес, из-за Маринки, конечно, потому что чувствовал себя виноватым перед ней за то, что кинул ее когда-то так же, как эти тупорылые начальники и столичные красотки кидали Гришку. Один только за него и вступился, ничего толком не смог, устроил мерзкий скандал – и отчалил в дальний космос на пару со своим протеже.

   – Насовсем я здесь, Мариночка, – ответил он, глядя ей в глаза, серые с голубым, как небо осенью дома, на Земле, и такие же знакомые и родные. Только на Землю он сейчас не хотел вовсе, а вот быть с ней – да. Там, где Маринка, у него теперь дом. Он буквально содрал с нее форменную блузку, кинул на пол, тут же целуя в плечо и расстегивая застежку юбки. – Окончательно и насовсем. Никуда от тебя больше, никогда. Прости, что только сейчас прилетел, прости, что так долго. Моя саба…

   Он приостановился ненадолго, разглядывая ее – в первый раз видел почти без одежды, и это было одуреть как красиво. Маленькая, изящная, фигуристая, вся из крутых и округлых изгибов, такая женственная. Сколько же раз он на нее таращился, представляя, что там, под блузкой и юбкой! А своими глазами видеть все равно было лучше.

   – Ну уж и насовсем, – усомнилась она и расстегнула верхнюю пуговку его кителя, потом застегнула ее снова. Явно от неловкости: не раздевают сабы доминантов, если им только не прикажут. – А как ты меня пороть будешь, Саш? Не линейкой же?

   Она огладила его член через ткань брюк, нежно, с чувством. Саша застонал. И откуда у нее только брались эти чувства? Или она со всеми так?

   – Сними китель, – хрипло велел он, продолжая тащить ее к кровати, и с остервенелой решимостью выкинул из головы все мысли о других мужиках. На время. Не будет он в их первый с Маринкой раз с ними кровать делить даже мысленно. Не будет – и все, их тут нет, а Саша тут насовсем, даже если она ему пока не верит. Вот пускай лучше его раздевает, раз ей так хочется. И чего там ей еще хочется? Все пусть делает… как же ему этого самого всего не хватало, всегда. – Линейка в другой комнате осталась, на столе, а тут только плетки. Тебе какая больше нравится? Помягче, пожестче? – он кивнул на стену, где был развешан весь казенный «арсенал», снабженный аккуратными бирочками с номером их каюты. Мысли о посторонних мужиках снова предательски лезли в голову. Саше действительно нужно было выяснить сейчас у Маринки, насколько она «пообтерлась», что он вообще может себе позволить, до какого предела – и мучительно не хотелось. И багровые мошки снова плясали перед глазами. Поэтому он вот так по-дурацки спрашивал о ее предпочтениях, чтобы не интересоваться прямо ее опытом.

   – Я не знаю, Саш… – она явно растерялась. – А ты как хочешь?

   Он тут же невольно расплылся в умиленной улыбке, и все мошки и мужики попросту улетучились сами собой. Мариночка… такая же, как всегда. То едва ли на него не набрасывается, китель расстегивает и по члену гладит, а то взяла и растерялась. Цыпленок как есть. Любимый. Красивый. Он заскользил ладонями по ее телу, по всем изгибам – это тоже было вымечтанное, Маринка без одежды, вся перед ним в какой-нибудь восхитительно непристойной позе.

   – А я хочу достать из сумки свой личный строгий флоггер, специально для тебя. Без этого вот казенного, ты же моя Маринка, – кажется, он не слишком внятно объяснил свои чувства, у него это всегда плохо выходило. Это он с ней еще раздухарился от переизбытка этих самых чувств. Но она была – его, родная, вся такая знакомая, такая своя. И ему хотелось без бирок и штатных девайсов в их первый раз. Это было слишком личное для казенной плетки. А еще он все-таки опасался доставать чего похлеще флоггера. Им, в конце концов, тоже можно выдрать как следует, если Саша почувствует, что она хочет и готова.

   – Личный – хорошо! – Марина даже зажмурилась, не прекращая, впрочем, расстегивать его китель, как он велел, потом снова открыла глаза, посмотрела снизу вверх: – А так ты тоже мечтал? Расскажи?

   В ее голосе была такая отчаянная надежда, будто у потерпевшего крушение, который вдруг услышал сигнал спасателя. Все же ей было нужно, чтобы он рассказывал еще, все-все, что представлял о ней без нее, чтобы знать, что он правда о ней думал, чтобы снова убеждаться, что он ей наврал тогда, а сейчас говорит правду… Бедная Маринка, что он с ней сотворил, дурак невыносимый! «Исправляй вот теперь», – велел он сам себе и тут же принялся рассказывать:

   – И так мечтал, и не только так. У меня там, в сумке, целый арсенал, хоть и поменьше казенного, для тебя вез, – Сашины руки продолжили путешествие по ее телу, он слегка приспустил на ней трусики, прежде чем снова добраться пальцами до самого интимного, горячего и влажного, и это смотрелось умопомрачительно чувственно. – Мечтал тебя на четвереньки поставить и одновременно отшлепать и оттрахать. И на столе в гостиной, не заходя в спальню, к ножкам привязав за руки, чтобы никуда не делась. И еще – чтобы я в каюту зашел, а ты меня ждешь, голая и на коленях, в одном ошейнике, – это последнее он представлял особенно часто с момента своего отбытия в дальний космос. Постоянно, ярко, в деталях и подробностях – настолько, что, когда перед ним на колени вставала другая саба, он видел Маринку. Понимал, что так нельзя, и тут же снимал с них, тех, ошейник к ядреной матери. Они заслуживали чего получше, чем работать неубедительной заменой другой женщине.

   А Саша, как он тогда думал, не заслуживал вовсе ничего, разве что остаться вовсе без пси-способностей в этом своем одиноком безсабье. А теперь Маринка была вот здесь, в его руках, в его ошейнике, и хотела его, он чувствовал собственной рукой, как сильно она хочет – и ощущал себя незаслуженно счастливым, пока другой ладонью гладил и тискал ее грудь, прихватывая пальцами соски.

   – Ох, к столу привязать! Обязательно привяжи! А пороть и трахать прямо сейчас можешь… Ты ведь хочешь? Хочешь? – Марина подалась к нему, прижимаясь, бесстыдно потираясь о его руку, ластясь, и, стащив наконец китель, ловко кинула его на стул. Она иногда умела вот так: неловкая-нелепая, а потом вдруг кидала гранаты лучше всех в классе и на курсе, и парализатором орудовала – любо-дорого. И рукояткой бластера в висок могла, если заряд кончился, они как-то вместе учебную трассу проходили, Сашка видел. В общем, не было ничего удивительного в том, что его китель не оказался на полу.

   – Еще как хочу, аж голова кружится, – сознался он и притянул ее к себе, прижав к бедру, просунул коленку между Маринкиных ног, поглаживая ее там своим бедром, жестко, настойчиво – ровно так, как он ее хотел. А потом расстегнул ремень и в одно движение вытащил его из брюк. – Столько лет хочу, с ума сойду ко всем чертям, если прямо сейчас это с тобой не сделаю. Дай мне свои ручки, девочка, дай скорей! Вместе ладонями друг к другу сложи, – он едва ли не дрожал от возбуждения, когда, продолжая говорить, касался ее губ отрывистыми поцелуями, облизывал, слегка покусывал. Спятить можно было, уже представив, как он сейчас стянет ей руки своим ремнем, а об остальном и говорить нечего.

   – Ох, Сашка-а-а-а… – Марина сложила руки, как и было сказано, протянула, а по тону и по глазам, совсем мутным, он увидел, как ее повело. Уже сейчас, сразу, от одного ощущения, что сессия совсем близко. – Сделай со мной все, что тебе нужно, что ты хочешь! – попросила она.

   – Да, Мариночка… все, что хочу, сделаю, потому что ты моя девочка сладкая, моя саба, – немедленно согласился он, затянув петлю ремня на ее руках, и тут же снова поцеловал ее в губы. Он и сам ощущал себя изрядно ошалевшим, будто хотел ее не только сейчас, а за все годы разом, за все время, что провел без нее, как полный кретин. Саша окончательно спустил с нее трусики, а потом потянул ее за ремень совсем вплотную к кровати, чуть ли не заваливая на нее в самом буквальном смысле. – Попкой кверху встань, поближе к левому краю.

   Стоять сбоку было лучше. Чтобы видеть ее целиком, как она будет вздрагивать и выгибаться от ударов, видеть ее лицо, чтобы она тоже смотрела на него… Прекрасно.

   – Подожди немножко, милая, я только флоггер возьму. Я быстро, Мариночка, – зато он уже поставил ее на кровать, и, когда вернется – сможет приступить сразу же. А она будет ждать в этой замечательно пошлой позе, такая совершенно обнаженная, доступная, красивая, вся целиком для него. И хотеть только сильнее от этого ожидания.

   Строгий флоггер был целиком черным: и ремни, и деревянная рукоять, Саша был уверен, что Марина оценит. Она любила черный, ей нравилась форма псионического корпуса, она была нормальной сабой-фетишисткой с самыми обычными в этом плане пристрастиями. Ну и слава всем богам, вот если бы она любила розовый, как одна китайская цыпочка Сяо, которая была у него раньше, это было бы куда сложнее. Достав из сумки, он на всякий случай проверил его на своей руке, убедился, что точно помнит силу удара, что все ремни целы, не изношены, и эта плеть достойна любимой попы.

   Когда он вернулся, то даже на секунду замер, настолько потрясающим было это зрелище: Марина в постели, ждущая его, как в самых сладких мечтаниях.

   – Саш-ш-а, я так жду-у-у, – жалобно сказала она, и он подошел, поцеловал ее, снова погладив по спине, пообещал:

   – Сейчас, сейчас милая.

   Марина и впрямь заждалась, успела начать расстраиваться, навоображать, что он сейчас войдет и скажет: «Знаешь, я все-таки прав был тогда, ну какая из нас пара?» Ей было так остро нужно ощущать, что она его. Сашина! А он пропал, ушел за чертовой личной плетью, это было ужасно – все эти долгие секунды без него!

   – Девочка моя, так соскучилась… – ласково сказал Саша, вставая в стойку сбоку, так что она могла сколько угодно любоваться им, в белой сорочке и черных брюках, с черной плеткой в руках. – Ничего, я сейчас тебя приласкаю, как следует, уже сейчас, – он сжал хвосты плетки в кулаке, провел по ним рукой по всей длине, подняв на уровень груди, а потом ударил от локтя, описав в воздухе полукруг, поперек ягодиц.

   Марина почувствовала, как горячо покалывает кожу везде, где по ней прошлись хвостики плетки, но удар действительно был ласковый, совсем не в полную силу. И таким же был и следующий. Саша заботливо и нежно, размеренно охаживал ее флоггером по всей попке, чтобы разогреть тело для чего-то посерьезнее – ну, по крайней мере, Марина на это надеялась.

   – Хорошо-о-о, так нежно-о-о, – простонала она. – Ты именно так нежно хотел, когда мечтал обо мне? Или представлял, что разогреешь для чего-то серьезного, чтобы я точно ощущала себя твоей сабой? Помнила про это, когда встану с постели, помнила, когда буду ходить, помнила, когда буду присаживаться? Как ты драл меня своей плетью, не щадя?

   – Чтобы сидеть как следует завтра не могла, – тут же ответил Саша с довольным томным придыханием, а удары флоггера начали постепенно ускоряться, отбивая на Марининых ягодицах очень чувственный ритм. – Чтобы вся эта чертова станция «Войд», всем личным составом, видела, что ты моя саба, которую я деру от души, как мне заблагорассудится, чтобы не сомневались… И чтобы ты чувствовала все время, а особенно – когда я тебя за твою сладкую попку хватать буду. А потом заставлю раздеться и голой по каюте ходить, чтобы любоваться. Тебе следы от строгого флоггера идут, изящные, как ты. Так красиво, ты не представляешь… Они пока совсем светлые, розовые. Но это ненадолго. Ты так быстро расходишься, моя страстная девочка. Но все равно пороть такую попу надо ласково, не второпях, такую чудесную, такую любимую, – он говорил и говорил, а флоггер двигался все быстрее и быстрее, пока удары не начали сыпаться непрерывно, жгучие, от которых вся кожа огнем горела, но все еще не слишком сильные и болезненные.

   – О, мой строгий господи-и-ин, – довольно протянула Марина. – А что ты со мной будешь делать, когда я такая вся голая по каюте ходить буду?

   Как будто ей было мало того, что он ее сейчас бил и собирался после трахнуть… но да, было мало!

   – К столу привяжу, – незамедлительно ответил Сашка и ударил сильнее, так, что она тихонько ойкнула, а он довольно вздохнул. – Я же обещал тебе, моя хорошая. А потом на него усажу, когда ты сидеть сможешь… А пока не можешь, тебя отлично можно ставить на коленки возле дивана или прямо на диван. И еще я собираюсь таскать тебя по каюте на поводке и непристойно лапать, укоротив его посильнее, – описание планов сопровождалось выразительными вскриками Марины, потому что теперь флоггер бил довольно чувствительно, и ее попка не просто горела, а тягуче ныла, когда легкая боль смешивалась с острым удовольствием в невероятный коктейль.

   Она не знала, что возбуждает ее больше – его побои или его сладкие обещания, Марина хотела всего. Ударов, слов и исполнения того, что он описывал. Всего вместе. Потому она ойкала и соглашалась:

   – Ой… Да… Ой! Хочу… Ой… Таскай…

   – Мариночка, сладкая моя… Какая же ты красивая! – плетка описывала в воздухе восьмерки, двигаясь четко по одной и той же траектории, и Саша следил сейчас за ней взглядом лишь изредка, проверяя, не сбилась ли рука. В остальное время он смотрел на Марину, на ее лицо, на котором сейчас наверняка была написана масса эмоций, на нее всю, откровенно любующимся и бесстыдным взглядом. – Оттрахаю на всех поверхностях, которые в этой каюте есть – горизонтальных, наклонных и вертикальных. А потом снова выпорю. Потому что моя, целиком моя, совсем моя. Хочу тебя всю, по-всякому. Много и очень сильно.

   – Так… ой… Начинай… ой… – он же обещал в процессе ее пороть, вот пусть и продолжает тогда! Марина уже не могла терпеть, сколько можно-то? Она столько лет ждала!

   – Соскучилась, заждалась, хорошая моя, – проговорил Саша тихо и хрипло, а плетка ударила еще несколько раз, совсем сильно, так, что Марина даже не ойкнула, а вскрикнула, потом плеть замедлилась, а потом он опустил ее – и Марина почувствовала, что вся дрожит, от перевозбуждения и переизбытка эмоций. – Маринка… буду драть тебя во всех смыслах. Потому что могу. Потому что моя.

   Пока Саша это говорил, он отложил плетку, в одно движение стащил с себя сорочку через голову, а потом снял со стены другой флоггер, мягкий и совсем маленький, который позволял делать совсем короткий замах, когда Саша будет совсем рядом с ней. Подошел к кровати вплотную, очень нежно погладил ее по горящей и ноющей от порки попке, наклонился, чтобы поцеловать долгим-долгим, сладким и упоительным поцелуем, скользнул пальцами между ног, где Марина, конечно, была совсем мокрая.

   – Я тоже очень тебя хочу, сил больше нет терпеть, – прошептал он ей в губы, а потом наконец забрался на кровать, устраиваясь сзади у нее между ног, одной рукой поглаживая Марину по всему телу, а другой расстегивая штаны.

   – Не терпи! Не смей терпеть! – горячо прошептала Марина, оглядываясь, ожидая его.

   Она так хотела, чтобы он ее «драл во всех смыслах», подалась к Саше, уже жгуче мечтая о том, чтобы он в нее вошел, ощутить в себе его член. Она даже не знала, какой он, но была уверена, что ей понравится. Сашин же!

   Прежде чем приступить, Саша положил ей руки на бедра, примеряясь, устраиваясь ровно между ее ног, и это было так правильно, так ей нужно! А потом наконец вошел, ровно так нетерпеливо, как и говорил, ровно так жадно, как рассказывал, что ее хочет, сразу начав двигаться в не слишком торопливом ритме, входя глубоко, сильно, простонал:

   – Мари-и-инка, – и крепче стиснул ладонь на ее бедре, подталкивая ее бедра, чтобы она двигалась сильнее ему навстречу. Поймав ритм, Саша взял в другую руку флоггер и продолжил порку в том же ритме, в котором двигался внутри нее, по попке и бедру сбоку, постепенно усиливая удары. – Какая ты… сладкая вся, нежная вся, горячая, как я об этом мечтал. Моя Мариночка!

   О да, она была горяча, буквально раскалена им до предела, удивительно, что хоть пару минут выдержала до того, как содрогнулась в оргазме. Никогда такого с ней не случалось, но она и не заводилась так быстро и сильно ни с одним мужчиной.

   – Да, да, да, да, девочка-а-а-а, – судорожно полустонал-полушептал Саша ей на ухо, нетерпеливо ускоряя движения, чтобы догнать Марину в ее удовольствии. Он склонился к ней, приник всем телом, грудью к спине, продолжая стискивать бедро одной рукой, а второй теперь сжимая грудь – и вскоре она ощутила, как и он тоже следом за ней содрогается в оргазме. – О-о-о-о… да! Моя саба, моя, – выдохнул он ей в ухо почти беззвучно, вслед за громким стоном наслаждения. Слегка отдышался, торопливо расстегнул ремень на ее запястьях, а потом упал на кровать на бок, потянув Марину за собой, продолжая прижимать к себе в крепком, но очень нежном объятии.

   Они лежали так некоторое время, тяжело дыша и постепенно лениво расслабляясь после накрывшей их волны страсти, а потом Саша очень довольно сообщил, слегка приподнявшись и начав покрывать ее плечо неторопливыми поцелуями:

   – Это было очень горячо. И прекрасно. Ты лучше всех, и лучше любых фантазий о тебе.

   – Ну, если бы тебе приходилось со мной обо мне мечтать, было бы обидно, – кокетливо сказала Марина и зарылась лицом в подушку. Все это было так странно, так неправдоподобно: она лежит в постели с Сашей после секса. Говорит с ним. Она никак не могла поверить, что он с ней.

   – М-м-м, я собираюсь мечтать в перерывах между исполнениями мечтаний, – заявил Саша, перебравшись губами с плеча на лопатку и погладив Марину по животу и по груди. – Уже начал, потому что мне совершенно определенно мало. Я так по тебе соскучился, Мариночка… Отдохнешь – и повторим? Без порки, разумеется, это теперь денька через три, не раньше, тебя нужно беречь, потому что ты у меня одна, – губы путешествовали по ее спине от одной лопатки к другой, будто Саша снова и снова пробовал ее на вкус, никак не мог распробовать до конца.

   – Ну конечно, повторим! – Марина перевернулась, чтобы быть лицом к нему, притянула к себе, поймала губы, ей было так нужно ощущать, что он с ней, что сейчас он готов дарить ей поцелуи, в которых прежде отказал.

   – Мариночка… кошечка… девочка… Самая красивая… Самая хорошая… Единственная, – шептал Саша, ненадолго отрываясь от ее губ и приникая к ним снова, чтобы целовать с неторопливым чувственным удовольствием, а его ладони поглаживали Марину со всех сторон, словно ему и впрямь тоже не хватало этих поцелуев, не хватало Марины все это время. – Никого, кроме тебя, не хочу. Вот приехал к тебе – и все, наконец-то все правильно, как и должно быть. И по-другому быть никак не может. Моя Маринка, – он смотрел на нее, не отстраняясь от ее лица, глядя прямо в глаза и улыбаясь странной улыбкой – одновременно радостной и печальной.

   – Ну уж и никого, – усомнилась Марина. Гулял же он со Светой пару лет еще там, в академии. Пару лет – так долго, так больно. Правда, в год выпуска они со Светой расстались, вот Марина и понадеялась. Зря понадеялась. А теперь – вот он, рядом, расслабься и радуйся, а не выходит.

   – Никого, – Саша решительно и упрямо мотнул головой. Он не представлял себе, сколько времени понадобится теперь Маринке, чтобы поверить, что она ему действительно нужна, что он никуда не денется. Что он приехал всерьез и насовсем, чтобы быть с ней. Чтобы исправить то, что натворил когда-то давно, испортив жизнь и ей, и себе. И не согласен на меньшее, чем починить обе их жизни, сколько бы времени и сил на это ни ушло. Потому что ему и впрямь никто, кроме Маринки, не нужен вовсе, и либо он будет с ней, либо вообще никак не будет: ни домом, ни псиоником, ни мужчиной. Он протяжно вздохнул, а потом сознался: – Я без сабы так давно, что уже почти забыл, как пси-способности ощущаются. Конечно, мне с тех пор, как я в дальнем космосе, все время кого-то в пару ставить пытались, как и тебе… только не выходило ничего. На других ошейник надеваю – а представляю тебя. Так нельзя. Ни с ними нельзя, ни с тобой – с тобой тем более нельзя. С тобой вообще так нельзя было, никогда, как я. Прости меня, еще раз прости. Мне ты нужна, только ты, всегда так было, а я от тебя бегал столько лет – то к Светке, то к Жанне, то к кому попало... Только не вышло ничего, из такой идиотской и отвратной затеи ничего хорошего и не могло выйти. Но я приехал, Марин, наконец-то все сделал правильно, как нужно было с самого начала.

   Саша невольно подумал, что эти откровенные излияния с каждым разом даются ему все легче, чем больше он рассказывает Маринке, тем проще рассказывать дальше. Буквально недавно он не знал, как ей изложить историю своих метаний без нее, а теперь она лилась из него буквально сама собой. И от этих мыслей ему снова сделалось нестерпимо стыдно: был бы сразу честным и откровенным с ней, было бы проще и легче уже тогда, давно. А так – столько лет их обоих промучил, Маринку обидел насмерть, все горшки побил. Теперь вот склеивает осколки. Сможет ли?..

   – Ну, мог бы и раньше… распределиться, раз уж понял и не складывалось, – обиженно сказала Марина.

   Совсем не верила. Саша вздохнул, потер ладонью лицо и сказал единственное, что, на его взгляд, можно было сказать:

   – Прости, я невыносимо долго… И понимал долго, и распределялся долго, – он вздохнул. – Оправданий мне нету, потому что по уму я вовсе не должен был сбегать. Прости, Маринка… У меня нету оправданий, кроме того, что в этом не только я виноват. Меня не сразу… захотели распределять. А я переживал, что тебе тут снова без меня другого дома найдут, а они все равно не хотели, – он печально наморщил нос, взял ее за руку и поцеловал пальцы.

   Это была чистая правда: и не хотели, и психовал. И до сих пор нервничал, когда думал, что могло бы ничего не выйти. На «Войд», конечно, желающих немного, только им тут все же полноценные работники и офицеры нужны, а не на голову пришибленные жертвы депрессии. А Сашка со своими отказами брать в пару любых саб и оголтелыми упертыми попытками перевестись сюда, только сюда и никуда больше, и вовсе за психа со склонностью к суициду мог сойти. Потому что не выживали псионики «холостяками».

   Хотя каждый из них действует не просто как полноценная «боевая единица», а как уникальная, способная заменить пяток человек и кучу техники – поддерживать уровень пси-энергии они способны только в паре. И даже временные отношения, вроде тех, что у Маринки были, чтоб им всем провалиться, этим доминантам, не давали войти в полную силу, были чем-то вроде сухпайка, чтобы выжить. Пси-одаренные были способны на многое: когда первые псионики появились, их то с супергероями из комиксов сравнивали, то с волшебниками из сказок. Вот только вынести одиночество никто из них не мог. Все способности постепенно иссякали, а следом за ними обычно заканчивалось и желание жить. «Без любви даже мухи дохнут», – тоскливо подумал Сашка. И еще о том, каким он был идиотом, что раньше этого не понимал, пока жизнь мордой по грязи не повозила.

   – Но это где-то даже справедливо: они посчитали, что я для тебя недостаточно хорош… – добавил он, очнувшись от своих размышлений и грустно усмехнулся.

   – Пропадали пси-способности, да? – Марина осторожно погладила Сашу по скуле. – Надеюсь, теперь восстановятся. А даже если и нет – ты мне все равно подходящий дом. Я уже ощущаю, что у меня все более в порядке. Честно! Я тут прям смогу вполсилы работать, а не как обычно, и на все хватит.

   Он протяжно вздохнул и постарался улыбнуться. Маринка вот его утешает, хорошая такая. А он пока ничего не чувствует – ни вполсилы, ни в четверть, никак. С другой стороны, конечно, сабам проще: у Маринки вон и пси-способности сохранялись все это время. Проще получить и накопить энергию, оттого в работе сабы всегда ведущие, у них пси-потенциал выше. И сейчас, стоило ему ее отшлепать и оттрахать, а Маринке – получить сильный выплеск эмоций, как она уже чувствует себя лучше. А у Сашки вот ничего, и он попросту боится надеяться на то, что «все починится». Но слава богу, что хоть Маринке лучше.

   – Спасибо, милая, – от души сказал Саша и снова поцеловал ей пальчики, покрыл поцелуями все и каждый по очереди. – Это самое главное, на самом деле, что я тебе подходящий. Измучилась ты тут вся одна, – он притянул ее к себе и коснулся губами губ. В голову опять лезли дурные мысли о том, что вовсе не одна тут Маринка была, а с кучей разных других и совсем не с ним, не с Сашей. Но устраивать сцену ревности, когда она так искренне его жалела, было как-то совестно. Поэтому он ничего говорить не стал. Хотя внутри все равно засела дурацкая заноза. И хотелось прижать к себе Маринку совсем крепко и не отпускать вовсе. И поводок сейчас вот в руку схватить и не отпускать. Никому ее теперь не отдаст, чего бы там все отделы кадров всей Вселенной по этому поводу ни думали.

   – Я с тобой теперь, правда. Никуда не денусь, никому не отдам. Моя, – сказал он и, не сдержавшись, все же ухватил ее за ошейник и потянул к себе, чтобы снова поцеловать.

   В душевую они отправились вместе: Сашка сразу подорвался идти с ней, потому что не хотелось отлипать от нее ни на минуту. Было почти страшно, словно ее там в этой кабинке могло в сливное отверстие засосать, и он туда заглянет – а Маринки нету! Как раньше никогда рядом не было. Так что они пошли купаться вдвоем и очень быстро выяснили, что просто мыться у них таким образом не получится вовсе. Она была невообразимо сексуальной: голая, в капельках воды и мыльной пене – и Сашка вовсе не мог устоять, а сама Маринка была и рада. Трахать ее в душе, сцеловывая и слизывая с кожи капельки воды, с удовольствием и с расстановкой, уже не так неудержимо-стремительно, как в первый раз, было просто сказочно. После они вытирали друг дружку полотенцами, и Сашка, в порыве общего восторга, нес Марину обратно в кровать на руках, чтобы уложить на живот и тщательно и нежно намазать ее мазью от синяков и ушибов. Чтобы не было воспаления и серьезных гематом, и самая прекрасная в Галактике попка оставалась такой же нежной и розовой, готовой к его новым экспериментам.

   Это тоже было упоительно: водить пальцами по тонким багровым полоскам, которые действительно смотрелись красиво. А еще – очень возбуждающе. Они были как метка, как знак, наглядное подтверждение того, что Маринка и правда с ним, и правда его, принадлежит ему, и Саша имеет право делать с ней все это. С его сладкой девочкой. Поэтому лечебные процедуры снова закончились сексом, на сей раз – совсем уж томительно-неторопливым и чувственно-нежным. Но они бы могли повторить и в четвертый раз, пожалуй, если бы не было пора ужинать.

   – Хочу отвести тебя в столовку на поводке, – сознался Сашка, водя пальцами по Марининому боку, пока они валялись на кровати, изыскивая в себе силы подняться и одеться. – Так же, как сюда привел, как свою сабу. Чтобы вся станция видела, что ты моя. И целовать при всех тоже, – эта мечта была не хуже эротических фантазий. Лучше даже, важнее. Она была о том, что он больше никогда и ни за что не будет как раньше, когда шарахался от нее, как сволочь. А сейчас он гордился и был счастлив. Тем, что Маринка с ним. И хотел хвастаться ею всем подряд. Держа при этом на коротком поводке, чтоб другие не покушались.

   – Ну что ж с тобой поделать, раз ты так хочешь! Не отказывать же в маленьком удовольствии! Веди на поводке. И целуй, если очень надо, – довольно согласилась Марина.

   – У меня такая замечательная саба, – Сашка радостно засиял и немедленно одарил ее поцелуем. – Господин будет очень доволен и будет всем вокруг ею хвастать.

   Он не знал заранее, разрешит ли ему Маринка вот так выпендриваться, в конце концов, это саба решала, как сильно дом может хозяйничать, а уж потом он ею командовал, настолько, насколько позволено. И Марина вот ему разрешила, так что теперь Сашка прямо предвкушал, как все на них будут таращиться и рты открывать. И что-нибудь говорить такое, впечатленное. И был совершенно уверен, что его это только еще больше порадует, когда Маринка будет при нем, на поводке и со следами его порки на мягком месте. Все это успокаивало, порка тоже – позволяла почувствовать, что Маринка его.

   Но, как оказалось, успокаивало недостаточно. Саша осознал шаткость своего эмоционального состояния буквально сразу, как только они вошли в столовую. На них действительно вытаращились во все глаза, а потом возбужденно загомонили, оторвавшись от еды и провожая их взглядами, пока они шествовали между столов – Маринка чуть сзади, а Сашка впереди, поводок намотан на руку так, что ей было не отойти от него дальше. И Сашка еще то и дело его поддергивал, чтобы они оба чувствовали, что Маринка в ошейнике, в его, Сашкином, ошейнике.

   Ровно в этот момент романтического счастья и триумфа к ним и подскочил некто, по виду – индус, подорвавшийся из-за одного из столов.

   – Марина, привет! – сияя радостной улыбкой, поздоровался он и протянул руку. На ошейник и поводок индус не обращал никакого внимания. Протягивать руки чужим сабам, когда рядом стоит их дом, тоже считал нормальным. И раздражал этим страшно. Где-то в глубине души Саша понимал, что слишком нервно реагирует, но поделать с собой ничего не мог. – Познакомишь со своим новым доминантом?

   – Александр Плотников, – мрачным тоном сообщил тот, пожав протянутую Маринке руку.

   – Привет, Чандри, – пискнула Марина.

   – Чандри Марвари, – все так же невозмутимо и радостно представился индус, а потом продолжил говорить с Мариной: – Вы с нами сядете, как обычно? – он кивнул на столик, за которым сидело еще четверо мужиков, один вид которых подействовал на Сашу угнетающе.

   Она значит обычно с ними сидит! И общается! Мало ей той кучи доминантов!

   – Нет, – резко ответил он и, дернув за поводок, спросил Марину: – Где у вас тут стол для нас, покажи!

   – Дальше по ряду, неподалеку от стола начальника станции, – ответила она. – Извини, Чандри, может, в другой раз.

   – Да конечно, не проблема! – продолжая сиять жизнерадостной невозмутимостью, тот пожал плечами и вернулся за стол к остальным.

   – Никаких «других раз», – пробурчал Саша, решительной походкой направившись к столику для доминантно-сабмиссивных пар. – Ты моя саба и сидишь со мной, где домам и сабам положено. А не там вот, где пять мужиков и все на тебя пялятся, да еще и за руки хватают, будто у тебя хозяина нет. Они что, вообще не понимают?.. – последний вопрос он задал с искренней досадой в голосе.

   Ну не первый же раз живую пару видят, а этот Чандри с Мариной болтает так, будто Саши рядом вовсе нет! Будто он имеет полное право с ней вот так запанибратски, а ее доминант тут так, постоять пришел. И у него никаких прав нет вовсе. На задворках сознания продолжала ворочаться мысль, что Сашка слишком сильно беленится на ровном месте. Но он все равно представлял, то как Чандри в шутку шлепает Маринку по заднице, то как высокий брюнет из-за того же столика, весьма импозантного вида, зажимает ее где-нибудь в станционных коридорах.

   – Хорошо, Саш. Ты не нервничай так. Они правда не привыкли, у меня ж все предыдущие домы так… для порядку были. Так что считай, они настоящей пары и не видели, – по тону голоса Марины было слышно, что она улыбается, хотя Саша сердито шел вперед и не оглядывался.

   – И ты все время с этими сидела, а не со своими домами за столом? – Сашка резко обернулся и уставился на нее, сощурившись, будто вел допрос. Хотя на самом деле у него внутри вспыхнула надежда. Для виду! А он – не для виду, выходит? Он – не как они все, – И на поводке не ходила? – он смотрел на Маринку в упор, учащенно дыша, и стискивал в руке поводок так, что костяшки пальцев белели. Перед его мысленным взором шла вереница доминантов всех форм и размеров, был даже один двухметровый негр. И все они, проходя, лапали Маринку.

   – Вот еще, позволила бы я им меня на поводке водить! Один уговорил, он ну очень пытался со мной отношения выстроить, но у нас все равно не срослось, – Сашка сжал челюсти и ненадолго прикрыл глаза. Он зачем-то представлял себе, что срослось, будто ему нравилось нарочно себя мучить, что он нашел Маринку – а она на чужом поводе и вполне этим счастлива.

   – Мариночка… – он притянул ее к себе за поводок и поцеловал, при всех, как и собирался. Чувство облегчения было таким же оглушающим и всепоглощающим, как недавний приступ ревности. Саша и сам не понимал, что его успокоило. Кажется, это вот «интересно». С ними – нет, а с Сашкой – да, и это лучше и надежнее поводка, что она хочет с ним болтать, как раньше, как когда-то давно. А ни с кем из этих своих не хотела. А с ним – да. – Да я хоть до завтрашнего утра буду тебе про себя рассказывать, мне так наших разговоров обо всем не хватало… И ты мне рассказывай! Только не про доминантов, хватит про них, – он на секунду нахмурился, но тут же снова улыбнулся и потащил ее за стол.

   Им полагался отдельный – так же, как для офицерского состава, только для псиоников. Но их на базе было всего двое по штату, потому и столик был маленький, на двоих. Саша уселся на стул и снова потянул Маринку за поводок, чтобы она уселась. Ему нужно было ощущать ее рядом, физически. Сейчас она сядет, а он ее обнимет. И все будет хорошо. Рядом, близко совсем, его Мариночка, его саба.

   – Да разве я удержусь тебе не рассказывать! – улыбнулась Марина и решительно приземлилась на соседний стул. – Ой!

   Она вскочила. Все же так плюхаться на пятую точку после жесткой порки было больно и неприятно, это Саша знал точно и всполошился.

   – Маринка, ну что ж ты так! – он вскочил следом, тут же обняв ее за плечи, и погладил очень осторожно по этой самой точке, за которую переживал от всей души. – Разве можно так со всей дури, после такой сильной порки? Очень больно?

   Совсем не изменилась, цыпленок: сшибать все углы, смахивать что-то руками и стукаться обо все подвернувшееся Маринка умела не хуже, чем прицельно кидаться кителями и гранатами. Саша всегда поражался, как это в ней совмещается. Надо будет следить лучше, чтобы не шарахалась вот так!

   – Больно, – жалобно ответила Марина и уткнулась лицом ему в грудь. – А ты пожалей, и пройдет… ы-ы-ы-ы!

   Судя по подвываниям, больно было изрядно.

   – Бедная моя девочка, – Сашка продолжил очень осторожно поглаживать ее по попке, прижимая к себе, и поцеловал в макушку. – Ничего, ничего сейчас пройдет. А в каюте тебе обезболивающего скормлю, на всякий случай. Надо было сразу, – он вздохнул. Если бы Саша не был дефектным доминантом сейчас, и таблеток бы не понадобилось. Местная анестезия, псионический аналог «новокаина» – для третьего класса задачка. Если у тебя, конечно, пси-способности не отвалились, как нос у сифилитика. Он вздохнул снова и все же попытался, дуром и наудачу: вызвать пси-энергию на кончиках пальцев привычным внутренним усилием, продолжить поглаживать, представляя, как Маринкиной кожи касаются слетающие с его пальцев маленькие голубые искры. А вдруг?.. Ей же больно, вот сейчас, не может он просто ничего не делать.

   Тут Марина перестала к нему прижиматься и, наоборот, отклонилась, чтобы заглянуть в лицо.

   – Ты что сделал? Сашка? У тебя что, получилось псионить? У меня не болит. Сашка! – она набросилась на него с объятьями.

   – Получилось! – растерянно выдохнул он, обнимая Марину в ответ, и ошарашенно уставился на нее. – Маринка, правда получилось?.. Правда не болит?.. Мариночка, ты чудо мое волшебное! – он был сейчас готов зацеловать ее до полуобморочного состояния, тоже прямо при всех. Все равно эти «все» на них уже таращились, как на полоумных, которые сперва вопят, потом обнимаются и снова вопят. Но Сашке сейчас было плевать, потому что все было правильно, все было хорошо – и Маринка была его сабой, совсем его, вот оно, самое весомое доказательство, что Саша наконец перестал быть идиотом. У нее не болит! У него получилось! Он принялся целовать ее в щеки, в нос, потом в губы – коротко, отрывисто и возбужденно.

   – Да ну хватит, дурной! – в конце концов захихикала Маринка – Ужин весь пропустим, и что, лапу сосать?

   А ужин им тем временем подвез и поставил на стол стандартный киборг-стюард.

   – Приятного аппетита, – записанным мягким баритоном пожелал он и укатил.

   – Садись, ешь. Тебе нужно хорошо есть, чтобы переносить повышенные физические нагрузки, – продолжая довольно сиять, согласился Сашка и принялся усаживать Марину на стул первой, потом сел сам и обнял ее, как и собирался. Наклонился к уху и шепотом сообщил: – Затрахаю на радостях, честное слово.

   По правде говоря, он был готов ее прямо сейчас разложить на этом самом столе в порыве счастья, но это для столовки было все-таки слишком. Зато уж в каюте он сдерживаться не станет. Она ведь правда его чудо, которое он почти потерял, так глупо и бездарно! Хорошо, что спохватился – подумать только, пси-способности за день вернулись, просто оттого, что Маринка рядом. Потому что она его девочка, всегда ею была, и только полный идиот мог спорить с самим мирозданием, которое сделало ему такой бесценный подарок.

   Саша обещал ей про себя рассказать, и в эту минуту совершенно точно знал, что хочет наконец поделиться историей про Гришку. Хотя это все еще было трудно, но он хотел, чтобы Маринка знала. Что он все же теперь и впрямь не настолько идиот.

   – Я тебе обещал о себе что-нибудь понарассказывать, – сказал он, пододвинув к себе тарелку. – Вот давай расскажу, как меня из «Новкосмоса» уволили и отправили по дальним секторам околачиваться. И почему я был по этому поводу почти что счастлив. В соседнем со мной отделе работал сабмиссив Григорий, на год позже меня пришел, компьютерщик от бога; ну, ты знаешь, «технари» такие бывают – у них даже электромясорубка в руках, как живая, – сами они с Маринкой были «боевыми» по специализации, хотя, разумеется, могли и с техникой, и с людьми, вот как Саша сейчас с Маринкиной попой. Хотя она за годы работы на «Войде» единственным псиоником наверняка и вовсе универсалом стала. И Сашка тоже стал бы, если бы пси-способности не отрубились, а так придется наверстывать теперь. – В общем, отличный совершенно Гришка – и без домины. Понятно, почему: самородок из непсионической семьи, да еще и этакая вещь в себе и своих компах, вечно взъерошенный и в облаках витает. Словом, когда у него способности пропадать стали, решили его отправить на дальнюю станцию, вроде вашей. И я чего-то психанул. Он им как вот та самая электромясорубка, а не человек живой, стал плохо работать – засунем в чулан. То есть, я сперва пытался сделать так, чтобы его еще на год в «Новкомосе» оставили, но не смог – и психанул. Высказал после отказа начальству все, что я думаю об их подходе к работе с кадрами, о них самих и об их пафосе, за которым они ни хрена не замечают. А они мне на это сообщили, что я уезжаю вместе с Григорием, одним рейсом. Ну, я и уехал.

   Слушая Сашу, Марина им загордилась. Ну и пускай систему ему переломить не удалось, зато хоть сам человеком остался, это важнее. У главных этих наземных пси-способности обычно были слабенькие, кстати, и у Марины было мнение на сей счет – почему. А вот потому по самому, что не только хороший секс псионику нужен. Иначе у нее бы все пропало давно, а она ничего, одна на всю базу и без провалов, даже когда нового доминанта ей долго ищут.

   – Я думаю, твои способности и не пропадали… отодвинулись скорее. Потому что выхода нет. Мне вообще давно кажется, что сами способности – они не от пары, а из себя, а пара помогает им проявляться наружу. Или тебе есть, для кого их наружу выводить, или не для кого. Знаешь, у меня по всему должны были пропасть, как твои, но у меня есть вот они, – она обвела рукой вокруг, – вот ради «Войда» и не пропали.

   – Все-таки ты у меня и правда чудо, – Саша улыбнулся и поцеловал ее в щеку. – Я тобой, еще когда досье читал, восхитился: ты же тут одна все волочешь и управляешься так, что у тебя все личное дело в благодарностях от начальства. Такая молодец у меня! И я ужасно соскучился по разговорам с тобой – кто еще так поймет и в ответ своими мыслями поделится?.. Интересными! Я думаю, ты права, Марин. И еще – что в паре дело не в сексе, конечно, а в отношениях. Вообще-то, всем людям нужны близкие и цель в жизни, иначе им жить тоскливо и плохо. А мы псионить не можем, когда нам плохо, по нам просто лучше других видно из-за этого.

   Марина по разговорам с ним тоже соскучилась, по тому, как он всегда подхватывал и поддерживал все темы – и можно было трещать без умолку, что они и делали весь ужин, изредка даже забывая про еду. Сперва Саша принялся выспрашивать у нее подробности того, как она управляется тут, на «Войде», не забыв отсыпать ей еще комплиментов и одновременно деловито рассуждая о том, как будет работать он сам. Потом Марина его расспрашивала о том, чем он занимался в дальнем космосе, потом они обсуждали, чем можно заниматься в нерабочее время на станции, потом – какие птицы живут в местной оранжерее, единственном зеленом уголке среди высокотехнологичных современных интерьеров.

   Потом Сашка рассказал про Умника – своего пси-крыса, который пока что находился на карантине. Марине дела с пси-крысами иметь не доводилось, они все же были куда большей редкостью, чем пси-люди. Но у Сашки свой крыс был, ничего удивительного – Сашка же был Плотников, из тех самых Плотниковых, что летели на «Пилигриме», когда он провалился в подпространство, открыв для людей одновременно способ быстрого перемещения в космосе и пси-способности. Так началась колонизация дальнего космоса, сделавшая Землю центром огромной конфедерации планетарных систем. А Умник был потомком тех самых крыс, из научной лаборатории «Пилигрима», которые дали жизнь поколению пси-крыс.

   Время в этих разговорах пролетело как-то совершенно незаметно. Марина бы с удовольствием продолжила, но брошенные ею за общим столом подруги все время так выразительно на них косились, что откладывать общение с ними было просто невозможно.

   – Ты ведь отпустишь меня к подругам, мой строгий господин? – шутливо спросила Марина после ужина, поцеловала Сашку в щеку, и, самостоятельно отстегнув поводок, сбежала, не очень-то давая ему возможность возразить. Она понимала, что и ему бы хотелось от нее не отрываться весь вечер, но подруги ждали, изнывая, и нельзя же было их бросать в полном неведении. С них тогда станется ворваться в каюту и помешать чему-нибудь приятному. Не то чтобы она не воспринимала все это – поводок, свое подчинение – всерьез. Марина прекрасно видела, как Саше это нужно, и согласилась, раз уж Саша так хотел, но быть по-настоящему зависимой она все равно не умела. В этом смысле сабой она была довольно хреновой, и, возможно, именно поэтому дождалась Сашу. Ему она была готова уступать, чтобы он меньше переживал – а что он переживал, она отлично чувствовала.

   Но сейчас Марина посчитала нужным уделить внимание и подругам, так как они тоже тревожились очень явно, а с Сашей она все проведет больше времени потом, после встречи. Они договорились встретиться в кают-компании третьего отсека, обычно довольно безлюдной, и, действительно, когда Марина пришла, там только они и были – Олучи и Тереза.

   Олучи, чистокровная негритянка, эбеновая и эмоциональная, при виде Марины вскочила, всплескивая руками.

   – Привет, Марин! Ты как? Слушай, это кошмар! Такого ужасного дома у тебя еще не было!

   – Да, как он вообще позволяет себе такое! – поддержала Тереза и тряхнула приглушенно-рыжими волосами цвета засахарившегося липового меда, посветлевшего и тягучего.

   – Ша, девочки, все в порядке! – Марина улыбнулась им ободряюще, но подозревала, что счастливая мечтательность не могла не прорваться в этой улыбке. Ей было слишком хорошо сейчас. – Вы никак не привыкните, что все равно решаю тут я. Я ему разрешила водить меня на поводке, поэтому Саша себе такое и позволяет. И никак иначе.

   – Саша?.. – переспросила Тереза.

   – Александр Плотников, – уточнила Марина. – Саша – это… фамильярное обращение.

   – А он тебе позволяет?! Ну, фамильярно обращаться, – немедленно поинтересовалась Олучи, ошарашенно вытаращив свои черные глаза, похожие на переспелую черешню, и плюхнулась обратно на диванчик. Очевидно, она все еще не верила, что Марина не угодила в лапы к страшному тирану и деспоту в лице Сашки. – Выглядит он ужасно сурово! – добавила она.

   С другой стороны, волнение подруг было понятно: до сегодняшнего дня они совсем другое видели – если, как Марина, с доминантами дистанцию держать, оно от обычных отношений мало отличается. А она еще и на работе ими командует! Словом, для девочек все это – доминант, демонстрирующий так явно свою власть, когда саб ему позволил – было дико и непривычно, и Марина поспешила их успокоить.

   – Да ну, конечно позволяет, – пожала плечами она. – Мы вообще тыщу лет знакомы, с учебы в академии еще. Мы, собственно, учились вместе.

   – А-а-а-а, вон оно что-о-о, – задумчиво протянула Тереза, уставившись на нее с исследовательским интересом во взгляде. А потом сделала вывод: – И вы, значит, давно знакомы, поэтому он позволяет всякое, и ты позволяешь всякое… чего обычно не позволяешь. Но как удивительно, что он именно на «Войде» оказался! Чисто статистически – вероятность вот такой встречи малю-ю-юсенькая совсем. Ну надо же!

   – А может, он нарочно? – догадливо предположила Олучи. – Узнал, что ты здесь работаешь – и попросился. Специально! К тебе! – теперь взгляд у нее засветился энтузиазмом: она, кажется, уже начала воображать себе романтическую историю, причем наверняка сильно расходящуюся с реальностью.

   – Да у него просто проблемы с сабами… как у меня с домами, вот его и мотает, – махнула рукой Марина. Не соврала же. Все равно рано было считать, что их проблемы сейчас закончатся, и они не разбегутся, едва насытив ту давнюю неудовлетворенность. То есть, Марина бы точно никуда не разбежалась, а вот про Сашу она такого сказать не могла. Поэтому совершено не собиралась озвучивать никакой их юношеской истории, тем более никакой истории и не было. Они даже не целовались ни разу до сегодняшнего дня. В том-то и дело, что не было ничего, кроме того, что он ее отверг, когда она сама к нему пришла на последнем курсе, перестав надеяться на общую сессию, которых он постоянно избегал. Весьма… неромантическая история.

   Разумеется, в Академии сессии между зрелыми однокурсниками секса не подразумевали, но, тем не менее, пары на них находились постоянно. Очень легко понять, искрит или не искрит, когда ты стоишь перед ним на коленях и ждешь приказов. А между хорошо знакомыми искрило нередко. Все-таки доминантно-сабмиссивные отношения подразумевали психологическую совместимость, и общее прошлое этой самой совместимости способствовало.

   – А у него точно… ну, нету закидонов никаких?.. – снова принялась волноваться Тереза. – Из-за которых сабы разбегаются? У тебя-то, я знаю, не в этом дело, просто ни с кем сойтись не можешь. И я думаю, это потому, что нормальных мужиков на «Войд» не отправляют. Поэтому волнуюсь насчет твоего… Александра Плотникова. Я тебе верю! Но волнуюсь.

   – Марина-а, – подозрительно довольным тоном протянула Олучи и тут же выдала очередную проницательную мысль: – А это ты, получается, ни с кем сойтись не можешь, а с ним можешь?.. Потому и разрешаешь ему всякое, и называешь фамильярно, – и очень хитро улыбнулась.

   – Ой! – тут же пискнула Тереза, прикрыв рот ладонью, и уставилась на Марину удивленно и радостно. – Он же тебе нравится! Сильно-о! А я и не соображу сразу, потому что за тебя переволновалась… А Олучи вот поняла!

   Марина покраснела.

   – Ну, это… Проще же отношения строить с кем-то, кого ты знаешь давно, и кто у тебя математику в шестом классе списывал. Ничего такого.

   И тут же подумала, что вот если бы это был Юрка, было бы совсем не проще, хотя она ему нравилась и даже очень, он ее по углам зажимал и всячески демонстрировал, что хочет быть ее домом, вот только Марина не хотела. Потому что хотела она исключительно Сашку и никого больше.

   – И симпатичный еще, – Олучи, продолжая все так же воодушевленно сверкать глазами, перешла к самому главному: подробному обсуждению Саши вдоль и поперек. – Вообще-то, даже очень. Ему та-а-ак эта ваша форма идет!

   – И, по-моему, Олучи права: он нарочно к тебе приехал. Потому что отношения проще строить. Даже если не сознается! – уверенно заявила Тереза, очень радостно улыбаясь.

   Ну уж в этом он сразу сознался. Марина пожала плечами.

   – Очень симпатичный, у нас почти все домы в классе симпатичные были…. Кроме Юрки, который ко мне вязался! Фоточки могу показать, – тут она скисла. – Хотя не хочу. Не очень-то у меня отношения в классе были, я на их уровень не тянула. Да и сейчас не тяну, иначе не сидела бы здесь, на «Войде».

   – Ох ты бедняга! – тут же всплеснула руками Тереза и обняла ее за плечи. – Дети бывают такие жестокие и противные, особенно когда им взрослые внушили, что они лучше других. Если не хочешь про них – не говори, я тебе и так сочувствую, без подробностей. И ты замечательная и самый нужный спец на «Войде». И человек хороший, что еще важней!

   – Но с Сашей же у тебя отношения хорошие, – сказала Олучи, заерзав на диване и обеспокоенно заглядывая Марине в глаза. – Я же вижу, ты ему рада!

   – Все нормально, просто вспоминать неприятно, а сейчас, наверное, не смогу не вспоминать. Нормально у нас с Сашей… и тогда было нормально, когда он не вспоминал, что я чмошница. Форма у всех одинаковая, очень помогает забывать, кто откуда, – Марина нервно потерла переносицу. – Сейчас зато у нас вообще общего сильно больше, чем разного. Жизнь, похоже, побила.

   Тереза обняла ее крепче, а Олучи взяла за руку.

   – Все же ты бедняга, – со вздохом сказала Тереза. – Чувствую, сложно у вас все было все же… там, в академии. Но надеюсь, что сейчас и правда нормально! И прошлое это всякое вам не помешает. В кои-то веки тебе кто-то по-настоящему сильно нравится, а то тебя, и правда, мотает и мотает, невозможно же так. А уж тебе, псионику, особенно…

   – А он тебе рассказывал, как на «Войде» оказался? – спросила Олучи очень серьезно, особенно для своего задорного нрава. – Мы с Терезой, конечно, считаем, что к тебе приехал. Но что, вот прям так взял, бросил все и явился? Через столько лет? Хотя это, конечно, очень романтично…

   Тут Марина попала в сложную ситуацию, так как не любила совсем уж врать, разве что недоговаривать, а Саша действительно рассказывал, поэтому она старательно уцепилась за академию.

   – Да нормально у нас и в академии было… Да и, в общем, ничего такого там не было особо ужасного. Просто, ну, в коллектив не принимали, если вы понимаете, о чем я. У них какие-то встречи, какие-то игры, какие-то поездки, а я ни при чем. Это бывает.

   – Ну понятно, они были слишком крутые, чтобы общаться с недостаточно крутыми, знаю я таких, – Олучи махнула рукой и вздохнула, а потом жизнерадостно добавила: – На самом деле, Марина, ты лучше всех у нас! И с ними я бы дружить не стала, а с тобой – с удовольствием. Вот так.

   – Ты не переживай так, – Тереза, которая продолжала обнимать Марину, погладила ее по плечу. – Не хочешь рассказывать, чего там у вас с Сашей было и есть – не рассказывай. Захочешь – поделишься, мы всегда выслушаем. Просто мы волнуемся, как оно там у тебя, но если ты говоришь, что нормально, то мы тебе верим. И если что, то мы всегда тут – и радостью поделиться, и пожаловаться.

   – Нормально у нас с ним все, – пожала плечами Марина. – Не хорошо, но и не плохо. Мы оба… слишком сложные, чтобы хорошо было.

   Ровно в этот момент в кают-компанию просунулась Сашина голова, и выражение лица у него было ровно такое, чтобы проиллюстрировать Маринины слова как нельзя лучше: сложное. На нем можно было прочитать причудливую смесь досады, возмущения и огорчения. Саша внимательно оглядел все вокруг, будто рассчитывал увидеть здесь кроме них троих еще кого-то, а потом наконец вошел.

   – Тебя долго не было, и я беспокоился, – драматическим тоном сообщил он. В одной руке Саша сжимал поводок, а в другой зачем-то – стек, при этом нервно похлопывая себя им по сапогу. – А ты тут и правда с подружками заболталась, оказывается.

   «Опять вздумал ревновать, – умиленно подумала Марина. – Ну какой, а? То не нужна на годы, а теперь – извольте видеть, какой Отелло!».

   Это было намного лучше равнодушия, с которым он когда-то прошел мимо зажимавшего ее у стенки Юрки. Юре тогда досталось от Марины кулаком в грудь, а потом она убежала, рыдая. Саше было все равно, а Юра кричал вслед: «Кому ты еще, кроме меня, нужна такая?» Прекрасно Юра все понимал. Да весь класс понимал, по кому Марина сохнет. И никому она, разумеется, не была нужна, в этом Юра был прав, но Марине было все равно. Раз не Саша с ней – пусть никто или все подряд. Это тоже практически как никто.

   Так что пусть уж лучше Саша ревнует, чем как тогда. Намного лучше!

   – Не так уж и заболталась, но, раз ты заждался – я иду, – улыбнулась Марина. – Извините, девчонки! Потом поболтаем!

   – Заждался, – мрачно пробурчал Сашка и, когда она встала с диванчика, немедленно прицепил к ее ошейнику поводок и потащил за собой из кают-кампании. – Всем приятного вечера и не скучать, – бросил он девушкам и, только когда они уже были в коридоре, сообщил:

   – Я там сижу, жду, а ты тут неизвестно где неизвестно с кем! Кают-кампания – проходной двор. Может, к вам этот Чандри заходил, тоже поболтать.

   – Он не из офицерского состава, – постаралась утешить его Марина, – так что обычно туда не ходит: дисциплину на станции соблюдают. Да и вообще, лучшая кают-компания во втором отсеке, там бильярд, все туда бегают, а эту мы назначили нашей девичьей светелкой. Там еще несколько девчат бывает, а мужики сбегают от нашей трескотни.

   – Тогда ладно, – все еще хмуро ответил Сашка, но потянул поводок на себя и обнял Марину за талию, – можешь туда ходить, к девицам своим. Но я буду проверять! Маринка… ты моя, совсем моя, по-настоящему. Никаких больше недосабских полудомских отношений, которые у тебя были. Я твой господин, а ты моя девочка, целиком и полностью, – он коротко вздохнул, притянул ее к себе так крепко, что стало почти больно, а потом прижал к ближайшей стенке и поцеловал так, будто у них сегодня никакого секса не было, и он совсем изголодался – страстно, настойчиво, покусывая губы и вытворяя языком у Маринки во рту какие-то невероятные кульбиты.

   Как будто