Оглавление
АННОТАЦИЯ
Доисторическая повесть "Все нормально, все хорошо" - попытка отразить вечные и современные проблемы в фэнтезийном мире пещерного матриархата. Провидица Исми готова отдать жизнь как за спасение Рода, так и за собственную свободу.
"Корона с привкусом абсента", и другие чувственно-готические, мрачноватые сказки, вошедшие в сборник, не являются фанфиком в полном смысле; это совершенно другие истории и легенды.
Из отзывов.
"Потрясающая сказка! Давно таких не читала, правда! Всепобеждающая и всепоглощающая любовь... На любовь трудно не откликнуться. И важнее её нет ничего! "Глаза - зеркало души", в них отражается наша любовь."
"И это любовь, конечно, реалистичная, правильная. Возможно, так и должно было быть, но в сотни раз более грустная. Ведь сердце застыло навсегда. За месяцы счастья отдана целая жизнь.
Кто знает, какая из двух права, та самая, традиционная, что выбрала быстрый конец, раз сердце разбито, или эта страстная, настоящая, что выбрала жизнь полную холода, месть без капельки счастья, судьбу постаревшей ведьмы. "
"Уверена, что сам Ханс Кристиан восхитился бы, прочитав этот ваш вариант его "Русалочки". Ваш Гимн вечной любви не менее поэтичен, но проникнут более глубокими трагическими мотивами!"
"Но оно им было дано! Это горькое счастье! Алиса, вы меня удивляете! Настоящая ироническая проза! Не простой юмор, ни цинизм под маркой иронии, а ирония с чёрточкой искромётной точности!"
Внимание: в книгу внесены изменения дополнена сказкой Золотая нитка (из серии сказкотерапии)
ГЛАВА 1. СИРЕНА
Да, уважаемые дамы и господа, это была любовь!
…
На дне моря, в самой его глубине, где жили актинии, губки и морские звезды, развились придонные рыбы, стоял величественный дворец. Он был выстроен из камня и коралла, украшен самыми разными ракушками. Во дворце жил морской царь со своими дочерями — прекрасными русалками. За прекрасные голоса иногда их называли сиренами.
Одним из любимых развлечений сирен было завлекать своими песнями моряков, плывущих на кораблях, — и судна устремлялись навстречу гибели, натыкаясь на острые рифы. Большинство русалок прекращали злые забавы, выйдя замуж за какого-либо морского правителя, чаще всего — тритона. Но и замужние порой баловались девчачьим занятием со скуки. Подниматься на поверхность моря морским принцессам позволялось по достижении семнадцати лет. Во дворце оставалось всего пять незамужних сестер.
Сегодня отмечали день рождения младшей Русалочки. Младшая была не похожа на других: она росла любимым избалованным ребёнком. Она мечтала и фантазировала о жизни, которой не знала — ей было интересно, как люди, звери и птицы живут на суше. Хотелось увидеть небесные звёзды, а не только морские.
Получив чудесные подарки: коралловый гребень, шкатулку с самоцветами с затонувшего корабля, золотую диадему и браслеты (оттуда же), длинные нити лучшего жемчуга для вплетения в косы, а также сладкий прозрачный торт из морских водорослей, — она устремилась вверх. К поверхности моря, к солнцу, лучи которого до сих пор видела лишь сквозь толщу воды.
Небесный простор поражал воображение, солнце пылало огненным шаром над головой (Русалка даже испугалась вначале). Над морем кружили чайки, парили альбатросы, — они были совсем другие, не похожие на рыб! Они издавали мелодичные крики.
Среди коралловых островков Русалочка нашла самый ровный, устроилась на нем, поудобнее подвернув блестящий хвост, и запела. Могла ли она выразить переполнявший её восторг иначе?
С непривычки она жмурилась на солнце, и не сразу заметила приближающийся парусник. Когда она почувствовала надвигающуюся тень и распахнула глаза, огромный корабль был уже совсем близко. На верхушке мачты развевался королевский флаг, но Русалке он ни о чём не говорил. Она продолжала петь, радуясь, что выбрала плоский утес без окружающих его опасных рифов.
Корабль приблизился почти вплотную, и она увидела людей. Мужчин. Один из них, высокий и широкоплечий, был одет во что-то чёрное, расшитое золотом. На голове его была шляпа с перьями, а за спиной полоскался по ветру темно-красный плащ. До сих пор Русалочка не видела вообще никакой одежды, кроме как в книжках с картинками, которые иногда попадались им с сестрами (правда, книжки быстро портились от воды, если только не были обработаны колдовским зельем ведьмы Роксаны, и прочитать их русалки обычно не успевали). Но по одеянию мужчины она всё-таки догадалась, что это король.
Он перегнулся через борт. В его теплых глазах она увидела восторг и страх. Никто никогда не смотрел на неё так. Тритоны, женившиеся на старших сестрах, вели их под венец весьма спокойно, а глаза у тритонов были голубовато- или зеленовато-серые, водянистые. И вообще похожи на рыбьи, что уж там…
— Кто ты? — крикнул Король.
— Сирена, — робко ответила Русалочка. Петь она уже, конечно, перестала.
— Ты завлекла нас своей песней, чтобы потопить корабль?
— Но вы ведь не утонули! — внезапно рассмеялась она его страху, и смех ее прозвенел серебряным колокольчиком. — Нет, мне вовсе не хочется топить корабли. Я впервые увидела солнце!
— Нас привела сюда твоя песня!
— Я в этом не виновата, право! — она вновь рассмеялась.
— Я сейчас приду к тебе! — решительно заявил Король. — Подайте трап!
— Что вы, ваше величество! — испуганно засуетились придворные. — Она погубит вас!
— Не думаю… Я приказываю!
Веревочная лестница глухо шлепнула об утес. Король спустился по ней, осторожно ступив на скользкий камень.
— Господи! Не думал, что увижу когда-нибудь такое чудо! — он разглядывал русалочку, откровенно любуясь.
Сверкая в солнечных лучах, волосы окутывали её тело до самого блестящего темно-зеленого хвоста, струились золотым водопадом. Белая, почти прозрачная кожа отливала зеленью, но бездонные глаза оказались синими, а манящие губы бледно-розовыми. Тугая девичья грудь виднелась меж двумя потоками золота.
Русалочка не ведала смущения от своей наготы, напротив, она с любопытством разглядывала одетого человека.
— Я хочу прикоснуться к тебе… можно? — Король, конечно же, был отважен, но всё-таки он впервые видел столь близко существо, которое считалось опасным.
Она кивнула.
Он несмело коснулся кожи ее руки. Рука оказалась неожиданно тёплой. А вот хвост на ощупь был таким же, как хвост пойманной рыбы, и вздрагивал точно так же. Он раздвинул её тяжёлые волосы — было так странно, что они настоящие.
Она увидела его лицо совсем близко; он показался ей прекрасным уже оттого, что был живым: выражение лица менялось, ноздри раздувались от дыхания, ресницы моргали, взгляд казался бархатным. Он держал её голову тёплыми руками, — никогда она ещё не испытывала настолько нежного и сокровенного прикосновения! Конечно, удержаться от поцелуя король не смог.
Корабль уплыл, унося Короля, который всё ещё продолжал смотреть назад. А Русалка поняла, что он унес и её сердце.
С той поры Русалочка только и делала, что поднималась на поверхность и пела свою тоску. Изредка попадались ей на глаза рыбацкие лодки, ещё реже — небольшие потрепанные корабли с тусклыми парусами. Пожалуй, стоило бы потопить какое-нибудь судно лишь за то, что на нём нет Короля. Хотя это и не всерьёз, конечно…
Она категорически отказалась выходить замуж за кого-то из знатных тритонов. У них были пустые глаза и холодные, даже с виду, зелёные руки.
Отец не знал, как сладить с пропащей дочерью. Ну, где ему посреди моря найти ей человека? Разве что утопленника? Он уже заочно ненавидел короля, свернувшего мозги морской принцессе. Ведь не пара они! Дернула того нелегкая подойти поближе к поющей сирене!
Настал день, когда Русалочка дождалась желанной встречи! Она увидела вдалеке королевский парус и флаг корабля — теперь она узнала бы его из тысячи! Но и морской король-отец не дремал. Небо быстро заволокло грозовыми тучами, поднялся шквалистый ветер. Русалка изо всех сил цеплялась за утес, чтоб не соскользнуть в воду, с тревогой наблюдая за пытающимся удержать курс кораблем. Куда там! Мачты ломались с ужасным треском, парус был разорван в клочья, его даже не успели спустить. Кусок королевского флага летел в её сторону; буря швырнула им в Русалку, словно юбкой старой нищенки. Русалка поймала клок драгоценной ткани, сумев кое-как зацепить его одной рукой за золотой браслет; второй она по-прежнему отчаянно цеплялась за свой наблюдательный пост.
Увидев, что судно заваливается на бок, она бросилась в воду и поплыла навстречу гибнущему кораблю. Нелегко отыскать Короля среди тёмных бушующих волн и деревянных обломков, норовящих ударить по голове; между обрывками парусины, пытающейся спеленать тебя, как паутина муху. Да и силуэты мужчин отличить было почти невозможно. Но ее вело сердце, оставшееся с Королем. Дальнейшее было делом техники. Она вспомнила главное — что людям необходимо дышать, значит, надо держать его голову над водой. Остальное не сложно, она же русалка! Только бы он пришёл в себя!
Она уложила Короля у самой кромки воды, так, чтобы получилось сесть рядом, а хвост погрузить в воду. Наступил вечер, и буря, разумеется, стихла — морскому царю не было смысла продолжать её. Наконец ресницы любимого дрогнули, он открыл глаза. Те самые бархатные глаза, которые ей хотелось расцеловать.
— Ты?! Ты спасла меня?! Что за буря была! Корабль… погиб? А люди?
Русалка грустно кивнула.
— Я тоже должен был погибнуть, но ты спасла меня! Ты — мой ангел-хранитель!
— Лишь в море, — улыбнулась она. — И я вовсе не ангел.
— Голова немного кружится… Но я жив!
— Зато ты весь мокрый! Ты можешь заболеть!
— Да… пожалуй, надо снять всё это. — Он стянул с себя плотную верхнюю одежду, оставшись в нижней рубашке и штанах. — Дальше некуда. Все равно теплее не станет. Нужно спешить к любому ближайшему жилью, обсохнуть. Хоть и не хочется покидать тебя так скоро. Может, если ты прижмешься ко мне ненадолго, мне станет теплее?
Им действительно стало теплее. Обоим. Он ласкал ее грудь, целовал губы и шею, руки и плечи, откидывая серебристые в лунном сиянии пряди волос; она покрывала нежными поцелуями все, чего касались губы: лицо, плечи, грудь… Когда она случайно коснулась какого-то выпуклого бугра под тонкой тканью сорочки, он со стоном прижал ладонями ее голову к своему лицу:
— Почему у тебя хвост, а не ноги?!
— Да… — в отчаянии прошептала она. Её тоже мучило смутное желание чего-то большего; возникло чувство, что хвост мешает ей быть такой же, как он. — Тогда мы могли бы быть вместе.
Вернувшись домой, Русалка заперлась в комнате и не выходила двое суток, несмотря на уговоры отца и сестер. Еда, которую ей приносили слуги-осьминоги, оставалась нетронутой в тарелках-раковинах. На третий день она распахнула дверь, выплыла из спальни, и, не обращая ни на кого внимания, устремилась в глубины моря. Она направлялась во владения морской ведьмы Роксаны.
Страшен был маленький дворец ведьмы: вокруг него плавали зловещие мурены, злобные медузы, морские ангелы и черти (впрочем, опасность представляли собой как раз ангелы). Груды человеческих костей окружали дворец жуткой изгородью: пустыми глазницами таращились на Русалочку многочисленные черепа.
— Здравствуй, моя принцесса! — печально произнесла Роксана. — Знаю, зачем пожаловала. Сразу говорю — ничего хорошего из твоей затеи не выйдет. Пожалеешь.
— Пусть!
— Ты не понимаешь, на что идёшь. Не будет счастья, пойми, дурочка! Он — король. Он не полюбит тебя так, как ты думаешь…
— А кто полюбит? Тритоны наши, у которых вообще нет чувств?!
— Да никто… Но с ними ты жила бы, как за каменной стеной. Они ценили бы твое царственное происхождение и красоту.
Ведьма вздохнула. От ее собственной красоты мало что осталось, если она когда-то была. Хвост стал цвета старой ржавчины; седых волос почти не осталось на длинной голове, горбатый нос нависал над тонкими губами. Лишь зелёные глаза по-прежнему светились ярким огнём.
— А он разве не ценит? Разве он не восхищался мной? Как никто и никогда!
— Эх, деточка… Он — король! Он знает, как нужно восхищаться, чтобы такая дурочка, как ты, поверила… Да, он опьянен страстью сейчас. Пока. Но как коротка их страсть! Я ведь тоже когда-то… эх, — махнула Роксана костлявой рукой. — К чему я? Садись, поешь лучше, тебе ведь было не до того, вижу. — Она поставила перед русалкой салат из мидий и планктона. — Не передумаешь, знаю.
— Спасибо! Я заплачу вам, сколько скажете…
— Не нужно мне ничего! Но знаешь ли ты, чем рискуешь?! Как сильно будут уставать ноги, болеть спина? На суше ведь не та, что в море, нагрузка на позвоночник, тебе будет крайне сложно!
— Я не знала. Но, все равно…
— Не все равно! Ты не сможешь так танцевать на балах, как они. Да, ладно, ты ведь не слушаешь! На, лучше сама прочти! — Ведьма с досадой бросила толстый потрепанный фолиант, и он, мягко скользнув по воде, оказался в руках Русалочки. — Пригодится. Да, знай: если у тебя будет ребенок, — вернуться назад ты не сможешь, он не выживет под водой. А там… вряд ли ты проживешь долго.
— Пусть! Хоть сколько! Мне невыносима каждая минута без него, я не знаю, как вообще жила до сих пор!
— Знаю. Только потому и помогаю!
Ведьма, вздыхая, начала варить колдовское зелье, щедро сдабривая его кальцинированным порошком из костей; русалочка углубилась в книги…
Час настал. Ведьма, прочитав заклинание, обняла Русалку; та, прижавшись к ней, залпом выпила мутный отвар из глубокой черной раковины, а затем, резко оттолкнувшись хвостом и взмыв на поверхность моря, торопливо поплыла к берегу. Ведьма без сил упала на постель, уткнулась в подушку из губок и актиний. Из глаз её катились слёзы.
Долго ли, коротко ли… Русалочка добралась до королевского замка. Ей пришлось завернуться в рваную рыбацкую сеть, найденную на берегу, потому что в ведьминых книгах она прочла, что сухопутные люди считают наготу неприличной. Она пробиралась ко дворцу, когда стемнело, а затем долго уговаривала стражников позвать Короля, обещая, что Король щедро наградит их. Она догадалась об этом сама — ведь и на морском дне трудно получить помощь безвозмездно. К счастью, маневр сработал.
Король был безмерно рад, получив свою русалочку с ножками вместо хвоста. С ножками, которые сильно уставали от непривычной ходьбы… Теперь они могли испытать все радости любви. От счастья у русалки захватывало дух. Их разговорам, казалось, не будет конца. Он рассказывал ей о жизни людей, она — о морских глубинах.
Русалке не нравилось, что во дворце устраивались частые балы. Она не могла выдержать дольше двух танцев подряд — уставала; но это же такая мелочь в сравнении со всем остальным! Зато она сидела рядом с Королем во главе стола в тронном зале, наряженная в шелк и кружева, и в торжественном освещении сотен свечей волосы её мерцали зелёными огнями, а глаза казались бездонными омутами. Ночами они не могли оторваться друг от друга.
Так прошёл месяц. А затем счастье стало потихоньку исчезать — незаметно, буквально по капле. Всё реже Король называл её любимой, всё меньше было восторженного любования в бархатных глазах, все меньше трепета в ласковых руках. Всё реже возникал интерес к рассказам о море. Узнавая от нее полезные для мореплавателя вещи — например, что морским черепахам длительное время не нужен корм, и их удобно держать в качестве запаса пищи, или о том, как уберечься от страшной рыбы-меч, — Король внимательно слушал. Но если Русалка говорила о странной жизни моллюсков, дружбе омаров с актиниями, постройке морских дворцов, или разведении садов в глубинах, — сразу же начинал зевать.
Вскоре Русалка поняла, что Королю приятнее танцевать на балах с легконогими маркизами и графинями — они не жаловались на усталость даже после десятого танца! О, как хотелось ей быть такой-же крепкой, смеяться и шутить во время танца, а не переживать за каждое па — получится ли, хватит ли у нее сил? Всё чаще сидела она в одиночестве, с угрюмой тоской и притворной улыбкой глядя на кружащиеся пары. Однажды она заметила, что после серии танцев с рыжеволосой маркизой в богатом платье зелёного шелка Король не вернулся за длинный стол, — пара вышла во двор, словно бы охладиться после танца. Охваченная безумной ревностью, Русалка выбежала вслед за ними со всей скоростью, что позволяли правила приличия и собственное тело. В парке она никого не нашла, и, закусив губу, чтобы не расплакаться на виду у придворных, вернулась в бальный зал. В ту ночь Король не пришёл в её спальню. Наутро, сгорая от обиды и стыда, она стала расспрашивать любимого о вчерашнем происшествии. Но тот лишь снисходительно заметил, что пора бы ей уже привыкнуть к дворцовой жизни и этикету, перестать следить за каждым его шагом, ведь он — король! Маркиза, мол, уезжала, и её следовало проводить. А ночью он просто устал, и сразу заснул, не заглянув даже поцеловать ее.
Русалка верила любимому. Ей хотелось верить. Но всё же во время очередного купания (ей, разумеется, позволяли плавать в любую погоду, ведь плавание по-прежнему оставалось для неё любимым занятием, в отличие от противных танцев), — она добралась до подводного замка Роксаны. Необходимо посоветоваться с тетушкой-ведьмой! Сейчас, после королевских покоев и солнечного простора, замок виделся ей тесным, тёмным и убогим, зато — родным и уютным, безопасным.
— Здравствуй, моя девочка, — грустно приветствовала её Роксана. — Так скоро? Что случилось? Впрочем, я догадываюсь…
Русалка горячо обняла старую ведьму.
— Да, так скоро… Прости меня, но я не могла иначе. И сейчас, несмотря ни на что, не повернула бы своё решение вспять! Это сильнее меня. Пусть сейчас мне плохо, но, видимо, судьба такая. Если можешь — помоги по любви своей ещё раз, ведь ты мне вместо матери! Наскучила я, видно, Королю!
— Он… прогнал тебя?
— Нет. Он пока говорит, что я просто глупая, и всё выдумываю. Да, возможно, я глупая. Но я же чувствую разницу — как относился он ко мне вначале, и как теперь!
— История стара как мир… Мужчины. Стоит нам привязаться к ним, и дать это понять, — как они охладевают, ищут новую добычу. Либо просто охладевают… Кроме тех, кто изначально спокоен и уравновешен. Говорила я тебе о тритонах… Вот эти — вечные. Их чувства не меняются, потому что холоднокровные они, головой думают. С ними было бы спокойно, но это не для тебя. Впрочем, — если бы ты не узнала, что бывает иначе, — голос ведьмы поднялся до визгливого дисканта, — жила бы с одним из них, и горя не знала!
— Помоги мне… Ты мудрая, ты можешь, — с тоской произнесла Русалка.
— Как помочь, скажи? — вздохнула ведьма. — Приворотное зелье? Ну, можно. Это даст лишь временный эффект. Я дам тебе его. Но что дальше? — Обвислая грудь под тощими ключицами вновь колыхнулась. — В общем, так… Вот тебе зелье. — Она протянула Русалке изящную розовую раковину, похожую на рожок с клубничным мороженым. — Хорошо, что теперь на тебе купальное платье, — спрячь зелье в складках. А это, — Роксана повернулась, и вынула из самого дальнего угла кораллового стеллажа крохотный кинжал — лезвие не превышало длины русалкиного мизинца, рукоятка отделана жемчугом и синими сапфирами. — Это поможет тебе вернуться домой, когда станет совсем невмоготу.
— Зачем? — прошептала Русалка, чувствуя дыхание неизбежности. — Как его использовать?
— Придёт час — догадаешься. Прощай, моя крошка. Не благодари. Плыви…
Забыв обо всём на свете, следующие два с половиной месяца, Русалка наслаждалась жизнью и счастьем. Зелье Роксаны, щедрой рукой выплеснутое в кубок Короля, сработало на славу! Никаких рыжеволосых маркиз больше не наблюдалось, даже балы Король заменил зваными ужинами, охоту — выездами на пляж с рыбалкой и купанием в качестве развлечений. А те, кому подобные развлечения оказались не по нраву, могли смело отправляться по домам!
Время неумолимо шло вперёд. Балы и охота вернулись. Но хуже всего оказались разговоры, что королю пора жениться, обзавестись потомством и скрепить союзом с соседней державой. Впервые слух об этом донесся до Русалки змеиным шипением слуг, затем прозвучал скрипуче-звонким колокольчиком со слов епископа; насмешливо-застенчиво пронесся по тронному залу во время очередного пира, — Русалка почувствовала на себе взгляды сотен глаз — сочувствующих, торжествующих, злорадных…
Король, по-своему обыкновению, предпочитал молчать, — до тех пор, пока Русалка сама не задаст все вопросы.
— Да, мне нужен наследник от настоящей принцессы! — раздраженно, стараясь скрыть вину, отвечал Король. — Разве ты не понимаешь, что народ не примет ребёнка какой-то сирены за будущего короля?!
— Я всё понимаю, — мягко шептала Русалка, положив руку на плечо любимого. — Но ведь я могу остаться здесь. Пусть королева… будет для людей. А я — для тебя.
— Нет! Все знают о фаворитке; принцесса тоже уже наслышана. Она не потерпит подобного обращения, не захочет стать посмешищем!
— А что же будет со мной?
— Я выдам тебя замуж за графа, имение которого расположено на самой границе королевства, чтобы вы не пересекались. Ты ни в чем не будешь испытывать нужды…
— Я не смогу видеть тебя? Это единственная моя нужда…
Яркой солнечной ночью, когда незаходящее Светило заливало восточные покои дворца нестерпимым оранжевым, Русалка вышла из спальни, направившись к Королю. Никто не остановил её. Сваты уже были посланы за принцессой соседнего государства, а Король крепко спал после весёлой пирушки.
Она смотрела на любимое лицо, мысленно прощаясь. Слёзы текли, заливая глаза и рот, солёные, как морская вода. Когда-то она спасла его, и готова была отдать за него свою жизнь. Жизнь, но не любовь. Да, он слаб.
Он всего лишь мужчина, всего лишь король. Жизнь, честь и продолжение рода для него важнее сиюминутных чувств, какими бы они ни были. Она простила его. Она жалела его. Но для этого… он не должен больше быть живым. Она не сможет! Ей хочется кричать, ей хочется прижаться к нему в последний раз, последний миг, прежде чем он оттолкнет её навсегда! Нельзя. Она — Сирена! У неё тоже есть сила! Пускай даже последняя… Слабой, но решительной рукой она вонзила игрушечный клинок между ребер, туда, где билось сердце, ставшее ритмом её жизни. Крови почти не было. Негромкий вскрик, всхлип, — и всё было кончено. Русалка упала лицом вниз, покрывая бесчисленными поцелуями холодеющее лицо и грудь. Затем она вышла из комнаты в коридор, затем покинула дворец через потайную дверь.
Она направилась к морю, и море приняло её. Стройные ножки вновь обратились зелёным чешуйчатым хвостом. Возвращаться к отцу Русалка не собиралась. Она забралась на любимый утес и запела о любви. Оранжевое солнце ослепляло её, золотило дивные волосы. Хвост отливал медью. Но песнь прервалась — застряла, как ость в горле. Сирена сидела беззвучно до самых колоколов, возвестивших о внезапной кончине Короля — звон раздавался на многие мили… Тогда Русалка плюхнулась в воду, направившись к старой ведьме. Она будет помогать ей: следить за морем, готовить зелье для тритонов, врачевать рыб и прочих водных обитателей. Она изготовит зелье и для самой себя, изгоняющее тоску из сердца, слёзы из тела. А в свободное время будет петь на утесе самые прекрасные песни, увлекая мореплавателей к самым опасным рифам.
ГЛАВА 2. СНЕЖНАЯ КОРОЛЕВА
Жила-была на свете огненная принцесса. Вокруг неё всегда сверкали золотые сполохи света, вились языки пламени, сыпали золотыми искрами. Она умела зажигать других, возвращать к жизни тех, кто уже потушил свою свечу или не сумел разжечь самостоятельно.
С самого детства она была объектом пристального наблюдения родных и придворных. Она щедро делилась огнем со всеми — не умела не делиться; от этого жара каждому становилось тепло… или больно. Людей согревал её оптимизм и доброжелательность, чуткость и вера в чудеса, желание утешить, помочь и рассмешить, но также их могло обжечь неприкрытой правдой.
Принцесса вышла замуж за Короля Ветров и стала Королевой Света. Супруг покорил её лёгкостью и неординарностью натуры, потрясая силой чувственных порывов, бурей эмоций. Они, казалось, были созданы друг для друга.
Шло время. Задули холодные северные ветры, и Король начал часто уезжать на войну, оставляя Королеву в одиночестве — в полупрозрачном дворце, взметнувшемся к небу, выстроенном по последнему слову техники. Королева старательно разводила огонь домашнего очага, стремилась освоить различные искусства, созданные специально для верных жен: кулинария, шитье, вышивка, рисование, музицирование, разведение домашних растений. Но для этих занятий ей не хватало таланта. Вот если бы ее стихией была земля или металл, дерево, вода… Огонь не наградил её усердием и трудолюбием. Неудачи приносили очередные разочарования. А Король появлялся всё реже.
Тогда в ней поселилась злость. Все, буквально все, кого она знала, были умнее ее: они могли и умели жить без огня. А она! Огонь ведь никуда не исчез, просто он стал никому не нужен. Поэтому он стал другим: ныне это был холодный и злобный огонь, мерцающий под слоем льда. Северный ветер выстудил его, покрыл снеговой коркой. Снежная Королева в Снежном царстве.
Теперь она вечно мерзла. «Холод — единственное, к чему привыкнуть нельзя», — прочла она в мудрой сказке, и мысленно согласилась.
Она мерзла в изящном ледяном дворце, мечтая о жарком лете. Мечтать можно сколько угодно, но, если суждено быть Королевой — покинуть свои владения ты можешь лишь на пару недель, а дальше всё вернётся на круги своя. Короткое прохладное лето, продуваемое всеми ветрами и ветерками, выстуживающими последние жалкие крохи тепла; стеклянная осень, мрачно-стылая зима, и поздняя, внушающая призрачные надежды своими ароматами, мокро-чавкающая, весна. Такой климат всегда был в королевстве Ветров.
…
Она вовсе не была злой и не стремилась всех заморозить. Но люди уже прозвали её Снежной Королевой. Народная молва — вещь упрямая, ничем её не перешибешь. Поэтому друзей у Королевы не осталось. С Южными Царствами, с сестрами и братьями, она общалась через посланников. Обычных же людей, живых и настоящих, знала весьма поверхностно, в основном, по книжкам, и несколько опасалась их. Особенно детей — с их громким смехом, криками и непредсказуемостью. Зачастую она с интересом наблюдала за людьми, оставаясь невидимой — для этого имелась прозрачная мантия-невидимка. Порой ей становилось невмоготу оставаться лишь зрительницей, и она не выдерживала, сбрасывала волшебный покров. Но тогда люди кричали в страхе: «Снежная Королева!» Или, напротив, угрюмо затихали, спешили разойтись по домам, да поскорее закрыть все двери и форточки.
Однажды она наблюдала за игрой в ребят на школьном дворе. Потрепанный кожаный мяч летал, подброшенный метким ударом ноги, от одного к другому, иногда попадая в некое сетчатое ограждение, после чего ребята возбужденно кричали, смеялись. Один из них привлек внимание Королевы особо гибкими движениями, приятным смехом. Она сбросила покрывало невидимости, медленно подошла к ребятам. Дети были увлечены игрой и не глядели на нее.
А мальчик встретился с ней глазами. Она обнаружила в них не страх, а любопытство, смешанное с восхищением. Он, видимо, не знал, кто она такая. Редкий случай. Он не испугался. Он никогда не видел ничего прекраснее. Внезапно она тоже утонула в теплых глазах, наконец-то почувствовав, что значит тепло. Никто из них не успел ничего подумать. Он любовался ее красотой, она — наслаждалась теплом и нежностью. Не сговариваясь, как зачарованные, сели они в снежные сани и помчались над землей. Он держал прохладные нежные руки в теплых ладонях; сверкающие льдисто-голубые глаза тонули в темных, бархатных. Он почувствовал себя взрослым. Она — живой. Стало легко и свободно. Тепло.
Но все хорошее когда-нибудь кончается, не нами придумана злая истина. Воздушный полицейский тормознул волшебные сани, потребовал права, страховку — всё, как обычно. Затем из-за его спины вышла эта Герда. Королева читала сказки, она знала, чем они заканчиваются. Лишь Герда не понимала — кого, кому, и от кого нужно спасать — она еще не знала, что свобода может обернуться тюрьмой, и наоборот.
Кай ушел с Гердой — так было правильно. А королева… хорошо, что хоть не прямо там, не у всех на глазах, — хватило духа добраться до дома, — превратилась в лужу из слез.
Шло время. Снежная Королева превратилась в странную Весну. То вновь покрывала шрамы души ледяной коркой, то оттаивала, дарила людей теплом и нежностью. Вон, что с погодой-то творится: дождь и лужи в новогоднюю ночь, заморозки в мае, дождь и ветер летом...
Кай вырос. Он не искал встреч с Королевой. Он не знал, где ее искать. К тому же он любил Бабушку, и Герду, которая вроде бы его спасла, надо отдать ей должное. Он не мог предать их. Но и Ее забыть не мог. Она стала болезненной тайной, которой нельзя поделиться ни с кем. Стоило упомянуть о ней, как ревнивая Герда начинала истерично кричать, обещать вызвать небесных полицейских, а бабушка сокрушенно качала головой и пила валокордин. Друзья тоже не понимали, посмеивались. Он мог только помнить и ждать.
И конечно, Она появлялась иногда. Не могла не появляться. Редко, тайно, на мгновения. Когда он больше уже не верил. Но ни ей, ни ему, — нельзя было задержаться дольше нескольких мгновений.
Каждый раз был как последний. И каждый раз он был последним. Зачем было дано им это счастье, эта невыразимая мука? Для чего? Кто знает…
ГЛАВА 3. ГАЛАТЕЯ
И создал Пигмалион прекрасную статую, равных которой не было в мире. Ни одна земная женщина не могла сравниться с нею. Каменноликая казалась живой и настоящей, её улыбка была самой тёплой из когда-либо виденных им скульптором, тело — мягким, женственным и манящим. Пигмалион знал сотни красивейших натурщиц, но все они были жалкой тенью в сравнении с его Творением. Он назвал её Галатеей.
Каждый день он любовался ею, и не спешил сообщать заказчику, что статуя готова. Как хотелось ему прижаться к ней, обвить руками, ощутить тепло прекрасного тела! Увидеть, как меняется её взгляд, устремляясь на него, как дрожат ресницы, смущаясь своей царственной наготы; услышать её голос, обращенный к нему!
В безумном порыве скульптор обнял холодный мрамор, прильнул губами к твёрдой улыбке. И — о, чудо! Её рот внезапно дрогнул под его натиском, стал мягким и податливым. Холодные пальцы легли ему на плечи, теплея с каждым мигом.
— Га-ла-те-я, — грудным шепотом произнесла статуя, слегка отстранившись от Мастера, улыбнувшись ему. Счастью ошеломленного скульптора не было предела. Он спешно принялся за изготовление новой статуи для заказчика.
Галатея жила теперь в его доме, скрываясь от людей, ибо сложно было бы объяснить внезапное появление женщины в жилище одинокого скульптора, занятого лишь своим ремеслом. Только ночью, когда Пигмалион спал, она могла выйти на улицу, полюбоваться луной и звездами.
Днём она помогала ему в мастерской, прячась каждый раз при появлении клиентов, — и невольно слушала скучные для неё разговоры. Почему любимый уделяет ей так мало времени, столь щедро растрачивая его на заказчиков? Может быть, она недостаточно хороша? Часами рассматривала себя в зеркалах Галатея, благо, зеркал в доме было более, чем достаточно. Наконец она решила, что хочет слегка изменить форму носа, сделать его кончик уже… укоротить мочки ушей, особенно правого. Слегка подправить колени…
Набравшись решимости, Галатея попросила любимого исправить эти недостатки.
— Зачем?! — схватился за голову Пигмалион. — Ты совершенна! Зачем ты придумываешь то, чего нет?!
— Я так хочу! — глаза её наполнились слезами. — Ты выполняешь желания всех своих заказчиков, а моё — не хочешь! Ты вообще больше не интересуешься мною!
— Хорошо. Я сделаю, как ты просишь, — вздохнул Пигмалион.
И он вновь занялся Галатеей. Он старался угодить ей, не испортив при этом тонкую гармонию её черт. Остальные заказы зависли на несколько дней. Клиенты сердились.
Пигмалион вновь вернулся к работе — с еще большим рвением после вынужденного перерыва. На Галатею он обращал еще меньше внимания. Даже ночные ласки стали скупы и коротки.
«Как же сделать, что придумать, чтобы любимый интересовался мной?» — мучилась Галатея. Скульптора не интересовало, кажется, ничего, кроме работы. Галатея отчаянно ревновала к новым произведениям, особенно к женским изображениям. Ей хотелось разбить их. Но это означало бы лишь усилить погруженность мастера в испорченное творение. Что бы она ни сделала — выйдет лишь хуже! Значит, остаётся один выход — вновь попросить переделать… себя. Она с радостью обнаружила небольшую шероховатость на правой коленке. И еще ей показалось, что от работы по дому на ее локтях появились маленькие трещинки. От ночного образа жизни возникли синяки под глазами, еле заметные морщинки. Всё это она предъявила Пигмалиону с печальным видом.
— Ну, что же, — вздохнул он. — Надо сделать.
Несколько дней Галатея наслаждалась пристальным вниманием любимого, который вновь совершенствовал её живую каменную плоть. Недостатки были устранены, но черты лица Галатеи несколько изменились — иначе было никак. Руки и ноги стали чуточку тоньше, самую чуточку. Ей не было дела до этого. Ни с чем не сравнить то счастье, когда он занят лишь тобою, смотрит только на тебя, думает о тебе!
***
Прошло несколько лет. Скульптор занимался любимым делом, зарабатывая себе на хлеб. В дальнем углу комнаты, на круглом столике, лежал небольшой камешек, по форме напоминающий грубо вытесанное сердце. По ночам камень оживал и пульсировал, иногда шептал нечто неразборчивое, да издавал звуки, похожие на плач.
ГЛАВА 4. ЛОШАДЬ С ГЛАЗАМИ ДРАКОНА
Жила-была необыкновенная кобылица — грива золотая, хвост серебряный — в золотой сбруе, каменьями украшенной, с глазами, сверкающими, как зеркало. Глаза ей достались в наследство от прадедушки-дракона.
Она родилась свободной, дикой лошадью. Но вот уже несколько лет жила на конюшне Ивана-дурачка, младшего сына одного купца, который, по счастливой случайности, не заснул, карауля пшеничное поле, и поймал волшебную кобылицу. Много чудес совершила для него, связанная уговором, волшебная лошадь — и принцессу помогла добыть, и полцарства в придачу получить, да к тому же служила диковинкой королевства, украшением конюшни.
Холили и лелеяли слуги лошадку, да только чахла она, хирела, и всё на волюшку рвалась. Объездить её как следует никто не мог, к тому же Иванушке было жалко позволить кому-то еще прокатиться на своей любимице. А сам он был наездником никудышным. Слушалась его лошадь лишь в тех случаях, когда помочь нужно было — перстень царевны добыть, молодильные яблоки привезти.
Другие лошади сторонились волшебной, боялись её драконьих глаз, сверкающей золотой гривы, дыма из ноздрей, голоса странного — наполовину конского ржания, наполовину змеиного шипения. Что поделаешь, раз среди предков имелся крылатый ящер! Тщетно пытались поставить кобылицу в упряжку, гордо и степенно возившую королевскую карету, — не получалось у неё идти чинно и смирно, вовремя поворачивать голову в нужную сторону, слушаться кучера. Не зная, к какому делу приладить строптивую лошадь, в отчаянии, конюхи отсылали её даже на пахотную работу. Но и там, разумеется, она, как говорится, лишь портила борозду.
Однажды на водопое, у реки, к королевскому табуну присоединился неизвестно откуда взявшийся вороной конь, без седла и сбруи, без тавро и других опознавательных знаков. Пастухи заметили его, но махнули рукой: река общая, а конём больше — это тебе не конём меньше. Вороной конь подошёл к лошади с глазами дракона, и восхитился её красотой.
— Ты не боишься меня? — удивилась кобылица. — Ты… из диких лошадей?!
Сердце её затрепетало от предвкушения неясного восторга.
— Да, я последний представитель нашего племени в этом лесу. Людям не удалось поймать и приручить меня!
— Тогда отчего у тебя такие печальные глаза? Как у собаки, потерявшей хозяина. Ты же свободен?!
— Ты верно заметила, о прекрасная лошадь с глазами дракона! Это так. Я не перестаю оплакивать наш погибший, истребленный волками, вольный табун. Лишь мне удалось спастись. Видимо, я оказался самым быстрым, или ловким. Но я остался совсем один.
— Возьми меня с собой! — взмолилась кобылица. — Я тоже дикая, я тоже одинока среди домашних животных. Ведь я нравлюсь тебе!
— Очень нравишься, — тихонько заржал дикий конь. — Но разве я могу? Ты такая яркая, сверкающая, — твое отсутствие сразу заметят. У меня нет ни запасов сена, ни теплой конюшни. Волки, истребившие наш род, могут вернуться. Сейчас ты хотя бы в безопасности. А моя судьба — вечно скорбеть, отдавая дань погибшему племени.
— Твои печальные глаза не боятся смотреть в мои, это главное! Все остальное поправимо!
— Нет, — грустно покачал головой конь с глазами собаки.
Придя на водопой в следующий раз, кобылица ждала дикого коня. Но его не было. Расстроившись, и разозлившись на кусавших её оводов, она решила искупаться, так же, как и многие другие лошади. Окунувшись с головой в воду, она заметила, что шее внезапно стало легче. Когда вода вокруг стала гладкой и спокойной, она взглянула на свое отражение и увидела — нет на ней больше золотой сбруи.
«Ах, река, помоги же мне! Раз ты взяла мой подарок. Пусть дикий конь придёт искупаться в твоей воде — и вспомнит обо мне!»
Прошло несколько дней, и вновь пришли королевские кони на водопой. Но напрасны были надежды кобылицы. Нигде не было дикого коня. Ей стало совсем грустно, и долго плескалась она в речной глубине. Когда волны унялись, она поглядела на своё отражение и ахнула. Исчезла волшебная позолота гривы — она стала обычной гнедой окраски, хоть и осталась такой же роскошной. Лишь драконьи глаза сверкали по-прежнему. «Речка, помоги мне!» — мысленно прокричала лошадь. — «Притяни к себе, приведи дикого жеребца, пусть ему станет невыносимо без меня! Ты же взяла моё золото!»
В третий раз пришли на водопой королевские кони. Жара донимала всех — коней и пастухов. Животные полезли в воду, а люди, разок окунувшись, прилегли отдохнуть в теньке. На кобылицу с глазами дракона никто не обращал внимания, к тому же она теперь мало чем отличалась от остальных лошадей — только серебряный хвост остался, да необыкновенные глаза. Её душевные терзания тем более никого не волновали. А она, стоя по круп в воде, отчаянно шептала реке: «Возьми же себе и серебро с моего хвоста! Помоги мне — в последний раз молю тебя! Ведь одна ты, река, может быть, видишь его, если он ещё здесь. Но ты молчишь…»
И вдруг она услышала тихое ржание. Подняв гордую голову со сверкающими зеркальными драконьими глазами, она увидела плывущего к ней вороного жеребца, чьи глаза смотрели с той же собачьей преданностью, только теперь — лишь на неё.
Пастухи спали и не видели, как две прекрасные лошади отряхнулись, выйдя из реки, и, бок о бок, с нежным, еле слышным ржанием, поскакали в сторону леса.
ГЛАВА 5. ЗОЛОТАЯ НИТКА
В шкатулке с рукоделием жила-была Нитка. Да не простая, а золотая. Она умела вышивать прекрасные узоры на самых шикарных платьях принцесс и танцовщиц.
Конечно, работала она не одна, а в паре с Иголкой. Но однажды случилось, что крышка шкатулки, где жили Нитка с Иголкой, захлопнулась, а Иголки внутри не оказалось — потерялась где-то.
С тех пор золотую Нитку не брали в работу — всегда оказывалось, что другие иглы были или слишком грубые для шёлковых тканей, или у них было слишком узкое ушко, или слишком широкое, и Нитка выскальзывала. В других иглах были уже вдеты другие нити. Да и сама Нитка, скучая и тоскуя по любимой Иголке, путалась и лохматилась, если её пытались продеть в другую иглу. В результате Ниточка лежала и лежала без дела. Постепенно она утратила свой блеск, покрылась пылью, и даже начала забывать, как это — создавать прекрасную вышивку. Она лишь видела работы других ниток — черной, белой, серебряной, разноцветных. Все делали что-то, создавали, и лишь она лежала, заброшенная рукодельницами в дальний угол. Ей казалось, что она никогда больше не испытает радости, и никогда никому не будет нужна, она бесполезна, и зря занимает место в шкатулке. Это злило и вгоняло в отчаяние.
И вдруг однажды она услышала чей-то скрипучий голос из дальнего угла шкатулки:
— Золотая Ниточка! Подползи сюда!
Нитка так ослабла, что ей было трудно переползти из одного угла шкатулки в другой, но она сделала это.
— Кто ты?
— Я — Старый Наперсток. Живу в этой шкатулке с незапамятных времён. Теперь никто не использует меня, хранят, скорее, как раритет. Меня это не печалит, я своё отработал. Зато я многое помню, и знаю такое, чего не знает никто. Вижу, тебе грозит превратиться в такой же предмет, как я, — но тебе ещё рано. Ты, в отличие от меня, молода, и не отлита из металла, ты просто истлеешь!
— Что же я могу поделать? — заплакала Нитка. Ведь, чтобы создавать вышивку, искриться в пальцах рукодельницы, кроме меня самой, нужна еще и любимая Иголка! Она пропала, все, что я могу — только горевать по ней! Я даже забыла, как это — вышивать. Мне кажется, я уже ничего больше не сумею!
— Я подскажу тебе, как найти свою Иголку. Путь предстоит нелёгкий. Сумеешь ли ты выскользнуть из шкатулки, когда её вновь откроют?
— Ах, не знаю! Я стала такая неловкая, усталая, цепляюсь за все предметы, и двигаюсь очень медленно, неуклюже. Я до тебя-то еле добралась. Мне страшно.
— Страшен только первый шаг… надо решиться. Твою Иголку можно притянуть волшебным магнитом. Ты должна найти и принести его. Ведь студия рукодельниц так велика — Иголка может оказаться где угодно! Но волшебный магнит притянет её, где бы она ни оказалась.
— Как же мне раздобыть магнит?
— Выйдя из шкатулки, ты окажешься на зелёной ковровой дорожке. Пройдешь её до конца. Далее дорожка разделится на синюю и красную. Здесь тебе придётся слушать своё сердце, — какая из них приведёт к волшебному магниту. На пути могут встретиться опасности — тебя может сдуть ветром, втянуть в себя пылесос, схватить котёнок, да мало ли ещё…
Поблагодарила Нитка Наперсток, и стала собираться в дорогу, да ждать, когда рукодельницы крышку шкатулки откроют. Прихватила она с собой три лоскутка, что в шкатулке нашла — красный, синий, и зелёный.
Улучила она момент, когда швеи выбирали себе нити для работы, и тускло-золотистой змейкой протиснулась наружу. Теперь она была не такая яркая, внимания на неё не обратили. С трудом прыгнула Нитка на зелёную дорожку. Долго ли, коротко ли ползла по ней, как вдруг страшно загудел пылесос, подбираясь к Нитке. Бросила Нитка на дорожку зелёный лоскуток, — и вырос перед пылесосом целый лес зелёного тканевого мусора. Пока пылесос убирал его, Нитка убежала.
Дошла она до конца зелёной дорожки, видит: налево ведёт синяя, а направо красная. По которой пойти? Бросила она перед собой два оставшихся лоскутка, и видит — синий ей путь указывает, а красный преграждает, поперёк дороги лег. Свернула Нитка на синюю дорожку и попала в большой зал, где платья для красавиц висели на манекенах. Где же искать магнит?
И вдруг послышался чей-то мягкий, музыкальный, грудной голос. Это заговорило платье, висевшее в самом центре — платье из чёрного бархата и шелка, украшенное золотой вышивкой!
— Здравствуй, Ниточка! Как я радо видеть тебя! Меня сшили для оперной певицы, но никак не могут закончить работу — не хватает золотой вышивки на правом рукаве!
— Как жаль! Я бы рада была помочь, но я ищу…
— Знаю, знаю! И, конечно, помогу тебе! Взгляни на нас — многим здесь не хватает тебя… Вон там, у окна, стоит письменный стол, за ним не всегда шьют, иногда там делает уроки маленький мальчик. Такой сорванец! Вечно норовит схватить за тебя подол, или опрокинуть манекен! Впрочем, не важно, — Платье пожало плечами, одергивая себя. — Волшебный магнит лежит в нижнем ящике стола, среди тетрадей, камешков и игрушек.
Иголочка, поблагодарив платье, помчалась к ящику стола. Куда только девалась её медлительность! К тому же, поглядев на платья, она вновь засияла волшебным золотом.
Среди разбросанных игрушек, камней и тетрадей увидела она волшебный магнит, мерцающий тускло-фиолетовым светом. Магнит приковывал к себе взгляды, был тёплым и твёрдым. Схватила Ниточка магнит, и пустилась в обратный путь.
— Постой! — прошелестело Концертное Платье. — Прими от меня на память эту шелковую белую ленточку, она пригодится тебе.
— Спасибо, милое Платье! Я постараюсь отблагодарить вас как можно скорее — вы будете выступать на оперной сцене!
Вновь двинулась Ниточка по синей ковровой дорожке, бережно неся драгоценный магнит. Вот уже показался впереди зелёный ворс, как вдруг сверху прыгнуло нечто мохнатое и тяжёлое! Душа ушла в пятки от страха, но пушистое чудовище издало громкое: «Мяу!». «Это всего лишь котёнок!» — успокоилась Нитка, тем не менее, расслабляться было рано. Котёнок схватил её, и начал играть, запутывая и не давая двигаться дальше. Свернула тогда Ниточка бантик из белой ленточки, и бросила котёнку. Занялся он бантиком, а Ниточку отпустил
Нитка вернулась в родную шкатулку, спокойная и уверенная. Теперь она знала, что в ней нуждаются платья, ждут её с нетерпением. Она сама не заметила, что засверкала золотом, как прежде, даже ещё ярче стала. А уж какая стала сильная, быстрая и ловкая!
Запрыгнув под крышку, Ниточка замерла от счастья — она увидела свою Иголку! Та стояла в игольнице и сияла металлическим блеском. Бросились они в объятия друг друга.
— Прости, что пропала так надолго! — воскликнула Иголка. — Когда меня нашли и подобрали мастерицы, им пришлось долго счищать с меня ржавчину, заново полировать. Но теперь мы снова вместе, какое счастье!
С тех пор Нитка с Иголкой не разлучались, и множество платьев было украшено великолепной золотой вышивкой.
ГЛАВА 6. КОРОНА С ПРИВКУСОМ АБСЕНТА
В давние времена жил один Король, и было у него три дочери: Жанна, Мария и Женевьева. Все три — красавицы, а младшая лучше всех.
Жанна была помолвлена с правителем соседней державы, а Мария — с великим герцогом. Принцессы жили в радостном и беспокойном предвкушении грядущих событий.
Отца беспокоила лишь младшая, Женевьева. После того, как — надо же такому случиться! — она влюбилась в никому не известного, безземельного рыцаря, участвовавшего в турнире (и даже не победившего!) — король быстро отправил этого выскочку на войну, определив в орден крестоносцев, даже не поинтересовавшись религиозными убеждениями оного. До отбытия войска король запретил парочке видеться и переговариваться каким-либо способом. Любого подданного, осмелившегося передать послание рыцарю от дочери, ждала казнь. А Женевьеве отец сообщил о добровольном вступлении рыцаря в Святой Орден. Сколько ни пыталась дочь найти рыцаря, посылая весточки через слуг, — толку не было, ведь никому не хотелось попасть на плаху.
— Видишь, он и думать о тебе забыл! — уговаривал король непрерывно льющую слёзы, дочь. — Ему нужна слава, честь и деньги. Стоило мне предложить ему возможность участвовать в походе и посулить повышение, как он стал думать лишь о деле. И это правильно!
Сердце Короля разрывалось, но, не мог же он допустить подобного мезальянса! Старшие сёстры хороши, статны, ясноглазы, — они укрепят и украсят королевство, породнившись с важными персонами. А эта! Нимфа, чьё тело лучшие скульпторы умоляли позволить им запечатлеть в мраморе, чьи влажные глаза олененка, и трепетно полураскрытые губы (ей зачастую не хватало дыхания — от природной ли слабости, или от повышенной чувствительности, кто знает?) и тёмные, как покрывало ночи, кудри в контрасте с алебастром кожи — мечтал воссоздать каждый художник в своих полотнах! Умница, прочитавшая сотню книг, в том числе научных, написавшая несколько неглупых стихов, и даже небольших философских трактатов… не считая, разумеется, умения вышивать, музицировать, танцевать…
Выдать её за простого рыцаря?! Да куры со смеху лопнут! Не говоря уже о том, какое оскорбление нанесёт король потенциальным претендентам на руку Женевьевы — правителям трех мощных держав (отец ещё не успел решить, кого выгоднее всего сделать счастливым зятем).
— Оставьте меня, прошу! Пусть так, пусть забыл… или сгинул. Позвольте мне хотя бы предаться печали, как положено вдове.
— Дочь моя, что за глупости? Какое еще вдовство?! Ты не была замужем, это девичья дурь! Скоро она выйдет из твоей красивой головки, вот увидишь! Я устрою новый турнир в ближайшем месяце — тогда выбирай себе любого нового обожателя для развлечения — флирта, игры и танцев! А там, глядишь, скоро и настоящие сваты прибудут… Пора начинать думать, кого из королей ты пожелаешь видеть в качестве супруга. Я позволю тебе выбирать!
От подобных разговоров, повторяющихся с завидной регулярностью, Женевьева вздыхала, отворачивалась и удалялась в свои покои. Она не желала слушать отца, участвовать в празднествах, наряжаться. Слушая пение птиц под открытым окном, она медленно вышивала гобелен с оленями, купающейся Артемидой и юным Актеоном в зарослях, ещё не знающим своей ближайшей судьбы, — застывшим в мгновении вечности.
В преддверии праздничного летнего турнира с ярмаркой и пиром, на который прибыл даже Великий Герцог, наместник соседней провинции, жених Марии, — Женевьева состригла свои чудесные косы. Остатки волос, доходившие лишь до плеч, она спрятала под кружевным чепцом.
Король был в отчаянии. Созвав дочерей, он посулил каждой исполнить самый заветный подарок, в надежде хоть чем-то заинтересовать Женевьеву.
Жанна с Марией, обрадовавшись, наперебой принялись заказывать свадебные дары: ткани для торжественных платьев, драгоценные камни к браслетам и диадемам. Женевьева упорно молчала.
— А ты что скажешь, дочь моя меньшая? — тревожно вопрошал король?
— Мне ничего не нужно, — надменно произнесла принцесса. — Разве, что, — помолчав, добавила она, — слышала я, будто существует лечебная настойка, избавляющая людей от скорби. И нужна для неё трава полынь, растущая на побережье океана, возле самого древнего захоронения. Говорят, микстура эта может развеселить самого печального человека.
— Доченька моя, я сейчас же отправлю людей за этой травой! Но, может, ты пожелаешь ещё чего-нибудь? Наряды, драгоценности?
— Сейчас мне ничего больше не нужно, благодарю, отец…
Сёстры поглядели на Женевьеву, недоуменно переглянувшись. Она всегда была чудной. Но отказаться от новых платьев и драгоценных украшений, когда тебе печально?! Странно. Ведь как раз новые вещи лучше всего поднимают настроение.
***
Прошла неделя, другая. Возвратились слуги, отправленные на побережье за полынью. Старший охотник, возглавлявший отряд, был принят королём немедленно.
— Удачен ли был поход? Привезли вы полынь, растущую на старом кладбище? — взволнованно вопрошал Король. — Что с тобой, друг мой?! — испуганно добавил он, когда старший охотник, почтительно поклонившись, снял шляпу с пером. Голова охотника стала седой.
— Привезли, мой господин. Набрали три мешка в человеческий рост. Да только злая та трава! Не знаю я, какое счастье может она принести. Натерпелись мы страху, и что-то будет теперь?
— Рассказывай! — повелел Король.
— Добрались мы до побережья быстро, древнее кельтское захоронение нашли сразу, — местные указали. Говорят, там жили когда-то друиды, — охотника передернуло. — Сами крестьяне туда ни ногой… Ну, а мы обрадовались, запаслись мешками и серпами… Начали срезать траву. И тут вдруг — в полдень стало темно, как ночью, земля задрожала! Камни зашевелились! Как только мы дух не испустили — не пойму. В темноте возникли горящие зелёные глаза, нечеловеческие, огромные. Голос загрохотал, словно гром: «Как посмели вы резать траву в моих владениях?! Никто из смертных не смеет ступать сюда. Лютая смерть ждёт вас!»
Язык плохо повиновался мне, но я сумел попросить пощады, рассказав о том, как страдает королевна, и о том, что полынная настойка может помочь ей. Я умолял позволить нам набрать травы и отвезти ее принцессе, а там уж — пускай поступает, как знает. Сжалилось чудище, или нет — трудно сказать. Что и лучше…
«Что ж», — прогромыхало оно, — «Берите траву, да побольше, высушите, как следует. Пригодится. Но как только выпьет принцесса волшебного зелья, заснёт она мёртвым сном на десять лет. И проведёт их со мной, в подземном царстве. Затем проснётся, и будет с вами десять дней, а после того ей вновь потребуется зелье. Лишь по прошествии ста лет очнется она весёлой и счастливой, и тогда будет править королевством. Но вы должны оберегать её покой. Ни о каких женихах речи быть не может. С момента принятия зелья принцесса является моей невестой!»
«Вот как… Кто же он — жених непрошенный? С нечистой силой родниться?! С другой стороны — полынь уже привезена. Неизвестно, кого теперь погубит он, ежели не исполнить обещание. Может, всё королевство! Вот, дернула нелёгкая связаться! Уж лучше бы шла она за того, пропащего…» — рассуждал сам с собою несчастный Король. — «А ныне… даже, если окажется, что жив он — ничего не изменишь. Трава-то уже здесь!»
С ненавистью глядел Король на зловещие мешки. Затем позвал к себе лучших королевских виноделов. После беседы с ними от сердца немного отлегло. Этим жизнерадостным людям столетие не казалось столь страшным сроком. Вина выдерживали и дольше. Виноделы спокойно, без лишнего трепета, согласились переработать огромное количество полыни, приготовить из неё зелье, да строго охранять, передавая тайну из поколения в поколение в течение века — чтобы никто не перепутал его с простым абсентом.
Женевьева выслушала отца без страха, но и без радости.
— Мне всё равно. Надо, так надо. Хуже, чем теперь, мне не станет. Я ничего не хочу, нет у меня ни страха, ни желаний.
Слушая безжизненный голос дочери, глядя на ввалившиеся синие глаза, потерявшие блеск, на утратившее краски лицо и остриженные волосы, Король отчаянно возжелал, чтобы зелье было готово как можно скорее.
***
Торжественный день настал. По этому случаю во дворце устроили бал. Жанна с Марией чувствовали себя забытыми — ведь их бракосочетания со знатными женихами не вызывали такого волнения у отца, и у всего народа, как это предстоящее непонятное действие с младшей сестрой: то ли — свадьба (правда, с нечистой силой), то ли — смертный сон… Но, с другой стороны, теперь Женевьева хотя бы заснёт, и целых десять лет о ней можно будет не волноваться — все внимание будет приковано лишь к их царственным особам.
Комнату Женевьевы со всей тщательностью готовили к десятилетнему сну. Сама принцесса, несмотря на вялое сопротивление, была наряжена в бывшее любимое (ныне безразличное), нежно-сиреневое платье с пышной юбкой с фижмами и кружевным воротником, скрывавшим исхудалые ключицы. Остатки волос высоко взбили, приладили к ним шиньон и диадему.
Первую порцию напитка Женевьева приняла заранее, до того, как прийти в тронный зал. Иначе ноги не повиновались бы ей. На щеках, впервые за долгое время, появился слабый румянец. Переменчиво и стыдливо, словно желая вспорхнуть и исчезнуть в любой момент, как мотылек, заиграла на губах лёгкая улыбка. Двор уже успел позабыть, какой красавицей была младшая принцесса когда-то, привыкнув к бледной грустной тени, а теперь изумленно-восхищенные взгляды сосредоточились на ней. «Колдовство стоило того, чтобы увидеть дочь радостной», — думал Король. В сердце вспыхнула безумная, призрачная надежда: «Быть может, действие зелья ограничится только этим? Вдруг?!..»
Заиграла музыка, начались танцы. Опустошив вторую чарку, Женевьева присоединилась к сёстрам и придворным, изящно и мастерски сотворяя фигуры менуэта. Издали она казалась сиреневой бабочкой, порхающей с цветка на цветок, но партнёрам по танцу порой становилось не по себе от ее застывшего в некоем радостном исступлении, синего взгляда. Движения принцессы замедлились. И — вот она уже сомкнула веки, плавно опустившись на руки подхватившего её барона. Час настал. Музыка смолкла. Принцессу отнесли в опочивальню, где ей предстояло проспать целый век, просыпаясь лишь один раз в каждые десять лет.
***
Женевьева осторожно спускалась по узкой каменной лестнице. Некоторые ступеньки были выщерблены за древностью лет, порой камень крошился прямо под ногами, все ещё обутыми в кожаные бальные башмачки, украшенные сиреневыми лентами. Приглушенный свет лился откуда-то спереди, и по бокам коридора. В гулкой тишине подземелья раздавались мяукающие стоны и нечеловеческий смех, слышалось журчание воды. Местами стены были разрушены, сквозь них торчали корни деревьев, норовя вцепиться в волосы или пышную юбку, совершенно неуместную здесь. Принцесса придерживала её руками.
«Я не боюсь», — думала она. — «Я сплю, и вижу сон». Как это бывает во сне, она знала, что должна идти вперёд, что её ждут. Гнетущая атмосфера соответствовала настроению. Провалившись в колдовской сон, Женевьева вновь стала собой — к ней вернулись трезвость мыслей и привычная грусть.
Достигнув высокой дубовой двери, она взялась за холодное медное кольцо, потянула на
