Оглавление
АННОТАЦИЯ
Каково оно – «Жить долго и счастливо»? Сороковник, выпавший на долю Ванечки-Иоанны, пройден. Достойные пары обрели друг друга., зарвавшийся демиург наказан, миры спасены. Что дальше?
Давайте подсмотрим за героями. Всё ли у них складывается, как мечталось? Так ли безоблачна их жизнь? Особенно, когда мир, который раньше воспринимался лишь временной декорацией, оказывается насыщен событиями и персонажами, порой не совсем приятными. А иногда и опасными…
***
Автор обложки Анна Завгородняя
ГЛАВА 1
Ещё вчера белоснежная и почти законченная ажурная шаль была безнадёжно испорчена. И мне ли не знать, кто приложил к этому кощунству ручку, унизанную фамильными кольцами?
Нет, что вы, несравненная Мирабель да Гама дель Торрес, по совместительству – горячо любимая и многоуважаемая свекровушка, здесь совершенно ни при чём. И это не она прокрадывалась, яко тать в нощи, в рукодельную комнату, выделенную мне доном Теймуром из числа самых светлых в родовом замке. Уж разумеется, его обожаемая Белль заметно присмирела после последней – говорят, грандиозной – выволочки, устроенной бабушкой Софи, а, стало быть, эта капризная великовозрастная хулиганка вряд ли сама испачкала тушью, чёрной, как ночь, моё рукоделье.
Не лично. Всего лишь прослышала, что мои дочуры, увлёкшись начертанием рун, в последнее время повадились рисовать вместе со мной, в комнате для вышивания. И решила этим воспользоваться. Интересно, знай она, что её внучки ещё и вяжут вместе со мной, передумала бы?.. Мы же с девочками рукоделье своё никому, кроме Элли, не показывали, хотели сохранить в секрете: подарок, как-никак, той же Мирабель на предстоящие именины, сюрприз. Значит, кто-то всё же настучал о получившейся у нас красоте…
А может, и не настучал, просто несравненной Мири очень уж хотелось меня задеть: вот она и послала в рукодельную комнату шпионку-горничную; та заметила шаль, которую, против обыкновения, я не запрятала в сундучок. Ага, ага, вот он, подходящий объект для мести!.. Вот только до сих пор не пойму, что за месть, где я свекрови дорогу перешла? Но сами действия засланки разгадать нетрудно. Банка с тушью, почти полная, обычно стояла в специальном углублении на столе, рядом с альбомами и мелками. Всего-то и понадобилось переместить её на этажерку, над моим рабочим местом, да отвинтить крышку, а потом протянуть ниточку разового заклинания от двери к ёмкости. Дверь открывается, краска опрокидывается, месяцы работы насмарку, Обережница (это у нас я!) рыдает и седеет от горя. Детский сад какой-то. И детская ворожба; впрочем, прислуга в Эль Торресе владеет только азами магии, а больше и не нужно. Характерные рисунки этих простеньких бытовых плетений мне давно известны. Особенно той горничной, что вечно по пятам за донной Мирабель ходит, ловя на ходу каждое слово.
А сама донна в своё время магией заниматься так и не захотела, и настоящей ведьмы из неё не получилось. Хоть в этом мне повезло. Как, впрочем, и всем окружающим.
Нет, но какова интриганка! Не хочет светиться, так чужими руками действует! Хвала всем здешним богам, что в Гайе пока не знают детективного жанра. Иначе дорогая свекровь обложилась бы томами Агаты Кристи, как учебниками, и устроила бы мне совсем весёлую жизнь.
Но вот что интересно: с Элизабет, второй своей невесткой, Мири уживается вполне мирно. Более того, порой даже снисходительно выказывает ей расположение, вроде бы искреннее. Ну как же, ведь бедняжка Элли когда-то умерла от тоски по её старшему сыну и даже беззаветно ждала его в царстве Мораны! Это же я, злодейка иномирная, не захотела помирать, мало того – и её младшего сына чуть не утащила за собой навсегда на тот свет. А того, что именно я вызволила оттуда Элизабет, да не одну, а с будущими малышами; что, пройдя для меня испытание третьей смертью, Маркос обрёл крылья Архимага и стал наследником Главы, младший-то сын! – вроде бы и не было. Н-да. Не в первый раз сталкиваюсь с избирательностью человеческой памяти, а потому даже не удивляюсь.
… – Опять? – горестно ахает за моей спиной Элли. И подаётся вперёд, оценить масштаб разрушений. Даже вредительства, я бы сказала.
Успеваю её перехватить.
– Осторожно. Сама не изгваздайся. Ну да, похоже на то. Вот чуяло мое сердце, слишком радостно Мири сегодня улыбалась за завтраком. Просто лучезарно! И как она сама сюда не заявилась полюбоваться?
Перчаток при себе нет: мы ж не с бала, а после семейной утренней трапезы, в домашних, так сказать, туалетах. Кстати, очень удобные здесь платья для беременных, чем-то похожи на наши сарафаны. Элизабет они чрезвычайно идут и так мило подчёркивают её положение! Я же, пользуясь, что срок невелик и живот почти не виден, предпочитаю брючные костюмы. Не обтягивающие джинсы, разумеется, но вполне уместные туалеты, вписывающиеся даже в общество, где дамы предпочитают длинные юбки. Впрочем, из-за обилия иномирян то же самое общество снисходительно относится к модам несовместимых, казалось бы, эпох, выбирая из новинок что-то интересное и для себя. Этим я и пользуюсь. Беззастенчиво.
В общем, перчаток при мне нет. Голыми же руками брать перепачканную банку из-под туши и вообще наводить здесь порядок – это до вечера не отмоешься. А попросить кого-то ещё прибраться – обеспечить прислуге мешок новых сплетен; выносить же сор из избы не хочу. Нет уж, мы как-нибудь сами управимся.
Несколько августовских недель, проведённых в компании суровой Софьи Марии Иоанны, а затем два месяца под патронажем домового Дорогуши в Тардисбурге не прошли даром. Бабушка Софи – как дозволялось её называть самым близким – из лучших побуждений за кратчайший срок утрамбовала в моей голове уйму заклинаний бытовой магии; из тех, что, по её глубокому убеждению, должна знать каждая хозяйка замка. Во время совместных обходов Эль Торреса новые знания, и нужные и, с моей точки зрения, не совсем, сыпались на меня градом, причём каждый перл проговаривался лишь единожды: бабушка Софи считала ниже своего достоинства повторяться.
Вернее, это я так думала.
После первых же двух часов непрерывного обучения на фоне кухонных кладовых, погребов, прачечных, садовых домиков и прочего я взмолилась о пощаде, честно признавшись, что ничегошеньки не запоминаю: в одно ухо влетает, в другое вылетает. На что суровая донна неожиданно хмыкнула. Дескать, на тебя давно навешано нужное заклятье, деточка, которое аккуратно складирует нужную науку прямо в мозг. Мол, всё это я могла бы зачитать тебе, не выходя из кабинета, да вот люблю наглядность, так что наслаждайся примерами и запоминай ситуации, а когда появится нужда в каком-то действе – слова и жесты припомнятся сами.
Тогда-то, кстати, после наших с ней обучалок, Мирабель невзлюбила меня пуще прежнего. Ей всё казалось, будто я нацелилась на место хозяйки замка, а её – побоку; она так и останется приложением к всесильному мужу, не более. И ведь не докажешь, что оно мне ни к чему, это их громадное хозяйство. Тем более что наша бабушка-матриарх открытым текстом заявила, что на покой собирается не раньше, чем лет через двести, а сейчас ей невтерпёж поделиться тем, что знает, и не с соплюшкой какой-нибудь, а с настоящей взрослой женщиной. Нетрудно догадаться, что в соплюхах у неё числится пресловутая донна Мирабель. Что, разумеется, ещё больше прибавляет в мой адрес любви и уважения со стороны последней, да уж…
Откуда знаю? Да просто слышу иногда, как откровенничают горничные. Хоть при мне и умолкают, но умному человеку два плюс два сложить нетрудно.
Впрочем, не будем о грустном. Вернусь к тому, что в моё «домашнее образование» изрядную лепту внёс наш милый Дорогуша. Бабушка Софи – та мыслила глобально, обучая держать надзор за кухней и поставщиками, штатом горничных, садовников, приходящей прислуги, и прочая, и прочая, словно не замком командовала, а целым городом. Впрочем, оно, пожалуй, так и выходило. Домовой же основной упор делал на то, чтобы его хозяюшке меньше работать собственными ручками, но при этом всё успевать в нашем скромном домике из десяти комнат. Например, чистоту навести без тряпки и швабры; одежду постирать-посушить-выгладить, порой прямо на себе, буде попадёшь под дождь или, допустим, случится какая дорожная неприятность... Навесить на дверь охранные заклинания, фильтрующие гостей на своих и чужих, безопасных и подозрительных. Приёмы и «секретики» (очень уж полюбилось домовушке слово, перенятое у девочек), используемые при готовке еды, годились как для русской печи, так и для плиты с магическим подогревом. Плюсом к ним шли заклинания стазиса, разогрева и поддержания блюда горячим, да так, чтобы не перепрело. Век живи, век учись, одним словом. Не представляю, как я без этого обойдусь, если понадобится надолго отбыть в свою квартирку на Земле?
Ах, да, отвлеклась. Вместо того чтобы рассуждать, дело надо делать.
…Не так уж это и трудно: призвать из ближайшей кладовки пару перчаток. Ими часто пользуются здешние прачки, дабы не лезть голыми руками в мыльный раствор или синьку, а то и в особые химикаты. Ведь в прачечную попадают и перепачканные землёй садовничьи куртки, и стоячие от сажи штаны и робы мальчишек-трубочистов… Оно конечно, здесь бы в самый раз подошла та самая наука, которой обучал меня Дорогуша; но Софья Мария Иоанна дель Торрес, послушав моё, так сказать, рацпредложение, лишь снисходительно фыркнула. Обучать магии ещё и прачек? Теоретически – возможно. На практике же одна такая обученная заменит десятерых товарок, а кого тогда прикажешь рассчитать из остальных, лишив стабильного заработка? Вот уже много веков замок даёт работу нескольким окрестным деревушкам, за счёт чего те и процветают. Нечего людьми разбрасываться.
…В общем, я призвала перчатки.
Можно было бы и изощриться, окружить руки особой воздушной плёнкой, влаго- и химически непроницаемой, но зачем, если есть более экономный с точки зрения магии вариант? Этому меня тоже учили: быть рациональной. Не палить из пушки по воробьям. Когда порой весь день расходуешь Силу по мелочам, можешь и не заметить, как доведёшь себя до истощения.
Осторожно приподнимаю за горлышко флакон, с донца которого норовят сорваться тягучие гадкие капли, его-то и окружаю влагонепроницаемой сферой, вроде колбы, с вытянутым горлышком. Так и оставляю висеть в воздухе над испорченной шалью. Мне нужна ёмкость для сбора отходов, которые сейчас появятся. И вновь наша шаль засияет первозданной чистотой.
Тончайшая шерсть местных горных козочек, самая тёплая, лёгкая, пушистая и от природы искрящаяся, а в вечернем освещении салонов и гостиных будто переливающаяся бриллиантовой пылью... Оттого и ценят её модницы-аристократки, дамам же из сословий попроще такие шали и палантины недоступны: больно дороги. И вот из такого-то вот сокровища мы с девочками надумали связать прекрасной донне Мирабель чудесную шаль на именины, каковые ожидались, к слову, уже через две недели. Работы-то оставалось на три-четыре захода, я уже заканчивала кайму и всерьёз подумывала: нужна ли декоративная отделка крохотным розовым жемчугом? Ибо – последняя модная тенденция… Хорошо, что девочки со вчерашнего вечера уже в Тардисбурге. Не увидят этакого надругательства. И не узнают о нём, так и быть.
– Жалко-то как, – тихо говорит Элли. – И что, совсем-совсем ничего нельзя сделать? Может, спросим у бабушки Софи? Ох, она опять рассердится на Мири! Будет скандал.
– Ничего ни у кого не надо спрашивать, – отвечаю хладнокровно. – Тут дел-то… Последи лучше, чтобы никто не зашёл.
Вздохнув, она возвращается к двери, выглядывает – вроде бы, поблизости никого; прикрывает её. Подумав, задвигает засов. Ничего особенного или секретного: комната ведь рукодельная, мало ли чем тут занимаются женщины? Может, кружевное бельё плетут и примеряют, затейницы этакие.
Из памяти всплывают нужные слова очищающего заклинания:
«Белее белого
Приятно телу то,
Мягчее снежного,
Нежнее нежного,
Росой омытое,
Водой отлитое,
Шитьё дарёное,
Добром сплетённое»…»
Простенькое бытовое словоплетение, без затей, главное при его использовании – выпевать с особым посылом. С толикой Силы и хотя бы капелькой Любви.
А мне ни того, ни другого не жалко. Особенно любви для дочек. Они, молодцы, чихать хотели на причуды молодящейся бабушки; взяли да и сплели почти всю середину будущего подарка. Не по моему хотению, а сами, чтобы та потом восхищённо ахала, чтобы радовалась… Они-то её по-своему любят. Балуют. Воспитывают. И жалеют – за затянувшуюся детскость… за инфантильность характера, скажем прямо. Хорошо, что у них сейчас дополнительные занятия, как у новичков: сидят себе в своей гимназии с утра до ночи, и ведь с удовольствием сидят, сюда наведываются только на выходные… И ничего не узнают.
Жирное пятно, отрываясь капля за каплей с вязаной поверхности, уменьшается на глазах. Чёрные точки красителя цепочкой, как мураши, потянулись к горлышку воздушной колбы. Элли, наблюдая за зрелищем со своего поста, хлопает в ладоши.
Минут через пять я аккуратно прохожусь по пуховому плетению заклинанием окончательной очистки. Ну вот. Порядок и белизна.
– Теперь можно довязывать, – завершаю вслух. – Однако, Элли, давай опять обговорим тактику. Мне теперь придётся до самого вечера изображать злость, чтобы кое-кто думал, будто диверсия удалась. А ты иногда поглядывай на меня сочувственно, якобы переживаешь. Не люблю кривляться, но это сейчас лучший способ избавить себя от пакостей дней на несколько. Как думаешь, долго она продержится?
Элли опять вздыхает.
– Ты, наверное, святая. Вспомни: недели не прошло после того, как она «случайно» опрокинула твою коробку с бисером.
Ага. Три дня мы с Элизабет не пускали никого в рукодельную, шипя и ругаясь при прислуге, что, дескать, приходится на коленках ползать, выуживать из коврового ворса бисер и стеклярус, очищать от ворсинок… а сами всё это время наслаждались тишиной и покоем, а заодно и чаем с пирожными. На самом-то деле на то, чтобы выбрать и рассортировать мелочь в заготовленные ёмкости, с моими новыми умениями хватило получаса, не о чем говорить. Зато мы устроили себе передышку в этой нелепой войне.
И в который раз убедились, что далеко не всегда мудрость идёт рука об руку с возрастом… Если что – это я не о себе и не о моей подруге.
Но, разумеется, мы не ябедничали и не взывали к справедливости. Надо же кому-то в подобных ситуациях оставаться взрослыми.
Вот только долго такое положение дел продолжаться не могло. Скорее бы уж эти дурацкие именины! Не хочется огорчать Магу мелкими дрязгами, поэтому я запаслась терпением. Никаких конфликтов и жалоб! Вот проведём семейный праздник тихо-мирно, а может помпезно-мирно, это уж как дон Теймур решит, а потом спокойно вернёмся в Тардисбург. Там уже, говорят, пришли первые ранние морозцы, свернулся сезон нездоровых осенних туманов, из-за которых, собственно, я здесь и торчу, в резиденции дель Торресов… Хорошо хоть, не одна кукую, а с Элизабет. С ней и держим незримую оборону. Как стойкие оловянные солдатики.
ГЛАВА 2
Так уж сложилось, что, вопреки всем моим планам, судьба снова привела меня в Эль Торрес, замок, где родилось и выросло множество поколений дель Торресов. Что удивительно, так это сам факт того, что с замком и с его обитателями – в частности, с основателем рода, блистательным доном Кристобалем – я впервые познакомилась не здесь, а в мире ином, откуда всеми силами постаралась удрать. И всё же – в какой-то мере я осталась благодарна тамошней хозяйке, богине Моране за это удивительное приключение. Я встретилась с теми, кого не чаяла увидеть никогда. Я поняла, что смерть – отнюдь не конец, а всего лишь веха. Дальше – продолжение, либо вообще нечто новое, с чистого листа. Впрочем, для кого-то с чистого, а кому-то приходится расплачиваться за навороченные при жизни ошибки.
Мир без солнца и ветра, без теней и запахов, мир полутонов, отражений, кармических вывертов…
Зато фамильная резиденция Торресов высилась, как нечто вечное, устойчивое и неизменное во всех мирах и временах. Сказывались ли особые отношения хозяев-некромантов с Мораной, либо же стены, украшенные каменным кружевом, изящные башни и пышные сады настолько были дороги и отжившим, и живущим, что накрепко упрочнились на всех планах реальности – не знаю. Но даже за гранью бытия Эль Торрес казался невероятно красивым и… живым.
Впрочем, в реальной жизни, несмотря на мистическую притягательность, на прелестные гранатовые и апельсиновые деревья, лукаво заглядывающие в окна спален, на уют нашей с Магой обжитой башни это место так и не стало мне домом. Подозреваю, что уже и не станет. Сердце моё навек отдано особнячку, зажатому меж двух соседей на одной из улиц Тардисбурга, скромному снаружи – и куда большему внутри. Там всегда поджидает самая уютная в мире кухня, там так вкусно пить кофе, вдыхать ароматы корицы и горячего шоколада, густого супа и тёплых булочек, собираться по вечерам у одного из пылающих очагов, в то время как из-под золы второго будет тянуть печёными яблоками, картошкой или каштанами…
Сны здесь были легки и спокойны; лестницы и ковровые дорожки сами выводили, куда надо, а в тихом дворике в тени разросшегося вечнозелёного жасминового куста поджидали плетёные кресла и шахматный столик, меняющийся по желанию отдыхающего на кофейный или чайный. А сколько чудес таила библиотека, доставшаяся от старого мага Дамиана! Оттуда порой сутками не выходил сэр Джонатан Кэррол, которого девочки давно по-простому называли дядюшкой, хоть, на самом-то деле, дядей, да и то не кровным, он приходился Маге, а им самим, пожалуй, дедушкой. Но подобное обращение устраивало, к вящему удовольствию, обе стороны. Сэр Джонатан, ещё не так давно странствующий паладин, а ныне заведующий кафедрой истории магии в местном Университете, стал частым гостем в нашем доме, как, впрочем, и мы в его Каэр Кэрроле. Вот где, кстати, остался ещё один, милый моему сердцу, кров!
А вот Эль Торрес был для меня слишком уж помпезен, слишком… В нём, пожалуй, всего было «слишком». На первый взгляд. Впрочем, как я убедилась позже, переизбыток позолоты, изящества и роскоши царил лишь на половине, в которой безраздельно царствовала «первая донна» Клана, Мирабель. В крыле же, занимаемом её свекровью, Софьей Марией Иоанной, царил дух сдержанного аскетизма и суровой простоты; эта же атмосфера, незаметно просочившись мимо роскоши парадных зал, обосновалась в башнях, занимаемых братьями Торресами, Ником и Магой, и осела там навсегда. И к лучшему. Магины покои – вот где я чувствовала себя более-менее спокойно. Пусть не как дома, но… близко к тому. Почти.
Будь моя воля, я бы оттуда не выходила вовсе. Помимо наших с мужем комнат здесь, в трёх этажах башни, цоколе и подкрышном пространстве разместились библиотека, лаборатория, небольшая обсерватория, хранилище редких вещиц, маленькая оружейная… Было чем заняться. А на площадке между вторым и третьим уровнем мой муж вывел стационарный портал, ловко замаскировав его под стеновую панель. И теперь из нашей «берлоги», как он сам выражался, до дома в Тардисбурге нас отделяло фактически несколько шагов.
… И как же трудно иногда было от них удержаться! Особенно после очередной тихой каверзы свекрови, от которой не спасали даже охранные кольца, коими щедро обвешали меня мужчины клана, все без исключения помешанные на безопасности своих женщин. Полезнейшие эти артефакты оберегали меня от чужаков, но не от родни, по определению воспринимаемой кольцами дружелюбно. А мелкие пакости за непосредственную угрозу жизни ими не принимались. Не считать же таковым шипение свекровушки: дескать, у меня уже есть внучки, родные, а этих, которых ты носишь неизвестно от кого, я никогда не признаю! Нужно-то мне её признание! Или, к примеру, косые взгляды и ехидничанье её подруг, слетающихся по средам и пятницам посплетничать. С меня хватило единственного присутствия на суаре, сугубо в дипломатических целях, чтобы невестку Главы не считали невежей; после получаса пустых разговоров я ловко прикрылась своим деликатным положением, о котором, наверное, во всём близлежащем Террасе не знал только ленивый, и сбежала. Да пусть перемывают мне косточки, сколько хотят, если им делать больше нечего, а я слишком дорожу своим временем.
Порой в гетерохромных глазах свекрови мелькала настолько неприкрытая зависть к вниманию, оказываемому со всех сторон мне, беременной, что одно время я всерьёз опасалась, как бы Мирабель не решилась осчастливить дона Теймура нежданным на склоне лет интересным положением. А что, всё возможно! Здешние чудотворцы омолаживают не только личико, но и весь организм, так что не удивлюсь, ежели донна рискнёт… Не сама же она будет возиться с новым потомством, няньки найдутся! А ей лишь бы снова, как встарь, перенести фокус внимания окружающих на себя и только на себя.
Полагаю, в этом-то и была сокрыта причина её сдержанной ненависти. Многие годы она без особых усилий держалась в этом самом фокусе – сперва как красавица-невеста, затем как красавица-супруга, сбежавшая от нелюбимого жениха Георга к его брату Теймуру; затем как счастливая мать долгожданных наследников клана, после как мать, убитая горем, потерявшая старшего сына и вынужденная бороться с закидонами оставшегося при ней младшего, угрюмого, нелюдимого и непокорного… Да уж, в сравнении с весельчаком Николасом его брат казался просто букой. У него и без того характер был куда сдержаннее, чем-то похожий на бабкин; а после пропажи брата в чужом мире Мага стал просто невыносим. Его мать при этом стоически носила венец мученицы.
Дон Теймур снисходительно сносил её капризы. Свекровь, Софья Мария Иоанна, гневалась, но не вмешивалась, просто окончательно отстранила невестку от управления Эль Торресом. Вышколенная прислуга и охранники терпели, получая в качестве компенсации прибавки к жалованию и солидный пенсион после ухода на покой, а заодно пересказывая во время вечерних посиделок «страшные истории» о некоторых прежних хозяйках вроде донны Сильвии , и сходились во мнении: им ещё повезло! Донна Мирабель – так себе ведьма, слабенькая; а что характер вздорный – можно потерпеть, зато с пользой для себя.
… А ещё, перешёптывались лакеи и горничные, с тех пор, как чудесным образом вернулся молодой дон Николас, и братья Торресы оба ввели в дом новых жён, и зазвенели под старинными сводами голоса внучек Главы – замок-то стал оживать… И темень, скопившаяся по углам, куда-то пропала, и старая хозяйка помолодела, Софья Мария Иоанна, и легка стала, что на подъём, что на похвалу, а вот донне Мирабель всё не впрок, никакая радость человеческая ей не в радость, куксится и дурнеет…
Все эти шепотки, разумеется, хорошего настроения «первой донне» не прибавляли. Как и лояльности к чересчур независимой невестке-иномирянке.
А я что? Я ничего. Мне всё же полновесный сороковник, и пусть никого не обманывает мой вид. Я всегда выглядела моложе своих лет, а уж после смерти !.. Хм, жутковато на слух, да? Скажем так: после своего воскрешения я по возрасту внешне почти сравнялась с Элли, своей невесткой, которой как было, так пока и осталось около… двадцати с хвостиком. И выгляжу если не ровесницей, то старшей сестрой. Подозреваю, это и есть дар Мораны, о котором та, посмеиваясь, намекнула при нашем прощании.
Но прожитые-то годы никуда не денешь! И жизненный опыт, соответственно. И если Элизабет, вернувшись в прежний возраст, почти девичий, спокойно приняла роль неопытной почтительной невестки, то я… вот что хотите, со мной делайте, но из подобных сценариев уже выросла. Другое дело, что приходилось проявлять чудеса дипломатии, дабы и себе на шею свекровь не подпустить, и Торресов-мужчин не обидеть. О большинстве мелких пакостей донны они не знали. Впрочем, ГЛАВА, допускаю, мог и догадываться, и иметь своих шептунов, но ничем пока свою осведомленность не обнаруживал.
Ну, довольно. Этак можно вообще в сплетни скатиться.
Вернёмся к причинам, по которым я опять торчу в Эль Торресе.
Сентябрь и половину тёплого октября мы мирно провели в Тардисбурге. Девочки с восторгом учились, пыхтели на дополнительных занятиях, догоняя сокурсниц по некоторым специфичным предметам; Мага пропадал то в лаборатории, то в питомнике кидриков. Я с превеликим удовольствием правила «на хозяйстве», наслаждаясь, наконец, покоем, особенно ценимым, стоит лишь представить, какой бедлам начнётся в доме через несколько месяцев, после рождения ожидаемых тройняшек. Беременность моя протекала идеально, без малейших намёков на токсикозы и дурное самочувствие. До той поры, пока не настало межсезонье. Затянувшееся бабье лето было изгнано из города густыми едкими туманами: таковы уж особенности местного климата. И на второй же туманный день у меня начался какой-то нехороший сухой кашель.
Вердикт сэра Персиваля, лучшего целителя Белой Розы, был скор и однозначен:
– На юг, дорогая леди. К солнцу, теплу, морским купаниям и длительным пешим прогулкам, которые так необходимы женщине в подобном положении. Не будем рисковать. Здешний Сиреневый туман вашим лёгким противопоказан. Вернётесь после первых морозов, когда он исчезнет окончательно. Если климат Терраса подойдёт вам и детям – оставайтесь там, сколько сможете; но ближайшие три недели вам здесь делать нечего.
И Мага, негодник, тем же вечером высверлил портал по маршруту «Дом родной, Тардисбург – башня, Эль Торрес». Чтобы мне не трястись в дороге несколько дней, а сразу р-раз – и там. Надоело гостить? Р-раз – и дома! Не учёл только, что тот же Персиваль предупредил: порталы не слишком полезны для беременных. Один-два перехода в месяц, не больше, по необходимости. Так что сделать «р-раз» столько, сколько хочется, нежелательно.
Конечно, весь последний вечер дома я бурчала и нудела, собираясь на так называемый отдых, как на войну, и все у меня ходили в виноватых; впрочем, на мордашках Машки и Соньки читалось снисходительное: «Ладно, мам, если тебе так легче – ругайся, мы потерпим».
– Да-а, – сказала я тогда в сердцах, едва не обжёгшись чаем «на дорожку». – Вы-то остаётесь…
– Звезда моя, я понимаю, что тебе очень не хочется нас покидать, – нарочито кротко отозвался мой супруг, пододвигая ко мне ближе пиалу с любимыми орешками. – И догадываюсь о самой главной причине. Но не забывай…
Со вздохом я положила ладонь на живот. Ну да… не забываю. Придётся потерпеть.
– Сама понимаешь, маги-погодники тут не помогут, – продолжал он. – Масштаб слишком велик. Придётся ждать, пока туманы не сойдут сами. Однако – тебя ждёт море, Ива! Ты же так любишь море! А оно ещё тёплое в это время года, купайся на здоровье. К тому же, отец сообщил, что на случай непогоды обустроит для тебя бассейн с морской водой и с подогревом, как в загородном доме у Ника…
Я чуть орешком не поперхнулась.
– Так Ник уже вернулся? Один?
– Представь себе, не один. С Элли. Она с удовольствием согласилась погостить в Эль Торресе; всё-таки в Ильтариуме ещё очень мало магии, потоки из межмирья просачиваются постепенно. В идеале её малышам лучше бы родиться в Гайе, как и нашим…
Он мягко улыбнулся.
А у меня потеплело на душе.
«Нашим…»
Незадолго до отъезда из фамильного замка Мага твёрдо выговорил мамочке, надоевшей своими беспрестанными напоминаниями о том, что его непутёвая супруга ожидает детишек неизвестно от кого.
«Мама, говорю тебе в первый и в последний раз: для меня дон Васюта не неизвестно кто, а бывший муж Ивы, такой же законный по устоям Гайи, как и я. Пусть они и расстались, но я всегда рад видеть его в своём доме. Он достойный человек, и не раз в бою прикрывал мне спину. Нападок на него и на Иоанну я больше не потерплю. Довольно»
Ох, как её тогда перекосило! Но затем сработала привычка – не строить гримас, от которых по лицу разбегаются мимические морщинки. Однако со слухом у неё оказалось всё в порядке. Ведь в голосе своего младшенького, которого она привыкла безнаказанно осыпать попрёками, нынче отчётливо лязгнул металл – точь-в-точь, как у папеньки Теймура, когда тот особенно сильно гневался; и дай Божечка, чтобы гнев тот был направлен не на неё, а на кого-то другого!
Как она тогда сдержалась и не закатила истерику – до сих пор удивляюсь.
«Просто у наших детей будет два отца, вот и всё, – терпеливо добавил мой супруг. – Ты хорошо знаешь такие семьи. Да и сама…»
Он не договорил. Донна Мирабель пошла красными пятнами и поспешила ретироваться. А я… не стала выпытывать, в чём это мой ненаглядный уличил матушку. Возможно, не так уж безразличен ей был жених, от которого она когда-то сбежала, не буду гадать. Главное, что своё веское слово муж сказал. Помогло.
… Тогда я наивно надеялась, что у донны хорошо не только со слухом, но и с памятью. И не знала, как пригодится мне моё фирменное терпение в ближайшие недели. Так что было с чего кукситься, отправляясь к родственникам.
Но ничего, главное – Элли, Элли вернулась! Вот кому я безусловно рада! Маге-то что, он вместо меня остаётся «на хозяйстве», помогать девочкам в первых уроках магии; некому быть буфером между мной и свекровью. Зато явилась моя палочка-выручалочка! Тогда… живём.
ГЛАВА 3
Столбик с тремя накидами, ещё один, ещё… Замыкаем несколько столбиков воздушной петелькой в лепесток. Потом ваяем такой же второй, третий... двенадцатый. Обвязываем готовый цветок россыпью колечек, не забывая закреплять на кончиках тычинок-пико перламутровые бусинки, будто разбрызгивая росу. Умные пальцы знают своё дело и выплетают затейливый цветочек, уже тридцать второй – последний в кайме, наконец-то! – и всё автоматически, а голова в это время думает.
Вышивка и вязание – те ещё медитации. Кто подсаживался, знает.
Рассуждения мои неспешные всё об одном, наболевшем. В сущности, несчастная женщина эта Мирабель. Так не ценить богатства, дарованного судьбой! И дело даже не в материальном эквиваленте, не в роскошном замке и в несметном богатстве супруга; и не в зависти подруг-ровесниц твоей вечной молодости, а в том, как он, её супруг, этот дражайший дон, вершитель местного закона и миропорядка, Ящер, чтоб его… Бр-р-р. Как вспомню хряп перекушенной им когда-то драконьей шеи – так вздрогну . Так вот, это хладнокровное, жутко харизматичное чудовище, что в основном пребывает в человеческом облике, относится к своей прелестной «половине» снисходительно и терпеливо, прощая всё. Лояльность его проистекает отнюдь не от равнодушия, как у многих мужей с солидным стажем семейной жизни – дескать, пусть творит, что хочет, лишь бы не надоедала – и не от возможного наличия пассий на стороне. Отчего-то не сомневаюсь, что Теймур да Гама дель Торрес практически идеальный супруг, и ежели есть у него иная привязанность, помимо законной, то настолько тайная, что вроде бы и нет её. Хоть пофлиртовать дорогой дон любит, любит… особенно на людях, дабы лишний раз блеснуть обаянием и неотразимостью. Но ещё ни разу ни в кофейнях Терраса, ни в музее или в театре, ни в кондитерских, которые так пришлись нам с Элли по вкусу… одним словом, ни в одном публичном месте, где вольно гуляют сплетни, имя нашего Главы не поминалось в скандальном контексте. О том, насколько он бывает страшен в гневе, хитёр, расчётлив, жёсток – да, мы слышали не единожды, и лично я не удивлялась. О том, что в кругу домашних дон Теймур преображается в почти нормального человека и образцового семьянина, и нипочём не догадаешься, что за вратами Эль Торреса он тиран и деспот – слышала и не раз видела собственными глазами. Но… ни о каких шашнях! ни с кем, никогда, ни полслова, ни намёка!
– А ведь как с ней все носятся: и муж, и сыновья, и Кэрролы! Подруги и кавалеры ковриками расстилаются. Машка с Сонькой даже шефство над ней взяли и воспитывают по-своему. А ей всё мало… – бормочу, отыскивая глазами ножнички. Ладно, семейные неурядицы – это такая проза! А прямо сейчас, в этот самый момент, у меня чистое искусство, долгожданный финиш работы. Волнительный момент!
Но тем не менее машинально завершаю мысль:
– Откуда в ней столько мелочной злобы? Чего ей в жизни не хватает? Рожна, наверное, как моя бабка говаривала!
Элли от неожиданности прыскает.
– Чего-чего? Рожна? Это ещё что?
– Такая длинная заострённая палка, рожон. С виду безобидный, торчит себе в заборе, а выдернешь – можно и огреть, и ткнуть, не хуже копья. С ним когда-то даже на медведя хаживали. У меня на родине говорят иногда: «Какого рожна тебе не хватает?» Или: «Вот дурень, на рожон попёр…» Значит, кто-то зря выкаблучивается: может в результате нарваться на сильные неприятности. Да ладно, хватит об этом. Лучше сюда посмотри!
Затаив дыхание, Элли следит, как лёгким щелчком я перерезаю искрящуюся белую нить. Словно пуповину. Чик – и вот уже моток и шаль не единое целое, а сами по себе, разъединились, наконец. Да. Пуповина – это символично. Взмахом ножниц я заодно окончательно пресекаю росток всё ещё пытающейся проклюнуться обиды на свекровь. Нечего тут. Я сама своему настроению хозяйка.
В четыре руки мы с Элизабет аккуратно расправляем дивную ажурную паутину. А полюбоваться?
Красота. Неописуемая.
Жалко отдавать, скажете вы? Да ещё такой стервозе, как Мирабель? А вот и нет. Я всё-таки обережница, хоть и начинающая. В хитросплетении ажурных цветов и снежинок вкраплены видимые лишь намётанному глазу руны, умягчающие неспокойное сердце. Вреда никакого, а польза огромная. Всем. Ну, и мне, само собой.
***
Итак, мой титанический труд завершён. Ну, что сказать? Сама работа, начиная с первого колечка из воздушных петель, и до последней бусинки прошла легко, почти без осложнений, не считая постоянного спасания шали: то от утопления, то от унесения ветром в окно. Совершенно верно, нынешнее покушение не первое. И не второе. Ах, да, ещё пришлось однажды перевязать несколько фрагментов, закапанных свечным воском – в то время я ещё не знала очищающего заклинания. Не о чем говорить. Легко отделалась.
Но больше подобных сюрпризов я не допущу.
Поэтому-то прямо сейчас, не медля, надёжно упаковав будущий подарок в неизвестный этому миру сетчатый пакет, иду с ним туда, куда Мири в жизнь не сунется добровольно: к мудрейшей донне Софье. Величественная старуха, чей грозный вид ничуть нас с Элли не пугает, понимающе хмыкает в ответ на просьбу «немного подержать это у себя». Придирчиво изучает шаль, особое внимание уделив рунам, и хмыкает вновь, одобрительно. Но, отправив пожилую компаньонку с нашим сокровищем в какую-то «особую» гардеробную, скептически поджимает губы. В ответ на наши встревоженные взгляды отмахивается:
– Идите уж… наседки. Некогда мне тут с вами заниматься, у меня свои дела.
И уже вслед нам сердито бурчит:
– Дожила! Никакого уважения к старшим!
Элли, взявшаяся было за ручку двери, оборачивается, улыбаясь:
– Зря вы так думаете, бабушка Софи! Мы ведь всё помним и очень вас уважаем! И кое-что готовим, хоть вы от всех и скрываетесь.
– Хм-м… – в очередной раз выдаёт наш матриарх. Вроде бы даже с некоторым удивлением. – Что ж, посмотрим.
… – Что помним-то? – решаюсь спросить не раньше, чем мы выходим из её крыла. Элли делает загадочные глаза:
– Т-с-с! Это секрет! Вернее, из тех секретов, о которых все знают, но помалкивают. Оказывается у бабушки Софи именины на день раньше Мирабели, понимаешь? То есть вот-вот, на подходе! Мне Ник под большим секретом это сообщил, и сам обещал непременно к этому дню приехать. Все думают, что бабушка Софи отменила празднования всех своих дат из-за того, что терпеть не может, когда ей напоминают о возрасте. На самом деле всё гораздо сложнее. За всё своё детство Ники помнит одни-единственные её именины; ему тогда было семь лет. Сперва поздравляли бабушку, а на другой день – Мирабель. На следующий год перед самой подготовкой к двухдневному празднеству Мири возьми да и брякни: что, если соединить два торжества, её и почтенной донны? Ой, что тогда было! Вслух бабушка ничего не сказала, но Мири потом три для лежала в лихорадке и с прыщами. Больше она подобных идей не высказывала. А бабушка…
Элли скорбно вздыхает, увлекая меня к парадной лестнице. Откровенничает она вполголоса, вроде бы не для ушей застывших в поклоне лакеев, но достаточно отчётливо. Уж будьте уверены: к вечеру молва об услышанном облетит весь Эль Торрес, и молодняк слуг, ещё не знакомых с закидонами матриарха, у которого здесь все по струнке ходят, будет знать всё, до последней детали. И на ус намотает.
– Бабушка заявила, что в её-то годы смешно наряжаться, как кукла, и корчить из себя королеву сутки напролёт лишь из-за того, что в очередной раз Вселенная напомнила о годовщине её появления на свет. Дескать, Мирабель и одна за двоих управится. А с неё хватит этой кутерьмы. Пусть у других голова болит от поздравлений и льстивых напевов.
– Ой-ёй!
Есть с чего расстроиться!
– А я-то не знала про именины! Выходит, она сейчас обиделась из-за того, что для Мири подарок уже есть, а для неё нет! Срочно надо исправляться.... Так. Шаль, конечно, мы повторить не успеем, времени маловато. Надо бы заглянуть в мой любимый магазинчик, а ещё лучше – в ювелирную лавку. Видела я там интересные камни для оберегов…
– А ведь в Осталете нынче ярмарка! – вдруг вспоминает Элли.
Мы понимающе переглядываемся.
Вырваться за пределы Эль Торреса одним, даже в сопровождении охраны, даже увешанными с головы до пят защитными амулетами, но в отсутствии мужчин дель Торресов – та ещё задача. У них у всех, а особенно у нашего дорогого – очень дорогого дона! – пунктик на почве безопасности. Если не сказать – паранойя. Поэтому каждый самостоятельный выезд из резиденции приходится отвоёвывать с боем. Подозреваю, дело не только в паранойе: просто Главе нравится, чтобы его о чём-то очень просили, особенно хорошенькие женщины. Плюс природная вредность, этого у него не отнять. А я терпеть не могу канючить, льстить и уговаривать. Но ради бабушки Софьи, так и быть, поищу к нему подходцы.
В Малой гостиной, из которой мы намерены шмыгнуть в боковой коридор и прямиком вернуться в рукодельную, нас нагоняет один из лакеев. Время обеда, дорогие донны, хозяин напоминает, что дорогим доннам в их положении нельзя нарушать режим… Тут даже кроткая Элизабет поднимает глаза к небу и с досадой что-то шепчет. Однако не хуже меня понимает, что повод напроситься на поездку сам идёт в руки, и упустить его нельзя.
– Скажи, что сейчас будем, – говорю я лакею. И замедляю шаг, продумывая тактику предстоящего разговора.
Но, как это порой бывает, мысли сбиваются совсем в ином направлении. Бедная Софья Мария Иоанна! Мы-то привыкли видеть в ней несгибаемую Железную Донну, и даже не задумывались, что под обличьем суровой властелинши скрывается страдающая женщина, уязвлённая однажды в самое сердце. И не намекайте мне – «увядшая», мол, «растерявшая былую привлекательность»… Ничего подобного. Я видела её, помолодевшую, в день возвращения Маги из мира иного: тогда рядом с ней даже Мирабель поблёкла. Помню чудесное преображение, когда бабушка услышала о скором возвращении своего сгинувшего старшего сына, брата дона Теймура. Для могущественных некромантов молодость – вернее сказать, соответствующий облик – не проблема, другое дело, что по определённым причинам они сами избирают себе любимый возраст, в котором однажды и застывают навсегда. Бабуля Софи остановила выбор на личине грозного матриарха. Но мы-то, девочки, знаем, какой она может быть!
Можно только догадываться, сколько крови попортила ей вздорная невестка.
А ведь так просто вновь обернуться молодой! И одним сиянием своим заглушить бледную моль, в которую неизбежно превратится Мири. Видела я, с какой тайной завистью та поглядывала на портреты женщин в фамильной галерее: а ведь ни одна из них не превосходила матриарха в молодости. Но бабушка… просто ушла в тень, передав власть сыну, и если до сих пор вмешивается в управление кланом, то аккуратно, из этой тени не выходя.
Кажется, я знаю, почему.
Она просто щадит чувства сына и внуков, потому оставила невестку в покое. Ради мира в семье. А окружающие восприняли её отступление как должное и… почти забыли, когда у этой прекрасной женщины с благороднейшим сердцем день рождения. Всё-таки Николас молодец, вспомнил; а Мага-то, Мага?.. Или мой некромант, вечный молчун, просто в последний момент поставит меня в известность?
От жалости к Софье Марии Иоанне всхлипываю и поспешно лезу за платком.
– Ива! – всплескивает руками Элли. – Да что случилось?
– Мне её жа-алко, – едва не плачу я перед самыми дверьми столовой. Взяв себя в руки, сердито сморкаюсь. – Не обращай внимания. Будь они неладны, эти гормоны: настроение скачет как на качелях, то вверх, то вниз! В последнее время у меня вечно глаза на мокром месте. Всё. Успокоилась. Не переживай.
– Сама такая, – вздыхает она. И вдруг заговорщически шепчет: – Это даже к лучшему! Помнишь, о чём мы договаривались? Пусть кое-кто поёрзает на своём стуле, думая, что ты страдаешь из-за шали и что не выдержишь, наконец, и нажалуешься! Сколько можно терпеть?
Я лишь вздыхаю. И не объяснишь слуге, распахнувшему тяжёлые двери и косящему сочувственно, что на самом деле обидеть меня трудно, ибо, как говорят мудрые, обижается лишь тот, кто сам этого захочет. У меня – гормоны, и на этой почве частые, увы, непрошенные и ненужные слёзы на глазах; а у прислуги – накрепко сложившееся убеждение, что злыдня-свекровь исподтишка гадит старшей невестке на каждом углу, даже муж ей не указ. И ничего не докажешь. Но именно сейчас, в эту минуту, эмоциональные качели играют в мою пользу.
Весь обед ГЛАВА вроде бы и не замечает моих слегка – только слегка! – заплаканных глаз. Но во время десерта, когда я грустно ковыряю ложечкой любимое мороженое с фисташками и шоколадной крошкой, он с хорошо поставленным беспокойством в голосе спрашивает:
– Что-то не так, дорогая донна? Вы чем-то огорчены? Или… кем-то?
Заметно струхнувшая донна Мирабель поспешно промокает губы салфеткой и, судя по всему, готовится к обороне или сразу удирать. Но что бы я позволила ей так легко отделаться? Нетушки, пусть мается неизвестностью.
– Ну что вы, дон Теймур, – отзываюсь печально. И завожу известную уже шарманку: – Просто хандра. Перепады настроения, знаете ли, обычные в моём положении. Это пройдёт, не обращайте внимания.
Он кивает.
– Перепады настроения, говорите? Ну да, знакомо. Белль во время беременности любая мелочь могла довести до слёз, она расстраивалась из-за сущих пустяков! Все вокруг сбивались с ног, стараясь хоть чем-то её порадовать, помнишь, дорогая?
Голос ласков, но тяжёлый взгляд ясно даёт понять, что вопрос не риторический.
Та судорожно комкает салфетку. Выдыхает:
– Конечно, помню… дорогой.
– А как я старался отвлечь тебя от мрачных мыслей, чтобы ты, упаси боги, не волновалась лишний раз? Тебе хотелось посмотреть выставку Пьетро – и я организовал её у нас в саду. Помнишь, Белль? Пригласить в Эль Торрес столичную театральную труппу с новой драмой? Пожалуйста, хоть завтра! Устроить бал, где все женщины переодеты мужчинами, а мужчины – беременными женщинами? Без проблем…
Представив кислые физиономии «беременных» мужчин на балу, мы с Элли дружно прыскаем. Дон Теймур тонко улыбается.
– Рад, что сумел вас развеселить, дорогие мои невестки. А знаете что? Хотелось бы закрепить результат. Ничто так не радует женское сердце, как новые наряды и покупки, или даже простое хождение по магазинам и лавочкам; а заодно, например, чашечка кофе на веранде с видом на море, прогулка по тихим улочкам… Хотите прокатиться в Террас, донны?
Простодушная Элизабет хлопает в ладоши. У меня же улыбка непроизвольно разъезжается на пол-лица.
– Конечно, хотим! Прямо сейчас? Можно?
– Разумеется, можно. Только, дорогие донны, позвольте напомнить вам основные правила.
Он выразительно приподнимает бровь. Я тороплюсь с ответом:
– Конечно, дорогой дон. Разве мы когда-нибудь пытались скрыться от сопровождения? Мы не какие-то легкомысленные девицы, дорогой дон.
Элли энергично кивает, едва сдерживаясь, чтобы не завизжать по-детски от радости. Ярмарка наша! ГЛАВА насмешливо сощуривается и не упускает случая, чтобы не подколоть:
– Очень дорогой дон?
Больших трудов мне стоит не расхохотаться.
– Очень дорогой. – И добавляю сердечно: – Спасибо!
С видом доброго барина он великодушным взмахом руки отпускает нас:
– Ну, так идите, собирайтесь, донны, не теряйте времени!
Элизабет срывается с места, от полноты чувств подбегает к свёкру и чмокает его в щёку. И уже мчится прочь, переодеваться. Я не столь импульсивна, но, не сдержавшись, посылаю дону шаловливый воздушный поцелуй и спешу удалиться, пока наш драгоценный не передумал. Уже на выходе слышу капризный голос Мирабель:
– Тимур, я тоже поеду!
И ласковый ответ Главы:
– А ты останешься, дорогая. В последнее время ты так много берёшь на себя… забот, – почти неуловимая пауза, – что, кажется, заметно похудела и извелась. Лучше отдохни. В тишине, в покое, подумай о том и сём, о прошлом, настоящем и будущем, например…
Лакей, прикрывающий створку, рукой в белой перчатке поспешно зажимает рот, дабы не рассмеяться.
Шоу, блин! Интересно, места на дежурство у дверей здесь ещё не продают? Какая красивая у господ жизнь, ну чисто спектакль!
ГЛАВА 4
Разумеется, паранойя дона Теймура никуда не делась, и нашу карету, поджидающую у парадного крыльца, сопровождает кортеж из доброй дюжины охранников. Но мы с Элли не возражаем. Во-первых, предстоит около часа кружить по горному «серпантину», а местные вершины, хоть и старые, но нет-нет, да и преподносят сюрпризы в виде лёгких толчков, осыпей или оползней. Хоть экипаж и укреплён защитной магией, а всё же… дополнительная помощь, случись что, не помешает, тем более что хранители наши не просто Тёмные Рыцари, но и маги, а четверо из них даже не люди, а так называемые сущности – полуоборотни-полудухи. Но с виду нипочём не разберёшь, кто есть кто: в доспехах все одинаковые.
Во-вторых, на шумных либо пустынных городских улочках, на набережных или в кафе, куда мы заглядываем на лёгкий перекус, охрана нам не докучает.
Она сразу становится невидима и неслышима, и не спрашивайте – как, понятия не имею. А если понадобится – является из ниоткуда. Настоящие профессионалы. Иногда я, как имеющая теперь непосредственное отношение к Клану некромантов, горжусь выучкой «наших» парней и их уровнем подготовки.
В-третьих, мы с Элли не пустоголовые девчонки, и ответственность за наших будущих малышей прекрасно понимаем, а потому – приключений себе на хвост не ищем. Жизнь, конечно, прекрасна и удивительна, мир раскрывает объятья и сверкает красками, это всё прекрасно… но вот только у каждого мира есть и изнанка, и Гайя – не исключение, как в целом, так и в отдельно взятом городе. Конечно, мафия здесь не водится, но жульё и разное хулиганьё на улицах болтаются, да и «облико морале» далеко не у всех жителей близится к идеалу. Обычные люди, с их достоинствами и недостатками; есть среди них и прекрасные, а есть и… ну да, козлы, простите. Которых мы с Элли могли наблюдать лишь издалека, благодаря той же охране; но для чьей изоляции всё же существовало в Террасе унылое здание суда с примыкающим к нему тюремным корпусом. Очень полезное напоминание для любителей смотреть на жизнь сквозь розовые очки.
Напоследок, добавлю, что к этому времени мы уже привыкли к ненавязчивому присмотру и заботе, и – что главное! – к собственной значимости. Оказывается, приятно осознавать, что тебя уважает весь клан, и не только из-за того, что ты жена и мать некромантов.
Думала ли я, проходя когда-то финальный квест, протискиваясь через узкие каменные тоннели прибрежного грота, оставляя клочья одежды на колючих кустах запущенного Лабиринта, удирая от мантикоры, блуждая на Морановской изнанке миров , что пройдёт время – и нашим с Элизабет рассказам о возвращении из Царства мертвых будут восхищаться и ужасаться не только домашние? Что один из Старейшин Клана задумчиво скажет: «Да-а… на таких вот женщинах и держатся миры…» Что осиротевшие родители, получив через нас из загробного Терраса весточку от детей, обретут, наконец, и утешение, и покой? Что о случаях, когда от Мораны живыми и невредимыми вернулись женщины, не прошедшие даже первых ступеней посвящения, сами, без проводников – слыхом не слыхивали? А тут вдруг вернулись целых две… Сами.
В общем, охрана заодно сдерживала поток желающих на нас поглазеть, как на диковинок. А это, знаете ли… существенно. Невольно оценишь их умение обеспечить своим объектам приватность даже в людных местах.
Поэтому никаких возражений, дорогой дон! Безопасность так безопасность. Хочется вам компенсировать своё отсутствие удвоением эскорта? Пожалуйста! Ваши мальчики на редкость деликатны и никоим образом не помешают нам с Элли наговориться в пути. Ехать-то не меньше часа.
Вы не поверите, но за неполную неделю пребывания в Эль Торресе мы так и не пообщались толком. То меня срочно призовёт Софья Мария Иоанна, узнать, как дела у правнучек, то ревнивая к невесткиному вниманию Мирабель выхватит Элли чуть ли не у меня из-под носа и утащит на чаепитие с подругами или к модистке; то два местных повара ходят по пятам, выпытывая секреты русской выпечки; то нагрянет некто Симеон, старец-обережник, с новым оберегом и наставлением, причём и то, и другое наверняка пригодится, а потому – надо уважить человека! Да ещё у него взаимная нелюбовь с доном Теймуром, такая, что при встрече от обоих порой искры летят; вот и слежу, чтобы эти двое не пересекались без необходимости. То примчатся из Тардисбурга Лора с Аркадием, волоча с собой Яна и сто мешков подарков… Одним словом, хлопот полон рот.
Оттого-то поездка в Террас обернулась для нас с Элли настоящим праздником.
Провожая взглядом удаляющуюся кипарисовую аллею, символизирующую границы Эль Торреса, с облегчением выдыхаю:
– Наконец-то!
Всё понимаю, как и то, что этот замок – отчий дом моего суженого; но каждый раз покидаю его стены с неимоверным облегчением.
– Даже немного жаль, – отзывается Элли. Положив ладонь на выпирающийся живот, прислушивается, блаженно улыбается. – Вот сорванцы, опять буянят… Жаль, что такая красота – и не станет моим домом. Ник не собирается возвращаться сюда навсегда. Сказал, что там, в Ильтариуме, у него не просто налаженный бизнес, но целая империя. А главное, что теперь из Рая пошла просачиваться магия , и если её не взять под контроль – начнёт выбирать носителей стихийно, тогда жди беды. Нужно срочно открывать профессиональные магические школы, а затем и университеты, пока за дело не взялись шарлатаны; вести кампании по легализации новых магов, успокаивать население, прививать новые традиции… Может, даже с Гайи пригласить представителей разных кланов, чтоб были не одни некроманты. Дел – поле непаханое. Хорошо, что Наследник теперь Мага, потому что Николас теперь со спокойной совестью станет верховодить в своём мире. Ты не представляешь, как был доволен дон Теймур, когда от него это услышал! В сущности, оба его сына теперь будущие Главы Кланов, а старшему вообще целый мир достался.
Не могу удержаться от улыбки.
– Да уж, дону трудно угодить… Наконец-то оба сына соответствуют его ожиданиям! То-то я гляжу, он и не возражает, чтобы мы жили отдельно. Думает, должно быть: «Делайте, дети, что хотите, а придёт время – всё равно сюда вернётесь…» Только я сомневаюсь, что случится это ближайшие лет…
– Двести! – хохочет Элли. – Не меньше! Как раз столько бабушка Софи собирается приглядывать за Кланом; а после её отставки ещё неизвестно, сколько дон Теймур поцарствует единолично! Вот увидишь, ему хватит упрямства, чтобы дождаться.
– Хотела бы это увидеть… – бормочу в полном изумлении. Откровенно говоря, всё новые факты о долголетии здешних жителей – во всяком случае, магов – до сих пор воспринимаются мною с недоверием, хоть, вроде, пора бы привыкнуть. Но пройдёт оно не скоро. Лет этак через двадцать-тридцать, не раньше.
– Элли, давай пока оставим в покое нашего дорогого дона. Спасибо ему, конечно, что так своеобразно за нас вступился, но раз уж появилось время – расскажи, как там жизнь в Ильтариуме? Где вы были, что видели? Дон ничего не говорит о поездке, но до сих пор страшно доволен – впрочем, теперь ясно, почему. Из Маги же слова клещами не вытянешь, одни отговорки. А я по глазам вижу: что-то он темнит! Давай, рассказывай, что у вас там приключилось?
Элли смешливо фыркает в кулак.
– Ну, раз он сам помалкивает…
– Элли!
– Да не о чем там секретничать, в общем-то. Маркос потом сокрушался, что зря так поступил, просил тебе не говорить, потому что сорвался, как мальчишка. Так что я тоже помолчу.
– Элли! – уже рычу. Она хохочет.
– Ну ладно, ладно! В общем, он одному молодому дону из Совета Директоров Николаса набил лицо. Порядком так. Дважды. Сказал: «За брата! За Иву! Из-за тебя, подлец, их чуть в пещере не похоронило! Ты хоть знаешь, что Ива уже тогда была беременна?» И добавил ещё кое-что, но порядочной девушке таких слов ни знать, ни заучивать не рекомендуется, так что я тебе их пересказывать не буду, не проси.
– А-а, – после недолгого ступора начинаю понимать. – Это же он с Антуаном сцепился!
И невольно расплываюсь в улыбке. Плохой мальчик Мага, да. Драться нехорошо. Надо его как-нибудь уесть. Но вот молодец, что тут скажешь…
С чувством глубокого удовлетворения киваю. Поёрзав и устроившись на сиденьях поудобнее, поглядываю в окно. За стеклом неторопливо, в такт шагам чёрного жеребца, колышется плюмаж из пышных перьев, закреплённый на чёрном лоснящемся лбу; а дальше – разворачивается великолепная панорама снежных вершин…
– А теперь давай с самого начала. Прямо с того момента, когда вы подъехали к Бусинам.
ГЛАВА 5. ЭЛИЗАБЕТ
… Мне очень хотелось увидеть новый мир твоими глазами, Ива. Даже на тот постоялый двор заглянуть, рядом с Бусинами, откуда Рик утащил тебя в Ильтариум. И чтобы всё, как в твоём рассказе: и та самая Башня, в которой живёт робкая танцующая фея; и река, по которой вы с Ником добирались до Города, и сам Старый Город, и яхту, и море… Только теперь я понимаю, почему рвалась повторить всю твою дорогу. Чтобы острее прочувствовать реальность.
Когда мы с тобой выбрались от Мораны, я долго не могла поверить, что всё вокруг – не сон. Что Ник жив, рядом, что мои малыши в порядке и я их на самом деле не предавала, просто была заморочена на всю голову Демиургом… Сколько раз мне снились кошмары, будто эта нынешняя, настоящая жизнь – сон, и я по-прежнему сижу в рыбацкой лодке на берегу бухты, увядшая, со старым поседевшим сердцем, в котором осталось единственное стремление – вымолить у Ника прощение, когда мы… если мы, наконец, встретимся. Или снилось, будто мегера Сильвия вновь не пускает нас в Эль Торрес, либо пускает только тебя, потому что ты, по её мнению, в отличие от меня, не предательница, а значит, достойна вернуться в мир живых, я же – самая распоследняя тварь…
Или нас с тобой затапливает приливом в подземном туннеле, ведущем от грота к заброшенной башне; мы захлёбываемся и умираем. И эта смерть после смерти – ужаснее всего, потому что она окончательная, за её гранью ничего больше нет. Ни прохлады склепов с его обитателями, ни загробного Терраса, раскинувшегося на холмах, ни вечно сумеречного неба, ни детишек из Белой Розы… ни покаяния. А, значит, и прощения не будет.
Николас не раз говорил, что за посмертие и возвращение из мира иного приходится расплачиваться. Некроманты, прошедшие первое умирание, долго не могут восстановить душевное равновесие: царство Мораны расстаётся с обретёнными душами неохотно, и долго ещё к каждому, кто дерзнул его покинуть, тянутся невидимые щупальца. Их пора – ночь, их излюбленная пытка – кошмар; не вернуть, так помучить, чтобы насытиться страданиями ожившего счастливчика. Говоришь, с тобой ничего подобного не было? Ни одного кошмара? Да потому, что твоя смерть случилась не в тот срок, что судьбой уготован, а… Как это в вашей Игре называлось? Ах, да. Квестовая смерть. Финальная. Можно сказать, условная. Подземный мир не успел в тебя вцепиться. Сразу не решился, а потом оказалось поздно. А вот в меня за эти годы пророс корнями, иначе не скажешь.
А потом вдруг мои кошмары закончились. Разом. Как отрезало. И, знаешь, я лишь недавно узнала, кто мне помог: бабушка Софи. После очередной бессонной ночи со мной Ник не выдержал и пошёл к ней за советом. Заметь: не к отцу, не к дону Теймуру… Потому что царство Мораны – это мир, где правит не просто богиня, но Женщина, и понять его устои и обитателей должным образом сможет только другая женщина.
Наша бабушка быстро навела порядок в потусторонних делах.
И оказалось, что щупальца щупальцами, а поддерживала их – мало того, насылала и привязывала всё сильнее – ни кто иная, как Сильвия. Узнав, что я, минуя все преграды, вернулась к живым и осмелилась быть счастливой, она чуть не рехнулась от злости. Мало того, что по моей вине, пусть и косвенной, погибла её любимица мантикора, так ещё и основатель рода, дон Кристобаль, не желает больше с ней общаться. До сих пор не простил, что Сильвия строила нам козни. Очень тебе сопереживал.
В общем, у бабушки Софи состоялся со своей матерью серьёзный разговор, и Сильвии пришлось угомониться. Не сразу, правда, а после трёхсуточного наложения проклятья на её гробницу. Трое суток заточения души в саркофаге без возможности выбраться, представь себе! Для деятельной ведьмы, привыкшей даже после смерти быть в гуще событий, это равносильно отсидке в карцере. И поделом! Зато кошмары мне больше не снились. И не только мне. Оказалось, половина прислуги в Эль Торресе ими маялась, такое уж было побочное действие.
А потом, если помнишь, ещё один серьёзный разговор случился у Ника с отцом и с Магой, сразу после того, как тот вернулся. Ведь Морана назначила наследником Клана младшего из братьев! Дон Теймур, конечно, был польщён, но и встревожился: всё же интересы старшего сына задеты. Однако наши мужчины и не думали устраивать разбирательства. Ник именно тогда и заявил, что намерен основать новый Клан в новом мире; а Мага, хоть и высказался, что к власти не рвётся, но добавил, что, как человек долга, уклоняться не будет, однако у него впереди уйма времени, за которое он как-нибудь успеет смириться с предстоящим бременем. Одним словом, всё устроилось к всеобщему удовольствию. А поскольку наш дорогой свёкор колебался с окончательным решением, Николас предложил ему побывать в Ильтариуме и самому оценить перспективы.
Конечно, когда за день до этого он сказал мне: «Едем домой, Элли! Домой!» – я так обрадовалась, решив, что, наконец, это будет вроде нашего свадебного путешествия. Свадьбы-то, как таковой, у нас не было, так пусть хотя бы поездка… Скажу честно: не очень-то мне улыбалось опять оказаться в компании нашего дона. Твой Мага – иное дело, он и тактичен, и ненавязчив, и может сделаться вообще незаметен, если захочет; а вот дон Теймур – ты же знаешь его острый язык и привычку подшучивать. Да ещё обыкновение быть всегда в центре внимания… Но потом я подумала: да в конце концов, это он теперь гость, а я – хозяйка! Я еду домой. В дом мужа. В мой дом.
И почувствовала себя такой счастливой, что ещё немного – пригласила бы с собой даже Мири. Вот уж не знаю, как пришлось бы потом выкручиваться. Однако Ник вовремя напомнил, что у нашего Рика переносная способность ограничена: кидрик совсем ещё юн, и лишь недавно научился прихватывать с собой в иные миры более чем одного человека; четверо – его предел, так что не стоит рисковать. Скажу тебе по секрету: дон был очень доволен вынужденной свободой. Он, видишь ли, предпочитает вне дома ощущать себя холостяком. Впрочем, ты ведь не открыла для себя ничего нового, да?
Что-то я разболталась… Впрочем, дорога долгая, можно и растянуть удовольствие.
… А ещё – Маге хотелось самому посмотреть, как работает Рик. Кидрики выстраивают переходы между мирами иначе, чем демиурги, и твоему мужу загорелось изучить новую технику. Вот поэтому, когда я без особой надежды намекнула, что хорошо бы не новый портал высверлить, потому что мне, как и тебе, не слишком полезно через них шастать, а, к примеру, отыскать прежний, кидриковский… Мага ведь сам сказал однажды, что тот как-то мягче перемещает. Одним словом, эта идея мужчинам понравилась, а потому – мы чинно-мирно добрались в карете до Бусин, а уж оттуда шагнули в портал.
Но перед этим твой муж заставил меня надеть несколько особых браслетов. Намекнул, как плохо тебе было при переходе из твоего мира в наш – помнишь, когда он сам пришёл за тобой на Землю? Для начинающего мага с неокрепшей аурой разница в магических фонах болезненна. А я тогда ещё удивилась: я-то тут причём? Я же просто человек, не маг! Тут даже дон Теймур рассмеялся. Дорогая донна, говорит, забудьте! Забудьте о своём обычном скучноватом прошлом. Вы носите в своём драгоценном чреве будущих некромантов, с уже сформированными матрицами, которые едва проснувшись в мире живых, начали щедро с вами делиться магией. Особых чудес в будущем не ждите, но даже остаточной, «детской», как мы её называем, ауры хватит для эффективных бытовых фокусов. Вы пока накапливайте, накапливайте, а после родов можно будет смело приступать к обучению…
Откровенно говоря, я немного испугалась. А наш дорогой свёкор усмехнулся и добавил, что природа, дескать, мудро предусмотрела: каждая мать должна уметь справляться со своим ребёнком. Маленького мага, не контролирующего свою силу, сумеет осадить лишь одарённая мама. Так что – всё происходящее с вами в порядке вещей, дорогая донна, бояться нечего.
Как видишь, удивляться я начала ещё до перехода в новый мир.
И я его, кстати, даже не почувствовала, сам переход. Всё происходило довольно буднично. Рик рассадил всю нашу компанию на камни-Бусины, через Магу передал, чтобы мы закрыли глаза и убрали из головы лишние мысли, дабы не сбивать ему настрой. А Нику велел представить в подробностях нужный мир, а потом само место, в которое хочет попасть. Вот тут я им всё немного подпортила, честно признаюсь. Впрочем, не сколько Торресам, сколько себе. Сама представь: это же невозможно – запретить женщине о чём-то думать! У меня тут же мысли заскакали во все стороны. Ах, как бы очутиться сразу перед феечкиной Башней! Но вот ужас, я же о ней знаю лишь по рассказам, а в реальности ещё не видела! А что, собственно, видела? Да то самое озерцо, к которому мы попали, сбежав от Мораны. Ты ещё назвала его Местом Силы. Не успела подумать, как сразу представила это чудное местечко. Поначалу обрадовалась, а потом заволновалась: этак я сейчас и впрямь собью Рику настройку, и занесёт он нас в какую-нибудь глухомань, добирайся потом оттуда к Городу! Лучше бы сразу оказаться в доме Ника. За эту мысль я уцепилась всеми силами, чтобы не отвлекаться. Не умею я, оказывается, сосредотачиваться должным образом, никто этому не учил.
Но оказалось, что Ник витал мыслями там же, где и я. Потом он признался, что сперва добросовестно воображал Башню с танцующей феей; тоже вспомнил, что увидел тебя там в первый раз. И потянулось одно за другим: как вы познакомились, как он предложил помощь и кров; как ты шарахалась от роскошных покоев и упорно требовала что-нибудь поскромнее. В общем, чуть ослабил внимание – и отвлёкся от основной мысли, унёсшись в своих грёзах в ту комнату, где ты недолго жила. А я в это же время вспоминала нас с тобой, появившихся в этой же самой маленькой спальне, связанных одним пояском – помнишь?
И вот тут-то я вдруг поняла, что на самом деле слышу, о чём думает мой мужчина. Мало того: ощутила его беспокойство. Ты же знаешь, мне никогда не давались безмолвные переговоры на расстоянии, это удел магов, а я – обычная женщина… была, до последнего времени. Но именно сейчас я услышала как бы внутри головы встревоженный голос Ника. И даже не сразу поняла, что это – мысленный посыл.
«Э, э, парень, погоди, притормози! Рик! Ричищще! Не здесь! Не сюда!»
И в ответ – недоумение. И одинокий хлопок крыльями, которые наш кидрик всегда отращивает перед переносом. В иное время он предпочитает быть обычным бестолковым лабрадором, но для перемещения перекидывается в исконную форму, в крылатого ящера. Ой, прости, ты это и без меня знаешь… Одним словом, Рик очень удивился. Как? Объект и место, вроде, выбраны, осталось доставить компанию с блеском. Что значит – «Притормози»?
«Всего лишь небольшая корректировка. Следи за мной. Перемещаю фокус…»
Ты не поверишь, но в тот момент я даже почувствовала каким-то образом любопытство дона Теймура и настороженность Маги!
Скажи, а тебе тоже, помимо слов, удаётся читать чужие эмоции? Впрочем, расскажешь об этом позже.
О чём уж там уточнял Николас, я уже не видела. Это сейчас я потихонечку учусь различать образы, а тогда слишком быстро уставала. Но только и минуты не прошло, как меня словно подбросило; в буквальном смысле подтолкнуло под седалище. И сразу повеяло свежим ветром. Не степным, который дул до сих пор, а речным, пожалуй; напоенным влагой и запахами большого города: пропылёнными мостовыми, выпечкой из булочных… Конечно, я тут же раскрыла глаза пошире и чуть не завизжала от восторга. Получилось! У нас получилось!
Мы сидели на полукруглой скамье, на смотровой площадке широкой лестницы, ведущей от набережной прямо к реке, закованной в каменные берега. Ниже, через пролёт, примостилась небольшая пристань, с частоколом пустых шестов для привязывания лодок. Ник с облегчением засмеялся, встал, подал мне руку.
– Добро пожаловать в Старый Город, дорогие мои! И в новый мир! Рик, я твой лучший друг, помни это, когда заскучаешь. А если не успеешь соскучиться – встретимся через три дня, как и договаривались. Хорошо тебе погулять!
Наш кидрик в своём излюбленном облике симурана уже кувыркался в поднебесье. Мага проводил его озабоченным взглядом:
– Надеюсь, у него хватит ума стать невидимым. Слишком привлекательная добыча для любителей диковин.
Словно в ответ на его слова, Рик вспыхнул двойной звездой, отражая свет обоих здешних солнц, и исчез, рассыпавшись искрами.
– Да, мы с ним это обговорили.
Ник кивнул брату и нетерпеливо подхватил меня под руку:
– Пойдём же! Я нарочно выбрал это место: меньше вероятности, что нас заметят. Здесь причал держится на честном слове, никто не швартуется, а потому и лишних глаз нет.
– Так можно было появиться прямо в доме, – резонно заметил дон Теймур.
В эту минуту он напомнил мне какого-нибудь адмирала или генерала, командующего армией. Заложив руки за спину, широко расставив ноги, он жадно всматривался вдаль – и, хочешь верь, хочешь не верь, но я уверена, что в этот момент он видел перед собой не только серебристо-серые волны, ряд пышных особняков на другом берегу, редких прохожих и странного вида повозки, не только небо в розовеющих облаках. Казалось, он обозревал весь новый мир, раскинувшийся у его ног. Вслушивался. Осязал. Втягивал ноздрями. Вот-вот – и попробует откусить.
У меня закружилась голова – от переизбытка чувств, как я сперва подумала. Но Мага, прищёлкнув пальцами, оживил – нет, активировал, я запомнила это слово – подаренный браслет, и мне сразу стало легче. Твой муж втянул в себя воздух… интересно так, вроде и принюхиваясь, и тоже… пробуя, оценивая.
– А магия-то чувствуется!
Вольно или невольно копируя отца, он изучал этот мир жадно и внимательно.
– Не как в Гайе, разумеется, – отозвался Ник. – Но… да, наконец-то. Попади ты сюда раньше – ничего бы не учуял. Мне поначалу вообще казалось, что я в полном вакууме, просто по какой-то причуде судьбы могу дышать. А ныне – каналы из Рая работают, да ещё как! Кидрики будут довольны.
Дон понимающе кивнул:
– А-а, так Рик здесь вроде как с проверкой? Разумно.
– Пойдёмте же, – повторил Ник.
Что-то чужеродное и в то же время неуловимо знакомое угадывалось в парадных фасадах, глядевших на нас многочисленными окнами, в которых отражались облака. Здесь не экономили на земле, здесь дома не жались друг к другу, как в Тардисбурге и Террасе, но окружались небольшими садами или полосками газонов и чисто символическими оградами. Зато прохожие один к одному, как у нас: сновали с безразлично-вежливыми лицами, но вслед нам, чужакам, украдкой оборачивались.
Идти оказалось недалеко. Минуты через две я увидела величественный угловой особняк с лукавыми кариатидами, угадала: он! и ахнула от внезапного озарения.
– Удивительно похож, правда, родная?
Ник бережно погладил меня по руке.
– Точь-в-точь дом твоих покойных родителей, в котором мы познакомились. Я так изумился, наткнувшись на него! Правда, тогда он был не в лучшем виде, и кое-что пришлось не только восстановить, но и переделать по памяти. Но, Элли…
Он помолчал.
– Я в то время так тосковал по тебе. Впрочем, всегда. И каждый раз, когда возвращался домой, уже в эти стены, меня посещала дурная надежда, что когда-нибудь, вопреки вселенской логике и здравому смыслу, ты меня встретишь.
А я… молчала, как дурочка, стараясь не заплакать.
Потом, позже, вспоминая эти минуты, я подумала, что умение становиться незаметным у твоего мужа наследственное. Потому что ни словом, ни намёком Мага и дон Теймур не напомнили нам в тот момент о своём существовании. А мы, кажется, просто о них забыли.
Ник принялся трезвонить в колокольчик у закрытой двери, но вдруг спохватился, хлопнул себя по карманам и извлёк ключ. А я-то всё посмеивалась, когда он временами раскладывал барахло из своего дорожного рюкзака, поверял, всё ли в порядке, что-то сортировал… А у него всё было схвачено и учтено! Но вот что я заметила: ключ-то он достал, но как-то подозрительно пригляделся к двери – и нахмурился. Потом пробормотал: «Ладно, скоро всё узнаем…»
Повернул ключ, подхватил меня на руки – и перенёс через порог. Как невесту.
За дверью оказался необъятный холл, белоснежно-сверкающий, с парадной лестницей, рвущейся наверх.
На ней соляным столбом застыл при виде нас невысокий мужчина в годах, со смоляной шевелюрой, которую красиво оттеняли седые виски, с аристократическим носом, полный собственного достоинства… Ну, конечно, я тотчас его узнала!
Вот честное благородное слово, и он меня узнал! Уставился – а в глазах читалось: наконец-то! Будто он целую вечность ждал именно меня и, хвала богам, дождался. А потом нехотя, с опаской, будто боясь разочароваться, перевёл взгляд на Ника.
Под лестницей ахнули две девицы, застыв в движении, будто замахнувшись на нас метёлочками для пыли.
– Константин, дружище! – заорал мой муж, осторожно ставя меня на ноги. – Когда я уходил, то, кажется, заказывал завтрак?
Ты не поверишь, но этот прекрасный маленький человечек даже не дрогнул! Ни единым мускулом на лице! И отозвался без промедления:
- А так же обед и ужин, сударь. Прикажете накрыть в парадной столовой в честь вашего возвращения?
- Ты гений, дружище! Конечно, в парадной. И зови всех, немедленно. Во-вторых, я жутко по всем соскучился, а во-первых и в главных – я представлю вам мою Элизабет, мою супругу!
– А мы… кажется, знакомы, – с запинкой ответил дворецкий. И низко поклонился. – Рад видеть вас в добром здравии, сударыня. И…
Только сейчас голос его ослаб.
–…живой.
И двинулся вниз не слишком уверенно. Кажется, у него плохо сгибались ноги.
– Дружище! Как же я рад тебя…
Распахнув объятья, мой муж радостно двинулся ему навстречу. Но так и застыл. А я, не сдержавшись, охнула, только сейчас заметив кровоподтёк, украсивший скулу верного слуги.
– Сударыня-то в добром здравии, – деревянным голосом сказал Ник. – А вот что с тобой приключилось, а? Тебя что… избили? Кто посмел?
– Очень интересно, – добавил за моей спиной дон Теймур.
Дворецкий не был бы дворецким до мозга костей, если бы не распорядился сперва немедленно организовать чай с горячими бутербродами, плавно переходящий с обещанный завтрак и ужин. Под протесты, а затем и сдержанное рычание хозяина он озвучил подробную инструкцию горничным, почтительно ловящим каждое его слово, спровадил их на кухню, лично распахнул перед нами двери гостиной и не успокоился, пока не вручил каждому из мужчин по стакану какого-то забористого, судя по запаху, и престижного, судя по бутыли, пойла, наполовину разбавленного льдом, а мне, с благоговением косясь на мой заметный живот, какого-то соку. Необычайно вкусного… С достоинством выслушал пояснения Ника о том, кто есть кто из нагрянувших гостей, бровью не повёл на угрозу «ни слова больше не выдать о своих похождениях, прежде чем не услышу от тебя, что здесь вообще происходит!», величаво выдержал паузу…
Во время неё я чуть не умерла от любопытства и восхищения. Какой артист! Какой… аристократ в изгнании, гордый мученик, скромный труженик, всего лишь выполняющий свой долг! Я даже затрудняюсь выбрать, что из этих определений ему больше подходит, вероятнее – всё сразу. Но вот он бесшумно отставил поднос на каминную полку, выпрямился ещё величавее – оказалось, это возможно – и возвестил торжественно, будто объявляя о приезде короля:
– Считаю своим долгом сообщить, сударь, что мы в осаде!
– Это я уже понял, – фыркнул Николас. – Ещё на входе. Моя защита активирована по всему периметру, причём недавно, не больше суток; но уже отбила три попытки через неё прорваться. Так?
– Точно так, сударь. – Бесстрастное лицо впервые дрогнуло. – Так это было… Неужели это и впрямь ваше… волшебство? А мы сперва не поняли, почему все стёкла в доме целы: ведь палили по ним в упор.
– Стоп!
Ник решительно хлопнул ладонью по столу.
– Садись. Докладывай по порядку. Ни на что не отвлекайся: удивления, вопросы – всё потом. Гони информацию в чистом виде. Сядь, я сказал!
– Не могу, сударь. Этикет! – сурово отозвался дворецкий.
И, вытянувшись в струнку, принялся докладывать. Как солдат генералу.
– После вашей пропажи, сударь, поднялась большая суматоха. Разумеется, были объявлены поисково-спасательные работы, но длились они три дня: потом гору основательно тряхнуло. То ли спонтанно, то ли раскопы начали неправильно и сдвинули какие-то пласты. А может, и диверсия, но не докажешь. В общем, если поначалу сохранялась надежда, что вы уцелели в одной из пещер, то после подземного толчка её не стало: половина горы просто сползла. Если бы там кто и оставался…
Константин отвернулся. Кажется, глаза этого железного человека увлажнились, всего на несколько секунд, не более.
– Правда, ваша команда во главе с Антуаном отстаивала версию, что вы могли за это время набрести на неизвестный тоннель, сквозной, ведущий вглубь хребта. А потому – пока никто не видел тела и не засвидетельствовал смерть, официально и юридически объявлять вас погибшим рано. Бывали прецеденты, когда без вести пропавшие в горах возвращались живыми и почти невредимыми через несколько месяцев…Одним словом, Совет Директоров обратился к Верховному Суду с просьбой о непринятии решения до истечения положенного законом срока: шести месяцев. И только после этого вскрыть ваше завещание и обустроить бизнес, ценные бумаги и обязательства в соответствии с вашей последней волей.
Краем глаза я заметила, как в своём кресле кивнул с пониманием дон Теймур. А заодно и сообразила, почему Ник не поддался на уговоры матери погостить ещё немного, «не сбегать вновь из родительского дома, не разбивать материнское сердце…» Уходил-то он на сей раз не навсегда, а вот, засидевшись в Эль Торресе, рисковал потерять почти всё, чему отдал пятнадцать лет жизни.
– У вас… очень стойкий Совет Директоров, сударь, – сдержанно заметил тем временем Константин. – Но не весь. На экстренном созыве почти треть высказалась за немедленное признание очевидного факта вашей гибели. Эти ренегаты оказались в меньшинстве.
Николас вздохнул.
– Ну почему сразу «ренегаты»… Их можно понять. Они живут делом; моим делом, между прочим! Они отвечают перед прочими собственниками и рядовыми акционерами за вложенные этими людьми капиталы… Для меня, кстати, их позиция – не сюрприз. Я знаю этих личностей как непредвзятых, ставящих интересы компании выше привязанностей. Даймон, Кристенсон, Голдрум, Тагор и их команды, так? Вижу, угадал. Продолжай. Но ни один из них, кстати, не опустился бы до того, чтобы выбивать из тебя информацию кулаками.
– Точно так, сударь. Это не их рук дело. Это, видите ли, Брэдшоу.
Дворецкий умолк, глянув на хозяина с плохо скрываемым сочувствием. Тот крутанул полупустой стакан, поднёс к губам… отставил. Оттянул ворот рубашки.
– Всё-таки предал. Хоть и ожидаемо; но мне как-то всё время хотелось думать о нём лучше. Ладно, я понял, и не особо удивлён. Продолжай.
Константин пожал плечами.
– Да особо больше и говорить не о чем. После решения Верховного Суда об отсрочке на полгода признания вашей смерти развернулась самая настоящая истерия пополам с травлей нынешнего Совета. Чего только эти стервятники из прессы не откопали, причём наспех слепленного, шитого белыми нитками, но добротно сшитого, знаете ли. Первых три скандала Совету удалось замять. А дальше Брэдшоу решил играть якобы в открытую и представил публике развёрнутый репортаж из нескольких ваших крупнейших алмазных карьеров. Якобы практически выбранных до пустой породы. Начал с Саханского месторождения, а оно же, вы сами рассказывали, оказалось пустышкой… А прочие карьеры к приезду журналистов ловко обустроили по единому образцу: подсовывали газетчикам заброшенные разработки, сфабрикованные отчёты о падающих объёмах добыч. Организовали «очевидцев» несчастных случаев, якобы замятых. Нашли обиженных, готовых поделиться «разоблачениями». В общем, постарались. И уже на другой день биржи взорвались.
Ник потёр подбородок.
– Д-да… Грамотно. Эффективно. А Брэдшоу? Бросился скупать мои бумаги?
– Что вы, сударь, он ринулся вас защищать! Да так, что на какое-то время стоимость акций «Торрес» чуть было не вернулась на прежние высоты. А потом… нашёлся правдолюбец, бросивший ему в лицо доказательства его неправоты. Брэдшоу вынужден был прилюдно и благородно отступить в тень. В то время как его подставные лица скупали акции «Торреса» за бесценок. И мы тоже немного купили.
Сперва я не поняла, отчего вдруг в гостиной стало тихо. Даже дон перестал привычно барабанить ногтями по столу; глянул на дворецкого недоверчиво, красиво приподнял бровь…
– Вы?.. – переспросил мой муж. Впервые я видела его ошеломлённым. – Постой-постой… ну-ка, подробнее. Кто это – вы, позволь спросить?
– Мы – это мы, ваши верные слуги. Я. Никитос. Адель и её штат горничных. Приходящие уборщики, которых после открытия боевых действий со стороны Брэдшоу я оставил при доме, пообещав им безопасность внутри этих стен. И ещё несколько человек, которых вы не знали лично, но платили щедро, даже за услуги, не слишком значительные и заметные. Вы вообще хорошо платили, сударь, и никогда не жалели ни премиальных, ни отпускных, ни подарков к праздникам, и многим помогли выбраться из нищеты, хоть об этом и не подозреваете. За время службы кое-кто из нас научился управляться с деньгами и ценными бумагами, а потому – нам было с чем выйти на биржу в пресловутый Чёрный Вторник. Мы вложили в акции «Торреса», выброшенные недовольными вкладчиками всё, до последней монетки, сударь. Конечно, с вашими конкурентами нам, простым людям, не тягаться, но всё же…
Ник медленно поднялся.
– Ну же!
– Когда на последнем Совете Директоров решался вопрос о пересмотре статусов, Брэдшоу не хватило двух с половиной процентов, чтобы дотянуть до владения контрольным пакетом. Эти проценты отобрали у него мы.
***
Рухнув в кресло, Ник закрыл лицо руками. Плечи его дрогнули. Он захохотал.
Дон Теймур трижды хлопнул в ладоши, обозначив аплодисменты.
Мага одобрительно хмыкнул.
А я… сделала, что могла: обняла и расцеловала этого чудеснейшего мужественного человека. И гори он синим пламенем, этикет! Есть кое-что дороже: верность, благородство, честность и храбрость. И если хоть кто-то при мне усомнится, что так называемым «маленьким людям» эти черты не свойственны – я первая поколочу этого недоумка. Убью на месте.
– Вот это правильно! – заметил Ник и вслед за мной сгрёб дворецкого в объятья, да так, что у того рёбра затрещали. – Ну, молодцы! Воспитал, на свою голову подпольных игроков, тайных финансовых воротил! Это надо же – два с половиной процента акций оттяпать! Да мои слуги, оказывается, богаче некоторых дельцов, я вам скажу! Молодцы.
Провёл ладонью по лицу, успокаиваясь.
– Отлично, но и эти подробности расскажешь после. Ты мне вот что скажи: неужели из моего Совета никто не сделал того же? В конце концов, поклёп поклёпом, но есть фонды, есть работающие шахты, есть реальные продажи и прибыли; организовать добротное опровержение ничего не стоит. Неделя-другая – и акции взлетят. Им-то, моим компаньонам, знающим положение дел, самое время воспользоваться моментом – и закупать, закупать! Они-то что?
Внимательно глянул на Константина. Спросил дрогнувшим голосом:
– Под прицелом?
Дворецкий невольно дёрнулся. Осторожно потрогал заживающий кровоподтёк на скуле.
– Господин Брэдшоу иногда бывает очень разговорчив, сударь… В нашу единственную встречу он, не думая меня выпускать, оказался слишком откровенен. И проговорился, что для каждого члена Совета у него приготовлена удавка: для кого-то финансовая, для кого-то из компромата. А ещё – даже очень могущественные люди бывают самонадеянны и думают, что охрану, приставленную к их близким, невозможно ни подкупить, ни ликвидировать. Как-то так.
– Очень на него похоже…
Сунув руки в карманы, Ник прошёлся по гостиной. Замер у окна. Бросил, не оборачиваясь:
– Всё, дружище, больше не перебиваю. Выкладывай до конца.
А у самого, я же вижу, желваки на щеках так и ходят ходуном.
– Дальше…
Дворецкий как-то виновато глянул на меня. Я ободряюще улыбнулась. На всякий случай, не зная ещё, но каким-то чутьём догадываясь, что… причастна.
– Он ведь…
Константин глубоко вздохнул.
– На самом-то деле, Питер Брэдшоу не сразу узнал, кому обязан своим поражением и потерянным пакетом акций. Не одни его люди умеют заметать следы на бирже: мы тоже постарались… Он захотел меня видеть совсем по другому поводу. Ему стало известно… Одним словом, среди горничных была шпионка. Потом-то мы её вычислили и изгнали, но было поздно: она успела доложить, что я собрал всю прислугу, весь штат – и объявил во всеуслышание, что хозяин в скором времени вернётся. Простите, но это было необходимо, сударь. Люди отчаялись, им нужна была поддержка, и я рискнул вселить в них надежду. Тем более что, будучи в здравом уме и твёрдой памяти, был свидетелем визита сударыни Ивы и… сударыни Элизабет.
Он прикрыл глаза и приложил руку к груди. Проговорил быстро:
– Вы не поверите, но у меня даже обе чашки от выпитого ими кофе остались. Я не мог их помыть: рука не поднялась. А потом… простите меня за такое святотатство, но… Отдал одну из чашек на экспертизу. И отпечатки пальцев совпали с теми, что оставались в комнате сударыни Ивы. Если бы вы знали, что со мной творилось после подтверждения, так сказать, материальности её визита! И вот тогда я твёрдо уверовал: хозяин вернётся. Видимо, вера моя оказалась настолько сильна, что передалась остальным. Разумеется, во все подробности я не вдавался.
Он выдохнул и продолжил более спокойно:
– Брэдшоу решил, что вы, сударь, действительно уцелели, вознамерились тайно вернуться и заранее уведомили меня о своём предстоящем появлении. И захотел побеседовать со мной об этом.
Вновь невольно коснулся скулы. Поморщился.
– Ещё у него была бредовая версия о двойнике, которого надумали ввести в игру члены Совета, лишь бы не уступать лидерство. Поэтому из меня постарались выколотить… в общем, вы поняли. Но Брэдшоу не любит слишком показательных методов, чтобы случайно не подставиться; поэтому, дабы припереть меня к стенке, он просто вызвал своих специалистов-медиков. Мне вкололи какую-ту дрянь, не дающую солгать. И я рассказал им. Правду. Чистую правду. Что ко мне явилась женщина-призрак, которую при её жизни господин Николас всем представил, как родственницу, и которая потом пропала без вести вместе с ним; что с ней прилетело ещё одно привидение, мало того – эти двое были связаны крепким призрачным поясом, чтобы не потеряться в потустороннем мире. Они выпили весь мой кофе, смеялись, сказали, что хозяин непременно вернётся – и исчезли у меня на глазах. Всё. Никто не мог обвинить меня во лжи, господа. Решили, что я тихий псих. И отпустили. Но, разумеется, слежку оставили, я заметил… А вчера, после столь неудачного для него заседания Совета, Брэдшоу явился сюда сам. Стоял у своего авто и наблюдал, как его наёмники расстреливают наши окна.
Ник оживился:
– Долго наблюдал?
– Минут семь, сударь. Мне-то понадобилось гораздо меньше, чтобы понять, в чём дело: я ещё помнил, как вы года два тому назад проводили какой-то странный ритуал и назвали его «усовершенствованием защиты». И сказали вроде бы в шутку, что это такая полезная домашняя магия. А я, сударь, к тому времени привык к некоторым вашим… странностям, магия так магия… Конечно, когда эти негодяи затеяли пальбу, я укрылся в простенке и попрощался с жизнью, потому что ни одно окно и ни одна дверь не выдержат этакого огня. Я бы сказал – ураганного. Жалел только об одном: что не успеваю вывести своих людей. А потом смотрю – что-то не так. Что палят на улице из автоматов – слышно отчётливо, но ведь ни одно стекло не звякнет! Осмелел, глянул… Пули на ладонь до окна не долетают, вязнут в воздухе и осыпаются на мостовую! И тут меня пробрало: вспомнил, как вы говорили, будто вашу защиту даже прямым попаданием артиллерийского снаряда не прошибёшь. Уж тогда-то я налюбовался на выражение лица Питера Брэдшоу!
Представляю, каких трудов стоило братьям Торресам промолчать, не вклиниться с бурным обсуждением. Дон-то куда терпеливее, но и тот еле сдерживал улыбку. И, кажется, несказанно был доволен всем происходящим.
– С тех пор мы на осадном положении, – подытожил дворецкий. – Припасов у нас хватит месяца на два, но не думайте, господа, что я рассчитывал отсидеться, сложа руки. У меня уже сложился определённый план действий. Однако теперь, с вашим появлением, ситуация изменилась радикально. И мы готовы из оборонительной позиции перейти в наступательную.
Дон Теймур вновь изобразил аплодисменты.
– Браво. Николас, сын мой, если уж дворецкий у тебя таков, то каковы оказались бы профессиональные бойцы, возьмись ты за их выучку? А кстати, кто-нибудь из вас, мальчики, заметил наблюдение, когда приближался к дому?
– Двое на крыше соседнего дома, – немедленно сообщил Мага, откинувшись на спинку кресла. – И ещё двое уличных наблюдателей. Что? Ник, я просто не стал тебя тревожить: ты был занят. Зачем портить тебе такой волнительный момент? Те парни тогда были неопасны: элементарно растерялись, я почувствовал. И ринулись докладывать…
Он вдруг как-то хищно улыбнулся
– О прибытии хозяина и двойника. Ну, просто отлично.
– Согласен, – кивнул дон. – Не придётся гоняться за дичью. Сама прибежит.
«Да вы что? – чуть не сорвалось у меня с языка. – Вы… собираетесь тут воевать? С ума сошли!» Но глянула на нашего свекра – и, знаешь, промолчала. У меня хорошая память, Ива. А ты очень красочно расписывала мне и Ящера, и его наследников – какими они могут быть в бою… Я лишь невольно положила ладонь на живот, словно защищая малышей. А потом вспомнила, сколько на мне защитных браслетов, колец и цепочек – и успокоилась.
Представляешь? Кому-то постороннему и несведущему это покажется диким, а вот ты сразу меня поняла.
– Всё будет в порядке, дорогая донна, – мягко сказал дон Теймур, поднимаясь с места, словно с трона. Видимо, уловил мой жест. – Войны не будет. Слишком неравны силы.
– Дел-то – на один вразумительный разговор, – фыркнул твой муж. – Вправим мозги этому Брэдшоу раз и навсегда, чтобы другим была наука. Если таковые самоубийцы найдутся. Да не волнуйся так, Элли; некроманты крови не любят и предпочитают решать дело добрым словом и личным примером. Тем более в центре города.
– Приехали, – с досадой бросил Ник.
Я сначала решила, что он просто не одобряет легкомысленную болтовню своих родственников, но он продолжил, не отрывая взгляд от окна: – Три авто, один… Вот зар-разы, что за броневик они пригнали? Ладно, одним больше, одним меньше. И, кажется…
Изогнулся, всматриваясь из окна в небо. Откуда-то сверху послышалось странное стрекотанье. Как будто над домом зависла огромная стрекоза.
На лице нашего свёкра промелькнуло неподдельное любопытство.
– Даже так? Хотелось бы глянуть самому на летающую машину! Константин, проводите-ка меня к выходу на крышу. А по дороге заодно поговорим о том, где вам безопаснее собрать персонал и как правильно себя вести.
Я и опомниться не успела, как они с откланявшимся дворецким исчезли.
– Элли!
Ник поманил меня к себе.
Ничуть не страшась его близкого расположения к окну, я подошла. Он обнял меня за плечи
– Ты молодец. Некоторые женщины любят повторять, что рядом со своим мужчиной ничего не боятся; но чуть что – визжат и прячутся. А ты молодец.
Я только улыбнулась. Чего мне с ним бояться? К тому же, кто хоть раз побыл мёртвым, глядит на смерть иначе.
– Просить тебя отсидеться в безопасности бесполезно, ведь хочется увидеть всё своими глазами, да? Смотри на здоровье, но лишь отсюда, запомни. В доме надёжно защищены все окна, но вот это я сейчас укрепил особо, чтобы самому за тебя не дёргаться.
Он выдал самую лучистую улыбку из своего арсенала.
– Всё будет хорошо, родная. Конечно, не так я себе представлял возвращение домой, поэтому сукин сын Брэдшоу сильно мне теперь должен. Сейчас мы надерём ему задницу!
– Что?
– О, извини. Это из лексикона наших племянниц. Я хотел сказать…
– Надери!
Пришла его очередь изумиться:
– Что?
– Наваляй ему как следует и возвращайся. Ужасно есть хочется, а горячие бутерброды всё не несут. Наверное, дожидаются, когда всё закончится, чтобы не отвлекаться.
– А-а! – глубокомысленно заметил мой супруг. – Ну да. Бутерброды – это святое, особенно для беременных. Постараюсь не задерживаться.
– И не подставляйся, – сварливо добавил за моей спиной Мага. – Я, конечно, подстрахую твою защиту, но мне ещё тех красавцев на крышах убирать, что сейчас нас в окнах выцеливают. И знаешь что? Не нравится мне эта особо защищённая карета. Как ты её назвал – броневик? От него так и фонит магией, почти сырой. Приглядись.
– … Ага, – выдал после долгой паузы Ник. – Так вот оно в чём дело… Ну, Питер, ну, молодец, и здесь успел первее всех! Такого пройдоху – да к полезному делу приставить, а он всяким паскудством занимается!
– Думаешь, нашёл новичков из первых, кто хватанул свежей Силы?
– Скорее всего. Дилетанты, о маскировке не думают, они же в эйфории от новых возможностей! Могли где-то засветиться, а Брэдшоу – парень оборотистый, хватает всё, что интересно, вдруг пригодится. Вот и здесь подсуетился. Но, я смотрю, ауры у них не боевые, скорее…
– Иллюзии и внушение. Я так думаю, что потому он и не скрывается. Направленная волна панической атаки – и никаких свидетелей беспредела: они просто заблаговременно разбегаются. Так что личную защиту подправь. Хоть ты у нас и крут, но когда имеешь дело с доморощенными любителями – лучше подстраховаться, они непредсказуемы.
Ник не стал ни хорохориться, ни задирать нос – дескать, вот ещё… Просто кивнул. Обнял меня. Сказал:
– Ну, всё, мы пошли на войну. Соскучиться не успеешь, как мы вернёмся. И всё-таки обещай, что не сунешься к другим окнам, мне так спокойнее.
Одним словом, прощание вполне в его духе. Может, так оно и правильно. Умом-то я понимала, что не всё так просто; но не станут же три архимага плести успокоительные сказочки лишь для того, чтобы не растревожить беременную донну! Должно быть, знают, что говорят.
Хоть, разумеется, я волновалась. И всё хотела спросить Ника: где же его защита? Он что, так и выскочит из дому, в чём есть – в белом стильном костюме, разодетый, как на королевский приём? Отчего-то казалось, что мужчина, идущий на нешуточный риск, должен хоть какие-то доспехи надеть, вроде той лёгкой брони, что на наших охранниках. Но нет, он так и попёрся… Извини, не он один набрался от Сони и Маши сочных словечек… А уже когда выходил, я заметила вокруг него чуть видимый кокон, как бы вихрь из крохотных тусклых искр.
С большего расстояния эта защита совсем не замечалась. Я ведь сразу прилипла к окну, чтобы ничего не упустить…
Так называемых авто было уже не три, а пять, и вытянулись они тесной шеренгой, как раз напротив дома. Из каждого транспортного средства выскакивали и выстраивались в ряд мужчины в странных пятнистых доспехах, с оружием в руках. Мне наши девочки рассказывали про «огнестрелы», поэтому я сразу поняла, что вижу «автоматы», или какой-то их аналог. Не просто же так Константин говорил о шквальном огне! А возле «бро-не-ви-ка» – авто, затянутого металлическими щитами, словно панцирем – жались две фигурки, совсем щуплые по сравнению с окружившими их охранниками.
Те зыркали по сторонам, а их охраняемые, кажется, здорово тушевались: вздрагивали, втягивали головы в плечи… В общем, трусили. Один из охраны рявкнул что-то. Тут до меня стали доноситься звуки, причём отчётливо, будто я оказалась совсем близко.
– Стоять! Без шуток, хилый!
– Мы так не договаривались, – тихо сказал второй охраняемый, почти мальчик. – Господин Брэдшоу сказал, что достаточно очистить квартал от возможных зрителей – и можно уходить. Пожалуйста, отпустите нас. Мы свою работу сделали.
Охранник ухмыльнулся.
– Наше дело – вас прикрывать. Закончим разборки, поступит приказ вас отпустить – отпустим, да ещё проводим, чтобы никто не зашиб дорогой. Терпи, парень, и жди. Не хочешь смотреть – лезь в свой танк и дожидайся там; всё нам работы меньше.
Двое – как я поняла, начинающих магов – переглянулись. С какой-то решимостью на лицах. И не двинулись с места. Охранник вдруг подобрался, крепче сжал оружие, глядя мимо них…
Со ступеней парадного крыльца спускался Ник. Небрежно, заложив руки в карманы, будто так, по-простому прогуляться вышел. Хоть сердце у меня отчаянно колотилось, я не могла им не восхититься. И тут же перепугалась, не видя защиты. Но, всмотревшись, уловила одну-две мелькнувших искры – и успокоилась.
А вся эта… банда… просто оторопела от неожиданности.
Видимо, большинство из них всё-таки знало Ника в лицо; у охранников и бандитов, говорят, профессионально цепкая память. Но настороженнее всех приглядывался их хозяин. Его нетрудно было узнать – по особой осанке, по кольцу окружившей личной охраны. И, кстати, одет он был во всё светлое, почти как мой муж: то ли пижонил, то ли неосознанно подражал. А может, это здешняя мода такая для особо знатных лиц? Но только взирал он на Ника поначалу, как на привидение, а потом, по мере того, как тот приближался, со всё большим недоверием.
Ник остановился, не дойдя шагов десять.
– Привет, Пит, – сказал небрежно, словно не замечая десятков дул, нацеленных на него. – Смотрю, ты не особо рад меня видеть, а? Впрочем, я тоже не в восторге. Сделай милость, уберись отсюда. Это частная территория. К тому же, ты впёрся в Старый город на современном транспорте, травишь тут воздух, нарушаешь аутентичность… Это никуда не годится. Хочешь встретиться – давай встретимся, но у меня в офисе, как цивилизованные люди.
Питер Брэдшоу слушал его, бледнея, уставившись во все глаза, а потому не видел, как медленно опускались оружейные стволы, как расслаблялись рожи его наёмников. Я, кстати, тоже не видела, это потом мне рассказали в подробностях девочки-горничные. Оказывается, вся прислуга во время этой, наверное, самой короткой в Ильтариуме войны, прилипла к окнам первого этажа и не упустила ни малейшей детали!
Так вот: Ник говорил спокойно, неспешно, да так рассудительно, что кое-кто из наёмников недоумевающе заозирался: дескать, и в самом деле, как их угораздило? нехорошо!.. Их хозяин, будто с неимоверным трудом стряхнув с себя оцепенение, прохрипел:
– Прекрати, эмпат чёртов! На меня твой гипноз не действует! Шеппард, уби…
Досказать «-ть!»… он не успел
– Действует, ещё как, – ласково отозвался Ник. – По крайней мере, ты теперь убедился, что я – это я, никакой не самозванец; что я имею полное право предъявить тебе претензии и вкатить иск за клевету и моральный ущерб; а своё спокойствие я ценю очень дорого, ты это знаешь! Как и спокойствие всего Совета. Поэтому возвратом акций я тебя не ограничу, а разрешу расплатиться всем своим движимым и недвижимым с каждым, кто пострадал от твоих действий: и поверь, что самое ценное всё равно останется при тебе: жизнь.
Огромная стальная стрекоза, зависшая над крышами, неуверенно двинулась в его сторону. Ник поморщился.
– Это уже перебор, Питер. Помнишь, я тебе говорил однажды…
Брэдшоу закашлялся, вцепившись в собственное горло.
– …что настанут времена – и магия вкупе с умом и сообразительностью победят тупую силу? Так вот: эту простую истину, как я вижу, ты уяснил, но вот приоритеты расставил неправильно. Ты до сих пор так и остался тупой силой.
Его противник хотел что-то прошипеть, но вдруг дёрнулся, уставившись куда-то вверх. Лицо его исказилось от ужаса.
– Это… иллюзия, - пробормотал он и попятился. – Иллюзия… или твой чёртов гипноз! Не верю!
Вслед за ним невольно шагнула назад и охрана; затем поспешно сгрудилась, загораживая хозяина, но нервно поглядывая туда же, куда и он. Что уж там творилось на крыше нашего дома, куда они уставились – я, разумеется, из окна не могла углядеть. Зато на стене особняка, что напротив, увидела отчётливо обрисовавшуюся крылатую тень. Огромную. Жуткую.
– Зря не веришь, – воздохнул Ник. – Не хотелось бы тебя огорчать, Питер, но это…
Поток пламени, ударивший в железную стрекозу, за несколько секунд сжёг её дотла. На мостовую брызнули капли расплавленного металла, прожигая крыши авто и жаля заоравших от боли, закрутившихся на месте, отмахивающихся, будто от пчёл, наёмников.
– … не иллюзия и не обман зрения, как видишь. И не пытайся расстрелять Ящера: во-первых, это бесполезно, во-вторых, просто не получится. Знаешь, почему?
– Огонь на поражение!.. – прохрипел кто-то из бойцов. – Огонь! – И застыл с остекленевшим взглядом. Ник улыбнулся.
– Молодец парень. А ведь устойчивее тебя оказался, Пит, ну что ты скажешь… Такого не грех и переманить. Так вот, Питер, если ты ещё не понял, скажу прямо: твоя личная игра закончена. Ты сам себя привёл к бесславному финалу.
После чего взмахнул рукой – и шагнул в сторону.
То, что началось твориться сразу же вслед за этим, было неожиданным, нелепым и… смешным. Вроде бы не ко времени и никак не соответствуя обстановке, но через пять минут я уже откровенно хихикала, не в силах удержаться.
Но до этого… Сперва я не поняла, почему все мужчины в пятнистых доспехах как-то странно задёргались. Мне показалось, что все они, не сговариваясь, пытаются поудобнее перехватить каждый своё оружие… нет, просто удержать! Но ав-то-ма-ты и, кажется, пис-то-ле-ты рассыпались в их мощных пятернях чёрным порошком, усеивая неровными струйками мостовую вокруг. Да что там автоматы! Дрогнули и просели их повозки… авто; они распадались дольше, поскольку были объёмисты. Отчёго-то упрямее всех оказались колёса, но и те сдались. Даже от «броневика», в конце концов, осталась горка серебристо-стального песка. Оцепенев от этого зрелища, люди не сразу поняли, что с ними самими творится что-то непонятное. Не настолько страшное, конечно, но… доспехи на них съёжились и как-то опали, а затем и расстегнулись. Впечатление было, будто с одежды разом исчезли пуговицы, пряжки, застёжки… Но самое нелепое началось, когда эти громилы все, как один, торопливо схватились за спадающие штаны.
Позже Ник рассказал мне о застёжках-«молниях». Металлических. Впрочем, встречались и пластмассовые, поэтому основное каверзное заклинание он настроил на разрушение и металла, и пластика, чтобы вывести из строя не только оружие, но и бойцов, а заодно лишить их возможности отступления. Со спущенными штанами не повоюешь.
А тем временем под красивое музыкальное завывание сирены на улицу влетели несколько авто, одинаковых, с гербами на дверцах. Оттуда выскочили вооружённые до зубов по-ли-цей-ские и живо всех повязали. То есть, задержали, заковали в наручники, рассадили по повозкам и увезли. Всё – согласно точнейшему расчёту дона Теймура, который, разъяснив дворецкому, как лучше сгруппировать прислугу, чтобы никого не подставить под удар, отправил его заодно к местному средству связи вызвать служителей закона. Ибо, как он выразился, кому-то надо делать черновую работу!
А твой муж тем временем успел до начала огненной атаки виртуозно изъять из летающей железной коробки весь экипаж из трёх человек, которые теперь неуверенно топтались рядом с деморализованными магами-дилетантами и их бывшей охраной, одинаково поддерживая сваливающиеся штаны.
Вот, собственно, и вся война.
А когда по-ли-цей-ский офицер направился к Питеру Брэдшоу, синюшно-бледному – тот вдруг захрипел и стал оседать на мостовую, цепляясь за телохранителя.
– Ах, да, – спохватился Николас. – У тебя же два искусственных клапана в сердце! М-м… были; да ещё несколько стимуляторов. Ну, прости. Совсем забыл. Капитан, он не притворяется, доставьте его срочно в кардиологический центр.
А потом, когда всех взятых в плен увезли, по опустевшей улице не без помощи Маги прошёлся весёлый очистительный ветер и аккуратнейшим образом собрал неэстетичные кучки серого, чёрного, бурого, цветного порошка в красивые смерчи и унёс их куда-то за город. Оба брата пожали друг другу руки, довольно посмотрели на вмиг ставшую уютной улицу.
И тут прямо под ноги им откуда-то свалился шустрый человечек в изрядно подранных синих штанах и клетчатой рубахе. Он азартно потрясал каким-то устройством.
– Пресса! Господа, я пресса, не распыляйте меня! Я торчал полдня в засаде и такого натерпелся! Честное слово, я заслужил интервью, эксклюзивное, господа… Торресы, да?
И перевёл взгляд с Николаса на Магу, с него на Николаса…
Оба одинаково хмыкнули.
– Заслужил, – коротко сказал Мага. – Сидел в подвале напротив, мне даже интересно стало, зачем он там окопался. Спрашивайте, сударь. У вас три минуты.
– Пять! Умоляю! – «Пресса» аж подпрыгнула. – Четыре! Четыре с половиной!
Николас захохотал.
– Три сейчас, пять – через два часа, и место моего личного представителя в прессе на три недели, а дальше видно будет. Первый вопрос, живо!
Журналист не терял ни секунды.
– В чём причина вашей фантастической победы, господин Торрес? Неужели в магии?
– Нет, любезный. Вернее сказать, не только в ней. А вот в чём.
Он повернулся к дому:
– Константин! Выводи всех, здесь теперь безопасно!
Думаете, проныра-корреспондент был один? Пока с парадного крыльца спускались боязливо оглядывающиеся горничные, мужчины всех возрастов от пожилого повара до мальчика курьера, старательно расправляющие плечи и приглаживающие волосы – вокруг них закружились и защёлкали фо-то-ап-па-ра-та-ми ещё три шустрых газетчика. Их, как тараканов, с каждой секундой становилось всё больше.
– Сюда, друзья мои!
Ник подтащил к себе Константина, хлопнул по плечу, с удовольствием обвёл глазами своих людей, собравшихся полукругом.
– Мой папа… – начал задушевно.
И жестом обратил внимание газетчиков на парадное крыльцо. С него, заложив руки за спину, не торопясь, грациозно, будто танцуя, спускался дон Теймур.
– Мой мудрейший отец с детства учил меня так: «Сынок, главное оружие мага – не заклинания, не личное могущество, а люди, его окружающие. Береги их». Кажется, у меня получилось.
И ты не поверишь, Ива, но те полтора месяца, что мы провели в Ильтариуме, лицо дона Теймура не сходило со страниц центральных газет и журналов. О братьях Торресах взахлёб говорили дней десять; потом волна восхищения схлынула, перекрытая другими новостями, но наш свёкор затмил всех политиков, дельцов и местных знаменитостей. Он, кстати, очень полюбил фотографироваться, наш скромнейший дон Теймур дель Торрес да Гама, архимаг и ГЛАВА Клана Некромантов из другого мира. А уж когда подготовил проект об открытии первой магической школы, а потом и университета – стал живой легендой.
Ник только посмеивался. Ему-то лишнее внимание только мешало. Но почему бы не побаловать драгоценного родителя?
А я… как-то сразу обжилась на новом месте, и порой мне казалось, что в этом чудесном доме прошло и детство моё, и юность. Как-то сразу запомнила всех слуг в лицо и по именам. Сразу подружилась. Сразу мы стали понимать друг друга с полуслова. Наверное, потому, что до этого они привыкли к Николасу, а ведь мы с ним, как он сам часто говорит, половинки; что хорошо для одного – прекрасно и для другого… Никогда бы не думала, что можно быть ещё счастливее. Оказывается, можно. Ведь у меня до сих пор не было своего дома: то я жила у бабушки с дедушкой, то у отчима, то в домике няни… И вдруг – вот оно, моё, родное! Стены, которые любят и берегут, исцеляют и дарят покой. Ждут и помнят.
Там-то, в этих стенах, наконец, обсуждая с поваром очередное меню и показывая, как печь твои знаменитые блины, разбивая садик на крыше, обустраивая будущую детскую, я окончательно поняла, что вернулась. Что жива. И неважно, в каком мире твой дом, главное – чтобы под его крышей обитало счастье.
ГЛАВА 6
Если кто-нибудь из иномирян усомнится в способности ещё нерождённых некромантиков делиться аурой с мамой, носящей их в своём чреве – будет неправ. Его быстро переубедят и приведут уйму примеров, начиная с моего. Например, «Зеркало» – уникальная аура дона Теймура, отбивающая любое заклинание – не только генетически передалось его внучкам, моим детям, но от них частично перешло и ко мне. За что, собственно, пришлось однажды пострадать, но то – дело прошлое.
А вот близнецы Элизабет явно унаследовали от своего общительного папочки дар убеждения. Некий Брэдшоу ошибочно принимал таковой за гипноз; на самом-то деле природа дара – магическая; своим бархатным голосом Николас дель Торрес способен уболтать кого угодно, отвратить от агрессивных намерений или мрачных мыслей, убедить, очаровать… Однако зачем подобное умение некроманту, спросите вы? А я отвечу: затем. Так называемые поднятые сущности могут оказаться очень и очень дурного нрава, особенно те, кто в своё время умер не своей смертью. А если учесть, что, восставая от вечного сна, они норовят прикончить вызывающего, подобно джинну из «Тысячи и одной ночи», который, озверев, поклялся убить любого, кто освободит его из кувшина – меры предосторожности не помешают.
Несколько очаровывающих слов – и призванная душа, труп либо созданный лич проникаются к поднявшему их некроманту бесконечной благодарностью и симпатией. А поскольку первое впечатление неизгладимо, сами понимаете, оно создаёт правильный фон для дальнейшего общения.
Рассказ Элли захватил меня настолько, что заставил забыть о чудесной панораме за окнами кареты; а ведь я всегда любуюсь горами, если выпадает случай проехаться в Террас. Уверена: толика обаяния Николаса поработала и здесь. Услышанное виделось мне настолько живо, что, когда Элли, наконец, умолкла, я минут пять-шесть возвращалась к реальности. И это состояние было чрезвычайно знакомо. Случилось в моей жизни несколько эпизодов, когда Ник намеренно воздействовал на меня, заговаривая, убирая ласковым словом то застарелый страх, то гнев, грозящий нервным срывом…
Я, наконец, отмираю.
– Удивительно! Значит, так нынче называется «установление межмирных связей и гашение местного конфликта», как меня пытались уверить? А я-то хороша! Решила, что и впрямь ничего серьёзного не происходило, что Николаса приняли с распростёртыми объятьями. А ведь, зная моего дорогого суженого, могла бы и насторожиться. И ведь заговорил мне зубы, добился своего! Ещё один… гипнотизёр нашёлся!
Элли мягко улыбается.
– Но ведь всё закончилось хорошо. Какой смысл расписывать подробности? Мага просто не хотел тебя тревожить.
– Конечно. С ума можно сойти от такой заботы.
Элли смеётся.
– Не сердись. Такова уж их природа, они не могут иначе. Я вот только сейчас поняла: а ведь этому негодяю Брэдшоу несказанно повезло, что Ник вернулся не один, а со мной. Не будь меня…
Она помолчала.
– Мне кажется, тогда наши мужчины вели бы себя гораздо жёстче. Просто они помнили, что я рядом, что удержать меня взаперти невозможно, и постарались не травмировать кровавым зрелищем. Ведь ни одного погибшего, Ива! Не представляешь, как я им за это благодарна.
Какое-то время мы едем молча. И вдруг я вспоминаю, с чего, собственно, начался сам рассказ.
– Так что там за рукоприкладство произошло? Как это Магу угораздило?
– А-а, вот ты о чём… – Элли усмехается. – Это случилось на первом же Совете, который Ник срочно собрал, чтобы предъявить себя всему миру живым и невредимым. Вместе со всеми нами. И всех нас пригласил в офис, чтобы официально представить, а потом рассказать об иномирье, о том, откуда просачивается магия и что с ней делать, о торговых контактах и обменах магами с Гайей и Раем. И вот представь себе: распахивается дверь лифта, и оттуда шагает воскресший из мёртвых Главный Босс, как его все там называют. На самом деле, это был не Ник, а твой муж, к тому времени злой, как чёрт. По дороге в Новый Город он многое услышал от журналиста, что увязался с нами, о некоторых директорах, которые повели себя непорядочно во время грязной кампании Брэдшоу. Так вот: Мага шагнул из лифта первый, уже изрядно взвинченный и с явным желанием высказаться; и надо ж так случиться, что первым ему подвернулся тот самый Антуан, которого он так хорошо по твоим фотографиям запомнил. Тот, по косвенной вине которого вы с Ником чуть не погибли. Твой драгоценный супруг потом, конечно, раскаивался из-за своей несдержанности… почти, но говорил, что, если бы не этот удар – он бы, скорее всего, бедолагу загубил: проклятье уже висело на кончиках его боевых ногтей. Вот он и обошёлся малым: глянул мрачно, сказал: «Это – за Иву!», и двинул Антуана в челюсть. Тот малый здоровый, лишь слегка качнулся. Ошарашен и тем, что видит, и тем, что бьют его. «За брата!» – добавляет Мага. И лупит с другой стороны. Для симметрии, наверное.
Элли вздыхает, после чего, вопреки всякой логике, начинает хихикать.
– А тут и мы с Николасом появляемся. Поскольку братья Торресы одеты почти одинаково и на первый взгляд неразличимы, у всех присутствующих ум начинает заходить за разум. Стоят, глазами перебегают от одного к другому, ничего понять не могут…
Смеялась я, надо сказать, до слёз. Нервных. И всерьёз задумалась: стоит ли в следующий раз отпускать мужа одного, далеко и надолго? Всё-таки беременная жена рядом – замечательный сдерживающий фактор.
В окно кареты деликатно постучали.
– Подъезжаем, донны! Вы просили предупредить!
ГЛАВА 7
«Дорогая, ни в чём себе не отказывай!»
Вот слова, которые, без сомнений, мечтает услышать любая женщина.
Если только не привыкла в своё время к навеки включенному режиму вечной экономии. Когда постоянно приходится выгадывать, откладывать покупку на потом, хитрить и изворачиваться перед самой собой, говоря, что, конечно, да, себя надо любить и баловать, но ведь девочкам нужно обновить гардероб к сентябрю, а потом к зиме, свозить их куда-нибудь на каникулы, на дни рождения… И вот, когда наступают блаженные времена и ты чуть ли не каждодневно слышишь заветные слова… то вроде бы как-то их и не воспринимаешь. Вернее, пропускаешь мимо ушей: очень уж сказочно звучат. А ведь это так неправильно!
Скорее всего, всё дело в великой силе инерции. Это она не позволяет нам, порой, переступить тот самый рубеж, который мы однажды сами себе жёстко очертили. Провели, застолбили границу – и всё, ни шагу дальше!
В самом начале нашего совместного жития в славном городе Тардисбурге Мага чуть не психанул, уличив меня очередной раз в экономии. Пришлось прочитать ему целую лекцию о вынужденной ограниченности нашего с девочками семейного бюджета в прошлом и абсолютной непонятке оного в светлом настоящем. Я так и высказалась прямо: дескать, собственных источников поступлений у меня больше нет, а твоих, извини, Мага, я же не знаю совершенно! Да понимаю я, что дель Торресы да Гама далеко не нищие, но только не думаю, что ты на родительские деньги существуешь, ты бы по своему характеру такого не стерпел… Но откуда я знаю, вдруг ты на нас тратишь последнее? Не могу я бросаться деньгами бездумно, у меня, видишь ли, сразу счётчик в голове включается: а сколько нужно оставить на обучение на следующий год? хватит ли на обустройство большой детской, на приданое для малышей и на найм хотя бы одной ночной няни, как тут в Тардисбурге делают многие? И вообще… как-то спокойнее жить, осознавая, что у семьи есть несколько существенных заначек: на ближайшее будущее и на отдалённое. После чего дражайший мой супруг сперва скрипнул зубами, затем смирился, расхохотался; успокоился, узнав, что не все женщины в моём мире такие, и озвучил мне состояние своих – впрочем, тотчас поправился: наших, теперь уже наших – счетов в нескольких банках Гайи.
Вы думаете, на этом всё закончилось? Не-а. Я ж не успокоюсь, пока не доведу дело до понятной мне самой концовки, я ж финансист, а счётные работники бывшими не бывают… В общем, я торжественно объявила: пусть дорогой муж выделит мне ежемесячный лимит денежек. Нет, не на хозяйство. На закупки вроде продуктов и всяких полезных в доме мелочей пусть он специально откроет для Дорогуши кредитную линию во всех лавках. Тот недавно настолько осмелел, что повадился ходить за покупками, да так втянулся, что по примеру знакомых домовых завёл приходно-расходную книгу. Даже подсунул мне недавно, чтобы похвалила… Так вот, наш доможил охотно и добровольно взвалил на себя обязанность хождения по магазинам. Так что нам с девочками остаются самые приятные траты: на увлечения, на красоту, на удовольствия.
Тут мой иногда циничный муж хмыкнул: дескать, знаю я ваши удовольствия. Опять половину букинистов ограбите, это при собственной-то изумительной библиотеке! Или потратите на городской фейерверк, или композитные луки, будто у Лоры этого добра не навалом, иди и выбирай… Что за женщины ему достались какие-то неправильные!
Но лимит установил. И пригрозил, что если не будем его, так сказать, «выбирать», то… увеличит.
Вот так.
Поэтому на ярмарку в Осталет – прелестный пригород Тардисбурга, где раз в неделю собирались со всей округи фермеры – мы с Элли явились, отягощённые приятно-увесистыми денежными мешочками. Несмотря на пожелания дона Теймура, кстати, тоже «ни в чём себе не отказывать». Ха. Нет, дорогой мой свёкор, с меня хватает прекрасного побережья, морских купаний и прогулок по вашему дивному саду: лучших прелестей Эль Торреса; а баловать всяческими безделушками вам и без нас есть кого!
И когда торговец тонким кружевом, любезно улыбнувшись – дескать, прекрасно вижу, с кем имею дело! – спросил, сворачивая в воздушный рулон изумительную скатерть:
– Записать на счёт дона дель Торреса, прекрасные донны?
… широко улыбаюсь:
– Зачем же?
И отсчитываю три полновесных золотых. Дежурная улыбка продавца сменяется искренней и дружелюбной, и озаряется довольством лицо его супруги, даже здесь, перед прилавком, не расстающейся с валиком и коклюшками, что так и пляшут в умелых пальцах, перестукивают, перешёптываются. Радость селян понятна: полновесная монета здесь и сейчас всегда предпочтительнее гипотетических расчётов в конце месяца. Хоть дель Торресы щедро платят по счетам, но этим трудягам хочется увезти с ярмарки не только расписки, но и полезные покупки, и гостинцы домашним.
Ох, как же здесь здорово!
Зная о моих пристрастиях, Элизабет сразу поволокла меня в ряды с изделиями местных мастериц. И теперь, отправив в карету с одним из мальчишек, которые крутятся в поисках заработка, тюк с покупками, мы бредём налегке, глазея, любуясь, получая настоящее эстетическое удовольствие. Я уже давно не бросаюсь с восторженными причитаниями на красивейшие вещицы: здесь их бесчисленное множество, и основная трудность не в том, чтобы найти нечто выдающееся, а в том, чтобы выбрать лучшее из лучшего. А после рукодельных рядов мы, не сговариваясь, сворачиваем в продуктовые.
Потому что местные копчёности – и мясо, и рыба, и морепродукты вроде каракатиц и омаров, и сыры – это нечто.
Оливки всех сортов и оттенков, солёные, маринованные, фаршированные и цельные, в масле и в рассоле – это нечто. Пышная выпечка и крохотные, на один укус, жареные пирожки, сласти и сладости, пряности и орешки – нечто. И хоть физически невозможно продегустировать всё – мы пробуем, как минимум, половину увиденного, а к карете отсылаем уже шестого посыльного. Ничего, будет, кому всё это слопать! В конце концов, у меня за границами портала, что схоронился в Башне, обитают две молодые, активно растущие и жующие девицы, сластёна Дорогуша и муж-гурман. Мы ещё и Николасу отошлём гостинцы с малышом Рикки, пусть только тот появится!
Элизабет дёргает меня за рукав:
– Смотри, Ива, здесь кто-то новенький! И не один ряд, а целый квартал им выделили! Ой, даже с каруселью! Пойдём, глянем!
А я смотрю на дурачащихся скоморохов со свекольным румянцем на щеках, на их красные колпаки с бубенчиками, на медвежонка, неуклюже, но весело приседающего вместе с ними в пляске, на хохочущих девиц в алых и лазоревых сарафанах, на муромцев, подпоясанных вышитыми кушаками… и сердце заливает тёплая волна.
Русичи. Здесь. Чудо какое-то.
***
«Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости;
Князь Гвидон зовёт их в гости,
Их и кормит, и поит
И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведёте
И куда теперь плывёте?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет,
Торговали мы конями,
Всё донскими жеребцами»…
Ну, к лошадиному-то ряду у нас поначалу и в мыслях не было приближаться. Просто припомнились стихи да так славно легли на душу … К тому же, всё в этом уголке ярмарки было, как в сказке; словно русичи привезли с собой не только товары, но и огромный кус собственного мира.
…Торговали соболями,
Чёрно-бурыми лисами…
Впервые в жизни я видела груды мехов; в них хотелось упасть, зарыться и немедленно залечь в спячку.
…Торговали мы булатом,
Чистым серебром и златом…
Оружие здесь, хоть и не парадное, а боевое, но блистало пластинами накладного червонного золота и благородного серебра, уникальными каменьями, причём не красоты или корысти ради, а вполне функционально: драгоценные камни и благородные металлы прекрасно держат дополнительные заклинания, от которых ещё ни один боец не отказался.
Помню, больше всего при чтении девочкам «Сказки о царе Салтане» мне нравились проныры, что на голубом глазу признавались:
…Торговали мы недаром
Неуказанным товаром…
Контрабандой, значит, баловались, ага.
Ну, это к слову пришлось, насчёт контрабанды. Лично для меня под определение «неуказанный товар» нынче попадало всё, что Александр Сергеич не стал бы вклинивать в свои бессмертные строки, дабы не нарушать размеров строф и вообще… не перебарщивать. А побывал бы гений вместе с нами на ярмарке – может, и не удержался бы от целой дополнительной поэмы или сказки. Чего тут только не было! После пушного и оружейного ряда – ряды с бочонками стоялых медов, то есть не просто густого душистого мёда, а сказочного напитка, варившегося из него с ягодами и хмелем, а затем выстоянного в земле несколько десятков лет. Глыбы и круги чистого белого свечного воска, к которому уже приценивались местные парфюмеры и просто девицы-красавицы, любящие устраивать с подружками посиделки при свечах. Россыпи самоцветов, необработанных и в изысканных оправах, кабошонов и фигурно огранённых. Услада женских глаз – целые горы гребней, браслетов, бус, височных колец, рукодельных штучек – резаных из кости и бивня. Кипы холстов, целые туеса речного жемчуга всевозможных оттенков и расшитые им же налобные повязки, ворохи душистых целебных трав, цветастые платки и шали, связки сушёных душистых грибов – немыслимая редкость в этих краях! А, это уже «вкусные» ряды пошли… Орешки калёные, для особо нежных зубок чищенные; пастила рябиновая, яблочная, ягодная; морсы и квасы на любой вкус, ржаная мука! (Непременно взять, чтобы подать к борщу не надоевшие пшеничные пампушки, а родной чёрный хлебушек!) Селёдочка толстенькая, с молоками, икорка красная и чёрная, кусковая и в рассоле…
Вот на этом месте у бесконечного прилавка, усыпанного колотым льдом с погружёнными в него хрустальными и серебряными чашами деликатесов наши с Элли ноги просто приклеились к земле. На добрых полчаса. Будь наша воля – мы бы этой икрой, наверное, перемазались по уши, до того напробовались. Это ж никакого сравнения с той, что в моём родном мире попадает на стол в крохотной жестяной баночке! А Элизабет вовсе не с чем было сравнивать, она сей диковинный продукт никогда не пробовала. Сперва скептически поморщилась, потом подозрительно принюхалась, растёрла на языке несколько икринок… и не успокоилась, пока под одобрительное кивание дедка-продавца не ополовинила солидную хрустальную баночку.
В общем, от катастрофического денежного перелимита нас спас естественный ограничитель: размер багажного отделения кареты. А жаль. Мага был бы просто счастлив узнать о моей новой способности беззастенчиво тратить его золото! Но после того как Бастиан, глава нашего сопровождения, тактично намекнул, что часть особо хрупких покупок уже обосновалась внутри кареты, на сиденьях, и ещё немного – доннам не останется места – мы поняли, что пора маленечко охолонуться. Прийти в себя. Собрать волю в железный кулак.
И, воспользовавшись тем, что Элизабет безоговорочно принимала моё старшинство, скомандовать отступление.
Но… Разумеется, в такие моменты всегда возникает пресловутое «но». Например: «Но стоило бросить прощальный взгляд…» Нет, не на прилавки. Дальше. Туда, где, за широким проходом, образованным палатками, теремками, павильонами и шатрами, открывался вид на бескрайнее поле, где колыхались вороные, чёрные, каурые спины, гривы, бока, слышалось ржание…
Конская ярмарка!
И тотчас в голову залетела мысль настолько шальная, что потребовала немедленного исполнения. Потому что хорошую идею всегда жалко терять, а уж если она гениальна – тем более.
Не сходя с места, делюсь с Элли своими новыми планами.
Она округляет глаза, смотрит на меня долгим восхищённым взглядом и, кажется, едва удерживается, чтобы не покрутить пальцем у виска. Ограничивается вежливо-нейтральным:
– Уверена?
– Абсолютно!
– Тогда… – Колеблется совсем недолго. – Тогда на двоих, да? Пусть будет от нас с тобой.
– Ну да. Если решат, что мы совсем сбрендили… беременным доннам всё простят.
Не сдержавшись, мы хохочем так, что продавец икры, тот самый шустрый дедок в рубахе с вышитым воротом, крутит головой и посмеивается за компанию. А я тем временем по особому амулету связи вызываю Бастиана. Как всегда, обычно невидимый и неслышимый, он возникает рядом, будто из ниоткуда, высокий статный Тёмный рыцарь в лёгком чешуйчатом доспехе.
– К вашим услугам, донны.
Салютует и в то же время как бы даёт отмашку насторожившемся русичу: дескать, всё в порядке, уважаемый, меня тут дамы просили немножко помочь. Тот с пониманием кивает. А дедок-то тёртый калач, его такими фокусами не проймёшь!
Немного смущаясь, излагаю свою дикую идею и добавляю просительно:
– Без вашей помощи нам не обойтись, Бастиан. Я же ничего не понимаю в лошадях, а тут нужен мужской взгляд, опыт… Поэтому мы очень на вас надеемся.
С физиономии Тёмного можно рисовать портрет мученика, давно понявшего, что блажь беременной донны – это святое, хоть и блажь. Придётся терпеть.
– Хорошо, – кротко говорит он. – Идёмте, донны. Должен ли я впоследствии сообщить о вашей… гхм… покупке дону Теймуру или вашему мужу?
– Ни в коем случае! – хором выпаливаем мы с Элли. Завершаю я одна:
– Это же всё-таки подарок, он должен стать сюрпризом! Поэтому мы хотели попросить вас и о… молчании, да?
– Я понял, донны. Выбирайте, а уж мы позаботимся, чтобы сохранить вашу тайну до нужного дня.
Нет, всё-таки приятно иметь дело с профессиональным охранником. Мысли расшифровывает на лету!
– Но должен предупредить…
Тёмный рыцарь умолкает, пропуская меня вперёд. И тут происходит нечто странное: лучи полуденного солнца отражаются от возникшей надо мной и Элизабет едва заметной защитной сферы. А это ещё зачем?
– Бастиан! – говорю с упрёком. – Здесь же русичи! Им от природы чуждо вероломство, никто на нас не нападёт.
– Да вы идите себе спокойно, донна, не волнуйтесь. Ничего неординарного не происходит. Просто напомню: мы собираемся смотреть лошадей, а среди них попадаются пугливые. Резкий звук может спровоцировать удар копытом, например, или шараханье в сторону. Зачем нам эти случайности? К тому же, донна…
Он умолкает.
– Бастиан, я, в отличие от вас, мыслей читать не умею! Договаривайте, пожалуйста.
– Я заметил, донна, что на вас обращают внимание многие. Смотрят не просто с любопытством, но будто с удивлением; при этом глядят не в упор, а украдкой. И перешёптываются. Возможно, вас узнали, как обережницу; вы ведь оставили русичам после себя добрую память. Но случайности в виде нескромных зевак нам тоже ни к чему. Простите, донна, служба у меня такая.
***
Ух, если бы я знала, чем обернётся моя просьба! Наш сопровождающий отнёсся к поручению настолько ответственно, будто выбирал не лошадь, а, по меньшей мере, алмаз для короны императрицы. Впрочем, к донне Софье Тёмные рыцари относились с не меньшим уважением, это я давно поняла.
Тем не менее, через час я уже готова взвыть волком. А главное, возразить на его придирки нечего, поскольку я и в самом деле в лошадях не знаток. Мой единственный критерий – «красиво – некрасиво», а вот у него в запасе множество аргументов, которые он не стесняется выложить барышникам.
– Слишком норовиста и непослушна. Что значит: «Привыкнет и начнёт слушаться»? Нет, уважаемый, нам этот вариант не подходит.
– Говорите, ей четыре года? Вы что, смеётесь, уважаемый? Это у вас, по меньшей мере, семилетка, просто низкорослая для своей породы. Согласен, в хорошем состоянии. Но ваша неискренность не внушает доверия, прошу извинить…
– Донны, донны, не заглядывайтесь на эту группу. Это же особая порода, рассчитанная на рыцарей и… как их тут называют? богатырей. Им – я имею в виду коней – в силу специфики развития нужна постоянная физическая нагрузка, чтобы не застаивались и не теряли форму; мы же ищем, напомню, легконогую кобылку для выездов. Не для учебных боёв. Разница есть, согласитесь.
– …Нет, эта масть донне Софии не понравится. Категорически.
– …Нет. Донна, обратите внимание, эта красотка поджимает хвост. Так бывает, когда у лошади что-то болит.
– …А у этой налёт на левом заднем копыте.
–… А эта слишком равнодушна. Нормальное животное, молодое и здоровое, чаще всего любопытно и тянется к окружающим.
– Высоковата. Чуть бы ниже… Не спорьте, донна, у меня хороший глазомер, и сопоставить рост всадницы и лошади я могу. Эта кобыла в спине на ладонь выше, чем Арабелла донны Софьи. А донна не любит приспосабливаться, предпочитая иметь дело с привычными параметрами.
Вот кому совершенно наплевать на его критику, так это Элизабет. Она безмятежно улыбается, любуясь грациозными скакунами, в которых, на мой дилетантский взгляд, ни капли недостатков, но поди ж ты… Ласково кивает почтительно кланяющимся барышникам, а они здесь все как на подбор, плечисты, картинно красивы, будто их нарочно подбирали, товар облагородить ещё больше. И, кстати, они не обидчивы. Впрочем, Бастиан озвучивает претензии вполне корректно и поводов для скандалов не оставляет. Вот только я, кажется, уже измучилась и сама не рада затеянной авантюре. Да и… природа даёт о себе знать всё сильнее. Уединиться бы где-нибудь в особом домике, которые обустроены по периметру ярмарки; но не сейчас же?
– Послушайте, дон Бастиан, – вдруг говорит Элли. – А мы обязательно должны выбрать лошадь? В смысле… э-э… кобылу? Не жеребца?
И вот мы, все трое, глядим во все глаза на тонконогого жгуче-чёрного красавца, с волнистой гривой и не менее великолепным хвостом, с лоснящейся кожей, под которой перекатываются мускулы. Умные глаза косят насмешливо и озорно: вот-вот подмигнёт, шельмец!
Что-то знакомое проглядывает в его огненном взгляде, в силуэте, исполненном изящества и в то же время мощи. До памятного мне Васютиного Чёрта он, конечно, массой не дотягивает; но, чувствуется, порода та же, разве что этот экземпляр более аристократичен, что ли…
И, кстати, не одни мы тут такие умные и понимающие толк в красоте. Торг за прекрасное создание уже ведётся, и нешуточный.
Наш консультант, наконец, отмирает.
– Но… так принято, донны. Традиции. Женщинам для выездов – кобылки, они мягче характером и покладистее… хм. Как правило. Мужчинам – особи мужского пола…
Вспомнив, как багровел Васюта, когда я по незнанию воинских традиций позорно называла его Чёрта лошадью, а не конём, я едва не застонала от смеха. Но мужественно справилась с собой.
– Так ведь донна Софья не стандартная жеманная донна, Бастиан. – Хвала местным богам, удержалась и не ляпнула: «Не то, что Мирабель!» – Как-то краем уха я слышала, что её Арабелла – лошадка как раз не из смирных, хоть и весьма почтенного возраста. А вот этот красавчик… я уверена, рождён для донны Софьи. По её крутому характеру.
– Да как вы себе это представляете, донна?
Я представила. В деталях.
– Красиво. Уздечка с серебром, серебряные подковы, грива в косичках, хвост по ветру развевается… А на бабуш… донне Софье не неудобная амазонка, в которой ходить невозможно, потому что приходится всё время подол подбирать, а настоящий доспех вроде вашего, и лёгкий шлем с чёрным с серебром плюмажем. Как на одной из наших императриц. О, Бастиан, мы забыли о седле! Разумеется, тут нужно только мужское!
Кажется, рыцарь содрогнулся.
– Это прелестно! – восхищается Элли, не замечая испарины на его лбу. – А я-то думала, для чего у бабуш… у донны Софьи в гардеробной на одном из манекенов облегчённый рыцарский доспех? Ива, ты тоже его вспомнила, да? Ты гений! Ей давно пора встряхнуться. Может, съездит, наконец, на родину, в свою горную деревушку, куда только тропы ведут, и нет ни одной дороги?
Наш Тёмный рыцарь что-то невразумительно шипит сквозь зубы. Но уже через секунду отвечает вежливо:
– Как скажете, донны.
И, чуть повернув голову и повысив голос, бросает:
– Триста пятьдесят!
Не сразу, но я понимаю, что мы включились в торг.
…Через каких-то полчаса всё закончено. Бастиан, измученный неожиданной ломкой шаблонов, всё же до конца выполняет свой долг, устроив купленному жеребцу испытания; своеобразный тест-драйв. Пока он гарцует в специальном кругу-манеже, обустроенном для этих целей неподалёку, толпа несостоявшихся покупателей и сочувствующих зевак перемещается туда же, превращаясь в зрителей, и восторженными криками выражает своё одобрение. Ни обид, ни камня за пазухой: и поторговались, и удовольствие получили, и деньги целы. Лишь один немолодой дон не следует за остальными, а стоит у опустевшей коновязи и поглядывает на нас угрюмо, словно оценивающе.
Не люблю подобные взгляды. Если есть, что сказать – скажи сразу. Поэтому выразительно приподнимаю бровь:
– Мы чем-то обидели дона? Но разве здесь не честный торг?
Возможно, и обидели. И принизили. Он давал цену в семьсот пятьдесят монет, Бастиан перебил её тысячей, окончательно. А некоторые доны очень чувствительны, если им перейти дорогу.
Тем не менее, он отвешивает нам с Элли вежливый поклон.
– Что вы, донна. Всего лишь досадую, что этакий красавец – да не на моих конюшнях. Простите мою несдержанность, донны.
И кланяется ещё ниже, старательно опуская глаза. Элизабет приседает в реверансе – как я понимаю, совершенно автоматически, как хорошо воспитанная донна. Мне подобных привычек не прививали, поэтому я ограничиваюсь величественным кивком.
Вроде бы всё, инцидент, как говорят, исчерпан. Но какая-то царапина на душе остаётся. Впрочем, поломать над ней голову мне не дают.
– Здрава будь, обережница, – говорит за спиной знакомый надтреснутый голос. – Как это тебя к нам занесло? Видать, судьба…
ГЛАВА 8
Нет ничего удивительного, что старец Симеон расхаживает по ярмарке русичей. В конце концов, надо же поддержать земляков, впервые приехавших в незнакомый мир! Поселение в Тардисбурге – не в счёт, этот кусок Ново-Китежского княжества был когда-то утащен Игроком сюда лишь для того, чтобы разбавить свои армии северными варварами. Перетянуть-то он их перетянул – с домами, подворьями, семьями, скотиной… всем, что в ту злополучную полночь угодило в украденный сектор. А вот возможности вернуться не оставил. Для молодого демиурга, ошалевшего от собственного могущества, люди считались игровыми фигурками, не более. Потому-то долгих полтора десятка лет маленькая колония русичей тосковала по родине, не надеясь уже увидеть близких.
А несколько месяцев назад мы с Рориком как-то умудрились соорудить портал в Ново-Китеж. Угораздило нас, однако.
Мой напарник, перестаравшись по неопытности, отделался ожогами и неделей лечения в паладиновском госпитале. Из меня же новый портал вытянул напрочь (как тогда думали) обережный дар, который и сам по себе не отличался мощностью, и на связь с иными мирами рассчитан не был. Но позже, вернувшись от Мораны, я с удивлением обнаружила, что способности вернулись, мало того: заметно возросли. Как объяснил Мага, смерть с последующим воскрешением – это как бы перезагрузка (тут я уже в собственных знакомых терминах объясняю). Если при жизни возникли сбои в магическом теле-матрице, вроде навешенных проклятий, привязок, внушений (вирусов, опять-таки в современной терминологии) – они при воскрешении тела и восстановлении матрицы просто сбрасываются, отторгаются. Аура чиста, как у новорожденного, без инородных вкраплений и сдерживающих развитие блоков. В результате – новый уровень.
Как-то так.
Правда свой новый уровень я стараюсь не афишировать, но дважды в сутки, на рассвете и закате, практикую особые приёмы набора энергетики, которые однажды узнала от Николаса. Хоть Симеон и принял меня в клан Обережников, самый малочисленный в Гайе, но у него сейчас новый ученик: Рорик. С ним он и мотается из одного мира в другой, учит уму-разуму, а заодно, по выражению моего свёкра, «способствует развитию и укреплению культурных связей». Ему не до меня. И к организации нынешней ярмарки старец наверняка приложил руку, он же один из немногих Мастеров по порталам! А в этот раз наверняка понадобился переход крупнее стандартного: надо же было доставить павильоны и терема, пусть и в разобранном виде, возы с бочками, перевести целые табуны…
Поэтому, узнав по голосу старого обережника, я не удивляюсь. Лишь немного досадую: сейчас опять начнёт говорить загадками или пророчествовать, будто нельзя пообщаться просто, по-человечески.
– И тебе здоровья, Симеон, – отвечаю, обернувшись.
…и неприлично округляю глаза, чувствуя, как перехватывает дыхание.
Глядя практически в собственное отражение, только в дорогом летнике – плотном верхнем платье с жемчужными пуговками, с широчайшими рукавами, до того длинными, что руки моя копия держит согнутыми в локтях, в точности как красавицы на иллюстрациях к русским сказкам. Это чтобы, значит, сами рукава по земле не волочились. Драгоценный венец с нежной вуалью, как и положено, прикрывает косы замужней женщины, чтобы ни один волосок не выбивался. Шестым чувством я угадываю, кто передо мной.
– Любаша… – говорю шёпотом.
Почему так просто – «Любаша»? Даже объяснить не могу. Я ведь думаю о ней иногда; о ней, о Васюте… и думаю без неприязни, напротив, с какой-то ноткой признательности. А когда тянула портал к русичам, именно её образ сиял для меня путеводной звездой. И я давно уже не ревную, с тех пор, как моя любовь к Васюте перешла в ровное спокойное чувство нежной благодарности. В конце концов, только эта женщина всегда была его «любушкой», а я – мелькнула перед ним волею Макоши, как напоминание о минувшем счастье, и унеслась к другому. Суженому. Бывает и так.
– Ваня… – шепчет она.
Неужели и у меня такое же ошеломлённое лицо, в котором, кажется, против воли проглядывает некая трогательная… нежность?
Это невероятно. Но глядя на ту, к которой однажды вернулся Васюта, на ту, что вместе со мной тянула пуповину, связавшую оба мира, я чувствую… Нет, не радость, но странное притяжение. Так случается: встретишь незнакомца, обменяешься парой фраз, и будто бы знал его всю жизнь. Это твой человек. Тот, кому самое место в твоём сердце.
Но тотчас все эти измышления начинают казаться мне глупой сентиментальщиной. И потом, что это за фамильярность такая? Какая я ей «Ваня»? Что, неужели так меня Васюта при ней называл, когда откровенничал?
Гордо выпрямившись, сообщаю в пространство:
– Иоанна. Обережница.
И слышу в ответ холодное:
– Любава Северная я. Княгиня Ново-Китежская.
За её спиной неслышно вырастает стена из дюжины витязей, монументальных, как изваяния, но живых и очень, очень опасных, судя по ледяным очам и забугрившимся мышцам. Сзади меня воздух сгущается; я не вижу, но чувствую, как возникают один за другим мои сопровождающие: шесть Тёмных рыцарей и шесть Теней-сущностей. И уж совсем непостижимым образом возникает по правую сторону от меня Бастиан на чёрном, как ночь, жеребце.
Витязи одновременно кладут руки на рукояти коротких мечей.
Вокруг нас с Элизабет раскручивается звёздная спираль особой защиты.
Спешившийся Бастиан и старец Симеон одновременно вскидывают руки в успокаивающем жесте и с застывшими лицами шагают навстречу друг другу, миротворцы.
И тут звонко чихает Элизабет. Испуганно охнув, хватается за живот.
– Что? – кидаюсь к ней, позабыв о разгорающемся межмировом и дипломатическом конфликте. – Тебя напугали, да? Не волнуйся, мы сейчас живо всех разгоним!
Она не слушает. На лице блаженная улыбка:
– Толкнулись!
Прислушивается к чему-то с недоверием, кладёт руку на живот. Улыбается ещё шире.
– Оба толкнулись, Ива, представляешь? Наконец-то!
Даже слёзы наворачиваются от радости за неё. Да и… я уже говорила, что из-за постоянного бунта гормонов в последнее время охотно рыдаю по любому поводу? Или начинаю психовать, как недавно. Вот с чего я завелась? Слишком фамильярно, видите ли, ко мне обратились… Махнув рукой на все эти заморочки, просто обнимаю Элли.
… и слышу синхронный вздох облегчения и у себя за спиной, и со стороны витязей прекрасных.
А случайно глянув из-за Эллиного плеча на Любаву, вижу растерянную улыбку, а заодно и её ладонь, приложенную к животу. Непроизвольный жест будущей матери. Ни с чем не спутаешь.
Элли счастливо смеётся, выбираясь из моих объятий, и, как ни в чём не бывало, представляется русичам:
– А я Элизабет дель Торрес, невестка Иоанны. И очень рада вас видеть в нашем славном городе. Вы ведь с неофициальным визитом, донна княгиня? Это просто чудесно! Мы с Ивой непременно покажем вам самые красивые места в Террасе.
Но пока – может, выпьем где-нибудь чаю? А то очень пить хочется.
Ещё бы! Столько солёной икры слопать…
***
– Ты зачем здесь? – спрашивает она прямо.
Я не тороплюсь с ответом. И чай отпить не спешу, хоть, казалось бы, замечательный повод растянуть паузу. Однако вечно отмалчиваться невозможно.
– Прежде, чем у нас серьёзный разговор начнётся, скажи, Любава, только честно: ты-то сама чего хочешь? Мира или войны?
Серые глаза, так похожие на мои, гневно темнеют. Игнорируя надвигающуюся бурю, не торопясь, поясняю:
– Если хочешь ссоры, то что бы я сейчас ни сказала, ты всё повернёшь с ног на голову. Может, мне и вовсе тогда промолчать? Знаешь, как у нас говорят: «Слово – серебро, молчание – золото». А если ты с миром, тогда доверие за доверие. Может, и мне о чём спросить охота.
– Справедливо, – помолчав, говорит она. – Говоришь, чего хочу?
Фыркает сердито.
– По правде сказать, хочу, чтобы тебя вовсе не было. Но понимаю, что, ежели бы не ты, то своего князя я уже вовек не увидела бы.
По наивности своей я едва не брякаю: какого такого князя? К счастью, вовремя вспоминаю, что Васюта, женившись на княгине Любаве, сам стал князем. И не консортом, выражаясь современным языком, а полноправным правителем Северного княжества. Кстати, говорят, вовремя он появился. Из скупых рассказов старца Симеона я как-то узнала, что далеко не все в Ново-Китеже были довольны «бабьим княжением». Правила княжеством Любава, несмотря на внешнюю мягкость, железной рукой, особенно прижав распустившуюся в последние годы жизни больного князя дружину. Вот и образовалась среди недовольных партия, ищущая своего становленца под княжью шапку. Придворная гвардия, видимо, во всех мирах любит бузить да своих государей на трон пристраивать.
Оппозицию Васюта быстро и жёстко рассредоточил по самым отдалённым углам страны. Нашёл, кем заменить: как-никак в избытке привёл с собой верных соратников, да не лежавших на печи пятнадцать лет в чужом мире, а закалённых в боях со всякой нечистью. С таким окружением не шути.
Одно слово – Князь.
– Поэтому, раз уж так сложилось, – продолжает Любава, – войны не хочу. Но только и ты поводов не давай.
Одно слово – Княгиня.
Элизабет, притихшая, как мышка, вдруг улыбается, но и в этот раз отмалчивается, наслаждаясь зелёным чаем с жасмином, который я на нюх не выношу, а она, видите ли, по нему просто обмирает. Сладкого никому уже не хочется, пирожные нами почти не тронуты, зато в ожидании чая в охотку распит кувшин морса. Жарко.
…А в Тардисбурге сейчас зима. Скоро, должно быть, ударят морозы. Удивительная разница климатов, хоть расстояние между локациями небольшое. Горные хребты, изогнувшись серпом, прекрасно заслоняют побережье от холодных северных ветров.
Здесь, в Террасе – мягкий осенний день, с золотистой листвой старых гранатов на тротуарах, с веточками поздних роз, мелких, душистых, в вазах полупустого прибрежного кафе. Синее небо, синее море, шумящая всего в квартале отсюда ярмарка… Где-то неподалёку, чувствую, расположилось наше сопровождение. Люди Любавы такими маскировочными навыками, как Тёмные рыцари, не обладают, но рассредоточились по периметру так, что и глаза не мозолят, и всё у них под контролем.
Симеона, кстати, не видно. Сделал своё чёрное дело, свёл нас с Любавой и благополучно пропал.
О чём мы там?
– Поводов? – повторяю вслух. Скептически приподнимаю бровь и ловлю себя на том, что, кажется, невольно копирую своего некроманта. Типичная его мимика.
– Любава, если ты не в курсе, то знай: вообще-то я замужем. И именно с моим нынешним мужем хочу прожить долго и счастливо; другие мне ни к чему. Уж что случилось у нас с Васютой, то случилось, вины за собой, тогдашней, я не вижу. Как и за Василием. Мы оба считали себя свободными, ни с кем не связанными. Он – уже не надеялся домой вернуться, я же вообще не помнила своего мужчину, потому что под проклятьем была…
– Как это? – прерывает она недоверчиво.
– Да так. Блок на памяти был поставлен, хороший такой, качественный. Я ведь даже не помнила, от кого однажды дочек родила. А потом, когда его самого тут, в Гайе впервые увидела – не узнала. Шарахалась от него.
Невольно задумываюсь. Да-а, много дел было наворочено, и не мной одной… Ох и постаралась затейница Макошь, переплетая судьбы, и не только наши с Магой! Удивительный получился узор. Затейливый.
– В общем, много чего случилось, прежде чем мы поняли, что действительно нужны друг другу. Доказывать ничего не собираюсь, просто знай, что мне, кроме моего Маркоса, никто не нужен. Мы, видишь ли, так много недодали друг другу за пятнадцать лет, что нам ещё долго навёрстывать.
Элизабет прячет улыбку в блюдце с чаем. Я научила её переливать слишком горячий напиток в блюдечко, и теперь, к превеликому изумлению княгини, она чаёвничает совершенно по-нашему, да ещё вприкуску с колотым сахаром. Благо, в это кафе мы заглядываем частенько, хозяин уже изучил наши вкусы.
Щёки Любавы внезапно алеют от понимания. Глаза блестят, как у девчонки. Ага, подтекст последней фразы раскусила! Похоже, и у неё к обретённому супругу счётец на недополученное предъявлен немалый, кто бы сомневался!
– Да уж, к тому времени, как они расплатятся, новые долги нарастут, – бормочет она с плохо скрываемым удовольствием и тянется, наконец, к своему блюдцу.
Вот и славно.
Но тут же лёгкий, почти невесомый толчок в животе напоминает об обстоятельстве щекотливого свойства. И сразу отбивает охоту шутить.
– В чужую семью лезть не буду, – говорю твёрдо. – Что было – то прошло. Вот только от этого «было», ты уж извини за прямоту, у меня хорошая память осталась, а скоро она совсем видимой станет, ножками затопочет и ручками замашет. И муж мой, сразу скажу, об этих будущих детях уже, как о своих, думает. Но если твой князь, – намеренно подчёркиваю: «Твой!» – захочет с детьми встретиться, научить их чему-то, да просто повидаться – я… мы с Магой возражать не будем. Но уж и ты не препятствуй. Отец есть отец.
Любава поджимает губы. Глядит в чашку.
– Его право. Да и дети страдать не должны.
– И мы не должны, – вдруг мягко встревает Элли. – Ну что вы, в самом деле, обе вот-вот закипите? Ведь всё хорошо, у каждого свой мужчина, её собственный, любимый; и никто ни у кого мужа не отбирает. А здесь, на ярмарке, мы оказались по своим делам, и ни с кем за твоей спиной встретиться не собирались. Это я уговорила Иву поехать. А про то, что сюда русичи приехали, мы даже не догадывались. И знаете, что я вам скажу, дорогие дамы? Очень хорошо, что вы, наконец, познакомились, поговорили и всё меж собой выяснили. Теперь никто не будет ворочаться по ночам и надумывать себе неизвестно что!
– Откуда ты знаешь? – начинаем мы с Любавой в один голос. И сконфуженно замолкаем, глядя друг на друга. Элли начинает неудержимо хихикать. Через пару секунд мы все срываемся на смех.
В общем, Элли права. Хорошо, что мы с Любавой встретились. Потому что, несмотря на очевидность некоторых вещей, всё-таки лучше их обсудить.
***
– Вы так похожи, – задумчиво говорит Элли, взвешивая на руке камушек, выбранный из гальки. – Удивительно похожи. Причём не только внешне. Я знаю тебя не так уж долго, хоть порой и кажется, что всю жизнь; и могу представить, как бы ты ответила на тот или иной вопрос, как поступила бы… Нет, это не предсказуемость, просто ты стала для меня по-настоящему близким человеком, а близких всегда чувствуешь. Знаешь, что они рядом, или ощущаешь, когда им плохо, например. Я сейчас смотрела на Любаву – и понимала, что именно она скажет, с какой интонацией…
Мне бы возразить, из чистого упрямства, но я молчу. Нагнувшись, подбираю подходящий для «блинчиков» по воде голыш, передаю ей. Море нынче удивительно спокойное, и Элли развлекается. Редко когда выпадает полный штиль, чтобы поверхность воды практически выровнялась, и можно было бы так отвести душу. Мне вот нравится иногда «для души» стрелять; Мага, хоть и относится к этому увлечению скептически, но сам подобрал мне лёгкий композиционный лук из какой-то родовой коллекции и навесил в саду несколько мишеней, окружив участок охранными заклинаниями, чтобы никто под шальную стрелу не попал. А вот Элизабет обожает метать по воде плоские камушки, и чтобы они, прежде чем булькнут последний раз, отщёлкали не менее семи шлепков…
С полчаса назад мы попрощались с княгиней Северной. Кто-то, может, не поверит, но расстались мы по-доброму. От кареты Любава отказалась, сославшись на то, что хочет пройтись, посмотреть на иномирный город, да просто подумать; и я, кстати, тотчас её поняла. Сама после важного события хожу-брожу, будто так лучше уложится в голове пережитое. Княгиня попросила её не провожать, поэтому мы распрощались на набережной, в пяти шагах от кафе.
Дружина… или свита? Да нет же, просто охрана… деликатно держалась в отдалении, рассредоточившись полукругом и изучая окрестности. Но к уже известным действующим лицам добавилось новое. Неподалёку, у парапета набережной, явно кого-то поджидая, нетерпеливо постукивала ножкой в красном сапожке со шпорой рослая девица лет, как мне сперва показалось, восемнадцати, широкоплечая, крепкая, как богатырка, и, что самое удивительное, хоть и из русичей, но одетая по-мужски: в штанах, вышитой рубахе с распашным воротом, коротком кафтане. Впрочем, грудь из-под кафтана выпирала отчётливо, не позволяя ошибиться. Да и коса присутствовала, толстенная, рыжая, такая же плотная, крепкая, как хозяйка…
Рыжая.
Девица покосилась на меня недружелюбно и уставилась на мою спутницу. В ухе сверкнула крупным рубином серьга, которую я тотчас узнала. Та самая, что Васюта мне для первого сына оставил, а я не взяла, вернула. Не из гордости, а потому, что… неправильно это. Он – человек порывистый, понял, что я с ним не уеду, и решил хоть что-то для будущих детей оставить; а о том, что в Ново-Китеже своё дитя растёт, не подумал. Или… знал уже, что девка, не наследник.
При взгляде на девицу Любава смешалась, даже вроде бы смутилась немного; затем нахмурилась, но промолчала. Впрочем, разъяснений не требовалось. Этот упрямый взгляд тёмно-карих, почти вишнёвых глаз я узнала. И твёрдый подбородок с характерной ямочкой, у Васюты скрываемой под бородой, и прихотливо изогнутую линию рта, да и саму богатырскую стать, в конце концов. Никуда от генов не деться, причём не только от отцовских. Матушка Васюты, первая жена его отца, была из воительниц-поляниц, вот внучка в неё-то, похоже, и уродилась.
А что это она тут делает, а? Охране не доверяет? Боится, что «разлучница» матушку обидит? Ох, шальная головушка, шальные мысли… А ведь ей не восемнадцать, а лет четырнадцать, не больше. Просто из-за сложения старше кажется; а мордашка-то совсем девчачья…
Красивая.
– Хороша! – шепнула я Любаве. – Ох, и хороша!
– Вся в батьку, мои только хлопоты, – скупо улыбнулась она. Но было видно, что похвала ей приятна. Неожиданно коснулась моего плеча и заглянула в глаза:
– Спасибо. За Неждану спасибо. За то, что дар Васютин, сгоряча предложенный, не приняла. Он его потом сам Неждане и передал. Муж твой, я слышала, и знатен, и богат; авось твоим сыновьям, как вырастут, власти и злата достанет и без этой серьги; зачем им ещё и княжество в чужой стороне? А вот дочь моя теперь наследница, даже если брат у неё родится. Благодарствую, обережница.
И крепко меня обняла.
Как сестру.
На бесконечно долгое мгновение у меня всё смешалось в голове. Честное слово, я вдруг увидела себя глазами Любавы, будто мы поменялись телами; или даже стала ею… Потому что помнила всё, что пережила она сама: детство в богатом тереме под присмотром мамок и нянек, беззаботное девичество, первую любовь, едва не закончившуюся похищением и насилием – как же, княжна, лакомый кусочек, опозоренную девку потом только и остаётся, что замуж выпихнуть за охальника, чтобы срам прикрыть… Васюту-спасителя, которого сперва всё больше за доброго дядьку принимала, а потом разглядела, наконец, влюблённого мужчину, боящегося напугать её, пуганую, лишним словом али прикосновением… Батюшкин гнев и неприятие: не ровня простой воин княжне! Тайный побег и замужество. Пропажу целой воинской слободы со всеми живущими. Горечь потери. Тоску. Нежданную радость, безумное счастье, когда поняла, что в тягости, что осталась ей от любимого хоть кровиночка… Взросление – когда, наконец, прямо возразила батюшке, отвергла всех женихов: «Дождусь своего! Жив он, жив!» Пустые тоскливые ночи. Болезнь отца и примирение, княжение и слёзы в подушку от первых неудач во власти… Споры с подросшей дочерью: негоже ведь девице воинским делом заниматься! – но затем шальная мысль: а если гоже? Вернётся Васюта – будет гордиться дочерью-богатыркой, что всех отроков побивает. Призыв ко двору двух прославленных девиц-поляниц, Неждане в наставницы. И, наконец, суматошный, на всю красную площадь, крик гонца с окраины Ново-Китежа: «Верну-улись! Богатыри вернулись!..» Скрип половиц под знакомой тяжёлой поступью. «Вот он я, лапушка… Примешь ли?»
Не знаю, что там из моих воспоминаний открылось самой Любаве. Должна же была она хоть что-то увидеть взамен? Но только разомкнули мы объятья совсем иными женщинами. И увидели друг друга совсем не такими, как при первой встрече.
– Будешь в Тардисбурге – заходи в гости. И Неждану с собой бери: сведём её с настоящими амазонками.
Она кивнула.
– Если твой обижать начнёт, – отозвалась строго, – а он у тебя чудной, с норовом… ты приходи. Так и быть, младшей женой разрешу тебя взять. Разберёмся.
Всё-таки оставила за собой последнее слово.
…Мраморные ступени белеют в десяти шагах от воды, приглашая вернуться на набережную, где неспешно, параллельно нашему с Элизабет ходу, следует карета. Но уходить пока не хочется. Мы бредём по береговой полосе под едва слышные всплески волн и запускаем камушки. И молчим, будто сами боимся расплескать накопившиеся за день впечатления.
Отряхиваем ладони и долго смотрим на бескрайнюю синюю гладь, на покачивающиеся невдалеке яхточки с провисшими парусами… Бухта и пляж в Эль Торресе тоже хороши, но там не увидишь заходящие в порт величественные парусники, соревнующихся гребцов, дельфиньих стай, подплывающих прямо к берегу. Тихо, спокойно, пустынно. Впрочем, везде хорошо по-своему.
И, кажется, нам пора возвращаться.
Не сговариваясь, поднимаемся к набережной по ближайшей широкой лестнице. Но едва я ставлю ногу на последнюю ступень, что-то меня ослепляет: будто солнечный зайчик угодил в глаза. Невольно отшатнувшись, почти теряю равновесие… Ах!
Тут бы мне и грохнуться, и пересчитать головой все пятнадцать ступеней! Но упругая воздушная волна толкает в спину, не давая упасть, а затем выпихивает меня на мостовую. Я даже не успеваю испугаться. Страх приходит позже: когда немеет от холода палец с обручальным кольцом, когда Бастиан крепко подхватывает меня под локоть и разворачивает над нами с Элли двойную спираль зашиты…
Верчу головой в попытках оглядеться и машинально потираю кольцо. Что это было? Оно сработало? В своё время Мага вложил в этот изумруд немыслимое количество защитных заклинаний на все случаи жизни и обязал не снимать его ни при каких обстоятельствах. Ему, помешанному на безопасности семьи, всё время кажется, будто беременную женщину везде подстерегает опасность; а на мою единственную попытку возразить он напомнил, что именно защита подобного кольца спасла мне жизнь во время горного обвала. И возразить было нечего.
Сейчас кольцо заметно разогрелось и вибрирует на пальце.
– Позвольте, донна…
Тёмный рыцарь перехватывает мою руку. Всматривается в камень.
– Всё в порядке, – говорит сдержанно. – Оно просто вас поддержало, не позволив упасть. Однако вы слишком долго гуляли на солнцепёке, донны; мне надо было раньше обратить ваше внимание. Прошу вас…
Усаживаясь в зашторенную карету, сохраняющую полумрак и прохладу, я спрашиваю встревожено:
– Я действительно перегрелась? Это что, тепловой удар?
Побледневшая Элли качает головой:
– Ну что ты, солнце здесь не причём. Хорошо, что всё благополучно закончилось! Не слушай Бастиана: эти мужчины просто помешаны на том, чтобы ничем нас не волновать, вот и придумывают невесть что, лишь бы мы не испугались. Нет, Ива; кажется, кто-то очень нехорошо на тебя посмотрел.
ГЛАВА 9
То ли я такая тормозная, то ли гормональные бури, донимавшие меня полдня, улеглись, наконец, но только особого волнения после случившегося не чувствую и в истерику не срываюсь. Нет, а что толку рыдать-то? Никто не пострадал. Бастиан и кольцо проверку на профпригодность прошли: сработали-то они практически разом! Одно плохо: теперь или усилят охрану, или вообще попросят нас не высовываться из резиденции, пока не отыщут злоумышленника. Наконец-то хроническая паранойя некромантов оправдалась!
Ну, ничего. Осталось продержаться неделю, до бабушкиных именин; ах, да, ещё и до именин Мирабель. Таки вежливость обязывает… Займёмся хлопотами по подготовке праздников. Насколько я знаю, разноглазая Белль с превеликим удовольствием берёт на себя сугубо декоративную часть: всяческую мишуру вроде оформления залов, столовых и сада. Прозой же вроде продумывания меню, закупки продуктов и временного расширения штата кухонной и домовой прислуги, обустройства комнат для гостей – а часть из них приедет издалека, и кормить эту ораву придётся постоянно – традиционно занимается донна Софья. Значит, и для нас дело найдётся, не оставим же мы её на произвол судьбы. Ей, конечно, не впервой, но… Нет, возраст тут совершенно ни при чём. И здоровье тоже. Здоровья в нашем матриархе столько! Не зря же я ей такой своеобразный подарочек везу, и более чем уверена, что она с ним справится! Всё дело в том, что в последнее время мы с Элизабет изнываем от скуки. За что ни возьмёшься, чем ни поинтересуешься, только и слышишь в ответ: «Что вы, донна, у нас есть, кому этим заняться. Вам нельзя себя утруждать…»
Порой кажется, что все вокруг поголовно знают, что должна делать беременная женщина и чего ни в коем случае не должна. Послушать, так будущая мать – самое бесправное, неуклюжее и беспомощное существо во Вселенной. Сперва подобное отношение кажется смешным и трогательным, а потом начинает выбешивать. Благо, я женщина неконфликтная, да, к тому же, знаю, что, сколь верёвочка не вейся, а… вот он портал в мой любимый дом, два шага – и я в Тардисбурге. Другое дело, что неохота обидчивую девочку из себя изображать.
О чём это я? Да, о группе поддержки бабушки Софии. Она ещё не подозревает о наших планах, но скоро мы её обрадуем. А то уже утомляет этот затянувшийся отдых.
Вовремя мы сделали вылазку на ярмарку! Ближайшую неделю будет не до поездок.
– …«Не так посмотрел» – это сглазил, что ли? – вспомнив о последних словах Элизабет, уточняю спокойно.
Она тоже без особого волнения пожимает плечами.
– Нечто вроде того. Смотря кому ты не понравилась. Или сглаз, тот даже от обычного человека может прилететь, знаешь, есть такие люди с так называемым «чёрным глазом»… Или чья-то зависть. А может и проклятие, от мага или ведьмы, например. Откровенно говоря, я пока их не особо различаю внешне; да оно мне и не интересно. Просто на себе испытала все прелести.
Поправляет на запястье браслет, украшенный россыпями сапфировых васильков.
– Ник несколько раз выводил меня в свет; представил партнёрам и друзьям, как водится. Мы даже успели посетить несколько… как их? тусовок в клубах. Он никуда меня не выпускал без охранного браслета, а позже даже без двух. Ох, какой иногда вокруг меня фейерверк затевался, видела бы ты! Ник ведь долго был одним из самых завидных женихов, и самых недоступных, к тому же; едва его воздыхательницы поняли, что он для них потерян, то как с цепи сорвались. Кто умнее, те смирились, деваться-то некуда. А другим взбрело в голову, будто стоит меня устранить – и мой супруг именно к ним воспылает горячей любовью. Вот и кидались сглазами.
– Дурочки, – фыркаю. – Из тех, кто просто не получил желанную игрушку.
– Наверное.
Какое-то время едем молча. Умиротворённо-молча, я бы сказала. Ну, случилось маленькое происшествие, с кем не бывает. От птички, нагадившей с небес, куда больше огорчений.
– А я вот думаю, – вдруг оживляется Элли. – Не может ли и здесь повториться то же? Вдруг и ты перешла кому-то дорогу? Мы ведь в Эль Торресе живём, в сущности, как на острове, изолированно от большого мира; местных сплетен не знаем, в обществе не появляемся. Ах, какая досада, что я все приглашения отклоняла! А ведь даже на чаепитиях можно много чего узнать!
– Да ну, Элли, – тяну я. – Кому я могла помешать? За Магой после двух неудачных женитьб тянулась слава «чёрного вдовца»; говорят, многие девицы от него до сих пор шарахаются! Да и характер у него долгое время был хуже некуда. Это он сейчас стал прежним, каким со мной встретился, а себя-вдовца сам в открытую психопатом называет. Кто бы на него запал?
Ответом мне служит снисходительный взгляд.
– Разве мало девиц, что сами бросаются на шею подобным типам? Это для нормальных людей угрюмый и вспыльчивый некромант действительно психопат; а для романтических девочек – загадочный и мрачный… как там? Ага, Властелин! Тёмный!
– Не смешно, – огрызаюсь. И завожусь не сколько от мысли о глупеньких девчонках, сколько припомнив, как в своё время некий зарвавшийся демиург собирался выпестовать из Маги своего собственного Тёмного Властелина. Элли понимает меня по-своему.
– И мне не смешно. Причём, самое скверное – что каждая такая девочка искренне верит, что уж с ней-то этот псих станет другим. Добрым и пушистым, как прикроватный коврик. И ноги на себя разрешит ставить. Хорошо, если она вовремя поймёт свою ошибку… К тому же, мы тут говорим о девицах на выданье, но не забывай, что сговор о женитьбе порой ведётся между родителями, а дети о нём узнают в последнюю очередь, даже если эти дети великовозрастные. Как ты думаешь, если бы, ещё ничего не зная о тебе и твоих девочках, дон Теймур приказал бы… Нет, не прямо приказал, а рекомендовал, попросил бы, в конце концов, сына жениться ещё раз? Ведь время идёт, старший сын пропал без вести, младший отбился от рук, внуков-наследников нет… Подумай непредвзято: отказался бы Мага?
…За окнами кареты мелькают сады и скромные коттеджи пригорода. Внезапно дробный перестук копыт шествующего за нами сопровождения становится тише: брусчатка сменяется грунтовой дорогой. Скоро горы… Я долго смотрю окно, не в силах оторваться от зрелища приближающейся каменной громады.
– Сначала, конечно, отказался бы, – отвечаю наконец. – А потом… Всё-таки долг перед семьёй, перед кланом для него очень много значит. Но ведь это только версия, да? Не могло же такое быть на самом деле!
Но тут же понимаю: а почему бы и нет? В унисон моим мыслям Элли качает головой:
– Могло. Ты сама указала причину: долг перед семьёй и кланом. А выбора у Маги тогда не было. Ему неслыханно повезло, что случайно он затащил в наш мир тебя.
Она неожиданно улыбается.
– И мне повезло. И всем. Ну что ты, Ива? Не надумывай себе лишнего. Сама же сказала, это всего лишь версия!
Смущённо встряхиваюсь. Сержусь-то я на себя: по давнишней привычке придумала страшилку, сама в неё поверила, сама сейчас огорчусь. Так дело не пойдёт.
– Думаю, дона Теймура расспрашивать о причинах бесполезно: он всё равно ничего не скажет, – гадаю вслух. – Разве что: «Не забивайте голову подобными пустяками, донна!» От Мирабели толку никакого… О чёрт, впору и впрямь заводить знакомства среди местных кумушек!
– Бабушка Софи, – выдаёт Элли, торжествующе блеснув глазами. – Правда, я гений?
Точно! Кому не знать всю подноготную замка и его обитателей, как не нашему матриарху? Вот с ней-то мы и посекретничаем. И уж тут одно из двух: либо я успокоюсь, узнав, что никто не имел виды на моего мужа (как же я сейчас понимаю Любаву!), либо, по крайней мере, буду знать, с чьей стороны ожидать неприятностей.
***
Лишь единожды мне довелось увидеть Ящера – одну из ипостасей дона Теймура. Скажу откровенно: невзирая на драматичные обстоятельства нашей встречи зрелище впечатлило настолько, что, несмотря на привычную в последнее время маску доброго дядюшки, надеваемую драгоценным доном в Эль Торресе, я до сих пор не обольщаюсь насчёт его истинного характера. Ящер – он и в Африке Ящер. Вторая ипостась в этом мире если и даруется природой, то не передаётся по наследству, а формируется сообразно душевным, так сказать, качествам и наклонностям носителя. Вот и делайте выводы.
Когда в карете внезапно становится темнее, я в недоумении выглядываю в окно – что за ерунда, ведь ещё недавно ни одного облачка не было! – бросаю взгляд на небо… и замираю на миг. Затем восторженно подзываю:
– Элли, сюда! Скорее, ты должна это увидеть!
Сахарные горные вершины пересекает угольно-чёрный силуэт. Размах крыльев, наверное, не меньше, чем у «Боинга»; сияет, переливаясь на солнце, миллиард чешуек, гребень вдоль спины подобен горному хребту… Разумеется, я преувеличиваю. Но не особо. Сперва отыщите в небе парящего дракона, полюбуйтесь на него, а потом уже возражайте.
– О-о! – шепчет Элизабет. – Какое восхитительное создание! Не думала, что когда-нибудь увижу нечто подобное. Какая грозная красота!
– Не забудь как-нибудь восхититься в присутствии дона Теймура, – ехидничаю я. – Он обожает нравиться доннам именно в таком облике.
На какое-то время моя подруга застывает на вдохе, с широко открытыми глазами, и я всерьёз начинаю опасаться, как бы он не задохнулась. Но вот она закашливается, переводит дух и лепечет:
– Это что… он? Ты меня не разыгрываешь?
– Делать мне нечего! Да ты взгляни на нашу охрану; они уже замерли, как на параде! Как-никак, их Главный Босс пролетает, да ещё в боевой ипостаси. Кстати, куда это он в таком виде? Или просто решил размять крылышки?
Ответ вместе с Ящером догоняет нас буквально через минуту.
Карета останавливается, и к нам бодро запрыгивает дон Теймур, несколько разгорячённый – очевидно, полётом – как всегда, с любезной улыбкой на устах. Но вот глаза его в этот раз не улыбаются. Холодные, настороженные глаза.
В отличие от наших телохранителей я не собираюсь вытягиваться по стойке «смирно». Мало ли, какой там у него огонь в глазах! Пусть и недружелюбный, но я точно не помню ни за собой лично, ни за Элли никакой вины, а нашего дона можно упрекнуть в чём угодно, но только не в несправедливости. Стало быть, опасаться нечего. Поэтому в ответ на его любезное приветствие я отвечаю сдержанной улыбкой и протягиваю руку. Приучили меня эти некроманты – тянуть руку для поцелуя, ничуть не смущаясь при этом…
– Драгоценные донны, рад видеть вас в добром здравии. Настолько рад, что ничуть не жалею, что поддался мимолётному капризу встретить вас лично. Такой сердечный порыв мне, как правило, не свойственен, а потому я решил им не пренебрегать, исключительно ради приобретения нового опыта.
Он говорит, задержав мою ладонь в своей, улыбается уголками губ… в то время, как взгляд слегка расфокусирован. И смотрит он вроде бы мне в глаза, но при этом… чёрт, как он это делает?.. сканирует каким-то образом ауру с моего обручального кольца.
Вот зар-раза.
С недавних пор абсолютно не боюсь мысленно
