Оглавление
АННОТАЦИЯ
Совсем новая новогодняя сказка о настоящей любви. О том, как сбываются желания, случаются чудеса и о том, что некоторые случайности совсем не случайны.
ГЛАВА 1. Расчёты с долгами
— Благуш… Ну давай поедем на тусу к Голдовскому, а? — изящный пальчик с маникюром обрисовал мужественный подбородок с лёгкой небритостью. Губки девушки обиженно надулись, а глаза продолжили исподтишка следить за выражением лица соседа по постели.
Сосед, являвший собой редкое по красоте сочетание черт под утренней щетиной, приоткрыл один глаз:
— Ой, Маня… — поморщился он, — я-то думал… Так вот откуда столько вдохновения на утренние ласки! — он с некоторым разочарованием на лице откинул шуршащее чистотой одеяло и поднялся с постели, провожаемый надутым взглядом из-под пушистых ресниц. Взял с низенькой тумбочки пульт и нажатием кнопки расшторил окна в комнате. После плотного покрытия блекаут-шторами свет остервенело ворвался в огромные окна от пола до потолка сплошным потоком, несмотря на пасмурную зиму. Маня упрямо сверлила голую спину недовольным взглядом. Спина вместе со всем, что к ней прилагалось от стройного мужского тела, застыла перед окном. Маня, пошуршав постелью, выскочила из неё и тоже подошла, прижавшись к спине своей неотразимой наготой, прикрытой волнистыми волосами.
— Ну, Благу-у-уш… — она распластала маникюр по плечам, пытаясь делать массаж, а потом взобралась пальцами на голову и стала растирать скальп. Обладатель скальпа и голой спины, отклонил от неё голову к окну и встряхнул волосами, которые красиво обрамляли голову светлой длиной, но не спускались до плеч.
— Мань, прекрати, массаж – это не твоё, — он недовольно дёрнул плечом.
— Ну я знаю – ты опять будешь полчаса застывать у окна, потом кинешься записывать ноты, и опять всё понесётся как всегда! — обиженно воскликнула она.
— Вот и не мешай, раз знаешь! — раздражённо отрезал он. Примерно через полчаса после непрерывного разглядывания крыш домов, подёрнутых сероватой дымкой неслучившегося мороза, он обернулся на комнату. Большое помещение, лаконично оформленное в стиле минимализма, являло собой сразу и спальню с огромной кроватью, и что-то вроде музыкального кабинета или небольшой студии. Всё было оформлено в серой с чёрным гамме, но не слишком тёмного оттенка. Только у одной стены красиво пестрели три электрогитары, развешанные в специальных крепежах, и одна аккустическая имела простой оттенок дерева. Завёрнутая в одеяло Маня надуто смотрела из серого кресла, оторвавшись от большого смартфона.
— Записать, записать… — обеспокоено прошептал голый музыкант, стремительно прошагав к столику около гитар. Он разыскал не до конца исписанную нотную тетрадь и, примостившись на полу из тёмного дерева, стал быстро записывать музыкальную композицию, карябая автоматическим карандашом среди нотных линеек. Он тихо ругался, нависая над низким крепким столом, и продирал дырки в бумаге.
— Да нажми ты на кнопку! — не выдержала Маня.
Он раздражённо потыкал большим пальцем по верхушке карандаша. Что-то прошелестел губами и продолжил продирать нотный стан. Маня вздохнула, закатив глаза, подошла к голому музыканту, нашла в плоском выдвижном ящике упаковку тонких грифелей и выдернула карандаш из пишущей руки. В ответ послышался матерный шелест, но Маня, ничуть не смутившись, вставила несколько графитовых стержней в тело карандаша, добыла из нехитрого устройства пишущий кончик и наклонилась, красиво колыхнув грудью над взлохмаченной головой. Музыкант попытался выдернуть у неё карандаш, шевеля губами что-то нетерпеливое. Маня не отпустила пишущий предмет и невозмутимо наткнулась взглядом на красивое нахмуренное лицо.
— К Голдовскому вечером, м? — поставила она условие.
Прозвучало изнемогающее рычание в ответ. Он всё-таки выдернул у неё карандаш:
— Не знаю… посмотрим… Иди там… к Лиде, она уже что-то приготовила… Слышишь, запах?..
Маня накинула чёрный шёлковый халат, явно мужской, и выпорхнула из стеклянной двери, обвевая стройные ноги и дверной проём по пути крыльями незапахнутого шёлка. Она прошла небольшим коридором, слабо напоминавшим часть жилого помещения и оформленным лишь постерами с известными гитаристами, до большой кухни, совмещённой с гостиной, обставленной всё в тех же серых тонах.
— А-а, Машенька, — протянула приветливая женщина из-за кухонного острова и добродушно склонила голову. Её возраст мог являться загадкой где-то в пределах от шестидесяти до семидесяти лет.
— Привет, — равнодушно ответила Маня, лениво прикрыв одной полой халата нижнюю часть тела. Она взобралась на барный стул, приставленный с обратной стороны к кухонному острову, и поискав скучным взглядом среди фруктов, выложенных на блюдо, закинула в рот кусочек ананаса, — чё такой кислый сегодня?! — возмутилась она, взглянув на женщину.
— Ну… — растерялась та, раскинув руки, — выбирала!.. Как велели, самый жёлтый взяла.
— Фу! — резюмировала Маня и, скривясь, плюнула недожёванный кусок фрукта на столешницу. За ней быстро убрали и протёрли стол чистой салфеткой.
— А как там?.. — заискивающе посмотрела распорядительница по кухне. — Василий Сергеич как сегодня?..
— Та… — махнула Маня рукой, — как обычно…
— Пишет? — с уважительным трепетом спросила женщина.
— Ой, Лида!.. — Маня с упрёком посмотрела на неё. — Он всегда пишет! — раздражённо поведала Маня. — Зря только старалась с утра… — Маня подцепила с блюда кусочек манго и удовлетворённо прожевала, потом запихнула в рот ещё два таких же кубика, — ну вот же… можешь, когда захочешь! — похвалила она с набитым ртом.
— Так хорошо, что мужчина при деле! — заверила Лида с уверенностью опытной женщины. — Может, Машенька, вы его замуж возьмёте? У вас так всё хорошо…
— Фу, Лида! Что ты аппетит портишь с утра?! — возмутилась Машенька. — Мне самой что ли перед ним на колено вставать? Скажешь тоже!.. — фыркнула она и накинулась на виноград. — Кофе давай! — между делом вставила она, не глядя. — И булки свои… Он любит…
— Как же… как же… — суетливо закопошилась Лида у духовки, — вот, испекла… — она достала противень с аппетитными изделиями.
— Как он не жиреет с этих твоих круассанов?! — возмущённо нахмурилась Маня и плотоядно потянула носом аромат выпечки.
— Так я же по своему рецепту! — радостно поделилась Лида. — Там не так жирно, как из магазина, и мука другая… — она набрала воздуха, чтобы поделиться подробностями.
— Всё! — отмахнулась Маня. — Меня даже от рецептов в стороны разнесёт, не продолжай!
— Так, может, попробуешь? — добродушно предложила Лида.
— Ага! Попробуешь!! — фыркнула любительница фруктов. — Сама сказала, мне ещё как-то замуж выходить надо! — она округлила глаза. — Твой Василий Сергеич меня даже жить в свою серую берлогу не пускает, только так… после концерта если не выгонит…— она вздохнула, — наверное, надо что-то другое подыскивать. Два года уже с ним… Время только теряю…
— Это с таким мужчиной-то? — усомнилась Лида.
— А что мужчина?.. — Маня скучающе скривилась куда-то в сторону. — Ну, мужчина… обычный…
— Красивый-то какой! — трепетным шёпотом воскликнула Лида.
— Это конечно, появиться где-нибудь приятно, — согласилась Маня, — но он же никуда не ходит! — тут же возмутилась она. — Я ему – пойдём к Голдовскому, сегодня тусовка. Новый год же! — выкатила глаза Маня. — А ему всё пофиг вообще… А я куда новое платье надену?! Здесь что ли?.. — она обвела взглядом модную гостиную без излишеств в дизайне.
— Да-да… — посочувствовала Лида, поглядывая на собеседницу.
— Машину подарил… — рассуждала та, — одну! За два с лишним года! Можно бы уже и поменять… Ну ещё по мелочи там… кулончики-браслетики-телефончики… — Маша вздохнула, запахнув чёрный халат поглубже, и тут же тряхнула им, отдёргивая от себя, — во! Халат даже не могу свой купить!
— Вы же покупали себе, Машенька, — напомнила Лида.
— Правильно! Покупала! — возмутилась та. — Все вещи ко мне домой отправляет! Ничего нельзя у него оставить! Во как бережёт свою берлогу! А ты говоришь… замуж… — вздохнула Маня, — нет, надо кого-то искать, а то поздно будет… Мне уже двадцать три! — она выкатила глаза.
— Да-да… — сочувственно приговаривала Лида, поглядывая на молодую собеседницу, — Ну так что там… кофе могу ему отнести? Или он голый совсем? — спросила она после окончания Маниных горестей, держа наготове поднос с завтраком.
— Конечно, голый! — возмущённо воскликнула Маня. — Пока не допишет – не оденется, у него только так вдохновение работает, на свободе, — фыркнула Маня, — давай сама отнесу.
— Так мне бы это… — наклонилась Лида, — тридцать первое же… — она удержала поднос у себя, — расчёт бы получить, денежки… И отпроситься пораньше сегодня. Я с семьёй встретить хочу, там родственники приехали.
— Во! — Маня потеряла изо рта разжёванную виноградину. — Даже у тебя туса новогодняя! — она раздосадовано посмотрела на Лиду. — Блин! Я одна сегодня останусь без гулянки что ли?! А там мужики, между прочим, неженатые…
Лида обогнула большой стол с подносом в руках и встала перед Маней:
— Так как же быть? — растерялась она.
— Давай! — решилась Маня, берясь за поднос, но та его не отпускала. — Он кофе выпьет с твоими булками – подобреет. Может, на тусовку согласится… — Маня посмотрела в насупленное лицо той, что готовила завтрак, — ну и про деньги твои спрошу, — она фыркнула, — ой, сколько там тех денег… можно подумать… Нашла о чём горевать! — она снова потянула поднос к себе и наткнулась на сопротивление. — Спрошу!! Дай сюда! — Маня возмущённо выпучила глаза.
Лида нехотя выпустила поднос и сокрушённо уставилась на развевающуюся чёрным шёлком спину.
Поднос припарковался на широком крепком столике рядом со скрюченным музыкантом. Он уже не строчил в нотах, а сидел рядом на полу, булькая что-то себе под нос и перебирая струны акустической гитары. Он был по-прежнему обнажён и красив, чему не мешала ни лохматость, ни небритость. Он заинтересованно обернулся к подносу и послал незаслуженную улыбку той, что принесла еду. Маня осклабилась в ответ на щедрых тридцать два отбеленных зуба. Один кофе с подноса она взяла себе, только не в кружке, а в стакане с трубочкой.
— Мань, я понимаю, когда латте пьют через трубочку, но чёрный… — снисходительно усмехнулся он и взялся за свою кружку эспрессо.
— Молоко… — поморщилась Маня, — фу… Разнесёт с него, да и диета не позволяет. А трубочка зубы бережёт, не потемнеют…
— Предусмотрительная ты у меня, — оценил он насмешливо.
— Ну, Благуш… — надулась сквозь улыбку Маня, завидев умиротворение на красивом лице.
— Опять? — усмехнулся он.
Маня кивнула.
— Ладно, ненадолго можно… Давно этого ублюдка не видел, соскучился… А то по телефону дружить всё время нельзя же… Надо и обниматься иногда, может он не все семь нот ещё забыл…
— Ну то-то же… — Маня взмахнула халатом и переместилась под бочок к музыканту, — и мне надо успеть туфельки купить.
— Это без меня! Карточку возьми – съезди сама… Обувь на Новый год дарить – хорошая примета, вот купи от меня.
— Угу… — покивала Маня кротко, прижимаясь к плечу.
— Чего там Лида, наверное, тоже хочет денег?..
— Ой, да… Ей всё время что-то надо… — поморщилась Маня.
Он вскочил и, захватив смартфон, направился к стеклянной двери.
— Вася!.. — окликнула Манечка, тоже вскакивая и глядя ошарашенными глазами.
Он, мгновение посоображав у двери, кинулся к ней обратно и сдёрнул свой чёрный халат с её плеч.
Маня догнала его уже на кухне, накинув на себя серый махровый халат из ванной комнаты. Она встала позади его плеча и стала ревниво наблюдать за денежным потоком.
— Спасибо за завтрак, Лида, очень вкусно, — похвалил Василий.
— Всегда пожалуйста, — раскланялась с довольным видом Лида и сложила руки перед собой.
— Сколько я вам должен, чтобы нам с вами долги не тащить в новый год? — спросил он.
Лида кинула полный благодарности взгляд на Маню, та вздёрнула подбородок с видом хозяйки положения.
— Ну, за декабрь… — начала подсчёты Лида, — и я ещё продукты на последнюю неделю вам покупала, Василий Сергеевич…
— Да-да, я в курсе, — покивал он.
— Семьдесят… — она запнулась, — пять тысяч… итого… восемьдесят, вернее… грм-грм… Вот… Василий Сергеевич.
Маня что-то многозначительно хмыкнула позади.
Василий Сергеевич наклонил голову, разглядывая Лиду с ироничной ухмылкой.
— Ну, точнее, семьдесят пять тысяч… да… — поправилась она.
— Точно?.. — улыбнулся он многозначительно.
Лида замешкалась, достала из кармана фартука бумажку:
— Вот список продуктов…
— Я знаю-знаю… список из супермаркета за углом, а продукты вы берёте всё равно на рынке через квартал отсюда. Я очень ценю и вашу находчивость, и свежие продукты, — кивнул Василий, — так сколько я вам должен? — он не сделал попытки взглянуть в протянутую бумажку.
— Шестьдесят восемь триста… — смутилась Лида и спрятала бумажку.
— Угу… — кивнул Василий Сергеевич, открыл в смартфоне программу банка, попутно отвернувшись от любопытной Мани, и, прежде чем совершить платёж, оглядел окружающее пространство. — А вы уже собрались уходить? — спросил он, исподлобья изучая лицо домработницы.
— Ну… почти… — она шагнула, частично прикрыв собой пухлую хозяйственную сумку у холодильника, — вот ещё постель поменяю, протру кое-что… А так… ведь тридцать первое… можно я пораньше?
— Можно-можно, — согласился Василий и, вздохнув, сосредоточился на наборе суммы в программе для перечисления средств на счёт Лиды, — значит, шестьдесят восемь триста, — вспомнил он, метнув взгляд на пузатую сумку у его холодильника, — минус продукты, которые вы забираете для себя… это где-то шестьдесят получается, да? — он поднял глаза на Лиду.
Она кивнула, потупившись.
— Ну и за конец года надо поощрить, всё-таки мы с вами верой и правдой снова весь год вместе, да?
Лида озарилась смущённой улыбкой.
— Итого, семьдесят, Лида, правильно?
Она с готовностью кивнула.
— Ну и меня вам терпеть приходится, и Маню тоже, значит, – повышаем до восьмидесяти вместе с премией, договорились?
— Ой, Василий Сергеевич!.. Так благодарна!.. Так приятно у вас работать! Спасибо большое!
— И мне приятно, Лида! Чтобы нам с вами было ещё приятней, вы что-то от меня купите себе к Новому году. Так что округляем до ста и расходимся с добрыми пожеланиями до встречи в новом году, ладно?
— О-о-ой… — расплылась Лида, сложив руки у груди, — да какое ж вам спасибо, Василий Сергеич! Какой же вы человек! Какой мужчина! — она покачала головой. — Обед на сегодня тут вот, — она распахнула холодильник, предъявляя аккуратные кастрюльки и мисочки.
Он кивнул с улыбкой под досадливое Манино хмыканье сзади:
— Завтра не опаздывайте, у меня вечером концерт в другом городе, поможете собраться.
— Как можно, конечно, не опоздаю! — пообещала Лида и устремилась завершить уборку в спальне.
— Ну, Благу-уша… — ласково возмутилась Манечка, — ну что ты такой расточительный!.. — она обняла его, скользя по шёлку ладонями и заглядывая в глаза.
— Тебе на салон надо перед тусовкой? Угадал? — с лёгкой усталостью спросил он.
Маня радостно закивала, повиснув на его плечах.
— Возьмёшь мою зелёную карточку, там на всё хватит…
— Ну Благу-уш… там же ограничение по платежам… — она притворно надула губки.
Он усмехнулся, тряхнув красивой головой:
— Ты собиралась превысить лимит в сто тысяч?
— То есть, мне как домработнице?! — возмутилась она.
— Я знаю, что ты не заслуживаешь… — насмешливо сказал он и снял с себя её руки, направляясь к кофеварке.
— Опять мне Лариске Голдовской завидовать… — вздохнула Манечка.
— Это просто решается, Манечка! — он зашумел кофеваркой и обернулся к ней, ожидая свою порцию кофе. — Не завидуй!
ГЛАВА 2. У Голдовского
— О-о! — расплылся в белозубой улыбке чернявый лощёный стиляга, захватывая в длиннорукие объятия Василия. — Наконец ты ко мне выбрался, Благовидов! С лета не виделись! — упрекнул он, превратив лоб в изрезанную полосками площадку под чёрными волосами, зачёсанными назад. — Я уже переехать успел, — он обвёл рукой просторный холл виллы в стиле хай-тек с красивой ёлкой, полный разодетого бомонда, а второй рукой придерживая Василия вокруг плеч.
— Да знаю, видел, — отозвался гость.
— В соцсетях меня пусть подписчики смотрят, а друзьям я сам должен всё показывать, понимаешь?! — многозначительно дёрнул бровями хозяин шикарного дома. Его крупный удлинённый нос очень удачно сидел на вытянутом лице и как бы венчал его, придавая всему облику значимости. Без намёка на красоту эта внешность заставляла доверять и даже пленила обаянием. А полуулыбка толстых губ придавала этому оттенок превосходства.
— Так тебя тут без тусовки разве можно застать? — устало огляделся Благовидов.
— Во-первых, только позвони!.. Не всегда же тусовка. А во-вторых, Вась… это даже обидно… — Голдовский сдвинул уголки губ вниз и пронзил тёмным взглядом, — это часть моей работы – ты знаешь. Тусовка – это моя жизнь и реклама. Я же тебя на своём акке тоже рекламирую, все твои концерты, все новинки – всё!.. Ты, не был бы таким занудным, тоже бы выкладывался везде, раскрутился давно. Ты же не Петя Сидоров из Замухрышинска, у тебя имя! Васю Бла-Бла все знают! Васины песни все хотят! Васину морду всем надо видеть в конце концов! Почему ты сидишь затворником, только на концерты вылезаешь?!
— Ладно-ладно, спасибо! Знаю, что ты меня не забываешь. Ну просто мне не до этого. Моё ремесло – музыка, а не мордой светить.
— Знаешь, без морды в нашем деле никуда!
— В нашем?.. — насмешливо посмотрел Вася.
— Я зна-аю, — протянул Голдовский, увлекая друга мимо других гостей в сторону, — ты думаешь, что я предаю, так сказать, светлые музыкальные идеалы, — он повёл рукой в пространстве, — а я думаю, что начало было хорошее, когда мы с гитарками по концертам помотались, а потом надо же было как-то это использовать. Ну вот! — он радостно обвёл рукой пышущее роскошью пространство. — И главное – теперь я вообще на это не трачусь, понимаешь? Я только зарабатываю! Всё за счёт спонсоров, — обаятельно ухмыльнулся Голдовский и, отказавшись взять с подноса официанта шампанское, наклонился к тому с короткой просьбой.
В это время Васиным вниманием завладели две девушки в вечерних платьях и попросили сфотографироваться рядом с ним. Он обнял обеих и изобразил сдержанную улыбку для молодого мужчины, который увековечил их союз на камеру смартфона.
Голдовский, полюбовавшись происходящим со стороны, заметил:
— Ну видишь, и ты мордой приторговываешь! Ничего же страшного, вполне себе получается.
— Слушай, это часть работы, я – человек сцены, если бы даже захотел, от этого никуда не деться, — возразил Василий. — Но чтобы только в это уйти… это не знаю, что должно со мной случиться… Мне нравится бывать на концертах!
— Ну, видишь! На концертах! На публике! Ну, не скрывай, Вась… ты тоже балдеешь от внимания к своей персоне! — ухмыльнулся толстыми губами Голдовский. — Надо просто начать этим зарабатывать тоже…
— Да я вообще не про это! Просто мне нравится получать отклик на музыку, это да… А тусовка – не моё.
— Ой, Благовидов… — обаятельно сощурился тусовщик, — я и вижу, как тебе свистят и визжат на концертах, а ты довольный цветёшь на сцене, и тебе так всё равно - всё равно… Ну просто до лампочки…
— Ладно, давай запишем ничью, мне тебе ничего не доказать, — смирился Благовидов под напором.
К Голдовскому подрулил официант, удачно обогнувший гостей, желающих снять с его подноса бокалы с шампанским. Хозяин тусовки подтолкнул своего именитого гостя к высокому столу с закусками и забрал два бокала у официанта, велев ему принести ещё.
— Это не спонсорская шипучка, настоящее шампанское, давай, за тебя!
— И за тебя! Крутая тусовка! Крутой особняк! — уважительно покивал Благовидов.
— Наконец-то ты оценил! — подмигнул хозяин празднества, отпив из бокала, и жестом предложил угощаться со стола.
— Манечка ещё больше оценит твои старания, — пообещал Василий, — хочешь, подойди к ней, она обязательно кинется тебя обнимать.
— Мы уже обнялись, у меня в ухе до сих пор звенит от твоей Манечки, — пожаловался Голдовский, — я её Ларисе спихнул, они найдут о чём пощебетать.
Благовидов понимающе усмехнулся.
— Когда свадьба? — спросил Голдовский с заговорщическим видом. — Хочешь, сделаю микс? Расходы минимальные. Оформим как рекламную тусовочку, может, ещё и заработаем. Насвистим в соцсетях, раскрутим, можно даже билеты продавать. Прикинь?.. — размечтался вдруг Голдовский. — Сердце самого загадочного гитариста страны дрогнуло, его покорила красавица Маня… — он засмеялся, — ну это черновик, не ужасайся сразу! Над слоганом ещё поработать надо.
Благовидов мотнул красивой головой:
— Ты из всего шоу сделаешь.
— Только скажи! — заверил он. — Сделаю! Имя точно поднимешь в рейтингах, если заработать на этом не получится. А если грамотного спонсора найти, обняться с ним там, не знаю, на его тракторе прокатиться или в белье нужной марки жениться и как-то это показать, то можно и денег поднять. Или хотя бы часть расходов снизить. Можно у меня! — он радушно повёл рукой, приглашая жениться на его территории.
— Тусовщик ты! — усмехнулся Вася. — Я не хочу жениться, — с тоской во взгляде сообщил он.
— Это не я!.. Это ты тусовщик… по бабам! Я думал – к Манечке прикипел душой. Всё-таки два года уже рядышком. Тебе двадцать восемь, ждёшь принцессу?.. Я те так скажу: можно и в сороковник жениться на восемнадцатилетке при твоих исходных данных… Но… там уже не будет такого отношения. Цени женщин, пока они такие же молодые, как ты… Ну или почти такие же, — он сочувственно посмотрел на друга, — мне вот с Лариской хорошо. А малолетки мне зачем? Не нужны! А чем дальше, тем меньше и меньше шансов встретить ровесницу, не потрёпанную жизнью.
Благовидов вздохнул, задумавшись.
— Вижу – задел за живое, — резюмировал Голдовский, — правда, подумай! Своя и рядом лучше, чем какие-то меняшки за подарочки.
— Меняшки? — переспросил Василий.
— Ну да, мой термин, в блоге хочу темку осветить. Как раз твой вариант. Меняшки, которых всё время меняешь с одной на другую.
— Слушай, я каждый раз хочу этого избежать, но не могу, честное слово! — Благовидов вздохнул.
— Ну и женись!
— На ком?!!
Голдовский сунул руки в карманы сияющих качеством брюк и кивнул в сторону тусующейся Мани, которая у сцены с приглашёнными музыкантами уже обвивала чьи-то плечи под музыку.
— Ты сам всё видишь, — усмехнулся Благовидов. — Если я её не заберу после тусовки, а я не собирался, потому что мне выспаться надо, завтра концерт, дорога ещё… и порепетировать надо… Если не заберу, то она на этом вот и уедет отсюда.
Голдовский, сморщив складку между бровей, присмотрелся:
— Это же Гершин! Он же женат… хотя разводится как раз… — он сосредоточился на лице друга, — хочешь, я его отгоню? Скажу: вали, и всё! Он мне должен, он отвалит!
— Слушай, а мне оно надо? — устало спросил Благовидов. — Не он, так другой… Всю жизнь отгонять?
— Не, это не вариант, — нахмурился Голдовский, тут же спохватившись, — у Лариски тут какая-то подружка, давай познакомимся, а? — он потащил друга за рукав.
— Миш, остынь… не надо ничего…
— Ну как не надо! Как не надо! — Голдовский уже вовсю плескал энтузиазмом.
Василий дёрнулся под его усилием, но остался на месте, снисходительно ухмыляясь:
— Перестань, я не хочу. Я даже знал, что так будет… Она устала так мотаться, замуж хочет. Для меня там совсем пусто, я не хочу из неё ничего высекать. Пусть развлекается. А менять на такую же сейчас у меня сил нет, я хочу чего-то другого.
— Ну ясно чего… — развёл руками понимающий Голдовский и закинул в рот что-то маленькое с тарелки.
Благовидов последовал его примеру. Они выпили ещё шампанского и заказали официанту повторить.
— А что это ты концерт первого числа в каком-то подмосковсном Подмосковске даёшь? Какого ляда ты отказался ради этого от восьмитысячного зала в Москве?.. Видишь, я в курсе твоих событий! — Голдовский многозначительно шевельнул бровями.
— Да, вижу, — удивился Благовидов. — Я им давно обещал, мой первый учитель оттуда. Он болел долго, мы с ним связывались, потом он умер, — Василий вздохнул, — а перед смертью попросил… ну как попросил… сказал, что городок хороший, что любит его, но никто туда не приезжает выступать, одна самодеятельность. Вот бы, говорит, ты приехал… Ну, как бы последнее желание хорошего человека. Он сделал когда-то так, чтобы я не бросил гитару, втянулся во всё это. Ну, мне захотелось… Я им так пообещал после его смерти, директору этого зала. Они ремонтировались долго. Я сказал - как закончите и позовёте, я приеду.
Голдовский понимающе покивал. Им принесли ещё по бокалу шампанского. После второго бокала Василий стал прощаться. Хозяин тусовки выпучил безумные глаза:
— Я тебя никуда не отпускаю! И так раз в полгода заявляешься сдавать мне сюда своих Мань… Ещё и сваливаешь раньше времени! Что тебе не нравится?!
— Миш, у тебя всё отлично! Я не планировал засиживаться, хочешь, заберу Маню, отправлю домой.
— Да фиг с ней, с Маней, пусть тусуется! Может, Гершина осчастливит!.. — вращал глазами Голдовский. — Ты видишь?.. — он обвёл рукой гостей. — Я – хозяин – ни с кем не общаюсь! Всех бросил ради тебя!
— Я ценю, Миш, — усмехнулся Благовидов.
— Да что мне твоё «ценю»?! Так! Мы должны встретить Новый год вместе! А то ты опять пропадёшь!
Василий посмотрел на часы. Стрелки на стене отмеряли куски этой самой стены, расчерченной на замысловатые геометрические фигуры. С одной стороны, это была вещь, а с другой, – оформление стены. Дизайнерские часы показывали одиннадцать.
— Ладно, давай встретим, — согласился гость, — правда, редко видимся.
— Ну вот! А то будешь там один… Как встретишь, так и проведёшь! Смотри – народ вокруг тебя, я рядом! Классный должен быть год! — Голдовский тряхнул его за плечи, радостно ухмыляясь полными губами. — Я знаю! — он озарился идеей. — Мы с тобой сядем под ёлку в двенадцать и загадаем самое крутое желание! Оно перевернёт твою жизнь! Такая туса! В моём новом доме! Иначе и быть не может.
— Ладно, — усмехаясь, кивнул Благовидов.
Они ещё выпили, потом ещё, потом переключились на коньяк, провожая старый год, пошатались среди гостей, иногда фотографируясь с кем-то, иногда чокаясь и выпивая. Развлеклись новогодними байками от актёра, который вступил в права ведущего на сцене, управляя ходом праздника. Выступили артисты цирка с каким-то феерическим шоу, разбрызгивающим гигантские бенгальские огни по залу. Ближе к полуночи основной свет погасили, оставив полумрак, и Голдовский потащил Благовидова к ёлке.
— Может, не будем садиться туда? Так постоим?
— Нет!! — убеждённо вращал пьяными глазами хозяин тусовки. — Ты не представляешь, что будет! Мы должны залезть туда! Я и ты!
Они взяли себе шампанского и без пяти минут двенадцать, выбрав место с ветками, повыше поднимающимися у основания ёлки, присели на саночки, изображавшие транспорт Деда Мороза. Голдовский отпихнул муляж подарка с сиденья и уселся рядом с другом под новогодним деревом.
— Я сам – лучший подарок! — изрёк он самодовольно. — Давай, чего ты хочешь? Говори! — он пьяно посмотрел на друга.
Тот, сидя в непосредственной близости от Голдовского, устремил на него замутнённый алкоголем взгляд:
— Совсем окосел что-то, не вижу тебя, — он мотнул головой, усмехаясь.
— Это не главное! — заплетающимся языком поправил Голдовский. — Формулируй, что ты хочешь! Смотри – я хочу, чтобы у меня всё было так же: Лариса моя рядом, пусть ещё дочку мне родит, сын уже есть… Так… тусовки пусть продолжаются, деньги тоже… Всё! — он раскинул руки в стороны. — А-а… нет! Не всё! Благовидов, чтобы не отлынивал, а сам меня звал почаще! Я буду рядом! Вот! Теперь всё! Давай ты! — Голдовский смерил его взглядом, слегка пошатываясь корпусом, и стал ждать, держа наготове свой бокал с шампанским.
Благовидов взгрустнул от его тирады и задумался, но после тычка в бок, слегка выплеснув новогодний напиток из бокала, философски сказал:
— Хочу, чтобы была любовь… Знаешь, — его язык слегка заплетался, — чтобы такая девчонка, которая…
— Ну не совсем девчонка… — поправил Голдовский, — нормальная такая…
— Ну, да… это так, к слову, нормальная девчонка, ну двадцать пять ей, допустим… И знаешь, такая…
— Красотка! — предположил под боком друг.
— Нет! — сморщился Василий. — Не то… Такая, чтобы… любила, понимаешь?
— Ну, тебя все любят… — разочаровался Голдовский.
— Не, не то… Чтобы она именно обо мне мечтала и вот ценила бы потом меня, какой я есть, понимаешь? Не за подарки, не за концерты… Ну вот меня!
— Чтобы восхищалась! — подытожил Голдовский.
— Да! — согласился Благовидов.
Друг осмотрел его лицо и с размаху кивнул темноволосой головой:
— Ну, тобой можно восхищаться.
— И что важно!.. — продолжал Благовидов.
— А ещё что-то важно? — удивился Голдовский.
— Кнешна! — пьяно усмехнулся Благовидов. — Ну такая, без этих вот… — он глянул в сторону Мани, повисшей на плече нового ухажёра, — без ужимок этих… не прожжёная, а нормальная, понимаешь?
— Я?
— Да.
— Я понимаю, — Голдовский сморщился и покивал.
Благовидов подставил свой бокал, Голдовский звякнул об него своим, напомнив, что им надо чаще видеться в новом году. И их звон поддержал бой курантов, а потом озвучился хором гостей и радостными криками «С Новым годом!»
ГЛАВА 3. Новый год в Подмосковске
— Надо резать скорей, — скомандовала одна девушка другой на маленькой кухне, заставленной заготовками для приготовления традиционных новогодних блюд. Она была постарше.
— Ой, зима какая красивая в этом году! — ответила другая, застряв взглядом в окошке.
— Давай-давай, сестрёнка, не застывай! Салатов побольше надо! Не успеем ещё… Мужики пожрать любят, — приговаривала обеспокоенно симпатичная высокая девушка в фартуке, надетом поверх джинсов и футболки. На её голове в строгом геометрическом порядке были уложены бигуди рядочками.
Вторая девушка расслабленно вытянула ноги из-под стола и откинулась на спинку стула:
— Любишь ты Гришу своего раскармливать, Катька, — повеселела она, — смотри, в джинсы не войдёт, которые ты ему под ёлочку купила.
— Ничего, пусть ест! Зато не уведёт никто, — ворчала, натирая свёклу на тёрке, Катя. Она вдруг кинулась к плите и, перецепившись через вытянутые ноги сестры, едва не загремела носом в кастрюлю. — Твою мать! Растянулась… Тебя вроде длинноногой не назовёшь, а… Блин!.. — она потирала ушибленные ладони, которыми успела задержаться о столешницу.
— Ну прости… — сестра смотрела на неё полными сочувствия глазами, — ты какая-то нервная… Расслабься! Мужа твоего ждём, не принца, не жениха, чего ты?..
Катя обернулась на сестру, нахмурившись, подумала и решила заговорить, несколько раз набрав воздух в лёгкие, но каждый раз до этого не начиная:
— Василиса!..
— Ой… — та подпрыгнула так, что чуть не поперхнулась, — только не это! Катя! Я не могу, когда ты так официально говоришь, как в детстве. Всегда с этого ругать начинали.
— Ну не волнуйся, — вдруг ласково продолжила Катя.
— Ой, нет… Вот теперь я ещё больше волнуюсь почему-то. Лучше бы ты орала, как всегда.
Катя проигнорировала все предупреждения и очень серьёзно продолжила беседу, глядя в глаза испуганной сестре:
— Тебе уже двадцать пять, Вася!.. — это было сказано с упрёком в голосе.
— Так говоришь, как будто я в этом виновата, — попятилась на стуле Вася, вжимая голову в плечи.
— В этом нет, а вот замуж не выходишь… это плохо…
— Кать… — обиженно насупилась Василиса, — как я выйду?.. — совсем тихо спросила она.
Катя сочувственно сдвинула брови под бигуди и засопела:
— Васенька… — она присела на корточки перед сестрой, оказавшись ниже, и заботливо погладила её по штанине, обтянувшей ногу, — Василинушка… хватит из себя девочку строить… И всё получится, понимаешь? Ну не клюют мужики на маленьких девочек… двадцатипятилетних.
— Да причём тут?.. — Вася осеклась и вздохнула. — Никому я не нужна просто… — она поникла головой и стала разглаживать на себе ту же брючину. Сестра приняла в этом активное участие. Они обе поразглаживали штанину на ноге Василисы. Потом Катя вскочила, щёлкнула выключателем на плите под закипающей кастрюлей и, схватив сестру за руку, поволокла её в комнату. Там она распахнула платяной шкаф, поставив Василису перед зеркалом.
— Ну!.. — потребовала она неизвестно чего. — Смотри, как всё хорошо-то! — она звучала с таким же надрывом, как плохая актриса в захолустном театре.
Лицо в зеркале засопело и совсем поникло. Катя обхватила сестру ладонями за щёки и бесцеремонно приподняла лицо к зеркалу.
— Смотри! — снова скомандовала она. — Нос маленький такой, аккуратный, губки… ну губки… — она чуть-чуть ослабила хватку, чтобы не растягивать в стороны губы, которые и так смотрелись немного растянутыми. Потом она натянула слегка глаза, как будто тренировалась делать подтяжку глаз немолодой уже женщине. — Тут подведём немножко… стрелочку пустим… — она поддельно полюбовалась отражением в зеркале, — и будут глазки… Веснушечки такие симпатичные…
— Вот!! — крикнула Вася и отдернула от себя руки сестры. — Всё, что у меня есть симпатичного, – это грёбаные веснушки! И то! Если отдельно от меня!
— Ну, Васенька!.. — Катя страдальчески воздела кверху брови. — Ну, много раз уже говорили…
— Да! Много раз! Поэтому хватит! Хватит!! Хватит!!! — закричала Вася изо всех сил, раскрасневшись. Она резко повернулась к сестре и уставила в неё пламенный взгляд. — Мы обе знаем, все в нашей семье знают, что я похожа на мальчишку, просто на грёбаного мальчишку!
— Но если… — попыталась вставить Катя.
— А если меня накрасить, то на накрашенного мальчишку! — растопырила глаза Вася и порывисто вышла из комнаты, обрулив сестру. Та осталась стоять в растерянности перед шкафом. Неожиданно Василиса возникла опять в комнате и подошла близко к сестре, не без удовольствия сверля её гневным взглядом:
— И не надо ля-ля!.. Это нихрена не симпатичный мальчишка, а просто… — она сжала губы, потом разжала и, ничего не сказав больше, ушла на кухню, начав стучать там какой-то посудой.
Катя поспешила на кухню.
— Как будто я не из этой семьи вообще! — закончила Вася свою гневную тираду, но уже тихо и расстроенно.
Катя сочувственно посмотрела на сестру и вздохнула, собираясь ещё что-то сказать.
— И ноги у меня короткие! — выпалила вместо неё обладательница коротких ног.
— Ну не такие и короткие… — неуверенно вставила Катя, — и вообще… ты девочка… девушка, в смысле…
— Я знаю!! — выкрикнула Вася. — Сиськи на месте, третий номер, «цэ», спасибо, я знаю, лифчики сама покупаю! — гневно продолжала она, выкладывая варёную картошку из кастрюли на разделочную доску.
— Ну что ты…
— Ничего!! Штаны я тоже заколебалась подшивать!
— Ну мало ли кто чего подшивает…
— Да пофигу! — выставила Василиса веснушчатое лицо, порозовевшее от волнения. — Я привыкла!.. Просто не надо мне говорить, что я замуж не выйду! Меня это… — она сжала губы и снова разжала, но сдержалась от чего-то, — нервирует… — закончила она.
— Да я понимаю… — миролюбиво подытожила Катя, — я ничего такого и не говорю…
Василиса с подозрением посмотрела на неё.
— Я говорю – выйдешь… постараться надо… немножко…
— Щас ты мне скажешь про каблучки, да?
— Да, — кивнула Катя.
— Мы обе знаем, — она снова сжала губы так, что их цвет изменился, — да что мы!.. Весь город знает, что на каблучках я выгляжу, как… как… парень, который надел каблуки! После того, как Сидоренко на выпускном всю ночь орал это на весь Подмосковск, а весь грёбаный одиннадцатый «Б» ржал и подвывал ему.
— Ну, подумаешь, один идиот что-то там сказал… — пожала плечами Катя, — дело-то не в этом… — тихо добавила она, с надеждой посмотрев на сестру.
— А в чём?! — расстроенно воскликнула Вася, но уже не гневным, а больше усталым голосом.
— Ну Васюнь, — Катя присела за стол рядом с сестрой и принялась тоже очищать варёный картофель от кожуры, — ну что ты вот… рисуешь всё… анимэшечки эти… — она вздохнула.
— Никто никогда не отказался жениться из-за этого на других, — насупленно проговорила Василиса.
— Это да-а… — с готовностью протянула сестра, — но всё равно… Ты как в детство впадаешь с этим. Ты же не художник никакой… У тебя другие дела есть, увлечения. Спорт любишь… ну и ходила бы на спорт в парке заниматься, побегать там с другими… Вот…
— Ага, чтобы мужиков цеплять…
— Ну и это тоже!.. А что?! Разве плохо?.. Да и это не главное… Ну вот ты рисуешь-рисуешь мордашки эти, а что толку-то?
— Меня люди видят… — угрюмо пробурчала Вася.
— Да не тебя они видят! — горестно воскликнула Катя. — А мордашки эти! И ты себя с ними уже путаешь, и другие безумные девицы, кто там рисует… тоже…
— Там парни тоже есть… в нашем сообществе…
— Ну и хорошо!.. — воодушевилась Катя. — Вот бы и познакомилась в интернете с таким же мордашечником! И рисовали бы потом вместе, кто против-то?!
— Там не для этого люди сидят, — вздохнула Вася.
— А для чего?!! — Катя бросила картошку на стол и всплеснула руками.
— По интересам, — пожала плечами Вася. — Почему надо обязательно кидаться на кого-то, если просто общаешься?
Катя опять всплеснула руками:
— И что?! Все там рисуют этих милашек просто?..
— Почему просто… Конкурсы, соревнования… просто посиделки бывают…
— Посиделки! — злобно усмехнулась Катя. — Одна мордашка смотрит на другую такую же! Анимешечки! Хо-хо… — она приложила руки к щекам и смешно передразнила непонятно кого.
— Хватит… — устало попросила Вася, — и так хреново…
— И ничего у тебя не хреново, понимаешь? Ни-че-го!.. Васечка, я рада, что ты рисуешь! Это прекрасно! Рисуй, раз нравится! Но посиделки лучше посещать с живыми людьми, понимаешь? Я горжусь, что ты там побеждаешь на конкурсах этих…
— Да! — покивала Вася. — Меня в жюри выдвинули, между прочим… — многозначительно сказала она.
— Ну я понимаю, милая ты моя! Но ты как бы время там тратишь, понимаешь? Ну, как в куколки играешь…
— Ничего себе, куколки! Там такие баталии проходят по поводу этих конкурсов, ты просто не знаешь!! Меня там уважают! — Вася многозначительно посмотрела на сестру с таким видом, что не потерпит возражений.
— Да уважают не тебя!! — в сердцах выкрикнула Катя, подпрыгнув на стуле. — А эту твою мордашку нарисованную, аватарку эту кукольную!! Ты так не найдёшь ни друзей, ни мужа!
— Друзья у меня там есть… — вздохнула Вася, — а мужа я, действительно, уже не найду. Давай, закончим на этой грёбаной ноте этот грёбаный разговор, ладно?
— Нет, не закончим! — взвилась Катя. — У тебя высшее образование! Ты этот, как его там?! Интернет…
— Маркетолог, да, инхаус-маркетолог это называется, — закончила спокойно Вася, — а ещё контент-маркетолог и SEO-специалист, и SEO-стратег, и продвижения, это всё ко мне, да… — вздохнула она.
— Ну во-о-от… — миролюбиво подытожила Катя, — видишь, какой ты специалист хороший! А работаешь…
— А работаю я в местной библиотеке, да, оцифровываю потихоньку, пока мэрия за этот проект немножко платит, угу — Василиса продолжала чистить картошку.
— Ну и оцифровывай себе! — качнулась Катя к столу и к сестре. — Только не надо сидеть до полуночи на работе и в мультиках этих зависать с мордашками. Надо с живыми людьми общаться, понимаешь?
— Ладно, — легко согласилась Вася, — ладно… Я и общаюсь!! — она гневно уставилась на Катю. — Библиотека – единственное место в городе, где меня устраивает скорость интернета, потому что сейчас туда мэрия подключилась со своими ресурсами. Я могу на одном уровне общаться с сокурсниками, со всеми, с кем училась, они все в Москве!
— Да! Но они там все переженились ещё в институте, а ты просто… общаешься!!
Они обе уставились друг на друга, испепеляя взглядами.
— Вась… — плаксиво встревожила голос одна.
— Кать… — повторила интонацию другая.
Обе всхлипнули и кинулись в объятия друг к другу.
— Ну чего мы… — подшморгнула Василиса, — никто мне не нужен, у меня ты есть, Гриша твой дурацкий, Лизонька ваша, красавица маленькая… Всё хорошо…
— Ну, как же хорошо, — шморгала Катя, вытирая слёзы, обвив спину сестры и капая своими слезами ей на спину, — надо замуж сходить обязательно… Двадцать пять уже…
— Ну не сорок же-э-э! — зарыдала Василиса.
— А ты и до сорока так куколок прорисуешь, — расхныкалась заново Катя, потом, ещё поплакав, она успокоилась и ласково отпихнула от себя сестру. Вытерла слёзы и ей тоже, а потом с видом человека, который знает об этой жизни всё, сказала:
— Значит, так! Сегодня, пока Лизонька у бабушки, Гриша приведёт друга с работы, и ты с ним знакомишься, ничего слышать не хочу и всё! Мы вас тут оставим!
— К-как д-друга?.. — заморгала Вася.
— Только не начинай! — выставила вперёд руки Катя. — Всё, понимаешь?! Не начинай! Без паники!
— Опя-а-ать?.. — прошептала в ужасе Василиса и потрогала себя за лицо.
— А… а ты ему уже понравилась! — выпалила в испуге Катя. — Он тебя ему показывал и он уже одобрил, вот… — Катя сначала привстала, потом села обратно на стул и принялась усиленно чистить картошку, не поднимая головы.
— Как?.. Когда?.. — Вася попыталась заглянуть в глаза сестре.
Но та их не поднимала, а потом резко вскинула голову и выпалила, сдвинув брови:
— Как! Когда! — передразнила она. — Когда надо!! В библиотеке показал! — Катя опустила голову, погрузившись в картошкоочищение и вытянула лицо, часто заморгав.
— Странно, я не видела никого, — растерянно протянула Вася и вяло взялась за картошку, — ну если понравилась… — пролепетала она, — то ладно…
— Что?! — опять взвилась Катя. — Принцесса что ли? Показать нельзя?! Показал и показал! Понравилась и понравилась! Он недавно у них на работе, приехал… из другого города… — она взмахнула картофелиной и сложила торжественно в миску, — всё! Почистили! Давай дальше!
Они принялись усиленно готовить новогодние блюда и рассуждать о преимуществах одних над другими, пытаясь разобраться, почему из года в год люди готовят одни и те же закуски на стол. Василиса время от времени поглядывала растерянно на сестру, но как бы не давала себе впадать в панику. После загрузки нескольких готовых мисок с перемешанными ингредиентами в холодильник, куда оставалось только добавить растительное масло или майонез, они принялись за горячее блюдо. На горячее предполагался гусь с яблоками и черносливом, и девушки взялись за подготовительные процедуры. Когда они поставили птицу томиться в жар духовки, то наконец разогнули спины после всех хлопот и переглянулись.
— Точно… понравилась?.. — дрогнувшим голосом переспросила Вася, по её лицу пронеслись непонятные подрагивания, и бледные пятна сменились внезапно розовыми, а потом наоборот.
— Только не начинай! — скомандовала Катя и уверенно кивнула. — Точно! Он в восторге! Ты как раз в его вкусе, — она на всякий случай ещё моргнула обоими глазами, подтверждая сказанное, отвернулась к окну, как будто хотела поглядеть на темнеющий потихоньку двор, и вытянула лицо.
— А какой он?.. — робко спросила Василиса, приблизившись к сестре. Она положила ей руку на плечо, приникнув боком.
— Ну какой-какой… Васенька… нормальный, обычный… — успокоительно сказала Катя.
— М-м… — тихо отреагировала Вася, — а какой обычный?.. Худой?.. Или…
Катя неопределённо выдохнула воздух в ответ и нетерпеливо пожала плечом:
— Обычный!.. — рявкнула она.
Вася положила голову на плечо сестры:
— Смешная ты, Катенька… — задумчиво проговорила Вася, — очень смешная…
— Да уж куда там!.. Обхохочешься… — проворчала Катя и, глянув на сестру, быстро отвернулась к окну.
— Ты так говоришь, как будто… хм… — Вася невольно усмехнулась, говоря всё это в какой-то задумчивой прострации, глядя в снежное окно, — как будто я его не увижу до свадьбы. А потом уже раз, и всё сделано… А он уже в моей постели…
— А ты так говоришь, как будто надо сильно разглядывать кто там в твоей постели!.. — Катя выпалила всё это и вытянула лицо, отворачиваясь ещё больше.
— А как же, Катенька, не разглядывать?.. Он же мне должен нравиться?..
— Вот ещё… — фыркнула Катя, быстро пожав плечами.
— Разве тебе Гриша не нравился? — спросила Вася и заинтересованно обернулась к сестре.
— Хм… — улыбнулась та, — у нас была любо-о-овь, нравился, конечно.
— Я тоже хочу… — мальчишеское лицо уставилось наивным голубым взглядом.
— Понравится! — заверила та, глядя не менее голубым взглядом в ответ. — У него в Подмосковске квартира своя!
— Откуда? — удивилась Вася. — Он старый?! — расстроилась она.
— Не-е-ет… очень молодой! Как Гриша, — заверила сестра.
— Тридцать пять? — Вася сдвинула брови.
— Но выглядит моложе! — расширила глаза Катя.
— Я правда ему понравилась? Он сказал? — Вася явно страдала.
— Сказал! — уверенно моргнула всеми глазами Катя и отвернулась, прошагав к маленькому шкафчику над столешницей. Она извлекла оттуда красивую бутыль:
— Коньячку? — кивнула она, решительно сдвинув брови. — Коньячку! — тут же ответила она сама себе и отвернулась за бокалами. Она накапала в винные бокалы понемногу, потом посмотрела на Василису и добавила ещё по две таких же порции в каждый бокал.
— Коньяк надо из стаканов… — апатично поправила Василиса.
— Да ну-у… некрасиво… — протянула Катя.
— Не-е-ет, надо из красивых таких, как в кино… тяжёлых таких…
Катя внезапно покатилась со смеху:
— Это… это… чтобы не напиваться… тяжёлые нужны…
— Наверное… — тоже засмеялась Вася.
Они поднесли коньяк к лицам и втянули аромат:
— М-м… пахнет вкусно… — протянула Василиса.
— Ну так!.. — гордо вскинула голову сестра. — Вэсэопэ!..
— Ви эс о пи, — поправила Вася, — это означает выдержку коньяка.
— М-м… — уважительно протянула Катя.
— Это не самая большая, бывает и лучше, – икс о – хорошая считается.
— Ну знаешь, Гриша купил! Он дерьмо не купит, он понимает.
— Да я и не говорю ничего, нормальный коньяк…
Они пригубили, поморщившись.
— Ну давай за уходящий год, что ли… Чего как алкаши напиваемся? — подбодрила Катя. — Хороший был год.
— Да не очень… хороший… — Василиса опустила лицо, глядя в бокал с коньяком, — Иннокентия Петровича не стало, болел долго…
— А-а… учитель твой по музыке… А чего ты у него тогда стала заниматься-то после десятого класса?.. Так никто и не понял…
— Не знаю, захотелось почему-то… Он хороший…
— Да, лучший учитель в нашем городе… — подтвердила Катя.
Ближе к вечеру пожаловали долгожданные мужчины. Катя, покачивая свежими кудряшками после бигуди, открыла дверь. Первым вошёл её муж, она недвусмысленно приклеилась к нему губами и потёрла кулаком после себя помаду на нём. Гриша – высокий молодой человек со слегка вытянутым лицом – поприветствовал жену, а после её сестру кивком и поддерживающим по-дружески пожиманием её предплечья. Добавь он немного скорости своим действиям, и это могло бы выглядеть и вовсе мужским приветствием в виде похлопывания по плечу, типа «привет, братан». Василиса смиренно ждала своей участи у входной двери. Её в целом милое и открытое лицо и правда походило на мальчишеское и выглядело не на двадцать пять лет, а где-то на восемнадцать-двадцать. Глаза смотрели с наивностью, граничащей с испугом, но было в них что-то отчаянное и ищущее правды. Можно было бы назвать этот взгляд мятежным, если бы он не был таким напуганным в тот момент.
На сестринском консилиуме перед эпохальной встречей было постановлено не лепить из неё девочку-девочку и не пытаться надевать смешные для её вида платья и каблуки, а просто следовать её естественной природе и нарядить в обычного вида женские брюки-слаксы из мягкой ткани и блузку, которая напоминала мужскую белую рубашку, но ею не являлась, а была предметом женского гардероба. Её задорная причёска не длинная, и не короткая выглядела задорно и не более того, но и не менее. Она ей шла, но женственности не прибавляла, но и не отнимала её. Из всего её облика действительно и однозначно женской смотрелась только грудь. И в целом Василиса, какой бы странной она ни казалась некоторым, однозначно не была мальчиком с грудью, она была девушкой с мальчишеским лицом. Женским в её лице был только неподдельный трепет в глазах, какой бывает при волнении у молодых девушек. Некоторым, однако, удаётся избавится от него довольно рано и, к сожалению, безвозвратно. Но бывают и такие, которым всю жизнь суждено проходить с этим трепетом во взгляде. Вася была из их числа. И вот, весь этот трепет из голубых глаз устремился сейчас на пространство позади Гришиного плеча.
Там стоял, отдуваясь, как после нагрузки, молодой человек без шеи. То есть, шея у него, конечно, была, только её давно никто не видел из-за его полноты, большая круглая голова присоединялась к туловищу, как у снеговика, а ещё у него был большой живот, выдающийся вперёд из расстёгнутой куртки. Всё это навеяло тоску на Василису, но она держалась достойно, тем не менее.
— Вы бежали? — спросила она после приветствия, глядя по очереди на спокойного Гришу и на его пыхтящего друга. Он как раз вместился кое-как в прихожую, не оставив шанса тому, кто ещё пожелал бы посетить эту квартиру.
— Пятый этаж, — прохрипела круглая голова, — Эдик, — снова засипела голова и заинтересованно повертелась в разные стороны.
— Василиса, — тихо прозвучало от той, ради которой всё происходило.
— Да, знакомьтесь! — разрешил с опозданием Гриша.
— Это?.. — спросил Эдик у Гриши, как будто тот его обманул.
Гриша слегка кивнул и подпихнул друга в бок:
— Давай раздеваться, — скомандовал Гриша, потянув куртку с человека-снеговика.
Василиса внезапно потупилась от недоверчивых взглядов гостя и удалилась на кухню, сестра последовала за ней.
— Кать… — она взволнованно дышала, — ну, Кать… Я не могу так, он мне не нравится! Ну, зачем?.. — тихо недоумевала Вася.
— Да! Он толстый! — шёпотом констатировала Катя и раскинула руки в стороны, как будто сдавалась. — Ну и что?! Ты что, этот?.. Расист?.. Будешь человека за килограммы презирать?! — шипела она на сестру.
— Да нет, но… — попятилась Василиса.
— Какие но?! Какие могут быть но?.. — наступала сестра. — Дай ты ему слово сказать, принцесса сказочная! А, может, он – человек хороший!
По лицу Василисы то и дело пробегала тень сомнения.
— Не знаю…
— Зато я знаю! — подытожила Катя тоном, не терпящим возражений, поправила воротник на рубашке сестры и потянула её к мужчинам. Но остановилась у выхода из кухни, чуть только послышались голоса из прихожей. Она захлопнула дверь в кухню, оставив в ней себя и сестру, и распласталась руками по этой двери, как будто ни за что не пропустит.
— Что там?.. — заволновалась Василиса.
— Ничего! — Катя наивно похлопала расширенными глазами. — Разговаривают… — она поморщилась, — о политике, не интересно…
Но разговор в прихожей шёл о другом.
— Не, я пойду домой! — человек-снеговик забирал обратно сдёрнутую Гришей куртку.
— Да подожди ты!.. — боролся Гриша. — Эдик, она классная, вот увидишь!
— Ты говорил, как твоя жена! — возмутился Эдик. — Твоя даже лучше, чем на фотке, а это?.. Это пацан какой-то!
— Да… ну… подожди… Я говорил, что она моложе… Да разденься ты уже!! — Гриша выдернул из толстых рук огромную куртку и повесил на вешалку, преградив путь к ней. — Новый год встретим, поговорите… Она умная… Всё будет хорошо!.. И вообще, она даже лучше Катьки!.. В чём-то…
— Что ж ты на Катьке своей женился, а не на этой?! — выпучил глаза на красном лице Эдик.
Грише явно нечем было крыть, и он застрял в процессе открывания и закрывания рта, потом сообразил что-то и доверительно наклонился к другу поближе, предварительно глянув на дверь кухни.
— Да моя вообще стерва… А Васька… Василиса – хорошая… — боязливым шёпотом поведал он и многозначительно поднял брови, — вот…
Тучный Эдик вдохнул побольше воздуха и, выпустив его, забегал глазками по входу в большую комнату, откуда был виден краешек стола со скатертью и некоторыми блюдами.
— Ладно, останусь пока… Жрать охота, уже настроился…
— Во-о-от… — дружелюбно вытянул шею Гриша, — а ещё выпьешь… и вообще нормально всё будет, проходи давай! — подбодрил Гриша и сразу кинулся к коньяку на столе, чтобы налить себе и Эдику. Тот одобрительно посмотрел на бутылку.
За накрытым столом в комнате под разноцветное моргание новогодней ёлочки и телевизор с поздравлениями разговор потёк на более отстранённые темы. Мужчины мерно уплетали салаты. Гриша хвалил старания жены и её сестры, а Эдик ему поддакивал в свободные от жевания минуты. Василиса с некоторым опасением во взгляде провожала огромные порции в рот гостя. Гриша подливал ему горячительных напитков. Когда обсуждение новогодних блюд на столе и артистов в телевизоре пошло уже по второму кругу, Катя прервала этот круговорот возгласом:
— Ой, скоро уже!.. Новый год!
— Открываем? — Гриша встал и взялся за шампанское.
— Открыва-ай! — по свойски махнул толстой рукой Эдик и пьяно подмигнул Василисе.
Она смущённо отвела глаза.
На что Эдик хохотнул и удовлетворённо произнёс:
— А ничё у вас пацанчик!
Катя громко прочистила горло и, многозначительно посмотрев на мужа, повернулась к сестре:
— Василинушка! Мы же гуся на стол не поставили! Принеси, а?
Гриша тем временем для заподозрившей что-то Василисы громко ответил, наклонившись к Эдику:
— Ты перепутал с Баретьевыми, у нас не сын, а дочка, Лиза, понимаешь? — спросил он в раскрасневшееся рядом с ним лицо. И, наклонившись ещё ближе, добавил: — Нет у нас пацанов!! Ты понял?
Под эти объяснения Катя подтолкнула сестру, выпроваживая за гусем.
— Ничё я не путал! — тем временем расходился опьяневший Эдик. — Пацан и пацан… ладно, — он моргнул, осоловело уставившись на Катю, а потом на пустующий стул рядом с ней, — а где он?.. Она… — он махнул рукой, как бы соглашаясь, и заплетающимся языком добавил: — Сойдёт на сегодня!
Гриша схватил его за грудки, немного приподняв над стулом тучное тело:
— Ты чё?! Я тебя как человека в свой дом пригласил!.. — взревел он.
— А я что?! Я как человек… — Эдик беспомощно мотал круглой головой, — я и подарочек принёс, во-о-от!.. — он выложил из кармана два билета. — Концерт завтра! Этого Бла-бла-бла… Еле достал, между прочим… У Олегыча на глушитель выменял, — он пьяно вздохнул, — у меня лишний там был…
— Ты уважать её должен, понимаешь? — Гриша тоже пьяно моргал, немного встряхивая, но уже вяло, друга за одежду.
— Та ладн… — усмехнулся тот, — уважу сегодня, так и быть…
В комнату решительно вошла Василиса, грохнула блюдом с гусем об стол и тихо сказала:
— Уходи! — она указала пальцем на дверь человеку-снеговику.
Гриша, растерявшись, отпустил его. Все уставились на ледяное мальчишеское лицо с раздувшимися ноздрями.
Эдик, собрав где-то по закоулкам достоинство, встал, прогрохотав стулом о пол и, покачиваясь, пригрозил:
— Пожалеешь ещё!.. У меня квартира, между прочим… Со мной любая пойдёт…
— Вот и хорошо, что квартира, значит, есть куда проваливать!
— Я… — он покачнулся.
— Ты! — перебила Вася. — Именно ты! Проваливай!! — она ещё раз ткнула пальцем на дверь.
Он засопел, состроив нечто возмущённое на лице и, обогнув угол стола животом, зацепил другим местом ёлку и взялся толстыми пальцами за билеты на скатерти.
— Нет, это оставь! — неожиданно удивила Василиса. — Это же мне подарок! Подарки только ублюдки забирают! А ты хороший человек, у тебя квартира!.. Скатертью дорога!
Хороший человек ещё посопел что-то и, покачиваясь, вышел в прихожую. Пока он там собирался, пыхтя в полном безмолвии, Василиса так и стояла, застыв у стола. А Гриша переглядывался с женой, неожиданно протрезвев. Прошелестев ещё что-то угрожающее из прихожей, пока вбивал ноги в ботинки, Эдик наконец грохнул дверью, закрыв её за собой.
— Васюнь… — подалась к ней сестра с полным сочувствия лицом, — хорошая моя…
— Наливай! — скомандовала Грише Василиса и подставила свой узкий бокал для шампанского. Тот глянул на часы и повиновался, наполнив заодно бокалы и себе, и жене.
Вася взяла бокал, посмотрела по очереди на одного, на другую, потом на билеты на столе. Она поджала губы и злобно смяла в руке две бумажки, а потом подставила бокал своим родственникам, они безропотно чокнулись с ней.
Василиса отпила холодной жидкости с пузырьками, зажмурилась и вдруг стала отчаянно хватать воздух ртом, заходясь в рыданиях. Катя поспешила к ней, забыв поставить свой бокал, и обняла сестру одной рукой, прижимая к себе и принимая на себя её вздрагивания. Гриша, подняв брови домиком, наблюдал за ними обеими.
— Ну-ну… — утешала Катя, — всё будет хорошо… Смотри, Новый год… — уговаривала она, — надо просто загадать хорошее желание и всё будет хорошо…
Гриша обернулся на телевизор, там звучала поздравительная речь перед боем курантов. Он кивнул головой на телевизор, глядя на жену, и легонько пожал плечами. Она ему покивала и отодвинула от себя утихающую всхлипывающую Васю, заглядывая ей в лицо:
— Мы сейчас чокнемся, да?.. — ласково говорила она. — Отметим… Всё будет хорошо… Да? Ты же у нас лапочка… — продолжала уговаривать Катя. Гриша приблизился к ним, зацепив за ветки ёлку, стоявшую рядом со столом, та тихонько зазвенела колокольчиками.
— Ну, давайте… — сказала Катя, Василиса ещё раз всхлипнула, а Гриша вздохнул, подставляя им своё шампанское под телевизионное: «С Новым годом, дорогие друзья!» И они сдвинули бокалы. — Вот и хорошо… — не останавливалась Катя. — Всё звенит… Ёлочка, бокальчики… А идиотов нам не надо… Зачем нам идиоты?.. С Новым годом, сестрёнка! С новым счастьем!
Василиса как будто вдруг прозрела, попятилась от них, глядя влажными глазами, и упёрлась спиной в ёлку. Та опять немного колыхнулась и зазвенела, Гриша кинулся поддержать зелёное деревце за верхушку.
— Не будет у меня больше никаких идиотов! Ясно вам?!! — закричала Василиса под перезвон главных часов страны. Она бешеным взглядом посмотрела в телевизор и резким движением выпила глоток шампанского. Родственники машинально повторили за ней. Она ещё шагнула неуверенным шагом от них, наткнулась на колючие ветви, покачнулась и с размаху уселась под ёлку. Над её головой затрепетала какая-то блестящая рыбка.
— У меня будет любовь! — закричала она им оттуда. — Настоящая!! И я буду любить его! И он будет очень-очень-очень красивый!!! И он меня полюбит!.. Такую, как есть!! — она подняла руку и потрясла сжатым кулаком на фоне ёлочки. Из её кулака торчали края зажатых там билетов на концерт. — Она опрокинула в рот остатки праздничного напитка. Катя и Гриша проделали то же самое и ещё раз поздравили друг друга с Новым годом и с новым счастьем, глядя на решительную Васю под ёлкой.
ГЛАВА 4. Концерт в Подмосковске
— Вот зачем билетики смяла?.. — нервничала Катя перед входом в здание бывшего кинотеатра «Рассвет», а ныне концертного зала с тем же названием. Она в очередной раз расправляла две бумажки о собственное пальто. — Хорошо, что порвать тебе не дала…
— «Контроль» целый, места видно, значит, пропустят… наверное… — тоже волновалась Василиса, поглядывая на билеты в замёрзших руках сестры.
— Вот мы дуры-то! — вскричала вдруг Катя.
Вася уставилась на неё, застыв на широкой ступеньке, ведущей в здание. Мимо них проходили нарядные горожане парами и по одному, заинтересованно оборачиваясь на дур.
— Надо было утюгом!.. — объяснила старшая сестра.
— Фух… — Василисе явно полегчало, — пойдём уже, — она повернулась, чтобы идти вверх по лестнице, и проводила глазами девушек, спешивших туда же с цветами. Василиса резко обернулась к сестре:
— Вот дуры!! — воскликнула теперь она.
— Что?! — схватилась за её руку Катя, сдвинув брови.
— Цветы!
Старшая сестра ахнула, прикрыв рот рукой. Они обе стояли на ступенях и горестно всматривались друг в друга. Но Катя в конце концов вздрогнула от холода и поспешила вверх по лестнице, потянув за собой сестру.
— А я бы могла хоть поближе на него посмотреть, цветы бы подарила… — мечтала по пути наверх Василиса.
— Ага… Ну, в следующий раз…
— Ты что! — Вася остановила её. — Такое только раз в жизни бывает!.. Ну, в Подмосковске… Ты не знаешь, это такой гитарист!.. — он потрясла рукой перед носом сестры. — Мы с парнем одним в институте слушали…
— А-а… — Катя хитро улыбнулась, — были всё-таки парни в институте?..
— Ну, один был… — улыбнулась Вася, — женился потом… на однокурснице, — она вздохнула, — на Россомахиной… красивая…
— Да и хрен с ним… — махнула рукой Катя и потянула сестру дальше.
Достигнув тёплого вестибюля за прозрачными дверями, они благополучно миновали металлоискатель и строгих престарелых контролёрш, наткнувшись лишь на суровый взгляд одной из них по поводу измятых билетов. Они испуганно постояли рядом с ней, а потом, пройдя наконец фейсконтроль, весело засмеялись, бегом проследовав к гардеробу.
— Не знаю… — выдохнула Василиса, стягивая шарф, — такое настроение почему-то хорошее!.. — она радостно посмотрела на сестру.
— Ну и замечательно! — ответила та.
Они взяли номерки из рук очередной строгой седовласой женщины и поспешно ретировались из-под сверлящего взгляда.
— Вон, смотри! — подпихнула Катя.
— Где?.. Он?.. — обернулась Василиса.
— Да кто он-то?
— Вася, артист… — понадеялась Василиса.
— Да нет, на этого на сцене посмотришь, — пообещала Катя, — гляди! Эту-то как сюда пропустили? — изумилась она.
— Да-а… — разочарованно протянула Василиса, — я думала, она уже не живая или лечится где-нибудь…
— Городская сумасшедшая, блин… — насупилась Катя, глядя на беспокойную девушку в нелепой пёстрой одежде с большой старомодной сумкой, как будто взятой у прабабушки.
Её зелёные растянутые гольфы съехали на огромные мужские ботинки, а всклокоченные волосы в двух местах были украшены разноцветными бантиками, снятыми с каких-то подарков. Глаза безумно перемещались по окружающей обстановке, а хаотичные движения рук выдавали явное нездоровье.
— Ой-й-й… — покачала головой Катя, окончательно сдвинув брови в сторону больной, — вот как её везде пропускают?!
Вася пожала плечами:
— Жалеют… — предположила она, — все её знают.
— Слишком толерантные все стали… — Катя надуто отвернулась. За такой концентрацией бесполезных движений, как у пёстрой девушки, было тяжело наблюдать без перерыва. — Она ведь в твоём классе успела поучиться, помнишь?
Василиса отвечать не стала, её только передёрнуло.
— Вот то-то и оно!.. — мрачно согласилась Катя. — А всего-то месяц у вас в классе просидела. Еле-еле удалось вытурить… Только когда родители объединились и пошли к директору – потребовали…
— Да… — понуро покивала Вася.
— Столько защитников было!.. — Катя повернулась к сестре. — А она ведь дралась!
— Да, и не только… Чего только не вытворяла… — вздохнула Василиса, — но знаешь, странно… Из детей тоже не все её ненавидели, некоторые жалели. Все буквально на два лагеря разделились. Но недовольных, конечно, было больше.
— Жалели… — фыркнула Катя, — это те, кому она не успела нагадить! — авторитетно заявила она.
— Да ну её!.. — Василиса радостно тряхнула головой. — Слишком настроение хорошее! Надеюсь, её место подальше от нашего! Васю хочу слушать и всё!
Но Катя не поддержала радостного настроения сестры, снова насупленно уставившись на городскую сумасшедшую. Они увидели, как её ласково обняла за плечи седовласая контролёрша и стала пытаться беседовать. Та криво улыбнулась, гипертрофированно изображая непомерно счастливую.
Девушки отвернулись от неприятного зрелища и проследовали в зал. Места им достались самые лучшие – середина партера. Пёструю девушку с бантиками от подарков, очевидно из жалости и пригласили, и разместили на откидном месте у стены. Рядом с ней стояла дежурная по залу, так что настроение постепенно улучшилось.
На сцену выкатили внушительного размера стойку для музыкальных инструментов. На ней красовались шесть гитар, среди которых были и электрогитары, и акустические. Зал зашёлся аплодисментами, стоило появится группе музыкантов. Следом, когда всё немного стихло, чуть поспешно без всякого пафоса из-за кулис выскочил сам Вася Бла-Бла, приветственно поднимая руки и широко улыбаясь публике. Он без всякого приветствия, взял одну из электрогитар со стойки, подключил к уже имевшейся на сцене аппаратуре и, обернувшись на ударника, который ждал его сигнала, заиграл яркую узнаваемую композицию. Так, что публика местами повскакивала с мест и радостно засвистела, и замахала руками. Когда музыка стихла, Вася наконец подошёл к микрофону:
— Здравствуй, Подмосковск! — приятным голосом сказал он, приподняв руки, и, дождавшись, когда приветственные крики снова успокоятся, продолжил: — Я вижу, что мою музыку здесь ждали, спасибо, очень тронут! Несколько слов о вашем городе, если позволите, перед концертом. Я бывал здесь, когда меня ещё никто не знал, совсем мальчишкой… Я приезжал к великому человеку – Иннокентию Петровичу Смолянинову, – который в тот период давал мне уроки гитары, и не только уроки. Он отдавал то щедро, то по крупицам своё мастерство, столько, сколько я мог взять. Если бы я был тогда умнее, то взял бы больше. Так что, ваш город для меня прежде всего – символ этого таланта, к которому мне посчастливилось прикоснуться. В ушедшем году его не стало, и этот концерт посвящается ему.
Он взял в руки акустическую гитару, присел на высокий стул к микрофону, направленному вниз, на струны, и заиграл мелодию, которая вызвала определённый трепет в зале у некоторых посетителей. Василиса была среди них. Она глазами, полными слёз, посмотрела на сестру и прикрыла веки, уронив из-под них пару капель на свою рубашку.
— Узнали, да? — тихо спросил, не прекращая играть, артист. — Значит, здесь есть ещё ученики Иннокентия Петровича, кроме меня… — и продолжил звучать гитарой в нижний микрофон, поглядывая в зал, как бы ища там единомышленников.
Василиса наклонилась ближе к сестре:
— Это его музыка, он всем своим ученикам давал… Там ритм удобный для разучивания и особый порядок аккордов для тренировки…
— Красивая… — отозвалась Катя и глянула в сторону откидных кресел у стены. Нелепая лохматая девушка в пёстрой одежде раскачивалась там, не соблюдая мелодию, но как будто под неё. В лице седой распорядительницы по залу она нашла умиляющегося зрителя её танца.
После бурных аплодисментов и пары анекдотов из сценической жизни музыкантов Вася объявил, что первое отделение концерта он будет играть и петь с другими музыкантами, а потом останется один, и зрителей ещё ждут сюрпризы.
Когда первое отделение закончилось и объявили короткий перерыв, девушки вышли из зала пройтись по фойе.
— Ты чего? — подтолкнула недоумевающая Катя. — Сидишь такая замороженная, тебе нравится?
— Слушай, мне так хорошо, что я уже готова расцеловать за билеты этого необъятного пошляка и скормить ему ещё столько же салатов.
— Ты про Эдика? — засмеялась Катя. — Не, ну такой идиот тебе ни к чему…
— Да я не про это… — Вася посмотрела на сестру каким-то потусторонним взглядом с инопланетной улыбкой, как бы растворённой в лице, неявной. — Он такой человек!.. Что кажется… лучше него и не бывает…
— Кто?! — Катя прозвучала диковатым вскриком так, что на неё стали оборачиваться. Она наклонилась ближе к сестре. — Ты про Эдика?..
— Да нет же!.. — нахмурилась та. — Про Васю, конечно!
— А-а-а… — нараспев произнесла Катя, — ну да… играет хорошо… Слушай, а как у него получается там на конце на тоненьких струнках играть?
— В конце грифа, у колков?.. — улыбнулась Василиса и пожала плечами. — Не знаю, я всегда удивлялась… Я ещё в интернете видела, как он это делает.
— Талантливый человек, — кивнула Катя, состроив вытянутым лицом уважительное выражение.
— Да не только это… Он с душой как-то… Вот знаешь, Иннокентий Петрович тоже так мог, всю душу вкладывал… Я иногда приходила к нему пораньше, когда он просто сам играл, и стояла подслушивала… Это было очень… очень… не знаю, завораживало как-то…
— А зачем подслушивала? Он скрывал что ли?
— Нет, — усмехнулась Василиса, — он был очень тактичным, если к нему пришли, он всё откладывает и занимается только гостем. Он и про учеников так всегда говорил - мои гости. Я, говорит, не могу научить, и никто не может, только пригласить и показать по какой дороге идти, если тот сам этого хочет.
— Ой, мне уже самой захотелось у него поучиться… Но поздно, — вздохнула Катя.
У Василисы навернулись слёзы, и сестра стала её успокаивать, сменив тему на обсуждение фотографий других артистов, побывавших в этом кинозале в разное время.
Второе отделение концерта удивило не только отсутствием других музыкантов, но и мастерством самого Васи. Он непревзойдённо выдавал в течение полутора часов сплошные сольные партии на разных гитарах, сменяя одну другой. Иногда он включал в свою экспрессивную игру и само тело гитары, отстукивая на нём ритмы по всем частям инструмента, тут же берясь снова за струны, а потом добавлял что-то на остатках струн у самых колков. Кое-что он проделывал, держа гитару у себя за спиной или над головой. Всё это было похоже на цирковое представление. И это звучало, как небольшой оркестр в одном инструменте и в одних руках. Его тело неизменно двигалось вместе с музыкой то вздрагивая в каких-то моментах, то совершая почти полные обороты корпусом вокруг своей оси, а голова то и дело встряхивала волосами в особо значимых музыкальных местах. А когда он исполнял песни, его голос очень органично вплетался в гитарные переливы, рождённые его руками.
Василиса сидела, завороженно глядя на музыканта, и, казалось, не только сопереживала его сценическому образу и таланту, но и жила там, рядом с ним. И когда он попросил подняться в зале тех, кто ещё брал уроки у его учителя, она, повинуясь и его обаянию, и общему настроению, встала. Кроме Василисы, поднялось ещё около пятнадцати человек разного возраста. С ними, кривляясь, подпрыгнула и городская сумасшедшая. Смотрительница зала умильно поулыбалась на неё и погладила по головке, на что та неестественно зашлась смехом и запрыгала козликом, постукивая по себе старомодной сумкой.
Вася предложил всем ученикам одного учителя отбивать ритм и подпевать, а сам взялся за исполнение, поглядывая за залом. Ученики от десяти до пятидесяти лет узнали песню своего преподавателя и с удовольствием включились в исполнение. После того, как композиция была сыграна и спета, и даже подхвачена в конце всем залом, Василий сел задумчиво к микрофонам и стал перебирать струны. Постепенно из его рук полилась очень красивая лиричная мелодия с необычными перекладываниями в музыке одной тональности в другую.
