Сама за все в ответе. Yana NeTa

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Около трех лет назад она приняла решение, от которого теперь зависит не только ее жизнь. Правильно ли сделала тогда, уходя от любимого мужчины? Или интуиция в очередной раз подвела ее?

   И сейчас эта самая интуиция подсказывает, что за каждым шагом ее маленькой семьи кто-то следит.

   Но, что бы ни случилось дальше, она точно знает: ей придется ответить за то решение.

ГЛАВА 1.

Конец сентября, бабье лето. Воскресный тихий день. В парке, под густой листвой еще не начавшего желтеть дерева, стоял высокий русоволосый мужчина. Своим внешним видом он не очень вписывался в окружающий пейзаж: в спортивной черной куртке с чуть накинутым на голову капюшоном, светлых джинсах и тяжелых ботинках с высокой шнуровкой. Среди гулявших семейных пар или мамочек с детьми, одетых легко, еще по-летнему, он выглядел чем-то инородным. И дело было даже не в том, что длине волос могли бы позавидовать все девушки – такой мужской прической уже никого не удивишь. Настораживал его взгляд, который пристально следил за всеми передвигавшимися по дорожкам людьми. Только никто не обращал на него внимания, не интересовался одиноким человеком, явно кого-то выискивающим. Иногда он переминался с ноги на ногу, словно разгонял застоявшуюся кровь, поглядывал на часы и снова замирал.

   «Неужели я опять ошибся? Два года! Даже больше… Как сквозь землю провалилась. Все равно найду! Никуда не денешься от меня, милая… – даже мысленно сказанное слово вызвало оскал на лице. – Эти дети так на нее похожи! Но почему с ними гуляла другая женщина? Еще какой-то мужик к ней подходил. А ведь тогда на фото была она, эта… Правда, снимок сделан сбоку, и она смотрит на чертовы самолеты в день этого поганого города. Ну и дыра! Как здесь люди-то живут? Какой надо быть овцой, чтобы сбежать из столицы сюда! Все узнаю. Вот только надо дождаться, там и будет видно: она ли это».

   Неподалеку послышались смешки и удивленные возгласы. Невольно повернув голову на шум, мужчина увидел тех самых девочек, идущих рядышком, в светлых коротких платьицах, со смешными тоненькими хвостиками на голове. Они держались за ручки. Поверх одежды на них были надеты странные конструкции, напомнившие наблюдателю шлейки для животных. Позади них шла молодая женщина, которая и вела малышей на поводках. Блузка из той же ткани, что и платья девочек, обычные джинсы, невзрачные балетки – все это говорило об ограниченных средствах этой маленькой семьи. Но у каждого человека забавная троица вызывала улыбку. Только не у мужчины под деревом.

   «Она? Нет? Волосы очень длинные, другого цвета. Эта какая-то худая, облезлая… Неужели это она?»

   Не выходя из своего укрытия, он позвал уже миновавшую его женщину с детьми:

   – Рита!

   Никакой реакции не последовало, словно она глухая: как шла, держась за поводок, так и продолжала идти в том же направлении, не вздрогнув, не повернув головы, не сбившись с шага.

   – Марго! – послышался его голос чуть громче.

   В этот момент одна из девочек остановилась и подняла руки, просясь к маме.

   – Олечка, давай еще немного пройдем – вон до того домика, и там я тебя возьму. А Полечка сама пойдет, Да?

   Маленькие сестренки переглянулись и, согласившись с предложением, потопали к указанному сооружению. Женщина поспешила за ними. Их преследователь не шевелился, замерев под деревом. То, что он услышал, не оставляло сомнений, что перед ним беглянка, пропавшая несколько лет назад. Тембр ее голоса стал немного ниже, мягче. Может, потому что она обращалась к своим детям? Именно это и затормозило его на несколько мгновений: никогда в той, прошлой жизни, ему не доводилось быть свидетелем такой нежности, обращенной не к нему. Он вышел на тропинку и медленно последовал за женской компанией. Они, тем временем, уже дошли до обещанной точки «свободы». Женщина наклонилась, снимая с малышей их шлевки, и убрала в сумку. Потом посадила Олю на руку, а другую, в которой была сумка, протянула Поле, чтобы она ухватилась за нее. И повернулась лицом к подошедшему очень близко человеку. Ее улыбка на лице и совершенно не узнающий взгляд, обращенный к нему, несколько убавили его уверенность. И все же он выдавил из себя то же имя:

   – Рита?

   Красивые брови чуть дернулись вверх, глаза моргнули несколько раз, прежде чем она спросила:

   – Вы ко мне обращаетесь?

   – Да, к тебе.

   – Но… Вы обознались, – мягко сказала женщина, теряя улыбку. – Я не Рита.

   – Да неужели? – уже нагло и уверенно прозвучал его вопрос. – Ну, тогда я мягкий плюшевый мишка.

   Ее лицо совсем утратило доброе выражение. Она быстро посмотрела по сторонам, замечая, что неподалеку прогуливаются «собачники» со своими питомцами.

   – Я вас не понимаю. Позвольте пройти.

   – Марго, кончай комедию! – повысил он голос.

   Сначала захныкала Оля, прижимаясь к матери, за ней сразу же повторила Поля. Женщина угрожающе сверкнула глазами и двинулась на него. Ростом ему по плечо, она все же смогла заставить попятиться странного мужчину.

   – Я не знаю, о чем вы говорите.

   Маленькая процессия прошмыгнула мимо него так быстро, что он ничего не успел возразить. Да и люди стали обращать на них внимание.

   – Ладно… Еще увидимся, – кивая своим мыслям, тихо, но уверенно сказал длинноволосый мужчина.

   Он постоял немного, обдумывая свои дальнейшие действия, и все же пошел в том направлении, что и «его Рита» с детьми. В кармане завибрировал телефон. Посмотрев на входящий вызов, презрительно усмехнулся, но ответил:

   – Чего надо? Да, нашел. Она. Не твое дело. У тебя есть три дня, чтобы собрать свои шмотки и свалить из моей квартиры. Чего ты не поняла? Еще раз, для тупых: пошла вон, – возмущенный женский голос оглушил его настолько, что пришлось отодвинуть телефон от уха. – И что? Я женат, и ты об этом знала. Три месяца не дают тебе никаких прав. Ты никто. Я, честно говоря, даже не помню твоего имени. Ты и не поняла этого? Говорю же – тупая птичка, зайка, киска. Не запоминаю таких, как ты. Все, я сказал! Три дня! И не звони больше.

   Мужчина выключил телефон и прибавил скорость, надеясь догнать ускользнувшую команду.

   Женщина с детьми старалась изо всех сил идти, не спеша, хотя сердце толкало ноги перейти на бешеный бег. Но она не хотела пугать малышей, они и так устали и начали хныкать.

   – Скоро придем домой, съедим вкусный обед и ляжем спать, – уговоры подействовали, и девочки притихли.

   Около входа в парк стоял знакомый мотоцикл. Глаза сами зажмурились, словно пытаясь отогнать увиденное. До дома оставалось минут десять ходьбы. Нервы, казалось, натянулись до состояния тетивы перед выстрелом, в горле дрожал пульс, страх полз под кожей, цепляясь за каждый миллиметр.

   «Нет. Нет. Я справлюсь. Я смогу. Только бы добраться до телефона. Только бы не говорить с ним больше, не видеть! Ничего хорошего из этого не получится», – мысли кололи ее, заставляя не отключаться.

   Она даже не оглядывалась, уверенная в том, что грохот заведенного мотоцикла сам подскажет, что его хозяин едет по пятам. Но за спиной была тишина. Женщине и в голову не приходило, что преследователь может пойти пешком. Что он и сделал, идя за ней по другой стороне улицы. Так ему стало точно известно, где живет беглянка. Осталось узнать номер квартиры. И ее семейное положение. Именно это и бесило больше всего:

   «Ведь за два с лишним года она точно не сидела в одиночестве. Откуда-то же взялись эти заморыши. Я все узнаю! Трех дней мне вполне хватит. Дольше ждал. И все равно будет по-моему».

   Уставшие девчонки беспрекословно поели и сразу же уснули, предоставив мамочке время разобраться с возникшими вопросами. Она достала из маленького навесного шкафчика в коридоре старый кнопочный сотовый и дрожащими пальцами, стараясь не наделать ошибок, написала сообщение:

   «Ким, помоги! Он нашел меня. Думаю, пара дней у меня еще есть».

   Нажала «отправить» и мгновенно успокоилась. Даже смогла погрызть сушку и запить ее молоком. На большее сил не хватило. Пристроившись рядом с девочками, начала уже дремать, когда допотопный телефон «булькнул» входящим сообщением:

   «Котька, меня нет в стране. Но помощь уже рядом. Ничего не бойся. Жди. Дай пять!»

   Повеяло теплом костра из далекого безоблачного детства и запахом печеной картошки…

   – Вот ведь глупая, – прошептала себе под нос, дыша на холодные пальцы, – тут пора все нервы в кладовку спрятать, а я в воспоминания лезу. «Котька»… Эх, Ким, с твоей легкой руки Рита стала Катей. Да и скажу прямо – хорошо получилось! Похоже, даже вздремнуть не получится. Хоть одежду на завтра приготовлю.

   Катя тихонько встала, подошла к кроваткам и улыбнулась, глядя на два своих счастья. Девочки, как всегда, спали лицом друг к другу. Ее маленькие «котята», которые любили ходить на поводке.

   Она вздохнула и вышла из комнаты. Отдых закончился. Пора было готовиться к следующему дню и радоваться тишине, пока ее не разнесло на клочки взрывом из прошлого.

   У нее был еще час времени, в течение которого девочки будут спать. Потом начнутся прятки-догонялки по квартире, поход в магазин, глажка-стирка, кормление, рисование в подаренных раскрасках, купание, укладывание спать, уборка после прошедшего дня… упала-уснула-утро. И так – каждый день. Счастье? Для нее – да. Катя давно привыкла к такому распорядку жизни, очень уставала, иногда хотелось плакать от бессилия, но она тут же вспоминала, что это был только ее выбор. Значит, ей и отвечать за все. И за всех.

   Когда они отправились на вечернюю прогулку, а по совместительству в магазин, на улице едва смеркалось. Самым сложным был спуск по лестнице, потому что девочки хотели сами все преодолеть. Они пыхтели, вздыхали, но упорно шли, не давая маме помогать им. Пятиэтажный дом, в котором они жили, был старым, постройки середины прошлого века. Лифт – это что-то далекое, из будущего. Но Катя благодарила владельца этого жилья, который предоставил его безвозмездно. То есть, он сам оплачивал коммунальные услуги, она даже «платежек» не получала. Так ведь ее благодетель еще и оформил все по закону, и налоги платил за сдачу квартиры.

   «Только остается каждый день молиться за твое здоровье, Ким, но я даже не знаю, какого ты вероисповедания. Может, ты вообще атеист? И что бы я без тебя делала? А ведь ОН все равно нашел меня».

   Мысли неизменно возвращались к тому человеку, которого она видела днем. Была ли рада или напугана этой встречей? Даже самой себе не смогла бы честно ответить на этот вопрос. Но чего ей стоило сегодня не споткнуться, не упасть, не побежать, когда услышала свое «то» имя, произнесенное его голосом, этого не понять и не объяснить словами. На самом деле, Катя вздрогнула, и в глазах у нее потемнело. Только девочки, тянувшие ее вперед своими поводками, сгладили конвульсивную дрожь. Она быстро справилась с шоком, собралась и сделала вид, что ничего не слышала. Шла вперед, желая и боясь оглянуться. А когда все же увидела его, улыбкой так и свело губы: как и много лет назад, застыла, глядя на него. Но когда он заговорил, все очарование прошлого испарилось, зато вернулось ощущение опасности. И вины…

   Вечером осень давала о себе знать прохладным ветерком и запахом увядающей листвы. Словно тихой поступью приближалось неизбежное замирание всего живого. В это время года почему-то особенно сильно чувствовалось женское одиночество. И настроение было немного печальным. Еще и самая близкая подруга переехала в другой район города: у нее началась новая страница жизни. Катя была за нее искренне рада, хотя и лишилась почти ежедневной молчаливой поддержки. А пускать кого-то еще в свою семью она не хотела.

   – Все-таки мы выбрались на улицу, да? – сказала она вслух больше самой себе, чем своим малышкам.

   Девочки вдруг остановились и насуплено смотрели куда-то вперед. Катя, даже не поднимая головы, ощутила, как по спине пробежал озноб. Так на нее всегда действовал его собственнический взгляд. Она наклонилась к дочкам, пристегнула их к поводкам, потому что в магазине это было крайне необходимо, и только потом посмотрела в том же направлении, что и дети: на выброшенном кем-то стуле сидел ее муж, Филипп.

   «И как только его высочество снизошло до того, чтобы царственной попой осчастливить старую мебель? Это что-то за гранью моего понимания. Сколько он здесь сидит? Ведь в той же одежде. И пусть сидит. Я его знать не знаю – надо продолжать делать вид», – мысли галопом проскакали в голове, подсказывая ей сделать шаг.

   – Оля-Поля? Вы чего замерли? Пошли скорее в магазин, купим вкусного печенья, – подтолкнула Катя дочек.

   Потом посмотрела на пристально наблюдавшего за ними мужчину, нахмурилась, покачала головой, но ничего не сказала. Не полицию же ей вызывать. А вот позвонить кое-кому прямо при нем…

   – Привет. Завтра – как договорились? Хорошо. У нас? Все нормально. Ага, пока.

   Она видела, как Фил поджал губы, отбросил волосы назад, но с места не тронулся. Маленькая компания направилась в сторону всем известного «Магнита» и полчаса точно выбирала печенье, а когда вернулась в свой двор, там уже никого не было. Катя спокойно выдохнула. Откуда ей было знать, что муж наблюдает за ней из темного окна подъезда.

   Когда все трое начали свой сложный подъем, Фил уже стоял на лестничном марше между вторым и первым этажом. Не откладывая дела в долгий ящик, решил получить ответ еще на один вопрос: в какой квартире живет Рита? Ведь спрашивать соседей означало лишний раз привлекать к себе внимание. Кто знает, какие тут люди живут? Потому не шевелился, слушая, как пыхтят и что-то бормочут дети, карабкаясь по лестнице. До него долетали уговоры Риты понести их на ручках. Но в ответ она получала двойное:

   – Неть!

   Когда девичья команда добралась до первого этажа, он аккуратно перешел на следующую площадку, продолжая наблюдать за маленькими упрямыми скалолазами. Его это, скорее, раздражало, потому что затягивало время. Никакого умиления или улыбки не вызывало. Фила интересовала только женщина. Его женщина, которую он хотел вернуть.

   «Давай, Марго, покажи мне, где ты живешь? И как ты нашла эту дыру, в которой пряталась, как мышка? Почему ты так изменилась? Сколько лет этим… детям? Судя по тому, что они ходят, наверное, больше года? Чьи они?»

   В это время послышался звон ключей, что говорило о конце путешествия по лестнице. Фил осторожно выглянул и увидел, напротив какой квартиры остановилась компания. Девочки стояли перед дверью, мама закрывала их своей спиной. Наконец, раздался щелчок замка. Одного.

   – Ну, вот мы и дома. Заходим, заходим. Оля-Поля, двигаем ножками. Так.

   Он наблюдал в проем между этажами, как закрылась за ними дверь, потом услышал звук поворота ключа. Выждав еще пару минут, Фил спустился к нужной ему квартире и осмотрел ее.

   «Вот ты и попалась, мышка-норушка… Замок один, «глазка» нет, камеры наблюдения тоже. Отлично. Мне просто повезло, что никто не появился в подъезде, пока я тут торчал. Похоже, здесь живут одни старики, а они и носа не высунут, даже если кого убивать будут. Это мне тоже на руку, – рассуждал он, спускаясь по лестнице. – Старая «хрущеба», двухкомнатная нора, окна выходят не во двор. Ясно. На мотоцикле не стоит тут разъезжать, слишком шумно и заметно. Поставлю его на стоянку, возьму машину попроще в аренду – так она не обратит внимания. Надо проследить утром, кто за ней приедет. Там посмотрим. Понаблюдаю, подумаю. Время у меня еще есть. Потом уж валить отсюда. Ну и дыра».

   Мужчина вышел из подъезда, несколько раз повел плечами, ощущая, как вечерний осенний ветерок пробирается под одежду, и довольно потянулся. Он нашел свою беглянку, больше не отпустит от себя! Никуда она теперь не денется.

   – Надо еще до этого идиотского парка дойти, забрать байк. Надеюсь, никто не тронул. И в гостиницу. Устал, ничего не ел весь день, сигареты кончились. Измотала ты меня, Марго. Как всегда.

   Лежа на кровати в шикарном номере самого известного отеля этого города, Фил все равно был не доволен окружающей его нищетой. Его раздражало все: и цвет стен, и дизайн помещения, и запах постельного белья. К тому же чувствовал дискомфорт во всем теле, а сделать массаж… и все остальное было некому. Да и не хотелось никого, кроме нее, потому что Рита снова стала наваждением. Вот никак он не мог понять свою жену.

   – Хотя, если вспомнить, откуда я ее вытащил, то можно представить, почему ей легко живется в такой глухомани. Да и то ее родной город ближе к Москве, чем этот.

   Филипп расслабился, закрыл глаза и «придушил» подушкой свое изголодавшееся, жаждущее возбуждение. Сила воли и разум оказались сильнее проснувшегося желания и увели его в тот майский день, когда он впервые увидел Риту: она фотографировалась на Красной площади с подружками. Фил там просто прогуливался в ожидании какой-то очередной безымянной пассии. Но его взгляд остановился на необыкновенной девушке, и уже больше ни на кого другого смотреть не хотелось. Она была настолько невинна и нежна, что даже дышать в ее сторону казалось кощунством. Тем не менее, он сразу же опытным глазом определил цену дешевеньких вещичек, что были на ней: серая невзрачная футболка, джинсы и кроссовки с «барахолки» не тянули на стоимость его обычного завтрака. Но больше всего его поразили длинные густые волосы какого-то пшеничного оттенка. Никакой навороченной прически или новомодной стрижки – просто прямые, ровные, гладкие. Конечно, он не удержался и подошел, не обращая внимания на возгласы девчонок, что были с ней. Оказавшись рядом с девушкой, заглянув в ее светло-карие, чуть с зеленцой глаза, Фил понял, что стал ее рабом. И то, как она на него смотрела, сразу подсказало, что у него есть шанс заполучить любовь этого неземного создания. А потом и ее саму. Тогда Рите было двадцать лет, ему двадцать шесть.

   Но на это у него ушло долгие два года: пришлось ждать, когда Рита закончит обучение в педагогическом институте, получит свой красный диплом и ответит ему «да» на предложение выйти замуж. Все это время он каждую неделю приезжал к ней в город. Полтора часа в пути после работы в пятницу и столько же вечером воскресенья. Но зато двое суток разговоров, объятий, поцелуев. Никакого секса: она не позволяла ему переступить черту, хотя сама дрожала от его прикосновений. И что ему оставалось делать пять дней в неделю без нее? Сколько их было, тех самых представительниц животного мира, чьи имена он забывал сразу же, а иногда и не спрашивал? Фил не считал это изменой. И был полностью уверен, что Рита догадывается о его похождениях. Все-таки за два года подружки уж точно задавали ей разные вопросы на эту тему.

   А еще он пытался понравиться ее угрюмым родителям, но так и не преуспел в этом. Вернее, они относились к нему с подозрением, не веря в то, что их наивная девочка могла заинтересовать столичного «хлыща». Сколько раз он слышал, как мать Риты шепотом воспитывала ее, что ничего хорошего не получится, что они слишком разные, что у него «девок там, наверное, миллион». Вспоминая все эти выражения, Фил и сейчас улыбался. Но Рита так его любила, что никого не слушала, лишь твердила матери в ответ: «Я сама за себя в ответе». Единственное, на чем настояли родители, чтобы брак был зарегистрирован официально в их городе. Филу было все равно, только скорее бы забрать свою любимую из этого болота. И сразу после вручения ей диплома они поженились. Уехали в Москву в тот же день, свадьбы не было ни тогда, ни позже, потому что оба не хотели никакого шумного праздника. Кроме документов и одежды, в которой Рита была одета, невеста не взяла ничего. А его не интересовало ее «приданое» – родители Фила обеспечили единственного сына всем необходимым для безбедной жизни и еще год назад перебрались на ПМЖ в Испанию. Отец оставил его представителем в собственной фирме, куда ежедневно, кроме выходных, Филипп являлся на работу и честно присутствовал с девяти до восемнадцати часов. Понимая, что когда-то родительская компания будет принадлежать ему, вникал во все тонкости, но не особо напрягался, потому что все же первым лицом являлся отец. Мать частенько сетовала, что вырастила эгоиста, но прощала сыну абсолютно всегда, хотя особых проблем он и не доставлял. К двадцати восьми годам Фил имел все, а теперь получил и любимую жену. Это было шесть лет назад.

   Находясь один на один с самим собой в «затрапезном» номере провинциальной гостиницы, он смог все же расслабиться, потому что нашел свою пропажу. У него было очень много вопросов к Маргарите, на которые она обязательно даст ему ответ. А пока Фил вспоминал день за днем три с лишним года счастливой супружеской жизни. Ни разу за это время у него не появилось ни мысли, ни желания изменить жене. Он ее обожал, боготворил, и она отвечала ему тем же. С первой брачной ночи и до самой последней они были единым целым. Фил всему учил Риту, постепенно и не спеша, наслаждаясь каждым мгновением рядом с ней. Она оказалась нежной, мягкой и очень отзывчивой, не стеснялась, доверяла ему полностью и безоговорочно. Ему нравилось лепить ее под себя: как опытный мастер настраивает дорогой уникальный инструмент, так и он формировал ее удовольствие и наслаждение. Первый год совместной жизни не было пропущено ни одной ночи, а порой и утра, и дня без того, чтобы подарить друг другу обжигающую страсть.

   Он удивлялся тому, как Рита чувствует его: даже на расстоянии, с какой бы стороны улицы или здания он к ней ни приближался, она всегда находила его взглядом в толпе. Как будто ловила сердцем излучаемую им любовь.

   Поначалу Фил пытался ввести жену в свою компанию, но потом оставил эту затею: ее не принимали «девушки из высшего общества». Мужчинам-то было все равно, кого выбрал их товарищ, а вот дамочки кривили накачанные губы. Марго по этому поводу не переживала, потому что говорить с ними было не о чем, а трах-силикон-бабло ее не интересовали. Она как-то, без обид и капризов, предложила мужу сходить одному на такую встречу. Он был поражен этому и сказал тогда, что без нее ему там делать нечего, и тоже не пошел. Так, постепенно они совсем отвалились от его компании, по выходным гуляли, ездили на природу, ходили в кино и театры, просто лежали рядом на диване и читали одну на двоих книгу.

   Фил не мог вспомнить, чтобы они хотя бы раз поссорились по-крупному. Не было такого в их трехлетней совместной жизни. Пока он находился на работе, Рита занималась тем, чем ей хотелось: могла готовить целый день, ходить на занятия по обучению шитью или вязанию, гулять, читать, спать – все, что душе угодно. Она, правда, одно время усиленно пыталась устроиться по специальности, и муж не возражал, но из этой затеи ничего не вышло, потому что в Москве учитель без опыта работы и связей никому не интересен. Просить Фила подключиться и помочь ей Рита не догадалась, а ему было лучше, чтобы она не работала: зачем эти нищенские рубли за тяжелый учительский труд, когда он всем обеспечивает свою маленькую семью. Так и осталась Маргарита домохозяйкой.

   Пару раз она задавала вопрос, почему они предохраняются? Ведь ей к тому времени уже исполнилось двадцать пять, а ему тридцать один. Но Фил ответил, что они так мало еще пожили для себя, не во всех странах мира побывали, не все чудеса света видели, а с ребенком им точно этого не светит.

   А потом… Сейчас он уже точно не помнил, но прошло еще несколько счастливых месяцев, прежде чем Рита оставила его. Он тогда торопился домой с букетом цветов в предвкушении вечера только вдвоем, но его встретила тишина, приготовленный ужин и записка на столе:

   «Не ищи меня, я ушла от тебя. Не звони родителям, они все равно ничего не знают. Я виновата. Обманула тебя. Прости. Прощай».

   Она не взяла ничего с собой, кроме документов. Все, что Филипп покупал ей, осталось в квартире. Даже обручальное кольцо.

   Ночь давно вступила в свои права. Грустная луна заглянула в окно, чтобы увидеть, как разметались по подушке длинные русые волосы спавшего мужчины. Он обнимал подушку, иногда что-то шептал во сне, словно звал кого-то, вздрагивая, проверял время в телефоне и снова засыпал. Прошлое и настоящее перепуталось в его сознании, но Фил чувствовал даже во сне: она здесь, неподалеку. И скоро он получит ответы на все свои вопросы.

   Утро понедельника для Кати всегда было тяжелым: дети после двух выходных дней не хотели рано вставать, собираться и идти в ясли. Но в последнее время нашлась уловка, которой пользовалась мамочка Оли-Поли.

   – А кто за нами сегодня приедет? – наклоняясь к дочкам в кроватки, спросила она. – А кто хочет поехать на машине в ясли?

   Копошение под одеялами усилилось, и светловолосые макушки медленно оторвались от подушек. Катя по очереди вынула девочек из кроваток, вздохнула и – день помчался по кругу.

   Без двадцати семь в дверь тихонько постучали. Сестренки, уже одетые в спортивные костюмчики побежали в коридор, зазывая мамочку следовать за ними.

   – Иду-иду! – сказала Катя, выпуская девочек в подъезд, где их уже встречал ее добродушный коллега по работе. – Привет, Денис. Бери девчонок, я дверь закрою. Слушай, я вас хочу сфотографировать, пока погода хорошая. У нас есть минутка?

   – Есть. Успеем все. Что тут ехать-то? На машине семь минут. Да, бандитки?

   Мужчина, приехавший за Катей, был чуть моложе ее, среднего роста и телосложения. Их знакомство и общение раньше ограничивалось только работой, а с недавнего времени Денис иногда оказывал помощь с машиной. Девочки уже не хотели садиться в коляску, а утром с ними в транспорте было сложно. Один раз услышав, как Катя тихо бормочет, что у нее нет сил бороться с двумя непослушными «котятами», он предложил их подвезти, да так и привык к этому.

   «Мне ведь по пути», – просто сказал Денис.

   Кате нравился его добрый веселый характер, к тому же она продолжала учиться не отказываться от помощи. И еще одна немаловажная деталь характеризовала молодого человека с положительной стороны: его не интересовала Катя, как женщина. Он просто хотел помочь по доброте душевной. Девушки у него не было, свободное время Денис проводил в тренажерном зале, стараясь накачать мускулатуру, поэтому переживаний по поводу того, что Катя с дочками мешает его личной жизни, не было.

   Они вышли из подъезда все вместе, и только тогда она обратила внимание, что Денис и Оля-Поля одеты почти одинаково. Это вызвало у нее непроизвольную улыбку.

   – Как ты умудрился выбрать такую же футболку?

   – Так на одном рынке-то одеваемся, – простодушно ответил он. – Давай, фотографируй. Мы позируем.

   Погода все еще радовала теплом и солнцем, видимо, бабье лето решило задержаться еще на недельку. Даже слабого ветерка не было. Казалось, что природа замерла… перед бурей. Катя вдруг почувствовала озноб, как когда-то давно, словно вернулась в прошлое: ощущение, что на нее смотрит Фил, крепло. Девочки, сидевшие на руках у Дениса, начали проявлять недовольство, а он улыбался в объектив, и все это на фоне ставшего родным подъезда. Почему Кате вдруг захотелось оставить на память это мгновение? Потому что где-то в глубине души она чувствовала скорые перемены, только не знала, какими они будут.

   Сделав несколько снимков, она убрала телефон, взяла Олю на руки и пошла к машине, осторожно оглядывая двор. Но никого не заметила. Припаркованных машин было немного, все вокруг просматривалось. Никого. И Катя успокоилась, решив, что ей показалось. Девочки уже сидели в креслах и, как всегда, держались за руки. Несколько минут покоя их мамочке было обеспечено. Денис, не спеша, вырулил на дорогу. Через некоторое время за ними следом выехала темная машина с тонированными стеклами. За рулем был Филипп. Его крайне заинтересовала увиденная у подъезда сцена. В груди сердце громыхало так, что ему казалось, именно его стук и услышала Рита, когда начала озираться. Он сам не понимал, как удержался, чтобы не выскочить из машины и не навалять по шее этому «малахольному отцу».

   – Какого черта? Что здесь происходит? Куда они так рано? Чуть не упустил. Если бы минутой позже выехал… Но ведь даже семи еще нет! – тихо возмущался Фил, продолжая ехать за ними.

   А Катя обратила внимание на треск мотоцикла, что медленно ехал в соседнем ряду. Ожидая увидеть мужа на байке, она очень удивилась, когда поняла, что ошиблась: черноволосый короткостриженый мужчина угрюмо-уставшего вида был без шлема, в теплой одежде, и совсем не смотрел в их сторону. У нее отлегло от сердца. Мысли переключились на предстоящий рабочий день, когда впереди показался детский сад.

   – Приехали. Выгружаемся! – скомандовал Денис.

   Филипп наблюдал, как все четверо поспешили на территорию детского учреждения, и принялся ждать, когда Рита выйдет обратно. Но время шло, а ее не было.

   – Может, она через другую дверь сбежала? В этих муравейниках столько выходов! Подожду еще, вдруг…

   Слова застряли на языке: он увидел, как Рита, вышедшая на площадку, встретила молодую женщину с малышом, поздоровалась, улыбнулась, наклонилась к ребенку, что-то сказала ему, и тот помахал своей маме рукой. Потом повернулся к Рите и прижался к ее ногам. Глядя на все это, через прутья забора, Фил обомлел. Он не хотел верить своим глазам: она принимала одного за другим детей, общалась с родителями, улыбалась и выглядела абсолютно счастливой среди кучи совсем маленьких детей, которые прыгали, галдели, смеялись. Правда, эти были постарше ее девчонок. Филипп даже вылез из машины, чтобы удостовериться – Рита-воспитатель собиралась проводить с малышами зарядку.

   – Она бросила меня ради этого? Чтобы вытирать сопли, менять горшки и жить впроголодь? Дурь какая-то! А этот несуразный мужик куда делся? Может, он тоже воспитатель? – уже с издевкой прозвучал его вопрос, обращенный самому себе. – О! Вот он! Охранник? В детском саду? Мир сошел с ума… Нет, надо забирать ее отсюда. Погуляла, поигралась, и хватит.

   Рита, ставшая Катей, была искренне благодарна заведующей, которая когда-то выслушала ее, приняла беременную на работу… уборщицей. Приходилось работать на полторы, а то и две ставки, чтобы хоть как-то подготовиться к рождению малыша и создать финансовый запас. Первое время на новом месте она выходила из дома только по делу, потом закрывалась в квартире и думала, думала, думала. Катя пыталась осознать, как могло с ней такое случиться? Но в истерику или панику никогда не впадала, понимая, что от нее зависит здоровье будущего ребенка, да и ее тоже. Кто будет растить малыша, если с ней что-то случится?

   Иногда ей казалось, что она, словно раненая волчица, заползла в укромное место, прячась от охотника, стремясь собрать силы и зализать свои раны. Раны на сердце, в исполосованной душе, в сознании. Как?

   А ведь Ким просил ее не торопиться. Не послушала никого.

   – Ким… – это имя всегда вызывало нежную улыбку на губах. – Он всегда смеялся, говоря, что из меня Марго, как из него балерина. Не нравилось ему, как меня зовут.

   До встречи с ним Рита была обычной беззаботной девчонкой: посиделки в дворовой беседке, прятки, догонялки, классики-скакалки, печеная картошка в поле, за домом, и «страшилки», рассказанные шепотом в большой компании таких же перепачканных золой ребятишек. Вкус детства с запахом дымка, и безграничное счастье, когда все еще впереди. Взросление началось неожиданно.

   Ей было четырнадцать, когда она впервые увидела парня «экзотической наружности» из соседнего двора. И это единственное мягкое выражение в его адрес из тех, что она слышала постоянно. Он был выше ста восьмидесяти ростом, вовсе не качок, даже слегка сутуловат. Черноволосый и кареглазый. Рите он казался загадочным и недосягаемым, как кинозвезда. Его семья приехала на несколько лет для службы по контракту, на одно из предприятий их городка. Это была не первая командировка корейских специалистов, поэтому Ким вполне хорошо говорил по-русски. До этого он учился заочно в каком-то университете, но перевелся в местный политехнический на очное отделение. Ему было двадцать. Рита влюбилась – первое необыкновенное чувство, о котором она поведала своей подружке, а та благополучно разнесла секрет всей дворовой компании. Информация дошла и до Кима. Он уже сам обратил внимание, как на него смотрит молоденькая девчушка: не мигая, широко открытыми глазами, в которых плескался восторг. Рита, по наивности своей, маме тоже рассказала, что ей нравится взрослый мальчик из соседнего двора. Когда мать увидела этого «мальчика», ей стало дурно:

   – Рита! Ты смерти моей хочешь, что ли? Он же, мягко говоря, совсем не такой, как мы!

   – Он очень красивый! – с придыханием прошептала дочь.

   – Ты слепая? Может, надо зрение проверить? Да с ними никто почти не общается! Они сами по себе. Да и парень-то взрослый. О чем ты вообще думаешь?

   – А что с ними не так? – искренне недоумевала Рита. – Родители у него приветливые, спокойные, воспитанные. И Ким тоже.

   – Ким? Это имя? Надо же так назвать! У них и фамилия Ким.

   – Так он Ким Ким? – мечтательно улыбнулась она. – Здорово! Ким-Ким. Как колокольчик звенит.

   – Рита, – строго сказала мать, – не смей и думать о нем. Хотя, наверняка, он на тебя и не посмотрит. Зачем ему проблемы?

   И мама оказалась права: парень не обращал внимания на малолетку. Но как-то раз – в очередной раз – идя по улице, он услышал оскорбительные смешки компании девушек в свой адрес. Ким-то знал, почему это происходит: он отверг их всех. Но Рита, которая оказалась рядом, не догадывалась о взрослых играх и бросилась на защиту корейца. Она пристыдила девчонок, которые были лет на пять старше, и дело грозило перерасти в потасовку, но Ким вернулся, молча взял Риту за руку и под изумленные возгласы увел с собой. Она чувствовала себя самой счастливой девочкой на свете. Правда, недолго – до первой скамейки. Они сели рядом, и Ким тихо и спокойно объяснил ей, что ничего между ними не может быть в силу возраста, разного менталитета, его незаинтересованности в отношениях вообще. Да и семья его кочует постоянно, а через несколько лет вообще вернется в Корею. Поэтому он мог предложить ей только дружбу, верную и преданную. Ким сказал честно, что поражен смелостью Риты и ее добрым сердцем. Она напомнила ему маленького пушистого котенка, готового броситься в драку с большими котами. Только что не шипела, но когти уже выпустила. Тогда он и прозвал ее полушутливо котькой.

   Назвать дружбой их общение можно было с очень большой натяжкой. Она по-прежнему испытывала влюбленность, он это видел и старался не ранить девочку. Скорее, аккуратно оберегал на расстоянии, чтобы ее никто не обидел. Как будто предчувствовал, что ее открытому искреннему сердцу могут сделать больно, погасить искрящийся добротой взгляд. Через пять лет, уезжая, Ким оставил ей недорогой телефончик с большим оплаченным счетом и сказал, что Рита всегда может попросить его о помощи или просто сообщить новость. Она написала ему только через три года: «Я выхожу замуж». Ким-Ким сразу же приехал: он очень хотел посмотреть на того мужчину, которого выбрала девушка. Не стал говорить о том, что слышал разное о ее будущем муже, только решил предупредить, чтобы не спешила. Но все было напрасно: Рита лишь смеялась, рассказывая, как мать удивляется ее вкусу.

   – Говорит – один был корейцем, другой патлатый, то есть с длинными волосами. Ругает меня!

   – А может, она права? – задумчиво спросил Ким.

   – Нет! Что ты? Фил любит меня! А я его.

   – Я рад за тебя. Хочу, чтобы ты была счастлива… Я пополню тебе счет, на всякий случай. И не возражай! Мало ли что. Хоть изредка напишешь мне, как у тебя все хорошо.

   Так и было в течение нескольких лет, пока он не получил сообщение: «ПОМОГИ».

   К тому времени Ким уже не ждал плохих новостей, а потому оказался совсем не готов к такому призыву. Он постарался приехать, как можно быстрее, но на это ушло больше недели. Они встретились днем в каком-то кафе, в центре Москвы. Рита сидела в самом углу помещения и смотрела в окно.

   – Ты выглядишь чудесно, – подходя к ней, с улыбкой сказал Ким. – Вроде и повзрослела, а вроде и та же маленькая девчонка. Как ты живешь, чем занимаешься? Только не волнуйся, расскажи мне все, что посчитаешь нужным. Лезть в душу я не собираюсь.

   – А ты стал еще красивее, – Ким засмеялся при этих словах, откинув голову назад. – Что я такого сказала?

   – Ты единственная, кто считает меня красивым.

   – Они все слепцы! Ты очень красивый.

   – Хорошо, пусть будет так. Что же случилось с тобой, котька? Или ты соскучилась по моей физиономии?

   – Сейчас расскажу. Но ты прав, я соскучилась. И поделиться… этим мне больше не с кем.

   Рита смотрела ему в глаза, а Ким видел, что она где-то далеко. Из ее слов, как из кусочков мозаики, начала собираться жизнь обычной девчонки, нашедшей своего принца и потерявшей его. Речь была ровной, без эмоций. Казалось, что для нее уже все решено. Только вот, что решено? Он внимательно слушал, надеясь помочь и вернуть блеск ее глазам.

   Поначалу все было хорошо. О такой жизни могла бы мечтать каждая, а Рита и не мечтала, она ее просто получила за свою безграничную любовь к Филу, и он отвечал ей тем же. Несколько лет пролетели, как в сказке. Первым «желтым листочком», упавшим с дерева любви, стал вопрос о детях, заданный мужу. Фил тогда отшутился желанием путешествовать, увидеть мир, подарить еще больше впечатлений своей любимой женщине. Рита пробовала снова и снова поговорить на эту тему, но безуспешно. Ей казалось, что он вообще пропускает эти вопросы мимо ушей. Запомнился случай, когда они гуляли в парке, а чей-то малыш выбежал перед ними за своим мячиком, споткнулся и упал. Он свез колени, ладошки и уже собирался зареветь, но Рита присела перед ним на корточки, отвлекла, успокоила, пока его мамочка мчалась к ним, напоминая курицу, потерявшую цыпленка. Она неслась, вздымая пыль столбом. Очень благодарила Риту, которая возилась с малышом. У Фила не дрогнул ни один мускул на лице, словно ничего и не произошло. Он вообще хотел обойти упавшего ребенка. Пока с малышом занималась его жена, он делался все более хмурым, а потом и вовсе скривил губы, глядя, как женщина вытирает нос своему чаду. Рита тогда спросила, не жалко ли ему ребенка?

   – Нет, – резко ответил Фил, – а чего его жалеть? Кто не падал? Поорет и успокоится. Не стоит оно того.

   Если раньше она не обращала внимания на его отношение к малышам, то теперь у нее появился «пунктик»: Рита следила, запоминала, делала выводы.

   Как-то она простыла во время новогодних каникул и пару раз забыла принять противозачаточные таблетки. Муж напомнил ей об этом. Сделав последнюю попытку поговорить с ним о будущем их семьи и не получив никакой надежды, Рита приняла самостоятельное решение не принимать больше препараты. А вдруг и вовсе не получится иметь детей? Тогда и смысла не будет воевать. Филиппа она любила и не бросила бы его из-за бездетности. И потом, она надеялась, что он изменит свое отношение к детям, если ей удастся забеременеть. Это же будут его дети, а не чьи-то чужие. Надеялась.

   Пока не услышала телефонный разговор мужа с его матерью. Это было в начале лета, в субботу утром. Фил обычно рано вставал, занимался на тренажерах, готовил завтрак для жены, будил ее нежными поцелуями. Только в тот день Рита проснулась от подкатившей тошноты, причину которой она уже знала: беременность, шесть-восемь недель. Ей очень хотелось поделиться этой необыкновенной новостью с мужем, но она никак не находила удачного момента.

   Сев на кровати, дождалась, пока не станет легче, и только потом осторожно пошла по коридору, потому что ее слегка штормило. Откуда-то, будто издалека, сквозь звон в ушах, доносился голос Филиппа:

   – Все хорошо, мам. Да, мы счастливы. По работе? Я отправил отчет папе вчера вечером. Думаю, он будет доволен. Подожди, поставлю на громкую, а то я на «дорожке».

   Рита привалилась к стене, пытаясь отогнать головокружение, а разговор между матерью и сыном продолжился:

   – Где твоя жена?

   – Рита спит еще. Рано же. Мы сегодня идем в «Большой». Она любит ходить в театры.

   – Филипп, а вы не думали о детях? Все-таки и ей уже двадцать пять, и тебе тридцать один.

   – Не начинай старую песню. Ты же знаешь – никаких детей. Я их терпеть не могу! Ненавижу просто.

   – Но у Риты может быть другое мнение. Ты спрашивал ее? Она знает о твоем отношении к этому вопросу?

   – Зачем? Ей ни к чему лишние волнения. Нам не нужны эти вечно орущие, вонючие заср**цы.

   – Филипп! Как тебе не стыдно! Ты же сам был ребенком!

   – Был. Наверное. Не помню. И не хочу этого знать. Вы с отцом хотели подарить мне братика или сестренку. Что-то не решились?

   – Конечно! Ты вполне серьезно и осознанно в свои двенадцать лет заявил, что выкинешь его на помойку. Эгоист! Только о себе всегда думаешь! – возмущение и тоска в голосе матери были явными.

   Послышался довольный смех Фила, а Рита, словно окаменела, стоя в коридоре, забыв про тошноту и головокружение.

   – А все-таки, сын, скажи мне, – никак не унималась женщина, выводя Филиппа из себя, – вдруг случится внеплановая беременность? Мы с отцом хотим внука. Мы бы забрали малыша к себе, он бы вам не мешал.

   – Прекрати! – грубый ответ заставил Риту вздрогнуть. – Никаких детей! Сколько можно говорить одно и то же? Повторяю для забывчивых: Рита любит меня больше жизни. Я привязал ее к себе такими узлами, что она никого вокруг не видит. Мы единое целое, и нам никто лишний не нужен. Моя жена должна, и будет любить только меня. А я люблю только ее. Все ясно?

   – Сыночек… А вдруг? Ну, пожалуйста.

   – Если произойдет осечка, я вытрясу из нее этот мусор! – как выстрел, прозвучал ответ.

   – Господи! Что ты говоришь? А если будет поздно? Не уследишь срок. Это же опасно для здоровья Риты!

   В голосе матери слышалось волнение и слезы, но Фил не обращал на это внимания, ему были безразличны чужие эмоции:

   – Мать, ты становишься слишком навязчивой. Или тебе надо провериться: память стала подводить. Говорим об одном и том же. Если вдруг, каким-то образом, что совершенно невозможно при такой обороне, Рита залетит, тогда он, как бы, «умрет» в роддоме. И уж потом, может быть, перекину тебе, если выживет. Фууу.

   Рита не стала больше слушать этот кошмар. Она тихо вернулась в спальню и замерла под одеялом. В голове стучали молоточки:

   «Бред. Бред. Бред. Этого не может быть. Это не он говорил… Он. Он. Он».

   Пережив потрясение, даже не поняла, потеряла ли сознание, или крепко уснула. Ей привиделось что-то, похожее на старый мультфильм про Снежную королеву: когда Герда выбежала за ворота домика старушки-волшебницы и оглянулась по сторонам, то увидела, что лето уже прошло, наступила поздняя осень. Холодный ветер пронизывал насквозь, рвал с нее одежду, забирался под кожу. А позади нее было сияющее солнце и самые красивые цветы мира, но все это оказалось обманом, мертвой картинкой, домиком страшного монстра. А впереди? Что там?

   Фил еле-еле разбудил ее.

   – Ты не заболела? – беспокоился он, прикладывая ладонь ко лбу. – Вроде не горячая. Может, врача вызвать?

   – Нет! – мгновенно приходя в себя, воскликнула Рита. – Просто долго спала. Надо было раньше меня разбудить. И мы же в театр собирались. Нет-нет, все нормально. Я встаю.

   Она очень старалась не показать ему своего ужаса от услышанного, делала все, как обычно, и Фил ничего не заметил. А в понедельник она сразу позвала единственного человека, который когда-то предложил ей помощь, словно предвидел будущее.

   – Вот так, Ким, – грустно закончила она свой рассказ.

   – Дааа. Не знаю, что тебе сказать. Мне столько же лет, сколько твоему мужу, и я тоже не стремлюсь к детям. Но чтоб вот так. Ладно. Чем я могу тебе помочь?

   – Увези меня отсюда. Спрячь! Я хочу родить этого ребенка!

   Рита была так эмоциональна, что на них стали обращать внимание посетители кафе.

   – Тихо, тихо. Успокойся. Дай подумать.

   Теперь Ким смотрел в окно, а она ждала своей участи. Наконец он вздохнул и повернулся к ней.

   – Ты не изменишь своего решения? Не пожалеешь, что сбежала от мужа? Ведь ты же любишь его?

   – Нет. Нет. Да.

   – Ясно. Мне нужно два дня. Я все подготовлю. Есть у меня одно местечко. И верные люди, которые помогут сделать фальшивые, но качественные документы.

   Если бы кто-то спросил Риту: «Помнишь ли ты тот день, когда уходила от мужа?», она смогла бы только слабо кивнуть головой, потому что спазм всегда перехватывал горло. Все врезалось в память с момента сладкого пробуждения от жарких поцелуев Филиппа ранним утром – до онемения от полного одиночества в чужой квартире ночью.

   Как только Фил ушел на работу, она взяла спортивную сумку, с которой переехала из родного города и изредка ходила на занятия йогой. Сложила туда свои старенькие вещи, документы, зубную щетку. Сняла с себя все украшения, подаренные мужем, в том числе и обручальное кольцо, надела маленькие сережки из прошлой жизни и присела на кровать – перед дорогой. Потом написала записку, оставила рядом с ней ключ от квартиры, постояла на пороге, собираясь с силами, и вышла. В холле первого этажа с ней поздоровался консьерж, сделав отметку в журнале об уходе жильца такой-то квартиры, проводил ее взглядом до стеклянных дверей и потом наблюдал, как она ожидала такси. Разве мог он знать, что за рулем черной неброской машины был вовсе не таксист.

   – Привет, Катя, – серьезно сказал Рите Ким, чем вызвал недоуменный взгляд, и положил ей на колени паспорт. – Получи документ и привыкай к новому имени. Мне-то легко: не велика разница между Катей и котькой. А если серьезно, то я не специально. Это случайное совпадение.

   Она понимала, что его шутки были направлены на поднятие настроения. Старалась изо всех сил, но слезы сами капали из глаз. Ким припарковал машину на выезде из Москвы и посмотрел на нее.

   – Послушай меня, пожалуйста. Кем дальше быть: Ритой или Катей, выбирать только тебе. Я не хочу чувствовать себя похитителем или разрушителем семьи. Твои слезы. Как мне их понимать? Поворачивать назад?

   – Нет, Ким. Прости. Это эмоции. Я успокоюсь. Поехали вперед, назад дороги нет. Я – Катя.

   Он не стал переспрашивать. В пути они были шесть часов. Ким гнал на предельно допустимой скорости, и хорошо, что дорога это позволяла. Несколько раз он обращался к ней, используя новое имя, словно помогал привыкнуть. Она реагировала нормально, как будто всю жизнь была Катей.

   – Город, куда мы едем, промышленный, более шестисот тысяч населения. Он мал по сравнению с Москвой, но больше твоего родного купеческого городка.

   – Так и не можешь забыть ограниченность некоторых людей из прошлой жизни?

   – Давно привык, не обращаю внимания на это. Слушай дальше. У меня мало времени. Квартира принадлежит мне – лет пятнадцать или двадцать назад мои родители работали на самом внушительном предприятии этого города. Как отец умудрился получить там жилье, не знаю. Теперь оно мое. Так, на всякий случай. Иногда там останавливается мой друг на несколько дней, у него есть ключ. Но это бывает не часто: раз в год, а то и реже. Я предупрежу его. Как приедем, я схожу в жилконтору, отнесу договор аренды. Он уже составлен на твое имя. Плачу за все я. Не буду менять схему, уже все налажено. Вечером уеду. Мне надо вернуть машину, и пора возвращаться домой. Дела. На первое время, пока не найдешь работу, я тебе оставлю деньги.

   – Нет, Ким! – возмутилась Катя. – Я должна все сама…

   – Успеешь еще «сама, сама». Не спорь. Диплом на новое имя пришлю позже. Все сразу не успел. А ты, значит, осваивайся, привыкай. Если что-то нужно, пиши на тот же номер, что я тебе оставил. Теперь уж можешь со своего нового телефона, который купим в городе. Старую симку надо выкинуть. Или просто вынуть. Если не хочешь, чтобы он тебя нашел.

   – Не хочу.

   Так началась новая жизнь Риты Стариковой, ставшей по воле судьбы, которая решила подшутить, Катей Новиковой.

   Одна… Сама за себя и за не родившегося малыша. Мысли о нем толкали ее вперед. За время жизни с Филиппом она отвыкла от общения с людьми, он закрывал собой весь мир. Теперь ей приходилось учиться всему заново. И искать работу. Поразмыслив, она решила, что лучше детского сада ей места не найти: ведь придется ребенка сразу в ясли отдавать, и находиться с ним рядом было бы хорошо. Потому пересмотрела все объявления и нашла то, что ей нужно. Заведующая, не задавая лишних вопросов, сделала свои выводы. У Кати на руке остался светлый след от кольца, а в паспорте отметки о замужестве не было.

   «Значит, свадьба расстроилась, а ребеночек уже «сделан». Наверное, мужик не захотел жениться. Сволочь! А она теперь одна должна мыкаться. И ведь не соврала, сразу сказала, что беременная. Пусть работает. Сначала уборщицей, а там – посмотрим».

   И она работала, наблюдала, помогала, замещала. Заведующая не раз благодарила того, кто привел к порогу ее детского сада такую «светлую, добрую душеньку», как она называла Катю про себя. И относилась к ней по-матерински. Со своей мамой Катя поговорила на следующий день после переезда. Сказала, что ушла от мужа, жить будет одна. И звонить редко. Что у нее все хорошо. И главное: не надо сообщать Филиппу, что она звонила родителям. Он не должен ничего знать о своей жене. Мать была в шоке, но держалась спокойно, не упрекала, но и не приветствовала такой самостоятельности дочери. И, конечно, обещала ничего не говорить зятю.

   Привыкнув немного к новому месту, освоившись на работе, Катя познакомилась с соседями, среди которых почти не было молодежи. Лишь в соседнем подъезде жила тридцатилетняя вдова Наташа с дочкой. Вот она и стала настоящей опорой: когда узнала о беременности новой жительницы их дома, сразу же предложила кроватку своей девочки, принесла полное приданое для будущего малыша. Да много, чего сделала для Кати. А как только стало известно, что будет двойня девчонок, тут уж и коляску нашла по знакомым, и вторую кроватку, и обещала купить новые вещички для выписки из роддома. Все это при том, что сама Наташа жила на одну небольшую зарплату и пособие по потере кормильца. Но она знала, как тяжело будет Кате, и помогала, чем могла.

   Первого января на свет появились две прекрасные девчушки, Оля и Поля.

   Прижимая к себе дочерей, Катя вспоминала, через что ей пришлось пройти, чтобы сейчас быть самой счастливой женщиной на свете. Искренние чистые слезы любви к своим детям блестели бриллиантами на ресницах, а мамочка с улыбкой на губах целовала светловолосые макушки.

ГЛАВА 2.

Фил просидел в машине до двух часов дня, наблюдая за прогулками детей и ожидая, когда Рита закончит рабочий день. Он же помнил, что после тихого часа воспитатель всегда менялся. Откуда ему было знать, что его жена работает в садике целый день, сначала в младшей группе, а потом в ясельной, чтобы вечером вместе с дочками пойти домой. Откуда ему было знать, чего ей стоило получить эту работу, как она тряслась, предъявляя заведующей не настоящий диплом. Свой красный она отдала Киму, а позже он вернул ей сразу два: на Старикову и Новикову. Откуда все это было знать человеку, который несколько лет был ее мужем.

   Он ждал, снова голодный целый день, потому что не хотел ее упустить. Фил уже понимал и подготовился к тому, как будет действовать.

   Катя решила прогуляться с девочками после, как всегда, тяжелого понедельника. Надо было в магазин зайти, купить Оле-Поле раскраски. Они шли, весело напевая новые песенки, не обращая внимания на напряженное состояние мамы. А Катя осторожно поглядывала по сторонам – нет ли где поблизости того самого черного мотоцикла? И вздрогнула, стоя под светофором, когда услышала раскатистый рык двухколесного зверя. Душа ухнула в пятки. Но потом изумление перекрыло опасения: она увидела того же байкера, который ехал утром рядом с машиной Дениса. Нахмурившись и крепко держа девочек за руки, она перешла улицу прямо перед остановившимся мотоциклом. Ездок смотрел на нее все тем же уставшим угрюмым взглядом.

   «Неужели он приставил ко мне соглядатая?»

   Едва отойдя от «зебры», Катя услышала, как за спиной взревел мотоцикл. Девочки тут же начали изображать жужжание промчавшейся техники и указывать друг другу пальчиками в ту же сторону.

   – Так, маленькие байкеры, пошли в магазин, а то он скоро закроется, и вы останетесь без подарков.

   Она еще раз оглянулась и успокоилась, заметив, что мотоцикл свернул направо.

   «Вот и хорошо. Наверное, мне просто везде мерещатся преследователи. Да и мужчина смотрел так хмуро, словно я его раздражаю. Совпадение, конечно, подозрительное, но вряд ли Фил кому-то бы доверил наблюдение за мной. А вдруг этот байкер от Кима? И это вряд ли. Что может быть между ними общего? Ким такой аккуратный, чистоплотный – в противовес заросшему щетиной, в какой-то странной одежде, мужлану. Нет. Точно нет».

   Между тем, Оля-Поля уже выбрали себе игрушки вместо раскрасок: в руках у одной была деревянная пирамидка, другая прижимала к груди маленький пластмассовый мотоцикл. Глаза у обеих блестели восторгом, молчаливый призыв невозможно было не услышать. Катя тяжело вздохнула, понимая, что новых игрушек у них очень мало. В основном, хоть и хорошие, но уже потрепанные не одной детской ручонкой мишки, кошки, куклы, кубики.

   – Ладно, мои хорошие, – устало улыбнувшись своим дочерям, согласилась она. – Пошли к кассе.

   Довольные своими приобретениями девочки взялись за руки и потопали за ней.

   – Привет, котята! – поздоровалась с ними молодая девушка-кассир. – Что мамочка вам купила? Пирамида – это хорошо. О, мотоцикл! Катя, у девочки странные увлечения, не находишь?

   – Сейчас мне уже все равно. Лишь бы до дома добраться. Устала, как хворая пчелка. Привет, Маришка. Положи еще две раскраски. Завтра снова будут просить. Чувствую я, что до зарплаты мне только сушки грызть придется.

   – А я тебе сейчас скидку сделаю, как последнему покупателю. Тридцать, нет, сорок процентов!

   – Вдруг кто-то придет после меня?

   – Кто не успел, тот опоздал!

   – Это же не честно.

   – Ты меня удивляешь, вот клянусь! Сама живешь на крохи, еще о ком-то думаешь! Все. Я уже пробила, – сказала девушка, складывая покупки в бумажный пакет. – Так что ты скажешь о мотоцикле для девочки, а?

   – Они сейчас увидели огромный байк со страшным дядей на нем. Видимо, получили неизгладимое впечатление. Особенно, Оля. Спасибо, Маришка. Поскакали мы домой.

   – Да уж из тебя скакун сейчас никакой. Пока!

   То, что утром было семью минутами на машине, вечером пешком превратилось почти в час. На улице совсем стемнело, когда Катя с девочками зашла во двор. Освещение над подъездами позволило рассмотреть, что ни одного человека нет в обозримом пространстве. И мотоциклов тоже.

   «Вот и хорошо. Мне бы девчонок накормить, искупать и уложить. Что-то совсем сил нет. Надо было хоть на работе поесть, да кусок в горло не лез. И сейчас не хочется. А ведь это необходимо, или я протяну ноги».

   Рассуждая сама с собой, она терпеливо ждала, пока девочки карабкались по лестнице. Но на площадке первого этажа они совсем «сдулись».

   – Так, ясно. Берите пакет, а я возьму вас. Господи, точно, как Чебурашка и Гена: «Давай, я возьму вещи, а ты возьмешь меня».

   От бессилия на нее накатил смех, и Катя начала тихо хихикать. Девчонки тут же подхватили, и уже втроем, они весело хохотали, пока она, как тяжелоатлет, поднимала на руки Олю-Полю вместе с пакетом.

   – О, как! А мама-то у вас муравей! Тащит вес, больше половины собственного.

   До второго этажа добралась, еле-еле переставляя ноги. Осторожно наклонилась, опуская девочек на пол. Руки дрожали от напряжения так сильно, что не сразу удалось попасть ключом в замочную скважину. Наконец, дверь открылась.

   – Заходим, мои кнопочки! Разуваемся, моем ручки, и только потом игрушки.

   Катя так устала, что не услышала тихие шаги по лестнице за спиной: кто-то приблизился к ней почти вплотную. Она уже сделала шаг в коридор квартиры, когда знакомый аромат парфюма догнал ее. Резко обернувшись, почти ткнулась носом в грудь Фила, который наступал на нее, одновременно закрывая за собой дверь.

   Катя отпрянула, встала между ним и дочками, разведя руки в стороны. Ее взгляд несколько охладил напор Филиппа: сейчас она напоминала ему зверя, приготовившегося к атаке. Он усмехнулся, но не сделал ни шага вперед, потому что вовсе не хотел ее пугать или провоцировать.

   – Что вам нужно? – ее срывающийся голос выдавал крайнюю степень напряженности. – Не заставляйте меня вызывать полицию.

   – Рита, почему ты боишься меня?

   – Я не Рита, и не боюсь вас. Но мои дети не привыкли к чужим людям. Вам лучше уйти, или они поднимут такой крик, что сбегутся все соседи.

   – Не надо врать, Марго. За полтора часа в этом подъезде ни одна мышь не высунула свой нос. Здесь кто-нибудь, кроме тебя живет?

   – Что вам от нас нужно? – потихоньку подталкивая притихших девчонок в комнату, спросила Катя.

   – От вас – ничего. А от тебя мне нужно, чтобы ты вернулась домой.

   – Вы сумасшедший?

   Оля-Поля были уже в комнате за ее спиной, они сели прямо на пол и распотрошили бумажный пакет, доставая оттуда свои подарки. Больше их ничего не интересовало: Оля возила мотоцикл и жужжала, изображая его звук, а Поля разобрала пирамиду.

   Филипп смотрел только на жену, не замечая малышей, которых она закрывала собой.

   – Я вполне нормален, как и тогда, когда ты сбежала от меня. По какой причине, остается только догадываться. Но, видимо, из-за того, что изменила мне и залетела.

   – Что? – на выдохе, теряя последние капли кислорода и от возмущения забывая вдохнуть вновь, произнесла Катя.

   – Что-то не так я говорю? А откуда тогда эти… дети? Вывод прост: я работал целыми днями, а ты от безделья с кем-то кувыркалась. Залетела, испугалась и сбежала. Да еще забилась в какую-то дыру! Рита, хватит. Я прощаю тебе все. Поехали домой.

   Он сделал всего один шаг и оказался рядом с ней. Его взгляд был все тем же, что и много лет назад. Если бы Катя не знала, что кроется за ним, снова бы поверила в любовь. Фил взял ее за руку и потянул за собой.

   – Пойдем со мной.

   – Да вы точно не в себе! – вырываясь, воскликнула она. – Уходите немедленно!

   – Хватит! Мне надоело играть в твои игры! – рявкнул он.

   Чего Фил никак не ожидал, так это дикой и резкой боли в переносице, а потом и еще одного удара по лбу. Это Поля, игравшая деревянным колечком от пирамиды, изо всех своих силенок запустила его в дядю, который кричал на маму. Оля, недолго думая, повторила действия сестры: пущенная ее левой рукой деталь угодила прямо в лоб чужаку.

   «Искры из глаз» – вспомнил Филипп это выражение, потирая ушибленную переносицу. Ясно, что маленькая деревяшка, брошенная ребенком, летела с небольшой скоростью, но так получилось, что удар пришелся ребром детали точно в самую тонкую часть носа. То, что попало в лоб, было, скорее, обидным щелбаном.

   – Твою мать… – зажмурив глаза, прошипел Фил. – Что за ублю… хулиганов ты растишь?

   – Еще одно слово или действие в сторону моих детей, и уже я тресну чем-нибудь потяжелее, – с угрозой в голосе предупредила Катя.

   Хотя она понимала, что физически никак не сможет противостоять мужу, но в ней грохотало возмущение.

   «Что он хотел сделать? Вытащить меня за руку или за шкирку из квартиры? А девочки? Он чем думает – головой или царственной попой? Не выводи меня, Фил!»

   Он открыл глаза, чувствуя, как их щиплет, но еще страшнее было то, что он понял: из носа вот-вот хлынет кровь. А пугать Риту или этих маленьких бандиток ему не хотелось. Одна из них – та, что пульнула второй, – взяла в руку какую-то пластмассовую игрушку и встала рядом с матерью. Правой ручонкой она схватилась за мамину одежду, левую начала медленно поднимать, снова замахиваясь и угрожая бросить. Ее насупленные брови и надутые губки ясно говорили о боевом настрое малышки. Девочка смотрела прямо в глаза своему отцу.

   Фил чуть нахмурился, вглядываясь в зеленоватые озера, чуть светлее, чем у его Риты. Что-то неуловимо знакомое видел сейчас в этом упрямом прищуре маленькой фурии. И игрушку она собиралась бросить левой рукой. Еще не до конца понятная догадка ударила горячей волной в затылок. Он присел на корточки перед девочкой, усиленно зажимая нос, уже чувствую во рту привкус теплой крови. Как будто на себя в зеркало смотрел, в свои глаза, только волосы были светленькие, не как у него.

   Ребенок еще сильнее замахнулся. И тут вторая малышка встала рядом с сестренкой, «безоружная».

   – Ритааа, – протянул ее имя Фил так, что казалось, он сейчас взорвется, – чьи это дети?

   – Я не Рита. Сколько можно говори…

   – Вот эта, – его палец указывал на Олю, – левша, как и я. Мотоциклы любит? И глаза у обеих.

   – Уходите немедленно! – Катя стояла на своем, не желая допускать его в жизнь детей. – Уходите!

   Сквозь пальцы Филиппа просочилась тонкая струйка крови. Он резко встал и отвернулся, но девочки уже испугались и громко заревели.

   – Рита, заткни их! – раздраженно гаркнул Фил. – Горластые какие. Оглушили совсем!

   – Так и идите отсюда! Не Рита я! Ну, сколько можно?

   Она присела к дочкам, начала вытирать им слезы, уже не обращая никакого внимания на мужа.

   – Тихо, Олечка. А где твой носик? А Полечка? И твой носик.

   Характерные звуки вызвали рвотный рефлекс у Филиппа. Он закашлялся, помотал головой.

   – Вот, черт, – тихо сказал он сам себе, – ненавижу все эти слюни-сопли.

   Оля икнула, потом еще и еще громче. За ней и Поля начала икать, тоже громко и часто.

   Фил, держась одной рукой за нос, другой сдерживая рвотные позывы, выдавил из себя:

   – Да что же это за блево…

   В это время открылась входная дверь, и в узком маленьком коридоре появился тот самый байкер, которого сегодня уже дважды видела Катя. Только одет был совсем иначе, как-то по-домашнему: светлая рубашка, джинсы, для полной картины не хватало тапочек со звериными мордочками.

   И еще большая усталость в каждой черточке лица. Казалось, что он уже еле держится на ногах.

   – Чего расшумелись, соседи? Что тут у вас происходит? Катя, привет!

   Его густой низкий голос прозвучал так спокойно-завораживающе, что Оля-Поля сразу перестали икать. Они еще всхлипывали и вздрагивали, но все больше смотрели на нового дядю. Филипп резко оглянулся и посмотрел на жену, словно задавая вопрос, каково черта тут делает этот верзила. А незнакомец за его спиной подмигнул Кате, показал телефон и одними губами произнес: «Ким». Женский взгляд сразу непроизвольно сравнил двух мужчин: Фил чуть выше ростом, сантиметров на пять-семь, стройнее, чем гость – широкоплечий и крупный.

   – Привет, – опомнившись, ответила она. – Да вот, неприятность у нас: не можем выгнать этого странного человека. Ворвался к нам, требует какую-то Риту, детей напугал.

   – Тебе чего, мил человек? – обратился к Филу незнакомец. – Полицию вызывать, или сам свалишь? А кто это тебя приложил? Кать, ты нос ему раквасила?

   – Это Поля. Случайно. А не надо было меня хватать и голос повышать.

   Филипп прищурился, продолжая разглядывать жену, потом внимательно посмотрел на мужчину, замечая, что у того серые глаза, не такие, как у девчонок, и, наконец, сказал жене:

   – Я сейчас уйду, Рита. Но вернусь. И не надейся, что избавилась от меня. Поговорим еще, только без свидетелей. И детей.

   Оттолкнув с дороги байкера, он вышел из квартиры и даже не хлопнул дверью.

   – Вот ведь бес какой! Сильный. А с виду хлипкий.

   Мужчина оттолкнулся от стены и сделал шаг в сторону притихшей женской команды. Оля снова замахнулась игрушкой – так, на всякий случай.

   – Олечка, не надо, – поймав ее руку, сказала измученная Катя. – Не обижай дядю.

   Она посмотрела на гостя, чуть подняла уголки губ вверх и предложила:

   – Вы проходите на кухню. Мне надо с девочками решить наши дела, а потом я к вам присоединюсь.

   – Может, я могу помочь чем-то?

   – Да вы как-то устало выглядите.

   – Ты тоже, прямо скажем, не фонтан. Вдвоем-то все равно легче. Тем более, они же маленькие – справимся. Говори, что делать нужно.

   Катя хмыкнула, представляя, что сейчас устроят эти маленькие девчонки.

   – Переодеть, дать теплое молоко с булочкой, искупать, уложить спать до девяти – это предел.

   – А ужин? – удивился он.

   – Мы же поздно обычно возвращаемся из садика, поэтому там они и ужинают.

   – А ты? – не унимался гость.

   Она замялась: как сказать чужому человеку, что ей не всегда хватает денег на себя?

   – И я с ними молоко вечером пью. И сушки у меня есть.

   – Нда… Не густо… Я беру на себя накормить и уложить, за тобой – переодеть, искупать.

   – Хорошо, – согласилась Катя, ожидая, что Оля-Поля устроят бунт. – Знаете… День сегодня какой-то длинный получился. Столько событий произошло! Потому и кажется, что целая жизнь позади.

   К ее огромному изумлению, девочки не возражали ни ей, ни ему. Они делали все, что им говорили, поглядывая на большого дядю, который с ними не сюсюкал, а все объяснял, спрашивал, предлагал. Самым главным событием стала договоренность, что он прокатит их на мотоцикле и даже разрешит надеть по очереди свой шлем. Именно это услышала Катя, сидя под дверью спальни. Она покачала головой, понимая, что дети теперь все время будут спрашивать о поездке, предъявляя ей игрушечный мотоцикл.

   Когда, наконец, взрослые смогли спокойно присесть на кухне, сил совсем не осталось.

   – Давайте, я хоть чай заварю и бутерброды сделаю? – спросила она.

   – Не откажусь. Последний раз я ел дома, около суток назад.

   – Ого! Может, расскажете о себе, пока я тут кружусь. То, что вы не наш сосед, мне и так понятно. Что посчитаете нужным, то и говорите.

   – У меня нет секретов, – пожав плечами, сказал мужчина. – Я живу в Сочи. Работаю в одной компании снабженцем, мотаюсь по всей стране, проверяя товар, который нам пытаются навязать. Обычно останавливаюсь в гостевых домах, недорогих отелях. Но в этом городе я всегда ночевал именно в твоей квартире. Редко здесь бываю, далековато все же от наших мест. Иногда раз в год, иногда реже. Ким дал мне ключ. Да, кстати, с ним мы познакомились лет десять назад, когда он отдыхал в Сочи. Один, как всегда. Поздним вечером в кафе какие-то пьяные туристы докопались до него, я даже не успел вмешаться: они вытащили его на улицу, а он раскидал их всех. Но добропорядочные граждане вызвали полицию, и Киму грозило провести, как минимум, ночь в «обезьяннике». Я ему свистнул и предложил смыться, что мы благополучно сделали – дворы-то я там все знаю. Короче, кто разбросал ту пьяную команду, так никто и не узнал. Мы добрались до моего дома, всю ночь проговорили. Он потом съехал из гостиницы, жил у меня. Да и вообще, приезжал раз в год. Потом предложил, если потребуется, пользоваться его квартирой. Предупредил, что у него все просто, не богато, без изысков.

   – Нормально у него здесь, – возразила Катя. – Я слежу, чтобы девочки не рисовали на обоях.

   – Думаю, он не расстроится, даже если тут все в другой цвет покрасить. Так вот, дальше. Года три я не приезжал сюда, а этим летом наша компания решила изучить местный рынок: профлист, сайдинг и прочее. Я позвонил Киму, а он сказал, что квартира давно занята молодой женщиной с двумя детьми. Ким сразил меня такой новостью: я решил, что он здесь прячет от родственников свою русскую семью! Каюсь, взыграло любопытство, и я пару дней проследил за домом. Видел молодую женщину и с детьми, и одну. Но это была не ты.

   – Это моя подруга с девочками гуляла. Я тогда приболела, а она мне помогала. Наташа переехала к мужу около месяца назад. Значит, это было еще раньше?

   – Да. Я убедился, что дети не похожи на Кима, и со спокойной совестью вернулся домой. Потом еще командировки были… И вот вчера он мне позвонил и очень просил приехать сюда и помочь женщине, которая живет в его квартире. Что? К чему? Почему? Ничего не объяснил. Сказал, что зовут Катей, и на месте все станет ясно. Я тебе скажу: давно я так быстро не собирался. Но на мотоцикле тысяча триста километров, чтобы утром успеть увидеть, кому я потребовался, это… – он покачал головой, не находя нужных слов, – в общем, чувствую усталость. А вечером вы перешли передо мной дорогу, и я увидел, что ты очень встревожена. Честно, я же не знал, что тут у вас творится. Доехал до гостевого дома, оставил байк, переоделся и пришел к вам. Уже на входе в подъезд было слышно твой голос и еще мужской. Поэтому ничего другого в голову мне не пришло, как прикинуться твоим соседом. Вроде удачно получилось?

   – Не знаю, – задумчиво ответила Катя. – Посмотрим. Вы чай-то пейте.

   Пока мужчина с аппетитом поглощал ее скудные запасы, она думала, стоит ли ему рассказывать свою историю. И решила, что не надо. Он все равно скоро уедет, как и Фил, и жизнь вернется в свою колею. Катя надеялась, что муж не сделает ничего плохого ни ей, ни детям. И все же понимала, что разговора не избежать, надо лишь морально подготовиться.

   – Вы надолго приехали? – спросила она у гостя.

   – Мне отпуск дали до конца недели.

   – Это хорошо. Думаю, я все успею к этому времени.

   – Не хочешь меня ввести в курс дела?

   – Не сейчас. Время уже позднее: и вы устали, и мне завтра рано вставать на работу.

   – Ясно. Как скажешь, – направляясь в коридор, сказал гость. – Я буду рядом. Не волнуйся.

   – Спасибо.

   Катя уже почти закрыла дверь, а он спустился на один пролет вниз, когда она вдруг вспомнила и спросила:

   – А как вас зовут?

   – О! У меня такое же имя, как у… одного из самых тяжелых и крупногабаритных самолетов в мире, – таинственно сказал мужчина.

   – Господи, – прошептала она себе под нос, испугавшись слов «такое же имя», – уж не Боинг ли вас зовут?

   Он коротко хохотнул, помотал головой, словно отбрасывая смех, и ответил:

   – Руслан. Меня зовут Руслан.

   – И такое красивое имя вы сравнили с самолетом? Скорее, я бы вспомнила сказку Пушкина «Руслан и Людмила»… Вам подходит это имя.

   – Наверное. В любом случае, я уже к нему привык. Я оставил на столе записку с номером своего телефона. Звоните. Или буду мотаться за вами по всему городу.

   – Утром нас коллега по работе подвезет. Ну, вы сегодня сами видели. А вечером я вам позвоню. Хорошо?

   – Конечно. До завтра, Катя.

   – До свидания, Руслан.

   Она закрыла дверь и прижалась лбом к ее прохладной поверхности: хоть на несколько мгновений дерево взяло на себя жар, который периодически прокатывал по телу. Сил не осталось даже, чтобы сделать шаг, оторвавшись от двери.

   – А надо… Надо думать, что делать. Вот и пришло время ответить за свои решения.

   Катя не спала почти всю ночь, сначала сидела в кресле, вспоминая день за днем время, проведенное с Филиппом. Сейчас она не смогла бы точно сказать, любит ли его. Но то, что он был единственным мужчиной в ее жизни и оставил о себе очень жаркие воспоминания, этого Катя не забыла бы при всем желании. Муж действовал на нее гипнотически, не зря же столько лет обучал, растил для себя. Только для себя.

   – Если бы он только смог! – прошептала вслух Катя. – Господи… О чем я мечтаю? Это не реально. Он не изменится никогда. Я же видела его реакцию на собственных детей. Филипп умный человек, этого у него не отнять. И сильный. Но, в то же время, слабый, потому что эгоист. Увы, это не лечится и не проходит с годами.

   Оставив кресло, она ходила из угла в угол, думая и оценивая свои позиции. Тут ей и Ким не поможет. Человек, которого он прислал, лишь физически мог бы помешать Филу увезти ее силой. В остальном нельзя подставлять ни его, ни Кима. А ей, в первую очередь, надо думать о своих малышках. Ради них она уже прошла через многое, и могла сделать все, что угодно.

   Решение пришло неожиданно, сбросив с плеч груз постоянного страха. Катя улыбнулась открыто, сама себе мысленно пожала руку, благословляя на задуманное. До подъема оставалось всего три часа.

   И Филипп не спал. Как только вернулся в гостиницу, сразу приложил лед к чуть опухшей переносице. Синяк уже полз под глаз. Но это не волновало его, скорее, вызывало раздражение: бросок маленькой детской руки привел к неожиданным последствиям. Фил понял, что две мелкие хулиганки – его дочери. Он прислушивался к себе, словно хотел найти хотя бы еле заметное шевеление «отцовских чувств» в отношении девочек… Ничего. Пустота!

   Зато он отлично понял, сколько рычагов давления дала Рита ему в руки.

   – Значит, ты не Рита, а Катя? Ну-ну, посмотрим. Поддельные документы на себя и детей? Еще и работает по таким фальшивкам. Эх, Марго! Куда же тебя занесло? Я-то думал, что у этих крысят есть отец, а оказалось, я – тот самый счастливый папаша. Пока не буду матери говорить. Может, еще как-нибудь удастся… Нет. Господи, о чем я? Она, как дикая кошка, готова была броситься на меня, защищая своих… Да и они встали рядом с ней. Малышня пузатая, сопливая. Фее.

   Его снова передернуло. Филипп ничего не мог с собой поделать – он все так же не переносил плача, звуков детского сморкания, икоты, запахов. Вообще, детского присутствия рядом. Но точно знал, что Риту никому не отдаст – ни ее детям, ни соседям, ни друзьям, ни работе. Она – единственная любовь в его жизни. Фил не считал это одержимостью или зависимостью. Рита просто была частью его самого, сердцем, душой, силой. Без нее он не жил все эти годы. Искал. Ждал ее возвращения. Вспоминал каждый день, который когда-то провел со своей любимой женщиной. О том, что в ее отсутствие их общей постели были «представительницы обширной фауны», думать не хотелось. Объяснение этому у него имелось. А оправдываться Филу и не приходило в голову.

   Засыпая в третьем часу ночи, он прижимал к себе подушку, в надежде, что ему приснится Рита. Филипп был готов к противостоянию со всем миром, но его жена вернется к нему, чего бы это ему ни стоило.

ГЛАВА 3.

Утро вторника начиналось так же, как и вчерашнее, с той лишь разницей, что Фил не прятался в машине, а открыто стоял возле арендованной машины и курил, стараясь скрыть свое нервное состояние. Погода изменилась, немного похолодало, и женская команда вышла в вязаных кофтах. Причем даже мужской взгляд определил, что это вещи ручной работы.

   – Рита, ты начала вязать? – с тоской прошептал Филипп. – Совсем обнищала.

   Она бросила взгляд в его сторону – взгляд не был испуганным или уставшим. Рита смотрела на него, как раньше, когда находила в толпе, словно чувствовала его желание и импульсы. Фила обожгло: жар прокатился по телу сверху вниз. А она посадила детей в машину, села сама справа от водителя и уехала.

   – Черт… Как скрутило-то, – прохрипел он, прижимая руку к паху, не в силах сесть в авто и следовать за Ритой.

   Через некоторое время Фил приехал к детскому саду, где она работала, и вздохнул. Он готов был наблюдать за ней, сколько бы это ни заняло времени. Но у него этого времени оставалось слишком мало.

   Его повергло в шоковое состояние, когда после обеда Рита вышла из калитки детсада и решительно направилась к его машине. Она постучала пальцем в окно и кивнула:

   – Здравствуй, Филипп. Поговорим?

   Придя в себя от неожиданности, Фил открыл дверь, встал рядом с женой и посмотрел на нее сверху вниз. Ее глаза неотрывно следили за каждым его движением, ускоряя бег сердца, вызывая самые обычные человеческие желания.

   – Поговорим, Рита. Ко мне или к тебе?

   «Фил, ты никогда не изменишься, – усмехнувшись про себя, подумала она. – Моя любовь к тебе – самое главное в твоей жизни? Нет. Твоя любовь к себе самому – вот, что важнее всего».

   Этот вопрос не стал для нее неожиданностью, все-таки, прожив столько лет с Филом, знала, как его тянет к Рите. Кого в ней сейчас было больше: Риты или Кати? Это предстояло выяснить им обоим. Но Катя точно знала, что не хочет пускать его в квартиру, где жили ее девочки. Там были их вещи, игрушки, сам воздух был пропитан счастливым детством. Взгляды Филиппа обязательно коснулись бы всего этого и оставили тяжелый след, отпечаток, который будет ощущаться еще долго. Она не могла этого позволить.

   – К тебе, – твердо ответила ему, чем вызвала сильное удивление.

   Это был второй неожиданный шаг Риты. Фил растерялся. Такая смелость жены после того, как он видел, что с ней было при его появлении в парке и в квартире, ввела его в ступор. Он смотрел на нее с высоты своего роста и молчал. Она нетерпеливо глянула на часы в телефоне и сказала:

   – У меня мало времени. Вечером надо забрать детей из садика. Меня и так отпустили с большим трудом.

   Ее голос вывел его из заторможенного состояния. Филипп взял ее за руку, чуть сжал пальцы и подвел к пассажирскому месту.

   – Поехали, Рита, – медленно произнес он, помогая ей сесть в машину.

   Некоторое время они ехали молча, ощущая, как все тяжелее становится дышать обоим. Она уже чувствовала частый стук чего-то горячего в виски и затылок, а ему вообще не хватало воздуха: все заполнил аромат любимой женщины. Перед глазами стали расплываться дорожные знаки и пешеходы, пришлось совсем сбросить скорость. Чтобы хоть как-то отвлечься, Фил спросил:

   – Ты не боишься, что я просто увезу тебя сейчас туда, где тебя никто не найдет, кроме меня?

   – Нет, не боюсь. Зачем? Ты же не станешь меня насиловать или заставлять делать что-то против моей воли.

   – Ты так думаешь? – в очередной раз удивился он.

   – Я уверена.

   Фил не стал ничего отвечать, но и сдерживать себя больше не мог: он положил ладонь на ее колено и ласково провел чуть вверх, потом вниз. Они не ожидали, что это движение вызовет такую реакцию у обоих. Филипп отдернул назад руку, словно обжегся, да и ее действия показали, что она в растерянности – натянула вязаную кофту на ноги так низко, как только могла. И на груди свела полы до самого подбородка.

   – Фил… Долго еще ехать?

   – Нет, – чуть прочистив горло, ответил он, – еще пару минут.

   «Не переоценила ли я свои силы? Он все так же действует на меня. Но решить все надо раз и навсегда. Сегодня».

   Он открыл дверь в номер, пропуская ее вперед. Женский взгляд, обычно внимательный ко всему, сейчас даже не заметил богатой обстановки, вида из окна, вещей мужа, небрежно брошенных на огромную кровать. Зато тело сразу почувствовало его сзади. Фил не дотрагивался до нее, лишь его дыхание долетало теплом до макушки, от которой мурашки побежали дальше по спине, шее, плечам.

   – Рита…

   Его шепот заставил закрыть глаза, пересохшими губами вдыхать воздух по крупицам и ждать его прикосновения. Но когда мужские знакомые руки прошлись по контуру ее волос и легли крыльями на грудь, обнимая, укрывая, словно возвращая домой, она уже забыла обо всем – только он, любимый мужчина, которого ей так не хватало. Ощущение вернувшейся юности, светлых надежд и ожидания огромного, бесконечного счастья. И Фил потерял себя в этом мире, не было ничего важнее, чем обнимать ее, слышать легкое дыхание без фальшивых стонов, наигранных вскриков, понимать, что жизнь снова заиграла красками, ароматами, мечтами.

   – Рита… – снова и снова шептал он, уже целуя ее закрытые глаза, мягкие вкусные губы, проваливаясь куда-то, где нет никаких измерений ни времени, ни пространства, ничего, кроме его любимой и единственной.

   Филипп и сам не заметил, как оказался на коленях перед ней, прижимаясь всем телом к худенькой девушке, что была всем для него. Не заметил, что слезы текут по щекам, впитываясь ее вязаной кофтой. Не заметил, потому что нашел свою пропажу, душу, жизнь.

   – Рита, вернись ко мне. Люблю до боли. Не могу без тебя. Словно не живу, а только жду твоего возвращения. Моя Рита.

   Какие из слов мужа вернули ее из сказки? Или она почувствовала, что он говорит только о ней, не о детях.

   «Боже! Все повторяется. Нет, я не для этого здесь. Сколько времени прошло? – ее взгляд упал на красивые настенные часы, на шикарную обстановку, на длинноволосую голову мужа, прижавшегося к ее животу. – Всего десять минут! Катя, я Катя. Не Рита. Иначе я потеряю все, что имею и люблю».

   – Фил, давай поговорим.

   Ее тихий голос показался ему ледяной вьюгой, бросившей в него горсть колючих снежинок. Он почувствовал, как Рита отдаляется, превращаясь в незнакомую Катю. Филипп сильнее прижался к ней, шепча:

   – Не отдам. Никому. Моя. Моя Рита.

   Она гладила его по волосам, вдыхала аромат любимого мужчины, украдкой вытирая слезы, которые легко впитывались рукавом кофты. Катя знала, что не уступит ему ни на йоту своей жизни. Оля и Поля для нее важнее всего и всех в этом мире. То, что Фил не воспринял собственных детей, она видела. Но оставила ему шанс самому сказать об этом, чтобы не придумывать за него ответов.

   – Сядь, пожалуйста. Я же здесь, с тобой, никуда не ухожу.

   Он послушался, сел на диван и сцепил руки в замок, до посинения суставов. Смотрел прямо, постепенно пряча того Фила, который только что стоял на коленях перед женщиной.

   – Скажи мне, Филипп, почему ты не предупредил сразу, что не хочешь быть отцом?

   – А ты бы тогда вышла за меня замуж?

   Катя натянула рукава до самых пальцев, мгновенно ставших холодными. Озноб прокатился по телу, вызывая непроизвольную короткую дрожь.

   – Не знаю. Теперь нет смысла об этом думать. Тогда ты не оставил мне выбора, все решил сам за нас двоих. Может, если бы ты сказал правду, я бы лелеяла мечту, что ты изменишь свое отношение.

   – Пустые мечты, – резко сказал Фил. – Сколько себя помню, я всегда был таким. В детском саду меня трясло от вида зеленых соплей, открытых ртов, тупых взглядов этих неопрятных засаленных детей. А полные дерьма штаны? Иногда оно вываливалось из шорт. Эта вонь, грязь… О, черт… Мои родители были такими же обычными работягами в ту пору, но почему-то у матери хватало времени на все, и на меня в том числе. Ты знаешь, я не жадный, всегда готов помочь друзьям, но… Когда грязными руками, на которых застыли корки от…

   Он едва сдержал рвотные позывы, закашлялся снова. Катя смотрела на него с жалостью. В его тридцать четыре уже нет смысла объяснять: дети не виноваты в том, что их чему-то не научили. Они же не рождаются, умея все. Родители, воспитатели – одним словом, взрослые – должны помогать малышам, а не говорить, что им некогда, или нет дела до чьих-то детей. А Фил глубоко вздохнул, успокаивая свое воображение и пустой желудок, и продолжил:

   – Я не мог потом брать свои игрушки, не дотрагивался до них больше. Дети очень сообразительны, специально хватали грязными руками мои вещи, и скоро я перестал что-то носить в детский сад. Ну, это то, что я помню. Самые яркие впечатления. Потом мать рассказывала, что воспитатели не любили меня за чистоплюйство, словно я был укором их халатной работе. Отец тогда начал свой бизнес, она стала домохозяйкой, и в сад меня больше не водили. Но это не изменило моего отношения к детям. Конечно, с годами я вообще перестал обращать на них внимание, старался всегда держаться подальше. Лет с четырнадцати я точно знал, что своих детей мне не надо. И родителям об этом всегда говорил. Они смеялись, не верили… Когда мы с тобой поженились, мать стала наседать на меня, буквально требуя внуков. Я терпеливо отбивался, не хотел обижать... Прости, что не сказал.

   – Ну, что же… Один – один.

   – Ты о чем?

   – Твой обман против моего.

   – Я не обманывал тебя. Просто не сказал правды. Да ты и не спрашивала перед свадьбой.

   – Такое оправдание уж совсем несерьезно, – усмехнулась Катя. – Получается, что я тоже тебя не обманывала, когда перестала принимать таблетки. Просто не сказала. Ты напоминал, конечно, но я не говорила тебе правды. Тогда, собственно, и решила попробовать: а вдруг смогу забеременеть после стольких лет предохранения? Не сразу, но получилось. Я была так счастлива! Это ни с чем не сравнимые ощущения!

   Она замолчала, уносясь мыслями в то далекое, еще полное надежд прошлое. Фил молчал, просто любуясь ей. Он понимал, что надо это пройти, выслушать, пережить заново – вдруг еще все может сложиться в его пользу.

   – А потом я услышала твой разговор с мамой, – ее голос стал безжизненным, как и она сама. – Она все спрашивала тебя: а если случится, а если срок будет большой, а если… Ты злился.

   Филипп пожал плечами.

   – Столько было подобных разговоров. Всех не упомнишь.

   – Ты тогда сказал, что вытряхнешь из меня этот мусор. Или скажешь, что ребенок умер в роддоме, если опоздаешь поймать сроки. Даже обещал – может быть! – отдать малыша матери. Не помнишь?

   Он снова пожал плечами. Молча. Катя видела пустоту в его взгляде: не помнил, и ему было безразлично. Ей стало страшно.

   – Филипп, – тихо позвала она, – ты бы сделал такое со мной? И с ребенком?

   В ожидании ответа даже не дышала. Но он молчал.

   – Ясно, – кивнула Катя. – Значит, я все правильно сделала.

   – Кто помог тебе? – спросил Фил, отсекая все вопросы о беременности и детях. – У тебя не было таких связей. Ты понимаешь, что живешь по поддельным документам? Твоих детей не существует официально. Ты это понимаешь?

   – Моих детей, – тихо повторила она за мужем, грустно усмехнувшись. – Моих детей. Ты правильно сказал: они только мои… Кто и чем мне помог, теперь не имеет значения. Я до конца своих дней буду благодарна этим людям.

   – О ком ты говоришь? – все настойчивее спрашивал Фил.

   – Не скажу, – отрубила Катя. – Мне за все отвечать.

   Она встала, подошла к нему и села рядом. Он повернул голову к ней, будто хотел заглянуть прямо в сердце своими красивыми зелеными глазами. Катя смотрела на его губы, которые целовала миллионы раз, волосы, которые ей так нравились, венку на шее, что билась сейчас часто-часто. Она любила его до адской боли.

   – Ты понимаешь, что я могу забрать их у тебя? – неожиданно тихо спросил Филипп, лаская ее своим голосом. – Заставлю тебя вернуться, оформлю их на себя и отправлю к родителям в Испанию, пока ты не станешь той же Ритой. А потом… Может, и разрешу тебе видеться с ними.

   Катя вздохнула, отвела взгляд и достала из кармана телефон.

   – Вот. Посмотри.

   Она перелистывала фотографии, на которых были его дочери в разном возрасте. Выбрала самые трогательные, забавные, добрые: девочки были и одни, и вместе с ней.

   Одну из фотографий она помнила очень хорошо. Тогда она устало жаловалась подруге, что очень тяжело ходить с девочками в поликлинику, и та ей подсказала, как выйти из сложной ситуации. В итоге, Катя возила малышей, пристегивая к багажным сумкам на колесиках, которые ей подарил Ким. А в сумках были необходимые им вещички, игрушки. Это всегда вызывало у людей умиление и улыбки... Наблюдая за реакцией Фила, она не видела ничего. Пустой взгляд. Он смотрел из вежливости. Его душу не задели собственные дети, похожие на него глазами.

   Ее сердце, казалось, бьется из последних сил, пытаясь вдохнуть жизнь в любимого мужчину. Все внутри корчилось от боли, хотелось выть, разорвать на части все вокруг… Катя убрала телефон.

   – Ты не сделаешь этого. Потому что я умру. Можешь связать меня, увезти, кормить насильно, делать все, что тебе в голову придет – я все равно умру без своих детей.

   Она встала, вцепившись в отвороты своей кофты, и сделала шаг от него к двери.

   – Я сделала все, что могла, – прошептала, едва не плача. – Дальше нам в разные стороны.

   Катя почти дошла до двери, находясь в странном состоянии – вроде бы все уже решено, а вроде и нет. Уже и ручку нажала, осталось выйти в коридор, но тут она почувствовала, как горячая мужская ладонь обхватывает ее сзади за шею. Стало жутко, что вот сейчас Фил чуть сожмет пальцы, и где она очнется? А он просто повернул ее лицом к себе и прижал крепко-крепко, так, чтобы дышать могла только им, уткнувшись носом в его грудь. Гладил ее волосы, целовал их, не отпускал ни на миллиметр.

   – Не уходи от меня, Рита. Я люблю тебя. Не смогу жить. Как это – без тебя?

   – Ты же сам знаешь, это невозможно. Зачем мучить друг друга?

   Катя попыталась отстраниться от него, но Филипп не позволил ей этого, обняв еще сильнее.

   – Фил, мне нечем дышать. И уже пора идти.

   – Мной дыши!

   – Поздно. Ничего не получится. Это уже не воздух, это яд. Отпусти меня. Во всех смыслах.

   – Нет.

   Она, словно не слышала его ответа, гнула свою линию:

   – Подай на развод сам.

   Он резко отодвинул ее, даже слегка тряхнув при этом.

   – Что? Что ты сказала? Развод? – его голос стал похож на крик ужаса. – Ты серьезно?

   Паника запрыгала в глазах. К такому повороту Фил не был готов совсем. До него стало доходить, что от той Риты, которая любила его безоглядно, осталась лишь боль, слезы и ни капли веры. Перед ним была другая женщина. Да, она была такой же внешне, может, только более худенькой, но… У этой был кто-то другой, кого она любила больше, чем Фила. Что ему оставалось?

   – Рита, не говори так.

   – Я не вижу иного выхода. Ты найдешь другую женщину, с такими же интересами, как у тебя, и проживешь с ней счастливую жизнь. А я… У меня есть дети. Я буду всегда благодарна тебе за них, но они только мои. Потому и прошу тебя о разводе с Маргаритой Стариковой. Если скажешь, я и фамилию тебе верну. И, конечно, не буду записывать на тебя девочек. Я мать-одиночка. Поживем здесь какое-то время и уедем.

   – Нет! – взревел Фил. – Никакого развода!

   Он снова встряхнул Катю, словно хотел выкинуть из нее те мысли, которые его не устраивали. Она поморщилась, потому что в голове начала пульсировать боль: то ли от напряжения, то ли от сотрясения.

   – Я, – начал говорить он, подбирая слова и опять прижимая ее к себе, – постараюсь к ним привыкнуть. Может, мы сможем поладить или хотя бы не мешать друг другу.

   Грустный смех отвлек его внимание от осторожного построения фраз.

   – Филипп, ты говоришь странные вещи. Не надо, не насилуй себя. Да и я не хочу, чтобы мои девочки чувствовали, что их всего лишь терпят. Они у меня очень хорошие, веселые, баловные, добрые! Им нужна любовь, а не то, о чем ты говоришь. Сам подумай: развод – это наилучший выход из ситуации, в которую я загнала всех нас.

   – Нет.

   Катя была так тесно прижата к Филу, что почувствовала, как завибрировал телефон у него в кармане. Он поначалу не хотел отвечать, но вибрация возобновлялась. Наконец, он посмотрел, кто звонит, не выпуская жену из захвата. И она увидела имя абонента: «к-ж Борис, Виктор».

   – Слушаю. Что такого срочного могло случиться? Пожар в моей квартире? Кто это?

   – Добрый день, это Борис.

   Катя поняла, что это консьерж подъезда, где она когда-то жила. Стоя рядом с Филом, она слышала все, даже интонации говорившего и чью-то ругань вдалеке, переходившую чуть ли не в ультразвук.

   – Филипп, вы дали команду проследить выселение… из вашей квартиры. Так вот, она сейчас вышла из лифта с двумя огромными чемоданами на колесах. Насколько я помню, при даме не должно быть вещей, кроме тех, что на ней. Может, вы изменили указания, а мне это не передали?

   – Ничего я не менял, – строго ответил Фил. – Проверьте, что она там…

   – Уже проверили, – перебил консьерж. – Шубы, дубленки, кожаные вещи вашей супруги, много украшений, в основном, золото. И, похоже, даже обручальное кольцо.

   Его голос был перекрыт нескончаемым криком, из которого Катя смогла разобрать лишь некоторые слова: «три месяца», «если бы я, дура, не притащила ту газету», «су*а она», «это мое» и отборный мат… Ее замутило. Она покачнулась. Мужская рука поддержала ослабевшее женское тело, а сам Фил, заканчивая разговор, сказал:

   – Вызывайте полицию, оформляйте кражу. Я завтра приеду.

   Он посмотрел в глаза жене – там застыло непонимание. Но она молчала.

   – Сядь, пожалуйста, – попросил он ее. – Ты же сейчас упадешь.

   – Не трогай меня, – голосом, как у робота, выдавила она. – Вообще не прикасайся.

   – Рита, что за фигня? – возмутился Фил, тем не менее, отпуская Катю. – Ты же сама меня оставила. По-твоему, я должен был дома сидеть, носки вязать?

   – Судя по тому, что я слышала, ты дома сидел, лежал, делал, что тебе хочется. В ту же постель. Господи. Какая гадость. Меня сейчас вырвет.

   Она бросилась в ванную комнату и закрылась там. Фил прислушивался, но характерных звуков не последовало. Катя умылась холодной водой, отдышалась и вышла, спокойная и отрешенная.

   – Ты считал меня женой. Даже сейчас говоришь, что любишь. Однако это не помешало тебе три месяца жить с женщиной.

   – А что мне оставалось делать? Самому себя удовлетворять? Мне не пятнадцать лет.

   Она нахмурилась, потерла виски, словно силилась вспомнить что-то важное. Потом брови выгнулись дугой, и потемневший взгляд вызвал у него испарину на лбу.

   – Те два года, что ты приезжал ко мне – тогда тоже были подобные помощницы?

   Фил вдруг именно в эту минуту почувствовал, что фортуна повернулась к нему своей пятой точкой: вот-вот все рухнет. Но глаза жены не отпускали его – она ждала ответа.

   – Да, – не смог соврать он. – Но я даже не спрашивал их имен! Не целовал ни одну из них! Они – просто пыль под ногами.

   Ему казалось, что слезы сейчас хлынут рекой, но нет. Перед ним была его Рита, которая уходила навсегда.

   – Знаешь, на что похожи твои слова? – дрожащими губами произнесла она. – В фильме «Красотка» главная героиня, работавшая, как бы это сказать… жрицей любви, говорила клиенту: «Я делаю все, только в губы не целуюсь».

   – Ты сравнила меня с проституткой? – ошалело спросил он.

   – Тебе самому решать, кто ты. Мне это больше не интересно. Никогда не смогу понять: как можно любить кого-то, но спать с другими. Для меня это непостижимо. Я не сумею это забыть. Это не любовь, Фил. Или любовь к самому себе. Прощай.

   – Нет!

   Фил развернув ее, встал спиной к двери, не давая выйти.

   – Я могу все объяснить, – начал он.

   – Не смеши меня. Это уже звучит, как в старом анекдоте. Дай мне уйти, – попросила она его тихо, будто обессилив в последний момент. – Надо было раньше это сделать. Хоть не так было бы… Фил, прошу.

   Он отошел в сторону. Катя посмотрела на него. Такой боли в ее глазах он не видел никогда. Слез не было. Только чистая, как последний вздох ангела, боль.

   Она ушла, осторожно прикрыв за собой дверь.

   Стены коридора давили, пока ноги сами вели на лестницу. Казалось, что здание начинает складываться, как карточный домик, и именно в этом коридоре.

   – Надо выйти на лестницу, там сквозняк, – говорила сама себе Катя, – должно полегчать. Что же это со мной? Голова кружится. Как до садика добраться?

   Она шла, чуть проводя рукой по стене, чтобы не упасть. Почти ослепла от боли, разрывавшей что-то там, внутри: сердце или душу? Ее маленький мир, в котором светлым пятном была любовь к Филиппу, рушился, разламываясь с огромной скоростью, наверстывая годы обмана. Катя умом понимала, что всему конец – жестокий в своей правдивости. Заплакать не могла. И не хотела.

   Наконец, она вышла на лестницу. Несколько пролетов по темно-вишневому ковровому покрытию тянулись медленно, словно в замедленной съемке, но и они все же закончились. Вздохнув глубоко, как только возможно, Катя вышла в холл, стараясь не спешить, держаться ровно, не показать никому своих кипящих на глазах слез.

   «Не хватало еще создать ему проблемы. Пусть уезжает спокойно, без мыслей, что сделал мне больно», – думала она, идя к огромным стеклянным дверям, за которыми уже начинались ранние осенние сумерки.

   Ей и в голову не могло прийти: Филипп видел, что сотворил с ней своими новостями и откровениями.

   Теряя силы с каждым шагом, Катя добралась до выхода и двери разъехались в стороны. Поток вечернего воздуха охладил разгоряченное лицо и дал возможность дойти до ближайшей скамейки в стороне от гостиницы.

   – Я только на минуточку присяду, – чуть не рухнув мимо сиденья, прошептала Катя.

   В последний момент чьи-то руки удержали ее от падения. Она почувствовала, как кто-то осторожно прижимается грудью к ее спине, став на время опорой и точкой равновесия. Сразу захотелось зарыдать или тихо заплакать, или мотать головой, чтобы выкинуть из нее тоскливые мысли. Но ничего этого Катя не позволила себе. Ей надо быть сильной. Малыши ждут мамочку.

   – Привет, Катя, – прозвучал сверху голос Руслана. – Я уж хотел искать тебя по отелю. Ты так долго не возвращалась. Все нормально?

   Она еле слышно всхлипнула, вздрогнув от напряжения.

   – Ну-ну, успокойся, – покачивая ее из стороны в сторону, сказал мужчина. – Все наладится. Не знаю, что там произошло у вас, но пора за девчонками. Я бы и сам забрал, только мне никто их не доверит.

   Катя аккуратно вывернулась из объятий, оглянулась и сказала ему:

   – Конечно, никто не отдаст чужому человеку детей. Сейчас я вызову такси.

   – Времени нет. Час пик, все с работы едут. Я на мотоцикле.

   – Вы следили за мной? – строго спросила она, чуть нахмурив брови.

   – Само собой. Для чего же я тогда приехал? Тем более, обещал Киму. Некогда уже. Пошли.

   – Как я поеду на этом чудовище в платье? Да и шлем у вас один.

   Руслан тянул ее за руку к дороге, где «в кармане» рядом с остановкой был припаркован его байк.

   – Мы медленно помчимся. Мне шлем не нужен. А ты наденешь мою куртку себе на… В общем, разберемся.

   Он снял косуху, накинул ее Кате на талию, чтобы придавить свободный низ платья, застегнул верхнюю кнопку, затем вручил шлем и скомандовал:

   – По коням!

   – А вы? Холодно же без куртки.

   – Не успею замерзнуть, а твои бандитки, наверное, уже вдоль забора ходят, замышляя наказание за опоздание. О, стихами заговорил! Что вы со мной делаете, девчонки?

   Она понимала, что он балагурит, заметив ее настроение, потому что просто хочет отвлечь.

   «Когда я последний раз каталась? Давно. Еще в той, счастливой жизни».

   Грустные мысли мигом выбило из головы, как только Руслан, взвизгнув колесами, рванул с места. Да так, что ей пришлось крепко обхватить его. Но руки сцепить Катя не смогла, потому что мужчина был крупного телосложения. И снова в памяти возник муж: его гибкое сильное тело она легко обнимала, сидя на байке. Прошлый опыт езды помогал ей, где надо сгруппироваться, наклоняясь то в одну, то в другую сторону, пока Руслан лавировал между машинами. Благодаря его вождению они прибыли к садику вовремя. Дети, которых еще не забрали родители, гуляли на улице. Оля-Поля, увидев заходившую в ворота маму, бросились отпрашиваться к воспитателю. Та их отпустила, помахав Кате рукой.

   – Так, мои хорошие, идем-ка домой.

   И взяв девочек за руки, она вышла за территорию сада, где около мотоцикла стоял, сложив руки на груди, Руслан. Он улыбался, глядя на доверенную ему троицу. Девочки, увидев его, чуть замедлили свои шаги и начали жаться к маминым ногам.

   – Привет, колобки! А кто хочет покататься на мотоцикле?

   – Да вы что? – испугалась Катя. – Они же крохи совсем!

   – Я просто посажу их на сиденье, ты будешь держать с другой стороны. И покатим его вместе, а они будут ехать. И быстро, и весело. Ну, кто смелый?

   Оля подняла левую руку, отцепилась от мамочки и бегом направилась к дяде.

   – Мацацикал! Я поеду, – приговаривала она на ходу.

   Руслан поймал ее, подкинул, вызывая охи-ахи-смех у Кати и самой Оли, и усадил верхом на сиденье.

   – Кто следующий?

   Но Поля уже мчалась не столько к нему, сколько к сестре, потому что они все всегда делали вместе. И ее поймали, чуть подкинули, и через мгновение она сидела позади сестры. Обе жужжали, изображая, как они едут. Катя не заметила, как слабая улыбка пробралась к ее губам, и радость за девчонок отбросила назад тяжесть сегодняшних открытий.

   – Поехали? Вставай с той стороны, просто присматривай за ними. Но я крепко их держу, не волнуйся. Итак, наслаждаемся поездкой!

   Они тронулись в путь, вызывая восторг и зависть детворы, разглядывавшей «гонщиц». Руслан то чуть ускорял шаг, и девочки начинали кричать от восторга, то замедлялся, давая передохнуть их маме, которая потихоньку приходила в себя. Он видел, что она очень устала, катастрофически вымотана, скорее, морально, и старался быстро доставить всех домой. За двадцать минут они уложились. Оля-Поля не хотели слезать с мотоцикла, до того им понравились гонки.

   – Колобочки, завтра еще покатаемся, если дождя не будет. А уж в субботу точно придумаем что-нибудь интересное. В воскресенье рано утром уеду, – обращаясь к Кате, сказал он. – Ну, что? Соблюдая режим дня, направляемся домой!

   Руслан подхватил обеих хохочущих малышек и пошел в подъезд, оглядываясь и кивая головой.

   – Хозяйка, иди вперед, открывай квартиру. Пора мотогонщицам смыть с себя пыль дорог и рухнуть по кроваткам.

   … Через час, уложив девочек спать и напоив Катю чаем с медом и лимоном, он ушел, так и не спросив, что же случилось у нее сегодня. Оставил наедине со своими мыслями. Она боялась наступления тишины, как тогда, когда только приехала жить в эту квартиру.

   – И все же тогда было легче, – прошептала Катя, обхватывая себя руками. – Была еще надежда. Вера в любовь. А теперь от этой веры осталась только труха. Пепелище.

   Она прошла в спальню к детям, чтобы посмотреть, как они спят. Малышки лежали, как обычно, лицом друг к другу. Катя неосознанно улыбнулась: Руслан так их вымотал, что они всю ночь точно будут видеть гоночные сны. Поправив одеяла обеим, она вынула из Олиной кроватки игрушечный мотоцикл и вышла. Впереди снова бессонная ночь. Если вчера были планы, как пробудить в Филиппе хотя бы проблеск отцовских чувств, то сегодня необходимо восстановить равновесие, найти точку опоры в хаосе разрушенного понимания жизни. А ведь от нее зависят не только ее дети, но и те, за которых она отвечает ежедневно. Малыши, доверенные ей родителями, не должны видеть свою воспитательницу грустной, потерянной, раздавленной. Они все чувствуют, могут сами расплакаться, если она не соберет себя в кулак.

   С игрушкой в руке Катя села на диван. Ей вдруг вспомнился подарок, который Фил вручил, когда исполнился месяц их супружеской жизни. Это была китайская безделушка: маленький стеклянный глобус на подставке из камня.

   – Я дарю тебе весь мир! – услышала она красивые слова. – Мы побываем везде, где только пожелаешь. А пока выбирай, куда мы отправимся сначала.

   Она рассматривала глобус и понимала: что-то не так с этой игрушкой. Оказалось, он был нанизан на «земную ось» вверх ногами. Они долго смеялись вместе, а Фил сказал, что Рита перевернула весь мир для него.

   Сейчас Катя ощущала себя именно так, словно после апокалипсиса: обрушилось все, во что она верила. Мысли о женщинах, побывавших с ее Филиппом, резали сердце на тоненькие ленты, и от каждого прыжка пульса они шевелились миллионами огненных хвостов, обжигая все внутри.

   «Как он сказал: ты же сама меня оставила. А те два года, что были до свадьбы? Тогда же я его не бросала, а он все равно… Разве это любовь? Какое-то потребительское отношение ко всем, и ко мне в том числе. Неужели все мужчины такие? Об этом я не смогу спросить Кима. Просто стыдно. Я оказалась слепой наивной дурочкой, любившей и верившей без оглядки. Вот и получила. Никогда не смогу этого забыть. Сколько в его жизни было рук, губ… и всего остального? Фу, какая мерзость. Опять мутит».

   Катя понимала, что нервы сдали. Всего за три дня мужу удалось раздавить ее. Она легла на диван, свернулась калачиком и укрылась пледом, прижав к груди игрушечный байк. По подоконнику забарабанил дождь, мелкий, осенний, грустный. Глаза, смотревшие в окно, застилали слезы. Но Катя хотела пройти этот похоронный путь до конца – отдать должное за все хорошее Филиппу и забыть все плохое. Просто отпустить.

   – Я любила его. От любимого мужчины родила красивых умных детей. За одно это уже можно благодарить до последней секунды своей жизни, – тихо шептала себе признания в темноте спящей квартиры. – Он был первым и единственным, добрым, нежным, страстным. Отдавал всего себя, забирая столько же у меня. Научил любить мужчину. Правда, я уже все забыла. Да и не к чему теперь. Поверить еще кому-то – нет, хватит. У меня есть мои девочки. Больше никого не надо… Господи! Как дальше жить?

   Рыдания сдавливали горло, жгучая боль разъедала все внутри, дышать становилось все труднее. Катя сползла с дивана и, шатаясь, еле переставляя ноги, побрела в ванную, на ходу срывая с себя одежду, не ощущая холодного воздуха. Настроив душ на теплую воду, встала под сильные струи воды и заревела, как ребенок. Она оплакивала свою любовь, веру в чистое, светлое чувство мужчины к женщине, прощалась с частью своей жизни, оставившей после себя и радость, и счастье, и боль утраты. Именно так ощущала Катя – больше нет ее Фила. Тот, кого она видела сегодня, чужой мужчина, чей-то, «общественный», не ее.

   Подставив лицо горячей воде, чувствовала, как слезы смешиваются с ней, текут по телу, словно поцелуи мужа, которые доводили до безумия его огненной страстью, привязавшей, казалось навечно, и уплывают сейчас с этой водой в слив.

   «Символично. Так и он слил мою любовь, заменив ее однодневными мотыльками. Пусть. Значит, так ему легче жить. Прощай, Филипп!»

   Как она выключила воду, как вышла из ванной, как оказалась голой на диване под пледом, ничего этого Катя не помнила. Словно рождалась заново, с нуля. Только всю оставшуюся ночь ей снился муж, целовавший ее, как когда-то, возносивший на гребни самых высоких волн блаженства, даривший бесконечное наслаждение, твердивший о любви и… плачущий. Под звук будильника успела прошептать ему снова: «Нет. Нет. Прощай!»

ГЛАВА 4.

Утро встретило Катю туманом за окном. Рассвет был серым, каким-то трусливым, словно он боялся разогнать эту тусклую хмарь и увидеть, что солнца больше нет, и никогда не будет. Захотелось залезть под плед с головой и не высовываться совсем. Но она знала, что эта слабость – непозволительная роскошь для нее. Надо вставать, собирать себя из осколков, чтобы увидеть «отремонтированный» результат.

   «А ведь, когда склеиваешь что-то разбитое, все равно не найдешь мелких кусочков. Они потеряны навсегда. Зато появятся новые острые грани, сколы, которые засверкают, если на них упадет яркий луч. И этот утренний туман рассеется, и обязательно выглянет солнышко. Надо только подождать. Подождать», – думала Катя, выползая из кокона, во всех смыслах этого слова.

   В квартире еще не было отопления, и бродить в «первозданной красоте» уж точно не хотелось. Вздрогнув несколько раз от холода, она накинула на себя халат и выглянула на улицу, приоткрыв окно. Ничего невозможно было рассмотреть, как и понять, во что одевать детей. Начинался последний день сентября. Словно после перезагрузки, пошел отсчет новой жизни. Катя выполняла обычные дела, торопясь все успеть. Чувствовала страшную усталость, но в то же время и покой: уже все решила для себя. Знала, что она сильнее, чем может кому-то показаться. И уж точно сама ответит за все, что сделала.

   Девочки проснулись, и каждая из них была занята самыми важными делами: Поля сидела на детском стульчике и листала книжку, Оля бегала по квартире в поисках своей игрушки и твердила «мацацикал». Катя вспомнила, что забрала его вечером, чтобы дочка во сне не ударилась. Она нашла маленький байк на диване под пледом и вручила Оле. Та нахмурилась, покачала головой и погрозила маме пальчиком. И это вызвало первую улыбку после грусти и слез. Нарядив девочек в джинсовые курточки, сшитые из подаренной Наташей ткани, в черные трикотажные штанишки, Катя скомандовала им:

   – Вперед, колобки! Дядя Денис уже приехал, наверное. На улице подождем, если его еще нет.

   Спуск по лестнице навстречу новой жизни вызвал обычное пыхтение и вздохи. Мама терпеливо ждала, пока дочки с папиным характером самостоятельно преодолеют препятствия.

   «Или в них все же есть и мои черты? Надо признаться, что я тоже настойчивая и «сама-сама», как говорил Ким. Хотя, в общем-то, и не важно, в кого они. Филипп не плохой человек. Несмотря ни на что, он не стал врать и прикидываться кем-то другим, белым и пушистым. Он, как красивый мираж – вроде бы только что был, а уже бесследно растаял… Ты просто не мой, Фил! Я за многое тебе благодарна. Но на этом все», – обратилась она мысленно к мужу, которого уже хотела назвать бывшим.

   Машина Дениса въехала во двор, когда лестница была побеждена упорными сестренками. Поздоровавшись со всеми, он быстро погрузил девчонок по их местам. Рабочий день напоминал о себе «третьим звонком».

   По пути следования их сопровождал Руслан, правда, на значительном отдалении. А поблизости от ворот садика ждал Фил. Катя заметила его, но не кивнула. Просто забрала дочерей и ушла. Потом, проводя с детьми зарядку, она видела его на том же месте. На прогулке перед обедом Филиппа уже не было около ворот.

   – Очень хорошо! – сказала вслух, повернувшись к малышам своей группы. – Итак, продолжаем играть в «замри». Кто у нас водит?

   Катя потихоньку втянулась в ритм каждодневных занятий своих подопечных, которые любили ее, словно она была им и подружкой, и мамой, и воспитательницей. Старались не огорчать, заслужить похвалу и улыбку. Много ли надо малышам? Внимание, забота, понимание их детских проблем и желаний, которые казались им самыми важными «прямо здесь и сейчас». Катя все это давала с открытым сердцем детям, учила и любила их всех, потому что и сама черпала силы в их светлых душах, маленьких и больших шалостях, теплых ладошках, вихрастых макушках – в детстве, ушедшем безвозвратно. С ними рядом ей становилось легче, и она искренне жалела Филиппа, которому это не было дано.

   Он гнал мотоцикл на пределе допустимой скорости, иногда превышая ее, но только в местах, не грозивших потом штрафом. Уехал в одиннадцать, понимая, как много ему надо успеть до окончания рабочего дня. Погода улучшилась, и пяти часов бешеной гонки ему вполне хватило, чтобы добраться до столицы. Первым делом Фил появился на работе, молча забрал поступившую почту, позвонил отцу из кабинета и уехал. В районный отдел полиции. Он не собирался возбуждать дело о краже, но проучить «тупую курицу» очень хотел. Теперь птички были переименованы и вызывали лишь бешеную злость.

   Участковый встретил Фила, как хорошего приятеля. Они дано знали друг друга, еще по совместным студенческим загулам. Теперь оба были женатыми людьми. Именно он помогал Филиппу в поисках Риты. Безуспешно. И так, наверное, осталось бы тайной ее местонахождение, если бы не случайность: «представительница фауны» купила семечек в кульке из газеты, в которой Фил увидел фото своей жены. А вот потом уже весьма удачно подключился этот самый участковый. Сейчас полицейский докладывал, что девицу поместили в отдельный «обезьянник», потому что на ней было очень много дорогих украшений, которые она ни за что не отдавала, угрожая судом и карами небесными за воровство ее драгоценностей.

   – Там на шее золотых цепей не пересчитать. Пальцы унизаны кольцами с камнями по несколько штук на каждом. Я, честно говоря, в них не силен, но похожи на бриллианты, сапфиры, изумруды. Просто ювелирный отдел на ней! А часов сколько на руках! Она думала, что ночью за ней никто не смотрит, начала прятать все под одежду. Противно было наблюдать за этим – камеры-то работали. Прости, Фил, но она дура набитая. Чем могла заинтересовать такая?

   Филипп ни одну из девиц никогда не оставлял в квартире, всегда выпроваживал. Да и вообще редко приводил домой кого-то, обычно удовлетворялся на стороне. Почему эту оставил? Потому что жалко стало: вдруг его Рита тоже нуждается в помощи.

   – Ничем. Просто выгнать было лень. Ныла все время, что ей идти некуда. А сама все это время лазила по квартире, рыскала по ящикам. Ведь украшения под замком были. Да… Это я дурак, а не она.

   – В постели звезда, что ли? – полюбопытствовал участковый.

   – И не помню даже. Я с ней и был-то пару раз, не впечатлила. Оставил из жалости.

   – Да уж. И не наивный ты вроде, а попал.

   – Если бы ты только знал, как я попал! Ладно, пошли к этой крысе. Посмотрим стриптиз.

   Так и не спросив имени девицы, Филипп проследовал за полицейским по коридору в самый дальний угол от входа. Там за решеткой сидела на скамье уверенная в себе молодая женщина, не знавшая еще, что ее разжаловали до курицы и крысы. Увидев своего «спасителя», она метнулась к железным прутьям, мгновенно выдавив из себя слезу.

   – Милый, за что меня сюда? Я же три месяца жила с тобой, делала все, что ты пожелаешь.

   – Заткнись, – процедил сквозь зубы Фил, – здесь твой театр не прокатит. Жалость закончилась. Остался голый расчет.

   – Какой расчет? – оскалив зубы в улыбке, спросила она. – Ты мне должен за мою...

   – Сказал же, замолкни! За квартиру и еду не платила – и то красота для тебя! Три месяца бедной овечкой прикидывалась, а как попросили на выход, вдруг сразу я стал должен?

   Взгляд его красивых зеленых глаз, казалось, вырвет ей глотку. Девица от страха нервно засмеялась, потом громко закашлялась и отскочила к стене. За этим представлением наблюдал все тот же участковый, спокойный и безучастный к происходившему. Больше никого рядом не было.

   – Раздевайся, – тихо сказал Фил, словно вынес приговор к повешению. – Полностью.

   – Зззачем? – заикаясь, спросила она.

   – Посмотрим, где и сколько ты спрятала ворованных вещей. Надеюсь, не хочешь, чтобы тебя тут бравые парни обыскивали? Или хочешь?

   – Нннет! Я сама все отдам!

   – Раздевайся! Вещи отдельно, украшения отдельно.

   Пока продолжался этот цирк, он смотрел, как растет горка его подарков Рите. Сердце сжалось. Но не от жадности или обиды, а от понимания, кого он допускал в дом, где когда-то жило счастье.

   «Не эта шкура осквернила все. Я сам. Какая грязь».

   Полицейский зашел в клетку к голой девице, не глядя на нее. Проверил вещи, вынул из карманов спрятанные и там браслеты, брошки, серьги. Забрал все, что было украдено, плюнул и вышел.

   – Будем оформлять дальше? – спросил он Филиппа, отдавая ему ювелирные изделия.

   – Нет. Мне некогда заниматься этим дерьмом. А ты все-таки проверь ее пальчики: сдается мне, не я первый.

   Такого отборного мата не слышал даже работник правоохранительных органов. Визг и проклятия летели из клетки. Стало ясно: Фил оказался прав в своих предположениях.

   – Поздно проклинать, – тихо сказал он сам себе, направляясь к выходу. – Я уже горю в аду.

   Дорога до дома показалась ему слишком короткой. Или усталость и перенапряжение так сказывались, что время уже не ощущалось. Филипп надеялся, что станет хотя бы на полвздоха легче, но нет: грудную клетку сдавили невидимые тиски, в голове вертелись обрывки фраз разных людей, встреченных им за последние четыре дня. Картинки возникали, словно с ударом хлыста, разрывая болью все тело. Но хуже всего было там, где сердце.

   «На душе кошки скребут». Это выражение лишь отдаленно подходило под то, что чувствовал Фил. Его «кошки» не скребли, они разрывали когтями, вгрызались клыками, оставляя глубокие раны в том месте, где ревел израненный мотор. А потом еще и мелкими зубками проходились по уже оголившимся нервам. Никогда не мог себе представить, что будет так невыносимо. Сравнимо с тем состоянием, когда Рита ушла. Но тогда оставалась надежда, что он найдет ее, и они во всем разберутся, что бы и кто ей ни наплел про него. Теперь надежды не было. После того, о чем он говорил с ней в гостинице, как она на него смотрела… Филипп не застонал – он взвыл, крепко приложившись головой о руль. И только сигнал его же машины привел в чувство: оказалось, что приехал к своему подъезду.

   Сощурив глаза, чтобы не было видно подкативших слез, Фил несколько раз вдохнул-выдохнул, стараясь успокоиться. Потом надел очки и внешне абсолютно спокойный вышел из машины. Поздоровался с встретившим его консьержем, отдал ключи, попросив отогнать авто на подземную стоянку.

   – Филипп, чемоданы находятся у меня под стойкой.

   – Спасибо, я сейчас заберу их. А ключ от машины утром возьму, как обычно. Еще раз спасибо.

   – Не за что. Это наша работа.

   Когда Фил увидел «багаж», он ужаснулся размерам этих чемоданов. Таких и не видел никогда, и эти точно были не его.

   – Она весь дом, что ли, вынести хотела? – присвистнул он.

   Уже в квартире, открыв их, обнаружил аккуратно сложенные вещи Риты. Ничего не помялось.

   … Никто на работе Кати не заметил ее усталости или грусти. Только она знала, как ей хочется проспать хотя бы восемь часов подряд, чтобы восстановить равновесие и силы, но об этом не приходилось даже мечтать. Что действительно удивило и обрадовало, это то, что всех детишек ее группы «разобрали» во время вечерней прогулки. Катя стояла на площадке и смотрела, как солнышко выглядывает из-за облаков уже где-то в закате. Ни ветерка, ни дождя, словно и не осень вовсе. Она вздохнула и направилась в здание. Рабочий день подходил к концу. Оставалось забрать Олю-Полю и топать дружно домой.

   Было еще светло, когда они вышли из ворот садика и замерли: их ждал Руслан, и не это было удивительным. А то, что около него стоял маленький двухместный мотоцикл, красный, блестящий. Девочки, как зачарованные шагали к нему, вытянув ручки. Они дошли до Руслана и остановились. Обе смотрели восхищенными глазами то на него, то на байк.

   – Моё? – одновременно спросили сестренки с придыханием.

   – Ваше, точно ваше. Привет, колобки! Катя, добрый вечер.

   – Здравствуйте, Руслан, – подходя к нему и глядя с укором, обратилась к нему она. – Что это значит? Зачем? Они еще маленькие. Это дорого, в конце концов!

   – Тихо-тихо, сейчас разберемся.

   Он подмигнул ей и присел на корточки перед девочками, которые топтались в нетерпении и уже поглаживали ручки мотоцикла.

   – Мацацикал, – шептали обе.

   – Кто поедет за рулем первой? А вторая будет пассажиром. Кто?

   Оля подняла левую руку, Поля согласилась с сестрой. Руслан посадил обеих, друг за дружкой, пристегнул ремнями безопасности и начал объяснять и показывать, что, куда и как. Катя просто онемела от такого вмешательства в ее жизнь, никак не могла собрать мысли и ответить отказом на такой дорогой подарок. Она вздрогнула от тихого жужжания моторчика, глаза наполнились ужасом.

   – Он настоящий? – еле выдавила из себя вопрос.

   – А как же! Это Ким посоветовал найти такую штуковину, я сегодня весь день мотался по складам и базам. И нашел! Кто-то отказался из-за цвета, а нам в самый раз. Да, девчонки?

   Байк медленно ехал вперед, Руслан придерживал руль, помогая Оле привыкнуть.

   – Но зачем? И как я буду его таскать?

   – Тебя утром возит друг. В багажник его машины эта игрушка поместится, зато вечером быстрее будете добираться домой. И девчонки устанут, между нами говоря. Он весит девятнадцать килограмм. Не дотащишь на второй этаж?

   Катя смотрела на него круглыми глазами.

   – Кого мне первым тащить? Его или детей? Он весит много для меня.

   Руслан впервые посмотрел на нее внимательным взглядом: и правда, она была щупленькая, вымотанная какая-то. Не подумал он. Это ему такой вес не заметен, а маленькому муравью многовато будет.

   – Так. А подвал есть?

   – Есть, под лестницей на первом этаже. Но им никто не пользуется, кроме мышей.

   – Придется их выселить. Пока я здесь, все успеем сделать. Смотри, как едет, а? Молодец! И вторая не мешает ей. А кто старший из них?

   – Поля. Она спокойнее.

   Хотя... После ее меткого броска деталькой пирамиды в нос родному отцу можно было и усомниться в ее тихом характере. Ведь первая бросила.

   – Катя, – вернул ее Руслан из воспоминаний, – ты сама попробуй придерживать руль. Мне не очень удобно наклоняться.

   Он старался отвлечь ее от грустных мыслей, которые легко читались на ее уставшем лице:

   – Мы с тобой потом посидим над инструкцией, и я расскажу, что к чему в этой игрушке.

   Катя вздохнула и не стала спорить. Все-таки Ким плохого не посоветует, а ему она доверяла полностью. Ощущение его плеча рядом, присутствие сильного и внимательного Руслана, восторг детей – все это придавало уверенности, что она справится со всеми проблемами и напастями. Слабая улыбка вновь появилась на губах и уже затронула глаза. Руслан наблюдал за ней и видел, что его подопечная очень сильная личность. Это вызывало уважение к маленькой женщине, о которой он почти ничего не знал, но бросился на помощь, потому что его об этом попросил друг.

   Их компания вызывала повышенный интерес у прохожих, люди улыбались, фотографировали, махали руками. Маленький водитель не отвлекался на эти знаки внимания. Да Оля-Поля уже и привыкли к ним, бегая на поводке. Так и добрались домой, веселя местное население и себя тоже.

   Подхватив возбужденных поездкой девчонок, Руслан через две ступеньки помчался на второй этаж. Малыши пищали от восторга – так быстро они еще не поднимались по лестнице. Ключ от квартиры Кима у него был, поэтому он открыл дверь, посадил сестренок на скамейку и сказал:

   – Разувайтесь, а я за мамой и за мотоциклом.

   Когда он спустился вниз, Катя затащила детский байк на одну ступеньку и собиралась тягать его дальше.

   – Ну, ты прям силища! – засмеялся Руслан, отбирая у нее игрушку. – Пошли скорей, вдруг они там учудят что-нибудь.

   – Нет, они будут ждать там, где ты их оставил.

   Она и не заметила, что перешла на «ты», а он не стал заострять внимание, чтобы не спугнуть ее смелость. Зайдя в коридор, они увидели привалившихся друг к дружке Олю и Полю.

   – Что я говорила? Они послушные, если никто не задирает их или меня.

   – Катя, давай-ка ты отдохни, – серьезно сказал ей Руслан. – Я пока с ними позанимаюсь, поиграю, а ты вздремни хоть часик. Лады?

   – С удовольствием. Честно – валюсь с ног от усталости.

   Через две минуты Катя спала на диване в большой комнате, укрытая все тем же пледом. Сказалось ли то, что она вымоталась за последние несколько дней и ночей, или все же это было доверие едва знакомому человеку? Вряд ли Катя смогла бы ответить себе на эти вопросы.

   Остальные расположились на полу, раскинув для тепла одеяло. Девчонки притащили альбом, карандаши и, подперев ладошками щечки, ждали, что же им нарисует дядя. Руслан старался изо всех сил: из-под грифеля появились два колобка, он пририсовал им глазки, носик, ротик, хвостики с бантиками и написал сверху буквы «О» и «П». Оля-Поля захихикали, тыкая пальчиками в картинку, а потом на себя.

   – Уфки где? – вдруг спросила Поля.

   – Уфки? – переспросил он, не понимая детскую речь.

   – Уфки, – кивнула девочка и потрогала рукой свое ушко.

   – А! Ушки! Сейчас нарисуем.

   Увлекшись художеством, Руслан и не заметил, что сестренки уснули рядом с ним, пригревшись к его бокам.

   – Ох, крошки… Кому-то же дано такое счастье, да еще и двойное, – прошептал он, осторожно унося спать сначала одну, потом другую девочку.

   Укрыл их одеялами и вернулся в комнату. Катя крепко спала. Лицо не выражало никаких эмоций.

   «И это хорошо. Значит, ничего ей не снится. Пусть отдыхает. Что же случилось с этой маленькой семьей? Ким ничего не сказал. Понятное дело, он не сильно разговорчив. А спрашивать ее… Вдруг ей больно сделаю? Да, у всех свои тяжелые воспоминания».

   Руслан вздохнул.

   Он ушел около одиннадцати вечера, так и не разбудив Катю. Проверил будильник в ее телефоне, который не был закрыт паролем. Спустился на первый этаж, посмотрел, что находится под лестницей, прикинул завтрашние покупки и отправился к себе.

   За два дня Руслан отремонтировал это крохотное помещение. Это был не подвал, а, скорее, заброшенная подсобка. Заделал все щели, через которые могли проникнуть постоянные жители – мыши. Хотя ни одной он так и не видел. Соорудил полки-стеллажи вдоль двух самых длинных стен, починил проводку, все почистил и покрасил. В пятницу вечером продемонстрировал «гараж» для байка.

   – Какая красота! – восхитилась Катя. – Здесь можно и нашим старушкам что-то прятать. Сомневаюсь, правда, что они сюда сунутся, уж больно мышей боятся.

   – Я не встретился ни с одной серой пушистой норушкой. С чего взяли, что эта живность тут водится? А вообще, решай сама. Главное, что есть, куда колеса поставить.

   – Спасибо тебе, Руслан, – искренне поблагодарила она. – Ты такой молодец! Возишься с девчонками, меня отвлекаешь от всяких мыслей. Вот, гараж нам построил. Что бы мы без тебя делали? Уедешь, девчонки будут скучать.

   У него чуть не вырвалось шутливое: «А ты?» Но вовремя прикусил язык, потому что балагурить на такие темы не стоило.

   – А вы приезжайте в гости ко мне. Двухэтажный дом на окраине Сочи, рядом море. Погода уж точно лучше, чем у вас здесь. Там и снега-то не бывает. Когда у тебя отпуск?

   – Что такое «отпуск»? – деланно изумилась Катя. – У меня еще ни разу его не было. Жить-то на что? Отпуск мне не по карману.

   – Не загадывай.

   Договорились всю субботу провести вместе. Девочки просились в парк, уж очень им хотелось погонять на мотоцикле. Вернее, это Оля подговаривала Полю, которая вовсе не стремилась стать байкером. Она больше любила наряжать куколку в наряды, которые ей шила мама. Поля показывала Кате, какой длины и цвета должна быть юбочка, из каких ниток связать шапочку.

   «Похоже, Поля будет модельером, а Оля… даже трудно представить круг ее интересов», – думала мама о дочках.

   Ей не верилось, что прошла уже почти неделя с момента появления Филиппа в их городе, а потом и Руслана. И если мужа она старалась не вспоминать, то друг Кима сам не давал о себе забыть. Кате было грустно от скорого расставания с таким хорошим человеком. Хотелось расспросить его о жизни, но она стеснялась, не представляя себе, что и у него такие же мысли о ней. Так и говорили они, о чем угодно, только не о себе. Единственное, что удалось случайно узнать: ему тоже тридцать четыре, как Киму и Филу… Катя, словно подпитывалась от него энергией, силой духа, хорошим настроением. Его рисунки девочки рассматривали каждый вечер и старались нарисовать то же самое. Как-то раз Руслан накрыл своей большой ладонью маленькую детскую ручонку и показал, как надо рисовать круг. Сначала одной, потом другой сестренке. И Катя заметила, что девочки так теперь и делают: одна другой «помогает», только круг все равно не получался. Оля-Поля этому страшно удивлялись! Так «страшно», что она хохотала, рассказывая ему об этом, когда они сидели в кафе ранним субботним вечером. Байк был припаркован неподалеку, как настоящий: пристегнут цепью к столбику у входа.

   – Тебе стало легче? – вдруг спросил Руслан у Кати, пристально глядя на нее.

   – Да, – сразу ответила она, еще и кивнула в подтверждение своих слов. – Твоя поддержка ни с чем не сравнима. И Киму надо сказать спасибо. Я редко ему звоню, он занят всегда.

   – А может, надо звонить и не стесняться? Он как-то сетовал на твою скромность, – сказал он, уже наблюдая, как малыши пьют через соломинку молочный коктейль.

   – Да? Ну, не знаю. Подумаю.

   – Тогда, в первый вечер, это был отец девочек? – предпринял Руслан еще один крутой поворот в разговоре.

   – Да. Они похожи на него?

   – Они похожи и на тебя, и на него. Не сложилось?

   – Я попросила у него развод, – тихо сказала она.

   – Думаешь, согласится?

   – Думаю, скоро приедет, чтобы меня вернуть обратно.

   – А ты?

   – Я уже все ему сказала. Понимаешь, есть вещи, которые нельзя забыть. Не простить – кто я такая, чтобы отпускать грехи. А именно забыть. Знаю, что не смогу. Дороги назад нет.

   Катя задумалась, помешивая в чашечке остывший кофе. Она даже не заметила, что девочки уже хлюпают соломинками, вытянув весь коктейль до капли. Руслан вытер салфеткой излишки молока вокруг ротиков сестренок и улыбнулся: они очень забавно вытягивали губки и одинаково морщили носы.

   – Колобки насытились, – сказал он, чуть тронув Катю за локоть, – и на улице темнеет. Пора идти.

   – Да-да. Тебе же завтра рано выезжать надо. Пошли домой. Ты нас проводишь? Или уже нет времени?

   – Конечно, провожу. Мы еще порисуем с девчонками. Все равно же не усну так рано. Чего в номере-то просто так бока отлеживать?

   Катя облегченно вздохнула: хоть не так сразу девочки разревутся.

   – Я думаю, они быстро уснут, – словно прочитав ее мысли, сказал он. – А утром будут другие хлопоты. Так постепенно и забудут меня.

   – Нет, не забудут. Изведут вопросами и вздохами.

   – Да ладно тебе! Они же маленькие.

   Так и дошли до дома, разговаривая о детях, помогая Оле рулить. Поля не соглашалась садиться за руль, ей нравилось ехать пассажиром и мечтать о чем-то своем. Младшая из сестер даже сама попыталась загнать свою технику в гараж, но пока не получилось. Зато обе сразу запросились на ручки к Руслану, потому что им очень понравилось быстро подниматься по лестнице. Он отдал свою сумку Кате, подхватил хохочущих девчонок и бегом поднялся на второй этаж. К моменту, когда мамочка зашла в квартиру, дочки были уже умыты, с чистыми руками и лежали на полу в ожидании процесса рисования. Оставалось немного закончить начатые на днях картинки. Руслан знал, что Оля-Поля скоро уснут.

   – Я пока приготовлю что-нибудь тебе на дорогу, – грустно сказала ему Катя.

   – Не бери в голову. На трассе много хороших кафе. Там и поем. Кофе свари, пока мы самолет рисуем.

   – Какой? «Руслан»? Или «Боинг»?

   Он весело засмеялся.

   – Да и тот, и другой. Чуть-чуть осталось.

   Катя ушла на кухню. Через полчаса к ней присоединился Руслан.

   – Все. Спят. Я уложил их по кроваткам. Где мой кофе?

   Ей очень хотелось спросить его, откуда у него такие таланты в общении с детьми. Но почему-то не хотелось услышать, что он женат.

   – Катя, – тихо позвал ее он, – я тут маленькие сувениры приготовил тебе и девочкам. Только обещай, что завтра вместе посмотрите. Не раньше. Ладно?

   – Ладно. Надеюсь, они не дорогие?

   – Что значат деньги в наше время? Они лишь для того, чтобы делать приятно хорошим людям. Ты же не возьмешь у меня деньги?

   – Нет, конечно! – возмутилась Катя. – Ни у тебя, ни у Кима. Он мне оставлял три года назад, на первое время. Я их отдала ему сразу, как смогла.

   – Не сомневаюсь в этом. Мои подарки от души. И на память.

   Возникла неловкая пауза. Они смотрели друг другу в глаза и молчали. Она с удивлением обнаружила, что у него вовсе не серые глаза, а сине-стального цвета. Таких ей не доводилось видеть. И ресницы черные, длинные, загнутые. А он смотрел на нее и думал о том, что хотел бы еще увидеть эту маленькую женскую команду. Но знал, что не имеет права вмешиваться в жизнь Кати сверх того, о чем попросил Ким. Как и она не считала для себя возможным даже думать о ком-то, пока не расторгнут ее брак, не решены проблемы с документами, не перевернута очередная страница ее жизни.

   Руслан встал из-за стола.

   – Мне пора. Проводишь?

   – Да.

   Они вышли в коридор. Катя смотрела, как он обувается, и ей никак не верилось, что через несколько минут она снова останется одна. Задумавшись на мгновение, потирая руками сама себя, и не заметила, что он уже стоял рядом с ней. Руслан осторожно притянул ее к себе, и Катя, вздохнув, положила голову ему на грудь. Он погладил ее по волосам, вдохнул аромат и, улыбнувшись, прошептал:

   – От тебя так вкусно пахнет.

   Она очень удивилась: никаким парфюмом не пользовалась, потому что опасалась любого проявления аллергии у детей в садике. Единственное, что ежедневно было в обиходе, это душистое мыло.

   – Интересно, чем?

   – Детством, – тихо сказал Руслан. – Булочками, коржиками, запеканкой. Это не каждому дано – вернуться в детство, постоянно быть рядом с детьми.

   – Я никогда не думала об этом вот так. Но ты прав, мне нравится моя работа.

   – А ты все же подумай. И наслаждайся каждым днем. У тебя полно счастья и дома, и на работе.

   Он прижался губами к ее виску на несколько секунд. Катя почувствовала всем телом ровный сильный ритм его сердца.

   – И обязательно звони. Я же ближе, чем Ким. Самолетом до Москвы, потом самолетом к вам. Часов пять всего, и я тут.

   – Руслан по кличке Боинг?

   – Точно.

   – А ты напиши или позвони, когда дома будешь. По возможности, конечно.

   – Хорошо.

   Когда за ним закрылась дверь, она снова ощутила себя на передней линии огня, словно защита уходила все дальше, и все стремительнее приближалась другая встреча, с мужем. Но волнения не было. Только какая-то тупая боль пульсировала в сердце.

   «Что же, Филипп? Завтра приедешь? Или дольше выдержишь? А может, и надо нам еще раз увидеться, чтобы понять: любовь не умирает в муках, она медленно задыхается под тяжким грузом ошибок и неприятия чего-то очень важного для каждого из нас. Остался последний выдох?»

   Катя прошла в большую комнату, где на диване лежало сложенное одеяло, на котором остались рисунки Руслана и три бархатных мешочка. Ей очень хотелось посмотреть, что внутри, но обещание есть обещание, и она убрала подарки на полочку шкафа. Потом рассмотрела самолеты, нарисованные для девочек: «Руслан» и «Илюша»-весельчак. А «Боинга» не было.

   – Интересно. Был же рисунок. Забрал с собой, потому что не успел доделать? А завтра с утра будут слезы из-за дяди. Хорошо, что Наташа с Ташей заедут. Хоть отвлекут моих колобков. Ой! Я стала так же говорить, как Руслан. Удивительно.

   Катя проспала всю ночь без сновидений, будто бы продолжая запасаться силами. Она, как и раньше, чувствовала Филиппа. Знала, что он уже близко.

ГЛАВА 5.

«Как хорошо, что в воскресенье можно не подскакивать в пять утра, а хоть немного дольше поваляться, – Катя старалась не думать о том, что сегодня предстоит много волнений с девочками. – Они, конечно, будут спрашивать о Руслане, но что им ответить, я так и не придумала. Постараться, чтобы они быстрее забыли его, не скучали? Или как-то поддерживать воспоминания? А вдруг мы больше не встретимся?»

   Так ничего и не решив, она спряталась с головой под подушку, зажмурила глаза, вздохнула и смело вынырнула из-под одеяла.

   Девочки сладко спали в кроватках. На Олиной подушке лежал маленький мотоцикл, а Поля прижимала к себе плюшевого котенка, потрепанного и без одного глаза, но все равно очень любимого хозяйкой. Поправив девочкам одеяла, Катя начала свой обычный выходной: немного времени для себя, завтрак малышам, их подъем, прогулка. И тут вспомнилось, что сегодня не будет рядом Руслана, к которому она уже привыкла, как к… И сама себе призналась, что боится найти подходящее слово, чтобы не ошибиться в человеке вновь. Оставив овсяную кашу «доходить» на медленном огне, Катя прошла в комнату и взяла с полки три бархатных мешочка. Теперь уже можно было посмотреть. Один был чуть больше других, вишневого цвета. Казалось, что в нем шуршит какая-то бумага. Через ослабленные ленточки на ладонь выползла золотая цепочка, а следом за ней подвеска. Но Катю заинтересовала записка, в которой размашистым почерком было написано:

   «Не знаю, что написать. Хочется, чтобы ты была счастлива, как и твои красавицы-дочки. Маленькие чудесные бабочки. Вспоминайте меня иногда».

   На подвеске в форме капли сидели две одинаковые бабочки, покрытые эмалью в сочетании нескольких цветов: зеленого, красно-оранжевого и желтого. По золотому ободку маленькими слезинками сверкали прозрачные камушки. Украшение было необычным, удивительно нежным и теплым. Не имела значения цена – правильно сказал Руслан. Важно было внимание и вложенный в подарок смысл.

   В двух красных бархатных мешочках оказались одинаковые брошки-бабочки той же расцветки, очень похожие на тех, что присели отдохнуть на подвеску Кати. Она улыбнулась и смахнула счастливую слезинку с ресниц.

   – Девочкам точно понравятся такие подарки. Скоро встанут, а тут для них…

   Тихий стук в дверь прервал ее шепот.

   – Кто бы это мог быть? – удивилась Катя. – Даже для Наташи очень рано.

   Она открыла дверь. На пороге стояла соседка, совсем маленькая, словно усохшая, старушка, добрейшей души человек. Когда Катю выписали из роддома, она подарила ей елочные игрушки, изготовленные еще в царское время.

   – Нам с мужем уже не по силам елку наряжать, а у тебя, Катюша, такие девочки растут, похожие на сказочных куколок – вот для них это подходит, – сказала она тогда, вручая коробку, перевязанную красивой лентой. – И о нас память останется. Нам судьба не дала деток, и вспоминать-то некому будет.

   Сейчас соседка стояла перед ней и показывала пальцем на коробку под дверью.

   – Доброе утро, Катюша. Я знаю, что ты уже встала. Вышла за газетой, а тут на коврике коробка стоит. Конечно, не возьмет никто, только вдруг там что-то важное или срочное. Вот я и постучала.

   – Спасибо, Варвара Петровна. Как себя чувствует ваш супруг?

   – Хорошо, деточка. Скрипим помаленьку. Что нам, старикам, сделается?

   И она, тихо ступая вязаными Катей тапочками, пошла на первый этаж за почтой.

   На коробке был нарисован веселый самолет. Он так забавно улыбался, что настроение само поползло вверх. И сразу стало ясно, от кого эта коробка. Вернувшись в квартиру, Катя прошла на кухню, выключила кашу и решила рассмотреть подарок, как вдруг заметила торчащий уголок конверта. Она нахмурилась, вынула его и сразу поняла, что увидит внутри.

   – Ну, Руслан! Говорила же – не надо! Не люблю долги.

   Внутри оказались деньги: четыре ее месячных зарплаты воспитателя. Катя вздохнула и решила, что уберет их подальше, не будет тратить, чтобы не пришлось потом копить и отдавать. Но ему она все выскажет.

   Через полчаса проснулись девочки, и начался шум-гам в квартире, а вскоре к ним присоединились и Наташа с дочкой. Они заехали перед поездкой в деревню. Катина подруга, как всегда, привезла малышкам подарков, а самой Кате кое-каких продуктов. Наташа знала, что не стоит слишком лезть с помощью – можно и обидеть самостоятельную Катерину.

   – Мы на десять минут, не больше. На улице Герман ждет, ехать надо. Сама знаешь: сто туда и сто обратно за один день. Но надо проведать родителей.

   – Как вы поживаете на новом месте? Герман тебя еще силой в ЗАГС не тащит?

   – Все хорошо, Катя, – чуть покраснев, ответила Наташа. – У нас все хорошо. Боюсь сглазить. В ЗАГС не пойду. Не хочу.

   Быстрый разговор под беготню девчонок, обмен новостями, обещание новой встречи – и снова одни. Катя вручила девочкам подарки, как только они начали спрашивать про дядю, и на некоторое время их внимание было занято обновками. Тем временем, пора было идти на прогулку. И хоть страшно было без Руслана пользоваться детским байком, но надо привыкать снова все делать одной. Медленный спуск по лестнице привел к тому, что Оля и Поля начали понимать, что дяди долго нет, и захлюпали носами. Им нравилось, что их носят на руках.

   – Давайте, я вас отнесу вниз? – предложила Катя девочкам.

   – Неть! – дружно замотали они головами. – Ты маленькая.

   – Тогда не хнычьте. Идем скорее, пока дождик не начался. На мотоцикле же нет зонтика.

   Наконец, они выбрались на улицу. Девочки держались за руль байка в ожидании, когда их рассадят по местам. Но мамочка медлила. Оля-Поля повернулись к Кате: она замерла и смотрела вперед, на автопарковку. Там на капоте автомобиля сидел Филипп. Она обратила внимание на его прическу-узел: раньше он всегда собирал длинные волосы в хвост или в такой, как сейчас, узел, когда предстояли сложные переговоры или встречи. Вряд ли что-то могло измениться в устоявшихся за годы привычках. Муж тоже смотрел на нее, но с места не двигался.

   – Что же? Садимся и поехали гулять? – обратилась Катя к дочкам.

   Она не удивилась тому, что Фил не ринулся помогать ей с детьми. Ему этого было не понять. Он видел только свою жену. Тем не менее, когда зажужжал моторчик детского мотоцикла, Филипп пошел за уходившей из двора компанией.

   – Здравствуй, Рита, – спокойно сказал он ей.

   – Меня зовут Катя. Не забывай, пожалуйста. Здравствуй, Фил, – со вздохом ответила она. – Что так скоро вернулся?

   – Я привез тебе теплые вещи. Скоро зима.

   Ее брови подпрыгнули в изумлении, но она продолжала идти, придерживая руль байка. Оля сосредоточилась на вождении, а Поля косилась на чужого дядю, который не вызывал у нее доверия.

   – Мне ничего не надо, – отчеканила Катя. – Все мои вещи находятся в квартире, где я сейчас живу. Не понимаю, о чем ты?

   – У меня полная машина твоих шуб, дубленок, обуви. Я же для тебя это покупал.

   Она поморщилась.

   «Вот бы я заявилась на работу в норковой голубой шубе до пят, да еще и в бриллиантах всей мастей. Он даже не представляет, как мы живем. Да и кто это – «мы»? Фил видит только меня. О детях ни слова. Не то, что…»

   Дальше шли молча. Уже в парке, где можно было на короткое время позволить Оле рулить самой, Катя сказала:

   – Ты зря это сделал. Я не возьму ничего из того, что трогали твои девушки. Это уже не мои вещи.

   – Рита! Не говори ерунды! Никто не трогал твои вещи, – возмутился Фил.

   Поля строго сдвинула брови, глядя на него, и погрозила пальцем.

   – Не повышай голос и не пугай детей, а то снова получишь: у них в карманах есть сушки, – предупредила Катя.

   – А ты забери вещи.

   – Нет. Не возьму. Не о чем говорить. Подари кому-нибудь. Продай. Мне все равно.

   – Там на миллионы одежды и украшений! – ужаснулся он, понимая всю тщетность своей поездки.

   – И что? Это были не мои деньги тогда и не мои сейчас – уж тем более. Фил, я тебя просила только об одном: о разводе. Ничего другого мне от тебя не надо.

   – Нет.

   Но она продолжила гнуть свою линию, словно не слышала его отказа:

   – Ты же не подавал в розыск? Значит, я все еще Рита Старикова, которая прописана в твоей квартире, и является твоей женой. Детей у нас с тобой нет, на имущество я не претендую. Нас разведут за месяц! И я смогу заняться оформлением настоящих документов на детей.

   Филипп онемел.

   Катя кожей чувствовала его потрясение, но виду не подавала. Она продолжала наблюдать за девочками, которые катались неподалеку.

   – Ты серьезно о разводе говоришь? – спросил он, наконец.

   – Да. Все закончилось, Филипп. И как бы мы ни старались, уже никогда не сможем вернуться в то счастливое беззаботное время, когда я свято верила в твою любовь и любила тебя больше всех. Не перебивай меня, пожалуйста. Я скажу раз и навсегда, больше повторять не буду.

   Фил, не говоря ни слова, обнял ее за плечо и посадил на скамейку позади них. Он видел все: как его жена старается показать себя сильной, как следит за детьми, как часто моргает, чтобы не заплакать. Да, его Риты больше нет, но и эту Катю он любил – так, как умел. Ему самому было больно смотреть на ее напряжение, будто бы снова пропускал через себя каждый миг с ней и без нее.

   «Что ж, если так надо, я выслушаю тебя, родная. Может, пойму?»

   – Я любила тебя, – тихо начала Катя, – наверное, с той первой встречи. Два года до свадьбы, когда ты тоже клялся мне в любви и менял девушек; будучи твоей женой, когда ты был верен мне; три года после побега, когда ты снова погрузился в изучение женских форм. Любила, пока не поняла, что все напрасно. Тебе ничего не нужно, кроме собственного комфорта и исполнения твоих желаний. Если что-то случается не по-твоему, это нужно исправить любой ценой.

   – Ты больше не любишь меня? – хрипло прозвучал его голос.

   – Это не имеет значения.

   – Имеет.

   – Потешить свое самолюбие хочешь?

   – Нет. Просто хочу услышать правду от тебя.

   – Правду… Да, я дала повод не верить мне. Один раз. Когда спасала своего ребенка, не зная, что их у меня будет двое – тех, которых ты не замечаешь. Правду хочешь знать? Хорошо, я скажу.

   Катя посмотрела ему прямо в глаза, бесстрашно и открыто, разрезая свое сердце на тонкие ремни:

   – Люблю. Люблю того Фила, который был только моим, не делился собой ни с кем, обещал быть мне опорой всю жизнь. Был моей верой, душой, всей вселенной… Ты говоришь, что любишь меня? Тогда отпусти.

   Она видела, как его глаза наполняются слезами. Филипп застыл, глядя на свою любимую женщину, понимая, что – вот она, близко! Самая родная и необходимая, как воздух, вода, жизнь! Но он ее потерял. Сам. В угоду каким-то глупым желаниям, без которых вполне мог обойтись и о которых даже не думал всерьез.

   Катя медленно подняла руку и дрожащими пальцами вытерла слезы, блестящими ручейками ползущие по его щекам. Он не заметил, что плачет. Как и она не замечала своих слез.

   – Прости меня, Филипп. Уезжай. Не надо больше… Тебе больно. И мне тоже. Но нас больше нет. Живи, как тебе нравится. Забудь обо мне. Только сделай, как я тебя прошу.

   Катя отвернулась, встала и пошла к девочкам, которые остановились у соседней скамейки. Оля сама слезла с мотоцикла и помогла сестренке.

   – Мама! Мы побегаем!

   И они, бросив байк, убежали на газон, смеясь, держа друг друга за руки. Она смотрела на дочек и вытирала мокрые щеки.

   «Какая невыносимая боль. Вздохнуть бы… Не могу! Нет – могу. Не надо мне никого, кроме девчонок. Ничто не сравнится с этим счастьем. А им? Им хватит меня одной?»

   Катя почувствовала Филиппа за своей спиной. От него шла горячая сильная волна, согревающая ее. Он погладил ее обеими руками по волосам, плечам, потом встал рядом и посмотрел на своих детей.

   – Они забавные, – тихо сказал Фил, – красивые, на тебя похожи. Я могу оставить вам деньги?

   – Нет. Не надо. Я привыкла справляться сама, ни на кого не надеясь. Только сделай то, что я прошу.

   – Ты говорила, что не хочешь записывать их на меня. Значит ли это, что и моим родителям я не могу о них сказать?

   Она вздохнула, помолчала. Но ответила однозначно:

   – Не можешь. Не травмируй свою маму. Она так хотела внуков, – голос непроизвольно задрожал. – Не надо, Филипп. Просто помоги мне. У тебя есть хорошие связи. Все получится. И потом – отпусти.

   Катя позвала девочек, помахав им рукой:

   – Пора домой! Бегите сюда!

   Фил смотрел, как его дочки торопятся к маме, как смешно подпрыгивают их хвостики, как счастливы они – без него. Ему оставалось только уйти.

   – Я провожу… вас домой. И уеду.

   – Как хочешь, – пожав плечами, сказала она.

   Молча вернулись обратно. Оля-Поля устали и были не в настроении. Катя помогала рулить, Фил шел сзади. У подъезда они остановились. Девочки, надув щеки, поглядывали на дядю, который смотрел только на их маму.

   – Фил, мне пора кормить и укладывать детей спать, – повернувшись к нему, спокойно сказала Катя. – И тебе пора ехать. Хорошей тебе дороги. Не спеши. Мне нужен всего лишь развод, а не вдовство. Береги себя. Удачи тебе.

   Он долго еще стоял, глядя на дверь подъезда, за которой скрылась его Рита. Его потерянная мечта, любовь, жизнь.

   В тишине уснувшей квартиры Катя сидела на кухне, смотрела на экран телефона: там была фотография ее мужа, одна из самых любимых. На ней он был обнаженным по пояс, со сложенными на груди руками. Волосы до плеч, наклоненная в сторону голова и задумчивый взгляд зеленых глаз. Несколько раз рука поднималась, чтобы нажать «удалить», но так и не сделала этого.

   «Даже если все сжечь, разорвать, стереть, все равно останется память. Именно он сделал меня самой счастливой, подарив детей. Пусть останется, это же часть моей жизни».

   Телефон булькнул сообщением. Катя с опаской открыла его и улыбнулась: это Руслан прислал фотоотчет своего пути с кучей вопросов. Снимок был сделан прямо на скорости, при этом водитель не смотрел на дорогу. Его интересовало все о том, как проходит воскресенье:

   «Колобки нормально себя ведут? Ходили гулять? Как погода? Отдыхай больше! Скоро пришлю тебе кусочек моря!»

   «Ты мне зубы не заговаривай! Разве можно так рисковать на байке? И зачем оставил деньги? Я же говорила, что не люблю этого».

   «Будет повод встретиться!» – и смеющийся смайлик.

   А потом Руслан вдруг спросил:

   «Твои опасения подтвердились? Он приезжал?»

   «Да. Да».

   «Как ты сама?»

   «Все хорошо. Он уехал. Напиши, когда доберешься. Или позвони, если это возможно».

   «Договорились».

   Катя, прогоняя слезы отчаяния и одиночества, наконец, улыбнулась.

   Филипп возвращался домой почти в коматозном состоянии. Погода стояла теплая, безветренная, машин на этом участке трассы в направлении столицы было мало. Он не спешил. Никто и ничто не мешало ему вспоминать, думать, оценивать положение дел. Как ни старался, так и не мог назвать ее Катей, тем более, в разговоре с самим собой.

   Чем дальше Фил уезжал от Риты, тем холоднее становилось внутри. Ему казалось, что сердце бьется все медленнее. И когда темным вечером он вернулся домой, это был совсем другой человек: безразличный ко всему, что не касалось его любимой женщины. И только ее.

   В квартире было чисто и тихо. Пусто, как в его душе. Филипп, никогда не увлекавшийся спиртным, достал из бара коньяк, налил бокал и сел в кресло. Ничего не видящими глазами смотрел в темное окно – там продолжал мчаться на бешеной скорости сверкающий огнями город. Ритм, за которым больше не хотелось гнаться. В голове складывались схемы, поэтапные планы. Зеленые глаза то сужались, то широко распахивались, но они были сухими. Слезы закончились в том городе, вытертые теплой ладонью его девочки, которую он потерял. И любил еще сильнее. За ее силу, доброту, смелость, нежность. За ее любовь к нему, такому неправильному человеку.

   Просидев до полуночи, так и не отпив ни одного глотка, Филипп набрал и отправил сообщение:

   «Ты мне очень нужен. Завтра. Рано, как только сможешь. Буду на работе с половины восьмого. Это срочно».

   И только после этого смог расслабиться. Тяжелый вздох, перед тем, как упасть на диван и отключиться без снов. Он не хотел видеть ничего и никого, кроме нее. Но сны были не в его власти.

***

До начала рабочего дня был еще час, когда в кабинет Филиппа зашел тот самый полицейский, который помогал ему в поисках Риты. Молча пожали друг другу руки.

   – Что случилось, Фил? Так срочно! Хорошо, что у меня сегодня выходной.

   – Случилось, Боря, случилось. Мне без твоей помощи не обойтись. Сроки сжатые, задачи большие, оплата тоже.

   – Не пугай меня. Говоришь так, будто «заказать» кого-то решил.

   – Это фигня в сравнении с тем, что мне нужно.

   – Да ну! Давай, колись.

   Фил вздохнул.

   – Все, что я скажу, останется между нами.

   – Мог бы и не предупреждать.

   – Риту я нашел, ты это знаешь. Она родила от меня двух девчонок. Все трое живут по поддельным документам. Как церковные мыши – не высовываясь, и почти в нищете. Она знает, что я не люблю детей.

   – Но это же твои дочери!

   – Борь, не рви душу. Все уже решено. Рита хочет – она получит. Только не все будет так, как ей надо. Пусть я никакой отец, но я мужик. Дальше не перебивай.

   Их разговор затянулся до обеда. Филипп обозначил задачи, которые необходимо выполнить. Борис слушал. Какие-то предложения отвергал сразу, что-то одобрял.

   – Фил, ты больной на всю голову, – закончив обсуждение, грустно сказал полицейский. – Ты даже не представляешь, чего себя лишил. Дети. Дочки. Это такое счастье для отца! Они же…

   – Зря стараешься. Ничего не чувствую. Видно, все, что могу любить, досталось Рите. И кончай сопли на кулак наматывать. Лучше скажи, хотя бы примерно, сколько времени потребуется на все это.

   – На все, что ты задумал, два месяца минимум. При том, что везде придется «смазывать» нехило. Сам понимаешь. Да и на два города работать придется.

   – Ясно. Тогда действуй. Время – деньги. А мне надо другими делами заняться.

   – Понял.

   Борис ушел, озадаченный по полной программе.

   – Значит, в лучшем случае к середине декабря, – сказал сам себе Фил. – Успеть бы к ее дню рождения сделать подарочек.

   С этого дня его, как подменили: он приходил на работу раньше всех, а уходил последним. К нему постоянно приезжали какие-то подозрительные личности, или сам Филипп вдруг срывался и пропадал в неизвестном направлении. И руководить компанией стал жестко, без скидок на чей-то возраст, отсутствие опыта или другие, не интересующие его причины. Сотрудники перешептывались, гадая, кто довел их шефа до такого состояния. Фил сильно похудел, осунулся; превратился в человека, который перестал жить для себя. Зато это отразилось на доходе фирмы его отца в лучшую сторону.

   Дни слились в бесконечную вереницу. Становилось ясно, что, если бы не Борис, все задуманное влетело бы Филиппу в разы дороже и дольше. При этом служитель закона не обогатился ни на копейку. Он считал свою задачу делом принципа: наживаться на товарище он не мог, да еще и зная, как тому тяжело.

   Почему-то теперь Филу не хотелось общаться с однодневками. Совсем. Зачем это было нужно ему раньше, он и сам бы не ответил.

   «Пошло оно все к хренам. Не буду об этом думать. Сам все разрушил. Даже если бы смог прикинуться, потерпеть, может, даже привыкнуть к девчонкам, она все равно никогда не простила бы мне измен. Больше не смогла бы доверять. А я? Я бы простил ее? Если бы узнал, что она с кем-то? На кой черт представлять это, оценивать свои же идиотские поступки? Все кончено. Остались только воспоминания. Но они есть, и их у меня никто не отберет».

   Этим он и жил, возвращаясь на ночь домой. Садился на подоконник, смотрел на вечно не спящий город и вспоминал. Первый взгляд, объятие, поцелуй. Как она дрожала, когда почувствовала его руку на своей груди. Фил улыбнулся, на миг забыв свою боль. Рита стеснялась: считала, что ее маленький размер никак не может вызывать интереса. А его, как магнитом, тянуло к нетронутым никем, едва заметным под скромной футболкой округлостям. Сердце забилось в груди подстреленной птицей, губы сами открылись, влажный язык прошел по краю, будто вспоминая вкус ее розовых сосков. Память тела сильна. Он помнил, спустя годы, как вздрагивала она от его смелых ласк, которые даже в кино стеснялась смотреть. Ее аромат, живой отклик на его страсть, тихие, как шелест травы, вздохи и стоны.

   Рита всегда тянулась за ним, словно хотела удержать рядом с собой, не отпускать, не потерять.

   – Господи, опять это наваждение, – сказал он вслух, слезая с подоконника и закуривая сигарету.

   Вернулась дурная привычка, полученная еще в студенчестве, от которой он отказался, встретив Риту. Не часто, пару раз в день, вернее, в ночь, Фил укутывался клубами дыма, проваливаясь в свое далекое, принадлежащее только ему счастье.

   А в небольшом городке, вдалеке от столицы жизнь молодой женщины с двумя именами и с двумя детьми не замерла на месте. Ей некогда было оглядываться на прошлое. Она продолжала крутить глобус.

   Вечером того дня, когда Катя попрощалась с Филиппом, девочки устроили ей «концерт»: они капризничали, отказывались есть и требовали дядю. На какое-то время удалось отвлечь их совместным приготовлением сырников. Оля-Поля перепачкались в муке, даже посмеялись немного, а потом снова захныкали. Оля ушла в комнату, откуда послышалось ее жужжание игрушечным мотоциклом. А Поля продолжала сидеть за столом и горестно вздыхать, подперев рукой голову. Катя не знала, что делать: сказать детям, что Руслан еще приедет, она не могла. Потому что и сама этого не знала.

   – Дядя пиедет? – вдруг послышался дрожащий голосок Поли. – Пиедет?

   – Полечка, я не знаю. Давай у него спросим, когда он нам позвонит. Хорошо?

   – А когда?

   – Скоро.

   Дочка кивнула, осторожно слезла со стула и побежала в комнату к сестре докладывать полученную информацию.

   – И что теперь делать? Вдруг у него семья есть? Я о нем ничего не знаю. Не Кима же спрашивать. Да он и не скажет.

   В шестом часу Руслан позвонил и сказал, что он уже приехал и даже прислал свое фото на фоне моря. Катя поняла его уловку: он это сделал специально, чтобы ей захотелось в отпуск. Она спросила, правильно ли поняла намек.

   – Конечно, – подтвердил он, – я все время буду присылать тебе море. Глядишь, и заманю в гости.

   – А твоя семья не будет против? – вопрос вырвался неожиданно для нее самой.

   – У меня нет семьи, – спокойно ответил Руслан, словно ждал этого вопроса. – Я разведен.

   – Давно?

   – Да.

   – А дети? – снова спросила Катя.

   – Нет, детей у меня нет. Колобки чем занимаются? Дашь с ними повидаться?

   Она замялась сначала, но все же ответила:

   – Они плакали сегодня. Тебя ждали. Я сказала, что спрошу у тебя.

   Катя замолчала. Все еще не знала, стоит ли связывать его какими-то обещаниями перед детьми.

   – Что ты хотела узнать? Говори. Мне скрывать нечего.

   – Они спрашивали, приедешь ли ты еще.

   – Обязательно! И командировки в ваш город буду на себя брать. Конечно, это редко бывает. Но буду стараться. А вообще, давай-ка оформляй отпуск на новогодние каникулы. Как ты на это смотришь? И Ким обещал прилететь на недельку.

   – Правда? – сразу оживилась Катя. – Ты знаешь, чем меня соблазнить.

   Сказала и осеклась – двоякий смысл прозвучавшей фразы заставил ее покраснеть. Но Руслан сделал вид, что ничего не понял.

   – У тебя есть два с половиной месяца, чтобы выпросить отпуск у руководства. Я бы за вами прилетел, и назад все вместе на самолете, как раз к новогодней елке. А?

   – Давай не будем загадывать. Ты еще не передумал поговорить с девочками?

   – Скорее зови их сюда.

   Пока пищавшие от восторга сестренки весело чирикали по видеосвязи с Русланом, она думала о том, что у них нет документов для покупки билетов на самолет. И как себя поведет Филипп в ближайшее время, не могла бы сказать однозначно. Но Катя предоставила своему мужу шанс самому решить, как и что сделать. Или, может, дала возможность что-то изменить в себе, понять, что важнее всего счастье тех, кото ты любишь, а не свои собственные интересы. Она потеряла доверие к нему из-за его поступков и слов, но все же надеялась, что он добрый человек, и не станет ее мучить. Видела по его глазам, как больно ему сделала, говоря о разводе. Отказала ему в просьбе рассказать родителям? Так это только ради него – иначе Фил так и будет привязан к ней.

   «Конечно, жаль, что бабушка и дедушка не узнают про своих внучек. Но так лучше для Филиппа. Уже нет другого выхода. Вместе мы не будем. Я не смогу забыть его женщин, он не сможет полюбить девочек. А суррогатная любовь никому из нас не нужна. Фил достоин большего, чем жить с теми, кто не трогает его душу. Терпеть из-за меня, привыкать, ломать себя. Зачем? Он еще встретит ту женщину, которая совпадет с ним во всем, – думала Катя, одновременно чувствуя, как сердце сжимается от гадкого собственнического чувства, но и по-другому она не могла. – Больно-то как! И ему больно».

   Воскресенье подходило к концу, Оля-Поля подобрели после разговора с дядей и уже спокойно готовились ко сну. Руслан сказал Кате, что будет звонить и присылать сообщения для нее и девочек. И ждать ее согласия на отпуск. Когда он отключился, на душе стало тихо и спокойно, дышалось легко. Встреча и разговор с мужем забрали много сил. А звонок Руслана вернул равновесие и южное тепло.

   – Хорошо, что у Кима такой друг. Может, и мы станем друзьями.

   Катя не кривила душой: рассчитывать на что-то большее ей не приходило в голову. Все еще острой болью отдавалось в каждом нерве любое воспоминание о Филиппе. И, кроме того, она была за ним замужем.

***

К ее удивлению заведующая нормально отнеслась к вопросу об отпуске.

   – Я уже давно жду, когда ты запросишься отдохнуть. А ты, как пони, тащишь и тащишь тележку. Когда хочешь пойти?

   – За несколько дней до новогодних праздников.

   – Так… Это не очень хорошо: утренники же начнутся. А ты у нас Снегурочка во всех группах.

   Посмотрев на календарь, заведующая что-то мысленно просчитала, нарисовала на листке бумаги квадратики, стрелочки и вынесла вердикт:

   – Двадцать пятое декабря пятница. Тогда и проведем последний утренник. Так что, сама смотри, когда возьмешь. Наверное, с двадцать восьмого? Сколько будешь брать? Весь, целиком?

   – Не знаю, – ответила Катя, не веря в такой легкий успех своей просьбы. – Я ведь и не представляла, что вы мне его дадите.

   – Всем надо отдыхать. И даже маленькому пони, – улыбнулась пожилая женщина. – Планируешь куда-то поехать?

   – Хотела бы девочкам море показать.

   – Так за чем же дело стало? Заказывай билеты уже сейчас. А то перед праздниками всегда проблемы наваливаются.

   Катя кивнула, поблагодарила и вышла из кабинета с мыслями о том, что с ее документами на море можно только на машине добраться. И жить не в гостинице. Теперь так много зависело от Фила.

ГЛАВА 6.

Осень уходила, оставляя после себя голые деревья, сырые улицы, серое небо и такой же серый город. Кате иногда казалось, что застывающая до весны природа напоминала сказку о Спящей Красавице. Только там появлялся принц и поцелуем пробуждал ее от долгого сна. Такой роскоши у самой Кати не было: ни принца, ни поцелуев. Только дети, работа, ожидание. Встречи с Наташей стали совсем редкими после ее переезда и повышения по службе, но уж если она приезжала со своей дочкой Ташей, в квартире начинался маскарад. Девочки сразу мерили все обновки, а старшая подружка, которая всем говорила, что станет дизайнером, руководила этим процессом. Поле очень нравилась «модельная карьера», а Оля просто тянулась за сестрой, не выпуская из рук игрушечный мотоцикл. Зато женщины могли посекретничать, доверив малышей Таше.

   После их ухода в квартире опять становилось тихо.

   «Мечтать не вредно. Вредно не мечтать», – успокаивала себя Катя избитой фразой и продолжала отмалчиваться по поводу отпуска.

   Как-то раз после разговора с дядей Оля принесла телефон маме со словами:

   – На, там дядя.

   И убежала к сестре рисовать самолет. У девочек уже был целый авиапарк на бумаге, но об этом знали только они, потому что никто другой не смог бы догадаться, что там изображены именно самолеты.

   – Слушаю, Руслан. Что-то случилось?

   – Я тебя чем-то обидел?

   – Нет. С чего ты взял?

   – А почему ты почти не разговариваешь со мной? Я думал, у нас случится «роман в письмах»! – в его голосе слышалась усмешка. – Но ты не даешь даже шанса сообщить о том, что я соскучился.

   Она подумала о том, что правильно сделала, отключив видео-звонок, иначе бы он увидел, какими красными стали ее щеки.

   – Все бы тебе шутить, – сказала Катя. – Какой роман? Я замужем, между прочим.

   – Никаких новостей нет? – уже серьезно спросил Руслан.

   – Нет. Он больше не приезжал. Номера телефона у него нет. Хотя, конечно, не проблема узнать с его-то возможностями. В общем, сообщений тоже нет. А отпуск мне дали, с двадцать восьмого декабря на целый месяц.

   – Вот это отличная новость! Если ничего не прояснится к концу декабря, мы с Кимом что-нибудь придумаем. И, Катя… – он на мгновение замолчал, словно собирался с духом, – я очень соскучился по всем вам. Это правда. Не прячься от меня. Ладно?

   – Угу, – только и смогла ответить она.

   И все же манера их общения не изменилась.

   Катя все чаще прислушивалась к себе, улавливая отголоски уходившей любви. В голове звучала музыка Вивальди, разнося в пыль ее готовые пролиться слезы. Днем. Это было днем. А ночью ее настигали образы, которые она гнала от себя, но они настойчиво возвращались, выматывая нервы и съедая силы. Образы. Фантазии. Видения, в которых ее мужа трогали чужие тела, а их гладили его напряженные сильные руки, чьи-то пальцы вонзались ногтями в его спину и ниже. Катя пряталась под подушку, пытаясь «не видеть» этого. Не получалось.

   «Десятки? Сотни? Сколько их было? Не целовал. Разве это важно? Он же хотел их. Трогал, как меня. А они его. Нет, не могу! Его кожа, такая нежная, упругая, горячая. Они – под ним, на нем… Он – в них… Те же стоны, вздохи, движения. С ними все то же самое, как со мной. Так в чем разница тогда? В словах любви и поцелуях? Все! Не могу больше! Не хочу об этом думать! Он больше не мой. Я не дотронусь».

   Она плакала, вырывая Филиппа из сердца. Его неприятие детей – отдельная тема, которая Кате вообще была не досягаема в понимании. А вот измены – ей казалось, что каждую пропустила через себя, выжигая свою любовь.

   Последний день осени. Вернее, последняя ночь осени. Почему-то страшно было уснуть. Катя чувствовала: что-то случится или приснится. Важное. Тяжелое. Но нужное.

   Она долго сопротивлялась, но и не заметила, как сон накрыл удушливым туманом, через который ей надо было пройти, чтобы найти какую-то дверь. Но какую, Катя не знала. Она металась в серой мгле, бежала, задыхалась, налетала на какие-то мягкие стены? Или чьи-то тела? Шарахалась от них. И снова искала. Наконец, нащупала пальцами ручку. Оставалось только нажать! И тут застывший ужас полоснул мозг: «А если это не тот выход? Вдруг я иду не туда? Что там? Надо! Надо открыть».

   И она нажала, толкнула, увидела. Его, Филиппа. Катя даже не поняла сначала, что он почти раздет и босиком, на нем были лишь брюки. Он смотрел прямо на нее. Не тянул руку, не говорил ничего, не двигался, не просил. Ей хотелось сделать шаг к нему! Но нет. Не смогла. И тихо закрыла дверь, глядя, как одинокая слеза ползет змейкой по его щеке.

   «Не та дверь. Не моя. Надо искать! Времени нет!»

   И вдруг совсем рядом озарилась светом, прогнавшим туман, красивая арка. Шаг, еще шаг. Женское любопытство толкало вперед, но пережитое разочарование останавливало.

   Катю разбудил будильник. Она выключила его, вздохнула, прислушиваясь к себе: ничего. Больше ничего не болело. Пусто и тихо, как в чулане. Любовь ушла с последним днем осени, оставив после себя остывшее, мертвое пепелище.

***

В субботу, двенадцатого декабря, напротив старенькой хрущевки, под освещающим проезжую часть фонарем, стоял высокий мужчина, кутаясь в легкую куртку. Он смотрел на темные глазницы спящего дома. Было всего пять утра или еще ночи. Но его взгляд неотрывно следил за окнами второго этажа, словно мужчина знал, что скоро там включится свет. Прошло еще пятнадцать минут, и это случилось. Появился силуэт невысокой худенькой женщины. Она подошла к окну, увидела человека, замершего в серости не выпавшего снега, в тусклом свете уличного фонаря. Своего мужа Катя узнала бы из миллионов. Она медленно кивнула ему, приветствуя. Филипп ответил тем же и медленно направился к ней. Он шел спокойно и уверенно, развернув плечи, не опуская головы.

   Обогнул дом, не спеша прогулялся по пустому двору. Фил впервые обратил внимание на тишину этого района. Оно и понятно, что в такую рань в выходной день люди еще спят. Но даже не было видно ни одного собачника, выгуливающего своего питомца. Словно в этом месте планеты жизнь остановилась. Ни в какое сравнение с сумасшедшими скоростями столицы. И зима никак не начиналась, из-за этого все вокруг казалось еще более застывшим, серым, как туман. И все же Филу понравилась эта тишина.

   «Хотя, скорее, это напоминает затишье перед цунами, когда природа затаилась в ожидании удара. Ну, чему быть, того не миновать», – грустно усмехнувшись, подумал он.

   Поднимаясь по лестнице подъезда, ощутил, как продрог, стоя на улице. Дверь квартиры была открыта, хозяйка стояла на пороге. Фил подошел к ней, заметив про себя, что она выглядит милой, немного заспанной. Ему так хотелось просто обнять ее, вдохнуть родной любимый аромат.

   – Привет, – тихо сказал он. – Не знаю, как к тебе обращаться. Ты уже привыкла к Кате, а для меня по-прежнему Рита.

   – Привет, Фил, – ответила она, пропуская его в тепло и уют своего дома. – Называй, как тебе удобно. Они оба мои.

   Пока он разувался и снимал куртку, Катя рассматривала его, делая свои выводы: он очень похудел, черты лица заострились, темные круги под глазами и измученный взгляд. Но все-таки в нем не было ни отчаяния, ни агрессии. Перед ней стоял очень уставший человек.

   – Можно руки вымыть? – спросил Фил. – А то пять с лишним часов в чужой машине ехал. Кто знает, кого в ней только ни катали.

   – Да, тебе сюда, – она кивнула в сторону двери в коридоре. – У нас все рядышком. Там голубое полотенце, только повесила. Чай? Кофе? Что будешь?

   Катя чуть нахмурилась, почувствовав незнакомый запах.

   – Ты начал курить?

   – Да.

   – Зачем? Ты же спортом занимаешься, бегаешь. И вдруг – курение.

   – Как-то вернулась дурная привычка. Но я не часто. Да, давай чай.

   Он включил свет и зашел в ванную. Напряжение и тоска последних двух месяцев вымотали его. Посмотрел на себя в зеркало и хмыкнул: скелет ходячий. Взгляд выхватил в отражении за спиной резиновых утят, детский шампунь с нарисованными ромашками, на батарее сушились маленькие трусишки, маечки, крошечные носочки. Фил, не контролируя себя, взял один носок и положил себе на ладонь: таких игрушечных вещей он никогда не видел.

   – Какие же у них маленькие ноги, – задумчиво сказал вслух, возвращая на сушилку носочек. – Как это можно натянуть?

   Вздохнул, прислушиваясь к себе, но, кроме удивления, ничего не шелохнулось в душе. Фил понимал, что Катя любит своих малышей, потому и принял их наличие.

   На кухне вкусно пахло сырниками, на плите закипал чайник, что поражало еще сильнее малюсеньких вещей, потому что все давно пользовались электрическими приборами. Фил присел за стол. Перед ним тут же появилась большая чашка чая с лимоном, отдельно коробка с сахаром кусочками и сырники на тарелке.

   – Ты помнишь, что я люблю есть по утрам? – спросил он.

   – Я все помню, – ответ прозвучал многозначительно. – Девочки тоже любят это есть, и не только по утрам.

   – Ясно. Было бы наивно полагать, что это все ради меня.

   – Просто хотела сказать, что у вас много общего. Как бы ни хотелось тебе не признавать их существование. Прости. Я не хотела. Господи… Из-за сырников.

   – Сама-то присядь. Я ненадолго. На самолет надо успеть.

   – В Москву первый самолет в пять утра, а второй после обеда, по-моему.

   Пока Фил завтракал, Катя смотрела на него, чувствуя лишь легкую грусть. Он перехватил ее взгляд и опустил глаза. Одним глотком допил чай и встал.

   – Куда ты? – забеспокоилась она.

   – За документами. Они в куртке.

   Вернувшись из коридора, он положил на стол небольшую папку, прижав ее своей большой ладонью.

   – Рита, скажу сразу: я сделал все так, как считаю правильным и необходимым для тебя… с детьми.

   – Ты же не сделал плохо? – вмиг севшим голосом прошептала она.

   – Правильно не может быть плохо.

   Фил сел за стол, вздохнул и сложил привычным движением пальцы в замок. Посмотрел на свою Риту – глаза в глаза. Она замерла, чувствуя, как падает в этот зеленый омут, не в силах отвести взгляд.

   – Говори уже, Фил. Не томи.

   – Как ты хотела, развод оформлен. Маргарита Старикова осталась на фамилии бывшего мужа.

   Он говорил спокойно, ровно, словно тысячи раз отрепетировал эту речь перед зеркалом.

   – Детей я официально признал, и прежде чем ты начнешь возмущаться, что я не выполнил твою просьбу, выслушай меня. То, что я не знал об их существовании, не снимает с меня ответственности за них. Так что, Полина и Ольга носят мою фамилию и отчество. Они прописаны в той же квартире, что и мы с тобой. Выписывать я никого не собираюсь. Официально перевел жилье на них. Кто знает, где они захотят жить и учиться, когда вырастут, а квартира в Москве не будет лишней. Далее. Первого января им исполнится два года. Алиментов я не платил ни разу. По полсотни в месяц на каждую, за весь прошедший период перечислено на карты, оформленные на их имена, но ты, конечно, имеешь к ним доступ. В папке все это есть, разберешься. Дальше буду перечислять ежемесячно таким же способом. Сумму увеличу на свое усмотрение.

   Катя онемела. Она перестала понимать, что говорит Фил. Просто сидела и моргала. А он продолжал:

   – Скоро у них день рождения. На всякие такие праздники буду перечислять дополнительно. Теперь… Ты отказалась взять свои вещи назад. Принимаю твое решение. Но и мне они напоминают о тебе. Поэтому я продал почти все. Почти, потому что не смог отдать кому-то некоторые украшения, которые тебе дарил. Их на заказ делали, по моим эскизам. Специально для тебя. Я просто не говорил тогда. Не захочешь их видеть, сама продашь.

   Его голос предательски дрогнул. Филипп нахмурил брови и перевел взгляд в окно, за которым, казалось, все еще была ночь. Чуть сузив глаза, моргнув несколько раз, сказал:

   – А может, не ты, так девочки смогут их носить, когда подрастут. Сейчас им рано бриллианты. Все же какая-то память о неудачном отце. В общем, они в кармане куртки, потом отдам. Все, что выручил за эти вещи, перевел на твою карту. Она тоже здесь в папке лежит. Поскольку ты зарабатываешь мало, я обязан тебя содержать. Поэтому тебе тоже алименты, за весь период, за двоих детей. Дальше буду платить. Не спорь. Так, вроде все сказал. Если соберетесь куда-то поехать на отдых, я препятствовать не буду, подпишу разрешение.

   – Фил, – наконец, пришла в себя Катя, – мне этого ничего не надо! За одни документы уже благодарна. Страшно представить, сколько ты за них отдал. А тут… Это же очень много!

   – Нет, это совсем немного. Так кажется, потому что все сразу. Но это не подлежит обсуждению. Да! Вот, что еще хотел сказать. Пока родителям говорить ничего не буду. Я понимаю, почему ты так решила: чтобы не возникало ничего, связанного со мной. Твое право, конечно. Надеюсь только, что со временем ты передумаешь. У них же это единственные внуки, других уж точно не будет.

   – Почему ты так…

   – Нет. Точно нет.

   Катя все еще не представляла масштаба проделанной им работы. Она видела только его усталость, тоску, боль, но заострять на этом внимание считала унизительным для него.

   – Фил, я не могу принять. Ты все свои счета оголил, что ли?

   – Вовсе нет. И это – только мое дело.

   Его ответ прозвучал жестко, продолжать эту тему у нее пропало всякое желание. Катя молчала, просто оглушенная новостями. Фил вздохнул, потом улыбнулся, глядя на свою Риту.

   – Ты постарайся быть счастливой, ладно? За нас двоих.

   – А ты?

   – Я? Скоро поеду к родителям, давно их не видел. Надо навестить. Есть, о чем подумать.

   Он встал.

   – Пойду я, Рита. Скоро твои проснутся, а они меня недолюбливают.

   – Извини. Дети чувствуют, как к ним относятся.

   – Понятно.

   Филипп вышел в коридор, достал из куртки сверток и отдал его бывшей жене. Потом обулся, оделся.

   – Я всегда любил только тебя. И сейчас люблю. Мне никто другой не был, и не будет нужен никогда. Прости за все. И прощай.

   Он спустился на один пролет и оглянулся. Ему так хотелось услышать хоть что-то от нее, но она молчала, не в силах вымолвить ни слова. Боялась разреветься. Филипп видел ее состояние, чувствовал, что его любимой женщине тяжело. Он достал очки из кармана, надел их, скрывая слезы за стеклами, и сделал шаг в сторону следующего лестничного марша.

   – До свидания, Филипп, – тихо произнесла Катя, закрывая дверь.

   Она уперлась в нее лбом и застонала, уже не сдерживая плач.

   – Прощай, мой самый… не мой. Прекраснее, чем было, уже быть не может.

   Внутри, словно все покрылось льдом, черным, непроглядным, траурным.

   Через несколько часов, гуляя с детьми во дворе, Катя написала сообщение Киму:

   «Можно тебе позвонить?»

   Она знала, что он ответит, как только прочитает ее послание, но никак не ожидала, что Ким сразу же откликнется телефонным звонком:

   – Привет, мама-котя. Что-то случилось?

   – Привет, Ким. Да.

   Пока девочки настырно ходили за дворовой кошкой, пытаясь накормить ее сушкой, Катя рассказывала другу обо всем, что произошло утром. Она все еще вздрагивала. От холода ли?

   – Почему так волнуешься? Разве не этого ты хотела? – серьезно спросил Ким. – Все же закончилось. Скажу прямо, я и не ждал подлости от твоего мужа. Прости, уточняю – бывшего мужа. Он не плохой человек. Странный просто.

   – Я хотела с тобой посоветоваться.

   – По поводу своих родителей?

   – Да.

   – Конечно, Катя. Только осторожно, все-таки люди в возрасте. Сердце, давление – понимаешь?

   – Да. Боюсь.

   – Это же все равно придется сделать. Если что, звони мне. Я сегодня дома.

   – Как твои родители? Невесту тебе еще не нашли?

   – Хоть ты не начинай, а? Нашли кого-то, я не видел. Да мне все равно. Тяну, сколько могу. Может, и эта состарится, пока я «думаю», или найдет другого.

   Разговор с Кимом придал Кате сил и уверенности перед важным звонком. Оля-Поля, набегавшись по двору, позвали маму домой. И снова длительный подъем на второй этаж. Но сейчас она была рада тому, что время тянется так долго. И все же.

   И все же только вечером набралась храбрости и позвонила:

   – Привет, мама.

   – Привет-привет! Давно ты нам не звонила. Как поживаешь? Когда-нибудь мы сможем увидеться? Или так и будешь прятаться от мужа? Вдруг он уже нашел себе другую, а ты все, как мышонок.

   – Мама, – перебила ее Катя, – мне нужно сказать тебе нечто очень важное. Ты сядь, пожалуйста.

   – Господи… Только не говори, что все плохо.

   – Не скажу, – она вздохнула. – Я живу в ***, это примерно четыреста километров от вас.

   – Наконец-то, сказала. Так. А почему сказала?

   – Филипп дал мне развод. Мам, это очень длинная история. Расскажу не по телефону. Я хочу сказать главное. Господи, дай мне силы!

   – Рита, ты что, больна? Что-то серьезное? Говори уже!

   – Мама, у вас с папой есть две внучки. И через три недели…

   Катя услышала в трубке какой-то шум, грохот и голос отца:

   – Оля! Что с тобой? Оленька! Да что такое?

   Дальше она с замиранием слушала, как мать приходила в себя. Телефон так и оставался на связи. Наконец, отец сказал:

   – Оля, ты меня пугаешь! Что ты в обморок-то упала? Давление? Может, «Скорую»?

   – Нет, все нормально уже. Дай-ка мне телефон, я кому-то сейчас всю *опу отобью.

   – Что за слова? Кто тебя так завел?

   – Ну, кто меня может довести до белого каления? Доченька наша. Рита? Ты еще здесь?

   – Да, мам. Простите меня. Я не могла.

   – Лучше не оправдывайся. Завтра приеду. Постой-ка! Ты сказала – две?

   – Да. Оля и Поля.

   – Боже, мне сейчас опять… Так. А Полина с Олегом знают? Или те дед с бабкой тоже в неведении?

   – Никто не знает, кроме тебя. Ну, папе сама скажешь, наверное.

   – Уж, конечно, сама, а то и ему станет плохо. Завтра приедем. Адрес давай.

   – Мам, давай вы приедете через неделю, на мой день рождения. Может, на работе отпроситесь на несколько дней. Как раз и привыкнете к мысли.

   – Боишься, что получишь по попе? – мать помолчала немного, потом всхлипнула. – Дочка, я так счастлива! Это же чудо какое-то! Ладно, мне надо успокоиться, да и отца подготовить. Потом позвоню. А малышки знают, что такое бабушка и дедушка?

   – Знают. И ждут встречи. Они терпеливые.

   – На кого похожи?

   – На нас. Глаза отцовские у них.

   – А волосы?

   – Светленькие.

   – А характеры?

   – Мам, сама все увидишь, – Катя уже улыбалась, слыша, как мама торопится все узнать.

   Было ясно, что буря миновала, но предстоящая встреча и серьезный разговор о том, почему так закончился ее брак, еще впереди. И это боль, которую придется пережить заново.

   – А Филипп? – словно услышав мысли дочери, спросила Ольга. – Как же он отпустил тебя? Ведь так любил.

   – Отпустил. Не надо об этом, мама. Потом. Ладно?

   – Хорошо.

   Завершив разговор, Катя всем своим существом ощутила, как с плеч свалилась огромная тяжесть. Даже голова немного кружилась. Столько лет скрывала от родителей свою жизнь! И вот, рассказала. Грустной ноткой звучала в душе утренняя встреча с Филом. Но эта дверь была уже закрыта.

   «Ну, что? Получила свободу? А что с ней делать? Как дальше жить? Смогу ли я?»

   Эти вопросы не давали покоя, потому что ответов на них она не знала. Привычка прятать все в себе настолько сильно въелась под кожу, что сделать следующий открытый шаг ей было страшно. Оставалось ждать, будет ли наступающий день легче почти закончившейся субботы.

   Катя так и не трогала папку с документами, решила оставить все на воскресенье. И сверток с украшениями не рискнула открыть, все же чувствуя боль, тупую, свербящую, не затихающую. Оставила на кухне, положив на полочку шкафа, надеясь на прилив сил. Впереди ее ждала ночь, и Катя страшилась снов, которые возвращали ей Филиппа, рвали душу. А ей так хотелось немного покоя, тепла, просто дружеского плеча рядом.

   На ее счастье, она спала без видений, словно провалившись в мягкие облака. Дети были рядом, родители скоро приедут. Чего еще могла пожелать Катя?

   Привычка вставать рано в любой день недели подняла ее и в воскресенье в шесть утра. В квартире стояла тишина, за окном кружились робкие снежинки. Они таяли, не успевая долететь до земли. Зима не торопилась спрятать серость улиц под белым покровом. Катя любила посидеть у окна, когда еще не начался день со своими хлопотами, шумом, заботами.

   Осторожный стук в дверь отвлек ее от созерцания коротких снежных танцев. Она прошла в коридор и с опаской спросила:

   – Кто там?

   – А ты открой, и узнаешь.

   Голос звучал приглушенно, но со смешинками, и это точно был мужчина. Катя догадалась, кто это, и уже смело распахнула дверь. Прямо перед ней, отделяя ее от гостя, был огромный букет разноцветных, как радуга, роз.

   – Руслан. Каким ветром тебя к нам занесло?

   Цветы упали ей в руки, над ними появился закутанный во все, что можно, мужчина в одежде не по сезону. Из-под толстого пиджака-куртки виднелся капюшон от вязаной кофты, накинутый на голову, и еще то ли шарф, то ли платок с бахромой на шее.

   «Да что же они такие! Зима на улице!» – мысли все еще не отпускали Филиппа, который вчера приезжал тоже в легкой куртке.

   – Южным ветром занесло. Не угадал с погодой. Выгляжу, как французы под Москвой в восемьсот двенадцатом.

   – Ты помнишь тот год?

   – Смеешься над стариком? Видишь – я надел все красивое сразу, чтобы понравиться. Впустишь замерзшего путешественника?

   – Ой, прости. Заходи, конечно. Девочки спят еще. Вот обрадуются!

   У него чуть не сорвался с языка все тот же вопрос: «А ты?» Но он вовремя остановил себя, помня о том, что Катя не очень-то ведется на шутки. Проходя в коридор мимо нее, Руслан вдохнул любимый им аромат детства и улыбнулся.

   – А цветы какие необыкновенные! – рассматривая букет, сказала Катя. – Я таких никогда не видела! Спасибо.

   – Вообще, я в командировке был, в соседней области. Уже закончил, а самолет только вечером. Вот я и решил к вам заскочить. Тут всего-то сто двадцать километров.

   Он поставил сумку на пол, начал разуваться.

   – Я чайник включу, сама еще не завтракала. Жду тебя на кухне.

   Она ушла, предоставив ему возможность привести себя в порядок с дороги. И себе несколько минут, чтобы остановить прыгающее от неожиданности сердце. Привычка скрывать свои эмоции никуда не ушла за один день. Руки автоматически делали бутерброды, замешивали тесто для оладий, ставили посуду на стол.

   – Ну, привет поближе, – его голос за спиной заставил ее подскочить на месте. – Чего ты так прыгаешь? Как трусишка зайка серенький.

   Катя повернулась к нему лицом, вновь отметив про себя разницу между двумя мужчинами: Филипп был выше и стройнее, или тоньше. Руслан, хоть и ровесник ее бывшего мужа, казался старше, основательнее. Он напоминал ей бурого медведя, а Фил… Она усилием воли отсекла мысли о нем.

   – Я не привыкла к тому, что здесь может быть кто-то, кроме Оли-Поли. Вот и вздрагиваю.

   Катя смотрела в прищуренные глаза странного сине-стального цвета и не понимала, что в его взгляде останавливало ее дыхание. Он, словно подавлял ее. Или требовал чего-то. Или просто ждал.

   «Что он говорил? Что-то про «поближе». А! Вспомнила!»

   – Привет. Еще раз.

   Руслан чуть приподнял брови, но ничего не сказал. Просто сел за стол и сложил руки в ожидании завтрака.

   – Поухаживай за одиноким мужчиной. В кои-то веки не сам себя кормлю.

   Она улыбнулась, подавая ему оладьи.

   – Вот спасибо, хозяюшка!

   Он ел с аппетитом, пару раз подмигнув Кате, которая пила чай с лимоном.

   – Что у вас нового? Обрадуй меня – скажи, что приедете в отпуск.

   – А Ким тебе не звонил? – серьезно спросила она.

   – Нет. А должен был? – нахмурившись, поинтересовался Руслан. – Мы с ним недели три не созванивались. Я мотался по средней полосе, потом домой попал на пять дней, и снова уехал. Неделю был рядом с вами. Вот закончил на день раньше и – соскучился очень.

   Он так мягко это сказал, что вся Катина подозрительность тут же растаяла. И она начала рассказывать. Почти про все. Лишь некоторые подробности о Филиппе не смогла сказать другому мужчине, но Руслан и так многое понял. Все-таки сам давно жил в одиночестве. Он не мешал ей выговориться. Внимательно слушал, осторожно взяв ее небольшую ладонь своими крупными руками. Это осталось вне зоны ее внимания, потому что не было помехой. Наоборот, словно придавало силы закончить свое трудное воспоминание.

   – Теперь у меня есть настоящие документы на руках. И мы можем купить билеты. Только, думаю, уже все везде заселено: праздник же скоро. Да я и не знаю, что и где заказывать. Давно это было. Живу здесь безвылазно.

   У него было очень много вопросов, но задавать их сейчас не стал: слишком напряженной и измученной выглядела Катя.

   – Сделаем так: ксерокопии документов будут у меня, я закажу вам билеты туда и обратно. Сам прилечу за вами. И жить будете у меня. Не спорь! Девчонкам понравится. Там море в двух шагах. Погода в этом году, как в бархатный сезон. Купаться, конечно, вряд ли получится. Для этого у меня бассейн во дворе есть. Девочкам хватит.

   – Ты уже все решил за нас.

   – Сама сказала, что отвыкла. Вот тебе возможность начать учиться самостоятельности – у меня.

   – Ты хитрец! – со смехом сказала Катя. – Так ловко все повернул.

   – А что думаешь с работой делать?

   Она вздохнула. Это был тяжелый вопрос. И тяжелое решение.

   – Придется увольняться после отпуска. Я уже думала об этом. Хоть уйду по-человечески, не будут обо мне думать, что я фальшивка, как мои документы. О стаже тут мечтать не приходится: и так много лет не работала. Что уж переживать еще и об этом.

   – Ясно. Но это не скоро. А подъем – уже пора. Разоспались, понимаешь.

   Руслан встал и решительно направился из кухни, Катя вскочила, чтобы бежать за ним.

   – Руслан, не надо. Рано еще!

   Но он уже заглядывал в спальню. Потом удивленно посмотрел на врезавшуюся в него мамочку двух хитрых девчонок.

   – Ты их переложила на свою кровать?

   – Нет. О чем ты?

   Оля и Поля устроились на ее месте и очень старались изобразить, что они спят.

   – Как они выбрались из кроваток? – шепотом спросила Катя. – Я и не знала, что они это умеют.

   – Так им уж два года скоро. Байк освоили. Альпинизм впереди. Я их научу.

   – Ох.

   Девочки услышали шепот у дверей, открыли глаза и увидели Руслана. Тут же слетели с кровати, облепили его ноги, карабкаясь наверх. Смех, шум, радость! И лишь у одного человека стояли слезы в глазах от осознания того, что чужому человеку ее дети нужнее, чем родному отцу.

ГЛАВА 7.

Этот проскочивший, как одно мгновение, день Катя вспоминала долго. Он был наполнен детскими переливами смеха, догонялками, рисованием, прогулкой. Столько всего успели сделать тогда. Особенно тепло прошел завтрак, когда Руслан кормил с ложки то Олю, то Полю.

   – Они хорошо управляются с приборами. Давно научились, – сказала она ему. – Не надо их баловать.

   – Почему не надо? Таких послушных девочек надо баловать, – подбирая ложкой капельку варенья или сметаны с губ сестренок, ответил Руслан. – У них такие разные вкусы! А ведь кажутся совсем одинаковыми.

   – Они всеядны. И меняются своими вкусами каждый день. Это сейчас они тебя поработили, а ты и повелся.

   – Да? А мотоцикл?

   – Нет, это только Оля любит. Поля пассажир.

   Потом он умыл девчонок и вручил им доработанный рисунок «Боинга». Катя обратила внимание на его большую сумку и поняла, что подарки будут извлекаться постепенно. Она не стала мешать своим детям общаться с взрослым человеком, ведь скоро приедут ее родители, и девочек надо подготовить к тому, что будет еще больше впечатлений. Пока в зале на полу «строилась» куча-мала, она убрала со стола и приготовила одежду для прогулки. Потом глубоко вздохнула и взяла из папки с документами свидетельства о рождении детей. Настоящие.

   Они сходили на прогулку, заодно сделав нужные копии. Руслан нес на руках по очереди Олю и Полю. Они мирно делили внимание дяди. А дома накормил их обедом, за что девчонки перепачкали его супом, и уложил спать. Он предупредил их сразу, что уедет, но скоро они снова встретятся. Руслан беседовал с ними, как с «большими девочками, которые не плачут из-за ерунды». У него получилось уговорить их на дневной сон и выглядеть при этом вовсе не уставшим после такого активного дня. Наоборот, он казался довольным, счастливым с большим пятном молочного супа на груди.

   – Медаль! – гордо сообщил Кате, снимая футболку. – Пойду, застираю.

   Она стояла, не дыша, провожая его взглядом:

   «Мужчина в одних брюках, в моей квартире. Мама дорогая! Что происходит? Как-то все это идет не по моей воле, словно меня снова в какую-то сеть заманивают. Что он сказал? Стирать пошел? Стыд какой! А я, как клуша, стою, хлопаю глазами. Хозяйка называется!»

   Катя ринулась за ним, догнала уже перед дверью в ванную и сказала:

   – Я сама. Мои же девочки виноваты. Я быстро, тут надо… А ты подожди. Ладно?

   Руслан повернулся к ней, нахмурился немного, не понимая ее беспокойства, но футболку отдал. Он засунул руки в карманы брюк и просто смотрел на невысокую робкую девчонку, затаившуюся у стены с грязной тряпкой в руке. Ее взгляд то скользил по его груди, стыдливо опускаясь ниже, то поднимался к его глазам, то вообще упирался в дверь за его спиной. Руслан почувствовал, как совсем не ко времени и не к месту в нем растет обыкновенное мужское желание с соответствующими внешними физиологическими изменениями.

   – Ладно. Я подожду, – тихо ответил он и ушел в большую комнату.

   Катя на дрожащих ногах протолкнула себя в ванную. Посмотрела на свое отражение в зеркале и закрыла глаза, потому что при ярком освещении было видно, как увеличились зрачки.

   – Бессовестная женщина, – прошептала себе под нос. – Пялишься на одиноких мужчин. А чего он тут почти голый ходит? Я же не слепая. Он такой большой!

   И в этот момент она думала только о Руслане, потому что надо было как-то вернуться в комнату и не выдать своего состояния. Несколько лет не видела так близко полураздетое мужское тело. Но и кривить душой себе не стала: он довольно-таки притягательный мужчина.

   Выполнив необходимые манипуляции по возвращению одежде нормального вида, Катя вышла в коридор и увидела его, сидящего за столом, с улыбкой на лице. Да он просто смеялся чуть не в голос!

   – Ты надо мной потешаешься, да? – изо всех сил стараясь казаться строгой, спросила она.

   А сама не могла оторваться от его преобразившегося лица: открытая улыбка, веселые глаза, красивый рот.

   «Господи! Опять. Нельзя же так! Ну, не было давно мужчины, так не кидаться же на первого встречного. Ага, на Дениса не кидалась же? Что со мной?»

   Руслан все читал по ее растерянному лицу и удивлялся – ведь взрослая уже, почему так реагирует на него? Он начал догадываться о причине такого поведения и перестал улыбаться, понимая, что может оттолкнуть ее своими неуместными шутками. Катя так и стояла в арочном проходе между коридором и залом, словно боялась сделать следующий шаг. Руслан поймал ее взгляд и больше не отпустил. Встал, направился к ней. Ближе, ближе, еще ближе. С каждым его движением дыхание обоих учащалось. И вот он уже совсем рядом. И все так же – глаза в глаза. Катя замерла, как мишень в оптическом прицеле школьной винтовки: не шевелилась. Разница в росте в двадцать сантиметров, ее поднятое к нему лицо, его губы совсем рядом. Руслан чувствовал, как его скручивает желание обладать этой женщиной, но он держал себя в стальных тисках. Только отказать себе в шансе поцеловать ее не смог. Его рука запуталась в длинных густых волосах Кати, потянула назад, запрокидывая ее голову. Частое дыхание обжигало обоих. Она удивленно подняла брови от моментального осознания того, что должно произойти, приоткрыла рот, силясь возразить ему, но не успела: горячие губы Руслана лишили ее возможности говорить, думать, сопротивляться.

   Он не был нежен с ней. Одним шагом переставил Катю к стене и вжался в нее всем телом. Она не закрывала глаза в отличие от него. Ей казалось, что сразу же отключится. И руками его не трогала. Руслан ничего не замечал, он дорвался: языком попробовал на вкус ее губы, с нажимом раздвинул их и нырнул внутрь, застонал, еще сильнее придавил свое тело к ней, чувствуя вздрагивание, и ничего более. Но и после этого не сразу понял, что она не отвечает ему на поцелуй. Катя застыла, будто и дышать перестала. Руслан не мог насытиться, все сильнее накручивая ее волосы на кулак, другой рукой жестко лаская плечо, шею. Наконец, он ощутил, что в процессе участвует один, и, похоже, слишком увлекся.

   – Прости меня, – прошептал, выпуская добычу. – Ты такая… Я все испортил?

   – Не знаю пока. Я вообще сейчас упаду.

   Руслан поднял ее на руки и в три шага оказался на диване, посадив Катю себе на колени. Ее глаза расширились от ощущения того, на чем она сидит. По телу полыхнул огонь, моментальный, болезненный, жесткий.

   – Пожалуйста, – еле-еле шепотом сказала она, – на диван посади меня.

   Он подчинился. Потом нежно обнял ее, поцеловал в щеку и сказал:

   – Надеюсь, мое поведение не отпугнет тебя, и ты не передумаешь провести отпуск у моря?

   Вспоминая все это в ожидании встречи с родителями, Катя так и не смогла ответить себе на многие вопросы. Неделя пронеслась так молниеносно, будто листы календаря переворачивал ураганный ветер. На работе некогда было думать ни о чем другом, как о самой работе и подготовке к утренникам: ежедневные репетиции во всех группах освободили Катю от дополнительной смены, но голова шла кругом от повторения одних и тех же стишков, песенок, танцев, детских ошибок. Ей казалось, что бесконечный день сурка оккупировал ее сознание. А вечерами звонили родители, знакомились с внучками, расспрашивали, что они любят, чем увлекаются. На фоне этих длительных переговоров Руслан не мог до них дозвониться и присылал сообщения с вопросами. Он решил, что отпуск не состоится. Но Катя ответила, что планов своих не изменит, и объяснила, почему до них невозможно достучаться. Они так и не поговорили ни разу. Лишь однажды Руслан спросил:

   «Я испугал тебя? Обидел?»

   «Нет. Нет», – ответила она.

   Больше к теме его темпераментного поведения не возвращались.

   В пятницу, поздно вечером выжатая рабочей неделей, как лимон, Катя готовилась к приезду родителей: последние штрихи перед долгожданной встречей. Девочки уже спали, когда кто-то постучал в дверь. Это была Наташа, уставшая, еще больше похудевшая от забот на своей новой должности.

   – Ты только с работы? Десять вечера! – изумилась Катя. – Выглядишь, как тень.

   – Мы с Германом оба такие, – улыбнулась подруга. – Как бы я справлялась без его родителей, не представляю. Так, Катюша, я на минутку – сама понимаешь. Вот, это тебе. Знаю-знаю, заранее не поздравляют. День рождения у тебя в воскресенье, а мы будем в деревне. Поэтому и заехала сейчас. Двадцатого откроешь и все посмотришь. Ты говорила, что в отпуск в Сочи едешь, а мы там были в этом году, видели их модные тенденции. Сама-то, наверное, и не вспомнила о себе? Времени не хватило наряды обновить, купальники и всякое-такое? Мы старались вместе с Ташей, великим дизайнером в будущем. Короче, держи, а я полетела домой. Германа кормить. Все! Целую! Пока!

   – Спасибо! – только успела сказать в спину убегавшей по лестнице Наташе. – Герману и Таше привет от нас!

   – Передам! – донеслось с первого этажа.

   Катя закрыла дверь, посмотрела на большой пакет, перевязанный подарочной лентой, и мягко улыбнулась. Отнесла его в комнату, положила в угол, где на полу сидели два одинаковых, подаренных Русланом, коричневых медведя с нагрудниками, на которых были буквы «О» и «П». Теперь еще и у Поли был маленький игрушечный мотоцикл, только с коляской. А Оля стала владелицей плюшевого котенка, только с двумя глазами.

   – Завалили подарками, – прошептала Катя, отправляясь спать.

   Рисунки с самолетами были спрятаны во избежание упоминаний о «дяде».

   Родители приехали в десять утра, девочки только позавтракали и расположились в зале со своими игрушками. Появление старшего поколения вызвало у внучек восторженные эмоции. Через пять минут дедушка Толя уже тискал девчонок, подбрасывал по очереди к потолку, щекотал, катался с ними по полу. Катя смотрела на поседевшего отца и украдкой вытирала слезы, понимая, как много упущено, и как много им всем надо наверстать. Ее мама тоже плакала, глядя на повзрослевшую дочь.

   – Риточка, ты совсем худенькая стала, – прошептала она. – Что же случилось? Почему нас всех так разметало в разные стороны? Расскажешь?

   – Конечно, мам, – ответила дочь, прижимаясь к родному плечу, ощутив себя снова маленькой девочкой, за которую отвечают родители, и ей не нужно ни о чем волноваться. – Вы пока знакомьтесь, а я на стол соберу. Когда же вы выехали, чтобы так рано добраться сюда?

   – В пять утра. Отца было не остановить. Да и машина у нас новая, и дороги хорошие. Вот и примчались.

   – Новая – это здорово, – обрадовалась Катя за родителей. – Мам, я тут сама. Иди к папе, а то они разнесут своими прыжками всю квартиру.

   На малюсенькой кухоньке она встала лицом к окну и беззвучно заплакала от радости, что наконец-то увидела их, поседевших и постаревших, но еще бодрых родителей; от осознания того, что счастье, о котором мечтала, невозможно: эту дверь перед Филиппом она закрывала чуть не каждую ночь, а другую так и не открывала; от волнения и понимания, что надо жить дальше как-то по-другому, но как? Не знала. Теплые добрые материнские руки легли ей на плечи.

   – Не плачь, моя маленькая, мы здесь, и во всем разберемся. Садись, расскажи мне о своей жизни, пока внучки дедушку изводят разными «почему». Тебе я сейчас нужнее, чем им.

   Катя послушно села и рассказала почти все, словно снимая слой за слоем накинутую на себя за годы чужую жизнь – сильной одинокой женщины. Не смогла только открыть матери правду про измены мужа и про то, что она услышала тогда, когда решила уйти от него. Просто сказала, что Филипп не любит детей. Не хотела, чтобы про него думали совсем уж плохо.

   Уложилась за полчаса. И выдохнула. Ей стало легче. Теперь ждала, что скажет мама. Ольга покачала головой, не выпуская рук дочери из своих.

   – Я сразу видела, что твой Филипп любит тебя, как будто последний день живет. И это пугало меня. Но что теперь о прошлом говорить? Да, он искал тебя. Года два приезжал, звонил, спрашивал. Только когда убедился, что мы не знаем, где ты, оставил нас в покое. И ведь не назовешь его одержимым или больным, а вот, поди ж ты, как скрутило его. А знаешь? Он же приезжал к нам неделю назад, после того, как у тебя был. Да.

   – Зачем? – заволновалась Катя. – Мы же разведены уже.

   Мать помолчала, словно не знала, с чего начать.

   – Господи! Мама, не тяни! Ну? Что случилось?

   – Он и приезжал-то на час, не больше. Помнишь, на нашем этаже соседи жили, в двух- и трехкомнатной?

   – Да. Ты говорила, что они съехали и свои квартиры сдавали.

   – Так и было. А около трех месяцев назад там затеяли ремонт. Мы не вникали: ну, шумят с утра до ночи каждый день. Кто? Что? Никто не знал. Недели две назад все стихло. Подъезд помыли. И никого: ни постояльцев, ни хозяев. Вдруг неожиданно приехал Филипп и сказал, что… Все то, что ты мне сейчас говорила. А еще – это он купил квартиры рядом с нами, объединил их в одну. Для тебя. Так и сказал: «Для Риты. Мало ли, захочет вернуться в свой город. Не с родителями же ей жить». И документы все оставил, и ключи. Вот. Обеспечил, так сказать. Мы потом с отцом ходили смотреть. Ремонт такой, какого мы и не видели. Пустая, чистая квартира. А на подоконнике огромной кухни лежал конверт с надписью «на мебель», в котором была банковская карта со всеми реквизитами, на твое имя. Сколько там, не знаю.

   – Он, будто покупает меня.

   – Нет. Филипп сказал, что скоро уедет к родителям. Пока на месяц-полтора, а там, может, и совсем останется.

   Она замолчала, чувствуя, какими холодными стали пальцы Кати. Взгляд дочери был наполнен такой болью и тоской, что Ольга испугалась.

   – Рита, но если ты его так любишь, зачем это все надо было? Он-то без тебя вообще засох.

   – Нельзя было иначе. Поверь мне. Ничего бы не вышло. Просто поверь. И хватит о прошлом. Фил и в настоящем не дает расслабиться. Это же сколько он потратил на нас?

   – Не на вас. На тебя.

   – Так, девочки-красавицы! Спасайте старую лошадку! Укатали Сивку крутые горки! – взмолился Анатолий, вползая на четвереньках на кухню.

   На нем верхом сидела Поля, понукая ножками, а Оля шла рядом с дедушкой и «кормила» его сушкой.

   Катя с мамой смеялись до коликов, но спасли дедушку Толю. Бабушка взяла руководство на себя и увела внучек играть «в школу». Пока еще не понимающие, какое это так-себе-удовольствие, девчонки дружно убежали назад в комнату, оставив лошадку отдыхать.

   – Рита! Это в кого же они такие шустрые? – охая и вставая на ноги, спросил отец.

   – Не знаю, пап. Во всех, наверное. Зря, что ли, Оля-Поля? И бабушки тут точно «примешались».

   – Иди ко мне, мой Одуванчик, – раскрыв объятия, тихо сказал Анатолий.

   Катя чуть улыбнулась, услышав свое домашнее детское прозвище, прижалась к отцу и вздохнула. Сразу почувствовала покой и силу, которой всегда с ней будто бы делился отец. Уткнулась носом в теплую фланелевую рубашку в клеточку, закрыла глаза, и вот оно, родное тепло. Они постояли несколько минут, почти не шевелясь, только вздыхая иногда. Потом одновременно заговорили:

   – Надо картошку жарить!

   – Есть-то как хочется после скачек!

   И засмеялись, поблескивая слезами. Отец ни о чем не спрашивал дочь, понимая, что ей и так сложно: столько эмоций! Все равно жена потом все ему разъяснит и по полочкам разложит.

   – Пап, я по твоей фирменной картошке соскучилась. У меня так никогда не получается. Я все приготовила. Сделай, а?

   – А давай! Учись, пока я жив, – эту его присказку Катя помнила столько же, сколько помнила себя саму. – В раскаленное растительное масло бросаем подсушенную нарезанную крупными кусками картошку и жарим на сильном огне, она схватывается сверху хрустящей корочкой, а внутри остается рассыпчатой. Крупная соль, лук полукольцами – это в конце. И главное – не накрывай крышкой!

   – Вот! А я накрываю, чтобы брызги не летели.

   – Не надо, вся корочка мягкой станет. Смотри – все готово! И ведь быстро все сделали.

   Оля сидела на коленях у бабушки Оли, Поля у дедушки Толи, а Катя смотрела на свою семью, на самых дорогих в ее жизни людей и точно знала, что впереди ее ждет только хорошее. Она была уверена в этом.

   И день рождения не стал исключением: Катя проснулась рано, как обычно. Тихо прошла через большую комнату, где спали родители, уставшие и с дороги, и от ярких эмоций. Девочки посапывали в своих кроватках и вряд ли смогли бы вылезти из них, измученные прошедшей активной субботой.

   «Это самый обычный день. Всего лишь мой день рождения. Двадцать девять лет. И надо начинать все с самого начала. Собраться с силами и идти. Он сделал многое для меня и наших дочек. Кто бы и что ни говорил, он сделал это и для них. Я верю в это, и буду верить».

   С такими мыслями начиналось у нее воскресенье. День выдался солнечным, красивым, тихим и снова бесснежным. Зато почти все цветы, подаренные ей сегодня, были белыми: отец подарил большие хризантемы, Ким прислал свой обычный «скромный» букет крупных ромашек, Руслан снова отметился розами. Кругом – белым-бело от цветов вместо снега. И даже декабрист на окне зацвел для Кати. Родители не спрашивали, от кого цветы, а она не стала уточнять. Сказала, что просто от друзей, и тут же вспомнила про подарок Наташи. Его изучали все вместе и удивлялись отношению подруги к самой Кате и ее дочкам.

   В пакете были три комплекта купальников: каждый состоял из одного взрослого и двух маленьких. И это было так странно и весело – представить мамочку и ее девочек в одинаковых нарядах. Там же были и одинаковые сарафаны, и платья. Оля-Поля устроили дефиле, которым руководила старшая из сестер. Оля послушно следовала указаниям.

   В разгар этого веселья телефон Кати оповестил о вошедшем сообщении, и почти одновременно кто-то постучал в дверь. Открывать пошел Анатолий. Он вернулся с еще одним букетом, и Катя точно знала, от кого он, потому что только Фил дарил ей эти цветы. Когда они познакомились, и он приезжал к ней в город, много гуляли по разным выставкам, музеям, галереям. На одном из таких мероприятий она увидела разноцветные каллы и замерла от восторга. С тех пор, за исключением трех лет одиночества, Катя всегда получала эти цветы в подарок. Как и сегодня.

   – Рита, курьер не сказал, от кого это, – вручая ей букет, сказал отец.

   Она кивнула и молча ушла ставить его в последнюю, пустую вазу на подоконник кухни. Полюбовалась немного. Потом вспомнила, что не проверила телефон, рука почему-то сама потянулась к нему. Сообщение было от банка: «Счет ****. Пополнение баланса: …» И далее стояла сумма средств на ее счете.

   Катя открыла рот. Она не могла произнести ни слова от количества увиденных нулей.

   – Где ты застряла? – позвала ее мама. – Иди к нам! На пляжах и улицах все мальчишки от мала до велика будут лежать штабелями у ног этих маленьких куколок. Рита, твоя подруга просто чудо!

   – Это не только от нее, но и от ее дочки, и от Германа. Наташа недавно переехала к нему жить, только замуж не торопится, – сказала, входя в комнату, Катя.

   – И правильно делает, – поддержал неведомую подругу отец, – чего вы там не видели, замужем-то? Правильно я говорю, Оленька?

   – Нет. Замуж надо выходить. Но спешить не стоит.

   Извечная тема спора родителей вызвала улыбку. Катя чувствовала себя очень уставшей морально, но счастливой.

   В понедельник она сообщила заведующей, что рассчитается сразу после отпуска. И заявление написала «с последующим увольнением». Та повздыхала, но отговаривать не стала.

   Последние дни перед отпуском слились в один бесконечный рваный бег: Катя чувствовала себя то марафонцем, который рассчитывает каждую каплю силы и выносливости; то ощущала, что еще один спринтерский рывок отберет последний вздох. Но потом появлялось и второе, и третье дыхание. Привычка жить на пределе физических сил очень помогла ей. Катя все успела. Утренники прошли отлично, Снегурочка оставила о себе прекрасное впечатление и память. Ее маленькие дочки-снежинки получили новогодние подарки от Деда Мороза в пятницу, в день, когда они попрощались с первым детским садом в жизни. Катя не стала им об этом говорить, потому что Оля-Поля любили свою ясельную группу и детишек-«сокамерников». За время отпуска они отвыкнут от них, новые впечатления сотрут из памяти старые.

   Вещи были собраны, все поместилось в один чемодан на колесиках, который тоже подарила Наташа. Девочки приготовили свои рюкзачки с любимыми игрушками. Осталось только дождаться Руслана и узнать, как же они поедут или полетят в Сочи.

   Он позвонил в пятницу поздно