Казус Стейси Спаркс. Виола Редж

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Воровская удача - дама капризная. Сегодня улыбается, а завтра поминай как звали. Но Стейси Спаркс уверена, что жизнь - это зебра, и ждать светлой полосы недолго. И вот уже сам Первый Советник подписал помилование, а в руки плывёт огромное наследство. Только что с ним не так? И почему разбираться с этим придётся в компании ненавистной ищейки Мика Хантхоффера, на чьей стороне удача бывает чаще? Стейси понимает, что цена свободы может оказаться намного больше проклятого наследства. Но азарт не позволит ей отказаться от большой игры, даже если на кон придется поставить всё.

ГЛАВА 1

«Право, не знаю, чем вам помочь, милая фроляйн. Право, не знаю…»

   Эта фразочка моего адвоката доводила до белого каления.

   «Ведь с вами случился редкостный казус!»

   Его воодушевление доводило ещё больше. Неужели он действительно считал, что я должна разделять его почтение к идиотским законам родины предков? Видите ли, будь я полноценной одарённой воровкой, меня просто отпустили бы, надев блокирующий магию артефакт. Ну а раз я неполноценная, к рукам ничего «не липнет», просто удача на моей стороне бывает чаще, чем у людей совсем без дара, то непременно должна сидеть в тюрьме!

   Старикан, конечно, сумел сократить срок в два раза, но я-то рассчитывала на оправдательный вердикт. Кто ж знал, что в этот раз повезёт не мне…

   – Эй, Спаркс, заснула ты там, что ли? Шевелись!

   Я перехватила поудобнее тяжелую корзину с бельем и ускорила шаг. Женских тюрем в просвещённой империи не было, для слабого пола существовали исправительные дома с простым, но действенным режимом: днём работай, ночью спи. В первые дни я с ужасом смотрела на свои руки с облезающим с ногтей лаком и красными пятнами от ожогов щёлоком. На одной из них красовался браслет-артефакт, из-за которого я не могла сбежать.

   Теоретически могла, отрезав себе кисть, но её было жалко.

   Потом пришло равнодушие. Я перестала чувствовать отвратительный вкус еды, перестала обращать внимание на ожоги, перестала вспоминать прежнюю жизнь, перестала умываться и заплетать волосы.

   В то утро, когда я не встала с топчана, надзирательница Хольт привела местного коновала, и тот сказал: «Можно снять, она уже смирная». Или что-то ещё в том же духе, я не запомнила точно. Я вообще не обратила бы внимания на его слова, если бы в тот момент на моём запястье что-то не щёлкнуло.

   Потом надзирательница заставила меня встать, умыться, сама разодрала колтун из моих волос, а я вдруг почувствовала, что ощущения стали возвращаться. И это было омерзительно.

   – Ну-ну, Спаркс, все хорошо, – густым басом вещала Хольт, – я тут одна, а вас тридцать. А ну сбежать надумаешь? Ничего, тебе сидеть недолго, за год не одичаешь.

   Браслет на руке никуда не делся, но стал, как будто, тоньше и легче. Мозг включился, к счастью, быстро. Они здесь используют волеподавитель! Только из-за слабости, едва позволявшей стоять на ногах, я не вцепилась ей в лицо. И вовремя опустила взгляд, иначе, боюсь, она снова защёлкнула бы на мне ту дрянь, которая сейчас покачивалась на её поясе.

   Волеподавитель – вещь страшная. Он высасывает из человека его желания, его чувства, выпивает силы, лишая возможности сопротивляться. Я была в шаге от превращения в механическую куклу, какими были тут все остальные двадцать девять женщин.

   Видимо, удача снова улыбнулась мне, потому как я смогла изобразить покорность. Не морщилась от мерзкой каши, механически работая ложкой. Перестала озираться в поисках хоть одного живого лица. Научилась отзываться на начальственное «Спаркс».

   И ненавидела всех, из-за кого оказалась здесь. Волеподавитель – штука гадостная. От него не просто одичаешь, можно заснуть и не проснуться. И есть лишь одно спасение – сильные эмоции. И я растила в себе ненависть, как фермер пшеницу на своем поле. Собирала зёрна и лелеяла ростки. Просить о дожде не было нужды. Вода лилась на мои всходы из пустых глаз заключенных, браслетов на наших руках и окриков надзирательницы.

   Я ненавидела своего адвоката. Ненавидела судью и обвинителя, а первым в моем списке был тот, кто смог поймать неуловимую Стейси Спаркс. Мерзкий, отвратительный, подлый лейтенант Хантхоффер!

   Эта тварь заслуживала моей ненависти. Казалось, он наперед знал о том, куда я пойду или поеду, и что собираюсь сделать. Не успела я пересечь границу Шена и остановиться в Биндорне, представившись графиней эф Беклендорф, известной своей коллекцией драгоценностей, как меня предупредили – продашь хоть одну фальшивку, за тобой придёт ищейка.

   Пришлось аккуратно сворачивать дела и переезжать в Лориц. Там я объявилась как представитель благотворительного общества «Воспомоществования трансокеанским сиротам». И почти успела организовать благотворительный аукцион (он же беспроигрышная лотерея), когда жене градоначальника, возглавлявшей дамский комитет, кто-то намекнул, что я совсем не та, за кого себя выдаю. Из Лорица я исчезла быстро и незаметно. Пару месяцев путешествовала по родине предков, посетила деревню Ладриваль, откуда родом был мой прадед (теперь это небольшой городок), а потом решила сработать по схеме «потерянная дочь». Это не крупномасштабные торги или лотерея, маленькое частное дельце, о котором никто обычно не желает распространяться.

   Времени на подготовку было предостаточно, я выбрала в «отцы» даже не аристократа, просто богатенького торговца. И тут гад Хантхоффер схватил меня за руку. В обоих смыслах. Не зря меня предупреждали об ищейках.

   Такие, как он, всегда охотились на таких, как я. Вот почему прадедушка Якоб так отговаривал от поездки на свою родину…

   – Вечерняя перекличка! – рявкнула над ухом надзирательница Хольт.

   Я едва не вздрогнула. Воспоминания затянули… Так и проколоться недолго.

   После переклички все расползались по топчанам, свет гас, и никто даже не пытался заговорить. Впрочем, гораздо страшнее мне было оттого, что никто никогда не навещал заключённых. Словно у них не было ни родных, ни знакомых за пределами исправительного дома. А ведь это невозможно. Даже у меня, иностранки, были в Шене кое-какие связи.

   Когда я решила, что поеду в Мидланд, прадедушка Якоб каким-то образом извернулся и сообщил обо мне в Шен-Дьюлмарк. Адвокат герр Лишвиц был из тех, к кому я должна была обратиться при необходимости. Все-таки прадед у меня был известным ювелиром и благонамеренным гражданином, но прекрасно знал, какова его старшая правнучка.

   С переездом семьи из империи была связана тёмная история, из-за которой я в итоге получила неполноценный, но всё же дар «золотой ручки». Средняя дочь прадеда Якоба, моя бабушка Алекс влюбилась в одарённого красавчика-вора. Прабабушку Софию я почти не помнила, но все говорили, что она отличалась быстрой реакцией и неженской решительностью. Переезд в Конфедерацию организовала мгновенно, но всё равно опоздала. Через семь месяцев в семье появилась моя мать Элис.

   У неё дар дремал, а вот я уродилась в неизвестного деда. Если в тебе есть хоть искра дара, поделать с ним ничего невозможно. Я старалась скрывать свои проделки от семьи, но прадед Якоб был начеку. Он и объяснил мне, откуда взялась в дочери вполне благополучных родителей непреодолимая тяга к опасным приключениям и полузаконным аферам. Про ищеек я тоже узнала от него, ведь у нас такие не водились.

   С двадцати лет я жила тайной от семьи жизнью. Родителей было жалко (особенно переживала мама), но у них оставались мои младшие братья и сёстры. Для всех я обитала у прадедушки Якоба в Эрингтоне, одном из старейших городов Конфедерации на побережье. Но завистники встречаются везде, особенно там, где крутятся большие деньги, а ты удачлива. Когда в один далеко не прекрасный день я поняла, что меня вот-вот опознают как старшую дочь банкира Спаркса, тогда и решила переплыть океан и повидать Мидланд.

   Начала я с Галисии, где меня ждали с распростертыми объятиями. С Жаклин и Франсуа Фернье я познакомилась на своём берегу океана, в столице Конфедерации, где мы втроем отлично сработались и провернули несколько крупных афер. Ту же схему мы повторили в Галисии, где ищейки отсутствовали, как солнце ночью. Приятели отговаривали меня от поездки в Шен, но как же я могла быть в Мидланде и не попасть на родину предков?

   Попала. В исправительный дом.

   И всё из-за гада Хантхоффера!

   Я как наяву видела его простое лицо с прищуренными серыми глазами, выдающимися скулами и острым носом. Как раз такой нос и должен быть у ищейки, способной пролезть в любую щель. Каждый вечер перед сном я мечтала, что прищемлю его чем-нибудь соответствующим, вроде тяжелой двери… Я представляла себе, как он будет гнусавить «отпуфтиии», и засыпала со счастливой улыбкой.

   Я знала, что рано или поздно полоса неудач закончится. Мой неполноценный дар обязательно проявится, и я найду возможность сбежать. Может быть, ненависть не самое лучшее чувство, но зато самое сильное – точно. И она нужна мне, чтобы быть в форме, когда подвернется случай.

   Удача сработала в этот раз странным образом: Хольт с большим удивлением сообщила мне, что приехал мой адвокат.

   Я уже говорила, что никто никогда не навещал других заключенных, а уж визит адвоката и вовсе казался ей невообразимым событием.

   – У вас полчаса, – сказала надзирательница, оставив нас в пустой столовой.

   – Ну, фроляйн Спаркс, поздравляю, – с воодушевлением начал герр Лишвиц, едва дверь за ней закрылась. – Ваше дело будет пересмотрено, я подал кассационную жалобу в канцелярию Первого Советника, и ответ положительный!

   В это время он выкладывал из своего пухлого портфеля упоительно пахнущие свертки. В одном явно было мясо, в другом что-то наподобие яблочного пирога. Я сглотнула слюну, а он пододвинул ко мне свертки со словами «вы ешьте, ешьте, фроляйн, а я всё расскажу».

   Вкус нормальной еды просто отшиб мне мозги, иначе я обязательно поинтересовалась бы, кто такой первый советник, что значит положительный ответ и всё остальное, что я благополучно пропустила, пока за ушами трещало.

   – …ваш слепок ауры. Думаю, вам предложат какую-то сделку.

   Слух включился, когда я доела последние крошки пирога.

   – Какую сделку, герр Лишвиц? Вы о чём?

   – Наш новый Первый Советник излишней гуманностью не страдает, уж поверьте мне, фроляйн, – ответил адвокат. – Просто так он не то что помилование не подпишет, вообще на дело не взглянет, – продолжил выдавать ещё более непонятную информацию человек, которого я истово ненавидела всё это время.

   – Помилование? – переспросила я, выцепив главное слово в его галиматье.

   Старикан улыбнулся с пониманием и ещё раз повторил свой рассказ. Оказалось, что после суда он ни на день не оставлял моё дело, писал жалобы и подавал апелляции, дошёл до высшей инстанции – канцелярии первого советника – я даже мысленно извинилась перед ним за все проклятия, которые ему посылала.

   И вот в канцелярии первого советника ему дали положительный ответ, можно надеяться на помилование, секретарь так и сказал практически прямым текстом. Но взамен от меня потребуется какая-то услуга. Видимо, я чем-то заинтересовала господина советника. Не зря канцелярия запрашивала слепок моей ауры.

   Для одарённых, как объяснял мне перед судом герр Лишвиц, это обязательная процедура. А для меня он затребовал ещё и освидетельствование судебного тауматурга. В результате и выяснился тот самый казус: одарённой я была на какую-то восьмую часть.

   Не иначе, приговору посодействовал ищейка Хантхоффер. Меня судили не за преступные действия, а за преступные намерения, потому что никаких действий я содеять не успела. Опять же благодаря ему.

   – Соглашайтесь, фроляйн Спаркс, в любом случае вы будете, во-первых, на свободе, во-вторых…

   – И во-вторых, и в-третьих – на свободе, – перебила я старикана. – Конечно, я согласна!

   – Я в вас не сомневался, – торжественно сообщил герр Лишвиц. – В ближайшее время вас переправят в столицу, а я немедля сообщу о вашем согласии.

   Этот момент застала вошедшая надзирательница Хольт. Я успела опустить взгляд, а она с совершенно ошалевшим видом спросила:

   – Как – в столицу? Заключенную переводят?

   Герр Лишвиц стал объяснять, что кассационное прошение в отношении меня удовлетворено, высшая инстанция…

   Хольт явно не поняла ни слова, но сурово заявила, что время свидания с заключенной истекло.

   – Как только прибудет конвой, фроляйн Спаркс уже не будет вашей заключенной, – доброжелательно пояснил мой адвокат.

   – Тем более! – рявкнула надзирательница. – На выход, Спаркс!

   Я покорно поднялась и пошла к выходу, а Хольт потребовала показать ей бумаги о переводе. Что-то не устраивало её в моём скором уходе из исправительного дома.

   Меня тоже кое-что не устраивало. С той внешностью, что у меня сейчас, без прически, без макияжа, с ожогами на руках невозможно зайти в банк и снять часть наличных со счета прадедушки Якоба. Или запрыгнуть в вагон первого класса и затеряться среди пассажиров. Да вообще ничего невозможно, кроме как получить место прачки в какой-нибудь прачечной!

   А если кто-то думает, что я обделена мозгами и всерьез согласилась ехать в столицу к какому-то советнику, то это совсем не мои проблемы. После этого милого исправительного заведения я в империи и на лишний час не задержусь. Побывала на родине предков – пора и честь знать.

   Но сначала я должна каким-то образом привести себя в порядок. На руки, допустим, можно надеть перчатки. А лицо? А волосы? А платье?! Уже почти лето, а приехала я сюда в пальто! Котька Пертц, придётся рыдать. Устрою адвокату истерику, благо он только что видел, как я ела. Не удивится.

   *Прим. автора: Котька Пертц, он же Пертцалькоатль – низший демон из пантеона аборигенов Трансокеании. Стейси использует его имя в качестве ругательства.

   Я стояла во дворе, не торопясь на работу в прачечную. Туда-то я всегда успею. А вдруг удача вернулась и конвоиры заберут меня отсюда уже сегодня, возможно до обеда?

   Дверь позади хлопнула, из неё вылетела надзирательница Хольт.

   – Спаркс, за мной, – приказала она.

   Но пошли мы не в сторону прачечной, а в небольшую пристройку. Как оказалось, там хранились вещи заключенных. Хольт бросила мне мешок, в котором лежала моя одежда, и велела поторапливаться.

   Она вела себя не так, как обычно, и вскоре я поняла, почему. В мешке не было чулок, сумочки, пальто и шляпки. Но какие же это мелочи. Главное, что сейчас я уйду отсюда. Избавлюсь от жуткого браслета. Стану свободной!

   Платье сидело на мне мешком, и Хольт тоже заметила это.

   – Давай-ка подтяну тебе шнуровку, – деловито предложила она.

   Шнуровку? На моём платье её не было, и, кажется, я впервые в жизни об этом пожалела. Надзирательница обошла меня сзади и предложила решение – заколоть платье булавками. Я отмахнулась. Толку ноль, а уколоться можно. Платье с сапогами, без чулок и пальто, лицо без макияжа, голова без прически. Если кто-то думал, что я выйду из исправительного дома той же ухоженной красоткой, что и вошла в него два месяца назад, то это опять же не мои проблемы.

   Хорошо хоть, что надзирательнице не пришло в голову присвоить мою ажурную шаль. В шенийской глуши такое, видимо, не носили, а мне сейчас очень надо закрыть то, что когда-то выставляла напоказ. Декольте у платья было глубоким, а теперь и вовсе дошло бы до неприличного.

   Критически оглядев меня с головы до ног, Хольт сказала:

   – Не ожидала, что тебя заберут так внезапно. Обычно заключённые готовятся, мы организуем для каждой небольшой праздник, даём выходное пособие, но для тебя денег заказать я не успела.

   Пока она говорила, а я нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, вбежал местный коновал – я на всякий случай постаралась запомнить его отёчное лицо с глубокими морщинами, мутные глаза и сутулую фигуру (а ну как-нибудь встречу и не узнаю) – и достал из кармана мятого пиджака ключ от браслета. Раздался щелчок, и… Хольт ловко нацепила на меня обыкновенные наручники, а браслет исчез.

   – За ней уже пришли, – одышливо просипел мужчина.

   Торопился, видимо, бежал.

   – Да, я как раз говорила Спаркс, что обычно мы устраиваем для наших девочек небольшой праздник. Вроде выпускного, – Хольт натужно усмехнулась. – А для неё нет даже денег на пособие.

   – Зато есть заветная бутылочка, – подхватил коновал. – Шенийское светлое специально для тебя, дорогуша.

   Пусть я и одарённая только на восьмую часть, чутье работало исправно. Я поняла, что если откажусь, они вольют эту дрянь силой. А в наручниках, конечно, неудобно, но я очень сильно постараюсь выполнить простенький фокус. Изобразив на лице что-то наподобие улыбки, я кивнула. Хольт мигом налила пенящийся напиток в грязный стакан, который обнаружился в бездонном кармане её форменного платья.

   Я взяла его демонстративно трясущимися руками и…

   – Что тут происходит?

   Дверь пристройки широко распахнулась, грохнув о стену так, что с потолка посыпалась труха.

   От звука ненавистного голоса стакан выпал из рук, и клятое пиво с неизвестными добавками пролилось не куда-нибудь, а на подол моего и без того «роскошного» платья.

   – Ничего, герр лейтенант, – залебезил местный коновал, – вот заключённая, можете забирать.

   Хольт сурово кивнула, а потом неожиданно обняла.

   – Прощай, Спаркс, ты была мне как дочь.

   Чутьё взвыло, как корабельная сирена в туман. Но мне было не до него. Я пыталась справиться с собой и не дать гаду Хантхофферу наручниками по зубам.

ГЛАВА 2

– Я не сяду в поезд в этом! – орала я, двумя пальцами приподняв подол мокрого платья.

   – Сядешь как миленькая, – гад Хантхоффер был спокоен, как воды озера Хольштад, на берегу которого находилась станция железной дороги.

   Он испортил не только настроение, он вообще срезал под корень расцветшую было надежду убраться из империи насовсем. Я даже не испытала радости, выходя из ворот исправительного дома, потому что рядом шёл он.

   Герр Лишвиц испарился, устроить истерику было совершенно некому, потому что ищейка на мои слёзы не повёлся.

   – Ты и так отвратительно выглядишь, – почти доброжелательно заявил он, – красные глаза и опухший нос только ухудшат картину.

   Подумать только! Я для него отвратительно выгляжу! Вот после этого я и начала орать. А контролировать себя перестала.

   От исправительного дома до станции мы дошли меньше, чем за полчаса, и я отметила для себя, что в городишке нет магазинов с готовым платьем. И вроде бы надо было успокоиться, всё равно купить-то нечего, но истерика только набирала обороты.

   На нас уже оглядывались прохожие, а несколько пассажиров, пришедших на станцию заблаговременно, разделились на два лагеря: сочувствующих и осуждающих. Естественно, сочувствовали Хантхофферу, а осуждали меня.

   Всё это проходило по краю сознания, а голос, тем временем, переходил в хрип.

   – Не сяду, не сяду, не сяду!

   – Да что с тобой не так? – слегка обеспокоено спросил

   Хантхоффер.

   – Всё не так! Это ты во всём виноват! Я не сяду в поезд с тобой!

   Сквозь свои вопли я с трудом расслышала гудок приближающегося паровоза. И в этот момент ищейка меня облапил. Я забилась в его руках, как птичка, попавшая в силки, почувствовала боль в спине и… потеряла сознание.

   – Пресветлые Небеса, что же делать? Советник крайне не любит, когда данные ему обещания не выполняются, – взволнованно произнёс где-то рядом мой адвокат.

   – В Хацельбруке должен быть целитель, – зло ответил ему клятый Хантхоффер. – Я и так сделал всё, что мог. Потерпит герр Советник пару дней, мне придётся вернуться и разобраться с этими… – он выругался, – из исправительного дома.

   Я обрадовалась. Если Хантхоффер хотя бы на пару дней избавит меня от своего общества, я избавлю Шен-Дьюлмарк от своего. Глаза я открывать не спешила, может, ещё что полезного скажет. И кстати, что всё-таки было подмешано в пиво? Неужели эта дрянь действует не только при приеме внутрь, но и через кожу? Сейчас я чувствовала просто слабость, но не просто же так я орала на станции, а потом потеряла сознание?

   – А как вы догадались, что с фроляйн? – спросил герр Лишвиц.

   – У вашей фроляйн внезапно началась истерика. А это, герр адвокат, ей совсем не свойственно, – разъяснил в более спокойном тоне ищейка. – Потом начались судороги, я и вспомнил, как тварюга из исправиловки с ней обнималась. Нашёл вот это.

   Что же он нашёл? И… я что-то пропустила? Какие судороги? Стало так интересно, что я слегка приоткрыла один глаз.

   – Очнулась, – с облегчением выдохнул герр Лишвиц.

   – Минуты три как, – подтвердил мерзкий ищейка.

   Пришлось открывать и второй глаз. Я лежала на широком диванчике в купе первого класса, напротив сидели Хантхоффер и Лишвиц, последний тут же подал мне стакан воды с вопросом, как я себя чувствую.

   Чувствовала я себя премерзко, особенно оттого, что всё ещё была в мокром платье. Значит, не так и долго длился мой обморок.

   – Куда мы едем? – спросила я хрипло (ещё бы, так орать!), после того как села и отпила глоток воды.

   – В Хацельбрук, – удовлетворил моё любопытство адвокат. – Оттуда есть прямой портал в столицу, так что мы сразу же с вокзала попадём в канцелярию Первого Советника.

   – В этом? – я ткнула пальцем в пятно, отвратительно вонявшее перебродившим пивом.

   – Нет, конечно, – ответил ищейка. – Платье мне нужно как улика, так что переоденьте свою фроляйн, герр адвокат.

   – Да-да, фроляйн Спаркс, я приготовил вам одежду, – засуетился герр Лишвиц.

   Какой милый человек! Оказалось, что он едва успел на поезд, так как ждал посылку от своей внучки с платьем для меня. Внучка герра Лишвица обладала такой же стройной фигурой, как я, старательно подбирая слова, пояснил он.

   Платье, упакованное в специальный дорожный футляр, висело на одном из крючков для шляп, какие всегда есть в купе вагонов первого класса.

   Я с готовностью встала, вагон качнуло, и меня отнесло бы к противоположной стене, но гад Хантхоффер сделал упреждающее движение. Я не удержалась и упала к нему на колени.

   – Фу, Спаркс, ну и вонь, – сообщил он, отворачивая свой длинный нос. – Как переоденешься, сразу запакуй платье в этот мешок. Хотя нет, лучше я сам.

   – Вот-вот, я тебе не подряжалась мешки паковать, – резко ответила я, вставая.

   Всё-таки слабость была, меня снова качнуло вместе с вагоном. Мужчины встали следом, чтобы выйти из купе и дать мне возможность переодеться. В этот раз удача была на стороне ищейки, я с огромным усилием смогла стащить с себя платье, а потом надеть новое. О побеге нечего было и мечтать.

   Внучка герра Лишвица обстоятельно подошла к вопросу моего гардероба. Подумала даже об обуви, и размер туфелек в тон платья мне подошел. Шляпка тоже была, но надевать её на мои кое-как заплетенные космы показалось кощунством. Увы, дорогое платье на девице с моей теперешней внешностью смотрелось так же чужеродно, как фартук прачки на герцогине, а красивый стальной отлив на голубой ткани подчеркивал круги под глазами и грязную кожу лица.

   Едва я стукнула в дверную перегородку, гад Хантхоффер влетел в купе, схватил сброшенное мной платье и быстро упаковал его в какой-то особый мешок, который не пропускал запах. Герр Лишвиц ещё и окно приоткрыл, и сразу стало легче дышать.

   – Расскажи мне, зачем тебя пытались напоить этой дрянью? – накинулся Хантхоффер, закончив со своей драгоценной уликой. – Что ты видела незаконного в этой негодящей исправиловке?

   Я с радостью принялась рассказывать про волеподавитель, хотя понятия не имела, что у них там законно, а что нет. Пусть только он вернётся в Хольштад, пусть хоть на день оставит без присмотра. Надеюсь, нормальная еда быстро поставит меня на ноги.

   – А ещё нас не кормили, только каша отвратительного вкуса на завтрак, обед и ужин, – добавила я, когда Хантхоффер записал мои показания в блокнот.

   Герр Лишвиц сразу же стал звать проводника, чтобы отправить его с заказом в вагон-ресторан.

   – Откуда ты знаешь про волеподавитель? – небрежно поинтересовался Хантхоффер, пока мой адвокат договаривался насчет плотного обеда.

   – А что ты на мне нашёл, когда полез обниматься на станции? – в свою очередь спросила я.

   Он хмыкнул и достал из кармана другой мешок – прозрачный. В нем лежала обыкновенная булавка. Точно такой же Хольт предлагала заколоть на мне платье.

   – И что это? – уточнила я.

   – Я задал вопрос первым, – ответил он. – Откуда ты знаешь про волеподавитель?

   – Это длинная история, – правдиво ответила я. – Как-нибудь расскажу, сейчас… – я нарочито закашлялась.

   Он отстал. Это было тем более удивительно, что я видела, как важна для него информация про эту гадостную штуку. Наверняка передышка будет недолгой.

   Герр Лищвиц тоже подвергся допросу с пристрастием. Видел ли он на мне наручники? Нет? А почему?

   – Разве в женских исправительных домах на заключенных надевают наручники? – даже удивился адвокат.

   – Вот то-то и оно, – ответил ему Хантхоффер. – Когда я пришёл за Спаркс, на ней были два браслета.

   – Погодите…

   Герр Лишвиц припомнил, что видел на мне один браслет. Но в этот момент в дверную перегородку постучали с сообщением, что прибыл мой обед, и мне стало совсем не до беседы ищейки и адвоката.

   А когда наелась, снова накрыла слабость и потянуло в сон. Я откинулась на спинку своего диванчика и почти отключилась, но ухо уловило резкие ноты. Хантхоффер посылал герра Лишвица к какому-то шмусту почти напряжённым тоном. Адвокат же наседал на ищейку в таких выражениях, что я невольно заинтересовалась.

   – Герр лейтенант, вы рискуете. Нельзя заставлять ждать его светлость.

   – К Шмустовой матери его светлость, вы что, не понимаете, там весь город пропах преступным сговором! Откуда в захолустном Хольштаде тридцать запрещённых артефактов? Да плюс зелье, которым пытались опоить Спаркс, и эта дрянь? Я должен вернуться.

   – Там есть своя полиция, а у вас есть приказ – доставить фроляйн Спаркс к его светлости Менгрейму без промедлений.

   – Там и полиция наверняка по уши, иначе давно бы разобрались с этим исправдомом. Полгорода видело, как я силой вёл к поезду невменяемую орущую девицу, хоть кто-то полицию позвал?

   – Но… вы же в форме, – удивился мой законопослушный адвокат.

   Один эрингтонский знакомый как-то вывел из игорного дома во время облавы несколько важных гостей, всего лишь представившись шерифом. Что говорить о полицейской форме? У нас в Конфедерации раздобыть её проще простого.

   – Вы, герр адвокат, как вчера родились, – покачал головой ищейка. – Или в вашей столице всё так распрекрасно. А у нас под боком Бешот, из которого и беженцы, и ворьё всякое лезет. Им форму полицейскую добыть – раз плюнуть.

   Я слышала краем уха про очередную победу императора Фердинанда Второго над небольшим соседним княжеством, но все говорили об этом в исключительно радужном тоне. Да и не интересовал меня Бешот, а ещё менее – проблемы гада Хантхоффера.

   А они явно были. Подумать только, его оторвали от любимой работы (Котьку Пертца ему в печёнку) и приказали доставить меня из места заключения прямо к какой-то там светлости.

   Я немного подумала, поддержать возмущение ищейки или пообещать, что буду пай-девочкой и непременно сама доберусь до этой светлости, но в результате задремала. Словно сквозь толстое одеяло, я продолжала слышать разговор попутчиков-сопроводителей, но смысл от меня ускользал.

   – …вы поступили благородно, герр лейтенант…

   – …просто не хотел потерять ценного свидетеля, а вы опаздывали…

   – …жалобу на жестокое обращение…

   – …к Шмусту. Это уже покушение, надо по горячим следам…

   – Подъезжаем, подъезжаем, Хацельбрук, господа.

   Я с усилием вскинула голову. В этот момент паровоз прогудел, а через минуту остановился. За окном была большая привокзальная площадь, туда-сюда сновали люди, конные экипажи, носильщики с грузом. Вокруг стояли дома традиционной имперской архитектуры, вдалеке был виден высокий шпиль какого-то собора.

   – Как вы, фроляйн? Встать сможете?

   Я и сидела с трудом. Но не оставаться же в вагоне? Герр Лишвиц поддерживал под локоть, ищейка шёл впереди и, спустившись по ступенькам на перрон, подал руку. Тут слабость и сыграла со мной подлую шутку. Закружилась голова, я потеряла равновесие, и гад Хантхоффер снова меня облапил.

   Конечно, если бы не он, я бы просто вывалилась из вагона и разбила в самом лучшем случае коленки. Но и находиться в тисках его рук тоже было не слишком приятно. Хотя в этот раз вырываться я не стала, наоборот, поблагодарила за помощь и вежливо попросила поставить на землю.

   – С превеликой радостью, – столь же вежливо ответил ищейка.

   И уже начал опускать, когда к нам наконец-то присоединился герр Лишвиц и толкнул Хантхоффера в спину.

   – Какого Шмуста! – рявкнул ищейка, но опоздал.

   Перрон вокзала Хацельбрука остался где-то там. А здесь были пол, потолок, четыре стены и дверь, которую охраняли двое мужчин в форме императорских гвардейцев.

   Герр Лишвиц сразу шагнул вперед и показал что-то одному из охранников.

   – Да что он себе позволяет, – зло сказал Хантхоффер, но руки почему-то не разжал.

   Наоборот, перехватил меня как-то поудобней, голова сама легла на его плечо, а глаза так и норовили снова закрыться.

   В это время гвардейцы впустили герра Лишвица, который первым шагнул внутрь. Видимо, теперь был уверен, что мы с ищейкой никуда не денемся. Да и куда деться из портальной комнаты, обратного пути нет. У адвоката был артефакт, настроенный на неё, иначе никак, или я совсем не представляю себе принцип работы порталов.

   За дверью был какой-то небольшой зал, где стояли несколько столов и несколько диванов. Только за одним столом сидел мужчина в штатском, от одного взгляда на которого моя интуиция снова принялась верещать не хуже корабельной сирены. Этот господин был гораздо опаснее обоих гвардейцев за дверью. Тоже ищейка, что ли? Герр Лишвиц быстро сообщил наши имена, а также цель визита – аудиенцию его светлости.

   – Фроляйн Спаркс? – опасный господин поднялся из-за стола, пристально посмотрел на меня и приказал кому-то: – Дежурного целителя в приёмную.

   Хантхоффер с явным облегчением сгрузил меня на диван, а потом потребовал обратный портал в Хацельбрук.

   – Герр лейтенант, – начал было увещёвать его мой хитрец-адвокат.

   – Лейтенант Хантхоффер, его светлость ожидает вас для приватной беседы.

   Ответ прозвучал почти как угроза. Ищейка опять вспоминал какого-то шмуста, к которому обещал отправить его светлость, если тот не даст ему нормально работать. Мне в тот момент было уже всё равно, но тут объявился целитель.

   Я почувствовала на запястье прохладу от его пальцев, и только сейчас поняла, что вся горю.

   – Красная каменная пыль? – удивился он. – Герр Шульц, почему в ваше дежурство обязательно случается какая-то пакость?

   – А вы попросите начальство, чтобы нас не ставили в одну смену, – прохладно ответил ему опасный герр Шульц.

   Я на удивление быстро приходила в себя, уже не было ни жара, ни слабости, а целитель продолжал держать моё запястье, только руку поменял.

   – Откуда привезли фроляйн? – спросил он почему-то у Хантхоффера.

   – Из исправительного дома в Хольштаде, – ответил тот. – Красная каменная пыль, говорите? Дрянь дело.

   Герр Лишвиц сидел рядом и нервно обмахивался белоснежным платочком. Похоже, все они были в курсе ситуации. А я – нет.

   – Фроляйн, расслабьтесь, всё уже хорошо, – сообщил целитель. – После беседы с его светлостью зайдите ко мне для контроля. У вас удивительно крепкий организм.

   – Что за каменная пыль?

   – Очень редкий яд, – исчерпывающе пояснил Хантхоффер.

   В этот момент целитель отпустил мою руку. Я уже забыла, каково это – чувствовать себя полностью здоровой. Безумно приятное ощущение… Ещё бы принять ванну, и…

   – Фроляйн Спаркс, герр Лишвиц, лейтенант Хантхоффер – к его светлости, – объявил в это время опасный герр Шульц.

   Позади и справа от его стола открылась скромная дверь, за которой нас ждал пресловутый первый советник.

ГЛАВА 3

Кабинет советника чем-то напоминал отцовский, только у банкира Спаркса везде лежали ведомости, счета, просто листы бумаги, исписанные колонками цифр, а у его светлости всё свободное пространство занимали папки. Справа от огромного стола высилась стопа почти в мой рост, слева на небольшом столике лежали несколько раскрытых папок с переворошенным содержимым, ну и сам стол был завален так, что столешницы не видно.

   В остальном это было обычное рабочее помещение, безо всяких изысков и роскошных интерьерных решений. И хозяин его показался бы мне вполне обычным молодым бездельником, если бы не две отличительные черты. Во-первых, на правом виске среди коротко постриженных темных волос выделялась белая прядь. А во-вторых, когда он поднял взгляд, я неожиданно захотела спрятаться за чью-то спину. Лучше бы за ищейкину, он выше и в плечах шире. И отчего-то в голове промелькнуло, что в империи девушки и дамы неспроста приседают в реверансах. У них, наверное, перед такими господами ноги сами подгибаются…

   – Фроляйн Спаркс, лейтенант Хантхоффер, герр Лишвиц, – сразу со всеми поздоровался советник.

   Адвокат поклонился, ищейка прижал кулак правой руки к груди, а я так и осталась стоять, слегка наклонив голову.

   – Господа, присаживайтесь. Лейтенант, поухаживайте за фроляйн, – продолжил между тем советник, не вставая со своего места.

   У него был вполне обычный голос, но я начинала заводиться, потому что с одной стороны он подавлял, с другой, ему хотелось подчиняться. А ещё я терпеть не могла беспорядок. Неужели у него нет секретаря, чтобы разобрать бумаги?

   Ищейка мгновенно нашёл для меня единственный свободный стул, стоявший в торце огромного советничьего стола. Потом аккуратно переложил одну из папок с другого стула на пол и уселся сам. В это время советник, не обращая на нас внимания, говорил герру Лишвицу, что ему следует пройти в канцелярию и оформить все бумаги на моё помилование. Адвокат исчез из кабинета со скоростью улепётывающей с ранчо коровы.

   – Ну-с, друзья мои, теперь поговорим без церемоний, – начал советник, едва за герром Лишвицем захлопнулась дверь.

   Он встал со своего стула и с наслаждением потянулся. Я не ошиблась, этот мужчина был молод, едва ли исполнилось тридцать. Двигался он легко, быстро развернулся к шкафу за спиной и достал какую-то бутылку. К бутылкам я с нынешнего утра относилась с большим подозрением, но потом из шкафа сами собой выскочили три фужера из зеленого полупрозрачного камня, и какая-то часть меня расслабилась: драконий хризолит разлагает не только яды. Любые вещества, способные плохо подействовать на человека.

   – За знакомство, – предложил тост советник.

   – Я на службе, ваша светлость, – слегка напряжённо возразил ищейка.

   – Очень ценный сотрудник, – со вздохом пояснил мне молодая светлость. – Начальник Хацельбрукского управления полиции просто рыдал, когда я затребовал герра Хантхоффера для одноразового задания. Лейтенант, вот приказ, ознакомьтесь.

   Он подал ищейке бумагу, выхватив её из середины какой-то стопки. А мне прямо в руку сунул драгоценный фужер.

   – Восстановительный эликсир, сам принимаю каждый день, а уж вам-то, как говорится, просто Небеса велели.

   Эликсир пах молодыми яблоками, чуть-чуть душистой розой и лугом. Я прислушалась к себе, но интуиция молчала. Зато ворчал под боком ищейка, что опять его отрывают от важных дел, а кто же будет заниматься Хольштадом и покушением?

   – Про покушение расскажете подробней, – жестко сказал советник, – но не мне. Дежурному агенту Шульцу. Сейчас все дела, которые были у вас до нашей встречи, прежнего значения не имеют.

   А я-то понадеялась что-то узнать… И узнала.

   – Фроляйн Спаркс, приношу вам свои глубочайшие извинения за несправедливый приговор. Надеюсь, что сумма компенсации вкупе с полным помилованием вас устроит.

   – А я могу торговаться? – слова вырвались сами по себе, эликсир, видимо, всё-таки содержал что-то не очень мне полезное…

   – Нуууу… – протянул советник, глотая эликсир из своего фужера, – попробуйте. Только ведь я ещё не озвучил всё предложение.

   – А я, – язык действовал отдельно от мозга, который советовал немедленно заткнуться и выслушать то, что советник ещё не сказал, – вообще-то подданная Конфедерации Свободных Трансокеанских Земель и не совершила на территории вашей империи никаких преступлений.

   – Но собиралась, – буркнул под нос ищейка.

   – У вас сажают за мысли, а не за действия? – я повернулась к нему с желанием разбить драгоценный фужер об эту тупую башку.

   – Я выполнил свою работу, – снова буркнул гад Хантхоффер, но как-то смущенно, что ли?

   – Друзья, не будем ссориться, всё в прошлом, – с бархатными примиряющими интонациями произнес советник. – А в будущем вас ждёт очень важное для империи дело.

   – Я не подданная империи, – безмятежно сообщила я, заглянув внутрь зеленоватой посуды – вдруг там осталась ещё капля?

   – Вы можете ею стать, – ласково улыбнулся советник, – а можете просто получить очень большое наследство и вернуться в свою Конфедерацию не просто состоятельной, а очень богатой женщиной.

   Наверное, я ослышалась.

   – Нет, фроляйн, не ослышались. Вы единственная наследница древнего баронского титула, замка и огромного состояния.

   Я ещё и вслух говорю, что думаю? Забористый эликсир у советника…

   Но его молодая светлость проигнорировал возмущение и подлил мне ещё. И я почему-то не отказалась. Просто не каждый день тебе говорят, что на самом деле твой неизвестный дедушка по материнской линии никакой не вор, а самый настоящий аристократ. Нет, вор, конечно, тоже, но в первую очередь – барон. Наверное, бабушка Алекс и не предполагала, каким даром обладал её амант, а вот прадедушка Якоб знал всё наверняка. Иначе вся семья не умчалась бы в срочном порядке на другой континент.

   – Не слышал, чтобы воровской дар у баронов встречался, – рассказ советника заинтересовал даже ищейку.

   – Полагаю, что мы многого не знаем о старой аристократии, – ответил его светлость. – А род эф Гворгов, ныне, увы, практически угасший, один из древних, сам Карл Первый Объединитель подписывал вашему предку, – тут советник слегка поклонился в мою сторону, – баронскую грамоту. Полагаю, в вашей семье об этом неизвестно?

   Я понятия не имела, знал ли прадед о древности баронства отца моей матери. Зато он совершенно точно не хотел родниться с эф Гворгами. Да и честно-то говоря, это интересовало меня в последнюю очередь.

   – Всё это очень любопытно, ваша светлость, но ко мне-то никак не относится.

   – Простите, фроляйн, – советник тонко улыбнулся, – всё время забываю, что вы выросли в реалиях своей республиканской Конфедерации. Ситуация такова, что сейчас только вы можете вступить в наследование баронством Гворг, а империи крайне важно наличие достойного владетеля в этих землях.

   – Да с чего вы взяли, что я буду достойной и…

   – Вы единственная, фроляйн.

   – Да может, этот эф Гворг ещё кучу бастардов наделал, кто ищет, тот…

   – Мы искали, – перебил ищейку советник стальным тоном. – Нашли только фроляйн. Последний барон эф Гворг разбился в коляске вместе с женой, оставив малолетнюю дочь.

   – Ну вот же, вот! – с удивительным рвением подхватил Хантхоффер. – Дочь!

   Видимо, ему очень не нравилось, что я, иностранка и неполноценная воровка, смогу унаследовать какое-то там баронство. Не-ет, мне это наследство и даром не нужно, отдайте мою компенсацию и больше меня не увидите.

   – Девушка пропала, не успев вступить в права наследства, – оборвал ищейку советник. – Если сможете её найти, проблема будет решена, но ваши столичные коллеги в поисках не преуспели.

   – Ну так с этого и надо было начинать! – обрадовался Хантхоффер. – Где я могу почитать дело? Или сразу ехать в полицейское Управление?

   – Дело вы можете прочитать в моём архиве. Девушка пропала пятнадцать лет назад.

   Даже я понимала, что шансов найти сестру моей матери живой спустя пятнадцать лет после исчезновения не просто мало. Очень мало. Но ищейка не хотел сдаваться.

   А советник подлил масла в огонь, заметив, что время поисков ограничено. Спустя месяц я, Стейси Спаркс, должна стать баронессой эф Гворг, иначе не видать мне огромных баронских денег и не уехать на родину состоятельной дамой.

   – Минуточку, – возмутилась я. – Вы начали с того, что мне не обязательно становиться подданной империи, чтобы получить наследство. А про баронство вообще речи не было!

   – Пресветлые Небеса, – советник даже поднял к ним руки, взывая, видимо, вразумить бестолковую девицу, – экие разборчивые фроляйн приезжают из Конфедерации. Подданство им не нужно, баронство тоже, а вот наследство…

   – И наследство ваше мне не нужно, – сказала я с сердцем.

   И советник вдруг успокоился. То есть он и до этого особенно не нервничал, но теперь стал походить на сытого койота. Тощего, молодого, но сытого.

   – Полагаю вы, как истинная дочь Конфедерации, признаёте только сделки? – спросил он, убирая бутыль со своим эликсиром на место.

   Я, как дочь своего отца-банкира, сделки признавала. Но только если они вели к моей выгоде. Во всех остальных случаях я оставляла себе лазейку, которая позволяла не мучиться угрызениями совести, если что-то шло не так.

   В ответ советнику я просто кивнула.

   – Хорошо. Вы получаете деньги, – он назвал сумму в марках, эквивалентную состоянию банкира Спаркса, – вступаете в права наследования и передаете баронство под управление императорской казны. Устроит?

   – Эм… и это всё? Похоже, вы чего-то недоговариваете, ваша светлость.

   – Моим людям нужен доступ в сокровищницу эф Гворгов. Вы просто откроете схрон, а воровать они будут сами.

   Сказать воровке, что её обворуют, всё равно что сказать сказочной Златовласке: «Спусти косоньки вниз». Что-то тут нечисто. Может, стоит сначала осмотреться, а уж потом пускать людей советника?

   Хантхоффер сделал стойку на манер охотничьей собаки.

   – Вы же понимаете, лейтенант, – доверительно сказал ему советник, – что это не кража, а государственная необходимость? Если желаете проследить за законностью изъятия ценностей, милости прошу в команду.

   – Вы, ваша светлость, странные вещи говорите, – ищейка спокойно посмотрел на советника. – Будто не Первый Советник императора, а главарь разбойной шайки.

   Я невольно покосилась на гада с внезапно прорвавшимся уважением. Он ведь не пил эликсир, а я прекрасно отдавала себе отчёт, что если бы не советничье пойло, я бы сейчас тряслась как мышь под метлой.

   Советник усмехнулся, глядя на Хантхоффера со странным выражением.

   – Мне нравится ваша прямота, лейтенант. А теперь взгляните на ситуацию с моей стороны. Его Императорское Величество собирается начать новую войну. Только Горная Энция – это не Бешот, с наскоку её не взять. И если я не обеспечу армию магической поддержкой, война продлится много лет. Фроляйн не нужно наследство эф Гворгов, а Его Величеству позарез нужны артефакты, которые многие века хранились в сокровищнице этого баронства.

   – Она и так отдаст, зачем воровать-то? – стоял на своём ищейка.

   – Ха, – непроизвольно вырвалось у меня.

   – Вот, – поддержал меня советник. – Видите, фроляйн Спаркс уже считает артефакты своими. Тут дело в том, что хозяин артефактов не может просто так с ними расстаться. Впрочем, если вы не будете участвовать в нашем маленьком междусобойчике, то объясняться с вами я не вижу смысла.

   Я не видела смысла даже в том, что Хантхоффер вообще присутствовал при разговоре и узнал о моём наследстве. И откровенно надеялась, что сейчас он встанет и уйдёт. Нет, лучше уйти вместе (не хочу оставаться наедине с советником), а вот за дверями этого кабинета сразу разойтись в разные стороны.

   Но тут удача отвернулась.

   – Поучаствую, раз уж вы так настаиваете, – сообщил ищейка своё решение.

   Советник нарочито шумно выдохнул и едва не вытер пот со лба. Тут на стол перед ним спланировала какая-то бумага. Он бегло взглянул на неё и сразу потерял к нам интерес.

   – Господа, не задерживаю. Дальнейшие инструкции получите у герра Шульца.

   Котька Пертц, я едва встала. Но всё-таки уточнила, когда будет оформлена наша сделка. Советник протянул руку к стопке папок и вытащил одну. Не глядя он выхватил оттуда составленный по всем правилам договор и подал мне.

   – Можете посоветоваться со своим адвокатом, – сказал он отстраненно, словно был сейчас не здесь. – Или подписать сразу. Печать вам поставят в канцелярии.

   Я взяла бумагу, развернулась и вышла, следом за мной ищейка.

   За дверями советничьего кабинета нас ждал опасный Шульц. Меня он отправил налево по коридору к целителю, а Хантхоффера повёл за собой.

   По дороге я разглядывала белые коридорные стены, перемежающиеся с редкими окнами (за ними, кстати говоря, уже темнело) и думала, что ещё побарахтаюсь.

ГЛАВА 4

– Ну вот, фроляйн Стаси, первое время поживёте тут, – дверь передо мной распахнулась, а хозяйка (я не переставала удивляться, как легко она коверкала моё имя) приглашающе взмахнула рукой.

   Я поблагодарила женщину и, сославшись на усталость, отказалась от приглашения поужинать. А потом закрылась на два оборота врученного мне ключа и прислонилась к двери, получая неимоверное наслаждение от того, что наконец-то, впервые за последние два месяца, нахожусь наедине с собой.

   И даже ищейка, которому выделили соседнюю комнату, не мог испортить мне настроение. Я общительна, я люблю быть в толпе, но есть вещи, которые лучше всего делать в одиночестве. Например, спать.

   От воспоминаний передернуло, и я заставила себя сосредоточиться на настоящем. Вот комната. Ничего особенного, стол, кровать, шкаф и два стула. Но это моя кровать, мой стол и мой шкаф – на первое время. А ещё здесь была роскошная ванна. Нет, конечно, не роскошная, но была!

   Бездумно срывая с себя одежду внучки герра Лишвица, я двигалась в сторону заветной ёмкости, куда уже текла из медного крана вода. Хозяйка этого маленького отеля «для своих» (здесь такие заведения назывались гастхаусами) приготовила мне всё необходимое: новую мочалку, душистое мыло, пену, шампунь и масло для волос. Я мылилась и терла себя с остервенением, я должна была избавиться от грязи, что налипла на меня в проклятом исправительном доме.

   Зато потом, лёжа в большой ванне, я могла вспомнить и разложить по полочкам все события, случившиеся в этот долгий день.

   Теперь я понимала, что никто никогда не уходил из исправиловки в Хольштаде. Поэтому Хольт была в таком шоке, когда приехал герр Лишвиц. Она не могла выпустить меня живой. Что-то там было ещё, помимо подавителей воли. И если бы не ищейка, то…

   – Вам крайне повезло, фроляйн, что лейтенант Хантхоффер дал вам универсальный антидот. Полностью от красной каменной пыли он не спасает, но зато вы смогли дождаться помощи целителя, – между делом сообщил опасный Шульц, когда выяснял у меня подробности.

   Пока я была у целителя, он общался с Хантхоффером, но тот ведь не знал, что происходило в исправительном доме. Гад, он даже не знал, что меня осудили на год ни за что!

   Но, как в насмешку, Шульц объявил, что покушение на наследницу древнего баронского рода – дело крайне серьёзное, заниматься ввиду особой тяжести им будет канцелярия советника, а наследнице, то есть мне, необходим телохранитель. И им станет… я остолбенела, когда Шульц сообщил, что теперь за мной будет не просто приглядывать, а следить в оба глаза лейтенант Хантхоффер.

   Он тоже особой радости не выказывал, скорее наоборот. Но он выполнял приказ, а я могла бы побрыкаться.

   Не стала. Во-первых, знакомый гад лучше незнакомого. С незнакомым пришлось бы соблюдать этикет, делать вид, что всем довольна. С ищейкой мы почти сразу перешли на «ты». Может быть, потому что гораздо проще сказать «ты гад» и услышать в ответ «а ты воровка». А попробуйте сказать «вы гад, герр ищейка». Никакого морального удовлетворения, честное слово. Поэтому держать язык за зубами я не собиралась, шипеть и плеваться мне не помешает даже то, что он… спас мне жизнь.

   И это было то самое во-вторых. С одной стороны, я попала в исправиловку из-за него. Так что, дав мне антидот, он искупал свою же вину. С другой, я почему-то чувствовала себя обязанной чем-то отплатить за спасение. Странное чувство к человеку, которого привыкла ненавидеть.

   Утром эта двойственность никуда не исчезла. Проснувшись от голода, я вскочила и поняла, что надеть нечего. В халате спускаться на кухню было, наверное, неприлично, но я ещё вчера утром ходила в… про это надо забыть. Словом, я открыла дверь в коридор и наткнулась на хмурого Хантхоффера. От неожиданности я даже поздоровалась и спросила, что он тут делает.

   – Тебя сторожу, – буркнул он. – Хоть бы на службе не узнали, что я телохранитель у воровки. Есть хочешь?

   Я закивала, решив, что всё припомню потом. А гад приложил руку к какой-то незаметной штучке на стене и сказал:

   – Фрау Шмидт, пришлите кого-нибудь с завтраком для фроляйн Спаркс.

   Нигде до этого я не видела такой связи. Очень удобно, между прочим. Надо выяснить, что за артефакт, купить и привезти домой.

   С завтраком явилась сама хозяйка. Хантхоффер остался в коридоре, а она зашла в комнату, катя перед собой сервировочный столик на колесиках. У столика было три «этажа», загруженных под завязку. Каша, сосиски, сыр, яичница, душистый ржаной хлеб с тмином (обожаю!), кофе, сливки, кекс с начинкой…

   Не знаю, что сказал ей Шульц, когда определял меня на постой, но завтрак был как раз такой, чтобы наесться человеку, которого два месяца практически не кормили. Она с умилением смотрела, как я уничтожаю пищу, потом собрала с пола разбросанную одежду и сообщила, что платье и всё необходимое для меня уже заказано. Как только лавки начнут работу, одежду немедленно доставят.

   Оказывается, ещё очень рано. Я не стала привередничать. Когда смогу выйти в город, куплю себе новый гардероб. Сейчас всё оплачивала канцелярия. Кстати, компенсацию я уже получила. На первое время хватит.

   Когда я закончила с едой и поблагодарила фрау Шмидт, она сказала, что от советника прислали две папки. Одну мне, другую моему телохранителю. До открытия лавок заняться было совершенно нечем, так что я решила посмотреть на бумаги.

   Обе папки были у Хантхоффера, я даже не удивилась. Просто схватила ту, что была сверху, и снова захлопнула дверь. Гад устроился в коридоре с комфортом, сидел на таком же стуле, какие были в моей комнате. Но не успела я открыть картонные створки, как в дверь забарабанили.

   – Спаркс, ты взяла мою папку! – не думая про условности и, возможно, спящих соседей, орал ищейка.

   Но я всё-таки посмотрела, что было внутри. «Дело № 10169. Тиффани эф Гворг». Через верхний правый угол шла надпись от руки «Тело не найдено».

   – Это моя папка! – проорала я в ответ.

   Все всегда говорили, что мы с мамой на одно лицо. В папке был портрет девушки, глядя на который у любого пропали бы сомнения, что Тиффани нам родня.

   – Твоя папка, – рявкнул Хантхоффер, – родословие эф Гворгов и прочие баронские кундштюки!

   – Да Котьку Пертца тебе, а не папку, тут пропавшая – просто вылитая я!

   Соседей мы всё-таки разбудили. Я услышала незнакомый мужской голос, который потребовал заткнуться и уважать правила общежития. Ищейка попросил прощения и с новой силой забарабанил в мою дверь.

   – Пресветлые Небеса, это когда-нибудь закончится? – простонал высокий женский голос за стенкой. – Надо звать фрау Шмидт!

   – Извините! – крикнула я. – Мы больше не будем!

   Открыла дверь и впустила ищейку. Ну и что, что в халате неприлично. Он меня уже видел без чулок, без макияжа и с причёской «бест сезона исправдома». Сейчас хоть волосы промыты, расчёсаны и уложены.

   – Отдай папку, – продолжил гнуть своё Хантхоффер, разумеется, в два раза тише. – Это дело по телу, которого не нашли.

   – Я умею читать, – фыркнула я. – Ты видел портрет?

   – Странно, почему не магоснимок, – ответил он совершеннейшую, на мой взгляд, белиберду. – Да ещё и с надписью «Дорогой Тиффани».

   Я надпись не заметила, полезла за портретом, и нашла на обороте и надпись, и продолжение: «…от Эриха Зюнца».

   – Кто этот Зюнц? Жених?

   Ищейка выхватил у меня папку и стал бегло проглядывать её содержимое. Видимо, ответа на мой вопрос не знал.

   – Нет, – сказал он спустя некоторое время. – Свидетель.

   Так дело не пойдёт. Я тоже хочу посмотреть все бумаги. К тому же есть во мне одна черточка, очень мешающая жить. Окружающим. Я люблю порядок. В делах и бумагах – особенно. Отец всегда говорил: «Если Стейси наводит порядок, лучше отойти в сторонку». И добавлял что-то про торнадо и стихийные бедствия в целом.

   Ищейка, видимо, тоже догадался про торнадо, потому что принял моё предложение – просматривать бумаги по очереди. Хотя может быть, причина была в чём-то другом. Неважно.

   Из полицейского отчета пятнадцатилетней давности выходило, что Тиффани пропала в период с семнадцатого по двадцать третье декабря. Точнее никто сказать не мог, потому что семнадцатого утром она вышла из съемной квартиры (улица Ортмангассе, дом тридцать семь), сообщив управляющему, что едет на неделю в замок Гворг по просьбе опекуна. В замке она не появилась, на квартиру не вернулась. А двадцать третьего об исчезновении наследницы заявил её опекун маркграф эф Льевски.

   – Стоп. Почему Тиффани жила одна на съёмной квартире? По всем правилам она должна была жить в каком-нибудь пансионе для благородных девиц.

   – Какие глубокие познания в этикете, – хмыкнул ищейка. – Всё верно, сначала она жила в пансионе, но потом поступила в Академию Изящных Искусств. Согласно показаниям герра Зюнца была очень талантлива, поэтому её пригласили учиться в неполные шестнадцать.

   – А почему тогда в Академии никто её не хватился? Раз уж такой талант, за ней, вероятно, приглядывали?

   – Откуда мне знать, я дело первый раз в руках держу, ещё ты постоянно отвлекаешь! – вспылил ищейка.

   И ничего я не отвлекаю, просто вопросы задаю. А что полы халата немного разошлись – так это же халат, у него разрез. Подумаешь, какой чувствительный. Гад. Он бы таким чувствительным был, когда задержание оформлял!

   – Дай мне показания Зюнца, сама посмотрю, – буркнула я, прикрывая лодыжки.

   Почему-то я думала, что Зюнц – преподаватель Тиффани. Но оказалось, что он учился в той же Академии на два курса старше. Судя по портрету, и сам был талантлив. И влюблён в Тиффани по уши. Но его показания обрывались в конце страницы, после чего стоял штамп «Заведено Дело №…», от руки были вписаны номер и дата (спустя две недели после заявления опекуна).

   Ну что за люди, нехорошо оставлять заинтригованного читателя на самом интересном месте!

   Я спросила ищейку, что всё это означает. Тот задумался так глубоко, что не сразу услышал вопрос. Оказалось, всё просто. Студент из категории свидетелей перешёл в категорию подозреваемых, на него завели отдельное дело, но, скорее всего, оправдали, потому что тела так и не нашли.

   – Но где-то я про Эриха Зюнца слышал, – сообщил ищейка больше себе, чем мне. – Хотя, может, однофамилец… Всех не упомнишь…

   Гад. Он что, и обо мне бы забыл? Я только собралась высказаться, как в дверь постучал посыльный из модной лавки. Он так и сказал «Модная лавка фрау Витольдины». Восемь пакетов, шляпная коробка и платье на вешалке в закрытом футляре.

   Я автоматически сложила все документы в папку и лишь потом взялась за осмотр одежды, чем заработала уважительный взгляд ищейки.

   – Что смотришь, иди в коридор, – велела я. – Или переодеться поможешь?

   – Собираюсь проверить вещи на яды и артефакты, – спокойно ответил он.

   Котька Пертц, что, и панталоны?

   Но оказалось, ищейки не обнюхивают каждую вещь. Им надо всего лишь сосредоточиться и включить… чутьё? Я и не догадывалась, что у ищеек тоже есть чутьё. И глядя, как уверенно Хантхоффер переходит от одного пакета к другому, решила тоже попробовать. Интуиция молчала, хотя я пыталась пнуть её изо всех сил.

   – Не напрягайся так, – совет был дан обыденным тоном. – Отпусти чутьё на волю.

   Похоже, ищейка знал о ворах больше, чем я могла бы предположить.

   – Я ничего не чувствую, – пожаловалась я спустя пару минут бесполезных попыток.

   – Это потому, что здесь нечего чувствовать. Всё в порядке, – объяснил гад.

   А я-то старалась! Огреть бы его чем-нибудь, но папки с бумагами, а пакеты лёгкие. Я просто толкнула его в сторону двери. Не уверена, но, кажется, перед уходом он хмыкнул.

   Что сказать про одежду? Всё подошло, но я не собиралась долго носить такой размер. Нынешние исхудавшие формы даже демонстрировать не хотелось.

   Когда я вышла в коридор, держа под мышкой «свою» папку (папку с делом Хантхоффер злонамеренно унёс), он встретил меня таким удивленным взглядом, что я даже проверила на всякий случай, правильно ли надела платье.

   Оказалось, что удивление относилось не ко мне.

   – Я вспомнил, – сказал ищейка.

   – Что?

   – Дело Эриха Зюнца, – ответил он почти ровно. – Парень признался в убийстве четырёх человек, а потом повесился в камере.

   Вот этот романтичный юноша, нарисовавший портрет Тиффани так, что сразу видны все его чувства к ней, оказался хладнокровным убийцей?

   – А кого он убил?

   – Преподавателей своей Академии, – уже совершенно спокойно сказал Хантхоффер.

   Почти одновременно с исчезновением Тиффани? Мне это не понравилось категорически.

   – Теперь понятно, почему её не нашли, – буркнул Хантхоффер, идя рядом со мной по коридору. – Все силы бросили на убийства.

   Меня же преследовала мысль, что пропажа Тиффани и убийства преподавателей Академии, где училась и она тоже, связаны.

   – Я не дочитала, что с опекуном? Его хорошо проверили?

   – Хорошо. На допросе присутствовал эмпат, – кратко пояснил ищейка.

   Про эмпатов я знала. Эти одарённые с лёгкостью определяли, лжёт человек или говорит правду, могли управлять эмоциями, а самые сильные – даже читать мысли.

   Мы как раз дошли до лестницы в небольшой холл, ведущий к выходу, но ищейка повернул за угол.

   – Куда это ты? – спросила я, потому что вроде бы я теперь важное лицо, наследница, а он – всего лишь телохранитель.

   – Я – завтракать, – сообщил он. – Мне фрау Шмидт в номер еду не доставляет. А ты пока прочитаешь свою папку, а то спросит его светлость, как звали твоего двоюродного прадеда по отцовской линии, а ты и не знаешь. Конфуз.

   Казалось, он говорит попросту, но я никак не могла отделаться от чувства, что гад насмехается. И почему-то не нашлась с достойным ответом. Просто улыбнулась самой милой своей улыбкой и пожелала приятного аппетита. Ищейка чуть не поперхнулся.

   Мы зашли в небольшую столовую, которая очень практично соединялась небольшим полукруглым окошком с кухней. Оттуда тянуло аппетитными запахами, но я наелась так плотно, что даже чашка кофе сейчас была бы лишней. Хантхоффер усадил меня за стол в углу с тем, чтобы наблюдать, даже стоя у кухонного окна. А я в отместку незаметно подменила папки и бегло проглядела запись показаний маркграфа эф Льевски.

   Опекун не видел свою подопечную два с половиной месяца, а затем пригласил в замок Гворг, чтобы, цитирую, «фроляйн Тиффани приняла участие в подготовке к большому зимнему балу».

   Интуиция шептала, что и мне не избежать замка Гворг. Интересно, он далеко от столицы?

ГЛАВА 5

Замок Гворг располагался почти на границе горного и равнинного Шена. Добираться туда нужно сначала на поезде, потом на лошадях. И первый советник категорически возражал, чтобы я ехала в Гворг, пока не вернётся с отчетом из Хольштада опасный герр Шульц. А я категорически не терпела, когда мне отдавали приказы.

   Раздражение усиливалось от того, что я по-прежнему боялась его светлость до подгибающихся коленок. Поэтому не поленилась и сходила на центральный вокзал Отьенсбурга, чтобы взглянуть на расписание поездов. Ищейка не спорил, остановить не пытался, хотя было заметно, как ему тошно всюду таскаться за мной и как хочется скорее разыскать дело Эриха Зюнца и разобраться с ним раз и навсегда.

   – Ты тоже думаешь, что Эрих невиновен? – спросила я в лоб, закончив с расписанием (оно было крайне неудобным: поезд приходил поздно вечером, а попробуй найди кучера, который согласится ехать в какой-то там замок в ночь-полночь).

   – Теперь я в этом уверен, – прямо ответил Хантхоффер.

   – А я уверена, что исчезновение Тиффани и убийства в Академии, где она училась, связаны, – в свою очередь призналась я.

   – Это возможно, – раздумчиво согласился он. – Но как?

   Ответа у меня не было.

   – Допустим, она видела убийцу. Может, он и её убил. Или она испугалась и убежала, потом где-то оступилась и упала, сломав голову.

   – Труп не нашли, – напомнил ищейка.

   – Тогда она убежала и спряталась, – продолжила я с убежденностью.

   Вариант, что Тиффани жива, устраивал меня гораздо больше.

   – Если она действительно была похожа на тебя, в это можно поверить, – хмыкнул Хантхоффер. – Пошли, посмотрим на место преступления.

   Сначала я хотела возмутиться, но потом поняла общий смысл. Вроде, с чердаком у телохранителя было всё в порядке. Так как же, Котька Пертц, мы посмотрим на место преступления, которое произошло больше пятнадцати лет назад?

   Оказалось, что каким-то образом полицейским магам удалось законсервировать помещёние, в котором всё случилось. Оттуда забрали только трупы, но позже заменили их муляжами максимального приближения к реальности. И находится всё это великолепие теперь в ведомстве полицейской академии.

   – Когда я сдавал лейтенантский экзамен, нас водили туда на экскурсию, – пояснил под конец Хантхоффер.

   Полицейская академия (тут я вынуждена была довериться ищейке) располагалась на окраине Отьенсбурга. Поэтому я остановила первую же свободную двуконку (здесь их почему-то называли на галисийский манер фиакрами). Телохранитель уселся рядом, назвал адрес и сунул мне под нос всё ещё не изученную папку с родословием эф Гворгов.

   Ехать в открытом фиакре и читать документы, подвергая их риску вылететь на полном ходу, при моей любви к порядку – сущее безумие. Поэтому я брала бумаги по одной, а потом передавала их ищейке. Тот держал папку и следил, чтобы бумаги оставались на положенном месте, но отчего-то нервничал.

   Начала я, разумеется, с конца. То есть с неизвестного дедушки-барона.

   Он оказался младшим и единственным выжившим ребёнком в семье – его братья и сестры умирали в младенчестве. Звали дедушку Феликсом, и, сопоставив даты, я пришла к выводу, что к моменту знакомства с бабушкой Алекс он был едва ли на полгода старше её. Женился в тридцать два, через три года родилась Тиффани. Получалось, что у нас с ней разница всего восемь лет. Пожалуйста, Пресветлые Небеса, пожалуйста, только бы она была жива!

   – Странная эпидемия смертей была в семействе эф Гворгов, – подал голос ищейка.

   Он, к моему удивлению, тоже бегло просматривал бумаги, и вот, полюбуйтесь, обнаружил аномально высокую смертность среди баронов и их наследников. Я, пожалуй, понимала теперь, что прадедушка Якоб увёз семью на другой континент не только из-за воровского дара барона Феликса, но и из-за… да, больше всего это походило на проклятье.

   Но, с другой стороны, почему же сами эф Гворги не замечали, что род проклят? Ведь не так трудно найти хорошего мага, чтобы тот разобрался в причине и избавил от эдакой пакости?

   Я взяла следующий лист и стала искать подтверждения своей теории. Отец Феликса, барон Аурелий, тоже был единственным выжившим ребенком и умер от несчастного случая на охоте в возрасте тридцати трёх лет. Предыдущий барон Хильдеборг унаследовал баронство в двадцать, когда от горячки умер его старший брат. Погибший Анастазиус был сверходарённым вором. Об этом говорила краткая приписка, цитирую: «…в возрасте шестнадцати лет на спор вынес из императорской сокровищницы ценностей на сумму…»

   Что и откуда он вынес в свои двадцать шесть, после чего погиб от горячки, а в семействе стали умирать дети и взрослые?

   – Анастазиус эф Гворг, – ищейка подтвердил мои выводы. – С него всё началось. До того бароны были долгожителями.

   В это время кучер фиакра начал притормаживать лошадок. Я подняла голову и увидела высокий кованый забор, отграничивающий территорию полицейской академии от соседствующего с ней парка. Там под лёгким ветерком приглашающе шелестели кроны лип и дуболистов, даже до фиакра доносился одуряющий аромат цветущего шиповника, а солнце светило так, что хотелось лимонада и всего, что обычно мама складывала в корзину для пикника. И мне так нужно было хоть немного отдохнуть и отвлечься от всех проблем… Я обещала себе, что обязательно зайду в парк, прежде чем вернуться в центр, в свою комнату в гастхаусе фрау Шмидт.

   А пока меня ждало место преступления, которое было совершено пятнадцать лет назад.

   Ворота полицейской академии охранялись, по обширному двору строем бегали потные курсанты в одинаковой форме, и кого-то из них охрана позвала, чтобы проводить нас в «закрытый корпус». Я почему-то не думала, что это будет вот так легко, однако лейтенантский жетон Хантхоффера что-то, видимо, значил.

   В «закрытый корпус» с невысокого крыльца вела обыкновенная дверь, однако силу защитных артефактов я почуяла ещё на подходе.

   – Фрау Марчант, – вежливо поздоровался ищейка. – Лейтенант Хантхоффер, а это… протеже Первого Советника фроляйн Спаркс, – после секундной заминки представил меня он.

   Ловко вывернулся.

   Фрау Марчант была высокой статной дамой в строгом темно-сером платье с белым воротничком и длинными рукавами, и на первый взгляд его можно было бы принять за платье гимназической училки, если бы не явная дороговизна ткани. Строгая прическа и очки придавали фрау возраста, но лицо было гладким, а руки ухоженными.

   Впрочем, разговаривала она всё-таки с интонациями училки и в первую очередь поинтересовалась целью нашего визита.

   – Его светлость поручил нам расследовать дело об исчезновении фроляйн эф Гворг, – не моргнув и глазом соврал Хантхоффер. – В связи с ним всплыло дело «академиков», так что разрешите нам взглянуть на…

   – Извольте, – не дослушав его, фрау Марчант махнула рукой и одна из дверей обширного холла открылась. – Убедительная просьба ничего не трогать руками, заклинание стазиса обходится академии слишком дорого.

   Ищейка рвался внутрь, а я… Котька Пертц, я никогда прежде не бывала на месте преступления с четырьмя трупами, пусть и не настоящими.

   – Фрау Марчант, не сочтите за труд рассказать, как звали жертв и кто из них где находится, – попросила я очень вежливо.

   – Прошу вас, – проявил галантность ищейка, пропуская даму вперед.

   Она вошла в помещение первой, и остановилась прямо в центре большой комнаты. Нет, пожалуй, это были отдельные комнаты, вырезанные из своей реальности и вставленные каким-то магом в одно общее пространство.

   С левой стороны от входа на зеленом ковре стояло чёрное пианино с поднятой крышкой.

   – Это герр Блант, преподаватель музыки, – отточенным жестом указав на первую жертву, сообщила фрау Марчант.

   Блант сидел на специальном табурете, белая рубашка и чёрный фрак, руки на клавиатуре, одна нога на специальной педали, упор на вторую, всё вполне реалистично. За исключением половины головы. С лицом никто заморачиваться не стал, это была пустая половинка черепа, грубо слепленная из глины или другого подобного вещёства.

   – Его убили боевым палашом, – негромко сказал Хантхоффер. – Снесли полголовы.

   Про полголовы я и сама догадалась, но от пояснений стало только хуже. Я проследила за взглядом ищейки, увидев и палаш, и ту самую вторую половину, отлетевшую далеко в сторону. Сила у нападавшего была такой, что даже представить страшно.

   – А здесь, – продолжила фрау Марчант, – были обнаружены герр Панини, преподававший вокал, и герр Лаурвальд – танцы.

   В общее пространство как-то боком была втиснута небольшая комната с альковным окном, белыми занавесками и странным полом – одна часть была покрыта ковром, другая представляла собой натертый до блеска паркет. Обе части перетекали друг в друга неровными, рваными краями, напоминавшими пляшущие языки огня.

   На паркете лежал изящный танцор в белых чулках и узких ярко-голубых панталонах. Сверху на нём была короткая куртка, обшитая золотой тесьмой, и рубашка с пышным жабо. Из-под жабо торчала рукоять ножа или кинжала в месте, не позволявшем сомневаться в причине смерти.

   Вокалисту повезло меньше: он сидел на небольшой оттоманке, наискось разрубленный от ключицы до живота. Меня едва не передернуло, но я чувствовала взгляд фрау Марчант и сдержалась.

   – Явно тот же палаш, – прокомментировал ищейка.

   Последним был художник. Смерть настигла его у мольберта, к которому тело пригвоздила тонкая рапира, её рукоять торчала из спины. Бедняга даже не понял, что его убивают…

   – Герр Фореску, преподаватель живописи, – с некоторым запозданием сказала фрау.

   Из окна, у которого стоял мольберт герра Фореску, был виден зимний пейзаж. Я стала обдумывать, как полицейским магам удалось законсервировать даже вид за окном, и только благодаря этому достойно выдержала окончание экскурсии.

   – Я бы хотел взглянуть на дело, – сказал Хантхоффер, когда мы вышли, а фрау Марчант запечатала дверь.

   – У нас есть только краткое содержание каждого из двадцати семи томов, – сообщила дама. – Всё дело целиком хранится в архиве полицейского управления.

   – Архив так архив, – покладисто согласился ищейка.

   – Краткое содержание не подойдет, – почти одновременно с ним сказала я. – И хорошо бы поговорить с живыми свидетелями.

   – Я дам вам записку к архивариусу, – сказала фрау Марчант. – А из свидетелей могу назвать герра Клауфельда. Правда, он очень занят, начинается летняя сессия, но обычно он никогда нам не отказывает.

   – Он служит в академии? – уточнил Хантхоффер.

   – Возглавляет, – ответила фрау. – Он ректор Академии изящных искусств.

   Мы распрощались с фрау Марчант, вышли из кованых ворот и не обнаружили поблизости ни одного фиакра. Ищейка снова помянул своего шмуста, а я вдруг заметила, что мы провели в «закрытом корпусе» довольно много времени – солнце уже прошло почти три четверти своего дневного пути.

   – В архив уже поздно, – подтвердил мои подозрения Хантхоффер, – да и пока найдем фиакр… Помню, поблизости тут была неплохая харчевня.

   Честно говоря, после увиденного есть совсем не хотелось. Но я не стала спорить. Мама всегда говорила: «Голодный мужчина – злой мужчина», и я много раз видела подтверждения этой нехитрой истины. Мне бы вспомнить об этом утром, но тут уж лучше вечером, чем никогда.

   Харчевней бар с гигантской бочкой пива в центре назвать можно было с натяжкой, из закусок подавали только колбаски с острым соусом и солёные крендельки. Но Хантхоффер заказал себе сразу три порции колбасок и только одну кружку пива. Меня тошнило от одного названия «шенийское светлое». Но колбаски пахли аппетитно.

   – Шнапс, егерти? – предложил на выбор хозяин, когда я категорично отказалась от пива. – Есть легкий сидр, как раз для фроляйн.

   Я попросила разбавить сидр водой, чем вызвала удивление у всех присутствующих. Только мне было всё равно. Дома я предпочитала сухие вина, здесь их подавали только в ресторанах, а не в таких забегаловках.

   – Ты странная, – сообщил ищейка. – Но в вотчине фрау Марчант держалась хорошо.

   Я едва удержалась от пожеланий катиться со своим мнением в не самое пристойное место. Благо мне принесли колбаски.

   – Как можно было повесить всё на Зюнца? – начала я, немного успокоившись. – Откуда у студента взялись палаш, рапира и кинжал?

   – Верно, он тот палаш просто бы поднять не смог, – кивнул в ответ Хантхоффер. – Но пока местные следаки разевали рты и сомневались, парнишка покончил с собой.

   – Вот бы найти того, кто вёл это дело… – задумчиво протянула я.

   – Нам бы хоть этого ректора найти, – ответил ищейка, хмыкнув. – Это он фрау Марчант не отказывает.

   Оказалось, что фрау – супруга начальника полицейской академии, а вовсе не какая-то училка.

   – Они вот прям друзья-друзья? – спросила я, осторожно пробуя разбавленный сидр.

   Вроде неплохо.

   – Откуда мне знать? – активно поедая свою третью порцию, удивился Хантхоффер.

   – Ну… ты же здесь учился, разве нет? – удивилась и я.

   – Нет. Сдавал экзамен на лейтенанта, – ответил он ёмко.

   Как раз в этот момент его тарелка оказалась пустой, потом он допил своё пиво и расплатился за нас обоих.

   Я даже не успела возмутиться.

   – Потом сочтёмся, наследница, – усмехнулся телохранитель и подал мне руку. – Пошли искать фиакр.

   Я почему-то руку приняла. Но быстро опомнилась. С одной стороны, мужчина должен платить за женщину, подавать ей руку и вообще быть галантным. Но не ищейка же!

   – Музыка, танцы, рисование и пение, – рассуждал между тем вполголоса Хантхоффер. – Студент скорей всего только с рисовальщиком и занимался.

   – Согласна, – я и сама об этом думала, поэтому сразу включилась. – Пение, танцы и музыка – это как раз для девочек. Что, если Тиффани училась как раз у этих...

   – …«академиков», – подсказал ищейка. – Их сразу прозвали «академиками», хотя кто они там на деле я не интересовался.

   – И вдруг она была там сразу после убийства? – продолжила я. – Лично мне пришла бы в голову только одна мысль – бежать оттуда как можно дальше и быстрее.

   – Никто не видел её в тот день в Академии, – напомнил Хантхоффер. – Последним был управдом, и с его слов она собиралась в Гворг, а не на занятия.

   Найти бы и этого управдома. Вдруг он что-то утаил или попросту не заметил?

   Я припомнила расписание поездов. Конечно, за пятнадцать лет оно могло измениться. Это надо проверить. Но куда же было идти Тиффани с утра, если поезд уходил после обеда?

   Мы шли по улице, где перед каждым домом был небольшой садик или хотя бы цветник. Мне снова почти нестерпимо захотелось побыть среди зелени и деревьев, вроде того парка рядом с полицейской академией. Но как раз в этот момент ищейка издалека приметил фиакр, который привез сюда какого-то господина, и уже собирался ехать назад. Видимо, эту окраину Отьенсбурга извозчики не жаловали.

   – А что, любезный, есть в вашем городе парк или… – начала было я, но мня тут же перебили.

   – Есть, фроляйн, как не быть! Тарсельванский парк – самый большой и красивый, покатаю вас со всем удовольствием.

   Ищейка поморщился, но промолчал. Так что мы поехали в этот парк, где я надеялась все же погулять, а не покататься. Не вышло. Это был почти настоящий лес, только с проложенными по нему удобными дорогами. И довольно приличный размером, так что возвращались мы уже на закате.

   За всё время прогулки ищейка не сказал ни слова и только мрачно смотрел по сторонам. Я была этому рада, всё же сложно сосредоточиться на приятных ощущениях, когда рядом сидит живое воплощение твоей неудачи.

   Фрау Шмидт дожидалась нас с ужином и вестями от советника. Его светлость желал меня видеть.

ГЛАВА 6

Советник экзаменовал меня целых полчаса. Дело в том, что вчера, пока я бегала на вокзал, в полицейскую академию и каталась по Тарсильванскому парку, мне сочинили целую легенду, из которой выходило, что я не какая-то побочная ветвь на баронском древе эф Гворгов, а самая что ни на есть прямая наследница.

   – Фамильное сходство – на лице, а знать, что вы прибыли с другого континента, никому не обязательно, – сообщил советник, лично вручая папку с моей новой биографией.

   Естественно, там не было ни полслова про обвинительный приговор и исправительный дом для женщин в Хольштаде. Я воспитывалась в пансионе для благородных девиц под патронатом императрицы и была родной законной дочерью якобы не умершего во младенчестве брата дедушки Феликса.

   – Как вы будете объяснять всё это своим подданным? – спросила я, позабыв от возмущения про свой страх.

   – Не хочу показаться невежливым, – ответил молодая светлость, – но это совершенно не должно вас заботить. Итак, как звали вашу воспитательницу в третьем классе?

   – Фрау Кляйн, – ответила я без запинки. – Поверьте, такую простую легенду я способна запомнить с одного раза.

   – Простую? – удивился советник. – А какая была бы сложной?

   Вопрос был с подвохом, но я не распознала его сразу. Начала рассказывать, какую легенду придумала бы, если бы мне пришлось с существующими исходными данными втираться в высшее шенийское общество. Советник слушал, полуприкрыв глаза, и кивал в особо заинтересовавших его местах, а потом попросил записать всё хотя бы тезисно.

   – Но ваша светлость, – не сдержался Хантхоффер, – это же легко проверить! Документы, подтверждающие наследственные права, аттестат об окончании пансиона, да хоть…

   – А на что мне канцелярия? – остановил его советник, и глаза его на миг приоткрылись, показав сущность хищника. – Документы будут самые что ни на есть подлинные. Лейтенант, интересы государства порой требуют от нас идти до конца.

   Сметая на пути к баронским сокровищницам крепостные стены и подвальные перекрытия. Я записала для его светлости свои тезисы и в качестве ответной услуги потребовала устроить беседу с ректором Академии изящных искусств.

   – Никак вы тоже впряглись в расследование лейтенанта? Хорошо, Клауфельд вас примет. Зайдите в секретариат к фрау Зитцель и попросите дать вам записку к секретарю ректора. Она всё устроит.

   Я поблагодарила и вышла из кабинета. Коленки почти не подгибались.

   Фрау Зитцель оказалась начальственной дамой в возрасте, под чьим руководством трудились около тридцати дам помоложе. Там, где не стояли пишущие машинки, на столах лежали стопки разнообразных чистых бланков с гербами и без, чернильницы и перья, от которых фонило магией артефактов. Дамы что-то печатали, писали и раскладывали бумаги. Вот где царил идеальный порядок, не то что в кабинете его молодой светлости.

   – Фроляйн эф Гворг, – сразу признала меня фрау начальница. – Чем могу вам помочь?

   Я сказала ей о распоряжении советника устроить встречу с герром Клауфельдом, не забыв выразить свой восторг слаженной работой её подчиненных и порядком в помещении.

   Она чиркнула записку новейшим самопишущим пером и подала её Хантхофферу. Тот вежливо поклонился и спрятал бумагу.

   Случайно повернув голову, я заметила, как смотрят дамы на ищейку. С откровенным восхищением! Ну да, это ведь не их он ловил за руку и конвоировал в полицейский участок. Если быть непредвзятой, он и высокий, и в плечах широк, и держится уверенно. Но я была предвзята и поспешила выйти.

   – Куда сейчас? – спросила я на лестнице. – В архив или в Академию?

   – В Академию лучше идти со знанием фактов, – резонно высказался Хантхоффер.

   Я бы рванула в Академию только из чувства противоречия, но тут он добавил с поклоном:

   – Конечно, если фроляйн баронесса не пожелает иначе.

   Гад, ну гад же!

   – Не знаю, что там пожелает эта неизвестная мне фроляйн, – мило улыбнулась я, – а мы идём в архив. Двадцать семь томов – это не шуточки.

   Архивариус полицейского управления – седоватый полноватый желчный господин – явно признал во мне воровку, потому что впускать не хотел.

   – Что за моду взяли в учебке, – ворчал он, – слать ко мне кого ни попадя, вам-то зачем это дело, а?

   – Фроляйн Спаркс – протеже Первого Советника и мой консультант, – правдоподобно соврал Хантхоффер. – Я всего лишь ищейка и ничего не смыслю в изящных искусствах.

   – Всяких я видал консультантов, – бурчал архивный служащий, явно полицейский в отставке, – а таких… И Советника вашего видал в… не скажу где, только фрау Марчант отказать не могу.

   Он выдал первые два тома дела, сшитые из нескольких папок, и, продолжая ворчать, вернулся за свой стол. Мы воспользовались столом для посетителей архива и уже отработанной схемой: просматривать бумаги по очереди.

   Началось всё с вызова из Академии изящных искусств семнадцатого декабря ХХХХ года. Трупы обнаружил герр Клауфельд, преподававший изящную словесность.

   – Гм… – заметил Хантхоффер, – должно быть, у нынешнего ректора железные… нервы.

   – Когда он обнаружил коллег? – спросила я с волнением.

   – Тут написано, в девять тридцать утра, – ткнул пальцем в бумагу ищейка.

   Да, я уже и сама разобрала. Тиффани вышла из дома в восемь утра семнадцатого декабря. Занятия начинались в восемь тридцать. Она вполне могла прийти в свою Академию и увидеть то же, что и мы вчера. Только безо всяких муляжей.

   Большая часть первого и весь второй том состояли из описания места преступления. Точнее, четырех преступлений, потому что каждого из убитых герр Клауфельд нашёл в собственном классе, это в законсервированном пространстве «закрытого корпуса» все комнаты объединили в одну.

   Меня, конечно, больше всего интересовал список студентов, у которых в то страшное утро должны были быть занятия. Но в просмотренных томах ничего похожего не было, и я пошла к архивариусу за следующими.

   Он отчего-то подобрел и выдал ещё три тома. Здесь было посложнее. Складывалось впечатление, что дело каждый день передавали новому следователю и он первым делом опрашивал главного свидетеля – герра Клауфельда. Его показаниями были исписаны следующие два тома. На месте этого господина я бы не то что отказывалась от встреч с полицейскими (неважно, с начальником академии, его женой или хоть с Главным Полицмайстером), вообще бы уехала из страны. Но этот человек терпеливо отвечал на повторяющиеся вопросы, словно знал, что впереди его ждёт блестящая карьера ректора и надо только потерпеть год-другой.

   – Дело хотели повесить на него, – выдал ищейка, потирая глаза.

   – На Клауфельда? – на всякий случай переспросила я. – Почему ты так решил?

   – Он нашёл четыре трупа и вёл себя совершенно спокойно. Очень похоже на маньяка. Ну и… других подозреваемых, похоже, не было.

   Я глубокомысленно кивнула. Вот, значит, как работает машина правосудия. Подозреваемый дёргается – нервничает, поэтому виновен. Подозреваемый спокоен – тоже виновен, ибо маньяк. Большой удачей для Клауфельда стал Эрих Зюнц со своим признанием и последующим самоубийством. Беднягу, видимо, даже оправдать не пытались: повесился в камере, потому что не вынес тяжести своей вины.

   Когда и у меня заслезились глаза, пришлось делать перерыв.

   – Мы тут завязнем, – сказала я ищейке. – Двадцать семь томов, а мы сейчас на пятом. И совсем не продвинулись.

   Хантхоффер с хрустом размял шею, потёр глаза и громко спросил:

   – Герр архивариус, сколько у нас времени до закрытия?

   – Ещё полчаса, – ответил тот. – Ну вы-то как хотели? За день такое дело никому не изучить.

   – Спаркс, выпиши имена всех следователей, – в возмутительном тоне приказал телохранитель. – А что, герр архивариус, вы пятнадцать лет назад ещё служили?

   Я с шипением выпустила воздух, чтобы сказать всё, что думаю о телохранителях, которые смеют приказывать баронским наследницам, но вдруг поняла, что сейчас важнее выслушать ответ бывшего полицейского.

   – Служил, как не служить, – пустился в воспоминания подобревший господин. – В Центральном округе, сержантом.

   – А дело вот это, с убийством четырёх «академиков», случаем, не помните?

   – Там криминальный отдел работал.

   – А почему следователи каждый день менялись, не знаете?

   – Вы-то сами тогда ещё не служили? – спросил архивный полицейский с ухмылкой. – Нет? Ну я так и думал. Год ХХХХ был знаменательный, Велейнию с Белесией повоевали, Его Величество всем подарок сделал. Только там же дикий люд – ни полиции, ни судов, ни тюрем. Вот и ходили все наши туда на усиление. В Главном Управлении портал маги ставили, чтоб, значит, беспрепятственно нас отправлять.

   – У нас с Бешотом то же было, – кивнул с пониманием Хантхоффер. – Местным что полицейский, что солдат – всего-навсего мишень.

   – И вот если б не фрау Марчант, многие бы не вернулись, – продолжил архивариус. – Она с той стороны портал держала, я так-то в делах магов особо не силён, только моё отделение лишь благодаря ей оттуда выбралось.

   Хантхоффер повернулся ко мне и взял список, который я автоматически составляла.

   – А эти? – он показал бумагу архивному полицейскому.

   Тот покряхтел и натянул на нос видавшее виды пенсне. Кого-то он не знал, кто-то остался служить в Велейнии с Белесией, но про капитана Заславски и майора Вжигу стоило уточнить в Управлении. Одного вроде бы ещё можно было найти на службе, другой вышел в отставку, но оба жили в столице.

   Распрощавшись с герром архивариусом (уже вполне дружески), Хантхоффер предложил сразу навести справки, раз уж мы всё равно на Рингештрассе. Оказалось, что Главное полицейское Управление находится рядом с архивом, на этой самой Рингештрассе, только вход с другой стороны.

   Мне было и страшно, и интересно. А ещё жалко времени, я бы сейчас могла съездить на улицу Ортмангассе, дом тридцать семь, благо фиакры в центре встречались намного чаще, чем на окраине. И выяснить, где сейчас тот управляющий, который разговаривал с Тиффани декабрьским утром пятнадцать лет назад. Но ищейка категорически отмёл мою инициативу. Он-де отвечает за безопасность наследницы эф Гворг, а потому поодиночке мы не ходим. Только вместе, хорошо хоть, не навсегда.

   Но тут вышла накладка. Меня в здание Главного Управления не пропустили. Хантхоффера с его лейтенантским жетоном – без вопросов, а вот меня без документов никак. Я знала прекрасный способ войти, но для себя решила, что игра того не стоит. Уверена, что Хантхоффер тоже его знал. Ему просто нужно было сказать, что он конвоирует задержанную. Но он и тут оказался категоричен.

   – Его светлость сегодня говорил о пользе собственной канцелярии. Пусть сделает тебе документы, и мы придём сюда завтра. Всё равно с архивом ещё не закончили.

   А впереди был целый вечер, и жаль тратить его впустую.

   – Поехали на Ортмангассе, – предложила я. – Вместе.

   Ищейка развернулся и повёл меня искать фиакр.

   Если повезёт, мы поговорим с человеком, который последним видел Тиффани.

   – Дело у тебя? – спросила я, когда он усаживал меня на скамью экипажа.

   – А что, ты забыла, как зовут управдома? – поинтересовался он так, будто имел право экзаменовать меня наподобие советника.

   – У меня теперь есть дела поважнее, – съязвила я. – Семейное древо эф Гворгов такое ветвистое, что приходится всё время повторять, как звали двоюродного прадеда по отцовской линии. А то спросит советник, а я забыла. Конфуз.

   Ищейка фыркнул, фиакр тронулся, и здание Главного Управления полиции из коричневого кирпича вскоре осталось далеко позади. Но ехали мы недолго.

   – Дом тридцать семь, – объявил кучер, притормаживая лошадей.

   Я подняла голову и не удержалась от удивленного «однако». Ни за что бы не подумала, что в этом шикарном особняке сдавали квартиры внаём. Я бы скорей предположила, что это резиденция какого-нибудь маркграфа или важного имперского чиновника.

   Крыльцо украшал портик с колоннами в классическом стиле, само здание белейшего цвета имело четыре этажа, под и над каждым окном располагалась приятная глазу лепнина, а балконы имели изящные кованые ограждения.

   Здесь ситуация с полицейским управлением повторилась, только теперь впускать не хотели ищейку. Привратник или, в данном случае, придверник твердил, что в доме живут солидные господа, которым один вид полицейской формы может испортить аппетит.

   – Любезный, мы пришли повидать вашего управляющего, – довольно прохладно сообщила я. – Пригласите его сюда, а подождать можно и на улице.

   Придверник почти сразу сообразил, что на фоне белых колонн полицейская форма будет бросаться в глаза ещё сильней, поэтому принял верное решение. Провел нас в свою комнату и дёрнул за шнурок, висящий на стене над столом.

   – Слушаю, – хорошо поставленный мужской голос звучал из стены так явно, словно говорящий был вместе с нами в комнате.

   – Герр Управляющий, тут из полиции пришли, вас просят, – сказал придверник с угодливыми нотами. – Вы уж извольте спуститься, а то герр Швайничек из пятнадцатой уже вернулся, не приведите Небеса, увидит…

   – Уже иду, – отозвался управляющий.

   Тут в каждом доме, что ли, такие артефакты связи? Почему я до сих пор про них не слышала и почему их нет в Конфедерации?!

   Придверник заметил, как я смотрю на шнурок, и горделиво объявил:

   – Новейшее изобретение, артефакт громкой связи называется. Не каждый может себе позволить, но мы идём в ногу со временем, для наших жильцов всё самое лучшее.

   Я догадывалась, конечно, что с гастхаусом, где поселил меня советник, не всё так просто. Но, Котька Пертц, не до такой же… Додумать мысль я не успела, потому как в дверь влетел очень шустрый, но очень пожилой мужчина. Он лишь повел глазами на придверника, и тот исчез тихо и незаметно. А потом он увидел меня и начал медленно бледнеть.

   – Фроляйн Тиффани? Это в самом деле вы?

   Нам всё же повезло, это был тот самый управляющий.

   – Не волнуйтесь, герр Софель, я не Тиффани. Я её племянница, – старика надо было поскорей успокоить. – А это лейтенант Хантхоффер, и мы…

   – Мы пришли задать вам несколько вопросов, – подключился ищейка.

   – Пресветлые Небеса, одно лицо, – почти прошептал управляющий, опускаясь на стул своего служащего. – Поверите ли, не было ни дня после того, как она не вернулась, чтобы я не вспоминал фроляйн Тиффани. Такая милая. Такая несчастная.

   С памятью у старика, похоже, всё в порядке. Хантхоффер начал задавать свои несколько вопросов, и выяснилось, что я была права! Этот дом на самом деле был когда-то резиденцией маркграфа. Маркграфа эф Льевски, опекуна Тиффани. Но позже он решил, что содержать особняк в самом центре столицы, проживая по факту в замке в двух днях пути от Отьенсбурга, экономически нецелесообразно.

   Поэтому дом подвергся серьезной переделке, после чего стал доходным. Тиффани, разумеется, жила здесь бесплатно, в маленькой квартирке на четвертом этаже. Опекун перевёз её сюда из пансиона сразу же, как стало известно о зачислении девушки в Академию изящных искусств. Оказывается, и Академия находилась в центре столицы, практически в двух кварталах от дома тридцать семь.

   Привычный распорядок Тиффани включал ежедневные посещения занятий, после чего она возвращалась, обедала и снова занималась, выполняя домашние задания или что там у них практиковалось, понятия не имею. Ни подруг, ни знакомых в квартиру она никогда не приводила, так что тут управляющий ничем не помог.

   Свой последний разговор с фроляйн эф Гворг он воспроизвел в точности так, как это было записано в её деле. Но тогда никто не спрашивал про убийства в Академии. Хантхоффер спросил.

   – Пресветлые Небеса, конечно, помню, – удивился герр Софель. – Она же рядом тут, Академия. И четыре трупа. Такое не каждый день бывает.

   – А вы, случайно, не знаете, занималась в то утро фроляйн Тиффани с кем-то из убитых?

   – Да их же раньше убили, как же она смогла бы? – возразил старик.

   – Раньше восьми? – уточнила я с любопытством.

   – Почему раньше восьми? – переспросил управляющий.

   – Ну вы же показали, что разговаривали с фроляйн в восемь утра, – напомнил ему ищейка.

   – Да. Но разве ж их в тот день убили?

   – Семнадцатого декабря, – официально ответил Хантхоффер.

   Оказалось, Софель был уверен, что убийства произошли раньше, чем исчезла Тиффани. Память иногда работает с причудами, даже у таких крепких стариков.

   – Вот видишь, – с торжеством сказала я ищейке. – Она наверняка пошла тем утром в Академию, и даже если не училась ни у одного из убитых, вполне могла быть свидетелем.

   – Конечно, она пошла на занятия, – подтвердил герр Софель. – Бедняжка, неужели и её…

   – Нет, в Академии в тот день её не видели, – я поспешила успокоить управляющего, который так искренне переживал о моей незнакомой тетушке. – Возможно, она пошла на вокзал?

   – На вокзал? – переспросил удивленно Софель. – Зачем бы ей?

   Я растерялась. Он же сам говорил, что Тиффани собиралась ехать в Гворг. Ищейка немедленно вмешался и сказал ровно то же, о чем я подумала. Будто мысли читал.

   – Но фроляйн Тиффани не было нужды ехать поездом, – возразил управляющий. – У неё был портальный артефакт замка Гворг.

   – А вы рассказывали об этом следователю пятнадцать лет назад? – уточнил Хантхоффер, потому что в деле ни про какой портальный артефакт замка Гворг не было ни полслова.

   – Так меня не спрашивали, – тоже растерялся старик. – Всё про молодых людей да про наследство, а откуда ж мне про то знать? Вот артефакт необычный был, она показывала: чисто камертон, только золотой и маленький.

   Ну да, основными версиями были побег с неугодным опекуну женихом и убийство опекуном из-за наследства. Какой там, к Котьке Пертцу, камертон…

   Распрощавшись с герром Софелем и обещав ему обязательно дать знать, если Тиффани найдётся, мы вышли на Ортмангассе. Ищейка предложил не брать фиакр, а пройтись пешком до гастхауса, и я согласилась.

   Надо было многое обдумать. Если у Тиффани был при себе портальный артефакт, то, скорей всего, она активировала его сразу, как только наткнулась на трупы. Во всяком случае, я бы на её месте поступила именно так. И значит, искать её следы нужно было в первую очередь в замке и вокруг него.

   Но в замке её никто не видел.

   – В замке её не видели, возможно, она забыла про артефакт или тот дал сбой, – Хантхоффер снова озвучил мои мысли.

   – При тебе, случайно, нет ли какого артефакта, чтобы мысли мои читать? – поинтересовалась я. – Вот бы он тоже дал сбой.

   – Успокойся, не читаю я твои мысли. А потом, ты же сама вызвалась мне помогать.

   – Я? Тебе?! Просто наши интересы временно совпали. Ты не хочешь, чтобы я стала баронессой, я хочу найти свою тётку.

   – А я-то думал… – протянул он с явной усмешкой. – Думал, мы почти напарники.

   Издевается и не скрывает этого. Какой он мне напарник, гад он, и всё тут.

   – Может, в замке её не видели так же, как герр Софель? Видели, но думали, что это было раньше? – предположила я, стараясь отвлечься от вдруг нахлынувших воспоминаний о волеподавителе.

   – Это версия, – согласился ищейка. – Надо ехать в Гворг. Даже если Шульц ещё не вернулся.

   Я и не думала, что Шульц справится за три дня, а советник… Ну что же, придётся его молодой светлости узнать, что не всё подвластно его воле.

   – Ещё мне бы хотелось поговорить с опекуном, узнать, что за артефакт он дал Тиффани. Да и вообще, её почти никто не знал, а он…

   – А он, наследница, уже ничего не скажет. Умер маркграф эф Льевски, – пожал плечами Хантхоффер.

   Не хотела, я действительно не хотела разговаривать с ищейкой, но других источников информации сейчас не было. Наверное, ситуацию можно было бы обсудить с адвокатом, но он далеко, а телохранитель рядом.

   – Вот что мне непонятно, – начала я. – Наследница пропала, опекун умер. Почему же до сих пор баронство не стало собственностью императора? Он уже давно мог получить все магические игрушки из сокровищницы эф Гворгов, а вместо этого мы ищем Тиффани, а если не найдем, то я буду обязана передать баронство под управление казны?

   – Во-первых, – со вздохом, поясняющим его отношение к умственно отсталым наследницам, начал Хантхоффер, – не истёк срок, когда пропавшего без вести можно объявить умершим. Во-вторых, на древнюю знать распространяются какие-то особые привилегии, а первый эф Гворг действительно получил баронство прямо из рук Карла Объединителя, если это тебе о чем-нибудь говорит. Ну и в-третьих, после смерти эф Льевски император назначил нового опекуна, который ведает делами эф Гворгов.

   Про Карла Объединителя я, конечно, слышала. Но у нас в Конфедерации истории Старого Света уделялось всего несколько глав в толстенном учебнике. Кажется, это был первый император Шена, объединивший страну после длительной магической войны. Вроде бы нынешний император был прямым его потомком, а семья отличалась плодовитостью и крепкими корнями.

   Что же касается нового опекуна… Это стало неожиданностью.

   – И кто же опекает… эммм… Баронство?

   – Некто Книтбрук, больше ничего не знаю.

   Я вскинула голову и прочитала на лице ищейки полную безмятежность. То ли действительно ничего не знал, то ли хорошо притворялся. Но это не мешало мне удивляться системе опекунства в Шен-Дьюлмарке. Или дело всё же именно в древности рода эф Гворгов?

   Как по мне, так катилось бы всё это баронство к Котьке Пертцу, я бы и пальцем не пошевелила. Но история Тиффани почему-то зацепила. Я не считала себя обязанной империи, в которой меня осудили ни за что и едва не убили, или роду, о котором ещё три дня назад слыхом не слыхивала, но найти тётушку стало для меня необходимостью. После разговора с герром Софелем я уже и думать ни о чем другом не могла.

ГЛАВА 7

Про ужин я даже не вспомнила, хотя наверняка мы проходили мимо каких-нибудь «харчевен». Но ищейка тоже спокойно шёл рядом – прямо в гастхаус. И, как оказалось, не зря. Во-первых, меня ждала фрау Шмидт.

   – Ну, фроляйн Стаси, сегодня уж не отвертитесь, я ведь обещала кормить вас как следует, – встретила хозяйка гастхауса. – Ужин готов.

   Оказывается, ужинать можно было как в той небольшой обеденной зале с окном на кухню, так и в отдельной столовой, где блюда стояли на особых камнях с подогревом, не дававших еде остыть. И нужно было брать тарелку, подходить к специальным узким столам, где и находились камни и блюда, поднимать сверкающие хромированные колпаки и накладывать себе самостоятельно. Это было очень удобно, и прежде я ничего похожего нигде не встречала.

   Фрау Шмидт нахваливала шеницель, специфичную отбивную размером с мою тарелку, и я не стала отказываться. Ищейка взял три таких же, и тушёной молодой капусты, и большую белую булку, и уже вернулся за холодным ягодным взваром, а я только успела попробовать кусочек мяса (действительно, отбивная просто таяла во рту), когда хозяйка устроилась рядом и сообщила, что у неё есть новость.

   Но тут новость объявилась сама. То есть сам. В столовую зашёл опасный герр Шульц.

   Правый глаз у него был подбит, но синяк уже отцветал. И с правой рукой он обращался с осторожностью. То ли не пошёл к целителю, то ли травмы сразу не лечились, нужно было несколько визитов. Сразу видно, как хорошо встретили чужака в Хольштаде.

   Фрау Шмидт встала со вздохом и словами «принесу лёд».

   – Не беспокойтесь, дежурный целитель подлатал всё жизненно важное, – улыбнулся ей агент советника. – А что у нас на ужин?

   Даже я вскочила, чтобы предложить свою помощь – сейчас Шульц не казался таким опасным, как в начале знакомства. А ищейка вообще смотрел на него с неприкрытой завистью. Наверное, представлял, как бы сам повеселился в мерзком городишке.

   – Вас, фроляйн, нам Светлые Небеса послали, – с чувством сообщил Шульц, когда устроился напротив нас с ищейкой с полными тарелками. – Хольштад, ну кто бы мог подумать!

   – Ешьте, герр Петер, – напомнила ему фрау Шмидт. – Вашего рассказа мы, поверьте, дождёмся.

   Герр Петер наравне с Хантхоффером умял три шеницеля, тарелку капусты, булочку с маслом и нежным джемом из каких-то ягод, а после всего этого фрау Шмидт принесла ему откуда-то кувшин светлого шенийского. Тьфу, весь аппетит испортила. Хорошо, что я к тому моменту уже допивала свой ягодный взвар.

   – Ну, – не выдержал ищейка, – что там?

   – Вы были правы, лейтенант, – ответил крайне довольный собой, ужином и шенийским светлым Шульц. – Копи.

   Ханхоффер кивнул и протянул руку к кувшину с пивом. Потом искоса взглянул на меня и вернул конечность в исходное положение. Я в этот момент переводила глаза с одного на другого, ожидая разъяснений.

   История была не самой оригинальной. Хольштад располагался рядом с единственным соледобывающим предприятием Шена. Соляные копи находились высоко в горах, работали там каторжники, осужденные на пожизненное. Помимо каторжников, там трудилась и доблестная охрана, а жители городка шили мешки, делали инструменты для соледобытчиков, работали на погрузке соли. То есть зависели от копей практически поголовно.

   – Пресветлые Небеса, – не удержалась от восклицания фрау Шмидт, – вы хотите сказать, что Управляющий…

   – Проворачивал свои делишки за спиной Его Величества, – подтвердил герр Петер. – Но это только кончик нити, за который мы потянули. И дала нам этот козырь фроляйн Спаркс.

   Они говорили на шенийском, слова были понятные, но смысла в них я не находила. А троица из хозяйки, ищейки и Шульца ориентировалась в деле прекрасно.

   – Как вы понимаете, у герцога Иствайзера в подвалах можно найти не то что тридцать, а сто тридцать волеподавителей, – продолжил Шульц.

   Меня передёрнуло. Но связи между волеподавителями и младшим императорским кузеном я всё равно не видела.

   – Иствайзер управляет императорскими соляными копями, – сжалился надо мной ищейка.

   – Сейчас в канцелярии поднимают дела всех женщин, отбывавших наказание в исправительном доме Хольштада. И любопытные имена всплывают. Например, когда я уходил, обнаружилось, что приговоры выносили судьи Плачник, Рейвель и Кредовски.

   Судью Рейвеля я помнила превосходно. Глыба мертвого льда. Мразь, которая не пожелала даже выслушать моего адвоката, не говоря уж обо мне.

   – Что с женщинами? – спросила я прямо.

   До Иствайзера и судейских мне не было никакого дела, хотя все неправедные судьи заслуживали посмертия в Нижних Мирах под крылом Индвагуалькоатля.

   *Прим. автора: Индвагуалькоатль – высший злой демон Нижних миров, куда отправляются души неправедных умерших, по верованиям аборигенов Трансокеании.

   – Работает бригада целителей, – ответил мне герр Шульц. – Скажите, фроляйн, коли не секрет, как вы опознали в браслетах волеподавители?

   – Приходилось сталкиваться, – обтекаемо сказала я. – Воспоминания остались… не те, которыми хочется делиться.

   – Понимаю, – кивнул агент советника. – Во всяком случае, за женщин из дома фрау Хольт можете не переживать, целители обещали. А вот те, что попали в копи… Боюсь, их вернуть к человеческому существованию уже не выйдет.

   – В копи? – переспросила я, почти не удивившись.

   – Фрау Хольт поставляла женщин в копи, каторжники ведь мрут, не охране же работать, здоровье гробить.

   – Фроляйн Стаси, наверное, не знает, что Его Величество объявил всеобщее помилование для мужчин, желающих вступить в императорскую армию, – пояснила фрау Шмидт.

   – Поэтому новых каторжников в копи не присылают, – подхватил герр Петер, – простите, фроляйн, я всё забываю, что вы из-за моря.

   Я улыбнулась. Это был комплимент и моему языку, и внешности. Я же шенийка лишь наполовину. С другой стороны, если мы с мамой так похожи на Тиффани, то кровь эф Гворгов явно сильнее, чем можно было бы ожидать.

   – Хорошо, что вы вернулись, герр Шульц, – сказала я дружелюбно. – Ваш советник запрещал мне ехать в Гворг, пока вы не разберетесь с Хольштадом.

   Ищейка проигнорировал мои слова. Он требовательно смотрел на Шульца, и тот покачал головой. Мужчины. Не так уж и трудно разгадать вашу пантомиму. Советник по-прежнему не желает отпускать Хантхоффера, а я уж было понадеялась избавиться от его опеки…

   – Мы разобрались с Хольштадом, фроляйн, – Шульц, конечно, был на стороне советника. – Но пока неизвестно, кто решил так радикально разобраться с вами.

   – Пресветлые Небеса, что вы хотите этим сказать? – ахнула фрау Шмидт.

   Приехала, называется, на родину предков. Да я даже сделать ничего не успела, а теперь гадай, кому тут настолько не по сердцу.

   – Рейвель берёт взятки, – пожал плечами Шульц. – В Хольштад он отправляет… отправлял, – исправился герр Петер, – тех, от кого мужья, родственники или другие заинтересованные господа хотели избавиться навсегда.

   Теперь я понимала, почему несчастных никто не навещал…

   – Кому же фроляйн Стаси так насолила? – задала риторический вопрос фрау Шмидт.

   – Это и надо выяснить, прежде чем отпускать её одну хоть в Гворг, хоть в императорский театр, хоть в Академию изящных искусств, – выдал свою осведомленность агент советника. – У самой фроляйн нет никаких предположений?

   Я даже подумала, прежде чем ответить «нет». Ну в самом деле, знакомств никаких, о наследстве тогда никто, включая меня, не знал, а взятки судьи, вероятно, берут солидные. Кто бы стал платить за то, чтобы иностранка, не сделавшая никому ничего плохого, сдохла в копях? Скорее всего, это какая-то ошибка.

   – Подумай как следует, наследница, – посоветовал Хантхоффер. – Может, ты видела что-то, чего не должна была. Или…

   – Я подумала, – громко объявила я. – Ты хотел избавиться от меня с самого начала. Тебе даже не пришлось платить судье, ты просто подтасовал факты.

   – Да иди ты к шмустовой матери, – буркнул ищейка.

   – Сами посудите, – обратилась я к заинтересованным Шульцу и фрау Шмидт, – я даже сделать ничего не успела, как он явился и арестовал!

   Фрау Шмидт лишь покачала головой, а герр Петер стал заступаться за гада Хантхоффера.

   – Фроляйн, он же ищейка. Это его дар. Старики рассказывали, что раньше чуть не в каждой деревеньке были свой ищейка и своя «золотая ручка». В базарный день у них заведено было – вор уносит, что плохо лежит, а ищейка должен уворованное вернуть. Всем людом следили, чья удача сильней.

   Развлекались, значит. Всем людом, значит. Правильно сделал прадедушка Якоб, что уехал на другой континент.

   – У родовитых свои были игры, – сказал Хантхоффер, – вот двоюродный прадед у Спаркс на спор вынес из императорской сокровищницы кучу драгоценностей и артефактов.

   – Вернул потом? – живо заинтересовался Шульц. – А то ведь артефакты с подвохом быть могли…

   Я решительно кивнула. Конечно, я не знала Анастазиуса эф Гворга, но что-то говорило мне – спорил он не со школярами. Раз потом у него было все в порядке, артефакты и прочие ценности вернулись к законному владельцу.

   – Он после подставился, – опять выдал семейную тайну эф Гворгов ищейка. – Сам погиб и на весь род проклятье навлёк.

   – Какие ужасы вы рассказываете, лейтенант, – настороженно произнесла фрау Шмидт. – Фроляйн Стаси, это правда?

   Все знают, что с проклятыми родами дел лучше не иметь. Но я себя частью рода не считала. И вообще до приезда на родину предков на удачу не жаловалась.

   – Предположение, – ровно ответила я. – Пока ни на чём конкретном не основанное. Чтобы его подтвердить или опровергнуть, мне нужно попасть в Гворг.

   – О! – восхитился герр Петер. – Вы говорите в точности как его светлость, сразу видно – образование. Нет, фроляйн, на вас проклятия нет, вас бы тогда никакая удача не спасла.

   Фрау Шмидт активно закивала, подтверждая слова агента его светлости. Хантхоффер успокоился, хотя этому-то что переживать. А Шульц одобрительно улыбнулся и разрешил ехать в Гворг, мол, с советником он договорится.

   В целом я была всем довольна. Но, вспомнив про портальный артефакт Тиффани, решила, что от советника не убудет. Раз уж благодаря мне вскрылись делишки продажных судей и императорского кузена, пусть хотя бы дадут одноразовый артефакт для перемещения прямо в Гворг. Очень уж неудобно на поезде добираться.

   Шульц обещал помочь и с этим.

   Утром Шульц, Хантхоффер и я явились в канцелярию советника. Видимо, вход был служебный. В будочке рядом с полосатым шлагбаумом сидел человек в непонятно какой форме. Что-то среднее между полицией и военными. Шульц (синяк вокруг глаза был уже почти незаметен) перекинулся с ним парой слов, и нас пропустили без вопросов.

   Хантхоффер напомнил, что мне нужны документы, и документы мне вынесли через четверть часа – даже не пришлось возвращаться в вотчину фрау Зитцель. Потом Шульц заглянул в кабинет советника, что-то сказал прямо в дверную щель, выслушал ответ, и, обернувшись к нам, сообщил:

   – Его светлость одобрил, сейчас найдём дежурного порталиста.

   Дежурный порталист оказался дружелюбным и многословным человеком средних лет. Он настраивал артефакт перехода и постоянно твердил, что не может поручиться, куда нас выбросит – точных координат замка у него нет и никогда не было.

   Оставалось надеяться на свою удачу.

   Удача не подвела: смести порталист точку перехода на два шага влево или три вправо, пришлось бы как-то выбираться из пропасти. Мы оказались в пределах прямой видимости замка, но с другой стороны моста, который был выложен старым, местами выщербленным камнем. От колёс многочисленных телег, когда-то проезжавших тут, образовались колеи, а бортики были скорее декоративными, чем по-настоящему ограждающими от захватывающей дух высоты.

   Вокруг зеленели склоны предгорий, покрытые лесом, а сам замок казался на их фоне яркой красивой игрушкой из природного камня с белыми башенками и красными крышами над ними.

   Мост упирался в подобие ворот, только вместо них была пустая арка, а над ней из того же камня была сложена некая конструкция.

   – Тут была надвратная башня, но её то ли перестроили, то ли сначала снесли, а перестроили потом, – высказал своё ценное мнение ищейка. – Пошли, ещё насмотришься.

   Яркое, уже летнее солнце припекало, приятный ветерок играл лентами моей шляпки, а мост был явно не приспособлен для того, чтобы по нему ходили. Когда я споткнулась во второй раз, Хантхоффер предложил свой локоть. Выбирая между ним и порванным платьем (если дело при падении обойдется лишь этим), я споткнулась в третий раз, и телохранитель уже без спросу сам подхватил меня под руку.

   Не скажу, чтобы идти стало легче, но за платье я уже не опасалась. Ищейка вёл себя странно, я чувствовала исходящие от него волны заботы и беспокойства. Он шёл быстрым шагом и тащил меня, бормоча под нос что-то про своего шмуста и открытые пространства, где легко можно стать мишенью.

   – В тебя стреляли на открытом пространстве? – догадалась я.

   – Главное, чтоб сейчас не выстрелили в тебя, – хмыкнул он. – Надеюсь, никто не знает о визите и не ждёт с винторезом, но если что – немедленно активируй артефакт и возвращайся к Советнику.

   – Да что тут может случиться? – я постаралась сказать это как можно беспечней, хотя захотелось ускориться и уйти с такого открытого места максимально быстро.

   – Ты меня слышала, – поставил точку Хантхоффер.

   До входной арки под бывшей надвратной башней оставалось шагов десять. Наверное, там сидела стража, которая давно заметила двух ненормальных, что тащились пешком по мосту. Зловредный ищейка успел-таки меня напугать, потому что уже я летела вперед, а он поспевал следом.

   Под аркой я немного расслабилась, а внутри – удивительная беспечность, там не было даже решётки – почти полностью успокоилась. И возглас «фроляйн баронесса!» стал для меня полной неожиданностью, тем более что рядом никого, кроме телохранителя, не было.

   – Опасности нет, – продолжила пустота полным достоинства голосом. – Позвольте представиться, фроляйн баронесса, ваш хаусмайстер Клаус Эпшенбах.

   Артефакт громкой связи? Ищейка быстро покрутил головой и снова помянул шмуста и даже его мать.

   – Герр Эпшенбах, – сказала я, убеждая себя, что это всё же артефакт. – Вы в замке?

   – Что ещё за Эпшенбах? – снова покрутил головой Хантхоффер. – Где он?

   – При дневном освещении меня плохо видно, – сообщил голос хаусмайстера. – Видите ли, фроляйн баронесса, я – призрак.

   После забега по мосту мне только призрака не хватало. Я вцепилась в ищейку, как клещ. И услышала с одной стороны «вот же шмустово отродье», а с другой «не пугайтесь, фроляйн».

   – Ты кто? – спросил ищейка, когда я в тени арки разглядела, наконец, слабое мерцание облачка человекоподобной формы.

   Церемония представления повторилась. И показалось, будто призрак безумно обрадовался, что его слышит ещё кто-то, кроме меня.

   Будь я одна, сейчас бы только пятки сверкали. Зато ищейка воспринял информацию спокойно. Уточнил, давно ли герр Клаус стал призраком (оказалось, довольно давно, ещё при отце Анастазиуса эф Гворга), а потом с места в карьер начал допрос. Интересно, можно ли считать официальным свидетелем привидение?

   Конечно, прежде всего Хантхоффера интересовала Тиффани. Я постепенно приходила в себя, слушая рассказ призрачного хаусмайстера, каким прелестным ребёнком была предпоследняя фроляйн эф Гворг. И решила все-таки отпустить руку ищейки.

   – Куда он пропал? – буркнул под нос тот. – Вот не вовремя-то, нас заметили.

   Я продолжала видеть и слышать герра Клауса, а телохранитель – нет. По внутреннему двору в это время уже бежал навстречу мальчишка в холщовом переднике поверх простецких штанов и рубахи, следом шагала немолодая женщина в платье с закатанными рукавами и платком на седых волосах, за ней с трудом поспевал мужик в старой ливрее нараспашку и с топором в руке.

   – Вот, фроляйн баронесса, до чего дошло-то, – с надрывом сказало привидение. – Из людей только кухонный мальчик, кухарка да привратник! А какой был замок, полный штат прислуги, одних горничных не меньше тридцати, а уж на кухне…

   Кухонный мальчик добежал к нам через мощёный булыжниками двор предсказуемо первым и задал вопрос, откуда мы взялись. Ищейка сделал жест, призывающий к молчанию. Когда за мальчишкой доковыляли кухарка и привратник с топором, он объявил всем сразу, что прибыла наследница замка и прочего имущества эф Гворгов – новая фроляйн баронесса.

   – Радость-то какая, – расцвела кухарка. – Оська, бегом к герру Управляющему, пусть спускается скорей, – приказала она мальчишке.

   Привратник смущенно спрятал топор за спину и хрипло сказал:

   – Добро пожаловать в замок Гворг.

   – А это правда баронесса? – уточнил мальчишка, прежде чем исчезнуть после крепкого тумака.

   – Да что же мы стоим, пойдёмте внутрь, фроляйн баронесса, – заторопилась кухарка.

   По дороге я выяснила их имена – фрау Зист и герр Михель. Выяснила так же, что управляющего зовут герр Шустер, и что назначен он сюда три года назад. Прежде чем начинать расспросы, стоило с ним познакомиться.

ГЛАВА 8

Герр Шустер был безупречным управляющим. Он мог ответить на любой вопрос о доходах и расходах: сколько уплачено работникам на винодельне, какие отчисления идут в императорскую казну, сумму прибыли от продаж вина марки «Эпшен белое» или «Эпшен сухое». Я покосилась на привидение Эпшенбаха, и тот с достоинством кивнул.

   Оказалось, что баронство Гворг славилось своими винами, виноград рос в долине внизу и приносил эф Гворгам стабильный доход. А основу всему этому заложил предок герра Клауса, в честь которого назвали и сорт винограда, и вино.

   Замок, правда, в отчетах не фигурировал, я посмотрела специально. Но у герра Шустера нашелся ответ и на этот вопрос: содержать такую махину накладно, вся прибыль от виноградников уходила бы на поддержание строения в надлежащем виде и жалованье прислуге. Поэтому кухарке, её помощнику и номинальному охраннику-привратнику герр Шустер просто платил из своего кармана, так как обслуживали они лишь его одного.

   – А опекун об этом знает? – спросила я с неясным пока даже мне самой недовольством.

   – Разумеется, фроляйн эф Гворг, я всегда выполняю данные мне распоряжения. Готов предоставить все отчёты за истекшие три года, если вы решите нанять другого управляющего.

   – Успеется, – отмахнулась я и отпустила идеального работника выполнять свои обязанности.

   Теперь нужно было выбрать место поспокойнее и расспросить привидение. А чтобы нам никто не помешал, я вежливо попросила кухарку приготовить на обед что-нибудь с местным колоритом. Конечно, рисковала. Но всё-таки это центр Мидланда, не подадут же нам живого ската, как принято у некоторых жителей побережья Трансокеании.

   Фрау Зист сразу припрягла и кухонного мальчишку, и привратника – обычно национальные блюда всегда требуют только свежих местных продуктов и сложны даже для опытной кухарки. Так что мы получили возможность свободно передвигаться по замку.

   Ищейка всё это время вёл себя так, как и положено телохранителю: молчал и зыркал по сторонам. Хаусмайстер плыл впереди, так что двери перед нами открывались как будто сами собой.

   – Спаркс, я чую это привидение, – Хантхоффер неожиданно схватил меня за руку, – где герр Клаус?

   – Я здесь, господин лейтенант, что изволите? – облачко сгустилось справа.

   – Шмуст, – выдохнул ищейка, – я уж думал, придется задавать вопрос по цепочке.

   – По какой ещё цепочке? – я выдернула у него руку.

   Герр Клаус расстроился, потому что снова исчез из зоны видимости Хантхоффера.

   – Потерпи немного, Спаркс, не вырывайся, – серьёзно попросил ищейка. – Я могу разговаривать с твоим хаусмайстером, только если держу тебя за руку.

   – А по цепочке, фроляйн баронесса, – обрадовался герр Клаус, – это когда на горной тропе двоим не разойтись, знаков в тумане не видно, отряд растянулся и любой приказ из головы колонны передают в хвост от бойца к бойцу.

   Вояки собрались, Котьку Пертца им за шиворот. Но смысл метафоры я уловила. В это время Хантхоффер, прочно завладевший моей рукой, уточнял, куда лучше пойти, чтобы нас точно не беспокоили. Пока что мы шли по более-менее обжитым переходам, было видно, что здесь прибирались, а в подсвечниках зажигали свечи. Видимо, этот коридор вёл в кабинет управляющего.

   Но герр Клаус предложил спуститься на этаж вниз, в оружейную. И первая же лестница оказалась грязной, со слоем пыли на перилах и решётках, а подсвечников просто не было. Благо у призрачного хаусмайстера были свои способы освещения. Он что-то делал с остатками факелов в прикрепленных к каменной кладке кольцах, после чего они начинали гореть неярким голубоватым светом.

   Дверь оружейной запиралась снаружи большим ключом, висевшим на гвозде справа. Хаусмайстер приглашающе помахал рукой (надо признать, в полумраке я видела его совершенно отчётливо: дорогая куртка с гербом эф Гворгов на спине, белейшая рубашка, строгие брюки, заправленные в высокие сапоги из мягкой кожи). Хантхоффер взял ключ и отпер оружейную. Мы вошли и предусмотрительно закрылись тем же ключом изнутри.

   Свет здесь был такой же призрачный. Но он позволял увидеть всё то, за что любой коллекционер оружия продал бы душу в Нижние миры. Даже ищейку проняло, и он какое-то время с восторгом разглядывал раритетные клинки, алебарды, топоры и прочую убийственную снасть. Я не слишком разбиралась в оружии, но что-то подсказывало: только экспонаты этого «музея» смогли бы обеспечить содержание замка с полным штатом прислуги на пару десятков лет. А ведь была ещё сокровищница, в которую почему-то никто не мог попасть.

   – Вы совершенно правы, фроляйн баронесса, – ответил на заданный вопрос герр Клаус. – Оружейная опечатана, сюда могут попасть только наследник рода эф Гворг и его гость.

   – То есть опекун не знает, какие средства лежат у него под носом?

   – Он знает, что до них ему не дотянуться, – улыбнулся ищейка, оторвавшись, наконец, от какой-то сабли в простых ножнах.

   Судя по простоте, эта штуковина была не только средством убиения, но и артефактом. Магией фонило примерно на восьмерку по десятибалльной шкале.

   – Совершенно верно, герр лейтенант, замок защищает древняя магия, – подтвердило привидение. – Даже фроляйн баронессе не попасть в сокровищницу, пока она из наследницы не станет владелицей.

   Так вот в чём подвох! Вот зачем я так нужна советнику. Впрочем, он ведь сказал это прямо: открой сокровищницу, а всё, что нужно, мы возьмём сами.

   – Вернёмся к Тиффани, – резко сказала я. – Когда вы видели её в замке в последний раз?

   – Это было в конце осени, фроляйн баронессу привёл её опекун, маркграф эф Льевски, чтобы познакомить с прислугой. Тогда мы все надеялись, что на зимнем балу…

   Понятно, на что все так надеялись. Что Тиффани найдёт себе жениха, бросит учёбу и продолжит род эф Гворгов. Пока я представляла себе всё это, инициативу перехватил ищейка.

   – А в начале зимы, примерно числа семнадцатого месяца декабря, она не появлялась?

   – Мы ждали, – по лицу призрака пробежала тень. – Но она не пришла.

   – А маркграф?

   – Был очень зол, еле сдерживался. Но за ней не пошёл. Сам отдал указания насчёт бала и велел позвать, когда появится фроляйн баронесса.

   Это был любопытный факт, отчасти объяснявший, почему о пропаже наследницы эф Льевски заявил так поздно. Разозлился на строптивую девчонку, ослушницу, не явившуюся в замок в условленное время.

   – К вам уже тогда все приходили только порталами? – спросил Хантхоффер.

   Оказалось, что пятнадцать лет назад замок был ещё довольно оживлённым местом. По мосту сновали и конный и пеший, по утрам из местного посёлка в долине приезжали несколько телег с провиантом, а с возницами частенько договаривались служанки, особенно из тех, кто имел семью и предпочитал не ночевать в крыле для прислуги. Эф Льевски никогда не вникал в дела управляющего, а тот содержал замок так, как было заведено ещё при последнем бароне. Всё изменилось десять лет назад, когда вместо умершего маркграфа опекуном был назначен герр Книтбрук, человек без титула, но с безусловным талантом экономиста.

   Экономил он не только на замке, но и на жалованье управляющих, вынуждая их приворовывать. А потом громко разоблачал воровство и выгонял провинившихся. За десять лет герр Шустер был шестым по счёту и единственным, кто продержался на своей должности три года.

   Мне было интересно, а Хантхофферу – нет. Он снова вернул разговор к Тиффани.

   – Значит, у предыдущей фроляйн баронессы не было прямого портала в Гворг? – в лоб спросил он.

   – Был, как не быть, – удивился вопросу призрак хаусмайстера. – Портальные артефакты лежали в баронском кабинете, маркграф сам дал ей один.

   – Такой маленький, в виде золотого камертона? – уточнила я.

   Привидение заколыхалось, теряя форму и человеческие очертания. Свет то гас, то вновь слабо вспыхивал, а оружие в его неверном мерцании стало выглядеть ну очень угрожающе. Я вцепилась в Хантхоффера свободной рукой, не понимая, что происходит.

   – Герр Клаус, успокойтесь, – строго сказал ищейка. – Что не так с камертоном?

   Призрак взвыл, рассыпаясь на миллионы искр. Свет окончательно погас.

   – Шмустово отродье, – буркнул Хантхоффер. – Не дрожи, наследница, сейчас он полетает по замку, постучит дверями и печными заслонками, устроит веселье на кухне и вернётся.

   Только после его слов я поняла, что действительно дрожу. Разжать пальцы сразу не вышло, их словно свело судорогой. Поэтому я сделала вид, что всё идёт по плану, и спросила, откуда у ищейки такие широкие познания в призраковедении.

   Тот неопределённо пожал плечами. В темноте я скорее ощутила, чем увидела этот его жест. Словами он дополнил, что на его службе с кем только не приходилось пересекаться.

   – Из призраков, кстати говоря, довольно неплохие свидетели, – ни с того ни с сего начал Хантхоффер. – Вот однажды почуял я зов из одной заброшки. Захожу, а там труп. Ну понятно, чутьё на всякую ерунду не сработало бы. И вдруг…

   Как раз на этом «вдруг» освещение вернулось вместе с призраком герра Эпшенбаха. Выглядел он ужасно. Почти так же ужасно, как я в объятиях ищейки. А самое плохое было в том, что это не он, это я почти висела на Хантхоффере. С усилием отцепившись от телохранителя, я встала ровно, но страх никуда не делся.

   – Прошу простить, фроляйн баронесса, – глухо сказало привидение. – Это моя вина. Я так обрадовался, что проклятый камертон исчез из замка… Я не знал, что его взяла она.

   – Уточните, герр Клаус, что в вашем понимании означает «проклятый»? – ищейка выглядел и спрашивал так, словно ничего особенного не произошло.

   Призрак хаусмайстера снова подёрнулся рябью, а меня всё не отпускало. Наверное, потому, что страх всегда заставлял меня действовать, а здесь даже сделать ничего нельзя. Или я наконец-то осознала, что с наследством эф Гворгов просто так не развязаться? Котька Пертц, хочу домой!

   Герр Клаус начал свой рассказ о золотом камертоне. Именно эту штуку втайне принёс в замок двоюродный прадед Анастазиус, после чего свалился с горячкой и умер. И почему я не удивилась?

   – Вы ведь знали, что Анастазиус был одарённым вором?

   – Конечно, – сказал с гордостью герр Клаус. – И не только он.

   Но сейчас речь шла о вещи, которую украл именно Анастазиус. И раз она выкосила практически весь род эф Гворгов, стоило бы узнать, у кого была возможность наказать виновного проклятьем. И где прадедушка слямзил артефакт.

   – А как действует камертон?

   Ответа призрак не знал. Не знал и того, из чьей сокровищницы Анастазиус вынес ту штуку.

   – Почему именно из сокровищницы? – уцепился за слова герра Клауса Хантхоффер.

   – Барон Анастазиус был очень одарённым вором, – с прежним достоинством произнёс хаусмайстер. – Но к той краже он готовился.

   Мне было сложно представить, как можно н е готовиться. Правда, я никогда не воровала в прямом смысле этого слова.

   – Вы уверены? – переспросил ищейка.

   – Пойдёмте. Я вам покажу, – предложило привидение.

   Мы вышли из оружейной, Хантхоффер снова запер дверь на ключ и повесил его на место. Нужно было спуститься ещё ниже, и там, что удивительно, я не заметила следов запустения. На стенах висели готовые зажечься факелы, пол был чистым, никакой паутины на сферичном потолке. Коридор заканчивался ещё одной дверью, которая даже не была заперта. Видимо, здесь действовала ещё более сильная охранная магия?

   Хантхоффер толкнул дверь, за которой была кромешная темнота.

   – Герр Клаус, света не будет? – спросила я, осторожно переступая порог.

   – Он тренировался в темноте, – ответил призрак.

   – Стой! – ищейка рванул меня назад. – Сейчас посвечу, если не видишь.

   Он зажёг «потайной фонарь» – небольшой артефакт в виде заключенной в металлическую сетку призмы из горного хрусталя. В общем, я (в темноте не видящая) порадовалась, что Хантхоффер всё время держал меня за руку. Прямо у входа вместо пола была пропасть, даже не прикрытая иллюзией. Чуть дальше с потолка свисало гигантское лезвие топора – остро заточенной стороной вниз. За топором виднелись какие-то мешки и массивные колья.

   – Это механизм, – объяснил мне ищейка. – Сейчас он выключен, а если включить…

   – Включить? – тут же спросил герр Клаус.

   Я представила себе картину и покачала головой. Понятно, что топор будет качаться туда-сюда как маятник, колья – выскакивать внезапно из пола, мешки… Да Котька Пертц с этими мешками.

   – Примерно так организована охрана сокровищниц от неразумного ворья, – снова пояснил ищейка. – Да, барон Анастазиус явно унёс камертон из частного хранилища артефактов. Теперь вопрос. Он воровал для себя или это был заказ?

   Я представила себе, как двоюродный прадед день за днём проходит эту полосу препятствий, как наконец решает, что готов, как приносит в замок свой приз, и сказала:

   – Скорее всего это был вызов. Спор, в каких он уже участвовал.

   – Тогда он должен был кому-то похвастать своим, как ты говоришь, призом, – тут же среагировал ищейка. – Герр Клаус?

   Призрак задумался.

   – Возможно, он не успел.

   Или успел – до того, как вернулся в замок. Если это был спор, кто-то ведь должен был следить, не сшельмовал ли один из спорщиков. Или оба. Не знаю, как в империи, а у нас с серьёзными спорами так.

   Меня больше беспокоил другой вопрос: как Тиффани попала в сокровищницу, взяла проклятый артефакт и вынесла его из замка. Она ведь не была владелицей.

   – Камертон никогда не был в сокровищнице, – объяснило привидение. – Барон Анастазиус не успел или не захотел поместить его туда, а потом…

   Покойный хаусмайстер опять подёрнулся рябью.

   – Герр Клаус, прошу вас. Фроляйн баронесса пугается, когда вы делаете так, – вмешался Хантхоффер.

   Я ещё не успела особо испугаться, но на всякий случай подтвердила – да, я очень, очень напугана. Герр Эпшенбах сделал над собой усилие и снова стал почти нормальным. Правда, голос у него немного изменился. Сделался чуть выше.

   – Дело в том, что эта вещь вела себя как разумное существо. Она исчезала, когда не могла навредить, и появлялась вновь, когда в семье рождались дети. Детей почему-то сильно тянуло к артефакту, и помешать взять его никто не мог.

   – А потом дети умирали, – пробормотал ищейка. – А скажите, герр Клаус, те дети были одарены?

   – Вы же знаете, герр лейтенант, что дар проявляется в отрочестве.

   Ищейка кивнул.

   Но умирали не все дети, кто-то ведь выживал, как мой дед Феликс. Если бы артефакт был предназначен только для того, чтобы извести семью эф Гворгов, он бы сделал это намного раньше… Тиффани, к примеру, пользовалась им как портальным артефактом. Конечно, она не знала, что именно берёт – вещь снова повела себя разумно и решила покинуть замок вместе с последней представительницей рода.

   – Чувствую, эта пакость ещё проявит себя, – сообщил Хантхоффер. – Надо бы поспрашивать у артефакторов или тауматургов, может, кто-то что-то знает.

   Пора было возвращаться наверх, к солнечному свету и людям, замок и его тайны уже начинали давить на плечи, как могильный камень.

   Напоследок я решила задать вопрос – почему тут так чисто. Словно кто-то продолжает приходить сюда и тренироваться. Оказалось, что полигон Анастазиуса охранял ещё один артефакт. Он одновременно и сохранял всё в первозданном виде, и отводил глаза. Если не знать, где искать, найти это место в замке невозможно.

   – Такая же магическая защита у вашей сокровищницы? – спросил ищейка.

   – Приблизительно, – уклонился от ответа призрак. – Только в несколько раз мощнее.

   Точно! А я всё думала, что меня беспокоит! Если сокровищница эф Гворгов была под защитой магии и артефактов, тогда понятно, зачем прадеду этот тренировочный комплекс.

   Мы двинулись наверх, к привычному миру и грязи. Грязь раздражала безумно. Я не хотела, не могла оставить тут всё как есть. Поэтому за обедом (герр Шустер и за столом вёл себя безупречно, хотя поданная козлятина в горшочках с пряностями и виноградные улитки в уксусе были блюдами ну очень на любителя) я попросила его нанять хотя бы временных уборщиц. Становиться баронессой в таком вот запустении мне не хотелось категорически.

   – Я должен известить герра Книтбрука, – сказал управляющий. – Всё же это он мой наниматель, не сочтите за дерзость, фроляйн баронесса.

   Я пожала плечами. Пусть извещает. Всё равно после меня замком будет владеть императорская казна. Так что недолго талантливому экономисту осталось экономить.

   Кухарка обрадовалась моим словам так, словно это был её замок. Это она прибиралась там, где успевала, насколько позволяли силы.

   – Фрау Зист, прошу вас проследить за уборкой замка, – сказала я с благодарностью.

   – Я сам прослежу, – едва ли не оскорбилось привидение.

   – Я сегодня же… всем в поселке… кто не занят на винограднике, – кухарка прижала руки к груди и выдохнула: – скажу, что фроляйн баронесса вернулась и порядок тут наведёт!

   Похоже, герра Книтбрука слуги не жаловали.

   – В таком случае, пойду извещу своего нанимателя прямо сейчас, – герр Шустер отодвинул от себя тарелку и встал из-за стола.

   Вид у него был такой довольный, что я даже задумалась, чему он больше рад: избавлению от блюд с местным колоритом или скорому увольнению своего начальника.

   После обеда мы снова пошли на экскурсию по замку. Хотя, на мой взгляд, делать тут было нечего. Теперь надо возвращаться в столицу и искать следы Тиффани там. Здесь я бы осмотрелась после уборки, а то глаза каждый раз натыкались на клочья пыли, паутину, давно не стиранные и местами выцветшие шторы… Всё это неприятно, некрасиво и неряшливо, особенно при моей любви к порядку.

   Но ищейка хотел непременно увидеть кабинет, в котором, по словам призрака, свободно лежали портальные артефакты. Кабинет баронов эф Гворг.

   Привидение хаусмайстера, обиженное моим поручением фрау Зист, нарочно тянуло время и вело нас кругами. Не обошлось и без галереи с портретами семейства. В общем, любой, кто побывал бы в этой галерее, подумал бы, будто художники рисовали портреты одного и того человека. Просто меняли ему костюмы и старательно состаривали холсты. Различий между баронами практически не было.

   – Да, у эф Гворгов очень сильная кровь, – подтвердил мои рассуждения чуть подобревший призрак. – Она сильна настолько, что принадлежность к роду видна по лицу.

   В светлых переходах на верхних этажах замка было намного спокойней, поэтому я не тряслась от дурных вестей и таких же предчувствий. Ищейка снова держал меня за руку, чтобы слышать герра Клауса. Но теперь я могла достаточно трезво мыслить. И вот что поняла: мне спокойно рядом с ним. Разве можно было представить ещё несколько дней назад, что я начну доверять этому гаду?

ГЛАВА 9

Баронский кабинет тоже носил следы запустения. Не такие явные, как всё остальное: пыли было поменьше, мусор по углам не валялся, дверцы шкафов из какого-то незнакомого мне дерева и ящики огромного стола были заперты, а белые полупрозрачные занавеси на окнах не пожелтели.

   Ищейка снова прицепился к хаусмайстеру с вопросом о портальных артефактах. Тот с готовностью указал на каминную полку из дорогущего полудрагоценного камня.

   Сейчас на ней лежал лишь слой пыли.

   – Сейф? – уточнила я.

   Оказалось, что эф Гворги за ценности не беспокоились. Самое дорогое держали в сокровищнице. А деньги на расходы – просто в ящиках стола.

   – Ну что, наследница, проверим, есть там что-то или пусто?

   Я и без проверок знала – в ящиках ничего. Ничего ценного, разумеется.

   – Ключи у герра Книтбрука?

   – Да, – сказал призрак, действительно слабо видимый при дневном свете. – Он пользуется кабинетом, когда бывает в замке.

   – Да что ты хочешь тут найти? – не выдержала я.

   – Не знаю, – пожал плечами Хантхоффер. – Чутьё требует осмотреться.

   Ладно, раз чутьё… Я вздохнула и вытащила шпильку: замки такой мог открыть ребёнок. Призрак смотрел с умилением, ищейка сразу лез внутрь. В основном ящики занимала смятая бумага, будто опекун использовал их вместо корзины. Я поискала и нашла вазу, в которую стала выгребать весь бумажный мусор. Потом я относила вазу к камину, опорожняла её и возвращалась. Беспорядок был настолько противен, что раздражение прорвалось наружу.

   – Стой, – вдруг приказал ищейка, когда я взялась за третий по счёту ящик. – Вот оно!

   Его рука пошуршала бумагой и извлекла из-под завалов небольшой, размером примерно в две ладони, портрет. На нём была изображена Тиффани, глядящая прямо на зрителя. Только лицо, крупный план.

   Хантхоффер аккуратно извлёк из кармана своей формы пакет и осторожно уложил в него портрет. Видимо, и этого потребовало чутьё. Мне тоже стало интересно, но хаусмайстер ничего не знал ни о происхождении портрета, ни о том, как он попал в ящик стола. А больше спросить было не у кого.

   Я тепло распрощалась с герром Клаусом, который всё порывался рассказать мне о церемонии вступления в наследство. Но, закончив уборку, после которой в камине осталась маленькая кучка пепла, я почему-то захотела как можно быстрее вернуться в столицу. Портрет Тиффани убедил меня в том, что она жива. Может, потому, что она показалась мне не пятнадцатилетней девочкой, а взрослой девушкой? Может, Книтбрук нашёл её, но никому не сказал?

   Ищейка, правда, убеждал попрощаться со слугами и управляющим, а также сообщить им, что найти наследницу можно через канцелярию первого советника. Я не поддалась на уговоры, и он вытащил портальный артефакт.

   Уже шагая в раскрытый портал, я оглянулась и увидела, как призрак герра Клауса машет вслед рукой.

   Мы вернулись в столицу через уже знакомую портальную комнату канцелярии советника. Хантхоффер показал гвардейцам артефакт, потом мы вошли в кабинет дежурного (мужчина за столом выглядел таким же опасным, как герр Петер), а оттуда, минуя кабинет советника, попали сразу в город.

   Ищейка сразу предложил навестить полицейское управление. Документы у меня теперь были, поговорить со следователем по делу «академиков» хотелось, так что я