Королева Снежная. Марина Мороз

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ПРОЛОГ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Мне не осталось ничего...

   Пришлось стать послушной марионеткой и подписать договор от которого нет спасения.

   Что будет со мной в руках настоящего демона?

ПРОЛОГ

В смерти происходит нечто подобное: непроглядный мрак и первородная пустота постепенно сменяются чем-то осязаемым, но еще не принявшим отчетливую форму. Кто-то встречает перед собой небесные замки и золотые врата, кто-то – мрачную обитель покаяния, а кто-то – адское пламя, выжигающее из несчастных не только грехи, но и душу. Такова участь смертных, предначертанная самой судьбой. Разница заключается лишь в том, что одни несут свой крест с молчаливым смирением, а другие с негодованием вопрошают небеса, не желая принимать их приговор.

   Уныние, обреченность, страх – чувства, которые ощущает человек, очнувшись от длительного сна. Время, течение которого остановилось на грани миров, постепенно возобновляет свой бег, принося с собой новые открытия. Для кого-то это радость от встречи с близкими, для кого-то – боль утраты, для кого-то – новая волна отчаяния. Вечное триединство, преследующее человечество с момента сотворения мира и довлеющее над ним дамокловым мечом.

   Лисабела Гвендельхард, одна из тысяч несчастных, попавших в клетку Люцифера, безусловно, относилась к первым, ибо с юношеского возраста знала свою скорбную участь, хотя до последнего надеялась ее избежать. Но увы, небеса ничуть не умаляют греха, совершенного во благо, а отцы Церкви не даруют отпущение тем, кто осмелился пойти на постыдную сделку со слугами Люцифера, пытаясь изменить роковой ход событий. История этой девушки началась в середине 17 века в живописном местечке на краю Франции, где на фоне заснеженных горных каскадов Альп, у берега спокойного голубого озера раскинулся небольшой городок Глод.

   Обилие зелени и цветов создавали поистине сказочную картину, которой, пожалуй, не мог похвастать ни один из городов тогдашней Европы. Не было здесь ни привычного для людей того времени зловония, ни смрадных испражнений, выливаемых из окон домов, ни отхожих канав, отравляющих воздух. Поистине это был рай, выстроенный на Земле. Обитатели города, считавшие себя наследниками Римской империи, к счастью для себя, сохранили не только ореол былого величия римлян, но и их гигиенические привычки, а потому ни чума, ни холера подолгу не задерживались в этих местах, предаваясь кровавой жатве по ту сторону гор. Хотя, как потом поняла Лисабела, истинная причина такого положения дел крылась в древних сказаниях, находящихся за гранью людского понимания. За все приходилось платить, и за спокойствие большинства единицы должны были расплачиваться собственными душами.

   Дом семейства Гвендельхард – дом ростовщика – находился на самой окраине городка, в процентном квартале, как называли его местные жители, и представлял собой небольшое двухэтажное строение, покрытое песочной известкой. Внизу находилась контора отца, а наверху жилые помещения: кухня, родительская комната и небольшая каморка, где, собственно, и ютились малютка Лисабела со своей сестрой-близнецом – Онаридой. Эти две родительские кровинки, родившиеся на стыке зодиакальных знаков, были столь различны меж собой по характеру, что с трудом можно было поверить, что появились на свет они с разницей в полчаса, которая и определила их дальнейшую судьбу.

   Онарида, увидевшая свет первой, с раннего детства была бойцом: озорная малышка не ведала ни страха, ни смущения, не раз заступаясь за свою более робкую сестрицу перед деревенскими мальчишками, да и перед родителями тоже, принимая на свои детские плечи груз ответственности за общие проказы. Лисабела же была не чета сестре: спокойная девочка, предпочитавшая работу по дому, да вышивание приключениям. Как после такого не уверовать в силу небесных светил, с рождения определяющих судьбу?

   Расположение дома семейства Гвендельхард хоть и не было привлекательным с точки зрения коммерции, зато открывало вид на поистине прекрасный городской пейзаж, которому могли позавидовать даже правители Глод. Узкий канал с островной башней посередине, змеей обвивал мощёные улочки, усыпанные небольшими домишками, и условно делил селение пополам – на жилой и ремесленный кварталы. При прогулке по первому сестрам неизменно сопутствовал запах цветов и свежеиспечённого хлеба, второй же дарил детскому взгляду занимательное зрелище. Горшечные мастерские, кузницы, скобяные и сыромятные лавки всегда заставляли девочек замедлять шаг, наблюдая за работой подмастерьев и их наставников.

   Но даже в этот момент мысли у сестер разнились. Онарида, чьей стихией был огонь, мечтала собственноручно выковать себе меч, с которым она, подобно Жанне Д’Арк, ринется в бой с именем Господа на устах. Лисабела же, глядя на юношу, состоявшего на службе подмастерьем кузнеца, желала лишь спокойной семейной жизни вдали от войн и интриг высшей знати. К сожалению, не всем мечтам дано осуществиться, и далеко не каждому дана сила бороться с превратностями судьбы. Но тогда дети не задумывались об этом, беззаботно продолжая свой путь.

   Центром города, безусловно, был огромный романский замок местной дворянской фамилии, берущей свои истоки от патрициев Римской империи, о чём, по крайней мере, неустанно твердили наследники этого древнего рода. Именно к замку вели все дороги. Обнесенный высокой стеной, этот образчик средневековой архитектуры, хранивший на своих стенах печать некой таинственности, манил к себе не только восхищенные взгляды, но и любопытные души, желающие прикоснуться к молчаливому величию этой твердыни. Не стали исключением и малютки Лиси и Лисса, как называл их отец. Однако, если первая смотрела на этот памятник былых времен с благоговейным страхом, вторая едва могла скрыть свое восхищение. Лишь строгий запрет матери держал ее на почтительном расстоянии от этого влекущего наваждения.

   Однако, гуляя по окрестным полям, каждый раз девочка неминуемо обращала свой взор к покатой крыше из темной черепицы, к круглым башням, на маковках которых от ветра скрипели фигурные флюгеры, к высокой потрескавшейся стене, увитой хмелем, к небольшим окошкам-амбразурам, где вечерами танцевали пугающие пламенные отблески. Эта картина не менялась годами, но неизменно завораживала детский взгляд. Взрослые порою поговаривали о том, что нынешний хозяин замка с Сатаной повенчан, но разве сей прискорбный факт мог отпугнуть жаждущего приключений ребенка?

   Год за годом Онарида боролась с мучившим ее соблазном, но каждый раз все ближе подходила к заветным стенам, отказывая себе в желании переступить грань подъемного моста, раскинувшегося надо рвом, ибо этот шаг суждено было сделать не озорной девочке, а созревшей девушке, желавшей заарканить судьбу, но угодившей в ее коварные сети.

   К моменту роковых событий, изменивших жизнь всего семейства, ей исполнилось немногим более четырнадцати лет, но к этому времени формы ее уже приняли соблазнительные женские очертания, которые не могли скрыть никакие пуританские наряды. Пышная грудь, сокрытая высоким воротом, призывно вздымалась при дыхании, тонкая талия и округлые бедра невольно заставляли мужские сердца замирать при каждом ее шаге, но истинной гордостью девушки была густая копна хрустально-белых волос, волнами спадающих до самого пояса.

   Хоть мать и настаивала на том, что благочестивая барышня должна прятать эту красоту под чепцом, Онарида, в отличие от сестры, придерживалась своего мнения. Заплетая их в тугую косу с вплетенной в нее алой лентой, девушка без доли стыдливости ходила по городу, лишь изредка набрасывая на голову глубокий капюшон. Лицом она была хоть и миловидна, но ничем не примечательна – не было в нем той красы, что превозносили художники той эпохи на своих полотнах. Кожа слишком смуглая, что выдавало в ней кровь древней Италии; скулы высокие, придающие образу некую стать; нос небольшой, но с едва уловимой горбинкой, оставшейся после падения с лошади; глаза карие, но при свете солнца, переливающиеся подобно янтарю.

   Одним словом, далека от идеала красоты, когда в моде была смертельная бледность, белокурые пряди и небесные очи. Но было в ней нечто такое, что не могло оставить девушку без внимания. Пожалуй, в качестве этого выступали воля, пытливый ум и непреодолимая жажда познать жизнь. Ее энергия стала неиссякаемым источником вдохновения и силы для всей семьи, помогая им сохранить единство и веру в самые тяжелые времена; она была светом тогда, когда угасал даже светоч надежды.

   Однако тьма бывает всепоглощающей, не позволяющей даже спасительному лучику пробиться сквозь мрак, липкой пеленой, окружающей человеческую душу. Это произошло в день летнего солнцестояния – великий праздник, которого ожидали и боялись одновременно. Христиане праздновали день рождения Иоанна Предтече, а пособники Сатаны – открытие врат преисподней. Так уж повелось исторически: там, где для Церкви святые дни, для ведьм – время кровавых шабашей и разврата, когда падшие могли зачать «благословенное» дитя. Только в этот раз летели ведьмы не на Лысую гору, а аккурат в таинственный замок, в окнах которого танцевало поистине адское пламя.

    Возвращаясь домой из придорожной таверны, где Онарида подрабатывала, разнося еду, девушка застыла у распахнутых ворот, привлеченная чарующей музыкой, доносившейся откуда-то сверху. Мелодия лилась нескончаемым потоком, одухотворяя и наполняя все существо несчастной. Подобно мотыльку, она летела в губительное пламя. Шаг, за ним еще один, и еще… и вот она уже внутри.

   Замок встретил ее на удивление радушно: не было тут ни виселицы, ни кольев с человеческими головами, как, бывало, рассказывали городские старухи, осеняя себя крестом от одного лишь взгляда на старинную громаду. Вспоминая это, Лисса так и не смогла сдержать легкой улыбки, ибо она никогда не могла взять в толк, почему властвовавшая над душами инквизиция, пред ликом которой дрожала чуть ли не вся Европа, обходила эту обитель проклятых стороной. Мощеный двор, в центре которого находился ветхий колодец, пусть и не пестрил цветочным разнообразием города, но и не вселял леденящий душу ужас, да и пугающего лязга цепей слышно не было.

   – «И вовсе не страшно!» – подумала девушка, повернувшись вокруг своей оси, но в мгновение, когда ее глаза встретились с небесным взглядом мужчины, которого она видела лишь однажды и то издалека, сердце девушки пропустило удар.

   – И что же занесло такую очаровательную незнакомку ко мне в столь поздний час? – поинтересовался мужчина.

   Девушка, не скрывая любопытства, оглядела его с головы до ног, подмечая мельчайшие детали его облика. На вид ему было не более двадцати пяти лет, однако одежда добавляла ему добрый десяток. Чересчур вычурная для этого захолустья, но идеальная для Версаля. Никогда ей не приходилось видеть ничего подобного: поверх белоснежной шелковой сорочки с кружевным жабо надет сюртук из плотного темно-синего шелка, чуть прикрывающий колени, прилегающий к телу на груди, но свободный книзу.

   Талию оплетал расшитый золотой нитью кушак из серого шелка, из-под рукавов, расширенных после локтей, выбивалось белое кружево искусной работы. Даже ее сестра, славившаяся на всю округу своей искусной работой, пожалуй, не могла сотворить ничего подобного. Бархатные штаны, облегавшие голень с мерцающими застежками по бокам, пегие чулки и туфли завершали этот необычный образ. Взгляд девушки невольно застыл на сияющих брошах на его туфлях: кровавые рубины, заключенные в бриллиантовый плен, чарующе мерцали при предательском свете луны. На миг девушке стало даже стыдно за свое простое серое платье, единственным украшением которого была шелковая вышивка, сделанная Лисабелой.

   – Я… я уже ухожу, мне здесь не место, – проговорила Онарида, не в силах выдержать пожирающего взгляда незнакомца. Было в его глазах что-то неземное, проникающее в самое сердце и заставляющее его отбивать чечетку в груди.

   – Отчего же, ты как раз вовремя, – улыбнулся мужчина, – мы – я и мои гости – как раз собирались отужинать, – подхватив ее под локоть, он привлек девушку к себе. – Не желаешь к нам присоединиться?

   Есть и правду очень хотелось, а воображение уже начинало рисовать перед глазами картины изысканных яств, усеявших господский стол. Ей, девушке из простой семьи, пусть и зажиточной, никогда не предоставлялось возможности прикоснуться к величию высшего общества, его блеску и роскоши, а потому искушение было слишком сильно. Но в то же время, какой-то внутренний голос, наполненный суевериями, заполнял ее душу почти осязаемым страхом, который заставлял ее пятиться назад при каждом его слове.

   – Я… простите, я не могу… меня ждут дома, – рука незнакомца сомкнулась на ее запястье, заставив девушку вскрикнуть от боли, но ее голос заглушил душераздирающий крик, эхом отразившийся от древних стен и унесшийся куда-то ввысь, отчаянной мольбой к небесным силам.

   На пороге замка, спотыкаясь о холодные ступени, появилась молодая девушка – обнаженная и окровавленная. На ее лице застыла гримаса ужаса, а все тело содрогалось от мучительной боли. Находясь в преддверии безумия, несчастная кинулась к ногам двух женщин, облаченных в расшитые серебром мантии, скрывавшие их лики за широкими капюшонами.

   В сознании Онариды тут же восстали древние легенды, соединенные с деревенскими байками, и сердцем завладел липкий страх, растекающийся по венам вместе с кровью. Перед глазами пронеслась картина мистического шабаша, черных ритуалов при луне и кровавых омовений, дабы обрести бессмертие. Пользуясь некоторым замешательством присутствующих, девушка выхватила из корсажа небольшой нож, полоснув руку своего обидчика, второй же удар пропорол воздух, скользнув по его щеке, но видеть этого несчастная не могла, ибо первобытный ужас застилал пеленой ее глаза.

   Что было сил, Лисса кинулась к подвесному мосту, слыша за спиной удаляющейся голос мужчины, читающего какое-то заклинание на неизвестном ей языке. Сердце трепетало так, что готово было вырваться из груди; воздуха катастрофически не хватало, а ноги будто налились свинцом, не давая и шагу ступить без нечеловеческих усилий, но она бежала. Бежала так быстро, как могла, так далеко, как позволят силы. Все время ей чудились шаги за спиной, а мысли неминуемо уносились к сцене кровавой вакханалии в замке и затравленным глазам девушки, которая подобно загнанной, израненной псами преисподней лани рухнула на каменные плиты проклятого замка, сдаваясь на милость судьбе.

   Короткий путь до дома, который в былые времена занимал у нее не более нескольких минут, казалось, отнял целую вечность, состарив несчастную на несколько десятилетний. Незамеченными оставались вопросительные взгляды прохожих, ремесленные лавки, даже породистый жеребец, привязанный у городской гостиницы. Несколько минут назад, увидев животное подобной красоты, девушка непременно бы поинтересовалась его владельцем, но не сейчас. Сейчас имел значение лишь страх, плетью хлеставший ее в спину. Лишь около двери своего дома она позволила себе остановиться, с ужасом обнаружив, что во время бегства обронила крест, подаренный отцом.

   – О, Господи, – прошептала она, пытаясь привести мысли в порядок. Не было ничего хуже для истинной католички, чем потеря подобной реликвии, тем более при таких обстоятельствах. Сделав несколько глубоких вздохов, девушка дрожащей рукой растворила дверь.

   – Лисса, милая, мы тебя заждались! – раздался радушный голос матери, обнимающей запоздалую дочь. – Что так задержало тебя? Садись, ты как раз к ужину.

   – Ничего… я… я не голодна, – отчеканила она, собираясь подняться к себе в комнату, но рука отца, ухватившая ее за локоть, заставила холодок пробежать по ее спине. В памяти сразу воскресли аристократические черты темноволосого мужчины: пронзительный взгляд голубых глаз, высокие скулы, прямой нос и едва уловимая усмешка. Невольно в разум закралась мысль о том, как мог Создатель допустить в мире подобную несправедливость? Как такой ангельский лик мог принадлежать такой запятнанной душе?

   – Коль угодно, можешь не есть, – строго сказал отец, – но без вечерней молитвы ко сну ты не отойдешь.

   Как ни старалась девушка найти утешение в общении с Господом, мысли постоянно уносили ее прочь: туда, где этой ночью властвовали силы более могущественные и более темные, ибо до сотворения Земли во Вселенной существовала лишь тьма. Она была матерью и источником всего сущего, она царила в проклятом замке. И сколь бы долго священники не пытались уверить Онариду в обратном, в душе она хранила святую веру в свои убеждения.

   Прозвучавшее «аминь», наконец, позволило несчастной запереться в своей комнатушке, все убранство которой составляли лишь две кровати грубой работы, небольшой туалетный столик, на котором стоял кувшин с водой, пара гребней, да небольшой шкаф. Завернувшись в стеганное одеяло, Онарида притянула к себе ноги, вознося уже истинную молитву, моля Господа с неистовством, граничившим с настоящим безумием.

   – Пожалуйста, пусть это будет сон! Пусть будет сон! – без устали твердила она себе, постепенно проваливаясь в пугающую пустоту мира без сновидений, но даже там, на дне этого вакуума, ее сознание умудрялось различить жестокую атаку реальности, навсегда изменившей ее жизнь.

   Но хуже всего было утро, ибо оно не только не принесло облегчения, но и впустило в дом смерть, холодной поступью прошедшую по этажам. Первым она забрала отца, сломавшего шею, спускаясь по лестнице. Глупая смерть – слишком глупая, чтобы быть случайной, а дальше она пришла за матерью, не сумевшей вынести подобной утраты. Однако и здесь сработал принцип злополучного триединства. Следующей была Онарида.

   – «Бог любит троицу», – без устали твердили на каждом шагу, видимо на смерть сей печальный закон тоже распространяется.

   К полудню девушка почувствовала жар, а через два часа слегла в постель. Как могла Лисабела пыталась облегчить страдания сестры, но все ее усилия таяли в мрачной неизбежности. В приступах горячечного бреда, Лисса даже не позволяла до себя дотронуться, утверждая, что ее настигло проклятие.

   – Это все он, Лиси, – без устали твердила она. – Он наказал меня за то, что я видела. Он колдун, нет хуже – он сам Дьявол! Все, кто дотрагиваются до меня – обречены. Я всему виной. Мама, папа – их кровь на моих руках!

   – Господь с тобой… ты бредишь! Это жар и потрясение! Скорбь и безумие опутали разум своими цепями, – пыталась переубедить ее сестра, но Онарида будто не слышала ее слов, настаивая на своем.

   – В этом замке действительно творится что-то страшное. Колдовство! Я видела их вчера, – теряя сознание, проговорила несчастная. Настал черед Лисабелы осенять себя крестом. С детства обладая пытливым умом, страстью к наукам и отсутствием суеверий, девушка не верила в магию, но с другой стороны, объяснить иначе череду этих роковых событий, язык не поворачивался, будто порчу кто-то навел.

   С час просидев около постели умирающей, Лисабела все же решилась посетить старый замок. Если там есть человек – с ним всегда можно договориться, ибо у всего есть своя цена, а если не получится – терять ей уже нечего.

   – Ты бы сделала для меня тоже самое! – склонившись над ухом сестры, прошептала она, накинула плащ и скрылась в лабиринтах узких улочек. Всю дорогу воображение рисовало ей пугающие картины инфернальных чудовищ, предающихся кровавой жатве подобно зверям; жуткие оргии, где бал правит сам Люцифер; темные ритуалы, о которых без устали на проповедях твердили священники. От этих мыслей по спине Лисабелы бежали мурашки, но усилием воли ей удалось победить собственную трусость. Какого же было ее удивление, когда у главных ворот древней твердыни ее встретил мужчина, одетый в простой серый сюртук и темные штаны, заправленные в голенище сапог. Молодой, высокий, обладающий привлекательной внешностью, которую не портил даже белеющий шрам на его щеке. Он встретил ее лучезарной улыбкой, обнажающей ровные ряды белоснежных зубов.

   – Не думал увидеть тебя так скоро! И тем более, не думал, что ты сможешь прийти сюда своими ногами! – не скрывая удивления в голосе, произнес хозяин дома.

   – Лисса не ошиблась, – одними губами прошептала девушка, чье сердце ушло в пятки, когда их взгляды встретились.

   – Даже так… – с усмешкой произнес мужчина, почти вплотную приближаясь к ней. Сделав глубокий вдох, с упоением вбирая в себя ее аромат, он приподнял подбородок несчастной. – Значит, сестры! И что же привело тебя ко мне?

   – А Вы не догадываетесь? – отшатнувшись от него, произнесла девушка.

   – Не имею ни малейшего понятия, – фыркнув и повернувшись к ней спиной, отозвался он.

   – Верните все назад! Мы никому ничего не расскажем! – с какой-то детской наивностью произнесла она.

   – Вернуть? – усмехнулся мужчина. – Смерть нельзя обратить вспять – таков закон жизни! Неужели ты решила угрожать мне, девочка? А мне, грешным делом, показалось, что ты явилась сюда, чтобы договориться.

   – Церковь… – пискнула она, хватаясь за мысль об инквизиции, как за спасительную соломинку.

   – Не трогает тех, кто делает Господу щедрые подношения, – бесцеремонно перебил ее мужчина. – По всей Европе пылают костры, но неужели ты считаешь, что на помост взошла хотя бы одна ведьма? Мы слишком сильны для людей, а магия, наложенная Люцифером на своих слуг, делает нас восприимчивыми, пожалуй, только к пламени самой преисподней. Ты можешь попытаться бросить мне вызов, но проиграешь! Те, кто верят в существование истинной магии, предпочитают с ней не связываться, уж поверь. Предлагаю начать наш разговор сначала: итак, ты пришла сюда торговаться, а не угрожать! Что же может мне предложить столь юное и непорочное создание в обмен на жизнь своей сестры.

   От его плотоядного взгляда Лисабеле сделалось не по себе. Она не обладала смелостью Онариды и ее дерзостью, единственной стрелой в ее колчане была хитрость, но едва ли ей, не знающей жизни, хватит столь скромного оружия, чтобы обыграть могущественного колдуна.

   – Я… – заплетающимся от страха языком, пыталась проговорить она, но слова словно застревали в горле, обращаясь душившими ее хрипами. Краска стыда залила все лицо девушки, а слезы навернулись на глазах. – я могла бы остаться здесь, навсегда!

   Ответом ей был громогласный смех, при звуке которого Лисабела была готова провалиться сквозь землю от собственного позора. В голове не укладывалось как она, благочестивая барышня, могла предложить мужчине подобное.

   – Наложница? Ты серьезно? Неужели ты считаешь, что я не могу найти себе кого-то красивее тебя? – окинув ее оценочным взглядом, произнес мужчина, собираясь уйти. Уже у самых дверей, услышав голос Лисабелы.

   – Постойте! – вот оно, то чего он так ждал – отчаяние. Человек, пришедший к этой точке, становится податлив, как влажная глина. И здесь истинный творец может приниматься за работу, придать этой грязи любую форму, ваять истинное произведение искусства. Как он любил этот упоительный момент, когда можно было приступить к истинным торгам, отринув пустые разговоры!

   – Ты ведь любишь свою сестру?

   – Да, – тихо отозвался робкий девичий голосок.

   – Спрошу иначе: ты достаточно сильно любишь свою сестру, чтобы отказаться от самого дорого, что у тебя есть?

   – Но у меня больше ничего нет! – подняв на него янтарные очи, пролепетала она. – Мы живем небогато…

   – Деньги – мусор, который по непонятным причинам так влечет смертных. В моем мире в цене иная валюта – души! Готова ли ты отдать мне свою в обмен на жизнь сестры? – при этих словах Лисабела потупила взгляд, погружаясь в борьбу с собственными противоречиями. Для нее, ярой католички, выросшей во Христе, одна мысль о том, чтобы продать собственную душу, казалась крамольной. За это доблестные служители Церкви отправляли на костер – проторенная тропинка в бездну. Но с другой стороны, разве не превратится ее жизнь в ад, наполненный муками совести, если она позволит своей сестре, делившей с ней одну утробу, погибнуть, имея при этом возможность ее спасти.

   К тому же, будучи не фанатично-религиозным, но глубоко верующим человеком, Лисабела считала, что путь к спасению души проходит по пути самопожертвования. Спасение жизни, безусловно, она причисляла к праведным поступкам, а потому не теряла надежду на высшую справедливость. Закончив на этом минорном аккорде спор разума и сердца, девушка подняла на коварного искусителя глаза.

   – Я согласна! – произнесла она таким уверенным голосом, что мужчина даже поразился этой решимости.

   – Что… даже не будешь вымаливать пощады? Не поинтересуешься о том, когда я потребую оплату долга? Не будешь пытаться выторговать время? Неужели не интересно, что тебя ожидает по ту сторону жизни?

   – Я хожу на проповеди и это знаю: кипящие реки крови, адское пламя и вечные страдания, пока огонь не выжжет скверну из души. Что касается сроков, то по всем правилам мне полагается несколько лет! Не правда ли?

   – И все же, чтобы совершить сделку, которую не смогут оспорить высшие силы, я должен разъяснить все недосказанности, – проговорил мужчина, поражаясь познаниям и спокойствию девушки. Такой выдержке могли позавидовать бывалые вояки, хотя, знал бы он Лисабелу лучше, понял бы эту особенность ее характера: чем больше она волновалась, тем отрешеннее становилась. Это была своего рода психологическая защита, выстроенная подсознанием для того, чтобы оградиться от жестокой реальности. – Знаешь ли ты о том, что никогда не найдут прощение небес те, кто добровольно пошел на подобную сделку?

   Судя по страху, промелькнувшему в ее глазах, девушка не знала. Былая уверенность пошатнулась, а ее место заняли сомнения.

   – «Это лишь проверка моей веры!» – твердила она себе, – «Господи, помоги!»

   – Бог тебя не услышит, девочка! Здесь, в этом замке, у него нет власти, нет глаз и нет ушей!

   – Ты – Дьявол! – прошипела она, делая несколько шагов назад.

   – О, нет! Я всего лишь его скромный слуга, – при этих словах мужчина театрально поклонился, прижав к груди ладонь. – К тому же, тебе стоит уважительнее отзываться о нашем Владыке! Как по мне, он оказал Богу такие неоценимые услуги, что его давно пора канонизировать. Только вдумайся, какой великий замысел! Какая тотальная диктатура! Полное лишение свободы! Живи так, как говорит тебе Церковь: страшись искушений, не предавайся пороку, а иначе тебя ждут адские муки. Не будь в этом мире Люцифера, чем бы они пугали людей? Как бы их контролировали?

   – За такие слова идут на костер! – возразила девушка, стараясь не поддаваться сомнениям, которые он вливал в ее душу каждым своим словом. Слушая такие речи, становилось ясно, как могла Ева поддаться лукавым посулам. Сомнения – вот с чего начинается растление чистых сердец.

   – Костер??? Еще одна политика устрашения! Порой мне кажется, что инквизиция и Крестовые походы во имя Господа убили больше людей, чем все демоны вместе взятые!

   – Довольно! – вскричала Лисабела, кинувшись к двери, но у самого порога ее остановил его надменный голос.

   – Правильно ли я понимаю, что ты дашь своей сестре умереть, лишь потому, что не желаешь услышать истину?

   – Нет! – обреченно проговорила она, возвращаясь на прежнее место с видом лошади, идущей на заклание.

   – Что ж, я так и думал! – ведьмак развел руки в разные стороны, будто зачаровывая ветер, порыв которого оказался настолько силен, что захлопнул массивные ворота, отделяя их от окружающего мира. – Ступай за мной! – произнес он, почти нежно подхватив девушку под локоть.

   За дверьми простирался длинный, но узкий коридор, условно разделяющий замок пополам. К удивлению Лисабелы, все арочные двери были заперты, а взгляду сопутствовала весьма однообразная картина, вселяющая в душу уныние. Как вообще можно было жить в таком месте? Кругом серость, необлицованные камни стены, да почерневшие от времени мраморные вазоны, наполненные маслом. Видимо, во время ведьмовских сборищ они служили источниками света. Не было ни картин, ни штандартов, ни прочей атрибутики, которую так любили выставлять перед гостями многие феодалы. С каждым вздохом девушка все больше чувствовала витавший в воздухе ореол отчаяния, пропитавший стены и следовавший за ними по пятам. Лишь у самого подземелья она увидела родовой герб семьи: венценосный орел, раскинувший крылья, на фоне четырех скрещенных копий.

   – Своеобразная дань памяти многим поколениям моей семьи, – растворяя перед девушкой дверь, презрительно фыркнул он. – Должно же в этом замке хоть что-то от них остаться.

   Лисабела, погруженная в свои мысли, не нашла в себе сил ему ответить, опустошенным взглядом всматриваясь в непроглядный мрак подземелья. Щелкнув пальцами, мужчина зажег десятки факелов, освещавших их путь.

   – Не бойся, – произнес он. – Самое страшное с тобой уже произошло! – при этом мужчина грациозно подал ей руку, удерживая от падения.

   Чем глубже они спускались, тем сильнее становился запах сырости и тлетворный смрад векового разложения. Холод, усиливавшийся с каждым шагом, сковывал не только тело, но и душу, буквально вмораживая Лисабелу в каменные плиты. Если бы ее ладонь не была заключена в огненной хватке мужской руки, девушка наверняка потеряла бы сознание, утратив связь с реальностью. Воистину, в нем горело пламя самой преисподней.

   В самом низу находилась небольшая комнатушка, в центре которой стоял каменный стол, испещрённый какими-то символами, значения которых несчастная гостья понять не могла, но, учитывая обстоятельства ее пребывания здесь, догадывалась. В центре него стояла огромная серебряная чаша искусной работы. Растительный орнамент причудливыми узорами спускался к основанию сосуда, заполненного прозрачной жидкостью, и превращался в ножку-постамент, две красные свечи стояли с обеих сторон от нее.

   Кругом расположились стеллажи, заполненные многочисленными книгами, судя по виду, достаточно древними. Пробежав взглядом по корешкам, девушка нашла там не только труды ученых-схоластов, но издания по оккультизму, внушительное собрание сочинений по алхимии и прочим запрещенным наукам, несколько фолиантов на незнакомом ей языке и, как ни странно, Библию. В самом углу стоял низкий стол с какими-то склянками и колбами, а вот ведьмовского котла, она, вопреки ожиданиям, не нашла.

   Все это время ведьмак молчаливо наблюдал за своей жертвой, невольно проникаясь к ней чем-то сродни уважения. Какие-то зачатки человеческих чувств к этому наивному, не испорченному миром созданию, пробуждали в нем некую симпатию. Подумать только, ее жизнь висела на волоске, а она с интересом разглядывала книги. Книги! Это в то время, когда женщинам прививались лишь чисто бытовые навыки ведения хозяйства, рукоделия и прочих «полезных ненужностей», подобная же тяга к знаниям прилюдно осуждалась. Ибо в их «темном» обществе бытовало абсолютно глупое мнение о том, что чтение, да и знания в принципе, приводят женщину к бесплодию. Действительно необычный ум, вот бы проникнуть в ее прекрасную головку, понять, что за мысли терзают это хрупкое создание.

   Знающему Лисабелу, понять это было не трудно. Отличительной чертой девушки было смирение: она никогда не боролась с судьбой, не пыталась плыть против течения, позволяя реке уносить себя в неизвестные дали, постепенно пробираясь к берегу. В этом была одновременно ее сила и слабость. Она не могла позволить своей сестре умереть, выбор был сделан! Тратить силы на бессмысленные упреки, ненависть и демонстрацию своего презрения к силам ада, которые грозили обратиться новой бедой, она не хотела. Кто-то мог назвать это малодушием, а кто-то не по годам развитой мудростью.

   Как бы то ни было, не имея возможности приобрести книги дома, Лисабела хваталась за каждую возможность прочитать их в городской школе или в доме хозяйки, у которой состояла во служении. А это… это место было настоящим кладезем знаний, на время унесшим ее мысли от печальной сделки, пробуждая в этом юном создании исследовательский интерес.

   – Ты готова? – раздался бархатистый голос за спиной, на секунду девушке даже показалось, что надменный тон, которым он одаривал ее прежде, сменился на сочувственный.

   – Да! – робко ответила она, вставая у противоположной стороны стола.

   – Дай ладонь! – проговорил мужчина, но столкнувшись с вопросительным взглядом янтарных глаз, добавил, – подобные контракты пишутся кровью, пролитой обеими сторонами. – Простая формальность.

   Лисабела подала ему руку, будто завороженная наблюдая за тем, как маг полоснул ее кинжалом. Алая струйка устремилась вниз, окрашивая воду в чаше в нежно-розовый цвет.

   – Передаешь ли ты, Лисабела Гвендельхард, свою душу в вечное и безраздельное владение Ангелу Преисподней в обмен на жизнь, дарованную твоей сестре?

   – Да, – произнесла девушка.

   – Обещаешь ли ты безоговорочно выполнять волю своего владыки, после того, как он вступит в право собственности? – с этими словами, мужчина полосанул свою ладонь, смешивая их кровь в священной чаше.

   – Да, – потупив взор, ответила она. В ту же секунду жидкость забурлила, из красной обратившись в черную, а потом снова в прозрачную.

   – Владыка дает свое согласие на заключение договора! – пояснил ведьмак, скрепляя сделку кровосмесительным рукопожатием. – На том считаю сделку свершенной!

   Лисабела уже собиралась высвободить руку, но мужчина с силой притянул ее к себе, впиваясь в губы поцелуем. Испугавшись этого порыва, девушка попыталась отстраниться, но ведьмак лишь сильнее прижал ее к себе. Неведомый досель огонь обжег не только губы, но и душу девушки, заставив трепетать в его сильных руках, будто птичка, попавшая в силки. Ощущение было пугающее, вызывающее отвращение, но в то же время приятное. В эту секунду в ее сердце смешалось столько противоречивых чувств, что она была не в силах вычленить из них что-то одно и сконцентрироваться на нем. Эта близость закончилась для нее так же неожиданно, как и началась. Отпрыгнув в сторону с проворностью пантеры, девушка с негодованием смотрела на своего обидчика, ожидая объяснений. Впервые в ее глазах Фрадерикь читал почти осязаемый гнев, признаться, это его позабавило.

   – Такова традиция, – равнодушно пояснил он, подойдя к столу с многочисленными склянками. – Держи, – со звоном выхватив из дальнего угла пыльный флакон с золотистой жидкостью, проговорил мужчина. – Дашь это выпить сестре! К утру она проснется обновленной и полной сил, забыв о том, что произошло в этих стенах. Запомни: случившееся здесь – наша тайна. Храни ее, как зеницу ока, иначе силы ада тебя жестоко покарают еще при жизни. Они не только досрочно заберут твою душу в чертоги Люцифера, но и оборвут жизнь, подаренную твоей сестре.

   – Хорошо, – кивнула Лисабела. – Раз уж Вы заговорили о сроках…

   – Ты мне нравишься, – перебил он ее. – А поэтому я сделаю тебе один подарок: я не стану вмешиваться в замысел судьбы. Ты, как и твоя сестра, проживешь ровно столько, сколько вам отмерено золотой нитью. Может, это случится завтра, а может, через десятилетия. Вся прелесть жизни в незнании. Пора прощаться. Надейся на то, что наша следующая встреча состоится не скоро, ибо она будет предвестником твоей смерти. И еще это, – ведьмак протянул ей серебряный крест с необработанным камнем бирюзы, – передай Онариде, пусть больше не теряет!

   Мужчина явно был очень доволен собой. Заполучить «чистую» душу для адских чертогов – небывалая удача. Они ценились падшими на вес золота, ибо были неиссякаемым источником силы для своих хозяев.

   – Выходит, после смерти моим господином будете Вы?

   – О нет, я всего лишь смежное звено в этой цепи. Я пахарь и жнец но, увы, не собственник. Твоя дальнейшая судьба мне не ведома, то будет решать лишь Владыка. А теперь, ступай! – мужчина положил ладонь на ее лопатку, обжигая кожу каким-то первородным огнем, который угас в одно мгновение.

   Будто сбросив с себя чары, опутавшие ее душу, Лисабела помчалась вверх по лестнице, оставив за спиной длинный коридор и массивные двери. Сжимая в руках целительную бутылочку и распятие, она будто молния пронеслась по узким улочкам, с шумом растворив дверь собственного дома.

   Онарида все еще билась в горячке, так и не приходя в сознание. Смешав снадобье с водой, девушка почти насильно влила в горло сестре волшебное зелье, наваливаясь на нее всем весом своего хрупкого тела. Минуту спустя несчастная затихла и вскоре забылась сном, печать страдания на ее лице растаяла, как первый снег на ярком солнце, жар постепенно спал.

   Только тогда Лисабела поняла, насколько устала сама. Смерть родителей, сделка с Дьяволом в одно мгновение навалились на ее плечи неподъемным грузом, не выдержав которого, девушка рухнула на кровать, заливаясь слезами, пока не забылась беспокойным сном. В сознании постоянно рождались неясные образы, но мучительнее всего был голос, будто призывавший ее к себе. Такого мелодичного и в то же время жесткого созвучия она не слышала еще ни разу в жизни. Проснулась она еще до рассвета. Вопреки ее надеждам, сон не принес ни отдыха, ни душевного покоя. Случившееся вновь восстало перед глазами, наполнив душу непреодолимой скорбью.

   – Что ж, там, где не помогает сон – поможет вода! – обнадеживая себя, произнесла она. Убедившись, что с Лисса все в порядке, девушка спустилась на первый этаж, так сходу и занырнув в огромную бочку. Что поделать, ванная была привилегией знати, остальным же приходилось довольствоваться малым.

   Холодная вода принесла некоторое облегчение, приятно расслабила мышцы, отрезвила разум. Будучи от природы оптимистом, Лисабела попыталась успокоить себя тем, что по крайней мере ее смертная жизнь пойдет по отведенному небесами сценарию, если, конечно, Создатель не обрушит на нее гнев за содеянное. Но и тут Лисабела нашла чем себя успокоить: «если Бог не имел власти в этом проклятом замке, значит, скорее всего, и видеть произошедшего не мог», – глупая, наивная мысль, но все же принесшая некоторое спокойствие. Уже вылезая из бочки, девушка увидела в зеркале отражение собственной спины, с ужасом отшатнувшись в сторону.

   – О, Господи, помилуй! – прошептала она, рассматривая печать на своей лопатке. – Заклеймена, как какая-то скотина!

   Теперь она поняла причину прощального касания: ведьмак выжег на ее спине сигил Люцифера, тем самым устанавливая право владения ее душой. В ту секунду истинная паника завладела сердцем Лисабелы. Натирая мылом ветошь, девушка принялась изо всех сил тереть печать, до крови раздирая кожу, но будто по волшебству рана снова затягивалась, восстанавливая изображение.

   – «Печать, поставленную самим Люцифером, не стереть, девочка», – раздался в голове чарующий голос хозяина замка.

   – Проклята, навеки проклята, – прошептала Лисабела, падая на колени. – И никогда не отмыться мне от этого позора.

   Но время шло, прошедшее не могло кануть в Лету, но, по крайней мере, отошло на второй план, уступая ежедневным заботам. Онарида быстро пошла на поправку, забыв о том, что произошло в злосчастном замке, перевернувшем их жизни. Неспешно за окном замелькали годы, а перед глазами – лица. Многое повидал их городок с тех пор, как тела родителей были преданы земле, а ведьмак, заключив сделку, покинул свои владения. Таково было непреложное правило!

   Худо-бедно, а время все-таки залечило раны на сердце девушки, и жизнь потекла по привычному руслу. Продолжая семейное дело, сестры продемонстрировали недюжее упорство и смекалку, с годами приумножив оставленный отцом капитал, что, безусловно, вызвало недовольство и зависть среди тех, кто, повинуясь старому укладу, считал подобную работу для женщин непозволительной. Но вода камень точит, а потому упрямство взяло верх над предрассудками, и вскоре Лиси и Лисса, прогуливаясь по городу, начали встречать уважение в глазах прохожих.

   За постоянными хлопотами, Лисабела даже не заметила, как минуло пять лет с момента заключения постыдной сделки. Время научило ее жить с этим грузом вины, а спустя год выработало к этому устойчивую привычку. Если вначале девушка могла часами простаивать у окна, сверля взглядом каменную твердыню, будто ожидая, что подвесной мост откроется в любой момент и верхом на белом коне с косой наперевес оттуда выскочит Смерть, то когда страшного не произошло, она позволила себе маленькую вольность – мечты. Через несколько лет она уже начала строить планы совместной жизни с полюбившимся в детские годы подмастерьем, а вскоре эти мечты начали притворяться в жизнь. Сыграть свадьбу решили после Великого поста, а после переехать в новый дом, который сестры, наконец, смогли себе позволить.

   Но, как известно, в этом мире нет ничего постоянного: беда стучится в двери в тот момент, когда ее не ждешь. Только пришла она не в образе адского всадника, восседавшего на крылатом Кошмаре, а кровавой поступью инквизиции, получившей лживый навет.

   В тот день Лисабела в очередной раз убедилась в том, что нет предела людской жадности и зависти. Священник, ссудивший у них значительную сумму на восстановление собственного прихода и растративший средства на личные нужды, не смог оплатить долг в положенный срок. Чтобы не запачкать свое имя подобными делами, а руки кровью, он отправил послание местному епископу, рассказав о своих подозрениях: мол, женщин успешными ростовщицами делает лишь сделка с Сатаной. Одним словом – ведьмы! Продуманный ход истинного стратега Церкви, к тому же, деньги возвращать не нужно.

   Увидев у своих дверей церковных дознавателей, Лисабела сразу поняла свою скорбную участь. Метка Люцифера на ее плече была смертельным приговором: бессмысленно было отпираться и некуда бежать. Не инквизиция, так адские гончие исполнят приговор. Оставалось только одно – сознаться в содеянном и взять всю вину на себя.

   Следствие было недолгим, но заточение в зловонной камере все равно оставило на лике узницы следы тяжкой муки, а, точнее, это сделали нескончаемые пытки. Но к ее же счастью, на первом же заседании судьи и присяжные огласили свой приговор – смерть через сожжение! Доказательства связи с Дьяволом были налицо, к чему долгие тяжбы? Лишь огонь, по мнению Церкви, мог очистить мир от ее скверны. Подобная участь ждала и Онариду, но вернувшийся из долгого путешествия по Европе хозяин родового замка, вступился за несчастную, убедив всех словом и звонкой монетой в том, что нет вины на той, что не носила на своем теле адской печати. Неведение стало ее защитой, а золото заступника – щитом.

   Как бы то ни было, приговор Лисабеле был оглашен. Девушке было позволено встретить последний в своей жизни рассвет, восходя на помост собственного погребального костра. Горькая ирония судьбы: она, чистая душой и телом, примет мученическую смерть, чтобы вечность гореть в пламени преисподней.

   Поздно ночью, сидя на прелой соломе на дне церковных казематов, где царил непроглядный мрак и нестерпимая вонь, девушка почувствовала дуновение свежего ветра, принесшего с собой наслаждение. Подумать только, каким мелочам начинают радоваться узники, потеряв надежду обрести свободу. Свежий воздух уже был подарком, а если бы ей было позволено глотнуть свежей воды вместо того смердящего пойла, что ей ставили на пол, словно собаке, можно было смело и в ад идти.

   – Боишься? – раздался до боли знакомый голос подле нее. Лисабела слышала его лишь однажды, но он навечно врезался ей в память.

   – Не так страшна смерть, как ее малюют, – равнодушно произнесла она, даже не повернув головы в его сторону. – Страшной ее делает лишь трусость!

   – Ты повзрослела, – произнес он, зажигая небольшую свечу, отбросившую на покрытые влагой стены пляшущую тень, столь отвратительную, что девушка вновь возжелала оказаться в спасительной тьме, лишь бы не встречать напоминаний о том, что ждет ее после смерти. – Стала мудрее… и, должен сказать, смелее, даже жалко отпускать тебя из этого мира. – Девушка ничего не ответила и на несколько минут меж ними воцарилась гнетущая тишина. – Так и будешь молчать? Не станешь взывать к милосердию? Просить пощады? Неужели по-прежнему уповаешь на Всевышнего?

   – Всем известно: Господь — олицетворение добра, а Дьявол — зла. Первый иногда бывает суров, но Люцифер точно не способен проявить милосердие. Зачем ты здесь? – устремив на него опустошенный взгляд, произнесла она, пытаясь не показывать ему боль, терзавшую ее тело. Пальцы ног после примерки «испанского сапога» были все переломаны, а суставы вывихнуты после рокового танца на дыбе.

   «Меньше движений – меньше боли!» – решила она, пытаясь унести свои мысли подальше от этого проклятого места.

   – Я твой проводник до адских врат, – пояснил мужчина, усаживаясь напротив нее.

   – Ты не понял: зачем ты пришел сюда сейчас? Представление начнется на рассвете, а эта ночь принадлежит мне.

   – Будем считать, что я хочу провести ее с тобой! – с ехидной ухмылкой произнес он.

   – Звучит весьма двусмысленно, – все так же отстраненно фыркнула она. Это спокойствие выводило из себя. Он пришел сюда, чтобы увидеть ненависть и гнев, а вместо этого видел полное равнодушие к собственной участи. Нечасто за его многовековое существование на пути встречались люди, которых он не мог разгадать. Большая часть душ была для него раскрытой книгой, а эта смертная – тайной за семью печатями. Подобно двуликому богу, Лисабела хранила свои истинные мысли и чувства в себе, лишь изредка, в моменты душевной слабости, позволяя им вырваться на волю. Покорность – была ее особенностью, вот и сейчас, когда ей было положено метаться в клетке подобно раненой тигрице, она молчаливо сдалась на волю судьбы. То ли понимая, что ее мольбы о пощаде бесполезны, то ли не желая унижаться перед слугой Люцифера. А он все гадал: смирение ли это или гордыня; добродетель или грех.

   – Ну что ты, не подумай чего постыдного. Как я могу испортить собственный товар! – безразличным тоном бросил он, искоса наблюдая за ее реакцией. Ничего! Все тот же камень! Хоть бы слезинку проронила, так нет! Сидит так, будто душу давно из нее уже вынули, оставив телесную оболочку гнить на земле: потерянное нечто – безвольная кукла. От одной мысли на душе даже как-то противно стало. Но нет, душа вроде на месте. А вот отсутствие должной реакции на его присутствие стегнуло плетью по гордости, однако любопытство все же пересилило обиду. Никак не мог он в толк взять, почему не чувствует ненависти к своей персоне, исходящей от этого создания. Ведь, по сути, кашу эту он заварил, он наслал проклятие, он навязал ей эту сделку, а она в ответ не то, что не прокляла, слова осуждения не высказала. Воистину, либо святая, либо бездушная. Самому даже интересно стало, как этакий ангел в ад спустится. К кому во владение попадет… да что с ней сотворят падшие… При этих мыслях невольно чувство вины захлестнуло мужчину с головой. Признаться, не ожидал от себя подобного. Как же это по-человечески.

   Видимо, в этот момент мысли у бессмертного на лице отразились, ибо девушка, наконец, вышла из своего безразличного забытья, с интересом наблюдая за его движениями.

   – Я прощаю тебя, – коротко сказала она, вновь погружаясь в молчаливое оцепенение.

   – Я не нуждаюсь в извинениях! – презрительно фыркнул он. Самому тошно стало при виде этой святости.

   – Даже Люцифер нуждается в прощении, только получить он его не может, а потому злость свою вымещает на творениях Господа.

   – Ты только ему эту мысль не вздумай озвучить, – усмехнулся ведьмак, – если ты думаешь, что дальше ада падать некуда, то ошибаешься! Он тебя за такие крамольные речи не только в вечном пламени гореть заставит, но и по таким чертогам протащит, где сам Иуда не бывал. – Девушка на это лишь презрительно фыркнула.

   – Видимо, я должна тебя поблагодарить… – все так же спокойно проговорила она.

   Это еще что за новости? Не думал Фрадерикь, что Лисабела Гвендельхард сможет удивить его еще больше, а тут такой удар. Мужчина едва не подскочил от удивления.

   – За Лисса, – пояснила она, видя удивление, промелькнувшее в его голубых глазах, – не ожидала, что в демонах можно встретить сострадание.

   – Во-первых, я не демон, а ведьмак и все еще человек, точнее то немногое, что от него осталось…

   – А во-вторых? – перебила она его и, превозмогая боль, повернулась в пол-оборота.

   – А во-вторых, я не понимаю, о чем ты говоришь!

   – Напротив, прекрасно понимаешь. Когда мы заключали сделку, ты сказал, что не будешь вмешиваться в нашу судьбу, а значит, Лисса должна была сгореть вместе со мной, но ты помог ей. Не будь нашего договора, священник все равно бы написал письмо, нас осудили бы вдвоем. Такова была судьба.

   – Признаюсь, ты умнее, чем я мог ожидать от девятнадцатилетней девушки.

   – Почему ты это сделал?

   – Скажем так: это последняя дань моей человечности, прежде чем я перейду в новую сферу бессмертия. Ну и еще, последний подарок твоей душе, тебе удалось удивить меня, а живущие не первое столетие ценят это чувство превыше золота. Не хочу, чтоб твоя жертва была бессмысленной.

   – Спасибо, – прошептала она, собираясь сказать еще что-то, но зазвонивший колокол вернул ее к реальности. – Колокол, сейчас придут и за мной!

   Девушка устремила свои янтарные глаза на мужчину, но его образ на глазах начал таять, пока не исчез вовсе, забрав с собой и спасительный свет свечи, который в преддверии смерти уже не казался столь отвратительным, и последнюю надежду. В этот момент ее будто прорвало. Как бы ни неприятно было ей общество мага, оно всяко было лучше одиночества в последнюю ночь на бренной земле. Своими присутствием он отвлек ее от мрачных мыслей, но траурный звон с силой вырвал ее из объятий эфемерного мирка, который поддерживал в ней надежду и веру в спасение, а теперь этот облачный замок рухнул под суровым натиском реальности, наполнив душу страхом. Она не хотела умирать, и уж тем более не хотела отправляться в ад.

   Железный засов лязгнул, неприятно хлестанув по слуху, и массивная дверь, отделявшая несчастную от ее мучителей, растворилась, впустив в подземелье неровный свет факелов. В камеру вошел монах-бенедиктинец, принявший у нее покаяние, и пара тюремщиков, можно подумать, что после того, как дознаватели-инквизиторы с пристрастием ее допросили, у нее были силы на бегство. Каждый шаг болью отдавался по всему телу, а о том, чтобы бежать и речи быть не могло. Да и куда, собственно, ей бежать? Обреченно вздохнув, девушка попыталась подняться на ноги, но силы оставили ее вместе с волей, и она мешком рухнула на пол.

   – Это тебе не поможет, – проскрежетал палач, лицо которого было скрыто за алой маской и, подхватив несчастную за волосы, буквально поволок за собой. Боль удара была такой пронзительной, что девушка едва смогла сохранить остатки сознания, лихорадочно хватая ртом воздух, будто рыба, выброшенная на берег.

   – Довольно, сын мой, – откуда-то издали раздался голос священника. – Она уже во всем созналась и покаялась.

   Девушка не помнила, как ее вытащили из казематов, не помнила, как усадили в повозку, запряженную парой мулов, но вот бросив прощальный взгляд на небеса, в разрыве облаков, она увидела сокола, седлающего ветер. То был последний символ свободы, который врезался в ее память в мельчайших подробностях, но это чарующее видение разрушили ожесточенные взгляды толпы и их разъяренные крики, преследующие ее до самого конца. Подумать только, не так давно эти люди были милы и приветливы по отношению к ней, а сейчас забрасывали камнями, следуя вослед карательной процессии. А ведь она ни разу даже не помыслила о том, чтобы навредить кому-то из них!

   – Ведьма! Отступница, – кричали они, замахиваясь ей в след кулаками. – На костер ведьму!

   Костер воздвигли напротив злополучного замка, перед подвесным мостом соорудили некое подобие трибуны – отсюда бургомистр и его свита могли без помех наблюдать за лицедейством. С каждой минутой все новые и новые толпы жадных до зрелищ зевак стягивались к площади, горожане заняли обе набережные, разделенные каналом и все свободное на ней пространство.

   Охрана была минимальной, лишь несколько лучников стояли у основания трибун, а стражники врезались в самую гущу толпы, стараясь не допустить давки и беспорядков охочих до зрелищ людей. Публичные казни и празднества всегда вызывали общественный резонанс, разбавляя городскую обыденность, но в целом, опасности не предвиделось – едва ли кто-то захочет вступиться за несчастную сиротку, а ее должники и вовсе будут прыгать от радости, ибо не придется возвращать ссуженные средства. Куда ни глянь – одни плюсы. Наблюдая за происходящим, приходской священник был явно доволен собой: кто ж знал, что все так удачно сложится, и девчонка на самом деле окажется прислужницей Сатаны. Этот факт и вовсе снял с его души груз совести и прочих сомнений.

   Со стороны происходящее скорее напоминало некое празднество, чем публичный акт жестокости. Подле почтенных горожанок, которые привели посмотреть на казнь прислужницы Сатаны своих ненаглядных отпрысков и домочадцев, сновали нищие и мелкие воришки, сюда же сбежались разрумяненные непотребные барышни, покинув бордели и кварталы красных фонарей, прилегающие к ремесленной части города, где свой расцвет переживала торговля «любовью». В ногах у стариков путались не в меру прыткие детишки, норовящие пробраться в первые ряды.

   Были здесь и благородные дамы в отороченных дорогими мехами плащах – представительницы местной знати и искательницы новых ощущений, льнувшие к своим кавалерам, терзаемые одновременно и страхом, и любопытством. У самого основания костра, сложенного в полный человеческий рост, стояли несколько монахов, сжимавших в дрожащих от возраста руках священное писание, а также пара палачей в пурпурных накидках. С видом людей, которым не терпится показать заинтересованность в своем деле и высокую работоспособность, они суетились вокруг костра, проверяли, правильно ли сложены дрова, готовили про запас снопы соломы. В общем, публика собралась разношерстная, но жадная до представлений.

   Когда на площадь, скрипя колесами, въехала повозка с несчастной, толпа буквально взорвалась. Проклятия и крики единиц утонули в общем гуле, старухи при виде Лисабелы осеняли себя крестным знамением, женщины и мальчишки кидали в ее сторону камни и грязь. Казалось, не было на площади ни одной живой души, кроме заключенной под стражу Онариды, которая соболезновала бы замученной ростовщице.

   А сжалиться было над чем: пытки и тюремные лишения превратили Лисабелу, еще столь юную и пышущую жизнью девушку, в ходячий скелет. Только сейчас, при свете дневного светила, а не в предательском пламени единственной свечи, Фрадерикь Хамельтон – ведьмак, накануне наведавшийся к ней в камеру, увидел печальную картину метаморфоз, приключившихся с девушкой. Пышущие румянцем щеки осунулись, руки и ноги исхудали, в манящем янтаре глаз, под которыми залегли серые тени, больше не сверкало солнце, а волосы спадали на грудь сальными колтунами. Облачённая в изодранную и окровавленную холщовую сорочку, босая, Лисабела больше не пыталась примерить на себя личину напускного бесстрашия и равнодушия к собственной судьбе. Она боялась, боялась до ужаса и самой смерти, и того, что последует за ней. Девушка пыталась кричать, пыталась молить о милосердии, но ее голос растворялся в ликовании толпы.

   «Да, весьма скорбное зрелище!» – с долей некоего отвращения подумал ведьмак. Не такой товар он покупал несколько лет назад. Рассчитывал на то, что увидит перед собой повзрослевшую красавицу, а перед ним предстало столь несобранное создание, что ему даже стыдно стало с такой спутницей в ад спускаться. Хотя, с другой стороны, пусть пытки и подпортили ее тело, но душу, безусловно, закалили и очистили. Мученица, одним словом, а личико ей там подправят, если до него кому дело будет. Крик Лисабелы, вырвал его из тумана собственных мыслей. Одна из горожанок бросила в нее камень. От силы удара девушка рухнула на землю, потеряв сознание. Уже бесчувственное тело подняли на вершину костра и привязали к Позорному столбу.

   Толпа затихла, ловя каждое слово приговора. Голос глашатая звучал ровно, разносясь по площади, отражаясь от стен домов и теряясь в лабиринтах нескончаемых улочек. Монах-бенедиктинец, бормоча молитвы, опустился на колени. Палач, опустив на голову красный капюшон, взял из рук своего помощника сверток зажженной пакли и помахал ею в воздухе, чтобы пламя занялось быстрее. От этого едкого дыма чихнула маленькая девочка, прижавшаяся к материнской груди, но звонкая оплеуха тут же ее усмирила.

   Все, даже пришедшая в себя осужденная, которой, опасаясь ведьмовских заклинаний, заткнули кляпом рот, устремили глаза на бургомистра, о чем-то перешептывающимся с молодым мужчиной, которого девушка сразу узнала. Фрадерикь устремил на нее свои пронзительные глаза и в это мгновение время для всех замедлило свой бег. Будто меряясь силой, они остановились друг на друге, завороженные и окутанные некой тайной, известной лишь им. Казалось, что они молчаливо переговариваются, читая души друг друга.

   Никто из присутствующих не знал, какие мысли, чувства и воспоминания блуждают сейчас в головах Лисабелы и Фрадерикя, ибо последнее слово, безусловно, было за хозяином этих земель. Однако каждый присутствующий инстинктивно почувствовал, что происходит нечто непередаваемое и ужасное – настолько страшен был этот негласный поединок между ведьмой и ее палачом, а точнее, между невинной девушкой и магом. Не Лисабела Д’Эневе́р должна была взойти на огненный помост, не она должна была отправиться в чертоги преисподней, но сделки, скрепленные кровью, не в силах расторгнуть даже Господь. В том была ее судьба.

   На секунду людям даже показалось, что Фрадерикь, привороженный ведьмой или проникшийся сочувствием, движимый высшим состраданием, помилует осужденную. Хотя это миф. Ни один дворянин не воспротивится воле Святой Инквизиции. Фрадерикь махнул рукой, и на пальце его сверкнул крупный бриллиант, обрамленный изумрудами. Бургомистр точно таким же жестом дал знак палачу, а тот опустил сверток горящей пакли под солому, сложенную у подножия костра. Из самого сердца толпы вырвался громкий вздох.

   Только для одних это был вздох облегчения и ужаса, для других – вздох удовлетворения, для третьих – страха и тоски. Лишь ведьмак, затаив дыхание, смотрел на девушку, которая изо всех сил пыталась вырваться из подступавшего к ней огненного плена, но позорный столб крепко держал ее в своей хватке. Лишь обреченное рычание, прорывавшееся сквозь кляп, да непреодолимый ужас в глазах вырывались из недр ее обреченной души. Площадь огласили женские рыдания, а дети, понятия не имевшие о том, с чем им предстоит столкнуться, пугливо жались к материнским юбкам. Какой-то юноша крикнул, убегая прочь:

   – Господи, это ужасно! Не нужно было сюда приходить!

   Онарида, видя муки сестры, изо всех сил рвалась из своих оков, пытаясь взывать к справедливости людей, но те оказались глухи и слепы, одаривая ее лишь презрительными взглядами. Тогда она стала взывать к Святой Деве, моля ее о заступничестве, но и высшие силы не ответили на ее отчаянные призывы. Для нее это было настоящим безумием. Она в кровь раздирала себе руки, пытаясь вырваться из железных оков, рвала на себе волосы, задыхалась от рыданий, пока один из стражников наотмашь не хлестанул ее рукой, заключенной в стальную перчатку. В это мгновение свет для нее погас. Девушка утратила связь с реальностью и без чувств рухнула на каменные плиты.

   Тем временем густые петельки серого дыма неспешно поползли вверх, а ветер погнал их в сторону старого замка, молчаливо взирающего на происходящие у его стен события из черных глазниц своих окон. Бургомистр закашлялся, устремив на Фрадерикя полный надежды взор. По его глубокому убеждению, свою миссию он выполнил, а потому желал поскорее уйти, чтобы не наглотаться едкого дыма, но этикет не позволял ему покинуть трибуну прежде лорда, а потому он продолжал демонстративно задыхаться, всем видом обращая на себя внимание молодого господина.

   – Мессир, если мы сейчас не покинем трибуны, то задохнёмся раньше, чем сгорит ведьма! – склонившись к уху Фрадерикя, произнес кто-то из его свиты. Мужчина лишь одарил просителя презрительным взглядом, заставившим похолодеть души всех приближенных. Больше никто не решился прокомментировать это замечание.

   Бургомистр после своей оплошности теперь старался подражать лорду Хамельтон, всеми силами создавая видимость спокойствия, и смотрел на происходящее, как на необходимость. Его долг был в том, чтобы сохранить в городе покой и порядок, если для этого стоило пожертвовать жизнью одной ведьмы – так тому и быть.

   – «Я выполняю свой долг», – неустанно убеждал он сам себя, однако при виде мучавшейся девушки, которой суждено было умереть столь жестоким образом, он невольно думал о смерти, которая перестала быть для него некой абстрактной субстанцией, она стала жестокой реальностью, поднялась на пламенный помост и упивалась на нем роковой пляской. Пусть ведьма и была объявлена преступницей, насылающей порчу на мирное население, что, кстати, по его мнению, было недоказуемо, она все равно была живым существом из плоти и крови. Однако мужчина был слишком малодушен, чтобы высказать эти мысли вслух, а потому предпочитал украдкой уводить глаза в сторону, чтобы избавить себя от ночных кошмаров.

   Священник с рыжими волосами, едва тронутыми сединой, который, собственно, и натравил инквизитора на девиц Д’Эневе́р, неслышно творил про себя молитвы, пытаясь перенестись мыслями подальше от этого проклятого места. Одно дело было написать навет и совсем другое воочию видеть последствия собственных действий. Сколь бы не точны были описания подобных казней в литературе, они не могли передать даже малой толики того, что происходило на самом деле. Теперь он это знал и страшился этого знания.

   Ветер резко переменился, и дым, каждое мгновение становившийся гуще, поднялся столбом, окутывая хрупкую фигурку несчастной, непроглядным плащом укрывая ее от взгляда толпы. Слышно было только, как надсадно кашляли и судорожно икали два старца, которым не посчастливилось оказаться в первых рядах. Толпа приумолкла, завороженная и напуганная одновременно.

   Костер наконец-то разгорелся. Когда языки пламени лизнули ступни девушки, она издала такой душераздирающий крик, что его не смог сдержать даже кляп, сползший на шею. Каким-то отчаянным движением она рванулась назад, широко открыв рот, хватая тяжелый наполненный сажей воздух. И пусть неведающие говорят, что перед смертью не надышишься – сейчас для нее был важен каждый вздох. Несмотря на веревки, которые удерживали ее у столба, Лисабела перегнулась чуть ли не вдвое; от этого движения копна черных волос перекинулась через голову, а изодранная сорочка обнажила спину, на которой синим пламенем горело клеймо Люцифера, что свидетельствовало о том, что падший ангел уже открыл адские врата для этой души.

   Толпа безмолвствовала в оцепенении. Огонь плясал вокруг свой роковой танец. Коварный язык пламени подкрался к девушке, опалив ее локоны, а потом ее окутала густая завеса дыма. Когда же она расступилась, несчастная была уже полностью объята огнем. Она вопила, задыхалась, рвалась прочь от рокового столба, который зашатался у основания. Поразительно, сколько силы было в этом хрупком существе, до последнего сражающимся за свою жизнь.

   – Не иначе, как демоны захватили ее тело, – пронесся ропот по толпе, а потом все стихло, тлетворный запах горелой плоти заполнил площадь. Многие женщины без чувств падали в руки своих кавалеров. Другие сломя голову бросались к каналу, извергая туда рвотные массы.

    Девушка издала протяжный последний в ее жизни крик, такой отчаянный, что даже небеса содрогнулись от этого зова. Лишь минута, которая показалась зрителям нескончаемой вечностью, отделила ее от смерти, а потом все кончилось. Лисабела бессильно повисла на веревках, бросив последний взгляд на вершителя своей судьбы, но даже в смертной агонии не выдала их тайны, до последнего защищая сестру.

   Пламя окутало позорный столб, целуя покрывшееся ожогами и почерневшее тело несчастной, веревки лопнули, и девушка рухнула в бушующий огонь, пожравший ее без остатка. Лишь поднятый на фоне алеющих поленьев перст будто призывал небеса к высшей справедливости, но ее не произошло. Под весом ее тела помост, окутанный пламенем, просел и обвалился, скрывая чернеющие останки от любопытных глаз.

   Сделка свершилась: стороны выполнили кровный уговор. Все молчаливо перевели взор на Фрадерикя Хамельтон, большие холодные глаза которого ни разу, даже сейчас, не сокрылись под веками, хотя душа горела тем же адским огнем, что и тело Лисабелы. Толпа, оцепеневшая от небывалого для их городка действа, не трогалась с места. Тяжелые вздохи, неясный шепот выражали растерянность и тревожное ожидание. Не говоря ни слова, молодой лорд поднялся со своего места, скрываясь за высокой стеной родового замка. Для него все было кончено, хотя для Лисабелы это было только начало.

ГЛАВА 1

Возвращение к реальности, если, конечно, случившееся с ней можно было считать реальностью, произошло не сразу. Сначала пробудились ощущения: вокруг было нестерпимо жарко и жестко, казалось, будто тысячи игл, проходя через кожу, достигают сердца, разрывая его на части. Все тело сводило от пронзительной боли, сравниться с которой не могло даже губительное пламя костра. Каждую секунду Лисабела призывала на помощь спасительное беспамятство, которое обычно разрывало связь с миром боли, унося душу в пустоту, но оно не приходило. Всеми клеточками своего естества девушка ощущала пламя, оставляющее огненные поцелуи на ногах и мучительную резь от сдираемой заживо кожи. В то же мгновение на задворках разума зародилась мысль, несмотря на окружающий жар, сковавшая ее существо леденящим ужасом.

   Понимание происходящего хлестануло каленым железом по щеке, сознание попыталось скрыться от этой роковой истины, не желая вырываться из окружающей пустоты, где властвовали две скорбные сестрицы – тьма и тишина, но мучительный голод, скрутивший низ живота, неудержимо возвращал затуманенное сознание к реальности, напоминая о мирских потребностях.

   – «Боже, неужели и в смерти люди могут хотеть есть?!» – пронеслось в ее голове. Видимо, в аду души претерпевают те же лишения, потребности и чувства, что и при жизни, только помноженные десятикратно.

   Следом за осязанием на свободу вырвалась способность воспринимать и различать ароматы. В ту же секунду в нос проникли тлетворный смрад подземелья, заставивший ком подступить к горлу, омерзительное зловоние горелой плоти и удушливый запах серы. А за ним к жизни вернулись и звуки: лязг цепей, потрескивание огня, отдаленные стоны обреченных, вой адских гончих и поистине дьявольский смех. Инстинктивно девушка попыталась перекреститься, но руки не повиновались ей.

   Постепенно к Лисабеле вернулось некое подобие ощущения времени. В аду, к слову, оно текло по какому-то одному ему ведомому маршруту: то ускоряя, то замедляя свой бег, а иной раз и вовсе замертво падая на пламенеющую землю, заставляя грешников вечность переживать неистовую муку. Все это не поддавалось никакому разумному объяснению, но тем не менее существовало и сводило с ума.

   Иногда случалось, что красноватый свет, прорезая мрак темницы, врывался в сознание Лисабелы сквозь сомкнутые веки, но по истечении нескольких часов тьма опять накидывала на нее свою черную мантию, унося в некое подобие кошмара. Подумать только, даже в огненной Геенне людям было позволено спать!

   Вскоре по красным зарницам девушка решила попробовать измерять сутки, но приступила к своему пугающему отсчету не сразу, пытаясь совладать со временем. Однако чем дольше она считала, тем больше впадала в отчаяние, готовая в любую секунду потерять веру и возможность прийти в сознание. День беспамятства, два, три… неделя… Это было невыносимо. Видимо, в том и был смысл адского наказания: все чувствовать, томиться ожиданием, но не иметь возможности узреть окружающий ужас. Осознание собственной беспомощности ввергало душу в еще большую пучину уныния, чем неспособность управлять собственным телом.

   В конце концов, она забросила эту ужасную затею, предпочитая забвение горькому знанию, но тогда Лисабелу стали одолевать ненужные мысли, от которых нельзя было убежать или отмахнуться. Что будет дальше с ее душой? Возможно ли отчаянными молитвами выпросить себе прощение? Возможно ли докричаться до небес из самых глубин адской бездны?

   Казалось, целая вечность прошла с того момента, как у адских врат девушка простилась со своим проводником. Последние слова Фрадерикя до сих пор обжигали ее слух, туманя разум: «Запомни, в аду нельзя верить надежде!»

   Смысл этих слов она до конца не понимала, о какой надежде могла идти речь в этих чертогах. Это светлое чувство оставляло своих носителей в преддверии преисподней, страшась даже переступить порог грешной обители. Здесь люди должны страдать! Здесь нет места свету и вере! Здесь есть только одна царица, и имя ей – обреченность!

   Каждый раз Лисабела старалась прислушаться к тихому бормотанию где-то вдалеке, надеясь вынести из него хоть какую-то полезную информацию, но этот нескончаемый поток слов сливался в сознании в непонятную какофонию адских звуков. Это было ужасно! Казалось, единственной ее реальностью стала нестерпимая боль, без устали терзавшая тело, но к своему отчаянию, сколько не пыталась, девушка не могла разомкнуть век и посмотреть на своих обидчиков. Все пытки, когда-либо придуманные человечеством, меркли в сравнении с тем, что приходится испытать тем, кто попадает в ад. Действительно, Люцифер и его прихвостни обладали поистине богатой фантазией и, главное, возможностью претворить ее в жизнь.

   Единственное, что удерживало несчастную от падения в пропасть истинного безумия – это способность мыслить.

   «Я мыслю, значит, еще существую», – без устали твердила она, вспоминая слова учителя в сельской школе. Только эта истина и молитва поддерживали в ней крупицы здравого смысла. День ото дня она старалась прийти в себя, попробовать пошевелить пальцем или открыть глаза, но чем больше девушка старалась, тем большая боль обрушивалась на ее истерзанную душу. «Они хотят меня сломить, – подумала Лисабела. – Хотят, чтобы я смирилась со своей участью и перестала бороться!»

   Это мысль стала для нее настоящим открытием: в смирении был ключ к откровению. Оно было великой добродетелью, которая, видимо, почиталась и обитателями ада. Путь к нему лежал по дороге отрешенности. Только оставив за спиной свое смертное бытие, она получала возможность открыть для себя новую сферу мироздания, будь то ад или рай. Именно этого ждали от нее ее мучители. Что ж, если такова ее судьба, она покорится.

   Образ Лисса, детские забавы, нежные объятия матери, долгие разговоры с отцом, поистине божественный вид на зеленеющие холмы и городской пейзаж, – все, что когда-то доставляло радость, должно было остаться за пределами этого мира, ибо в аду не было места ни для любви, ни для радости, ни для сострадания.

   Не успела девушка до конца осмыслить эту истину, как на нее вылили ушат кипящей воды, мигом вырвав из объятий лихорадочного забытья. Кожа тут же вздулась отвратительными на вид ожогами, а крик боли вырвался из груди. С ужасом девушка уставилась на руки, покрытые струпьями, которые, не успевая затягиваться, образовывались вновь.

   Обведя взглядом свою камеру, Лисабела содрогнулась от страха. Каменные стены, залитые какой-то вязкой жидкостью, судя по виду кровью, причем ее собственной, хранили в себе две ниши, в которых из пустых глазниц на нее смотрели два черепа, оскалив ряды белоснежных зубов; почерневшая от копоти решетка представляла собой еще более устрашающее зрелище: между широких зазубренных прутьев застряла человеческая душа, а точнее, лишь часть ее физической оболочки. Окровавленными руками, с которых клочьями свисала плоть, несчастный, ставший ее сокамерником, беспомощно тянулся к свободе, шепча себе под нос что-то невразумительное. Из его полупустых глазниц падали толстые белые черви, которые, коснувшись раскаленной земли, зажаривались заживо, распространяя запах печеного мяса.

   Живот тут же свело от мучительного голода, подчиняясь какому-то животному порыву, девушка рванулась к решетке, желая заполучить хоть какую-то пищу после стольких недель голодовки, но тут же рухнула на каменные плиты, разбив колени. Только сейчас несчастная заметила раскаленную докрасна цепь, сковавшую ее ноги. Она прожигала мышцы почти до кости, причиняла боль, но не убивала, навечно приковав узницу к стене. Обернувшись, Лисабела увидела свое посмертное ложе, сплошь состоящее из окровавленных игл, которые во сне должны были впиваться в кожу, обрекая на вечные муки. Собственно, на этом все убранство темницы заканчивалось.

   Это было ужасающе, даже воздух, тяжелый и пропитанный серой, был наполнен здесь мрачной обреченностью, с каждым вдохом проникающий в легкие и разрывающий их изнутри, вырываясь из груди кровавым кашлем.

   В очередной раз взглянув на своего сокамерника, которым, судя по всему, был мужчина, девушка попыталась окликнуть его, но тот был настолько погружен в океан адского безумия, что не удостоил ее даже взглядом, продолжая тянуться за поджаривающимися личинками и к стакану воды, стоящему на недосягаемом расстоянии. Подумать только, они так же, как и в жизни мучились от голода и жажды, молили о смерти, но умереть уже не могли.

   – Простите, – проговорила Лисабела, но тут же осеклась, не узнав собственного голоса, так жалобно он прозвучал. – Давно Вы здесь заключены? – прошептала узница, но мужчина не удостоил ее своим вниманием. Она попыталась подвинуться к нему, потрясти за плечо, но безумный в тоже мгновение сорвался со своего места, бросившись на нее подобно бешеному зверю. Если бы не цепь, привязавшая его у противоположной стены, он наверняка растерзал бы несчастную в клочья.

   Что ж, адские тюремщики весьма продумали конструкцию камер: как бы не тянулись узники к своим сокамерникам, даже при максимальном натяжении цепей они всегда оставались в дюйме друг от друга, пугая до ужаса, но не причиняя вреда.

   Отпрыгнув в сторону, с каким-то первобытным страхом Лисабела устремила свой взор к несчастному. Существо, рвущееся к ней, уже не было человеком – это был зверь, безумный и неистовый. Однако истинный ужас овладел девушкой в тот час, когда в очередной раз не сумев дотянуться до личинок, мужчина уселся на игольчатую кровать и принялся с жадностью глодать собственную руку, вырывая целые куски плоти и корчась от боли. Теперь ей стала понятна причина такого скорбного вида заключенного – за годы заточения, сойдя с ума от голода, он начал пожирать сам себя. Одна рука его была уже обглодана до кости, на ногах отсутствовали пальцы, кое-где на груди зияли почерневшие от сажи ребра. Одна мысль о том, что через несколько лет, проведенных в этих казематах, подобная участь постигнет и ее, заставила душу девушки похолодеть. Не в силах отвести взгляд от этого зрелища, она даже не заметила, как окружённая ореолом едкого дыма, в их темнице появилась высокая фигура.

   – В аду всегда рады новой душе! – скрипучим, режущим словно пила голосом проговорила женщина. – Я – Лоа! Назначена на должность верховного надзирателя адской темницы.

   Демоница, источая сильный запах серы, заставила девушку задыхаться приступами кровавого кашля. Внешне тюремщица напоминала скорее высокую сгорбленную старуху, чем адскую тварь, примерившую на себя личину клыкастого монстра. Ее спутанные седые волосы клочьями спадали на плечи, скрывая светящиеся символы на спине, на лице застыла насмешливая гримаса, сделавшая и без того уродливое лицо поистине устрашающим. И только выцветшие, почти белые глаза смотрели на нее с какой-то усталостью, выдавая в ней скорее человека, утомившегося нести свой крест и желающего поскорее сбросить с плеч тяжкое бремя, чем прислужницу Сатаны. Грязная, покрытая сажей и кровью туника, клочьями свисавшая с плеч, скрывала ее худую фигуру и кривые ноги, покрытые драконьей чешуей. В жилистых руках она сжимала стальную трость с навершием в виде головы живой змеи, оскалившей на несчастную свои клыки. От одного лишь взгляда на нее, сокамерником Лисабелы овладела такая паника, что он с душераздирающими криками начал метаться по темнице, снова и снова кидаясь на раскаленную решетку.

   – Я… – начала было девушка, но тут же получила удар тростью по спине, согнувшись от пронзительной боли.

   – Не сметь говорить, пока тебя не спросят! – прошипела старуха, снимая цепь со стены. – Пойдем со мной!

   Она рванула девушку с такой силой, что та рухнула на пол, издав сдавленный стон. Сил сопротивляться не было, да и смысла тоже. Все равно бежать ей было некуда. Поэтому, понурив голову, Лисабела обреченно поплелась вслед за своей мучительней.

   Оставив позади темницу, они вышли на нескончаемые просторы Ада, где взгляду открылся поистине устрашающий и завораживающий пейзаж. Вокруг тянулись каменистые дали, скрывающиеся в серных облаках. В центре преисподней находилась огромная гора, напоминающая усыпанную пещерами спираль, которую оплетали сразу две реки. С севера на юг нес свои кровавые воды могущественный Ахерон, с запада на восток – лавовый Стикс.

   У самого основания горы, окруженной неким подобием лабиринта, состоящего из секций, находилось некое подобие селения, объятого адским пламенем. Сотни одноэтажных домишек, рассыпавшихся кругом, и сотни душ, прикованных к ним раскаленными цепями, стенали от ужаса, неся свое скорбное бремя.

   Идя вслед за своей надзирательницей, обжигая стопы о раскаленную землю, Лисабела все больше впадала в отчаяние. Сначала ее взгляду открылись тысячи кающихся, распластавшихся на раскалённых камнях. Обдуваемые всеми ветрами, они, подобно распятому Прометею, день ото дня ждали возвращения стервятников преисподней, которые без устали терзали их плоть.

   – Сластолюбцы, – презрительно фыркнула старуха, не удостоив ни одного несчастного даже своим взглядом, спускаясь по некоему подобию винтовой лестницы, выдолбленной прямо в скале. Ступив на изъеденную трещинами землю, из которой сочилась раскаленная лава, они пошли вперед, сопровождаемые стонами, доносившимися со всех сторон. Всю дорогу их окружали привязанные к крестам вверх ногами грешники, около которых были разложены блюда с бесчисленными яствами. Изнемогая от голода, вдыхая их сладостный аромат, они изо всех сил тянулись к заветной пище, но не могли ее достать.

   – Это чревоугодники, – коротко пояснила Лоа, рванув за раскаленную цепь. Пройдя сквозь монолитную арку, охраняемую церберами, они будто переступили незримую границу преисподней, где царила уже другая картина.

   Все тело тут же сотрясло от пронзительного ветра, продирающего до самых костей. Перебираясь по небольшой тропе с камня на камень, они оказались в центре кровавого болота, где утопали скупцы и расточители. Алчные и жадные при жизни, в аду они захлебываясь в смрадной жиже, погружаясь в нее с головой, а потом снова всплывая на поверхность.

   – Они обречены вечно тонуть, но умерший однажды, не может познать смерть снова, – проговорила тюремщица. – Их удел испытывать страх и боль утопающего вечность. – Лисабела неуверенно сглотнула. Помня о том, какие нестерпимые муки она претерпела, сгорая заживо без вины виновная, страх сковал ее ноги. В ужасе девушка застыла, не смея сделать и шага. Лоа, взглянув на свою узницу, посмевшую противиться ее воле, что было сил ударила ее тростью в живот, волоком потащив за собой. И рада бы была Лисабела подняться на ноги, но тюремщица не давала ей никакой возможности, лишь ускорив свой шаг.

   Пройдя по арочному мосту над кипящей лавой Стикса, девушка увидела тысячи несчастных, хватающихся за почерневшие берега и пытавшихся выбраться из бурного течения. Их плоть горела и обугливалась, смрадный запах наполнил всю округу, но никому, казалось, не было дела до их страданий. Мелкие бесы, суетившиеся по берегу, с нескрываемым наслаждением наблюдали за этой пыткой, стегая плетьми тех, кому вопреки всему удавалась выбраться из кипящей лавины.

   – Стикс – это вотчина Азазеля. Вечная кара для тех, кто позволил гордыне затмить свой разум, – прошипела Лоа, наконец позволившая несчастной подняться. Видимо, старуха изрядно устала тащить на себе вновь прибывшую душу, которая еще не успела растерять в аду свой вес. – А это, – она указала на пытки на почерневших берегах, – завистники.

   Лисабела посмотрела в сторону, застыв взглядом на молодом юноше, поднимающем в гору тяжелый камень. На его лице застыла непередаваемая гримаса боли, то и дело по его спине гуляли ледяные плети, оставляя на коже кровавую паутину. Душа девушки в это мгновение сжалась от жалости и желания ему помочь, но не успела она подумать об этом, как несчастный рухнул на землю, а десятки адских гончих накинулись на него, раздирая плоть на части. Переведя взгляд в другую сторону, она увидела женщину, поднимающуюся по огненной лестнице за стаканом воды. Огонь поглотил все, кожа чернела и пузырилась, но будто не замечая этого, незнакомка двигалась к своей цели. Ступень, еще одна… Но в тот момент, когда ей только оставалось протянуть ладонь за заветным кубком, грешница оступилась и кубарем покатилась вниз, заново начиная свой подъем. Куда бы девушка не переводила свой взгляд, везде она видела искаженные страданием лица: одних терзали псы преисподней, других стегали плетями черти, третьих – стихийные бедствия. На этом крохотном клочке ада каким-то удивительным образом сочетались всевозможные катастрофы: ураганы, ливневые дожди, камнепады, пожары, наводнения и снежные бури. У каждого грешника были свои мучения, но общая картина происходящего ввергала в истинную пучину безумия.

   С ужасом Лисабела ждала пытки, которые уготовили для нее в наказание за столь постыдный грех. Вскоре они ступили на погост. Более жуткого пейзажа она не могла представить себе даже в преисподней. Нескончаемые крики и мольбы тут же наполнили ее душу, а тысячи выкопанных, пылающим огнем могил, из которых рвались несчастные, предстали перед глазами. Ежесекундно они протягивали к ним обугленные до костей руки, желая утащить к себе, но Лоа, стегая их своей тростью, прокладывала путь, сбрасывая в ямы тлеющие кости и зловонную плоть.

   – Это обитель тех, кто в жизни предавался лености, – прорычала она, пнув ногой несчастного старика, ухватившего ее за полы грязной туники.

   – «Выходит, остается только гнев, – проговорила про себя девушка, устремив взгляд на пылающую перед глазами рощу. – Неужели меня ведут сюда?»

   Ступая по проторенному пути, они то и дело натыкались на объятых огнем грешников, в страхе блуждавших по лесу, не в силах выбраться на спасительную тропу. Лисабела уже остановилась, собираясь сойти с черной дороги, но старуха со всей силы дернула ее к себе.

   – Не сюда! – прошипела она, презрительно глядя на юную узницу.

   – А куда? – дрожащим голосом проговорила Лисабела.

   – Туда, – Лоа указала на самую вершину горы, где гнездилось поистине величественное монолитное строение, прорезающее своими острыми вершинами кровавые небеса.

   – Обитель Господа, – пояснила тюремщица, благоговейно подняв голову к чернеющей твердыне, озаренной светом адского солнца.

   – У демонов есть Бог? – удивленно спросила девушка.

   – Разумеется, есть! – презрительно фыркнула она. – Это Люцифер!

   От одного упоминания его имени, тело Лисабелы передернуло ужасной судорогой, но любопытство на время все же пересилило страх, заставив ее вернуться к созерцанию проклятой пустоши. Поразительно было то, что в преисподней, вопреки всеобщему убеждению были свои небеса, растянувшиеся кроваво-красным покрывалом над проклятой обителью; свои облака – серные и проливающие кислотные дожди; свое солнце, испепеляющее своим огнем.

   – Это Венера, – пояснила тюремщица, указывая на светило. – Звезда и небесная покровительница Люцифера, когда его низвергли с небес, он забрал ее свет к себе в царство. Теперь, когда в мире людей день, она освещает своим светом нашу обитель!

   Лисабела подняла глаза к небесам, когда увидела, скользнувшую по земле огромную тень, сокрывшую Венеру. Лоа, потянув девушку за собой, рухнула вниз. Раскаленные плиты обожгли кожу, но не совладав с любопытством, несчастная все же исхитрилась поднять голову, проводив взглядом восседавшего на огромном драконе всадника.

   – Это владыка Асмодей! – в ужасе проговорила она. – Один из рыцарей Ада.

   – Рыцарей ада? – как завороженная повторила Лисабела, глядя на обратившийся в точку силуэт.

   – Да, – кивнула головой старуха. – Это самые могущественные и уважаемые демоны. Когда-то они были ангелами, но после небесной войны разделили участь своего предводителя. Это князья преисподней и хозяева грехов.

   – Почему их называют хозяевами грехов?

   – Потому что каждый из них является олицетворением одного из семи смертных грехов. Асмодей – демон похоти и блуда, Вельзевул – чревоугодия, Мамона – алчности, Азазель – гордыни, Левиафан – зависти, Астарот – лени, а Абаддон – гнева. Они – архангелы преисподней, и сегодня мы прошли по их владениям. – Лоа обернулась назад, обведя рукой пустыню грехов.

   Лисабела облегченно выдохнула, когда покинув земли рыцарей, они начали подъем на гору Люцифера. На вершину вела спиральная лестница раскаленного камня, хотя в сравнении с тем, через что девушка прошла всего несколько минут назад, эти муки напоминали нечто сродни щекотанию. По пути им встречалось множество пещер. Лоа называла их обителью падших. Внизу скалы их были сотни, но по мере подъема, они встречались все реже.

   Как объяснила проводница, у основания жили самые низкие по рангу служители преисподней, коими были демоны и бесы, их обитель немногим была больше, чем ее тюрьма, но чем дольше они поднимались, тем выше был чин демонов, а соответственно – шире пещеры. Последним ярусом, предшествующим замку Люцифера, был Лимб. Лисабела слышала о нем из религиозных учений и всегда представляла его обителью благочестивых душ, по независящим от них причинам не попавших в ад. В реальности же оказалось, что Лимб был пристанищем элиты инфернального мира, которую составляли семь рыцарей Ада.

   Ступив на эту землю, девушка действительно почувствовала некоторое облегчение. Воздух здесь был намного свежее, плиты холоднее, а вокруг не витал дух обреченности и страха. Лисабела иронично усмехнулась. Подумать только: падшие, больше всех заслуживающие кары небес, получили в свое ведение самую элитную недвижимость Преисподней. И куда только смотрел Господь?

   Первой на их пути встала пещера Левиафана, арочный вход которой венчал огромный, высеченный из цельного куска скалы крылатый змей. Оскалив свою пасть, он обнажал десятки острых клыков, а из горла его вырывалось едва уловимое сияние. От входа веяло приятным морским бризом, который после серного воздуха пустыни кающихся грешников показался настоящим даром небес. Сделав глубокий вдох, Лисабела инстинктивно потянулась к пещере, не заметив молчаливых стражниц, стоящих с обеих сторон от входа. Неожиданно каменные изваяния, угрожающе клацнув зубами, протянули к ней свои когтистые лапы. Не будь она мертва, в эту секунду снова бы умерла от страха.

   – Это Сцилла и Харибда, – притянув к себе дрожащую от ужаса Лисабелу, прорычала Лоа. – Они охраняют вход в пещеру своего господина.

   Из древнегреческой мифологии девушка знала немного. Слишком скромное внимание уделяли ей учителя в приходской школе, но эту легенду о двух морских чудищах, уничтожающих корабли, проходящие между ними, почему-то запомнила. Было в ней что-то притягательное и загадочное, а хитрость Одиссея – любимого героя, всегда была для девушки образчиком поведения в трудных ситуациях.

   Следующей обителью, вставшей у них на пути, была пещера Мамона. Роскошь, с которой были сделаны врата, невольно заставляла затаить дыхание. Собственно, чего еще можно было ждать от демона скупости и богатства, олицетворяющего алчность во всех ее проявлениях?! Из всех ангелов, он был низвергнут в ад последним, но с давних времен, будучи приближен к Люциферу, быстро отвоевал прежнее место подле господина. Вход в чертоги венчали две исполинские колонны чистого золота, инкрустированные разными драгоценными камнями, настолько огромными, что подобному богатству мог позавидовать любой монарх. Были здесь и алмазы размером с кулак, и изумруды величиной с детскую головку и кровавые рубины, отражавшие своими гранями лучи заходящей Венеры. Стражницами его пещеры были две золотые горгоны со змеями вместо волос, обращавшие в золото каждого, кто осмеливался взглянуть им в глаза или переступить порог без приглашения.

   Некоторое время спустя на их пути встретилась еще одна пещера. Входом в нее была массивная мраморная колоннада, напоминающая греческий пантеон с треугольной крышей. У каждой колонны, вооруженные копьями стояли демоны Насу, в образе огромных человекоподобных мух. Как пояснила Лоа, Вельзевул считается самым могущественным демоном среди рыцарей, настолько сильным, что незнающие, порой, путают его с самим Люцифером.

   Проходя мимо его пещеры, Лисабела почувствовала манящий аромат яств, напомнивший несчастной о смертельном голоде. Пахло здесь и жареным мясом, и пряным вином, и тушеными овощами, и свежеиспечённым хлебом. Словом, любой чревоугодец мог найти здесь желаемое.

   Обитель Астарота – демона лености, открылась им почти сразу. Вход в нее представлялся в виде двух фигурных колонн с изображением падшего ангела. Его поломанные крылья представляли некое подобие арки, в центре которой сияла огромная пятиконечная печать владыки. Стражами перед дверьми были демоны Саргатанс и Небирос, приставленные к рыцарю самим Люцифером.

   Дальше была пещера Азазеля. На вид ничем не примечательная: не было здесь ни искусной резьбы по камню, ни высоких колонн с искусными капителями. На самой вершине расщелины, ставшей входом, горел лучезарный сигил падшего, представляющий собой перечеркнутый посередине ромб. Вход стерегли два козлоподобных сейрима, держащие в руках знамена владыки преисподней.

   – Ишь как разжился, – с завистью проговорила старуха, когда пещера Азазеля осталась позади. – Слишком высоко взлетел, будучи демоном второго порядка, занял такие чертоги. Хитростью завладел грехом самого Дьявола! Да-да, – пояснила старуха, столкнувшись с вопросительным взглядом девушки. – В начале времен гордыня неизменно олицетворялась с Люцифером, но проведя реформы в своих владениях, Владыка отдал эту привилегию ему. Но ничего… чем выше взлетаешь – тем больнее падать. – При этих словах Лисабела оглянулась на врата демона, про себя отметив, что памятуя о своем быстром взлете, Азазель не предался праздности, стараясь не пробуждать зависть, а потому оставил на своем жилище лишь скромную печать. Весьма продуманный и достойный ход.

   – «Выходит, остались Гнев и Похоть! Совсем немного», – проговорила она про себя, поднимая глаза на вершину горы. Усталость была невыносимой, ноги заплетались настолько, что девушка едва могла идти, но незнающая устали Лоа, все время подгоняла ее, дергая за цепь. Единственная просьба отдохнуть, закончилась для девушки избиением, а потому она молчаливо глотала слезы, вознося молитвы Создателю, несмотря на полную уверенность в том, что он не услышит ее.

   Обитель Асмодея раскинулась пред ними практически у самого преддверия врат Люцифера, напоминая собой языческий храм, где воздавая дань божеству, жрицы неустанно придавались плотским утехам. У входа стояли две белоснежные колонны, вершины которых венчали вазоны, горящие алым пламенем. Сводчатый вход скрывали полупрозрачные шторы из легкой материи, танцевавшей на ветру, а пол устилали мягкие ковры. Уже на самом подходе в нос проникал чарующий аромат благовоний, а слух услаждала пленительная мелодия. Воистину демон похоти знал толк в райских наслаждениях, а потому создал себе в аду некоторое подобие небес. У входа их похотливо зазывали обнаженные суккубы – демоницы, в женском обличии с перепончатыми крыльями за спиной. Признаться, вид у них был весьма устрашающий: потрескавшаяся бордовая кожа, светилась изнутри золотым сиянием; глаза, горели огнем самой преисподней; бараньи рога на лысой голове, причудливо завивались. Волей не волей, а содрогнешься всем телом. Лишь голос их, такой чарующий, невольно завлекал к себе.

   – «Что ж, теперь понятно, почему столько мужчин потеряли из-за них голову, если даже мне – женщине, стало не по себе!» – подумала девушка.

   Из этих мыслей ее вывело пронзительное рычание и сдавленный крик. Не сразу Лисабела поняла, что происходит, а когда поняла, едва не потеряла сознание от ужаса, увидев пред собой оскаленную пасть черного дракона. Огромный, способный затмить солнце, этот крылатый пожиратель душ взирал на них желтыми, наполненными гневом глазами. С клыков, что размером превышали далеко не скромный рост Лисабелы, считавшейся рослой для девушки, капала липкая кровь, а изо рта исходило такое кислотное зловоние, что кожа начинала покрываться волдырями. Напуганная до смерти Лоа, упала на землю, распластавшись подобно распятой грешнице, а ее узница, не смея даже пошевелиться, казалось, забыла от страха как дышать.

   – Нифелим, не трогай, – раздался рычащий голос за ее спиной.

   – Пади ниц перед Господином, – прошипела старуха, дернув за раскаленную цепь так сильно, что Лисабела мешком рухнула вниз, увидев перед собой лишь стальные поножи нежданного защитника, да полы черного плаща, снизу покрытого слоем серной пыли. – Простите нас, Владыка, что потревожили Ваш покой. Мужчина ничего не ответил, а потому Лоа отважилась подняться и, пятясь спиной вперед, поволокла за собой жертву. Лишь через несколько метров Лисабеле было дозволено подняться, получив тяжелый удар плетью по спине. Никогда не питавшая ненависти ни к одному из живых существ, за несколько часов девушка возненавидела старуху всеми силами своей ангельской души, считая минуты до того мгновения, как последняя бросит ее на съедение какой-нибудь адской твари.

   Инстинктивно почувствовав на себе прожигающий спину взгляд, несчастная набралась смелости и оглянулась через плечо. Поглаживая по морде огромную зверюгу, которая в руках хозяина больше походила на ласкового домашнего питомца, Владыка пещеры что-то говорил демонице, стоявшей подле него. Лица его, впрочем, как и фигуры, скрытых широким плащом, девушка не разглядела. Однако из черноты капюшона, подобно двум звездам в ночных небесах, виднелись красные глаза, заставившую Лисабелу дрожать всем телом.

   Видимо минувшая встреча лишила сил и ее тюремщицу, потому как старуха сильно замедлила шаг, опираясь на свою трость. До жилища Абаддон они дошли в пугающем молчании, обдумывая каждая свое. Пещера этого демона раскинулась у самых врат Люцифера, значительно отличаясь от всего, что Лисабела видела до этого. Будучи олицетворением гнева и демоном войны, он украсил вход в свою пещеру щитами поверженных ангелов и сломанными мечами, вколоченными в камень. У черных врат стояли трёхглавые церберы, выпускавшие из пастей клубы серого дыма.

   Впереди из серного тумана уже начал проступать силуэт обители Темного Владыки. К удивлению Лисабелы, замок Люцифера, окруженный желтовато-красным сиянием, напоминал скорее проклятый готический собор, нежели обычную пещеру. Высокие своды, под куполами которых сидели раскрывшие пасти горгульи, то и дело слетающие со своих постаментов, чтобы полакомиться плотью грешников, вызывали неосознанное восхищение, смешанное с благоговейным страхом. Колонны с фигурными капителями, поддерживающие это величие, поражали обилием мелких деталей. Но истинный ужас овладел девушкой тогда, когда взгляду открылся фасад этой громады. Он весь был усеян резьбой, изображающей картины адских мук, причем таких реалистичных, что узницу одолел приступ истинного отвращения. Покрытая черепицей из почерневших человеческих костей крыша, горела огнем на фоне заходящей Венеры, чье сияние отражалось в ледяных стенах замка, как в наполированном зеркале.

   – Это лёд? – удивленно спросила Лисабела, дотрагиваясь до черной стены.

   – Да, – проскрипела старуха, в очередной раз ударив ее навершием трости. Благо раны в аду быстро затягивались, иначе девушка была бы уже похожа на окровавленный кусок мяса.

   Пройдя по откидному мосту, где у входа стояли пещерные демоны, подобно драконам извергавшие из пастей потоки пламени, путницы прошли на задний двор, где находился самый настоящий невольничий рынок, и шла торговля грешными душами.

   В центре площади был водружен огромный помост, на котором, скованные цепями сидели сотни человек. Некоторые жертвы полностью обнаженные, с головы до ног запачканные сажей; другие, подобно Лисабеле, были облачены в лохмотья. Общим было только одно – обреченность в глазах. Несчастные прижимались друг другу, дрожа от страха, как осиновые листы, а между ними, одаривая первых презрительными взглядами, сновали демоны.

   То и дело в центр выводили очередную душу: были среди них и женщины, и дети, и старики. Подобно скотине на городской ярмарке их проводили по кругу, а собравшиеся оглашали свою цену. Единственным отличием, пожалуй, было то, что люди при продаже коровы или лошади перечисляли достоинства животного, а демоны – человеческие грехи. Чем меньше грех – тем дороже душа, ибо истинная сила, по мнению падших, зависела от чистоты энергии.

   То и дело со всех сторон доносились оживленные крики, граничившие перерасти в открытое противостояние. Демоны перекрикивали других участников торгов, скалясь, подобно хищным животным, готовым вцепиться друг другу в глотки ради добычи. Замолкали бунтовщики лишь тогда, когда на площадь, верхом на крылатых кошмарах или жеребцах преисподней, въезжал кто-то из высших демонов или их посланники.

   За то короткое время, что Лисабела провела в аду, она успела понять, что там существовала жесткая иерархия. Как и в животном мире, правом первенства пользовались сильнейшие, как и правом верховой езды. Так, бесам, чертям и прочим низшим демонам было не дозволено ездить верхом, адские жеребцы были привилегией так называемого среднего класса, а на крылатых кошмарах восседали лишь высшие демоны. И только рыцари ада владели исключительным правом на собственных животных. Асмодей летал на огромном драконе; Вельзевул передвигался на саркофагиде – плотоядной мухе невероятных размеров; Азазель – на черном козле; Левиафан – на водяной змее; Астарот на трехглавом псе, а Абаддон на огромном двурогом кошмаре.

   Обойдя помост, старуха подсадила Лисабелу к небольшой группе грешников, подозвав к себе толстого дьяволенка, не превышавшего метра ростом. Его лицо, а точнее сказать морда, была некой помесью собачьей и человечьей личины с бараньими рогами на голове. В общем, достаточно жалкое на вид создание.

   – «Хотя», – подумала Лисабела, – «не более жалкое, чем я сама».

   Все ее тело были покрыто ожогами и струпьями, которые затягивались лишь для того, чтобы освободить место для новых, глаза ввалились, утратив былой блеск; щеки осунулись и покрылись копотью, а волосы – бывшие ее девичьей гордостью, превратились в спутанную паклю. Будь она на земле, ее наверняка сочли бы прокаженной, но здесь, в адской бездне, внешность особого значения не имела. В цене был лишь душевный свет, а ее душа сияла подобно огромной звезде, привлекая к себе жадное воронье.

   – Душа на учет, – проскрипела старуха, презрительно глядя на дьяволенка.

   – Какой грех? – машинально проговорил он, уткнувшись в толстую книгу, которую не выпускал из рук. Надзирательница склонилась над его ухом, что-то прошептав, – Договор, – тем же тоном продолжил уродец, принимая из жилистых рук Лоа, пожелтевший свиток, который запылал огнем в его руках.

   – Пять векселей! – раздался громкий, оживленный крик. Лисабела подняла глаза к трибуне, на которой стояла хрупкая девушка с белокурыми волосами, скрывающими небольшую грудь. Наполненным слезами взглядом, она обреченно взирала на озлобленных тварей, торгующихся за ее тело и душу.

   – Эта малютка стоит семи! – проговорил высокий демон с овечьей головой и человеческим туловищем.

   – Десять векселей! – прокричал еще один. Торги набирали обороты и аукционеры потихоньку начинали кипеть от злости, то и дело поглядывая на своих конкурентов.

   – Что за векселя? – прошептала Лисабела, склонившись к уху веткой старухи, сидевшей подле нее.

   – Эка невидаль, деточка, – прохрипела она, задыхаясь от кашля. – В аду в цене лишь одна валюта – человеческие души. Их используют демоны, чтобы рассчитываться друг с другом. Чем большим количеством душ владеет падший – тем он сильнее. Мелкие бесы порой не могут позволить себе и одной скорбной душонки, а вот рыцари владеют несметным количеством, потому и сила их велика. Изначально единоличным правом владения грешниками обладает Люцифер, но сама понимаешь, ему они без надобности – лишь хлопоты ненужные, а потому и организовал он эти аукционы. Демоны выкупают у него души в обмен на векселя. По сути – это обязательства перед Владыкой теней и гарант того, что завладев достаточной силой, падшие не поднимут мятеж против него.

   Ее рассказ заглушил оживленный гул толпы, прервавший аукцион. На площади в сопровождении нескольких суккубов, появилась всадница на черном коне. На вид несчастное животное выглядело куда хуже, чем прошедшая через весь ад Лисабела: худое, изъеденное червями, кое-где светившее обнаженными ребрами, истекающее кровью, но все еще полное сил, оно было окутано черной магией – ужасное зрелище.

   Не успела демоница въехать на площадь, как десятки душ, будто потерявших контроль, кинулись ниц, поднимая к ней искалеченные и окровавленные руки.

   – Возьми меня, возьми. Мы готовы служить, – кричали они, давя друг друга, но получая взамен лишь презрительные взгляды.

   – Чего они хотят от нее? – не скрывая любопытства, шепнула Лисабела. Она узнала ее с первого взгляда. Это ее девушка видела подле Асмодея, когда на них напал дракон.

   – Чтобы она забрала их с собой! – произнесла старуха.

   – Но зачем? Что может быть хуже, чем рыцари ада? Говорят в жестокости они не знают равных.

   – И то верно, только вот, деточка, поваришься тут столько же, сколько они – заговоришь иначе. Персональный ад всяко лучше общественной камеры. Ты же шла сюда по пустыне падших, видела души, терзающиеся там?

   – Да, – робко шепнула Лисабела, которая содрогнулась всем телом от одного лишь упоминания об этом месте.

   – Так вот, думаешь, тебя вечность будут держать в темнице? Коль не купят тебя на аукционе, разделишь их участь! – девушка неуверенно сглотнула, устремив на всадницу янтарный взгляд.

   Остановившись около Лоа и мелкого дьяволенка, наездница, которой оказалась двурогая демоница, облаченная в серые доспехи, подозвала к себе чертенка. Перегнувшись через седло, она сказала ему лишь пару слов, передав расписку, а потом окинула взглядом трепещущих жертв.

   На вид она представляла собой некий гибрид суккуба и человека – не слишком уродливая, но устрашающая. Не выдержав ее взгляда, молодой юноша склонился к самой земле, прошептав какую-то молитву, за что тут же получил удар огненной плетью.

   – Кто она такая? – поинтересовалась Лисабела, снова склонившись к своей собеседнице.

   – Это Дэлеб, прозванная Железной Девой. Она демоница на службе у Асмодея, предводительница суккубов и искусительниц, а также главный инженер Ада, – пояснила женщина, стараясь не выдавать своего страха.

   Не говоря ни слова, наездница развернула кошмара и удалилась, плетью прокладывая себе дорогу среди грешных душ. День клонился к закату, а аукцион к завершению. К собственной радости Лисабела так и осталась бесхозной, проделав мучительный путь в собственную темницу, где ее ожидал всё тот же сокамерник, всё тот же страх, всё та же обреченность. На следующее утро всё повторилось вновь: дорога через пустыню, подъем в гору, аукцион и возвращение в казематы. А потом еще раз и еще. Казалось, этим пыткам не будет конца. Дни превратились в недели, недели в месяцы, а хозяин ее душе все не находился. То ли высокую цену за нее назначили, то ли не нужна была она никому. Так и таскала ее Лоа из темницы на аукцион и обратно.

   Не раз Лисабела сталкивалась с надменным взглядом Дэлеб, не раз проявляли к ней интерес и посланники Абаддон, и слуги Мамона, и гонцы Левиафана, неизменным оставалось одно: каждый день она возвращалась назад. Причем удивительным было другое: ни разу ее не заставляли подниматься на аукционный помост. Порой узница пыталась аккуратно расспросить Лоа о причинах такого необычного поведения. Ответ всегда был одинаков – пара ударов тростью и молчание. В этих адских мучениях пролетели для нее сначала полгода, потом год, а потом и вся пятилетка, показавшаяся вечностью, объятой огнем.

   И главное, никакого разнообразия: одни и те же пытки, одни и те же бесы, одна и та же дорога, один и тот же аукцион. Скука смертная! Через год заточения Лисабела, назло своим тюремщикам, даже к пыткам и истязаниям научилась относиться философски, считая, что ад – место гиблое, и люди сюда посылаются лишь для того, чтобы страдать. Раз заключила контракт с Дьяволом, то сама виновата – неси крест до конца, а потому и ненависти к своим мучителям не испытывала. К тому же, за что ей их ненавидеть? Ведь понимала она, что те всего лишь долг свой выполняют, а то, что нравится им собственное дело, так что в том дурного? Бывало, еще ее батюшка говаривал, мол: «кто за дело берется с рвением и любовью – всегда в почете будет». Эти мысли узницы и доводили демонов до исступления, заставляя клокотать от злости. Всеми силами пытались они вызвать в ней неповиновение и гнев, а в ответ получали лишь тихое смирение. Видано ли дело: уходить со службы с чувством невыполненного долга? Мучаешь, пытаешь, изо всех сил пытаешься выполнить поставленные Люцифером планы, а тут такое… как, спрашивается, уважающему себя демону не впасть в отчаяние от такой ангельской наглости?

   Сказать по правде, такую линию поведения Лисабела избрала неслучайно. Понимая, что изменить сложившийся уклад она не в состоянии, девушка пообещала себе сделать все возможное, чтобы не доставить мучителям удовольствия от пыток. Пусть волосы рвут на себе от гнева, по крайней мере, за смирение ей уж точно плетей не добавят, а черта до отчаяния довести – маленькая шалость, за которую ее ни одна небесная сила не осудит. На том она и порешила.

   Однако время неумолимо двигалось вперед, и несчастная все больше впадала в отчаяние. Все чаще ей вспоминались слова старухи, оказавшиеся пророческими: день ото дня заточение в темнице в компании с сумасшедшим, подтачивали ее волевую решимость, ввергая Лисабелу в кручину уныния, а потом появились первые признаки безумия, испугавшие девушку хлеще адских мук. Одна мысль о том, что она уподобится своему сокамернику, заставляла холодный пот выступить на висках.

   – Ну, нет, лучше уж в собственности демона, чем здесь! Смена наказания – хоть какое-то разнообразие, – прошептала она сама себе, истекая кровью на игольчатом ложе. – Изменение, пусть и в худшую сторону – всяко лучше, чем стояние на одном месте! – Может быть, ей повезет, и демон, осерчав, отправит ее душу в пустоту или еще куда.

   Для себя решив, что подобно тысячам несчастных, утром она кинется к ногам первого же демона со слезной мольбой, девушка предалась беспокойному сну. Но, будто в наказание, высшие силы решили над ней посмеяться: ни один из демонских посланников, имеющих право на обладание «чистой» душой, не появился ни в этот день, ни на следующий, ни через неделю. Обеспокоенная таким положением дел девушка, дошла до безумия, начиная покусывать костяшки на кулаках, но взглянув на руки, с ужасом одернула себя. Лишь на девятый день Лисабела увидела Дэлеб, восседающую на адском жеребце, окруженном все той же свитой.

   – Возьмите меня! – неистово прокричала она, забыв про страх. Попираемая толпой, девушка рухнула у ног падшего коня, вставшего на дыбы от неожиданности.

   Приподняв жестким кончиком хлыста ее подбородок, демоница заглянула ей в глаза, и по ее устам скользнула едва уловимая улыбка. Ничего не говоря, она развернула животное, на ходу кинув толстую пачку векселей чертенку.

   – И этих двух, – всадница указала пальцем на высокого юношу и белокурую девушку, кинув на пол несколько бумажек.

   Лисабела перевела вопросительный взгляд на Лоа, будто спрашивая о том, почему не был назначен аукцион. В таких случаях жертву обычно выводили на помост и прилюдно ставили новое клеймо, тем самым заявляя всей преисподней о том, кому принадлежит данная душа. А тут больше походило на прилюдное похищение, чем на громкую покупку.

   – Что смотришь? – презрительно фыркнула тюремщица. – Твою душу еще в первый день Асмодей купил под расписку. За столько лет самый последний адский пес узнал о том, кому ты принадлежишь.

   – Но почему меня только сейчас забирают?

   – А ты не догадываешься? – сверкнув глазами, прошипела Лоа.

   Осознание пришло быстро, только вот от него на душе стало еще гаже. Ощущение было сродни тому, когда тебя в человеческой жизни бросают лицом в грязь в присутствии близких и друзей. Для ада подобное было нормой, да и дружбу здесь водить было не с кем, а вот на земле – это высшая степень унижения.

   – Меня пытались сломить… – обреченно прошептала она.

   – И заметь, это получилось, – произнесла Лоа, которая была рада избавиться от проблемной узницы. – Владыка Асмодей всегда получает желаемое, но тебе нечего стыдиться. Многие на твоем месте и недели не выдерживают, а ты вон, пять лет продержалась.

   Последних слов Лисабела уже не слышала – впала в какое-то оцепенение, не замечая, как вокруг них засуетились демоны, проводя предпродажную подготовку товара: руки сковали оковами, связали несчастных веревкой меж собой, передавая конец демонице, закрепившей его на луке седла. Дотронувшись до плеча каждой жертвы, она выжгла сияющий сигил Люцифера, поставив печать нового владельца.

   – А ну, пошел! – прокричала Дэлеб, с силой хлестанув жеребца. Вздыбившись, выпуская из ноздрей клубы серого дыма, он кинулся из замка с такой прытью, которую едва ли можно было ожидать от столь искалеченного создания. Несчастные так и потащились волоком за ним, оставляя на дороге кровавые следы. Остановилась демоница лишь у заветного порога, на ходу соскочив с жеребца.

   – Все муки – это лишь искупление грехов. Я сама виновата, – заливаясь слезами боли и унижения прошептала Лисабела, как делала каждый раз в трудной ситуации. К собственному удивлению, даже спустя столько лет, она сохранила надежду на высшую справедливость, свято веруя в то, что когда-нибудь выстрадает себе билет на небеса.

   Из пещеры навстречу им вышли несколько демонов, одного из них именовали Ала́стор, соратник и друг Асмодея, разумеется, настолько, насколько вообще была возможна дружба между адскими созданиями. Несколько раз девушке случалось видеть его на аукционе. Одним словом – отвратительный тип:с головой орла и человеческим телом, он прослыл мучителем на всю преисподнюю, а остальные были ей неизвестны, хотя внушали не меньшее отвращение.

   Ухватив несчастную за волосы, он заглянул ей в глаза, тут же брезгливо выпустив из рук. Лисабела с глухим стуком упала на каменные плиты, подобно мешку с песком.

   – Премерзкое создание! – прохрипел он, слегка пнув ее ногой, будто желая проверить, жива она или нет. – Выглядит так, будто об нее не один год ноги вытирали. – Дэлеб что-то прошипела ему в ответ, а что-именно Лисабела не расслышала. Зато брезгливое выражение на лице демона, с которым он поднимал ее с земли, не упустила. Не знала она, что стало решающим фактором такого поведения: может природная жадность демонов, может потраченные векселя… Для истерзанной души особой разницы не было. Повиснув на руках Ала́стора, будто половая тряпка, девушка осталась пассивно-безучастной к собственной судьбе. Сейчас у нее не было ни сил, ни желания сопротивляться. Пусть делают, что хотят! Убьют, измучают, опозорят. Их право…

   – Неси их в купель! – раздался властный голос Дэлеб, который вскоре растаял в окружающей тишине. Видимо в отсутствие Асмодея здесь не было привычного духа развратной праздности, а все обитатели погружались в свои заботы: демоны истязали, а души страдали. В целом, как и положено в аду.

   Следующее, что ощутила Лисабела, была холодная вода, сомкнувшаяся над головой, будто пронзившая кожу десятками ледяных игл. Как же хотелось в этот момент утопиться, только вот бессмертная душа не позволяла реализовать этот план. С этой точки зрения в аду было все хорошо продумано: если в мире смертных душа представляла собой лишь эфемерный сгусток энергии, которому невозможно причинить физического вреда, то в преисподней она была материальной, способной претерпеть все возможные муки, но в то же время бессмертной. Как бы ни старались демоны, они не могли достичь точки невозврата и умертвить то, что, по сути, и не было живым. Уподобляться несчастным, которые снова и снова были вынуждены тонуть в адском болоте, девушка не хотела, а потому пришлось собрать волю в кулак и встать на ноги, хорошо, что купель была неглубокой. Откашливаясь и дрожа, как осиновый лист, Лисабела посмотрела на Ала́стора глазами затравленной лани, стыдливо прикрыв нагое тело руками. Чего он вообще хочет от нее? Неужели ее искалеченной души ему мало?

   – Что смотришь? – презрительно фыркнул демон. – Бери ветошь и мыло! Хозяин не любит грязнуль! Может хоть вода тебе человеческий облик вернет! Смердишь хлеще собак на псарне.

   Если отбросить в сторону унизительные обвинения Ала́стора, которые, собственно, от истины далеко не ушли, идея с омовением ей очень понравилась. В течение пяти лет ей ни разу не позволяли такой привилегии, как купание – это была часть наказания, да и не было в казематах ее тюрьмы такой роскошной купели. Хотя это и не купель вовсе, а углубление в горной породе, наполненное водой.

   С трудом переставляя ноги, Лисабела подошла к нише, выбитой в стене, и взяла кусок мыла и промасленную ветошь. Еще раз окунувшись с головой, девушка начала аккуратно смывать с себя гарь и смрад своей прежней темницы. Тонкие струйки почерневшей жидкости стали вяло стекать по ее телу, прокладывая извилистые дорожки и возвращая коже мертвенно-бледный, почти мраморный, цвет. Даже мыльная пена приобрела пугающе-темный оттенок, растекаясь по воде тонким слоем. Приятный аромат мыла, пропитанного розовой водой, туманил разум, а эфирные масла в ветоши расслабляли тело. Она и не думала, что демоны тоже моются! Везде говорили о запахе гари, исходившим от них, о серном смраде, но убежище Асмодея, подобно восточному дворцу, было пропитано благовониями. Только об этом, по вполне понятным причинам, в Библии умалчивалось. Боже, она уже и забыла о том, насколько это может быть приятно. Промыв волосы, девушка в очередной раз окунулась, позволив себе небольшую вольность – немного поплавать, пусть даже ее за это вздернут на дыбе, но отказаться от этого наслаждения она не смогла. Но беда миновала, погрузившись в оживленную беседу с Дэлеб, демон не заметил этой наглости, и Лисабела облегченно выдохнула.

   Не хотелось в этом признаваться, но купание вернуло ей силы и хорошее настроение, которое она всеми силами старалась скрыть от своих мучителей, придав лицу отрешенное выражение. Что поделать, таков был рок грешников: за веселье в аду – тяжелая кара. Закончив омовение, девушка подошла к краю купели, ожидая дальнейших указаний.

   – Неужели ждешь, что я помогать стану? – проговорил демон, поморщившись. При этом на его лицо легла едва уловимая тень, а в черных, как ночное небо, глазах сверкнули молнии.

   Лисабела неуклюже вылезла из купели, да так и осталась стоять перед ним в чем мать родила. Впрочем, до ее увядших от постоянных пыток прелестей, Ала́стору дела никакого явно не было. Отдав распоряжение служанкам, он взял с серебреного подноса хрустальный флакончик с золотистым маслом, подавая девушке.

   – Натри лицо и тело, глядишь, часть девичьей красоты и вернется.

   Вылив немного жидкости на руку, она с усердием начала втирать ее в кожу, да так и обомлела от удивления. На глазах раны, ожоги и струпья начали затягиваться, возвращая коже былую гладкость, делая ее бархатистой и нежной, как шелковое полотно. Лисабела ощущала метаморфозы, происходящие с ее телом, но не понимала, что именно происходит. Подойдя к зеркалу, узница даже ахнула, не сумев сдержать своего восторга. Будто из потустороннего мира, теперь такого далекого, на нее смотрела молодая девушка: такая, какой она была раньше, даже еще красивее. Губам вернулся приятный алый оттенок, глубокие тени под глазами исчезли, а щеки розовели здоровым румянцем. Как тут не заглядеться?! Только вот заглядеться не дали, увидев сияние радости в глазах своей покупки, Дэлеб так и хлестанула ее плетью. Хорошее настроение как рукой сняло. Расчесав гребнем спутанные пряди, Лисабела последовала вслед за своими новыми мучителями, с любопытством оглядывая обитель Асмодея.

   Что ж, может замок и был в аду привилегией Люцифера, но как оказалось, даже пещере можно было предать благородный, хотя и вызывающий, по мнению Лисабелы, вид. Хотя, если учитывать скорбную специализацию ее обладателя, можно прийти к единственному выводу: иначе и быть не могло!

   Пещера была огромная, светлая, с множеством ходов и обустроенных комнат; своды невероятно высокие, усыпанные искусной резьбой. Видимо, Асмодею удалось заполучить в собственность душу какого-то скульптора или каменщика, сумевшего вдохнуть величие в обычный мрамор.

   Пройдя по освещенному десятками факелов коридору, они вошли в некое подобие зала, раскинувшегося перед входом. Глядя на всю эту красоту, Лисабела так и застыла в немом восхищении. Внушительную часть помещения занимало прозрачное озеро, отражавшее колоннаду сросшихся сталактитов и сталагмитов, которым та же талантливая рука предала вид греческих ордеров с золочеными капителями. По периметру всей пещеры шел мраморный карниз, от которого вниз спадали полупрозрачные слои штор, скрывающих стену. По берегу озера стояли хрустальные плафоны со свечами, создающими трепещущие тени. Поистине королевские люстры свисали с потолка, так же затянутого в ткань. Несмотря на наличие собственного источника, в пещере было на удивление сухо, а журчание воды, приятно успокаивало нервы.

   Нашла здесь Лисабела и предметы роскоши, привезенные из мира людей: пушистые ковры с замысловатым орнаментом, скульптуры, шкуры. В дальнем углу пещеры девушка подметила небольшой орган, а так же водруженный на пьедестал спинет. Небольшая бархатная кушетка, укрытая белоснежной шкурой, кофейный столик и золоченая арфа, стояли у самой кромки воды, чуть поодаль – обеденный стол с восьмью стульями. Там же полыхал врезанный прямо в скалу камин.

   «Можно подумать, в аду им мало огня», – про себя заметила Лисабела, становясь подле демоницы. Юноша и девушка, купленные вместе с ней, уже заняли свои места, с не меньшим любопытством осматривая помещение.

   Везде были золоченые канделябры, блеск хрусталя, бархат и шелка. В общем, для себя Лисабела сделала вывод, что демоны столь же неравнодушны к предметам роскоши, как и люди. Видимо, тысячелетнее заточение в аду, постоянный запах серы и дух скорби встали поперек горла даже им, а потому рыцари, пользуясь своей властью, позволяли себе подобные вольности.

   – Меня зовут Дэлеб, – выступая вперед, проговорила демоница, принявшая человеческий облик. К слову, особой красотой она не отличалась: на вид ей едва минул третий десяток, слишком высокая и мускулистая для женщины, но прозвище свое оправдывала. Ее короткие рыжие волосы едва касались плеч, слегка прихваченные черной лентой, а по белоснежной коже на лице рассыпались десятки веснушек. Черты были достаточно грубы: круглое лицо, крупный нос, широкий рот, да и зубы слегка кривоваты, но огромные зеленые глаза с лихвой компенсировали внешние изъяны. Что-то такое манящее плескалась в их изумрудной глубине: то ли остатки человечности, то ли тоска по покинутым небесам. Интересно, Дэлеб тоже была одной из падших? Или же ее создал Люцифер, как и прочих тварей бездны?

   Облачена она была в бордовое платье с длинными рукавами и рваным подолом, из-под которого светились золоченые сандалии с греческой шнуровкой, а вот грудь и талия были заключены в золотую кирасу, похожую на те, что носили римские легионеры. – Я – правая рука Асмодея и главный инженер преисподней, если кто не знает, – не замечая задумчивости Лисабелы, продолжила демоница. – Но для вас на время я стану и палачом, и худшим кошмаром, и наставником. Так что спуску не ждите. Моя задача подготовить вас для службы господину. Кто-то останется в его пещере, помогая развлекать его гостей, а кто-то отправится в увеселительные и игорные дома, которыми он владеет здесь, в преисподней. Но прежде, чем начать обучение, вы должны усвоить несколько правил: первое – при появлении хозяина или его гостей, вы должны склониться; второе – никогда не смейте начинать говорить, пока вас не спросят; и третье – никогда не смейте смотреть на хозяина, пока он не даст на то свое позволение.

   Все это время Дэлеб кружила около них взад-вперед, бросая пламенные взгляды на несчастных. Сказать по правде, демоница с бо́льшим бы удовольствием опробовала на них свое новое изобретение, но хозяин призывал к бережному отношению с его собственностью, а потому она была вынуждена подчиниться.

   – Вам все понятно? – строго проговорила она.

   – Да, – отозвались юноша и девушка.

   «Боже, она что-то говорила?» – про себя шепнула Лисабела, чувствуя, как в душе разрастается паника. Как она могла все прослушать? Как могла быть такой невнимательной? Она настолько погрузилась в созерцание само́й демоницы, что ее слова растворялись в сознании девушки, так и не достигнув цели.

   – Что… особый случай требует особого отношения? – наотмашь хлестанув Лисабелу по щеке, прошипела Дэлеб.

   – Нет, госпожа, – пискнула Лисабела, потирая раскрасневшуюся кожу.

   – Хорошо, и главное запомните… – закончить она не успела, так как ее голос утонул в душераздирающем реве дракона, опустившегося у самого входа.

   – Хозяин, хозяин приехал, – раздались взволнованные голоса. В ту же секунду в зале поднялась невообразимая суета: суккубы, инкубы, низшие демоны и грешные души, допущенные к службе, выстроились друг против друга у самых дверей, ожидая появления господина.

   – Идем, – строго сказала Дэлеб, указывая им место в самом конце, сама же встала у врат, первой встречая Асмодея.

   Спрыгнув с дракона с удивительной легкостью, учитывая величину и тяжесть доспехов, наездник зашел в пещеру, на ходу сбросив железные перчатки, усыпанные шипами. Высокий, пожалуй, даже слишком, чтобы быть обычным человеком, внешне он больше напоминал мифического исполина, хранившего на челе печать проклятия. Лицо падшего скрывала трехликая маска, в центре которой был лик человека, а с боков – бычья и баранья морды. Рогатый золотой шлем, из-под которого вырывалась грива непослушных черных волос, венчал голову, подобно короне. Широкую, изогнутую подобно колесу, грудь, скрывала золотая кираса, пояс оплетал зеленый кушак с бубенцами на концах, которые звенели при каждом его шаге, оповещая о приближении рыцаря. Кривые ноги, покрытые чешуей, оплетали массивные поножи, доходившие до колена – весьма устрашающая картина. Из-под огромных наплечников, украшенных массивными шипами, по три штуки с каждой стороны, вырывался длинный зеленый плащ с золотой подкладкой, струящийся меж поломанных перепончатых крыльев.

   С благоговейным трепетом все склонились перед ним в низком поклоне, и лишь Лисабела, забывшая как дышать, будто завороженная смотрела за тем, как демон сбрасывает с себя печать проклятого, обращаясь обычным человеком. Инстинктивно она понимала, что должна склониться, подобно остальным, но не могла заставить себя пошевелиться. В это мгновение он завладел не только ее телом, но и душой, обратив несчастную в каменное изваяние. По чести, так оно и было: с этого дня он ее владыка, ее господин, ее всё, а она… теперь она его вещь – игрушка, одна из многих, призванная разбавить скуку. К собственному удивлению, чувство принадлежности кому-то не волновало девушку, этот прискорбный факт ощущался как-то… никак, да и чувство страха в ней от времени как-то притупилось. Впрочем, как и инстинкт самосохранения. Порой, при воспоминаниях о пройденных пытках (Боже, через что она только не прошла за эти годы), ей начинало казаться, что она вообще разучилась чего бы то ни было бояться.

   К тому моменту, когда Асмодей поравнялся с Лисабелой, он уже полностью принял человеческое обличие, обратившись, надо сказать, в весьма привлекательного мужчину, хотя красота его была своеобразной. Стоя подле него, девушка едва доставала ему до плеча, уткнувшись взглядом в ключичную кость, влево от которой уходил фигурный шрам, скорее напоминающий печать, чем боевое ранение. Слажен мужчина был атлетически, напоминая фигурой изваяние греческих богов. Мускулистые руки, развитая грудная клетка, рельефный живот, – посмотреть было на что. Правильные черты лица, высокие скулы и прямой нос хранили на лике некую долю аристократизма, которой Создатель наградил всех своих ангелов, которую падшие так старательно пытались сохранить после низвержения. Густые волосы, тронутые едва уловимой волной, были зачесаны назад, обнажая лоб и каскадом падая на плечи. Лишь одна непослушная прядь выбивалась из общего уклада, падая на левую щеку. Которую, к слову, до середины расчертил едва уловимый на бронзовой коже шрам, поднимающийся к рассеченной брови.

   Однако не это в облике демона привлекло внимание девушки. Сначала ее взгляд застыл на иссиня-черных волосах, в которых белела внушительная седая прядь, а потом на глазах, поистине дьявольских. Один из них был изумрудно-зеленый с медовой окантовкой по краю, другой – янтарный с черными вкраплениями на радужке. В общем, не мужчина, а огонь!

   Одет Асмодей был очень просто для демона, привыкшего к роскоши, но это только добавляло ему шарма. Плечи укрывал зеленый шелковый халат в пол, без рукавов, не имеющий ни застежек, ни пояса, но богато украшенный золотой вышивкой в форме арабского растительного орнамента, и темно-зеленые, однотонные свободные штаны, прихваченные на бедрах шелковым шнуром. Ноги были босые, что придавало бесшумность его движениям, будто он парил в невесомости.

   Только встретившись с ним взглядом, девушка поняла свою оплошность: вместо того, чтобы склониться, как было велено, она позволила себе бесстыдно рассматривать хозяина. Сердце сразу опустилось в пятки – все-таки она помнит, что такое страх. Склонившись под его тяжелым взглядом, девушка сразу почувствовала необходимость прикрыть наготу, настолько оценочным и огненным он был, казалась даже кожа начала гореть огнем. Хотела она попросить прощения за подобную дерзость, только вот слова застыли на губах. Так и осталась Лисабела молчаливо стоять перед ним, не зная, куда себя деть от стыда.

   – Она не знает о правилах? – проговорил Асмодей, таким завораживающим, но в то же время спокойным голосом, каким может говорить только демон соблазна. Бархатистый, с легкой хрипотцой, он был наполнен какой-то призывной истомой, от которой сотни мурашек побежали по коже девушки.

   В это мгновение Лисабелу, будто молнией поразило. Это его голос слышала она во сне в первую ночь после сделки с Дьяволом, это его голос преследовал ее все эти годы, будто какой-то проводник по миру проклятых. В момент первой встречи она слышала голос демона, но сейчас... Сейчас говорил человек. Инстинктивно Лисабела подняла вверх свою головку, будто желая убедиться, что этот бархатистый баритон принадлежит именно ему.

   – Она предупреждена, – произнесла Дэлеб, подходя к ним. Едва уловимым кивком Асмодей вынес свой приговор и, не говоря ни слова, удалился в свои покои. В тот же миг несчастная почувствовала обжигающий танец плетей на своей спине, с горечью признавая, что в сравнении с ним черти-тюремщики были почти ласковы. Что ж, сама виновата. В аду существовала жесткая иерархия и жесткие правила, а она позволила себе нарушить и первое, проявив неуважение к господину, и второе, выражавшееся в том же.

   К счастью, эта пытка продолжалась недолго, и вскоре ее почти бездыханное тело отволокли в небольшую пещерку, заменившую ей комнату. В целом, она не многим отличалась от ее камеры, только была светлее и чище. Все те же голые стены и темный потолок. Только к ее радости был здесь небольшой столик, пара восковых свечей и выдолбленная в камне ниша с водой, предназначенная для умывания.

   Зачерпнув пригоршню прозрачной жидкости, Лисабела поднесла ее к губам, делая первый, за последние пять лет, глоток воды. Целительная влага смочила потрескавшиеся губы, горло и опустилась ниже. Будто потеряв контроль, Лисабела припала к нише, пытаясь утолить жажду, терзавшую ее так давно. Именно в такие моменты люди доходят до истинного безумия.

   Напившись, она смочила белоснежную ветошь и принялась омывать раны, которые к этому времени почти затянулись. Теперь она поняла, почему сотни душ на аукционе так рвались во служение к рыцарям. Их мотивация ничем не отличалась от мотивации крестьян, желающих попасть на службу в барский дом. Причина проста: всегда был кров над головой, еда и вода, а к тяжкой работе можно и привыкнуть. К тому же, как успела подметить Лисабела, Асмодей был весьма щепетилен в вопросах сохранности своего имущества, ибо все как одна, души были ухожены и спокойны, хотя и несчастны. Да и привычных для ада стонов здесь не было слышно, видимо, даже демоны уставали от постоянных истязаний и душераздирающих криков. На этой мажорной ноте, Лисабела решила закончить свои философские измышление.

   – Утро вечера мудренее, – проговорила она, ложась на кровать.

   Ложе было прежним – иголки и только. За столько лет она к ним так привыкла, что, пожалуй, даже пуховая перина показалась бы ей неудобной и чужой. Она желала перемен – она их получила. Что будет дальше, покажет новый день. С этими мыслями девушка закрыла глаза, впервые за столько лет предаваясь спокойному сну.

ГЛАВА 2

Время – поразительная субстанция, сумевшая подчинить себе все области мироздания. Оно безраздельно властвовало на Земле, украдкой проникло в райские чертоги, не побоялось спуститься даже в Ад. И пусть в пылающей бездне его холодная поступь была не столь ощутима, как на поверхности, шлейф перемен, следовавший за ним по пятам, неотвратимо оставлял свою печать в сознании тех, кто считал себя неподвластным его течению.

   В былые дни и ангелы, и демоны, и прочие незнающие смерти создания были уверены в том, что сумели подчинить себе несокрушимую реку времени, сковать его бег своими чарами, со стороны наблюдая за изменениями, которые с годами происходили в мире людей. Вот говорят же: «вода камень точит» – в корне неверное утверждение, ибо камень точит не вода, а время. Именно оно предает горной породе желанную форму, а потом стирает ее с лица земли, обращая в прах. Так же оно поступало и с человеческими жизнями, и с несокрушимыми твердынями, и с великими цивилизациями. Оно было самым коварным и умелым палачом, главным оружием которого были перемены. Там, куда оно приходило, уже ничего не оставалось прежним: все менялось, а то, что не менялось – обращалось в пыль, унесенную ветром. Бессмертным пришлось выбирать: покориться или умереть!

   Преисподняя сопротивлялась ему дольше всех, не желая менять привычного уклада, где властвовал хаос и беззаконие, но время было терпеливо, век за веком оно подтачивало «нерушимые стены» в разуме падших, неминуемо двигаясь к победе, пока, наконец, в ад не пришли реформы.

   Поначалу Асмодей даже обрадовался такому повороту событий: Люцифер решил номинально сложить с себя часть власти, вверив ее в руки своих верных рыцарей. Он наделил их богатыми землями, передав право собственности на души. Казалось бы, о чем еще можно мечтать? Однако радость от этого подарка судьбы была недолгой: как оказалось, высокий статус налагает высокую ответственность, так что эта бочка меда была подпорчена внушительной ложкой дегтя.

   В тот момент Асмодей утешил себя мыслью о том, что к такому «вкусу» власти вполне можно привыкнуть, если считать его за норму, но как оказалось, на этом перемены не закончились, а точнее сказать, они с этого начались.

   Проведенные реформы вызвали настоящий резонанс среди инфернальной общественности – немногие были согласны с таким решением Владыки, желая отхватить кусок от адского пирога, да и сами рыцари, быстро набив оскомину от горечи власти, возжелали себе помощников. Сказано – сделано! Преобразование следовало за преобразованием, породив в преисподней такую бюрократическую лестницу, что ей могло бы позавидовать любое государство.

   Вскоре Люцифер так вошел во вкус, что рыцари перестали успевать за стремительным потоком его фантазии и мыслей. Каждый день он учреждал новые институты власти, которые впоследствии преобразовывал или убирал вовсе. Так в аду появилась служба по учету грешных душ, невольничий рынок с системой аукциона, ведомство по взаимодействию с раем, отдел по вербовке колдунов и ведьм, институт по управлению климатом (будто обычного пекла уже не хватало), отдел изучения и применения пыток, а так же департамент земных катаклизмов, в ведение которого входили болезни, войны и стихийные бедствия, призванные отладить постоянный приток душ. Однако когда Владыка возжелал на небесах собственное посольство сделать, содрогнулись все. Благо быстро остыл он от этой идеи, продолжая в дела бездны углубляться.

   Всё бы ничего, только возглавить все эти институты пришлось тем же рыцарям, которые настолько погрязли в постоянных отчетах перед Владыкой, что времени на пытки грешников просто не оставалось. Вот и пришлось им во благо «отечества» отказаться от маленьких радостей жизни, передав это право своим подручным. Однако Асмодей и тут старался не падать духом, философски отмечая, что если эти преобразования до сих пор не уничтожили ад, то сделали его сильнее.

   Ну что ж, ад может и устоял, а вот демоны из него разбежались, причем, не фигурально. Люцифер вполне разумно рассудил, что для привлечения новых душ, нужно лучше понимать человеческие потребности, а потому пришлось демону похоти отпустить от себя своих подопечных-суккубов на бескрайние земные просторы, чтобы те людей на местах искушали. – «Ну, что не делается все к лучшему – в пещере больше места будет!» – в очередной раз обнадежил себя демон, надеясь, что в скором времени Владыка решит передышку сделать.

   Однако после последнего преобразования оптимизма у Асмодея заметно поубавилось, ибо Люцифер каждому рыцарю решил планы по привлечению душ поставить. Видимо посчитал, что коль в аду всем страдать положено, подданные исключением быть не должны, а потому замучил их своими «улучшениями», которые коснулись не только высшей элиты преисподней, но и адских гончих в пламенных загонах. Уж если страдать – то всем вместе, вот и выли черти каждый день, в страхе ожидая нового закона, а рыцари про себя негодовали, страшась выказать свое недовольство.

   И рад бы был Асмодей сложить с себя высокие полномочия, да только природное тщеславие и жадность демонов каждый раз пересиливали в нем здравый смысл. К тому же, привык он к своей огромной пещере и к душам многотысячным, что его богатство составляли – не мог уже от роскоши в пользу свободы отказаться. Вот и давился он черствым пирогом власти, запивая его горькими реформами, при этом еще и про запас несколько кусочков хватал, чтоб кто другой взять не успел. Так и жили они в аду, попривыкли со временем…

   Только вот не успели привыкнуть, как новая перемена пришла: затишье! Год прошел, второй, третий… а от Люцифера ничего не слышно: не приглашал никого на совет, не зазывал на фальшивый праздник, где не было веселья, даже гонцов с указаниями по своим владениям не рассылал. Некоторые вздохнули с облегчением, про себя отмечая: чем бы Владыка ни тешился, только бы больше не реформировал, лишь семеро его приближенных в печаль впали, понимая, что не к добру такая тишина, ибо бурю она предвещает. Не ошиблись! Только в этот раз, к счастью для рядовых чертей, злость его лишь на рыцарей обрушилась.

   Неладное Асмодей почувствовал в тот момент, когда у его порога остановился вестник Люцифера, который даже для ада выглядел на редкость удрученным. Видимо малец первый хлебнул из горькой чаши господского гнева, а потому сейчас скакал во всю прыть, чтобы по возвращению не получить добавки. Но демоны народ подневольный: хочешь – не хочешь, а на зов повелителя идти все равно придется, а то глазом не моргнешь, как останешься и без пещеры, и без душ, и без титула. А потому и постарался Асмодей не задерживаться, чтобы не усугублять и без того плохое настроение Владыки, заранее обдумывая оправдания, которыми будет своего господина потчевать. Первым прибыл он во дворец – первым и внушение получил.

   Как оказалось, не оправдали рыцари надежд Повелителя, не заполучили для ада желаемое количество грешников, так еще и в мире людей наследили. Теперь от инквизиции верноподданным Его Сатанинского Величества никакого спасу нет, как мухи назойливые бесов преследуют – убить, конечно, не могут, но докучают. Оттого и сидел сейчас демон похоти понурый в своей опочивальне, вспоминая дни минувшие, когда жизнь такой простой казалась: не было ни правил, ни обязательств – живи и радуйся…

   Хотя, сказать по чести, далеко не это выводило демона из себя. Всякое в преисподней случалось, пережили они и низвержение; и Великий Потоп, когда сорок дней у них с «потолка» хлестало так, что пол-Ада затопило – инквизицию и подавно переживут. До бешенства доводило то, что по мнению О-Великого-Асмодея, по крайней мере таковым он себя считал, Повелитель несправедлив был с ним сегодня.

   С себя вины демон не снимал: если виноват, то виноват. Сетовал он лишь на то, что Люцифер в своей «великой занятости» не имел возможности вникнуть в суть поставленных рыцарям задач, незаслуженно превознося одних перед другими.

   В очередной раз в фаворе Абаддон – рыцарь гнева и войны, за последнее столетие приведший в чертоги преисподней столько душ, что прочим демонам и не снилось. Что ж, с цифрами не поспоришь! Но если бы Владыка в суть дела заглянул, понял бы, что не так уж и велики его заслуги. Вот взять, к примеру, Северную войну, когда Швеция с Речью Посполитой схлестнулась – по сути, то была война двух монархов, в которых, с легкой демонской руки, подстегнули тщеславие и жажду наживы, а пали в ней тысячи невинных. Только вот есть одно «но» – невинные эти в бою мечи друг против друга подняли, грех великий совершили, пусть и по приказу монархов, которых, к слову, в аду с оркестром ждут. Как бы то ни было, за убийство людям дорога в ад полагается. Вот и идут они стадами без вины виновные прямиком на аукцион, а Абаддон в жадности своей непомерной еще и трофеи собирает. Разве ж это честно?

   Или, вот, Мамона – демон алчности и богатства. Этого Асмодей ненавидел всеми фибрами своей черной души. По мнению О-Великого, единственной заслугой первого было дело тамплиеров. Подстегнув тщеславие Филиппа Красивого и его безумное желание обогатиться и нежелание платить по счетам, демон спровоцировал падение божественного ордена, заполучив в копилку падших не только душу короля и его проклятых потомков, но еще и Папу Римского, давшего разрешение на подобное бесчинство. Итак, тамплиеров сожгли на костре, а несметные богатства ордена, как и чаша Святого Грааля, канули в небытие. Ну, канули, конечно, громко сказано: целые и невредимые пылятся в подвалах Люцифера, но дело-то не в этом. С тех пор сколько веков минуло? Два? Три? А Владыка до сих пор это громкое дело превозносит. Так и живет Мамона в тени собственной славы, и бед не знает. Сколько бы душ не привел в ад – все равно лучший из лучших, ведь сумел чашу с кровью самого Спасителя заполучить, а то, что ни один демон даже прикоснуться к этой реликвии не может – не беда.

   Но хуже всего были Астарот и Левиафан, по мнению Асмодея этим и делать ничего не надо было – души сами в их руки плыли, оставалось только встречать их на другом берегу – ведь лень и зависть в человеческой природе заложены, надо было только это чувство подогреть. И если Астароту над этим вопросом еще подумать приходилось, то за Левиафана, будь он трижды проклят, всю работу делали другие демоны. Абаддон начал войну – из крестьян все деньги выжал, Мамона даровал одному серебро – второй увидел и в зависти своей убил соседа. Вот тебе и душа! Да и вообще, если бы у зависти был цвет то, по убеждению Асмодея, весь мир людей окрасился бы черным. Да и не только мир людей. В аду тоже было полно завистников. Знал бы Левиафан, чем занимается сейчас демон похоти, пришел бы и по его душу.

   Вот она – фантастическая четверка демонов, которых так превозносил Люцифер, от одной мысли Асмодея начинало передергивать. Все время Абаддон, Мамона, Левиафан и Астарот, а как же остальные? Им куда сложнее приходилось. Ведь пробудить в человеке похоть – это целое искусство, которое требует индивидуального подхода к каждой жертве. На это и время требуется, и хитрость, и недюжие умственные способности, особенно, когда Церковь с таким усердием проповедует целомудрие и супружескую верность. Только вот Владыка об этом не задумывается, а оттого и противостояние в его совете назревает, причем такое, что вся преисподняя может содрогнуться, когда рыцари Ада друг против друга с мечами встанут. Как ни крути, перспектива не радужная, но вполне вероятная.

   В общем, так и покинул Асмодей замок Люцифера, терзаемый завистью и злостью, надеясь на то, что хоть в своей пещере сумеет прийти в согласие с собой. К тому же там его ждало новое приобретение – чистая во всех отношениях душа, которая, будто звезда, озарила Ад своим светом, став предметом гордости для Асмодея, и зависти – для остальных. Подобно времени, оттачивающему камень, он потратил пять лет, чтобы огранить душу Лисабелы и придать ей желаемую форму. Для создания бессмертного срок, конечно, недолгий, но для души в аду… до сих пор в голове не укладывалось то, как она могла так долго сопротивляться. Безусловно, вкус победы от этого стал еще слаще, так что возвращался он с предвкушением, но и тут его ждало разочарование.

   Отсутствие должного приветствия стегануло кнутом по гордости, по его мнению несчастная должна была в ногах у него валяться, а она… она смотрит прямо в глаза, будто равной ему себя ощущает, да и ореола страха, исходящего от нее, демон не почувствовал! Это что за дерзость такая? Приказал всыпать ей плетей, чтоб жизнь раем не казалось.

   Но удивление все же пересилило обиду в тот момент, когда он не услышал ни стонов, ни мольбы о пощаде. Даже интересно стало, что такого сотворили с мадам Гвендельхард черти-мучители, что у нее такой иммунитет к пыткам выработался.

   Тогда-то падший впервые порадовался тому, что в Аду все же есть бюрократия – можно было просмотреть отчеты о проделанной работе над грешницей и узнать, какие опыты над ней ставили местные тюремщики. Это ж надо, не стонать под пытками в доме О-Великого…

   На секунду в голову закралась мысль о том, что он слабину где-то проявил, оттого его души всякий страх потеряли.

   Так и просидел демон всю ночь, клокоча от гнева подобно вулкану, готовому к извержению. А тут еще в разум музыка ворвалась: арфа, к тому же, его любимая мелодия. Он всегда приказывал начинать с нее день, потому что эта минорная тональность слух его услаждала. Только в этот раз эти стройные мелодичные звуки врывались в сознание, вызывая еще большее раздражение. К тому же и служанка в волнении своем часто ошибалась, не те струны зажимала. Вроде мелочь в сравнении с тем, что случилось накануне, но мелочь эта стала последней каплей, переполнившей чашу его терпения, так и подскочил Асмодей со своего ложа, будто это его на раскаленные камни филейной частью положили. Да так и влетел в зал, будто ураган, метнув в несчастную свой кинжал, чтоб не смела его от праведной злости отвлекать.

   Все так и ахнули от неожиданности, даже Ала́стор в сторону отпрыгнул, чтобы на пути у господина не стоять. В зале так и повисла немая тишина. Всякое видывали местные черти, но чтобы хозяин сам до пыток снизошел… лет пятьсот такого не бывало! Так и стояли все с немым вопросом, застывшим в глазах, пытаясь понять, что за муха хозяина укусила и не заразно ли это! А он, Асмодей, не говоря ни слова вернулся в свои покои, да так и рухнул на кровать, осушив предварительно бутылок пять пятидесятилетнего вина, чтобы спалось лучше. А как уснул – все облегченно выдохнули, приступив к обычным делам, но неизменно на его двери оглядываясь, чтобы успеть из виду скрыться до того, как повелитель позавтракать изволит.

***

От своего забытья, лишенного снов, Лисабела очнулась с первыми аккордами, наполненными грустью и истомой. Приятная мелодия разливалась по пещере, заполняя каждый ее уголок каким-то умиротворением. Казалось, что сама Эвтерпа* взяла в руки арфу, снизойдя до адских глубин. Несколько лет она не слышала ничего более приятного, а потому жадно ловила каждую ноту, слетающую с золотистых струн. Постепенно набирая темп, музыка будто взмывала над окружающим ее кошмаром, захватывая дух, возрождая душу из самого чёрного пепла. На секунду девушке даже показалась, что она получила высшее прощение и очнулась если не на небесах, то в преддверии райских врат. Однако ощущение острых игл, впивающихся в кожу, быстро вернули ее к реальности, да и музыка, как назло, стихла.

   Быстро поднявшись со своего кровавого ложа, Лисабела омыла раны, расчесала густые пряди, разложив их по плечам таким образом, чтобы те прикрывали нагое тело, да так и опустилась на холодный камень, не зная, что делать. Выходить без позволения она не осмелилась, а никто из ее мучителей за ней не приходил. Через пару часов ожидания ей начало казаться, что все обитатели покинули пещеру, а про нее просто забыли. Однако, еще через несколько часов, показавшихся вечностью, двери ее комнаты распахнулись, и на пороге показалась высокая женщина. На вид ей было чуть больше сорока лет; соломенные волосы, едва тронутые сединой, были связаны в высокий пучок, открывая жилистую шею и острые плечи. В отличие от прочих душ в этой обители, ее тело прикрывала полупрозрачная ткань, которую она обвязала вокруг себя в несколько слоев, наподобие древнеримской тоги, а щиколотку на левой ноге украшал серебряный обруч.

   – Меня зовут Алекто, – холодным, пронизывающим до глубины души, голосом, проговорила она. – Я главная среди душ и отвечаю за подготовку вновь прибывших к службе.

   – Какую подготовку? – не понимая ее, произнесла Лисабела, но тут же осеклась, получив удар плетью. На спине вспыхнула огненная полоска, а воздух наполнил запах горелой плоти. Как оказалось, человеческие души в аду ожесточаются не меньше демонов.

   – Неужели ты до сих пор не уяснила, что здесь нельзя раскрывать рот до тех пор, пока не позволят! – прошипела она.

   – Простите, – только и смогла ответить Лисабела, впервые за долгое время, заливаясь слезами. Она готова была безмолвно сносить пытки от демонов, но получить сокрушительный удар от той, что когда-то была человеком, дышала воздухом, возможно даже любила, несчастная оказалась не готова.

   – «Неужели в душах здесь не осталось ни капли сострадания?» – молчаливо вопрошала девушка, бредя по лабиринтам пещеры Асмодея.

   – Души, поступившие сюда, проходят обучение. В первую очередь их учат правилам поведения, чтобы не опозорить повелителя в присутствии гостей. Здесь есть своя иерархия, своя история – ты должна все это знать. Ты должна научиться правильно ходить, правильно отвечать, правильно кланяться. В некоторых случаях девушек обучают музыке или изобразительному искусству, чтобы они могли порадовать слух или глаз хозяина, но решение об этом принимает он лично, мы же будем учить тебя искусству любви, чтобы отправившись в заведения повелителя, ты отрабатывала потраченные на тебя векселя.

   При этих словах Лисабела так и застыла, будто ледяное изваяние. Она как-то не подумала о том, кем был ее новый господин и какого рода «развлекательными» домами владел, теперь же она не могла найти в себе сил даже слова вымолвить, то бледнея, то краснея, заливалась горькими слезами.

   – А могу…могу я остаться в этом доме, как служанка? Я не страшусь никакой работы, – практически упав в ноги Алекто, взмолилась Лисабела. Никакие пытки не страшили ее так, как участь демонской подстилки в одном из борделей преисподней.

   – Это решение принимает господин! – хлестанув ее по щеке, проговорила женщина, направляясь в зал, увлекая за собой едва переставляющую ноги Лисабелу. Увидел бы ее сейчас Асмодей – искренне порадовался, отметив для себя, что порой психологическое насилие может давать больше результата, чем физические пытки.

   Пройдя по извилистому коридору, они вышли в зал, где уже собрались остальные несчастные, готовясь узнать оборотную сторону преисподней. Перешагнув через тело все еще лежавшей на полу служанки так, будто разлагающаяся душа посреди гостиной была здесь обычным делом, Алекто опустилась на софу, со злостью глядя на Лисабелу, которая опять решила проявлять неповиновение, остановившись у входа. Как ни старалась, а не могла девушка найти в себе сил пройти мимо несчастной, которая распластавшись на полу, выглядела подобно трупу второй свежести. Даже тошнотворный ком к горлу подступил.

   На секунду девушка даже усомнилась в бессмертии души, ведь перед ней, как раз, лежало молчаливое свидетельство обратного. Потухшие глаза несчастной в последней мольбе были обращены вверх, вьющиеся белокурые пряди разбросаны по каменным плитам, на теле начали появляться признаки начавшегося разложения, а в груди огромным рубином сияла рукоять кинжала, лишившего ее загробной жизни.

   – Она мертва! – в ужасе проговорила Лисабела, глядя в пылающие гневом серые глаза Алекто.

   – Немногим мертвее обычного, – презрительно фыркнула та. – Полежит немного, да восстановится. Кто-то же должен был поплатиться за плохое настроение Господина. Вот пусть теперь переживает она снова и снова это ощущение. На Земле бы подобная смерть заняла несколько секунд, но здесь грешная душа будет переживать собственную смерть до тех пор, пока кто-то не решит кинжал вынуть.

   – «Люди, а ведут себя хлеще демонов», – про себя отметила Лисабела, опускаясь подле несчастной. Сейчас она не желала вникать в причины того, почему никто так и не отважился помочь служанке: может, боялись гнева повелителя; может, в собственном равнодушии утонули. Как бы то ни было, девушка ухватила кинжал за рукоять и попыталась вытянуть острие. Камень на навершии тут же воспламенился огнем, который, как по волшебству перетек в ее руку, заставив кожу пылать изнутри. Каждая венка на руке будто засветилась. Теперь-то она поняла истинную причину: видимо клинок, освященный черной магией, подчинялся только своему владельцу, намертво застыв в теле жертвы, но и свою руку Лисабела разжать уже не смогла, оставалось только тянуть, со святой верой в то, что магическая защита дрогнет раньше, чем выжжет нутро обеим жертвам.

   Перехватив второй рукой крестовину, она попыталась подняться на ноги, чтобы вложить в движения всю массу своего тела, а точнее чистой души. Мгновение спустя лезвие зашаталась и постепенно начало выходить из тела несчастной, сияя алым огнем. Не сразу Лисабела разглядела на нем какие-то символы, а как разглядела – выронила кинжал, машинально пытаясь осенить себя крестом, благо, вовремя одумалась, вспоминая о том, где находится. Подобного святотатства здесь точно терпеть не будут. В аду властвует лишь один Бог, и имя ему Люцифер!

   – Как ты посмела? – прошипела Алекто, замахиваясь на нее хлыстом. Получать еще одну порцию страданий она не хотела, а потому попыталась использовать всю свою хитрость, чтобы переменить течение мыслей своих надзирателей.

   – Лишь о благе повелителя радею, – закрывая лицо руками, чтобы защититься от удара, проговорила она. – Подумайте сами: посреди гостиной лежит разлагающаяся душа, а вдруг к хозяину гости приедут, а тут такое! Это же в высшей степени моветон, – произнесла она, наблюдая за реакцией Алекто. На миг ее рука застыла в воздухе. Очевидно, женщина что-то обдумывала, а потом, видимо, приняв ее слова за истину, приказала убрать неприглядное тело из гостиной, но пощечину ей все же дала.

   Возможно, эта история имела бы другую развязку, если бы в этот момент в дверях не появился Асмодей. Его появление сразу прекратило все препирательства, заставив каждую душу в страхе склониться. Помня свою прошлую оплошность, Лисабела поклонилась даже ниже, чем того требовали правила, исподлобья наблюдая за его движениями: тихими, величественными, наполненными какой-то внутренней силой, которая окружала его почти осязаемым ореолом. Демон был силен, и сила его произрастала из самых глубин преисподней. Ад подпитывал его точно так же, как земля питает растения, а ветер – распахнутые крылья. Слышал ли он ее слова? Наверняка слышал – не мог не слышать!

   В ужасе ждала Лисабела своего приговора, какого-то нового, более изощренного наказания, которое откроет для ее души новые грани страдания, но этого не произошло. Подняв с пола клинок, который тут же потух в его руках, он бросил мимолетный взгляд на ее руку, которая до сих пор горела огнем. Девушка поспешила спрятать ладонь за спиной, сама не понимая этого поступка, будто демон не понимал, кто осмелился на подобную дерзость. В зале возникло затишье, каждый ждал его решения, но Асмодей просто развернулся и направился к себе в покои.

   – Владыка, – взволновано проговорила Алекто, делая шаг вперед, – наказание…

   – Уже наказана, – спокойно ответил он, не удостоив женщину даже взглядом.

   Сначала Лисабела не поняла его слов, вернувшись к своим обязанностям: дни потянулись друг за другом, обучение шло полным ходом, да и служанка, которая даже не удосужилась ее поблагодарить за помощь, пошла на поправку, радуя их своими завораживающими мелодиями. Только рука никак не проходила, напротив, с каждым днем жжение становилось все сильнее. Сначала, привыкшая к постоянным истязаниям, Лисабела не обратила на это никакого внимания. Хотя где-то на задворках души появилось беспокойство: наученная горьким опытом, девушка знала, что раны от пыток в аду затягивались быстро, чтобы черти-мучители снова и снова могли истязать несчастные тела, а эта горела безудержным огнем. Несколько раз она порывалась пойти к Асмодею, чтобы припасть к его ногам, моля о милосердии, но какой-то первобытный страх сковывал ее тело каждый раз, когда она подходила к его покоям.

   На седьмой день боль стала такой невыносимой, что она даже не смогла найти в себе сил, чтобы подняться с окровавленного ложа. Не смогли поднять ее ни удары огненных плетей, ни кипяток, которым обливали ее с ног до головы. Теперь-то она понимала, о каком наказании говорил Асмодей.

   На следующий день ее положение сделалось еще хуже: за все пять лет в аду девушка ни разу не испытывала подобной муки. Казалось, какая-то невидимая сила по клеточкам разъедает ее изнутри. Несчастная металась, будто в горячке, отдаленно слыша взволнованные перешептывания. Видимо, местные обитатели тоже видели подобную реакцию впервые, а потому суеверные душонки начали обходить ее коморку стороной. Подумать только, ее даже переложили на каменный пол, чтобы облегчить страдания.

   – «Какая небывалая забота!» – пронеслось в ее голове, девушка попыталась скривить ироничную усмешку, но сил на это не хватило. – «Неужели я так ужасно выгляжу, что меня пожалели демоны?» – перед глазами сразу предстал образ распластанной на полу служанки, на которую ни одна душа не обратила внимания. Что же такого произошло с ней, что вдруг столько внимания.

   Через день ее навестил Ала́стор, а следом пришла и Дэлеб. Она видела лишь расплывчатые силуэты, но отдельные фразы, будто врывались в ее сознание, наполняя страхом все естество. Она слышала что-то о том, что «ее душа теряет вес», о том, что «в любой момент она может перейти в новую сферу и кануть в первозданной пустоте». Что ж, видимо, у всего есть свой конец – если они так взволновались, значит, и душа может умереть.

   Каждую секунду связь разума с реальностью ослабевала, а мир вокруг уже начинал граничить с эфемерной фантазией, в которую, по неясным для нее причинам, постоянно врывался голос Асмодея. Она не могла разобрать его слова, как и в день, когда продала свою душу, но шла на его зов, как собака за своим хозяином.

   Судя по всему, на следующий день дела ее стали совсем плохи, ибо к ней пожаловал не кто иной, как сам Асмодей. Лисабела не видела его лица, но высокий силуэт не могла перепутать ни с кем, впрочем, как и запах. Когда он принимал человеческое обличие, за ним всегда следовал благоуханный шлейф муската и сандала, туманящий разум. Бросив несколько слов своим подручным, демон уселся на угол каменного ложа, склонившись над ней. Каждой клеточкой своего тела Лисабела чувствовала жар, исходивший от него. И вновь вокруг повисла пугающая тишина, девушка ощущала на себе десятки любопытных взглядов, пыталась закричать, пыталась подать какой-то знак, но только обжигающие слезы стекали по ее лицу, наполняя душу страхом: не перед Асмодеем, а перед угрозой гибели бессмертной души. Почему-то в этот момент даже адские муки стали милее, пугающей пустоты, которая стала основой сущего мира.

   – «Я не хочу умирать», – пронеслось у нее в голове, но судя по удивленному возгласу окружающих, у нее получилось вымолвить это вслух. Видимо в преддверии смерти не только к людям, но и к их умирающим душам возвращается сила, пытающаяся ухватиться за ускользающую нить жизни.

   Уже проваливаясь в это пугающее «ничто», девушка почувствовала, как Асмодей заключил ее руку в свою ладонь, поразительно мягкую и нежную для демона, а еще такую теплую, что даже боль, терзавшая ее столько дней, начала отходить на второй план. Девушка нашла в себе силы открыть затуманенные пеленой слез глаза, с ужасом и удивлением наблюдая за тем, как подобный огонь вспыхнул в руке Асмодея, его вены тоже засветились, что в кромешной темноте ее коморки придавало действу еще большую таинственность и страх. Она не только чувствовала, но и видела, как пламя, терзавшее ее, начало перетекать из ее руки в руку демона, почувствовала судорогу, пробежавшую по его телу, сродни той, что чувствовала она, коснувшись кинжала, но мужчина лишь сильнее сжал ее ладонь.

   – «Ему больно», – подумала она, и какой-то прилив жалости к собственному мучителю завладел ее сердцем. Обиды на Асмодея девушка не чувствовала, придерживаясь все того же убеждения, что взяла на вооружение пять лет назад: заключила сделку с Дьяволом по доброй воле, а потому – терпи.

   Вскоре ей стало намного легче. Демон вобрал в себя все: ее страх, ее боль, ее душевные терзания. Огонь покинул тело, оставив после себя лишь выжженную пустошь, которая постепенно заполнялась покоем. Видимо похожие ощущения испытывали и люди, когда падшие окутывали их своими сетями. Поразительное чувство, которого она не испытывала, даже будучи живой. Оно не поддавалось объяснению, оно просто было…но, как и все сущее, было недолгим. Когда Асмодей отпустил ее руку – не осталось ничего, кроме душевного одиночества.

   Мужчина уже собирался уходить, когда Лисабела, в каком-то безумном порыве благодарности, ухватила его за руку. Окружающие так и ахнули, преисполненные благоговейного страха и любопытства. Даже Дэлеб, знавшая своего господина лучше всех, сделала шаг назад, пока не уперлась в стену. Такой дерзости не ожидал никто. Подумать только, рабыня осмелилась прикоснуться к Владыке без его на то позволения.

   – Обычными плетьми наказание не обойдется, – шептались окружающие, наблюдая за дальнейшим развитием событий, как стервятники, жадные до зрелищ. Однако «великого гнева» за ее поступком не последовало. Асмодей молча вырвал свою руку из ее цепких пальцев и удалился, не обращая никакого внимания на неодобрительный ропот, раздавшийся за спиной.

   Через несколько дней Лисабела смогла вернуться к своим обязанностям, только вот свое обучение ей пришлой закончить, ибо велением Владыки превратили ее в молчаливую служанку, которую не одаривал презрительным взглядом разве что адский пес, привязанный у дверей. Словом, он и стал единственным ее другом в этой обреченной «дыре». Видимо даже в аду собаки были куда благодарнее людей, теплом платя за ласку.

   Как ни старалась девушка найти себе друзей среди прочих душ – не получалось. Так и коротала она свою посмертную жизнь в одиночестве: убирая, прислуживая, готовя. Если хотят сделать из нее служанку – она будет служить, и служить будет хорошо: верой и правдой. Такое нехитрое решения нашла для себя эта хрупкая особа, втихомолку радуясь тому, что ей хотя бы не придется «развлекать» падших в борделях преисподней.

   Да, такой была Лисабела Гвендельхард, с детских лет не привыкшая делать что-то наполовину, она вкладывала душу в любое свое начинание, будь то уборка по дому или простое человеческое общение. По ее глубокому убеждению: уж если взялся за дело, то выполняй его с полной самоотдачей; если решился петь, то пой со всей страстью; если осмелился любить – люби самоотверженно, если избрал свой жизненный путь – иди до конца. Вот она и шла...в одиночестве блуждая по лабиринтам преисподней, одна против всего мира, ставшая его частью, но все же чужая. Ей не было места среди грешников, ибо каждый чувствовал в ней чистую душу, она не могла попасть на небеса, ибо носила на себе печать демонов, она не могла вернуться в мир живых, ибо навечно переступила границу смерти. Вечно неприкаянная и кающаяся – таково́ было ее бремя! Приговор был подписан окончательно и бесповоротно.

   Дни тянулись неспешно. С ней никто не вступал в разговоры, предпочитая делать вид, что ее и нет вовсе, впрочем, невелика потеря. Когда все считают, что тебя нет – можно многое понять, а услышать и того больше. Этим она и занималась, исподтишка наблюдая за обитателями этой пещеры.

   С первых дней особый интерес для нее представляла Дэлеб, бесчувственная на вид, она все же нашла в своей душе место для некоего чувства: запретного чувства к своему господину. Правда, по мнению Лисабелы, благородство этой привязанности было сильно опорочено демонской природой. Если падшие, когда-то коснувшиеся чистоты небес и высшей благодати, где-то в глубине души хранили память об истинной любви, хотя в реальности оной не пережили, то рожденные в Аду, толковали ее по-своему. Они наложили на нее печать порока и безумия, граничившего с жестокостью.

   Не единожды Лисабела становилась свидетельницей истязаний девушек, вернувшихся после ночи с хозяином. Так мучить своих соперниц могла лишь влюбленная женщина, пусть и любовь ее происходила родом из преисподней. Каждую ночь новые и новые несчастные шли в его покои, и каждое утро ревнивая надзирательница наказывала их за то, в чем они были невиновны. А Асмодей… он, может, и знал о подобных бесчинствах по отношению к его собственности, но предпочитал не вмешиваться, чтобы сохранить доверие и верность той, что тысячелетия была подле него, сумев узнать самые сокровенные тайны.

   Ала́стор тоже был персонажем весьма занятным, в озлобленности своей не знавший равных. Порой, когда в аду устраивались показательные наказания, именно его приглашали на роль главного палача. Но была у этого демона одна благородная черта – безоговорочная верность своему повелителю, что в демонском мире было редкостью, ибо натура этих созданий была столь же переменчивой, как и ветер. Пока он попутный, на борт корабля поднимались десятки жаждущих добраться до власти за счет своего покровителя, но если на горизонте маячил шторм, они бежали, будто крысы с тонущего корабля. Но Ала́стор был не таким, по какой-то причине Лисабела даже не сомневалась в том, что если корабль Асмодея пойдет ко дну, его верный товарищ отправится вместе с ним.

   А вот мотивы Алекто, как ни старалась, Лисабела не могла разгадать: женщина, вроде бы, была всюду, но при этом нигде; знала все, но до поры до времени хранила это знание – это и страшило. Всегда отстраненная, холодная, как глыба льда, оставившая свои эмоции перед вратами ада, она никогда не снимала маски со своего лица. О ее прошлом было почти ничего неизвестно, как и о причинах, сделавших ее узницей бездны, а это делало ее личность более притягательной.

   Будучи от природы добродушной, Лисабела все же не забывала о главном правиле жизни, которое в аду стало еще актуальней: держи друга близко, а врага еще ближе. Если уж решила выжить в этом мире – знай чего стоит бояться! Она знала, что с ней может сделать ревнивый гнев Дэлеб, знала, чего можно ожидать от вечно угрюмого Ала́стора, а вот на какую подлость может пойти Алекто – даже не представляла, а потому страшилась ее пуще остальных, хотя прочие грешницы относились к ее статусу «главной» с неким презрением, равняя ее с собой.

   Но самой истинной загадкой был для нее Асмодей, его будто окутывал туман тайны, а тайна всегда притягательна. С того момента, как он вобрал в себя ядовитый огонь клинка, демон ни разу не удостоил Лисабелу своим вниманием, но порой, занимаясь работой «по дому» девушка чувствовала на себе его взгляд, буквально прожигающий спину. Это и пугало, и завораживало одновременно, пробуждая в душе достаточно сильные противоречия.

   Будучи от природы натурой романтичной и наивной, Лисабела по-своему истолковала поведение Асмодея в своей комнате. В каком-то дальнем уголке ее души зародилась уверенность в том, что несмотря на все свое напускное равнодушие, демон проявил в тот день заботу и глубокое участие к ее судьбе. А потому и девушка воспылала к нему глубокой благодарностью, особенно, учитывая тот факт, что сам демон в ее девичьем сознании с пытками не ассоциировался, ибо участия в них не принимал. Разубеждать в оном ее собственно никто и не пытался, а потому так и находила она некое утешение в своей детской вере в демонское милосердие.

   Хотя истинная причина такого поведения Владыки похоти крылась в другом: будучи прагматиком, Асмодей прекрасно знал цену невинной душе, а от такого глупого самопожертвования в аду, ее стоимость лишь дороже стала – не мог же демон такую душу просто так в небытие отпустить, особенно, учитывая тот факт, что немалую цену за нее заплатил. Когда-нибудь он извлечет из этого выгоду, а пока девчонка пусть уму-разуму учится, опыта набирается.

   Безусловно, знал Владыка об эффекте, что вызовет заклятие на рукояти, только вот девушка в наивности своей поступок демона заботой окрестила, в реальности же он лишь свою кровь назад забрал из ее вен, ибо клинок сей был магией крови освящен, а потому и такую верность повелителю хранил, прочих отравляя. Тот камень, что по незнанию рубином величали, в реальности был алмазом, демонической кровью напитавшимся. А сразу свое назад Асмодей не потребовал лишь потому, что урок несчастной преподать хотел. Не нужна ему в пещере такая «святость»!

   Урок, кстати, впрок пошел: больше Лисабела свой нос в хозяйские дела не совала, да и работу ей вверенную, сомкнув уста, выполняла со всей тщательностью, чтоб ни один демон ее упрекнуть не мог.

   Время шло: год минул с того момента, как Лисабела появилась в доме Асмодея. Со временем, методом проб и ошибок, она узнала кулинарные предпочтения своего господина, научилась распознавать его настроение по звуку шагов и мимолетному взгляду, да и желания последнего, касающиеся ее обязанностей, угадывала с полуслова. Так и на повышение пошла – дозволено ей было комнату повелителя прибирать, когда его в доме не было.

   С каким-то непонятным душевным трепетом она пересекла порог его комнаты. Признаться, девушке всегда хотелось заглянуть в его обитель, ибо дом, порой, может рассказать о человеке больше, чем он сам знает про себя. Где-то в глубине души теплилась надежда на то, что к демонам сие высказывание тоже относится.

   С первого взгляда на покои, ей открылось не больше знаний, чем хранили в себе остальные залы в этой пещере. Опочивальня была большая и светлая, в дальнем углу была личная хозяйская купель, только судя по пару, клубами поднимавшемуся вверх, оная была с горячей водой. Возле нее на каменном пьедестале, украшенном искусной резьбой, стояла огромная кровать, укрытая несколькими шкурами вместо покрывала. В отличие от убранства приемного зала, сиявшего роскошью и изобилием, ложе повелителя не хранило на себе печати пафосного блеска. Дорогая, без лишних деталей, а оттого казавшаяся еще более изысканной – эта кровать была едва ли не единственным предметом мебели в его опочивальне. Кроме, пожалуй, резного письменного стола из дуба и пары стульев. Не было здесь ни книжных шкафов, ни картин, не было даже камина. Здесь вообще не было никаких личных вещей, которые могли хоть что-то рассказать о хозяине этой опочивальни. В общем, даже не понятно, почему эту комнату охраняли с таким рвением. Лишь стирая серную пыль с ширмы у стола, девушка нашла нечто по-настоящему интересное.

   Часть стены, заключенную в золотую раму, заполняла некая неизвестная ей субстанция: черная, вязкая, гладкая, будто зеркало. Однако стоило Лисабеле к ней приблизиться, с поверхности стали подниматься петельки темного дыма, окутывая хрупкую фигурку. Нет бы, поставить ширму на место и забыть о том, что видела, так девушка еще и осмелилась руку в эту черноту запустить.

   Что уж говорить, характерной чертой любой женщины было любопытство, оно унаследовано ими от прародительницы их рода, которая обрекла все человечество на бренное существование под куполом небес, в то время как они могли бы в раю беды не знать. А виной тому Ева, ее любопытство и запретный плод. Хотя, тут и Асмодей-искуситель свою руку приложил, в змия коварного обратившись, но то совсем другая история.

   На ощупь эта субстанция была какая-то никакая, скорее напоминая собой энергию, чем материю. Ладонь свободно прошла сквозь барьер, провалившись в какой-то вакуум. Ничего интересного! Лисабела уже собиралась вытянуть руку обратно, как какая-то невидимая сила ухватила ее и потянула к себе. Так бы и провалилась она в вечность, не ухвати ее Асмодей за плечи, притянув к своей груди.

   На секунду время для нее словно остановилось, а ощущение мира сузилось до одного единственного – биения сердца: не ее – его! Подумать только, у демонов тоже было сердце, оно трепетало в его груди, а отголоски она ощущала своей спиной. Словно песня, которую могут услышать лишь двое.

   Однако Асмодей отпрянул еще до того, как девушка сумела понять, что произошло, а звонкая пощечина и вовсе переменила ее мысли в другое русло. Правда про себя она отметила, что дана эта оплеуха была в пол силы, скорее для того, чтобы правила соблюсти, а не наказать. Но какая-то горечь все равно подступила к горлу. Не зная, куда себя деть от обиды, а больше даже от стыда, ибо впервые Лисабела ощущала себя преступницей, пойманной на месте преступления, она тихо глотала слезы, не смея вымолвить ни слова. Впрочем, демона и не интересовали ее оправдания. С любопытством противоположного пола он был знаком не понаслышке, понимая, что эту скверну из женщины никаким кнутом не выбить, хоть он тресни.

   Будто ничего не произошло, отошел Владыка к купели, проверяя температуру воды, одним глазом все же наблюдая за девушкой, которая украдкой начала пятиться к выходу, надеясь незаметно покинуть его опочивальню. Безмолвно следил Асмодей за движениями несчастной, которую постепенно начинала колотить мелкая дрожь, то ли от страха, то ли отчего еще. Кто их разберет – этих женщин. А он выжидал: любил этот момент, когда нервы жертвы натягиваются до предела, будто струна, а потом он резким движением ударял по ним, проверяя, выдержит или нет. Умение ждать, пожалуй, лучшее в демоническом характере – каждый, кому веками суждено было мучиться в Геенне, изначально созданной для низвергнутых ангелов, чтобы те, однажды, смогли подняться к высшей ступени эволюции демонов, умел ждать.

   – «Женщины – поразительные и странные создания», – рассуждал он про себя, наблюдая за механическими, почти нервозными движениями несчастной. – «Они живут на грани своих чувств, колеблющиеся где-то посередине крайностей, олицетворяющих одну сущность. И крайности эти –здравый смысл и повеления души. Удивительно, что даже после смерти их души не теряют своего любопытства». – Останься! – повелительным тоном проговорил Асмодей. От неожиданности Лисабела так и подпрыгнула на месте, а демон лишь скривил довольную улыбку. Ну что ж, в обморок от страха не упала, и то хорошо. А то ведь всякое случалось за его тысячелетие.

   – Да, повелитель, – не поднимая на него глаз, пролепетала девушка. Никогда еще ей не приходилось оставаться вдвоем с демоном, а потому от страха тряслись все поджилки. Она робко подошла к нему, как раз вовремя, чтобы принять халат. Мужчина сел на край купели, свесив ноги в воду, пока девушка складывала его одежду, а потом стянул штаны, да так и скользнул вниз.

   Не сразу до нее дошел смысл его намерений, а когда дошел, Лисабела так и застыла, будто ее раскаленными цепями к полу приковали. Инстинктивно она понимала, что должна делать, слышала на одном из первых уроков, но когда ее понизили до рядовой прислуги, она подумала, что оного ей делать никогда не придется, а потому и стояла, будто громом пораженная, понимая, что независимо от ее желаний, волю Владыки исполнить придется.

   – Мне долго ждать? – нетерпеливо спросил демон, метнув в ее сторону гневный взгляд. Делать было нечего, а потому взяв из ниши лавандовое мыло и кусок ветоши, девушка спустилась в воду, на дрожащих ногах подходя к Асмодею.

   Разум подсказывал, что сейчас самое время засмущаться, но Лисабела предпочла не обращать внимания на подобные мысли, в конце концов, самое страшное с ней уже произошло, она в Преисподней! Так какой смысл заботиться о своей репутации и девичьей чести в месте, где такого слова как «мораль» и в помине нет. К тому же, она является собственностью этого демона! А он-то свое возьмет: с ее согласия или без.

   А потому, стараясь не смотреть на него, она спокойно выполняла свою работу. Только вот не смотреть не получалось! Глаза так и следовали за рукой, сжимавшей намыленную ветошь. Скользнули по спине мужчины, потом по груди, мускулистым рукам. К тому же, после тысяч истерзанных тел сынов Адама, ставших предметом пыток, на идеальном теле Асмодея просто глаз отдыхал. Настолько хорошо он был слажен. Стыдливости почему-то не было. Видимо годы, проведенные в преисподней, выжгли ее, как ненужный груз, хотя какие-то зачатки этого чувства все же сохранились. К собственному удивлению, мыслей у Лисабелы в это мгновение не было никаких, все силы уходили на то, чтобы не рухнуть в воду, хотя утопиться хотелось, как никогда.

   Признаться, этакая нервозность девушки забавляла демона. Он был искусителем от природы, а что может быть слаще победы над невинностью? Заполучить чистую душу и потихоньку, день ото дня, вливать в ее сердце и разум напиток порока, наблюдая за тем, как она, не знавшая греха, с головой бросается в пучину смертных грехов. Асмодей спокойно посмотрел на нее, прикидывая, сколько времени потребуется на то, чтобы растлить это невинное создание. В такие моменты он был просто в восторге от себя и от своего коварства, однако прагматик, живший в нем, тут же дал ему звонкую оплеуху, напоминая, что средства потрачены немалые, а оскверни он эту душу, цена ее так к нулю и устремится. Вот и боролся демон между двумя своими ипостасями – благо, что третья не вмешалась!

   Вообще, женскими ласками Асмодей был избалован. Он забирал их у тысяч грешниц до Лисабелы, и принимал теперь, как само собой разумеющееся. Ручки у нее, конечно, были нежные, аккуратные и мягкие, да и девочка явно старалась угодить своему хозяину, но ничего нового он для себя не испытал. Откровенно говоря, Владыка похоти даже представления не имел о том, что такого должна сейчас сотворить рабыня, чтобы он удивился или изведал нечто новое, а девчонка этого не могла знать и подавно. За свое тысячелетнее бытие, в каких только оргиях не участвовал демон блуда, и чего только не видывал! Даже как-то грустно стало от осознания того, что новых открытий у него больше не будет.

   Однако напряженность грешницы не давала расслабиться и ему. Начало было здравое, а тут будто мысли сторонние ее одолели, по лицу печать размышлений и внутренней борьбы читалась. И ведь слишком хорошо он знал женскую натуру, понимал, что все равно ведь спросит… Так что толку тянуть кота за причинные места? Лучше сейчас, чем еще полчаса, ведь все это время будет и себя изводить, и ему расслабиться не даст. К тому же, дерзость лишний повод для наказания. Не забыть бы только служанкам передать, что невинная душа осмелилась правила нарушить, причем дважды за последний час. Так и скривился демон в усмешке: подумать только законы в Аду – курам на смех!

   – Говори, – прохрипел он, перехватив ее руку. Девушка в одно мгновение застыла, непонимающе подняв на него янтарные глаза. Не получив очередного наказания, страх сошел на нет, и к ней вернулся дар речи.

   – Что это было? – Лисабела кивнула в сторону черной «материи», которая снова приобрела поверхность темного зеркала.

   – Первородная пустота! – отозвался демон. Вот так и знал: вот оно – любопытство! Утопить бы ее сейчас, да что толку. Надо было сразу рассказать, ведь чувствовал неладное, к тому же, об этом души должны знать. Удивительно, что ни Дэлеб, ни Алекто служанку в эти тайны не посвятили, а теперь она ему своей напряженностью и отстраненностью весь настрой сбила. Вот видано ли дело: Лисабела его грешница, его собственность – должна о господине своем думать в такой момент, а она! Признаться, по гордыне это плетью стегнуло. – Здесь хранятся грешные души.

   – А я думала они… – ее палец так и застыл в воздухе, указывая в сторону выхода. Ответом ей был такой приступ смеха, такого заразительного, что девушка невольно улыбнулась, про себя отметив, что улыбка, пусть и такая редкая, украшала лицо демона. А в процессе смеха на щеках появлялись такие озорные ямочки, что даже не верилось, что этот падший тысячи душ загубил.

   – Оглянись вокруг, девочка! – продолжил он. – Сколько ты видела грешников в аду за это время? Тысячу? Две? Неужели ты думаешь, что это все? Это так, фасад нашего великого здания. Истинная мощь, она там, – он указал на стену. – У каждого рыцаря есть такая. Это кусочек того, что существовало до сотворения мира, туда и отсылаем мы грешные души.

   – А что там их ждет?

   – Превращение в «ничто». Они становятся энергией, которую мы, при необходимости можем поглощать.

   – То есть, попавшие туда – не возвращаются?

   – Почему же, возвращаются! Если сразу начать искать, – усмехнулся Асмодей. – Новая душа в пустоте всегда след оставляет.

   – А потом?!

   – Потом она из единого целого обращается лишь в мелкие частицы, сливаясь с частицами других душ. Истинная пытка, не то, что забавы, которыми мы здесь балуемся!

   – То есть меня схватила…

   – Чья-то душа, которая еще не успела распасться! – перебил ее демон. На миг ее мыльные руки застыли у него на груди, а в янтарных глазах повис вопрос. Она будто спорила сама с собой, решая продолжить этот разговор, получив потом плетей за подобную прыть или замолчать, терзаясь любопытством.

   – Но если души растворяются в пустоте, должны раствориться и печати на право собственности.

   – Очевидно, – фыркнул он, про себя поражаясь тому, сколь пытлив может быть ум этой женщины. Прочие бы сейчас думали о том, как бы наказания избежать, да умаслить Владыку, а эта пеклась лишь о том, какой будет следующая остановка для души. Надо бы не забыть, ей двойных плетей всыпать за подобную дерзость и мысли недозволенные.

   – Но что тогда помешает другому демону забрать эти души, ведь, по сути, право собственности над ними не установлено?

   – Отправить душу в пустоту может каждый, а вот открыть врата – только тот, кто наложил на них свою печать, ну или же Владыка Люцифер. У него в руках ключи от бездны, он и бал правит, – произнес Асмодей, которому уже порядком надоел этот разговор. Хоть и любил демон похоти словоблудие, но вести беседы предпочитал на другие темы. Он замолчал, да и Лисабела тоже. Прекрасно поняла по его выражению лица, что тема иссякла. К тому же, ответов она итак получила больше, чем могла рассчитывать.

   По душе даже благодарность к этому угрюмому демонюке разлилась, захотелось и ему чем-то отплатить и за жизнь дважды спасенную, и за то, что любопытство ее девичье удовлетворил. От этих мыслей на душе как-то спокойнее стало, да и скованные страхом конечности постепенно оттаяли от теплой воды или… В общем, за этими мыслями Лисабела даже не заметила, как её движения стали более заботливыми, более аккуратными – какими-то человеческими. Что ж, если вверил ей Владыка это в обязательство – она сделает. В конце концов, труда великого в том нет, а если не задумываться над происходящим, то это даже приятно. Ну а что? Вода теплая, мыло душистое, рядом мужчина, причем приятной наружности… И тут-то стыдливость накрыла ее с головой, видимо, не до конца ее выжгло пламя преисподней. Она впервые в жизни находилась так близко к мужчине, да и атмосфера была располагающей, почти интимной, ее так и передернуло от непонятного чувства.

   Сделав над собой усилие, Лисабела взяла бальзам, намылила его волосы, помассировала кожу головы, про себя отметив, что белоснежная прядь в его волосах, будто и не ему принадлежала, слишком чужой она выглядела на фоне этой черноты. Как бы то ни было, работу свою она выполняла с усердием, и все это ощущалось таким естественным и привычным, что если бы не терзавшие ее противоречия, она бы непременно удивилась собственной реакции.

   Закончив омовение, Асмодей с головой окунулся в воду, вылезая на поверхность. К его молчаливому одобрению, девчонка оказалась предусмотрительной, хоть и опыта не имела. На краю уже лежали и чистые полотенца, и халат свернутый, и масло благоуханное. Подобная услужливость умаслила его самолюбие, а потому от дурного настроения и следа не осталось. На радости этой, рука сама потянулась, чтобы помочь Лисабеле выбраться из купели, да так и застыла в воздухе. Где-то на задворках сознания зародилось понимание собственного намерения, Владыка так и усмехнулся сам себе, сжав ладонь в кулак и опустив в карман. Вот только этого ему не хватало в своей обители! Пусть весь Ад в Тартарары покатится от реформ и изменений, а в доме у него прежний уклад сохранится. Никакого снисхождения к душам! И точка!

   – Уходи, – строго бросил он, опускаясь на кровать, да так и провалился в мягкую перину.

   Его голос, в одно мгновение из бархатисто-завораживающего сделался каким-то металлическим и отстраненным, а Лисабела стояла в оцепенении, будто на нее ушат ледяной воды вылили. И главное, как ни старалась, не могла девушка понять, что такого она сделала, что так прогневало повелителя. Ведь всю душу в свою работу вложила, а тут такое… Хотя причина была именно в том, что она с душой к решению вопроса подошла, а тут, в Аду такое не положено. Переусердствовала!

   Собиралась она уже было рот раскрыть, чтобы поинтересоваться о причине такой перемены в поведении хозяина, благо быстро спохватилась и, кланяясь, попятилась к выходу. Уже у самой двери ей встретились несколько девушек, к приходу которых видимо так старательно и готовился повелитель грешников. Лисабелу даже жало ревности изнутри кольнуло, только вот сконцентрироваться на этом новом для нее ощущении несчастная не успела, встретившись с полным гнева взглядом Дэлеб.

   Не говоря ни слова, демоница ухватила ее за волосы, да так и потащила через все подземелье Асмодея. Перед глазами несчастной в одно мгновение предстали тысячи искаженных адской мукой девушек, которых точно так же истязали после возвращения из покоев повелителя. У Лисабелы так дыхание от страха и перехватило.

   – Забыла о том, что в твои обязанности входит, тварь? – прошипела демоница, привязывая ее к раскаленным плитам. Кожа рабыни тут же запузырилась, наполнив камеру тошнотворным запахом. – Надоело пол мыть, так в господскую кровать тебя потянуло?

   – Я не… – взмолилась Лисабела, но договорить Дэлеб ей не позволила, кляпом рот затыкая.

   – Разумеется! – шипела она, – вы все так говорите! – как говорится, отчаявшаяся женщина в своей ревности способна на многое, а отчаявшаяся демоница и подавно. Только вот злость последней происходила от безысходности: если прочих грешниц могла Дэлеб в развлекательные дома или в пустоту отправить, после того, как хозяин их попользовал, то с чистыми душами дела иначе обстояли. Небывалой роскошью они были для этих мест, а потому решения об их судьбе только Владыка и мог принять. Это-то и выводило демоницу из себя, вот и терзала она бедняжку с тройным рвением, всю злобу вымещая. А в довершение всего еще и псов преисподней натравила, да так, что ее едва на части не растерзали.

   Не сразу Лисабела от такой боли в себя пришла, а когда пришла, ужаснулась от увиденного, будто не человеческое создание из зеркала на нее смотрело, а кусок мяса второй свежести. Обычно в таких случаях им масло чудодейственное давали, что как по волшебству раны исцеляло, дабы несчастные глаз хозяйских гостей внешним видом радовали, а ей вместо этого еще и плетей всыпали. Даже отлежаться не дали, сразу на службу вытащили. Вот и глотала она втихомолку слезы, исподтишка поглядывая на двери повелителя, будто рассчитывала, что вступится он за нее.

   Одна лишь мысль в голове у Лисабелы засела: коль любит так Дэлеб своего Владыку, отчего прямиком не скажет. Не понимала девушка, какой такой завет демонам вместе быть запрещает, коль на то их воля. За все время ни разу она не видела, чтобы в опочивальню к Асмодею демоницы вход имели, лишь души грешные, а причину того понять не могла.

   Когда Владыка все же решил свои покои покинуть, Лисабела склонилась пред ним в таком низком поклоне, в каком позволяла искалеченная, все еще покрытая волдырями, спина. Только вот глаза не потупила, на него с немым укором глядя. Будто говоря ему: мол, посмотрите, что со мной сделали, а я повинна лишь в том, что волю Вашу выполняла.

   Посмотрел Асмодей, да только ничего не сделал. А какой реакции она, собственно, ждала от столь древнего зла? Неужели и впрямь считала, что он ужаснется, да к ней на помощь кинется, повязки на раны накладывая. Обидно стало до слез, только не понимала Лисабела от чего больше: от равнодушия демона, от отсутствия справедливости или от боли, до сих пор ее терзавшей.

   – Дэлеб, – уже у самого выхода произнес он, – не усердствуй так! Страдания хоть душу и укрепляют, только она еще и товарный вид иметь должна!

   Демоница бросила на Лисабелу разгневанный взгляд, такой обжигающей, что несчастную передернуло, ибо поняла она, что дальше только хуже будет. В словах Асмодея звучал лишь холодный расчет, только, видимо, надзирательница их по-своему истолковала. Так что рабыне вместо передышки пришлось новую порцию истязаний вынести, даже Ала́стор, не знающий ни жалости, ни сопереживания, попытался было унять гнев разбушевавшейся Железной девы, чем только раззадорил последнюю.

   Тогда-то для Лисабелы преисподняя истинным адом и стала, ибо не знала ее душа до этого подобной муки, а Асмодей, как назло, все реже в своей резиденции стал появляться. Как говорили, Люцифер его на Землю отправил, чтобы дела наладить, так что в тирании своей Дэлеб и вовсе за границы вышла.

   Каждый день Лисабела жалела, что перед отъездом Владыки не осмелилась попросить его сдать душу ее грешную на хранение в темницу к Лоа, до востребования, как говорится. Слышала она, что так многие демоны поступают, уезжая по служебным нуждам. Вот и терзалась несчастная, вместе с сотней душ, с трепетом ожидая возвращения Повелителя. С ним Дэлеб хоть видимость покорности на лице изобразит, да нрав свой крутой поумерит.

   А дни все шли. Уже година минула, а Асмодей как в воду канул, да и вести с поверхности приходить все реже стали. Злые языки поговаривать даже стали, что, мол, сгинул демон блуда на бескрайних земных просторах. Видимо по глупости своей в лапы архангелов попался. Тут-то Лисабела забеспокоилась не на шутку. Ведь если не вернется Владыка, кто его место займет? А вдруг Ала́стор, или того хуже – Дэлеб. Эта уж точно Лисабелу в пустоту отправит, а перед этим всю душу вытрясет.

   Да и сама того не желая, прикипела как-то девушка к демонюке, хоть благодарности и доброго слова она от него не знала, так хоть не мучил ее, подобно прочим. И то хорошо. В аду, как говорится, отсутствие истязаний – уже забота. Вот и ждала она его, надежду не теряя, да на врата поглядывая. Всё надеялась пронзительный крик Нифелима услышать, который на крыльях ночи своего хозяина невредимым принесет. Узнали бы силы небесные то, о чем помышляет чистая душа, повторно бы ее на костер отправили. Это ж надо такое удумать!

   Так и жила Лисабела в страхе и муках, надежд своих не оставляя. И не могли их выжечь из нее ни огненная плеть Дэлеб, ни холодный хлыст Ала́стора. А девушка не сдавалась: противостояла всем и каждому, ибо против всеобщего убеждения, а точнее по милости Фрадерикя Хамельтон, до врат ада ее сопровождавшего, позволил ведьмак девушке с собой в преисподнюю надежду прихватить, а потому, назло прочим, и креп ее дух день ото дня, не желая безысходности и страху покоряться.

ГЛАВА 3

Ночь, еще до падения с небес, была для Асмодея любимым временем суток. Было в ней что-то манящее, загадочное и поистине завораживающее. Своей черной мантией она укрывала призраков минувшего дня, сея на небосводе тысячи светящихся кристаллов и пожиная их холодный свет, проникающий в сердца всех, кто осмеливался поднять глаза на эту мистическую картину. В это время настоящей царицей на ночном небе была Луна. Подобно высшим силам, она взирала на мир с недосягаемой высоты, становясь молчаливой свидетельницей и соучастницей происходящих там событий.

   Еще тогда, будучи серафимом у божественного престола, Асмодей понял, что истинная жизнь начинается с заходом солнца, ибо только тогда в людях пробуждались потаенные желания и страсти, стремления и возможности, которые тщательно скрывались при свете дневного светила. Однако ночь была двулика и коварна. Она диктовала всем свои законы, окутывая поднебесную своей магией, становясь сводницей и разлучницей, началом и концом, надеждой и погибелью, жизнью и смертью. Она одновременно была загадкой и хранительницей правды, в то время как день источал лишь смрад лицемерия и лжи.

   По убеждению демона, в мире смертных тьма предназначалась для интриг, свободы и мечтаний. Она сбрасывала маски ложной добродетели, открывая истинные лица – здесь было чем залюбоваться: на несколько часов величественные монархи превращались в обычных людей, добродетельные барышни с головой бросались в пучину порока, а богобоязненные монахи утопали в хмельном океане вина, считая, что ночь надежно скроет их лицемерие от посторонних глаз. Но какой бы темной она ни была, ни одно деяние не могло остаться незамеченным теми, кто властвовал над этой первородной силой. На невидимом пергаменте они записывали все людские грехи, определяя их дальнейшую судьбу. Так было испокон веков, и ничто не могло изменить сей уклад.

   Однако если на Земле ночь была временем порока, то для обитателей Ада она превращалась в постоянную борьбу за выживание. Даже черти старались к заходу Венеры добраться до своих убежищ, страшась силы, сокрытой во мраке. И лишь те, кому волею Люцифера, была дарована возможность покорять адские небеса, могли по достоинству оценить открывающееся взгляду зрелище.

   А оно было воистину завораживающим, ибо, по мнению Асмодея, тьма преображала Ад, делая его более живописным. Хотя, если говорить откровенно, только демон и мог найти некую прелесть в пейзаже, открывающемся с высоты птичьего полета.

   Целый год он был лишен этого зрелища, и теперь, восседая на спине Нифелима, с жадностью ловил взглядом каждую вспышку молний, озаряющих небеса; каждый взрыв огненных гейзеров, вырывающийся из недр Преисподней и поднимающий кипящую лаву на десятки метров над землей. Необычайной красотой обладали даже пламенные реки, бороздившие поверхность бездны, напоминая вены на потрескавшейся человеческой коже.

   Воздух, наполненный серой и пеплом, окутывал демона, будто покрывалом; стоны грешников лились, как завораживающая мелодия, проникая в самые дальние уголки души. Наконец, он дома, и ничто, даже зияющая в боку рана, не могло нарушить его приподнятого настроения. Сильнее прижав к груди огромную книгу, Асмодей натянул поводья, заставляя Нифелима накрениться и повернуть к дому. Тот, недовольный таким резким жестом хозяина, непокорно тряхнул головой, выпустив изо рта огненный поток, но вскоре повиновался, сломленный железной волей. За время отсутствия господина дракон сильно одичал, а потому приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы совладать с его буйным нравом.

   Пару раз облетев вокруг горы, будто оценивая изменения, произошедшие за его отсутствие, демон приземлился около собственных врат. Нифелим, по обыкновению, издал пронзительный крик, подняв такой переполох, какого не было уже давно. Сотни душ, мелких демонов и чертей выбежали в коридоры, приветствуя своего хозяина.

   В полете всадник позволил себе подпитываться от силы дракона, когда же его ноги коснулись земли, рана в боку вновь дала о себе знать, пронзительной болью разливаясь по телу. На шатающихся ногах он переступил порог, принимая человеческое обличие. Черное пятно крови тут же проступило через халат, залило штаны, и устремилось вниз, оставляя на полу кровавые разводы. Невзирая на страх перед наказанием, по рядам душ пробежал оживленный шёпот, а глаза устремились на хозяина. Дэлеб было кинулась поддержать Владыку, но ее порыв был встречен предостерегающим жестом, заставившим демоницу попятиться назад.

   Скрывшись за массивными дверями, демон позволил себе сползти на пол, зажав рану рукой. Больше тысячи лет не ведал он боли, какую способен причинить лишь ангельский клинок в руках исполинов. Подобную боль Асмодею довелось испытать лишь однажды, когда архангел Рафаил, его друг и небесный брат, низверг его в пучину Ада, собственноручно обрубив крылья. Однажды испытав подобное унижение и муки, демон поклялся себе, что больше никто не увидит его страданий, потратив всю свою выдержку на то, чтобы добраться до своей опочивальни.

   Совладать с болью, огнем раздирающей его тело, он не мог, но нашел в себе силы утешиться мыслью о том, что получил желаемое. Ухватившись за нишу в стене, Асмодей попытался подняться и доползти до кровати, сжимая в руках пропитавшийся кровью трофей. Вспоминая о том, каких усилий ему стоило раздобыть книгу, спрятанную в Чистилище, демон усмехнулся сам себе, ибо не ожидал он от себя подобной изобретательности и прыти. Впрочем, сил радоваться сейчас у него не было. Сознание постепенно начала окутывать пелена белесого морока, а веки налились свинцом, предвещая скорое наступление сна. Сопротивляться этому чувству демон не стал, памятуя о том, что в их мире это единственное лекарство, способное подарить облегчение. Даже измученные души, претерпевшие самые страшные пытки, на усыпанном иглами ложе находили некое облегчение, так что он, лежа на пуховых перинах, был обязан исцелиться. Хотя, подобные раны на живой плоти затягивались намного дольше, чем на эфемерной материи души.

   Сон подкрался быстро, опутав его своими сетями, уносившими Асмодея в царство Морфея, начисто лишенное сновидений, ибо для человека сон – это переход в новую сферу мироздания, маленькая жизнь в потустороннем мире, а для демонов – визит в первородную пустоту, где они были своего рода надсмотрщиками над вверенными им душами. Только тогда они могли соприкоснуться с их силой, впитать в себя их энергию, не открывая магический портал.

   Лишний раз Асмодей предпочитал не злоупотреблять этой возможностью, памятуя о том, какой вред может нанести энергия духа раненому демону, если тот по неосторожности допустит ошибку.

   Поглощение души – великое искусство, которое требовало от падшего знаний, концентрации, силы и особой осторожности, в противном случае подобная энергия, могла не усвоиться носителем, вызвав в оном необратимые изменения. Однажды, в жадности своей, Асмодей испытал на себе разрушающую силу чужой души, а потому впоследствии предпочитал не вмешиваться в процессы, происходящие в пустоши. Однако тяжелые времена требовали решительных действий, а потому он позволил себе нарушить собственный завет.

   Опустившись в темную вязкую субстанцию, опутавшую его подобно одеялу, демон попытался максимально очистить собственный разум, пускаясь в путешествие по бесконечности, тщательно выбирая целительный пучок энергии. Новые души, еще не подвергшиеся разложению, были слишком сильны для ослабленного организма, а потому требовалось найти тех, кто уже был неспособен сопротивляться. Худо-бедно, после нескольких часов блуждания, такая энергия нашлась: не слишком сильная, чтобы вызвать необратимые метаморфозы, но и не слишком слабая, чтобы не суметь залечить рану.

   Собрав в кулак свои силы и решимость, Асмодей, а точнее сознание оного, буквально «слилось» со сгустком энергии, пытаясь впитать ее в себя. Поглощение души, к слову, было задачей пренеприятной, ибо, по сути, это была борьба воли и разумов двух созданий, потому не всякий падший решался на подобный захват.

   Если дух попадался слишком сильный, он мог начать терзать демона изнутри, сводя с ума до тех пор, пока не начиналось отторжение, грозившее носителю смертью. От слабой души тоже проку было мало, ибо поглощение и усвоение занимало слишком много времени, а практической пользы никакой, лишь головная боль, в прямом смысле этого слова.

   Процесс не проходил бесследно, и некоторое время после поглощения не только энергия, но и мысли с чувствами грешников растворялись в сознании падшего, смешивались с его воспоминаниями и подменяли ценности. Физически это представляло собой острую боль, напоминающую электрический разряд, проникающий в тело и заставляющий кровь закипеть в венах. Если бы демон был в сознании, он бы заметил, в каких судорогах в этот момент билось его тело.

   Духовно же это напоминало битву стихий, где могучий океан пытался потушить первородное пламя. К счастью для Асмодея, огонь этой души, был не так ярок и не так силен, а потому быстро угас, столкнувшись с мощной волной. Однако, несмотря на это, возвращение к реальности было болезненным, казалось, что пустота насильно исторгает чужеродную энергию, посмевшую нарушить привычное течение вещей. И сила этого удара была такой, что демон буквально подскочил со своего ложа, умывшись кровавым потом.

   Состояние было отвратительным: голова раскалывалась от оглушительного звона, перед глазами все расплывалось, тошнотворный ком подступил к горлу, все тело сотрясалось от лихорадки, а прерывистое дыхание буквально разрывало грудь на части. Сейчас мужчина скорее был похож на утопающего, в предсмертной агонии хватающего ртом воздух, чем на могущественного демона. Машинально прижав ладонь к изувеченному боку, Асмодей облегченно выдохнул. Несмотря на то, что кровь до сих пор сочилась, края раны сильно стянулись к середине.

   – «И то хорошо», – утешил он сам себя, на дрожащих ногах подойдя к купели. О целительной силе воды он знал не понаслышке, да и смыть с себя ужас прошедших недель явно не мешало. Брезгливо сбросив окровавленный халат на пол, мужчина аккуратно погрузился в купель, блаженно откинув голову на каменные плиты. Вода кристально-чистая сначала, в мгновение ока окрасилась в грязно-розовый цвет, покрывшись тонкой пленкой маслянистых разводов, при свете факела играющей всеми цветами радуги.

   Действительно, ничто не может так упорядочить мысли и успокоить сознание, как горячая вода, в которую так и хочется погрузиться с головой. Хотя, сейчас ему куда больше хотелось утопиться, чтобы раз и навсегда избавиться от предсмертных воплей поглощенной души, раздирающих его сознание. Правда, в свою возможность утонуть Асмодей не верил совершенно, если уж грешников не наделили этим правом, то демонам и рассчитывать не на что, а вот уловка с купанием, чтобы восстановить эмоциональную стабильность сработала прекрасно. Спустя несколько минут тело его расслабилось, даже мысли немного прояснились, возвращаясь к привычному порядку.

   Итак, не считая небольшой заварушки с исполинами, которая для последних обернулась весьма печально, затеянная им авантюра вполне могла претендовать на успех. Про себя демон отметил, что в отчете перед Люцифером сей факт стоит упомянуть, слегка подправив детали, чтобы в дальнейшем избежать ненужных конфликтов и лишить своих недоброжелателей козырных карт.

   Откровенно сказать, демон даже не думал, что задание Люцифера приобретет такой неожиданный поворот. Владыка всего лишь отправил его на поверхность, чтобы привести в порядок дела Преисподней, встретиться с ведьмаками, занимающимися заключением договоров, и лучше ознакомиться с реальной ситуацией на Земле. Сначала все шло по вполне предсказуемому маршруту. Демон даже заскучал, позволив себе окунуться в бездну греха, который олицетворял, но потом дорога привела его в Рим, где вербовщиком оказался не просто колдун, а представитель правящей аристократии. Он-то и поведал Асмодею сведения, заставившие демона усомниться в правдивости предоставляемых Люциферу отчетов. В голове сразу созрел коварный замысел, но чтобы претворить его в жизнь, нужно было заполучить неопровержимые доказательства.

   Первой его остановкой было Чистилище, которое с момента низвержения мятежных ангелов, стало местом распределения душ. Именно там принималось решение о том, куда отправится почивший. Безгрешные сразу получали билет в рай, не успевшие покаяться или не до конца очернившие себя при жизни – получали шанс на искупление, грешники же шли по проторенной тропе прямиком в бездну, сопровождаемые подручными рыцарей. Всякий, кто переступил порог Чистилища, заносился в специальную книгу учета, туда же записывались его грехи и конечная точка маршрута.

   Эта диковинная книга и стала предметом охоты. Проникнуть в чертоги распределения оказалось нетрудно, намного сложнее было покинуть их вместе с книгой, ибо столь ценную реликвию сторожили представители независимого от Рая или Ада мира, но если разобраться с горгульями получилось быстро, то исполины встретили его во всеоружии. Пришлось, как много столетий назад, скрестить с ними мечи в кровопролитной схватке. Но и тут удача ему сопутствовала.

   Проблемы начались после: не мог Асмодей не понимать, что пропажу подобной реликвии заметят быстро, а коль скандал поднимется, его следов может и не найдут, а соответственно не накажут, но и его враги затаятся, а значит, все усилия будут напрасны. Поэтому, чтобы шуму не создавать книга должна была в кротчайшие сроки на место вернуться. Найти колдуна, который с помощью магии ее раздвоит, труда не составило, а вот вернуть фолиант назад – задача самоубийственная, и главное, времени на маневры не оставалось, а потому действовать приходилось быстро и дерзко. На первых порах удача ему благоволила: книга свое место заняла.

   Демон уже обрадовался благополучному завершению своей вылазки, но на обратном пути в исполинскую засаду попал, ибо новая мистическая рать на смену заступала. Тут-то его ранили, да так, что он едва повторно Дьяволу душу не отдал. Спасла его тогда лишь роковая для его противников случайность и хитрость. Признаться, в тот момент Асмодей, как никогда, был рад тому, что первый его опыт поглощения душ, оказался неудачным.

   Во время небесной битвы, тысячелетия назад, он был сильно ранен. Рафаил не пожалел своего мятежного брата, обрушив на него весь гнев Господень, а потому пришлось ему в бездне искать быстрый способ исцеления. А что может излечить быстрее энергии души? Первой на его пути встал дух погибшего ангела, который вознестись на небеса не успел. Нуриэль был хоть и не самым могущественным из божественных воинов, но сильной волей обладал, а Асмодей в жадности своей, еще и вторую душу поглотил, только вот совладать с ними не смог: подчинил их волю, а вот «переварить» не сумел. Так и слились они в его теле воедино на веки вечные, оставив на челе его печать. Вот и расцвела на волосах цвета воронова крыла серебряная прядь ангела, и огнем запылал янтарный глаз демона.

   Много раз он пытался поглотить эти ипостаси, да ничего не получалось, потому и носил Асмодей трехликую маску, где ангел человека олицетворял, а демоны – животных. Так что стала эта личина ему вечным напоминанием о глупости и жадности своей. Благо, хоть голоса их молчали, до тех пор, пока он сам к ним не взывал, но будучи от природы созданием расчетливым и практичным, Асмодей решил и тут свою выгоду извлечь: со временем научился их с собою разделять, волю подчиняя. Так и стали они собратьями по несчастью, обратившись в единое целое.

   Так что, потерпев поражение в одиночку, призвал демон в помощь свои ипостаси, они-то и вонзили клинки в спины защитников Чистилища. Оставалось дело за малым: тела спрятать. Но и тут на помощь пришла первородная пустота, все следы скрывшая. Безусловно, пропажу стражников заметят, только вот шумиху поднимать побоятся, чтобы скандала избежать, а ему больше и не нужно было. В общем, считай, малой кровью отделался.

   Растянувшись в довольной улыбке, демон закатил глаза, открыв рот. Секунду спустя у него в груди загорелось теплое сияние, которое поднималось по горлу, вырываясь на свободу в виде небольшой светящейся сферы.

   – Даже знать не хочу о том, что за очередное безумие тебя одолело! – раздался спокойный голос за спиной.

   – Ты зовешь меня безумцем лишь оттого, что я решился сделать то, на что у тебя никогда бы не хватило отваги, – с усмешкой возразил Асмодей.

   – Я зову тебя безумцем потому, что нормальному подобное даже в голову не придет.

   – Что ж, тогда сочту это за комплимент, – обернувшись на собеседника, произнес демон.

   Перед ним стоял молодой высокий юноша с серебряными, словно лунный свет, волосами. Его бледная кожа будто светилась изнутри полупрозрачным сиянием, делая его больше похожим на бестелесного призрака, чем на живого человека, и лишь глаза, синие, как два сапфира, светились жизнью. Примечательным было то, что, несмотря на свою скорбную участь, этот небесный воин сохранил белоснежные, но сломанные, крылья. То была его вечная кара и вечное напоминание о том, что не сумев воспротивиться железной воле, несчастный отдал душу в безраздельную власть демона, а с годами сроднился с ним настолько, что уже не мог точно сказать, где заканчивалась душа Асмодея и начиналась его собственная. А потому, он считал крылья лишь грустной памятью и тяжелым бременем, желая сбросить их, как ненужный груз памяти и горечи.

   – Итак, что за головная боль тебя одолела на этот раз? – невозмутимо спросил он.

   – Сущая безделица… – отмахнула демон.

   – И все же…

   – Мне нужна книга Люцифера!

   – Ну, так пойди и возьми ее. Насколько я знаю, любой рыцарь имеет право доступа к книгам учета. Не вижу никакого смысла в воровстве.

   – Если я ее возьму, возникнут ненужные вопросы.

   – О, поверь, если меня застанут там, этих вопросов будет еще больше.

   – Тогда постарайся не попадаться, – холодно заметил демон, не повернув на своего собеседника головы. – Сними копию, точно так же, как в Чистилище.

   Сказать по правде, не только Нуриэль уже не мог представить своего существования без вынужденного рабства, сам Асмодей тоже чувствовал некоторую пустоту, когда одна из его ипостасей покидала тело, а потому старался отпускать их от себя лишь с поручениями, которые не мог доверить никому другому.

   – Ступай, – после некоторых раздумий произнес он, стараясь вложить в голос как можно больше участия. Будучи неплохим политиком, демон нашел ключ к гармонии, позволивший ему существовать в мире со всеми половинками своей души. Суть этого метода заключалась в грамотном практическом применении метода кнута и пряника, позволявшего добиваться поставленных целей путем незначительных уступок.

   Дальнейших споров и препирательств не было, обратившись в светящуюся сферу, посланник растворился в воздухе, оставив после себя едва уловимое дуновение ветра. Немного понежившись в горячей воде, Асмодей все же решился вылезти из купели, брезгливо откинув залитый кровью халат в сторону.

   Дела не ждали, а потому, облачившись в чистую одежду, демон зажал кровоточащую рану рукой и устало опустился на стул, пододвинув к себе ветхий фолиант. Особой любви к чтению, в отличие от Азазеля, он не питал, да и в точных науках силен не был, а потому от одной мысли о том, что придется потратить несколько недель, а то и месяцев на изучение и расчеты, ему становилось не по себе.

   Один вид этого фолианта вызывал в нем какое-то неприятие. Имевший дело с черной магией, демон всегда с осторожностью относился к оккультным предметам, а здесь, каждая страница была пропитана древними заклинаниями света и тьмы – губительная смесь. Оплетённая в переплет из человеческой кожи, книга писалась кровью умерших. По сути, эта была даже не книга учета душ, а история смерти. На пожелтевших от времени листах имелась информация о каждом духе, переступившем врата Чистилища; о том, где несчастный погиб; о том, в какой мир отправился после суда. Все было записано с великой точностью в хронологическом порядке с момента сотворения мира. Сказать по правде, Асмодей даже не знал, с какой стороны лучше подступиться к этому расследованию.

   По логике вещей, нужно было смотреть с начала… но не с момента же сотворения мира? На такой подвиг он был не готов даже для того, чтобы уничтожить Мамона и остальную троицу фаворитов. Подумав некоторое время, демон перелистнул несколько последних страниц. Из всего этого многообразия взгляд остановился на Франции тысяча шестьсот пятьдесят девятого года. В принципе, дата в истории ничем не примечательная, а значит, и работы много быть не должно.

   Как оказалось, в том году около пятисот двадцати тысяч человек королевства предстали перед судом Всевышнего из них: чуть более двухсот пяти отправились в Рай, еще девяносто тысяч гнили в Чистилище, остальные пошли прямиком в Ад. Весьма внушительная цифра.

   Определенно, люди предпочитали жить во грехе, лишь перед ликом смерти задумываясь о собственной душе. Интересно, а сколько из них достигло конечной точки? Ответ крылся на страницах учетной книги Люцифера. Сколько часов прошло с тех пор, как Асмодей отправил Нуриэля в замок Владыки? Час? Два? В ожидании, казалось, что целая вечность, да и боль в боку хорошего настроения ему не прибавляла. Даже вся радость от триумфа испарилась. Вот и метался он, подобно раненому льву, заточенному в клетке, в ожидании добрых новостей, пока слабость вновь не окутала его своей паутиной, утаскивая в объятия сна. Дважды за сутки вторгаться во владения первородной пустоты он не решился, а потому, так и остался танцевать по лезвию ножа между мирами, погрузившись в какое-то лихорадочное оцепенение, принесшее лишь временное облегчение.

***

Казалось бы, с возвращением Асмодея, жизнь должна была возобновить течение по привычному руслу, но вместо этого его владения поглотила пугающая неопределенность. Ни демоны, ни души не знали о том, что творится по ту сторону господских дверей, мучаясь от любопытства, но не решаясь потревожить покой хозяина. Лишь на третий день своего добровольного заточения он, раненый и озлобленный, потребовал накрыть в его опочивальне стол к ужину.

   Это желание ввергло всех обитателей его пещерной резиденции в суету: кухарка принялась за готовку, по коридорам разнеслась тихая музыка, служанки принялись заполнять серебряный поднос любимыми угощениями хозяина. Вот только переступить порог его опочивальни не решался никто. Всеми душами овладел какой-то суеверный страх перед древним злом, затаившимся за массивными дверьми. Разгневавшись за такую нерешительность слуг, Алекто даже всыпала всем по доброму десятку плетей, однако решимости у страдалиц не прибавилось.

   – Довольно, – прорычала она. – Пойдешь ты, – женщина указала на белокурую грешницу, по имени Адель, прибывшую во владения Асмодея вместе с Лисабелой, – и еще ты! – повелительным жестом указав и на саму Лисабелу. – И только попробуйте чем-то прогневить хозяина – шкуру спущу.

   Лихорадочно ухватив подносы, бедняжки побрели по коридору, сопровождаемые звоном дрожащей посуды. С каждым шагом решительности становилось все меньше, ноги будто увязали в болоте собственных страхов, а сердце колотилось так, будто вот-вот готово было выпрыгнуть из груди. Даже с трудом верилось, что за пределами этого потустороннего мира несчастные были лишь эфемерным сгустком материи, в то время как здесь, все казалось таким реальным. От волнения Лисабела даже начала с вожделением поглядывать на хрустальный штоф, где плескалась янтарная жидкость. Что это было? Коньяк? Бурбон? Виски? Или какая-то демоническая настойка? Сейчас для нее это не имело ровным счетом никакого значения. Хотелось просто утопить свой страх в этих медовых водах и будь, что будет.

   Остановившись у самой двери в покои Повелителя, идущая впереди блондинка с мольбой посмотрела на свою спутницу, которая сейчас была бледнее белоснежной простыни. Нет, они не были подругами, напротив, находясь на более высокой ступени обучения, Адель относилась к Лисабеле с некоторым пренебрежением, но перед страхом неизвестности готова была упасть перед ней на колени, чтобы только первой не входить в клетку к голодному и израненному зверю.

   Тройной стук, разнесшийся по пещере, как барабанный бой, возвестил об их присутствии, но ответа не последовало. Напротив, воцарившаяся вокруг тишина стала еще гуще, даже заунывное пение арфы остановилось в молчаливом ожидании. Переглянувшись, девушки осмелились постучать еще один раз.

   – Входите, – раздался почти рычащий голос демона, Лисабела от напряжения едва не выронила свой поднос. – Сюда, – концом пера Асмодей указал на край письменного стола.

   Молчаливо поставив поднос на угол, девушка окинула взглядом покои, да так и застыла на месте. Каменные плиты были сплошь заляпаны кровью, белоснежные простыни больше походили на заляпанное тряпье, изодранная в клочья одежда разбросана по полу, многие свечи прогорели, залив канделябры восковыми слезами. Одним словом, зрелище было печальным, если не сказать устрашающим.

   Лисабела, с детства привыкшая к порядку, бросила многозначительный взгляд на Адель, которую, казалось, куда больше заботило то, как бы поскорее покинуть покои, пропитавшиеся запахом крови, смерти и обреченности. Видимо, если такой плачевный вид опочивальни не волновал ее хозяина, то служанкам до этого подавно не было дела. Даже грустно как-то стало. Прислуги в доме в избытке, да только очевидно, что выполняли они приказы не от большой любви да преданности, а скорее из страха, а значит, работа их не была напоена теплом и настоящим желанием порадовать хозяина. Вот и итог: покои грязные, одежда испачканная, раны необработанные, оттого и вид у демона такой, будто набросится на любого, кто его покой потревожит. Складывалось такое ощущение, что за сыном Ада вообще не ухаживают. И главное, ведь не дурён он был собой, да и положением в адских чертогах наделен был не малым, так почему ни одна демоница, кроме Дэлеб, не спешила ему свою заботу подарить? Да и та, в свете недавних событий не спешила помощь своему Владыке оказать.

   Как бы то ни было, Лисабела Гвендельхард, очевидно, принадлежала к той породе женщин, которым жизненно необходимо кому-то дарить свою заботу. Видимо, в том они находили какое-то скрытое удовлетворение и возможность реализовать себя. Однако вручить этот дар в Преисподней кому-то, кроме своего Господина, возможности не представлялось, а потому пришлось Асмодею, пусть и без ведома, превратиться в предмет ее участия. Едва ли он поблагодарит девушку за проявленную инициативу, но если не накажет – уже хорошо. На том она и порешила.

   С выдохом оглядев масштабы предстоящей работы, Лисабела молчаливо притворила дверь за своей спутницей и принялась за уборку. Асмодей, погруженный в свои расчеты, казалось, даже не замечал ее присутствия, зато она получила возможность исподлобья рассмотреть своего хозяина, стараясь ничем не обнаружить своего присутствия.

   Вид у него был, мягко говоря, потрепанный: сквозь накинутый халат сочилась темная кровь, губы потрескались и местами кровоточили, да и сам демон сильно побледнел. Прежде светившаяся бронзой кожа, приобрела мраморный оттенок, изредка лицо искажала мимолетная судорога или лихорадочная дрожь – верные признаки малокровия. Да и аппетит у последнего явно пропал. За час он так и не притронулся к пище, выводя на пожелтевших страницах какие-то расчеты. Глядя на это зрелище, Лисабела даже усомнилась в бессмертии демонов. Очевидно, что оружие смертных не могло причинить им никакого вреда, но вот клинки бессмертных, видимо, доставляли немалые страдания. Даже сердце сжалось от жалости, только вот помощи предложить она так и не осмелилась. Вот и томилась в напряженной тишине, которая потихоньку начинала лишать ее воли и разума.

   Но больше всего девушку поразило отсутствие серебряной пряди в его растрепанных волосах. Казалось, даже черты лица его немного изменились, стали острее, если можно так сказать. Из этих размышлений Лисабелу вывела вспышка света, озарившая покои приятным теплом, но исчезнувшая так же молниеносно, как и появилась. С немым вопросом она подняла янтарный взгляд на своего Повелителя, но тот лишь огляделся по сторонам, ни одним жестом не выказав удивления.

   – Принеси еще графин, – проговорил он, не отрываясь от своих бумаг. Будто гонимая каким-то древним ужасом, девушка выскочила из его опочивальни, промчавшись по уже знакомым коридорам. Однако, несмотря на страх, любопытство неизменно возвращало ее мысли к яркой вспышке. Что-то происходило по ту сторону господских дверей, и ей хотелось узнать что именно, несмотря на наказание, которое последует за этим.

   До краев наполнив хрустальный графин, Лисабела отправилась в обратную дорогу. Только теперь страх, разливавшийся по венам вместе с кровью, был намного сильнее, чем в первый раз. Причин этого она объяснить не могла, да и не знала, были ли они на самом деле. Просто какая-то невидимая сила сковывала ноги, замедляя движение. Несколько раз она останавливалась, прижимаясь к стене, будто желая почерпнуть энергию из камня, а потом возобновляла шаги. Тут-то она и поддалась соблазну, позволив себе неведанную дерзость: наполнив бокал янтарной жидкостью, девушка жадно осушила его до дна, да так и застыла на месте, хватая воздух, будто рыба на суше.

   Пламенная жидкость обожгла горло, устремившись вниз, казалось, даже кровь в венах начала гореть, но в то же время в голове появилась какая-то легкость, которой она не испытывала раньше. Воистину, алкоголь был тем искусством, которое способно преобразить даже самое страшное горе, дать силы жить и верить, пусть и временно. Сейчас, даже тяжелые однотонные своды пещеры, ставшей для нее тюрьмой, не казались ей такими пугающе обреченными, как прежде. Пусть и на время, радость и краски жизни окутали эту мертвую пустошь, наполнив ее надеждой. Девушка сама не отдавала себе отчета в том, что в этом чарующем опьянении позволила себе выпить второй бокал, еще больше оборвавший ее связь с реальностью. Благо, что хоть остатки здравого смысла, сумели прорваться сквозь окутавшую ее пелену, напоминая об обязанностях.

   Господи, если бы ее сейчас видели покойные родители – сгорели б со стыда. Мало того, что их непутевая дочь умудрилась загреметь в самые глубины Преисподней, так еще и нашла способ предаваться там людским порокам. На секунду девушка даже застыла у самых дверей Асмодея, поражаясь тому, сколь сильно алкоголь меняет прежние суждения: от робости не осталось и следа, а ее место заняло пугающее безрассудство. Она бы погрузилась в эти мысли еще глубже, если б голоса, доносящиеся из-за приоткрытой двери, не привлекли ее внимания.

   Истомный баритон Асмодея, сейчас отдающий горечью боли, она узнала сразу, а вот второй голос был ей незнаком. Он был высоким и чистым, переливающимся подобно звону серебряного колокольчика. Не сумев совладать со своим любопытством, девушка слегка приоткрыла дверь, заглядывая внутрь, с опаской оглядываясь назад.

   Всей картины она видела, впрочем, как и лица мужчины с серебряными волосами, облаченного в белую тогу с алым плащом наперевес, ибо тот кружил вокруг демона, склонившегося над книгой, будто коршун, зато их разговор она слышала прекрасно.

   – Ты не должен больше проваливаться в пустоту. Она губительна не только для душ, но и для демонов, даже для таких, как ты. Это чистой воды безрассудство!

   – Неужели я слышу в твоем голосе нотки беспокойства? – сардонически усмехнулся Асмодей, перелистывая страницу.

   – Ты видимо забыл о том, что без тебя я обречен на гибель, впрочем, без меня и тебе придется несладко.

   При этих словах демон наконец-то отбросил перо в сторону, подняв разноцветные глаза на своего собеседника. Лисабела даже успела заметить язвительную улыбку, скользнувшую по его лицу. Впрочем, последнее она вполне могла приписать к игре воображения под действием огненной воды, которая все больше туманила ее разум.

   – Знаешь, когда ангел и демон обречены коротать вечность вместе – один из них становится похожим на другого. Беда в том, что демон никогда не станет ангелом, а вот…

   – Замолчи, – уперев руки в стол, перебил его мужчина.

   – Тебе нечего стыдиться. Такова судьба всех, кто оказывается здесь. Хочешь ты этого или нет, но ты всегда будешь одним из нас. Отсюда нет дороги на небеса, единственное, что тебе оставалось – приспособиться. Так что, в своем эгоизме мы, наконец-то, пришли к согласию. Признайся, что лишь о своей шкурке сейчас радеешь.

   – Всегда поражался твоей способности переворачивать благие намерения с ног на голову. Ты пробовал воспользоваться бальзамом?

   – Пробовал, – не отрываясь от книги, произнес Асмодей.

   – И?

   – И… могу с уверенностью сказать, что такие раны лечит только время. Благо у меня в запасе вечность. Смотри, – остановившись где-то на середине огромной книги, произнес демон.

   – Что? – его собеседник с интересом склонился над пожелтевшими листами, но не был столь воодушевлен этой находкой.

   – Как я и предполагал, в Ад попало вдвое меньше душ, чем вышло из Чистилища.

   – И где они сейчас?

   – Не имею ни малейшего понятия, – закусив край пера, произнес Асмодей. – Нам нужны учетные книги.

   – Те самые? – не скрывая удивления, проговорил мужчина.

   – Да, – кивнул в ответ тот.

   – Ты с ума сошел?! Отнеси эти книги Люциферу и дело с концом.

   – Это ничего не даст, кроме времени на то, чтобы замести следы. Пустота скроет все манипуляции врагов, а нам нужны доказательства.

   – Выкрасть эту книгу было самоубийством, об остальном даже помыслить страшно, – возразил собеседник. –Как ты вообще собираешься это устроить?

   – Это предоставь мне, – усмехнулся Асмодей.

   Лисабела настолько увлеклась их словесной битвой, что едва не потеряла равновесие, заставив хрусталь на подносе затянуть свою предательскую песнь. Разговор мгновенно затих, а следом за ним покои осветила вспышка золотистого света, правда, не такая яркая, как предыдущая.

   – Ты так и будешь там стоять? – раздался спокойный голос Асмодея. Бежать ей было некуда, да и если б было куда, едва ли она смогла бы убежать, а потому девушка решилась переступить порог, подгоняемая пьянящим бесстрашием огненной воды. Затуманенный взор сразу застыл на серебряной пряди, сияющей на фоне черных волос, как луна на ночном небе, – Подслушивала? – проговорил он, перелистывая пожелтевшие страницы третьей книги учета. Судя по печати на кожаном корешке, его собственной.

   – И подсматривала, – глядя ему в глаза, произнесла Лисабела. Отпираться от очевидного было глупо, да и алкоголь пробудил в ней неконтролируемое желание говорить правду.

   Демон, видимо не ожидавший такого дерзкого ответа, даже смирил ее испытующим взглядом, да только вот девушка не склонила головы по обыкновению, наблюдая за каждым его движением. Где-то на задворках сознания разум кричал о надвигающейся опасности, но пьянящая дымка окутывала ее все сильнее, пробуждая в сердце львиную, но абсолютно глупую отвагу.

   – И как же тебе совесть позволила совершить такой дерзкий поступок? – вставая из-за стола, произнес демон, зажимая рану рукой.

   – Признаюсь, совесть не успела ничего сделать, мой Повелитель, мое любопытство нанесло ей подлый удар в спину… с моего разрешения.

   Сейчас черед удивляться пришел Асмодею: в голове не укладывалось, как робкая, молчаливая и покладистая девушка, могла превратиться в дерзкую фурию, осмелившуюся говорить с ним, О-Великим-Асмодеем, на равных. Но теперь любопытство одолело и его, ибо не часто он встречал отпор от тех, кто находился у него во служении.

   – И как же ты теперь собираешься жить без совести? – усмехнулся демон, укрыв ее хрупкую фигурку своей тенью. Он стоял к ней так близко, что мог ощущать ее тепло каждой клеточкой своего тела.

   Слегка наклонившись, Асмодей почувствовал, как в нос проник хмельной аромат, и кривая усмешка против воли исказила его губы. Что ж, очевидно, что Ад оставляет свою печать даже на безгрешных душах, вот и малютка Лисабела пошла по проторенной дорожке пороков. Даже грустно как-то стало от того, что не успел к этому соблазну свою руку приложить.

   – Вы же как-то живете, Владыка, – не смея пошевелиться, произнесла девушка. Разум все больше окутывал какой-то туман, даже пронзительный взгляд Асмодея все больше растворялся в этой белесой пелене. Не говоря ни слова, демон взял из ее рук серебряный поднос, поставив на стол.

   – Не для человека создавался этот эликсир Преисподней, хотя, по своей сути, он немногим отличается от коньяка, столь любимого смертными, за одним исключением: опьянение приходит быстрее, а похмелье мучительнее.

   Собственно, эту истину Лисабела поняла и без его объяснений. Голова закружилась так быстро, что девушка едва могла различать образы, сливавшиеся перед ее взглядом в пеструю простыню. Потеряв равновесие, она начала оседать, только жесткого падения, вопреки ожиданиям, не последовало. Напротив, она почувствовала как сильная рука подхватила ее, прижав к себе. Девичья ладонь скользнула по пышущей жаром коже, а потом безвольно повисла в воздухе, утаскивая свою обладательницу в темную пустоту, где она продолжала вальсировать на грани реальности и фантазии, откуда-то издалека различая знакомые голоса, но не понимая смысла сказанных слов. А потом время будто остановилось, изменив законы физики и пространства.

   Лисабела попала в новую тюрьму, только теперь, в плен заточили не только ее душу, но и разум. Изо всех сил она старалась вырваться из окружающей пустоты, звала на помощь, пыталась по крупицам выстроить мост в реальность, но липкий мрак, окруживший ее, крепко держал несчастную в своих объятиях, а потом остановилась даже мысль, и девушка растворилась в этой черноте, отдавая себя во власть коварной судьбы.

ГЛАВА 4

К работе вернуться так и не удалось. Для того чтобы собрать полную картину разыгранной аферы, в мозаике явно не хватало фрагментов, заполучить их сей же час не было никакой возможности, а потому, корпеть над вычислениями смысла не было. Рана в боку горела огнем, что в свою очередь, не прибавляло ему оптимизма. Да и радость от выходки, проделанной Лисабелой, улетучилась быстро.

   Признаться, сначала реакция девушки позабавила Асмодея. Нечасто ему приходилось становиться свидетелем подобного спектакля, еще и разыгранного в его собственной резиденции, да и обморок несчастной был вполне предсказуем. Настойка кухарки способна свалить с ног даже демона, что уж говорить о светлой душе, не знающей о том, какие последствия принесет за собой употребление огненной воды.

   Разозлил демона собственный порыв, коего он устыдился почти сразу, жаль только время вспять повернуть не мог. Вот, черт его дернул, поддержать Лисабелу в момент падения – грешнице место в его ногах. Так мало ему было этой оплошности, он еще позволил себе ее к груди прижать. Секундная слабость – и он осознал собственную ошибку, выпустив несчастную из рук, но осадок от этого поступка уже третий час не давал его мыслям покоя, поднимая в разуме бурю противоречий. Вот и смотрел демон через стол, как завороженный, на лежащее на полу тело, медленно закипая от злости.

   Любой другой бы сказал, что слишком много внимания он уделяет такой мелочи, да и в близости этой не было ничего сокровенного, но только не Асмодей. К сожалению для себя, свои слабости он знал достаточно хорошо, а потому потратил целую вечность на то, чтобы выжечь из себя эту скверну. А тут на тебе… Стыд и позор для любого уважающего себя демона. Она лишь прикоснулась к нему, а он уже жалость к грешнице испытывает. Хотя, откровенно говоря, сам Асмодей скорее причислил бы ее к святым мученицам, ибо ее светлая душа, в прямом смысле, могла озарить всю его резиденцию своим сиянием. Но, увы и ах, выбор мадам Гвендельхард был доброволен, и прощения она не получит никогда. И уж тем более не от него.

   Невольно он даже усмехнулся своим мыслям, инстинктивно поднеся руку к месту ее прикосновения, где до сих пор приятным теплом разливалась энергия чистой души, крупицу которой он позволил себе умыкнуть. Что ж, хоть какая-то польза от собственной глупости. Обведя пальцем края раны, Асмодей облегченно вздохнул. Хоть боль с лихорадкой и усилились, но края еще больше стянулись к середине. Значит, процесс исцеления идет.

   В очередной раз взгляд невольно застыл на сжавшейся на полу фигуре, пробежал по ногам, чувственному изгибу бедер, застыл на изящной ключичной дуге и чуть приоткрытых губах. Прекрасное вложение средств: и глаз радует, и грехами не изобилует. Хороша, и даже очень. Видал он, конечно, девиц и краше – в собственности у него их не мало, но вот душа действительно бриллиант. После года на Земле, где женщины сейчас представляли собой нечто крайне послевоенно-плачевное, ибо Абаддон и тут преуспел, быть рядом со здоровой красивой девушкой стало приятно вдвойне. А когда это Асмодей отказывал себе в "невинных забавах", имея и возможность, и должное настроение?

   – Порой ты меня просто поражаешь, – раздался спокойный голос Нуриэля у него за спиной. – Ты до потери сознания готов терзать свой разум над простейшей задачей, но будучи не в состоянии ее решить, в то же время, не желаешь отбросить ее как неразрешимую.

   – Я не понимаю, о чем ты говоришь, – демонстративно зарываясь в бумаги, произнёс Асмодей.

   – А я думаю – прекрасно понимаешь. Противоречивые чувства рождают в душе смятение, заставляют сомневаться в избранном пути, путают карты, подтачивают решительность. Когда впереди раскинулась пелена мрака, только разум и уверенность в себе могут предотвратить падение в пропасть. Если ты всерьез считаешь, что падать нам уже некуда…

   – Ты решил превратиться в мою совесть? – презрительно фыркнул Асмодей, бесцеремонно прервав своего собеседника.

   – С этим я уже изрядно опоздал. Скорее – в здравый смысл. У тебя всего два варианта: либо отнеси ее в кровать и перестань уже думать об этом, либо прикажи унести ее тело из своей опочивальни. Чтобы ты ни решил, ошибочным будет только бездействие.

   – Что ж, раз уж ты заговорил о бездействии, – демон подошел к нему почти вплотную, дотронувшись до груди. В это же мгновение его плоть будто расцвела тысячами маленьких звездочек, пока не обратилась в эфемерный сгусток энергии, сжавшийся в сферу, которую он поглотил, будто сладкую пилюлю. – Дэлеб, – прокричал мужчина, повернувшись к выходу.

   Демоница появилась мгновенно, будто только и ждала под дверью, когда ее призовет хозяин. На мгновение суровый взгляд застыл на продрогшей до костей Лисабеле, и самодовольная улыбка исказила и без того лишенное всякой прелести лицо.

   – Что изволите, Владыка? – с поклоном проговорила она, исподтишка рассматривая Асмодея.

   – Через неделю нужно устроить ужин, на который будут приглашены лишь рыцари. Займись этим делом.

   – Да, – демоница склонилась в глубоком поклоне. – А это? – она брезгливо указала в сторону Лисабелы.

   – Можете убрать, – изображая полное отсутствие интереса к происходящему, отмахнулся демон. Только, видимо, в этот жест вложил столько силы, что едва стянувшаяся рана, начала опять кровоточить. Прижав к ней ладонь, он даже пошатнулся, опираясь на стол.

   – Повелитель, – метнулась к нему Дэлеб, – позвольте мне обработать рану, – она отвела в сторону его халат, да так и отшатнулась в сторону, прикрывая ладонь рукой. – Это же ангельский клинок.

   – Да, – прорычал Асмодей, повалившись в огромное кресло, заменявшее стул у письменного стола. Положив руки на бархатные подлокотники, он начал рассматривать перстень с огромным изумрудом,

   окруженным сотней бриллиантов в золотой оправе. – Такие раны не излечишь даже ты. Здесь властно только время.

   Дэлеб опустилась на колени подле него, заключив пылающую ладонь в свои руки. Несколько мгновений они молчали, оценивая взглядами друг друга.

   – Мы это уже обсуждали, – устало проговорил он, вытягивая свою руку из ее хватки. – Тебе не хуже меня известно, что в нашем мире нет места подобным отношениям.

   – Но и запрета на них нет, – упорно твердила она, обратив на него умоляющий взгляд. Если бы кто-то видел эту картину, едва ли мог предположить, что разыгрывается она в мире, лишенном чувств, ибо Дэлеб сейчас больше походила на влюбленную женщину, пытающуюся запрыгнуть на уходящую колесницу собственного счастья, чем на властную демоницу и губительницу людских душ.

   Асмодей поднял на нее свои разноцветные, поистине демонические, глаза, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации, которая, так некстати, окутала его своими сетями. Мало ему было раздражающей боли в боку и собственных сомнений, так еще и это. Так хотелось встать и уйти, прикрывшись важными делами, так сил не было даже для этого. Вот и пытался его разум лихорадочно найти выход из сложившегося положения. И главное, понимал он, что Дэлеб была не обычной демоницей, от которой можно было отделаться грубостью и парой душонок. Здесь нужен был тонкий подход.

   Веками он поглаживал эту гончую Преисподней, пока не нашел способ надеть на нее ошейник. Только игра, впрочем, как и всегда, пошла не по тому сценарию, и легкий флирт, задуманный как способ заполучить симпатию нового сторонника, обратился поистине адской страстью для демоницы, которой Асмодей все больше тяготился. И главное, ведь понимал Владыка, что вероятность все испортить была слишком велика, поэтому предпочитал молчать, стараясь не замечать эту неразделенную «любовь», ибо понимал, что это игра в одни ворота, а значит, катастрофа неизбежна. Вот и пытался всеми правдами и не правдами отсрочить этот момент, ведь слишком ценным союзником она была, и слишком опасным врагом могла стать.

   – Владыка, – пользуясь его молчанием, осмелилась заговорить Дэлеб. – Однажды Вы сказали, что нет для Вас души ближе, чем моя, ибо наши глаза смотрят в одну сторону, ведь союз тех, кого всегда объединяют общие интересы намного крепче того, что построен на чувствах.

   «Всегда» – ужасное слово, от которого Асмодея постоянно передергивало. В частности потому, что его очень любили произносить женщины. Своим стремлением сделать отношения вечными, они отбивали у демона всякую охоту ввязываться в эти авантюры. И ведь если в мире людей эта проблема могла решиться вместе со смертью, то в Аду она растягивалась на бесконечно долгий период, становясь персональным наказанием. Вот почему высшие демоны сторонились всякого рода взаимоотношений, скупая целые орды душ.

   – Я это помню, – тихо проговорил он, наблюдая за тем, как два чертенка, принявших облик тринадцатилетних мальчишек, за руки выволокли тело Лисабелы из его опочивальни. Не думал Асмодей, что когда-нибудь позавидует своим рабыням. А сейчас стало до того тошно, что хоть ложись и умирай. Может и его уволокут подальше от этого разговора.

   – Тогда, Владыка, Вы должны понимать, что любой союз красит залог, – вкрадчивым, елейным голосом произнесла демоница, практически забираясь к нему на колени. Асмодей даже подивился. Видимо, спустя века, Дэлеб все же решила подучиться правилам соблазнения у подвластных ей суккубов. На Владыку Пороков эти дамские штучки, безусловно, действия не имели, но весьма позабавили. К слову сказать, второй раз за день. Ох, уж эти женщины!

    – И чего же ты хочешь? – в тон ей проговорил он.

   Не говоря ни слова, демоница прильнула к его шее, обжигая пламенным, граничившим с укусом, поцелуем. Тонкая струйка крови вырвалась из разорванной раны, обагряя ворот халата. Что ж, во всяком случае, сейчас он получил еще одно подтверждение того, почему веками отказывал себе в близости с представителями демонической братии.

   Их стихией был огонь, всепоглощающий и неистовый, сливаясь воедино, они будто испепеляли друг друга, впитывая в себя энергию любовника. И если с душами смертных этот процесс можно было контролировать, то в мире бессмертных он скорее напоминал бурную реку, вышедшую из берегов. К тому же, будучи от природы преисполненным жадности, Асмодей даже помыслить не мог о том, чтобы позволить кому-то забрать у него частичку энергии, а потому каждая клеточка его тела воспротивилась этому единению, но разум, вопреки всему, счел этот шаг вполне допустимым.

   Как бы то ни было, в напоре Дэлеб отказать было нельзя. Почувствовав, что он уступил, демоница буквально оседлала его, впиваясь когтями в обнаженные плечи, раздирая гладкую кожу, которая в то же мгновение начала затягиваться. Одним движением демон повалил навязчивую любовницу на пол, в клочья раздирая трехслойный подол бархатного платья.

   Со стороны это действо скорее напоминало борьбу двух стихий в безумном стремлении уничтожить друг друга, чем сокровенную близость двух родственных душ. В том и выражалась истинная сущность падших созданий. Даже любовь, если, конечно, происходящее можно было назвать любовью, в их мире была жестокой и порочной, опьяненной запахом крови. Порой, объятые какой-то животной жаждой, они теряли человеческое обличие, обнажая свою истинную суть. Если бы сейчас хотя бы одному небожителю пришлось стать свидетелем этого сумасшествия, несчастный бы не поверил, что когда-то подобные создания бродили по райским садам, вкушая с ангелами нектар бессмертия.

   К счастью, никому из ангелов не представилось подобной возможности, а потому покой небес охраняла неизвестность. Впрочем, в длительную феерию страсти это действие не превратилось. Не желал Асмодей растягивать это сомнительное удовольствие, а потому, сделав последние рывки, он бессильно повалился на спину подле нее. Демоница хотела залог, она его получила. Главное, чтоб ничего худого потом из этого не вышло.

   – Владыка, – прильнув к его плечу, прошептала Дэлеб. Вот тут-то Асмодей и призадумался над тем, как спровадить ее побыстрее, да так, чтобы гордость оной не затронуть.

   «Четыре, три, две, одна!»

   – Повелитель, Вам что-то необходимо? – приподнимаясь с импровизированного ложа, произнесла она. Заранее предсказанная речь прямо по расписанию, он мысленно даже усмехнулся. Все-таки за века, проведенные вместе, сумел изучить характер и повадки своей горе-союзницы.

   – Желаю совершить набег на кухню! После такого и подкрепиться не грех, – справедливости ради, стоит сказать, что физической потребности в пище демоны не испытывали, но постоянно обращаясь в мире людей, обратили ее в привычку, научившись извлекать из этого процесса не только пользу, но и удовольствие, которое стало привилегией высшего сословия адской аристократии. Истинной же их пищей была энергия душ, которую они могли почерпнуть во сне, блуждая по пустоши.

   – Я прикажу слугам накрыть стол к ужину здесь, – приближаясь к нему, проговорила демоница. Бросив беглый взгляд на переполненные снедью подносы. Впрочем, взгляд этот не ускользнул и от глаз хозяина этих покоев.

   – Не стоит, я почти неделю затворником сижу, того и гляди души страх потеряют, – с легкой ироничной улыбкой заметил он.

   – О, за это даже не переживайте, мы с Ала́стором свое дело хорошо знаем.

   – И все же, плох тот хозяин, который не знает дел своих владений. Буду рад, если ты последуешь за мной, – он отворил перед ней дверь, помогая выйти. Признаться, на этом его поток любезности и терпения иссяк. Благо, самолюбие у Дэлеб было большое – несложно было найти место, чтобы его погладить. Почитай, отделался малой кровью. Вопрос был в другом: надолго ли?

   К радости Асмодея, на кухне их встретили во всеоружии. Хоть своей кухаркой он мог похвалиться. Каким-то образом эта тучная молодушка с выцветшими глазами, научилась читать его мысли и угадывать предпочтения. Не успел он появиться в ее «вотчине», на столе тут же появился полный графин с настойкой, да несколько яблок. Эти плоды искушения он полюбил еще с тех пор, как матерь всех людей посмела Божий завет нарушить, вкусив запретное.

   Дэлеб, конечно, разозлилась за то, что Владыке подали столь скудное угощение, убрав все прочие яства в закрома, но Энола, по глазам читавшая гастрономические желания хозяина, дала демонице такой отпор, что та даже опешила от подобной дерзости. Асмодей даже про себя посмеялся. Видимо каждая кухарка считает кухню своей личной обителью, где демон ей не указ, а Бог – не господин.

   Погрузившись взглядом вглубь гипнотического омута стакана, Асмодей даже не заметил, как осушил до дна весь графин. Что ж, видимо не только Лисабеле в скором времени придется испытать муки похмельного пробуждения. Впрочем, осознание сего прискорбного факта ничуть не помешало ему наполнить графин повторно. Может кто-то, по бытовавшему в мире смертных мифу, и считал, что истину можно было найти в вине, но Асмодей искал в нем более прозаичную вещь – забвение. Но, как назло, память его не подводила: до мельчайших подробностей он помнил события не только минувшего вечера, но всей прошлой жизни, а вот тело, напротив, начинало нещадно предавать.

   Собрав волю в кулак, он попытался встать. К несчастью, миссия эта была успешна лишь отчасти: едва не рухнув вниз, демон ухватился рукой за стол, с грохотом свалив на пол графин, разбившийся на десятки прозрачных осколков, но равновесие, все же, сохранил. С трудом добравшись до своих покоев, ибо никому не позволил оказать себе помощь, Асмодей буквально упал на кровать, забываясь крепким сном. Ну что ж, хотя бы от мыслей избавиться он сумел, а с чистого листа начинать все же проще.

***

Сегодня, впервые в жизни, ну а если быть точнее – в смерти, Лисабела поняла, как выглядит Похмелье, принявшее облик худощавой женщины в черном саване. Видимо, заняв место Смерти в мире бессмертных, она решила продолжить пытать тех, кто, по ее мнению, согрешил в Аду больше обычно. Интересно, такое вообще возможно? Как бы то ни было, старуха с косой наперевес была более милосердна, чем ее скорбная подражательница, ибо первая приносила освобождение и покой, а вторая, напротив, заставляла жить и страдать.

   Сначала, в момент пробуждения, было несколько мгновений невинной свободы, а потом пришло горькое осознание действительности при воспоминаниях о поступках минувшего дня, которые тогда казались ей весьма остроумными. Но после этого стало еще хуже, ибо в разум стремительным вихрем ворвалось осознание того, что сегодня ей предстоит ответить за вчерашние выходки. Разница была лишь в том, что сейчас на свое поведение ей предстояло взглянуть трезвым взглядом. Подумать только, она осмелилась дерзить тому, на кого не имела права даже посмотреть. Такое не забывается!

   Да, похмелье и муки совести – гремучая смесь и великое наказание, ибо к нравственным страданиям примешиваются еще и страдания физические, отравляя своим ядом не только тело, но и разум. Воистину, хмельная совесть была малоприятной особой, которая, будто в насмешку, устроила в голове перезвон колоколов, имея наглость называть себя внутренним голосом. Так в довершение ко всему, к этому еще и примешивалась жуткая жажда и страшное головокружение. Ну, обнадеживало одно, если бы она была живой, то в это мгновение чувствовала бы себя как в Аду, но ей, слава Господу, падать ниже уже некуда.

   Открыв глаза, девушка облегченно выдохнула. Несмотря на царящий вокруг мрак, она узнала собственную комнату. Все тело ныло от мучительной боли, перед глазами в причудливом танце кружились темные точки – в целом, состояние отвратное. Так еще и память, подлая предательница, так услужливо подкинула ей воспоминания о прошедшем разговоре с Асмодеем, а потом была пустота, из которой смутно доносились знакомые голоса, но как ни старалась, она не могла разобрать смысла сказанных слов. Поднеся руку к переносице, Лисабела в ужасе отшатнулась. Пальцы были покрыты слоем запекшейся крови, от которой по коже пошло небольшое раздражение. Поспешно осмотрев собственное тело, она немного опешила – ни царапины. Но если кровь не принадлежала ей, то кому?

   – «Асмодей… рана…» – ураганом пронеслось у нее в голове. – Выходит, это был не сон. Он, действительно, поддержал меня, – шепотом проговорила она, поднося окровавленный палец к губам. Коснувшись потемневшей корки языком, Лисабела слегка поморщилась.

   Даже кровь у демонов имела иной вкус: не было в ней даже намека на солоновато-железный привкус человеческой, скорее, эта была горечь с привкусом серы. Блаженно окунув руки в прозрачную воду, девушка принялась с усердием оттирать запекшуюся кровавую корку, все чаще возвращаясь мыслями к поступку демона. После ее слов он должен был приказать сварить ее в кипящем масле, а вместо этого она просыпается в своей комнате, а на теле нет и следа от пыток.

   По мнению Лисабелы, кто-кто, а демоны просто не могли проявлять милосердие. Было в этом что-то противоестественное, противоречащее их природе, а оттого еще более интересное. Прав был Асмодей: силе женского любопытства, пожалуй, можно было противопоставить лишь их упрямство. Это же надо иметь глупость уподобиться бабочке, которая будто привороженная, отринув осторожность, летит в губительное пламя костра, а потом замертво падает на землю, опаленная пламенем. А ведь демон и был тем огнем, в котором обращались в пепел людские души, а она – легкомысленная бабочка, все равно тянулась к нему, желая приоткрыть завесу тайны, которая окутывала его темным ореолом.

   – Открывай, бездельница! Сколько можно тебя ждать! – раздался властный голос Алекто, разнесшийся по коридору, а следом за ним последовал и стук в дверь, такой оглушительный, что девушка даже прикрыла уши. Хотя, стук был такой же, как и прежде, просто из-за проклятого похмелья воспринимался он иначе.

   Дрожащей рукой отворив дверь, Лисабела подняла на Алекто непонимающий взгляд, за что тут же схлопотала громкую оплеуху.

   – Ишь ты, думаешь, в фавор к Повелителю попала и к тебе другое отношение будет! Лени здесь не терпят, а дел невпроворот. Через несколько дней здесь будет прием для рыцарей. Нужно все подготовить должным образом.

   – Прием? О чем Вы? – не понимая, произнесла Лисабела, изо всех сил пытаясь совладать с головной болью, но новая пощечина от Алекто лишь усугубила это состояние.

   – Сколько лет тут живешь, а все уму-разуму не научишься. Сколько раз тебе можно повторять, что здесь ты существо бессловесное, и голос у тебя должен появляться лишь тогда, когда тебе позволят?!

   Надо украсить залы, вычистить столовое серебро, облагородить резиденцию хозяина, – произнесла женщина. – Так что, бери тряпку и за работу. Здесь все должно просто сиять.

   И вновь жизнь в резиденции пошла своим чередом. Даже для душ, которым по всем правилам было положено нести здесь вечную повинность, наступили более счастливые времена. За год постоянной тирании Дэлеб, которая, к слову, нынче пребывала в прекрасном расположении духа, праздник, устроенный для рыцарей Ада, был поводом для радости. Ведь, если хозяин был счастлив и доволен, и душам легче и спокойнее жилось.

   Полностью вычистив огромный зал, Лисабела уже собиралась приступить к уборке прилегающих комнат, но по дороге Алекто ухватила её за запястье.

   – Сначала отнеси хозяину еду, а потом уже займешься этими комнатами.

   От одного лишь упоминания имени Асмодея лицо Лисабелы залила краска стыда. Меньше всего она хотела сейчас видеть его. Отчасти из-за своих слов, отчасти из-за необъяснимого страха перед демоном. С другой стороны, выбора ей все равно не оставляли, а потому и смысла возражать не было. К тому же, к спальне повелителя были приставлены только две служанки: она и Адель, но последнюю, как назло, отправили с каким-то поручением на аукцион. Так что пришлось несчастной проглотить и свой стыд, и свои страхи.

   Однако, вопреки ее ожиданиям, Асмодей не обратил никакого внимания на ее появление. Он будто застыл на своем месте, подобно ледяной скульптуре, обхватив голову руками. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что всесильного демона сразила всем известная похмельная хворь. Аккуратно поставив около него поднос, девушка замешкалась на несколько секунду, а потом все же решилась. Ее совестливая, раздражающая всех местных обитателей, натура требовала прощения своим поступкам, а потому, в какой-то степени, на подсознательном уровне девушка желала получить наказание, чтобы избавиться от посторонних мыслей, которые навевал недавний поступок демона. Ведь намного проще ненавидеть своего мучителя, чем мириться с его необъяснимой заботой. Хотя, едва ли его поступки можно было назвать заботой.

   – Владыка, – почти шепотом проговорила она, сделав несколько шагов ему навстречу, но Асмодей, не поднимая головы, выставил ладонь вперед, тем самым давая ей понять, что не желает сейчас ни слушать, ни говорить. Грациозно указав пальцами на дверь, несмотря на явную тяжесть в движениях, он вновь подпер ладонью лоб, явно поморщившись от звона удаляющихся шагов, а потом наполнил стакан янтарной жидкостью, да так и осушил залпом.

   Следующие несколько дней прошли в напряженной подготовке к грядущему событию. Стены украсили слоями полупрозрачной ткани, которая трепетала при каждом дуновении ветра, тысячи свечей усеяли пол и ниши, создавая достаточно романтичную атмосферу, на подиум занесли музыкальные инструменты. И, к уже привычной всем арфе и спинету, добавились скрипка, флейта гобой и лютня. Никогда еще Лисабела не видела эту обитель такой цветущей. Даже не верилось, что вся эта роскошь и суета предназначалась лишь для шести гостей.

   К этому случаю с поверхности было даже доставлено несколько огромных букетов белоснежных лилий, поставленных в высокие вазы у входа в кабинет. Среди душ эта диковинка вызвала жгучий интерес. Веками многие из них не видели живых цветов, не имели возможности прикоснуться к нежным лепесткам, почувствовать едва уловимое благоухание, а потому сейчас с жадностью льнули к вазам, вдыхая давно забытый аромат.

   Всюду царила обстановка неведомой доселе суеты: служанки сновали из стороны в сторону, сервируя огромный стол, музыканты, из числа рабынь, настраивали инструменты, а кухарки готовили десятки разных блюд, способных удовлетворить даже самый изысканный вкус. Были здесь как блюда местной кухни, столь любимые падшими обитателями преисподней, так и вполне земные угощения, но особое место на столе заняла небезызвестная янтарная настойка. Ее, по собственному рецепту, из вытяжки плодов мертвого сада в Вотчине Грехов, готовила кухарка Асмодея. Возможно, за этот ее талант демон и позволял ей некоторые вольности и привилегии.

   Но преображение в этот день коснулось не только обители демона, но и его слуг. Всем, кто будет развлекать гостей, было приказано привести себя в порядок. С самого утра Лисабела вместе с остальными девушками заперлась в купели, намывая волосы и обрабатывая тело целебным лосьоном после ночной пытки. Ни одна деталь не должна была испортить впечатление рыцарей от устраиваемого торжества.

   За несколько часов до начала огромный зал огласили звуки музыки, такой приятной, что Лисабела даже на секунду замешкалась, заслушавшись приятной мелодией. Подумать только, вот вроде демоны, а так же тянутся к человеческому искусству и роскоши, пытаются примерить на себя людскую личину и образ жизни. Невольно это натолкнуло девушку на мысль, что падшие втайне восхищаются людским племенем, хотя собираясь вместе, обсуждают лишь возможность его порабощения.

   Вскоре начали прибывать гости. Первым, верхом на огромной мухе, прилетел Вельзевул. В демоническом образе он представлял собой огромного десятифутового монстра с бычьими рогами, выбивающимися из под черной гривы, которая протянулась от головы по спине и перетекла в хвост. Он не носил брони, как прочие падшие, а потому на коже отчетливо были видны огненные руны, укрывшие широкую грудь и вены, по которым будто текла лава. За спиной поднимались шесть перепончатых крыльев, а точнее того, что от них осталось. Видимо, когда его низвергли, Вельзевул, подобно прочим, утратил способность летать, а потому и выбрал себе столь экзотический способ передвижения. В общем, зрелище было весьма устрашающим.

   Однако, переступив порог, он обратился в обычного, ничем не примечательного на первый взгляд, человека. Ростом он был чуть выше самой Лисабелы, достаточно худого телосложения, что тщательно пытался скрыть за алой тогой, спадающей до самых пят, под которой белела туника из полупрозрачной ткани. Золотистые волосы, спадающие на спину легкими волнами, собраны на затылке. На безымянном пальце огнем горел огромный перстень, представляющий собой обившегося вокруг пальца дракона, держащего в пасти невероятных размеров рубин. В людском обличии он скорее напоминал древнеримского сенатора, чем жестокого воина. Поразительная метаморфоза! Но самым примечательным в его облике были глаза: синие, как два сапфира, они будто искрились, поражая своей красотой. Лицо же демона хоть и обладало правильными чертами, но забывалось достаточно быстро.

   – Повелитель, – склонившись в низком поклоне, проговорила Лисабела, жестом указывая ему путь. Демон бросил на нее беглый взгляд и, не говоря ни слова, направился по направлению к кабинету, где и накрыли стол.

   Помещение, к слову, действительно преобразилось, хотя, здесь и не были натянуты шелковые ткани, скрывающие горную породу. По мнению девушки, это придавало ему лишь большее очарование. В нишах каменных стен были поставлены огромные свечи, вокруг сервированного на семь персон стола, вился бассейн купели. На небольшом пьедестале в глубине, напротив портала в пустошь, стоял стол для азартных игр, затянутый в сукно и несколько кресел, а около него небольшой столик с десятками пустых сосудов причудливой формы. Напротив двери красовался огромный камин, выдолбленный прямо в скале, а подле него небольшой диван в стиле барокко и два кресла, затянутые в зеленую парчу. На взгляд Лисабелы обстановка ничем не примечательная, но в то же время изысканная.

   Асмодей уже ожидал его. По своему обыкновению демон надел уже привычный всем шелковый халат без рукавов, стянутый золотой цепью с собственным сигилом на конце и свободные штаны, зашнурованные на бедрах. За долгие годы в Аду Лисабела уяснила одну истину – здесь не существовало такого понятия, как веяния моды. Грешникам вообще одежда не полагалась, а падшие носили то, что считали нужным, облачаясь по правилам лишь тогда, когда отравлялись в мир людей. Притворив за ним дверь, девушка направилась на свое место.

   Следующим гостем был Азазель. Его Лисабела знала хорошо, ибо в резиденции Асмодея он бывал достаточно часто. По своим наблюдениям она сделала вывод, что если бы в Аду существовало такое понятие как дружба, два первых гостя, безусловно, под него бы попадали. В человеческом облике падший был молодым юношей с копной огненных волос и небесно-голубыми глазами. Впервые увидев его, девушка поразилась тому, что такое невинное лицо могло принадлежать такому опороченному во всех смыслах созданию. На Земле все свято верили в то, что дела человека оставляют на его лике печать, но Ад напрочь опровергал эту теорию. Высокий, статный, он обладал, пожалуй, самым спокойным нравом, предпочитая думать и лишь потом действовать – не свойственная для многих демонов черта.

   – Я дорогу знаю, – проговорил Азазель в ответ на попытку Лисабелы проводить его в кабинет и устремился вперед, заставив последнюю провожать его след.

   Но времени осмыслить данную ситуацию ей не дали, ибо следом, сопровождаемые ужасающим рычанием, появились сразу три рыцаря: Левиафан в образе чешуйчатого монстра, напоминающего змееподобного дракона, восседающего на морском чудовище; Астарот, своим видом скорее напоминающий прокаженного, закованного в восточный доспех древних воинов, укрытый черным плащом. Запах кислотного зловония, исходивший от него, был таким осязаемым, что Лисабела была вынуждена попятиться назад, чтобы избежать ожогов, в которые грозила перерасти сыпь, расцветавшая по всему телу. Верхом на трехглавом цербере, он представлял собой достаточно жалкое, но в то же время, пугающее зрелище. А следом за ними подлетел Мамон, оседлавший птенца птицы Рух. С виду он напоминал скелет обтянутый кожей, сквозь которую проглядывали сосуды, по которым бежала кровь цвета пламени. Лысую голову демона венчали два бараньих рога, а из пустых глазниц без остановки текла черная липкая жижа. Глядя на тщедушный вид этого рыцаря, Лисабела с трудом могла поверить в то, что он способен управляться с такой огромной птицей. Впрочем, каждого из них окружал такой ореол древней силы, струящейся по их венам, что сомнения развеивались сами собой.

   В отличие от двух предыдущих гостей, часто навещавших Асмодея в его обители, этих рыцарей девушка видела впервые. Всем своим видом, каждым движением, эта троица давала понять, что приняла приглашение Асмодея исключительно из правил приличия.

   Однако, переступив порог, они сбросили с себя грозную личину чудовищ, приняв облик обычных людей. И лишь ореол темной энергии, да презрительный взгляд, напоминали о дурном впечатлении первого взгляда. Наблюдая за ними, Лисабела мысленно отметила, что даже демонам был противен их истинный облик, ставший вечным проклятием после низвержения, а потому, переступая порог собственных обителей, отгороженных от остального Ада правом собственности, они принимали свое былое, подаренное Господом, обличие.

   – «За какой бы личиной не скрывались, чтобы не говорили – все они: все до единого, тоскуют по покинутым небесам», – подумала Лисабела, позволив себе рассмотреть их человеческий облик, пока демоны приближались.

   Внимание сразу привлекал Астарот. На голову выше Асмодея, который тоже ростом обладал не малым, на фоне остальных, он казался настоящим колоссом. Обликом своим скорее напоминая древнегреческого атлета. Короткие каштановые волосы с небольшими завитками удерживал золотой обруч с ониксом во лбу, подчеркивающим такую же глубокую тьму глаз. На щеке от скулы до подбородка виднелся белесый шрам – память от ангельского клинка, оставленная одним из архангелов. Бледная кожа, казавшаяся еще бледнее на фоне черного плаща, за которым скрывалась червленая чешуйчатая кольчуга, будто светилась изнутри. Но самым примечательным в его облике была змея, подобно браслету, обившая руку от запястья до локтя, поглаживая кончиком хвоста такой же огромный оникс, сияющий на безымянном пальце. При каждом его шаге из под плаща появлялись высокие поножи, испещрённые шумерскими символами, как дань языческому прошлому, где он был не просто падшим предателем небес, а Богом Солнца. Примечательным было то, что от кислотного запаха не осталось и следа, ибо в человеческом обличии от него исходило едва уловимое благоухание эфирных масел.

   Следом за ним шел Мамон, привлекающий внимание скорее своим броским одеянием, чем яркой внешностью. Будучи покровителем алчности, разве мог он избрать себе какой-то другой цвет, кроме золотого? От этого вызывающе безвкусного блеска Лисабела даже прикрыла глаза. Доспех древнеримских героев из чистого золота, усыпанный драгоценными камнями, такой же сияющий плащ, подбитый мехом, капюшон которого был сделан из львиной головы. Примечательным было то, что по никому не ясным причинам демон никогда не снимал его с головы, а потому и получил негласное прозвище среди душ – рыцарь львиной шкуры. Едва доставая Астароту до груди, он старался держаться от него на значительном расстоянии, чтобы эта разница в росте не бросалась в глаза. Однако его безымянный палец венчал простой янтарный перстень, ничем не примечательный вид, что никак не вязалось с его кричащим обликом. В общем, поразительная фигура.

   Спустя несколько лет жизни в Аду, девушка узнала предназначение этих колец. Всего их было семь, по числу грехов. Они были подарены рыцарям Люцифером еще в те времена, когда он был архангелом – первым среди равных. Однако замыслив мятеж против Создателя, он создал своего рода коалицию ангелов, связав их меж собой волшебством колец, хранивших их силу и ставших олицетворением пороков. Так, камнем Асмодея стал изумруд, Вельзевула – рубин, Астарота – оникс, Мамона – янтарь, Левиафана – сапфир, Абаддон – аметист, а Азазеля – хризолит. Своим же камнем Люцифер избрал алмаз, на века ставший символом твердости и несокрушимости. Конечно, такие глубокие познания в специфике драгоценных камней не помогли последнему одержать победу в битве за небеса но, зато, хранили на себе печать глубокого символизма.

   Последним порог обители Асмодея пересек Левиафан. В своем человеческом обличии он, пожалуй, выглядел старше всех остальных. По одеянию и внешнему виду напоминая скорее Посейдона, только без трезубца и короны. Его волосы, цвета зрелой пшеницы, спадали до самой талии, скреплённые тремя черными кольцами: у самого основания, на уровне плеч и чуть ниже лопаток, создавая некое подобие косы. Густая, но стриженая, борода, придававшая его облику бо́льшую суровость, которая оттенялась лазурными, цвета морской волны, глазами. Поистине фантастическое сочетание. В отличие от остальных демонов, свой перстень Левиафан носил на широкой цепочке, водруженной на шею. Одеждой ему служил голубой хитон, обнажающий левую половину груди, где красовался выжженный сигил. Дальше ткань, перекинутая через одно плечо, скреплялась брошью, напоминающей древний амулет.

   Только сейчас, спустя столько лет, Лисабела смогла понять истину, о которой не знали на Земле и старательно молчали в Аду. Когда-то, тысячелетия назад, они не были демонами. Даже будучи низвергнуты с небес, они могли разделить с высшими силами Землю, став в глазах людей олицетворением древних богов, которым постоянно делались подношения, проводились священные ритуалы, приносились жертвы. Однако с годами падшие начали укреплять свой авторитет, с каждым веком поднимаясь все выше.

   Но лишь с приходом христианства, Всевышний окончательно закрепил свои права за миром людей, выжигая языческую скверну из их сердец и наполняя душу новой верой. Именно тогда за маской озлобленных демонов были окончательно похоронены мятежные ангелы, потерявшие последнюю крупицу человеческой любви и ставшие олицетворением всей гнуси мира.

   Эта догадка была такой стремительной, что Лисабела едва не захлебнулась от восторга, благо вовремя опомнилась, склонившись перед этой пугающей троицей в глубоком поклоне.

   – Владыки, – проговорила девушка, потупив янтарный взгляд. – Прошу вас, – она легким движением указала на высокую дверь, откуда доносились звуки оживленного разговора и смех.

   Войдя внутрь, Лисабела застыла в удивлении от представшей перед взором картины, девушка даже не думала, что ее Повелитель умеет смеяться. За время, проведенное в его резиденции, ей ни разу не приходилось видеть на его лице такую искреннюю улыбку, буквально озаряющую своим светом мрак этих подземелий. А теперь – вот она: такая лучезарная и открытая, что даже ямочки на щеках заиграли.

   Столько невинности и детской непосредственности, которая в одночасье была омрачена появлением новых гостей.

   – Что же ты замолчал? – достаточно высокомерно проговорил Мамон, глядя на Асмодея. Видимо грехи оставляли такую же печать на их покровителях, как и на растлённых грешниках. – Нам тоже интересно, что такого мог рассказать Азазель, что ты заливаешься точно маленький ребенок.

   – Едва ли твоего скупого юмора хватит на то, чтобы понять смысл остроты, – вставая против него, произнес хозяин обители, сделав особый упор на слове «скупой». Будучи на голову выше своего оппонента, Асмодей выглядел действительно устрашающе, Мамон даже сделал несколько шагов назад.

   – Вы не напомните мне, почему пять веков назад мы решили прекратить подобные сборища? – саркастично произнес Астарот, усаживаясь на кресло возле игрального стола, чтобы лучше видеть разыгрываемую перед ним комедию.

   – Я просто рассказывал историю о том, какой конфуз произошел в моей епархии во время проведения экспериментальной пытки над одной из душ, – вставая между вечными противниками, произнес Азазель, пытаясь как-то разрядить обстановку.

   – Вечер обещает быть веселым, – равнодушно произнес Левиафан, садясь подле Вельзевула. Воспользовавшись паузой, Лисабела позволила себе подать им немного знаменитой настойки, чтобы переместить их мысли в иное русло.

   – Остался только один, – ухмыльнулся Вельзевул, обведя взглядом присутствующих.

   – Абаддон… – потянул Асмодей.

   – Вот вроде князь тьмы, а собирается так же долго, как кисейная барышня, – усмехнулся Левиафан.

   Услышав топот копыт, Лисабела мышкой выскользнула за дверь, в мгновение ока оказавшись у парадного входа. Как раз вовремя! У ворот, восседая на двурогом кошмаре с огненной гривой, переливающейся при свете факелов, остановился демон войны и олицетворение гнева. Встав на дыбы, заключенное в броню животное ударило копытами о каменные плиты, высекая десятки искр. Казалось, что даже из под ног у него вырывалось пламя, а из ноздрей клубы дыма. Это был истинный конь преисподней: злобный и неистовый, не шедший ни в какое сравнение с теми полудохлыми клячами, которых она видела до сих пор.

   Впрочем, примечательным был и его хозяин, который был единственным, кто пришел на званый ужин с двуручным мечом наперевес. Причем меч этот был самым настоящим произведением кузнечного искусства: рукоять была выкована в форме козлиной головы из червленой стали; лезвие, слегка зауженное у основания, напоминая «талию» песочных часов, украшали светящиеся под луной символы, а на эфесе серебрилась демоническая филигрань. Все детали были выполнены с величайшей скрупулёзностью и знанием. Было на что засмотреться. Его демонического лица, скрытого за рогатым шлемом, девушка не видела, но и внешний облик, переступив порог, он не изменил. Так и остался в массивных рыцарских доспехах, состоящих из цельного нагрудника, черного, как вороново крыло. Наплечники и наколенники ему заменяли человеческие черепа, а точнее их передняя часть, впаянная в сталь, плечи укрывал тяжелый лиловый плащ, а пояс оплетал кушак в тон. Сняв на ходу шлем, он тряхнул головой, чтобы оправить выбившиеся волосы цвета сияющей луны, которые, сливаясь с белоснежной кожей, делали его похожим на восставшего из могилы призрака. Правильные черты лица напоминали античное изваяние, застывшее в мраморе, но глаза, фиалкового цвета, были живыми, пронзительными.

   – Владыка, – Лисабела склонилась перед ним в глубоком поклоне. – Все уже собрались.

   Однако, вопреки ее ожиданиям, демон не прошел в общую залу, а остался стоять недвижно, возвышаясь над ней будто скала. Всеми фибрами души она ощущала его взгляд, тяжелый и оценочный. Вновь она почувствовала себя загнанной дичью на аукционе. От стыда даже захотелось прикрыться. Боясь поднять на него глаза, она сверлила взглядом аметистовый перстень, занявший указательный палец. Его сияние будто гипнотизировало, заставляло всматриваться в каждую грань, на миг ей даже показалось, что внутри перстня она уловила некое движение, но убедиться в своей догадке девушка не успела.

   Достаточно бесцеремонно ухватив несчастную за подбородок, Абаддон притянул ее к себе, заглядывая в янтарные глаза, наполнившиеся страхом. В то мгновение их будто окутал холод и аромат морозной свежести, какой ощущаешь каждый раз, прогуливаясь по заснеженному лесу. Ощущение никак не вязалась с окружающей атмосферой. Стихией демонов был огонь, а здесь витала леденящая душу стужа.

   – Так это тебя Асмодей увел у меня из под носа, да еще имел наглость несколько лет выставлять на всеобщее обозрение на невольничьем рынке?

   Лисабела попыталась было вырваться из его хватки, но казалось, что какая-то магия приковала ее к этому месту. Она хотела что-то сказать, но вместо слов из груди вырывались неясные хрипы. Абаддон положил свою руку чуть ниже шеи, уперев палец в ямочку над ключицей, заставляя девушку приоткрыть рот. На миг Лисабела почувствовала сильное головокружение, а потом будто начала растворяться. Ее кожа, такая материальная прежде, поблекла и будто начала светиться изнутри, а изо рта вырвалась тонкая струйка сияющего дыма, которую демон вдохнул с такой жадностью, что несчастная едва не потеряла сознание. Казалось, будто он пытается выпить из нее жизненную энергию. Вот он – холодный поцелуй истинной смерти, которая перерезает жизненную нить души.

   Но в один миг все это оборвалось. Она открыла глаза, увидев перед собой до боли знакомый узор на зеленом шелке. Асмодей перехватил руку Абаддон, заставляя последнего выпустить свою жертву. Несколько мгновений, которые показались девушке вечностью, они молчали, смиряя друг друга холодными взглядами. И эта ментальная битва была такой жестокой, что Лисабела, находившаяся под перекрестным огнем двух стихий, едва не упала в обморок. Но, даже находясь в таком состоянии, девушка успела заметить, что в момент этого противостояния демонов будто окутал ореол фиалкового и изумрудного сияния, даже их перстни вспыхнули огнем.

   – Довольно, – проговорил Вельзевул, показавшись на пороге. – Это приглашение было актом мира между нами, не стоит превращать его в поле боя. Как мы можем управлять великой империей, если грыземся подобно адским псам на арене из-за грешной душонки?

   – Я вижу, что века так и не научили тебя уважению к чужой собственности! – Асмодей взмахнул рукой, будто обрывая тонкую нить энергии между своей рабыней и гостем. Только в эту секунду Лисабела смогла вздохнуть, рухнув на каменные плиты возле ног непримиримых врагов.

   – Ты пригласил нас на ужин, – невозмутимо ответил демон, – я, грешным делом, решил, что это аперитив. И по какому поводу ты, собственно, так принарядился?

   Сначала Лисабела, едва пришедшая в себя, не поняла ехидного замечания Абаддон, но взглянув на своего Повелителя, отметила, что черные волосы утратили примечательную серебряную прядь, а разноцветные глаза приобрели глубокий изумрудный цвет. Очевидно, что в тайну метаморфоз демона были посвящены лишь избранные, если такие вообще были, а потому гость и сделал на это такой акцент.

   – Решил по случаю возвращения почистить пёрышки, – презрительно фыркнул Асмодей.

   – Мне кажется, если уж мы все собрались вместе, стоит переместиться в более удобную обстановку, – усмехнувшись, произнес Азазель, которому сегодня пришлось стать щитом между могущественными врагами.

   Асмодей молча отпустил своего противника, жестом приглашая всех вернуться в кабинет. Мимолетом Лисабела встретилась взглядом с коварной усмешкой покровителя гнева, прежде чем тот скрылся за дверями, но и этого оказалось достаточно, чтобы душу вновь сковало льдом.

   Найдя в себе силы подняться, девушка подошла к самому порогу, делая глубокий вдох. Да так и застыла на месте, увидев, как от основания горы по серпантину мчится черная колесница, запряженная парой вороных коней. От удивления у Лисабелы даже дух перехватило. Еще ни разу в Преисподней она не видела и намека на брички, повозки и прочие рукотворные средства передвижения, а тут колесница, причем какая: вырезанная из черного дерева, инкрустированного серебром и усыпанная причудливой резьбой – загляденье! Эта диковинка казалась ей ладьей Гекаты, в которой богиня бороздила ночные небеса. Серебряные колеса, касаясь земли, оставляли после себя борозду голубоватого свечения, которое поднимаясь в небеса, создавало сияние, напоминавшее северное.

   Однако и лошади ничуть не уступали колеснице. Это были не павшие кони, истекающие кровью; ни изможденные кошмары, на которых ездили средние слои обитателей Ада; а чистокровные арабские скакуны, к слову, живые. Единственное, что отличало их от земных собратьев – это голубое сияние в глазах, такое же, какое поднималось от колесницы, такое же, каким пылали очи возницы, одной рукой удерживающего всю эту мощь. Головы скакунов венчали плюмажи из страусиных перьев, такие же черные, как и их носители, а спины укрывали серебряные попоны без опознавательных знаков.

   – Стой! – прокричал возница, стоявший на самой подножке. Повинуясь скорее его голосу, а точнее сказать, силе мысли, скакуны быстро остановились, протащив колесницу еще несколько метров.

   Лисабела, как зачарованная, не смея отвести взгляд, смотрела на демона, так виртуозно управляющегося с такой силой. Даже своим обликом он отличался от остальных, хотя бы потому, что в момент падения сумел сохранить крылья. Черные, как смоль, они в три пары возвышались у него за спиной, разделяя плащ на три части, сколотые на шее серебряной фибулой в виде виноградной лозы, от которой в разные стороны расползались фигурные листья. Несмотря на огненную печать, на век исказившую его лицо не проходящим ожогом, силуэт его был человеческим: высоким, стройным, широкоплечим. И двигался он с такой непринужденностью, будто массивная кираса и тяжелые поножи ничего не весили. Глядя на него со стороны, казалось, что законы физики не действуют на это падшее но, вместе с тем, величественное существо.

   Однако когда демон переступил порог, как ни старалась, Лисабела не смогла отвести от него глаз. Такого прекрасного мужчины ей не приходилось видеть никогда в жизни. На Земле всегда говорили, что идеала красоты не существует. Как оказалось, чтобы его найти, нужно было спуститься в Ад.

   Рядом с ним меркли и обращались в тлен античные скульптуры героев, считавшихся эталоном мужественности; полотна художников, пытавшихся создать каноничный образ идеального мужчины, совмещая их лица с ликами ангелов. О, как все они были далеки от истины!

   Лисабела даже не могла найти слов, чтобы описать его образ, потому что их просто не существовало, а те что существовали, меркли точно также, как звезды перед восходящим солнцем. Черные волосы, прихваченные лентой в тон, спадали на плечи, обрамляя лицо подобно венцу, высокие скулы, идеальный изгиб губ, пронзительный небесный взгляд. Ни одной детали, которая могла исказить прекрасные черты.

   Одет он был на удивление просто, что только подчеркивало красоту его лица. Черные штаны, заправленные в высокие сапоги, да темный камзол в пол, без рукавов, одетый на голое тело и скреплённый на талии серебряным поясом – вот и вся роскошь.

   Когда мужчина поравнялся с ней, она все же нашла в себе силы на поклон, который получился достаточно неуклюжим из-за того, что глазам натерпелось вернуться к созерцанию. Ох, выколют ей их за подобную дерзость.

   – Владыка, – пролепетала она. А что дальше делать – не знала. К такому ее смерть не готовила! Когда в господском доме, где она служила до того, как стала заниматься делами усопшего отца, появлялись незваные гости, им просто ставили еще одну тарелку, но в высшем обществе существовали совсем иные правила. А как было в Аду, вообще не понятно. В любом случае, ей надо было как-то его представить, ведь остальных она тоже представляла. Или, может, просто дать ему пройти, а там пусть Асмодей сам разбирается! Решив остановиться на последней мысли, она с ужасом услышала собственный голос. Боже, что за напасть – язык, бегущий вперед мысли. Теперь ей не только глаза выколют, так еще и язык оторвут.

   – Простите мое незнание, Владыка, но как я могу представить Вас хозяину? – вот как она могла подобную глупость спросить? Саму себя наказать захотелось. И почему здесь не было этикета, принятого в мире людей, там гость всегда представлялся, чтобы о нем могли объявить. Не делали оного только друзья, ставшие почти что членами семьи и те, кто считал, что их просто обязаны знать. – «Должны знать! О, Боже…» – взгляд тут же упал на огромный перстень с бриллиантом, заключенным в оправу червленого золота, да так и застыл на нем. – «Люцифер!» – но не успела эта мысль пролететь у нее в разуме, как плеть прошлась по спине, оставив красный след.

   – Простите ее, Владыка, молю, – упав рядом с ней, в ноги к Властелину Преисподней, прошептала Дэлеб, бросив на Лисабелу яростный взгляд. Ох, точно с нее вечером шкуру спустят, причем не один раз.

   Однако Люцифер, видимо, считавший себя выше наказания дерзких душонок, просто прошел вперед, встречая на полпути Асмодея, чья бронзовая кожа буквально побелела от злости. Ох, не миновать беды, поднимаясь на ноги, подумала Лисабела, провожая их взглядом.

   Невольно в разум закралась мысль о том, сколь ошибались напыщенные церковники, представляя Люцифера уродливым бесом с толстым пузом, козлиным туловищем ниже пояса и бараньими рогами. Нет, все было не так: ведь он был любимцем Бога, прекрасным, как утренняя звезда, озаряющая небеса в тот час, когда другие светила померкли перед восходящим солнцем. Теперь она поняла, что на самом деле означает дьявольская красота. Эта красота идеальная, идеальная настолько, что в реальном мире ее просто не могло существовать.

   И в следующее мгновение мысль еще более крамольная ворвалась в ее разум, пошатнув веру, которая до сих пор тлела в мертвом сердце. Красота не соответствовала церковным канонам, и все отцы Церкви подчеркивали то, что прелесть женщины, впрочем, как и мужчины, идет от Дьявола. Ведь истинная женщина, выросшая во Христе, непременно должна была быть скромной и прилежной, скрывающей свою красоту, остальных же величали ведьмами, отправляя на костер. Эта судьба постигла ее, преждевременно потерявшую родительскую защиту, это касалось тысяч женщин, безвинно взошедших на костер инквизиции, не обошла бы эта участь и Онариду, если бы ее не защитила сила дьявольского договора. Красота неизменно порождала зависть. А что если на небесах произошло нечто подобное? Что если причиной падения Люцифера и его сторонников была красота? Ведь, если посмотреть на рыцарей Ада, внешне все они прекрасны, каждый по своему, разумеется, но все же… Господи, да как она вообще могла подумать о подобном?! Мысленно дав себе сильную оплеуху, девушка тряхнула головой, чтобы отогнать порочные размышления, выжидающе посмотрев на Дэлеб.

   – Что смотришь? – прошипела демоница, сверкнув глазами, – хозяин не отклонил тебя, а значит, будешь прислуживать за столом.

   Не дожидаясь дальнейших пояснений, Лисабела кинулась в кабинет, где гости уже принялись за первые блюда. Разговор у них явно не задался, ибо с появлением Люцифера обстановка приобрела пугающе молчаливый характер. Рыцари лишь наскоро обсудили дела, дав некое подобие отчета Темному Владыке и замолчали, перешептываясь друг с другом, выжидая реакции последнего. Очевидно, что его появление оказалось для всех неприятным сюрпризом, предав празднеству более угрюмое настроение.

   Со стороны наблюдая за поведением своего Господина, девушка отметила, что он был очень приветлив с Азазелем, внимателен с Вельзевулом, подчеркнуто вежлив с Люцифером, наиграно любезен с Левиафаном и Астаротом, а вот отношения с Абаддон и Мамоном явно не ладились. Всем присутствующим за столом было ясно, что сдерживает их от открытого противостояния лишь присутствие Владыки, который, с немалым интересом следил за разыгрываемым перед ним комедией. Он не мог не знать о том, сколь напряженными были отношения между его рыцарями, но по какой-то неясной ей причине продолжал стравливать их, будто диких псов, с любопытством наблюдая за деянием собственных рук.

   – Итак, – прервал молчание Левиафан. – Может ты, все-таки, откроешь нам истинную причину этого собрания? Половину тысячелетия ты не звал нас в свои чертоги, что же изменилось сейчас?

   – Празднество по поводу моего возвращения! – равнодушно ответил Асмодей, делая несколько глотков огненной воды. Сейчас любому, кто знал характер демона, было очевидно, что напряжен он, будто натянутая струна, готовая в любой момент порваться.

   – Я бы поверил твоим словам, если бы это событие ты решил отметить с Азазелем, но ты пригласил нас,– произнес Астарот.

   – Скажем так, побывав в мире людей, насмотревшись на войны, ведущие к гибели целых цивилизаций, я подумал, что нам стоит раскурить трубку мира и постараться научиться сосуществовать друг с другом.

   – Война – залог нашего процветания, – презрительно фыркнул Абаддон, вальяжно закинув ногу на ногу.

   – Война на Земле, – уточнил Асмодей. – Но война – это война. Где бы она ни происходила, она неизменно влечет за собой потери и разрушения. Сколько мы приходили в себя после небесной битвы? Наша задача – сеять пороки в мире людей, а не тащить их за собой в Ад. От нашего противостояния пользы не будет никому.

   – Удивительно слышать такие речи из уст демона, – произнес Левиафан, который, несмотря на явную неприязнь к оратору, проникся его словами.

   Вопреки всеобщему убеждению, Левиафан никогда не принадлежал к ангельскому чину, будучи созданным Господом в облике чудовища, и не смотря на то, что обладал великой силой, по происхождению считался ниже остальных рыцарей, о чем ему частенько напоминали, подшучивая над его образом. От других падших его отличало еще и то, что право авторства над человеческим обличием демона принадлежало не руке Господа, а ему самому, впрочем, здесь это считалось сомнительным достижением. Да и эксперимент получился весьма экстравагантный.

   – Поешь ты очень красиво, только лживо! – усмехнулся Мамон.

   – Любая ложь станет правдой, если эти слова принадлежат устам победителя! – усмехнулся Люцифер. – Предлагаю решить споры за карточным столом.

   Да! Что ни говори, а демоны втайне восхищались людьми, их находчивостью и изобретательностью, во многом даже пытаясь им подражать. Если в былые времена они спокойно могли обитать в лишенной всякой прелести пещере, то теперь, подобно смертным, старались сделать свое бессмертие более удобным, приближая к себе не только светлые души, но и светлые умы. Здесь ценили изобретателей, художников, мастеров и ученых, пожалуй, даже больше чем на Земле что, в некоторой степени, могло облегчить несчастным бремя их посмертных мук.

   Подумать только, даже послеобеденное времяпрепровождение почти не отличалось у них от того, что было принято в высшем свете. Демоны играли в покер, разница была лишь в том, что здесь на кон ставили не деньги, а души. Теперь-то Лисабела поняла предназначение стеклянных бутылочек, стоявших около стола. Лишь игроки вступили в игру, все они заполнились эфемерной материей, напоминающей светящийся дым. Одни сверкали настолько ярко, что заменяли собой свет сотен свечей, другие были совсем блеклые, а третьи и вовсе черными, представляющими ценность лишь тем, что в смертной жизни обладали громким именем.

   Наблюдать за ходом игры Лисабела любила. Это был целый мир, где, будто в театре, можно было примерить на себя любую личину, любую эмоцию – бесконечное царство блефа и азарта, где одни становились актерами, а другие, напротив, показывали свое истинное лицо.

   По убеждению девушки, карточный стол был одним из немногих мест, где может раскрыться характер человека. Ведь, зачастую, нужна немалая смелость, чтобы просто играть теми картами, что были розданы, поставить все и победить. Победить не эмоциями, а холодным расчетом, знанием своих соперников, умением просчитать ходы и читать язык тела. Разумеется, это правило действовало лишь на тех, кто способен ждать и наблюдать. А она это делать умела, с детства научившись надевать на себя бесстрастную маску, общаясь с ростовщиками и заемщиками, подсчитывая прибыль, взымая долги. Даже если в душе ее горел пожар, ни одна эмоция не отражалась на ее лице, и лишь глаза могли выдать ее маленькую ложь.

   Еще будучи девочкой, с интересом наблюдающей за игрой, Лисабела уяснила, что в картах важно не то, хорошую или плохую комбинацию тебе раздали в начале, а то, во что ты заставишь поверить своих соперников. Вот и сейчас, втихомолку следя за ходом партии, она наблюдала не за картами на столе, а за игроками.

   Самыми азартными были вечные противники Абаддон и Асмодей, сумевшие даже игру в карты превратить в настоящую битву, где на кон ставились людские жизни. Лисабела очень быстро поняла, что в игре Абаддон делает ставку не на хорошие карты, а на психологическое насилие, играя на нервах игроков, как на музыкальных инструментах, Асмодей, напротив, больше уповал на старушку-удачу, которая ему сопутствовала, но была крайне ненадежным союзником.

   Мамон, будучи скупцом по своей природе, играл скорее ради того, чтобы не выделяться из толпы, а потому делал лишь небольшие ставки, пасуя при малейшей опасности. Наиболее интересной фигурой был Люцифер, избравший себе роль распределителя. Храня на своем лице невозмутимый вид, он играл не с картами, а со своими рыцарями, то тут, то там подбрасывая случайные фразы, заставлявшие их потерять концентрацию. Он, точно так же, как и Лисабела, наблюдал за игрой, делая свои выводы, изучая.

   Левиафан и Астарот играли в плюсе, но особой страсти к этому действу не испытывали, поддерживая ставки лишь в случае полной уверенности в своей победе. А Азазель и Вельзевул, сыграв для видимости пару партий, и вовсе от игры отказались, предпочитая тихую беседу за стаканчиком настойки.

   – Ну что, так и будем размениваться по мелочам? – проговорил Абаддон, взглянув в изумрудные глаза Асмодея. – Предлагаю увеличить ставку, – с этими словами демон поставил на стол семь флаконов со светящимися душами.

   – Чего ты хочешь? – скрестив руки на груди, произнес хозяин.

   – Хочу ее! – при этом Абаддон так посмотрел на Лисабелу, что девушка едва не выронила поднос из рук, обратив на своего Владыку умоляющий взгляд. Асмодей молча взял в руки бутыль, слегка поболтав ей в воздухе, будто алхимик, склонившийся над пробиркой. Секунду спустя сияющая дымка посерела и поблекла.

   – Ты всерьез считаешь, что бриллиант можно уровнять по цене с горой стекляшек? – презрительно отбросив в сторону склянку, произнес демон.

   При этих словах Лисабела так и просияла.

   – И что же? – Абаддон взмахнул рукой, и все сосуды исчезли как по волшебству. Происходящее сейчас было настолько мерзко и унизительно, что Лисабела едва сдерживала слезы, вставшие поперек горла.

   Такой униженной девушка не чувствовала себя даже тогда, когда ее привязанную к кошмару Дэлеб, приволокли в эту обитель. Она же была здесь, стояла в нескольких шагах, а они так бесстыдно торговались за ее душу. Ну что ж, поделом ей. Рабыня забыла о своем месте, а потому ей достаточно грубо на него указали.

   – Хочу Жанну, – спокойно ответил Асмодей, глядя на своего вечного противника, который едва не захлебнулся от злости.

   – Ну, ты не сравнивай душу Орлеанской девы и этой простушки! – фыркнул Абаддон.

   – Полно тебе, – отмахнулся демон, – если бы у тебя была целая душа великой мученицы, предназначенной для Рая, я бы не осмелился тебя просить, но ты по глупости своей умыкнул из Чистилища лишь маленькую толику ее величественного сияния, такую крохотную, что в Раю даже не заметили пропажи. В этом кусочке души больше громкого имени, чем праведности, поэтому случаю моя ставка куда практичней.

   – Владыка! – пытаясь разрешить их спор, они одновременно обратились к Люциферу, которого больше забавляла картина душевных метаний Лисабелы, за которой он наблюдал в течение нескольких последних партий. Все обратили глаза на Властелина Тьмы, и кругом повисла густая, оглушающая тишина.

   – Готов допустить подобную ставку, – практически промурлыкал он. В кабинете вновь поднялся оживленный гул, – но с одним условием, – добавил Дьявол после некоторых размышлений.

   – Каким, Повелитель?

   – Пусть ее душа сама поборется за себя!

   – Владыка, – произнес Асмодей, который стал белее простыни, – разве господин может опуститься до игры с рабыней?

   Абаддон был прекрасным игроком, которому мог противостоять не всякий демон, не говоря уже о том, насколько он чувствовал игру и своих соперников, а Люцифер из-за своей глупой прихоти решил просто так отдать чистую душу своему фавориту. Сейчас Асмодей буквально разрывался между желанием взбунтоваться против решения повелителя и необходимостью повиноваться его воле. И рад бы он взять свои слова назад, да только подобная слабость в присутствии всей адской элиты сравняла бы его авторитет с землей. При виде Дьявола даже самому всесильному демону приходится либо повиноваться, либо умереть. Посчитав, что потеря одной души, пусть и самой лучшей в его коллекции, не сравнится с потерей положения, Асмодей согласно кивнул.

   – Она с таким интересом следила за происходящим, – произнес Люцифер с едва уловимой улыбкой, – признаюсь, я бы и сам сел с ней за стол! Тебе знакома эта игра?

   – Да, Владыка, – делая шаг вперед, произнесла Лисабела, пытаясь скрыть слезы.

   – Играла хоть раз?

   – Нет, – еще тише прошептала она, – но видела не единожды.

   – Ну что ж, среди смертных бытует мнение, что новичкам везет. Проверим…

   Одного взгляда на побледневшего Асмодея было ясно, что он еле сдерживает себя от гнева. С самого начала вечер пошел не по тому маршруту, что он желал, а потому сейчас демон просто изнывал от безысходности. В очередной раз Люцифер решил при всех возвысить своего фаворита, а платить за все придется ему – Асмодею. Едва ли девочка сможет обыграть такого опытного игрока.

   Абаддон, тем временем, нашептал над склянкой несколько слов и внутри, озарив кабинет золотистым сиянием, появился эфемерный дымок. Ухватив Лисабелу под локоть, Асмодей увел ее в дальнюю часть комнаты. В этот момент его единственным желанием было разорвать эту душу на части, разметав остатки по всему Аду, чтобы никто уже на нее не позарился. Толкнуть бы ее в пустоту, и пусть Абаддон ее там выискивает, если уж так приглянулась.

   Однако здравый смысл, с неимоверным усилием пробиваясь сквозь тысячелетнюю злобу, твердил ему о том, что напугав девушку до смерти, он уж точно не прибавит ей шансов на победу, а ее победа будет принадлежать ему. Самому от такого расклада стало тошно: что ж, если на секунду уверовать в то, что жизнь всего сущего определяется положением светил, можно было с уверенностью сказать, что Венера сегодня повернулась к нему не той стороной.

   Нужно было сейчас ее поддержать, сказать что-то обнадеживающее, чтобы вся ее совестливая сущность возжелала победы. Дьявол, можно подумать от ее желаний что-то будет зависеть. Во всяком случае, надо хотя бы ее успокоить. В таком состоянии она точно спустит все первым же ходом. И на какие жертвы только не пойдешь ради собственной выгоды! Ему пытать души полагается, а он думает над тем, как ее утешить. Курам потеха!

   – Не слушай его, – склонившись к ее уху, произнес Асмодей. – Он будет бить по больному. Не делай высоких ставок, не отвечай на провокации. Это все ложь! Если выпала плохая карта, сбрасывай сразу. Поняла?

   – Да.

   – И запомни: как бы тебе здесь ни было плохо, у него будет еще хуже! – с этими словами он снял с руки изумрудный перстень, который тут же сжался до подходящего девушке размера, одев ей на палец.

   – Я… я не понимаю… – вопросительно глядя на него, пролепетала Лисабела.

   – Он защитит тебя! – с этими словами Асмодей коснулся ее шеи, точно так же, как это делал Абаддон несколькими часами ранее, только от этого прикосновения по всему телу разлилось истомное тепло, даже тревоги рассеялись. Казалось, что демон перенял все ее эмоции на себя, но это ощущение умиротворения было недолгим. Когда ее кожа засеребрилась, а изо рта вырвалось уже знакомое сияние, демон прошептал какое-то заклинание, и душа медленно перетекла в сосуд, появившийся в его руке. В каком-то немом оцепенении Лисабела смотрела на собственную душу, заключенную в фигурном флаконе, не понимая тех изменений, что происходили с ее телом.

   – Если это моя душа, – девушка указала на склянку, – то почему я до сих пор здесь?

   – Кольцо, – пояснил Асмодей. – Оно сохранило здесь твой фантом. Если я его сниму, ты растворишься в воздухе, как…

   – Ночное видение, – прошептала она, глядя на него. На миг между ними воцарилась тишина, но в этот раз она была иной: не гнетущей, не напрягающей, а скорее смиренной. Они будто прощались навечно, не зная, суждено ли им будет встретиться вновь.

   – Пора, – тихо проговорил демон, пропуская Лисабелу вперед. Ну что ж, хоть он и наступил на горло собственной гордости, по крайней мере, потом не будет корить себя за то, что сделал не все что мог для собственной победы.

   Опустившись на стул напротив своего противника, девушка осмелилась посмотреть ему в глаза. В фиалковых глазах Абаддон читалось ликование. Еще не одержав победу, он торжествовал, а от его самодовольной улыбки Лисабелу и вовсе передернуло. Это была игра один на один, остальные освободили место за столом, встав за спиной последнего, лишь Асмодей, будто ангел-хранитель остался подле нее, заставляя несчастную напрячься будто тетива. Ох, лучше б его не было…

   – Не бойся, пока ты за этим столом, тебя никто не тронет и не накажет, даю слово! – усмехнулся Владыка Преисподней. – Мы все хотим, чтобы игра была честной.

   С хрустальным звоном на стол упали прозрачные фишки. Взметнув над ними руку, Люцифер произнес заклинание, смысла которого Лисабела не поняла, но увидела, как души вырвались из склянок, заполняя собой фишки, которые в одночасье вспыхнули огнем. В эту секунду девушка испытала такую страшную боль, что едва не потеряла сознание.

   – Боже, что это? – прошептала Лисабела, задыхаясь, как рыба, выброшенная из воды.

   – "Боже"?! – усмехнулся Люцифер, – здесь о нем не говорят, более того, здесь он слеп и глух. Не волнуйся, ты чувствовала, как твоя душа разрывается на мелкие кусочки. Впрочем, это процесс не такой болезненный, как ощущение от нахождения в пустоте.

   Лисабела с надеждой посмотрела на Асмодея, но тот не обратил на нее никакого внимания, сверля взглядом своего заклятого врага.

   Абаддон бросил на стол несколько фишек, с усмешкой глядя на девушку, которая робко повторила его движение. С ловкостью ярморочного фокусника перетасовав колоду, Люцифер дал каждому игроку по две карты, усаживаясь на третий стул, между противниками.

   – Начинайте, – скомандовал он, просияв от собственного коварства.

   – Ты мне нравишься, девочка, – произнес Абаддон. – Ты умна и сердце у тебя доброе! Было большим везением заполучить такую чистую душу! Я многое могу рассказать о человеке, – отпивая огненной воды, произнес он, пододвинув еще один стакан своей противнице, которая позволила себе для смелости сделать пару глотков.

   – Сейчас такое время, что каждый может объявить себя провидцем, – стараясь избегать его взгляда, проговорила Лисабела. В правоте слов Асмодея она не сомневалась. Проиграв свою душу демону гнева, было бы глупо рассчитывать на легкую судьбину. Лучше уж сразу заслужить место в пустоте, чем до скончания веков терпеть пытки.

   – Ох, ну что ты, милая, здесь дело исключительно в интуиции…

   – Может быть, мы уже начнем игру? – произнесла девушка, рассматривая бархатное покрытие ковра.

   – Так мы уже играем, почему бы еще и не поговорить? – усмехнулся он.

   – Потому что господам не должно разговаривать с рабынями! – услышав этот ответ, Люцифер звонко рассмеялся, и тут же ему начали вторить остальные голоса. Лишь Асмодей, как закованный в кандалы лев, стоял недвижно, принимая каждую насмешку на свой счет. Впрочем, так оно и было. Издеваясь над Лисабелой, Абаддон всеми силами старался задеть хозяина этого торжества.

   – В отличие от остальных душ, ты пришла сюда по доброй воле! Мне вот интересно, ты призналась своей сестре в истинных причинах своего поступка? Или она так и считает тебя падшей женщиной, ставшей любовницей Дьявола, – при этих словах Лисабела сверкнула глазами, но ничего не ответила, подбросив на кон еще три фишки. – Повышаю, – удвоив ее ставку, произнес Абаддон. – Но ты, тем не менее, здесь! Пытаешься исправить ее ошибки, искупить грех ее любопытства. А где благодарность?

   – Зачем Вы это делаете? Неужели считаете, что это поможет Вам выиграть? – пролепетала Лисабела.

   – Ты уже проигрываешь, я просто пытаюсь отвлечь тебя, чтобы чаша поражения не была такой горькой на вкус. Хотя…– демон перевел глаза на Асмодея, – ее не только тебе придется пить! – Вскрываемся.

   Абаддон бросил перед девушкой винновую шестерку и четверку, которые в сочетание с картами, лежащими на столе, составили комбинацию от семерки до тройки.

   – Стрит-флэш, – произнес Люцифер. – Поистине способна на чудо рука сдающего. Таким картам Лисабела, у которой на руках была тройка валетов, не могла противопоставить ничего, а Люцифер вновь зашелестел колодой, сдавая соперникам по паре карт.

   Обернувшись на Асмодея, на лицо которого легла тень, девушка осмелилась попросить его отойти в сторону. Как оказалось, для успешной игры в покер было мало знать правила, требовалось еще и хранить спокойствие. В теории она знала, что должна делать, но выслушивая нескончаемые тирады Абаддон, следовать собственному намерению становилось все сложнее. Хотя бы за спиной сейчас никто не стоял, уже дышалось легче.

   Взглянув в свои карты, девушка кинула несколько фишек на кон, наблюдая за хищными движениями демона.

   – Ох, знала бы ты, бедняжка, что твоя жертва была напрасной, ведь твоя сестра точно так же, как и ты, в скором времени взойдет на костер и отправится в Ад, уж не сомневайся, ее душу я не упущу. Жаль только истины ты не узнаешь… – не обращая внимания на его слова, Люцифер положил на стол три карты: виннового туза и две пятерки.

   – Что? – вскричала Лисабела, заливаясь слезами. – Этого не может быть, не может… – слова, произнесенные им, просто не укладывались в голове. Сердце сжалось от боли и страха, а где-то на задворках сознания зародилась мысль о том, что если она проиграет, то в смерти сможет воссоединиться с Онаридой. Две сестры, делившие одну утробу, разделят одну судьбу, разделят свои беды. Девушка подскочила со своего места, заливаясь слезами. – Я…я не могу больше играть! Я…я не хочу… пожалуйста, – однако Абаддон взмахнув рукой, усадил ее на место.

   – Не нужно устраивать здесь драму. Игра закончится, когда я позволю, – фыркнул он. Асмодей было кинулся к Лисабеле, но Люцифер удержал его за локоть.

   – Золотое правило невмешательства! – произнес Владыка. – Это их игра – не твоя!

   – Неужели, ты настолько дорожишь своей семьей, что когда речь идет о них, абсолютно теряешь рассудок? – продолжил Абаддон. – Мне казалось ты умнее!

   – Владыка, – заливаясь слезами, Лисабела подняла янтарные глаза на Асмодея, которого Люцифер уже практически оттеснил к стене, прижимая к камину. – Я…я ставлю все! – пропищала девушка, выдвигая все фишки в середину.

   – Нет! Думать забудь, – прорычал Асмодей, пытаясь вырваться вперед. – Это глупо!

   Все буквально затаили дыхание, казалось, в этой тишине был слышен даже стук сердец. Абаддон еще раз взглянул на свои карты, подарив Асмодею презрительную улыбку, а потом повернулся к Лисабеле.

   – А я рассчитывал на более долгую и интересную игру! – хмыкнул он. – Но, видимо…

   – Вы сказали, что я не узнаю правды о моей сестре, пока игра не закончится. Я предлагаю ее закончить!

   – Какая глупость! – фыркнул он, поглаживая пальцами карты, лежащие на столе. – Впрочем, – демон бросил на стол все свои фишки, – тебе решать. Вскрываемся.

   Люцифер положил на стол еще две карты: бубновую семерку и винновую десятку, уложив их в ряд с тузом и пятерками. Когда Абаддон положил на стол два туза, Асмодей залился в немом отчаянии. Еще бы, потерять самую лучшую душу, так еще и по такой глупости.

   – Три туза, – поднимаясь, произнес демон. – Асмодей, я пришлю за ней своих лакеев завтра. Хотя, может мне обесценить эту душеньку прямо здесь?

   – Что ж, сдающая рука, и вправду, была отличная, – осмелившись поднять на Люцифера глаза, произнесла Лисабела, наблюдая за тем, как Абаддон сгребает фишки на свою сторону. – Четыре пятерки, – придавая голосу уверенность, добавила она, вскрывая свои карты.

   Может быть, за такую дерзость она и получит несчитанное количество плетей, но эти взгляды – растерянные взгляды демонов, застывшие в негодовании и оцепенении. Их она не забудет, их будет представлять тогда, когда на ее плечи посыплются десятки ударов. Сейчас в их бесстрастных лицах смешалось столько эмоций, сколько они не испытывали целую вечность: удивление, неверие, ненависть, презрение. Переведя взор на Асмодея, в глазах которого светилась радость, Лисабела смогла выдохнуть спокойно. Видимо желание отомстить Абаддон оказалось сильнее его желания наказать ее за дерзость. Уже неплохо. Сейчас демон, подобно девушке, ловил каждую эмоцию, отражавшуюся на лице его врага, пытаясь на долгие века запечатлеть их в памяти. И лишь Люцифер взирал на разыгрываемую перед ним картину с присущим высокомерием грамотного кукловода, решившего проверить свою теорию на практике и получившего желаемый результат.

   – Владыка, – проговорил Асмодей, обретя, наконец, дар речи. – Ваше слово!

   – Карты говорят сами за себя – она победила! – проговорил Люцифер, взмахом руки высвобождая душу девушки из фишек.

   – Как вы узнали, Повелитель? – поднимая на него глаза, произнес Абаддон. – Вы позволили ей сесть за стол! Вы инициировали эту партию.

   – Пока вы грызлись из-за того, у кого карты лучше, она молча наблюдала и делала выводы. Мне стало любопытно, сумеет ли она разыграть партию лучше, чем мои самые страстные игроки. И заметьте, получилось очень талантливо: слезы, иллюзия отчаяния, обреченность, страх и все это после дерзкого выпада. Она заставила всех вас поверить этой игре, а вы купились. А ведь душенька не так проста, как кажется. Идеальное представление, после которого должно последовать завершение. Думаю, нам лучше откланяться, пока мои рыцари не впились друг другу в глотки.

   – Мы еще потолкуем, – проговорил Абаддон, остановившись подле Асмодея.

   – Не сомневаюсь, – фыркнул хозяин дома, провожая гостей.

   Стараясь не высовываться, Лисабела, незримой тенью, проследовала за ним, остановившись за спиной. Не зная, что сказать, да и стоило ли говорить в такой момент, девушка молча взглянула на заходящую Венеру, позволяя себе утонуть в этом огненном небе, которое через долю часа укроет непроглядный мрак – вечный спутник Ада. Впервые за долгое время ей никуда не хотелось бежать, не хотелось прятаться, хотелось просто стоять и смотреть, как медленно затухает пламя, а вместе с ним и тревоги минувшего дня. Сняв с пальца кольцо, она, не говоря ни слова, протянула его законному обладателю.

   – Только недалекие существа не учатся на своих ошибках, – проговорил Асмодей, нарушая молчание. – Сегодня мне преподали хороший урок – я его усвоил, – добавил он, направляясь в собственные покои. А Лисабела так и осталась стоять у мраморных ворот, озаренная огнем заката, с грустью провожая его след.

   Что ж, это была не благодарность, едва ли демон на нее способен, но с другой стороны, это было даже больше. Это было признание – признание ее способностей, ее ума. После того, как на нее обратил внимание сам Люцифер, остальным не осталось ничего большего, как принять эту истину. И пусть она навечно останется бесправной рабыней, сейчас она была уверена в том, что этот день будет помнить вечно. Верила в то, что не забудет его и Асмодей, ибо этот день был триумфом не человека над демоном, а чистой души над грязными помыслами. Это был порядок принятый на небесах, который, как оказалось, существовал и в Преисподней. Что бы ни говорил Люцифер, она знала, что эту победу ей помогли одержать высшие силы, а значит, для нее еще не потеряна надежда!

ГЛАВА 5

Жизнь – поразительная штука. Порой кажется, что за бессмертное существование можно постичь все перипетии судьбы, мысленно проникнуть в саму суть мироздания, простирая свой взор к далеким звездам и, разумеется, изучить природу людей. Так считал Асмодей всего несколько часов назад. Несколько часов назад, он был уверен в том, что тысячелетия назад сумел разгадать великую загадку человеческой души. А что теперь? Теперь его убеждения рассыпались, как карточный домик от дуновения ветра, и виной тому всё та же девчонка.

   Купив ее на невольничьем рынке, он думал, что приобретает в свое владение настоящий бриллиант, который станет гордостью его коллекции. На первый взгляд ничего сложного, но годы наблюдения за поведением мадам Гвендельхард показали, что она не так проста, как кажется. За достаточно короткий срок девушка не только изучила повадки и предпочтения своего повелителя, но и научилась угадывать его настроение по едва уловимым движениям тела, а желания – по взгляду, как бы тщательно демон это ни скрывал. Достаточно редкое качество, которое Асмодей объяснил себе инстинктом самосохранения, заложенным в самой природе человека, но произошедшее сегодня в щепки разбивало эту теорию.

   Действия Лисабелы продемонстрировали ему не только хорошо развитую интуицию, но и холодный расчет. Это был грамотно разыгранный спектакль, в котором они оказались невольными участниками. Она заставила каждого присутствующего уверовать в ее обман, наигранной демонстрацией эмоций отвлекла их от истинного действа, продемонстрировав не только неординарные умственные способности, но и навыки настоящего лицедея. Ее победа была не случайной удачей, а результатом атаки настолько дерзкой, что никто кроме Люцифера не сумел разгадать этой интриги.

   Ведь если разложить всю партию по ходам, становилось ясно, что у Абаддон при самом лучшем раскладе могла быть либо комбинация трех карт одного ранга, либо две «пары». В то время как у нее в руках была победа. Вопрос оставался лишь в том, как заставить такого опытного игрока поставить на карту всё. Подумать только, решением оказалась самая обыкновенная истерика – ход чисто женский и, впервые за свою тысячелетнюю жизнь демон мог сказать, что оправданный. Если бы действо разыгрывалось на театральных подмостках, девочке можно было поаплодировать.

   Единственным, что омрачало послевкусие этой победы, была злость. Только Асмодей еще не мог с уверенностью сказать, что послужило ей причиной: дерзкое поведение Лисабелы, заставившей его поверить в этот обман или собственная неспособность разгадать этот изощренный замысел. Как бы то ни было, вспомнив лицо Абаддон, когда девушка вскрыла карты, легкая улыбка расцвела на его лице. Ради этого стоило самому пережить всю гамму этой безысходности. Только его ощущение было временным, а его врагу придется с этим жить.

   Подумать только: какое унижение! Рыцарь Ада так по-глупому проиграл свое достояние, да еще и какой-то обреченной на вечные муки человеческой душонке. По сути, Асмодей, как никто другой понимал эмоции своего соперника, потому что сам уверовал в то, что окажется на его месте. А тут, победа! Такая нежданная и такая упоительная. Воистину, сегодня он впервые убедился в том, что не все, что начинается плохо, так же плачевно и заканчивается. Вечер, суливший обернуться настоящей катастрофой, принял неожиданный поворот, до полного триумфа осталось лишь дождаться возвращения своих «птичек», посланных в самое сердце вражеского логова с целью добыть компрометирующие факты.

   Пододвинув к себе сосуд с приобретенной душой «Орлеанской девы», демон вгляделся в сияющую дымку. Даже не верилось в то, что это всего лишь ничтожная частичка, настолько яркой и чистой она была.

   Среди людей бытовало ошибочное мнение о том, что человеческая душа – это потемки, но Асмодей знал, что в действительности – это свет, настолько ослепляющий, что способен обратить в прах самую грозную силу Преисподней. Именно поэтому падшие так охотились за невинными. Сумев поглотить такую энергию, они приобретали не только знания усопшего, но и могущество! Самым сложным, пожалуй, было его обуздать. Именно поэтому лишь высшие демоны обладали истинной властью, ибо изначально владели силой, способной «переварить» поглощенную душу.

   Помедлив несколько минут, Асмодей откупорил пробку с видом человека, принимающего судьбоносное решение. Первоначальным его намерением было отправить эту частичку энергии в пустошь, но соблазн был слишком велик. Эта душа была не просто чистой, она была святой – такого пробовать ему еще не доводилось.

   Сделав глубокий выдох, демон приоткрыл рот, вместе с воздухом втягивая в себя струйку светящегося дымка, с каждой секундой прислушиваясь к голосу собственного рассудка, будто спрашивая себя: сможет ли он перебороть в себе эту энергию? Сначала по телу разлилось тепло, наполнившее все его существо приятной истомой, но с каждым «глотком» кровь в венах начинала закипать все сильнее, пока огонь не обжег его изнутри. Верный знак того, что стоило остановиться, но здесь, видимо, роль сыграла присущая ему жадность, да и в склянке оставался всего один «вдох». И оставить жалко, и явно лишний – великая дилемма для незнающего меры. Так и хлебнул он горький остаток, который начал терзать его плоть, омрачая кульминацию момента. В довершение ко всему, к огненной крови еще и головная боль добавилась.

   – Ничего, пройдет! – прохрипел он сам себе, направляясь к постели. Ощущение было преотвратное. Впрочем, противостояние сильных душ всегда порождало некое недомогание, излечить которое мог крепкий сон и огненная вода. Последней сейчас не хотелось абсолютно, а вот первое бы не повредило.

   Рухнув на кровать, Асмодей закрыл глаза, погружаясь в некое оцепенение, предшествующее сну. Перед глазами начали кружить неясные образы, которые отказывались складываться в единую картинку, однако на задворках создания зародилась незыблемая уверенность в том, что все это как-то связано с Лисабелой и ее сегодняшней выходкой. Просто злости не хватало! Ему сейчас полагалось усмирить свой разум, направив все силы на то, чтобы побороть поглощенную душу, а он вместо этого думает о женщине. Правда, с точностью сказать в каком направлении, касательно этой особы, унеслись его мысли, он не мог, но сам факт раздражал. Благо терзания его были недолгими, спасительная тьма быстро укутала его своим покрывалом, унося туда, где не было переживаний, эмоций и снов – в пустоту.

   Сколько времени он провел в этом забытьи, демон не знал. Может час, а может целую вечность. В Аду время – субстанция эфемерная, текущая для каждого обитателя с разной скоростью. Однако тягостное ощущение постороннего присутствия в его опочивальне и тяжелые взгляды, проникающие в самую душу, насильно вытянули его из приятной неги сна в реальность. Что ж, по крайней мере, пламя в теле погасло, хотя слабость, мешавшая сосредоточиться, осталась. Открыв глаза, Асмодей увидел два темных силуэта, вырисовавшихся из мрака.

   – Вид у тебя неважный! – проговорил высокий мужчина, чья бронзовая кожа в мерцающем пламени одинокой свечи казалась почти черной. – Захворал?

   – Не дождешься, Валафар, – таким же ехидным тоном ответил Асмодей. Признаться, демон, ставший его третьей ипостасью, был куда менее приятным собеседником, чем ангел. Как ни крути, а происхождение давало о себе знать, а потому высвобождать эту сущность он старался как можно реже, чтобы дров не наломала. Впрочем, и сам Валафар, за тысячелетия настолько привык к подчинению, что и не стремился обрести независимость. Будучи частью одного из князей Преисподней, этот демон низшего порядка считал себя причастным к великим свершениям, в то время как попытка отделиться и завоевать свободу оборвала бы его существование.

   – Оставь его в покое, – проговорил Нуриэль. – Неужели не видишь: даже у бескрайнего океана есть свои берега, и только алчность демонов не имеет предела. Он проглотил больше, чем мог переварить, вот и мучается теперь.

   – Вы здесь не для того, чтобы осуждать! – проговорил Асмодей, поднимаясь с кровати. – Достали?

   – Достали, – проговорил Валафар, сверкнув янтарными глазами.

   – Надеюсь, что без происшествий!

   – За руку не схватили, уже результат, – спокойно ответил Нуриэль.

   Оптимизма своих соратников Асмодей не разделял, впрочем, ему сейчас стоило уповать лишь на предательницу-удачу, надеясь на то, что она не оставит его в такой ответственный момент. Дотронувшись до груди Валафара, демон приоткрыл рот, впитывая в себя осязаемый остаток покоренной души, которая обратившись в темную сферу, проникла в его тело.

   – Итак, – проговорил Нуриэль, глядя на своего хозяина. – Что за хворь тебя одолела, если ты решил забыться таким скверным образом? Помнится, после нашей истории ты решил придерживаться принципа умеренности. Неужели так захотелось опробовать собственные силы в борьбе с чистой душой? Или же в этом сражении ты решил отвлечься от тягостных сомнений? Какое из двух зол гнетет тебя на этот раз?

   – Если ты уже определился с выводом, зачем спрашиваешь меня? – презрительно фыркнул Асмодей.

   – Даже так, – разглядывая демона, проговорил Нуриэль, читая его мысли по выражению лица. – Не слишком ли большую часть твоего сознания завоевала эта девчонка? – с усмешкой бросил он.

   – Сегодня она сделала немыслимое…

   – И что же?

   – Выиграла у Абаддон душу Жанны, – потирая переносицу, произнес Асмодей.

   – Слыша твой озлобленный тон, так и хочется сказать: вот, дрянь! Но я пока не решил, – саркастично заметил Нуриэль. Некоторое время они молчали. Демон не прогонял его, но и выворачивать перед ним собственную душу не спешил. Можно подумать, что в этом есть какая-то тайна. Говори – не говори, а как только Асмодей поглотит его душу, границы сознания будут стерты и явным станет все, о чем он так старательно пытается умолчать. – Ты всегда презирал Абаддон. Так что девочке в пору орден за заслуги дать: она и тебя обогатила, и врага твоего унизила, причем, с молчаливого согласия Люцифера. Так что тебя так злит? – решился продолжить ангел.

   – Сейчас меня злишь только ты! – раздраженно прорычал демон.

   – А вот это – ложь! Тебя злят твои собственные мысли!

   – Довольно! – прошипел он, касаясь груди своего собеседника. Ангел лишь успел победоносно улыбнуться, празднуя истинность его догадки прежде, чем раствориться в сознании своего хозяина.

   Меньше всего демону хотелось слышать подтверждение своих опасений из чужих уст. Это было все равно что приговор, подписанный собственной рукой в присутствии свидетелей. Сейчас не время было для подобных слабостей. Сложные времена требовали решительных действий, а решительные действия требовали холодного рассудка, а для этого требовалось полностью отказаться от всякого рода эмоций и недозволенных мыслей, сконцентрировавшись на цели. Нельзя выиграть битву, не возложив жертву на алтарь победы. Радостям плоти в объятиях вечности он будет предаваться потом, когда все будет кончено, а сейчас нужно работать.

   Превозмогая слабость, Асмодей подошел к столу, где в ряд лежали четыре учетные книги, а точнее искусные копии, серебрящиеся сигилами на корешках. Устало оглядев их, демон поморщился, представляя себе объем работы. Мало того, что в ведении собственных записей не все придерживались установленной Люцифером структуры, так некоторые еще такие схемы выводили, что голова шла кругом.

   Открыв оплетенную в кожаный переплет рукопись с печатью Абаддон, Асмодей нашел страницу тысяча шестьсот пятьдесят девятого года и, положив перед собой чистый лист бумаги, на который собирался выписать интересующие его цифры. Однако радость от удачной операции улетучилась быстро, ибо с первых строк демон столкнулся с проблемой: в этих записях он решительным образом не понимал ничего.

   Судя по почерку, информация вносилась разными демонами, а в графах содержались не только данные о поступивших душах, но и об обменах и ссудах, данных другим обитателям Ада. Примечательным было то, что общий итог полностью совпадал с книгой учета Люцифера, если не считать души, полученные в результате обмена. Однако его внимание привлекла еще и та деталь, что Абаддон выменял несколько «чистых» душ у низших демонов. Невольно вставал вопрос о том, откуда у последних могла взяться такая сила?! Могущества, покрывающего вексельные обязательства, у них не было, а значит, Владыка Преисподней не мог согласовать подобную сделку. Рукопись рождала больше вопросов, чем давала ответов. Исписав расчетами несколько листов, Асмодей ни на йоту не приблизился к разгадке этой тайны, зато скомканными листами застелил весь пол вокруг себя. К вечеру им овладела такая злоба, какая появляется в душе лишь в час полной безысходности.

   С раздражением отбросив книгу в сторону, демон пододвинул к себе рукопись Левиафана, но и здесь его постигло то же разочарование. Было ясно одно: такие хитрые схемы придумывают лишь для того, чтобы скрыть истину, на поиски которой он потратил не один час. Ближе к рассвету, по заведенному правилу в дверь постучалась Лисабела, молчаливо поставив на стол около него графин с небезызвестной настойкой и несколько плодов, выросших на деревьях в долине Смерти.

   По привычке оглядев покои, девушка принялась за свое повседневное занятие. Только в этот раз что-то в ее движениях было иначе. Искоса наблюдая за ней, Асмодей подметил, что былая скованность и страх покинули ее. Подумать только, каждая душа, пересекая порог его опочивальни, заходилась от страха, а Лисабела, напротив, становилась увереннее.

   За своей работой девушка даже не заметила, как начала мурлыкать себе под нос песенку, которую так любили жители ее родного городка. Только на втором куплете она поймала себя на этой оплошности и сразу же замолкала, неловко закашлявшись. Петь, будучи в покоях Асмодея, было чревато неприятными последствиями, особенно, когда сам демон был не в духе. Да и песенка была про охотника, встретившего в лесу нимфу, не самый хороший выбор для грешницы в Аду. Тут-то былой страх к ней и вернулся. С опаской подняв взгляд на демона, Лисабела выдохнула с облегчением. Он то ли не заметил такого вольного поведения своей рабыни, то ли предпочел сделать вид, что не заметил.

   В другой ситуации он бы незамедлительно отдал приказ выпороть дерзкую девчонку, осмелившуюся на подобный поступок, но мадам Гвендельхард в очередной раз сумела завладеть его вниманием, отвлекая от тягостных мыслей. Да и голосок, к слову сказать, был у нее приятный, на миг он даже пожалел о том, что дал распоряжение прекратить ее обучение, чтобы лишний раз не подвергать себя искушению. Даже что-то совершенно непристойное, прямо-таки пошлое для Ада, исполняемое тихонько Лисабелой, сейчас почему-то не раздражало. В самом деле, не все же жалобы и желания грешников выслушивать, да мольбы ведьмаков, которые так и норовят выйти из подчинения. А тут, пожалуйста, народное творчество. И смех, и грех. Асмодей даже криво ухмыльнулся, взглянув на девушку одним глазом.

   Если бы на его месте находился другой падший, наверное, сейчас бы метал глазами молнии от злости и на себя самого, и на своих подчиненных, позволивших такой беспредел. И действительно, чему радоваться? Несмотря на все пытки, грешница в Аду ведет себя так, словно она счастлива! И муки ее не сломили, и унижения пресмыкаться не заставили, напротив, укрепили ее волю, сделали сильнее.

   Стыд и срам такому господину, у которого рабыня ведет себя, как королева. Право, только гляньте, моет полы так, будто заморских послов в золоченых залах принимает, сидя на троне. Оправдывал Асмодей себя лишь тем, что специально на радость Лисабеле он ничего и никогда не делал. По крайней мере, ему хотелось в это верить… По крайней мере, до сегодняшнего дня...

   Но факт остается фактом: за годы, проведенные под его крышей, девушка не только похорошела, но и повзрослела. И если поначалу ее внешнее очарование, созданное чудодейственным бальзамом, было испорчено гримасой боли и печалью в янтарных глазах, пустым взглядом, горькими слезами, опущенными плечами, судорожно-дрожащими пальцами и неуверенной походкой, то сейчас она напоминала ему розу, каким-то чудом распустившуюся на выжженной дотла земле. Явление, противоречащее природе и здравому смыслу, потому и приметил ее Люцифер, потому и усадил за игральный стол с Абаддон.

   Оставалось лишь гадать, что еще могло укрыться от его взгляда. И ведь не был он слепцом, издавна все опасались его из-за хитрости и почитали за мудрость. Так почему не заметил демон того, что для остальных оказалось таким очевидным?

   Асмодей так погряз в пучине собственных размышлений, не зная на кого возложить вину за эту оплошность, что поначалу даже не заметил, с каким интересом Лисабела рассматривает разбросанные кругом записи. Дерзость, достойная наказания. Уже даже рука взметнулась вверх для пощечины, но мысль, зародившаяся на задворках сознания, заставила ладонь застыть в воздухе, а потом и вовсе покорно опуститься на стол.

   Для человека, не понимающего сути этих расчетов, едва ли эта информация представляла бы какой-то интерес. Самые обычные цифры – не более того, но для сведущего – это настоящий кладезь знаний. Так почему бы не воспользоваться ее помощью? Ход беспроигрышный. Ведь он-то уже собирался отдать книги падшему, искушенному в этих делах, а это риск немалый. К тому же, душа девушки принадлежит ему по праву. Это не какая-нибудь демоница, которой нужно платить за услуги, и не случайная грешница, работающая от страха или по договоренности. Это полноценная собственность, связанная своей клятвой. Лисабела не разболтает его секретов, да и резиденции его без разрешения не покинет.

   – Ты понимаешь, что здесь написано? – спокойно проговорил он, наблюдая за каждым движением грешницы. Девушка осмелилась взглянуть через стол, скользнув глазами по раскрытым страницам.

   – Это схема учета, – ответила она, глядя на своего Повелителя.

   – Разобраться сможешь?

   – Позвольте, – Лисабела позволила себе повернуть книгу, погружаясь в размышления. Несколько минут она молчала, перелистывая страницы. – Схема не такая сложная, как может показаться на первый взгляд, Владыка.

   – Но… – протянул Асмодей, понимая, что девушка озвучила ему не все свои догадки, очевидно, опасаясь его гнева.

   – Работа предстоит большая и может потребовать дополнительной информации.

   – Какой?

   – Я…я смогу сказать только после того, как более подробно ознакомлюсь с записями, – опустив голову, как провинившийся ребенок, проговорила она.

   – Тогда можешь приступать, – произнес демон, вставая со своего места. Лисабела попыталась поднять книгу, чтобы отнести ее к себе, но Асмодей придавил ее к столу с такой силой, что несчастная отпрыгнула в сторону от неожиданности.

   – Ни одна из этих книг не покинет моих покоев, ясно? – прошипел он, бросив на девушку такой взгляд, что от страха у нее задрожали поджилки. От хорошего настроения в мгновение не осталось и следа. Ну что ж, сама виновата: не стоило забывать о том, где находишься.

   – Садись, – проговорил демон, направляясь к выходу.

   Задавать лишние вопросы, когда Повелитель пребывал в плохом настроении, было чревато для здоровья, а потому Лисабела молча опустилась в кресло, пододвигая к себе увесистую книгу. На переплете красовалась печать Абаддон, что уже не сулило ничего хорошего. Остановившись взглядом на пометках, сделанных Асмодеем, девушка решила действовать по той же схеме, что и он.

   Как она и предполагала, сама схема оказалась достаточно простой. Ей даже не нужно было расспрашивать Асмодея, чтобы понять его затею. Трудность состояла в том, что собрать всю эту головоломку воедино, не обладая всеми книгами учета, было невозможно. Несколько часов у нее ушло на то, чтобы составить некое представление о том, с какого края стоит начать собирать мозаику, чтобы дать Владыке достаточно полное представление о том, какие тайны хоронятся в закромах его врагов, а дальше дело пошло по отработанному сценарию. На миг ей даже представилось, что она и не в Аду вовсе, а в своей лавке, пытается разобраться в своих финансовых книгах. Ощущение оказалось на редкость приятным. Она даже осмелилась представить былые времена. В разум проник голос отца, разговаривающего с очередным заемщиком, смех Онариды, совершившей какую-то шалость. Поразительно, какими ценными могут оказаться воспоминания, которым вначале не придавал никакого значения.

   Звук хлопнувшей двери вернул ей ощущение реальности. Лисабела открыла глаза, встретившись взглядом с Асмодеем.

   – Есть что-то? – проговорил он, наклоняясь через стол. В нос сразу ударил окружавший его аромат сандала, но вот глаза застыли на иссиня-черных волосах повелителя. Тайны этих метаморфоз она не понимала, впрочем, как и остальные обитатели резиденции, но свое любопытство унять никак не могла, каждый раз борясь с желанием поинтересоваться причинами исчезновения серебряной пряди.

   – Пока нет, Владыка! Но я…я стараюсь… – запинаясь, пролепетала она.

   – Если к утру ты мне дашь такой же ответ – шкуру спущу, – коротко проговорил он, сбрасывая на ходу шелковый халат. Да так и повалился на кровать, забываясь спокойным сном.

   Часы тянулись быстро, а целостной картины по-прежнему не было. То ли она упускала из виду какие-то детали, то ли и упускать было нечего. И все было так, как она сказала изначально: не получив учетных книг всех демонов Преисподней, что было невыполнимо, невозможно было уличить их во лжи.

   Ворвавшаяся в комнату светящаяся сфера, закружившаяся над кроватью Асмодея, заставила девушку подскочить от страха. Чтобы не закричать, она даже прикрыла рукой рот. Иначе демон выполнит свое обещание, причем дважды. А процесс сдирания кожи хоть и стал для нее привычным наказанием, был одной из самых страшных мук.

   На цыпочках подойдя к ложу Асмодея, Лисабела стала свидетельницей удивительного действа: она видела, как этот шар теплого света слился с его грудью, заставив все тело светиться изнутри, видела, как на черных волосах, будто луна на ночном небе, расцвела сияющая прядь, которая постепенно угасала, погружая комнату в привычный полумрак. В это мгновение ее словно озарило.

   – Не все, что лежит на поверхности, является истиной, – прошептала она, метнувшись к столу. Все это время и она, и Асмодей желали отыскать следы того, что имел место факт воровства душ из Чистилища, пытаясь найти в этих хитроумных схемах попытку скрыть правду, а что если в действительности эти демоны скрывали совсем иное?

   Положив перед собой сразу несколько книг, Лисабела стала сверять данные, выписывая их на листок бумаги со скрупулезностью швейцарского банкира. К утру в ее распоряжении была частично доказанная теория с несколькими наглядными примерами. Едва ли это было тем, что желал увидеть Асмодей, но это было лучше, чем ничего.

   Постепенно начинало светать. То ли Венера решила занять свое место на небесах непривычно рано, то ли девушка начисто утратила ощущение времени, погрузившись в свои расчеты. Как бы то ни было, но только сейчас несчастная рабыня позволила себе немного расслабиться, против воли проваливаясь в полудрему. Несмотря на сильную усталость, сон не смог затянуть ее в свои сети окончательно, девушка слышала и чувствовала все, что происходило вокруг нее, но не могла вырваться из этого потустороннего мира. Лишь легкое, почти невесомое прикосновение к плечу, вернуло в реальность. Страх от осознания произошедшего, будто облил ее ледяной водой.

   – Повелитель, простите, – почти взвизгнула она, едва не падая к нему в ноги, но Асмодей удержал ее за плечи, слегка встряхнув. Сейчас его больше интересовал результат, а не показные почести.

   – Нашла что-нибудь? – демон присел на край стола, держа в руках халат.

   – Кое-что есть, Владыка, но совсем не то, что мы искали… – прошептала Лисабела, среди горы бумаг пытаясь найти нужные записи.

   – Ты хочешь сказать, что кражи не было? – холодно проговорил он, меняясь в лице.

   – Нет, факт воровства был, причем доказанный, только воровали не из Чистилища, – пролепетала девушка, стараясь не смотреть на демона, по напрягшейся кисти которого, она угадывала нарастающее раздражение.

   – Поясни, – прохрипел Асмодей, забирая из ее рук расчеты.

   – Итоговые суммы сходятся с данными из книги учета Люцифера. Я почти уверена в том, что здесь никакой загадки нет. Они начинаются после, во внутренних сделках между демонами. Взгляните, – Лисабела пододвинула к нему две рукописи. – На эту дату Абаддон совершил лишь одну сделку с Левиафаном – обменял четыре души третьей категории грешников, на одну душу второй категории.

   – Да, – нетерпеливо произнес Асмодей, – и что?

   – А теперь посмотрите на записи Левиафана. Видите: эта же дата и опять же, лишь одна сделка с Абаддон. Здесь указано, что им была выменяна одна «чистая» душа в обмен на две души третьей категории. По сути, это воровство. И такая картина наблюдается у всех рыцарей, чьи книги я видела.

   Закончить она не успела, ибо показавшаяся на пороге Дэлеб, нарушила ход ее мысли. Храня на лице невозмутимое выражение, демоница метала глазами гневные молнии, заставившие Лисабелу похолодеть изнутри. Если эта злобная смотрительница подвергала прислужниц зверским истязаниям за несколько часов единения с Асмодеем, то что она сделает с той, кто осмелилась провести в покоях Владыки всю ночь? Все тело начало сотрясаться мелкой дрожью от осознания того, через что ей придется пройти. Не сможет же она вечно отсиживаться в этих покоях!

   – Что случилось? Я тебя не звал, – прохрипел демон, бросив на нарушительницу гневный взгляд.

   – Прошу прощения, Повелитель! Прибыл гонец от Люцифера с сообщением о том, что сегодня вечером он ожидает всех рыцарей у себя во дворце.

   – Хорошо, – кивнул Асмодей, возвращаясь к бумагам. По правилам, установленным в этих стенах, Дэлеб должна была уйти, но она стояла будто каменная скульптура, испепеляя Лисабелу взглядом.

   – Владыка, – делая шаг вперед, начала демоница.

   – Что-то еще? – нетерпеливо прошипел он, удостоив ее лишь беглым взглядом.

   – Я хотела поговорить с Вами…

   – Не сейчас…после… а теперь, ступай!

   Дэлеб хотела что-то ему возразить, но Асмодей одарил ее таким суровым взглядом, который не терпел возражений. Противиться ему она не стала, а потому клокоча от злости, медленно попятилась назад. Что ж, не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять на ком демоница выместит весь свой гнев. И едва ли Асмодей, не привыкший вмешиваться в дела своей правой руки, решит заступиться за Лисабелу. Когда дверь захлопнулась, демон решился нарушить эту тишину.

   – Ты хочешь сказать, что прикрываясь продажей грешных душ, была продана чистая, десятикратно превосходящая их по цене? – задумчиво протянул он, прокручивая в голове всю схему. – Выходит, Абаддон пребывает в полной уверенности в том, что избавился от трех грешников, а на самом деле потерял истинный бриллиант. Но Левиафан не мог один провернуть такое дело… Лисабела… – Асмодей посмотрел на сидящую рядом с ним девушку, которая сейчас была бледнее свежевыпавшего снега, продолжая «сверлить» взглядом дверь. – Лисабела… – он аккуратно сжал ее руку, и девушка вскрикнула то ли от страха, то ли от неожиданности.

   – Да, Повелитель, – рассеянно начала она, машинально перебирая бумаги.

   – Левиафан не мог провернуть эту схему в одиночку, – повторил демон.

   – Не мог. Я думаю, что в его доме есть лазутчик, ставший доверенным лицом. Просматривая книгу, я заметила, что сделки совершенные лично, Абаддон помечает собственным сигилом, – дрожащей рукой она указала на страницу, – видите, и почерки здесь разные.

   В очередной раз Асмодей похвалил себя за то, что столетия назад решил проводить все сделки по обмену лично. По крайней мере сейчас он лишил себя головной боли, которую только предстоит испытать остальным в том случае, если эти цифры выплывут на поверхность из глубин Преисподней.

   – Как правило, большая часть душ после покупки или обмена сразу отправляется в пустоту, а там уже сложно найти концы, особенно по прошествии времени. На первый взгляд сделка достаточно мелкая, чтобы рыцарь держал ее под своим контролем, едва ли Абаддон заметил, что потерял. И много таких сделок было проведено?

   – За указанный год более тридцати, Владыка.

   – Сделай мне полный список за последнее десятилетие, – проговорил он, прикрывая книгу. – Выходит, мы вынуждены начинать все сначала, – устало потирая переносицу, прошипел демон. – Столько сил затрачено почти впустую… и все для того, чтобы доказать их невиновность.

   Асмодей еще раз взглянул на выписки, сделанные Лисабелой. Это конечно был не тот прорыв, которого он ждал, но это все же лучше, чем ничего. Обладая этими данными, не представлялось возможности отстранить рыцарей от власти, но зато был реальный шанс разбить их коалицию, превратив их в смертных врагов, а это уже половина победы. Вот это была истинная игра – стравить цепных псов и наблюдать за тем, как они рвут друг друга на части. Демон видимо настолько сильно погрузился в эти размышления, что собственный голос, показался ему таким посторонним, а вопрос неожиданным.

   – Кем ты была в смертной жизни? – проговорил Асмодей, обратив все свое внимание на девушку, которая все еще со страхом косилась на дверь.

   Причина такого отстраненно напуганного поведения рабыни была ему вполне понятна.

   Господь вдохнул в него жизнь и низверг в глубины Ада еще в те времена, когда по земле не ходили люди. Этот мир рождался на его глазах. Сколько женщин он познал за это время? Сотни? Тысячи? Нет, их было куда больше… И все они проходили мимо него, как бесплотные тени, неспособные разжечь в сердце огонь. Он забывал их лица, едва они покидали его спальню, а прикосновения до того, как они успевали до него дотронуться. Похоть была его стихией, а изведав все, перестаешь это ценить. Таков был закон жизни. В его жизни было слишком много женщин, а потому он и не ценил ни одну из них. Соответственно, зачем пытаться защитить того, до кого нет никакого дела? А страсть… хвала Дьяволу, он не хлебнул яда из этой чаши.

   – Я была ростовщицей, Повелитель, – так же отстранённо проговорила она. Этот тон как-то неприятно резанул его самолюбие. Не привык демон к тому, чтобы к нему обращались так, будто его и не было вовсе. Не надо было быть великим провидцем, чтобы понять то, сколь далеки от него были мысли девушки в этот момент.

   Впрочем, он узнал все, что хотел. Головоломка сложилась в единую картину. Оставалось только мысленно выругать себя за полное отсутствие интереса к истории своих самых ценных приобретений. Для него души всегда представлялись лишь источником силы без прошлого и без будущего, значение имела лишь энергия, таящаяся в них.

   Безусловно, встречались на его пути и талантливые художники, резчики по камню и архитекторы, но Асмодей всегда оставался безучастным к деянию их рук, принимая это как должное, но сейчас…сейчас что-то изменилось. Он испытал к Лисабеле нечто сродни благодарности, в его темной душе даже зародилось отчетливое желание защитить ее от гнева демоницы, благо, что эта химера быстро улетучилась.

   Одно было ясно: в голове царил невообразимый хаос, а что может привести мысли в порядок лучше, чем горячая вода. Будучи от природы существом чистоплотным, демон не терпел ни запаха, ни вида грязного тела, а потому всегда с отвращением поднимался на поверхность, где царил не проходящий смрад. Была б его воля, он отправлял в самую глубокую бездну всех, кто забывал о столь простых правилах гигиены.

   Подумать только, и Церковь все это поощряла. Европа загнивала в прямом смысле, утопая в зловониях и нечистотах. До чего дошли люди, что даже демонам было противно находиться среди них? От одного воспоминания о своем годовом пребывании на поверхности, Асмодей брезгливо поморщился.

   – Пойдем со мной, – проговорил он, на ходу откидывая халат в сторону. Усевшись на краю купели, демон стянул с себя и штаны, да так и занырнул в нее, скрываясь за толщей воды. Не говоря ни слова, Лисабела последовала за ним, аккуратно сложив разбросанные хозяином вещи в небольшой нише у кромки воды.

   Стеснения перед Асмодеем не было, он уже много раз видел её обнаженной, да и интереса к ее прелестям никогда не проявлял. Со временем девушка стала воспринимать происходящее, как часть работы. Хотя сама Лисабела предпочитала относиться к этому, как к привилегии, по крайней мере, девушка не знала более никого, кто купал бы Асмодея во время его пребывания в Аду. Намылив ветошь, грешница принялась мыть своего господина, только в этот раз движения были не мягкими и нежными, а вымученно отстраненными.

   Демон чувствовал ее напряжение и страх перед Дэлеб, чувствовал безысходность, ставшую почти осязаемой, даже самому стало как-то не по себе от того, что отдал пальму первенства той, что находилась у него во служении. Он-то привык к тому, что это перед ним трепещет каждая душа, а тут к нему неосознанно льнули, как к оплоту последней надежды, последнему рубежу защиты. Видимо, слишком размяк демонюка, раз подобные вещи могли происходить в его обители.

   На мгновение взгляд Лисабелы остановился на фигурном шраме, застывшем на его груди. На вид он скорее напоминал выжженную печать, чем рану, нанесенную огнем, да и символ этот всегда привлекал ее внимание. Терять ей было все равно уже нечего, едва ли Асмодей накажет ее сильнее, чем Дэлеб, а потому девушка решилась попытать судьбу.

   – Владыка, – поднимая на демона спокойный взгляд, проговорила Лисабела. – Простите ли Вы мне мою дерзость и мое любопытство? – демон вопросительно поднял бровь, молчаливо кивнув. – Скажите, что это? – она аккуратно провела пальцем по белесому шраму, прогоняя с тела застывшие капли воды.

   – А как ты думаешь? – в ответ проговорил он, скривив ехидную улыбку.

   – С виду похоже на печать, как те сигилы, что я видела, но символ мне не знаком.

   – Ну, собственно, это и есть печать. Тебе известно о том, кем были когда-то высшие демоны?

   – Ангелами, – коротко прошептала она, проведя по его груди намыленной ветошью.

   – Не просто ангелами, – поправил ее Асмодей. – Многие из нас были серафимами – самыми близкими к божественному престолу, а кто-то, подобно Люциферу, состоял в чине архангелов.

   – А кем были Вы, Владыка?

   – Я был серафимом. Лучшим другом архангела Рафаила, его братом! Этот символ был символом нашей нерушимой дружбы, но в тот момент, когда мы пали, победитель устыдился дружбы с побежденным, а потому попытался выжечь вместо божественного сигила клеймо проклятого. Только сил снять печать у него не хватило, впрочем, как и у меня.

   – Но почему? Почему Вы избрали подобный путь?

   – Удел ангелов – вечное повиновение. А мы…мы хотели свободы.

   – А что получили?

   – Головную боль, – коротко ответил он, останавливая ее руку. Признаться, эти машинальные движения, в которых не было ни капли отдачи, начинали хлыстом стегать его самолюбие. В голове не укладывалось, как страх перед Дэлеб мог превышать страх перед ним. Это его прикосновение обожгло ее ладонь, заставив Лисабелу скривиться от неприятного ощущения, жаром расползавшегося по телу.

   – И теперь вы обречены до скончания времен гореть в огне, – все так же отстраненно проговорила она.

   – Мы и есть огонь! – приподняв пальцем ее подбородок, произнес Асмодей, заглядывая в янтарные глаза. В них действительно не было страха, по крайней мере перед ним. Отстегать бы ее плетью, чтоб изменить этот досадный факт.

   – Не все, – прошептала она. – Абаддон…он холоднее льда.

   – Абаддон – это единственное исключение, которое скорее доказывает правило, а не опровергает его, – намыливая волосы, пояснил демон.

   – Как это? – поинтересовалась Лисабела, не сумев до конца уловить ход его мыслей.

   – Абаддон погиб при падении, получив смертельную рану от архангела Гавриила. Однако Люцифер пожалел своего лучшего друга и преданного соратника, подарив ему новую жизнь и новое лицо. Впрочем, этот облик полностью соответствует его должности. Демон войны, – при этих словах Асмодей презрительно фыркнул. – Война – это смерть, так что и образ живого мертвеца вполне к месту.

   На миг мужчина даже сам поразился тому, сколько всего рассказал ей за такой короткий отрывок времени. Люцифер был прав, Лисабела была особенной, настолько особенной, что порой становилось не по себе. Было в ней что-то, что напоминало ему о покинутых небесах, но в то же время роковое. Что-то, что не мог постичь ни один из рыцарей, а потому все как один желали обладать ее чистой душой. Неизвестность манила…

   В голове в очередной раз зародилась мысль, не дававшая ему покоя с момента ее фееричной победы в карточном турнире. Собственно, а почему бы и нет? Отбившись от женских рук, старательно намывавших его тело, демон с головой погрузился в воду, смывая с тела мыльную пену. Лисабела уже собиралась вылезти из купели, чтобы по обыкновению подать ему полотенце, но Асмодей перехватил ее запястье, притянув девушку ближе к себе.

   – Гори оно все огнем! – проговорил он сам себе, заглядывая в ее напуганные глаза. Вот теперь она боялась! Причем, судя по взгляду, сама не понимала чего. Что ж, сначала он искренне желал сохранить чистоту этой души, но сейчас его рационализм побороло чувство более спонтанное и необъяснимое, которого демон пока не понимал, да и не желал в этом разбираться. Если судьбе угодно, чтобы сияние души Лисабелы Гвендельхард померкло, так тому и быть. В конце концов, это его собственность, и ему решать, что с ней делать.

   – Простите, Владыка, – едва слышно прошептала она, будто ожидая от него разъяснения этих слов.

   – Сегодня ты останешься здесь! Со мной! – бросил он, по-прежнему сжимая ее запястье.

   – Что?! – пытаясь вникнуть в смысл его фразы, произнесла она.

   За все годы, проведенные подле него, Лисабела никогда не думала об Асмодее, как о мужчине, который мог возжелать физической близости с ней. Она была его собственностью, светлой душой, преумножающей его богатство. Он сам ей об этом говорил и не раз. Однако о близости с ним она даже помыслить боялась, здраво полагая, что у падшего серафима и без её скромной особы есть с кем провести ночь. Матерь Всеблагая, да он же так и делал, причем, с завидным постоянством! Тысячи душ и сотни демониц мечтали оказаться на ее месте, желая добиться его покровительства и разжечь пламя страсти в проклятой Богом душе. А тут такое… Девушка удивленно воззрилась на Асмодея, явно не понимая, какой реакции от нее он ожидает.

   Лисабела никогда не считала себя образцом женской красоты, да и мужчины никогда не баловали ее своим вниманием. Многие обходили стороной из-за специфики ее работы, полагая, что женщине не дозволено заниматься мужскими делами, другие считали ее слишком… увлеченной, а местами даже скучной. Как бы то ни было, в амурных делах она была натурой неискушенной, да и в собственности Асмодея были девушки намного краше ее. Даже после применения чудодейственного бальзама, сделавшего кожу гладкой и сияющей, Лисабела не могла назвать свое отражение в зеркале красивым. Так почему же всесильный демон придерживался совершенно иного мнения? Или, может, он просто хотел над ней подшутить? Видимо все эти мысли у нее на лице отразились, потому что мужчина скривил на лице такую гримасу, что несчастная возжелала сквозь землю провалиться. Да куда уж ниже?!

   Под его тяжелым взглядом Лисабела напряглась, как скрипичная струна, ощущая, как все тело её сковывает некое оцепенение, наблюдая за каждым движением своего господина, не смея даже дышать. Что ей делать сейчас?! Разум в панике метался, ища ответ на такую, казалось бы, простую задачу.

   Но действия, которые разум в данной ситуации мог посчитать вполне приемлемыми, отказывалась принять душа истовой католички, выросшей во Христе. За свою короткую жизнь Лисабела не успела познать ни одного мужчины, а потому даже о том, как это действо происходит у людей, имела достаточно смутное представление, руководствуясь лишь сплетнями деревенских женщин, да изображениями Содома и Гоморры, погрязших в пороке, к слову, заслуга ее Господина. Несколько раз она видела эту книгу в приходской школе, когда ее демонстрировали, пытаясь пробудить в еще юных сердцах отвращение не только к самому действу, но и к всякого рода близости между мужчиной и женщиной. Церковь принимала эту близость, как необходимую меру для продолжения рода, а потому получение удовольствия от процесса предавалось порицанию. Так что даже ее знания человеческой физиологии были достаточно скудны, а о том, как это происходит у демонов, она вообще не имела не малейшего понятия. Асмодей милостью своей решил сделать из нее уборщицу, а не наложницу, а потому в эти тонкости ее и не посвящали. Ох, надо было слушать рассказы девушек, разделивших с ним ложе… может быть что-то и уяснила бы…

   Господи, как ни крути, а всюду грех. Хотя, с другой стороны, она уже была рабыней и грешницей, несущей свой крест по раскаленной земле Ада. Падать ниже было уже просто некуда, да и убежать не получится. Выходит, в очередной раз ей надлежит покориться своей судьбе, приняв все с истинным смирением.

   Несмело и неловко Лисабела подняла руку и коснулась мокрыми пальцами лица Асмодея. Она не имела ни малейшего представления о том, как веселые кокетки завлекают мужчин в свои сети. А Асмодей и вовсе был другим. Откровенно сказать, он и человеком-то никогда не был. А кто их разберет, эти предпочтения демонов.

   До крови прикусив губу, она пыталась сообразить как же вести себя в такой ситуации, он же касался её, изучал девичье тело, не стоять же ей каменным изваянием?! Или, наоборот, стоять? Может, почувствовав ее холод, Асмодей и свой пыл поубавит.

   Перед глазами почему-то предстал ее первый и последний в жизни поцелуй. Это был Фрадерикь Хамельтон – ведьмак, обрекший ее на адское пекло. Сейчас, по прошествии многих лет с того момента, девушка уже могла себе признаться, что если отринуть в сторону обстоятельства, в которых проходило сие недозволительное действо, то сами ощущения заставили содрогнуться все ее естество от приятной истомы.

   Впрочем, может Асмодей и прав: гори оно все синим пламенем. Разве она не его собственность? Разве не принадлежит она ему душой и телом? Это был ее выбор! Она по доброй воле продала свою душу! Так к чему сейчас эти сомнения и метания? Она уже в Аду, чего ей страшиться?! Мысленно махнув на все рукой, девушка приподнялась на цыпочки, прильнув к его губам.

   Признаться, такой реакции от рабыни демон не ожидал. До подобного еще ни одна душа в Аду не додумалась, а Лисабела вела себя так, будто никаких правил для нее вовсе не существовало. Всякое бывало в этих покоях за прошедшие тысячелетия: от страха несчастные теряли сознание, впадали в оцепенение, молили о пощаде. Это было привычно и для его взгляда, и для ушей. Демон любил власть, любил ощущать свое превосходство, а потому находил в таком поведении своих наложниц некую прелесть. Когда же ему хотелось огня и страсти, к его услугам была не одна демоница. Но Лисабела ответила на его желания по-своему – поцелуем. И, надо сказать, такая линия поведения оказалась не самой удачной. Как такое вообще в голову могло прийти? Не могло это понравиться Асмодею. Лучше бы кричать начала, взмолилась, попыталась дать ему отпор. Глупо, конечно, но тут и не такое бывало. Немало строптивиц за свой век укротил мужчина, а Лисабела ответила нежностью. Мало того, что посмела без дозволения Повелителя коснуться, так еще и это. И рад бы был он сейчас разгневаться, только вот на такой поступок даже злости не осталось. Отдать бы ее в руки Дэлеб, чтобы уму-разуму девчонку научила.

   Нежность в Аду – неужели в ее голову ничего больше не пришло? Лучше бы она его огненной плетью хлестанула. А это… большего оскорбления и вообразить сложно! Видано ли дело – подарить поцелуй тому, кто ее за человека-то и не считает, заставляя себе прислуживать. Подумать только, вчера он поставил ее душу на кон, будто вещь, а она… она не затаила злобы, она простила и сейчас дарила ему ласку нежных касаний. От одной мысли его даже передернуло.

   Его задача, как демона, заставить грешников страдать, а разве такая реакция говорит о том, что он достиг своей цели? Видимо слишком хорошие условия он создал для своих подопечных, раз они так распоясались! Даже ангельский голос, взывавший в его душе к некому состраданию, сейчас растворился в негодовании демона.

   Свою оплошность Лисабела поняла сразу, хоть ни один мускул не дрогнул на лице Асмодея, глаза выдавали бушевавшую в нем бурю злости. Таким она его еще никогда не видела. Сама виновата! Надо было подождать его приказаний, а не проявлять инициативу. Но с другой стороны, он-то ничего не делал, а это молчаливое ожидание неизвестности было смерти подобно. Вот и решилась она на эту глупость. Хотя, почему глупость? Она же от всей души и чистого сердца! Причем, к своему стыду, девушка поняла, что этот порыв был вызван не обязательствами рабыни перед своим господином, а искренним чувством женщины к мужчине! От одной этой мысли мертвенная бледность на ее лице сменилась густой краской. И почему это осознание этой истины родилось в ее голове именно в этот момент? Разве такое вообще возможно? С опаской девушка отступила назад, но так и не смогла оторвать взгляд от его глаз, казалось, что душа демона просто рвалась на части от гнева, который вот-вот вырвется на поверхность.

   – Владыка… – взмолилась она, пытаясь отвлечь его, вырвать из вереницы этих мыслей, которые показались им обоим вечностью, хотя на деле прошло не более минуты, но было уже поздно.

   Такой дерзости Асмодей простить не смог, а потому и не было у него иной реакции на поступок Лисабелы, кроме как, ухватить несчастную за черные косы, которые она последнее время так старательно заплетала, и окунуть с головой в купель.

   Продержал он ее там лишь несколько секунд, но и этого времени хватило, чтобы девушка наглоталась воды. Мысленно Лисабела возблагодарила небеса за то, что он хотя бы ее не утопил. Оказаться в еще более мертвом состоянии – вещь отвратная, а выходить из него и того хуже. Господи, чего Асмодей вообще желает от нее получить? Неужели искусных ласк, которые могли подарить ему подопечные суккубы? Пусть скажет словами, она сделает. Ну, зачем так? Ведь никогда не видела она от него жестокости… не обижал он ее светлой души, а тут…

   – Никогда, слышишь, никогда не смей больше так делать! – прошипел демон, толкнув ее к каменному бортику купели, заставляя уложить локти на край и выгнуть спину.

   Лисабела склонила голову в молчаливом ожидании, не смея даже пошевелиться. Вода, падающая с волос на лицо, смешивалась со слезами и устремлялась вниз, заливая холодные плиты. Было обидно и больно… У нее забирали последние остатки добродетели, причем таким жестоким образом.

   Каждой клеточкой своего тела она чувствовала его хищный взгляд, ощущала как он прошелся по спине, линии бедер, укрытых водой. Едва ли она могла что-то скрыть… Обнаженной Лисабела представала перед ним всегда, как и сотни других душ, но только теперь он смотрел на нее так, как мужчина смотрит на женщину. Он изучал ее, желал…

   Почувствовав легкое, почти нежное, прикосновение к спине, девушка вздрогнула, но повернуться не решилась. Пусть делает все, что пожелает, ей уже все равно! Прикажет умереть, она умрет. Он – господин, она – его рабыня. Глупо ждать милосердия от демона. Люди не меняются, а демоны и подавно!

   Сдерживать себя, тратить время на прелюдии и подготовку своей новой наложницы в обычаи демонов не входило. Какое значение имеют чувства собственности в сравнении с их желанием достигнуть высшей степени удовольствия? Так что, какой бы исключительной не была Лисабела, исключением она не стала. Вот и сейчас, уперев одну руку между ее лопаток, а второй притянув несчастную к себе, он вошел в нее. Не рывком, конечно, но и без особой нежности – в общем так, как хотел он. А Лисабела... Кому вообще есть дело до того, что она чувствует?

   Девушка тихо вскрикнула, ощущая, как мужчина проник в ее тело. Привыкшая к постоянным пыткам, которые были неотъемлемой частью Ада, она не почувствовала боли, только сердце сжалось от нестерпимой грусти. Будучи от природы натурой мечтательной и наивной, она даже в смерти сохранила некую веру в то, что даже в беспробудном мраке может расцвести свет любви, но Асмодей не любил ее, он ее использовал, как и тысячи женщин до нее.

   Но своего он не добьется. Она покорится ему, но останется не сломленной. Она вытерпит! Другого выбора все равно нет! Сейчас главное – не застонать, не показать ему того, сколь сильно он ее обидел! По неясным для себя причинам, подобную муку Лисабела готова была принять от кого угодно, но только не от него. Очередное горькое разочарование – пылкая благодарность демона. Обидно до слез. А вот попроси он, разве бы она отказала? В очередной раз краска стыда залила ее лицо. Нет, не отказала бы. Не потому что прочих вариантов у нее не было… но почему тогда?

   Его движения внутри нее становились все более резкими, учащенными. Какое-то чутье говорило ей о том, что боль должна скоро перейти в удовольствие, только вот сама Лисабела этого не хотела. Она хотела мучиться и ненавидеть Асмодея, заставившего ее страдать, только вот ненавидеть не получалось. Вместо этого в душе по неясной ей причине зародилось чувство жалости к этому падшему существу, не ведающему ни жалости, ни нежности; к существу, для которого поцелуй сравним с пощечиной. Нет, он не достоин ненависти, его стоит лишь пожалеть!

   При этой мысли, ей даже овладело некое чувство презрения к самой себе. Даже тошно стало от собственной слабости и мягкосердечия. Каждый демон в Аду утверждал, что чистая душа обладает невиданной силой. Так где же была эта сила сейчас? Растаяла в руках Асмодея, будто восковая свеча в пламени. Словно огонь Преисподней, вопреки устойчивому мнению, выжег из души несчастной не свет, а мрак, усилив её самые лучшие качества. Как ни старалась, не могла она возжелать смерти своему мучителю. А может, дело было не в ней, а в самом Асмодее? Впрочем, какая сейчас разница?! Эти мысли вызвали на ее лице горькую усмешку, которая грозила обернуться истерическим смехом.

   Асмодей, видимо, заметил то, как сотряслись ее плечи, а может то, как непроизвольно сжались мышцы, а потому замедлил свои движения, а потом и вовсе остановился, повернув девушку к себе. Однако Лисабела, упорно отводила глаза в сторону, будто пытаясь скрыться от него в другой реальности или же в тумане собственных мыслей, где уже был выстроен эфемерный мир, где сознание находило укрытие в тяжкие времена. Ответа демон не знал.

   – Посмотри на меня, – слегка встряхнув девушку, произнес он. Лисабела несмело подняла на него глаза, к его удивлению, не наполненные ненавистью или злостью, но было в них что-то обреченное: горькое смирение и… жалость! Еще одна пощечина по его самолюбию! Подумать только: рабыня его не боялась. Она считала его жалким! Его – ближайшего соратника Люцифера, рыцаря Ада, Властителя Проклятых Земель, одного из самых могущественных демонов… какие там у него еще были титулы? Сам вспомнить не мог… Даже сквозь землю захотелось провалиться от такого.

   Все-таки, поразительное существо попало к нему в сети. Удивительное во всех отношениях! Загадочная… Хотя, загадка состояла, пожалуй, лишь в том, что будучи по праву проклятия темной сущностью, Асмодей виртуозно читал грешные души, а чистая душа мадам Д‘Эневер была за границами его понимания, не поддавалась искушениям. Она принадлежала ему, но была не подвластна. Это раздражало и очаровывало одновременно.

   Всмотревшись в ее лицо, на котором остались редкие капельки, Асмодей застыл в некой нерешительности, за которую тут же себя обругал. Вода? Или же… Запустив ладонь в копну мокрых волос, демон привлек девушку к себе, языком проводя по ее нежной щеке. Солоноватый привкус, которого просто не могло быть в воде купели. Выходит, все-таки слезы. Глупая девчонка, неужели думала, что сможет его этим разжалобить?!

   Асмодей даже усмехнулся про себя, скользнув рукой по чувственной шее. А все-таки, красивая! Видимо Лисабела относилась к тому типу женщин, которых украшали страдания. Не то, чтобы ему нравились наложницы, заливающиеся слезами в его кровати, совсем наоборот. Но глядя на нее сейчас, что-то в его душе дрогнуло. Сложно было самому себе в этом признаться, но не сделай этого он, при первой же возможности на оное укажет Нуриэль.

   Впрочем, сей факт нисколько не изменил его намерений, напротив, взыгравшее упрямство побуждало его к тому, чтобы опровергнуть собственные догадки. И убедить в этом если не себя, так ее. Не говоря ни слова, Асмодей вылез из купели, расстилая на полу собственный халат, а следом вытащил и Лисабелу, которая казалась пассивно-безучастной ко всему, что он делал с ее телом.

   Устроившись на коленях между ее бедер, которые сам же без зазрения совести раздвинул, Асмодей навис над девушкой.

   На «суше» его движения стали размеренней и настойчивей. Руки свободно блуждали по еще юному телу, изучали каждый изгиб, каждый бугорок. В этот момент близости он ощущал горячую неровную поверхность женской плоти. Не идеальная, но вполне сносная. Впрочем, чего еще ждать от девушки, которую не потрудился довести до пика наслаждения? Это ведь не умудрённая опытом наложница и не сладострастный суккуб. Здесь требовался иной подход. И что, спрашивается, он хотел себе доказать?

   Лишь один единственный раз их взгляды встретились в немом разговоре, из которого отчаявшаяся рабыня поняла так много и так мало. Что из увиденного в бездонных омутах его глаз было истинной, а что – лишь игрой безумного воображения? Как желала несчастная разглядеть в них больше, чем бездушный лик алчущего демона… Возможно, это ей и удалось бы, если бы Асмодей позволил себе это безумство, но врата его души были крепко закрыты, а ключ от них затерялся в чертогах бездны, в которую его сбросили тысячелетия назад.

   Как бы то ни было, каждое движение приближало момент кульминации. Огонь его тела, обжигал ее ледяную кожу, холод каменного пола пробирал до костей. Нет, не так она себе все это представляла. Глупая, глупая Лисабела! Разве можно ждать чего-то большего от демона в Аду? Проснись, девочка, Асмодей был не просто мужчиной, он был рыцарем Преисподней! Неужели ты в своей наивности ждала от него пылких признаний? Оставь надежду!

   Поразительно, сколько противоречивых эмоций испытывал сейчас каждый из них, борясь не только друг с другом, но и с собой, отказываясь признаться в том, что каждый из них ощутил нечто большее, чем показывал другому. Демон, пытающийся бороться с человеческими эмоциями, и девушка, отказывающаяся признаться в том, что где-то в глубине души были растревожены зачатки чувств, которых она не могла понять в полной мере, а оттого страшилась еще больше.

   Впрочем, несмотря на эти противоречия, все ощущения Лисабелы отражались в нем, будто в зеркале. Неизвестно почему, но Асмодей почувствовал больше, чем рассчитывал. Это было что-то новое не в физическом, а в душевном плане. Какой-то нарастающий порыв, заставивший его двигаться быстрее. И вот, наконец, к собственному удовольствию, погрузившись в нее еще сильнее, он достиг пика блаженства, навалившись на нее всем телом.

   Коснувшись своим разгоряченным лбом ее лба, Асмодей едва сдержал удивленный возглас. Девушка была холоднее льда, дрожа всем телом. И все, что от него сейчас требовалось, это быть безучастным к этому, наслаждаясь собственным экстазом. Не его это забота! Умереть она уже не может, отогреется на раскаленных плитах. И все же… к собственной злобе, прижав Лисабелу к себе, он перекатился на спину, укрывая ее халатом. Всеми фибрами души он сейчас чувствовал, как его темная сущность восстает против этого деяния, взывает к здравому смыслу и правилам. Хотелось ненавидеть самого себя. Узнай кто из демонов о подобном, на смех поднимет. Подумать только, Великий Асмодей проявил заботу. От одной мысли мужчина едва не захлебнулся от стыда.

   И все же… через несколько минут он почувствовал, как колотившая девушку дрожь угасла, и сама она затихла в его руках, не смея даже пошевелиться. Теперь демон почувствовал ее близость: настоящую, не наигранную, не вымученную.

   Тела их касались друг друга: ее грудь покоилась на его груди, а его руки сомкнулись на ее спине. Миг единения, противоречащий само́й концепции Ада. Он думал, что за свое бессмертие изведал все, а тут на тебе – биение мертвого сердца Лисабелы, такого близкого. Завораживающая мелодия жизни, которую исполняло вовсе не сердце, а «чистая» душа: бессмертная, чувствительная, опороченная, но незапятнанная. Поразительный парадокс, который он понял лишь сейчас. Поистине невероятное явление: она отдалась демону, но не утратила своего сияния. То ли оттого, что этот дар он получил насильно, то ли оттого, что сумела пролить свет в его мрачную душу. Как бы то ни было, факт остается фактом – такую симфонию способна исполнять лишь сущность, не утратившая своей чистоты, только она способна прорваться сквозь толщу накопленной за тысячелетия злобы. И сейчас ритм этой мелодии был заметно учащен, словно дух ее хотел вырваться из тела и эхом отдаться в груди самого Асмодея - заполнить тишину, заменяющую сердцебиение.

   Он будто говорил с ее душой, но как ни старался, не мог разобрать ни слова, слишком сильные противоречия раздирали сейчас девушку. Ох, не к добру все это! Не к добру… Не хотел он соприкасаться с этой душой, и уж тем более не хотел, чтобы она врывалась в его сознание. Утопить бы ее на самом деле, и все: проблема решена! Зря он это затеял. И ведь в прямом смысле был полон гарем наложниц, намного краше Лисабелы. В общем, подведя итог всего случившегося, Асмодей отравил собственными мыслями приятное послевкусие недавнего наслаждения.

   Нужно было привести разум в порядок, осмыслить случившееся, и сделать это, как можно скорее. Причем, в одиночестве. Коснувшись средним пальцем лба девушки, а указательным виска, он на мгновение слился с ее сознанием, утаскивая Лисабелу в бездну сновидений. В одночасье ее тело обмякло в его руках, а сама она погрузилась в приятную негу. Что ж, утро вечера мудренее. Едва ли Асмодей сможет работать, но с собственными демонами разберется. А для него, как оказалось, персональным демоном стала Лисабела Гвендельхард, нарушившая привычный уклад его жизни и растревожившая заключенную в тюрьме разума душу.

ГЛАВА 6

Люди часто олицетворяют Ад с высшей мерой наказания, которую понесет грешная душа после того, как предстанет перед высшим судом, забывая о том, для кого создавалась эта величественная тюрьма, первыми узниками которой были падшие ангелы.

   Для большинства демонов Ад стал такой же темницей, как и для тех, кого они пытали в неугасающем пламени Геенны, а потому не было под огненными сводами Венеры демона, не мечтающего подняться на поверхность. Пожалуй, только рыцари Ада, получившие величайшее разрешение Люцифера на наземные миссии, не поддавались угнетающему влиянию этой выжженной пустоши, находя в ней некую прелесть, ибо в любой момент могли ее покинуть.

   Однако Асмодей был, пожалуй, единственным, кто не тяготился бы этими обреченными пейзажами, реши Люцифер лишить его привилегий. Было в этих бесплодных равнинах, лавовых реках и стенах огня что-то завораживающее, заставляющее затаить дыхание при извержении очередного гейзера. Хотя истина крылась совсем в другом: Ад был будто олицетворением его собственной души, такой же пустой и выжженной, как эти просторы. В нем он черпал свою силу, в нем же находил успокоение. Иногда он с грустью вспоминал о покинутых небесах, но никогда не жалел о собственном выборе. Сколь бы близок он ни был к свету самого Создателя, райские чертоги были чужими для него, а здесь… он нашел то, что искал, по крайней мере, был в этом уверен; по крайней мере, до этого дня.

   Асмодей был убежден в том, что ни одному существу в этом мире не дано отринуть собственную природу: ангелы были покорны, демоны пребывали в хаосе и где-то между этими мирами, находясь под перекрестным огнем света и тьмы, застыла Земля – обитель людей, чьи души стали величайшей ценностью и на Небесах, и в Преисподней. В этом была великая правда и причина войны, идущей тысячелетия. Не единожды низвергнутые скрещивали пламенные клинки с небожителями, порой возвращаясь с победой, порой с поражением, но всегда прикасаясь к этой бесплодной земле, демон получал умиротворение. Однако сейчас, по какой-то неясной ему причине, Ад стал тесным для него, полет не развеял мысли, напротив, навеял новые. И теперь в голове царил настоящий сумбур.

   Если бы он только мог предположить, что этой ночью все писаные и неписаные законы отправятся в выгребную яму сознания, никогда бы не позволил себе этого безумства. Упаси Дьявол демона, осмелившегося связаться с чистой душой, ибо всегда есть риск, что в результате этого союза в падшем ангеле может пробудиться частичка добра, которая, будто далекая звезда, одиноко засияет во мраке непрекращающейся ночи. К счастью, сияние ее было тусклым и угасло быстро, но сам факт подобного жутко раздражал. Что поделать, забота губительна для разума демона, особенно, если эту заботу проявил он сам, ибо это человеческий жест, недостойный сына Преисподней. Одним словом: позор!

   Откровенно сказать, назвать заботой то, что Асмодей не позволил бедняжке по его же милости окоченеть до второй смерти после всего случившегося, можно было с натягом. Впрочем, как и то, что произошло после этого, но сам демон без устали корил себя за подобные проявления несвойственной ему человечности.

   В довершение всего жалостливый взгляд Лисабелы до сих пор стоял у него перед глазами, разжигая в сердце еще большую злобу. Жалость! К нему… только подумайте! Он ненавидел это ощущение с тех пор, как его лучший друг – архангел Рафаил, подарил ему такой же взгляд в момент последней встречи, а теперь еще и Лисабела, будто в насмешку, сделала то же самое. Уж лучше бы она ненавидела его, как все остальные. Ведь ненависть, будучи темной стороной любви, была более благородным чувством и согревала сердце демона больше, чем презренная жалость.

   Поразительным было то, что вопреки всему случившемуся, Лисабела не утратила ни чистоты, ни стойкости, что пробуждало в Асмодее еще большее любопытство и охотничий азарт. Ирония заключалась в том, что несмотря на все его ухищрения, душа девушки оставалась для него непреодолимой стеной, за которой не было места пороку. Что ж, человек сам себе враг, если не получается сломить его извне, то можно создать условия, при которых этот процесс будет запущен демонами, живущими в сердце жертвы. Чтобы заполучить душу окончательно, ее нужно растлить. А уж в этом ему не было равных. И пусть после этого свет оной померкнет, зато она будет ему принадлежать не по праву договора, а по праву греха.

   Впрочем, сейчас не до того. Тряхнув головой, чтобы отогнать не прошенные мысли, Асмодей переключился на более важные проблемы. Лисабела дала ему козырные карты, разобравшись в записях его врагов, но это была еще не победа. Главный вопрос оставался открытым, а не зная расклада своих противников, действовать он не хотел. Однако, несколько догадок у него все-таки было, но нужно было подождать пока будут сброшены маски…

   Предчувствие того, что назревает что-то значительное, ощущалось всеми фибрами души, а спина ловила на себе холодное дыхание смерти, следовавшей за ним попятам. Слишком близок он был к разгадке какой-то опасной тайны, и это наполняло душу каким-то непонятным возбуждением, сродни тому, что испытывают ученые, находясь на пороге величайшего открытия. Как бы то ни было, времени оставалось все меньше, а потому сделав еще один круг по своим бесплодным владениям, Асмодей направил дракона к замку Люцифера.

   Причина этого неожиданного собрания была овеяна ореолом тайны, что не предвещало ничего хорошего, но Асмодей даже в этом постарался найти для себя некую выгоду: под этими сводами соберутся все рыцари, а значит, будет возможность изучить их поведение. Если его подручные сделали все правильно, то никто из присутствующих не выкажет волнения, а если нет…

   Как бы то ни было, приземлившись у Черных врат, выкованных из мечей поверженных грешников, Асмодей поднялся по ступенькам, после себя оставляя светящуюся дорожку пылающих рун – магическая защита на случай неожиданного проникновения. Мельком бросив взгляд на стоявших у дверей химер, охранявших эту величественную твердыню, демон устремился в широкую галерею.

   К слову сказать, в отличие от многих падших, Люцифер не придавал своей обители напускной пышности, скорее даже наоборот, упор делался на простоту линий, изящество форм и простор. Не было здесь полупрозрачных тканей, как в чертогах Асмодея или сияющих золотом колонн, как у Мамона. Верховный Владыка не стремился сделать из своего замка темницу, наполненную ужасом, подобно Абаддон или греческий пантеон со стройной колоннадой, будто Вельзевул. Его твердыня, по мере развития у Люцифера эстетического вкуса, все больше напоминала зеркало, отражающее небесный замок но, естественно, в темном свете.

   Под высокими арочными сводами, которые поддерживались монолитными колоннами, клубились серные облака, оплетая внутренние балконы, располагавшиеся по обе стороны внушительного коридора, не обременённого ни статуями, ни прочими атрибутами величия, оттого каждый шаг, отражавшийся от потолка, эхом разносился по галерее. Многочисленные факелы, усеявшие стены, изо всех сил пытались разогнать наступающий со всех сторон мрак, но этот противник отступал только от огня огромного, поистине невероятного, в два этажа, камина, пламя которого вырывалось из самых глубин Преисподней, и почиталось всеми демонами, как первородная святыня, способная спалить любого демона, угодившего в огонь.

   Обойдя камин, Асмодей зашел в небольшое помещение, укрытое за статуей падшего ангела, откуда вверх вилась винтовая гранитная лестница, выходящая в большой, но сейчас пустынный, одетый в мрачное одеяние, зал. Два раза в год, в дни весеннего и осеннего солнцестояния, Люцифер устраивал здесь пышные празднества для своих подданных. В это время здесь царило веселье, и лилась рекой кровь, а порабощенные души покидали пустошь, эфемерными сгустками энергии бродя по залу и подпитывая гостей. Это была настоящая адская вакханалия, которая порой пугала даже самих демонов, но неизменно оставляла глубокий след в их памяти до следующего торжества.

   Однако путь Асмодея проходил дальше, туда, где в глубине зала светилась небольшая, разумеется по меркам Ада, дверь, за которой находился зал совета. В этом небольшом помещении, закованном в багровую парчу и темный мрамор, вершились поистине великие дела. Здесь заседал совет семерых, здесь хранилась история мира, начиная с его сотворения, и здесь писалась история Преисподней.

   В центре зала находился огромный прямоугольный стол, выточенный искусными мастерами из цельной глыбы гранита, подле него стояли высокие кресла, обитые бархатным сукном, а во главе – трон Люцифера. Пожалуй, он был самой роскошной и величественной частью интерьера этого замка. Здесь Князь Тьмы позволил себе отступить от лаконичности: сделанный из чистого золота, инкрустированного драгоценными камнями, он представлял собой настоящее сокровище, которому могли позавидовать обитатели трех миров. Казалось, даже небесный пьедестал самого Господа был более скромен, чем трон светозарного ангела, сброшенного с небес. А на фоне пустоты и мрака, царящих кругом, он казался и вовсе воплощением солнечного света. Вокруг стола стояли высокие стеллажи, заполненные оккультными книгами, а напротив входа пылал камин, служа, пожалуй, единственным источником света.

   Хотя, столь роскошный вид это помещение приобрело после очередных реформ, прививших демонам определенный, более цивилизованный, образ жизни. В былые времена этот зал напоминал скорее пещеру людоеда или темного колдуна, лишившегося рассудка, ибо вся мебель здесь была сделана из человеческих костей и обтянута их же кожей. Из стен сочилась кровь тысяч несчастных, на чьих душах возвели столь грандиозное творение, а кругом стоял серный смрад, заставляющий даже демонов желать глотка свежего воздуха. Пожалуй, о былых временах здесь напоминали только магические книги, закованные в переплеты из человеческой кожи и написанные кровью невинных. К счастью, эти времена остались в прошлом, а оное преобразование стало едва ли не единственным, которое было воспринято падшими с радостью.

   К моменту прихода Асмодея, в зале сидел лишь Азазель, погрузившись в чтение очередного трактата, написанного прислужниками Сатаны в тайной обители одного из орденов. Что ж, похоже, ему опять улыбнулась удача, ибо была возможность переговорить с ближайшим соратником один на один. Правда, в свете текущих открытий, едва ли он мог позволить себе такую роскошь, как доверие. Но для успешности предприятия ему нужны были союзники, их мечи, их сила, их души и их преданность. Правда, последнее для Ада – вещь поистине редкая, а потому он мог посулить соратникам лишь выгоду и власть, хотя, этот довод мог сработать только на мелких демонах, которые в случае открытого противостояния станут авангардом его войск.

   – Тебе известна причина этого собрания? – проговорил Асмодей, сразу усаживаясь в кресло.

   Исторически сложилось так, что каждому демону было отведено собственное место за столом совета и в правящей верхушке. Оно определяло не только статус собравшихся, но личное отношение к ним Князя Тьмы. Так, Вельзевул, будучи вторым по старшинству после Люцифера, сидел во главе стола, напротив Владыки. По правую руку от него расположился Абаддон, которого величали ангелом бездны, демоном смерти и разрушения, военным советником Ада, по левую – Асмодей. Рядом с которым сидел Астарот и Левиафан, а против них располагались Мамон и Азазель.

   – Не имею ни малейшего понятия! – без особого интереса фыркнул Азазель, переворачивая страницу. – Но, честно говоря, надеюсь, что это долго не продлится.

   – Отчего же? – Асмодей скривил усталую физиономию, потирая переносицу.

   – Меня ждет сделка, которую я бы очень не хотел пропускать… а ты что такой хмурый? Случилось чего?

   – Мне кажется, что что-то назревает. Тьма сгущается, и скоро она накроет всех нас. Апокалипсис начнется не на Земле, он поднимется туда из Ада. Как бы ни печально было это признавать, но мы станем первым рубежом. Горькая ирония, не так ли?

   – Ты сейчас говоришь о…

   – О гражданской войне, которая перевернет всю Преисподнюю.

   – Не усугубляй, – ответил Азазель, отложив книгу в сторону. – Наши розни не покидают пределов наших обителей.

   – И все же, это так… неужели ты не замечаешь того, что происходит вокруг? Исчезают и гибнут демоны, черти, суккубы… и если раньше это были десятки, то сейчас счет пошел на сотни. Недовольство возрастает с каждым днем… а ведь пропадают в основном те, кто осмеливается открыто выказывать неприязнь к некоторым демонам из правящей верхушки.

   – Ты намекаешь на заговор? – поинтересовался собеседник, глядя в разноцветные глаза Асмодея.

   – Я почти уверен в том, что это так. Мне в руки попали некоторые письма и свидетельства. Я думаю, что это Абаддон.

   – Но если Абаддон осмелился мутить воду, лучше пресечь это на корню, доложи Люциферу. Пусть он…

   – Тебе лучше меня известно, что для подобных обвинений нужны более веские доказательства.

   – Асмодей, предупрежден – значит, вооружен!

   – Но если выяснится, что обвинения ложны, мне не миновать беды. Поэтому, я прошу тебя о маленькой услуге - сохрани нашу беседу в тайне.

   Азазель лишь едва уловимо кивнул в знак согласия. Было видно, что этот разговор оставил у него больше вопросов, чем ответов. Впрочем, Асмодей и не хотел развивать дальше эту тему. Куда сильнее его интересовали последствия. К счастью, появление Астарота не дало им возможности продолжить диалог, заставив направить их мысли в другое русло.

   – «Это первый», – подумал Асмодей, обратив все свое внимание на вошедшего.

   – Я так понимаю, вы тоже не знаете причины сбора совета, – прошипел демон, рухнув в свое кресло. Атмосфера постепенно накалялась от неизвестности, каждому в этой комнате было ясно, что подобное сборище не принесет добра. Особенно, если Повелитель не потрудился объяснить причину такого скоропалительного собрания.

   – Нет, не сказали, – коротко ответил Асмодей.

   – Плохое предзнаменование, – презрительно фыркнул демон. – Последний раз, когда он собрал нас так неожиданно, в Европе закончилась эпидемия чумы.

   – Насколько я знаю, сейчас не все так плохо, – отозвался Азазель, встречая троицу задержавшихся демонов из несостоявшегося квартета. Вид у них был такой же недовольный как и у остальных. Абаддон даже не удосужился поприветствовать собравшихся, с грохотом опустившись на свое место. Настроение у него было отвратное, выдававшее тщетные попытки контролировать свое раздражение. Сегодня ему пришлось пропустить морское сражение между англичанами и испанцами, а ведь каждому таракану в Аду было известно, как он любил подобные битвы, впрочем, как и постоянные визиты на Землю. Мамон и Левиафан, напротив, казались равнодушными к происходящему. Что ж, сразу становилось ясно, у кого не было никаких дел! Асмодей даже презрительно усмехнулся.

   Через несколько минут молчаливого ожидания, наполненного почти осязаемым напряжением, в зал вошел Люцифер. Весь в черном с головы до пят, высокомерно подняв голову, он быстрым взглядом окинул присутствующих, словно пытаясь проникнуть в их разум.

   – Не вставайте, – холодно ответил он, усаживаясь на золотой трон. – Вас, наверное, всех интересует причина этого собрания.

   – Мы бы солгали, если б ответили «нет», – проговорил Азазель, ставя книгу на полку.

   – Что ж, вполне резонно. Через несколько недель я буду вынужден ненадолго вас покинуть. На Земле мне назначено свидание, на которое я должен явиться. Пока сказать больше я не могу, но… у меня будет несколько распоряжений. Взгляните, – он простер над столом свою темную длань, и на камне по волшебству расцвела сияющая карта. Свет очерчивал контур континентов и островов, а разноцветным пламенем были отмечены демонические активности. – Как видите, мы сильны в Европе, – продолжил Люцифер, указывая на часть карты, густо затянутую пламенем, – Старый Свет погряз в пороке и войне, люди отринули добродетель, и теперь, с улыбкой на устах шагают прямо в Ад. Но боюсь, что на этом наш успех заканчивается. Раз люди покидают Европу, мы последуем за ними. Наша цель – Новый Свет, Восток и Азия.

   – Но, Владыка, мы уже активно осваиваем Восток, Святая Земля…

   – Я не желаю в сотый раз слушать про Крестовые походы, Абаддон. То, что ты несколько раз собрал кровавую жатву столетия назад, не отменяет твоих постоянных обязательств. Грядет великая буря, и мы должны встретить ее во всеоружии.

   Абаддон было открыл рот, собираясь оправдаться, но заскрипевшая дверь заставила его прикусить язык, обратив внимание на вошедшего.

   – А, Вельзевул, а я уже начал беспокоиться, что ты заблудился! – повернувшись, произнес Люцифер. – Присаживайся, твое место пока свободно, – добавил он таким тоном, что все присутствующие невольно переглянулись.

   Шутки с Дьяволом были плохи, а тут такая дерзость! Вассал позволил себе явиться на аудиенцию к королю с опозданием, да еще и в присутствии прочих подданных. Как было подмечено: так и собственного места и титула легко можно было лишиться, а потому демон неуверенно сглотнув, поспешил на свое место, будто провинившийся ребенок.

   – Я так полагаю, что твое опоздание обусловлено тем, что ты принес нам важные новости. Не так ли?

   – Да, Владыка, – кивнул демон. – До меня дошли слухи о том, что на окраине Ваших владений зреет недовольство. Одни хотят выбраться на поверхность, другие жалуются на то, что души им приходят слишком слабые. Пришлось задействовать некоторые ресурсы, чтобы усмирить недовольных.

   – И как же тебе стало известно до нас об этих недовольствах? – ехидно заметил Астарот, глядя на демона.

   – Мятеж произошел на границе моих владений, а я, в отличие от некоторых, знаю обо всем, что там происходит.

   – Ты на что намекаешь? – подскочив со своего стула, злобно бросил демон, метая в Вельзевула прожигающие молнии своего взгляда.

   – На то, что наши с тобой земли граничат с окраинами, и если бы ты тщательнее их охранял, сейчас не задавал подобных вопросов.

   – Следи за тем, что говоришь, – почти задыхаясь от злости, прорычал Астарот. Если бы в зале сейчас не было Люцифера, то демон, должно быть, вцепился в горло своему врагу.

   – Довольно, – проговорил Князь Тьмы. – Лаетесь здесь, как старые супруги. – Кто был зачинщиком?

   – Фуркас, один из стражей сорок второго легиона воителей, Владыка.

   – Сорок второй легион, – задумчиво процедил Люцифер, – Левиафан, если я не ошибаюсь, это воинство находится под твоим покровительством!

   – Это ложь, Повелитель, – с негодованием воскликнул демон. – Фуркас – верный Ваш подданный, он бы никогда не позволил себе подобного! Вызовите его сюда.

   – Вельзевул, приведи сюда его и прочих зачинщиков, – произнес Князь Тьмы.

   – Владыка, к сожалению, мы смогли захватить лишь мелких бунтовщиков. Остальные предпочли броситься в пустоту, – опуская голову, произнес демон.

   – Что? – взревел Люцифер. – И ты осмелился явиться сюда с такими новостями?

   – Повелитель, прошу… простите мне мою нерасторопность, – прохрипел Вельзевул.

   – Ох, как это удобно, – вмешался в разговор Абаддон. – Ты приходишь сюда, бросаешься обвинениями, порочащими честь своих соратников по Темному Ордену, и все свидетели так удачно канули в небытие. Не правда ли, это очень странно? Ведь найти на пустоши черную душу демона намного сложнее, чем человека. И если они не решатся вырваться оттуда в ближайшее время, а что-то мне подсказывает, что так оно и будет, мы навсегда утратим возможность узнать правду, ибо их постигнет та же печальная участь, что и грешников!

   – Как ты смеешь? – подскочил Вельзевул. – Ты намекаешь на то, что это я намеренно сгубил их?

   – Прости, я не хотел, чтобы это прозвучало в форме намека! – скривив на губах ехидную улыбку, ответил Абаддон.

   – Да будь ты проклят! – прошипел в ответ демон, кидаясь к своему врагу. Секундой спустя, они вцепились друг другу в глотки, будто адские псы, дерущиеся из-за грешной души. Поистине устрашающе зрелище, способное повергнуть в безумие любого человека, а может, и беса. Когда столь сильные создания встречаются в открытом противостоянии, содрогаются даже стены. Казалось, высокие своды Черного замка могут рухнуть в любой момент, погребая под завалами всех, кто оказался невольным свидетелем этого действа.

   Не в силах сдержать своей злости при виде подобной дерзости, Люцифер одним взмахом руки разнял не в меру пылких рыцарей, откинув их в разные стороны, буквально пригвоздив к стене магией столь сильной, что никто из них не осмелился ей противостоять.

   – Да как вы смеете? Вы – мои рыцари, мои глаза и уши! Я наделил вас властью и силой, о которых прочие демоны даже мечтать не смеют, а вы тратите их на глупые препирательства, заставляя меня жалеть об этом решении. Как мы можем призывать к порядку остальных, если вы, мои ближайшие соратники, осмеливаетесь на такое?!

   – Повелитель, – начал было Вельзевул.

   – Молчать! Впредь, я не потерплю подобной наглости! Азазель, ты проведешь расследование по этому инциденту!

   – Будет исполнено, Владыка, – отозвался демон, вставая со своего места.

   – И знайте, пощады не будет никому! Ясно?

   – Да, Владыка, – хором ответили рыцари.

   – Хорошо. К моему возвращению я желаю увидеть результаты. Надеюсь, что это понятно всем?

   – Да, – отозвались собравшиеся. Очевидно было то, что Люцифер не желал продолжать это собрание, точно так же, как и демоны не желали на нем присутствовать. Ослабив магическое сопротивление, Князь Преисподней дал своим рыцарям, которые до сих пор были прибиты к стене, будто к кресту, возможность пошевелиться.

   – Отлично. Можете идти, – холодно ответил он, взмахом руки отворив перед ними дверь.

   Разумеется, такое распоряжение Люцифера не могло порадовать его рыцарей но, с другой стороны, все могло бы быть куда хуже. Метнув на Абаддон довольный взгляд, про себя Асмодей порадовался краху своего врага. В кои-то веки Князь решил наказать своего фаворита, да еще и при таких обстоятельствах. Раскритиковать его дела на Святой Земле… Что ж, хорошее настроение до конца дня ему обеспечено. Впрочем, сейчас не время было отдыхать. У самого выхода ему удалось перехватить Астарота. Хоть особой привязанности к этому рыцарю Владыка Похоти и не питал, но времена сейчас были тяжелые, а потому стоило задуматься о том, чтобы привлечь на свою сторону как можно больше союзников, ну или хотя бы убедить прочих хранить нейтралитет.

   – Удели мне несколько минут своего времени, – шепотом проговорил Асмодей, отводя демона в сторону.

   – Для тебя, сколько угодно, – холодно ответил он, взглянув в разноцветные глаза своего собеседника. – Что ты хочешь?

   – Развеять кое-какие сомнения…

   – И какие же?

   – Как ты успел заметить, назревает некий заговор…

   – Неужели ты хочешь уличить в этом меня? Что ж, ты явно опоздал, – презрительно фыркнул Астарот. – Спектакль закончился несколько минут назад!

   – Если бы я хотел тебя в чем-то обвинить, то сделал бы это…

   – Так чего же ты хочешь? – проговорил демон, глядя на Асмодея. Что ж, если уж играть, то ставить на карту все. Если верить Лисабеле, то Астарот был один из немногих, кто практически не прибегал к манипуляциям с душами, а значит, можно было сыграть на его тщеславии.

   – Когда я был на Земле, то сумел получить доступ к очень интересной информации.

   – Какой именно?

   – Мне стало известно, что к нам попадает в два раза меньше душ, чем покидает Чистилище! Я думаю, бунт и нарастающее недовольство – это лишь повод для того, чтобы свершить здесь переворот. Половина душ… ты только представь, какой силой будет обладать тот, кто сумеет их поглотить…

   – Что? – Астарот вытаращил на него полные недоверия глаза. – Ты понимаешь, что для подобных обвинений тебе понадобятся неопровержимые доказательства?

   – Я думаю, что они у меня есть! – проговорил Асмодей.

   – Кто?

   – Мамон, – отозвался демон, пристально наблюдая за своим собеседником.

   – Но почему ты молчал, почему не сказал об этом Люциферу? И почему ты говоришь об этом мне? Не помню, чтобы мы с тобой были друзьями… с чего, вдруг, такая откровенность?

   – Моя ненависть к Абаддон известна, впрочем, как и презрение к Левиафану, а значит, остаешься только ты! Ты наиболее приближен к нему! И если, конечно, ты не причастен к его заговору, то не откажешь мне в помощи.

   – Как ты смеешь? – вспыхнул Астарот. – Свою приверженность Люциферу я не раз доказал в бою.

   – Именно поэтому ты поддержишь меня и сейчас!

   – И что ты хочешь?

   – Ты вхож к нему в дом, я хочу знать, о чем он говорит, что делает в своих владениях, я хочу, чтобы ты следил за ним тогда, когда мои лазутчики не могут.

   – Ты предлагаешь мне роль простого шпиона? – с негодованием воскликнул Астарот.

   – Разведчика в сердце вражеского логова! Звучит не так унизительно, – саркастично улыбнулся Асмодей. – Разумеется, ты можешь отказаться, но не думаешь ли ты, что впоследствии это может быть воспринято как предательство?

   – Ровным счетом, как и твое молчание! Ты до сих пор не ответил: если у тебя есть доказательства измены Мамона, почему ты еще не доложил об этом Люциферу?

   – Потому что всему свое время, – спокойно произнес Асмодей. – У тебя сейчас есть целых три варианта: донести обо всем Люциферу, помочь мне или промолчать…

   – Или же рассказать об этом Мамону, – добавил собеседник.

   – Даже четыре, – улыбнулся демон. – Так что ты выберешь? Рискнешь сыграть в эту игру или останешься в стороне?

   На несколько минут они замолчали, прислушиваясь к собственной интуиции, и лишь звук их шагов, гуляя по пустынным коридорам, нарушал установившуюся между ними тишину. Астарот, не имея на руках всех карт, впрочем, как и надежды заполучить больше информации, пытался понять стоит ли эта игра свеч, а Асмодей, зная о тщеславии своего собеседника, гадал о том, согласится ли тот принять участие в этой авантюре или нет.

   – Так что ты мне ответишь? – почти у самого выхода произнес он. – Большего пока я не могу тебе открыть.

   – Демон искушения… – фыркнул Астарот, – поистине, ты оправдываешь свое звание!

   – Я могу расценивать это как согласие? – с лукавой улыбкой произнес Асмодей.

   – Да, – коротко отозвался мужчина, сделав обреченный выдох. Очевидно, что историей он не проникся, но подстегнутое любопытство душило в нем чрезмерную осторожность.

   – Что ж, тогда по рукам, – произнес демон, подавая ему ладонь.

   – А теперь, если мы закончили… у меня есть дела на невольничьем рынке. Сегодня должна прибыть одна душа. Не такая чистая, как твоя. Но все же…

   Асмодей лишь молча кивнул, взглядом провожая Астарота. Из всех рыцарей, он был, наверное, самым сдержанным. Пожалуй, на его челе и в манерах даже присутствовала печать некоего аристократизма, которого были лишены остальные. Если бы Владыка Похоти не питал такую ненависть к его «легкому» греху и простоте, с которой он собирает свои души, они вполне могли бы стать друзьями но, увы и ах…

   – Это – второй! – буркнул себе под нос Асмодей, направляясь к выходу, где увидел Левиафана, сидящего верхом на спине огромного морского чудовища. – На ловца и зверь бежит! Постой, – ухватив поводья, буркнул он. Зубастая тварь встрепенулась, почувствовав постороннее прикосновение, издала такое разъяренное шипение, что демоны, стоявшие рядом, в страхе попятились назад.

   – Дьявол, – прошипел Левиафан, пытаясь усмирить взбунтовавшегося зверя, который вился под ним, будто змея, брошенная на сковородку. Так еще и Нифелим, посчитав, что хозяин в опасности, кинулся на его защиту, выпуская из пасти клубы черного дыма и огненные языки. Небывалое зрелище: дракон и морской монстр, схлестнувшиеся в поединке, будто две первородные, но противоположные по сути стихии. В завораживающей тишине, установившейся у Черных ворот, слышалось лишь пугающее клацанье зубов, да брань высших демонов, пытающихся разнять своих питомцев.

   Асмодей и сам уже пожалел, что сделал столь опрометчивый шаг. Не думал он, что морская тварь окажется столь несдержанной, да и хозяин, судя по всему, не потрудился обучить свою зверушку правилам поведения. Хотя, если в это вдуматься, так и должен себя вести боевой спутник демона.

   Чтобы прекратить это побоище Асмодей, отбившись от острых клыков, с разбегу вскочил на спину своего дракона, уводя его в сторону. Однако Нифелим, почувствовав жар сражения, никак не хотел подчиняться, заполонив драконьим пламенем всю площадь, раскинувшуюся у ворот замка. Что сказать… прирожденный боец!

   – Совсем с ума сошел? – прорычал Левиафан, – он мог тебя сожрать!

   – Я думаю, что ты сам не веришь своим словам! Скорее бы ты вывалился из седла, чем я пал от зубов твоего питомца. Как бы то ни было, спасибо за заботу, – съехидничал Асмодей.

   – Что тебе нужно?

   – Поговорить, – спокойно ответил демон. – Предлагаю прокатиться.

   – С каких пор познавший радость полета опускается до того, чтобы идти по земле? – одарив своего собеседника презрительным взглядом, бросил Левиафан. Да, определенно, каждый рыцарь ненавидел другого, и вместе их держала лишь взаимная выгода и приказание Люцифера. Одно было ясно: если хочешь получить союзника, постарайся удержать в себе всю ненависть, которую к нему питаешь. А потому, Асмодей предпочел пропустить мимо ушей язвительный ответ демона. Когда-нибудь потом, когда закончится эта заварушка, он припомнит ему это поведение, но не сейчас.

   – Тебе не кажется странным то, что происходит вокруг?

   – Это Ад, пора бы уже привыкнуть, – без особого интереса ответил Левиафан.

   – Я не об этом… будучи на Земле, я заметил, что небесное воинство стягивает свои силы в мир людей. Если несколько веков назад я не сталкивался с ангелами, не видел следов их сияющей длани в мире смертных, то теперь… теперь они усеяли его, как поле в пахотный период.

   – Ты думаешь, грядет битва? – поинтересовался демон, поглаживая по холке разъяренное чудовище, желавшее продолжить бой.

   – Ныне Ад на пороге гражданской войны, мы слабы, как никогда! Если бы я хотел ударить по нашим силам, то сделал бы это сейчас.

   – Преисподняя запечатана, ни один ангел не сможет прорваться сюда, – возразил Левиафан.

   – Не сможет без посторонней помощи, – лукаво заметил Асмодей, искоса наблюдая за своим собеседником.

   – Но ключи от бездны есть только у рыцарей Ада. Неужели ты думаешь, что кто-то из нас осмелится осквернить себя подобным союзом?

   – Я в этом уверен!

   – И кто же это?

   – Абаддон! Ты, как никто другой знаешь о его амбициях и тщеславии! К тому же, ты слышал о том, что Вельзевул сегодня сказал о бунте, но… Астарот бы не решился, а вот…

   – Но… – протянул Левиафан, пытаясь упорядочить все, что он сейчас услышал, ибо сложно поверить в то, что его «соратник» по Темному Ордену замыслил бунт, но то, что кто-то из демонов решится на союз с ангелами… это уж совсем в голове не укладывалось.

   – Тебе не меньше моего известно о том, какой интерес Абаддон проявляет к окраине. Не кажется ли тебе странным то, что мятеж поднялся именно там?

   – Но это не повод, чтобы обвинять его во всех грехах.

   – У него есть лишь две любви: власть и война, и если эта попытка увенчается успехом, он получит и то, и другое. И самое время… пока Владыки нет в его владениях.

   – А доказательства?

   – Их более чем достаточно. Тебе ведь известны демоны Халфас и Малфас, не так ли?

   – Безусловно, это ближайшие соратники Абаддон. Наша воинственная троица, – усмехнулся Левиафан. – Фобос и Деймос – вечные спутники войны*.

   – Именно. Они пропали несколько месяцев назад.

   – Я слышал об этом! – проговорил демон.

   – Так вот, на самом деле они у меня в плену. Более того, они поделились со мной этой информацией. Так что…

   – Так уж поделились…

   – Ну, скажем так… я не оставил им иного выбора, – на самом деле Асмодей слукавил, он самолично уничтожил этот воинственный дуэт несколько месяцев назад. К слову сказать, надо отдать Абаддон должное, он умел выбирать себе соратников. Демоны умерли в мучениях, но так и не выдали тайн своего хозяина. В тот момент Владыка даже позавидовал такой преданности. Но его собеседнику такие тонкости знать было не обязательно.

   – И что ты хочешь сейчас от меня? – поинтересовался Левиафан.

   – Помощи… если начнется мятеж! Ты обязан Люциферу всем: несмотря на твое «грязное» происхождение, он наделил тебя властью, о которой ты даже не смел мечтать; даровал тебе земли; вознес на вершины лимба. Ты обязан ему больше, чем любой из нас, а потому мне хочется верить, что ты выберешь правильную сторону в этой битве.

   – Моя преданность Владыке непоколебима, но я до сих пор не понимаю, зачем ты мне это говоришь?

   – Назревает война, ты не можешь не чувствовать ее приближения. Я знаю, с кем мне придется схлестнуться и ради чего… Некоторых противников стоит убивать лишь потому, что этого требует необходимость. Пока у тебя есть время, выбирай сторону…

   Левиафан ничего не ответил. То ли сказанные Асмодеем слова казались ему столь нелепыми, что он не мог в них поверить, то ли на самом деле демон принимал судьбоносное решение, а потому не хотел торопиться. Но в отличии от остальных, он проявил чрезвычайную осторожность, хотя семена сомнений в его душе зародились, осталось дождаться, когда они прорастут.

   Некоторое время они ехали бок о бок по серпантину, но вот их питомцы, до сих пор не остывшие от недавней перепалки, явно не разделяли терпимости хозяев, то и дело бросая друг на друга разъярённые взгляды, толкаясь в бока и клацая зубами.

   Было очевидно, что разговор исчерпан. Едва ли сегодня удастся получить от Левиафана какой-то вразумительный ответ, а потому Асмодей, подведя Нифелима к обрыву, вознесся к сизым небесам, укутанным серными облаками.

   – Подумай над моими словами, – бросил он напоследок, сверкнув глазами.

   Ответом ему был лишь тяжелый взгляд, наполненный сомнениями и затаенной злостью. Что ж, в этот раз он, очевидно, превысил лимит по лжи, впрочем, для себя он определил эту ложь, как спасительную, а потому последствий не опасался. Напротив, ждал их с нетерпением. Чтобы ни случилось, отношения с Абаддон и Мамоном хуже уже не станут, но зато многое станет ясно. Главное, самому не угодить в свои же сети.

   – Это третий! – проговорил демон, подстегнув дракона. Оставалось совершить последний визит. Вельзевул! Сделав глубокий вдох, демон позволил себе ненадолго расслабиться, несколько раз облетев по кругу гору. Вскоре былое хладнокровие вернулось к нему, и Асмодей направил Нифелима к колоннаде греческого пантеона, который один из его ближайших соратников сделал своим входом.

   На лету спрыгнув с дракона, он практически бегом, перескакивая ступени, поднялся к главным вратам, где его уже ожидала одна из подручных Вельзевула.

   – Асмодей, давно я тебя не видела в нашей скромной обители. Что привело тебя сюда? – демоница положила покрытую чешуей ладонь на его кирасу, аккуратно, почти игриво поглаживая чеканный орнамент.

   – Барбело, я смотрю, годы в Аду не сделали тебя краше, – усмехнулся демон, бросив на свою нежданную собеседницу спокойный взгляд. Справедливости ради, стоит сказать, что вид у нее был действительно необычный, хотя страшной ее назвать было нельзя: высокая, покрытая чешуей с ног до головы, она напоминала неудачный гибрид женщины и змеи. Мелкие кудри на русых волосах венчали два бараньих рога, покрытых золотым напылением, но самым примечательным в ее облике, безусловно, были глаза, зеленые со змеиным зрачком. В отличие от остальных демониц одежду ей составляли живые листья и цветы, оплетающие сокровенные места виноградной лозой и цветами гиацинта. Зрелище для Ада весьма необычное. Сам бы Асмодей сказал, что Барбело внешне напоминает скорее коварную дриаду и покровительницу лесов, чем злобную демоницу, но небесные силы решили иначе.

   – Впрочем, как и тебя хорошим манерам! – усмехнулась она, приглашая его войти внутрь. – Время меняет многое, но вот ты остался таким же острым на язык, как и при нашей последней встрече. А встреча была… горячая!

   – Давно ты вернулась? Вельзевул говорил, что ты отправилась в длительную ссылку на Землю. Сколько мы уже не виделись? Сто лет? Двести?

   – Почти пятьсот, мой друг, – елейным тоном ответила Барбело, принимая человеческий облик. Асмодей на миг даже затаил дыхание. Давно ему не приходилось видеть столь прекрасное создание. Еще до своего падения, она по красоте могла сравняться, пожалуй, только с Люцифером, но сейчас черная магия преобразила демоницу десятикратно. Золотые локоны, украшенные живыми цветами, спадали на плечи, окружая ее чарующим благоуханием; фарфоровое личико, настолько идеальное, что от него невозможно было отвести взгляд, сияло жизнью и здоровьем; чувственные губы чуть приоткрыты, обнажая ровные ряды белоснежных зубов; и глаза глубокого изумрудного цвета, такие пленительные, наполненные истомой. Да, такую женщину мог создать только Бог, и только он мог низвергнуть ее в чертоги Преисподней. Еще одно доказательство того, что идеалу нет места под небесами.

   Облачена Барбело была в белоснежное шелковое платье в пол, с узким лифом, отороченным золотом и драгоценными камнями, что только подчеркивало манящие изгибы фигуры, образ дополнял синий полуплащ на манер римской тоги, перекинутый через плечо и скрепленный огромной брошью. Необычное решение, на которое могла пойти лишь женщина, обладающая тонким вкусом. А в угрюмой пещере Вельзевула она и вовсе светилась подобно светозарной звезде.

   – О, неужели великий Асмодей готов забрать назад свои ехидные замечания? – подходя вплотную к нему, произнесла девушка, вставая настолько близко, что могла чувствовать тепло, исходившее от демона. Каждое ее слово огнем обжигало его кожу, туманя мысли. Собственно, после пламенной ночи с Барбело, Владыка Похоти и дал себе зарок: никогда не делить свою энергию с демоницами. Слишком много она забрала у него в тот момент, хотя, и отдала не мало. Половину тысячелетия это правило было незыблемым, пока его практически не уложила на лопатки Дэлеб. – Скучал? – коснувшись губами его подбородка, промурлыкала она.

   – Знаешь, как-то времени не представилось, – перехватив ее ладонь, скользнувшую под халат и застывшую на мускулистой груди, отозвался он.

   – О, я поражена, – встретившись с его спокойным взглядом, прошептала демоница. – Неужели пустоту в твоей груди заполнила женщина?

   – Я вижу, что долгое пребывание среди людей сделало тебя менее прозорливой, – сверкнув глазами, бросил Асмодей. – Дела, дорогая, исключительно дела!

   – От дел тоже нужно иногда отдыхать! Завтра после заката я буду ждать тебя на нашем месте!

   – Помнится, при нашей последней встрече ты предпочла холодные ласки Абаддон!

   – Ах, Асмодей, – высвобождая свою руку, проговорила Барбело, – кто старое помянет – тому глаз вон…

   – А кто забудет – тому оба выколют! – бесцеремонно прервал ее демон.

   – Мы все здесь не без греха! Ледяные прикосновения Абаддон способны затушить даже самый яркий огонь! – равнодушно заметила демоница, ни на секунду не отводя глаз от Асмодея. – Я должна была сбиться с дороги, чтобы понять какой путь должна избрать!

   – Если дорога известна, то проводник тебе ни к чему! А теперь, будь так добра, доложи своему повелителю обо мне.

   – Вельзевул мне не повелитель! – прошипела она, на мгновение теряя человеческий облик. Гордыня – вечный грех падших, открывший перед ними адские врата. Барбело, будучи прекраснейшей из женщин была ему подвластна больше остальных, а потому Асмодей постарался затронуть те же душевные струны, на которых пыталась играть демоница. И судя по ее реакции, ему это удалось.

   – И все же, – пропуская Барбело вперед, протянул он. Да, действительно неожиданная встреча. В Ад начали стягиваться силы, а потому демон не мог избавиться от ощущения, что сидит у подножия вулкана, который в любой момент начнет извергаться.

   Пройдя по довольно узкому коридору, усеянному искусной резьбой по камню, отражающей историю Ада с момента падения ангелов, они поднялись по винтовой лестнице в огромное помещение, служившее для Вельзевула и кабинетом, и приемной. Это были, пожалуй, единственные чертоги в его обители, обставленные с аристократической роскошью. В центре зала стоял массивный стол из черного дуба с серебряным канделябром, подле него расположилось старое кресло, затянутое в зеленую парчу, а кругом тысячи, а может, десятки тысяч книг. Да, своей поистине королевской библиотекой, самой обширной в Аду, демон мог гордиться.

   С покрытых пылью стеллажей на Асмодея взирали десятки разноцветных корешков, расставленных в одному Вельзевулу ведомом порядке. Были здесь и труды известных схоластов, и последние научные изыскания, и сборники с древней поэзией, и трактаты по богословию, и пособия по стратегии и тактике ведения боевых действий. Какие только книги не соседствовали на полках в полной гармонии друг с другом.

   Но истинной гордостью, драгоценным камнем его коллекции, безусловно, были сочинения темных мастеров пера: алхимиков, мистиков, оккультистов, написанные теми, кто не побоялся пойти на греховную сделку с приспешниками Ада, чтобы получить шанс прикоснуться к высшему знанию.

   Окинув библиотеку быстрым взглядом, Асмодей опустился в свое любимое кресло у камина, блаженно вытянув ноги к огню. Будучи в этой обители почти что членом семьи, демон, не дожидаясь позволения, до краев наполнил бокал багровой жидкостью из графина и осушил несколькими глотками.

   – Не стесняйся, – саркастично проговорила демоница, садясь напротив него и уже более вкрадчивым тоном продолжила, – Асмодей… послушай: наша природа определяет наши поступки, ты же не винишь птицу за любовь к свободе. Наша разлука…

   – Барбело, – перебил ее Владыка, – разлука меня не печалит, я пережил столько расставаний с женщинами, к которым привязанности чувствовал не больше, чем к старому халату, так что предложенный тобой сценарий меня вполне устроил. Как ты сама только что сказала, кто старое помянет…

   – Видимо, ты просто забыл о том, какой может быть настоящая женщина, – сверкнув глазами, заметила она, направляясь к выходу. – Завтра. На нашем месте.

   Асмодей ничего не ответил. Признаться, за долгие века он отвык от подобного напора демоницы, а потому находил в этом что-то необъяснимо притягательное. Вечность лишь сильнее разожгла огонь Барбело, оставалось только решить, желает ли он в нем гореть!

   В ожидании время тянулось мучительно медленно, ведь не питая особой любви к книгам, Асмодей не рассматривал чтение как способ скоротать бесконечные минуты, а потому погрузился в тяжелые размышления. Истина по-прежнему была от него укрыта, оставалось надеяться на то, что Лисабела сможет выжать из учетных записей какие-то новые данные. Не могли же эти души в воздухе раствориться? Или же… От одной мысли ему стало не по себе, Вельзевул был его товарищем, но не проверил он только своих приближенных, а значит, нужно достать еще пару книг.

   – «Нуриэль, разыщи их», – мысленно приказал демон, выпуская из груди сияющую сферу, которая в одно мгновение обратилась в пыль. В такие моменты Асмодей всегда радовался своему маленькому секрету, ведь эти записи были защищены самыми сильными заклинаниями. Ни один падший не мог к ним прикоснуться! Но там, где бессилен демон, всегда найдет дорогу ангел. К тому же, что небесному созданию делать в Аду? Досадное упущение, брешь в защите, которую он взял себе на вооружение.

   – Рад тебя видеть! – проговорил Вельзевул, вырывая его из чертогов разума. – Что привело тебя ко мне?

   – Дело, но прежде, чем перейти к серьезному разговору – ответь: зачем ты вызвал Барбело?

   – Это не я.

   – А кто же тогда? – с интересом проговорил Асмодей, закончив бездумно перелистывать страницы в сборнике античной поэзии.

   – Ты же знаешь, она у нас инициативная, – усмехнулся Вельзевул. – Сказала, что закончила свои дела на Земле, но это ложь. Она, подобно многим, чувствует, что грядет великая буря. Ангелы спустились слишком низко, а демоны, наоборот, высоко поднялись. Следующая битва разразится на Земле, если мы сумеем пережить собственные неурядицы.

   – Кстати, об этом, – начал Асмодей, радуясь тому, что разговор принял такой желанный поворот, – что тебе известно о назревающем здесь бунте?

   – Немного, – ответил Вельзевул, усаживаясь против своего гостя. Скрестив пальцы и положив локти на подлокотники, он на мгновение задумался. – Демоны, черти, бесы… постоянные реформы, тяжкие вексельные обязательства… они ратуют за свержение Люцифера и передел власти. Две волны мятежей я подавил, но неизвестно, чем это может закончиться. Змее прокравшейся в наши палаты нужно отрубить голову до того, как она успеет пустить яд в разум высших демонов.

   – Ты знаешь, кто главарь?

   – Если бы я знал… Впрочем, тебе должно быть известно, кто у меня на особом счету.

   – В этом наши мысли сходятся, – согласно кивнул Асмодей. – Но ты должен понимать, что в одиночку провернуть такой замысел невозможно. Но я пришел к тебе с другой проблемой.

   – Какой же?

   – Мне стало известно, что Мамон собирается выменять у ангелов пять тысяч душ из Чистилища в обмен на чашу Святого Грааля! Скажем так: он решил забрать назад то, что преподнёс нам тысячелетия назад.

   – Откуда?

   – Слухами земля полнится. Моя длительная ссылка на поверхность принесла свои плоды. Сам понимаешь, что провернуть такое дело без посредников невозможно.

   – Но почему ты промолчал об этом? Это же был такой шанс убрать столь мешающую фигуру с шахматной доски.

   – Я хочу взять его в момент сделки. Только подумай, мы сможем уличить его в предательстве, заполучить пять тысяч кающихся душ и сохранить величайшую святыню.

   – Ты хочешь убить двух зайцев одним выстрелом, мой друг, это чревато! Открытое противостояние с небесами невозможно без дозволения Люцифера!

   – Об этом не должно быть никому известно! – отозвался Асмодей. – Я все рассчитал, если все удастся, нам не в чем будет каяться.

   – Это опасная тропа! Ты должен рассказать!

   – Мы прошли с тобой через Божий гнев и адское пламя. Если у меня есть шанс убрать Мамона с доски, я это сделаю. А ты… признайся, ты хочешь этого не меньше моего.

   – Убить Мамона, а не захватить души. Подумай, это может только приблизить назревающий конфликт, а мы к нему не готовы.

   – И все же, я пройду по этому пути. С твоей помощью или без!

   – У меня не получится тебя отговорить? – спокойно произнес Вельзевул.

   – Нет! Об одном лишь прошу, если не решишься поддержать меня, по крайней мере сохрани эту вылазку в тайне.

   – На мое молчание можешь рассчитывать, что до остального: дай мне несколько дней, – ответил хозяин дома, задумчиво потирая лоб.

   – Хорошо, – кивнул Асмодей, направляясь к выходу. – До скорого. – «Это четвертый», – мысленно произнес он.

   Не дожидаясь ответа, демон скользнул в коридор и едва не сшиб с ног служанку, встретившуюся ему у самого выхода. Сейчас все его мысли были направлены в иное русло: четыре легенды, придуманные им, были идеальным способом проверки. Осталось только дождаться результатов и надеяться на мудрость Люцифера. Впрочем, в последнем он ни капли не сомневался.

   Раскланявшись с Барбело, демон вскочил на спину Нифелима, взмывая ввысь. Лететь в свою обитель не хотелось абсолютно, а потому ударив в бока своего боевого товарища и друга, в верности которого не приходилось сомневаться, демон позволил себе совершить небольшую прогулку по Садам Покаяния. Слишком многое сейчас нужно было обдумать, слишком много возможных сценариев предусмотреть, а для этого требовалось одиночество, покой и тишина.

   Венера давно уже укрылась за горизонтом, унося с собой огненный шлейф, и Ад укутало ночное покрывало, подарившее столь желанную прохладу, казалось, даже воздух стал свежее, ибо серные облака рассеялись. Поистине благословенный вечер! Прекрасное завершение тяжелого дня.

ГЛАВА 7

Проведя в Аду долгие годы, казавшиеся вечностью, Лисабела смогла привыкнуть к постоянным кошмарам, пыткам и рекам кипящей лавы. Каждое утро она просыпалась на окровавленном ложе, усыпанном сотнями игл, впивавшихся в кожу; каждое утро на ее спине рисовали причудливые узоры огненные хлысты; каждое утро несчастная была вынуждена вкушать из горькой чаши унижения и боли, зная, что ни в одном из миров ее душа не сможет сыскать себе прощения. Эти ощущения стали такими же обычными, как утреннее омовение – ужасающая традиция Преисподней, презреть которую было невозможно. Поэтому, когда первые лучи восходящей Венеры прорвавшись сквозь амбразуру окна, окутали опочивальню теплым светом, девушка испытала смешанные чувства умиротворения и негодования, отказываясь поверить в истинность происходящего вокруг нее.

   Пробудившиеся ощущения, предшествующие возвращению сознания из царства Морфея, играли с ней злые шутки, пытаясь окутать ее ореолом спасительной лжи, которая развеется в тот момент, когда она откроет глаза. Еще одно изощренное наказание Ада – нереальная надежда, ибо вместо привычных игл ее окружало мягкое облако, ласкавшее кожу нежнейшими прикосновениями. Это было чудное видение – сказка, напоминающая о давно забытой жизни, дарящая негу и умиротворение. Перевернувшись на бок, Лисабела притянула ноги к груди, сжавшись в комочек, будто пытаясь сохранить остатки энергии, удерживающие вокруг нее эту сладостную химеру, но реальность быстро отвоевала свое, заставив девушку разомкнуть веки.

   Первое, что бросилось в глаза – до боли знакомые стены опочивальни Асмодея. Взгляд застыл на трещинках, усыпавших стены замысловатой паутиной и красноватых отблесках чадящих свечей, заливших железные канделябры восковыми слезами. Постепенно в памяти начала восстанавливаться картина минувшей ночи, заставившая душу девушки разрываться от мучительных противоречий. Целая буря эмоций всколыхнула ее естество, рождая в сердце столь противоположные чувства, что Лисабела никак не могла их смирить в обреченных попытках услышать голос разума.

   Это была гремучая смесь стыда, негодования, обиды, унижения и злости. О, как она сейчас хотела ненавидеть демона за то, что он посмел осквернить единственную ценность, которую ей удалось сохранить в этой Богом покинутой бездне. Но в то же время к этим эмоциям примешивалось нечто такое, в чем девушка боялась себе признаться. Нет, это была не жалость к Асмодею, которую она испытывала в момент навязанной ей близости; не смирение, в котором несчастная пыталась найти успокоение. Это было чувство более глубокое и необъяснимое, противоречащее здравому смыслу, обреченное и грешное, но в то же время спасительное, дарующее надежду и силу на борьбу.

   Безусловно, не так она себе представляла момент первой сокровенной близости. Да что уж говорить, будучи с рождения девушкой богобоязненной, Лисабела вообще старалась не думать о том, через какую постыдную тайну проходят мужчина и женщина в момент слияния их тел и душ, а произошедшее вчера и вовсе сметало все границы дозволенного, бросая ее в омут истинного порока. При этой мысли единственным чувством, которое должно было завладеть ее естеством, должно было быть отвращение. Она так ждала его, пыталась воскресить внутри себя, но треклятое сердце против воли продолжало искать оправдание всему случившемуся.

   Сейчас, пытаясь вспомнить свои ощущения, Лисабела не могла сказать, что демон, взял ее насильно, проявляя грубость и жестокость. Нет, напротив, он был почти нежен с ней. Боль, сводившая тело в первые мгновения контакта, постепенно растворилась, к стыду несчастной рабыни, уступив место зарождающемуся наслаждению, которое, впрочем, было омрачено леденящим холодом каменных плит. Но что было потом? Забвение! Каким-то одному ему ведомым способом, Асмодей погрузил девушку в спокойный сон, и к еще большему удивлению, очнулась она в окружении белоснежных простыней на его ложе.

   Она, уж точно, не могла позволить себе подобной дерзости, а значит, на кровать ее отнес Асмодей. Но почему? Сострадания за ним не наблюдалось никогда, а тут… участие. Пусть неумелое, завуалированное некой злостью или отрицанием, но уже бесспорное. Что ж, порой забота может принимать разные формы, а любовь и жестокость надевать похожие личины. Таков был Ад, он уродовал даже самые благородные порывы, поглощал даже самый яркий свет, со временем растлевал чистые души. Нет вины демона в том, что он не умеет любить, не ведает жалости и не знает прощения. Это Преисподняя за тысячелетия обратила лучезарного ангела в проклятого Богом монстра. От одной мысли об этом сердце девушки сжалось от сострадания, а в душе разлилось приятное тепло. Но тут же отравляющая мысль ворвалась в ее сознание: неужели по прошествии столетий свет оставит и ее душу? Неужели она по обыкновению смирится со своей участью, позволив адским огням напрочь выжечь все ненужное из души? Неужели она тоже разучится любить и сопереживать с одной лишь целью: выжить в Преисподней, где правят жестокие законы, диктуемые не менее жестокими и бездушными демонами? Нет, она не поддастся, будет сопротивляться. У нее хватит сил.

   Мысли опять вернулись к минувшей ночи. Разум неустанно твердил ей о том, что демон взял ее, супротив девичью волю; о том, что ей до́лжно возненавидеть его за подобное оскорбление; о том, что это невозможно забыть и простить. Ее чистая душа воспринимала все с присущим ей смирением, убеждая несчастную в том, что это не самое страшное из адских наказаний, да и наказанием оное можно назвать с большой натяжкой. И лишь сердце, заглушая остальные голоса, кричало о том, что давно его простило за все, убеждая Лисабелу в том, что рано или поздно это должно было произойти. Сейчас ей казалось, что она знала об этом с того самого момента, как впервые встретилась с ним взглядом, хотя это откровение снизошло на нее мгновение назад. По злой усмешке судьбы свершилось предначертанное, и в центре адской бездны в сердце рабыни расцвел цветок грешной любви к своему хозяину.

   Это была запретная и обреченная любовь, которую она поклялась избегать, но та, будто нежданная гостья, ворвалась в ее сердце, сметая на своем пути все преграды и предрассудки, обиды и горечь, даруя надежду.

   Загадочная личность Асмодея пробуждала в Лисабеле жгучий интерес, но в то же время пугала. Воистину, он был тем огнем, который властвовал над людскими судьбами. Он завораживал, вводил в транс, манил и обещал подарить тепло, но стоило к нему приблизиться, обращал все в пепел. Демон мог разрушать, не прилагая, казалось бы, никаких усилий. Он был могущественен, а она, будто безвольная бабочка, зашив холодный страх в белом саване, летела на его свет, замертво падая к ногам. Глупая бабочка! И жестокая ирония судьбы: демон был тем, кто позволил ей взмыть к небесам на крыльях любви, но в то же время и тем, кто в мгновение ока отобрал у нее этот дар, пришпилив к раскаленной земле. Осознание хлестануло ее, сильнее пощечины и, соскочив с кровати, девушка начала взывать к небесным силам, пытаясь найти прощение в собственных глазах.

   – Матерь Божья, молю, укажи мне верную дорогу, – шептала она, опустившись на колени, но все, казалось, были глухи и слепы к ее мольбам. Впрочем, она это заслужила, ибо позволила себе броситься в омут этих недозволенных страстей, а потому, единственное, что ей оставалось, это плыть по течению, надеясь на то, что река забвения вынесет на путь спасения ее грешную любовь.

   В случившемся не было ее вины, но по каким-то неясным ей причинам Лисабела продолжала упиваться своими раскаяниями, будто они могли что-то изменить. Да и хотела ли она что-то менять? В чем именно пыталась покаяться? В своей любви? В том, что не попыталась оказать сопротивления, считая его бессмысленным? В этот момент все казалось таким запутанным, что любой выход виделся ей обреченным и не предвещающим ничего хорошего.

   Она представления не имела о том, как ей вести себя с Асмодеем, да и ориентироваться было не на кого. Дэлеб, в ревности своей, каждый день отправляла в опочивальню своего повелителя новых наложниц, а потом запирала их на пустоши. Посмеет ли демоница так же поступить и с ней? Заступится ли за нее Асмодей, памятуя о той помощи, что она ему оказала? Едва ли… Мысленно дав себе сильную оплеуху, Лисабела напомнила себе о том, что ее эфемерные мечты обречены точно так же, как и все обитатели гиблой пустыни, которую величают Адом. Судьба такова, что для нее он навсегда останется единственным, а она для него – одной из многих. Лисабела Гвендельхард – не особенная, а очередная. И не надо тешить себя иллюзорными надеждами.

   Уверив себя в этой мысли, девушка отважилась подняться с колен и осмотреться. Покои были пусты, кое-где догорали огарки свечей, поднимая к высоким сводам тонкие петельки белого дыма, кое-где по комнате бродили самовольные лучики света, проникая сквозь прикрытые портьеры. Асмодея нигде не было, как и Нифелима, который по обыкновению блуждал вокруг резиденции, иной раз позволяя себе заглядывать в окна и звать своего хозяина.

   Покинуть опочивальню, не имея на это дозволения, Лисабела не решилась, а потому, памятуя о своем задании, решила вернуться к расчетам и спискам. Но сделав несколько шагов, она застыла в нерешительности, остановившись взглядом на сорочке, лежащей на углу кровати.

   Об этой традиции она слышала, правда, за время своего пребывания в обители Асмодея ни разу не видела девушек, удостоившихся этой милости. Может потому что дары не успевали дойти до несчастных, канувших в пустоту, может потому, что демон был достаточно скуп на подобные подарки. Как бы то ни было, это была своего рода благодарность повелителя за проведенную ночь.

   В первую секунду радости Лисабелы не было предела. Одежда, пусть и лишенная всяких изысков, после стольких лет наготы, казалась ей благословением небес. Взяв в руки полупрозрачную сорочку, сделанную из белоснежного газа в два слоя, девушка прижала ее к себе. Подойдя к черной зеркальной глади пустоши, и обомлела. Будто из потустороннего мира на нее смотрела уже не девятнадцатилетняя девушка, а умудренная женщина, на чью долю выпали нечеловеческие муки. И хоть внешность ее не претерпела никаких изменений, глаза выдавали ее истинный возраст, если не сказать больше, они оставляли на ее челе какую-то темную печать, которую уже никогда не развеет ни солнечный свет, ни священный огонь. Это была печать Ада, печать страданий, печать проклятия, которую ей носить до скончания времен.

   Затем взгляд ее спустился ниже, остановившись на прекрасной сорочке, заканчивающейся на середине голени. Ни одна грубая складка не портила струящейся красоты легкой материи. Казалось, простота кроя лишь придавала облачению изысканности. Под грудью проходила атласная лента, обращавшаяся на спине в небольшой бант, а на кромке подола расцвела кружевная вышивка, придававшая наряду большую завершенность.

   Лисабела уже собиралась примерить сорочку, как поперек горла встал горький привкус отвращения к самой себе. В ее глазах этот дар приравнивался к подаянию, которым мужчины оплачивают любовь, получаемую от блудниц. На такую жертву она была не готова. Почти двадцать лет назад она продала душу Люциферу в обмен на жизнь собственной сестры, неужели она пала настолько низко, что теперь готова сделать тоже самое ради белоснежного тряпья? При одной мысли об этом Лисабела брезгливо поморщилась, отбросив сорочку на кровать.

   Впрочем, в своих размышлениях девушка оказалась не так далека от истины. Понимая, что сломить и всецело подчинить себе столь светлую душу не так просто, Асмодей решил растлить ее соблазнами, а это была первая ласточка, выпущенная в небо.

   Как бы то ни было, время неумолимо двигалось вперед, а тяжкое бремя ее расчетов все еще оставалось на месте. Страшась накликать на себя гнев повелителя, девушка уселась за стол, раскрыв пару расчетных книг, она стала выписывать цифры на предварительно разлинованный лист. Дело спорилось быстро, и уже через несколько часов у нее получился весьма внушительный список. Хотя где-то на задворках сознания зародилась мысль о том, что это только начало.

   – Я думаю, что ты здесь задержалась! Не место всякой черни в покоях повелителя, – прорычал знакомый голос, заставивший девушку похолодеть изнутри. Видимо она так увлеклась своими расчетами, что не услышала грузных шагов Дэлеб, вошедшей в опочивальню.

   – Госпожа, я… – залепетала она, вскочив со своего места, но тут же получила звонкую пощечину ладонью, заключенной в стальную перчатку. На располосованной щеке несчастной образовались глубокие ссадины, а кровь забрызгала учётные книги.

   – А ты, я смотрю, так ничему и не учишься? – прорычала демоница. – Да как смеешь ты говорить без позволения? Думаешь, эти покои для таких, как ты создавались? Или ты совсем позабыла о своих обязанностях?

   – Повелитель попросил… – всхлипнула Лисабела, в тщетной попытке объяснить причину своего вынужденного пребывания в этих апартаментах, но тут же получила очередную пощечину. На этот раз удары демоницы были наполнены нескрываемой ненавистью, а оттого были мучительнее обычного, казалось, даже перчатка ее была пропитана каким-то ядом, который буквально разъедал кожу вокруг раны, принося невыносимые страдания.

   – Повелитель никогда не просит, – оборвала несчастную Дэлеб, ухватив ее за волосы и вытягивая на середину опочивальни. Боль была настолько сильной, что Лисабела уже не могла молить о пощаде, не могла сопротивляться, захлебываясь в собственной крови, а из груди вырывались лишь булькающие хрипы и стоны. Хлыст в очередной раз начал свой ужасающий танец по всему телу, до мяса рассекая кожу.

   – Молю, госпожа, – собравшись с последними силами, взвыла девушка, вцепившись в подол ее платья. Казалось, этот отчаянный призыв, сотрясший своды огромной пещеры, возымел свое действие, ибо удары прекратились, а в покоях воцарилась ужасающая тишина. Лисабела, набравшись смелости, решилась поднять застланные кровавой пеленой глаза на демоницу, но увидела тихое противоборство, заставившее ее затаить дыхание.

   Перехватив занесенную над рабыней руку Дэлеб, Асмодей молчаливо взирал на демоницу. И во взгляде этом было столько злости, столько разочарования, что по спине Лисабелы мороз пробежался по коже. Надзирательница было рванулась, пытаясь высвободиться из мертвой хватки, но тот лишь сильнее сжал ладонь. На миг девушке даже почудилось, что она слышит скрежет гнущегося железа.

   – Владыка, – начала было она, но Асмодей лишь сильнее сжал ее руку, заставляя ее опуститься перед ним на колени.

   – Скажи мне, Дэлеб, какой приказ я отдал перед выходом? – спокойно проговорил он, таким тоном, будто речь шла о сущей безделице.

   – Вы сказали, чтобы никто не заходил в Ваши покои, – прохрипела она, едва сдерживая слезы унижения и боли. За долгие тысячелетия ее еще никогда так не оскорбляли, да еще и в присутствии рабыни.

   Никогда Асмодей не бросал тень на ее авторитет, никогда он не позволял себе разговаривать с ней, с главным инженером Преисподней, таким тоном, и никогда он не заставлял ее падать перед ним на колени. Такого удара Дэлеб не могла от него ожидать, а потому буквально задыхалась от переполнявшей ее злобы.

   – Тогда ответь мне, что ты здесь делаешь? – еще сильнее надавив на руку своей жертвы, произнес он. Демоница взвыла от боли, моля его о милосердии, но Асмодей был не приклонен. – Отвечай…

   – Наказание, – прошипела она, склонившись к полу.

   – Ты ставишь эти оправдания выше моих приказаний? Или считаешь, что я сам не в состоянии наказать грешника? – прошипел демон, сверкнув глазами. – Отвечай же?

   – Нет, Владыка, – трепыхаясь в его руках, будто бабочка, пойманная в сети, лепетала она. Сейчас от напыщенного превосходства демоницы не осталось и следа, признаться, своим испуганным видом она немногим отличалась от несущих бремя своего наказания душ.

   – Уходи, и в ближайшие два дня не показывайся мне на глаза. После поговорим, – разжимая ладонь, прорычал он, позволив демонице мешком рухнуть к нему в ноги. – Уходи, – не давая ей возможности опомниться, прошипел Асмодей, наблюдая за тем, как бросая гневные взгляды на лежащую на полу Лисабелу, Дэлеб, на шатающихся ногах, покинула опочивальню.

   Опустившись подле девушки, демон ухватил ее за плечи, то ли намеренно, то ли случайно, избегая касаний с кровоточащими ранами, и поставил на ноги.

   – Идти можешь? – проговорил он, оглядывая ступни девушки, покрытые окровавленной коркой. Лисабела лишь едва заметно кивнула, облизывая потрескавшиеся губы. – Туда, – Асмодей кивнул в сторону купели, следуя за несчастной, оставляющей на полу кровавые следы.

   Да, такого кощунства в его покоях не было уже более трех столетий.

   Однако через несколько секунд Асмодей все же пожалел о своей грубости. Надвигалась война, а иметь в своих рядах такого сильного союзника с армией боевых машин было прекрасным козырем.

   – «Надо будет решить эту проблему», – про себя отметил демон, наблюдая за неуверенными движениями девушки. И все же хорошо Дэлеб ее приложила, если бы Лисабела могла умереть во второй раз, то сейчас, наверняка, билась бы в предсмертной агонии. Не говоря ни слова, Асмодей поставил рядом с ней хрустальный флакон с целительным бальзамом, усаживаясь на краю купели подле нее.

   Мысли в его голове боролись за первенство, бесцеремонно отталкивая одна другую, грозя перерасти в настоящую мигрень. На миг Асмодей даже усмехнулся. Интересно, может ли демона сразить подобный недуг?! Впрочем, размышления быстро потекли по проторенному руслу. Невидящими глазами наблюдая за дрожащими движениями Лисабелы, смывающей с себя кровавую корку, он лихорадочно пытался выдумать слова, которыми объяснится с Дэлеб. И ведь знал он, что эта «выгодная» связь принесет ему немало хлопот, а все равно приблизил к себе эту железную бестию, а теперь, чтобы сохранить ее преданность был вынужден поступиться некоторыми своими принципами. Как жаль, что с ней нельзя было поступить, как с обыкновенной рабыней, связанной с ним кровным договором. Об извинениях он, конечно, не помышлял, да и вины своей не чувствовал, но и оставить все как есть было нельзя. Так что он мог сказать ей обнадеживающего, но в то же время не потерять свое лицо?

   Плеск воды вывел его из размышлений. Закончив купание, Лисабела села на край купели и принялась втирать целительную жидкость в разодранные раны, которые мгновенно начали затягиваться тонким слоем кожи. Такой бальзам был привилегией лишь тех душ, которым удалось попасть во служение к высшим демонам. Это была еще одна причина, по которой все так рвались в дома «знати», ибо остальным душам приходилось терпеть непрекращающуюся боль в течение долгих тысячелетий. Несчастные были вынуждены ждать, пока раны затянутся сами, но на это, порой, могла уйти целая ночь, а утром пытки начинались сначала – весьма скорбная участь.

   Обильно смочив ветошь, девушка отерла ноги, руки, плечи и грудь, возвращая коже привычную бледность и легкий румянец. Но, как ни старалась, до спины дотянуться не смогла, как в зеркале, наблюдая в переливающейся розоватой глади купели глубокие царапины.

   Не говоря ни слова, Асмодей вылил немного жидкости в ладонь и коснулся ее спины. От неожиданности Лисабела вздрогнула всем телом, через плечо взглянув на спокойное лицо демона. Казалось, это была непроницаемая маска, лишенная всяких эмоций и лишь глаза, в которых полыхало адское пламя, выдавали борьбу, кипящую в его душе.

   – Благодарю Вас, Владыка, – осмелилась прошептать она, уводя взгляд в сторону. – Если бы не Вы, она бы…

   – Я это сделал не для тебя, – нетерпеливо прервал ее Асмодей. – Мои приказы должны выполняться всеми, будь то обычные рабыни или демоны такого уровня, как Дэлеб. – При этих словах Лисабела не смогла сдержать усмешку, хотя легкий вкус горечи от сказанных слов и отравил это мгновение. – Неужели ты находишь что-то смешное в этой ситуации?

   – Только горькую иронию, Повелитель! – спокойно ответила она, чувствуя как огненная, но в то же время нежная ладонь прошлась по спине, обведя по контуру глубокую рану.

   – И в чем же она?

   – В самой природе существ, населяющих три наших мира. За годы, проведенные здесь, я поняла, что и обитатели Небес, и обитатели Преисподней относятся к людям, как к слабейшим представителям разумной жизни, но если вдуматься в великий смысл творения, из всех лишь человек обладает свободой воли. Ведь демоны способны лишь бунтовать, а ангелы – повиноваться, – спокойно проговорила она.

   На мгновение его рука застыла на ее спине, а кончики пальцев напряглись настолько, что девушка уже пожалела о своих опрометчивых словах, а демон в очередной раз убедился в том, что по какой-то неясной ему причине, Лисабела совершенно утратила страх перед ним. Даже как-то не по себе стало не только от подобной дерзости, но еще и от того, что ему нечем было ответить на подобное высказывание, что случалось нечасто.

   – За всю жизнь не встречал большей глупости, – пренебрежительно фыркнул он, стараясь не выказывать особой заинтересованности в этой теме, хотя столь глубокая мысль затронула самые сокровенные струны его души. Ведь если вдуматься, именно бунт превратил их в падших. На первый взгляд он даровал им свободу от гнета Всевышнего, но сильно ли изменилась их жизнь с того момента? Они по-прежнему были подневольными созданиями, порой завидуя уделу смертных, которые в своем развитии ушли дальше небес, дальше бездны. Пусть они и предавались порокам, но в то же время им не чуждо было созидание. В некоторых вещах люди даже могли уподобиться Творцу, как бы кощунственно это не звучало. Они научились создавать города из простых камней, творить величайшие произведения искусства.

   Что уж говорить, если б не люди, так и жили бы демоны в своих пещерах, а не купались в роскоши и шелках.

   – И все же, многое из того, что на первый взгляд звучит глупо, вполне может оказаться истиной, – проговорила Лисабела, перекинув копну иссиня-черных волос через плечо.

   – Свобода воли – это иллюзия! – фыркнул Асмодей, краем глаза заметив белоснежный халат, перекинутый через спинку кровати. А он и забыл об этом даре, впрочем, не удивился тому, что он был отвергнут. – Кого ты винишь в том, что оказалась здесь?

   Вопрос был достаточно неожиданный и провокационный, но поразмыслив над ним некоторое время, она поняла, в какую сторону демон пытается увести разговор и какими фактами оперировать.

   – Себя, – коротко ответила она.

   – Себя? – удивленно поднял брови Асмодей. – Фрадерикь Демаре свел в могилу всю твою семью, едва не убил сестру своим проклятием, навязал тебе эту сделку, подвел к погребальному костру инквизиции, а ты винишь себя?

   – Я сознательно выбрала свой путь, Вам не хуже меня известно то, что сделка по продаже души, заключенная по принуждению, расторгается в Чистилище. Таковы законы двух миров. У меня был выбор, ангелам его не дают, впрочем, как и демонам. Вы точно так же караете за неповиновение.

   – Что ж, великий выбор ты сделала. Добровольно спустилась в Ад, в место, которое проклинают даже демоны, – усмехнулся Асмодей. – И все же, если бы тебе дали второй шанс, если бы позволили вернуться в катакомбы замка в момент заключения сделки, как бы ты поступила сейчас?

   – Боюсь, что точно так же, Владыка, – спокойно ответила она. В этот раз пришел черед Асмодея поразиться столь спокойному тону.

   – Почему? – Лисабела лишь слегка улыбнулась, услышав этот вопрос. Поступок, казавшийся смелым, но вполне объяснимым для людей, оказался далек от понимания демона, привыкшего радеть лишь за собственное благополучие. В Аду жертвенность была чем-то невообразимым, даже сложно себе представить падшего, решившего отдать свою жизнь во благо ближнего своего. Сказки, да и только.

   – Лисса – моя сестра, поступи я иначе, она бы умерла, – ответила Лисабела, прикрыв глаза.

   – Одна жизнь в обмен на другую… так в чем же выгода от подобной сделки?

   – Любовь заставляет нас идти на жертвы, не думая о собственной выгоде. Это великий дар… – девушка хотела сказать «Создателя», но вовремя прикусила язык, памятуя о том, какой гнев в демоне может вызвать одно лишь упоминание небесных сфер.

   В этот момент меж ними повисла тяжелая тишина, каждый обдумывал действия и слова другого, пытался вогнать сказанное в рамки собственного восприятия и с треском проваливался в этой затее. Какое-то время они сидели молча: Асмодей не прогонял ее, вслушиваясь в ритмичное биение ее сердца, а Лисабела не спешила уходить, отчасти из страха перед гневом Дэлеб, отчасти из-за своего желания разделить с ним эти краткие моменты откровений.

   – Ты сделала то, о чем мы говорили? – произнес он, нарушая тишину.

   – Лишь небольшую часть, Владыка, – виновато склонив голову, промолвила она. – Выписала подозрительные сделки Левиафана за последние несколько лет, но работа еще не закончена.

   – И много их?

   – Достаточно, Повелитель! – отозвалась она, почувствовав прилив уверенности от его одобрительного тона. Хотя, причина для радости у Асмодея действительно была. Пусть у него и не получилось вычислить похитителя душ, но он завладел не менее ценной информацией и теперь, если Владыка Зависти откажется присоединиться к его рядам по доброй воле, у него будет прекрасный рычаг давления. И пусть многие осудят столь человеческий поступок в Преисподней, демон был уверен, что крайней мерой в достижении своих целей было не насилие, а шантаж. Он был куда эффективнее любой дипломатии. Доказано и проверено людьми.

   – Я принес тебе еще одну книгу по учету, взгляни на нее. Завтра будет еще одна. Если я хочу докопаться до истины, то не должен делать исключений для друзей.

   Когда раны на ее теле полностью исцелились, демон подошел к столу, где почетное место занял новый том.

   – Эти пока тебе не понадобятся, – Асмодей сгреб пять учетных книг, оставив лишь издание Люцифера и весьма необычную на вид рукопись, с которой Лисабеле лишь предстояло ознакомиться. Подойдя к стене, демон нашел на ней небольшой выступ, с силой надавив на него. Издав небольшой щелчок, в нише открылось небольшое углубление, куда и отправились столь драгоценные документы. Прошептав слова какого-то заклинания на неизвестном девушке языке, демон запечатал тайник своей магией, после чего взял в руки окровавленный лист, на который Лисабела выписывала интересующую его информацию.

   – А по поводу тех душ, что покинули Чистилище, но так и не добрались до нас что-то есть?

   – Увы, – ответила Лисабела, подойдя ближе к нему.