Ноготки. Ольга Тишина

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24

АННОТАЦИЯ

Белла счастливая женщина. У нее любящий муж, умница дочка и дом - полная чаша. Она пишет любовные романы и скоро сбудется ее мечта – контракт с издательством. Но весь ее «бархатный» мир рушится в одночасье и Белле придется познать предательство самых близких людей. Сможет ли она найти в себе силы жить дальше?

ГЛАВА 1.

Судьба.

   Говорят, от нее не убежишь. У судьбы много имен, много названий: доля, удел, рок, планида. Но, как не назови, смысл от этого не изменится.

   Много раз я размышляла, что было бы, если в тот злополучный день мы не поехали к Левандовским, а остались дома. Что, если бы у нас сломалась эта чертова машина, или Антона срочно вызвали на работу, или внезапно, как это бывало, у Киры поднялась температура. И что изменилось бы в моей жизни, не случись той страшной аварии. Ничего? Я не знаю. Боюсь представить, что все могло быть еще хуже. Хотя, что может быть хуже предательства самых близких тебе людей.

   Не буду спорить, в том, что случилось, есть моя непосредственная вина. Не хочу искать себе оправданий, но я любила и думала, что любима. Наивная и доверчивая дурочка! Моя любовь и преданность были растоптаны.

   Гудок мобильного отрывает меня от тяжелых и грустных мыслей. Это Матвей!

   - Да, - отвечаю я торопливо, слыша в собственном голосе волнение. Оно связано не только с новостями, которые я жду от этого человека, но и с ним самим.

   - Привет, - мой собеседник, в отличие от меня, совершенно спокоен.

   - Привет.

   - Заседание состоится через три дня. Ты готова?

   - Да.

   - Хорошо, - он замолкает, будто не знает, что еще сказать, и я машинально отмечаю, что это на него совсем не похоже. – Сегодня увидимся? – наконец слышу я, и к сердцу приливает жар. Киваю головой в знак согласия.

   - Госпожа Серебрянская, ты меня слышишь? – в его голосе легкое недоумение и я запоздало понимаю, что так и не дала ответ.

   - Прости, - смеюсь сама над собой.

   - Что-то не так? – кажется, он озабочен моей странной реакцией.

   - Нет. Все хорошо. Конечно, приезжай.

   - Буду в семь.

   Смотрю на часы. Сейчас полдень. До назначенной встречи еще уйма времени, и я решаю, чем себя занять.

   Жаль, что так и не удалось забрать старенький нетбук у мужа. Там хранились все мои черновики и почти дописанный роман. Странно, - вдруг приходит мне в голову мысль. – Прошло пять лет, а я помню его почти наизусть. Каждую главу. Это было моим душевным спасением, моей соломинкой, за которую я цеплялась, чтобы не упасть в бездну отчаяния. Каждый день, все эти годы я «переписывала» его в голове, вновь и вновь возвращаясь к началу и мечтая закончить, написав счастливый конец. И вот это время настало.

   - Ну, что же, - бодро говорю я себе, - рукописи не горят!

   Новый компьютер и мягкий диван ждут, не дождутся меня. Открываю файл и смотрю на белый чистый прямоугольник. Пальцы сами скользят по черным клавишам, выбивая привычный ритм. Вот и первая строчка. Глаза пробегают по ней:

   «Теплый луч заскользил по ее обнаженной бархатной коже. Вверх, все выше. Осветил розовый сосок и вдруг застыл, словно целуя этот соблазнительный бутон. Рука Леона ревниво легла на женскую грудь».

    Боже, что это! Это писала я? Мой хохот разрывает тишину комнаты.

   - Как там? Соблазнительный бутон? – спрашиваю сама у себя и вновь хохочу, пока этот смех не сменяют рыдания. Мне еще очень больно. Мне еще не забыть. И эти строчки были не началом той самой любовно-наивной истории, они были последними, что я записала в тот день.

***

Москва. Пять лет назад.

   - Белочка, вы дома, - голос Антона вырывает меня из плена моей фантазии. Осталось еще чуть-чуть, книга будет закончена, и тогда я расскажу мужу свой маленький секрет. Он относится к моему писательству с пренебрежением, а зря. Мои истории в тренде, их читают. А скоро выйдет первый роман на бумаге. И следом еще три. Контракт уже подписан. Но пока, ни гу-гу! Пусть это будет сюрпризом.

   Привычно подставляю губы для поцелуя. От мужа пахнет кофе и «The One Sport». Антон обожает Дольче и Габбана.

   - Как дела, милый. Ты рано.

   Муж действительно вернулся раньше, чем обычно.

   - Мы едем к Левандовским, - сообщает он неожиданную новость. – Ты будешь переодеваться, или так, в домашнем поедешь?

   Оглядываю себя. Конечно, заявиться к лучшим друзьям, можно было бы и в пижаме, или даже в халате, но боюсь, там могут оказаться и другие гости. Антон и Макс сейчас расширяют свой бизнес, так что общаться, возможно, придется с важными шишками и с их, не менее важными, вторыми половинками.

   Муж снимает темно-синий рабочий пиджак, и вешает его на спинку стула. Следом, на стул, летит галстук, сорочка и брюки.

   - Я быстро в душ, а ты пока реши, куда пристроить Киру до утра.

   Легко сказать «реши», - думаю я, провожая глазами обнаженную фигуру мужа и запоздало кричу ему в след, - Прикройся, Кира увидит! – Но он уже скрылся за дверью. Зашумела вода.

   Улыбаюсь. Моя бурная фантазия рисует сцены сегодняшней ночи. Может мне нырнуть к нему в душ? Соблазнительно. Но не сейчас.

   Мне достаточно полчаса чтобы собраться. Новый брючный костюм, волосы в тугой хвост, в уши бриллианты, подаренные Антоном к нашей годовщине. С Кирой все сложнее. И все-таки у меня есть один вариант. Набираю номер. Волнуюсь, что долго никто не берет трубку. Наконец слышу знакомое «але».

   - Снежанка, выручай! – сразу беру быка за рога. – Посиди с Кирой.

   - К вам не поеду, - упрямится она, а я укрощаю свою, вдруг ниоткуда возникшую злость. Сейчас не то положение, чтобы нам разругаться.

   - Снежаночка, ну пожалуйста, - умоляю я свою давнюю подругу. – Позарез нужно!

   В трубке молчат.

   - Снежан?

   - Хорошо, - сдается она. – Привозите.

***

На даче у Левандовских много гостей. Алка, жена Макса знает всех. Это я, вечно сидящая за компьютером, в моих книжках, не вижу никого и ничего, кроме своей семьи. Но мне действительно интересно, вдруг, кто-то из этих людей станет прототипом моего будущего героя. Ну, или героини.

   - Если наши получат этот заказ, - шепчет мне Алка, прикрываясь бокалом с вином, - можешь точно рассчитывать на новую шубу.

   - Нафига мне шуба, у меня их две.

   Наверно, если бы взглядом можно было убить, я была бы уже мертва.

   - Милая, две шубы иметь – не роскошь, - меняет, наконец, она гнев на милость, после очередного глотка вина. – Ну не хочешь шубу, купишь новую машину.

   Я вздыхаю. Мне ее не понять.

   Перевожу взгляд на мужскую компанию, сидящую поодаль, и вижу в руке мужа бокал. Мне это не нравится, сегодня он за рулем.

   - Антон, - можно тебя на минуту.

   Моя очаровательная улыбка, предназначенная его коллегам лишь маска, под которой я пытаюсь скрыть свое недовольство.

   - Ты что делаешь? – я говорю тихо, чтобы никто нас не услышал. – Нам еще возвращаться.

   - Всего лишь один глоток, - успокаивает он меня. – В крайнем случае, у меня есть ты, -

   горячий поцелуй обжигает мою шею.

   - Сегодня я тебе не помощник. Мы с Алкой выпили уже по два бокала.

   - Все хорошо, - запах дорогого виски щекочет ноздри. – Не волнуйся.

   Он наклоняется к клумбе, срывает несколько ярко-оранжевых цветов и протягивает мне букетик:

   - Это тебе.

   - Антон! Я не шучу!

   - Все, иди, - муж мягко, но настойчиво, подталкивает меня в сторону столика, где сидит Алка, увлеченно болтающая с Анастасией Андреевной, чопорной дамой средних лет и супругой одного из приглашенных на этот вечер гостей Левандовских.

   - Милые цветочки, - констатирует женщина, глядя, как я наливаю в бокал минералку и ставлю туда рыжий букетик.

   Не нравится мне подобный тон. И подобные женщины тоже не нравятся. Слишком все в них сложно. Но только на первый взгляд. На самом деле, под всем этим «лоском», под глянцевой оберткой скрывается одна сплошная фальшь. «Черт с ней», - думаю я. В конце концов, не так и часто нам предстоит видеться с этой расфуфыренной фифой, изображающей английские манеры.

   - Кстати, - продолжила Анастасия, будто услышав мои мысли, - по-английски Календула звучит «marigold», и считается названной в честь Девы Марии. В Англии эти цветочки часто встречаются в свадебных букетах, и символизируют постоянство и долгую любовь.

   - Как интересно…. – Алка явно решила польстить своей новой знакомой.

   - А мы называем их Ноготки, - съязвила я, тут же укорив себя за несдержанность. Но несколько бокалов шампанского размягчили моих собеседниц, они уже потеряли интерес к цветам и принялись увлеченно обсуждать свадебную церемонию английской королевской семьи, состоявшуюся накануне в Виндзорском Замке.

   Вечер окончился и все стали разъезжаться.

   - Вы на своей? – задает Алка вполне трезвый вопрос чуть заплетающимся языком.

   - Угу, - качаю головой в знак согласия.

   - Может, все-таки такси?

   - Нет, Антон в порядке, - глядя на мужа, успокаиваю подругу.

   - Смотрите, мне, - она грозит пальцем, и идет провожать остальных гостей.

   На плечо упала мокрая, теплая капля.

   - Кажется, хочет пойти дождь, - я пристегнула ремень безопасности. – Может, действительно, вызовем такси?

   Антон наклоняется, целует меня в щеку.

   - Все нормально, Белка. Скоро будем дома.

   Дождь разошелся. Мокрый асфальт блестел в свете ночных фар, отражал свет редких фонарей и «бегущих» неоновых реклам. Антон включил музыку – любимый рок. Я видела, он кайфовал. Этот вечер, явно принес ему удовольствие. Теперь он решил продолжить его за рулем.

   - Милый, потише, - прошу я, но он не понимает о чем, и убавляет музыку, а не скорость.

   Она появилась внезапно, будто ночной призрак, из ниоткуда. Резкий удар и визг тормозов. Полная прострация. Мы выходим из машины и бежим туда, где на асфальте виднеется тело.

   Дождь льет, как из ведра, но я не чувствую его. В голове бьется лишь одна мысль «только бы не человек». Но Бог не слышит меня. В этот день он не забрал жизнь лисы или собаки. Я вижу женское тело. Оно лежит лицом вниз, с неестественно вывернутой рукой. Рядом валяется сумочка и почему-то одна туфелька. Ноги женщины босы. «Где же вторая туфля?» - в этот момент, почему-то именно этот вопрос не дает мне покоя.

   В ужасе я смотрю на Антона, склонившегося над распростертым телом. Его пальцы пытаются нащупать пульс на женской шее.

   - Она мертва, - приглушенно говорит он.

   И я зажимаю рот ладонью, пытаясь не выпустить из себя истошный крик.

   Антон падает на колени:

   - Это конец! – рыдает он. – Конец!

   Я бросаюсь к нему.

   - Антон! – мне кажется, что он сходит с ума. Его руки сжимают виски, лицо искажено. По щекам стекают крупные прозрачные капли. Слезы или дождь? Это слезы или дождь!? – колоколом бьется в моей голове. Какой глупый, неуместный вопрос. Наверно это я схожу с ума. Никогда! Никогда я не видела мужа таким.

   Звук остановившейся машины и чьи-то торопливые вопросы. Я отвечаю. Потом, все как в тумане.

ГЛАВА 2.

- Встать, суд идет, - строгая судья в черной мантии проходит за стол и кладет на него папку.

   - Оглашается приговор по делу….

   Мне кажется, или все это происходит не со мной? Нет. Вон адвокат, худощавый молодой человек в очках. Рядом муж, с потерянным, осунувшимся лицом. «Господи, - думаю я. – Как он похудел». Мы смотрим друг другу в глаза, и оба понимаем, что теперь нас связывают невидимые цепи вины. Антон не выдерживает, опускает взгляд. Внутри что-то, будто, кольнуло. Но мои ощущения прерывают слова:

   - Руководствуясь статьей двести шестьдесят четыре УК РФ, признать, Беллу Аркадьевну Серебрянскую, виновной в совершении преступления предусмотренного частью первой настоящей статьи, повлекшее по неосторожности смерть человека и совершенное лицом, находящимся в состоянии опьянения и назначить ей наказание в виде лишения свободы сроком на пять лет.

   Муж поднимает взгляд. В глазах растерянность и недоумение. Только мы двое знаем, кто должен сейчас сидеть на скамье подсудимых, за железной решеткой, охраняемый конвоем, будто какая-то матерая преступница. Я знаю, адвокат старался, но я полностью признала вину. Только лишь сейчас на меня вдруг нахлынула вся страшная правда и осознание того, что я так долго не увижу свою девочку. Слезы сами собой покатились из глаз, и я автоматически вытираю их, размазывая соленую влагу по щекам.

   Судья продолжает:

   - Учитывая то, что подсудимая полностью признала вину, содействовала следствию и, принимая во внимание наличие у нее малолетнего ребенка, назначить наказание в виде принудительных работ в колонии поселений. Срок наказания оставить неизменным.

***

Последний вечер проведенный дома я не отходила от Киры. Антон, с несчастным лицом, тихонько заглядывал в детскую. «Чего он ждет от меня?» – накатила непонятно откуда взявшаяся злость на мужа.

   Дочка уже давно спала, а я все смотрела и смотрела на ее нежное прекрасное личико не в силах встать и уйти.

   - Утром приедет Снежанка, - сообщила я мужу. – Не хочу, что бы Кира увидела, как я уезжаю. Не хочу видеть ее слезы. Я просто не выдержу…

   Циферблат на часах показывал уже два ночи.

   - Белка, надо поспать.

   - В поезде высплюсь. Ехать почти трое суток.

   Он тяжело вздохнул, дотронулся до моей руки, провел по коже горячей ладонью.

   - Я тоже убила ее, - говорю я и чувствую, как дрогнула рука на моем плече.

   - Это была случайность, - почти шепчет он.

   - Обещай, что позаботишься о Кире, - в тоне моего голоса не просьба, а требование.

   - Обещаю.

   - Обещай привозить ее ко мне. Хоть иногда.

   - Обещаю.

   Кажется, слова исчерпаны, и я закрываю усталые веки.

   - Зачем ты сделала это?

   Зачем – это вопрос, на который он хорошо знает ответ. Затем, что я одна, с ребенком, ни за что не потяну ипотеку и два кредита. И сидящий в тюрьме муж не заработает нам на жизнь и не закроет долги. Нет, мне не жалко ни денег, ни нажитого добра, и я бы все отдала за то, чтобы вернуть назад тот вечер. Но чудес не бывает, и лишь мы сами можем хоть как-то повлиять на судьбу.

   Поэтому я просто молчу, притворяясь уснувшей. Он наклоняется надо мной и долго смотрит, прислушиваясь к моему дыханию. Под веками щиплет. Хорошо, что темно и он не увидит предательской слезы, расплывшейся крохотным, невидимым пятнышком на подушке.

***

- Лето, нынче у нас выдалось, ох и жарким! – одна из моих попутчиц, круглолицая, говорливая тетка лет пятидесяти с хвостиком, уже битый час рассказывала о своей деревенской жизни и работе. Еще одна соседка, дама, с удивительно неприятным, всегда недовольным выражением лица, поджав губы, отмалчивалась, лишь изредка прикрикивая на малолетнего внука, любопытного и подвижного мальчишку возраста моей дочери. Двое молодых людей, устроившихся на боковых местах, были заняты своими телефонами. Мне, в отличие от остальных, занимавших наше плацкартное купе, был интересно.

   - Дарья Петровна, у вас просто талант. Вы книжки писать не пробовали?

   - Да, какие книжки? Ей богу, Беллочка, - она нисколько не смутилась. – Так на хозяйстве напашешься, что и пальцем больше пошевелить не хочется. Кстати, - женщина наклонилась вперед, оперевшись своей пышной грудью о столик, - ты к нам приезжай. У нас, знаешь, какие места? Закачаешься! А что? – отреагировала она на хмыканье соседки. – Между прочим, к нам художники постоянно приезжают, картины рисуют.

   - Но, я же не художница, - улыбаясь, возражаю я доброй и словоохотливой тетке.

   - Какая разница, - машет она рукой, - художник, писатель, музыкант. Всем вдохновение нужно. А что лучше всего дает вдохновение? А? – Дарья Петровна вопросительно оглядывает присутствующих. – Правильно. Природа!

   Каждую ночь мне снилась та самая женщина, лежащая на асфальте. Во сне я не видела ее лица, только огромные глаза, смотрящие почему-то не осуждающе, а вопросительно недоуменно. На следствии стало известно, что она страдала Альцгеймера. Близких у нее не было, лишь какая-то дальняя родня, которая мало интересовалась ее судьбой.

   Потом она пропадала из сна, мне становилось чуть легче, и пронизывающее все мое естество раскаяние отступало.

   Кира тоже мне снилась. Она тянула ко мне свои ручки и звала, звала. А я кричала ей, что я здесь, но она почему-то не слышала. И снова подо мною оказывалась мокрая, от слез, подушка и душу разрывала тоска по моей малышке, и до рассвета, не смыкая глаз, я смотрела на сполохи встречных огней, пробегающих по стенам и полкам вагона.

   Что ждет там меня, в другой, непривычной жизни? Смогу ли я вынести все? И понимаю - должна. Обязана. Ради дочки. Ради мужа. Ради нас всех.

***

- Белла Аркадьевна Серебрянская, - начальник колонии отрывает взгляд от документа и смотрит мне прямо в глаза. Через десять секунд я опускаю веки. Губы подполковника трогает еле заметная ухмылка, но не злая. Покачивая головой, он вновь возвращается к моему «делу».

   - Ну что же, осужденная Серебрянская, будем, что называется, замаливать грех. А лучше всего он замаливается работой. А работы у нас, что называется, не бей лежачего.

   Странно, но мне начинал нравиться этот худощавый мужик, с проседью в волосах и проницательным взглядом серо-голубых глаз. Он не производил впечатление тех беспринципных начальников, что, бывало, показывали в фильмах про Зону, и мои первые страхи стали рассеиваться.

    - Чем занимались там, - он в характерном жесте махнул головой, - за периметром. В деле написано были домохозяйкой?

   - Да.

   - Что же, больше никаких увлечений?

   - Зачем вам….

   - Андрей Петрович, - пригладив пальцами седые виски, назвался он. И продолжил:

   - Работа у меня такая, Белла Аркадьевна.

   Почему-то он упорно называл меня по имени-отчеству. Видимо, так ему просто нравилось.

   - Пишу книги, - я решила не упираться.

   Он хмыкнул:

   - Творческий человек, значит? Это хорошо. В работе, что называется, пригодится.

   Говорил он это серьезно или шутил, было не понятно, однако, совсем скоро, мне представилась возможность об этом узнать.

   - Жди в коридоре, - неожиданно с имени-отчества он перешел на «ты», и, потеряв к моей персоне интерес, крикнул:

   - Следующий.

   В дверях появилась девушка. На вид ей можно было дать лет шестнадцать. Тонкая и хрупкая, со светлыми волосами и нежными веснушками на испуганном лице. Мы проводили друг друга взглядами, и я вышла из комнаты, оставив начальника колонии знакомиться с новой «жиличкой».

   Приземистое здание местной администрации, недавно отремонтированное, внутри и снаружи, о чем свидетельствовали: чистая, еще не затертая бело-голубая обшивка фасада, новые, пластиковые двери и окна, а так же не выветрившийся запах масляной краски, остались позади.

   Молчаливая, судя по лычкам, майор полиции сопроводила нас в общежитие. На территории их было два, но женская половина колонии обитала лишь в одном из них, в отдельном крыле, с отдельным входом. Мы поднялись на второй этаж.

   - Алевтина, принимай новеньких, - как-то устало, без намека на приказной тон, сказала заместитель начальника, пропуская нас в комнату.

   Навстречу поднялась женщина, одетая в спортивные трикотажные брюки темно-зеленого цвета и серую майку-боксерку.

   Комната оказалась чистой и светлой: стены выкрашены в холодный голубой тон, на полу выстлан коричневый, под «дерево», линолеум, потолок со встроенными светильниками сверкал белизной. Так же, имело место одно большое пластиковое окно, без решеток; шесть, выкрашенных в тон стенам кроватей, две из которых, оказались, застелены, а так же несколько сдвоенных тумбочек между ними. У окна стоял небольшой стол с задвинутыми под него тяжелыми табуретами, а у входа, по разные стороны, два шкафа. Вся обстановка, была какая-то нежилая и видом напоминала казарму, где совсем недавно произвели ремонт.

   - Кидайте шмотки сюда, - Алевтина показала на не застеленные койки, - и помогите шторы повесить. А то живем, как на вокзале!

***

Свинарник, являлся личным подсобным хозяйством колонии, и был построен еще в начале восьмидесятых, прошлого века. С тех пор, здесь мало что изменилось и в отличие от условий, в которых сейчас существовали отбывающие здесь наказание преступники и преступницы, которые хоть и с натяжкой, но можно было назвать приемлемыми, свинкам приходилось жить иначе. Но животные не люди - жалобы писать в Прокуратуру не умеют. Побелили стены – и то хорошо. А запах? Ну что запах. Свое, оно, как говорится, не пахнет.

   Уже неделю я и Марина, та самая девчонка, что прибыла в колонию в один день со мной, работали здесь, и мне уже казалось, что запах навоза пропитал не только всю мою одежду, но и волосы, въелся в кожу.

   Огромный ангар, где размещалась свиноферма, находился на территории поселения и на работу мы добирались пешком. Охраны, сопровождавшей заключенных на каждом шагу, здесь не было и иногда мне думалось, что вот шагни за периметр, и ты на свободе. Но это были обманчивые чувства. Побег карался строго.

   Основная масса «жильцов» колонии была мужского пола и почти все они трудились на лесозаготовке.

   Наша работа заключалась в уборке свинарника. Помещение свинофермы было разделено на две части проходом, застеленным деревянным настилом. По обе стороны прохода находились клети со свинками. В клетях уборкой занимался здоровый мужик с неприятным взглядом. Все что он выгребал из клетей, скапливалось в специальных желобах, а потом смывалось куда-то наружу. Когда желоба переполнялись, эта «ароматная» масса вываливалась на деревянный настил, и нам приходилось подгребать ее лопатами. У Степана, как звали этого заключенного, был напарник, но сейчас тот находился на лечении в местной районной больнице и в помощь ему, по уборке свинарника, направили нас.

   Степан сразу положил глаз на Марину. Несколько раз он пытался с ней заговорить, но она, лишь испуганно опускала взгляд, боясь даже смотреть в его сторону. И отмалчивалась. Мне казалось, что это злило мужчину. Не получив ответа от девушки, он склабился, обнажая подгнившие и почерневшие от табака и чифира зубы.

   - Я боюсь его, - пожаловалась мне Марина. – Он страшный, и похож на…. Чудовище.

   - Мы все тут чудовища, - ответила я ей. – Белых и пушистых здесь нет.

   Крыть на это было нечем. Марина отбывала наказание по той же статье, что и я. Богатый любовник подарил девушке на День рождения ключи от белоснежного Fiata, а через неделю объявил, что они расстаются, оставив машину ей, как маленькую компенсацию, за ее разбитые надежды.

   Бедная студентка академии искусств, привыкшая к заботе и вниманию, и что говорить, к благополучной жизни на деньги состоятельного «папика», в этот же день «накачалась с горя» в одном из баров. Дальше она не помнила, как села за руль, и как наехала на пешехода.

   - Потерпи немного, - глядя на несчастное лицо Марины, успокаивала я девушку. – Алевтина говорит, что его напарника скоро выпишут из больницы и нас переведут куда-нибудь, подальше от свинарника, - я похрюкала, изобразив поросенка, чем насмешила Марину, и страх из ее глаз исчез.

   Но у Степана, видимо, были свои планы на девушку.

ГЛАВА 3

- Серебрянская, к начальнику вызывают, - голос Алевтины, нашего бригадира отрывает меня от работы.

   - Зачем?

   - Не докладывали.

   - Слышишь, к начальнику вызывают зачем-то - говорю я Машке, здоровенной свиноматке, с которой у меня завязались «особые» отношения. Не знаю почему, но эта хрюшка запомнила меня в лицо и каждое утро лишь только услышав мой голос, встречала, подбегая к загороди своей «тюрьмы». Глупо, но порой я сравнивала наше с ней положение. Единственное, что радовало, так то, что я все-таки, рано или поздно, выйду отсюда.

   Снова вхожу в кабинет начальника колонии, попутно замечая мелкие детали интерьера, те, что в первое свое посещение не заметила. Например, элегантные, под цвет бежевых стен, шторы на окне. Или вот, электронная фоторамка на столе, хоть с моего места и не видно кто на фотографии, но воображение тут же нарисовало портрет, похожих, как две капли воды друг на друга, мать и дочь.

   - А, Серебрянская…. - начальник на секунду отрывает взгляд от экрана компьютера. – Присаживайся.

   Я сажусь на предложенный стул, скромно сложив руки на коленках.

   - Ну, что? Как адаптируешься?

   - Нормально.

   Он глянул из-под очков, будто не поверил моим словам.

   - Условия удовлетворительные? Никто не обижает?

   - Все в порядке, Андрей Петрович.

   - Хорошо. Иди, работай, - и уже в дверях меня догнала его реплика: - Если что, сразу обращайся ко мне.

   Я согласно киваю, но он уже вернулся к своим делам, попутно пробурчав себе под нос:

   - А-то любите вы через голову жаловаться.

   Меня сразу насторожило отсутствие Марины и Степана в поле зрения. Схватив оставленную в углу, на входе в свинарник, лопату я бросилась в дальний угол, за клети, откуда, как мне показалось, послышался сдавленный крик.

   Он навалился на девушку всем своим телом, из-под которого виднелись лишь ее оголенные коленки. Не говоря ни слова, я огрела насильника тяжелой лопатой сначала по спине, а когда он повернул свою потную и красную, от вожделения и возбуждения харю, со всей силы, припечатала еще и по ней.

   - Маринка, ты живая там, - чуть не плача, я стащила потерявшего сознание мужчину с подруги. На нее было жалко смотреть: рубашка и брюки разодраны, а на скуле растекался здоровый кровоподтек. Она была в сознании и, увидев меня, разрыдалась. Я прижала ее к себе, стала гладить по волосам, успокаивать. Ее трясло.

   Минут через пять, до меня дошло, что Степан не шевелится. Я проверила пульс, он был еле слышим.

   - Белла, - Марина пыталась прикрыть оголенную грудь рваной рубашкой, - он что, мертвый?

   - Живой.

   Она разрыдалась.

   - Маринка, хватит реветь, - я сняла с вешалки висящий в этом углу темно-синий рабочий халат ветеринара и бросила его девушке. – Одевай и иди в медчасть.

   - А ты?

   - Буду решать, что с этим делать, - я показала на все так же лежащее на грязном полу тело мужчины.

   У нее округлились глаза.

   - Хватит придумывать, - пресекла я ее воображение. – Пойду к Николаю, у него нашатырь должен быть в аптечке.

***

- Нехорошо, заключенная Серебрянская, начинаете отбытие своего наказания.

   - Мне нужно было присесть рядышком и наблюдать?

   - А вы, что называется, не ерничайте! – начальник колонии опять перешел на «вы». – Не стерлось бы у Малининой от одного раза!

   Я остолбенела. Подполковник видимо понял, что ляпнул что-то не то. Тон его смягчился:

   - Ты ведь могла убить Чубенко, - имея в виду Степана, сказал он.

   - В чугунной голове мозгов нет, - съязвила я.

   - Это у тебя мозгов нет, - снова взъелся подполковник. - Тебе ведь уже совсем другой срок светил. Ты это понимаешь? И не здесь. Здесь что? – Хоть какая, да свобода! А в Зоне таких как ты, - он сделал жест руками, - в бараний рог!

   - Андрей Петрович, я не специально. Я как увидела…. Какое-то помутнение.

   Оправдание было слабым, но подействовало.

   - Ладно, - успокоился он. – Пока Чубенко на больничном, работайте. Потом переведем вас в теплицу.

   Вечером, местные «старожилки» рассказали, что подобные происшествия в колонии не редкость, особенно с новенькими и вместо того чтобы пожалеть, подкалывали Марину:

   - Надо было расслабиться и получить удовольствие, - смеялись они, глядя, как та вся цепенеет от этих слов.

   «Да, с волками жить – по-волчьи выть», - подумала я, когда узнала, что многие местные женщины не стеснялись «подзаработать» таким способом, поэтому и отдала свой айфон Алевтине. Не совсем отдала, конечно – поменяла на ее старенькую кнопочную «нокию», понимая, что с такая игрушка будет вызывать только зависть, а следовательно, и проблемы. Мне не нужны были проблемы, хоть и до боли было жаль расставаться с айфоном, одной из немногих вещей напоминавших о доме, дочери и муже, о той благополучной жизни, что осталась за стенами колонии. Нужно было приспосабливаться. Зато, Алевтина, имевшая авторитет, относилась ко мне мягче, чем даже к той самой, несчастной, Маринке.

   Больше всего я горевала о фотографиях и видео с дочкой, что остались в моем телефоне, но «добрая» Алевтина где-то умудрилась распечатать парочку. Они были черно-белые, размытые, но теперь, дочка и муж всегда были «со мной».

   Иметь телефон здесь не то что бы возбранялось, но и открыто пользоваться не разрешалось. В любой момент его могли изъять, а назад не вернуть. Поэтому все, и я тоже, звонили родственникам и знакомым лишь по вечерам, стараясь не «светить» средство связи.

   Каждый день, перед сном я разговаривала с дочкой. С Москвой у нас были разные часовые пояса, и когда я ложилась спать здесь, там, наступало время и для ее сна. Муж оплачивал все звонки и я могла говорить со своей девочкой. А когда она засыпала, трубку брал муж. Он рассказывал, как прошел их день, а я как мой.

   - Начальник сказал - никаких свиданий в ближайший месяц, - жаловалась я ему, слыша тяжелый вздох на том конце.

   - Как ты? – задавал он свой неизменный вопрос, а я отвечала:

   - Хорошо. Все хорошо. Не волнуйся за меня.

   Мы немного молчали, потом прощались.

   Иногда звонила Алка.

   - Белла, - возмущалась она, - не смей никуда влезать. Твое обостренное чувство справедливость до добра не доведет. Запомни, там – все преступники! Убийцы и всякие…. И вообще! – у нее не хватало слов описать кто там вообще.

   - Я тоже тут не за красивые глаза, - отвечала я Алке. После этих слов она замолкала, вздыхала и прощалась до следующей связи.

***

Прошло еще три недели, и месяц моего пребывания в колонии. Чубенко выписался. Он не понес никакого наказания и просто вернулся на работу. Видимо, начальство посчитало, что сотрясения мозга с него достаточно. Нас с Мариной, как и обещал подполковник, перевели в теплицу. Не сказать, что здесь оказалось легче. Да, запаха не было, зато очень жарко и влажно. Дни последнего месяца лета, на редкость для этих мест, стояли жаркими, а климат-контроль постоянно барахлил. Мы выходили с работы, будто выныривали из горячего водоема: мокрые и потные.

   Но меня волновало даже не это. Душевые в недавно построенном общежитии работали, и воды, в том числе горячей было в избытке. Можно было смыть с себя и пот и грязь. Но как смыть с себя мужской похотливо-оценивающий взгляд я не знала.

   Из-за постоянной жары мы раздевались, чуть ли не до трусиков, щеголяя в коротких шортах и с открытыми пупками, будто на пляже.

   Кроме нас, в теплице работало еще пять женщин и два парня. Один из них, белобрысый и худой, словно жердь, Макс, жених Ирки Шестаковой – «старшей», или как здесь называли - бригадира, соседствующей с нами комнаты в общежитии.

   Мне рассказали, что Ирка «переписалась» к жениху сюда из Зоны. Из-за этой «великой» любви она вела себя тише воды ниже травы, даже уняв свой непростой нрав. Поговаривали, эти двое, уже написали заявление о регистрации брака и переводе их на другое место работы, в поселок, за пределы колонии, что не запрещалось. Только я не могла понять, почему Макс все время пялится на меня и гаденько улыбается при этом. Ирка, будто хищница, вечно не выпускающая своего «благоверного» из поля зрения, уже начала что-то подозревать. Несколько раз, я замечала на себе ее злой «убийственный» взгляд. «Только этого мне для полного счастья не хватало, - думала я. – Женщины, ослепленной ревностью».

   «Неприличное предложение» Макс сделал мне, когда Ирка по какой-то причине отсутствовала на работе. За нее осталась Рыжая Марта, ее негласная заместительница, но той было не до Макса. Все утро она строила глазки другому парню, а в обеденный перерыв они вдвоем незаметно куда-то исчезли. Проходя мимо подсобки, мы услышали приглушенные стоны, доносящиеся из-за дверей.

   - Сегодня зарплата, - хихикнула одна из девчонок и сделала неприлично-сексуальный жест рукой и языком.

   - Дура, Милка, - засмеялись остальные, но представление им явно понравилось.

   Уже ближе к вечеру, жених бригадирши, улучив момент, когда никого не было рядом, неслышно подкрался ко мне сзади, обхватил и прижал к себе. Его руки стали жадно мять мою грудь. От неожиданности я вскрикнула, но он, тут же, зажал мне рот ладонью.

   - Ладно тебе, - кислый запах пива волною ударил в нос. – Я же знаю, ты не прочь покувыркаться. Пошли в подсобку.

   - Ты, придурок! Ирка убьет тебя и меня, - зашипела я, чтобы никто не увидел нас в таком положении.

   - Она на свиданке, с сеструхой. Будет только завтра. Так что не боись, успеем пару раз, - и он полез мне в шорты.

   Я извернулась и хотела дать ему затрещину, но он поймал мою руку и насильно стал целовать.

   - Макс! – визгливый голос оторвал его от меня. Глазки парня забегали.

   - Еще поговорим, - буркнул он, и пошел к стоявшей поодаль Рыжей Марте. Они о чем-то поспорили, и я увидела, как Макс показал женщине кулак.

   У меня оставалась надежда, что после этого он успокоится, но я ошибалась.

ГЛАВА 4.

Наконец, мне дали длительное свидание с мужем. Я так надеялась, что он привезет дочку, ведь здесь разрешались свидания даже за пределами колонии. В поселке можно было снять комнату, или даже домик, и целых три дня провести с родными. Но Киру Антон не привез.

   - Милая, везти ребенка в такую даль, чтобы она видела, в каких условиях живет ее мать, это безнравственно! – убеждал он меня.

   «А не безнравственно быть на свободе, когда за тебя родная жена сидит», - зло думала я. Но, конечно, не сказала. Я слишком соскучилась по нему, по его рукам, по ласкам, по его запаху. Он пах домом, той, привычной жизнью, что я не увижу еще очень долго. И я «вдыхала» его, наслаждаясь и трепеща, стараясь удержать этот запах как можно дольше в своем сознании.

   Антон привез всяких вкусностей, а так же денег.

   - Вам что, разрешают ходить по магазинам? – недоверчиво спрашивает он.

   - У-гу, - я сладко потягиваюсь в его объятиях, и отвечаю:

   - Разрешают.

   - Странные порядки, - почему-то удивляется муж.

   - Ты не доволен? – поднимаю голову с подушки и смотрю на него.

   - Нет-нет, - торопится он. – Я рад, что могу побыть с тобой, - и снова прижимает меня к себе.

   - Привези Киру в следующий раз, пожалуйста, - через полчаса я опять повторяю свою просьбу. – Ей уже восемь и она все поймет. Наша дочка умница!

   - Хорошо, - соглашается муж. Но сердце мое как-то странно заныло и, наверно, виной тому был опущенный взгляд Антона.

   Трое суток пролетели, будто и не бывало. Муж уехал, обещая свидание с дочкой через пару месяцев, а я вернулась к своей жизни в колонии.

   Дни шли, довольно рутинные и однообразные. Ничего не происходило. Но на душе почему-то скребли кошки, и нехорошее предчувствие не давало покоя. И оно меня не обмануло. Через неделю после свидания с мужем Макс предпринял очередную попытку «соблазнения». Он подкараулил меня у магазина, видимо специально ждал. Затушив окурок о землю и метким броском отправив его в урну, мужчина вальяжно шагнул навстречу, перегородив дорогу.

   - Здорово, - меня обдало запахом дешевого табака.

   - Здоровались уже, - я попыталась обойти препятствие, возникшее на пути.

   - Не спеши, красавица, - он осклабился, а глаза влажно блеснули. Макс явно для храбрости пропустил стакан.

   - Что надо, - довольно грубо сказала я. Он воровато зыркнул по сторонам.

   Я знала, что они с бригадиршей получили разрешение на переезд в поселок и сразу после их венчания, которое должно было состояться в местной часовне, планируют освободить койки в своих общежитиях. Оба, как тут принято, собрались устроить проводы и мне шепнули, что Макс уже «пригласил» нескольких женщин на свой мальчишник. Застолья, тем более со спиртным, официально в колонии были запрещены, но, несмотря на это, некоторые умудрялись пронести алкоголь из-за периметра, причем в любом количестве.

   - Ты это, - он нагло ухмыльнулся, - приходи сегодня к нам в хату. Я с комендантом договорился, пропустит.

   - Зачем? – вопрос был задан для проформы. Мы оба знали, что он хочет.

   - Придешь?

   - Тебя сразу послать, или так поймешь.

   - Любишь ломаться? – он начал злиться. – Так я заплачу. Сколько? – он достал несколько крупных купюр из внутреннего кармана ветровки. – Сколько ты хочешь? Две, три штуки. Может пять?

   - Хочешь, я сама заплачу, что бы ты уже отстал? Тебе о будущей жене думать надо, а не других баб соблазнять, - добавила я.

   В его глазах промелькнула тоска и обреченность.

   - Я может и передумал жениться на Ирке, - заявил он.

   - Главное, Макс, что это она не передумала.

   Мужчина сплюнул на землю.

   - Это мне решать. Я мужик.

   - Что ты там решать собрался, - неожиданный рык благоверной не просто напугал парня. Тот дернулся, будто марионетка. Развернулся назад.

   Ирка стояла, уперев руки в боки, и подозрительно щурилась.

   - Ты че, Ир, - в тоне голоса парня слышалось явное заискивание. – Вот встретил Беллу, хотел помочь пакет донести, - начал он врать напропалую.

   Она недоверчиво обвела нас с ног до головы взглядом, но, все же, заметно расслабилась.

   - Мне лучше поможешь. Я затариваться на завтра иду, - и еще раз злобно стрельнув в мою сторону глазками, поплыла к магазинным дверям. Макс, сникнув и не оглядываясь назад, засеменил за ней следом.

   Бригадирша Ирка устроила в общежитии свой праздник, но кроме Алевтины, никого из нашей бригады больше не позвала, чему я была даже рада. Не нравился мне ее, вечно подозрительный взгляд.

   Сначала все было тихо. Заключенные знали, что любой шум после отбоя может выйти им боком. Наша бригада уже спала, когда двери распахнулись и в комнату, с пьяным криком: «где эта тварь», ворвалась Шестакова. Алевтина и Рыжая Марта «висели» на ней с двух сторон, пытаясь удержать. Удавалось им это с трудом.

   Сонные женщины протирали глаза, в недоумении глядя на разъяренную, пьяную фурию. Кто-то включил свет. На пороге стояла вся Иркина бригада и еще несколько женщин из других комнат. Такое шоу пропустить было грех.

   Яркий свет ослепил бригадиршу, и какое-то время она подслеповато щурилась, пытаясь высмотреть ту, что стала причиной ее «расстройства». А в этот момент, с соседней койки поднялась Маргарита. Эта женщина была самой высокой в нашей бригаде, а может и во всей колонии. Ростом, почти, метр девяносто, Ритка возвышалась над Иркой, как башенный кран.

   - Ну что ты орешь, - совершенно спокойно сказала она. – Тут половина колонии уже с твоим переспала. Нашла, тоже, мужа себе.

   Смысл сказанных Риткой слов дошел до пьяной Ирки не сразу. С горящим, от бешеной ревности, взглядом, она уже кинулась в мою сторону, надеясь вцепиться в ненавистную соперницу, как вдруг остановилась, медленно развернулась и глухо спросила у Ритки:

   - Ты тоже?

   - Знаешь, - снова спокойно ответила та, - от меня не убудет. А деньги, они всегда деньги. Их много не бывает. Твой Макс хоть и хреновый любовник, зато щедрый, - заключила она, вызвав этим признанием нестройный смех присутствующих.

   Слова женщины произвели эффект разорвавшейся бомбы. Ирка бросилась в атаку. В ее руках сверкнуло, откуда-то взявшееся, лезвие. Но рост не позволил ей дотянуться до горла Ритки, куда она и метила.

   Женщины, скопом, навалились на ничего не соображающую от ревности невесту, и повалили на пол. Лезвие отобрали. Оно было испачкано в крови, не то Риткиной, на руке которой расплывалась алая дорожка, не то самой Ирки, поскольку в ответ, Ритка - каланча, заехала ей в нос и сейчас, будущая жена Макса, виновника всей этой заварухи, лежала на полу, прижатая своими подружками и, хлюпая кровью из носа, выла.

   На шум прибежал комендант. Он же вызвал охрану, и Ирку увели. Она вырывалась, источала угрозы во все адреса и ругалась матом.

   Кто был поумнее, быстро ретировались по своим комнатам, нырнули в кровати и притворились спящими. Никому не хотелось попасть в карцер за распитие алкоголя, участие в поножовщине и разборках.

   Наконец, все успокоились, и Ритке обработали рану антисептиком из аптечки.

   - Что будет с Иркой? – Маринка задала интересующий и меня вопрос.

   - Все зависит от настроения начальника, - ответила Ритка. – Могут и назад, в Зону отправить. А может помурыжит в карцере и отпустит. Как-никак невеста! Петрович, он не злой, много на что закрывает глаза.

   - Да мы уже поняли, - за себя и за Марину ответила я. Но, честно признаться, даже не знала, как реагировать на слова Ритки. Лучшим вариантом для меня было, чтобы эти двое поженились и уехали за периметр. Если Ирку отправят в Зону, здесь останется Макс. Проходу он мне точно не даст.

   - А на тебя-то она что взъелась, - прервала мои размышления Ритка. – Тоже с ее женишком…. того, - она не договорила. Намек и так был понятен.

   - Еще чего! – я сморщила нос. – Приставал несколько раз, Рыжая Марта видела. Может она разболтала.

   - Точно она, стерва, - Ритка ругнулась. – Оторвать бы длинный язык!

   - Поругались они за столом, - подала голос молчавшая до этого Алевтина. – Ну, Марта попьяне и скажи, мол, Макс твой бабник. И вывалила все про Белку.

   - Слушай, так это я зря себя выдала, что ли, - то ли смехом, то ли всерьез возмутилась Ритка. – Ты мне теперь должна, получается.

   - Хватит уже, - заступилась за меня Алевтина. – Не было у Белки ничего с Максом. За что ей получать?

   - Да ладно, я так. К слову, - оправдалась Ритка.

   - К слову она, - буркнула Алевтина. – Все! Спать! Завтра с утра точно шмон будет, а потом и допрос с пристрастием. И если что, то я всю ночь спала в своей койке, - и она по очереди посмотрела в глаза каждой присутствующей в комнате.

***

Начальник колонии смотрел на меня, и по выражению его лица было совершенно не понятно, в каком настроении он пребывает.

   - Серебрянская, - наконец соизволил он открыть рот, - тебе не кажется, что ты, слишком часто, появляешься в моем кабинете?

   Я молчала. Нужно было понять, что он знает.

   - Что молчишь?

   - Вам ведь все уже рассказали, - решилась я высказать свое мнение.

   - Дерзишь начальству?

   - Упаси боже, Андрей Петрович! А что с Шестаковой будет?

   - Интересуешься? - он вопросительно прищурился.

   Я пожала плечами:

   - Вроде свадьба у нее.

   - Накрылась ее свадьба медным тазом. Заявление на нее написали.

   - Кто? – ахнула я.

   - Дед пихто!

   Я притихла, прикусив язык.

   - Слушай, Серебрянская, - резко сменил он тему. – Ты английский знаешь?

   - Я иняз окончила. Переводчик в сфере профессиональной коммуникации. Кафедра английского языка.

   - Серебрянская! Тебя мне сам бог послал! – он радостно потер руки. - Надо перевести инструкцию. Новое оборудование, как говорится, закупаем. Новые технологии внедряем, а специалистов не хватает, - он протянул мне пачку распечатанных на принтере листов. – До завтра успеешь?

   - Попробую, - я просмотрела бумаги.

   - От работы пока будешь освобождена, - добавил он.

   - Тогда точно успею.

   - Давай, давай, Серебрянская. Успевай. Это в твоих интересах.

   Перевод оказался трудным. Сказалось и долгое отсутствие практики и «китайский» английский. Некоторые фразы переводились абракадаброй и, как мне казалось, не имели вообще никакого смысла. Но начальника мой труд удовлетворил, и он остался доволен проделанной работой.

   Макс куда-то исчез. На работе, в теплице, он больше не появлялся. Позже мне сказали, что он был переведен на лесозаготовки, а Ирка, его несостоявшаяся жена, отправилась назад, в Зону. Начальник показал, кто здесь хозяин, попутно объяснив этим поступком, что не позволит грубых нарушений режима в колонии. Почти вся шестаковская бригада и еще несколько женщин из других комнат, кто принял участие в «проводах», тоже были наказаны, кто лишением свидания, кто переводом на более тяжелые работы. Не пострадали лишь Алевтина и, как ни странно Рыжая Марта, сразу занявшая Иркино место и ни у кого больше не возникало сомнения, кто же всех сдал.

   Я же, считала дни до приезда мужа и дочери, с нетерпением отрывая листы допотопного, бумажного календаря, напомнившего мне проведенные в детстве, у тетки в деревне, летние каникулы. Тетушка была еще жива, хоть и стара. Новость о моей судьбе ее сильно подкосила. Она порывалась приехать, жаловалась, что боится не дожить до моего освобождения. Но я уговаривала ее пока этого не делать, обещая чаще звонить и писать. Ведь если с ней что-то случится в дороге, я не прощу себе никогда.

***

Киру Антон не привез, сославшись, что дочка внезапно заболела.

   - Не волнуйся так, - успокаивал он меня, - за ней присматривает Снежана. Она сейчас, как раз осталась без работы, в их фирме какие-то глобальные сокращения. Я попросил ее побыть пока няней. Ты же знаешь, Кира привыкла к ней, они ладят. И мне так проще.

   - Естественно тебе проще, - обманутые надежды сделали меня нервной и крикливой. – А мне каково? Я дочь уже не вижу больше трех месяцев! Ты же обещал!

   - Милая, - он прижал меня к себе, и на попытки вырваться из этих объятий зашептал на ухо:

   - Я так соскучился. Иди ко мне.

   Наше свидание длилось лишь сутки. Из-за внезапного звонка от бизнес-партнера, муж не мог остаться, так, как планировал.

   - Белка, - преданно глядя мне в глаза, сказал он, - адвокаты работают. – Мы обязательно освободим тебя раньше. Я обещаю!

   И я верила. Не могла не верить.

   - Не забывай пополнять мне телефон. А то последний раз я не могла дозвониться, деньги кончились и на карточке тоже.

   - Обязательно, - он, прощаясь, чмокнул меня в щеку. – Это просто недоразумение. Сегодня же сделаю, - автомобильная дверь мягко хлопнула и черный, новенький внедорожник, моргнув задними габаритами, увез в своем салоне мою, другую жизнь.

ГЛАВА 5.

- Серебрянская, у меня к тебе личное дело.

   - Снова что-то перевести?

   - Угадала, что называется, с первого раза.

   Подполковник пребывал в хорошем настроении. Недавняя комиссия из Министерства уехала, оставшись довольной всеми преобразованиями и успехами в колонии. Да и встретили проверяющих тут неплохо. И концерт показали, и в столовой попотчевали мясными и молочными деликатесами собственного производства, и даже в бане попарили.

   - Понимаешь, - продолжил начальник колонии, - мне тут привезли телевизор, а настроить его некому. Там все на английском, будь он не ладен.

   - Странно, - я удивилась. – Обычно в инструкции русский перевод есть обязательно.

   - Так это, если в нашем магазине купить, Серебрянская.

   - А вам что, из Америки привезли?

   Он вздохнул, будто с ребенком разговаривал:

   - Не из Америки, а из Китая.

   Кажется, я начинала что-то соображать.

   - Хорошо, где он.

   - Кто?

   - Телевизор.

   - А! Дома. Прямо сейчас и поедем, - огорошил он меня новостью.

   Лето давно уже кончилось. А осень в этих краях была короткая. Уже несколько раз выпадал снег и по ночам держался легкий морозец. Дорога до поселка, где в одном из частных домов, вместе с семьей, квартировался подполковник, занимала от силы минут пятнадцать.

   Нас встретила ухоженная, симпатичная женщина лет сорока пяти. К моему появлению она отнеслась довольно дружелюбно и даже предложила чай.

   - Успеется, Даша, - хозяин провел меня сразу в гостиную и показал телевизор.

   Скоро я позвала его.

   - Вот Андрей Петрович, все работает.

   - Ты Серебрянская гений!

   - Да, нет. Просто пульт подключается сначала в англоязычном меню, а дальше все уже на русском. Сложнее, если бы ваш телевизор не был предназначен для российского рынка, тут уже без специальных знаний не обойтись и толку от моего английского бы не было.

   - Не скромничай. Серебрянская. Чай с пирогами ты заслужила.

   А на кухне меня ждал сюрприз.

   - Беллочка, - сидящая за столом женщина всплеснула руками, и я с удивлением узнала в ней мою давнюю попутчицу, Дарью Петровну.

   - Похудела-то как, бедная, - качала она головой, рассматривая меня. – Вот, значит, как свиделись!

   Слова были излишни, и все со мной ей стало понятно.

   - А я вот, в гости, к брату заехала. Племянницу повидать.

   Я оглянулась в поисках той, о ком она говорила.

   - В школе она еще. Не пришла.

   - Присаживайся, - хозяйка дома налила мне чай в симпатичную, расписную чашку, подвинула ближе тарелку с пирогами. Сам начальник оставил нас, предупредив, что у меня есть полчаса до возвращения в колонию.

   - А знаешь, Даша, - обратилась Дарья Петровна к жене подполковника, своей снохе и тезке. – Беллочка пишет книжки. Как раз, как ты любишь. Про шуры-муры, - она засмеялась и покрутила пальцами над головой.

   - Да-а, - с любопытством протянула хозяйка дома. – А как ваша фамилия? – она перешла на «вы», наверно сразу проникшись уважением к моей писательской деятельности.

   - Серебрянская.

   - Белла Серебрянская? – по ее глазам я поняла, что с моим творчеством она явно знакома.

   - Подождите, - Даша подскочила и выбежала из кухни. Через минуту она вернулась. В ее руках я увидела книгу в знакомой обложке. Именно ей, полгода назад я любовалась с экрана своего нетбука. Женщина протянула книгу:

   - Белла, автограф, пожалуйста! – в ее глазах плескалось восхищение и счастье.

   Я взяла книжку в руки. Да, не так представлялся мне этот момент. Моя первая книга вышла, но не с кем было разделить это радостное событие. Спасибо Алке, которая согласилась стать моим поверенным и взвалила на себя все дела с издательством, ведь Антону я так ничего и не сказала.

   От подступивших слез текст расплывался. Я черкнула на титульном листе что-то банальное и расписалась. Мокрая соленая капля сорвалась и шлепнулась на страницу, чуть не испортив мой первый в жизни автограф.

   - Простите, - я вытерла слезы. – Неожиданно как-то.

   Они поняли.

***

Наступил Новый год. Антон так и не ехал и не вез Киру. Он часто не брал трубку, а потом оправдывался своей сильной занятостью. Злило, что он «забывал» класть деньги на мой телефон и на карту. Звонки отсюда в Москву были дорогие, а зарплата, что мне платили за работу – маленькая. Еще как то нужно было себя содержать, покупать продукты и необходимые для женщины мелочи. Спасибо тетушке, присылавшей каждый месяц мне денежный перевод. Но понятное дело, много дать она не могла. От издательства, пока, ничего не поступало. Да я и не надеялась на высокие продажи и гонорары.

   До Киры я тоже все реже дозванивалась, и мне стало казаться, что дочка отдаляется от меня. Когда же удавалось с ней поговорить, все разговоры, в конце концов, сводились к тете Снежане: Снежана то, Снежана это. Снежана водила на выставку кошек, Снежана купила платье на Новогодний праздник. Мы со Снежаной пекли торт на ее, Снежанино День рождения.

   Потом я тихо рыдала в подушку, что это не со мной она пекла торт, и не я водила ее на выставку, и не я радовалась, как прекрасна моя маленькая принцесса в новом наряде.

   Однажды, уже после Нового года, проведенного тихо и скромно, в окружении таких же как я, к кому никто не приехал на праздник и таких, к кому просто некому было приехать, при телефонном разговоре с дочкой она спросила меня:

   - Мам, а ты, правда, в тюрьме? Ты человека убила?

   Это был удар ниже пояса. Я застыла, и мне казалось, что тело мое окаменело, а сердце пропустило несколько ударов.

   - Кира, кто тебе такое сказал? – задыхаясь, спросила я у нее. – Тетя Снежана? Или папа?

   - Снежана.

   «Сука! Какая сука! Зачем?» - пронеслось в голове.

   - Кира, – мне нужно было оставаться спокойной, и взяла себя в руки, сохранив доверительный тон. – Мама никого не убивала. И мама не в тюрьме.

   - Почему ты тогда не приезжаешь?

   - Я…. – в горле передавило, сжало. Мне не хватало воздуха. Слезы полились градом из глаз. – Я пока не могу, но я обещаю. Девочка моя! Я обещаю тебе, что мы скоро увидимся. Вы с папой приедете ко мне. Мы будем вместе. Все вместе, как раньше! Хорошо?

   - Хорошо, - ее нежный, родной голосок звучал так близко, что сердце мое обливалось кровью, а душа кричала и билась, как птица в клетке. – Я люблю тебя, мамочка.

   - И я! Я так тебя люблю, детка моя.

   Мне нужно было прийти в себя после этого разговора. Через полчаса я набрала Снежанку. Гудки. Сброс.

   -Ну, уж нет! - меня разобрала злость. - Марин, дай телефон позвонить. Потом сочтемся.

   - Але, - услышала я голос бывшей одноклассницы.

   - Это я.

   Возникла пауза, она продолжила первая:

   - Привет.

   - Зачем ты сказала Кире? – вместо привета задала я.

   - Да сказала! – в ее словах прозвучал вызов. – Рано или поздно она бы узнала.

   - Но не от тебя, - прошипела я. – Какое ты право имела?

   - Я заменила ей мать!

   - Что? – у меня перехватило дыхание. – Да ты….

   - Отдыхай! – она бросила трубку. Послышались гудки.

   Трясущимися руками я набрала ее номер снова.

   - Абонент недоступен. Попробуйте перезвонить позже.

   В глазах потемнело.

   - Белла, ты что? – заволновалась Маринка. А я смотрела в ее лицо и не видела. Свет будто померк, и я ослепла.

   Резкий запах нашатыря ударил в нос и привел в чувство.

   - Ну, подруга, ты и напугала, - Алевтина, Ритка и Маринка склонились надо мной.

   - Что случилось? – мой голос был вялым и каким-то неживым.

   - Ты в обморок упала, - сообщила Маринка.

   - Слыш, подруга, - Ритка подозрительно уставилась на меня. – А ты не того?

   - Третий месяц, - я опустила взгляд, будто в чем-то была виновата.

   - Твою ж мать!

***

Новость о моей беременности, я хотела сообщить мужу. Лично, при встрече. Но у меня возникла проблема: Антон не ехал ко мне. А после злополучного разговора со Снежанкой он перестал брать трубку. Кирин телефон тоже молчал. Через несколько дней бесполезных попыток я позвонила Алке. Она ничего не знала, но обещала разузнать.

   Спустя неделю, вся измаявшись, я наконец-то дождалась от нее звонка:

   - Короче, - затараторила в своей манере Алка. – Антон молчит, Снежанка, твоя, тоже молчит.

   - Она не моя, - перебила я подругу.

   - Не важно, уже. Я попросила Левандовского, чтобы он у Антона спросил. Ну, ты понимаешь, по-дружески, по-мужски.

   - И….

   - Что?

   - Алка!

   - И ничего. Антон уверяет, что все в порядке. Адвокаты работают.

   - А Кира?

   - Не знаю.

   - Алка, ты дуришь мне голову.

   - Белка, давай я к тебе приеду-у, - заревела она. Это было неожиданно. Не помню, когда я в последний раз слышала ее рыдания.

   - Конечно, - чувствуя что-то неладное в этом реве, согласилась я. – Буду ждать.

***

Алка приехала в самый разгар бурана, который не утихал вот уже сутки. Я добралась до поселка лишь к ночи – никак не могла получить от начальства разрешение.

   Увидев меня в дверях, всю в снегу, продрогшую, она ахнула и схватилась за сердце. Потом бросилась мне на шею и разревелась.

   - Алка, прекрати, - я устало опустилась на стул. Что-то в последнее время мне нездоровилось.

   За окном выла вьюга и старый дом, часто сдаваемый в наем своими хозяевами для свиданий, скрипел и стонал словно живой. И мне пришло странное ощущение, что я и этот дом чем-то похожи.

   - Кушать будешь?

   Я просто кивнула головой.

   Она уже давно накрыла стол. Я улыбнулась, увидев стоящую на вытершейся, старой клеенке, бутылку нашего с ней любимого Моет Шандон.

   - Пир во время чумы, - вырвалось у меня.

   Она не ответила на колкость. Открыла бутылку, разлила по граненым стаканам.

   - Фужеров не нашла.

   Я фыркнула, пригубила вино. Алка выпила залпом. Посмотрела на мой, почти полный стакан.

   - Нельзя мне, - я отвела взгляд.

   - Да я понимаю, - оживилась она. – Ладно тебе, у нас два выходных впереди. Выспишься!

   Подруга поняла все по-своему.

   Через час, уговорив почти всю бутылку, Алка наконец-то решилась на трудный разговор. Взгляд ее синих глаз не отрывался от моего лица, но я не видела в них пьяного блеска. Сегодня, по какой-то причине, вино на подругу не действовало.

   - Белка, ты должна понимать, что не все в этой жизни зависит от мужиков, - начала она. - Вот ты – успешная писательница, скоро сможешь сама себя обеспечить. Мы с Левандовским, со своей стороны всегда тебя поддержим. Опять же Кира….

   - Алка, не томи уже. Говори. Лучше горькая правда, чем….

   Оказалось, что к правде я совсем не готова

   - Снежанка переехала к вам, - выпалила Алка. – Антон везде появляется с ней под ручку. И я подозреваю….

   - Нет! – мой стакан полетел на пол, но я даже не заметила этого. – Она всегда его не любила! Обзывала напыщенным фанфароном, терпеть не могла его. Это не правда. Слышишь! Ты врешь! Врешь!

   Я что-то кричала еще. Обидное. Обзывала подругу. Я не верила. Не хотела верить в этот бред, который несла Алка. И наверно еще чуть-чуть, просто накинулась бы на нее, как дикая кошка, ведь в этот момент, она, казалось, была эпицентром моего несчастья. Но моя подруга оказалась умнее. В какой-то момент я увидела ее совсем близко. Лицо ее было спокойным и это взбесило меня еще сильнее. Кажется, я замахнулась, что бы дать ей пощечину. Но не успела.

   - Что ты мне вколола? – мой голос звучал вяло и безразлично.

   - Не бойся, с одного раза не привыкнешь.

   Алка, буднично, как будто ничего не произошло, убирала со стола. Я валялась на диване, глядя в потолок.

   - Ты что, знала?

   - Предполагала, - она уже закончила и присев на краешек дивана взяла мою руку в свою.

   - Белка, у тебя нервное истощение. Я таблетки тебе привезла. Пропьешь, легче станет.

   - Нельзя таблетки. Запрещено.

   - Я поговорю с начальником колонии, объясню ситуацию.

   - Ты же не врач.

   Она посмотрела с легким укором. Алка почти десять лет проработала медсестрой в клинике Соловьева. Опыт у нее был большой.

ГЛАВА 6.

Я равнодушно смотрела в окно. За ним светило яркое, зимнее солнце. Ветки деревьев сверкали хрустальным инеем. Природа словно раскаялась за свой буйный нрав и дарила человечеству прекрасные дни.

   Алка уехала и после ее отъезда в моей душе образовалась пустота. Она давила изнутри. Я чувствовала, как пустота эта ширится. Где-то, когда-то я читала, что человеческая душа обязательно должна быть чем-то наполнена, что не может пустота в душе длиться вечно, и понимала, что первой придет тоска, уже протянувшая свои холодные, липкие щупальца-нити к моему сердцу.

   - Неважно выглядите, Серебрянская.

   Голос подполковника вывел меня из транса, заставив отвести взгляд от окна. Молча и внимательно, будто видел впервые, начальник колонии рассматривал меня из-под очков. Отвечать ему совсем не хотелось.

   - Андрей Петрович, вам что-то снова перевести.

   Слова выходили почти шепотом, на выдохе. Я опустила веки, прячась от его цепких, всепроникающих, будто рентген, глаз. Зачем ему мои проблемы. Здесь у каждого своя драма.

   - В точку, что называется, Белла Аркадьевна. Да не совсем, - он выбил дробь пальцами по столешнице.

   «Удивительный человек», - подумала я. Странная манера подполковника резко переходить с «ты» на «вы» меня обескураживала.

   - Хочу предложить вам Белла Аркадьевна, что называется, сменить сферу деятельности с хозяйственной на гуманитарную. А если быть точным, - он поднял ладонь, предупредив мой вопрос, - заняться репетиторством.

   Наступила пауза. Начальник, явно изучал мою реакцию на свои слова. Через несколько секунд он продолжил:

   - Дочка собирается сдавать английский, будь он неладен. А у нас, тут, как ты понимаешь, с хорошими педагогами большая проблема. Так как? - подполковник сделал вид, что просматривает какие-то бумаги.

   - А у меня есть варианты?

   - Конечно.

   - Какие?

   - Например, вернуться назад, на свиноферму.

   - Ну, уж спасибо, - фыркнула я, понимая, что он блефует. Хотя….

   - У тебя есть какие-то возражения? - интересно, мне показалось или подполковник немного занервничал. Странно думать, что я могла отказаться от подобной просьбы.

   - Андрей Петрович, у меня нет возражений.

   - Тогда может быть пожелания? – удивил он меня вопросом.

   - Есть только желания. Пожеланий нет.

   - Ну, так и я не волшебник, Серебрянская, чтобы желания выполнять, - хмыкнул подполковник. – Начнешь с понедельника, - резко перешел он к делу. – Три раза в неделю достаточно будет?

   - Нужно смотреть уровень знаний девочки. Потом будет ясно.

   - Вот и ладно!

***

Вика, дочка начальника колонии, оказалась скромной, симпатичной девятиклассницей, воспитанной в строгости и мне было приятно понимать, что на белом свете существуют такие чистые, «неисковерканные» интернетом дети, взахлеб читающие научную фантастику и классиков, и рассуждающие не о цвете и длине ногтей и волос, а о загадках Бытия и Вселенной. Четыре раза в неделю, на два часа я приезжала в поселок, для занятий с ней по английскому и мы довольно быстро нашли общий язык. Она оказалась способной и схватывала все на лету. Заниматься с ней было одно удовольствие, тем более что Петрович неплохо оплачивал эти занятия. С московскими ценами, конечно, было не сравнить, но по местным меркам вполне прилично. И на свиноферме, и в теплице заработок мой был много меньше. Товарки по общежитию даже стали называть меня «приблатненной». Я на это только отмахивалась, все больше замыкаясь в себе. Тоска заполнила ту самую пустоту в душе, и только уроки с Викой на время выводили меня из состояния меланхолии и уныния.

   В основном, на занятия меня доставляли на личной машине начальника колонии. Но бывало, что его срочно куда-нибудь вызывали, и мне приходилось добираться самой - из поселка, два раза в день, ходила маршрутка – Газель.

   Один из таких случаев еще сильнее разбередил мою душу, заставил плакать ночью в подушку.

   - Ба, смотри, как у мамы машина!

   Я вздрогнула и поискала глазами обладательницу голоса. Чуть впереди меня сидела женщина. Рядом с ней, глядя в окошко – девочка, лет восьми-девяти. Худенькие плечи. Русые волосы заплетены в косички и уложены вокруг головы.

   Сердце вздрогнуло, затрепетало. Меня будто пронзила молния, и я чуть не выкрикнула имя своей дочки. Но звук застрял в горле и я, словно рыба, выброшенная на берег, лишь хватала воздух разгоряченным ртом.

   - Вам плохо? - участливая соседка наклонилась к моему лицу. – Сердце?

   - Нет-нет, - я замотала головой, не отводя взгляда от русоволосой детской головки. – Все в порядке. Душно!

   Попутчица недоверчиво посмотрела, пожала плечами: в автобусе было довольно прохладно.

   - Это мамина машина? – девочка, сидящая у окна, вновь задала вопрос и я осознала, что ошиблась, а мое временное помрачнение было лишь отголоском желания увидеть дочь. Конечно это была не она. Просто чужой ребенок, возраста Киры.

   Бабушка девочки оказалась немногословной:

   - Нет, - услышала я чуть хрипловатый, явно от частого курения, женский голос.

   - Я знаю, маме нельзя теперь за руль, - тонкий пальчик водил по стеклу окна, рисуя невидимые узоры. – Да, ба?

   Вопрос ребенка был проигнорирован и она, тяжело, как-то не по-детски вздохнув, отвернулась к окошку, что-то тихо шепча одними губами.

***

Примерно один раз в десять дней из поселка привозили почту. В основном местные поселенцы получали какие-то бандероли, посылки, иногда - редкие, в наше время, письма. Поэтому, большой, белый конверт, пришедший на мое имя, заставил сердце сжаться. Малыш, впервые, больно пихнул ножкой. «Еще слишком рано!» - пронеслась испуганная мысль в голове. Внизу живота нехорошо заныло.

   Руки тряслись, когда я разрывала конверт без обратного адреса. Там был лишь один документ. Перед глазами все расплывалось, мое зрение бунтовало, это сознание не хотело верить в то, что я держала в руках. Пальцы разжались, и тонкий листок в синей, узорной оправе, кружась, упал на пол.

   - Бедная, бедная моя девонька!

   Я открыла глаза, осознавая себя и обстановку вокруг.

   - Где я?

   - Белочка, дочка, пришла в себя! – глаза тетки, опухшие от пролитых слез, вновь увлажнились. Она вытерла их платочком, зажатым в натруженной от тяжелой работы руке, и улыбнулась.

   - Теть Валь, ты приехала?

   Женщина закивала головой:

   - Сразу, как узнала, что с тобой…. – из ее глаз выкатились крупные капли.

   Мне было не понятно, почему она здесь и почему плачет. Я приподнялась с подушки и оглянулась. В левой руке неприятно потянуло.

   - Ну, и куда это мы? – строгий голос прервал зарождающееся во мне непонимание происходящего и оторвал взгляд от капельницы. – Вставать пока нельзя, - медсестра вынула иглу из моей руки. – Лежим и ждем доктора, - сообщила она уже мягче. – Вы за ней присмотрите?

   Тетушка согласно кивнула. Сестра, удовлетворившись таким ответом, вышла из палаты и укатила за собой стойку с капельницей.

   - Я в больнице? – дошло до меня, наконец. – Ребенок!? – кажется, я закричала. Одеяло слетело, а руки ощутили лишь плоскость и шершавость хирургического пластыря внизу живота.

   - Белочка, главное ты выжила! А детки у тебя еще будут!

   Но я не хотела слышать никаких слов. Вселенная сузилась до размеров моего нерожденного ребенка, а рыдания сотрясали все мое существо, и душа, казалось, покинула тело.

   - Три кубика успокоительного, живо!

   Руку сжало, но я не чувствовала боли, не чувствовала, как игла пронзила кожу и вену. Я выла, будто волчица, потерявшая своего волчонка, разрывая легкие и натружая горло до хрипоты.

   Резкий запах ударил в нос, в глазах защипало. Ко мне словно вновь вернулся слух, и я прозрела, и услышала всхлипы и причитания тетушки. Уже знакомый мужской голос произнес:

   - Вы родственница? Подождите пока в коридоре.

   Чуть скрипнула дверь, наступило молчание. В этой тишине я слышала стук своего сердца – тяжелый, но ровный. Лекарство действовало.

   - Белла Аркадьевна, - доктор говорил спокойно и в его голосе я не чувствовала жалости, да и не хотела ее. – Вы должны понять, - продолжил он, чуть отведя взгляд в сторону, - мы сделали все от нас зависящее. У вас оказалась очень редкая внематочная беременность брюшного типа. Плод развивался не внутри, а на поверхности матки. Вы могли умереть.

   - Лучше бы, - прошептали мои губы.

   - Прекратите, – голос доктора не повысился и на тон. – Вы еще молоды и у вас есть шансы родить.

   - У меня дочь.

   - Тем более. Думайте о ней. А теперь набирайтесь сил и выздоравливайте, - он поднялся со стула и вышел из палаты. Его место тут же заняла тетя.

   - Белочка, поесть бы надо, - она смотрела с состраданием, и я подумала, что наверно сейчас, тетушка единственное существо на белом свете, которое может меня пожалеть по-настоящему.

   - Теть Валь, он прислал мне развод.

   Она вздохнула.

   - Ребеночек его был? – тетка отвела глаза.

   - Да.

   - Ну и хорошо, что так вышло! – вдруг выпалила она. – Мало того, что он, сволота, бросил тебя, так еще чуть не погубил. Кровиночка ты моя-а-а, - запричитала родственница.

   - Сколько я уже здесь, - прервала я ее причитания.

   - Двое суток, как прооперировали. Я уж думала не придешь в себя. Врачи сказали - много ты крови потеряла, - кажется, она опять собиралась всплакнуть.

   - Ладно, теть Валь, прорвемся, - я попыталась улыбнуться. Вышло паршиво.

***

- Серебрянская, ну ты и напугала меня!

   Начальник колонии заявился ко мне в больницу на следующий день. Видимо, действительно, переживал. Только вряд ли за меня, скорее за английский своей дочери.

    «А ты превращаешься в циника, Белла Аркадьевна» - отметила я про себя, глядя, как подполковник скромно устраивается на стуле. Но он меня, все же, удивил.

   - Я говорил с главврачом, - немного покашляв, продолжил «хозяин» поселения. – Не переживай, все лекарства, что называется, достанем. Вылечим тебя, Серебрянская. Будешь, как новенькая, что называется.

   Он нервничал и чувствовал себя не в своей тарелке в этой палате, рядом со мной, лежащей на кровати, бледной от потери крови, с опухшими от слез веками. В его понимании, мне требовалось сочувствие и жалость, а как их проявлять, он явно не знал.

   - Андрей Петрович, спасибо вам. Вы не беспокойтесь, мы продолжим с Викой занятия. Она у вас умница.

   - Не думай об этом! – он замахал руками. – Главное поправляйся. Тут вот жена тебе передала, - на тумбочку лег шуршащий пакет. - Еще теплые!

   Почувствовался запах домашних пирогов, но он вызвал не аппетит, а тошноту и спазмы в желудке. Я вымученно улыбнулась.

   - Спасибо супруге передавайте. И привет.

   Через две недели я вернулась в общежитие. Врачи, опасаясь за мое здоровье и принимая в расчет теперешние условия моей жизни, наотрез отказывались выписывать раньше. Думаю, немалую лепту в это внес и начальник колонии, так как об этом мне намекнула одна из сестер, сказав, что мою реабилитацию оплатила организация.

   Кормили в больнице на убой. Еще и тетушка старалась, как могла. Она сняла неподалеку угол и целыми днями не отходила от меня, потчуя своими разносолами. Ко всем этим «хлебосольствам» прибавлялись передачи от девчонок и жены подполковника, не желавшей, видимо, моей безвременной кончины на фоне недоедания.

   Только есть мне совсем не хотелось. И жить. «Зачем?» - думала я вечерами, когда тетушка, уставшая со мной за день, уходила отсыпаться и готовить мне очередную вкусняшку. Но потом, перед моим внутренним взором появлялся образ дочки. Моей крошки, оставшейся без матери. И мне становилось до жути стыдно за себя, за свои мысли о смерти. Но на утро, опять наступала апатия, и кусок снова не лез в горло.

   - Тебя что, голодом там морили?

   Алевтина, Ритка и Марина, а так же еще какая-то незнакомая мне женщина, наша новенькая соседка по комнате, рассматривали меня, будто я не я, а манекен в витрине. Впрочем, сейчас подобное сравнение было бы в точку.

   - Только не надо меня жалеть! – растянувшись на своей кровати, устало заявила я девчонкам.

   - А мы и не жалеем, - Алевтина сложила узлом руки на груди. – Че тя жалеть?

   Но в их глазах читалось совсем другое, особенно у Марины.

   - Вот познакомься, - бригадир махнула в сторону новенькой, - Натаха. К нам подселили.

   Я качнула головой в знак приветствия, мельком увидев улыбку на лице новой знакомой. И улыбка эта была странной. Но тогда я не придала этому большого значения.

ГЛАВА 7.

Наступила календарная весна. Правда в этих краях она еще долго оставалась лишь на календаре. В Москве, в это время, весна обычно уже ощущалась – слякотью и напоенным влагой воздухом, здесь же ею еще и не пахло.

   Но, несмотря на трескучие морозы, действие весны уже сказывалось на организмах некоторых представителей сильной половины человечества. Иначе чем назвать тот факт, что на мартовские праздники в колонии ожидался приезд довольно известного в нашей стране певца. Вот такой подарок сделал Петрович отбывающим наказание женщинам. Жест был поистине царским и неизбалованные развлечениями «колонистки» только и шептались об этом предстоящем событии.

   Вскоре выяснилось, что весна подействовала не только на руководство.

   - Привет! - Макс перегородил мне дорогу, стоя в своей обычной, нагловатой манере «руки в брюки, папироска в зубах».

   - Привет.

   Я остановилась, переложила тяжелый пакет из руки в руку. Он, не спрашивая, взял его у меня.

   - Пошли, провожу.

   - Пошли, - я не стала сопротивляться.

   - Ты че, кирпичей че ли накупила.

   - Тупая шутка.

   Он хохотнул. Беззлобно. Шмыгнул носом.

   - Слышь, Белка, на концерт идешь?

   - Допустим.

   Парень скосил глаза в мою сторону:

   - Одна?

   - Какая тебе разница.

   - Разница дразнится.

   - Ну, раз дразнится, тогда топай куда шел. И я пойду куда шла.

   - Да ладно. Я так…. Не обижайся, - Макс явно не желал ссоры. – Пошли вместе, - выпалил вдруг он и остановился, глядя мне прямо в глаза.

   - Я подумаю.

   Кажется, он не ожидал такого ответа. Впрочем, для меня самой это оказалось неожиданностью.

   - Ну, ты это – думай, - Макс поставил пакет перед дверью в комнату. У самой лестницы он обернулся - на лице сияла довольная улыбка.

   - Кот мартовский, - пробурчала я, чувствуя, что губы растягиваются в улыбку.

   - Что довольная такая? – Марина водрузила принесенную мной сумку на стол и начала выгружать продукты.

   - Ага, прям как слон!

   Все уставились на Ритку.

   - Это ты у нас слон, - заявила Алевтина.

   - Да нет, она скорее жираф! – засмеялась Марина. Остальные заулыбались.

   - Сами вы жирафихи! – Ритка нисколько не обиделась. Ее вообще было трудно обидеть.

   - Иду с Максом на концерт, - объявила я.

   - Шутишь? – у Марины округлились глаза.

   - А что, он парень теперь свободный, - ухмыльнулась Ритка.

   - А че за Макс? - удивила меня своим интересом всегда немногословная Наталья. Она вообще старалась держаться чуть особняком, хотя и не чуралась нашей разношерстной компании. Мне она казалась странноватой и скрытной. Среднего роста, довольно молодая, спортивного телосложения, с короткими, иссиня черными волосами, чуть раскосыми глазами, и широкими скулами Наталья явно имела азиатские корни. Никто толком так и не знал в подробностях, за что она вообще здесь.

   - Да есть тут один, - Ритка подмигнула мне, - ловелас. Не мужчина – огонь!

   - Белла, что, правда? – допытывалась Марина.

   Я пожала плечами:

   - Сказала ему, что подумаю.

   - Что тут думать? – снова встряла Ритка. – Надо брать.

   - Че ты мелешь! – фыркнула Алевтина. – Нашла кого сватать.

   - Да ладно, - Ритка гнула свое. – Подумаешь, сходит на концерт. Зато на халяву.

   - А халява боком не выйдет? – Алевтина уперла руки в боки.

   - Но мы-то недалеко будем, если что – отобьем, - засмеялась Ритка.

   - Ладно, хорош ржать, - старшей явно не нравился этот разговор, - с*ать пора, а мы не ели. Накрывай на стол.

***

Приехавшая звезда, на удивление, пела вживую. Признаться, этот певец не входил в состав моих любимых, но сегодня он открылся с другой стороны. А может это сказалось влияние той обстановки и условий в которых я пребывала последний год. Лирические песни о любви бередили душу, и я обратила внимание, что многие женщины в зале вытирают глаза.

   Макс сидел рядом. Я постоянно ощущала его взгляд на себе. Пару раз он даже пытался меня приобнять, но после неудачных попыток прекратил это бесполезное дело.

   После концерта мои девчонки остались дожидаться автографа. Как сказала Алевтина: «не каждый день такая удача перепадает». Мне эта идея показалась неинтересной, и я пошла домой. Макс увязался меня провожать.

   Оба молчали, оставаясь еще какое-то время под впечатлением. Он заговорил первым:

   - Вино пьешь?

   - Смотря какое, - пожала я плечами.

   - Ну да, я и забыл, что ты столичная краля.

   - Причем тут столица, - мне стало смешно от его детских рассуждений. – Это просто дело вкуса.

   - Хорошее шампанское, - Макс обиженно, как мальчишка надул губы. – «Советское».

   - Предлагаешь выпить?

   Парень радостно закивал головой.

   - Все хотела спросить, - резко сменила я тему разговора, - Как там Ирка?

   Похоже, это была для него больная тема. Он сморщился, потом буркнул:

   - Не знаю.

   - Поссорились, никак?

   - Можно и так сказать.

   - А что так? Любовь прошла?

   - Не издевайся!

   - Да, упаси боже!

   Макс явно обиделся на мои реплики. Замолчал. Какое-то время слышался лишь хруст снега под ногами.

   - Знаешь, - наконец продолжил он наш диалог, - а ведь я должен сказать тебе спасибо.

   Его слова меня огорошили:

   - За что же?

   - Если бы не ты, я бы женился на этой стерве.

   - Так. А я причем?

   - Я понял, что не люблю Ирку.

   Мы остановились у дверей общаги. Он смотрел на меня сверху вниз, каким-то собачьим взглядом и мне вдруг пришло в голову, что парень-то он, в общем, неплохой. Просто каждый из нас здесь выживает, как может. И даже не физически – что тело, лишь оболочка, но морально, духовно. Видимо, где-то глубоко внутри он тянулся к свету, а не к тьме, хотел человечности и чистоты, хотел любви взаимной, а не позволять любить себя, даже за более высокий статус. Только я не могла дать ему того, чего он желал. И не потому, что не хотела. Я выгорела. Нет – тоска ушла. А если быть точной – подвинулась, уступив место в душе безразличию. Макс был мне симпатичен, но полюбить его я никогда не смогу.

   - Макс, давай друзьями останемся, - устало сказала я.

   - Ирку боишься? – в его словах сквозила ирония.

   - Дурак ты, Макс. Причем Ирка.

   - Что же тогда? – вопрос прозвучал непростительно громко и я, дотянувшись до его лица, прижала к губам пальцы, заставив замолчать.

   - Не надо Макс. Ты хороший парень, но я не люблю тебя.

   Он засопел, набычился, смахнул мою руку со своих губ и, развернувшись, молча, скрылся в наступивших вечерних сумерках.

   Еще какое-то время я стояла одна, глядя в темнеющее небо. В голове крутились слова песни из старого кино, и будто заезженная пластинка мой внутренний голос повторял: «мы выбираем, нас выбирают, как это часто не совпадает». Парня было жаль. Но я понимала, что не смогу притворяться, обманывать, давать пустые надежды.

   Вдалеке послышались смеющиеся голоса возвращающихся с концерта женщин и мужчин. Потянув за ручку входной двери, я вошла в общежитие.

   Наталья стояла на верхней площадке лестницы. Она не услышала меня, была слишком занята телефонным разговором. Что-то: ее интонация, или какая-то фраза, заставили меня замереть на нижней ступеньке.

   - Он тебя еще интересует? – в словах женщины слышалась злая ирония. На том конце ей что-то коротко ответили. Она хмыкнула:

   - Они вместе трутся, - голос ее замолк, видимо говорил собеседник.

   - Уверена, - наконец произнесла она и опять замолчала на несколько секунд.

   - Договор был только за двух, - тон ее голоса изменился, в нем засквозили стальные нотки. – Ты знаешь, как я работаю. - Она снова замолчала, теперь надолго.

   - Хорошо, это будет стоить, как за двоих. Оплата вперед.

   Я стояла под лестницей, почти не дыша, переваривая странный разговор Натальи с неизвестным собеседником. Или собеседницей – пронеслось в моей голове. Под ложечкой как-то нехорошо засосало. Шум и возня за дверью спугнули Наталью, и, сказав в трубку «отбой», она ретировалась с площадки. Я шмыгнула в темный угол под лестницей, дождалась, когда все поднимутся и уже следом за всеми прошла к дверям нашей комнаты.

***

Новость о гибели Макса я узнала, наверно, самой последней. В тот день мне пришлось дольше обычного задержаться у подполковника дома. Приехала Дарья Петровна и мы, после занятий с Викой, все вместе чаевничали в их уютной кухне. Уже стало темнеть, а машины все не было.

   - Может опять срочно в район вызвали, - Даша, жена Петровича взяла телефон и набрала номер мужа. Я слышала долгие гудки, наконец, трубку взяли. Лицо ее приняло озабоченное выражение.

   - Сказал, задержится допоздна, - объявила она.

   - Придется на попутке, - вздохнула я. - Автобус уже ушел.

   - А, может, останешься, Белла? Места хватит.

   - Спасибо Даша. Но вы знаете порядки.

   До поселения добиралась час с лишним - долго ждала попутку на выезде из села. Мне сразу показалось, что девчонки какие-то напряженные.

   - Что случилось? – обведя взглядом всех по очереди, спросила я.

   - Макса убили! – Маринка округлила глаза. Она всегда так делала, в минуты наибольшего накала собственных чувств и эмоций.

   - Как убили?

   - Заточкой в сердце, - Алевтина чертыхнулась, уколов палец иголкой, которой она штопала носок. Пальцы старшей мелко дрожали.

   Ритка сидела в углу кровати, обняв коленки руками. Взгляд ее светлых глаз смотрел в пустоту.

   Наталья читала книгу. На обложке, серебристым тиснением, красовалось: «Терминатор».

   - Там толком еще ничего неизвестно, - Алевтина откусила нитку зубами и разгладила свое шитье. – Его бригада сегодня вернулась с лесозаготовок, и Петрович распорядился три дня выходных выделить мужикам. Макс ушел в магаз, пожрать купить и не вернулся. Его продавщица нашла.

   - Господи, кто же его? – я села на стул. В голове не укладывалось, что здесь могло произойти подобное.

   - Тут главный вопрос стоит «за что?», - снова ответила старшая. – Узнаешь мотив, узнаешь кто и убийца.

   - Это Ирка, сука, - Ритка озвучила свою версию. – Чует моя душа, что эта падла способна на такое!

   - Ритка, окстись, - Алевтина перекрестилась. – Где Ирка и где мы.

   Наша жирафа промолчала. Но я видела по глазам, что мнения своего она не поменяла.

   - Представляю, что теперь будет! - Марина закатила глаза.

   - Да, Петровичу теперь будет не сладко. Только недавно хвастался образцовой показательностью и тут – бац! Жмур на территории, - Ритка вытянулась на кровати и отвернулась к стене.

   - Теперь все свиданки точно в ближайший месяц накроются. И выход за периметр, - хрустя крекером и прихлебывая его чаем из кружки с золотистой надписью «Аля» произнесла старшая.

   - Как ты можешь думать о каких-то свиданиях, - зло бросила я ей. – Человека убили. И убийца где-то среди нас!

   - Не факт, - Алевтина продолжала хрустеть печеньем. – Могли и из-за периметра. Охрана сама знаешь у нас какая. Не колония, а прям курорт.

   - Это-то да, - пришлось согласиться мне с ней.

   Алевтина оказалась права. На следующий же день в поселение прибыла группа следователей криминалистов. Начались массовые обыски. Все кругом только и шептались об этом вопиющем случае, выдвигая разные версии. Говорили даже, что парень сам покончил с собой.

   О занятиях с Викой пришлось на какое-то время забыть и вернуться в теплицу.

***

Наконец-то и в наши края пришла долгожданная весна. Если честно, я никогда не видела такой весны, без слякоти, ледяных дождей и пронизывающего ветра. Еще в конце апреля снег так и лежал на земле, тихонько и неторопливо подтаиваемый днем солнцем и застывающий до ледяной корки за ночь.

   В колонии постепенно все пришло в норму, вернувшись на круги своя. Следователи уехали, так и не найдя убийцу. Народ потихоньку забывал о случившемся: своих проблем и забот хватало с лихвой. И только я, каждый вечер, засыпая, все думала о бедном парне. Мне стало казаться, что если бы я тогда его не отшила, возможно, все сложилось иначе, и он был бы жив, и даже поделилась этими мыслями с Алевтиной.

   - Еще заикнешься об этом, - услышала я довольно грубый ответ старшей, - нажалуюсь Петровичу. Он тебя быстро к психологу определит. Так что давай заканчивай мне такие разговоры. Я, конечно, понимаю, - чуть смягчила она тон. – Ты натура впечатлительная, все же писательница. Но не до такой же степени – обвинять себя в том, чего и в помине нет. Так и до психушки недалеко. А тебе еще с дочкой встретиться надо. И бывшего своего за яйца подвесить, - добавила она.

   Пришлось прислушаться к ее словам, тем более что мозгом я абсолютно была с ней согласна. Смерть Макса потрясла меня не на шутку, вытеснив из души равнодушие и мне стало страшно, случись что со мной и я больше никогда не смогу увидеть свою дочку.

   От Алки поступали скупые сообщения о Кире. Она явно не хотела меня расстраивать и многое просто скрывала. Но то, что мой бывший женился на Снежанке она утаить не смогла. Да разве утаишь шило в мешке!

   Глубоко внутри я радовалась, что нахожусь так далеко от бывшего и его новой пассии – моей, тоже бывшей подруги, так как в голове часто возникали картины страшного мщения. Иногда правда, банально желала ей просто сдохнуть.

   В нашем полку снова прибыло. Последняя пустующая койка была занята. Женщину звали Ниной. Мне она показалось простой, но излишне навязчивой и любопытной.

   Изменилось и поведение Натальи. Она стала больше с нами общаться и даже поделилась своей личной драмой – причиной нахождения ее здесь. Якобы по - пьяни она пырнула ножом своего свекра. Убить не убила, но тот написал заявление. Ее судьбу усугубило то, что она оказала сопротивление при аресте и даже умудрилась пнуть полицейского в то место, которым некоторые мужчины гордятся особо, схлопотав за это три года исправительной колонии общего режима, но за хорошее поведение и по истечении половины срока, была переведена сюда, на более щадящий режим.

   История ее была интересной, но мне как-то не верилось, глядя на человека с выраженным типом интровертированной личности, что могла она вот так, на эмоциях схватиться за нож.

   Еще к моему удивлению она сблизилась с Риткой. Хотя, что их могло сблизить, я не могла понять. Они казались совершенно разными и дело, конечно, было не во внешности. Но условия, в которых нам всем приходилось жить, расставляли все по своим местам. Люди с общими интересами вдруг отдалялись, а те, кто там, за периметром, никогда бы не нашел общий язык, здесь становились чуть ли не родственниками.

ГЛАВА 8.

Подполковник больше не отпускал меня одну в поселок и всегда присылал машину, даже если задерживался. Занятия пришлось сократить лишь до двух раз в неделю - остальные дни я трудилась со своими девчонками в теплице.

   Беда с Риткой случилась прямо на работе, в обеденный перерыв.

   Мы никогда не ходили обедать в общежитие, предпочитая перекусывать на рабочем месте. Так было больше времени на отдых, который заняла бы дорога туда и обратно.

   Сначала, все было как всегда. После двенадцати народ собрался в подсобке, где стоял стол, стулья, большой, хоть и потрепанный диван, и пара кресел, а так же в шкафчике хранилась кое-какая посуда, оставшаяся в наследство от бывших «сидельцев». Обычно мы обедали каждый свое, но в этот день Ритка зачем-то позвала мужиков из бригады работавшей в нашу смену.

   Новоявленные подруги перемигивались, хихикали и шушукались, чем вызывали недовольство Алевтины, да и наше тоже. Мне лично не понравилась эта идея, наши бригады обедали всегда в разное время. Но Ритка шепнула, что Наталье нравится Виктор – серьезный мужчинка средних лет, с ранней сединой на висках. И что обеденные посиделки, есть не что иное, как своеобразное сватовство, а по-простому – сводничество. Наталья стесняется сама сделать первый шаг к нему, а тот и вовсе не смотрел в ее сторону. Здесь же, Ритка, в открытую, намекнет мужчине, что он нравится женщине.

   Накануне они вдвоем наготовили каких-то салатов и бутербродов, которые выставили на стол, не забыв и про спиртное, категорически запрещающееся, поэтому налитое в пластиковую бутылку из-под минеральной воды. Все эти хлебосольства они объяснили недавно случившимся Днем рождения Натальи, которое, надо сказать, еще даже не наступило.

   Мужики выпивали, закусывали. Ритка время от времени нахваливала Наталью, какая та умница и красавица и готовит-то она вкусно и сама вся из себя аппетитная, как вдруг неожиданно закашлялась. На глазах лицо ее стало распухать, особенно губы.

   - Ритка, ты что? – мы подскочили к нашей жирафе, но та только что-то хрипела, произнося нечто нечленораздельное.

   - Что она говорит? – Марина пыталась разобрать Риткину тарабарщину.

   - Да какая разница, - закричала Алевтина. – Кто-нибудь, давайте быстрее в медпункт!

   Один из мужиков выскочил из подсобки. Ритка, тем временем, уже сползла на диван. Дыхание ее участилось. Все стояли, как вкопанные, не в силах пошевелится и вообще, что-либо сделать.

    - Риточка! Что с тобой? – Марина рыдала у ног задыхающейся женщины.

   - Это похоже на отравление, - произнес Виктор. Голос мужчины дрожал.

   - Какое, к черту, отравление, - парировала я ему. – Мы все тут из одной тарелки ели.

   - Ну, так-то, да, - согласился он.

   - Скорее всего – аллергическая реакция, – высказала свою догадку Нина. – Алевтина, ты случаем не знаешь, - кажется, наша новенькая разбиралась в некоторых аспектах медицины. - У Риты есть на что-то аллергия?

   Старшая, неопределенно пожала плечами:

   - Кажется ничего такого….

   Потерявшую сознание Ритку уложили на диван. Под ноги положили подушку, голову повернули на бок.

   - Что тут? – подоспевший фельдшер поставил чемоданчик на стол.

   - Похоже на анафилактический шок, - ответила за всех Нина. – Пульс и дыхание слабые, - добавила она.

    - Михалыч, срочно машину к теплице, - в голосе врача звучала тревожная озабоченность. Он убрал в карман халата мобильник, по которому, после нескольких манипуляций с телом Ритки, немедленно вызвал водителя.

   - Берите ее с четырех сторон, - приказал он мужикам. – И на выход.

   - Куда вы ее? – размазывая тушь по щекам, спросила Марина.

   - На кудыкину гору, - местный эскулап был не слишком-то любезен. Потом, все же соизволил уточнить Алевтине:

   - В район.

   Ритку увезли, а мы остались: растерянные и испуганные, не зная, что будет с нашей подругой.

   - Здесь надо все срочно убрать! – Наталья первой бросилась к столу, сгребая тарелки и стаканы. Все остальные поспешили ей на помощь.

    О том, что у нашей жирафы редчайшая аллергия на кунжут, не знал никто. Почему-то мы никогда не обсуждали подобные особенности наших организмов.

   Анафилактический шок случился у Ритки молниеносным и, лишь потом, мы узнали, что в подобных случаях, девяносто процентов - летальный исход. Спасибо фельдшеру, оказавшему первую необходимую помощь, если бы не он, пить бы нам компот на Риткиных поминках.

   В колонию, после выписки из больницы она больше не вернулась - пришли документы на УДО. Так что вещи мы отдавали ее родственнице, от которой и узнали, что болезнь сильно подкосила Риткино здоровье.

   Диагноз – аллергия, не вызвал ни у руководства колонии ни у надзорных органов никакого подозрения. Фельдшер то ли не захотел, то ли получил от Алевтины компенсацию за молчание, но Петрович не узнал о наших посиделках. Мы все написали объяснительные, указав, что тоже были не в курсе Риткиной проблемы. На этом все и закончилось.

***

Наступило короткое в этих краях лето. Прошел почти уже год моего пребывания здесь, но мне казалось, что целая вечность. Ко всем бедам прибавилась еще одна – сильно заболела моя любимая тетушка, а я ничем не могла ей помочь.

   Были, конечно, и хорошие моменты. Вика, дочка начальника, отлично сдала экзамен по английскому. За это Петрович удостоил меня премией и недельным отпуском.

   - Спасибо, Андрей Петрович, - уныло поблагодарила я его. - Ну и что мне делать с этим отпуском? В Москву все равно не успею. К тете – тем более. Сидеть в общаге?

   - Э-э, - он не ожидал такой неблагодарности за свой широкий жест. - Можешь съездить в Центр. Тут каких-то час тридцать на автобусе. А что! – похоже, пришедшая идея понравилась ему самому. – Город старинный, туристический. Основан, еще, что называется, в шестнадцатом веке. Отдохнешь, что называется. Развлечешься, - он хитро прищурился. – Без всяких, там, криминалов, конечно. А я посоветую тебе неплохую гостиницу и культурный маршрут.

   - Ну, не знаю, - я сомневалась.

   - Смотри, – он сделал вид, что разговор исчерпал себя. - Когда еще выпадет такой шанс.

   - Везет же тебе! - Марина откровенно завидовала моей, хоть и кратковременной свободе. - Если так пойдет, еще немного, и ты дождешься УДО. Вон Петрович как тебя уважает.

   - Хрен ей, а не УДО, - хоть и беззлобно, но довольно жестко прокомментировала Алевтина. Все непонимающе уставились на нее.

   - Ну, че вытаращились, цветы на мне не растут, - она сделала вид, что занята вытиранием стола.

   - Алевтина!? – я собиралась выяснить причину подобных мыслей старшей.

   - Да разве ж он тебя отпустит? – хмыкнула она. - Его дочке еще ЕГЭ сдавать.

   - Он так не сделает! – задохнулась я от возмущения.

   - Сделает, - Алевтина бросила тряпку в раковину. – Не сомневайся.

   Все остальные, молча, переглядывались. В глаза мне никто не смотрел.

***

Гостиница, что посоветовал мне подполковник, была, конечно, не пять звезд, но после года, проведенного в общаге колонии, мне она казалась раем. Сначала смутил факт наличия одного туалета на три номера, но мои опасения оказались напрасными. Очередей не было, а санузел содержался в чистоте. На территории обнаружилась столовая, где сытно и недорого кормили. Но главное, отель находился в непосредственной близости от центра города, где располагались основные объекты, намеченные мной для посещения.

   Город мне понравился – множество старинных, в том числе деревянной архитектуры зданий, музеев, удивительной красоты Кремль, аллеи и памятники, производили впечатление. Я и не ожидала, что буду в восторге от этой поездки. За один день посмотреть все не представлялось возможным и я нисколько не пожалела, что послушала подполковника и сняла номер на четыре дня.

   В первый вечер, я так устала, что едва приняв душ, рухнула на кровать и уснула. А на следующий день, проснувшись ближе к обеду, пообещала больше так не натружать мои бедные ноги, ограничившись на сегодня двумя музеями.

   В маршруте, выданном мне Петровичем, было посещение Музея каторги и ссылки. Но смотреть на камеры, карцеры и колючую проволоку у меня желания не было, и я решила пропустить этот, хоть и интересный объект, где при желании, и за отдельную плату можно было ощутить всю атмосферу того места, став «узником» на одну ночь. Поэтому мною было решено посетить музей императорской семьи и музей печати, а если останутся силы, то еще и музей уникальных книг и редких изданий. Вечером я собиралась посидеть в каком-нибудь уютном кафе. Гулять, так гулять!

   - Вы не против? – бархатный голос прозвучал над самым ухом. Я медленно повернула голову, а незнакомец сделал шаг, попав в поле моего зрения. Он был высокого роста, шатен. «Тоже, видимо, турист», - промелькнула догадка, а взгляд пробежался по статной, мужской фигуре и я вдруг укорила себя, что пришла в кафе в джинсах, кедах и белой майке, с глупой розовой надписью «beautiful».

   Незнакомец сел на соседний стул и стал бесцеремонно меня разглядывать. Моя тарелка была к этому моменту уже пуста, оставался лишь кофе и за чашкой, я попыталась скрыть свое неожиданное смущение.

   - Голодный, как волк! – фраза предназначалась мне, но подошедшая официантка отсрочила наш диалог. Он сделал заказ и вновь продолжил:

   - Позвольте угадать - вы туристка.

   - Видимо, как и вы.

   - М-м, - мужчина качнул головой, - в точку! Наверно, вы провидица.

   - Глупая догадка, - я улыбнулась уголком губ.

   Он засмеялся:

   - Вот так всегда, стоит только какой-то женщине мне понравиться, как я начинаю болтать глупости.

   - Да. А с виду по вам не скажешь, - похоже, я дерзила. Значит, начала приходить в себя.

   Но его это не смутило, и он перешел к знакомству. В этот же момент подошла официантка, принесла стакан воды и салат. Подняв голову и кивнув, в благодарность работнице кафе, мужчина по ходу дела произнес:

   - Матвей.

   - Катя, - девушка смущенно заулыбалась, думая, что представляются ей.

   - Вы тоже прекрасны, Катя!

   - Спасибо! – комплимент от клиента польстил девчонке.

   - Вот ведь, как-то неудобно получилось.

   Я видела, что ситуация с официанткой смутила его и это было необычно мило. Наверно мне нужно было встать и уйти, но ноги вросли в пол. А Матвей просто ел свой салат, иногда поднимая на меня взгляд карих глаз, обрамленных длинными, пушистыми ресницами, и я почему-то подумала, что ребенком он был просто душка.

   Осчастливленная внезапным вниманием Катя принесла остальной заказ, кокетливо расставила тарелки и, виляя попой, обтянутой мини юбкой, удалилась, скрывшись за кухонной дверью.

   Моя чашка давно опустела, а я все сидела и не могла признаться самой себе почему. Сознание вопило: «Иди, иди отсюда!», но чертово подсознание нашептывало совсем обратное.

   - Это не честно, - прервал мою внутреннюю борьбу Матвей.

   - Что?

   - Ты так и не сказала мне свое имя.

   Он просто перешел на «ты» и это было даже правильно, ведь для себя я уже приняла решение.

***

Эта случайная встреча разбила вдребезги мир, созданный мной же самой, где я, несчастная, брошенная и преданная своим бывшим мужем, храню ему верность, и он, пораженный такой верностью, бросается к моим ногам и молит о прощении.

   Если бы еще вчера, хоть кто-то, сказал мне, что я могу отдаться первому встречному - не поверила бы. А как же любовь? А чувства? «К черту!» - кричала в ту ночь каждая клеточка моего тела, упиваясь ласками в объятиях сильных мужских рук. Господи! Как я отдавалась ему! Как в последний раз, как перед смертью. Чувство чего-то запретного, того, чего я делать не должна, обострило восприятие. Я хотела этого мужчину, так, как не хотела никого и никогда, зная, что завтра неминуемо наступят муки раскаяния.

   - Пообедаем вместе? – он нежно провел кончиком пальца по моей ключице. Я беру его руку, прижимаюсь к горячей ладони щекой.

   - Там же?

   - Если ты не против.

   - Я, нет. Катюшка тоже будет рада.

   - Да ты злюка! – Матвей сграбастал меня в объятья, защекотал упругой щетиной. Поцелуй. Еще. Мне мало. Мало!

   Через время:

   - Когда ты уезжаешь?

   - Послезавтра.

   - И я.

   - Ты куда?

   - В Питер. А ты?

   - В Москву, - вру я и не краснею.

***

Все-таки Матвей затащил нас в Тюремный замок, куда я долго и категорически отказывалась идти. Но этот мужчина имел на меня какое-то непонятное влияние. А может, сказывался его природный магнетизм и харизма, перед которыми было невозможно устоять.

   Замок находился внутри стен Кремля, на вершине отвесного берега широкой реки. Атмосфера этого места захватывала: узкий проход между белокаменными зданиями упирался в высокую стену, налево больничный корпус, а направо вход на прогулочный двор, где кованые ворота и вышка, на которой стоит, словно живая, восковая фигура охранника.

   Мы постояли у стены с памятным камнем жертвам политических репрессий, и вошли в бывшие казематы. Внутри меня все сжималось, при виде камер и решеток, и до жути хотелось назад, на свежий воздух, под теплое солнце.

   - Может, примерим? – показывая на кандалы и тюремную форму, предложил Матвей.

   Я замотала отрицательно головой:

   - Не хочу.

   - Ты знаешь, а мне все это очень интересно, - он с любопытством рассматривал музейные экспонаты. – В силу моей профессии, так сказать.

   - В смысле? - я не понимала, как все это может быть связано с ним. И странная догадка, будто током, пронзила сознание.

   - Я практикующий адвокат, - как ни в чем не бывало, не заметив моего напряжения, ответил Матвей.

   Я выдохнула.

   - Ну, согласись, - он потормошил меня, - это же интересно! А еще здесь можно остановиться на ночь и ощутить на себе всю атмосферу тюремного заключения. И я приглашаю тебя разделить все эти тяготы вместе со мною, правда с удобным матрасом, электричеством и холодильником. Как тебе такое романтическое предложение? – уже тише прошептал он на ухо.

   - Не вдохновляет.

   Мужчина вздохнул.

   - Разочарован?

   - Есть немного.

   - Ну, прости

   Матвей молчал, чуть нахмурившись, делая вид, что увлечен каким-то экспонатом, и я уже готова была согласиться на все, лишь бы оставаться с ним рядом, чувствовать тепло и силу его тела. Еще два дня. У меня есть еще два дня. Потом я забуду. Попытаюсь забыть.

   - Тогда планы меняются, - неожиданно бодрым голосом сказал он, и я еле успела задержать уже готовую фразу с согласием. Наверно вид у меня при этом был еще тот, но мой случайный любовник воспринял все по-своему. – Раз дама боится, выберем другое развлечение. Например, романтическое катание в лодке. Так как?

   Еще бы я была не согласна!

ГЛАВА 9.

День был пасмурным, как и настроение, царившее в моей душе.

   Автобус часто потряхивало на ухабах, местные власти не торопились ремонтировать дорогу. Почему-то еще четыре дня назад, меня это совсем не раздражало.

   С Матвеем мы так и не попрощалась, хотя он настаивал. А я просто сбежала, испугавшись его расспросов о моей жизни. Да, меня испугала его настойчивость. Кажется, он планировал наши отношения и дальше, мимоходом заметя, что часто, по работе, бывает в Москве.

   Наверное, слово «сбежать» было бы в этом случае даже неуместно. Я удирала из этого города, ставшего для меня, на эти короткие четыре дня, «тихим берегом». Убегала сломя голову, не дождавшись звонка и отключив телефон с настойчивой мыслью купить новую симку, отрывая себя от него, и от всех тех счастливых мгновений, что испытала с ним моя израненная душа.

   Последняя встреча с этим мужчиной: ужин в том самом кафе и наш разговор, все еще были настолько свежи в памяти, что я помнила каждую фразу, каждое движение рук, взлет бровей, улыбку, обещающий счастье взгляд карих глаз. И мою мысль, бьющую прямо в висок: «это мгновение, случай, мой каприз, моя месть другому».

   - Все хорошо?

   - Да, - ответ запаздывает. И я лучезарно улыбаюсь, прогоняя его сомнения.

   - Давно хотел у тебя спросить, - Матвей смотрит прямо в глаза, и сердце екает, от предчувствия, что вопрос будет очень серьезным. – Ты любишь детей?

   Нет, я не опустила взгляд, выдержала:

   - У меня есть дочь.

   Он переваривает это откровение на удивление быстро:

   - Знаешь, а моя бабушка всегда говорила: «один ребенок – чертенок».

   Сковавшее напряжение отступает.

   - Знаю, из чертят, потом, вырастают черти.

   - Правильно. И чертихи, - смеясь, добавляет он. Но, как-то сразу становится серьезным и тихо спрашивает:

   - Как ты считаешь, я буду хорошим отцом? – и я киваю головой, не дослушав вопрос до конца, и тут же замираю от окончания его фразы: - Нашим детям.

   Матвей все-таки решил провести ночь в Тюремном замке. Один, без меня. И это все упростило. Мы договорились созвониться утром, но уже в тот момент я все решила за нас обоих, понимая, что признаться этому мужчине, где мне придется провести долгие месяцы, я не могу. И не хочу.

   Я гнала мысли, что он будет думать обо мне, когда, не дозвонившись, приедет в гостиницу и узнает правду. Узнает, что я уехала в неизвестном направлении, не оставив даже записки. Будет ли он разочарован? А может разозлен? Нет, скорее первое, ведь в глубине души мне хотелось именно этого, и поймала себя на мысли, что внутренне сравниваю Антона и Матвея. Мой бывший точно бы разозлился.

   Сравнение оказалось не в пользу мужа.

   В колонию я сразу не поехала. Как и планировала, вышла в районном селе и, купив новую симкарту, решила позвонить девчонкам. Марина долго не отвечала, и, уже подумав, что та просто отключила звук вызова, вдруг услышала короткое «да». Но трубку взяла не она. Хоть мы и редко говорили по телефону - в этом практически не было необходимости – я знала манеру Марины тянуть гласные в слове «алле», поэтому просто молчала, надеясь, что собеседник на том конце скажет что-то еще. Послышался шорох, какая-то возня и я наконец-то узнала голос Марины.

   - Это я. У вас там все нормально? – мои собственные проблемы отодвинулись, я боялась, что без меня у них снова что-то случилось. Она успокоила, сказала, что трубку взяла Наталья. «Странно, - мелькнула мысль в голове, - не помню, чтобы кто-то себе подобное позволял»

   - Жду автобус, - сообщила я подруге. И прервав поток вопросов, посыпавшихся из трубки, как из рога изобилия, добавила: - Расскажу по приезду, - нетерпеливая Марина жаждала узнать все новости первой.

   До рейса, следующего в поселение, была еще уйма времени. Автовокзал практически пустовал, лишь несколько пассажиров, в ожидании, скучали сидя на жестких, истертых сидениях. Посидев минут двадцать, я вдруг вспомнила, что обещала Вике привезти из города книгу на английском, она лежала в моем рюкзачке. «Возможно, - подумала я, глядя на стрелки вокзальных часов - успею попить чаю в компании Викиной мамы». То, что из автовокзала, вслед за мной, кто-то вышел, меня не насторожило.

   Он окликнул меня на углу старого, полуразрушенного, двухэтажного барака, ждущего своей очереди на снос. Дом подполковника находился метрах в пятистах от того места, где я шла, погруженная в свои мысли, как вдруг услышала за спиной мужское, чуть сдавленное: «Серебрянская!».

   Парень был совершенно мне не знаком, еще и кепка, сильно надвинутая на лоб, мешала рассмотреть его лицо. Походка незнакомца, напоминала марионетку: дерганая, резкая. В считанные секунды он подскочил ко мне. Лишь краем глаза я уловила движение его руки и зажатый в ней нож. Грудь пронзила резкая боль. Мир взорвался, мне стало трудно дышать.

   - Будешь там, передавай привет Максу. Скажи от Хорька, - прошептал он в самое ухо.

   А я хотела спросить у него, почему он это сделал. За что!? Но рот вдруг наполнился горячей, густой, соленой жидкостью.

   Мир померк и последнее, что восприняло в нем мое угасающее сознание – разрывающий перепонки детский, истошный визг.

***

- Вот почему, скажи мне, Серебрянская, с тобой все не так!

   Где-то мы уже это проходили: и выкрашенные в серо голубой цвет стены больничной палаты и Петровича, скромно сидящего в белом, небрежно накинутом на плечи халате. Не хватало только заботливой тетушки рядом.

   - Тете не сообщайте, - вместо приветствия сказала я подполковнику. Не сказала, прохрипела.

   - Серебрянская, какая тетя!

   Он хотел произнести что-то еще, но его отвлек шум открываемой двери.

   - Больная еще очень слаба, - услышали мы голос врача. – И только недавно пришла в сознание. У вас десять минут.

   Доктор не стал входить в палату, лишь кивнул головой Петровичу. Вместо него я увидела худощавого человека, в очках. На его плечах, как и у подполковника, болтался больничный халат. В руках он держал небольшой, кожаный, черного цвета, портфель для бумаг.

   - Вижу, пострадавшая уже в состоянии принимать гостей? – дежурно улыбнулся незнакомец. Слова предназначались врачу, но того уже и след простыл. Пожав плечами, молодой человек обратился в мой адрес:

   - Белла Аркадьевна Серебрянская?

   - Да, - прохрипела я.

   - Главное региональное следственное управление, следователь Вершинин, - представился он и внимательно посмотрел на Петровича. Подполковник крякнул, встал, протянул руку следователю.

   - Начальник ФКУ КП, - он назвал номер колонии. - Подполковник Шустов.

   Они пожали руки.

   - Ну, не буду вас, что называется, отвлекать. Выздоравливайте, Серебрянская, - Петрович ретировался, прикрыв за собой дверь.

   - Расскажите, что вы помните, - следователь достал из портфеля лист бумаги и картонный планшет для удобства письма.

   Рассказывать, особо было нечего, и я закончила за пять минут.

   - Описать можете нападавшего? Какие-то особые приметы.

   - Ничего такого, если не считать странной походки. Хотя постойте, - меня вдруг осенило. – Вот здесь, на шее, - я показала рукой место под мочкой уха, - из-под ворота у него выглядывала татуировка.

   - Какая? - следователь подался вперед.

   - Я видела только часть. Кажется, это был коготь.

   - Можете изобразить? Это бы помогло следствию.

   - Попробую, давайте бумагу и карандаш.

   Через пару минут, набросок был готов - четыре года в художественной школе не пропали даром. Представитель следственного управления внимательно рассмотрел рисунок, достал из кармана смартфон, покопался в нем и показал мне картинку точно такого же «когтя», оказавшегося, на самом деле, жалом скорпиона. Основную часть татуировки скрывала одежда, и не удивительно, что я перепутала.

   - Такой? – он увеличил картинку.

   - Кажется, да.

   - Вы уверены?

   Еще раз внимательно глянув, я утвердительно кивнула головой.

   - Вы знаете, кто напал на меня?

   У следователя было слишком довольное выражение лица и мне пришло в голову, что он знает преступника, но получила неопределенный ответ:

   - Будем проверять. Если еще что-то вспомните, - он положил маленькую визитку на тумбочку, - звоните.

   - Непременно, - провожая взглядом его худощавую фигуру, пообещала я.

   Еще не успел уйти следователь, как пришел лечащий врач и сообщил потрясающую новость. Оказывается, от смерти меня спасла косточка из бюстгальтера. Убийца метил в сердце. Но маленький элемент белья, призванный держать женскую грудь «во всеоружии», дал скользящий эффект и вместо сердца нож вошел в легкое. Ранение было опасным и если бы не подоспевшая вовремя помощь, глаза бы мои никогда не увидели больше белого света.

   Еще раньше, от Петровича я уже знала, что момент покушения видели дети-подростки, неизвестно что забывшие в этом заброшенном бараке. Может, курили втихаря, может, играли в какие свои игры. Любопытных по природе детей всегда привлекают подобные места своей таинственной атмосферой.

   Полиция предположила, что убийца планировал спрятать тело в бараке и пока бы его обнаружили, прошло много времени, а так оставался шанс поймать проколовшегося убийцу. Дети видели, как он взял меня на руки, а расплывшееся кровавое пятно на белой кофточке испугало одну из девчонок. Это ее крик я слышала, теряя сознание. Когда киллер понял, что есть свидетели, то бросил меня и сбежал. Дети не растерялись и вызвали скорую помощь.

   После ухода врача, я нащупала на себе тугую повязку. Ничего не болело, лишь ощущение тяжести в груди не давало глубоко вздохнуть. «Ты, Серебрянская, в рубашке родилась», - вспомнились слова Петровича, но мне почему-то от этих слов легче не было. В голову лезли совершенно иные мысли, например, что все случившееся со мной - наказание свыше и лишь трезвое понимание, что это последствия испытанного шока, не давали окончательно свихнуться и обвинить себя во всех смертных грехах.

   «За что он хотел убить меня? – думала я, мысленно очерчивая линии потолка. И тут меня будто током прошило.

   - Вячеслав Викторович, - торопливо произнесла я в трубку, лишь только услышала на том конце строгое «слушаю». – Это Серебрянская.

   - Что-то вспомнили?

   - Да. Я вспомнила!

   - Что?

   - Он сказал: «привет Максу от Хорька».

   Повисло недолгое молчание.

   - Вам немедленно поставят охрану, - в голосе следователя звучала тревога.