Купить

Радуарский Альянс. Ната Чернышева

АННОТАЦИЯ

Волей случая одну планету разделили между собой колонисты разных рас. С момента первого контакта прошло двадцать лет, напряжённость нарастает, тень тотальной войны на истребление встаёт над миром в полный рост.

Что в таких условиях может сделать всего лишь один человек? Всё. Либо ничего, если ошибётся…

У Лады Флаконниковой, генномодифицированного врача-паранормала, права на ошибку нет. Нет такого права и у начальника службы безопасности чужих, Умвераля Аланоша. Но сумеют ли эти двое понять хотя бы друг друга? Не говоря уже о том, чтобы спасти оба народа от взаимного уничтожения…

ГЛАВА 1

Небо за куполом пылает миллионами звёзд. Их так много, что для черноты не остаётся места. Навигацию ведут фееричным полотнищам туманностей…

Когда-то, в детстве, небо поражало своей величественностью. Но космос закрылся для экипажа и пассажиров последнего «Ковчега» навсегда. Нет ресурса на орбитальные станции и дальние исследования! Так называемый «натуральный век», период технологического регресса, неизбежный для любой удалённой колонии.

Лада проходила всё это ещё в школе. Запомнила потому, что мечте отправиться покорять просторы Вселенной основательно подрезали крылья не мудрые взрослые, а безжалостные факты. Конкретно: сухая цифирь демографической статистики. Который уже год подряд смертность превышала рождаемость, и разрыв лишь увеличивался.

Не самый лучший мир вытянули люди в лотерее судьбы. Жаркий, пустынный, с очень скудной биосферой, практически без открытых источников воды. Какой ещё космос, какие орбитальные станции и исследования пространства за пределами местной планетарной локали! Неплохо бы для начала просто выжить.

Лада шла по присыпанной цветным гравием дорожке, думая о том, как здорово будет скинуть с ног обувь, босиком прошлёпать по тёплому полу к своей комнате, упасть на постель и провалиться в сон. Спать хотелось до невозможности, и литры кофе со стимулятором не помогали. Тяжёлая выдалась неделя, взрыв сгущенной воды на Третьем внешнем кольце. Много жертв, много работы. Если не провести паранормальную коррекцию в первые сутки после травмы, время будет упущено и вытянуть пациента из ямы будет уже очень сложно, чтобы не сказать невозможно. Но, в общем, Лада знала, куда шла, когда выбирала профессию.

Светя другим сгораю сам.

Девиз факультета паранормальной медицины.

Какой же этот парк длинный! Особенно ночью, под призрачным звёздным светом. Естественного спутника у планеты нет, искусственный – межзвёздный транспортник, на котором люди прибыли сюда, – давным-давно сведён с орбиты. Его использовали для нужд растущей колонии, собственно, все корабли проекта «Галактический ковчег» изначально собирались именно с тем, чтобы облегчить начальный, самый сложный, этап адаптации к жизни в новом мире. По сути, это был полёт в один конец, и в экспедицию уходили семьями, не оставляя на материнской планете ни единой зацепки, способной послужить якорем для ностальгической тоски.

Скорей бы домой… согреться чашечкой свежезаваренного кофе… и нырнуть в постель, под тёплый плед…

Лада, занятая собственными мыслями, не замечала, что за нею с некоторого времени идут. Несколько парней с пивными банками в руках. Они не особенно скрывались, гогоча и отпуская в адрес одинокой молодой женщины непристойные шуточки. Пиво давно уже растворило в себе их мозги, если у них ещё были мозги, конечно же.

Должно быть, работяги с Четвёртого Кольца. Жизнь там сурова, работа не заканчивается, редкие поездки в центр срывают крышечку: хочется расслабиться, оттянуться, спустить пар. И заодно показать зажравшемуся городу благодаря кому он вообще существует в природе.

Лада поначалу даже не поняла, что происходит, когда её сильно толкнули в плечо.

– Симпатичная девчуля хочет познакомиться, – гоготнул один.

Остальные поддержали его радостными криками.

– Простите, но я не хочу с вами знакомиться, – холодно сказала Лада, чем вызвала новый приступ глумливого смеха.

– А кто тебя спрашивает, цыпочка? – дохнули ей в лицо пивными ароматами.

И кто-то сильно толкнул в спину, так, что Лада не удержала равновесие. Её поймали за локти, – крепко, не вырваться, а стоявший вперед рванул ворот, хватая оголившуюся грудь.

Сквозь тело словно прошёл ток высокого напряжения: паранормальное зрение превратило мир в плоскость, линии жизней негодяев двигались по ней чёткими пунктирными тенями, и ничего не стоило сжать, свернуть их в точку, выдернуть в небытие.

…Действием или бездействием не наносить вреда человеку… клянусь!

Если ты – паранормал-психокинетик и тебе дано слишком многое, то вместе с огромной мощью получаешь и немаленькие ограничения. Ты не можешь убить, пусть даже ради спасения собственной жизни. У натуральнорождённых больше прав, чем у генномодифицированных, так было всегда. Просто потому, что они – слабее…

Так бы Лада и пропала ни за что ни про что. Но мерзкие лапы разжались, раздался удивлённый вскрик. И девушка увидела, как тает, распадаясь на бесформенные обрывки, жизнь нападавшего, а потом и второго.

В операционной случается всякое, а врачи не боги. Даже генномодифицированные. Даже паранормалы. Смерть всегда хлещет по обострённому восприятию раскалённым кнутом, и уметь вовремя выйти на безопасный режим – вопрос выживания. Не успеешь, затянет вместе с умирающим на ту сторону, прецеденты бывали. Паранормальный срыв, стремительное старение, фотография с чёрной лентой в холле родной клиники и скорбные лица коллег. А потом рутина пойдёт отматывать безжалостное время: девять дней, сорок дней, годовщина… на третий год уже вспомнят между делом. Да, была такая у нас когда-то. Да, не справилась. Учись, интерн, на чужих ошибках, чтобы потом не совершать своих…

Когда Лада сумела раскрыть глаза, более-менее взяв себя в руки, она увидела четыре трупа и спасителя, хладнокровно вытирающего здоровенный нож об одежду одного из убитых. Звёздный свет стекал по стальному лезвию как призрачная кровь.

– Вы убили их! – поражённо вскрикнула девушка вместо «спасибо».

Паранормальное восприятие отстранённо фиксировало эхо затухающих жизней, кто понимает, тому известно, какая это мука, видеть, но не иметь никакой возможности помочь… На такой стадии распада помощь невозможна. Никакая. Ни стандартная, ни паранормальная.

– А что, надо было в зад их расцеловать? – желчно осведомился мужчина, вгоняя нож в ножны у пояса. – Всех четверых?

Он снял с себя куртку, оставшись в кипенно-белой, словно подсвеченной изнутри, рубашке, вышитой по вороту сложным геометрическим рисунком, алой, словно кровь, нитью. Вышивка при каждом движении посылала острые лучики бликов, как голограмма знака качества. Лада попыталась было отказаться, её не стали слушать. В куртке она мгновенно утонула, ей сразу стало тепло, уютно, и с адской силой потянуло в сон. Напряжённый рабочий день, пережитый ужас, внезапный защитник, и всё – организм почувствовал себя в безопасности и расслабился.

– Надо сообщить в полицию, – Лада взялась за свой терминал. – И в «скорую»… Вы вообще понимаете, что сделали?! Нельзя было просто накостылять по шее? Обязательно нужно было убить?

– Мразь, неспособная удержать свои штаны застёгнутыми, не достойна жизни, – отрезал странный избавитель.

Лада всмотрелась в его профиль, и новый страх пронизал её: спаситель оказался Чужим. Про них в последнее время много говорили. Что пора, мол, забыть старое, и жить в мире. И как-то они на улицах стали попадаться, и вообще. В травму, правда, никого ещё не привозили, иначе Лада запомнила бы. Но вот и объяснение тому, почему четверо пьяных подонков попрощались с жизнью: человек просто набил бы им морды, если бы смог. А Чужой убил. Легко.

И понесётся сейчас дерьмо по всем новостным каналам: инопланетный нелюдь лишил жизни невинных мальчиков. Лада аж зубами заскрипела, представив себе всю эту, пахнущую канализацией, информационную бучу. И по Ладе тоже пройдутся, можете быть уверены. Жертва виновата всегда, особенно если она – ГМО. В информ смело можно не заглядывать ближайшие три недели с гарантией. Если бы не обязательный контроль над личкой, Лада не входила бы в сеть вовсе, а так придётся поневоле цепляться вниманием за кричащие заголовки. И фильтры не спасут!

Приехал патруль вместе с анатомичкой и «скорой». Констатировали смерть, забрали трупы. Капитан-телепат кривился, словно под дулом пистолета съел ведро лимонов: а ну-ка, четыре трупа на его участке в его дежурство, причём трупы не местные, а из внешнего кольца. И убийца – Чужой. Весёленькое дельце, ничего не скажешь.

– Прошу пройти ментальный скан. Процедура при такого рода делах стандартная.

Опыт ментального сканирования у Лады накопился изрядный. Упустишь кого-нибудь в операционной, обязательно потом разбираются, всё ли ты сделала, что могла, или пора тебя пинком под зад из больницы гнать по причине профессиональной несостоятельности.

– Пожалуйста, – сказала она, хотя вспоминать недавние события очень не хотелось.

Телепатам лучше помогать, чем сопротивляться. Они всё равно вытащат из твоей черепушки всё, так или иначе. Весь вопрос в последствиях: сутки головной боли, относительно терпимой, или неделя полноценной мигрени, с возможным заездом в реанимацию.

Чужой от скана ожидаемо отказался. Он носил защиту, приборчик, генерирующий ответную ментальную волну при попытке проникновения в сознание извне. Чертовски опасная штука, по слухам. Опять же, к ним в больницу пациенты с выжженным мозгом ещё не поступали, но прецеденты уже были, разборы на планёрке подобных случаев тоже.

– Значит, отказываетесь? – спрашивал полицейский. – Зря.

– Может, выключить ему эту дрянь? – подсунулся молодой стажёр, сжимая кулак, над которым тут же заплясало рыжее пламя пирокинеза. – Он ведь один…

Чужой демонстративно положил ладонь на рукоять ножа и нехорошо улыбнулся:

– Попробуй.

– Что, распаковать пятые носилки? – внезапно вступился за Чужого санитар анатомички.

Лада немного знала санитара: дядя Саша, пожилой, но крепкий, добродушный человек, помнивший ещё синее небо Старой Земли. Пересекались по работе иногда.

Перспектива пятых носилок никому не понравилась. Так что на свет мигом появился протокол, Лада внимательно, по привычке, ознакомилась с содержанием и оставила свой визит. Голова после экспресс-скана нещадно трещала.

Дядя Саша вынес из машины одноразовую термокружку с кофе и предложил Ладе, с сочувствием наблюдая, как она пьёт, обжигаясь, горячий напиток:

– Поехали с нами. Отоспишься в релакс-комнате, никто не помешает.

Хирург-паранормал способен спать где угодно и когда угодно. Навык вырабатывается ещё на практике от медицинского колледжа, после получения первой, студенческой, лицензии на врачебную деятельность. Релакс-комната при морге – отличное место: тепло, темно и мухи, то есть, внезапные вызовы, не кусают. Но возвращаться обратно очень уж не хотелось.

– У меня два дня по графику свободны, дядь Саш. Я домой, здесь уже недалеко.

– Проводишь? – спросил санитар у Чужого.

Тот кивнул, совсем по-человечески. «Мы во многом похожи, – думала Лада. – Внешний вид, жесты, продолжительность жизни… Вот только на уровне культурного кода различия уже несопоставимы. Он взял вот так и убил четверых, и не считает себя виноватым…» Она уже забыла, что с нею хотели сделать те четверо. В конце концов, их уже погрузили в холодильник, спокойных и тихих. А живой убийца стоял рядом. Лада не выдерживала, косилась всё время на его нож.

Тяжёлая витая рукоять, с алым рисунком, повторяющим тот, что вился по вороту рубашки.

– Я сама, – сказала Лада, когда анатомическая уехала, и они остались в ночном парке одни.

Полицейский патруль отбыл раньше.

Идти действительно было недалеко, но каждый шаг превратился в пытку. Болела голова после ментального скана, тело пронизывала мелкая дрожь: адреналин уходил, оставляя разбитость, слабость и стойкое, до отвращения, желание уснуть прямо сейчас.

За парком начинались строгие тихие улочки Академгородка. Здесь жили врачи, интерны, студенты. За двадцать лет тоненькие когда-то саженцы разрослись, и городок превратился в чудесное место. Те, кто ещё не забыл Старую Землю, часто вздыхали и говорили: почти как дома… если не смотреть на небо.

Сквозь кроны земных деревьев смотрели на человеческий город чужие звёзды.

Лада занимала угловую квартиру в коттедже на восемь хозяев. Дворик и вход в него у каждой квартиры был отдельный, открывался по ключу. И надо было сказать несколько слов благодарности, может быть, пригласить на чашечку кофе – из вежливости. Но в глазах внезапно потемнело и ноги подкосились.

Последнее, что девушка запомнила, это как её бережно несут куда-то на руках…

***

Лада не сразу поняла, где находится, когда пришла в себя. Долго лежала с плотно сомкнутыми веками, прислушивалась к ощущениям. Паранормальному зрению не помеха любые преграды; Лада хорошо чувствовала общий фон – она находилась в своей собственной квартире. Цветы за окном и в комнате, соседский кот под крыльцом, болезненный укол смерти – котяра сожрал мышь. Грызуны как-то завелись сами собой ещё на корабле, и истребить их не удалось ни в полёте, ни в первые годы обустройства колонии. Где продовольствие, там и они. Пришлось поддерживать на должном уровне популяцию кошек-мышеловов…

Планета встретила первопроходцев неласково. Каменистая пустыня, доминирующая форма жизни – кристаллическая. Органику она не ест, но давит массой, бьёт током, травит химией. Мир за пределами защитных куполов самого города и его сателлитов, кольцами выстроенных вокруг центра, чужд, враждебен, опасен и не прощает даже малейшей слабости.

И вот уже третий десяток лет здесь жили люди и Чужие, удивляясь тому, что до сих пор ещё не умерли. Впрочем, говорить о какой-то надежде для переселенцев можно будет только тогда, когда оба общества перешагнут столетний порог выживаемости со стабильным превышением рождаемости над смертностью. Про Чужих Лада ничего не знала, а на статистику Города без слёз было не взглянуть. Такими темпами люди и до столетнего рубежа не дотянут. Будет обидно.

Квартира Лады представляла собой две комнаты, гостиную и кухонный блок с небольшой, примыкающей к нему, террасой. На кухне кто-то был, паранормальное зрение определяло его как мобильную чёрную дыру в броне из шипованных колючек. Лада перепугалась, но вовремя сообразила, кто это мог бы быть, и поймала прыгнувший на язык вопль ужаса в самый последний момент.

Села. Спустила ноги с постели. Ступни тут же попали в любимые пушистые тапочки. Расчесаться не удастся, путь в санузел лежит мимо кухонного блока, а в привидение превращаться ни один паранормал не умеет. Телепат, правда, может отвести глаза… вот только с этой хвалёной защитой ничего не получится.

Чёрная дыра причиняла боль на расстоянии. Лада выдохнула, усилием воли отключая опцию паранормальной диагностики всего, что шевелится. Это упражнение на самоконтроль почему-то давалось ей тяжелее прочих из списка.

Обычный мир ворвался в сознание запахами кофе, звуком отключившегося чайника, шорохами и скрипом чужого присутствия. Лада пригладила волосы пятернёй, сняла уличную одежду – лежала под одеялом прямо в ней – переоделась в огромный домашний халат.

В халате можно утонуть по самые глаза, а что-то другое будет… В общем, не тем, чем надо оно будет. Гость хоть и Чужой, но всё-таки мужчина. Нечего ему… Лада так и не подобрала нужных слов, чтобы обозначить точнее «нечего ему – что именно». В общем, нечего.

– Полагаю, вы простите мне самоуправство, – сказал Чужой, глядя на Ладу с высоты своего роста. – Я сварил вам кофе… надеюсь, у меня получилось.

– Спасибо, – тихо сказала Лада.

Взяла горячую кружку, стала пить. Удивительно, как он угадал… горячий в меру… может быть, слегка крепче, чем если бы варила сама, но… Это ведь такая редкость в системе «дом-работа-дом», подарок. И не какая-нибудь безделушка, а именно то, что нужно. Кофе.

Пользуясь моментом, Лада внимательно, сквозь полуопущенные веки – пялиться в открытую ей не позволяло воспитание, изучила внешность неожиданного гостя.

Длинные тёмные волосы, стянуты в толстую косу, лишь у виска выпущена одна тонкая прядь, перевитая алым шнурком. Шрам на щеке, старый, тонкий, почти незаметный… откуда бы, интересно знать. «Греческий» нос, прямо от переносицы. Тёмные глаза с ромбовидной звёздочкой зрачка. Самое, пожалуй, необычное и пугающее у них у всех – их глаза. Без белка и зрачок странной формы. Ещё руки. Четыре пальца, два противопоставлены двум. Хватать такой кистью намного удобнее, чем человеческой. Лада вспомнила, как гулял тяжёлый нож в этой руке, и невольно поёжилась.

– Почему вы остались? – спросила Лада. – Могли бы уйти…

– Если бы вам стало хуже? – спросил он.

– Это ведь мои проблемы. Не ваши.

– Мои. Иначе незачем было вмешиваться.

Он очень хорошо говорил по-русски. Даже не на эсперанто, хотя эсперанто вытащили из чулана именно потому, что Чужим этот язык оказалось воспринять куда легче, чем родной для подавляющего большинства колонистов русский. А язык Чужих оказался для людей слишком сложным. Очень образный, с избыточной словомассой, с изощрёнными правилами, не поддающимися осмыслению человеческой логикой. Как, скажите на милость, относиться к языку, где слова «сказал» и «сказала» звучат абсолютно по-разному? Где одно и то же слово звучит по-своему, в зависимости от того, кто произносит его, мужчина, женщина или ребёнок, вышестоящий или равный тебе или тот, кто ниже тебя по статусу. Лада помнила, как ещё в детстве, любопытства ради, сунула нос в обучающую программу.

У неё закономерно ничего толкового не вышло, она и отступилась.

На что он смотрит так пристально? Ладо обернулась и увидела объёмную фотографию. А, да. Губы сами поползли в горькую улыбку.

– Это мои родители, – объяснила она спокойно. – Алёна и Тимофей Флаконниковы. Мама погибла ещё по пути сюда. Мне было четыре года, я даже лица её почти не помню. А моего отца вы хорошо знаете. Не можете не знать!

– Знаю, – хмуро ответил Чужой. – Его у нас знают все.

Мне можешь не рассказывать, подумала Лада. Сумасшедший, опасный безумец, жертва эксперимента. Его невозможно убить, паранорма защищает своего носителя. Неограниченный психокинез… Полной контроль над пространством, материей и временем. А в мозгах – чёрт знает что. Когда рядом с ним была мама, отец ещё держался. Без неё – окончательно съехал с катушек. Бродит теперь, где хочет, и если повстречаешь его, то непременно к несчастью, а если он ещё и заговорит с тобой – однозначно быть беде. Тимофей Флаконников притягивал к себе катастрофы и беды как магнит железные опилки. Побочный эффект нестабильной паранормы...

Собственно, из-за чего с Чужими едва не дошло до войны на тотальное истребление: случилась какая-то очень некрасивая история с участием Тимофея Флаконникова. А какая именно – секрет, пометка «перед прочтением сжечь». Может, потому, что жертв было много. Но и о жертвах молчали в информе, с осторожностью высказывались в инфосфере. У Чужих погиб кто-то очень значимый для них, это всё, что Ладе удалось в своё время найти.

– Полагаю, вы жалеете, что спасли меня, – предположила Лада, усмехаясь.

Она хлебнула доброй славы отца полной ложкой. В детстве её это задевало сильно, сейчас – уже не очень. Возможно потому, что её имя в последние годы уже не связывали только с ним одним. Лучший хирург-паранормал Столицы. Это звучало серьёзно.

– Нет. Не жалею.

– То-то голос у вас такой «добрый», – выговорила Лада, не отводя взгляда.

– С чего бы моему голосу быть добрым? – пожал он плечами. – Мне нужна была Лада Тимофеевна Флаконникова. Когда я пришёл в вашу клинику, мне сказали, что вы уже ушли с дежурства. Я пошёл следом. Остальное вы знаете.

– Теперь вы здесь.

– Теперь я здесь.

Лада поставила пустую кружку на стол. Нелепый разговор, на террасе перед кухонным блоком, далеко за полночь.

Чужие – рациональны, логичны, в меньшей степени подвержены эмоциям, чем люди. Так что, получается, вмешался и спас потому, что ему было что-то надо? И теперь благодарность жертвы тоже бережно сложена в шкатулочку?

– А если бы я вам была не нужна, если бы это какая-то посторонняя была совсем девушка, вы бы спасли её? – серьёзно спросила Лада. – Или прошли бы мимо?

– Вам это важно? – спросил Чужой.

– Очень, – заверила его она.

– Я уже говорил: такие мрази достойны лишь смерти. Повторяю то же самое снова.

Лада отметила, что на вопрос он всё-таки не ответил. Во всяком случае, прямо. Понимай, как знаешь. Она обхватила себя за плечи. Не слишком приятно осознавать, что спасали тебя ради какого-то дела. Важного, полезного, нужного, но… но… но…

– Что вам нужно от меня? – спросила Лада.

– Ваша благодарность.

Вот когда по-настоящему продрало страхом! О какой ещё благодарности и может говорить мужчина в середине ночи? Даром, что он не человек. Можно подумать, человеческие слабости ему совсем неведомы. Ведь эта раса двупола и размножается так же, как и люди. С нюансами, разумеется. Но если сравнивать, скажем, с почкованием…

Чужой между тем поморщился:

– Не в том, о чём вы думаете, – выговорил он с досадой. – Мне не нужна женщина на ночь! Никогда не умел говорить с людьми, – признался он вдруг с тоской. – Не знаю, как начать.

– Вам нужна была Лада Флаконникова, – напомнила девушка. – Вы знали, чья она дочь, и это вас не остановило. Скорее всего, вам нужен врач-паранормал. Раз вы пришли в клинику. Это так?

– Не мне, – угрюмо буркнул он. – Моей сестре. Ей нужна помощь врача-паранормала, такие есть только у Человечества. Мне сказали, что лучшая из них – вы.

Не лесть, поняла Лада. Ему действительно так сказали. Кто-то, кому он доверяет, дал рекомендацию. Знать бы ещё, кто…

– Я не работала с представителями вашего народа, – сказала она. – Это будет очень… не просто. И, надеюсь, не прямо сейчас? Я на паранормальном минимуме, мне нужно по меньшей мере двое суток на восстановление.

– Двое суток у вас будет. Болезнь… уведёт мою сестру из жизни ещё не скоро.

– А не скоро – это сколько? – уточнила Лада. – Ваши специалисты что говорят?

– Два года. Возможно, год. Вот здесь информация, – он выложил на столик флэш-куб вполне человеческого дизайна. – Вам будет интересно.

Лада посмотрела на носитель данных. Интересно – не то слово. Она же ещё не дала согласия! И контракт не подписан. А информацией уже делятся. Причём очень личного свойства: медицинские данные это вам не перечень любимых продуктов на завтрак. Похоже, несчастный брат дошёл до полного отчаяния, раз готов довериться кому угодно. Но на самом деле могут быть какие угодно мотивы.

Нечеловеческая логика. Нечеловеческое мышление. Они думают иначе, принимают решения иначе, и внешнее сходство лишь усиливает проблему. А учебника по ксенопсихологии под рукой нет, какая досада.

Люди уже сталкивались с чужими расами. Ни один межзвёздный транспортник не уходил со Старой Земли в никуда: корабли летели в хорошо знакомые учёным звёздные системы, где гарантированно находились планеты в зоне жизни, то есть, на таком расстоянии от материнской звезды, которое обеспечивало наличие воды в жидком виде.

Но для двадцать девятой экспедиции проекта «Галактический ковчег» Вселенная щедро отсыпала неприятностей: первая планета оказалась занята местной формой разумной жизни, стрекозниками. Разумные общественные насекомые. Неизвестно на какой конкретно стадии развития, контакт протекал бурно и имел плачевные последствия для людей. Попросту говоря, несостоявшиеся колонисты уносили оттуда ноги на сверхсветовой, фигурально и буквально.

В итоге оказались в неисследованной части космоса. Несколько неудачных поисков, и снова фиаско: на луне облюбованной планеты, с натяжкой пригодной для жизни, – там не было суши, сплошной океан, – активировалась спящая военная база, похоже, полностью автоматизированная. Снова еле ноги унесли.

Ну, а здесь встретили вот этих друзей по разуму. Не насекомые. Антропоморфны. Иногда ведут себя совсем как люди, очень легко обмануться, забыть, что имеешь дело с чужим разумом. И иногда это последняя ошибка в твоей жизни…

– Лада, девочка!

Появившегося на веранде гостя Лада очень хорошо знала. Профессор Ольмезовский, человек, заменивший ей непутёвого отца, вырастивший, как своего ребёнка. Телепат первого ранга, о чём ясно сообщал золотой значок на воротничке. Перворанговых принято было чураться, считалось, что они уже не совсем люди, из-за почти полной интеграции сознания в инфосферу. Лада знала, что всё это тупая чушь.

На перворанговых больше ответственности, это да. Но во всём остальном они такие же, как и все. Плачут, когда им больно. Смеются, когда смешно. Влюбляются, рожают и растят детей. Не всегда своих, между прочим.

– Олег Ольгердович! – в носу противно защипало и стоило огромных усилий удержаться от слёз. –

Лада обняла его, испытывая сложный ворох чувств. От признательности, благодарности до глубокой вины: вот ведь, оторвала человека от дел, заставила – через весь город…

Ответом ей была волна эмоций, прохладный, как водопад в летний зной: не беспокойся, всё хорошо, я здесь. Как в детстве. Когда можно было прибежать со сбитой коленкой и сунуть голову под ласковую руку…

Лада сознательно не развивала телепатическую составляющую своей паранормы, ведь тогда начала бы угасать психокинетическая. И из отличного целителя очень скоро получился бы простой врач-традиционник.

«Не простой».

Возможно, не простой, а сложный, но вместо паранормальной мощи остались бы лишь интуиция и опыт, а это немного не то, к чему Лада привыкла и чего хотела в перспективе достичь.

– Вы тоже здесь, – кивнул Чужому Ольмезовский.

Тот медленно скрестил руки на груди, и вокруг словно бы похолодало сразу градусов этак на десять.

«Они знакомы! – поняла Лада. – Они очень хорошо друг друга знают. И не сказать, чтобы любят!»

– Я благодарен вам за то, что не бросили девочку одну, провели её домой. Но вы отдаёте себе отчёт в том, что совершили?

– Гнилой человеческий гуманизм в адрес мразей, достойных лишь смерти? – хмыкнул Чужой. – Удивительное свойство не свободного от низших эмоций разума. Сколько раз видел, но привыкнуть так и не смог.

– Жизнь бесценна…

– Не всякая жизнь, – непримиримо отрезал он.

– По нашим законам приговор выносит суд, – напомнил Ольмезовский. – А вот так, на улице, просто потому, что вам показалось…

– Спросите у вашей воспитанницы, что именно мне показалось, – желчно посоветовал Чужой.

Лада стиснула руки. В воздухе пахло серьёзной ссорой, а как предотвратить её, девушка не знала. Она не любила конфликты, старалась максимально уходить от них, держать дистанцию, замыкаться в себе… Но здесь и сейчас не спрячешься в своей комнате, не забьёшься в шкаф, не сбежишь. Что-то надо было делать, как-то реагировать, а что, как…

– Вы привыкли не думать о последствиях, – сказал между тем Олег Ольгердович. – Плохо.

– Забыл у вас спросить, о чём мне думать, а о чём нет, Олег. Простите меня великодушно. Пожалуйста.

Абсолютно нейтральное выражение лица никак не вязалось с откровенной издевкой. Ладу затрясло. Господи, если они ещё и подерутся… Преимущества первого телепатического ранга ничего не стоят с активным прибором ментальной защиты, а врукопашную... Олег Ольгердович следил за собой, на шестом десятке жизни выглядел отлично, иные молодые не могли похвастаться таким же тренированным телом без лишнего жирка. Но какие шансы у кабинетного учёного против убийцы, с лёгкостью зарезавшего четверых?!

– А вот сейчас безрассудно вышло, – неласково улыбнулся Ольмезовский. – По-человечески.

Сравнение с человеком прозвучало как оскорбление. Собственно, им оно и было, у Чужого припекло знатно. Даже защита не сработала, пропустив изрядную толику злости. А уж как сузились глаза! Смертельный прищур, не обещавший ничего хорошего.

– Хватит, – Лада опустила кулаки на столешницу, и та внезапно покрылась сетью зловещего вида трещин, а по веранде прошёлся страшный, для тех, кто понимает, ветер. – Олег Ольгердович, ну что вы, в самом деле! А вы… вы… – она запнулась, сообразив, что так и не узнала ещё имени нового знакомца.

– Умвераль Аланош, – любезно подсказал своё имя Чужой, поглаживая пальцами рукоять боевого ножа.

Этот его нож гипнотизировал, невозможно было отвести взгляд от гнутой, телесного цвета, рукояти с выгравированным на торце сложным алым рисунком.

– Вы тоже перестаньте мне здесь! – крикнула Лада. – Что вы задираетесь, как мальчишка?!

От нового порыва паранормального ветра словно бы само пространство пошло рябью.

– Лада, девочка, – Олег Ольгердович поспешно взял её за руки. – Самоконтроль! Не забывай о контроле.

– Я помню, – всхлипнула она, но решительно невозможно было удержаться.

В такие минуты девушка прекрасно понимала, что чувствует провод, когда по нему пускают ток высокого напряжения.

Откуда берутся силы на паранормальную активность толком не понимал никто. Как-то это связано было с личностной матрицей, с тем, что верующие зовут душой. Теоретически, каждый носитель разума несёт в себе возможность сверхъестественного. Теоретически же, способности можно пробудить у каждого. На практике получалось по-разному. Существуют определённый набор генов, так называемая геномная схема, который может наградить человека телепатией или пирокинезом или способностями к целительству. Попытки совместить всё это в одном человеке привели к катастрофе по имени Тимофей Флаконников.

Его нельзя убить. С ним невозможно договориться. С его мощью приходится считаться. И Лада не раз ловила себя на мысли, что когда-нибудь, возможно, и сама сойдёт с ума, как отец. Её такая перспектива очень пугала. Особенно в моменты, когда паранормальный дисбаланс грозил выйти из-под контроля, вот как сейчас.

Хорошо, что Олег Ольгердович оказался рядом! А если бы он был далеко?

«Я в порядке»

Миг слабости миновал. Теперь Лада полностью осознавала себя, и ветер больше не сминал пространство. Но с новой силой навалилась слабость, несовместимая с активным сознанием. И где-то там над головой, словно сквозь толстый слой ваты, плыли голоса.

– Она унаследовала мощь своего отца?

– В полной мере.

– Мы в опасности?

– Если бы только мы…

– Способа остановить не существует? Полагаю, вы должны были придумать что-то за два десятка лет!

Никакой паники, лишь холодное любопытство в голосе Чужого. Его ментальная защита ощущалась паранормальным зрением как нечто абсолютно непроницаемое, чёрное, с колючими шипами мрака. Хотелось оттолкнуть это от себя, выбросить вон, забыть и никогда больше не видеть…

– Всё, что ей сейчас нужно, это хорошенько выспаться и восстановиться, – голос Олега Ольгердовича полон усталости. – Вам лучше уйти сейчас, Умвераль. Вы действуете ей на нервы! Точнее, ваша защита.

– Хотите, чтобы снял? – ощетинился Чужой.

– Хочу, чтобы вы ушли и унесли с собой травмирующий элемент. Уходите. Мы с Ладой придём к вам сами, даю слово. Через двое суток или трое, передайте вашей уважаемой сестре, чтобы скорректировала планы.

Голоса отдалились, и вскоре Лада перестала их слышать вовсе.

Проснулась она не скоро. Судя по ощущениям, спала очень долго. Но слабость больше не донимала её, и внутренний «провод» не грозило разорвать от лютого напряжения. Вчерашние события вспоминались неярко и отстранённо, так, словно принадлежали чёрно-белым кадрам старого кино.

А ещё рядом ощущалось присутствие Олега Ольгердовича. Волной нахлынула признательность : опекун всегда оказывался рядом в сложные моменты жизни. В детстве – когда болела, не сказать, чтобы болела часто, но всё же случалось. И он сидел рядом, держал за руку и говорил, что всё пройдёт… Позже, когда ушла жить в кампус при медицинском колледже, а после и в свою квартиру при клинике, Олег Ольгердович всегда ненавязчиво и вовремя отслеживал все значимые события. И вот сейчас: пришёл, помог…

Лада не называла его отцом лишь потому, что был у неё отец, живой и здоровый. Про невменяемость опустим, больная тема. Но для перворангового телепата даже не вовлечённый в инфосферу разум – открытая книга, при условии, что даёшь своё согласие. А у Лады от Олега Ольгердовича никаких секретов не было, хотя лет с двенадцати он учил воспитанницу закрываться.

«Твой разум – твоя крепость, – говорил Олег Ольгердович, – держи границы, это – правило вежливости в любом диалоге с телепатом, ментальном или нет. И очень важно в первую очередь для тебя. Это – твоя защита, твоя броня. С такой паранормой, как твоя, ментальная беспечность недопустима в принципе»…

Запах кофе заставил раскрыть глаза. На прикроватной тумбочке стоял небольшой поднос с ароматной чашечкой, горячей кашей в плошке под крышкой и вафельными трубочками на небольшом блюдце.

Олег Ольгердович сидел тут же, в кресле напротив, с отрешённым выражением на лице. При его ранге абсолютно неважным было, где физически находится тело. Высшие телепаты распарреливали сознание на несколько потоков, решая множество дел через инфосферу практически одновременно. В ментальном общении время прессуется в наносекунды, любой, хотя бы один раз отведавший, полноценного телепатического скана в деле, подтвердит.

– С пробуждением, Лада, – сказал Олег Ольгердович, поднимаясь. – Приводи себя в порядок, завтракай и выходи на террасу, поговорим. Если ты готова к разговору.

– Спасибо, – Лада потёрла ладонями лицо. – Да, конечно. К разговору я готова…

… На небольшой террасе солнце пробивалось сквозь дикий виноград, полностью оккупировавший стены и переплетённые над головой нарочно для этого прутья. Защитный купол днём становился полностью невидим, за исключением сезона бурь, когда верхний слой не успевали очищать от пыли. Тогда вместо солнца с неба шло равномерное рыжее сияние, и день отличался от ночи лишь интенсивностью свечения этого самого сияния.

Но сейчас никаких бурь на горизонте не наблюдалось, стоял ясный день, и небо в просветах между листьями казалось самым обыкновенным, земным. Синим, с ажурными росчерками перистых облаков. Лада не раз видела такое небо в видеоматериалах по Старой Земле. Помимо общего культурного фонда, включавшего в себя снятые на родной планете фильмы, как художественные, так и познавательные, немало личных записей оставалось на руках. Некоторые из них передавались в фонд на хранение и не все помечались значком «приват». То есть, какие-то видеоэпизоды из жизни той или иной семьи могли просмотреть все…

В инфосфере обмен шёл с колоссальной скоростью: стоило хотя бы одному из телепатов задуматься о том, каким было небо материнской планеты, как к нему тут же приходила картинка, и не одна. По запросу, разумеется. Но если плохо себя контролируешь – касалось, обычно, новичков, – то в голове возникала метель из разрозненных образов, и иной раз требовалось вмешательство врача-паранормала, чтобы остановить весь этот бардак.

Обычно блокировали на какое-то время телепатическую паранорму, позволяли ошарашенному разуму придти себя в автономном режиме. Дальше новичок вновь проходил экзаменационные тесты. Нечего потому что. Только сумасшедших в инфосфере для полного счастья ещё не хватало!

Лада покатала на ладони флэшкуб, оставленный вчерашним гостем. Медицинские данные его сестры…

– Ты достаточно восстановилась? – спросил у неё Олег Ольгердович. – Может быть, пока ещё не надо?

Он знал, что паранормальная диагностика способна раскрутиться даже на расстоянии, но для этого всё же необходимо хотя бы один раз увидеть больного глаза в глаза. Впрочем, Лада видела брата больной, и этого тоже могло оказаться достаточно.

– Наверное, подожду до завтра уже, – приняла решение Лада.

Вечный конфликт между «без меня мои пациенты умрут» и «чем им поможет выдохшийся врач». Лада с радостью не спала бы вовсе, но существовали правила паранормальной гигиены, если можно так выразиться. И каждое из них писалось кровью врачей, схлопотавших в своё время срыв, скачкообразное стремительное старение и смерть, которая иногда растягивалась на несколько суток. Обычно опасность грозила молодым, ещё не умеющим рассчитывать собственные силы. Поэтому к активной самостоятельной практике студентов допускали только по достижению ими двадцатилетнего возраста, не раньше.

– Это хорошо, – кивнул Олег Ольгердович. – Я договорился с клиникой. Ты уходишь во временный отпуск.

– Что?– вскрикнула Лада. – А как же мои пациенты? У меня на двадцать дней вперёд расписан приём.

– Их возьмут другие целители. Лада, девочка, жизнь Софрау Алашен очень важна для всех нас. Когда она умрёт, нам опять придётся иметь дело с её братом, а он… сама видела… Он слишком буен для бэйлиранеша.

Лада молчала. Всё это межрасовая политика, сложное и в чём-то непостижимое дело. В медицине всё проще намного, хотя родственники пациентов встречаются самые разные. Как и сами пациенты. Крови они выпить могут изрядно, если дрогнешь, но в масштабах планеты кровь могла начать хлестать литрами, и никакой зажим не поможет, если главная артерия будет вскрыта в нескольких местах.

Девушка зябко обхватила себя ладонями за плечи. Вспомнился тот случай, когда двое юных дуралеев вздумали устроить гонки в пустыне за Четвёртым Кольцом на электросамокатах. В каком виде их привезли. И никто не спас. Нечего там было спасать уже.

Планета не могла похвастаться безопасностью. Местной жизни палец в рот – то есть, в кристаллическую поверхность! – лучше не вкладывать. Не говоря уже о том, что только идиот будет мотаться по диким каньонам на не приспособленном для таких дурных гонок устройстве.

– Рекомендовал тебя ему я, – продолжил Олег Ольгердович. – Но вот чего предположить не мог, что сразу после нашего разговора он отправится к тебе в клинику. И ввяжется в поножовщину…

– Он меня спас, – напомнила Лада.

– Это верно, – кивнул Олег Ольгердович, и замолчал.

Как объяснить воспитаннице негативный вал, поднявшийся как в инфосфере, так и в информе нетелепатов? Чужая планета, суровая жизнь, борьба за выживание, – всё это формировало нетерпимость, чтобы не сказать, злость. Точки напряжения трещали по всем швам. Натуральнорождённые против генномодифицированных, нетелепаты против телепатов, жители внешних Колец против Центра, дальние фермы против Города, список можно продолжать до бесконечности. Споры насчёт генетических программ, негатив в адрес репродуктивных центров, мода на естественное зачатие и естественные же роды, – а это вообще невесть откуда возникло! Да, в экспедицию отбирали, в том числе, и по здоровью, но случайные мутации, неизбежные в условиях чужого мира, никто не отменял. А тут ещё и Чужой убил четверых молодых здоровых мужчин.

Мало того, что Чужие – сами по себе идеальная мишень для стравливания усталости и злости, так ещё и это.

– Я надеюсь, ты справишься, Лада, – сказал Олег Ольгердович.

«На тебя последняя надежда», едва не сорвалось с мысли, но фразу эту он сумел удержать за внутренним ментальным барьером. Жизнь бесценна. Всё так. Жизнь целителя вдвойне бесценна, врачей-паранормалов очень мало. Но неоперабельный рак мозга оказался не по зубам другим целителям, консультировавшим сестру Умвераля Аланоша. Чудес не бывает: воспитанница сможет оттянуть неизбежное, но полностью вылечить вряд ли.

Для полного исцеления потребуется обменять жизнь на жизнь. У профессора Ольмезовского был доступ к базе столетних наблюдений за психокинетической паранормы. Он знал о подобных случаях… при случае, мог бы вытащить из собственной памяти по крайней мере две таких ситуации. Но требовать от девочки, которую сам вырастил чуть ли не с младенчества, подобной жертвы он не мог.

Может быть, есть какой-то другой путь. Что-то другое. Почему? Ну, почему жизнь всё время приставляет к виску дуло, требуя выбрать между одной-единственной жизнью и будущим Человечества?!

«Не скажу ей. Никогда!»

– Я не могу гарантировать результата, – в унисон его мыслям сказала Лада.

Олег Ольгердович положил ладонь ей на запястье:

– Я знаю, девочка.

Но Лада уловила эхо его тревожных эмоций. Опекун и наставник явно был чем-то встревожен и удручён. Но по какой-то причине не желал об этом говорить.

«Я уже не маленькая деточка», – с неожиданной злостью подумала вдруг Лада.

Но сдержалась. Покажи только такую эмоцию, тут же и станешь выглядеть, как маленькая. Взрослые на то и взрослые, чтобы не требовать срочного ответа там, где ответ давать не спешат.

Тихая музыка неспешно вплыла на террасу, нежная, лиричная. Она вплывала мягкими туманными волнами, и её можно было не только услышать, но и ощутить : телом, паранормальным зрением... И вместе с музыкой приходило исцеление. Словно закрывались кровоточащие раны, исчезали переломы, выправлялись исковерканные линии жизней и судеб.

… Он сидел на декоративной ограде, покачивая босой ногой, в старой, драной, заношенной до невозможности рубахе и таких же широких брюках. Держал в руках обломок сенсорной звуковой панели, и творил волшебство из звука и своей паранормы. Лада сильно сомневалась, что панель всё ещё сохраняла работоспособность. Двадцать лет прошло, и не полноценный инструмент, а его часть. Не в сломанной вещи было дело, совсем не в ней.

Губы сами прошептали:

– Папа…

Музыка смолкла. Тимофей Флаконников смотрел сверху вниз на собственную дочь, и в его взгляде не отражалось ни крохи разума.

Два десятка лет беспризорной жизни никак не отразились на нём. Всё то же юное лицо молодого парня, лет семнадцати. Такие же тонкие белые руки. Разве что волосы отросли и стекали вниз тонкими, слегка вьющимися на концах, прядями.

Он опасен. Он приносит несчастья. Держись от него как можно дальше, если не хочешь проблем… Всё это промелькнуло в голове в считанные минуты. В интуитивном порыве Лада схватила со столика чашечку с горячим кофе – заварила новую порцию, не успела ещё отпить, – и протянула безумцу.

Тот посмотрел на чашечку. Потом на Ладу. Потом снова на кофе, и как-то совсем уже долго смотрел, не решаясь ни взять, ни уйти.

«Возьми, – мысленно попросила его Лада, не зная, услышат ли её, а если и услышат, то поймут ли. – Мне всё равно, что ты такой. Я тебя люблю, отец!»

Он всё же решился, отпил немного – не прикасаясь к чашечке руками. Лада запоздало испугалась, что кофе – со стимуляторами, положенными ей по знаку паранормы, как целителю. А потом вспомнила, что паранорма отца из того же спектра. И уж кому-кому, а Тимофею Флаконникову совершенно точно ничего не будет: его невозможно убить. Чужие пытались, ничего у них не вышло. А ведь их оружие совершеннее человеческого…

Гиперзрение включилось само, спонтанно. Лада попыталась структурировать увиденное, классифицировать под ту или иную схему, как учили, как видела много раз сама. Но если от обычного человека с травмой или болезнью приходил лишь слабый отклик, то здесь словно бы хлынул отовсюду громадный ослепляющий Свет. И в нём хаотично, с бешеной скоростью, двигались сияющие линии и чёрточки, не давая цельной картины.

За каждой линией скрывались вероятности, за каждой точкой – чьи-то жизни. Прошлое, настоящее и будущее слились в единое целое, содержащее ответы на все вопросы… вот только чтобы найти нужный ответ, требовалось задать нужный вопрос. А с нужными вопросами оказалась проблема: Лада не сумела вспомнить ни одного.

Смысл? Никакого. Все равно никому ничего не докажешь. Никому и ничего не расскажешь. Не то, чтобы никто не хочет верить. Верить они могут и умеют хорошо. Они не в состоянии ни слушать, ни слышать. Бесполезно. Бессмысленно всё.

Закат над горизонтом – пышный многокрасочный пасьянс. И струилась музыка в воздухе – неуловимая, почти неслышная уху. Детская память еще хранила в себе другой закат и другую мелодию. Но это было так давно, что впору засомневаться – а было ли оно вообще? Приветливое небо Старой Земли и ласковое тепло родного Солнца...

Там был свет. Там будет дом. Там бежит навстречу смешная девочка, собственная дочка, и звучит симфония мира, грандиозная, как звёздное небо над головой, и простая, как песок под ногами… Надо только услышать её. Слушать. И понимать…

Эта Земля привечать чужаков не спешила, а уж называть здешнее Солнце ласковым мало у кого поворачивался язык. Но была, была и у чужого мира своя симфония! Надо только суметь услышать и её тоже. Суметь понять. И тогда... тогда...

– Тим!

Сердитый окрик, знакомый образ, вот только имя никак не приходит из памяти. Имя – нет, а должность и паранорма очень даже. Профессор, учёный из Института Экспериментальной Генетики, в поиск ушёл добровольно, сейчас занимается репродуктивными центрами. Дети имеют право на здоровое тело и ясный разум…

Иногда он помнил, что его связывает с этим суровым человеком, иногда – нет. Это было неважно.

Все было неважно.

Кроме музыки.

Она жила вокруг всегда, сколько он себя помнил. И он не забыл, как однажды удивился, узнав, что музыку эту никто, кроме него, не слышит. И не понимает даже, о чем идет речь. Он с тех пор забыл очень многое, но свое удивление помнил.

Как можно жить без музыки?..

Лада очнулась. Впечатление: будто между нею и мыслями отца с лязгом опустилась бронированная стена, надёжно отсекая всё, по ту стороннее.

– Тим, – Олег Ольгердович повысил голос.

Ночной гость моргнул, провёл ладонью по лицу, снизу вверх, отбрасывая с лица отросшие волосы. Улыбнулся. Два шага назад, и вокруг его фигуры соткалось сначала невидимое, а затем и проявившееся резкой зеленоватой вспышкой гиперполе. Свет налился нестерпимой белизной, схлопнулся в точку и не стало на террасе Тимофея Флаконникова.

Ушёл.

Куда – кто теперь знает. Когда появится снова – кто знает…

Олег Ольгердович подхватил Ладу под локоть, помог присесть на кресло у столика.

– Что это было? – спросила она тоненьким голосом.

Сказать, что перепугалась до чёртиков, значило ничего не сказать! Бедный папа. Если он воспринимает мир именно таким, каким увидела его Лада на краткие мгновения мысленной связи, то можно понять, отчего он сошёл с ума. Выдержать это и остаться человеком невозможно…

Острота впечатления потихоньку размывалась в памяти. Лада знала, кого благодарить, и была благодарна, но она помнила глаза отца: он всё понимал! Он же живой там, внутри, за эмоциональным барьером взбесившихся органов чувств, которые не были рассчитаны на то, что с ними сделали манипуляции с генами. Он всё понимает!

-Лада, девочка, – устало сказал Олег Ольгердович. – В его мыслях давно уже не осталось ничего человеческого… Лучшие из нас не сумели пробиться через стену из этой его странной музыки, которой так одержимо его сознание. Не получится и у тебя. Даже не пытайся. Сгоришь.

– Я его дочь, – упрямо выговорила девушка.

– Этого мало.

– Я – лучший врач-паранормал в Городе! – заявила Лада.

– Генетические отклонения к паранормальной коррекции запрещены.

– Там не генетика, – тихо сказала она. – Там другое…

– Что же именно?

Олег Ольгердович не сердился и не насмехался. Обострённым восприятием Лада чувствовала: он искренне хочет понять, что же именно увидела в состоянии Тимофея Флаконникова его дочь.

– Не знаю, – честно призналась она. – Но я уверена, что помочь отцу можно. Не знаю, только как. Пока не знаю!

Профессор Ольмезовский знал, отчего его воспитанница ухватилась за возможность стать врачом. Её паранорма в юности была пластична и податлива, как мягкая глина. Девочка могла бы стать солдатом или строителем… Но она выбрала медицинский колледж.

Чтобы вылечить отца.

Какое счастье, что Тимофей бродил где-то за пределами Города почти все годы учёбы! Иначе Лада надорвалась бы, пытаясь совершить невозможное. И такая опасность существовала до сих пор!

– Лада, девочка моя, послушай, – он осторожно взял её за руки, отметив, какие холодные у неё ладони и как подрагивают пальцы. – Сейчас тебе нужно помочь Софрау Алашен. Она – наш ключ к миру между двумя расами. Поверь мне, без неё всё снова станет плохо. Они… с ними нелегко разговаривать без такого посредника, как Софрау. Ты сможешь помочь отцу, но позже. Он не выглядит больным или умирающим. И даже если снова уйдёт за пределы городской защиты, ему ничего не будет. Паранорма защищает своего носителя, ты это знаешь и по себе тоже.

– Да, – кивнула Лада. – Я понимаю. Я… возьму себя в руки. Уже взяла.

Но успокоиться удалось нескоро. Долгое время после того, как Олег Ольгердович уже ушёл, она сидела на террасе и никак не могла собрать в единое целое осколки эмоций, разбившихся от взгляда отца.

Прежняя, совсем детская, обида колола сердце. Почему? Почему у всех отцы как отцы, а у меня отец – вот такой. Не обнимешь его, не услышишь от него: «расти большой, моя малышка!» Где он сейчас? Как он сейчас?

Почему-то представлялась пыльная буря под чужим неприветливым солнцем и голые камни под ногами. И никого – рядом. Совсем никого.

Медицинские данные о состоянии Софрау Алашен. Медицинские данные надо бы просмотреть…

ГЛАВА 2

Ранним утром заглянула в гости на чашечку кофе соседка. Таня Минаева, медсестра из отделения традиционной хирургии. Таню Лада немного недолюбливала, за трёп, бессмысленный и беспощадный. Соседка основательно была в курсе, кто с кем, кто где, кто как, и с удовольствием транслировала сплетни во все свободные уши в зоне поражения. Минаева частила словами, как из пулемёта, словно мысли, требующие срочного оглашения, неслись куда-то на сверхсветовой скорости и опережали язык на порядки. Слушать её было тяжело. Но обижать без повода не хотелось тоже…

Поэтому Лада тихо терпела трескотню, практически в неё не вслушиваясь. Белый шум… на фоне мыслей о предстоящей работе.

Паранормальные коррекции не берутся из пустоты. Правила их создания написаны кровью: смертями пациентов и врачей, недооценивших свои силы. Так называемые безнадёжные случаи запрещались к работе вообще. К ним, прежде всего, относились все генетические нарушения вроде синдрома Дауна, например. Детьми с СД работали телепаты. Интеграция в инфосферу на низших ступенях третьего ранга позволяла даунятам жить полноценной жизнью. Без права на естественные роды, разумеется, чтобы не передавать лишнюю хромосому потомству.

Ладу тревожила набирающая обороты мода на естественное зачатие и естественные роды. Допустим, роды ещё можно понять, хочется самой вынашивать дитя. Если противопоказаний для беременности нет, то, как говорится, ваше тело – ваше дело. Но пускать на самотёк зачатие, способное наградить малыша чем угодно… На чужой планете! С изначально чуждым для человека радиационным фоном и условиями жизни. Да, в колонисты изначально отбирали здоровых людей, но случайные мутации никто не отменял! Иначе процент детей с тем же дауном среди естественнозачатых не демонстрировал бы такой стабильности.

Ребёнок имеет право на здоровое тело и ясный разум.

Но жители именно Четвёртого внешнего кольца, частично – Третьего, и дальних ферм, то есть, именно тех районов, где контакт с агрессивной средой планеты был максимальным, чаще всего демонстрировали дикое упрямство в вопросах репродукции. Несмотря на то, что квалифицированная медицинская помощь генетиков была доступна абсолютно всем, не зависимо от статуса и места проживания.

С этим надо было что-то делать, но что, Лада даже не представляла себе. В конце концов, она просто врач-паранормал. Её дело – спасать… Всех, кого можно спасти. И отказывать тем, кого спасти нельзя. Оборотная сторона монеты, самое тяжёлое, что только есть в профессии. Видеть, понимать, выть от бессилия, от того, что поделать ничего нельзя, и получать в спину проклятия родственников, назначивших тебя на место Бога и внезапно осознавших, что бога нет.

Как говорили на факультете паранормальной медицины опытные профессора, один безнадёжный случай ты вытащить сможешь. И это будет последний пациент в твоей жизни. Личный выбор? Нет никакого личного выбора в такой ситуации. Жизнь обученного врача-паранормала, способного спасти сотни и тысячи поддающихся лечению пациентов, дороже жизни одного безнадёжного. Даже если это умирающий ребёнок. Даже если это твой собственный умирающий ребёнок. Впрочем, родственников лечить запрещалось всем, даже традиционникам.

Врагу не пожелаешь такого выбора. Лада очень надеялась, что её эта чаша минует.

… представляешь, Быков, ну тот, из терапии, опять сошёлся с главным патологоанатомом Мухиной, а дочь Мухиной…. Лада! Ла-ада, ты не слушаешь, что ли?!

Ладонь перед глазами. Бесит. Вспышкой ярости: хлестнуть бы по этим пальцам от души, чтоб заорала, чтоб кость хрустнула! Через мгновение следом острый укол ужаса погасил собравшуюся в смертельный узконаправленный луч паранормальную мощь.

– Прости, – сказала Лада. – Вчера был напряжённый день. Дико устала, не выспалась.

– Не выспа-а-алась, – со значением протянула Минаева, и Лада вдруг увидела, куда та смотрит.

На спинке стула висела чёрная, с алой вышивкой по вороту, куртка Умвераля Аланоша.

На Ладу словно дохнуло пророческим даром отца: она увидела дальнейшие события так, будто они уже случились. Сейчас у Таньки случится озарение, и покатится это её озарение по всем улицам, переулочкам и курилкам точно пожар: Лада Флаконникова, ну, вы же знаете её, та самая недотрога и старая дева, из паранормального которая, представляете, с кем ночь провела?!!

– А я думала, неправда! – выдохнула Танька.

– Что неправда? – устало вздохнула Лада.

– Ну, про вчера.

И на паузу встала: глаза круглые, ротик тоже округлился. Со вчерашнего вечера, поди, весь информ уже основательно в курсе четверного убийства, сотворённого Чужим. Читать новости блогосферы – себя не уважать. Потому что их генерируют, транслируют и разносят вот такие вот таниминаевы. Которые ради красного словца и лайков…

Вместо ответа Лада пошла ставить очередную порцию кофе. Минаева не выдержала пытку молчанием, и врезала в спину подруге жадное:

– И как он в постели?

– Никак, – ответила Лада, остро жалея, что невозможно стало промолчать. – Не было постели.

Про свои постели Танька трещала без остановки, и, как подозревала Лада, половину подвигов, не меньше, выдумывала тут же на ходу. Но, в общем-то, парни вокруг неё вились и недостатка в ухажёрах не было. Весёлая, симпатичная, лёгкая на отношения, почему бы с такой не закрутить? Личной жизни, впрочем, не складывалось, дольше двух-трёх месяцев Таня не выдерживала. Ну, или мужики не выдерживали её. Замуж, гордо заявляла она, ни к чему и не хочется. Менять свободу на кофе в постель и розовых лялек, фууу. Но, как подозревала Лада, Минаеву особенно замуж звать никто не рвался. Потому что гуляют с одними, а женятся на других. Но комментировать личную жизнь соседки, даже и по запросу, Лада не стремилась. Обтекаемые нейтральные фразы – наше всё.

– Ну, тогда ты полная дура! – авторитетно заявила Таня. – Такой случай тебе представился, проверить, так ли они устроены, как нормальные мужчины. И ты его упустила.

«Я устала после напряжённого операционного дня, как собака, меня едва не изнасиловали мерзавцы, которых убили на моих глазах… они заслуживали наказания, но ведь не смерти же… я видела, как они умирали… и оказалась на грани паранормального срыва, а потом Олег Ольгердович едва не пострадал, пять же на моих глазах… этот кошмарный тип убивает с такой же лёгкостью, с какой ребёнок поглощает конфеты, дорвавшись до пакета со сладостями в отсутствие родителей... Что ещё я упустила?» Но вслух Лада ничего этого не сказала.

Тане Минаевой бесполезно что-либо объяснять. Она очень редко слышит кого-то, кроме себя, любимой. Если уж навелась на отменную сплетню, как термоядерная ракета планетарного поражения, то с курса уже не сбить.

– Слушай, – сказала Лада, – что мешает тебе самой проверить?

– Как? – вытаращила глаза Таня.

– Ну, у них тут есть же какое-то представительство… посольство там или что… Поселение, – Лада поняла, насколько не в курсе отношений между Человечеством и Чужими, и решила посмотреть в информе ради интереса. – Что-то, короче. Приди туда и подцепи кого-нибудь. Что тебе стоит? Ты ж умеешь.

Таня расправила плечи от комплимента, но всё же с сомнением протянула:

– Думаешь, это так просто?

– Не знаю, – пожала плечами Лада, разливая кофе. – А ты попробуй.

– Нет, ну а всё-таки! Между вами точно ничего не было?

– Абсолютно, – заверила её Лада.

– А что в парке случилось?

– Так новости почитай, – не удержалась от шпильки Лада.

– Новости, – отмахнулась Минаева. – Ты же сама знаешь, как там все врут! Расскажи!

– Тебе на журфак идти надо, – сказала Лада. – Бросать к чёрту эту медицину и идти в блогопрессу. Цены бы не было.

– А тебе рассказать жалко, что ли? – обиделась Минаева.

– Что там рассказывать, – с досадой поморщилась Лада. – Шла домой. Напала пьянь, неожиданно. Меня спасли. Мне стало плохо. Сама ведь знаешь, какая я после двадцати плановых операций и десятка внеплановых! Очнулась – гипс, то есть, ушёл он уже. Куртку вот забыл. Надо отдать…

– Будешь отдавать, меня с собой прихвати! – загорелась Минаева.

– Ничего обещать не могу.

– У-у-у, скучная ты какая, Ладка! Или боишься, отобью?

О господи, да закончится эта пытка когда-нибудь?!

Но всё на свете приходит к финалу, так или иначе. Ушла на дежурство и Минаева, у неё график выходных не всегда совпадал с Ладиным. И на террасе воцарилась вожделенная тишина.

Лада с недавних пор начала замечать за собой острое нежелание вести пустые разговоры с людьми. Вообще разговаривать не хотелось, хотелось молчать, думать о своём, пить кофе, смотреть на цветы. Может быть, именно так начинается вторичный приобретённый аутизм, поражающий иногда взрослых, генномодифицированных по психокинетическим паранормам? Или нелюдимость – просто побочный эффект? Пирокинетики тоже ведь очень молчаливы и сдержанны в своих эмоциях.

Но они изначально проектировались как солдаты. Грош цена тому воину, который не способен держать себя в руках и при этом обладает мощью мобильной атомной бомбы.

«Я – дочь своего отца». Это так. Но половина генов ведь – от матери! Неужели не компенсируют нисколько? Ах, если бы ещё не знать, про доминантные и рецессивные признаки!

Девушка осторожно сняла со спинки стула куртку Умвераля Аланоша. От вещи исходил тонкий, горьковато-полынный запах, словно её обладатель много времени проводил в поле, полностью заросшем земной полынью.

Полынь, кстати, показала мастер-класс по выживанию в условиях агрессивной чужеродной среды. Она, как рассказывали, уже встречалась далеко за пределами Города. Ветром семечки разнесло…

Лада осторожно сложила куртку. Какая она огромная! Но если вспомнить хозяина… тот ведь тоже не малыш. Под два метра, плечи, что твой шкаф, а уж кулаки… И нож.

Здоровенное лезвие со слегка загнутым кончиком. Телесного цвета рукоять – из дерева? – с алой гравировкой на торце. Кровь на стали, в неверном звёздном свете обезумевшей ночи…

Усилием воли Лада отогнала неприятные воспоминания о ноже. Нашла пакет и аккуратно упаковала в него куртку. Насколько она понимала, совсем скоро, может, даже уже завтра, ей придётся наблюдать сестру Умвераля Аланоша. Вот тогда и найдёт оказию куртку ему вернуть...

Изначально Город строился по плану: просторный центр, от него радиальными линиями отходят улицы, соединённые между собой кольцом. По мере роста Города расширялся и защитный купол. А потом, когда расширение купола стало невозможным, Город облепили по внешнему диаметру купола поменьше. Так появилось Второе Внешнее Кольцо, Третье и, самое молодое и пока ещё не такое благоустроенное, как центр и первые кольца, Четвёртое. Именно в зоне Четвёртого Кольца Чужие вырастили свой городок.

Вырастили. Другого слова не подберёшь.

Огромные деревья, которым не был нужен никакой купол, они сами генерировали необходимые защитные поля. Издали, с высоты полёта глайдера, лесной анклав казался каким-то чудом, невозможным в принципе на планете, лишённой открытых источников воды. Паранормальным зрением Лада воспринимала жизнь этого удивительного Леса как одно громадное целое. И не сказать, чтобы доброжелательное, к слову говоря.

Чужое. Не менее опасное, чем сама планета.

От чёрной каменистой пустыни Лес отделяла рукотворная река, и как удавалось сохранять в ней уровень воды неизменным вопреки всем погодным условиям планеты, оставалось загадкой. В воде Лада снова восприняла жизнь, но не отдельными организмами, а единым целым, как будто сама вода была живой. Невероятно, невозможно, но факт!

– Они так живут, – сказал Олег Ольгердович. – Но я бы не сказал, что ментальный симбиоз с Лесом – полноценный аналог нашей инфосферы. Нет. Там… всё сложно. И объяснять наши друзья по разуму не особенно жаждут.

– Вы тоже не торопитесь с рассказами, – хмуро ответил Умвераль Аланош.

Он был в другой куртке. Пакет с прежней Лада держала в руках и не знала, как отдать. Сначала ей казалось, что с первых же минут встречи будет неуместно и неловко. Потом то же самое она испытывала в дороге. Сейчас машина пошла на снижение, и снова не слава богу. Вот так высунуться и заявить, мол, заберите… Ни за что!

Да ещё в присутствии Олега Ольгердовича. Лада сама себе не взялась бы объяснить, почему её так смущает в присутствии наставника отдать забытую вещь. В конце концов, это всего лишь куртка, а не, скажем, надувной заяц из секс-шопа. А вот. Заклинило почему-то.

Бывают неловкие ситуации, в которые загоняешь себя сама, а потом не знаешь, как выпутаться с минимальными потерями. Девушка очень жалела, что взяла с собой эту несчастную куртку. Пакет постоянно сползал с коленей, шуршал, мешал… Что мешало позже передать? Необязательно лично, кстати говоря.

Ещё Лада не могла удержаться от любопытства. Как рассмотреть того, кому не хочется показать, что его именно рассматриваешь? Ещё обидится. И вообще. Поэтому девушка смотрела украдкой, искренне надеясь, что Умвераль Аланош ничего не заметит. Он вроде бы не замечал, разговаривал с Олегом Ольгердовичем. Какие-то их общественные дела, Лада очень быстро потеряла нить разговора. Молчала, старалась не привлекать к себе внимание. И смотрела…

Нос – тонкий, от переносицы прямой, будь Аланош человеком, сказала бы – греческий профиль. Глаза большие, круглые… наверное, предки этой расы вели ночной образ жизни. Любопытно было бы узнать об условиях на их материнской планете…

Тогда, после нападения, показалось, будто цвет радужки – тёмный, но нет, светло-фиолетовый такой оттенок и зрачок четырёхконечной звёздочкой. А в остальном… если форму кисти ещё не брать, пальцы противопоставлены парами, и их всего четыре… в остальном такой же, как человек. Две руки, две ноги, голова. Ну, коса ещё. Длинная, тёмная, с отливом в синеву. Косу и у людей кто угодно отрастить может, у мужчин не так чтобы принято, но длинные волосы встречаются, особенно у молодых парней.

Жаль, защита не позволяет посмотреть в паранормальном режиме. Неприятно видеть настолько, что из режима гипервидения выбивает автоматически. Вот сломает себе руку, и как его тогда лечить? Только традиционно, по-видимому. Но интуиция подсказывала, что руку Умвераль Аланош вряд ли сломает. Сломается то, что встанет на пути его руки!

Да, тот самый жуткий нож тоже был там же, в ножнах на поясе. Аланош, наверное, спит с ножом, раз везде с ним ходит. У людей не принято ходить с оружием, если они не на службе при исполнении.

Лада с досадой поняла, что о Чужих знает очень мало, несмотря на то, что когда-то пыталась учить их язык. А ведь наверняка в открытом доступе есть немало информации! Надо будет воспринять.

И тут вдруг Аланош быстро посмотрел на неё, в ответ на её взгляд украдкой, и усмехнулся уголком рта. Лада вспыхнула и отвернулась: всё он видел, всё понимал и попросту позволял себя рассматривать, как товар на витрине. Надо думать, развлекался при этом! Отчаянно захотелось провалиться сквозь днище машины, кору планеты и мантию – прямо в раскалённое ядро, и там сгореть без следа.

А этот невыносимый тип с энтузиазмом малыша ясельной группы полюбопытствовал:

– Почему у вас изменился цвет лица, Лада Тимофеевна?

Зараза! И что отвечать ему? Девушка стиснула пальцы, как всегда в минуты сильного волнения не находя нужных слов. Что за пытка!

– Не смущайте её, – вмешался Олег Ольгердович.

– Разве я давал повод для смущения? – изумился Чужой ещё сильнее.

Ой, всё… Лада не знала, куда деваться. Дальше салона машины не убежишь. Во всяком случае, пока та не припаркуется на посадочной площадке.

Ментальная поддержка от Олега Ольгердовича помогла взять себя в руки. Вместе с тёплой эмоциональной волной от наставника пришли знания: Чужие любопытны и непосредственны как дети, способны задавать вот такие вопросы как нечего делать, бесполезно объяснять что-либо, проще смириться. Никакой тайной цели подколоть, унизить или обидеть как-то ещё у Аланоша не было. Он действительно не понял, с чего вдруг у врача-паранормала изменился цвет лица. И спросил об этом с той же лёгкостью, с какой спросил бы о чём-нибудь ещё, что привлекло бы его внимание. Чужой разум. Что с него возьмёшь.

***

Машина снизилась и шла теперь над самыми макушками крон. Как вам дерево, верхние листья которого являются посадочными площадками? Нет, не техническое сооружение. В том-то и дело. Живое дерево. С кроной в виде симпатичных террас и посадочных площадок. Лада закрыла глаза, чтобы полнее прочувствовать ауру, – другого термина у целителей не было, только это, заимствованное из древних эзотерических практик. В понимании врача-паранормала аурой считалось всё то, что можно было охарактеризовать как биоэнергетическое состояние человека. Наиболее правильным термином являлось научное понятие «личностная матрица», но его ввели позже, после того, как был накоплен изрядный опыт по паранормальному восприятию действительности через психокинетическое зрение.

Не хватало данных.Лада впервые в жизни видела выращенный город. Как понять, что с ним не так, если нет возможности сравнить с каким-то другим? Но интуиция Ладу не подводила никогда. Что-то было не так.

Как будто город-лес был болен. Не смертельно – пока ещё не смертельно – но здоровым его назвать не повернулся бы язык. Не подходят местные условия? Возможно. Планета встретила переселенцев обеих рас не слишком ласково.

– Что-то не так? – тихо спросил Олег Ольгердович, поддерживая Ладу под локоть.

Он воспринимал её смятение, Лада в ответ принимала его эмоциональную поддержку. Но из-за принятого в самом начале обучения решения не развивать телепатическую составляющую паранормы, общаться с наставником ментально Лада не могла. То есть, могла бы, если бы возникла острая необходимость. Но сейчас такой необходимости не было.

– Не знаю, – так же тихо ответила она. – Пока не могу понять...

Странно было идти по посадочной площадке и одновременно осознавать, что идёшь по листу дерева. Да, огромному, как хорошее поле. Но всё-таки листу. Под ногами был не равнодушный пластбетон, а живая плоть. Так необычно, так странно. Ещё поражала тишина.

В человеческом лесу вовсю пели бы птицы, но здесь стояла тишина, торжественная и печальная. В неподвижном воздухе тянулись горькие полынные запахи, как от куртки, которую Лада так и держала в пакете при себе, только сильнее. Не сказать, чтобы запах был неприятен или действовал на нервы. Он просто был. И нёс в себе что-то. Что именно – Лада понять не могла. Почему-то понять казалось важным, но почему, опять же, вразумительного ответа не было. Важно, и точка.

Террасы соединялись между собой открытыми галереями. Дух захватывало идти по относительно неширокому мостику, без перил с обеих сторон. Лада чувствовала силовые поля, – защита от падения вниз или от внешней угрозы? – но без опоры под горло то и дело подкатывал ледяной ком страха. Интересно, есть ли у местных аналог алкоголя? Если да, то как часто они ныряют из таких мест башкой вниз?

Очередной мостик закончился просторной террасой. Лада с удовольствием оставила край пропасти за спиной.

– Подождите здесь, – хмуро сказал Аланош, и исчез.

Лада зафиксировала гиперпрокол – как интересно. Здесь, в Лесу, организована мгновенная система пространственных перемещений? Причём силами самого Леса, не какими-либо генераторами, их бы Лада почувствовала. Впрочем, сейчас её занимало совсем другое.

– Олег Ольгердович, а другие врачи работали с Чужими? – поинтересовалась она. – Я как-то в последнее время выпала из научной жизни… большой наплыв беременных с патологиями, каждый случай уникален, общего решения пока нет, и будет ли, мы не знаем...

– Я знаю, – кивнул Олег Ольгердович. – Со сторонниками естественного зачатия давно пора что-то делать. Последствия их глупости слишком сильно нагружают врачей… н-да. В Олегопетровске есть клиника, ведущая приём для пациентов обеих рас. Олегопетровск вообще в плане сотрудничества оказался удачнее Столицы, может быть, потому что город меньше… Заведующая отделением паранормальной медицины в олегопетровской клинике – Даниэла Кимрашен, и я просил её составить общий обзор по паранормальным коррекциям для Чужих, специально для тебя. В скором времени ты его получишь.

– Хорошо, что работать придётся не с нуля, – обрадовалась Лада.

– Насколько я понимаю специфику твоей работы, с каждым новым пациентом приходится работать почти что с нуля.

– Нет, Олег Ольгердович, разница серьёзная, – не согласилась девушка. – Между «с нуля» и «почти с нуля» – пропасть.

Она хотела объяснить, какая именно пропасть тут существует, но вернулся Аланош.

С сестрой. И ещё одним типом в свободной зелёной одежде, лечащим врачом, надо думать. Взгляд типа, острый, неприязненный, кольнул в сердце раскалённой иглой: Лада поняла, что с ним – не сработается. Вообще. И это проблема, из-за которой всё может полететь к чёрту, даже толком не начавшись!

Но Лада забыла обо всём, когда встретилась взглядом с Софрау Алашен. Удивительная девушка! И даже не в физической красоте дело, красота здесь шла довеском к личности. А к личности сам собой просился эпитет «величественная». Хотя словами впечатление описать невозможно. Это надо было видеть и воспринимать не только обычным зрением.

Несмотря на защиту от ментального воздействия, образ Софрау Алашен в паранормальном восприятии внушал беспримерное уважение. Хотелось встать на одно колено и преклонить перед нею голову, – совершенно искренне, без всякого принуждения. Наверное, именно так выглядели короли древности, которых уважали за их личные качества, а не за силу личной охраны…

Хотя охрана в лице Умвераля Аланоша тут была. Лада вспомнила, как он с лёгкостью расправился с четвёркой крепких парней, и поёжилась. При таком брате сестре не надо переживать за свою жизнь. Всем, кто пожелает как-то с нею расправиться, придётся для начала иметь дело со свирепым убийцей.

– Рада знакомству, уважаемая Лада Тимофеевна, – сказала Софрау по-русски.

Её голос прозвучал неожиданно глубоко и сильно, как камертон: чистый звук, исполненный достоинства и силы. Пока Лада произносила ответные фразы вежливости, она не могла отделаться от мысли, что её изучают. Внимательно и с чисто детским энтузиазмом. Может быть, Чужие не владели паранормами. Но чем-то близким к ним – да!

– Вы позволите мне сделать скан? – спросила Лада.

– Безусловно. Что мне нужно сделать?

– Дайте руку, пожалуйста…

Ладонь у Софрау Алашен оказалась сухой и горячей. Температура тела выше, чем у человека, понятно. Лада закрыла глаза, стараясь полнее сосредоточиться на паранормальной восприятии. Мешала защита, очень мешала. Словно в ладони зажала ледяной шар, утыканный острыми иглами. Но просить отключить защиту было бессмысленно. Чужие опасались телепатов, и понять их страхи было легко. Олег Ольгердович – перворанговый, а это значит, что полностью он себе не принадлежит. Переломить диктат инфосферы невозможно, все знают. Если коллективное сознательное решит, что возможность полного ментального контроля над Софрау Алашен дороже хрупкого доверия, которое едва начало восстанавливаться после нескольких лет откровенной вражды…

Но как же больно! Как это больно, прижимать к оголённым нервам игольчатый шар абсолютного мрака…

Целители могут провидеть течение болезни и выбрать из всех вариантов лечения максимально допустимый, с наименьшим вредом, как для пациента, так и для самого врача. Паранорма Лады отличалась от паранорм коллег прежде всего тем, что не была генетически заданной и не имела ограничений. Обучение и практика позволили вогнать её в допустимые рамки. Но от себя не убежишь. Дар иногда проявлял себя в полной мощи, почти сравнимой с отцовской. Почти, потому что дочь не умела испепелять взглядом гранитные скалы или останавливать извержение вулкана. Но в моменты наивысшей концентрации она видела то же самое, что и Тим Флаконников.

Вероятности.

Бесконечные линии множества решений. Ветра времён, бурлившие в одном, едином для всех, котле. Множество зеркал, одно за другим отражавших неприглядные реальности: скорая смерть Софрау Алашен, тотальная война на уничтожение, мёртвые останки человеческих городов, окаменевшие пни поселений Чужих.

Врач-паранормал способен вытащить из любой болезни, выдрать из тела пациента рак любой сложности со всеми его метастазами, но только в том случае, когда будущее у больного – есть Если впереди пустота, заполненная беспощадным яростным светом, не спасёт и не поможет ничто. Ещё и целителя в себе растворит, если тот подойдёт слишком близко.

В период накопления данных о целительской паранормы врачи-нетрадиционники погибали часто. Переоценивали свои силы. Поддавались мольбам родственников. Не выносили вида умирающих детей. С детьми работать было тяжелее всего. Как это, у малыша вдруг нет будущего? У всех вокруг есть, а вот у этого конкретного маленького человечка нет?!

Но если будущего нет, это означает только одно: будущего нет. Неоткуда черпать энергию для дальнейшего существования. И заполнить эту пустоту можно всего одним способом: собой.

Жизнь меняется лишь на жизнь, и только так.

«Лада, остановись!»

«Нет. Выход есть, и я сейчас увижу его!»

«Остановись немедленно!»

Ментальный приказ вышвырнул в реальность. Слишком жестоко, слишком грубо – после паранормального восприятия первой степени погружения вновь оказаться в физическом мире. Может быть, две секунды прошло здесь с начала диагностики, может, вовсе одна. Неважно!

– Олег Ольгердович! – возмутилась Лада, упирая кулачки в бока. – Вы помешали мне!

«Не здесь», – сурово отрезал он.

И снова его ментальный ответ хлестнул непреложным приказом. Вот тебе и права нетелепатов, которые инфосфера старается беречь со скрупулёзной тщательностью! Когда очень хочется, на них легко можно наплевать. Понятно теперь, отчего Чужие не спешат расставаться со своей, отменно мерзкой для паранормального восприятия, защитой! Вопрос доверия. Раз и навсегда получивший исключительно отрицательный ответ!

– Что-то пошло не так? – с любопытством спросила Софрау, слегка улыбаясь.

– Давайте попробуем ещё раз, – предложила Лада.

«Олег Ольгердович, не вмешивайтесь! Я знаю, что делаю!»

«Сомнительно»

«Не мешайте мне!»

А ведь не отстанет. Он всегда контролировал наиболее опасные, с его точки зрения, проявления паранормы Лады. Боялся, что однажды её сорвёт, как когда-то сорвало Тима? Страх наставника и опекуна девушка воспринимала, но детально разобраться в его составляющих не могла. Первый ранг есть первый ранг, что ты против него сделаешь! Одарённость ничего не значит без ранжирования и обучения.

Но разве не он сам говорил, насколько важна сейчас жизнь Софрау Алашен? Лада закрыла глаза и вновь ощутила на ладонях колючий чёрный шарик ментальной защиты. Сознание пациентки пряталось под ним, словно ядро ореха в прочной скорлупе. Но Лада не собиралась вскрывать её, хотя, наверное, смогла бы. Она отразила чужую защиту, преломив её, как лазерный луч в зеркале, и отсекла свой собственный разум от любых воздействий извне.

Непроявленный мир обрушился на неё тысячами и сотнями тысяч вариаций возможного. Немыслимое количество нитей, потяни любую и выудишь из беснующегося моря беспощадную смерть. И где-то там, среди бешеных волн, тянулись в небо округлые камни нерукотворной лестницы. Пройти по ней и не поскользнуться нереально, но возможно.

– Задача имеет решение, – сказала Лада, открывая глаза. – Не обещаю, что справлюсь, – тут же предупредила она. – Но я могу хотя бы попытаться…

Взгляд Олега Ольгердовича не обещал ничего хорошего. Но затевать скандал в присутствии Чужих он не хотел, вот и славно. Лада понимала, что объяснить не сможет ровно ничего. Человеческий мозг не заточен под паранормальные возможности, у натуральнорождённых так уж точно. Он преобразует гиперзнание в образы и чувства… и уже оттуда, пользуясь полученными во время обучения техниками, собирается то, что можно проанализировать логически. На первичный отчёт уйдёт немало часов… но оно того стоит.

– Какова гарантия, что вы справитесь, уважаемая Лада? – спросила Софрау Алашен.

Она сохраняла поразительное спокойствие. Как будто вовсе не ей угрожала скорая гибель от смертельной болезни. Как будто не от неё отказались все врачи планеты, и человеческие и Чужие, признав безнадёжным случаем.

– Никакой, – Лада не могла врать этой удивительной женщине. – Но шанс есть…

– Вы унаследовали мощь вашего отца в полной мере? – спросила Софрау.

– Я – врач. Я не умею прожигать взглядом стены, если вы об этом…

– Оу, нет, – мягко возразила Чужая. – Стены – прах, поверьте. Я спрашиваю не о стенах!

– О чём же? – не поняла Лада.

– О том, что у нас зовётся а-соувергормайам, вариацией реальностей.

Ладу словно прошило насквозь ударом электрического тока. На неё снова дохнула Вечность, от которой она с детства пряталась в строгие правила и рамки инструкций. Но – почему сейчас? Почему забытое ожило именно сейчас? На миг возникло дикое ощущение падения сквозь бездну, и тут же пропало, но послевкусие оставило дрожь в пальцах. И Лада постаралась взять себя в руки.

– Я не понимаю, о чём вы говорите, простите, – тихо сказала девушка.

Смотреть в глаза Софрау Алашен после такого ответа стало совсем невыносимо. Лада не выдержала, отвела взгляд. И услышала добивающее:

– Жаль, если так.

– Софрау а-свери, я же вас просил, – укоризненно выговорил Олег Ольгердович.

– Мои извинения, – с достоинством кивнула она.

Но никакого раскаяния в голосе не прозвучало. Тонкая понимающая улыбка, внимательный, оценивающий взгляд, напряжение, почти грозовое… Ладе стало не по себе.

Чужие взрослеют примерно так же, как и люди. Но, видно, как и у людей, бывали исключения и у них. Одарённые дети, дети с высоким индексом интеллектуального развития, те, кого принято называть вундеркиндами…

Софрау Алашен, похоже, была из таких. Судя по диагностике, ей недавно исполнилось двадцать два года, но вела она себя совсем не как юная девушка. Царские манеры, острый ум, какой-то сильный подвох во всём, что касалось Олега Ольгердовича. Как будто наставник, несмотря на возраст, опыт, первый телепатический ранг и высокий интеллект, сестре Умвераля проигрывает, причём с разгромным счётом. И он это понимает, и она это понимает, и все вокруг понимают, включая врача, чья кислая рожа не вызывала ровно никакого энтузиазма насчёт дальнейшего сотрудничества.

Лада активировала терминал:

– Мне нужно заполнить форму, это займёт какое-то время. Пожалуйста, не уходите, уважаемая госпожа Алашен…

– Зовите меня по имени, пожалуйста, – с улыбкой предложила Чужая.

Лада вопросительно посмотрела на Олега Ольгердовича. То, что пациентка не из простых, ясно было давно. А можно ли звать птиц такого высокого полёта просто по имени? Даже если они сами предлагают.

– Софрау а-свери, так будет лучше, – подсказал наставник.

– А-свери – это титул? – осторожно поинтересовалась Лада.

– Можно сказать и так, – тонко улыбнулась Чужая. – И титул, и должность, и что-то ещё… У людей нет прямого аналога. Но я изучала вашу историю. Когда-то, в докосмическую эпоху, на вашей материнской планете существовали короли. Императоры. Они передавали… – она покрутила в воздухе пальцами, вспоминая нужное слово, – трон. Верно? Да, передавали по наследству своим детям. Вот только у нас наследие Старших проявляет себя не у каждого потомка. Титул – и должность! – получает лишь тот, кто становится корнем рода…

– Без обучения? – спросила Лада. – Потомки наших королей, скажем так, не всегда годились в правители…

– Разница между нашими расами в том, что вы, люди, начинаете с чистого листа, – пояснила Софрау терпеливо. – Ваших детей приходится учить буквально всему. Как держать ложку, надевать одежду, даже – говорить и разумно мыслить. Если вашего ребёнка принципиально ничему не учить, рассудочная деятельность останется у него на очень низком уровне. После определённого возраста такой ребёнок уже никогда не сможет вернуться в социум полноценной личностью. Удивительный факт, как подумаешь. Но нам уже встречались беспамятные расы раньше, поэтому то, что вы совершенно не помните ни своего отца, ни его поступков, не вызывает удивления.

«Кто здесь пациент, она или я?» Лада стиснула зубы, чувствуя себя отпрепарированной лягушкой. Зарезали, освежевали и сейчас зальют ещё трепещущие части формалином…

– Софрау а-свери, – Олег Ольгердович слегка повысил голос, напоминая об уговоре.

– Я знаю, знаю, – подняла она ладони. – Я помню. Но это нужно было сказать не для того, чтобы чем-то задеть вас, уважаемая Лада. Если задело, приношу извинения. Я говорю для моего брата. Он плохо понимает людей. Он не верит.

Лада быстро взглянула на Умвераля. Он мгновенно надел на лицо каменную маску, но что-то там мелькнуло такое, неуловимое. Была бы телепатическая паранорма… хотя у него же защита, чем бы телепатия помогла…

Олегу Ольгердовичу объяснение не понравилось. Но формально прицепиться было не к чему, а хитрая ответная улыбочка не в счёт. Лада подавила вспышку злости, которую уже по счёту, и взялась старательно заполнять форму.

В паранормальной медицине давно уже был выработан стандарт безопасности, по которому проводились коррекции. Отступления от стандарта могли позволить себе лишь опытные доктора, и то, с ограничениями. Каждый запрет, каждое правило писались кровью целителей, не вытянувших пациента. Конфликт между долгом, повелевавшем заботиться о своей безопасности в первую очередь, и совестью особенно сильно бил по юным, едва познавшим сладость собственной мощи. Как это, не спасти больного?! Спасать надо в любом случае же! Но скольких ты сможешь спасти после того, как надорвёшься на безнадёжном случае и умрёшь не самой приятной смертью?

Безнадёжными, не подлежащими паранормальной коррекции ни в коем случае, случаями признавались практически все генетические нарушения, – Лада радовалась, что у Софрау Алашен с генами всё в порядке. Неприятно и больно сознавать собственное бессилие; здесь случай был сложным, очень сложным, но не безнадёжным.

– Простите, можно мне взглянуть?

– Вы не поймёте, – мягко сказала Лада.

– И всё же.

Лада развернула экран. На взгляд необученного человека скан пациента казался переплетением толстых и тонких разноцветных линий: сухая проекция паранормального зрения на медицинский визуализатор.

– Вот характерные для вашего заболевания пики, – показала Лада. – Я уже встречала похожие…

– Успешно излечивали?

– Не всегда, – честно призналась Лада. – Мне нужна консультация с другими, более опытными, целителями, одна я могу не справиться. Мне нужны наблюдения за похожими случаями у ваших соплеменников. Я ведь работала до сегодняшнего дня только с людьми.

– Мой скан отличается от человеческого?

– Разумеется, – кивнула Лада. – Видите, у меня здесь даже нет шаблона, пришлось перевести терминал в режим «свободная графика». А ещё, судя по насыщенности вот этих и этих областей, у вас может начаться кризис в ближайшее время. И я бы хотела в этот момент оказаться рядом с вами. То есть, не тратить время на согласования, разрешения и…

– … и дорогу ко мне, – подсказала Софрау, и обернулась на брата.

– Через какое время наступит этот самый кризис? – хмуро поинтересовался тот.

– Не могу сказать точно, – развела ладонями Лада. – От семи до пятидесяти дней. В этом интервале. Точнее я, увы, сказать не могу. Вы можете лечь к нам в больницу…

– Исключено, – категорично отрезал Умвераль.

– Тогда обеспечьте мне доступ, – Лада свернула экран.

– Я полагал, вы проведёте коррекцию прямо сейчас…

– Нет, что вы, – ответила Лада. – Это невозможно.

– Но я видел сам, как ваши целители одним пассом ладони сращивают самые страшные переломы!

– Перелом, особенно свежий, не представляет особой сложности, – ответила Лада. – Здесь существуют наработанные, проверенные за столетие использования, схемы, их изучают все, имеющие паранорму по психокинетическому спектру, не только врачи. Срастить кость пострадавшей конечности способен даже школьник. При условии, что у пациента нет болезни «хрустального человека». Каковая является генетическим нарушением, запрещена к паранормальному воздействию любой степени и довольно успешно лечится традиционными методами. Онкология – вопрос уже совсем другой. Да и сломанную спину я бы школьнику уже не доверила...

– Мы найдём приемлемый вариант, – сказала Софрау Алашен, вставая.

Приём окончен, поняла Лада. Королева изволит покинуть помещение и желает, чтобы все остальные тоже отсюда куда-нибудь испарились.

Назад Лада и Олег Ольгердович возвращались без сопровождения. Чужой лес остался позади, Лада ощущала его паранормальным чувством как больное пятно в общем фоне планеты. Человеческий город впереди, впрочем, выглядел хуже. Даже не больной, а чужой этому миру полностью.

Вот почему такие проблемы с адаптацией. Вот откуда столько мертворождённых или больных младенцев. Несоответствие местному фону. Система «ключ-замок» не работает, потому что «ключ» – люди – не подходит к «замку» – планете. А как это исправить, вариантов всего два.

Либо ключ подгонять под форму замка. Либо замок под ключ. Чужие пошли по первому варианту. Люди, как ни странно это осознавать, по второму. При развитой биоинженерии. При принципиальной готовности – и возможности! – менять геном, подстраивая себя под окружающую среду.

Или что-то с Человечеством случилось за эти двадцать лет? Что? Лада не находила ответа. Но она чувствовала, что это как-то связано. Что выжить в одиночку здесь не получится ни у одной из рас… И ключом к будущему была Софрау Алашен.

Множество вероятностей открывалось при паранормальном восприятии. Множество дорог, и на большинстве из них Лада видела труп Софрау или свой собственный труп, а за ними – всепожирающее слепящее пламя взаимной войны на истребление.

Как пройти по тонкой грани и не свалиться в пропасть, полную адова огня?

Лада где-то даже понимала отца. Он видел намного больше. И точно так же ничего не мог изменить. Или мог, но боялся навредить ещё больше. Или надеялся со временем найти какой-то другой, отдельный от базовых вариантов, путь…

– Что такое вариация реальностей, Олег Ольгердович? – спросила Лада, отвлекаясь от собственных мыслей.

Он помолчал, потом ответил – с досадой, неохотно, но всё же ответил ей:

– Лучше бы тебе не знать…

– Я имею право знать! – возразила она.

– Мы так не думаем.

Мы. Когда перворанговый говорит «мы», это означает, что через него говорит с тобой вся инфосфера либо та её часть, что посчитала нужным с тобой заговорить.

– Вы боитесь, что я сорвусь как мой отец. Не так ли? Но этого не будет!

– Тимофей Флаконников когда-то считал точно так же.

– Он не учился на врача! Тогда вообще мало что было известно о таких паранормах. Не было обучающих программ, да чёрт возьми, ничего не было!

– Тимофей прошёл военную подготовку. Тогда, если ты помнишь уроки истории, на Старой Земле шла война между Союзом Стран Северо-Восточного региона и Лигой Южных Территорий. Так что контролем над своей мощью он владел в полной мере. Мы не знаем, когда именно что-то пошло не так. С какого дня изменения стали необратимыми. Ты можешь повторить этот путь, Лада.

– Я не… – начала было она.

И замолчала. Она вдруг очень остро поняла, что почти не помнит детства. Не помнит маму, бабушку и деда. Знает их по фотографиям и по записям, но не помнит совсем.

У генномодифицированных целителей и пирокинетиков паранорма включается после четырнадцати лет, плюс-минус полгода-год. Тогда, когда уже есть разум, и в этот разум уже вдолблены правила безопасности и инструкции, что делать, когда, например, твоя ладонь превращается в огненный шар. Спонтанно включившийся дар – головная и зубная боль всех, кто имеет с ним дело. Особенно если такое случается с ребёнком.

Доверите пятилетнему малышу ядерную бомбу? А пистолет?

– Почему ты закрылась во время диагностики? Очень оригинальным способом, мы оценили. Ментальное зеркало в сочетании с отражённым от защиты Чужих потоком. Откуда ты знаешь об этом приёме?

– А почему вы вмешались, Олег Ольгердович? – сердито спросила Лада. – Или даже не столько вы сами, учитель, сколько вы! Остальные! Я видела решение! А вы запретили мне рассматривать его!

– Ты могла бы сгореть…

– Не сгорела же!

– А откуда нам было об этом знать? Мы не умеем провидеть будущее. Предсказать, исходя из логического анализа текущих и прошлых событий – да, но не провидеть.

Лада стушевалась. Стала смотреть в окно, машина как раз закладывала вираж над Столицей.

Центральный купол, охваченный внешними Кольцами, каждое из которых представляло собой набор автономных куполов-модулей с переходными галереями между ними, транспортными, пешеходными, с туннелями вспомогательных служб. И оранжевое солнце, расплескавшее закат по изломанному горизонту. Там, на западе, поднимались к чужому небу чёрные вершины гор, туда уходила дорога, ведущая к дальним поселениям, а от них – на северо-запад, в Олегопетровск, второй по величине город, выстроенный людьми в этом чужом мире. За Олегопетровском, насколько Лада помнила карту планеты, начинались уже владения Чужих.

Километров так двести от города. Может быть, чуть меньше…

– Лада, – Олег Ольгердович осторожно коснулся пальцами её руки. – Софрау Алашен очень важна для нас. На ней многое завязано, очень многое. На сегодняшний день она – единственный мостик, который связывает оба наших народа. Но если ты увидишь, что не справляешься… Если всё безнадёжно… если тебе будет грозить срыв… остановись! Твоя жизнь дороже.

– Из-за моего отца? – спросила Лада, не оборачиваясь.

– Из-за тебя самой. Ты отличный врач и способна лечить большинство отказников…

Всё это политические игры, понятно даже и ежу. Каждая сторона хочет обвести вокруг пальца другую. Если Тимофея Флаконникова невозможно контролировать, то вот вам его дочь, в добром здравии и твёрдой памяти… и с той же самой паранормой, которую вы, дорогие братья по разуму, уже отведали и вам не понравилось. Даже обидно стало на то, что инфосфера держит за дуру, готовую съесть такую отчаянную лесть.

Дома, уже готовясь ко сну, Лада вдруг увидела пакет с курткой Умвераля и горько рассмеялась над собой же.

Не отдала сразу, а потом забыла, а потом стало не до того, и просто рефлекторно забрала пакет с собой обратно. Это кому рассказать, не поверят! Привет, Альцгеймер. Не рановато ли? Двадцать пять лет – не тот возраст, да и не болеют целители деменциями. Вообще почти ничем не болеют, кроме преждевременной стремительной старости после паранормального срыва…

Лада вытащила куртку из пакета и повесила на спинку стула. Что вещи зря лежать в свёрнутом виде, помнётся ещё. Чёрная ткань вбирала в себя цвет как портативная чёрная дыра, и лишь вышитый по вороту сложный рисунок горел алым колким огнём, окрашивая ночные сумерки в красные полутона.

И запах. Тонкий, горьковатый, полынный. Запах города-леса, чужого мужчины, грядущих бед…

ГЛАВА 3

– Понимаю, – сказала заведующая отделением. – Интересный случай, исследовательский азарт… а вы погрязли в рутине, Лада Тимофеевна.

Лада молчала. Она понимала начальство, ещё как понимала. Целителей мало, пациентов, которым требуется именно паранормальное лечение, много, и поток не уменьшается. В основном, это дети, травматизм среди них традиционно высок. Беременные, у которых к концу срока что-то пошло не так. И онкология во всех её проявлениях. Только паранормал способен выдрать из организма рак со всеми его метастазами полностью, без шанса для повторного рецидива…

Сейчас в отделении семнадцать врачей и пять интернов, находившихся в процессе становления паранормы, Лада– восемнадцатая. Если уйдёт, нагрузка на остальных вырастет…

Всех не спасти, как бы цинично это ни звучало. Безнадёжные случаи запрещены к коррекции. Запрет начертан кровью тех, кто переоценил свои силы и сорвался. Ты можешь вылечить девять больных из десяти, но если позволишь себе умереть, пытаясь вытянуть безнадёжного десятого за гранью своих возможностей, сколько ещё погибнут тех, кого ты можешь спасти? Счёт ведь на сотни, на тысячи. Детей, взрослых…

И всё равно периодически врачи срываются. Критичным считается порог в двадцать три года. Если паранормал пережил этот возраст, то шансы на дальнейшую жизнь возрастают с каждым годом.

Допуск к активной практике у паранормалов ограничен, до шестнадцати лет любые паранормальные коррекции проводить запрещено. Периодически в информе возникают петиции за то, чтобы понизить возраст до четырнадцати. Потому что целителей мало, на всех не хватает, а юные дуралеи, рвущиеся служить Жизни, не в состоянии понять, что их ждёт в самом скором времени. Что думает по этому поводу инфосфера, Лада не знала, но если бы её спросили, она бы ответила, что возраст активной практики надо наоборот повышать. До двадцати, если не больше.

Потому что полгода назад интернов в отделении было семеро.

Вот и всё.

– Онкологию нужно лечить, – сказала Лада наконец. – Здесь поле непаханое, сами знаете. Разработки новых схем паранормальных коррекций необходимо продолжать! Мы действуем в рамках правил, раз и навсегда отработанных схем. Да, правила написаны кровью, но надо же идти дальше. Мы слишком многого не умеем до сих пор!

– Верно. Но что вы предлагаете?

У Лады наготове уже был ответ:

– Травму надо всё-таки сократить. Да, традиционным способом перелом будет срастаться дольше, но мы не можем разорваться на части! Если кто-то такой идиот, что готов рисковать собственной башкой, мотаясь за Четвёртым Кольцом на самокатах…

– Да, – чуть усмехнулась заведующая, – случай показательный…

– Снимите с меня травму, пожалуйста, – сказала Лада. – Полностью. По онкологии – я бы хотела оставить только первичную диагностику. В особенности, в случаях новообразования мозга.

– На что вы надеетесь, Лада Тимофеевна? – устало спросила заведующая, отходя к окну.

Странный вопрос. Она о чём?

– Вы думаете, они нам будут благодарны?

– Это уже политика, – поджав губы, ответила Лада. – Это уже не к нам.

– И всё же. Спасать надо в первую очередь своих…

Заведующая в какой-то момент решила сделать карьеру в инфосфере. Сейчас она была уже на втором ранге и останавливаться не собиралась. Телепатия в медицине – полезная штука, никто не спорит, но по мере развития телепатической составляющей, психокинетическая начинает угасать, и это факт, проверенный временем. На первый план выходят опыт и интуиция, но полноценным целителем врача-телепата уже не назовёшь.

Заведующая когда-то была очень сильна. Но с тех пор прошло много лет, оперативная работа сменилась кабинетной, и видеть так, как раньше, она уже не могла. Но могла понять, в отличие от остальных…

– Иногда спасти своего возможно только, если спасёшь чужого, – решилась Лада. – Я не знаю… но у меня такое странное чувство… Я когда смотрела, я увидела. Как-то так всё связано… в один узел, – она пощёлкала пальцами, пытаясь подобрать слова. – У вас же второй ранг. Посмотрите сами, я даю согласие.

Телепаты не имеют права на доступ к сознанию нетелепата без согласия последнего. Инфосфера щепетильна в этом вопросе. Любые нарушения караются подавлением паранормы, а какой телепат, будучи в здравом уме, согласится вновь оказаться в полном и безоговорочном одиночестве? Жить без спрессованного в доли секунды общения с себе подобными, когда минута превращается в изматывающую вечность невероятно сложно, для высших рангов – невозможно. Поэтому телепаты дорожат своим статусом, и чем выше ранг, тем больше дорожат. Но среди нетелепатов периодически возникают агрессивные настроения в стиле «бей мозгоклюев!» Последствия потом разгребают целители в операционных. Не всегда успешно…

– Не могу, – с сожалением призналась заведующая. – У меня всего второй ранг… нет доступа.

– А вот это зря, – сердито выговорила Лада. – Я одна не вывезу, мне нужны консультации с коллегами!

– Мы решим, – ответила заведующая, и Лада сразу отметила характерное для инфосферы «мы».

Что ж, её хотя бы услышали. Уже половина дела…

В холле к ней кинулась женщина с безумным взглядом. О, как хорошо знаком такой взгляд любому целителю! Спаси! Помоги! Ты же паранормал. Ты же почти что бог. Только ты… на тебя надежда, доктор.

Первое, чему учат юных целителей в любом медицинском колледже, это умению говорить «нет».

После напряжённого операционного дня – «нет». Вне рабочего времени – «нет». Без предварительного согласования – «нет» и «нет». Паранормальные коррекции не ведутся, грубо говоря, на коленке. После них необходим полноценный отдых, нравится тебе это или нет. Отдохнув и восстановившись, ты спасёшь ещё десять человек или даже одиннадцать. Сорвавшись на внеурочной операции, не спасёшь уже больше никого и никогда.

– Это мой сын, мой единственный сын! Пожалуйста, умоляю, доктор Флаконникова! Только вы! Мне сказали, вы лучшая…

Что ответишь, глядя в полные отчаяния глаза? Что тебе нельзя? У тебя нет сил? Можешь надорваться и умереть? Отправляешься лечить Чужую, ради которой надо поберечь себя?

– Обратитесь к доктору Синицыну. Его смена только началась…

– Он сказал – безнадёжный случай…

Обычно безнадёжный случай безнадёжен практически для всех врачей. Редкие уникумы, такие, как Лада, способны иногда поспорить с судьбой, но чаще нет. Чудес не бывает.

– Безнадёжные случаи запрещены к коррекции, – мягко сказала Лада. – Мне очень жаль…

– Но вы же можете, доктор Флаконникова!

-Прощу прощения, нет.

Она хотела добавить, что иногда после нескольких дней в традиционной реанимации общая картина улучшалась и паранормальная коррекция становилась возможной. Что надежда есть и не надо отчаиваться. Но женщину вдруг прорвало:

– Да чтоб ты сдохла в корчах, генномодифицированная сучка! У тебя нет сердца! Мой ребёнок умирает, он при смерти! При смерти! А ты…

Рядом с обезумевшей от горя женщиной возникла охрана. Её быстро увели, но какое-то время проклятия вперемешку с рыданиями ещё звучали в воздухе.

– Что с её сыном, Вадик? – спросила Лада у доктора Синицына.

Они были из одного потока, учились вместе, лицензию получали тоже вместе. Влюблённости нередки, когда двое работают в паре, но не в данном случае. Вадима Лада воспринимала скорее как брата, и он в ответ тоже назвал бы её сестрой. Дружба, работа, детские воспоминания, и ничего больше.

– Лазил с ребятами по фермам моста между модулями Четвёртого Кольца, – объяснил Синицын, а Лада сморщилась – Четвёртое Кольцо! – Закружилась голова, потерял сознание, сорвался. Черепно-мозговая травма, но. Причина потери сознания – глиосаркома в правом полушарии…

– Глиосаркома? – заинтересовалась Лада. – Я хочу это увидеть!

Прямо подарок судьбы, похожий случай. То есть, подарком называть самую тяжёлую в лечении злокачественную опухоль слишком опрометчиво. Но, может быть, удастся вытащить не одну жизнь, а сразу две. В идеале – разработать новую схему паранормальной коррекции, которую потом будут применять целители по всей Планете…

…Мальчик не приходил в себя. Болезнь не успела сказаться на нём, такие опухоли тем и характерны, что практически не проявляют себя на ранних стадиях. Симпатичный двенадцатилетний мальчишка, вихрастый, в веснушках, курносый… не было целителя в той поликлинике, к которой относится район его проживания! Если бы был, предраковое состояние купировалось бы в два счёта. Теперь для начальной коррекции было уже поздно. А схем полной коррекции для таких случаев просто не существовало. Для каждого пациента подбиралось индивидуальная карта воздействий, с учётом возможностей целителя. Долгое, хлопотное, не дающее вменяемого результата действие.

– Полагаешь, шансы есть? – спросил доктор Синицын.

– Не знаю, – откликнулась Лада. – Пойдём-ка, я тебе кое-что покажу…

Полумрак и писки приборов жизнеобеспечения остались за дверью. У поста дежурной медсестры стояли лавочки, на одной из них Лада развернула свой терминал, вызвала на экран оба скана, мальчика и Софрау Алашен.

– Ну-ка, найди сходство, Вадик.

– Откуда второй скан? – спросил тот.

– Неважно, – отмахнулась Лада. – Потом расскажу.

Какое-то время они с увлечением разбирали сканы. Сходство было – пугающе похожие дуги и пики в общей картине. Паранормальный скан, спроецированный на плоскость, для неискушённого взгляда выглядит набором ломаных линий, кругов, точек, но в них есть система и скан здорового человека отличить от скана больного очень легко. Особенно после многолетних дежурств по скорой.

Онкология имеет общий для всех случаев фон и характерные для каждого конкретного типа детали. Некоторые виды легко лечатся паранормальным воздействием по наработанной шаблонной схеме. Для многих видов таких схем не существует, но зато они довольно успешно излечиваются традиционными методами. Какие-то запрещены к любой коррекции полностью из-за опасности для жизни и здоровья самого паранормала.

– Безнадёжное дело, – сказал доктор Синицын. – Видишь вот это? И это? – он обвёл пальцем области скана, где линии и спирали складывались в хорошо знакомый любому целителю рисунок: смерть. – Не лезь.

– Кому безнадёжное тому безнадёжное, – философски выговорила Лада. – Понимаешь когда-то перелом позвоночника был смертельным случаем, но с тех пор паранормальная медицина шагнула дальше, и мы успешно лечим таких пациентов. Здесь тоже есть решение, я знаю это!

– Ты решила, что знаешь, – кивнул Синицын. – Знакомая песня. Гроб заказывать?

– Не паникуй, – строго сказала Лада.

– Я не участвую, – заявил он. – И тебе не советую.

Он имел полное право отказаться, Лада хорошо понимала его. Снова выбор между проверенным и неизведанным: не было у Города ресурсов двигать науку, ведь любой прогресс требует жертв, так или иначе. Целителей мало, паранормальная медицина не справляется с нагрузкой, недопустимо рисковать жизнью и здоровьем врача ради каких-то исследований, которые ещё неизвестно, чем закончатся, успехом или оглушительным провалом.

Тупик! Новые коррекции нужны, но по старинке работать надёжнее и безопаснее.

Тут поступил вызов в приёмное, и доктор Синицын ушёл. А Лада заметила девочку-интерна из последнего выпуска. На самостоятельные операции она ещё не имела права, набиралась опыта у старших коллег. Подавала блестящие надежды: лучшая на курсе.

Когда в её восторженных глазах утихнет азартный огонёк незамутнённой юности? Всех не спасти. Даже если тебе дано больше, чем другим…

– Леночка, подойдите-ка сюда, – позвала её Лада.

– Да, Лада Тимофеевна?

– Вот вам загадка: найдите отличия.

– Ой, – сразу же сказала Лена, – это же скан Чужой женщины.

– О как, – изумилась Лада. – Обоснуйте.

– Что тут обосновывать! Я В Олегопетровске выросла, там их много. Так что насмотрелась.

Олегопетровск. Эксперимент по взаимному существованию двух рас решили поставить в одном из дальних поселений, логично. Наверное, только после того, как эксперимент признали успешным, Чужим разрешили вырастить свой город-Лес рядом со столицей…

– А как же вы оказались у нас? – полюбопытствовала Лада. – Как вас отпустили из Олегопетровска?

– По обмену…

Понятно. Обмен – отличный способ сохранить единство школы паранормальной медицины. По завершению обучения ты подписываешь контракт, согласно которому обязан отработать двенадцать лет там, куда распределят. Хотя, конечно, чаще всего бывших студентов распределяли в дальние поселения, чем в столицу… Лене повезло.

– Может быть, вам встречались случаи онкологии мозга у Чужих? – спросила Лада.

Вот хорошо бы было, если да! Но Лена не смогла припомнить ничего подобного. Травмпункт наше всё, как говорится. Приоритет – дети...

– Вы всё-таки возьмётесь лечить сына той женщины? – спросила вдруг Лена.

– Что-то не так? – не поняла Лада.

– Ну, она такое кричала и так…

Ах, вот оно что. Детские иллюзии vs реальность.

– Бедная женщина в шоке, – терпеливо выговорила Лада. – Её ребёнок, ещё сегодня активный и бодрый, лежит сейчас в коме, шансы выжить у него болтаются в районе нуля, паранормалы отказывают в лечении, ссылаясь на пункт о безнадёжном случае. Конечно, надо держать себя в руках и фильтровать слова, никто не спорит, но не у каждого хватает на это душевных сил. Вы услышите нечто подобное в свой адрес ещё не раз. Это не должно мешать работе, Лена.

– Работе…

– Да, Лена, да. Это – работа. Рутина. Изо дня в день одно и то же. Война без конца, края и права на поражение. Единственная награда – жизнь, которую выдёргиваешь у смерти. Раз за разом. Каждый день. И неважно, что кричат в спину. Поверьте мне, Леночка, неважно это совсем.

Студентка не осмелилась спорить. Лада вздохнула. Кажется, объяснить не удалось. Но девочка умненькая, со временем сама поймёт. Может, взять её к себе в пару? Есть опыт работы с Чужими. Небольшой, но хотя бы такой…

***

В конце рабочего дня у выхода Ладу ждал сюрприз. Она задумалась, шла вся в своих мыслях, и тут её оторвали от пола, зажав в могучих лапищах, и заорали в ухо:

– Ла! Тыщу лет не видал!

– Пусти! – некрасиво заверещала Лада, поймав изрядную дозу испуга.

Её бережно поставили на пол, сдули с плеч несуществующие пылинки. Пришлось задрать голову, чтобы посмотреть в лицо.

– Вик, ты идиот. До инфаркта чуть не довёл! Почему в личку не написал, что приедешь?

– А то ты личку смотришь! – фыркнул тот. – Девяносто семь сообщений, все в пустоту!

– Ну,… я на работе…

– А я в увольнении! Что у тебя дома? Как всегда, жрать нечего?

Вик в своём репертуаре. Вкусно поесть он очень любит, весь в отца, который, по слухам, прекрасно готовил. По крови он приходился Ладе дядей. Виктор Огнев, брат матери, такие дела. По факту – на полгода младше, заросший дурными мускулами балбес-пирокинетик, и да, это именно он сожрал в детстве на спор торт целиком, практически со скоростью света, Лада помнила! Именно благодаря Вику, вечно встревавшему во все подряд неприятности, она поступила в медицинский колледж с изрядным навыком полевой хирургии за плечами. Преподаватели хвалили, говорили «одарённая девочка»... Знали бы они причину!

– Надолго? – спрашивала Лада, пока они шли через парк.

Неприятные воспоминания о четвёрке мерзавцев кольнули острой иголочкой страха, но рядом с Виком можно было не беспокоиться о проблемах. Проблемы беспокоились о себе сами и спешили убраться с пути молодого офицера из Службы Быстрого Реагирования как можно быстрее.

Первичная диагностика не показала ничего подозрительного. Чёткий контур ауры здорового во всех отношениях парня, следы старого ранения, новых вроде бы нет даже в перспективе… Надо будет позже детальнее посмотреть.

Вик был единственным близким человеком, если не считать Олега Ольгердовича. Но наставник, опекун, старший, называйте как хотите, совсем не то, что дядя-ровесник, с которым делили все детские шалости пополам. До того, пока не пришла пора второй ступени обучения. Ладе – медицинский колледж, Вику – кадетское училище…

Пирокинетики все без исключения – военнообязанные. Эту паранорму изначально создавали как боевую. Она просыпается в тринадцать-четырнадцать лет, на обучение берут с одиннадцати. Именно поэтому Планета ещё цела, кроме шуток. Спонтанный выплеск пирокинеза у подростка, не знающего толком, с чем он имеет дело, это катастрофа.

– Не знаю, – беспечно отвечал Вик, смиряя свой шаг по шагу племянницы. – Ну, недели две точно… Не помешаю? Я только переночевать, с утра в местную нашу контору, отмечаться, а там они меня определят на постой.

– Ничего ты не помешаешь, что за глупости, – отмахнулась Лада. – Меня дома-то практически не бывает. Живи, сколько хочешь. Девчонок мне только не води! Нечего потому что.

– Какие девчонки! – хохотал он. – Мне бы выспаться, как следует! А то у нас поспишь…

– Что, нет подружки?

– Не-а.

– А год назад была.

– Это было давно и неправда! Сама-то так одна и кукуешь? Дала обет безбрачия?

Лада не успела ответить: пришли. И первое, что углядел Вик, – злополучную куртку на спинке стула, словно нарочно выдвинутого на глаза. Лада мысленно застонала, но бежать и срочно вешаться на первом же фонаре было уже поздно.

– Вау! – восхитился Вик. – Вот это ты дала урана в реактор, племяшка!

– Это не то, о чём ты думаешь! – попыталась было объяснить ситуацию Лада.

– Да брось, Ла! – фыркнул он. – Они – ничего ребята, нормальные. Кто бы что про них ни свистел. Ну-ка, кто у нас тут… – Вик сгрёб со стула куртку.

– Отдай сейчас же!

– У них тут по вороту весь их индивидуальный идентификатор вышит, крупной нитью, у каждого строго свой. Если умеешь читать…

Вик осёкся. Всё его дурачество слетело с лица в один миг. И куртку он теперь держал так, будто она вся была пропитана смертельным ядом.

– Ты чего? – забеспокоилась Лада. – Что случилось? Вик!

Вик аккуратно повесил куртку на спинку стула.

– А вот сейчас очень серьёзно, Ла, – выговорил он. – Где и как ты умудрилась подцепить Умвераля Аланоша?

– Ты его знаешь? – искренне изумилась Лада.

– Ещё бы мне его не знать! Но я первый спросил.

– Его сестра больна, – объяснила Лада. – Он обратился ко мне за помощью как к врачу-паранормалу. Так что никто никого не цеплял, Вик. Просто работа. Ничего больше.

– Ну да, а его куртка сюда сама прибежала! Ножки отрастила, ушла в запой и пригуляла прямо тебе в дом!

– Да это вообще сплошное недоразумение! – с досадой высказалась Лада. – Я понимаю, как оно со стороны выглядит, но у меня для тебя плохие новости: с Умвералем Аланошем я не спала и не собираюсь.

Мороз по коже прошёл, стоило только представить себе поцелуй с Умвералем Аланошем. Жуткий тип, убийца… а к щекам между тем прилила жаркая волна… да чёрт возьми! Никогда в жизни.

– Теперь ты рассказывай, – потребовала Лада, чтобы отвлечься.

– Так, – сказал Вик, хватаясь за свою сумку, – давай-ка я ужин быстренько приготовлю, а то у тебя в холодильнике, как всегда, мышь повесилась, я тебя знаю. Пошли, будешь мне всё чистить… заодно расскажу...

– Так уж и повесилась, – буркнула Лада, но Вик её уже не слышал.

Одни умеют и любят готовить, и всё в их руках спорится, на выходе получается такое объедение, что язык проглотишь, пальцами закусишь. Причём образ жизни и профессия не предполагают каких-то особенных излишков свободного времени на кулинарные изыски. А другим этого просто не дано. Все многочисленные попытки Лады устроить праздник вкуса терпели закономерные фиаско, и она отступилась.

У кого-то дар к поварскому искусству. А кто-то спасает больных. Слабое утешение, но других нет.

– Где-то полгода назад, может больше, – рассказывал Вик, доставая из своей объёмной сумки термокороба с продуктами, – вызывает меня Розова и заявляет, что теперь у нас будут совместные патрули с друзьями нашими по разуму. А так как я есть отличник строевой службы, то получи предписание и распишись. Я не обрадовался, сразу скажу, что за нафиг, к нелюди какой-то в подчинение идти. Но ты нашу Розову знаешь, у неё аргумент. С ней поспоришь!

Аргументом капитана Розовой были громадные кулачищи и очень высокий индекс Гаманина. Армейская служба сама по себе отливает девчонок в живые тараны, способные проломить бетонную стену на одном дыхании, а уже если добавляется пирокинетическая паранорма с положенными ей динамическими тренировками с самого детства, то шансы остаться к тридцати годам хрупкой дюймовочкой улетают в минус бесконечность.

– Сочетанная черепно-мозговая средней степени тяжести, – покивала Лада, – как же, помню. Непростой был случай… Я Вадима Синицына привлекла, одна б не справилась, так что передай Розовой привет и от него тоже. И пусть бережётся всё-таки, что ли. А то в другой раз можем и не вытащить.

Вик и его начальство жили в другом мире. С момента высадки на Планету население увеличилось с изначальных четырёх миллионов до двадцати двух: спасибо генной инженерии, репродуктивным центрам и программам поддержки детства.

Конечно, не все граждане демонстрировали лояльность закону, и не все преступления сводились к бытовым типа «она мне изменила, а я ей не простил». Насколько Ладе было известно, сейчас проблема была в распространении наркотиков. Тяжёлые условия на внешних Кольцах и поселениях, нарастающее расслоение между жизнью в центре и жизнью на окраинах… Люди искали забвение, и находили его. Кто в алкоголе, а кто в синтетической дряни. А кто-то грел на чужих бедах потные ладошки и хихикал. До тех пор, пока выписанный антибиотик в лице Вика и его сослуживцев не поступал по назначению.

Вот только у Чужих оказались ровно те же проблемы. Преступность, наркота, что-то ещё. Впрочем, они очень похожи на людей даже внешне, глупо было бы ожидать, что все они – законопослушные зайки…

– Пошёл я, – продолжал Вик, подсовывая Ладе картошку, чтоб чистила. – Ну, этот тип мне сразу не понравился: на что ни глянет, всё вянет. Спросил, какого ляда я опоздал. Я огрызнулся. И тут он мне городового в зубы ввалил, аж оптика в затылок стукнулась, я даже мявкнуть не успел: как, мол, со старшим разговариваешь, погадка пещерной вонючки!

– И? – спросила Лада, полностью забыв про картошку.

– И обидно стало, – сообщил Вик, с треском распаковывая новенькую форму для запекания. – Ладно, Розова, всё-таки родной капитан, а тут нелюдь эта шароглазая, да при всех, и ребята ржать начинают, ещё бы, треплют сейчас ведь не их.

– А дальше?

– Дальше тебе, – недовольно выговорил он. – Дальше он меня уложил мордой вниз, коленом в хребтину упёрся и шипит: сейчас в больничку на своей палке поскачешь, потому что руки и ноги выдерну за нарушение субординации.

– А ты?

– Я заткнулся, – со вздохом признался Вик. – Палка у меня всё-таки не для таких прогулок…

– А потом?

– Чисти картоху живее, а то останемся без ужина. Потом кровища была, прям реками, даже не знаю, стоит ли тебе слушать…

– Ты кого кровищей пугать собрался, хирурга? – осведомилась Лада. – Или ты думаешь, что у нас в операционной из пациентов томатный сок течёт?

– Ну… про мравенеш-то ты знаешь, наверное…

– Нет, – сказала Лада.

А сама задумалась. Что-то такое слышала, но где, от кого, когда… Наркотик вроде бы. Паранормальные коррекции для наркоманов не проводятся, считается, что человек выбрал это развлечение себе сам. Исключение – подростки до возраста персональной ответственности, четырнадцати лет… но лично Лада с такими ещё не сталкивалась. Ей хватало травмпункта, плановых операций и научной работы.

– Это у Чужих такой грибочек-цветочек растёт. Камень в перегной перерабатывает. Реально скалы жрёт, сам видел, как Чужие под свои поселения местную пустыню прогибают. А ушлый народец просёк, что можно из того мравенеша «бородатого» гнать и толкать всем, желающим разбавить яркими красками серые будни. На Чужих тоже действует, и вызывает зависимость. С чего, собственно, этот Аланош сотрудничеством с нашими озаботился: ему разведка донесла, что на нашей территории есть заводики. Просто так ввалиться и сжечь всё к чертям он не мог, договор о разделе территорий, все дела. Ну, и вот. Поехали мы эти осиные гнёзда ворошить… Дай сюда, как ты чистишь, бестолочь! Ещё порежешься.

Первый такой пункт взяли штурмом… а они же там отстреливались как сумасшедшие… и я вскоре понял, почему. Нож у Аланоша видала? – Лада кивнула, чётко вспомнила кровь на том ноже, и зябко поёжилась. – Вот он с этим ножом подошёл к пленным и глотки им лично перерезал всем. Вот так вот, легко, не задавая вопросов даже.

«Похоже на него, – подумала Лада. – Убийца, что ещё скажешь. Очень легко к смерти относится. Правда, а чего ты ждала, после тех четверых?»

– Наших, людей в смысле, не тронул, хотя какие они там наши… висельники… И ничего им не сказал, но выводы они сделали. Пели потом на допросах про подельников и в камеры просились, подальше от этого бешеного.

– Что-то ещё, Вик? Не виляй! Вижу, что ещё было.

– Да… потом мы плазмы-то наелись от души… На одном из задержаний едва нас не угандошили… ползли мы с ним потом вдвоём по пустыне, он ногу сломал. Я поправил… как ты учила... Наши паранормы схожи, нас учат азам целительского дела, простеньким манипуляциям первого порядка, сама знаешь. А когда мы вернулись в расположение, он снова дистанцию выкатил – чуть что не так, в зубы. Сволочь. Как будто не я его на своём горбу тащил! Сдох бы он там без меня с гарантией, но благодарности ведь никакой, нелюдь и есть, что с него взять. Но когда-нибудь я ему непременно накостыляю! – свирепо пообещал Вик. – Достал! Слышь! – загорелся он вдруг идеей. – Охмури ты его, Ла! Заставь на себе жениться, вы, девочки, это умеете. И тогда – обалдеть! – он будет муж моей племяшки, то есть младший родственник! У них с этим всё серьёзно. А-а-а, отольются тогда кошке мышкины слёзки!

– Иди ты в пень, – не поддержала Лада дядюшкиного энтузиазма. – Ногу, говоришь, зарастил? Чужому? Без подготовки?

– Какая там подготовка, Ла! Прыгать надо было, а не готовиться.

– Ага. Ну, у тебя определённо талант, Вик. В конце концов, мы с тобой одного корня, предок у нас общий, тебе – мама, мне – бабушка... Не хочешь к нам в медицину податься? Кулаками махать каждый дурак может, а переломы сращивать – дано уже не всем.

– Не, Ла, не пойду. Вашим пациентам, в отличие от наших, морды бить нельзя. А куда мне без хорошего, доброго, мордобоя?

– Не мордобоем единым, Вик.

– Ага, ага, хватить лечить! Останемся при своих.

Да уж. При своих. Но теперь Ладе стали понятны слова Умвераля Аланоша про «вы переломы одним наложением рук сращиваете!» Вик же и протрепался про племянницу-суперцелителя, для которой переломы – семечки. Вот откуда ветер подул.

Вик славный. Жаль, часто видеться не получается. Он – на рубежах… приезжает редко. И убить ведь могут, такая работа у него.

Ужин превзошёл все ожидания. Вик же готовил. Какой-то женщине с ним повезёт… Или не повезёт, если Вик дотянет до тридцати и по своему выбору не женится. Хотя социальная нейросеть подбирает пары не столько по генетическому индексу, сколько по психопрофилям. Детей всегда можно заказать в репродуктивном центре. С полным исключением всех нехороших совпадений по плохим генам. А вот сводить вместе людей, не способных ужиться друг с другом, чревато нервными срывами, бытовыми преступлениями и прочей «красотой»…

Человек рождён для счастья. А там, где счастье одного начинает мешать счастью других, появляются сослуживцы Вика.

Или Чужие, вроде Умвераля Аланоша, со своими представлениями о наказании за преступления.

… Он возник внезапно, как будто скрытый, не работающий до поры, терминал вдруг включился и выдал голограмму. Вот только нет таких терминалов, которые включали бы человека. Лада с трудом сдержалась от испуганного вскрика: ведь и паранормальное восприятие молчало до тех пор, пока не стало слишком поздно!

Вик отреагировал быстрее:

– Давайте к столу, дядя Тим. Я как чувствовал, приготовил на троих…

Незваный гость поколебался, потом всё же принял приглашение. Ел аккуратно, но быстро. У Лады сердце сжималось от жалости. Как он вообще живёт? Где спит, что ест? Его неоднократно видели в глубокой пустыне, далеко от поселений. Встречу с ним считали большим несчастьем. Но самому Тимофею Флаконникову было глубоко всё равно, кто и что там считает. Он бродил, где хотел. Делал, что хотел. Не шёл ни на какой контакт принципиально.

Но вот уже второй раз появился здесь, в доме дочери. Один раз – случайность, два – уже система. Знать бы ещё, что привело его сюда снова! Что-то ведь притянуло. Что?

Лада прикрыла глаза, пытаясь провести диагностику. Ничего не получалось: отец воспринимался сплошным белым слепящим пятном. Если защита Чужих была неприятной, но паранормальному скану в целом не мешала, то защита Тимофея Флаконникова отсекала всё. А уж сознательно она устанавливалась или оставалась побочным эффектом нестабильной паранормы, кто же скажет.

Вик ловко собрал со стола пустую посуду и проговорил вроде себе под нос, но в то же время так, чтоб все услышали:

– Что день грядущий нам готовит? Его мой взор напрасно ловит…

– В глубокой мгле таится он, – подхватила Лада, инстинктивно почувствовав, что нужно сейчас сказать и как.

Взгляд отца стал более осмысленным. Кольнуло страхом: да что угодно могло сейчас произойти! Зацепили атомную бомбу на свою голову!

Узкий проход между отвесными скалами…

… закатная пустыня далеко впереди, ущелье, выводившее вниз, к каньону, прорезавшему тело Планеты длинной полосой, отвесные скалы, выходы горного хрусталя и алые колкие блики…

… запах беды.

– Старо предание, – хмыкнул Вик. – В Полосатых Скалах мы зачистили всё до лысого места.

Тимофей лишь улыбнулся.

– Да ладно, – сказал Вик. – Да ну. Да я же сам там был… сам... лично… вот этими руками…

На кулаках Вика проступило на миг алое пламя и тут же исчезло. Но в воздухе повис запах озона, отчётливо приправленный тревогой.

– До лысого же места, говорю! – возмутился Вик.

Отец прикрыл глаза, и непонятно было, то ли заснул, то ли жалость к ограниченному разуму Вика испытывает. Но дядя уже поверил, Лада видела.

– Вик, ты о чём?

– Камнезубы там были, – с досадой ответил он. – Местная, мать её кристаллическую, жизнь.

Ладе стало интересно. То, что на Планете есть разумные формы жизни, она знала. Из уроков по экзобиологии в школе. Но, во-первых, эти существа обитали где-то там, в глубокой пустыне, к городам их не тянуло нисколько, а люди и Чужие к их владениям тоже не совались, даже преступники. Потому что нарушители границ пропадали без вести полностью. Ещё ни один не вернулся, а начинать из-за пропавших новую войну никому не хотелось.

Слишком далеко от поселений и городов, случайно попасть на территории местных невозможно в принципе. Так что все, кто рвался туда за собственной смертью, делали это намеренно. Прекрасно осознавая последствия. Их даже не искали.

Посредником между кристаллическим разумом Планеты и пришедшими из космоса людьми и Чужими был всего один человек.

Тимофей Флаконников.

Но камнезубы – дело совсем другое. Тупые, не способные ни к какой коммуникации создания. Любимое развлечение – обрушиваться сверху вниз и давить массой. В местах, где водятся камнезубы, можно, кстати, устроить преступный схрон, если умеючи.

– Твою мать, – с чувством выразился Вик. – Кажется, отпуск у кого-то закончился!

Он сорвался во внутренний дворик, врубил приват прежде, чем кого-то вызвать по своему терминалу. Так что никакого взволнованного голоса и ответного голоса сурового, выдающего приказы. Минута – разговор окончен. Пять минут – и Вика в доме не стало. Служба…

А Лада осталась с Тимофеем Флаконниковым наедине.

Чтобы у него такого спросить, вроде как в настроении слушать вопросы. И Олега Ольгердовича рядом нет, что важно. При Олеге Ольгердовиче отец всегда уходил за барьер понимания. Что-то между ними двоими пробежало когда-то давно. Какая-то чёрная тень, не позволявшая общаться полноценно. И один явно хотел доказать что-то, продолжить прерванный тьму лет тому назад диалог, доспорить, а второй не хотел вообще ничего. Потому что бесполезно. Потому что смысла нет, и вряд ли появится.

Покажи слепому цвет неба. Включи глухому музыкальный шедевр наследия Человечества. Донеси до ограниченного разума беспредельность Вечности. Ведь не сможешь.

Надорвёшься.

Лада хмурилась, пытаясь уловить поток мыслеобразов точнее. Не получалось. Они на разных волнах, она и Тимофей Флаконников, давно пора было это понять. Как в радиотехнике, где приёмник может принять только определённую частоту, а все остальные сливаются в хаотический шум.

– Что такое вариация реальностей, отец? – решилась Лада на вопрос.

И не отвела взгляда, собрав в кулак всю свою силу воли. В глазах родителя словно бы зажглось страшное пламя. Побежишь – сгоришь. Не отступишь – тоже сгоришь.

– Софрау Алашен спросила, не унаследовала ли я эту способность от тебя, – продолжила Лада. – А я… я не знаю… я не помню... Когда исцеляешь больного, видишь лучший путь… можно составить прогноз… выбрать наилучшее лечение, это все из нас, паранормалов, могут. Но ведь Софрау Алашен говорила про другое. Про что?

Многия знания многия печали.

Может быть, я хочу быть печальной, отец.

Смотри. Если сможешь.

И в ту же секунду в сознании случился быстрый, стремительный, болезненный сдвиг: Лада увидела себя как бы со стороны, себя, чёртову куртку Умвераля Аланоша, которая так и мозолила глаза, потому что висела на самом видном месте. И – сквозь комнату, словно та была голограммой – множество путей, невероятное количество дорог, и по какой ни пойдешь, везде смерть, смерть, смерть. Смерть ложилась характерными завитушками, хорошо знакомыми по паранормальным сканам запрещённых к коррекции случаев, и где-то среди них живая ладонь держала шар мира.

И люди. Множество людей, носителей разума, если точнее, бесконечные лица, образы, формы. Человечество, Чужие, кристаллический разум Планеты, все вместе. Ветра судьбы раскачивали мир изнутри. Бури предопределённости бились в него снаружи. И в особенно опасные моменты всегда находились те, кому приходилось шар держать.

В точке равновесия не было времени: прошлое, настоящее и будущее сливались в одну беспредельную вечность. Не оставалось виноватых и правых, живых и мёртвых, своих и чужих. Мир – один, и он един для всех.

Но чтобы мир жил, чтобы он жил для всех, мы ведь умрём, не так ли?

Возьмёшь ли шар себе на ладонь?

И будем держать его вместе…

Лада вздрогнула, вырываясь из обрушившегося на неё потока видений. Разум её, ограниченный рамками человеческого самосознания, не смог вместить послание и отторг его, как организм отторгает имплант при неправильно проведённой имунносупрессии.

Тимофей Флаконников отвёл взгляд.

Сжал ладонь, словно бы укрывая лежащий в ней шар мира, хотя и обычное и паранормальное зрение не видели там ничего.

И исчез.

Как будто выключили голограмму. Был человек – и не стало человека.

Лада нервно потёрла лицо ладонями. И вдруг поняла, как устала. Усталость была настолько огромной и полной, что девушка едва дотащилась до постели. На одном упрямстве, если честно. Упала и провалилась в сон как в колодец.

А очнулась уже не в своей спальне.

Белые стены, высокий потолок, писк слева, огосподи, такой знакомый, намертво въевшийся в память – кардиомонитор же.

«Чёрт возьми! Реанимация, что ли? Где я?‼»

– Жива? – сердито спросил Вадим Синицын, разглядывая Ладу с высоты своего роста.

Точно, реанимация. Родное отделение паранормальной медицины.

– Я что-то пропустила? – спросила Лада, пытаясь сесть.

– Лежать, – тихим, но страшным по оттенку голосом приказал доктор Синицын.

Лада подчинилась, хотя устроить скандал очень хотелось, аж кончики пальцев задрожали. Но вот как усыпит сейчас на неопределённый срок, с Вада станется! Между прочим, вопли пациентов, посчитавших, что с ними не так обошлись во время лечения, Синицын всегда умудрялся купировать короткой фразой: «Вы сейчас живы? Нет? А если да, то какие тогда вопросы?» При этом он произносил эти слова так и с таким взглядом, что терялись даже самые упёртые скандалисты. А пока они искали обидные слова в ответ, Вад исчезал из их поля зрения. А нейросеть «Арбитраж» при отсутствии смерти пациента практически всегда выносила решение в пользу врача-паранормала.

– Что я пропустила? – потребовала Лада объяснений.

– Сущий пустяк, – оскалился Синицын. – Начало собственного паранормального срыва. Я ж тебе говорил, безнадёжный случай, не лезь!

Ладу подбросило: мгновенно вспомнила онкологию мозга у мальчика с Четвёртого Кольца.

– Он жив? Вад! Не сметь отключать от системы жизнеобеспечения без моего визирования!

– Жив, жив, уймись. Пока ещё жив.

Девушка прикрыла глаза, пытаясь определить состояние пациента дистанционно. Состояние стабильно тяжёлое, ключевое слово «стабильно».

– Подарить тебе здоровый исцеляющий сон часов так на десять? – ласково поинтересовался Синицын, уловив паранормальную активность. – Я с радостью, и плевать мне на твоего поклонника, который достал меня уже по самые гланды, – и он яростно чиркнул ребром ладони по горлу.

– Какой поклонник? – не поняла Лада. – Вик, что ли?

Вадим Вика давно не видел, специфика работы у одного и службы у второго, память могла не опознать в суровом спецназовце товарища по детским проказам. По мере взросления паранормальные сканы меняются, иной раз очень сильно, практически до полной потери идентичности. Криминалистам помогают отпечатки пальцев и сканы сетчатки глаза, телепатам – раз и навсегда прописываемый в сознании собрата по инфосфере уникальный ментальный код, а вот целитель может ошибиться. Очень редко, но может.

– Что я, Вика не знаю? – фыркнул Синицын. – Нет, это не Вик! Это чёрт знает что такое! Честное медицинское, я прямо жажду прописать ему традиционный ректальный зонд в комплекте со смирительной рубашкой. И исполнить своё же назначение лично!

Лада совсем растерялась. Олег Ольгердович привести Вада в бешеное состояние попросту не мог по определению. А кому бы ещё понадобилось? Внезапно девушка поняла, кому. Бросило в дрожь: параллельно вспомнился рассказ Вика об одном служебном эпизоде с участием этой личности.

– Мне нужно с ним поговорить!

– Лежи! Пусть поторчит под дверью до утра, ему полезно.

А что если с Софрау Алашен всё плохо? Пять дней! И дистанционная диагностика на таком расстоянии бессильна. Одно дело, мальчик в соседней палате, совсем другое – пара десятков километров, если не больше.

Чёрт, как не вовремя случился пик паранормального минимума! И снова вспышкой память: не пик, какой бывает практически у каждого целителя.

Тимофей Флаконников.

Родной по крови, но безумно далёкий человек.

Лада села, обхватила ладонями виски. Самодиагностика… Всё в порядке. Сейчас в порядке, благодаря Ваду Синицыну, а до того – провал на провале.

– Показать сканы? – язвительно поинтересовался Вадим. – Они чудесные!

– А покажи.

Какое-то время Лада рассматривала собственные сканы. Да, начало срыва налицо. То самое лезвие ножа, способное распороть одним движением. Но если захватить в самом начале, то купировать можно, и, чаще всего, целитель отделывается запоздалым страхом. На дальнейшей работе при правильном протоколе восстановления, пережитое не сказывается.

Если прокрутить сканы слайдом, один за другим, можно увидеть в динамике, как изменяются линии ауры, как разматываются, исчезают завитушки смерти, сглаживаются пики, восстанавливается контур. Мастерство Вадима Синицына не подлежало сомнению.

– Спасибо, – искренне сказала Лада, отключая терминал.

– Осознала? – язвительно хмыкнул он. – Отступись. В следующий раз не вытащу.

Да, в паранормальной медицине подобные случаи происходили сплошь и рядом. Случай, оказавшийся по силам когда-то давно (или недавно, неважно), во второй раз оказывался безнадёжным. И, бывало, что для всех целителей вообще, а не только для какого-то одного.

Но было что-то ещё. Что-то, что Лада никак не могла нащупать, хотя разгадка бродила на самом краешке осознания, ещё чуть-чуть и всё станет ясно. Но не становится, вот же досада!

Шар на ладони

– Вад, моё состояние никак не связано с тем бедным ребёнком, – медленно выговорила Лада.

– А с кем ещё оно тогда связано? – удивился тот.

– Я… я всего лишь подержала шар. Пару мгновений. И мне хватило.

– Какой ещё шар? – не понял Синицын.

– Неважно, – отмахнулась она, спуская ноги на пол. – Где моя одежда? Я в порядке! – повысила девушка голос. – Не веришь, посмотри сам. Я должна поговорить с Умвералем Аланошем! И ты мне, пожалуйста, не мешай.

***

Лада смотрела на Умвераля и понимала: он пришёл вовсе не за тем, чтобы пожелать ей доброго здоровья. Никакой поддержки от него не дождёшься. Он – не друг, не коллега и не родственник, и вообще не человек. Чужой во всех смыслах.

Девушке отчаянно захотелось нырнуть в будущее, вперёд дня так на два, а всего лучше, на полную неделю. Туда, где тягостный разговор уже состоялся.

Но это было невозможно. Будущее изменчиво, аморфно и не определено раз и навсегда. Целители могут провидеть его, пусть с ограничениями и сложностями, с непредсказуемым результатом, но могут. И очень мало тех, кто способен стронуть с места глыбу предопределённости и вырвать, выгрызть у смерти сложного, почти безнадежного, пациента. Расплачиваясь за это паранормальным минимумом, то есть, полным упадком сил, когда даже традиционный приём вести не в состоянии.

Вадим Синицын умел ходить по грани. Умела и сама Лада. Но не всегда получалось, на минимуме – без вариантов вообще. Но попробуй объясни это тому, кто понимает в целительской паранорме примерно ничего! Ведь не сможешь.

В такие минуты Лада хорошо понимала отца, отгораживающегося от любых вопросов тотальным молчанием.

– Плохо выглядите, – сказал Умвераль вместо приветствия.

Лада лишь усмехнулась. Она знала, что выглядит как чучело. Любой, впервые выползший из реанимации на своих двоих, так выглядит, не новость.

– Прошу прощения, – ответила она. – Специфика моей работы.

– Вы не проводили никаких сложных операций, я проверял. Почему вы лишены возможности нормально функционировать?

Кто ему разговорную речь ставил, искусственный интеллект? Надо ж было так выразиться: функционировать. Да ещё – «нормально». Или общается через переводчик? Какой-нибудь встроенный прибор, выдающий готовые фразы сразу в речевой аппарат. Правда, как такое можно реализовать практически, и возможно ли вообще, непонятно. Впрочем, неприятную правду о превосходстве технологий Чужих над человеческими знали все. И каких только баек не ходило!

– Отложенное воздействие, – сказала Лада.

Больше всего на свете ей хотелось не объяснять и рассказывать, а упасть в кровать и не вставать оттуда в ближайшие лет сто. Но держать лицо было надо, она и держала. Никто не увидит её слабости. Особенно этот Чужой.

– Что, простите?

– Есть такая штука, паранормальный минимум называется, – встрял Синицын. – Грубо говоря, упадок сил. Полный. Случается периодически, особенно когда кто-то плюёт на режим труда и отдыха.

Шпильку в бок Лада оценила. «Ну, Вад, я тебе ещё припомню! Даже не думай, что забуду!»

– Вашей сестре стало хуже? – спросила Лада.

Иногда удавалось взять паранормальный скан пациента на расстоянии, особенно, если рядом присутствовал ближайший родственник. Девушка даже прикрыла глаза, чтобы сосредоточиться. Ничего не вышло. Впрочем, она ничего не ждала. Просто решила попробовать, а вдруг получится. Не получилось. Блин!

– Нет, – ответил Аланош. – Но пять дней – слишком большой срок, могло произойти, что угодно, пока вы приходили в себя. За вами нужен присмотр, как за ребёнком. Здесь это невозможно, насколько я понимаю. Поэтому вы сейчас отправитесь вместе со мной и …

– Не отпущу, – заявил Синицын.

– Она в любой момент можете сорваться в этот ваш минимум, – ледяным голосом заявил Чужой. – По собственной глупости.

«О как! – ошарашено подумала Лада. – В моём присутствии обо мне – и в третьем лице! Вот же хам такой, нелюдь инопланетная!»

– Она ещё и умереть может, – обрадовал его Синицын. – В любой момент!

И этот туда же. Эй, я здесь, я живая, я вас прекрасно слышу!

– Вад, – решительно сказала Лада. – Что ты несёшь?!

Чуть было не добавила «дурак!», но сдержалась. Ни к чему, при посторонних-то.

– Правду, – глазом не моргнув, ответил тот. – Видела бы ты свои сканы, Ла. С такими сканами полагается лежать в реанимационной капсуле, а не попреки выслушивать от очередного напыщенного индюка.

Чужой положил ладонь на рукоять ножа, нехорошо улыбнулся и спросил с живым любопытством:

– Это намеренное оскорбление, доктор Синицын? Или человеческий язык, бегущий вперёд разума?

– А какая вам разница? – фыркнул тот.

– Большая.

Резко, уколом ужаса, пришла память о позднем вечере, когда этот Чужой с лёгкостью перерезал глотки четверым здоровым парням, пусть и подвыпившим. Что Вад против него сделает? Да он даже мявкнуть не успеет!

Девушка вклинились между разозлёнными мужчинами, развела руки:

– Вад, заткнись сейчас же! А вы не смейте мне трогать Вадима! Не у себя в лесу. Не на дереве!

Мир вокруг внезапно выцвел мертвенным светом, как при вспышке молнии. «Нет!» – в панике подумала Лада, но сделать уже ничего не успела. Ноги подкосились, всё поплыло, сознание начало ускользать. Остатками угасающего разума она успела услышать короткое ругательство Вадима и команду от него же:

– Держи её, нелюдь чёртов. Держи!

– Как? – полный искреннего изумления голос Чужого.

– А как толкал, так и держи! Может, вытянем…

Шар.

Огромный шар, полный неистового огня, словно сошедшее с неба пылающее солнце. Побежишь – сгоришь, не побежишь – сгоришь.

Да что же такое!

Я же ещё ничего не успела!

Последняя мысль вспыхнула и рассыпалась быстро тающими искрами, не успев толком родиться.

И пришло забвение.

ГЛАВА 4

Умвераль Аланош не умел разговаривать с людьми. Они, откровенно говоря, его попросту бесили. Эмоциональной несдержанностью, безалаберностью, каким-то чересчур поверхностным отношением ко всему вокруг, безумными выходками, не укладывающимися ни в какую логику. И про субординацию им мамы в детстве не рассказывали ничего! Плевать на авторитет старших – для людей образ жизни.

Слушать их было тяжело. Понимать – ещё труднее.

Только люди могли напиться в общественном месте и там же напасть вчетвером на женщину не воинского сословия. Только врач-человек способен довести себя до полного истощения, забыв о том, что жизнь специалиста ценнее жизней простых особей. И только человек, прекрасно осознавая собственное невыгодное положение, будет дерзить тому, кто заведомо сильнее, просто потому, что человек и по-другому не может! А другой человек сунет голову в жерло коллапсара, спасая первого. И разбираться потом со всем этим безобразием – кому?

Он уже не радовался, что связался. Но дочь Тимофея Флаконникова могла спасти сестру. Награда, перекрывавшая все издержки общения с ненавистной расой с лихвой. Правда, пока спасать приходилось саму девчонку, причём не в первый уже раз. Ладно, не жалко.

Приказ Синицына Умвераль исполнил буквально: подхватил и не дал упасть. И только потом сообразил, что врач-паранормал имел в виду что-то другое.

Вот ещё одна неприятная особенность людей. Мало того, что балуются генной инженерией, ещё и склонны ко всякого рода бардаку с собственными личностными матрицами, отчего у них полно народу с какими-либо нестандартными свойствами. Сестра сказала как-то, что в истории Человечества однажды наступил порог: в какой-то момент стало рождаться слишком много детей с паранормальными особенностями, и генная инженерия показалась лучшим выходом. Не можешь контролировать – возглавь, вполне логичный мотив. Но всё-таки позволять рождаться вне контроля детям у таких, как Флаконников, было чересчур.

«Держи её…». А как? Он о чём вообще, этот человек?

И тут мир странно, страшно и вместе с тем знакомо изменился. Из памяти пришёл отклик – уже переживал когда-то нечто подобное, причём не один раз. Но думать и вспоминать детальнее стало некогда.

Стены словно бы раздвинулись, оставаясь при этом на месте. Море огня вскипело впереди, будто звезда в приближении – пылающий огненный шар, сошедший с вершины и набирающий скорость. Не убежишь! Думать резко стало некогда. Хлопок ладонью по поясу, активация молекулярной брони, защитная плёнка разворачивается в считанные секунды и бешеный жар не успевает опалить ни самого Умвераля, ни женщину на его руках… и в тот же миг всё схлопывается обратно в скромные размеры больничного холла.

– Сюда её, – командует Синицын.

В реанимационную капсулу. Никаких признаков жизни, но дыхание есть, и щёки розовеют. Будет жить.

– Твою ж мать, – ругается Синицын. – Твою чёртову мать!

У него идёт носом кровь, останавливается не сразу. Вот странно, у людей кровь такая же красная, на взгляд не отличишь, нужен лабораторный анализ, чтобы определить разницу…

В холле Синицын падает в кресло, вытягивает ноги, вид у него – будто тяжеленную каменную глыбу в гору поднимал. Зелёная хирургическая туника – в крови, в крови пальцы, которыми он зажимает себе нос.

– Помощь требуется?

– Спасибо. Я сам.

Что ж, у людей тоже есть гордость. Можно понять.

– Что происходит?

Умвераль догадывался, что. Но ему хотелось подтверждения. Хотелось знать точно, что не ошибся. Это было очень важно сейчас, знать.

– Слушай, я на тебя наорал, – с покаянным видом выговорил врач. – Извини.

За обращение на «ты» к Старшему полагалось минимум в зубы, да ещё с ноги. Но – во-первых, врач, во-вторых, человек. Люди не обучаемы правильной субординации в принципе, уж за двадцать-то лет общения успел их узнать.

– Но ты бы знал, как ваша защита на нервы действует! – Синицын вытер лицо салфеткой, больше размазал кровь, чем стёр её, конечно же. – В паранормальном восприятии – как мордой в раскалённые стальные иглы.

– Хорошо, – пожал Умвераль плечами. – Не будет желания лезть в мозги.

– Сдались мне твои мозги, я не телепат! – в сердцах выговорил Синицын. – Ты же видел, что противостоит нам?

Огненный шар. Само воспоминание о нём отдалось болезненным жаром во всём теле. Броня выдержала – так странно, огонь казался иллюзией, да он и был иллюзией, ведь стены не пострадали, нет ни одного опалённого следа нигде. И, тем не менее, защита из реальности сработала в иллюзиях, общий заряд брони упал до минимума. Она не активируется при таком низком энергетическом статусе, на редкость неприятное ощущение. Будто стоишь голым перед сходящей по склону вулкана лавой. И вроде бы ещё жив, и в то же время уже нет. Лава ведь доберётся до тебя, хоть беги, хоть прыгай. Без защиты…

– Что же это?

Синицын устало потёр виски ладонями. Долго молчал, подбирая слова. Потом сказал:

– Трудно объяснить… Судьба – слишком громкое слово. И потом, оно из разных глупых книжек про глупую несчастную любовь. Рок – ну, тоже, такое себе и тоже почти оттуда же… Но нечто подобное я уже видел однажды, и любой из нас так или иначе сталкивался, пусть не до такой мощной визуализации… То, что невозможно изменить. То, что может убить. От чего не убежать, не закрыться и не спрятаться. Но можно направить в другую сторону, если хватит безрассудства и сил... Чёрт, не знаю, не хватает слов! Но молодёжь именно на этом и палится со страшной силой. Вплоть до необратимого срыва.

– Ты знаком с Тимофеем Флаконниковым? – напрямую спросил у него Умвераль, не видя смысла в том, чтобы говорить «вы» тому, кто не утруждал себя соблюдением элементарной вежливости.

Любопытно. Кажется, Синицын уже попадал под воздействие вариатора реальностей. Когда это было и как? И от кого конкретно ему прилетело, от Тимофея или его дочери? Потому что если у Человечества появился второй вариатор, дело дрянь.

Что за раса такая дурная, можно подумать, им одного было мало! От Тимофея Флаконникова, насколько Умвераль мог судить, страдали все, без оглядки на социальный статус и происхождение. Сведений от кристаллического разума Планеты, естественно, не поступало, но по косвенным признакам можно было сделать вывод, что свою долю неприятностей звёздочки тоже огребли. Слабое утешение, но уж какое есть.

Синицын посмотрел на Умвераля диким взглядом. Потом хлопнул себя ладонью по лбу:

– Точно! Ла с папенькой пообщалась, зуб даю! Очень уж характерная яма… сейчас… сейчас посмотрю…

Он развернул голографический экран своего терминала, и на нём замелькали с бешеной скоростью видеоматериалы. Паранормальные сканы, насколько Умвераль мог понять.

– Ага, нашёл. Образец собственного феерического долбофигизма. Вот оно! Гляди. А?

Синицын лучился самодовольством. Ай да я, ай да молодец, нашёл, вспомнил, осознал, провёл аналогии. Может быть, даже заслуженно, вот только оценить его успех было некому. На посторонний взгляд любой целительский скан представлял собой бессмысленный набор штрихов, чёрточек, завитушек, точек. Поди разберись, что там к чему. А эти два ещё и хвастались поразительной одинаковостью. В общих очертаниях, разумеется. О чём Умвераль и сказал, внимательно наблюдая за реакциями человека.

– Одинаковые! – вскричал Синицын, вскакивая. – Одинаковые!

Он в волнении прошёлся от стены к стене и обратно.

– Одинаковые!

Явно ждал вопроса, чтобы ещё раз упиться своим открытием. Ладно, не будем мучить человека, послушаем, что скажет. Вдруг что-то интересное прозвучит. Надо запомнить слово в слово и передать сестре. Со разбирается в людях лучше всех, она поймёт больше.

– В чём подвох?

– Подвох в том, – Синицын воздел палец, – что это разные сканы разных людей и даже в разное время. Один мой собственный, десятилетней давности. Я его держу на видном месте у себя как флаг позора, чтоб на те же грабли не прыгнуть снова. Тычу в него носом молодёжь, чтоб лишний раз не выёживались и не мнили себя богами. Особо впечатлительные студенты, не зависимо от гендера, даже в обмороки падают. Второй скан – сейчашний, Лады. И общего здесь действительно до чёрта!

Синицын упал обратно в кресло, потёр переносицу пальцами.

– Голова болит, – пожаловался он. – Что-то я немного устал…

Он хотел сказать что-то ещё, и не успел, потерял сознание. По лицу разлилась мертвенная бледность, рука выронила терминал и тот, стукнувшись о пол, отключился. И не помог ни срочный вызов, ни прибежавшие практически мгновенно коллеги Синицына.

Синдром внезапной смерти, распространённая проблема среди паранормалов в целом и врачей в частности.

Паранормальная мощь, не поддающаяся осмыслению, доставалась людям не просто так. У неё имелись ограничения. И свой предел, который мог наступить настолько внезапно, что человек даже не успевал осознать, что переступил черту или слишком близко к ней подошёл, и принять меры. Вот так, прямо на глазах, только что разговаривал и бодро расхаживал от стены к стене, а в следующий миг сел в кресло и умер.

Может быть, целитель успел бы что-то увидеть и погнать в реанимацию, как сам Синицын не так давно сделал с Ладой, но целителя рядом не оказалось, и смерть забрала своё.

Смерть всегда берёт, не спрашивая, готов ты к ней или ещё ничего не успел.

– Вадим!

Лада Флаконникова. Очнулась. Почувствовала. Выскочила – глаза безумные, растрёпанная, ворот безразмерной больничной сорочки съехал на плечо, открывая больше, чем нужно.

– Вадим‼!

Но напрасно было теперь всё. Её друг, соратник, спаситель умер. И ничего с его смертью сделать было уже нельзя.

– Нет! Да нет же‼! Не-е-ет!

От пронзительного крика Лады мир двинулся, разрываясь на части. Всё вокруг оплыло, меняя форму, как глина в неумелых детских руках, и снова вернулось на тот странный, страшный склон, по которому нёсся прямо в лицо шар обезумевшей лавы.

Но из-за того, что ситуация уже отложилась в памяти как однажды пережитая, у Умвераля оказалось чуть больше времени на решение, чем в первый раз. И снова он встал на пути огня, закрывая бронёй и себя и Ладу, вот только успел оттолкнуть себе за спину Синицына, непостижимым образом оказавшегося рядом.

Как? Синицын же умер?! А заряд у брони откуда взялся снова? Но на эти вопросы ответ можно было поискать потом. Потом, когда бешеный огонь пройдёт стороной…

***

– Твою ж мать. Твою же чёртову мать!

У доктора Синицына пошла кровь из носа. Он пытался остановить её, получалось плохо. Пришлось пожертвовать ему упаковку бактерицидных салфеток. Не то, чтобы жалко, но всё встало на свои места раз и навсегда. Сохранившаяся память о смерти Синицына, сам Синицын, живой и здоровый – здравствуй, новая реальность. А чего ещё следовало ожидать от дочери Тимофея Флаконникова?

Пугало то, что проявление паранормы прошло ровно по тому же сценарию, что и от самого Флаконникова. Один – случайность, два – уже система. Люди получили второго вариатора реальностей, который, в отличие от первого, пока ещё в разуме. Если придёт в себя, конечно же.

Под прозрачной крышкой реанимационной капсулы лежала опасность номер один для обеих рас. Если Флаконников к моменту своего сумасшествия уже умел пользоваться своей паранормой именно как вариатор, то у его дочери всё ещё было впереди. С неизбежными косяками, проблемами… жертвами.

Уничтожить немедленно.

В активации брони отказано. Низкий энергетический статус.

Голый. У жерла вулкана за минуту до начала извержения. Весело, как сказали бы люди. И что же теперь делать?

– Извини, – сказал Синицын. – Я на тебя наорал.

События возвращались в уже пройденное однажды русло. И всё же отличия существовали. С каждым мигом они будут лишь увеличиваться. За обращение на «ты» к СтаршемУ, безусловно, полагалась кара, но человек же, что с него взять. Да ещё не боец, а врач.

– Ты знаешь её отца?

Привычки говорить «вы» тому, кто не утруждал себя соблюдением правилами элементарной вежливости, Умвераль не имел. До некоторых людей только так иногда и доходит. На «ты» и в зубы, причём с ноги. Без вариантов. Врача бить, конечно, ни к чему, ещё пополам переломится, но вежливости пускай даже не ждёт. Много чести!

– Я был лучшим студентом на всём курсе, – сказал Синицын не без хвастовства. – А у юных дураков при включении паранормы частенько возникает синдром бога. Типа я такой крутой, я всё могу, уже аж десять удачных коррекций провёл. Все через это проходят. Ну, почти все… Ла, она в детстве страдала из-за того, что её отец вот такой. Мало говорила по поводу, но я знал, как ей плохо. Ну, и попытался его вылечить, когда внезапно столкнулся с ним нос к носу, вот как с тобой сейчас. Он приходил иногда к нам. Чтобы увидеть дочь, как я понимаю.

– Любопытно, – сказал Умвераль. – Не вылечил, верно?

– Нет, конечно, – Синицын яростно потёр ладонями виски. – Сам чуть не сдох, год санитаром и ещё четыре года у традиционников на практике, потому что от паранормы рожки да ножки остались. Потом восстановился, но это было не просто. Не так гладко, как хотелось бы. Ну, и в группе со школьниками на пять лет тебя младше учиться – тоже такое себе счастье.

С учётом сказанного в прошлой версии реальности картинка вырисовывалась интересная. Существовали ли в этой ветке те сканы, на основании которых Синицына что-то осенило, неизвестно. Умвераль не разбирался в таких вещах, но на память никогда не жаловался и воспроизвести изображения по памяти мог без проблем. Другое дело, проанализировать эти сканы могли только врачи-паранормалы или те, кто разбирался в подобном, а доверять ценную информацию людям не очень-то хотелось.

– Лада Тимофеевна могла попытаться вылечить отца? – спросил Умвераль у Синицына. – С тем же результатом.

Полное выгорание паранормы лет на пять… Плохо. Пять лет Со не протянет, без вмешательства целителя – прямо будем говорить, без чуда! – ей оставалось года два. Может быть, три.

– Ла не такая дура, – убеждённо заявил Синицын. – Она умеет учиться на чужих ошибках. А уж мой случай теперь всем начинающим в пример приводят, во все учебные материалы включен. Так что там наверняка было что-то другое. А вот что…

Синицын вскочил и нервно прошёлся по холлу, от стены до стены. Те же движения. Те же жесты. Прикосновение пальцами к переносице, как будто мучает жестокая головная боль. «Он же сейчас умрёт! – понял Умвераль. – Позвать на помощь я не успею...»

В критических ситуациях люди с паранормой по психокинетическому спектру – не только врачи, пирокинетики тоже, – пили кофе со стимуляторами, напиток был разработан строго под них, получить его без знака паранормы и было невозможно. Здесь, в холле, тоже стояла такая кофемашина, даже две. Скорее всего, в ней стоял дополнительный анализатор, требующий слабенького паранормального воздействия, потому что добыть напиток для анализа его составляющих, даже разжившись настоящим знаком, у обычного носителя разума не выходило, хоть плачь...

– Голова болит? Выпей кофе.

– О, спасибо, совсем забыл, – благодарно кивнул Синицын.

Подошёл к агрегату, получил кружку на руки. В больничном воздухе, пропитанном неистребимыми запахами лекарств и дезинфицирующих средств, поплыли горьковато-пряные горячие запахи. Умвераль проследил, чтобы Синицын выпил всё до дна. Может, поможет?

Доктор упал в кресло, блаженно зажмурился, а Умвераль замер – одинаковая поза и жест тот же самый, пальцы на переносице, сейчас… вот прямо сейчас…

Мгновение миновало, потом второе, затем время пошло дальше, Синицын не умер.

– Ваша защита от ментального воздействия – что-то чудовищное, – сообщил он. – Как будто мордой в раскалённые стальные иглы с разгону влетаешь. Голова болит.

– Зато спокойно за собственное душевное здоровье.

На что способны телепаты, слетевшие с тормозов, Умвераль знал. Неоднократно убедился на практике. И пусть те телепаты оставались преступниками, изгнанными своими же, сошедшим с ума без разницы. Их уже не вернуть. Так что лучше с защитой, чем без неё.

– Аргумент, – кивнул Синицын.

Умирать он не собирался. На щёки вернулся румянец, на будущий труп доктор не походил больше нисколько. Но едва Умвераль расслабился, посчитав, что реальность оформилась и окончательно пошла по новому пути, как мир вновь сдвинулся, необратимо и страшно.

Это жуткое чувство, когда стоишь в центре неописуемого хаоса, а всё вокруг течёт, теряя форму и обретая новые очертания, а ты ничего, абсолютно ничего не в состоянии сделать! Ни предотвратить, ни вмешаться, под ногами расходятся миллионы дорог, но ни одну из них ты выбрать не в состоянии. Выбор за тебя делает кто-то другой, вне твоего контроля и поля видимости. Невыносимо!

Но Умвераль видел сотни и тысячи дорог, и собственное мёртвое тело, и даже понимал, почему умер. Вмешался в ход событий. Подсказал Синицыну выпить кофе со стимулятором, который помог доктору продержаться те несколько критических мгновений смертельного паранормального минимума. И умер.

По Планете прокатился смертоносный пожар: на территории Человечества умер один из Старших Народа. Несколько лет тотальной войны, выжженная в хлам пустыня на месте городов и поселений обеих рас. И только чёрные звёздочки, местная кристаллическая жизнь, ползают по руинам, радуясь, что странные, страшные, неубиваемые чужаки с небес наконец-то сгинули с их исконных территорий.

А по склону вулкана снова сходил огненный поток, с тихим вздохом разворачивалась молекулярная броня, у которой снова невесть откуда взялся полный заряд, и приходило понимание, что третий раз – последний.

На четвёртую реальность переключить ход истории вариатор уже не сможет. Потому что уходит сейчас в огонь безвозвратно.

Жизнь меняется на жизнь. И никак иначе.

Перед стеной огня тонкая фигурка человеческой девушки казалась призрачным силуэтом, подсвеченным изнутри. Сейчас её сожжёт в прах… Но обволакивающий Ладу смертельный фиолетовый свет не давал пламени воли. Лава застыла в нерешительных раздумьях, клокоча кипящей поверхностью.

– Не прикасайтесь ко мне.

Слова, прозвучавшие в мире без звуков, хлестнули плетью. Память тут же подсунула фразу доктора Синицына: «Будто мордой в раскалённые металлические шипы». А под ногами веером разошлась тысяча дорог. На какую ни наступи – сгоришь. Останешься на месте – сгоришь. А Лада уходила всё дальше, туда, откуда уже не будет возврата. И собственное её фиолетовое пламя не поможет.

Мир без дочери Тимофея Флаконникова умирал ещё быстрее, чем без самого Умвераля. Огонь разбивался, расплескивался быстро тающими искрами, исчезал. Оставалась только выжженная пустыня, чёрные камни, сухой ветер и даже местными звёздочками не пахло, хотя вот уж кому, казалось бы, без разницы должны были быть проблемы пришельцев.

О, как Умвераль ненавидел подобные ситуации! Когда приходится принимать решение в моменте, посоветоваться не с кем, выбора никакого нет, а то, что есть, можно охарактеризовать коротеньким ёмким человеческим словом, изначально обозначавшим, опять-таки, вне всякой логики, пушистого зверька из холодных мест их родной планеты.

– Не прикасайтесь ко мне!

На каждый его шаг она делала два, пятясь спиной в пылающее море огня. Раскалённые металлические иглы, говорите? Умвераль отключил ментальную защиту. Знал, что пожалеет потом не раз, но все остальные варианты вели в мёртвый, выжженный, зачищенный от всего живого, включая даже камнезубов, мир. Шагнул – и расстояние сократилось вдвое. Ещё один шаг. Ещё. Протянул руку:

– Пойдём со мной.

Схватить очень хотелось, но, насколько он понимал проблему по прошлому опыту, в иллюзиях – или как их назвать ещё – важен свободный выбор. Нельзя вытащить на своём горбу того, кто не хочет, чтобы его спасали. И если девушка сейчас растворится в огне окончательно, значит, так тому и быть. Мир умрёт, все умрут. Что здесь ещё сделать можно? Только сгореть вместе с нею.

Но окутанные фиолетовым сиянием пальцы доверчиво коснулись его ладони. И огненный шар стремительно прыгнул вперёд, прошёл над ними и сквозь них, и исчез без следа. Мир схлопнулся обратно в стены, пол и потолок больничного холла в реанимационном блоке.

Умвераль держал Ладу на руках. С того момента, как Синицын крикнул «Держи её!» прошло секунды две, наверное. Не больше. Ещё удивился, какая она лёгонькая. Как пушинка, принесённая ветром

Ветром судьбы

Она очнулась сама. Вывернулась из рук, держать не стал. Сразу вспомнил, на каком свете находится, активировал защиту. Да, в холле не было телепатов, но кто мог поручиться, что их нет этажом ниже? Телепатия – мгновенна, перворанговые способны влиять на сознание на значительном удалении от объекта воздействия. У телепатической паранормы существовало чёткое, логичное, обоснование с научной точки зрения, мощная система обучения и поддержки, и перворанговых Умвераль остерегался не без причины. Они способны были на многое.

А заряд брони, он проверил, не просто упал в минимум, исчез совсем. Полностью. Активатор превратился в пустую мёртвую железку, которую теперь оставалось только выкинуть. И надеяться на то, что вулкан заткнулся, хотя бы на время.

– Ла, пошли обратно.

– Со мной всё в порядке, – резко ответила она.

– Пойдём, не спорь, – повысил голос Синицын. – Сейчас я покажу тебе, в каком ты порядке!

Они ушли в палату. Умвераль стал смотреть в окно, открывавшееся на внутрибольничный дворик – парк, лавочки, гуляющие пациенты в белых халатах. Думал, умещая в памяти пережитое.

Двадцать лет назад к Планете одновременно вышли два межзвёздных транспортника разных рас. Ресурсы обоих кораблей были истощены, уйти в новый поиск не мог ни тот, ни другой. Делить планету с чужими – неизбежно сеять в будущем вражду. Любая колония, утратившая связь с материнской цивилизацией, скатывается в натуральный век, когда все силы общества уходят лишь на выживание. А в суровых условиях разделение по маркеру «свой-чужой» проходит с беспощадной безжалостностью. И порождает вражду в особо тяжёлой форме, без вариантов.

Умвераль помнил, как принималось решение уничтожить неожиданных конкурентов – единогласно. Обычная практика в подобных ситуациях… но с людьми не сработало.

Он помнил, как мать, лидер а-свериома Народа по праву рождения, отдавала приказ, и как он сам исполнял этот приказ, и как чужой транспортник погибал под ударом. Огрызаясь в ответ, не без того. Люди умели драться, умели и умирать, здесь никаких претензий к ним у Умвераля не было.

А потом мир сдвинулся в первый в жизни Умвераля раз. И вот уже вместо уничтожения мать вела переговоры с людьми. Среди человеческих переговорщиков Умвераль впервые увидел Олега Ольгердовича Ольмезовского, представителя инфосферы Человечества. И Тимофея Флаконникова.

Флаконников тогда ещё разговаривал. Коротко, ёмко и по делу. Слушать его было невыносимо. Но и возразить оказалось нечем. Если ты потенциально не способен уничтожить собеседника, вне зависимости от того, планируешь это сделать сейчас, позже или не собираешься пока уничтожать вовсе, тебе только и остаётся, что слушать. Внимательно.

Не плюй в колодец. Вылетит – не поймаешь.

Это потом стало понятно, с какой радости чужой так хорошо заговорил на языке Народа всего через две недели после того, как Человечеству были переданы обучающие программы. Так же стало понятно, – по косвенным признакам – что Олег Ольмезовский, отвечавший за переговоры, половину речи своего подопечного просто не понял. Что бы он тогда делал, если бы понимал, большой вопрос. Может, переговоры закончились бы тогда сразу же после того, как начались.

Планету решено было осваивать вместе. Разделив на сферы влияния, естественно. И в первый же год получили на свою голову обозлённых вторжением местных. Первый контакт со звёздочками Умвераль тоже запомнил в нескольких вариантах, потому что Тимофей Флаконников держался рядом.

Да, тогда он ещё разговаривал…

– Прости. Я на тебя наорал, – голос Синицына выдернул из воспоминаний.

Укол раздражения: как смеет этот человек вторгаться в личное пространство и беспокоить. Умвераль взял себя в руки. Людей бесполезно учить, как правильно нужно уважать Старших, во всех реальностях вместе взятых. Пустая трата времени.

– Жива? – спросил он про Ладу.

– Да.

– С ней всё стабильно?

– Да.

Ну, и какого трухлявого пня ты тогда лезешь, думать мешаешь. Умвераль тихонько выдохнул сквозь зубы, подавляя вспышку гнева. Раздражаться на человека, ещё не хватало.

– Есть одна проблема, которую я, как врач, обязан тебе показать, – серьёзно выговорил Синицын.

– Показывай, – пожал Умвераль плечами.

– Смотри. Вот два паранормальных скана…

Умвераль вздрогнул – ход событий первой реальности повторялся! Тот же экран, те же картинки одинаковые… или всё-таки не те же самые, другие?

– Видишь общие контуры?

Умвераль видел и жалел, что не разбирается в этой мешанине линий, чёрточек и точек с кружочками. Они ему попросту ничего не говорили. Серое на сером. Но память услужливо вытащила перед внутренним взором другие сканы, из первой реальности. Да. Те сканы были другие, хотя в общих чертах повторяли эти. Но если всмотреться внимательнее, провалов и тёмных пятен на предыдущих картинках было намного больше. Знать бы ещё, что это значит.

– В чём подвох?

– Один скан – Лады. Второй твой. До того, как ты включил свою чёртову защиту, меня дёрнуло на тебя посмотреть. Вовремя. Успел! Да, да, вот это – паранормальный мгновенный скан вас обоих, когда ты её ещё на руках держал. Видишь, общий контур? Видишь, вот ещё один?

– И что? – Умвераль по-прежнему ничего не понимал.

– Ваши души вошли в резонанс, – сердито ответил Синицын. – Личностные матрицы, если по-научному.

– И что?

– Вы теперь связаны вместе, вот что! – нехорошо оскалился доктор. – Обычно мы видим нечто подобное у влюблённых, особенно у проживших вместе долгую жизнь супругов, но тут-то явно другой случай изначально. Почему? Почему ты, а не я?!

Понятно. Синицын влюблён в дочь Флаконникова без взаимности. Это объясняет его нервозность. Любопытно, он помнит вариацию реальностей, случившуюся только что, или его неподготовленный разум отверг пережитое как невозможное, не умещающееся в привычный образ мыслей?

– Потому что ты умер, – сказал Умвераль, внимательно наблюдая за человеком.

– Ты умер тоже! – бросил тот в запале, не успев задуматься, стоило шлёпать языком или всё-таки лучше было бы промолчать.

По глазам стало понятно: доктор о своей несдержанности пожалел. И, самое главное, Синицын – помнил. Нехорошо. Первый же разговор с Олегом Ольмезовским – а тот обязательно явится проведать воспитанницу, не сейчас, так погодя, – и вся человеческая инфосфера будет в курсе произошедшего.

В инфосфере каждый знает о всех, и все знают о каждом. Ранжирование строгое, безусловно. В круге перворанговых доклад Синицына, и, если телепаты пожелают, его ментальные сканы, станут доступны всем без исключения. Сколько высших телепатов у Человечества? Порядка пятисот тысяч… может, больше.

Руку дёрнуло к ножу почти инстинктивно. Но двадцать лет на одной Планете с Флаконниковым научили не поддаваться необдуманным порывам. «Вся инфосфера узнает» и «вспоротое легко идентифицируемым способом горло врача-паранормала» – не равнозначные по накалу последствий события.

Надо рассказать сестре.

Надо срочно, прямо сейчас, отправиться к сестре и рассказать ей о случившемся. Она – умная, она – политик, она – знает людей. Она придумает, как выкрутиться без потерь или с минимальными проблемами.

– Ты, – позволил себе Умвераль маленькое злорадство в адрес Синицына, – умер первым.

И ушёл, кожей чувствуя недоумевающий взгляд доктора, который так и не понял, на каком волоске висела сейчас его жизнь.

А смешно вышло бы: пережить в эпицентре воздействия сразу три вариации реальностей, чтобы потом умереть от ножа…

***

Сестра, как и положено Старшей, жила на верхнем ярусе. Самом верхнем. Лес стелился кронами далеко внизу, мерцал в вечернем полумраке цветами-фонариками. Чистый тёплый воздух с фитонцидами вместо человеческого ледяного бульона. Если бы не служба, в глаза бы улицы Столицы не видел! Дома там мёртвые – из камня или убитого дерева, и жители душные. Как те четверо, отправившиеся к предкам за нападение на девушку не воинского звания.

Умвераль получил разрешение войти и сразу выкинул из головы ненужные мысли.

Сестра, которую взял на руки после смерти матери и оберегал, как мог, все эти годы, заслуживала уважения.

Женщины Старшей Ветви не воинского знания – великолепны. Даже в болезни. Ум, достоинство, красота. Всё вместе, и каждое по отдельности. А ещё Софрау – Соуфраав, поправил сам себя Умвераль мысленно и мысленно же отругал за недостойное небрежение к родной речи, всегда возникающее после разговоров с людьми, – очень похожа была на мать. Тот же взгляд, улыбка, голос.

Привычная боль перехватила горло. От Старшей Ветви Аланрао осталось всего ничего, брат-воин и умирающая сестра. Старшая дочь Умвераля тоже родилась бойцом, а младшая… Про таких люди говорили «оторви и выброси». Она ведь не справится с Долгом. Не сможет. Как бы ни хотелось верить в обратное.

Некому передать наследие, некому беречь и хранить древний род, помнивший утро нынешней Вечности. Младшие ветви засохнут без корня. И Имя исчезнет из скрижалей живых навсегда. Ужасно, как подумаешь.

Нет во Вселенной ничего, что могло бы стать вровень с забвением.

Умвераль опустился на одно колено и произнёс фразу традиционного приветствия:

– Будь достойна деяний своих предков, Старшая.

Ни перед кем больше не склонял он голову, его статус по праву рождения позволял выслушивать весь Совет Семнадцати с прямой спиной и скрещенными на груди руками. Что он и делал без малейшей капли превосходства: таков был порядок, установленный в незапамятные времена, а он, Умвераль Лейран Аланош, не человек там какой-то, чтобы спорить с порядком.

– И ты достоин будь их благословения, брат, – отозвалась сестра, отвлекаясь от экранов, затенённых с тыльной стороны.

Она принимала гостя в личном кабинете, всё-таки хоть и брат, а – мужчина, и в личном пространстве незамужней девушки ему делать нечего.

– Оставь вежливые речи, Уве: мы одни. Поднимись. Ты голоден? Хочешь пить? Я распоряжусь.

– Не откажусь. Но я принёс плохие вести, Со.

– Внимаю со всем тщанием.

– У людей появился второй вариатор реальностей.

– Дочь Тимофея Флаконникова? Не удивлена. Продолжай.

Умвераль рассказал, обстоятельно, стараясь не упустить ни одной мелочи.

– Очень хорошо, – удовлетворённо выговорила сестра. – На самом деле это не плохая весть, а радостная, Уве.

Как интересно. Но перебивать сестру Умвераль не стал: сейчас расскажет сама.

– Лада Флаконникова в полном разуме.

– Пока, – всё же не удержался он.

– Пока, – согласилась она. – Значит, наша задача сейчас – удержать в ней разум как можно дольше. С ней, в отличие от отца, можно договориться. Вызвать у неё симпатию к нам…

Умвераль сразу понял, куда она клонит, и это ему сильно не понравилось. Ещё он вспомнил, что забыл рассказать о словах Синицына, о том, что его и Ладу Флаконникову теперь связывает какой-то там резонанс. Досадная ошибка, но с другой стороны, Со сейчас вцепится в этот факт с обновленным энтузиазмом. Она ведь уже вцепилась в ситуацию!

– Нет, – сразу сказал он. – Без меня, пожалуйста.

– Почему?

– Я не люблю людей.

– Любишь или нет, но ты уже взаимодействуешь с девочкой, Уве. Она знает тебя. Любого другого из наших она не примет. У неё очень высокий порог недоверия: в близкий круг общения допущены только родственник Игорь Огнев, опекун и наставник Олег Ольмезовский и друг детства Вадим Синицын. Для человека, прямо скажу, это катастрофически мало.

– Нет, Со. Даже не проси.

– Почему?

Она не понимает. Прямо удивительно. Со, которая понимает всё с полувзгляда и половины слова, внезапно не понимает!

– Человеческие женщины невыносимы, – сказал Умвераль, тщательно подбирая слова.

Как поделиться личным опытом с девушкой, ещё не знавшей плотской любви? Да, сестра. Да, Старшая. Но эта сфера жизни от неё пока закрыта. Не вовремя случившаяся болезнь и бремя Долга, с детства довлевшее над нею, отодвинули вопрос контракта на родительство в неопределённость.

– У тебя не было человеческих женщин, брат?

Да. Можно оставаться девственницей и при том владеть информацией в полном объёме. Ребёнок, когда-то сидевший на коленях, вырос и принял на себя наследие семейного Древа. Чему удивляться? Разве только собственной глупости и недостойному желанию отправить взрослую девушку на детскую поляну.

– Нет. И не будет, – жестом показал своё отношения к такому безобразию.

– Почему?

– Они ведут себя как самки животных в течке, – с досадой высказался Умвераль. – И называют это свободной любовью. На них без слёз не взглянешь, когда они в таком состоянии. А в таком состоянии они постоянно. Даже если уже создали пару. Так что даже не проси. Нет.

Сестра помолчала, потом сказала:

– Ты немного не понимаешь разницы между ментальной инвалидностью у некоторых наших девочек, родившихся не от тех родителей, и человеческой гиперэмоциональностью, которая является для этой расы нормой. Позволь, объясню на примере. Смотри, вот соседка Лады Флаконниковой, Татьяна Минасова. Её профили на портале Государственного Информа и в человеческих социальных сетях, таких как Книга Друзей, Быстрый Дневник, МотоФото и На Связи. У неё есть и ещё аккаунты, в сетях попроще, но их мы рассматривать не будем. Информация там обновляется реже и в основном дублируется.

Умвераль кивнул. Да, человеческие соцсети – что-то за гранью. Такая инфосфера для нетелепатов. Телепаты, кстати, тоже часто держат там свои профили. ГосИнформ вообще обязателен для всех, получивших идентификатор персональной ответственности. Жизнь напоказ, жизнь в пространстве, где все знают о всех и каждый знает о каждом. Инфосфера телепатов просто возвела этот принцип в абсолют: в ней ты собственному мозгу уже не хозяин, и чем выше ранг, тем меньше самодостаточность. В отрыве от инфосферы перворанговые погибают в считанные секунды. Отлучённый от информа нетелепат тоже проявляет сильнейшую эмоциональную нестабильность, вплоть до неконтролируемых вспышек патологической агрессии, причём по отношению к себе же в том числе.

Профили Татьяны Минасовой несли эротический посыл в полной мере. Книги, которые она читала и описывала свои впечатления о них, так или иначе рассказывали о любовных похождениях. Предпочтения в одежде, способах развлечений, рассуждения о женском счастье, междусобойчики с подружками, восемь любовных связей за пять лет, переживания по поводу каждого расставания…

– Видишь, как она раз за разом отыгрывает одинаковый сценарий? Любовь до скончания веков, потом угасание чувств, потом депрессия, восстановление, новая любовь. Ей нужны эмоции, она их находит в мужчинах, но при этом не умеет выстраивать отношения так, чтобы партнёр оставался с ней надолго и у самой бы продолжало гореть с той же интенсивностью. Начинается спад и активные поиски по темам типа: «как удержать мужчину» и «что делать, если мне изменили». Всё это от страха одиночества, люди боятся одиночества и очень плохо его переносят.

Умвераль поджал губы. Всё равно. Восемь любовных связей за пять лет, дно.

– А теперь посмотри внимательно на её профиль на ГосИнформе. Дата выдачи медицинской лицензии – в шестнадцать лет, для натуральнорождённого довольно рано, между прочим. Работа на скорой помощи, звание «почётный донор». Если помнишь, техногенная катастрофа на Четвёртом Кольце их Столицы, синтезаторы искусственной крови не справлялись, и люди сдавали свою кровь для пострадавших. Татьяна Минасова при этом ещё продолжала работать в хирургии медсестрой. В прошлом году она пыталась сдать вступительные испытания на учёбу, у девушки здоровые амбиции – хочет стать хирургом, для чего ушла со скорой помощи, с фельдшерской должности, на должность ниже. В прошлом году пройти ей не удалось, в этом – одиннадцатая в списке из тысячи восьмиста кандидатов; начало учебного семестра – через месяц. Потенциал у девушки большой, полагаю, лет через десять она станет прекрасным специалистом. Как-то не похоже на ментального инвалида, у которого мозг работает лишь на поддержание инстинкта размножения.

– Люди, – буркнул Умвераль.

Признавать свою неправоту было неприятно. Но ничего другого не оставалось.

– У Лады Флаконниковой совсем другой психотип, – продолжила Софрау. – Для начала, у неё нет множества аккаунтов в соцсетях, только на ГосИнформе и Книге Друзей. В Книге она подписана на профессиональные сообщества врачей-паранормалов, несколько литературных объединений, официальный портал обсерватории Северина, сообщество «Врачи без границ». Любимые книги – цикл «Хроники Метели», созданный подростковыми писателями ещё на Старой Терре, откуда Человечество родом, «Летопись Огня» – такой же проект по жизни здесь, на Планете. Участвовала в конкурсах, несколько её повестей изданы, очень познавательно, между прочим, наблюдать становление личности. В последние пять лет вместо литературы пишет серьёзные научные работы вроде «Особенности применения паранормальной коррекции Ларионовой-Конева при начале паранормального срыва». Практическое применение трудно переоценить.

– Лабораторным животным был Синицын, как я понимаю?

– Безусловно. Скорее всего, первый, бессознательный выплеск паранормы случился именно тогда, когда Лада Флаконникова решила спасти друга. Она его спасла, в конечном счёте. Помогла восстановиться. Темой паранормальных срывов они вместе занимаются до сих пор, кстати говоря. Плодотворно, если судить по участиям в медицинских симпозиумах и выездам на периферию, для обучения интернов-паранормалов. Сведений о любовных связях Лады Флаконниковой нет нигде. Она ведёт очень замкнутый образ жизни, с головой погружена в работу, и даже с Вадимом Синицыным с её стороны наблюдается только дружба. Можно предположить даже, что она всё ещё девственница. Но это, конечно, не точно. Попытаюсь разговорить её, узнать её ближе. В высшей степени любопытная личность. И ты можешь…

Умвераль упрямо промолчал. Спорить он не любил, но мог молчанием показать своё отношение так, что сомнений у второй стороны не оставалось никаких: аргументы не приняты, развешивай словесные кудри дальше, их постигнет та же участь.

– Второй вариатор реальностей, Уве, – зашла с других позиций сестра. – В полном сознании. Нам необходимо во что бы то ни стало сохранить в ней разум и воспитать в ней лояльность к нам. Ты можешь стать ей близким, Уве. Не любовником, так хотя бы другом. Подставь ей плечо в трудный момент. Поддержи. Не дай пропасть. Она оценит, поверь.

– Полагаешь, она может пропасть? – недоверчиво спросил Умвераль. – С её-то паранормой!

– Давай посмотрим, – предложила сестра, разворачивая экран. – Вот, например… Семь дней», новостной информационный агрегатор на платформе Книги Друзей. Ознакомься, пожалуйста. Сортировка по количеству комментариев, а не по дате, тут рекордные четырёхзначные числа. Выставила фильтр на собравшие больше всего откликов, чтобы показали их первыми.

– Зачем? – с подозрением спросил Умвераль.

Ещё в человеческие новости он не вникал! С комментариями. Хватало своих.

– Затем, что герой прикреплённого видео – ты, мой дорогой брат, – отрезала сестра. – Это запись с камеры уличного наблюдения. Смотри!

Умвераль скривился, но посмотрел. Он примерно уже догадывался, о каком эпизоде идёт речь. И плевать. Вернись он обратно, снова зарезал бы этих тварей, ошибочно называющих себя мужчинами. Да, вот сбился с шага, будь противник трезвее, мог бы среагировать на этакую глупость. Ничего, впрочем, врагу не светило, не тот уровень, но всё же. На будущее запомнить и впредь не подставляться. Отработать в тренажёрном, довести до автоматизма правильный алгоритм действий…

– Что скажешь? – поинтересовалась сестра.

– Запись не от начала, – отметил Умвераль.

– Ещё бы она была от начала! Это не самый лояльный к нам ресурс, показывать кого-либо из нас в максимально невыгодной позиции для них обычное дело.

– Как же объективность?

– Никак. Да, брат мой, да. Этой беды могло бы не быть, если бы ты не схватился за нож!

– Я ещё виноват остался! – возмутился он.

– Ещё как ты виноват! Именно ты. Ты находился в пространстве Человечества, а значит, должен был соблюдать законы людей. У людей смертная казнь п выносится приговором суда, то, что т сделал ты – серьёзное преступление. По их законам, ты сейчас должен сидеть в тюрьме и ждать приговора, а не разгуливать на свободе. Человеческий информ просто порвало в клочья ещё и тем, что ты то и дело попадаешься под уличные камеры. Убийца, плюющий на закон, чужой. Не знаю, что творится в инфосфере, но на третьих рангах, скорее всего, то же самое.

Умвераль стиснул зубы и промолчал. Люди… как хорошо, что можно спихнуть всю эту ушную боль на сестру!

– Что я, по-твоему, должен был делать? Стоять и смотреть, как они глумятся над девчонкой?

– Не убивать? – ледяным тоном предположила сестра.

Он пожал плечами и снова промолчал. Может быть, не убивать, действительно. Но что теперь уже сделаешь…

– Читай комментарии.

От комментариев волосы поднялись дыбом, ладонь вросла в рукоять ножа и захотелось отловить каждого отметившегося червя, выдернуть каждому его поганый язык и воткнуть ему же в задницу, а потом оторвать ещё и голову.

Досталось самому Умвералю: поганая нелюдь убила хороших парней, кто ему позволял. Самое жуткое, что досталось и Ладе Флаконниковой. Подумаешь, с ней всего лишь хотели познакомиться, могла бы и не отказывать хорошим парням.

Редкие всплески разума типа «эй, посмотрите запись с начала!», «Девчонку хотели изнасиловать, не видите, что ли!» «Это же наш врач-паранормал с десятки!» тонули в гадком канализационном потоке: «Нечего там смотреть, на свой член посмотри», «Могла бы и дать, не убыло бы», «Паранормал?! ГМОшка-мандавошка!» «Доктор-Смерть!» «Чернильница, ноги раскидывает перед Чужими». И так далее, в том же духе.

– Меня сейчас стошнит, – сообщил Умвераль, отрываясь от экрана.

– Люди, – пояснила сестра. – Там, где им не хватает эмоций, они их себе организовывают. Ненавидеть чужих – не обязательно нас, а вообще чужих. Чужих по образу жизни, убеждениям, одежде – это самый простой, но очень яркий на эмоции путь.

– Она знает?

– Лада Флаконникова? Из-за низкой активности в соцсетях – нет. Она не подписана на «Семь дней», последнее её присутствие в Книге Друзей отмечено датой годовой давности.

– Эти… комментаторы… могут ей навредить?

– Хороший вопрос. Люди стоят на пороге социального взрыва, брат. Из-за неконтролируемого стремления увеличить численность. Ведь в Поиске случилась катастрофа, они потеряли больше половины пассажиров транспортника, среди них очень много молодёжи, в возрасте от шестнадцати до тридцати двух лет. Многие из них ещё помнят относительно стабильную и сытую жизнь на корабле, почти у всех ностальгия по детству, когда всё было лучше и замечательнее. В этом мы с ними схожи. Суровая жизнь в условиях Планеты не добавляет им эмоциональной стабильности. А так как люди склонны к мистическому взгляду на мир, среди них возникают всякие организации так называемого духовного развития типа «Светлый путь». На самом деле вместо развития там культивируется тот или иной вид ненависти. Конкретно «Светлый путь» не любит генномодифицированных, считает, что все дети должны рождаться только натуральным способом, телепатов, а особенно, пирокинетиков и паранормалов вроде Лады Флаконниковой следует убить, очистив тем самым Человечество от раковой опухоли генных манипуляций…

– Тошнит, – сообщил Умвераль.

– А ведь я тебе в кратком пересказе передаю. Я же читала непосредственно сторонников «Светлого Пути», его организаторов, у них у всех есть странички во всех соцсетях, они очень активны в информе, крикливы и заметны. Так, автор комментария про ГМОшек-мандавошек – некто Андрей Платов. Очень агрессивен и категоричен в высказываниях по поводу репродукционных центров. И вместе с тем – отличный фотограф, у него прекрасные альбомы на МотоФото: пейзажи Планеты, городские пейзажи… Под фото он периодически продвигает свои идеи. Как продвигает… брызжет слюной. Но фото красивые. Но в комментарии можно и не заглядывать… А теперь смотри, в числе его подписчиков – Татьяна Минасова.

Девушка, чьи восемь любовных связей окончились ничем, девушка с дырой в ресурсе любви, не умеющая выстраивать отношения… потенциальная жертва, одним словом.

– Почему?

– Идеи «Светлого пути» на первый взгляд очень хороши: приоритет семьи, любви, надежды. На страничках сторонников движения очень красивые семейные истории. Как кто познакомился, как приняли решение рожать ребёнка естественным образом, без вмешательства генных инженеров, какие чудесные получились детки.

– На самом деле мало чудесного, не так ли?

– На самом деле, много страшного, но это если разбираться глубже. Но если человек уже очарован внешней стороной, то он практически не смотрит внутрь. Пока его не ударит… пока не будет слишком поздно. Призыв рожать натуральным способом – ещё одно манипулятивное требование «Светлого Пути»: так женщина доказывает, что она настоящая женщина, в отличие от всяких там клиенток репродукционных центров, что она – истинная мать, в отличие от всяких неистинных, позволивших генным инженерам ковыряться в эмбрионе их ребёнка. Чувство собственной значимости у женщины растёт, а любой человек без чувства собственной значимости всё равно, что голый. Ментально голый, имею в виду…. А самое главное, рождённый таким образом ребёнок не регистрируется в ГосИнформе. Он – вне системы, о нём никто не знает. Идеальная жертва для телепата-отступника.

Но и это ещё не всё. Экопоселения «Светлого Пути» находятся вот здесь, – на экране возникла карта Планеты. – Север и северо-запад человеческой сферы влияния.

Умвераль посмотрел на карту, и ему стало нехорошо.

– Каринав, – сказал он.

– Да. И если людям грозит социальный взрыв, то мы на пороге мятежа. Потому что Каринав своего не упустит.

– Есть данные о её связи со «Светлым путём»?

– Нет. Но ты сам понимаешь, пространство её влияния нами не контролируется. Так как ты думаешь, брат? Грозит что-то Ладе Флаконниковой или можно о ней не беспокоиться?

Умвераль промолчал. К чему слова? Всё было ясно и так. Младшая дочь, Каринав, девочка с амбициями, претендовала на власть в семье, и не без оснований. После того, как тётя умрёт, по праву наследования встать во главе клана Аланрао должна была именно она. Но отдавать ей на растерзание семейное Древо… Нет, пойти на это Умвераль не мог.

Вот так дрогнула рука однажды, когда надо было выносить тяжёлое и страшное решение, пощадила родную кровь, а теперь той родной крови не то, что плевать на тебя, ей на всё плевать, кроме собственной жажды власти. Теперь у неё есть сторонники, есть ресурс и, самое главное, острое желание творить дичь без оглядки на древнее наследие, которое надо было беречь.

Сестра отключила экраны, придвинулась ближе, положила голову Умвералю на плечо:

– Ах, Уве, знал бы ты, как я боюсь!

– Умереть? – осторожно спросил он, обнимая сестру.

– Нет… Не смерти я боюсь. Я боюсь того, что не успею, как не успела в своё время мама. В Совете Семнадцати все затаились в ожидании. Помощи от них не дождёшься, ведь наши потери это их выигрыш. В одиночку ты не справишься, Уве. Если только тебе не помогут лояльные нам люди.

– Звучит дико.

– Если мы поддержим Олега Ольмезовского…

– Не знаю, – честно сказал Умвераль.

Политика. Опять политика. Снова политика. Проблемы, которые не решаются ударом с ноги в морду и клинком по горлу. Видит Небо, как Умвераль ненавидел подобные проблемы!

Но, может быть, второй вариатор реальностей сумеет спасти сестру?

Позже, на верхней террасе, Умвераль долго смотрел вдаль, туда, где сиял огнями купол человеческой Столицы. Вспоминал почему-то, как держал на руках невесомое тело Лады Флаконниковой и одновременно слышал её же гневный приказ: «Не прикасайтесь ко мне!» Задело отчего-то глубже, чем мог предполагать. Он видел, как девушка обнимала Олега Ольмезовского, с какой лёгкостью общалась с Синицыным. Для людей очень важны все эти прикосновения, объятия. Сколько раз наблюдал, даже мужчины, бойцы, вроде Огнева, и то, как дети, ещё не привыкшие контролировать каждый свой порыв.

Гипер-эмоциональность как расовая особенность? Возможно.

Но сложно. Там, где надо включать голову, люди включают чувства. В итоге, всё у них идёт через задницу, а они этим вроде как даже гордятся. Не поймёшь.

Поддержать Олега Ольмезовского? Олег понятен, давно знаком и заслужил уважение, а Андрей Платов, один из лидеров «Светлого пути», ничего, кроме отвращения, вызвать не в состоянии. И Каринав…

Если за «Светлым путём» стоит она, то тем более нет другого выхода, кроме как договариваться с Олегом и, через него, с инфосферой Человечества.

Звёздное небо изливало в мир мерцающий свет. Умвераль поднял к нему голову, отмечая знакомые по юности туманности-ориентиры. Пути назад нет, Народ заперт в гравитационном колодце Планеты. Как заперто здесь и Человечество тоже.

И уничтожить друг друга невозможно, – теперь невозможно, когда вариаторы реальностей перемешали все дороги в шар чистого хаоса. И уживаться друг с другом трудно.

Удержать в Ладе Флаконниковой разум. Добиться её доверия. И тогда, может быть, удастся выжить. Слишком зыбкий фундамент, чтобы можно было построить на нём прочное будущее.

Тонкая фигурка, объятая фиолетовым пламенем. «Не прикасайтесь ко мне!» Невыносимо.

Умвераль ещё не понимал, что думает о человеческой девушке непростительно много.

ГЛАВА 5

Чем занять пять дней больничного? Не просто пять дней, а с психокодом на любую паранормальную деятельность: Олег Ольгердович рассвирепел не на шутку. Устроил выволочку, тем самым, особенно тихим, голосом, от которого провалиться хочется прямо на месте. Уж лучше бы наорал! Но он никогда не орал ни на кого, даже в запале спора, когда особенно хочется перекричать оппонента-тупицу.

«Криком, – любил он говорить, – проблему не решить. Доводы разума любят выдержку и спокойствие…»

Лада не очень-то помнила, что происходило с нею после того, как она несанкционированно пообщалась с отцом. Полный упадок сил, провал по всем статьям, начало паранормального срыва – спасибо Ваду Синицыну, вытащил. Умвераль Аланош ещё. Пришёл, выговаривал, как маленькой, выбесил своей нечеловеческой спесью и ушёл так же, как явился, внезапно и без предупреждения.

К внешнему виду Чужого Лада привыкла быстро. Форма зрачков, разрез глаз, длинная коса, четырёхпалые ладони уже совсем не цепляли внимание. А вот манера разговора, как будто принц выступает, – да какой там принц, сам император Галактики! – изрядно возмущала.

Чуть не убил Вадима, как вам это нравится? За брошенные в пылу разговора глупые слова. Как будто мало ему было тех четверых. Патологический убийца, сунуть в смирительную рубашку и пролечить синими снами, одолжив в Службе Психического Здоровья парочку гипнолигаторов!

Потом девушке снились сны. Рваные, лишённые логики, перемешанные, как яркие кусочки конфетти в калейдоскопе. И огонь, повсюду огонь, фиолетовый и обычный красный, тонкий верёвочный мостик над бездной, по которому надо было пройти, а пройти почему-то не удавалось, и сон отбрасывало на начало, на первый шаг по этому самому мостику…

Верёвочный мостик над адовым пламенем всегда возникал во снах тогда, когда Лада упиралась лбом в неразрешимую проблему. Как тогда, когда пыталась вытащить Вада из ямы, в которую он загнал себя сам. Это надо же было додуматься, попытаться вылечить Тимофея Флаконникова! Начать хотя бы с того, что отец не болен, и паранормальное лечение ему что слону дробина.

Не болезнь. Лада не видела отца больше десяти лет, отрывочные воспоминания о нём не давали полноты картины, а все вокруг твердили о его ненормальности. Но вот сейчас, оба раза, девушка видела – отец в полном разуме. И мог бы разговаривать, общаться, быть нормальным, хотя бы внешне. Просто ему это всё было не нужно по какой-то весомой причине. А на Олега Ольгердовича он затаил обиду. Какую, хотелось бы знать…

Спросить у Олега Ольгердовича? Спросить-то можно, только он не ответит, точнее, ответит очень обтекаемо, так, что собственно ответа там и не будет. У инфосферы свои тайны, и Тимофей Флаконников – одна из них.

Чтобы занять себя, Лада скачала материалы по паранормальным коррекциям онкологий, в особенности, онкологий мозга, и терпеливо вникала в сканы, схемы, описываемые случаи.

У отца была ещё одна дочь, она осталась на Земле. Давным-давно, когда Тимофей Флаконников был ещё молод, у него родилась дочь, Роза. Свою паранорму она оформила как целительскую, и много сделала для развития паранормальной медицины. Ей было почти пятьдесят лет, когда двадцать девятая экспедиция проекта «Галактический Ковчег» стартовала с гало-орбиты Земля-Луна.

Лада смотрела видео с лекциями Розы, находила немало внешнего сходства с собой и, конечно же, с с отцом. И невольно думала, что было бы, если бы сестра отправилась в поиск

Чтобы прочитать продолжение, купите книгу

169,00 руб Купить

Радуарский Альянс. Ната Чернышева

Оглавление

АННОТАЦИЯ

ГЛАВА 1

***

ГЛАВА 2

***

ГЛАВА 3

***

***

ГЛАВА 4

***

***

ГЛАВА 5