Позволь чуду случиться. Анна Агатова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ЧАСТЬ 1
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ЧАСТЬ 2
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Лысый кот и воздушный шар - проводники в другой мир? Не может быть! А Зойка не верит в чудеса. Но она оказалась в новом мире. В неприветливом, неуютном, но магическом мире. Может, она сильнейший маг? Может, на ней держится этот новый мир? И вообще. Возможно ли чудо в жизни простой девчонки? Да, чудо рядом. Только позволь ему случиться...

ЧАСТЬ 1

ГЛАВА 1

Все хозяева котов счастливы одинаково, а вот несчастье у каждого своё.

   Так подумалось мне, когда край плетёной корзины больно врезался в живот. Правда, почти мгновенно барьер был преодолён, и я очутилась внутри, перевалившись через бортик.

   - Кусь, Кусь, Кусь! Иди ко мне! - я протянула к коту руку в робкой надежде, что мой зверь не будет делать резких движений и не сиганёт в противоположный угол.

    Ещё на подступах к чуду досамолётной техники я быстрым, отточенным многолетней практикой движением перекинула рюкзак вперёд, на живот, лямки переместила на плечи и быстро нырнула, минуя коротенькую лесенку, в корзину воздушного шара. Я знала - если Кусимир пошёл гулять, то остановить его будет непросто и нужно готовиться к экстренным мерам.

   Скотина что-то вынюхивал под лавкой, и на меня, слава небесам, не смотрел. Я постаралась спуститься как можно аккуратней, чтобы не спугнуть его, а заодно и спрятаться от небольшой экскурсии. Воздушный шар привлёк внимание досужей публики, и немалая группка туристов столпилась с противоположной стороны корзины вокруг парня, что увлекательно вещал о шарах, облаках и воздухоплавании.

   Плетёный пол под ногами подозрительно качался, и я присела. «Что бы уменьшить качку?» - спросила у себя с иронией. «Что бы не заметили», - честно ответила себе же.

   И вот так, почти на коленках, поползла те несчастные сантиметры, что разделяли нас с Кусиком.

   Там, за стенками корзины, стоял шум человеческой толпы, грохот машин, ржание лошадей, откуда-то издалека доносился запах жарящихся шашлыков и звон оружия - исторический фестиваль раскручивал свои обороты. А мой кот (вот так и жалей бедных одиноких котиков!) бочком, будто случайно, отодвигался от меня.

   Но я знала характер Кусимира, как знала и все его привычки, и медленно, но неуклонно приближалась к нему, так же медленно вытягивая руки к лысой заразе - нельзя верить редким движениям и кажущейся хрупкости лапок.

   Совсем рядом, почти над головой, послышались голоса - несколько мужских и один женский.

   - ...наверное, несложно?

   - Да, это просто. Вот здесь, а потом вот так...

   Кусик вжался в угол спиной и неприкрытая жажда убийства сверкнула в его глазах. Вот оно, его истинное лицо! Монстр, тиран! Зверюга.

   Мой домашний деспот, которого приходится любить как есть - злобным и ненавидящим.

   Проявил характер - это плохо. Ежовых рукавиц, которые дома в подобных случаях я заменяла кухонными стёганными прихватками, с собой, ясное дело, не имелось.

   Сверху раздался резкий шум, и я, пользуясь этим слабым прикрытием, пошла ва-банк: дёрнулась, почти прыгнула, чтобы схватить кое-кого. Но мне ли, неуклюжей человечине, тягаться с ловким зверюгой?

   К тому же земля, то есть плетёный пол, ушёл из-под ног и в прямом, и в переносном смысле. Заодно заставив меня едва не задохнуться от неожиданности.

   А Куся почти улизнул: его удалось схватить лишь за заднюю лапу. Корзина под неловко согнутыми ногами плясала, словно ей оплатили канкан по сумасшедшему тарифу, кот мявкнул, злобно оглянулся на меня и попытался сильным рывком выдернуть ногу из моего хоть неловкого сейчас, но многоопытного, а потому крепкого захвата.

   Дело плохо.

   Куся у меня редкостная гадина. И хоть понимает, что хозяйка я, и что он полностью от меня зависит, но показывать зубы не стесняется. И ненависть свою - тоже. Поэтому хватануть меня за руку или за ногу не брезгует. Я знаю: с ним нельзя резко или злобно, даже если уже когтищи задних лап распахали руку до локтя, а желание убить лысую скотину превышает все разумные пределы. Всегда нужно добром и лаской - Кусимир злобная, мерзкая, злопамятная тварь. Спасибо, мамочка, за подарок!

   И я опять ласково запричитала:

   - Кусь, Кусь, Кусь! Иди ко мне, - и медленно поползла, стараясь не выпустить лапу из сжатых пальцев, но и не сделать животине больно. При этом нужно было тщательно следить, чтобы все пути к отступлению были отрезаны. Коту, ясное дело.

   Рюкзак немного мешал, болтаясь впереди, а пол, что под ногами выделывал несмешные коленца, мешал ещё больше. А Кусимир всё так же недружелюбно сверкал на меня своими огромными глазами, на лысой голове смотревшимися почти телескопическими, щерил пасть и вообще всячески демонстрировал угрозу.

   Он знал, что победа будет за мной, но должен был красиво выйти из ситуации. И я, понимая это, давала ему возможность изобразить мощное сопротивление. Мой второй рывок совпал с очередным «ппенттеншшш!» над головой и оживлённым разговором за бортиком. И хорошо, что зашумело до моего рывка - я нечестно воспользовалась этим звуком, чтобы сделать ещё одну попытку схватить лысого поганца и упрятать в приготовленный мешок. То есть рюкзак.

   На этот раз я оказалась ловчее и схватила тяжёлое, горячее и сопротивляющееся тело, крепко прижала к себе. То есть к рюкзаку.

   Нужно было кота запихнуть внутрь и закрыть крышкой, но сначала... Сначала извиниться, что влезла без разрешения в корзину шара, и попросить, чтобы кто-нибудь там, снаружи, помог мне выбраться из болтающейся подвески.

   И я стала подниматься, крепко прижимая кота и уже чувствуя, что что-то идёт не так.

   Едва я приподнялась над бортиком, резкий ветер затрепал волосы, норовя залепить глаза и затолкать их в рот. Чувство «что-то не так» просто заорало и запрыгало цветным слоником, перемешивая весь мой ливер в фарш - от страха внутренности сжались и, казалось, превратились в тугой комок.

   А когда я бросила взгляд вниз, за бортик, не сдержалась и заорала уже сама. Кот среагировал мгновенно и впился в меня когтями. И даже грубая ткань рюкзака и свитер не защитили меня этого покушения.

   Звук из горла закономерно стал ещё громче.

   А орать было отчего: воздушный шар, а значит, и корзину со мной и злосчастным Кусимиром волокло в сторону моря. Следом бежали люди и что-то кричали. А когда увидели меня, выглядывающей под бортиком, закричали ещё громче. А ещё запрыгали, замахали руками и задрыгались как-то совсем пессимистично.

   Кажется, я попала...

   Прижимая подвывающего Кусика покрепче, я опустилась прямо на пол. Так, первое — свободу рукам, заодно - обезопасить лысую скотину. А то ведь, бестолочь, уже на грани, сейчас взбесится и выпрыгнет сдуру из корзины.

   Без особых церемоний запихнула кота туда, куда и планировала - в мешок, то есть в рюкзак, на удивление ловко борясь с цепкими когтями и сопротивляющейся тушей, что, казалось, вмиг потяжелела на пару кило.

   - Я потом с тобой помирюсь, дружочек. Обязательно. Прощенья попрошу, на коленях извиняться буду, самого вкусного корма куплю, лично кофейной ложечкой в рот запихивать стану. Потом. Как-нибудь, - бормотала бессвязно, затягивая шнурки дрожащими руками. - А пока посиди там.

   И щёлкнула замочком рюкзачной крышки.

   Подняла голову вверх, присматриваясь к горелке и верёвкам, свисающим в корзину от шара. Теперь уже решительная и готовая действовать, снова поднялась на ноги. И тут меня перекосило от ужаса: я ещё раз взглянула на своих спасителей, что бежали следом за шаром.

   Что должны были бежать за шаром, то есть за мной.

   Было отчего испугаться: всю эту громадину, в которой я болталась, не просто волокло по земле. Её уже хорошо приподняло над грунтом и несло к морю. Причём море было вот, рукой подать, а люди, которые, как я предполагала, могли этим шаром управлять, могли остановить, удержать и опустить на землю, остались далеко позади. И уменьшались всё сильнее, превращаясь в букашек.

   Я нервно сглотнула, бросила быстрый взгляд на волны и снова уставилась на своих потенциальных спасителей. Кажется, кто-то опять остался один. И это одиночество было страшнее любого другого, которое я познала в своей жизни.

   Это катастрофический одиночный полёт над морем на воздушном шаре одной безмозглой девчонки с не менее безмозглым котом.

   Полёт в один конец.

   Малюсенькие люди там, внизу, что-то кричали. Слов было неслышно - ветер усиливался, да и грохот крови в ушах делал меня глухой, а услышь я хоть что-то, вряд ли поняла бы.

   Мне было страшно.

   Сквозь волосы, что ветер залепил лицо, я с трудом рассмотрела почти одинаковые движения человечков, что остались на твёрдой земле. Они поднимали вверх руки и... жестикулировали? Слишком далеко, не разобрать.

   Я закусила губу и на мгновенье прикрыла глаза. Что ж, придётся разбираться самой.

   Так. Вдохнуть поглубже, унять дрожь в руках и начать спасательную операцию.

   От шара вниз свешивались верёвки, а над головой были слепленные воедино четыре аппарата, похожих на керогазы. Один такой стоял у бабушки в сарае.

   Эти аппараты были опоясаны нержавеющей трубой. Держась за неё, я обошла по кругу на подгибающихся ногах эту висящую технику. Нашла кнопку. Недолго думая (когда тут думать, когда действовать надо!), нажала её, и из горелки вырвалось пламя.

   Ппенттеншшш! Знакомый звук. Ура! Кажется, получилось!

   От облегчения расслабились плечи, которые, оказывается, ощущали тяжесть ситуации, словно тяжесть бетонной плиты. Дышать стало легче. И я радостно глянула вниз и... едва не зарыдала.

   Не нужно было нажимать, не нужно!

   Люди, что всё ещё бежали за шаром и махали руками, стали такими малюсенькими!.. И остались на берегу. Видимо, все эти взмахи как раз и предупреждали меня ничего не нажимать. Да только поздно - теперь подо мной было море.

   Я закусила губу. На кнопку жать нельзя, это и ежу понятно.

   Жаль, что так поздно.

   Так, холодный разум!

   Думаем! Если кнопку нажимать нельзя, то есть ещё верёвки. Может, они помогут вернуть шар к земле? Я перебирала тросы трясущимися руками и старалась не глядеть вниз. Сейчас нужно просто правильно выбрать верёвку. Верёвку, и всё. А там, может, катер какой пришлют.

   Подняла голову. Внутри оранжевая оболочка была ненамного темнее, зев - большим и очень глубоким, огромные бока шара застилали всё небо над головой, будто крыша. Но почему-то это не обнадёживало. Всё равно было страшно.

   А ещё холодно. Встречный ветер тёр щёки, будто наждаком, забирался под одежду и добавлял дрожи, делал пальцы деревянными. Я присела на дно в надежде, что бортики корзины меня хоть немного защитят.

   Кот возился в рюкзачке, но молчал. Куся, Куся! Горестно вздохнула, качая головой. Куда же нас несёт, товарищ мой по несчастью?

   - Ничего! - стала себя успокаивать. - Надо просто потерпеть. Скоро придёт катер. А может, не один, может, их будет два или даже три. Они примчатся, разрезая волны острыми носами, оставляя пенные следы на морской глади. Спасатели в оранжевых жилетах вытащат нас с Кусиком из этой корзины, закутают в тёплые одеяла, дадут горячего чаю, а лучше - кофе. Пойдут к берегу, выгрузят нас, а позади, к корме будет привязан воздушный шар. И пусть ругают, я согласна. Пусть даже штраф выпишут - не страшно, напишу папе, чтобы перечислил денег в счёт подарка на день рождения, он даже и не поймёт ничего.

   Пусть! Готова на любые жертвы, только бы оказаться на суше, на твёрдой земле, в тепле и спокойствии. Даже моя квартирка, больше похожая на конуру, сейчас, с высоты, летящего над морем воздушного, шара казалась чем-то милым и родным. И неблагополучные соседи теперь вполне были терпимы, и пятый этаж не смущал.

   Подумаешь, пятый этаж! Это вообще пустяки по сравнению с поднебесьем.

   Вот вроде и ветер поутих и уже не так сильно свистел в снастях шара. Даже показалось, что послышался новый звук. А если это спасатели на катере? Может, там уже целая вереница катеров мчится за мной и нужно помахать платочком, мол, здесь мы, терпящие бедствие, спасайте нас скорее?

   И я привстала, глянув вниз, за борт.

   Нет! Ну почему?! Нет! Я едва не разрыдалась.

   Мы снижались.

   И не просто снижались, мы были почти у самой воды! Казалось, что волны вот-вот лизнут днище корзины.

    А катеров не было.

   Не было катеров! Ни одного. Ни единого! Даже на горизонте ни намёка на тех, кто может прийти на помощь, спасти, согреть, накормить и вернуть домой.

   Зато суша уже превратилась в туманный силуэт.

   Руки, и так замёрзшие, сейчас и вовсе заледенели - настолько явственно представилось, как корзина падает в море, как я из последних сил цепляюсь за её бортики, постепенно погружаясь в холодную ещё воду, как одежда тяжелеет промокая и тоже тянет меня ко дну.

   Сердце забухало в ушах, а в носу что-то распухло, будто внезапный аллергический отёк, казалось - ещё мгновенье и лопнут сосуды. Непослушные, скрюченные пальцы тряслись уже как у пьяницы, а ноги... Ноги понесло бегать. Шага два вдоль корзины, шага два обратно. Теснота только усугубляла панику.

   Боясь смотреть вниз, я задрала лицо к шару, вернее, к агрегату с красной кнопкой. Взгляд прилип к ней. И мысль бешеной белкой закрутилась в голове. Я хочу жить? - спросила у себя. Мгновенно ощупала себя изнутри. Да! Хочу! Ещё как! Долго! Вечно!.. И обязательно счастливо!

   И не раздумывая больше, сделала одно движение непослушной рукой и нажала на красный кружок.

    И ещё. И ещё раз!

   Пусть спасатели сначала пришлют катер. Или вертолёт. Или хоть что-нибудь спасательное. А я пока буду держаться в воздухе. На высоте, под таким шаром, меня найти будет легче, чем если я превращусь в одинокий поплавок, неприметный и маленький, болтающийся на поверхности воды.

   Если кто-нибудь будет искать, конечно. Где они, спасатели? Где катер? Хоть поганенькая моторка где?! Сколько уже времени прошло?

   Опасливо косясь на удаляющуюся воду и обнимая трясущимися руками рюкзак с Кусимиром, я старалась успокоиться и убедить себя, что вокруг не так уж и холодно.

   Эти уговоры с глубоким погружением в себя вышли мне боком - я не заметила другой опасности. Хотя...

   Всё равно не смогла бы ничего сделать, даже если бы заметила её раньше. Может, если бы шаром можно было управлять... Но справиться с этой задачей такой неопытной воздухоплавательнице, как я, всё равно было невозможно, ведь манёвры вряд ли ограничиваются нажатием кнопки.

   И всё же новые неприятности я проворонила.

   Вокруг начала сгущаться дымка.

   В общем-то, заметила я это намного раньше, чем поняла значение быстро уплотняющегося тумана. Только когда белая пелена скрыла от взгляда волны внизу, а потом и шар над головой, я поняла — ослепла. Не в том, самом прямом, смысле, что перестала видеть, а в том, что видимость стала нулевой. Пара метров, не больше.

   Похоже, я слишком быстро поднялась. Слёзы не текли только потому, что лицо замёрзло. Но влагу изнутри с избытком заменила влажность снаружи: теперь ветер был не просто сильным и холодным, он был ещё и сырым - мой свитер пропитался водой и противно холодил спину и плечи.

   Осмотрелась по сторонам, вверх, вниз, через борт. Кроме тумана ничего.

   А Кусимир вдруг снова завёлся — взвыл громко, утробно, будто обещал жесточайшую смерть хозяйке. Или сообщал, что его самого скручивают в мясорубке. А потом затянул на одной ноте так, что, казалось, заиндевевшие на спине волоски осыпаются льдинками.

   И до этого было неуютно, а с придушенным нечеловеческим воем и вовсе стало плохо. В груди что-то сдавило и заболело.

   К вою кот добавил прыжки и сумасшедшие кульбиты внутри рюкзака. Видимо, пытался вырываться. Да так сильно, что меня мотало в корзине, как пестик в ступе. Казалось, что внутри мешка не кот средних размеров, а взбесившийся орангутан.

   Мне же нужно было хоть немного тишины, чтобы собраться с мыслями и сообразить, что делать.

   Сквозь панику, боль в груди, рывки рюкзака, крупную дрожь, сотрясавшую меня с ног до головы, я пыталась думать. Станет ли оболочка шара тяжелее от влаги? Станет ли шар опускаться? Как понять, что пора жать на красную кнопку, поддавая жара?

   Опять в мозгу в ярких красках проскочила картинка утопления в море. Скверных ощущений добавляла влажная одежда и холодный ветер.

   А вдруг шар грохнется прямо на катер, который примчится мне на помощь? Моё полузамёрзшее воображение легко нарисовало всё это в мельчайших подробностях. И я рванула к кнопке, в панике вдавливая её снова и снова - выше, выше, выше!

   А ведь как хорошо начинался день! Я проснулась рано, солнце светило в окно, море было спокойным, настроение - хорошим.

   Это только приезжие думают, что жить возле моря - невероятная удача. Ах, так романтично! Ах, так здорово!

   Ага. Море хорошо для лета. А вот зимы со штормовыми ветрами вовсе не айс. Вернее, даже очень айс, тот айс, который лёд. Ледяной колючий ветер с моря, продувающий насквозь шапку, куртку и сапоги, шквалистый, оттого непредсказуемый, заставляющий наклоняться к земле и держать крепко всё, что может улететь - шарф, сумку или поясок.

   Потому и сегодняшнее утро восприняла как удачу. Как многократную удачу.

   Не зима, в общем-то, даже наоборот - весна, то самое чудесное время, когда ещё нет изнуряющей жары, в природе всё ещё свежее, молодое, пахнет цветами и зеленью, а не пылью и высушенной степью. И значит, можно порадоваться. Урра!

   Ветра почти не было, солнышко ласково поднимало свои лучи над горизонтом, а рядом с нашим посёлком с гордым названием Красный Партизан сегодня открывался фестиваль.

   Фестиваль — это всегда праздник.

   А для местных жителей особенно. Ведь майские уже миновали, а курортный сезон ещё не начался. А тут - вот ведь радость! - привалила толпа реконструкторов и прочих товарищей, дающих заработать на хлеб местным жителям. Да ещё и зрителей притащила за собой. Это вовсе хлеб с маслом, а кому-то - и с колбасой.

   Разве не радость? Это же и завалящие сувениры продать можно, и консервацию, что отягощает прошлогодностью погреба запасливых партизан, то есть жителей Красного Партизана, да и просто где-то бревно поднести - и то копейка.

   Для меня же фестиваль - прекрасная возможность задвинуть тревожные мысли, от которых холодело в животе. Тревожные мысли о том, что в понедельник собеседование, моё первое в жизни настоящее, серьёзное собеседование.

   Волнительно.

   Но это всё потом.

   А сегодня суббота, и значит, целых два дня никаких тревожных мыслей, никаких переживаний. Только радость от тёплых дней, от прекрасной погоды, от весенней природы. И чувствовать себя так, будто собеседование уже закончилось! Причём успешно.

   Сегодня я пойду на исторический фестиваль - каких-нибудь двадцать минут пешком. Так я размышляла, умываясь под струёй из фыркающего и брызгающего крана.

   Погуляю между палатками реконструкторов, пороюсь в сувенирах и куплю какую-нибудь безделушку - на дорогую денег не хватит, а что-нибудь дешёвенькое, исключительно на память, вполне можно. Думала так, выбирая одежду - удобную и по-весеннему яркую.

    Может, встречу ребят, знакомых с прошлогоднего фестиваля? Поболтаю с ними. Вспоминала и красила ресницы.

    Куплю на обед пару чебуреков - гулять так гулять! Съем их, сидя на берегу, угощу Кусимира - строила планы на обед, поедая завтрак: скромный бутер с варёной колбасой и бледноватым чаем.

   А Кусика надо взять с собой, решила, собирая мелочёвку в сумку. Он сидел на подоконнике и щурил на меня глаза, а лысые лопатки выглядывали из складок кожи на спине. «Ну и страхолюдина!» - в который уже раз подумала со вздохом. И от этого стало жалко скотину ещё больше.

   А если я хочу оторваться на весь день, тем более жалко оставлять дома одного. Он ведь тосковать будет.

   Когда я приезжала из города после учёбы, злой и вечно недовольный кот становился ласковым и родным. Ненадолго, правда. До первой еды и пары минут обнимашек. Но всё равно было понятно, что в одиночестве ему тяжело.

   Была бы у меня семья, мама... Я бы оставила его дома, а так... Он же, зараза злопамятная, потом долго будет обижаться, что остался один на целый день. Хорошо, если не испортит ничего.

   Я оглядела свою убогонькую малосемейку с единственной комнатой в девять квадратов. Не бог весть что, но ещё держится, и штукатурка не валится. А я не настолько богата, чтобы делать здесь ремонт. Путешествовать с Кусиком, конечно, неудобно — тяжёлый он, хоть и лысый, да и с его характером мне всегда трудно на прогулках. Вечно несёт его куда не надо или царапаться начинает. А то и вовсе орать.

   Я глянула на котика оценивающе. Или всё-таки оставить дома?

   Тут, как всегда, не к месту, всплыла в памяти ненавистная фраза «мы в ответе за тех...» и так далее.

   Я не просто не любила её. Я ненавидела её всей душой, каждой клеточкой своего сердца, до дрожи в руках. Мелкой дрожи сдерживаемой ярости, почти бешенства.

   Может, потому что сама была тем, кого приручили и бросили?..

   И я приняла трудное решение: лучше взять рюкзак с толстыми стенками. Он будет уместнее, да и кеды к нему можно надеть другие, более удобные для длительных прогулок.

   Коту, кстати, этот рюкзак и привычнее, и нравится больше. Всякий раз, когда именно в нём он путешествовал, иногда в город, иногда просто по Красному Партизану в ближайший магазин, всегда вёл себя прилично. Из неприятностей только одна: пугал своей жутковатой физиономией мирных жителей Партизана, высовываясь для обозрения окрестностей из-под клапана.

   Кусимир правильно расценил открытый рюкзак, паинька, сам влез, аккуратно перебирая лапками. Устроился на дне. Без обычных своих истерик и сопротивления. Да и потом вёл себя пристойно - не вылезал, не орал, от чебурека не отказывался. Даже съел почти половину. Хороший ведь день?! Хороший.

   Но потом что-то случилось, что-то произошло. Что-то совершенно непонятное, непредсказуемое.

   И хороший день закончился.

   В какой-то момент котику больше не захотелось сидеть в рюкзаке, он решил прогуляться.

   Потом вот - запрыгнул в корзину воздушного шара. Пришлось, конечно, лезть следом.

   Если бы я только знала!... Да никогда! Да ни за что! Эх...

   Туман вдруг исчез, будто отрезанный. Исчез, как и не было его. Воздух изменился: резко стал теплее, пах чем-то другим — сухим и приятным, а внизу вместо моря был... лес.

   - Оп-па-чки-очки-тапочки! - прошептала, отказываясь верить в увиденное.

   Голова мгновенно опустела, не желая воспринимать то, что видели глаза. А в чудеса я не верила, а значит, всему должно быть какое-то логическое объяснение.

   Его нет. Пока. Но должно быть. Обязательно. Просто я ещё его не нашла.

ГЛАВА 2

Но это были ещё не все неприятности на сегодня. Подозрительный звук заставил поднять взгляд вверх.

   - Оп-па... чки... очки-тапочки! - прошептала ещё раз и крепче обняла обмякший рюкзак, прикрывая самое ценное, что у меня было - кота. Хотя масштаб катастрофы предлагал отчаянно заорать «мама!», убежать как можно дальше и забиться в самую незаметную щель.

   Шар над головой пылал.

   Мозги вдруг отключились, подстёгнутые картиной стремительно приближавшегося зелёного бугристого ковра. Только это был не ковёр. Это был лес. Лес, конечно, не море, но упасть на него всё равно радости мало. И я отпустила инстинкты и всё-таки забилась в щель, как они того требовали, - под узенькую лавку, из-под которой ещё так недавно вытаскивала упирающегося кота.

   Что ж, будем падать. Выдохнула, пытаясь расслабиться.

   Вспомнилась история выпавшего с аттракциона пьяного в дымину соседа дяди Олега, который имел все шансы остаться мешком со сломанным костями, а отделался синяками и шишками. «Я просто не боялся, расслабленный был. Потому что пьяный!» - хвастал он потом всем и каждому, сверкая опухшей пропитой рожей и улыбаясь щербатым ртом.

   Мне тоже надо расслабиться. И зажмуриться!

   Как я ни готовилась, удар всё равно получился сильный: зубы клацнули, даже в голове зазвенело, заболела ушибленная спина и правое плечо. Спиной я упиралась о лавку, а плечом - о корзину. И это было в полёте. А теперь в лавку я упиралась головой.

   Шелест листвы мигом сменился хрустом. И это мог быть как хруст веток, так и хруст наших с Кусиком костей.

   В голове всё перемешалось, и странное ощущение тяжести в ней же тоже сильно мешало определить источник хруста. Пара судорожных вдохов, и наконец, стала осознавать реальность: я, кажется, висела вниз головой.

   То есть это корзина перевернулась и висела, а я - вместе с ней. И висела, и покачивалась. Почти как на качелях, только вверх тормашками. Качели двигались всё медленнее и медленнее. Теперь бы не выпасть, а то костей не соберёшь потом. Вот ведь некстати вспомнила про дядю Олега!

   Попробовала осмотреться. Повернула голову и увидела ветви деревьев и кусочек неба. Оно было ещё светлое, а ниже, под кронами, уже начинало темнеть. Кажется, мы застряли в каком-то дереве.

   Сердце бухало, и в этой тишине, полной звуков шуршащей листвы, чего-то отчётливо не хватало. Это тревожило, не давая успокоиться.

   Когда корзина, наконец, замерла, я осталась сидеть, прислушиваясь к окружающим звукам. Что не так? Откуда такое беспокойство?

   Подышала нервно, мысленно ощупала себя. Спина напоминала об ушибе несильно, а вот плечо болело. Всё остальное вроде в норме. А как там мой Кусимир?

   Он вёл себя подозрительно тихо, и я, наконец, поняла причину тревоги. Да! Именно это меня и тревожило - затихший Кусимр! Неужели я раздавила кота?! Или он сдох от ужаса? Почему он молчит?!

   Нужно было срочно посмотреть, что с ним, а для этого - выбраться из вывернутого состояния и застрявшей почти вверх дном корзины.

   Я уже вытянула руку, чтобы подтянуться на узенькой лавочке, как услышала внизу громкий шорох, а потом корзина снова стала двигаться. И причиной была вовсе не я! Корзину кто-то довольно сильно дёргал.

    Я снова замерла, прислушиваясь. Может, это, наконец, спасатели?!

   - Эй, кто там? - крикнула хриплым голосом. - Вы можете мне помочь?

   Но внизу всё стихло.

   Я испугалась, что помощь испарится так же быстро, как и подоспела, и стала активно выбираться из своего спасительного уголка, который мог оказаться ловушкой.

   Корзина закачалась, но дерево держало её надёжно - треска было, и это только радовало.

   Я боком выползла из-под лавки, придерживая рюкзак, и глянула через скособоченный бортик. Навскидку до земли было целых два страшных метра, а может, мне так казалось со страху. Но нужно было быстрее открыть рюкзак и разобраться с Кусимиром. Поэтому два метра или не два - неважно. Нужно оказать коту помощь, если он ещё жив, или если не жив... Нет, не буду думать об этом.

   Двигаясь так же боком, спустила ноги и, ухватившись за край, повисла в воздухе.

   Глянула вниз. Там, задрав ко мне лицо, стоял человек. Сильно много из моего положения не увидишь, да и над головой затрещали ветви и зашуршала листва. Кажется, я переоценила надёжность дерева, и мы с Кусей рискуем упасть ещё раз.

   И с криком:

   - Ловите меня! - я разжала руки.

   Он бы сбежал. Сбежал как миленький. Это было написано у него на лице. Но, как говорится, от упавшего на тебя счастья не спрячешься: я приземлилась неожиданно удачно - прямо перед ним, по инерции заваливаясь стрельнувшим болью плечом на его тощую нескладную фигуру.

   Да, синяки от нашего соприкосновения сходили с меня потом долго. И не мудрено - такие торчащие во все стороны мослы на длинных руках и ногах наверняка царапали всё вокруг, да и сами, скорее всего, царапались. Всегда и обо всё.

   Он меня, конечно, поддержал.

   Ещё бы. В такой ситуации не сильно отвернёшься или убежишь - поддержать ему пришлось больше для того, чтобы не упасть самому. Ведь свалилась я ему прямо на ноги.

   Здесь, под кронами высокого леса, уже смеркалось. Но ни сумерки, ни он сам кривую мину недовольства не скрыли. И я быстренько, скорее даже судорожно, выпрямилась и деланно улыбнулась.

   - Прости, правда не хотела. Так уж получилось. Спасибо, что помог.

   Он сложил руки на груди, задрал подбородок и глянул на меня сузившимися глазами - сверху вниз, всем видом показывая, что знает нечто такое, что его несказанно заинтриговало. Лицо у парня было сильно нетипичное - вытянутое да ещё и отягощённое крупным носом, но сейчас было не до внешности случайно встреченных незнакомцев. Потому что... Безмолвие и неподвижность там, где так недавно орало и брыкалось, усиливали тревогу. И я, опомнившись и махнув рукой на парня, рванула застёжку рюкзака, что висел почти на животе.

   И тут что-то произошло. Произошло явление кота народу.

   Из-под крышки появилась морда Кусимира во всей красе своих телескопических глаз. И это произвело поистине волшебное действие на нас обоих - на меня и на носатого парня, всё так же надменно глядевшего сверху вниз.

    Я обрадовалась, что животинка моя жива, а почему у длиннолицего вытянулось лицо - не знаю.

   Притихшее было во время приземления сокровище будто того и ждало, чтобы мы заняли самые выгодные для его обзора позиции и метнулось наружу. И метнулось-то как! Не просто неожиданно и внезапно. Метнулось вверх. Что, вообще-то, было невозможно.

   Я захлебнулась воздухом и пыталась подобрать свободно болтающуюся челюсть. Что?! Мой котик выпрыгнул из рюкзака вверх?!

   Да!

   Котик вспорхнул. Вылетел.

   И я, сначала от неожиданности, а потом и от удивления, не могла сказать и слова - у моего котика на спине были... крылышки. И Куся ими работал как птичка! И летел! Летел, без преувеличений и переносного смысла!

   Оп-пачки-очки-тапочки...

   Я перевела потрясённый взгляд на длинного и нескладного, на которого свалилась с дерева. Его лицо, так похожее своим овалом на лица английских лордов, а ещё - на лошадь, тоже было потрясённым. Этому выражению каким-то неясным образом способствовал нос. Примечательный, будто приделанный или случайно забытый, в общем, довольно чужеродный и крупный для этого лица нос. С горбинкой. С горбиной. А если совсем уж честно - с приличным таким горбом.

   Нехорошо такое говорить про человека, который подставил в ответственный момент плечо и помог. И ничего, что помог помимо воли. И что я прилично ударилась о него, тоже не стоит. Это уже неважно. Главное же - помог.

   Да и что мне его лицо? У меня вот кот летает.

   И ведь уже далеко отлетел! Я бросилась за Кусимиром. Надо догнать, словить и в рюкзак усадить. Он же потеряется в лесу, заблудится, а мне ищи его потом с незнакомом месте! Спасать надо зверюшку, заодно и окружающий его мир.

   Но парень не дал мне и шагу ступить, крепко ухватив за локоть, и дёрнул к себе. Меня занесло и развернуло к нему. Мой спаситель разразился речью, быстрой и эмоциональной, с размахиванием свободной рукой, с кивками головой, дёрганьем за мой рукав и тыканьем пальцем в сторону улетавшего в чащу Кусимира. Речь выглядела феерично, эмоционально и заставляла заслушаться.

   Но!

   Была проблема. Проблема была мелкой, почти незначительной - из всей этой живописной тирады я не поняла ни слова - парень был иностранцем.

   - Давай потом поговорим, а? Мне бы Кусика выловить, пока он не потерялся, - и я дёрнула руку из захвата. Но не на того нарвалась.

   Лошадиная Морда неприятно скривился и кивнул в сторону, противоположную той, куда полетел мой кот. Я обернулась. Что там такое? Сумерки сгущались, видно ничего, кроме леса, не было да и слышно тоже... А нет, слышно как раз было.

   Гвалт. Шум. Крик. Где-то вдали, плохо слышимые. Но однозначно не фанфары.

   Через лес ломился кто-то большой. Или что-то большое. Например, стадо слонов. И это стадо издавало все возможные для погони звуки. Они были ещё далеко, очень далеко, но совершенно очевидно приближались.

   Я вопросительно глянула на носатого.

   Он опять быстро-быстро заговорил, убедительно жестикулируя, на лице - тревога. Махнул в сторону почти догоревшего шара. Я только сейчас поняла, что он упал на другое дерево, не на то, где застряла корзина, а то было бы нам счастье гореть вместе с ним, даже передёрнулась.

   Несколько раз парень тыкал себя в тощую грудь, сопровождая жест словом «жажа», и махал в сторону, противоположную той, куда ускакал мой внезапно окрылевший домашний питомец.

   - Ты Жажа? - уточнила я и, показав на себя, представилась. - Зоя, я Зоя.

   Парень оскалился, по крайней мере, мне так показалось - в ранней ночи блеснули зубы, и приблизил своё лицо к моему так, что я почувствовала запах из его рта.

   Ну что сказать? Питался он явно не радугой. И когда зарычал, я подробнее познакомилась с запахами местной кухни и зубной пасты, вернее, её отсутствия. А ещё поняла, что шум в той стороне леса предвещает опасность, а значит, парень прав - пора делать ноги.

   Подкрепить уверенность помог его жест: замах руки и чёткое движение у моего горла продемонстрировали что и как быстро мне перепилят. В общем, я поняла, что церемония знакомства совершенно неактуальна.

   Он дёрнул меня в сторону, противоположную шуму. Взгляд зацепился на шевельнувшейся в лесу листву. И я с радостью заметила в том месте знакомую светлую тушку. Куся! Он мелькал между ветвей и будто специально заманивал, звал за собой. А меня и упрашивать не нужно, ведь там мой кот! Я его могу словить!

   И мы побежали.

   Это был очень особый вид спорта - бег по ночном лесу.

   Ночь была ещё не очень тёмная, но деревья и особенно кусты смешивали тени от своих крон с самими кронами.

   А значит... Значит, встреча с ветвями была неизбежна.

   Меня спасал капюшон, лицо почти не страдало. Но вот руки и туловище попали под шквал хлёстких веток, а ноги продолжали страдать от встречи с многочисленными препятствиями едва намеченной тропинки.

   Жажа пыхтел впереди. И когда он оборачивался посмотреть нам за спину, звук его одышки становился громче. А я смотрела только вперёд - не мелькнёт ли где белый бочок моего лысого гадёныша? И к счастью, время от времени он таки мелькал. Может, и правда заманивал?

   В боку скоро закололо. И чтобы отвлечься, я на бегу стала раздумывать, куда же меня занесло.

   Странное место эта иностранщина - коты обрастают крыльями, а на упавшую с неба девицу объявляют охоту.

   Это точно не Крым, если русского не понимают. Абхазия? Грузия?

   Большущий нос парня голосовал за кавказский вариант, но против него восставал вполне светлый, даже теряющийся во всё сгущающихся сумерках белёсый цвет его волос. Да и местность хоть и лесистая, но совсем не горная. Какой Кавказ?

   Да и речь парня... Я, вообще-то, небольшой знаток закавказских языков, но вездесущие армяне или азербайджанцы говорили по-другому, гортанно. Этот же парень будто лаял. Немец?

   Лес кончился как-то неожиданно. И Жажа тут же перешёл на шаг, на ровный, но широкий шаг целеустремлённого делового человека. Вроде и неспешно, но довольно быстро.

   Он что-то втолковывал на ходу, борясь со сбившимся дыханьем. Но я мало не понимала ни слова, да и думала всё больше о том, где же мой котик, всё вглядывалась, пытаясь увидеть его светлый силуэт в темнеющей чаще.

   Как бы плохо я со своим котиком ни дружила, всё же несла за него ответственность, и чувство долга заставляло меня волноваться за лысого мерзкого зверя, оставшегося в лесу в полном одиночестве.

   Такого домашнего, разнеженного, наглого...

   Вскоре спотыкаться я перестала - под ногами появилась хорошо утоптанная широкая тропа. Пожалуй, две машины разъехались бы. Кажется, мы шли уже по дороге. Это точно была какая-то местная трасса - мелкий камень плотно впился в пыль. Грунтовка, что ли?

   Но рассматривать окрестности было некогда. Мы вывернули к постройке с освещёнными окнами. Судя по очертаниям, что-то двухэтажное, но подозрительно неяркое. Если это заправка, то я балерина Большого театра.

   Наши придорожные заправки сияют ярче новогодних ёлок, а это сооружение было похоже на какой-нибудь подпольный цех, настолько всё было тускло и невыразительно, будто кто-то нарочно пытался сделать это местечко в лесу ещё более неприметным.

   Что это вообще за странное место? Какая страна могла быть в таком отсталом состоянии?

   Я пыталась быстро вспомнить что-нибудь подобное в радиусе... гм... полёта воздушного шара от моего родного Белого Города. И что-то не могла припомнить, где есть такие густые леса, но не горы, где есть цивилизация, но и не очень цивилизация, где есть вроде бы и носатые, но не кавказцы, и где бы при этом ни одно русское слово не отозвалось чем-то знакомым у местных жителей.

   Дальше додумать не получилось - мы уже стояли у кривоватой деревянной двери, чем-то напоминавшей мне дверь одного маленького заведения на одно посадочное место в конце бабушкиного огорода: набор длинных досок с двумя поперечными и одной диагональной между ними. Полному сходству мешало отсутствие накидного крючка.

   Мой проводник повернулся, остановившись у самой двери. Его лицо было не просто похоже на лошадиную морду. В тусклом свете наддверного светильника оно напоминало лошадиный череп. Сразу вспомнилось про князя Игоря: «... и примешь ты смерть от коня своего». Бррр.

   Перед тем как толкнуть непрезентабельную занозистую филёнку, Жажа что-то тихо прошипел, легко прижал свою ладонь ко рту. К моему, между прочим, рту. Пронзительно глянул в глаза, оценивая, поняла я или нет?

   Я отодвинула его руку от себя.

   То, что нужно молчать, я поняла, не дура. Погоня позади как-то располагала к осторожности. Но меня всё больше тревожил Куся. Я хотела, чтобы он был со мной. И просемафорила, махая ладошками, как крылышками, дескать, хочу найти кота.

   И мистер Лошадиный Череп покивал, повторил махание крылышками и показал на дверь - там всё будет. Потом быстро скинул свою... пусть будет куртку, взгромоздил мне на плечи и поправил капюшон, надвинув его пониже. Маскировка?

   Может, там, внутри, он возьмёт лестницу, чтобы схватить кота? Или купить еды, чтобы подманить? Странно, конечно. Зачем тогда маскировка? Сам бы сходил, я и здесь подожду. Жажа с лицом-черепом лошади скривился и дёрнул меня за рукав - идти нужно вместе.

   Ну ладно, давай попробуем. Хотя мне это не нравится.

   И я примирительно похлопала его по высокому плечу и кивнула - идём. Что, собственно, я теряю?

   Была надежда на то, что кот, во-первых, далеко не улетел - всё же он только пару минут как летает, ещё совсем не ас, и значит, далеко не мог умотать. А во-вторых, за этой дверью мы как-то решим проблему его поимки. А ведь сзади за нами ещё погоня.

   Парень тоже глянул в ту сторону, откуда мы пришли, на лес - про погоню он тоже не забыл, и поспешно толкнул дверь. Она неприветливо взвизгнула. Я и обернуться не успела, как меня волоком тащили внутрь.

   А внутри была забегаловка.

   Неухоженная, тёмная, с низкими потолками, неожиданно тонко стилизованная под старину, как, собственно, и входная дверь, - всё в дереве, в грубо обработанном, старом, уже посеревшем.

   На потолке балки (бабушка такие называла смешным словом бантыны), по сторонам от входа - столы, больше похожие на козлы, лавки по-старинному длинные и широкие. На таких и сидеть, и спать можно. Людей - пара человек у столов, которые мы миновали одними из первых.

   Жажа снова включил свою деловитую быструю походку, двигаясь вглубь помещения, и на ходу, прямо с порога стал что-то сурово говорить бармену.

   Толстой мужик, что опирался локтями на отполированную деревянную столешницу, видимо, стойку, с самым тоскливым выражением лица, вовсе не был похож на бармена. В моём, по крайней мере, представлении. Скорее уж на мясника. Здоровенные ручищи, на которых трещали подвёрнутые рукава белой когда-то рубахи, серый передник в пятнах и разводах, похожих на засохшую кровь, лохматые, давно не мытые вихры на голове, заросший щетиной с густой проседью подбородок.

   Этот не-бармен что-то ответил всё на том же как бы немецком, внимательно выслушав моего спутника. Эти слова внесли ясность - я не свалилась на какого-нибудь уникума или неместного: эти двое хорошо понимали и друг друга и я их так же хорошо не понимала.

   Удивило, даже поразило, другое. Вернее, поразил.

   Поразил меня мой спутник своими мимикрическими способностям. Теперь, если бы не одежда, я бы приняла его за молодого управляющего банком или ещё какого ответственного служащего, настолько спокойными и уверенными были его движения, глубоким - голос, строгим - взгляд. И да, ещё раз, при лучшем освещении, я поразилась его сходству с лошадью.

   Лошадь с со строгим взглядом - трудно не поразиться.

   Пройдя через всё помещение, мы оказались у противоположной стены, сбоку от стойки, одновременно с не-барменом. Прямо перед нами была ещё одна дверь, почти такая же стилизованная, как и входная, - плохо обработанные доски, серые от старости, даже на вид занозистые.

   Не-бармен сказал ещё что-то, и мой спутник озабоченно нахмурил брови, глянул на меня укоризненно и даже, пожалуй, раздражённо и полез в сумку, висевшую на поясе.

   Заплатить нужно?

   Точно. Жажа выудил наконец из сумки округлые видимо монетки. Только странные, с дырочкой посередине. Пересчитал их и кинул на меня ещё один недовольный взгляд. Я только бровями пошевелила под своим глубоко надвинутым капюшоном - мол, не вижу я твоих гримас.

   Жажа скривился ещё горше и протянул всю небольшую горсточку дырявых кружочков бармену, что уже подставил ладонь одной руки, чтобы принять деньги. Другой он держался за ручку двери, готовый её распахнуть.

   В какой, интересно, стране в ходу вот такие монетки с дырочкой? Уж точно не в Абхазии.

   В Турции? Да нет, это вообще нонсенс. А как мы Кусимира доставать будем?

   Но и эту мысль мне не дали додумать. Вернее, не дали додуматься до того, что стоит быть осторожной рядом с двумя незнакомыми иностранцами на их родной территории. Дверь, рядом с которой мы стояли, открылась во внутренний дворик.

   Вернее, я думала, что откроется во внутренний дворик.

   А увидела я тёмную мглу с проблесками тонкой радужной плёнки, как на мыльном пузыре. Я с испугом глянула на Жажу и только хотела возмутиться обманом и закричать, что без Кусимира не сделаю и шагу, как тот, заметив это моё движение, смазанное капюшоном, схватил за руку и одним рывком протащил через дверь.

   И мы оказались в городе. В таком старинном, похожем на прибалтийские города, только грязнее и неказистее.

ГЛАВА 3

Остальной путь был каким-то смазанным. Мы снова бежали, шли, опять бежали. То по улицам города, то через какие-то исторические фестивальные помещения. Была ещё дверь. Может, и не одна. Может.

   Потому что я просто отключилась, а когда включилась, уже сидела в полутёмном помещении на широкой лавке, опершись спиной на стену. Передо мной стояла кружка, и я обнимала её двумя руками. С другой стороны стола слабо выплывал из темноты образ моего нового знакомца Жажи. Рядом с ним сидел ребёнок.

   Оба пили из таких же кружек, как и та, что была у меня в руках. Оба одинаково тяжело рассматривали меня.

   Поймав мой взгляд, человек с лошадиным лицом что-то сказал и ткнул пальцем в сторону моей кружки. Я заторможено глянула на неё. Внутри была жидкость. В полутьме не понять прозрачная или нет. Пальцы ощущали тепло. Кружка горячая?

   Жажа нахмурился, приподнял свою кружку, покачал её и демонстративно отпил.

   - Надо выпить? - спросила на всякий случай. - А что это?

   Поднесла к носу, понюхала. Пахнет травами. Незнакомыми. Но запах приятный.

   Жажа что-то буркнул и, перегнувшись через стол, снова подтолкнул кружку за донышко к моему лицу.

   Я хлебнула. Травяной чай. Тёплый. Согревающий.

   Ледяной молнией пронзила мысль: «Кусимир!», я дёрнулась, вспомнила, что оказалась в незнакомом месте, в чужой стране, что потеряла кота, что мне надо домой!...

   Судорожно стала оглядываться, ощупывать себя в поисках рюкзака. Надо позвонить! Надо было сразу позвонить! Плевать, что роуминг сожрёт мои небольшие копейки. Может, мама смогла бы... Нет, маме нет смысла звонить. Лучше папе. Он сможет! Надо звонить папе, пусть свяжется с консульством.

   Рюкзак всё так же болтался на животе. Запустила в боковой карман руку. Телефон был цел, от нажатия кнопки экран засветился, и я, едва сдерживая слёзы радости, ткнула в кружок с телефонной трубкой.

   Только напрасно - сети не было.

   - Окс эст? - спросил Жажа и двинул острым подбородком в сторону моего телефона. Мальчишка прищурился молча и стал рассматривать ещё пристальнее, словно был живым воплощением томографа.

   - Почему у вас нет сети? - я огляделась по сторонам.

   В помещении, где мы сидели, было темновато. И я только сейчас обратила внимание, что единственный источник света - странный светильник - стоял на столе, чуть в сторонке. Это было что-то среднее между фонарём и керосиновой лампой. Я таких не видела раньше.

   И шнура от него не было.

   - Электричество отключили? - спросила, озираясь снова. - И часто у вас такое бывает?

   Жажа молча смотрел на меня.

   - Окс дест оваф? - уточнил он, показав снова на телефон.

   Смысла гавканья я не разобрала, но жест был понятен.

   - У вас нет телефонов? - я дала ему гаджет, и по тому, как он недоумённо и заинтересованно вертел его в руках, поняла - нет, нет у них телефонов, а этот - первый, который ему довелось увидеть в своей жизни.

   Господи, где же я?

   Привстала и забрала телефон - ещё испортит. Потыкала в бессмысленной попытке найти то, чего здесь, кажется, не было, - сети. Не понимаю. Дикие места, дикие люди, сети нет, грязные городки под старину, керосинка вместо нормального освещения.

   Полистала галерею, открыла фотки Кусимира и сами собой потекли слёзы. Я подняла мокрые глаза на Жажу и мальчишку.

   - И где мой Куся? Где он? Ты мне обещал, что там, за дверью, мы решим этот вопрос. И что? Мне домой нужно! Понимаете? Мне нужно домой! А я не только не стала ближе к дому, я ещё и кота потеряла!

    И кота потеряла, и будущее. И неизвестно, что ещё. Мне же на собеседование в понедельник, я же договорилась! А тут такое...

   Мне повезло с вакансией. Её Лариса увидела, мне рассказала, поддержала и подсказала. А ещё помогла резюме сделать и ещё потом, когда мне позвонили и пригласили на собеседование, не позволила отказаться.

   Я так волновалась, настолько накрутила себя, что надумала бросить всё, не пойти, придумать любую причину и не пойти - настолько тяжело было примерять к себе ситуацию отказа. Мысли вертелись только вокруг этого, и я выискала кучу причин, почему отказала бы такому кандидату, как я, и настолько на этом зациклилась, что просто перестала трезво мыслить.

   Но тётушка растормошила, не дала закрыться, как обычно бывало со мной в трудных ситуациях. «Ты же не корову покупаешь. Какие твои потери? Может, ещё сама захочешь отказаться! Да и просто позволь себе. Позволь пойти и позволь отказаться, если что-то не понравится. Представь, будто ты не на собеседование идёшь, а просто поговорить "за жизнь". А если ещё и возьмут на работу, будет тебе приятный бонус», - со смехом сказала и обняла меня. И дрожа от страха всё же решилась. А теперь?

   Я вздохнула судорожно, как в детстве после окончания страшной сказки, и тоже обняла Ларису. Мне, наконец, хорошо стало, легко. И не только потому, что она решила мои сомнения. Я почувствовала, что не одна, что кому-то нужна, что могу рассчитывать на чью-то поддержку.

   Потому что с мамой мои разговоры по телефону были похожи на беседу с кассиром банка:

   - Здрасьте, мне вот тут оплатить.

   - Здрасьте. Карточка или наличка? Не забудьте ваш чек.

   С отцом, конечно, всё было по-другому. Я ему, конечно, похвасталась: меня пригласили на собеседование и как только получу диплом, могут взять на работу. Он, конечно, радостно улыбался, всё переспрашивал: «Да ты что?! Правда позвонили? Сами? Ну ты, Зай, молодчага!».

   Но дети, как всегда, шумели, и я так и не смогла рассказать ему как волнуюсь, как боюсь, как переживаю.

   Как соскучилась за ним.

   Как хочу снова увидеть.

   И не с экрана компьютера, а вживую. Как хочу обнять, рассказать, как мне одиноко и страшно, как мне не хватает его.

   Но я улыбалась и давила слёзы, молча слушала, как мой младший сводный брат лопочет у отца на руках, дёргая его за ухо, как старший кричит где-то там, за границами видимости, заглушая наш разговор. Улыбалась девочке, падчерице отца, что стояла у него за спиной, собственнически положив руку на его плечо и всем видом показывая: «Это теперь мой папа, а не твой! Поняла?». Улыбалась и папиной жене, которая, заглянув в камеру, сказала:

   - Зоюшка, я украду у тебя папу. Он мне сейчас очень нужен. Прости.

   И я улыбалась, глядя в экран, где мгновенье назад мой папа махнул мне на прощанье рукой.

   Улыбалась, и всё же не сдержала слёз, в который раз убеждая себя, что всё нормально, что так бывает, что у него своя жизнь, что я там всё равно не прижилась бы, а он, как мог, поддержал меня. Вон как радовался, улыбался.

   Так что оставалась только Лариса.

   Хорошо, что у неё нашлось для меня полчаса и нужные слова.

   А контора эта, куда нужно было идти на собеседование, в нашей среде — среде зелёных выпускников колледжа - была известна. Туда брали, таких, как я новичков, подучивали, натаскивали, давали опыт. А потом кто-то рос по карьерной лестнице здесь же, кто-то находил варианты получше, некоторые - даже в столице. Поэтому попасть на такую работу было удачей.

   А если я без предупреждения сорву собеседование, не приду, то потеряю эту возможность навсегда. И всё из-за чего? Из-за какого-то дурацкого Жажи с мордой коня!

    И я с новыми силами накинулась на парня с расспросами. Ну не может быть, чтобы ничего не отозвалось!

   - Скажи, где мы? Это Турция? Мне нужно в консульство, в консульство России. Рос-си-я! - произнесла я по слогам, борясь с подступающим отчаянием. - У меня с собой даже гражданского паспорта нет. Меня же оштрафую, я не знаю... в тюрьму засадят! Я не хочу в тюрьму, мне домой надо! На собеседование!

   Жажа прислушивался к моим словам, как птичка - склонив голову к плечу. Но было видно, что ни слова он не понял. Малыш, что всё так же сидел напротив, смотрел исподлобья, явно неодобрительно, но и на его лице не мелькнуло ни искры понимания.

   Это не Россия, тут без вариантов. Ближнее зарубежье? Какая бы глубинка маленьких кавказских государств это ни была, Абхазия или Грузия, но пару общих слов на русском, пусть на ломаном, на малоузнаваемом, но всё же понятном обеим сторонам русском языке, мы бы нашли.

   А здесь такого нет и близко.

   Значит, это что-то более далёкое.

   Но что?

   Греция? Вряд ли. Греция — это стройные кипарисы, бирюзово-прозрачное море и белейшие домики. Горы опять же.

   Болгария? Болгария - развитое европейское государство. А отсутствующая сеть и убожество этого дома не вязались с понятиями «развитое» и «европейское».

   Не знаю, были ли где-то розетки, но современной техники на этой кухоньке тоже не было. Да ладно современной! Пусть бы уж допотопной, но даже такой здесь не было.

   Можно ли представить кухню без холодильника? Нет! А здесь его не было. А без плиты? Если не газовой, то хотя бы электрической? Здесь не было плиты! Уж про микроволновку я промолчу.

   Но самое ужасное, что вызвало у меня судорожное глотание, было то, что водопроводного крана здесь тоже не было.

   Это не провинция и не разруха, это позапрошлый век какой-то! А может, это не кухня?

   Я ещё раз с надеждой осмотрелась. Нет, всё таки кухня: на стене полочка с блюдами и каким-то плоскими мисками, подобия кувшинов или непрозрачных бутылок, у двери - пузатый шкаф (буфет! - вспомнилось название), у дальней стены стол с неряшливой стопкой плоских деревянных блюд как в пиццерии и какими-то грязными овощами, за ними - нечто среднее между кофейником и высокой металлической кружкой.

   В углу что-то, напоминающее печь. Вернее, напоминавшее, если бы... Если бы там хоть конфорки были или дверка сбоку, для дров. Дров, кстати, тоже не было.

   Сюр, это какой-то сюр. Остановись безумие, ты ужасно!

   Руки, державшие чашку, больше похожую на пивную кружку из дерева, подрагивали, ком в горле раздулся до размеров гандбольного мяча, перекрывая возможность говорить.

   Я пыталась вспомнить карту Чёрного моря. Ну что там ещё? Какие страны есть поблизости, кроме ближайшего Закавказья, Турции и Болгарии? И сколько до них, хоть примерно, километров? А если по воздуху лететь?

   Расчёты в голове не строились. Сколько долго я ни летела, но любое расстояние казалось слишком большим, слишком, чтобы за считаные часы оказаться в другой стране. И не просто другой, а вот в такой...

   Боже, где я?!

   И вдруг меня осенило. Ну какая же я дура! Английский! Нужно попробовать английский!

   - Hi! I'm Zoe. What country is this? Is this Turkey? I need to...

   Тут я споткнулась. Как называется консульство? Почему нас не учили этому в колледже? Ы! Ай, ладно!

   - I need to консул России! Understand?

   Жажа смотрел на меня с тем же интересом, что и раньше. То есть английский ему незнаком так же, как русский, и как мне - его гавкающий говор.

   Истерика была где-то не за горами.

   Как ни старалась, не смогла представить ни одну западную страну, в которой не были бы знакомы с английским. Восточную - тоже ни одну не припомнила.

   Или это какая-нибудь невероятная глушь. Совсем невероятная. Сказочная. Какая-то совершенно нереально-сказочная глушь. Или я даже не знаю что...

   Как же объяснить этим людям, что мне нужно найти представительство моей страны? Что сделать, чтобы они меня поняли?!

   - Понимаешь, Жажа, - медленно начала я, размышляя, с какой стороны зайти на этот раз, а потом вспомнила, что мы же толком даже не познакомились. И прижав руку к груди, сказала: - Я Зоя.

   Он смотрел на меня с непониманием.

   - Я, - показала на себя, - Зоя. Зойка.

   Потом показала на него.

   - А ты? Ты Жажа?

   Вы видели когда-нибудь удивлённую лошадь? Нет? И я нет. Пока не увидела выражение лица моего нового знакомца. Это лицо, и так продолговатое, вытянулось ещё больше. Изучая представший передо мной феномен, я даже на время забыла, о чём спрашивала.

   Долго мне изумляться не дали - удивлённая лошадь сменилась гневной. То есть это Жажа из удивлённого превратился в разгневанного.

   И резко перестал быть лошадью.

   Он стал похож на муравья с макрофотографии - раскрытый рот с крупными зубами превратился в муравьиную пасть со жвалами, глаза выкатились из орбит, хорошо, что на стебельках не закачались, а пальцы на приподнятых руках скрючились.

   И он стал на меня орать.

   Я не понимала ни слова. Приходилось немного щуриться и чуть отворачиваться от летящей слюны, а ещё - от неловкости. Потому что я почувствовала себя... неприятно я себя чувствовала - человек мне помог, спас, можно сказать, я его чуть не прибила, пока до твёрдой земли добралась, а теперь вот ещё и разозлила.

   Ни слова непонятно, зато эмоция хлещет такая, что впору мне расстроиться, что упала так удачно. Лучше бы шею сломала, если судить по разгневанному муравью передо мной.

   - Жажа фейо! Фейо! - и тыча себе в грудь, орал: - Ленарди! Во Ленарди! Ленарди!

   Не Жажа! Нет! Ленарди! Я Ленарди! Ленарди!

   Не понять было сложно, хоть язык был и незнаком.

   - Ну ладно. Прости, обозналась, - я пожала плечом и отвела взгляд от разгневанной морды. «Во» так «во», хорошо, что ни муравьи, ни лошади не умеют палец вверх поднимать. - Не знала. Правда, не хотела, извини. Леонардо так Леонардо.

   «Хотя на Ди Каприо не похож ни капли. Даже наоборот...» - подумалось, когда в голове всплыл портрет молодого Лео.

   - Фейо! Ленарди! Фейо Жажа, фейо!

   Нет! Ленарди! Не Жажа, нет!

   Может фамилия Фейо? Вряд ли. Я промолчала, занятая поиском знакомых звукосочетаний и уклонением от брызг.

   Фейо, скорее всего, значит «нет». Не Жажа? Странно. Почему же мне в лесу слышалось в его лепетании это слово? Я только вздохнула.

   Ничего не понятно, но мне нужен мир, единомыслие, потому что мне нужно добираться домой. И пока я здесь знала только одного человека - вот этого несостоявшегося Жажу, то есть Леонардо, то есть, простите, Ленарди. И без его помощи вряд ли получится обойтись. А значит...

   - Ок, Ленарди. Я всё поняла.

   Всем видом показала: молчу я, молчу, успокойся уже. Надеюсь, в этой нецивилизованной стране жесты всё же воспринимают так же, как у меня на родине, и моя успокаивающе приподнятая ладонь не будет воспринята как агрессия.

   Услышав, что я нормально произношу его имя, парень успокоился - цвет лица стал нормальным, дыхание выровнялось, плечи расслабились.

   Я тоже немного выдохнула

   - Ленарди, мне нужно домой. Понимаешь? - и для ясности потыкала в вверх, туда, где летала с шаром.

   Он прислушивался к моим словам сначала серьёзно, потом стал слегка улыбаться.

   - Фейо!

   А дальше - новая череда гавкающих слов.

   «Нет», - это было единственное, что я поняла изо всей тирады.

   Тоска. Грязная, серая, беспросветная тоска. Отчаяние. Откровенный попадос.

   Посмотрела на свои руки, что держали кружку. Мелко дрожат. Даже странно, что мелко. Тут бы биться в мощной истерике. Да только сил нет.

   Прикрыла глаза.

    Так, пока ясно очень мало, эмоции зашкаливают, а надо подумать. Где мой холодный разум? Не замечаю дрожи в теле, пустоты в голове, а звона - в ушах. Думаю.

   Что я имею? Я в какой-то неопознанной дыре, и дыра эта глубокая и неприглядная. Что ещё? Да, ещё эта дыра небезопасная - погоня в лесу, предупредительный чирк по горлу, а потом наше с Жажей бегство по каким-то закоулкам.

   Ещё что-то? Да. Ещё я не знаю языка, нахожусь здесь нелегально, потеряла кота и, скорее всего, не попаду на важную для меня встречу.

   Меня заколотило, к горлу подкатили слёзы.

   Я уткнулась лицом в ладони и попыталась снова воззвать к холодному разуму. Получилось плохо.

   "Когда отказывает холодный разум, работай с эмоциями", - так говорила Лариса. И я представила себе ощущение, которое будет на душе, когда все проблемы решатся. Это... это будет ... Это будет светлое, сияющее счастье, рядом - тот, кому я очень нужна, а на руках - мой кот, пушистый и тёплый. Я немного расслабилась и даже смогла улыбнуться. Вот так. Согреться в этих чувствах, впитать их в себя, поверить, что хорошее - впереди.

   Выныривая из ощущения, запоминая его покрепче, я вдруг заметила странность: кот у меня лысый, откуда же ощущение пушистости?

   «Не спорь с подсознанием, Зоя, - говорила мне в подобных случаях Лариса. - Просто расслабься и поверь. Образ держи в голове крепче».

   И я отбросила сомнения, удерживая ощущение светлого счастья в душе, хорошего человека рядом и пушистого кота на руках. Вспомнила заветную формулу: не знаю как, но эта ситуация разрешится самым удивительным, невероятно чудесным способом. Верю!

   И открыла глаза.

   Удивилась тишине.

   Пока я собирала мысли в кучу, мои сотрапезники, если их можно так назвать, о чём-то переговаривались. Ленарди - спокойно, убедительно и даже немного агрессивно, а малыш - недовольно, порой взвизгивая на высоких нотах.

   А теперь оба молчали. Молчали и смотрели куда-то мимо меня, вниз и в сторону. Я повернулась туда же. И не сдержалась, заплакала.

   От облегчения, от радости, от того, что увидела родное и знакомое существо в этом странном месте, где меня не понимали и где я ничего не понимала: в кухню заглядывал Кусимир.

   Он высунул голову из-за дверного косяка и внимательно осматривал всё вокруг, активно двигая носом.

    - Куся! - глотая слёзы, я подскочила к коту. Лавка громыхнула, стол противно взвизгнул, задетый бедром. - Иди ко мне!

   Присела, схватила, обняла. Кот мякнул, высвобождая крыло, завозился в моих руках.

   - Куся, Кусенька, - теребила я его за уши-локаторы, усаживаясь обратно к столу. - Где же ты гулял, котик? Никто тебя не обижал? Никто тебя не покусал?

   Кусимир бросил на меня свой обычный взгляд: «Стукнутая, что ли?», и я, вытерев рукавом глаза, поднесла его лапу ближе к свету, потом повертела морду вправо-влево, рассматривая, нет ли кровавых следов.

   - Сам кого-то сожрал? - уточнила, вглядываясь в выражение его морды.

   Он жмурил выпуклые глаза, подёргивал ушами и принюхивался к столу, отчего его внезапное приобретение - крылья - уравновешивая, вытягивались назад, в противоположную сторону. А меня совершенно игнорировал. И стоило ли понимать, что он никого не загрыз, или что загрыз, но кого-то совершенно несущественного?

   Розовые, перепончатые и такие же лысые, как и сам Кусимир, крылья росли из спины, из двух единственных пучков пуха по обеим сторонам от торчащих позвонков, прямо над лопатками. И я непроизвольно запускала пальцы в этот мягкий тёплый пух на спинке и гладила кожистые перепонки. Куся, что было не в его правилах, великодушно не возражал. А может, причина была в другом - он был голоден: поставил лапы на край, внимательно разнюхивал что-то на столе, кося по сторонам.

   Я подняла счастливые глаза на сидевших передо мной парня и мальчика.

   - Он кушать хочет! - сказала растроганно. - Видите, как принюхивается.

   И пошевелила пальцами у своего носа. Оба - и парень, и мальчик - облокотясь локтями о стол, внимательно рассматривали моего кота. Жажа, то есть Ленарди, - с интересом, малыш - с неодобрением.

   - Ням, ням, - показала пальцем на рот. - Еда есть для котика?

   Они обменялись взглядами, перебросились парой фраз и снова уставились на Кусимира. Идиоты! Неужели непонятно? Кота накормить надо! И я набрала уже воздуха в лёгкие, чтобы возмутиться их нечуткостью, как...

   Над столом засияла молния.

   От неожиданности я дёрнулась и замерла, прижимаясь спиной к стене. Безмолвно шевелила челюстью и всё шире раскрывала глаза.

   А вот с той стороны стола все не просто зашевелились, а забурлили движением, суетой, какой-то эмоцией — то ли радостью, то ли восторгом. Малыш метнулся с лавки, с грохотом перевернув её, Жажа, то есть Ленарди, рывком выровнял, выплюнув очередь громких слов, интонациями подозрительно напоминающих ругань, и уселся, нетерпеливо подставляя ладонь под быстро растущее сияние.

   Этого просто не могло быть! Шаровая молния?

   Но только это был не шар. Сияние больше походило на веретено, которое стремительно расширялось в середине.

   Сияние вспыхнуло, ярко осветив всех. Именно в это мгновение я поняла, что малыш - не ребёнок, а это свечение - не шаровая молния. Из его середины выпал бумажный рулончик с верёвочкой, на которой болталось что-то похожее на печать.

   Едва рулончик полностью выпал в руки Жажи, свечение мгновенно схлопнулось и исчезло, обдав брызгами чего-то, по запаху похожего на озон.

   Я не могла пошевелиться, пытаясь справиться с шоком. Что это сейчас было? Фокус? Обман зрения? Природная аномалия?

   Жажа, то есть Ленарди, и его приятель, который только казался ребёнком, перестали обращать внимание на свечение ещё до того, как оно исчезло. В отличие от меня - я проследила всё до последнего мгновенья, и ещё некоторое время смотрела на пустое уже место, пережидая пока пройдут цветные круги перед глазами.

   А гостеприимные хозяева увлечённо изучали выпавшую бумажку. Жажа развернул её и, почти чертя носом, быстро-быстро читал. Маленький пытался заглянуть через плечо и от нетерпения подпрыгивал и кусал губы.

   То есть вот это светящееся здесь в порядке вещей?

   Так, так... Я не страдаю, я не страдаю безумием! Я им наслаждаюсь...

   Мамочки, где я?

   Наконец, Жажа, раз в пятый проглядев бумагу, поднял на меня глаза. И так же, не отводя от меня взгляда, передал бумагу своему приятелю.

   Во взгляде было... торжество, а на губах растягивалась улыбка. Лошадиная такая улыбка.

   Он ткнул в кота пальцем и что-то проговорил-прогавкал. Потом обернулся к своему приятелю, что читал письмо с такой же дурацкой улыбкой, и, всё так же скалясь, явно от переизбытка чувств, ткнул его кулачищем в плечо.

   - Ребят, кота покормить надо, - пискнула я. Голос был слабый, язык едва шевелился.

   Странное ощущение готовящегося в мозгу взрыва сузило сознание, и я думала только об одном: надо покормить кота, пока не произошёл этот взрыв. Взрыв, который всё изменит раз и навсегда.

   Я не думала, что мои слова совсем не к месту, что и Ленарди, и взрослый парень карликового роста увлечены совсем другим и что им дела нет до моего кота. Но и молчать не могла - надо было успеть!

   Успеть!

   Надо было, но я не успела - в руку вцепился Кусимир.

   Нервничая, я слишком сильно сжала пальцы на его холке и, видимо, сделала ему больно. И только почувствовав боль от укуса и висящего на моём запястье кота, это осознала.

   И пока я, почти ничего не соображая от неожиданности, боли и подкрадывающегося личного армагеддона, расклинивала челюсти Кусимиру, низкорослый белочкой смотался и принёс что-то типа пера. И вот этим пером Жажа, простите, Ленарди, что-то черкнул на бумажке и сунул её малышу.

   А тот... тот сжал пальцами висюльку, так напоминавшую сургучную печать, и над бумажкой снова вспыхнуло. Я только дёрнулась от яркого света, ударившего в глаза, и перестала дышать. В эту вспышку парни поспешно впихнули бумажку, и её и след простыл.

   Кот, наконец, отцепился, оставив глубокие следы на руке, а у меня в мозгу...

   В мозгу произошёл взрыв.

   Непонимание языков, кавказский нос, лес, что внезапно возник на месте моря, крылья кота, дверь, открытая барменом в сияющие переливы, сияние над столом минуту назад - всё соединилось в картину, которую я никак не желала видеть с самого начала: консульства России здесь нет, не было и быть не могло.

   Ведь я не на Земле...

ГЛАВА 4

- Вот это и есть жареные гномики?

   Так я перевела для себя название блюда, что приготовил Пенгуэн - тот малыш, которого я при первой встрече приняла за ребёнка.

   Он сегодня был дежурным по кухне. Скорее всего, опять проигрался Жаже, если я правильно понимаю их взаимоотношения, и теперь отрабатывал долг.

   Жареные гномики походили на очень крупных муравьёв, длиной почти с чайную ложку. Эти «муравьи» были зажарены во фритюре или чём-то похожем: коричневые, хрустящие на зубах, сочащиеся маслом.

   Я подняла взгляд на парней.

   - Гномики? Жареные?

   Жажа переглянулся с малышом Пенгуэном и снова сосредоточился на мне. Я не любила такие его взгляды. Вроде и весёлые, вроде и добрые, вот только слова, которые следовали сразу после них, были неприятными. Он, конечно, тролль ещё тот, но куда ему до моей мамы? И всё равно у меня всё внутри сжалось в ожидании очередной гадости.

   - Ты не знаешь, что такое gnomik?

   Слово, что в этом языке встречалось очень редко, было очень похоже на наше «гномик». И я, конечно, не сдержала удивления.

   Здесь многому приходилось удивляться. И язык - ещё не всё из длинного списка чудес здешнего мира.

   Я внимательно всмотрелась в лицо парня - будет троллить дальше или остановится? В его глазах плескалась издёвка. Посмотрела на Пенгуэна. Тут ничего нового, всё как всегда: злоба, неприязнь, а ещё презрение вперемешку с боязнью.

   Жаль, дядюшки Гилерма дома не было. Он в этой компании был единственным, кто не пытался доказать, что я идиотка.

   Я не просто знала, я много раз убеждалась на горьком опыте - хочешь остаться при своём мнении, держи его при себе. Но знала я и другое: если сейчас промолчать, потом будет хуже. И сказала, тщательно подбирая слова:

   - Гномики — сказки. У нас. Гномики — маленькие люди, - и близко свела пальцы. - Нельзя есть. Живые.

   Глянула на Пенгуэна. Он был ужасно обидчив: вдруг посчитает это намёком на его малый рост? Но он глянул на своего высокого и нескладного товарища, а тот засмеялся.

    Я уже говорила, что Жажа похож на лошадь?

   Когда он смеялся, сходство было стопроцентным, то есть парень как бы исчезал, превращаясь в коня - громогласное "го-го-го", высоко задранная верхняя губа, обнажающая челюсть с мелкими широкими зубами, рот, словно глубокая и отнюдь не благоухающая пещера. Радугой Жажа действительно не питался - это я знала точно, своими глазами видела .

   Смех стал сигналом для Пенгуэна - он подхватил раскатистое "го-го-го" дискантом.

   Он всегда был на вторых ролях, даже когда смеялся. Даже когда ему было не смешно. Даже когда посмешищем был он сам. А уж когда смеялись надо мной, то тут его просить дважды не приходилось - он во всём подражал Жаже.

   - Гномики, ха-ха-ха, - по-лошадиному ржал Жажа. - Эта Цайа - птица с головой, полной ветра! Это же овощи. Бу-га-га! Иномирцы самого простого не знают ! Это просто trevakh!

   Цайа - это я.

   Не знаю, правда ли, что Зоя не произносилось на местном наречии, но именно Ленарди так переиначил моё имя. Я отвечала ему тем же - называла Жажей. Правда, только мысленно. Вслух вообще старалась никак к нему не обращаться. Но помня, как разозлило его тогда это имечко в день нашей встречи, по-другому не могла.

   Про птицу с головой, полной ветра... Это такая местная фразочка, которая характеризовала человека неумного. В переводе на русский это могло означать «тупая курица».

   Что иномирцы не знают самого простого, особого перевода не требовало. Собственно, эта часть фразы была продолжением про курицу.

   А вот trevakh не переводилось, поэтому я толковала это как ругательство. Впрочем, без оснований.

   - Да, - повизгивал от смеха Пенгуэн, - у неё овощи — люди! Живые! Ха-ха-ха, да ещё маленькие!

   «Да, маленькие, вроде тебя, дурень ты великовозрастный», - подумала и перевела взгляд на лежащие в моей тарелке три обжаренных муравьиных трупа. Надеюсь, на моём лице ничего не было написано, кроме непонимания. Всё же эти люди меня спасли, прятали от погони, помогали.

   И я сделаю вид, что не поняла.

   В знак благодарности.

   За заботу.

   Ещё раз с сомнением посмотрела на три зажаренных «гномика». Вздохнула, набираясь решимости. Овощи так овощи. Надо пробовать.

   Желудок, не подведи хоть в этот раз!

    Я трудно привыкала к новому миру — меня всё пугало, настораживало, не укладывалось.

   Не укладывалась в мысли необходимость жить в таком месте, где цивилизация оставила тонкий налёт. Такой тонкий, по сравнению с которым слои пыли в выделенной мне каморке под лестницей - вековые пласты разных пород.

   Не усваивалась местная пища, то и дело вызывая рвоту. Что-то не так было в продуктах. Или готовка была непривычная - не знаю. К плите, кстати, меня не допускали. То ли боялись, то ли не хотели обучать. Но я и не жаловалась.

   И не только потому, что некому было. Просто как-то незаметно я взяла на себя всю уборку первого этажа дома, в том числе и в лавке. Да, в этом доме была книжная лавка, в которой я, можно сказать, служила. Служила мастером чистоты, а попросту - уборщицей. На второй этаж дома меня не пускали. Это, кстати, было странно, и даже немного обидно, если вспомнить, как меня оттуда выставили.

   Я со своими уборочными инструментами - не лёгкими пластмассовыми, как у нас, а с хорошей такой деревянной бадьёй, - убрав на первом этаже, однажды двинулась на второй. Ну а как же? Надо же помочь бедненьким мужчинам, живущим в доме без женской руки!.. Но на лестнице меня задержал дядюшка Гилерм. Даже больше - жёстко схватил за локоть.

   Он, вообще-то, был вежливым и доброжелательным, но в тот раз его пальцы в вечных перчатках очень больно, словно клещи, ухватили меня за руку

   - Цайя, нет! - сказал и так посмотрел на меня, будто взглядом хотел уничтожить.

   Язык я кое-как тогда уже понимала, а вот сказать едва ли могла пару связных фраз. И потому даже не спросила почему.

   Стащила тогда тяжеленное ведро вниз и грохнула его на пол у бокового хода, что вёл во внутренний дворик. Сдерживая досаду и злость, решила, что баба с воза - кобыла в курсе дела. То есть, мне же лучше - не таскать тяжёлое ведро наверх, не корячиться со своей благодарностью, убирая за ними грязь. Неприятно, конечно, смотреть в прожигающие глаза, но ничего, переживу.

   Не укладывалось и ещё кое-что. Чем дальше, тем чаще я задавалась вопросом почему меня спасли и прячут, если так относятся? Гостеприимство хозяев было какое-то странное. После еды мне напоминали, что надо вымыть посуду («Цайя, поела? Убери тут всё!»), когда лавка закрывалась, дядюшка первое время заглядывал ко мне в каморку и сообщал, что покупателей нет и лавка закрыта, а позже просто подчёркнуто громко топал по лестнице наверх, намекая, что пора идти убирать.

   Вот эти шуточки дурацкие и издёвки по поводу того, что я не знаю чего-то или плохо говорю - зачем спасал, если теперь упрекаешь?

   Эти придирки вообще ужасно обидными казались! Я очень быстро осваивала язык, намного быстрее, чем английский в моём родном мире. Оно и понятно. У меня здесь была языковая среда, полное, как говорится, погружение, а там - просто курсы два раза в неделю.

   Не знаю, догадывались хозяева этого чудного домика или нет, но слышимость тут была... панельные хрущёвки нервно курят в сторонке - разговоры за стеной были слышны замечательно. Особенно, если я ложилась спать. А за стеной у меня была кухня, она же - гостиная.

   Мои злость и возмущение таким поведением спасшего меня Жажи, шли мне на пользу. Сначала я злилась и молчала, потому что хотела сначала выучить язык и поразить их, а потом, когда уже стала более-менее понимать, просто скрывала свои знания. Немного из вредности, немного - на всякий случай, как козырь в рукаве. А если им нравится считать меня отсталой дурой - да пожалуйста, я не буду обижаться или переубеждать. Я просто буду делать свою работу, чтобы не чувствовать себя нахлебницей, а там - как хотите.

   Но всё это было потом, спустя несколько месяцев.

   А в тот вечер, когда поняла, что потеряла свой с трудом обретённый мир, я будто снова оказалась у разбитого корыта, в том страшном дне, когда ушла мама.

   Снова оказаться в одиночестве? Такого просто не могло быть! Не могло! Снаряд не падает в одну воронку дважды!

   Но это случилось — упал.

   Я была в чужом мире. Одна. Снова одна. ТОлько мир был другой. Такой, где есть магия и нет ничего родного и близкого.

   И что было страшнее - снова остаться одной или остаться в чужом и чуждом мире - сразу не понять.

   Когда осознание произошедшего накрыло меня бетонной плитой, я впала в ступор. Помню только мелькание теней перед глазами, чужие эмоциональные, но такие далёкие-далёкие разговоры. Ещё они, кажется, махали чем-то. Кажется, руками. И даже, кажется, щипали меня.

   Помню, что пытались отобрать кота.

   Только не смогли.

   Я вцепилась в него, как утопающий в последнюю соломинку. Или это Куся проявил неожиданный патриотизм, вдруг возлюбив меня всей душой и особенно когтями, и не пожелал расставаться? Уже не вспомню.

   Потом, кажется, в полутьме метались тени - кто-то двигался туда-сюда. Много позже я догадалась, что это хозяева дома проявляли гостеприимство, освобождая мне каморку под лестницей. Она стала моей берлогой, убежищем и неприступной крепостью.

   В тот вечер я шагнула в тёмный зев комнатушки, закрыла за собой хлипкую створку, не думая ни о чём.

   И легла.

   И не заметила даже, что постель не имела ни простыни, ни подушки, ни одеяла, что тоненький тюфячок, больше похожий на свёрнутое в несколько раз покрывало, пыльный, словно последние пять лет служил половиком у входной двери. Не вспомнила, что ела последний раз ещё на фестивале - один чебурек с Кусимиром пополам. Не чувствовала жажды.

   Ни холода. Ни усталости.

   Всё было неважно.

   В голове было крошево мыслей и образов, и ни одного целого, внятного кусочка.

   И я отложила всё на потом. На завтра. На когда-нибудь.

   Я пролежала в своей норке, в уголке, свернувшись в комочек, и ни о чём не думая, долго.

   Есть не хотелось и не моглось, в туалет, оказавшимся обычной выгребной ямой в конце огорода, увенчанной деревянной щелястой будкой, ходилось редко. Спать не получалось - сон не шёл, а сознание ныряло в какое-то безвременье, и я зависала в вакууме, в котором хотя бы боль от потери всего того, что с таким трудом стало моим миром там, в покинутом Красном Партизане, была не такой сильной.

   К жизни меня вернул Кусимир. Как и тогда, когда ушла мама, так и сейчас, когда от меня ушёл весь мой мир. Голодный кот орал низко, утробно, как-то очень глубинно, будто это был не он вовсе - пять кило живого веса, а сплошной изголодавшийся желудок.

   И я, вняв укорам совести, очнулась, осмотрелась, встала со своей пыльной лежанки.

   И шаря в кухне, думала о том, что всё это повторение неслучайно. И нужно его использовать. Нужно прожить это по-другому.

   Когда уехала мама, я так же, полная горя от утраты, от страха перед будущим, от ощущения своей ненужности, свернувшись калачиком, лежала на кровати без простыни, в комнате, полной ящиков и коробок. Так же впадала в безвременье, в стремлении уменьшить боль. И лежала, наверное, долго. Не помню.

   И на вопли кота не обращала внимания.

   Я не обращала. А новые соседи даже очень обращали.

   Или Кусимир орал слишком громко.

   Или очень мерзко.

   Или очень долго.

   Но когда его вою стал вторить бешеный стук в дверь, я сползла со своего лежбища и поплелась открывать.

   - Я Марина, живу тут, за стеной, - в коридоре стояла кругленькая девушка постарше меня и показывала пальцем в сторону. - У тебя кто-то плачет, и я подумала, может, помощь нужна?

   Я слабо покачала головой - нет, не нужна, оставьте меня одну, уйдите все!

   Но вопль смертельно раненного Кусимира, раненого, без сомнения, голодом и сразу во все жизненно важные органы, перечеркнул мои слабые попытки спрятаться, закуклившись в своём горе.

   Марина, движимая благородным желанием спасти от голодной смерти несчастную тварь (подозреваю, просверлившую ей мозг своими воплями даже через стену), вытащила меня из дому, рассказала, что я теперь живу в пригороде, в посёлке Красный Партизан, где остановка транспорта и как добраться до города, показала ближайший магазин, помогла закупиться продуктами (в основном кошачьим кормом, что подтверждало мои подозрения про просверлённый через стену мозг) и даже (о благороднейшая из просверлённых женщин!) помогла дотащить до моей квартиры покупки.

   Несколько дней я боялась высунуться из квартиры - мне было страшно в том новом, незнакомом мире, где я вдруг очутилась. Я не хотела здесь жить, мне всё здесь не нравилось, всё вызывало протест и неприятие.

   Из старого дома в центре моего любимого Белого Города, из квартиры с высокими потолками, с лепниной, где окна выходили в тенистый двор, где мебель была дорогой и красивой, а шторы - самыми модными, я переселилась в какую-то дыру.

   Посёлок за чертой города, автобусы два раза в час, пятый - верхний - этаж с затёкшим потолком, затёртые, давно неновые обои, старенькая мебель, прихожая, совмещённая с кухней, и не менее совмещённый сам с собой санузел, длинный и тёмный обшарпанный коридор подъезда с бесконечными дверями по одну и другую сторону, вечно подвыпившие мужики на лавочке у подъезда...

   А, да. Ещё же море. Из окна видно. Романтика! Особенно зимой, продуваемой штормовыми ветрами насквозь.

   А ещё... Я была одна.

   Совсем одна!

   Не считая Кусимира.

   Папе я позвонила не сразу. Только когда смогла не реветь взахлёб от одного только воспоминания о мамином прощальном взгляде.

   - Привет, - сказала, выдавливая улыбку.

   Отец обрадованно поздоровался и накинулся с вопросами:

   - Ну как? Как каникулы?

   - Хорошо, - я улыбнулась ещё раз.

   У меня была давняя тайная надежда, что отец позовёт меня к себе. Глупо, я знаю. Не маленькая уже, но всё равно наделась, что он скажет: «Заинька, а давай к нам, а? На каникулы. Леночке тяжеловато с двумя, а ты бы и мир посмотрела, и с братишкой повозилась, и помогла бы. А?» И чтобы улыбнулся.

   Засыпая, я всегда представляла этот разговор. До мельчайших подробностей, до интонации, до морщинок вокруг глаз, что собирались на лице отца от улыбки. И что отвечу да, готовая пешком идти в далёкий край. И каждый раз, набирая отца по скайпу и ожидая его ответа, замирала - а вдруг именно сегодня?!

   Но он говорил о чём угодно - как у Сашеньки режется зубик, как Аринка научилась говорить «р», как у них с погодой, как на работе, - но никогда о том, что хочет пригласить меня к себе.

   - Поступила. Оригиналы отдали, - похвасталась несмело.

   Уже не ждала. Уже не верила. Просто смотрела на отца и понимала, что чуда не случится, - он меня не позовёт. После того, что сделала мама, я уже не верила в чудеса.

   На глаза навернулись слёзы.

   - Умница! Какая же ты у меня умница! - отец, правда, радовался. - Я всегда знал, что ты с лёгкостью добьёшься успеха!

   Да, я такая. С лёгкостью... Успеха...

   - Заинька, что такое? У тебя что-то случилось?

   То ли слёзы мои заметил, то ли слишком уж дрожали губы в бледной улыбке. А, может, заметил, что интерьер сильно изменился?

   Я только пожала плечом: говорить сейчас значило разреветься. А я не хотела. Что он может сделать из своего Забайкальска?

   И я отрицательно покрутила головой, волосы хлестнули по лицу, давая возможность под благовидным предлогом вытереть глаза.

   - Мама как? Тоже рада? - пытался распространить свою радость отец на всю нашу давно не существующую семью.

   Я опустила глаза. Может, так меньше заметны будут слёзы, что всё же непослушно катились по щекам?

   Рада ли была мама? Да, наверное, рада. Ведь это развязало ей руки. И я кивнула, пытаясь спрятаться за волосами, упавшими на лицо. Предательский шмыг мокрого носа выдал меня с головой.

   - Зоя? - Отец был чутким человеком, и мне не удалось скрыть свои слёзы. - Что случилось, Зоя?

   Я глянула на него мокрыми глазами.

   - Мама уехала. Привезла меня в Красный Партизан и уехала, - я всё же разревелась. Позорно, по-детски. Взахлёб.

   Отец, слушая меня, выглядел разгневанным и злым.

   - Та-ак... - протянул и быстро закончил свой разговор. - Заинька, держись. Я попробую разобраться.

   И отключился. А я весь вечер ревела, попеременно утыкаясь то в подушку, то в горячего Кусимира, на удивление терпеливо переносившего моё сопливо-слезливое настроение.

   На следующий день, под вечер, приехала Лариса.

   Она не могла изменить того, что стало моей жизнью. Но сделала так, что я смогла жить дальше. Ненавидя посёлок, в котором теперь жила, свою малюсенькую убогую квартирку, автобус №763/65 «Красный Партизан - Город» (два раза в час), что возил меня на учёбу целых четыре года... Иногда я даже радовалась той жизни.

   И когда в этом новом мире, где не было моря за окном, автобуса в город и супермаркета за углом, я пришла в себя от вопля Кусимира, то подумала о своей жизни. Совсем честно - я плохо жила в Красном Партизане.

   И дело было не в месте - дело было во мне.

   Этот кошачий вопль был до безобразия похож на тот, что вернул меня к жизни почти четыре года назад. С него началась новая страница моей жизни, жизни без мамы, жизни взрослого человека, самостоятельной студентки. Вопль разбудил много воспоминаний и, кроме всего остального, вспомнила я и слова Ларисы: «Только ты решаешь, как прожить жизнь: радостно и интересно или чувствуя себя жертвой и отравляя мир вокруг себя».

   Странно, но ситуация повторялась. И если так, то, возможно, это мой второй шанс? Может права была Лариса и мне стоит попробовать прожить свою потерю по-другому?.. Быть унылым г..ном или жить ярко? Увидеть приключение там, где вижу проблему, или реветь над своими потерями и лелеять обиды на жизнь и людей?

   Я решила - буду пробовать то, чего ещё не было в моей жизни. И вышла на кухню в поисках пропитания Кусимиру и чтобы начать осваиваться в этом новом и, будем надеяться, интересном мире.

   - Хозяева! - громко позвала я.

   Кухня была пуста.

   Я осмотрелась. Грязь, убожество, ощущение заброшенности и запущенности. Неаппетитные объедки на деревянных блюдах. Мухи. В полутьме плохо освещённой кухни не понять - похожи на наших или нет мордой. Или лицом? Рыльцем? Но манерами - однозначно: жужжание, кружение над остатками еды, толкотня. Бррр...

   Из тёмного дверного проёма, что был напротив того, в который я вошла, слышались голоса. Я шагнула туда.

   Вот тогда-то я и увидела впервые Гилерма. Он загородил собой светлый проём и, напирая, но не говоря ни слова, решительно оттеснил меня обратно в кухню. Удивлённая и ошарашенная, я попятилась. И когда рассмотрела его глаза, полные ужаса, испугалась, почти упала на лавку у стола. Дёрнулась в попытке отпрянуть ещё дальше и стукнулась затылком о стену.

    А! Как больно!

   Сердце загнанным зайцем металось по грудной клетке, слёзы брызнули из глаз, а с губ сорвался стон.

   С неожиданной для пожилого мужчины прытью дядюшка метнулся ко мне и совершенно тем же жестом, что и Жажа накануне вечером, закрыл мне ладонью рот. К моему счастью, эта ладонь была в перчатке. Обычной такой чёрной перчатке, похожей на трикотажную, только швы наружу.

   Но всё равно, приятного мало, когда вот так лезут руками к лицу, пусть эти руки даже и в перчатках. Это как-то... настораживает, если не сказать пугает. И когда вот так кидаются на меня - тоже настораживает. Я не люблю такого. Боюсь даже.

   И я дёрнулась, пытаясь вырваться.

   Но дядюшка, страшно сверкая глазами, ещё крепче прижал свою перчаточную руку к моему рту, вдавливая несчастную стукнутую голову в стену. Зашипел что-то неразборчивое почти беззвучно, сверкая глазами из-под нависших бровей. Я поняла только одно слово - Ленарди.

   Так, хоть тут понятно - с моим спасителем этот человек знаком и, значит, в капусту меня не нашинкует. И то ладно.

   И я решительно, приложив немалое усилие, отодвинула его руку от лица: да поняла я! Молчу уже, молчу.

   А дяденька медленно кивнул, оглядел меня ещё раз своим сумасшедшим взглядом с ног до головы, от джинсов до крашенных волос, и быстро двинулся обратно, в тёмный проём. Оттуда послышалась размеренная беседа. Разговаривали мужчина (этот, по-видимому, напавший на меня) и женщина. По голосу - старушка.

   Ушибленный затылок ныл, и я потёрла его, в попытке уменьшить боль. Прислушалась. Ничего не разобрать, разве что уже знакомое «фейо». Да и то, в потоке незнакомых слов узнавала я его с сильным опозданием.

   Встряхнула головой. Что это сейчас было?

   Ничего себе день начинается, да? Перезагрузка, ага. И что дальше? Ждать этого мужика? Или пойти поискать Жажу?

   Я, вообще-то, котика покормить хотела.

   Куся, лёгок на помине, вылез из-за шкафа, который можно было бы назвать буфетом. Кончики крыльев волочились по полу, на морде налипла паутина, а бойкий язык, невероятно выворачиваясь, пытался смахнуть её с усов. Или это мой проныра уже что-то нашёл и оприходовал?!

   Я опасливо глянула на тёмный проём и прикусила губу. Кто знает, как тут отнесутся к наглой экспроприации еды одним лысым негодником? Может тоже к стене пришпилят в попытке придушить?

   И я быстренько стала спрятать концы в воду, то есть изловила котика и стала чистить его от следов возможного взлома и покушения.

   В отдалении послышался приглушённый звон колокольчика. Что же там такое, что бедной чужестранке туда нельзя, и звякает, как в магазине? Я, наивное дитя своей цивилизации, и представить не могла, что кухня может плавно переходить в лавку, после наших-то магазинов.

   Вскоре в тусклый свет кухонного окошка вышел так агрессивно встретивший меня немолодой мужчина.

   Чуть позже, когда я поняла, что он тоже здесь живёт, подумала, что он отец Жажи и Пенгуэна. А когда была жестоко высмеяна за подобные предположения, ведь эти двое - длинный близнец лошади и мелкий ненавистник девиц типа меня - не были родственниками, решила, что даже не буду думать о родственных связях.

   Потому что посмеяться тут, конечно, было над чем. И кое-кому это могло бы не понравиться.

   Например, я старалась не смеяться, представляя, как могла должна была выглядеть матушка этих двоих, окажись они братьями, если их отцом был вполне нормальный человек дядюшка Гилерм. На которого они, к тому же, были ни капли не похожи.

   Дядюшка застал последние штрихи марафета на кошачьей морде и ничего не сказал. Надеюсь, не сообразил, что это могло значить. А я, к счастью, не умею говорить по-местному и объяснять не стану, даже если Куся слопал что-нибудь очень нужное.

   И пока я делала независимый вид, который должен был показать, что мы с котом лапочки и заюшки, дядюшка тяжело уселся напротив и уставился на меня тяжёлым взглядом.

   Такие взгляды не вселяют уверенности.

   Нервируют даже. Поселяют мысли какие-то совсем уж тревожные.

    По крайней мере, в меня, потому что Куся вообще не обращал внимания на нас, людей. Он лез на стол лапами, принюхивался, а я, стараясь, чтобы это выглядело естественно, пыталась ему помешать в этом и косилась на дядюшку.

   Он заговорил по-стариковски, хрипловато и низко, показывая на мои волосы и на штаны:

   - Фейо! Фейовенте!

   И далее - лекция, украшенная жестами, скорее экспрессивными, чем информативными. Но смысл я, кажется, уловила: не показывайся на глаза здешним людям, ты слишком другая, а иначе - кирдык.

   Значит, меня прячут, скрывают от всего мира? И поэтому не пустили туда, где звякал колокольчик?

   Почему? Одежду можно поменять, волосы - спрятать. Что ж такого во мне, что нужно скрывать?! Я обняла Кусимира двумя руками, прижала к себе, будто хотела его защитить. Или сама хотела защититься за ним, скрыться от опасностей этого мира?

   В общем, сам по себе Гилерм при более близком знакомстве оказался вполне себе ничего. Просто забоялся, что меня, такую всю из себя неместную, кто-нибудь увидит. Да и вообще он был спокойный, улыбчивый, уравновешенный, как и большинство пожилых и повидавших мир людей.

   Он и говорил, и вел себя взвешенно и даже успокаивающе. Часто брал мою ладонь в свои руки и гладил, если что-то не получалось. Улыбался так поддерживающе. Ободряюще даже. Одним словом - добрый дядюшка.

   Кота моего любил. Тоже.

   А я очень нервничала из-за Кусимира. Он же мерзкая скотина - берёт, где не клал, жрёт что ни попадя, дурниной орёт опять же... А вдруг выставят нас на улицу из-за этого? И что тогда? Куда мне?

   Потом ещё выяснилось, что кот моих благодетелей не терпел. Он вообще не ангельского был характера, но Жажу не любил сильно. И Пенгуэна. И что самое удивительно - дядюшку тоже!

   И если в отношении первых двух ещё всё понятно и я полностью солидарна, то почему кот не любил Гилерма, было нелогично. Ведь он всегда находил что-нибудь вкусное, чтобы угостить наглую кошачью морду, никогда не пытался, как Жажа, его схватить, никогда не ругал.

    Но кот не давался погладить, шипел, огрызался, уворачивался.

    Кусимир с крыльями - это почти тот же Кусимир, что и без крыльев, только с вредностью иного характера. Избирательной. И избрал лысая скотина себе странный способ выразить этот характер. Он выбрал меня единственной, кого любил. Если это вообще была любовь. Но так или иначе, ко мне он забирался на ручки, позволял гладить и чесать за ушком, а всех остальных игнорировал.

   Даже реже стал появляться в доме. И Гилерм, и Жажа это заметили, потому как спрашивали, где же мой кот, которого они называли странным словосочетанием, которое я переводила как ангел-кот.

   Ха! Что кот, это я согласна, а что ангел - наглая ложь!

   И где он пропадал, я не знаю.

   Но в моей каморке вылезал из совершенно невероятного угла и впихивался ко мне на ручки. Гладить его, конечно, не позволялось, но согреть бочок, почесать шейку и за ушком требовалось обязательно.

   И согревала, чесала и гладила, радуясь хотя бы этим крохам любви. Кусенька мой, Кусенька, эх!...

ГЛАВА 5

- Идёшь со мной, - Пенгуэн бросил мне под ноги хозяйственную корзину, брезгливо дёрнул носом и отвернулся.

   Руки были мокрые - я мыла посуду - словить не смогла. Да и не получилось бы. Даже если бы коротышка бросил не под ноги, а в руки. Просто я очень удивилась. Даже рот приоткрыла. Что?! Идти с ним на рынок?

   - А... - выдавила, позабыв все слова. - Гилерм?..

   Я беспомощно махнула мокрой рукой в сторону тёмной подсобки, туда, где скрывался выход в лавку. Пенгуэн повернулся ко мне, глянул так, что даже уши дёрнулись. У меня дёрнулись, между прочим.

   - Можно. И Ленарди, и Гилерм. Бери, - процедил он, едва шевеля губами, и кивнул на корзину, из которой выглядывала пара корзинок поменьше и мешок для хлеба, - и идём.

   На пальцах его сверкнули маленькие молнии. Не знаю, каково это — получить магическим разрядом, но пробовать не хотелось. Я захлопнула рот, вытерла руки и только сглотнула нервно.

   Идём? Да он издевается?

   Хорошо, благодетели не против. Хотя это и странно, но... как я пойду?

   Оглядела себя - неновая, не самая чистая одежда. Хоть и перешитая по фигуре, но явно с чужого плеча. Причём видно же, что с мужского! А женщины тут ходят только в платьях, в длинных юбках - я иногда выглядывала из-за косяка подсобки в торговый зал, да и окна лавки позволяли тайком наблюдать местные моды.

   А с другой стороны...

   - Ну ладно, - я подобрала корзинки и зашла к себе в каморку.

   От волнения дрожали руки, пока я надевала самодельную юбку, сшитую из нескольких пар старых Жажиных штанов. Мне их презентовали, подозреваю, на тряпки, но я распорядилась по-своему. Новых вещей мне купить было негде и не за что, а ходить в джинсах я боялась - жалко было сносить да и кричали они, просто вопили о моём неместном происхождении.

   Да и Жажа на них как-то странно реагировал — норовил ущипнуть за филей, лыбился сально и подмигивал. От этого в воздухе витал невнятный, едва уловимый душок зоофилии, а это точно не моё. Ну вот совсем.

   Поэтому новая коллекция прет-а-порте «Вторая жизнь старых вещей» от широко известного в узких кругах кутюрье Зои Коваль, то есть меня, позволяла одеться вполне сносно. Ну, по крайней мере, я на это наделась.

   Опять сглотнула комок волнения, перекрывший горло. Что там, за калиткой, на улице, которую я толком и не видела? Какие там люди?

   И опять в голове зароились мысли о внезапной смене курса. Всё же странно это.

   И то, что Гилерм и Ленарди не против, странно, и то, что ни с того, ни с сего нужно идти за продуктами с Пенгуэном.

   Если вспомнить, как мы удирали с места приземления, а потом рассказы Гилерма об опасности высовывания носа из дома, его запрет выходить на кухню, когда приходят гости-приятели...

   Вообще-то, я с радостью этим запретом пользовалась. Приятели бывали редко, но заседали всегда на проходной кухне и допоздна. Разговаривали, ругались, смеялись, спорили. Подозреваю, что и что-то пили покрепче травяных отваров.

   А стена, которая отделал меня от них вроде и была добротной, деревянной, но звуки пропускала так, словно была из бумаги. И я мучилась из-за этого шума, лежала без сна, прислушиваясь к беседам, но выйти к толпе орущих мужиков не могла, ибо «Цайя! Нет!» и строгий взгляд из-под кустистых бровей. Да и самой не сильно хотелось.

   Да даже перекинуться парой слов с Айлой Гилерм мне не разрешал! Едва только слышал её голос во дворике, прибегал и пыхтя затаскивал меня в дом.

   Айла - наша любопытная соседка. Я прозвала её тётка-разведка: она, казалось, жила под живой изгородью, отделявшей наш двор от её. Потому что стоило мне выйти из дома вылить воду или банально к будке, которая тут звалась туалетом, как соседка уже громко и радостно здоровалась, пытаясь проникнуть любопытным взглядом сквозь густую зелень изгороди.

   А теперь? Теперь вдруг все предосторожности побоку, «бери и идём»? Тоже мне, кэш-энд-кэри.

   Ну а с другой стороны...

   Не век же мне сидеть в этом доме, верно? И если есть такая возможность присмотреться повнимательней к тому, что есть за этими стенами, то почему не воспользоваться случаем?

   Я подхватила корзинку и, решительно выдохнув, вышла на заднее крыльцо.

   Ну что сказать о прогулке? Говорить было нечего. Потому что хотелось орать. До опадающих зелёных листьев, до осыпающейся побелки, до выбитых криком стёкол.

   Но я шла следом за малышом Пенгуэном, молчала и прятала взгляд.

   Самое первое, что выбило из меня дух - город полностью был не таким, как я его помнила. Абсолютно. Я помнила грязь, мусорные кучи, вонь и облупленные стены. А теперь всё виделось совершенно иначе.

   Лавка дядюшки Гилерма, как оказалось, располагалась в небольшом проулке, в двух шагах от центральной улицы, и довольно близко к рынку. Первая неожиданность.

   Хотя тут удивляться нечему, всё логично - лавки и должны располагаться в таких вот проходных и бойких местах. А что я не поняла этого раньше, так потому что не думала. Надобности не было.

   И когда мы вышли из нашей улочки, так дома в два-три этажа сразу выстроились по обе стороны ровными рядами, вполне приличные и красивые, со свежей цветной побелкой, аккуратными ставнями и дверьми. Да и сама улица оказалась просторной, с дощатым тротуаром и широкой проезжей частью, вымощенной камнем. При этом довольно оживлённой: пешеходов было немало, и неспешно катившиеся экипажи, запряжённые лошадьми, частенько проезжали.

   А вот мусорных куч да и мусора вообще не наблюдалось. Зато было много зелени - в кадках на тротуаре вдоль стен, в горшках и ящиках под окнами, да и в самих окнах. А ещё всё это великолепие местами цвело!

   Мне стало горько и обидно — такую красоту от меня скрывали!

   Но потом я заметила, что взгляды горожан, споткнувшись о меня, уходили в сторону. А у некоторых, в основном тех, кто катился по брусчатке в транспортных средствах, влекомых лошадьми, и вовсе меня не замечали.

   И вот тогда я поняла, что моя самодельная юбка в пол, которой я гордилась у себя в каморке, сейчас, при дневном свете и на виду у других, выглядит жалко. Блуза могла порадовать только тем, что частично была не видна из-под подобия жилета, какие тут заменяли женщинам жакет или лёгкую куртку. Косынка, под которой я хотела спрятать крашеные волосы, казалось, напекла мне голову своей убогостью.

   И не то, чтобы все абсолютно горожане выглядели верхом элегантности, но такой, как я, замарашки, здесь больше не было.

   Настолько униженной и раздавленной я давно себя не чувствовала. А потому спотыкалась следом за низкой мужской фигуркой, стараясь не смотреть по сторонам.

   Хорошо, что страдать долго у меня не получилось - до рынка дошли быстро. Быстро, но неприятно. И я сейчас не о собственном ощущении себя жалкой и никчёмной.

   Дополнительных неприятных минут добавил мой спутник. Вернее, предводитель, если судить по тому, что шёл он не оглядываясь, довольно быстро и сильно впереди. Я, как ни бежала, догнать и поравняться с ним не могла несмотря на то, что ноги у меня были куда как длиннее.

   На них путался неудачный мой шедевр из Жажиных штанов - юбка, к тому же мешала большая корзина. А Пенгуэн, будто специально, то и дело переходил на другую сторону улицы, чтобы поздороваться то с одним, то с другим знакомым.

   А с ним не поздоровалась разве что собака, положившая морду на лапы у самого последнего перед рыночной площадью дома. Да и то просто не смогла в силу своей собачьей природы раскланяться, хлопнуть по плечу, ударить кулаком в кулак, заорать приветствия или бранные слова с самым счастливым видом от встречи с малышом, как делали это его приятели. Зато хвостом повиляла вполне-таки по-свойски. Поздоровалась всё же.

    И от человеческой половины знакомых количество оценивающих взглядов, нездорового внимания, какого-то болезненного любопытства и вопросов типа «а кто это?» процентов на триста превосходило норму. Если такая вообще существовала.

   И ладно бы только эти вопросы и внимание. Ответы Пенгуэна и реакция на них любопытных - вот что меня размазывало по пыльной дороге куда сильнее собственного ощущения неполноценности.

   - Это цайя, - говорил Пенгуэн и презрительно сплёвывал или надменно кривился, едва произносил моё исковерканное имя, да так, будто это и не имя вовсе. Кличка? Прозвище? Или вообще предмет.

   Первый раз я просто пропустила мимо ушей. Не то на уме было. Я слишком спешила за Пенгуэном, и, едва догнав, пыталась отдышаться. Да и мало ли что мне могло показаться в малознакомом языке. Но когда эта сцена повторилась несколько раз по пути к рынку, а потом ещё - в ответ на вопросы наиболее любопытных торговцев, у меня внутри всё сжалось. А ещё почему-то на глаза навернулись слёзы.

   И я снова смотрела в землю. Чтобы не было заметно мокрого блеска глаз.

   - Цайя Ленарди, - каждый раз пояснял Пенгуэн свой первый тезис с тем же выражением брезгливости и недовольства.

   И лица вопрошавших становились ещё более удивлёнными, а взгляды ещё более оценивающими и даже как будто материальными - я прямо чувствовала, как они по мне ползали, липли и с отчётливым, хоть и беззвучным ощущением чавка, отлипали. Бррр.

   Это был второй момент, выбивший из меня дыхание. Я онемела от неожиданности, и в эти мгновенья на меня навалились тревога и непонимание. Мысли разбежались, всё никак не получалось сообразить, что же это всё значит. Судорожно рылась в своём словарном запасе, пытаясь понять, правильно ли перевела услышанное, не перепутала ли чего?

   Одежда, да, была не лучшая. Даже бедная. И более того — нищенская. Но не это явно привлекало внимание знакомцев Пенгуэна. Тогда что? Почему так?

   Нахлынувшие шум и суета рынка немного отвлекли. Множество людей, разговоры, крики, гам. Кто-то смеялся, кто-то зазывал к себе, кто-то размахивал товаром, привлекая внимание. А Пенгуэн бежал вперёд, будто на свидание опаздывал.

   Я, ясное дело, за ним. И потеряться боялась, и что-то охотничье проснулось в душе. Да и в таком беге легче было делать вид, что одета я нормально, а чужие взгляды я не замечаю.

   А предводитель нашего продуктово-заготовительного отряда остановится у какого-нибудь прилавка, перекинется парой слов с продавцом, отсчитает монеток с дырочкой, забросит мне в корзину чего-нибудь и дальше бежит.

   Я только и успевала лавировать между покупателями и продавцами в погоне за этой маленькой убегающей всё вперёд и вперёд спиной, даже по сторонам смотреть не получалось.

   И к тому моменту, когда поняла, что мы уже идём обратно, не чувствовала под собой ног, а руки онемели и, казалось, удлинились до земли - настолько тяжело было тащить всё купленное.

   Пенгуэн остановился неожиданно и вовсе не потому, что очень хотел дать мне отдохнуть или - о ужас! - помочь.

   Фу на вас за такие глупые мысли!

   Просто впереди стояла толпа и на что-то глазела, а мой мелкорослый спутник пригнулся и ловко ввинтился внутрь. Сразу видно, что не впервой ему такие фокусы откалывать. Я моментально воспользовалась передышкой и уронила свою поклажу прямо на доски тротуара.

   Если Пенгуэн не вылезет в ближайшее время из плотной толпы, я сама попробую найти дорогу домой - улица казалась знакомой. Наверное, мы здесь уже проходили, когда шли на рынок. А если вынырнет, тогда уж снова возьмусь за корзинки и мешок.

   Разминая затёкшие запястья, прислушалась к тому, что происходило в толпе. Интонации были похожи на вопли уличного зазывалы, а вот слова...

   - ...Любой может попробовать себя! Совершенно бесплатно! Только раз в год! Открой в себе мага!

   Мага? Я даже замерла. Слово это я слышала из уст приютивших меня людей крайне редко. И кроме того случая, когда из сияющей воронки выпала бумага, в жизни с волшебством я почти не сталкивалась. Потому о смысле этого слова долго не могла догадаться, пока однажды разгневанный очередным проигрышем Пенгуэн не метнул в Жажу молнию. В последующей склоке, где я играла скромную и, главное, без единой реплики роль — роль сестры милосердия. Я перевязывала плечо пострадавшего Ленарди чистым лоскутом. Выяснилось, что это за слово такое, что значит и к чему приводит.

   А ещё выяснилось, что Жажа у нас, аки ангел - белый и пушистый. И пригрел-то он Пенгуэна, и кормит-поит его, и терпит несносный его характер, и вообще такой весь, просто ах!

   Именно в тот день у моего спасителя появилось новое прозвище. Тоже, ясное дело, подпольное, но оч-чень красивое: Ленарди-в-белом.

   А как ещё такое совершенство назвать? Всех-то он жалеет, всем-то помогает. И Пенгуэна, как оказалось, спас и меня вот тоже.

   Жаль, дядюшка Гилерм не участвовал в этих разборках (он вообще всегда рано уходил спать), и мы не узнали, может и его Ленарди от чего-нибудь спас. Или ещё как облагодетельствовал...

   Толпа зашумела, задвигалась.

   А потом взвыла, качнулась единым, каким-то слитным движением, и из невидимого её центра под дружный восторженный «Ах!» выплеснулись высоко вверх сначала призрачные, а в полёте ставшие вполне материальными белые листки.

   Они планировали вниз, люди ловили их, натыкаясь друг на друга, толкаясь и переругиваясь. Весело у них тут.

   Мне даже стало интересно, затопчут Пенгуэна или нет, я и внимательно всматривалась под ноги толпе, которая оживлённо ловила листочки. Забавно! Прямо как букетик невесты на свадьбе.

   Я даже поддалась общему настроению, и когда одна из бумажек, весело кувыркаясь в воздухе, планировала мимо, схватила её и ловко сунула за пазуху. Подивившись своей воровской ловкости, которая, вообще-то, никогда не была моей сильной стороной, улыбнулась довольно - хоть как-то компенсировала неприятные моменты сегодняшней прогулки. А почитаю дома.

   А дома я быстро разобрала покупки и ушла в свою каморку.

   Я запретила себе думать о плохом - о взглядах, о непонятных и неприятных намёках в словах, о позорной своей одежде... Не буду. Совсем. Вот лучше листовку почитаю.

   Переодевшись из неудачной обновки, упала на свой ортопедический топчанчик и стала разбирать закорючки местного алфавита.

   Это была то ли афишка, то ли анонс. Уж очень знакомо буквы плясали по листочку, меняя ширину и высоту, да ещё и переливались разными цветами. Впрочем, последний эффект тускнел на глазах, превращая радостные и весёлые буквы в просто буквы.

   Из написанного выходило, что где-то (я не поняла где) идёт проверка магических сил и набор в.... кажется, в школу. Школу магов.

   Моментально вспомнился колледж, наша группа в двадцать человек, из которых девчонок - только я и Полинка Лаврентьева, занятия по обработке отраслевой информации и web-дизайну, выпускная работа. Та самая, которую я так и не защитила.

   В носу защипало, и я крепко-крепко зажмурилась. Нет, не буду реветь, не буду!

   Это мой второй шанс, шанс прожить всё по-другому, правильно.

   И если правильно, то... Я шмыгнула носом и задумалась: как бы я прожила этот момент, если бы мне было радостно? А пожалуй, я бы сходила на эту проверку магических сил. А вдруг я сильный маг? Сильный, только просто не обученный, а?

   Я даже подскочила и села на своём топчане.

   А ведь и правда. Я попала в другой мир, у Кусимира крылья выросли. Может это произойти, потому что во мне огромный магический потенциал? Конечно! Почему нет?!

   Так, так, так... Я закружилась по комнате, почти наступая самой себе на пятки. Что там написано? Где это? Повертела бумажку и так, и эдак. Не пойму. То ли название самой школы, то ли это какой-то другой город. А в географии я не сильна.

   Надо спросить. И я решительно пошла в лавку, где, по идее, должен был находиться Гилерм. Надо быть смелой и решительной!

   Аккуратно выглянув из-за дверного косяка и не заметив посетителей, я позвала дядюшку. Когда он неспешно вышел в кухню, я едва не сгрызла ноготь на большом пальце от нетерпения - почему-то стало ужасно жаль потерянного времени. А вдруг я бы уже давно могла учиться на мага, а вместо этого сижу тут и протираю пыль тряпочкой?

   - Дядюшка Гилерм, Офин - это что?

   - Офин - это столица, - после паузы сказал неспешно, слегка пошевелив своими кустистыми бровями.

   - Это далеко? - мне хотелось подёргать его за рукав и попрыгать на месте. От нетерпения. От любопытства и ещё не понять отчего.

   - Да что такое, Цайя? - дядюшка смотрел с непониманием.

   - Хочу. В Офин.

   Опять на меня напало косноязычие. Не знаю языка, а тут ещё забыла.

   - Зачем?

   Мда, то ли старость, то ли от рождения дядюшка такой, туговато соображающий, то ли и вправду я настолько плохо изъясняюсь. И я развернула листовку и показала ему.

   - Вот. Здесь. Любой - пробовать.

   Гилерм медленно взял бумажку из моих пальцев, разгладил её на столе, несколько раз прочитал, а потом поднял глаза и задал самый дурацкий, на мой взгляд, вопрос:

   - Откуда это у тебя?

   - От верблюда, - прошипела я по-русски и объяснила уже на понятном ему языке, - на рынке. Разбрасывали.

   И изобразила руками, как разлетались листовки вверх и опадали.

   Но мои красивые пассы (ну чего греха таить, я уже тренировалась пред проверкой) произвели какое-то странное действие: Гилерм раздулся и побагровел. Ой, да ладно! Неужели будет ругаться? С чего бы?

   И точно!

   - Кто разрешал?! - заорал он на всю кухню.

   - Вы. И Жа... - я вовремя остановилась. - И Ленарди.

   На всякий случай я отступила к выходу из кухни - смотреть на гневного Гилерма особой радости не доставляло. Да и эстетика хромала, причём на обе ноги.

   Он же шёл на меня как танк, и в глазах его мелькало что-то животное, бешеное, страшное. Такое, что мне стало жутко. Так, как бывает, наверное, перед смертью. Даже на шаре, болтаясь высоко над морем, я не испытывала такого глубинного, с самого дня человеческой сущности, страха.

   - Заткнись! - заорал вдруг кто-то сзади. И я застыла соляным столбом, прижалась спиной к дверному косяку и скосила глаза туда, где должен был появиться ещё один участник нашего разговора.

   И он появился.

   В кухню влетел Пенгуэн.

   И орал он, против ожидания, не на меня, поскольку стал впереди, будто прикрывая собой, что было вдвойне удивительно - защитник из него так себе, да и для кого? Для меня?

   А вот следующий вопль малыша был точно адресован мне.

   - Вали отсюда, девка! Быстро!

   Гилерм с остекленевшим бешеным взглядом сделал ещё один шаг ко мне, а Пенгуэн сделал движение ему навстречу и вбил в его живот кулак с характерным глухим звуком. Я взвизгнула от ужаса и за считаные мгновенья оказалась в своей безопасной норке, за закрытой хлипкой дверью, на ортопедическом топчане, свёрнутая в комочек.

   Я не прислушивалась к тому, что происходило за стенкой, туша свой ужас. А слышно всё равно было, хоть я и приложила немало усилий, чтобы обеспечить себе возможность поспать в относительной тишине.

   Мне здорово мешали звуки из кухни, с гостями или без. А ещё мучила загадка появления Кусимира в запертой комнате?

   Не раз бывало такое, что я в каморке заучивала слова или переделывала под себя Жажины вещи, а Куся деловито просачивался из такой щели, где даже гипотетически не мог поместиться. Например, однажды меня поразило, как пять кило живого веса протекли между стенкой и тумбочкой так, чтобы не повредить своих немалых, между прочим, крыльев? Другой раз я была в шоке от того, как тот же живой вес выскальзывал из-за изголовья лежанки, где даже подушка не забивалась?!

   Поэтому однажды, когда все разошлись и на кухне воцарилась тишина, я взялась за перестановку и заодно уж уборку моей конурки.

   Вместе с тайнами кусимирского появления я нашла немало интересных вещей. Например, нормальную подушку. Правда, из перьев, а не из синтепуха, и пыльную как коврик у входа в подъезд многоэтажки. Но после свёрнутого овчинного полушубка, служившего мне подушкой, эта находка стала поистине подарком.

   Кроме того, я нашла книжку, скорее всего, со сказками. Потому что когда сносно могла понимать прочитанный текст, узнала, что в этом мире существуют твари пострашнее того, что я могла видеть в фильмах ужасов нашей просвещённой эпохи.

   Оказывается, здесь водились цветы-хищники, которые дурманящим ароматом подманивали жертв, обездвиживали их и высасывали кровь. А чтобы живую ещё жертву не нашли, корешки такого милого цветочка прикапывали её, обвиваясь вокруг и маскируя. На устрашающей картинке в качестве жертвы был изображён ребёнок, утаскиваемый ужасными корнями под землю.

   Прочитала про насекомых, которые откладывали живому существу под кожу яички, личинки из которых поедали его изнутри. После такого чтения я долго вздрагивала, с большим подозрением рассматривая растения у крыльца, и на каждый зуд реагировала нервным вниманием - нет ли там личинок или чего похуже?

   Но всё же отнесла эту книжку к разряду псевдонаучных, потому что там такие страсти расписывались, которых ну никак не могло быть в реальности. А на ночь хорорчик почитать иногда можно.

   Ну и среди прочего я нашла причину своего глубоко погружения в языковую среду: в стене была изрядная дыра возле самого пола. С моей стороны над ней нависал топчан, а со стороны кухни - прикрывал буфет и, кажется, лавка.

   Зато вся таинственность и потусторонность, которая после жуткой книжечки пробирала меня холодным потом, поубавилась: мой Кусимир не превратился в монстра с обретением крыльев (чего я втайне побаивалась), а значит, и не стоит переживать, что однажды ночью он придёт и перегрызёт мне горло, издав леденящий душу смех.

   Так вот, эту дыру я забила старым мешком, плотно свернув в крепкий жгут. И наконец обрела тишину и уединение!

   Хотя если за стеной орали так, как сейчас, то мешковина, как её плотно ни сворачивай, спасала лишь отчасти. Я уже немного пришла в себя и слышала, что происходит на кухне. А там бушевал скандал.

   В целом, претензии сводились к тому, что Пенгуэн доконал и допросится - это орал Жажа, а Пенгуэн орал, что без него Жажа полный ноль и не справится.

   Самым тревожным было отнюдь не это.

   Эти двое ругались довольно часто, и претензии были не новы - я их не только с лёгкостью понимала, но даже без труда могла повторить. Тревожило то, что орали только двое - Жажа и Пенгуэн. А вот Гилерма слышно не было.

   Где он? Что с ним? Жив ли? Не убил ли его малыш?

   Я передёрнулась, вспомнив, как согнулся дядюшка от удара, как выкатились его глаза и как судорожно и беззвучно он раскрывал рот, то ли не в силах издать ни звука, то ли вдохнуть.

   В этой ситуации даже не знала, сочувствовать обидчику или позлорадствовать. Он сильно меня напугал, да и обидел. Ведь Пенгуэн сказал, что разрешение было и от самого Гилерма, и от Жажи. Чего было так орать?

   За стеной продолжал бесноваться Ленарди, опять весь в белом. Песня шла уже по четвёртому кругу - о неблагодарности коротышки, о том, что достал до самых жизненных глубин и о том, что умника надо укоротить, да, жаль, некуда.

   И тут неожиданная мысль вскружилась у меня в голове: а когда, интересно, пришёл наш лошаделицый друг - Жажа? То есть, конечно, Ленарди.

    Обычно он так рано не появлялся. Может и правда они там орут уже над трупом, а я тут в полуобмороке провела куда больше времени, чем мне казалось?

   И я нерешительно потянула за ручку двери.

   Выглянула. Под прикрытием криков осмотрела кухню. Ни лежачего, ни сидячего, ни вообще хоть какого-нибудь Гилерма не обнаружила. И вздохнула с облегчением. Значит, жив.

   - Что надо? - гавкнул Пенгуэн, углядев таки меня в полутёмном простенке.

   - Ничего. Гилерм живой? - продемонстрировала свой интерес я.

   Жажа резко развернулся и оскалил то ли в улыбке, то ли в гневе свои лошадиные зубы.

   - Почему ушла не спросясь? Почему подбираешь все подряд бумажки?

   Я опустила глаза и сжалась. Неуютно мне от крика, от упрёков и чувства собственной вины.

   Но... это же второй шанс, а Ленарди, хоть и в белом, но не моя мама. Верно?

   И я подняла голову.

   - Какая беда? - хотела сказать «проблема», но слова от волнения разбежались. - Вышла. Рынок. Люди. Нет страшно. Могу.

   Тут хотелось сказать «имею право», но тоже не нашлось подходящего слова. Эх, так и говорить никогда не научусь, если так редко буду практиковаться.

   А тут Пенгуэн подхватил:

   - Вот и я говорю - что она зря хлеб наш жрёт? Пусть работает!

   - Я работать! - гаркнула на него. - Уборка!

   И перевела взгляд на Жажу.

   - Опасно нет. Я можно ходить улица. Одежда — менять. Эта — позор.

   И я потыкала пальцем в свои перешитые тряпки. Пенгуэн скривился так, будто сжевал лимон целиком.

   - Ходи так. У нас денег нет тебя наряжать.

   Жажа напряжённо переводил взгляд с него на меня. И после последней фразы поднял бровь и уставился на меня. Вопросительно, надо полагать.

   - У вас нет. У меня есть, - и я вытащила серёжку из уха. Маленькая, золотая, с жемчужинкой. Красивая, но мне не жалко. Даже рада буду продать.

   Эти серьги да ещё колечко к ним были мамиными обносками. Она так и сказала, когда отдавала: «Мне уже не с руки такое носить. Все их видели, да и простенькие слишком. Тебе такие обноски ещё ничего, ты молодая девчонка, а мне уже что-то побогаче нужно».

   Колечко от этого гарнитура, да и все остальные свои украшения и фенечки я сняла и спрятала в потайной кармашек рюкзачка, а серьги вот носила. Причиной тому был взгляд Жажи на мои украшения.

   Помню, что, собираясь мыть посуду, сняла кольцо и попыталась засунуть его сначала в задний карман, потом в маленький, над передним боковым - оттуда такая мелочёвка точно не выпадет, даже если сниму брюки и забуду. Я тогда ещё носила джинсы за неимением другой одежды и плотно прилегающие джинсовые карманы привычно сопротивлялись моим действиям.

   Именно в этот момент краем глаза засекла странную неподвижную фигуру Жажи, что как раз заканчивал свой завтрак.

   Утрамбовывая колечко поглубже, осторожно повернула голову в ту сторону, чтобы рассмотреть изваяние спасителя. Он напряжённо, словно кот на охоте, следил за моими пальцами. И такое лицо у него было... Застывшее, заворожённое, полностью поглощённое созерцанием нехитрой драгоценности.

   И он не заметил моего взгляда. Совершенно. Не знаю даже... Он был как наркоман под дозой. Только слюна не текла из уголка рта. Бррр!

   Мне даже поплохело.

   Но я отвернулась. Отвернулась и сделала вид, что ничего не заметила.

   А вот все последовавшие за этим внимания к моим серёжкам и уже не пропускала.

   Мгновения застывшего взгляда, каменной неподвижности не заметить было трудно, хотя благодетель смотрел украдкой, когда я, по его мнению, не обращала на него внимания.

   Кто знает, что его так напрягало? Непонятно. Но мало ли здесь непонятного?

   А побывав на рынке, повидав хоть немного людей, стало очевидно, что мир хоть и другой, а ценности у нас кое в чём сходны. Например, я заметила на торговках бусы, а на богатых горожанах пуговицы и пряжки из серебра, золотые перстни и цепочки, скорее похожие на цепи. Из чего следовало: драгоценные металлы здесь тоже в цене. Значит, и мои серёжки вполне можно продать, а на вырученные деньги купить одежду.

   Жажа перевёл взгляд с одинокой серёжки на моей ладони на моё лицо. Взгляд был тяжёлым, волчьим. Буркнул:

   - Спрячь. Найдём денег.

   Услышав это, Пенгуэн взвился и заверещал, истерично, словно оскорблённая любовница, руками демонстрирует прекрасный баттерфляй. Даже жалко стало, что нет поблизости водоёма.

   - Ленарди! Ты с ума сошёл? Бери, пока даёт! Нечего на неё тратить наши деньги! Она их не зарабатывает! Слышишь?!

   Жажа что-то зло и угрожающе прошипел. К сожалению, смысла высказывания я не понимала, но обычно после этой непереводимой тирады Пенгуэн затыкался, как бы ни пыхтел и ни злился до этого. Вот и сейчас малыш цыкнул зубом, резко развернулся и ушёл в лавку.

   Для себя я определила эту фразу как убийственное ругательство, и на всякий случай запомнила - никогда не знаешь, что пригодится.

   - Я куплю тебе одежду, - сказал примирительно Жажа и взгляд его был виноватым и раскаянным.

   «Может, я неправа, и он неплохой, в общем-то, человек?» - подумала и кивнула своим мыслям, а получилось будто ему.

   Он часто мне напоминал, что спас тогда в лесу. Не совсем так, как мама: «Я тебе самый дорогой пуховик/сапоги/сумку купила, а ты!..». Но все эти напоминания о благодеяниях сильно раздражали, злили даже. Хотя, по существу, Жажа был, конечно, прав — мира здешнего я не знала, ошибиться и выдать себя могла в любой момент, а он вытащил из леса, увёл от погони, спрятал у себя в доме.

   Спас.

   Наверное.

   Потому что сегодняшняя моя прогулка, пусть мне и мало что удалось увидеть из-за рыскающего Пенгуэна, кое-что показала.

   Например, что я не так уж сильно выделяюсь из толпы, а если и выделяюсь, то больше как нищая дурочка, чем как чужачка. Что на пришельцев из других миров, и вообще на кого бы то ни было, засад здесь не делают и патрули на улицах не охотятся.

   И вообще!

   Пенгуэн соврал - ни у кого он не спрашивал, можно мне выходить или нет!

   А что мне вдалбливали об угрозах и опасностях... Теперь я призадумалась: правда ли это? И то, что я живу тут в убожестве под лестницей, как Гарри Поттер, - это нормально?

   Люди, которых я видела на улице или на рынке, выглядели вполне здоровыми и счастливыми. Может, не очень богатыми - цветных шелков не заметила, это да, но добротные шерстяные и тонкие льняные ткани, украшения, пусть простые, но красивые, обувь опять же, - присутствовали...

   Мама всегда с видом знатока говорила, что дорогую женщину легко узнать по обуви. Не знаю, действует ли здесь это правило, но думаю, что разницы особой нет. И если так, то... Я мало рассмотрела, но вот лаптей не запомнила.

   Ботинки помнила. Грубые и поизящнее.

   Сапоги. Даже на самых скромно одетых селянах у возов, где Пенгуэн торговался за своих любимых гномиков, были сапоги. Сапоги, а не лапти или деревянные башмаки. А это знак!

   Люди здесь не купаются в роскоши, но живут неплохо. И только я в перешитых обносках и с половой тряпкой наперевес, и всё боюсь выйти из дома.

   И я внимательно посмотрела на Ленарди, который так и стоял с миной умилительной скорби на лице. Вот, сейчас говорит, что найдёт деньги. Что же раньше не мог? В душе сворачивались злость и обида.

   А Ленарди всё глядел на меня так трогательно, так проникновенно! Ах, этот взгляд, эти брови, приподнятые домиком, эта слегка скорбная складка у рта. Сейчас расплачусь. То ли я предвзята, то ли Жажа немного переигрывает. Уж очень это похоже на позу. Такую знакомую, такую почти родную, ну просто... просто Ленарди-в-белом!

   Я усмехнулась про себя и вспомнила про листовку. Если пробовать свои силы в магии и даже, возможно, поступить на обучение, то...

   Тут в душе поднялась такая волна предвкушения и совершенно детского восторга!.. Почему нет?! «Разреши себе! - говорила Лариса не однажды. - Можно!» Да, разрешаю!

   А это — столица, знатные люди, по одёжке встречают. Значит, что? Значит, нужно выглядеть прилично. А этот скупердяй, которого ещё Пенгуэн подзуживать станет, купит что-нибудь никудышное, лишь бы подешевле, и опять я буду бедной родственницей.

   - Я тоже выбирать! - твёрдо отчеканила и задрала подбородок.

   Не сказать, что мой благодетель в белом обрадовался. Даже скорее наоборот - умильность превратилась в печаль. Он пожевал губами (подозреваю, какие-нибудь ругательства), прострелил меня взглядом, сморщил нос и наконец согласился.

   - Хорошо.

   Ну и ладно. Рад, не рад - какая мне разница?

   - Когда? - спросила, желая скорее превратиться в нормального человека.

   Длинная тирада о том, что рынок уже опустел, что все стоящие торговцы разошлись и ничего путного мы, скорее всего, не найдём, стала мне ответом. Как-то незаметно я оказалась у мойки с грязной посудой и, пребывая в радужных мечтах, перемыла её всю. И вообще, весь оставшийся вечер летала как на крыльях, протирала ли пыль или мыла пол в лавке, заряжала ли светлячки или расставляла книги.

   И только, когда кое-как умывшись и упав на свой топчан, подумала: «А разве на рынке, а не в лавках нужно покупать готовое платье? И разве они не работают так же допоздна, как и наша?»

   Возмущение всколыхнулось мутной густой волной, но быстро погасло - время для лавок было упущено, да и устала я за день. К тому же если Жажа обещал, то должен же он выполнить обещание?

   И провалилась в сон.

ГЛАВА 6

Новая одежда у меня появилась, и даже не в единственном экземпляре.

   Не сразу. Не просто. Не быстро. С трудностями и последствиями.

   Но появилась.

   На следующий день я уточнила у Жажи, а было это уже под вечер, о дате нашего похода, оказалось, что в самой лучшей лавке давно не было поставки новых платьев. Потом ещё несколько дней кряду у бедняги Ленарди-в-белом - ах! ах! - совсем не было времени вообще ни на что.

   Очень, просто до слёз трогательно выглядела лошадь, с виноватой миной разводящая руками. Только тронуть это могло раз. Ну два. А на третий это начало раздражать. Не пугать или огорчать, а именно дико раздражать, до зуда в ладонях и ломоты в висках.

   Ощущение это было знакомым. Таким точно, как во время некоторых разговоров по душам. С мамой.

   - Зоя, - сказала она однажды строго. - Тебе почти шестнадцать. Год-два, и ты захочешь самостоятельности: денег, новый телефон или брючки из коллекции Версаче.

   Вообще-то? совсем недавно мне исполнилось пятнадцать.

   Новый телефон? Ладно. Но брючки от Версаче? Они явно не были среди моих интересов, даже потенциальных. И я только удивлено приподняла бровь.

   - Да, да, не кривись. И что тогда придётся делать мне? Ведь я тяну тебя одна, - голос, звенящий на высоких нотах хрустальными слезами, глубокая скорбь в тоне, едва заметная морщинка на гладком лбу.

   У меня приподнялась вторая бровь. Жаль, под чёлкой, что закрывал лоб, этого было не видно. А удивление моё было закономерным: отец регулярно присылал сумму, вполне соизмеримую с зарплатой мамы. И сказать, что она тянет меня одна, было бы преувеличением.

   Да и само слово "тянуть" вызвало тошноту.

   Что я - репка, чтобы меня тянуть? Или я сопротивляюсь, а мамочка вот прямо упирается всеми своими высокими лаковыми каблучками в землю, да так, что даже узкие её юбки-карандаши, что так выгодно подчёркивают фигуру, трещат по швам?

   Я хорошо училась, и впереди меня ждал аттестат с отличием. Я не капризничала из-за постоянных маминых диет и подобных глупостей здорового питания, когда мы дружно садились то на овсянку, и ели её пять раз в день семь дней в неделю, то на зелень, отчего, казалось, скоро прорежутся рога и лексикон ограничится одним словом: "му!". Я не требовала себе новой одежды или гаджетов - телефон и стренький ноут, что оставил мне уезжая отец, вполне меня устраивали.

   А с тех денег, что он присылал, хватало даже отложить на ремонт в квартире и покупку мебели. И благодаря именно этим деньгам наше благоустройство продвигалось веселее, чем на одну мамину зарплату. В общем, подкат был странным, и я во все глаза смотрела, а во все уши слушала - к чему бы это всё?

   - Мне труднее с каждым годом. А помощь отца... - мама скорбно прижала тонкие наманикюренные пальцы к вискам. - У него свои дети, он в любую минуту может забыть, что у него есть совсем взрослая дочь, у которой и потребности взрослые.

   Я опустила взгляд. Да, у отца в новой семье родился сын и (правда, мама ещё не знала об этом) через полгодика появится ещё один. Папа светился от счастья, когда рассказал мне об этом.

   Шёпотом.

   Недомолвками.

   Чтоб не сглазить.

   Помню, когда мама была беременна, он так же радовался, так же светился и боялся сглазить... Мне было одиннадцать, но помню я это хорошо. Потому что...

    Не важно.

   Нет, папа про меня не забудет. Он не такой! И зарабатывал он теперь не в пример больше, чем когда работал здесь. Да и запросы... Я посмотрела на свои руки. Самое большее, что они видели - это маникюрный набор, купленный на папины деньги в честь моего четырнадцатилетия. Потрогала волосы, схваченные скромной резинкой, вся стрижка на которых называлась «подровнять кончики». Её, если сравнить с мамиными модными стрижками и покрасками, можно считать бесплатной.

   Так что и ежу было ясно - мама подводит меня к какой-то мысли, и я пыталась, но не могла понять к какой. И только это мерзковатое ощущение в душе подсказывало, что мысль будет так себе, паршивенькая. А ощущение это было точь-в-точь как сейчас, и возникало оно от слов и увёрток Жажи, который не хотел помочь мне купить одежду.

   И вспоминая, что в результате того разговора с мамой я согласилась поступить в институт не после одиннадцатого, как хотела, а после девятого, я примерно понимала, что с Жажей мы не поладим. И хоть поступила я в то самое учебное заведение, в которое хотела, но это был колледж при институте, а не сам институт. И все эти разговоры «Ах, Зоя! Потом поступишь на вышку с экономией года!» - были не более, чем разговоры в пользу бедных.

   Точно так же все эти разговоры с Жажей - я это чётко понимала - в пользу тех же бедных, и значит, надо брать власть в собственные руки. Ведь у меня второй шанс. Так ведь?

   Поэтому чего ждать кого-то? И в один прекрасный день я вышла за калитку. На улицу. Немножко смалодушничала, признаюсь - сначала дождалась, когда все разойдутся, кухня опустеет, а из глубины лавки послышится слабый звук дверного колокольчика. Но ждать, просить, уговаривать? Нет, не буду. И выслушивать нравоучения тоже не хочу.

   Не пропала тогда с Пенгуэном, и сейчас не пропаду.

   Но я немного ошиблась: прогулка как-то не задалась.

   Во-первых, шла я наугад. То есть точного адреса я не знала. А если бы и знала, мне это вряд ли помогло.

   Поразмышляв логически, предположила, что лавки с готовой одеждой находятся где-то в районе рыночной площади, и двинулась туда. И ошиблась. Пришлось побродить, пока нашла нужную улочку, ту, где были расположены именно такие, а не всякие там сапожные или ленточно-кружевные.

   Они, оказывается, как и наша, были немного в стороне от рынка. И местные жители, конечно, знали, где и что находится, а я шла от одной до другой, методично выискивая то, что было нужно. Ну и ладно - погуляла, не развалилась.

   Но было и во-вторых, оно же - и в самых ужасных: меня выставили из каждой.

   Правда, я обошла далеко не все.

    В одной прямо буквально, взяв под локоть, вытолкнули и закрыли за моей спиной дверь. И даже не выслушали, не спросили что нужно... Это было так унизительно, так обидно...

    В другой лавке внимательным, говорящим взглядом осмотрели мой наряд - ну да, всё тот же, скромный, если не сказать убогий - и не стесняясь, прямо в лоб спросили, насколько я состоятельна. А я... Я, сдерживая гнев и обиду, вынула серёжку из уха и показала: вот, могу, состоятельна. На что дама с взглядом-сканером ответила, что краденое у них в качестве оплаты не принимается.

   Краденое? Мои серьги — краденые?!

   Я вышла, давя слёзы, кусая дрожащие губы и безуспешно борясь с чудовищной обидой. Шла по улочке, растеряв все мысли, кроме одной: «Моя гордость до бора не доведёт. Вот дождалась бы Жажу, он бы повёл в нужную лавку и не было этих разочарований!». Мысль была горькой, как красный перец, и жгучей, как свежая горчица.

   Неужели и в самом деле я не справлюсь с таким делом, как покупка одежды?

   Сцепив зубы, выбрала лавку поскромнее, в глубине улицы, подальше от площади, и вошла. Молоденькая продавщица взглянула на меня с вопросом, и я, как смогла, коверкая и глотая слова больше обычного, сказала, что мне нужна одежда. Девушка бросила взгляд через плечо на дверь в дальней стене и покачала головой. Покачала отрицательно и с сожалением чуть пожала плечами. Ответила тихо, почти шёпотом:

   - Простите, нет.

   Я, в общем-то, была готова к таком у ответу. Но всё в груди заболело от боли, эти грабли, которые в третий раз подряд били по больному... И я скорее отвернулась, пряча кривившееся от слёз лицо, и шагнула к выходу. Уйти, уйти быстрее!

   А когда подняла взгляд, берясь за ручку, чуть не взвыла вголос — дверь была зеркальной. И мои слёзы, моё отчаяние, покрасневший от сдерживаемых слёз нос и закушенная губа отразились в зеркале, демонстируя всем желающим моё отчаяние и боль.

   Скорбная мордашка продавщицы, мелькнувшая в отражении, только подтвердила - все мои переживания оказались на виду.

   Я, как ошпаренная, выскочила на узкий тротуарчик и пошла, смутно разбирая дорогу и утираясь носовым платочком. Его я выкроила из старой простыни, попавшей мне в руки вместе с другим, ненужным тряпьём. Вот, даже такой мелочи, как нормальный носовой платок, я лишена! Что за жизнь?!

    - Экси! - услышала за спиной.

   Так меня называла наша соседка Айла, тётка-разведка, подстерегавшая у изгороди, чтобы завести разговор о том, о сём. Может, это что-то типа местного