Невеста берсерка- 1. Дева для берсерка. Екатерина Федорова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1. Город Ладога
• ГЛАВА 2. За четырнадцать дней до этого, торжище в германских землях
• ГЛАВА 3. Замок Вайленсхофф
• ГЛАВА 4. Город Ладога
• ГЛАВА 5. На драккаре Свальда Огерсона
• ГЛАВА 6. Полон
• ГЛАВА 7. Побег
• ГЛАВА 8. На берегу
• ГЛАВА 9. В пути
• ГЛАВА 10. Северные земли Нартвегра, поместье Хааленсваге
• ГЛАВА 11. На пиру
• ГЛАВА 12. Второй побег
• ГЛАВА 13. Возвращение в Хааленсваге
• ГЛАВА 14. Сестры
• ГЛАВА 15. И прошли восемь дней…

АННОТАЦИЯ

Предупреждение! Книга написана в 2016 году, и раньше продавалась под названием "Похищение славянки". Произведена замена обложки.

   Ясным августовским днем украли на ладожском берегу двух полонянок. И повезли через море, как подарок для ярла Харальда, о котором ходила недобрая слава...

ГЛАВА 1. Город Ладога

— Ах ты, змея подколодная! Только и смотришь, как бы лишний раз на поварню проскользнуть! А чтобы делом с усердием заняться, так этого нет! Вот я тебе покажу, тварь прожорливая!

   И в подтверждение своих слов тетка Наста больно шлепнула большой деревянной ложкой по костяшкам пальцев Забавы. Тут же добавила ещё два хлестких удара по голове — там, где волосы прикрывали кожу.

   Забава со свистом втянула воздух. Боль в голове быстро прошла, оставив после себя только легкий звон в ушах.

   Тетка Наста, жена дядьки Кимряты, всегда била так — по костяшкам да по волосам, где синяков не видно. Ещё по спине скалкой проходилась, потому что и там тело одеждой прикрыто. Чтобы не говорили люди потом, будто в доме Кимряты обижают сироту.

   — Ты почто, дрянь такая, пуховые перины в светлице у Красавы не выбила как следует? У неё нынче поутру прыщ на личике вскочил! Все из-за тебя, гадина ленивая!

   На поварню, где разъяренная Наста разбиралась с Забавой, лебедью вплыла Красава. Белолицая, словно молоко, которым она умывалась каждое утро ради красы и свежести щек, перелилось в цвет кожи.

   Только теперь, портя эту молочную белизну, на носу цвел маленький ярко-розовый прыщик.

   — Матушка, она и волосы мне причесывает со злобой, — печальным голосом пожаловалась Красава тетке Насте. — Дерг-дерг гребнем туды-сюды! У меня после неё головушка завсегда болит. А уж волос-то сколько повыдергивала! Коса теперь вдвое тоньше стала. А все зависть её! У самой-то вон, три волосины!

   — Змея! — зашипела тетка Наста и замахнулась на Забаву уже не ложкой, а большой скалкой. — Счас я тебе ребра-то пересчитаю! Враз забудешь, как кровиночку мою, лебедушку безответную, обижать!

   Но привести свою угрозу в исполнение тетка Наста не успела. Заскрипела дверь, что вела со двора на поварню. И тетка Наста тут же отложила скалку в сторону. Вдруг кто из соседей идет?

    Чужой человек разве знает, какие подлости эта девка в её доме творит? А во всем, случись что, обвинят её, Насту. Скажут, зверствует над беззащитной сиротой!

    А она всего-то учит мерзавку уму-разуму. Для её же блага старается. Да только кривую осину не выправишь жердиной, сколько ни бей…

   Однако на поварню зашел не чужой, а её собственный муж, Кимрята Добруевич. Был он высок, сухопар, с окладистой русой бородой. И тетка Наста тут же переломилась в поясе, отвешивая ему земной поклон. При её пышных телесах это было трудно, но тетка Наста справилась. Затем, выпрямившись, подтолкнула дочь. Та с ленцой отвесила отцу неглубокий поклон.

   Забава дядьке Кимряте поклонилась даже раньше тетки Насты — знала, что за малейшее опоздание расплатится потом синяками да шишками.

   Вообще-то в их краях жены мужьям не кланялись. Не принято было. Но тетка Наста услышала как-то раз, что в дальних землях, где ромеи живут, жена мужа привечает именно так — поясным поклоном. Вроде как муж господин всему, а жена ему лишь прислужница…

   С тех пор тетка Наста рассудила, что кашу маслом не испортишь — и начала кланяться родному мужу в ножки.

   Кимрята Добруевич поначалу смущался, а затем привык. Даже радоваться начал, что супружница с таким уважением встречает. И услужлива, и над мужем хлопочет, как мамка над дитем. Где ещё такую заботу встретишь?

   А потому Кимрята Добруевич женой своей был доволен сверх всякой меры. И оставлял её властвовать над домом и сундуками безраздельно, как того и желала тетка Наста.

   Впрочем, времени для управления домом у Кимряты все равно не было. Служил он в подручных у ладожского воеводы, рыскал по городским делам от рассвета до заката, и за дружинниками успевал приглядывать, и за кромлем следить. Многое надо было сделать — на ристалище заглянуть, причал с торговыми гостями проверить, по стенам пройтись, глянуть, как там стражники. Засеки, ров осмотреть...

   В общем, хлопот был полон рот, и Кимрята только радовался, что жена сама всем в доме заправляет.

    Как-то раз, ещё по малолетству, Забава пожаловалась родному дядьке на жену его, тетку Насту. Шел ей тогда десятый год, и она только-только попала в дом дяди, брата умершего отца. Случилось это сразу после смерти родителя — мать Забавина умерла ещё раньше…

   Кимрята Добруевич племянницу тогда выслушал, поморщился и заявил:

   — Супружница моя за дочь тебя считает. И как может, добру тебя учит! А ты от дела отлыниваешь, с доносами на неё бегаешь. И сама, как Наста мне рассказывала, неряха, неумеха, непряха… её долг, как тетки, тебя в работах бабьих наставлять, уму-разуму учить. А если не слушаешься, то и вразумлять легким наказанием! Твое же дело, Забава, тетку свою слушаться и почитать, как мать родную. Понятно ли я рек?

   Рек Кимрята Добруевич очень даже понятно, и Забава поняла, что от дядьки защиты ей не дождаться.

   А после убедилась, что и слова доброго не услышать. Видать, много чего наговорила тетка Наста про неугодную племянницу…

   Вот и теперь Кимрята Добруевич улыбнулся жене, ласково кивнул дочери, а на Забаву бросил лишь удивленный взгляд — мол, а эта неумеха что здесь делает? И объявил:

   — Сегодня вестник от новеградского князя прибыл. Через три дня князь с дружинниками приплывет к нам в Ладогу. По княжьим делам, на торг глянуть, кромль проверить, хорошо ли за ним смотрят, прочее да разное… — Кимрята Добруевич утер пот со лба и продолжил: — Сам князь остановится в доме воеводы, в кромле. Простых дружинников поселят там же, в сараях да конюшнях. А самых знатных разошлют по городским домам на ночлег. Ясно, что направят не ко всякому…

   Кимрята Добруевич назидательно воздел палец.

   — А лишь к тому, в чьем доме гостя достойно принять смогут. И к нам двух княжьих подручных определят на постой!

   Тетка Наста радостно охнула и прижала руки к пышной груди. Красава взволнованно заулыбалась. Дядька поскреб подбородок под кудлатой русой бородой и озабоченно добавил:

   — Надо бы горницы подготовить. Да постели получше застелить. С перинами пуховыми, с одеялами теплыми. Чтобы не стыдно было спрашивать поутру, сладко ли почивалось... и вот ещё что. Воевода в честь князя даст пир по варяжскому обычаю. А по тому обычаю на пир пригласят не только знатных людей из Ладоги, но и их жен. С дочками, если те уже заневестились. Так что готовьте наряды…

   И, поспешно кивнув жене с дочкой, Кимрята Добруевич вышел из поварни.

   — Ох! — выдохнула Красава. — Гости, да к нам! Да не какие-нибудь, а самого новеградского князя знатные дружинники! А в придачу на пир сходим! Радость-то какая!

   Тетка Наста тут же подхватила размякшим голосом:

   — А если кто из гостей неженатый будет… вот тебе и муж готовый! Да не из ладожских торгашей, а из самого Новеграда! Дружинник не из последних, из княжьей дружины!

   — Матушка… — печально сказала вдруг Красава. И взмахнула длинными ресницами. — А в чем мне на пир идти? Ни платьев новых, ни сапожков. И венчик девичий у меня уже старый, потертый. Жемчуг с него осыпается, Забавка безрукая его вкривь-вкось подшивает. И ожерелья не хороши, и шелк на праздничном покрывале выцвел...

   Забаве захотелось смеяться. Венцов девичьих, чтобы голову прикрыть, у Красавы было целых четыре. Один шитый золотом с жемчугами мелкими, другой шитый серебром с жемчугами покрупней, третий усажен бусинами из янтаря, а четвертый зеленым да лазоревым бисером. И все венцы были в полном порядке — Забава это знала, потому что сама время от времени перенизывала на них жемчуга, бисер и янтарь. Чтобы не потерялось ни одной жемчужинки, ни одной бисеринки из тех, которым полагалось украшать голову её сестры.

   И сапожки у Красавы имелись — по одному на каждый день седмицы, тонкого сафьяна для лета, подбитые овчиной для зимы. И сорочиц нижних были полные сундуки, и нарядных верхних платьев с разрезами по рукавам, чтобы виднелось богато изукрашенное нижнее платье, тоже немало.

   — В чем я новеградским знатным мужам покажусь? — со слезой в голосе спросила Красава. — Вот выйду к ним в обносках, с головой простоволосой. Ну прямо как Забавка-чернавка, только народ мной пугать!

   Тетка Наста всполошено всплеснула руками. Поспешно объявила:

   — Не бывать тому! Вчера в город приплыли купцы из ромеев. Слышала я на торжище, что у них и шелка есть, и бархаты заморские. Правда, дорого просят, задешево не отдают. Ну да ты Кимряте Добруевичу дочка родная, а не чужая. На кого ещё мошну отцовскую тратить, как не на тебя?

   Тетка Наста с Красавой засобирались уходить. Про Забаву они уже забыли — чему та была только рада…

   — А прыщик мы белилами замажем, — деловито рассуждала тетка, оглядывая красавицу дочку.

   Потом Наста все-таки вспомнила про нелюбимую племянницу. Метнулась назад, подхватила отложенную скалку и тюкнула Забаву по голове.

   — У, подлая! Из-за тебя Красавушке придется на пир идти с прыщом. Ну, чего встала, корова? Не слышала, что у нас гости скоро будут? Пошла живо терем мыть, доски скоблить, чтобы полы светом светились, желтком яичным отливали! Да стены, да потолки вымой, не ленись, чай, не переломишься! А следом из сундуков с Красавиным приданым все перины достань. И одеяла пуховые. Гостям дорогим их постелим, пусть видят наше богачество! А ты, зараза ленивая, те перины с одеялами выбей да хорошенько проветри. Одну жалобу от гостей услышу — что одеяла не духмяные, перины не взбитые — ты у меня свету белого не взвидишь! Поняла?

   И, покончив с приказами, тетка Наста вышла из поварни. Красава вслед за ней шмыгнула в дверь, ведущую в терем.

   Забава, неуверенно шагнув в сторону, опустилась на скамью у стены. В голове стоял легкий звон — как всегда после «вразумлений» тетки Насты. Она посидела так ещё немного, пока звон не прошел. А затем встала.

   Надо было наносить воды и натереть весь терем сверху донизу. Песком да ручками от старых банных веников…

ГЛАВА 2. За четырнадцать дней до этого, торжище в германских землях

— Хей, Харальд! Вот так встреча! Полтора года! Полтора года я тебя не видел!

   Ярл Харальд бросил на землю бухту пеньковой веревки, к которой приценивался. И обернулся.

   Чуть поодаль, шагах в пяти, застыл его двоюродный брат, Свальд Огерсон. По лицу Свальда расплылась широкая улыбка, а за спиной у него стояло несколько воинов.

   На миг губы Харальда скривились в намеке на ответную улыбку. Затем он невыразительно произнес:

   — Неплохо выглядишь. Новых шрамов на лице нет.

   — И тебе добрый день, Харальд! Сколько же мы не виделись? С позапрошлой зимы, верно?! — радостно выкрикнул Свальд, подходя поближе.

   Харальд в ответ глянул заморожено. Объявил:

   — Мой драккар стоит у восточного причала. Приходи туда, когда солнце начнет клониться к закату. Там и побеседуем. Можешь прихватить воинов из своего хирда, я прикажу зажарить пару свиней.

   Следом Харальд опять развернулся к веревке.

   Ярл Огерсон, глянув на его спину, прикрытую рубахой без рукавов, пожал плечами и молча зашагал прочь. Брат слишком ясно показал, что желает остаться один. И Свальду не хотелось вызывать недовольство Харальда, приставая к нему с расспросами.

   Они ещё наговорятся этим вечером. С теми, кого пригласил сам, брат всегда обходится приветливо. И даже беседует с ними...

   — Какая жалость, что я не певец-скальд, — сказал за спиной Свальда его подручный, Сигурд. И коротко хохотнул. — Я бы непременно сложил песню о твоем брате, ярл Свальд. И воспел бы его как самого неприветливого викинга. Клянусь, даже плачущие идолы в южных землях веселее, чем он!

   — Твое счастье, что ты не певец-скальд, и не можешь сложить глупую песню о моем брате, — отрезал Свальд. — Поверь мне, Сигурд, чем меньше ты болтаешь о Харальде, тем лучше для тебя.

   Подручный удивленно спросил:

   — Он так опасен? Я слышал какие-то слухи…

   Свальд резко развернулся. Бросил, обращаясь не только к Сигурду, но и к остальным воинам, что шли за ним:

   — По этому торгу сейчас ходят люди моего брата. И Один вас упаси говорить при них о Харальде! Запомните, мой брат не любит, когда о нем болтают.

   — Это потому, что он оборотень? — простодушно спросил Рорк, один из самых сильных — и самых глупых — воинов на драккаре Огерсона.

   Свальд раздосадовано глянул на Рорка.

   — Мой брат берсерк, а не оборотень. Но будь он и впрямь оборотнем, я бы не советовал говорить об этом вслух. И так громко!

   С лиц его людей сошли ухмылки. Свальд облегченно выдохнул — именно этого он и добивался.

   Потом Свальд снова зашагал по дороге, тянувшейся вдоль торговых рядов. Сигурд сзади пробормотал:

   — Говорят, все бабы Харальда живут с ним не дольше двух месяцев. И погибают в одну ночь. А тела их всегда растерзаны так, словно они повстречались с медведем…

   Свальд поморщился.

   — Я все слышу, Сигурд. Ты решил отличиться в сплетнях, раз уж не стал скальдом?

   Воины захохотали. Рорк сказал невпопад:

   — Не хотел бы я жить по соседству с берсерком…

   — Глупости, — оборвал его Свальд. — Чтобы ты знал — на людей, живущих рядом с домом моего брата, никто не нападает. Ни он сам, ни другие. Слава Харальда охраняет те земли надежней всякого войска. А те, кого он приглашает к себе на пиры, хвалят его щедрость и гостеприимство!

   — Но при этом молятся богам, чтобы он не пришел за их дочерями, — пробурчал один из воинов, шагавших сзади.

   — Кто это сказал? — Свальд снова обернулся. Оскалился. — Кто посмел…

   — Я, — признался Эрев, викинг из свеев. И смело глянул на Свальда поверх голов других воинов — при его росте он мог себе это позволить. — Я плавал на драккаре ярла Вигерсона, который живет в дне пути от дома твоего брата. Ярл рассказывал, как радуются люди в тех краях, что Харальд берет в свою опочивальню только рабынь. И ни разу не пришел просить в жены чью-то дочь. Хотя есть и такие, кто с радостью отдаст одну из своих девок, предложи им Харальд место на драккаре и двойную долю в добыче. Берсерки приносят великую удачу всем, кто идет с ними в поход…

   Свальд нахмурился.

   — Эрев, для воина ты многовато болтаешь о бабах. А если на нас нападут, твой меч сможет опередить твой язык?

   Воины захохотали. Эрев уронил, пытаясь скрыть обиду:

   — Я и в бою не промах, ярл. Кстати, мы уже дошли до невольничьих рядов. Не хочешь купить брату в подарок новую рабыню? На случай, если у него опять опустело ложе? Здесь продают красивых венедок. Говорят, они выносливы не только в работе!

   Кто-то издал неуверенный смешок. Свальд обвел воинов тяжелым взглядом.

   — Я сказал. Я не хочу слышать, как вы обсуждаете моего брата. И не советую болтать о нем, когда вы пойдете со мной к драккару Харальда. Все понятно?

   Несколько голосов нестройно отозвались:

   — Да, ярл.

   Свальд развернулся и размашисто зашагал дальше.

***

Когда солнце начало клониться к закату, Огерсон с большей частью своего хирда подошел к крайнему восточному причалу.

   На мелких волнах здесь покачивался только корабль Харальда. Ни тяжелых торговых кораблей германцев, ни легких венедских лодок рядом не оказалось.

   И Свальд догадывался, почему. Те, кто стоял у восточного причала, отдали швартовы, как только разглядели его брата поближе. Конечно, вряд ли до германского торжища докатилась слава Харальда. Но угрюмый взгляд берсерка способен отпугнуть хитрых германцев и неторопливых венедов лучше всякого оружия.

   Особенно такой взгляд, как у Харальда.

   На берегу Огерсона уже ждали. Возле причала горели костры, воины Харальда распяливали над углями свиные туши. У самой воды стояли бочки с крепким элем — и два бочонка с дорогим южным вином.

   — Пахнет хорошо, — объявил Рорк, довольно принюхиваясь к дымку, уже отдававшему подпаленным мясом. — Пусть твой брат, ярл Свальд, не умеет улыбаться — зато умеет угощать! Смотри, какие туши! Похоже, купил здесь, на торжище. Откормленные, только что с пастбища!

   — В сагах поется, — влез в их разговор неугомонный Сигурд, — что настоящий викинг накормит изголодавшегося брата, даже если сам останется голодным!

   — Не переживай, мой брат может кормить нас год — и все равно не останется с пустыми кошелями, — бросил Свальд. А затем поискал глазами Харальда.

   Тот стоял на берегу, разглядывая борт своего драккара. Свальд заторопился к брату.

   Харальд был одет как обычно, в кожаные штаны и рубаху-безрукавку из грубой некрашеной шерсти. На запястьях, обвитых жилами, поблескивали железные браслеты. Обычно ярлы носили золотые или серебряные обручья, но Харальд предпочитал то, что лучше защищает от ударов меча. Блестящим брезговал…

   — А ты, брат, как всегда, одет в одежду, которую словно содрали с простолюдина, — сказал Свальд, радостно улыбаясь. — Неужели твои рабыни не могут сшить тебе пару рубах из тонкого льна? Эта домотканая шерсть ещё и колется, как я помню. Богатые ярлы такое уже не носят!

   Сам он был одет в длинную рубаху тонкого полотна, расшитую по рукавам и вороту узором из зеленых и красных завитков.

   Харальд, повернувшись, одарил двоюродного брата хмурым взглядом.

   — Как только мне захочется превзойти других ярлов нарядами, я тут же спрошу твоего совета. И наряжусь, как ты скажешь, Свальд. Но хватит об этом! Разве мы бабы, чтобы чирикать о тряпках? Как твой дом, о постройке которого ты говорил полтора года назад?

   — Он вышел высоким и крепким, — ответил Свальд. И заулыбался ещё радостней. — Конечно, он не такой большой, как главный дом в твоем поместье, Харальд. Но очагов с глиняным дымоходом в нем даже больше. Как ты здесь оказался? Обычно ты ходишь по другим краям. Богатые городишки франков, храмы англов с их золотой утварью, поместья в этой, как её, Кордъёфе… как вышло, что я встретил тебя тут, на торжище в германских землях?

   — Скоро осень, Свальд. Ты, наверное, забыл об этом, пересчитывая встречных девок. И обмениваясь с каждой смешками. А я хочу, как положено, до зимы обновить всю оснастку на драккаре. Поэтому я приплыл сюда из Хааленсваге. Кроме того… — Харальд сделал паузу.

   Взгляд его серо-голубых глаз на мгновенье подернулся льдом — но он тут же недовольно качнул головой, словно отгоняя какие-то мысли. И продолжил:

   — Кроме того, этой осенью я хочу заложить ещё один драккар. Это значит, что канатов и веревок мне понадобится вдвое больше. Вот я и приплыл сюда. Из славянских земель на здешние торжища привозят все нужное, но продают вдвое, а то и втрое дешевле, чем в городах данов. А тебя каким ветром занесло в эти края?

   — Нас привели схожие заботы, брат, — объявил Свальд. — Я этой весной возил кое-что на остров к англам и бриттам. У англов много серебра, но нет хорошего железа. И они щедро платят всем, кто привозит им добрую сталь, выплавленную в Нартвегре…

   — Это теперь так называется — плата за добрую сталь? — Харальд чуть вскинул брови.

   Свальд пожал плечами. Небрежно бросил:

   — А ещё я поучаствовал в драке, которую затеяли саксы с англами…

   — Глупо вступать в чужую войну, чтобы поразвлечься драчкой, — ровно сказал Харальд.

   — Это была очень прибыльная драчка, брат. — Свальд подмигнул Харальду. — А теперь мне нужно позаботиться о своем доме. У свейского конунга Гунара есть чудная дочка, Брегга. И я подумываю на ней жениться. Но жену из такого рода нужно приводить в богатый дом, с коврами и серебряной утварью. Я тут кое-что прикупил… а потом поплыву в Новеград. Там сейчас правит Рюрик. Я ведь не только участвовал в драках. Я и впрямь привез добрую сталь из Нартвегра — помимо прочего. А Рюрик, по слухам, за такое оружие нынче платит щедро, не скупясь. Он стал конунгом в славянских землях, и теперь у него под началом вместо одного хирда несколько тамошних дружин.

   Харальд склонил голову.

   — Дочь Гунара… ты высоко замахнулся, Свальд. Если тебе понадобится моя помощь, только скажи.

   Огерсон ощутил холодок. Помощь берсерка…

   Он натужно рассмеялся.

   — Нет, брат, я хочу все сделать по-честному, со сватовством и свадебным пиром. Кстати, а ты сам ещё не надумал жениться? Ты ведь старше меня, тебе уже тридцать один. Давно пора завести ту, кто будет присматривать за твоим хозяйством и рабами!

   — Будем обсуждать баб, Свальд? — бесстрастно бросил Харальд. — Или пойдем и покажем воинам, как надо праздновать нежданную встречу? Чаши уже полны и ждут. Хочешь, я, как старший брат, покажу, сколько может выпить викинг?

   Свальд изумился. Брат никогда не налегал на выпивку. А тут вдруг сам предложил напиться…

   У него что-то стряслось, решил Свальд. Но расспрашивать не рискнул — и вслед за Харальдом зашагал к бочкам.

***

О том, почему брат захотел напиться, Свальд узнал уже на следующее утро.

   Его люди, поздно вернувшиеся с гулянки, проснулись, как и он, с головной болью. Поэтому Свальд велел выкатить бочку эля из своих запасов — не ради пьянства, а для лечения.

   Рорк, голый до пояса, первым выпил рог крепкого зимнего эля. Следом подошел к Свальду, почесывая заросли белесых волос на могучей груди.

   — Слышал, что случилось в доме твоего брата, ярл? — спросил он, позевывая и обдавая Свальда волной перегара.

   А Свальд вдруг вспомнил, что Рорк вчера нашел двух родичей в хирде (корабельная команда, отряд воинов, идущий с ярлом) Харальда. Те могли знать, что стряслось — и почему его брат ночью опрокидывал одну чашу за другой.

   — Что бы ни случилось, Харальд это переживет, — неопределенно ответил Свальд.

   И подумал — не признаваться же, что своему брату Харальд ничего не рассказал!

   На его счастье, опохмелившийся верзила обрадовался возможности поболтать с ярлом. Вчерашняя попойка и сегодняшний эль сделали его разговорчивым.

   — Говорят, та девка из земель англов, которую Харальд прикупил на торжище в прошлом году, прожила у него всю зиму. С самой осени. И ярл за полгода пальцем её не тронул. Надарил побрякушек, а девка задрала нос. Ходила и хвасталась всем, что она теперь госпожа, хозяйка поместья. Даже начала ругаться с Кейлевом, который присматривает за домом ярла. Все требовала, чтобы рабыни слушались её приказов. По хозяйству и вообще…

   — И что случилось потом? — быстро спросил Свальд, разом перестав скрытничать.

   Рорк поскреб скрюченным пальцем щеку над белесой бородкой. Пробасил:

   — Да то же, что со всеми. Три месяца назад ярл Харальд вернулся из весеннего похода и лег с рабыней спать. А утром кинулся её искать. Сказал, что баба ночью сбежала с его ложа. Следы затоптало стадо, поэтому ярл разослал людей с собаками по всей округе. Они нашли куски тела в ближайшем лесу. Девку разодрали в клочья, опознали её только по волосам. Но с тех пор твой брат не смотрит на захваченных полонянок. И не покупает на торжищах рабынь. Спит всегда один, как поступают, если получат рану пониже живота. Его люди говорят, что он становится все угрюмее. Иногда так смотрит… даже воины из его хирда боятся к нему подходить.

   Свальд нахмурился. Плохо. Если брат-берсерк начал замыкаться в себе, со временем он может сойти с ума. И натворить бед. А родичи погибших, как водится, затаят обиду на весь род убийцы…

   — Слушай, ярл, — словоохотливо сказал Рорк, все ещё стоявший рядом. — А давай сделаем твоему брату подарок? Привезем ему из Новеграда красивую славянскую девку! У меня, когда я ходил на драккаре ярла Трюгве, был друг. Так он говорил, что девки у славян веселые и с ними не соскучишься. Глядишь, одна из них и потешит твоего брата. Развеется, хоть перестанет своих воинов пугать. А помрет славянская девка — кто о ней плакать станет?

   — Посмотрим, — дрогнувшим с похмелья голосом ответил Свальд.

   И посмотрел в море.

   Его люди, уже поправившие здоровье элем, готовились к отплытию. Дней через десять его драккар доберется до Новеграда. Потом, дней через двадцать, если повезет с попутным ветром — они могут доплыть до Хааленсваге, поместья брата. Может, и впрямь привезти Харальду славянскую девку? Как бы промежду прочим, в подарок, раз сам он перестал покупать рабынь?

   От девки, поднесенной в дар, Харальд уже не откажется. Не захочет оскорбить брата, с которым недавно так славно пировал. К тому же отказ придется как-то объяснить. Проще принять.

   Глядишь, и завлечет славянка угрюмого Харальда своими прелестями. Он повеселеет, перестанет зло смотреть на людей...

   Главное, чтобы Харальд не сошел с ума. А уж со своими рабами всяк волен поступать, как хочет!

ГЛАВА 3. Замок Вайленсхофф

— Ты хочешь сказать… — Король Готфрид побарабанил пальцами по дубовому подлокотнику. — Что твой товар на этот раз не попал к оборотню?

   Богато одетый купец склонил голову.

   — Нет, мой король. После случая с той девицей, которая сумела его опоить и выманить за ворота, оборотень перестал покупать рабынь. Я несколько раз пытался подсунуть ему обученных девок, но увы…

   Купец огорченно качнул головой.

   Готфрид посмотрел в окно. Отсюда, из главного зала Вайленсхоффа, построенного на высоком утесе, долина реки Люнсве была видна как на ладони.

   Стоял конец лета. Лоскуты нив на правом берегу сливались в золотую полосу, подшитую изумрудной каймой заливных лугов. На левом берегу утопали в зелени садов деревушки. За полями и садами, с двух сторон, вставали невысокие Хоренсдорфские горы. Их уступчатые склоны прятались в туманной дымке. Там собирали лучший в мире виноград — розовый и светло-зеленый, сияющий соком на просвет.

   Здесь, в этой долине, лежит сердце мира, не раз говорил Готфриду его отец, старый король Хайрике. И добавлял — род, который владеет этой долиной, рано или поздно будет править миром. Сейчас он близок к этому, как никогда… только проклятый оборотень упрямится.

   — Если оборотень не идет в западню, — задумчиво сказал Готфрид, — значит, я сам отправлюсь к нему.

   Купец низко поклонился. Ещё не успев разогнуться, зачастил тонким фальцетом:

   — Мой великий король, это опасно. Дом Харальда стоит на одном из северных заливов. Чтобы добраться туда, надо долго плыть вдоль берегов Нартвегра. А там не любят чужаков. И драккары нартвегов всегда стоят наготове!

   Готфрид снова посмотрел в окно. По голубому небу над его долиной бежало облачко, похожее на лодку. Вот он, знак богов…

   — Значит, я построю свои драккары, — объявил Готфрид. — Пусть это займет всю зиму, но следующей весной, пока нартвеги ещё сидят в своих берлогах, я поплыву в… как там называется место, где живет сынок Ёрмунгарда?

   — Хааленсваге, мой великий король.

   — В эту Хальневаге, — решительно сказал Готфрид. И, скривившись, сплюнул на дорогой ковер, застилавший каменный пол. — Ну и названия у этого народца. Эй, там! Принесите вина! Мне нужно смыть привкус грязи, который остался во рту от этих звуков.

   — Однако потребуется не менее трех десятков боевых кораблей, мой король. И даже тогда… — нерешительно проговорил купец.

   А следом замолчал, испугавшись. Кто он такой, чтобы возражать сыну великого Хайрике?

   Неслышными шагами вошел кравчий. С поклоном преподнес королю поднос, на котором стоял громадный бокал.

   — Я построю полсотни, — отмахнулся Готфрид. Взял бокал, отхлебнул вина, протянул: — Главное, застать оборотня врасплох. Надо бы узнать о нем побольше. И о его родне среди людей…

   — Говорят, у оборотня есть двоюродный брат со стороны матери, — пробормотал купец. — До меня дошли слухи, что он хочет жениться на дочери конунга Гунара. Это один из корольков, которых полно в землях свеев.

   — А! — Готфрид улыбнулся. — Так оборотень водит дружбу с семьей своей матери?

   Купец едва заметно сглотнул, видя, как король делает следующий глоток. День выдался жаркий. Ему, пропотевшему в парчовой накидке с собольим воротником — от вшей — тоже хотелось пить.

   Но нужно было терпеть. Он стоял перед великим королем, получившим в наследство от отца все земли по реке Люнсве, Швебе и Тюринге. Перед тем, кто отрубил голову королю горных саксов, Гульриху. И казнил каждый день по преступнику — дабы все видели, что закон в его землях не дремлет никогда…

   — Нет, Харальд не любит свою человечью родню, — ответил купец после заминки. — Ярл Турле, отец его матери, не простил дочери рождение ублюдка. О том, что Харальд сын Мирового Змея, поначалу никто не знал. Да и сейчас об этом помалкивают. Те немногие, кто заподозрил правду, боятся сплетничать о сыне Ёрмунгарда. Они верят, что Мировой Змей разгневается, если до него дойдут их слова. Ярл Турле из милости даровал оборотню жизнь, но его мать отдали в жены человеку с южных земель нартвегов…

   Король закашлялся.

   — У этих ублюдков с ледяными глазами есть южные земли? Представляю, что там растет!

   — Немногое. Их юг раза в три холодней нашего севера. — Купец на всякий случай опять поклонился, коротко и быстро. — Тот человек, за которого выдали мать Харальда, оказался берсерком. В один из дней он зарубил свою жену боевым топором. Оборотень тем временем жил в доме ярла Турле как безродный щенок, никем не признанный, без имени отца. А в четырнадцать лет он отправился в свой первый поход. Через три года оборотень то ли купил, то ли отбил у кого-то старый снеккар. Спустя четыре года Харальд пересел на драккар. Потом он построил поместье, которое назвал…

   Купец вспомнил, как кривился король, произнося название поместья — Хааленсваге. И благоразумно перескочил на другое:

   — Но смерть своей матери оборотень деду не простил. Он покинул дедовский дом семнадцать лет назад, и с тех пор там не появлялся. Зато со Свальдом, сыном своего дяди Огера, Харальд дружит. Тот…

   — Отлично, — перебил купца Готфрид. — Может, это тоже пригодится. Что ж, пусть оборотень порадуется жизни до следующей весны. А ты пока разузнай про этого Свальда. И попробуй ещё раз подсунуть ублюдку Ёрмунгарда одну из своих рабынь. Да выбери бабу покрасивей, помоложе!

ГЛАВА 4. Город Ладога

— Забава, подлая ты девка! Почему одёжа до сих пор не постирана?

   Потому что я с утра мою дом, мелькнуло у Забавы, примчавшейся на крик. Как велено, от верхней матицы до последней половицы. Вот и сейчас прибежала из горницы, где скоблила бревенчатые стены. А на другие дела времени нет.

   Да и платья, о которых речь, тетка Наста с Красавой скинули совсем недавно, вернувшись с торжища. Где уж тут поспеть со стиркой?

   Но от оправданий тетка могла разъяриться ещё сильней. И Забава, уже отступая к двери, пробормотала:

   — Прости, тетка Наста, забыла я.

   Та замахнулась, Забава ещё немного попятилась. Пообещала приглушенно, нашаривая ногой порог за спиной:

   — Сейчас все перестираю, тетка Наста.

   Затем она толкнула дверь, собираясь ускользнуть с поварни.

   — Матушка, — разнежено уронила Красава, обмахиваясь ладошкой. — Я тоже схожу на озеро с этой недотыкой. Пусть меня ветерком обдует. Жарко, мочи нет. Опять же — платье мое, что на стирку брошено, одно из лучших. Кайма дорогим заморским шелком вышита… как бы не сгубила злыдня такую красоту. Приглядеть за ней надобно.

   — Сходи, — разрешила тетка Наста. — Да поосторожней будь, ягодка. В воду не лезь, вдруг омут? На бережку сиди, белы ножки не мочи. И со змеи этой подколодной, Забавки приблудной, глаз не спускай. Как бы и впрямь платья не испортила!

   Забава метнулась в терем, слыша за собой шаги двоюродной сестры — та всегда ступала звучно, игриво, точно в танце шла. Взбежала по лестнице на второй поверх, в светлицу, где по лавкам были разбросаны платья да сорочицы, скинутые Красавой и теткой Настой. Собрала все в охапку и скатилась по лестнице.

   Красава уже поджидала её во дворе под навесом. Разморено приказала, поворачиваясь неспешно, лебедушкой:

   — Ты вот что, Забавка. Прихвати с собой жбан квасу из погреба. Вдруг мне испить там захочется? И покрывальце возьми, под меня подстелить. Я, чай, не в обносках хожу, из милости у дядьки не живу, за мои платья серебром плачено. Их беречь надобно, в земле не валять!

   Красава спесиво покривила губы и вскинула подбородок. Глянула на Забаву сверху вниз. Та молча, равнодушно развернулась — вроде и не слышала обидных слов. Сбегала в баньку, покидала пропотевшие одежки в тяжелое, из досок сбитое ведро. Сунула туда же глиняную баклажку, где побулькивал щелок…

   И птицей унеслась из бани в погреб. Принесла жбан, выстуженный подземным холодом, на жаре вмиг запотевший. Примостила его во второе ведро, содрала с веревки постиранное вчера покрывальце, подперла им жбан. Отступила назад и оглядела ведра.

   Вроде с умом все уложила — нигде не брякнет, не разольется.

   — Долго ещё возиться будешь, неумеха? — крикнула из-под навеса Красава.

   — Сейчас иду, — отозвалась Забава.

   Разговаривать с сестрой ей не хотелось — но попробуй не ответь, мигом раскричится. Тут же прибежит тетка Наста, и добра не жди…

   Забава крутнулась, схватила со стены в предбаннике коромысло, подцепила на него оба ведра. Быстрым шагом вышла со двора.

   Красава выплыла следом. Крикнула, едва выйдя за ворота:

   — А ну стой, куда бежишь! Я не собака приблудная, чтобы вприпрыжку за тобой скакать. Девице моего рода ходить положено степенно, павою!

   Забава поубавила шаг, не оглядываясь на двоюродную сестру. Здесь, за высоким забором дома Кимряты Добруевича, где её не видела тетка Наста, даже дышалось легче…

   Из-за забора напротив высунулся соседский мальчишка, Ушата. Улыбнулся щербатым ртом, заорал радостно:

   — Красава-квашня, лицо как лопата, умом скудновата!

   И как дыхания хватило всю дразнилку прокричать без остановки, подивилась Забава. А слова откуда подобрал? Вот же охальник…

   Красава сзади возмущенно завопила и швырнула в мальчишку камнем. Ушату словно ветром с забора сдуло. А Забава только вздохнула на ходу. Сдурела сестрица. Как можно за глупые слова в мальца камнями кидаться? Ладно он не соображает — но ведь Красава уже выросла, в невестин возраст вошла. У самой скоро дети народятся, должна понимать!

   Двоюродная сестра догнала её, тяжело дыша.

   — Это ты его подучила? Отвечай, подлюка приблудная!

   Забава на мгновение остановилась, переметнула коромысло с одного плеча на другое.

   — Да забудь ты этого мальчишку, Красава. Ясно же — дите глупое, неразумное. Лишь бы позубоскалить…

   Но прямого ответа на Красавин вопрос — да или нет — Забава не дала. Пусть лучше сестра винит в этом её, не Ушату.

   — Вот я отцу пожалуюсь! — грозно объявила Красава. — Наша семья тут не из последних, и людишки эти нам не ровня! У меня отец в подручных самого воеводы ходит, а у этого паршивца отец горшечник, из черного люду! Выпорют дурня так, что ходить не сможет!

   Забава на ходу вздрогнула. Ещё искалечат мальца. А за что? За мелочь, за слово глупое?

   — Да прости ты его, Красава Кимрятовна, — сказала она просяще. — Маленький он ещё, несмышленыш!

   Сестра завопила в голос:

   — Заступаешься? Стало быть, признаешь, что сама мелкого змееныша подучила?

   Выбора у Забавы не было, и она покорно кивнула.

   — Я, Красава. От зависти все. Позавидовала твоей красоте несказанной, вот и подговорила мальца.

   После такого объяснения сестра обычно смягчалась, Забава это знала по опыту.

   — Ах, так! Ну, матушка тебе покажет! — счастливым голосом пообещала Красава. — Будет тебе такая порка, что свету белого не взвидишь!

   Забава на миг сбилась с шагу. Но тут же выправилась и снова пошла ровно.

   Подумала на ходу — ничего, выдюжу. Ушата для порки ещё мал, а я уже выросла. Может, тетка Наста и не станет пороть. Так, побьет, поворчит да успокоится. Или без еды на два дня оставит. Невелика беда…

   Из города они вышли через боковые ворота — не те, что смотрели на пристань с торжищем, а другие, помельче, с северной стороны. Разморенный жарой стражник, сидевший на корточках под бревенчатой засекой (стена из поставленных стоймя заостренных бревен), лениво проводил их взглядом. И отвернулся.

   Что бы ни говорили люди о князе Рюрике, одного у него не отнять — под его рукой город зажил мирно. Вон и боковые ворота держали открытыми день-деньской. А ведь лет шесть назад все было иначе. И с тяжелым коромыслом, в ту пору ей и вовсе непосильным, ходить приходилось через ворота на другом конце города. Не то, что сейчас — от их дома до воды рукой подать…

   На берегу озера, плескавшегося неподалеку от городских стен, все мостки оказались заняты. Бабы стирали, некоторые — зайдя в воду по колено. Мальчишки купались, прыгая в воду с дальнего конца мостков. На берегу звенели крики, повизгивали девки.

   — Стой! — потребовала Красава, недовольно скривившись.

   Затем она подбоченилась и окинула взглядом баб с детьми на берегу. Решительно заявила:

   — Дальше пойдем. Хочу, чтоб вокруг тишь да гладь была. Чтобы сидеть в тенечке и нежиться! А здесь солнце припекает, дети визжат… мне это не по нраву. Под деревьями хочу отдохнуть!

   — Тогда к Лисову ручью придется идти. — Забава обреченно вздохнула, не смея возразить. — Ближе него леса на берегу нет, одни луга кругом. Только далековато это…

   Красава норовисто вскинула голову.

   — Хочу тень! Тишь! А ты давай работай ногами, а не языком, бездельница!

   Забава молча развернулась и пошла по берегу, безрадостно думая о том, что на обратном пути дощатые ведра потяжелеют от воды. А тетка Наста сначала раскричится из-за того, что стирала долго, а потом из-за слов Красавиных, про Ушату…

   До Лисова ручья, хвала матушке-Мокоши, они не дошли. Красава, притомившись, выбрала место, где берег становился крутым — и поднимался обрывом, бросая зыбкую тень на желтый песок у подножья. Здесь сестра капризно объявила:

   — Дальше не пойду, ноженьки болят! Сыщи-ка тропинку вниз. Сведешь меня по ней, только осторожно, поняла?

   Забава отыскала место, где обрывчик рассекала ложбинка. Скатилась вниз, громыхая ведрами, оставила ношу на берегу и побежала наверх — за Красавой.

   Двоюродная сестра спускалась медленно, повизгивая и хватаясь за пучки травы, росшей на склоне. Потом она села на покрывало, которое Забава постелила в теньке под обрывом. Устроилась удобно, вытянув ноги.

   А Забава подоткнула подол обтрепанного платья — сама сшила год назад из старой пестрядины, отданной теткой Настой. Следом зашла в воду. Зачерпнула полведра, выволокла на берег и принялась отстирывать пятна пота с ярких одежд тетки и сестры.

   Красава следила за ней с разморенным прищуром, прихлебывая прохладный квас из жбана. Гладь озера лежала перед ними чистым зеркалом, только в отдалении плыл темный кораблик с убранным парусом. Ветра не было, шли, похоже, на веслах…

ГЛАВА 5. На драккаре Свальда Огерсона

— Ярл, глянь! Там у воды две дуры-бабы расселись! — Рорк, на миг перестав грести, с улыбкой махнул рукой в сторону берега.

   — Прогуляемся? — лениво предложил Эрев-свей, сидевший впереди, и сейчас отжимавший рукоять весла в неспешном гребке. — Если курицы там не такие потрепанные, как на торжище в Новеграде — вот тебе и подарок для ярла Харальда…

   Свальд Огерсон, стоя на носу, глянул туда, куда указывал Рорк.

   Отсюда женские одеяния казались крохотными метками на желто-зеленой полоске берега. Одно пятнышко серое — значит, дешевое тряпье. Зато второе пятнышко издалека манило сочно-вишневым цветом. Дорогая крашеная ткань. Вторая баба точно из богатого дома. Но замужние вот так, с одной прислужницей, на берегу прохлаждаться не станут. И заботы по дому есть, и пересуды могут пойти. Похоже, девка. День жаркий, вышла с рабыней прогуляться…

   — Суши весла, — приказал Свальд. — Эрев, Рорк, пойдете со мной на лодке. Поглядим, что за дичь нас поджидает. Сигурд, ты останешься здесь. Пошли смотрящего на мачту. Если он увидит чужой корабль — сразу гребите к берегу, за нами. Если это будет драккар конунга Рюрика, мы девок спрячем. И скажем, что искали родник, воды набрать!

   Он первым, скинув расшитую рубаху, скользнул по канату в лодку, тащившуюся за драккаром. Следом спустились Эрев и Рорк. Первый тут же подхватил уложенные вдоль бортов весла и принялся грести. Рорк сел на кормило, а Свальд устроился на носу, вглядываясь в берег.

   — Левее возьми, — приказал он Рорку. — И ещё на две ладони кормило отожми. Не будем пугать дичь сразу. Подплывем сбоку. Глянем сначала со стороны, не староваты ли курицы…

   — Осторожным ты стал, ярл! — Рорк улыбнулся, выглядывая из-за плеча могучего Эрева.

   — Станешь тут осторожным, — проворчал Свальд. — Говорят, Рюрик каждого, кто приходит к нему без белого щита на мачте (знак добрых намерений), казнит без разговоров.

   — Так у нас же есть такой? — удивился Эрев.

   Свальд глянул недовольно, но все же пояснил:

   — Есть-то он есть. Однако красть девок, если идешь с белым щитом, не положено. За такое Рюрик, по слухам, руки теперь рубит. А бывает, и кое-что другое, пониже. Нам ещё повезло, что курицы ушли так далеко от городских стен. Места здесь безлюдные, никто ничего не заметит. Тихо высадимся и быстро уйдем. Вон к тем тростникам поворачивай, Рорк…

***

После платьев Забава перемыла со щелоком нательные сорочицы. Следом подоткнула подол повыше и забрела в воду, чтобы выполоскать стиранное.

   Она не заметила, как закачались тростники, стеной стоявшие справа — там, где берег изгибался, выгрызая из окрестных лугов заливчик. Но когда в той стороне испуганно крякнула дикая утка, Забава обернулась.

   Из тростников тут же выскочили двое мужчин. Один смазанной тенью метнулся к ней, другой — к Красаве…

   И Забава, даже не успев испугаться, мокрым платьем хлестнула по мужику, вдруг оказавшемуся рядом.

   На берегу взвизгнула Красава — взвизгнула и замолчала, словно лишилась чувств. А Забава отпрыгнула на глубину, сразу провалившись в воду по грудь.

   От растерянности она так и не выпустила из рук мокрый жгут платья.

   Мужик, кинувшийся к ней из тростников, тем временем загоготал и расставил руки. Был он светел, беловолос. По вороту посконной рубахи вился незнакомый узор, на поясе висел меч — не такой, как у дядьки Кимряты, помельче.

   Забава, не зная, что делать, рванулась ещё дальше в озеро. Уже оттуда с отчаянием глянула на берег.

   Второй мужик, тот, что успел подбежать к Красаве, теперь заходил в воду, на подмогу первому. Гол был по пояс, в отличие от первого. И меч у него выглядел подлинней, почти как у дядьки Кимряты…

   А сестра лежала под обрывом без движения, словно её оглушили.

   Перепуганная Забава вскинула руки. Швырнула платье, тяжелое от воды, в лицо надвигавшемуся незнакомцу — а сама рыбкой нырнула в озеро. Плавала она хорошо, и сейчас рванулась от берега резвым окуньком, с каждым мгновением уходя все дальше от чужаков.

   Но тут из-за стены тростников выскользнула лодка. Забава заметила её слишком поздно — когда длинное весло в руках гребца уже свистнуло по воздуху. Лопасть плашмя ударила по Забавиному плечу, руку свело болью. И подол вдруг запутался в ногах…

   Она заполошно глотнула воздуха пополам с водой, разворачиваясь так, чтобы грести одной рукой. Однако чужая лодка была уже близко. Её схватили за косу и дернули вверх. Забава, кашляя, махнула кулаком, пытаясь попасть по обидчику — но не попала.

   В следующий миг что-то шлепнуло её по затылку. И она потеряла сознание.

ГЛАВА 6. Полон

— Забавка… слышь, Забавка? Очнись, гадина, кому говорю!

   Забава открыла глаза, плохо соображая, где она.

   Вокруг царил полумрак. Слева раскачивалось какое-то светлое пятно. А справа темнело другое, крупное, отливающее густо-вишневым. Она поморгала, вглядываясь.

   Светлое пятно оказалось просветом между тяжелыми занавесками. Там, за ними, голубело небо с лоскутом облака. А вишневое пятно оказалось Красавой.

   Сестра сидела справа, привалясь спиной к дощатой стенке — отвесной, в отличие от наклонного ската, под которым лежала Забава. Руки у Красавы стягивала веревка с хитрыми узлами. Один конец веревки уходил вниз, к ногам.

   — Лежишь, — всхлипнула Красава. — А меня тут в полон взяли. А ты спишь, гадюка подлая, аж стенки от храпа трясутся!

   Забава вяло шевельнулась. И поняла, что связана так же, как Красава, по рукам-ногам. Гладкие доски, на которых она лежала, мягко покачивались. Откуда-то наплывали мерные всплески.

   Следом она припомнила все. Двое незнакомых мужиков на берегу. Нападение, обеспамятевшая Красава. Корабль, который они видели на озере перед этим…

   Сейчас под затылком ныло — значит, её оглушили, ударив сзади. И голова кружилась.

   Красава, всхлипнув, сказала с надрывом:

   — Все из-за тебя, тварь бесстыжая. Увела меня подальше от города, да подол на берегу задрала. Вот чужие мужики и углядели с озера твою срамоту. А потом приплыли меня в полон брать!

   — В полон? — выдохнула Забава.

   И села, кое-как оттолкнувшись от пола локтем — потому что ладони были почти притянуты к щиколоткам. Окинула взглядом крохотный закуток с двускатной крышей, в котором очнулась. Доски тесаные, покачивание, шумные всплески, точно от весел, взрезающих воду… они на корабле.

   — Куда нас везут? — пробормотала Забава, уже цепенея от ужаса.

   Пробегая мимо ладожского торжища, она видела ряды, где продавали невольников. Туда приводили полон, захваченный в дальних краях — и тех, кого продали за долги. Взгляды у всех были угасшие, лица несчастные, словно их привели на казнь. Случалось, рабам на торжище не давали еды по нескольку дней. Их подкармливали сердобольные горожане. Бросали кто каравай, кто ручку от недоеденного калача…

   И её ждет такая же судьба?

   — Откуда я знаю, куда нас везут? — возмутилась Красава. — Что, не слышишь, как они за пологами гавкают да шипят? Все на чужанском наречии, не на нашем!

   Забава прислушалась к звукам, доносившимся из-за занавесок. И впрямь говорят непонятно. Хакают, клекочут по-птичьи.

   — Все ты, змея проклятущая, — заскулила вновь Красава. — Загубила меня, лебедушку! Испоганила мою девичью долюшку…

   Корабль, который они видели перед нападением, плыл не к городу, а от него, припомнила тем временем Забава. Если они на нем, то их увозят прочь от дома.

   Красава продолжала хныкать и проклинать — но Забава её уже не слушала, погрузившись в горестные думки. А чуть погодя раздвинулись занавеси из овечьих шкур. И в закуток, пригнувшись, вошел мужчина. Тот самый, который на берегу сначала подбежал к Красаве, а затем сунулся в воду за Забавой.

   Но тогда он был гол по пояс. Теперь же на нем красовалась рубаха из дорогого шелка, темно-красного с синим отливом.

   Вошедший глянул сначала на Красаву, следом на Забаву. Сказал, коверкая слова:

   — Очнуться. Хорошо. Слушаться, не кричать — опять хорошо. Крикнуть — порка, больно. Уговор?

   Ему приходилось бывать в наших краях, подумала Забава. И с купцами здешними он дело имел. Иначе откуда ему знать слово «уговор»?

   Враз притихшая Красава смотрела на мужика, раскрыв рот. Тот, улыбнувшись, ткнул в её сторону рукой.

   — Тихо — хорошо. Ночь покидать ваша земля, утро развязать рука. Уговор?

   Затем мужик мельком глянул на Забаву, и она решилась. Пробормотала сбивчиво:

   — Вы чьих будете? Куда нас везете?

   Мужчина нахмурился и угрожающе подался к ней. Сказал низко, с певучей хрипотцой:

   — Молчать. Не спрашивать. Или больно. Уговор?

   Под конец он замахнулся на неё кулаком. Но Забава, привыкшая к такому обхожденью, не дернулась и головы не пригнула. Чужанин, посмотрев с удивлением, что-то проворчал. Но затем все-таки ответил:

   — Мы нартвеги. Плыть наш земля. Если ты кричать — я убить и бросить вода. Уговор?

   Забава молча кивнула. Выходит, их везут в родные края каких-то нартвегов? Ой, худо…

   Мужик опять одарил её строгим взглядом, а следом вышел из закутка.

   — Слышь, Забавка, — тут же хрипло прошептала Красава. — Ты поняла, что этот чужанин сказал? Завтра уже далеко от дома будем. И ведь боится, что мы закричим. Значит, мы ещё в наших краях, и нас услышать могут. А ну-ка покричи!

   — Чего понапрасну горло драть, — тихо ответила Забава, припоминая, что там было дальше по берегу. — Вот кабы знать, что плывем мимо деревни… да и то — вдруг чужане мне рот закроют раньше, чем крик на берегу услышат?

   — Перечить мне вздумала, гнилушка поганая? Хочешь меня на погибель обречь? — сдавлено бросила Красава.

   Забава помолчала, решаясь. Прошептала вдруг сердито:

   — Да кабы не ты, не ушли бы так далеко от города! Под стенами никого не крадут. Там и стража есть, и народу полно. А теперь ты меня винишь? Правильно Ушата про тебя сказал — умом скудновата…

   Тут её голос оборвался, и Забава замолчала, изумленная собственной храбростью.

   Никогда прежде она Красаве не перечила. Не смела. Как только попала в дом дяди, тетка Наста тут же велела Красаве во всем угождать. Про себя Забава много чего думала, и многое сказать хотела. Но знала, что стоит одно слово поперек молвить, и тетка Наста вконец разъяриться. С девяти лет Забава свое место знала…

   А нынче, высказав Красаве все, она ощутила пугающий восторг. Даже ужас от мысли, что попала в полон, как-то поблек.

   — Ах так? — зашипела Красава. — Мы тебя, нищенку приблудную, в свой дом взяли, накормили-одели, а ты язык распускаешь? Обнаглела, тварь? Погоди, вот ужо…

   Но тут Красава вспомнила, что её грозная матушка сейчас далеко, и призвать Забаву к порядку не сможет. А потому растерянно замолчала.

   — Мы ещё по озеру плывем, — пробормотала Забава, посмотрев на щель в занавесках. — По Ладожскому. Тут на берегу деревни должны быть. Да только нартвеги не глупы, близко к ним не подойдут. Зато по самому озеру корабли Рюрика ходят. Вот бы узнать, в какой миг княжий корабль рядом проплывет, да крикнуть…

   — Вошь ты трусливая, — презрительно уронила Красава, разом опомнившись от растерянности. — Все боишься, вымериваешь. Мало тебя матушка била, надо было больше. Да за то, что тебя в нашем дому пригрели, ты меня грудью от всех бед заслонять должна! Горло за меня любому ворогу перегрызть! А ты вместо этого за себя трясешься!

   Забава промолчала. Головокружение прошло, но взамен затылок придавило болью. И руки уже ныли от жесткой веревки, ноги онемели.

   Но тяжелей всего были думки, что её одолевали. Хоть и трудно жилось у тетки Насты, однако доля рабыни, да ещё у чужан, будет пострашней.

   — Бежать надо, — выдохнула она наконец.

   Тише тихого сказала — но Красава услышала. И сразу плаксиво заявила:

   — Как бежать-то? Сами связаны, сидим на корабле, кругом вода!

   Забава опять промолчала, зная, что двоюродная сестра не умеет плавать. Подумала быстро — может, сбежать одной? Добраться до берега, найти людей и попросить у них помощи. Все-таки Красава дочь подручного воеводы, ради неё могут и вестника в Ладогу отрядить. Если оттуда придет корабль с дружиной, нартвегам не поздоровиться…

   Но пока тот корабль придет, чужан и след простынет. Сгинет Красава в неведомых землях, а тетка Наста Забаву живьем в могилу загонит. За то, что не уберегла её ягодку.

   Забава, так ничего и не решив, наклонилась вперед. Дневной свет в щели меж занавесками уже начал угасать, заплывая предзакатными тенями. И ей, чтобы рассмотреть узел на руках, пришлось щуриться.

   Накручено хитро. А если ту петельку подцепить зубом?

   Она поджала ноги, чтобы веревка, идущая от запястий к щиколоткам, натягивалась не так сильно. Наклонилась, изогнулась в три погибели, вцепилась зубами в узел над ладонями...

ГЛАВА 7. Побег

Пока Забава трудилась над веревкой, Красава злобно смотрела на неё сбоку, от торцовой стенки закутка. Затем процедила сквозь зубы:

   — Что делать-то собралась, паршивка трусливая?

   Забава, оторвавшись от тугого узла, тихо ответила:

   — Не знаю. Кабы ты плавать умела, могли бы до берега вплавь добраться. А так…

   Она замолчала и опять наклонилась к веревке.

   — Все ты знаешь, змея подколодная. И то, что я плавать не умею, и то, что в беду меня втравила, — прошипела Красава. — А руки себе все равно развязываешь. Бросить меня решила? Сама уплывешь, а сестру оставишь здесь? На позор, на поругание?

   Забава снова оторвалась от узла. Вполголоса проговорила:

   — У них лодка есть. На ней они до берега доплыли… и меня в воде поймали. Как стемнеет, чужане лягут спать. А мы с тобой проберемся к их лодке и удерем. По-иному никак.

   — Ну, смотри, — глуховато пригрозила Красава. — Если выручишь меня из этой беды, упрошу маменьку, чтобы она тебя простила. Не выручишь…

   Тут сестра споткнулась и замолчала. Забава ей не ответила, не до того было. Узел наконец поддался, и она принялась распутывать веревку.

   Сбоку тут же захныкала Красава:

   — А мне? Болят белы рученьки, мочи нет!

   Но в следующий миг за занавесками скрипнули доски палубы. И Забава, в два счета намотав веревку обратно на руки, забилась в угол.

   Вошел чужанин — не тот, что приходил раньше, другой. Рубаха у него была попроще. Пришедший, шагнув к Красаве, грубовато рявкнул что-то непонятное. Неторопливо поднес к её губам кувшин, который принес с собой, и сестра принялась жадно пить.

   После Красавы настала очередь Забавы. Мужик, подступив, ткнул ей в лицо краем кувшина. Рассадил губу, но Забава стерпела боль и поспешно глотнула. Слишком уж сильна была жажда.

    Кисловато-горькое пойло из кувшина походило на сильно перебродивший квас. У Забавы, с утра ничего не евшей, по телу сразу потекла горячая, похмельная волна. Но сделать она успела только четыре глотка. Затем чужанин отдернул руку с кувшином и развернулся к занавескам.

   — Ещё дай! — сердито крикнула вдруг Красава. — Не видишь, горло пересохло? Я полдня тут сижу не пивши, не евши!

   Мужик глянул на неё внимательно, как-то косо улыбнулся. Однако второй раз поить не стал. Молча вышел…

   И Забава, облегченно выдохнув, подумала — обошлось! Не заметил чужанин, что у неё руки развязаны.

   Она распутала себе ноги и перебралась к Красаве. Взялась за веревки на её руках, не проронив ни слова. Там узлы оказались попроще, и затянуты были не так сильно.

   Пока Забава возилась, развязывая сестру, край занавесок окрасился в алое — снаружи заполыхал закат. Потом Забава снова обмотала веревкой запястья и щиколотки угрюмо сопевшей Красавы. Они принялись ждать…

   Чуть погодя на корабле послышались веселые возгласы, слитые с топотом множества ног. Следом голоса чужан притихли. Возгласы перелились в неразборчивое бормотание, с частыми смешками.

   Закатные отсветы к тому времени уже отгорели, и в закутке стало темно. Лишь край одной занавески проступал из мрака, словно его подсвечивало что-то издалека — то ли факел, то ли луна.

   Палуба теперь покачивалась едва заметно. Мелкие озерные волны сонно заплескали в борта. Чужанский корабль встал на стоянку.

   Забава для верности выждала ещё немного, опасаясь, что в закуток снова явится кто-то из чужан — с питьем или разговорами. Но никто не приходил. И она наконец прошептала:

   — Пошла я, Красава. А ты сиди, меня жди.

   Сестра придушенно возразила:

   — Ещё чего! Сама сбежишь, а меня бросишь? Не бывать тому! Если не возьмешь с собой, закричу! Клянусь…

   Голос Красавы уже начал набирать силу, и Забава едва успела зажать ей рот ладонью — чтобы в крик не вошла. Тут же горячо зашептала сестре на ухо:

   — Не брошу я тебя, Мокошью-матушкой клянусь! Сейчас выберусь да в воду нырну. Лодку чужанскую поищу. Думаю, они её сзади привязали, за кораблем. А потом я за тобой вернусь, вот увидишь! И веревку возьму, чтобы тебя на лодку спустить. Ты пока сиди наготове, затаись… поняла?

   Красава попробовала вырваться, но Забава держала её крепко — так крепко, как сама от себя не ожидала. И сестра смирилась. Под руками Забавы меленько дернулась её голова, обозначая кивок.

   Забава, внезапно ощутив вину, поспешно добавила:

   — Ты плавать не умеешь. А иначе сразу со мной пошла бы. Только не оплошай, когда я за тобой вернусь. Да не шуми, иначе пропадем!

   Потом Забава отпустила Красаву и выскользнула из закутка. Замерла на корточках перед занавесками, огляделась…

   Чужанский корабль тихо покачивался на волнах, залитый лунным светом. Поперек корабля шли низкие лавки, разделенные проходом, посередке поднималась мачта. Под ней сидел один из чужан — лунный свет поблескивал на его плече, укрытом кольчугой. Хорошо хоть, смотрел мужик не в сторону Забавы.

   А совсем рядом лежал берег. На полоске песка, окруженной деревьями, горела пара костров. Вокруг них сидели чужане. И лодка была там же, возле костров.

   Может, попробовать перебраться с Красавой на берег, подумала Забава. Раз до него рукой подать?

   Но под носом у чужан не выберешься, заметят. В стороне тоже не выйти, Красава и трех локтей не проплывет. А оставлять её чужанам нельзя. Жалко глупую. Хоть и вредная, а все ж сестра. Лодка привязана у чужан на виду…

   Может, увести вместо лодки корабль?

   Забава даже улыбнулась от такой мысли. Корабль — махина огромная. Только от берега отойдет, как чужане крик поднимут.

   Разве что найти пару досок потолще, чтобы Красава за них цеплялась? А самой грести. Уплыть с сестрой подальше отсюда, и выбраться на берег. Долго искать их чужане не станут — иначе могут дождаться кораблей князя Рюрика.

   Только как раздобыть доски при чужанине, сторожившем корабль?

   Забава чуть слышно вздохнула. Следом заткнула подол драного платьица за веревочную опояску и поползла на четвереньках к борту корабля. Пригибаться старалась пониже, чтобы не высовываться из-за лавок.

   Сверху дунул ветер, волны заплескали в борт чуть громче. Забава молча взмолилась — Мокошь-матушка, помоги! Не оставь своих дочек в беде!

   Ветер опять налетел, корабль закачался на волне. Чужанин, сидевший на бочке, вдруг встал и пошел в сторону Забавы.

   Она, прислушиваясь к скрипу досок под ногами мужика, юркнула в темный угол между лавкой и высоким бортом, пустой скорлупой встававшим над палубой. Но чужанин свернул к борту напротив.

   Забава, глядя на него, осторожно ощупала конец лавки, у которой затаилась. Найти что-то не надеялась — однако пальцы внезапно наткнулись на круглый край.

   Между дощатым бортом и скамьей была втиснута штуковина, похожая на огромный поднос. Плоская, окованная железом. Забава, ухватив её за края, беззвучно поднатужилась. Находка оказалась тяжелой…

   Она вскинула окованный диск над головой и метнулась к чужанину. Пролетела стрелой, со страху не чуя под собой ног — и с размаху опустила находку на мужской затылок.

   Ей повезло, чужанин упал без крика. Лишь брякнул кольчугой, скользнув вдоль борта. Забава испуганно присела, но на берегу шума падения не услышали. Оттуда доносился оживленный мужской говор…

   Забава перевела дыхание. Затем кинулась искать за корабельными лавками, пригибаясь пониже.

   Вдоль борта корабля лежали весла, уложенные в две груды. Забава взялась за одно из них. Тяжелое, видать, из комля резали, чтобы не гнулось. Такое, если бросить в воду, наполовину утонет.

   Она на мгновение задумалась. Может, связать вместе несколько весел? Но следом Забава качнула головой. В воде веревки быстро размякнут да растянутся. И тогда гладкие рукояти выскользнут из связки, оставляя Красаву без поддержки…

   Надо искать что-то другое.

   Забава, пригибаясь, пошла дальше. На ходу ощупывала все, что подворачивалось под руку. И уже на носу корабля она наткнулась на бревно. Длинное, с резьбой и какой-то загогулиной на конце.

   На пробу Забава его подняла — сразу, даже не напрягаясь. Бревно оказалось легким, хоть и крупным. Такое удержит на плаву не только Красаву!

   Напоследок Забава опустила в воду весла, лежавшие вдоль борта со стороны озера. С другой стороны скидывать побоялась — ещё заметят с берега. Затем пошла забирать из закутка сестру. Сперва начала искать веревки, которыми чужане их связали…

   — Что там? — жадно спросила Красава из темноты, услышав её возню.

   — Корабль на ночевку встал, — шепотом ответила Забава, шаря по доскам руками и сразу занозив ладонь. — Все мужики на землю сошли. Лодка тоже там, у берега. Её не забрать, увидят. Здесь, на корабле, был один чужанин, да я его оглушила. И бревно нашла. Поплывешь, держась за ствол, Красава Кимрятовна. Или плыви, или оставайся тут, вот тебе мое последнее слово. Иначе отсюда не выбраться.

   — От такой, как ты, разве толковой помощи дождешься? — зло пробормотала сестра.

   Забава ощупью нашла последнюю веревку, валявшуюся у ног Красавы. Спросила, приглушив голос:

   — Так поплывешь? Или мне одной бежать?

   Сестра, помолчав, прошептала:

   — Поплыву. Но знай — если меня утопишь, матушка тебя со свету сживет!

   Забава, ничего не ответив, потянула Красаву за собой. И довела до борта, смотревшего на озеро. Там связала три куска веревки, сунула конец в дырку меж досок борта, предназначенную для весла. Затянула веревку узлом и сбросила другой её конец в озеро.

   Покончив с этим, Забава вернулась на нос. Осторожно опустила резное бревно в воду, затем спрыгнула сама, повиснув на руках — чтобы не плюхнуться громко, с шумом. Нащупала в воде бревно и поплыла туда, где в темноте над бортом смутно серело лицо Красавы.

   А потом Забава отловила конец веревки, скинутый в озеро. Привязала его к резной загогулине на конце бревна.

   Неверный лунный свет дробился на волнах. Ветер дул все сильней, нагоняя неровную зыбь. Налетал то с восходной стороны, то с северной…

   Наверх Забава взобралась молча, цепляясь босыми ногами за доски корабельного борта. Сама положила руки Красавы поверх веревки и помогла ей перебраться через край высокого борта — радуясь тому, что сестра хоть сейчас молчала.

   Вниз Красава сползла тяжело. Забава, опускаясь, ещё успела придержать сестру за одежду, чтобы та не шмякнулась с размаху об воду. Следом нырнула в озеро сама, молясь матушке Мокоши, чтобы на берегу их бегство не заметили.

   Но им повезло. Видать, Мокошь-матушка приглядывала за ними в оба глаза — и оханья Красавы, окунувшейся в холодные волны, чужане не расслышали.

   На всякий случай Забава ещё проверила, хорошо ли Красава держится за бревно. Затем увязала четвертый кусок веревки в петлю. Накинула её на резную загогулину бревна, и затянула. А конец веревки приторочила к своей опояске, чтобы ничто не мешало грести обеими руками.

   Под конец Забава отвязала веревку, соединявшую их с кораблем — и поплыла прочь.

***

Время от времени, уставая, Забава повисала на бревне, как Красава. Потом снова выгребала руками и ногами, глядя на темный берег.

   Но ветер крепчал, и плыть становилось все трудней. Красава, как только они оказались далеко от корабля, начала жаловаться на ледяную воду, Забавкину злобу и свою несчастную долю. В перерывах между жалобами Красава вяло плескала по воде ладошкой — на том её помощь и заканчивалась.

   Хуже всего было то, что ветер нагнал тучи, закрывшие луну. Всё спряталось во мраке. И только сзади, с правой стороны, светлячками мерцали крохотные огоньки чужанских костров.

   Потом погасли и они. Испуганная Забава начала выгребать туда, где в кромешной тьме пряталась земля. Даже Красава чаще забила по воде рукой.

   Когда под ноги ткнулось илистое дно, Забава уже не верила, что они доплывут до берега. Красава, как только дно стало потверже, оттолкнула бревно. Оступаясь, зашагала к земле, едва заметной в темноте.

   Забава сначала распустила опояску и стянула с неё конец веревочной петли, освобождаясь от бревна. Затем, трясясь от холода, поплелась вслед за Красавой.

ГЛАВА 8. На берегу

Едва выбравшись на твердую землю, Красава сипло заявила:

   — Ноги не идут… замерзла, мочи нет!

   Забава, оскальзываясь на прибрежной грязи, догнала её и подхватила под руку. Сказала шепотом:

   — Не кричи, чужане близко. Скидывай одёжу, а я выжму. И снова накинешь.

   — Чтобы в мокром ходить? — возмутилась Красава.

   Забава выдавила, постукивая зубами:

   — А в чем ещё? Костер развести нечем, да и нельзя. Мы не так далеко уплыли, чужане ещё могут нас найти!

   — Что ж теперь, замерзать? — Сестра начала заикаться.

   Забава, не слушая её, огляделась. Увидела густо-черные тени, похожие на кусты, сказала дрожащим голосом:

   — Спрятаться нужно, Красава. Дождемся, пока рассветет, а следом пойдем деревню искать…

   Красава ещё раз всхлипнула и начала сдирать с себя мокрую одежду. Покидала все на Забавино плечо, предупредила:

   — Выжми хорошо, а то я тебя знаю. Чтоб ни капли не осталось! Да смотри, шитье не порви!

   Забава, дрожа всем телом, принялась за дело. Покончив с одеждой Красавы, выжала и свое платье с сорочицей. Кое-как натянула мокрое обратно, помогла одеться сестре и потянула её к кустам.

   — Пойдем спрячемся…

   Та сначала зло дернулась, но потом все-таки пошла.

***

Свальд Огерсон в ярости метался по драккару.

   Хрор, которого оставили сторожить корабль, оплошал, да ещё как! Славянки сбежали, а перед побегом выбросили за борт половину весел. Хорошо, что востроглазый Сигурд, едва они поднялись на борт, заметил лопасть, косо торчавшую из волн.

   Свальд уже послал лодку с несколькими гребцами и парой факелов на поиски весел. Но опасался, что часть из них так и не найдут. Похоже, в родной Нартвегр придется плыть без нескольких весельных пар. Хорошо, если попутный ветер будет дуть часто. А если нет, то в Нартвегр он вернется через месяц, не раньше.

   Но хуже всего то, что вместе со славянками исчез корабельный дракон — резное навершие с носа, в котором корабельный мастер Уве запечатлел душу его драккара.

   Здесь, на озере, которое лежало во владениях Рюрика, Свальд Огерсон в знак мирных намерений дракона с носа снял. И оставил свой драккар без яростной драконьей души, помогавшей пересечь моря, где властвует Ёрмунгард…

   Кто теперь отвратит от него неистовую злобу Мирового Змея, насылавшего безумные шторма? Того самого Ёрмунгарда, который хоть немного, да смягчается, видя дракона на корабельном носу? А кто напугает поселян оскаленной пастью, когда драккар пойдет в набег?

   И каждый викинг знает — если корабль теряет дракона, то удача его покидает!

   — Надо их найти! — рявкнул Свальд. И пнул ближайшую лавку. — Хрор, как ты мог позволить какой-то девчонке вырубить себя? Ты, воин! В скольких походах мы побывали — а ты не смог усторожить пару славянок! Славной будет эта зима! По всему Нартвегру начнут распевать песенки о драккаре, с которого может сбежать любая девчонка!

   — Прости, ярл, — промямлил Хрор.

   И поднял было руку, чтобы пощупать шишку величиной с гусиное яйцо, вскочившую у него на затылке. Но наткнулся взглядом на суровые лица товарищей, освещенные отсветами костров — и замер.

   Он подвел не только ярла, но и их. Потому что резной дракон бережет не только корабль, но и воинов, что плавают на нем.

   — Думаю, девки забрали нашего дракона, чтобы не утонуть в воде, — сказал Свальд голосом, придушенным от ярости. — Они используют его как простое бревно! По лавкам! Мы ещё можем их нагнать!

   — Но сейчас ночь, ярл… — заикнулся один из викингов.

   Свальд одарил его свирепым взглядом, и воин поежился. Не зря болтают, что двоюродный брат ярла не просто берсерк, а ещё и оборотень — вон у самого Свальда глаза тоже звериные. Одна кровь!

   — Здесь не море, а пресная лужа, — рыкнул Свальд. — Мы не уйдем отсюда без дракона! Тащите багор, будем мерить дно, чтобы не налететь в темноте на мель. По лавкам, я сказал! Сигурд, отправь самых зорких на борта и корму. Пусть зажгут факелы и смотрят в оба! Сейчас прочешем побережье по направлению к городу этих славян, Алейдоге. Вернемся, когда найдем то, что эти девки украли. И отправьте двух парней стеречь котлы с похлебкой!

   Сигурд ткнул пальцем в сторону сначала одного, затем другого викинга, выбирая. Кивнул на берег.

    Воины тут же подошли к борту и с плеском обрушились в воду. Рорк, стоявший на носу, уже выбирал якорь. Викинги молча занимали свои места на лавках. Весел не хватало — лодка, посланная на их поиски, успела привезти лишь четыре штуки.

***

Свальд, стоя на носу, думал о том, что славянки оскорбили самого Ёрмунгарда, украв голову дракона. Выдохнув, он скрипнул зубами. Бросил негромко, уставившись на волны, выхваченные из тьмы отсветами факелов:

   — Ёрмунгард, клянусь, что принесу тебе в жертву двух рабов, когда вернусь домой! Только помоги мне найти моего дракона!

   Из туч вдруг выглянула спрятавшаяся луна — и проложила серебряную дорожку по озеру. Тут же, перекрывая звук слаженного удара весел, мощно и громко плеснуло. Словно над водой поднялся на мгновенье хвост гигантской рыбы. Поднялся, да и опустился вниз с размаху.

   Драккар качнуло на набежавшей волне, викинги на лавках приглушенно загомонили.

   — Тихо! Это Ёрмунгард ответил на мои просьбы! — громко объявил ярл. Затем вскинул руку. — Ёрмунгард, клянусь, если поможешь мне найти славянок, что украли дракона, я и их принесу в жертву!

   Луна внезапно спряталась. Серебряная дорожка, трепетавшая на волнах и напоминавшая тело гигантского змея, сразу погасла. Над темным озером теперь звучал лишь плеск весел, да свист ветра.

   Ёрмунгард не хочет себе в жертву девок, понял Свальд. И это правильно, слабые подлые бабы не могут стать достойной жертвой Мировому Змею. Он отберет самых крепких рабов — только бы найти своего дракона!

   Викинги гребли. А когда по борту драккара что-то шкрябнуло, Свальд не сразу понял, что случилось. Потом одно из весел ударило по дереву…

   — Суши весла! — крикнул Свальд. — Кто-нибудь, посмотрите, на что мы налетели!

   С задних лавок, не дожидаясь приказа, тут же поднялись двое викингов. Безмолвно метнулись за борт, в темную озерную воду. Спустя несколько мгновений один из них закричал:

   — Ярл, мы нашли нашего дракона!

   — Так, — пробормотал Свальд, ощериваясь. — Тащите его наверх, и осторожно. А ты, Сигурд, пошли-ка ещё одного человека на берег, с причальным канатом. Эти девки не могли уйти далеко. Тут озеро, течения почти нет. Так что место, где беглянки оставили дракона и вылезли на землю, где-то рядом. До рассвета мы этих куриц найдем.

   — Может, лучше оставим бабенок их судьбе и уйдем? — предложил Сигурд, неслышно подошедший сзади. — А для твоего брата отловим пару венедок. Ближе к открытому морю венедские деревушки пойдут одна за другой, цепью…

   — Нет! — отрезал Свальд. — На одной из девок была богатая одежда. Она знает меня в лицо, и могла услышать мое имя, сидя на драккаре! А её отец, похоже, не из простых людей. Он пожалуется Рюрику, если все узнает. И я уже не смогу вернуться в эти края! Поэтому беглянок надо найти. Охотьтесь на них, как на волков! Топочите, покрикивайте, а сами слушайте. Красавица в богатом платье не показалась мне умной. Она завизжит, если поверит, что её вот-вот схватят. Или замечется, наделав шуму!

***

Сидеть в кустах, в мокрой одежде, было холодно. Забава сжалась в комок, мелко постукивая зубами.

   Красава тем временем не замолкала. Жаловалась почти вслух — и на злую судьбинушку, и на дуру Забавку, и на ветку, что хлестнула её по лицу, пока они лезли в заросли...

   Потом сквозь эти жалобы Забава разобрала далекие крики. Сразу дернула Красаву за руку, прошептала:

   — Тихо! Слышишь голоса?

   Красава стонуще выдохнула:

   — Ох-ти мне! Да там мужики! Ой, беда! Небось чужане?

   — Не разговаривай, — не слишком уверенно велела Забава. — Молчи. Они отсюда далеко. Нас им не увидать…

   — Зато как подойдут, так и увидят! — лихорадочно отозвалась Красава. — И ведь идут сюда! Бежать нужно! Да поскорей, пока чужане не явились!

   — Кто ж в темноте по буеракам бегает? — негромко возразила Забава. — И кричат они хитро. Заметила? Крикнут да остановятся, словно слушают, чего-то поджидают… нет, нам сейчас лучше затаиться. Камнем замереть, а кусты нас листвой прикроют. Не будут же чужане под всяк куст лезть!

   Красава судорожно задышала, но промолчала. Мерные каркающие крики чужан раздавались все ближе. И Забаве даже начало казаться, что идут они с двух сторон.

   Она, вжимаясь в землю под кустами, с ужасом подумала — может, Красава права, и надо было убежать? Но как бежать во тьме? Разве что пробираться на ощупь, спотыкаясь об кочки да сучки?

   Затем очередной крик хлестнул по Забавиным ушам так, словно его испустили совсем рядом. Точно кричавший чужанин был в двух шагах от неё…

   И Красава вдруг с визгом ринулась сквозь кусты — в которые с таким трудом затащила её Забава.

   Рванулась она так быстро, что Забава не успела её остановить.

   В той стороне, куда с топотом умчалась Красава, сразу заметались факелы. И загомонили мужики. Чужане кинулись наперерез беглянке.

   А вскоре Красаву уже отловили крепкие мужские руки. Стиснули, не давая вырваться, и сунули ей в рот грязную тряпицу, скрученную в ком.

   Забава, выскочившая из кустов вслед за сестрой, замерла на месте, когда голос Красавы осекся. Испуганно вздохнула, срываясь в плачущий вздох — и тут же зажала себе рот ладонью.

   Возгласы чужан раздавались совсем близко.

***

Сигурд, командовавший одним из отрядов, что высадились на берегу, хмуро посмотрел на пленницу. Сполохи факелов играли бликами на дорогом шитье. Значит, поймали ту девку, что не из простых.

   Ярл Свальд будет доволен. Но нужно найти и вторую — чтобы никто не узнал, какая судьба постигла эту красавицу. Несколько слов на славянском местном наречии он знал. Для допроса этого хватит.

   Сигурд шагнул вперед. Кончиками пальцев ударил полонянку по щеке. Легкая боль, такая, чтобы не оставить синяков, но дать понять, что он не шутит.

   — Где он… другой девка? — запинаясь, спросил подручный ярла.

   И сделал знак викингу, стоявшему рядом с тем, кто держал Красаву. Мужчина накрыл ладонью девичье горло.

   — Кто кричать, тот умереть, — угрожающе пообещал Сигурд. Затем кивнул.

   Красавица захрипела — мужчина сдавил ей шею. Но Сигурд снова кивнул, и викинг ослабил хватку.

   — Не кричать. Сказать, где другой девка, — назидательно проговорил Сигурд. А следом едва заметно повел головой.

   Только теперь изо рта у Красавы выдернули тряпицу. Дурно пахнувшую, оставившую на языке горечь.

   — Да рядом она! Тварь безродная… — Красава громко всхлипнула, трясясь всем телом. — Вы только руку мне отпустите, враз покажу, в какой стороне подлюка затаилась! Не буду одна на чужбине горевать, пусть и Забавка заплатит!

   — Что она говорит? — с любопытством спросил один из викингов.

   — Говорит, что вторая беглянка рядом, — ответил Сигурд. Брезгливо поморщился, сплюнул. — Бабы… отпусти ей руку, пусть укажет, где спряталась та девка.

   Забава, успевшая подобраться поближе, слова сестры расслышала ясно. На миг её охватило оцепенение — а зачем бежать, если тетка Наста все равно придушит за Красаву? Ведь сестру будут искать, гонцов по деревням разошлют. Что там, что здесь её ждет погибель…

   Потом Забава это оцепенение с себя стряхнула. И осторожно отступила вправо, собираясь уйти подальше от кустов, где они с Красавой прятались.

   Но подвела её босая нога, заледеневшая на холодной земле. Правая ступня подвернулась на одном из корней, и Забава с шумом покатилась по траве, обдирая руки и щеку.

   Она ещё успела подняться на четвереньки. А следом пара мужских рук вздернула её вверх. Забава отчаянно завизжала и полоснула перед собой растопыренными пальцами.

   Под одну ладонь попалось что-то мягкое, мужской голос возмущенно рявкнул в ответ. И опять на затылок опустилось что-то тяжелое.

ГЛАВА 9. В пути

В себя Забава пришла уже на чужанском корабле. Первым делом охнула от боли в затылке. Затем ощутила, как ноют руки — поднятые вверх и прикрученные веревками к стенке в торце закутка.

   Только ладони, вскинутые высоко над головой, не ныли едко. Их Забава вообще не чувствовала. Онемели, двумя заледенелыми камнями торча из тугих веревочных пут…

   А правая нога болела ниже колена. Так, словно по ней телега проехалась.

   В просвете занавесей, теперь колыхавшихся напротив Забавы, виднелся кусок паруса, залитый солнечным светом. Над ним голубел лоскут неба. Снаружи доносился невнятный говор.

   — Очнулась, подлая? — зло спросил женский голос.

   Справа от Забавы, под скатом крыши, полулежала Красава. Непривязанная, с лохматой головой.

   — Голь ты перекатная! Сманила меня в побег, а сама к чужанам вывела? Из-за тебя снова в полон иду!

   Забава молча отвернулась. Вздохнула, приоткрыв рот — сухие, спекшиеся губы разлепились с трудом.

   Она подтянула ноги, пытаясь устроиться так, чтобы запястьям стало полегче. Но руки ей привязали слишком высоко, и сесть поудобней не вышло.

   А справа зудела и зудела Красава:

   — Всю ночь в мокром платье на голых досках пролежала… зубами щелкала, как волк! Промерзла, глаз не сомкнула! Со вчерашнего дня не кормлена — и все из-за тебя, уродины!

   Сестра хныкала и жаловалась до тех пор, пока в закуток не вошел давешний чужанин — тот, что разговаривал с ними вчера. Мужик был по-прежнему наряжен в рубаху из дивного шелка, красного с синевой.

   Но на этот раз лицо чужанина было хмурым. И он сразу бросил несколько злых слов на чужанском языке. Затем присел перед Забавой на корточки, не обращая внимания на Красаву. Спросил, брезгливо выплевывая слова:

   — Ты! Зачем бежать? Тут раба, там раба!

   Забава в ответ одарила его взглядом. Не до конца, видать, выбила из неё тетка Наста непокорный дух, потому что взгляд вышел яростным, ненавидящим.

   — Говорить, — недобро велел чужанин. И с перекошенным лицом кинул руку ей на грудь. Придавил до боли.

   — Не рабыня я! — прохрипела Забава, едва удерживаясь от крика. Снова глянула с ненавистью, ощутив, как кривятся губы. Как на глаза наворачивается слеза, жгучая, стыдная сейчас, перед этим чужанином. — Я вон ей сестра! Отцы наши братьями были…

   Чужанин отдернул руку, и Забава все-таки заплакала. Но беззвучно, хватая воздух ртом так, чтобы не слышно было всхлипов.

   Чужанин тем временем развернулся к Красаве. Вприсядку, не выпрямляясь. Спросил коряво, едва понятно:

   — Сэстер? Говорить?

   — Ой, да какая сестра? — выпалила Красава. — Кто ж рванину бездомную за родню считает? Да мало ли кто к моему отцу в родичи набивается? У нищеты рода нет!

   Чужанин что-то произнес на своем наречии, сухо и отрывисто. И снова повернулся к Забаве.

   — Твой сэстер говорить, ты вести её в побег. Ты и она, подарок для мой брат. Он сам тебя наказать.

   Блеснул длинный нож, который чужанин выхватил из ножен на поясе. Онемевшие руки Забавы упали двумя деревяшками.

   — Ты, — заявил чужанин, глядя ей в лицо льдисто-холодным взглядом. — Служить свой сэстер. Хочу дарить мой брат красивый девка… делать, что она говорить! Понял?

   Следом чужанин встал и вышел. Забава сразу съежилась, баюкая бесчувственные руки. Но Красава, подобравшись поближе, вдруг пнула её по правой ноге. Как раз туда, где и так болело.

   Затем она с силой пихнула Забаву — и та кулем завалилась под левый скат крыши. А Красава, уже устраиваясь поудобнее у торцовой стенки, пробурчала:

   — Слышала, что чужанин тебе велел, тварь безродная? Будешь мне прислуживать, как прежде. Нет, в десять раз усердней! Иначе пожалуюсь чужанину, и он враз тебя своим воям кинет! На потеху-поругание! Поняла?

   Сестра ещё раз пнула Забаву по ногам. Затем деловито приказала:

   — Ну-ка поднимайся. Ноги мне разотри, занемели от сиденья. Да волосья руками разбери, косу заплети. Хорошо бы чужанин гребень дал. Не казаться же его брату нечесаной? И платье мое после побега грязнющее, все перемятое… ты и тут мне подгадила!

   Занемевшие ладони Забавы оживали с трудом. Пальцы кололо так, словно туда напихали иголок, и поднять руки казалось делом непосильным.

   Но перечить Красаве нельзя, это Забава понимала. Чужане и так озлились из-за побега. Кто знает, что они сделают, если сестра им нажалуется?

   Только эта мысль заставила Забаву подняться. Неловко двигая скрюченными пальцами, она стащила с Красавы сафьяновые сапожки. И принялась растирать ей ноги.

   После побега на ступнях сестры остался налет ладожского ила. Под ладонями Забавы он осыпался сероватой пылью…

***

Свальд, выйдя на палубу драккара, огляделся.

   Вокруг тяжко колыхалось море. Ходило волнами под свежим ветром, зашвыривая на ходко идущий драккар ошметки пены.

   С севера за этим морем лежали земли свеев. С юга тянулись уже германские земли.

   А с закатной стороны за морем прятался южный край Нартвегра, их родины. Заверни за него, и начнутся фьорды, а там до северной окраины Нартвегра рукой подать. Туда и лежал его путь — в Хааленсваге, дом Харальда.

   Сейчас в корму настойчиво задувал попутный ветер. Если так пойдет дальше, то до Хааленсваге они долетят дней за шестнадцать. А может, и раньше — все зависит от того, какой силы ветер пошлет им Ёрмунгард.

   При мысли о Мировом Змее Свальд нахмурился. Не выходило у него из ума то, как вернулась к драккару драконья голова — и как тихо, темно стало на озере после предложения принести славянок в жертву.

   Или Ёрмунгард хочет, чтобы девок ему пожертвовал сынок? Хотя, учитывая все, полонянки скорей станут жертвами для сына…

   Свальд поморщился и зашагал к Сигурду, стоявшему у правила.

   — Может, все-таки накажешь беглянок, ярл? — спросил подручный, не удержавшись от кривой ухмылки. — А мы тебе в этом поможем. Сразу, как только остановимся на берегу!

   Свальд глянул строго.

   — Я украл девок в подарок моему брату, Сигурд. И не хочу дарить Харальду то, что останется после моего хирда. Ты ведь на это намекаешь?

   — Ну, красивую мы бы не тронули. Только дали бы посмотреть. Темноволосая для подарка ярлу в самый раз! А вторая плоская как доска, костлявая, как старуха… разве это достойное подношение для твоего брата, ярл? Эта грязная тощая рабыня? И лицо у неё худое, серое, только глаза и видно!

   Свальд вдруг вспомнил те глаза, о которых говорил Сигурд. Густо-синие, напоминавшие воду южных морей, в которых ему доводилось плавать.

   Только в отличие от тех вод, теплых и ласковых, глаза славянской полонянки были злыми и ненавидящими.

   И судьба этой девки чем-то напоминала судьбу его брата, Харальда. Мысль об этом неприятно резанула Свальда. Харальда тоже не любили в доме их деда, ярла Турле. По причине позорного рождения…

   — Девок не трогать, — отрывисто приказал Свальд. — Ни одну из них. Если кто рискнет, оторву не только руки, но и все остальное!

***

Ветры дули только попутные, и драккар ярла Огерсона долетел до Хааленсваге за двенадцать дней.

   На ночных стоянках викинги шептались о том, что их ярл попал в особую милость к Ёрмунгарду. Все знали, что в конце лета, когда тепло сменяется холодными днями, на внутреннем море, зажатом между землями свеев и германцев, бушуют бури. И не все корабли после них возвращаются домой…

   А тут ветер постоянно дул в корму — ровно и сильно, всякий раз сворачивая вслед за драккаром. Однако штормов не нагонял. Лишь толкал корабль вперед.

   Для Забавы эти дни стали мученьем. Красава желала, чтобы её растирали и разминали с утра до вечера. А по ночам их закуток караулили двое чужан, ни на шаг не отходивших от занавесок.

   Красава с каждым днем становилась все злей. И на Забавиных ногах уже не осталось места для новых синяков. Руки и губы у неё покрылись трещинками — то ли от соленых брызг, летавших над кораблем, то ли от гниловатой, с душком, воды, которую Забава пила из меха, выданного чужанами.

   Потом те трещинки обернулись мелкими ранками — болезненными, не спешившими заживать.

   Красава воду из этого меха не пила. Для неё чужане принесли бочонок с другим питьем. Иногда сестра, глотнув из чаши, начинала радостно нахвалить медвяный вкус чужанского угощения. Но Забаве, пока она ту чашу наполняла, казалось, что от коричневатого напитка несет чем-то кислым, терпким. Впрочем, Красаве она не перечила. Медвяное так медвяное.

   Драккар чужан уносил их все дальше от Ладоги. По ночам холодало все сильней, а в один из вечеров в закуток принесли целую охапку мехов для Красавы.

   Забава в своем единственном платье спала на досках. И каждую ночь долго не могла уснуть, дрожа и все туже сжимаясь в комок.

   Но в эти ночи её мучил не только холод. Притискивая к груди сжатые кулаки, она думала об участи, что её ожидала.

   Быть рабыней в далеких, чужих краях — всяко похуже, чем жить в прислужницах у родного дядьки. Пусть и с теткой, скорой на расправу. Ведь все, что Забава от них видела, это ругань да побои. Со временем дядька Кимрята даже мог выдать её замуж за одного из дружинников. Из тех, кто победней. И она ушла бы от тетки Насты…

   А в чужанском рабстве, помимо ругани с побоями, её ждало только поруганье. Позорное и страшное, вроде того, каким грозила теперь сестра. Да ещё убить могли по чужой воле. Мучительно или легко, это уж не ей решать.

   Сбегу, думала Забава, слушая по ночам храп Красавы. Огляжусь, осмотрюсь, разузнаю про дорогу — и сбегу. Дай только срок!

ГЛАВА 10. Северные земли Нартвегра, поместье Хааленсваге

В один из дней в закуток опять пришел тот чужанин, что знал славянскую речь. Но теперь он был наряжен не в красный шелк, а в рубаху из грубой серой шерсти.

   — Наш путь все, — буркнул чужанин. — Встать, мыться, быть красивый!

   Затем он швырнул в руки Красавы какой-то сверток и вышел. Явившийся следом чужанин принес маленькую лохань и ведро с ледяной водой.

   — Ох и богатая же одёжа… — восхищенно протянула Красава, развернув сверток.

   По коленям её разлеглось платье из тяжелой, ворсистой ткани. Бархат, вспомнила Забава название чудного, словно мехового плетения.

   Ткань была цвета осеннего листа — светло-желтая, отливавшая золотом в скудном свете, падавшем из щели между занавесками. Ещё в свертке оказалась сорочица из тонкого шелка, нежно-сливочного оттенка. И гребень.

   — Живо меня причеши, — приказала Красава. Следом глянула на ведро и скривилась. — Да они умом тронулись… этим мыться? Здесь, на холоде?

   Забава молча пожала плечами. Она и такой водой умылась бы с радостью. Но ведро предназначалось Красаве, тут сомнений не было.

   — Ладно… — Сестра шумно вздохнула, затем отложила в сторону поднесенное платье. Привстав, задрала подол. — Ну-ка помогай, вошь навозная. Потом меня прежней рубахой разотрешь, чтобы не простыла!

***

Драккар уже подошел к устью фьорда, который соседи называли Хааленсваге — по имени поместья, стоявшего там.

   И впервые за все время пути викинги сели на весла. Драккар полетел по волнам вспугнутой птицей, разгоняемый мощными гребками.

   Свальд, стоя на носу, вглядывался в приближающийся берег. Сзади подошел Сигурд, с любопытством спросил:

   — Что, ярл, гадаешь, как нас встретит твой брат? Нынче мы плывем к нему без приглашения…

   Взгляд Свальда скользнул вдоль темной стены скал, возвышавшихся на дальнем конце фьорда. Вокруг ложбинки, примявшей верхнюю кромку утесов, уже проступили зубчики двухскатных крыш. И каждую, ярл это знал, венчали головы драконов, вырезанных из драгоценного мореного дуба.

   А ещё над утесами поднимались дымки, казавшиеся отсюда тонкими серыми нитками. Сразу восемь.

   — Мне нечего гадать, — объявил Свальд, глядя на поместье. — Мой брат уже готовит нам угощенье. Видишь эти дымы, Сигурд? С того места, где стоит дом моего брата, середина фьорда видна, как на ладони. Готов поспорить, что туши уже на вертелах. И рабы распечатывают бочки с крепким зимним элем!

   — Здесь каждый драккар так встречают? — Сигурд жадно прищурился.

   Свальд пожал плечами.

   — Когда я был у брата в прошлый раз, он узнал мой драккар раньше, чем мы прошли половину фьорда. Глаз у Харальда зоркий…

   — А когда ты подаришь ему рабынь? — деловито спросил Сигурд.

   Ярл Огерсон помолчал, раздумывая. Затем уронил:

   — Там восемь дымов. Похоже, пир затевается роскошный. И на него придут воины из хирда брата. Не только те, что остались на зиму в поместье, но и те, что живут в округе. Значит, лучше всего преподнести рабынь на пиру. Пусть все видят, что родичи делают кое-что для спокойствия Харальда. Ведь каждый знает, что в жизни берсерка не все бывает гладко…

   — Это дар, достойный воина, — с чувством согласился Сигурд.

   Свальд Огерсон метнул на него косой взгляд. Уж не издевается ли над ним его подручный?

   Но на лице у Сигурда было лишь нетерпение. И смотрел он, не отрываясь, на струйки дыма, встающие над крышами Хааленсваге.

   — Рабынь приведешь ты, — объявил Свальд подручному. — Когда причалим, останешься на драккаре. Как только на пир явятся первые из воинов, живущих по соседству, я пришлю кого-нибудь с весточкой. После этого ты выведешь девок. Но присматривай за ними на лестницах. Иди не спеша, чтобы они не свалились вниз. И возьми себе в помощь ещё человека!

   — Я и один с этим справлюсь. — Сигурд пожал плечами. — Там всего-то две бабы! Или ты боишься, ярл, что они опять сбегут? Так здесь им бежать некуда!

   — Возьми помощника, я сказал! — резко бросил Свальд.

   Сигурд поспешно кивнул.

   — Как прикажешь, ярл. На драккаре охрану оставлять?

   Огерсон задумался. Причал под скалами, у которого стоял уже различимый отсюда драккар Харальда, наверняка охраняется. И сам фьорд сверху виден как на ладони. А ночью покой поместья лучше всякой стражи охраняет слава Харальда…

   — Не надо, — обронил наконец Свальд. — Пусть все сойдут на берег, порадуются угощенью.

***

Качка стала едва заметной, корабль куда-то причалил.

   Забава выглянула из-за занавеси, отодвинув тяжелый, пропитанный солью край. В трех шагах от закутка стояли двое чужан. Один тут же оскалился, глядя на неё. И Забава отпрянула назад.

   Со стороны чужан послышался радостный хохот.

   — Отойди оттуда, — сердито приказала Красава. — Опять меня под беду подвести хочешь? Сядь в углу, беспутная. Скоро за мной придут. И князь, что меня украл, поведет к своему брату! Тот, понятно, тоже княжеского роду…

   Голос сестры на последних словах смягчился, став грудным, ласкающим.

   Да какой из чужанина князь, горестно подумала Забава. Один корабль да несколько десятков воинов — невелика дружина, такую и купец набрать может. Просто хочется Красаве приукрасить свой позор. Берут-то её не в честные жены, а в постельные рабыни. Вот и чванится, что станет усладой-утехой не простому чужанину, а вроде как князю.

   Но вслух Забава ничего не сказала. Сестра сейчас была даже злей, чем в Ладоге — там за неё тетка Наста Забаву охаживала, а здесь Красава сама старалась. То пинала, то кулаком в живот тыкала.

   А чужанин отдал её Красаве в услужение. Вдруг сестра и впрямь нажалуется? И чужанин бросит непокорную полонянку своим воям…

   — Руки мне разотри, — заморенным голосом велела Красава. — Ох, боюсь, сомлею, как предстану перед князюшкой да его братом. Хорошо ли на мне платье сидит?

   — Как на тебя сшито, — послушно пробормотала Забава.

   И, присев на корточки, начала растирать руки Красавы — белые, мягкие, без единой мозоли.

   — Оно и есть на меня! — сердито отозвалась сестра. — Неношеное, сразу видно!

   Забава промолчала. Помогая сестре одеться, под рукавами, в подмышках, она заметила потертости. Красива бархатная ткань, да многое выдает.

   Что стало с бабой, носившей это платье до Красавы? И как оно у чужанина оказалось? Ответов Забава не знала, но сердцем чуяла, что невеселые они...

   Время тянулось медленно. А потом за полонянками пришли — не зря Красава ожидала. В закуток нырнули те самые чужане, что недавно хохотали над Забавой. Их вывели на палубу, прихватив за локти.

   И тут Забава наконец огляделась. В прошлый раз, высунувшись из закутка, она успела заметить лишь мачту без паруса, да стену скал, темневшую в стороне. Зато теперь рассмотрела все.

   Место было мрачное. Вокруг плескалась сине-стальная вода, широченной рекой утекавшая туда, куда смотрел корабельный нос — украшенный бревном с загогулиной. Или это была голова?

   А бревно-то знакомое, со вздохом решила Забава, идя к борту под надзором чужанина.

   Реку из сине-стальной воды сторожили с двух сторон горы в рубленых утесах. Справа под корабельным бортом лентой протянулись большие мостки. Возле них черногрудой птицей замер ещё один корабль.

   Над началом мостков громоздились отвесные скалы. На неровностях их, от одного горного уступа к другому, лепилась лестница. Где из камней, вбитых в расщелины, а где из бревен и досок…

   Полонянок по лестнице чужане провели бережно, поставив их поближе к скале. Ограды здесь не было, и от пропасти Забаву с Красавой отделяли лишь сами чужане.

   Лестница закончилась в пологой ложбине, подрезавшей обрывистый край скал. Дальше, за ложбиной, высились чудные дома, с треугольными передними стенами, сложенными из каменных глыб. На скатах огромных крыш, поднимавшихся от земли, росла трава. Росла — и волновалась под порывами ветра…

   А сверху над чужанскими домами нависало хмурое серое небо. С коньков крыш скалились темные головы неведомых зверей.

   Чужане повели Красаву с Забавой к самому высокому из домов, стоявшему по левую руку. За ним, со стороны обрыва, горели костры. Какие-то парни крутили над низким пламенем вертела с тушами. Мимо костров то и дело проносились бабы в платьях из грубой шерсти, надетых поверх длинных холщовых рубах.

   Все бабы выскакивали из крупной постройки слева, неся кто кувшин, кто поднос. И все, одна за другой, исчезали в дверях того дома, куда вели полонянок.

   Мужик, тащивший Забаву, вдруг свернул к бочке с водой, стоявшей на углу высокого дома. Быстро ткнул пальцем в её дощатый бок, уже отпуская Забавин локоть. Следом что-то гаркнул.

   Умыться велит, поняла Забава. И торопливо зачерпнула из бочки. Ополоснула лицо, даже успела попить из ладоней.

   Вода оказалась свежей, сладковатой. Ледяной настолько, что от неё заломило зубы.

   Но сил у Забавы после этого прибавилось. Хотя давящая тоска, подступившая к сердцу, как только она увидела чужие дома, меньше не стала. Чужбина, она и есть чужбина…

   Чужанин, увидев, что Забава уже пьет, снова схватил её за локоть. И почти бегом потащил к дверям большого дома, куда уже завели Красаву.

***

Свальд сидел на почетном месте рядом с братом — за столом в конце зала. Позади него, в небольшом очаге, вделанном в стену, горела пара поленьев. Оттуда текло тепло, согревавшее спину после сырых морских ветров.

   Застолье шло своим чередом, однако Свальд был напряжен. И ждал появления полонянок с легкой тревогой.

   Нет, он был уверен, что брат будет вести себя как обычно — даже если подарок ему не понравится. Невозмутимо поблагодарит… и возможно, выдавит холодную улыбку.

   Но Свальду очень хотелось угодить Харальду. Чтобы тот хоть немного повеселел — не душой, так лицом, не лицом, так взглядом!

   Ярл Огерсон пригубил эля и покосился на брата.

   Отсветы от факелов, освещавших зал для пиров, играли на высоких скулах и тяжелой нижней челюсти Харальда. Бликами очерчивали длинный нос, надломленный в одном из боев.

   Высокий лоб брата размечали легкие морщины — следы недобрых раздумий. Однако взгляд из-под тяжелых бровей сейчас был спокойным. На этом пиру Харальд казался простым воином. Некрашеная шерстяная рубаха и косицы за ушами, стянутые кожаными ремешками, простоту эту подчеркивали.

   Но даже теперь в нем было что-то гнетущее. Как и в драконах, венчавших дома Хааленсваге. Может, неподвижный, почти змеиный взгляд? Или то, как Харальд брал со стола еду — быстро, не глядя перед собой. Словно рука брата находила кусок на блюде сама, без помощи глаз. И подхватывала почти незаметным движением…

   Когда Сигурд ввел в зал самую красивую полонянку, ярл Огерсон в очередной раз покосился на брата. А затем встал. Объявил громко, перекрывая шум разговоров, стоявший в зале:

   — Брат мой, я приплыл к тебе не с пустыми руками! Прими от меня в дар эту пташку. Я поймал её на тех берегах, где правит конунг Рюрик. Это славянская девка, красивая и веселая, как зяблик по весне! Пусть она греет твою постель, да так, чтоб зима казалась летом!

   Воины захохотали, разглядывая девицу. Та, не поняв ни слова из сказанного Свальдом, вскинула нежно-голубые, словно летнее небо, глаза. И улыбнулась двум мужчинам, сидевшим возле очага. Белые руки легли на темную косу, перекинутую на грудь, распиравшую платье двумя шарами. Мягко начали прокручивать её кончик меж пальцев.

   Хороша, подумал Свальд. Так хороша, что он и сам не отказался бы…

   Свальд, не додумав эту мысль, метнул взгляд на брата. Харальд смотрел на пленницу бесстрастно. Неужели девка ему не понравилась? Сам Свальд уже чувствовал, как призывно потяжелело тело ниже пояса. И губы пересохли, дыхание стало частым, распаленным.

   Большинство воинов разглядывали темноволосую красавицу не менее жадно, чем Свальд. Только рабыни, разносившие угощенье, посматривали на неё с жалостью.

   Ярл Огерсон уже открыл рот, чтобы спросить брата, понравился ли ему подарок. Но тут порог зала переступил Фарлаф, тащивший вторую славянку.

ГЛАВА 11. На пиру

Зря я велел привести на пир обеих девок, решил Свальд. И свел брови, глядя на худую заморенную полонянку, которую Фарлаф волок по залу.

   Эта его добыча