Его жизнь в моих руках. Ольга Аро

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА 25
• ГЛАВА 26
• ГЛАВА 27
• ГЛАВА 28
• ГЛАВА 29
• ГЛАВА 30

АННОТАЦИЯ

Судьба Эниры изменилась в один день: на земли родного клана пришли чужаки, которые принесли беды всем ее близким.

   Чтобы спасти клан она вынуждена стать женой одного из них.

   Он – сын главы враждебного клана, молчаливый и мрачный Охотник.

   Она – будущая Целительница, чей путь определяет воля Богини.

   Ее цель – отомстить будущему мужу и всем своим обидчикам.

   Однако все чаще Энира задается вопросом: кто враг, а кто друг?

   Сможет ли она закрыть глаза на все, что было, довериться и простить? Ведь теперь многие жизни зависят от нее.

ГЛАВА 1.

Хочется верить, что нас много. Не так чтобы совсем много, но побольше, чем я знаю лично – девочек, рожденных с поцелуем Богини на коже. В ямочке позади шеи, там, где начинается линия роста волос, мы – Одаренные, носим отпечаток ее губ. Красное пятнышко, по форме напоминающее маленькую сливу.

   Мы – редкость, подарок Богини, с виду, казалось бы, совсем неотличимые от обычных людей.

   Я помню, как ребенком подолгу крутилась перед натертым до блеска медным тазом, задирала толстую косу и пыталась разглядеть хоть что-то у себя на шее.

   Моя мать смеялась надо мной, подзывала к себе и щекотала, потом прижимала к себе и целовала в шею, будто повторяя Поцелуй Богини, и приговаривала старые заговоры.

   - С лесу пришло, на лес поди, с ветру пришло, на ветер поди, с народу пришло, на народ поди, прочь худоба с моего дитя, - шептала она, приглаживая мои темные волосы.

   - Что такое худоба? – спрашивала я, балуясь в ее теплых руках.

   - Расскажу тебе вечером, беги, хулиганка! – мать улыбалась и подталкивала меня к выходу из дома.

   Я дула губы, косилась на медный отблеск таза, но слушалась. Пробиралась между деревянной лавкой и столом, едва не снося чашки с мамиными сухими сборами, пугала нашу серую кошку, греющуюся на пороге, и бежала в огород, гонять крикливых гусей.

   Впрочем, можно поспорить, кто кого гонял. До сих пор помню боль и синяки на лодыжках от крепких гусиных клювов.

   Когда вечерело, после плотного ужина, сполоснувшись заботливо подогретой водой, я укладывалась в свою просторную, совсем не детскую кровать.

   Мама говорила, что прежде постель была папина, но самого его я не помнила. Много позже я узнала, что он оставил наш клан, уйдя за красивой молодой женщиной-кочевницей с волоокими черными глазами.

   Зажигая перед сном толстую свечу, мать садилась на край моей кровати и спрашивала о том даре, что я получила в наследство.

   - Скажи, кого ты сегодня встретила?

   - Гусей! – радостно восклицала я, и мать, пряча улыбку, покачивала головой.

   - Энира, ты каждый день встречаешь гусей. Может быть, сегодня ты увидела какое-нибудь другое животное? Может быть, ты покормила прилетевшего голубя или заскочившего в наш огород зайца? – мать прищуривалась, и глаза ее в свете свечей странно блестели.

   - Только гусей! А еще кур! И свинью! – я улыбалась и мотала головой. Распущенные на ночь волнистые волосы пружинками прыгали вдоль лица. – Еще я видела телегу с сеном, которую вез Старый Дез.

   - Надеюсь, ты поздоровалась с ним?

   - Я кинула ему букетик мяты через изгородь!

   Глаза матери распахивались, и она поджимала губы.

   - Энира, ты расстраиваешь меня! Такие, как мы, очень уважаемы в клане. Невежливо кидать людям что-то через забор! Только подумай, что о тебе будут говорить!

   - Но Старый Дез остановился и забрал мой букетик. Он ему понравился!

   - Потому что ты Одаренная, Энира! Потому что тебе суждено стать Целительницей клана! Но если бы вместо тебя была другая маленькая девочка, как ты думаешь, стал бы Старый Дез останавливать свою телегу из-за кинутого букетика мяты?

   Одаренная. Это слово преследовало меня, цеплялось острыми коготками, как маленький котенок, которого не стряхнуть с длинной юбки.

   Все, кого я знала, называли меня Одаренной.

   Девочки, поцелованные Богиней, обладали даром. У кого-то он был сильнее, у кого-то слабее, но каждая могла разговаривать с Богиней, прося о помощи. И иногда Богиня отвечала.

   Моя мать тоже была Одаренной. Она, Целительница нашего клана, была почитаема и любима. Еще будучи ребенком, я понимала, что она отличается от всех вокруг.

   В нашем доме всегда находилось место больному или калечному. Мать принимала посетителей в передней, присаживалась на деревянную скамью и подолгу слушала жалобы.

   Люди любят жаловаться – это я уяснила очень хорошо.

   Беременные на сносях просили у матери травы для легких родов, пожилые плакались о старых коленях и умоляли достать целительную мазь, а молодые мамаши с укором трясли перед собой спеленатых младенцев, захлебывающихся от крика. Моя мать помогала и им тоже, заваривая какие-то настойки.

   Постепенно она начала обучать меня своей мудрости и знаниям.

   - Энира, мне нужно собрать багульник, побудь у очага, - говорила мать и, взяв в руки плетеную корзину, отворяла низкую деревянную дверь, ведущую на задний двор.

   Я бросала все свои детские занятия и спешила к огню - мешать большой тяжелой ложкой терпко пахнущее варево. Мне нельзя было отвлечься, заиграться, иначе кипящая коричневая настойка плеснула бы на горячие угли.

   С каждым днем мои задания усложнялись, и настал день, когда я сама отправилась искать на болотистых топях багульник.

   Мне тринадцать, и кажется, что я уже совсем взрослая, и все знаю и умею.

   Низко наклонившись, тянусь рукой к растению, как слышу пробирающий звук – змеиное шипение совсем рядом.

   Замираю и ищу глазами. И тут же нахожу.

   Затаившись в углублении во мху, вьет кольца черная гадюка. Глаза с тонкими зрачками смотрят неотрывно, пасть чуть приоткрывается, показывая раздвоенный язык. Змея раздувается, вибрирует всем телом, а я не смею шевельнуться, скованная страхом.

   Гадюка крупная, длиннее моей руки, укус такой болотной красавицы может отправить меня на тот свет, и даже зелья матери не помогут.

   Сердце начинает колотиться где-то в горле, осторожно выпрямляюсь и убираю руку. Змея с тихим шорохом скользит к моим ногам.

   Давлю в легких крик и отступаю назад. Ступня цепляется за какой-то корень, машу руками, стараясь удержать равновесие, но тут же неуклюже падаю куда-то вбок.

   Ноги путаются в длинной юбке, теряю змею из виду, и от страха совершенно перестаю соображать. Загребаю руками влажный мох, пытаюсь встать и вдруг – как удар под дых – вижу ее.

   Замерла прямо перед моим лицом, чуть приподнявшись на широких кольцах.

   Между нами расстояние в две ладони, и по моей спине течет холодный пот.

   Неужели это конец? Неужели мне суждено умереть от укуса гадюки?

   Страх липким комом забивает горло, кажется, я даже дышать не могу.

   Змея вдруг опускает голову и в два движения длинным телом исчезает во мху. Вижу только черный кончик хвоста, а затем пропадает и он.

   Судорожно сглатываю и вдруг чувствую горячие ручейки на щеках.

   Возвращаюсь в дом без багульника. Приоткрываю дверь, прохожу в сени, разуваюсь.

   Ступая босиком по лоскутному коврику, захожу в переднюю, не нахожу там никого и иду на кухню, где стоит чад и дым.

   Мать готовит не очередной лечебный настой, а обыкновенный ужин.

   - Энира? Что случилось? - кидает на меня обеспокоенный взгляд.

   - Я… встретила змею, - сажусь за стол и роняю голову на руки.

   - Ты уверена? – охает мать и тяжело оседает на скамью. Плечи ее опускаются, она вся сникает и будто в лице теряется. – Может быть, ты ошиблась? Разве мало змей на болотах…

   - Я уверена, мама, - произношу уверенно и поднимаю на мать взгляд. – Это мое предначертание. Мне был дан знак.

   - Это плохо, очень плохо, - тихо шепчет мать, качая головой. – Плохой знак. Мы должны вознести молитву Богине, чтобы она уберегла тебя… твой путь должен быть светлым, Энира, я не позволю какой-то змее…

   Она встает, суетливо вытирает руки о подол платья, торопливо подходит к большому комоду, выдвигает ящички, роется долго, тянется к высоким полкам, ищет травы и коренья, незнакомые мне порошки.

   Молча наблюдаю, не произнося ни звука.

   - Черная курица, - шепчет себе под нос мать, - снесла белое яйцо…

   Ничего не понимаю, только стоит перед глазами черное извивающееся тело змеи.

   - Погоди, детка моя, я все исправлю!

   Мать исчезает на заднем дворе, слышу, как она ругается на крикливых гусей. Сижу на скамье и терпеливо жду, не шелохнувшись.

   Змея – это плохо, очень плохо. Предзнаменование дурное, черное, оно словно сминает меня изнутри, комкает, как бересту.

   Мне страшно, хотя еще ничего не случилось.

   Лесные духи послали мне змею. Не шустрого кролика с длинного ушами, не робкого тонконогого оленя, не хитрую пушистую красавицу-лисицу, не опасного, но сильного зверя – волка.

   Они послали мне гадюку.

   Сжимаю пальцы и жмурюсь, чувствуя, как слезы пропитывают ресницы.

   Страх снова овладевает мной, леденит грудь.

   Слышу шаги, хлопает дверь.

   - Не плачь, моя девочка, - ласково воркует надо мной мать, невесомо касается ладонью макушки и гладит по волосам. – Мы все исправим.

   В руках ее пестрая несушка – много черных перьев вперемешку с белыми. Курица квохчет, смотрит круглыми глупыми глазами.

   Одной рукой мать отодвигает чашки и миски со стола, другой водружает на него взъерошенную курицу.

   - Черной-то у нас нет, но и эта сгодится, - мать не смотрит на меня, рыщет глазами по кухонным полкам. – Эни, ну-ка подай мне нож.

   - Что ты собираешься делать?

   - Шевелись, девочка! – прикрикивает мать, и я подскакиваю на месте.

   Нож находится у разделочной доски с нарезанными овощами. Протягиваю его матери, отступаю к окну и отворачиваюсь.

   Слышу хлопки крыльев, квохтанье, а затем наступает тишина.

   Несмело оборачиваюсь и вижу, как мать собирает в глиняную плошку стекающую куриную кровь.

   - Всего немного белены… вот так, - щепотка сухого порошка сыпется в плошку, - паслена и соли…

   Мать крутится вокруг своих припасов кореньев и трав, бормочет себе под нос, а я стою, не смея вмешаться.

   Наконец плошка водружается на стол, и мать замирает. Пальцы ее судорожно хватаются за рукоять ножа.

   Не успеваю и пискнуть, как она, даже не поморщившись, режет себе ладонь. Алые капли плюхаются в куриную кровь.

   - Мама! – голос, наконец, прорывается, я отлепляюсь от окна и ступаю вперед. – Что ты задумала?

   Мать прикрывает веки, низко наклоняется над столом и шепчет. Различаю лишь несколько слов.

   - Дело мое славное, слово мое главное, ключ от судьбы отдаю Богине…

   Часто моргаю, не веря своим глазам. На краткий миг кровь в плошке будто волнами идет.

   - Пей, Энира! – голос матери суров. Она кивает на плошку. – Сейчас же!

   Послушно тянусь отчего-то задрожавшей рукой к плошке, беру ее и несмело подношу к лицу.

   Запах крови вызывает тошноту.

   - Пей!

   Мне тринадцать лет, и я впервые столкнулась с черной стороной силы, которой наделены Одаренные.

   От глотка вспыхивает горло, язык как кипятком шпарит, но я глотаю вязкую жидкость.

   Поцелуй Богини пронзает болью. Роняю плошку, расплескивая кровь по деревянному полу, кричу, хватаясь ладонью за шею.

   Сознание меркнет, как пламя свечи на ветру.

ГЛАВА 2

Наношу на рану плотный слой мази, аккуратно перевязываю и отпускаю Старого Деза, строго-настрого указав не перетруждать ногу.

   Теперь он действительно старый: разменял уже седьмой десяток, а все старается помочь сыновьям на пашне. Знаю, что пренебрежет моими указаниями сегодня же.

   Вздыхаю, вытираю ладони о подол передника и распрямляю затекшие плечи.

   Осторожно выглядываю в сени. Никого. На сегодня посетители закончились, но моя работа продолжается.

   Матери все еще нет дома, а значит, мне придется самой проведать жену Старейшины Катила.

   Кэйра должна со дня на день родить своего первенца. Беременность ее с самых первых дней проходила очень тяжело: девушка почти весь срок не вставала с постели и сильно мучилась от болей в спине.

   Собираю корзинку с припасами: травы для снятия отеков, порошок от болей в спине, разные пахучие коренья, которые могут пригодиться. И спелое яблоко для Кэйры.

   Кэйра всегда была невысокой и хрупкой, красивая нездешней тонкой и нежной красотой. Рядом с ней я чувствовала себя неуверенно и неуклюже, будучи выше ее на голову и шире в бедрах. Она только смеялась и крепко обнимала меня, утверждая, что я очень красивая.

   Может быть, и красивая, но не такая, как Кэйра.

   Светлые волосы ее – полная противоположность моих темных, - ярко светились на солнце, когда она, совсем еще девчонка, босиком прыгала по весело текущему ручейку.

   Мы были подругами с самого детства и очень любили друг друга.

   Когда стало известно о ее помолвке со Старейшиной Катилом, первым делом она прибежала ко мне.

   Кэйра нашла меня на заднем дворе, кормящую гусей. Куры прыснули из-под ее ног, недовольно взмахивая крыльями.

   - Эни, Старейшина Катил просил отца позволения жениться на мне!

   Щеки Кэйры горели, будто натертые свеклой, грудь тяжело вздымалась от быстрого бега.

   - Что? – я бросила на землю таз с гусиным кормом и схватила Кэйру за руки.

   Она закружила меня по двору, весело смеясь.

   - Представляешь, я буду женой Старейшины, Эни!

   Глаза Кэйры сияли, как звезды.

   - Это так неожиданно… - неуверенно улыбнулась я, ловя улыбку подруги. – Ты – жена Старейшины…

   - Если только Катил не раздавит меня в первую брачную ночь своим брюхом! – засмеялась Кэйра. - Он жирный, как боров! Но он Старейшина! Это самое лучшее, что могло со мной случиться, Эни!

   Я замерла на месте и удивленно посмотрела на подругу.

   - Но ты же сама говорила, что хочешь выйти за Лисса!

   Кэйра закатила глаза и пожала плечами, не отпуская моих рук.

   - Лисс только ученик, и я состарюсь, пока он станет Главным Воителем! Если вообще станет. Эни, теперь моей семье не нужно думать о завтрашнем дне! У нас будет все! Мы починим дом, купим отцу новую лошадь!

   - Сколько ему? Он тебе в отцы годится! Тебе всего семнадцать…

   - Как и тебе! Но я не Одаренная, как ты! Никто не будет платить мне за травки и вороньи перья!

   Я нахмурилась и сжала губы.

   - Это не просто травки, я трачу очень много сил, чтобы…

   - Прости, прости, Энира! Но ты же знаешь, что я не хотела тебя обидеть! – Кэйра обняла меня и положила голову на мое плечо. – Ты моя самая близкая подруга, порадуйся за меня! Это мой шанс достичь чего-то, понимаешь? Богиня коснулась меня своим перстом, Эни!

   Я не посмела ей возражать и сомкнула объятия на ее спине.

   - Я не сокровище клана, как ты, - вдруг тихо сказала Кэйра, утыкаясь лицом мне в плечо. - Моя семья едва сводит концы с концами.

   Горечь послышалась в ее голосе, я глубоко вздохнула и почти весело произнесла:

   - Знаю, прости меня, - я крепче обняла хрупкие плечи, - свадьба со Старейшиной – самое замечательное, что могло случиться с моей любимой подругой!

   Кэйра потерлась щекой о мое плечо, приподняла подбородок и шепнула мне в ухо:

   - Он жирный, как свинья, Эни! Меня это пугает! А если он не способен зачать ребеночка?

   Я невольно прыснула со смеху.

   - Не волнуйся об этом! Я дам тебе нужный порошок, который ты будешь подсыпать ему в питье.

   Кэйра засмеялась вместе со мной.

   Воспоминания греют теплом того солнечного дня.

   Прикрываю деревянную дверь, удобнее перехватываю корзинку в ладони и ступаю на извилистую тропу, ведущую от порога до деревни.

   Наш с мамой дом стоит в отдалении, у кромки леса, рядом, но одновременно далеко от остальных строений клана.

   Клан Серебряной Лисицы – мой родной клан. Не самый большой, как клан Ночного Вепря, не воинственный, как клан Черной Рыси. Мы миролюбивы и не ввязываемся в распри с другими кланами. Возделываем землю, занимаемся животноводством и ловим рыбу в реке, что протекает по границе наших земель.

   Каждый в клане занят своим делом. Воители у нас, конечно, есть, но наш Глава – Аскарт, держит в кулаке не только своих людей, но и отношения с соседями.

   Тропа бежит вниз по холму, я подбираю юбки и осторожно спускаюсь. Смотрю на небольшую долину, в которой, как бусины на ладони, раскинулись приземистые дома, вижу дымок, вьющийся над крышами. Справа – густой лес и теряющийся в нем широкий тракт, ведущий на север в земли клана Черной Рыси, слева – река и мост, через который в клан приходят торговые повозки.

   Два всадника галопом двигаются вдоль кромки леса. Прищуриваюсь, пытаясь узнать их, но тут же отбрасываю эту идею.

   Камни осыпаются под ногами, и едва не падаю, поскользнувшись на раскисшей от прошедших дождей земле. Сердце запоздало частит. Улыбаюсь и смотрю на тропу, выискивая сухой обход.

   Двигаюсь маленькими шажками, приподнимаю подол платья и стараюсь не испачкать туфли из тисненой кожи. Каблука у туфель почти нет, носы округлые, украшенные полосами красного сафьяна. Мать купила их у заезжего торговца, отдав значительную сумму.

   Слишком поздно касается уха топот копыт. Вскидываю голову и в самый последний миг отскакиваю в сторону.

   Гнедая кобыла чуть не сносит меня крутым боком.

   Не удерживаю равновесие и шлепаюсь-таки в грязь. Корзинка откатывается в сторону. Бросаю быстрый взгляд и с облегчением понимаю, что ничего не вывалилось.

   Перед глазами мельтешат длинные лошадиные ноги.

   - Прости, красавица, не хотел тебя испугать, - хрипло смеется всадник, натягивая поводья.

   Лошадь ходит под ним, переступая копытами, пена срывается с губ и падает на землю.

   Поднимаю глаза и замираю.

   Чужеземец. Одежда не нашего клана - цвет ее черный с коричневым. Различаю серебряные знаки на груди и рукавах. Вглядываюсь, но не могу разглядеть деталей.

   Топот копыт раздается со спины. Еще один всадник? Запоздало ощущаю волнение, щекочущее в груди.

   - Вставай, прелестница, - чужеземец спешивается, легким прыжком оказываясь рядом со мной, и протягивает широкую ладонь.

   Глаза его полны тумана, губы тонкие, насмешливо изгибаются. На вид ему не больше тридцати, взгляд неприятный, пробирающий до костей.

   Моргаю, рассматривая кожаные шнурки с серебряными бусинами, вплетенные в русые волосы.

   Прикоснуться к мужчине значит показать себя доступной. Принять его руку значит выказать свое согласие.

   Он не может этого не знать.

   Молча опускаю голову и стараюсь подняться. Подбираю испачканные юбки и тянусь за корзинкой.

   - Какая гордая лисичка! У вас все такие? – фыркает незнакомец и, едва я встаю в полный рост, хватает меня за запястье. – Я подал тебе руку, девица!

   Испуганно вскидываю голову, закусываю губы. Он много выше меня, и, уж конечно, сильнее. Не вырваться, можно и не пытаться.

   На груди его, вшитый в кожаный доспех, виднеется круглый металлический знак. Крыло и склонивший голову ворон.

   Понимание пронзает стрелой.

   Клан Стального Ворона. Немыслимо! Что человеку из этого клана могло понадобится на наших землях?

   - Пожалуйста, пустите, - тихо бормочу, смотря в землю.

   В месте, где чужие пальцы касаются кожи, будто ожог.

   - Отпущу, когда ты извинишься, - смеется незнакомец.

   Смех его нехороший, такой смех бывает у тех, кто всегда в себе уверен.

   Громко ржет лошадь за моей спиной. Испуганно вздрагиваю и понимаю, что всадников все же двое. Значит, это те самые, что двигались вдоль леса.

   Запоздало корю себя за беспечность.

   - Оставь ее, Фиар, - слышу усталый ровный голос.

   - Еще чего. Пусть извинится за то, что не взяла мою руку! - презрительно бросает незнакомец, сильнее сжимая пальцы на моем запястье. – Мою руку!

   Извиниться? За то, что не дотронулась до незнакомого мужчины?

   Не могу ничего понять, как ни пытаюсь.

   Чуть поворачиваю голову и кошусь на второго всадника. И содрогаюсь под его пристальным взглядом.

   Похоже, он заинтересовался мной не меньше, чем его соратник, Фиар. Явно смотрел на меня все это время и теперь будто что-то выискивает в ответном взоре.

   Кожа его смуглая, темно - медовая, лицо грубоватое, резкое. Меж тяжелых век сверкают холодные светлые глаза.

   Серые или бледно-голубые – не могу разглядеть, но взгляд будто мажет холодом. Темные недлинные волосы стянуты в короткий хвост, одежда черная – кожа и серебро. И снова - знак Стального Ворона на груди.

   Серая лошадь под мужчиной беспокойно переступает ногами, всадник натягивает поводья и легким касанием успокаивает животное, не отводя от меня взгляда.

   Внезапно в груди мертвеет, и я поспешно опускаю глаза. Чего доброго, накажет за любопытство.

   - Что, не появилось желания извиниться, красавица? – елейно тянет удерживающий меня Фиар.

   Испуганно молчу, не смея поднять голову.

   Сердце в груди колотит молотом.

   Пытаюсь сообразить, что этим мужчинам от меня нужно, но ничего не идет на ум. Дорогие одежды говорят мне о том, что они не случайные путники в наших землях.

   Но что людям Стального Ворона могло понадобиться в мирном, не ведущим войн с соседями клане?

   Клан Стального Ворона, один из самых крупных кланов, находится от нас в пяти днях пути. Не далеко и не близко – достаточно, чтобы соседи не являлись на наши земли без причины.

   О клане я знаю немного, но и того, что знаю, хватает, чтобы опасаться за свою жизнь: говорят, что люди в нем добротой не отличаются, промышляя частыми набегами на более слабых соседей. Могут себе позволить без зазрения совести грабить и убивать, потому что клан многочисленный и славится умелыми воителями.

   Вороны не кровожадны без меры, но и миролюбивыми их не назвать. Правда это или нет – не знаю, но слухами земля полнится.

   Главное, что нас прежде не трогали, да и зачем? Мать рассказывала, что Аскарт, Глава нашего клана, дорого платит за спокойствие своего народа.

   Сжимаюсь вся, когда одним резким движением Фиар притягивает меня к себе.

   - Какая молчаливая лисичка! – шепчет мне прямо в ухо. – И строптивая – по глазам вижу! Мне такие нравятся…

   Перехватывает дыхание.

   - Пожалуйста… - шепчу слабо, часто моргая. Еще немного – и заплачу от страха.

   Помощи ждать неоткуда. Я в отдалении от деревни, да и кто будет связываться с двумя людьми клана Стального Ворона? Даже ради Одаренной.

   - Отпусти девчонку. Не видишь разве, на ней лица нет, - тихо говорит второй мужчина. - Не трать на нее время. Нас ждут.

   Фиар кривится и недовольно смотрит на своего соратника.

   - Не забывай о цели нашего визита, - ровно произносит второй всадник. – Не стоит портить отношения с людьми клана.

   Удивительно, но его слова возымеют действие.

   Меня отпускают. Жесткие пальцы разжимаются, и я будто заново учусь дышать.

   - Надеюсь, еще встретимся, - хмыкает Фиар и одним уверенным движением взлетает на захрапевшую кобылу. – Мне говорили, что Серебряные Лисы славятся своими девками, и ты меня не разочаровала, чаровница!

   Когда он натягивает поводья, я вижу короткий кинжал, висящий на его бедре. Ножны красивые, затейливо украшены символами. Знаки на стальных ножнах говорят мне, что это Главный Воитель клана.

   Втягиваю носом воздух и замираю.

   Безумие какое-то. Главный Воитель - почитаемый человек в любом клане, один из самых приближенных к Главе.

   Что могло понадобится Воителю сильного и воинственного клана на наших землях?

   Второй всадник скользит по мне долгим пронизывающим взглядом и отворачивается.

   Мужчины направляют лошадей и неспешной рысью спускаются вниз по размытой дождями тропе.

   Страх накатывает волнами, и я обессиленно опускаюсь на землю, не обращая внимания на грязь вокруг. Пальцы тянутся к опрокинутой корзинке, хватаю ее и прижимаю к себе.

   Происходит что-то серьезное, раз клан Стального Ворона направил посланником Главного Воителя.

   Стоит поспешить в деревню. Кэйра ждет меня, а уж она точно должна знать, что случилось!

ГЛАВА 3.

Дом Старейшины Катила кажется огромным. Меня пропускают внутрь без предисловий, даже не поинтересовавшись моим внешним видом – длинные юбки испачканы грязью.

   - Одаренная, - приветственно кивает девушка, прислуживающая Кэйре, и приоткрывает дверь в ее покои.

   Моя подруга, как жена Старейшины Катила, теперь пользуется всеобщим уважением и может позволить себе держать в услужении девушек.

   Кэйра, как никто другой, заслуживает роскошную жизнь. Ничуть ей не завидую, но все же скучаю по прежним временам, когда мы, босоногие девчонки, носились по двору моей матери.

   Ступаю по мягкому ковру, оставляя грязные следы. Морщусь и спешно разуваюсь, оставляя испачканные туфли у входа.

   - Эни, ну наконец-то! – Кэйра тяжело поднимается с деревянного кресла и направляется ко мне.

   Ее большой живот выпирает под свободным платьем, светлые волосы собраны в высокую прическу, в ушах покачиваются длинные серьги с голубыми камнями.

   - Ты же не для меня так нарядилась? – улыбаюсь подруге, приближаюсь и целую ее в щеку.

   - Что с тобой случилось? – Кэйра хмурится и встревоженно оглядывает меня с головы до ног. – У тебя на щеке грязь.

   Тонкий пальчик нежно проводит по моему лицу.

   Раздумываю какие-то мгновения и все же не осмеливаюсь рассказать о своей встрече с двумя всадниками.

   - Упала, пока добиралась до тебя. Дорогу в долину сильно размыло, - пожимаю плечами.

   Ужасно хочется поведать ей о встрече с людьми Стального Ворона, но что-то останавливает, какая-то невидимая глазу напряженность в лице Кэйры.

   - Как ты? – осторожно интересуюсь, и подруга тяжело вздыхает.

   - Плохо. Скорей бы все кончилось. Этот ребенок забирает все мои силы! Ты принесла что-нибудь для меня?

   - Конечно! Может быть, тебе стоит прилечь, пока я готовлю чай?

   - Нет, нет, Энира, не сегодня. Катил ждет меня в Зале Почета, пожалуйста, поторопись с чаем. Мне нужно хорошо выглядеть сегодня.

   Кэйра машет рукой на столик в углу комнаты с водруженным на него дымящим чайничком и подходит к окну. Подвинув тяжелые занавеси, она выглядывает на улицу.

   - Что случилось? Какие-то важные дела? – спрашиваю осторожно, а сама, кажется, уже догадываюсь, по какому поводу Глава клана Аскарт созывает Старейшин.

   Дело явно в тех двух всадниках. Какую весть они принесли нашему клану? Добрую ли?

   Осознаю, что мать, наверняка, тоже будет сегодня присутствовать на почетном собрании, как Целительница клана, а значит, вечером все мне расскажет.

   В груди мучительно сжимается от волнения, но у меня нет времени на рассуждения.

   Подхожу к столику и ставлю на него свою корзинку. Кэйре предстоит провести долгое время рядом со своим мужем. Ей, конечно, позволят присесть, но в Зале Почета совсем нет окон и чадит огромный каменный очаг.

   Неодобрительно качаю головой, достаю ступку и нужные порошки. Приготовление чая не занимает много времени, но Кэйра нервничает и ходит вокруг меня, нетерпеливо заглядывая через плечо.

   - Прекрати, уже все готово, - укоризненно говорю ей и протягиваю глиняную чашечку с чаем.

   - Какая ты копуша, Эни! – улыбается Кэйра, берет чашечку в ладони, дует и осторожно пригубляет. – Ой, какая горечь! Что это?

   - То, что тебе полезно, - смеюсь я. – Пей и не болтай!

   Отвар придаст ей сил, приглушит ноющую боль в спине. Травы я собирала сама, сама же высушивала и готовила порошки. Мать давно старается не вмешиваться, чтобы я привыкала справляться без ее помощи.

   Кэйра вытирает губы, ставит чашечку на столик и гладит себя по огромному животу.

   - Извини, что не могу побыть с тобой сегодня, Эни. Катил, как гром среди ясного неба, сообщил, что я должна присутствовать на собрании. Интересно, что на этот раз? Проблемы с урожаем или чей-то пьяный сосед украл козу?

   - Скоро узнаешь. Что же, тогда мне пора идти. Не буду отвлекать тебя.

   - Такой долгий путь – и все ради меня, Энира! – Кэйра берет меня за руку и ласково смотрит. – Спасибо тебе, и прости, что так вышло! Хочешь, я сошью тебе новое платье взамен испорченного?

   - Я могу сама сшить платье, а ты должна отдыхать, - мягко обнимаю подругу, чувствуя ее большой живот, прижавшийся к моему. – Береги себя, пожалуйста, и помни, что я всегда буду рядом.

   Кэйра улыбается и наклоняет голову к плечу, отчего голубые камни в ее сережках чуть качаются.

   Она протягивает ладонь к моему лицу и кладет два пальца мне на губы. Приближается и нежно касается губами своих пальцев. Невинный поцелуй как печать.

   Наш знак любви.

   В ответ целую два своих пальца и дотрагиваюсь до высокого живота.

   Благословление Одаренной.

   Добрый знак, которым Одаренные осеняют самых близких или тех, кто нуждается в помощи.

   Мы с Кэйрой еще в далеком детстве превратили его в Знак нашей дружбы.

   - До скорой встречи, - ловлю счастливую улыбку подруги, хватаю корзинку и выскальзываю за дверь.

   Девушки, которая привела меня в комнаты Кэйры, уже нет. Наверняка, убежала на кухню помогать готовить роскошный ужин.

   Всем в клане известно, что Старейшина Катил больше всего на свете любит поесть. Невысокого роста, коренастый, с густой бородой и огромным животом, Катил казался нелепо скроенным и совсем не выглядел привлекательно.

   Знали бы люди, чего стоило заставить этого ленивого здоровяка отвлечься от блюд с яствами и обратить свое внимание на молодую жену!

   Кэйре был нужен наследник, чтобы никто не показывал на нее пальцем и не говорил, что она пустая, а мне нужна была счастливая подруга.

   Порошки и снадобья сделали свое дело. Когда Кэйра родит, то станет свободна. Ее муж будет занят жареными перепелками, а она сможет все свое время проводить с малышом и со мной.

   Как раньше.

   Улыбаюсь своим мыслям и прохожу по длинному коридору, ведущему к черной лестнице. Не стоит показываться в главных комнатах – меньше всего на свете хочу привлекать к себе внимание Катила.

   Его заискивание перед Одаренной всегда вызывало во мне противное липкое чувство.

   Мать смеялась над моим недовольством и говорила, что когда-нибудь я займу ее место в Зале Почета, а значит, сидеть мне рядом с Катилом и выслушивать его любезности.

   Страшно представить.

   Спускаюсь по скрипящей узкой лестнице на первый этаж, миную коридор, ведущий на кухню, и толкаю неприметную дверь.

   Оказываюсь на заднем дворе, рядом с птичником. Солнце слепит на мгновение, а затем я слышу, как громко кричит петух и гогочут гуси.

   Я крепче сжимаю корзинку и стараюсь незаметно проскользнуть мимо кухарки, ругающейся на кур. Женщина, засучив рукава, толкается в тесном курятнике, наклоняется и копошится, выискивая яйца.

   Куры недовольно квохчут, машут крыльями, разбрасывая вокруг перья.

   Мне нужно пройти мимо, а затем отворить калитку, и я окажусь на улице.

   И у меня почти получается, но когда уже ладонь касается калитки, слышу шаги позади и окликающий меня голос:

   - Одаренная? Это вы?

   Замираю и оборачиваюсь, глубоко вздыхая.

   - Добрый день! Не хотела вас беспокоить, поэтому…

   - Что вы! Я так рада вас видеть! Как вовремя вы зашли! Я как раз собирала яйца, с утра совсем не было времени! Давайте вашу корзину, я положу десяток для вашей матушки!

   Быть Одаренной это не только дар Богини, но и ее проклятие.

   Почти без возражений принимаю свежие куриные яйца, складываю аккуратно в свою корзинку, сердечно благодарю и, наконец, выскальзываю на улицу.

   Ничто больше не держит меня в деревне, а потому решаю прогуляться к реке. Мать, наверняка, пробудет до самого вечера на собрании в Зале Почета, никаких серьезных дел на сегодня у меня не было, а значит, я полностью свободна.

   И все же любопытство подгоняет меня к большому зданию управы в самом центре деревни. Первый этаж у него из камня, второй – деревянный.

   Именно в этом здании находится Зал Почета.

   Иду по каменистой дороге, стараясь не привлекать внимания. Грязные юбки досаждают, я ловлю на себе удивленные взгляды, мне добродушно кивают, и я приветливо киваю в ответ.

   Мне бы только убедиться. Только подтвердить правоту своих мыслей.

   К коновязи под навесом около управы привязаны две лошади: серая и гнедая.

   Отчего-то волнение кусает изнутри, крутит в желудке болезненными спазмами.

   Разворачиваюсь и ступаю прочь.

ГЛАВА 4.

Выбираю закрытый от людских глаз склон, полого спускающий к самой воде.

   Река стремительно бурлит мимо, пенится, полноводная после прошедших дождей.

   Не жалею грязных юбок и сажусь на колени прямо в серый илистый песок.

   Достаю из корзинки яйцо, держу его двумя ладонями, и, наконец, решаюсь.

   Выкапываю в песке небольшую лунку, бережно укладываю в нее яйцо.

   В корзинке находится небольшой ножичек, длина лезвия с мизинец, но сталь заточена остро. Провожу лезвием по середине ладони, вскрикиваю от боли и шиплю.

   Если бы мать увидела то, чем я занимаюсь, то наказания не избежать. Но ее, к счастью, нет рядом.

   Сжимаю ладонь в кулак и капаю на яйцо кровью. Капли стекают по круглому белому боку и впитываются в серый песок.

   Спешно обматываю порез чистой тряпицей, найденной в корзинке, зубами затягиваю узел на ладони.

   Прикрываю веки, складываю руки на груди и тихо шепчу:

   - Дух – хранитель древа моего, в сердце и вере мы едины! Свет Великой Богини, да снизойди на меня! Приношу в дар тебе кровь свою, пламенем ее призови всех отрекшихся, отступивших от закона твоего, открой путь знанию! Помоги познать истину…

   Замолкаю и прислушиваюсь. Слышу плеск волн и шелест листвы. Ветер легонько трогает волосы.

   Ничего не происходит. Я не ощущаю никаких изменений вокруг себя: ни напряжения в воздухе, как перед грозой, ни усиления ветра, бьющего по щекам. Ничего, что дало бы мне хоть малейший знак.

   Острая боль пронзает Поцелуй Богини. Жмурюсь и хватаюсь рукой за шею; на мгновение, кажется, от боли едва не теряю сознание.

   Стон срывается с губ, и я с усилием тру отпечаток на коже, скрытый волосами. Боль потихоньку стихает, и тут тихий треск касается уха.

   Сначала не могу понять, откуда исходит звук, а затем осознаю…

   Распахиваю веки и смотрю на яйцо. Скорлупа треснула, кусочек ее отвалился в песок.

   Под тонкой пленочкой различаю шевеление, что-то ворочается в яйце, стараясь выбраться наружу. Что-то… темное.

   Прижимаю ладонь ко рту, сдерживая всхлип. Черная змеиная головка показывается из куриного яйца.

   От охватившего меня омерзения становится трудно дышать. Вскакиваю на ноги, спешно пячусь назад, прочь от маленького змееныша.

   Сердце колотится в груди так сильно, будто старается выскочить. Слезы застилают глаза.

   Прижимаюсь спиной к стволу дерева и запрокидываю голову, чувствуя, как слезинка стекает из уголка глаза вниз по щеке.

   Богиня дала мне знак, ответ на мой вопрос. Мне страшно, потому что я чувствую себя беспомощной, будто стою на краю пропасти, и только один порыв ветра скинет меня в бездну.

   Незнакомцы, которые явились в наш клан, принесли с собой беды на мою голову.

   Только ли мою?

   Куриное яйцо, которое я получила из добрых рук кухарки, превратилось в змеиное. Чья-то жизнь прекратила свое существование, чтобы родился змееныш.

   Что это значит?

   Отчего-то думаю о Кэйре и ее малыше. Не могу понять собственных мыслей и опасений, внезапно свалившихся на голову.

   Мне нужно вернуться – это все, что я знаю. Уверенность наполняет тело, и я почти срываюсь с места, хватаю корзинку и быстрым шагом направляюсь вверх по склону.

   Мне нужно вернуться.

   Дальше дверей управы меня не пускают два воителя – Азар и Ора. Оба в новеньких кожаных доспехах, с клинками на поясах, они добродушно улыбаются, закрывая проход внушительными фигурами.

   - Одаренная, здравствуй, - дружелюбно кивает мне Ора, рисуя на немиловидном лице улыбку.

   Когда-то я помогала матери лечить его от раны, полученной в схватке с медведем. Ора выжил не потому, что медведь был слаб, а потому, что моя мать приложила все силы, чтобы его спасти.

   - Здравствуй, - стискиваю ручку корзинки и нерешительно замираю.

   Не рассказывать же воителям о своих едва объяснимых страхах за Кэйру.

   - Мне нужно попасть в Зал Почета, - просительно произношу, уже заранее зная ответ.

   - Этого никак нельзя сделать, - Азар косится на Ора и мотает головой. – Прости, Одаренная, но на твой счет не было никаких указаний. А что случилось-то?

   - Всем известно, что жена Старейшины Катила в положении. Сегодня я должна была приготовить для нее настой из лечебных трав, но, к сожалению, задержалась в пути, - я глазами указываю на запачканные юбки и, словно, извиняя за свой внешний вид, глубоко вздыхаю. – Я попала в небольшую передрягу, упала и едва не сломала ногу…

   - Кто-то обидел Одаренную? – едва не рычит Ора, прерывая мою придуманную наспех историю, не сильно отличающуюся от правды.

   Ладонь его ложится на рукоять клинка.

   - Нет, нет, ничего такого! – спешно мотаю головой. – Дело не во мне, понимаете? Кэйра ждет мой настой, а иначе может что-то плохое случиться с ее ребенком! Мне нужно обязательно передать ей снадобье!

   Воители переглядываются. На их лицах читается сомнение.

   «Что-то плохое» явно вносит в их мысли раздрай. Кэйра теперь не простая девушка, а жена Старейшины, ну а я – Одаренная, которая когда-нибудь станет Целительницей клана.

   - В Зале Почета чужеземцы, Одаренная, - тихо говорит Азар, взгляд его направлен куда-то за мою спину, видимо, на привязанных лошадей. – Твоя мать поможет Кэйре, если с ней что-то…

   - У Целительницы нет с собой нужных трав! – порывисто восклицаю, закусывая губы. – Пожалуйста! Я не помешаю собранию! Мне нужно только приготовить снадобье и передать его жене Старейшины!

   - Да пусти ты ее, - вступается за меня Ора, - пусть заварит свой чай. Там есть девицы, которые отнесут чашку. Никто и не узнает, что она здесь была.

   Азар недовольно закатывает глаза и молча отступает в сторону, освобождая проход.

   - Только быстро, - бросает он мне вслед.

   Благодарю воителей и спешу к Залу Почета. Не представляю, что я должна сделать для Кэйры и зачем на самом деле я здесь. Просто рвет душу на части какая-то слепая уверенность в том, что обязательно случится плохое.

   Твержу себе, что это самовнушение, что знаки Богини можно понимать по-разному, и я могу ошибаться, но сердце не верит разуму.

   Перевожу дух. Первым делом нужно найти Зал Почета, а что делать дальше – разберусь позже.

   Главное – Кэйра. Может быть, получится как-то выманить ее из Зала.

   Слышу приглушенные стенами удары колокола. Полдень. Время будто подгоняет меня в спину.

   Поднимаюсь по каменным ступеням на второй этаж и попадаю в галерею с высокими потолками. Пара знакомых поворотов – и я уже почти у дверей Зала.

   Делаю шаг и тут же замираю.

   Два смутно знакомых мне воителя столбами стоят у красных высоких створок со скучающим видом. О том, что вход в Зал будет охраняться я совсем забыла.

   Раздосадовано шиплю и тут же отступаю назад, скрываясь за стеной. Эти точно не пропустят дальше.

   Мне необходимо найти другой способ добраться до Кэйры.

   Ора упоминал девушек-прислужниц, которые могут передать чай в зал, а, значит, есть другой вход.

   Тут же вспоминаю о кладовых на первом этаже, куда мать часто относила различные снадобья для Главы клана. Наверняка, там есть кухня, из которой ведет ход в Зал Почета.

   Уж явно яства для гостей не несут через главные двери.

   Обрадованно спешу на первый этаж и, едва оказавшись в кладовой, с облегчением вздыхаю.

   На кухне царит настоящий переполох, в котором меня едва замечают. Девушки носятся туда-сюда, очаги жарко горят, а главная кухарка управы только лишь бросает на меня быстрый взгляд, приветливо склоняет голову и тут же набрасывается на неумеху-девушку, уронившую пучок с душистыми травами.

   Костлявая девица в платье, висящем на ней, как на палке, увлекает меня в сторону от суеты. С трудом вспоминаю, что ее зовут Рия, и она старшая помощница главной кухарки управы.

   - Одаренная, чем могу помочь?

   - Мне необходимо попасть в Зал, - выпаливаю вдруг и тут же понимаю, что именно за этим я здесь.

   Выманить Кэйру у меня не получится, а значит я должна сама оказаться в Зале.

   - У вас есть разрешение? – равнодушно интересуется девица, явно заставляя себя улыбнуться.

   - Оно мне не нужно, - уверенно говорю, смотря в блеклые глаза Рии.

   Ее улыбка слегка блекнет.

   - Я не могу пустить вас в Зал без разрешения…

   - Думаю, что можешь, – пожимаю плечами равнодушно, а внутри собирается дрожь, готовая пронзить тело. – Я должна передать жене Старейшины Катила лечебный чай. Она ждет меня. Это важно для здоровья ее ребенка.

   Рия колеблется, кусает губы, и, наконец, предлагает:

   - Приготовьте что нужно, а наши девушки…

   - Нет, я бы не хотела, чтобы очередная ваша разиня уронила мой настой! – я киваю в сторону главной кухарки и поникшей девушки с пучком смятых трав в руке. – Пожалуйста, не стоит спорить. Целительница ждет меня вместе с женой Старейшины.

   Упоминаю мать сознательно, давлю властью ее имени несчастную Рию. Сомнение плещется в ее глазах, но уже в следующее мгновение она недовольно передергивает плечами.

   - Вы можете расположиться здесь, - Рия жестом указывает на скромный столик в стороне, - как ваш настой будет готов, пожалуйста, дайте знать.

   Взгляд старшей помощницы скользит по моему испачканному платью. Стараюсь ничем не выдать свою взволнованность, но сердце стучит так сильно, что, кажется, всем вокруг слышны глухие удары.

   Рия неспешно уплывает в пучины царящий вокруг суеты, а я торопливо готовлю чай. Никакого волшебного снадобья – обыкновенный чай.

   Главное – попасть в Зал как можно скорее.

   Не знаю, что я буду делать, оказавшись внутри. Предчувствие недоброго нещадно кусает меня, жжет кожу. Может быть, я ошибаюсь. Надеюсь, что ошибаюсь.

   Рия поворачивается к девушкам-прислужницам, держащим в руках высокие серебряные кубки.

   - Заходите, разливаете и уходите, все ясно? Не вздумайте глазеть по сторонам!

   Девушки кивают и покорно опускают глаза.

   - Одаренная…

   - Я быстро отдам напиток и уйду.

   Держу в руке глиняную чашу, горячие стенки обжигают пальцы. В горле встает ком, от волнения кружится голова.

   Я справлюсь. Мне бы только посмотреть на Кэйру и понять, что с ней все в порядке.

   Вот же удивится мать, увидев меня на собрании! Страшно представить, что меня ждет дома. То, что я ношу на шее Поцелуй Богини, поможет мне пробраться в Зал Почета, но точно не спасет от гнева родной матери.

   Рия осматривает нас критическим взглядом и провожает до узкого хода на второй этаж. Мы встаем друг за другом и начинаем медленно подниматься наверх. Смотрю в спину идущей впереди девушки и чувствую, как по пояснице стекает холодный пот.

   Безумие какое-то. Почему я так переживаю? Ничего еще не случилось, да и я могла придумать себе невесть что.

   Оказываемся перед неприметной дверцей, ждем остальных, сбиваясь вместе, стараясь держать небольшое расстояние. Не хочется опрокинуть на соседку горячий настой, да и самой не прельщает быть облитой пряным вином.

   Наконец Рия открывает чуть скрипящую дверцу и нос тут уже забивает чад от очага. Жаркая духота наполняет легкие при первом же вздохе.

   Бедная Кэйра. Каково ей сидеть в сильно натопленном помещении без окон несколько часов?

   Повинуясь молчаливому знаку Рии проходим внутрь и оказываемся в просторном круглом зале. От пола до потолка деревянные стены расписаны причудливыми узорами, слева от главного входа в Зал тянутся длинные полки, заставленные трофеями.

   Клан Серебряной Лисы не может похвастать особыми воинскими заслугами, но и на нашу долю перепало немного славы.

   Краем глаза вижу сверкающие, начищенные до блеска мечи и расписные колчаны со стрелами, кожаные доспехи и серебряные винные кубки.

   Ни одного, даже маленького окна, только посреди Зала полыхает огромный очаг, отбрасывая тени. На стенах закреплены массивные масляные светильники, пол под ногами каменный, с узорчатой кладкой.

   Справа на возвышении полукругом стоят кресла Главы клана и Старейшин. Рядом, ниже на ступень, сидят их жены. Моя мать тоже там, первая из женщин, ближе всех к главе клана.

   Напротив Главы и трех Старейшин, по ту сторону очага, расположены резные кресла для гостей.

   Сегодня гостей немного – всего двое.

   Сидящие в Зале будто не замечают девушек-прислужниц, продолжая свой весьма эмоциональный разговор.

   Едва войдя в помещение сразу улавливаю сгустившуюся напряженность, дышать буквально трудно, того и гляди, воздух затрещит.

   Придумываю себе?

   Ищу глазами и вижу Кэйру, вцепившуюся в подлокотники. Рядом с креслом небольшая деревянная подставка на витой ножке, на которую и вмещается разве что серебряный кубок с питием.

   Лицо Кэйры потеряло все краски, губы сжаты в тонкую линию. Она не замечает меня, кажется, словно и не дышит, не отводя взгляда от развалившегося в своем кресле Фиара.

   Узнаю его сразу, с трудом заставляя себя не пялиться в упор. Неприятие окутывает облаком.

   Его соратник сидит рядом, смотрит через огонь на Аскарта. Глава нашего клана непривычно мрачен и собран, не отводит взгляд от Главного Воителя Воронов. Лет Аскарту немало, но он все еще выглядит как воин, в любой момент готовый обнажить оружие.

   - Прежде всего, поймите, у вас нет иного выбора, - постукивая пальцами по резному подлокотнику, говорит Фиар. – Либо вы соглашаетесь на наши условия, либо мы заставим вас согласиться. Повторяю, ваш клан пленят, мужчин вырежут, а женщины и дети будут переданы в услужение. Решайте скорее, потому что времени на размышления попросту нет.

   От услышанного едва не спотыкаюсь, горячий настой проливается на пальцы, и я с трудом удерживаю в руках чашку. Мелкими шажками двигаюсь вдоль стены по кругу, все ближе и ближе к Кэйре.

   Безумие какое-то. В голове не укладывается услышанное. Не могу собрать мысли в единое связное целое, думая только о том, чтобы не споткнуться и не пролить горячее питье.

   Искоса поглядываю на неподвижно застывшую фигуру матери. Целительница клана похожа на бледную бескровную статую, усаженную в кресло. Что еще говорил Фиар до того, как я появилась в Зале?

   - В обмен на спокойствие и безопасность ваших людей, вы должны соблюсти все условия. Ваш клан на редкость уязвим, а потому задайте себе вопрос, готовы ли вы рисковать жизнями своих людей ради чувства собственной гордости? Решение одного человека против жизни целого клана! Как звучит! Мы же предлагаем вам защиту…

   - В которой мы не нуждались, пока вы не пришли на наши земли! – жестко прерывает Фиара Аскарт.

   Густые брови его хмурятся, глаза горят гневом.

   Девушки - прислужницы бесшумно скользят к гостям и трем Старейшинам, встают позади кресел и, низко склонившись, подливают вино в серебряные кубки, стоящие на высоких подставках.

   Интересно, они в таком же замешательстве, как и я?

   Фиар надменно смеется. Смех его похож на шелест змеиной шкуры, пробирается под кожу, вызывая неприятные мурашки.

   Предчувствие не обмануло – ничего хорошего от чужаков ждать не приходится. Дела наши плохи.

   - Мы просим не так и много в обмен на безопасность ваших людей, разве нет? Одну девчонку и немного припасов каждую полную луну. В противном случае…, - Фиар с ленцой в каждом движении поворачивается к своему спутнику и делает неопределенный жест в воздухе, - Вран, сколько воинов стоит за границами клана?

   - Две сотни, - ровно отвечает второй чужак.

   Вран, значит.

   Бросаю на него быстрый взгляд и словно молнией прошивает. Он смотрит на меня, крадущуюся позади кресел. Темные, больше не серые, глаза его в отблесках пылающего очага становятся узкими, дергается уголок рта.

   Узнал, конечно.

   Холод пробирает до костей. Смотрю прямо перед собой. Осталось пара шагов и…

   Подхожу к креслу Кэйры сзади, низко склоняюсь и ставлю глиняную чашку рядом с серебряным кубком, полным вина. Кэйра явно и глотка не сделала, думая о малыше.

   Мне нужно уходить, потому что я отдала чай и нет ни единой причины задерживаться у кресла жены Старейшины.

   Мой глупый непродуманный план рушится на глазах, я дергано вздыхаю и сжимаю пальцы, неловко замерев в тени кресла. Вижу светлый локон на виске Кэйры, пушок на ее нежной щеке, и необъяснимы страх сжимает сердце. Мои ощущения похожи на полузабытый сон, который никак не ухватить рукой, не увидеть мельчайших подробностей. Я знаю, что произойдет что-то очень плохое, но у меня нет никаких зацепок, чтобы стоять и дальше позади кресла подруги.

   И в этот момент Глава клана Аскарт произносит всего одно слово:

   - Никогда.

   Твердое, как гранит, слово будто пригвождает всех к месту. Девушки-прислужницы замирают, фигуры Старейшин в креслах застывают.

   Долгое мгновение ничего не происходит, мир вокруг становится похожим на отпечаток в смоле.

   Фиар улыбается, и от его улыбки становится страшно.

   - Никогда, значит? – усмехается он и бросает многозначительный взгляд на Врана.

   - Фиар? – тихо, но отчетливо произносит Вран, будто почувствовав какой-то подвох. – Не дури…

   Быстрым, едва уловимым движением Фиар выхватывает из-за пояса короткий нож. Главный Воитель клана Стального Ворона ловко кидает нож через весь зал; я вижу, как лезвие разрезает пламя очага и летит прямо на меня.

   Кажется, что на меня, но не я его цель.

   Крик забивает горло, когда с глухим стуком Кэйра ударяется затылком о спинку кресла. Сраженная метким броском ножа, она дергает плечами, в горле ее что-то булькает.

   Бросаюсь к ней с беспомощным криком, раздирающим легкие, отталкиваю подставку на тонкой ножке, опрокидывая бокал с вином и чашку с чаем.

   Алое вино расплескивается как кровь на каменном полу.

   Из груди Кэйры торчит расписная рукоять ножа. На навершие рукояти голова ворона. Падаю на колени перед креслом Кэйры, вцепляюсь в подол ее платья и тихо скулю от боли, сметающий разум, парализующей тело.

   Поднимается гвалт, девушки кричат, касается слуха звук отодвигаемых кресел, топот ног, кто-то хватает меня за руки и тащит в сторону от мертвой подруги.

   - Энира! – сквозь шум голосов слышу голос матери.

   Чьи-то ногти вцепляются мне в кожу, я кричу и стараюсь вырваться. Это Рия, бросившаяся ко мне через Зал. Спасает меня, Одаренную, хотя должна заботиться только о своих девушках-прислужницах.

   И тут посреди нарастающего хаоса я слышу резкий командный голос:

   - Молчать!

   Мгновенно воцаряется тишина. По ткани платья Кэйры расплывается бурое пятно. Глаза ее открыты и смотрят мимо меня.

   - Это было не верное решение, уважаемый Глава Серебряных Лисиц, - с нескрываемой насмешкой говорит Фиар. Он тянется к своему кубку, нарочито медленно подносит его к губам, пригубляет и одобрительно хмыкает, удобнее усаживаясь в кресле. – Сразу предупреждаю: любое движение ваших воителей в нашу сторону и уже к вечеру от клана ничего не останется. Воины, что стоят у леса, ждут условного сигнала, и если не получат его, то сотрут в порошок всю вашу деревню. А теперь, если вы не возражаете, давайте еще раз обсудим все условия.

   Меня трясет так, что стучат зубы. Ненависть окутывает сердце черным пламенем. Смотрю на чужаков и не вижу никого более.

   Вран, выпрямившись во весь рост, не отводит от меня взгляда, грудь его тяжело вздымается, ладонь предупреждающе лежит на рукояти клинка.

   Фигура его выглядит странно глазу, он выделяется на фоне вальяжно развалившегося в кресле Фиара, будто не его соратник, а, скорее, противник.

   Смаргиваю повисшие на ресницах капли слез. Наваждение исчезает.

   Передо мной два захватчика, два убийцы, два ненавистных мне человека, вторгшихся в спокойную размеренную жизнь нашего клана и погубивших все.

   - Повторяю условия, - почти смеется Фиар. – Первое: каждую полную луну ваш клан, как и всегда, собирает повозки с продовольствием и отдает нам. Только теперь - вдвое больше, чем обычно. Второе: моему брату нужна жена, и, как я уже говорил, ваша Одаренная прекрасно будет смотреться в его доме в качестве хозяйки.

   Слишком сбиваюсь на слове «брат», чтобы сразу обратить внимание на «Одаренную». И вдруг словно кипятком окатывает. Понимание пронзает клинком, раздирает грудную клетку, я буквально умираю, как только что умерла Кэйра.

   А Фиар самодовольно продолжает:

   - Приведите вашу Одаренную, хочется на нее взглянуть. Слухи слухами, но вдруг девица страшная, как сама смерть. Ты же не хочешь, чтобы тебе досталась уродина, верно, брат?

   Фиар смотрит на Врана долгим взглядом, и я больше не плачу. Я успокаиваюсь в одно краткое мгновение.

   Значит, братья.

   Вот он – мой шанс. Шанс убить их всех до единого, ублюдков, погубивших мою Кэйру.

   - Не нужно никуда ходить, - я приподнимаюсь с пола, расцепляю наконец, руки и отпускаю подол платья мертвой подруги. – Я – Одаренная.

   По Залу проносится тихий ропот. Рия отходит от меня на шаг, и я остаюсь совершенно одна, если не считать мертвую Кэйру.

   Все взгляды устремлены на меня, краем глаза я вижу, как мать закрывает себе рот рукой, сдерживая рыдания.

   Аскарт не произносит ни слова, и я понимаю, что он сдался. Сдался в тот самый миг, когда кинжал пронзил грудь Кэйры, моей беременной подруги.

   Решительность действий чужаков отрезвила Главу клана, скинула покров гордости, заменяя его простым человеческим страхом за собственную шкуру.

   Он не будет бороться за Одаренную своего клана, пойдя на все условия. Его молчание сказало мне лучше любых слов. И только всхлипы матери больно ранили сердце.

   Фиар прищуривается и манит меня рукой в обтягивающей перчатке.

   Едкая ухмылка растягивает его рот. Я шагаю в центр Зала, двигаюсь по кругу, огибая горевший очаг.

   Утопаю в ненависти. Внутри меня горит пламя и, кажется, шагни я в огонь, он признает меня за свою.

   Все, не отрываясь, смотрят, как я подхожу к двум чужакам. Фиар ухмыляется, открыто меня рассматривая, а его брат молчит, не меняясь в лице.

   Только темные глаза его, потерявшие все серые краски, внимательно следят за каждым моим шагом.

   - Кто бы мог подумать! Какая встреча! Имя? – смеясь, Фиар подается вперед, с интересом меня рассматривая.

   - Энира.

   - Энира, значит, - кивок в сторону Врана, - неожиданно, правда? Эта замарашка – твоя будущая жена. Что скажешь?

   Вран молчит, желваки ходят по его скулам. Недоволен? Что же, я тоже не в восторге.

   Краем глаза вижу, как Целительница поднимается с места.

   - Прошу вас, только не Эни…

   Оборачиваюсь и ласково улыбаюсь ей:

   - Все в порядке, мама.

   Конечно, все совсем не в порядке. Скорее, наоборот. Тело пробивает судорога, меня трясет так, будто в Зале мороз, от которого коченеет тело.

   Это ненависть, густо смешанная с болью.

   Фиар посмеивается, поглядывая то на мою мать, то на меня.

   - Так что, брат, она тебя устраивает или проведем отбор? Отец рассчитывал, что ты привезешь в клан Одаренную, но я пойму, если ты откажешься.

   - Устраивает, - негромко произносит Вран, и по Залу проносится дружное оханье.

   - Тебе повезло, замарашка, - провозглашает Фиар, не переставая ухмыляться. – Ты станешь женой одного из сыновей Великого Сколла, Главы клана Серебряного Ворона!

   Счастливой я себя не ощущаю. Скорее наоборот. Но внутри меня горит черное пламя мести, и только оно одно не дает мне погрузиться в волны отчаяния.

   Вран смотрит на меня с высоты своего роста, я слышу рыдания матери и перешептывания Старейшин.

   - У тебя есть один день, чтобы собрать свои вещи, - глубоким голосом говорит Вран, не отводя взгляда от моего лица. – Затем мы отправимся в мой клан, где ты станешь моей женой. Отныне ты принадлежишь мне, Одаренная.

   Я пристально всматриваюсь в своего будущего мужа, хотя, наверное, не стоило бы. Но врага нужно знать в лицо.

ГЛАВА 5.

У меня не было времени попрощаться с Кэйрой. Мне просто не дали этого сделать.

   Мать непрестанно закрывает лицо руками и всхлипывает, не скрывая горьких слез расставания.

   Не знаю, увидимся ли мы вновь.

   Мой будущий муж увезет меня в свой клан, а значит, я перестану быть частью Серебряных Лисиц и стану одной из Воронов. Жизнь замужней женщины не отличается разнообразием: моей главной задачей станет рождение и воспитание наследников, а оставленная где-то далеко мать превратится в воспоминание. Не думаю, что Вран позволит мне навестить ее.

   Вран. Ненавижу его черное имя и холодные серые глаза. Ненавижу его самодовольного брата, убившего Кэйру.

   Мечтаю о мести каждую прожитую секунду, утопаю в ненависти, с трудом скрывая ее за равнодушным и покорным обликом.

   Ненавижу, когда собираю скромные пожитки в дорожный сундук, ненавижу, когда прощальным взором окидываю опустевший дом, ненавижу, когда наклоняюсь и глажу в последний раз нашу серую кошку.

   Мать стоит на пороге и плачет. От ее слез мне больно, но она жива, в отличии от Кэйры. Мое замужество позволит ей жить.

   Попрощаться со мной пришло пол деревни. Люди стоят вдалеке, прислонясь к забору или скрываясь в тени деревьев. Повозки с лошадьми полукругом обступили наш дом и прилегающий к нему сад. Люди сидят на повозках и ждут. На их лицах застыла скорбная маска. Сегодня умерла золотоволосая Кэйра и ее не рожденный ребенок, а Одаренная, которая должна была стать Целительницей, покидает родной клан.

   Все присутствующие здесь знали меня с самого детства, гордились мной и благодарили Богиню за то, что я послана им свыше, а значит жителям клана обеспечено спокойное будущее.

   Которое перечеркнули два чужака, явившихся со стороны леса.

   Люди молчат и косятся на мужчин, готовящих коней к дальней дороге. Вран подтягивает подпругу, а Фиар проверяет седельные сумки.

   Они были немногословны, когда сообщили о том, что в обратный путь следует отправиться немедленно. Не понимаю, к чему такая спешка, но, может быть, оно и к лучшему – у меня не остается времени на слезы.

   Никто не произносит ни слова, и я буквально ощущаю гнетущее напряжение, зависшее в воздухе.

   Мать в последний раз прижимает меня к себе, не переставая шептать едва различимые мольбы к Богине. Целует два пальца и прикладывает к моему лбу - последнее материнское благословление.

   От ее прикосновения становится нестерпимо больно в груди, я чувствую, как горячие слезы текут по щекам, и крепко обнимаю мать.

   Увижу ли я ее когда-нибудь? Обнимет ли она меня еще раз?

   - Будь сильной, Энира, - сквозь слезы произносит мать, отстраняется и спешно вытирает лицо ладонями.

   Она делает шаг в сторону, и я остаюсь одна. Осознание неминуемого накрывает с головой. Я дрожу и стискиваю губы, силясь не расплакаться в полный голос.

   Стою посреди собственного сада и не знаю, что мне делать.

   Растерянность и глухая безысходность накрывают густым туманом. Под ногами трется наша кошка, вьет хвостом по подолу платья. Чистому подолу в этот раз.

   Кажется, переодеться – это все, что я успела перед отъездом.

   Часто моргаю, ощущаю, как кружится голова. Я словно стою на зыбкой почве, боясь сделать шаг – того и гляди уйду под черную воду с головой.

   - Один сундук и корзина? Это все твои вещи?

   Вздрагиваю от голоса, раздавшегося над головой, вскидываю подбородок и встречаюсь взглядом с Враном.

   Выше меня на голову, а то и больше, он стоит рядом и вопросительно смотрит в мое лицо.

   В груди мертвеет.

   - Значит, все, - не дождавшись ответа, он кивает двум крепким мужикам, замершим у ограды. – Грузите в повозку.

   Мужики переглядываются, но не смеют возражать. Неуверенно подходят к нам, хватают мой дорожный сундук и любимую корзинку и тащат в небольшую телегу, запряженную понурой кобылкой. Телега заставлена ящиками с картофелем и мешками с зерном.

   Значит, вот моя карета, на которой я въеду в новую жизнь как жена сына Главы клана Стального Ворона. Не так в глупых детских мечтах я представляла свое замужество.

   Наверное, я должна радоваться, как Кэйра радовалась женитьбе со Старейшиной, но не нахожу ни единого повода для веселья.

   Я не знаю ни Главу Стальных Воронов, ни роль его сыновей в жизни клана, я даже не знаю, его ли сыновья они на самом деле. Аскарт не сомневается в чужаках, но я слишком хорошо запомнила страх на его лице.

   Вран направляется к повозке, сделав мне знак следовать за ним, но я не могу шелохнуться. Он замирает в ожидании, в глазах читается немой вопрос.

   Все взгляды мгновенно обращаются в мою сторону. Голова кружится, я делаю глубокий вдох, и на ватных ногах следую за своим будущим мужем.

   Замираю у повозки, нерешительно оглядываю высокий борт. Как мне запрыгнуть?

   В то же мгновение ощущаю легкое прикосновение к спине. Вздрагиваю и пугаюсь, потому что, словно прочитав мои мысли, Вран аккуратно разворачивает меня, берет двумя руками за талию и подсаживает в телегу. Сердце прыгает до самого горла, жгет кожу под тканью платья там, где дотрагивались чужие ладони.

   Забываю, как нужно дышать, и сижу, не двигаясь, свесив ноги с края телеги.

   Ему можно до меня дотрагиваться, потому что он мой будущий муж. И плевать, что это право мужчины получают только по прошествии свадебной Церемонии.

   Крепкие руки все еще удерживают, Вран смотрит на меня долгим взглядом, а затем произносит:

   - Садись в середину, там есть покрывало. Дорога будет долгой, до ночи мы должны добраться до переправы.

   Молчу, потому что нечего сказать. Спасибо за покрывало, которое, наверняка, позаимствовано у моего народа? Хорошо, что не кинули на солому, как собаку.

   Одеяло вполне достойно Одаренной.

   Поинтересоваться переправой? Ничего не знаю о том, куда мы едем, какая местность нас ждет. И знать не хочу.

   Безразличие окутывает меня, и только ладони, сжимающие талию, того и гляди прожгут платье насквозь.

   - Когда мы достигнем переправы, тогда и поужинаем, - добавляет зачем-то Вран и убирает руки. – Если тебе что-нибудь понадобится, дай знать.

   Молчу, не отводя от него взгляда. Изучаю его лицо, темные, почти черные волосы, стянутые в короткий хвост: только пара непослушных прядей очерчивает острые скулы. Глаза у него все-таки серые, а не голубые.

   - Скажи что-нибудь, ты же не немая, - требует Вран, сузив свои холодные туманные глаза.

   - Мне нечего сказать.

   Вран молчит несколько мгновений, будто раздумывая над чем-то, а затем кивает куда-то за мою спину.

   - Трогай!

   - Усадил красотку? – хмыкает Фиар откуда-то с передка телеги.

   Значит, править будет он.

   Слышу звук хлыста, рассекающего воздух, фырканье лошади и колеса повозки со скрипом поддаются.

   Вран не отвечает брату и быстрым шагом направляется к своей лошади. К седлу привязана кобыла Фиара. Отворачиваюсь, когда Вран одним движением оказывается в седле.

   Смотрю на мать, застывшую на пороге нашего дома: она прижимает руки к груди и беззвучно плачет. Ловит мой взгляд, лицо ее светлеет, она делает шаг вперед, будто стремясь ко мне, и тут же останавливается.

   Боль разрывает меня, когда она целует два пальца и поднимает их вверх. И точно так же делают люди, смотрящие на удаляющуюся телегу.

   Вижу Старого Деза, он целует два пальца и поднимает руку. Еще рука, и еще. Люди выступают вперед, смотря на меня в последний раз. Они благословляют меня, а я благословляю их.

   Касаюсь губами пальцев и поднимаю руку высоко вверх. Телега подпрыгивает на камне, я едва не заваливаюсь назад, но удерживаюсь и не опускаю руку.

   Краем глаза вижу Врана, направляющего лошадь за повозкой. Молчит и, не без удивления, обводит взглядом людей вокруг.

   Горячие влажные дорожки стекают по моим щекам. Я опускаю руку только тогда, когда телега въезжает на лесной тракт. Проползаю в середину повозки, прислоняюсь плечом к какому-то ящику и нахожу обещанное одеяло.

   Одеяло шерстяное, выкрашенное в черный. Расправляю его и вижу белую вышивку – склонивший голову ворон.

   Зря наговаривала, оказывается. Одеяло явно принадлежит одному из братьев. Сердито отпихиваю одеяло ногами и закрываю веки.

   Скрип колес и покачивание телеги успокаивают, и, сама того не замечая, проваливаюсь в сон. Черный, как крылья ворона, сон без сновидений.

   Меня будит резкий толчок телеги, от которого вздрагиваю и открываю глаза В первые мгновения не могу понять, где я, но потом реальность камнем обрушивается на голову.

   Я все еще сижу в повозке среди ящиков с продовольствием, а Кэйра мертва.

   Одна мысль приходит следом за другой, я вспоминаю рукоять клинка в груди подруги и стискиваю зубы.

   - Вылезай, замарашка, прибыли, - слышу голос Фиара, и по сердцу как кошки скребут.

   Так бы и впилась в его горло зубами, только жаль, что я не дикий зверь.

   Оглядываюсь и медленно встаю, разминая затекшую спину и ноги. Заметно стемнело и повеяло холодком. Телега остановилась у широкой реки: другого берега и не видно в стремительно сгущающихся сумерках.

   Осторожно пробираюсь к краю телеги и подбираю юбки. Вран ждет меня с протянутой рукой.

   Даже смотреть на него не могу, потому что мое сердце похоже на гнилое яблоко, которое жрут черви ненависти.

   Только тихо шепчет заглушенный болью разум, что у меня и выбора-то особо нет. Моя жизнь в его руках. Захочет – сделает меня своей женой, как и обещано было Главе клана, а захочет – так и убьет прямо здесь, а тело сбросит в реку. Никто и не узнает, а если бы и узнали, то кто рискнул бы пойти против Стальных Воронов?

   Аскарт не рискнул. Показательной смерти Кэйры хватило.

   Хочу ли я жить? Вдали от родного дома, разлученная с матерью и всеми, кого я знала и любила. Я лишилась почвы под ногами после смерти Кэйры и могу честно спросить у самой себя - так ли важна для меня теперь жизнь?

   Ответ приходит молниеносно. Да, я хочу жить, чтобы отомстить.

   А поэтому протягиваю Врану руку, будто он и вправду уже мой муж. Его пальцы сжимают мою ладонь, я спрыгиваю с телеги и нерешительно замираю.

   - Переночуем здесь, а утром отправимся через переправу, - объясняет он, отпуская меня.

   Замолкает, вопросительно смотрит и сдвигает брови, не дождавшись ответа.

   - Я понимаю, что ты расстроена, но мне будет проще, если ты станешь отвечать.

   - Не знала, что мне можно говорить без разрешения.

   Давится смешком спрыгнувший с козел Фиар и подходит к брату.

   - Замарашка просто чудо, правда? Тебе повезло, а я уж было подумал, что она онемела от горя. Слышал, что говорила ее мамка? Убитая девица была ее подружкой.

   - Не слышал, - отвечает Вран, взгляд его меняется, становясь темным. – Это многое объясняет.

   - Оставь ее, еще натешишься! Пусть прогуляется в лесок, сделает свои женские дела.

   Натешишься. Стискиваю челюсти, ощущая, как горят щеки.

   - Иди, - Вран кивает в сторону леса, тянущегося вдоль берега речки. – Не вздумай бежать, в этих лесах полно волков.

   Бежать? И мысли не было. Меня пугают не волки, а то, что в таком случае я не смогу наказать убийц Кэйры.

   Послушно двигаюсь к лесу, осторожно оглядываясь. Прекрасно помню, как Фиар угрожал Аскарту, припугивая двумя сотнями воинов, ожидающих за границами клана. Земли клана мы уже покинули, а вот воинов я все еще не вижу.

   Ступаю в кусты, делаю пару шагов и замираю, наконец, оказавшись одна. Прикрываю веки и глубоко вдыхаю речной влажный воздух, касаюсь пальцами шершавого ствола дерева, глажу его, ощущая мягкое тепло.

   Я опустошена, совершенно обессилена и вымотана настолько, что почти не чувствую боль потери. Вздыхаю и занимаюсь тем, за чем меня отправили.

   Поправив юбки, делаю уже было шаг назад, как останавливаюсь и смотрю на Врана. Отсюда, с безопасного расстояния, укрытая от взора Фиара, я могу разглядеть его, не привлекая к себе внимания.

   Высокий, с копной темных волос, собранных на затылке, мой будущий муж кажется опасным, таящим в себе угрозу и одновременно выглядит безучастным, будто все произошедшее его совершенно не касается.

   С краткого взгляда понятно, что в их с братом паре лидирует последний.

   Интересно, кто из них старший? Первенец мужского пола становится главой семьи после того, как отец отходит от дел или умирает, а младший остается в родительском доме, взваливая на себя и свою жену обязанности по уходу за престарелой родней.

   Судя по всему, Фиар – будущий Глава Воронов. Меня это не расстраивает, ведь я не собираюсь быть чьей-либо женой долгое время.

   Фиар громко смеется и разгружает повозку, складывая к ногам Врана небольшие мешки. Вран не отвечает взаимностью, лишь изредка улыбается в ответ на восклицания брата и молча разводит костер.

   Мне отчего-то становится страшно. Страх поднимается из самых глубин тела, овеивает холодом, губы дрожат, руки сжимаются в кулаки.

   Делаю над собой усилие и покидаю укрытие. Подхожу к костру и неловко замираю, не зная, куда деться.

   - Все прошло удачно?

   Игнорирую вопрос Фиара, потому что он последний с кем я готова разговаривать.

   - Садись к огню, в мешке хлеб и мясо, - Вран кивает на небольшое поваленное дерево около костра и устраивается напротив.

   Аппетита у меня нет, а потому просто сажусь и протягиваю ладони к потрескивающему пламени. И тут же понимаю, как, оказывается, сильно я замерзла.

   - Держи, - Фиар усаживается рядом, роется в мешке и протягивает мне краюху хлеба, - полакомись, замарашка, проголодалась же.

   Не могу заставить себя даже смотреть в его сторону.

   - Какая обидчивая! Это ты из-за своей брюхатой подружки обиделась? Знаешь, я бы не стал ее убивать, если бы ваш Глава сразу принял наши условия. Ты должна понимать, что виноват только он. Я предлагал ему решить дело миром, но он у вас, оказывается, слишком гордый. Прям как ты. Бери хлеб, когда я его даю.

   Обреченно смотрю на протянутый ломоть хлеба. Осторожно беру его и сую в рот. Хлеб настолько сухой, что едва не давлюсь, но все же жую, не чувствуя вкуса.

   Вран смотрит на меня сквозь пламя костра, на лице его играют тени.

   - До дома примерно четыре дня пути. Днем будем двигаться без остановок, придется потерпеть. Понадобится что-нибудь – говори. Стесняться не нужно. Не можешь говорить с ним, - Вран кивает в сторону хмыкнувшего Фиара, - говори со мной.

   Я не отвечаю и смотрю на огонь. Тепло постепенно разливается по телу, прогоняя холод.

   До дома. У меня больше нет дома.

   - Вопросы?

   Безжалостные серые глаза впиваются в меня, ничего не упуская.

   - Где две сотни воинов, которые должны были спалить мой клан?

   Фиар громко смеется и хлопает себя по коленям, едва не роняя хлеб на землю.

   - Замарашка, не было никаких воинов! Ты думаешь, мы действительно потащили бы такое количество людей к каким-то слабым лисам? Кто и чем бы их кормил больше недели пути, скажи мне?

   Я кажусь себе хрупким стеклянным сосудом, по которому расползается паутинка трещин. Одно неверное движение – и я рассыплюсь осколками.

   Впервые обращаюсь к Фиару, не в силах смолчать:

   - Значит, вы обманули нас…

   - Какой же это обман, Одаренная? – усмехается он. – Это предупреждение. И я тебя сейчас предупреждаю: будешь хорошо себя вести и станешь женой одного из сыновей великого Сколла, Главы клана Стального Ворона. Как и было условлено. Мой брат позаботиться о тебе куда лучше, чем ты можешь представить. Подумай, чего бы ты добилась в Лисицах? Стала бы Целительницей вместо своей мамки? Так мамка твоя еще молодая, долго бы ты ждала возвышения, а пока и оставалось, что лечить старческие мозоли да собирать травки на полях. Скажешь, я не прав?

   Безусловно, Фиар прав. Только как объяснить ему, что меня все устраивало, потому это была моя жизнь? Моя счастливая жизнь!

   В груди обосновалась черная всепоглощающая пустота. Чувствую себя обманутой и втоптанной в грязь.

   Повисает долгая пауза. В горле становится сухо. Хочется пить, и я вдруг осознаю, что ни делала ни глотка с того момента, как собирала вещи.

   Сглатываю раз, другой, ищу глазами, но не вижу ничего, похожего на фляжку.

   - Возьми, - Вран приподнимается и протягивает мне фляжку через костер.

   Вскидываю голову, изумленная. Значит, не отводил от меня взгляда, изучая и рассматривая.

   Принимаю из его рук флягу, на мгновение наши пальцы соприкасаются, и тут же прикладываюсь к живительной влаге. Во фляге теплая вода, но я жадно пью, утоляя жажду.

   - И последнее, - Фиар наблюдает, как я вытираю губы ладонью, - не думай, что можешь отравить нас или сотворить любую другую свою знахарскую штуку. Я приглядываю за тобой, поняла?

   Он смотрит на меня в упор, словно впечатывает свои слова мне в лоб, и я медленно киваю.

   - Вот и умница, - ухмыляется он.

ГЛАВА 6.

Ночую в повозке, среди мешков с зерном, закутавшись в черное одеяло, которое, на удивление, хорошо греет. Братья спят на земле у костра, завернувшись в плотные плащи.

   Утром молчаливо завтракаем вчерашним мясом и хлебом, запивая горячим чаем.

   Переправа оказывается узким мостом, через который и может проехать разве что одна телега, того и гляди, рискуя свалиться в бурный поток.

   Река под мостом пенится и швыряется брызгами, перекатывается порогами. Никак не могу поверить, что это все так же речка, что бежала по границам моего клана. У нас ее воды спокойные, течение, хоть и быстрое, но не стремительное.

   После реки въезжаем в густой лес, конца которому не видно. Деревья склоняются по обеим сторонам дороги, нагоняя тени на утоптанную одноколейку.

   Колеса пружинят на дороге, устланной еловыми иглами, повозка покачивается, я превозмогаю гордость и кутаюсь в одеяло. Обнимаю колени и прислоняюсь к ящику. Фиар управляет телегой, Вран следует позади, ведя лошадь брата.

   Ноги затекают, вытягиваю их и сажусь удобнее, спиной к Фиару. Задираю голову и тяжело вздыхаю. Наверху проплывают верхушки деревьев, небо пасмурное, затянутое серыми облаками так, что солнца не видно.

   Прикрываю веки и слушаю лес вокруг: шелест поднимающегося ветра в кронах, птичьи трели, писк насекомых. Телега скрипит, когда под колесами попадается кочка.

   Вдыхаю свежий лесной воздух и медленно выдыхаю, опускаю голову и открываю глаза.

   И тут же встречаюсь взглядом с Враном.

   Он едет на своей серой лошади, небрежно удерживая кожаные поводья. Темная прядь волос падает на высокий лоб, губы сжаты в линию, узкие глаза пристально разглядывают мое лицо.

   Отворачиваюсь и облокачиваюсь на невысокий борт телеги, кладу подбородок на локоть и смотрю, как проплывают мимо высокие деревья.

   Сегодня у нас на ужин дичь. Разбив импровизированный лагерь на небольшой поляне, Вран отправился в леса, прихватив с собой лук. Сначала я опасливо косилась на Фиара, занятого костром, но вскоре успокоилась, поняв, что ему до меня дела нет.

   Днем прошел небольшой дождь и собранные ветви плохо горели, нещадно дымя. Фиар ругался себе под нос и не оставлял попыток разжечь огонь.

   Вран вернулся быстро, неся подстреленного кролика.

   Делаю над собой усилие и приближаюсь к нему.

   - Я могу освежевать его, - произношу тихо, не смотря в глаза Врану.

   - Не стоит пачкать платье, - отвечает он спокойно. В лице его не двигается ни единый мускул.

   И все же я уверена, что он удивлен. Я и сама удивлена.

   Пожимаю плечами и ухожу в сторону.

   Наконец костер поддается усилиям Фиара, и кролик занимает почетное место на импровизированном вертеле.

   От запаха жареного мяса текут слюнки. Если я хочу воплотить свою замыслы, мне следует жить, а значит, хорошо питаться.

   Успокаиваю себя такими мыслями и, стараясь не показывать особой радости, принимаю предложенный кусок мяса.

   - Это правда, что Одаренные могут призывать духов? – спрашивает Фиар, сплевывая кость себе под ноги.

   - Никогда этим не занималась, - отвечаю спокойно, не поднимая взгляда.

   - Так ты точно Одаренная? Нас не обманули? Дай-ка гляну, - он вытирает ладони о колени и встает.

   Непонимающе смотрю как он подходит ко мне. Что ему нужно?

   Он тянет руку к моей голове, и я шарахаюсь в сторону, едва не падая с бревна.

   - Сиди спокойно, замарашка, - Фиар недобро ухмыляется и хватает меня за волосы, собранные в хвост.

   Дотрагивается до меня снова, нарушая все правила. Щеки обжигает пламенем стыда, не менее горячим, чем то, у которого я сижу.

   - Отпусти ее, - Вран поднимается со своего места и в два шага приближается ко мне. – Фиар, не трогай ее.

   - Я просто посмотрю Поцелуй Богини, чего ты взъелся, братец? - хмыкает Фиар, но волосы не отпускает.

   Сжимаюсь вся, боясь пошевелиться. Да и не могу, потому что любое движение причинит мне боль.

   - Убери руки, Фиар! – Вран едва заметно повышает голос, но лес вокруг будто замирает. – Ты не имеешь права ее касаться.

   Нарочито лениво рука Фиара разжимается и мои волосы падают на спину. Замираю, превратившись в камень, боясь сделать вдох.

   - А ты, значит, имеешь?

   - А я имею.

   - Будем честны, согласно правилам, никто из нас не может трогать эту девчонку.

   - И все же я могу.

   В лесу стоит тишина, даже ветер стих в кронах.

   - Вот как. Значит, ты решил получить ее по–хорошему? – сухо говорит Фиар. – Только не забывай, что она спит и видит, как вонзит тебе в спину нож.

   - Может быть, она имеет на это право.

   По телу пробегает дрожь. Вскидываю голову вверх и встречаюсь с обжигающим серым взглядом.

   К горлу вдруг комок подкатывает.

   - Хорошо, Вран, будь по-твоему, - Фиар отворачивается от меня и отходит к повозке. Будто ничего не было. Будто не касалась его рука моих волос, а Вран только что не вступился за свою пленницу.

   Смотрю на огонь и молчу.

   Братья немногословны. Может быть, причина во мне, а может быть, они всегда общаются только по делу. Никаких шуток, улыбок и обсуждений всяких пустяков. Вран охотится, Фиар правит повозкой. А я просто молчу.

   Отдала бы многое за возможность принять горячую ванну и привести себя в порядок, но я терпелива и не жалуюсь.

   За время, проведенное в пути, моя боль будто съежилась, покрылась коконом, затаившись где-то глубоко внутри.

   Я устала. Тело болит от жесткой повозки, волосы превратились в птичье гнездо, как я ни пыталась причесать их гребнем, а платье выглядит несвежим.

   И – удивительно! – мне все это почти безразлично.

   На пятый день путешествия густой лес, окружающий дорогу со всех сторон, начинает редеть, постепенно сменяясь кустарником, а затем и вовсе исчезает.

   Дорога из утоптанной лесной становится каменистой, повозка то и дело подскакивает на торчащих из сухой земли булыжниках.

   Ощущаю что-то сродни просыпающемуся интересу и рассматриваю окрестности. Лес остается позади, а впереди только сухая равнина и горы.

   Хочется спросить, долго ли нам еще до земель клана, но не успеваю обдумать эту мысль, как в облаке пыли впереди возникает всадник.

   Он быстро приближается, но Фиар и Вран спокойны, а, значит, мне не стоит волноваться.

   - Приветствую вас, - на лошади восседает воитель, облаченный в кожаные доспехи черного и серебряного цветов. Лицо его смуглое, испещренное морщинами.

   - Здравствуй, Зейн, - кивает Вран, - передай Главе, что все прошло удачно.

   Фиар ухмыляется.

   - И зовите Целительницу – пусть оценит нашу Одаренную!

   Всадник склоняет голову в легком поклоне, косится на меня, трогает лошадь пятками и уносится вперед.

   - Зачем звать Ясну? – недовольно произносит Вран, когда всадник скрывается в пылевом облаке, и смотрит на меня. – Она устала, нужно дать ей время прийти в себя.

   Она. Безликая, лишенная имени Она. Интересно, он хоть помнит, как меня зовут?

   - Жалеешь свою будущую женушку? Тебе зачтется, я уверен, - Фиар подмигивает мне, и я поспешно увожу взгляд в сторону.

   Сцепляю пальцы в замок и обнимаю колени. Мы уже на территориях Стального Ворона. Значит, еще немного - и я окажусь в своем новом доме.

   Не чувствую ровным счетом ничего.

   Пыльные равнины оказываются позади, и мы подъезжаем к подножию гор. Горы высокие, вершины теряются в плотной пелене облаков.

   С опаской поглядываю на вход в узкое ущелье, кажется, наша телега не сможет преодолеть подъем. Братья будто бы ничем не встревожены, а поэтому мне только остается смотреть по сторонам и помалкивать.

   Мои опасения были ошибочны – пара ударов кнутом, и лошади прибавили ходу, преодолевая склон. Серые мшистые скалы сомкнулись по обеим сторонам узкой дороги. Задираю голову вверх и вижу высокие скальные утесы и камни, того и гляди, готовые сорваться нам на головы.

   Вран будто читает мои мысли и негромко говорит:

   - В плохую погоду здесь опасно, могут быть камнепады, но зато наш клан надежно защищен от врагов.

   Мне кажется, или в его голосе сквозит тихая гордость?

   - А если кто-либо захочет взять вас в осаду? Есть другая дорога из земель клана?

   Фиар смеется и натягивает вожжи, направляя лошадь.

   - В горах есть укрытие, - уклончиво произносит Вран, - волноваться не о чем.

   Не о чем, так не о чем. Я не планирую надолго задержаться среди Воронов.

   Путь через ущелье длинный, извилистый и узкий. Иногда телега краями ударяется о скалы, а я с опаской поглядываю вверх, ожидая камнепад.

   Но ничего не случается, и мы благополучно минуем ущелье.

   Приподнимаюсь на коленях и разглядываю свой новый дом. Среди высоких гор раскинулась огромная долина. Высокие непроходимые склоны будто скрывают ее от всего мира. Вижу загоны для овец и стада коров, поля с маленькими точками работающих людей. Домов множество – много больше, чем в моем родном клане. Сглатываю, ощущая неуверенность, давящую на плечи.

   Волнение покусывает изнутри, и я сама не знаю, что его вызвало. Пробуждение чувств после долгой пятидневной спячки пугает.

   Неужели я действительно прибыла в клан Стального Ворона? Неужели здесь мне суждено стать женой человека, виновного в смерти моей любимой подруги?

   Неужели все это взаправду происходит со мной?

   Лошади, почуяв родной дом, ускоряют шаг. Я кутаюсь в черное одеяло, будто оно может скрыть меня от чужих глаз, и замираю, уставившись на свои потерявшие цвет замызганные туфли.

   Туфли, которые когда-то подарила мне мать.

   Боль разлуки колет под самое сердце. Я прикрываю веки и делаю глубокий вздох, а когда открываю глаза, то понимаю, что мы уже въехали в поселение.

   Все вокруг кажется чужим. Казалось бы, дома те же самые, каменные или деревянные, а каждая деталь их непривычна глазу. Лица людей будто бы другие. Одежда другая. Розы, растущие у квадратных окошек – другие. Лай собак звучит иначе.

   Мое долгое путешествие подошло к концу. Повозка останавливается у аккуратного домика, окруженного низким частоколом. Пышно цветут растения, вижу ровные грядки, засаженные морковью и различными травами.

   Мелисса, подорожник, шалфей, пустырник, ромашка – узнаю каждое растение и чувствую что-то теплое, будто бы родное.

   Еще до того, как Вран озвучивает, кто живет в этом домике, я уже знаю каждое слово, которое он произнесет.

   Слезаю с телеги и разминаю затекшие плечи, пытаясь скрыть невообразимое волнение, от которого едва не трясутся руки.

   Колышется белая занавесь в окошке, распахивается скрипучая деревянная дверь, и на тропинку ступает пожилая женщина в чистом белом переднике.

   Она медленно идет нам навстречу, рисуя на лице приветливую улыбку, будто мы дорогие гости, которых она ждала. Седые волосы заколоты на затылке, в ушах ни следа серег, а на шее никаких украшений. Она высокая, стройная, и, несмотря на возраст, не потерявшая своей былой красоты.

   Женщина касается кончиками пальцев головки склонившихся ромашек, губы ее трогает улыбка.

   - Здравствуй, моя девочка, - она берет меня за руки и изучает мое лицо. – Как тебя зовут, солнышко?

   Я растерянно открываю рот, силясь произнести хоть звук, но отчего-то смущаюсь и только сипло кашляю.

   - Ее зовут Энира, - за моей спиной звучит голос Врана.

   Значит, все-таки запомнил мое имя, надо же.

   - Ты не обижал мою девочку, признавайся? – взгляд женщины становится пронзительным, она смотрит за мое плечо.

   - Спроси у нее сама.

   Женщина переводит на меня глаза и действительно спрашивает:

   - Вран обижал тебя? Говори, как есть, тебе ничего не будет.

   Часто моргаю, потому что я ровным счетом не понимаю, что происходит.

   Обижал ли меня Вран? Можно ли назвать обидой то, что из-за его появления умерла Кэйра? Или то, что он разрушил всю мою жизнь одним своим присутствием? Но меня явно спрашивают не об этом.

   - Нет, - мотаю головой.

   Женщина будто расцветает. Она улыбается мне и крепко сжимает мои ладони.

   - Пойдем в дом, мое солнышко. Ты расскажешь мне все, что с тобой приключилось из-за этих нехороших мальчишек.

   Фиар смеется где-то за спиной, а я осознаю, что ненавижу его смех.

   - Я позабочусь о ней, а вы пока ступайте к Главе, - голос женщины становится жестче, когда она обращается к братьям. – Нечего вам тут делать, идите.

   - Она должна быть готова к церемонии уже завтра.

   Теплые ладони гладят мои руки, а я почему-то едва не плачу от такой незатейливой ласки.

   - Вран. Иди. Когда она будет готова, тогда ты сможешь взять ее в жены.

   И Вран, к моему глубочайшему удивлению, слушается и вскакивает в седло.

   - Еще встретимся, замарашка! – хмыкает Фиар, щелкая поводьями.

   Колеса скрипят, и телега катится прочь. Оборачиваюсь и вижу, как серая лошадь Врана трясет головой и следует за телегой, увозя своего всадника.

ГЛАВА 7.

Соблазнительный запах идет из булькающего над очагом котелка. Присаживаюсь в углу, стараясь не привлекать внимания, и осторожно оглядываюсь.

   Дом просторный, дорого обставленный резной мебелью - не чета нашему с матерью. Кухня просто огромная, места в ней хватит, чтобы разместиться на обед большой семье, да еще и с гостями.

   Справа от входа располагается длинный стол, а слева, занимая половину стены, выступает каменная кладка очага.

   Различные пузатые бутыли прячутся за створками широкого буфета. Пучки трав подвешены в специально отведенной нише, размером едва ли не превосходящей мою прежнюю комнату.

   Там же по стенам тянутся ряды полок, заставленных снадобьями и мазями.

   Все вокруг знакомо и одновременно кажется чужим.

   Целительница Воронов не выглядит уставшей, как моя мать, она держится как благородная леди, никогда не склонявшаяся над гниющими ранами.

   Сложно поверить, что она Одаренная.

   - Сначала покушай горячего, а затем ты расскажешь все, что с тобой произошло.

   Не хочу ничего рассказывать, не хочу окунаться в прошлое. Прошло меньше недели, а смерть Кэйры кажется чем-то, свершившимся много лет назад.

   Может быть, я просто запуталась. Может быть, я боюсь возвращения боли.

   - Вымой руки, - Целительница кивает на рукомойник, и я послушно встаю со скамьи.

   Когда передо мной оказывается полная чаша горячего картофеля с мясом, я на пару кратких мгновений прикрываю веки. Запах щекотит ноздри, сглатываю слюну и понимаю, что очень голодна.

   Блюдо кажется самым вкусным из того, что я ела в жизни.

   Целительница садится рядом за стол и занимает себя раскладыванием душистых трав по холщовым мешочкам. Она делает вид, что не смотрит на меня, но я знаю, что она наблюдает.

   - Благодарю, - отодвигаю пустую чашу и замираю.

   - Наелась?

   - Да, было очень вкусно.

   - Желаешь искупаться, солнышко?

   Желаю ли я? Это то, о чем я мечтаю!

   Наверное, Целительница читает ответ на моем лице, потому что тихо смеется и поднимается из-за стола, отодвигая травы.

   - Подожди немного, я дам указание приготовить воду.

   Она исчезает в соседней комнате, хлопает дверь, слышится крик петуха. Наверное, она вышла на задний двор, чтобы – что? Дать указание? Кому? У Целительницы Воронов есть прислужницы?

   Смотрю на мешочки и травы, протягиваю руки и пододвигаю их к себе. Ничего сложного в этой работе нет – мать часто готовила на продажу душистые обереги. Пальцами проталкиваю сушеную мяту в мешочек, туго затягиваю тесьмой, откладываю в сторону.

   - Очень хорошо, Энира, очень хорошо.

   Вздрагиваю и оборачиваюсь. Целительница стоит рядом с моим плечом и нежно улыбается.

   - Я ведь так и не представилась. Мое имя Ясна. Могу я называть тебя Эни?

   - Конечно, - киваю и прячу руки под столом.

   - Эни, мои девочки приготовили для тебя прекрасную травяную ванну, которая поможет тебе расслабиться. Можешь нежиться сколько угодно, а если вода остынет – без стеснения дай знать. Пойдем, моя хорошая, я провожу тебя.

   Ясна ведет меня через весь первый этаж в комнату, заполненную душистым паром. Деревянная ванна такая большая, что вполне может вместить двоих.

   «Девочек» оказывается двое – женщины, судя по всему, уже вырастившие детей и нянчащие внуков, принимают меня из рук Ясны и помогают снять грязное платье.

   Их прикосновения легки и ненавязчивы, они будто две лебедушки, трогающие меня нежными перьями.

   - Одаренная, - охает одна из лебедушек, аккуратно спуская с моих плеч грязное несвежее платье и приподнимая спутанные волосы. - Значит, правду говорили…

   - Тихо! – шикает на нее вторая. – Не кликай беду на свою голову!

   - Что говорили? – я прикрываю грудь руками и переступаю упавшее на пол платье.

   Женщины переглядываются, в их глазах читается сомнение.

   - Я никому не скажу… мне и говорить-то некому.

   Наконец, та, что заприметила на моей шее Поцелуй Богини, тихо произносит:

   - Мы ждали вас, Одаренная. Ясна-то наша пустая, детей не народила, да и поговаривают, что сильно больна она. А как нам без Целительницы?

   Удивленно хлопаю глазами и, наконец, понимаю весь замысел. Не жена была нужна Врану, а Целительница в клан. Вот почему они явились на наши земли, вот почему угрожали карой и припугивали воителями. Если дни Ясны сочтены, а у нее нет преемницы, то клану придется тяжко. Снова родильная горячка будет забирать рожениц, снова будут погибать младенцы от болезней, некому будет лечить раны, полученные на охоте или в бою. Клан без Целительницы – слабый клан, а Стальные Вороны не могут позволить себе быть слабыми.

   Залезаю в ванну и медленно опускаюсь под воду, чувствуя, как тепло окутывает тело. Это самое настоящее блаженство! Прислоняюсь затылком к бортику и прикрываю веки, стирая себя из этого жестокого мира. Хочется плакать, но слез нет.

   Кэйра умерла из-за меня, только потому что я была нужна Воронам. Они знали, что в клане Серебряных Лисиц расцвела Одаренная и пришли за ней.

   Их не интересует судьба моего клана, им не важны чужие жизни – Вороны самые настоящие захватчики, без чести и морали.

   Что стоило Фиару объяснить все прямо, не пугая Аскарта убийством Кэйры? Почему… почему…

   Стискиваю губы и погружаюсь с головой под воду. Грязные волосы намокают, я выныриваю и открываю глаза.

   Лебедушки смотрят на меня так, словно я сокровище, которое им доверили.

   - Я вымою ваши волосы, Одаренная, - говорит одна, и тут же на мою макушку ложатся ее руки. Поливает меня зольным щелоком и аккуратно трет густые потяжелевшие пряди.

   Меня никогда никто не мыл, кроме матери. Под подбородком начинает щипать от подкативших слез, но я сдерживаюсь.

   Мои слезы – моя слабость, а эти две чудесные женщины, смотрящие на меня с восторгом в глазах, не заслужили истерики.

   Когда с водными процедурами закончено, меня оборачивают в огромное полотенце и сажают на табурет. Длинные, почти достающие до поясницы волосы долго причесывают и приводят в порядок, распутывая непослушные прядки.

   - Откуда вы, Одаренная? – наклонившись к моему уху, спрашивает одна лебедушка. Вторая расправляет складки на чистом новом платье, которое, судя по всему, мне предстоит надеть.

   - Серебряные Лисицы.

   - Ох, лисичка, надо же! Проделали такой долгий путь! Ничего, отдохнете и будете как новенькая, красавица вы наша!

   Наша. Хочется возразить, что я никогда не стану «их», но сглатываю просящиеся наружу слова.

   Мне помогают надеть черное с серебряной вышивкой платье. Вырез платья непривычно открытый, кладу ладонь на ключицы, чувствуя себя незащищенной. Делаю над собой усилие и убираю руку. Что-нибудь обязательно придумаю позже, но так ходить я не намерена.

   Мне торжественно преподносят роскошные туфли без каблука, сделанные из мягчайшей кожи. С интересом трогаю их пальцами, поглаживаю ровные швы. У меня никогда не было подобной обуви, даже мечтать не приходилось.

   - Вранова работа, - с гордостью говорит вторая лебедушка. – Он у нас лучший мастер, да почти не занимается этим ремеслом.

   Не думаю, что она рассказывает о каком-то другом Вране. Делаю глубокий вдох и сую затянутые в чулки ступни в туфли. Удобно, не поспоришь, но туфли больше не кажутся исключительными. Хочется снять их и выкинуть на компостную кучу.

   - Готова, солнышко? – дверь приоткрывается, и в комнату заходит Ясна.

   Лебедушки тут же отступают в сторону и замирают.

   Хотела бы я, чтобы к моей матери относились с таким почтением.

   - Спасибо за платье.

   - Нравится? Я рада, что угадала с размером. Если вы уже закончили, то пойдем скорее, я покажу тебе твою комнату.

   Значит, пока я остаюсь здесь. Мне не радостно и не грустно, потому что, наверное, я исчерпала запас эмоций. Следую за Ясной по скрипящей лестнице на второй этаж и оказываюсь в просторном коридоре.

   Моя новая комната в самом его конце, маленькая и очень уютная. Кровать, стоящая в углу, застелена лоскутным одеялом, на полу ковровые дорожки, а окно занавешено нежными занавесями.

   Нашлось и место для комода, а одна из стен теплая, выложена кладкой кухонного камина.

   - Располагайся, отдыхай. Не волнуйся, никакой церемонии завтра не будет, - Ясна подходит к окну и распахивает створы, впуская в комнату свежий воздух. – Даже если сюда явится сам Сколл, я не позволю им и порога моего дома переступить, пока ты не будешь готова.

   - Готова к чему?

   - Присаживайся, солнышко, нам предстоит долгий разговор.

   Сажусь на край кровати, Ясна садится рядом, расправляет складки на подоле, глубоко вздыхает и говорит:

   - Уж не знаю, что они тебе наплели, пока вы добирались сюда, но буду откровенна – мы давно тебя ждали. Клану нужна Целительница, Эни. Мои дни сочтены, а дочери у меня не народилось.

   Все именно так, как и говорили лебедушки.

   Не выдерживаю и раздраженно выпаливаю:

   - И поэтому ваш клан просто забрал меня! Вы просто явились на наши земли и забрали то, что вам нужно!

   Ясна заметно бледнеет и качает головой.

   - Понимаю, как тебе тяжело, но у нас не было другого выхода. Ни в одном из соседних кланов нет взрослой Одаренной, а Лисицы…

   - А Лисицы так слабы, что можно силой забирать у них людей! Можно убивать и грабить, и никто не возразит, верно?

   - Эни, я понимаю, что тебя забрали из родного дома, что разлучили с семьей, но разве это не лучшая для тебя участь? Тебе предложили хорошую сделку, солнышко, на которую была бы согласна любая здравомыслящая девушка! Ты станешь женой Врана, а он один из сыновей Главы клана!

   - Я не хочу быть ничьей женой! Я не хочу быть Целительницей Воронов, я хочу, чтобы моя мать была рядом, а подруга осталась жива!

   Слезы стекают по щекам, я плачу, почти захлебываюсь. Будто прорвало плотину внутри, боль плещется во мне, как в сосуде, того и гляди, грозя опрокинутся.

   Закрываю лицо ладонями и низко склоняюсь к коленям. Плечи трясутся от рыданий, я не могу сдержаться, как ни пытаюсь.

   - Что произошло, Энира?

   Полное имя отрезвляет. Поднимаю голову и смотрю на бледную, как полотно, Ясну. Губы ее сжаты, а в глазах плещется волнение.

   Рассказываю ей все с самого начала.

ГЛАВА 8.

Церемонии не случается ни завтра, ни на следующий день.

   Ясна сдерживает свое обещание и никого и близко не пускает на порог. Пару раз приходят какие-то люди, видимо, узнать, как дела у Одаренной, но Ясна буквально захлопывает перед ними дверь.

   Она заваривает мне успокаивающие чаи и следит, чтобы я хорошо ела. Окружает меня заботой, к которой никак не могу привыкнуть.

   К моему глубокому удивлению, Ясна не единым словом не защищает Фиара и не оправдывает Врана. Она не делится со мной своими мыслями, не навязывает правду, которую я, возможно, не хочу принять, и просто оставляет мою боль в прошлом.

   Дни проходят за днями, я теряю им счет.

   И понемногу мне действительно становится легче. Привыкаю к запаху дома Ясны, к его уюту и теплу. Для меня открыта каждая дверь, я исследую старый дом, изучаю все его уголки и щелки.

   Ясна, не скрываясь, учит меня своему ремеслу. Учить, впрочем, почти не нужно – для меня нет ничего нового в том, что она рассказывает.

   Она спрашивает о травах или мазях, а я отвечаю, замечая на ее лице улыбку. Мы не обсуждаем Врана и Фиара, и случившееся с Кэйрой. Ясна пообещала мне время, и не обманула.

   Но всему приходит конец, и даже моему тихому спокойному существованию в доме Целительницы.

   Накрываю на стол к ужину, расставляю тарелки, кладу ложки. Бегаю по кухне от стола к очагу, мешаю густую гороховую похлебку.

   Ясна спускается со второго этажа, улыбается и тихо говорит:

   - Накрывай на троих, солнышко.

   Сердце замирает, сглатываю, руки дрожат. Затишье сменилось бурей.

   И тут же слышу знакомое ржание лошади за окном.

   Дверь тихо отворяется и, стаскивая с плеч дорожный плащ, в дом проходит Вран.

   Увожу взгляд и послушно двигаюсь к буфету за третьей тарелкой.

   Ясна улыбается и воркует над Враном, как над желанным гостем, а я чувствую себя так, словно меня предали. Глупо, но ничего не могу с собой поделать.

   - Эни, налей нашему гостю вина, - Ясна сидит во главе стола с прямой спиной и улыбается.

   От ее улыбки на душе скребут кошки.

   Она просит меня прислуживать Врану. Злость царапает горло, но я не произношу ни слова и наливаю ему полную чашу из высокого графина. Надеюсь, этого хватит, чтобы он захлебнулся.

   - Благодарю, - говорит Вран, наблюдая за тем, как я сажусь напротив него. Взгляд его жгет кожу, еще немного и начнет оставлять ожоги на теле.

   Смотрю в свою тарелку и жду вердикта. Прекрасно знаю, зачем он явился – уж явно не из праздного любопытства. Сомневаюсь, что его интересует, как дела у Одаренной, затянулись ли ее душевные раны.

   Ужин проходит спокойно, но мне кусок в горло не лезет. Ясна мила и дружелюбна, улыбается Врану и спрашивает его о ничего не значащих мелочах – не ушла ли дичь из лесов и не случалось ли камнепада в ущелье.

   Он немногословен, держится сухо и отстраненно, почти не ест, зато быстро выпивает чашу с вином. Не захлебнулся, надо же.

   Все это затянувшаяся прелюдия, и я с трепетом ожидаю представления.

   - Ты почти не притронулась к еде, - теплая рука Ясны тянется ко мне, накрывает мою ладонь.

   Легче не становится. Кажется, я совсем забыла о том, на чьей стороне Целительница.

   - Вовсе нет.

   - Эни, солнышко, пришло время…

   Вран прерывает Ясну, голос его как натянутая струна.

   - Может быть, хватит ходить вокруг да около, Целительница? Я и так ждал достаточно.

   - Она не готова!

   - Она никогда не будет готова! От нее не много требуют – просто пройти Церемонию и склонить голову перед своим мужем. Не думаю, что к этому нужно долго готовиться!

   Ясна убирает свою руку, выпрямляет спину и смотрит на Врана.

   Желудок сводит от необъяснимого страха. Никогда не слышала от Врана такого стального тона – холодного, режущего каждым словом. И этот человек станет моим мужем!

   Повисает гнетущее молчание. Не знаю, куда смотреть, но краем глаза замечаю рядом с собой на пустом табурете сухой букетик мяты. Тянусь рукой и сжимаю хрупкие листики, рассыпающиеся в пальцах.

   - Ты хоть представляешь, что ей пришлось пережить? – тихо говорит Ясна. – У тебя осталось хоть немного сострадания к этой девочке? Вы с братом лишили ее дома и семьи…

   - Ты прекрасно знаешь, что это была не моя воля, но она здесь и должна сделать то, что должно.

   Букетик превращается в труху – так сильно его сжимаю.

   - Не ожидала от тебя, - сухо произносит Ясна, - ты расстраиваешь меня, Вран.

   - Я много кого расстраиваю. Это ничего не меняет. Церемония состоится завтра после полудня. Она должна быть готова, - Вран откидывается на спинку скрипучего стула. – После Церемонии можешь забирать ее себе и дальше держать здесь – мне все равно.

   Внезапно к горлу подкатывает тошнота. Моя жизнь превращается в насмешку. Я одна в чужом клане, не нужная ровным счетом никому, даже будущему мужу. Не рассчитывала, что он верит в «долго и счастливо», но и к полнейшему безразличию тоже не готовилась.

   В голове как туман. Меня задели слова Врана, стоит это признать. Необъяснимо царапнули по ребрам, рождая волнение. По непонятным мне причинам кто-то навязывает ему меня, и он этому явно не рад. Как и я не рада своему будущему замужеству. И все же Вран торопит Ясну, взвинченный, будто конь, подгоняемый хлыстом.

   И не я одна это замечаю.

   - Что случилось, мальчик мой? - Ясна смотрит на Врана долгим изучающим взглядом. – Это то, о чем я думаю? Отцу стало хуже?

   И Вран будто успокаивается под ее взглядом. Плечи его опускаются, он вздыхает и прикрывает веки.

   - Я давно уже не мальчик, - отвечает он, открывая глаза. Серые радужки сверкают сталью. – Ты просила Одаренную – ты ее получила. Я же прошу, чтобы девчонка пришла завтра на церемонию и склонила голову. Это так сложно?

   Девчонка.

   Он говорит обо мне так, словно меня даже нет в комнате. Будто я настолько незначительна, что мое имя не стоит того, чтобы произносить его вслух.

   Когда-нибудь он умрет у меня на руках, с моим именем на губах.

   Мысль придает уверенности.

   - Может быть, еще вина? – стряхиваю мятные крошки на пол, приподнимаюсь со своего места и беру в руки графин.

   Вран сдвигает брови, и, не скрывая удивления, переводит на меня взгляд.

   Надо же. Я, оказывается, умею разговаривать.

   Не дожидаюсь ответа, тянусь через стол и наполняю чашу алой жидкостью.

   Только когда я сажусь на место, осознаю, как дрожат руки.

   - Спасибо, - тихо говорит Вран.

   Встречаюсь взглядом с его серыми глазами и теряюсь. Темная прядь падает на высокий лоб, губы изгибаются в непонятной ухмылке. Вран медленно подносит чашу к губам и делает глоток.

   Дала бы золотой, чтобы узнать, о чем он думает.

   - Не стоит тревожиться о таких глупостях, как церемония, - голос немного дрожит, но я почти уверена в себе. – Завтра – так завтра.

   В висках стучит кровь, во рту сухо, будто я изнываю от жажды.

   - Вот как? Хорошо. Я рад это слышать.

   - Эни… - Ясна качает головой и тяжело вздыхает.

   - Одним из условий спокойствия Серебряных Лисиц было мое замужество. Я сдержу свою часть сделки, - смело смотрю на Врана, ощущая, как горят щеки.

   - Клан Стального Ворона всегда держит слово, - кивает он в ответ.

   Жаль, что Вороны лгут, добиваясь своих целей. Хочется напомнить о двух сотнях воинов, которыми запугивали Главу Аскарта, но предусмотрительно прикусываю язык.

   - Эни, оставь нас, пожалуйста, - устало произносит Ясна. – Отправляйся на задний двор и займи себя чем-нибудь. Мне нужно обсудить кое-что с нашим гостем.

   На расшаркивания не осталось сил. Только сейчас замечаю, как побледнела Ясна. Не решаюсь справиться о ее здоровье, склоняю голову в вежливом поклоне, прощаясь с Враном, и выхожу прочь.

   Ясна находит меня около курятника. Сижу на низкой скамеечке и рассеянно кидаю курам пшено, наблюдая, как они, взмахивая крыльями и кудахча, бросаются за желтыми зернышками.

   Целительница подбирает длинный подол и присаживается рядом, молчит некоторое время, наблюдая за курами.

   - Ты должна дать ему шанс, Эни.

   Я ожидала чего угодно, но не этого. Удивленно смотрю на Ясну и хмурюсь.

   - Знаю, ты считаешь его жестоким убийцей, пусть он и не своими руками убил твою подругу.

   Мы впервые заговариваем о Вране в таком ключе. Пожимаю плечами и обращаю взор на кур. Переубедить меня не получится, но из уважения к Целительнице я ее выслушаю.

   - Я знаю Врана почти тридцать лет. Именно я принимала роды у его матери.

   Значит, ему почти тридцать. Что же, хороший возраст, чтобы умереть.

   Бросаю на утоптанный земляной пол горсть пшена.

   - К сожалению, я не смогла уберечь их мать. Не знаю, как я проглядела, что младенцев должно быть двое! Корю себя все эти годы, - Ясна качает головой и устало трет переносицу тонкими пальцами. – Я была молода, чуть старше тебя, и, конечно, совершала ошибки. Одна из них стоила мне жизни матери Фиара и Врана.

   - Они двойня?

   Поверить в это сложно, но я не удивляюсь. Абсолютно не похожие друг на друга, они оказались связаны единой духовной пуповиной. Говорят, Богиня благоволит таким детям.

   - Каждый родился в своем пузыре. Вран был первым, а затем я приняла Фиара. Их мать умерла к полудню следующего дня, я ничего не могла сделать. Сколл не сильно горевал о своей жене, его устраивало, что мальчишек двое. Они росли у меня на глазах, как вечное напоминание о том, что я совершила.

   - Женщины часто умирают в родах.

   - Знаю. И все же… это моя вина.

   Ясна мочит, а затем продолжает:

   - Вран всегда был хорошим мальчиком, знаешь, из тех, что не будут издеваться над животными из любопытства. Жалостливый и очень добрый ребенок, в отличии от своего единоутробного брата.

   Понимаю, куда она клонит, и качаю головой. Пусть рассказывает кому-нибудь другому о том, какой Вран замечательный.

   - Дети вырастают. Хороший и добрый мальчик вторгся на земли моего клана, угрожал расправой и позволил убить мою подругу. Меня не интересует, какой он был. Меня вообще он не интересует.

   - Ты станешь его женой, как он может тебя не заботить? Почему ты не задаешь никаких вопросов, Эни? Почему ты не интересуешься… ничем не интересуешься! Почему Вран, а не Фиар, почему ты, а не другая девушка!

   - Потому что мне это неинтересно, - отряхиваю подол от зерен и поднимаюсь со скамейки. – Если я должна стать его женой, я ею стану. Что еще от меня нужно, чтобы мой клан оставили в покое?

   - Энира…, - Ясна часто моргает и качает головой. – Эни, девочка…

   - Я должна отдохнуть перед завтрашним событием. Прошу меня извинить, Целительница, - наклоняю голову и ухожу прочь, не дождавшись ответа.

   Меня трясет так сильно, что зубы стучат. Взлетаю на второй этаж в отведенную мне комнату и падаю на кровать лицом в подушку. Слезы душат, забивают горло, не давая сделать вдох.

   Я была искренна перед Ясной – меня совершенно не заботит, какой Вран и почему он станет моим мужем. Все это не имеет ровным счетом никакого значения. Даже боль от смерти Кэйры и разлуки с матерью стерлась, затаилась в ожидании.

   Все, чего я хочу – это мести. Сначала я убью его, затем его брата, ведь десерт подают последним. А потом я стану свободна.

   Сжимаю кулаки, вбирая в ладонь одеяло. Слезы подождут, я не должна растрачивать силы на пустые бесполезные эмоции.

   Делаю глубокий вдох и замираю, слушая, как сильно стучит по ребрам сердце.

ГЛАВА 9.

Две лебедушки колдуют надо мной с самого утра: распаривают в горячей ванне, долго трут жесткими щетками раскрасневшуюся кожу, моют волосы и, наконец, приступают к самому главному – лишают меня растительности в самых нежных местах.

   Никогда прежде я не чувствовала себя так скованно и смущенно, но лебедушки не обращают внимания на мое полыхающее лицо и укладывают на широкую скамью. Я обнажена, и ощущаю себя беззащитной.

   Удаление волос - традиционный ритуал, о котором мне в красках рассказывала Кэйра, но, оказывается, я совсем не готова к боли.

   Липкая смесь обманчиво приятно пахнет – когда резким движением одна из лебедушек отдирает ее от кожи, я невольно вскрикиваю.

   - Тише, хорошая, тише, - нежная рука гладит меня по макушке, - потерпи, зато твой муж будет доволен.

   И в этот самый момент осознание окатывает ледяным крошевом.

   Мне придется провести ночь с Враном. Он действительно станет моим мужем… во всех смыслах.

   Все эти дни я ни разу не задумывалась о том, что нам придется делить постель. Я просто забыла об этом!

   В груди поселяется тревога, стискиваю пальцы и прикрываю веки. Как Одаренная, до замужества я не имела права вступать в близкие отношения с мужчинами. Мать аккуратно следила за тем, чтобы я невзначай не поддалась зову слабого тела, но и без ее наставлений я не горела желанием близости.

   Мне хватало рассказов Кэйры о ее первой брачной ночи, нелепой до смешного. Вспоминая, как Катил сопел и пыхтел, тщетно пытаясь выполнить свой супружеский долг, мы смеялись до слез, держась за животы.

   Мысли о Кэйре причиняют боль. Сжимаю губы и глубоко вздыхаю.

   - Еще немного, девочка, потерпи, солнышко.

   Буду терпеть столько, сколько это необходимо, потому что, только став женой, я смогу остаться со своим врагом один на один.

   А что потом?

   Пугаюсь того, что чувствую. Укол слабой неуверенности касается сердца, пуская в него свой яд.

   «- Фиар? Не дури…»

   Мало. Слишком мало Вран сделал, чтобы предотвратить убийство невинной девушки, носящей под сердцем ребенка.

   - Волнуешься, девочка?

   Воркующий голос окутает мягкостью. Смотрю на лебедушку, склонившуюся над моим лицом и рисую на губах слабую улыбку.

   Она понимающе кивает и гладит меня по лицу, нежно-нежно, как пером проводит.

   - Не переживай, Вран будет хорошим мужем, он не обидит тебя.

   Слова звучат как издевательство. Ясна подговорила лебедушку, что ли?

   - А если обидит?

   - Кто? Вран? – лебедушка от удивления приоткрывает рот, и удивление ее, - о, Богиня! – кажется искренним. – Он-то? Да ты горевать будешь от скуки! Такая тебя тоска возьмет, помяни мое слово, ведь ты его дома видеть не будешь! Он же целыми днями в лесах пропадает! А, впрочем, для любой жены это хорошо, сама должна понимать. Когда первые горячие ночи станут прохладными, лучше держаться подальше от муженька, чтобы ссор в доме не было, да и времечко свободное для утех появилось.

   - Что ты ей такое говоришь, сдурела, что ли? – вторая лебедушка недовольно кривится и качает головой. – Научишь еще молодуху! Сама домой кобеля водишь и девчонку дурному учишь!

   - Чего это дурному? Мой как глаза зальет, так по три дня не дозовешься! А Врана и без пойла днем с огнем среди людей не сыщешь!

   - Почему не сыщешь? – спрашиваю, не в силах удержаться от проснувшегося интереса. Даже боль внизу живота притупилась.

   - Ох, девонька, ты же знаешь, что он у нас Главный Охотник.

   Ничего не знаю, и знать не хочу. И все же внимательно слушаю, впитывая слова, как впитывает капли воды ветошь.

   - Как соберет своих ребят, как уйдут в леса, так неделями не появляются. А иногда он и один уходит, когда вроде и без надобности. Странный он, но спокойный. Не волнуйся, во что угодно поверю, но не в то, что Вран жену бить будет или еще чего хуже.

   - А Фиар? Какой он?

   Вопрос срывается с губ так резко, что я сама удивлена.

   Лебедушки переглядываются. Мягкими движениями одна из них начинает втирать в горящую кожу ароматное масло.

   Женщины молчат, и я хмурюсь.

   - У него есть жена? – не оставляю попыток разузнать больше о своем главном противнике.

   Проснувшееся любопытство покусывает изнутри, щиплет кончики пальцев.

   - Есть, - со вздохом отвечает лебедушка и поджимает губы. – Раска. Дочь кузнеца. Красивая такая, светленькая. Уже год, как он ее взял. Детей пока не народили, правда.

   - Понятно.

   Сказать больше нечего. Значит, дети не лишатся отца. Это дарит уверенность.

   Вторая лебедушка протягивает мне руку и помогает сесть на скамье, закутывает в пушистое полотенце и принимается за волосы.

   - А вот кого бы я в мужья не желала, так это Фиара, - раздается над головой ее тихий голос.

   - Почему?

   Дверь в комнату приоткрывается, и Ясна заходит, держа в руках темный сверток.

   Лебедушки замолкают и вытягиваются по струнке.

   Ответ на вопрос повисает в воздухе, и понимаю, что мне не суждено его услышать.

   Ясна смотрит на меня и улыбается.

   - Это твой праздничный наряд. Когда будешь полностью готова, поднимайся в свою комнату, я буду ждать тебя там.

   Она гладит сверток кончиками пальцев, и я вижу черные перья, нашитые на ткань.

   Мне предстоит умереть, чтобы возродиться женой Врана.

   Платье такое длинное, что волочится по земле. Ткань плотная, тяжелая, но приятная к телу. Черные перья украшают закрытый до горла лиф и скрывающие кисти рук рукава, затейливым узором покрывают подол. Платье все черное, только серебряные росчерки искрят по бедрам.

   Платье завораживает и одновременно отталкивает. Оно прекрасно и ужасно, и я никак не могу определиться, нравится оно мне или нет.

   В отражении круглого мутного зеркала вижу незнакомку. В темные распущенные волосы вплетены черные перья, лицо выбелено, глаза кажутся чужими, густо подведены черным, на нижней губе мазок черной краски.

   Когда я представляла свою свадьбу, то видела мягкие лисьи меха и желтые цветы, заплетенные в косы. В своих мечтах я казалась себе счастливой и очень, очень красивой.

   Мутное зеркало показывает девушку, которая пережила горе. Так много черного, что хочется разбавить его красным. Алым, как кровь.

   Смотрю на свое отражение и борюсь с тошнотой.

   - Эни?

   - Я готова, Целительница.

   Время пришло.

   Под восторженные вздохи лебедушек выхожу из дома Ясны, который все эти дни был мне как родной. Оставляю его за спиной без тени сожалений. Он был мне лишь временным приютом, хотя его надежные стены принесли своеобразный покой. Но все имеет свойство заканчиваться.

   За оградой меня ждет богато убранная открытая повозка, запряженная лошадью черной масти.

   Черные лоскуты, переплетенные с перьями ворона, мягко шевелит ветер, волчьи хвосты и шкуры застилают борта повозки и вытянутый, как гроб, лежак, черные ленты продеты в спицы колес. Алые крупные цветы в изголовье лежака, видимо, должные разбавить мрачную картину, похожи на кровавую рану. Все, как мне хотелось. Черное разбавлено красным.

   Это мои собственные похороны, я прощаюсь со своим прошлым, хороню его в сырой земле.

   Сердце сжимается от волнения, но я не сбиваю шаг.

   Фиар, весь в черном, подтянутый и стройный, замер у повозки и окинул меня изучающим взглядом, довольно ухмыльнулся и деланно поклонился.

   - Милая будущая женушка брата, сегодня я буду вашим возницей.

   - Благодарю.

   Он откидывает металлическую подножку и протягивает мне руку.

   Вызов. Снова. Зачем только?

   - Что за глупые шутки?

   Ясна одергивает ухмыляющегося Фиара, и он с ленцой убирает протянутую ладонь. Даже в день свадьбы хочет унизить меня. Я не удивлена.

   Ясна помогает мне забраться в повозку и напутственно шепчет в самое ухо:

   - Все будет хорошо, ничего не бойся. Я буду рядом.

   Оглядываюсь и судорожно сглатываю. Традиционно во всех кланах невеста преодолевает путь от родного дома до дома своего мужа в повозке, символизирующей обряд захоронения и перехода в иной мир.

   Девушка ложится в подобие гроба, складывает руки на груди и закрывает глаза, готовясь ко вступлению в новую жизнь.

   Свадебная повозка катится по деревне, а люди забрасывают ее цветами, мехами, украшениями – дарами, которые они преподносят той, что скоро станет женой, а значит, Матерью, носящей в себе частичку света Богини.

   Открывать глаза нельзя, ведь ни одна смертная душа не оглядывается на свою прошлую жизнь, а иначе Богиня может разгневаться и послать на новую семью горести и испытания.

   Я помню Кэйру, лежащую на ярких лисьих шкурах, нарядную и похожую на заснувшую на цветочном лугу пастушку.

   Серебряные Лисицы соблюдали традиции, но никогда ни одна свадебная процессия не была по-настоящему похожа на похоронную.

   Укладываюсь на волчьи шкуры, складываю руки на груди. Ясна расправляет мне волосы, отводит от лица непослушные пряди, гладит перья, заплетенные в прическу.

   - Красавица, - тихо говорит она, а затем целует два пальца и прикладывает их к моему лбу.

   Благословение Одаренной.

   Тихое тепло расходится по телу от ее прикосновения, судорожно вздыхаю и прикрываю веки.

   Ясна перебирается на передок повозки, слышу, как она зовет Фиара, как скрипит сиденье, когда он усаживается и берет в руки поводья.

   Щелкает кнут, и лошадь ступает вперед.

   Буквально пару мгновений ничего не происходит, а затем повозка поворачивает, и я слышу нарастающий гул голосов.

   И в тот же миг испуганно вздрагиваю. Громко звучит горн, и люди взрываются приветственными возгласами. Что-то невесомое касается лба и щек, пугаюсь, не сразу понимая, что это цветочные лепестки. Крики и радостные восклицания доносятся со всех сторон, как будто люди толпятся вокруг повозки.

   Не удивляюсь, потому что понимаю, чему они радуются. Не мне, не созданию новой семьи, не тому, что сын Главы нашел невесту.

   Люди кричат, а на мое лицо сыпется пшено.

   Жмурюсь, но не открываю глаз.

   - Одаренная! Одаренная!

   Снова звучит горн, и я чувствую, как частит сердце.

   Сколько же людей вышло поприветствовать будущую Целительницу?

   Повозка катится по неведомым дорогам, люди радостно кричат и забрасывают меня зерном и цветочными лепестками.

   Звуки горна звучат все чаще, отражаясь от скал, окружающих деревню. Дыхание сбивается, сердце бьет по ребрам, я стискиваю вспотевшие пальцы и делаю глубокий вдох.

   Еще немного. Еще чуть-чуть. Сегодня я стану женой Врана, войдя в его дом и разделив с ним ложе.

   И моя месть, наконец, сможет осуществиться. Может быть уже сегодня я найду способ украсть чужое дыхание.

   Мне страшно. Страх кусает за горло, вырывает куски плоти из самой глубины груди. Боюсь, что не выйдет задуманное, боюсь, что моим планам не суждено сбыться. И боюсь увидеть серые глаза, смотрящие пронзительно, так, будто знают все, о чем я думаю.

   Скрипят колеса повозки, кричат люди, пронзает небо громкий звук горна.

   Кровь шумит в ушах, сглатываю пересохшим горлом, кусаю губы, не боясь смазать черный лепесток на нижней.

   Страх и волнение завладевают телом так сильно, что начинает потряхивать. Дрожь скатывается по плечам, заставляет дышать чаще.

   - Одаренная! Одаренная! Благослови нас!

   Голоса бьют по ушам молотом. Крепко зажмуриваюсь, а потом…

   Открываю глаза. Свет слепит, промаргиваю выступившие слезы и замираю.

   Смотрю в высокое синее небо, не имеющее начала и конца. Солнце ласкает кожу, ветерок слабо шевелит вплетенные в волосы перья.

   Звуки стихают, уходят куда-то далеко, будто растворяясь в небесном безмолвии.

   Вижу косяк птиц, летящих в горы, разбрызганные по небосводу белые легкие облака.

   Почти не чувствую, как, качнувшись, телега останавливается. Замечаю это вскользь, но будто не могу пошевелиться, завороженная свободным простором над моей головой. Хочу стать вольной птицей, взмахнуть рукавами своего черного одеяния и взлететь высоко, туда, где никто не сможет дотянуться.

   Горячая капля стекает из уголка глаза и рисует дорожку по виску.

   Теплая ладонь ложится на мою щеку, стирает предательскую слезинку. Вздрагиваю от прикосновения всем телом. Опускаю взгляд и забываю, как нужно дышать.

   Вран смотрит на меня своими серыми, точно пепел, глазами, и молчит. Присел на край моего ложа, весь в черном, как и я, только сверкает на груди серебряный знак – склонивший голову ворон.

   Прядь темных волос падает ему на глаза, в которых я вижу свое отражение. Испуганно моргаю и приоткрываю рот, делая сиплый вдох. Легкие горят, а сердце, того и гляди, пробьет грудную клетку.

   Он видел, что я открыла глаза, нарушив давнюю традицию. Видел слезу, скатившуюся по виску. И вытер ее большим пальцем, размазывая по горящей коже.

   Дрожу и не смею пошевелиться, чувствуя себя невозможно слабой.

   Вран молчит, а затем медленно наклоняется и, не отводя взгляда, касается губами моего рта.

   Его дыхание теплое и обжигает, словно ставя клеймо на коже. Мой первый поцелуй с мужчиной крадет воздух и останавливает сердце.

   Чужие губы кажутся мягкими и теплыми, но меня не обманешь.

   Вран смотрит в мои глаза, не моргая. Удар сердца. Еще один.

   Серые радужки темнеют, Вран отстраняется, и невидимая мне толпа взрывается криками.

   Он поднимается и встает в полный рост, протягивает мне ладонь, и теперь я имею полное право ее коснуться.

   Делаю вдох и сажусь, тянусь ладонью, и пальцы Врана сжимают мои. Мои руки дрожат, и он это чувствует.

   Осталась самая малость. Я должна склониться перед своим мужем.

   Встаю с ложа, застеленного шкурами, и, наконец, оглядываясь по сторонам. Повозка сплошь покрыта лепестками и присыпана зерном. Борта сверкают от украшений и монет – даров жителей клана. Удивленно осматриваюсь, не веря увиденному. Вижу золото и яркие камни – голубые, алые, зеленые. Столько золота и камней, сколько никогда не видела в своей жизни.

   Люди стоят рядом с повозкой, тянут руки, улыбаются и кричат мое имя. Их так много, что на краткий миг мне кажется, что они здесь, чтобы задавить меня, разорвать на части.

   - Энира! Одаренная! Энира!

   Голова начинает кружиться, вцепляюсь в руку Врана, едва не теряя равновесие.

   Он, кажется, улавливает мое состояние и тут же берет меня под локоть, не давая рухнуть с повозки перед всей этой восторженной толпой.

   - Эни…

   Краем глаза вижу стоящую на земле Ясну. Она смотрит на меня, а в глазах ее блестят слезы. Так, наверное, смотрела бы на меня мать, будь она здесь.

   Ясна глядит на меня долгим взглядом и понимающе кивает, и я делаю глубокий вдох собираясь сделать то, что должна.

   Поворачиваюсь к Врану, стараясь не смотреть в его лицо, и сглатываю.

   Крепкая рука сжимает мои дрожащие пальцы, но это не помогает. Наоборот.

   Смотрю на свою маленькую руку в его большой руке и прикрываю веки.

   Склоняю голову и медленно опускаюсь на колени, все еще держась за Врана. Тихо шуршат перья на платье и в волосах.

   Послушная жена преклоняется перед мужем, как того требуют традиции.

   Толпа ликует, звуки горна разносятся над долиной.

   А я чувствую, как дрожу всем телом, будто зверек, загнанный охотничьими псами.

ГЛАВА 10.

Дом, в котором мне предстоит жить, оказался не таким, каким я его себе представляла. Не сказать, что я много думала над тем, где живет Вран – скорее, не думала вообще, - но спроси меня кто, в каком доме должен жить сын Главы клана, то я начала бы описывать богатый особняк в центре поселения, как у Старейшины Катила. Без лишних сомнений и размышлений. Иначе и быть не могло.

   Могло, оказывается.

   Расположенный на краю деревни, вдали от главных улиц, дом смотрится сиротливо и тоскливо, с двух сторон окруженный скалистыми холмами.

   Оглядываюсь, на краткое мгновение позабыв о страхах. Не переставая восторженно гудеть, толпа почтительно расступается, когда Вран, держа мою руку, ведет к гостеприимно распахнутым воротам. На воротных столбах черные ленты и пучки связанных перьев – единственное украшение. Выглядит не празднично, а жалко.

   Невольно вспоминаю яркие ткани и венки из цветов, которыми был убран весь двор Старейшины Катила. Одного взгляда на эту пышность хватало, чтобы понять, как в доме рады новой хозяйке.

   Мне, видимо, рады все, кроме Врана. Его лицо не выражает ровным счетом никаких эмоций, губы сжаты в линию, глаза холодны и смотрят мимо меня.

   Рука безжизненно застыла в его ладони. Боюсь пошевелить пальцами, будто любое движение выдаст появившееся тревожное волнение.

   По традиции, завтра будет праздник для всего клана, а сегодня праздновать разрешено лишь мужу. Он получит мое тело, а что это, как не щедрый дар? Сглатываю и задеваю носком туфли какой-то камушек. Вран откликается молниеносно, поддерживая за талию и не давая некрасиво клюнуть носом на глазах толпы. Легкое прикосновение рождает в груди бурю.

   Мне страшно оттого, что этот человек, незнакомый мне, чужой, враг, погубивший мою спокойную размеренную жизнь, совсем скоро, как зайдет солнце, получит полное право на мое тело.

   Громкий лай заставляет вздрогнуть. Испуганно шарахаюсь в сторону от большой косматой псины.

   - Это Мишка. Она добродушная.

   Вран отпускает меня и треплет псину по голове. Собака нюхает мои туфли и подол платья, потом лениво взмахивает хвостом-колечком и со вздохом отходит прочь.

   За спиной захлопываются тяжелые ворота, отсекая нас от радостно гудящей толпы, и невольно сглатываю, ощущая вставший в горле ком.

   Дом Врана одноэтажный, но довольно большой, сложен из толстых бревен. Двор зарос травой, от ворот к дому ведет вытоптанная дорожка, засыпанная мелким камнем.

   Вижу колодец с поставленным на краю ведром. До ушей доносится гусиное гоготание и возмущенный крик петуха. Где-то за домом расположился птичник.

   По забору тянется собачья пристройка – две просторные конуры. Мишка роет носом у перевернутой миски, вторая псина – размером с медведя, не меньше, даже не смотрит в мою сторону, храпя в своем домике.

   - Это Мальчик. Он старый и глухой, почти ничего не видит, - поясняет Вран, проследив за моим взглядом. – Он тебя не тронет.

   Обнадеживает. К собакам я отношусь с осторожностью и особой любви не питаю. В отличии от Врана. Даже голос смягчился, когда он заговорил о своих питомцах. Добавляю этот незначительный штрих к его портрету и тут же забываю, потому что дверь дома распахивается и навстречу нам спешит маленькая сморщенная, как печеное яблоко, старушка.

   - Наконец-то! Вы прибыли! Я уж и очаг растопила и на стол накрыла! Проголодались? Заходите скорее, нечего на улице топтаться!

   Старушка маленькая, а мгновенно занимает собой все пространство, без лишних стеснений оттесняя Врана. Она берет меня за руку и увлекает за собой в дом.

   Традиции растворяются в воздухе под натиском старушки. Муж должен перенести жену через порог на руках, должен подать ей первый ломоть хлеба и дать испить воды из своей кружки.

   Ничего этого не случается, потому что старушка неумолима, как налетевший ураган. Захожу в дом следом за ней, переступаю порог сама, без помощи новоиспеченного мужа.

   Так даже лучше. Не хочу ощущать прикосновения Врана, не хочу смотреть в его пепельные глаза и принимать пищу из его рук.

   Наш союз иллюзорен, он зиждется на лжи и боли. Традиции и обряды… кому они нужны, когда я мечтаю убить собственного мужа?

   А пока, ощущая неловкость, преодолеваю сени и замираю, оказавшись в просторной комнате.

   На стене висит арбалет и колчан, над горящим очагом красуются огромные ветвистые рога.

   Пол почти полностью покрыт шкурами, как коврами, шкур так много, что ими устланы даже кухонные лавки. Непозволительная роскошь, которая здесь кажется чем-то естественным.

   Запоздало вспоминаю, что Вран - Главный Охотник клана. Значит, поговорка «сапожник без сапог» явно не про него.

   - Не стой столбом, девочка, присаживайся!

   Старушка замечает мое молчаливое удивление и усаживает в плетеное кресло, конечно, покрытое мягкой шкурой. Вран проходит к широкому столу и молчаливо меняет оплавившийся огарок свечи в подвесном светильнике.

   Сажусь в кресло и едва дышу. Потому что все происходящее кажется ненормальным.

   Чего я ожидала? Охапки цветов, головокружительные поцелуи и нежные слова? Думала, что муж возьмет меня на руки и отнесет в спальню?

   О, Богиня! Конечно, нет.

   Но мне странно сидеть в пусть и удобном, но чужом кресле, и смотреть как маленькая старушка суетится, накрывая на стол.

   Я даже не знаю, кто она такая!

   Вран молчалив и не смотрит в мою сторону, неспешно занимается светильником, будто это самое важное занятие в мире. Я же кажусь себе гостьей, впервые переступившей порог чужого дома.

   Дома, который теперь должен стать моим.

   Опускаю взгляд и смотрю на свое роскошное платье, которое смотрится до предела неуместно среди рогов, подвешенных на стенах, и шкур, застилающих пол.

   - Народ-то разошелся? До чего любопытные! – качает головой старушка, нарезая ломти душистого хлеба. – Никакого покоя теперь с этой свадьбой!

   Вран не отвечает, только хмыкает что-то невнятное себе под нос.

   - Ты бы шла переоделась, девочка. Скоро уже кушать будем, - старушка кивает куда-то в глубину дома, и я, растерянная и удивленная одновременно, послушно встаю с кресла.

   Помню полные веселья рассказы Кэйры о том, как Катил снимал с нее свадебное платье. Жаль, что я не смогу рассказать подруге, что моему мужу нет дела до платья. Ему нет дела вообще ни до чего, кроме светильника.

   Он не показывает мне дом, не провожает в спальню, он не делает ровным счетом ничего, будто не желая и словом со мной обмолвиться.

   Руководит всем происходящим неведомая мне старушка, а я принимаю неписанные правила.

   Прохожу по длинному коридору, минуя выход на задний двор и кладовые. Оказываюсь у двух закрытых дверей и наудачу толкаю одну из них. Спальня, представшая взгляду, скромная и довольно тесная. Слева от входа расположилась низкая деревянная кровать, застеленная шерстяным одеялом. Комод, стоящий рядом, завален лоскутами выделанной кожи, сверху небрежно брошен короткий нож. Старый медный подсвечник стоит рядом с кружкой, забытой на самом краю.

   В груди становится неприятно, будто веревки натягиваются. Комната Врана, конечно. Понимаю это со всей убежденностью и тут же закрываю дверь.

   Вторая спальня просторнее и светлее первой. На прикроватной тумбочке стоит букет садовых цветов – единственное приветствие новой хозяйке дома. От кого, интересно? Наверняка, старушка постаралась.

   Сердце ухает в пропасть. Вижу свой старый дорожный сундук, бросаюсь к нему, едва не путаясь в подоле платья. Сажусь на колени прямо на пол и отщелкиваю замки. Значит, вот где были все мои вещи, пока я жила у Ясны!

   Хватаю старое серенькое домашнее платье и прижимаю его к лицу, вдыхая запах дома.

   Наполняю легкие теплом материнских объятий, дышу и не могу надышаться. Мама стирала это платье своими руками, вымачивала в травах, придавая ткани мягкость и легкий аромат.

   Слезы щиплют глаза, зарываюсь носом в складки платья и плачу. Боль прорывает плотину, плещется водопадом, не щадя.

   Скрип половицы заставляет вздрогнуть. Вскидываю голову, оборачиваюсь через плечо и вижу Врана, застывшего в дверях.

   Взгляд у него не простой, не разглядеть за серыми радужками мечущиеся мысли. Мелькнуло на лице что-то неясное, будто сомнение, и тут же пропало.

   Вран делает шаг вперед и проходит в комнату.

   - Не забудь поблагодарить Крету. Это она привела все здесь в порядок.

   Молчу, стискивая в пальцах платье. Вран не смотрит на меня, протягивает руку и касается яркого цветка на тумбочке. Черные праздничные одеяния сидят на нем как вторая кожа. Прядь волос падает на глаза, когда он чуть наклоняет голову, будто завороженный красотой букета.

   Тишина обрушивается сверху, пригвождая к полу. Едва дышу, не зная, что сказать.

   Мой муж стоит передо мной, и я только сейчас понимаю, что с сегодняшнего дня принадлежу одному ему. Не себе – ему, моему врагу.

   Смотрю на его руки и широкую спину, веду взор вверх по линии шеи, на которую падают непослушные волосы. Кэйра назвала бы его красивым, но я вижу затаившегося дикого зверя, с которым мне предстоит жить в одной клетке.

   Судорожно вздыхаю, из груди вырывается то ли стон, то ли сип, и Вран оборачивается, моргает, точно сбрасывая оковы сна, и, наконец, переводит взгляд на меня.

   Смотрит сверху вниз долгим изучающим взглядом.

   - Понимаю, что ты, возможно, ожидала чего-то другого, но твой дом теперь здесь. Я живу один, Крета помогает мне по хозяйству. Не груби ей и не обращай внимания на ее причуды – она добрая старушка, и старалась, чтобы тебе было уютно.

   - И не собиралась, - отвечаю тихо.

   - Завтра будет праздник по случаю заключения нашего союза, и, как ты знаешь, на празднике ты должна познакомиться с моим отцом. Надеюсь, ты будешь благоразумна и…

   Вран замолкает, и мы оба понимаем, что он имеет в виду. От меня требуют молчания и покорности, никаких грубых выпадов и упоминаний произошедшего. Будто я мечтала оказаться среди Стальных Воронов и радуюсь заполучить в мужья одного из сыновей Главы. Будто большая удача свалилась на мою голову.

   Только Одаренная здесь я. И судя по крикам, с завидной периодичностью доносящимся до слуха, жители клана удачей считают меня.

   Но повторять дважды мне не нужно. Киваю и смотрю куда-то ниже подбородка Врана. Не могу заглядывать ему в глаза, охваченная тихой ненавистью.

   - Я буду благоразумна.

   Потому что только благоразумие поможет мне осуществить свои планы.

   - Если это так, то… В мое отсутствие ты сможешь ходить, куда хочешь, и общаться, с кем хочешь. Ясна тяжело больна, и мы все ждем…

   - Знаю, - перебиваю его, хмуря брови. – Я все знаю. Я здесь, потому что клану нужна Целительница.

   Вран хмыкает, явно удивленный моей смелостью. Я же не удивлена вовсе – не могу слушать его, хочу, чтобы он быстрее ушел и оставил меня одну. Хочу снять с себя черное проклятущее платье и облачиться в свое мягкое и родное.

   Но мужчина, стоящий в паре шагов от меня, настойчив.

   - Ясна будет обучать тебя, пока может. Если что-нибудь понадобится – говори. Если кто-то обидит тебя – говори. Сообщай мне все, что посчитаешь нужным – с сегодняшнего дня я несу за тебя ответственность.

   Не отвечаю, погруженная в собственные мысли. Слова, которые мечтала бы услышать каждая девушка, совсем не трогают, потому что знаю, что за ними скрывается.

   Я не просто жена сына Главы клана, я – Одаренная. Никого не волновала бы моя судьба, окажись я обыкновенной девушкой, не носящей на шее Поцелуй Богини.

   Вручили ли меня Врану как трофей или в наказание – неизвестно, но знаю одно – он скован цепью долга перед своим кланом.

   Его жена – надежда и чаяние людей, а значит, мне ничто не угрожает. Он не тронет меня и пальцем, потому что всех вокруг заботит мое состояние. Не думаю, что Главе Сколлу охота искать еще одну Одаренную. Не каждый клан беззубый, как Лисицы.

   - Энира, посмотри на меня!

   Собственное имя ударяет по ушам, слова звучат как приказ, и послушно поднимаю голову.

   - Ты слышала, что я сказал?

   - Да.

   - Хорошо.

   Вран помедлил, а затем добавил чуть тише:

   - Давай помогу снять платье.

   Вспыхиваю, как сухой лист в очаге. Щеки предательски полыхают жаром. Не успеваю и слова сказать, как Вран оказывается за моей спиной. Он присаживается сзади на одно колено и убирает мои мешающие волосы со спины. Вплетенные перья ворона шуршат под его ладонями.

   Стискиваю вспотевшими пальцами домашнее платье и замираю, забыв сделать вдох.

   Чужие руки касаются аккуратно, ведут по шнуровке вниз, к пояснице. Выпрямляю спину и тихо-тихо втягиваю носом воздух. Сердце бьет по ребрам так сильно, что его, наверное, слышно и на улице.

   Вран действует умело, будто только и занимался всю жизнь тем, что раздевал женщин. От едкой мысли во рту становится сухо.

   Шнуровка расслабляется, платье медленно сползает по плечам, оголяя спину, всего чуть-чуть, но так, что чувствую кожей воздух.

   Дрожу, не в силах справиться с собственным телом. Впервые в жизни мужчина дотрагивается до меня так. Необъяснимый страх просыпается в самой середине груди, неумолимо расползаясь по коже.

   Вран трогает мои волосы, вбирает их в ладони и отводит в сторону.

   Молчит какое-то время, а я ощущаю его взгляд на коже, как раскаленное клеймо.

   - И вправду похоже на поцелуй, - едва слышно произносит он, а затем с глубоким вздохом отпускает пряди, рассыпая их по спине.

   Он поднимается, и я оборачиваюсь, смотрю на него, запрокинув голову, прекрасно зная, что он читает плещущийся в моих глазах страх.

   - Переодевайся и приходи ужинать. Крета приготовила для тебя пирог.

   - Хорошо, - через силу выдавливаю я.

   Вран отводит от меня взгляд и направляется к выходу. Лицо его не выражает ровным счетом ничего.

ГЛАВА 11.

Праздничный ужин совсем не похож на тот, что я, будучи юной девчонкой, себе воображала, когда думала о собственной свадьбе. Я представляла огромные столы, ломящиеся от яств, множество гостей, упивающихся сидром и вишневой настойкой.

   Дом Врана кажется неуютным, чужим, темным и холодным, хотя очаг растоплен, а огонь весело трещит, пожирая поленья.

   На столе стоят горшочки с печеным картофелем и целая сочащаяся жиром утка. Гостей нет – только я и Крета, которая отчего-то сидит с нами за одним столом, будто она член семьи, а не прислуживает в доме.

   Семья. Моя семья осталась далеко от сюда.

   Сажусь на скамью, накрытую овечьей шкурой, и поправляю складки домашнего платья. Никаких черных перьев и жестких сборок – только привычная мягкость ткани.

   Колени чуть дрожат, в груди теплится волнение. Не знаю, о чем говорить, куда глядеть. Вран садится напротив, отламывает ломоть хлеба, пододвигает к себе горшочек с картофелем. На меня и не смотрит, будто я не существую, явно чувствует себя свободно, не испытывая стеснения. Оно и понятно – он у себя дома, а жена, свалившаяся на его плечи, не более чем элемент мебели, не раздражающий глаза.

   Наверное, это хорошо, и я должна радоваться. Но волнение разрастается, сковывает тело, рождаем спазм в горле.

   Чего я боюсь? Ответ очевиден. Он – мой муж, а я его жена. И сегодня ночью я должна исполнить свой супружеский долг, а картофель и утка — это растянувшая прелюдия к самому главному.

   Голова немилосердно гудит. Крета охает, трет поясницу и принимается нарезать птицу.

   Замечаю, что Вран терпеливо ждет, пока она закончит и положит куски по тарелкам. Не начинает трапезу без своей старой прислужницы?

   Как завороженная смотрю на то, как ловко Крета разделывается с уткой. Наконец, она заканчивает и с тяжелым вздохом опускается в плетеное кресло, придвинутое к столу. Удивительно, но она сидит в удобном кресле, а Вран и я довольствуемся лавками.

   И тут же осознаю, что Крета восседает во главе стола, будто хозяйка дома.

   - Вознесем молитву Богине, - Крета прижимает два пальца к губам и закрывает глаза.

   Моргаю, смотрю, как Вран послушно повторяет за ней. Замираю и жду.

   У Серебряных Лисиц не принято благодарить Богиню перед каждой трапезой, а потому чувствую неловкость, хотя не происходит ничего, что должно меня смутить.

   - Сияющая в звездном небе, та, что прикасается к земле лунным светом, та, что благословляет нас, Хранительница Мудрости, будь сегодня здесь, будь с нами! – шепчет Крета, затем открывает глаза, опускает руку и смотрит на меня.

   - Как замечательно, что ты теперь с нами, - говорит она с придыханием и я ощущаю дрожь, скатившуюся по плечам.

   - Кушай, девочка, ну же! Ты такая бледная, не заболела?

   - Нет… все в порядке.

   - Тогда кушай скорее!

   Аппетита нет совершенно, но я заставляю себя проглотить все, что у меня на тарелке. Вран ест быстро, закусывая хлебом, не произнося ни слова.

   Крета охает, трет спину, сетует на погоду, рассказывает про заболевшую козу, у которой упал удой, не давая тишине обрушиться и придавать нас.

   Она спасает «праздничный» ужин так ловко, что я невольно восхищаюсь.

   - Я бы могла попробовать сделать мазь… - начинаю тихо, и Крета тут же подхватывает мои слова.

   - Я буду безмерно благодарна! Уж сколько я ни ходила к Ясне, а толку никакого!

   Вран хмыкает и впервые за все время подает голос:

   - Может быть, не стоит таскать воду с колодца и вязанки дров, чтобы спина не болела? Я же говорил, что, если необходимо взять помощника…

   - Глупости не городи! Сначала он возьмет мальчишку, который будет таскать воду, а потом дворовую девку, которая будет убираться в доме! А зачем тогда нужна я?

   Вран тихо смеется и качает головой.

   - Ты же знаешь, что без твоей помощи я пропаду.

   - Теперь у дома появилась хозяйка, вдвоем нам с ней будет легче.

   И вот оно – тишина окутывает плотным коконом, разливая в воздухе напряжение.

   Хозяйка дома. Даже звучит смешно.

   Смотрю в свою опустевшую тарелку, втягиваю носом воздух, а затем медленно выдыхаю.

   - Конечно, я всегда помогала матери по хозяйству, - поднимаю взгляд и улыбаюсь.

   Крета воодушевленно всплескивает руками, благодарно улыбается в ответ на мою улыбку, а затем вдруг, словно опомнившись, суетливо начинает убирать со стола.

   - Сиди, сиди, - отмахивается она от предложения помочь, но я поднимаюсь с места, и ей приходится отступить.

   Вран коротко благодарит за ужин, не смотря ни на меня, ни на Крету, поднимается из-за стола и выходит из дома. Хлопает дверь, раздается лай собак за окном.

   Молчаливо собираю тарелки и опускаю в таз, полный воды.

   Праздничный ужин можно считать завершенным.

   Крета разрешает мне помыть посуду, а затем, вручая подсвечник с горящей свечой, буквально прогоняет прочь, не позволив хозяйничать на кухне, которая теперь по праву принадлежит мне. Не зная, куда деться в чужом доме, отправляюсь в свою новую комнату.

   Когда дверь тихо захлопывается, становится чуть легче. Совсем немного, но тиски, сжимающие сердце, ослабляют хватку.

   Выглядываю в окно, но не могу разглядеть ровным счетом ничего –ночь спустилась с гор, закрыв долину черным покрывалом. Из моего окна не видно теплых огоньков чужих окон, не вьется дымок из печных труб – на меня смотрит непроглядная темнота.

   Задергиваю плотные занавеси, ставлю подсвечник на прикроватную тумбу и устало присаживаюсь на кровать. Она чуть скрипит под моим весом, но матрас кажется мягким и упругим.

   Веду ладонью по цветастому покрывалу, трогаю пышную перьевую подушку. Обвожу комнату взглядом, смотрю на тени, отбрасываемые огоньком свечи.

   Мой новый дом. Место, где мне предстоит провести всю свою жизнь. Поверить невозможно.

   Собаки заходятся лаем, слышу, как хлопает входная дверь, то ли впуская Врана, то ли выпуская Крету.

   Сижу в полумраке, превратившись в статую – только ладонь гладит и гладит покрывало.

   Жду неминуемого, как, наверное, любая девушка в свою первую брачную ночь. Должна ли я раздеться или Вран сам снимет мое платье? Как это было у Кэйры? Голова гудит, словно внутри вьется пчелиный рой.

   Должна ли я ожидать мужа обнаженная и под одеялом? Кэйра рассказывала, что большинство мужчин не любят возиться с женскими застежками. Она говорила, что они вообще не любят возиться с женщинами, а само сокровенное действо занимает несколько минут. И беспокоиться не о чем.

   В первый раз будет больно, а потом и замечать не буду.

   Кэйра рассказывала, как иногда, напившись моих снадобий, Катил наваливался на нее, пыхтел в шею, а она давилась смехом, смотря в потолок спальни. Звучало не очень привлекательно, но, по крайней мере, не страшно.

   И все же я боюсь.

   Страх завладевает телом, сковывает руки и ноги, заставляет сердце стучать чаще, разгоняя превратившуюся в лед кровь.

   Не знаю, сколько времени я просто сижу на кровати – в какой-то миг оно потеряло для меня смысл, став вязким киселем.

   Скрип половиц за дверью возвращает в реальность. Судорожно дергаюсь, когда дверь открывается, и в комнату входит Вран.

   Он делает шаг и замирает, удивленно смотря на меня.

   Не представляю, что его удивило – то, что я сижу с прямой спиной на кровати или страх, нарисованный на моем лице. Уверена, и то и другое.

   Он осторожно прикрывает за собой дверь и приближается. Сглатываю, опускаю взгляд вниз, сжимаю в ладони уголок подушки.

   Кровать продавливается под весом Врана, когда он садится со мной рядом.

   Безотчетный страх окутывает, пленяет, лишает разума. Мне страшно, и я ничего не могу с этим поделать. Я будто уже и не я, не та, которую я знаю.

   - Как тебе эта комната?

   Вздрагиваю всем телом, не ожидая простого вопроса. Голос Врана звучит ровно и спокойно. Он ничего не боится, потому что он мужчина, который меняет мир под себя. Его не вырвали из объятий матери, не привезли в чужой дом. Не убили его друга.

   - Мне… нравится, - голос предательски дрожит.

   Смотрю в пол, не в силах поднять взгляд. Нравится? Да, наверное. А, может быть, это все, что я могу ответить.

   Краем глаза вижу, как Вран чуть поворачивается ко мне и поднимает руку. Пальцы невесомо касаются моих волос, отводят прядь от лица.

   Дрожу, как мышь, не в силах сделать что-либо со своим непослушным телом. Скорей бы это кончилось. Пусть он сделает это как можно быстрее и оставит меня в покое.

   Прикрываю веки, прячась в спасительной темноте. Дыхание становится частым, приоткрываю губы и делаю сиплый вдох.

   Почему я так напугана? Близость между мужчиной и женщиной не тайна, скрытая за семью печатями. Мне нужно только немного потерпеть, и он уйдет, получив то, за чем пришел.

   Чувствую прикосновение к щеке – согнутым пальцем Вран ведет по моей скуле, вверх, к виску, заправляет прядь волос за ухо.

   Шуршит одежда, когда он придвигается ко мне ближе. Втягиваю воздух носом и замираю, ощущая прикосновение чужого рта к своим губам. Горячее дыхание опаляет, в груди давит, сжимает легкие. В висках начинает стучать, и я мгновенно лишаюсь сил.

   Вран целует меня медленно и очень нежно, без напора, так, словно и сам не уверен в том, что делает. Нижнюю губу, верхнюю, а затем аккуратно проникает влажным языком между.

   Задыхаюсь, не могу сделать ни вдоха. Не хочу его, не хочу всего этого…

   Жар рождается внутри, распускается огненным цветком внизу живота. Стараюсь дышать часто-часто, не позволяя голове уплыть. Глупое тело подводит меня, не понимает, что нельзя реагировать на ласкающие губы, язык. На пальцы, поглаживающие щеку, спускающиеся вниз по шее.

   И с ужасом понимаю, что у меня ничего не выходит.

   Скулы стыдливо горят, все лицо пылает.

   Вран – мой враг! Тот, кого я должна убить!

   Мысль затухает под прикосновениями Врана, едва затеплившись. Его пальцы гладят мое плечо, рисуют узоры на ткани платья, тянутся к шнуровке спереди, поддевают петельку.

   Влажный рот терзает непослушный мой, язык ласкает нежно и пьяняще. Слышу тихий стон, и вдруг осознаю, что это я не сдержалась, позволив ему сорваться с губ.

   Дрожь прокатывается по плечам – понимаю, как низко я пала. Как быстро сдалась под властью глупого, жаждущего ласки тела.

   Тяжело дышу, отворачиваюсь, прерывая изводящий поцелуй. Опускаю голову, прячась за пеленой волос.

   Рука Врана застывает на моем плече, а затем отпускает. Он отстраняется, тяжело дыша, будто борясь с самим собой.

   Не могу поднять взгляд и заглянуть в серые глаза. Меня трясет, как в лихорадке, стискиваю пальцы в кулак, чувствуя, как полукружия ногтей впиваются в кожу.

   Желание горит во мне, плавит разум, скребет внутри острыми когтями. Неужели… это настоящее? То, что я чувствую – как я допустила это?

   Один поцелуй - и я проиграла бой?

   - Я… понимаю твой страх, - произносит Вран тихо. – Глупо было бы ожидать другого.

   Вскидываю голову и сглатываю пересохшим горлом, встречаясь взглядом с серыми глазами. Они кажутся темными, почти черными, не человеческими, а звериными.

   Давлю в себе хриплый безумный смех, понимая, что Вран ошибается. Он думает, что мной владеет только страх перед ним – человеком, который стал моим мужем. Но это неправда – страх уступил место необъяснимой страсти, нахлынувшей, как разлившаяся река.

   Делаю вдох и не могу выдохнуть. Между бедер мокро и жарко. Всхлипываю, с трудом сдерживая сумасшедший смешок, и впервые понимаю, что Вран красив. Может быть, тому виной пламя свечи, отбрасывающее тени, а может, я просто не замечала раньше.

   Высокие скулы, твердый подбородок, упрямая линия рта. И темные волосы - почти одного цвета с моими.

   Вран отводит взгляд первым, дергается уголок его рта, и он поднимается с кровати.

   Моргаю, ровным счетом ничего не понимая. Он… хочет уйти?

   - Здесь когда-то жила моя мать. Это была ее спальня. Она самая просторная и светлая, а окна выходят в сад.

   Вран говорит, а голос его звучит так, словно в горле стоит ком. Он не смотрит на меня, а я не могу отвести от него глаз.

   - А эти цветы были ее любимые, - Вран кивает на букет, стоящий на тумбочке. – Было сложно достать их, ведь уже холодно. Я надеялся, что они тебе понравятся. Доброй ночи, Энира.

   Пытаюсь вымолвить хоть слово, выдавить из себя любой звук, но не могу, как ни пытаюсь. Вран почти бесшумно ступает прочь, открывает дверь, а потом так же бесшумно ее закрывает. Скрипят половицы, а потом хлопает соседняя дверь.

   Он зашел в свою комнату.

   Слезы вдруг текут по щекам, я глотаю их, кусаю губы, на которых еще чувствуется вкус поцелуя, и падаю на кровать, зарываясь лицом в покрывало. Слезы душат меня, я давлюсь рыданиями, стискивая кулаки.

   Вран не должен узнать, что я плачу, потому что он не поймет. Никто не поймет. Я и сама ничего не понимаю.

ГЛАВА 12.

Пол ночи не могу сомкнуть глаз, а затем проваливаюсь в сон без сновидений, как в глубокую темную пропасть.

   Меня будят скрип открываемой двери и звуки шагов. Без особых церемоний Крета проходит к окну и раздвигает занавеси, пуская в комнату дневной свет.

   - Доброе утро, Энира! Сегодня нужно встать пораньше, впереди тяжелый день. Воду для умывания я оставила в ванной комнате. Поторопись, а то остынет!

   Со вздохом приподнимаюсь на кровати и тру глаза пальцами. Прекрасно, наверное, выгляжу, пролив море слез! И вдруг понимаю, что так и не разделась, заснув в домашнем платье.

   Крета будто не замечает этого, как и не замечает, что первую брачную ночь я провела в одиночестве. Она не говорит ни слова о том, что я не разделила ложе с мужем, будто ее это не касается. Так и есть.

   И все же - неправильно. Жена должна принадлежать мужу, а до тех пор, пока не случилась первая близость, брак считается не свершившимся.

   Вран – мой муж и одновременно нет.

   Не думаю, что Крета будет распускать сплетни, но ощущаю неловкость, будто должна оправдаться, что встречаю утро в платье, которое с меня так и не сняли.

   - Я вчера очень устала…

   - Именно поэтому Вран не дал мне поднять тебя на час раньше! Торопись, праздник уже начался, а Сколлу наверняка не терпится познакомиться с женой сына!

   От упоминания Врана становится тошно. Спускаю ноги с кровати и медленно киваю.

   - Я потороплюсь.

   Крета уходит, а я какое-то время просто сижу на краю постели и не нахожу сил, чтобы встать. Не хочу видеть Врана. В груди как червоточина, разъедающая сердце. Не понимаю своих чувств, не могу разобраться в оттенках черного и красного.

   Оставляю тщетные попытки, делаю глубокий вдох, медленно выдыхаю и поднимаюсь.

   В ванной комнате не задерживаюсь, как меня и просили. Умываюсь, привожу в порядок волосы, найдя расписной гребень на полке близ зеркала. Не думаю, что он принадлежит Врану, а потому уверенно беру в руки. Не сомневаюсь, что о гребне позаботилась Крета. Или все же не она?..

   Перед мысленным взором всплывает букет, оставшийся в моей новой спальне. Уголок рта невольно растягивается в подобии улыбки, но тут же овладеваю собой.

   Новое платье, ожидающее меня на крючке у входа, не такое роскошное, как вчерашнее, но тоже сшито из дорогой ткани, богато украшено вышивкой, и, конечно же, черного цвета.

   Разве могло быть иначе?

   Одеваюсь и неожиданно радуюсь тому, какое оно удобное и легкое. А еще скромное и достаточно закрытое, чтобы не привлекать ненужных взглядов.

   Вран ждет меня у растопленного очага. Стоит, небрежно привалившись плечом к стене и сложив руки на груди. Конечно же, одетый в черное. Взгляд его не