Оглавление
- АННОТАЦИЯ
- ГЛАВА 1
- ГЛАВА 2
- ГЛАВА 3
- ГЛАВА 4
- ГЛАВА 5
- ГЛАВА 6
- ГЛАВА 7
- ГЛАВА 8
- ГЛАВА 9
- ГЛАВА 10
- ГЛАВА 11
- ГЛАВА 12
- ГЛАВА 13
- ГЛАВА 14
- ГЛАВА 15
- ГЛАВА 16
- ГЛАВА 17
- ГЛАВА 18
- ГЛАВА 19
- ЭПИЛОГ
АННОТАЦИЯ
Её земли были настолько нужны Августории, что её сделали женой брата короля. Но что-то неладное творится на севере. Принц крови затевает мятеж и теперь Кали уже не принцесса, а пленница. Её супруг наутро будет казнён. Вот только люди, которые вершат судьбу королевства не отказываются от своих целей так легко. А значит Калли получит нового супруга, а поверенный короля - не только нелюбимую жену, но весь клубок северных интриг в приданное.
ГЛАВА 1
— Подъём! — кованый сапог врезался под ребро, и Калли едва успела спрятать пальцы, по которым должен был прийтись следующий удар.
Больше всего она боялась, что повредят руки. Тогда она не сможет ни рисовать, ни писать. Тогда она станет никем — как и хотел Рудольф.
— Где мой… лорд?.. — Калли договорила с трудом, кашель рванулся из пересохшего горла, а ответом ей стал раскатистый смех обоих вошедших в камеру мужиков.
— Соскучилась по своему муженьку? Так хочешь, я его заменю?
Калли стиснула зубы, когда говоривший подцепил её за подбородок и потянул вверх, заставляя подняться с пола и встать перед ним на колени. Руки были скованы, но не за спиной, как во сне. Они не боялись её. Хорошо.
Калли с трудом заставила себя сдержать плевок. Из пухлых губ её экзекутора пахло чесноком, и когда он говорил — в лицо Калли летели маленькие капельки слюны.
— Тихо, Жольт, — другой положил руку спутнику на плечо, — король ещё не вынес приговор. Не торопись.
Свободная рука его скользнула Калли по плечу, будто изучая её.
«Что здесь изучать?» — билось у Калли в голове. Она отлично представляла, как выглядит в этот момент: в изорванных одеждах, дорогой шёлк превратился непонятно во что. Волосы чернели на голове вороньим гнездом. Губы потрескались, а правая половина лица так болела, что, должно быть, представляла собой один огромный синяк.
— Тебе, видимо, даже шлюхи в борделях не дают, раз ты решил поиметь такую, как я, — произнесла она раньше, чем поняла, что говорит это вслух.
Ярость исказила лицо кирасира.
«Ну, всё, — подумала Калли. — Сейчас меня будут бить».
Но логического завершения разговора так и не произошло.
Второй кирасир снова стиснул плечо напарника.
— Не сейчас, Жольт, — твёрдо сказал он, — время идёт. Если опоздаем, то поимеют тебя и меня, а не её.
Пальцы Жольта на подбородке Калли несколько ослабли. Он поймал цепь, удерживавшую её руки, и дёрнул вверх.
— Ладно, идём, — буркнул Жольт, но когда Калли, пошатываясь, поднялась на ноги и направилась было к двери, рванул цепь на себя, так что та едва ли не рухнула в его объятья. Снова губы кирасира оказались у самого её лица, и, проследив ими контур уха, Жольт произнёс: — Когда он прикажет колесовать тебя, как и твоего муженька, у нас с тобой будет целая ночь, перед тем как палач приведёт в жизнь приговор. И ты захочешь, чтобы она не кончалась никогда.
Жольт хрипло расхохотался и, больше не удерживая Калли, двинулся вперёд, волоча её на цепи за собой.
Приёмный зал дворца Авроры в самом сердце Вечного города больше походил на солнце, расстилавшее по небосводу свои лучи, чем на те скромные по здешним меркам аппартаменты, к которым Калли привыкла.
Она знала, что в Августии Остеррайх не скупятся на лоск. Свиты местных герцогов могли составлять несколько десятков человек, не считая охраны и слуг. И столько же, если не больше, вмещал в себя каждый дворец. Но даже по меркам Августии апартаменты Боренсхайтов преввосходили любой разумный размер. Это был скорее город в городе, чем просто дворец. Город, в который по приказу августа съезжалась не только вся семья короля, каждый со своим двором, но и все владетели провинций от Южного моря до Лазоревых гор. Многочисленные фонтаны били вдоль аллей, и ветер, всегда настолько сильный здесь, что чайки ломали крылья, пытаясь пересечь город от одной границы до другой, относил их в сторону, осыпая придворных мириадами брызг.
Тем смешнее на ухоженных зелёных аллеях смотрелась она, в изодранной нижней рубахе из грубого льна, перепачканной кровью и грязью — по обычаю Остеррайха прежнюю одежду сорвали, прежде чем отвести пленницу на суд. Тем больше взглядов устремлялось на неё.
Едва охрана пропустила сквозь ворота процессию из двух кирасиров и их подопечного, Калли попыталась воспользоваться возможностью и задрать голову вверх — но Жольт тут же рванул цепь с такой силой, что Калли оступилась и едва не уткнулась носом в лужу пролившейся из фонтана воды.
Оба стражника захохотали и потянули её вперёд, так что Калли оставалось лишь тащиться за ними следом, потупив взгляд, и стараться не замечать, как таращатся на неё все кругом.
Она и её провинция жили иначе — но они тоже знали, что такое позор. И Калли оставалось лишь стискивать зубы и думать о том, что придёт день, и она отомстит — если, конечно, завтра же утром её не прикажут колесовать.
Повинуясь движению стражей, Калли рухнула на покрытый мозаикой зелёных и белых мраморных плит пол. Она замерла на коленях, не пытаясь поднять головы, и стала ждать.
Август ещё не изволил занять свой трон. Зато любопытствующие уже собрались кругом и ожидали продолжения представления, распахнув рты.
— Говорят, Рудольф устраивал вечера в присутствии друзей, и каждый мог потрогать её, — услышала она женский голос немного вдалеке.
Калли лишь сверкнула взглядом, не поднимая головы, и в зрачках её отпечаталось отражение немолодой дамы с высоко поднятым коконом волос на голове, который украшала фигура крылатого корабля. Дама жеманно прикрывала веером лицо.
— А вы бы стали трогать эту дикарку, фрау Рац? Вам мало молоденьких пажей, которые развлекают вас?
— А вы, мсьё Вёрёш, как будто бы нет. Говорят, эти северяне в постели весьма хороши. Чувственны и отзывчивы. Вас, как мужчину, это должно привлекать куда более, чем меня.
— Потому я и удивлён.
— Может, попросим её у августа? Уверена, он не решится вам отказать.
Калли стиснула зубы и сосредоточилась на узоре мраморных плит, в шахматном порядке тянувшемся вдоль всего зала. Она разглядывала их с таким упорством, как будто намеревалась совершить подкоп, только бы не слышать новых и новых звучавших за спиной слов.
Но вот вдалеке послышались тихий звук шагов и шелест драгоценной ткани. Всё в зале стихло, так что Калли теперь слышала стук собственного сердца.
Края августской мантии пронеслись по полу мимо неё, и Калли увидела пару сапог, занявших мягкую скамеечку под троном.
— Вот ты какая.
Калли подняла взгляд, поняв, что обращаются к ней. Она молчала, не зная, что может сказать.
— Прав ли мой палач, утверждая, что ты помогала Рудольфу строить заговор против меня?
Истерзанные губы Калли надломила улыбка.
— Разумеется, нет.
Краешек губ августа тоже поднялся.
— Я был бы удивлён, если бы ты ответила что-то ещё.
Калли едва заметно наклонила голову вбок.
— Мой господин, — очень медленно произнесла она, тщательно подбирая слова. Она думала о том, что должна будет сказать, всю ночь, пока не уснула, и тягостный смутный сон, больше походивший на кошмар, не настиг её. — У моего народа не принято лгать и сдаваться в плен. Если я здесь, перед вами, если мои слуги ещё не закололи меня, то лишь потому, что я хочу доказать вам своё расположение и желание присоединиться к вам.
Август хмыкнул и чуть отклонился назад, так что на лицо его упала тень, и Калли больше не могла разобрать, что отражается в его глазах.
— Я нужна вам, мой август, не заставляйте меня говорить здесь и сейчас зачем. И без того ваше обращение со мной нанесло по лояльности Облачного города немалый удар.
Август молчал, но Калли чувствовала, что слова доходят до него. Что августу неуютно, и он в самом деле не желает продолжать этот разговор здесь и сейчас. Однако слова августа противоречили тому, что отражало спрятанное в тени лицо:
— Я не вижу причин, — тихо сказал он, — не уничтожить весь ваш народ. Всех до одного, кто откажется принести клятву лично мне. И я не вижу причин, почему должен доверять тебе, супруге Рудольфа Йоханеса Винце, не раз доказавшего свою неспособность держать клятву, обесчестившего себя и свой род.
— Причина в вашей мудрости, — Калли немного опустила взгляд, не желая вступать в конфликт, — вы можете уничтожить всех, кто верен мне, и назначить нового наместника управлять моей землёй. Но только я знаю тайны Звёздной пыли, как знала их до меня моя мать — и будет знать моя дочь. Ни одна пытка не заставит меня рассказать их вам, потому что я знаю: эти тайны — единственное, что может сохранить мне жизнь.
Август какое-то время молчал, и Калли уже решила было, что победила.
— Я бы мог, — наконец сказал он, — отдать тебя палачам. Не думай, что ты меня испугала.
— Разумеется, я и надеяться не смела, — вставила Калли, улучив момент.
— Но я не такой тиран, каким стал бы, добравшись до власти, твой супруг, принц Рудольф. И я собираюсь это доказать. Я помилую тебя.
Калли испустила облегчённый вздох. Она не могла ещё до конца поверить, что угроза минула, и потому на мгновение прикрыла глаза, силясь справиться с собой.
— Но, разумеется, и довериться тебе я не могу. Слишком часто Облачный город становится причиной моих забот. Наместник будет назначен. Я подберу человека, который не сможет поддаться обаянию ваших гор и никогда не пойдёт против меня.
Калли молчала, обдумывая, что слова августа могут значить для неё.
— Вынуждена предупредить, — сказала она, — что мой народ не подчинится чужаку. Вы не сможете управлять Облачным Городом без меня.
— И я верю тебе, — август кивнул, — потому мой наместник станет управлять не Облачным Городом, а тобой.
Калли вздрогнула и прищурилась, не переставая выглядывать в тени его лицо. Губы её дрогнули, потому что так же говорил Рудольф. «Я здесь, чтобы управлять тобой».
И Калли не обманулась:
— Милорд Ламот, будьте любезны проследить, чтобы герцогиню Брекке сегодня же выпустили из тюрьмы. Обеспечьте ей должный медицинский уход и апартаменты, в которых ни она не будет опасна для нас, ни мы для неё. А вы, герцогиня, будьте готовы завтра же принести супружескую клятву по обрядам Августии. Я подберу вам достойного кандидата в мужья. Что с вами? Не пытайтесь изобразить обморок, я всё равно не поверю вам.
Калли в самом деле стала белой как мел.
«Опять», — набатом билось у неё в голове и колоколом ему вторило: «Нет! Лучше умереть, чем снова позволить им…»
Август говорил что-то ещё, но Калли уже не слышала его. Она попыталась встать и рвануться прочь, но цепь, удерживаемая руками Жольта, натянулась, роняя её обратно на пол. Калли потеряла равновесие, боль пронзила её висок. Она, кажется, слышала собственный голос, истошно кричавший: «Нет!» — а затем провалилась в темноту.
ГЛАВА 2
— Ну, что скажешь? — спросил Вержиль Флоран Гарон, некогда младший принц дома Гарон, а ныне август Остеррайха, отбрасывая шпагу в сторону и потягиваясь. Ему было слегка за тридцать, и светские дела в последнее время заставили его всерьёз растерять форму, которую он некогда имел. Но Вержиль всё ещё оставался относительно строен и старался каждую свободную минуту уделять занятиям с клинком.
— Скажу, монсеньор, что вам нужно больше работать над собой. Иначе вы не сможете отбиться даже от собственной жены, не то что от ночных воров.
Эжен Пьер Луи де Лебель не видел особого смысла соблюдать формальности, когда они с Гароном оставались вдвоём.
Они четверо — Вержиль, Эжен, а вместе с ними принцы Клод Раймон Ламот и Фабрис Анж д`Омур, знали друг друга уже много лет. Ещё тогда, когда никто и предположить не мог, что один из них наденет августский венец, все четверо проводили вместе ночи и дни, вместе охотились и вместе пили вино.
Теперь, когда с тех времён минуло уже более десяти лет, пути всех четверых разошлись. Вержиль стал августом, так что Клод и Фабрис порядком робели перед ним. Вержиль раболепства не любил, и потому ему с каждым годом становилось с ними всё тяжелей.
К тому же у Фабриса появилась семья, у Клода — выезд первосортных коней, и в конюшне он, как правило, торчал весь день, поглаживая и расчёсывая своих жеребцов.
И только в жизни Эжена за прошедшие после войны годы не изменилось почти ничего. Он был всё так же строен, как и в двадцать лет, спина его оставалась такой же прямой, и только под глазами прибавилось морщин. Он не женился и не завёл детей, хотя придворные дамы и поглядывали ему вслед с тоской. Всё, на что хватало Эжена — это несколько дней. Женщины надоедали ему в тот же момент, когда он получал над ними полный контроль.
У него не прибавилось ни ума, ни друзей, зато и терять ему было нечего — и потому Эжен так и не узнал, что такое страх от людей или страх потерь.
— Я не об этом, — Вержиль усмехнулся и легонько толкнул его в плечо, в очередной раз за вечер нарушая этикет, будто силился доказать самому себе, что пропасти, пролёгшей между ними — нет. — Я об этой северной пташке.
Эжен взмахнул напоследок шпагой и провёл кончиком пальца по лезвию, проверяя, не затупилось ли оно. Затем тоже бросил оружие на стойку для мечей и подошёл к окну, из которого открывался чудесный вид на партер.
— Скажу, что вы ещё намучаетесь с ней, монсеньор. Девчонка не так проста, как хотели бы того вы или Рудольф. Она доставит много проблем.
— Опять не то, — поморщился Гарон, — я спрашиваю, что лично ты думаешь о ней. Как думаешь… В постели она так хороша, как шуршат языки придворных дам?
Эжен надломил бровь и насмешливо посмотрел на него.
— Очень странный вопрос, монсеньор. Уж не влюбились ли вы в неё?
— Я — нет, — твёрдо ответил Гарон, — а ты? — с тенью надежды в голосе спросил он.
— Помилуйте, да что тут любить? Я пока не так далеко зашёл в искусстве любви, чтобы возбуждаться при виде мертвяков.
Гарон прокашлялся и отошёл в сторону. Взял со стойки одну из шпаг и покрутил в руках, разглядывая эфес.
— А скажи мне вот что, мой дорогой друг… — задумчиво произнёс он, — не знаешь ли ты, как потерял руку наш дражайший граф де Флери?
Теперь уже Эжен прокашлялся и покраснел.
— Вы знаете, мессир, я не люблю лишних жертв.
— Зато вы любите чужих жён, месье де Лебель.
Эжен склонил голову.
— Прошу меня простить, монсеньор, но вы же не собираетесь ставить мне это в вину?
— Допустим, что нет. Но как быть с маркизом де Лонгли?
— Простите, мессир, но тут уж точно я ни при чём! Он набросился на меня, даже не разобрав, что я делал у него…
— В спальне у его младшей сестры, месье.
Эжен промолчал. Отвернувшись к окну, он побарабанил пальцами по краешку рамы.
— У меня такое чувство, — сказал он медленно и задумчиво, — что вы, мессир, пытаетесь мне угрожать.
— Разумеется, нет. Я лишь хочу дать вам возможность оплатить ваши долги.
— Долги?
— И не думайте, что я не знаю о них.
— Простите, мессир, если вы желаете дать мне возможность оплатить долги, вам лучше выписать мне из вашей казны полмиллиона лир. Этого хватит с лихвой — да к тому же окупит моё содержание на год вперёд.
— Сомневаюсь, что это может вам помочь. Вы наделаете ещё.
— Да полноте, сир! — Эжен ударил кулаком по подоконнику. — Что вы хотите от меня?
— То, что должен был сделать давно. Я хочу вас женить.
— Вержиль…
— Не забывайте, Лебель, что говорите с августом.
— Ваше величество… — укоризненно произнёс Эжен и покачал головой, — вы же не удалите меня от двора. Я нужен вам здесь, скоро начнётся новая война…
— Вы не будете командовать моей армией на войне, месье де Лебель. Мне нужно, чтобы вы решили мои северные дела.
— Но Вер… мессир!
— У вас есть богатый выбор, граф, герцогиня Облачного города — или мадемуазель Лермон.
Эжен замолк, опасливо поглядывая на своего августа. Лицо мадемуазель де Лермон, покрытое оспинами, стояло перед его глазами.
— Это не смешно, — заметил он.
— Вы видите улыбку на моём лице?
— Но почему я?
— Потому что я знаю, что вам будет легче смириться с необычным происхождением вашей супруги, чем кому-нибудь ещё.
Эжен не нашёлся, чем возразить. В самом деле, если многие в Августии относились к северянам как к дикарям, то он не только хорошо знал этот народ, но и испытывал некоторую тягу к женщинам северных кровей – впрочех, как и западных, южных, восточных и любых других.
— Меня смущает сама идея брака! — выпалил наконец он. — Независимо от того, из какого народа происходит возможная жена!
Гарон взял его за оба плеча и развернул к двери.
— Идите. Церемония начнётся завтра в двенадцать часов. У вас есть ещё ночь, чтобы обдумать всё… или сбежать. Но последнее я бы вам не рекомендовал.
Эжен без всякой радости брёл по коридорам дворца. Возвращаться в свои апартаменты он не хотел: во-первых, его ждала там пустота. Во-вторых, оттуда сбежать было не так уж легко. А Эжен ещё не расстался с этой мыслью до конца.
— Брак… — пробормотал он и потёр безымянный палец, на который на самом деле однажды надевал кольцо… Снять его на следующий день и выбросить в пруд удалось с трудом, и потому де Лебель не горел желанием повторять этот эксперимент.
Он с тоской огляделся кругом и заметил, что забрёл совсем не в то крыло, в которое шёл.
В коридоре было пусто, не слышалось шума голосов, и только вдали виднелось несколько кирасиров, охранявших проход.
Пытаясь сориентироваться, Эжен выглянул в окно и увидел там такой же пустынный двор, который явно давно уже не посещал даже садовник.
«Восточное крыло», — догадался он. Хотел было развернуться и направиться к себе, но затем снова взглянул на кирасиров и передумал.
Эжен догадался, кого охраняет конвой, и в груди его затрепыхалось знакомое чувство, какое он обычно испытывал в бою или на дуэли — перед тем как выхватить клинок. Страх и предвкушение будоражили кровь.
«А почему бы и нет?» — спросил он себя, не найдя других причин для того, чтобы совершить то, что хотел. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, он решительно направился туда, где стоял конвой.
— С дороги! — бросил Эжен, равнодушно раздвигая в стороны их копья, и бросил уже через плечо: — Я поверенный августа.
Никто не посмел преследовать его, и Эжен спокойно пересёк коридор, отделявший его от спальни пленницы.
Второй конвой он тоже миновал без проблем, и, только ступив в комнату, замер, оглядываясь кругом. Некогда богато отделанная по моде прошлых десятилетий, она теперь так же запустела, как и всё крыло. Никто не собирался церемониться с супругой предателя, и Эжен тоже не испытывал сочувствия к ней. «Война есть война, — твёрдо усвоил он уже давно, — здесь или ты, или тебя».
Но не старомодные потускневшие гобелены и не пыльный бархат портьер поразили его, а то, что все полки, ниши, столики и тумбы были абсолютно пусты. Как будто неведомый распорядитель приказал вынести отсюда всё, что могла бы взять в руки герцогиня Брекке. «Всё, чем она могла бы навредить себе», — поправился он.
Самой северянинки тоже было не видать. И только расслышав из-за перегородки негромкий плеск воды, Эжен догадался, где следует её искать.
Медленно, будто во сне, он двинулся вперёд и бесшумно приоткрыл дверь.
Северянка уже куда меньше походила на то измученное существо, что увидел Эжен не так давно во дворце. Она сидела в мраморной ванне, почти по плечи погружённая в неё, а девушка из дворцовой прислуги расчёсывала гребнем её чёрные волосы. Прямые и гладкие, они ниспадали почти что до самого пола, а кое-где влажными прядками прилипали к плечам.
У северянинки были широкие скулы и маленький подбородок, делавшие слегка непривычным её лицо. Эжен видел её с правого бока и, несмотря на лёгкую неправильность, вынужден был признать, что это лицо можно назвать красивым. Нос смотрел немного кверху, а губы были бледными и потрескались, но это не слишком портило её.
Эжен успел отметить ещё и тонкое, как у лесной нимфы, чуть заострённое плечо, от которого вниз к пояснице тянулся уродливый алый рубец.
В следующее мгновение северянка резко повернулась.
— Кто здесь? — крикнула он отчаянно и зло. Раздался всплеск, и вместо того, чтобы скрыться с глаз, герцогиня вскочила в полный рост, так что теперь Эжен видел её целиком: плоский живот, алые бусинки сосков и тут же прикрытый ладонью треугольничек лобка.
Задержав взгляд на последнем, Эжен сглотнул. Несмотря на ещё один едва заживший шрам, пробегавший по животу наискосок, и изрядную ссадину, уродовавшую лицо северянки, Эжен не мог не оценить её внешний вид.
— Мне приказано вас проведать, — ляпнул Эжен первое, что пришло на ум, и ещё раз обвёл взглядом фигуру, стоявшую перед ним.
— Керве! — крикнула северянка и тут только, будто опомнившись, посмотрела на девушку, замершую с гребнем в руках, и обмякла. — Не знаю, как тебя… — отчаянно пробормотала она.
Догадавшись, чего пытается добиться пленница, Эжен отстегнул плащ и, прежде чем та снова осела в воду без сил, закутал юную герцогиню в него.
— Прошу прощения, — негромко сказал Эжен, когда северянка, таким образом, оказалась в его руках, — я не хотел вас смутить.
Северянка стиснула зубы. Эжен видел, как страх и ненависть борются на её лице.
— Пустите, — вяло сказала она, — кто вы такой? Кто позволил вам войти? Август обещал мне покой!
Эжен покачал головой, и улыбка скрасила его губы.
— Боюсь, не от меня.
Северянка молчала и по-прежнему затравленно смотрела на него, но вырваться не пыталась, и Эжену вдруг захотелось её поцеловать.
«Так», — одёрнул он себя и вместо этого, лишь глубоко вдохнув запах волос северянки, пропитавшихся ароматическими маслами, резко отпустил её.
— Я поверенный августа, — повторил он, с разочарованием прерывая контакт их рук, — меня прислали узнать, не требуется ли вам что-нибудь.
Северянка молчала, будто язык проглотила.
— Видимо, всё хорошо и без меня, — констатировал Эжен и развернулся к двери, чтобы уйти.
— Верните моего слугу! — прилетело ему в спину, и Эжен, замерев на пороге, обернулся через плечо.
За эти несколько мгновений северянка уже почти совладала с собой, и теперь на лице её читался приказ.
— Его зовут Керве Эрлансен. Неприемлемо, чтобы мне прислуживал кто-то, кроме него.
Эжен поднял бровь.
— Я передам августу, — бросил он, — если будете хорошо себя вести.
Калли долго ещё стояла, глядя бесцеремонному незнакомцу вслед и все еще ощущая обжигающие прикосновения его рук на своём плече.
ГЛАВА 3
Калли села на кровати.
За окном, заливая призрачным светом заброшенный двор, тускло мерцала луна — кажется, до рассвета оставался ещё час или около того.
Калли перевела взгляд на изъеденный молью полог кровати, и ей показалось, что темнота наступает на неё со всех сторон. А где-то там, в перекрестье теней, ожидает её Он. Рудольф.
Головой она понимала, что попросту сходит с ума. Что Рудольф мёртв и уже никогда не тронет её. Что страхи эти терзают её лишь потому, что она позволяет им жить внутри себя — но никакие доводы разума не помогали. Ей хотелось бежать, не разбирая дороги, и она сбежала бы — если бы знала, куда.
— Спаси меня, Звезда… — прошептала Калли и, уронив лицо на ладони, с трудом подавила душивший её всхлип. Даже здесь, наедине с собой, нельзя было отдавать боли власть над собой.
— Госпожа…
Калли вздрогнула, услышав знакомый голос в тишине, и мгновенно выпрямилась, поняв, что находится в комнате не одна.
— Керве? Откуда ты здесь?
— Да, моя госпожа.
Прошуршали в темноте чужие грубые одеяния, и Калли увидела во мраке лицо слуги. Керве стоял на коленях, подле её кровати, и Калли невольно подумала о том, как давно тот находится здесь и не говорила ли она сама во сне?
Калли облизнула губы.
— Принеси мне попить.
— Простите, госпожа, здесь нет стакана для воды. Станете ли вы пить из моих рук?
Калли издала сухой смешок.
— Они боятся, что я покончу с собой?
— Даже я этого боюсь.
Калли качнула головой.
— Нет. По крайней мере, не сейчас.
Наступила тишина. Каждый думал о своем.
Затем Калли произнесла:
— Керве, я рада, что ты здесь. Не уходи далеко, посиди со мной.
Керве кивнул.
— Попытайтесь уснуть. Завтра будет тяжёлый день.
Уснуть Калли, конечно же, так и не удалось. Она лишь проворочалась с боку на бок, не в силах избавиться от опасений, что Керве сумеет подсмотреть её сны, пока за окном не зарделся рассвет.
— Сколько времени? — спросила она, неподвижными глазами глядя в потолок.
— В третий раз прокричали петухи, и часы на башне пробили восемь раз.
Калли кивнула.
— Четыре часа… — медленно произнесла она. — Прикажи подать воды. Скажи им, что я не утоплюсь.
— Полагаю, они не разрешат мне помогать вам. Сами знаете почему.
Калли поджала губы, но кивнула. Она знала Керве так давно, что казалось, тот сопровождает её всю жизнь, хотя на самом деле Керве посвятили ей, когда тому было двенадцать лет — а самой Калли шестнадцать. Через два года после того, как Рудольф стал её мужем, и жизнь Калли превратилась в Ад.
— Пусть пришлют эту девочку, — сказала она, — она уже видела всё, что могла. А ты… — Калли пощупала скулу, где продолжал наливаться синяк, — скажи, что я отказываюсь появиться на церемонии так. Мне нужна маска или ещё что-нибудь.
Керве вышел, а Калли произнесла в пустоту над собой:
— Четыре часа. Твой план был бесподобен, Калли. Здравствуй, новый день.
И эти четыре часа она провела за туалетным столиком, сначала пытаясь загримировать синяк, потом — прикрыть его волосами. Наконец, бросив гребень на пол и пинком отправив в дальний угол, она взялась за белую фарфоровую маску, скрывавшую пол-лица. Наложила её и поморщилась от боли, но затем завязала шёлковую ленту на затылке и, немного успокоившись, решила:
— Пойду так.
Калли не хотела снова предстать перед публикой поверженной, униженной и покорной. Ей было страшно. Больше всего на свете она не хотела и боялась заключать новый брак, ещё не успев вкусить и одного дня свободы. Снова отдавать себя в руки человека, которому было на неё наплевать. Которого сама она не знала и которому не могла доверять.
И всё же, если выбора не было, оставалось делать то же, что и всегда: хорошую мину при плохой игре. Этому она обучилась с малых лет, и, похоже, ей предстояло играть эту роль до конца своих дней.
— Ещё один… — пробормотала Калли и прикрыла глаза, заставляя успокоиться мускулы лица. Глубоко вдохнула и снова принялась за туалет.
Керве помогал ей, хотя местное одеяние, какое принесли для Калли около девяти часов, было незнакомо слуге так же, как и его госпоже.
С трудом он разобрался в застёжках белоснежного пышного платья, под которое к тому же одевался корсе, и если бы настроение Калли было чуть лучше, она не преминула бы отметить то, что отлично заметил Керве: платье с отделанным жемчугом открытым воротом, с белоснежными брызжами на груди и на рукавах, ей необыкновенно шло. Лицо её и фарфоровая маска казались ещё белей, а волосы шёлком струились по плечам. Закалывать их Калли не стала: у неё не было ничего, что она могла бы использовать для этих целей.
В одиннадцать в дверь постучали, и стража, состоявшая из шести кирасиров, повела их в собор — хотя Калли казалось, что её ведут на эшафот.
Жених опаздывал, и с каждым мгновением ожидания волнение Калли становилось всё сильней. Как ни старалась она унять дрожь, видения близкого будущего — брачной ночи и дороги домой — терзали её всё сильней.
Наконец, стук копыт раздался с другой стороны площади, толпа зевак расступилась, пропуская трёх вороных коней. Ещё шестеро всадников на гнедых лошадях сопровождали их, вооружённые до зубов.
Ехавший впереди всех мужчина в чёрном камзоле спрыгнул со своего коня и, ведя его в поводу, стал приближаться к невесте. С удивлением Калли обнаружила, что такая же маска, только чёрного цвета, скрывает и его лицо.
Она хотела спросить, как следует это понимать, но прикусила язык, обнаружив, что тогда ей придётся раскрыть и свои причины.
Калли разглядывала мужчину, и с каждым шагом жениха ей всё более казалось, что она уже видела его — но все последние дни слились для Калли в такую череду лиц, событий и имён, что где это было — вспомнить она не могла.
— Вы восхитительны, как я и ожидал, — произнёс мужчина, и улыбка скрасила его суровое лицо. У него тоже, как и у самой Калли, были чёрные волосы, только они едва достигали плеч и сзади были собраны в хвост. В тёмных, как сумерки над морем, глазах, клубился туман и едва заметно горел насмешливый огонёк.
Калли захотелось сорвать с него маску и растоптать, а затем увидеть целиком это лицо, чтобы понять, что у мужчины на уме — но она, конечно же, сдержала себя.
— Полагаю, вам не хватает одной детали, — он очертил в воздухе дугу и жестом фокусника достал из ниоткуда шпильку, украшенную сложенным из осколков бриллианта орлом, — позвольте, — он сделал быстрый шаг в сторону, заставив Керве потянуться к несуществующему оружию, и тут же облил последнего взглядом полным такого презрения, что Керве замер в неподвижности и чуть отступил назад.
Пальцы мужчины, длинные и тонкие, как у скрипача, захватили несколько прядок волос Калли, руки оказались с обеих сторон от её головы и принялись колдовать.
— Простите моего слугу, — хрипло произнесла Калли. Близость мужчины давила. Казалось, что руки вот-вот раздавят её. — Он привык меня защищать.
— Ему не удастся защитить вас от меня, — без тени сомнения заявил мужчина и наконец отступил назад, чтобы полюбоваться делом своих рук. Затем потянулся к маске, но Калли тут же ударила его по руке.
— Я не позволяла! — выпалила она, тяжело дыша.
Мужчина поднял бровь и хмыкнул.
— Продолжайте в том же духе, — сказал он и затем, наклонившись к самому уху Калли, произнёс: — я скоро увижу вас всю. И мне будет позволено не только смотреть.
Сердце Калли стучало как бешеное, но она не находила слов, потому что знала, что этот незнакомец прав: ещё час или около того — и она, Калли, целиком будет принадлежать ему.
Жених же как ни в чём не бывало отступил назад и поинтересовался:
— С вами есть тот, кто поведёт вас к алтарю?
Калли растерянно оглянулась на Керве, южные обычаи она знала, но не так уж хорошо.
— О, это исключено, — по-своему расшифровал жених её взгляд, — полагаю, вы позволите сделать это одному из моих друзей.
Он кивнул мужчине, стоявшему у него за правым плечом.
«Как будто у меня есть выбор», — устало подумала Калли, а в следующую минуту Фабрис Анж д`Омур уже вёл её к алтарю.
— Я бы не сказал, что тебе повезло, — заметил Клод, оставшийся стоять рядом с другом. — Тощая, как жердь, и характер как у змеи.
Эжен поджал губы. Хотя идея с браком всё ещё не нравилась ему, но за невесту вдруг стало обидно.
— Уж всяко получше твоих кобыл, — заметил он. И, не дожидаясь реакции на свои слова, двинулся ко входу в собор.
Церемония, длившаяся несколько часов, порядком вымотала обоих. Лица своего Калли так и не показала — впрочем, и сам Эжен настаивать не стал.
Принеся наконец клятвы и кое-как запомнив друг друга по именам, они покинули храм. Эжен подал руку своей новоявленной супруге, помогая забраться в носилки. Кали обожгла его енавидящим взглядом, заставив на мгновение растеряться, а затем и разозлиться за глупость на самого себя.
Калли всё же воспользовалась предложенной рукой, хотя и смотрела на неё довольно долго — как на ядовитую змею, затем Эжен забрался в носилки следом за ней и, подняв паланкин на спины мулов, слуги ударили тех по бокам. Молодожёны двигались в направлении дворца. В носилках царила тишина.
Эжен разглядывал молодую даму, сидевшую перед ним, и думал о том, что если бы не обстоятельства их знакомства, он был бы рад остаться с ней вот так вот — вдвоём.
Мысли Калли были более печальны. Она не видела лица своего супруга, но каждое его движение, каждое невесомое прикосновение, каждый вежливый жест — всё напоминало ей о Рудольфе. О жизни, которой у неё никогда не было и никогда уже не могло быть. Её супруг-незнакомец притягивал взгляд Калли к себе, руки Калли почти что тянулись снять с него маску, коснуться его, как недавно и Эжен касался её — но тут же Калли одёргивала себя, напоминая, что будет потом и что этот человек может сделать с ней. Она снова, несмотря на все старания, оказалась никем. Пленницей собственной судьбы. А этот человек был её господином и властелином. Корсаж душил её, и Калли то и дело норовила высунуться в окно, чтобы вдохнуть свежий воздух: но вдыхала лишь запах навоза и лошадиного пота.
В конце концов они покинули носилки так же, как и забрались в них, прошли анфиладой коридоров и заняли места друг напротив друга за столом.
Калли вздохнула с облегчением: супруг теперь оказался достаточно далеко от неё, чтобы Калли могла не опасаться его.
Эжен занялся гостями и на невесту более внимания не обращал.
А под конец вечера двое разных слуг взяли их под руки и порознь повели в супружеский покой, пустовавший в доме Эжена уже давно.
Здесь, помимо спальни, имелось две уборных — каждую облицовывал мрамор, но в углу одной стоял пухлощёкий амур, а в углу другой — нимфа, выставившая напоказ крутое бедро.
Двое слуг, среди которых снова не было Керве, омыли Калли, и грудь её снова стиснуло тоской — новый супруг был в праве отобрать у неё слугу, противиться ему Калли не могла. Рудольф не делал этого по каким-то причинам, ведомым только ему, но это вовсе не значило, что Эжен станет поступать так же, как он.
Эжен покинул ванную комнату на добрых полчаса раньше невесты, несколько посвежевший, но и разморённый горячей водой. Одеваться он не стал — лишь опустился на кровать и прикрыл бёдра покрывалом из расшитой золотом парчи.
Пока он ждал, мысли одна другую сменяли в его голове. То, что новоявленная супруга не торопится, не удивило Эжена: очевидно было, что Калли рада этому браку ещё меньше, чем он. Доблестный вопль пленницы, когда той огласили приговор, слышал весь двор. И Эжен теперь крайне отчётливо ощущал своё щекотливое положение: о его отъезде, как и о его супружестве, теперь наверняка шептались все кругом. И каждый мог позволить себе сказать, что Эжен Пьер-Луи де Лебель, так долго уходивший от попыток влюбленных в него особ надеть ему на палец кольцо, теперь будет женат на той, кто ненавидит его.
Рассматривая это неожиданное для него самого происшествие со всех сторон, Эжен успел даже немного задремать. Стук открывшейся двери разбудил его, и в воцарившейся в комнате темноте он увидел облачённую в белое фигуру.
Калли замерла на пороге, белоснежная рубашка до пят делала её похожей на ангела — не хватало разве что крыльев.
Эжен вздохнул и поманил невесту к себе, но та не разглядела его жест — или не захотела разглядеть. Она продолжала стоять, неподвижная, как статуя, и Эжен уже собрался было сам встать ей навстречу, когда, испустив шумный вдох, Калли наконец захлопнула дверь за спиной, отрезая новобрачных от любопытных взглядов слуг, и скользнула на постель.
Она сразу же оказалась на животе и приподняла рубашку до пояса, так что ещё мгновение назад неподвижная плоть Эжена теперь с энтузиазмом отреагировала на предложенный ему десерт.
— Приступайте, — сказала Калли таким голосом, как будто приказывала слуге повязать ей платок.
Эжен поднял бровь и негромко рассмеялся.
— Подумать только, мне досталась супруга-девственница? Рудольф ничему вас не научил?
Щёки Калли заалели, но Эжен не мог видеть этого в темноте. Северянка так и не шевельнулась, не желая ни идти навстречу, ни нарваться на новые насмешки.
Эжен приподнялся на локте и чуть наклонился к ней.
Опустил ладонь на белую спину, и та тут же задрожала под его рукой.
«И правда девственница?» — в некотором недоумении подумал он.
Эжен провёл рукой вниз. Там, где пальцы его касались кожи Калли, они тут же ловили мелкую дрожь. А сама кожа — там, где не было рубцов, которых Эжен насчитал ещё несколько штук — была нежной, как самый дорогой батист.
Пройдясь по одной ягодице рукой, Эжен спустился вниз и коснулся стройных ног. Супруга была неимоверно хороша — хотя и до странности пуглива. Эжену доставляло удовольствие касаться её вот так, неторопливо исследовать каждый изгиб. Но Калли и не думала откликаться на ласку, и хотя Эжену скорее хотелось её взять, чем нет, он вдруг подумал о том, что вполне может попросту не консуммировать брак. Пройдёт пара месяцев, он наладит дела в северных горах и вернётся домой, сославшись на то, что супруга не исполняла супружескую роль.
От мысли этой Эжен заметно повеселел, но прежде чем отправиться спать, наклонился к Калли ещё ниже и запечатлел на правой ягодице, прорезанной тонким белым шрамом, жадный поцелуй.
— Доброй ночи, любезная герцогиня, — сказал он. Затем переместился и поцеловал Калли в основание затылка, рассылая по телу невесты новую дрожь.
Упал на собственные подушки и мгновенно уснул.
Выждав несколько минут и осознав, что продолжения не будет, Калли повернула голову и уставилась на спящего рядом с ней графа. Мысль о том, что брачная ночь не состоится, должна была бы обрадовать её — но вместо этого Калли ощутила разочарование и обиду, как будто бы новый супруг ей пренебрёг.
Она долго лежала так, глядя на лицо Эжена, укрытое темнотой, и думала о том, что произошло. Мысли эти и весь этот день так вымотали её, что под конец она уснула без всяких снов.
ГЛАВА 4
Калли просыпалась медленно. Слабые лучики рассветного солнца осторожно заглядывали ей в лицо, и, потянувшись, она ощутила себя необыкновенно отдохнувшей. События прошедшего дня не сразу всплыли у неё в голове — в последнее время Калли просыпалась в новом месте каждый день и толком уже не знала, чего ожидать.
Больше месяца прошло с тех пор, как Облачный город был осаждён. И почти столько же с тех пор, как ворота открылись, впуская воинов августа. С той ночи Калли уснула в кровати только раз — прошлой ночью. Но тогда мысли о грядущем слишком тревожили её, чтобы она могла спокойно спать. А теперь всё худшее было свершено, и оставалось принять новую реальность такой, какая она есть.
Калли потянулась и села. Она ещё не успела собраться с мыслями и сообразить, что ей следует делать теперь, когда повернула голову, и взгляд её упал на супруга, раскинувшегося на другой половине просторной кровати.
— Ты! — выдохнула она, но голос её прозвучал так громко в тишине спальни, что зазвенели стёкла на полках.
Маски больше не было на лице Эжена. Он лежал на спине, чуть раскинув в стороны руки и явно не беспокоясь ни о чём. Одеяло сползло вниз, открывая взгляду Калли крепкий абрис мускулов, какой бывает у тех, кто тщательно следит за собой. Чёрные кудри разметались по подушкам, а на подбородке пробилась первая утренняя щетина.
Но всё это мало интересовало Калли в тот момент, потому что взгляд её полностью сосредоточился на лице того, кто лежал рядом с ней. Калли узнала его.
— Ты! — уже громче повторила она и, спрыгнув с кровати, попятилась назад.
Эжен приоткрыл один глаз. Рассеянно посмотрел на неё. Подумал — и открыл второй.
— Я. Ну и что?
— Ты… Вы! Вы ворвались в мой покой! Вы видели меня, когда я…
Эжен вздохнул и сел.
— Я видел вас очаровательно голой. Немного опередил события, что с того? Между прочим, я считаю в некотором роде оскорблением тот факт, что сегодня ночью вы так и не показались мне целиком.
Калли стремительно побледнела. Теперь она понимала, зачем жениху потребовалась маска. Если бы она узнала о случившемся до свадьбы…
«То что?..» — спросила Калли себя, и бессилие накатило на неё. Она сделала назад ещё один шаг и, почувствовав стену у себя за спиной, сползла по ней вниз и уронила голову на колени.
— Звезда, почему ты ненавидишь меня… — прошептала она.
Эжен наблюдал за супругой с минуту. Утренняя — растрёпанная и взбудораженная — Калли была необыкновенно мила. Захотелось протянуть руку и коснуться её, убрать упавшие на лицо пряди волос.
Эжен решил не отказывать себе в удовольствии, поднялся с кровати и, устроившись на корточках перед Калли, заставил её поднять лицо.
Скула Калли опухла и приобрела зелёный цвет. Пожалуй, эта ссадина была единственным, что по-настоящему портило её красоту.
Эжен провёл кончиками пальцев по краешку синяка, и Калли тут же пробила дрожь.
— Кто сделал это с тобой? — спросил Эжен, не убирая руки.
— Не знаю, — Калли устало качнула головой, — какой-то солдат, из тех, что везли меня сюда.
— Жаль, что ты не помнишь его имени. Я бы приказал запороть его до смерти.
Калли усмехнулась без всякой радости, но в глазах её промелькнула толика тепла.
— Он был в своём праве, — сказала она, — я была пленницей. Жаловаться не на что.
Эжен не стал отвечать на эти слова.
— Я прикажу принести целебный лосьон, — сказал он вместо этого и встал. Подошёл к двери и, приоткрыв ее, крикнул: — Амандин! Принеси нам настой с розмарином и календулой. И где наш завтрак, чёрт бы вас всех побрал?
Эжен отвернулся от двери и, потягиваясь, прошёл по комнате к окну. Калли против воли наблюдала за тем, как переливаются мускулы на его подтянутых ягодицах и спине. Эжен, казалось, ни капли не смущался своей наготы. А Калли не могла не сравнивать мысленно его и того, другого, который брал её до сих пор.
Рудольф был коренаст, хотя и нельзя сказать, чтобы толст. Если бы Калли не знала абсолютно точно о том, что в жилах его течёт королевская кровь, она скорее подумала бы, что Рудольф — какой-нибудь рождённый кухаркой бастард. Лицо его было в целом правильным, хотя на нём и выделялся характерный для всех представителей правящей фамилии утолщённый нос.
Черты лица Эжена Калли пока что уловить не могла. Каждый раз, когда она смотрела на него, взгляд притягивали глаза — тёмно-серые, как небо в дождь, и такие же подвижные, как тучи на ветру.
Так они и провели в молчании следующие несколько минут. Эжен стоял у окна и разглядывал парк. Он думал о том, как ему не хочется покидать Виену, и о том, не стоит ли затянуть отъезд.
Калли сидела на полу и разглядывала его. Думать о будущем она больше не могла — оно слишком пугало её, как и прошлое. Оставалось сосредоточиться на тех мгновениях, что окружали её сейчас. На тишине комнаты, прерываемой тихим тиканьем часов, на аромате лаванды, наполнившем постель, и на стройной фигуре мужа, казалось, забывшего про неё.
Через некоторое время дверь приоткрылась, и в проёме показался серебряный поднос, заставленный приборами и едой. Калли уловила запах клубничного джема и свежевыпеченного хлеба, а в небольшом графине виднелся горячий шоколад.
Следом за подносом появилась девушка, одетая куда более сдержанно, чем те, кто шептался у неё за спиной при дворе, но всё же далеко не скромно: пышную юбку её украшало кружево, лиф платья полностью закрывал грудь, а волосы были собраны в пучок. Стройную шейку обрамлял белый кружевной воротничок.
— Ваш завтрак, мессир, — девушка ловко поклонилась, умудрившись каким-то чудом не расплескать содержимое кофейника, и опустила завтрак на кровать. Взяв склянку с каким-то лосьоном, огляделась по сторонам — в поисках того, к кому следует применять лекарство. — Вы опять подрались? — спросила она, пристально вглядываясь в лицо графа, который теперь повернулся к ней. Тот провёл в воздухе рукой, и только теперь Амандин разглядела вторую обитательницу комнаты. — Ой… — Амандин тут же попятилась назад и снова оглянулась на графа, — простите, не знала, что вы не один.
Девушка, впрочем, явно не была удивлена — скорее смущена.
— Ничего. Не стоит стесняться, это моя жена.
— Ваша… — Амандин запнулась и перевела удивлённый взгляд на Калли, а затем снова посмотрела на Эжена.
— Я сам немало удивлён, — Эжен лишь поморщился, — Амандин, позаботься о ней. Я хочу есть.
С этими словами он устроился на кровати, открыв одну из фарфоровых ёмкостей, достал оттуда яйцо и принялся чистить его.
Амандин присела на корточки перед Калли, всё это время внимательно наблюдавшей за ней, и склонила голову вбок.
— Тут не хватит лосьона, — она кончиками пальцев тронула синяк, и Калли зашипела, — кровь застоялась. Понадобится компресс.
Эжен махнул рукой, давая понять, что детали не входят в его компетенцию, и Амандин вопросительно посмотрела его новообретённой супруге в глаза.
— Как будто мне есть из чего выбирать, — устало сказала та. — Компресс — так компресс.
Амандин подняла брови, и Эжен тоже посмотрел на неё.
— Тебе есть из чего выбирать, — констатировал он, — ты можешь просидеть взаперти неделю, не показываясь никому на глаза, или можешь позволить Амандин позаботиться о тебе.
— Вы запрёте меня? — поинтересовалась Калли, её снова захлестнула злость.
— Ты сама себя запрёшь, — фыркнул Эжен, — а то бы стала ты два часа маскировать этот несчастный синяк, если бы тебе было всё равно, увидят тебя или нет.
— Вы наблюдали за мной, — горестно констатировала Калли.
— Мне просто было любопытно, пойдёт ли тебе мой подарок или нет.
— Ваш подарок…
Взгляды их встретились, и до Калли наконец дошло.
— Платье.
Она помолчала.
— Благодарю. Оно очень красиво.
Эжен не ответил. Он полностью сосредоточился на еде. Только справившись с яйцом, произнёс:
— Если мы решим остаться в столице, я прикажу вызвать портных. Тебе нужны ещё.
— А мы останемся в столице? — спросила Калли, которой Амандин уже обработала скулу и теперь, сдвинув вбок рубаху, дезинфицировала ссадину на плече.
— Не знаю… — Эжен отложил приборы и посмотрел перед собой. — август ясно дал понять, что первый наш долг — навести порядок в северных делах. Полагаю, если бы мы справились с этой задачей, нам, возможно, не пришлось бы более изображать брак.
Калли смотрела на него и никак не могла понять, что чувствует: облегчение или разочарование.
— Август никогда не поверит в мою верность, — наконец сказала она.
Эжен пожал плечами.
«Поверит, если я ему скажу», — подумал он, но говорить об этом вслух посчитал излишним.
Позавтракав, супруги разошлись по своим делам. Эжен препоручил Калли заботам Амандин. Та тут же спросила, куда делся её слуга, на что Эжен лишь пожал плечами:
— Я не приставлен за ним следить. Надеюсь, что и он не будет приставлен следить за мной.
— Вы ничего не имеете против него? — помолчав, осторожно поинтересовалась Калли, которая всё ещё опасалась, что Керве у неё отберут — и в то же время не хотела демонстрировать супругу страх и тем самым отдавать в его руки власть над собой.
— Вам нужен будет слуга. Я пока не ставлю задачу приставить к вам своего — но лишь до тех пор, пока ваше поведение не вызывает у меня сомнений.
— Сомнений… — медленно произнесла Калли, и лицо Рудольфа снова пронеслось у неё перед глазами, — могу ли я попросить вас ознакомить меня с правилами?
— С чем? — по спине Эжена пробежал холодок.
— Как должна вести себя супруга у вас в стране?
Эжен поморщился. Пожалуй, это было именно то, за что он не любил брак. Правила. Да.
— Во-первых, мы с вами давно уже живём в одной стране, — сказал он, — это первое правило, которое вам следует усвоить, и его установил не я, а август и ваш отец. Они заключили договор шесть лет назад, и Облачный город на правах герцогства вошёл в состав Остеррайха. Вам, как его правительнице, стыдно этого не знать.
Щёки Калли вспыхнули, но она промолчала.
— Во-вторых, со сводом правил, который называется «этикет», ознакомит вас Амандин. Я полагаю, вы найдёте в нём мало нового для себя, но кое-что может вам помочь.
С этими словами он отвернулся и готовился уже уходить, когда Калли окликнула его.
— Граф… Его имя Жольт. Вы сможете его найти?
Калли коснулась синяка, которому было уже не меньше трёх дней. Она в самом деле не помнила того, кто ударил её, и не винила ни в чём. Шла война. Куда сильнее задели её слова, которые были сказаны охранниками в тюрьме.
Эжен кивнул.
— Его подвесят у вас под окном.
ГЛАВА 5
Пока Амандин показывала Калли дом, Эжен спустился на первый этаж и обнаружил, что в музыкальной комнате его уже ожидает Фабрис.
Без тени мыслей о том, каков будет предмет разговора — Фабрис и Клод наведывались в его дом время от времени просто так — он распорядился принести им кофе и устроился в кресле напротив окна. С этого места Эжен хорошо видел и гостя, и супругу, которой Амандин как раз показывала парк.
Пригубив горячий напиток, Фабрис поинтересовался:
— Как у тебя?
Эжен одарил его насмешливым взглядом.
— Гораздо сложнее, чем позавчера. Почему никто не предупредил меня о том, что творится у Вержиля в голове?
— Никто не знает его так хорошо, как ты, — пожал плечами Фабрис, — я узнал имя жениха только вчера, когда ты меня пригласил. Да и… Что бы ты сделал?
— Скрылся бы с глаз, — твёрдо сказал Эжен, — уехал бы на воды и вернулся, только когда герцогиня обрела бы другого жениха.
— Ну и зря, — заметил Фабрис и положил в рот канапе. — Тебе досталась весьма выгодная кандидатка в супруги.
— Не кандидатка… жена.
— Вот видишь. Тебе даже не пришлось ухаживать за ней и впустую тратить слова.
Эжен хмыкнул, давая понять, что не убёжден, но спорить ему лень. Они помолчали, но Эжен отчётливо видел по лицу Фабриса, что тот хочет, но никак не решается ему о чём-то сказать.
— Ну, — поторопил он.
— Ты должен иметь в виду, что о том, что я сейчас скажу, не знает пока никто, кроме августа.
Эжен кивнул.
— Сквозь эти стены подслушать нельзя, — сказал он.
— Так вот… — Фабрис наклонился к нему, — принц Рудольф не был казнён, — почти что шёпотом произнёс он.
— Что?.. — переспросил Эжен, который сразу же оценил весь масштаб новости, которую только что узнал. Принц Рудольф должен был погибнуть у буйствующей толпы на глазах — иначе никак. Иначе всегда останутся те, кто будет верить, что он жив, и кто пойдёт против августа с его именем на устах.
— Что слышал, — тихо продолжил Фабрис, — мне доложили как распорядителю дворца, что он найден мёртвым в своей камере. Времени было пять часов утра, меня подняли с постели, мне нужно было одеться, спуститься в подвал… одним словом, вся дорога заняла почти час. До казни оставалось совсем чуть-чуть. Я шёл и думал, что теперь делать: это же скандал. Потом решил, что мы попросту вынесем на площадь его неподвижное тело и обезглавим, люди удивятся, но никто ничего не поймёт, но…
— Но? — Эжен стиснул подлокотники кресла.
— Но когда я добрался до нужного этажа, в камере не было никого. Охранники сказали мне, что глаза Рудольфа смотрели на них, вызывая такой страх, что они поспешили сбросить в реку труп.
— Ты с ума сошёл! И ты не сказал никому?
— Конечно никому! Только августу! Никто больше не должен об этом узнать, Эжен. Я говорю тебе только потому, что давно знаю тебя, и потому что твоя супруга — его супруга. Если Рудольф не умер, если его мёртвое тело вышло из воды и пошло своим путём — весьма велик шанс, что оно направится домой. В Облачный город.
— Или к союзникам на восток.
— Всё может быть. Но я решил, что должен тебя предупредить.
Эжен кивнул.
— Спасибо, — без особого чувства благодарности произнёс он. Куда больше его успокоила бы информация о том, что Рудольф не просто убит, но распилен на части и сожжён.
— Делаю, что могу, — подтвердил Фабрис, отлично понимая, что чувствует в эти мгновения его друг.
— Ну, а теперь, — продолжил он, откидываясь на спинку кресла и навешивая на лицо улыбку, — расскажи мне, как твоя супруга?
Эжен повёл плечом. Он толком не знал пока, что рассказать, да и годы разгульной жизни приучили его держать язык за зубами, когда спрашивали о тех, с кем он спит.
— Вам удалось, — Фабрис демонстративно сцепил руки в замок, — подтвердить свой брак?
— Нам что-то могло помешать? — спросил Эжен, не решивший ещё, как отвечать. Раскрыть сразу, что между ним и Калли ничего не было, означало поставить под удар свой мужской авторитет. Сказать, что брачная ночь прошла хорошо — означало отрезать себе путь к разводу — или, по крайней мере, усложнить его.
— Насколько я успел заметить, невеста холодна как лёд, — хмыкнул Фабрис.
Эжен повёл бровью.
— Нет такого айсберга, который нельзя растопить.
— Ну-ну, — пробормотал Фабрис, — хочу тебя предупредить, Вержиль хочет, чтобы брак был спаян на века.
— Вы с Вержилем ставите меня в идиотское положение, — огрызнулся Эжен, — Если вам так хотелось удостовериться, что у нас всё хорошо – поставили бы ночью в спальне своих людей. А как мне доказать полноценность нашего брака теперь? Что это вообще за идиотский ритуал? Истинная любовь должна быть невинна и чиста! Её не должны омрачать ни кольца, ни крики младенцев, ни прочая ерунда!
— Ты дитя мифов Эллады, — Фабрис пожал плечами, — на севере всё не так.
— Может быть, как-то ещё? Кто вообще придумал этот идиотский брак?
— Для народов севера изначально был характерен очень… иерархизированный уклад семьи, — сказал Фабрис и пригубил кофе, — сложно объяснить… Но это был не столько брак, сколько иерархия отношений, система подчинения. Муж вёл войну и не мог следить за домом. Женщина хранила очаг и управляла семьёй. А муж управлял ей.
— Хочешь сказать, что мне придётся соблюдать ещё кучу идитских традиций – кроме тех, что навязывает мне мой собственный народ?
— Понятия не имею, но думаю, что нет. С тех пор как Облачный город стал впускать к себе чужаков, порядки их довольно сильно изменились, они становятся всё больше похожи на наши. К тому же крепость твоего супруга удерживает перевал, который отделяет настоящих северян от нас. Его обитатели куда цивилизованней остальных. Разве что придётся закрепить брак по их законам ещё раз. Но, может быть, теперь так и не делают уже – мы крайне мало знаем о тех краях.
— Мда… — протянул Эжен и тоже пригубил чашку, но кофе в горло не лез. Он не хотел жениться второй раз.
— Есть ещё кое-что… — продолжил Фабрис и искоса посмотрел на него, — чтобы ты понял, жена стоит намного ниже тебя по статусу. Хотя, конечно, в каждой семье отношения складываются по-своему, но…
— Калли как-то не очень похожа на того, кто готов подчиняться мужу, — Эжен и сам не заметил, что в первый раз назвал супругу по имени, но это получилось у него неожиданно легко, и имя рассыпалось брызгами игристого вина на языке.
— Именно так, — подтвердил Фабрис, — она – дочь Хранителя Облачного города, её обучали лучшие учителя… Готовили править северной землёй. Весьма сомневаюсь, что родители готовили её в жёны, тем более, южанину. Но потом Остеррайху удалось присоединить эту часть гор, и принц Рудольф получил её в супруги. Это был весьма ценный дар — огромная и богатая земля. И в то же время откуп — прежний август хотел отослать брата как можно дальше от себя.
Перед мысленным взором Эжена вдруг всплыло лицо Вержиля, который некогда тоже был ему как брат.
— Разумеется, установить господство Августии над Облачным городом было не легко… Оппозиция там сильна, скорее всего, до сих пор. И прежний август прибег к тому же приёму, что теперь и наш Вержиль.
— Брак.
— Да. Он таким образом убивал двоих зайцев: указывал молодой наследнице её роль в Августии, и в то же время подтверждал перед северянами, что чтит их традиции и не собирается ничего менять. Что было потом — трудно сказать… Вести с севера доходят до нас не часто. Полагаю, это тебе предстоит узнать самому. Там вообще недолюбливают южан.
— Значит ли это, — задумчиво произнёс Эжен, — что там на нас будут показывать пальцем так же, как здесь? Это будет единственный подобный брак? Я буду единственным южанином, я имею в виду?
Фабрис пожал плечами.
— Понятия не имею, — сказал он, — но думаю всё же, что нет. Понимаешь, мы до сих пор ничего не знаем о них.
Эжен выглянул в окно. Калли и её спутница уже скрылись вдали.
«Она знает», — подумал Эжен. Но всё, что произошло между ними за последние дни, не слишком располагало к тому, чтобы говорить.
— Когда ты уезжаешь? — спросил тем временем Фабрис.
— Не знаю. Но думаю, затягивать не стоит. Сам понимаешь, раньше начнёшь…
Фабрис кивнул.
— Сообщи мне, когда всё будет готово для отправки в путь. Клод подумывал отправиться с тобой.
— Хорошо.
Фабрис ушёл, а Эжен ещё какое-то время провёл в библиотеке, потягивая кофе и думая о том, что ждёт его впереди.
Ближе ко второй половине дня он отыскал новоявленную супругу — та стояла на северной веранде в каком-то незнакомом Эжену поношенном платье и смотрела на парк.
— Амандин дала мне его, — ответила Калли спокойно, когда Эжен задал ей соответствующий вопрос, и оглядел потёртые рукава. На лице её снова была маска, из чего Эжен сделал вывод, что синяк ещё не прошёл.
Он поймал руку Калли, протянутую перед собой, и, чуть сдвинув в сторону кружевной манжет, осторожно поцеловал.
На запястье ещё виднелись следы от верёвки, и уже наливался новый синяк.
— Она должна обработать тебя целиком, — сказал Эжен, разглядывая необычно тонкое запястье и удлинённую кисть с изящными пальцами. —Распорядись.
— Хорошо, — глухо ответила Калли, и, только подняв на супугу взгляд, Эжен заметил, как потемнели её зрачки — в них стоял страх.
Эжен облизнул губы. Он не помнил, чтобы кто-то из его любовниц реагировал подобным образом на него. Были те, кто любил играть в недотрогу, но и это было как-то… не так.
— Калли, — отгоняя от себя эту пока ещё не до конца понятную ему мысль, произнёс Эжен, — мне нужно с тобой поговорить.
Калли кивнула, продолжая всё так же зачарованно смотреть на него. И Эжен, поразмыслив, решил зайти с другой стороны.
— Тебе понравился этот дом? — спросил он.
Калли наконец отвела взгляд. Её чуть отпустило, хотя рука её в руках Эжена продолжала дрожать.
— Он слишком пышен для меня, — сказала она.
— Вот как… — это были не совсем те слова, на которые рассчитывал Эжен, уже намеревавшийся сказать: «Теперь он твой», — я мало знаю о том, как живёт твой народ.
Калли невесело усмехнулась и покосилась на него.
— Куда скромнее, чем ты привык.
— Ты винишь меня?
Калли пожала плечами. Эжен, вопреки её собственными ожиданиям, в самом деле вовсе не казался ей воплощением всех бед.
— Август доверил мне управление северной землёй, — продолжил тогда Эжен.
— Август доверил тебе управление мной, — уточнила Калли тут же.
Эжен хмыкнул и задумчиво погладил её по руке. Та задрожала ещё сильней.
— Значит, ты готова подчиняться мне? — спросил Эжен.
Калли вскинулась, вглядываясь в его лицо, и страх в её глазах стал сильнее в десятки раз.
— У меня есть выбор? — спросила она, стараясь сохранять спокойствие, но в голосе всё же прозвучала дрожь.
— Да или нет? Я первым задал вопрос.
Калли молчала. Она закусила губу и исподлобья смотрела на него.
— Я не могу дать ответ, — сказала она наконец, — когда не знаю его последствий. Когда не знаю правил, которые ты собираешься установить для меня. Твоя служанка рассказала мне про «этикет». Это смешно.
— Я рад, что сумел повеселить тебя, — согласился Эжен, — думаю, ничего не случится, если иногда, когда мы наедине, ты будешь соблюдать не всё. Например, абсолютно не обязательно спать в рубашке при мне.
Калли вырвала запястье из его рук и теперь смотрела на него зло.
— Я не понимаю тебя! — выдохнула она. — Ты будто специально играешь со мной!
— Калли, да или нет?! — на сей раз Эжен повысил голос, и это волшебным образом подействовало на супругу.
— Да… — устало выдохнула она и прислонилась к колонне, поддерживавшей навес, будто у неё не было более сил стоять.
Эжен тут же подхватил её.
— Тогда поцелуй меня, — приказал он. Приказ был глупым и больше походил на каприз, но в это мгновение Эжен этого не ощущал. Он просто смотрел на стройную фигуру Калли, такую хрупкую — и в то же время такую прочную на вид, и хотел получить этот поцелуй.
Взгляд Калли стал равнодушным. Она приблизилась к Эжену и коснулась губами его губ, но тут же согнулась, обхватив себя руками, плечи её сотрясали рыдания.
— Нет… — выдохнула она.
— Ты так верна ему? — в голосе Эжена прозвенела нежданная для него же самого злость.
— Нет… — тихо и отчаянно произнесла Калли и затрясла головой, — нет, нет, нет…
Эжен вздохнул. Злость удалось загнать поглубже, хотя мысль о том, что Рудольф всё ещё живёт в душе его супруги, оказалась неожиданно неприятной, и теперь он уже никак не мог избавиться от неё.
— Принц Рудольф мёртв, — произнёс он, не обращая внимания на то, что слова его — полнейшая ложь. — Ты никогда больше не увидишь его. Теперь ты со мной.
Калли рвано выдохнула, и против ожидания слова супруга несколько отрезвили её.
— Он мёртв? — переспросила она. — Скажите, Эжен, это так?
— Да. А если и нет — я убил бы его ещё раз. Чтобы сорвать с поцелуй с твоих губ.
Калли едва слышно всхлипнула и уткнулась лбом в плечо супруга — но лишь на мгновенье. Почти сразу она совладала с собой и выпрямилась.
— Поклянитесь, — потребовала она, — поклянитесь, граф, что если он придёт за мной… С того света или откуда-нибудь ещё… Вы уничтожите его. Дайте клятву, что защитите меня от него, и я поклянусь, что буду служить вам.
— Обещаю, — спокойно сказал Эжен. Наконец-то говорить было легко, потому что он не сомневался, что это обещание выполнит, что бы ни произошло.
— Тогда и я обещаю, что выполню любой ваш приказ. Вы хотите, чтобы я… — Калли запрокинула голову, демонстрируя белоснежное горло и подставляясь под поцелуй.
— Нет, — сказал Эжен, которому удовольствее полученное таким путём не доставляло уже никакого удовольствия, и притянул супругу к себе, — просто побудьте со мной. Мне нужно привыкнуть к вам.
«А вам ко мне», — закончил про себя он.
Калли всё ещё дрожала, но не пыталась больше вырваться из его рук. Она стояла и смотрела, как медленно по небу плывут облака. А Эжен смотрел на неё.
ГЛАВА 6
Кортеж, состоявший из двух десятков гвардейцев, пяти приставленных к Калли пажей, Эжена, Клода, самой Калли и примерно такого же количества слуг, обхаживавших всех троих, выдвинулся из столицы на третий день. Керве, с разрешения Эжена, ехал у своей госпожи за спиной, то и дело бросая яростные взгляды на новоявленного супруга, которые Эжен предпочитал не замечать. Фабрис поначалу тоже было вызвался проводить друга хотя бы до границы центральных земель, но потом передумал и, сославшись на жену, сказал, что приедет навестить его потом.
Течение Дунава у Виены было запружено барками, и потому первую часть пути преодолеть по суше оказалось быстрее. Дорога состояла из нескольких этапов: сначала нужно было достичь берега Рийна, где выехавший вперёд гонец к тому времени уже должен был нанять корабль.
На корабле вниз по течению они планировали выйти к берегу моря, чтобы затем проделать остаток пути вдоль побережья и высадиться у самого подножия Туманных Гор. Там, по Крайнему тракту, до Облачного города оставалось всего несколько дней пути. Итого при попутном ветре и в случае отсутствия дождей и бурь вся дорога должна была занять около месяца.
С тех самых пор, как они покинули город, Эжен, лишившийся всего, что так любил — дворцов, женщин и интриг — наблюдал за Калли, ехавшей немного впереди.
Герцогиня отлично держалась верхом и в седле смотрелась как влитая. Она отказалась от предложения Эжена нанять портных, которые должны были соорудить для неё полный комплект одежд на все случаи жизни, и соглсилась принять лишь один единственный дорожный костюм, состоявший, как выяснилось в итоге, из простых кожаных брюк и такого же дублета, подбитого медвежьим мехом.
В платье она нравилась Эжену больше, но на Калли приятно было смотреть и так. Особенно когда сошли остатки синяков.
Эжен рассчитывал, что вместе со следами плена Калли покинет и стеснительность, но этого не произошло.
Он ждал, старался держаться на расстоянии и если прикасался к супруге, то лишь для того, чтобы подать ей руку или убрать прядь волос, но даже эти простые знаки внимания пробуждали в теле Калли непонятную дрожь.
Показываться перед Эженом обнажённой она тоже отказывалась до сих пор, хотя это Калли легко удавалось оправдать: походный шатёр был не самым удобным местом для того, чтобы крутить любовь.
На следующий день после их первого откровенного разговора Калли сразу же попыталась взять свои слова о повиновении назад, но номер этот не прошёл.
Случилось это, когда Эжен застал её в парке, сидевшую на скамейке у маленького фонтана и наблюдавшую, как течёт вода.
— Доброе утро, — вежливо поздоровался Эжен, и Калли тут же взвилась с места как змея.
— Мой… — Калли запнулась, — граф, — подумав, закончила она.
— Как у вас идут дела? Прислуга слушается вас?
— Всё хорошо, — торопливо произнесла Калли и, тут же сменив тему разговора, произнесла, — на самом деле я рада, что встретила здесь вас.
Обрадоваться её словам Эжен толком не успел, потому что Калли тут же продолжила:
— Я хотела попросить вас, чтобы вы забыли вчерашний разговор. Рудольф мёртв. Не думайте, что я вспоминаю его или тем более собираюсь за него мстить. Я никогда не любила его, — Калли отвернулась, силясь справиться с собой, но Эжен по-своему понял её молчание.
— Вам всё равно с кем быть?
Калли стиснула зубы и метнула на него разъярённый взгляд.
— Вы бы хотели всю жизнь прожить в браке с тем, кого вам не пришлось выбирать?
Эжен поднял бровь.
— Я стараюсь не задавать себе этот вопрос, — насмешливо произнёс он.
Калли молчала, непонимающе глядя на него.
— Если вы думаете, что я так уж мечтал жениться на вас, то вы оцениваете себя очень высоко.
— Вот значит как, — мрачно произнесла Калли, по-прежнему не глядя на него.
Эжен молчал. Ему стало вдруг неудобно за свои слова — потому что, несмотря на то, что выбор сделал не он, мысль о том, что где-то в его доме находится Калли, уже радовала его.
— Собственно, тогда вас тем более должно устроить то, о чём я собираюсь вам сказать. Вчера я была немного не в себе после всего, что произошло. Вам не следует принимать это в расчёт. Мои страхи принадлежат только мне, и я позабочусь о них сама.
— А поскольку вам моя защита не нужна, то вы и своё обещание не считаете нужным выполнять, — Эжен приблизился к супруге и теперь насмешливо смотрел на неё, — как же после этого доверять хоть каким-то вашим словам?
— Я… — Калли запнулась, чувствуя, как краска приливает к щекам. Сейчас Эжен отлично видел всё, что происходит у неё в голове. Рассчитывая скрыть собственный конфуз, Калли запуталась в поступках и словах и проморгала то, как можно было их развернуть. — Я не собиралась обманывать вас! — наконец процедила она.
— Вы дали клятву, что станете подчиняться мне.
Калли то краснела, то белела. На мгновение в голову Эжена закралась мысль, что она сейчас грохнется в обморок, но Эжен тут же её отмёл.
— Вы можете меня не любить, — сказал Эжен сухо, — но я отлично знаю законы вашей земли.
Это был откровенный блеф, и, кроме сказанного Фабрисом, ничего он о законах севера не знал, но на Эжена сошло вдохновение, и рот сам открывался за него.
— Я знаю, что вы, как моя супруга, должны подчиняться мне. В каком-то смысле вы даже принадлежите мне, разве не так?
Калли стала белой как мел, и на всякий случай Эжен всё-таки подхватил её за талию, чтобы та не упала.
Руки Калли тут же сжались в кулаки, она стиснула зубы, чтобы не закричать, но больше супруга ничего не предпринимала, и сердце, бешено колотившееся в груди Калли, постепенно успокаивалось.
— Это так? — повторил Эжен очень близко — слишком близко от неё.
— Так, — выдавила Калли, снова чувствуя, что силы оставляют её. Всё было бесполезно, и эта война оказалась проиграна ещё до того, как началась.
— Тогда прекратите играть со мной. Вы поклялись быть моей супругой и подчиняться мне. Сначала перед алтарём, и это было насильно, а затем вон там, — Эжен указал на террасу свободной рукой, — и если вы не сдержите своих клятв — отвечать за это только вам.
Калли обмякла и закусила губу, чтобы сдержать слёзы, готовые хлынуть из глаз.
— Вы хотите, чтобы я просто так отдала вам себя целиком, — глухо произнесла она наконец, немного справившись с собой, — чтобы я всю жизнь служила вам… принадлежала вам…
— Как и я сам служу августу — и буду служить всю жизнь. Как ваши люди служат вам. Каждый из нас кому-то принадлежит, и каждый кому-то служит — будь то герцог или король.
Калли затихла. Она хотела сказать, что это совсем другое, но не знала, как объяснить.
— Я рассчитываю, что вы сдержите свою клятву, — произнёс Эжен, давая понять, что на этом разговор будет окончен, — я, в свою очередь, обязуюсь сдержать свою. Я буду защищать вас как супруг — от вашего прошлого или от вашего будущего, мне всё равно. Кстати, ваш Жольт ожидает вас в колодках на хозяйственном дворе. И я отлично знаю, что синяк поставил не он.
— Откуда?.. — выдохнула ему в спину Калли, когда Эжен уже развернулся, чтобы уйти.
— Вы сказали только что, — бросил Эжен через плечо.
С тех пор Калли вела себя смирно — правда, и Эжен особо не требовал от неё ничего.
Калли с опаской поглядывала на супруга, который обычно два или около того часа в день ехал подле неё, но по большей части проводил время с Клодом, с которым Эжену общаться было куда легче. Поглядывала и пыталась представить, чем обернётся этот странный брак, когда они доберутся домой.
Эжен ни разу не пытался взять её силой и приказов почти не отдавал — но Калли отчётливо понимала, что здесь, в дороге, Эжену попросту не до неё. Легко было объяснить своё нежелание раздеваться в походном шатре — но стоило ей заикнуться о том, чтобы она заняла собственный шатёр вместе с Керве, как тут же получила решительный отказ.
Причин Калли спрашивать не стала — она и так могла назвать десяток.
Но Калли почти не сомневалась, что супруг ещё откроет своё настоящее лицо. Вопрос стоял лишь о том, когда это произойдёт. И вот, когда они добрались до берега реки, роковой день настал.
Все последние дни Эжена разрывали на части две противоречивших друг другу идеи. Он пытался отвлечься от них, подолгу отъезжая на другой конец кортежа и заводя разговоры со старым другом, но болтовня Клода о лошадях никак не могла избавить его от тягостных размышлений о супруге, стройная фигура которой продолжала мелькать впереди.
С одной стороны, у Эжена имелся вполне последовательный план: не консуммировать брак, не создавать себе лишних проблем. По приезде в Облачный город поселить супругу в дальнее крыло, наладить поступление Звёздной пыли на склады августа — и отправиться домой.
План может и был прост, но прореху в нём проделали слова Фабриса о том, что никто из них не знает обычаев севера, а также о том, что Калли наверняка не была рождена для такого брака.
Казалось бы, тем лучше для них обоих. Значит, разрыв со своим случайным и недолгим супругом не должен был ранить её. Но не тут-то было. Вместо того, чтобы планировать, как распределить доход от новых земель и урвать немного себе, Эжен невольно пытался вообразить, что же всё-таки представляет из себя его супруга.
Он уже успел заметить, что герцогиня бывает холодной и бывает грустной, но никогда не бывает веселой. Что она жестока к тем, кто причинил ей боль, и довольно умна. А ещё — что она хрупка, и задеть её за живое очень легко — хотя Калли и будет стараться скрыть эмоции изо всех сил.
Эжену чудился в ней какой-то надлом, неестественный изгиб. И хотя он не любил заниматься лечением чужих душ, загадка Калли всё же притягивала его.
Теперь, когда Эжен нащупал невидимые границы и более не переходил их, Калли стала спокойна и вежлива с ним. Она легко соглашалась рассказывать о своей стране, но никогда о себе. Она умела слушать, но умела и говорить. И чем больше времени Эжен проводил рядом с ней, тем сильнее ему хотелось увидеть улыбку на её узких бледно-розовых губах.
За день до того, как они въехали в портовый город, всё-таки начался дождь. Дороги размыло, и оставалось лишь благодарить небо за то, что они отправились в путь верхом, почти что не взяв с собой телег.
Копыта лошадей час за часом месили грязь, расплёскивая коричневую жижу кругом. Размокшая глина оседала на ботфортах, а всё, что находилось выше них, промокло насквозь.
Кожаный дублет Калли немного защищал её от дождя, но струйки воды всё равно затекали за шиворот, и к середине дня она промокла насквозь. От взгляда Эжена, уже привыкшего улавливать в поведении супруги каждую деталь, не укрылось то, что Калли дрожит, будто её бьёт озноб.
— Возьмите плащ, — сказал он и накинул на плечи супруге пропитанную маслом ткань, но это почти не помогло — вскоре и та промокла насквозь.
К тому времени, когда они добрались до пристани и обнаружили, что отправляться в путь на корабле сейчас нельзя, Калли больше походила не на герцогиню, а на мокрую мышь.
Эжен распорядился найти постоялый дом, где смог бы поместиться весь его «двор», а сам вместе с Калли и частью людей остался стоять на берегу.
Калли продолжала дрожать, и, в конце концов, Эжен молча притянул её к себе. Та не сопротивлялась, но замерла, будто схваченный хищником зверёк.
Мысли её невольно вертелись вокруг того, что сегодня наверняка произойдёт. Она чувствовала бёдрами, чем закончится ночь. Но Эжен даже не смотрел на неё, он вглядывался вдаль, в пелену дождя, и казалось, думал о своём, пока наконец не вернулся паж и не сообщил, что нашёл постоялый двор.
Они снова уселись на коней и довольно быстро добрались до места. Эжен узнал, где находится лучшие комнаты, и сразу же отправил Калли туда, а сам остался внизу — расквартировывать солдат. Всем места не хватило, и доброй половине слуг пришлось спать у камина в общем зале. К тому же, заказав еду на всех, Эжен полностью опустошил погреба. И всё же напоследок он стребовал с трактирщика бутылочку «особенного» вина и, зажав её подмышкой и напевая про себя, стал подниматься наверх. Эжену очень нравилась мысль, что сегодня он будет спать не на походной подстилке, а на чистых простынях — да ещё и прижав Калли к себе.
План не трогать супругу терпел крах. Эжен её хотел. Нужно было признаться в этом себе, потому что врать себе он не любил.
Продолжая мурлыкать похабную песенку, Эжен открыл дверь в номер «для дворян» и обнаружил, что Калли, всё ещё не раздевшись, стоит у окна и кутается в мокрый плащ.
— И как это понимать? — весело поинтересовался Эжен, опуская бутылку на стол. — Ты решила простудиться и таким образом покончить с собой? Учти, что тогда твоя земля будет принадлежать мне.
Калли повернулась к нему в пол-оборота, но ничего не сказала.
Затворив за собой дверь, Эжен подошёл к ней и обнял со спины.
Калли опустила взгляд.
— Раздевайся, — велел Эжен. — Я разолью вино.
Он убрал руки и потому пропустил момент, когда Калли крупно задрожала. Однако, не обращая внимания на дрожь, принялась выполнять приказ.
Скинула плащ. Помедлила, прежде чем стянуть дублет, теребя завязки на груди.
Эжен, уже закончивший с вином, сделал один глоток из металлической кружки, которая обнаружилась в номере, и, подойдя к ней, накрыл руки Калли своими. Он потянул завязки в стороны и так, продолжая управлять руками супруги, стянул дублет.
Калли под одеждой была пьяняще красивой. Один из шрамов белой ниточкой пересекал её грудь, и Эжен, наклонившись, проследил его губами, а затем, схватив зубами нежную кожу легко прикусил.
Калли испустила хриплый вздох, и по телу её опять пробежала дрожь.
— Пожалуйста… — прошептала она.
Эжен оторвался от неё и попытался заглянуть в глаза.
— Мои прикосновения неприятны тебе? — спросил он.
Калли покраснела, не зная, что должна ответить — и что будет правдой. Она боялась. Боялась того, что может произойти потом. Боялась всего, что могут принести ей руки супруга, пока ещё ласковые, но наверняка умевшие и причинять боль. Она не могла контролировать этот страх. Даже если бы Калли сказала себе, что ничего не произойдёт, страх не покинул бы её.
И в то же время там, где руки Эжена касались её, разгорался огонь. Это не походило на то, как действовали на неё прикосновения Рудольфа, от которых постыдно зудело внизу живота – но не более того.
Огонь от прикосновений Эжена заполнял её целиком, он бушевал не только в промежности, но и в груди, и в голове, и Калли почти что хотела в нём сгореть.
— Нет, — сказала она наконец и отвернулась.
— Ты обещала подчиняться мне, — напомнил Эжен.
Калли сглотнула и кивнула.
— Я хочу увидеть тебя целиком.
Ещё один кивок, и Калли принялась неуклюже стаскивать штаны и сапоги, а Эжен тем временем освободился от рубашки.
Он выпрямился, когда полностью обнажённая девушка замерла перед ним. То и дело по плечам Калли пробегала дрожь. Эжен разглядывал её.
Ещё несколько шрамов пересекало спину наискосок. А под правой лопаткой чернело клеймо, которое Эжен узнал без особого труда.
Пальцы его очертили чёрную бляху сами собой.
— Рудольф, — тихо сказал он.
Калли задрожала. Рыдания сотрясли её целиком, и она снова стала оседать вниз, как это бывало с ней иногда.
Эжен поймал её и, обняв, прижал к груди.
— Ты это скрывала? — в самое ухо Калли прошептал он.
Калли зажмурилась и кивнула.
— Я принадлежу ему, — прошептала она, — как рабыня. Он сам так сказал.
— Ты принадлежишь мне, — Эжен запечатлел на её виске невесомый поцелуй, затем ещё один, ниже, и ещё один, — теперь — и навсегда. Ты моя жена. Ты прекраснее всех, кого я знал. И я хочу, чтобы ты никогда не думала ни о ком, кроме меня.
Калли зажмурилась ещё сильней и кивнула. Ей было страшно от мысли о том, что она снова сама строит для себя тюрьму — но даже если бы она хотела, не смогла бы сейчас отказать.
Губы Эжена спустились ниже и продолжали ласкать её шею, медленно двигаясь к плечу.
А затем Калли вдруг извернулась в руках Эжена, поймала в ладони его лицо и поцеловала.
Её губы жадно впитывали в себя чужой вкус, и Эжен так же жадно целовал её в ответ.
Рука Калли скользнула вниз и, опустившись на пах Эжена, стиснула его.
Эжен чуть отстранился, вглядываясь ей в глаза, и хотя Калли, казалось, сама вела его, в глазах герцогини продолжал стоять страх.
— Давай спать, — попросил Эжен, и первым опустился на кровать.
Калли закусила губу, опустила глаза и кивнула.
ГЛАВА 7
Наутро им удалось погрузиться на корабль — для этого Эжену пришлось лишь немного встряхнуть начальника порта, который перед этим несколько часов отказывался снять перегораживавшую выход в гавань цепь.
— Всё приходится делать самому, — пробормотал Эжен, давая отмашку сопровождающим подниматься по трапу.
— Вы делаете это на свой страх и риск! — крикнул немолодой пышнотелый начальник ему вслед. Эжен лишь повёл плечом.
Калли, поколебавшись, подошла к супругу и, остановившись у самого его плеча, негромко произнесла:
— Вы уверены, что это разумно? Ветер ещё слишком силён, а нам некуда спешить.
— В это время года дожди могут продлиться до нескольких недель, не хочу всё это время проторчать здесь. А к тому времени уже начнётся пора штормов, и мы застрянем ещё и в устье реки, — машинально произнёс Эжен то, что уже говорил Клоду с утра, а затем обернулся на Калли и с лёгким удивлением посмотрел на неё. — А вы не так молоды, как можно было бы подумать, глядя на вас со стороны.
Калли поджала губы и ничего не сказала.
— Не беспокойтесь, — Эжен провёл кончиками пальцев по её щеке, — я не в первый раз командую кораблём и к тому же хорошо знаю эти места.
Калли поёжилась.
— Мне остаётся только надеяться на вас. Потому что если ваш расчет ошибочен, пострадаем мы все.
— В любом бою командовать должен кто-то один. Как говорят, лучше один плохой генерал, чем два хороших.
— Я это знаю, — во взгляде Калли, устремлённом на него, мелькнула грусть. Она накрыла ладонь Эжена своей рукой и прижала к щеке. Вопреки всему, что Калли знала о себе, прикосновения Эжена в последнее время были приятны ей — особенно когда Калли была уверена в том, что у Эжена нет возможности перейти к чему-то большему, чем лёгкие касания руки.
После ночи, проведённой с Эженом