Оглавление
АННОТАЦИЯ
Его имя похоже на прозвище. Его прошлое теряется во тьме веков. Его таланту наномеханика нет равных, а жизнь была такой длинной, сложной и насыщенной, что можно написать десяток романов и снять столько же фильмов.
Он не раз обманывал смерть. Он любил многих женщин, но лишь некоторые оставили глубокий след в его сердце. Он всегда в тени. Перед этим дроу склоняет голову сам Владыка Тёмных – и не только из уважения к возрасту…
Кем бы он ни был, сейчас его зовут просто Двэйн.
Перед вами – несколько зарисовок из его жизни, включая историю о первой любви.
Книга может читаться как самостоятельное произведение
Категория 18+
ДВЭЙН
Наталья Ракшина
(шестая книга цикла «Эльфийские Алмазы»)
ПРОЛОГ
Маленькое святилище Паучьей Королевы – Ллос – на западе Мита вряд ли нуждается в охране. С Solas сейчас относительно прочный мир, а люди не посмеют даже приблизиться к границе эльфийских владений. Жизнь здесь течёт тихо и спокойно, в некотором отдалении от кипящего тайными интригами и страстями мира Cathrach, главного поселения Тёмных эльфов-дроу. Стратегического значения святилище не имеет: сюда либо отправляют в подобие почётной ссылки тех жриц Ллос, которые больше ни на что не годятся, либо молоденьких послушниц – набраться опыта. Несколько лет назад святилище и вовсе приходило в упадок, но теперь жизнь в нём потихоньку ожила.
Прим. авт.: современный Мит – графство на востоке Ирландии в составе провинции Ленстер. Именно в этой местности развивается часть событий книги «Иней и серебро». Solas – Светлые эльфы. Cathrach – Город (ирл). Здесь и далее автор использует гэльский язык в качестве эльфийского.
Холмистая местность Мита располагает к прогулкам, настраивает на благодушный и философский лад, но и меланхолию пробуждает тоже. Одноимённое селение, Мит, хоть и не столица, но без кабака с неплохим элем никак не обойдётся. Так что служба тех, кто охраняет маленькое святилище, безопасна и скучна в меру.
Охранников тут пятеро. Двоим положено постоянно бдеть у входа в сам храм Ллос (он является отдельной частью всего комплекса построек), в полном вооружении и с бравым видом, ещё двое коротают время в караулке – до своей смены, пятый же может находиться где угодно, ибо является старшим. Теоретически он должен проверять и совершенствовать боеготовность своих подчинённых. Его имя – Дил. Его старшинство весьма условное, ибо воин-дроу может быть только рядовым бойцом, командуют знатные эльфийки. Дил подчиняется старшей жрице святилища в Мите, Ингрен Ллиандэль, но та довольно-таки стара и рвения к какой-то муштре охранников не проявляет вовсе.
«Стара»?! Как может бессмертная Тёмная эльфийка быть стара?!
Может. Сакральные Алмазы Тёмных и Светлых эльфов надёжно спят. Они перестали дарить Перворождённым свет вечной жизни. Эльфы стареют. Дил вполовину моложе Ингрен из Мита, но разменял четвёртый свой век, и теперь первые признаки возраста не заставили себя ждать, стремительно и нагло напоминая о старых ранах.
– Эй, ты, ходячий обморок! – крикнул Дил, сопровождая слова дополнительным призывом в виде короткого небрежного свиста. – Иди сюда. Бери меч!
Тот, к кому он обращался подобным образом, проходил мимо, неся куда-то в сторону зверинца госпожи Ингрен здоровенную связку соломы – на подстилку для животных. Старшая жрица могла быть жестока с кем угодно – от послушниц храма до рабынь, прибирающих её покои, но животные были исключены из перечня тех, по чьей спине частенько гуляла её трость. Животных Ингрен любила. Два оленя, барсук, лисица, десяток белок, столько же певчих птиц, а теперь ещё и волчица-переярок. Прим. авт.: переярок – взрослая волчица старше года (от года до трёх), но подчиняющаяся «матёрому» сообществу стаи и не имеющая права заводить своё потомство.
Пару недель назад в лесах вокруг Мита состоялась облава на вконец обнаглевшую волчью стаю. Хищники были перебиты, а эта волчица – тяжело ранена. Шансов одомашнить её не было, возраст слишком велик, но её не добили сразу. Крестьяне (а точнее, их жёны) знали о слабости госпожи жрицы, вот и решили преподнести своеобразный подарок. В зверинце нет волка – так пусть будет.
Разумеется, никто из охотников не подумал о юноше-дроу, в чьи обязанности входило содержание вольеров в чистоте, а также – кормёжка и прочий уход за зверями. Именно он и нёс сейчас солому по назначению. Левая кисть была перевязана условной чистоты тряпицей, на которой проступили бурые пятна. Не приходилось сомневаться в их источнике – по руке прошлись зубы зверя. Волчица была слишком слаба, чтобы откусить ненавистную руку. Рука – а точнее, обе, – ежедневно промывали и мазали едкой мазью её раны, вливали в пасть жидкую кашу, перекладывали безвольное тело туда-сюда с испачканной подстилки. Силы медленно возвращались к свирепому зверю, а потому вчера волчица показала норов, и с этого момента уход за ней превращался в смертельную опасность.
Юноша, нёсший солому, имел почти угольный цвет кожи, как и все молодые дроу. Рост его, разумеется, был куда выше человеческого, но оставался средним среди мужчин-эльфов. Правильные и тонкие черты лица, высокий лоб, прозрачно-серые глаза, с особым голубым оттенком, будто тяжёлый утренний туман на холмах Мита, упрямый подбородок с едва намеченной ямкой. Лицо не являлось таким уж примечательным, эльфийская красота – дело обычное. Юноша был коротко стрижен, как любой простолюдин, но… имел бы право носить длинные волосы, если бы не некоторые обстоятельства его теперешнего положения, мало кого интересовавшие.
Первое – его мать принадлежала к древнему роду Тёмных, давшему начало одному из Благородных Домов. Не приди этот Дом в упадок, а мать будь жива, юноше не пришлось бы таскать солому и чистить клетки в зверинце захудалого святилища Ллос. Второе… Что ж, второе обстоятельство, а вернее – предмет, бросался в глаза всем, кто видел юношу: массивный торквес на шее. Прим. авт.: кельтское украшение, шейная гривна. Серебряный торквес, покрытый филигранным золотым напылением и угловатой вязью чёрного орнамента, который был искусно нанесён блестящей эмалью. Такие знаки на предметах, одежде, украшениях с первого взгляда прочитает любой эльф. Родовые орнаменты Светлых содержат естественные стилизованные элементы – животных, птиц, растения, вещи. Родовые рисунки Тёмных всегда абстрактны. Этот орнамент был из последних, и Дом, который он символизировал, требовал максимального почтения, безапелляционного подчинения, преклонения и порой – животного страха.
Если бы юношу увидел человек, то удивился бы, почему богатое украшение этого фэйри не слишком-то сочетается с простой и далеко не новой одеждой. Прим. авт.: фэйри – в кельтском и германском фольклоре – существо, обладающее сверхъестественными способностями и ведущее скрытый образ жизни. Рубаха из небелёного полотна, короткий серый кафтан, такого же цвета штаны, подпоясанные не ремнём, как у воина, а тряпичным крестьянским кушаком, разношенные башмаки из грубой кожи – вот и весь наряд. Одежда была безукоризненно чистой, следы швов и заплаты – практически виртуозно невидимыми. Попробовал бы юноша-дроу отнестись к своему немудрёному гардеробу как-то иначе! Попробовал бы он попасться на глаза старшей жрице, да и молоденьким послушницам, с прорехой на рукаве или пятном на штанах! Его ждала бы немилосердная, жестокая взбучка. Одежда рабу при храме выдаётся раз в год. И как он её сохранит в приличном виде – его проблемы.
А юноша – именно раб. И роскошный торквес не украшение для него, а ошейник. И орнамент на торквесе указывает не на принадлежность к Благородному Дому, а на собственность Дома, одно упоминание которого заставляет трепетать не только простолюдинов, но и матрон дроу, а многих Светлых эльфов – осенять себя знаком защиты от тёмных сил.
Юноша – собственность Дома Эльдендааль. Каков его возраст?.. Этот раб при святилище Ллос в Мите практически мальчик. Наверное, он недавно встретил свой восемнадцатый или девятнадцатый Бельтайн, но это не имеет значения. Торквес раба невозможно снять – это будет сделано лишь после смерти. Прим. авт.: Бельтайн, Белтейн: праздник кельтов, знаменующий приход лета (первое мая).
А долго рабы не живут.
ЧАСТЬ I. РАБ
ГЛАВА 1.
Семья
В детстве всякий день бесконечен, даже зимний. Он начинается с солнечного зова, ласкающего горизонт перламутрово-алыми сполохами, он пролетает со скоростью стрелы – и всё равно запаздывает за многими и многими шалостями и тайными делами, которые под силу совершить только беззаботному ребёнку. Сколько бы ни было у маленького Вэйлина планов на этот день, все они сбудутся до заката – даже с лихвой.
Каждое утро Вэйлин встречает мир, полный чудес и радостей, которые чужды взрослым. Взрослые давным-давно забыли о них, расставшись с детством… Они не помнят о сладком соке внутри травинок, о гнезде крапивника в зарослях тальника, о белых облаках, бегущих по небу, о деловитом гудении шмеля над цветочными головками клевера. Где-то там, среди многих и многих зелёных листочков, прячется тот самый, заветный, – с четырьмя лопастями. Крохотная мельница счастья, талисман удачи. Ни разу не попадался – но где-то есть, иначе быть не может!
Но всё это придёт позже, весной, когда проснётся природа, и день за днём будет открывать свои маленькие тайны тому, кто пожелает к ним прикоснуться. А сейчас Колесо Года неторопливо крутится в своём темпе – на днях позади остался Йоль, и так далеко ещё не то что до весны, но даже и до Имболка. Прим. авт.: Йоль - праздник зимнего солнцестояния у кельтов, 21 – 22 декабря, Имболк - праздник перехода от Тёмного времени года к новому времени пробуждения всех сил природы
Это неважно: зимние чудеса тоже ждут! Как интересно разглядывать крохотные снежинки, любуясь быстро тающим на ладони волшебством совершенства! Каково, будучи в лесу, наблюдать за прыжками и играми поменявших шкурку белок! Как весело носиться с ребятнёй по задворкам ремесленного посада, особенно – если выпадет снег! Тогда веселью не будет конца.
Говорят, раньше зимы были такими холодными, что Оileán едва ли не тонул в жутких сугробах, а зимняя одежда сплошь состояла из шкур животных. Тогда и птицы замерзали на лету, но в такое Вэйлину слабо верится. Таких зим никто из его родителей не видел – мать и отец слишком молоды даже по нынешним меркам эльфов, лишившихся бессмертия. Родителям нет и сорока лет. Впрочем, это возраст молодости для эльфов. Для племени людей это уже зрелость, граничащая со старостью…
Взрослым не понять самых простых вещей: как здорово скатиться на рассвете с тюфяка на лежанке, плюнуть на ладошки и пригладить вечно торчащие белые вихры, наскоро одеться, прокрасться к кухонному очагу так, чтобы никто не видел. А после – стянуть лепёшку из тех, что остались от ужина, прихватить кусок сыру, прошмыгнуть в чулан за удочками, и – поминай как звали, до полудня! По дороге надо непременно промчаться по самым глубоким лужам, оставшимся в качестве единственного напоминания о непогоде после вчерашнего снегопада. Бежишь, разбрызгивая капли, и в каждой отражается синее холодное небо! За грязные башмаки и не менее грязные штаны влетит от матери, а возможно, даже прилетит по шее, но это так предсказуемо и обыденно, что нет смысла сердиться. Дети в семьях дроу редко видят ласку.
Но кроме живых чудес, дождевых луж и синего неба, в мире есть металл, который тоже становится живым, превращаясь из руды или мёртвого сплава в какую-либо вещь, обретая форму и цель. Каждый meicneoir Прим. авт.: механик, ирл. – до появления у эльфов и людей термина «наномеханик» ещё очень далеко знает, как дивно может петь в пальцах любой предмет, прошедший особую обработку или даже испытавший на себе простое прикосновение мастера, задавшегося целью этот предмет изменить. Каждый с колыбели чувствует, как мельчайшие, невидимые глазу частицы откликаются на прикосновение механика, собираются у поверхности блестящего и гладкого металла, вытягиваются внутри в струны. И вот тогда начинается пение, пронзающее до самой глубины сердца своей красотой – не менее осязаемой, чем любая вещь из золота, серебра или стали, будь то точный прибор для вычисления скорости движения небесных тел или простой амбарный замок.
Колдовство?..
Нет. Всего лишь механика.
– Когда ты будешь учить его по-настоящему? – этот вопрос мать Вэйлина не единожды задавала его отцу, механику по имени Лейс. – Скоро он встретит десятое лето. Мальчишка обучен грамоте, смышлён, но отобьётся от рук, ибо ничем не занят!
– Не знаю. – Задумчиво отвечал её муж и отец мальчика. – Может быть, я никогда не смогу его учить.
– У него что, нет твоего семейного дара? Скажи, и тогда будем думать, что с ним делать! – жёстко парировала мать.
Она имела полное право на жёсткость. В конце концов, Астор – Тёмная эльфийка, а любая замужняя Тёмная – подлинная хозяйка не только сама себе, но и своим близким, даже если не имеет отношения к какому-нибудь Благородному Дому. Это она распоряжается жизнью своих мужчин, а не наоборот, как заведено в патриархальных семьях Светлых эльфов. Что же касается Благородного Дома, то… мало кто знал, что Астор из ремесленного посада, хранительница библиотеки самой госпожи Мораг, Первой жрицы Ллос, главы Конклава, тоже не в сарае родилась, будто какая-нибудь крестьянка.
Её Дом Меллайрн в дальнем родстве с самими Эльдендаалями. А по древности даже превзойдёт оных… Почему же она сейчас замужем за простолюдином, и в храме Ллос-Хендж заносчивые жрицы зовут её просто по имени, даже не прибавляя формальное «госпожа» или уважительное «леди»?
Прим. авт.: хендж – тип доисторического сооружения. По форме представляет собой почти круглую или овальную площадку диаметром обычно не меньше двадцати метров, окружённую земляным валом. По версии главного героя «Алмаза Светлых», все старые «хенджи» в Европе построены эльфами.
Почему она не распоряжается в богатом родовом доме, полном молчаливых покорных слуг и рабов? Почему думает, к какому ремеслу пристроить сына (жаль, что не девочка первенец, а никчёмный мальчишка, но ведь пристроить-то надо)?
Для того чтобы ответить на эти вопросы, вам нужно задать себе несколько других. Вы младшая из трёх дочерей в знатной, но обедневшей семье, обедневшей настолько, что вам не светит даже минимальное наследство? Вы знаете, каково коротать зимние ночи в насквозь промёрзшем и обветшавшем доме, сплетаясь в комок с двумя сёстрами, чтобы не околеть к утру от холода? Вы можете представить, как это – не иметь куска хлеба и научиться пить маленькими глотками воду или глотать льдинки, чтобы заглушить проклятый, вечный голод? Вы ходили в латанных-перелатанных одёжках старших сестёр, где нет и пары дюймов целой материи, сплошные заплаты и швы? Вы ломали хворост в лесу голыми руками или сами жгли древесный уголь, чтобы хотя бы приготовить немудрёную пищу? Вы знаете, как ноют по ночам опухшие от тяжёлой работы или стирки пальцы? Ответили на все вопросы «нет» – значит, вас миновал гнев Великой Матери Ллос. Ответили «да»? Тогда ваша судьба незавидна.
Дом Меллайрн, Дом Хранителей Первой крови, когда-то владел Dorcha Cloch, Тёмным Камнем, дарующим бессмертие эльфам-дроу. Владел многие сотни лет, пока не начал сдавать позиции, пядь за пядью уступая власть Дому Эльдендааль. Звезда Меллайрнов закатилась уже в тот день, когда в Доме Эльдендааль на свет появилась девочка по имени Мораг. Пройдут чуть больше трёхсот лет, и у остальных Домов будет выбор – подчиниться стремительно взлетевшей на вершину Конклава Первой жрице Мораг или… умереть. Крови было пролито много, а потом Тёмный Камень сменил владельцев. Бывшим хозяевам пришлось несладко, потому что Мораг сделала всё для их подавления – и в политическом смысле, и в финансовом. Блестящий древний род угасал, постепенно превращаясь в прозябающую в безденежье второразрядную аристократию.
Но леди Меллайрн-старшая бросила вызов Мораг Эльдендааль. Возможно, это не имело смысла, ибо эльфы уже не были обласканы благодатью бессмертия, дарованной Алмазами: оба Камня, и Тёмный, и Белый – оба уснули на неопределённый срок! Но леди поставила на кон смертельной игры всё – и проиграла. Она сама простилась с жизнью прямо в величественном зале Конклава жриц Ллос – когда Мораг впервые за долгие годы подняла с трибуны свой знаменитый колокольчик, и в зал ворвались двое стражей с мечами. Прим. авт.: короткое упоминание в повести «Иней».
Лорд Меллайрн последовал за супругой – на жертвеннике в Ллос-Хендж. Он умер быстро и милосердно, потому что мужчина-дроу зачастую не имеет свободы воли, он следует воле жены, это ясно всем... Мораг, словно в насмешку, оставила в живых трёх дочерей Дома Меллайрн, лишив практически всего имущества и доходов, не отняв лишь родовой дом (впрочем, разграбленный до последнего клочка гобеленов со стен) и клочок земли вокруг оного. Почему девочек не убили вместе с родителями? Да потому, что ни одна из них не была Хранительницей Камня, их память крови предков молчала. Удивительно, но не странно. Например, старшая дочь леди Мораг, Эдна – любимица матери, самая хитрая, стервозная и коварная, настоящая породистая сука меж другими суками, – тоже не являлась Хранительницей Тёмного Камня.
Девочки не были опасны и не представляли никакой конкуренции Дому Эльдендааль. Им милостиво разрешили самостоятельно подохнуть от голода. Запрещено было оказывать им помощь – под страхом смерти, но запрет был излишним. Главы Домов – матроны, – вряд ли захотели бы помогать павшим аристократкам. В назидание другим – чтобы агония в духе «долго и мучительно» протекала на глазах прочих Благородных Домов.
К тому же, наблюдать за чужим падением всегда интересно.
Окажись на месте этой троицы девчонок-дроу изнеженные и утончённые Светлые эльфийки, ни разу в жизни не надевавшие мужских штанов и не владеющие оружием, – пришлось бы им… э-э… туго. Просторечное и грубое словечко, давно освоенное Астор вместо «туго», относилось к лексикону уличной голытьбы, но крайне точно описывало ситуацию. И девочки, уже девушки, каждая по-своему решили проблемы из разряда «туго». Три года они кое-как мыкали нужду вместе, а потом…
Старшая имела полное право продать оставшуюся землю – и она это сделала, получив какую-никакую сумму золотом и отбыв после сделки на соседний с Оileán другой остров, Albion. Прим. авт.: Альбион – древнее название Британии. В кельтских языках оно восходит к праиндоевропейскому корню, albho- , «белый», а по другой версии, alb- , «холм». Кто знает, что с ней сталось? Средняя сестрица тоже имела кое-то на продажу, ей принадлежал родовой дом по завещанию матери, – и она избавилась от него, перебравшись на юг Оileán. Она завела там лавку ядов и всякого рода полезных снадобий: достойное занятие для эльфийки-дроу.
А младшей продать было нечего. Продавать себя у Тёмных эльфиек не принято. Взять мужа? Да, можно. Но никто из матрон Благородных Домов не отдаст своего отпрыска за ту, чей род запятнан – не кровью измены, нет! – а неудачной попыткой эту измену совершить. Будь заговор результативным – что ж, честь и хвала Дому Меллайрн, они справились с самой госпожой Мораг, с такими приятно иметь дело.
Когда нужно принять радикальное решение, эльфийки-дроу не сомневаются, они это решение смело принимают. Лучше взять в мужья простолюдина с набитой мошной, семья которого не посмеет возразить леди (даже нищей и опальной), чем прозябать в нетопленном домишке с таким же неимущим лордом, да наплодить от него детей, у которых не будет ни шанса продвинуться – разве что закончить жизнь на жертвеннике Ллос, ибо больше они ни на что не годятся.
А у кого из простолюдинов набита мошна? Да таких много, в том числе – желанных женихов. Торговцы пряностями, ростовщики, ювелиры… У них чистые ухоженные руки, а в шкатулках на горький день припрятаны драгоценные камни, но они так далеки от той цели, к которой желает приблизиться Астор! А цель эта – храм Паучьей Королевы. Давайте подумаем, кто к нему близок? Уж точно не торгаши.
Механики! Они никогда не сидят без работы, а работа их стоит ой, как дорого. Правда, живут они под вечным присмотром Конклава, так это и неплохо! Надо попасть на глаза Конклаву в качестве жены такого механика, показать готовность подчиниться госпоже Мораг, забыть своё родовое имя и растереть в пыль память о проваливших заговор родителях. Заслужить доверие. Сделать себе новое имя. Родить наследницу, продвинув её в жрицы Ллос любой ценой – хоть крови, хоть денег. И эта девочка будет стоять у истоков нового Благородного Дома, присягнувшего на верность Дому Эльдендааль. Это надо сделать ещё при жизни Первой жрицы, чтобы та из её дочерей, что займёт место матери, была милостива и помнила все оказанные услуги. Эльфы нынче смертны, так Мораг и протянет ещё лет сто – сто пятьдесят, не более.
Вот так Астор и сделала: отправила самую скромную брачную ленту, на покупку которой хватило пары медяков, простолюдину с туго набитой мошной. По возрасту – ровесник, силён, красив, здоров. Его семья перебралась в Cathrach с юга Острова. Мало того, косвенная связь с госпожой Мораг у него имеется, на уровне слухов, подкупающих своей правдивостью… Простолюдин-дроу не может отказать благородной госпоже, если та пожелала плотских утех. Неважно, есть ли у него жена, она будет только рада оказать такую услугу матроне. А если эта матрона – сама госпожа Мораг, то тем более! Отказ равен самоубийству, а удовлетворение просьбы – мимолётной, но приятной милости.
Первая жрица получила то, что хотела, от отца Лейса, сделав его своим любовником на целый поворот Колеса Года. Удивительно, но, забеременев, она не избавилась от плода, как сделали бы многие матроны на её месте. Может быть, хотела дочку с задатками механика, кто знает?.. Но родился мальчик. И опять-таки, Мораг проявила неслыханное милосердие, сохранив ребёнку жизнь, небрежно кинув его на воспитание в семью отца и после – практически забыв о его существовании. Мальчик вырос и стал неплохим механиком на очень хорошем месте, в Ллос-Хендж. Слухи? Мораг на них было наплевать. Она управляет всеми Тёмными эльфами, и от кого рожать детей, и сколько – её личное дело.
Одним незаконнорожденным ублюдком больше, одним меньше – какая разница? Ценность имеют только девочки. Шесть дочерей, рождённых от разных мужчин – от лордов до простолюдинов. Самого старшего из них, её первого мужа, в живых не было давно – по закону Ллос, Мораг принесла его в жертву при вхождении в Конклав жриц.
Робкого и скромного юношу-механика, слывшего незаконнорожденным, звали Радрайг. Прим. авт.: это имя персонажа книги «Иней и серебро». Небольшое упоминание есть в романе «Право несогласных». Здесь автор возвращается к его истории. И вот его-то сводного брата и взяла себе в мужья Астор.
А что её муж? Он не был самым искусным в округе механиком, но трудился в самом Cathrach! Крупные красивые руки Лейса, с изящными пальцами и безукоризненно чистыми ногтями, брались за любую обыденную вещь, превращая её в нечто новое, непостижимое для многих эльфов и – однозначно! – для всех людей, считающих эльфов то богами, то демонами. Лейс мог сделать любые металлическими изделия поистине необыкновенными. Замок сундука с особым, прилагающимся к нему музыкальным ключом, мелодия которого уникальна. «Умную» швейную иглу, которая никогда не потеряется и не уколет швее палец даже без напёрстка. Столь же умные серебряные нити для наложения швов на рану: они ускорят заживление и не дадут ране гнить. Ошейник для раба, который невозможно снять или даже подпилить – пока не пожелает сама хозяйка. Маленькие, золотые, разукрашенные цветной эмалью хронометры, которые богатые модницы любят носить вместо украшений, и массивные мужские, покрытые чёрной эмалью – их дарят своим мужьям и любовникам леди из Благородных Домов. После умелых рук механика такой хронометр стоит в три раза дороже, чем вышколенный боевой конь в богатой сбруе. Пройдут сотни лет – а его ход не собьётся ни на песчинку времени.
Лейс уже обзавёлся постоянными клиентами, сделанные и обработанные им вещи ценятся, он даже получил право на собственное клеймо мастера – крохотную тисовую ветвь, выгравированную на каждом предмете, что прошёл обработку! Прим. авт.: разгадку тисовой ветви знают те, кто читал роман «Право несогласных». Луна присоединится к тисовой ветви несколько позже.
Астор же для начала получила то, что хотела: дом – полная чаша, служанки для чёрной работы, и для сада, и для дома. Нет, к очагу и пище Астор не подпустила бы никого из них (никто не отменял перспективу яда для опальной леди), но имела возможность разгрузить основное время дня для других дел… Среди клиентов её мужа стало немало элиты Тёмных – жриц Ллос, аристократок и их мужчин, так что первый этап своего плана она осуществила относительно легко. Два года ушло на то, чтобы пробиться в обычную прислугу в храме Ллос, а затем подвернулся случай…
Когда Мораг Эльдендааль узнала, кто подал прошение о месте хранительницы библиотеки, она не поверила своим глазам. А куда делась старая хранительница?.. Ну, это вы зря спрашиваете. При реставрации она испортила старинную рукописную книгу, за которую Первая жрица заплатила полвека назад столько, сколько стоило бы строительство пяти небольших храмов Ллос где-нибудь в сельской глуши. Поэтому госпожа Мораг просто вежливо попросила растяпу доесть то, что осталось от раритета. Кулинарный эксперимент закончился не в пользу растяпы. Желающих на открывшуюся вакансию как-то не находилось, а потому Мораг неслыханно удивилась прошению и… подписи под ним.
– Что движет тобой, девчонка? – спросила она, позвав к себе усиленно вытирающую пыль по углам храма Астор и поигрывая перстнями на тонких, но сильных пальцах. – Хочешь мстить мне за мать?
Астор с достоинством опустилась на одно колено и склонила голову:
– У меня нет матери, госпожа Первая жрица. У меня нет ничего от прежней жизни. Я всё забыла. Я хочу всё начать сначала.
– А жаль, что не хочешь мстить. Это было бы забавно. Посмотри мне в глаза. Быстро! – отрывисто бросила Мораг, и её голос, глубокий, властный, был сейчас тих и страшен.
Ослушаться было невозможно. Дуэли взглядов не случилось; леди Эльдендааль умела читать в глазах, в сердцах, в жестах – как в раскрытой книге. Ей хватило нескольких мгновений, чтобы прочесть и постичь всё, что Астор так хотела забыть: жестокую нужду и унижение, рваную одежду, холод и голод, брань старших сестёр, ярость от бессилия, зависть к тем, кто преуспел лучше. Достойный коктейль, чтобы толкать наверх ту, что так хочет выбиться из грязи… Уже отошла от прошлого, но не созрела для предательства. Стойкая, сильная, злая до любой работы.
Карьеристка.
– Место твоё! – холодно сказала Мораг. – Завтра оденься чисто, приведи в порядок руки и приходи к рассвету. Но помни! Первое: никто не станет учитывать то, что ты леди по рождению. Заслужи. Второе: никто не поручится за твою жизнь, если задумаешь гадость или допустишь малейшую оплошность. Берегись.
Астор Меллайрн упала к ногам в изысканно отделанных самоцветами туфельках; в таких не походишь по деревянным мостовым Cathrach, каблуки застрянут в щелях между брёвнами. И не надо думать, из чьей кожи сшита эта обувь… Лучшая подруга Мораг – леди Глоудэйл, а у той есть семейное увлечение – туфельки из кожи тех, кто не угодил: враги, неверные любовники, нерасторопные рабы. Прим. авт.: фамилия Глоудэйл хорошо известна читателям «Алмаза Светлых». Всё непросто с этой семьёй и её увлечениями…
Тут бы испугаться, да подумать хорошенько – а зачем это всё? Но Астор неслась домой как на крыльях. Теперь нужно найти ещё и няньку для маленького сынишки, ведь свободного времени будет меньше!.. А следующим ребёнком непременно должна стать девочка, да вернётся милость Великой Матери Ллос!..
Расчёты, расчёты… Они оправдались. Почти все, кроме одного – собственных чувств. Вот эти расчёты рухнули сразу, несколько лет назад.
Старинный труд «Наставления Матери Ллос» учит, что мужчины потребны для плотских утех и рождения здорового потомства, а если нет ни того, ни другого – значит, им пора на жертвенник. Хватит, пожили, вокруг полно других. Образованные леди читают об этом сами. Неграмотные простолюдинки внимают священному тексту на службах в храме Паучьей Королевы. Но все они должны помнить: для поддержания безропотного повиновения мужчинам нужен «Leacht dóiteáin». Прим. авт.: Жидкий огонь, (ирл.). Эта субстанция упоминается в цикле несколько раз… Благодаря антидоту, изобретённому отцом Морни Эльдендааля, и закончилось владычество матрон.
Это касается только свободных мужчин-дроу, эльфийки не станут тратить зверски дорогое зелье на раба, который никогда не посмеет восстать: он просто никто с того момента, когда на него надевают ошейник. Финал его жизни предсказуем – всё та же ритуальная смерть во имя милости свирепой Ллос. Это ничтожная жертва, мало угодная божеству матрон дроу, но сгодится на случай, если нет никакой другой – а сейчас со знатными жертвами плохо, ибо эльфы смертны, никто не станет расходовать ценные живые ресурсы зря. Матери Благородных Домов приобретают эликсир для своих юных сыновей, когда у тех впервые просыпаются чресла. Простолюдинки ведут подростков в храм Ллос, где юный дроу проведёт ночь с той из жриц, которая его захочет. Он бесплатно получит первый в своей жизни напиток, отнимающий свободу воли в достаточной степени, чтобы быть послушным Тёмным эльфийкам раз и навсегда. Он присягнёт той матроне Конклава, в чьём ведении находится данный храм Ллос.
Юноша взрослеет, входит в силу, его берут в мужья. После свадьбы действо повторяется – уже с помощью жены, не раз и не два, а ежегодно. Это её обязанность перед обществом дроу, чьи устои держатся на тысячах лет жесточайшего матриархата. Но… есть такие эльфийки – не иначе, мерзавки и предательницы, что исполняют эту обязанность через пень-колоду. Видите ли, им не нравится, что после употребления Жидкого огня муж трахает их, себя не помня. Со стеклянными глазами и в исступлении животного. А потом долго приходит в себя, будто с тяжёлого похмелья: с чёрными кругами под глазами, головной болью и мыслями о смерти. Для него это – ах-ах! – унизительно и неприятно. Да кто его спрашивает, в самом деле?!
Так думают девятьсот девяносто девять Тёмных эльфиек из тысячи. А одна непременно находится именно такая – мерзавка и предательница, которая пренебрегает обязанностями. Да, в нашем случае это Астор. Ну, мил ей муж – не только лону, но и сердцу. Стеклянные глаза, исступление и его похмелье поутру – всё кажется какой-то нелепой жестокостью, и эти мысли Астор прячет на самое дно души. Будь жива мать, будь рядом старшие сёстры – они язвительно высмеяли и осудили бы её. Но смеяться сейчас некому, а потому через три года после свадьбы её муж не получал ни капли зелья. Никто не знал об этом. Крохотный пузырёк, который доставлялся домой со службы в храме Ллос дважды в год – на Бельтайн и Йоль, – просто-напросто выливался в нужник.
– Что ты делаешь? – прошептал Лейс, когда впервые избежал приёма напитка.
– Отстань, – в сердцах проворчала жена. – Если у тебя без этого не стоит боевой петух, так давай, схожу обратно! За свежей порцией!
Лейс благодарно доказал, что никуда идти не надо, петух у него стоит и клюёт женино зёрнышко пуще прежнего. И маленький мирок этих двоих, рискнувших посягнуть на устои, вскоре пополнился третьим существом – сыном. Над именем долго не думали. Едва появившись из родовых путей матери, мальчишка поднял отличный, здоровый младенческий крик, только звук был крайне необычен – не детский ор, а какое-то забавное гудящее подвывание.
– Воет, как… волчонок! – фыркнула отдышавшаяся от болей и родовой натуги Астор. – На волка не тянет, мал ещё. Пусть будет Вэйлин.
Прим. авт.: Вэйлин, Вейлин – мужское имя кельтского происхождения, «сын волка».
Вэйлин Меллайрн из ремесленного посада. Никто и никогда не стал бы упоминать название Дома, к которому мог принадлежать мальчик, родись он от лорда – не в тёплой натопленной бане при зажиточном доме механика, а в богато украшенной гобеленами опочивальне знатного терема. Но женское тщеславие Астор давало о себе знать – а потому в детской ватаге на задворках посада бегал парнишка, чьи белоснежные волосы были хоть на дюйм, но всё-таки длиннее, чем у других.
ГЛАВА 2.
Игра в «хитрого дроу»
– Так что насчёт учёбы?.. – настаивала Астор, и ответ мужа был всё таким же неопределённым.
– Не знаю. Дар у него есть, есть. Но… я не могу его постичь. Это другое мастерство, понимаешь?
Астор не понимала. Как объяснить не-механику то, что не может до конца прочувствовать даже сам механик?! А Лейс не чувствовал, что же такое слышит в пении металла его сын. Почему он портит вещи, которые потом невозможно исправить? Что с ним не так? И среди сообщества механиков, в котором покойный отец Лейса и Радрайга тоже играл не последнюю роль, все точно так же могли бы почесать в затылке. Хотя…
А вот Радрайг мог бы внести ясность. Иногда Лейсу казалось, что младший сводный брат знает куда больше, чем говорит, а делает куда меньше, чем умеет. Было в нём что-то такое, что выделяло из всей семьи… Юноша вырос скрытным, тихим, с виду таким робким и послушным, но при редких встречах Лейс видел в его глазах всепожирающие тени страстей – плотских и других, честолюбивых, понятных лишь владеющим тайным умением meicneoir. Механики часто называют себя Третьим Кланом, стоящим выше многовековых противостояний Тёмных и Светлых эльфов, но втайне. Узнай такое дело матроны… Не сносить головы никому. Но с женой Лейс мог быть откровенен до известной степени.
– Возможно, у Вэйлина величайший дар, суть которого мне непонятна. – В задумчивости сказал дроу. – Среди Светлых есть такой особый мастер, я про него слышал. А возможно и не один. А если нам…
– Нет! – в сердцах бросила Астор. – Я не дам якшаться со Светлыми. Сейчас между нами нет вражды, но это, поверь, временно! Сейчас у госпожи Мораг с ними какие-то дела, а завтра это может закончиться войной. Нет и ещё раз нет!
Прим. авт.: дела у Мораг со Светлыми есть, да ещё какие! Которые могли поставить весь мир с ног на голову. Подробности – в повести «Иней» в книге «Иней и серебро».
– Ну, нет, так нет. – Лейс привычно уступил жене внешне, но мысленную галочку поставил.
Третий Клан своих не бросает и, пожалуй, стоит пообщаться с Радрайгом на эту тему плотнее. У него много связей, несмотря на молодость. Конечно, дети в семьях механиков могут позволить себе дольше оставаться детьми, материальный достаток способствует. Но время-то идёт, Вэйлина нужно учить!
Радрайга не зря наняли не куда-нибудь на службу, а в главный храм Ллос на Острове: его талант механика был выше многих других, а юность и неопытность компенсировались врождённым мастерством, которое, правда, нужно было ещё шлифовать годами. Его интересовала не только классическая механика приборов и разного рода устройств, он изучал и ювелирную механику – возможно, по заказам самой Первой жрицы, кто знает. Опыта не хватало, а потому неудовольствие заказчиц – жриц и послушниц, – часто проявлялось в виде оплеух, колотушек и даже порки. Однако Радрайг терпел всё, и, как оказалось впоследствии, причина была отнюдь не в привычной покорности дроу особам женского пола – а точнее, не только в ней…
Причину звали Нейл Киларден. Услышав это имя, Астор всякий раз кривила губы – только мысленно, ибо непочтительное выражение на лице при упоминании имени леди, самой юной из жриц Конклава, могло дорого обойтись. Девчонка стала главой Благородного Дома Киларден, да ещё и место в Конклаве заняла после смерти матери, хотя этот род выскочек и в подмётки не годился Меллайрнам! Они не Хранители и никогда ими не были. Но не зря говорят, что Великая Мать Ллос всё видит, знает, слышит. У неё повсюду раскинуты сети, подобно шелковистым нитям, сплетённым крохотным воплощением земных детей Ллос – пауков. Пришёл день, настал час, – и вот уже выскочка Киларден впала в немилость. Увы, в паутине запутываются многие насекомые: не только мерзкие мухи, но и крупные красивые бабочки.
И не было бы беды для семьи Астор через падение другой леди.
Но беда пришла – незамедлительно и неотвратимо, как приходит время погребального костра для тех, чей земной век закончен.
***
Сегодня Вэйлин не смог претворить в жизнь первую часть дневного плана – стянуть незаметно и безболезненно лепёшку и сыр до завтрака. Он крутился у стола напрасно: мать была не в духе, а потому успела отвесить подзатыльник и погрозила пальцем. Каждый дроу буквально с рождения учится наблюдать за душевным равновесием любой особы женского пола. Мало ли что, чем может закончиться её раздражение, чем чревато?.. Вот и сейчас Вэйлин в полной мере ощущал, что неудовольствие матери связано с чем-то большим, нежели желанием отпрыска сбежать из дому со снедью в кармане. Ещё вчера вечером Астор была напряжена и чем-то взбудоражена, а утром, после короткого откровенного разговора с мужем, и вовсе казалась не в себе.
Во-первых, она не спросила, умывался ли сын – неумытым за стол она не пустила бы ни за что, но сегодня этот момент не проконтролировала. Во-вторых, в нервных движениях матери как будто невидимым призраком сквозил страх. То, как она сейчас суетилась около очага в кухне, казалось попыткой отключиться от каких-то гнетущих мыслей. Мало того, рядом был отец – и бросалось в глаза то, что он пытается как-то вмешаться в ход этих гнетущих мыслей. Но при сыне эти двое ничего обсуждать не собирались.
Астор не раз и не два драла Вэйлина за острые эльфийские уши: чтоб не распускал их, где попало, потому что порой вскользь услышанное слово может больно ударить в самое уязвимое место. Судя по нахмуренным белым бровям на прекрасном и озабоченном женском лице, лучше убраться с кухни без хлеба и сыра. Мальчишка так и сделал, с беззаботным видом показав, что собирается пренебречь завтраком. Но…
У девчонок-дроу свои забавы, у мальчишек – свои. Вместе они играют разве что в первые годы жизни, пока не поймут, что между полами прочерчена глубокая борозда неравенства. И девчонка из семьи простолюдинов имеет куда больше прав, чем маленький лорд. Так что девочки на задворках посада любят играть в сиятельных матрон или жриц Ллос. Окажись рядом мальчишка – заставят прислуживать или, хуже того, устоят шуточное жертвоприношение. Объект игры, естественно, останется живым, но без синяков и шишек вряд ли унесёт ноги. Так что у мальчиков свои игры… Одна из них называется «Хитрый дроу». Надо незаметно подкрадываться к девчонкам и слушать всё, что они говорят.
– Я же хитрый дроу! – улыбнулся себе под нос Вэйлин, шмыгнув в чулан, где стояли его нехитрые рыболовные снасти.
Принадлежности для рыбалки он забрал, но из чулана вышел не во двор, а прокрался в кладовку. Оттуда, по лично сработанной потайной верёвочной лесенке – на чердак, где имелась особая хитрая половица, присыпанная сеном. Не скрипит, когда её отодвигают в сторону, не выдаст. Рассмотреть, что происходит на кухне, особо не получится, а подслушивать можно в своё удовольствие.
Разговор мальчик слышал, хотя и не полностью.
– Что же ты наделал, Лейс?.. Почему я узнаю об этом только сейчас?
Астор перехватила полотенцем края горячей сковороды, но руки заметно дрожали. Муж аккуратно взял её за запястья и, ненавязчиво отняв сковородку, поставил на деревянную столешницу.
– Я просто помог брату. – Тихо сказал он. – Никто ничего не видел и не слышал. Они не смогли сразу уйти к Светлым по подземным тоннелям, время было упущено. Я не знаю, почему они задержались. Их не дождался провожатый. Они переждали в сарае и покинули Cathrach затемно.
– Но в нашем сарае, Лейс! В нашем!..
«Хитрый дроу», спрятавшийся на чердаке, быстро смекнул, что к чему. Они – это дядя Радрайг и ослепительно красивая его спутница. Три ночи назад мать Вэйлина, как и многие другие эльфийки, должна была быть в храме Ллос, на ночном служении. Мужчин туда, естественно, никто не пускает, во время службы они предоставлены сами себе. Это прекрасный повод посетить какой-нибудь кабачок – даже для лордов… Вот и Лейс провёл полночи на таких мужских посиделках. Сколько он там пробыл на самом деле? Никто не отслеживал, но подтвердят. Ночью чуткие острые ушки Вэйлина уловили момент, когда во дворе скрипнула дверь сарая. Парнишка махом слетел со своей лежанки и приоткрыл ставень, а ночное эльфийское зрение помогло дополнить картину: три фигуры, закутанные в плащи, очень быстро пересекли двор. Сначала мальчик забеспокоился, уж не воры ли это? Но отцовскую походку он узнал – и перестал волноваться, а вот любопытство было разбужено. Стало делом чести разобраться, что к чему! Ёжась от холода, завернувшись в покрывало вместо плаща, Вэйлин выбрался из своей крохотной спальни, тише тихого покинул дом и, обойдя двор по кругу, подобрался к сараю.
Внутри действительно был отец, шёпотом переговаривающийся с дядей Радрайгом, которого было не узнать. Не внешне, нет… Но он как будто стал другим: резкий голос с незнакомыми властными нотками, нахмуренные брови. Он выглядел, словно пружина из внутреннего механизма большого хронометра, что недавно чинил отец по заказу. Что с ним такое?! А когда третья фигура приспустила капюшон с головы, Вэйлин чуть не ахнул. Он считал свою мать истинной красавицей, – и так оно и было! – но та, которую он увидел, вызывала просто восторг.
Имя он услышал тоже.
– Госпожа Нейл… – благоговейно произнёс Радрайг.
Но это прекрасное лицо Тёмной эльфийки одновременно было и решительным, и каким-то безразличным, и опустошённым, и такая тьма отчаяния клубилась в пронзительных синих глазах, что Вэйлин тряхнул вихрастой головой, плотнее запахнул покрывало и вернулся обратно в дом.
Ему стало страшно – непонятно, почему. И вот сейчас, кажется, родители обсуждали события той недавней ночи.
– Фэррел… – тихонько продолжала мать, – вчера вечером по приказу леди Эльдендааль его выпороли так, что на спине мясо отошло от костей!
Не у одного Вэйлина острые ушки. Дети часто слышат то, что им не положено, а имя – Фэррел – хорошо известно всем. Личный врач Первой жрицы, очень высокий дроу, со странным оттенком глаз: таким, какой принадлежит ароматическому растению, завезённому с материка и ковром покрывающему целое плато – лаванде. Не только лучший на Острове врач, но и единственный любовник, которого Мораг бессменно удерживала около себя долгие годы, возведя в статус мужа. Фэррел был отцом одной из её дочерей.
Вэйлин задумался. Что же должно было случиться, чтобы этого мужчину выпороли по приказу Мораг, да ещё так жестоко?!
Прим. авт.: причины кроются в событиях повести «Иней». Лавандовый цвет глаз, я думаю, сразу даёт понять, что речь идёт о предке Эрика Эльдендааля, будущего Владыки Тёмных.
– Он что-то рассказал под пыткой? – быстро спросил отец.
– Рассказал?! Мать Ллос, что он должен был рассказать?! – взвилась Астор, стараясь говорить как можно тише.
– Ничего особенного. Он, тем не менее, жив?
– Жив, представь себе! Но ты забыл, кто он! Благодаря его уходу за кожей госпожи Первой жрицы и всяким чудодейственным декоктам, да ваннам, она так и не начала стареть, в то время как её ровесницы покрываются морщинами! А ещё Фэррел дрючит её так, что она потом по часу ноги свести не может! Он – единственная её слабость… Именно поэтому у него ещё цел язык, пальцы и член, представь себе, тоже! Он отделался кожей со спины, но… в чём он участвовал, почему его пытали после пропажи Радрайга и этой… этой… Киларден? – Астор перевела дух и бросила скомканное полотенце на пол. – У Мораг что-то пропало, и беглецы это унесли, иначе быть не может! А потом были в нашем сарае! Радрайг – твой брат… Если его и выскочку Киларден поймают, то обоих ждёт погребальный костёр заживо, никакая смерть не будет достаточно мягкой!
Лейс попытался приостановить поток слов:
– Милая… что пропало? Я ничего не знаю об этом, Ваэрон свидетель.
– Я тоже не знаю. Говорят, какой-то документ. С тех пор, как госпожа Эдна привезла редкий текст откуда-то от Светлых эльфов, Мораг перестала пускать меня и кого-либо ещё в ту часть своих покоев, где находятся самые дорогие и ценные книги и рукописи. Даже пыль вытирала сама. Вход разрешался только жрицам Конклава и… Фэррелу, естественно. Почему, почему ты не сказал мне сразу, почему, Лейс?!
Странный звук коснулся острых ушек Вэйлина. Такой странный, что заставил отодвинуть половицу и попытаться свесить беловолосую головёнку вниз, чтобы разобраться с происходящим.
Слёзы – это зазорно. Так учат с детства любого дроу. Никто не будет тебя утешать, если ты обжёг руку или разбил коленку. Обидели – мсти, не хнычь. Говорят, у Светлых девчонка может зареветь, если упадёт и испачкает платье. У Тёмных ни одна на заплачет, даже если другие девчонки столкнут её в дыру в отхожем месте из-за своих гадских девчачьих разборок. Будет драка и разбитые в кровь носы обидчиц – но ни единой слезинки.
А теперь вот этот звук… Всхлип?! Разве такое возможно? Мама?! Родители не видели, как беловолосая головёнка свесилась из дыры в потолке – и тут же спряталась обратно. Вэйлин увидел невозможное – мать тихо плакала у отца на груди, в кольце его сильных рук.
– Малышка, успокойся, – сказал Лейс, скрепляя слова поцелуем, – всё обойдётся.
Ну, если дошло дело до «малышки», то может, всё не так страшно? Вэйлин поскрёб макушку пятернёй и сморщил нос. Фу, теперь звуки поцелуя! Чем теперь займутся взрослые, он прекрасно знал. Охи, вздохи, нелепая возня на ложе. И охота им тратить время на такое, ф-фу! Одно слово, взрослые. Лучше бы в «ножички» поиграли, больше пользы было бы. После такой возни на свет иногда появляются дети – вот заделают ему, Вэйлину, сестрёнку, и будет она им верховодить…
Лучше не думать о таком, пусть родится брат!
Родители исчезли с кухни, а их сын покинул наблюдательный пост Хитрого дроу. Вернулся-таки к тёплому очагу: раз не получилось стащить вчерашнюю лепёшку, ещё лучше – вон, свежие лежат без присмотра! Вэйлин хлебнул из кувшина холодного молока, закашлялся, быстро утёрся полотенцем и сбежал-таки туда, куда рвался с самого раннего утра – на реку. До моря относительно далеко, да и обрывистый берег не позволит порыбачить с самодельными снастями, тут лодка нужна. Может быть, пара форелек к обеду приведут мать в другое расположение духа, и она перестанет плакать?..
Миновав ремесленный посад и окраину Cathrach, окутанную дымом по-зимнему топящихся очагов, мальчик вырвался на простор полей и с радостью подставил лицо напористому прохладному ветру, пахнущему сыростью и каким-то особым ароматом, в котором смешивался запах пожухлой мокрой травы, речной воды и принесённой ветром морской соли.
Здорово. День только начинается!
Мальчик замешкался, не сразу приступив к рыбной ловле. Его отвлёк самый обычный дешёвый крючок, заставивший задуматься над собственными способностями механика. Если Лейс не понимал сына, то и сын не понимал: как можно не слышать дополнительных голосов в строе поющих мельчайших частиц, из которых состоит любой металл?!
Этих частиц никто не видел, глаза не позволят – даже с самыми мощными увеличительными приборами, – но они есть. Обычный эльф этого не ощутит никак, механик – на раз. Голоса частиц можно записать с помощью закорючек на нотном стане, но как записать то, что не существует – по словам отца?! Но Вэйлин-то их слышит, только как с ними договориться, не знает. Они его не воспринимают и не подчиняются, творя из стройной мелодии металла невообразимую какофонию. Должно же быть объяснение, ответ…
Вэйлин вздохнул и занялся тем, для чего прибежал на берег. Но как назло погода испортилась, посыпался снег вперемешку с дождём. Это обычно ненадолго, но рыба, похоже, была уверена в обратном и клевать перестала вовсе. Лепёшка и сыр съедены, рыбацкое везение отвернулось, так что пора было уходить. Правда, на берегу появилась мальчишеская компания тех, кто, закончив утренние хозяйственные дела или удрав всеми правдами и неправдами, собрались в любимом детворой месте – подальше от взрослых.
– А что мы видели! Ты тут сидишь, как дурень! Ничего не знаешь! – посыпалось со всех сторон, так что Вэйлин даже позавидовал, ещё не зная о причине возгласов.
– Да что вы видели-то, что там?!
– Госпожа Мораг! Сама госпожа, с охраной, верхами все! Чтоб в ремесленный посад – это невиданно, неслыханно! Что она там делает, а?
Стражи Первой жрицы детей разогнали с дороги, как и досужих зевак. Для того чтобы леди Эльдендааль снизошла до визита в такое место, должно было случиться что-то крайне важное. Но что?!
Недоброе предчувствие не просто кольнуло в грудь, оно ударило под дых. Вэйлин кинул толком не собранные снасти в руки друзьям:
– Я потом заберу!
И умчался прочь, оскальзываясь в лужах и спотыкаясь на травяных кочках. Он нёсся быстрее ветра, в своём переулке едва не попал под телегу, был обруган, но наконец увидел то, что заранее внушало страх. Двое мужчин-дроу из храмовой стражи – верхом на мощных и гладких чёрных жеребцах, около забора родного дома Вэйлина. В другое время мальчишка разглядывал бы их, раскрыв от восхищения рот: самое дорогое оружие, лёгкие и прочные доспехи, небрежно-повелительное выражение на красивых лицах – до тех пор, пока рядом нет госпожи. При ней выражение сменится на невозмутимо-почтительное… Эти дроу держали поводья других чёрных коней, четверых. Из оставшихся без седоков коней на одном была особо дорогая и бросающаяся в глаза сбруя… Нет сомнений в том, чей это конь… и где сама хозяйка – там, где в приоткрытой калитке стоит ещё один воин, с обнажённым мечом-катаной; стоит, охраняя вход…
Вэйлин рванулся к калитке, но его не пустили:
– Куда, малец?! Стоять!
– Это мой дом! – резонно возразил мальчик и получил второй за утро подзатыльник, но отнюдь не материнский, а такой, что шапчонка слетела с головы, а из глаз посыпались искры.
– Мне по…й. – Беззлобно ответил воин. – Жди.
Жди… Да ещё и ругается! Ну, нет. Есть поросячий лаз в заборе позади дома. Да, там узко и грязновато, но не до церемоний сейчас. Мальчишка нахально плюнул стражу под ноги и сбежал до того момента, как мог приключиться третий подзатыльник.
Разумеется, он не мог видеть и слышать того, что происходило за забором – непосредственно у входа в дом, куда Астор и Лейса притащили буквально из постели, где они в последний раз в своей жизни занимались любовью – ещё не зная об этом. Леди Мораг в дом заходить побрезговала – это не её богатые покои, хотя среди окружающих домов жилище выглядело роскошным теремом.
Красавица, как есть… Слегка за триста лет, с несколько обострившимися, но всё же прекрасными чертами безупречного лица, с тончайшим девичьим станом, со сложной причёской по-прежнему густых белых волос, в простом чёрном платье и тёплой накидке из меха рыси, поверх которой на плечах и груди лежала массивная золотая цепь с аметистами. Такой увидели Мораг жители ремесленного посада, с изумлением и почтением взирая на кавалькаду всадников, чьи лошади с ярым цокотом подков по деревянным настилам пронеслись по улицам, не сбавляя хода. Если бы кто-то заглянул в прекрасные фиалковые глаза леди, то не увидел бы там ничего, кроме всепоглощающей ярости.
– Ты! – сквозь зубы проговорила леди, у ног которой на коленях стоял полураздетый Лейс. – Говори, где Радрайг и чумная подстилка Светлого эльфа, Киларден.
– Я не знаю, госпожа Первая жрица… – тихо ответил мужчина. – Я не знаю, где мой брат, и не знаю, о ком вы говорите ещё.
– Лжёшь!
Короткий свист хлыста – и кровь хлынула у Лейса из носу, а наискосок лица образовался вздутый рубец от удара. Рядом вздрогнула коленопреклонённая Астор.
– Госпожа! – воскликнула она, умоляюще складывая руки. – Мой муж ничего не знает, что вы спрашиваете! Даже если его оговорили, даже если…
– Молчи, сучка. – Теперь кончик гибкого и прочного хлыста упирался Астор Меллайрн в подбородок, заставляя умолкнуть. – Не следишь за мужем?! От рук отбился, лезет в заговоры! Где свиток, он знает?!
Драматичный диалог затягивался. Астор била крупная дрожь, самообладание её покинуло – наверное, впервые в жизни. В день смерти родителей она держала себя в руках, но сейчас…
– Госпожа! – вывернулась она из-под возможного удара. – Мы ни к чему не причастны, ни к какому заговору, это правда!
Страх дикой птицей бился в её голосе, закипая в горле комком слёз. Она уже понимала то, что кто-то выдал участие Лейса в помощи беглянке-выскочке Киларден, которую держали в темнице отнюдь не для суда и следствия. Её ждала смерть. Слухи, тщательно сдерживаемые Конклавом, поползли ещё вчера, обрастая снежным комом подробностей, а сегодня утром Лейс сознался сам, и вот…
Леди Мораг не стала слушать оправданий хранительницы своей библиотеки. Она занесла хлыст для удара, и удар бы последовал, если бы… не рука Лейса, вскочившего с колен и схватившего тонкое запястье – так, что браслет из белого золота и самоцветов опечатался в кожу до крови.
– Я не дам бить свою жену, – сказал он, глядя прямо в фиалковые глаза леди Эльдендааль. – Не дам. Я помог брату, как и должен сделать для брата брат. Я не верю в то, что брат мой – вор. Но если так, то… я признаю, что виноват, но не троньте Астор.
Стало тихо. Даже воины, стоявшие по бокам от супружеской пары, не двинулись с места и не дышали. Даже кудахтанье кур на заднем дворе прекратилось. И всем участникам сцены казалось, что с грохотом чугуна падают наземь такие редкие, такие невесомые, снежинки. Мужчина посмел поднять руку на главу Конклава жриц Великой Матери Ллос.
И это означало только одно.
– Астор, детка… – почти ласково проговорила Мораг. – Когда твой муж в последний раз получал Leacht dóiteáin? Что-то он не в меру дерзкий.
Леди Меллайрн опустила голову, понимая, что от ответа зависит жизнь. Она справилась с собой и ровным голосом проговорила:
– Госпожа… Я забыла дать зелье после Йоля. Забыла, было много работы.
– Один раз забыла?! – взвизгнула Мораг, теряя терпение. – Один раз?!
– Это больше не повторится. Клянусь Великой Ллос, госпожа.
Астор подняла голову, встретившись взглядом с леди Эльдендааль. Та только головой покивала.
– Да-да, милая. – И едва слышно щёлкнула пальцами той самой руки, с запястья которой капала кровь. Лейс уже отпустил её. – Не повторится. Ни-ког-да.
– Мама! Отец!
Астор резко обернулась на испуганный детский голос. Перепачканный грязью сын, схваченный за шиворот кафтанчика крепкой рукой воина, в ужасе смотрел на всех участников сцены. Астор Меллайрн не ответила ничего, да и не могла ответить с перерезанным горлом. Она только услышала свист меча. Красная пелена, упавшая на глаза, не позволила увидеть ни падающее наземь обезглавленное тело мужа, ни искажённое страхом, болью и ненавистью лицо бьющегося в плаче сына.
Но она успела подумать и осознать, что это чумазое лицо никчёмного первенца-мальчишки – самое дорогое, лучшее, желанное, что есть на свете. Лицо любимого сына, Вэйлина Меллайрна.
– Куда мальчишку? – скрипнул зубами воин, сохранявший невозмутимо-почтительное выражение лица.
Его сердце переполнила чёрная кровь ярости и сожаления, но… у него своя жена и дети. Надо думать о них… Если Первая жрица отдаст приказ – нужно подчиниться, и рука не дрогнет.
– Наденьте ошейник – и прочь с глаз моих. – Фыркнула Мораг, отирая рассечённое браслетом запястье шёлковым платочком. – Сожгите здесь всё, будет наука другим.
Мальчик никак не отреагировал на эти слова. Милосердные боги всё-таки сжалились и позволили ему впасть в беспамятство обморока.
Сегодня закончилось его детство.
ГЛАВА 3.
Святилище Мита
Дил не любил повторять распоряжения дважды, и юноша прекрасно об этом знал, но его положение раба не позволяло даже притрагиваться к оружию.
– Как там тебя?.. Вэйлин, что ли? Иди сюда, живо, пока не огрёб по кумполу.
Юноша остановился и попробовал поклониться вместе со своей охапкой соломы, ничего не уронив.
– Господин, – вежливо произнёс он звучным и приятным голосом, уже начавшим приобретать низкие, типичные для мужчин-дроу нотки, – мне нельзя.
Окна покоев Ингрен в жилище для жриц выходили на другую сторону двора, но эльфийский слух никто не отменял. Чем старше эльф, тем лучше его восприимчивость к звукам. Правда, госпожа Ингрен с раннего утра в храме, наставляет там парочку послушниц – а точнее, выносит им мозг, доводя до слёз в очередной раз, это вполне в её духе. После общения с ней девчонки будут невесть как злые, вымещая дурное настроение на всех, кто попадётся под руку.
Дил знал, что сейчас его никто не увидит.
– Это я решаю, что тебе нельзя, а что можно. – Сказал он, показав рабу свой мощный кулак. – Иди и бери меч. Мне скучно. Да не робей, это учебный меч, не боевой.
Становилось понятно, что продолжить путь без помех не удастся. Юноша по имени Вэйлин незаметно вздохнул, аккуратно опустил на землю свою ношу, затем снял кафтан, рубаху и столь же аккуратно пристроил вещи на соломе. Он берёг одежду, а потому предпочёл последовать приказу-приглашению с обнажённым торсом. Светило солнце, дул тёплый весенний ветер, погода стояла почти летняя.
Воин быстрым профессиональным взглядом окинул стоящую перед ним фигуру и поморщился. «Подкормить бы тебя, парень!» – подумал он, разглядывая сухощавое тело с вполне удовлетворительным рельефом мускулов, которые неплохо прорисовывались, но были лишены нужного объёма. В этом возрасте мальчишки постоянно хотят жрать, а тяжёлая работа способствует аппетиту. Но на казённых харчах не разъешься в принципе, а этого мальчишку разносолами вовсе не кормят, у его подопечных животин в зверинце госпожи Ингрен еда богаче... Дил нисколько не сомневался, что при редком наличии хоть какого-то свободного времени юноша ухитряется сбегать порыбачить, чтобы затем развести на берегу костерок и дополнить свой рацион, или же ставит петлевые силки в лесу на всякую животную мелочь. Лес принадлежит всей общине Мита, в нём разрешается охота в строго отведённое по сезону время, но, если деревенские поймают там раба, тому придётся плохо.
Юноша взял предложенный тренировочный меч-катану. Абсолютно тупое лезвие, никаких намёков на обработку клинка механиком. Мёртвый металл, неспособный слиться в одно целое с рукой хозяина, на которую для контакта с живым оружием будет надет особый, обработанный же механиком боевой браслет.
Дил расхохотался и тут же нахмурился.
– Что ты встал, как хер с утра?! – возмущённо рявкнул он, глядя на то, какую позицию принял невольный партнёр по тренировке.
Вэйлин держал меч, как крестьянин – мотыгу, стоял – как пугало в саду при храме. Эх, в реальной схватке ему бы уже пять раз успели снести глупую башку!
Тут же мелькнула шальная мысль: «Пропадёт парень, вопрос времени». Следом – вторая: «Выкупить его, что ли…»
Контракт Дила с храмом закончится через пару лет. Не может быть, чтобы не случилось хоть какой-то оказии для конфликта со Светлыми, разборок знатных семей Тёмных (вот это вернее), набегов на человеческие поселения в глубине Острова или за морем. Не может быть… Раз уж сейчас жизнь конечна – надо дать поводу боевому мечу напиться крови до того, как его хозяин уйдёт в Бездну. А если бог мужчин-дроу, Ваэрон, Лорд в маске, будет достаточно милостив, то в бездну удастся уйти не в своей постели, от старости, а в бою с достойным противником, да и прихватить этого противника с собой… Не помешал бы слуга: ходить за конём, содержать в порядке доспехи и прочее оружие (кроме меча, который никому чужому не дастся в руки), бегать в кабак за элем, а то и просто – получать сапогом по заду, когда у Дила скверное настроение. Но лучше получать сапогом по заду в качестве свободного слуги воина, чем лежать на жертвеннике Ллос с вырезанным сердцем в положении утратившего ценность раба.
А то, что юноша раньше или позже утратит ценность, было непреложным фактом. За пять – семь лет службы у Дила он бы отработал свой долг и мог бы быть абсолютно свободен, но…
– Чуток наклонись. – Бросил Дил, не отвлекаясь от размышлений. – Правую ногу давай вперёд. Локоть ниже. Задницу не выставляй, дурень, не на танцах!
Этот раб, полтора года назад приписанный к святилищу Ллос в Мите, был с необычным сюрпризом. Он был механиком, что само по себе являлось каким-то дивом, из ряда вон! Механики – свободные эльфы, на ступеньку выше всех прочих, владеющих каким-либо ремеслом. Их умение не зря зовётся у суеверной расы людей «магией». Они получают за свой труд звонкую монету – порой за одну вещь столько, сколько воин заработает за год службы. За свой боевой меч, послушный руке только одного хозяина, Дил отдал всё, что имел – крохотный надел земли на побережье близ Cathrach. Механиков никогда не упускают из вида матроны: и для присмотра за ними, и для защиты, потому что для воров всех мастей умение механиков открыть любой замок поистине бесценно… Что должно было случиться, чтобы механик оказался в рабстве?! Этого Дил не знал.
– Да чтоб тебя! – гаркнул он на запыхавшегося юношу, уже получившего несколько увесистых ударов по плечам и в корпус. – Шевелись быстрее! Не крути так рукой, пока кисть не вывихнул, бестолочь!
Последнее слово било в точку.
«Бестолочь».
Вот почему раб не имел особой ценности, оказавшись в маленьком святилище в провинции, а не где-нибудь в другом месте. При храме он больше занимался рутинной физической работой, чем обслуживал механические изделия. Говорят, его учили когда-то, да забросили. Руки у парня росли не из нужного места, что ли – или он странным образом постепенно терял свой врождённый дар, хотя про такое раньше Дил не слышал. В храме юноша-раб разве что иногда чистил и содержал в порядке механические хронометры, календарь, прибор для удалённого наблюдения за небесными светилами, самопишущие перья старшей жрицы и послушниц. На большее Вэйлин не был способен – равно как и снять собственный ошейник, обработанный каким-то другим механиком, что тоже было из ряда вон. То, что сделал один механик, всегда доступно для рук другого, но не в данном случае. Пару раз парень даже что-то ломал – тогда следовала жестокая порка.
Сколько он ещё продержится тут, со своим затухающим, нестабильным даром?.. До первого массового жертвоприношения Паучьей Королеве. И потому-то воину было жаль парня.
– Правой… теперь левой… живее!
Юноша снова пропустил удар. На тёмной коже не видно синяков, но к ним добавился ещё один. На тряпке, намотанной на левую кисть, проступило свежее пятно крови: движения разбередили рану, оставленную зубами волчицы. «Ну, не боец же, куда ему…» – в сердцах плюнул Дил. Выкупить?.. Да, если бы он принадлежал госпоже Ингрен, можно было бы попытаться по завершении контракта. Охлаждала минутный порыв чёрная угловатая вязь орнамента на ошейнике. Мальчишка принадлежал Дому Эльдендааль! Надо быть самоубийцей, чтобы сунуться на глаза бабам из этого Дома. Просьба о выкупе парня может закончиться отравленной иглой в глаз – тут же, незамедлительно, если этот парень, допустим, угодил в рабство по причине распрей Благородных Домов.
Дил с сожалением расписался в собственном страхе перед Домом Эльдендааль, отёр пот с лица, опустил катану, давая понять, что поединок окончен.
– Одевайся и шуруй отсюда. Хорош воевать на сегодня.
– Спасибо, господин. – Поклонился юноша.
Ему не надо было повторять дважды. Вэйлин шустро надел свою рубаху и серый кафтан, подобрал солому и исчез, как не было, а причина шустрости, оказывается, уже подступала вплотную, практически подкрадывалась. Дил не сразу услышал тихую поступь сафьяновых сапожек старшей жрицы, которая не погнушалась пройти по двору, опираясь на трость, и сейчас оказалась за спиной воина.
Внешне она была вполне хороша собой – точёная фигура Тёмной эльфийки, которую не мог скрыть даже серебристо-серый бесформенный плащ и свободное жреческое платье, золотистого цвета глаза, едва наметившиеся морщинки на лице – в её-то восемьсот лет! Но кожа на руках уже начала покрываться пятнышками старческой пигментации и терять упругость, а суставы поразила болезнь, знакомая ранее разве что людям. Пока был активен Тёмный Алмаз, поражение суставов и хрупкость костей настигали тех эльфов, которые потеряли счёт времени из-за возраста в несколько тысяч лет, да и то не всех…
Трость госпожи Ингрен взлетела и от души прошлась по спине и плечам зазевавшегося Дила.
– Ты! Отродье Сельветарма! Чем ты занят тут, а?!
Прим. авт.: Сельветарм – Затаившийся Паук, бог воинов-дроу, подручный Ллос.
Дил немедленно развернулся, покорно опустился на одно колено и склонил голову, как положено.
– Тренировка, госпожа. Я поддерживаю форму на случай нападения врагов.
– Я тебе покажу врагов! – ещё один удар трости. – А точнее?
Дил сделал выражение лица сокрушённо-дурашливым. Бабам это нравится – видеть мужиков дураками у своих ног. Ну, а трость бьёт гораздо слабее, чем боевой шест. Практически не чувствительно.
– Точнее, госпожа… Мне было скучно.
– Я не про это! – раскричалась госпожа Ингрен. – У тебя два молодца в караулке у ворот, так гоняй их!
Она ещё раз хлестнула Дила тростью – для закрепления результата, а потом чуть ли не по слогам произнесла, чтобы дошло как можно лучше до тупого громилы:
– Ты – дал – рабу – меч. Даже если перед тобой рукожопый, ни на что не годный мальчишка, это преступление! Вот твоя вина, понял?! Ещё раз увижу – велю спустить шкуру с обоих. Я не преувеличиваю, ты меня знаешь.
Жрица похромала прочь, опираясь на свою трость. Вслед ей смотрел воин, прячущий улыбку. По сути, пожалеть бы госпоже Ингрен саму себя… Старая больная тётка – это раз, которую сплавили подальше от Конклава. Командирша над пятью воинами, двумя ещё более старыми жрицами и пятью послушницами в деревенском захолустье – это два. Сдаёт, сдаёт по всем позициям – это три! Будь старшая жрица в полном здравии и прежней силе и уверенности в завтрашнем дне – удар тростью пришёлся бы Дилу в лицо, а не по плечам.
***
Новая рабыня появилась в святилище на следующий день.
Личная служанка госпожи Ингрен, обычная женщина, не эльфийка, уже перешагнула тридцатилетний рубеж своей жизни, утратив свежесть и красоту в той степени, которая могла радовать глаз именно эльфийке. Эльфийки-дроу могут завидовать друг другу, ненавидя соперниц до такой степени, что с лёгкостью спровадят на тот свет при первой же оказии, но ревности к представительницам человеческой расы они не испытывают. Как можно ревновать к красоте вещей, птиц или бабочек?.. Они не равны эльфам по рождению или происхождению, это всё равно что злиться на вазу искусной работы или домашнее животное. Но вазу можно и разбить о стенку в ярости, когда что-то попалось под руку – а потом купить новую, а домашнее животное в полной власти хозяйки: можно ласкать и гладить, можно трясти за шкирку, можно дать пинка, если крутится под ногами не вовремя.
Эльфы не терпят рядом то, что, по их мнению, оскорбляет взор дисгармонией или кажется некрасивым. Поэтому рабыня для госпожи старшей жрицы просто обязана быть хорошенькой, другая не годится. Прежняя уже вышла из поры юности и свежести – Ингрен спровадила её куда-то на кухню при храме, в распоряжении вольнонаёмной прислуги, да чтоб на глаза не попадалась вовсе. Обзавелась новой девчонкой, что прольёт немало слёз, прежде чем достигнет той степени выучки, которую Ингрен считает достойной себя, любимой. Девушка должна безупречно выучить эльфийский, пластично двигаться, быть скромной и послушной, следить за собой и угождать госпоже, просчитывая намерения и настроение по малейшему движению бровей.
Откуда взялась новая рабыня? Девушку продали эльфам её же соплеменники. Может, хотели избавиться от лишнего рта, может, захватили в ходе военной стычки с соседями или даже на других островах или самом материке, ведь война у тех, кто называет себя кельтами или гэлами, в крови! Или даже не продали, а подарили Тёмным – кто знает, иногда их вожди присылали такие вот подарки, дабы задобрить всемогущих грозных фэйри. Фэйри не берут кого попало, ни женщин, ни мужчин с изъянами: их интересуют смазливые физиономии, красивые и сильные тела, хваткий ум, даже если это прислуга для чёрной работы. Они эстеты во всём. Люди об этом знают, а потому отголоски такого торга, дани или подарков прокатились по разным землям в виде сказок и мифов… Самые красивые девы и юноши для чудовищ – вот о ком говорилось в этих сказках.
Девушка была совсем юной. Хрупкая, белокожая, с осиной талией. С тонкими руками, не знавшими никакой тяжёлой работы. Она не из простых людей, иначе бы кожа не была такой белой, пальцы – такими нежными, а ножки – такими маленькими. Бледно-золотистые волосы были заплетены в две толстых косы; привлекали внимание прорисованные природой, как морские раковинки, ушки, из-за которых выбивались отдельные непослушные пряди, прямой аккуратный нос, высокий гладкий лоб, изящно вылепленные скулы. Алые губы были искусаны, веки припухли и покраснели – следы истерики. Она смирилась со своей участью не сразу, о чём свидетельствовали короткие яростные взгляды светло-зелёных, будто морские волны над глубоким омутом, глаз.
Едва на девчонку надели серебряный торквес с орнаментом Дома Ллиандэль, к которому принадлежала леди Ингрен, развязали и выпустили из крытой повозки, та попыталась спрятаться, забившись куда-то в кусты за хозяйственными постройками. До вечера её никто не трогал и не пытался из этих кустов достать – бежать тут некуда, куда ни ткни – эльфийские поселения, а массивные ворота всего комплекса Ллос-Хендж к вечеру запирают, так что под покровом ночи скрыться не выйдет. К тому же, обычная человеческая девчонка, одна, да ещё и в ошейнике – сразу отловят и вернут на место.
Старшая прислуга госпожи Ингрен, фактически управляющая всеми хозяйственным делами, прекрасно знала человеческий язык. Кроме того, все диалекты человеческого языка на Острове так похожи на эльфийский – сказалось влияние Перворождённых после последнего Сопряжения Миров, когда цивилизация людей была уничтожена на три четверти. Они многое переняли от эльфов.
– Эй! – крикнула старшая служанка. – Хватит прятаться. Выходи немедленно, пока я не взяла плеть. И я ей только поглажу, а если на моём месте окажется леди Ингрен Ллиандэль, то ты сможешь встать только через седмицу!
Девушку звали Меви. На следующее утро она появилась во дворе святилища такой, какой её хотела видеть новая хозяйка: одетой в приличное (для многих людей оно показалось бы царским нарядом) льняное платье, аккуратно причёсанной, с подкрашенными ресницами и едва заметными следами перламутровых румян на бледных щеках. Её уже предупредили – слёзы портят лицо и раздражают госпожу, не смей плакать, если не хочешь быть выпоротой. Меви боялась Тёмных фэйри, она никогда их не видела, хотя знала несколько слов на эльфийском. Видимо, её племя общалось лишь со Светлыми эльфами. На воинов-дроу она смотрела так, как будто подозревала, что её тут же, во дворе, и оприходуют, задрав подол – или по очереди, или всем скопом сразу. Воины это видели, и, несмотря на предупреждение Дила, строили самые зловещие и гнусные рожи, едва девчонка проходила мимо. Развлечений на дежурстве никаких, так что хотя бы попугать в своё удовольствие.
Меви боялась напрасно. Никто из дроу не притронется к ней и пальцем. Матроны свято берегут чистоту эльфийской крови, не позволяя своим мужчинам близость с дочерями рода человеческого. Не хватало ещё плодить полукровок!.. Если на интрижки со Светлыми эльфийками могли посмотреть сквозь пальцы (не на брак! такая пара станет изгоями для всех, их будут обходить десятой дорогой, но никто не тронет), то обычная женщина… Нет, и ещё раз нет! Если подобная связь приключится, то уличённого в ней свободного мужчину-дроу ждёт порицание и изгнание, а если этот мужчина раб – то, разумеется, кастрация. С женщиной поступят милосерднее, она отделается жестоким телесным наказанием. Если же женщина понесла – то участь и её, и будущего отца, и ребёнка крайне незавидна. Только смерть для всех – без вариантов.
Тёмные эльфийки могли забавляться с мужчинами из человеческого рода, но никогда не сохраняли потомство в случае беременности, избавляясь как можно скорее. Правда, были среди человеческих легенд и такие, в которых находилось место для детей фэйри, отданных на воспитание смертным отцам… Не иначе, основой для подобных легенд служили такие же мерзавки и предательницы, как те, что не дают мужьям Жидкий огонь. Те, кто поддался неведомым Тёмным эльфийкам чувствам – жалости, состраданию, какой-то нелепой любви.
Они были. Но мало.
Приобретение госпожи Ингрен неприкосновенно для всех эльфов мужского пола – будь то жители Мита, воины, охранявшие святилище или юноша-раб, имеющий репутацию редкой бестолочи во всех отношениях.
Кстати, после поединка с Дилом юноша закончил все свои дела в зверинце, ловко увернувшись от впустую клацнувших волчьих зубов. Затем перекопал новый цветник под окнами госпожи Ингрен – это не его работа, а свободного сына старшей прислуги, но тот ухитрился сбежать к друзьям в Мит, предварительно сговорившись с Вэйлином за мелкую монетку. Вообще-то, при святилище Вэйлин был единственным рабом – за исключением трёх обычных женщин, принадлежавших лично леди Ингрен. Так что работа ему доставалась от всей подряд прислуги или воинов – по делу и без оного. И далеко не все были так же честны, как Дил или сын старшей служанки, которые предлагали Вэйлину за труд еду или пару монеток.
Потом юноша до вечера возился с мелкими механическими заказами послушниц. А после, получив скудную порцию положенной еды, не спеша растянул кусок хлеба и миску похлёбки на полчаса – когда медленно ешь, создаётся ощущение, что хоть как-то наелся. Да и вообще – если была возможность, Вэйлин предпочитал есть в одиночестве, любуясь закатом и никуда не торопясь – как будто был свободен, и всё время (хотя бы предстоящая ночь!) всецело принадлежало ему. Потом можно уйти к себе в крохотную каморку, где из всей обстановки – убогая лежанка, стол-верстак с кое-какими инструментами механика и главное богатство – книги в углу, из тех, что никто не запрещает брать в библиотеке при святилище. Ночи сейчас белые, можно читать даже при огоньке единственной свечи.
Перед тем как засесть за чтение, юноша выполнил одно из привычных вечерних упражнений, предварительно занавесив окошко тряпкой… Если бы это видел Дил, то сильно удивился бы действиям бестолочи. Если бы на месте воина оказался кто-то из жриц, то после увиденного зрелища юношу держали бы в наглухо запертом помещении и в кандалах, специально подготовленных механиком самого высшего разряда. Как минимум… А почему?..
Да потому!
Занавесив окно, Вэйлин стащил с ложа соломенный тюфяк, а затем поднял и прислонил к стене массивный деревянный щит из нескольких сколоченных досок. На досках отчётливо виднелись рубленные, резанные и колотые следы – не иначе, от бросков боевых ножей и вонзившихся стрел. Щит служил основанием ложа, и, кстати, лично был отдан юноше Дилом в сопровождении привычного ворчания:
– Забирай эту деревянную херню и спи на ней, пока окончательно не испортил спину и осанку на соломе. Ты слышишь, бестолочь?
– Да, господин. Спасибо! – обрадовано закивал Вэйлин и уволок подарок прочь.
Так что истерзанное боевой сталью дерево служило отличной маскировкой, и, если бы кто-то задался целью выяснить происхождение основания ложа, вопросов бы не возникло.
Повинуясь едва заметному движению изначально изящных и тонких, но сейчас – натруженных и ободранных на костяшках пальцев, откуда-то из неприметной щели в полу под лежанкой выплыли семь сверкающих, до блеска отполированных лезвий, с изумительным мастерством переделанных из наконечников стрел. Юноша неподвижно сидел на колченогом стуле, полностью расслабившись, слегка опустив голову и прикрыв веки. Он как будто плыл в волнах собственной неслышной музыки, приподняв руки, между ладонями которых, как ему казалось, переливается невидимыми огнями мерцающий холодный свет. Никакого света не было, он существовал только в воображении Вэйлина, но это воображение подсказало единственно верный способ концентрации внимания. Лезвия кружили по комнатке, совершая стремительные манёвры, пролетали со свистом чуть ли не на расстоянии волоса от кожи на щеках юноши, крутили сальто по углам, рассекали пламя свечи так быстро, что огонь не успевал потухнуть.
А затем лезвия резко остановились – и столь же быстро понеслись вперёд, на полной скорости врубаясь в толстое дерево деревянного щита, прислонённого к стене. Будь на месте досок чья-то плоть – она бы превратилась в кровавое месиво.
Юноша открыл глаза – и улыбнулся.
ГЛАВА 4.
Учёба через месть
Знакомство с Меви (если можно так сказать) произошло несколько дней спустя, когда Вэйлин переходил задний двор, завершив вполне благополучно уборку волчьего вольера. Волчица не попыталась кинуться на него. Она твёрдо стояла на ногах, не нуждалась в постоянном уходе, раны быстро затягивались, и теперь она самостоятельно зализывала их, не подпуская к себе юношу. Вэйлина она встречала безразличием, забиваясь в самый дальний угол. Когда менял солому или ставил миски с водой и мясом, не проявляла агрессии, только наблюдала. Как ни странно, Вэйлину помогли нехитрые сведения, добытые из какого-то охотничьего трактата – из тех замусоленных и никому не нужных свитков, которые госпожа Ингрен распорядилась при случае бросить в камин.
В трактате были описаны приёмы приручения диких зверей, включая особенности поведения. Юноша почесал в затылке, когда прочёл об одной такой «особенности»: как… э-э… пометить территорию. Сначала он прыснул в кулак, потом призадумался. Волчице нужно чувство защищённости, безопасности. Допустим, она на территории самца. Что делает самец?.. Да-да, метит! Потом он представил в красках, что будет, если, например, госпожа Ингрен решит посетить свой зверинец и застанет его, Вэйлина, за разбрызгиванием струй по углам вольера. Дело кончится поркой, не иначе! Так что замысел пришлось осуществлять глубокой ночью.
Прямо так скажем, волчица удивилась и пришла в замешательство, потому что трактат о приручении диких зверей она не читала и такого странного самца, торопливо метящего территорию, распустив пояс на штанах, рассчитывала увидеть меньше всего в жизни. Двуногий чудак застал её врасплох и сломал некую внутреннюю защиту. И если бы юноша имел больше опыта, то странную гримасу на волчьей морде истолковал бы совершенно легко: это был смех. А там, где смех – там нет агрессии и страха, ты уже не боишься того, кто тебя так развеселил. О смехе волчицы Вэйлин не догадывался, а вот перемены в поведении заметил. Но эти перемены касались его одного. Всех прочих, рискнувших подойти к вольеру, ждало рычание и ощетинившийся шерстью загривок лесного зверя.
Майский полдень пригрело по-летнему. Вэйлин замешкался во дворе, подставив лицо солнечным лучам, когда вдруг услышал грохот, плеск воды и следом – что-то похожее на тихий плач. Звуки доносились со стороны лестницы, ведущей на крытую башенку водонапорной колонки. Такие машины, способные накачать и даже подогреть воду, собирают и строят Светлые эльфы, знающие толк в работе с грунтом и недрами земли, а вековые распри никогда не сдерживали торговлю и обмен между кланами. Машина работала исправно. Это обычное устройство, но с защитой от коррозии и мелких поломок, наложенной опытным механиком. Вэйлина к этой машине не подпускали по простой причине – он её повредил в первый же год своего пребывания в святилище, совершено не нарочно. Иногда металл, с которым он соприкасался, спонтанно капризничал – это и произошло. Дело было относительно холодной зимой, мог образоваться лёд в деталях, а потому для ремонта был приглашён, между прочим, Светлый эльф из тех, чьи подземные и наземные обиталища окружали холмы Мита, местами пересекаясь с поселениями Тёмных.
Вэйлин этого эльфа не видел, потому что двое суток не мог встать после экзекуции, назначенной госпожой Ингрен за порчу храмового имущества. Со Светлым механиком он познакомился, да… но всего-то полгода назад. Как это было?.. Воля случая. Или, возможно, рука высших божеств, увидевших в юноше нечто большее, чем «рукожопый мальчишка», которым он научился притворяться, вынашивая идеи мести. Ещё в первый год своего рабства он понял, что его дар не с изъяном, а с прибытком, которого нет у подавляющего большинства механиков. А у тех, кто им одарён сполна… Что ж, скорее всего, они не торопятся себя проявлять никаким образом. Про них никто и никогда не слышал – но не может быть, чтоб Вэйлин был такой один! Для таких нет ни преград, ни ограничений, ни замков, ни препятствий. Семь нот, знакомых всем механикам – да и не только им, речь об эльфах вообще, – не являются пределом слуха и мастерства.
Потому что есть восьмая нота, которой не придумано названия. Надо только научиться взять под контроль ту мельчайшую частицу всего сущего, в чьём пении эта нота прослеживается. Вэйлин постепенно учился и почти смог это сделать, но для упражнений и совершенствования способностей ему не хватало времени и сил. Для него давным-давно бы не составило труда снять собственный ошейник, если понадобится, но… куда бежать, как скрыться? Нужны пути к отступлению, каждый шаг которых продуман и проверен. Сын Астор и Лейса рассчитывал каждый из этих шагов, учился планировать и прикидывать. Он титаническим усилием воли взял себя в руки, доводя игру в «Хитрого дроу» до совершенства. Самым тяжёлым и страшным стал первый год, а потом в ход пошли притворство, ложь, хитрость. Прикинуться дурачком и неумёхой, чтобы в тебе перестали видеть хоть какую-то ценность, оказаться как можно дальше от семьи Эльдендааль, на каких-нибудь задворках – для того, чтобы сбежать и однажды вернуться мстителем.
Вэйлин знал, кому хочет мстить… Мораг – прежде всего. Фэррел, явно выдавший Лейса, участвующего в бегстве дяди Радрайга и впавшей в немилость некой леди Киларден. Сама леди Киларден, увлёкшая на путь воровства и погибели дядю Радрайга. Насколько виноват дядя Радрайг, юноша решить не мог. Жив ли он?.. Но увидеться очень хотел бы – хотя бы поговорить и узнать, что же случилось в ту ночь, которая поставила точку в нормальной жизни целой семьи.
Судьба свела его с одним из объектов предполагаемого мщения именно тут, в Мите. Не так давно, перед Самайном. Видимо, госпожа Ингрен, отбывающая то ли почётную ссылку, то ли службу в провинциальном святилище Ллос, всё же не была совсем бесполезной и ненужной, раз леди Мораг прислала к ней не кого попало, а личного врача, когда начались совершенно невыносимые боли в суставах. Леди Ингрен Ллиандэль не спала сутками и изводила всех вокруг. Послушницам и жрицам доставалась брань, а для прислуги, воинов и раба к брани полагались дополнительные удары тростью. Поэтому все вздохнули с облегчением, когда у ворот храмового комплекса появился высокий дюжий всадник на чёрном как ночь жеребце – в сопровождении маленького отряда из пяти воинов-дроу.
Леди Мораг слишком дорожила этим всадником, чтобы отпустить его одного… Конечно, это был сам Фэррел, немедленно потребовавший встречи со знатной пациенткой. Судя по отборной ругани и сдержанному шипенью, доносившемуся из покоев Ингрен, мощные руки любимца леди Мораг разбирали и вновь собирали скелет старшей жрицы по косточкам в сеансе целительного, но очень болезненного массажа.
Фэррел остался в святилище на целую седмицу, истязая Ингрен лечебными ваннами, мерзопакостными на вкус настоями и всё той же разборкой-сборкой скелета с точечным воздействием на определённые зоны и вытяжкой в целом. Терапия принесла свои плоды, и хмурым дождливым вечером Фэррел почтительно сообщил старшей жрице, что утром уезжает. Глубокой ночью он как раз занимался укладкой своих медицинских принадлежностей в дорожный сундучок – в отдельном гостевом домике, расположенном за жилищем для жриц, – когда в этот домик проник Вэйлин.
Всю седмицу юноша мучился ожиданием благоприятного момента. Он понимал, чем рискует, а также прекрасно осознавал, что убийство Фэррела станет последним действием в его жизни – и тогда прощай, месть Мораг и всем остальным!.. Он неплохо освоил технику работы с боевыми лезвиями, материал для которых смог украсть из кучи старых, затупленных наконечников для стрел, предназначенных в переплавку. Коллекцию он постоянно пополнял, при каждом удобном случае воруя парочку. Всей кожей, разумом, сердцем Вэйлин чувствовал, что совершает глупость, когда перебежками, пригибаясь, крался к гостевому домику. Непроглядный мрак ноябрьской ночи и мелкий сеющийся с небес дождь как будто подталкивали, обещали укрыть… На что рассчитывал Вэйлин?.. Может быть, надеялся запугать Фэррела настолько, что тот открыл бы ему лёгкий путь к леди Мораг?! Да он и сам не знал.
– Кто тут? – строго спросил низкий баритон с бархатными нотками, когда чуть слышно скрипнула дверь.
Фэррел взял со стола и поднял повыше лампу, сквозь матовое стекло которой проникало достаточно света, дабы рассмотреть непрошеного гостя. Готовясь ко сну, Фэррел запер дверь – естественная предосторожность, ибо даже тут, на территории удалённого, хотя и охраняемого, храма Ллос нельзя расслабляться. Он давно был желанной мишенью для столь многих! Дроу мог за себя постоять, ибо, несмотря на свою нынешнюю профессию врача (и что там скрывать, составителем смертельных ядов по приказу Мораг он был тоже), происходил из старинного рода, славного своими воинами.
На пороге маячила сухощавая стройная фигура. Поношенная невзрачная одежда, на голове – капюшон, скрывающий лицо, в опущенной правой руке судорожно зажато что-то острое и блестящее. Какой-то нервный мальчик, не иначе… И раз уж замок на двери не стал препятствием – ещё и meicneoir, а какой-то блеск металла из-под капюшона, там, где шея… ещё и раб. Для острого эльфийского зрения не составило труда рассмотреть эмалевый орнамент, когда гость слегка шевельнулся, а предмет на шее предательски сверкнул в свете лампы.
Интересно. Что тут делает собственность Дома Эльдендааль?! Вот с этой блестящей острой фиговиной в руке?
– Я повторяю: кто ты? – терпеливо переспросил врач.
Футляр со скальпелями лежал в пределах досягаемости. Любой из них будет выхвачен быстрее, чем мальчик дёрнется с места.
Лавандовые глаза смотрели спокойно, твёрдо, без страха, который мог бы послужить пусковым механизмом к действиям Вэйлина. Затем произошло то, что заставило его слегка расслабить пальцы, сжимающие рукоять самодельного метательного ножа, усиленного обработкой механика. Хоть откуда кинь – найдёт цель. Фэррел усмехнулся, не спеша расстегнул ворот богато отделанного мехом рыси кафтана, распустил тесёмки рубахи и обнажил грудь.
– Для этого пришёл?.. Ну, давай.
Взгляд дымчато-серых глаз против лавандовых. Клокочущая ярость пополам со смятением – против незыблемого зрелого спокойствия. Неопытность против силы. Юноша понял, что его готовность убивать столь же непрочная, как тонкий осенний ледок. Не из трусости, нет… Что-то мешало поднять руку на этого дроу – как будто вокруг мощной широкоплечей фигуры любимца ненавистной Мораг витала собственная тень пережитых страданий. Что знал о них сын жестоко убитых Астор и Лейса?.. Да ничего. Но он их чувствовал.
– Господин… Вам знакомо имя Радрайг?! – выпалил он, сбрасывая капюшон с головы.
Пусть этот холёный дроу посмотрит в лицо сына того, кого выдал…
В лавандовых глазах на мужественном и волевом лице не возникло ни тени узнавания, но веки дрогнули.
– Что тебе до этого имени, мальчик?
– Он мой дядя, – сквозь зубы процедил Вэйлин. – Брат того, кто помог ему бежать с госпожой Киларден. Тот, кого вы предали, рассказав об участии моего отца в бегстве. Моего отца звали Лейс.
Вот оно что… Восемь лет прошло, а кровавый след той ночи всё ещё даёт о себе знать. Фэррел коротко кивнул на скамью около стола:
– Садись. Поговорим. Как тебя зовут?
Юноша помедлил, но только на долю мгновения:
– Вэйлин, господин. Но… а вам-то что до моего имени? Вы сами живы и в добром здравии!
– Я не выдавал ни твоего отца, ни Радрайга. То, что мы сделали втроём той ночью – я, твой дядя и твой отец, не преследовало далеко идущих целей, но достигло их. Радрайг спасал любимую женщину, которую обожествлял. Я – возвращал долг чести, потому что мать этой женщины спасла меня от смерти в пору юности. Я совершил проступок, который вёл прямиком на жертвенник Ллос, она – прикрыла меня. Не думаю, что из жалости, скорее – из женской шалости и чувства соперничества, но прикрыла. Я остался невредим, а долги надо платить. Твой отец… твой отец оказался втянут совершенно случайно. Не потребуй госпожа Нейл у Радрайга вернуться в покои Мораг за неким важным документом – эта парочка не застряла бы ночью в подземных переходах под Cathrach. Лейс дал беглецам укрытие на несколько часов, вот и всё. А документ, который был украден…
– Что же с ним не так? – вздрогнул юноша, весь обратившийся в слух, но не выпускающий самодельного ножа из руки.
– Надеюсь, Светлые его уничтожили раз и навсегда, мальчик. – Тяжело проговорил Фэррел. – Тебе не нужно знать, что там. Госпожа Нейл, конечно, в курсе. Если судьба уготовит вам встречу – что ж, спроси сам. От меня ты услышишь только то, что кража старинного свитка спасла чьи-то жизни и отвела от всего живого ужас такой катастрофы, перед которой меркнет Разделение Миров, которое когда-нибудь неизбежно случится.
– Но жизни моих родителей… – прошептал юноша. – Почему же за судьбу всего живого заплачено ими?!
– Я не знаю, Вэйлин. Никто не знает своей судьбы, включая весь мир. Ты хочешь мести?.. Повторяю: я не выдал никого из сообщников. Даже под пыткой, у коей были свои пределы, которые Мораг не готова была переступить. Это сделала девушка из смертных… рабыня госпожи Нейл. – Фэррел по привычке назвал обычную женщину так, как древние Перворождённые всё ещё называли людей, забывая, что стали смертными сами. – Она столкнулась в Ллос-Хендж с Радрайгом, вернувшимся по желанию Нейл – туда, за свитком. Она была искренне преданна леди Киларден и поклялась молчать, но… лучше бы Радрайг убил её сразу, на месте. Девочке не довелось бы отведать тех мучений, через которые пришлось пройти перед смертью. А у него не поднялась рука – вот так же, как у тебя сейчас.
Вэйлин молчал. Он интуитивно понял, что Фэррел говорит правду… А тот прекрасно читал намерения непрошенного гостя, так явственно проступившие сейчас в выражении лица.
– Ты никогда не доберёшься до Мораг, – с жалостью в голосе сказал врач. – Ты погибнешь.
– Я живу для этого.
– Живи для чего-то большего. Для свободы. Любви. Счастья, в конце концов. Ты механик?.. Беги, тебе найдётся место в этом мире, который не ограничен Островом.
Фэррел понимал, что вряд ли его речи заставят отступить юного упрямца, на долю которого выпало немало боли. Но если что-то болит – значит, ты ещё жив. Кому не знать лучше, как врачу и отравителю в одном лице?..
– Почему вы до сих пор с Мораг? – неожиданно спросил Вэйлин, просверлив взрослого дроу непочтительным взглядом своих дымчатых глаз и забыв прибавить необходимое «господин». – Почему не избавились от неё сами?! Вот и послужили бы судьбам мира!
Врач сдержал смех, который вряд ли мог бы быть весёлым. Но усмешку он себе позволил.
– Мораг… Представь себе дорожный баул с оторванными ручками. Тащить тяжело – а бросить жалко. Я получаю из её рук Leacht dóiteáin больше сотни лет. Хотел ли я быть с ней?.. Никто не спрашивал. Я такой же раб, как и ты, мальчик, такой же, как любой мужчина-дроу, родившийся свободным и утративший эту свободу с первым утренним стояком. У нас с Мораг общая дочь, получившая всю мощь зова, который испускает Dorcha Cloch, поддерживая связь с Хранителями Первой Крови. Я не участвовал в её воспитании, разве что гладил по голове в детстве, и это ужасно, но…
Фэррел перевёл дух, устремив взгляд лавандовых глаз куда-то вдаль, поверх света лампы в матовом стекле и коротко стриженной беловолосой головы гостя:
– … но я в наивности своей верю, что мир однажды изменится, а эльфы станут другими. Наши дети будут жить иначе. Там, где угождать женщине нужно будет не из-за её власти над тобой, а из искренних взаимных чувств. Там, где она признает твою силу и почувствует свою слабость, желанную для обоих… Может быть, наши дети или дети их детей это познают в полной мере. А возненавидят они нас за деяния или простят с великодушием сильных и чистых духом – не нам судить.
Ночной гость встал со скамьи и спрятал за пазуху самодельный нож. Он молча сделал шаг в сторону двери, когда густой баритон Фэррела снова обрёл уверенные и спокойные ноты:
– Хорошо, живи ради мести. Лучше такая цель, чем никакой. Может быть, попутно в твоей голове заведутся более дельные мысли, и я знаю того, кто направит их в нужное русло. Того, с кем водил дружбу твой дядя Радрайг… Это Светлый эльф, который часто бывает в Мите. Он такой же механик, как ты, а для механиков нет границ между кланами.
Они сами себе клан. Если тебя отпускают в Мит, то найди способы чаще заходить в кузницу. Он сам тебя найдёт там. Скажешь, что от меня… Это единственное, что я могу с лёгкостью сделать для сына Лейса.
Вэйлин обернулся и всё так же молча поклонился, прощаясь. Не то чтобы его отпускали в Мит, его туда посылали с поручениями, в том числе – к кузнецам и оружейнику. Случай представился ближе к Йолю, и Фэррел не обманул.
– Эй, парень! – раздался за спиной тихий, но звонкий и относительно высокий голос, тембр которого мог принадлежать только Светлому эльфу. – Так это ты тот долб… в смысле, косоклювый дятел, после которого я чинил водонапорную машину?..
Молчаливый мрачный кузнец не показывался. Перед Вэйлином стоял другой посетитель кузницы, небрежно опирающийся локтем на угол плетня – Светлый, с короткими, ёжиком, золотисто-русыми волосами и ярко-синими насмешливыми глазами. Щегольской наряд тёмно-зелёного цвета, на щеке – что-то похожее на наспех подтёртый след помады, лёгкий запах эля в придачу (средь бела дня, между прочим!). Наверное, эльф был существенно старше юноши-дроу. Может быть, ему тридцать или сорок лет… Или больше восьмидесяти, если эльф родился до того, как заснул Белый Камень Solas…
– Меня зовут Хеддвин.
Прим. авт.: это имя упоминается в романе «Алмаз Светлых».
– Да, господин, – поклонился юноша. – Я от…
– Проехали, – посетитель кузницы хмыкнул. – От кого ты, я знаю. Не называй меня господином. Светлые не держат в рабстве себе подобных. Для тебя я просто Хед. Если хочешь, чтобы я с тобой занимался – хоть вывернись наизнанку, но бывай тут исправно два раза в седмицу.
Миновал Йоль, Имболк, Бельтайн… А вывернуться наизнанку всё не получалось. Хед, отменный бабник, любитель веселья и дружеских попоек, игрок в кости, тем не менее оказался прекрасным учителем, чьё мастерство пело на одной волне с врождённым даром сына Лейса. Но визиты в Мит были совершенно непредсказуемыми. До тех пор, пока в жаркий майский полдень со стороны водонапорной машины не раздался грохот, плеск пролитой воды и тихий плач, заставивший Вэйлина притормозить на месте.
***
У Светлых эльфов принято помогать женщине. У Тёмных попытка помочь в физическом труде или самозащите может расцениваться как оскорбление. Если нужно, эльфийка-дроу позовёт сама – или прикажет, если является госпожой. Но форсировать события не надо, а то дело может плохо кончиться. Ещё цветы подари без спроса, придурок, ещё уступи место за столом в таверне, ещё помоги сесть на коня, это уж совсем хамство! Мужчина-дроу это знает, а потому с предложением помощи не полезет, даже если хочет поухаживать. Чревато-с. Неважно, о ком идёт речь – свободная эльфийка-дроу, служанка или… новая рабыня госпожи Ингрен, которая ни разу не эльфийка. На всякий случай.
Меви.
Ну, конечно, причина в ней. С механизмом водонапорной машины её ознакомили, но никто и не думал помогать таскать воду для ванны госпожи! Девчушка мелкая, вёдра – с ручками, приспособленными под эльфийский рост, которому, кстати, прежняя рабыня вполне соответствовала. Меви замучилась с этими вёдрами, с утра она получила за нерасторопность хлёсткую пощёчину от госпожи и сейчас спешила завершить начатое. Но усталость, страх быть наказанной, спешка – сделали своё дело. Девушка подвернула ногу на влажных ступенях – она уже пролила часть воды, пока бегала с вёдрами туда-сюда. Она упала на крутой лесенке. Руки-ноги целы, разве что ушиблены колени, но платье теперь мокрое насквозь, а два тяжеленных ведра снова пусты, а вокруг здоровенная лужа, и надо всё это привести в порядок, потому что вечно злая фэйри вот-вот вернётся со своей ежедневной прогулки – и захочет освежиться.
Всё. Тут пощёчиной уже не отделаться. Как больно бывает от удара тростью по спине, девушка узнала на второй день пребывания в святилище.
Меви долго сдерживалась. А тут на неё обрушилось всё: и бытовая катастрофа дворового масштаба, и гнетущие мысли о собственной судьбе, и боль от ушибов о ступеньки. Слёзы копились – они нашли выход. Она плакала, сидя в луже, попутно пытаясь отжать намокшие рукава платья и этими же рукавами собрать хотя бы часть пролитой воды.
Откуда-то сверху послышался мужской голос, произносивший не слишком-то понятные слова, среди которых было и знакомое:
– Go leor!
Прим. авт.: Хватит! (ирл.)
Две сильные руки взяли девушку за плечи и попытались поднять с пола. Не тут-то было!
Вэйлин в раздражении увещевал глупую девчонку – замолчать. Опухшее от слёз личико не вызовет в Ингрен ничего, кроме бешенства, надо это понять, в конце концов!
– Хочешь, чтоб тебя побили?!
Девчонка поняла, но не то. Она быстро встала на колени и опустила голову, залопотав что-то по-своему, поспешно извиняясь и не замечая, что говорит слишком громко, почти кричит. В полумраке она приняла Вэйлина за одного из стражей при храме, которых боялась до икоты – шутовские зверские рожи поработали на совесть. Ваэрон тебя разрази, сейчас сбегутся все, кто поблизости! Вэйлин вторично попробовал поднять из лужи это лёгкое и тонкое тело:
– Не ори на весь двор! Я сейчас помогу тебе собрать воду!
Неизвестно, что подумала Меви. Она видела перед собой красивое лицо мужчины-фэйри, чья стальная хватка заставила её испытать истинный ужас. Не иначе, этот фэйри решил взять её силой… Госпожа утверждала, что никто не посмеет даже прикоснуться… Но вот один всё-таки нашёлся… Она начала осторожно вырываться, попутно стараясь не обозлить фэйри.
– Да хватит уже! Вот, смотри! – Вэйлин указал на свой ошейник. – Я не из хозяев, я такой же раб, как и ты! Успокойся!
До девушки постепенно начало доходить, что к чему.
Она судорожно вздохнула, перестала дёргаться. Слёзы были выплаканы, твёрдые руки фэйри перестали казаться капканом, из которого нельзя вырваться. Руки легонько сжимали, но не давили и не пытались удержать. Теперь Меви рассматривала лицо, оказавшееся столь близко. У фэйри не бывает усов и бороды, это она знала. Острые вытянутые уши, прижатые к голове, какие-то прекрасные, но нечеловеческие пропорции лица – этих фэйри зовут Тёмными, дроу… На тёмной коже был заметен минимальный бесцветный пушок над верхней губой, серые глаза смотрели пристально и – без гнева, злости, насмешки или безразличия. Фэйри совсем молод. Раб?.. Как так, разве всемогущие эльфы могут быть рабами? Но, видимо, могут. Друид в деревне Меви говорил, что фэйри даже стали смертными, всё в мире перевернулось с ног на голову – неужто грядут последние времена… И, вроде бы, он хочет помочь с вёдрами?
Слова поспешных извинений сменились словами смущённой благодарности. Сноровки в действиях молодого фэйри было куда больше, чем у самой Меви. Только…
Только Вэйлин не учёл степень влажности ступенек. По причине тёплой погоды он был босиком, убрав башмаки куда подальше – для сохранности. Не заметив воды на ступеньках, он полетел по тому же маршруту, что и девушка ранее. В неприбранной луже оказались оба, да ещё и в весьма двусмысленной позе! На беду, в башенку водонапорной машины пожаловал один из воинов Дила: сначала он услышал женские крики, потом – возню, но истолковал всё по-своему.
На Вэйлина, лежавшего на личной рабыне госпожи Ингрен (она – с задранным подолом и оголёнными ногами!), обрушился град ударов. Девчонка вывернулась и бросилась бежать с пустыми вёдрами. Юноша только прикрывал голову руками, свернувшись в клубок: он прекрасно знал, что абсолютно бесполезно что-то объяснять и пытаться прекратить побои, попав под горячую руку хозяевам. Воин же попутно перечислил все его интеллектуальные особенности на том языке, который просто и доходчиво используют военные:
– Ты в своём уме?! Ты её лапал?! Яйца у тебя лишние или что?!
Закончив вразумлять дурня, воин отдышался и поднял Вэйлина за шиворот, позволив отряхнуться:
– Вломил тебе за дело, для твоей же пользы, целее яйца будут. Что, баба нужна?.. Так скажи Дилу, для такого дела он тебя отпустит. Захочешь бабу – иди в Мит…
Юноша невольно дёрнул уголком рта, откуда вытекала струйка крови. Зубы целы, но губу он всё-таки прикусил. Воин снова всё понял неверно!
– Э, да ты, похоже, никому ещё петуха не совал… – сделал он поспешный вывод и отпустил ворот рубахи того, кого пытался учить жить вперемешку с колотушками. – Это поправимо, опыт – дело наживное.
Тут мужчина был неправ, опыт у Вэйлина имелся, да ещё какой! До того, как спровадить надоевшего мальчишку в святилище Мита, его держала при себе госпожа Эдна Эльдендааль. Недолго, всего четыре месяца. Тёмной эльфийке нужен тот, кто может позволить себе опасную игру с попыткой подчинить любовницу, провести её по грани острейших ощущений – так, как будто двое тянут к себе обнажённый меч, держась голыми руками за лезвие. Юноша-раб привлёк Эдну своей невинностью и тщательно сдерживаемым огоньком противодействия в дымчато-серых, с голубой искрой, глазах. Она увлеклась ненадолго; он не мог дать ей ни смертельно опасной игры, ни огня непредсказуемой близости, где удовольствие сплетается с болью, а унижение – с поклонением, ни наслаждения быть покорённой хотя бы в постели – на короткий миг. Этой игрой хорошо владеют лорды дроу, вечно живущие рядом со своими женщинами как на вулкане… Эдна наигралась мальчишкой – и всё. И вот этот-то бездушный личный опыт Вэйлин хотел бы видеть в одном-единственном месте – на погребальном костре. Никаких чувств к госпоже Эдне он и близко не испытывал. Вот почему у него сейчас так дёрнулся уголок рта – пренебрежительно, а вовсе не стыдливо, как показалось воину, продолжавшему свои наставления:
– Зайдёшь в кабак. Возьмёшь себе кружку самого дешёвого эля – или даже попросишь у хозяина бесплатно: когда скажешь, зачем, все поймут. Тебя угостит любая эльфийка, которой понравишься. Морда у тебя что надо, сложение тоже ничего так, бабы на такое клюют. Туда и простые крестьянки заходят, и вольные незамужние девицы, и заезжие леди. Если баба одинокая и скучает – то почему нет?.. Если замужем, то тоже почему нет, для разнообразия. А твой ошейник – лишний аргумент «за». С тобой не нужно продолжать отношения. Погуляли, усладили друг друга, потешили плоть – и разбежались. Всё понял?..
– Понял, – сдержанно кивнул юноша, вытирая с подбородка кровь. – Спасибо, господин.
Наставления полезны молодёжи, это факт. Воин был горд собой в полной уверенности, что спас парня от кастрации. Мужская солидарность – великая вещь.
В тот же вечер юноша сидел в самом удалённом, на отшибе Мита, трактире, потягивая дешёвый эль, который всё-таки купил себе сам, на это вполне хватало честно заработанной мелочи. Вроде бы, он даже с кем-то ушёл из трактира, хозяин не обратил ни малейшего внимания. Наверное, парень приглянулся кому-то из посетительниц, что тут необычного?
Повод для регулярного посещения Мита был найден. Дил с понимающей усмешкой отпускал раба дважды в седмицу: дело молодое, понравилось трахаться – теперь за уши не оттащишь, это нормально для любого, у кого член между ног.
Как вы можете догадаться, визиты по кабакам преследовали совершенно другие цели, что моментально сказалось на качестве обучения редкостного механика, слышащего восьмую ноту. На Меви, благодаря которой юноша получил трёпку, но обрёл возможность регулярно брать уроки у Хеддвина, зла, разумеется, он не держал. Девчонка долго думала, каким таким волшебным образом укоротились ручки вёдер, сделав её труд гораздо проще и легче, но к догадке пришла не сразу.
ГЛАВА 5.
Дети лета
Наступило лето. Тот, кого не взволновали своими видами окрестности Мита в пахнущий мёдом летний полдень, не знает ничего ни о мёде, ни о лете…
Изумрудные холмы перетекают друг в друга, будто струится под ветром тончайший шёлк гигантского шарфа. Извилистые речные петли ложатся между холмов прихотливым вышитым узором на платье игривой модницы. Как только стихает ветер, вода в многочисленных озёрах превращается в неподвижное зеркало, в котором отражаются все видимые человеческому и эльфийскому глазу краски неба… Но вот кто-то ломает озёрную гладь, дробя отражение облаков – никак, проплыл лебедь? Равнинный ландшафт перемежается со смешанными лесами, наполненными голосами птиц. Торфяные болота обильно цветут, и над всем этим кратковременным цветочным многообразием порхают бабочки. Расписные их крылышки, будто живые лоскутки, радуют глаз и привлекают летучих, крылатых же охотников. Жизнь не останавливается ни на миг – и на место поспешно склёванной птицей бабочки прибудет десяток новых.
Но не у всех есть время любоваться летними красотами. Вэйлину не удалось поесть неспешно и в одиночестве – так, как он любил. У него появилась дополнительная работа, связанная с ежегодной починкой массивного ограждения вокруг святилища – под руководством приглашённого плотника. Поэтому после короткого перерыва, отведённого на нехитрую трапезу, ему нужно было вернуться туда: помогать обтёсывать суковатые брёвна на замену нескольких старых. Юноша сидел за столом позади летней кухни для прислуги, заканчивая подчищать миску из-под похлёбки последним кусочком хлеба. На обед он прибежал, не тратя время на церемонии и переодевание – разве что быстро умылся, из всей одежды на нём были только закатанные до колен штаны. То ли эльфийская чувствительность сработала, то ли боковое зрение, но юноша ощутил чей-то пристальный взгляд и даже понял, что его беззастенчиво рассматривают откуда-то сбоку, из-за угла кухни. И кто же там?..
Едва он повернул голову, как ощущение исчезло – только для того, чтобы перед Вэйлином мелькнуло светлое льняное платье и две золотистые косички.
Меви.
Она переминалась рядом с ноги на ногу, будучи ненамного выше сидящего парня. Зелёные глаза смотрели настороженно и в то же время – достаточно открыто и с любопытством.
– Тебе чего? – спросил дроу, нахмурив брови.
Он решил, что девчонку отправила старшая жрица – с каким-нибудь поручением, – а значит, к работе с плотником добавится что-то ещё, и прощай, запланированный урок в Мите!
Но девчонка о поручении сообщать не торопилась. Её обычно бледные щёчки постепенно наливались краской. Она покачала головой, а затем быстро заморгала и сказала на ломаном эльфийском:
– Простить.
– Что?
– Простить, – ещё гуще покраснела дева, – за тот раз простить.
– А-а, вон ты о чём…
Вэйлин догадался, что она просит прощения за доставшиеся из-за конфуза с их общим падением шишки.
– Простил! – великодушно бросил Вэйлин, которому эти шишки открыли новые возможности в жизни. – Иди, всё хорошо.
Но девушка не уходила. Она чуть-чуть склонила золотистую головку набок и, словно с опаской обжечься, неожиданно вытянула вперёд руку. Тонкий пальчик коснулся обнажённого плеча сидящего на скамье юноши.
– Двэйн. – Чётко произнесла девушка.
– Нет, – Вэйлин счёл нужным её поправить, – не Двэйн. Меня зовут Вэйлин.
– Вэй… Двэйн! – с лёгкой улыбкой настойчиво повторила дева.
– Я же говорю тебе…
– Да ты не понял! – на ходу бросила старшая служанка, забирая у юноши пустую плошку и кивая на принесённый кувшин с водой. – Это слово – или имя – примерно означает «тёмный». Её народ так иногда называет дроу. Тёмных фэйри, как они считают. Откуда происходит прозвище, от имени богини Дану, Dannon, или ещё откуда – непонятно.
Меви, кажется, прекрасно поняла служанку, потому что согласно закивала.
– Двэйн. – Повторила она.
– Ну, Двэйн так Двэйн! Хоть треской назови, только в кипяток не кидай. Мне всё равно.
Он уже собрался встать, продолжая чувствовать лёгкий голод и думая о том, что было бы неплохо поставить в лесу силок на боровую дичь, но как это сделать и когда?.. Вэйлин догадывался, что в некотором браконьерстве его подозревает Дил, но точно был уверен – воин его не выдаст ни местным жителям (вояки относятся к крестьянам и ремесленникам с презрением и спесью), ни жрицам (вот тут уже из вредности).
Старшей служанки рядом не было, а девушка всё не уходила. Краска так и не отхлынула от её щёк. Внезапно она снова протянула руку и… легонько коснулась торквеса на шее дроу.
– Ты… так родиться? – спросила она как можно тише, почти шёпотом.
– Что?! Никто не рождается в ошейнике, глупая.
Рассерженный её настойчивостью, Вэйлин начал распрямляться, но Меви не сдавалась. Она быстро учила эльфийский, понимая, что от этого зависит часть благосклонности госпожи. Она уставилась на эльфа своими зелёными глазищами, не мигая:
– Нет. Ты опять не понять. Ты… не родиться, да. Но… как к это привыкнуть? Как?
Служанка говорила, что она привыкнет к неволе. Госпожа-фэйри небрежно твердила то же самое. Мол, вы, люди, привыкаете ко всему. Вы живучи, как звери. Достаточно тёплого угла и миски с едой – и вот вы уже приспособитесь. Как ни в чём не бывало! Меви не знала, как можно приспособиться. У людей тоже были рабы. У её зажиточной семьи, которая состояла в родстве с вождём племени, кстати, имелся не один и не два раба, а с десяток – такова была участь пленников, взятых в военном набеге. Точно так же воины похищали для продажи эльфам дев из соседних племён. Но Меви никогда не могла даже подумать, что окажется в таком же положении! Сейчас ей не с кем было обсудить это. Вот разве что с долговязым фэйри, носящим ошейник.
– Как… привыкнуть? – снова спросила она, прикасаясь уже к своему торквесу, а ответ себя ждать не заставил.
– Никак! – резко сказал фэйри, поднимаясь со скамьи и распрямляясь во весь рост, а серый сумрак его глаз внезапно блеснул голубым оттенком небесной выси. – Никогда, слышишь? Ты никогда к этому не привыкнешь. И даже не пытайся. И не нужно. Всегда помни, кто ты! Чтобы однажды пришло время рассчитаться со всеми, кто это с тобой сделал.
Меви не знала, с кем именно нужно рассчитаться. Такой привычный выход в поля из деревни, быстро разрастающейся в городок, оказался опасен. Девушку похитили неизвестные ей люди, лица которых она при всём желании не смогла бы как следует рассмотреть сквозь плотную повязку на глазах, – и продали Светлым эльфам. Похитители бессовестно лапали её, но на насилие не отважились. Причина была проста: фэйри не берут порченый товар. Светлые эльфы-мужчины часто оставляли красивых девушек себе, а Тёмные эльфийки хотели прислугу, в нетронутости которой желали быть уверенными. Никаких детей.
Меви продали тем, на чьей одежде или ножнах мечей можно увидеть фигурки лисиц, треугольники и затейливые петли. Прим. авт.: узнали родовой орнамент?.. Это Дом Ливеллейн. Те ещё интриганы – начиная с повести «Иней». Связи с Домом Эльдендааль и краденая рукопись действительно могли закончиться катастрофой, отголоски которой стали главной интригой «Алмаза Светлых».
Этот Дом Светлых фэйри как-то был связан с Тёмными, не иначе! Светлые эльфы предпочитали в качестве наложниц высоких и статных женщин – таких, как эльфийки. А маленький рост Меви и её полудетская внешность не казались привлекательными качествами. Вот так девушка и стала подарком сначала одной жрице Ллос, у которой не было недостатка в рабынях, потом – другой, которой как раз требовалась свежая хорошенькая мордашка в личных покоях. Почему в такое положение попал юноша-дроу, она не знала и даже не догадывалась…
– Не привыкай! – настойчиво произнёс тот. – Лучше смерть.
Он развернулся и пошёл прочь. Меви смотрела на его мускулистую стройную спину, сплошь покрытую шрамами, оставшимися после многочисленных наказаний, и с горечью думала о том, существует ли на свете хоть какая-то справедливость.
Ах, да! Она же забыла про вёдра, забыла поблагодарить! Это надо исправить. Меви видела, как молодой фэйри стирает себе сам, своим женским (юным, но более чем хозяйственным) взглядом приметила, что на рубахе, вывешенной с утра для просушки, есть свежая прореха. Маленькая, но если сейчас не залатать, она разрастётся в самую настоящую дырищу.
За этим занятием и застал девушку Вэйлин. Он не смог сегодня ни отпроситься в Мит, ни расставить силки в лесу – весь день до позднего вечера ушёл на нудную и тяжёлую работу с брёвнами и ограждением. Руки и плечи ныли от усталости. Правда, плотник великодушно поделился с ним ужином, за что юноша был действительно благодарен. Его беспокоил только срыв урока Хеддвина, потому что на ближайшее время этот урок мог оказаться последним – Хед собирался уехать на юг Острова по каким-то своим делам. В общении с ним дроу оттаивал душой, чувствуя, что обрёл не только учителя, но и друга.
Накачав воды и смыв с себя пот дневных трудов, Вэйлин с изумлением не обнаружил на верёвке среди прочих вещей прислуги свою рубаху. Где?! Сперва он решил, что забегался и сам унёс её в свою каморку после обеда. Что за провал в памяти, в самом деле! Но каково же было его удивление (и возмущение!), когда в каморке он обнаружил Меви, сидящую на его стуле и орудующую швейной иглой над пропажей!..
– Ты… ты что тут делаешь?
Вэйлин не боялся за свой тайник. Иногда у него устраивали обычный дежурный обыск, но для обнаружения небольшого арсенала потребовалось бы перебрать весь пол, да ещё и подломить часть стены. Возмутил сам факт вторжения девчонки. Спору нет, рабыня госпожи Ингрен выше него по положению, хоть и не эльфийка, но… это наглость!
Меви совершенно не смутилась. Она как раз закончила свой небольшой труд и была очень довольна результатом. Она встала, пряча иглу и нитки в швейный мешочек на поясе, а потом развернула рубаху:
– Вот! Сказать спасибо… я знаю, ты поправил вёдра… дыра – нехорошо. Двэйн.
Растерявшийся юноша сделал шаг вперёд. Маленькие руки протянули ему грубую ткань, которую он привык ощущать на теле день за днём. Да, дыра на рукаве появилась вчера, он просто не успел за неё взяться. А теперь… на месте дыры красовался он. Крохотный четырёхлистник волшебного клевера, мельница счастья, которую маленький Вэйлин так и не смог найти в детстве, сколько ни старался. А потом было не до листочков клевера, потому что детство кончилось.
Всё возмущение куда-то испарилось.
Он смотрел сверху вниз на девушку, видел, как лёгкое её дыхание вздымает на хорошо оформленной груди лён молочного цвета, украшенный самой простой вышивкой – всё тем же орнаментом Дома Ллиандэль. Луч заходящего солнца упал и преломился сквозь мутное стекло окна крохотной комнатки, вызолотив короной волосы Меви. Тонкий аромат её юного тела ласкал обоняние… Этот аромат мог бы затмить собой самые изысканные духи, с которыми юноша был хорошо знаком по предпочтениям Эдны Эльдендааль.
После госпожи Эдны у него не было женщин. Разбуженная Тёмной эльфийкой плоть, изведанная сладость близости (какой бы унизительной она ни была), осознание растущей мужской силы – всё это требовало выхода, но юноша усилием воли подчинял свои инстинкты, отрицая сам факт соития только ради наслаждения. Он чувствовал, что есть нечто большее – то, ради чего его родители когда-то зачали сына.
Говорят, это называется «любовь».
Сейчас горячее желание ударило и в голову, и (о, это произошло куда быстрее, чем осознание разумом!) в чресла. Юноша сжал челюсти, борясь с искушением и инстинктом хищника, почуявшего добычу. Он стоял неподвижно, боясь пошевелиться.
Меви притихла, медленно опуская руки с зажатой в них серой рубахой. Она чувствовала, что происходит что-то неладное, и её слова о вёдрах молодой дроу просто не услышал. Секундой позже она поняла, что творится в его душе.
С тех пор, как она уронила первую девичью кровь, она знала – придёт время стать невестой, вот-вот, уже скоро! Редкая девушка задержится около родителей к шестнадцатой весне, жизнь слишком коротка, молодость пролетает мгновенно, интересы родни и сватовство не терпят отлагательств. Она присматривалась к парням, выбирала, с трепетом и ужасом неизведанного ожидала сговора родителей, но никто ещё не запал ей в сердце, хотя многие нравились. Она была желанной невестой, и вот это-то, шестнадцатое её лето, должно было стать последним девичьим летом. Следом подступала взрослая жизнь, собственное хозяйство, дети. Меви ждала, какое решение примет отец, выбирая из двух женихов – сына зажиточного торговца скотом и сына воина.
Оба жениха были хороши. В племени Меви и женщины, и девы пользовались известными вольностями, и силу рук каждого из парней, а также прелесть сорванных украдкой поцелуев она испытала лично, не сдавая лишь последний рубеж своей стыдливости, который должен был остаться нетронутым до свадьбы. Это было таинственно, приятно, но… несло отпечаток детской забавы, игру молодых зверьков, пробующих зубы и когти. Теперь же…
Туманно-серые глаза молодого дроу смотрели из-под полуопущенных век, бросая острый, будто клинок лучшей стали, взгляд. Напрягшиеся мускулы обнажённого торса. Зловещая осанка изготовившегося к прыжку зверя. Тёмный фэйри. Порождение ночного мрака…
Вот он оказался на шаг ближе – и узкое пространство между двумя телами наполнили удары его сердца, бухающего молотом. У фэйри есть сердце?.. Почему бы не быть, если он из плоти и крови, и плеть, не раз гулявшая по его спине, оставила такие явственные следы? И сердце стучит так страшно…
Что-то древнее, могучее, грозное, беспощадное терзало сейчас саму Меви. Такое жуткое, прекрасное и неутолимое, что она почувствовала влагу между ног – впервые в жизни! Девушка поняла, что испытывает желание, о котором рассказывала мать, вспоминавшая свою буйную юность и то, как отдалась отцу сразу после битвы, когда их поселение выдержало чужой боевой натиск, а тела врагов, истекающих кровью, ещё не успели остыть посреди тлеющей углями деревни. Родители были против их свадьбы, они выбрали другого жениха, но отчаянный юноша убил в схватке пятерых, получив лишь пару царапин. Знак?.. Любимец богов, воин! Будущая мать Меви не стала ждать, когда родители скажут своё слово. Последнее слово осталось за её женской сутью – а тот, кому она отдалась, стал любимым мужем, от которого она понесла троих сыновей и дочь.
Меви испугалась. И тёмного пламени в своей душе, и восставшей плоти фэйри, распирающей сейчас холщовую ткань штанов. Сильные горячие руки взяли её за талию и…
– Уходи, девочка, – неожиданно мягко произнёс низкий струящийся голос. – Сейчас же, пока я не отымел тебя прямо тут. Уходи, не дразни меня. Эта забава не для нас.
Хватка на талии ослабела. Меви всхлипнула, закрывая рукавом пламенеющие пунцовые щёки. Она кинулась вон, торопливо бросив украшенную вышивкой рубаху на пол.
Вэйлин поборол своих демонов. Отёр капли пота с лица, поднял рубаху, уткнулся носом в счастливые четыре лепестка. Зелёных ниток у Меви не нашлось, счастливый клевер был тёмно-серым, но какое это имело значение?.. Юноша вдохнул нежный запах, всё ещё исходящий от ткани. Запах Меви.
На следующий день они сознательно избегали общества друг друга, держась как можно дальше.
***
– Хед! Тебя когда-нибудь крепко поколотят! – покачал головой Вэйлин, видя, как учитель и приятель в одном лице прячет в кошель на поясе вечерний выигрыш в кости.
– Пусть сначала поймают! – парировал Светлый, с озорством подмигивая.
Вэйлина всегда удивляло то, что столь щедро оплачиваемый труд механика не мешал Светлому мухлевать в азартных играх, применяя невидимые неопытному глазу приспособления. Простой эльф никак не обнаружит под поверхностью игральных костей металлические вкрапления, а на перстне или нарукавных пуговицах манжет Светлого – ювелирное напыление, вступающее в контакт со вставкой в кубиках во время броска на стол.
А что будет, если партнёром по игре окажется другой механик?! Он-то с лёгкостью распознает все хитрости, и вот тогда случится что угодно – от трактирной драки до дуэли!
Надо отдать хоть какую-то справедливость жулику: он не зарывался, чередуя хорошие выигрыши с мелкими проигрышами, а с бедняками никогда не играл вовсе, выбирая партнёра с тугим кошельком.
– Тебе это зачем? – недоумевал ученик. – Всегда есть заказы, ты сыт и одет. В чём же дело?
– Азарт, парень. Риск. Развлечение. Огонь, забава! Ну, как тебе ещё объяснить?
Хед не сидел на месте, как сделали бы многие другие, стремясь обзавестись собственной мастерской, осесть, жениться и прочее. Редкий типаж – странствующий механик, объехавший весь Остров и побывавший за его пределами. В своей манере высмеивать всё и вся Светлый не раз предрекал себе такую вот старость:
– Представь: мой собственный остров посреди тёплого моря, я, куча выпивки, безделье – и десяток девиц, ублажающих меня на все руки и дырки!
Прим. авт.: читатели «Алмаза Светлых» знают, суждено ли было этой мечте сбыться.
– Десяток?!
– Ну да. Хорошо, девять! Только ради приличий! – невозмутимо подтверждал Хед. – Пусть будут три Светлых, три Тёмных и три – обычные женщины. Все лапочки-красоточки, с большими сиськами, крутыми попами и тонкой талией. Надеюсь, не подерутся за меня, любимого.
Вэйлин с сомнением хмыкнул:
– По сиськам будешь выбирать?
– Да ты что! – замахал руками эльф. – По совокупности признаков, как добрых лошадок! Надо, чтоб ещё соображали за меня, как вести хозяйство на острове. Надеюсь, к тому времени я заработаю достаточно, чтобы содержать девять девок и собственный остров!
Приятели рассмеялись.
Да, с тремя Тёмными эльфийками Вэйлин как раз застал учителя в уговоренном месте. Как эльфийки не поубивали друг друга, с их-то привычным чувством собственности и ревностью к соперницам, оставалось только гадать. Впрочем, будь это леди… А так… жена мельника, сестра кузнеца и дочка шорника. Они не подрались и не повыдирали друг другу косы, напротив! Незадолго до сеанса игры в кости с проезжим торговцем одна из них мурлыкала на коленях Хеддвина, вторая пристроилась за спиной, расстегнув эльфу кафтан и делая лёгкий массаж плеч, третья… что она вытворяла под столом, долго думать не надо – достаточно было посмотреть на физиономию Светлого, в данный момент отнюдь не размышляющего о тонкостях ремесла механика.
Что такого было в этом Светлом привлекательного для властных и знающих себе цену эльфиек-дроу?.. Периодически каждая из них ещё и за элем бегала, совершенно не гнушаясь данным занятием.
На вопросительный взгляд юноши Хед отвечал так:
– Дома им угождают свои мужики, не смеющие рта раскрыть. Здесь, как видишь, им приятно угодить кому-то другому. Женщину не понять! Давай-ка о наших делах…
Разговор продолжился после игры. Хед всегда честно предлагал парню половину своего жульнического выигрыша, но юноша с улыбкой отказывался. Максимум, что он соглашался принять – кружка эля и лепёшка.
– Щепетильный ты мой! – неодобрительно, но с уважением крякнул Светлый. – Так что ты надумал?
Говорить можно было совершенно спокойно. Они давно вышли из трактира и теперь прогуливались подальше от жилья, по тропинке между возделанными огородами, отмахиваясь от навалившихся вечером комаров и мошек.
– Надумал. Почти! – твёрдо сказал Вэйлин. – Я готовлюсь.
Оба прекрасно поняли друг друга, ибо обсуждали возможный побег. Хед знал, что должен исчезнуть из Мита до того, что собрался совершить юноша-дроу. Их же видели вместе, так и тени подозрений не должно остаться. Но также он понимал и то, что меньше всего юноша рассчитывает просто отсидеться где-то в лесах. Хед не знал всей правды о том, что и как пережил племянник Радрайга, но догадывался, что к побегу раба толкает не только жажда свободы, но и желание мести.
Хед был тем, кто помог Радрайгу и Тёмной леди бежать и вывел их через тайные туннели Светлых туда, где они могли быть в безопасности. Охренительной красоты девка, не удивительно, что Радрайг съехал с катушек! За обладание такой красотой можно было выдержать любую пытку и шагнуть прямо в огонь, но… Хед видел и другое, чего не замечал ослеплённый страстью Тёмный.
Высокомерие леди Нейл. Гордыню. Отталкивающее чувство собственного превосходства. Подчёркнутую исключительность и… холодность к самому Радрайгу. Беглая леди Нейл Киларден любила и желала кого-то другого. Позже Хеддвин узнал, кого. Изгнанника, убийцу. Отверженного, сменившего имя и взявшего на себя бремя долга перед тем, чьего сына убил в честном бою. Прим. авт.: события повести «Иней». Сплетни ходили, да… О том, с кем предавался неистовой страсти в священной роще Селдарина будущий муж дочери Владыки Светлых. Прим. авт.: Селдарин – Пантеон божеств светлых эльфов.
Хед не осуждал того, чьи интимные проделки случились до вступления в законный брак. Надо было иметь невероятную смелость, дабы войти в семью Владыки Светлых, Маб-Зэйлфрида, после пролитой крови. Вот такого-то смельчака и полюбила леди Киларден! Чем она провинилась перед своим Конклавом жриц Ллос? Вроде как спасала Светлого то ли от покушения, то ли ещё от чего… А тут Радрайг под руку подвернулся. В небе – сокол, в руке – воробей. Сравнение не в пользу воробья. И что бы он ни делал, в глазах гордячки Киларден маленькая птичка никогда не станет соколом.
– Ты знаешь, где мой дядя и она? – вопрошал юноша-дроу, но механик ничего не мог ответить.
Где затерялись следы беглецов, были ли оба живы? Этого он не знал.
– Я знаю другое! – пристально глядя на собеседника, сказал Светлый. – Тебя примут те, кто заинтересован в услугах искусного механика.
– Примут беглого раба?
В голосе юноши звучала издёвка, но Хед был серьёзен.
– Да. Механик на службе знатного лорда. А кто ты там раньше был – кому какое дело, Светлые лорды сами себе хозяева, ими не правят бабы.
– А это? – Вэйлин недвусмысленно указал на чёрную эмалевую вязь на своём ошейнике.
– Дом Эльдендааль? Ну да, страшно до усрачки. Только не тем, кто сможет дать тебе приют и защиту. В обмен на преданность.
При упоминании имени Дома юный дроу дёрнул бровью. Он представил, с каким сладким звуком рассекаемой плоти и ломающихся костей летучие лезвия вонзаются в прекрасное и ненавистное лицо Мораг.
– Снова рабство? У других хозяев? – негромко спросил он, с трудом отгоняя видение.
– Нет. Служба. Достойная и честная, со всем уважением к твоему мастерству! Почувствуй же разницу в словах, Вэйлин. Но… – прищурился эльф, – у тех, кто захочет тебя принять, будет условие. Ни капли пролитой тобой благородной Тёмной крови, никаких смертей твоих хозяев. Кто ты сейчас? Раб без особой ценности. Сбежал – ой, подумаешь, найдём нового. Покудахчут и успокоятся. Но если ты убьёшь кого-то из леди, то пощады не будет. Ни от Тёмных, ни от Светлых! Сейчас между нами мир. Хрупкий – но мир, равновесие. Алмазы спят, мы смертны. И если начнутся распри кланов, раса людей возьмёт своё и вытеснит нас из подлунного мира. Ничего не имею против людей, но пусть сначала повзрослеют.
Видя перед собой напряжённое лицо Тёмного, готового променять свой ошейник только на смерть, Хед вздохнул:
– … и ты тоже. Обдумай мои слова. Я уезжаю на юг и вернусь в июле. Все мы – какие-то непутёвые дети лета, живём одним днём, несмотря на возраст. Прощай.
Вэйлин посмотрел вслед удаляющейся на гнедом коньке фигуре в щегольском зелёном наряде. На прощание Хед позабавил его рассказом о том, что зарыл где-то на холмах горшочек с выигранным жульническим золотом, да ещё и пустил в Мите слух о том, что на клад наткнётся тот, кто сможет поймать место, куда упирается конец радуги после летнего дождя.
Небось, деревенские дураки все холмы теперь перекопают! А если бы они знали, что золото жульническое, то Хед бы просто так ноги не унёс. Факт!
Посмеиваясь, юноша вернулся в святилище как раз к закату. Улыбка махом слетела с его лица, как только он ступил за ворота. Первое, что он услышал, был женский крик, полный боли.
Кричала Меви.
ГЛАВА 6.
Чувства
Рано или поздно это случается и с прислугой, и с лордами, и с воинами, и (тем более!) с рабами. Знатные Тёмные эльфийки не церемонятся ни с кем, считая телесное наказание обыденной расплатой за оплошность того, кто стоит ниже по рождению или социальному положению.
А ниже стоят все, включая мужчин высокого сословия.
Посторонних не пускали в тот придел храма Ллос, где проходили особые службы. К посторонним относились и мужчины-дроу, и прислуга любой расы. Прислуга об этом знала, но, бегая по хозяйственным делам, таким образом путь срезали практически все из десятка слуг – кроме ночных служб, когда в приделе находился кто-то из жриц. Меви не стала исключением, обвыкнувшись в обстановке святилища. Старшая служанка её предупредила – мол, не попадись! – и всё. Девушка бы и не попалась, но её просто-напросто выдала та, чьё место она невольно заняла: предыдущая личная рабыня госпожи Ингрен. Она видела, куда бежит Меви с охапкой стираного белья, и тут же рассказала об этом первой же встреченной послушнице.
На первый раз дело обошлось бы розгой и лишением ужина, но… Меви с недоумением и горечью имела неосторожность воскликнуть:
– Зачем ты это сделала? Я охотно поменяюсь с тобой местами! Лучше ходить за курами и козами, чем угождать фэйри!
Всё!.. С особенностями слуха древних эльфиек она ещё знакома не была. Старшая жрица услышала, находясь за стеной в двух десятках футов. Она пришла в бешенство и немедленно кликнула старшую служанку:
– Выпори её как следует, чтоб следила за своим языком. Так, чтоб кожа трещала! И не вздумай притворяться и щадить её, иначе настанет твоя очередь!
Старшая служанка только поклонилась. Что она ещё могла сделать?.. Наказание прислуги или рабынь женского пола входило в её обязанности, как управляющей всем хозяйством. Для мужчин эту обязанность исполнял Дил – крайне неохотно. Воин мог надавать тумаков под горячую руку, но поднимать плеть на кого-либо считал ниже своего достоинства. Оба они, и Дил, и служанка, знали меру, умело притворяясь и не сдерживая руку только в самых крайних случаях.
Таких, как сейчас, когда госпожа старшая жрица взялась сама следить за исполнением наказания.
Женщину, что нажаловалась на Меви, госпожа Ингрен, разумеется, не наказала – но и не наградила. Знатные эльфийки всеми силами поддерживали распри и соперничество среди тех, кто был близок – от вассалов до слуг.
Вэйлин влетел в ворота в тот миг, когда всё уже закончилось, и девушку в состоянии, близком к шоку, отвязывали от скамьи для порки. Хлопнуло окно в покоях леди Ллиандэль, затем распахнулось снова:
– Где ты шляешься, дурной мальчишка? Ты до сих пор не покормил моих зверей?
Юноша скрипнул зубами. Он не видел, как уносили Меви. Знал, куда… Но он круто развернулся и отправился туда, где его появлению были всегда рады. Автоматическими движениями, не видя ничего перед собой, он делал то, чего ждали звери – накладывал корм, чесал лисиц за ушами, позволял птицам садиться себе на руки. Они давно перестали быть дикими, они приручились и утратили вкус к вольной лесной жизни. Открой юноша все клетки – никуда не побегут… В вольере волчицы Вэйлин всё-таки стал вести себя осторожнее, слегка успокоившись и заметив, что со вчерашнего дня миски остались нетронутыми. Такими же они были и позавчера – лесная пленница начала отказываться от еды. Она давно уже была здорова, но замкнутое пространство и невыполнимая жажда воли угнетали ту, что была рождена свободной.
Волчица своим звериным чутьём осознала болезненное напряжение в состоянии двуногого, который, стараясь не выпускать её из виду и никогда не поворачиваясь спиной, всё же перестал бояться. Что с ним сейчас?.. Волчица опустила лобастую голову, принюхиваясь, затем заскулила. Потом подняла голову и… в неё упёрся взгляд.
Из замусоленного трактата об охоте юноша знал, что дикие звери не выносят прямого взгляда им в глаза. Они воспринимают его как вызов. Это приводит их в ярость, за которой следует нападение… Вот и сейчас шерсть на загривке волчицы поднялась дыбом, а на морде появился предупреждающий оскал, сопровождаемый рычанием. А Вэйлин не слышал ничего, кроме бешеного стука собственного сердца и пульсирующего звона крови в ушах.
– Ешь! – приказал он, не отрывая взгляда от полубезумных глаз дикого зверя, готовящегося к прыжку. – Я знаю, ты сильнее. Ты опасна. Неукротима. Но… ты слышишь? Я даю тебе слово: уйдём отсюда или умрём вместе.
Потом он вытянул руку (ту самую, покусанную) и положил её на мощный загривок, так и не отводя взгляд. И волчица сдалась.
Она съела всё и вылизала миску. Кто знает, поняла ли она речь Перворождённого, чьи предки появились в этом мире одновременно со зверями: и те, и другие – раньше людей. Но этот взгляд, голос и рука – всё дало какую-то надежду.
***
Глубокая ночь опустилась на святилище Ллос в Мите. Давно заперты массивные ворота, спят все – жрицы, прислуга, домашняя живность, даже волчица в вольере. Все, кроме воинов на карауле у входа в храм, да ещё кое-кого. Июньские ночи светлы, и любое перемещение по двору может привлечь ненужное внимание к тому, кто не спит и собирается покинуть свою каморку. А он собирается. Ждёт только удобного момента… Он давно освоил все нюансы взрослого уровня игры в «Хитрого дроу», да так, что многим не мешало бы поучиться. Как не попасться?.. Легко.
Хеддвин не зря говорил, что его ученика Светлые примут с распростёртыми объятиями. Вэйлин постепенно доводил до совершенства степень своей связи с металлом, прошедшим через руки механика. Он был первым, кто смог разработать потрясающе эффективные следящие устройства. Да такого механика кто угодно возьмёт под своё крыло, ему цены нет!..
Его отполированные лезвия ещё час назад покинули тайник. Двигаясь бесшумно, где нужно – быстро, где-то – плавно, они обследовали каждый закуток двора, особое внимание уделяя металлическим предметам, где хоть как-то отметился своим присутствием механик. А Вэйлин не просто отметился. Он давно подчинил то, что в будущем может облегчить бегство: замки, засовы, петли дверей и ставней, простое оружие воинов (мечи исключаются, на них индивидуальная защита, а вот боевые ножи и наконечники стрел – другое дело), даже кухонные орудия повара – он мог вмешаться в безмолвное и неподвижное существование любой из этих вещей, и никакой неписанный кодекс этики meicneoir его не остановил бы!
Так что слепые лезвия, движимые волей механика-дроу, сейчас были зорче десятка пар глаз. Они чувствовали любое движение металлических предметов на территории комплекса, а юноша ощущал их, как эльф или человек чувствуют свои конечности и управляют их движениями. Слепые лезвия дали понять – путь свободен, никто не помешает.
Не ослабляя бдительности ни на миг, юноша покинул свою каморку и очень быстро и бесшумно обогнул по широкой дуге храм, приблизившись к той части заднего двора, где были помещения для прислуги женского пола. Он по звуку дыхания с лёгкостью мог вычислить, где находится Меви. Никто из вольнонаёмных служанок не станет делить комнату с рабыней, а потому девушку разместили в одиночестве. Такая же каморка, как у Вэйлина, только потолок ниже. Девчонка мелкая, ей хватит…
Вэйлин бесшумно проник в крохотную комнатку и запер за собой дверь. Осмотрел окно, оставив щель в ставне для своего летучего шпиона-лезвия. Повернулся к низкому ложу. Девушка лежала на боку, свернувшись калачиком и подавшись вперёд. Она крепко спала или, скорее, находилась в полузабытьи: в пользу последнего предположения говорил едва уловимый запах от глиняного кувшина на столе. Вэйлин наклонился над ним и осторожно принюхался: так и есть, настой растительного обезболивающего! Это всё, что могла сделать старшая служанка для Меви. Видимо, она же наложила повязки на спину девушки. Но на этом её сострадание заканчивалось. Своих дел и проблем полно, не до рабыни…
Юноша скрипнул зубами. Что было бы, если бы он пришёл на толику времени раньше, застав наказание в процессе исполнения? Прикрыл бы Меви собой? Нет, такое вмешательство обошлось бы дорого ему самому и – ещё хуже! – этой девочке. Девочка… Человеческое дитя… Люди. Женщина, преданная своей госпоже, леди Киларден, – и, не выдержавшая мучений, предавшая. Другая женщина, которая в приступе зависти выдала сегодня Меви, чья участь ничем не лучше любой другой рабыни при знатной эльфийке-дроу… Какие разные предательства! «Женщину не понять!» – так сказал Хеддвин. Раса значения не имеет, не понять – и всё.
Сейчас сын Астор Меллайрн, в бессилии думая о собственной зависимости, сам того не зная, проходил через жесточайшую философскую проблему: что такое свобода? Для того чтобы воспротивиться насилию, защитить кого-то – надо стать свободным самому. И дело же не только в ошейнике! Можно его снять – и остаться рабом. Своих страхов, слабостей, своего уродливого мировоззрения, как Тёмные эльфийки, давно перепутавшие свободу с вседозволенностью!
– Не надо… пожалуйста… – во сне прошептала Меви, пытаясь зарыться лицом в тюфяк и ставя точку на размышлениях юноши-дроу.
Она давно сбросила покрывало – спина горела огнём даже после обезболивающего, у девушки был жар пополам с ознобом. В сумраке белели её крепкие округлые ягодицы, но юношу не взволновало привлекательное зрелище молодой женской плоти. Он снял рубаху, оставшись в штанах. Подумал – не стал их снимать, чтобы не напугать девушку. Аккуратно, дюйм за дюймом, ложился, пластично обтекая своим сухощавым мускулистым телом хрупкую дрожащую фигурку. Ложился так, чтобы не притронуться к девушке, но обеспечить теплом, идущим от его собственного тела. Подтянул покрывало, набрасывая на обоих.
Как бы ни были движения тихи, Меви услышала, затем – почувствовала. У неё не было сил ни на что – ни на сопротивление, ни на крики. Пусть этот дроу делает, что хочет, ей всё равно…
Под головой у неё оказалась горячая твёрдая рука – так, что сразу стало удобно затёкшей шее.
– Вытянись… – прошептал низкий голос фэйри в самое ухо. – Распрями спину, навались на живот, так будет легче.
Вторая его рука гладила девушку по волосам. Тяжёлая, тёплая. Как у отца. Меви чувствовала всю мощь и силу этих пальцев, которые сейчас обрели нежность крыльев порхающей бабочки. А ещё она поняла, что фэйри явился сюда, рискуя, вовсе не для утоления своей похоти, а для того, чтобы дать ей, Меви, утешение, которого явно был лишён сам…
Не чувствуя боли, Меви крутанулась на другой бок.
– Двэйн. – Благодарно сказала она, упираясь лбом в мускулистую грудь Тёмного.
– Не вертись! – строго было сказано в ответ. – Сдерёшь бинты. Спи.
Она расслабилась, по-детски прижимая кулачки к подбородку, и действительно провалилась в сон, не забыв с радостью и благодарностью прошептать имя, которое сама же и дала:
– Двэйн…
До рассвета юноша не сомкнул глаз, а потом столь же незаметно, как вошел, вернулся в свою комнатку, созвав верных металлических помощников для укрытия в тайнике. Он смог вздремнуть – совсем недолго! – но впервые за все эти годы видел во сне не размазанное в кровавую кашу лицо Мораг, а белое личико Меви, окрашенное нежным румянцем.
***
Их свидания были особыми. Не было ни страстных объятий, ни жарких поцелуев – ничего. Для детей лета остались только взгляды, мимолётные случайные прикосновения, короткие улыбки. Они влюбились так, как возможно только в юности – пылко, страстно, от одной-единственной искры, толкнувшей их друг к другу, как мотыльков в огонь. Вэйлин ещё раз пробирался к Меви – на вторые сутки после первой ночи, чтобы всё так же лежать рядом на расстоянии пары дюймов и слушать, как она тихонько дышит во сне. Они почти не разговаривали – их могли услышать. В душе Вэйлина крепло решение – собственно, он его уже принял в тот миг, когда услышал крики Меви.
Бегство вдвоём. Ах, да, втроём – с волчицей в том числе.
Третий ночной визит не состоялся вовсе.
Заканчивая рутинную работу с чисткой самопишущих перьев в небольшом закутке рядом с библиотекой старшей жрицы, Вэйлин вдруг насторожился. До его ушей долетели незнакомые странные звуки; он вытер измазанные в чернилах
