Навстречу штормам. Светлана Бернадская

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1. Свобода любой ценой
• ГЛАВА 2. Боль предательства
• ГЛАВА 3. Когда выхода нет
• ГЛАВА 4. Поединок
• ГЛАВА 5. Дурное знамение
• ГЛАВА 6. Яблоко раздора
• ГЛАВА 7. Тихая обитель
• ГЛАВА 8. Зубы морских волков
• ГЛАВА 9. Опасно дразнить информаторов
• ГЛАВА 10. Неприступная
• ГЛАВА 11. Любя, отпустить
• ГЛАВА 12. Изменчивая удача
• ГЛАВА 13. Спасти командора
• ГЛАВА 14. Война ради любви
• ГЛАВА 15. Тяжкое бремя – ждать
• ГЛАВА 16. Долгожданное счастье
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Виконтесса Оливия Риверхилл делает все возможное, чтобы вызволить супруга из пиратского плена, но ее самоотверженность оборачивается против нее. Столкнувшись с предательством мужа, Оливия и сама попадает в плен. В ожидании худшего она ищет пути побега, однако день за днем ее представление о командоре пиратов меняется. В ней крепнет уверенность, что он вовсе не тот, за кого себя выдает...

   Возрастной рейтинг 16+ (присутствуют романтические сцены без насилия и излишней откровенности)

ГЛАВА 1. Свобода любой ценой

Мерное покачивание трехмачтового фрегата, залегшего в дрейфе среди густого тумана, и зловещий скрип такелажа не добавляли Оливии решимости. Равно как и сальные взгляды неряшливо одетых матросов, бесцеремонно ее разглядывающих и отпускающих вслед развязные шуточки. Разумеется, если женщины на пиратском судне и появлялись, то уж явно не благородные леди с благочестивыми намерениями.

   Щеки пылали от стыда и гнева – какое счастье, что ночь и густой туман скрывали свидетельство ее позора! Но она лишь ровнее держала спину и смотрела прямо перед собой, уверенно шагая по верхней палубе. Она явилась сюда вовсе не для того, чтобы обращать внимание на окружение.

   Расстояние до капитанской каюты, расположенной в кормовой части, показалось Оливии бесконечным.

   – Прошу, донна, – с шутовским поклоном и отвратительной щербатой улыбочкой произнес провожатый и распахнул перед ней дверь.

   Каюта была сработана на славу, со всей подобающей роскошью: Оливии даже не пришлось пригибаться, проходя сквозь дверной проем. Наверняка корабль прежде принадлежал Аверлендскому королевскому флоту и служил его истинным украшением под предводительством какого-нибудь благородного капитана. Теперь же государственным имуществом внаглую пользовался презренный пират.

   Именно он сейчас сидел в удобном кресле перед массивным столом и лениво покуривал трубку. Оливия с брезгливостью поморщилась, взглянув на его небритое обветренное лицо, спутанные черные волосы, небрежно перехваченные потертой лентой, и вальяжную до неприличия позу. Единственный целый глаз – другой закрывала наискосок черная повязка – блеснул синевой, ощупав ее с головы до ног.

   – Шлюх на борт не беру, – заявил он прежде, чем Оливия успела раскрыть рот.

   Она задохнулась от возмущения.

   – Да… как вы смеете! Перед вами леди!

   – Леди? – осклабился пират, вновь прохаживаясь взглядом по ее фигуре, и наконец соизволил вынуть трубку изо рта. – Тем более. Проваливайте, я занят.

   – И не подумаю! – Оливия уперла руки в бедра и громко щелкнула каблуком. – Пока вы не вернете то, что отняли у меня.

   В неестественно синем глазу вспыхнула искорка интереса.

   – Кто вы такая?

   – Леди Риверхилл, супруга виконта Артура Риверхилла, Хайленда в графстве Сноуридж, – отчетливо произнесла Оливия, вздернув подбородок.

   Пират поморщился, словно ему на нос уселся комар.

   – А нельзя ли попроще, милочка? Имя у вас есть?

   – Оливия Аманда Риверхилл, урожденная Картер. Это что-либо меняет?

   – Оливия, значит, – хмыкнул пират, затянулся трубкой и выпустил изо рта аккуратное колечко дыма.

   Представиться в ответ он, разумеется, не удосужился. Что ж, в этом и не было нужды: мерзавец по прозвищу Одноглазый Демон годами наводил ужас на весь континент от северных оконечностей Аверленда до южных мысов Саллиды. Черные волосы, смуглое лицо, отчетливая горбинка на носу и певучий акцент выдавали в нем уроженца южных широт. Не халиссиец, нет: их кожа отличалась характерным оливковым оттенком. Но даже среди смуглых саллидианцев такой цвет глаз был скорее редким исключением, чем правилом.

   Лиамец?..

   – Ну и зачем вы явились на мой корабль?

   Оливия опомнилась, осознав, что мысли уплыли совсем не туда.

   – Я требую немедленно вернуть мне мужа и пасынка. А также захваченное у них имущество.

   Пират издал глумливый смешок и откинулся на высокую спинку кресла.

   – Ах да, припоминаю. Риверхилл. – Он деловито заглянул в бумаги. – Вы опоздали. Срок передачи выкупа истек в полночь.

   По спине Оливии пробежал могильный холодок.

   – Что вы с ними сделали?!

   – Пока ничего непоправимого, надеюсь, – хмыкнул пират. – Выкуп с вами?

   Оливия дрожащими руками отстегнула с пояса спрятанный под складками накидки увесистый кошель и бросила на стол перед пиратом. Тот высыпал содержимое перед собой, сноровисто пересчитал монеты, парочку попробовал на зуб, а затем внимательно, с помощью линзы, рассмотрел фамильные драгоценности Риверхиллов.

   – И это все?

   Кончики пальцев Оливии неприятно онемели. Как бы она ни пыталась держать лицо перед презренным пиратом, но страх провалить переговоры пошатнул ее выдержку.

   – Все, что удалось собрать за день.

   Пират вновь прошелся по Оливии оценивающим взглядом.

   – Ваш супруг – аверлендский виконт и владелец транспортной компании. Не пытайтесь меня убедить в том, что это весь ваш капитал.

   Оливия до боли закусила губу. Не рассказывать же пирату долгую и печальную историю о том, что лорд Риверхилл не был рожден для управления делами, и из года в год положение семейной компании лишь ухудшалось.

   Эту боль приходилось держать от всех в тайне. Будучи единственным наследником покойного виконта Риверхилла, Артур всего за несколько лет умудрился выпустить из рук весь немалый родительский капитал. Обнищав, залез в долги и оказался на грани банкротства, когда вдруг ему на помощь пришел отец Оливии, Генри Картер. Незнатный торговец, обладавший талантом добывать редкие товары и доставлять их туда, где в них более всего нуждались, он прослыл одним из наиболее успешных людей Сноупорта. Как он радовался, когда пристроил не обладающую родовитостью дочь замуж за вдовствующего виконта!

   Вот только брак не принес ей ожидаемого счастья. Супруг стыдился низкого происхождения Оливии, почти не выводил ее в свет и запрещал заводить знакомства среди благородных леди. Что, впрочем, нисколько не мешало ему пользоваться ее приданым, а после кончины тестя – и доходами от перевозочной компании, доставшейся Оливии в наследство от отца. К управлению делами Артур Оливию не допускал, и ей оставалось лишь молча досадовать, пока благородный супруг упускал одну выгодную сделку за другой, воодушевленно соглашаясь на сомнительные затеи.

   Именно потому не удалось за день собрать столь огромный выкуп. Денег у семьи виконта Риверхилла попросту не было.

   Но ронять достоинство мужа перед презренным пиратом Оливия не собиралась.

   – Он вложил деньги в марбеллонский мрамор, который собирался продать в Лиаме. А вы… вы захватили и корабль вместе с грузом, и моего мужа, и пасынка! Чем, скажите на милость, я должна платить выкуп?

   – Меня это не волнует, – пожал плечами Одноглазый. – Надо было занять у друзей.

   У друзей! Да Оливия с ног сбилась, за день обойдя все дома купцов и аристократов, в которые был вхож Артур. Так называемые «друзья» лишь сочувственно кивали, жертвуя ей, как побирушке, сущую мелочь, а кто и в открытую воротил нос. Отчаявшись, она обратилась за помощью в Торговую гильдию и даже в Адмиралтейство, но везде получила вежливые канцелярские ответы с обещанием «рассмотреть ее прошение в течение ближайшей недели». Рассмотреть! В то время как сроку ей дали всего лишь день!

   Она даже отважилась вскрыть секретное хранилище мужа – в иное время Артур жестоко наказал бы ее за подобное своеволие, – но обнаружила вместо денег лишь горстку фамильных украшений Риверхиллов и старые вексельные бумаги на давно обанкротившиеся компании.

   Забирая драгоценности, Оливия ни мгновения не сомневалась, что поступает правильно. Разве жизни мужа и пасынка не стоят всех денег мира, если бы даже они у нее были?

   – Здесь все, что я смогла собрать, – упрямо повторила Оливия.

   Единственный глаз пирата полыхнул холодной синевой.

   – Этого мало. – Он сгреб рассыпанные по столешнице монеты и драгоценности и единым движением смахнул их обратно в кошель. Едва ли не с брезгливостью подтолкнул его к краю стола – в сторону Оливии. – Мой вам совет: пока я в добром расположении духа, забирайте свои деньги, садитесь на свой корабль и на всех парусах отправляйтесь домой.

   – Что?.. Что?! Вы не можете!.. – Оливия задохнулась, не желая поверить в услышанное. – Где же ваша хваленая пиратская честь?!

   – Честь? – Одноглазый недобро ухмыльнулся. – О чем это вы толкуете, донна? Мы ведь заключили сделку, не так ли? Вы не выполнили своих условий. Согласно кодексу чести, я не обязан выполнять свои.

   – Вы… вы… висельник!!! – сорвалась Оливия. – Кодекс чести?! Да что вы знаете о чести, проклятый мерзавец! Вы захватили мирное торговое судно, приписанное к Адмиралтейству Сноупорта…

   – Мирное торговое судно? – перебил ее пират с коротким смешком. – А известно ли вам, дорогая донна Риверхилл, что мрамор, якобы перевозимый кораблем вашего супруга, служил лишь прикрытием для незаконной перевозки оружия в Саллиду?

   Оливия ошеломленно моргнула.

   – Что?..

   – И прошу заметить, что захватил я торговое судно вашего мужа за пределами акватории Аверленда, – словно забавляясь, уточнил пират. – Так что ваш виконт Риверхилл сам приплыл в мои руки.

   – Что за нелепость! Да вы попросту клевещете на честного человека, прикрывая свои бесчинства!

   – А вы, донна, явились на мой корабль посреди ночи, хотя вам нечего мне предложить. Так благодарите своих богов, что я не оставил вашу подачку себе в качестве заслуженного вознаграждения за потерю времени. И не присвоил бриг, на котором вы прибыли. «Счастливец», верно? Мой старпом признал его весьма ладным судном, а глаз у него наметан. Вас же я вполне мог бы отправить прямиком на галиот контрабандистов – заодно и встретились бы с мужем и пасынком. Правда, ненадолго: всего лишь до первого невольничьего рынка.

   Опешившая Оливия напрочь потеряла дар речи. Неужели у этого богомерзкого отродья хватило бы совести?..

   – Ступайте, миледи, – посерьезнел вдруг Одноглазый, – пока я не передумал. Мне еще предстоит объяснять членам команды, почему я отпустил добычу, которая сама пришла ко мне в руки.

   Но Оливия не собиралась сдаваться. Призвав на помощь все свое хладнокровие, она бесстрашно шагнула вперед.

   – И не подумаю. Я не покину эту каюту, пока мы не договоримся.

   Пират картинно изломил бровь и похабно ухмыльнулся.

   – Договоримся? И что же вы можете мне предложить?

   Оливия кусала губы, лихорадочно соображая. И правда, что?

   Пообещать, что муж сам соберет остаток выкупа после освобождения? Смешно. Человек, начисто лишенный чести, не поверит на слово.

   Пообещать, что не будет требовать возвращения захваченного корабля и товара? Но они и так уже у пиратов. Хорошо хоть команде позволили откупиться. Положа руку на сердце, Оливия и не надеялась вернуть корабль и груз. Освободить бы мужа и пасынка...

   Оставалось лишь одно. Последнее, чем она пока еще владела.

   – Я отдам вам свой бриг.

   – С командой? – прищурился Одноглазый.

   – Разумеется, без, – раздраженно повела плечом Оливия. – Верните мне семью, дайте нам вместе с экипажем возможность причалить в Сноупорте, и судно ваше.

   Лицо пирата вновь преобразилось. Неприятно осклабившись, он с подчеркнутой ленцой встал из-за стола. Оливия с вязкой отстраненностью отметила, что одна его нога заканчивается грубой деревяшкой. Не только одноглазый, но и одноногий… Как же он мерзок, жалкое подобие человека!

   – Ладно. Давайте попробуем договориться и заключить новую сделку. Я беру ваш выкуп, ваш второй корабль и возвращаю вам близких…

   Оливия замерла, не смея поверить в услышанное. Одноглазый сделал несколько шагов, неумолимо приближаясь к ней. Деревяшка противно отбивала каждый шаг, тогда как каблук сапога ступал по настилу мягко и почти беззвучно.

   – …в обмен на маленькую услугу.

   – Чего вы хотите? – Оливия невольно провела языком по пересохшим губам.

   – Встаньте на колени.

   Он подошел вплотную и остановился прямо перед ней. Так близко, что Оливия могла ощутить легкий аромат курительной смеси, странный оттенок жженой карамели, заглушенный запахом лимонных жевательных пастилок, и терпкий аромат мужчины, не привыкшего пользоваться модными среди лордов отдушками. Она сглотнула, глядя прямо в его постылый синий глаз. Встать перед ним на колени? Слишком малая цена за то, чтобы вскоре увидеть мужа и пасынка живыми. Пусть и без кораблей.

   Совладав с собой, она заставила себя выполнить унизительное требование: грациозно, с достоинством опустилась на колени и склонила голову, словно в храме у алтаря. Перед глазами открылся вид на старый, хоть и начищенный до блеска, сапог с широким голенищем и потемневшую от времени деревяшку, к которой на месте лодыжки была привязана штанина.

   – Кхм… – раздалось у нее над головой. – Чего же вы ждете?

   Оливия удивленно вскинула ресницы. Смотреть на пирата снизу вверх было крайне неудобно, но…

   – Теперь я могу встать? Вы удовлетворены?

   Одноглазый, казалось, на мгновение опешил, а затем запрокинул голову и от души расхохотался, обнажив удивительно белые, крепкие зубы. Оливия окончательно растерялась.

   Закончив смеяться, пират утер выступившую в уголке глаза слезу и посмотрел сверху вниз почти с отеческой теплотой.

   – Едва ли я удовлетворен, миледи. Вы так и не оказали мне свою маленькую услугу.

   – Какую… услугу? – она непонимающе моргнула.

   – Вы не знаете, какую услугу может оказать женщина мужчине, стоя перед ним на коленях? – хитро подмигнул наглец и скосил глаз к своей поясной пряжке.

   Оливия с недоумением проследила его взгляд, и наконец до нее дошло.

   – Что… О-о-о! – выдохнула она, заливаясь краской и немедленно взвиваясь на ноги. – Да как вы смеете! Да как вам вообще в голову пришло… Даже мой муж никогда не позволял себе опускаться до подобной мерзости!

   – Мне искренне жаль вашего мужа, – развеселился пират, с явным удовольствием рассматривая рассвирепевшую Оливию. – Неудивительно, что он сбежал в море от такой неласковой жены.

   В глазах потемнело. Вне себя от ярости, Оливия оглянулась и схватила со стола первое, что попалось под руку – тяжелый бронзовый пресс. Размахнулась изо всех сил, чтобы раз и навсегда проломить башку зловредному мерзавцу, но…

   Пират молниеносным движением перехватил ее запястье и с силой сдавил. Оливия вскрикнула от боли, разжала пальцы, выронив несостоявшееся оружие, и в следующий миг ее рука оказалась заломленной за спину, а сама она – крепко прижатой к мерзавцу.

   – Глупо, – спокойно произнес пират над ее ухом. – Ну прибила бы меня, а что дальше? Ты же все равно не знаешь, где они. И живой бы отсюда не ушла.

   Оливию затрясло. Безумный порыв угас, на его место пришло бессилие. Что же делать? Что делать?..

   – Ваша взяла, донна, – совсем другим, миролюбивым, тоном сказал вдруг Одноглазый Демон. – Я беру ваш выкуп и «Счастливца». Вы возвратитесь на бриг в сопровождении моих людей и немедленно передадите им управление судном. Вас отвезут на остров неподалеку отсюда, там примете на борт пленников, после чего вернетесь к континенту и на пристань доберетесь в шлюпке.

   Оливия замерла, все еще не решаясь поверить в удачу. Пират, выдержав паузу, недобро прищурился и произнес резко изменившимся тоном:

   – И лучше бы вам выполнить обещание, донна. Иначе я найду вас даже в преисподней, и тогда вы уже ничем не откупитесь.

***

Себастьян Доминго Алваро Исандер Ди Дельез, в последние семь лет больше известный как командор пиратского братства Одноглазый Демон, рассеянно мерил шагами палубу, курил трубку и злился на самого себя.

   Что это сейчас такое было? С какой стати он вдруг уступил этой надменной стерве? Уступил, хотя ее следовало бы хорошенько проучить за столь самоуверенную наглость.

   Нет, если рассудить здраво, то хорошо оснащенный торговый бриг – отличная замена недополученному выкупу, на который он и так не особенно рассчитывал. Но что, дьявол его раздери, мешало Себастьяну оставить себе выкуп, отнять у надменной бабенки корабль и продать виконта работорговцам?

   Да еще и полезного человека подвел.

   А ведь все шло как по маслу!

   Посредник от Аверлендского Адмиралтейства передал наводку на некоего нечистоплотного виконта. Стремясь добыть легких денег, тот повадился промышлять грязными делишками в обход уважаемых людей и повез в Лиам контрабандное оружие под видом мрамора. Его-то и требовалось перехватить. По условиям сделки Себастьяну и команде отходила половина груза и корабль, который он собирался обменять в Марбеллоне на пушки. Лакомый кусочек для пиратов!

   Посредник намекнул, что никто особенно не расстроится, если виконт не вернется в Аверленд.

   Первым неприятным сюрпризом стал подросток, который обнаружился на захваченном судне. Не то чтобы Себастьян страдал излишней гуманностью – виконта было ничуть не жаль, – но при мысли о том, чтобы продать работорговцам неоперившегося мальчишку, к горлу подступала тошнота.

   Неправильный путь всегда начинается с одного неверного шага – эту истину Себастьян давно уяснил, но в этот раз она не помогла ему избежать ошибки. Ушлый виконт словно почувствовал его колебания, вцепился в мальчишку мертвой хваткой и принялся разливаться соловьем, убеждая команду, что его супруга заплатит за них огромный выкуп.

   В сказочные богатства виконта Себастьян ничуть не поверил, но у парней разгорелись глаза. И он совершил вторую ошибку, когда согласился подождать «выкупа» до полуночи.

   Кто бы мог подумать, что виконтесса явится на борт «Восставшего», да еще и самолично! Большей глупости с ее стороны и вообразить было нельзя. Сами морские боги привели ему в руки то, что любой пират просто взял бы, не раздумывая: еще один корабль, толика денег сверх полученных и недурной довесок к улову работорговцев – образованные северянки весьма ценились на невольничьих рынках Саллиды.

   Вместо этого он, презрев здравый смысл, умудрился не только нарушить договоренности с полезными людьми, но и отпустить вздорную бабенку со всем ее дивным семейством!

   Скрежетнув зубами, Себастьян вновь прошагал через всю каюту и остановился у распахнутого окна.

   Положим, перед командой ему оправдываться не в чем: выкуп и в самом деле превышал долю, которую придется возвращать работорговцам. У пиратской общины лишь одна правда: побеждает та сделка, что сулит куш побольше. Ничего личного, всего лишь общая выгода.

   Однако чутье бывалого пирата подсказывало, что бриг «Счастливец» пополнит пиратскую флотилию не так быстро, как ему бы хотелось.

   А еще эта женщина… Надменная выскочка. С чего вдруг она вообразила, что весь мир станет стелиться перед ней? Как заноза в ладони, она зудела под кожей, раздражала, вызывала желание как следует ее проучить… и самым противным было то, что она никак не хотела выходить у него из головы.

   Слишком легко он ее отпустил, лишив себя удовольствия как следует позабавиться. Хотелось бы увидеть, как превосходство в ее темно-оливковых глазах сменится беспомощной мольбой, как она растеряет весь свой праведный гнев, опустится на колени и превратится из благородной дамы в обыкновенную продажную шлюху, которая…

   Себастьян закрыл глаз, устало прислонился лбом к холодному стеклу окна и глубоко вздохнул.

   Она повела себя вовсе не так, как он мог ожидать. Несмотря ни на что, эта женщина чем-то его зацепила. И отчего-то не хотелось, чтобы их неожиданная встреча закончилась так просто.

***

Стоя на полубаке, Оливия зябко куталась в дорожную накидку и напряженно вглядывалась во тьму. Звезды густо усеивали небо и отражались в черных волнах яркими искрами, позволяя разглядеть небольшой плоский островок посреди моря, кажущийся совершенно необитаемым.

   – Не терзайте себя, миледи, – видя ее волнение, тихо произнес капитан Гэбриэл Марлоу, разоруженный и потерявший право управлять своим судном. – Если милорд Риверхилл и юный Дерек на острове, их обязательно привезут.

   – Вы бывали здесь? – чтобы как-то отвлечься от навязчивой тревоги, спросила Оливия.

   – Не приходилось. Здешние воды простираются за пределы патрулируемой акватории Аверленда, а к западу от побережья нет обитаемых земель. Судам королевского флота здесь нечего делать. И этим, похоже, вовсю пользуются пираты.

   – Слышите? – встрепенулась Оливия. – Кажется, весла.

   Капитан напряженно прищурился – новоявленные хозяева «Счастливца» отобрали у него даже подзорную трубу.

   – Возвращаются. Подали сигнал – все в порядке.

   – Эй, на марсе! – послышался с мостика хриплый бас бородатого пирата, взявшего на себя командование судном. – Зажечь фонари!

   Вскоре и Оливия заметила очертания шлюпки. Лихорадочно сосчитала пассажиров… и похолодела до кончиков пальцев.

   – Опоздали, – развел руками пират, посланный за пленниками, демонстративно обращаясь к своему капитану. – Галиот уже набил брюхо невольниками и ушел на юг.

   – Как?! – вскричала Оливия, хватаясь за фальшборт. – Я ведь заплатила выкуп!

   – Но работорговцы об этом не знают, – холодно отрезал бородатый пират в помятой треуголке и рявкнул матросам: – Возвращаемся. Поднять якорь!

   Оливия вскипела.

   – Что значит возвращаемся?! Немедленно разворачивайте корабль и отправляйтесь за ними!

   – Такого приказа у меня не было.

   – Я даю вам такой приказ! – Оливия непроизвольно сжала кулаки.

   Пират презрительно хмыкнул, обводя ее с головы до ног гаденьким взглядом.

   – Что-то я не признаю вас, командор. С каких это пор вы отрастили второй глаз и стали наряжаться в юбки?

   – Прекратите кривляться! – выступил вперед Оливии разжалованный капитан Марлоу. – За виконта Риверхилла и его сына уплачен выкуп, этим самым кораблем! Нет виконта – нет сделки, а значит, кораблем распоряжается леди Риверхилл.

   Пират растянул щербатый рот в издевательской ухмылке.

   – Давай-ка, убеди меня в этом, капитан-без-корабля. А пока ищешь аргументы, бриг берет курс на северо-восток. Фок поднять! Закладывай правый галс!

   Оливия в бессильной ярости наблюдала за тем, как поднимаются полотнища парусов на мачтах, как стоящий за штурвалом рулевой невозмутимо разворачивает «Счастливца» по ветру. Маневренный бриг легко набирал ход – но совсем не в ту сторону, куда было необходимо.

   Отчаяние вдруг нахлынуло с такой силой, что у Оливии помутилось в голове. Лишь тогда, когда капитан Марлоу с громкими криками принялся оттеснять ее от озверевших пиратов, она осознала, что с голыми руками набросилась на рулевого, пытаясь добраться до штурвала.

***

С тех пор, как пробили четыре склянки ночной вахты, Себастьян занимался лишь тем, что заставлял себя отвлечься от мыслей от визита взбалмошной виконтессы и усиленно марал бумагу, набрасывая план захвата торгового флота – настоящего дела, которого он ждал вот уже несколько недель.

   Его личный информатор, умница и красотка донна Эстелла Ди Гальвез, особенно ценимая Себастьяном за полезные связи в Кастаделле, накануне отплытия «Восставшего» в Аверленд сумела передать важное донесение.

   Из Кастаделлы, главного портового города Саллиды, вскоре выйдет торговый флот. Перечитывая список товаров, которыми предположительно загрузят трюмы, Себастьян внутренне ликовал.

   Поживиться будет чем! Драгоценные халиссийские пряности, знаменитые дескарские кружева и шелка, редкостная белая древесина из Лиама, сотни галлонов свежайшего оливкового масла и золотистого виноградного вина из Саллиды, не считая самих кораблей – все это можно припрятать до поры на Тихой обители, а позднее выгодно продать контрабандистам на Суэльском архипелаге или на черном рынке Марбеллона.

   Флот выйдет с полуострова примерно через месяц и направится прямиком на север, к холодным берегам Аверленда.

   Чем дольше Себастьян жил на свете, тем больше удивлялся тому, что два таких разных государства сумели наладить весьма активную торговлю. В Саллиде вовсю процветало рабство, жестоко порицаемое Аверлендом. В свою очередь, раскрепощенные южане искренне считали северян замороженными ханжами, что не мешало им пользоваться новейшими разработками Аверленда в военном деле. Новый договор о сотрудничестве, над согласованием которого обе страны бились не один год, сулил обоим государствам ряд бесспорных выгод.

   Саллида, ведущая вечную войну с соседней пустынной Халиссинией, отчаянно нуждалась в военной поддержке северян. Аверленд, расположенный в широтах с суровым климатом, испытывал острую необходимость в южных товарах. А потому между странами был подписан пакт с большим количеством условий, главный пункт которого звучал так: соблюдение мира и категорический запрет захвата граждан Аверленда в рабство.

   Себастьян усмехнулся, бездумно водя пером по бумаге. Несмотря на подписанные документы, на невольничьих рынках Саллиды можно было отыскать немало светлокожих рабов, в происхождении которых не приходилось сомневаться. Более того, сами северяне нередко приторговывали своими же соотечественниками, нарушая все возможные законы Аверленда. Галиот ведь крутился в этих широтах не случайно.

   Лицемеры всюду – с обеих сторон. Увы, Себастьян понял это слишком поздно, заплатив за жестокое прозрение собственной судьбой.

   Корабль качнуло волной. Себастьян отложил перо и откинулся на спинку кресла, уложив руки на резные подлокотники. Перед внутренним взором вновь всплыло разрумяненное гневом лицо Оливии Риверхилл.

   Почему она так и не выходит у него из головы?

   И вдруг его осенило. Да он просто-напросто завидует незадачливому виконту! Себастьян не мог даже вообразить, чтобы какая-либо из женщин, побывавших в его собственной постели, захотела бы рисковать жизнью ради его спасения.

   Мысли невольно вернулись к красотке Эстелле Ди Гальвез. Дьяволица в юбке, обладающая жгучими черными глазами, гибким станом, страстностью дикой львицы, а главное – зорким глазом и пытливым умом – в последнее время была единственной его партнершей, пусть их встречи после ее замужества случались и нечасто. Себастьяну не было дела до того, с кем еще она делила постель. Ему хватало того, что темперамент и изобретательность Эстеллы скрашивали его серые будни во время отстоя на островах.

   Однако он прекрасно понимал, что в ее ласках – своеобразных, болезненных, порою даже жестоких – нет ни капли истинной любви. Красотка Ди Гальвез с ним лишь потому, что он сумел стать командором пиратов и был ей выгоден. И если вдруг запахнет жареным, Себастьян нисколько не сомневался, что она первая продаст его с потрохами.

   Впрочем, большого выбора у него не было. Шлюхами с Тихой обители он попросту брезговал, а о постоянных отношениях с женщиной главарю пиратского братства приходилось только мечтать.

   Да и о чем там мечтать?

   Продажные женщины с их фальшивыми ласками были куда честнее всех этих благородных напыщенных дамочек из высшего общества. Первые, по крайней мере, выставляют за свои услуги справедливую цену и не строят из себя неприступных богинь. Вторые же только и ждут, кто предложит за них большую цену…

   Он вновь усмехнулся сам себе. Любопытно, за сколько продалась бы ему Оливия Риверхилл? Поторговаться все-таки стоило. Он помнил, как презрительно кривились красивые чувственные губы, когда ей приходилось обращать на него свой благородный взор. Сломать ее ничего не стоило. Еще самую малость поднажать, и она бы с подобострастием переспрашивала, с носка или пятки начинать лизать его сапог. Эх, упустил он момент...

   Себастьян попытался вернуть мысли в правильное русло. Не о женщинах, а о предстоящем захвате торгового флота.

   Когда он думал об этом, у него начинали от возбуждения зудеть ладони. Это будет славная работенка. Она не только принесет богатый улов пиратскому братству, но и послужит еще одной маленькой местью жадным саллидианцам.

   За то, что однажды они отобрали у них Туманные острова.

   Несмотря на то, что теперь этот архипелаг официально стал частью Саллиды, его до сих пор сторонились новые хозяева. А Себастьян, как свои пять пальцев изучивший все подводные рифы, надежно скрытые туманами, не упускал очередной возможности пощипать за бока жирных торговцев. Идеальное место для засады!

   Шум, топот и гневные женские крики внезапно вывели Себастьяна из задумчивости. Он отошел от окна, в несколько шагов преодолел расстояние до двери, настежь распахнул ее. Разъяренная, как тигрица, виконтесса Оливия Риверхилл пыталась вырваться из цепкой хватки вахтенного матроса, а неподалеку от нее ребятки награждали тумаками извергающего ругательства молодчика в капитанском камзоле.

   – Что происходит?

   – Гости к вам, командор, – осклабился старпом, невозмутимо наблюдавший за действом. – Да только манерам не шибко обученные.

   – Проводите донну ко мне, – распорядился Себастьян, скользнув взглядом по сбившейся прическе женщины, и кивнул в сторону ее человека. – Избиение прекратить, хватит с него. Привяжите к фок-мачте, пусть охладится малость, пока мы с дамой побеседуем.

   Не дожидаясь исполнения приказа, он развернулся и вернулся в каюту, очень стараясь как можно меньше хромать. Захлопнулась дверь; присутствие женщины он ощутил спиной: волна ярости ощутимо ударила между лопаток.

   – Вы обманули! – крикнула виконтесса. – Моего мужа не было на острове!

   – В самом деле? – Командор медленно развернулся и вальяжно оперся на край привинченного к палубе стола. – Выходит, вы опоздали.

   – Но я заплатила выкуп! Вы обещали!

   – Кто виноват, что вы были столь нерасторопны?

   – Я велела вашим людям разворачивать корабль и догнать галиот, но они не послушались! – она в бессильной ярости сжала кулаки.

   – И правильно поступили. Я не давал распоряжения гоняться за галиотами на своем корабле.

   – Так немедленно отдайте это распоряжение! – виконтесса взметнула подбородок еще выше и едва не испепелила Себастьяна взглядом.

   – С чего бы?

   – Пока мы с вами здесь теряем время на разговоры, он уходит все дальше на юг!

   – Не повезло, – пожал плечами Себастьян. – Бывает. Не стоило мешкать с выкупом.

   Вопреки всему, его забавлял гнев Оливии Риверхилл. Иные женщины в ярости превращаются в злобных и некрасивых демониц, но эта… Встрепанные локоны шоколадного цвета, раскрасневшиеся щеки, сыплющие искрами глаза, пунцовые от прилившей крови губы… Себастьян на мгновение представил, каково было бы ощутить эту ярость в постели, но тут же отогнал от себя шальную мысль.

   Пожалуй, все-таки стоит изменить своим принципам и заглянуть к шлюхам Тихой обители по пути на Туманный архипелаг. Удовлетворение плотских потребностей непременно поспособствует ясности рассудка.

   – Немедленно отдайте распоряжение догнать галиот, иначе…

   – Иначе?.. – Себастьян с интересом вскинул бровь.

   Леди Оливия в лихорадочном замешательстве окинула взглядом каюту и внезапно сделала то, чего командор никак не ожидал. Схватила со стены предмет гордости Себастьяна – блестящий трофейный мушкет с укороченным дулом, – и нацелила ему прямо в грудь, с трудом удерживая обеими руками.

   – Иначе я застрелю вас прямо сейчас, захвачу ваш фрегат и на нем же доберусь до галиота!

   – О! – Себастьян был восхищен. И сражен в самое сердце. – Это в корне меняет дело. Признаю свое поражение и ваше право отправиться за мужем. Только прошу вас, дорогая донна, опустите эту штуковину. А то вдруг ненароком попадете мне в глаз, а я, знаете ли, особенно им дорожу после того, как он стал единственным.

   Но виконтесса лишь сильнее сдвинула брови и нацелила дуло мушкета Себастьяну в лицо. Он с усилием подавил улыбку. Похоже, женщина не имела ни малейшего представления, как пользоваться огнестрельным оружием.

   – И не подумаю! Отзовите со «Счастливца» своих головорезов и верните бриг под командование капитана Марлоу!

   – Но как же наши договоренности, драгоценная донна? – Себастьян изобразил огорчение. – Ведь это судно вы отдали мне в качестве выкупа за супруга.

   Она в раздумьях покусала губы – Себастьян даже прикрыл на мгновение глаз, чтобы унять неправедные желания, пробужденные этим невинным действом, – и с достоинством заявила:

   – Я всегда держу свое слово, господин пират. Как только «Счастливец» высадит нас на берег, можете забирать судно.

   – В таком случае, я спокоен, – Себастьян с огромным трудом давил в голосе насмешку. – Только ради всего святого, окажите мне услугу: оставьте в покое этот мушкет. Разумеется, я рад, что вы его оценили: это новейшая разработка аверлендских оружейников, таких моделей в мире существует не больше десятка. Я стал его владельцем всего несколько дней назад и пока еще не готов с ним расстаться. А вам он без надобности: вы все равно не сможете из него выстрелить.

   – Это еще почему? – нахмурилась воительница, не выпуская оружие из рук.

   – Хотя бы потому, что для начала его надо зарядить, – хмыкнул Себастьян и подошел к ней вплотную, нисколько не смущаясь того, что ствол уперся ему в грудь. – Но у вас ведь нет на это времени, не так ли?

   Он мягко вынул мушкет из дрогнувших рук красотки. Ее щеки вспыхнули румянцем, длинные ресницы на мгновение стыдливо прикрыли прекрасные глаза. Но в следующий миг она совладала с собой и смело встретила его испытующий взгляд. Себастьян усмехнулся и услужливо указал ей на кресло у стола.

    – Присядьте, донна Риверхилл. Я отсчитаю из уплаченного вами выкупа долю, причитающуюся работорговцам за головы двоих пленников, и передам для вашего капитана курс, которым следует галиот.

   Она послушалась и без пререканий шагнула к столу. Странное дело: несмотря на то, что следовало как можно быстрее покончить с этим забавным приключением и заняться делами, Себастьян подспудно не желал ее отпускать. Однако, едва получив мешочек с выкупом и бумагу с координатами, Оливия Риверхилл стремительно вышла из каюты и нарочно как можно громче хлопнула дверью.

   Женщины. Существует ли в мире хотя бы одна, способная оценить сотворенное ради нее добро?..

   Себастьян в который раз усмехнулся, невольно вдохнув легкий цветочный аромат женских духов, и последовал за виконтессой – отдать своим людям распоряжения, которые те наверняка сочтут безумными.

   Но сегодня Себастьян как никогда был готов совершать безумства.

ГЛАВА 2. Боль предательства

– Дьявол бы побрал этот туман, – едва слышно пробормотал сквозь зубы капитан, вглядываясь в горизонт. Рассвет уже начал заниматься над морем, но туманы, нередкое явление для северных широт, значительно ухудшали видимость.

   – Их нет? – дрогнувшим голосом спросила Оливия.

   Обещания пиратов не стоят и ломаного медяка, но невыносимо хотелось верить в то, что Одноглазый дал верные координаты работорговцев.

   – Судно на юго-западе! – крикнул с марса смотрящий.

   Капитан Марлоу вновь вскинул трубу и сощурил глаз. Оливия закусила губу, вглядываясь в лицо капитана, уже различимое в рассветной дымке. Свежий синяк украшал скулу, на переносице темнела глубокая ссадина, разбитая нижняя губа распухла: над капитаном основательно потрудились пираты. Оливию кольнуло чувство вины, но она тут же прогнала его. Она ведь просила капитана остаться на «Счастливце», собираясь пойти к Одноглазому одна – почему-то будучи уверена, что ее пираты не тронут, раз не тронули в первый раз. Но Марлоу заупрямился, и вот результат…

   – Да, это галиот, – проговорил наконец капитан, опустил трубу и посмотрел на Оливию. – Идут на веслах, без парусов. Самое время обсудить наши планы, госпожа.

   – Поднимите белый флаг. Я пойду на переговоры.

   Капитан Марлоу озабоченно нахмурился.

   – Это будет слишком опасно, госпожа. Прошу вас доверить это дело мне.

   – Простите, капитан. Но я и без того рисковала командой и едва не потеряла вас. Не беспокойтесь: я почти уверена, что переговоры пройдут успешно и меня никто не тронет. Ведь не тронул же пиратский капитан?

   – Боюсь, что владельцы галиота – люди совсем иного сорта, чем саллидианские пираты, – с сомнением покачал головой Марлоу. – Но будь по-вашему. Мы подойдем близко и будем начеку. Боцман! Поднять белый флаг на гафеле!

   Вскоре очертания галиота стали видны даже сквозь туман и без подзорной трубы. Оливия напряженно вглядывалась вдаль, ухватившись за фальшборт и пытаясь угадать действия работорговцев.

   – Они видят наш флаг? – с тревогой спросила она.

   – Наверняка видят, – хмуро ответил Марлоу. – Вот только не спешат поднимать свой. Плохой знак.

   – Открыли кормовые порты! – гаркнул с марса смотрящий.

   Оливия похолодела.

   – Левый галс! – крикнул в ответ капитан. – Уходим с линии огня!

   – Они собираются стрелять по нам?! Но мы же под белым флагом!

   – Не волнуйтесь, миледи, – сквозь зубы процедил Марлоу. – Мы еще слишком далеко, их пушки едва ли мощнее восьмифунтовых. Мы отойдем, и они нас не достанут. Но вам лучше спуститься в каюту у правого борта.

   – Нет! – Оливия сжала кулаки. – Мы не можем вот так просто уйти!

   – Увы, госпожа. Вы же видите, они не настроены на переговоры.

   – Не меняйте курс! Подходите ближе!

   Капитан недовольно хрустнул челюстью.

   – Леди Риверхилл. «Счастливец», конечно, крепкое судно, и парочка пушечных залпов не нанесет ему непоправимого ущерба, но если мы подойдем ближе, придется атаковать в ответ.

   – Мы не можем атаковать, – покачала головой Оливия. – Там Артур и Дерек. Ядра могут случайно задеть их.

   – Но тогда что вы собираетесь делать?

   – Просто держите курс на галиот.

   – Лево руля! – выкрикнул капитан, и рулевой переложил штурвал в обратную сторону. – Курс на судно!

   – Подводите бриг к галиоту, как можно ближе борт к борту.

   – Госпожа, это большая ошибка, – скрипнул зубами капитан.

   – Судно на северо-востоке! – закричал с марса смотрящий. – Пиратский фрегат! Идет за нами на всех парусах!

   – Дьявол, – выругался Марлоу. – Одноглазый обманул и теперь зажимает нас в тиски. Надо уходить, госпожа, пока еще не поздно!

   – Нет! – Оливия выхватила трубу из рук капитана и метнулась к правому борту. – Не меняйте курс!

   На горизонте и впрямь был виден пиратский корабль, с которого она сошла немногим более часа назад. Неужели и в самом деле обманул?

   В это время за спиной раздался пушечный залп. Она вздрогнула и поспешила назад, к капитану.

   – Предупредительный, – сухо пояснил Марлоу. – Если подойдем ближе, их ядра достигнут цели.

   – Держите курс на галиот, – упрямо повторила Оливия. – Не снижайте скорости.

   – Что вы задумали? Таранить их? Но это безумие!

   – Не таранить. Мы либо сломаем им весла, либо вынудим убрать их, остановиться и выслушать мои требования.

   – Но…

   – Вы сами сказали, что пара залпов бригу не страшна. Тем паче, это больше не наш бриг. Чем ближе мы подойдем, тем бессмысленней будет атака с галиота. Мы должны показать им, что не собираемся атаковать, но и уступать не намерены тоже.

   – А пиратский фрегат, что идет за нами?!

   – Не знаю, зачем он явился, но он еще далеко. Я верну Артура и Дерека, чего бы мне это ни стоило! Артур примет командование, мы будем отбиваться до последнего, и я…

   Два ядра, вновь пущенные с галиота, плюхнулись в воду всего в расстоянии корпуса.

   Она кожей ощущала неодобрение капитана, но почему-то именно сейчас, когда кормовые пушки галиота щерились дулами прямо в форштевень «Счастливца», она была уверена, что поступает правильно.

   – Госпожа, вам лучше спуститься в каюту.

   – И не подумаю.

   Следующие залпы с галиота достигли цели: бриг ощутимо содрогнулся даже от двух восьмифунтовых ядер.

   – Нам придется атаковать. Прикажете спустить белый флаг?

   – Ни в коем случае. Никакой атаки. Продолжаем двигаться вперед. Еще немного, и они уберут весла. Не захотят рисковать гребцами.

   «Счастливец» шел навстречу опасности, ветер немилосердно трепал волосы Оливии, стремясь окончательно рассыпать остатки прически, но она не замечала ничего, кроме галиота перед собой. Где-то в глубине души зародился и окреп неправильный восторг: она командует этим судном, она не ведает страха, она и сама способна внушить страх тем, кто посмел посягнуть на ее семью. Три, два, один – вот сейчас они уже перезарядили пушки, сейчас снова станут палить. Все внутри сжалось в ожидании залпа… но его почему-то не последовало.

   – Закрывают порты! – послышалось с марса.

   – В чем дело? – встрепенулась с надеждой Оливия. – Они прекратили атаку?

   – Фрегат подает сигналы галиоту! – снова крикнул смотрящий.

   Капитан Марлоу вскинул подзорную трубу, обернувшись назад. Фрегат подобрался достаточно близко, чтобы можно было различить сигнальный фонарь на его фок-мачте.

   – Ничего не понять. Это не общий морской, – с досадой в голосе доложил капитан.

   – Смотрите! – торжествующе воскликнула Оливия. – Галиот поднимает белый флаг! Они готовы к переговорам!

   – Убрать брамсели и марсели! – скомандовал Марлоу. – Замедляем ход. Приготовиться к швартовке.

***

Себастьян наблюдал за сцепкой двух судов с легкой полуулыбкой на губах. Контрабандисты ожидаемо не стали противиться его требованию и обменяли двух пленников – он рассмотрел их лица сквозь подзорную трубу – на причитающийся за них выкуп.

   На мальчишку, тощего перепуганного подростка с рыжеватыми взъерошенными волосами, он взглянул лишь мельком. Зато виконт Риверхилл на этот раз всецело завладел вниманием Себастьяна. Испуга на лице ни капли, сама надменность. Жену, метнувшуюся ему навстречу, едва тронул за плечи и тут же равнодушно отстранил от себя, повернувшись к капитану.

   Похоже, пылкой любовью между супругами не пахнет.

   Неизвестно, почему, но Себастьяна это маленькое наблюдение втайне порадовало. Темпераментная красотка умудрилась всего за несколько предрассветных часов проникнуть в его мысли, и он в самом деле начал завидовать ее удачливому супругу. Отнюдь не всякая женщина смогла бы решиться на такую безрассудную и опасную авантюру, как спасение мужа из рук пиратов и работорговцев.

   Самому Себастьяну не посчастливилось встретить даже такую, что хотя бы способна была хранить верность данному слову…

   Меж тем капитан «Счастливца» – крепкий, но весьма заносчивый малый – обменялся со спасенным хозяином несколькими фразами, после чего на бриге подняли паруса.

   – Берут курс на Сноупорт, – раздался за спиной голос Анхеля, бессменного старпома на «Восставшем». – Прикажешь идти на перехват, командор?

   – Нет, – Себастьян заставил себя оторваться от окуляра и сложить трубу. – Возвращаемся к острову.

   – Командор изволит шутить? – старпом недоверчиво вскинул бровь. – Ставлю оба свои сапога и золотой зуб, что дамочка не собирается отдавать нам судно.

   Себастьян ухмыльнулся углом рта.

   – На что мне сдались твои два сапога? Хватит и одного. Ставлю свою любимую трубку, на которую ты давно уже положил глаз, что совсем скоро «Счастливец» сменит капитана.

   Во взгляде Анхеля мелькнуло сомнение.

   – Что-то мне подсказывает, что владелец брига – не она, а ее вороватый супруг. Тебе следует крепко подумать о перехвате, командор, пока мы еще в нейтральных водах. Иначе судна ты больше не увидишь.

   – Анхель, – Себастьян стер с лица малейший намек на улыбку и слегка сдвинул брови – этого всегда бывало достаточно, чтобы с ним прекратили спорить. Даже старпом, не раз побывавший с ним бок о бок в самом сердце пекла и заслуживший его безграничное доверие. – Я готов поставить всю свою долю от сегодняшней добычи на то, что не позднее чем через пару месяцев бриг сам вернется к нам в руки.

   Анхель ничего не ответил. Пожевал губами, скрытыми за густыми зарослями усов и бороды, коротко кивнул и вознамерился уйти.

   – Постой, – остановил его Себастьян. – Мне нужна твоя услуга.

   – Какая? – старпом вскинул косматую бровь.

   – Деликатная. Пока мы ожидаем скупщиков из Марбеллона, возьми шлюпку, полдюжины крепких гребцов и отправляйся на берег. Если наша дамочка в самом деле оставит бриг в условленном месте, возвратитесь на нем. А если нет… разыщи покамест в порту толкового осведомителя да разузнай все что можно о виконте Риверхилле и его семействе. Только тихо разузнай.

   Себастьян выдержал многозначительную паузу, буравя взглядом Анхеля. Тот сурово поджал и без того недовольно сомкнутые губы, но спорить не стал. Вместо этого коротко кивнул, покинул шканцы и отдал приказ разворачиваться к северу.

***

Оливия сидела у койки с высоким бортиком, где заснул тревожным сном ее пасынок Дерек, и с нежностью перебирала растрепавшиеся рыжеватые волосы мальчика. После пиратского плена Дерек выглядел насмерть перепуганным, и даже слегка заикался, пытаясь рассказать о пережитом. У Оливии сжималось сердце, когда она думала о том, что случилось бы с пасынком, если бы ей не удалось вызволить их из беды.

   Она любила его, как наверняка могла бы любить родного сына. Увы, несколько лет брака с Артуром не принесли желанных плодов: общими детьми Творец их так и не благословил. Разумеется, Оливия винила в этом себя. А как же иначе, если у Артура уже есть сын? Не один раз ей довелось выслушать горькие упреки от мужа: если бы он знал, что ему подсунут бесплодную жену, никогда бы не согласился на этот брак. Оливия упреки сносила безропотно, по ночам роняя в подушку слезы, но ощутить в своем чреве зарождающуюся жизнь так и не смогла.

   И только Дерек, милый солнечный Дерек стал ее отрадой и тихим, невысказанным счастьем… Даже тот факт, что пасынок совсем не унаследовал отцовских черт, уродившись маленькой копией своей почившей матери, нисколько не мешал Оливии видеть в нем частичку родной крови, пусть и по мужу.

   За спиной хлопнула дверь.

   – Буди Дерека. Приближаемся к порту, – раздался суровый голос мужа.

   – Он только-только уснул…

   – Ничего. Отоспится дома. Я и сам хочу побыстрее оказаться на суше. Слишком много палуб сменилось под моими ногами за последние сутки.

   Оливия прикусила губу, поднимаясь, и тут же спохватилась, складывая губы в вежливую улыбку. Артур крепко не любил эту ее скверную привычку – закусывать губы в минуты волнения – и всякий раз строго отчитывал ее, стоило ему поймать супругу на подобном.

   Но сейчас Оливия волновалась так, как не волновалась на борту пиратского фрегата. Она сложила на груди руки в умоляющем жесте, набрала полную грудь воздуха и, собравшись с духом, призналась:

   – К слову, о кораблях. Нам придется покинуть «Счастливец», собрать личные вещи и оставить судно у крайнего причала.

   – Это еще почему? – ожидаемо нахмурился Артур.

   Оливия сцепила пальцы рук, неосознанно заламывая фаланги одну за другой.

   – Я пообещала отдать «Счастливца» в качестве выкупа за вас.

   Чего у Артура было не отнять – он умел выдерживать многозначительные паузы. Его брови медленно, очень медленно, поползли на лоб. Губы, и без того тонкие, сузились в ниточку. Крылья носа раздулись, затрепетали, сквозь ноздри с шумом вырвался воздух. И только после этого, на случай, если у Оливии оставались малейшие сомнения в том, что Артур пришел в ярость от ее слов, он тихо, медленно и отчетливо произнес:

   – Что? Что ты сделала?..

   Оливия сглотнула, изо всех сил борясь с желанием закусить губу.

   – Пообещала «Счастливца» в качестве выкупа. Прости, у меня не было выбора. Одноглазый пират потребовал слишком много. Мне едва удалось собрать четверть назначенной суммы.

   – Немыслимо! – выдохнул Артур, с трудом сдерживая гнев. – Эти твари захватили «Дельфина». Они присвоили себе мой груз. Они уничтожили мою надежду на заработок. Они погубили мою карьеру и едва не погубили меня! И после всего этого ты решила любезно предложить им последнее судно, которое у нас осталось?!

   – Но что мне было делать, Артур?! – забывшись, воскликнула Оливия.

   – Папа? – послышался позади робкий голос. – Леди Оливия? Что-то опять случилось?

   Оливия спохватилась, оглянулась через плечо. Ее слишком громкий возглас разбудил мальчика, и теперь он смотрел на них обоих широко распахнутыми голубыми глазами, приподнявшись на локте.

   Артур оглянулся на сына и выдавил из себя ободряющую улыбку.

   – Все в порядке, Дерек. Хорошо, что ты проснулся. Скоро сходим на пристань.

   – Все позади, малыш, – рука Оливии сама собой легла на шелковистые волосы мальчика.

   – Не называй его малышом, – осадил ее Артур. – Дерек уже взрослый юноша, почти мужчина. Собирайся. Остальное обсудим дома.

   Оливия уже поняла, что дома ее ждет выволочка. Очевидно, она снова сделала что-то не так. Но что?! Ведь она спасла их с Дереком! Вызволила из беды! Совершила невозможное, собрала выкуп, договорилась о сделке... Но Артур все равно недоволен. Да что там недоволен – он в гневе! Но как же, ради Творца, она должна была поступить? Сохранить корабль и позволить Артуру и Дереку гнить в каменоломнях Лиама или на плантациях Саллиды?

   Расстроенная донельзя, она не посмела даже заикнуться, когда Артур демонстративно велел направить судно к молу, где обычно стоял на приколе «Счастливец», и усилить охрану.

   Очевидно, что отдавать бриг пиратам он не собирался. Не думая при этом о том, что выставляет ее, Оливию, лгуньей, не способной сдержать своего слова.

   Дома, когда Дерек, напоенный успокоительной настойкой, снова уснул, Артур тоном, не терпящим возражений, велел Оливии следовать за ним в кабинет.

   – А теперь скажи мне, дорогая супруга, за каким дьяволом ты потащилась прямо в пиратское логово? – зашипел на нее муж, едва захлопнув за собой дверь. – Разве тебе не велели передать выкуп на берегу?

   Оливия, не зная, куда деть руки, сцепила их на животе.

   – Велели. Но я ведь сказала, что мне удалось собрать лишь четверть суммы…

   – Даже на это ты оказалась неспособна! – рявкнул он.

   – Но, Артур! – возмущенно возразила Оливия. – Я обращалась ко всем твоим друзьям! И даже в Адмиралтейство…

   – О горе мне! – супруг демонстративно запустил пальцы в волосы и закатил глаза. – Ты опозорила меня перед всеми! Зачем, зачем, скажи на милость, ты занималась попрошайничеством?! Разве не проще было взять ссуду в банке?

   – Ссуду? – Оливия не поверила своим ушам. – О чем ты говоришь? Такие суммы банкиры не дают под честное слово жены разорившегося виконта! От меня потребовали бы закладную на дом, а дом уже дважды заложен!

   – Ты могла бы заложить «Счастливца»!

   – Я пыталась! Но от меня потребовали разрешение супруга на сделку, а как я могла бы его дать?..

   – Я женился на дочери торговца в надежде на то, что ты унаследовала хотя бы толику деловой хватки своего отца! – ядовито процедил Артур. – А ты оказалась ни на что не способна.

   Оливия сумела смолчать, хотя ее душила обида. Она и в самом деле сделала все, что могла, за один-единственный день, что ей дали на поиск выкупа. Обошла половину Сноупорта! Артуру прекрасно известно, насколько непосильной была ее миссия, так зачем он разыгрывает перед ней это представление?

   – Вместо того, чтобы поступить как благоразумная жена, ты решила покрыть мое имя несмываемым позором и отправилась к пиратам! Лично! Одна, без сопровождения!

   Оливия хотела было заметить, что ее сопровождал капитан Марлоу, но благоразумно промолчала. Если Артуру хочется выместить на ней зло, ей все равно не удастся себя оправдать.

   – Что этот грязный пират потребовал от тебя еще, кроме корабля? Отвечай!

   – Что?.. – опешила Оливия. – Что ты имеешь в виду?

   – Не увиливай! Всем известно, что у этих ублюдков нет ни чести, ни стыда! Разнузданные скоты, не имеющие никакого уважения к законам и человеческой добродетели! И если только им в руки попадается женщина…

   – Артур, побойся Творца! О чем ты говоришь?

   – Что ты делала на борту пиратского судна? Признавайся!

   – Договаривалась о выкупе… – ничего не понимая, пролепетала Оливия.

   – Договаривалась! – он смерил ее презрительным взглядом и едва ли не сплюнул ей под ноги. – Ты опорочила меня, оставшись ночью на корабле в окружении пиратов! И ты думаешь, что после этого я еще хотя бы раз к тебе прикоснусь?!

   У Оливии затряслись руки. От несправедливых обвинений, от ужаса осознания, что Артур мог подумать о ней так плохо. От того, что после всех ее стараний он сделал ее виноватой в вымышленных грехах…

   – Иди к себе, Оливия, – холодно произнес Артур, насладившись ее немым отчаянием. – Завтра я решу, как с тобой поступить.

***

Себастьян с любопытством перебирал в руках несколько листков бумаги, исписанных кривыми каракулями, и вполуха слушал старпома.

   – Там ничего интересного, – затянувшись отменным халиссийским дурманом из выигранной на спор трубки, произнес Анхель, и напоказ выпустил изо рта идеально ровное колечко дыма. – Аристократишка, но нищий, как мой драный сапог. После смерти папаши быстро промотал наследство. Детеныш у него от первой жены, дворянки. Бедолага померла шесть лет назад от черного поветрия. А эта твоя цыпа – вторая жена. Думаешь, аристократка? Ха! Как бы не так. Ее папаня смолоду лодками рыбацкими торговал. Правда, нажился на своем дельце неплохо, – добавил старпом со значением и вновь затянулся трубкой. – Торгаш отдал за дочуркой в приданое два корабля со всей оснасткой и несколько тысяч деньгами. И еще один корабль подарил на свадьбу лично ей. Угадай, какой?

   Себастьян понимающе хмыкнул.

   – Бриг под названием «Счастливец».

   Анхель вновь с наслаждением затянулся и кивнул. Себастьян нетерпеливо повел рукой, разгоняя клубы дыма.

   – Дальше рассказывай. Разумеется, вскоре виконт промотал и приданое.

   – Ты догадлив. С деньжатами виконт расправился быстро, ссудив их под векселя. Компании-должники прогорели. Одно судно ему пришлось продать, чтобы расплатиться с кредиторами. Второе ты вчера захватил, и оно в залоге. «Счастливец»…

   – Я понял. Продолжай.

   – Продолжаю. Виконт, однако, не терял попыток разбогатеть и связался с контрабандистами. Из-под носа у людей из Адмиралтейства умыкнул целую партию аркебуз и сабель, предназначавшихся для нелегальной продажи в Саллиде. За это на него сильно рассердились. Ну, а дальше ты знаешь.

   – Общие дети есть?

   Этот невинный вопрос вызвал у Анхеля плохо скрытое недовольство.

   – Нет. Твоя цыпа за пять лет так и не произвела на свет дитя.

   Себастьян вновь ухмыльнулся, на этот раз своим темным мыслям. Пока что все складывается не так уж плохо. Мезальянс, причем несчастливый и бездетный. Если все сложится удачно, Оливия Риверхилл не слишком-то будет горевать об этом браке.

   Дело за малым: устроить похищение красотки в отместку за неотданный корабль и потребовать с виконта денег в качестве выкупа. Столько, сколько он никогда не сможет заплатить.

   – А вот дальше уже интересно. Тебе понравится. Совсем свеженькое, я даже не успел сделать пометки.

   Себастьян оторвал глаз от бумаг и вопросительно вскинул бровь. Анхель, как следует насладившись его живейшей заинтересованностью, откинулся на тяжелом резном стуле, выдержал паузу и только затем продолжил:

   – Сегодня утром виконт встречался со святошей.

   У Себастьяна невольно вырвался злорадный смешок.

   – Не думает ли господин виконт, что ему удастся вот так просто замолить свои грешки?

   – Едва ли он вообще считает себя грешником. О нет, этот святоша вовсе не тот, кто отпускает грехи. В Сноупорте он известен скорее как вербовщик.

   – Вербовщик? – теперь Себастьян в самом деле удивился.

   – А то. Вербует новициантов для монастырей, преимущественно женских. А что? Удобно. Хочешь избавиться от неугодной жены и при этом не опозорить свое имя разводом? Не брать же грех на душу, подсыпая благоверной в вино крысиного яду. Вызываешь вербовщика, выбиваешь из супруги согласие, и ее навеки увозят с твоих глаз, чтобы похоронить заживо в одном из таких каменных гробов. Иным способом монахини не размножаются, а рабочие руки им всегда нужны.

   Себастьян задумчиво побарабанил по столу пальцами. Вот как, значит. Ушлый виконт не оценил стараний супруги по его спасению, а вознамерился избавиться от нее. Что ж, тем самым он только облегчил задачу Себастьяну. Теперь не придется никого похищать, собирая на свою голову проклятья и ненависть красотки. А очень даже наоборот – можно предстать перед ней благородным спасителем…

   – Надо узнать, в какой из монастырей собираются определить донну Риверхилл.

   – Обижаешь, – широко осклабился Анхель и с важным видом площадного комедианта вынул из-за пазухи свернутый в несколько раз клочок бумаги. – За вербовщиком проследили. Несколько медяков посыльному мальчишке – и вот она, копия письмеца, которое ему велели доставить на пристань. Монастырь Благочестивой Покровительницы морей, на скалистом острове в трехстах морских милях отсюда к юго-западу. Корабль с новициантками отправится к острову уже послезавтра.

   Себастьян потянулся было к письму, но Анхель, ловко отдернув руку в последний момент, посмотрел с хитрым прищуром.

   – Один вопрос, командор. Что ты собираешься делать с этой цыпой?

   Нахмурившись, Себастьян вперил взгляд в лицо старпома.

   – Тебя это не касается.

   – Ты ведь знаешь, баба на корабле…

   – …не первая и не последняя. Визиты Эстеллы никого не смущали, верно? Да и Оливия Риверхилл здесь уже бывала.

   – Что-то мне подсказывает, что теперь она задержится тут надолго. И команде это наверняка не понравится.

   Себастьян это понимал. Будь он даже не командором, а самим пиратским богом, ему все равно не подвластно ломать правила, заведенные у морского братства. И пусть его имя устрашает берега всего континента от севера до юга, и никто из корсаров в здравом уме не бросил бы вызов Одноглазому Демону, пытаясь занять его место, но нарушать эти правила не позволят и ему.

   Однако Себастьян, разменявший уже четвертый десяток лет, большинство из которых он провел в море, сражаясь за право жить, как ему вздумается, внезапно захотел эту женщину. И пусть его проклянет само море, но он не откажется от нее по доброй воле. Особенно теперь, когда от нее так любезно отказался супруг.

   – Если кто-то из команды пожелает высказать недовольство мне в лицо, я его выслушаю, – мрачно пообещал Себастьян.

   – А дальше?

   – А дальше, – Себастьян угрожающе осклабился и уверенным жестом выхватил из пальцев Анхеля бумагу, – разберусь без тебя.

ГЛАВА 3. Когда выхода нет

Поначалу Оливии казалось, что она спит и видит страшный сон. Пожалуй, именно поэтому ей внезапно не хватило воли, чтобы воспротивиться жестокому, чудовищному в своей несправедливости решению мужа.

   – Ничего личного, милая, – ронял он одно ледяное слово за другим. – Но мы женаты пять лет, а ты так и не родила мне сына. Какой мне резон содержать бесплодную жену?

   У Оливии до сих пор дрожали губы, когда эти безжалостные слова вырывались из памяти, терзая душу снова и снова.

   – Я мог бы с этим смириться. В конце концов, у меня уже есть Дерек. Но ты опозорила мое доброе имя, вступив в сговор с пиратами. Проведя ночь на их корабле! Прости, но смыть этот позор ты можешь лишь одним способом: замаливая грехи в обители Творца. Как и положено раскаявшейся грешнице.

   – За мной нет никакого греха, – шевелились губы Оливии, повторяя бесполезные слова. Слова, которые он так и не услышит. – Он существует лишь в твоем воображении.

   – Наш брак исчерпал себя.

   У Оливии хватило сил лишь на горькую иронию.

   – Ну разумеется! Исчерпал, как только на твоем счету исчерпались мои деньги.

   – Дело не в деньгах!

   – Именно в них! Скажи, за сколько ты продал меня этому торговцу живыми душами в монашеской сутане? Сколько он заплатил за то, чтобы ты избавился от меня, расчистил дорогу для следующей наивной жертвы?

   Артур запнулся, стыдливо отвел глаза. Но лишь ненадолго.

   – Поверь, дело не в деньгах. Я лишь забочусь о репутации… Моей и твоей.

   Когда она в очередной раз стряхнула с себя наваждение, заставив собственные глаза увидеть наконец переборку тесной каюты, едва тлеющий фонарь, товарок по несчастью – тихо плачущих, беззвучно молящихся или отрешенно глядящих перед собой, – то стало предельно ясно: она не спит. Она умерла. Умерла для мира как Оливия Риверхилл, супруга разорившегося виконта, продавшего ее за гроши в женский монастырь…

   Судно качнуло; Оливия безучастно отвернулась и уткнулась лбом в деревянные доски грубо сколоченного рундука. Ей было безразлично, что лежит она на куче чужого тряпья, прямо на палубном настиле вместо подвесной койки. Безразлично, снабдил ли ее в дорогу вероломный супруг хоть какими-то вещами. Безразлично, что теперь ей оставалось лишь молиться, однако ни одна растреклятая молитва не шла на ум…

   – Провались ты к дьяволу, Артур, – шевельнулись сами собой онемевшие губы.

   Кто-то с тихим возгласом отшатнулся от нее в полумраке.

   Но ей было безразлично, что могут подумать соседки. Жить и в самом деле стало незачем.

   Качнуло снова, в этот раз не на шутку. А через мгновение последовал глухой удар, словно одно судно билось о борт другого, жуткий скрежет и треск, лязг металла и громкие мужские крики.

   Женщины, смиренно ожидавшие своей участи, всполошились в запертой каюте: кто-то отпрянул подальше от двери, кто-то обнял подругу по несчастью, чья-то молитва стала быстрее и громче. Одна лишь Оливия не шелохнулась. В ее выпотрошенной душе попросту не осталось чувств, даже страха за собственную жизнь.

   Ей было безразлично, что происходит вокруг.

   И все же она вздрогнула, когда снаружи тремя уверенными ударами сбили засов. Повернула голову навстречу новой опасности.

   Лицо, которое она увидела, в первое мгновение показалось ей лицом самого дьявола. А может, такое чувство возникло из-за дружного визга женщин, осеняющих себя защитным знамением. Единственный синий глаз полыхал нездоровым ликованием, остановившись на Оливии подобно стрелке компаса. Несмотря на то, что Одноглазый был лишь немногим выше и чуть мощнее типичного мужчины-северянина, он словно бы занял собою все свободное пространство каюты. За его спиной возник пират с окладистой бородой и кровожадно ощерился, но взгляд Оливии скользнул по нему лишь мельком, прикипев к этому жуткому сапфировому глазу.

   – Не пугайтесь, дамы, – белозубо улыбнулся Одноглазый и демонстративно убрал руку с гарды изогнутого клинка. – Эта остановка совсем ненадолго, скоро вы сможете продолжить свой путь. Если, разумеется, какая-либо из вас не пожелает изменить маршрут и пересесть на другой корабль. На корабль равенства и свободы!

   Он выжидающе обвел взглядом притихших женщин. Изменить маршрут не пожелала ни одна. Либо обещанные равенство и свобода не так уж и прельщали новицианток, либо, что более вероятно, стены монастыря казались им куда надежнее, чем палуба пиратского корабля.

   – Ну, как пожелаете. А вас, донна Риверхилл, я все-таки попрошу последовать за мной. Ваше имя значится среди пассажиров другого судна.

   Ухмыльнувшись, он сделал ровно три шага – один из них отозвался гулким стуком деревяшки по деревянному настилу – и, склонившись, протянул Оливии руку. Она рассеянно скользнула взглядом по этой руке – крепкой, смуглой, украшенной старыми шрамами и серебряными кольцами, и сама не поняла, как вложила в нее свою ладонь.

   В следующий миг пират подхватил ее – единым плавным движением, – поставил на ноги и увлек за собой. Уверенно, несмотря на заметную хромоту, зашагал в сторону выхода. Мелькнула мысль: он похищает ее, чтобы убить. Пираты не прощают обмана.

   Однако события этого дня подкосили ее волю настолько, что ей было безразлично. Пусть убивает. Все равно больше незачем бороться за эту жизнь.

   Словно во сне, она бездумно переставляла ноги, отмечая, как при каждом втором шаге стучит деревяшка, приделанная к ноге пирата. Словно во сне, она прошлась по абордажным мосткам, перекинутым через борта двух судов, не замечая опасного покачивания над волнами. Словно во сне, очутилась в уже знакомой капитанской каюте – и только вздрогнула, когда за ними захлопнулась дверь.

   Вот теперь Оливии стало по-настоящему страшно. Но вместе с испугом глубоко внутри, где только что была одна лишь пустота, зародился упрямый протест. Она не покажет своего страха презренному пирату!

   Нехорошо ухмыляясь, пират шагнул к ней вплотную – так близко, что она почувствовала запах морского ветра и соли, горького травяного дыма, лимонных пастилок и жженой карамели. Сглотнув, она уставилась в бешено пылающий синий глаз и заставила себя не моргать.

   – Так что же, донна? Где мой корабль? – вкрадчиво произнес пират, склоняясь над самым ее ухом и почти касаясь носом ее виска.

   Оливия невольно отшатнулась, но уперлась лопатками в выступ переборки. Отступать было некуда.

   – В порту Сноупорта, – с невесть откуда взявшейся дерзостью отозвалась она. – Ступайте и заберите, если он вам так нужен.

   – Опять нарушаем договоренности? – В низком хрипловатом голосе звучала откровенная издевка. Его лицо находилось так близко к ее лицу, что Оливия не выдержала и отвернулась. – Не припомню, чтобы я просил пришвартовать бриг на центральной пристани и выставить перед ним вооруженную береговую охрану.

   – Что же вы за пират, если испугались парочки аркебуз и теперь улепетываете, бросив собственное имущество? – ехидно процедила она и рванулась в сторону.

   Но пират преградил ей путь рукой и грубо толкнул назад. Навис сверху, упершись ладонями в переборку и не давая возможности пошевелиться.

   – В игры играть вздумала? – рявкнул он, заставив ее вздрогнуть.

   Всю ее напускную храбрость будто ветром сдуло. Предательски ослабели колени. Оливия закрыла глаза, защищаясь от прожигающего насквозь взгляда, и обреченно выдохнула:

   – Чего вы от меня хотите?

   Одноглазый мерзавец хмыкнул ей в лицо. Запах морской соли, дыма, лимона и жженой карамели защекотал Оливии ноздри.

   – Вот это уже другой разговор! Начнем сначала. Что ты можешь мне предложить, прекрасная донна?

   – Корабля у меня нет. Денег тоже. Если вы рассчитываете на выкуп от моего… мужа, – она через силу вытолкнула из себя это слово, – то забудьте об этом. Он не заплатит.

   – В самом деле? – зловеще поинтересовался он. – Тогда расплатишься ты. Другим способом.

   – Что?!

   – Ну, давай же. Покажи, на что ты способна. Самое время проверить, не продешевил ли я с заменой бригу.

   Он отступил на шаг и подмигнул, словно призывая ее к действию. Мгновенно вспыхнувшая злость огнем прошлась у Оливии по жилам. Она с силой сжала кулаки и отчетливо произнесла, глядя на пирата с испепеляющей ненавистью:

   – Катитесь к дьяволу!

   Казалось, на мгновение он опешил. Но уже в следующий миг угрожающе шагнул вперед. Взвизгнув, Оливия толкнула его в грудь и рванулась в сторону распахнутого окна. В голове испуганной чайкой билась лишь одна мысль: живой она не дастся!

   Ей хватило сил уцепиться за оконную раму и встать на поперечину переборки. Но когда она перегнулась через окно, и осталось сделать последнее усилие, чтобы перебросить тело наружу, ее словно сковало от страха.

   Внизу о борта корабля бились волны. Глубокие, темные, бесконечные.

   Негодяй, не спеша отстукивая ритм деревяшкой, подошел сзади вплотную.

   – Что же вы остановились, донна? – прозвучал над ухом ненавистный вкрадчивый голос с певучим южным акцентом. – Море сегодня слишком холодное для купания?

   У Оливии от стыда и бессилия задрожали губы. Хорошо хоть он этого не видит. Вместо проклятия у нее вырвался жалкий всхлип. Ей не хватило всего лишь толики мужества, чтобы довести до конца свой безумный порыв! А теперь страх смерти, липкий и удушающий, проник в ее душу, заставил бешено колотиться сердце, дрожать руки, подгибаться колени… Пришло понимание, что мерзкий пират может сделать с ней что угодно: надругаться, отдать на потеху своим подельникам, искалечить, убить. И она никак не сможет этому противостоять.

   Ощутив прикосновение, она замерла и перестала дышать. Рука пирата бесцеремонно прошлась по растрепавшимся волосам, спустилась на плечо. Вторая рука, словно щупальце кракена, крепко обвила талию.

   – Довольно вести себя, словно капризное дитя. – От его дыхания зашевелились волосы у нее над виском. – Самое время нам поговорить, как взрослые люди.

***

Каждая новая встреча с этой женщиной удивляла Себастьяна все больше. Он мог ожидать чего угодно: что она угостит его пощечиной или попытается выцарапать последний оставшийся глаз, что расплачется и начнет взывать к милосердию, что примется использовать хитрые женские уловки и торговаться иным способом, но не того, что она кинется к распахнутому окну и попытается выброситься в море. Да, его желание ее поддразнить, возможно, зашло чуть дальше, чем следовало, но не настолько же, чтобы из-за этого топиться!

   Впрочем, он был уверен, что она этого не сделает. Не так-то просто человеку взять и лишить себя жизни. Уж ему ли не знать…

   Он чувствовал, как дрожит гибкое тело под его ладонями. Ощущал его тепло сквозь плотное сукно платья: женщина не носила корсета. Едва уловимый травянисто-цветочный запах – не то духов, не то отдушек для волос, не то притираний для кожи – дразнил ему ноздри. Лента, которой были небрежно собраны волосы Оливии Риверхилл, развязалась, и Себастьян поймал себя на странном желании погрузить лицо в россыпь густых волнистых локонов у нее на затылке, сгрести их всей пятерней, чуть оттянуть назад...

   Что это с ним? Не так уж велик был его голод по женским прелестям, чтобы терять из-за них голову. Но почему-то между его словами и моментом, когда он заставил себя разжать руки, прошло не меньше десяти ударов сердца.

   Корабль качнуло, и ему снова пришлось поддержать ее за локоть. Казалось, женщина по дороге к окну растеряла все свои силы и теперь едва держится на ногах.

   – Присядьте, донна.

   Он почти силком усадил ее на кушетку в нише у двери, пододвинул туда же тяжелое кресло, схватил со стола пузатую бутылку и массивную кружку с широким дном. Вольготно расположившись в кресле, с наслаждением вытянул ноги, плеснул из бутылки в кружку и сунул питье в дрожащие руки женщины.

   – Пейте.

   Она, не задумываясь, сделала жадный глоток, но тут же закашлялась, утирая губы.

   – Что это? – спросила она с ноткой недоверия, заглядывая внутрь.

   – Кармелло. Дескарский. Лучший, который можно достать на континенте. Никогда не пробовали?

   Она осторожно принюхалась и покачала головой.

   – Пахнет жженой карамелью.

   – Его делают из тростниковой патоки. А на островах Дескари растет отборный сахаристый тростник. Пейте до дна, вам стоит расслабиться.

   Она бросила на Себастьяна недоверчивый взгляд, но все же послушно сделала глоток. Себастьян, хлебнув прямо из бутылки, подался вперед, но женщина отшатнулась, в ужасе распахнув глаза.

   – Не бойтесь, – усмехнулся Себастьян. – Я всего лишь хотел долить вам кармелло. Неужели не нравится? Это любимый напиток саллидианских моряков.

   – Пиратов, вы хотели сказать, – глухо произнесла она.

   – Что ж, может, и так. У пиратов жизнь не сахар, отчего бы не подсластить, добавив толику хмеля.

   Поколебавшись, она вновь сделала глоток и посмотрела в лицо Себастьяну уже смелее.

   – Вы хотите меня напоить, чтобы я не могла сопротивляться? Не надейтесь, этого не будет.

   Несмотря на сладость кармелло, у Себастьяна во рту появился горьковатый привкус.

   – Можете не бояться, донна Оливия. Мне нет нужды брать женщину силой.

   Она непонимающе моргнула, все еще загораживаясь кружкой, как щитом.

   – Что же тогда… вам нужно?

   – Думаете, мне нужны ваши деньги? Я прекрасно знаю, что ваш муж не заплатит даже медяка, чтобы вас освободить. Мне известно, что он продал вас монастырскому вербовщику. Наша встреча на том корабле не была случайностью.

   По ее телу вновь прошла дрожь. На бледных скулах пятнами вспыхнул стыдливый румянец, а длинные ресницы опустились, бросив бархатные тени на щеки.

   – Разумеется, я не рассчитывал на то, что виконт Риверхилл вернет корабль, который вы мне пообещали. Но запомните, донна Оливия: я всегда получаю то, что мне причитается.

   Он выразительно посмотрел ей в лицо, поймал ее затравленный взгляд и ощутил, как встрепенулся глубоко под ребрами внутренний демон.

   – Не вижу необходимости ходить вокруг да около. Я вытащил вас с того корабля по одной причине: мне захотелось оставить вас для себя. Вы мне нравитесь, донна Оливия.

   От его взгляда не укрылось то, как она вся подобралась, словно пытаясь уменьшиться в размерах.

   – А вы мне нет.

   Горечь во рту разлилась сильнее. Желая ее заглушить, Себастьян хлебнул еще кармелло. Надменная северянка, стоило ей только ощутить себя в безопасности, вновь принялась дерзить, будто не она находилась в плену на его корабле, а он явился к ней на поклон просить милостыню.

   Все они одинаковы. Статус, деньги и власть – вот что их привлекает. Едва на горизонте замаячит выгодная партия – и они начинают лебезить и стелиться, словно вьюнок под ногами. Но стоит появиться кошелю потяжелее да титулу повыше – и их благосклонность меняется, подобно направлению флага на корабельной мачте.

   – Почему же? – насмешливо переспросил он, уже предвкушая, как ее дерзость сменится любезностью и желанием угодить, едва от него запахнет не морской солью, а золотом.

   – Почему?! – изумленно воскликнула она, уже не пытаясь отводить взгляд. – Разве это не очевидно? Вы – пират! Разбойник, презревший все нормы морали и презираемый обществом. Злодей, убийца, грабитель, у которого нет никакого будущего, кроме…

   Она запнулась, глядя ему в лицо, и в ее темно-оливковых глазах вновь промелькнул испуг.

   – Кроме чего? – вкрадчиво переспросил Себастьян.

   – Кроме виселицы, – добавила она тише.

   – А у вас, значит, будущее есть?

   Она замолчала, вновь опустив ресницы и кусая губы. Тонкие пальцы так сильно сжимали кружку с кармелло, что костяшки на фалангах побелели.

   – Быть может, вы желали бы вернуться в Аверленд? – не скрывая издевки в голосе, поинтересовался Себастьян. – Только вот незадача: ваш муж отказался от вас, и деваться вам некуда. Напомните-ка, не в Аверленде ли принят закон, что монахиня, отрекшаяся от Творца, подвергается публичному наказанию и приговаривается к пожизненному заключению в Башне Смирения?

   Она вздрогнула, словно ее хлестнули плетью.

   – А может, я зря похитил вас, и вам пришелся бы по душе монастырь Благочестивой Покровительницы морей? Умерщвление плоти, укрепление духа, молитвы от зари до зари, тяжкий труд и постные лица таких же, как вы, счастливиц, до конца ваших дней?

   – Так вы, стало быть, мой благородный избавитель? – глухо спросила она, возвращая издевку.

   – А разве нет? Что вам терять, донна Оливия? Проявите ко мне чуточку благосклонности – и я осыплю вас золотом. Вы будете есть, как с королевского стола, спать на пуховых перинах, одеваться не хуже принцессы и не будете знать нужды ни в чем. Вам достаточно улыбнуться поласковей, – он вновь наклонился к ней, осторожно коснулся ее подбородка и приподнял кверху, чтобы заглянуть в глаза, – я положу к вашим ногам все, что пожелаете. Слуги, наряды, украшения – любой каприз.

   – Мое единственное желание – сойти с этого корабля в ближайшем порту, – отчетливо произнесла она, прожигая его ненавидящим взглядом.

   Себастьян ощутил, как глубоко внутри него зарождается злость.

   – Ближайший отсюда порт находится в Лиаме, – холодно сообщил он. – Знаете, почему торговые суда предпочитают обходить его стороной? Потому что каждый первый лиамец – контрабандист. Каждый второй – охотник за головами. А каждый третий – работорговец. Сойдите в порту Лиама – и не успеете глазом моргнуть, как окажетесь на невольничьем рынке Саллиды.

   Она сглотнула, не отрывая от него взгляда.

   – Это неправда. Вы нарочно пугаете меня.

   – Заключим сделку? – с нехорошей улыбкой произнес Себастьян. – Я не собираюсь в Лиам, но отчего бы не сделать крюк. Я высажу вас в порту – одну, с той сумкой, которой снабдил вас благодетель-супруг. Я даже, так и быть, готов ссудить вам толику денег. Бьюсь об заклад, что не пройдет и трех дней, как я найду и выкуплю вас в порту Кастаделлы – укрощенную, смиренную, со следами плетей и клеймом рабыни на плече. И тогда вы покоритесь мне безо всяких увещеваний с моей стороны. Идет?

   Оливия Риверхилл – хотя нет, какая она теперь Риверхилл? имя ее отца подходило ей куда больше, чем имя вероломного супруга – Оливия Картер еще крепче сжала кружку дрожащими пальцами и выпила остаток кармелло несколькими глотками. Себастьян удивленно приподнял бровь, когда эта отчаянная женщина, испуганная, но не сломленная, торжественно поднялась с кушетки. Волнение читалось на ее лице – на покрытых румянцем щеках, в приоткрытых губах, в блестящих от обиды глазах. Она набрала в грудь воздуха, собираясь что-то сказать, но тут палуба опасно накренилась, и непривычная к качке леди не удержала равновесие.

   Себастьян подхватил ее на лету, невольно вдыхая слабый травянисто-цветочный запах. Теперь к нему добавилась отчетливая нотка карамели. Злость исчезла так же внезапно, как и явилась, уступив место непрошенной жалости. Мерзавец виконт сделал все, чтобы раздавить и уничтожить свою жену, а он, Себастьян, лишь подлил масла в огонь, загоняя ее в угол.

   – Ничего. Это моя вина. Я ведь знал, что кармелло – вовсе не безобидный напиток. В нем достаточно хмеля, чтобы свалить непривычного человека с ног.

   Оливия Картер изо всех сил пыталась встать прямо, цепляясь за его рукава.

   – Вы… меня… не заставите…

   – Бросьте, донна Оливия. Довольно с вас на сегодня. Ложитесь отдыхать, а завтра продолжим наш разговор.

   Он подхватил ее на руки и понес в сторону колышущейся занавеси, скрывающей спальную нишу. Невзирая на то, что нагрузка на деревянный костыль усилилась, и искалеченная нога тут же возмущенно завопила усилившейся болью, он сумел почти не хромать, преодолевая несколько шагов до кровати. Увидев, куда он ее принес, женщина вновь забилась в его руках в попытке вырваться, но Себастьян решительно пресек ее протесты.

   – Да, это моя спальня. Но за свою добродетель можете не волноваться: сегодня я не потревожу ваш сон. Белье чистое, утром сменили. Располагайтесь, донна.

   С этими словами он опустил ее на кровать, задернул занавесь и вышел прочь из каюты.

   Ему следовало немедленно проветрить голову. Кармелло, несмотря на свое коварство, никогда не действовал на него столь размягчающе, как подействовала эта женщина. А осознание того, что она так близко, отделенная от него всего лишь легкой занавесью, будет спать в его постели…

   Нет, определенно ему стоило выйти на палубу.

   В северных широтах темнело непривычно поздно, и несмотря на то, что уже давно пробило восемь склянок, все еще можно было разглядеть размытую линию горизонта, точку удалявшегося к нему корабля и неясные очертания острова Благочестивой Покровительницы морей, на чьи берега так никогда и не ступит нога Оливии Риверхилл.

   Он до сих пор не мог толком понять, почему ему было так важно заполучить ее. И не просто ее – а ее благосклонность. Строптивая, высокомерная, отчаянная до безрассудства – и чем больше она его злила, тем сильнее ему хотелось ее сломить. Увидеть ее слабой, плачущей, умоляющей…

   Или нет?

   Что же, дьявол его побери, в ней такого особенного, чего нет в других женщинах? Почему даже жгучая красотка Эстелла Ди Гальвез исчезла из его мыслей, словно утренний туман, после появления Оливии Картер?

   Строптива? И что же? Эти дамы из благородного общества поначалу все одинаковы. Пираты для них – грязь под ногами, до тех пор, пока капризы судьбы не забрасывают их в пиратский плен. О, как они меняются в ожидании выкупа! Готовы ползать на коленях, целовать сапоги и выполнять любое желание, лишь бы им позволили откупиться и не продали их в рабство.

   Перед внутренним взором услужливо встал образ Оливии Картер, кинувшейся к окну вместо того, чтобы вымаливать его милость, и Себастьян недовольно тряхнул головой.

   – Командор, – послышался за спиной сиплый голос старшего боцмана Дуго. – Ветер меняется. Недобрый знак.

   Себастьян прищурился, взглянув на флюгер, и, спохватившись, медленно развернулся. Не хватало еще, чтобы Дуго, к которому намертво приклеилась кличка «Флюгер» из-за формы похожего на косой парус носа, расценил его взгляд как насмешку.

   Старший боцман явился на капитанский мостик один, но с палубы на них внимательно поглядывали вахтенные матросы, делая вид, что заняты работой. Старпом Анхель, стоя в отдалении у фальшборта, лениво покуривал трубку и не без интереса наблюдал за беседой.

   Стало быть, боцман пришел поговорить не о ветре.

   – Мне подменили команду, пока я навещал посудину с монашками? С каких это пор тебя беспокоит легкий ветерок?

   Боцман виновато отвел глаза – и Себастьяну это не понравилось.

   – Не сердитесь, командор. Я пришел как друг. Но ребята побаиваются, и меня это беспокоит.

   – Побаиваются чего?

   – Вы ведь сами знаете, командор, – развел руками Дуго. – Женщина на корабле – не к добру. Удача – дама капризная и страшно ревнивая, это всем известно.

   – Если не призывать несчастья со всех бортов, то они и не явятся на зов. Нас охраняет Вентида, – Себастьян кивнул в сторону суровой женской фигуры на форштевне, – и никакие дурные предзнаменования ей не страшны.

   Боцман недовольно сжал губы, но возразить не посмел.

   – Если у матросов есть ко мне вопросы, пусть зададут их мне в лицо, – добавил Себастьян, не повышая голоса, и вкрадчиво продолжил: – Быть может, у кого-нибудь возникло желание бросить мне вызов и занять мое место?

   Боцман недоуменно пожал плечами.

   – Среди нас самоубийц нет, командор. Это всего лишь… опасение.

   Себастьян про себя хмыкнул: еще бы. За всю историю его командорства вызов ему бросали трижды, последний раз не далее чем полгода назад. Но Одноглазым Демоном его прозвали вовсе не за щегольскую повязку поперек лица, а за умение дьявольски неприятно драться.

   Из трех претендентов на командорское место не выжил ни один.

   Но старший боцман пока еще ни разу не позволил себе выказать неуважения к капитану, да и команду исправно держал в узде. Себастьян снизошел до объяснений.

   – Эта женщина пробудет с нами до Тихой обители. Там она сойдет с «Восставшего», и дальше мы продолжим путь без нее. Можете считать ее частью ценного груза, который в будущем принесет неплохую прибыль.

   Боцман бросил на Себастьяна недоверчивый взгляд, но счел нужным благоразумно промолчать.

   – А чтобы у команды было меньше времени на сплетни, намекни, что вскоре нас ждет настоящая работенка. Как только пристанем к Тихой обители, я соберу совет капитанов, чтобы вместе выступить на Туманные острова.

   Боцман ушел. Себастьян поднял лицо к небу, навстречу усиливающемуся ветру. И вправду меняется. Когда они покидали акваторию Аверленда, ветер был благоприятным, с северо-запада. Крутой бакштаг давал возможность фрегату развить наивысшую скорость. Увлекшись общением с северянкой, Себастьян и не заметил, что ветер теперь дует с континента, и судно идет почти в полветра. Он закрыл глаза, подставляя лицо воздушным потокам, и попытался предугадать дальнейшее поведение погоды.

   – Держи на полрумба правее, – бросил он рулевому и, дождавшись молчаливого кивка, вернулся в каюту.

   Внутри было тихо. Себастьян некоторое время постоял у порога, прислушиваясь, но из-за занавеси, колышущейся на ветру, не донеслось ни звука. Спит уже его неприступный трофей?

   На ужин он спускаться не стал. Расположившись на кушетке, где совсем недавно сидела бывшая виконтесса, стянул камзол, верхние бриджи, умылся из подвесной лейки и с облегчением отстегнул от ноги костыль. Сегодня выдался нелегкий день, натруженная нога ныла, не позволяя забыть о себе.

   Не позволяя забыть о том, что каждый выбор, сделанный на пути к поставленной цели, имеет свою цену.

ГЛАВА 4. Поединок

Рассвет пробрался в капитанскую спальню слишком рано: окошки над ложем не были защищены от солнца ни сплошными ставнями, ни гардинами. Сонно моргая, Оливия почему-то прежде всего подумала о том, что хозяин этой каюты, пожалуй, любит вставать рано, поэтому никакие ставни ему не нужны.

   Эта мысль повлекла за собой и другие. Перед глазами явственно предстало лицо пирата – с этой его насмешливой полуулыбочкой на губах. Где он сейчас? Где он вообще ночевал? Едва ли в общем трюме с матросней. Наверняка здесь же, на кушетке… Хорошо, что Оливия из-за перенесенных волнений и коварного кармелло почти мгновенно провалилась в сон, не то бы всю ночь ожидала, что пират передумает и явится к ней требовать немедленного возмещения за «Счастливца»…

   Но что же делать? Будь на ее месте нормальная женщина, она бы давно умерла от страданий из-за предательства мужа. А еще вернее – от страха перед пиратами. Вчера, на корабле ордена Благочестивой Покровительницы морей, Оливия пережила маленькую смерть души: ей в самом деле больше не хотелось жить. А сегодня… Сегодня она почему-то чувствовала себя слишком живой для того, чтобы весь день без движения валяться в постели и изображать раздавленного горем человека.

   Да и потребности тела брали свое.

   Оливия осторожно сползла с чужого ложа и прямо так, не обуваясь, выглянула из-за плотной занавеси в каюту.

   Никого. Зато неподалеку от занавеси обнаружился бочонок, заткнутый пробкой, небольшая миска и деревянный ковшик. Воспрявшая духом Оливия втащила бочонок в нишу за занавесь, воспользовалась кадушкой с крышкой, а затем, стянув с себя одежду, торопливо обтерлась смоченным в воде шейным платком, за неимением другой ненужной тряпицы.

   После утреннего туалета она ощутила себя несравнимо лучше. Покопавшись в дорожной сумке, нашла несколько смен белья и три дорожных платья – невзрачных, темных, вдовьих цветов, и огорченно вздохнула. Увы, ни одного мало-мальски приличного наряда служанка сложить не сподобилась, снаряжая ее в монашескую обитель. Что ж, придется обходиться тем, что есть. В самом деле, не перед пиратами же ей тут щеголять в элегантных светских туалетах?

   Одевшись, Оливия набросила на плечи теплую шаль: закрывать окно не хотелось, но утренний морской воздух наполнял спаленку слишком уж бодрящей свежестью. После этого она даже умудрилась кое-как постирать в маленькой миске вчерашние чулки и нижнюю рубашку и приладила их сушиться на одну из множества свисающих с потолка веревок. Да уж, без личной горничной придется туговато. Но выбирать не приходилось.

   Поколебавшись, она приподняла крышку огромного массивного рундука, стоящего в изножье кровати. Он оказался доверху набит мужской одеждой. Сгорая от любопытства, Оливия украдкой рассмотрела несколько вещей: сильно поношенные и криво заштопанные, но чистые рубашки, потертые кожаные жилеты, подобие длинного суконного сюртука – таких не носили в Аверленде, узкие бриджи длиной ниже колена, нижние штаны и рубахи, несколько поясов и шейных платков.

   Негусто, как для пирата, об алчности которого ходят легенды. А где же несметные сокровища, награбленные за годы морского разбоя?

   Где-то за переборкой, на палубе, что-то громыхнуло, чей-то хриплый голос приглушенно выругался. Оливия поспешила захлопнуть крышку рундука, тут же устыдившись собственного поступка. Копаться в чужих вещах без ведома хозяина – достойное ли занятие для порядочной леди?

   В нише за шторкой больше нечего было делать. Тщательно застегнув дорожную сумку, Оливия пододвинула ее к рундуку; как сумела, прибрала постель, отдернула тяжелые занавеси, впуская в каюту больше света, и, пользуясь одиночеством, осмотрелась.

   В обиталище капитана удивительным образом сочетались и простота, и роскошь убранства. В нише, соседствующей со спальной, у окна на трехногой подставке стояла огромная подзорная труба – весьма дорогостоящее приспособление. У арочных поперечин, разделявших каюту на несколько уютных ниш, были закреплены натертые до блеска бронзовые подсвечники. Сбоку от массивного стола из мореного дерева возвышался шкаф, дверцы которого были выложены из толстого мозаичного стекла. За стеклом виднелись корешки книг и свернутые в рулоны листы бумаги. Оливия позволила себе лишь одним глазком заглянуть за дверцу. Труды по астрономии, навигации, судоходству, половина из которых была написана на незнакомом ей южном наречии, и, к ее удивлению, несколько философских и богословских трудов на северном.

    Остались от прежнего капитана? Или пират в свободное от грабежей время развлекает себя изучением норм морали, которые сам же с успехом и презрел?

   Взгляд Оливии переместился чуть в сторону, к следующей нише. По стене, сплошь увешанной клинками всевозможных форм и различной длины, можно было судить об очевидном пристрастии пирата к оружию. На самом выгодном месте красовался новенький мушкет с укороченным стволом, который уже успел побывать в руках Оливии. Вспомнив об этом, она устыдилась. Схватив оружие в порыве чувств, она даже подумать не могла о том, что не сумеет из него выстрелить. И какой же дурой она себя выставила!

   Холодное оружие куда надежней.

   Один из клинков, средней длины, с узким чуть изогнутым лезвием, привлек ее внимание изяществом формы и золоченым эфесом. Поколебавшись, она дотронулась до меча – и словно потеряла связь с окружающим миром.

   Это был славный клинок. Легкий, острый, прекрасно сбалансированный. Пальцы обхватили удобную рукоять – и рука сама вспомнила уроки фехтования, к которым она выказывала куда больше рвения, чем к математике, грамматике и чистописанию. Отец обучал Оливию самостоятельно, еще когда та была нескладным подростком. Так и не дождавшись сына, он всю любовь и страсть к мужскому делу передал единственной дочери…

   Негромкий стук за спиной заставил Оливию вздрогнуть и обернуться. Помимо воли тело само приняло защитную стойку – и клинок в полусогнутой руке преградил путь вошедшему.

   Изувеченная шрамами бровь над черной повязкой изумленно поползла вверх.

***

У Себастьяна перехватило дыхание, как будто непредсказуемая донна, уже добравшаяся до его любимой коллекции клинков, с размаху ткнула его острием в самое сердце.

   Она была прекрасна – в этом он окончательно убедился прямо сейчас. Прекрасна в гневе, когда ее изящные скулы покрывались румянцем, а тонкие крылья носа трепетали от избытка чувств. Прекрасна в отрешенной скорби, когда ее огромные темно-оливковые глаза словно застилала грустная поволока, а уголки красиво очерченных губ опускались вниз, как у обиженного ребенка.

   Это то, что он всегда подспудно искал в женщинах. И с Эстеллой Ди Гальвез он связался не столько ради ее дикой южной красоты, сколько ради той нотки стервозности, что ощущалась в ней во время их коротких встреч.

   Не будучи жгучей красоткой, Оливия Картер тем не менее с легкостью затмила яркую Эстеллу, напрочь вытеснив ее из мыслей Себастьяна.

   И теперь с пугающей быстротой сама завладевала его сердцем.

   – В вас определенно сильна тяга к оружию, – ухмыльнулся Себастьян и нарочито ленивым движением извлек из-за пояса короткий клинок. – Желаете сразиться?

   – Отчего бы и нет? – неожиданно приняла вызов красотка и, не давая ему опомниться, сделала выпад.

   Себастьян инстинктивно блокировал удар, но так, чтобы случайно не повредить хрупкое запястье. По движениям Оливии Картер он понял, что биться изогнутым клинком ей было непривычно, но упрямая воительница не спешила сдаваться. Вероятно, вообразив, что длина лезвия дает ей некоторое преимущество.

   Серия коротких выпадов и контратак заставила Себастьяна приятно удивиться: женщина явно умела владеть оружием. Пусть ей не хватало опыта, сноровки и хитрости, но базовые знания у нее определенно имелись. Интересно, кто обучал ее? Как вышло так, что супруга чопорного виконта, которой полагалось обладать лишь навыками учтивой хозяйки и смирением послушной жены, обучена фехтованию? Любопытство разгоралось все сильнее, щекоча позвонки и сладко ворочаясь под ложечкой.

   Задумавшись, Себастьян незаметно для себя сделал слишком сильный выпад и выбил клинок из руки воинственной женщины. Исправлять оплошность было поздно, поэтому он позволил себе очередное озорство и приставил острие клинка к корсажу ее платья. Чересчур скромного платья, как на его вкус.

   – Сдавайтесь, донна. На моих условиях.

   – И не подумаю, – она невольно провела кончиком языка по губам, и его внутренний демон застонал от возбуждения. – Лучше смерть, чем бесчестье.

   Себастьян только хмыкнул. В нем крепла сладкая уверенность, что рано или поздно Оливия Картер покорится ему. Отчасти даже хотелось, чтобы это случилось не слишком скоро… Игра обещала быть увлекательной.

   – А если я всего лишь попрошу вас разделить со мной завтрак?

   Ее глаза на короткий миг встретили его взгляд, бархатные ресницы дрогнули.

   – Или вас это слишком затруднит?

   – Не затруднит, – произнесла она, едва заметно сглотнув.

   Себастьян понял, что леди голодна. Еще бы! Ведь за вчерашний день ей наверняка не довелось съесть ни крошки, а хмельной кармелло, которым он потчевал ее вечером, едва ли мог сойти за сытный ужин.

   Словно по сигналу, дверь распахнулась, и в каюту боком втиснулся матрос с подносом в руках. С плохо прикрытым любопытством он зыркнул в сторону женщины и тут же отвел глаза. Оставил завтрак на столе и поспешил удалиться, коротко кивнув командору. Себастьян галантным жестом пригласил гостью занять место у стола.

   – Прошу, донна.

   По тому, как придирчиво она рассмотрела принесенную снедь, Себастьян понял, что угощение показалось ей слишком скромным, и это снова его задело. Для пиратов, по нескольку недель – а то и месяцев – проводивших в открытом море, такой завтрак мог бы показаться настоящей роскошью. Свежий ржаной хлеб и сливочное масло, вареные яйца, тонко нарезанный окорок свежайшего копчения, молодые побеги сельдерея и несколько сочных аверлендских яблок – о подобном приходилось лишь мечтать в долгом плавании.

   – Разочарованы? – Себастьян скрыл беспокойство за привычной ухмылкой.

   – Признаться, в корабельном меню я ожидала увидеть что-нибудь рыбное, – последовал ответ, приведший его в некоторое замешательство. – На худой конец, моллюсков.

   Себастьян едва не рассмеялся над собственной недогадливостью.

   – Есть рыбу или моллюсков на борту корабля считается нехорошей приметой, – пояснил он, потянувшись за ломтем хлеба и ножом. – За такое кощунство парни могут подвесить кока за ноги на рее. Кормиться дарами моря дозволяется только в чрезвычайных случаях – когда запасы съедены подчистую, а судно дрейфует в открытом море.

   – Я не знала.

   – Кажется, ваш отец имел отношение к корабелам?

   – Он держал несколько торговых судов, – сухо ответила она, отводя глаза. – Но меня редко брал в море.

   – А вам бы хотелось?

   – Чего? – она непонимающе подняла на него восхитительные глаза, и в груди сладко заныло.

   – Ходить под парусом.

   – Какая теперь разница? Прошлого не вернуть, – тихо отозвалась она.

   Явно смутилась. Себастьяна разбирало любопытство – почему? Что она скрывает? Чего стыдится? Как она провела детство, юность, почему вышла замуж за этого подлеца? А еще он многое бы отдал, чтобы понять, что она на самом деле думает о нем самом. Похоже, не слишком-то она его боится. Но испытывает ли хоть каплю интереса? Как бы ему хотелось узнать ее получше!

   Терпение, командор, терпение…

   – Да, прошлого не вернуть. Но можно подчинить своим желаниям будущее, – многозначительно произнес он.

   Оливия Картер отложила нож и вилку и посмотрела на него в упор. В ее красивых оливковых глазах он попросту тонул – без единого шанса на спасение.

   Она надменно вздернула подбородок и холодно заявила:

   – Вашим желаниям я подчиняться не собираюсь. Уясните себе это раз и навсегда.

   «Это мы еще посмотрим», – подал голос внутренний демон, но Себастьян, усмехнувшись, произнес другое.

   – Все еще намерены прыгать за борт? Рекомендую подождать, пока мы достигнем южных широт. Там хотя бы море теплее.

   Она обиженно поджала губы. Судно вновь дало крен, одно из яблок перевалилось через бортик плетеного подноса и покатилось по столешнице. Они дотянулись до беглеца почти одновременно: ее рука прижала яблоко, а его ладонь накрыла сверху ее пальцы. Смутившись, Оливия поспешила отдернуть руку.

   – Вам доставляет удовольствие издеваться надо мной? – спросила она с вызовом.

   – Мне бы доставило удовольствие кое-что другое, – ухмыльнулся он, окинув ее насмешливым взглядом. – Но я не тороплюсь. Чем дольше созревает плод – тем слаще его мякоть.

   Бархатистые щечки Оливии Картер вспыхнули, губы возмущенно дернулись, но она смолчала. Схватив с подноса стебель сельдерея, она вгрызлась в него с такой яростью, что у Себастьяна мурашки пробежали между лопаток.

   И он снова не удержался.

   – Люблю, когда у женщины отменный аппетит. Он свидетельствует о страстности натуры. Не желаете острого перца?

   Леди поперхнулась сельдереем.

   – Оставьте эти ваши намеки. Вам не принудить меня к греху.

   – А разве я принуждаю вас? – развел руками Себастьян, изображая саму честность. – Я даже отдал вам свою кровать в единоличное владение, а сам вынужден ютиться на кушетке.

   – Восхитительное благородство, – съязвила она, стрельнув в него дерзким взглядом. – Однако, боюсь, что вам придется терпеть эти неудобства до конца плавания. Кстати, просветите меня, как долго оно продлится?

   – Достаточно долго, – растянул губы в насмешливой ухмылке Себастьян, – чтобы я успел вам понравиться.

   Она презрительно фыркнула и потянулась за спасенным яблоком. Себастьяну на мгновение показалось, что Оливия Картер приняла эту странную игру.

***

Оставшись одна, Оливия облегченно выдохнула. Пусть пират и старался вести себя с ней относительно пристойно, но все же его бесцеремонные речи невероятно смущали и сбивали с толку.

   Все это было так странно. Этот Одноглазый никак не вписывался в ее представления о страшных, грубых и безжалостных пиратах. Она могла бы понять, если бы он похитил ее ради выкупа или ради того, чтобы все-таки вернуть обещанный ему «Счастливец». Но если за Артура он торговался, словно заправский купец на рыночной площади, то в случае с ней самой он продемонстрировал удивительное равнодушие ко всему, что касалось денег.

   Она вполне бы поняла его желание отомстить, вот только он не стал ее калечить, насиловать, продавать в рабство или убивать.

   Но если не ради денег и не ради мести, тогда зачем она ему?..

   «Вы мне нравитесь. Я решил оставить вас для себя», – пронеслось в ее голове откровенное до наглости признание пирата.

   Она невольно взглянула на свое едва различимое отражение в оконном стекле и неосознанным жестом пригладила и без того аккуратно собранные волосы. Нет, в самом деле… мог ли пират ее… желать?

   Оливия с сомнением прикусила губу. Она не могла припомнить в своей жизни мужчины, который смотрел бы на нее с таким откровенным интересом. В девичестве Оливия не сумела стать завидной невестой. Нет, два предложения руки и сердца она все же получила, но ни один из женихов не интересовался ею самой – лишь деньгами ее отца. А поскольку оба жениха были происхождения незнатного и ничего особенного из себя не представляли, оба получили от отца категорический отказ.

   Пока к ней, уже вошедшей в возраст совершеннолетия, когда девицу на выданье начинают за глаза называть «старой девой», не посватался виконт Риверхилл. «Этот хотя бы даст тебе титул и выведет в свет», – сказал ей отец после визита лорда.

   Оливия не возражала. Замуж выходить все равно было нужно, а Артур Риверхилл был хоть и вдовцом, однако еще не старым и вполне привлекательным мужчиной.

   Вот только счастья у Оливии в браке так и не случилось. С самой свадьбы и до вчерашнего дня Артур смотрел на нее не с желанием, а с плохо скрываемым презрением, высокомерием и… брезгливостью. Супружеский долг он исполнял исправно – раз в месяц, на третью ночь растущей луны, как велел ему личный астролог, если только в этот период Оливия не страдала естественным женским недугом. Но даже в эти нечастые встречи в спальне супруга она не ощущала какой-то особенной заботы или трепетного отношения. Артур оставался холодным и замкнутым даже на брачном ложе, и слово «долг» как нельзя лучше подходило для описания того, что происходило между ними в такие ночи.

   Возможно, в этом была доля вины Оливии. Рано лишившись матери, она могла опираться лишь на советы замужних подруг и наставления святого отца во время добрачных исповедей. И если рекомендации первых порой вгоняли ее в краску смущения, то напутствия последнего гласили лишь одно: ничего не бойся и доверься мужу.

   Она доверилась. И вот что из этого вышло.

   Виконт Риверхилл, забрав цвет ее молодости вместе с приданым, ее личными деньгами и последним принадлежавшим ей кораблем, безжалостно вышвырнул ее из своей жизни, не дав даже шанса устроить собственную судьбу без него.

   Будь ты проклят, Артур! Оливия сжала кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони. Боль слегка отрезвила, но обида никуда не ушла. Как бы ей хотелось, чтобы вероломного супруга настигло возмездие!

   О, если бы она знала тогда, как муж поступит с ней, то ни за что бы не стала бросать вызов судьбе и вызволять его с галиота работорговцев! После исчезновения супруга она могла бы стать во главе их разорившейся торговой компании и постепенно наладить в ней дела…

   Хотя кого она обманывает? Даже если бы ей посчастливилось заранее знать о последующей подлости Артура, она ни за что не оставила бы в беде Дерека. Невозможно было даже помыслить о том, чтобы обречь голубоглазого мальчика, которого она полюбила всей душой, на рабство в далекой чужой стране. Единственное, что грело ей сердце, заледеневшее после отплытия из Сноупорта, – это осознание, что она сумела вызволить пасынка из беды. Единственное, о чем она могла просить отвернувшегося от нее Творца – чтобы милый Дерек никогда не вкусил ее горькой судьбы и не ощутил на своей шкуре предательства отца.

    Оконные стекла натужно зазвенели под порывом ветра, а судно накренилось настолько, что Оливии пришлось схватиться за свисающую с перекрытия сеть. Теперь стало ясно, почему здесь всюду веревки и сети: во время качки человеку, у которого вместо одной ноги деревяшка, было бы сложно удержаться от падения.

   Едва палуба приобрела горизонтальное положение, Оливия отважилась выйти из укрытия. Если сидеть сложа руки и ничего не делать, можно с ума сойти от тяжелых мыслей, что роем вгрызаются в голову. Да еще эта качка не добавляла настроения… К счастью, хотя бы от морской болезни Оливия никогда не страдала.

   Подойти к книжному шкафу оказалось не таким уж простым делом, но упорства Оливии было не занимать. Вытащенная наугад книга оказалась философским трактатом о наличии души у высших и низших представителей человеческих видов. Автор, судя по имени, выходец из южных стран, был ей незнаком, но тема обещала быть не самой скучной и весьма подходящей, чтобы скоротать дни на плавучей тюрьме.

   Плотно прикрыв дверцу шкафа, Оливия собралась было вернуться в спальню, но ее взгляд упал на разложенные по всей поверхности стола морские карты. Несколько мгновений она колебалась, но любопытство и желание знать, куда же направляется пиратский фрегат, взяли верх над благоразумием и манерами.

   На верхней карте она рассмотрела неровные береговые линии незнакомых островов, стрелки, ведущие из нескольких мест в одно, где несколько точек были обведены грифелем в овал. Не стоило большого труда догадаться, что это был план захвата корабля – а может быть, и целого торгового флота.

   Разумеется, любой добропорядочный гражданин – неважно, какого государства, – должен осуждать путь грабежа и разбоя, который выбрали для себя пираты. Но теперь, когда она своими глазами смотрела на будущее беззаконие, в голове промелькнула совсем иная мысль: как это было бы сладко – дожить до того дня, когда ее «Счастливец» с Артуром на борту оказался бы захвачен пиратами… На этот раз она не только не стала бы помогать бывшему супругу, но и лично бы застегнула на нем кандалы.

   Оливия тряхнула головой и прогнала порочное видение. Не хватало еще, чтобы она сама уподобилась презренным разбойникам, пусть даже и в мыслях.

   Да и о мести ли ей размышлять? Самой бы остаться в живых.

   Подумав, она вернулась к стене, на которой было любовно развешено оружие командора, и без колебаний стянула кинжал – узкий, тонкий, в совсем неприметных кожаных ножнах. Зато его можно удобно спрятать в складках платья. Если пират вдруг передумает проявлять благородство и сунется к ней в постель, его будет ожидать весьма неприятный сюрприз.

   Она вернулась к месту своего заточения за занавесью и попыталась сосредоточиться на книге. Но, добравшись до места, где незнакомый философ принялся рассуждать о том, что у рабов нет и не может быть души, она с негодованием захлопнула пухлый том, едва удержавшись, чтобы не запустить им в стену. Вместо этого она вернула книгу на место и на этот раз выбрала не столь провокационную: справочник корабельной оснастки.

   За ним она скоротала время до вечера. Одноглазый пират так и не явился в каюту, и обедать Оливии пришлось в одиночестве. От миски весьма неаппетитного вида массы с мясным запахом она отказалась, пообедала сухими галетами и твердым сыром, запив все это легким виноградным вином.

   Вскоре стемнело, и читать стало невозможно. Хотелось зажечь масляную лампу, но в такую качку это могло быть опасно. Оливия отложила книгу и всмотрелась в нависшее над морем свинцовое небо. Вдалеке, над горизонтом, его то и дело расчерчивали ветвистые нити молний. Ветер с гулким свистом бился в окна, путался в хлопающих парусах, жалобный скрип такелажа заглушал отрывистые крики матросов на палубе.

   Оливия прислушалась к собственным чувствам. Вместо страха перед надвигающейся грозой она почему-то ощущала затаенный, неправильный восторг. На миг показалось, что там, за переборкой каюты – настоящая свобода! Свобода от замужества, оказавшегося ошибкой, свобода от предательства, от жалкой участи до конца дней прозябать в монастыре, от этой плавучей тюрьмы…

   Не совсем отдавая себе отчет в том, что делает, Оливия подобрала подол платья и решительно направилась к выходу из каюты.

   Остановившись у фальшборта, она подставила лицо ветру и закрыла глаза. Соленые брызги вмиг окутали холодным облаком. В этот момент она завидовала чайкам, все еще изредка долетавшим до пиратского фрегата. Они могли лететь куда угодно, не заботясь о правилах и не боясь никого, ничего – ни шторма, ни волн, ни пиратов, ни рабства, ни смерти.

   – Эй, донна! – донесся с мостика знакомый голос. – Что-то стряслось?

   Оливия посмотрела вверх и покачала головой. А затем, крепко хватаясь за поручни, взобралась по трапу на полуют.

   – Мы плывем прямо в шторм? – спросила она, пытаясь пригладить непослушные на ветру волосы.

   – Нет. Мы обойдем его с запада, – пояснил Одноглазый, цепко вглядываясь в ее лицо. – Боитесь?

   Оливия вновь покачала головой и бросила взгляд на рулевого – дюжего пирата, державшего огромное штурвальное колесо. Сквозь ткань матросской рубашки отчетливо просматривались вздувшиеся мышцы: удержать штурвал было непросто. Вахтенный матрос не отводил взгляда от компаса и отдавал рулевому короткие команды, заставляя придерживаться курса. Похоже, никто из пиратов не считал разгулявшийся ветер настоящей опасностью. Фрегат мчался на юго-запад на всех парусах.

   – И правильно, – удовлетворенно кивнул командор и указал взглядом в сторону носа. – Нам помогает Вентида, повелительница ветров. Это младшая дочь морского демона. Слышали о ней?

   – Вы верите в эти сказки?

   – А во что верите вы? – усмехнулся пират, словно не замечая, что его лицо сплошь усеяно каплями брызг. – Во всемогущего Творца, как и все северяне? И что же, часто вам помогал ваш хваленый бог?

   Оливия разомкнула губы, еще не зная, как ответить, но глаза ее внезапно встретились со взглядом одного из матросов, зависшего на бизань-вантах. От этого взгляда, полного ненависти и глухой злобы, ей стало не по себе.

   Одна из крикливых чаек, летавших неподалеку, вдруг запуталась в парусах и на всем лету ударилась о мачту. Бездыханное тело птицы с глухим стуком свалилось на полуют прямо под ноги Оливии, и та невольно отскочила, наткнувшись взглядом на окаменевшее лицо вахтенного матроса.

   – Пожалуй, мне лучше уйти, – пробормотала Оливия.

   – Да, пожалуй, – отозвался пират, хмуро глядя на мертвую чайку. – В каюте вам будет гораздо уютнее.

ГЛАВА 5. Дурное знамение

Проклятая мертвая чайка вызвала среди команды куда больший переполох, чем изменившийся ветер. Старпом вместе с тремя боцманами явился держать совет прямо на полуюте.

   – Это знак, – настырно бубнил свое Дуго. – Морской дьявол послал его. Нам нельзя идти на запад.

   – Что за вздор? – пытался воззвать к их разуму Себастьян. – Шторм мы сможем обойти только с запада.

   – Объяснись, Флюгер, – миролюбиво предложил Анхель. – В чем ты видишь знак? Это всего лишь мертвая птица.

   – Хмель видел, что чайка ударилась в мачту с правого борта. Это значит, на западе смерть. Нам нельзя идти на запад.

   – Ерунда. – Себастьян начинал терять терпение. – Глупая птица просто запуталась в парусах.

   – И упала прямо под ноги этой бабе, – упрямо твердил Дуго. – Все яснее ясного: от нее надо избавиться. Вентида разгневалась на нас. И на запад нельзя: там нас ждет смерть.

   – Эта женщина – мой трофей, – Себастьян обвел тяжелым взглядом каждого пирата из собравшихся на полуюте. – Она неприкосновенна. Слышали? И она здесь ни при чем. Смерть нас ждет, если мы двинемся прямо в пасть буре, это и последнему дураку должно быть ясно.

   – Команда уже проголосовала, – не желал сдаваться Дуго. – Никто не хочет идти на запад.

   Себастьян с силой сжал кулаки. Необходимость сменить команду после этого плавания становилась слишком очевидной. Он не позволит суеверному невежеству взять верх над здравомыслием.

   – Анхель, твое слово?

   Старпом задумчиво поскреб бороду.

   – Если это и правда знак, посланный Вентидой…

   – Не разочаровывай меня, Анхель! – рявкнул взбешенный Себастьян. – Мне начинает казаться, что я один на этом корабле не повредился рассудком.

   – Если мы продолжим плыть на юг, шторм отступит, – с уверенностью богобоязненного тупицы гнул свое старший боцман.

   Анхель незаметно ткнул Себастьяна локтем в бок.

   – Предлагаю поступить так. Сейчас держим курс на юг, как и планировали. Если мы правильно поняли знак Вентиды, шторм должен утихнуть. Но если он усилится, мы не станем идти на верную смерть и отклонимся к западу. Все согласны?

   Старший боцман, подумав, нехотя кивнул. Оба его помощника тоже не стали возражать. У Себастьяна от гнева судорожно дергался угол рта, но он изо всех сил старался молчать и держать руку подальше от поясного клинка.

   Когда на полуюте остался лишь Анхель, Себастьян вперил в него злобный взгляд.

   – Ты выжил из ума? Никогда не считал тебя суеверным дураком.

   – Остынь, командор. Ты же знаешь, я тебе не враг. Но не забывай, что ты не в одиночку управляешь кораблем. Команда в ужасе. Хмель постарался обставить все так, что матросы поверили в знак. Еще немного – и они поверят, будто Вентида лично нашептывает ему на ухо свои приказы.

   – Двадцать плетей зачинщику – и, готов спорить, Вентида тут же поменяет свое мнение!

   – Не сейчас, командор. Ты хочешь бунта перед штормом?

   – Трусливые псы! – Себастьяна трясло от гнева. – Никакого бунта не будет! Я разделаюсь с каждым, кто посмеет встать у меня на пути!

   – Командор, – Анхель миролюбиво положил обветренную ладонь ему на предплечье. – Ты ведь понимаешь, что без команды ты далеко не уплывешь. Дело не в тебе, а в твоей цыпе. Она никому здесь не нравится. И если ты вознамерился довезти ее в целости до Тихой обители, ты должен уступить сейчас.

   – Уступить – и вести «Восставшего» прямо в шторм?! Или ты в самом деле веришь, что он утихнет, устрашившись нашего приближения?

   – Разумеется, нет. Но матросы должны убедиться, что никакого знака Вентиды не было. Мы сумеем в последний момент увернуться, клянусь.

   – Дьявол всех вас раздери, – простонал Себастьян, впервые ощутив, что теряет контроль над происходящим. – Клянусь, что когда мы дойдем до Тихой обители, ни одного труса с «Восставшего» больше не возьмут ни в какую команду.

   – Кхм. Дело твое, командор. Одного только я никак не могу взять в толк. Зачем ты притащил сюда эту цыпу? Чем она для тебя так ценна? Она могла принести нам корабль, но его мы уже потеряли. Ты мог бы продать ее работорговцам, но галиот ушел своей дорогой. Так для чего она тебе, командор?

   Хотел бы Себастьян и сам знать ответ на этот вопрос. Вот только никому, даже Анхелю, которому доверил бы собственную жизнь, он не давал права задавать его.

   – Это тебя не касается, – жестко ответил он. – А о бриге поговорим через пару месяцев. Срок нашего спора еще не истек.

   Задрав голову, Себастьян посмотрел на флюгер.

   Подойдя к вахтенному матросу, Себастьян скорректировал курс – так, чтобы команда могла убедиться, что судно повернуло южнее, но чтобы дать себе отсрочку и как следует подготовиться. На полуюте делать было больше нечего.

   На пороге каюты он остановился и прислушался. Неугомонная женщина либо крепко спала, видя десятый сон, либо усиленно притворялась спящей. Он не услышал даже ее дыхания. Желание подойти к занавеси, отодвинуть ее и убедиться, что добыча на месте, оказалось неожиданно сильным, но он удержался. До рассвета оставалось совсем немного времени, и самым разумным было использовать его для сна.

***

Утром Оливии показалось, что качка усилилась. Проснувшись, она некоторое время наблюдала за тем, как с одной стороны от борта над горизонтом нависало свинцовое небо, а над другой стелились розовым золотом спокойные светлые облака. Повалявшись немного в постели, она привела себя в порядок после сна и вышла из-за занавеси.

   Ходить по опасно качающемуся настилу было непросто. Однако, судя по всему, это не слишком мешало команде. У пустующей кушетки, на которой ночевал капитан, кто-то успел приладить подвесной столик и закрепить на нем в специальных пазах блюдо с едой.

   У Оливии заурчало в желудке от голода. Вчера днем ей пришлось довольствоваться галетами, а ужином ее угостить позабыли. Помучившись сомнениями, не следовало ли дождаться хозяина каюты, Оливия все же уступила желудку и примостилась за стол. Было немного непривычно: столешница раскачивалась на цепях в такт волнению, но еда при этом не переворачивалась. Приподняв крышку, Оливия окинула голодным взглядом стряпню… и брезгливо поморщилась, заметив посреди кружочков сыра и лепешек то, чего там не должно было быть – дохлую крысу.

   Аппетит пропал мгновенно. Закрыв крышкой испорченный завтрак – испорченный кем-то нарочно, в этом сомневаться не приходилось, – Оливия отодвинулась подальше и попыталась поразмыслить над случившимся.

   Такие недвусмысленные знаки говорили сами за себя: кое-кому на корабле не нравилось ее присутствие. Почему – на этот вопрос она даже не пыталась найти ответ. Очевидно, что никому из матросов она не сделала ничего плохого. А их командор так и вовсе изо всех сил старался быть обходительным, будто она здесь не пленница, а желанная гостья.

   Может быть, в этом и дело?

   О том, чтобы пожаловаться на подобную мерзость Одноглазому, не могло быть и речи. Вероятно, именно этого от нее и ждали, а потому в Оливии взыграло упрямство.

   В конце концов, это всего лишь дохлый грызун в еде, а не яд, кинжал или веревка на шее. Предупреждение, а не смертельная опасность.

   Рассудив так, Оливия смахнула испорченную еду в отхожее ведро, закрыла его крышкой и, балансируя, направилась к выходу. Гордо прошествовав через всю палубу в носовую часть и спиной ощущая на себе недружелюбные взгляды, она выплеснула содержимое ведра через гальюнную решетку в море. Прополоскав ведро морской водой, так же спокойно вернулась к корме.

   – Доброе утро, донна, – послышался с полуюта знакомый голос. – Как спалось?

   – Как в колыбели, – почти не солгала она, не без содрогания вспоминая, как ей приходилось цепляться за бортики кровати, чтобы не выпасть из постели.

   – Уже позавтракали?

   – О да, – отчетливо ответила она и заставила себя улыбнуться. – Ваш кок истинный мастер своего дела. Передайте ему мою благодарность.

   Она очень надеялась, что среди взглядов, буравящих ее спину, окажется и парочка разочарованных.

   – Я рад. Не желаете подняться?

   Оливия недоуменно вскинула голову.

   – А можно?

   – Отчего же нет?

   Она не заставила себя уговаривать, поставила ведро у двери и поднялась на ют. Командор пиратов сам стоял у штурвала. Казалось, он не прилагал никаких усилий для того, чтобы удержать рукоять. Оливия удивленно приподняла бровь.

   – Разве капитану полагается самому управлять кораблем?

   – Иногда полезно вспомнить, каково это, – в тон ей ответил пират. – Хотите попробовать?

   Такого вопроса Оливия не ожидала. Собственно, а почему бы и нет? Со странной решимостью Оливия шагнула к штурвалу – Одноглазый отступил, позволяя ей встать рядом. Чуть помешкав, Оливия положила руки на отполированные сотнями касаний рукоятки и крепко сжала пальцы.

   – Вот так. Держитесь крепче.

   Штурвал слушался плохо, то и дело норовил выскользнуть из рук и переместиться в обратную сторону, но Оливия очень старалась.

   – Переложите чуть левее. Судно должно слушаться вас. Не тяжело?

   Оливия качнула головой. Ощущение того, что она сейчас управляет целым кораблем, настоящим пиратским фрегатом, горячило кровь и будоражило потаенные чувства. Волосы растрепались пуще прежнего, хлестали по лицу, лезли в глаза, но она улыбалась, глядя в горизонт, в чернеющее от приближающейся грозы небо. Мелькнула шальная мысль – а что, если и правда попасть туда, в самое сердце бури?..

   – Еще левее, – ладонь командора легла поверх ее и чуть надавила на рукоятку. – Вот так.

   Ладонь пирата была жесткой, мозолистой, но приятно теплой, в отличие от озябшей на утреннем ветру кисти Оливии. Он стоял позади и чуть сбоку, почти соприкасаясь с ней одеждой. Запах пирата, едва уловимый против ветра, казался почти неотличимым от запаха корабля. Просмоленная древесина, морская соль, выдубленная на ветру кожа, пеньковые канаты, легкая нотка терпкого дурмана, лимон…

   – Да вы просто рождены, чтобы управлять кораблем, – хохотнул пират. – Похоже, я не ошибся в вас.

   Оливия возмущенно фыркнула, но, что бы ни значили слова капитана, она не желала поддерживать этот разговор.

   – Куда мы направляемся? Разве это не гроза впереди? Вы не боитесь шторма?

   – Какой моряк не боится шторма? – хмыкнул в ответ Одноглазый, и в этот момент его предплечье соприкоснулось с ее локтем.

   Несмотря на то, что все эти прикосновения буквально вопили о нарушении всех мыслимых приличий, Оливия не стала отстраняться. В этот миг она не узнавала саму себя. Ощущение того, что за спиной стоит мужчина – опасный, наглый, презревший правила цивилизованного общества, возжелавший ее, но по какой-то причине не смевший взять ее силой – заставляло сердце одновременно и замирать от страха, и биться быстрее.

   – А вы, как я погляжу, любите опасность? – низкий, вкрадчивый голос послышался совсем близко, у самого уха. Так близко, что Оливия ощутила на коже тепло чужого дыхания, резко контрастирующее с холодным ветром, обдувающим лицо.

   Она чувствовала, что выбившиеся из прически пряди ее волос бьют пирата по лицу, но отстраняться не стала и теперь. Как быстро она утратила чувство стыда, которое с самого рождения ей вживляли под кожу няньки и гувернантки! Как низко она пала, почти добровольно согласившись на пиратский плен, вместо того, чтобы…

   Чтобы что?.. лишить себя жизни?..

   – Нет, – ответила она дерзко. – Люблю, когда от меня хоть что-нибудь зависит.

   – Еще как зависит, – прозвучал над ухом насмешливый голос. – Крепче держите штурвал, донна Оливия. Ему это нравится.

   Его ладонь словно бы невзначай прошлась по ее кисти, и Оливия наконец отстранилась. Одноглазый не стал препятствовать и перехватил колесо.

    – Вы так и не ответили, – сухо напомнила она. – Куда мы направляемся?

   Пират скользнул по ней синим, словно небо, взглядом, и без улыбки ответил:

   – На юг. Туда, где вам понравится гораздо больше, чем в темнице на холодном северном острове. Где никто не потребует от вас ежедневных молитв. Где люди свободны, как боги, а боги безо всяких молитв читают в их сердцах.

   По коже Оливии пробежал озноб. Только сейчас до нее дошло, что пират этот явно не обычный висельник из простолюдинов, чудом избежавший каторги. В каждом его движении, каждом слове, в манере держаться, принимать пищу, владеть оружием – чувствовались благородство и манеры урожденного аристократа.

   Она опустила глаза, чтобы случайно не выдать своего любопытства, плотнее затянула узел теплой шали на груди и спустилась по трапу вниз. Хотела было подхватить оставленное у двери ведро, но вовремя отдернула пальцы. Дужка ведра была сплошь измазана дегтем.

   Осмотревшись вокруг и не приметив ничего, чем можно было бы вытереть ручку, она приподняла край платья и оторвала часть оборки от нижней юбки. Нарочито спокойно, не оглядываясь по сторонам, она стерла деготь с ведра и вошла в каюту.

***

Обед Себастьян, разумеется, мог разделить и с командой в общем трюме. Но на команду он был все еще зол, да и к чему обманывать самого себя? Ему хотелось найти малейший повод, чтобы снова появиться в каюте, хотя бы ненадолго. И чем больше бывшая виконтесса упрямилась, отказываясь принять его покровительство, тем больше в нем распалялся азарт охотника. И тем больше хотелось ее поддразнить.

   Она встретила его приход смиренно, словно монахиня. С аккуратно собранными волосами, из которых ему немедленно захотелось выдернуть ленту и рассыпать их по спине. И с книгой в руках. Себастьян невольно скосил глаза – корабельные снасти? Она не переставала его удивлять.

   Никаких истерик, капризов и жалоб. Что бы устроила ему Эстелла, вздумай он похитить ее?

   Впрочем, их даже сравнить нельзя. Северянка изо всех сил старается казаться холодной и неприступной, но он нутром чуял, что под этой маской кипят настоящие страсти. Эстелла же, при всей ее диковатой натуре, внутри была совершенно пуста.

   Он вспомнил затаенный восторг в глазах Оливии Картер, когда она держалась за штурвал: будучи бывалым моряком, Себастьян мог бы поклясться, что от моря она так же хмелеет, как и он.

   Поймав ее напряженный взгляд, он осознал, что разглядывает ее слишком уж долго.

   – Почему вы так смотрите? У меня что-то с лицом?

   – Лицо у вас вполне себе ничего. А вот как у вас обстоят дела с желудком?

   – Что, простите?!

   – Нет, это я прошу меня извинить. Считайте, что это было приглашение на обед. Не откажете презренному пирату в своем благородном обществе?

   Она не отказала. Однако когда Себастьян снял крышку с дымящегося паром блюда, Оливия Картер повела себя подозрительно. Недоверчиво покосилась на поджаренные лепешки из ямса, на приправленные травами и зеленью голубиные грудки и поднесла к лицу вилку, рассматривая ее столь пристально, что Себастьян не удержался.

   – Это вилка. Некоторые считают ее бесполезным порождением цивилизации, но мы, пираты, обычно используем ее, чтобы есть. А как принято принимать пищу в Аверленде?

   – Очень смешно. – Оливия Картер метнула в него уничтожающий взгляд и с энтузиазмом принялась терзать ножом голубиную грудку. – Откуда вы родом?

   Себастьян решил, что ослышался.

   – Простите?

   – Вы же не всегда были пиратом. Пытаетесь казаться простолюдином, но ведь это не так. В вас чувствуется благородная кровь. Манеры. Речь. Откуда вы родом? Из Саллиды?

   Обескураженный такой прямотой, Себастьян сумел ответить не сразу.

   – Это не имеет значения. Прошлое забыто, а мое настоящее – это море, палуба и ветер свободы.

   – Ветер разбоя и грабежа, вы хотели сказать.

   Себастьян заинтересованно захрустел поджаристой лепешкой.

   – В самом ли деле вы так богаты, как о вас болтают?

   – О, я польщен, – усмехнулся он. Раз речь зашла о золоте, дело, должно быть, приобретало нужный ему оборот. – Мою ничтожную персону обсуждают в высоком обществе?

   – Перестаньте кривляться, вам это не идет. Вам прекрасно известно, что мое происхождение вовсе не так благородно. А за вашу голову и ваши сокровища Аверленд объявил щедрую награду.

   – Что ж. Можете не беспокоиться. До моей головы Аверленду не дотянуться, а моих сокровищ достанет на то, чтобы обеспечить вам безбедную жизнь. Вам стоит только пожелать…

   Она скривилась, и Себастьян понял, что поторопился с выводами.

   – Если вы так богаты, то зачем продолжаете морской разбой? Вы ведь могли бы вернуться к нормальной жизни.

   Ах. Как он мог забыть. Внутри каждой хорошей девочки неистребима тяга к перевоспитанию плохих мальчиков. Что ж, пусть попробует. Это будет даже забавно.

   – Нормальная жизнь? Для меня? Вы ведь сами недавно утверждали, что в любой стране континента меня ждет лишь виселица.

   Она промолчала, задумавшись.

   – Теряюсь в догадках, что могло побудить благородного человека встать на путь разбоя. Едва ли обычная жажда наживы?

   Себастьян помрачнел. Разговор сворачивал вовсе не в то русло, в которое ему бы хотелось. Видит бездна, он бы предпочел, чтобы цепкие руки Оливии Картер копались в его кошельке, а не в его душе. Прошлое, искалечившее его прежнюю жизнь и его самого, было давно отвергнуто и забыто.

   – Оставьте это занятие. Кем бы я ни был раньше, сейчас я тот, кого вы видите перед собой.

   – Неужели это того стоило?

   – Что именно?

   Она скользнула по нему задумчивым взглядом – лицо, плечи, руки, – и Себастьян вдруг почувствовал себя неуютно. Впервые ему пришло в голову, что он со своими увечьями может быть попросту противен женщине, привыкшей видеть вокруг себя холеный цвет аристократии.

   – Все это. Вы отказались от прошлого, но что приобрели взамен? Старые раны, плавучую посудину, возможность командовать висельниками и похищать людей?

   Ее слова неприятно задели.

   – Уж всяко лучше, чем торговать краденым оружием, называясь благородным лордом и прикрываясь флагом Аверленда. Я, по крайней мере, не пытаюсь притвориться кем-то другим.

   Она потупила взгляд, явно подыскивая слова. Но внутренний демон Себастьяна уже вырвался наружу.

   – Вы были послушной женой, донна Оливия?

   – Что?! Да что вы себе позволяете?

   – Ваш супруг был мерзавцем, вором и подлецом. Но вы наверняка подчинялись ему, как хорошая жена. Теперь вы моя собственность. И все же моим покровительством брезгуете. Почему? Вас отталкивает мое уродство?

   Ее глаза ошеломленно округлились.

   – Что за глупости? При чем здесь ваше уродство? Неужели вам самому невдомек, что незаконная связь между мужчиной и женщиной – это грех? Даже не мечтайте о том, что я добровольно соглашусь на подобное!

   Она запнулась и опустила взгляд. Ее изумительно красивые скулы покрылись легким румянцем. Себастьян ощутил острое желание коснуться этой бархатистой кожи, провести по ней пальцем, запустить пятерню в шелк волнистых волос...

   «Между мужчиной и женщиной». Не между презренным пиратом и благородной леди. Сегодня она сказала это совсем иначе.

   Себастьян понял, что если он не ретируется немедленно, ему будет трудно удержаться от глупостей.

   – Грех бывает весьма сладок, донна Оливия, – доверительно сообщил он, вставая из-за стола и с трудом удерживаясь на качающейся палубе. – Однажды вы в этом сами убедитесь.

***

Весь день Оливия не высовывала носа из капитанской каюты. Как образцовая пленница, сидела на кровати и бездумно скользила глазами по строчкам скучного справочника. Больше развлечений у нее не было.

   Зато времени, чтобы поразмыслить над словами пирата и о собственной дальнейшей судьбе, у нее имелось предостаточно.

   Сколько бы она ни задавала ему вопрос, куда он ее везет, он ни разу не дал прямого ответа. Зато его грязные намеки – да что там, вполне откровенные признания – все больше действовали ей на нервы.

   Он хочет сделать ее своей любовницей, это ясно как день. Но по какой-то причине медлит и дает ей возможность самой свыкнуться с этой мыслью. Отдаться ему добровольно, как мужу…

   Она осторожно, самым краешком сознания, попыталась представить, как бы это было. Артур в супружеской постели был всегда холоден и сосредоточен, и ей даже редко удавалось увидеть его наготу. Но этот пират отличался от Артура, как море от земли. В нем угадывалось что-то дикое, необузданное, порочное… Что-то такое, что заставляло ее неосознанно волноваться. Каждое его прикосновение отдавалось в Оливии огненными искрами. Его голос, его дыхание, его запах, когда он подходил слишком близко – все это заставляло кожу покрываться мурашками, а волосы на затылке становиться дыбом.

   Ощутив жар на щеках, Оливия гневно тряхнула головой и захлопнула книгу. Никогда! Что бы он там ни говорил, подобное для нее немыслимо. Она будет сопротивляться до последнего вздоха, и в конце концов…

   В конце концов это ему надоест.

   Сейчас ей следует проявлять терпение и благоразумие. Не лезть на рожон, не дразнить чудовище. Но и не поддаваться ему. Рано или поздно их плавание закончится, и тогда… Куда бы они ни высадились, она попробует бежать.

   Куда же он направляется?

   Все, что ей удалось узнать – они плывут на юг, что и так очевидно. Но не в Лиам. Куда же в таком случае? В Саллиду? На это указывал план захвата торгового флота.

   Саллида была цивилизованным государством. Торговым партнером Аверленда. Единственное, что смущало Оливию – это рабство, которым не уставал стращать ее пират.

   Но, в конце концов, у Саллиды с Аверлендом заключено соглашение: южане не посмеют сделать рабыней северянку. Если побег удастся, быть может, у нее получится устроиться в какую-нибудь богатую семью гувернанткой или учительницей музыки.

   Для этого, правда, ей придется выучить язык. Ах, как жаль, что отец счел изучение южного наречия лишним предметом в образовании дочери…

   Подумав об этом, Оливия решилась снова подойти к книжному шкафу. Отправив на место бесполезный корабельный справочник, она поискала нечто другое. Вот оно! Потертый словарь обнаружился в самом углу нижней полки. Схватив его и первую попавшуюся книгу на незнакомом языке с угадывавшимся словом «Саллида» на корешке, Оливия вновь переместилась в спальную нишу и погрузилась в новое для себя занятие.

   К вечеру от усердия у нее начали болеть глаза, затекла спина, а в голове путались знакомые и незнакомые слова на обоих языках. Самое печальное – как их произносить, Оливия не знала. Кроме того, бороться с усилившейся качкой стало сложно: несколько раз палуба кренилась так сильно, что книги норовили упасть на пол.

   Пират за весь день не появился в каюте ни разу. «Уж не соскучилась ли ты?» – сердито осадила себя Оливия и спрятала обе книги в рундук.

   Так или иначе, еще один день плена подошел к концу, и стоило бы как следует выспаться ночью. С этой мыслью Оливия уложила голову на подушку – и заснула еще прежде, чем успела закрыть глаза.

   Она снова была маленькой. Лицо матери, давно стершееся из памяти, но бесконечно любимое и родное, склонялось над ней с грустной улыбкой. Мама сидела рядом и раскачивала колыбель, в которой лежала крохотная Оливия. «Мамочка, ты жива?» – хотелось воскликнуть, но рот никак не желал размыкаться – в него словно налили корабельной смолы. Оставалось только лежать, тянуть к маме руки и смотреть, смотреть, впитывать в себя ее полузабытый образ…

   Колыбель раскачивалась все сильнее. Оливии это показалось странным. Кроме того, мама вдруг завела жутковатую заунывную песню, неприятно резавшую слух. Оливия вновь попыталась разомкнуть губы, чтобы попросить маму не качать так сильно, как вдруг колыбель опрокинулась, а сама Оливия с воплем полетела на пол. Вязкий сон как рукой сняло: никакой матери, качающей колыбель и поющей песню, рядом не было: за окнами бушевали волны и ревел штормовой ветер, а сама Оливия вылетела из кровати, больно ударившись о настил, и ее потащило вниз по накренившейся палубе – к противоположной стенке каюты.

   По пути она умудрилась зацепиться за ножку стола, прибитую к палубе. И как раз вовремя: уже в следующий миг корабль накренился в другую сторону, а оконные стекла жалобно зазвенели от удара волны.

   Оливия невольно бросила взгляд в сторону пустой кушетки. Ну разумеется. В такой шторм капитан корабля не стал бы отлеживать бока в постели. Оливии показалось, что она различила его хрипловатый голос среди других мужских голосов, оглашавших палубу то отрывистыми командами, то крепкой матросской бранью.

   Волны били в борта с такой яростью, словно были озверевшими чудовищами, посланными разгневанным морским богом уничтожить корабль. Дерево обшивки скрипело и стонало, будто живое.

   – Бейдевинд держать! Вместе, навались! – раздавалось сквозь завывания ветра.

   Улучив момент, когда палуба встала в горизонталь, Оливия поднялась, вцепилась в свисающие с потолка веревки и попыталась двинуться в сторону кровати. Но судно опрокинулось снова, и на сей раз мощный удар волны выбил решетчатую ставню в нише с подзорной трубой. Вода ринулась в оконный проем, словно голодный зверь, добравшийся до добычи.

   «Надо скорее закрыть», – пронеслось у Оливии в голове.

   Перемещаясь с помощью сетей и канатов и с трудом балансируя босиком на скользком настиле, она добралась до окна в тот миг, когда судно завалилось на другой бок. Ставня захлопнулась под собственным весом, Оливию швырнуло следом, прямо на окно. Не теряя времени, она попыталась нащупать задвижку, но безуспешно: от нее осталась лишь зияющая дыра.

   А корабль уже опасно кренился в обратную сторону. Оливия едва успела убраться подальше от окна, когда створку ставни откинуло к переборке. Морская вода вновь хлынула внутрь, захлестнув голые ступни и лодыжки Оливии.

   «Если так продолжится и дальше, то каюту затопит доверху. Нужно звать помощь», – рассудила она и решительно направилась к двери.

   Ручка поддалась легко, но дверь откинулась так резко, что едва не вывихнула Оливии плечо. Палубу вновь сильно кренило на левый борт. Со странным спокойствием, словно во сне, Оливия уцепилась за вделанное в переборку кольцо и проводила взглядом пенистую водную массу, прокатившуюся перед каютой.

   – Убирай к дьяволу стаксель, гром вас раздери! – орали откуда-то с носа.

   Полотнища спущенных парусов путались в такелаже, с ними безуспешно пытались справиться матросы.

   Поймав горизонталь, Оливия умудрилась захлопнуть дверь и, хватаясь за поручень, оглянулась вокруг.

   – Эй, вы! Что вы там делаете?! – раздался над головой грозный рык.

   Оливия задрала голову вверх – темень, брызги и треплющиеся на ветру волосы мешали ей рассмотреть командора.

   – Надо заколотить ставню!

   – Что?..

   – Ставню! Заколотить!

   Только сейчас она поняла, что палубу заливает не только волнами, но и холодным ливнем. Моментально намокшие волосы мешали и лезли в рот, ночная рубашка вся пропиталась влагой и неприятно липла к телу. Оливия с запоздалым ужасом осознала, что находится снаружи в совершенно неподобающем виде.

   – С палубы вон!!! Немедленно в каюту! – рявкнул сверху командор, и Оливия, вздрогнув, отпустила поручень, чтобы ухватиться за ближайший канат.

   Это стало ее ошибкой. Канат рвануло в сторону, резкой болью обожгло запястье. Вскрикнув, Оливия всплеснула руками, пытаясь схватиться хоть за что-нибудь, но внезапно в спину ударило холодом, вышибая дух. Ее сбило с ног, понесло с потоком воды поперек всей палубы, с силой швырнуло о фальшборт.

   С трудом осознавая, что происходит, и пытаясь обрести равновесие, Оливия встала на четвереньки. Ушибленное запястье пульсировало болью, но она этого почти не замечала. Оглянувшись, увидела перед собой матроса, спрыгнувшего прямо перед ней с бизань-мачты. Его глаза хищно сузились, и Оливию охватил необъяснимый страх. Но матрос, помешкав, протянул ей руку. Ухватившись за нее, Оливия поднялась на ноги…

   В следующий миг палуба вновь ушла из-под ног. Рука матроса выскользнула из ее руки – как-то уж слишком легко. Резкий толчок, удар холодной волны – и Оливия, сама не понимая, что произошло, уже летела кувырком прямо за борт.

   Тело болезненно ударилось о воду – и будто провалилось в холодную бездну. Отчаянно барахтаясь, Оливия попыталась всплыть наверх, но мешала проклятая рубашка, которая почему-то оказалась вверху и обмоталась вокруг рук и головы.

   Стало страшно. Хотелось вздохнуть, но вокруг была качающаяся вода – и ткань рубашки, пытавшаяся удушить ее еще раньше моря. Животный ужас схватил за горло, но Оливия заставила себя не поддаваться ему. «Соберись, глупая медуза», – приказала она себе и попыталась осторожно выпутать голову из рубашки.

   Ей удалось, хотя грудь от нехватки воздуха уже горела огнем. Оливия взмахнула руками, надеясь, что выбрала правильное направление и толкает себя наверх, и – о чудо! – через несколько неловких гребков ее голова вынырнула наружу.

   Она судорожно, со свистом, втянула в себя воздух.

   – Вон она, вон! – послышался голос сверху.

   – Оливия! Хватайся за линь! – еще громче крикнул хриплый голос командора.

   Она оглянулась вокруг, пытаясь разглядеть то, о чем толкует пират, но мешали темень и волны. Откашлявшись, она инстинктивно схватила ртом воздух, и в следующий миг ее вновь накрыло огромной волной.

   Плечо ударилось обо что-то твердое – кажется, это был борт. Острая боль обожгла руку повыше локтя: в довесок ко всему, она умудрилась обо что-то поцарапаться.

   Но все это не имело значения: невольно вскрикнув под водой, она выпустила воздух и теперь отчаянно нуждалась во вздохе. Беспомощно колотя в воде руками, она вновь попыталась толкнуть себя наверх, но ничего не выходило.

   Верха почему-то не было.

   Она в ужасе замотала головой, усилием воли не позволяя себе вдохнуть. «Давай же, давай, еще немного».

   Ей казалось, что за следующим гребком должно быть спасение, но проклятая вода никак не выпускала из плена. Грудь сдавило спазмом, животные инстинкты боролись с разумом не на жизнь, а на смерть. Оливия поняла, что проиграла, когда легкие вдруг обожгло огнем, а вместе с желанным вдохом наступило удушье.

   Почти теряя сознание, она ощутила новую боль: ее схватили за волосы и с силой рванули. В следующий миг голова оказалась наверху; тело задергалось в судорогах, стремясь избавиться от попавшей внутрь воды.

   – Дыши! – приказал оглохшей, ослепшей и задохнувшейся Оливии голос капитана.

   Удерживая ее, словно в тисках, ей сдавили грудь так сильно, что едва не затрещали ребра. Но это помогло: вода хлынула изо рта и носа, и следующий вдох ей удалось сделать воздухом – столь же обжигающим, как до того морская вода. Она судорожно закашлялась и вцепилась в своего спасителя, словно краб, опасаясь снова уйти под воду. Но этого не случилось: неведомая сила выдернула их из моря. Новая жуткая волна, ударившая сзади, бросила их обоих на борт, но чужая рука смягчила удар. Оливия сумела задержать дыхание и не захлебнуться; волна откатила почти сразу, и снова та же сила потащила их наверх.

   Через фальшборт им помогли перевалиться чьи-то руки. Обессилевшая Оливия упала на дощатый настил и едва не застонала, когда ее снова понесло куда-то вниз по накренившейся палубе. Однако свалиться в бездну снова ей не позволили, удержав за лодыжку. Она ощущала себя уже не человеком, а скорее безвольной куклой, которую истерзал, истрепал, изломал безжалостный ребенок. Куклу дергали то за руки, то за ноги, то за волосы, куклу бросали, пинали и царапали все кому не лень, и в конце концов схватили в охапку и втолкнули в качающуюся каюту, где по настилу хлюпала, перекатываясь, морская вода.

   – Цела? – прозвучало над ухом.

   У Оливии застучали зубы – не то от пережитого ужаса, не то от холода. Сильные руки командора встряхнули ее за плечи, железные пальцы, словно тисками, ухватили за подбородок.

   – Смотри на меня! Дышишь?

   – Да! – выдавила из себя Оливия с судорожным всхлипом, чувствуя, как глаза, разъеденные солью, вылезают из орбит.

   – Не вздумай впадать в истерику! – рявкнул командор и внезапно хлопнул ее пальцами по щеке. – Какого дьявола тебя понесло из каюты на палубу?

   – Не смейте меня бить! – возмутилась Оливия. – Выбило ставню, в каюту попала вода, я хотела найти кого-нибудь, чтобы заколотили окно.

   Проклятая качка, от которой впору было сойти с ума, вновь едва не сбила их с ног. Оливия, вскрикнув, очутилась в стальном объятии капитана: он обхватил ее одной рукой, прижимая к себе что есть силы, а другой удерживал их обоих, цепляясь за веревочную сеть. Их лица находились немыслимо близко друг к другу; единственный глаз пирата казался темным провалом на едва различимом лице.

   Он злобно процедил что-то на незнакомом языке и внезапно припал к ее рту жесткими губами. Растерявшись, Оливия замерла и распахнула глаза еще шире. Непослушные губы разжались, принимая неожиданный, наглый, совершенно неуместный поцелуй. Вкус морской воды снова проник ей в рот, только на этот раз согревая теплом и не лишая дыхания.

   Потрясенная столь немыслимой дерзостью, Оливия не сразу сообразила, что следует сопротивляться. Упершись обеими руками в грудь пирата, она заставила его отпрянуть. Он смотрел на нее диким, ошалевшим взглядом, тяжело дышал и кривил в усмешке влажные губы. Оливия внезапно осознала, что сминает в пальцах его мокрую рубашку, прилипшую к жилистому телу – видимо, камзол он успел сбросить перед прыжком, – а сама она стоит перед ним в одной лишь насквозь промокшей ночной сорочке, почти не скрывающей наготу. От стыда у нее загорелись щеки, но она так и не нашла в себе силы разжать пальцы.

   – Проучить бы вас, чтобы впредь думали головой.

   Ответить на очередную наглость Оливия не успела. С ловкостью дикого зверя пират, не выпуская ее из хватки, переместился в сторону спальной ниши.

   – Раздевайтесь.

   – Вы спятили?!

   – Нет, я пока еще в своем уме. Вам надо немедленно переодеться. Не хватало мне еще вашей простуды. Держитесь за канаты, вот так.

   Он склонился над ее дорожной сумкой, которая наполовину напиталась водой. Скривившись, кивнул в сторону рундука.

   – Если не найдете ничего сухого из своих вещей, возьмите что-нибудь из моего гардероба. А затем забирайтесь в гамак, вот он, сверху. Оттуда не вывалитесь.

   Еще раз взглянув на нее, он нахмурился. Снова подобрался ближе, задрал разорванный рукав ночной рубашки. Оливия, устав изумляться, скосила глаза вниз. На руке выше локтя расплывались темные пятна.

   – Дьявол. Вы ранены?

   – Поцарапалась чем-то, когда меня бросило на борт.

   – Наверное, ракушка, – он вновь выругался на чужом языке. – Надо перевязать. Справитесь сами? Я должен возвращаться и спасать судно.

   – Справлюсь. Но окно…

   – Будь оно неладно, – процедил пират сквозь зубы и нырнул в темноту.

   Хлопнула дверь: он вышел наружу. Но очень скоро вернулся кто-то другой: по мокрому настилу прозвучали чьи-то шаги, и каждый второй шаг не отстукивала деревяшка. За занавесью, со стороны окна, раздались звуки молотка. Дождавшись, когда матрос покинет каюту, Оливия облегченно выдохнула и занялась собой.

   Прежде всего, она поискала в сумке сухую одежду. Ей повезло: одно из верхних платьев почти не намокло. Но сухого белья не оказалось, и как бы Оливия ни противилась мысли надевать чужое, все же пришлось воспользоваться позволением пирата и взять в качестве исподнего одну из мужских рубашек.

   Превозмогая озноб и вернувшуюся в тело боль, она заставила себя раздеться, привязала себя веревочной петлей к вделанному в переборку кольцу, чтобы не вывалиться голышом в каюту, и как следует осмотрелась. Кажется, ничего очень скверного. Глубокая ссадина выше локтя, несколько царапин, синяков да ушибленное запястье. Грудь все еще жгло огнем, но это были пустяки: зато она дышала.

   Искать лейку с пресной водой не было ни сил, ни желания. От отца Оливия слышала, что морская вода целебна для ран, поэтому, охая от боли в запястье, просто перевязала себе руку лоскутом сухой ткани. Облачившись в чужую рубашку и не без труда натянув сверху платье, отыскала и распутала подвесную койку, с третьей попытки забралась в нее, закуталась в божественно сухое одеяло и закрыла глаза.

   Фрегат по-прежнему раскачивался из стороны в сторону, скрипел и стонал, словно морские чудовища добрались до самого его нутра и теперь рвали на части. Слова командора о спасении корабля плавали в голове ленивыми рыбками, но Оливия попросту устала бояться. Она ощущала себя совершенно разбитой, пережеванной челюстями акулы и по нелепой случайности выплюнутой наружу. Нещадно болели раны и синяки, из легких до сих пор выкашливалась вода, но Оливия слишком устала для того, чтобы обращать на это внимание.

   Проваливаясь в сон, она лизнула кончиком языка соленые губы, на которых все еще ощущался привкус злого, страстного, бесстыдного и совершенно невозможного поцелуя.

ГЛАВА 6. Яблоко раздора

Себастьяна за щеку нещадно жалили осы. Огромный, злобный, ненасытный рой безжалостных ос. Взмахнув рукой, чтобы согнать их, он проснулся в мгновение ока и понял, что насекомые тут ни при чем. Просто над палубой высоко стояло солнце, добравшись вездесущими лучами до незащищенного лица.

   Шторм, бушевавший почти всю ночь, к утру успокоился: благодаря усилиям команды «Восставшему» удалось вырваться из сердца бури, поднять уцелевшие паруса и уйти далеко на запад, обходя непогоду стороной. Сейчас качка почти не ощущалась, и сложно было поверить в то, что они едва не потеряли корабль, заплатив за спасение брам-бакштагом вместе с брамселем, сломанной брам-стеньгой и двумя жизнями матросов, а затем все утро откачивали из трюмов воду и восстанавливали такелаж.

   Себастьян с трудом заставил разогнуться затекшее тело, которое он утром бросил на первую попавшуюся канатную бухту и, морщась, потер ноющий обрубок ноги, с которого уже больше суток не отцеплял костыль. Если так пойдет и дальше, снова могут воспалиться старые раны…

   Но думать об этом он будет как-нибудь после. А сейчас настал черед для крайне паршивого, но, увы, необходимого дела.

   Старшего боцмана он нашел у грот-мачты: потирая покрасневшие от соли, ветра и бессонницы глаза, тот отдавал короткие приказы матросам, натягивавшим паруса.

   – Эй, Дуго. Распорядись приготовить доску для «прогулки». И свистай всех наверх.

   Боцман, как и ожидалось, нахмурился. Спины матросов, повисших на вантах, закаменели. Отложив канат, Флюгер осторожной, крабьей походкой приблизился к Себастьяну и тихо спросил:

   – Кого ты собираешься отправить на «прогулку» и за что, командор?

   Себастьян ответил не сразу, внимательно изучая лицо старшего боцмана. Нередко Дуго его бесил своим упрямством и вечным стремлением спорить с приказами, но разумом он понимал, что боцман просто хорошо делает свою работу. Было бы хуже, если бы он молча соглашался с любым решением командора и ни разу не попытался отстоять команду.

   – Я видел, как Хмель толкнул женщину за борт.

   Флюгер не был бы самим собой, если бы не попытался возразить. Сжав губы, он скупо уронил:

   – Ты мог ошибиться. Было темно, и на палубе творилось сущее безумие. Я требую справедливого суда.

   – Справедливый суд здесь – это я, – мрачно напомнил Себастьян. – Но раз ты требуешь, ты его получишь. Возьми Анхеля и вместе сходите в мою каюту за свидетельницей. Если станет упираться – приведите силой.

   Дуго метнул на него хмурый взгляд исподлобья, но на этот раз спорить не стал. Себастьян был уверен, что старший боцман понял его правильно. Все видели, что всю ночь и утро Себастьян провел на палубе – а значит, подговорить пленницу к лжесвидетельству не мог. Анхель же – человек, верный своему командору до мозга костей. В его присутствии у Дуго не выйдет запугать северянку. Поэтому ее обвинения будут правдивы.

   Доску приготовили хоть и нехотя, но споро. Хмель, вахтенный матрос, дежуривший ночью на вантах бизань-мачты, стоял у фальшборта со связанными за спиной руками. Он держался прямо, широко расставив ноги, расправив плечи и гордо вскинув голову, но в его слегка раскосых лиамских глазах метался страх. Оливия Картер, бледная до синевы, нервно кусала воспаленные губы и переводила тревожный взгляд с одного матроса на другого.

   – Я собрал вас здесь, чтобы совершить справедливый суд, – без обиняков начал Себастьян. – Этот человек, которого мы все назвали своим братом, предал меня. А значит, предал всех вас. Полагая, что его никто не видит, он столкнул за борт пленницу, вместо того чтобы ей помочь.

   – Это всего лишь баба! – выкрикнул кто-то из гущи матросов.

   Себастьян выхватил из толпы искаженное гневом лицо и невольно сжал кулаки.

   – Эта женщина – моя добыча. И останется ею до тех пор, пока ее не обменяют на выкуп. Вы знаете кодекс. Тот, кто пойман на воровстве у своих – лишается руки. Тот, кто посягнул на жизнь собрата или собственность капитана – лишается головы.

   В этот раз возразить никто не посмел. Но, как и следовало ожидать, в защиту матроса вновь выступил Флюгер.

   – Я старший боцман этого судна, и мой долг – не дать произволу взять верх над справедливостью. Пока вина этого матроса не доказана, я не позволю его казнить.

   – Так давайте спросим у свидетельницы? – вкрадчиво уточнил Себастьян. – Донна Оливия, прошу вас рассказать, как вы упали за борт.

   Бывшая виконтесса бросила на него затравленный взгляд, посмотрела на каменное лицо Хмеля, на нахмуренного боцмана и сосредоточенного старпома.

   – Это моя вина, – глухо произнесла она, несказанно удивив Себастьяна. – Мне нужна была помощь, и я вышла из каюты. Палуба накренилась, я упала у фальшборта. Этот человек, – она вновь бросила взгляд на Хмеля, – пытался мне помочь. Но меня смыло волной.

   Старший боцман торжествующе посмотрел на Себастьяна, но тот и виду не подал, что задет и рассержен словами пленницы. Не первый раз она напрашивается на наказание, и лжесвидетельство лишь усугубляет ее вину.

   – Что ж. Испуганная женщина, впервые попавшая в шторм, могла и не понять, что сбило ее с ног. Но у нас есть еще один свидетель, и это я. У меня только один глаз, но я им прекрасно видел, как Хмель помог ей свалиться за борт.

   – Это ложь! – крикнул осмелевший убийца. – Она сама сказала! Я хотел ей помочь.

   – Ты обвиняешь меня во лжи? – прищурился Себастьян.

   – Командор, – вновь подал голос Дуго. – Никто не посмеет обвинить вас во лжи. Но, во имя справедливости, я прошу вас принести клятву крови. Поклянитесь «Восставшим» и благословением Вентиды, что вы своими глазами видели злодеяние Хмеля.

   Себастьян скрипнул зубами. Разумом он понимал, что Дуго не стал бы прилюдно издеваться над одноглазым командором, обвиняя его в недостаточной зоркости. Но с яростью, взметнувшейся глубоко внутри и подступившей к горлу, совладать было непросто.

   Резким движением он вытащил из-за пояса нож, полоснул себя по левому запястью у основания большого пальца и прикоснулся ладонью к фальшборту.

   Боль слегка отрезвила; ярость уже не столь сильно клокотала у горла. Обведя взглядом притихшую команду, он поднял окровавленную руку и торжественно произнес:

   – Клянусь, что я видел, как матрос Хмель нарочно столкнул за борт эту женщину. Пусть покарает Вентида меня и мой корабль, если я лгу и намеренно обвиняю невиновного.

   Больше возражать никто не посмел. Сопротивляющегося Хмеля загнали на перекинутую через борт доску – отправиться на прогулку в последний раз навстречу собственной гибели. Оливия Картер вздрогнула и отвела взгляд, когда море поглотило последний вскрик ее несостоявшегося убийцы.

***

Оливию трясло, будто она и в самом деле после ночного купания подхватила лихорадку. Вернувшись в каюту, она с ногами забралась в кровать, обхватила руками колени и бездумно смотрела в окно, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.

   Она впервые видела смерть так близко. Отец никогда не позволял ей выходить на городскую площадь Сноупорта, когда там вершились казни. Да и будучи замужем, Оливия предпочитала держаться подальше от подобных развлечений.

   Сегодня же ей пришлось это сделать – против воли. Она вздрогнула, обхватив себя еще крепче и раскачиваясь из стороны в сторону. Вот только что человек был живым – и его лишают жизни, заставляя броситься в море. Смерть в воде была мучительной и страшной. Она сама едва не захлебнулась в море, до сих пор еще трудно было дышать, а грудь словно жгло изнутри морской солью. А у того матроса, Хмеля, были связаны за спиной руки… Ему не оставили ни малейшего шанса на спасение.

   И она еще собиралась покончить с собой, добровольно выбросившись на корм рыбам?..

   Хлопнула дверь, больно ударив по разыгравшимся нервам. Размеренный стук деревяшки отбивал в висках гулкие, болезненные удары.

   – Испугались?

   Пират присел на деревянный бортик кровати, совсем близко от Оливии, но у нее не было сил даже пошевелиться.

   – З…зачем вы его казнили?

   – За попытку вас убить. А теперь вы мне скажите, зачем вы лгали на суде, выгораживая своего убийцу?

   – Я… не хотела… его смерти.

   – Зато вам почти удалось выставить меня лжецом.

   Оливия вздрогнула и подавила желание спрятать лицо в коленях. Пират наклонился так близко, что она почувствовала его дыхание на щеке.

   – Никогда не лгите мне, Оливия. И никогда не пытайтесь меня убить. Все остальное, так и быть, я смогу вам простить.

   Она поежилась, с трудом понимая, о чем он говорит. Он находился к ней слишком близко. Опасно близко.

   – Что с вами? Вам нездоровится?

   В его голосе проскользнула тревога.

   – Нет, все хорошо.

   – Вас лихорадит? Рана беспокоит?

   – Нет, я в порядке.

   – Дайте-ка взглянуть.

   Невзирая на ее протесты, пират сжал плечи Оливии железными пальцами, заставляя ее разогнуться. Бесцеремонные пальцы запорхали у нее на груди, ловко распуская шнуровку платья. Оливия закрыла глаза, понимая, что сейчас ничего не сможет противопоставить ему. Она была слишком подавлена произошедшим, чтобы сопротивляться насилию.

   И она ни за что на свете не сможет сама выброситься за борт. Все-таки бесчестье лучше смерти…

   Но пират не стал ее раздевать, позволив ей остаться в рубашке. Лишь задрал рукав и осторожно размотал присохшую к ране повязку, чтобы осмотреть руку от плеча до локтя. Оливия сцепила зубы, чтобы не вскрикнуть.

   – Ничего страшного, – произнес он убежденно, словно она ждала от него вердикта. – Царапина длинная, но ровная и не слишком глубокая. Не шевелитесь.

   Он отошел к столу, но вскоре вернулся и деревянным ларцом.

   – Так уж вышло, что лекаря на борту сейчас нет. Но у меня есть кое-какой опыт. Здесь сущие пустяки, зашивать не придется. Сейчас я смажу вам руку исцеляющим снадобьем. Потерпите немного, будет щипать.

   Оливия уже не пыталась сопротивляться, когда пират осторожно промыл ее руку пресной водой, затем протер вокруг раны смоченной в роме тряпицей, наложил снадобье – ей с трудом удалось не зашипеть от боли, – а после перевязал чистым полотняным бинтом. Удивленная его ловкостью, Оливия потрогала перевязку и все же вскрикнула: ушибленное запястье отозвалось резкой болью.

   – Дьявол, а с этой рукой у вас что?

   Не дожидаясь позволения, он внимательно осмотрел ее запястье. Несколько прикосновений к выпирающим косточкам, неожиданно резкое движение, от которого перед глазами у Оливии заплясали звезды – и боль почти ушла.

   – Не стоило молчать, – покачал головой пират, проворно накладывая тугую повязку на ее запястье. – Надо было вправить сразу, не то стало бы хуже.

   – Хуже? – горько переспросила она, уже без страха глядя ему в лицо. – Что может быть еще хуже, чем то, что происходит со мной?

   Его лицо – смуглое, волевое, с резкими грубоватыми чертами, словно закаменело.

   – Что вы имеете в виду?

   Оливия посмотрела прямо в холодный синий глаз, с трудом сдерживая слезы.

   – Я стала причиной смерти человека.

   – Этот человек едва не стал причиной вашей смерти.

   – Я лишняя на этом корабле. Скажите, ради всего святого… Сколько нам еще плыть?

   На лице пирата отобразилось нечто вроде сочувствия.

   – Вам придется запастись терпением. Путь будет неблизким.

   Оливия бессильно уронила голову на грудь. Пират не слишком умело поправил на ней платье, заставил улечься в постель и накрыл сверху одеялом.

   – Набирайтесь сил. Сегодня вас больше никто не потревожит.

***

С этого дня Оливия твердо решила, что больше нога ее не ступит на палубу. Было яснее ясного: если до сих ее просто не любили, то теперь, после казни матроса, остальные станут ненавидеть ее лютой ненавистью.

   От пищи она по-прежнему отказывалась и ела только в присутствии Одноглазого: против него команда бунтовать не смела. Дежурный матрос, который время от времени заходил в капитанскую каюту драить пол, старался не заговаривать и неприязни не выказывал, но на всякий случай Оливия проверяла постель перед тем, как лечь, и каждое сиденье перед тем, как сесть.

   Впрочем, со смертью матроса Хмеля пиратские козни, похоже, прекратились.

   Единственным, что теперь доставляло ей неудобства, было отхожее ведро. Оливия жутко смущалась, когда дежурный матрос порывался его вынести, и в конце концов стала прятать его за рундук, а сама притворялась спящей, чтобы ему не пришло в голову тревожить ее сон. Без личной служанки на корабле она кое-как справлялась, а вот злополучное ведро никак не давало ей покоя.

   Но и прятать его до бесконечности она тоже не могла. Поэтому раз в два или три дня ей все-таки приходилось выходить и прогуливаться вместе с ведром через всю верхнюю палубу до гальюна. Она старалась делать это быстро и не поднимая глаз, чтобы матросы не успели придумать какую-нибудь очередную каверзу.

   В одно такое утро Оливия вышла из каюты и ненадолго задержалась у порога, внезапно заметив, как неуловимо переменился воздух. Пахло теплом: нагретой солнцем палубой, древесной смолой и прелыми водорослями. Чем ближе фрегат перемещался к южным широтам, тем явственнее ощущалось это тепло: теперь ей не надо было кутаться в шаль по утрам, и, сидя в каюте в простом суконном платье, она страдала от духоты.

   Надышавшись свежим утренним ветерком, Оливия подхватила ведро и направилась к гальюну. Прогулка прошла без происшествий, и ничто не предвещало беды, когда ее нога вдруг сама по себе дернулась назад. Оливия рухнула ничком на палубу, больно ободрав о настил ладони.

   – Донна? Чего это вы тут разлеглись? – раздался вдруг над ней мужской голос.

   Сверху ее накрыла тень. Оливия вновь совершила попытку сесть и первым делом выпутала лодыжку из веревочной петли. И как это она умудрилась попасться в такую глупую и очевидную ловушку?

   Злобное шипение сверху заставило ее поднять голову. Бородатый пират, который, кажется, служил у Одноглазого старпомом, от гнева весь пошел бурыми пятнами и булькал, словно кипящий котелок.

   – Кто пос-с-смел?! – рявкнул он сдавленно. – По двадцать плетей! Каждому!

   – Стойте! – Оливия предупреждающе схватила его за руку. – Не надо!

   Пират воспринял этот жест по-своему и потянул ее вверх, помогая подняться на ноги.

   – Что не надо?

   – Никого наказывать не надо! Я сама виновата, не смотрела под ноги, зацепилась за канат…

   – Ах вот как. – Пират подозрительно прищурился. – И что это вас по палубе носит? Мало вы бед нам уже успели принести?

   – Простите. Я выносила ведро.

   Отряхнув подол, Оливия, прихрамывая, сходила за укатившимися ведром и крышкой.

   – Почему вам приспичило делать это самой? Это обязанность юнги.

   – Я… – она мучительно покраснела. – Я не хотела никому доставлять неудобств.

   – Что за глупости. Это его работа.

   – Умоляю вас, – зашептала ему на ухо Оливия, – не говорите капитану о… моей неловкости. Я не хочу, чтобы из-за меня снова кого-нибудь наказали.

   – Кое-кто очень напрашивается, чтобы его наказали за глупые шутки, – пробурчал пират, не повышая голос. – Но вы правы. Сейчас не время для распрей. Наше счастье, что командор сейчас занят в грузовом трюме. Нам всем не мешало бы спокойно доплыть до Тихой обители. Давайте-ка я провожу вас в каюту.

   – Тихая обитель? – переспросила Оливия, когда они вдвоем перешагнули порог опостылевшей ей каюты. – Что это за место?

   – Так командор вам не сказал? – помрачнел пират.

   – Не бойтесь, я вас не выдам, – поспешила заверить его Оливия. – Как вас зовут?

   – Анхель.

   – Анхель, я обещаю, что ни слова не скажу… командору. Но, прошу вас, услуга за услугу: расскажите мне хоть немного, куда мы плывем.

   – Да нечего рассказывать, – увильнул от ответа бородатый старпом. – Это остров южнее Суэльского архипелага. Достаточно неприступный, чтобы стать достойной заменой Туманным островам.

   – Туманным островам? Заменой? Ничего не понимаю.

   – И не стоило бы, – раздосадованно поскреб в затылке пират. – Долгие годы Туманные острова служили пристанищем пиратскому братству. Эх, это был настоящий рай на земле…

   – И что с ними случилось?

   – С ними как раз ничего. Один слишком пронырливый северянин сдал это место со всеми потрохами Сенату Кастаделлы, и нам пришлось оттуда уйти. Тихая обитель стала нам новым домом. Она расположена так, что… ну, в общем, скоро сами увидите. Плыть осталось не так уж долго.

   – Какое счастье, – облегченно выдохнула Оливия.

   – Вот именно, – поддакнул бородатый старпом. – И вы уж, дамочка, сделайте милость: постарайтесь поменьше гулять по палубе и дразнить матросов, чтобы все благополучно доплыли домой.

   – Меня зовут Оливия, – сухо поправила она. – И меньше всего мне хотелось бы дразнить ваших пиратов. Я никому ничего плохого не сделала. Уж не знаю, за что они меня невзлюбили.

   – Они верят, что вы приносите кораблю несчастья.

   – Я?! Помилуйте, да каким образом?

   – Стали соперницей Вентиды. Изменили ветер. Убили на лету чайку. Наслали на нас шторм… – ехидно перечислил пират, загибая узловатые пальцы.

   – Что?! Да вы в своем уме?!

   – …околдовали командора. Стали причиной смерти трех матросов.

   – Одного! – не в силах сдержать возмущения, перебила Оливия.

   – Трех, – с мрачным удовлетворением возразил старпом. – Еще двое погибли в шторме. Одного смыло за борт волной, и никто не стал за ним прыгать. А другого убило сломанным реем.

   – И в этом тоже виновата я?!

   – А то кто же? – подмигнул ей бородатый Анхель, но тут же посерьезнел. – Мне это тоже не по душе, дамо… донна Оливия. Матросы считают, что, когда появились вы, командору изменила удача. А это очень опасно для него, особенно перед…

   – Перед чем?

   – Ах, забудьте, – спохватился старпом. – Мне просто очень не хочется, чтобы из-за вас страдала команда.

   – Я вашей команде не нянька, – обиженно пожала плечам Оливия. – И страдаю тут не меньше некоторых. Меня вообще-то похитили против воли и удерживают на корабле силой. Вы уверены, что ищете утешения у правильного человека?

   Пират взглянул на нее с хитрецой во взгляде и осклабился.

   – Не очень-то вы похожи на несчастную пленницу. Иногда я начинаю верить, что в байках матросов есть правда, и вы в самом деле околдовали нашего командора.

   – Ваш командор не похож на младенца, который нуждается в опеке, – строго сказала Оливия и уперла руки в бока.

   – Это верно, – еще шире ухмыльнулся пират, без церемоний сел на кушетку и извлек из-за пазухи плоскую флягу. Потряс ее перед собой, проникновенно глядя в глаза Оливии, и заговорщицки подмигнул. – Кармелло. Контрабандный. Прямо с Дескари. Будете?

   Вслед за флягой пират извлек из-за пазухи платок с галетами. Голодная Оливия сглотнула слюну. Отказавшись распивать с пиратом кармелло, она откажется заодно и от галет. А есть, как ни обманывай себя, хотелось до колик в животе.

   Поколебавшись, она сняла с подвеса кружку, протянула пирату и села рядом. Довольно усмехнувшись, тот плеснул из фляги в кружку и разложил галеты прямо на кушетке. Поймав голодный взгляд Оливии, Анхель добродушно улыбнулся.

   – Я, дамо… донна, манерам не обучен, а потому могу ненароком сказать или сделать что-то не то. Но один вопросец прояснить все же надобно.

   – Какой? – насторожилась расслабившаяся было Оливия.

   – Кок обмолвился, что вы отказываетесь от еды. Я хотел бы узнать, почему, пока слухи не дошли до командора, и он не устроил парням новую взбучку ни за что ни про что.

   – Ни за что? – хмыкнула Оливия. – Не знаю, кому принадлежала идея той глупой шутки с дохлой крысой в моем завтраке. Но теперь я предпочту остаться голодной, чем питаться плевками, рыбьей требухой или еще чем похуже, на что хватит воображения ваших парней.

   – Никаких глупых шуток больше не будет, – заверил ее бородатый Анхель. – Ребят я угомоню. Кок ни при чем, а всю вашу еду теперь проверяет лично старший боцман, который отвечает за команду.

   – Хочется верить, – смягчилась Оливия. Едва пригубив вязкий напиток, она тут же потянулась за галетой, уже не имея причин скрывать голод. – Вы не только его старший помощник, но и друг, верно?

   Анхель отхлебнул прямо из горлышка и неопределенно взмахнул рукой.

   – У нас тут все между собой друзья и братья. А что?

   – Хотелось бы узнать имя вашего командора, – как можно равнодушней сказала Оливия.

   – Что, так занят делами, что не удосужился назваться? – понимающе хмыкнул пират.

   Оливия вспыхнула до кончиков ушей – в безобидных, в общем-то, словах старпома ей почудился грязный намек. Она вновь пригубила сладкого кармелло и пожала плечами.

   – Так и есть. Мы мало разговариваем.

   Ответ вдруг показался ей еще более двусмысленным, и щеки зажглись пуще прежнего. Но пират вдруг наморщил лоб и потер переносицу.

   – Ах ты ж, каракатица мне в печенку. И сам едва не забыл. Бастьен! Точно, Бастьен его имя. На саллидский манер, Себастьян, значит.

   – Себастьян, – задумчиво повторила Оливия. Имя ни о чем ей не сказало, но все же звучало вполне аристократично. – Он родом из Саллиды? Из обедневшей знати? Должно быть, он совершил какой-то ужасный проступок, и потому стал пиратом?

   Бородатый Анхель вдруг насупился и сделал добрый глоток кармелло из фляги. Оливия незаметно потянулась за второй галетой.

   – Пожалуй, я не должен тут с вами о нем болтать. Но вы угадали. Когда-то его задница и впрямь была куда благородней наших. А в пираты он подался, потому что… хм. Странная там была история. Вроде как крепко подставили его, а вдобавок предала невеста. Его приговорили к виселице, – ну, впрочем, как и многих из нас. Ему просто некуда было деваться.

   – Невеста? Так у него есть семья?