Требуется Баба Яга. Мария Милюкова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Каждая кикимора знает: получила распределение у Лешего, вырыла нору под берёзкой, живи и радуйся, но никогда не путайся под ногами у стража Серого леса! Интересно, а что сам страж думает о нас, кикиморах? Ладно, не о всех кикиморах, об одной. Но очень очаровательной!

   Перед вами первый гримуар находчивой и неугомонной кикиморы, в который она подробно записывала всё: заговоры (и их побочные действия на нечисть), продвижение по службе в звании Бабы Яги и даже историю своей первой и единственной любви.

ГЛАВА 1.

Двенадцать дней до полнолуния.

   Я – кикимора. Не по внешности, конечно, хотя и это правда, а по рождению. А чтобы жизнь не казалась медом, я еще и неправильная кикимора. Мой род делится на две ветки: домашние и болотные. И те и другие владеют одинаковыми колдовскими способностями и выглядят в истинном облике согласно проживанию.

   Например, моя болотная сестра Каркамыра – настоящая красавица: миниатюрная, росточком с полевую ромашку, сухонькая, как загнившее деревце. Узкая длинная морда позволяет доставать пропитание из коры, а ручки до того крючковатые и длинные, что она спокойно просовывает их в трухлявые пни в поисках гусениц и жуков. Каркамыра – лучшая плакальщица на болоте. Она так искусно имитирует крики людей, что утопила на своем веку не один десяток грибников. Замуж болотные кикиморы выходят только за водяных или тинников, тут уж как повезет. Каркамыре повезло: у нее было два мужа.

   Моя вторая сестра – домашняя. И тоже красавица. Она замужем за домовым. Я иногда прихожу к ним в гости на чашечку чая. У Кракамыры узкие глаза и длинные волосы, а серая кожа сливается с бревенчатым срубом избы без помощи колдовства.

   А вот мне не повезло. Я была уродливой. Во-первых, я была слишком высокой, почти с шестилетнего человеческого ребенка. Во-вторых, мой нос не вытянулся, пальцы не сморщились, а ноги совсем не похожи на куриные. Ко всему прочему, у меня завиваются волосы, и непослушные пряди постоянно падают на лицо.

   При рождении я никуда не попала по распределению проживания. От сырости и затхлой воды болот у меня трескается кожа, а от соседства с людьми – покрывается волдырями.

   Поэтому я живу в лесу. Одна.

   Сказать по правде, не сильно это и огорчает. Животные жалеют и общаются охотнее, чем с моими сестрами. Люди если и замечают среди деревьев, то принимают за юродивую человеческую калеку и тоже не трогают.

   Я давно уже свыклась с мыслью, что у меня не будет дома, мужа и предназначения. Заманивать людей в болота я могла, но не хотела. А смысл? Я же там не жила. Да и мороки было с утопленниками много.

   Ломать, рвать вещи и строить козни – легко, только, опять же, зачем? Найдут и накажут, а то и изгонят. Мне это надо?

   Во всех отношениях, я была неправильная кикимора. И это меня устраивало.

***

Я вырыла себе нору под корнями старой березы, растущей у воды. Это заняло не один день и даже не два десятка. Но мои усилия того стоили – я построила себе дом!

   Место для жилища выбирала тщательно. Небольшой ручей брал начало в реке Серебрянке и терялся в березовой роще. Крупных хищников здесь не водилось: ручей был слишком мал для водопоя, а земля – слишком открытой для строительства логова или берлоги. Моими соседями были лишь птицы, зайцы и мыши – идеально для кикиморы.

   Я закончила высадку цветов и с трудом разогнула спину, любуясь результатом. Ровный рядок ромашек украшал дерево по кругу. Маскировать вход в нору было делом кропотливым, но приятным. Щелчком пальцев отправила немного живительной силы на корни рассады. Стебли тут же откликнулись на ворожбу: выпрямились, расправили листочки, бутончики благодарно развернули белоснежные лепестки. Надо будет не забывать подпитывать корни: для ромашек тут недостаточно света и земля влажновата.

   Позаимствованные у сестры лопатки и ведро отправились в нору. На днях верну, а то обидится, потом до самых морозов ничего не допросишься.

   Громовой раскат разнесся по лесу, да так, что вздрогнули березы. Несколько листов упало на землю к моим ногам, вода в ручье пошла рябью. Это еще что такое? Гроза? Нет, на небе ни тучки. Камнепад? До гор далеко. Колдун пришлый волшбу затеял? Страж Серого леса такого не допустит.

   Любопытство пересилило. Я перепрыгнула ручеек, приняла заячью личину и изо всех сил припустила на звук. Петлять между деревьев долго не пришлось. Прискакала к реке, даже не сбив дыхание.

   Я постригла ушами и принюхалась. От берега исходил такой мерзкий запах чужеродной волшбы, что заслезились глаза. Черная от копоти воронка зияла в паре шагов от реки, и вода уже понемногу просачивалась внутрь, смешивалась с глиной и землей. На самом краю ямы дымился пень – все, что осталось от раскидистой ивы.

   Я сменила личину на собачью и шумно втянула воздух. Кроме рыбы и тины учуяла запах шерсти. Может, волк мимо пробегал? В любом случае надо уходить. Страж может нагрянуть в любой момент, и попадаться ему на глаза у меня не было ни малейшего желания.

   Я повернулась и нос к носу столкнулась с огромным псом. Он был выше меня в холке пядей на пять. Пронзительные черные глаза смотрели из-под кустистых бровей злобно и недоверчиво.

   – Ты кто? – Собака обнажила ряд острых клыков и шире расставила передние лапы. Мощная челюсть опустилась, прикрывая горло. Чудовище явно готовилось к бою. Со мной.

   – Заяц.– С перепуга соврала я и даже глазом не моргнула. Первый приступ паники прошел, но меня еще изрядно потряхивало. Переднюю лапу вовсе свело судорогой.

   – С Зараз, что ли будешь? – Пасть прикрылась, но настороженный взгляд никуда не делся.

   Я обиженно засопела, вспоминая человеческое селение на востоке:

   – Почему сразу с Зараз?

   – Кличка глупая – «Заяц». Что ты тут делаешь?

   – Бахнуло.

   Страх вернулся. Вот зачем я сюда прискакала? Не мое это дело, какая разница, что тут произошло. Любопытство меня погубит.

   – Мужика видела светлого?– Не отставала псина, подозрительно меня обнюхивая. Мой хвост сам собой опустился к земле, а задние лапы подкосились – ужас накатывал неконтролируемыми волнами.

   – В смысле, колдуна?– С ужасом пролепетала я.

   – В смысле, шерсть на голове светлая и длинная и борода есть. Маленькая.

   – Нет.

   – Что – нет?

   – Никого я не видела. Ни колдуна, ни шерстяного мужика.

   Пасть захлопнулась с громким клацаньем, а взгляд черных глаз переместился с меня на воронку.

   Я воспользовалась заминкой собаки, развернулась и понеслась к норе, даже не смея обернуться и посмотреть, гонится ли за мной это страшное чудище.

   – Точно, с Зараз, – донеслось мне вслед сочувственное ворчание.

   Нора встретила меня частоколом из ромашек и журчащим ручейком. Вот зачем я посадила эти цветы? Еще бы нарисовала карту к дому, крестиком березу отметила и с поклоном Стражу вручила. Или Лешему. От них обоих ничего хорошего ждать не приходилось.

   По закону, я должна была явиться под их светлые очи, раскланяться и просить позволения остаться в лесу на постоянное проживание. Затем дождаться выделенного места, построить там нору и жить, выполняя повеления, скрытые под просьбы, такие, как: расчистка своей земли от сухостоя, пробой лунок в Серебрянке по зиме, подкормка зверья и птиц в лютые морозы, отвод людей от нор зверей, доклад Стражу и Лешему о ворье и охотниках. Шалить и проказничать разрешалось, но не приветствовалось.

   Проблема была в том, что раз я бросила человеческое жилье и пришла в лес, то выделят мне нору в Глухомани. А быть болотной кикиморой я никак не могла. Как и вернуться к людям. Оттого и скрывалась под березой от глаз Стража и Лешего.

   Надо бы уже определиться – прячусь я или обживаюсь!

   И пес этот странный какой-то: пахнет то собакой, то волком. А в глаза смотришь – словно разум чужой, не животный, в них светится. Сестры говорят, будто у Стража Серого леса в подручных ходит Огненный пес. Может, это был он?

   Я скинула личину и спустилась к ручью на трясущихся ногах. Серебристая вода показала отражение: нос недостаточно длинный, мордочка вытянулась не до конца. Ноги тоже не уродились: были хоть и при четырех пальцах, но больше напоминали человеческие, чем куриные. Да и кожа подкачала – не было бледности или оттенков зелени или синевы. Скорее, цвет речного песка. Глаза большие, круглые, а не узкие, как у моих сестер, и кудри эти, эх! Не удивительно, что от меня шарахались все женихи. Даже подслеповатый водяной Нижнего озера отозвал сватов.

   Я провела по ручейку рукой, смывая отражение. Зачерпнула в ладошки воды, хотела умыться, но не успела. Передо мной появилась собака – огромное чудовище с огненной шерстью, клыкастой пастью и пронзительными черными, умными глазами.

   – Звери-человеки! – Я так удивилась, что даже не успела толком испугаться.

   Эта тварь определенно меня преследовала. А я, глупая, привела ее прямиком к своей норе.

   – Здравия тебе, кикимора, – молвил пес, нагибая башку к ручью.

   Впалые бока ходили ходуном, пока зверь утолял жажду. Его короткий подшерсток отливал медью, а длинные остевые волоски светились, словно собака горела заживо в огне Нави. С мощных когтистых лап прямо в воду стекали грязные черные ручейки. Эта псина успела где-то измазаться. И сейчас пачкает мой ручей. Потом доберется до ромашек, проберется в нору, все там порушит, а меня выгонит взашей.

   Вот и пришла расплата: заняла березу без согласия стража, не выполняю прямые обязанности нежити, не помогаю лесу, да еще была замечена на месте недавнего грохота и колдовской воронки.

   Точно, прогонит! Хорошо, если просто даст пинок под зад, а может и изгнать в Навь!

   – Домашняя, болотная? – спросила псина и подняла на меня глаза, разглядывая из-под бровей.

   – Лесная.– Отвечать быстрее, чем думать, было моим личным наказанием.

   Собака моргнула от удивления:

   – А такие бывают?

   – Как видишь.– Я поборола желание обернуться зайцем и ускакать, куда глаза глядят.

   – Мужика светлого не видела?

   Вот тут я задумалась: либо псина была остолопом, либо не догадывалась, что мы недавно виделись. При этом ко мне – кикиморе, она отнеслась вполне нейтрально, а ко мне – собаке, настороженно и враждебно.

   – Нет, – я отрицательно покачала головой для пущей достоверности. – А кто он?

   – Побратим, – собака ответила таким тоном, будто это все объясняло. – Побегу.

   Я не стала его убеждать в обратном. Кивнула. И только когда огненный хвост исчез среди берез, выдохнула и поплелась в нору. Думать.

   Следующие два дня отвлекли от мыслей о нежданном госте. Пес не вернулся выгонять меня из леса, и я решила, что останусь в облюбованной норе. Грохот больше не повторялся, да и новых сплетен среди нежити не было.

   Обе мои сестры жили в разных сторонах леса, и, немного подумав, я решила навестить обеих.

   На ранней зорьке вышла из норы, прихватив с собой хорошо перевязанную котомку: ведро верну, а заодно и лесными дарами сестру побалую. До окраины леса добралась к обедне. Спасительная тень деревьев закончилась, и я приняла личину человеческой старухи, дабы не пугать людей.

   С котомкой и собака, и заяц смотрелись бы крайне глупо и подозрительно. Можно было бы принять личину свиньи, но тогда риск не дойти до дома возрастал в разы. Меня могли украсть или, и того хлеще, забить на сало. Ни утка, ни мышь поклажу даже с места не сдвинут, а молодая девица привлекала бы ненужные взгляды краснощеких хлопцев. Более я никаких личин в запасе не имела.

   Поле ржи, раскинувшееся сразу за лесом, прошла сама. Потом меня подвез в телеге человеческий дед. Он был слепым. Иначе я ничем не могла объяснить его подмигивания и щербатую улыбку. А судя по тому, как он пел, бодро подпрыгивая на ухабах в крепкой телеге, – ещё и глухим.

   Флегматичная лошадь, видимо, уже привыкла к репертуару хозяина и мерно переставляла копыта. Пару раз я даже ловила на себе ее сочувственные взгляды. Животные моментально распознавали личины, их глаза колдовством было не обмануть. Так что лошадка, с ходу разглядев во мне нежить, с любопытством наблюдала за красноречивыми знаками внимания деда. Кикиморы опасности для животных не представляли, и деревенский тяжеловоз вполне смирно тащил телегу, оскверненную моим присутствием. Не волкодлак за спиной маячит, и ладно.

   Люди жили к востоку от леса, сразу за ржаным полем. Довольно крупное даже по человеческим меркам селение было обнесено прочным частоколом. Ворота держали открытыми и день и ночь – набегов татей или войн не случалось уже давно. Подгнившие заостренные колья частокола мужики меняли больше по привычке, опасаясь устрашающего «авось, нагрянет басурманин».

   В давние времена наш лес носил другое название – Зараза. Что на языке людей означало «древний и темный». С тех пор много воды утекло: лес стал Серым, а вот селение так и осталось Заразами.

   В четырех верстах севернее от того места пролегал Большой тракт. Купцы останавливались на пути к Царьграду, умельцы обосновывались на плодородных землях. Так в Заразах появился трактир, а в нем и комнаты для сна.

   Примыкающую к реке часть частокола пришлось разобрать и перенести на другой берег. Так селение условно разделилось на две части: Верхние и Нижние Заразы.

   Купцов и скоморохов принимали Нижние, так как их ворота выходили на Большой тракт. Там же стоял трактир и торговые лавки. Ворота Верхних смотрели на Серый лес.

   Так и жили заразцы – хлебопашцы и скотоводы, травники и бабки-шептухи, мельники и кузнецы: работали, веселились, страшились нежити и ее же не забывали благодарить. Загрызли волки корову – волкодлак виноват: убить кровопийцу. Не уродилась рожь – Полевик проказничает: вызвать колдуна и изгнать нечисть. Разбился горшок в руках неуклюжей бабы – кикимора постаралась: поджигайте багульник. А как в лесу грибы да ягоды пошли – Лешему на пенечке гостинцы оставляют: кренделя да сахарные петушки. Изба морозы простояла, не треснула – домовому молочка на блюдечке.

   Странные были эти люди. Двуликие, как волкодлаки.

   Я вздохнула и покосилась на деда – горланит так, что в Царьграде слышно.

   Как только проехали ворота Верхних Зараз, я сползла с телеги и, откланявшись, поплелась дальше.

   До дома кузнеца дошла быстро. Именно в нем жила моя сестра, искусно совмещая домашние дела и мелкие пакости. Изба под присмотром домового была крепкой: не косилась и не гнила. Деревянный настил пола не скрипел, а печь мирно чадила дымом, согревая зимними ночами жильцов. Но стоило только Марке – дочери кузнеца – вовремя не постирать белье или не намыть посуду, как в дело вступала моя сестра: путала нитки, завязывала узелки на пряже, а то и вовсе распускала уже связанное, ловко сваливая вину на несуществующих крыс.

   Перекинувшись с Кракамырой парой слов, я вручила ей лопатки и ведро, наполненное доверху сочной лесной малиной. Попрощалась и поспешила покинуть неуютный людской дом, насквозь пропахший дымом и железом.

   Пыльная дорога селения вилась между домами. Она или заворачивалась в круги, обнимая колодцы, либо ложилась стрелой. Больше половины изб выглядывали из земли меньше, чем наполовину. Заросшие дерном крыши упирались в траву, отчего казалось, что в селении стоят большие шалаши. Тут же находились овины, сараи и более крепкие избы на сваях с новыми кленовыми сенями. Куры расхаживали прямо под ногами, свиньи дремали в грязи, бабы переругивались между собой, не отвлекаясь от домашних дел.

   Я медленно брела по дороге к воротам. Торопиться было некуда, да и старуха, вприпрыжку несущаяся в сторону Серого леса, вызвала бы нездоровый интерес селян.

   – Может, капкан поставить? – зычный голос отвлек меня от созерцания бревенчатых избушек.

   Две немолодые особы стояли около колодца и озабоченно морщили носы. Не иначе как сестрами друг другу приходились. Настолько были похожи лицами и волосами.

   – Агась.

   Ведро звякнуло ручкой, и дверца колодца захлопнулась.

   – Хочешь в лесу на стража наткнуться?

   – Но шо-то делать надо!

   – Надо.

   Я остановилась, приглядываясь. Обе женщины стояли с ведрами, но расходиться не торопились. Красные сарафаны и большие платки, накинутые на плечи, делали их фигуры объемнее, чем они были на самом деле.

   – Охотники зверя не бьют, птицу не стреляют. Даже капканы не поставить.

   – Там же Лешак, – испуганный голос понизился до шепота.

   – Не Лешак, а Страж, растудыть его! – уточнила вторая и зло ухмыльнулась. – Хозяином себя почувствовал! Давеча моего дурня, почитай, пять верст гнал. Кабы через реку не переплыл – овдовела бы.

   Я навострила слух всех личин. Знала бы баба, что если бы страж захотел, то на месте вора прибил, а не по лесу гонял. И Серебрянка опять же: просто так ее не переплывешь – русалки потопят. Видимо, не хотел страж убивать. Скорее, наказал, чтобы в другой раз неповадно было на зверье охотиться.

   – А слыхала, аккурат, вначале травеня Мотька принес-таки зайца?

   – Это который мельников сват?

   – Он, – ответила баба, и щербатая улыбка озарила ее простодушное лицо. – Хорохорился, дурень, шо самого стража обманул. А потом шо?

   – Шо?

   – Значит, к середине утра, кажись, стою я, белье вывешиваю. А он бежит, горемыка!

   – Хто, Страж?   

   Хохот, больше похожий на скрип тележного колеса, пролетел над селением.

   – Мотька. Голышом бежит, грех прикрывает, а позади него Огненный пес зубами щелкает. Ой, как он орал!

   Заливистый смех разлетелся по дороге и спугнул квохтающих кур.

   – А как же страж його нашел?

   – А чего не найти-то, коли колдун он?

   – Брешешь!

   – А вот не брешу!

   – Смотри-ка, идет.

   Одна из баб сложила руки на поясе, увеличиваясь в размере вдвое. Хотя мне казалось, что больше уже некуда.

   Я с интересом повернула голову: из низенькой избы вышла молодая женщина с двумя ведрами. Серый сарафан, подогнанный по тоненькой фигурке, пропах мукой и жерновами. Длинная коса лежала ниже поясницы, а шелковая лента, вплетенная в волосы, еще хранила запах телег, пива и заморских фруктов. Видимо, подарок из Царьграда. Дорогой, по сравнению с одеждой бедной селянки.

   – Здарова, Настасья! – Одна из баб натужно улыбнулась. – Колодезная водичка понадобилась?

   Настасья вздрогнула, но взгляда не подняла. Молча подошла к колодцу. Дубовая дверца откинулась, и цепь заскрипела – женщина с трудом справлялась с ведром, опуская его на дно. Как она собиралась поднимать его с водой, я не представляла.

   – А лента-то, лента, – вторая зацокала, оценивая шелк. – Небось, Фимка одарил?

   Ведро плюхнулось в воду, цепь натянулась. Тоненькие пальчики вцепились в ручку и с трудом повернули ворот на один оборот.

   – То ягоды продает, шобы на оброк собрать, а то вдруг шелка за золотой носит.

   Воздух накалился от зарождающегося скандала. Ручка заскрипела чаще, словно Настасья хотела набрать воды как можно быстрее. Я бы тоже постаралась убежать от таких соседок. А то и вовсе за водой в ночи выходила.

   – А ты не слыхала шо ль? – Одна из баб положила руку на сруб. – Фимка два дня назад кабанчика изловил в лесу и в Царьград уехал. Видать, продал.

   – Значицца, страж Мотьку за зайца голышом бегать заставил, а Фимке за кабана шо? Благодарность?

   – Нам на пропитание надо, – пискнула Настасья. – Страж придет – мы рассчитаемся. Продаст муж мясо, и сразу должок вернем.

   – На кой стражу твое золото, болезная? Оно ему без надобности. Он бобылем, сказывают, ходит. Жена ему нужна. Понятно теперь, как должок отдавать будешь. А муж-то знает?

   Пальчики разжались, и полное ведро свалилось обратно с громким плюхом.

   – Ага, вижу я ваше пропитание. – Одна из баб поддела пальцем шелковый бант. – Покажешь, как сие чудо жрать правильно?

   Настасья задрожала, съежившись под тяжелыми взглядами завистниц.

   Я медленно подошла к колодцу, нарочито громко охая. Все трое воззрились на меня: бабы – с презрением, тощая – с испугом.

   – Здравия вам, красавицы. – Я потерла спину и присела на грубо сколоченную лавку, придвинутую к основанию колодца.

   Она была предназначена для полных ведер, значит, и меня выдержит.

   – И тебе, старуха. – Все трое отступили на шаг. – Устала?

   – Ой, силы уже не те, – я вздохнула, – слуха нет, глаз нет, руки слабые. Вот, думаю, отдохну с молодухами и дальше пойду.

   – А куда идешь-то?

   – За ягодками. – Я махнула в сторону Серого леса рукой. – Какое-никакое, а пропитание. Хмельную воду на малинке поставлю, продам, сахарка голову куплю и буду зимой чаевничать.

   Я сощурила глаза: попала камнем в огород или нет?

   – Неправильно ты, бабка, живешь, – одна из баб оскалилась, проглатывая наживку. – Ты за кабаном иди. Говорят, страж лесной юродивым да убогим все прощает. Будешь потом тоже с лентами в волосях красоваться.

   Настасья потупилась под громкий хохот. Я же хмыкнула и прошамкала беззубым ртом:

   – А я ведь частенько в лесу бываю. Стража вижу. Да пса его.

   – Да ну? – Все трое снова посмотрели на меня с неподдельным интересом.

   – Да, – ответила, кивая. – Стара я больно, много пожила, много чего знаю. Рассказать, что ли?

   – Расскажи, бабушка.

   Настасья, словно ребенок, присела рядом со мной, начисто забыв про утонувшее в колодце ведро. В ее глазах светилось такое любопытство, что меня невольно пробрал смех.

   – А чего не рассказать? Расскажу. – Я глянула на притихших баб. – Страж в лесу том обитает, сколько себя помню. И всегда при нем был его Огненный пес.

   Это было правдой. Я действительно слышала байки про стража с самого рождения, но никогда не видела ни его, ни зверя. Но говорить об этом вредным склочным бабам не собиралась. У меня была немного другая цель.

   – Когда люди ходят в лес по грибы да по ягоды, аль соку березового набрать, хворосту опять же собрать, али пасеку поставить – страж не гоняет. Однажды пошли двое деток в лес поиграть. И заигрались. Вечер прошел, ночь наступила – дети домой не вернулись. Все село за вилы схватилось. Факела зажгли – и в лес, искать, значит.

   – Нашли? – Бабы одинаково схватились за сердце, видать, дети были у всех.

   – Какое там! – ответила я с горестным вздохом.

   Я вспомнила, как так же сидела, с ужасом вслушиваясь в каждое слово. Как переживала за человеческих детей. Как плакала, представив их одних в страшном Сером лесу.

   – Что дальше-то? – Тонкие ручки Настасьи вцепились мне в плечо и вернули мысли к колодцу.

   – А дальше день наступил. И снова пошли мужики искать. Так до полночи искали. И домой вернулись ни с чем. А отец детишек не вернулся.

   – Никак волкодлаки? – ахнула щербатая сестра.

   – Нет. Сам так решил. Жинки у него не было. В родовых муках померла. Только двое деток и осталось. А сам мужик беден был как мышь. Ни кола толкового, ни двора плохенького. Одевался в мешки из-под муки. – Я краем глаза посмотрела на притихшую Настасью. – Нечего ему терять было. И решил: все равно без детей житья не будет, и пошел, значицца.

   Я черпанула в ладоши студеной колодезной воды из ведра одной из баб, выпила и продолжила:

   – Искал, искал… Так день прошел, и ночь наступила. А есть хотелось, аж сил нет. Ну, и выковал он меч булатный да убил вепря. И зажарил, и съел.

   – Это хде он в лесу кузню нашел, ась? – Щербатая прищурила глаза и подбоченилась. – Что-то не вяжется твоя былина.

   – А он руки золотые имел, – я улыбнулась. – Любое железо в его руках плавилось да формы принимало правильные. И вот съел он вепря и пошел дальше искать. А навстречу ему страж: рост богатырский, в плечах косая сажень, волос белый, как снег в горах, голос грозный, а взгляд колючий.

   – Ой! – Настасья прижала ручки к груди.

   – И не «ой». Взглянул страж на мужика – тот и обомлел. Глаза синим пламенем светятся, дымка черная за плечами плещется. И… – я замолчала, упиваясь ошарашенными глазами слушательниц. – …ушел.

   – Как? Куда? – в один голос завопили бабы.

   – А дети? – пискнула Настасья.

   Я наклонилась к перепуганной девчушке и заговорила быстро, но достаточно громко для того, чтобы меня услышали склочные сестры:

   – Глаза у стража колдовские, самим Белобогом дареные. Глянет на тебя и всю душу видит. Коли нужда заставит зверя в его лесу бить, или поймет, что охота от голодной смерти спасает – не тронет. А коли ради наживы, да нервы пощекотать в лес придешь, то накажет. Сурово, обидно, так, что на всю жизнь память останется. Как себя в лесу поведешь, с такими дарами и назад воротишься. Это не он к нам, это мы к нему в дом приходим.

   – А дети? – стояла на своем перепуганная Настасья.

   – Дети? – переспросила я, снова улыбнулась и глянула на перепуганных баб. – Дети с первыми петухами сами из лесу вышли. С корзинами лесных даров. Они потом рассказывали, как Огненный пес ночью их согревал дыханием, а на утро дорогу показывал. Как зверя дикого рычанием отгонял, как от трясины зубами оттаскивал. И как страж им лукошки дал. А в лукошках – ягоды сочные да каменья разноцветные. С тех пор страж за теми детьми приглядывает да присматривает. Он лихих людей сразу видит. А тем, кто сирых да убогих обижает, нет хода в Серый лес.

   – Брешешь, – рябая облизала пересохшие губы.

   – А чего брехать-то? – я пожала плечами. – Мне бояться нечего, я бедняков не задираю.

   Настасья улыбнулась и покосилась на сестер.

   – Чем докажешь? – Вторая баба подбоченилась и метнула в сторону шелковой ленты настороженный взгляд.

   – А мне доказывать не надо. – Я поднялась, покряхтела и, вспомнив, добавила: – А те дети живы-здоровы и по сей день. Один тута живет, в Верхних Заразах. У него и спросите, как жизнь складывается, когда за тобой синие глаза стража присматривают.

   И пошла прочь, прихрамывая.

   – А кто он, бабушка? – звонкий голосок Настасьи догнал меня у поворота.

   – Знамо кто, – я снова улыбнулась. – Агний – кузнец.

   Пока добиралась до болота второй сестры, сменила несколько личин. По пути к Глухомани я умудрилась споткнуться и пораниться. Потом задумалась и случайно набрела на медведя. Косолапый погонял меня по лесу и с чувством выполненного долга скрылся в малиннике. А мне пришлось какое-то время сидеть на макушке сосны. Потом полил дождь, я промокла и замерзла. И в довершение ко всему провалилась в болотный бочажок и перемазалась в иле. Хорошо, до топей было еще далеко, так что я выкарабкалась на берег живая и невредимая.

   Когда, наконец, явилась пред светлые очи вырытой в иле норы, оказалось, что Каркамыра гостила у второго мужа и соответственно отсутствовала дома. Тем проще. Я вроде приходила, но, какая жалость, не застала.

   В Сером лесу вовсю царил травень – последний месяц весны. И в этом году он выдался особенно жарким. Лес выживал без потерь только благодаря каждодневным горным дождям. Но на болоте это все-таки сказалось: вода испарялась, проложенная людьми гать сохла и трескалась, а появлявшиеся над трясиной илистые комья прели, источая еще более чем обычно, зловонные испарения.

   Я раскланялась перед дальними родственниками, покивала на соболезнования моей несчастной судьбы и умчалась домой, зажимая нос пальцами.

   К норе возвращалась спокойным шагом в личине девицы. Солнце уже скрылось за горизонтом, и ночь начинала вступать в свои права. Всегда любила это время: звери уже вернулись в свои логова, а волкодлаки еще только просыпались и готовились к охоте.

   Серый лес не был обычным. Вроде и стоял на русской земле под охраной царских стрельцов, но кроме зверей и птиц плодилась и размножалась в нем разная нежить. Сторожки были разбросаны по лесу словно грибы, выглядывая из самых неожиданных мест, хотя постоянно пустовали.

   Скалистые горы прижимались к лесу с севера и востока и создавали зеленым великанам надежную защиту от ветров. Горы вносили огромную лепту в мир лесного царства: ураганный ветер не ломал деревья, люди не охотились за древесиной, а тучки, лениво спящие у самых вершин, каждый день на вечерней зорьке наполняли дождем кроны и корни. Лес разрастался и расцветал, аромат цветов одурманивал благовониями, как баня Царя-батюшки.

   Северные хребты назывались Серыми горами. Может, потому что глазу не за что было зацепиться: только камень и снежный покров на самых вершинах. Близость гор и повлияла на смену названия леса.

   Серый лес делила пополам горная река Серебрянка. По весне, когда таял снег, она разливалась, чтобы наполнить два небольших озера и украсить берега камышами и осокой. Это было красивое и тихое место. Только шелестела листва, журчала река, да пели птицы под отголоски звериного воя. Сочная зеленая трава тянулась к солнцу наперегонки с ростками пшеницы: хлебные поля прижимались к кромке леса с юга и востока.

   До норы добралась только на ранней зорьке – злая и перемазанная грязью.

   Да так и остановилась, пораженно рассматривая гостинец: нагой человеческий мужик смял половину моих цветов и весьма нагло развалился прямо у входа в нору!

   Я приняла личину собаки и обнюхала бессознательное тело, стараясь не дотрагиваться до наглеца: гарь, грязь и волшба. Та самая, которой смердело на берегу Серебрянки. С головы до ног тело нежданного гостя было измазано черной сажей вперемешку с илом и каменной крошкой. Видимых ран не было, как не было и запаха пьяной воды. Да и не мог быть этот мужик из селений – слишком далеко. По дороге сюда была целая куча вполне приличных для сна мест, почитай, целый лес, а он собрался умирать именно тут?

   Я склонила голову и мордой толкнула его в висок:

   – Вставай, человек, и иди. Отсюда.

   Ответом была тишина.

   – Эй, добрый молодец, встава-ай! – Я все еще не теряла надежды, что он оставит в покое меня и мой дом.

   Тело не реагировало. Грязные темные волосы разметались по ромашкам, и мне вдруг пришло в голову, что если он поднимется, то затопчет оставшиеся в живых цветы.

   – Вот, звери-человеки, – на ум приходило только одно ругательство, истинно передающее настроение.

   Подлая мысль придушить его во сне и утопить умчалась прочь. Ручей был мелковат, да и до реки далеко. К тому же от человека за версту несло мерзкой волшбой. Значит, ее учует Огненный пес и придет сюда. А еще незнакомец был колдуном, и именно он разворотил берег Серебрянки. За такое Страж леса по головке не погладит. Что, если оттащить тело подальше в кусты? Мол, я ничего не видела и не слышала? Нет, поздно: он уже пропах мной и моими ромашками.

   Тело застонало и снова замерло. Подождать, пока сам помрет? Для любой другой кикиморы это был бы самый лучший вариант. Но не для меня.

   Я присела, со вздохом принимая личину молодой человеческой девицы. Старуха этого медведя даже с места не сдвинет, о животных подавно молчу.

   Пока я затаскивала колдуна в нору, чуть не оторвала ему руку. При особенно сильном рывке под бессознательным телом ломались маленькие веточки, скрипели о землю камни. Я с ужасом останавливалась, представляя, как с хрустом отрываются его конечности. Обошлось. Мужика перевалила через порог в почти полном здравии и не совсем ясном уме.

   Человеку повезло трижды. Я так думаю.

   Во-первых, его нашла именно я, а не Огненный пес, Страж или дикий зверь. Вполне могло быть так, что к закату это тело уже было бы чьим-то ужином. А я человечиной не питалась.

   Во-вторых, потому что я, худо-бедно, владела задатками ворожбы и имела некое подобие жилья, похожее на человеческий дом – кровать, стол, полки и даже печь, на которой я умудрялась что-то готовить, присутствовали. Плюс, я с детства не любила крохотные пространства, и моя нора была достаточно просторной, чтобы не только вместить колдуна, но и его выходить.

   И, в-третьих, ему повезло, что его нашла именно я: мы, кикиморы, существа неприхотливые. Едим много чего и много кого. Так что человеческая еда в норе тоже была.

   Я затолкала бессознательное тело в кровать, вполне неаккуратно приложив его головой о деревянный полог. Ничего страшного: пару лишних синяков он не заметит. А если и заметит, всегда можно сказать, что он ударился о березу. Сам.

   На этом я умываю руки! Пусть будет благодарен, что защищаю его от хищников!

   Я уснула, едва коснувшись подушки головой. Прямо на полу…

   Колдун открыл глаза ближе к обеду. Я проснулась немногим раньше: встречи с сестрами всегда мне тяжело давались, уставала и выматывалась так, будто весь месяц скотные дворы чистила.

   Глаза мужика были мутные и синие, сейчас чем-то напоминали небо перед грозой. Красивый цвет, вот если бы у меня была такого цвета кожа, у меня тоже было бы два мужа. А то и три.

   – Где? – пробормотал он, с трудом фокусируя на мне взгляд.

   Я бухнулась рядом с человеком, откинула на спину длинную косу и с любопытством оглядела нежданного гостя:

   – В норе.

   – Где? – Удивление проскочило в его глазах, и они тут же закатились.

   Я вздохнула и, скинув личину девушки, отправилась оживлять ромашки.

   Без лопатки пересаживать цветы было неудобно: пальцы увязали в земле, старушечьи руки вовсе не могли поднять и размять комья, а лапы собаки выкапывали прекрасные ямы, но разбрасывали почву вокруг, словно через сито. Пришлось вернуться к личине девицы.

   Я самоотверженно оживляла растения, делясь с ними собственными запасами жизненной силы, и осторожно высаживала их в подготовленные лунки. Скоро ромашки заняли законное место у березки. Тут же замутило – слишком много отдала колдовских сил, будет мне уроком.

   Пристально осмотрев работу и отряхнув руки о красный сарафан, я направила свои стопы в нору.

   Человек лежал на кровати. Что с ним случилось, интересно? Лихих людей в лесу нет – Страж повывел. Да и в бой он не вступал – кожа чистая, без царапин и ссадин. Мужик хоть и был измазан грязью с головы до ног, но ран не было – кровь я чувствовала отменно. Нежить? Не похоже. Может, сам виноват? Колдовал у реки, перепутал пару слов, пока заговор читал, вот и шарахнуло. Тогда как объяснить, что полберега разворотило, а его не тронуло? И как он до меня дополз? Если бы бежал, наверняка поцарапался о ветку или наступил на корень. Все равно были бы раны или порезы. А их нет. Не по воздуху же летел? Загадка…

   Рассуждая над тайной появления человека, я приготовила бульон: обычный, куриный. Можно было бы сварить зелье из менее безобидных продуктов, но рисковать я не стала. Если он действительно колдун, то распознает состав бульона еще в процессе варки, и тогда моя голова полетит с плеч. А с другой стороны, быстрее бы на поправку пошел, не будь он таким привередой.

   – Где я? – хриплый голос отвлек от печи.

   Я перелила кипящий вар в глиняный горшочек. Человек лежал, рассматривая меня пристальным взглядом загнанного волка.

   – В норе, – ответила я и как можно мягче опустилась на кровать, бедром отодвигая его ноги. – Это бульон. Пей.

   – В какой норе?

   Я подула на целебное варево.

   По-хорошему, мне бы его на ноги поставить и выпроводить восвояси. И так, чтобы гость обратную дорогу не нашел.

   – В моей.

   Разговор не ладился. Человек поморщился и сел. Горшочек перекочевал к незнакомцу. Пальцы мужика были теплыми и сухими – хорошо, значит, скоро его можно будет выкинуть на улицу.

   – Ты кто?– Спросил колдун. В его голосе так и сквозило подозрение и удивление.

   – А ты?

   Человек промолчал. Да и я не торопилась изливать душу незнакомцу.

   – Идти можешь?

   Я смотрела, как он пьет и потирает пальцы. Видимо, глина нагрелась больше, чем могла вытерпеть его кожа.

   – Наверно, да. – Мужчина снова сделал большой глоток.

   Руки с трудом сжимали посудину. Горшочек дрожал и опасно кренился, с трудом удерживая бульон от трагического побега на кровать.

   – Тогда ешь и иди.

   – Куда?

   Я опешила:

   – Что значит «куда»? Туда иди. По своим делам.

   Человек молчал, медленно попивая бульон. И я замолчала. Приволокла на свою голову, подобрала, пожалела горемыку. И что теперь с ним делать?

   – Мне нужно к реке, – подумав, отозвался гость и отставил в сторону пустой горшочек.

   – Вот и иди.

   – Ты пойдешь со мной.

   Я разозлилась. Помял мои ромашки, разворотил берег, спалил дерево у реки, а я буду объясняться со Стражем леса и искать оправдания своему поступку. Еще и приказывает. Словно водяной.

   Я вскочила с кровати и скинула личину. В норе сразу стало как-то свободнее:

   – Я никуда с тобой не пойду. Я тебя согрела, накормила, спать уложила. Проваливай.

   Человек внимательно осмотрел меня с головы до ног и задумчиво пробормотал:

   – А я то думаю, откуда в лесу девица, да еще и с железными нервами!

   – Я кикимора и попрошу не путать. И нервы у меня хилые и слабые. Как дам по темечку, только…

   – И как тебя зовут, кикимора? – перебил меня гость.

   Синие глаза смотрели очень странно. Я ни разу не видела такого взгляда. В нем не было жалости или презрения. Даже не было страха. Колдун просто смотрел.

   – Тебе зачем?

   – Ты мне помогла. Было бы странно, если бы я не узнал твое имя.

   – Крамарыка, – сказала и пожалела.

   Теперь он точно сможет меня найти. А когда его схватит Страж и начнет пытать, он расскажет и про меня, и про ромашки. И даже про бульон.

   – Крес, – человек протянул руку.

   Странный обычай: схватить за предплечье и тряхнуть. У людей это означало приветствие. Ритуал, который я никогда не могла понять до конца. Но проблема заключалась в том, что в этом обличии моя рука была наполовину меньше его. А еще он мог запросто переломать мне все косточки.

   Я снова приняла личину девицы и все-таки протянула ладонь, но человек неожиданно взял меня за пальцы и просто легонько их сжал.

   – Будем знакомы.

   – Будем. – Я осторожно высвободила руку. – Ладно, провожу тебя до реки. Но на берегу мы распрощаемся.

   Легко было сказать. А по факту мы проспорили до полудня. Я чуть голос не сорвала, пока доказывала колдуну очевидные вещи, но он и слушать меня не хотел.

   Проблема была в одежде. Вернее, в ее отсутствии. Я перерыла все полки и даже залезла под кровать, но ничего путного не нашла. Собирательством человеческих, а тем более, мужских предметов одежды я не увлекалась: в гости путников не заманивала, утопленников не раздевала. Так что похвастать обновками не могла.

   Крес, словно красна девица, наотрез отказался пройтись по лесу голышом. Упирался ногами и руками, как будто я его к волкодлакам в логово отправляла.

   Остановились на одеяле. Человек обернулся в него, словно бабочка в кокон. Я же выбрала личину собаки.

   Мы двинулись в сторону реки. Идти было неудобно. Я постоянно забегала вперед, а потом возвращалась. Человек шел медленно и осторожно. Босые ноги кололи трава и корни, а одеяло путалось и цеплялось за ветки и кусты. Я горестно вздыхала, но послушно ждала неуклюжего колдуна.

   Берег встретил той же картиной, что и в прошлый раз. Яма, черный пень и бугристый песок. Только вода в реке по-прежнему текла дальше, серебристой лентой улавливая солнечные лучи.

   – Ты подобрала меня здесь? – Крес наклонился и погладил ребристые песчаные барашки.

   – Нет. У норы.

   – Колдовской омут, – хмыкнул человек. – Как предсказуемо.

   – Не для меня. – Я сбросила личину собаки и в естественном обличии уселась на ближайший корень дерева.

   Появление колдуна у моей норы объяснилось легко. Даже просто. Этот дурень попал в собственную колдовскую яму. Минус этого чародейства заключался в том, что даже сам ведун не смог бы предугадать, где откроется выход. С таким же успехом Креса могло выкинуть в берлоге медведя или в опочивальне Царя. Можно сказать, что ему повезло. Четырежды.

   – И что теперь?

   С одной стороны, я выполнила свою часть уговора: вот река, вот мужик, вот мужик у реки. С другой – любопытство раздирало изнутри. Зачем Крес колдовал, почему ничего не помнил, и что это был за грохот? Любая нежить знает, что колдовской омут тем и страшен, что его не услышишь и не почувствуешь. Идешь себе по лесу – и вот ты уже на площади Царьграда. А дальше крики, вопли и стрельцы с саблями наголо!

   Крес подхватил сползающее одеяло и замер у почерневшего пня. Я видела, как напряглась его спина, увитая мышцами, как забегала рука над грязной водой, почти полностью затопившей яму.

   – Колодец?

   – Ага. – Я закинула ногу на ногу. – Колодец в глухом лесу и в шаге от реки. Почему нет?

   – Не смешно, – задумчиво ответил Крес. Он присел, опуская ладонь в грязную кашу из песка и речной воды. – Что тут случилось?

   – Бахнуло знатно. Видимо, – я прищурилась, рассматривая спину и черные волосы человека, – какой-то колдун резвился.

   – Значит, это место разрыва амулета. – Крес почерпнул грязь и растер ее в руках. – Странно, даже запаха гари нет.

   Колдун поднялся и постучал по обгоревшему пню. Ладонь тут же почернела от сажи.

   – Может, у тебя насморк? – Мне стало неуютно. – Тут же воняет.

   Если человек болен, должна ли я его лечить? Или все, что сделано до прихода к реке, уже засчитано, и я свободно могу махнуть рукой на его проблемы?

   Крес заинтересованно обернулся. Его немигающий взгляд нервировал.

   – Чем?

   – Колдовством, дубина. И от тебя ею же воняет. А теперь и моя нора.

   – Интересно. Ты чувствуешь запах ворожбы?

   – За версту. У меня даже нос заложило. – Я подвигала ноздрями, словно хотела удостовериться, что они еще на месте и не отвалились от смрада.

   – Потрясающе.

   – Да? Какая-то сомнительная радость.

   Крес выпрямился и подошел ко мне. Помолчал, о чем-то раздумывая, и, кивнув самому себе, выпалил:

   – Я приведу себя в порядок, переговорю кое с кем, и мы продолжим наш разговор.

   – Я ничего не хочу продолжать. До реки довела, жизнь спасла, дальше уж как-то сам. Меня в свои дела не втягивай.

   – Поздно. – Синие глаза вернулись к созерцанию воды. – Ты уже стала частью моих дел.

   – Но я не хочу!

    Мне стало дурно. Голова закружилась от страха и нехорошего предчувствия.

   – Я тоже не люблю впутывать в свои дела жителей леса. – Человек подошел к реке и, сбросив на грязный песок мое чистое одеяло, нырнул прямо с берега в прозрачную воду, благо глубина позволяла. Брызги разлетелись в разные стороны, и на берегу тут же появилась радуга. Я, смущенная и озадаченная, не стала нестись к ее основанию в поисках клада, хоть и очень хотелось. Некоторые нужные в хозяйстве вещи невозможно было достать в лесу, а торговцы в селениях на грибы и ягоды их не меняли. Всем нужно было золото. И как раз сейчас миленький маленький сундучок, полный монеток, ждал меня, зарытый в землю, на самом конце радуги. Стоило только…

   – Вот и не впутывай!

   Но мой запоздалый крик Крес не услышал.

   Я смотрела, как человеческий мужчина плещется в воде, смывая с себя грязь, копоть и колдовской смрад.

   Для меня пахли все. Может, я просто использовала возможности всех своих личин одновременно? Не знаю. Никогда не задавалась этим вопросом. Пахли и колдуны, и их волшба. Это помогало в покупке оберегов или при распознавании заговоров. У Лешего ворожба пахла гнилой травой, у волкодлаков – переваренным мясом, царские лекари и бабки-шептухи пахли цветами. Человеческие ведуны и ворожеи источали ароматы в зависимости от своих умений и силы.

   Но на берегу не пахло – воняло! Чем-то мерзким и сладким. От этого на глаза наворачивались слезы, а в горле першило и хотелось чихать. Это колдовство было чужим, незнакомым. А самое странное, что по мере того, как Крес отмывался, запах с его кожи медленно исчезал. Словно смывался. Это говорило только об одном: он не был источником, а значит, не был причиной грохота и уничтожения ивы. Мне не придется оправдываться перед Стражем леса. И меня не выгонят из норы!

   Настроение поднялось и снова захотелось жить:

   – Мне показалось, или ты не помнишь, что с тобой произошло?

   – Тебе показалось.

   Крес вынырнул. Светловолосый, синеглазый, здоровенный Страж Серого леса, которого я все это время старательно избегала, стоял по пояс в реке и фыркал, как довольная выдра, отмываясь от сажи.

   Я подняла взгляд в небо, припоминая все, за что меня можно было изгнать.

   Ох!

   Я без спроса вырыла и обустроила нору в Сером лесу! Я творила волшбу и воровала рыбу из сетей, закинутых в Серебрянку заразовскими мужиками! Подговаривала бобров делать запруды, выходила к людям без разрешения и тащила в дом все, что плохо лежало! Я была очень плохой кикиморой, но не глупой. И знала, когда нужно бежать, поджав хвост – сейчас!

   Хорошо, что я сидела, потому что падать на землю было больно. Может, во мне проснулась трусость зайца, или личина старушки словила сердечный приступ, а девица с длинной косой упала в обморок,– не знаю. Знаю только, что соображать начала уже на земле с перекошенным от страха лицом и задранными ногами.

   Я пискнула и попыталась зарыться в землю. Не получилось. Берег реки был изрыт корнями и корягами, так что забраться под них не было ни единого шанса. Как и обернуться уткой и улететь.

   Лесов на Руси полно, где-нибудь да можно затеряться. Только от Стража ни улететь, ни убежать не получится. И он знает, где я живу. А еще я очень нагло выгоняла его из норы и голышом отправила бродить по лесу. Все, мне конец. Жила кикимора, и нет ее, кончилась!

   – А еще где-то этот запах есть? – Крес, как ни в чем не бывало взъерошил длинные светлые волосы, даже не взглянув в мою сторону.

   – Нет, – от страха мой голос дрожал.

   Я с трудом приподнялась над корнем и посмотрела в сторону реки:

   – Только берег и ты. И вы.

   – Интересно, – задумчиво пробормотал страж.

   Глубокая морщинка пролегла между широкими светлыми бровями:

   – Ладно, сначала дела важные.

   Важные – это я и мое изгнание? Я с трудом сфокусировала взгляд на стоящем по пояс в воде светловолосом гиганте. Всё, это конец. Изгонит меня – никакая защитная ворожба не поможет.

   – Брегина, жемчужина моя зеленоокая, где тебя пескари носят?– Крес осмотрелся по сторонам, задержав взгляд на прибрежных зарослях кустарника.

   Я сжала голову в сухонькие плечи: вот это голосина. Орет так, как будто его под водой щуки кусают.

   – Бреги-ина, – голос мужчины приобрел ласково-железные нотки, – не заставляй меня жда-ать.

   – Меня нет, – испуганно всхлипнула русалка, но из укрытия не выплыла.

   А с другой стороны, как бы я разговаривала, если бы вот этот, с позволения сказать, мужик, стоял около моей норы и так проникновенно меня звал. Это никакие нервы не выдержат, так можно и заикаться начать или поседеть раньше положенных лет.

   – Брегина! – Крес рявкнул так, что вода в реке пошла рябью. – Или ты сейчас же подплываешь ко мне, или я ныряю к тебе!

   – Нет меня, говорю же, – русалка чуть не плакала.

   Я мельком осмотрела берега: кувшинки, осока да кусты. Схорониться особо было негде. Кроме, пожалуй, вот тех зарослей камыша. Лист зеленый, прямой, от ветра качается. В таком прятаться – одно удовольствие.

   – Тогда придется поговорить с водяным. – Мужчина примирительно поднял руки. – Спрошу у него, откуда у тебя заговоренный на смерть амулет и почему ты пыталась меня им убить.

   – Это не я-а! – Теперь Брегина откровенно ревела. Каждое слово сопровождалось всхлипом. – Это не моё-о!

   Я осмелела окончательно и снова уселась на корень дерева. Сейчас синеглазый был занят не моим наказанием, так что можно немного расслабиться и понаблюдать над расправой. Интересно же.

   – А чье? – голос Креса источал мед, щедро сдобренный дегтем.

   Таким голосом волки учат волчат охотиться, одновременно вспоминая Белобога и молясь, чтобы он ниспослал им выдержку, дабы не прибить на месте неразумное чадо.

   – Пла-ащ...

   Это было уже более чем интересно. Кто-то пытался убить Стража Серого леса? И при этом использовал зловонную волшбу? Надо быть совсем больным на голову или очень-очень могущественным.

   И тут мое любопытство сменил ужас. Вот для чего я понадобилась Кресу: я чувствовала запах, а он – нет. Из-за своей доброты и острого обоняния я попала между двух наковален. Все, теперь точно один из них меня пришибет: если не страж, то колдун.

   Пора бежать с этой поляны. И из этого леса.

   Я осторожно кувыркнулась назад. Спиной влетела в неровную землю и зашипела от боли. Поздно спохватилась, что ноги торчат над корнем, и быстро их согнула. Полежала, чтобы успокоить бешено стучащее сердце, и перевернулась на живот. Вскочила и уже собралась бежать, но поняла, что так меня Крес точно заметит, и снова упала на землю. Ползком, подгребая под себя траву и цветы, я подобралась к следующему угловатому корню.

   Свобода!

   – Стоять! – громкий окрик стража парализовал.

   Оставалось только поскуливать от ужаса и прижимать голову к земле.

   – Назад.

   – Звери-человеки! – ругательство само выскочило, я даже не успела ничего сообразить.

   – Жди. С тобой разберусь позже.

   Я вернулась, скукожилась на знакомом древесном корне, впервые пожалев, что не жила на болоте. Да, мучилась бы от сырости, путала грибников, заманивая в трясины, зато точно не угодила бы в эту передрягу. И почему Креса выбросило у моей норы? В лесу полно и русалок, и медведей. Опять же волкодлаки: они наполовину люди, точно бы помогли.

   Я жила тихо и мирно, в глаза не видела ни стража, ни его Огненного пса. Да и не хотела.

   Надо, наверно, рассказать, что его побратим искал? А вот не буду. Я, в конце концов, кикимора, у меня на роду написано вредничать и палки в колеса подкидывать.

   – Рассказывай по порядку, моя зеленоокая, мне надоедает эта игра в вопросы, – медовый голос стража пробирал до мурашек даже меня. В голосе Креса звучало столько холодной ярости, что будь русалка ближе, уже превратилась бы в лед.

   – Это не я-а!– Снова запела она, проглатывая слезы.

   Сейчас эта хвостатая нежить доведет стража до белого каления, а мне потом на себя удар принимать.

   – Слышь, ты, недорыбина,– позвала, поражаясь своей наглости.– Быстро своими икорными мозгами зашевелила и рассказала: кто, во что был одет, что говорил и как тебе амулет отдал. Иначе не он, а я к тебе в реку окунусь. Сети в глубины отправлю, навоз в омут набросаю, с бобрами поговорю – они тебе такую плотину поставят, что вода за три дня стухнет, а мальков твоих палкой глушить буду до тех пор, пока руки не устанут!

   Крес воззрился на меня с удивлением. Светлые брови взлетели вверх. Русалка и вовсе забыла про слезы, выглядывая из-за прибрежной осоки.

   – Не посмеешь. – Брегина недоуменно отогнула стебли. На свет вылез опухший от слез зеленоватый носик. – Тебе Страж не позволит так хулиганить.

   – Только занят Страж-то, – я все больше распалялась, вещая, стоя на корнях во весь рост, – ищет горемыка, кто посмел на его жизнь покуситься. Некогда теперь ему за рекой приглядывать да вредных кикимор отлавливать. Верно говорю, Синеглазка?

   Я злобно глянула в сторону Стража и снова перевела взгляд на притихшую Брегину. Русалка смотрела на Креса так изумленно, что ее и без того шарообразные глаза стали смахивать на два яблока.

   – Да, – наконец сообразил он, осторожно кивая головой. – Некогда мне.

   – Вот. – Я развела руками для пущей убедительности. – Рассказывать будешь?

   – Буду. – Брегина подумала и, махнув хвостом, подплыла к Кресу.

   Бледные руки нежити обвились вокруг плеч стража, а хвост забарабанил по воде, словно весло в руках одичавшего рыбака. Она умудрялась одновременно говорить и ощупывать Креса. Мне пришлось напрячь слух сразу всех личин, чтобы хоть что-то разобрать в плеске воды.

   – Он сам к берегу пришел. Я даже не зазывала никого. Грустный такой, несчастный. Ну, думаю, моим будет. А он меня заметил и говорит: «Красавица, а не знаешь, где тут хозяина леса найти?». Красавица – это я. – Брегина похлопала ресницами побелевшему от отвращения стражу. – А я спрашиваю: «Тебе Лешего, что ли надо?». А он: «Нет, высокого мужика со светлыми волосами». А я и говорю: «Он сам приходит». Правильно я сказала, да? А он вздохнул, сердечный, и говорит: «А где его дом?». «Не знаю» – говорю. Я же, правда, не знаю, где ты живешь. А где, кстати, ты живешь? Там есть река или озеро, может, пруд?

   – Не отвлекайся! – мне пришлось рявкнуть собакой, спасая Стража от холодного поцелуя нежити. Судя по стиснутым челюстям этого Крес вынести бы не смог.

   Брегина презрительно надула губы и с сожалением отодвинулась от мужчины.

   – Он спросил, часто ли ты ко мне приходишь. Я говорю: «Да». А он мне камушек протянул и говорит: «Тебе на память. Не забудь похвастаться, что за тобой ухаживают, авось приревнует».

   – Ты и показала, – устало вздохнул Крес.

   – А что? – Брегина снова прильнула к широкой груди обнаженного мужчины. – Ты не приревновал? Зачем тогда расспрашивал о камушке и как он выглядит? Я думала, ты горемычного найти хочешь, чтобы ко мне не приставал.

   Страж промолчал, только рукой махнул.

   Я задумалась. Пришлый колдун, использующий на редкость мерзкую волшбу, решил испытать на страже колдовской омут? И в чем был смысл: узнать, действует ли на него чародейство? Или он надеялся, что Креса выкинет сразу на пики стрельцов?

   Страж легко расцепил бледные руки русалки и почти выбежал из реки. Многострадальное одеяло снова обернулась вокруг бедер мужчины.

   Брегина обиженно махнула хвостом и снова скрылась в осоке. Но далеко не уплыла: я слышала ее запах очень отчетливо. Даже аромат кувшинок и смрад неизвестной волшбы не мешал.

   Крес устало опустился на ствол рядом со мной и провел рукой по мокрым волосам.

   – Что сидишь не весел, ниже плеч буйную голову повесил? – на ум пришла фраза из детства.

   Ею обычно пользовались мои предки, чтобы заманить добра молодца в топи или трясину в личине девицы или старухи. Мастерством считалось, если путник сам заходил в ловушку, поверив сладким речам и хитрым байкам. По мне, толкнули бы в спину и вся недолга. А то накорми, напои, спать уложи, еще и разговор поддержи. Долго, медленно и опасно: а ну как догадается молодец, что его за нос водят?

   Страж вздрогнул и мельком скользнул по мне взглядом:

   – Странное дело получается. Леший не знает, кикиморы болотные не в курсе, водяные тоже отмалчиваются. Словно лес ослеп и оглох. И я вместе с ним.

   – В каком смысле? – Меня так и подмывало схватить камень поувесистее и швырнуть в осоку: Брегина злобно шипела каждый раз, когда Крес начинал со мной разговор. Это жутко мешало сосредоточиться на словах стража.

   – Зачем ему моя смерть? – Синеглазка словно меня не слышал и рассуждал вслух. – Личная неприязнь? Месть?

   – А с чего ты взял, что он хотел тебя убить? Может, это обычная шалость.

   Страж хмыкнул и улыбнулся. Синие глаза потеплели. Он наклонился и тихо заговорил:

   – Там, ближе к Нижнему озеру, растет дуб. Крепкий такой, кряжистый, старый. Кора морщинистая, глубокая…

   Голова неожиданно закружилась. Тело обмякло, словно меня укачивали теплые речные волны. Перед глазами встала картинка: лес, дерево и Крес, сосредоточенно вглядывающийся в чащу.

   – Совсем как берег Серебрянки… А ветви, словно лапы, в стороны смотрят, – голос стража становился все тише, убаюкивая, – и даже в полдень под дубом тень и прохлада…

   …Страж одобрительно постучал по стволу и поправил топоры, пристегнутые к кожаному ремню на поясе.

   Солнце палило. Пот лил ручьем. Льняная серая рубаха промокла почти насквозь, а кожаная безрукавка неприятно поскрипывала при каждом движении. Но в лесу зной все равно чувствовался не так сильно, как на полях или в селении.

   Крес мелодично засвистел и прислушался к звукам леса. Глухой «гав» пришел справа. Мужчина повернулся и задумчиво облокотился на подобранную суковатую палку.

   Пес, смахивающий на тощего бычка-переростка, будто летел над землей, изредка позволяя лапам касаться травы. Поджарое тело легко взмывало над корнями. Шерсть светилась изнутри, словно животное вывалялось в тлеющих углях.

   – Что сказали кикиморы? – страж помедлил с вопросами, чтобы дать отдышаться взмыленной собаке.

   Пес бухнулся у ног Креса, задрал лапу и самоотверженно заклацал зубами в поисках несуществующих блох:

   – Ничего они не сказали. А я предупреждал – ничего они не скажут.

   – Понятно, ты у нас умный. – Страж присел.

   Пальцы щелкнули по задранной лапе. Суковатая палка мягко легла на изрытую корнями землю:

   – Что. Они. Сказали.

   – Да ничего. Не знают они, боятся. Перебрались в самые топи, я еле до них дополз. Одно слово – кикиморы.

   Я видела, как Крес нахмурился. Густые светлые брови сошлись на переносице, а взгляд ярких синих глаз задумчиво пробежал по деревьям:

   – Берес, ты знаешь, это мой лес. Я знаю здесь каждое дерево, каждый куст. Знаю, с какой скоростью растет грибница и сколько птиц свили гнезда на Мшистых скалах. Знаю, где находится логово волков, где входы в бобровые хатки. А его найти не могу.

   Берес поднял морду и посмотрел на стража долгим тяжелым взглядом:

   – К бобрам надо заглянуть. Опять Серебрянку перекрыли.

   Я вздрогнула. И сдалась псу эта плотина! Ну, построили, ну, перекрыли. Зачем сразу заглядывать?

   – Когда?

   – Пара дней.

   – Надо, – Крес кивнул. – Запруда уровень реки снизит, колодцы опустеют, и селяне опять с вилами на лес пойдут.

   – Я сам сбегаю. – Пес нахмурился, насколько позволяла собачья морда. – Кстати, вчера лесник приходил из Царьграда.

   – Зачем? – Бровь стража удивленно поползла вверх.

   – Указ Царя принес, что ты до самой смерти согласен принять на себя его должность. Без оплаты, разумеется.

   – Должность Царя? – белые зубы сверкнули над светлой бородой.

   – Лесника, – хмыкнул пес. – Имя мое просил прописать на бумаге. Что я ведом…, уведолмен… Ознакомлен, в общем.

   – Прописал?

   – А то! – Берес оскалился, выставляя напоказ частокол острых зубов. – У меня рук нет – хвост да клыки. Аккурат вся челюсть на указе и отпечаталась.

   Крес улыбнулся. Берес мечтательно закатил глаза:

   – Ты бы видел, как он бежал: красиво, скачками, не каждый олень так сможет!

   Оба рассмеялись и, не сговариваясь, двинулись в чащу леса.

   – Что с колдуном делать думаешь? – Берес лениво трусил рядом с Кресом, приминая зеленую траву большими лапами.

   – Не знаю пока.

   – Говорил тебе – найми ведуна. Толкового. С Царьграда. Не хочешь сам – попроси Агния – кузнеца, пусть он от своего имени наймет.

   – Нет. – Страж мельком взглянул на пса и уверенно повернул правее, к реке. – Зачем мне еще один? Да и толку от них в этих местах?

   – Найми ведунью.

   – И как ты себе это представляешь? На бересте напишем: «Требуется Баба Яга» и по селениям развесим? Или сразу в Царьграде?

   – Не смешно.

   – Именно. Народ бунт поднимет, стрельцы явятся с дозором. Серый лес и так дурной славой пользуется. Только время потеряю.

   – А то сейчас ты его не теряешь. – Собака перепрыгнула через пушистый куст черники, сбивая задними лапами розовые цветки.

   Оба спустились к реке, даже не глядя друг на друга.

   Недаром реку называли Серебрянкой. Прозрачная вода, холодная и быстрая, рождалась на горных вершинах. Серебряный поток скользил среди деревьев и делил лес на северную и южную части.

   Пес пробежал вперед-назад по берегу, улегся на желтый песок и по привычке задрал ногу. Монотонное клацанье зубов распугало юрких рыбок, прильнувших к выглядывающей из воды осоке.

   Страж на два шага вошел в холодную воду и поморщился. Даже сейчас, в полуденный солнцепек, река совершенно не прогрелась. Или просто не успела благодаря стремительному течению. Вот озера были несравнимо теплее.

   Крес пробежался взглядом по поверхности Серебрянки и ласково позвал:

   – Брегина.

   Я присмотрелась: заводь была усеяна кувшинками. В народе эти водяные цветы называли одолень-трава, из их листьев варили мощное любовное зелье. А еще кувшинки были своего рода указателем – рядом живут русалки.

   Знакомые заросли камыша и раскидистую крепкую иву увидела сразу. Сейчас вместо нее красовался обугленный пень. Что мне показывает страж? Воспоминания?

   Я слышала о таком ведовстве – силы отнимало немерено. Не всякий колдун осмелится показать свое прошлое: опасно это. Легко можно затеряться в воспоминаниях и не вернуться – правда и кривда перемешиваются, и невозможно понять, где настоящее, а где былое.

   – Брегина, красавица моя зеленоокая, ты где? – Страж постучал по воде пальцами, словно подзывал ручную рыбу. – Не заставляй меня ждать.

   Смех колокольчиком долетел до берега и замер в ветвях многострадального дерева. Русалка сидела на ветке, нависавшей над водой на добрый аршин. Выпученные зеленые глаза нежити прищурились, чтобы лучше разглядеть пришедших.

   – Крес, моя золотоволосая заноза, что тебе нужно на этот раз?

   – А то ты не знаешь. – Пес отвлекся от охоты на блох и скосил глаза на русалку.

   – Бересклет. – Гладкий черный хвост нежити презрительно ударил по поверхности воды. Ветка закачалась, заскрипела, но выдержала. Не сломалась под тяжестью тела нежити. – Не рада тебя видеть.

   – Взаимно. – Пес вернулся к важным делам по ловле блох, всем своим видом показывая, что считает разговор законченным.

   Страж улыбнулся и вышел на берег. Он нарочито медленно подошел к иве и прислонился к стволу, не сводя взгляда с нежити. Русалка смущенно улыбнулась, покраснела от его внимания и покрылась изумрудными пятнами, удивительно похожими на трупные.

   – Ой, женился бы на тебе, будь моя воля. – Крес выгнул бровь, нагло рассматривая обнаженное женское тело с бледной кожей, прикрытое тиной зеленоватых волос.

   До пояса – женское, ниже красовался блестящий черный хвост, задергавшийся от мужского комплимента, словно собачий.

   – А возьми и женись, – томный голос Брегины источал мед. – Кто ж тебе мешает?

   – Все мешают. Меня потом твои воздыхатели на части разорвут. – Страж снова улыбнулся и резко сменил тему разговора. – Мне помощь твоя нужна.

   – Топить больше никого не буду. – Русалка обиженно надула губки, отчего стала похожа на удивленного сома. – Последний рыбак такого мне наговорил, что рыба перестала икру метать.

   – Совсем не будешь?

   – Вот если совсем, то буду, а если опять испугать и отпустить, то нет.

   Мужчина улыбнулся. Русалки были капризными и обидчивыми. Они редко водили дружбу с другой нежитью и еще реже – с людьми, предпочитая чувствам материальный обмен.

   Но страж не был нежитью. Как не был и человеком. Я не смогла бы распознать его вид, даже если бы очень захотела. Может, поэтому между ним и другими созданиями, наделенными разумом, существовала связь. Не дружба, но и не вражда. Скорее, удобное перемирие, основанное на взаимовыручке и снисхождении, но чаще всего – на страхе.

   – Брегина, жемчужина моя зеленоокая, – томно прошептал страж и напустил на себя такой грустный вид, что даже меня пробрало, – ты разрываешь мне сердце.

   – Слышала я, что у тебя его нет. – Русалка сменила гнев на милость и снова улыбнулась.

   Черный хвост застучал по воде. Страж с опаской метнул взгляд на громко потрескивающую ветку:

   – И от кого ты это слышала?

   Пес навострил уши, но морду к нежити не повернул. Брегина была глупа и своенравна, но встрять сейчас в разговор было бы неразумно – русалка могла уплыть.

   – Был тут один. – Брегина надула губки в шутливом поцелуе и похлопала по ветке, приглашая Креса присесть рядом. – Ходил, тебя искал.

   Страж сделал вид, что не заметил призыва нежити.

   Синие глаза полыхнули от нетерпения:

   – И чего он хотел?

   – А я так и не поняла. – Русалка наклонилась вперед, как будто случайно выставляя напоказ все женские прелести, которые до этого закрывала тень.

   Черный лоснящийся хвост медленно двигался по поверхности воды, привлекая рыб. Длинные волосы откинулись в сторону и обнажили бледную грудь нежити. Русалка томно посмотрела на Креса. В ее глазах блеснули подозрение и злость. Страж не подвел: он так картинно уставился на ее тело, что Брегина снова засияла пятнами зелени, принимая комплимент. Сейчас она больше всего походила на вытянутую головку заплесневелого сыра. Или на неожиданно ожившую утопленницу.

   – А как он выглядел?

   – Как плащ.

   – Какой плащ? – Берес не сдержал удивленного восклицания.

   Русалка даже не обернулась. Будто не услышала пса, продолжая буравить стража взглядом:

   – Плащ обычный, богатырский, но с капюшоном, как у татя.

   Яснее не становилось.

   Крес закусил губу.

   – В отличие от тебя, он не оставил бедную девушку без подарка. – Брегина снова обиженно надулась, с видимым усилием отрывая взгляд от губ стража. – Смотри, какая прелесть.

   Я перевела взгляд на бледные руки русалки. В ладошках лежал речной камешек. Обычный. Таких в Серебрянке на каждый шаг два мешка. Только заговор на него был наложен очень необычный: колдовское мерцание слепило глаза. Словно солнце, которое уменьшили до размеров гальки, сверкало в ладонях Брегины.

   Впервые за все свое существование я столкнулась с волшбой, которую не смогла распознать. И где – в самом сердце Серого леса.

   Я привычно потянула носом: пусто. Ворожба былого запахи не передает, только образы.

   – Что он делает? – Крес осторожно наклонился.

   – Это же камень, глупый. – Брегина засмеялась, подбрасывая подарок в руках. – Он просто красивый и все. Не веришь – лови.

   С этими словами русалка кинула камешек прямо в стража. Миг, пока подарок летел в его сторону, растянулся. Крес бессознательно протянул руку и поймал искрящийся подарок. Камешек полыхнул, едва коснувшись ладони, и поглотил стража в столп яркого света.

   Бахнуло.

   Русалку снесло с ветки колдовской волной. Собаку засыпало речным песком и с аршин протащило по берегу. Вода в реке покачнулась поперек течения. Каменистое дно открылось, и рыбы запрыгали по гальке, барабаня хвостами. Град из камней и песка обрушился в воду, поднимая со дна ил и тину.

   Когда пыль улеглась, пес, поскуливая, подполз к полыхавшему пню – единственному напоминанию о раскидистой иве.

   На том месте, где только что стоял страж, зияла глубокая воронка.

   – Что это было? – Ошалевшая русалка выглянула из мутной реки, стирая зеленую кровь с рассеченной щеки. – Где Крес?

   Берес повернул к ней голову. Неконтролируемая ярость полыхала в черных глазах зверя:

   – Брегина, дурья твоя башка, что ты натворила?..

   …Я втянула в себя воздух. Сердце пыталось выскочить из груди, пот застилал глаза, руки дрожали.

   – Что это было?– Испуганно заорала я.

   – Доказательство того, что колдун не шутил. Он действительно хотел меня убить.

   Крес оставался спокойным и сосредоточенным. Словно и не отдал сейчас добрую половину жизненной силы на ворожбу.

   – Да уж, вижу. – Только с третьей попытки мне удалось вытереть лоб от испарины. – Как ты остался жив, я понятия не имею.

   Все тело мелко тряслось, но сердцебиение приходило в норму.

   Страж пожал плечами и промолчал.

   – Один вопрос можно?– В собственном голосе сквозила нервозность.

   – Какой?

   – Как ты смог показать мне, что было на берегу, если тебя на нем уже не было?

   – Это воспоминания Береса.

   – Напомни не разрешать тебе копаться в моей голове. – Перед глазами замельтешили образы проказ.

   Если страж узнает хотя бы об одном, то не сносить мне головы. А хулиганить я любила. Так что счет проступков шел на десятки.

   – И зачем ты все это мне показал?

   – Потому что мы с Бересом его найти не можем, как бы странно это ни звучало. А ты буквально можешь идти по следу колдуна.

   Крес запахнул одеяло и встал, протягивая мне руку:

   – Идем.

   – Берес – это Огненный пес? – Я нашла в себе силы улыбнуться, проигнорировав стража.

   Крес не ответил. Только плотнее обернул одеяло вокруг бедер и двинулся прочь от берега.

   Я сменила личину на собаку и потрусила следом за стражем:

   – Я видела его. Дважды. Он тебя искал.

   Крес резко остановился и вдруг присел рядом со мной, заглядывая в глаза:

   – Покажешь?

   – Что? – Я покрутила башкой, но страж неожиданно протянул руку и дотронулся до моего уха.

   Синие глаза закрылись:

   – Вижу. А почему сразу не сказала?

   Отчаянно захотелось заскулить и помахать хвостиком, как нашкодивший щенок.

   – А без него убивать тебя сподручней. – Я демонстративно клацнула зубами на одеяло. – Куда мы идем?

   Крес вздрогнул и открыл глаза. Я съежилась под его удивленным и оценивающим взглядом.

   – Увидел?

   – Да.

   – Что именно?

   – Что нужно. – Туманный ответ и еще один серьезный немигающий взгляд.

   Наконец стражу надоело играть в гляделки. Он выпрямился и зашагал прочь. Мое одеяло волочилось по земле и цеплялось за ветки и корни при каждом шаге Креса. После такой прогулки я его день и ночь стирать буду. А потом еще столько же проветривать от смердящей волшбы.

   – А если попросить помощи у Лешего?– Предложила я и поспешила за Кресом: моих проказ он не увидел, из норы выгонять не торопился – настроение было прекрасным.

   Даже захотелось припасть на передние лапы и поиграть с бабочкой в догонялки.

   А то, что одеяло портит, – пусть это будет платой за все содеянное мной в лесу.

   – Помощи в чем? – Страж на меня даже не смотрел. Все его мысли были заняты одеялом. Хитрая ткань так и норовила выскользнуть из рук, и Кресу приходилось постоянно ее подтягивать.

   – В поимке этого колдуна.

   Страж дернул одеяло, застрявшее в цепком кусте можжевельника, и проворчал:

   – Если бы это было так просто.

   – Попросить Лешего?– Не поняла я.

   – Он пришел в лес в начале прошлого месяца, – начал рассказывать Крес, благоразумно обходя колючие кусты. – Ладно бы просто прошел мимоходом, или, на худой конец, обжился здесь, но нет, ему понадобилось место для ворожбы. Колдовские ловушки, сжигающие зверей на месте, чародейские ямы, выкидывающие зазевавшихся птиц и хищников из леса прямо на царьградскую площадь, заговоренные амулеты, разрывающиеся при соприкосновении с водой. Сколько погибло рыбы и оглушило русалок – даже Леший не знает. И у кикимор творится непонятное: болото усыхает.

   Я была в Глухомани совсем недавно. И тоже заметила изменения в топях. Но ведь сейчас пекло такое стоит. Неудивительно, что болото мельчает! А валить на колдуна – дело нехитрое. Много ума не требует.

   – Странно это, – с тяжелым вздохом проговорил страж, чем снова приковал мое внимание. – Всех, кто переступает границу лесного массива, я знаю: будь то человек, зверь или нежить. Если чужаку удается проскочить мимо меня, то его тут же берут под наблюдение Леший, русалки, водяной или волкодлаки. Даже олени и медведи, бывает, вести приносят. Я всегда знаю, кто и чем промышляет в Сером лесу.

   – Кроме колдуна?

   – Кроме колдуна.

   Мы замолчали.

   Дубы сменялись елями, березы – ольхой. Мы шли мимо густых зарослей орешника и целого травяного озера папоротников. Сухая земля холмов, изрытая корнями, чередовалась с низинами. Мховые поляны пестрели розовыми цветами черничника.

   Судя по солнцу, время приближалось к полудню. В животе заурчало. Я вспомнила, что уже давно толком ничего не ела. Перекусы лягушками и бабочками не считались. Это как медведя накормить одной ягодкой малины. Вроде, что-то в рот попало, но кушать захотелось только сильнее.

   – А вот интересно, колдун знает, что амулет меня не убил? – Крес задумчиво посмотрел на меня и снова отвернулся.

   – Вопрос в другом – хотел ли он убить? Или просто ему нужно было отправить тебя подальше?

   – От леса или от Серебрянки? – Страж остановился и нахмурился в ожидании ответа.

   – Есть хочу. – Я потупила глаза и сменила личину на девичью, игнорируя вопрос.

   Теперь мы были почти одного роста – так разговаривать было удобнее. Крес неожиданно вздрогнул и попятился, на его щеках заиграл румянец.

   – А не могла бы ты… – он запнулся, – обратно, ну, в собаку?

   – Зачем?

   Неужели стражу так неприятны люди, что он даже личины не выносит.

   Крес скривился, как от зубной боли и процедил:

   – Смени личину!

   – Не могу! – Я тряхнула косой и насупилась. – И не хочу!

   – Послал же… – пробормотал страж и добавил уже громче, – ты не ответила. Колдун хотел отправить меня подальше от леса или от Серебрянки?

   – Тут как ни плюнь – вопрос на вопросе. – Я забежала немного вперед, вынуждая Креса следовать за мной, и начала загибать пальцы. – Знал ли он, что амулет тебя не убьет, или тебе неимоверно повезло? Откуда он пришел и куда делся после? Кто он? Как выглядит? Почему не вышел на честный бой, а бьет исподтишка?

   – Это как раз ясно: силенок не хватает, – страж хмыкнул и криво улыбнулся. – В спину ударил богатырь.

   – Богатыри лиц за капюшонами не прячут. И я с тобой не согласна. А если он сильнее тебя?

   – Нет, – Крес ответил так уверенно, что я совершенно с другой стороны посмотрела на стража.

   Это не было бравадой. Он не пытался передо мной красоваться, чай не красна девица. Страж сказал то, что думал – он действительно был сильнее колдуна. Или верил в это всем сердцем. А значит, он сам был чародеем. Очень сильным чародеем. Он легко ворожил нежить и даже пускал в свои воспоминания. И делал это так обыденно, будто это не стоило ему половины жизненных сил.

   Я делилась с ромашками самыми крохами, а потом мучилась от тошноты и головной боли. Он же проник в мою голову и показал былое. Не только свое, но и Огненного пса, а потом так же легко заглянул в мои воспоминания.

   – А вдруг сильнее?

   – Нет. Исключено.

   Я разжала пальцы: что считала, что нет. Крес совсем не торопился удовлетворить мое любопытство. И тут меня осенило:

   – Амулет нужно сделать!

   Страж посмотрел на меня так, будто я заговорила на языке дождевого червя: противно и непонятно.

   – Ты о чем?

   У Креса был настолько непонимающий взгляд, что у меня мелькнула мысль: он остановился в развитии где-то между младенцем и кузнечиком. Пришлось объяснять, как ребенку, – терпеливо и ласково:

   – Камушек нужно достать, понимаешь?

   – Да их полная река. – Страж развел руками, показывая, сколько, по его мнению, в Серебрянке камней.

   За что тут же поплатился: одеяло зацепилось за ветку. Крес подхватил его за миг до конфуза и снова обернул вокруг бедер.

   – Но река находится в лесу. А в лесу ты.

   – В горах меня нет. И после Зараз. А река есть и там и там.

   – Верно, – я кивнула. – Но ловушки он поставил тут. И напал на тебя не в селении, а именно в лесу, где рядом целая толпа нежити и зверей. Не-ет, он рискнул, пробрался и напал. Но мало добыть камни. Их надо заговорить. Подготовить травы. Для волшбы нужно время, место и золото. Это огромный труд.

   – Ты хочешь сказать, что колдун не только злой, но еще и очень трудолюбивый? Мне это помогло, спасибо, кикимора. Теперь я его точно поймаю.– Ирония так и сквозила в голосе стража.

   Ничего, посмотрим, что ты скажешь после этого:

   – Синеглазка, а амулет-то заговорен на тебя.

   – Откуда… – Крес вздрогнул и остановился.

   – Это ясно как то, что Явь создал Белобог.

   Во взгляде промелькнул холод, брови нахмурились:

   – Что ты имеешь в виду?

   – Камень вспыхнул после того, как ты взял его в руки.

   – И?

   – Синеглазка, начинай думать. Там, – я ткнула пальцем в его лоб. – Чтобы амулет сработал правильно, нужна частица жертвы для опознания, усвоил?

   – Получается, что мы знакомы с моим недоброжелателем? – Крес задумчиво пошел дальше.

   – Недоброжелатели колорадских жуков в огород подкидывают или козла на грядки запускают. А тут целый враг получается.

   – Но для такого амулета нужна кровь, разве нет? – Страж посмотрел себе под ноги и перешагнул сгнивший ствол березки. – Как он смог ее заполучить?

   – Не обязательно. Достаточно волоса или ногтя. Кровь – она, конечно, понадежней будет, но хватит любой частички. Вспоминай: может, где поранился, поцарапался или проснулся, а как засыпал – не помнишь.

   – Думаешь, дурман-трава?

   – Не думаю. Если бы он тебя опоил, то прибил бы на месте.

   Мне нравились загадки. Любопытство приглушило страх. Я только сейчас заметила, что продолжала упорно «тыкать» стражу. Крес особого значения этому не придавал, и я тоже решила не переживать.

   – Колдун был у меня дома? – Синие глаза нехорошо сощурились, лишний раз напоминая, что передо мной шел не обычный человек.

   Я принюхалась, бесшумно втягивая воздух: лес благоухал. И это ужасно мешало. Черничник, ели, трава, папоротники – все источало аромат. Бабочки на крыльях переносили нектар, звери метили территорию, птицы порхали в ветвях.

   От стража же исходил еле уловимый колдовской смрад, прилипчивый, как банный лист.

   Морок? Личина? Оборотничество? Может, Крес был призраком, неупокоенной душой, застрявшей в Сером лесу, потому мой нос и не уловил его запах?

   – Не обязательно. – Я взглянула на стража и выдернула с его головы светлый волос.

   С призраком так бы не получилось. Значит, живой. Странно.

   – Это как понимать?– Крес молниеносно вытянул руку и сжал мое запястье мертвой хваткой.

   – Волос могли вырвать.

    Я небрежно осмотрела «добычу» и дунула на пальцы, избавляясь от доказательства совершённого злодеяния. Но волос я все-таки припрятала на всякий случай, благо хитрости кикиморам было не занимать:

   – Мог на гребне оставить. Ты же их расчесываешь, верно? Мог за ветку зацепиться и клок выдрать. Вариантов не счесть. Руку отпусти.

   Я выдохнула только после того, как страж отвернулся, и мы продолжили путь. Сердце колотилось в груди, ладони вспотели: от волоса исходил аромат леса. Или это благоухал лес вокруг меня. Личину или ипостась я бы распознала. Значит, морок? Тоже нет.

   – Надо призвать Береса.– Крес разговаривал со мной, как ни в чем не бывало.– Может, он что-то узнал.

   Кем был страж? Кто он? Исключения можно сделать, не спорю, но было и немало нежити, которых от людей просто так не отличишь.

   Вот, например, берегини. Почти все путают их с русалками, а по факту – это добрые, вечно хохочущие духи. Пока не дотронешься – не поймешь: человек или нет. Но даже они пахли сладкой тиной и пыльцой ночных цветов.

   – Что ты там бормочешь?– Голос стража спутал мысли.

   – Я не бормочу, а думаю. И все-таки, куда мы идем?

   Кикиморы тоже могли принимать личины людей. Но пахли-то мы кикиморами. И каждая по-своему.

   – Ко мне,– твердости в голосе Креса было с избытком.

   Видимо, в светлой головушке стража даже не возникало мысли, что кто-то может его ослушаться. Я, конечно, вела себя с ним довольно вольготно, но перечить не посмела. Оставалась всего одна возможность отделаться от Креса:

   – Плохая идея.

   Страж посмотрел на меня с плохо скрываемым удивлением:

   – Это еще почему?

   – Я узнаю, где твой дом. Если колдун меня поймает и будет пытать, я тут же выдам ему все, что знаю. Второе: а ты уверен, что я – это я? Вдруг я убийца и теперь обманом хочу попасть в твою нору? Бездумный риск.

   Крес улыбнулся и перехватил сползающее одеяло.

   – Росточком не вышла. И зачем тебе меня убивать, Крамарыка? Кикимора захотела стать стражем Серого леса?

   – Нет, звери-человеки! – Меня даже передернуло от ужаса. – Бегать по дебрям, отлавливать охотников, разбираться с бобрами и русалками? Мирить стаи волков и делить их добычу? Брр, ни за что.

   – Тогда, ты не колдун. Но идея мне нравится.

   – С делением добычи?– На всякий случай уточнила я.

   – Нет, с разделением дел. Уговорила – возьму тебя в помощники.– Крес подмигнул и уверенно зашагал дальше.

   Нельзя вот так огорошить и уйти! Пока я вникала в смысл слов, страж уже скрылся за деревьями. При случае нужно объяснить Синеглазке, что такое юмор и как правильно надо шутить.

   Я любила гулять по лесу. Собачья личина позволяла бесшумно ступать по мягкой траве и легко перепрыгивать корни. Попадающиеся по пути кусты черники щекотали пузо, поднимая настроение. Чуть ли не впервые мне выпала возможность пробежаться по Серому лесу без риска попасть на ужин медведю или волкодлаку. Не любили они собак, которые псиной не пахли, а я не любила тех, кто мог меня съесть.

   – Как думаешь, колдун хочет занять мое место? – Крес внимательно посмотрел на меня и снова отвернулся.

   Я задумалась. В принципе, идея была стоящей. Но любому колдуну намного проще было бы получить назначение на лесника у бояр. Пальцами щелкнул, и одурманенные люди подписали бы все, что угодно. Хоть приказ на собственное повешенье.

   Не поручусь, что страж согласился бы отдать свои владения добровольно, но зато не пришлось бы возиться с ловушками и заговоренными амулетами.

   – Нет, вряд ли.

   Крес кивнул. Видимо, был согласен с моими выводами.

   – Крамарыка, а сколько живых существ ты можешь повторить?

   – Я их не повторяю, а принимаю личины. – Ароматный цветок привлек внимание. Я наклонила голову и сунула нос в пушистые лепестки. Потревоженная моим появлением пчела сердито отлетела в сторону.

   – И сколько личин?

   – Ты ведь не отстанешь, да?– Я чихнула – пыльца забила ноздри.– Семь.

   – Это много, – страж уважительно поцокал языком, как приценивающийся торговец. – Обычно кикиморы могут принимать обличье двух-трех существ.

   – Моя сестра в Заразах живет. Она пять может. – Я оставила растение в покое и побежала к следующему.

   Скрипун-трава, люди ее называли заячья капуста, цвела розовыми гроздьями. Я припала на передние лапы, прикидывая, как она будет смотреться рядом с белоснежными лепестками ромашек. Нет, не пойдет. Так моя береза затеряется среди цветущей растительности. Надо найти что-то спокойное, мягкое, безобразное, как я.

   – Но не семь же! Удивительно.

   – Нормально. – Тряхнула башкой, прогоняя рыжего речного комара, и уверенно затрусила к Кресу.

   – Ты часто их меняешь?

   – Не знаю. Не считала. Каждый день.

   – Каждый день разные?

   – Да. Вяжу девичьими руками, они от старости не трясутся. А вот в человеческом селении лучше старухой прикинуться – вопросов меньше, а помощи больше. Если быстро надо бежать – собака, при опасности – заяц, спрятаться – мышь. Утка и свинья – реже. Бесполезные личины.

   – Я в восторге, – страж покачал головой. – Ты уникальная, Крамарыка.

   – Видимо, поэтому меня не приняли ни в человеческое жилье, ни в болото.

   Грусть накатила волной. Пришлось отвернуться от Креса, скрывая слезы.

   – Ты живешь в норе одна? – Страж прибавил шаг, сделав вид, что не заметил моей слабости. А, может, действительно не обратил внимание.

   – Да.

   Одна-одинёшенька. И мне от этого не хорошо и не плохо. Правда, иногда бывает невыносимо скучно, но говорить об этом я не собиралась.

   – Нравится?

   – Нормально.

   Время перевалило за полдень. У меня уже мелькнула шальная мысль сбросить личину собаки и взобраться мышью на плечи Креса. Путешествовать верхом, ибо я начала нещадно спотыкаться натруженными лапами о корни, было не в пример приятнее. Страж же не показывал никаких признаков усталости, уверенно заманивая доверчивую меня к себе в логово.

   Мы уже давно покинули пределы моего обитания. Глухомань осталась на северо-востоке, ближе к Серым горам. Моя нора была рядом с Серебрянкой, ближе к Верхнему, так что путь до Нижнего озера я тоже знала.

   Но Крес вел меня на запад, ближе к человеческому жилью и Царьграду. Строить свой дом под носом у людей было верхом глупости! Или чрезвычайно умным ходом: никто не будет искать стража Серого леса у Большого тракта. Скорее, в самой чаще, у реки.

   Чем ближе я подходила к окраине леса, тем больше оглядывалась, нервно осматривая деревья. Мне было неуютно, страшно и очень хотелось вернуться в свою нору. Я не любила эту часть леса, как и примыкавшие к ней селения. Рядом были земли волкодлаков – страшных, умных и злопамятных чудовищ.

   – Пришли. – Страж резко остановился, а вот я не успела и больно ударилась башкой о его ноги. Если бы не одеяло, набила бы себе шишку.

   Западная часть леса была более каменистой – сказывалась близость Серых гор. Снежные шапки скал возвышались над деревьями, под кронами прятались пологие холмы. Склоны зияли черными провалами пещер: одни заканчивались тупиками, другие уходили вниз к подземным озерам.

   Крес привел меня к одинокой скале, покрытой зеленым мхом. Ели и лиственницы обнимали ее с двух сторон, ветви врастали в камень, отчего склон был покрыт трещинами, как морщинистое лицо древней старухи.

   Стертые временем ступени, выдолбленные в скале, уходили на самый верх и скрывались за красно-оранжевыми резными листьями, принадлежавшими неизвестному мне дереву. Ствол состоял из множества переплетенных между собой веток, которые раскидывались пушистой кроной. Плодов, цветов, шишек не было, так что лесной красавец остался неопознанным для меня растением. Хоть и очень необычным. Как я. Может, отломать веточку и попробовать вырастить? Белоснежные ромашки и огненное дерево были бы шикарным украшением жилища лесной кикиморы.

   Крес уверенно направился к лестнице.

   – Мне с тобой? – Я, не дожидаясь ответа, резво засеменила за стражем, скинув личину собаки.

   Усталость как рукой сняло:

   – Ты живешь в каменной норе?

   – Почти. – Крес уже скрылся за красно-оранжевыми листьями, продолжая подниматься.

   Босые ноги утопали во мховой подстилке, словно я ступала по перине. Нет, по зеленым облакам.

   Несколько поворотов каменной лестницы пролетела, как на крыльях, считая ступени. Пару раз пришлось возвращаться: я сбивалась со счета, принимая треснувший камень за очередной уступ.

   – Семьдесят семь! – Мой крик Крес или не услышал, или не захотел отвечать.

   Если сейчас мне навстречу выскочит волкодлак с криком: «Попалась, кикимора!», я не удивлюсь. Страж завел меня в такое место, что встреча и с упырем, и со стрельцом Царя была одинаково возможна. И тот и другой убил бы меня на месте.

   Думать о предательстве Креса не хотелось. Я все еще надеялась, что страж меня ждал на самом верху лестницы.

   И да, и нет!

   Ступени уперлись в проем, вырубленный в скале. Правильная прямоугольная форма указывала на работу человека. Или на нежить с личиной. Природа не умеет делать такие правильные углы.

   Двери не было. Вместо нее искрился красными молниями вперемешку с блестящей розовой водой плотный туман. Словно в глубине пещеры зацвел цветок папоротника.

   Как еще описать то, что было передо мной, я не знала.

   Еще одной лестницы или тропы не заметила, так что, зажмурившись, шагнула вперед. Красное марево обволокло тело, аромат еловой хвои ударил в нос. Этот проход был надежно защищен колдовством. Потрясающая работа: мощная, умелая. Без приглашения сюда лучше не соваться – отрежет любопытный нос вместе с головой.

   Я осмелилась открыть глаза и осмотреться. С уверенностью можно было сказать только одно: это была не скальная пещера. Видимо, проем был связан с колдовским омутом – сильнейшим из заговоров. Если это так, то чародей, создавший яму с постоянной точкой выхода, был не просто силен. Он был всемогущ.

   Нора Креса могла находиться где угодно. Хоть в самом Царьграде, хоть в погребе сельского жителя. Колдовской омут служил неким мостом между Серым лесом и домом стража. Очень хитро, Синеглазка!

   Я стояла в зале некогда величественного дворца.

   Стены, выложенные продолговатыми камнями, трескались и осыпались. В потолке и вовсе зияла дыра. Арочные своды от обрушения удерживали только переплетающиеся ветви деревьев. Слева в стене красовалась дыра размером с мою березу. Кусты и цветы уже давно облепили кладку, протянув ветки и листья наружу, к солнцу.

   – Звери-человеки. – Оставалось только присвистывать и разглядывать пролом.

   Толщина стены была, по меньшей мере, в пять человеческих шагов. Это какую силищу надо иметь колдуну, чтобы пробить брешь в этом сооружении? А в том, что это было дел рук чародея, я не сомневалась. Таран раскрошит камни или расколет. А здесь они лежали ровным рядком, словно стену пробили с одного удара.

   Ручей бежал каскадом вниз по камням и уходил под правую стену. По центру залы разлился небольшой прудик.

   Почему-то вспомнилась русалка. Если бы Брегина знала, что в норе Креса есть водоем, то всеми правдами и неправдами она бы уже давно здесь поселилась. Я представила перекошенное лицо стража, ошарашенное от прибытия нежданной гостьи, и захихикала.

   В конце необъятных хором раскинулась широкая лестница с резными перилами. Она раздваивалась наверху в два коридора, подсвеченных факелами. Их неяркий мерцающий свет рисовал тени на стенах. Окна по обеим сторонам украшали кованые завитушки. Колонны, скрывающие за собой длинный коридор, еще хранили на себе следы краски.

   И куда мне идти? В какую сторону?

   – Эй, Синеглазка, ты где? – Я неуверенно запрыгала по камням, пытаясь пересечь пруд, не намочив ноги.

   Приблизившись к лестнице, приметила еще несколько арок в боковых стенах. Когда-то тут жила уйма народа. Или Древние Боги или люди. Только у этих двух видов была необъяснимая тяга к огромным норам.

   Как по мне, это было необдуманно. Такое исполинское жилище нужно как-то согревать. А где брать столько дров, и какого размера должна быть печь? Такой дом невозможно защитить одной. Ты же не знаешь, в какую щель пролезет енот или охотник за нечистью. Красивая нора, не спорю, но очень, очень ненадежная.

   – Крес, ты где? – Я поднялась по пыльным ступеням, одновременно отряхивая ноги от пожухлого мха и прошлогодних листьев. – Я могу ведь и назад вернуться.

   – Не можешь, – проронил страж, выходя из-за колонны, и тенью скользнул мимо меня к пруду. – Идем.

   – Куда? Опять? Дай хоть отдохнуть. – Обида и негодование захлестнули с головой.

   Сам и умыться успел, и одеться. А у меня ножки тоненькие, маленькие, а желудок большой. Мне кушать надо много и часто.

   – Куда идем-то? – я скатилась со ступеней, с трудом поспевая за размашистыми шагами стража.

   – Нужно призвать Береса.

   Таким тоном ответил, будто у него снега прошу зимой.

   Крес склонился над зеркальной поверхностью пруда и что-то зашептал, постукивая по воде костяшками пальцев. Аромат еловой хвои наполнил залу и мгновенно рассеялся.

   Крес, сам того не зная, запутал меня окончательно. Догадка о его силе подтвердилась: страж Серого леса действительно был колдуном. Но ворожить могли только люди. А человеком от него как раз и не пахло. Тогда кем на самом деле он был?

   Пока Синеглазка отвлекся, я внимательно осмотрела его одеяние. Очень разумный выбор: плотные серо-зеленые штаны, высокие, чуть ниже колена, сапоги, рубаха с длинными рукавами и кожаный жилет, прошитый тонкой пеньковой веревкой. Дополняли одеяние два ремня, стягивающие грудь Креса крест-накрест, пояс да пара увесистых серебряных топоров, мирно дремавших на бедрах. Предплечья стража защищали наручи, прошитые коваными металлическими пластинами. Ему бы одеяние попроще, глядишь, вышел бы толк. Может, богатырем бы стал.

   Я покосилась на топоры, и по плечам тут же пробежал озноб: гадость. Серебром кикимору не убить, но обжечь можно запросто. Такие раны долго не затягивались и гноились, выматывая нежить. Надо быть аккуратнее и близко к Кресу не приближаться. А то задену ненароком топорик и до зимы в бреду проваляюсь.

   – Призвал? – Я неторопливо попрыгала на месте, заглядывая стражу через плечо. – Что теперь делать прикажешь?

   – Ждать, – ответил Крес, выпрямился и снова зашагал прочь.

   На этот раз он ловко перепрыгнул через валуны и поднялся вверх по ручью, скрываясь за дырой в стене.

   – Сказал ждать, а сам несется как угорелый.

   Мои ножки совершенно не поспевали за стражем, но менять личину в незнакомой норе не хотелось. Да и кто бы мне тут помог? Собака лапы переломает, заяц поскользнется на валунах, девица в пруд скатится, о бабке молчу тем более. Оставалось только пыхтеть, кряхтеть и упорно пробираться наверх, цепляясь пальцами за влажный мох.

   Усилия того стоили.

   Сразу за стеной раскинулась прекрасная лужайка. Шелковистая зеленая трава росла так ровно, словно Крес каждое утро махал косой. Полянка в три десятка шагов упиралась в кусты шиповника, росшие на границе с лесом.

   Стену над моей головой венчала открытая башенка с колоннами. В ней полагалось томно вздыхать влюбленным девам, жадно высматривая на горизонте спешащих к ним избранников. Каменные цветы обвивали опоры – работа мастера. Агний-кузнец такому и в подметки не годился. Никакой защитной функции эта башенка не несла, разве что с нее можно было загодя увидеть наступающего врага. Я с трудом представила на месте юной красавицы бородатого стрельца, небрежно прислонившегося к резным столбам. Видимо, эта дворцовая нора строилась лишь для утех. Для чего тогда стены толщиной в пять шагов?

   Прямо передо мной, среди буйствующей зелени, выглядывали остатки лестницы, возвышающейся над тремя сохранившимися арками. Кладка облупилась и потрескалась, а верхние каменные блоки грозились рухнуть прямо на голову зазевавшемуся гостю.

   И что это, вторая стена? Тогда разве не нужно ее строить подальше и покрепче, чем замковую?

   От дум зачесался затылок. Или я ничего не понимала в строительстве и охране нор, или тот, кто создал это, был полным неумехой. Любой враг без труда прорвется через первую каменную стену. Ее пробьет самый хлипкий таран, наспех собранный из сухостоя. Да и кладка позволяла вскарабкаться наверх без особого труда. А там уже стрела с веревкой или лестница подлиннее – и вот ты уже на неприступных стенах дворца бьешь по голове зазевавшегося бородача, задремавшего в башенке.

   Крес сидел на стволе поваленного векового дерева, задумчиво прокручивая в руках топорик. Стальной обух ловил солнечные блики, сверкая в вихре деревянной ручки.

   Я покосилась на такое красивое, но опасное серебро: еще одно доказательство, что Крес не был нежитью. Я даже смотреть без содрогания на топоры не могу, а страж с ними не расстается.

   Ноги сами принесли меня к дереву. Я вскарабкалась на ствол и уселась рядом с Кресом.

   Молчание угнетало. Вроде как Синеглазка был стражем Серого леса, смотрителем и хранителем, а также надсмотрщиком, обвинителем и карателем в одном лице. Его боялись, ему преклонялись, его слушали и понимали. А сейчас я сидела рядом с ним в его норе, видела, как он задумчиво подбрасывает топор, и совершенно не знала, как его поддержать.

   Да, его пытались убить. А кого не пытаются? В лесу постоянно идет охота: лисицы за мышами, волки за зайцами, люди за волкодлаками, упыри за людьми. Ради разнообразия и на стража напали.

   – А ступеней-то семьдесят семь, – не к месту сказала я, помахивая ножками в воздухе.

   Крес хмуро посмотрел на меня из-под бровей. Топорик последний раз сделал оборот и нырнул за пояс:

   – И?

   – Число силы. В очень удачном месте ты себе нору вырыл.

   – Ничего я не рыл. Просто нашел дом, в котором никого не было, и остался.

   – Удачно нашел, – я осторожно толкнула его в плечо. – Да не переживай ты так. Второй раз придет тебя убивать – ты его и поймаешь.

   – А ты думаешь, он придет? – Глаза Креса нехорошо сузились, а губы стянулись в подобие улыбки.

   Мурашки сразу побежали по спине – так даже хищники не скалятся при виде жертвы.

   – Он потратил много сил, золота и времени на этот амулет. Значит, его ненависть сильна.

   – Настолько, чтобы попытаться снова?

   – Я бы попыталась.

   – Будем надеяться, что ты права.

   Страж замолчал. Видимо, представлял в красках, как именно будет мстить незадачливому убийце. Я же снова уткнулась взглядом себе под ноги, разглядывая траву.

   Место для жилья Синеглазка выбрал небезопасное, но очень красивое: много зелени, есть вода. Отсутствие женской руки чувствовалось, но не настолько сильно, чтобы укоризненно вздыхать.

   Я бы тут все переделала. Для начала – высушила бы пруд и изменила русло ручейка. Где это видано, чтобы в сенях в полу рыбы плавали!? Далее заделала бы дыру в стене, убрала камни, пыль протерла, крышу подлатала, а то зимой тут несладко придется. Цветы посадила. А из верхней сторожевой башенки вышла бы прекрасная беседка – сидеть долгими зимними вечерами и пить чай с баранками.

   – …силы? – голос Креса разрушил мечты.

   – Чего? – переспросила я и замотала головой, сбрасывая оцепенение.

   Краска стыда загорелась на щеках: умудрилась поделить шкуру неубитого медведя. Нехорошо, кикимора, поступаешь! Ой, нехорошо!

   – Что за число силы? – Страж поддел носком сапога траву, задумчиво рассматривая зеленые стебельки.

   На всей лужайке надо посадить ромашки. До самого леса белым ковром раскинутся мои цветы. Аромат белых лепестков будет сильнее всех остальных запахов. И буду только я и ромашки…

   – Семьдесят семь – это сильное число, очень мощное. Эту силу дают предки людей по крови. Двумя семерками бабки заговоры читают и хвори лечат. А вот если эту силу супротив врага направить, то мало что он сможет ей сопоставить.

   – Ты говоришь, как сельская ведунья, – хмыкнул Крес и посмотрел на меня с улыбкой. На его щеках появились две маленькие ямочки, а глаза на миг стали добрее.

   – Я часто там бываю.

   – Помню, сестра живет, – Синеглазка ухмыльнулся. – А где ее дом?

   – У кузнеца, – со вздохом ответила я.

   Не моя это нора. И никогда ею не будет. Надо прощаться с мечтами о цветах.

   Крес вдруг нахмурился. Презрение исказило его лицо до неузнаваемости.

   – Ты чего?– Моему удивлению не было предела.

   – Мар-ра, – выплюнул он, нервно озираясь по сторонам с таким видом, словно дочь Агния сейчас выскочит из-за ближайшего дерева и кинется к нему. – Послала же ее нелегкая.

   – Мара? – переспросила я и захохотала. – Расскажешь, почему ты из-под венца сбежал?

   Я даже судорожно вцепилась в штаны стража в попытке сохранить равновесие, от смеха на глазах выступили слезы. Страж мельком взглянул на мою четырехпалую руку и тяжело вздохнул.

   Про несчастную любовь Мары знали все окрестные деревни. И чем дальше от леса они стояли, тем более красочными подробностями наполнялись.

   Изначально слухи были вполне невинными – одинокий лесник обратился за помощью к кузнецу и тут же влюбился в крепкую рябую дочь сельского умельца. Под разными предлогами посещал страж Серого леса деревню: то стрелы подточить, хотя его с луком никто никогда не видел, то капкан разобрать, а зачем это делать и куда девать потом – не объяснял. А однажды он приволок серебряную цепь и заставил ее переплавить. По селу мгновенно расползлись слухи, что страж готовил кольцо для суженой. Но, видимо, получившегося металла не хватило на могучий перст Мары. Или он постеснялся делать предложение избраннице. Так вместо кольца появились острые наклепки на наручи самого лесоруба и пара заговоренных топоров для его же пользования.

   Время шло, Мара ждала, а лесник никаких телодвижений в ее сторону больше не делал. Только сухо здоровался при встрече и тут же запирался в кузне с ее отцом.

   В это время жители Зараз и Серого леса разделились между собой на два воинствующих лагеря и даже стали ставить на кон золото: сделает-таки страж предложение руки и сердца или нет. Так закончилось лето, а потом и осень.

   Зимой избранник приходил всего пару раз, и Мара, видимо, испугавшись, что сердце суженого охладело к ней вместе с погодой, решила действовать. Как только сошел снег, она собрала свои вещи и на рассвете покинула отчий дом. Кракамыра и её муж тут же известили нежить о побеге дочери Агния к любимому лесорубу. Золота посыпалось на кон вдвое больше.

   До леса отчаянную невесту довезли сами заразовцы, а дальше она уже тащила котомки сама. И продолжался ее побег до самого захода солнца. Ибо Леший мороком вывел Мару обратно к деревне. Голодная и злобная невеста вернулась в отчий дом.

   Очередной побег девушка совершила поздней весной. Провожать ее вышло чуть ли не полдеревни, а на окраине леса собралась вся нежить. Русалкам передавали короткие сообщения через зайцев и птиц о передвижениях Мары.

   Водяной не успевал принимать ставки – пришлось просить помощи у тинников. Страж хмурился, но азартные игры не прерывал.

   В этот раз Леший не смог вывести девушку из леса, она подготовилась к проказам: карманы топорщились амулетами, оберегами, а все вещи были вывернуты наизнанку.

   Помогли волкодлаки (похоже, ставили против соединения двух «любящих» сердец). Мара с воплями и криками вылетела из леса сама, подгоняемая клацаньем зубов и холодящим кровь воем.

   Летом страж пресек третью попытку побега самостоятельно. Он связал упирающуюся и вопящую Мару и кулем вывалил ее перед родительским крыльцом.

   Тем временем тинники и водяной припахали к работе русалок и бобров. Места для золота уже не хватало, и была поставлена задача вырыть отдельную нору для хранения казенных средств.

   Через месяц Заразы вдруг стали готовиться к пышной свадьбе: накрывались столы, мариновались овощи, откармливались свиньи. Праздник обещал быть грандиозным и веселым.

   Но случилась оказия – жених не пришел на сие священное действо. Как выяснилось позже, он даже не знал, что женится. Мара, решив, что перед гневом всего селения и папы-кузнеца Крес не устоит, устроила торжество самостоятельно. Несостоявшаяся свадьба быстро перетекла в обычные посиделки и закончилась спустя пару дней полной алкогольной дезориентацией обоих Зараз.

   Еще через месяц взбешенный лесоруб снова появился на людях. Страж скинул Мару с могучих плеч прямо под ноги кузнецу. Невеста, завернутая с головой в ее же одеяло, выла на одной ноте, но выбраться из плена не посмела.

   Сельские быки, восхищенные воплями Мары, восторженно затрусили к дому Агния в поисках голосистой буренки.

   Побледневший отец выслушал стража, кивнул и кинулся освобождать дочь.

   Одеяло, которое Мара собственноручно вышивала для первой супружеской ночи и в которое сейчас была завернута, стянулось в узлы, которые распутать так и не удалось, а потому их просто разрубили топорами подоспевшие мужики.

   Что именно говорил страж кузнецу, осталось тайной, но с тех пор Мара не сбегала. Но и слухи о возможном повторе соединения с суженым не пресекала. Все жители замерли в пытливом ожидании. Чем решится противостояние двух сердец? Сдастся лесоруб под натиском женского напора, или Мара переключится на другую цель?

   Золото не разбирали, втайне надеясь на выигрыш.

   Да что греха таить – в той норе валялись и пара моих монет.

   – Ниоткуда я не сбегал, – рявкнул страж, с досадой поморщившись. – Это же Мара! За что мне это?

   – За красоту, – не моргнув глазом сообщила я, все еще посмеиваясь в кулачок. – Теперь у меня есть камень для тебя. Буду носить за пазухой.

   – В каком смысле?

   – Надоешь – расскажу невесте, где ты живешь.

   – Не посмеешь! – Крес с возмущением уставился на меня сверху вниз.

   – Посмотрим, – я снова хихикнула. – Так что не доводи меня до греха.

   – Ты думаешь, Маре пришлась по душе моя внешность?– В глазах стража неожиданно мелькнуло любопытство.

   – Ну, – я еще раз осмотрела Креса с головы до ног, – ты вылитый богатырь. А человеческие девицы таких любят.

   – Но она же меня не знает! – воскликнул он, сдвинув брови. – Как она может вот так уходить в ночи к мужчине?

   – Я не знаю. – Мне стало неудобно.

   Что от меня хотел страж? Поговорить о любви и чувствах? Со мной?

   – Может, у Береса спросишь?

   Видимо, в моем голосе было слишком много надежды: Крес улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами:

   – А какое отношение он имеет к людям?

   – А я какое?

   – Но личины-то у тебя человеческие!

   – Это да. Но я все равно кикимора.

   – А как женитесь вы? – Синие глаза с любопытством заглянули прямо мне в душу. – Как мужа выбираете?

   Страж менял темы разговора с похвальной скоростью. Я с трудом успевала за ходом его мыслей.

   Выдохнула, подбирая слова. И как объяснить стражу то, что я сама до конца не понимала. А самое главное – зачем Кресу понадобилась эта информация.

   – Если кикимора со способностями, то она выбирает между теми, кто прислал сватов. Если способности выше среднего, то она сама может выбрать себе мужа. Или мужей.

   – Среди домовых и тинников?

    Взгляд Креса изменился. Он словно прожигал меня насквозь, мешая думать.

   – Да. У моей болотной сестры два мужа: тинник и водяной.

   – А как же личины людей? Ты же можешь выбрать мужа-человека.

   – Я точно не могу. – Мне хотелось сменить тему разговора, но пристальный взгляд стража мешал это сделать.

   – Почему? Твоя личина девицы очень... приятная.

   – Спасибо. Может быть и так. – Ноги затряслись, а лоб покрылся испариной. – Я никогда не рассматривала человека в качестве супружника. А ты?

   – Что – я? – Синие глаза стража потемнели.

   – А ты почему не возьмешь в жены человеческую женщину?

   – Ты снова про Мару?

   – Да хоть и про нее.

   – Змея!

   – Я или она? – Меня пробрал смех.

   Страх отступил. Крес обладал удивительной способностью тушить пожар разгорающейся ссоры одним словом.

   – За твоей спиной змея, – Страж медленно вытянул руку, словно хотел погладить мои кудряшки, и вдруг резко бросился вперед.

   Меня откинуло и смяло. Не знаю, что заболело больше: грудь – Крес врезался в меня с силой стенобитного тарана, спина – я со всего маху приложилась ею об изрытую корнями землю, или рука, намертво обвитая лоснящейся черной лентой.

   Лента шипела, открывала пасть и очень страшно выставляла вперед два огромных клыка. Яд капельками янтарной смолы замер на самых кончиках зубов.

   – А-а-а! – мой вопль наверняка распугал птиц, зверей и всех, кто был поблизости. Я была готова отойти к праотцам от страха прямо сейчас.

   Крес держал змею чуть ниже головы одной рукой, второй же с заметным усилием пытался стянуть с моей конечности смертоносные кольца. Ползучая гадина не поддавалась. Она извивалась, все сильнее сжимая мускулистое тело.

    –А-а-а, – на этот раз получилось мелодичнее.

   Птицы сорвались с веток и, хлопая крыльями, унеслись подальше от визгливой меня.

   Рывки не приносили никакой пользы. Выбраться я не могла, рука пульсировала и отказывалась слушаться. Ощущение, что ее сейчас просто оторвет, усиливалось с каждым ударом сердца.

   Не знаю, что повлияло на решение змеи. Может, она решила, что Крес раздражает ее больше, чем я. Или что он – более приятная во всех смыслах добыча, и сожрать его – значит обеспечить себя едой на год, не меньше. А что толку от костей кикиморы?

   Змея резко разжала кольца и, извернувшись, обняла предплечье стража несколькими витками. Я отползла в сторону, баюкая руку и радуясь освобождению. Узлы мышц на руках Креса вздулись, он с усилием разогнул черную бестию в ленту и отшвырнул ее в кусты, брезгливо протерев ладони о штаны.

   – Ты чего вопила? – его спокойный голос никак не вязался с бешено бьющейся на виске веной. – Чуть не оглушила.

   – Я-а? – на меня накатила волна возмущения. – Это же змея-а!

   – И?

   – И она убивает!

   – Ты же нежить. – Крес удивленно осмотрел меня с головы до ног, словно увидел в первый раз.

   – И что? Нежить – не значит, что я не живая. А эта бестия спокойно могла отправить меня в Навь раньше положенного срока.

   – Разве нежить может убить не только нежить?

   – Чего? – Меня начинало потряхивать от пережитого ужаса. – Ты с какой горы спустился? С этой задачей прекрасно справится любой, кто проявит хоть малейшее желание.

   – В каком смысле?

   – Да в любом! – мой голос постепенно переходил в крик, а на глаза наворачивались слезы. – Ребенок заиграется и стукнет ложкой по темечку – покойник. Бык лягнет, волк зубами клацнет – покойник. Девка какая из бани выскочит ночью да страшная – разрыв сердца со всеми вытекающими. А ты говоришь – змея! Гадюка! Аспид! Гадина!

   – Ты не любишь змей, – Крес произнес это так спокойно и уверенно, словно мы в моей норе картинки на бересте разглядывали.

   – Как догадался, Синеглазка?

   Не могу сказать, что я не любила ползучих гадов. Они красивые и все такое. Но вот это их тело – извивается и блестит, брр. А в воде плавают – страх! И пиявки эти! А конский волос? Та же змея, только тонкая. Фу! Фу!

   – А-а-а!– снова завопила я.

   Этот крик был громче остальных. Намного. Даже показалось, что у меня лопнули уши, и я больше ничего не слышу.

   Гадюка оказалась злопамятной. И почему-то на меня. Хотя не я швыряла ее в кусты и не я вытягивала ее тело веревкой. Черная лента атаковала из кустов, спикировала на меня как ястреб на цыпленка. Только веточка качнулась, на прощание помахивая листьями.

   Я только и смогла заорать, без раздумий оборачиваясь мышью. Маленькие подушечки пальчиков приземлились на землю, а трава защекотала пушистое пузо.

   Огромная пасть с черным ребристым нёбом замерла перед моими глазами на расстоянии вытянутой лапки. И исчезла в еще более огромной и зубастой глотке.

   Огненный пес задумчиво прожевывал змеиную голову, одной лапой прижимая к земле извивающееся тело. Черная лоснящаяся лента сворачивалась кольцами и скручивалась, щедро орошая поляну кровью.

   – Очень умно было выбрать крысу, – процедил Страж сквозь зубы и сел обратно на корень дерева, задумчиво рассматривая топор. – Тебе было недостаточно, что она может тебя укусить? Решила, пусть проглотит? Это намного болезненнее, знаешь ли.

   Я перевела взгляд на Огненного пса: он стоял, явно прислушиваясь к ощущениям в желудке, и жевал. Вернее, дожевывал.

   – А ты? – обратился Крес к Бересу. – Обязательно нужно было бросаться под топор? Я целился в змею, а мог продырявить тебя.

   – Я был голоден, – Огненный пес с усилием проглотил змеиную голову. – Ты в курсе, что это кикимора?

   – Я – да. А ты? – Страж вогнал топор под ремень и растер кожу на предплечье.

   Две красные точки с запекшейся кровью выделялись на руке, как клюква на болоте.

   – В смысле? – озадаченно тявкнул пес, откинул лапой тело гадюки и неторопливо потрусил к стражу.

   – Ты не распознал в ней кикимору у реки. Стареешь?

   – Смешно, – собака запрыгнула на корень дерева и села, свесив хвост. – Интересная нечисть.

   – Не то слово.

   – Эй, я тут! – удивление было трудно передать словами. – Синеглазка, тебя укусила гадюка. Что ты сидишь?

   – Промазала.

   – Нет, не промазала. – Я сменила личину на девичью и бросилась к стражу.

   – Синеглазка? – пес вопросительно поднял бровь.

   Крес махнул рукой, словно отгонял надоедливого комара. Или меня.

   – Не шевелись. Надо перетянуть руку. Ближайший травник в дальней деревне, – меня трясло от ужаса. – Если не успеем, то к кузнецу в Верхние Заразы – у него меч есть. Острый. Оттяпает руку, ты и не заметишь. Зато живым останешься.

   – Она хочет отрезать тебе руку, – Берес внимательно посмотрел на стража, на меня и вдруг расхохотался.

   Собаки не могли так смеяться. Только волкодлаки, ибо их вторая ипостась – человеческая. Но пес не пах ни волком, ни человеком. А что тут происходит?

   – Змея мне не страшна, – Крес улыбнулся мне одними губами. В его глазах вдруг заплясали смешинки.

   – Змея многим не страшна. А вот ее яд очень даже опасен!

   Ладонь стража была теплой и немного шершавой. Я осмотрела ее со всех сторон. Только бы не было еще укусов, а то выжить – шансов совсем не останется.

   – Я страж Серого леса, Крамарыка. Не думаешь ли ты, что меня может убить какая-то гадюка? – Крес с усилием вырвал свою ладонь из моих рук.

   – Какая-то? Какая-то? – от негодования в груди закончился воздух. – Это аспид. Змея ядовитая. У нее зубы. И она убивает. Всех убивает, у кого кровь есть. У тебя есть кровь?

   – Была с утра.

   – И у собаки есть. А она, – мой палец уперся в черный нос Береса, – сожрала башку гада, потому что была голодная. Я когда жрать хочу, варю бульон. Или грибы кушаю. Или мясо. Но я не ем ядовитые части ползучих гадов!

   – Успокойся, – Крес разговаривал со мной, как с младенцем. Это невероятно злило. К тому же, испуг за стража начал проходить и меня ощутимо потряхивало. Даже не могу представить, что бы случилось, если бы Крес погиб из-за моей невнимательности. Наверно, сошла бы с ума и ушла жить на болота Глухомани. Или нашла бы волхва и попросила добровольное изгнание.

   – Я не могу успокоиться!

   – Ты же ешь мухоморы? А они ядовиты.

   – Для людей, Синеглазка. А я – кикимора.

   – Синеглазка, – снова хмыкнул пес.

   Под пристальным взглядом Стража Берес перестал ухмыляться и демонстративно медленно прикрыл пасть лапами.

   – Что ты улыбаешься?! – Мой крик разлетелся по лужайке.– Почему твой пес улыбается?

   – Не кричи.– Спокойно отозвался уличенный в хорошем настроении зверь.– Посмотри на меня. Он Страж. А для меня гадюки точно так же съедобны, как для тебя поганки.

   Осознание медленно приходило в разгоряченную голову. Все правильно. С чего Стражу Серого леса и Огненному недопсу бояться несчастной змеи? Если колдун зловонной волшбой его даже не поцарапал, то что говорить о паре зубов лесного аспида?

   – Для меня поганки не съедобны. – Я с трудом заставила себя отвести взгляд от Креса и посмотрела на пса. – Мы чистим ими желудок.

   – О, – Берес смущенно опустил взгляд. – Я не знал. А как ты готовишь это зелье? А то у меня после еды грудина будто огнем горит.

   – А нечего жрать что попало!– Я отступила на шаг от бревна, все еще не веря в происходящее. – Это изжога. Пей больше коровьего молока и лузгай семечки. А лучше забеги ко мне как-нибудь, я тебе воду заговорю.

   Хохот Креса наверняка услышали даже рыбы в Серебрянке.

   – Что опять? – Мой взгляд уперся в синие глаза стража.

   – Ничего. – Нелепо взмахнул руками Крес. – Я просто представил Береса, сидящим на завалинке с охапкой подсолнухов.

   Картинка действительно была веселой. Воображение понеслось вскачь, рисуя поленницу, пса и его пасть, наполненную шелухой. Вычищенные подсолнухи валялись у его лап, дорисовывая картину.

   – Да ну вас. – Мой зад удобно разместился на ближайшем камне.

   Правильная позиция – хранить молчание. Я вроде как обиделась, но не до такой степени, чтобы уйти, навлекая на себя немилость стража.

   – А разве кикиморы имеют Силу? – Крес нахмурил брови.– Как ты собираешься заговаривать воду?

   Каждое мое слово вызывало в нем всплеск недоверия, не меньше. Страж будто постоянно искал подвох или ложь.

   – Ага, – пес, сам того не зная, разрядил накалявшуюся обстановку, – доводить до белого каления. Вот какая у нее сила.

   – Я много читаю, – оскалилась собакой, но гнев сдержала. Прав был Берес – проказничать я любила.

   – Но волшба у тебя есть в крови? Или нет? – Крес как будто случайно положил руку на рукоять топора.

   По ногам пробежали предательские мурашки страха. Почему он так странно реагирует? Даже младенцу известно, что ворожить и колдовать могут только люди. Но никак не нежить. Страж Серого леса был единственным исключением. И то, ровно до того момента, пока я не докажу его человечность.

   – Нет. Я пользуюсь своей силой. Для ворожбы отдаю часть собственной жизни.

   – Ты добровольно и на ерунду растрачиваешь свой век? – Глаза пса полезли на лоб.

   – А куда ее девать? – Тоска накинулась на меня с новой силой. – Я одна, предназначения у меня нет, мужа тоже. Зачем мне жить сотню лет?

   Две пары глаз впились в меня с удивлением и недоверием. Я опустила голову: да, я глупая. Но это был мой выбор. И осуждать себя я не позволю. По крайней мере, вслух.

   – Так, – Крес в два шага оказался рядом с валуном, служившим мне лавкой, и присел рядом, – давайте вернемся к колдуну.

   Берес разлегся рядом со стражем, лениво клацая зубами на правую лапу. Его роста хватило, чтобы одновременно греть пузо на травке и следить за картой, которую страж аккуратно разложил на ровной поверхности камня.

   Пришлось повернуться, чтобы хоть что-то разглядеть в черточках и каракулях.

   – Это Серый лес, – Крес уверенно ткнул пальцем в тонкую бересту, – Заразы здесь.

   Берес фыркнул, косясь правым глазом на карту:

   – Чернила взял?

   – Не надо чернил. – Мое любопытство не позволило сидеть в стороне и демонстративно обижаться. Тем более что на мою кислую физиономию никто внимания не обращал.

   Я соскочила с места и оббежала стража, на ходу перепрыгивая через пса. Совсем перепрыгнуть через эдакого теленка не получилось, и я вполне грубо пробежала по огненному хвосту. Берес глухо заворчал, но браниться не стал.

   Заглянуть в карту росточка не хватало. Пришлось принять личину девицы. Я склонилась над валуном, чуть не сбив лбом голову Креса.

   Палец стража требовательно постучал по карте, на которой с трудом читались рисунки. Каракули, палочки, галочки и загогулинки обозначали деревья и размечали логова хищников.

   – Это твоя нора? – я с сомнением осмотрела чудно нарисованные горы. Руки бы оторвать тому умельцу за его виденье местности. – А почему всего одно озеро на карте? До второго летописец дойти не смог, устал, бедный? Глухомань расширить надо, а волкодлаки намного южнее.

   – Это вход в нору, – довольно грубо перебил меня Крес и убрал палец с карты, мельком взглянув на пса.

   Ой, какие мы неверующие! Не больно-то и хотелось.

   Тут я лукавила. Конечно, мне не терпелось посмотреть, где именно находится дом стража, но требовать или просить я не посмела. В любом случае, у меня остался в памяти запах волшбы Креса, так что, если сильно приспичит, найти стража в лесу я смогу. Даже по запаху, как царская гончая.

   Щелкнув пальцами, отправила на бумагу самую толику живительной силы. Пергамент обуглился: для разметки подойдет.

   – Нападение на Креса было тут, – я переместила палец к реке.

   – Выше, – страж подвинул мою руку на полвершка вверх по течению.

   – Моя нора… – смущенно пробормотала я, помедлила, но все же нашла березу на карте, – …тут.

   – И что мы имеем? – Берес снова вернулся к ловле блох, игнорируя наши умственные потуги.

   – Болото сохнет. – Подсказал Страж и стрельнул на меня колючим взглядом.

   Я обвела Глухомань по кругу, усердно щелкая пальцами. На свой страх и риск немного расширила границу:

   – На карте она обозначена в корне неправильно.

   Крес вздохнул, но просить переделывать контур не стал.

   – Тут, тут и тут были ловушки.

   – Откуда знаешь? – Я снова отметила точки. Мысли, что страж может меня обманывать, не возникло.

   – Нашел обугленные туши, – Крес недовольно поджал губы, – это были мои звери.

   Я притихла. Надо же, страж не просто охранял наш лес, не просто беспокоился о здравии жителей – он любил это место, заботился о нем.

   Стало приятно. И грустно.

   – Потом череда колдовских омутов. В одну из них угодил Берес.

   Пес кивнул, соглашаясь.

   – Погибшие? – Я с содроганием обвела взглядом лужайку.

   Вот и как теперь по лесу ходить, если каждый шаг может стать последним?

   – Нет. Их выбросило на главную площадь, прямо в руки стрельцов.

   – Волкодлаков?

   – Несколько птиц, волка и Береса. Они все смогли вернуться. Правда, шуму было – еле успокоил людей. Язык стер, пока объяснял, что волк напугался больше, чем стрельцы.

   – Несколько амулетов в Серебрянке. Тут и тут.– Добавил пес.

   Я еле успевала посылать точки на карту. Колдун разошелся ни на шутку. Скоро вся карта была отмечена подпалинами, словно поле горохом.

   – Я не вижу никакого смысла в его нападениях. – Крес потер лоб и выпрямился. – Он будто появляется из воздуха, творит дичь и так же бесследно исчезает.

   – Это все случаи? – У меня зачесался нос в предвкушении загадок. Настроение сразу взлетело, а глупая улыбка растянула губы.

   – Да.

   – Уверен?

   – Да, а что? – Синеглазка снова прожег меня взглядом.

   Я промолчала. Карта, нарисованная на удивительно крепкой тонкой бересте, закружилась по камню. Я крутила ее во все стороны. Тонкие пальчики девичьей личины плавно скользили по отмеченным местам, рисуя круги и овалы.

   Тут должен быть смысл. Не просто так колдун приходит в лес. Он рискует, он планирует, он закупает травы и отвары, тратит силы на заговоры. У него должен быть дом, нора или место, где хранятся амулеты, одежда, и стоит кровать. Кем бы он ни был – он живой. И он должен спать, есть и пить. Нападения не были случайностью.

   Он не может приходить из Царьграда – слишком далеко. От Верхнего озера до града пять десятков верст.

   Колдун наверняка знает, что страж силен и потратил на амулет много сил. Колдовской омут перебросил Креса от Серебрянки до моей норы. Сколько это верст – две, три? Тоже мало. Колдун слабее, чем я думала? Или страж настолько силен, что смог оборвать омут на полдороги?

   В самом лесу его нет, если верить Кресу и Бересу, а в их способностях я не сомневалась. Остаются человеческие селения. Но и между ними расстояния не маленькие. Если взять центр всех точек, то ближайшее – Заразы. Это три десятка верст, если не больше. Тоже далеко.

   И как он ходит по лесу? Прикидывается грибником или рыбаком? А может, он волкодлак? Нет, тогда я бы почувствовала запаха мяса. Его же колдовство было чистым, правильным, без единого намека на смешение кровей. У него не было личин и он не был нежитью.

   – Он – человек.– Заключила я, вытирая со лба пот.

   – Кикимора меня поражает, – с иронией протянул Берес и поднялся на лапы. – Сама поняла или подсказал кто?

   Я озадаченно посмотрела на стража и пса, прервавших разговор:

   – Что не так?

   – То, что он человек, мы и так знали, – Крес провел рукой по волосам.

   – Откуда? Сами же удивились, что я могу ворожить. А почему он не может, если он нежить?

   – Брегина говорила, что, во-первых, он богатырь. Во-вторых, что она хотела его зазвать. А русалку в этом деле не проведешь. Она точно знала, на кого собиралась охотиться.

   – Могли бы и раньше сказать, – я снова обиделась.

   Между прочим, это умозаключение далось мне нелегко. У меня чуть мозг не вскипел, пока я крутила в руках карту.

   – А разве это было не очевидно?

   – Раз такие умные, то и думайте дальше сами.

   Я покинула лужайку с гордо поднятой головой. И даже не поскользнулась на камнях, пока спускалась через проем в стене. Мне нужно было побыть одной и подумать.

   Пруд залы встретил меня серебристыми спинками рыб. У воды всегда думается легче, словно течение может убрать и смыть все лишние мысли, очистить разум.

   Что-то было не так во всех появлениях колдуна. Зачем ему глушить рыбу и русалок? Хотел кушать? Или мстил за убиенного родственника? А омуты? Ну, выкинуло к Царю-батюшке пару животин, не объявит же он из-за этого войну лесу. Или объявит? Да нет, наш Царь с головой крепко дружит, за такое он даже утром раньше с перины не встанет.

   Я опустила кончики пальцев в воду – холодная и чистая, как Серебрянка. Очередной ручей или приток?

   Мысли снова вернулись к нападениям: какой смысл вредить лесу? И так выборочно: то убивает, то нет. А стража, наоборот, бил целенаправленно. Готовился. Русалке тот камушек никакого вреда не принес, а вот на Креса среагировал так, будто его только и ждал.

   – А что, если…?

   – Он у дуба, – голос Лешего узнала сразу.

   Он прошелестел сверху, отраженный от листьев, закрывающих дыру в потолке залы.

   Я напрягла слух всех личин одновременно, боясь шелохнуться. Разговаривали на лужайке. Трое. Отдельных слов было не разобрать, только звук голосов. Эх, рано ушла. Вот теперь подслушивай да подглядывай, кикимора.

   Я боялась хозяина леса. Старалась соблюдать законы, не шалить так, чтобы попадаться ему на глаза. Пока получалось – я ни разу не видела Лешего вблизи.

   Люди в селеньях тоже Царя-батюшку в лицо не знают. Так и у нежити. Только мы старших не выбираем. За нас это делает природа: кто сильнее, тот и сверху.

   – Где? – резкий окрик Креса никак не вязался с тихим шепотом Лешего.

   – У Нижнего озера.

   Голоса стихли.

   Шумел в листве ветер, пели птицы, носились жуки, плескалась рыба в пруду у моих ног, но ни пса, ни стража я не слышала ни ушами, ни носом.

   – Эй? – Мои ножки замельтешили по земле.

   На скользких камнях я споткнулась и чуть не свалилась головой вниз, но удержалась. Каким-то чудом выбралась на лужайку:

   – Вы где?

   Полянка была пуста.

   Меня бросили. Забыли. Оставили. Ну, уж нет!   

   Я вылетела из норы Креса в собачьей личине. Через проход, по которому пришла. Бежать напролом, как страж и пес, не рискнула: в какой части Серого леса находилась, было неизвестно, а терять время в поисках озера не хотелось.

   Лапы скользили по мху, облепившему ступени, но хвост помогал не заваливаться на поворотах. Я разогналась так, что чуть не сшибла башкой дерево.

   Один из валунов, рассыпанных перед скалой, казался достаточно ровным и высоким. Я пронеслась по полянке и оттолкнулась от земли изо всех сил. Собачьи лапы не подвели – запрыгнула на камень без особых усилий. Еще один прыжок – и утка захлопала крыльями, поднимаясь над деревьями.

   И где озеро? А где, собственно, я?

   С высоты все казалось другим. Скала стража затерялась среди камней, но красно-оранжевое дерево ярким пятном выделялось среди буйствующей зелени. Слева тонули в дымке Серые горы, подпирая пиками небо. Значит, мне направо. Нижнее озеро находилось аккурат между норой Креса и Нижними Заразами. Теперь я знаю, где твой дом, Синеглазка!

   Лес зеленым одеялом скользил подо мной непрерывным потоком, кое-где разрываясь каменными иглами скал. Серые горы скрылись в дымке – несколько темных тучек уже собрались на горизонте. Наверно, сегодня будет гроза: солнце жарило, выжигая воздух.

   Я работала крыльями, как кузнец молотом: промедлишь – железо затвердеет, и придется заново растапливать печь.

   Скоро Нижнее озеро замаячило впереди голубым блюдцем.

   Я не любила летать – никто не отменял охотников с луками снизу и коршунов сверху. Приходилось вертеть головой во все стороны, дабы не стать кому-то ужином. А это отвлекало. Радовало одно – мне не нужно было высматривать среди деревьев ни стража, ни пса. Достаточно было найти дуб.

   Дерево я увидела почти сразу. Дуб не просто был старым. Он был древним. Вот прямо как Бабушка Лешего, которую в глаза никто никогда не видел, но все знали, что она есть. Ствол узловатый, с потрескавшейся корой, больше походил на защитную стрелковую башню Царьграда. Ветки, на которых мог спокойно подремать медведь, уходили, казалось, под самые небеса. Крупные кряжистые листья лениво покачивались на ветру, задевая желуди, оставшиеся еще с прошлого года. Этот великан возвышался над остальными деревьями, оплетая корнями холм.

   Голубая вода озера стояла, не шелохнувшись, лишь изредка покрываясь рябью от порыва ветра.

   Ни Креса, ни Береса видно не было – либо еще не успели добраться, либо спрятались в ближайших кустах.

   Я спикировала вниз, одновременно высматривая место для приземления. Можно было опуститься прямо на воду, но я боялась раньше времени столкнуться с колдуном. Приводнилась у самого берега под защитой осоки и, помогая себе крыльями, выпорхнула на песок. Мышкой пробежала среди травы и вскарабкалась на ветку дуба. Истинный облик помог слиться со стволом. Будь у меня кожа сестры, я бы даже не переживала. Но с моим окрасом оставалось только дышать реже, шевелиться меньше и ждать.

   Чего, собственно, я жду? Допустим, придет колдун, начнет свою волшбу. И что я смогу сделать, как смогу ему помешать? Эй, неуважаемый, не могли бы вы немного обождать с вашим чародейством, а то я тут время тяну до прихода стража! Так что ли?

   – Ты очень громко пыхтишь. Слезай.

   Я скосила глаза на Креса. Руки-ноги от неожиданности затряслись, а сердце заколотилось. Страж испугал меня до икоты – нельзя так внезапно выскакивать из кустов. Не удивлюсь, если обнаружу у себя прядь седых волос.

   Крес вглядывался в спокойные воды озера, сложив руки на груди. Берес, стоявший рядом, ругнулся, принюхался и улегся на землю. Нехорошая тишина опустилась на вечерний берег.

   – Г-где к-колдун? – спросила, глубоко вздохнув, и на миг закрыла глаза.

   Когда я мышью залезала по стволу, казалось, что еще чуть-чуть – и упрусь макушкой в небо. А вышло, что я остановилась в трех шагах от земли.

   – Ушел.

   Не знаю, что взволновало меня больше: отсутствие колдуна или то, что Крес примчался на берег чуть ли не раньше меня. Или он тоже умел летать?

   – Куда, когда? – Я все-таки отлипла от коры и трясущимися от волнения руками схватилась за ветку.

   Слезать было труднее: кора цеплялась за кудри, и я рисковала оказаться на земле без половины волос. Вернусь в нору плешивая и седая.

   – Не знаю, недавно, – Крес тяжело вздохнул. – Мы снова опоздали.

   Берес растянулся на песке, лениво играя лапой с травинкой.

   – А может, его еще не было? – Я с надеждой осмотрела деревья и кусты в поисках зловещей фигуры в капюшоне.

   – Крамарыка, внимательней надо быть, – пес угрюмо посмотрел на воду.

   Рыбьи тушки сиротливо бились о выступающие из озера камни в такт волнам, подставляя солнцу блестящие брюшки. Я не заметила их раньше только потому, что пробиралась к дубу из зарослей осоки.

   Эх, надо было садиться тут, у песка. Глядишь, застала бы колдуна за волшбой. Ага, тут бы он меня и поджарил. И рассматривал бы сейчас Берес не рыбу, а тело любопытной кикиморы.

   Я насчитала несколько десятков тушек. Ну, хоть тинников да русалок не видно – уже хорошо. Созерцать трупы нежити мне бы не хотелось.

   – Колдун прибегал рыбачить? На кой ему глушить рыбу, какой с этого толк? – меня так и распирало от негодования.

   – А какой смысл перебрасывать птиц за несколько верст или сжигать заживо зверей? Если бы я знал, то уже давно бы поговорил с ним по-другому.– Пробурчал в ответ страж, сжимая кулаки.

   Мы снова замолчали.

   Поговорил бы он! Ты сначала его поймай.

   Я пнула песок чтобы хоть как-то уменьшить злость. Она кипела во мне, словно огненная вода в горах. Мысли путались.

   Берес посмотрел на меня долгим взглядом и, ощерив зубы, закрыл глаза.

   – Что? – Я присела около него и уставилась на воду, будто озеро могло мне что-то подсказать.

   – Злость не поможет. Только подтолкнет к ошибкам.

   – Надо же, мудрый какой!

   Вот нельзя так разговаривать с Огненным псом стража, нельзя. Но Берес был прав – ярость бурлила во мне, грозясь вылиться наружу. И кому от этого будет хуже, интересно?

   Крес ушел молча. Просто развернулся и скрылся за деревьями.

   – Куда он?

   – Вернется. – Большие черные глаза посмотрели на меня долгим немигающим взглядом. – Не переживай за него, кикимора. Не стоит.

   Да я и не собиралась. Вот еще! Просто Крес ушел и даже не посмотрел на меня. Ничего не сказал. А когда он вернется? Мне нужно его ждать?

   Вопросы роились в голове, перемешиваясь с гневом и досадой.

   – Ты ставил на Креса или на Мару?

   И зачем мне нужно это знать?

   – Тебе зачем? – Берес ухмыльнулся, словно мысли прочитал. – Хочешь знать, сколько на кону золота?

   – Нет, – пришлось тщательно поразмыслить, чтобы найти ответ. – Хочу знать, как относится к этому страж.

   Пес снова закрыл глаза:

   – Кресу все равно. Пока Мара не лезет в лес.

   – Но ведь лезет же!? – Я легла на теплый песок, закинув руки за голову.

   Солнце светило прямо в глаза, а ветерок остужал разгоряченную кожу.

   – Любовь, – Берес вздохнул. – Молодо-зелено.

   – Страж любит Мару? – я ужаснулась открытию.

   Плакали мои монеты! А я так надеялась на выигрыш.

   – Нет, – Берес оскалился в улыбке. – Страж любит кузню Агния. Топоры его видела?

   Я кивнула и повернулась на бок: так пса было не видно, зато яркое солнце не слепило глаза.

   – Их точить надо. Серебро – металл хрупкий. А Марка – это расплата за услуги.

   – Они ж заговоренные!

   – Заговоренные. Но это не значит, что острие не тупится. Капканы переплавлять надо, броню обновлять. Что ни бой – новые накладки нужны. Никакого металла не хватит, – пес брюзжал, словно древний дед на любимого внука. – Он ни одной драки не пропускает. А стрелы? Вот куда их девать? Целая комната уже набралась. Лишний раз у Агния не появишься – дочь тут как тут. Вот и копится рухлядь.

   Я вздохнула и обернулась на плеск. Вода в озере пошла кругами: русалки подплывали к берегу. Я смотрела, как бледные руки собирают рыбьи тушки. Видела, как блестели слезы в глазах нежити.

   – Вот, зараза! – Я отвернулась, чтобы не видеть жуткий улов.

   Все ловят рыбу. Все ее едят. Но одно дело, когда ты убиваешь ради пропитания или спасения жизни, и совсем другое – ради развлечения или от скуки.

   – Чего ему надо, а? – я посмотрела на Береса. – Чего он хочет?

   – Если бы знать, – задумчиво произнес пес, глядя на воду. – Никто не знает.

   – А тинники или озерники почему ему не мешают?

   – Не успевают, как и мы. Да и что они могут? Колдун чарам нежити не поддается. Видать, силен, зараза.

   – Или амулетами обвешан с головы до пят. Была бы я русалкой, точно рассмотрела бы его.

   – О, только не это! – Берес вдруг засмеялся. – Ты и русалка? Ужас!

   – Почему?– Возмутилась я больше наигранно, так как никем себя, кроме кикиморы, не представляла.

   – Ты понимаешь, что такое жизнь в воде?– Пес подмигнул.– Когда ты привязана к реке, к ручьям и озерам? Леса толком не посмотреть, по земле не прогуляться, в селения не выйти. Из друзей только рыбы, слепые старухи да охотники. И те не всегда трезвые. Зимой не выплыть – лед. Сидишь в норе месяца три, мерзнешь и мечтаешь вдохнуть лесного воздуха и подставить лицо солнечным лучам.

   – Вот почему у русалок такой дурной характер, – догадку я озвучила вслух, отчего пес покатился по песку от смеха.

   – Именно. У тебя он тоже не сахар, кикимора, а будь ты еще и русалкой, я бы сам тебя прибил. Да и странные они, если честно.

   Я удивленно приподняла бровь.

   – Смотри, – Берес положил голову на лапы. – Человека можно догнать и покусать. Рыбу можно поймать и съесть. А что делать с тем, кто и то и другое?

   Черные блюдца глаз смотрели на меня внимательно и спокойно.

   – Не знаю, – мне стало смешно.

   – Вот именно. Остается только им язвить и слушать ехидство в ответ.

   – Но плюсы-то есть. Вода! Люблю плавать. – Я мечтательно обернулась к озеру, только сейчас заметив, что русалки уплыли, прихватив с собой грустный улов.

   – Я – нет.

   – Не умеешь? Могу научить, – я с готовностью приподнялась на песке.

   – Я плаваю, как топоры стража – быстро и вниз, – пес со страхом покосился на воду. – К тому же хвостатые меня сразу потопят.

   – Меня же не топят, – я все еще не теряла надежды объяснить Огненному псу, что вода – это прекрасное чудо.

   – Это тебя, а на меня у них объявлена охота. Да им и стараться не надо: выплыви рядом неожиданно – я сам утону.

   Я засмеялась, так до конца и не поняв, шутил Берес или нет.

   Мы пролежали на песке весь вечер. Пес, скорее всего, ждал Креса, а я просто наслаждалась тишиной.

   Когда солнце медленно склонилось к горизонту, потемнело. По воде прошла рябь от неожиданного порыва ветра, и в озеро упали первые тяжелые капли дождя. Тучи заволокли половину неба, приобретая бордовый окрас в лучах заходящего светила. Листья зашумели, прогибаясь под участившимися ударами капель.

   Больше по привычке я сменила личину на девичью, поднялась с песка и подставила лицо дождю. Холодные капли барабанили по коже, тут же собираясь в ручейки. Вода стекала под сарафан, и по коже побежали мурашки холода.

   Такие эмоции невозможно было испытать в настоящем обличии, не было ощущения радости. Чувства восторга, когда мокрая ткань прилипает к коже, а вода спадает с ресниц каплями, были недоступны кикиморе. Только человеку.

   – Он словно знает, что я иду за ним. Словно чувствует приближение. Это реально, Крамарыка? – Крес возник рядом со мной, будто из-под земли вырос.

   Я повертела головой в поисках Береса. Когда пес ушел? И когда появился страж?

   – Нет. Хотя с этим гадом, я уже ни в чем не уверена, – ответила и снова закрыла глаза.

   Капли пробрались через волосы, и по спине заскользил ручеек.

   – Замерзнешь, – тихий заботливый голос стража пробрал меня до мурашек.

   – Пусть.

   Раскат грома сотряс воздух, и дождь припустил с новой силой.

   – Опять погодный волхв перестарался.– Недовольно пробурчал Крес и добавил удивленно.– А у тебя сарафан не мокнет.

   Я взглянула на него одним глазом. Совершенно не дает насладиться погодой. Все говорит, говорит, ни минуты тишины.

   – Естественно, Синеглазка, это же личина. Она всегда чистая, свежая и ненастоящая. Ты можешь потрогать ткань, но снять ее не получится.

   Руки стража пробежали по моим волосам и спустились к сарафану. Мне стало смешно. Со стороны Крес сейчас очень походил на смущенного юношу, впервые прикоснувшегося к краснощекой красавице.

   – Но я чувствую твои волосы. И одежду.

   – Говорю же – личина.

   – Я думал, что твои образы сродни мороку, – страж с таким восторгом смотрел на меня, будто увидел впервые.

   – Морок – это как туман. Он видим, но потрогать его нельзя – пальцы пройдут насквозь. А личина – осязаемая оболочка. Ты ее чувствуешь, но отделить от нежити не сможешь.

   – То есть ты принимаешь форму определенного существа?

   – Да, вместе с одеждой и навыками. И недостатками.

   – Потрясающе, – в глазах Креса мелькнули незнакомые искорки.

   В его взгляде читался интерес, воодушевление и что-то еще, никак не поддающееся объяснению.

   – Ты же страж. Ты никогда не общался с кикиморами?

   – Я тебе больше скажу, он даже ни разу рысь не гладил, – встрял в разговор пес, выглядывая из-за ствола дуба и недовольно качая башкой. – Я удивлен, что он на тебя-то внимание обратил.

   – Она необычная, Берес, – ответил Крес и нахмурился, о чем-то размышляя. – Она чувствует древнюю волшбу и использует силу личин, как свою. Это удивительное умение.

   – Не уверена, – возразила я.

   Стало не по себе: страж очень странно на меня смотрел. И это мне совершенно не нравилось. Как будто от Креса стала исходить угроза.

   Дождь прекратился так же резко, как и начался. Воздух, наполненный влагой, был тяжелым, но дышать стало легче, словно лес отмылся от пыли, накопленной за день. Корни жадно впитывали воду, направляя ее в ветки и листья. Трава склонилась к земле под тяжестью капель, а цветы закрыли бутоны, приготовившись ко сну.

   Я вернула свой облик под внимательным взглядом Креса и поежилась.

   – Мне нужно идти, – пробубнила я. Мысли роились в голове, словно пчелы в потревоженном улье.

   Страж кивнул, подавая Бересу знак рукой. Пес тут же выскочил из-за дуба, стряхивая с лап комья мокрой земли:

   – До завтра.

   Мне нужно было ему сказать, что я не хочу видеться. Что не хочу ловить колдуна. А была ли это правда? Проказы и пакости – это интересно, не спорю. Но принимать участие в охоте на взбесившегося чародея тоже было весело, хоть и страшно до дрожи. Тем более плечом к плечу со стражем Серого леса и Огненным псом. Мало кому посчастливилось быть на моем месте. Да чего уж там, никому еще так не везло!

   За этими противоречивыми думами я не заметила, как отмахала добрую половину пути до норы. Остальное расстояние пробежала собакой. Пару раз мерещились красные огоньки глаз в черных кустах, но мысль о волкодлаках я гнала поганой метлой.

   К Серебрянке вышла глубокой ночью.

   Долго бродила по берегу в поисках мостков, распугивая рыб голодным взглядом. Я нормально не ела несколько дней и уже начала думать, что волкодлак не такая уж и страшная зверюга. Напади он сейчас на маленькую кикимору – очень бы удивился: неизвестно, кто кого сожрал бы в итоге.

   Мостки обнаружились выше по течению. Они были моей гордостью. Я сама нашла сосну – высокую и крепкую, уже давно засохшую на корню. Договорилась с бобрами о повале дерева за две охапки березовой коры.

   После того, как ствол перекинулся с берега на берег, пришла очередь водяной нежити. Здесь пришлось постараться: сначала собирала малину и меняла ее в Заразах на медяки. И уже потом заказала купцам пять бус из Царьграда. Благодаря украшениям, в которых лично я смысла никакого не видела, русалки не ломали мой мост.

   Животные узнали о переправе быстро, и к стволу тут же протянулась звериная тропа. Сначала меня это злило: я столько сил положила, чтобы эти мостки появились в лесу. Но потом стало все равно: ходят – и ладно. Главное, до моей норы им дела не было.

   Ромашки встретили меня закрывшимися бутонами и понурыми листьями. Завтра надо первым делом заняться цветами. Если погибнут, я со стража три шкуры сдеру.

   Без сил скользнула в нору и закрыла дверь. Подумала и подперла ее тяжелой лавкой. Кровать все еще хранила на себе еловый запах Креса и легкий смрад чужеродной волшбы.

   Не думать. Спать.

ГЛАВА 2.

Семь дней до полнолуния.

   Утро наступило неожиданно. Сначала в глаза ударил яркий свет, потом раздался грохот. Меня подкинуло на кровати. Спросонья не поняла, где пол, где потолок.

   Дверь никак не открывалась. Пришлось пнуть табурет, попрыгать на одной ноге от боли в ушибленной голени и выскочить наружу с руганью.

   Что это было? Где это было?

   Яркая вспышка, перемешавшая день и ночь, исчезла. Желтые лучи восходящего солнца только начинали подкрашивать небо.

   Колдун снова устроил засаду Кресу? Не похоже. Звук напоминал сильнейший раскат грома, не более.

   Лес оставался спокойным. Даже слишком. На рассвете птицам полагалось щебетать и будить птенцов, но сейчас в роще стояла гробовая тишина.

   Мой ручей исчез. Русло еще было влажным и скользким от ряски, но воды в нем не было. Неужели Серебрянка обмелела? Я уже высадила ромашки, обустроила и укрепила нору. Я не хочу начинать заново, да еще и на новом месте!

   Собачьи лапы замелькали по траве. Я понеслась вверх по течению ручья с прытью драпающего от лисы зайца.

   Тормозить пришлось всеми четырьмя лапами. Проехала задом по траве и помотала башкой, осматриваясь.

   Дерево было срублено одним ударом. Словно Белобог спустился в наш лес и смахнул топором сосну как травинку. Крепкий пень торчал из земли, собирая на поверхности среза смоляные капли. Сам ствол лежал поперек ручья, перекрывая течение. Знакомый смрад колдовства резанул по носу.

   – Звери-человеки!

   Я впилась девичьими ногтями в ладони, пуская кровь. Боль помогла унять ярость и страх. Это его месть? Мне? Намного проще уронить дерево на нору и похоронить меня под ним, чем перекрывать ручей.

   – Он? – Запыхавшийся от бега Берес толкнул в спину лапой, привлекая внимание.

   – Да, – я огляделась, принюхиваясь. – Совсем недавно. От волшбы даже глаза режет.

   Блестящий черный нос Береса шумно втянул воздух:

   – И как ты чувствуешь? Мокрой землей воняет и только.

   – Где страж? – спросила я, с трудом улавливая слабый аромат еловой хвои.

   – Рядом.

   – Позови.

   – Зачем?

   – Затем, что у нас неприятности.

   – Какие? – Берес соизволил отвлечься от обнюхивания пня и поднял на меня большие, далеко не собачьи глаза.

   – Эти! – я ткнула пальцем в ствол, наполовину погруженный в почву.

   – Освободится и порубит его на чурбаны. Подождет твой ручей.

   – Ты дурак, что ли? – мой крик испугал птиц. – Надо срочно искать половину!

   – Чью половину? – Пес сузил глаза и выдохнул из ноздрей горячий пар.

   – Мою, зараза такая. Половину дерева! Ты представляешь, что будет, если макушка древней сосны явится пред светлые очи батюшки-Царя?

   – Подумаешь, дерево упало. С кем не бывает? И причем тут Царь людей? Я бы больше за Лешего переживал.

   – Сейчас рассвет, Берес, – я выдохнула, изо всех сил сохраняя хладнокровие. – Царь спит. А если колдун свалит сосну ему на макушку? Да в его же покоях. Кто будет виноват?

   Пес замер. Надо же, заработала голова, никак, думать начал!

   Я обвела руками вековой ствол с отсутствующей кроной. Срез, как у пня – ровный и гладкий. Сосну разрубили на три части двумя ударами топора. Или колдовской молнией.

   – Где макушка дерева? – Берес присел от неожиданности.

   Огромные когти вспороли землю. Я уважительно оценила глубину борозд:

   – Это я у тебя хочу спросить. Мне в Царьград нельзя, давай ты беги. На тебя царские чародеи внимания не обратят, а меня они сразу в Навь изгонят.

   – Разве в граде нет кикимор?

   – Есть, дубина, но они из домов не выходят. Или ты хочешь, чтобы я в личине девицы гуляла среди стрельцов? Да они меня вмиг на части порубят. Они же амулетами обвешаны с головы до пят!

   Берес словно очнулся и сорвался с места. Огненная шерсть мелькнула среди деревьев и скрылась в зеленой листве. Видимо, ему нужно больше времени для осознания случившегося. Верный, но уж очень тугодумный побратим у стража.

   Я вернулась к созерцанию пня. Жалко, хорошее было дерево – сильное, здоровое.

   Я почти физически ощущала боль зеленого великана. Чувствовала, как течет смола из раны, как медленно умирает срубленный ствол. Срез покрывался трухой, высыхая на глазах.

   Щелкнула пальцами, отправляя свою жизненную силу нежити к корням дерева. Сосне больше подошла бы сила волхвов, но хорошо и то, что есть. На росток ему хватит, а там Страж поможет или Леший. Дерево приняло мою помощь: из середины пня показался небольшой листик. Он благодарно развернулся к лучам восходящего солнца.

   – Вот так-то лучше, держись, а там, глядишь, и Леший подоспеет!

   Я довольно отряхнула руки, облокотилась о пень. Меня мутило. Опять силы не рассчитала, теперь голова болеть будет целый день. А еще ромашки надо подпитать. В последние дни я делилась жизнью без раздумий. Без оглядки на будущее. Такими темпами и два десятка зим не протяну.

   – Порядок? – Крес запрыгнул на ствол, одновременно вытаскивая из-за пояса топоры.

   – Да, – ответила и уселась прямо на землю, подперев спиной пень. – Я опоздала.

   – Ты не опоздала, Крамарыка. Его тут и не было.

   Страж широко расставил ноги и замахнулся. По широкой дуге оба топора вошли в ствол по самые рукояти. Две чурки отлетели в сторону с треском и грохотом. Первая струйка воды просочилась в освободившееся русло и, подумав, потекла дальше. Мой ручей возвращался на положенное место.

   – Это как?– В висках начала разливаться ноющая боль.

   – Снова амулет. Скорее всего.

   Последовал новый замах и удар. Крес работал топорами без устали, словно собирал чернику, а не рубил вековое дерево.

   – На тебя?

   – Нет.– Удар – и еще две чурки отлетели в сторону.

   – И зачем ему сосна? Хотя, – я поморщилась и потерла лоб, – какая разница.

   – Надеюсь, белки в порядке, – Крес мельком взглянул на отсутствующую крону. – Целый выводок в дупле был.

   – То есть, амулет он мог подложить давно, а громыхнуло сейчас?

   – Нет, – ответ, снова замах, удар. – Он пришел ночью. Только ума не приложу, как он обошел Лешего. Да и речная нежить ничего не видела.

   – Может, просто боятся тебе говорить?

   – Нет. Я чувствую ложь. Они ничего не знают.

   Вот те раз! Новое открытие. Значит, нашего стража невозможно обмануть. Запомним. Я воспользовалась личиной старушки и пробурчала:

   – А когда ты глядишь на меня, то кого видишь?

   – Старуху вижу, – Крес наклонился, подхватил чурку и откинул ее подальше. – Но понимаю, что она не настоящая.

   – Интересно, – я томно гавкнула, подметая землю хвостом. – А теперь?

   – Собака. И опять же – не настоящая.

   Мышцы на руках Креса вздувались при каждом замахе. Силён, зараза. И все равно непонятно, зачем колдуну его смерть.

   – А волкодлаков отличаешь от людей?

   – Да.

   – А если он в личине человека?

   – Я вижу всех. Если передо мной волк, я знаю, из какой он стаи. Если русалка, то знаю, как она умерла и как выглядела при жизни. Видя тебя, я знаю, что ты кикимора. Хоть и не совсем обычная.

   – Видишь или знаешь? – меня просто распирало от любопытства. Даже голова немного меньше стала гудеть.

   – Вижу. И потому знаю.

   – А это правда, что глаза тебе Белобог подарил?

   Крес оцепенел. Топоры замерли в воздухе.

   – Так говорят, – я пожала плечами, не обращая внимания на сверлящий взгляд.

   – Что ты знаешь о древних Богах, Крамарыка?

   – То же, что и все.

   – Люди или нежить?

   – А есть разница?

   Я честно попыталась вспомнить, чему нас учила бабка-кикимора. Боги были всегда. Они создали землю, растения, зверей, людей и нежить. И все то, что видели глаза и слышали уши, тоже было сотворено ими.

   Наш мир был разделен на две части – свет и тьму. Был еще мир Богов, но нам до него дела не было. Свет или Явь – это мир живых. За нами приглядывал Белобог. После смерти все попадали в Навье царство тьмы, которым правил Чернобог, где и воздавал каждому по его заслугам. Это, если коротко о том, что я знала.

   Были и другие интересные загадки, о которых я думала, но всегда откидывала в сторону, потому как объяснить то, что ты не понимаешь, невозможно. Например, почему живому человеку можно попасть в Навье царство по определенному пути? Получается, нужно пройти по Калинову мосту, перекинутому через реку Смородину, и ты попадаешь в мир мертвых. Тогда сразу в голове возникал другой вопрос: если нам можно, то почему духам и бесам нельзя вернуться?

   От таких мыслей ползли мурашки по коже. А ну как заполонит зло землю, что делать будем? За чью спину прятаться? Можно ли от такого скрыться?

   Радовало одно: в Яви никто не знал о точном местоположении моста. Надеюсь, в Нави это тоже держалось под секретом. Слухи ходили, что о месте перехода знает Баба Яга. Но так как этой ведуньи в нашем лесу отродясь не водилось, то и спросить, правда это или нет, не представлялось возможным.

   Страшнее смерти для нежити было только изгнание. Меня еще живую с помощью колдовства мог отправить прямо к Чернобогу любой владеющий силой ведун. Живым не было места среди мертвых, потому о каре, которая постигала изгнанных, я старалась не думать. Потому обходила стороной всех, у кого могла быть, была или только дремала в крови сила.

   Я даже в страшном сне не думала столкнуться со стражем и его псом, и уж тем более принимать участие в поимке могущественного колдуна. Но уж как получилось.

   – Есть, – ответил Крес и вернулся к расколке ствола. – Люди ведомые. Время и окружение влияют на их мир и память, меняют виденье и законы. Так что общее для всех прошлое стирается и переиначивается только у людей.

   – Ты видел Белобога или нет?

   – Как же я мог его видеть, если у меня глаз не было? – белозубая улыбка засверкала на загорелом лице.

   – Издеваешься? – спросила я и тоже захихикала, вдруг почувствовав к стражу странную волнующую тягу. Вот что бывает, когда мужчина вовремя улыбнется девице. Даже если девица – сущая кикимора.

   – Не знаю. А ты как думаешь?

   С деревом Крес разобрался быстро. Бревна мирно упокоились в ближайшем овраге. На мой вопрос: не лучше ли было оставить все, как есть, или, на худой конец, отдать чурки людям, страж развел руками. Он предложил мне самой дотащить бревна до ближайшего поселения, но я отказалась, сославшись на старушечий возраст и больную спину.

   Крес оказался довольно забавным и добрым. Он много шутил и смеялся. В общем, был весьма неплох для стража.

   Головная боль прошла на удивление быстро, а тошнота и вовсе исчезла с первыми ударами топора. Аромат еловой хвои растекался по лесу волнами. Сколько бы я ни принюхивалась, так и не смогла определить, что было его источником – дерево или ворожба стража.

   Потом Крес проводил меня до норы. Отобедать вареными кишками жабы с редькой он отказался и ретировался по важным делам под мой хохот.

   Перекусила в одиночестве и даже подлила добавки. Жаба попалась упитанная, так что бульон получился весьма наваристым. Вскоре закипела вода, подготовленная для питья. Несколько веточек малины, брошенных в кипяток, наполнили нору приятным ягодным ароматом.

   Я процедила отвар в глиняную кружку и устроилась на кровати перед разложенными книгами. Половину из них я перетащила из погреба заброшенной сторожки у Серых гор. Еще несколько подарила сестра, откопав их на чердаке. Остальные выменяла у торговцев за малину. В основном это были сказания для детей.

   Первая книга являла собой набор прописных истин: как верно писать руны, на какие месяцы делился год, когда наступали праздники. Все это я вызубрила еще в детстве под строгим надзором старшей кикиморы. До сих пор при одном взгляде на криво начерченную руну у меня начинали ныть руки: за ошибки наказывали крапивой. А этой траве все равно кого жалить – человека или нежить.

   Вторая оказалась намного интереснее. Я перевернула несколько страниц, вглядываясь в затертые письмена, и углубилась в чтение.

   Это была история о сыне мельника со странным именем Колобок. Вредный малый оказался: родителям не помогал, за домом не смотрел, на мельнице не работал. Целыми днями в окно глядел да песни каверзные напевал. Девицы его за версту обходили.

   Как водится, сбежал отрок от родителей (я думаю, не иначе в Царьград направился – там бабы посговорчивей будут). Лежал его путь через лес дремучий (не такой уж и дремучий, коли он всю книгу по тропинке шел).

   Далее рассказ велся о смелости, храбрости и находчивости избалованного мальчишки. Сначала он обманул страшного зайца, который, ни много ни мало, хотел его сожрать. По-моему, тут сын мельника прихвастнул. Это что ж за заяц такой был? Не слышала я, чтобы нежить в зайцев оборачивалась. Кикиморы не в счет, они людей не едят.

   Далее был волк. Допустим. Смею предположить, что встретиться ему мог и волкодлак. Жрать бы он его не стал, но убить мог вполне. Но мальчишка, смог выжить, проявив смекалку.

   Затем пришла очередь медведя. Вот тут в голову полезли сомнения. Бегать юнец не умел, потому как тело имел пышное и неповоротливое. И каким образом он смог убежать от Потапыча? Медведь двигается быстрее человека, по деревьям лазает еще лучше. Хоть Миша и подслеповат, зато нюх имеет отменный. Нет, не ушел бы Колобок. Либо снова приврал о подвиге, либо не так сильно медведь есть хотел.

   Остановила его мытарства Патрикеевна. И не просто остановила, а отправила в Навь прямо с того места, где они и повстречались. Видимо, Колобок был не только вруном, но еще и глупцом. Чтобы разозлить рыжую богиню Макошу, надо было очень постараться.

   Книга закрылась на последней странице, и мысли снова полезли в голову.

   Макоше не нужен был ни мост, ни река, чтобы пересечь границу Яви. Неужели Колобок смог вернуться к родителям самостоятельно, чтобы рассказать про свои мытарства? Или за ним кто-то следил, и сам ту историю рассказал. Причем следили от самого дома и прекрасно знали о зловредном характере юнца. Кикимора постаралась, не иначе!

   Вот еще одна книга. Сказ о мужике, который решил заняться огородом. Странно, конечно, чего ему на грядках делать, коли дома жена? Ну да ладно.

   Посадил тот мужик репу. Сразу видно – в первый раз руки о землю замарал. Ибо этот овощ сажают рядочком. Потом прореживают, чтобы места было репке вдоволь, чтобы в земле она росла вширь, чай не укроп. Но мужик как есть одну семечку и посадил.

   К моему большому изумлению репа выросла. Огромная вымахала, никак ее из земли вытянуть не получалось. И стал он о помощи просить. Только вшестером и осилили.

   Мужик, судя по всему, был ведуном. По-другому я не смогла объяснить, как он заставил тянуть овощ не только людей, но и животных. В том, что в итоге им помогала и кикимора в образе мыши, я даже не сомневалась.

   Следующая книга поразила меня до мурашек. Она была очень старая. Страницы скукожились и почернели. Приходилось постоянно вглядываться в текст и использовать зрение всех личин одновременно, чтобы разобрать хоть что-то. Несколько листов вовсе канули в лету.

   Передо мной открылось потаенное – житие Бабы Яги. Судя по рисункам и заметкам в уголках страниц, это была не просто книга. Скорее, личные записи великой ведуньи.

   Как у меня оказалось сие чудо, я не помнила. Бывало, скупаешь книги пачками и даже не вглядываешься в содержимое.

   Сердце билось с явным намерением выскочить из груди от волнения. Я вытащила из-под кровати кованый сундук и откинула крышку. Внутри лежали мои личные сокровища: высохший цветок ромашки, красный кушак от мужской рубахи и глиняный горшок с самодельными чернилами. Пробку вытащила зубами. Щепу отколола от полена. Березовую бересту откопала на полке и расстелила на столе. С этим нехитрым набором приступила к чтению. Правильнее сказать, к разбору каракулей.

   Писала Яга из рук вон плохо. Многочисленные заметки к собственным записям ютились между строк или красовались прямо поверх текста. Было непонятно: исправления это или дополнения.

   По всему выходило, что жила Баба Яга в неком лесу. Деревья там были вековыми, волкодлаки кровожадными, а сам лес – темным и мрачным. Ни солнышка тебе, ни птичек или бабочек. Тоска одна. Жила Яга в избе. Стояла та изба на куриных ногах.

   Тут руны стерлись и было непонятно: жила Яга непосредственно в курице или дом был размером с курицу. Или ведунья чарами увеличила несушку? Где тогда была дверь в избу, страшно было представить.

   Был еще вариант: Яга курицу вырастила, выкормила и забила. Ноги к избе прирастила, а мясо продала или съела.

   Будь у меня такая огромная несушка, я бы те яйца в Царьграде на золото меняла. Пять золотых за штуку, а то и десять.

   Я восхищалась Ягой с первых страниц: мудрая, сильная, умелая Баба. А ее изба и вовсе выше всяких похвал.

   Во-первых: какая защита от зверья! Чтобы до двери добраться, надо попотеть. Защищать такую нору одно удовольствие. К тому же Яга была сильной ведуньей. Ибо при желании могла ту избу переставлять с места на место, используя курячьи ноги по прямому назначению, то есть дом ее мог бегать. Мечта!

   Во-вторых: она знала целую прорву заговоров. А какие не знала – на нежити и заплутавших царевичах опробывала.

   А вот дальше было самое интересное: Яга оказалась защитницей леса. Почти как наш Крес. Стояла ее изба у Калинова моста, перекинутого через реку Смородину.

   Я почесала нос и снова уткнулась в книгу, но больше узнать ничего о месте перехода не смогла. Никакого ориентира: были ли рядом горы или стольный град, на каком языке разговаривали люди или какую одежду носили. Удалось понять только то, что Яга была не единственным стражем. Также неподалеку жил Кощей – очень сильный нежить, и Горыныч. Яга иногда направляла к ним заблудших путников. Зачем – я так и не узнала.

   Мои думы прервал Берес. Он нахально проскочил в нору, поддев носом дверь. Огромные черные глазищи уставились на меня из облака огненной шерсти.

   – Я нашел верхушку.– Выпалил он, принюхался и жадно вылакал мой малиновый отвар. К слову, давно остывший.

   – Где?

   Пришлось сесть на кровати. Книги жалобно зашелестели страницами, нещадно сминаемые запасным одеялом. То, в котором ушел Крес, он так и не вернул. Мне напоминать было неудобно – все-таки страж.

   – На крыше царского коровника. Стрельцы быстро стащили остатки дерева и разошлись.

   – И что, ни у кого не появились вопросы?

   – Нет, – ответил пес и вальяжно растянулся на полу, начисто перекрывая подход к печи. – Дерево не упырь, кусаться не будет. Сняли, распилили и забыли. Что читаешь?

   Холодные глаза замерли на старинном переплете книги.

   – Явь, Навь и граница, – я махнула рукой. – Скучно.

   – Граница – это не скучно.

   – Ты что-то знаешь про нее? – От радости меня подбросило на кровати.

   – Зависит от того, что ты хочешь знать.

   Берес положил башку на когтистые лапы и прикрыл глаза.

   – Расскажи мне.

   – Что? – пес повел ухом на звук моего голоса.

   – У меня тут книга Яги, – я осторожно поправила листы. – Она пишет, что была стражем Калинова моста.

   Берес согласно хмыкнул, но глаз не открыл.

   – Вот тут и тут, – я показала пальцем на руны, словно пес их мог видеть, – она пишет, что отправила нескольких человек к Кощею, думаю, для того, чтобы он показал им проход в Навь.

   – И что? – ленивый голос пса никак не вязался с настороженно поднятыми ушами.

   – У них получилось пройти?

   – У некоторых.

   – Расскажи, – попросила я и улеглась на кровати, подперев руками голову.

   Я страсть, как любила сказания. Особенно те, которые слышала впервые.

   – Ну, один за женой в Навь пошел. Второй…

   – Нет, так не пойдет! – мой вопль заставил пса вздрогнуть от неожиданности. – Нормально рассказывай!

   Берес вздохнул, покосился на меня одним глазом, но продолжил:

   – Был один. Гусельник вроде. Песни пел. Да все про жену свою – красавицу да умницу. Все шло хорошо, пока ее змея не укусила. Та и померла.

   – Как? – Я так переживала за гусляра, что даже привстала на кровати.

   – Как, как – насмерть. Не выдержал он разлуки и за ней отправился. А молва о его песнях бежала впереди умельца. И когда гусляр в Навье царство спустился, вышел ему навстречу сам Чернобог. Умолял его гусляр вернуть жену любимую. Согласился Чернобог. Но с условием.

   – Каким?

   Воздуха не хватало в норе. Или я забывала дышать от восторга.

   – Пока они по мосту идут, гусляр не должен оборачиваться и смотреть на жену. Иначе Чернобог заберет ее обратно.

   – И?

   – И он обернулся, – пес тяжело вздохнул. – Вот такой остолоп.

   – И все? – зубы сами собой скрипнули от разочарования.

   – Да. Жена осталась в Нави.

    – А гусляр?

   – А гусляр, вот прямо как Крес, от девиц потом всю свою жизнь шарахался. За это они его и убили.

   – Ужас, – я совсем расстроилась. – А почему у Креса нет жены?

   – А почему ты такая любопытная? – Берес усмехнулся и снова закрыл глаза.

   – Ты спать что ли собираешься?

   – Ага.

   Я замерла. Что значит «ага»? Это все объяснение?

   – Это моя нора. Иди в свою.

   – Не. Далеко.

   Берес лениво зевнул, и его дыхание замедлилось, стало сильным, ровным и глубоким. Не хватало только богатырского храпа, от которого полагалось дрожать крыше и колыхаться занавескам.

   Это было слишком! Входят в мою нору, как к себе домой, пьют мои отвары и носят мои одеяла. Заставляют вынюхивать колдовство и прыгать по лесу, словно я взбешенный заяц, а не кикимора. Ярость бурлила, как огненная вода в трясущейся горе.

   – Ты чего бубнишь? – недовольно спросил пес и ударил хвостом по полу.

   Половицы заскрипели. Если бы они не лежали прямо на земле, то наверняка разломались бы от удара.

   Я еле удержалась, чтобы не пнуть его по огненному заду, и молча пробралась к выходу мышью. Пора искать другое жилище. На верхушке дерева, например. Туда этот недопес точно не залезет.

   Спряталась в ромашках. Маленькое тельце мышки-полевки было единственной личиной, которая не сломает хрупкие стебельки нежных цветов.

   Ручеек журчал размеренно, будто решил убаюкать. Солнышко припекало все сильнее.

   Да-а, жаркое будет лето, жаркое.

   – Бежим! – Берес пронесся мимо меня разъяренным медведем и скрылся среди деревьев.

    Когти пса оставили на земле глубокие борозды. Теперь у входа в мою нору чернели огромные отпечатки звериных лап. Да что ж это такое!

   В собачьей личине сорвалась с места. Я не видела и даже не слышала Огненного пса, но упорно неслась вперед. Слабые отголоски колдовского смрада щекотали ноздри.

   Мне незачем искать Береса в зеленом лесу. Достаточно не потерять след волшбы.

   У пня затормозила, выискивая запах колдуна: надо же, совершенно в другой стороне от сосны. Как он незаметно перемещался по лесу под носом у стража и Лешего?

   Думать времени не было. Я снова сорвалась с места. Зловоние становилась все сильнее и отчетливее. Несколько верст бежала прямо. Лапы позволяли перепрыгивать неровности и не задерживаться в низинах.

   Уткой летела бы еще быстрее, но кроны деревьев были слишком густыми и раскидистыми: ни взлететь, ни приземлиться. К тому же я не знала, услышу ли запах так высоко над землей.

   Голубая гладь Верхнего озера блеснула справа. Близость воды заглушала аромат. Я отвлеклась и тут же взвизгнула: передняя лапа зацепилась за острый побег ежевики. Запах крови ударил в нос – поцарапала, звери-человеки! Зализывать рану сейчас некогда. В норе осмотрю.

   Выматывающий бег прервал огонь. Лес горел в паре верст от Глухомани. Языки пламени лизали кору деревьев и ветви кустарников. Крепкие стволы еще стояли, более слабые догорали на земле. Черная трава змеилась тонкими искрами тлеющих углей. Пепел кружился вокруг меня как первый снег. Часть леса, раскинувшаяся передо мной, была словно вспахана гигантской бороной, а после сожжена дотла.

   В центре выжженного поля в пяди от земли висела колдовская стена огня. Будто в воздухе натянули одеяло, а затем подожгли его. Большое одеяло: в ширину не меньше четырех десятков шагов. Я прикинула высоту – до середины моей березы будет, если не выше. Стена мерцала и тлела, разбрасывая вокруг себя искры.

    В морду пахнул жар, перемешанный с запахом крови и колдовским смрадом. С огнем, окружившим меня, справиться было сложно, но можно. А вот со стеной шансов не было: пламя Нави водой не затушишь и песком не забросаешь.

   Я попятилась, прихрамывая. Лапа болела, видимо, порез оказался глубже, чем я думала. Черная сажа запорошила шерсть собачьей личины. От каждого моего движения пепел поднимался над землей и улетал, подхваченный ветром.

   Вой, стоны и плач зверей били по ушам. Меня сковал страх. Бежать, надо бежать в тихую и крепкую нору. Зарыться с головой под одеяло и переждать весь этот ужас, а утром собрать вещи и уйти. Куда угодно: в Царьград, другой лес или сразу в Навь. Лишь бы подальше от этого кошмара!

   На черной выжженной земле ярким пятном мелькнул Берес. Пес с разбегу нырнул в овраг, скрываясь за черными пластами земли. Через мгновение я увидела огненный хвост: Берес поднимался по склону задом вверх. Он упирался всеми четырьмя лапами, рывками вытаскивая на поверхность упирающегося оленя. Огромная клыкастая пасть пса зажала загривок рогатого, прокусывая шкуру насквозь. Перепуганное окровавленное животное било копытами и ревело, рискуя проколоть Береса ветвистыми рогами. Псу удалось оттащить оленя на безопасное расстояние. Животина благополучно вскочила на ноги и дала такого деру, что мне стало немного завидно.

   Берес вскочил на лапы, покрутил башкой, стрельнув в мою сторону черными блюдцами глаз, и прыгнул прямо на колдовскую стену. Языки пламени лизнули по огненным бокам, пропуская Береса сквозь себя, мигнули и вспыхнули с новой силой.

   Треск поваленной березы разорвал шипящий гул волшбы. Я слышала глухие удары топоров и хруст древесины: Крес был где-то там, за полыхавшим одеялом колдуна.

   Стена вспыхнула и вдруг резко съежилась до десятка шагов. Затхлый запах разложения ударил в нос.

   Я попятилась, но взгляд от огня не отвела. Мягкие лапы собачьей личины поднимали волны пепла даже при самом осторожном движении. Я уже не сдерживала ни кашель, ни слезы. В горле свербило и чесалось.

   Стеной определенно управляли! Огненная колдовская полоса стояла частоколом и, что самое страшное, двигалась. Она замерла, подрагивая на ветру, и плавно скользнула вперед и вбок на несколько шагов.

   Рядом со мной рухнуло дерево. Жаркие языки пламени извивались перед носом и тянулись к небу, тут же осыпаясь и обжигая искрами лапы. Я взвизгнула. Было страшно. Очень страшно. Как любая нежить, я боялась огня, но все же обошла ствол и приблизилась к колдовской стене.

   Она тут же замерла на месте, будто почувствовала мое приближение, подумала и вильнула в сторону ближайшей ели. Пушистые лапы затрещали под натиском огня, едкий густой дым поднялся в воздух. Мое сердце билось в груди так громко, что я не слышала собственных шагов. Пришлось наклонить морду к земле – жар становился невыносимым.

   Прыгать через огонь, как Берес, я не рискнула. Со всех лап бросилась в сторону. Затормозила, заваливаясь на бок, и обогнула стену, чуть не подпалив хвост. В морду ударил свежий ветер, выбивая слезу. Глаза закололо от пепла. Стена вильнула в мою сторону, но не достала. Видимо, могла продвигаться за раз только на несколько шагов. Зато огнем занялись кусты и небольшое деревце в шаге от меня. Если так пойдет и дальше, то сгорит пол-леса в такую-то жару.

   Тихий свист привлек внимание. Совсем молодой тинник помахал рукой, подзывая меня к себе. Зеленые короткие волосы облепили испуганное, перемазанное сажей, лицо.

   – Копай, кикимора, – пискнул нежить и скрылся в топкой низине.

   Копать? Что? Это даже лужей назвать было сложно. Голый влажный мох и блестящие капли воды в лунках. Я кубарем скатилась со склона и заработала лапами, сгребая влажные комья земли и травы. Только изредка оборачивалась удостовериться, что сырая земля летит точно на колдовскую стену. Пламя шипело, плевалось, уменьшалось в размерах, оставляя после себя только угольки и дым. И разгоралось с новой силой.

   Медленно, слишком медленно. Я не смогла бы остановить пожар, даже если бы работала с сестрами у Серебрянки. Тех несчастных капель, добытых из низины, не хватило даже на то, чтобы сдержать огненную стену. Огонь наступал медленно, но верно, шаг за шагом отбирая у леса очередной цветок или куст.

   Я упала на землю. Лапы болели и чесались. От жара плавились волосы и шерстка на руках. Про брови молчу: их лишилась, когда наблюдала за спасением оленя.

   Где-то совсем рядом взвыл волкодлак. Столько боли и ужаса было в его вое, что у меня лапы задрожали. Первый порыв – броситься наутек – переборола с трудом. Страшно-то как! Даже шерсть на загривке встала дыбом. И не у личины, а у меня.

   Обжигая брюхо о тлеющие угли, поползла на звук. Зов волкодлака узнала бы и с закрытыми глазами. От этого воя сердце замирало, а кровь холодела в жилах. Это были лютые хищники: они соединяли в себе кровожадность волка и разум человека. А еще хитрость и коварство. Хуже волкодлака может быть только его самка. Тогда ко всему прочему кошмару добавлялась женская злопамятность и мстительность.

   Мне повезло – выл огромный матерый самец. Он бил по земле обгоревшими лапами в бессильных попытках подняться. Свалявшаяся от грязи шерсть, перемазанная кровью, при движении укутывалась дымкой из пыли и сажи. Берес вцепился клыками ему в холку и рывками оттаскивал нежить от огня. Дым мешал ему дышать, забивал легкие, но пес только злобно рычал, шаг за шагом приближаясь к нетронутому огнем участку поляны. Дело пошло бы гораздо быстрее, если бы волкодлак не упирался обожженными лапами в Береса, в тщетной попытке вернуться к огненной ловушке. Что за бездумное самоубийство?

   Налитые кровью глаза волкодлака уставились на меня. Голову даю на отсечение, сейчас он впитывал мой запах, чтобы в одно прекрасное полнолуние содрать кожу с еще живой любопытной кикиморы.

   Смерть, смерть, смерть… Она кружила над лесом, довольно потирая сухие руки, в жадном ожидании очередной души.

   Я повертела головой, выискивая глазами Креса, но приметила нечто совсем другое – пищащий розовый комочек человеческого детеныша лежал у обгорелого куста. Розовые губки чмокали в поисках молочка, а пальчики стискивали воздух. Белая рубаха с мужского плеча служила для новорожденного одеяльцем. Ребенок лежал на самом краю оврага. И если бы не остатки куста, чудом державшегося обгорелыми корнями за склон, малыш уже давно скатился бы вниз. А много ли надо для такого слабого тельца? Любой удар мог стать последним. Любой вдох угарного воздуха.

   Я прыгнула вперед не думая. Лапы тут же обожгло тлеющими углями. Противно запахло паленой шерстью. Главное, не стоять на месте, а то ожог до костей будет. Два десятка шагов до ребенка. Держись, волчонок, я иду.

   Личина мыши помогала там, где не справились лапы зайца. На более удачных подскоках расправляла утиные крылья, выигрывая у горящей земли несколько шагов.

   Волкодлак истошно взвыл, когда понял, что я приближаюсь к его детенышу, и рванулся так, что Берес чуть не оставил челюсть в его шкуре.

   Десять шагов.

   Мимо меня, поднимая целые облака пепла, промчался лось. Я отскочила в сторону в последний момент, но все равно споткнулась и покатилась по земле. Собственный визг резанул уши – жжется! Стряхнуть угли с кожи не получалось. Они словно прижимались к телу, как два куска железа под рукой кузнеца. Спасла личина мыши. Тлеющие щепки отвалились от крохотного тела, и я понеслась дальше. Новорожденному волчонку сейчас было хуже, чем мне. Только бы успеть!

   Пять шагов.

   – Назад, кикимора! – Берес, бешено вращая глазами, навалился телом на волкодлака, с трудом удерживая его на земле. – Сгоришь!

   – Нет! – крикнула я в ответ.

   Колдовская стена вильнула в мою сторону.

   Колдун был рядом, где-то среди пожарища. Он наблюдал за нами, управлял огнем. Но если струшу, если остановлюсь сейчас – потеряю жизнь, только что появившуюся на свет.

   Один шаг.

   Я собакой склонилась над пищащим комочком. Берес замер, прижимая самца когтистой лапой. Волкодлак тоже. Наши глаза встретились.

   Я была низшей нечистью. Даже смотреть на волкодлаков мне было нельзя, а о том, чтобы дотронуться и подавно.

   Может, бросить все и убежать? Никто не посмеет обвинить меня в трусости. А если и посмеет, какая разница?

   Хвост и спину опалил приближающийся огонь Нави. Искры впивались в кожу, боль в лапах становилась все сильнее. Я могу сгореть заживо. Прямо тут, под кустом.

   Я посмотрела на малыша, снова подняла взгляд на монстра: зрачки волкодлака расширились. Отец, здоровый, как годовалый бычок. Эх, Крамарыка, теперь тебя не спасет и дупло на самой высокой ели. Эта зверюга достанет тебя везде.

   Наклонив башку, поддела носом нежную хрупкую ручку младенца и обхватила пастью розовое тельце. Вот теперь главное – не споткнуться.

   Шла максимально медленно. Одно неловкое движение – и мои острые зубы проткнут пищащего волчонка. Слезы застилали глаза, но сменить личину или помотать головой, чтобы их стряхнуть, я побоялась. В этом слабом тельце еще не было косточек. Только хрупкие хрящики, ломавшиеся от легкого нажима.

   Огненная стена ушла правее. Либо колдун решил меня не убивать, либо нашел другую цель. Слава Белобогу!

   Лапы скользили по неровной земле, раны ныли. Медленнее, кикимора, еще медленнее! Словно куриное яйцо несу: малейший толчок – и скорлупа треснет!

   Маленький волчонок смешно чихнул и схватил мой нос пальчиками. На удивление, ребенок оказался сильным. Даже очень. Задние лапы подогнулись от боли, глаза уставились на нос, чтобы убедиться, что он все еще на месте и не оторван с корнем. Волчонку понравилась косая кикимора: он улыбнулся и выпустил целый фонтан слюны. Вот что значит нежить: чистокровное человеческое дитя сейчас бы или спало, или орало, а не хватало за нос зверя, и уж точно у него не резались бы зубы. Я с интересом осмотрела розовые десна младенца – по бокам уже виднелись белые треугольники клыков. Хороший нежить, только не кусай тетю кикимору!

   Я выплюнула ношу на траву, рядом с волкодлаком. И наконец-то встряхнулась. Пепел, сажа и слезы разлетелись в разные стороны. Трава окрасилась черным под моими лапами.

   Волчонок снова улыбнулся, обнажив зубки, схватил отца за шерсть и, наконец, захныкал.

   – Пожрать бы ему. – Я глянула на пса и затем осторожно покосилась на волкодлака.

   Желтые глаза нежити смотрели на меня, как на долгожданный кусок мяса в голодный год. Очень надеюсь, что я не стану первым обедом новорожденного.

   – Ты могла погибнуть! – Берес убрал лапу с тела волкодлака и навис надо мной. – Ты о чем думала?

   – Как это о чем? – Я сбросила личину собаки. – Ребенок мог сгореть!

   Черные глаза пса уставились на меня с изумлением:

   – А я на что? Он бы даже обжечься не успел!

   – Он мог упасть! Лежал на самом краю!

   – Он только что родился, кикимора! Он не умеет ни ползать, ни переворачиваться!

   – А зубов у него тоже не должно быть? – я ткнула пальцем в орущее чадо и тут же отдернула руку.

   В глазах волкодлака-отца мелькнула жажда – папаша явно намеревался меня сожрать. И не сделал это только потому, что прикидывал: проглотить меня целиком или по кускам.

   – Это было очень глупо! – Берес повысил голос.

   Пес определенно злился. Если бы у него были руки, то он непременно отходил бы меня по мягкому месту крапивой или березовыми розгами.

   – Ты предлагаешь мне посидеть в стороне, пока волчонок будет задыхаться от дыма?

   – Это волкодлак! – рявкнул Берес, и меня чуть не сбило с ног звуковой волной.

   – Это ребенок!

   – А если бы он тебя сожрал? – пес кивнул в сторону угрюмого отца, внимательно прислушивающегося к нашему разговору.

   – Как бы он это сделал? Ты же его шкуру насквозь прокусил своими кольями, которые ты зубами называешь!

   – Он мог вырваться!

   – Не мог! А если бы и вырвался, то только хуже бы сделал! – Ярость поглотила меня полностью. – У него лапы в ожогах, мясо торчит! Ну, добрался бы он до ребенка и что? Как бы он его понес? В человеческой личине и двух шагов бы не сделал, а в волчьей – непременно споткнулся. Клыки у него длиннее и острее моих! Он бы убил сына и сам погиб! И чего ты на меня орешь? Тебе-то какое дело до моей жизни? Ты лучше о страже заботься: что-то давно не слышно его топоров!

   – Крес мне голову снесет, если с тобой что-то случится! А по мне, я с удовольствием придушил бы тебя сам!

   Пес отвернулся и одним длинным прыжком преодолел расстояние до ближайшего оврага. Перепачканный пеплом огненный хвост скрылся в низине.

   Тяжелый вздох вырвался из моей груди. Берес был прав. И чего я в подвиги играю? Не мое это дело – нежить спасать. Может, ребенок принимал какие-то специальные волкодлачьи ванны. Или ритуал рождения проходил. А я прервала обряд и стащила дитя под носом у папаши. Злого, клыкастого отца семейства!

   – Я пойду? – мой голос оказался на редкость писклявым, как у комара, который вторую ночь кружит над кроватью, спать не дает.

   Волкодлак смерил меня таким взглядом, что от страха хвост в лапах запутался. Два острых, длинных клыка показались из-под верхней губы. Я попятилась, а волк поднял лапу и прижал к себе пищащее чадо. Мне конец!

   И тут закричала женщина.

   Я вздрогнула. Кровь отлила от лица, а перед глазами поплыли черные круги. Самка! Самка волкодлака, спаси меня Белобог!

   – Бе-ерес, – вместо крика получился шепот.

   Голос пропал. Волосы зашевелились на голове. Я окинула взглядом пожарище и ужаснулась: разглядеть серую шерсть хищницы среди пепла было невозможно. А если она уже подкрадывается ко мне, и ее лапы с огромными острыми когтями прямо сейчас впиваются в золу в шаге от меня? Вдруг она уже приготовилась к прыжку?

   Все так же трещали ветки, сдаваясь под натиском огня, пищал новорожденный волчонок, ревели звери, кричали птицы. Но самка молчала. Либо она затихла перед прыжком, либо… умерла?

   Знакомый свист топоров резанул по ушам. Глухой удар и треск дерева – где-то там, в оврагах пепелища, находился Крес. Живой. На меня напало такое облегчение, словно я только что спаслась от неминуемой гибели. На глазах почему-то появились слезы.

   Тихий рык раненого волкодлака вернул меня к действительности.

   – А где роженица?– С ужасом прохрипела я, вглядываясь в нежить.

   Догадка словно выбила из меня дух. Я забыла, как дышать, воздуха не хватало.

   Волкодлак посмотрел на меня и перевел тяжелый взгляд на пожарище. Когтистая лапа еще сильнее прижала к себе ребенка. Звери-человеки! Новорожденного я подобрала прямо у обрыва. Тогда где его мать? Где хищная, страшная, мстительная самка?

   Новый свист топора. Удар. Хруст. Злобный взвизг Береса.

   Я сорвалась с места. Лапы жгло так, будто я опустила их в кипящее варево. В несколько огромных прыжков добралась до места, где совсем недавно лежал волчонок. Пришлось лечь на брюхо и подползти к кусту. Земля подо мной начала проваливаться, песчаные ручейки заскользили вниз. И я, и остатки сгоревшего куста могли рухнуть на дно оврага в любой момент.

   Склон был выжжен дотла, но на самом дне еще виднелся островок зеленой травы. Кряжистая сосна лежала в овраге, обнажив корни. Ее ствол горел, но ветки с острыми иглами еще не были тронуты огнем.

   Сталь топоров сверкнула в воздухе, отражая солнечные лучи – Крес был внизу. Лезвия вгрызались в дерево, повинуясь движению увитых мышцами рук. Страж не смотрел на меня. Думаю, даже не знал, что я была рядом. Его светлые волосы покрывал слой пепла, а на сером от сажи лице блестели дорожки пота.

   Берес мелькал огненной шерстью в паре шагов от Креса. Огромные когтистые лапы выгребали землю из-под ствола – пес рыл подкоп.

   Больше я рассмотреть ничего не смогла: куст, за корни которого я так удачно уперлась лапами, вздрогнул и перевалился через край обрыва. Ручейки сухой выжженной земли понеслись вниз с еще большей скоростью. Пришлось упереться лапами и задом отползать от склона. Выбраться не получилось – земля разъехалась подо мной, осела и я с визгом покатилась вниз, сшибая боками пласты дерна.

   Мой полет скорректировал камень. Я врезалась в него плечом. Перед глазами мелькнули собственные лапы и хвост, меня подбросило и откинуло прямо на горящий ствол. Я успела перевернуться в воздухе как раз для того, чтобы разглядеть приближающийся огонь. Это конец!

   Берес с диким рычанием взвился над сосной. Он сшиб меня в шаге от пламени. Пес не церемонился, не пытался поймать или схватить меня. Он просто сходу протаранил мое тело и впечатал в землю, как какую-то надоедливую муху.

   Я охнула. Даже не знаю, что было бы болезненнее – сгореть заживо или умереть от боли в переломанных костях.

   – А-ай! – мой стон смешался со злобным рычанием Береса.

   – Ты что тут делаешь?– Голос пса не сулил ничего хорошего.

   Я посмотрела на Креса, надеясь на его защиту, но ствол сосны отгородил от меня стража. Только хруст дерева и глухие удары топоров говорили о том, что Синеглазка был рядом.

   – Самку искала.– Простонала я.

   Тело ныло. Плечо пронзала тупая боль. Голова гудела, словно я приложилась о камень лбом. Обожженные лапы горели и чесались.

   – Берес! – голос Креса отвлек злющего пса от моей персоны. – Вытаскивай ее!

   – Я сама могу уйти! Еще не хватало, чтобы пес кикимору за шкирку таскал!– Ярость сквозила в голосе, как бы я ни старалась ее скрыть.

   Но Берес даже не попытался приблизиться. Он молча перемахнул через дерево и скрылся из глаз за колючими ветками.

   Вверх снова полетели комья земли. Ствол хрустнул, надломился посередине. Я только успела отползти в сторону, как он с треском разломился надвое. Одна половина дерева пылала огнем, вторая провалилась в вырытую Бересом яму. Ветви приподнялись над землей. Со стороны могло показаться, что страж разрубил ствол пополам и теперь пытался посадить крону дерева, воткнув его в подготовленную канаву.

   Пес зарычал и снова оказался на моей стороне, легко перескочив через огонь. Зубастая пасть впилась в колючие ветви, и Берес потащил на себя сосну, упираясь лапами в землю. Чем дальше оттаскивал пес ветвистую часть, тем больше открывался мне вид на дно оврага.

   Я видела, как Крес убрал топоры за пояс и присел. Мышцы вздулись: страж рывком поднял с земли молодую женщину. Ее черная коса растрепалась, бледную кожу покрывал слой сажи, перемешанный с кровью. Порванная на груди рубаха доходила ей до колен. Я отчетливо видела босые ноги: ступни пузырились от ожогов.

   Самка! Самка волкодлака! В нос ударил знакомый запах новорожденного волчонка, молока и пота. Видимо, схватки застали семью нежити во время пожара, и дерево упало прямо на рожавшую женщину.

    Я вскочила на лапы и кинулась к Кресу. Голова самки безвольно лежала на руках стража, коса свисала до самой земли.

   – Она жива?– Пришлось кричать, чтобы Крес меня услышал сквозь треск пожара.

   – Да.

   Его хладнокровию можно было позавидовать.

   Пес догнал нас одним прыжком и, сдвинув брови, осмотрел на самку.

   – Ранена, – голос стража был тихим, но холодным.

   Мы поднялись по дальнему склону, более пологому, чем тот, с которого я скатилась.

   Огонь медленно стихал. Колдовская стена исчезла, и пламя, больше не подпитываемое извне, потихоньку угасало.

   Страж отнес самку к волкодлаку, а мы с Бересом немного отстали. Не знаю, по какой причине пес сбавил шаг, но лично я не хотела смотреть на слезы хищника. Отец так яростно прижимал к груди сына, что мне стало не по себе. А когда дрожащая лапа, черная от сажи, с обгоревшей плотью, нежно коснулась волос женщины, я и вовсе собралась реветь. Слезы душили. Комок стоял в груди.

   – Ты плачешь? – удивленно воскликнул Берес.

   – Вот еще! Просто тут так воняет волшбой, что слезы сами катятся.

   Я отвернулась, пряча морду.

   Пожарище раскинулось на добрую версту. Ветер черной порошей носил сажу и пепел среди сгоревших деревьев. Кусты возвышались над землей смятыми кучами веток. Зверей и птиц не было видно и слышно. Лес, нетронутый огнем, будто замер в ожидании.

   Я покрутилась на месте, разглядывая границу пожарища:

   – Круг.

   – Где? – не понял Берес.

   – Пепелище идеально круглое. Словно колдун обложил камнями кострище и только потом поджег хворост.

   – И что?

   – Пока не знаю. Зачем ему убивать семью волкодлаков? Месть?

   Берес в ответ лишь покачал головой.

   Крес подошел бесшумной тенью и встал рядом со мной. От стража резко несло гарью. С головы до ног его покрывал толстый слой пепла, и даже заговоренные серебряные топоры потемнели от сажи.

   – Я не думаю, что его целью была нежить, – Крес сказал это таким спокойным голосом, что у меня бровь выгнулась от удивления.

   Как будто не он только что вытаскивал самку из-под горящего дерева. Как будто не он сейчас стоял передо мной, перемазанный сажей и кровью. Надеюсь, не своей.

   – Встретимся позже. – Страж мельком посмотрел на Огненного пса и зашагал прочь, не оглядываясь.

   Его руки сжимали рукояти топоров с такой силой, что, казалось, раскрошат их в порошок.

   Оставалось пожать плечами – что творится в его голове, знает только он. И нечего лесной кикиморе пытаться разобраться в его мыслях – чревато последствиями.

   Волкодлаки снова привлекли мое внимание. А если это действительно была месть? Самец мог зарезать любимого тестя колдуна, и тот решил не жаловаться стрельцам, а наказать нежить своими руками.

   Я осторожно втянула ноздрями воздух: гарь и кровь, много крови. Но никакого колдовского смрада на шерсти. Волшба висела в воздухе. Ею пропитались и деревья, и земля, но центром ее появления было место огненной стены, а не сами волкодлаки.

   Значит, тут было что-то другое. Оно не было связано ни с нежитью, ни со зверьем. Тогда с чем? С лесом? Колдун решил уничтожить Серый лес на корню? Тогда было крайне глупо с его стороны поджигать участок между озером и болотом. Нет, тут было что-то еще!

   Новорожденный волчонок заскулил и потянулся к самке. В ноздри ударил запах чистокровного волкодлака – малыш был в порядке. Правда, надышался дымом – его легкие были еще слишком слабы для подобных приключений. Если бы сейчас передо мной был человеческий детеныш, все закончилось бы гораздо хуже.

   Я незаметно щелкнула пальцами, делясь с волчонком жизненной силой. На всякий случай. Ушло больше половины – сразу начало подташнивать и ощутимо шатать.

   – Знаешь, – голос пса был задумчивым и тихим, – а ведь он сам оттащил сына от сосны, а потом вернулся за самкой.

   Я взглянула на волкодлака и снова повернулась к Бересу:

   – И что?

   – Он держал горящее дерево, даже когда огонь добрался до его лап. Он знал, что сгорит. Они оба. Но все равно оставался рядом.

   – Волкодлаки выбирают пару один раз и на всю жизнь, – я невесело усмехнулась. – Именно поэтому на охоте нужно убивать всю семью. Иначе выживший придет за тобой. Даже через много лет. И вырежет всех, с кем убийца связан кровным родством.

   – Ты боишься их? – Пес не сводил взгляда с новорожденного волчонка.

   Самка застонала. Ее ресницы затрепетали – хорошо, значит, выживет.

   – Конечно, – я пожала плечами, отвечая Бересу, – боюсь. Они же хищники!

   – А если бы ты споткнулась, пока несла его, и убила ребенка? Ребенка волкодлака, – пес удивленно вскинул бровь. – Что бы сделал отец?

   – Он похоронил бы его, а потом пришел за мной.

   Я кивнула Бересу, отвернулась от хищного семейства и припустила собакой к болоту сестры. Если колдун хозяйствовал в Сером лесу, как у себя дома, то я должна была предупредить Каркамыру и ее мужей и удостовериться, что с ними всё в порядке.

   Пожарище осталось позади. Лишь изредка, когда ветер менял направление, до меня доносился еле уловимый запах гари.

   Я неслась по лесу, будто за мной гнался рой пчел. Обожженные лапы болели все сильнее, и скоро я начала спотыкаться о корни. Пару раз ветки кустов хлестнули по морде. Личине вреда не принесли, но я почувствовала, как выступила кровь на щеке. В норе нужно обязательно обработать рану, а то останется шрам.

   Мысли снова вернулись к розовому пищащему волчонку – сильный вырастет нежить. И часа от рождения не прошло, а клычки уже показались. Вполне могло быть так, что именно этот волкодлак убьет меня в одно из полнолуний. Тот, с кем я поделилась собственной жизненной силой.

   Я со злостью тряхнула башкой и ускорила бег.

   Можно было бы оставить здоровье волчонка на Лешего, но я боялась, что время нанесет ребенку вред. Волкодлаки были врагами, не спорю. Но дитя ни в чем не виновато! Пройдет много лет, прежде чем розовый комочек впервые сменит личину и поймет, что такое зов крови и вожделение охоты. А пока… Пока это был просто ребенок.

   Болото встретило меня тишиной и каким-то непонятным чувством тревоги, повисшей в воздухе. Уши прижались к голове, зубы ощетинились в оскале – что-то изменилось вокруг меня. Неуловимо, неосязаемо, но я нутром чувствовала: все было не так, как раньше.

   Глухомань занимала большую часть леса. С севера ее подпирали острые пики Серых гор, а с юга – Верхнее озеро. Негласной границей болот было принято считать заросли багульника. Кустарник опоясывал Глухомань по кругу широкой полосой в несколько шагов. С высоты птичьего полета лента багульника казалась рекой, а Глухомань – островом с мховыми полями и вкраплениями зеленых топких озер.

   Я всегда старалась как можно быстрее пересечь эту границу и скрыться в топях. Особенно в последнем месяце весны и начале лета. Именно тогда цвел багульник. В это время кустарник покрывался мелкими белыми цветками, превращая границу Глухомани в облачную реку. Но хуже всего был запах. Аромат одурманивал и пьянил. Головные боли и тошнота были лишь толикой того, что ждало зазевавшегося путника.

   Глухомань не была затоплена полностью. Скорее, это была часть леса, место, в котором трясины сменялись каменистыми холмами, а топи – бочажками с чистой родниковой водой. Здесь жили тинники, кикиморы и даже стая волкодлаков. Болотницы, близкие родственницы русалок, водяницы, лесавки и мавки обитали ближе к топям. Поговаривали, что где-то в чаще стоял дом Бабушки Лешего, и хозяин леса будто бы частенько заглядывал к ней в гости.

   Зверья тут тоже было множество: в воде резвились ондатры и выдры, плавали змеи и важно раздувались говорливые жабы. Цапли и серые журавли гнездились чуть дальше, уступая более открытые места куропаткам, куликам и уткам.

   Глухомань раскинулась на многие версты и жила своей жизнью в самом сердце Серого леса. Но сейчас она изменилась. Что-то витало в воздухе, щекотало ноздри, заставляя шерсть подниматься дыбом на загривке.

   Я остановилась. Лапы утонули в мягком зеленом мху, словно в пуховом одеяле.

   До норы Каркамыры оставалось не более четырех верст. Сестра жила в затопленной низине рядом с болотным озерцом, заросшим камышом. Побегу напрямик – как раз выскочу к ее норе. Но на середине пути будет овраг. Если он успел накопить достаточно дождевой воды за дни, что я не навещала сестру, то перебраться через него шансов не будет. Придется делать крюк, чтобы его обойти. Разумнее было бы сразу взять левее и обогнуть низину.

   Решение я приняла, но осталась стоять.

   Осторожно шагнула вперед.

   Воздух вокруг меня будто загустел, звуки исчезли. Чтобы в следующее мгновение снова обрушиться на Глухомань.

   Шерсть сама собой встала дыбом – такое бывает в грозу, когда молнии