Кинжал Зигфрида. Наталья Солнцева

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА 25
• ГЛАВА 26
• ГЛАВА 27
• ГЛАВА 28
• ГЛАВА 29
• ГЛАВА 30
• ГЛАВА 31
• ГЛАВА 32
• ГЛАВА 33
• ГЛАВА 34
• ГЛАВА 35
• ГЛАВА 36
• ГЛАВА. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

АННОТАЦИЯ

Представьте, что вы – симпатичная девушка, садитесь в автобус, где-то в Новгородской глуши. Почему-то на вас черная одежда: свитер, брюки, плотно повязанный платок. Пассажиры косятся. Водитель, боясь оглянуться, думает: «Она или не она? Привидение или живая?!» Внимательно глядя в окно, чтобы не пропустить примету, вы просите остановиться. Выходите одна...

   Промозглый ветер прогоняет остатки живого тепла. Где-то далеко остались родной дом, семья, золотое колечко, подаренное отцом ко дню рождения. А там впереди, за лесом, Дамианова топь начинается. В старину туда монахи удалялись от мира. Надо идти… От кого прячется неприкаянная душа, которой всего шестнадцать лет?

   А где-то вздрогнул и проснулся от долгого сна скандинавский клинок. Излучающий силу и несущий смерть. Он готов исполнить предначертанное…

   В романе:

   # Ангел-искуситель,

   # портал к древним кельтам,

   # руническая магия,

   # Париж, особняк, 1939 г.,

   # Венера и Эрос,

   # заброшенная обитель,

   # предательство и любовь.

   В этой книге есть что-то ценное для каждого.

***

Однообразные мелькают

   Н. Гумилев

ГЛАВА 1

Новгородская область.

   За десять лет до описываемых событий

   Грибник насобирал целую корзину груздей, притомился. А уходить не хотелось. Сел на теплый от осеннего солнца пенек и залюбовался увядающим лесом: золотые кроны деревьев упирались в синее небо, внизу, в поросшем ивняком овраге, журчал ручеек. От всей этой картины веяло тишиной, умиротворением.

   Грибник снял кепку, пригладил седые волосы. Не та уже прыть, поясница ноет, ноги в суставах болят. Иной раз так прихватит, хоть криком кричи.

   Дед взвалил корзину на спину и побрел к дороге. Он давно жил в этих местах, знал каждую тропинку, каждую просеку. По старой, испещренной выбоинами грунтовке мало кто ездил. В сухую погоду еще кое-как, а в распутицу лучше было сделать большой крюк по асфальтированному шоссе, иначе машина застрянет, а до ближайшей деревни несколько километров шагать придется. За трактором.

   Грибник рассчитывал поймать попутку, если повезет. Целую неделю стояло бабье лето, в воздухе летали паутинки, лужи подсохли. Только в глубоких колеях осталась черная вода, в ней плавали красные и лимонные листья.

   Старик издалека прислушивался: не едет ли машина. Но щебетали сороки, трещали сучья под его сапогами, больше ничего. Наконец, лес расступился, и открылась коричневая лента дороги.

   Грибник обрадовался: в десяти метрах от него, уткнувшись носом в толстый ствол березы, стоял автомобиль. Дверца со стороны водителя была открыта.

   «Тоже по грузди пошел мужик? – подумал дед. – Или по нужде? Ничего, я подожду. – Он поставил корзину на землю, приблизился и увидел шофера: тот откинулся на сиденье, свесив голову. – Спит, что ли? Судя по одежде, не деревенский житель. Небось, в гости едет».

   – Эй! – робко произнес грибник. – Ты жив, мил человек?

   Ответа не последовало. Грибник обошел машину спереди. Она выглядела неповрежденной: бампер, капот, фары, решетка – все целое. Значит, аварии не было. Видимо, водитель решил отдохнуть, а его и сморило на свежем воздухе. Человек уже не молодой, вон, виски седые, морщины на лице. Однако странная у него поза какая-то, и слишком он неподвижен – даже грудь не вздымается.

   Преодолевая нахлынувшее неприятное волнение, грибник протянул руку и коснулся запястья шофера. Теплое, только пульса не прощупывается.

   – Эй… – окликнул он спящего. – Тебе плохо?

   Молчание.

   Дед наклонился, прислушался: дышит мужик или не дышит? Тишина. Что за оказия?! Неужто, мертвый? Ах ты, боже мой!

   Вокруг монотонно шумели березы и ели. Пахло хвоей, разогретой дорожной пылью, бензином. Грибник оглянулся по сторонам – никого. Он потряс водителя за плечо – тот остался безучастным. Голова мотнулась, как тряпичная.

   – Мертвый… – прошептал дед. – Не остыл еще. Кто ж это его?

   На теле покойного не было ни ран, ни следов от удара – по крайней мере, на первый взгляд. Старик опасливо осмотрел салон машины – пара газет, небольшая дорожная сумка, карта. Казалось, водитель сам остановился, открыл дверцу… да так и не вышел. А может, и не собирался выходить: ждал кого-то. Хотя кого тут ждать, в лесу?

   Деду захотелось курить. Он полез в карман за кисетом, дрожащими руками соорудил самокрутку. Едкий табачный дым ударил в глаза…

   Подул ветер. С шорохом посыпались листья. Грибник докурил, постоял в задумчивости, перекрестился и потянулся за сумкой шофера. Тому она уже ни к чему…

***

Он вздрогнул, встрепенулся и пробудился от невыносимо долгого сна.

   Казалось бы, ничего не изменилось вокруг – он все так же неподвижно лежит в полном мраке, рядом со своим хозяином. Вернее, тем, кто ошибочно считал себя его хозяином. На самом деле все далеко не так, как представляется. От человека, который мнил, будто владеет им, почти ничего не осталось. А он все тот же – юный и прекрасный, излучающий силу, несущий смерть. Не имеет значения, сколько прошло лет или веков. Он все так же готов исполнить предначертанное.

   Вокруг в самом деле ничего не изменилось. Тишина, темнота, тяжесть, навалившаяся на него. Но откуда-то, невидимый и неслышимый, проник к нему импульс жизни, ожидание, жажда чужой плоти. Чьи-то мысли потянулись к нему, растревожили, искрами вспыхнули в холодном теле, согревая, разжигая блуждающий в нем огонь, предвкушение крови.

   Не первый и не последний раз его сковывает сон. Не первый и не последний раз он просыпается, чтобы подчиниться зову судьбы.

   Его путь начался так давно, что истоки терялись во мгле прошлого. Иногда ему грезилось, что он вышел из тумана. Иногда казалось, что он родился в огне и грохоте, в дыму, в шипении пара… под произносимые заклинания… Слова слетали с уст и уносились прочь – то ли под высокие своды из почерневшего камня, то ли под черные небеса.

   Марс и Сатурн наблюдали за его появлением на свет. Отныне они станут его покровителями. Они стояли на небе, подобно грозным стражам. Красный глаз Марса и яркое око Сатурна – Хроноса, властелина времени и судьбы, – вот, что он запомнил, когда его тело обретало форму и бытие.

   Хронос разделяет иллюзорное и реальное, его песочные часы отсчитывают мгновения. Но куда они текут, вперед или назад? Зыбкий лик вечности неуловим. Время принадлежит каждому и… никому. Время, – мерцающий пульс жизни, ее изменчивый образ.

   Хронос не зря стоял у его колыбели: властелин судеб наделил его даром отнимать и дарить время.

   Его прекрасное, совершенное тело покрыли ритуальной татуировкой и облачили в дорогой наряд. Над ним совершили три тайных обряда, и он удостоился благословения богов.

   Много священных источников иссякло с тех пор, много священных рощ исчезло с лица земли. Его драгоценная одежда затерялась, но силы и могущества никто не смог его лишить. Он расчищал дорогу к власти, мстил за поруганную честь, наказывал предателей и останавливал героев. Его смертоносное жало алкало крови. Только напившись досыта, он снова оживал для славных свершений. Он служил тому, кто брал его в руки... но выскальзывал из слабых пальцев. Завладеть им было легче, чем удержать его.

   Он помнил время легенд, драконов и красавиц с сумрачными очами. Он встречался с пророками и оракулами, императорами, полководцами, тиранами, магами и философами. Он пережил столько войн, столько вождей и столько царств, что потерял им счет. Он кочевал по родовым замкам и роскошным дворцам, по шатрам, палаткам, сундукам, корабельным трюмам, глухим подземельям, по сокровищницам, гробницам и домам простых горожан, пересекал пустыни вместе с торговыми караванами.

   Он путешествовал по миру, из страны в страну, с континента на континент, из города в город. За ним охотились, его похищали, его хранили, как зеницу ока, ради него совершали преступления, к нему бережно прикасались и прижимали к сердцу. Им любовались.

   У него пытались отобрать имя. Появилось множество его двойников – самозванцев, которых выдавали за него разные прохвосты и мошенники.

   Иногда ему приходилось год за годом проводить в бездействии, во мраке и забвении. Как сейчас…

   Но он уже ощущал внутреннюю дрожь, гуляющие в нем токи. И сквозь дрему уже мечтал о том, ради чего был создан…

ГЛАВА 2

Подмосковный поселок Витеневка. Наше время

   Загородный дом Куприяновых был построен в старинном духе. Помещичья усадьба в миниатюре: центральная часть с колоннами, два коротких полукруглых крыла, ко входу ведет аллея от самых ворот, позади дома разбит молодой сад.

   – Ледушка, доченька, зачем нам этот несуразный безвкусный дворец? – вздыхала Римма Николаевна. – Паша осуществил свою прихоть, но теперь его больше нет. А нам такое количество комнат ни к чему. Чтобы содержать этакую махину в порядке, необходима куча денег и целый штат прислуги.

   Она прослезилась, приложила к красному распухшему носу батистовый платочек. Ее уже неделю мучила простуда – насморк, кашель, и, как следствие, скверное настроение.

   Дочь подняла на нее тщательно подведенные глаза.

   – Что ты предлагаешь?

   – Давай продадим дом. Будем жить в московской квартире. Здесь же глушь, до города час езды! Лес шумит за забором. Дуня бегает туда колокольчики собирать.

   Дуней госпожа Куприянова называла домработницу – Евдокию Барсукову.

   – Видишь, как хорошо. Где ты в городе возьмешь лесные колокольчики?

   Римма Николаевна раскашлялась от негодования. Леда такая холодная, жесткая… Ей надо было родиться мальчиком. Отец смог бы передать сыну свой бизнес.

   – Владу нравится этот дом, – ледяным тоном произнесла молодая женщина. – Я собираюсь выйти за него замуж, если ты помнишь.

   – Ты его любишь?

   Дочь выразительно повела плечами и промолчала. Мама умудрилась остаться наивной и непрактичной, до мозга костей пропитанной какими-то комсомольскими идеалами. За неимением сколько-нибудь значимых интересов она смотрела «мыльные» сериалы и читала любовные романы. В ее спальне целый стеллаж был заставлен книгами, на обложках которых мускулистые красавцы на фоне цветущих розовых кустов обнимали миловидных блондинок.

   – Семейная жизнь полна подводных камней, – назидательно изрекла Куприянова-старшая. – Этот корабль остается на плаву только под парусами любви.

   – Мама, я тебя умоляю! – закатила глаза Леда. – Влад сможет управлять нашей компанией. Он хорош собой, умен, знает два языка, получил образование в Кембридже. Он классный менеджер, понимаешь?

   Римма Николаевна нарочитым жестом закрыла лицо руками и просипела:

   – Мне стыдно, что я не привила тебе чистоты помыслов. Влад во всех отношениях приятный молодой человек, но… я не вижу огня в ваших глаза, когда вы рядом.

   – Оставь, ради бога! Как будто вы с папой сгорали от страсти!

   – Мы любили друг друга.

   – Ой! – саркастически улыбнулась Леда. – Только вот не надо этих романтических сказок! Отец был прагматиком, карьеристом и презирал «сопли и лирику». Потом от богатства и вседозволенности у него началось разжижение мозгов…

   Она прикусила язык. О покойных плохо не говорят.

   Лицо матери, и без того покрытое аллергическими пятнами, стало багровым – ее душил приступ кашля. Римма Николаевна никогда, ни при каких обстоятельствах не осуждала мужа. Теперь, после его кончины, ей и вовсе казалось кощунством любое кривое слово о нем. Тем более из уст дочери!

   В семье Куприяновых все решения принимал отец, и они не оспаривались. Жена жила за ним, как за каменной стеной, исполняя роль хозяйки дома. Она долго не могла забеременеть, и, когда это наконец случилось, счастью супругов не было границ. Как до, так и после рождения Леды Куприянов все материальные и житейские заботы брал на себя. Его смерть грянула громом не столько для дочери, сколько для Риммы Николаевны – она оказалась совершенно беспомощной перед лавиной обрушившихся проблем, которые требовали немедленного вмешательства.

   После мужа остались недвижимость, крупная сырьевая компания, сеть мелких фирм, счета в банке… Много всего. Вдова растерялась, пришла в отчаяние. Леда – сильная девочка, она пытается взять дела под свой контроль. Возникают сложности, то одно не складывается, то другое. Не удивительно, что она ищет опоры в лице Влада. Пусть поступает, как хочет. Ей виднее.

   Откашлявшись и промокнув выступившие слезы, Римма Николаевна примирительно кивнула.

   – Я не буду тебя отговаривать. Ты уже взрослая женщина, красивая, рассудительная, и в состоянии сделать правильный шаг. Мои взгляды безнадежно устарели.

   Она невольно залюбовалась Ледой – той очень шел домашний костюм из лилового шелка. Девочка умеет одеться со вкусом, причесаться, произвести впечатление. На внешность ей грех жаловаться. Бог не поскупился, всем одарил – и лицом, и фигурой, и умом. Счастья бы еще! В двадцать семь лет – пора замуж. Влад – жених видный, и ухаживает за Ледой. Только вот в последнее время почти не приезжает. Будущая теща прикинула – уже месяц она не видела молодого человека.

   – Ты пригласи Влада к нам на ужин сегодня.

   Леда отвела глаза, с показной веселостью объяснила:

   – Он в командировке, в Питере. Решает вопросы по контрактам.

   – А когда вернется?

   – Пока сложно сказать… Недельки через две.

   Влад и раньше пропадал – то на десять дней, то на месяц. Дела компании, по словам Леды, требовали разъездов, длительного пребывания в других городах, а в перспективе – в других странах. Так что Римма Николаевна не удивлялась. Ее встревожил странный тон дочери. Но она привыкла обходить сложности стороной, не углубляться в проблемы. Отчасти такое свойство характера помогло ей долгие годы мирно прожить в браке с властным, амбициозным и суровым мужем. Ее безропотность и мягкосердечие сглаживали острые углы и в отношениях с дочерью.

   Они обе избегали говорить на тему, которая стала в их семье запретной. И обе непрестанно возвращались мыслями туда, куда путь был заказан. Так уж устроен человек: чего нельзя, к тому и тянет. Эта двойственность, противоречивость души не поддается анализу, не имеет объяснения.

   – Иди приляг, – сказала Леда, глядя на мать. – Ты неважно выглядишь. Нужно отдохнуть. В твоем возрасте простуда иногда дает серьезные осложнения.

   Та ушла к себе, а дочка открыла бар, налила в бокал изрядную порцию коньяка, выпила, опустилась в глубокое кресло и закрыла глаза, ожидая облегчения. Вместо успокоительных таблеток она снимала нервное напряжение алкоголем, и это начало входить в привычку.

   Леда тщательно скрывала от всех свою тягу к спиртному – особенно от родителей и жениха. Узнай отец о ее пристрастии к выпивке, разразился бы грандиозный скандал. В гневе он бывал отвратительно несдержан не только на слова, но и на руку – мог запросто отвесить пару затрещин. Сей излюбленный воспитательный метод крутого на расправу отца держал Леду в строго определенных рамках.

   Правда, маму он за всю жизнь пальцем не тронул, считал ее не от мира сего, убогой и блаженной. А убогих обижать Бог не велит.

   – Ты, дочь, моя плоть и кровь! – говаривал он Леде. – А меня папаша, царствие ему небесное, драл нещадно. И человеком вырастил! Мать у нас другая – она агнец невинный. Не в пример нам с тобой.

   Только святой мог находиться рядом с Павлом Куприяновым и не доводить его «до греха», то есть до сквернословия и рукоприкладства. Сотрудники, приближенные к его особе, и наемные директора дышать боялись при грозном хозяине. У Куприянова не забалуешь, вмиг на чистую воду выведет и накажет безжалостно.

   Зато сейчас распоясались – в глаза лебезят, лукавыми устами улыбаются, а за глаза обманывают кто во что горазд. Натерпелись от хозяина, теперь наверстывают упущенное: плутуют в отчетах, бумаги липовые стряпают, тянут все, что ни попадя. Никому нельзя доверять!

   Тысячу раз прав был отец, когда твердил: «У нас друзей нет, одни соперники, завистники да стервятники, которые только и ждут, когда Куприянов споткнется, упадет. Тогда слетятся коршуны, накинутся на лежачего-то, заклюют! Но я им такого удовольствия не доставлю».

   Отец внешностью походил на богатыря: статный, дородный, осанистый, с густыми вьющимися волосами, с красиво подстриженной бородкой. Даже с возрастом, когда поседел и обзавелся брюшком, он оставался привлекательным мужчиной, сильным, пышущим здоровьем. Никто не подозревал об угнездившейся в нем коварной болезни, а сам Павел Анисимович хранил свою тайну до смерти. Уже после кончины семья узнала о диагнозе, поахали, поохали… А что сделаешь? Зато до последней минуты отец железной рукой управлял делами, вел привычный образ жизни. Никому и в голову не могло прийти, что могучий дуб вот-вот рухнет.

   Предвидя неминуемую развязку, Куприянов написал последнее письмо, в котором прощался с семьей, каялся в своем крутом нраве, за нанесенные вольно или невольно обиды, объяснял свою скрытность. Дескать, не хотел заранее одних огорчать, а другим давать повод для злобного торжества; не хотел показывать своей слабости, немощи телесной и пожелал уйти из жизни внезапно и красиво, не мучая окружающих своими хворями и не обременяя заботами о своем бренном теле.

   Видимо, узнав о болезни, отец ударился в религию, чего раньше не признавал. Он смолоду не отрицал Бога, но времена были неподходящие для веры, и Куприянов, как все, исповедовал другую идеологию – партийную. Изменились времена, изменились и нравы. Павел Анисимович изредка хаживал в церковь и только в последние годы стал ездить на исповедь в какой-то монастырь, молиться и носить на груди освященный золотой крест. Семья недоумевала.

   Теперь, конечно, стало понятно, откуда появилось такое рвение.

   – Папа, папа… – прошептала Леда, мысленно обращаясь к нему. – Как же ты мог? Почему ты поступил с нами так? Неужели мы тебе чужие?

   Без хозяина компания «Куприянов и партнеры» начала расползаться по швам. Вдова и дочь при Павле Анисимовиче ни во что не вникали: нужды не было, да и тот не приветствовал дамского участия в делах – весь штат его управленцев состоял исключительно из мужчин. Господа эти пренебрегали интересами осиротевших женщин, и финансы компании потекли по тайному руслу на тайные счета. Проконтролировать все действия директоров и менеджеров дамы не имели возможности. Отчаянные попытки Леды навести хоть какой-то порядок в бумагах и банковских операциях разбивались о ее некомпетентность. Она возлагала надежды на Влада Неверова, за которого собиралась выходить замуж.

   – Почему отец, зная о своей болезни, не ввел Римму Николаевну и тебя в курс бизнеса? – спрашивал тот. – Не обучил элементарным вещам? Не подготовил преданного человека, способного твердой рукой повести дела?

   – С мамой это исключено, – горько улыбалась Леда. – Ей становится дурно от одних только слов баланс, отчет, договор, сделка и прочих в том же духе. Она даже в магазин ходит с Дуней. Указывает, что покупать, а та платит и получает сдачу. А у меня с отцом были напряженные отношения, мы перестали понимать друг друга. Если бы я была хоть чуточку внимательнее, почувствовала, что он болен… Вела бы себя по-другому! Но отец ничем не выдавал своего состояния. Клянусь тебе! Мы с мамой отмечали некоторые, мягко говоря, странности в его рассуждениях, поступках – однако списывали это на возрастные изменения, на переутомление.

   – Семьдесят один год – еще не время для склероза и маразма.

   – Его головной мозг был поражен, – вздыхала Леда. – Мне врачи потом объяснили. Этим и обуславливалась неадекватность отца… в определенных вещах.

   – Судя по тому, как он вел бизнес, его мозг работал безупречно. Не каждый молодой и здоровый так сумеет.

   – Папа руководил компанией много лет, у него все навыки отшлифовались до автоматизма.

   – Автомат бы не справился, – возражал Влад. – Тут думать надо, извилинами шевелить. Да еще как!

   Леда пустила в ход аргумент, который ей меньше всего хотелось приводить.

   – Что же ты не нашел с ним общего языка?

   Молодой человек замолчал – он слегка побледнел, сжал зубы. Да, у него с Куприяновым сотрудничество не сложилось. Проработал под началом Павла Анисимовича год, и тот с треском выгнал нового управленца. «Характер у хозяина не просто скверный, – нашептывали ему на ушко офисные клерки. – Совершенно невыносимый!» Но компания процветала, платили хорошо, и увольняться по своей воле никто не торопился. Владу не повезло. Ни с того, ни с сего, Куприянов обратил на него пристальное внимание, начал цепляться по мелочам, испытывая менеджера на выносливость, учинил пару разносов, пригрозил санкциями. Тот стал аккуратнее в высказываниях, тщательно следил за документацией, за надежностью сделок. Но шеф как с цепи сорвался. В конце концов, Влад не стерпел, огрызнулся. И всё, на этом его карьера в компании завершилась.

   – Попал под горячую руку, – мрачно изрек он, не глядя на Леду.

   – Вот видишь. Это была не просто вспыльчивость – болезненная агрессивность. Из-за проблем с нервной системой, угнетенной ожиданием смерти. Или патологией мозга.

   – Ладно, его уже нет… Я зла не держу. Какая разница, почему он меня уволил? Теперь это не имеет значения.

   – Я только хотела сказать, как папа порой бывал непредсказуем, несправедлив и упрям. Причем раньше эти его качества не проявлялись так жестко, немотивированно. Болезнь сильно повлияла на его психику.

   Мысли о Владе отозвались в сердце молодой женщины тревогой. Мама ошибается, полагая, что они не любят друг друга. Ни один мужчина не волновал ее так, как Неверов. Именно таким она представляла своего жениха в наивных девичьих грезах – красивым, мужественным, умным и предприимчивым. Вдвоем они все преодолеют, из любой жизненной ситуации выйдут победителями.

   Между ними уже случалась близость – и каждая сладостная подробность тех ночей заставляла Леду замирать от предвкушения будущих ласк. Но Влад уехал по делам и почему-то не слал долгожданной весточки. Его сотовый неизменно сообщал об отсутствии связи с абонентом, а в электронный почтовый ящик, специально созданный для тайной переписки возлюбленных, перестали приходить письма.

   Леда плеснула себе еще коньяка. Неужели жених бросил ее, сбежал? Не может быть. Влад слишком хорошо воспитан, чтобы расставаться с женщиной столь вульгарным способом. С ним произошло что-то непредвиденное! Картинки дорожной аварии, бандитского нападения, внезапного приступа какой-то болезни промелькнули в сознании Леды. Нельзя сидеть сложа руки! Надо что-то предпринимать…

   Она набрала номер подруги, которая вскользь упоминала о знакомой гадалке. Не пойти ли к ясновидящей? Быть в неведении мучительно.

   Подруга выразила готовность договориться с «госпожой Тарой», как величала себя провидица.

   – А что стряслось? – поинтересовалась она.

   Леда ни с кем не откровенничала. Особенно с подругами. Собственно, таковыми она не обзавелась – правильнее будет называть их приятельницами.

   – Смерть папы вызывает у меня сомнения, – солгала она. – Хочу посоветоваться, стоит обращаться к частному детективу или нет.

   – Уже полгода прошло… – удивленно протянула подруга.

   – И все это время мне не дает покоя его кончина. Вдруг ему помогли уйти из жизни?

ГЛАВА 3

Астра Ельцова съездила таки взглянуть на ремонт – отец уговорил. Бабушкина квартира на Ботанической улице преобразилась: новые окна, двери, сантехника, паркетный пол. Работы еще хоть отбавляй, но основное уже вырисовывается.

   Господин Ельцов – владелец страховой компании «Юстина» – не был стеснен в средствах и мог сделать сколь угодно дорогой интерьер. Дочь сама попросила обустроить квартиру по средненькому стандарту.

   – Мне попроще, папа, – настояла она. – Я уют люблю. Вся эта помпезность меня утомляет. Хочу жить обычной жизнью, понимаешь?

   – Ты и обычная жизнь? – прищурился отец. – Ушам не верю! А кто из дому сбежал и в домработницы к какой-то немке подался, а потом в сибирскую глухомань укатил, к двоюродной сестрице, которую никто в глаза не видел?^О связанной с этим детективной истории читайте в романе Натальи Солнцевой «Свидание в Хэллоуин».^ Думали, не вернется уже блудное чадо. Слава богу, приехала! Только почему-то не у родных матери с отцом поселилась, а у жениха, то бишь гражданского мужа. Это теперь так называется, да? Когда девушка с парнем живут, невенчанные, – значит, они состоят в гражданском браке. Тьфу! Срамота!

   – Мы любим друг друга, – насупилась Астра.

   – Почему не сыграть свадьбу по-человечески? – беззлобно ворчал Ельцов. – Мы с матерью что, не люди? Мы внуков не хотим, да? Тебе уже скоро тридцатник стукнет, а ты все девчонкой себя считаешь. Все не остепенишься никак! Вертихвостка. Разве это обычная жизнь? Где ни появишься, там то пожар, то труп…

   Он сам испугался вырвавшихся слов, сжал губы, замолчал.

   – Вот здесь светлые обои нужны, – как ни в чем не бывало сказала дочь. – А в той комнате – с крупным рисунком. Под старину.

   – Почему бы твоему… Матвею не заняться внутренней отделкой?

   – Лучше тебя, папа, никто с ремонтом не справится.

   Астра встала на цыпочки и чмокнула его в щеку. Ельцов растаял.

   – Мебель хоть сами выбирать будете или тоже я?

   – Конечно, ты! У нас с тобой одинаковый вкус. – Она обвела взглядом стены. – А вот здесь я повешу портрет, который ты Домнину^Смотрите роман Натальи Солнцевой «Последняя трапеза блудницы»^ заказывал.

   – Погиб художник. Жаль человека, – вздохнул Юрий Тимофеевич. – Талантливый был живописец. Как он тебя изобразил! Аж дух захватывает. И такая беда, разбился насмерть. Говорят, он в парке с колеса обозрения упал.

   Астра поспешно перевела разговор на ремонт. Они обсудили кое-какие детали, и Ельцов засобирался в офис.

   – У меня важная встреча. Тебя подвезти, дочка?

   – Конечно.

   Он давно предлагал купить ей машину, но Астра отказывалась. Она не любила водить, да и пробки на дорогах. Общественным транспортом быстрее.

   – Надо тереться локтями, – посмеивалась дочь. – Быть в гуще жизни. Здорово повышает иммунитет и тела, и духа.

   В загородный коттедж, где поселились родители, Астра приезжала только по праздникам. Иногда одна, чаще с Матвеем Карелиным, которого всем представляла женихом. Они являли собой странную пару – на людях источали взаимную нежность, но о будущей свадьбе не заговаривали, даже избегали этой темы. Супруги – не супруги. Сожители? Любовники? Поди разберись.

   Ельцовы предпочитали не затевать щекотливых бесед, обходить стороной острые углы, уклоняться от вопросов любопытствующих знакомых. Нынче молодые сами свою судьбу решают. Лучше не вмешиваться. Еще свежо в памяти несостоявшееся замужество дочери с Захаром Иванициным, его измена и смерть.

   «Может, Астра и права, что не торопится, – думал Юрий Тимофеевич, глядя на сидящую рядом дочь. – Она пережила настоящую драму. Пусть присмотрится как следует к этому Матвею. В женихах-то все обходительные и предупредительные, а вот какой потом муж получится – не угадаешь».

   «Мерседес» мягко катил по вымытому ночным дождем асфальту. Солнце припекало по-летнему. От земли шел пар, листья на деревьях блестели, в скверах цвела сирень. По краям подсыхающих луж белела пыльца.

   – Май в этом году теплый, – благодушно произнес Ельцов. – Видать, лето будет жаркое.

   У Астры на коленях лежала изящная шляпка из светлой соломки. Свободный хлопковый костюм горчичного цвета с белыми прошивками очень шел к ее лицу и темным волосам. Она похорошела, как хорошеют весной влюбленные женщины.

   «Дай бог! – произнес про себя Ельцов. – Дай бог!»

   – Тебе куда?

   – В кафе «Миранда», – улыбнулась она. – У меня там встреча назначена. Знаешь Леду Куприянову?

   – Покойного Павла Анисимовича дочь? Лично не знаком, но слышал. Горе у них в семье: отец скоропостижно скончался. Крепкий был мужик, не старый – едва за семьдесят. Бизнес вел с размахом, и теперь его женщины остались один на один с этакой махиной – «Куприянов и партнеры». Тут не каждый опытный управленец справится. Не то что несмышленые дамочки. Гиблое дело. Продавать надо компанию! – Он настороженно уставился на Астру. – А по какому поводу встреча? Вы, кажется, никогда не дружили с Ледой, даже не знакомы.

   – Вот и познакомимся.

   Она поджала губы, и Юрий Тимофеевич понял – вопросов больше задавать не следует. Какая ему разница, зачем молодые женщины ходят в кафе-кондитерскую? Поболтать, полакомиться пирожными, выпить чашечку кофе.

   – У «Миранды» останови, – сказал он водителю.

***

Столики в кафе были украшены маленькими вазочками с тюльпанами.

   Леда уже сделала заказ и нервно разминала в руках длинную сигарету. Табличка «У нас не курят!» ужасно раздражала ее. Астра сразу догадалась, что женщина с сигаретой и есть молодая госпожа Куприянова.

   Они поздоровались, и Астра опустилась на свободный стул.

   – Вы любите ванильное суфле? – отрывисто спросила Леда. – Нам сейчас принесут. Может, еще что-нибудь?

   – Нет, спасибо.

   Она молчала, предоставляя Куприяновой право начать разговор. Та медлила. Сигарета в ее тонких ухоженных пальцах сломалась, на скатерть посыпались крошки табака.

   – Мне рекомендовала вас приятельница, – наконец вымолвила Леда. – Вы обладаете экстрасенсорными способностями?

   – Какими, простите?

   – Ну… можете видеть то, что обычным людям не под силу?

   – Кто вам сказал?

   – Я понимаю, такие вещи не афишируют. Вы принадлежите к избранному кругу, поэтому… всё останется между нами. Я могу рассчитывать на вашу… порядочность?

   – В полной мере, – кивнула Астра. – Если вы имеете в виду конфиденциальность.

   – Да! – принужденно улыбнулась Куприянова. – Я бы не хотела стать объектом сплетен.

   – Это исключено. Так чем могу быть полезна?

   – Дело в том… Моя приятельница рассказала, что вы помогли одной весьма состоятельной даме выяснить истинную причину смерти ее мужа. Фамилии она не называла, а я не спрашивала. Мне достаточно ее слова.

   Леда замолчала и достала из пачки вторую сигарету. Ее пальцы мелко дрожали, выдавая ее волнение.

   – И что же?

   – В общем, я хотела пойти к гадалке, но передумала. Я очень щепетильна во всем, что касается нашей семьи. А гадалка, которая широко практикует, может оказаться ловкой мошенницей. Кто поручится за ее молчание? Деньги – большое искушение для людей подобного сорта. По этой же причине я не стала обращаться в детективное агентство. Вы – другое дело. Вы не нуждаетесь в средствах, и если согласитесь оказать мне услугу, то сделаете это из сочувствия, из интереса, или для того, чтобы развивать свои способности. Такие мотивации вызывают симпатию и приемлемы. Никому не придет в голову покупать у вас информацию.

   Астра поморщилась.

   – Извините меня за прямоту, – заметила ее гримасу Леда. – Но я играю открытыми картами и жду того же от вас. Разумеется, я заплачу вам, и заплачу щедро. Вы потратите время, силы, и это требует вознаграждения. Я не останусь в долгу.

   Госпожа Куприянова пришла на встречу в простых льняных брюках и легкой блузке, которые продаются в магазинах для людей со средним достатком. «Позаботилась, чтобы ее внешность не бросалась в глаза, – отметила Астра. – Явно избегает огласки. Что ж, меня ее подход устраивает».

   Волосы Леда спрятала под тонкую косынку, рядом на столике лежали ее темные очки. Она была жгучей брюнеткой – о чем говорили выпущенные на лоб завитки – с черными бровями и густыми ресницами. Ее фигура отвечала бы современным стандартам, если бы не тяжеловатые бедра. К ее красоте примешивались южные краски – смуглый оттенок кожи, яркий, четко очерченный рот, нежный пушок над верхней губой.

   – Речь пойдет о… моем женихе, господине Неверове, – сказала она. – Он уехал в служебную командировку и… пропал. Не звонит, не пишет, не дает о себе знать. Не могли бы вы… посмотреть, где он, чем занимается… все ли с ним в порядке?

   – Боюсь, вас ввели в заблуждение, – смутилась Астра. – Ясновидение – тонкое и не всегда надежное подспорье в моем методе расследования. А в остальном я, как и остальные, полагаюсь на анализ уже известных фактов. Или ищу подтверждения своим догадкам вполне материальным путем.

   – У меня не было сомнений, что я услышу именно это. Я не ошиблась, обратившись к вам. Вы скромничаете! Используйте любые способы, какие сочтете действенными, только найдите Влада. Видите ли, мы обручились тайно, дабы его положение будущего члена нашей семьи не повлияло на сотрудников компании. Согласитесь, что с наемным управленцем они более открыты, меньше напряжены и скорее проявят свои истинные качества. Мой отец держал всех в ежовых рукавицах. А когда он умер, словно плотину прорвало. Все подавленные намерения папиных партнеров, директоров фирм, финансистов, менеджеров полезли наружу: компанию просто разрывает на части. Впрочем, я отклонилась от нашей темы.

   Официантка принесла кофе, коктейли, суфле и мороженое со свежими фруктами.

   – Скажите мне хоть что-нибудь! – взмолилась Леда, когда девушка отошла. – Как вы чувствуете, он жив?

   – Жив, – выпалила Астра первое, что пришло ей на ум.

   Надо доверять первой мысли. Люди зачастую пренебрегают этим интуитивным импульсом, идущим из подсознания, пускаются в рассуждения и сами себя запутывают.

   – Слава богу! – с облегчением выдохнула Куприянова. – Честно говоря, меня мучают ужасные сны. Так вы возьметесь за поиски?

   – Введите меня в курс дела, тогда я скажу точно.

   Она развела руками.

   – У меня такой сумбур в голове. Лучше вы сами спрашивайте, а я буду отвечать.

   – Хорошо. Кто знает о том, что господин Неверов – ваш жених?

   – Никто… Кроме моей мамы. Я просила Влада даже его родителей не посвящать пока в наши планы. Надеюсь, он так и поступил.

   – Откуда он родом? Возможно ли связаться с его семьей?

   – Влад – коренной москвич. Он поздний ребенок. Говорят, такие дети бывают особенно одаренными. Его отец эмигрировал в США, там у него какой-то бизнес, а мама живет на Шаболовке. Она больна и плохо видит. Влад нанимает для нее сиделку.

   – Вы звонили его матери?

   – Конечно, несколько раз. Она отвечает, что сын в командировке. Дать вам адрес?

   Она назвала номер дома и квартиру. Астра записала.

   – А другие родственники у них есть? В Москве или где-нибудь еще?

   – Я не знаю. Мы это не обсуждали.

   – Вы давно знакомы?

   – Около двух лет. Влад работал ведущим менеджером в главном офисе, он способный руководитель. Но они с отцом не сошлись характерами, повздорили, и тот уволил Влада. Он сначала терпел придирки отца, потом дал отпор. А папа не допускал пререканий, он был патологически авторитарен. Думаю, болезнь превратила его недостатки в психические отклонения. В общем, он невзлюбил Влада, и мы продолжали встречаться тайком.

   – Где вы познакомились?

   – На корпоративной вечеринке. Отец в последнее время требовал, чтобы я присутствовала на праздниках и юбилеях компании.

   – Когда Влад покинул компанию?

   – Примерно год назад. Он подыскивал себе достойное место, а когда папа умер, я попросила Влада вернуться. Он хорошо разбирается в документах, в финансовых операциях, умеет заключать сделки, знаком с ходом дел в компании изнутри. Мне некому довериться, кроме него.

   – Он и раньше ездил в командировки?

   – Да. Довольно часто. И всегда поддерживал связь со мной. А сейчас – как отрезало. Я просто извелась, не знаю, что и думать.

   – А куда он поехал?

   – В Санкт-Петербург. И оттуда уже не отозвался. Я звонила в наш питерский офис, но тщетно. Он там появился, привел в порядок бумаги, проверил отчеты и сказал, что хочет денек отдохнуть. С тех пор его больше не видели. Прошло уже две недели. Я со дня на день жду – вот-вот позвонит, вот-вот напишет. Свяжется по Интернету. Ничего…

   – Может быть, стоит заявить в полицию?

   – Ни за что! – вспыхнула Леда. – Мы всегда сами улаживали семейные проблемы. Зачем посвящать посторонних в наши личные дела?

   У нее на лбу было написано: «Если жених банально сбежал, о моем позоре не должна узнать ни одна душа!»

   – Почему бы вам не съездить в Санкт-Петербург? – спросила Астра. – Не поговорить со служащими офиса компании? Человек не иголка. И он не растворяется в воздухе. Кому-то Влад мог обмолвиться, куда собирается на отдых…

   – Это исключено! – перебила ее Куприянова и достала из сумочки конверт с деньгами. – Берите. У вас будут расходы. Вы же не откажетесь помочь мне? Вот две любительские фотографии Влада. Вдруг пригодятся?

   Астра вспомнила свои собственные перипетии с женихом. Как женщина женщину, она понимала Леду. Ее заинтересовало странное поведение господина Неверова.

   – Он поехал поездом?

   – На машине, – обрадовалась Леда. – У него джип «Хонда». Значит, вы согласны?

ГЛАВА 4

Новгородская область

   Водитель рейсового автобуса, следовавшего в сторону Холма, боролся с дремотой.

   У него недавно родился ребенок, и о спокойном сне пришлось забыть. Изнурительные ночи сказывались на его самочувствии: голова гудела, глаза слипались, челюсти сводила непрерывная зевота. Включенное радио и мятные леденцы помогали мало. Он крепко держал руль и старался сосредоточиться на дороге.

   Вдоль шоссе потянулся смешанный лес – молодые зеленые березки, осины, черные на их фоне ели. На этом участке дороги водители старались не останавливаться. Место пользовалось худой славой. Говорят, когда-то, столетия три назад погибла на болотах молодая монашенка. Она-де сбежала из монастыря, которых в округе было несколько, и не сумела перейти топь, утонула. С тех пор ее неприкаянная душа не знает покоя, бродит, ищет того, по чьей вине прервалась ее юная жизнь, чтобы жестоко покарать злодея. Она появляется на обочине, голосует, садится в автомобиль, и этот автомобиль бесследно исчезает. Естественно, вместе с водителем. Автобусы с пассажирами, правда, пока не пропадали, но среди шоферской братии прочно укоренилось правило: проезжать прόклятое место как можно скорее.

   Стояло раннее утро. Над кромкой леса небо порозовело. Понизу стелился туман, видимость оставляла желать лучшего, а водитель автобуса клевал носом. Встряхивая головой, он пытался взбодриться… И едва не проехал остановку у деревни Шубинка.

   – Эй! – закричали в салоне горластые бабы. – Очумел, что ли? Зенки-то протри!

   Злой нынче народ пошел, никакого уважения к шоферу. «Вот возьму и не открою двери, – оскорбившись, подумал он. – Будете знать, как нужно разговаривать с человеком!»

   Выругался, но двери все же открыл. Трое пассажирок вышли, сердито оглядываясь, зашагали к повороту в деревню. Вместо них вошли старик и девушка. Сонный водитель, провожая взглядом сварливых баб, не сразу обратил внимание на новеньких.

   Старик с седыми космами и жидкой бороденкой смахивал на попа-расстригу: длиннополый плащ, подпоясанный толстой веревкой, сапоги, на плече рюкзак. А девица… заставила шофера проснуться. Одетая во все черное – свитер, безрукавка, брюки, плотно повязанный на лоб платок, – она сидела, смиренно опустив глаза и сложив на коленях руки. Чисто монашка!

   «Неужто та самая? – вспыхнуло в уме шофера. – Не может быть. Монашки в брюках не ходят. Грех это!»

   Дремота куда-то делась. Шофер не столько вел автобус, сколько наблюдал в зеркало заднего вида за «монашкой». Поп-расстрига прислонился головой к стеклу и закрыл глаза. Они с девушкой ни словом не перемолвились.

   «Вместе они путешествуют или порознь? – гадал водитель. – Сели в Шубинке. А где выйдут?»

   – Оплачивайте проезд, – объявил он в микрофон.

   Расстрига даже не пошевелился. Девушка вдруг встала и подошла к передней двери. За ее спиной болталась матерчатая сумка.

   «Для подаяния? – пришло в голову шоферу. – Надеюсь, у нее там не взрывчатка!»

   Он насмотрелся фильмов про террористов, и теперь к боязни перед привидением примешался страх перед насилием. Что, если старик и девица – переодетые бандиты, которые хотят захватить его автобус и взять пассажиров в заложники?

   «Монашка» внимательно смотрела в окно, словно старалась не пропустить примету, указывающую, где нужно выходить.

   Вообще-то останавливаться «по требованию» посреди пути, в отдалении от населенных пунктов, было нежелательно. Но в дороге всякое случается. Может укачать человека, или по нужде припечет. Однако по виду «монашки» не скажешь, что ей плохо.

   Она повернулась и посмотрела на шофера из-под платка. Того бросило в жар. Взгляд ее ничего не просил, но молодой человек понял: лучше ему исполнить любое требование странной пассажирки. И о деньгах не заикаться. Чем скорее она выйдет, тем легче ему станет дышать.

   Девушка протянула красивую руку, подала ему пару смятых купюр и произнесла:

   – Остановите…

   Он беспрекословно притормозил, выпустил ее из автобуса, и она пошла по выстланной зеленоватым туманом просеке в глубь леса. Куда? Зачем? По грибы? Так у нее и корзины нет, да и для грибов еще рано. По ягоды? Опять же без корзины, без ведра. И какие нынче, в мае, ягоды?

   – Девка-то, чай, на болота пошла, – неожиданно громко прошамкала старуха, замотанная, несмотря на теплую погоду, в шерстяной платок. – Здеся Дамианова топь починается, рукой подать. Туда в старину монахи в затвор удалялися от миру.

   Ее реплику никто не поддержал, и старуха замолчала. Поп-расстрига чуть приоткрыл глаза и снова закрыл. Между тем, тонкая темная фигурка девушки скрылась в тумане.

   Если бы водителя спросили, какое у нее было лицо, какой был голос, он бы не ответил. Но что-то неосязаемое, непостижимое и тревожное оставила она после себя в автобусе, в мыслях шофера и пассажиров, которые не спали.

***

В лесу царил прохладный сырой полумрак. Туман зеленой дымкой поднимался до середины стволов. Вверху рассвет заливал небо и деревья малиновым сиянием. Шумел ветер. Сонно перекликались птицы.

   «Монашка» шла медленно, осторожно ступая по краю колеи, полной прошлогодней перегнившей листвы. В тумане старая дорога то и дело пропадала из виду. Потянулось мелколесье. В сыром мареве зазвенели комары.

   Наконец взору открылся простор болот. Весной и летом ходить по ним было опасно – яркий ковер мха скрывал под собой зыбкую трясину. Кое-где островками росли маленькие кривые сосенки, молодые осинки и ольха. Между кочками тянулась узкая тропка: того и гляди оступишься и попадешь ногой в покрытую ряской лужу. Резкий запах прели и багульника кружил голову.

   Девушка миновала главный ориентир – группу деревьев, сгрудившихся на сухом возвышении, – и свернула налево. Ветер усиливался. В воздухе плавали разорванные клочья тумана. Вставало солнце, в его золотом свете вдали снова показался лес, и над его стеной – купола сказочного города. Как всегда, это величественное зрелище захватило дух.

   Идти оставалось километра три. «Монашка» решила отдохнуть, присела на поваленный ствол, достала из котомки пакет с пышками и пластиковую бутылочку с водой, перекусила. От ходьбы она раскраснелась, разогрелась.

   В начале зимы, когда болото замерзает, добираться по старой дороге легче и быстрее. Но сейчас май, а идти надо. Если бы знать, зачем? Что она собирается понять, осмыслить вдали от человеческого жилья, в безлюдье, в пустынности здешних мест? В ее сердце вкралась жестокая смута, жажда мирских радостей, и это искушение ниспослано свыше. Для чего? Разве она не сделала окончательный выбор?

   Девушка глубоко вздохнула, поднялась и зашагала вперед. Ее следы наполнялись черной торфяной водой.

   К полудню она добралась до полуразрушенной каменной ограды и с облегчением смахнула со лба капельки пота. Вблизи «золотой город» оказался всего лишь развалинами заброшенного монастыря, затерянного среди топей. Дамианова пустынь…

   Можно только гадать, где находились три века назад многочисленные постройки – часовня, конюшни, погреба, дровяные сараи, склады для провизии, хлебный амбар, прачечная, баня, каретный двор. Не верится, что сюда можно было добраться в карете! «При державе Благочестивейшаго Великаго Государя и Великаго князя Петра Алексеевича Всея Великия и Малыя и Белыя России» к монастырю вела оснащенная дренажной системой дорога. А сейчас она пришла в полную негодность, но все еще служит надежным указателем.

   Из всех строений уцелели только часть келий и руины каменного собора. На его крыше виднелись голый остов купола, несколько луковок и молодые деревца. Кладбище заросло березняком и кустарником. Среди зеленой гущи едва выглядывали чугунные кресты. Колокольню во время войны уничтожили немецкие снаряды, но призрачные колокола звонят по сей день. От их глухого медного гула мороз идет по коже.

   Пустые арки окон забраны ажурными чугунными решетками. Если бы не болота, охотники за наживой давно сдали бы их на металлолом.

   Затаив дыхание, «монашка» переступила порог храма. Какая-то птица с шумом взмыла вверх, уселась на кирпичный карниз. Выщербленные серые плиты пола, усыпанные каменной крошкой и сухими листьями, гасили звук шагов. Под высоченными сводами бродило гулкое эхо.

   Девушка замерла у мраморных фрагментов иконостаса, опустилась на колени. Чего просить у Бога? О чем молиться?

   Вся ее простая, не богатая событиями жизнь развернулась перед ней, – детство, юность, скупые ласки отца, нежные заботы матери, стены детской, оклеенные розовыми обоями, на окне – штора из соломки, сквозь которую узкими полосами просвечивало солнце. По праздникам вся семья собиралась за большим столом: твердые края накрахмаленной скатерти, начищенные столовые приборы, вино в хрустальных бокалах, вкусная еда. В центре стола – непременно запеченный до хрустящей корочки гусь или утка, обложенные ломтиками лимона и зеленью. Большая новогодняя елка в блестящих игрушках; конфеты на ветках, подарки в яркой оберточной бумаге, свежий запах хвои, мандаринов и слоеного торта. Папа разрезает обильно пропитанный заварным кремом торт…

   – Ешьте, дети.

   – Таюшка, какое у тебя красивое платьице! – восхищается мама. – Ты у нас просто принцесса!

   Какие безутешные слезы проливала маленькая Тая, уронив на пышную юбку с воланами кусок торта. Папа строго грозил пальцем, а у самого глаза смеялись. Мама гладила дочку по головке, успокаивала:

   – Не беда! Новое купим, еще лучше!

   Разве то было горе? Много позже, спустя годы Тая осознала, что проливала тогда слезы счастья.

   Она помнила себя еще совсем крохой, неуклюжими шажками ковыляющей к отцу, к его большим ногам, обутым в красивые туфли, – ручонок не хватало, чтобы обнять эти ноги, прильнуть к ним и застыть, вдыхая запах кожи и шерстяной материи, почувствовать себя защищенной от всех невзгод. Она думала, так будет всегда…

   Бог рассудил, что людям лучше не ведать своего будущего. Великая мудрость заключена в этом и великое милосердие.

   «Монашка» очнулась, поднялась с колен. Опять вместо молитвы ее затопили воспоминания. Прошлое, от которого она отказалась, не собиралось отступаться от нее. Оно по-прежнему стояло у нее за плечами – полное пугающих видéний, грешных мыслей и мирских желаний. Не так-то легко отрешиться от земного в юдоли сей…

   Умноженные эхом звуки из-под пола заставили ее насторожиться. Здесь никого не должно быть, только она и Бог. Что-то прокатилось под каменными плитами, словно всплеснула хвостом матерая щука.

   Девушка поспешно перекрестилась, прислушалась. Она знала, что в подвалах храма стояла вода, – дренажные траншеи и трубы столетиями засорялись, а чистить их было некому. Но кто мог возмутить спокойствие этих затхлых подземелий?

   Захотелось выйти на воздух, к солнцу, деревьям, синему небу с барашками облачков.

   Бывший монастырский двор густо зарос мелким кустарником, душистыми травами. Стрекотали сороки, где-то вверху, на стволе старой осины постукивал дятел. «Монашка» сняла черный платок, расправила волосы. В ее лице, как и в окружающей природе, нежные тона весны уже сменялись плотными красками лета, – золотистый румянец, ярко-зеленые глаза, карминные губы. Навскидку ей можно было дать года двадцать четыре, но в линии бровей, в мягкости взгляда, в едва наметившихся морщинках уже читалось тридцатилетие.

   – Господи! – воскликнула она, срывая колокольчик. – Хорошо-то как…

***

Москва

   Приближалось лето.

   Матвей Карелин понимал: как только закончится ремонт в квартире на Ботанической улице, Астра переедет туда, и их непонятные дружески-любовные отношения примут иной характер. Они так и не объяснились, так и не разобрались, какие тропинки привели их друг к другу, сблизили, заставили переосмыслить предыдущую жизнь.

   Они оба родились и выросли в Москве, а встретились в глухом Камышине. Если бы Матвей обитал на другой улочке, если бы Астра вышла из электрички на другой станции, если бы на нее не набросился бешеный пес, а Матвей не выбежал на ее крики, они бы никогда не познакомились. Но все произошло так, как произошло.

   Теперь они изображали жениха и невесту, которые уже живут под одной крышей. Вряд ли кто-нибудь поверил бы, что никакого интима между ними нет, – что они как будто дали обет целомудрия, безбрачия… или платонической любви. Астра искренне думала, что не собирается выходить замуж. Матвей и слышать не желал о женитьбе.

   Она решила покончить с прошлым и заняться частным сыском. Матвей согласился оказывать ей посильную помощь. Спасаясь от пожара в доме баронессы, «камышинской немки», она взяла с собой «венецианское» зеркало, сухой корешок мандрагоры и флэшку со странными эпизодами, записанными на пленку убийцей.

   – Эти картинки предопределяют будущие события! – твердила Астра.

   Корешок, по форме напоминающий крошечного сморщенного человечка, она называла Альрауном – домашним божком, гномом, оборотнем, который всюду следует за своим хозяином и выручает его в трудные моменты.

   – Я вынесла его из огня, теперь он мой должник.

   Матвей смеялся, но переубедить Астру не мог – она была чертовски упрямой. В полнолуние она брала корешок с собой в постель.

   Матвей как-то не удержался и спросил:

   – Твой любовник?

   – В лунные ночи он особенно страстен! – без запинки парировала она. – Не то, что некоторые. Он не боится переходить на тот берег.

   Она часами могла сидеть перед «венецианским» зеркалом – не прихорашиваясь, а разглядывая свое отражение, двойника, и беседуя с ним. Женщина в золотистой глубине зеркала была ее сивиллой, предсказательницей, советчицей.

   У зеркала имелось имя – полустертая надпись на обратной стороне: ALRUNA.

   – Альраун и Алруна происходят от древнего названия мандрагоры: нечто таинственное, сокровенное, – объясняла Астра. – Это не простой корешок и не простое зеркало. Они оба живые!

   – Пусть будет по-твоему, – скептически усмехался Карелин. – Только глупец вступает в спор с женщиной.

   Он неожиданно увлекся Астрой, и придуманная ею для окружающих «легенда» про жениха и невесту перестала казаться ему бредовой. Гражданский брак – чем плохо? Однако и этот брак был мнимым. Астру, казалось, все устраивало. Она, словно перелетная птица, остановилась на отдых перед дальнейшим путешествием. Того и гляди вспорхнет и полетит в заморские страны.

   Матвей поймал себя на мысли, что ему не хочется отпускать ее.

   Вечером, возвращаясь домой, он видел свет в окнах своей квартиры, и сердце его замирало от беспричинной радости. Сейчас Астра накроет стол к ужину, они выпьют по бокалу красного вина и будут вести странный и волнующий разговор, полный недомолвок и туманных намеков. Что ему так нравилось в путаных, интригующих речах Астры? Он бы и сам хотел понять.

   Карелин, хозяин преуспевающего конструкторского бюро, проводил день в офисе. После работы, по вторникам и четвергам, он занимался с группой «трудных» подростков в военно-спортивном клубе «Вымпел», обучал их рукопашному бою и выживанию в экстремальных условиях, ненавязчиво прививал ребятам здоровые привычки. Умение найти подход к молодым парням, которые исповедовали нигилизм и полную свободу нравов, к каждому подобрать ключик и задеть чувствительную струнку в душе, передалось Матвею вместе с генами: его отец уехал из Москвы на Кубань выращивать виноград и айву, а неприкаянных мальчишек оставил на попечение сына. Тот с неохотой принял эстафету, а потом ста все больше проникаться проблемами подрастающего поколения. Ребят не проведешь. Они чувствуют, кто искренне к ним расположен, а кто играет роль «доброго учителя».

   – Я вас не учу, – говорил он своим подопечным. – Я с вами дружу.

   Конфликт «отцов и детей», подвергнутый анализу в одноименном романе Тургенева, не исчерпал себя до сих пор. По прежнему люди постарше одергивают и критикуют людей помладше, а те, соответственно, бурно протестуют и делают назло. Парадокс воспитания заключается в том, что родители стараются скроить непослушных чад по своей мерке, тогда как их собственный пример не всегда достоин подражания.

   Астра горячо поддерживала взгляды Матвея и с удовольствием общалась с мальчишками из его группы. Они, в свою очередь, сразу влюбились в Астру Юрьевну, слушали ее с открытыми ртами, вызывая легкую ревность наставника.

   – Как твои парни? – спрашивала она, едва он переступал порог.

   – Ты бы мной поинтересовалась! Как мои дела, удалось ли мне пообедать сегодня? Сколько клиентов морочили мне голову?

   – Не ворчи, – улыбалась Астра. – Я от скуки сделала гусиный паштет. Давай садись за стол.

   Кулинарию она освоила, работая компаньонкой у баронессы Гримм, притом довольно недурно.

   Сегодня Матвея ждал приятный сюрприз – шоколадный торт по венскому рецепту.

   – О! – воскликнул он. – Запах божественный. А вкус…

   – Это из «Миранды» – разочаровала его Астра. – Я встречалась там с Ледой Куприяновой. У нас новое дело! Будем искать господина Неверова, ее жениха.

   – Ты хочешь сказать – у тебя новое дело?

   – У нас, – повторила она. – Можешь отлучиться на недельку из своего бюро? Мы едем в Санкт-Петербург. Ты видел этот прекрасный город весной?

ГЛАВА 5

Подмосковный поселок Витеневка

   За завтраком Римма Николаевна заметила, что у Леды совершенно отсутствует аппетит. Она с тревогой наблюдала за дочерью.

   – Ты здорова?

   – Да, – машинально кивнула та.

   – Как Влад?

   – Хорошо.

   – Значит, опять худеешь? Ну, лапушка, это уж чересчур, ей-богу! И так в чем душа держится?

   Леда сочла за лучшее промолчать.

   Мама являла собой образец наивности и беспомощности, какой-то даже комичной неприспособленности к жизни. Она существовала в своем собственном мирке, обнесенного от всего остального Китайской стеной. Бедная! Она не подозревала об истинном положении дел, и с ней было бесполезно говорить об этом. Все равно в одно ухо влетит, в другое вылетит. Как она умудрилась просуществовать бок о бок с отцом столько времени и ничего не перенять? Впрочем, она была ему подходящей женой. Другая женщина не выдержала бы и дня.

   – У нас неприятности, мама. Серьезные проблемы с финансами.

   – Влад все уладит. Нам не стоит путаться у мужчин под ногами. Папа всегда все вопросы решал сам.

   – Влад задерживается в Санкт-Петербурге, – нервно произнесла Леда. – Он приболел. Слег с гриппом.

   – Надеюсь, ничего опасного?

   – Я тоже… надеюсь! – Она вскочила, испытывая непреодолимое желание глотнуть коньяка. Но наливать при матери не осмеливалась.

   – Глупышка! – пробормотала Римма Николаевна, покончив с омлетом. – Чего ты переживаешь? Подумаешь, грипп? При его-то крепком молодом организме? День-два, и все как рукой снимет. И о финансах не стоит беспокоиться. Не в деньгах счастье!

   – Конечно!

   Римма Николаевна не заметила в голосе дочери злости и сарказма. Она привыкла игнорировать любые негативные эмоции, приспосабливаясь к обстоятельствам и не помышляя их менять. Усилия не оправдывают себя.

   – Тебе чаю налить или кофе?

   – Я возьму минералку в комнату. – Леда достала из холодильника бутылку нарзана и отправилась в гостиную.

   Там она, стараясь не шуметь, плеснула в стакан из первой попавшейся бутылки, глотнула и взглянула на этикетку. «Джин». Боже, какая гадость.

   Мама заблуждается! Она никогда денег не считала и не понимает, каково оказаться без них. Предел ее мечтаний – спокойная жизнь, обильный стол, красивая одежда и культурные развлечения. К последним она относит посещение театров, чтение душещипательных романов, просмотр телесериалов и отдых на море. Ее не интересуют грандиозные планы Леды, вложение миллионных прибылей компании в выгодные проекты, размах и полет фантазии.

   – Где же, черт побери, Влад?

   Леда снова потянулась к бутылке, одернула себя и закрыла бар. Этому пора положить конец. Так она… не сопьется, нет, но навредит своей красоте. Перегрузка печени плохо сказывается на коже, старит ее, провоцирует появление пятен.

   Леде приходится следить за собой – ведь она еще не вступила в законный брак с молодым преуспевающим мужчиной, не облачилась в подвенечное платье, за ее спиной не шептались с завистью и восхищением многочисленные гости. Хороша будет невеста с отеками и несвежим цветом лица! Никакие бриллианты не замаскируют этих «косметических» недостатков. Разве что накрыться густой вуалью? Так ведь от жениха под ней не спрячешься.

   Молодая женщина истерически расхохоталась. С женихами ей жутко не везло. Она привыкла к мысли, что деньги всюду проложат ей дорогу – в том числе и к сердцу суженого. Оказалось, не все так радужно.

   Сначала к ней посватался господин Борщин – богатый, тучный, лысеющий предприниматель, с брюшком и вывернутыми мокрыми губами, один из партнеров отца. Самое ужасное – папа обеими руками был «за». Борщин – не красавец, в возрасте, уже успел погулять, достаточно обеспечен, дважды разведен, и в третий раз ему бог велел стать надежным семьянином. Капитал, опять же, дробить не придется.

   Мама, для которой мнение супруга было законом, поддакивала.

   – Зато не ты его, а он тебя ревновать будет, – вторила она. – Человек остепенился, имеет жизненный опыт. Чем не пара?

   Леда встала на дыбы.

   – Видеть не могу вашего Борщина! Пусть фамилию сменит хотя бы. Если уж пузо убрать нельзя!

   Фамилию жених менять отказался – наотрез. Обиделся, расфыркался, перестал приезжать в гости на чай по-английски, который устраивала по заграничному образцу Римма Николаевна. Куприянов такой наглой выходки не стерпел, дал жениху от ворот поворот. А дочка только того и ждала.

   Вторым претендентом на руку и сердце состоятельной невесты был некто Померанцев – полная противоположность Борщину. Невероятно длинный, худой как жердь, с впалой грудью, вытянутым лицом и узкими хищными глазками, он казался пародией на мужчину. Господин Померанцев занимался банковским бизнесом и ссужал деньги «Куприянову и партнерам».

   – У этого жениха пуза нет, – с усмешкой заявил Леде отец. – И к фамилии не придерешься. Был женат, оставил супругу с тремя детьми ради твоих прекрасных глаз. Так что не взыщи, дочка, ответить отказом язык не поворачивается.

   Леда навела справки. Супруга с детьми сама два года как ушла от Померанцева – не выдержала его педантичности, занудства и скупости.

   На возмущенную тираду дочери Куприянов возразил:

   – Тебе не угодишь, сударыня! Тот толст, этот худ… Гляди, останешься у разбитого корыта.

   – Он жадный, – рыдала Леда. – И страшный, как Кощей!

   – Зато долго жить будет. И приданое твое не растранжирит, а приумножит. Глупа ты, по-девичьи падка на смазливую внешность. Мужчина – не кукла. Или ты среди стриптизеров пару себе искать вздумала? Я в доме разврата не допущу! Брак, да будет тебе известно, – богоугодное дело, и заключаться должен для продолжения и процветания рода. В постели детей зачинают, а не распутничают!

   – Померанцев мне противен. Он за рубль удавится.

   – Щедрость еще не достоинство, а прижимистость – не порок. Банкиры, они по большей части люди экономные, потому как понимают цену деньгам. В отличие от сопливых барышень!

   О том, чтобы выйти замуж против воли отца, и речи быть не могло.

   – Если мне жених не по нраву будет, и в мыслях не держи! – строго предупредил дочку Павел Анисимович.

   – Папа тебе добра желает, – увещевала ее мать. – Он заботится о твоем счастье. С лица воду не пить! Для жизни надежный друг нужен.

   – Это Померанцев-то – друг? – вопила Леда, чем вывела отца из себя.

   – Принуждать я тебя не намерен, выходи за кого хочешь. Только знай – покинешь родительское гнездо голая и босая! Ни копейки не дам! Пусть твой красавец покажет, на что он способен. Посмотрим, сколько вы на любви-то протянете! Ты, голубушка, ни в чем отказу не знала, привыкла к дорогим вещам, вкусной еде, праздности, наконец. У тебя маникюр, вон, уйму денег стоит. Иди-ка картошки начисть на ужин с такими ногтищами! Или уборку устрой. Сразу вся любовь выветрится!

   И Леда сникала, замолкала надолго, молясь по ночам луне на небесах, чтобы обошло ее стороной постылое замужество. От Померанцева удалось отбрыкаться, но впереди маячили новые, не менее отвратительные кандидаты в мужья. Как будто внешняя привлекательность исключала успешность в бизнесе. На самом деле отец намеренно окружил себя такими людьми – он считал, что красота мешает мужчине состояться как профессионалу, добытчику и хозяину жизни.

   Скорее всего, именно внешность Влада Неверова послужила поводом для увольнения, а не его строптивый характер.

   – В мужчине главное – ум, хватка, чутье, умение не просто поймать удачу, а еще и удержать ее в руках. Таких раз, два и обчелся. Я не могу оставить свое дело, созданный потом и кровью капитал на мягкотелому хлюпику, легкомысленному красавчику! – твердил отец.

   В последние годы он стал еще нетерпимее в вопросе замужества Леды – видимо, из-за болезни. Ему хотелось увидеть достойного преемника. Он давил, дочь сопротивлялась. Между ними нарастала обоюдная враждебность, временами ненависть. Смерть родителя должна была бы освободить Леду. Так она поначалу и восприняла кончину домашнего деспота… увы, поспешно.

   В кабинете отца стоял на массивном столе с мраморной столешницей его портрет. Павел Анисимович, глядя на дочь, презрительно улыбался уголками губ.

   «Ну? – словно говорил он. – Каково тебе без меня, Ледушка? Небось, не этого ожидала?»

   Он и после смерти глумился над ней.

***

Москва

   Перед поездкой в Питер Астра решила поговорить с матерью Неверова. Друзей у него не было. По словам Леды, Влад так же щепетильно относился к их выбору, как и она. То есть в результате завышенных требований его круг общения ограничивался несколькими приятелями.

   – У нас с Владом много общего, – отметила она. – Мы идеальная пара.

   Астра ей поверила. Единственным источником информации могла стать только пожилая госпожа Неверова. Возможно, она что-нибудь подскажет.

   Мать Влада встретила Астру радушно. Она попросила сиделку приготовить чай, а сама повела гостью в уютную комнатку, похожую на маленький домашний музей. Множество полок были уставлены старинными безделушками, а все стены увешаны семейными фотографиями, прелестными миниатюрами, пейзажами, написанными маслом и акварелью. Глаза Неверовой, увеличенные толстыми линзами очков, казались неестественно выпуклыми. Она была одета в брюки из мягкого вельвета и шерстяную кофту.

   Астра назвалась представительницей фонда, который проводит конкурс на лучший финансовый проект среди молодых менеджеров крупных компаний.

   – Господин Неверов входит в тройку претендентов на премию, – заявила она растерянной женщине. И, не давая той опомниться, продолжила: – Мне поручили написать очерк о вашем сыне в журнал фонда.

   – Владик… ничего не говорил о… конкурсе…

   – Это понятно. Зачем раньше времени нагнетать страсти? Вот займет первое место, тогда и объявит всем!

   – Да… наверное…

   Пожилая дама совершенно смешалась.

   – Могу я поговорить с Владом? – спросила Астра. – Я ему звонила несколько раз, он не берет трубку. Возможно, сменил номер сотового, а дело не терпит отлагательств.

   – Но… его нет. Он в отъезде. Его послали в служебную командировку. Разве вы не знаете?

   – Первый раз слышу. Ай-яй-яй! – всплеснула руками «представительница фонда». – Как же быть? Мне срочно нужно подать материал.

   – Владик… в Петербурге.

   – Как с ним связаться?

   Госпожа Неверова покачала головой. Ее волосы были ровно подстрижены и забраны большим полукруглым гребнем. Она больше походила на бабушку Влада, чем на его мать. «Поздний ребенок!» – вспомнила Астра.

   – Понятия не имею.

   – Вы ему не звоните? – удивилась гостья.

   Сиделка, упитанная женщина средних лет, принесла из кухни чай, печенье и нарезанный лимон.

   – Он всегда сам связывается с нами, – ответила она вместо Неверовой. Та только согласно закивала. – Его не застанешь! То тут, то там… Постоянные разъезды вынуждают Владислава Кирилловича нанимать человека, чтобы не оставлять маму одну. Он полностью доверяет мне. Я и по дому все сделаю, и врача вызову в случае надобности. В общем, он может спокойно работать.

   – Вы на фирме спросите, как его отыскать, – простодушно посоветовала Неверова.

   – Да, конечно… обязательно. – Астра состроила огорченную мину. – Какая жалость! Очерк был бы весьма кстати. Покажите мне хотя бы его комнату, расскажите, чем он увлекается. У него есть хобби?

   – Пойдемте, – охотно предложила хозяйка. – Я покажу вам его кабинет. У нас отличная квартира: три больших комнаты, кухня и балкон. Прошу вас!

   Кабинет молодого человека поражал строгостью линий, со вкусом подобранной мебелью, аккуратной отделкой. Письменный стол, компьютер, раскладной диван, два книжных шкафа и телевизор – никаких излишеств. Особой роскошью жилище Неверовых не блистало, но денег на ремонт и обстановку Влад явно не жалел.

   Астра жадно взирала на компьютер, но нечего было и думать включить его – какой предлог она найдет для подобного действия? Пришлось довольствоваться чисто внешним осмотром. Никаких выводов сделать не удалось.

   – Спасибо… – пробормотала она. – Должно быть, у Влада есть близкий друг, который разделяет его интересы? Чем они занимают свой досуг?

   – Владик… любит рыбалку. Сызмальства мастерил удочки, сачки разные… – робко произнесла Неверова. – Природу любит. – Ее, очевидно, тяготило присутствие в кабинете сына постороннего человека. – Идемте чай пить!

   Они вернулись за стол, сиделка разлила по чашкам зеленый чай.

   – Владислав Кириллович спортом увлекается, – вставила сиделка. – Тренажерный зал посещает. В соседнем доме клуб есть, «Богатырь» называется, туда и ходит. Как-то мышцу потянул… Я ему массаж делала.

   – Да… массаж… – кивала Неверова. – У Ольги золотые руки. Она за неделю Владика на ноги поставила.

   Про друзей молодого человека выяснить ничего не удалось. Похоже, в доме Неверовых гости бывали редко.

   – Он скоро вернется? – спросила напоследок Астра. – Я успею до начала июня сдать в журнал материалы для очерка?

   Женщины пожали плечами.

   – Владик иногда и месяц отсутствует, и больше. Это от дел зависит.

   – А когда он в последний раз звонил?

   –Да уж недели две назад, – прикинула в уме сиделка. – Занят он.

   – Чего зря звонить? – кинулась Неверова выгораживать сына. – Беспокоиться ему не о чем. Я с Оленькой как за каменной стеной.

   От матери Влада Астра отправилась в мужской клуб «Богатырь». В элегантном холле ее встретил вежливый администратор.

   – Знакомый порекомендовал моему мужу услуги вашего клуба, – тоном ревнивой супруги сказала Астра. – Мы можем ходить сюда вместе?

   – К сожалению, мы обслуживаем только мужчин. У нас есть сауна, мини-бассейн, разные виды восточного массажа, тренажерный зал…

   – Разрешите взглянуть?

   – Только как исключение, – улыбнулся молодой человек. – А кто ваш знакомый? Мы поощряем клиентов, рекламирующих наше заведение.

   – Господин Неверов.

   – Да, действительно, он обрел у нас прекрасную форму. И теперь мы видим его гораздо реже. В жизни все взаимосвязано. Его физические данные улучшились, и карьера пошла в гору.

   Администратор заливался соловьем, а «ревнивая жена» вовсю таращилась по сторонам. Молодой человек по-своему истолковал ее любопытство.

   – Весь персонал у нас чисто мужской, – успокоил он подозрения дамы. – И массажисты тоже мужчины. Это не связано с нетрадиционной ориентацией. Просто таков наш подход к делу.

   Он с гордостью показал гостье зал, заполненный первоклассными тренажерами.

   – Сейчас здесь пусто, но к вечеру посетителей будет много.

   К ним подошел скучающий инструктор.

   – Я могу вам чем-то помочь?

   – Вы знаете Влада Неверова? – спросила Астра. – Это друг нашей семьи. Он хвалил занятия в клубе. Муж тоже решил попробовать.

   – Влад заботится о своих мышцах, как и положено настоящему мужчине. Его фигура – предмет зависти и образец для подражания многих наших клиентов, – сдержанно усмехнулся инструктор. – К сожалению, он стал появляться в клубе по большим праздникам. Ссылается на загруженность в работе. Вероятно, так и есть.

   – Когда вы видели его в последний раз?

   Инструктор подбросил в руке теннисный мячик, поймал, еще раз подбросил.

   – Странный вопрос, – пристально посмотрел он на Астру. – Какой-то полицейский. Вы, часом не оттуда?

   – Что вы! Мы с мужем тоже давно не видели Влада. Думали, встретим его здесь.

   Ее неуклюжее оправдание не убедило инструктора. Но он вернул своему лицу вежливо-консервативное выражение.

   – Неверов не приходил на тренировки уже… дай бог памяти… месяца два. Наверное, пока нет нужды. Или выбрал другой клуб. Хотя вряд ли, он живет поблизости, так что удобнее всего ему ходить именно к нам.

   – У него здесь есть друзья? С кем-то он сошелся близко?

   – Говорю же, полицейские вопросы, – пробормотал инструктор, подбрасывая мячик. – Ну, мне скрывать нечего. Нет, Влад ни с кем из персонала и посетителей клуба не сдружился. Так, держится по-приятельски, ровно, доброжелательно.

   Астре ничего не оставалось, как поблагодарить и удалиться. В «Богатыре» она узнала не больше, чем у Неверовой и сиделки. Нелюдимый этот Влад оказался, какой-то обтекаемый, скользкий, не ухватишь. Даже комната у него безликая – никаких намеков на индивидуальные особенности хозяина.

ГЛАВА 6

Новгородская область.

   Охотничий домик «Вепрь»

   Два егеря, молодой и постарше, выпивали за благополучное возвращение из леса. На столе горела керосиновая лампа, в красном углу, у икон, теплилась лампадка. Ее давно не зажигали, и масло чадило.

   – Ты, Ванька, помолись, – пригладил седеющую шевелюру тот, что постарше. – Нас сегодня Господь от верной гибели уберег.

   Парень неумело, размашисто перекрестился. От страшных воспоминаний волосы зашевелились на голове. Может, и правда, Божья десница отвела смерть?

   – До сих пор не верится, что мы живы, дядя Макар.

   – Видно, не пора еще нам перед ангелами-то предстать. Ну, давай еще по рюмочке за чудесное спасение!

   Закусывали водку солеными огурцами, вареной картошкой и копченым салом. Парень быстро захмелел.

   – Не надо было их трогать, – вымолвил он непослушным языком. – Они же… дичь не стреляли. Так… развлекались… костер жгли.

   – Знаю я этих… искателей. Они не зверя промышляют, а оружие. В здешних местах его полно: с войны осталось. Копни, и наткнешься на снаряд какой-нибудь или пулемет. Немцы с нашими тут жестоко сражались. И партизаны в лесах были.

   – Мы с братом пытались в лесу партизанский склад с оружием найти, – признался Иван. – Да где там? Копали всюду, умаялись, а ничего, кроме проржавелой немецкой каски, не попалось. До сих пор у нас в сарае валяется.

   – Надо иметь карту с отметками, где шли бои. В последнее время городских много сюда ездить повадилось, с приборами специальными, с металлоискателями. Под видом, что ищут-де погибших солдат, накопают оружия, почистят, смажут и пускают в ход. В нас-то, думаешь, из чего палили?

   Ванька от страха ничего не видел, только слышал звуки выстрелов и краем глаза заметил, как пули срезают ветки деревьев и с треском отлетают от стволов щепки. Еле они с дядькой Макаром ноги унесли.

   – Из автомата-а? – не веря, протянул парень.

   – То-то что не из ружья. Целую очередь выпустили. Пьяные они были, хулиганье городское! – Старший егерь приправил свои слова длинным ругательством. – Или обкуренные. Могли запросто убить нас да и закопать поглубже между елок. И никто бы не нашел!

   Пьяный румянец схлынул с Ванькиного лица, на носу и щеках ярко проступили веснушки.

   – Испугал ты их, дядя Макар! Они небось подумали кабан через кусты ломится или медведь. Вот и начали палить без разбору.

   Егерь с сочувствием посмотрел на молодого напарника. Зря мог жизни лишиться парнишка. Жалко. Это его вина, опытного, закаленного годами опасной работы мужика.

   – Забыл я об осторожности, браток, прости. Знал ведь, что от этих пришлых молодчиков любой пакости ожидать можно. Хотел врасплох застать, думал, они зверя какого подстрелили, жарить собираются. Напугал, конечно. А они возьми и дай по зарослям из автомата! В рубашке ты родился. Давай еще по одной?

   Старший егерь пьянел медленно. Успевал думу думать. Там, где шли кровавые бои, осталось без счета павших воинов – наших, немецких, – и каким-то образом хранили эти места предсмертные чувства и переживания тех людей, их последнее отчаяние и боль. Последний страх... Их ненависть друг к другу, к злой судьбе, ужас перед надвигающейся тьмой небытия.

   – Или не тьмой вовсе… – пробормотал он.

   – Что ты говоришь, дядя Макар?

   – Много трупов в земле – плохо. Где шла схватка не на жизнь, а на смерть, там на психику давит что-то! Человек должен умирать от старости, мирно, в своей постели, в окружении плачущих детей и внуков, видя в них свое продолжение. А где его зверски убивали, где рвали на куски его плоть, где все пропитано его молодой кровью… там плохо. Понимаешь? Там и с живыми начинает твориться неладное. Я давно заметил – лучше те места стороной обходить. Думаешь, чего эти «искатели» взбесились и начали из автомата палить? Неспроста они так струхнули, ох, неспроста…

   – Неужели ты веришь в привидения? – недоверчиво спросил Ванька.

   Сам он хоть и не считал себя трусом, но кладбищ не любил и старался без необходимости там не бывать. А тут, получается, ходишь по лесу и под ногами – сплошь братские могилы, в которых смерть примирила бывших заклятых врагов. Примирила ли?

   Хмель развязал парню язык.

   – Слышь, дядя Макар… а может, они, того… до сих пор между собой дерутся? Воюют то есть? – запинаясь, вымолвил он. – Наши с немцами!

   – Может, и так. В старину люди говаривали, что, пока не похоронен с честью последний солдат, война не окончена. А здесь погибшие на поле брани так и лежат, где кого лютая смерть застала. Не по-божески это.

   – Раз не по-божески, значит, дьявол балует, – с несвойственной ему серьезностью, рассудил молодой егерь. – Народ на лихое дело подбивает. Потому они и хватаются за оружие, звереют, а от чего, не ведают.

   – Слухи ходят, будто бы здешние места облюбовал бог войны. То ли славянский, то ли германский. Видали его!

   – Кто?

   – Рыбаки, – понизил голос Макар. – Они на болотном озере рыбу ловили, а тут глядь – лодка без весел, плывет себе, а в ней Он и стоит: черный, страшный, будто монах.

   – Почему м-монах?

   – Ну… в рясе, в колпаке. Они присмотрелись, а колпак-то все лицо закрывает, только прорези для глаз. И оттуда молнии вылетают! – старший егерь перешел на шепот. – Тогда они и догадались, что встретился им… сам грозный бог войны.

   – Прямо молнии! – недоверчиво усмехнулся Ванька. – Небось пьяные были те рыбачки. После трех стаканов и не такое померещится.

   – Не без этого. У страха глаза велики. Да и выпили рыбаки немало. А кто из нашенских не пьет? Вот и мы с тобой не чаи гоняем.

   От таких речей парень аж протрезвел.

   – Откуда здешним рыбакам про бога войны известно? – спросил он. – Тем более германского. Они сроду книжек не читали. И образование у них восемь классов от силы.

   – Сейчас в каждой избе, где есть электричество, телик имеется, – возразил Макар. – А сколько сюда городских ездить повадилось! То там палатка, то тут… Рыбу ловят на наших речках, дичь стреляют. Оружие откапывают, вещи разные с мертвецов снимают. Кто по заброшенным обителям взялся бродить, грехи замаливать. Будто в городах храмов нету! И общаются приезжие, между прочим, с местными аборигенами, всякую всячину им рассказывают.

   Ванька взъерошил свой чуб, крякнул.

   – Вон, какие дела творятся… – пробормотал. – Бог войны, значит… Или сам сатана? Тьфу, тьфу! – суеверно сплюнул он, перекрестился на иконы. – Может, поэтому и нас нечистый попутал?

   Старший егерь поднял вверх заскорузлый палец, погрозил.

   – Ты молчи, сынок! Молчи. Не надо было нам тех проклятых денег брать, да что сделано, то сделано. Лишь бы остальные охотнички рты не открывали. Не должны, по идее, все мы одной веревочкой повязаны. Я бы нипочем закон не нарушил, но бедность одолела. Домик наш подправить бы не мешало, крыша-то протекает в сильные дожди! Лыжи новые купить пора. От нужды против совести поступил.

   – Я понимаю… – смутился парень.

   – Ничего ты не понимаешь, – обиделся Макар. – Думаешь, я себя не казню за ту охоту? Добром она не кончилась. Мне те трое ночами снятся… особенно тот… – Он споткнулся на полуслове, приложил палец к губам. – Тсс-с… больше ни звука. Не было ничего! Не было. И баста!

   – Не было, – эхом отозвался Ванька.

   – Давай еще по одной.

   Он разлил по стаканам оставшуюся водку, выпил одним глотком. Лампадка под образами чадила, чадила, пока не погасла.

   – Дурная примета, – выдохнул старший егерь, опуская голову на руки. – К худу, к беде…

***

В Санкт-Петербург Астра и Матвей поехали на машине.

   Новенький «Фольксваген Пассат» резво катил по влажному от утренней росы шоссе. Сочные, яркие краски мая радовали глаз. Все цвело, благоухало, сияло, дышало свежестью. На обочинах стояли лужи от ночного дождя.

   – Куда, по-твоему, делся Влад Неверов? – спросила Астра, когда они остановились перекусить в маленьком придорожном кафе.

   – Мм-м… – глубокомысленно хмыкнул Карелин, изучая меню. – Да куда угодно! Мог сбежать, прихватив с собой крупную сумму из сейфа компании. Мог накрутить с финансами, запутать счета и скрыться, опасаясь расплаты. Мог обмануть соучастников, и те объявили на него охоту. Мог стать жертвой криминальных разборок: случайно угодить «под раздачу». Мог в аварию попасть, в конце концов…

   – Я не уверена, что Куприянова была со мной абсолютно искренна.

   – Зачем же взялась помогать ей?

   – Понимаешь, ее проблема чем-то напомнила мне мои собственные переживания. У меня тоже был жених, который работал ведущим менеджером у моего отца, ухаживал за мной, клялся в любви до гроба. А потом выяснилось, что он крутит роман с моей лучшей подругой! У меня под носом!

   – При чем тут твоя история? Нельзя личное смешивать с профессиональным, – назидательно произнес Матвей. – Впрочем, ты же сыщик-любитель. Значит, можешь играть без правил.

   – Вот именно. Знаешь, этот Неверов похож на секретного агента. Никого близко не подпускает, ни с кем не откровенничает, не имеет никакого хобби. Кстати, у него отец эмигрировал в США. Может, сына завербовали и он действует заодно с папашей? Экономический шпионаж, например. «Куприянов и партнеры» вполне может представлять интерес для иностранных разведок.

   Карелин молча поднял брови и невозмутимо осведомился:

   – Тебе что заказывать? Суп харчо или борщ?

   – Харчо с бараниной?

   Он подозвал официантку и уточнил, какое мясо положили в суп.

   – Телятину, – вяло буркнула девушка. – Нести?

   Они сделали заказ, и Астра, постукивая от нетерпения носком туфли по полу, вернулась к волнующей теме:

   – Те не веришь в версию с разведкой?

   – Не смеши! Джеймс Бонд московского разлива – это слишком.

   Его скептическая реплика не смутила Астру. Она достала из сумочки фото и протянула Матвею.

   – Посмотри, как он выглядит. Мне Леда дала. Хорош? Чем не Бонд?

   – Ну… ничего парень, – снисходительно кивнул Карелин. – Спортивного телосложения, лицо как с рекламы геля для бритья. Похож на альфонса, жиголо или… брачного афериста.

   – А по-моему, красивый молодой человек. Почему сразу жиголо, аферист?

   Официантка принесла харчо, салат и картофель с тефтелями.

   – Вкусно! – удивился Матвей, принимаясь за еду.

   Астра последовала его примеру, но отложила ложку. Тревожные мысли не давали ей покоя.

   – С чего мы начнем поиски? – спросила она. – С офиса? Или с автомобиля? Неверов поехал в Питер на джипе. Машина большая. Где-то же она находится?

   Матвей не разделял ее энтузиазма.

   – Если в каком-нибудь гараже – гиблое дело, – скривился он. – И вообще, с чего ты взяла, что Неверов еще в Санкт-Петербурге? Может, его давно и след простыл.

   Астра насупилась. Ее надежды на скорую развязку таяли, как дым.

   – Зато погуляем по Летнему саду, – понуро пробормотала она.

   – Ешь суп, остынет. И поторопись, нам еще ехать и ехать.

   После еды ее разморило, и она задремала. Просыпаясь, она взглядывала в окно. Не потянулись ли вдоль дороги окраины великого города?

   Петербург встретил ветром, рваными облаками, мокрыми от мороси каменными лабиринтами улиц. Сумерки?

   – Наверное, так выглядел Рим в ненастную погоду, – проснувшись, заявила Астра.

   – Рим – в Италии. Там другие краски – синева, золото, розоватый блеск мраморов. А здесь – «достоевщина»! Сырость, гнилой туман, гранит и грязная вода в каналах.

   – Ты не любишь Питер?

   – Я не люблю пустую трату времени. Где мы остановимся, кстати?

   Компания «Юстина», которую возглавлял отец Астры, тоже имела свое представительство в городе на Неве. И небольшую служебную квартиру рядом – на случай длительного пребывания московских сотрудников в Северной столице. В данный момент квартира пустовала, и господин Ельцов дал дочери ключи.

   – Так мы не в гостиницу? – обрадовался Матвей. – Не терплю гостиниц. Что же ты сразу не сказала?

   – Ты не спрашивал.

   Его настроение улучшилось. Особенно когда он увидел «казенные апартаменты» – две тщательно прибранные комнаты, уютную кухню и комфортабельный санузел. Хорошая мебель, плитка, паркет, холодильник, телевизор, микроволновка. В шкафу – стопки чистого белья, полотенца; в баре – выпивка на выбор.

   – Ого! Твой родитель заботится о своих кадрах.

   – В любом бизнесе всё от людей зависит. Специалистов нужно ценить и уважать, – подражая интонациям и голосу отца, произнесла Астра.

   – Мудро.

   – Пожалуй, ты иди в душ, а я продукты разложу.

   Как Матвей ни сопротивлялся, Астра захватила с собой целый пакет еды: сыр, ветчину, яйца, овощи, фрукты, сладости, булочки. Она не забыла даже о минеральной воде.

   – Там что, магазинов нет? – ворчал он.

   – А вдруг, у нас не будет времени заскочить в гастроном?

   Ее предусмотрительность себя оправдала.

   Когда Карелин вышел из ванной, по квартире витал аромат кофе, на сковороде жарилась яичница, а на столе стояла тарелка с приготовленными Астрой бутербродами.

   Он подошел и с признательностью прикоснулся губами к ее щеке.

   – Выпьем вина?

   Они ужинали, как влюбленные. Но спать легли в разных комнатах: она – в спальне, он – в гостиной на диване.

   – Что за черт? – корил себя за нерешительность Матвей, ворочаясь без сна. – Неужели, я ее побаиваюсь?

   До него доносилось тихое дыхание Астры, тиканье настенных часов и завывание ветра за приоткрытой створкой окна. Проклиная себя за непорядочность, однако не в силах совладать с болезненным любопытством, Матвей бесшумно встал, на цыпочках подкрался к ее дорожной сумке и заглянул внутрь. Так и есть! Зеркало Астра рискнула взять с собой. Бережно завернутое в кусок бархата, оно лежало между вещами. Тут же находился и сухой корешок – Альраун.

   – Чертовщина… – прошептал молодой человек, вздыхая.

ГЛАВА 7

Новгородская область.

   Заброшенная деревня Камка

   «Монашка» уже больше десяти лет жила в старой избе на краю пустой деревни. Собственно, несколько домов-развалюх, брошенных хозяевами, и деревней-то назвать нельзя. Раньше здесь была деревянная церковка – сгорела. Узкоколейку, соединявшую Камку с другими населенными пунктами, разобрали на металлолом. Горстка жителей перебралась в соседнюю Шубинку. Остались две пожилых сестры-праведницы, которые нипочем не соглашались покидать свою «обитель», как нарекли они домик, где до пожара проживал дьякон и молодая послушница Филофея.

   Эта крошечная религиозная община объединяла людей, добровольно давших обет вести жизнь аскетическую, посвященную служению Господу и обездоленным чадам его. Дабы обрести высшей милостью покой как земной, так и небесный.

   Сестры Василиса и Улита обращены были в «истинную веру» старцем Авксентием, проповедовавшим пустынножительство, отрешение от любых благ для себя и заботу о ближних, нуждающихся в утешении. Потом к ним прибилась Филофея, странствующая в поисках обретения духовной чистоты и райской благодати. Бескорыстную помощь старцу и сестрам она сочла послушанием, назначенным ей свыше, которое искупит все ее грехи, вольные и невольные.

   Живя в миру, Филофея не отличалась особой набожностью, но постоянно испытывала странную неодолимую тягу к монашеству, святым образам, молитвам, гулкой тишине соборов, лампадам, суровой простоте келий, ладанному дыму и прочим непонятным порой для нее вещам. От слов стихарь, клирос, епитрахиль, рипида, амвон, епитимья, схима и прочих таких же непривычных для ушей и уст обычного человека названий у нее мурашки шли по коже, а сердце сладко и грустно сжималось.

   Не раз, не два подумывала она о том, чтобы уйти в монастырь, говорила о своем желании родителям, но не получала поддержки. Мать и отец решительно противились, даже обвиняли ее в неблагодарности и эгоизме. Из любви к ним Филофея, которая от рождения носила имя Таисия, медлила, откладывала со дня на день желанный шаг.

   – Пойми, девочка, что ты заживо похоронишь себя, – сокрушалась мать. – Откажешься от всех радостей жизни, от женского счастья, наконец. Любовь, брак и дети станут для теебя невозможными! Ты еще слишком молода, чтобы оценить все то, чего ты лишишься, приняв постриг. Что ты видела? Детство, школьную скамью, учебники, контрольные… Скоро выпускной бал, поступление в институт. Перед тобой раскроются все двери. У тебя всё только начинается! Ты целовалась хотя бы с одним мальчиком?

   – Нет, – опускала глаза Таисия. – Мне нельзя. Я должна готовить себя к иной стезе.

   Она старалась во всем угождать матери и особенно отцу. Он был единственным мужчиной, которому она дарила любовь. Дочерняя преданность Таисии не знала границ, и когда понадобилась жертва, девушка принесла ее, не задумываясь. Родителей не выбирают, их следует почитать такими, каких дал ей Бог. А на ее мать и отца грех было жаловаться. Таисия сумела избавить их от незаслуженных страданий.

   О замужестве она не помышляла и с самого детства знала, что «чаша сия минует ее». Правильно говорят мудрые люди: «Не зарекайся!»

   Посещая одну за другой действующие обители, Таисия убедилась, что кое в чем родители правы. Монастырское житье-бытье пришлось ей не по вкусу. Много там обнаружилось такого, что оттолкнуло юную праведницу; во многом чувствовались нарочитость и фальшь. Она подумывала о каком-то своем, подвижническом пути и даже временами об отшельничестве.

   Одержимость этими идеями, абсолютно не свойственная ни образу жизни семьи, в которой она росла, ни среде, в которой она вращалась, ни принципам, которые исповедовали окружающие, вызывала у родителей сомнения в здравости ее рассудка.

   Отец предлагал обратиться к помощи медицины и как-то привез домой светило психиатрии. Доктор закрылся с девушкой в отдельной комнате, битый час пытался обнаружить в ее поведении и речах признаки душевной болезни и вынужден был развести руками.

   – Ваша дочь э-э… весьма… эксцентричная особа, – сказал он матери и отцу, в лихорадочном беспокойстве ожидавших вердикта. – Но она, несомненно, здорова. Ее внутреннему равновесию можно позавидовать. Ее идеи, взгляды и рассуждения э-э… довольно своеобразны. Однако это скорее относится к особенностям ее натуры, нежели к патологическим отклонениям. Лекарства ей не нужны!

   Доктор, которого Таисия до сих пор вспоминала с благодарностью, реабилитировал ее мировоззрение. А то она уж сама испугалась, что с ней не всё в порядке.

   Родителям все-таки пришлось отпустить ее, не в монастырь, разумеется, – потому как девушка еще не определилась в выборе формы и способа богоугодного служения, – а в странствия по белу свету. На поиски истины и гармонии.

   – Это причуда современной молодежи, – сетовала мать. – Всем-то они недовольны, всюду видят изъяны и пороки. Отсюда и пьянство, и повальное увлечение наркотиками, и секты разные. Недаром Ленин считал религию опиумом для народа!

   – Вторая волна, – поддакивал ей отец. – Новые хиппи. Что ж, этим надо переболеть. Это пройдет.

   Так или иначе, после окончания школы Таисия покинула родное гнездо. Она надеялась, ее уход всем принесет облегчение.

   – Обещай мне, что не станешь монахиней до тех пор, пока мирские соблазны не потеряют для тебя окончательно и бесповоротно всю свою привлекательность! – потребовал отец. – Пока не будешь уверена, что стены монастырской кельи милее тебе всего на свете.

   И она, как любящая дочь, поклялась ему в этом. Может, благодаря данному обещанию она не затворилась в какой-нибудь обители, а прослышала о старце Авксентии, отыскала его, исповедалась, испросила милости остаться и помогать ему исцелять больных.

   Пустынножитель сначала долго изучал ее проницательным и одновременно смиренным взглядом, а после, удовлетворившись увиденным и горячей исповедью, позволил девушке остаться и поселиться в его избе.

   – Не я исцеляю, а Господь, – изрек он. – Ему помощь не нужна. Но страждущие нуждаются в заботе и милосердии. А я уже слишком стар, не всегда могу печь растопить, воды нагреть, в горнице прибраться.

   Он лукавил. Сестры Василиса и Улита превосходно управлялись с нехитрым хозяйством. Но молодая странница пришлась ему по душе. Его служение скоро закончится, сестры тоже в преклонном возрасте. Кому он передаст свой опыт и свою мудрость? Опустеет Камка, канет в небытие.

   Еще одно обстоятельство лишало покоя преподобного Авксентия: не все он завершил, не все предназначенное исполнил.

   – Как тебя зовут, дитя? – ласково спросил он странницу.

   – Филофея…

   – Это имя не родители тебе дали.

   – Я сама его взяла!

   Долго молчал старец, закрыв глаза и погрузившись в себя. «Не уснул ли он?» – подумала Таисия.

   – Слыхивал я о монахине Филофее, – сказал вдруг Авксентий. – Была такая в Дамиановой пустыни.

   И все. Как в рот воды набрал.

   С того времени немало воды утекло. Старца Господь призвал к себе три года назад. Женщины осиротели. Боязно стало им жить в Камке, тревожно. Сестра Василиса прошлой зимой тяжело захворала, Улита с молодой послушницей ходили за ней, молились, просили у Всевышнего выздоровления. Василиса выжила, но стала очень слабой, страдала одышкой и кашлем.

   В Камку перестали ездить больные. Их и раньше было немного – бездорожье и болота делали путь в заброшенную деревню слишком трудным. Единицы отваживались пускаться в рискованное путешествие. Местные жители знали о чудотворной иконе, оставшейся после старца, верили в ее целительную силу, и, кто мог, добирался до Камки пешком. Но и эти появлялись все реже. Без Авксентия жизнь в деревне угасала.

   Последний год принес неожиданное оживление: в Камку заглядывали то охотники, то городские искатели приключений, то «черные археологи», которые копали на местах бывших сражений. Они заглядывались на сестру Филофею, предлагали кто дров нарубить, кто избенку починить, кто продуктов привезти.

   Красивые, сильные мужчины смущали послушницу своим вниманием. Особенно один…

***

Санкт-Петербург

   В представительстве компании «Куприянов и партнеры» Астру встретили неприветливо. Хмурый администратор неохотно пригласил ее за свой стол.

   – Я ищу Влада Неверова, – сказала она, улыбаясь. – Мы с ним давно знакомы. Он обещал проконсультировать меня по некоторым вопросам.

   – Позвоните ему.

   – Я звонила. Он, наверное, сменил номер сотового.

   – К сожалению, не могу вам помочь, – кисло произнес молодой человек. – Влад был у нас недели две назад. Потом уехал отдыхать.

   – Так он на отдыхе?

   Администратор пожал плечами.

   – Не знаю. Наверное. Он мне не докладывает. По сути, господин Неверов – правая рука хозяев, и задавать ему лишние вопросы не в моей компетенции.

   – Ясно. Но он мне так нужен! – Астра сложила руки в умоляющем жесте. – Как с ним связаться?

   – Только по телефону. Хотя, постойте, он скорее всего вернулся в Москву. Не думаю, чтобы его отдых затянулся на две недели. Позвоните ему туда, на рабочий номер.

   – Я уже звонила. Там ответили, что Влад еще в Питере.

   Администратор потер затылок.

   – Странно. Подождите секундочку…

   Он куда-то позвонил и вызвал девушку по имени Евгения. Она была одета в стильный костюм-тройку и туфли без каблуков. Таких высоких и худых блондинок Астре еще видеть не доводилось.

   – Женя, – обратился к ней администратор. – Ты помогала Неверову разбираться с документацией, вы вместе просматривали файлы. Он не говорил, где собирается отдохнуть?

   – Случайно обмолвился. А что?

   – Да вот тут его разыскивает старая знакомая.

   – Влад назначил мне встречу, – подтвердила Астра. – Я пришла, а его нет. Неужели забыл? Такая досада. И на звонки не отвечает.

   – Не хочет, чтобы его беспокоили, – тряхнула роскошными волосами Женя. – Если мобильник не отключишь, отдохнуть не удастся. По себе знаю.

   – Куда он поехал?

   Блондинка замялась, отвела глаза.

   – Я заметила, как Владислав Кириллович искал в Интернете информацию о Старой Руссе, а после спрашивал по телефону о минеральных источниках. Там и озера есть, и санаторий, и грязелечебница, кажется. И дивный монастырь двенадцатого века.

   – Спасибо вам огромное! – расцвела Астра.

   – Только вы меня не выдавайте, – смешалась Евгения. – Вдруг он рассердится?

   – Не рассердится, – заверила ее «старая знакомая» господина Неверова. – Но я буду молчать о вас. Скажу, что приехала пить воду. Совершенно случайно!

   Администратор, провожая, галантно распахнул перед Астрой входную дверь, и она сбежала по ступенькам к изнывающему от скуки Карелину. Тот поспешил взять ее под руку.

   – Ну как?

   – Влад поехал отдыхать в Старую Руссу! – выпалила она. – Надо искать его там.

   – О-о! Теперь нам придется тащиться туда?

   – Не сразу. Сначала погуляем в Летнем саду.

   Они пошли к машине.

   – Мне надо купить карту, – заявил Матвей. – Где эта Старая Русса?

   – Понятия не имею.

***

Летний сад, обрамленный чугунным кружевом ограды, манил под сень раскидистых лип и кленов. Ветер приносил с Невы запах воды и мокрого камня, поднимал рябь на поверхности пруда. В пруду отражались деревья, по опрокинутому «пейзажу» плавали утки. Голуби садились чуть ли не на плечи прохожих. Астра бросала голубям кусочки булки, она наслаждаясь прогулкой.

   – Посмотри, что за прелесть!

   Бледное северное солнце розовыми и зеленоватыми бликами ложилось на мраморные скульптуры, белеющие вдоль аллей.

   В груди у Матвея заныло. Хотя он ни разу не бывал в Летнем саду, но сердце отзывалось ностальгической болью при взгляде на эти аллеи, клены и мраморные статуи. Где-то здесь неподалеку домик Петра, «капитана бомбардирской роты». Летний дворец, выстроенный позже для жены Екатерины…

   Снова в нем проснулся Брюс – соратник великого царя-реформатора, блестящий вельможа, храбрый фельдмаршал, колдун, алхимик и чернокнижник. Таинственная, загадочная личность.

   Снова будто наяву видел он, как быстрой рукой правит царь план Летнего сада, выполненный для него голландским садовником. Как заказывает статуи и бюсты итальянским мастерам-венецианцам. Как тщательно следит за каждой мелочью в обустройстве парка «на европейский манер».

   «Хочу иметь резиденцию лучше, чем у французского короля в Версале! – раздувая ноздри, горячо говорит Петр. – Здесь, на берегах Невы, у выхода в Балтийское море!»

   Карелин провел рукой по лицу, стряхивая наваждение. Опять!

   – Ой! – воскликнула вдруг Астра, возвращая его в сегодняшний день. – Что это?

   Она потащила его к скульптурной группе – прекрасные юноша и девушка: он лежит, раскинувшись, она наклоняется к нему, вглядываясь в его безупречно красивое лицо.

   – Амур и Психея! – догадался Матвей, хотя раньше мало интересовался греческими мифами. Название само собой пришло ему на ум.

   – Откуда ты знаешь?

   – Знаю, и всё. Скажи лучше, почему ты привела меня именно в Летний сад?

   – Зеркало подсказало.

   Астра ответила чистую правду. Накануне поездки она достала зеркало и долго, до боли вглядывалась в его золотистую глубину с немой просьбой о помощи. Мысль о Летнем саде мелькнула невзначай, легкой тенью. Но Астра уже научилась улавливать эти мимолетные вспышки прозрения. Теперь она готова была поклясться, что именно «Амур и Психея» показались ей в зеркале, но на столь краткий миг, что она ничего не успела сообразить.

   Матвей скептически выслушал ее взволнованные объяснения.

   – По-моему, ты притягиваешь за уши эти «подсказки», – заключил он. – Каким образом скульптура может навести нас на след Неверова?

   Он был прав. Но Астра не могла согласиться с его доводами. Она ходила кругами около Амура и Психеи, пытаясь проникнуть в иносказательный смысл мраморного изваяния.

   Матвей посмеивался, подтрунивал над ее стараниями. Ей не хотелось сдаваться, и она заявила:

   – Я пока не понимаю, в чем тут суть. Но со временем все встанет на свои места. Пойду куплю буклет о Летнем саде! Может, там есть описание скульптур?

   Они отыскали буклет в одном из павильонов, и Астра сразу принялась читать.

   Оказывается, Психея блистала столь дивной красотой, что вызвала зависть самой Венеры. Коварная богиня подослала к девушке Амура и велела тому отомстить сопернице. Но юный бог воспылал страстью к Психее, тайно перенес ее к себе во дворец и посещал только по ночам, в кромешной тьме. Чтобы она не увидела его лица.

   Психея, подстрекаемая сестрами-завистницами, нарушила запрет: дождавшись, когда возлюбленный уснет, зажгла ночник, поднесла к ложу и… замерла от восхищения: ее загадочный супруг был ослепительно прекрасен. В то же мгновение капля раскаленного масла из светильника упала на Амура, тот проснулся, пришел в страшный гнев и покинул Психею…

   – И что это означает? – вздохнул Карелин. – Кто в нашей истории Психея? Леда Куприянова? Тогда Амур – господин Неверов. Он красавчик, надо признать, но лица своего не прятал. Наоборот! Вовсю соблазнял состоятельную барышню.

   – Зато что-то другое скрывал.

   – Думаешь, он мертв?

   – Надеюсь, что нет. Ладно, пора домой. В Летнем саду больше делать нечего, я чувствую.

   Уже в машине Матвей спросил:

   – Ты серьезно восприняла эту чушь про Амура и Психею? Смешно, ей-богу.

   Однако Астра не разделяла его иронии. Возможно, Леда узнала о своем женихе что-то такое, чего он ей не хотел говорить. Тот рассердился и ушел. А невеста, раскаявшись, пустилась на поиски возлюбленного.

   – Допустим, – кивнул Карелин. – В таком случае, Леда не сказала тебе всей правды. Она поступила нечестно.

   – Рано судить об этом.

   Матвей не стал спорить. Он подъехал к книжному магазину, приобрел карту автомобильных дорог и молча прикинул, сколько времени займет путь до Старой Руссы. Астра ведь не отстанет, если что решила, ее не собьешь.

   Получается, городок расположен неблизко. Часов шесть ехать, и то если хорошо знаешь дорогу.

ГЛАВА 8

Новгородская область.

   Заброшенная деревня Камка

   Каждое утро Филофея вытаскивала из колодца несколько ведер воды – на приготовление пищи, на стирку, для бани, выливала в две большие фляги, установленные на тачке, и везла к избе сестер Василисы и Улиты. Те топили здоровенную русскую печь, варили в чугунках постные щи, картошку. После еды полагалось молиться, читать духовные книги. Сестры без очков не видели и просили читать вслух молодую послушницу.

   Электричество в Камке давным-давно отрезали, газа здесь отродясь не бывало. Женщины грели воду и мылись все вместе в покосившейся баньке, стирали тут же, в корыте. Зачастую без мыла, по старинке – золой. При старце Авксентии нужды ни в продуктах, ни в одежде не было: снабжали богомольцы и пришедшие за исцелением больные и их родственники. После кончины преподобного и без того скудное бытие затворниц стало нищенским.

   Дав обет «питаться чем Бог пошлет», женщины не роптали, стойко сносили тяготы и скорби земные. Держали курочек, козу, возились в огороде не покладая рук. Собирали в лесу грибы, ягоды. Осенью на болотах наливались спелым соком клюква, морошка.

   Такая аскетическая, полная черного труда жизнь Филофею только радовала. Некогда предаваться пустым мечтам, некогда грустить, скучать, думать о мирском. Она жаждала ощутить в сердце сияние святости, изнуряя тело постом, молитвами и работой. Но свет сей никак не загорался…

   Преподобный Авксентий, будучи жив, иногда утешал Филофею, стращал грехом гордыни. Ибо стремление к святости не что иное, как мания величия.

   После таких его слов молодая помощница убегала на чердак или в сарай и лила горькие слезы. Далеко ей до ангельской чистоты! Далеко до бескорыстной самоотверженности! Ведь она будто награду себе вымаливает у Бога, будто поощрения ждет. А это хуже, чем уподобиться обычному человеку, живущему в свое удовольствие.

   – Господь испытывает нас, – говорила Василиса. – Мы ошибаемся, спотыкаемся и падаем на уготованном нам тернистом пути. Он же многотерпелив и многомилостив. Он простит тебя, дитя.

   Временами Филофее казалось, что она вытравила из себя все плотские желания, чувства, мысли. Но никто не мог подсказать ей, достаточно ли этого. Она прислушивалась к своей душе, пытаясь уловить божественный свет… Увы, ничего такого не происходило.

   Филофея мучилась, раскаивалась, терзалась сомнениями, и этот ее внутренний надлом, жестокая борьба с собственной гордыней лучше всего показывали, что прорыв не состоялся. Что еще она должна сделать?

   В самые невыносимые дни послушница, если позволяла погода, отправлялась в Дамианову пустынь. Каждый камень разрушающейся обители, каждая былинка на монастырском дворе были ей смутно знакомы. Девять лет назад сестра Василиса показала ей дорогу через болота.

   Филофея, затаив дыхание, стояла в соборной церкви, и на облупившихся стенах проступали некогда бывшие здесь фрески – фигуры Богоматери и святых в длинных складчатых одеяниях, Николай чудотворец, Варвара великомученица… Через пустые окна купольного барабана вливалось солнце, золотило остатки иконостаса.

   – Что с тобою? – испугалась Василиса. – Побледнела, как полотно.

   – Покажи мне… кельи.

   – Идем, – вздохнула сестра. – Там одни руины.

   Ступив на порог тесной комнатки без потолка, девушка задохнулась от нахлынувших слез, угадывая, где стояло твердое ложе, где висел образ Спасителя, где горела по вечерам лучина. Свечи считались роскошью, которую монахини дозволяли себе по светлым праздникам Рождества Христова, Пасхи, Троицы. Здесь, в этих некогда чисто выбеленных стенах, страдала и молилась юная инокиня Филофея, усмиряла сердечный жар и смуту в крови, прося у Бога избавить ее от искушений дьявольских.

   Сюда под покровом темноты принесла она краски, кисти – дар молодого иконописца, расписывающего собор сценами из Святого Писания, – дабы запечатлеть являвшегося ей Ангела. Лучезарный образ как будто сам лег на свод стены, засиял нестерпимо, так, что Филофея зажмурилась и сомлела.

   Ее житие, отягченное содеянным грехом, ибо наносить какие-либо изображения на стены кельи строжайше воспрещалось, превратилось в ежедневную, еженощную пытку. Один вопрос жег ее, раскаленным жалом терзал душу. Можно ли возлюбить Ангела плотскою любовью? Но никому не смела несчастная задать его.

   Игуменья заметила неладное, подошла в трапезной, ласково спросила:

   – Что тебя сушит, сестрица? Почему лицо твое белее полотна, а в глазах тоска? Исповедуйся… Любовь Господа простирается на чад его и укрепляет в испытаниях.

   Филофея смолчала. Губы ее деревенели, язык не поворачивался признаться, какие чувства охватывают ее при виде Ангела. Такого ее уста вымолвить не могли. Молодая инокиня чахла, томилась сердечной мукой, пока тяжелая болезнь не сразила ее.

   Тогда вошли в ее келью и увидели пресветлого ангела, сияющего ярче солнца. Игуменья приказала сестрам замазать изображение мелом и никому о том не проговориться. Грозилась наложить тяжелую епитимью.

   Монахини исполнили повеление, но на утро Ангел снова проступил сквозь слой побелки и засиял пуще прежнего. Сколько его ни замазывали, все оказалось бесполезно. Разрушать стену игуменья не решилась и только запретила Филофее покидать свою келью, а другим сестрам нарушать ее уединение.

   Все эти картины пронеслись перед молодой послушницей как наяву. Девушка повернулась к Василисе, как бы пытаясь удостоверится, что она не спит и не видит чудесный сон.

   – Ну что с тобой? – спросила та. – То бледнеешь, то краснеешь, как маков цвет.

   – Расскажи мне о монахине Филофее! – пристала к ней девушка. – Раз я взяла себе ее имя, значит, нас что-то связывает.

   – Да ты в уме ли? Подумаешь, имя! Многие сестры принимают одинаковые имена при поступлении в иночество. В каждой женской обители можно встретить Елену или Агафью. А нас никто не постригал, мы самовольно дали обет служения Господу нашему, – истово перекрестилась Василиса. – И ты послушание возложила на себя сама, и мирское имя поменяла на духовное. При чем тут Филофея, которая давно вознеслась на небеса?

   – Что ты про нее знаешь?

   Василиса сжала губы и осталась непреклонной.

   – Читай Псалтирь, – сказала. – Житие святых изучай. Там найдешь ответы на все вопросы.

   С того памятного момента не было дня, чтобы послушница не уносилась мыслями в заброшенный посреди болот монастырь, в келью с остатками каменного свода. Всё казался ей на той стене Ангел в золотых одеждах, с легкими, как солнечный дым, кудрями, с ясным лицом и белоснежными крыльями за спиной. Всё тянуло ее туда, где инокиня Филофея дареной кистью и запретными красками рисовала лик посланника Божия…

   Зачем он к ней являлся? Какую весть приносил?

    Украдкой ходить в Дамианову пустынь не получалось. В Камке, где только четверо жителей, – все на виду. У Авксентия был особо зоркий глаз, несмотря на плохое зрение. Он сердцем чуял, что вокруг происходит.

   – Куда ты пропадаешь? – спросил как-то у молодой помощницы. – Чай, в пустынную обитель бегаешь? Не боязно одной-то? А ну как в болоте утопнешь?

   – Я дорогу хорошо знаю. Не утону!

   – Что тебя влечет туда?

   – В храме помолиться хочу…

   – Господь вездесущ, – мягко произнес старец. – Вся земля – его храм.

   Новоявленная Филофея устыдилась. Негоже обманывать преподобного! Молилась она в храме – это так. Но на самом деле ее влекло к Ангелу на стене кельи. Пришлось признаться.

   – Что ж, показался он тебе? – прищурился старец. – Не каждый его видит.

   – Я видела! – горячо выдохнула девушка. – Видела! Золотой весь, с крыльями. Светится едва заметно… сквозь черную сырость, сквозь потеки.

   Авксентий молча жевал губами. Размышлял. Как отвадить девицу от пагубы? Пропадет ведь, как та юная монашенка.

   – Плохой конец был у Филофеи, – наконец, вымолвил он. – Страшный! Сказывают, утопла она.

   – Как… утопла?

   – Умом тронулась. Всё ждала Ангела… слышала его зов. Как ей удалось сбежать из кельи, точно неизвестно. Хватились сестры утром, а ее, горемычной, и след простыл. Искать стали. За сук поваленного дерева клочок рясы зацепился, оторвался… как раз близ топкого места. Тот год дождливый выдался, всюду вода стояла, болота сделались непроходимыми. Только безумный мог пуститься в дорогу через топи, не дожидаясь зимы. Сколько ни звали беглянку, она не откликнулась. Кроме обрывка рясы монахини больше ничего не обнаружили. Молились сначала за спасение «блаженной Филофеи», а потом уж, когда поняли, что не вернется она, за упокой ее души. Келью ту перекрасили, и постепенно страсти улеглись, ужасное событие стало забываться…

***

Старая Русса

   Улицы провинциального городка утопали в садах. Расцветала сирень. В озерах отражалось синее небо, белые храмы.

   – Останови у монастыря, – попросила Астра.

   Она залюбовалась строением, которому почти восемь веков, – скупые, суровые формы, мощные стены, узкие окошки, тяжеловесная колокольня. Монастырский собор идеально вписывается в пейзаж – древние зодчие чувствовали гармонию пространства и не нарушали ее.

   – Сходим в музей? – предложил Карелин.

   – Потом. Сначала найдем Неверова.

   – Куда ехать? В санаторий, в гостиницу? А если этот господин снял комнату или дом?

   – У него машина, внедорожник. Где-то же он ее оставляет?

   – Джип не иголка, – согласился Матвей. – Пожалуй, начнем с санатория.

   Он свернул не в ту сторону. Пришлось спрашивать дорогу у двух симпатичных девушек, жующих резинку. Они подкрепляли объяснения выразительными жестами.

   – Туда езжайте, потом налево…

   В теплом воздухе запах цветущих деревьев смешивался с запахом соли.

   – Соленое озеро, – сказала Астра, потягивая носом. – Здесь отдыхали знаменитости, между прочим.

   В санатории женщина-регистратор отрицательно покачала головой.

   – Нет, господин Неверов у нас не проживает. И не проживал.

   – Это мой друг. Мы договорились встретиться, – вступил в разговор Матвей. – Я специально приехал сюда из Москвы.

   – Извините, ничем помочь не могу. Спросите в гостинице, может, он там остановился. Многие вообще предпочитают частный сектор.

   – Как же нам быть? – огорчилась Астра.

   «Я тебе говорил?» – выразительно посмотрел на нее Карелин.

   – Ладно, пошли. Теряем время.

   В гостинице их ожидал тот же ответ: «Господин Неверов у нас не проживает».

   – Ты уверена, что девушка Женя из питерского офиса не направила нас по ложному пути? – ворчал Матвей.

   – Зачем ей это нужно?

   – А если она в сговоре с Неверовым? Или просто из спортивного интереса.

   – Я думаю, Влад действительно искал в Сети информацию о местах отдыха. Приехал сюда, посмотрел, не понравилось, уехал.

   – Вот так, да? Мы пилили столько километров, чтобы похлопать глазами?

   – Что ты предлагаешь?

   – Я пить хочу. Давай хоть попробуем их знаменитую минералку.

   Вода оказалась приятной на вкус, холодной. Путешественники набрали пару бутылок с собой.

   – Есть идея, – повеселел Матвей. – Надо поговорить с гаишниками. Серебристый джип в небольшом городке – машина приметная. Вдруг кто-то обратил на нее внимание?

   На сей раз им повезло. Первый же сотрудник дорожно-патрульной службы вспомнил, что видел такой автомобиль.

   – Мы друга ищем, – объяснил Карелин. – Ехали вместе, потом он оторвался и как в воду канул. На звонки не отвечает. Не случилось ли чего?

   – Я бы не обратил внимания, – сказал патрульный. – Но ваш друг сильно превысил скорость, чуть не создал аварийную ситуацию. Пришлось его остановить, проверить документы и прочее. Знаете, это давно было – дней десять назад, или больше.

   – Так мы и потеряли его давно, – не растерялась Астра. – Пытались догнать, не получилось. Погостили у родственников, теперь возвращаемся в Москву и на обратном пути снова ищем. Звонили ему домой, мать говорит, он еще не приехал.

   – Да, на трассе всякое бывает.

   – Вы фамилию нарушителя не вспомните? Мало ли одинаковых машин?

   Она была очень убедительна в роли женщины, всерьез озабоченной судьбой друга. Молоденький патрульный ей поверил. Он отошел в сторонку, связался с кем-то, потом приблизился со словами:

   – Кажется, Неверов его фамилия была. Напарник подсказал. У него не память, а фотоаппарат. Раз увидел, щелкнул – есть кадр.

   Астра просияла, она готова была расцеловать парня. Не зря они тащились в такую даль! Неверов все-таки здесь.

   – А где вы остановили его машину? В центре города или на окраине?

   – Кажется, на Н-ской улице, – охотно пояснил патрульный. – Потом джип поехал дальше. А остался он в городе или нет, не знаю. Больше мне на глаза не попадался.

   – Вы нам очень помогли, – проникновенно произнесла Астра. – Спасибо!

   На улице, которую назвал патрульный, росли плакучие березы. Их нежная листва ласково шелестела, и ветер раздувал висячие ветки, как девичьи волосы. Вдоль двухэтажных деревянных домов тянулись запущенные палисадники, над кустами шиповника вились пчелы.

   «Неверов проезжал здесь случайно или с какой-то целью? – думал Матвей. – Возможно, хотел снять жилье на время отдыха. Если он это сделал, то машина должна стоять в одном из дворов».

   Астра ощущала в груди тревожный холодок: значит, они напали на след. Где-то совсем рядом кончик той ниточки, за которую потянешь – клубок и распутается.

   Улица уходила вниз, к реке, домики стали одноэтажными, заборы более добротными. Попадались новые срубы.

   – Небось, богатые петербуржцы скупают участки, – сказал Матвей. – Строят дачи над рекой. Место курортное. Озера, целебные источники, грязи, красотища кругом. Не исключено, что Неверов тоже присматривал участок для дачи. Надо же куда-то вкладывать наворованные в компании деньги.

   – Ты считаешь его вором?

   – Люди с чистой совестью не прячутся.

   – Тогда нам следует посетить здешнее агентство недвижимости, – загорелась Астра.

   – Подожди. Мы пока что ищем серебристый джип.

   Но ни в одном дворе, куда им удалось заглянуть, такого автомобиля не было. Из-за заборов лаяли собаки.

   – В гаражи нас никто не пустит, – уныло протянула Астра. – Да и гаражей-то нормальных не видно.

   – Машину можно загнать за дом. Сады вокруг старые, густые; за деревьями не то, что джип, танк укроется.

   – Что же нам, каждый двор обшаривать?

   – Надо было об этом раньше думать, – усмехнулся Карелин. – А теперь, госпожа Груздь, полезайте в кузов!

   – Я просто устала… – буркнула она. – И проголодалась.

   – Терпи.

   По улице вразвалочку прогуливались подростки, по всему видать, местные. Парни пили пиво из банок, девушки курили. Молодежь явно была под хмельком. Матвей легко нашел с ними общий язык. Попросил зажигалку, угостил дорогими сигаретами. Девушки жеманились, хихикали. Слово за слово, он спросил о джипе.

   – Друга ищем, – придерживался он первоначальной «легенды». – Мы на вашей улице домик собирались снять. Влад вперед поехал, обещал позвонить. И молчок!

   – Прикалывается… – предположила одна из девчонок.

   – А нам не смешно! Темнеет уже, спать охота. Выехали мы из Питера ни свет ни заря, спешили, на обед даже не останавливались. За его джипом не угонишься! Может, кто из вас видел его тачку?

   – Джип, говорите? – заинтересовался крепко сбитый паренек в спортивных штанах и тенниске. – Какого цвета?

   – Серебристая «Хонда».

   – Кажется, у нашего соседа на заднем дворе стоит такая, – сказал паренек. – Только она давно стоит, больше недели.

   – Ты бы еще про царя Гороха вспомнил! – засмеялись девчонки. – Говорит же человек, они сегодня из Питера выехали. Се-год-ня!

   – Нужно взглянуть, – со всей серьезностью произнес Карелин. – Чем черт не шутит?

   – Вообще-то, у нашего соседа постоянно гости, – сконфузился подросток. – Он это, охотничьими делами занимается. Ну, возит мужиков на охоту. Места знает, со всеми егерями дружбу водит.

   – Так ведь не сезон сейчас. Охота запрещена.

   – У кого деньги водятся, для тех всегда сезон! – ухмыльнулись парни.

   – Ладно, покажи, где сосед живет, – попросил Матвей. – Как его зовут, кстати?

   – Шемякин, Егор Петрович. Только я с вами не пойду. Не хочу, чтобы он на меня отцу нажаловался.

   – Вован к его дочке клинья подбивает! – захохотали подростки.

   – Хватит вам… – без обиды буркнул паренек. – Во-о-он тот забор! – показал он Матвею на высокий коричневый штакетник, за которым буйно росла калина. – Лучше в калитку не входить. У него собак тьма!

   Егор Шемякин оказался мужчиной средних лет, с военной выправкой, одетым в камуфляжные брюки и безрукавку. Он цыкнул на собак, пропустил Матвея и Астру во двор.

   – Мы ищем Влада Неверова, – прямо заявила она. – Он говорил, что заедет к вам. Насчет охоты.

   Хозяин молча изучал взглядом посетителей. Кто такие? Зачем пришли?

   – Мы его друзья, – пояснил Матвей. – Целый год собирались на кабана. Нам посоветовали обратиться к вам.

   – Кто посоветовал?

   – Охотники. Говорят, вы можете настоящее «сафари» устроить за соответствующее вознаграждение.

   – Приезжайте, когда откроется сезон.

   – Разве Влад не решил с вами этот вопрос?

   Егор Петрович потерял терпение.

   – Понятия не имею, что вам наплели про меня! Я не браконьер.

   – Послушайте, позовите Влада, и мы все обсудим, – предложила Астра. – Мы вам заплатим.

   – Мало того, что он свою тачку тут оставил, так еще и приятелей натравил! – взвился Шемякин. – Вы не за того меня принимаете, господа! Я сам вашего Неверова ищу. Пусть забирает джип! У меня частный дом, а не парковочная площадка.

ГЛАВА 9

Москва

   Леда вышла из клиники в удрученном состоянии. Анализы опять плохие. Сколько времени она принимает таблетки, выполняет все рекомендации специалистов, а воз и ныне там! Сегодня лечащий врач назначил ей новый курс процедур, но она уже потеряла веру в благополучный исход.

   – Да не расстраивайтесь вы так! – успокаивал ее профессор. – Ваше заболевание не угрожает жизни. Неприятно, однако не смертельно. Вялотекущий хронический процесс хуже всего поддается действию препаратов.

   – Не хватало, чтобы он обострился.

   – Пока причин для обострения я не вижу.

   «Пока! – подумала Леда. – Хорошенькая же у меня перспектива. Постоянно находиться в ожидании: вдруг болезнь начнет прогрессировать?»

   Она заплакала. Почему ей так не везет? Все, казалось бы, подарила ей судьба – красоту, ум, богатство, а счастья нет. Здоровье вот пошатнулось. Банальная до тошноты истина открылась перед ней вместе с недомоганием: не все можно купить за деньги.

   Воспаление придатков, которое не считается опасной патологией, тем не менее серьезно осложняло жизнь Леды Куприяновой. Боли, слабость, постоянный дискомфорт и ощущение какой-то женской неполноценности угнетали ее.

   – Не обращай внимания на ерунду, – говорила ей мать. – В той или иной степени через это проходит каждая женщина. У кого не было воспаления?

   – И что ты делала?

   – Лечилась, потом махнула рукой.

   Но Леда «махнуть рукой» не могла. Непрерывная ноющая, тянущая внизу живота боль истощала ее силы; в голову приходили страшные мысли. Раз лекарства не помогают, значит, недуг гораздо злее, чем полагают врачи. Медицина – не панацея, теперь Леда убедилась в этом на собственном опыте.

   Ей выписывали все более дорогие препараты, но эффекта не было. Вообще никакого!

   – Это у вас на нервной почве, – сказал ей один знаменитый лекарь. – Мнимая болезнь. Потому и лекарства бессильны, что лечить нечего.

   Леда возмутилась, устроила ему скандал. Выплеснула все негодование, накопившееся за время хождения по кабинетам и лабораториям. Сунула ему в нос бланки с результатами анализов. Доктор невозмутимо просмотрел их и продолжал стоять на своем: болезни нет, она существует исключительно в воображении пациентки. А тело услужливо воспроизводит симптомы.

   – Мы и не такое способны! – с улыбкой заявил он. – Люди – удивительные существа.

   – Вы шарлатан. Вам следует запретить заниматься медицинской практикой! – бушевала Леда. – Я напущу на вас журналистов!

   Доктор не испугался, не смутился:

   – Уверенность в себе, любящий мужчина рядом, регулярный секс, и от вашего диагноза не останется и следа. Когда испробуете все традиционные методы лечения, вспомните мои слова. Мнимые заболевания вовсе не безобидны. Умереть от них можно вполне реально.

   Тогда Леда, кипя праведным гневом, и слышать его не желала. Теперь она нет-нет да и возвращалась мысленно к тому разговору. Что, если лекарь был прав и ее болезнь порождена умом, а не телом? Как от нее избавиться?

   «Решу, что я абсолютно здорова, перестану ходить на обследования, принимать лекарства, – размышляла госпожа Куприянова. – Но как справиться с вполне конкретной болью, от которой корчишься и стонешь? Как заставить себя поверить в ее виртуальную природу? Как забыть о ней, если порой каждый шаг, каждое движение причиняют физические муки? Как их превозмочь?»

   По совету приятельницы Леда записалась на прием к знахарке.

   – У твоей болезни одна причина – злость! – ошарашила пациентку целительница. – Иди в церковь, покайся, сделай щедрые пожертвования, потом приходи. Буду тебя спасать!

   Куприянову неприятно поразили фамильярное обращение знахарки, ее псевдонародные присказки, жесты, интонации.

   – На кого мне злиться? – попыталась возразить молодая женщина. – У меня все есть. Я ни в чем не нуждаюсь.

   – Каждый в чем-нибудь нуждается. Раз на земле живешь, значит, чего-то тебе не хватает. Полная чаша бывает только в райских чертогах.

   Знахарка улыбнулась, недобро блеснув глазами, а у Леды холодок пробежал по коже.

   После этого посещения ей стало еще хуже. По ночам пробирал озноб, боль блуждала по телу, уже не локализуясь в области живота, казалось, кости и мышцы крутит, выворачивает неведомый жестокий палач. Леда, стуча зубами, натягивала на себя второе одеяло, потом все равно вставала, доставала из шкафа припрятанную между бельем бутылку с крепким напитком, наливала, проглатывала… и постепенно согревалась, оттаивала.

   По утрам не хотелось смотреть на себя в зеркало. Бледные щеки, чернота под глазами, бесцветные губы, тусклые волосы. Душ, ароматические масла, шампунь, фен и фирменная косметика через час превращали изможденную страдалицу в надменную светскую даму. Дивная метаморфоза обманывала не только посторонних, но и близких. Вряд ли родная мама догадывалась, что творится с ее дочерью.

   Слова знахарки засели в сознании Леды против ее воли. Она все чаще ловила себя на том, что обдумывает их, ищет ту занозу, которая породила «заражение царственной крови». Мало-помалу пелена заблуждений рассеялась, и Леда прозрела. Где-то в глубинах подсознания мелькнула искорка, осветила как истинную причину ее болезни, так и средство избавления от страданий.

   Сначала Леда приняла это в штыки, протестуя и не веря себе. Потом свыклась. А потом в ее жизни появился Влад, завязался роман. Внезапно умер ее отец, возникли новые проблемы, и раскрылись новые обстоятельства. Болезнь Леды неожиданно обострилась. И у нее не осталось сомнений, какое средство способно ей помочь.

   Замужество казалось делом решенным. Господин Неверов покорил сердце Леды, всецело завладел ее помыслами… И вдруг исчез.

   Все должно было складываться не так. Не так…

   – Кто-то украл мое счастье, – сокрушалась Леда. – Давно, еще у моей колыбели. Или даже раньше. Вместо синей птицы слетелось воронье. Накаркало беду…

***

Старая Русса

   Господин Шемякин, отставной майор, увлекался охотой. Где бы он ни служил, везде устраивал вылазки в лес, на речку или озеро, добывал уток, зайцев, лосей или кабанов. В зависимости от места расположения воинской части. Выйдя на заслуженный отдых, превратил хобби в работу, которая приносила ему приличный заработок.

   Устраивать для приезжих традиционно русское развлечение – наряду с рыбалкой, парной баней и обильными возлияниями – оказалось прибыльным делом. Появилась постоянная клиентура. Среди егерей Шемякин наладил надежные связи, и те включились в процесс. Деньги никому не помешают, особенно в глуши, где источники дохода можно пересчитать по пальцам. А у всех семьи, дети – все кушать хотят.

   Браконьерство Шемякин не приветствовал, но иногда скрепя сердце нарушал закон. Редко, потому как сам любил природу-матушку, зверье и птицу, чистый лесной воздух и прозрачные речки, где ходят жирные лещи и щуки.

   – Я не святой, – честно признавался Егор Петрович. И тут же спрашивал: – А кто без греха?

   Он держал целую свору гончих, борзых и легавых собак, слыл непревзойденным знатоком разных охотничьих тонкостей и хитростей, метким стрелком и душой мужской компании. Его дом был открыт для друзей и приятелей, которых с каждым охотничьим сезоном становилось все больше.

   Когда приехал господин Неверов и попросил устроить для него кабанью охоту, Егор Петрович наотрез отказался. Не помогла и предложенная заезжим любителем острых ощущений солидная сумма.

   – Ты что, смеешься, парень? Кто же в мае станет загонять кабана? Это зимняя забава. Весной только птицу стрелять можно, и то не всякую.

   Как Неверов ни упрашивал, Егор Петрович оставался непреклонным. Нет, и все. Ему не нужны неприятности.

   – Странный ты человек, ей-богу, – удивлялся Шемякин приезжему москвичу. – Что за блажь идти на кабана именно сейчас? Я смотрю, ты вообще на охотника не похож. Где ружье? Где снаряжение?

   – Какое еще снаряжение? Не из Москвы же мне все тащить? Я думал, у вас тут возьму, напрокат.

   Поскольку Шемякин на уговоры не поддавался, москвич спросил, можно ли оставить машину у него во дворе – на время охоты.

   – Я заплачу.

   – Ладно, пусть стоит, – согласился хозяин. – Жалко, что ли?

   – Если понадобится, пользуйся, – великодушно предложил Неверов. – Дам ключи.

   – Зачем? У меня свой транспорт. Только я бы тебе не советовал с браконьерами связываться.

   – Спасибо, – усмехнулся приезжий. – Учту.

   Он ушел, где-то бродил до вечера. Вернулся затемно, довольный, попросил напрокат ружье и рюкзак. Видно, нашел желающих заработать на худом деле.

   Шемякин хотел предостеречь москвича, но передумал. Не в его правилах учить взрослого мужика уму-разуму. Жизнь научит.

   – Рюкзак бери, а ружье – вещь дорогая… – неодобрительно глядя на Неверова, сказал он. – Вдруг не вернешь?

   – Я похож на вора? – обиделся тот.

   – Не о том речь. А если сам не вернешься?

   – Типун тебе на язык, дядя! – как-то слишком весело, беззаботно произнес москвич. – Сколько ружьишко стоит? На, возьми деньги. И потом, у тебя моя тачка в залоге остается. Держи! – Он бросил Шемякину ключи и усмехнулся: – Не дрейфь, мужик! Все будет в порядке.

   – Средство от комаров захвати, не забудь. Заедят.

   Шли дни, а Неверов охотился. Наверное, решил пожить в каком-нибудь охотничьем домике, подышать лесным воздухом, попариться в баньке с березовыми веничками. Для городского человека это экзотика.

   Собственно, Шемякину не было никакого дела до москвича. Пусть хоть год в лесу сидит. Но машина занимала много места за домом, создавала неудобства. Да и мыслишки нехорошие закрадывались. С кем приезжий отправился на незаконный промысел? Как бы чего дурного не случилось.

   Серебристый джип мозолил Шемякину глаза, беспокоил. Если, не дай бог, москвич не вернется, кто первый попадет под подозрение?

   «Я, конечно, – думал Егор Петрович. – Раз машина у меня во дворе стоит, выходит, я хозяина и того… отправил на тот свет. Поди докажи обратное! Никто разбираться-то не станет. Наши люди на расправу скорые. Черт знает, какие у этого Неверова друзья, родные? Наедут, мало не покажется!»

   Жена с дочкой гостили в Новгороде, у тетки, приехали – а тут чужая машина во дворе. Тоже пристали с расспросами. Хоть бы они подтвердили, что ушел Неверов в добром здравии, и больше не появлялся. Так нет, не получится – не было их в это время дома.

   «Друзья» приезжего москвича озадачили Шемякина. Они тоже заговорили о кабаньей охоте. Что за напасть такая? Однако надо им как-то объяснить его отсутствие. Выдумывать Егор Петрович был не мастер, поэтому выложил все, как на духу. Так, мол, и так…

   Они выслушали, задумались. Потом мужчина спросил:

   – Кто мог согласиться помочь Владу организовать охоту?

   – Народ всякий есть, и среди нашего брата попадаются любители незаконной добычи. Знаю семейство Грибовых, которые браконьерством балуются, знаю Потапова, бывшего егеря. Еще парочку заядлых горе-охотников.

   Столичная дамочка нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, поглядывая на своего спутника. Тот называл ее Астрой. Редкое имя. Кто они Неверову? Он про друзей словом не обмолвился.

   – Вы полагаете, Влад проводит время в каком-нибудь охотничьем хозяйстве? – спросила она.

   – А где же? Палатки он с собой не брал. Хотя можно в деревне остановиться. Здесь многие так делают, и туристы, и искатели приключений, и богомольцы разные. В наши места странное паломничество началось. Едут и едут!

   – Зачем?

   – Вас что сюда привело? – задал встречный вопрос Шемякин. И, не дожидаясь ответа, добавил: – То-то! Путешествуют люди, каждый свою цель преследует. Кому-то природа по душе, не городские парки да скверы, а настоящая, дикая. Кого-то история интересует. Кто-то в религию ударился. Кому-то хочется одиночества, тишины. Некоторые чудаки на болотах селятся либо в непроходимых дебрях, чтобы отшельниками себя почувствовать. Дури всякой хватает!

   Он с готовностью рассказал «друзьям» господина Неверова, где найти братьев Грибовых и бывшего егеря.

   – Сначала с ними поговорите. Авось что-то и прояснится. Если ночевать негде, приходите ко мне. Милости прошу.

   Астра была в восторге. Машина Неверова нашлась! Значит, и сам он где-то неподалеку.

   – Рано радуешься, – хмыкнул Матвей. – Искать в здешних лесах охотников, тем более браконьеров, пустая трата сил. Разве что ждать, пока они вернутся. Но я не останусь. У меня бюро, мальчишки из «Вымпела».

   – Думаешь, Неверов вернется?

   – Ему же надо машину забрать.

   – Джип принадлежит Куприяновым, а Влад ездит по доверенности.

   – Вот как?

   – Правда, Леда сказала, что подарила ему этот внедорожник. Просто они не успели оформить документы.

   – Странно… – пробормотал Матвей. – Почему он машину оставил во дворе у Шемякина, а не у тех, с кем отправился на охоту? Может, врет Егор Петрович?

    Дом Грибовых нашли не сразу. Он стоял в проулке, в глубине яблоневого сада. Окна были украшены затейливой резьбой, на крыльце навострила уши черная лохматая собака.

   – Хозяева! – крикнул Матвей.

   Собака зевнула и завиляла хвостом. Зато откуда ни возьмись раздался оглушительный лай. Сбоку, за кустами крыжовника и малины, скрывался вольер, в котором содержались охотничьи псы.

   – Хороший признак, – оживилась Астра. – Раз собаки дома, то и охотники тоже.

   Из сеней вышел поджарый мужчина в расстегнутой рубашке и мятых штанах. На его бородатом лице ясно читались следы попойки.

   – Чего надо? – хмуро спросил он.

   – Вы Грибов?

   – У нас тут все Грибовы – Степан, Аким и Гришка. Тебе кого?

   – Степана, – наугад ляпнул Карелин.

   – Ну, я Степан.

   Он с трудом соображал, что происходит.

   – Мы друзья Влада Неверова, – представился Матвей. – Вы с ним на охоту ходили?

   – Ну…

   «Кажется, Грибовы именно те, кого мы ищем», – подумала Астра.

   – А где он? Шемякин просит машину забрать.

   – Какую машину?

   – Джип.

   До Степана туго доходило, о чем речь.

   – Какая охота? – запоздало возмутился он. – Нынче ружье в лес берут так только, птицу попугать. Мы закон блюдем.

   Астра незаметно толкнула Карелина в бок, и тот выдал заранее заготовленную фразу:

   – Шемякин сказал, что видел Влада с вами в лесу. Случайно.

   Грибов выпучил глаза, пытаясь взять в толк, чего от него хотят эти незнакомые мужик и баба. От выпитой водки сознание заволакивал туман.

   – Ну…

   – Можно нам войти? – приветливо улыбнулась Астра. – А то комары.

   – Это еще не комары… – осклабился Степан и милостиво кивнул: – Валяйте, проходите, братьёв спросите. Какая охота? Сейчас стрелять ни-ни…

   Он пьяно качнулся, пропуская гостей в дом.

   Братья Грибовы, судя по обстановке, вели холостяцкую жизнь. В большой неприбранной горнице пахло кислой капустой, дымом дешевых папирос и перегаром. Стол ломился от бутылок и грязной посуды. Один из братьев похрапывал на железной кровати, другой сидел за столом, курил.

   Астра осторожно присела на краешек стула, огляделась. На деревянных стенах висели охотничьи трофеи: рога, шкуры зверей, чучела птиц.

   Матвей взял себе табуретку, стряхнул мусор.

   – Где Влад Неверов? – без обиняков спросил он, в упор глядя на самого трезвого из братьев. – Вас с ним видели.

   Тот загасил папиросу об стол и выругался.

   – Скажи им, Гришка, – прогундосил Степан. – Охотиться за-пре-ще-но.

   – Хотите иметь дело с полицией?

   Матвей говорил, что приходило в голову. Авось, попадет в точку?

   – Ты нас не пугай, – разозлился Гришка. – Ты кто такой?

   – Господин Неверов – важный человек. Его ищут.

   Братья переглянулись.

   – Может, сказать им? – заколебался Степан.

   – Заткнись, идиот!

   – Он нам бабки недоплатил!

   – А мы доплатим, – поспешно предложила Астра. – Мы компенсируем причиненный вам ущерб.

ГЛАВА 10

Новгородская область.

   Деревня Камка

   После посещения заброшенной обители молодую послушницу Филофею начали одолевать демоны. Случалось, она засыпала в избе старца Авксентия, а просыпалась в келье со сводчатым потолком. Со стены бросал на нее лучистые взоры Ангел…

   Филофея приходила в смятение, металась в жару и просыпалась уже по-настоящему в отведенной ей комнатке с узкой кроватью, печкой и самодельной этажеркой, уставленной коробками и банками с целебными травами. Окно закрывали выцветшие ситцевые занавески. В углу теснились старые темные иконы, спасенные из огня, когда горел деревенский храм.

   Она опускалась на колени и молилась, молилась, чувствуя себя грешницей, одержимой похотливыми мыслями. Как смотрел на нее Ангел, какие речи говорил, она не смела повторить ни про себя, ни вслух.

   Филофея взялась испытывать свою волю – ела пищу самую простую, с утра до ночи трудилась, самоотверженно помогала сестрам и преподобному Авксентию, лишая себя отдыха и всяческих радостей. Но крамольные мысли и видения не только не исчезли, наоборот, приобретали все более яркие краски, все более ощутимые чувственные оттенки и поразительную живость. Развивались, обрастая новыми подробностями…

   Дни в Камке тянулись однообразно, заполненные работой, чтением, молитвами и приемом страждущих, складывались в месяцы, годы. Ранний подъем, разжигание печи, чугунки, корыто. Зимой – полоскание белья в проруби; летом – в речке с гнилых мостков. Утомительная суета. Поздний ужин, когда глаза уже слипаются, а тело дрожит от усталости. Весенняя распутица, голые рощи по пояс в талой воде… Нескончаемые осенние дожди; хлюпающая под ногами грязь. Туман, подступающий к почерневшим избам. Лютые морозы, крыши в снегу, тонкие струйки дыма над ними, надрывный плач метели, волчьи глаза в лесу, между белых стволов. Лето – самая короткая и хлопотливая пора: огород, куры, утки, козы, заготовка овощей, грибов и ягод, сбор лекарственных трав.

   И через все это вечным лейтмотивом деревенского бытия – звон колодезной цепи, плеск воды в ведрах, стук топора, шорох складываемых в поленницу дров, крики петухов на заре…

   Незыблемый порядок нарушился угасанием старца Авксентия. Вместе с жизнью, уходящей из его тела, уменьшался и поток в Камку больных и богомольцев, жаждущих приложиться к чудотворной иконе, к сухой руке преподобного, получить отпущение грехов, а кому Господь явит особую милость, и выздоровление. Русло сего людского ручейка постепенно пересыхало.

   После тихой кончины пустынножителя в заброшенной деревушке воцарился истинно мертвый сезон. И вдруг в здешние глухие места потянулись совершенно другие «паломники» – туристы, городская молодежь, охотники, рыбаки и прочие загадочные личности. В Камке стали все чаще появляться молодые мужчины, они селились в заколоченных развалюхах, ходили в лес, на болота. Подбрасывали сестрам и Филофее продуктов, временами и деньжат, приставали с расспросами.

   Те кое-что говорили, кое о чем помалкивали, побаивались пришлых. А куда деваться? Уповали единственно на защиту Всевышнего.

   – Нас Господь не оставит, – твердила Улита.

   – От него нам придет избавление, – вторила Василиса.

   Проведенные в добровольном послушании годы пролетели для Филофеи как один миг. Она не считала дней, не заглядывала в календарь, жила сегодняшним, сиюминутным. Смерть Авксентия оставила ее без духовного наставника, один на один с опасными искушениями. Добро бы только внешне испытывалась ее вера, чистота преданности Богу. Но и внутри, в мятущейся душе, вместо райских кущ расцветал чертополох, окутывал дьявольским дурманом.

   Филофея взялась проверять себя, словно не надеялась на свое благочестие. Она исподволь искала встреч с мужчинами, поднимала на них глаза, прислушиваясь, откликается ли ее женское естество, теплится ли еще греховная искорка. Она могла бы быть довольна результатом, если бы не Ангел. Он приходил в ее сны – златокудрый и прекрасный Эрос, – простирал над ней свои крылья и уносил из нищей выстуженной избенки в роскошный дворец, где журчали мраморные фонтаны и невидимые слуги исполняли любые желания молодых любовников. Да, да, в волшебных небесных чертогах сей царственный жених склонял ее к жарким ласкам, дарил ей неизъяснимые наслаждения, которые она не в силах была отвергнуть.

   На рассвете она просыпалась, вся в холодном поту, измученная и сгорающая от стыда. Василиса и Улита бросали на нее то ли укоризненные, то ли сочувственные взгляды. «Неужели догадываются? – с ужасом думала девушка. – Я не смею говорить с ними, не смею этими пылающими от поцелуев губами произносить слова молитв! Я запуталась, погрязла в похоти, ввергла себя в адское пекло. Но почему он так сладок, грех? И почему сатана принимает лик ангельский, а Бог его не наказывает? Видя такие сны, сохраняю ли я свое целомудрие?»

   Эта ужасная борьба со вспыхнувшей страстью к несуществующему возлюбленному так иссушала ее, так изнуряла ее нервы и терзала сердце, что Филофея словно погрузилась в умопомрачение, в болезненное возбуждение рассудка, начала принимать сон за явь, а действительность за сновидение. Ангел уже мерещился ей повсюду: то проступая на страницах «Жития святых», то заглядывая в окно, то отражаясь в реке, когда она бегала смывать горячечный ночной пот. То солнечные пятна складывались особым образом, рисуя на стенах его дивный образ…

   Филофея стала сама не своя. Запиралась в горнице, бродила по лесу, по болотам, при каждом удобном случае отправлялась в Дамианову пустынь. Она не знала, где ее дом – в избе на краю Камки или в этой полуразвалившейся келье погибшей юной инокини, которая тоже носила имя Филофея. К ней тоже ангел ли спускался с небес, демон ли поднимался из преисподней…

   – Переходи жить к нам, – уговаривали послушницу Василиса с Улитой. – Чай, страшно одной-то ночью. Мужики чужие шастают окрест. Втроем и печку топить сподручнее, и дров меньше переводится.

   «Не того я страшусь, милые сестры, – повторяла про себя она. – Не земное меня пугает. Кажется, я одержима бесом… и пуще смерти боюсь в том признаться».

   Как она могла перейти к сестрам? Вдруг, они заметят, что с ней творится ночами? Отвернутся от нее, проклянут, прогонят прочь? Ведь бесы заразнее, чем моровая язва, ибо вгрызаются не в тело, а в душу, точат ее смердящими ранами, ставят на ней печать зверя. Они перескакивают от одного несчастного к другому, множа ряды грешников, лишая их спасения и небесной благодати.

   Однажды, вытаскивая из колодца полное ведро, Филофея перегнулась через край, загляделась на блестящий черный круг воды в глубине. Оттуда веяло холодом и… покоем.

   – Эй, красавица, так и упасть недолго! – раздался над ее головой мужской голос.

   Она выпрямилась, обомлела. На нее смотрели глаза Ангела – те самые, с притушенными звездами вместо зрачков. Всего миг длилось наваждение, и «ангел» превратился в молодого мужчину из плоти и крови, с короткими волосами и приветливым лицом.

   – Что с вами? – спросил он. – Вам нехорошо?

***

Старая Русса

   Грибовы перебрали водки, и плохо себя контролировали. Это сыграло на руку «сыщикам». Будь братья потрезвее, они бы, возможно, промолчали. Но спиртное развязало им языки.

   – Мужик сразу показался нам с-странным, – часто моргая, произнес младший из них, Гришка. – Думали, обычный лох. Корчит из себя крутого! Решили развести его на бабки. В мае на кабана только начальство охотится, им сами егеря зверя загоняют, и то по торжественным случаям. По праздникам, в общем, когда день рождения у какой-нибудь шишки или проверка из области приезжает. Да вы сами с усами, не первый день по земле топаете. А этот явился и давай права качать: я мол, вам – деньги, а вы мне – охоту. Я нарочно из Москвы приехал, чтобы вепря подстрелить.

   – Так и сказал? Вепря? – переспросила Астра.

   – Ну…

   – Мы переглянулись и согласились, – вступил в разговор Степан. – Мужик, видать, совсем тупой… ничё не соображает в охоте. Он из этих… из чинуш, чистенький такой, выбритый. Аж тошнит! Спросили, сколько заплатит. Он «зелень» показал… не жмот, отстегнул пять сотен. Остальное, говорит, когда зверя завалим. Приспичило ему! Гы-гы-гы-гы!

   Аким Грибов, который храпел на кровати, с шумом перевернулся и зачмокал во сне губами. Вокруг тусклой лампочки под потолком витали клубы папиросного дыма. Дешевый табак вышибал у Астры слезу, в горле першило. Но она молча переносила тяготы сыскного дела.

   – Будет тебе вепрь! – стукнул кулаком по столу младший брат. Посуда подпрыгнула и зазвенела. – Грибовы слово держат!

   Он наколол на вилку соленый груздь и смачно захрустел.

   – Так вы устроили ему охоту?

   – Мы цирк хотели устроить, – признался Степан. – Кабана стрелять никто не собирался. Сговорились поводить мужика по лесу, поприкалываться, а для большей убедительности привлечь к этому каких-нибудь бедовых егерей, которые за бабло не против дурака повалять. Соблазнились мы на посулы этого приезжего. Если он нам авансом пятьсот баксов дал, то за саму охоту еще больше отвалит! Даже если секача добыть не удастся, мы все равно свою долю потребуем. Свалим неудачу на москвича – дескать, промахнулся или спугнул дичь. А мы ни при чем, мы свое отработали.

   – И что дальше?

   Степан плеснул себе пива в стакан, промочил горло. Братья к долгим беседам не привыкли, явно тяготились необходимостью рассказывать подробности. Только то, что гости назвались друзьями Неверова, клятвенно заверили, что ищут его по собственной инициативе, пока за дело не взялась полиция, и пообещали денег, пробило брешь в глухой обороне Грибовых.

   – Здесь поблизости есть охотничьи угодья, но с местными егерями у нас вражда. Не любим мы друг друга! – объяснил Гришка. – Зато среди дальних имеются знакомые. Посоветовались, выбрали одно захудалое хозяйство, кстати у домика ихнего как раз подходящее название – «Вепрь». Там два егеря, старый и молодой совсем, необстрелянный пацан. Далековато, конечно, но надежно. Старшой Макар ушлый, каждую тропку знает – где кабаны ходят, где они жируют, где у них лежки. И от денег не откажется. Домишко-то у них на ладан дышит, зверя подкармливать нечем, в общем, бабки лишними не будут. Москвич как услышал название охотничьего домика – «Вепрь», аж подскочил. «Едем! – требует. – Без разговоров! На моей машине быстро доберемся, бензин тоже за мой счет, водка, закуска – всё». Его тачку брать мы не стали: больно приметная. Короче, запрягли нашу «Ниву» и покатили. Думали, он кипеж поднимет, что далеко пилить. А он сидит, сопит в две дырки, смотрит в окно и даже будто радуется, улыбается чему-то.

   Младший Грибов замолчал и сглотнул. Кадык на его жилистой шее дернулся. Степан жевал капусту, кусочек моркови застрял в его бороде. Братья никуда не торопились, в отличие от незваных гостей.

   Матвей решил кое-что уточнить.

   – Значит, вы хотели схитрить? – спросил он. – Вместо настоящей охоты устроить мнимую? И егеря должны были вам в этом помочь? А потом совместными усилиями содрать с лоха бабки за якобы выполненную работу?

   – Правильно, – кивнул Степан. – Сечёшь! Договориться с Макаром и Ванькой оказалось легко. Они, как услышали про деньги на халяву, сразу согласились. По большому счету мы ведь не просили их закон нарушать. Просто сделать вид, что охотимся на кабана. Они – загонщики, мы – стрелки. Предупредили москвича: дескать, кабан на открытую местность не выйдет, поэтому зверя лучше ждать в чаще. Там гущина, обзор плохой, опытный стрелок и тот может промахнуться. А ваш Неверов, похоже, чуть ли не впервые с ружьем в лесу очутился.

   – Ага! – ухмыльнулся Гришка. – Я было подумал, он и стрелять-то не мастак. Велели ему попробовать. Ничё, справился. Выстрелить-то он выстрелил, однако в бегущего кабана нипочем бы не попал. Мы успокоились. Все шло как по маслу! Тут еще туман подвалил… Любой, кто понимает, в момент бы заметил подвох. Какая в тумане охота? Егеря поступили по совести, сказали москвичу: «Лучше это дело отложить до ясной погоды. Не ровен час, вместо кабана друг друга подстрелим». Но тот ни в какую! Упертый оказался. «Пошли, – говорит. – Не люблю откладывать. Кто знает, что завтра будет?» Ну а нам-то что? Нам только того и надо. В тумане новичок и вовсе растеряется, пальнет куда попало или вообще стрелять не станет. Мы на него и свалим вину. Охота из-за кого не удалась? Из-за него! Гони бабло – и до свидания!

   Астра покусывала губу от нетерпения, но не торопила рассказчика. Тот взял паузу.

   – Как же все получилось? – не выдержал Матвей. – Кто-то попал под выстрел? Я даже догадываюсь, кто. Судя по тому, что вы трое сидите и ужинаете в добром здравии, пострадал наш друг Неверов.

   Грибовы, и без того красные от выпитого, побагровели.

   – Ты нам убийство не шей! – взревел Гришка. – Мы на это не подписывались. Мы обещали рассказать, как дело было. Никто его не убивал!

   – А где же он?

   – Мы почем знаем? В него никто не стрелял.

   – Куда же он делся? Почему не вернулся вместе с вами в город?

   – Может, он в лесу заблудился… – неуверенно предположил Степан. – Или кабан его задрал.

   – Ах, кабан все-таки был? – встрепенулась Астра.

   Грибовы с возмущением уставились на нее. Куда лезет, баба?

   – Ну, был, – признался Гришка. – Черт его разберет, откуда он выскочил. Макар с Ванькой клялись и божились, что не выгоняли зверя, в глаза его не видели. Туман ведь стоял! И тут огромный такой секач ошалелый возьми и вынырни как из-под земли! – увлекся он, заново переживая странную охоту. – Мы замерли. Он пронесся мимо, вломился в кусты и пропал в тумане.

   – А Неверов? Выстрелил?

   – Нет, он тоже не ожидал. Оцепенел сначала. Крикнул: «Вепрь! Вепрь!» И кинулся преследовать.

   Грибовы замолчали. У Астры от волнения перехватило горло:

   – Догнал?

   – А мы почем знаем? – повторил свою излюбленную фразу Гришка. – Мы его больше не видели.

   – Кабана?

   – И кабана, и этого, москвича вашего. Звали его до хрипоты, стреляли в воздух – и ничё.

   – Как? – поразился Матвей. – Вы оставили человека в лесу?

   – А что, прикажешь нам тоже в лесу оставаться? – рассвирепел Степан. – Он же не глухой! И слышал стрельбу. Сам мог выстрелить из ружья. Мы до вечера бродили вокруг да около, пытались его отыскать. Только в тумане это бесполезно. Егеря тоже руками разводили да затылки почесывали. Решили возвращаться в домик, а наутро опять идти на поиски. Ждали, что он сам выйдет. Там просека рядом – отличный ориентир. Не дождались…

   – Может, заблудился новичок?

   Грибовы одинаковым движением пожали плечами.

   – Или выбрался на лесную дорогу далеко от охотничьего домика да поленился назад топать. Чего ему волноваться? Пошел да и пошел себе, на деревушку наткнулся, переночевал, поел, сел на автобус и был таков. Главное – денег платить не надо за наши старания! Мы так и подумали: сбежал мужик, пожадничал.

   За окном залаяли собаки.

   – Пойду дам им поесть, – сказал Гришка. – Голодные с утра.

   Он вышел, а Степан потянулся к бутылке.

   – Погоди, – остановил его Карелин. – Чем дело закончилось? Где Неверов?

   – У молодки какой-нибудь на перинах нежится, ночевка, видать, была сладкая. Прилип мужик. Или у егерей гостит, в «Вепре».

   Грибов сомневался, что москвич столько времени сидит в охотничьем домике. Но другие объяснения были ничем не лучше.

   – То есть… вы его не нашли и… спокойно уехали домой? – не верила своим ушам Астра.

   – Он сбежал от нас. Денег пожалел. Тем более секача мы ему не загнали. Обиделся парень! Короче, если на чистоту, мы были уверены, что не застанем его в городе. Послали Гришку потихоньку проверить, стоит еще тачка у Шемякина, или нет. Оказалось – стоит, как стояла, и хозяин не появлялся. Тут мы призадумались. Какие могут быть варианты? Загулял у деревенской шалавы или вернулся в домик егерей, решил погостить. У залетных пташек разные причуды бывают.

   – Другие соображения имеются?

   Степан опустил жуликоватые глаза, поскреб бороду.

   – Хреново, если чувак заблудился, забрел на болото и… В тех местах гиблые топи, Дамианова трясина. Слыхали?

   – Хочешь сказать, Неверов утонул в болоте?

   – Ну… всякое случается.

   – С «Вепрем» связь есть?

   Грибов покачал головой.

   – Не-а. Сотовая не берет, а на спутниковую они не заработали. Говорю же, захудалое хозяйство. Да появится ваш Неверов! Взрослый мужик с ружьем в лесу не пропадет. Это ж не зима, чтобы замерзнуть, и не сибирская тайга, чтобы месяцами блудить. Я у него приборчик видел, наподобие компаса.

   – А вдруг его «монашка» в трясину заманила? – сказал младший Грибов, и все повернулись в его сторону. Он стоял в дверях, раскуривая папиросу. – Я лично в привидения не верю, но люди зря болтать не станут. В тех местах призраки бродят! Морочат охотников, гробокопателей разных, богомольцев пугают.

   – При-и-израки? – протянул Матвей. – Это интересно. Хотя, всё могло быть гораздо проще. Вы отвезли Неверова подальше, убили его, ограбили и утопили труп в болоте. Потом придумали басню про охоту на кабана и незадачливого охотника, который заблудился в трех соснах.

   Из глаз Гришки полетели искры от услышанного.

   – Эй, ты чё? Опять убийство нам шьешь? Не убивали мы москвича. Мы не душегубы, чтобы из-за бабла человека порешить. Между прочим, он нас предупредил, что денег у него с собой больше нет. Обещал, когда вернемся с добычей, он нам здесь доплатит. Понял?

   Матвей недоверчиво хмыкнул.

   – Мы тут кумекали… про нечистую силу, – хрипло произнес Степан. – Я думаю, дыма без огня не бывает. У меня дружок в армии был, родом из Голыгина. Он такие страсти рассказывал! Будто неподалеку от ихней деревни в старину кому-то отрубили головы, а тела бросили в болото. И теперь, когда туман ложится, они выходят на дорогу, головы держат под мышкой и кланяются. Жуть!

ГЛАВА 11

Париж. 1939 год, сентябрь

   Клумбы перед особняком на улице Пюто источали аромат цветов. По фасаду здания вился плющ, тронутый медью и багрянцем. Яркие краски таили в себе увядание.

   Двое мужчин – один подтянутый, седой, другой помоложе, с черными усиками на красивом лице – стояли у окна. Оба были эмигрантами из России, но разговаривали между собой по-французски.

   – Превосходные розы, – сдержанно произнес седовласый господин. – И все красных оттенков. Будто кровь. Мы стоим на пороге новой эпохи, дорогой Серж, на пороге великих перемен. Революция, выбросившая нас из родной страны, словно жалких отщепенцев, рассеяла искры вражды по всей Европе. Да что Европа, весь мир заражен бациллой ненависти. Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем! Когда такие слова звучат не из уст политического агитатора, а из уст поэта, становится по-настоящему жутко. Кому-то вдруг понадобилось столкнуть народы лбами, натравить сословие на сословие, противопоставить одну идеологию другой. Пресловутая классовая борьба! Боже, какая пошлая выдумка…

   – Вы полагаете, это выдумка?

   – А что же еще? Воюют идеи, а не люди. Но идея всеобщего равенства – полная утопия. Заметьте, что большевики подают свои несъедобные блюда под весьма благородным соусом. Гитлер использует тот же прием: он обещает немцам сытую и сладкую жизнь. На самом деле эти вожди безумны, они увлекают своих приспешников в пропасть и утопят мир в крови.

   Молодой человек порывисто вздохнул.

   – Я бы не стал делать поспешных выводов.

   – Какая спешка? Мы безнадежно опаздываем, мой друг. Пора позаботиться о судьбе нашей картотеки и архивов. Лучше всего их уничтожить.

   – Зачем? – горячо воскликнул Серж, пораженный столь радикальным предложением.

   – Началась война. Полагаю, скоро здесь будут хозяйничать нацисты.

   Серж разразился патриотической тирадой, исполненной героического пафоса. Пожилой собеседник слушал его, скрывая улыбку. Давно ли он был таким же молодым и безрассудно храбрым, излучал энтузиазм и веру в светлое будущее России? И где он теперь? Нашел убежище во Франции, откуда тоже собирается бежать. Вечный беглец! Печальная участь…

   Пожилой господин отошел от окна и задумчиво обвел взглядом со вкусом отделанный кабинет: дубовые панели, резьба, бронзовые подсвечники, тяжеловесная мебель. Целую стену занимает старинный гобелен. На переднем плане могучий красавец голыми руками сражается с медведем, в отдалении за поединком наблюдает свита – знатные всадники, слуги, которые сдерживают охотничьих собак.

   – Вам нравится? – хозяин кабинета обернулся к молодому собеседнику. – Зигфрид на своей последней охоте. Великий и бесстрашный герой германского эпоса был убит, когда наклонился к ручью испить воды, – так гласит легенда. Скажете, вероломство? Семена вражды дают отравленные всходы. Сначала вы убиваете, потом вас убивают. Всему виной – жажда власти, тотального господства. Сюжет германских мифов представляет собой борьбу за некое чудесное золото. Обладание им сулит безграничное могущество. Разумеется, это только аллегория. Разве история человечества не то же самое? Вы никогда не задумывались, почему люди ведут непрерывные войны? Когда двое дерутся, за этим всегда кроется кто-то третий. Победители захватывают земли, города и сокровища тех, кто проиграл. Третий подбрасывает им сей вечный мотив, чтобы отвлечь от главного. Истинное богатство не измеряется военными трофеями.

   «Что вы имеете в виду? – хотел спросить молодой человек, но воздержался, подумав: – Пожалуй, я покажусь глупцом, если буду задавать нелепые вопросы».

   И, не желая обнаружить свое невежество, он заговорил о Зигфриде и пресловутом золоте, из-за которого разгорелся весь сыр-бор:

   – Зигфрид – вымышленный персонаж, он олицетворяет собой безупречного витязя, призванного спасти себя и богов. Он убивает дракона, отбирает у того золотой клад и, если мне не изменяет память, там было еще какое-то кольцо. Однако скорая гибель помешала ему воспользоваться могуществом кольца, и оно возвращается к «русалкам Рейна». Кажется, я пересказываю либретто опер Вагнера, – смутился Серж. – Мифы полны противоречий и грешат разбродом в толковании тех или иных вещей.

   – На то они и мифы. Это ведь не руководство к действиям, а упражнения для ума. Как рассказать слепому о солнечном свете? Какие слова вы употребите, чтобы донести до него то, о чем он не имеет представления? И даже зрячим следует соблюдать осторожность. Нельзя смотреть на солнце без риска ослепнуть. Не потому ли иносказание и притча – излюбленный язык пророков?

   Молодой человек опять не сообразил толком, о чем речь, но не подал виду. Что-то неуловимое присутствовало в этом разговоре: постоянно ускользающий смысл, который не поддавался пониманию.

   Между тем пожилой господин продолжал развивать свою мысль.

   – Вас не удивляет сверхъестественная сила и неуязвимость Зигфрида? – спросил он, указывая на гобелен. – Храбрец приказал слугам не спускать собак, а остальным охотникам не приближаться к медведю. Он настиг зверя на бегу, взял его живьем, крепко связал и приторочил к седлу. Каково? А?!

   И процитировал:

   Стрелою златоперой пронзенные насквозь,

   Свалились тур матерый, четыре зубра, лось.

   От Зигфрида ни разу не ускользнула дичь –

   Ведь даже лань его скакун мог на бегу настичь.

   Серж еще сильнее сконфузился. Его усики нервно подергивались.

   – Но… известно же, что Зигфрид искупался в крови убитого дракона. Листок липы упал ему на спину, и только это место осталось незащищенным.

   Он не понимал, к чему клонит хозяин кабинета, и нервничал.

   – Вам это не напоминает миф об Ахилле? – усмехнулся тот. – У каждого есть слабое место, куда можно ударить. «Ахиллесова пята»! Богиня Фетида пожелала сделать сына бессмертным и окунула его в воды Стикса. Она держала его за пятку, посему убить легендарного воина можно было, лишь поразив эту часть тела.

   Серж молчал, не зная, что говорить.

   – Даже боги ошибаются, – едва заметно улыбнулся седовласый господин. – Даже великие герои уязвимы. Это позволяет нам, обычным людям, примириться с нашими слабостями.

   – Да…

   – Кстати, священная река Стикс протекает во мраке царства мертвых, но, искупавшись в ее водах, можно обрести бессмертие. Это намек.

   – М-ммм…

   Серж неопределенно качнул головой. Он терялся, не находя слов для поддержания разговора. Перед глазами поплыл туман, язык отяжелел, губы не слушались.

   – А еще во владениях Аида порхают боги сновидений. Одни посылают радостные сновидения, другие – мучительные кошмары. Есть там и боги лживых снов! Они навязывают людям заблуждения, которые ведут к гибели. – Хозяин кабинета пристально взглянул на собеседника. – Вы чем-то расстроены, мой дорогой? – Он ободряюще похлопал молодого человека по плечу. – Вас огорчает гибель Зигфрида? Или начало военных действий в Европе?

   Серж почувствовал, как последняя фраза вывела его из транса. Он словно очнулся от какого-то дурмана и задал вопрос:

   – Вы думаете, нам придется эвакуировать архивы?

   – Я буду настаивать на уничтожении.

   – Как можно?

   – Нужно, милый Серж. Необходимо! Кое-кому давно не дают покоя наши бумаги. Боюсь, мой старый знакомый, барон фон Штейн, сгорает от нетерпения…

   Он оборвал себя на полуслове. Его молодой собеседник напряженно размышлял над судьбой Зигфрида.

   – Золото было проклято, – невпопад произнес Серж.

   – Бесстрашие – вот лекарство от проклятий.

   – Но Зигфрида не упрекнешь в трусости. О-о, я вспомнил! Чтобы воспользоваться силой кольца, скованного из магического золота, нужно было отречься от любви.

   – Вы начитались сказок, Серж… Как ваша очаровательная Мишель? Вы женитесь?

   – Мы решили отложить свадьбу до окончания войны.

   – Напрасно. Взгляните на розы за окном. Срывайте их сейчас, пока дыхание зимы не погубило их красоту и свежесть…

***

Новгородская область. Деревня Камка. Наше время

   Филофея вытащила ухватом из печи чугунок с распаренной картошкой, позвала обедать Василису с Улитой. От постоянной возни в воде руки потрескались, загрубели. Не верится, что когда-то они были праздными, ухоженными, гладкими, с розовым лаком на отполированных ногтях. Не верится, что вместо застиранных обносок, черных брюк, кофты и платка она когда-то носила красивую яркую одежду.

   – Штаны монахиням носить не положено! – ворчали сестры.

   Авксентий, бывало, заступался за молодую помощницу, корил их.

   – Одежды для тела надобны, они не в силах ни очистить душу, ни запятнать ее. Пусть ходит, в чем ей удобно. В ваших-то юбках несподручно грядки полоть да грибы собирать.

   Сестры краснели, сердились.

   – Монашество – стезя смирения, – наставлял их преподобный. – Один Господь есть судья наших дел!

   Авксентий стал ей вторым отцом – мудрым, всепонимающим и всепрощающим. С его смертью она осиротела. «Он любил меня, а я его обманывала, – терзала себя Филофея. – Я так и не призналась ему в том, что меня мучает. Я лживая, грязная женщина, притворяющаяся праведницей. Бог меня покарает!»

   Каждый раз, принимаясь за еду, обитательницы Камки произносили слова молитвы и поминали почившего Авксентия. Им его не хватало.

   Филофея поставила на выскобленный стол квашеную капусту с клюквой, вчерашний хлеб, тарелки с картошкой. Сестрам полила растопленным салом, а себе только сольцой посыпала. На глаза набежали слезы. Преподобный не хвалил ее за излишнюю строгость к себе:

   – Угнетать плоть постом следует в меру. Лишь гордыня заставляет нас усердствовать в сем деле. Не через пустой желудок придем мы в рай, а через божественный дух!

   Отец тоже подкладывал Тае лучшие кусочки, покупал ей лакомства и чудесные подарки. Он баловал ее, а она отвечала ему нежной любовью.

   – Что ж ты сухую картоху ешь? – заметила сестра Улита. – Гляди, с ног свалишься! Кто тогда нам, старым, поможет?

   – Бог милостив, – шептала Василиса. – Скоро приберет нас.

   «А как же я? – в отчаянии думала послушница. – Неужели мне придется доживать век одной в забытой всеми Камке?»

   И тут же приходили ей на ум примеры отшельников, и на щеках выступала краска стыда. Значит, слаба ее вера, раз в душе живет страх!

   Вспомнилась отцовская улыбка, его суровый голос, который совершенно не пугал Таю. Она была его любимицей. Отец садился в глубокое мягкое кресло, дочка – на скамеечку рядом, и они беседовали о жизни, о Боге и о любви.

   – Любовь – это всё сказки для таких глупышек, как ты, – посмеивался отец. – Можно любить детей, любить жизнь, любить свое дело, наконец. А между мужчиной и женщиной возникает страсть, физическое влечение, инстинкт продолжения рода. И не более!

   Таисия не возражала. Отец старше, умнее, опытней: раз говорит, значит, знает. А ей не пристало сомневаться. Спорить с родителями непозволительно. Отец любимую дочь плохому учить не станет.

   Как же хотелось его увидеть! Уткнуться по-детски в колени, выплакать свое горе, рассказать все страшные тайны. Особенно про Ангела… Про то, как он приходит в безлунные ночи, приникает к оконному стеклу и ведет греховные речи, произносит обольстительные слова.

   Раньше он являлся, едва она успевала опустить голову на подушку и сомкнуть веки, а в последнее время сон и явь перемешались. Раньше святость Авксентия охраняла ее покой, отпугивала бесов и демонов. Когда Господь забрал старца к себе, нечистая сила воспрянула, пошла в наступление. Филофея с ужасом вскакивала посреди ночи, не понимая, спит она или бодрствует. Просыпается во сне или наяву?

   Лицо Ангела смутным пятном виднелось за стеклом окна, в черноте ночи; его голос доносился тихо, будто издалека, но ему невозможно было противиться. Руки и ноги послушницы наливались свинцом, язык и губы немели, и она не могла ни пошевелиться, ни крикнуть. Читая «Жития святых», она находила подтверждение своему состоянию. В давние времена преподобная Евдокия сподобилась узреть ангела, – при виде небесного вестника женщина была так ослеплена его сиянием и поражена его чудесным видом, что уста ее молчали несколько дней.

   «Так то был настоящий посланец Божий, – дрожа, думала Филофея. – А кто является мне и смущает меня?»

   На этот вопрос не было ответа. Ангел говорил ей о любви, о неземном блаженстве, который она познает в его объятиях, о свете небесного огня, который пробудит ее сердце для любовного чувства.

   – Выйди ко мне… – раздавалось то ли за окном, то ли в уме потрясенной сладостным и ужасным голосом посланника Филофеи. – Выйди…

   «Ты от Бога… или от сатаны? – хотела спросить Филофея, но не могла вымолвить ни слова. – Соблазняешь меня или испытываешь?»

   Молодые мужчины, которых она встречала у колодца, в лесу, отталкивали ее своим видом и грубыми речами. Они предлагали воды наносить, дров наколоть, продуктов подбросить. Филофея, опуская глаза долу, только молча трясла головой. Нет, мол! Не надо!

   Иногда попадались упрямцы, и от них не просто было отделаться. Носили-таки воду, рубили дрова, оставляли крупу, сахар, консервы. Сестры все принимали – голодно стало в Камке.

   – А этот… строитель… заглядывается на тебя, – говорила Улита, обращаясь к послушнице. – Сердечко-то ёкает? Проверь себя, сестрица.

   Строителя звали Михаил. Его послала в здешние места подрядная фирма.

   – Я инженер, провожу независимую экспертизу состояния старой монастырской дороги, – объяснил он. – Можно ли провести дренажные работы и восстановить ее? Если да, тогда есть резон говорить о возрождении Дамиановой пустыни, а если нет… то отказаться от этой идеи. Без дороги никакое строительство невозможно. Заказчик просит дать заключение и составить приблизительную смету. Сейчас в России входит в моду благотворительность. Богачи подумывают о душе, о загробном мире, об искуплении грехов. Как будто пожертвованиями на храмы можно заслужить рай небесный! Вы как считаете, Филофея? Можно?

   Она молча качала головой. Нельзя. Сестры тоже качали головами. Авксентий вот ни гроша не имел, но Царствие Небесное себе обеспечил.

   Михаил взялся ухаживать за Филофеей. Однако куда ему было соперничать с Ангелом? Благо молодой человек не знал, с кем вступил в состязание.

   – Она ведь еще не монахиня? – спрашивал он у старушек. – Не постригалась? Значит, дорога в мир ей не заказана.

   Инженер бродил с планшетом и приборами по монастырскому тракту, что-то измерял, записывал. Уезжал, снова приезжал. Привозил гостинцы обитательницам Камки – ладан, свечи, спички, черные платки, еду.

   – Слухи ходят, нечисто тут, на болотах, – как-то сказал он. – Призраки балуют. Или бандиты под них «косят».

   – Что? – не поняли сестры.

   – Осторожней вам надо быть, – посоветовал Михаил. – Двери запирать покрепче. Ружьишко бы тоже не помешало.

ГЛАВА 12

Старая Русса

   От Грибовых «сыщики» вернулись к Шемякину. Бывший майор сменил гнев на милость и гостеприимно распахнул двери дома. Он привык принимать у себя приезжих, кормить, устраивать на ночлег. Кто бы ни были эти двое, называвшие себя друзьями Неверова, лучше привлечь их на свою сторону.

   Хозяйка накрыла на стол – медлительная неразговорчивая особа с льняными, собранными в пучок волосами и круглым лицом. Дочка Шемякиных, розовощекая барышня лет шестнадцати, откровенно кокетничала с Матвеем, предлагая то соленых огурчиков, то рыжиков, то домашней рябиновой настойки.

   Егору Петровичу это не понравилось.

   – Брысь отсюда! – сердито сдвинул он брови. – Поела, иди спать.

   – Ну, па-а-ап…

   – Брысь, я сказал!

   Она вскочила, вильнула бедрами и вышла, не оглядываясь. Хозяйка укоризненно посмотрела на мужа.

   – Пусть знает порядок! – хлопнул он ладонью по столу. – Ишь, распустилась!

   Жена Шемякина принесла самовар и блюдо с пирожками. Чай пили молча.

   – Убери посуду, – буркнул он ей. – Нам поговорить надо.

   – Можно остаться у вас до утра? – спросила Астра.

   – Конечно. В гостинице дорого и неуютно. Мне после армии все казенное не по нутру. Я вас в угловой комнате размещу. Выспитесь как следует! А хотите, баньку растоплю?

   – Ой, спасибо, – устало улыбнулась она. – Если вам не трудно.

   – Что вы? Какие труды? Приятно услужить красивой женщине.

   – Мы заплатим, – сказал Матвей.

   Хозяин нахмурился.

   – Обидите! Расскажите лучше, что удалось выяснить про вашего друга? Кто-то пошел с ним в лес?

   – Грибовы. Влад пообещал им денег за кабанью охоту, братья сделали вид, что согласились. Повезли его черт знает куда – хотели обдурить городского недотепу. Пока егеря прикидывались загонщиками, на стрелков выбежал настоящий секач. Неверов бросился за ним и был таков. В общем, кто кого перехитрил, непонятно.

   – Значит, Грибовы остались при своих интересах? – усмехнулся Шемякин. – Так им и надо. Молодец москвич, парень не промах. Он хоть подстрелил кабана-то?

   – Похоже, нет. Тушу ведь надо было разделать и все такое. Не утащил же Неверов кабана на своих плечах? Братья думают, он решил сбежать из жадности – денег пожалел.

   – Каждый по себе судит. Грибовых самих жадность до добра не доведет! – Хозяин потянулся к графину с рябиновкой, но на ходу опустил руку и повернулся к Матвею. – А почему же ваш друг машину не забрал?

   – Мы сами в недоумении. Неужели он так Грибовых боится, что решил за джипом не возвращаться?

   – Эй, он у вас в своем уме? Его тачка уйму бабок стоит!

   – Наверное, позже заберет, когда все уляжется, – предположила Астра. – Братья остынут, неудачная охота забудется.

   Шемякин, в задумчивости, потирал щетину на подбородке.

   – Нет, странно как-то…

   – Что – странно?

   – Куда Грибовы его возили?

   – Охотничий домик «Вепрь» знаете?

   – Знаю. Хозяйство там обширное, но запущенное. У государства средств не хватает содержать угодья как следует. Болота рядом – Дамиановы топи. – Он запнулся, в упор посмотрел на приезжих: – Вы уверены, что с вашим другом ничего не случилось? Места там гиблые, неопытному человеку заблудиться да в трясину угодить – раз плюнуть. У него хоть компас с собой был?

   – Грибовы говорят, был.

   – Они соврут и не почешутся! Ладно, утро вечера мудренее. Пойду баньку топить, а вы пока отдыхайте.

   Астра от рябиновой настойки и обильной еды разомлела, глаза слипались, в голове крутились разрозненные мысли. Леда Куприянова со следами слез на лице. Лукавые братья Грибовы, – вдруг действительно наврали с три короба? Джип, который Неверов почему-то оставил во дворе у Шемякина. Дурацкая охота.

   Прав Шемякин, странно все выглядит.

   – Повидать бы тех егерей, – пробормотала она. – Макара с напарником.

   Матвей отказался даже обсуждать этот вопрос.

   – У нас не «Нива», если ты помнишь. Дороги там ужасные, о грунтовках я уже молчу! Разве что арендовать лошадь и телегу у местных жителей? А комары? Уволь, дорогая.

   Жена и дочка хозяина притихли в другой комнате, через деревянную стенку было слышно, как работает телевизор. Сам Шемякин принес из бани запах березовых поленьев, дыма и сухих трав.

   – Парная готова, – радостно заявил он с порога. – Вы вдвоем пойдете?

   «Сначала я!» – хотела сказать Астра.

   Но Матвей ее опередил.

   – Вдвоем.

   «Лучше не спорить, – подумала она. – У него в Камышине тоже есть баня, а я не умею толком париться. Угорю, пожалуй. Или обожгусь».

   – Венички справа, как войдете, в бадейке преют, – скороговоркой объяснил хозяин. И крикнул жене: – Полотенца неси, Марья!

   В бане Астру обдало жаром, душистый пар заполнил легкие. Ее сморила такая усталость, что ни для стыдливости, ни для возбуждения от вида обнаженного мужского тела сил не осталось. «Он хорошо сложен, – лениво отметил ее ум. – Без одежды смотрится великолепно. Везде». Она позволила Матвею пройтись по ее спине веником, остальное помнилось смутно… Кажется, он ее целовал. Потом лил на раскаленные камни травяной отвар… Сквозь горячий туман она едва различала его лицо. Ей было жарко и хорошо…

   Утром она проснулась, утопая в перине. Матвей давно поднялся, они с Шемякиным громко разговаривали во дворе.

   – Пусть машина постоит пока у вас. Неверов вот-вот объявится.

   «Первая наша ночь вдвоем, – подумала Астра. – И ничего не было! Спали, как убитые!»

   Она быстро оделась, поплескалась под рукомойником и увидела Марью. Хозяйка в кухне лепила пельмени. Она приветливо улыбнулась и кивнула гостье головой. На плите булькала вода в большой кастрюле.

   Астра вздохнула, поправила волосы и вышла в залитый солнцем сад. На траву падали пестрые тени. Собаки разлеглись в вольере, блаженствуя. Ни во что плохое просто не верилось.

   – Иди сюда, – позвал ее Матвей. – Егор Петрович кое-что вспомнил.

   – Меня встревожила эта история с вашим другом, – сказал бывший майор. – Всю ночь глаз не сомкнул. Лет девять или десять назад приезжал к нам один человек, разузнавал про своего брата. Лианозов его фамилия. Якобы профессор отправился на отдых, подышать свежим воздухом, порыбачить… и пропал. Хватились его не сразу, а когда он на работу не вышел. Родственники в полицию заявили, только никто всерьез профессора не искал. Спустя несколько дней выяснилось, что в нашей области на лесной дороге охотники обнаружили автомобиль с мертвым водителем. Как он умер, от чего, неизвестно. Документов при нем не было, по номерным знакам установили, кому принадлежала машина. Оказалось, профессору Лианозову. Странная смерть… Охотники говорят, он так и сидел за рулем, дверца была открыта. Будто собирался выйти и не успел.

   – Может, авария?

   – Машина была целая, без каких-либо повреждений. И потом, на той дороге почти никто не ездит: он мог только в дерево врезаться.

   – Но не врезался?

   – Нет, – мотнул головой Шемякин. – Похоже, сам остановился. Знаете, это случилось как раз неподалеку от охотничьего хозяйства, куда Грибовы возили вашего друга. Вот я и вспомнил. Про те места дурная молва идет. Монашка там появляется – иногда прямо в лесу, между деревьев, особенно когда туман, – и заманивает человека в болото, откуда ему не выбраться. А иногда она стоит у дороги и «голосует». Если водитель ее подбирает, то живым ему не быть.

   – Какая монашка? – удивилась Астра. – Настоящая? Из монастыря?

   – В общем… да. Была настоящая, но давным-давно погибла в трясине, утонула.

   – То есть… вы намекаете на… призрак? – брови Матвея поползли вверх. – Думаете, профессора нечистая сила сгубила?

   Отставному военному стало неловко. Что за чепуху он болтает?

   – Призрак не призрак, а что-то профессора испугало. Человек он был не молодой, сердце пошаливало. Увидел тень какую-нибудь в лесу, и плохо стало, а вокруг ни души. Официальная причина смерти – инсульт.

   – А куда ехал профессор? – спросила Астра.

   – Его брат говорил, он физику преподавал в столичном вузе. Уставал сильно, любил с удочкой посидеть на озере, пожить в тишине, на отшибе – чтобы ни телефонов, ни телика, ни друзей-знакомых. Там, вокруг Дамиановой пустыни, есть забытые богом деревушки, но в какую конкретно направлялся погибший, никто не знает. Какая разница? Мне этой случай пришел в голову в связи с вашим другом…

   Шемякин в нерешительности замолчал. Он не хотел показаться смешным или суеверным.

   – Завтрак готов! – крикнула из окна его жена.

   – В лесу в тумане непривычного человека легко сбить с толку, – торопливо заговорил бывший майор. – Ваш Неверов мог стать жертвой… галлюцинаций, вызванных вредоносными энергиями болота и… множеством трупов, оставшихся на местах былых сражений. Во время войны с фашистами там полегли тысячи воинов. Сами понимаете, такое скопление мертвых, тела которых не были, как подобает, преданы земле… отрицательно воздействует на психику людей.

   – Пельмени стынут! – опять крикнула Марья.

   – Идемте, – зашагал он по тропинке к крыльцу, жестом приглашая гостей следовать за ним. – Вы подумайте над моими словами…

***

Новгородская область. Охотничий домик «Вепрь»

   Молодой напарник дядьки Макара проснулся с тяжелой головой. Перебрали они вчера. Каждый раз перед сном выпивали по чарочке вместо снотворного. А где одна, там и вторая, и третья. Хорошо, запасы спиртного в погребке нешуточные. Предыдущие работники позаботились. А водке что? Она не портится.

   Без чарки за ужином Макар ночь напролет ворочался без сна, стонал, бормотал что-то бессвязное.

   – Куда он делся, по-твоему? – как-то не вытерпел, спросил он у Ваньки. – Неужто утоп?

   – Кто?

   Парень прекрасно понимал, о ком идет речь – о том самом городском охотнике, которого привезли к ним братья Грибовы. Но признаваться в этом не собирался. Старший егерь и так не в себе, винит во всем жадность, якобы обуявшую его в тот злополучный день. Грибовы обратились с нелепой просьбой, пообещали щедро заплатить.

   – Вы только вид делайте, что кабана загоняете, а мы прикинемся, что стреляли, да промахнулись. К тому же москвич лично пожелал секача завалить, а он нипочем не попадет! Он ружье толком в руках держать не умеет.

   – Сейчас кабана трогать нельзя, – вяло возражал Макар.

   Ванька помалкивал, ждал, что старший решит.

   – Ты не понял, – напирали братья. – Никакой охоты не будет! Этот лох нам уже часть бабок заплатил, остальные даст потом. Мы его так охмурим, он и не пикнет.

   Степан, оглаживая бороду, протянул егерю несколько тысячных купюр.

   – Бери на почин.

   Грибовы пользовались у егерей плохой репутацией – занимались браконьерством; чуть что хватались за оружие; пили сверх меры; придумывали басни про собственную охотничью удачу, про завидные трофеи. Не брезговали сомнительным заработком. Но в этот раз то, что они предлагали, показалось Макару заманчивым.

   – Ты же ничем не рискуешь, – уговаривал Степан. – Он с нами договаривался, мы и ответим в случае чего.

   «Зачем я согласился? – потом корил себя егерь. – Зачем ввязался в гнилую затею? Зачем послушал проходимцев Грибовых?»

   Уж очень нуждался в ремонте домик – хоть крышу залатать, печку поправить. Нечистый попутал дядьку Макара. Денег они с Ванькой не получили, а покоя лишились. Совесть-то хуже червя нутро грызет.

   Плохие предчувствия егеря не обманули. Всё с той злополучной охотой пошло наперекосяк – с утра лег туман, каким-то образом на стрелков выбежал самый настоящий свирепый секач, приезжий, войдя в азарт и не осознавая опасности, кинулся его преследовать. Остальные отстали… Кто-то стрелял. Потом оказалось, Степан Грибов. Он-де подавал знак москвичу вернуться. А тот знака-то не понял.

   В общем, после долгих поисков, криков и стрельбы, вышли они к домику без клиента. Приезжий как сквозь землю провалился. Учитывая Дамианову трясину, это выражение приобретало не переносный, а прямой смысл.

   До утра ждали, что выберется москвич из лесу, – тщетно.

   – Уж не забрел ли он на болота? – хмурился Ванька. – Тогда хана мужику.

   Опять ходили искать. Грибовы злились, переругивались между собой. Когда стало ясно, что приезжий не вернется, – пришли в бешенство.

   – Он нас надул! – вопили братья. – Развел, как недоумков. Смылся, чтобы не платить! Точно.

   Могло, конечно, и так быть.

   – А если с ним что-то случилось? – волновался Ванька.

   – Не маленький, найдет дорогу! – сердились Грибовы. – Куда он денется? Дождется, пока мы уедем, и явится. Или до ближайшей деревни дотопает, лошадь попросит, а там на рейсовый автобус сядет, и плакали наши денежки.

   – Его тачка у Шемякина во дворе стоит, – сказал Степан. – Я видел. Ехать надо! Опередить его! Ах, подлюка!

   Они мигом собрались, загрузились в свою «Ниву», наказали егерям держать язык за зубами и помахали им на прощанье.

   – Вдруг, москвич не сбежал, а в лесу заблудился? Или на болота забрел?

   Ванька боялся произнести роковое слово «утонул».

   – Знаешь, что самое плохое? – с сердцем произнес Макар. – Грибовы правы: нам лучше помалкивать. Мы никого не видели, никто к нам не приезжал.

   – Почему?

   – Да потому! Как мы докажем, что не убили этого приезжего? Вместе с Грибовыми из-за денег? Тьфу! Вот влипли!

   Целую неделю они, исполняя свои обычные обязанности, прислушивались и присматривались – не покажется ли пропавший москвич? Не выйдет ли, заросший многодневной щетиной, искусанный насекомыми, обессиленный, но невредимый, из лесных зарослей? Старший егерь и молодой напарник скрывали друг от друга теплившуюся надежду. С каждым днем она таяла.

   – Сбежал он, – пряча глаза, буркнул за ужином Ванька. – Если б в лесу потерялся, уже бы вышел.

   Макар угрюмо молчал. Странная охота предвещала беду. В воздухе витало неведомое зло, его нельзя было увидеть, но оно таилось в сумрачной чаще, в ночных звуках, шуме ветра и призрачном свете луны. Оно проникало в сны обитателей охотничьего домика, и те заглушали страх водкой.

   В их жизнь вкрался незримый враг, который ждал удобного случая, чтобы напасть. Этот враг не имел ни имени, ни обличья. Его присутствие ощущалось на уровне инстинктов и подсознания.

   Как-то старший егерь колол дрова и едва не угодил топором себе по пальцам. В другой раз отскочившая щепка впилась острием ему в шею, чудом не задев артерию.

   – Хватит, дядя Макар, – испугался Ванька. – Не берись больше за топор! Я сам.

   Через пару дней компания оголтелых молодчиков, которых егеря ошибочно приняли за браконьеров, открыла по ним стрельбу. К счастью, никто не пострадал. Вернее будет сказать, не получил физического увечья, потому что их душевное состояние потерпело серьезный урон.

   Когда это Ванька засыпал спьяну мертвецким сном и просыпался с одеревеневшим телом, чугунной головой и напрочь отшибленной памятью? Только один раз, когда они с дружком упились на свадьбе ядреным самогоном. И теперь вот снова.

   Он плеснул в лицо холодной воды, вытерся и заглянул в горницу. Макар всегда вставал рано, и сегодняшнее утро – не исключение. Егерь, уже одетый, сидел за столом, только как-то неуклюже, привалившись к столешнице и свесив голову. Над грязными тарелками вились мухи. Мухи ползали по рукам дяди Макара, а он их почему-то не гнал.

   Парня бросило в жар от жуткой догадки. Он осторожно, боясь дышать, приблизился. Похоже, старший егерь вообще не ложился спать. На столе стояли остатки вчерашнего ужина, пустые бутылки… Ванька, хоть убей, не мог вспомнить, как он сам завалился на топчан и мгновенно вырубился.

   Запах крови ударил ему в нос. Как будто обоняние включилось только сейчас. Заскрипела входная дверь, Ванька собирался смазать ржавые петли, да все забывал. Сквозняк играл дверным полотном, значит, она не заперта. Молодой егерь обошел стол и посмотрел на дядьку Макара сзади – в его спине чуть ниже левой лопатки торчала рукоять охотничьего ножа.

   «Мой нож!» – вздрогнул напарник.

   Он узнал его сразу – по вырезанной голове рыси с оскаленными клыками. В ужасе Ванька ощупал ножны, которые висели на поясе. Они были пусты…

   Его молнией пронзила мысль: «Зачем вчера я доставал нож? Что резал?»

   Стало быть, зачем-то он ему понадобился.

   – Не-е-ет, – прошептал он, пятясь. – Не-е-ет…

ГЛАВА 13

   Деревня Камка

   Ночные беседы с Ангелом подтачивали нежное сердце послушницы Филофеи. Она ведь была не из камня – из плоти и крови. А подавляемое женское естество сыграло с ней злую шутку. Сладкие речи, обещания неземного блаженства разбудили ее страстную натуру. Не эту ли жажду любви чувственной, пылкой и неистовой, пыталась она скрыть под монашеским одеянием? С той же одержимостью, с какой днем она предавалась служению ближним, по ночам Филофея внимала голосу Ангела, а когда тот не являлся, боролась с собственным воображением, рисующим эротические картины. Самые откровенные, полные изощренного соблазна и ласк любовные сцены непроизвольно разыгрывались в ее сознании. Они тем сильнее воздействовали на нее, чем отчаяннее она старалась закрыться от них, вытравить греховную похоть из своей души. Казалось, сам бог любви спустился с небес искушать давшую обет целомудрия девицу, пуская в ход свои неотразимые стрелы.

   «Не противься мне, – нашептывал он. – Удел возвышенного духа – слиться с заоблачным женихом и взойти на брачное ложе, дабы вечно вкушать райских щедрот. Высшая любовь не знает преград. Даже боги покоряются дыханию Эроса и пьют нектар бессмертия из его чаши. Ибо только через любовь смертный может войти в чертоги богов и стать равным им. Разве не эту цель преследуют все святые мученики, отшельники, пустынники и праведники? Разве не этой милости алчут они? Разве не об этом просят в своих молитвах? Разве не ради высшей любви отвергают они все земные утехи, называя их ничтожными? Даже обитатели мрачного подземного мира – призраки и тени – желают познать сию великую тайну. Даже ад признает власть Эроса и покоряется ему…»

   Пока Филофея завороженно слушала этот дивный голос, он проникал в нее и подчинял ее себе. Она запуталась между духом и плотью, между божественным и человеческим. Но едва голос замолкал, она, опомнившись, очнувшись от сладчайшего наваждения, замирала в ужасе, начинала казнить себя, обвинять в отступничестве и пророчить себе адовы муки. Ее ждет пекло, раз она поддается на «искушения змиевы», упивается губительным ядом чудовища, прямиком следуя в огненную бездну его разинутой пасти.

   В отрочестве она перечитала множество книг, увлекаясь сочинениями философов, особенно Платона, часами сидя и размышляя над некоторыми страницами. У нее вызывало недоумение то, что Платон называл златокудрого спутника Афродиты не божеством, а демоном. Дескать, сия аллегорическая фигура выражает вечное и неутолимое стремление к прекрасному – идеалу любви и красоты. Желая несуществующего, и, следовательно, недостижимого, люди все продолжают и продолжают бессмысленную гонку за ускользающим счастьем. Ничто человеческое не чуждо и богам. И они становятся мишенью для стрел коварного Эроса, трепеща и покоряясь…

   Не это ли устремление к идеалу, которого попросту нет и быть не может, питает вселенную и движет звезды? Игре не видно конца. Не эта ли невероятная тайна хранится в ларце Персефоны, владычицы Царства Аида? Не даром ларец этот строго-настрого запрещено открывать. Древние римляне нарекли владычицу преисподней Прозерпиной, но за другим именем кроется все те же женская ипостась демонизма и тайна ларца.

   Демоны могут быть столь же прельстительны, как и ангелы. А искушение запретом – самое невыносимое. Никто не возьмется предсказывать судьбу смельчака, заглянувшего в ларец Прозерпины! Если такое все же случится, не в меру любопытному не удастся рассказать об увиденном – его окутает смертный сон, сомкнет веки и запечатает уста.

   Только теперь до Таисии-Филофеи начал доходить смысл высказываний Платона. Она не знала, кто завладел ее сердцем и мыслями, она боялась даже подумать, что и душой, – божественный посланник или прекрасный слуга Люцифера? Ведь сатана, дабы смущать нестойкие умы, тоже принимает лучезарный образ. Потому имя его читается по латыни, как «несущий свет».

   Рассуждать и анализировать легко со стороны. Вряд ли увязшая в сиропе пчела способна правильно оценить свое положение.

   Так и Филофея, опьяненная любовным томлением, погруженная в эротические грезы, на первых порах не чувствовала опасности. Она надеялась на спасение через молитвы, через милосердие Господа, который непременно протянет ей руку помощи. Испытание оказалось непомерно велико для нее. А помощь все не приходила.

   Только теперь она до конца, как ей мнилось, постигла трагическую судьбу той инокини Филофеи, чья полуразрушенная келья до сих пор помнит ее стенания. Бедняжка, не будучи в силах вынести дьявольского искушения, кинулась сломя голову через болота, куда глаза глядят. Лишь бы не слышать сладкозвучных речей, лишь бы вырваться из плена сияющего образа «ангельского». Поглотившую ее тело трясину страдалица предпочла погибели своей души. Смертные врата раскрылись для нее и…

   Нынешняя Филофея с ужасом подумала, что за ними мог поджидать свою жертву вовсе не апостол с ключами от рая, а… смеющийся демон. Ибо душа окажется там, куда истинно влечет ее.

   Она начала оглядываться вокруг себя, ожидая найти ту соломинку, за которую хватается утопающий. Не может быть, чтобы от нее отвернулся ее духовный отец – преподобный Авксентий. Уж он-то ее не оставит! Непременно подаст спасительный знак. Или давно подал, только она, ослепленная греховной страстью, какой-то непостижимой воображаемой любовью, этого знака не видит.

   Иногда ей в голову закрадывалась жуткая мысль: не исключено, что правы были родители, которые приглашали к ней врача-психиатра. Она уже тогда была одержима демонами. И лекарства от ее болезни не существует. Если вера ее не излечила, если чудотворная икона не принесла облегчения, то пилюли и микстуры тем более будут бессильны.

   – Бедные папа и мама, – шептала, заливаясь слезами, Филофея. – Слава богу, что я ушла от них, и они избавлены от ужасного зрелища моих мучений.

   Смерть в вязких глубинах Дамиановых топей казалась ей незаслуженно жестоким наказанием. На это она решиться не могла, в последней надежде ища поданного Авксентием знака. Он оказывал ей покровительство на земле, не забудет ее и на небе.

   Настойчивые ухаживания Михаила Прилукина, инженера из петербургской строительной фирмы, раскрылись для нее с неожиданной стороны. А что, если этот мужчина и есть ее спаситель? Пострига она принять не успела, монашеского обета не давала – стало быть, она свободна, и имеет право распорядиться своей судьбой по-иному. Послушание на то и дается человеку, чтобы решение посвятить себя божественному служению не было поспешным и опрометчивым. Душа, не отрешившаяся от земных соблазнов, не осилит подвижнического пути и быстро скатится в пропасть.

   «Я уже качусь! – с дрожью признавалась себе Филофея. – Зачем же мне усугублять свой грех, обманывая Бога? Лучше я останусь честной перед собой и сестрами, и объявлю о том, что не готова стать Христовой невестой. Потому как…»

   Но причина, заставившая Филофею отказаться от монашеской стези, вызывала у нее такой стыд, такое отвращение и презрение к себе, что она не могла ее вымолвить. Ей хотелось остаться в памяти Василисы и Улиты благочестивой и самоотверженной духовной дочерью старца Авксентия, которой они привыкли ее считать.

   Она призналась, что дух ее недостаточно крепок и что она недостойна разделять их уединение, их путь. Что она не созрела для монашества и хочет дожить отмеренные ей Всевышним годы, как живут обыкновенные люди.

   Она не сказала сестрам всей правды, но и не солгала им.

   – Горемычная! – всплеснула руками Василиса. – Куда же ты пойдешь? Чем станешь заниматься?

   Вернуться домой было немыслимо. Но оставаться в Камке Филофея больше не могла. Всё здесь напоминало о ее слабости, грехопадении и позоре. Неважно, что сестры ни о чём не догадывались. Главный судья человеку – он сам.

   – Называйте теперь меня Таисией, – сказала она потрясенным старушкам. – Отныне я не Филофея.

   Михаил просиял, услышав о ее решении.

   – Я приехал сюда