Планета Забвения. Ната Чернышева

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Он и она. Оба – военные, пилоты-универсалы враждующих рас. Обоих вынесло после космического боя на необитаемую планету.

   Поиски? Ведутся, разумеется. Но Галактика большая, пространства в ней много, всех, без вести пропавших, разыскать и спасти невозможно, во всяком случае, сразу.

   Придётся искать точки соприкосновения, ведь в одиночку против дикой природы не выжить. Путь к взаимопониманию непрост и отравлен многолетней историей противостояния их народов.

   Но даже в пещере в полном отрыве от цивилизации можно создать светлое счастье…

ГЛАВА 1

Закат...

   Тусклые кровавые взблески, превратившие по вечернему прозрачный туман в невиданное море. Вершины раскидистых крон древних деревьев плывут по багровым волнам, словно величественные парусники докосмической эпохи . Плывут себе и плывут – за горизонт, туда, где тонет и никак не может утонуть в жемчужно-багровой пелене громадное красное солнце.

   Небо же над "морем" чистое, ясное, прошитое быстрыми строчками метеоритных дождей.

   Миррари Иларийон на небо не смотрел. А что ему на небо смотреть?

   Падающий болид не обернется кораблем, способным унести с планеты единственного ее разумного обитателя. Откуда здесь взяться межзвёздному транспорту?

   Богом и всеми живыми забытый кусок пространства, буферная зона, усеянная чёрными дырами, шрамами от ударов отработавших боевых коллапсаров. То-то и небо здесь малозвёздное, тусклое, кромешное.

   Военным здесь некого бить, чтоб своё место знали. А исследовательские экспедиции в этом направлении не велись аккурат с самого начала свары с федералами, пропади они все пропадом со своей проклятой Федерацией!

   Вон оно, драгоценное Солнце одной из рас Федерации, Человечества. Ма-аленькая такая тусклая звёздочка над горизонтом, чтоб ей взорваться. Хотя... звёзды подобного класса не взрываются. Да и чем один взрыв поможет? Земная Федерация – это гигантский конгломерат, объединяющий десятки планетарных систем с населенными мирами. Вот если бы они все сразу взорвались бы!

   Был ведь когда-то такой амбициозный проект под названием "Чёрная Стрела". Суть его сводилась к созданию масштабного коллапсара, схема которого включала в себя несколько планетарных систем в стратегических точках. Собственно, сами эти системы являлись элементами коллапсара. Грандиозная затея!

   Если бы «Чёрная Стрела» заработала, то схлопнула бы в чёрную дыру изрядную часть пространства. Десятки обитаемых миров. Вместе с разумными обитателями.

   Собственно, из-за "Чёрной Стрелы" драка, в основном, и началась. Никто не хотел умирать, но посмотреть на то, как теория подтверждается практикой, хотелось и соплеменникам Иларийона и федералам. Перекидывали друг другу горячий шарик, как в детской игре "поймай дирижабль". Не поймаешь – обожжёт. Поймаешь – обожжёт тоже.

   Пока проекту не наступил окончательный конец: все данные по нему были уничтожены, все, задействованные в нём учёные, тоже. Знание умерло, не успев толком родиться.

   Так что помечтай, Миррари, помечтай. Помогает, говорят.

   Иларийон сплюнул в пропасть. Его дом, точнее, пещера, приспособленная под жильё, располагался в скальной гряде, спине уснувшего дракона, торчавшей над плотью планеты. Пришлось немало потрудиться, приводя убежище в достойный вид. Именно работа по благо– устройству собственного жилища помогла Иларийону не спятить в первое время.

   Первое время! Сколько отчаянной надежды несло в себе то наивное время! Что его, Иларийона, найдут, непременно найдут, вот прямо сейчас... сегодня... завтра... послезавтра...

   Но шли годы, и Миррари устал надеяться. Он и сам теперь толком не понимал, чего хочет. Чтобы прилетели и забрали или чтобы не прилетали уже никогда... Мало радости возвращаться в мир дряхлым беззубым стариком, потратившим жизнь на первобытную борьбу за выживание на необитаемой планете!

   Иногда Миррари представлял себе, как рядом с пещерой терпел бедствие истребитель-перехватчик, точно такой же, какой был когда-то и у самого Иларийона. Среди пилотов служило немало девушек...

   Он бы заботился о ней.

   А она бы его любила.

   И жили бы они долго и счастливо на благодатной планете, принадлежащей только им двоим и их детям.

   К Хаосу весь тот внешний мир, захлебнувшийся кровавой пеной бесконечных войн!

***

... Нож скользнул по дощечке, едва не прорезав руку. Родовой клинок, с гравированным на торце рукояти именем семейного Древа. Таким одинаково удобно резать глотки и чистить зубы. Или вот со скуки украшать дерево тончайшей резьбой... Каменные стены пещеры дышали холодом даже в летние дни. По весне их нужно будет покрыть деревянными панелями. Хотя бы со стороны ложа! Можно, конечно, распялить шкуру. Собственно, шкура там и висела. Но резные дощечки все же будут смотреться лучше.

   Миррари сам не знал, зачем ему это было надо. Какой смысл созидать красоту, ради кого? Но резьба неплохо убивала длинные летние вечера, случавшиеся иногда в моменты, когда вся домашняя работа заканчивалась, а спать не хотелось.

   Завтра в Нижний Лес, на охоту. Охоту Миррари в последнее время окончательно разлюбил. Выследи, убей, освежуй, выделай шкуру, приготовь мясо, чтоб не пропало... Но добыча в последнее время слишком умная пошла. Как бы самому на чужих клыках не пропасть.

   Голохвосты всегда охотились стаей, проявляя при том немалые коварство и хитрость. Мелкие, по пояс в холке, но зубастые, с клыками и крючковатыми, загнутыми когтями. Они появились в Нижнем лесу внезапно, в начале лета, и уходить не спешили. Откуда они здесь взялись, где их носило столько лет и почему им вздумалось вернуться обратно именно сейчас, оставалось гадать. Но ужиться с ними оказалось решительно невозможно.

   Каждый поход в Нижний лес оборачивался неприятностями. Охота, выкапывание съедобных луковиц, хворост и дрова на зиму, – все превратилось в смертельную игру, где призом была его, Миррари, собственная жизнь. Иларийон уже не знал, когда его наконец сожрут со всеми потрохами, сейчас или чуть погодя.

   Он понимал, что рано или поздно всё равно бесславно сдохнет здесь, один. И никто не поможет, не спасёт. Но уж собственную смерть он видел иначе! Не в желудках вечно голодных тварей.

   Лучше уж броситься вниз головой со скалы. В реку. Бешеная вода унесёт тело далеко вниз по течению, где никакие голохвосты не достанут. Местным червям трапезу простить можно, голохвостам – ни за что!

   Впрочем, башкой вниз со скалы – это всегда успеется.

   ... ... Они подстерегали на тропе к скалам, вся стая. Тропу проторил сам Миррари: сколько лет возвращался к родной пещере одной и той же дорогой. И сейчас шел, тащил на плечах добытого семирога. Так... часть мяса изжарить и съесть сразу же, остальное – хорошо провялить на солнце. О зиме следовало заботиться летом, и никак иначе... Они даже не прятались! Зачем? Штук двадцать крепких, сильных самцов. Что против них родовой клинок и посаженная броня? Ах, да, ещё могучий разум наследника древнейшей галактической расы...

   Он напрасно сам над собой смеялся. Разум – великое оружие. Правда, надо ещё суметь его применить по назначению и вовремя, но это ведь опционально, не правда ли?

   Миррари спустил с плеч тушу, вытянул нож. Звери не торопились. Понимают, поганцы, что жертве деваться некуда. Прыгнуть бы... взлететь... Вот так вот с места. Раз, и ты уже наверху... Пусть их лезут следом по скалам, там проход такой узкий, что только по одному подняться можно, а уж одному глотку перерезать – милое дело.

   Звери вдруг резко, как по команде, задрали головы к скалам. Туда, куда так мечтал перенестись Миррари. Перенестись, и тем самым избежать неравной схватки со вполне понятным итогом...

    "Вы никогда не сумеете защитить свой мозг от телепатического проникновения, – учили молодых наставники. – Любой федерал-телепат, начиная со второй ступени третьего ранга, в ментальном поединке сделает с вами все, что пожелает. Поэтому главной вашей задачей должна стать не бесполезная трата сил и времени на создание защиты, которая все равно не поможет, а умелая маскировка, не позволяющая телепату определить ваше сознание, проникнуть в него и его уничтожить".

   Пригодилась наука, спасибо родным командирам. Миррари изгнал из сознания все мысли, все чувства, все надежды и страхи, и сделал это достаточно быстро и качественно. Он стал деревом, тянувшим жизненные соки из плодородной земли, он стал ручейком, выводившим неподалеку звонкую свою песню, он стал ветром, шелестящим в листве, хищной птицей, высматривающей добычу, облаком в небе, светом клонящегося к закату огромного солнца – он стал никем.

   И хищники не напали. Растерянно крутили своими уродливыми башками, нюхали воздух, тыкались носами во все стороны, но не находили добычи. Для них она исчезла, растворилась, пропала. Один зверь прошел совсем рядом с Миррари, даже задел того плечом. И ничего не сообразил.

   Еще бы ему было сообразить. Морда, заросшая длинной шерстью, не имела глаз. Эти твари оказались слепы, как новорожденные дети. Их выручала врожденная телепатическая восприимчивость. Но теперь помочь она уже не могла.

   Впрочем, сожрать семирога слепота им не помешала. Подчистую, до костей и самих костей. Миррари смотрел на пиршество в бессильной злобе, опасаясь даже мыслью шевельнуть. Стоило ему только нарушить невозмутимость, как несколько морд тут же прекращало чавкать и начинало телепатически принюхиваться. Приходилось растворяться снова...

   В пещеру Миррари вернулся далеко за полночь. Голодный, уставший и злой, но – живой. Теперь он знал, как избежать клыков проклятых ублюдков, а это дорогого стоило.

   Твари оказались сообразительными не в меру. Он выслеживали Иларийона с завидным успехом. Им понравилось отбирать у чужака добычу. Удобно устроились, что сказать! Зачем самим упарываться, загоняя еду? Можно подождать, покуда ее загонит ненавистный чужак. И отобрать, пользуясь значительным перевесом в когтях, клыках и грубой силе.

   Через несколько дней такой жизни Миррари понял, что защищаться хватит. Пора нападать! Отстаивать своё. Кто бы еще подсказал как... Федерал-телепат справился бы играючи, даже без подсказки инфосферы. Иларийону приходилось соображать самому, возможно, изобретая на ровном месте телепатический велосипед.

   Собственно, почему бы не отнестись к зверью как к десантникам-федералам? Те тоже объединялись в малые отряды посредством телепатии. Если удавалось вывести из строя одного, а лучше – пару, бойцов такого отряда, то все остальные испытывали шок, бьющий по мозгам не хуже плазмогана. Вплоть до того, что отряд рассыпался на безумных одиночек, действовавших исключительно на одних психокодах. Одиночки вполне могли превратить – и превращали!– бой в очень далекое от легкой прогулки событие. Но спаянный телепатией в единое целое отряд намного хуже обезумевших одиночных бойцов, это-то Миррари помнил.

   Местная стая, скорее всего, тоже что-то вроде такого десантного отряда. Каждый зверь сам по себе довольно уязвим. Слепой, мелкий, шерсть не такая уж и жесткая, проткнуть ножом вполне можно. Если убить нескольких, остальным через связывающее их всех телепатическое поле крепко достанется! Но как федерала не так-то просто пристрелить, если он – член отряда, так и здесь, скорее всего, придется проявить чудеса изобретательности. Интересно, если внушить им, здоровым, что они ранены и подыхают, они сдохнут? С телепатами в бою такой фокус не удавался, но федералы, особенно альфовцы с Геспина, в отличие от местного зверья, сволочи разумные, с богатыми традициями телепатического общения...

   Миррари обдумывал возможную атаку больше суток. И так прикидывал и этак, используя весь свой прежний опыт. Потом решил: пора. Хватит отсиживаться. Иду на охоту, и будь что будет.

   ... В лесу стояла безветренная тишина. Свиристели в листьях какие-то насекомые. Миррари их никогда не видел. Но, судя по звуку, они вырастали размером с ладонь, не меньше. А, может, это и не насекомые вовсе. Чужая планета, поди знай. Но свиристят красиво, иной раз заслушаешься. А еще, умницы, затихают, когда через лес бесшумно ломится кто-нибудь совершенно безразмерный, и тогда именно по этой мгновенной, липкой тишине, определяешь, что пора бежать без оглядки... По левую руку звенел поток, но воды не было видно за высоким, почти в рост человека, частоколом цветов. Цветами Миррари не уставал любоваться с весны. Они выскочили из-под снега едва ли не первыми и стойко переносили внезапные весенние метели с бешеным ветром и приличным морозом. Большие иссиня-фиолетовые бутоны с нежно-алой каймой по краям лепестков, толстый длинный стебель, резные, веером, листья... Миррари старался их не задевать, всегда стороной обходил, хотя тропинка через цветочное поле заметно сократила бы путь к родной пещере. Но... К чему топтать такую красоту? Пусть цветут.

   Семироги паслись за цветочным полем. Крупные пятиногие животные, сверху напоминавшие гигантский пятиугольник. Когда Миррари увидел их впервые, со скалы, глазам своим не поверил. Ожившая геометрическая фигура с ногами и рогами. Рогов было семь, из-за чего голова высоко задиралась вверх и назад, на спину. Спина у него покрыта жестким панцирем и брюхо тоже, но если удавалось попасть ножом в горло до того, как семирог втянет башку и лапы под панцирь, пир на несколько дней обеспечен. А если нет, то не повезло. Панцирь закрывался намертво. В закрытом виде дохлый семирог мог валяться бесконечное время, покрываясь мхом, как самый обычный камень. Собственно, Нижний лес в пределах досягаемости как раз и вырос вокруг таких 'камней'...

   Стая возникла внезапно. Миррари ждал нападения, и все равно почти попался. Звери обтекали валуны спрятавшихся семирогов, смыкали круг, крались, щерили внушительные клыки. Они поняли, что жертва насторожилась, и перестали таиться. Миррари чувствовал их бешеные злобные желания. Рвануться, выдернуть глотку, впиться клыками в теплую, издыхающую плоть...

   Миррари перекинул нож из руки в руку, огляделся. Заполошным ужасом метнулась мысль, тут же с презрением отброшенная: вот это я попал...

   И внезапно пришло спокойствие. Твердая уверенность, что тварям обломится. Что уползут они отсюда, скуля и воя. И впредь остерегутся даже след нюхать, не говоря уже о прямом нападении.

   Звери присели на задние лапы, озадаченные силой, невесть откуда взявшейся в ментальном облике чужака. Они смешно мотали заросшими длинным волосом мордами, словно переговариваясь друг с другом. Может быть, удастся разойтись миром? Нечаянная надежда сработала как запах страха, запах слабости. Стая бросилась рвать.

   Первого Миррари полоснул ножом по желтому брюху, второму выдал пинка по хребту, от третьего увернулся... Все планы, любовно выстроенные прошлым вечером, полетели в утиль. Иларийон кружился, прыгал, приседал, едва поспевая уворачиваться: контролировать положение своего тела в пространстве, воображаемое и реальное, оказалось невероятно сложно. Руку обожгло свирепой болью: успели полоснуть когтищами, успели, гады... Нож выпал из ослабевших пальцев. Миррари упал, хватая клинок другой рукой... звери сомкнули кольцо, торжествующе взрёвывая...

   Зря. Зря сцепился, зря не ушёл... теперь порвут... и тогда – вслед за отчаянием и смертным ужасом Иларийон выдрал из личной памяти огонь, яростную погибель термоядерного взрыва... Однажды, безумно давно, в звездной жизни, утраченной навсегда, их флот сжигал планету федералов... термоядерными боеголовками планетарного поражения... со стороны, из космоса, это выглядело красиво и правильно... записи с поверхности планеты выдали иную картину: полный хаос, вскипающий океан и сошедшее с ума небо...

   Звери резко остановились, будто налетели на гранитную скалу. Взвыли. Поджали свои тощие, в репьях, хвосты и бросились наутек. Миррари мстительно генерил им вслед все прелести ударной волны.

   Он выждал, пока вой не стихнет вдали. Потом поднял добычу и пошел домой. Не таясь и не прячась. Пусть знают, позорники, кто здесь повелитель природы и хозяин леса!

***

Водопадик звенел, разбивая солнечный свет тусклой радугой. Вода летела в клочьях белой пены, ледяная до судорог. Миррари подставил располосованную руку под поток, сжал зубы. Рана чистая, но кто их, тварей, знает, как давно они свои когти мыли, чем дезинфицировали и кого ими рвали перед этим.

   Так... свести края... примотать подручными средствами – широким листом да сушеными жилами. По-хорошему, не помешало бы зашить, но шить нечем. Хорошо, хоть сухожилия не задеты. Было зверски больно, приходилось терпеть. Никто не видит, нет никого вокруг, можно и заплакать. Но Иларийон упрямо стискивал зубы, не позволяя боли прорваться слезами. Раскисни, – сразу погибнешь. Погибать не хотелось.

   И потому он терпел молча.

   К вечеру стало плохо. Рана вспухла, сочилась сукровицей, болела. Миррари сидел на каменном пятачке перед входом в пещеру, опираясь спиной о скалу, смотрел в закат, трясся в ознобе и понимал, что ему конец. Как там терране выражаются? Он забыл слово, но помнил, что это какой-то маленький пушной зверек со Старой Терры, материнской планеты одной из рас-основательниц Федерации, Человечества. Как апофеоз всех неприятностей, какие только могут случиться с человеком и миром.

   Закат угас. Звезды смотрели сверху вниз, холодные и равнодушные, недоступные. Человеческое Солнце издевательски подмигивало. Маленькая такая, тусклая дрянь...

   Миррари стиснул зубы. Уже ничего нельзя было сделать. Оставалось только набраться сил и терпеть. Организм либо сам справится с бедой (не может не справиться, должен справиться! ) либо нет. Во втором случае нечего переживать, а в первом – надо бороться. Другой вопрос – зачем?

   Зачем жить здесь, зачем жить вообще? Одному, на дне гравитационного колодца, среди дикого зверья, безо всякой надежды на спасение? Зачем?

   Ответа не было. Лишь звучал в измученной душе мамин голос, родной до боли: "Расти большой, малыш. Расти большой..." Он всегда оставался для нее малышом. Это безумно раздражало, ну, какой он, к хаосу, малыш, он – воин, принявший на себя Имя Семьи, пилот-десантник с боевыми наградами. Но обижать родителей – бесчестное дело, приходилось терпеть.

   Каким же дураком он тогда был! Сейчас бы кто погладил по голове, утешил боль, шепнул бы уверенно: "Все будет хорошо, малыш..."

   Миррари не выдержал, ткнулся лицом в колени. Мама... Вот к кому он вернется, когда и если выживет, когда и если его наконец-то отыщут ребята из Службы Изысканий. Вот кто важнее всего во Вселенной. Важнее чести, важнее мести, важнее всей этой кровавой бойни с чужими, хоть разумными, хоть неразумными...

   Мама.

    "Расти большой, малыш. Расти большой..."

   Миррари вскинулся. Он почти услышал наяву мамин голос, услышал так, будто она стояла рядом и ему улыбалась... Нет... привиделось... в бреду.

   Звезды равнодушно смотрели со своих высот. Недосягаемые, холодные, чужие. Солнце родного мира среди них не разглядишь. Ядро Галактики отсюда не видно.

   "Если выживу, вернусь", – яростно пообещал им Миррари.

***

День...

   Тусклый холодный день с промозглым туманом, залившим деревья по самые маковки. Туман плещется у каменного карниза, пытается подняться и хлынуть в пещеру, но у него мало что получается. А над туманом – прозрачная синь осеннего неба и громадная бурая туша местного солнца.

   Рука заживала скверно. Шрамы вспухли уродливыми валиками, пальцы двигались неохотно. Миррари упорно разрабатывал кисть: калеке здесь верная смерть.

   К осени рука восстановилась настолько, насколько смогла. Пальцы все еще двигались несколько скованно, но Иларийон раз за разом вкладывал в них нож. Навыки резьбы, полученные в детстве, пригодились сполна.

   Не хотелось умирать. Не хотелось сдаваться. Не так воспитали!

   Когда-нибудь расступится же безжалостное небо, пропустит корабль Службы Изысканий! И что найдут, что увидят поисковики? Останки труса, не сумевшего выжить?

***

... Осенний день баловал теплой погодой. Сколько их, наполненных приятным теплом, оставалось до начала первой пурги? По опыту прошлой осени, той самой, в которую Миррари свалился со звезд на догорающем истребителе, первая метель придет дней так через двенадцать, а то и вовсе через десять. Именно так и случилось тогда. Тепло, красота, ласковое солнышко. И все закончилось внезапно, буквально в течение одного дня. Сначала – резкий холод, секущий листву. Затем – ураганный ветер и метель, жнущая леса. Деревьям что. Полегли под сугробы, весной распрямились. А вот каково без запасов зимовать было, не хочется даже вспоминать. Тогда-то Мирррари и познал на собственной шкуре, что такое настоящий голод. Не тот голод, когда слегка тянет в животе, но пойти в трапезную лень. И не тот голод, когда на полигоне во время динамических тренировок по выживанию тащишь на себе полный боекомплект, а до привала еще как до центра галактики на карачках. Нет.

   Просто ты ложишься спать голодным, совершенно точно зная, что утром проснешься голодным, и что днем тоже будет совершенно нечего есть, а ужин с доставкой на дом заказать будет абсолютно негде...

   ...Туман держался до середины дня, потом истаял, воспарил в небо, пропал. Миррари собрался, пошел вниз, в лес, проверил ловушки – увы, они оказались пустыми. Миррари присел на вылизанное ветром до белизны, бревно. Долго смотрел на цветы, смотрел и не видел их, с привычной ненавистью думал о проклятых федералах, чтоб их всех разорвало в клочья. Половину мегахрона назад их обнаружили поисковики Палькифаля. Ровно половину мегахрона. Две звездные системы. Собственно Солнце с материнской планетой и несколькими колониями. И одну из ближайших к тому Солнцу звезд, запамятовал название.

   Надо было тогда взрывать к хаосу обе эти звезды, глядишь, сейчас жилось бы спокойнее... Но умники-ученые перемудрили сами себя, решили оставить все как есть, наблюдать. Любопытно им стало, что же из этого странного народа получится и получится ли вообще.

   Донаблюдались. Из двух планеток всего за половину мегахрона вымахал такой монстр, что пол-Галактики уже от него тошнит. Еще и побег ядовитый отпочковался, Радуарский Альянс, тройственный союз потомков терранских и оллирейнских колонистов с местной формой разумной жизни, с вуисками. Этим же умникам-социоинженерам хоть бы что: продолжают наблюдать. Взять бы какого-нибудь из них за глотку да и высказаться в низких выражениях о том, чем он и предки его думали, когда дозволяли. Определенно не головой!

   Миррари дернул ворот. Злоба душила. Злоба, накачанная поколениями воинов, сражавшихся на дальних рубежах именно с федералами. Иларийон не помнил имен, ему достались в наследство только чувства.

   Валем. Кат-уорнери. Санпоралем. Альфа-Геспин.

   Одного пункта самого по себе уже достаточно с лихвой, а их было четыре.

   Потому с пленниками не церемонились. Не так уж и много федералов попадало в плен, по совести говоря. Телепаты-федералы без поддержки своей инфосферы сразу дохнут, остальные, кому по статусу положено, со стоп-психокодом в голове, как раз на такой вот случай. Ты к нему, а он уже не здесь и глаза пыльные. Вот и попадались совсем не те, кого хотелось бы за глотку подержать. Впрочем, разницы особой... та же тварь, из того же гадючьего гнезда... видел Миррари как-то гадюк, еще в детстве, когда интересовался ксенобиологией... с тех пор Земная Федерация ассоциировалась у него именно с шипящим змеиным клубком. Очень уж образ подходил. Вот им что символом своей цивилизации сделать надо бы, гадюшник. В самый раз.

   Но ту девчонку Миррари запомнил. До сих пор аж в затылке свербило от ее взгляда. Обыкновенная девчонка, не боец даже. Выкатилась под ноги десантной группе с плазмоганом, где достала только. Ручонки слабые, еле удерживала тяжелое оружие. Не повезло ей умереть сразу. Вообще не повезло. Даже не ранила никого, иначе хоть смысл был бы... Никому из вышестоящих она не нужна оказалась: низкий общественный статус, нетелепат...

   Ее выкинули в космос. В старом скафандре. Чтобы смерть слишком легкой не показалась. Заряд в лоб или поцелуй вакуума – это для других. Федералам такой милости не полагалось.

   Так уж вышло, Миррари встретил ее последний взгляд. И она сказала – ему единственному и сказала, будто он один там был! – "чтоб ты сдох, сволочь".

   Спокойно так, устало, даже без ненависти. Чтоб ты сдох. И шагнула в шлюз. Просто шагнула, как к себе домой. Хотя знала, не могла не знать, что конкретно ее ожидает: несколько суток мучительной агонии в невыносимом безмолвии открытого космоса. И от нее, кстати, ни одного проклятия не дождались, все несколько дней, до самого конца. Не то, что проклятия – слез, стона, всхлипа! Боевой гимн десанта Земной Федерации. И – слабеющее дыхание в тишине.

   Именно тогда Миррари впервые понял, что федералы не такие уж уроды, как ему представлялось вначале. Им тоже были знакомы гордость и честь. И умирать они умели. Даже такие никчемные, как та девочка.

   Сколько их прошло потом через тот шлюз, а вот эта, первая жертва, впечаталась в память на всю жизнь. Миррари рад был бы забыть, да не мог. И ведь передастся же картинка потомкам, не с тем знаком передастся, с каким бы надо! Но что он мог сделать? Генетическая память формируется под воздействием сильных душевных волнений. Все пережитое сжимается в единое чувство, сохраняется и передается потомкам единым блоком. Каким бойцом станет правнук, если его сомнет ненужное чувство к врагу?..

   ..."Чтоб ты сдох, сволочь", – сказала она тогда. "Вот и подыхаю теперь, – угрюмо думал Миррари, бесцельно вынимая и втыкая в твердое дерево нож. – Ты довольна? Вряд ли ты назовешь расплату несправедливой. Еще бы тебе не быть довольной. За пару наполненных страданиями суток, – вся жизнь безо всякой надежды на возвращение. Тебе бы понравилось..." Он помнил всех. Они получали по заслугам. Возраст, профессия, пол – не имели значения. Раз берешь в руки оружие, значит, знаешь, на что идешь. И что пощады не будет. Впрочем, военные всегда шли отдельной дорогой. Как раненый альфовец с Геспина. Этот даже в полубессознательном состоянии умудрился прихватить с собой двоих. Альфовцев после того случая Миррари предпочитал добивать с расстояния. Контрольным в голову. И подходить к телу только тогда, когда сканер покажет полное отсутствие жизни. Но никто из них не казнил память так, как та девчонка...

   Он не знал ее имени, не удосужился узнать. Остальных – знал и помнил, а ее – нет. Впрочем, чем бы оно помогло, то имя? Особенно здесь...

***

... На лес внезапно упала тишина. Резкая, обвальная. Мир вокруг словно бы замер, съежился в страхе, и даже деревья, кажется, заметались, не зная, куда бы им отступить, где бы схорониться. Миррари подскочил, как ужаленный. Засиделся, дурень, замечтался! И тут явился зверь.

   Даже не так.

   ЗВЕРЬ!

   Громадная туша, бесшумно перетекающая между стволами. Бесшумно до поры, до первого приступа неуправляемой ярости. Громадная зверюга мирно щиплет себе свою травку, никого не трогает и вдруг – ррраз, взрывается бешеным ревом, калейдоскопом клыков и копыт, и горе тому, кто окажется рядом. Затопчут и не заметят.

   Миррари видел эти приступы всего два раза и понятия не имел, что провоцировало их. Первый раз Миррари взлетел на скалу со скоростью истребителя – инстинкт самосохранения помог. На скалу и сразу в расщелину, зверь долбился рогами в гранит, долбился, устал и убрел туда, откуда приперся... где-то к концу следующих суток. Следы в камне остались нешуточные.

   А второй раз, уже в лесу, Миррари испробовал зверской ярости, в непосредственной, так сказать, близости... бластер не спас. Шкуру не продырявишь, в противолазерной броне она, эта шкура, не иначе. Собственная ловушка помогла, провалился в яму. Тварь же с бешеными воплями унеслась дальше по прямой, не хватило куцего умишка по полянке покружить, потоптаться копытцами, каждое из которых размером с добрый глайдер...

   ...Если сидеть неподвижно, может, ничего не случится. Рыло гиганта опустилось, зачавкало в траве... ну, замечательно, расчудесно, хорошо, а сколько сидеть-то, изображая из себя пень? Скоро закат, а после заката в лесу, сами понимаете, делать нечего. Надо убираться.

   Миррари медленно, осторожно потек с бревна. Плавными замедленными движениями, как учили когда-то, тренируя выносливость. Только бы не спугнуть, только бы не вызвать реакции... Зверь чавкал, счесывая дерн до самого суглинка, стегал себя по бокам толстым хвостом. "Ох, и мяса там, – мелькнуло в уме, – в одном только хвосте мяса на ползимы, не меньше..." Правда, то мясо еще исхитрись добыть. Нет уж, не будем его добывать, пускай живет. Меееедленнно так, плаааавненько, в сторонку...

   Зверь вздернул рогатую морду. И взревел дурным голосом. Скотина! Учуял!

   И все же Миррари успел отскочить. На одних инстинктах, нечеловеческим напряжением. Прыжок вышел отменный, с места и в сторону, за спасительные... – спасительные ли? – стволы необъятных деревьев. Зверь промахнулся, еще бы, при таком-то весе, и влетел прямиком в цветы. Урррод! Растопчет сейчас всю красоту, как есть растопчет, чтоб его разорвало, чтоб ему... когда теперь цветочное поле восстановится... сколько лет пройдет...

   И вновь разнесся по лесу дикий вопль, но уже не яростный – страдающий. Миррари смотрел во все глаза и боялся шевельнуться.

   Цветы ожили. Гигантские, в руку длиной, головки раскрылись и теперь стремительно жалили ворочающееся тело. Настолько стремительно, что глаз не поспевал следить, видел лишь размазанное в ленту движение. Несколько мгновений и от громадной туши ничего не осталось. Ни-че-го! Даже копыт с рогами. Даже костей!

   Миррари почувствовал, что это уж слишком. Его накрыло истерическим смехом.

   Он оперся о ствол, цеплялся пальцами за шероховатую, испещренную трещинами кору, и смеялся, смеялся, смеялся. Пока не вывернуло наизнанку в жестоком спазме.

   Цветочечки, язви их в корень до семисотого колена!

   Красота великолепная.

   Мать ее...

   Миррари не замечал, как шевелится, вспухая, земля, как выстреливают из нее молоденькие побеги. Стебельки короткие, тонкие, пока еще тонкие, но на каждом – такой же бутон, уменьшенная копия старших. Наверное, под землей хоронились... корни... грибница... тело... которому требовалось мясо, чтобы дать рост давно созревающим почкам.

   Внезапно ожгло бедро. Боль была... словами не описать. Иларийон отпрыгнул и только потом посмотрел, в чем дело.

   Росток. Мелкий, но уже с цветочком, и по стеблю что-то передвигается, какой-то ком... ну да, какой-то! Клок его, Иларийона, собственной плоти, выдранный из бедра!

   Да чтоб им...

   Он поспешил убраться. От цветочного поля и из леса. Как можно быстрее, домой, в родную пещеру. В безопасное место. На скалах такие цветочки вырасти не могли.

   ... Рана оказалась небольшой, но очень глубокой, едва ли не до самой кости. Миррари долго держал в руках колбочку из аптечки. Аптечку он берег на самый крайний случай, предпочитая обходиться силами тренированного организма. Аптечка – это уже совсем когда деваться некуда. Вот как сейчас. Рана слишком глубокая и слишком узкая, чтобы ее можно прижечь. Не ковырять же ножом по живому! Миррари решительно вскрыл колбочку. Тонкая серебряная пыль опустилась на рану. Ударило копьем внезапной боли... Впрочем боль тут же унялась. А рана начала заживать буквально на глазах

   Наутро Миррари взял плазмоган, спустился в лес, к речке, и не пожалел остатков заряда, выжег цветочные берега дотла.

***

Шёл снег.

   Первый серьезный снег в этом году. Он срывался и раньше, но быстро подтаивал. Земля отдавала накопленный за лето жар и не торопилась замерзать. Но все хорошее рано или поздно заканчивается. Долгую осень сменила зима.

   Ветер с утра гнул деревья, а снег шел косой стеной, размывая день в сиренево-смуглую сумрачную мглу. В такую погоду по лесу бродить нечего. Только и остается, что сидеть в пещерном уюте, у костра... день за днем.

   Миррари поворошил угли длинной веткой, метнулись по потолку багровые блики. Как там птички, готовы ли? Глина высохла и потрескивала, значит, готовы. Теперь аккуратно – чтоб не разбить прежде времени – выкатить несколько штук из жара, дать остыть. Остальное – назавтра. Утихнет же эта метель когда-нибудь. И тогда можно будет пойти на охоту. Чтобы запасы не трогать как можно дольше. Успеется, зима здесь долгая.

   Прогоревший костер отдавал багровое тепло. От стен несло промозглой сыростью, затхлым запахом плохо проветриваемого жилья. Высокий свод терялся в полумраке, но даже невидимый, ощутимо давил на сознание. Не дело человеку отсиживаться в камнях! То ли дело – открытый всем ветрам склон, высокое небо и лес под ногами... Но долго там не проживешь. Особенно ночью и особенно зимой.

   Полог, закрывавший вход в пещеру, трепало: ветер не собирался утихать. Поневоле думалось о стае мохнатых ублюдков, которые не пожелали покидать лес, остались зимовать практически под боком. Странно, что ни один зверь не рисковал подниматься наверх. Будто знал, что тут ему не обрадуются. Хотя откуда бы им знать это? Зверь, он и есть зверь. Неразумный то есть.

   Миррари обдумывал, что делать, если стая все-таки решит заявиться в гости. Несколько ловушек на тропе и перед входом в пещеру он соорудил, теперь бы самому в них не попасться. Мысль о защите телепатической, поначалу отброшенная, обрела строгий порядок ежедневного ритуала: каждое утро Миррари обходил свои каменные владения и думал об огне, о всепожирающем огне, выжигавшем все живое в мертвый пепел. Наверное, стаю этот воображаемый огонь впечатлял: не лезли. Выли в лесу, поодаль от скал, но к самим скалам не лезли.

   Метель бушевала без малого суток восемь. Потом снег стал сыпаться реже и реже, толстое одеяло облаков истончилось, разорвалось лохмотьями и разошлось в стороны, открывая тусклое, сизое от мороза солнце. Миррари надел снегоступы, отправился в лес.

   Деревья стояли согнувшись. Их будет гнуть всю зиму, ниже и ниже, пока совсем не укроет снегом, причем с изрядной горой. До самой весны с порога родной пещеры будет великолепно просматриваться даль до самого горизонта – унылая белая пустыня, лишенная жизни. В ясный и морозный день, разумеется. В метельный и снежный в двух шагах ничего не увидишь.

   Миррари собирал хворост. Несмотря на внушительные запасы, сделанные за лето, лишние вязанки в тягость не будут. Места в пещере хоть отбавляй. А пойдешь на поводу у лени, потом после десятой по счету метели наплачешься откапывать. Не сам ли недавно тяготился бездельем? Теперь работай, да успевай, пока погода звенит.

   ... Свирепый ветер повалил дерево, вывернул его с комлем, оставив внушительную яму, наполовину засыпанную снегом. Миррари ходил вокруг могучего ствола, пытаясь сообразить, как бы его дотянуть к дому. Задача казалась непосильной. Распилить? Ага, сейчас, ножом. Можно лазером разрезать, но... заряд... заряд лучше приберечь. Зимой, редкими ясными днями, батарея сутками от солнца подпитывается, да и то, хватает ненадолго, костер разжигать, если потухнет. Так-то в пещере температура постоянная, особый микроклимат. Но если в летнюю жару пещерный микроклимат в самый раз, то зимой хоть вешайся: холодно. Снаружи намерзнешься, потом дома сидишь, зубами клацаешь. Только огонь и спасает. Миррари еще раз обошел ствол. Он и раньше слышал какой-то царапающий скулящий звук, но как-то без внимания оставил, а тут разглядел: дерево придавило зверя. Одного из тех самых безглазых тварей, что так доставали все лето. В последнее время они, правда, притихли, старались больше не нарываться. Но и Миррари не зевал. Вот и в этот раз стремительно обернулся, настороженно вслушиваясь, внюхиваясь в молчаливый, пришибленный морозом лес. Где один хищник, там, как правило, ошивается и вся стая. Только стаи голохвостов сейчас для полного счастья и не хватало.

   Отобьемся, если что. Но не вздумали бы со спины атаковать... навалятся толпой, сожрут.

   Зверь лежал обреченно, даже не дернулся, хотя врага, конечно, учуял. Миррари чувствовал его страх как свой собственный. Сколько же этот гаденыш тут лежал, придавленный? И почему своих рядом нет. Интересно, можно ли вытащить... Теоретически, снега много выпало, может быть, просто придавило, а так-то кости целые. А что своих рядом нет, может, и к лучшему. В таких стаях больных да увечных просто и без особых затей жрут.

   Сам Миррари предпочитал хищников – любых – не жрать. Брезговал. Хотя с голодухи, понятно, сожрешь все, до чего дотянешься. Но если есть выбор, то хищников лучше не трогать. Мало ли какие у них там паразиты в кишках и мясе из-за неправильного режима питания!

   Мясо в любом случае лучше выдерживать в костре, при высоких температурах, и как можно дольше. Чтобы уж наверняка. Миррари старался не думать о своих собственных паразитах, возможно, подцепленных на этой милой планетке. Пока со здоровьем проблем не намечалось. Будем надеяться, что проблемы не возникнут и впредь.

   Придавленный зверь вдруг вскинул слепую морду и обреченно взвыл.

   – Эх ты, бедолага, – сказал ему Миррари, и сам поразился своему хриплому, сорванному вынужденным молчанием голосу. Надо будет позаботиться как-нибудь на досуге... песни попеть, что ли... или просто орать в свое удовольствие... Мысль мелькнула быстро и так же быстро пропала.

   Надо помочь зверюге выбраться. Не все же время убивать их... пусть живет.

   Миррари прилаживался, как сдвинуть проклятое дерево и при том не получить зубами от спасаемого (никакой благодарности тут не дождешься, это само собой), а сам думал. Воображение у тварей богатое, причем крепко завязано на физиологию. Тогда, летом, когда пришлось пугнуть стаю воображаемым огнем, по лесу потом валялось несколько трупов с вполне реальными ожогами. Интересно провести эксперимент. Даже если у этого экземпляра поврежден позвоночник, если внушить ему, что все в порядке, перелом – срастется?

   Но для начала надо сдвинуть проклятое дерево. Ну или хотя бы его приподнять...

   После нескольких неудачных попыток это, наконец, удалось. Мысленный пинок, и зверь пополз, выгребая всеми лапами. Успел да не весь: ствол вывернуло обратно, он грузно плюхнулся на прежнее место и придавил голый, в серых чешуйках, хвост. Воздух разодрало отчаянным визгом.

   – Ну, приятель, – сказал Миррари, вынимая нож, – извини. А ты как думал? Ничего. Без хвоста прожить можно... Лежать!!!

   Команда подействовала. Миррари не знал, надолго ли. Поэтому одним движением оттяпал придавленный хвост, и тут же отскочил назад и вверх, на ствол (а куда отскакивать – продумал заранее, по привычке уже, на всякий случай). И вовремя: пасть клацнула аккурат в том месте, где Иларийон только что был. Чуть замешкался бы, и остался б сначала без ноги, а потом уже и без всего остального...

   Зверь поднялся. Его мотало из стороны в сторону, но на лапах он все-таки держался. Значит, не было перелома, просто придавило, бывает. Или был перелом? Да как узнаешь...

   – Иди, – велел ему Иларийон. – Иди отсюда. Пош-шёл!

   И тут же сам понял, что лучше бы убраться самому, пока он не созвал своим воплями всю стаю.

   Миррари спрыгнул по ту сторону ствола, подхватил на закорки вязанку, – чтобы день совсем уж даром не прошел, – и пустился домой, напряженно ожидая погони. Погони не было. Но напряжение не отпускало до самого порога родных скал...

   Позже, у костра, обгладывая кость, Миррари вспоминал дневной лес и улыбался, сам не зная, чему.

   Дни шли, безликие в своей одинаковости. Миррари вел им счет, вырезая на деревянных столбиках фигурные выемки. Внутреннее упрямство заставляло делать эти столбики с филигранной ажурной точностью.

   Однажды Миррари вырезал из все того же дерева фигурки семьи – мужчину, женщину и детей разного возраста. Сделал им правильный дом в виде цветущего дерева химм... увидел бы кто из сослуживцев, живот надорвал бы от хохота. Совсем с ума съехал десантник, в куклы играется... Но злая насмешка над самим собой прогоняла тоску не настолько долго, как того бы хотелось.

   Время шло. Никто не появлялся. Ни Служба Изысканий, ни девушка на подбитом истребителе, ни враги. Чувства постепенно переплавились в глухую неизбывную тоску.

   Иногда Миррари с отчаянием думал: пусть хоть кто-нибудь сюда явится! Кто-нибудь, с кем можно заговорить и услышать ответ. Не обязательно женщина и не обязательно человек. Иларийон обрадовался бы даже федералу-гентбарцу.

   Безжалостное Небо не торопилось внимать его молчаливым метаниям.

   Жизнь постепенно теряла всякий смысл.

   Но огонь в пещере пока еще горел.

ГЛАВА 2

Ранней весной, когда солнце наконец-то пробилось сквозь толстую пелену облаков, над горами возник знакомый тяжёлый гул. Он возрастал и возрастал, пока не стал нестерпимым. Иларийон выскочил из пещеры: точно!

   На Нижний лес падал космолёт из внешнего мира.

   Иларийон узнал хищный силуэт универсального одиночного истребителя Земной Федерации. И дела у пилота шли плохо. Сейчас ка-ак мякнется о скалы. И – в мясо… Но, может быть, удастся поживиться чем-нибудь ценным. Сигнал-пульсатор вырубить, чтоб федералы не нашли, например. Мало радости спасаться из пещерной жизни прямиком в плен. Не пощадят!

   А улететь отсюда на неисправной вражеской машине за гранью самой смелой фантазии. Нет уж, будет реалистами. Гнить на планетке придётся и дальше, но, возможно, с чуть лучшим комфортом, чем раньше.

   Иларийон быстро собрался, прихватил оружие, – вот что значит, мозги в черепушке держать! Давным-давно мог посадить батарею в ноль, но нет, берёг, трясся над нею, добывал огонь самым маразматическим способом из всех возможных: трением. Теперь пригодилось. Если пилот-федерал выжил, придётся драться. И, желательно, сохранить поганцу жизнь без серьёзных травм. Враг, ублюдок, но – не голохвост, уже счастье.

   Тоска по разумной речи перебивала голос рассудка, советующий вражину просто и без затей, ножом по горлу, прикончить. Потому что проблем не оберёшься с ним. Подлая мелкая сволочь, как любой федерал, да не приведи Небо, если ещё гентбарец-кисмирув. Этот подвид врага – самый, пожалуй, склочный из всех.

   … Истребитель врылся носом в болото, до того пропахав изрядную дорожку по лесу, и теперь медленно погружался в бездну. Нечего лезть, можно не выбраться. А где пилот? Не было видно следов отделения спасательной капсулы. Значит, пилот внутри. Может быть, ещё живой. Но, судя по тому, что никаких попыток выбраться проклятый федерал не предпринимал, скорее всего, на ложементе управления лежал его труп.

   В Просторе так: или живёшь или дохнешь сразу.

   Федералы обычно летают в ментальном слиянии, группами. Если удаётся нарушить их единение, группа распадается на травмированных обрывом телепатической связи одиночек, с которыми легче справиться. Не – легко! А – легче, чем с группой. Принципиальная разница.

   Где же этот гад? Неужели всё-таки сдох? Как невовремя. Поговорить по душам очень хотелось.

   Вражеского пилота Иларийон нашёл метрах в десяти от тонущего корабля. Спасательная капсула всё-таки выстрелила, но позже, чем нужно, и приземление получилось очень жёстким. Оболочка капсулы развалилась, но основной удар всё же успела погасить. Тело лежало лицом вниз, раскинув руки и ноги. Без брони.

   Иларийон поневоле поморщился. Идиот! Кто в бой без брони летает. Кто этого, Небо прости, умственно неполноценного без брони к полётам допустил? Ну, хоть не гентбарец, те мелкие и тощие, ручки-ножки тростиночками. Живой он там или как?

   – Эй. Эй, ты… – собственный голос прозвучал в стылом воздухе глухо и по чужому дико. – Ты живой там?

   Молчание. Может, помер. А может, притворяется дохлым! Но делать нечего, проверить как-то надо. Иларийон подошёл поближе, попинал – слегка – ногой безжизненное тело. Тело даже не думало реагировать.

   Точно, помер. Или без сознания. Иларийон остановился возле бритой головы раненого. Лысый череп с татуировкой во весь затылок ни о чём не говорил, у них к волосам отношение полностью наплевательское. Хоть косы отращивай, хоть вообще без волос ходи, лишь бы в бою не мешало. Федералы, что с них взять. Уроды во всех смыслах сразу.

   Иларион осторожно наклонился, пытаясь понять, дышит враг или не дышит.

   И в тот же миг угодил в смертельный захват!

   Спасло только то, что федерал был ранен, и сил довести до конца задуманное убийство ему не хватило. Сник раньше, чем у Иларийона закончился воздух или всерьёз хрустнули позвонки. Круги под глазами, мертвенная синева на висках говорили о том, что рассогласование с общим ментальным полем своей группы далось ему очень нелегко. Скорее всего, микроинсульт там. Возможно, не один. Скверно. В условиях натурального пещерного быта такое либо само как-то зарастёт, с инвалидизацией разной степени тяжести, либо в первые же дни доконает с гарантией.

   Яркий голографический просверк привлёк внимание. Иларийон, всё ещё держась одной рукой за горло, второй разодрал до конца рукав и увидел на предплечье вражеского пилота татуировку. Точнее, девять круглых печатей.

   Альфа-Геспин!

   Девять «альф», полных девять кругов обучения. Космодесант, элита армии Земной Федерации. Что он в пилотах забыл – да чёрные дыры знают, что! Неважно.

   Важно, что с ним, даже с раненым, делать нечего. Болит шея, Иларийон? Болит. Чего тебе ещё надо? Доставай нож, по горлу и в болото ублюдка. Благодарности от него не дождёшься, а вот неприятностей…

   Солнце ушло в плотные тучи. Подмораживало, лужицы от растаявшего в момент падения чужого истребителя снега начали схватываться тонким ледком. И где-то вдалеке – пока ещё вдалеке! – возле Первого ручья, если судить по звуку, взбудоражил морозный воздух характерный полулай-полувой.

   Голохвосты.

   Только их здесь сейчас и не хватало для полного счастья…

***

Иларийон не раз и не два поблагодарил судьбу за то, что вражеский истребитель свалился в болото именно утром.

   Здесь же сначала нужно сделать волокушу из гибких ветвей, железных от мороза. У местных деревьев интересный цикл развития: на зиму они склоняют макушки до самой земли, выгибаясь этакими гигантскими дугами, иногда на одном стволе можно наблюдать несколько таких арок, уменьшающихся к макушке. Все биологические процессы в них замирают, а кора становится очень жёсткой. Если срубить такое дерево зимой, хорошо выдержать на морозе, оно сохранит свои железные свойства, и стволы можно будет использовать для обустройства своего пещерного дома…

   Ключевое слово «если». Рубить бесполезно, только резать. Лазером. А где взять энергию? Зарядных станций для плазмоганов и лазерных ножей поблизости ровно ноль.

   И всё же инстинкт самосохранения задавил жадность. К тому же враг подвёз с собой мини-плазмоган «точку» с полным зарядом, вибронож с зарядом на две трети и небольшой, в ладонь размером, плазменный резак-карандаш, опять же с полным зарядом. Удивил, так удивил. Ведь от долбохлёба, не надевшего на боевой вылет броню, следовало ожидать и полного пренебрежения оружием!

    От холодного оружия Иларийон федерала тоже избавил. И вообще от всего, что могло бы сойти за оружие. Хотя иллюзий он не питал: альфовцев учат драться всем, что под руку попадётся. Он тебе глотку вскроет чем угодно, даже тем, что никогда не догадаешься как приспособить под убийство. Может, всё-таки ножом да в болото?

   Вой голохвостов приближался. Иларийон работал.

   Когда он переложил раненого на волокушу, тот внезапно раскрыл глаза. Мутный взгляд, ни искры разума, сплошная ненависть.

   – Слышишь? – сказал ему Иларийон и дал несколько мгновений насладиться переливами охотничьего клича голохвостов. – Начнёшь дурить, сожрут заживо. Брошу ведь! Пока они будут пировать, уйду.

   Слова их поганого эсперанто обжигали язык. Но в Земной Федерации все знают эсперанто, кроме жителей совсем уже глухих миров, куда цивилизация не особо-то ещё добралась. Впрочем, выходец из федеральных епеней, угодив в армию, язык выучит в первые же полгода. Эсперанто прост в освоении, легко цепляется, особенно обсценная его часть. Это вам не Старшие Баллады без правильной наследственности разбирать!

   Непонятно, понял ли федерал сказанное или нет. Но глаза он закрыл. Без сознания или опять выжидает удобного момента? А, к чёрным дырам всё, спасаться надо!

   Первая часть пути по низинному лесу прошла относительно легко. Потом начался подъём, и если бы много зим подряд Иларийон не таскал этим путём наверх всё, что считал нужным: брёвна для стройки, добычу, хворост, – сейчас здесь бы дорога для его ноши и закончилась. Нереально поднять на верх на собственном горбу тело в две трети собственного веса. Очень опасное тело, прямо скажем. Оно в бессознанке сейчас, периодические вспышки разума подхватывают свежую память о недавнем бое, вместе с ненавистью. Умножим всё это на подготовку, самую лучшую, и – голохвосты всё-таки симпатичнее! С ними знаешь, как управляться. А с этим…

   Иларийон сам не знал, почему не убил. Разумнее было бы именно убить. И продолжить бессмысленное существование в одиночку, когда некого обложить по предкам и не от кого услышать ответные матюги…

   Из летних побегов железных деревьев получались отличные верёвки. И когда есть мозги, то оборудовать всё, необходимое для подъёма разных тяжестей по пути к родной пещере, не трудно. За годы одиночной жизни система отшлифовалась до безупречности.

   Хорошо, что сейчас не глубокая зима с сильными морозами и буранами. Жаль, что не лето. Всё-таки температура воздуха ниже температуры таяния воды, а это означало, что раненый без обморожений не обойдётся. Ну, кто помешал этому альтернативно умному активировать перед вылетом броню?! Вломить бы его командирам, которые развели среди подчинённых такой лютый бардак. Со своих Иларийон требовал жёстко, кулаком и чёрным словом. Не было случая, чтобы кто-то возражал или делал назло.

   Зверь возник бесшумно. Соткался из косых теней, падавших от поредевших к скалам деревьев. Голохвост! Крупный.

   Он стоял, поджав одну лапу, водил заросшей шерстью мордой, нюхая воздух. Разведчик. Сейчас взвоет, и на его клич подтянется вся стая. Будет бойня.

   Иларийон положил ладони на рукояти ножей, своего и отобранного у федерала. Швырнуть клинок можно будет только один раз. Дальше придётся разрядить трофейную «точку» в стаю, они в последнее время уже не очень-то боялись воображаемого огня. Ах, как неудачно, как невовремя! Если бы проклятый голохвост появился чуть позже, когда Иларийон со своей ношей уже поднялся бы на первый ярус! Твари не очень-то жаловали скалы, даже в охотничьем раже наверх не лезли, предпочитали бегать и выть внизу.

   Но зверь явился тогда, когда явился. Что уже теперь. Сейчас он откроет пасть и позовёт стаю. На таком расстоянии убить с одного броска не удастся, кроме того, голохвосты – эмпаты, смерть сородича воспримут вмиг.

   Конец котёнку, как выражаются федералы.

   Зверь переступил с лапы на лапу. Иларийон внезапно увидел вместо длинного голого хвоста лишь обрубок, и понял, кого перед собой видит.

   – Куцый!

   Кличка родилась сама собой. Вряд ли зверь её осознал. Но ледяное бревно вспомнилось обоим, и миг давней, страшной памяти, разделили они оба. Не телепатический раппорт, ментальных допросов от федералов-телепатов Иларийон хватанул за годы службы с головой, так что мог сравнить впечатления. Нет, не раппорт. Просто и он и зверь на какое-то, очень короткое, время стали едиными. Одно чувство на двоих. Одна злость у обоих.

   У одного – досада на весь голохвостий род сразу. Явились, куда их не звали, лес отжали себе, жить спокойно мешают.

   Второй потерял любимый хвост и искренне считал, что неплохо бы отгрызть у проклятого чужака что-нибудь равноценное на обмен. Но зато этот чужак сохранил жизнь, а это, пожалуй, ценнее любого хвоста будет. Так думал Куцый или не так, но в его заросшей шерстью головёшке извилины прокрутились в нужную сторону.

   Единение исчезло, словно его выключили по команде. Куцый постоял ещё немного, глядя в глаза чужаку. А потом внезапно метнулся к лесу, стремительный гибкий хищник. Быстро пропал среди согнутых стволов деревьев. А через время воющий лай стаи начал отдаляться. Да, отдалятся! Иларийон сначала ушам своим не поверил, но потом прислушался изо всех сил: полулай-полувой голохвостых хозяев жизни, стихал, забирая куда-то влево, куда нога Иларийона ещё не ступала.

   Кажется, Куцый сообщил приятелям, что тут им ловить нечего. Вв1л, так сказать, в заблуждение. «Отлично, – подумал Миррари. – Зачту при встрече!»

   И еле успел увернуться от камня, летевшего в голову! Федерал времени даром не терял. Сумел вывернуть из верёвок руку и первым делом схватился за ближайший камень. Но хватило его всего на один бросок, к счастью.

   Иларийон терпеливо перепроверил все узлы, кожей ощущая ненавидящий взгляд врага. Бесполезно с ним разговаривать. Даже материть бесполезно, чужой пилот только что из боя, голова ещё там, в битве. Разума ноль, одни рефлексы. Видишь врага – убей.

   – Ну, убьёшь, – сказал Иларийон пленнику. – Допустим. Дальше – что? Они ведь вернутся.

   Повисшая в стылом воздухе ненависть давила, вгоняла в землю, толкала дальше, вниз, сквозь планетарную кору и раскалённую мантию прямо в жидкое ядро этого невесёлого мира. Да уж. С кем тут разговаривать… о чём…

   К родной пещере Иларийон добрался тогда, когда солнце начало уже валиться на закат. Облака разошлись, открывая тусклое, серое, не по-весеннему суровое небо. Ощутимо похолодало. Мороз крепчает при прояснении, ничего удивительного.

    Волокушу с федералом Иларийон оставил у очага. Тщательно закрепил полог из шкур, в последнее время, к нему добавились шкуры голохвостов. Всё честно, лезете жрать, будьте готовы к тому, что могут сожрать и вас! Мех голохвостов отлично держал тепло. Вот их мясо жрать точно не следовало: жёсткое, вонючее, сплошные кости. Иларийон его и не ел. Есть и другие звери в округе, вкуснее этих! Разве только если совсем уже голод одолеет, но тогда, по совести говоря, сожрёшь уже, что угодно.

   В тепле и безопасности навалилась усталость. Хотелось вытянуться на ложе, укрыться шкурами и уснуть… Спать было никак нельзя. Слишком велик риск получить клинок в глаз.

   Федерал не шевелился. Без сознания? Опять притворяется? Иларийон опустился рядом на одно колено, так, чтобы в случае чего успеть отдёрнуться. Теперь, в отблесках пламени костра в очаге, чётко стало видно, что пленник – женщина. Но какая женщина!

   Служба в космодесанте даром для неё не прошла. Мощное тело тренированного бойца, старые шрамы на бритом черепе, уходящие под синевато-чёрную голографическую татуировку орущей твари с крыльями. Наверное, там, где рисунок полностью скрывал кожу, совсем уже безобразие. Как после такого ранения в голову удалось выжить?

   Впрочем, это здесь не удалось бы. А там, в цивилизации, врачи выхаживают ещё и не таких.

   Сквозь приоткрытые веки снова полыхнуло ненавистью. Жива, в сознании, можно радоваться. И нет, девушка не уймётся сама по себе. Держать её связанной… первое время, может быть, и получится, а потом что? Не проще ли всё-таки убить?

   – Знаешь, где ты? – спросил у неё Иларийон.

   Она опустила веки. Слышит? Не слышит? Трудно угадать.

   – Ты в заднице. И от тебя зависит, насколько полной эта задница будет. Не создавай проблем, если хочешь жить.

   Ни слова в ответ, только одна лишь молчаливая ненависть. Как плохо. Расслабляться нельзя. Совсем. Может, выдать новой знакомой порцию парализующего излучения? Парализатор не плазмоган, энергии ему нужно меньше, а выспаться всё-таки надо…

   Сказано – сделано. Но, проваливаясь в вожделенный сон, Иларийон успел подумать, что, всё-таки, совершил ошибку, которая вполне может стоить ему жизни…

***

Он очнулся резко, рывком. Не рассуждая, перекатился по ложу в сторону, сразу – в боевую стойку: ноги полусогнуты, в одной руке плазмоган, в другой нож. И только потом раскрыл глаза, просыпаясь окончательно.

   Огонь в очаге едва тлел, бросая на стены багровые отсветы. Гражданскому этого света не хватило бы, чтобы даже увидеть свои собственные пальцы. Иларийона хорошо учили в своё время, и он достаточно уже прожил в этой пещере, чтобы ориентироваться здесь даже при полной, хоть глаз выколи, темноте. Света от очага ему хватило с головой. Всё, что надо, он увидел хорошо.

   Пленница каким-то образом выпуталась из верёвок, опять же, каким-то – каким? – образом справилась с последствиями парализующего выстрела, но на полноценные десять шагов по адресу спящего врага её не хватило. Скорее всего, она не смогла даже встать. Так и ползла, упорно, стискивая зубы, оставляя пятна крови на каменном полу. Пока силы не покинули её окончательно.

   Совсем немного не доползла до вожделенной вражьей глотки, между прочим. Каких-то пару паршивых метров. Иларийон оценил небольшой нож, пропущенный при прошлом обыске. Нож, так и не выпавший из судорожно сведённых пальцев. Сильна, зараза. Ох, и сильна! Вот станет ей полегче…

   Привязать снова? А она снова освободится. Причём в самый неподходящий момент. Выселить в отдельную пещеру и замуровать вход? Милосерднее сразу уж ножом по горлу. Чтобы не мучилась.

   Иларийон оттащил тяжёлое тело обратно к очагу. Нашёл, между прочим, ещё нож в одном из потайных карманов. Зарезать спящего такой штукой – раз плюнуть. Ребёнок справится. Долго стоял, смотрел на федералку. Думал.

   Ситуация.

   Оставлять в живых нельзя. До разума не достучаться, он похоронен под мегатоннами ненависти. Достаточно себя вспомнить десятилетней давности, чтобы понимать: без шансов. Погибать самому, да ещё во сне, совсем неохота, а ведь рано или поздно случится именно это. Ну, а бой с раненым – разве это бой? Даже ритуальный. Ни славы от такого сражения, ни чести. Добить и похоронить, другого выхода нет.

   Он наклонился – со всей осторожностью! – вытянул из-за ворота женщины цепочку. Обычный армейский жетон, с персональным кодом и именем. Но – сюрприз! – рядом с жетоном оказался ещё один подвес.

   Изящный флэш-куб в форме капли, производство Радуарского Альянса. Ни с какими другими не спутаешь, Альянс населён перфекционистами, которые любую вещь доводят до совершенства. Даже такую массовую, как армейский жетон. Как интересно. Откуда у пилота ВКС Земной Федерации флэшка из пространства РА? Трофей? Память?

    Если сжать с боков, то над круглым кончиком «капли» возникнет голографический экранчик. Эта штука рабочая или?..

   Рабочая.

   Сначала в воздухе развернулась голографическая заставка Службы Генетического контроля Радуарского Альянса. Сурово потребовала идентификации. Иларийон, не долго думая, поднёс экран к руке женщины, приложил её палец к контрольному полю.

   Сработало. Может быть, палец трупа не дал бы такого эффекта. Но женщина трупом пока ещё не была…

   Пошла информация. Основные языки Альянса Иларийон знал. Предкам доводилось с Единым народом драться, знания осели в памяти, передались потомкам. Пригодилось!

   Имя: Анинав Маташен, пол женский, гендер женский. Дата рождения… место рождения… родители… Генетический паспорт.

   Когда-то, безумно давно, едва приняв взрослое Имя, Иларийон решил стать врачом-репродуктологом. Все данные имелись, среди старших было немало представителей профессии. Но жизнь повернулась так, что он стал пилотом. Военным, несущим смерть врагу. Пока сражался, не жалел о своём выборе. Когда там было жалеть! Под вражеской-то плазмой. Но знания остались. Интерес к профессии не угас навсегда: просматривал иногда записи текущих конференций, собирал статьи и научные труды по теме.

   И вот, пригодилось.

   Анинав Маташен, значит. Генетическая линия HSNS-рандом с доминантой Кимрашен. И надо очень хорошо знать историю развития биоинженерии Альянса и разбираться в генетике собственного семейного Древа, чтобы понимать, какое сокровище само свалилось с неба в руки.

   Раненая, кем бы она ни была, могла родить ему, Иларийону, ребёнка.

   А это меняло всё.

   – Отдай, – хрипло, с ненавистью, потребовала она, не пытаясь встать.

   Иларийон отключил флэш, спрятал себе в карман:

   – Ты забыла сказать «пожалуйста».

   Она заскрежетала зубами от бессильной ярости. Убила бы, если бы могла! Как вразумить её? Как сохранить ей жизнь? Умудрившись при этом остаться при своей собственной шкуре самому. Задача не из лёгких!

   – Уймись, – сказал Иларийон. – Я тебе зла не желаю...

   Ответом ему было лишь свирепое молчание. Уж она-то зла своему спасителю желала сполна! И горела отчаянной надеждой это самое зло причинить в полном объёме.

   Не было печали – линейный крейсер подогнали. Как, прикажете, брать его на абордаж?

   В космосе корабли противника редко захватывали. Слишком долго возиться, слишком большие потери – невыгодно, проще раздолбать с дистанции. Окупить потери могли только ценные пленники, но с федералами, прямо скажем, получалось плохо. У всех значимых чинов стояли в мозгу шат-ап психокоды. Ты к нему – а он ползёт по стеночке на пол и глаза уже пыльные. Всё, совершил гиперпереход в обитель ледяного мрака, а оттуда, сами понимаете, никто не возвращается никогда. Попал – пропал из мира живых насовсем.

    … Иларийон скармливал огню заготовленный заранее хворост, веточку за веточкой, и поневоле ёжился, ощущая на себе ненавидящий взгляд. Надо было не биоинженерию учить, а ксенопсихологию, пусть и родовой памяти вопреки. Сейчас хотя бы понимал в общем, что делать. Как достучаться? Что способно пронять отчаявшегося бойца, в котором травма и ненависть вытеснили разум?

***

Утро началось с метели. Первое, что Иларийон увидел, отдёрнув полог, это сплошную белую пелену, на два шага ничего не видать. Мороз ослаб – всё-таки весна – и косой ливневой снег летел крупными влажными комьями. Плохо. Потом ведь подморозит, как всегда, и спуск вниз превратится в аттракцион под названием «сломай себе что-нибудь побыстрее».

   На контрасте со свежим ветром воздух пещеры показался отменно вонючим. Ну да, гостье неплохо было бы помыться. Целиком, с головы до ног. Вот только одна маленькая проблема: сама она нормально выкупаться не сможет, а прикоснуться к себе не позволит… Значит, парализатор. В голову. Чтобы не добавила в копилку ненависти память о том, как её мыли во всех местах против её воли.

   Первые годы пещерной существования Иларийон потратил на то, чтобы максимально обустроить быт. Жизнь без канализации оправдана только в полевых условиях, но тут никто тебя на ротацию не отправит, сиди с тем, что есть. Пришлось включать голову. И работать, работать, работать. Горы были здесь старые, из осадочных пород, долбить в известняке жёлоб, по которому вода самотёком будет поступать в отхожее место, грустно и долго, но всё же не настолько нереально, как, скажем, в граните.

   Сложить второй очаг, для тепла и для подогрева воды. Хуже всего обстояло дело с ёмкостями для воды. Вытесать ведро из камня – задача нереальная, сплести его из гибких молодых побегов деревьев Нижнего леса – можно, и оно даже не будет пропускать воду. Но подогреть на открытом огне уже не получится. Производство ёмкостей из пластиков и металла в пещеру не подвезли. Остаётся справляться первобытным способом: прогреваем камни, кидаем их в воду…

   Летом купаться можно прямо в водопадике внизу, а вот в холодное время банный день из года в год проходил по одному и тому же сценарию: «не задолбался – не умылся».

   После нескольких часов изнурительной работы Иларийон чувствовал себя примерно так же, как если бы пошёл на охоту, схлестнулся из-за добычи со стаей голохвостов, а потом убегал бы от топотуна по полю плотоядных цветочков. С добытой тушей на загривке, не бросать же жратву на радость голохвостым приятелям!

   В пещере заметно посвежело. От очага шли аппетитные запахи: под углями доходило до готовности мясо, замороженное с прошлой охоты. Чуть отвернулся, и мимо головы просвистел увесистый камень. Благодарность за заботу, так сказать.

   – Перелёт, – сообщил Иларийон невозмутимо, вороша в очаге угли.

   Яростный ненавидящий взгляд обжёг будто лазером. Женщина приподнялась на локте и кинула ещё один камень. Но сил на хороший бросок уже не хватило. Поникла, стиснула зубы, ткнулась лицом в сгиб локтя. Потом, спустя несколько минут свирепо зыркнула из-под руки: не видит ли враг её слабости.

   – Недолёт, – прокомментировал её подвиг Иларийон, старательно смотря в сторону. – Жрать будешь?

   Бешеный взгляд в ответ.

   – Значит, не будешь. Правда, как ты на голодное брюхо собираешься меня душить, я даже не знаю...

   По ней нельзя было понять, насколько мучает её голод. Но, надо думать, в желудке уже пело, и совсем не симфоническим оркестром. Иларион вынул мясо, аккуратно разделил на две части, одну положил на выточенную из дерева плошку и подвинул концом ветки к федералке. Самому ещё подходить не хватало. Альфа-Геспин! Там под видом обычных пальцев такие клешни… Как у робота-погрузчика. Вцепится, мало не покажется.

   Она отвернулась. Гордая! Иларийон пожал плечами и начал есть. Федералка выдерживала характер, лежала неподвижно. Ну-ну. Голод не матушка, сладкую булочку не предложит.

   Потом он вышел наружу, посмотреть на погоду. Ничего нового не увидел. Ливневой снег стеной, ветер, на площадке перед входом намело изрядный сугроб. Неплохо бы его сбросить вниз, но сил уже не осталось.

   Когда Иларийон вернулся обратно, тщательно завесив полог, то увидел, что предложенный гостье ужин съеден подчистую, а сама она спит. Не притворяется, не выжидает, а просто спит.

   Он думал, что тоже заснёт сейчас, едва прикоснувшись ухом к самодельной жёсткой подушке из шкур, но сон не шёл. Так иногда бывает при сильной усталости. Лежишь, кажется, что ещё немного, и провалишься в глухое забытье, настолько устал и ничего уже не хочешь от жизни. Но нет. Ни в одном глазу, хоть плачь.

   Неровный потолок пещеры загибался влево и вниз. Когда-то здесь хлестала вода, ворочая тяжёлые камни, потом большая вода ушла, оставив после себя анфиладу больших полостей, тянувшуюся глубоко вниз. Нижние уровни Иларийон не исследовал. Некогда! И страшно, если уж начистоту.

   Заблудиться в бесконечных переходах легко. Провалиться в какую-нибудь трещину или провал – ещё легче. Поганая это смерть, под землёй, от собственной глупости, вот что.

   В последнее время Иларийон часто задумывался о смерти. Нет, чувствовал он себя хорошо, насколько можно хорошо себя чувствовать, ведя первобытный образ жизни, без элементарных благ, какие предоставляет каждому медицина цивилизации. Но это не может продолжаться вечно. Рано или поздно, но организм начнёт сдавать. Придёт старость.

   Не та почётная старость, когда ты, окружённый детьми, внуками и правнуками, спокойно составляешь Последнее Письмо, которое найдут потом на твоём уставшем от жизни теле. А пещерная старость. Когда в один прекрасный миг не сможешь убежать от тех же голохвостов, например. Сожрут ведь! Со всеми потрохами.

   Федералке тоже не спалось. Сожранное мясо придало сил, и она снова поползла за вражьей глоткой. Иларийон, не шевелясь, следил за ней сквозь наполовину прикрытые веки. Вот ведь упорная!

   На самом деле, ничего хорошего. Пилоты ВКС Федерации чаще всего летают в слиянии. У кого телепатическая паранорма, тем не нужен дополнительный функционал корабля, а у кого паранормы нет – шунт в башку, радуйся жизни. Полноценное звено – это девятнадцать-двадцать пять рыл, связанных единым ментальным полем в общую, соборную, личность, которая и принимает решения. Если удаётся связь между членами звена разрушить, каждый пилот превращается в травмированного обрывом связи одиночку, с психокодом уничтожить врага.

   Потом, после боя, выживших приводят в чувство психологи-телепаты. Но для этого ещё надо вернуться на корабль-матку живым. А о возвращении такие не думают. Они вообще ни о чём не думают, разум отключен, работает вколоченный жестокими тренировками, в том числе и психодинамическими, рефлекс: убить врага.

   Знаков телепатической паранормы у женщины Иларийон не видел. Значит, у неё в голове шунт, генерирующий команду убивать. Собственно, если вытащить либо сломать проклятый прибор, можно надеяться на освобождение личности от психокода. Но в пещерных условиях? Разве только вместе с башкой.

   Хотя коннекта от шунта на голове не видать. Волос на лысой черепушке нет, кожа гладкая, ошибиться невозможно. Значит, телепатия. На низком уровне, иначе носила бы знак на воротничке, инфосферные телепаты не имеют права прятать свой ранг от окружающих. Здесь – паранорма без ранга, но достаточная для слияния без использования шунта.

   Атаковать сознание врага ментально женщина не может, не хватает ни сил, ни подготовки. Поэтому и ползёт, стиснув зубы, чтобы подобраться на расстояние удара. Очень профессионально ползёт, надо отметить. Ни шороха, ни скрипа, ни стона, ни сдавленного злого слова сквозь зубы.

   Любопытно, у неё ещё один нож или попытается задушить собственными пальцами? Ножа быть не должно, не в заднице же она его прячет! Тем более, приводил её в порядок только что, обязательно бы заметил посторонний предмет в неположенном месте.

   Когда лысая голова, тёмная в скудном пещерном освещении, поднялась над краем ложа, Иларийон одним движением скатился с ложа. Что-то противно просвистело в воздухе, воткнулось в подушку. Иларийон выдал нападавшей двойную порцию парализующего излучения. Та обмякла, скатилась на пол, ладонь бессильно разжалась, выпуская глухо звякнувшую о камень маленькую тонкую трубочку.

   Твою мать! Портативный игольник!

   Вот когда стало по-настоящему холодно. До дрожи. У женщины, скорее всего, где-то в тело вживлён мышечный карман. В такой карман огнестрел, конечно, не засунешь. Но маленькие симпатичные орудия убийства вроде небольшого ножа, портативного игольника, комплекта звёздочек с острыми лучами, чего-нибудь ещё в том же духе, – легко.

   Обнаружить карман при простом осмотре невозможно. Нащупать пальцами – надо знать конкретно, где именно искать. Нужен стационарный полицейский сканер, потому что от ручных приборов мышечные карманы, как правило, хорошо экранированы, и где, спрашивается, такой сканер в пещере взять?

   Карманов, между прочим, может быть и два. Или три. Или больше. Армейская медицина обычно вживляет один, а остальными ты апгрейдишь себя дополнительно, в строго добровольном порядке и за свой счёт.

   Иларийон оттащил женщину обратно к очагу. Чем больше между ними будет расстояние, тем лучше. Вернулся, подобрал игольник. Тоненькая палочка, знак Гамма-Геспина, там как раз и производят всю подобную дрянь. Игольник был заряжен наполовину. Примерно двенадцать выстрелов ещё. Двенадцать пучков смертоносных игл, в каждом пучке – по сорок штук. Попадут в глаз – останешься без глаза и заодно без мозга. Попадут в шею – останешься без шеи. Иларийон не сомневался в том, что второй выстрел гостье не понадобился бы. Стрелять в глаз, чтобы не испортить шкурку, федералов, решивших связать свою жизнь с армией, учат ещё до всяких там Геспинов.

    А и пусть, ожесточённо подумал он. Даже если приму смерть от её рук, то пусть. Это будет славный бой. Всё ж не на клыках голохвостов погибать, ослабев со временем от старости. А что будет дальше эта женщина делать здесь, одна, раненая, Небо видит, её проблемы.

   Но сначала всё-таки надо попытаться выиграть битву за её разум. Федералка ведь будет атаковать до тех пор, пока не перестанет видеть в нём, Иларийоне, врага.

   Психокод непреодолим. Он должен отработать до конца.

   Или сломаться.

***

Метель закончилась дня через четыре. За это время Иларийон пережил с добрый десяток покушений на себя любимого, вспомнил, каково это, спать вполглаза и реагировать на малейший шорох, и начал медленно закипать, как вода в ведре, куда кинули раскалённый камень. Когда же у спасённой в голове наконец-то всё станет на свои места?

   Похоже, никогда. Физически она не выдавала себя ничем. Подводила злоба, полыхавшая в её сознании, как атомный взрыв в ясную ночь. Градус бешенства стихал, когда женщина теряла сознание или спала, но в остальное время просто зашкаливал.

   Год существования с голохвостами даром для Иларийона не прошёл. Натренировали восприятие до предела! Стая умела прикрываться ментально, гасить эмоции, мешающие загнать и завалить добычу, так же обладающую телепатической восприимчивостью. А федералка не считала нужным выставлять барьер. В Федерации полагали, что народ Иларийона обладает самым низким уровнем эмпатии из всех галактических рас. Конечно, по сравнению с генномодифицированными по телепатической паранорме федералами уровень где-то на минус сотом этаже. Но эмпатия – неотъемлемое свойство любого носителя разума, к какой бы расе он ни принадлежал. И жестокие тренировки в стиле «научись ловить эмоциональный фон противника или тебя сожрут» способны творить самые настоящие чудеса.

   Одним словом, у федерралки ничего не получалось. В последнее время она как-то даже затихла. То ли совсем ей плохо стало, то ли думала над тем, как достать наверняка, раз все прошлые способы не пригодились.

   Беспокоило то, что она почти ничего не ела, часто мучилась тошнотой – похоже, с мясом местных тварей её желудок отказывался справляться. Плохо. Или приспособится, или сдохнет, другого не дано. Это в цивилизации индивидуальный рацион подбирают, здесь такой роскоши не дождёшься. Может, не запекать, а варить, причём подольше?

   Иларийон очистил площадку перед входом в пещеру от снега. Потом методично выскреб весь снег с выдолбленных в камне ступенек вниз, насколько хватило сил. Когда возвращался, в него опять швырнули камнем.

   – Мимо, – сообщил он, подворачивая полог так, чтобы его зря не трепало.

   Взрыв привычной уже злобы в эмоциональном фоне вместо ответа. Эх. Время идёт, дни катятся мимо, и – ничего не меняется. Безобразие.

   Снаружи весна вступала в свои права. Снег таял, сверху со звоном бежал ручеек, чуть левее от входа в пещеру. Воздух ещё дышал стылым холодом, но бурое солнце, занявшее собой весь зенит, изливало в пробуждающийся мир долгожданное тепло.

   Где-то далеко, в Нижнем лесу, неслись брачные песни голохвостов. Гон у ребят, можно понять. То есть, в ближайшее время они проблем доставлять не должны. Местное зверьё в любовном угаре даже жрать переставало.

   Иларийон принёс ведро с водой, выкатил из огня раскалённый камень, опустил в воду. Камень зло зашипел, уходя на дно. Над ведром поднялся белесоватый пар.

   Женщина бешено следила за каждым движением соседа по пещере. Броситься она не могла, силы всё-таки таяли, а не прибывали. Вырваться из-под давящего гнёта психокода она не могла тоже, да и не пыталась. Так ведь проще существовать. Вот он, враг, доберись и уничтожь. После? А кого волнует это ваше после…

   Иларийон посматривал на неё и думал. Как же выдернуть её к свету… Может быть, поможет имя? В Радуарском Альянсе, он знал, к личным именам относились так же, как и у народа Иларийона: с трепетом. Имя – это центр личности, её основной стержень. Не может же боевой психокод настолько калечить основу. Ведь бойцу потом, после сражения, надо готовиться к новой битве. А как он сможет драться дальше, если личность разрушена? Скорее всего, кодирование поверхностное. Это не точно, но вполне может быть. Любопытно, предположение правильное или ошибочное? Сейчас и проверим.

   – Бой закончился, – сказал Иларийон женщине. – Ты пойми: здесь нет Федерации. Нет и Оллирейна. Здесь только ты и я, и нам обоим нужно выжить. Может быть, нас найдут до того, как местное зверьё обглодает наши кости. Ты ведь хочешь жить, Анинав?

   Она застыла, судорожно сжимая пальцы на каменном полу. Исходящая от неё ненависть словно бы сжалась, уменьшившись в объёме. Если бы Иларийон владел азами телепатического искусства, хотя бы на третьем ранге, он бы сейчас уже бежал, обгоняя ветер, неважно куда, главное, как можно дальше отсюда. Но увы. Оценить угрозу правильно он не сумел.

   Камень под ладонями женщины пошёл трещинами. Она выдернула из пола два здоровенных куска, обеими руками. Чёрные молнии окутали на мгновение её сведённые судорогой пальцы.

   – Не смей. Звать. Меня. Этим именем.

   Спасла реакция. И мозги. Иларийон не бросился ничком, как от него ожидали, а прыгнул вверх свечечкой. Жуткие снаряды просвистели по низу, вмазались в противоположную стену пещеры, и каменные своды ощутимо вздрогнули. Сверху просыпались крошка из мелких камушков и пыль

   Паранормал, в ужасе и восхищении понял Иларийон. Федералка – паранормал, причём не пирокинетик, а редкий тип, неограниченный психокинез. Как это сочеталось с безшунтовым слиянием, для которого необходимы телепатические данные, оставалось только гадать. Психокинез и телепатия несовместимы, всем известно. Генетически запрограммировать их на одном эмбрионе невозможно: он погибнет в ближайшие десять-двенадцать дней. А спонтанный дар обычно тяготеет к какой-то одной компоненте – в ущерб другой.

   – А что, Альянс теперь под Федерацией? – не удержался от язвительного вопроса Иларийон.

   Он вполне себе понимал, что может сейчас просто и без затей сдохнуть. Легко. Но его мучил факт допущенной к обучению на Альфа-Геспине девушки, рождённой в пространстве Радуарского Альянса. Да не где-нибудь, а на центральной, материнской, планете Единого Народа. Интернированным лицам запрещено служить, федералы не идиоты. Значит, она – не военнопленная. Но представить себе сотрудничество между Федерацией и Альянсом на подобном уровне было невозможно.

   Альянс агрессивен, нетерпим, замкнут сам на себя, принципиально не создаёт никаких коалиций и союзов, развитый военно-промышленный комплекс и космический флот позволяют радуарцам спокойно плевать на все шесть сторон пространства. Драться Единый Народ Альянса не дурак, желающих добровольно испытать на своей глотке его стальную руку во всей Галактике давно уже не найти. И тут вдруг такое.

   – Ненавижу!

   – Ты мне тоже не нравишься, – сообщил Иларийон, внимательно следя за женщиной. – Но, может, уймёшься? Может, уже хватит?

    Вместо ответа она выдернула из пола ещё одну порцию каменной смерти. Мир плыл, колебался под напором хлещущей из её тела психокинетической силы. А всего-то навсего назвали её по имени. Абсолютно неадекватная реакция!

   Уворачиваться – бесполезно. Не поможет. Драться – тем более. Без брони, уравнивающей шансы, без оружия... Бежать? Читай первый пункт. Бесполезно. И вот уж спины Миррари Иларийона федералка не увидит точно!

   Он опустился на одно колено – остановка агрессии позой покорности – и сказал тихо, искренне надеясь, что его слова звучат убедительно, а голос не дрожит. Умирать раньше времени очень не хотелось. Хотелось жить! Жить и жить, и, по возможности, не одному.

   – Посмотри вокруг. Что ты видишь? Камни. Это пещера. Планета необитаема. Здесь нет твоей Федерации. Здесь нет моего Народа. Тут только ты и я, всё. Ещё звери. Хищники, чтобы ты понимала. Слышишь их песни?

   Опасный момент, но Иларийон замолчал, давая женщине возможность насладиться любовным воем голохвостов. Она слушала, он видел. Очень внимательно слушала. Хотя разжимать кулаки со смертью не спешила.

   – Сожрут, – убедительно сказал Иларийон. – Без меня – сожрут.

   – А с тобой – что? – вдруг спросила она.

   – Ты лечишься, – кивнул он ей. – Приходишь в себя. А потом я дам тебе поединок. Райлпаг, бой без правил и вовлечения семей друг друга в кровную месть. И вот тогда ты убьёшь меня. Если сможешь.

   Молчание затянулось. Слышно было, как звонко капает где-то в дальнем углу пещеры вода. Иларийон даже знал, где. Капель сводила его с ума в первое время пещерной жизни, потом привык и перестал замечать, а вот сейчас вдруг вновь услышал.

   Женщина медленно разжала кулаки. Камни глухо стукнули о пол. Лютое напряжение, застывшее в воздухе неподвижной, почти физически воспринимаемой волной, начало уходить.

   – Пойдёт, – хрипло сказала она.

   – Слово?

   – Слово.

   Она закрыла глаза и сразу стало видно, какой ценой ей далась вспышка дикой ярости. Из ничего ведь ничего и не рождается. За мощь своей паранормы психокинетики расплачивались долгим периодом слабости, а в ряде случаев, даже жизнью. Иларийон понадеялся на то, что здесь всё же не начало паранормального срыва, а простой откат.

   – Позволь мне помочь?

   Но федералка не ответила. Поникла головой на лежанку, уплыла в бессознательное состояние окончательно. Ну, что ж, временное перемирие достигнуто. Можно отдохнуть, не опасаясь ножа в горле.

   Иларийон очень остро почувствовал, как устал и замучился. Хронический недосып, постоянный контроль за обезумевшим врагом кого угодно выведут из строя, особенно если блага цивилизации в виде стимуляторов недоступны совсем. Он добрался до своего ложа и рухнул на него. Поднял к лицу ладонь, и увидел, что пальцы дрожат.

   «Сдаёшь, боец, – подумал он о себе с уже привычной иронией. – А ещё драться собрался на райлпаге с чудовищем, лежащим по ту сторону очага. Это сейчас монстр больной и несчастный. А потом он станет здоровым. И оторвёт тебе башку играючи. Не пальцами, так при помощи своей паранормы…»

   Но лучше так, чем ножом по горлу, спящему. Впрочем, расслабляться рано. Вдруг психокод снова погонит соседку по пещере на подвиги? Она ведь всё равно искалечена ментально, как ни крути.

   Наутро, расчёсывая косу, Иларийон заметил в волосах широкие зеркальные пряди седины.

***

Федералке стабильно было плохо который уже день подряд. В себя она почти не приходила. Есть вообще не могла, её тошнило, в конце концов, пришлось распечатать неприкосновенный запас аптечки. И, хотя Иларийон не знал, чем урождённой радуарке помогут рассчитанные на совсем другой метаболизм препараты, рискнуть всё же стоило. А что можно потерять? Жизнь? Так федералка свою жизнь и без того теряет, очевидно же.

   Помогло. Тошнота постепенно сошла на нет. Уборки стало в разы меньше, что не могло не радовать.

   Сказал бы кто, что Миррари Иларийон превратился в сиделку, говно и блевотину убирает – и за кем! За вражьей рожей, которую неплохо бы ножом по горлу и спустить вниз, голохвостам на обед. С ней же никаких шансов на райлпаге. Убьёт!

   Но злые мысли оставались всего лишь мыслями. Почему-то хотелось, чтобы федералка выжила. Несмотря ни на что и вопреки всему. А поединок… что поединок. Он случится ещё не скоро.

   Весна катилась по Нижнему Лесу, зажигая в кронах распрямившихся деревьев алые и фиолетовые цветы. С заката однажды пришла гроза. Молнии раздирали небо рогатыми зигзагами, дождь лил стеной, гремело так, будто рядом шёл бой на поражение. Иларийон опасался, что звуки ненастья пробудят в женщине нехорошую память, может быть, снова вывернут её мозги в сторону недавно пережитого сражения. Битвы, которую она проиграла.

   Но она даже не пришла в себя. Плохо…

   Потом гроза умчалась дальше, свирепые тучи разорвало ветром, расшвыряло по тусклому небосклону, и снова в мир полились бурые лучи огромного солнца. Вечные сумерки, багровые, алые, коричнево-синие оттенки. И вой голохвостов, с упоением гнавших кого-то в Нижнем Лесу. Любовный раж у них поутих, и звери вспомнили про то, что, кроме размножения, ещё и пожрать было бы неплохо. Гады мохнатые. Когда они уже уберутся отсюда? Не было же их раньше!

   Иларийон сидел на естественной каменной площадке перед входом пещеры и чувствовал себя как-то странно. Навалилась усталость, бросало то в жар, то в холод, во рту появился отвратительный металлический привкус. Никогда не болел, надо же. А вот сейчас догнало. Где только простыть умудрился…

   Простудой его иногда прихватывало, особенно зимой, когда поневоле приходилось днями сидеть в пещере, слушая, как воет снаружи и треплет полог бешеная метель. Но болезненное состояние не длилось дольше двух-трёх дней. И всё, что следовало делать, не лениться, разогреть воду, кинуть запасённые летом травы, потом пить горячую горьковатую жидкость и – спать, спать…

   Опытным путём – через пищевой анализатор, входивший в стандартную аптечку пилотов ка КрАЗ на случаи выживания в первобытных условиях, – определил, какие из трав полезны, какие не очень, какие могут отправить к предкам сразу либо через несколько часов мучительной агонии, а какие могут помочь при головной боли и воспалённом горле.

   Кое-как Иларийон добрёл до очага, даже сделал напиток, и выпил треть. Но потом, упав на ложе, провалился в полубредовое состояние. Не сон и не явь и не разговор с прошлым и не голоса Старших, а что-то совсем странное, пугающее, непонятное…

   Высоко-высоко, на Огненных Скалах, живёт бог по имени Разящая Птица…

   … Прикосновение было невесомым, едва ощутимым. Но оно сразу принесло прохладу на разгорячённый лоб, и ломота во всём теле уменьшилась. Иларийон вдруг понял, что прошло уже очень много времени. Несколько дней, может и больше. Где он? Что происходит.

   – Лежи, – и по предкам.

   Вырвать бы язык, узнал ведь голос. Как она смеет, как смеет поносить Старших?!

   – Лежи, кому сказала.

   Странно. Этой страшной женщине больше подошёл бы камень, занесённый над головой. Но она зачем-то ещё раз касается прохладной ладонью лба, и болезнь отступает, ползёт вон из тела, оставляя после себя противную слабость.

   – Это варигрипп, – сообщает женщина. – Лежи.

   – Что… ты… делаешь…

   – Лечу одну там вражью рожу. Лежать!

   Иларийон подчинился. Прохладные ладони скользили по лицу, по груди, от них словно бы исходило золотое сияние. Он приоткрыл один глаз – веки казались тяжёлыми, как гранит. Показалось? Не показалось?

   – Варигрипп – биологическое оружие, – просветили его. – Вирус, выведенный в лабораториях Дельта-Геспина.

   – Дельта-Геспина не существует…

   Всем известно, самая мощная военная база Федерации – локаль Геспин. Три приспособленные для военных нужд планеты. Полигон Альфа, там тренируют космодесант. Бета-Геспин – Высшая Военная Академия, там готовят командный состав и пилотов. Гамма-Геспин – разработка всевозможного вооружения. Но Дельты – не существует…

   – Заткнись.

   – Зачем ты лечишь меня? Дала бы сдохнуть…

   На разговор вдруг появились силы. Какое счастье. Хотя голова от такой простой фразу едва не взорвалась от боли.

   – Если ты заболел, значит, я носитель. Весело. Откуда бы здесь взялся варигрипп, а?

   – Что?

   – Заткнись. Спи.

   Сон накатил мгновенно, погрёб под собой и обрушил в колодец тяжёлого забытья.

   Высоко-высоко, на Огненных Скалах, живёт бог по имени Разящая Птица. Силён и ловок он на охоте, беспощаден в бою и даже мысли о нём способны навлечь беду. Но и жалость иногда стучит в его сердце и сострадание и даже любовь.

   Весной он привёл в свою одинокую обитель подругу…

***

Прошло двое суток прежде, чем Иларийон смог выползти на площадку перед входом в пещеру. Федералка больше не пыталась его убить, но оказалась на редкость неразговорчивой, открывая рот исключительно затем, чтобы подать добрый совет «заткнись». Будто все остальные слова из её активного запаса пропали напрочь.

   Отсюда, от порога, Иларийон видел, как она сидит в полумраке у очага, обхватив колени руками, – немыслимая поза! – смотрит в огонь, иногда ворошит веточкой угли. Взгляд в никуда, в эмоциональном плане – мобильная чёрная дыра, настолько сильным было отчаяние, охватившее её. «Что-то сломалось в ней, когда она опознала мою болезнь, – понял Иларийон. – Знать бы ещё, что именно. Какая-то личная травма или последствия ушедшего психокода…»

   Спрашивать – бесполезно. Вопросы повисали в воздухе: на большинство федералка вообще не реагировала, хоть плачь. Сидит, смотрит в одну точку, всей-то и разницы между нею и камнем, что камень блевать не умеет. Приступы тошноты одолевали спасённую регулярно. Всё-таки приложило головой при жёсткой посадке, других объяснений Иларийон не видел.

   Пока женщина держалась за счёт внутренних резервов тренированного тела, но рано или поздно ресурс своего организма она исчерпает. Так уж устроены белковые создания, что им необходимо регулярно что-то жрать, желательно, мясо, а не жидкий бульон…

   Солнце медленно ползло на закат, роняя в мир багровые тусклые лучи. Деревья совсем уже развернулись после зимней жизни, и кроны их снова плыли к горизонту, как корабли древности, не знавшей космических полётов. Ветра не было, стояла тёплая ласковая тишина, клонило в сон. Всё-таки слабость после перенесённой болезни давала о себе знать. Не надо было, наверное, выползать на воздух. Авантюра, за которую сейчас придётся расплачиваться: Иларийон крепко сомневался, что сможет достойно, не на четвереньках и не ползком, вернуться обратно.

   Навалившаяся слабость буквально вдавливала в камень.

   Варигрипп.

   Знать бы ещё, что это, ко всем чёрным дырам, такое!

   Иларийон не слышал о подобном оружии биологического заражения у Федерации. Оно, скорее всего, появилось позже. В ответ на тиб-вирус, поражающий телепатов, ага. В таких войнах нет никакого благородства, разве что докопаться до того, кто начал первым, и применить ко всей его родне принцип коллективной ответственности. Но – кто-то начал грязную игру первым, а кто-то эту игру подхватил. И понеслось: пандемии, жертвы, закрытые на вечный карантин миры… И карать, если вдуматься, придётся тогда всех. И тех, кто напал первым, и тех, кто начал защищаться в том же духе, и тех, кто просто не подумал вовремя о мерах безопасности, а из-за его головотяпства начали умирать те, кому ещё бы жить и жить...

   Интересно, варигрипп теперь останется на этой планете навсегда? Не подхватят ли его голохвосты и прочая живность?

   Он задремал, и вновь сквозь полубред-полусон видел неприступные Огненные скалы, где жило воплощение опасности и бед, податель смерти, упавший с неба бог. Реальность плыла, распадаясь на струи прозрачного тумана. Сквозь туман проступило вдруг тревожное шуршание. Шскиррр, шкиррр… когтями по камню… щелкочк, и снова – шкриррр…

   Иларийон распахнул глаза. Только затем, чтобы увидеть прямо перед собой широко разведённые жвалы местной дряни, для которой он не придумал другого названия, кроме «злое@$чая скотина». Злоескот, если вкратце. Насекомое, крупное, паразитирует на семирогах и топотунах, откладывая им в глаза мелких живых личинок. Голохвостов жрёт путём откусывания им башки. К пришельцу с небес проявляет такой же гастрономический интерес, потому что глазки у него слишком маленькие, смысла на них паразитировать нет никакого.

   Тут Иларийону и пришёл бы бесславный конец, потому что он от слабости пальцем пошевелить не мог, не то, что уворачиваться и пытаться поразить проклятую гадину ножом в сочленение уродливой башки и тела, самое уязвимое место. Но мимо что-то просвистело и вошлов глаз злоескоту как в масло. Поганое насекомое хватануло клешнями воздух в опасной близости от головы жертвы и издохло.

   Из фасетчатого глаза торчал боевой нож с альфой на торце. Иларийон стремительно выполз из-под зависшей в воздухе клешни, откуда только силы взялись. Выдернул нож, глаз насекомого чавкнул, выплюнул струю вонючей жёлтой жидкости. Однако! Достать через глаз центральный ганглий, заменявший злоескоту мозг надо было суметь!

   – Живи, засранец, – угрюмо прокомментировала произошедшее федералка, не отвлекаясь от огня в очаге, в который, по своему обыкновению, неотрывно смотрела.

   Иларийон обтёр нож о внешний край полога. Дожди смоют жёлтоватый след, ничего страшного. Тушу по уму лучше всего скинуть вниз, чтоб на закат смотреть не мешала, но не оставалось уже никаких сил. Как бы самому ещё за дохлятиной вниз не улететь. Ничего, пусть валяется, разберёмся потом.

   Иларийон подошёл к очагу, уселся напротив. Тяжёлый боевой нож оттягивал руку, по субъективному ощущению, до самого пола. Иларийон не помнил, чтобы возвращал оружие его владелице. Значит, забрала сама, пока лежал в температурном бреду.

   И не убила.

   Наоборот, спасла.

   Неужели психокод сошёл с неё окончательно. Наверное, пилотам их вкладывали с ограниченным сроком действия. Так, чтобы легче потом реабилитировать после боя. А может быть, он действительно сломался после вспышки ярости в ответ на услышанное от врага имя. А может, остался и рано или поздно сработает всё равно. Без толку гадать.

   – Почему? – спросил он, и не дождался ответа.

   Солнце поджигало стену за спиной женщины багровым огнём, бросая на камень огромную тень от сдохшего злоескота. Источник света снизу, конечно, эффект увеличения неизбежен…

   – Возьми.

   Иларийон протянул нож женщине, рукоятью вперёд, как полагается. Она не сразу отреагировала, по всей видимости, в разум не вместилось: как это так, вражина нож возвращает. С чего бы вдруг? Потом взяла. За секунду до того, как дрожащие пальцы Иларийона выронили тяжёлый клинок.

   – Почему? – повторил он вопрос.

   – Заткнись, – прилетело в ответ.

   – Расскажи про варигрипп. Насколько он серьёзен?

   Федералка в порыве злости выдрала из пола камень и швырнула в источник раздражения:

   – Заткнись, я сказала!

   – Мимо, – спокойно прокомментировал бросок Иларийон, и услышал, как где-то далеко за спиной камень брякнулся в стену и, судя по звуку, раскололся на несколько частей.

   Может быть, следующий камень прилетел бы ему уже точно промеж глаз. Но женщину снова скрутило в жестоких спазмах. Поскольку она ничего толком не ела, то ничего толкового из неё и не вышло.

   – Твою мать, – выразилась она в тоске, прикладываясь виском к холодному камню пола. – Твою же… гребаную… мать… Ненавижу!

   Иларийон часто видел, как она устраивается на деревянной лежанке: всё тело на подстилке, а голова на камне. Видно, так ей становилось ненамного легче. Головная боль в пещерных условиях – не то, что с лёгкостью поддаётся лечению. Тем более, там травмы, как пить дать. Если сунуть эту лысую башку под медицинский сканер, то наверняка можно увидеть все признаки не только черепно-мозговой, но и серию микроинсультов, характерных для внезапного обрыва ментальной связи в боевых условиях.

   По уму, женщине был нужен хорошо оборудованный медицинский блок, опытные врачи, терапия, возможно, операция. И ничего из этого она ни в каком виде не получит в пещере.

   – А сигнал-пульсатор на твоей птичке, – вспомнил Иларийон. – Может быть, его уже засекли ваши…

   – Тебя расстреляют, – угрюмо сообщила она.

   – Может быть, за меня кто-то заступится, – предположил Иларийон.

   – Того, кто мог бы за тебя заступиться, расстреляют первым.

   Ого. Сколько информации вместо коротенького «заткнись»! По законам Народа Иларийона расстрел – слишком большая честь для преступника. Петля, безо всяких затей. За шею. Позорная смерть, хуже только волосы сбрить, вытравить волосяные луковицы и пустить в таком виде по оживлённой улице. Чтоб смотрели и плевали вслед от отвращения. Но у федералов другие представления о казни. Расстреливают тех, кто быстрой смерти совсем не достоин: дезертиров, предателей, враголюбов…

   – Надо пойти туда и выжечь к трёпаным ящероголовым псам всё, – какие мы разговорчивые сегодня.

   – Найди энергию, – иронически предложил женщине Иларийон.

   Выжечь. Хорошо она сказала: болото целое выжечь. Любопытно посмотреть, что у неё получится! И как.

   Она лишь усмехнулась, сжимая кулак. Паранорма похоже к ней вернулась совсем. Иначе она ни за что не воткнула бы нож в глаз твари. Изнутри, из пещеры – против света. И такая точноть...

   – А пешком дойдёшь? Далеко.

   – Плевать.

   Но организм снова подвёл её. Тошнота. И блевать уже совершенно нечем. Пешком она собралась идти к месту падения своего корабля… Уже. Дошла. Вон, отдышаться никак не может.

   Догадка пришла внезапно и саданула по мозгам не хуже термобарического снаряда.

   – Ты! – крикнул Иларийон, вскакивая и забывая напрочь о противной слабости во всём теле. – Ты беременна!

   Космический бой не требует физических усилий. Даже каких-то особых тренировок, как для спецназа, не нужно. Пилот истребителя убивает на расстоянии. Смерть в космосе – это далёкая вспышка взрыва с пометкой на тактическом экране: боевая единица врага уничтожена. Расстояния, скорости и сама специфика сражения таковы, что кровь в лицо никогда не хлещет и от опалённой лазером тушки врага не тошнит. Как в тренажёрном режиме, с той только разницей, что перезагрузки у тебя не будет, случись вдруг что.

   Поэтому среди пилотов много женщин. Поэтому беременность практикуется практически во всех космофлотах у всех млекопитающих рас: у беременных повышена скорость реакции, обострено восприятие, организм стремится выжить во что бы то ни стало ради будущего потомства…

   У федералов пилотессы сдавали потом плод во флотский репродуктивный центр. Ребёнок развивался в аппарате искусственной утробы, до самого рождения. При первом же удобном случае его отправляли вместе с такими же детьми войны на защищённые тыловые планеты. В семью пилота или же в федеральный воспитательный центр. Программы поддержки детства в Федерации традиционно занимали вторую, после армии, строчку в бюджетных расходах.

   У Народа случалось по-всякому. Чаще всего требовалось передать детям боевой опыт матери, и во второй половине срока женщина уходила на гражданку рожать. Могла вернуться после первого каскада пробуждения наследственной памяти у ребёнка, после которого малыш переставал особо нуждаться в матери; безродные возвращались всегда, но и носительницы семейных Имён не сильно от них отставали. Но иногда девушек толкали на беременность злость и ненависть к врагу. Иларийон всегда холодел от попыток представить себе, что творилось на душе у таких женщин. Они ведь знали, что Служба Генетического Контроля не позволит их детям родиться. Понимали, на что идут. И всё равно – шли. Некоторые – по многу раз.

   Но к трепаным демонам Пустоты всё! Беременность в пещере – не то счастье, которому обрадоваться можно!

   – Сдохнешь ведь при родах!

   – Заткнись, – угрюмо буркнула федералка, прикладываясь лбом к холодному камню. – Не… верещи…

   Её снова мутило.

   – Сдохнешь же, – понизил голос Иларийон.

   – Тебе что за печаль?

   – Ещё спрашиваешь! Как я твоего ребёнка вытащу? Чем кормить буду?! Грудью?

   – А хотя бы! – злобно огрызнулась она.

   – Дура! Молоко откуда возьмётся?! Не я же тут беременный!

   – Заткнись.

   Иларийон заткнулся, а про себя подумал, что надо бы сходить на то болото и посмотреть, как добраться до затопленного корабля. Может быть, удастся что-то сделать с сигнал-пульсатором. Чтоб работал живее. Глядишь, прилетят раньше родов и увезут идиотку с её ребёнком в цивилизацию. Надежда слабая, но какая уж есть.

   А самому – в плен? Там же телепаты! В лесу не отсидишься. Хотя можно попробовать подделать своё сознание под голохвоста. Может быть, получится. Правда, как подобную наглость воспримут настоящие голохвосты…

   Беда.

   – Убери падаль, – простонала женщина, не отрывая головы от каменного пола. – Воняет!

   Обострение восприятия, угу. Иларийон встал и пошёл убирать падаль злоескота. Действительно ведь, воняет!

***

Через пару дней тошнота у будущей матери пошла на убыль, и она смогла не просто выпить бульон, а ещё и удержать его в себе. Иларийон ума не мог приложить к тому, что же делать. Химический аборт – слишком поздно, в фигуре уже начались изменения. Просто удивительно, как не заметил раньше!

   Аппаратов искусственной утробы здесь нет. Равно как и завода, производящего детское питание. Федералке придётся рожать естественным образом, а потом выкармливать дитя. Ну, да, она выносливая и крепкая, Альфа-Геспин других не выпускает, но роды есть роды. Всегда может что-то пойти не так. И – два трупа на руках, получи и поставь отметку о прибытии.

   А ещё очень сильно беспокоило отсутствие дичи в Нижнем Лесу. Весна, у зверей гон, всё так, но что если среди них началась эпидемия варигриппа?

   «Сдохнем от голода», – угрюмо думал Миррари, обозревая запасы в холодной пещере.

   Здесь, внизу, в анфиладе уходящих вглубь горы пещер, температура практически круглый год стояла одинаковая. Можно было хранить вяленое и засоленное мясо. Солончак, к слову говоря, находился совсем рядом, хоть с ним повезло. Не повезло добывать с него соль примитивными методами, но тут уже, как говорят федералы, мёд тебе, да ещё ложкой. Радуйся, что солончак не за горизонтом, так-то.

   – Расскажи про варигрипп, – спросил Иларийон, возвращаясь к очагу с порцией вяленого мяса на обед.

   – Заткнись.

   – А ты расскажи, – предложил он невозмутимо, выкатывая из очага разогретый камень и опуская его в ведро с водой. – Я тебя пугать не хочу, но если варигрипп перекинулся на местное зверьё, нам с тобой придётся очень непросто. Ты, конечно, можешь заявить, что слабые сдохнут, а сильные станут сильнее. Но естественный отбор применим к обычному, природному, вирусу. Не к оружию массового поражения.

    – Ты когда-нибудь заткнёшься, Рыжий? – угрюмо осведомилась женщина.

   Лежала, свернувшись калачиком – поза отчаяния! – и даже голову повернуть не удосужилась. Невежливо. Грубо. Ну да что с неё взять…

   – Расскажи про варигрипп. Тогда замолчу. По крайней мере, на сегодня.

   – Нечего рассказывать. Весь этот гребаный гравитационный колодец теперь – красная зона биологического заражения. Вот бы ваши сюда сунулись!

   – А вашим можно, не так ли?

   – Заткнись. Ты обещал.

   – Ты спасла меня. Может быть, сможешь остановить эпидемию среди животных? Ты ведь паранормал, умеешь лечить…

   – Я те кто, бог на выезде? – мрачно спросила она.

   – И всё же.

   – Заткнись.

   Что ты с ней будешь делать! Головные боли не собирались её отпускать. Если там микроинсульт, а то и не один…

   Надо будет спуститься вниз, разведать лес. Может быть, эпидемия среди местной живности так и не началась, и он зря боится? Всё-таки, варигрипп рассчитан именно на Народ Иларийона в первую очередь. А с другой стороны, белковая жизнь есть белковая жизнь. И с третьей – биологическое оружие ничем не уступает термоядерной бомбардировке с орбиты. В обоих случаях – трупов по самую вершину горы.

   А в конечном итоге – смерть от голода.

   Обидно!

ГЛАВА 3

Погода радовала. Зима ушла окончательно, до летних гроз было ещё далеко. Стояли тихие, солнечные дни, земля парила, оттаивая после зимних холодов, и из каждой щели лезла очумевшая зелень. От варигриппа не осталось и следа, Иларийон чувствовал себя прекрасно. Федералке тоже вроде как полегчало. Во всяком случае, тошнотой она больше не мучилась, и на еду налегала со здоровым аппетитом настоящего бойца.

   Вот только запасы в нижней пещере второй рот не оценили: начали сокращаться с пугающей быстротой. Весна в самом разгаре, с чего бы закромам быть полными. И всё же ряды опустевших крючьев изрядно действовали на нервы. Пора было выходить на охоту.

   – С тобой пойду, – решила федералка.

   – За смертью? – осведомился Иларийон. – Сиди!

   Она встала, сжимая кулаки. Зыркнула исподлобья и предложила недобро:

   – А ты останови.

   Интуиция подсказала Иларийону, что остановить сумасшедшую будет очень непросто. Ценой парочки зубов, например. А дантистов в пещере нет, на минуточку. Как и костоправов!

   – Хорошо, – кивнул он. – Идёшь со мной. В героя не играешь. Делаешь, что тебе скажу. Поняла?

   Она пожала плечами. Мол, поучи ещё меня, прошедшую все круги ада Альфа-Геспина, как во враждебной обстановке себя вести…

   Спуск от устья пещеры вниз не назовёшь сложным. Если здоров, относительно цел и голова не болит. Иларийон посмотрел, как женщина двигалась, спускаясь по крутой тропе, и понял, что назад её придётся тащить на собственном горбу. Ведь не пушинка! И неплохо бы почаще оглядываться, а то забредают сюда периодически всякие любители свежего мяса вроде злоескотов…

   Внизу звонко бренчал водопадик, стекая по отвесной гранитной, в ржавых подтёках, скале. Небольшое озерцо питало ручей, бурный по весне. А возле ручья застыл панцирь свежеиздохшего семирога. Старые останки за два-три года порастали ярко-зелёным, кислотного оттенка, мхом; на этом мох отсутствовал. Перед смертью животное успело втянуть башку и конечности внутрь, так что логичного запаха разлагающейся падали не было. Останки внутри идеальной ловушки мумифицируются со временем. Потом и жёсткая оболочка рано или поздно даст трещину и обвалится сама в себя. Получится идеальная берлога для твари поменьше. Например, для семейки голохвостов…

   Голохвостов, кстати, что-то не слышно и не видно. Откочевали на лето в другое место? Вот было бы хорошо!

   Сухой треск заставил резко развернуться, принимая боевую стойку. Но адреналин пропал зря: это федералка отодрала от поваленного дерева сухую ветку. Сильна! Ветви не так-то просто сломать, особенно если дерево уже давно умерло. А судя по торчащим в небо корням и волнообразно изогнутому стволу, конкретно это дерево сдохло ещё зимой, не успев распрямиться.

   Тишина.

   Иларийон чутко вслушивался в окружающий мир, тишина ощутимо действовала на нервы. Ни возни семирогов, жующих литься, ни характерного скрипа коготков злоескотов, шебуршащихся в кронах, ни птичьего крика, ни воя голохвостьей стаи… Только звенит ручей и слегка позванивает в ушах, варигрипп всё-таки даром не прошёл, на тело иногда накатывало волной слабости одновременно с ухудшением слуха.

   Вымерли они тут все, что ли?

   Так быстро?

   Ноги уловили дрожь в земле, и тело отреагировало быстрее сознания: Иларийон отпрыгнул в сторону, и тут же, прямо там, где он стоял, проткнул землю бурый плотоядный цветочек, а за ним ещё один и один.

   Плотоядная цветочница умела передвигаться под землёй, иногда – с крейсерской скоростью. Пик активности приходился как раз на весну. Оголодав после зимы, проклятые цветочки усиленно искали себе, кого б сожрать. Как они размножались, до сих пор оставалось загадкой. Может, спаривались под землёй, а может, просто рассылали по воздуху пыльцу, бездна знает. Соваться к ним без средств дистанционного наблюдения желания не возникало.

   – В сторону! – крикнул Иларийон, но федералка не поняла ничего.

   Так уж устроена Вселенная, что от цветов пакостей в духе «твоя плоть – наш чудесный ужин» не ждёшь, и женщина ожидаемо замешкалась. Её тюкнули в плечо, в запястье, в бедро прежде, чем Иларийон успел залить огнём из плазмогана проклятую цветочницу. Жадность душила тратить драгоценный заряд, сам бы, может быть, обошёлся, ушёл по по деревьям, на скалы, куда тварь ни за что не выползет при всём желании, даже в охотничьем угаре…

   – Жива? – спросил Иларийон у федералки, привалившейся к необъятному древесному стволу.

   – Твою мать, – отчётливо выговорила она, зажимая ладонью самую крупную рану на плече.

   Сквозь пальцы проступила алая кровь. Рядом, на земле, слабо шевелились, судорожно зевая бутонами, потерявшие после смерти родительского организма прыть цветы. Иларийон тщательно сосчитал их – семь штук. Один крупный, остальные изрядно мельче. Он наступил на горло собственной жадности и выжег тварей в хлам. Ещё корни тут пустят или что у них там под стеблем. Лови их потом, жги снова… а заряд, он не бесконечный, между прочим!

   Иларийон внимательно осмотрел раны. От мелких бутонов – не в счёт. А от большого, в плечо… счастье, что не задело крупные сосуды! Федералка молчала, глаза были как блюдца.Плох тот солдат, который не умеет терпеть боль.

   – Ты – паранормал, – сказал ей Иларийон. – Владеешь целительством. Обрати собственную силу на себя!

   Женщина не успела ответить, её стошнило. Очень хотелось прочесть нотацию на тему «а я тебе говорил, нечего вниз переться, сиди у очага!» Вот только смысла в ней не было никакого. Уже спустились в этот проклятый лес. Теперь подниматься обратно. Без добычи.

   Иларийон помог женщине добраться до ручья и промыть раны чистой водой. Ручей иногда выносил на поверхность тонкие прутики и пластинки серебра, должно быть, где-то под скалами располагалось серебряное месторождение, и потому вода здесь не кишела нежелательной жизнью. Ещё одна удача, позволившая упавшему с небес продержаться в пещере так долго…

   Иларийон помог федералке перевязать большую рану, уж чем пришлось: рукавом нижней рубашки. Куртку посоветовал приберечь, пригодится. И женщина вытащила здоровую руку из чёрного рукава, позволила ободрать рукав, потом терпела перевязку. Молча, ни всхлипа, ни стона. Гологррафическая татуировка в виде альф на предплечье посылала колкие искры при каждом движении.

   Хорошо, что федералка не из гражданских. Умеет терпеть боль, понимает, что в диком мире смерть дышит в затылок постоянно.

   – Встать можешь? Или тащить тебя?

   – Заткнись, – угрюмо посоветовала она. – Сама!

   Сама она ползла, как личинка короеда. Сбиваясь с дыхания, да. Иларийон старательно делал вид, что не замечает, насколько ей плохо. Пусть сама помощи попросит! Не просит – значит, ей не надо.

   Выросла в Федерации, решил он. Может быть, дочь каких-нибудь отступников-перебежчиков, отчего такая бешеная реакция на радуарское имя. Альянс всех соседей в рассматривает исключительно через прорезь прицела, живёт в постоянной готовности к войне, если нет подходящей войны на горизонте, развязывает драку сам. Большинство граждан Альянса – идейные сволочи, но, как и в любом народе, среди них встречаются желающие странного.

   Если им удаётся вырваться в другое пространство, они живут с оглядкой: в любой момент могут разыскать свои же и покарать.

   Может, именно поэтому Анинав Маташен пошла на службу Федерации? После того, как потеряла родителей по вине спецслужб Радуарского Альянса? Тогда зачем же она таскала на шее идентификатор с данными генетической экспертизы…Логично было бы его выбросить к чёрным дырам и забыть о своём происхождении, как о страшном сне.

   У федералов это хорошо получается, забывать о собственных корнях. Дурной народ, без чести и без совести.

   Он всё ждал, что федералка свалится. Всё-таки, её положение и раны – не то, с чем можно тренировать выносливость. Но она доползла до пещеры строго самостоятельно. Свалилась на лежанку возле очага и долго смотрела в потолок пещеры, дыша сквозь зубы через раз. Иларийон посматривал на неё с беспокойством. Ничем он ей помочь не мог, разве только промыть раны ещё раз, чистой прокипячённой водой, вскрыть аптечку и изрядно уменьшить запас обеззараживающего средства. Прокипятить воду, приготовить раствор соли. Аптечку следовало поберечь, на первое время хотя бы. Соль – проще, добыть её не такая проблема, как синтезировать в пещерных условиях правильный антисептик…

***

Долгая и трудная дорога наверх не сумела вынудить раненую выкинуть отломанные в Нижнем лесу веточки. Едва придя в себя, она занялась ими. Несмотря на железную прочность, ветви павших зимой деревьев оставались полыми внутри. Иларийон не понимал, зачем федералке оно надо, но не вмешивался. Сидит, возится с деревяшками, не пытается убить, и ладно.

   Он ещё раз сходил на охоту, снова безуспешно. Зверь ушёл из Нижнего Леса, как будто и не водился здесь никогда. Такого за долгие годы пещерной жизни ещё не бывало, и Иларийон всерьёз обеспокоился дальнейшим безрадостным будущим.

   Новые охотничьи угодья следовало разведать как можно быстрее. Возможно, придётся переселиться из обжитого места на новое. Сама мысль о переезде вызывала лютую тоску, но бегать за мясом на изрядные расстояния – совсем не выход. Летом ещё как-то, а в осеннюю непогоду? И родную пещеру оставлять на длительный период тоже так себе идея. Облюбуют злоескоты, ничем их не выкуришь оттуда.

   И беременную бросать не годилось. Если он что-нибудь понимал, родить она должна к концу лета – началу осени. Но лёгкой на подъём перестанет задолго до родов.

   Одно время Иларийон серьёзно интересовался паранормами Федерации, изучил всё, что смог найти в открытом доступе, многого не понял. Кроме одного: у любой паранормы есть ограничения. И если женщина не способна вылечить себя, хотя исцелила его, Иларийона, от варигриппа, значит, для этого есть серьёзная причина.

   Объяснять что-либо и вообще разговаривать федералка отказывалась наотрез. Возилась со своими палочками, злобно молчала, или советовала заткнуться. Скорее всего, её продолжали мучить головные боли. Беременность тоже не добавляла здоровья.

   Умрёт.

   Не сейчас, так в родах.

   И что тогда делать с младенцем?..

***

Федералка долго крутила в руках ветки, раскладывала так и сяк, доводила ножом до нужной ей кондиции. На раны, наверняка донимавшие болью, она плевала с презрением закалённого в боях солдата. Перевязки терпела, с трудом сдерживаясь, чтобы не зашипеть на прикосновения вражеских рук. Маленькие укусы заживали хорошо, а вот плечо Иларийону не нравилось. Нагноения там не хватало только для полного счастья.

   Лучшее средство в пещерных условиях – солевые растворы. С солью проблем не возникнет, сделанного в предыдущие, – лучшие! – годы запаса хватит надолго. Хотя на солончак, конечно, сходить будет надо. Позже.

   Беда была с тканью для перевязки. Приходилось стирать, потом держать в кипятке то немногое, что было. До зимы, конечно, оставалось ещё очень много дней, но следовало крепко подумать о тёплой одежде из шкур, потому что лётная форма вряд ли спасёт от сильных морозов. Продырявленная цветочками форма, если точнее. И ещё задолго до зимы она перестанет сходиться на животе.

   Федералка поднесла к губам трубочку, получившуюся из ветки. Дунула в неё – родился чистый долгий звук, разбился эхом о стены пещеры, раскатился по углам и замер. Женщина кивнула, довольная полученным результатом. И продолжила играть.

   Красиво, чудесно, замечательно, но настолько хватало за сердце, что сами собой проступали слёзы. А заканчивать концерт никто не собирался. И если не остановить, музыка будет литься до утра и за ночь просверлит в голове портал в пространство гарантированного сумасшествия!

   – Хватит, – потребовал Иларийон, подходя к женщине. – Прекрати!

   Ноль эмоций, гора презрения. Она даже глаза закрыла, чтобы его не видеть. Инстинкт самосохранения толкнул на безрассудство: Иларийон забыл, с кем имеет дело, и про Альфа-Геспин забыл, всё забыл. С разворота, с ноги – по проклятой дудочке, и попал, вот что удивительно! Та брякнула в каменный пол, срикошетила и угодила прямо в огонь, а в ногу Иларийона тут же вцепились железные клещи.

   Какое-то время двое врагов, рыча, катались по каменному полу пещеры, стремясь уничтожить друг друга; разум упал в ноль у обоих. Всё закончилось только тогда, когда они с размаху вкатились в очаг оба. Выпрыгнули оттуда каждый в свою сторону, шипели, плевались, сбивали огонь с одежды. Иларийон злобно осмотрел опалённую косу: уж как берёг волосы все эти годы, а теперь… Впору взвыть от отчаяния: с неприлично короткими волосами ходит только всякое отребье без Имени Семьи. Федералка играла с ножом, плотоядно поглядывая на горло врага.

   Иларийон вдруг подумал, что она не вернула себе плазмоган, когда он болел проклятым варигриппом. Ей – тогда! – никто не помешал бы, но она ограничилась только ножом. Странно. Можно, конечно, списать на самоуверенность и паранорму, но оружие есть оружие, тем более, огнестрельное. Может, и сейчас она дралась не в полную силу? Щадила? Но почему?

   – Не звали – не лезь, – хрипло сказала она, следя за ним бешеными глазами.

   – Концерты в лесу устраивай, – посоветовал ей Иларийон, бережно ощупывая пальцами пострадавшую шею. – Не одна тут живёшь!

   – Заткнись.

   Она вернулась на своё место, медленно обхватила колени ладонями и застыла неподвижно.

   – Кровь у тебя, – сказал ей Иларийон.

   Она как не услышала. Повязка на плече пропиталась кровью полностью, снять бы и перевязать снова. Позволит? Не позволит? И – было что-то ещё. Цепляло что-то ещё. Какое-то основательно позабытое чувство, будто они уже встречались когда-то. Там, среди звёзд. В бою? Не вспомнить. Сколько ей лет? Учитывая альфы и то, что на Геспин берут только после восемнадцати стандартных по счёту Федерации лет… Наверное, женщине где-то примерно тридцать лет, опять же, по счёту Федерации. А сам Иларийон торчал в пещере лет семь, может, восемь.

   Ни в каком бою встретиться он с нею не мог. Она тогда ещё в учебке на полигоне Альфа была! А потом он ушёл в пилоты. Их синтагма попала в заварушку с федералами, десант там был ни к чему, а пилотов не хватало. Короткая переподготовка, можно сказать, в смертники, но Иларийон выжил тогда. И решил остаться в лётном секторе.

   Остался. Себе на беду.

   – Давай договоримся и не будем пить друг у друга кровь, – сказал Иларийон. – Принцип всего один: живи и давай жить другим.

   – С чего такая доброта? – спросила она, не поворачивая головы.

   – Сам удивляюсь, – честно признался он. – Вы, федералы, все ублюдки. Особенно такие,как ты, с Альфа-Геспина. Вешать бы вас…

   – Повесь, – равнодушно предложила она.

   – Не хочу.

   – Почему?

   – Беременных я ещё не вешал.

   – Какое благородство… – язвительно сообщила она.

   Приступ разговорчивости? Где же твоё любимое «заткнись»? Впрочем, идей подавать Иларийон не стал. Может быть, женщина тоже уже устала от молчания, как знать. Она человек по расе, пусть и с поправками на радуарское происхождение. А люди – все эмпаты, расовая особенность, они тяжело переносят одиночество. Им важно общение… любое… в цивилизации федералка ушла бы в информ, в пространство социальных сетей. Говорят, люди-нетелепаты способны взаимодействовать одновременно с несколькими десятками процессов в сети. У телепатов этот показатель выше, но и общение через инфосферу протекает уже совсем на других скоростях, без посредников в виде шунта либо экрана. А здесь какой ей информ, тут пещера. И собеседник всего один. И телепатического ранга нет, психокинез с телепатией несовместим.

   – Ты паранормал, – сказал Иларийон. – Умеешь лечить. Исцелила меня от варигриппа. Закрой себе рану!

    – Идиот, – угрюмо ответила она. – Ни хрена не понимаешь в паранормальных коррекциях. Я никогда не вела беременных. Травмы, раны, болезни, но не беременности. Могу навредить ребёнку.

   – Загноившаяся рана ребёнку, конечно же, ничем не навредит.

   – Заткнись.

   Не выдержала, съехала на любимое дерево. Кто бы сомневался.

   – Сейчас заткнёшься ты, – сказал ей Иларийон. – И будешь терпеть. Молча.

   Терпеть она умела. Хорошо учили! Только глаза стали как плошки и зубы скрипели. Но рана оставалась чистой, – может быть, пока? Не хотелось думать о худшем. Проклятая цветочница! Нужно взять плазмоган и пройтись ещё раз. Чтобы близко эта пакость к скалам не подползала. Заодно пополнить запас серебряной воды. Пить из того ручья было нельзя, а вот промывать раны…

   – Слышь, Рыжий, а что ты ко мне не пристаешь?

   – Ты о чём? – не понял он, отряхивая руки.

   – Ты так давно здесь сидишь, что у тебя всё отсохло и ты теперь больше не мужчина?

   Посмеяться бы… не поймёт. Ну, не дура ли? Боится насилия, а сама ведь в колечко едва только что не завернула, несмотря на ранения. Как, спрашивается, такую насиловать? Отличный способ самоубийства, надо запомнить!

   – Всё при мне, не беспокойся, – сказал Иларийон, усаживаясь напротив, по ту сторону очага.

   Огонь нужно было подкормить заранее заготовленным хворостом из Нижнего леса, этим Иларийон и занялся.

   – Тогда почему?

   Ни одну из своих женщин Иларийон не брал силой, и её не собирался. Тело – это ведь всего лишь тело. Малая часть желанного целого. Ему нужна была, прежде всего, её дружба, её доверие. Может быть, даже любовь, как знать. Она человек… радуарского происхождения, но всё же человек. А люди живут эмоциями. Особенностью неспокойного разума всегда являлось повышенное либидо…

   – Сама придёшь, – ответил он, усмехаясь.

   Она злобно швырнула в него камень:

   – Никогда в жизни!

   – Мимо, – с удовольствием сообщил ей Иларийон.

   Хотела бы убить, давно уже убила бы.

***

Утром федералка вытянула припрятанные под лежанку веточки и снова начала их обстругивать. То есть, приглашение на концерт мозговыносящей музыки, считай, получено. Иларийон старательно подавил в себе раздражение и ярость. Подошёл, спросил с высоты своего роста:

   – Что это и зачем оно тебе нужно?

   Она долго молчала, и он уже понял, что ответа не дождётся, но потом всё же она снизошла до ответа:

    – Это – то, за что меня в Номон-центре распнут вниз головой. А Дельта-Геспин, пожалуй, сунет бы в зубы «солнышко». И выпишет приказ об исполнении…

   «Солнышко» – Солнечный Крест, высшая награда Земной Федерации. За проявленные мужество и доблесть. Не всегда в бою, кстати говоря. Гражданские тоже могут получить. Большей частью, награда выдаётся посмертно. Потому что мало совершить подвиг, надо после него ещё и выжить, а это удаётся очень немногим.

   А Номон – крупнейший научно-исследовательский центр Земной Федерации в области медицины, паранормальной в том числе. Все направления. По всем галактическим расам. Добавим сюда глупую детскую мечту попасть туда на стажировку, хотя бы на половину стандартного года...

   – Понятнее объяснить можешь?

   – Могу! Паранормальная коррекция требует контакта. Зрительного, а ещё лучше, тактильного. Того самого пресловутого наложения рук. А как наложить руки на кусок планетарной поверхности радиусом в сотню километров? Подумай. Я подумала.

   – Хочешь наложить звук? – спросил Иларийон.

   – Умный ты, Рыжий...

   – Зачем?

   – А ты угадай с одного раза.

   Варигрипп, понял Иларийон. Животные, спасаясь, уходят от эпицентра распространения заразы, и, конечно, несут болезнь с собой. Дальше, и дальше, и – ещё дальше. Остановить исход невозможно. Дотянуться до всех, чтобы исцелить их, невозможно. Руками, во всяком случае. Или взглядом. А вот звук… Звук дело совсем другое.

   Но и жутью дохнуло из колодца наследственной памяти. Давным-давно, на заре времён, предки Иларийона уже сталкивались с подобным оружием. Гроувеллерем. Ветер смерти.

   Старинные легенды внезапно обрели жуткий смысл. В них ничего не говорилось о паранормах, а ведь у персонажей тех историй наверняка они были. Иначе как бы зловещая Узорчатая Башня посылала в мир моровые волны? Их было семь, и каждая зафиксирована не просто в родовой памяти великих кланов Оллирейна, но и в Службы Исторической Памяти. То есть, вполне себе письменные свидетели, на электронных носителях и на каменных.

   – Боишься? – спросила федералка насмешливо и, когда он не ответил, кивнула: – Бойся. Я тоже легенды об Узорчатой Башне знаю. Немножечко не вашу версию, уж извини. У ваших оппонентов в той, давней, войне, тоже память, знаешь ли, не дырявая.

    Она может убить одним лишь голосом. Или звуком из дудочки, которую с таким тщанием сейчас мастерит. Ножом в горло – спящего. Ничто ей не помешает. Ничто, кроме…

   – Почему? – вырвалось у него почти против воли.

   – Что – почему? – не поняла она.

   – Ты хотела меня убить. Много дней, не один раз. Потом передумала. Почему?

   – Ты хочешь умереть?

   Вопрос не праздный. Иларийон не отвёл взгляда, хотя смотреть в эти тошнотные глаза с круглым зрачком и белками не доставляло никакой радости.

   – Нет. Я хочу знать, почему ты передумала.

    – Тебе важно?

   – Очень.

   – Забыла, кто ты, – с досадой сказала женщина. – Не отвяжешься ведь… Ты заболел. Варигриппом. Значит, я – носитель.

   – Ты это уже говорила.

   – Запомнил, надо же… Вирусняк – не мой профиль, Рыжий. Травмы, раны – да, ещё вот над детскими прогериями работала когда-то. Но созданное лучшими микробиологами Дельта-Геспина оружие – мимо. Зараза в тебе осталась. Ты – носитель, как и я. Потенциальный автор кучи трупов. Для ваших эта планета потеряна без разговоров.

   – У нас лучшие системы биологической защиты…

   – Думаешь, поможет? – женщина коротко рассмеялась.

   – Всегда помогала.

   – «Помогала», – саркастически уточнила она. – В вирус встроена часть генетического комплекса «горячей» паранормы, пирокинеза. Не весь полностью, а так… чтобы пройти молекулярную броню высшей химзащиты. Будь спокоен, пробивает на ура.

   – Хочешь сказать, среди Народа началась эпидемия?

   – Даже не одна. Конечно, полностью вы все не сдохнете. Карантин не вчера придуман, огородитесь от зачумленных миров, будете наблюдать с орбиты за теми, кто сумеет выжить… Наблюдать вы умеете, не отнимешь.

   У Иларийона сами собой сжались кулаки.

   – Какие же вы, федералы, мерзкие! Говно короедов. Протухшее.

   – Учителя попались хорошие, – оскалилась она. – Чудесная ответочка на ваш тиб-вирус, поражающий телепатов, не находишь?

   – Ненавижу!

   – Взаимно, Рыжий, – усмехнулась она.

   Иларийон с трудом сдержал вспышку бешенства. Вломить бы в эту наглую вражью рожу, да так, чтобы глаза закатились и шея хрустнула! С одной поправочкой: ничего не получится. Федералка сильнее. Шея в драке совершенно точно хрустнет не у неё.

   Зачем, спрашивается, тащил из болота? Надо было там оставить! Да ещё и притопить для верности. Правда, от варигриппа бы не спасло. Раз она носитель, и был контакт без брони…

   А, по любому пропал бы! Не федералка, так голохвосты притащили бы сюда вирус. Он, Иларийон, даже не понял бы, от чего умирает и почему. Просто сдох бы, один, в собственных дерьме и рвоте. Память живо подсунула дни болезни, запоздалый страх хлынул по хребту отменным холодом.

   Правильная смерть настигает воина в бою, и только так. В болезни и немощи погибают только трусы, испугавшиеся последнего поединка. Что сказали бы предки, когда их недостойный потомок поспешил бы предстать перед их судом после варигриппа? Нечего льстить себе. Ответ очевиден...

   – Я закончила. Вали отсюда куда-нибудь, если слушать не хочешь. А если остаёшься, то не мешай.

***

Иларийон решил проверить окрестности на предмет злоескотов. Они не очень любили пещеры, что, прямо скажем, здорово облегчало жизнь. Но всё же забредали иногда, случайно. Опытным путём Иларийон выяснил, что твари не любят красный мох из Нижнего леса. Мох рос на панцирях давно погибших семирогов, не брезговал и скалами. Принести и разложить в стратегических местах обломки было не так уж и сложно. Дальше оставалось только следить и периодически подновлять естественную защиту.

   Собственно, мхом это растение назвать было сложно. Но пусть биологи головы ломают, к какому классу отнести живой объект с неизученной планеты. По внешнему виду это выглядело мхом, вместо цветов выпускало крохотные, ядовито-фиолетового оттенка грибы, формой напоминавшие купол автономной базы-поселения какого-нибудь завода по производству истребителей класса «атмосфера-пространство». Грибы светились в темноте колдовской зеленью, источая слабый запах озона.

   Ну, да, зимние ветра растащили и частично свалили в пропасть защиту против злоесктов. Удивительно просто, почему за тем, безвременно сгинувшим от ножа федералки, в пещеру не припёрлись и другие. Может, их тоже поразил варигрипп? Насекомых? Бездна этих федералов знает. Вполне могли сделать вирус очень широкого спектра действия. В Галактике не только они и Народ Иларийона боеголовки планетарного поражения производят. Насекомые с приличным военным флотом тоже есть, тот же Врамеул, например.

   Как всегда, при мысли о врамельвах кулаки сжались сами собой. Врамеул – враг давний, с Федерацией не сравнить. Правда, сидит сейчас тихо. Но насколько их хватит, поди угадай. Паразиты, живущие грабежом, что с них взять. Ничем не лучше федералов.

   Иларийон сдвинул оставшиеся панцири, выложив новую заградительную линию. Прикинул примерно, сколько ещё принести сюда. Завтра придётся спускаться вниз. И, хотя в лесу пусто, держать глаза на спине. Мало ли. Даже если хищник, тот же голохвост хотя бы, глубоко болен и бросается на последнем издыхании, с клыками и когтями у него полный порядок. Порвёт!

   Бурое солнце уползало за горизонт, тонуло в тонких перистых облаках, заливая мир тусклым огнём цвета подсохшей крови. Ветра не было, стояла звонкая тишина, и почему-то совсем не было слышно дудочки федералки, а, казалось бы, не так уж далеко ушёл.

   Странная она. Невозможная. Бешеная реакция на собственное имя говорила о том, что с Альянсом у неё какие-то проблемы. Безоговорочные проблемы, раз на Альфа-Геспин ушла, и её, урождённую другого пространства, не входящего в Федерацию, там приняли. Паранормал. Умеет лечить травмы, раны и, как она там сказала… детские прогерии. Прогерия – генетическая болезнь, выражается в ускоренном старении организма. При остром течении ребёнок погибает уже в шесть-семь лет – от глубокой старости. Но разве врачам-паранормалам не запрещено лечить генетические нарушения?

   Выходит, теперь не запрещено. Или не запрещено только некоторым? Тем, чья паранормальная сила позволяет работать с такими случаями? И как врача подобного уровня занесло в космодесант?

   Любопытно, как она резко передумала убивать. Именно из-за варигриппа. После осознания того, что сама является носителем страшного вируса. Отсюда следовало самое интересное: её заразили намерено, без её ведома. Она послужила курьером, перевозчиком смертельной болезни из пространства белого в пространство фиолетовое. Если белые известны – спецслужбы Федерации – то кому же досталось угодить в фиолетовое?

   Вопросы, вопросы...

   Иларийон вернулся в пещеру после заката. Музыка, если была, давно стихла, а федералка забылась глубоким сном, свернувшись в позу эмбриона. Она не пошевелилась, когда Иларийон к ней подошёл. Спит? Или без сознания? Наклоняться к ней, чтобы проверить… Шею ещё свернёт, не разобравшись спросонок.

   Иларийон подумал, принёс шкуру со своего ложа и укрыл её. Она не пошевелилась. Но дышала ровно, на обморок не похоже, в обмороке дышат не так. Значит, спит. Утомилась. Лишь бы проснулась к утру…

   Вот ещё заботы прибавилось, слушать её дыхание!

   А чем он, Иларийон, поможет ей, случись вдруг что? Ничем. И ребёнок. Ребёнок, который должен родиться в конце лета.

   Он вдруг поймал себя на том, что улыбается. Неизвестно чему. Грядущим трудностям? Вряд ли. Пещерная жизнь порядком измотала его, и просвета впереди не наблюдалось никакого. Ребёнок в первобытных условиях, да ещё в зиму... как уберечь его?

***

Утром Иларийон вскинулся на своём ложе от непонятной тревоги. Первым делом подумал о федералке: никак снова подкрадывается, чтобы убить? Но нет, лысая башка не нависала над душой, источая лютую ненависть. В пещере вообще как-то было… пусто.

   Жизнь с голохвостами приучила воспринимать эмоциональный фон окружающего пространства очень остро. На полноценную телепатию обострённое восприятие, конечно же, не тянуло. Но здорово облегчало жизнь. И вот теперь – тоже.

   Женщины в пещере не было.

   Ни в самой пещере, ни рядом. Умерла?

   Иларийон одним движением вскочил на ноги, сна как не бывало. Неужели федералка умерла?! При её травмах… при беременности… начался, допустим, выкидыш, а такие кровотечения, насколько Иларийон помнил, остановить сложно даже в условиях оборудованного по последнему слову науки и техники стационара. Что уже о пещере говорить.

   Но нет, возле очага не лежал труп. Возле очага попросту было пусто. Ушла!

   Сумасшедшая, куда?!

   Быстрый поиск не дал результата. Федералки нигде не было. Вниз ушла! Из оружия ничего не взяла, хотя могла бы. Какое-то демонстративное пренебрежение возможностью захватить плазмоган, да хоть их все! Или самоуверенность? Мол, сама себе оружие, вот ещё, таскать с собой увесистую пушку, ищи дуру…

   Голохвосты внизу. Почему не рассказал ей о голохвостах? Эпидемия эпидемией, но бездна знает, вдруг зверушки сумели перебороть вирус? И сейчас ищут, что бы такого сожрать, ради восстановления сил.

   Он не чувствовал голохвостов, но их, прямо скажем, засечь всегда было трудновато. Бывало и так, что они возникали буквально ниоткуда, словно пользовались струной гиперперехода. А может, и владели телепортацией в пределах планеты, как знать! Телепатические задатки у местной живности явно имелись, почему бы им не владеть и другими паранормами…

   Федералка нашлась у серебряного родника. Постирала одежду, несмотря на холод. Теперь её лётная форма сохла под бурым солнцем. И – кто бы сомневался! – бельё тоже. А сама женщина сидела на камне, обхватив по обыкновению коленки, спиной к Иларийону. Не пошевелилась, хотя наверняка слышала шаги.

   От холодной воды светлая кожа раскраснелась, – федералке хватило дури искупаться, несмотря на раны, – и чётко проступили старые шрамы. Узкие, тонкие, старые – на затылке, шее. Посвежее – ожоговый след на боку. Залп плазмогана, сошедшийся вскользь… Под лопаткой – сложный изломанный контур, так даже и не поймёшь сходу, чем прилетело. Чем-то холодным, ожоги от плазмы выглядят не так, бок подтверждает.

   И – ничего от холеного, словно бы светящегося изнутри гражданского женского тела. Литые рельефные мышцы, хоть лекцию по человеческой расе радуарского происхождения читай. Талия не из тех, что ладонями обхватить можно. Пресс наверняка под стать спине: каменный. Бёдра…. хм. Хорошие бёдра! Родит легко. Если не возникнет какая-нибудь гадость вроде неправильного предлежания плода или обвития пуповиной…

   – Глаза захлопни, – угрюмо посоветовала женщина, не оборачиваясь. – Ещё сломаешь ненароком.

   – Не ходи одна, – сказал Иларийон, даже не думая отворачиваться.

   – Тебя спросить забыла.

   – Если бы только меня...

   – Хватит пялиться, – злобно огрызнулась она.

   – Скажи это вон той твари, левее истока…

   Женщина взвилась с камня, подхватывая нож – красота, как успела. Нож полетел и пришпилил злоескота к стволу, а Иларийон прикончил ещё двоих, не так красиво, конечно же, но, главное, с гарантией. Плазма надёжнее ножа… если бы только заряд ещё был вечным…

   – Самка и двое её приятелей, – пояснил Иларийон, возвращая плазмоган в кобуру. – Наверное, добрая жёнушка того, которого ты прибила у входа в пещеру. Они обычно живут небольшими стайками, втроём-вчетвёром. Прекрасная дама и её доблестные мужи. За детьми не следят, там и детей-то нет, так, личинки, способные позаботиться о себе самостоятельно.

   Как именно личинки злоескотов заботятся о себе, Иларийон решил сейчас не рассказывать. Во-первых, для них ещё не сезон. Во-вторых, показывать такое беременной… её стошнит ещё. И кому потом возиться?

   Да, вид спереди не разочаровал. Всё на месте и там, где надо. Пресс, правда, уже слегка поплыл, но, в общем, пока не критично. А вот раны от плотоядной цветочницы выглядели отвратительно. Неправильное украшение для такой женщины, решил Иларийон. А впрочем, ей не привыкать к ранам, судя по отметинам на спине…

   – Хватит пялиться!– злобно выговорила она, выбрасывая кулак.

   Иларийон увернулся от удара чудом. Кулак пронесло мимо, брызнула каменная крошка, на скале осталась вмятина. Паранорма, что тут возьмёшь! Страшное дело.

   – Продолжай, – подначил федералку Иларийон. – Тебе идёт, когда ты злишься.

   Боевые паранормы слишком дорого обходятся своим носителям. Надолго федералки не хватит, свалится в паранормальный минимум, и тогда появится неплохой шанс отгрузить ей по хлебалу, чтобы знала своё место.

   – Я – прайм-пилот Военно-Космических Сил Земной Федерации, – сообщила женщина, сдувая с кулака несуществующие пылинки. – Не смей пялиться на меня без моего разрешения, вошь рыжая!

   – Так прикрыла бы срам, – предложил Иларийон. – Сразу не на что стало бы пялиться.

   В тот же миг ему пришлось спасаться в диком прыжке, иначе удар с паранормальным выхлестом перебил бы ему ноги.

   И ещё один удар. И ещё. Но странным образом все атаки федералки запаздывали. Ненамного, будь Иларийон менее проворен, поймал бы своё в полной мере…

   – Уймись, – крикнул он, прячась за валуном. – Ты же не хочешь меня убить.

   – Ещё как хочу, тварь ты безрогая!

   Валун раскололся пополам, Иларион торопливо отбежал в сторону, оценив ровнёхонький, будто отполированный срез. Вот это силища! Как-то не похоже на обычных пирокинетиков. А может быть, и вымотать её не удастся? Сколько она выдерживает в прямой атаке? Но федералка не хотела убивать.

   Хотела бы – так убила бы давно.

   – Ты сама хочешь сдохнуть, – сказал Иларийон, решив больше не прятаться.

   Куда прятаться от такого? Раскатает в блин с лёгкостью падающей горы!

   – Хочешь погибнуть в бою. Не получится. Я не буду тебя убивать.

   – Сам сдохнешь сейчас, – она держала кулаки у груди, и воздух колебался над её руками, там концентрировалась чудовищная мощь паранормального поля.

   Мощь, способная развалить скалу надвое как нечего делать.

   – Давай, – опасный был момент, но сила духа превыше силы физической, так было всегда, насколько Иларийон помнил себя и всех своих прямых предков, когда-либо державших в руках оружие.

   – Да чтоб ты… сдох… – федералка опустила кулаки, и страшный ветер ударил в грудь, едва не сбив с ног, но смертоносной силы в нём уже не осталось.

   – Чтоб тебя… через качель и в корыто… – женщину согнуло в приступе жестокой рвоты. – В дупло твоё по самые гланды… ненавижу…

   Иларийон осторожно подошёл, опустился на одно колено.

   – Не… прикасайся ко мне…

   – Помогу умыться. Только умыться…

   Пальцы дрожали от пережитого напряжения, но Иларийон постарался унять нервы. Не хватало ещё показать свою слабость. Да, он испугался. Да, умирать не хотелось. Жизнь в пещере – не жизнь, всё так, но смерть ещё хуже. Даже почётная, в бою с врагом, превосходящим по силе.

   – Почему? – спросила федералка, отдышавшись. – Почему не убьёшь к херам поросячьим? Ты не мужчина?

   – Я не воин.

   Иларийон вспомнил вдруг, как его раньше задевало отношение потомственных бойцов с правильной родословной. Смотрели, как на говно. Сын врача и ландшафтного дизайнера, внук врача же, правнук детского доктора, кем он был в их глазах? Мехом внутрь выворачивался, только бы доказать им, что такой же, как они. Такой же непоколебимый, такой же мужественный, такой же безжалостный.

   А теперь легко сорвалось с губ выстраданное понимание: не воин. И никогда им не был по сути.

   – А какого же лысого хрена ты на войну попёрся тогда, если не воин?

   – А сама-то что на Альфа-Геспине забыла?

   – Это другое…

   – То же самое. Ты про детские прогерии упомянула. Мол, твой профиль… помимо ран и переломов. Но на военных полигонах не учат лечить генетические болезни.

   Она упёрлась лбом в камень, видно, снова начала болеть голова. Дышала со свистом, сквозь зубы. Короткий бой дался ей непросто.