Оглавление
- АННОТАЦИЯ
- ГЛАВА 1. Ожидание зимы
- ГЛАВА 2. Самая долгая ночь
- ГЛАВА 3. Утро первого января
- ГЛАВА 4. Весна пришла
- ГЛАВА 5. День год кормит
- ГЛАВА 6. Князь Гордей
- ГЛАВА 7. Волос долог
- ГЛАВА 8. Макушка лета
- ГЛАВА 9. Осенины
АННОТАЦИЯ
В Белозёрском княжестве жили-были одинокая ведьма и такой же одинокий бывший княжеский телохранитель. И была у ведьмы дочь. Да не простая, а попаданка. Свела их судьба в глухой деревушке и закрутилась история.
***
В чистом поле растёт одолень-трава. Одолень-трава! Не я тебя поливал, не я тебя породил, породила тебя мать-сыра земля, поливали тебя девки простоволосые, бабы - самокрутки. Одолей ты злых людей, лиха бы на нас не думали, скверного не мыслили. Отгони ты чародея, ябедника. Одолей мне горы высокие, долы низкие, озера синие, берега крутые, леса тёмные. Спрячу я тебя, одолень-трава, у ретивого сердца, во всем пути и во всей дороженьке
/из русского фольклора
ГЛАВА 1. Ожидание зимы
Земля промёрзла до звона, и стылый ветер гнал по дороге лохмотья мёртвой листвы. Эта оледеневшая почва для пешехода куда удобней, чем жидкая грязь, в которую, кажется, ещё не так давно превращали землю осенние долгие дожди. Но тоску навевала не меньшую. Даже большую. Грязь вызывала у Петра досаду, а от застывшей в ожидании снега природы веяло унылой безнадежностью. Ждать последних проблесков тепла бессмысленно. Впереди только холод, снег, зима – конец.
Вообще, это чувство бессмысленности его жизни последнее время преследовало мужчину постоянно. Вначале, когда он только вернулся в родную деревню, из которой сбежал пятнадцатилетним подростком, дел было столько, что на мысли не хватало ни сил, не времени. Родительский дом, пустовавший последние годы, требовал хозяйской руки. Поправить крышу, заново застеклить окна, законопатить щели, побелить стены, проверить печь, запасти дров на зиму, прикупить сена – список дел, которые кровь из носа нужно успеть сделать до холодов, казался бесконечным. Тем более, что от помощи односельчан Пётр отказался. Отвык он от людей. От их любопытных, жалостливых взглядов, бесцеремонных расспросов.
Когда Пётр был княжьим телохранителем, с пустым разговором мало кто рискнул бы к нему сунуться. И сам Пётр отличался нелюдимым характером, и охрана княжья из такого любопытствующего потом душу вытрясла бы:
– С какой целью вопросы задаешь? Зачем к телохранителю в друзья набиваешься?
После того, как любопытный претерпевал дотошный допрос и проверку всей подноготной, желание просто так пообщаться с Петром, обычно исчезало.
Вот и вышло так, что после той схватки, где погиб князь и его «верные псы», друзей у Петра не осталось. Все они полегли, защищая князя от прорвавшихся во дворец заговорщиков. Сам-то Пётр чудом выжил, но не боец теперь, не боец… Вот и приполз к остывшему родному очагу зализывать раны.
Нет, молодой княжич оставлял его при дворе, готов был найти ненужному уже телохранителю какую-нибудь символическую должность. Пётр сам не захотел, чтобы его держали, как старого беззубого пса, из жалости.
Иногда он думал, что лучше бы княжич оказался неблагодарным поганцем и выставил бы израненного и ненужного телохранителя, не сумевшего защитить князя, просто на улицу без награды и пенсиона. Тогда Петру пришлось бы не только родительский дом восстанавливать, но и голову ломать, как выжить, как на пропитание заработать. Сейчас же такой заботы не было. Всё, что требуется, спокойно покупал у заезжих купцов и односельчан.
Если бы не скудное хозяйство, Пётр вообще бы мог из дома не выходить. Лежал бы на лавке и глядел в потолок, вновь и вновь перебирая воспоминания. А так, хоть и смешно называть хозяйством приблудного пса, брюхатую кошку и старого жеребца Верного, а всё живые души! Заботы требуют. Вот и вставал утром Пётр, чтобы своего оставшегося боевого товарища обиходить, кашу с мясом для себя и Приблуды сварить, сходить за молоком для кошки в деревню. Его-то дом стоял в стороне, на отшибе. Видно и отец его такой же бирюк был.
Вот и шёл сейчас Пётр по скользкой дороге, крепко прижимая к груди кувшин с молоком для этой хвостатой заразы. Ветер пробирался под одежду, выдувая тепло. Перемёрзнет сейчас, а потом в тепле, разноются старые раны. Их и так сегодня ночью крутило. Видно, к перемене погоды. Да ещё и покойник снился – напарник Емеля. Смеялся, предлагал размяться. Всё, как раньше. Даже просыпаться не хотелось. И идти за молоком и маслом не хотелось. Уж очень промозглые тучи висели в небе, ветер завывал. Но кошка ходила за Петром, бросалась ему в ноги и требовательно орала, выпрашивая привычное лакомство.
– Разбаловал я тебя, Зараза! Вначале, небось, на глаза показаться боялась. Всё по углам пряталась. А сейчас орёшь, что твой командир.
Кошка в ответ смотрела на него немигающим взглядом и орала ещё громче. Она явно готовилась разродиться, искала себе потайное место и на мышей охотиться не могла. Вот и отправился Пётр в деревню, рассудив, что завтра может начаться снегопад, и лучше припасы обновить сегодня.
Чтоб уж в ближайшее время больше не таскаться по холоду, сразу зашёл и к кузнецу, подкупил мяса и колбасы у старосты. Тот недавно забил кабана. Теперь Приблуда, сопровождавший Петра, нервно дёргал носом, когда порыв ветра доносил до него дразнящие запахи от хозяйской котомки.
Пётр вспомнил, как первый раз пёс забрёл к нему во двор. День тогда был почти по-летнему тёплый и Пётр не стал обедать в доме, а зажарил по старой памяти мясо на костре, прямо во дворе. На запах он и пришёл. Худой, кожа да кости, с гноящейся раной на боку. Не рычал, не лаял, не ластился. Только жадно принюхивался и глядел в глаза. На протянутую в его сторону руку предупреждающе приподнял губу, обнажив клыки. Но мясо взял, нехотя вильнув хвостом.
С тех пор Приблуда сам себя определил на службу. Ночью обегал двор, охраняя, сопровождал Петра во всех его выходах из дома, честно отрабатывая свою миску с похлёбкой. За пару осенних месяцев, что пёс провёл с бывшим телохранителем, он окреп и оправился. Уже не походил на доходягу. К этому крепкому взрослому зверю не каждый рискнёт сунуться.
Вечером, когда на улице замело, Пётр порадовался, что не стал откладывать свой поход. Раны крутило так, что выть хотелось. Ветер плакал, и снег стучался в стекло отчаянно, как заблудившийся путник. Пришла зима. Она будет пустой и одинокой. Прошлую он проводил не так: тренировочные бои с товарищами, выходы и выезды с князем. Всё это кончилось и больше не повторится. «И жизнь кончилась», - подумал он, глядя в непроглядную темноту ночи.
Проснулся под утро от пронзительных воплей кошки.
– Чего тебе, Зараза? Иди сюда!
Но кошка не подходила, продолжая орать из сеней. «Похоже, рожает», - понял Пётр и с трудом поднялся. Жемчужный свет, что сочился из окна, тускло освещал комнату. В сенях он обнаружил Заразу, устроившуюся в углу на его пропавшей пару дней назад рубахе.
– Я тебе что, повитуха, что ли? Что ты меня зовёшь?
Но кошке, похоже, нужно было хотя бы присутствие хозяина. Как только Пётр пытался вернуться в комнаты, она вновь принималась орать или жалобно мяукать, не желая оставаться одна. И только когда последний крохотный окровавленный комочек появился на свет, кошка наконец перестала обращать внимание на человека.
Пётр смотрел на эти слепые, беспомощные существа и удивлялся, как слаба, хрупка и бесстрашна Жизнь.
Прежде чем вернуться в дом, он вышел на крыльцо, с трудом открыв дверь. Всё кругом было покрыто снегом. И в этом снегу радостно скакал и валялся Приблуда. Взрослый серьёзный пёс словно превратился в щенка, радуясь новой зиме. Увидев хозяина, он весело оскалился и звонко залаял, приглашая разделить его радость. Невольно Пётр усмехнулся. Белый снег, как чистый лист, ждал, что на нём напишут. Зима – это не смерть. Она пройдёт. Земля отдохнёт и весной вновь пробудится.
ГЛАВА 2. Самая долгая ночь
Как серьёзно он ошибся, Ильяс понял, когда уже было поздно. Большая часть пути позади. Княжий гонец рассказывал, что добирался до этих клятых Ручейков засветло, вот и Ильяс отправился. Как он не учёл, что гонец ехал летом! А это значит, что до темноты у него было часа на три больше. Сообразил это Ильяс, когда за спиной осталась большая часть пути и сумерки на мягких лапах уже подкрадывались к дороге. Поверни он назад – всё равно до темноты не успел бы выехать к людям. Решил не отступать.
Его подгонял, делал нетерпеливым горящий внутри тёмный огонь – жажда мести. Его братья в холодной земле, а этот… пёс! всё ещё топчет землю.Что грозят ему не только холод и темнота сказали огоньки глаз и тёмные тени, замелькавшие в кустах у дороги. Как ни погонял Ильяс своего коня, оторваться от волков не удавалось. Они напали, когда дорога внезапно сделала поворот. Вцепились в бока и шею Серого. Ильяс вылетел из седла, больно ударившись о стылую землю. Отбиться удалось. И раны были несерьёзными – рука и бок. Кровь, пропитавшая одежду, быстро схватилась ледяной коркой, запечатав раны. Холод и подступающая слабость – вот самые страшные враги, по капле высасывающие жизнь. И ещё безнадёжность.
Ильясу казалось, что он уже никогда не выйдет к людям. Кругом только темнота и снег. И холод. Только утоптанная дрога намекала – люди есть! Надо только идти по проложенному другими пути, и она выведет к теплу и жизни.И он шёл, спотыкаясь и падая, то проваливаясь, то выплывая из накатывавшей волнами слабости. Сознание мутилось и Ильясу казалось, что рядом скользят убитые братья. Они приближались, когда он падал, укоряюще качали головами, если Ильясу хотелось остаться в ставшем вдруг тёплым и мягким снегу.
– Не бойтесь, братья, я не оставлю вас неотомщёнными, - бормотал он и снова шёл в темноту.
Когда вдали замерцал огонёк, Ильяс вначале не поверил. Думал, глаза обманывают его, показывая то, что он так жаждал увидеть. Свет в окне одинокого дома.
Чтобы подняться на крыльцо, Ильяс отдал последние силы, и он не столько постучал, сколько привалился к двери.Успел услышать шаги и голос:
– Кого это носит в такое время?
Всё! Он вышел к людям, к теплу. Можно расслабиться. И уплыл в темноту.
***
Первым почуял гостя Приблуда. Ночь обещала быть морозной, и Пётр пожалел пса, пустил в дом. Тот спокойно дремал на половичке в углу, изредка смешно дёргая лапами во сне. Но вдруг встрепенулся и приподнял голову к чему-то прислушиваясь. Потом нехотя встал и подошёл к дверям, ведущим в сени. Оглянулся на хозяина, потом тревожно гавкнул.
Пётр, проверявший охотничьи снасти, встал и подошёл к собаке. Приблуда был опытным сторожем и просто так голос не подавал. Сейчас же он снова гавкнул, словно торопя хозяина. Пётр накинул полушубок, вышел в сени и только успел подойти к двери, как в неё что-то тяжело стукнуло.
Отодвигая щеколду, Пётр ворчливо произнёс:
– Кого это носит в такое время? – распахнул дверь и прямо на него рухнул человек.
С улицы повеяло стужей, и Пётр поторопился втянуть заледеневшее тело в дом. Сапоги незнакомца, цепляясь за порог, прогремели и втянулись в сени. Пётр осторожно опустил тело на пол и торопливо закрыл дверь.
Зажёг свет, чтобы лучше рассмотреть случайного гостя прежде чем тащить его в дом. Неяркий свет магического шара выхватил из темноты окровавленную и местами разодранную одежду.
– Похоже, с волками встретился. Повезло, отбился.
Не грудь, ни живот, ни голова судя по всему не пострадали. Смуглое, а сейчас серое лицо молодого мужчины показалось Петру смутно знакомым. Такие же лица были у напавших тогда на князя. Пётр покачал головой и усмехнулся:
– Любят боги пошутить. Похоже, ты по мою душу шёл.Небось, добить хотел.
А теперь сам лежит беспомощный в сенях бывшего телохранителя.
– Тебя ведь мне и убивать не надо. Просто оставить здесь, в сенях, к утру и сам помрёшь.
Говоря так, Пётр затаскивал незнакомца из сеней в теплоту дома. Тащил он его подмышки, без излишней нежности, и тот иногда стонал, не открывая глаз.
– Ничего, не барышня, чтоб тебя на руках носить. Да я после ваших клинков и не всякую барышню теперь унесу. Возись теперь с тобой всю ночь.
Что-что, а первую помощь оказывать Пётр умел. Не раз приходилось заботиться о товарищах. Этим и занялся.
***
Ильяс то промерзал до костей, и его сотрясала дрожь, то плавился от жара. Волны боли накатывали и отступали. Из огненного жара проступало вдруг лицо ненавистного слава, обтиравшего лицо прохладной влажной тряпкой.
– Пей! – говорил он и к пересохшим губам подносил ложку, вливая горьковатые капли влаги.
Вначале Ильяс не мог понять – видится ли он ему, как убитые братья, или боги так зло подшутили, выведя его к цели в таком беспомощном виде. Но руки проклятого слава были слишком реальны. Они приносили облегчение. Братья же лишь смотрели на него из темноты и таяли, когда он тянул к ним руки. Так что в минуту просветления Ильяс понял: он дошёл до убийцы братьев, вот только убить его сейчас не в силах.
– Я убью тебя, - прохрипел он в ненавистное лицо.
– Обязательно. Попытаешься, - усмехнулся тот. – Если выживешь. А для этого – пей!
Хотелось плюнуть ему в лицо. Но сил не было. А силы нужны, чтобы убить его… потом. И Ильяс пил горьковатый прохладный отвар. И снова проваливался в темноту, задыхаясь жаром.
В этот раз из глубин беспамятства его вёл женский голос. Он что-то то ли пел, то ли шептал про бел-горюч камень, про девицу-огневицу и ещё что-то на славском языке, что Ильяс понимал плохо.
– Ты всё сделал правильно, Пётр. Спас его. Если б не ты, то парень не дожил бы до рассвета.
– Да уж, эта ночь была долгой, - ответил женщине знакомый голос. – Но что-то он мне не нравится, госпожа Вета. Раны у него не такие тяжёлые, и шёл он с ними не так долго, чтобы чувствовать себя настолько плохо. Пока вы были с ним, я прошёл по его следам, нашёл место, где пала лошадь. Видно, что он там дрался с волками, но ни тел, ни следов нет. Только скелет от коня остался. Я вот думаю – а волки ли это были?
– Может и не волки. Сам ведь знаешь – впереди самая долгая ночь в году, когда могущество Тьмы сильно, как никогда. Её создания рыщут в эти ночи, ищут ей новых слуг. Если в сердце человека поселилась тьма, то они чуют это. Тянутся к таким, метят их.
– Думаешь, он…
– Посмотрим. Эту ночь я проведу с вами. Присмотрим за мальчиком.
Ильяс вначале даже не понял, что певучий грудной голос назвал мальчиком его. Он раскрыл глаза и с трудом повернул голову. На него внимательно смотрела светловолосая сероглазая женщина средних лет. Она напомнила ему мать, хоть та и была смуглой, темноволосой, с продолговатыми, а не круглыми, как у этой, глазами. Но смотрела на Ильяса также, словно говоря: «Куда ты опять вляпался, мой мальчик?»
– Очнулся? Это хорошо. Сейчас ты опять выпьешь отвара, а потом я пойду сварю тебе куриный бульон, чтобы мог подкрепить силы.
Ильяс послушно выпил до дна показавшийся особенно противным настой. Женщина легко поднялась и вышла из небольшой горенки, где на лавке лежал больной.
Скоро со стороны кухни раздалось уютное постукивание посуды. Ильяс заметил, что Пётр тоже прислушивается.
– Отвык я уже от такой толпы в доме, - покачал головой хозяин.
– Почему ты не убил меня? – с трудом проталкивая слова сквозь пересохшие губы, спросил Ильяс.
– А должен был?
– Ты что, не догадался, кто я?
– Догадался. И что? Должен был бросить тебя замерзать на пороге? Ладно, лежи. Пойду госпоже Вете помогу.
И Пётр вышел. Ильяс сам не заметил, как вновь заснул. Проснулся от аппетитного запаха, что щекотал нос. Рядом сидела женщина и держала в руках большую кружку, от которой одуряюще пахло куриным бульоном. Она приподняла его голову и придерживала за плечи, пока он медленно отхлёбывал бульон.
Накормив, женщина встала и собралась уходить.
– Подожди! О чём ты говорила с этим? Что может со мной случиться?
Она замерла на пороге и, помедлив, ответила:
– Пётр думает, что тебя покусало создание Тьмы. Сегодня самая длинная ночь, когда она сильна, как никогда. Если ты не избавишься от чёрных мыслей, то утро встретишь уже не человеком.
– Он просто придумал это, чтобы я отказался от мести! Он боится!
– Если бы боялся, то не спас бы тебя ночью. Не привёл бы меня днём. Не волнуйся, я залечу твои раны, а остальное зависит от тебя.
В горницу заглядывали сумерки, постепенно густевшие чернильной синевой. Вот вошёл Пётр и поставил на окно зажжённую лампу.
– Вета придёт позже, - сказал он и замолчал, удобно устраиваясь в углу на стуле.
– Я всё равно убью тебя! Ты убил моих братьев.
– А они убили моих друзей. И князя. И меня почти убили.
– Ты ненавидишь их?
– Уже нет. Они выполняли приказ, делали своё дело. И я его делал, как умел. Что же теперь ненавидеть? Они мертвы.
– Но я жив!
– Жив. И пока не сделал мне ничего плохого. В той схватке мы были на разных сторонах. Оба выжили и потеряли своих. Я больше не на службе. Оттого, что убью тебя, моим побратимам легче не станет. Не вижу смысла брать грех на душу.
– Зачем же тебе ножи?
– Эти? Серебряные? Чтобы спасти тебя, если к рассвету ты перестанешь быть человеком.
– Не пугай мальчика! – улыбнулась госпожа Вета, входя в горницу и садясь на сундук. – Мы поможем ему пережить эту ночь и не забыть, кто он.
– Как? – Ильяс облизнул пересохшие губы.
– Просто. Будем разговаривать. Ты расскажешь мне про свою мать, братьев, Пётр про своих побратимов, я про свою дочь. Знаешь, какая она у меня чудесная девушка? Так и дотянем до рассвета. Как видишь – ничего сложного.
В комнату важной походкой вошла кошка и запрыгнула на кровать к Ильясу. Устроилась в ногах и запела, замурлыкала свою вечную песню: - Мур-р-р, всё будет хорошо!
ГЛАВА 3. Утро первого января
Первый раз Светлана Сергеевна вынырнула из сна, в котором она летела среди звёзд, ещё ночью. Она тревожно дёрнулась от мысли: «Сколько же сейчас времени? Не проспала ли я?» Мир обнимала глубокая темнота и тишина. Даже соседей не было слышно.
«Сегодня же первое! – вспомнила Светлана. – На работу не надо!» И с облегчением расслабилась, погружаясь тёплую глухоту сна.
Второй раз Светлана проснулась уже утром. Сквозь на мгновение приоткрытые ресницы она увидела голубоватый сумрак, наполнявший комнату. Значит, солнце ещё не встало, но уже слало первый свет из-за горизонта. «Часов восемь», - определила она и позволила себе ещё понежиться в мягкой кровати.
Вокруг царила непривычная тишина. Ни машин, ни людей. Никто не топал по лестнице, не играла музыка, не взрывались петарды. Утро первого января. В последние годы Светлана нежно любила этот единственный день в году, когда мир замирал в нежной колыбели безвременья. Прошлый год с его тревогами, хлопотами и неудачами уже отступил, а новый день ещё только вступал в свои права. Большая часть сограждан спала, отдыхая от бурной встречи нового года. Даже абсолютному трудоголику спешить в это утро куда-то не имело смысла. Не нужно даже готовить! Холодильник заполнен оставшимися от праздника блюдами.
Можно ничего, абсолютно ничего не делать! Просто жить, не спеша, не торопясь, ни о чём особо не думая. Когда каждое неспешное движение можно было прочувствовать. Уходила суета и любое действие превращалось в действо, обретая едва ли не символизм. Умываешься – смываешь след прошлого. Наводишь порядок на кухне – и мир обретает гармонию, где каждый предмет становится на своё единственно правильное место. Нет, Светлана так не думала. Но так ощущала.
Она открыла глаза и посмотрела в потолок. И поразилась. Потолок был не её! Он был низкий и деревянный. Светлана завертела головой и обнаружила, что и комната не её! Какая-то деревенская горница, а не её уютная квартирка! Она вновь закрыла глаза, глупо надеясь, что это сон. Открыла. Ничего не изменилось. Обстановка была совершенно незнакомой.
Светлана лихорадочно принялась перебирать воспоминания. Может, она у кого-то из друзей на даче? До сих пор она никогда так не терялась после пробуждения. Всегда ещё даже не открыв глаза, чётко знала, где и в чьей постели находится. Всегда, но не сегодня!
Она твёрдо помнила, что вчера ни к кому на дачу не собиралась. Собиралась встречать Новый год дома. В полном одиночестве. Сочувствующие замужние подруги пытались зазвать её в гости, незамужние – в ночной клуб, но она твёрдо отказывалась. В уже прошлом году Светлана развелась и собиралась насладиться первым одиноким праздником. Когда никто не будет забирать у тебя телевизионный пульт, заставляя смотреть что-то раздражающе шумное. Не будет споров, к кому и куда идти, упрёков за настоящие и выдуманные промахи. Не надо будет терпеть общество совершенно неинтересных, а иногда неприятных людей. Не нужно мучительно выжидать время, когда наконец можно перестать делать вид, что тебе весело, а спокойно лечь спать. Конец года у бухгалтера Светланы Сергеевны всегда выпадал страшно нервным и напряженным, так что в новогоднюю ночь тупо хотелось отоспаться за весь конец декабря. И этот Новый год она собиралась встретить так, как ей хочется! Одна!
Единственные, с кем Светлана могла бы разделить праздник, это родители. Но отец много лет как умер, а мать недавно в третий раз вышла замуж, и сейчас ей было не до старшей, давно живущей самостоятельно, дочери.
Да и не успела бы к кому-то на дачу поехать. Вчера, тридцать первого, они работали. Начальница, одинокая злыдня, принципиально требовала отсидеть в офисе до трёх. «Тридцать первое декабря по закону рабочий день, и никто его не отменял!» - стальным голосом говорила она и все вынужденно подчинялись. Хотя какая там работа! Уже с утра начиналась подготовка к тихим посиделкам в кабинетах, где-то с полудня начинались взаимные поздравлялки, застолье, а ближе к концу уже вовсю гремела музыка. Некоторых в результате выгоняла с работы только необходимость сдавать офис под сигнализацию.
Светлана помнила, как скидывала на флешку документы, с которыми планировала поработать в долгие праздники, как на такси долго из-за пробок добиралась до супермаркета. Как толкалась среди таких же делающих запасы на весь оставшийся год горожан. Как мысленно возмущалась: «И что они все сегодня здесь толкутся? Неужели нельзя всё купить заранее? Или что, думают, завтра ничего не будет?»
Помнила, как готовила праздничный ужин, принимала ванну, накрывала стол. Упахиваться на кухне необходимости не было, но она всё равно хотела, чтобы на столе присутствовали двенадцать, по числу месяцев, обязательных блюд.
Светлана вчера даже по пальцам посчитала. Два салата, три нарезки – мясная, сырная и овощная, рыба, картошка, курица, фрукты, коробка конфет, и ближе к двенадцати мороженое. Чтобы довести до нужной дюжины поставила отдельно блюдце с любимыми оливками. За пять минут до двенадцати по команде президента наполнила бокал вином и вдруг вспомнила поверье из студенчества. Если успеть загадать желание, написать его на бумажке, бумажку сжечь, пепел всыпать в бокал и выпить его под бой курантов, то желание сбудется. И как назло всё оказалось под рукой – спички, которыми планировала зажечь бенгальский огонь после двенадцати, ручка, вместо обычной бумаги салфетка. Вдруг вспомнилось, как хотелось в прошедшем году съездить к Средиземному морю в отпуск, но из-за развода всё сорвалось. Всё рухнуло и планы на отпуск – это самая малая портеря. Вспоминать о прошлом кошмаре не хотелось. Хотелось думать о будущем счастье.
Быстро оторвала кусочек салфетки, написала «дальняя дорога», подожгла на блюдце, под последние удары курантов успела всыпать чёрные хлопья в бокал и торопливо выпить. Успела! Всё также торопясь бросила в рот оливку, надеясь перебить вкус пепла, как-то неловко глотнула. Проглоченная целиком вместе с косточкой ягода внезапно стала поперёк горла. Светлана помнила, как мучительно задыхалась, и некому было хлопнуть её по спине.
А потом ничего, чернота, и полёт среди звёзд.
«Я что, в больнице?»
Светлана вновь осмотрелась. Нет, эта деревенская комната со странным маленьким окном, сквозь которое пробивался серый жемчужный утренний свет, на больницу никак не походила.
«Я брежу?»
Но на видения это тоже не походило. Пальцы ощущали мягкость простыни, приятно пахло деревом, сухими травами и свежим хлебом, всё кругом виделось совершенно отчётливо и по-своему логично. Деревянные стены и потолок, простая грубая мебель, самодельная тканная дорожка половичка, мягкая жаркая перина, лоскутное одеяло. На узком столе, стоявшем прямо под решётчатой рамой окна, стояли глиняные кувшин и кружка. Почти также когда-то выглядела комната для маленькой Светочки в деревенском доме бабушки.
«Вот только как я здесь очутилась?»
Светлана услышала лёгкие шаги и настороженно уставилась на вход. Дверь открылась и в комнату вошла женщина лет сорока в длинном коричневом платье. Повязанный поверх него фартук делал её похожей на служанку из исторического сериала. Сходство усиливал чепец, прикрывавший светлые волосы незнакомки.
Она внимательно смотрела на Светлану. Встретившись взглядом, женщина нежно улыбнулась:
– Проснулась? Как ты себя чувствуешь?
Чувствовала себя Светлана хорошо, но странно. Непривычно.
– Проснулась. Спасибо, хорошо.
Голос тоже звучал странно. Хрипло, будто долго не говорила, слабо и тонко. «Словно не мой голос».
– Вот и чудесно! Сейчас ты выпьешь отвар, и тебе станет ещё лучше, - ласково произнесла незнакомка.
– Что за отвар?
– Укрепляющий. Он тебе силы прибавит.
– Не нужно! Я и так неплохо себя чувствую, - нет, голос звучал всё-таки странно.
–Не упрямься, Ланушка! Ты столько болела. Тебе надо.
Женщина подошла к столу и повернулась спиной к Светлане, наливая что-то в кружку из кувшина. Светлана рывком села, собираясь встать, и почувствовала слабость, головокружение. От этого вновь упала на мягкие подушки. Похоже, про её болезнь женщина не солгала. Может, этим и объясняется её беспамятство? Болела и забыла всё, что случилось между новогодней ночью и нынешним пробуждением. Вот и имя её незнакомка знает, хоть и произносит странно.
Женщина подошла к кровати, присела на край и протянула кружку, приятно пахнущую травами. Светлана приподнялась. Женщина помогла ей поправить подушку, сесть поудобней. Светлана протянула руку к кружке и вздрогнула. Рука была не её! Тонкая, с крапинками веснушек на белой коже, и совершенно неухоженная!
Светлана потрясённо повертела ладошками перед глазами. Узкие кисти с длинными пальцами явно принадлежали молодой, может даже юной, девушке. Но у кого сегодня будет такая, не знавшая кремов, кожа! Такие короткие ногти – ни следа маникюра!
– Можно мне зеркало?
Женщина грустно посмотрела на Светлану и не сразу ответила:
– Хорошо. Выпей пока отвар, а я принесу.
Светлана не стала спорить. Дрожащими руками приняла кружку и сделала несколько глотков. Прохладный, немного терпкий отвар приятно смягчил горло и окончательно развеял надежду, что это сон. Ни один сон не может быть таким реальным.
Пока Светлана не спеша пила, женщина вернулась. Забрала у неё опустевшую кружку и протянула небольшое круглое зеркало на ручке. Светлана вцепилась в него и вдруг замерла, боясь поднести к лицу. Стоит посмотреться – и всё окончательно изменится. Что она в нём увидит?
Поднесла, заглянула. В мутноватом стекле отражалось худенькое бледное незнакомое лицо юной девушки. Светлана опустила зеркальце. Значит, тогда, за новогодним столом, она всё-таки умерла. И как-то возродилась в новом теле. Рестарт. Новый год – новая жизнь.
***
Госпожа Вета задумчиво смотрела на незнакомку, поселившуюся в теле дочери. Её хрупкая веточка улетела. Колдовство не помогло. Дочь всегда была такой нежной, доверчивой, слабой!
Ведунья вздохнула. В шестнадцать лет горе переживают остро. Но всё же она не думала, что дочь так надломит предательство любимого. Если бы не разбитое сердце, простуда не смогла бы настолько подорвать силы её девочки. Заговоры и травы поставили бы её на ноги, но дочь просто не хотела жить. Никакое колдовство не смогло удержать тоскующую душу.
Что же, зато помогло воплотиться какой-то другой бесприютной душе, ушедшей из жизни до времени. Теперь забота ведуньи помочь незнакомке освоиться и найти свой путь. Для них обеих начиналась новая жизнь.
ГЛАВА 4. Весна пришла
Ведунья не любила весну. Стоило в воздухе повеять влажной весенней свежестью, как душа её начинала томиться, собираясь лететь куда-то, в дальние края шевелила крылышками, перебирала когтистыми лапками, царапала сердце лёгкой болью. Словно там, где-то далеко, ждал её истинный дом, счастливая земля, согретая солнцем и беззаботностью. Но Вета, никогда не покидавшая свою деревню дольше, чем на неделю, и не ездившая дальше соседнего городка, где осенью гремела ярмарка, отлично знала, что даже если добраться до жаркого Султаната, счастливой беззаботности ей не найти. Её согретая любовью земля осталась в далёком прошлом и вернуться туда невозможно.
Прежде чем накинуть узорный плат, она перед зеркалом наклонила голову, проверяя ровность пробора, и седые прядки сверкнули серебром среди русых волос. Вета грустно усмехнулась. Как она раньше любила смотреться в это серебряное стекло, бабкино наследство. Когда-то прежний князь подарил его старой ведунье за то, что вылечила его сына. А теперь приятней смотреться в пруд. Гладь воды так милостиво скрывает детали и в нём она отражается почти такой же, как двадцать лет назад. Тогда ей было столько же, сколько теперь дочери, и в свои шестнадцать она так любила весну, обещавшую перемены.
«Ладно, хватит грустить, дела ждут!» - одёрнула себя Вета и, подхватив приготовленную корзину, вышла в сени, а потом, утеплившись, во двор.
– Лана, я схожу к Петру, надо отнести ему мазь, - крикнула она дочери, возвращавшейся с полными вёдрами от колодца.
После ночи, проведённой над кровником бывшего телохранителя, когда они по очереди вспоминали и рассказывали о самых близких им людях, о добрых поступках и счастливых моментах, разгоняя тем силы Тьмы, что пытались захватить парня, Вета и Пётр сблизились. Ну как сблизились? Просто видели друг в друге родственную душу и всё. Ничего больше. Но этого хватило, чтобы Пётр перешагнул через гордость и признался ведунье, как до сих пор болят его раны. С тех пор каждые две недели Вета готовила для него лекарство, и то он заходил за ним, то она заносила кувшинчик с пахнущим травами перетопленным барсучьим жиром.
В этот раз у Веты был ещё один повод отправиться к бывшему княжескому телохранителю. Впереди ждала ночь весеннего равноденствия, когда ведунье предстояло отправиться в лес, чтобы набрать можжевельника. Раньше ей выделял сопровождающего староста – кого-нибудь из охотников. Этого обычно хватало. Но после того, как в самую долгую ночь в году на кровника Петра напали создания Тьмы, Вета опасалась. За зиму никого, кроме обычных волков, охотники в лесу не встречали. Но известно, что магические твари появляются не всегда. Лишь в особые дни года, когда грань между мирами истончается, прорываются они на землю. И предстоящая ночь была из таких.
С тварями обычный охотник может и не справиться, а Петру Вета доверяла. Хоть он и говорил, что из-за полученных ран не может уже служить молодому князю, но даже и такой Пётр превосходил любого из их деревни в воинском искусстве. Посмотрела как-то Вета на его схватку с выздоровевшем кровником. Да, Ильяс тогда ещё не оправился до конца от болезни, но зато на его стороне была молодость. Только это не помогло. Вете даже не пришлось долго переживать за исход боя. Стремительный танец двух противников, выпады, которые не успевал ухватить глаз, звон и скрежет металла и вот уже серебряной рыбой сверкнула в воздухе выбитая из рук молодого степняка сабля. И Пётр прижимает к шее поверженного противника свой клинок.
Лишь когда Ильяс произнёс слова клятвы не вредить больше Петру и князю, Вета перевела дух. Ей и его было жалко. Не для того тратила она на парня своё мастерство и дар, чтобы тот так быстро умер, проиграв в схватке. Тогда из-за переживаний, она не смогла оценить красоту короткого боя. Но потом не раз во сне вновь и вновь любовалась на мощь и грацию двух бойцов.
Вот и сейчас от воспоминания Вету опалило жаром. Даже свежий ветерок не охладил кровь. Она шла по освободившейся от снега и уже подсохшей дороге под ярким синим весенним небом и казалась себе вновь молодой и лёгкой. Даже принялась тихонько напевать знакомые с детства строки.
Калитку Пётр не запирал. Приблуда к Вете привык и не считал нужным драть горло, оповещая хозяина лаем о приходе гостьи. Так что ей удалось зайти во двор незаметно для Петра и без помех полюбоваться открывшимся зрелищем. Стены дома и сарая защищали от ветерка, и Пётр рубил дрова, скинув рубаху. Он стоял спиной к Вете и она засмотрелась на то, как перекатываются мышцы под золотистой кожей. Даже шрамы смотрелись сейчас узором, нанесённым искусным мастером на сильное мужское тело.
Лишь когда последним точным ударом Пётр вогнал топор в колоду и, оглянувшись через плечо, подмигнул Вете, по-мальчишески усмехаясь, она поняла, что её подглядывание давно замечено. Она даже отступила на шаг, но поймав себя на этом детском желании сбежать, остановилась и смущённо улыбнулась, признаваясь в слабости.
– Добрый день, госпожа Вета. Проходите в дом, я сейчас приду.
Вета кивнула и, стараясь не спешить под тёплым весёлым взглядом мужчины, направилась в избу. В сенях, когда она развязала платок и ленты на салопе, хозяин нагнал её. Пётр, помогая снять салоп, прикоснулся к её плечам, задержал на миг руки и Вете показалось, что волоски на её затылке встали дыбом, реагируя на это прикосновение.
Это было ещё одной причиной, из-за которой Вета не любила весну. С тех пор как она овдовела, мужчин у неё не было. Жениться на ней немногочисленные вдовцы не хотели, опасаясь поверья, что в доме ведуний мужики долго не живут. А красть любовь тайком Вета не хотела. Да и бабка её предупреждала, что крутить шашни в деревне опасно для ведуньи. Бабы начнут коситься, пойдут разговоры и сплетни, а ведуний и так не слишком любят. Хорошо, если только дёгтем обмажут, а то в иных местах и до костра доходило.
Обычно Вета за заботами и хлопотами научилась забывать о потребностях тела, но весной… Земля пробуждалась после долгого сна, готовясь принять в своё лоно тёплые дожди и дать жизнь уроненным в неё семенам. В ведунье тоже пробуждалось женское начало и взять под контроль эту природную стихию стоило больших трудов.
Принося мазь, Вета обычно сама и втирала её в шрамы бывшего телохранителя, проверяя заодно, как идёт заживление старых ран. Сегодня она засомневалась в своей выдержке и чуть не решила отказаться от процедур под каким-нибудь благовидным предлогом. Но потом рассердилась на себя – что она, девчонка какая-то? Неужели не справиться?
Пётр, не подозревая о её сомнениях, поставил на стол таз с водой, положил рядом полотенце, вновь скинул рубашку и сел на лавку спиной к ней, ожидая привычную процедуру. Вета достала принесённый кувшинчик, расположила рядом с тазом, надеясь привычными действиями успокоить кровь. Она не спеша смочила полотно и отжала, протёрла спину Петра и протянула ему, чтобы он вытер пот на груди. Набрала мазь и принялась втирать её в горячую мужскую кожу.
Прикасаться к Петру ей и раньше было приятно, но обычно при этом она сосредотачивалась на том, чтобы почувствовать, как срастаются повреждённые когда-то мышцы, выявить, если есть, воспаление, размять затвердевшие узлы. Сегодня же Вете казалось, что через пальцы течёт огонь, согревающий мужчину и плавящий её волю.
С трудом она размяла и смазала все шрамы на спине и хрипловатым голосом произнесла:
– Всё. Дальше сам.
Мужчина повернулся на лавке лицом к ней, перехватил её тонкие запястья и, пристально глядя в глаза, осторожно потянул женщину к себе на колени. Вета знала, что он остановится, стоит ей этого захотеть, но она не хотела.
***
Было немного странно вновь учить дочь делать жаворонков – вырезать и складывать тесто, делать из сухой ягоды глазки, вкладывать внутрь зёрнышки. Первый раз они так вместе лепили ещё лет десять назад, и Вета до сих пор помнила её маленькие неловкие ручки и забавно перепачканную мукой гордую мордочку. Последние лет пять Лана выпекала их сама. Но после своей болезни дочь забыла многое и приходилось учить её заново. Обычно натыкаясь на очередной такой провал в её памяти Вета огорчалась, но сегодня ничто не могло испортить ей настроение.
Всё сегодня Вета делала рассеянно, вновь и вновь вспоминая, как возвращалась вчера домой и словно впервые видела облака, плывущие по розовеющему закатному небу, нежную красоту подснежников, выглядывающих из прошлогодней листвы и травы. Слушая звонкие девичьи заклички весны, доносившиеся со стороны деревни, Вета и сама чувствовала себя птицей - лёгкой, живой, счастливой. Не шла – летела над весенней землёй.
Смазывая головки «птичек» мёдом, она воображала, как отнесёт жаворонков Петру и услышит от него ласковое - «Веточка. Моя Веточка!». В приоткрытое окно врывался свежий весенний воздух и праздничный шум – детские звонкие голоса, девичий смех, гудение мужских голосов. Вета и сама не замечала, что улыбается, пока дочь не спросила:
– Мама, ты сегодня такая непривычная. Что-то случилось?
– Ничего. Просто весна.
Доводить выпечку до конца Вета оставила дочери. Готовить та по-прежнему умела. Просто забыла, как лепят жаворонков. А Вета пошла проверять свой запас трав, которые могут понадобиться и готовить обереги для предстоящего похода в лес. Она так сосредоточилась на этом, что крик Ланы о том, что она ушла гулять, скользнул и почти не запомнился.
Закончив с делами, Вета завернула в белый платок выпечку и заспешила на деревенскую улицу. Она улыбалась и раскланивалась с соседями, а сама высматривала высокую фигуру Петра. Сердце ёкнуло и пустилось вскачь, когда встретилась с тёплым взглядом мужчины. Она, не замечая этого, ускорила шаги, торопясь навстречу. Но её опередили. Перед Петром выросла тонкая фигурка Ланы. Вета, замерев на месте, смотрела, как дочь протягивает мужчине белый узелок со словами:
– Пусть царь лесной и царица лесная дадут тебе здоровье доброе и дом богатый.
Глядя поверх головы Ланы, Пётр улыбнулся Вете и принял узелок от дочери. Словно стужей на Вету повеяло. Замерла она на месте, похолодев, наблюдала за тем, как дочь тянет Петра в «Ручеёк», весело смеясь на его неловкие отговорки. С тяжёлым сердцем Вета призналась, что взрослый мужчина и юная красавица смотрятся рядом хорошей парой. Её искреннее веселье заражало Петра и словно делало его моложе. Сила бывшего телохранителя придавала уверенности её девочке. Вета отступила, повернулась и всё ускоряя шаг заспешила прочь.
***
Вечером Вета мучилась, слушая звонкий голосок дочери, взахлёб рассказывающей, как Пётр здорово играл в крёгли, лучше всех выбивал чурочки, какой он сильный и ловкий.
– Лана, а он не стар для тебя? – она попыталась образумить дочь.
– Какой же он старый? Ему всего тридцать шесть, я спросила, - возразила та. – А главное, когда Пётр рядом никакой дурак ко мне не сунется! Хоть повеселилась сегодня без помех.
– О каком дураке речь?
– Об этом наглом Ромке. Опять меня за руку хватал. Слов не понимает. Моих. А стоило Петру ему раз сказать, чтоб оставил меня в покое – и того как ветром сдуло!
Роман, сын старосты, уже один раз принёс дочери горе, разбил ей сердце, и теперь, оказывается, вновь вертится вокруг Ланы. Значит, Пётр сегодня помог ей. Вета поняла, что не скажет дочери так старательно обдуманных слов. Промолчит. На душе царила такая же мутная тяжесть, как за окном, где низкое небо набухало снегом.
***
– Вот что вам, бабам, надо? Как понять? – спросил Пётр Заразу.
Кошка в ответ тихо мяукнула, не отводя круглых пристальных глаз. Затем встала и не спеша направилась к своей миске, время от времени оглядываясь на хозяина.
– Хорошо хоть с тобой всё ясно, - усмехнулся Пётр и пошёл вслед за животным, без проблем поняв её нехитрое послание.
Хотя и с Ветой отгадка также проста, только верить в это не хочется. Он с такой надеждой шёл на праздник. Думал, что перед всеми пройдётся по улице с красивой ведуньей, покажет, что это его женщина. Чего им стесняться? Они, чай не дети. Она вдова, он – тоже одинок. Почему бы и не сойтись? Жить бирюком Петру надоело. С хозяйкой его дом сразу ожил бы.
Только его мечтам, похоже, не сбыться. Он-то думал, что это Вета к нему дочь послала, отвлёкся на девочку, а потом смотрит – Веты уже и нет. Пошёл даже её искать, но наткнулся на Лану, вырывающуюся из рук парня. Шуганул его, а потом решил присмотреть за девочкой, чтобы этот наглец её снова не обидел. Надеялся, что рядом с дочерью скоро появиться и мать. Но так и не дождался.
Вот уже несколько дней прошло с той жаркой страсти, что накрыла их тогда, но Вету он больше не видел. Похоже, она от него прячется. Видно, жалеет, что поддалась весеннему хмелю, что закружил голову, зажёг кровь. Сам-то он не жалел. Ничего лучше у него за последний год не случалась. Да не только за год… И дело не в страсти. За зиму Вета стала для него самым близким человеком, другом. А теперь думал, что и любушкой. Неужели обманулся? Как с погодой. Думал, что уже всё, весна, а сейчас за окном снова снег.
– Эй, хозяин! Можно войти? – знакомый девичий голос вырвал Петра из его мыслей.
– Нет, подожди. Я сам выйду. Негоже девице в дом к одинокому мужику одной заходить. Или ты не одна?
– Ой, да кто тут увидит.
– Да хоть Приблуда, вон, - пошутил Пётр, выходя на крыльцо, и кивнул в сторону пса, стоявшего за спиной гостьи. – Тебя мать прислала?
– Нет. Я сама. Мимо шла, решила заодно творог занести. Ты же говорил тогда, что твоя кошка его любит.
Пётр стоял и молча смотрел на Лану. Глядя прежде на неё через призму рассказов Веты, он считал её девочкой, а сейчас разглядел – перед ним юная, но уже взрослая девушка. А смотрит на него знакомыми материнскими глазами и вовсе как женщина.
– У тебя зола на щеке.
Лана потянулась к его лицу. Пётр перехватил руку.
– Я люблю твою мать.
Девушка растерянно протянула:
– Вот как… - и вдруг улыбнулась. – Понятно… А она об этом знает?
Тут уже смущённо промолчал Пётр.
– Тогда не трать время. Скажи ей. А то мама сейчас темнее этой тучи ходит. Я уж боялась, что снег скоро у нас по горнице мести будет. А творог и мёд всё равно возьми. Что же я зря несла что ли?
Лана сунула ему в руки корзинку и сбежала с крыльца.
***
Пётр пришёл, когда Вета его совсем не ждала. В доме кипела весенняя уборка. Они с Ланой расчищали углы, вынося накопившийся за зиму хлам. На носу у ведуньи красовалась сажа, а на волосах паутина. Всё это Вета заметила, бросив быстрый взгляд в зеркало, когда Лана крикнула из сеней:
– Мама, принимай гостя! Я пошла за водой.
Торопливые попытки привести себя в порядок ничего не дали. Грязь только размазалась. От этого Вета чувствовала себя вдвойне неловко и злилась на Петра.
– День добрый, хозяюшка!
– И тебе добра, Пётр! Каким ветром занесло на мой порог?
– Как же, госпожа ведунья. Ты говорила, что собираешься этой ночью идти в лес. Мы договорились, что я тебя охранять буду. Или забыла?
Говорил это всё Пётр спокойно, размеренно, будто ничего между ними не случалось, и жаркая страсть лишь приснилась ей. Вета поняла, что Пётр предлагает ей вернуться к тому, что было раньше – спокойной дружбе. Да, это лучше всего! Раз с любовью не вышло, так хотя бы сохранить то доверие и тепло, что сложились между ними.
– Нет, не забыла. Собиралась позже зайти к тебе, - легко солгала женщина.
– А я вот не стал ждать, - улыбнулся Пётр. – Побоялся, что ты кого другого позовёшь. Только с тварями, если они придут, лучше меня никто здесь не справится.
Вета знала, что это не похвальба, а правда.
– Это так, Пётр. Потому и попросила тебя.
– Когда пойдём?
– Как солнце сядет, так и отправимся. На местах, что поближе, на берегу реки народу и без нас полно будет. Сегодня все можжевельник набирать станут, а мне тишина нужна. Пойдём с тобой на холмы.
– Хорошо, госпожа. Приходи тогда на закате. Я буду готов.
Вета согласно кивнула и с облегчением улыбнулась. Хорошо, что они снова могут говорить так – без оглушающего стука сердца в ушах, глупого смущения. Просто – как друзья.
***
Пётр готовился к походу, проверял оружие, смачивал стрелы в отваре плакун-травы, что сохранилась у него со времён службы княжьим телохранителем. Обычно он больше верил в своё искусство, чем в волшбу всякую, и потому к выданным снадобьям обращался редко. Но сегодня другое дело. И сам он уже не тот, что раньше, и враг может встретиться особый, против которого одного меткого глаза и твёрдой руки может оказаться мало. Рисковать же Ветой Пётр не собирался.
Он улыбнулся, вспомнив, как мило смотрелась обычно серьёзная Вета с пятном сажи на прямом носике. Как ему хотелось прикоснуться к ней. С трудом сдержался. И хорошо, что сдержался. Главное сейчас не спугнуть. Ничего, терпению он хорошо обучен.
О том, что Вета пришла, он узнал раньше, чем услышал её голос и шаги на крыльце. Просто почувствовал. Отложил колчан и направился в сени. Лёгкий сумрак смягчал черты и Вета сейчас показалась ему так похожей на Лану, словно старшая сестра. Пётр потянулся помочь ей снять короб, висевший за спиной, но женщина отшатнулась:
– Не надо! Я сама!
Пётр спрятал улыбку. Этот торопливый отказ выдал её неравнодушие.
– Что ты, Вета. Уж короб-то я помогу. Тебе же неудобно, - и не слушая возражений, снял его со спины женщины.
В комнате ведунье ненадолго замерла, словно в растерянности. Пётр тоже не сразу вспомнил о словах, так остро нахлынуло ощущение её близости. Жаркий и душный тёмный поток на мгновение поймал их в плен, притягивая друг к другу. Но Пётр устоял. Не время.
– Что скажешь, госпожа Вета, когда выходить будем? – хрипловатым от долгого молчания голосом спросил он. – На закате или уже после?
– На закате. Пока дойдём до места, что присмотрела, как раз стемнеет.
– Тогда уже пора и выходить.
– Да. Я специально так подгадала. Только подготовимся. Вот, оберег возьми, - и Вета протянула ладанку. – Это с одолень-травой.
Пётр подошёл ближе и наклонил голову, предлагая ведунье самой её надеть на его шею. Вета приподнялась на цыпочки и на минуту прильнула, накидывая кожаный шнурок. Сквозь шум крови в ушах Пётр расслышал, как певучим шёпотом женщина произносит:
– Одолей горы высокие, долы низкие, озера синие, берега крутые, леса тёмные. Спрячу я тебя, одолень-трава, у ретивого сердца, во всем пути и во всей дороженьке, береги от зла добра-молодца.
Отступив на шаг, Вета осмотрелась и спросила:
– А где стрелы твои и сковорода?
– Вон, - Пётр махнул рукой. – А сковорода-то зачем? От тварей отбиваться?
– Я колюку-траву принесла, стрелы твои окурим, чтобы промаха не знали.
– Сковорода там, на печи.
Женщина загремела посудой и от этого домашнего звука у Петра потеплело на сердце. Хоть то, чем сейчас занялась Вета, мало походило на обычные бабьи хлопоты, но не всегда же она волшбой занимается. Иногда и блины печёт. И Пётр понял – сделает всё, чтобы те блины пекла она в его доме.
Спокойней на душе стало и от запаха горящей травы, речитатива, что приговаривала Вета, пронося стрелы над дымом. Тут уже Петру вспомнился волхв княжеский, что вот так же готовил их к походу.
– Вот и всё. Готово! – Вета протянула ему стрелы и взмахом руки над сковородой загасила огонь.
Он вместе с дымом словно втянулся в раскрытую ладонь. «Без волшбы не обошлось», - понял Пётр. Может кого другого это и напугало бы, но ему сила, что пряталась в хрупком женском теле, нравилась. С юности Пётр привык находиться среди сильных и искусных бойцов. Сейчас ему их не хватало почти так же, как потерянного дела и смысла жизни. И в Вете, с её даром, он видел такого же бойца, уважал её мастерство.
Солнце уже почти село, оставив розовую полосу заката, и они быстро, без суеты собрались и вышли во двор.
– Приблуда, идёшь со мной, - позвал Пётр пса, закрывая калитку.
***
Близилось полнолуние, и круглая луна с чуть надкушенным краем давала достаточно света для привыкших к темноте глаз. К тому же Вета приняла сама и дала Петру выпить несколько глотков отвара, дарившего на время человеку зоркость кошки. Под сень сосен они углубляться не стали. Там темнота была гуще. Можжевельника, за которым сегодня пришла ведунья, вполне достаточно было на свободных от бора прогалинах и опушках. Она уже почти наполнила им свой короб, когда впервые вдали раздался протяжный вой.
Вета вздрогнула и вздохнула. А она уже почти поверила, что сегодня всё обойдётся как тогда, в декабре, на Ильяса напали оголодавшие волки. Но этот вой говорил о другом. Он походил на волчий, но выпеваемые тварями рулады звучали так жутко и потусторонне, что не ошибёшься. Она торопливо принялась паковать срезанные ветви в короб. Пётр свистнул, подзывая пса и огляделся.
– Вета, отходи туда, - скомандовал он, показывая на одиноко стоящее в центре поляны дерево.
Вета не стала надевать короб, а потащила его за собой. Пётр взял в руки арбалет и наложил стрелу. Со стороны бора раздался треск, как будто какое-то большое животное мчалось в их сторону. Вета вскрикнула, когда из-под деревьев вылетел стремительный силуэт, но тут же невольно хохотнула от облегчения, узнав Приблуду. Пёс подбежал к хозяину, пристроился возле его ног и тихо зарычал в сторону леса.
– Поспеши, Вета. Бросай короб и беги к дереву!
Мрак под соснами загустел и засветился зеленоватыми огоньками. Вета с ужасом поняла, что твари уже рядом. Она попыталась дотянуться до нижней ветви, но поняла, что ничего не выходит. Не успела ничего придумать, как сильные мужские руки обхватили талию и почти подкинули вверх. Пока она устраивалась на ветке, тесно прижимаясь к стволу, твари, похожие на огромных худых волков, уже вышли на поляну.
Пётр выстрелил несколько раз, и колюка-трава вместе с мастерством лучника донесла стрелы точно в цель. Несколько тварей сгустками мрака упали на припорошённую снегом землю. Остальные на время замерли, не сводя сияющих потусторонним светом глаз с людей. Волки подняли морды вверх и вновь завыли. Теперь, вблизи, эти заунывные звуки наводили ещё больший ужас, леденили кровь, лишали сил и надежды.
Вета не поверила своим ушам, когда услышала:
– Вета, выйдешь за меня замуж?
– Ты что? Нашёл время!
– Наоборот, самое время. Потом может быть поздно. Ответь, любушка!
Ещё несколько стрел нашли цель. Неожиданные слова Петра развеяли потусторонний ужас, наведённый воем тварей, зажгли в крови Веты живительный огонь.
– Выйду! Если ты потом не испугаешься.
– После такой ночи, любушка, я уже ничего не испугаюсь, - в голосе мужчины чувствовалась улыбка.
Твари, словно поняв, что промедление только прореживает их ряды, молча бросились к центру поляны, где находилась их добыча. Пётр уронил арбалет на землю и обнажил меч, готовясь принять вырвавшихся вперёд на его лезвие.
Вета вспомнила, что и она не беспомощна, и пока внизу разгоралась схватка принялась доставать из сумы на поясе заготовленные заранее припасы. Торопливо проговаривая заклинание, она проколола булавкой палец и прижала его к извлечённому из сумки шарику. Допевая последние слова заклинания с силой бросила шар в гущу тварей. Крикнула:
– Зажмурься! – и сама закрыла глаза.
Даже сквозь прикрытые веки вспышка солнечного света на миг ослепила, а когда Вета открыла глаза, то вначале ничего не увидела. Лишь вновь привыкнув к серебристому свету луны, ведунья с облегчением убедилась – сила потрачена не зря. Вместо мерзких тварей на земле чернели силуэты из угольного пепла. Ветер подхватывал чёрный прах и разносил его по поляне. Пётр внизу одной рукой тёр глаза, в другой по-прежнему сжимая меч. Приблуда рядом прижимался к земле и тихо поскуливал.
– Вета, где они? Я не слышу тварей. Говори!
– Их нет. Свет уничтожил.
Произнеся это, ведунья наконец и сама поверила, что всё кончилось. Опасность миновала. Голова закружилась от нахлынувшей слабости. Она неловко качнулась на ветке и полетела вниз.
Очнулась от того, что кто-то тёр ей лицо колючим снегом. Днём подтаявший, а теперь замёрзший, он царапал кожу мелкими льдинками.
- Хватит! – проговорила она.
– Веточка, ты меня так больше не пугай! Едва успел тебя поймать.
Глядя во встревоженные глаза Петра, Вета попыталась улыбнуться:
– Но ведь поймал.
– Поймал и больше не отпущу!
– Это я тебя не отпущу, глупый.
Холод, что выстуживал кровь, отступил, и глаза повлажнели от тающего в сердце льда. Весна пришла!
ГЛАВА 5. День год кормит
Светлана Сергеевна доить козу не умела, а потому сосредоточенно думала о будущем. Она уже давно заметила, что некоторые вещи у неё получаются автоматически, если сосредоточена на другом и позволяет телу всё решать самому. Похоже, оно, её новое тело, обладало собственной памятью, и когда контроль разума отступал, с удовольствием делало привычные действия.
Первый раз Светлана это заметила, когда долго и упорно пыталась освоить прялку. Пальцы не слушались, нить рвалась, пока она не заслушалась разговором Веты с пришедшей к ней за помощью соседкой. Её новая мать спокойно и подробно объясняла: в каких пропорциях смешивать травы, как заваривать, сколько и как часто давать малышу, чтобы избавить от кашля.
Собственная мать Светланы, оставшаяся в том, покинутом мире, тоже была врачом и примерно так же объясняла соседкам, как принимать лекарство от давления или чем лечить тот же кашель. Оттого певучий голос Веты успокаивал, примиряя Свету с новой жизнью, и хотелось слушать его бесконечно.
Закончив разговор, ведунья вернулась в горницу и на мгновенье замерла, повлажневшими глазами глядя на Свету.
– Ланушка, - тихо и ласково произнесла она, - умница моя! Вспомнила.
И Светлана только тут заметила, что её пальцы сами скручивают нить из кудели, вращают веретено, наматывая на него получившееся волокно. В тот раз она сразу дрогнула и порвала нить. Но потом убедилась, стоило ей отвлечься мыслями от какого-то дела, требующего лишь механических навыков, и оно начинало получаться. Она не задумываясь доставала из шкафа нужные предметы, ткала, пряла, иногда мурлыкала мелодии незнакомых Светлане песен. Если бы не тоскующий любящий взгляд Веты, который настигал её в такие минуты, Светлана часто и не замечала бы своих действий.
Вот и сейчас Света намеренно погрузилась в мысли о будущем, чтобы не мешать своим рукам доить козочку. До сих пор ей было не до того. Она старательно привыкала к новому миру, училась необходимым навыкам. Жительница большого современного города она не умела ни печь топить, ни воду на коромысле носить, ни варить на печи, ни вышивать, ни много чего ещё. Всё это пришлось осваивать заново. Хорошо, что Вета всегда была рядом, учила её, как малыша, ласково и грустно улыбась своим мыслям.
Они никогда не обсуждали случившееся в январскую ночь со Светой, но Света была уверена: ведунья знает, что в теле дочери чужая душа. И сейчас душе этой было неспокойно. Кончилась холодная зима и суровый март. Солнце начинало пригревать, на деревьях набухали почки, Вета перебирала семена, проверяла их на всхожесть, готовилась к предстоящим посадкам.
И эта забота о грядущем урожае словно разбудила Светлану от зимней спячки, заставило её душу затревожиться – неужели так, в ежегодной круговерти пройдёт её новая жизнь? Она не видела перспектив в этой деревенской идиллии. Стать ведуньей как Вета? Но вряд ли у неё есть нужные для этого качества. Да и желания приносить в жертву личную жизнь местным не слишком благодарным селянам у Светы не находилось. А что жертвовать личной свободой придётся, она поняла из разговоров у колодца, тихих поучений-предупреждений Веты. Как ни ценили знанья ведуньи жители, но под слоем благодарности и приязни у селян прятался страх перед её тайными знаниями и уменьями. А где страх, там и жестокость. Так что хоть и перенимала понемногу Света у матери секреты трав, но повторять её судьбу не желала.
Так что для девушки здесь оставался один путь – замужество. Это и в прошлой жизни не было для Светланы самоцелью, а здесь и вовсе казалось не слишком привлекательной судьбой: выйти за местного и прожить всю жизнь не покидая деревню, ухаживая за домом, хозяйством, мужем и выводком детей. Представляя такую картину, Света впадала в уныние.
Да и кандидатов в мужья, которые могли бы примирить её с подобной судьбой, она не находила. Единственного интересного мужчину – Петра, и того недавно перехватила Вета. Но тут Света даже не огорчилась. Смотреть на их счастье было радостно. Это дарило надежду – и здесь возможно найти истинную любовь. Пока они ещё немного таились от местных сплетников, собираясь пожениться в мае, в разгар весны, «чтобы Лада благословила их союз», поясняла Вета.
Остальные же парни даже рядом с Петром не стояли – глупые сопливые мальчишки. А сын старосты, Роман, что погубил, как поняла Светлана, прежнюю хозяйку её тела, ей и вовсе не нравился. Знала она таких красавчиков в прежней жизни. Такой мажор деревенского разлива. Похожий на гнилой орех – сверху крепкий, красивый, а внутри пустой. Чёрная труха вместо светлого сладкого ядрышка. Плохо то, что он снова стал обращать внимание на Светлану. Видно, её равнодушие его задело, ему хотелось вернуть власть над девушкой. Это могло сулить в будущем неприятности, и не только ей, но и Вете, и Петру, которые не станут терпеть его домогательства к дочери. Вон, ещё даже не женившись на Вете, Пётр от души врезал Роману на весенних закличках, когда увидел, как тот Лану лапает. А Роман, тот ещё козёл, мстительный, обязательно постарается им отплатить, гадость какую-нибудь сделать.
Светлана вздохнула, погладила козу Белку по спине и, подхватив ведёрко с плескавшимся на дне молоком, отправилась в дом.
***
То, что Вета и Пётр твёрдо решили пожениться, стало ясно всем, когда ведунья отправилась к нему, чтобы решить, что где посадит у его дома.
И то верно, свадьбу-то небось сыграют на Красную горку, а тогда что-то сажать уже поздно будет, - обсуждали её проход с дочерью в направлении дома будущего мужа местные матроны. – А у неё там травки особые растут. Не посадит, потом нигде не найдёт.
Светлана краем уха слушала эти пересуды, демонстративно неся в руках несколько саженцев и корзину с землёй, где прятались клубни ещё какого-то переселенца.
Во дворе Петра она немного походила с матерью для порядка, а потом сбежала в дом, решив оставить парочку наедине.
– Вы тут сами без меня справитесь, а я лучше лепёшек напеку, чтоб потом почаёвничать.
Останавливать её не стали. Вета, слегка покраснев, благодарно сверкнула в её сторону глазами. И теперь Светлана заводила тесто, разогревала сковороду. Они с матерью уже несколько раз приходили вместе к Петру, Вета лечила, а Света кашеварила, так что чувствовала на кухне Петра так же уверено, как и в доме ведуньи.
Изредка она бросала взгляды в окно и усмехалась:
– Ну прям как школьники – поцелуйчики, рукопожатья. Плюнули бы уже на эти саженцы, что ли.
Почему-то эти посадки тревожили Светлану. Они словно ставили точку в её надежде на то, что всё как-нибудь изменится и ей чудесным образом удастся выбраться из этих Ручейков. В книжках про попаданок, что когда-то она читала, иномирянку обязательно находил принц, маг, на худой конец аристократ какой-нибудь. И так и рвался решить её проблемы. Здесь же никого, даже отдалённо похожего на принца, во всей округе не наблюдалось.
Большая часть местных жителей дальше соседнего села не выезжали. Вон, Вета, вроде по местным меркам образованная женщина, читать и писать умела, а и вовсе эти Ручейки ни разу не покидала. И мысль, что и она вот так же проживёт всю свою жизнь в этой деревне, действовала на бывшую жительницу мегаполиса угнетающе.
Когда Пётр и Вета пришли и, отмывшись под рукомойником, сели к столу, их уже ждали пышные румяные лепёшки. К ним Света подала белую густую сметану и янтарный мёд. Глядя, как заботливо наливает Петру чай Вета, Светлана тихонько вздохнула:
– Где бы мне такого принца найти. Принцы да королевичи здесь, похоже, не водятся.
Пётр усмехнулся:
– Это где ты тут принца видишь? У нас, в Белозёрье, и вправду, как ты говоришь, не водятся, а вот в соседних землях есть. Как без них? Я даже видал одного, когда с князем в Лакхор ездил. Только он тебе не понравился бы – старый, чернявый.
– Ой, а ты в самом Лакхоре бывал? – по девчоночьи охнула Вета.
– Да, лет шесть назад,
Свете было немного смешно, как Пётр приосанился, отвечая ведунье.
– И не только там. Я и к степнякам с князем ездил, и в другие земли. А ещё больше посланцев у нас в Хольмграде видел.
– И как там?
– Где, в Хольмграде?
– Нет, в Лакхоре! – нетерпеливо спросила ведунья.
Света бы и про Хольмград послушала, но и про неведомый Лакхор ей было интересно. Географию здешнего мира она совсем не представляла. Её горизонт пока ограничивался Ручейками. Бывший княжий телохранитель объездил всё Белозёрье и в соседних землях побывал, и рассказчиком оказался хорошим, так что гостьи его заслушались. Вета слушала как захватывающую сказку, а Света с щемящей грустью представляла при описании каменных зданий герцогства улочки старой Праги. В своей прежней жизни она была заядлой путешественницей и, напряжённо проработав год, в отпуске не могла усидеть на месте – обязательно куда-нибудь отправлялась. А тут в её распоряжении целый огромный мир, а ей, бедной девице, дальше околицы не выехать. Видно, подумав о том же, рядом грустно вздохнула Вета.
Пётр сразу это заметил:
– Не грусти, Веточка. Скоро в соседнем Мышкино ярмарка будет, свожу вас туда.
На взгляд Светланы утешение было так себе, но Вета просияла:
– Правда? А я там уже, - она кинула взгляд на дочь, словно мысленно что-то считая, - лет семнадцать не была. А Ланушка и вовсе там никогда не была. Вначале маленькая, а потом, после того как муж погиб, везти некому стало. Если что надо, я старосте заказывала.
– Теперь сама выбирать будешь. Если надо что – только скажи. Я тебя обязательно свожу хоть в Мышкино, хоть в Хольмград.
Пётр и Вета улыбнулись и выпали из разговора, утонув в глазах друг друга.
«Становится жарко! - мысленно усмехнулась Светлана, но возможность съездить в местную столицу оценила. – Смотри парень, поймаем тебя на слове!»
За разговорами наступил вечер, и Пётр предложил им остаться ночевать у него. Вета, жарко вспыхнув, согласилась. Соблюдая приличия, Пётр предложил гостьям хозяйскую спальню с большой кроватью, а себе постелил в маленькой горнице на лавке. Светлана, чтобы не смущать Вету, сразу сделала вид, что засыпает, но услышав, как та, немного выждав, тихонько встала, неожиданно и впрямь провалилась в глубокий крепкий сон.
***
Утром Свету разбудил тихий стук сенных дверей. Она открыла глаза, увидела рядом крепко спящую Вету и поняла, что это вышел из дома хозяин. Она встала, желая привести себя в порядок, пока мужчины нет в доме.
Затем она присела у окна, расчёсывая волосы. Вид за окном порадовал её не только розовой зарёй, но и куда более привлекательным зрелищем. Во дворе Пётр делал зарядку. Ну, это Света по привычке назвала так тот завораживающий танец, что привычно выполнял телохранитель. Полная неподвижность сменялась плавным тягучим движением. Мужчина словно перетекал из одной позы в другую и вновь резко замирал, словно превращаясь в камень на время. Затем темп движений начал убыстряться, и тут заворожённая Светлана заметила, что за бывшим воином наблюдает не только она. С той стороны невысокого и нечастого плетня стояло несколько мальчишек разного возраста и старательно повторяли движения за Петром.
Он делал вид, что не замечает их, но Свете показалось, что иногда он намеренно замедляется при повторе движений, когда мальчишки явно ошибались в своих неловких подражаниях. То, что бывший телохранитель прекрасно знает о мальчишках, стало ясно, когда он взял в руки меч. Прежде чем приступать к упражнениям с ним, Пётр немного подождал, и только увидев,