Шоколадница и маркиз. Татьяна Коростышевская

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1. Начало учебного года
• ГЛАВА 2. Бал-представление
• ГЛАВА 3. Физическая гармония
• ГЛАВА 4. Что-то плохое
• ГЛАВА 5. Лабиринт
• ГЛАВА 6. Оправдание жестокости
• ГЛАВА 7. Бой на крыше Цитадели
• ГЛАВА 8. Маятник качнулся
• ГЛАВА 9. Достигший дна. Арман
• ГЛАВА 10. Все зло от женщин. Арман
• ГЛАВА 11. Шпион во славу. Арман
• ГЛАВА 12. Старое проклятие. Арман
• ГЛАВА 13. Настоящая магия
• ГЛАВА 14. Сладкое поражение. Арман
• ГЛАВА 15. Старое проклятие
• ГЛАВА 16. Тот самый платок
• ГЛАВА 17. Чума
• ГЛАВА 18. Восторг и его противоположность
• ГЛАВА 19. Разговор начистоту. Арман
• ГЛАВА 20. Истинно женское коварство
• ГЛАВА 21. Королевский трибунал. Арман
• ГЛАВА 22. Нисходящее действие и развязка
• ГЛАВА 23. Перья, мед и магия
• ЭПИЛОГ. Арман

АННОТАЦИЯ

Приключения провинциалки в столичной академии магии продолжаются. Катарина Гаррель уже не та полевая ромашка, что появилась в Заотаре год назад. Она стала сильнее, обзавелась друзьями и полезными магическими навыками. Все это ей очень пригодится в новом противостоянии.

ГЛАВА 1. Начало учебного года

Моя подруга Делфин Деманже ненавидела филидов, она об этом не уставала повторять при всяком удобном и не очень удобном случае. Аристократы – лентяи, пустышки, недоразумение магического мироустройства.

   — Сама рассуди, Катарина, мы — оваты, на нас все держится. Мы изготовляем артефакты, занимаемся хозяйством…

   Дальше я позволяла себе не слушать. Знаю, все знаю. Но, к сожалению, академия Заотар, в которой мы с Дельфин имеем честь обучаться, устроена… Да так примерно и устроена — пирамидально. В основании пирамиды — оваты, те самые мастеровые и артефакторы, на вершине — острие из безупречных сорбиров, магов-воинов, которых всего-то несколько десятков, а центр — филиды — маги-менталисты. В прошлом году при поступлении в академию мне, Катарине Гаррель из Анси, удалось шагнуть через ступень, то есть стать сразу филидом, о чем недвусмысленно свидетельствовала моя лазоревая форма. Шагнуть-то я шагнула, но оказалась наверху лишь частично, зацепившись носком башмака. На экзамене выяснилось, что основы основ — мудрической консонанты, то есть алфавита – я не знаю. Пришлось восполнять пробелы в образовании, в рекордные, между прочим, сроки. Монсиньор Дюпере, наш ректор, безупречный сорбир и вообще великий человек, дал мне время до окончания учебного года. Его я провела с пользой. И провела бы с еще большей, если бы в самом начале не ввязалась в нелепое противостояние с местными аристократами: Арманом де Шанвером, его великолепной невестой Мадлен де Бофреман и их друзьями-клевретами. Нелепое… До сих пор воспоминания о прошлом септомбре заставляют меня отчаянно краснеть. Арман наложил на меня сорбирское проклятие, Мадлен обвинила в воровстве, перед этим подбросив в мой гардероб кошель с золотыми луидорами, ее приятель Виктор де Брюссо… Этот оказался законченным мерзавцем, хотя поначалу притворялся благородным шевалье… Ах, даже вспоминать не хочется. К счастью, мне удалось обелить свое имя с помощью местного привидения барона де Даса, Безупречного Суда и артефакта Зеркало Истины. Рассказать об этом я не могу ровным счетом никому — клятва Заотара. Для людей посторонних это название ничего не скажет, зато все студенты о ней прекрасно осведомлены. Монсиньору Дюпере достаточно проговорить: «Клятва Заотара, все, что происходит в академии, остается в академии», и ты, несчастный, нем, не можешь выдавить ни словечка о произошедшем. Итак, я победила, сорбира Шанвера наказали, отправив в ссылку на весь учебный год, Мадлен отправилась с ним, а неприятнейший Виктор, к моему невыразимому счастью и удивлению, через неделю после их отъезда решил взять академический отпуск и тоже пропустить год.

   Все было бы вполне прекрасно, я собиралась закончить Заотар до их возвращения, получить вожделенный зеленый диплом овата и отправиться служить в какую-нибудь библиотеку. Не сложилось. В начале жаркого месяца маи меня вызвал в канцелярию мэтр Картан — секретарь ректора.

   — Что ж, мадемуазель Гаррель, — сказал мэтр, просматривая отчет о моей успеваемости, — вы достигли потрясающих успехов. Четырнадцатое место в общем балльном зачете…

   Я смущенно потупилась. Участие в балльной гонке принимали все студенты, вне зависимости от ступени, или, если угодно, корпуса. Блеснувший на занятиях оват вполне мог опередить в ней даже сорбира. Нас награждали баллами преподаватели, они же ими штрафовали, штраф можно было получить и за поведение, или, например, забыв напудрить прическу. Естественный цвет волос дозволялся только аристократам. Четырнадцатое место… Займи я одно из первых трех, меня бы избавили от оплаты за учебу. Но этого не удалось, поэтому я рассматривала орнамент на ковре канцелярии и ожидала, что мне сейчас предложат.

   — Великолепно, — повторил секретарь, — мадам Шанталь весьма довольна вашими успехами.

   Мадам Шанталь! Это моя дражайшая маменька, чьими усилиями я и оказалась в Заотаре. Она — бывшая актриса, великая, между прочим, а теперь… гмм… подруга маркиза де Буйе. То есть, уже, наверное, вдова. Да, моя маменька, как ни стыдно мне в этом признаваться, исполняла при маркизе роль шоколадницы. Для провинциала название должности скажет мало, житель же Ордонанса, нашей столицы, понимающе улыбнется: «Шоколадница, ну-ну…», и, если немедленно не получит от меня по лицу, то выслушает много малоприятного. При мне маменьку трогать не сметь! Хотя, если начистоту, именно положение родительницы доставило мне в академии наибольшие неприятности. Даже прозвище из-за этого я получила — Шоколадница из Анси. И моя любовь к модному напитку тут абсолютно ни при чем.

   Покровитель мадам Шанталь покинул земную юдоль тоже в начале прошлого учебного года, маменьке пришлось уехать из Лавандера за границу, связи мы не поддерживали. Время от времени мне писал мой драгоценный учитель месье Ловкач, который остался на вилле Гаррель, где я обитала до поступления в Заотар. На вилле все было по-старому, старички, отставные актеры, жили-поживали, передавали мне пожелания успехов, благодарности за небольшую сумму, отправленную с письмом, ожидали свою мадемуазель Кати в начале месяца жуа, если не насовсем, то хотя бы на каникулы.

   Минуточку… Мэтр Картан сказал: «мадам Шанталь весьма довольна», не в будущем времени, не «будет довольна»? Я приподняла брови.

   — Да, Катарина, — сказал секретарь, — ваша матушка списалась со мной на этой неделе.

   Он положил поверх бумаг пестрый от обилия марок конверт с гроздью печатей:

   — Мадам Шанталь желает, чтоб вы продолжили учебу.

   — Как долго?

   — Вложенный в письмо банковский вексель на… очень приличную сумму. Если бы не ваши успехи в общем бальном зачете, я сказал бы — еще на два года, но четырнадцатое место позволит нам несколько пересмотреть плату за обучение… — Мэтр Картан посмотрел наверх, как будто на потолке были цифры-подсказки: — Три года, минимум.

   «Ого!» — подумала я. Секретарь продолжал:

   — Мадам Шанталь желает, чтоб вы получили лазоревый диплом филида по специальности «трувер» либо «общая ментальная магия», на ваш выбор.

   Трувер? Лицедей? Родственница надеется, что я пойду по ее стопам? Странно, раньше она мне это запрещала. Непременно расспрошу об этом на каникулах месье Ловкача.

   — Вам не нравится это решение, Катарина? — спросил после паузы секретарь.

   Я пожала плечами:

   — Не думаю, что от моего мнения хоть что-нибудь зависит.

   — К сожалению, это так. Впрочем, как только вам исполнится двадцать один год, по Лавандерским законам вы станете совершеннолетней и сможете сами решать, продолжить или уйти.

   Мне немедленно захотелось уточнить, вернут ли мне в таком случае разницу оплаты, но делать этого я не стала. Во-первых, чтоб не подчеркивать лишний раз свой статус простолюдинки, это же мы только о презренном металле думаем, а во-вторых, и так понятно, не вернут, в Заотаре обитают те еще крохоборы.

   — Итак, Катарина Гаррель, — сказал мэтр Картан официально, — корпус филид, второй год обучения, поздравляю.

   Я поднялась со стула для посетителей, почтительно поклонилась:

   — Благодарю.

   — Еще одно. Мадам Шанталь настаивает, что все каникулы вы должны проводить в стенах академии.

   «Чего?» — мысленно я позволяла себе просторечье, вслух же произнесла:

   — Простите?

   Мэтр Картан уже вернулся к своим бумагам, поэтому рассеянно отмахнулся:

   — Многие студенты Заотара проводят лето точно так же. Спросите мадам Арамис. Ступайте.

   Для начала я спросила старосту девочек-оватов Делфин Деманже.

   — Не многие, — улыбнулась она, — всего лишь некоторые, бесприютные сиротки, или взрослые девушки, вроде меня, которые небезосновательно опасаются, что, явись они в отчий дом, их немедленно выдадут замуж.

   Делфин была на четыре года меня старше, ей уже исполнилось двадцать три, разумеется, ее родители спали и видели вытолкать чадушко под венец. Тем более, Деманже, статная высокая блондинка с голубыми как небо глазами, пользовалась у противоположного пола успехом.

   — Ну какое еще замужество, Кати? — смеялась подруга. — Прислуживать всю жизнь какому-то болвану-торговцу? Это так скучно.

   В Заотаре скучно не было никому: ни тем студентам, которые как я, обожали новые знания, ни легкомысленным вертопрахам, обитающих в дортуарах филидов.

   Ах, да, о филидах и нелюбви к ним Делфин Деманже. Она училась в академии девять лет! Девять! И, хотя была не глупа, ни разу не сдала оватского выпускного экзамена. Почему? Делфин этого не хотела. Ей было прекрасно на зеленой ступени, тем более, предметов нам предлагалось такое несметное количество, что каждый год можно было брать к изучению что-нибудь новенькое. Ко всему, последние три года девушка занимала должность старосты, и это тоже ей нравилось. К сожалению для Деманже, ее родители, наконец решили поднажать и заявили письмом, что больше они ее оватские будни оплачивать не намерены. Примерно тогда же, когда мэтр Картан сообщал мне о планах мадам Шанталь, Делфин с блеском сдавала переходный экзамен. Она стала филидом! Как и я.

   И в первый день септомбра мы с подругой хозяйничали в своей новой спальне на лазоревом этаже дортуаров. Северный коридор, седьмая дверь по правой стороне. Квадратная комната, две кровати под балдахинами у стен, по центру — круглый инкрустированный стол с парочкой стульев, отдельные гардеробные, комоды, камин, около него – кушетка и низенькие креслица, обширный книжный шкаф. Великолепная обстановка. Единственное, что ее омрачало — пейзаж за окном. Если из оватских дортуаров открывался вид на вечное лавандерское лето, то здесь лютовала стужа.

   Я задернула шторы и бросила в камин щепотку зажигательного порошка. Мы, оваты, умеем хозяйничать с помощью удобных магических заготовок. Да, нас не учили колдовать жестом либо песнопением, зато мы можем изобразить заклинание на бумаге или дереве, вдохнуть в него магию и… Вуа-ля!

   Зажечь поленья в камине, помыть грязную посуду, выстирать и высушить одежду – ничто из этого не было сейчас для меня проблемой. На лазоревый этаж мы с подругой принесли комплект зачарованных метелок, одна из которых сейчас смахивала пыль со шкафов, и утюг, способный раскалиться докрасна за считанные мгновения, и удобные одежные плечики, на которых платья сохраняли свежесть, и еще кое-что по мелочи, что могло обеспечить нашу защиту от возможных посягательств.

   Делфин устроилась в кресле у камина, оправила на коленях зеленую юбку. Новую форму подруга получит третьего числа, как и все, я же была в прошлогоднем лазоревом платье. Его пришлось немножко расширить в груди, но оно все так же великолепно на мне сидело.

   С Деманже мы сблизились еще прошлой осенью, после моих приключений с проклятыми аристократами. Взрослая Делфин решила меня опекать, научить уму-разуму. «Не вздумай флиртовать с филидами, Кати, и, тем более, с сорбирами. Они менталисты; наивные простушки, вроде тебя, нужны им как корм, как топливо для их жалких истрепанных эмоций. Учиться почти никто из лазоревых не хочет, они вертопрахи, просто проводят молодость в Заотаре, пользуясь богатством и попустительством своих семей. Думаешь, почему на лазоревой ступени находится столько народа? Да потому что монсиньору Дюпере на них ровным счетом наплевать. Родители платят – и прекрасно, сиди в аудитории хоть до седых волос. Сорбиры? О, это белая косточка. Нет, они, пожалуй, не опасны непосредственно нам. Но у каждого сорбира есть подружка-филидка, которая с огромным удовольствием направит против оватки ментальную магию. Запрещено? А ты попробуй сначала доказать магическое воздействие!»

   Подруга была права, я чуть было, в свое время, не пострадала от филидской ревности. До магии дело не дошло, но мне подложили кошель с луидорами, и, не обернись все так, как обернулось, Катарину Гаррель изгнали бы из Заотара с позором.

   Итак, мы сблизились с Делфин еще осенью, но окончательно сдружились этим летом, во время каникул. Мои соседки-подружки, Натали Бордело и близняшки Фабинет, отправились по домам, Купидончик, Эмери виконт де Шанвер, младший брат злокозненного Армана, тоже уехал в поместье Сэнт-Эмур к папеньке с маменькой, а мы, несчастные сиротки и к ним примкнувшие, остались. Деманже, я, несколько филидок, которые с нами общаться не собирались, парочка мальчишек-оватов. Мы поднимались утром по команде Информасьен, академической дамы-призрака, завтракали на кухне, а потом занимались тем, чем велела наша кастелянша мадам Арамис: починка автоматонов, подновление хозяйственных заклинаний, чистка артефактов, помощь в библиотеке с разбором книг. Считалось, что таким образом мы оплачиваем пребывание в академии во время каникул. Свободного времени тоже было много. Мы с Делфин устраивали вылазки с оватского этажа в поля Лавандера, купались в речке, бродили по вечно золотистой ниве и изумрудным лужайкам, болтали. Я все подруге рассказала, все, о чем могла. О маменьке шоколаднице, детстве в актерской труппе, вилле Гаррель и учителе месье Ловкаче, о первых днях в академии, призналась, что целовалась с Виктором де Брюссо и Арманом де Шанвером, и, что еще чуточку - и отдала бы сорбиру свою невинность. Арман де Шанвер маркиз Делькамбр, тогда он был безупречным сорбиром, но в наказание его разжаловали на целую ступень. Его янтарные глаза до сих пор снились мне в кошмарах.

   Делфин тоже мне призналась. Давно, очень давно, у нее был страстный роман с одним студентом. Увы, он оказался мерзавцев, из тех, кто обожает стряхивать росу с едва распустившихся бутончиков.

   — С тех пор, Кати, я решила, больше ни с кем и никогда!

   Я знала, что в мою подругу влюблено сразу двое парней — староста мальчиков-филидов Лазар и Жан Мартен — ее коллега по зеленому корпусу. Последний, кстати, тоже шагнул на лазоревую ступень вместе с объектом чувств. Девушку все это забавляло:

   — Глупые мальчишки.

   Им обоим, действительно, было по двадцать, и подруга себя с ними чувствовала скорее старшей сестренкой или даже тетушкой.

   Делфин происходила из семьи зажиточных торговцев, отец владел целой сетью столярных лавок и поставлял мебель во многие дворцы Лавандера, маменька… Да чем она могла заниматься, если младших братьев и сестер у Деманже было семеро?

   — Себе я такой жизни не хочу! — говорила подруга, мечтательно подставляя лицо солнцу. — Ни за что.

   Основы магии она изучила прекрасно; кроме консонанты (мудрического алфавита) хорошо разбиралась в артефактах; история и география, пожалуй, хромали, как и живопись с музыкой. Но на зеленой, или, если угодно, изумрудной ступени, особых успехов в общих науках от нас и не требовалось. Зато Делфин стала для меня настоящим кладезем знаний об академии.

   — Великолепная четверка Заотара, — фыркала она, пускаясь в воспоминания, — или, как вариант, блистательная: Шанвер, Брюссо, Лузиньяк и Бофреман! Ах, тебе повезло, что в полной силе ты этих мерзавцев не застала. Бофреман у них кукольник, только держит не за ниточки, а прямо за…

   Сравнение я сочла несколько жестковатым, поэтому покраснела.

   — Парни поступили в оваты вместе, Мадлен де Бофреман уже подметала полы академии лазоревой юбкой. Обычные избалованные аристократы, Шанвер этот вечно с красными глазами ходил, худой как палка. Но это недолго. Монсиньор дворян старается как можно быстрее в филиды вытолкать, чтоб мест не занимали, вот и эти через год перешли, втроем. Шанвер неожиданно титул маркиза получил, разбогател, тут-то блистательная четверка Заотара и организовалась. Косо не посмотри, слова не скажи. Один за всех и все за одного. Предположим, Виктора де Брюссо кто-то обидел, на следующий день Шанвер с этим кем-то драку затеет, а он драчун знатный был, или, о чудо, обидчик прямо за обедом лицом бледнеет и в клозет бежит, а Мадлен в окошко пузырек от слабительного картинно выбрасывает. И все, знаешь, злобненько делали, чтоб обидеть, оскорбить посильнее. Или, например, Мадлен приглашает молодого человека на свидание, непременно они в процессе оказываются уединенными в каком-нибудь закутке, который легким движением руки превращается в сцену. Бофреман орет, в обморок падает от возможного насилия, партнер без штанов, зрители гогочут.

   Делфин покраснела:

   — Однажды я им каким-то образом дорогу перешла. Ну, помнишь, я тебе про неземную свою любовь рассказывала? Виктор де Брюссо очень быстро меня на место поставил.

   Я ахнула:

   — Неужели? .

   Голубые глаза подруги блеснули подступающими слезами:

   — Заморочить голову неопытной мадемуазель много ума не надо. Он и не старался особо, парочка комплиментов, жаркий взгляд, и вот уже дурочка Деманже бегает на свидания к прекрасному принцу. — Делфин сглотнула. — У нас все было, Кати, все, чего приличная мадемуазель позволять себе не должна. Но… Он завязал мне глаза, как будто чтоб не испортить сюрприза… Я шла, трепетала от страсти и предвкушения… В какой-то момент Виктор ослабил шнуровку на моем платье… В общем, Кати, когда повязку с меня сняли, я полуголая стояла в ярко освещенном будуаре Мадлен де Бофреман и вся четверка надрывала животики от моего позора! Знаешь, что она мне говорили? Что я — ничтожество, и что даже если меня позолотить, теперь, когда бутончик невинности сорван, ни один дворянин больше не обратит на меня внимания.

   — И что же ты?

   — Я? Я, Кати, убежала оттуда и поклялась себе, что никогда…

   Мы больше на эту тему с подругой не обсуждали, но… Каковы же негодяи! В Брюссо я не сомневалась, эталонный просто мерзавец. Со мною он тоже поначалу благородство демонстрировал. К счастью, Виктор мне не нравился даже в такой ипостаси, страсти я не испытала и на ухаживания не ответила. Более того, когда дворянин позволил себе настаивать… Ах, к чему эвфемизмы? Когда поганец попробовал по старинному дворянскому обычаю задрать простолюдинке Гаррель юбки в укромном уголке, я сломала ему нос! Но Дионис? Он, единственный из четверки, был мне, пожалуй, симпатичен. До этого момента.

   Кстати, и Лузиньяк на целый год покинул Заотар. Не вослед друзьям, а по приказу монсиньора Дюпере. Ректор отправил всех наших безупречных в… Куда-то там отправил. Слухи предполагали разное, слава богам, география Лавандера обширна, а магическая — так вообще безгранична. Поговаривали о каком-то Степном мире, но, разумеется, конкретно никто ничего не знал: клятва Заотара.

   «Придется быть очень осторожной, — размышляла я, сидя подле подруги перед камином и глядя в огонь. — Сегодня первое число септомбра, скоро закончится вступительный экзамен, и новичков-оватов будут представлять на балу в зале Безупречности. На балу… Там будут все, мои друзья и мои враги. Святой Партолон, можно попросить тебя о крошечном одолжении? Пусть Арман де Шанвер, его невеста де Бофреман и его друг Виктор де Брюссо передумают возвращаться в академию! Ну пожалуйста!»

   Молитвы простолюдинов нечасто исполняются. Вот и моя, хотя я рачительно на ней сэкономила, даже не упомянув имени Диониса Лузиньяка…

   Но обо всем по порядку.

   Закончив обустраиваться на новом месте, мы с Делфин решили спуститься на зеленый оватский этаж. Студенты, возвращающиеся после каникул, уже наполняли громкими голосами всю дортуарную башню.

   — Катарина Гаррель! — бросились ко мне близняшки Фабинет Марит и Маргот, как только я вышла из кабинки портшеза.

   Мы расцеловались, девочки за время разлуки сравнялись ростом со мной. О, лето они провели прекрасно, на побережье с родителями. Натали? Она тоже приехала, разбирает багаж в гардеробе. Деманже отправилась здороваться со своими приятельницами, а я с Фабинет — в свою бывшую спальню. Натали Бордело действительно занималась гардеробом, даже гардеробищем, если можно так выразиться. Ее семья владела самым популярным в Лавандере домом мод, и, видимо, по наследству Натали передалась страсть к нарядам. Носить этого нам было абсолютно негде, правила академии требовали от студентов форменной одежды, но, кажется, девушке доставляло удовольствие просто иметь при себе все это великолепие: шелк, атлас, кружева, лье драгоценной канители и горы блесток.

   — Это тебе, Гаррель, — протянула мне Натали картонную коробку, — с днем рождения.

   — Спасибо!

   Девятнадцать лет мне исполнилось первого числа ута, то есть ровно месяц назад, и тогда я уже получила поздравительные открытки от всех своих друзей. Но подарок…

   В коробке оказалось…

   — Это, — сообщила девушка, заметив мои удивленно приподнявшиеся брови, — специальный дамский комплект для занятий гимнастикой. «Дом мод Бордело» получил от академии заказ на разработку и изготовление удобной одежды. Предположу, что наша кастелянша скоро объявит о новом денежном сборе.

   — И ты решила помочь мне сэкономить? — переспросила я.

   С деньгами у меня дела всегда обстояли неважнецки, подруги об этом подозревали. Нет, чисто теоретически, я была богаче любой из них. Прошлогодний кошель с луидорами, проклятый кошель Армана лежал у меня в комоде с тех самых пор, как мадам Арамис вернула его мне с формулировкой: «Ничего не знаю, пропажа нашлась, сами, мадемуазель Гаррель, решайте, как он у вас очутился». Сорок девять луидоров, а должно быть пятьдесят, один я успела потратить.

   Натали рассмеялась:

   — Гордячка Катарина! Нет, экономия ни при чем, просто захотела сделать приятное своим подругам. Марит, Маргот, извольте получить и свои подарки.

   Девочки ахали, рассматривая короткие кюлоты из плотной ткани, приталеные камзолы и мягкие, почти невесомые туфельки. Комплекты близняшек были зелеными, мой — голубым.

   — Должны же вы, создания, начисто лишенные вкуса в одежде, получить хоть какую-то выгоду от дружбы с великолепной Натали Бордело, — веселилась означенная мадемуазель.

   У Фабинет день рождения был всего на несколько дней позже моего, и я тоже заранее подготовила небольшие подарки — два гребня с изящной резьбой. Резьбу я нанесла собственноручно в артефакторной мастерской: две именные мудры и стилизованную мудру ветра, которая, как все знают, помогает волосам не спутываться при расчесывании. А потом, перед тем, как покрыть изделие лаком, постаралась напитать консонанту самыми дружескими чувствами и пожеланиями удачи.

   К моему невероятному удивлению оказалось, что и костюмы для гимнастики тоже ручной работы.

   — Вот этими вот ручками, — пояснила Натали, показывая нам исколотые иголками подушечки пальцев, — маменька с папенькой решили, что засадить меня на три месяца за шитье — самое великолепное решение.

   Зная нашу Бордело, я предполагала, что причиной послужил какой-нибудь молодой человек, плененный страстными взглядами Натали и абсолютно ей не подходящий по мнению родни. Бордело воображала себя записной кокеткой.

   Марит с Маргот тоже подготовились к встрече. От них я получила в подарок чудесный комплект для рисования: раскладной мольберт и зачарованную кисть.

   — Мои драгоценные мадемуазели! — Дверь спальни распахнулась, впустив Эмери де Шанвера.

   — Купидончик!

   — Ну, ну, что за экспрессия? — мальчик по очереди расцеловал в щеки каждую из нас. — Марит — духи, Маргот — тоже духи, но с другим запахом, и, храни вас святой Партолон, от того, чтоб ими меняться. Для меня это последний шанс вас, Фабинет, различать. Натали, тебе вот… Знаю, что день рождения у тебя зимой. И что? Неужели виконт де Шанвер не может просто так тебе что-нибудь преподнести?

   Он подарил Бордело брошь, ту самую, с изображением божка любви и страсти. Гербовую брошь Сэнт-Эмуров, с помощью которой, как я подозревала, Эмери общался со своей маменькой. «Ох! У него что-то произошло», — подумала я.

   Купидон выглядел как обычно, ну да, слегка подрос, в одиннадцать лет это неудивительно, еще больше располнел. И это тоже не странно: он был дома, разумеется, любящая маман пичкала его сладостями. Но…

   — Признайся, милый, — протянула Бордело, позволяя мальчику приколоть украшение себе на плечо, — ты со всем пылом влюблен в тетушку Натали.

   Эмери фыркнул:

   — Не сама ли тетушка обещала мне свидание, как только я достигну подходящего возраста?

   Все рассмеялись, эти пикировки у Купидона с Бордело проходили часто и всегда нас немало забавляли.

   — И наконец, дамы, — Эмери поклонился, — моя самая драгоценная и любимейшая Катарина… Да, Натали, тут тебе придется погасить пламя ревности, Гаррель для меня выше всех. Итак…

   В пухлых ладошках друга, которые он протягивал в мою сторону, лежали очки в проволочной золотой оправе.

   Присев в реверансе, я торжественно приняла подарок:

   — Благодарю, виконт. Другая мадемуазель могла бы упрекнуть вас, что вы невольно намекаете на ее плохое зрение…

   — Намекаю? О том, что Гаррель близорука, не знает только слепой! Надевай! Ну!

   Проволочные дужки удобно разместились за ушами, Эмери продолжил говорить:

   — Итак, Кати, стекла зачарованы таким образом, что будут реагировать на освещение и твои личные эмоции. Сейчас они голубоватые, не эмоции, разумеется. Но, если ты подойдешь к окну, — он раздернул шторы, — вуа-ля! Темно-серый.

   Несмотря на некоторое затемнение, видела я сквозь стекла прекрасно, лучше, чем без них.

   — Спасибо, дружище. Не будешь любезен проводить меня к портшезу? Скоро бал-представление, а мне нужно отнести в новую спальню все свои подарки.

   Девушки не возражали. В любом случае мы скоро опять увидимся, теперь мы не первогодки, а солидные студентки и непременно будем сегодня танцевать и веселиться.

   — Что случилось? — спросила я Эмери напрямую, когда мы с ним вышли в коридор. — Ты поссорился с родителями?

   Ах, нет, я все неправильно поняла. С родителями все великолепно, да он с ними почти не виделся. Герцогский замок Сент-Эмуров такой огромный… Папенька занят делами… Маменька…

   — Кстати, Кати, у меня появился еще один брат, как ты понимаешь, младший.

   Понятно. Маменька тоже была все время занята, малыш Эмери перестал быть малышом и чувствовал себя брошенным. Обычная детская ревность, Делфин мне о такой рассказывала. Купидон страдал и, по обыкновению, заедал свое горе. Что сказать? Как утешить?

   Мальчик многозначительно усмехнулся:

   — Однако, предположу, что твое желание со мной уединиться вызвано интересом к моему другому брату — Арману де Шанверу маркизу Делькамбру?

   — Давно по лбу не получал? — осведомилась я дружелюбно.

   Купидон ахнул и, если бы его руки не были заняты моими пакетами, непременно всплеснул бы ими:

   — Арману? По лбу? Какое неуважение! Ладно. Даже, если не желаешь, все равно расскажу. Братец провел год в своем поместье, никого не принимал. Балов не устраивал. Родители нанесли ему визит, краткий визит вежливости. Арман не помнит ничего из того, что у вас с ним произошло. Нет, Кати, маменька не спрашивала о тебе, разумеется. Откуда бы ей тебя знать? Она просто сообщила, что бедняжке подчистили память за четыре месяца, с момента его перехода на сорбирскую ступень и до первого дня ссылки.

   — Какой кошмар, — пробормотала я. — А маркиз собирается вернуться в академию? Или, напротив, решил учебы не продолжать?

   Эмери пожал плечами, вздохнул:

   — Увы… Нет, я точно не знаю, но предчувствую, что райская жизнь в Заотаре для нас с тобой, Кати, закончилась. Арман непременно явится, чтоб…

   Фразы Купидон не закончил, дверца портшезной колонны распахнулась, приглашая меня внутрь. Я села в кабинку, спутник сложил мне на колени подарки.

   — Мадам Информасьен, будьте любезны, лазоревый этаж, — попросила я даму-призрака, которая управляла всей транспортной системой академии.

   Портшез тронулся, Эмери помахал рукой на прощание.

   Я все еще на что-то надеялась, на то, что молитвы простолюдинов исполняются, и Арман де Шанвер не вернется опять донимать младшего брата и портить жизнь мне. Надежда продлилась ровно три с половиной минуты, потому что, когда портшез остановился на этаже филидов, в фойе у колонны я увидела свой ночной кошмар — бывшего сорбира Шанвера. Невероятно длинные темные волосы, янтарные глаза, высокомерная осанка царедворца. Он был в коричневом с золотом камзоле, с драгоценным гербовым перстнем на пальце, и, казалось, что этот лощеный аристократ по ошибке забрел в студенческий дортуар.

   Сердце болезненно сжалось. Я шагнула из кабинки, прижимая к животу свои подарки. Здороваться или не здороваться? Лучше промолчать.

   Арман посторонился, уступая дорогу, но, когда мне почти удалось его обойти, придержал мой локоть:

   — Мы, кажется, знакомы, милая?

   — Простите?

   Янтарные глаза смотрели на меня с веселым недоумением:

   — Очки? Неужели меня могла привлечь девица с такой конструкцией на носу?

   — Не понимаю, о чем вы, — дернула я локтем, пальцы на нем еще сильнее сжались, так что не охнула я чудом.

   — Катарина Гаррель, — проговорил Шанвер почти по слогам. — Девица в лазоревой форме, которую я не помню ни в голубом, ни в зеленом. Ну, разумеется, это может быть только пресловутая Шоколадница.

   «Пресловутая? Да что он себе позволяет?» — подумала я, а вслух предположила:

   — Или простушка-оватка, которой только в этом году удалось перейти на филидскую ступень? Неужели месье знает всех девушек академии?

   — Не всех, — согласился маркиз. — Но это… — он указал на очки, — невозможно не заметить.

   Увы, мое инкогнито продержалось недолго.

   — Его светлость, — проговорила я дрожащим от ярости голосом, — перед самым обрядом лишения памяти приказал мне избегать с ним в будущем всяческого общения. Будущее наступило. Позвольте пройти!

   Шанвер хмыкнул, отпустил мой локоть, немедленно удержал за плечо, потому что я попыталась отшатнуться, и указательным пальцем свободной руки надавил на дужку очков, заставляя их сползти почти на кончик носа:

   — Хорошенькая… пикантная… глазки с поволокой, славный пухлый ротик…

   Я сглотнула, от хриплого мужского голоса у меня внутри что-то сладко и болезненно сжалось. Точно также, как… Но тогда я была под действием заклятия! Кроме нелепой истомы у меня еще и приступы сомнамбулизма были. Заклятие развеялось, все прекратилось! Должно было прекратиться. Не важно!

   Да чего я стою? Я уже давно не та прошлогодняя Катарина Гаррель, бесправная забитая провинциалка, не могущая двух слов связать пред ликом власть предержащих.

   Дернув плечом, я отступила, все так же прижимая к животу коробки с подарками:

   — Еще раз, Шанвер корпус филид, вы посмеете прикоснуться к моему лицу…

   И подвесив прекрасную театральную паузу, я ретировалась. Все равно, придумать, что именно я сделаю, если он посмеет, не удалось.

   Да уж, Кати, так себе представление. Размазня ты, форменная размазня.

ГЛАВА 2. Бал-представление

Делфин, вернувшись, нашла меня в нашей спальне. Я не могла найти себе места, встревоженно мерила шагами комнату.

   — Наслышана, — сообщила подруга, прикрывая за собой дверь, — блистательная четверка Заотара снова в полном составе. Бофреман устроила праздник-воссоединение в саду оватских дортуаров.

   — Я видела Шанвера, — пожаловалась я, — на нашем лазоревом этаже.

   — Ну разумеется, Кати, мы теперь будем с ним соседями. Кстати, кастелянша жаловалась, что в этом году спален для филидов не хватает, автоматонам пришлось переоборудовать для этих целей несколько гостиных.

   Автоматоны, механические куклы, оживленные с помощь заклинаний, исполняли в академии роль прислуги. Обитать в Заотаре могли лишь маги, поэтому нанять слуг обычных не представлялось возможным. Автоматоны подчинялись мадам Арамис, работали на кухне и в библиотеке, а студентам, даже привыкшим дома к штату лакеев и горничных, приходилось решать хозяйственные проблемы самостоятельно. Разумеется, деньгами можно было эти проблемы себе облегчить. Например, существовал некий обычай найма фактотумов. Раз в три месяца в Заотаре заключались фактотумские контракты. Фактотум — доверенное лицо аристократа, но, в сущности, та же прислуга. Когда-то виконт де Шариоль, противный филид-перестарок, пытался нанять меня. А Эмери собирался сделать своим лакеем его же старший брат. К счастью, и я и Купидон этой участи избежали. Действительно, к счастью. За прошедший год я насмотрелась на последствия фактотумских контрактов. Девушки-оватки, с готовностью ставящие свои подписи на документе, оказывались буквально в кабале. Времени на учебу у них абсолютно не оставалось. Стирка, уборка, починка одежды, беготня с мелкими поручениями отнимали силы и часы отдыха. Как чудесно, что мне не пришлось идти в услужение. И Эмери… Казалось, у него не будет выхода. Родители лишили мальчика содержания, чтоб воспитать его волю, но, когда Арман де Шанвер отправился в ссылку, волшебным образом передумали. Этот факт еще больше укрепил Купидона в мысли, что за всеми его неудачами стоял злонравный старший брат.

   — Мне теперь все понятно, — сообщила Деманже.

   — Прости? — вынырнула я из воспоминаний.

   — Наша комната, — подруга развела руками, — посмотри: влажная штукатурка, камин слишком велик, а мебель пахнет столярной мастерской. Нас с тобой, Кати, поселили в бывшей гостиной.

   Кончиками пальцев я потрогала стену. Действительно, краска не совсем просохла.

   — Но это значит, что гостиной в нашем северном коридоре теперь нет?

   Делфин фыркнула:

   — Не думаю, что захочу видеть этих синюшных куриц и после уроков.

   Живя с оватами, мы часто по вечерам собирались в общих гостиных, чтоб поболтать, послушать игру на клавесине или заняться рукоделием. Но подруга права, здесь, нам этого не захочется. Почти все филидки — высокомерные недружелюбные девицы. Минуточку, но мы тоже филидки!

   — Посмотрим, что ты скажешь, — шутливо протянула я, — когда третьего числа сменишь цвет своего оперения.

   — Да какая разница, что снаружи, если в груди твоей бьется малахитовое сердце леди Дургелы?

   Красивая фраза. Леди Дургела — святая покровительница оватов. Делфин ее почитала наравне с Партолоном и ставила гораздо выше остальных покровителей — Кернуна Исцеляющего и Тараниса Повелителя Молний.

   — Скорее бы закончился сегодняшний день, — бормотала я, поправляя у зеркала прическу, — этот нелепый бал… Ну почему на него непременно нужно идти?

   Если говорить начистоту, этот бал в Заотаре должен был стать у меня первым. После прошлогоднего представления, нам, новичкам, не позволили дальше оставаться в зале Безупречности, а то, что я все-таки вернулась туда, не считается. Меня заставила так поступить не жажда развлечений, а тревога за Натали Бордело. А еще два академических празднества — балы Зимний и Летний, обязательными к посещению не считались, их я попросту пропустила. Не помню, почему, скорее всего, нашла себе более интересные занятия.

   — Ничего не бойся, Кати, — Делфин запудрила свои прекрасные волосы и стала похожа на фарфоровую куклу. — Избегай открытых столкновений, Лазар и Мартен пообещали быть нашими партерами в танцах…

   Я хихикнула. Нашими! Оба молодых человека желали танцевать с Деманже, так что мне в партнеры достанется неудачник.

   — В любом случае, — подруга придирчиво рассмотрела свое отражение, поправила локон, — нам нужно показать этим синим курицам, что…

   Никому ничего показывать я не хотела. Это было абсолютно бессмысленно. Обозначить позиции? Так они будут ясны после недели занятий. Мне не интересны интриги нашего воображаемого двора, все, к чему я стремлюсь — к новым знаниям и приличным отметкам. Весь прошлый год я изучала основы, пришло время постигать саму магию.

   Оваты работают с неживой материей при помощи знаковых начертаний, филиды — менталисты, кроме консонанты используют также жест — минускул и фаблер или фаблеро — звук. Это было невероятно интересно.

   — Катарина Гаррель! — воскликнула Деманже, отворачиваясь от зеркала. — Только не говори, что ты отправишься на бал с очками на носу!

   Я посмотрела на свое отражения, стеклышки очков тревожно розовели. В остальном — привычная картина: лазоревое платье с квадратным вырезом и небольшими фижмами, на шее — студенческий жетон, медная некогда пластина, со временем тоже ставшая голубой, строгая запудренная прическа. Естественный цвет волос в академии дозволялся только аристократам.

   — Почему бы и нет, — пожала я плечами. — Этот штрих удачно завершает образ заучки Гаррель.

   — И привлечет внимание каждого обладателя злого языка. Нет, разумеется, если тебе хочется в первый же день…

   Не хотелось. Я сняла очки и спрятала их в ящик комода. В конце концов, на что мне там, на балу, смотреть?

   Лазар с Мартеном ждали нас у дверей залы Безупречности. Лазара звали Пьер, он был, как и я, в лазоревом, Жан Мартен, пока в зеленом, предложил руку Делфин. Она покачала головой и взяла под локоть меня.

   — Наших рыцарей, Кати, представь, тоже поселили в одной комнате.

   Кажется, оба молодых человека этим довольны не были, особенно Лазар, в прошлом году его соседом был назначен Виктор де Брюссо, и, в отсутствие последнего, Пьер наслаждался отдельными покоями. Но теперь вот к нему подселили новичка Мартена.

   — А разве Брюссо не вернулся? — спросила я.

   — Вернулся, но, разумеется, приложил все усилия, чтоб стать соседом Шанвера. — Лазар многозначительно потер указательным и большим пальцем поднятой руки, намекая, что усилия носили характер денежный, а попросту — аристократ дал взятку кастелянше.

   В зале распоряжались автоматоны в лакейских ливреях. Один из них указал наши места в филидском строю. Лазоревый корпус разбавлялся несколькими зелеными точками. Полторы сотни оватов в зеленом, среди них я заметила своих друзей, колонна новичков, испуганные подростки, одетые нарядно кто во что горазд, их опекала лично кастелянша, безупречные стояли отдельно, рыжая шевелюра Лузиньяка выделялась в толпе. Сорбиры вернулись из… Откуда-то, где было довольно солнечно, привычно холодные лица аристократов были непривычно загорелыми. Однако, безупречных, кажется, стало меньше? Я пересчитала. Действительно. Раньше их было двадцать: пять четверок, или, если угодно, квадр. Минус Шанвер… Тринадцать, четырнадцать… Пятнадцать? Кто-то вернуться не смог?

   Хотела спросить Лазара, но на возвышении появились преподаватели, и зал взорвался аплодисментами. Присоединившись к ним, я почувствовала щекой чей-то взгляд, осторожно повернула голову. Кажется, меня рассматривали с галереи, где располагались гости, разряженная толпа Лавандерских аристократов. Увы, без очков все их фигуры сливались в пестрое нечто. Зато взгляд филида Шанвера я рассмотрела безо всякого труда. Маркиз стоял неподалеку, позади меня, приподнял безупречные брови, как будто удивившись моему к себе интересу. Беспутник! Я отвернулась и стала слушать приветственную речь.

   Монсиньор выразил счастье видеть всех нас в стенах Заотара, прошедший год был труден, но этот обещает…

   Мой взгляд скользил по сидящим на сцене у кафедры преподавателям. Вот секретарь ректора — мэтр Картан, мэтр Скалигер — географ, Гляссе — пожилой филид — специалист по магической и обыкновенной фауне, Мопетрю — мой строгий наставник в консонанте, сорбир эр-Рази, белых одежд не носящий, его предмет назывался головоломия и был моим любимым, мастер-артефактор, за ним кто-то новый.

   Я прищурилась. Святой Партолон! На сцене сидел месье Девидек, смешливый молодой человек, в прошлом году он был студентом-сорбиром, и прочие его товарищи тоже были здесь в темных учительских мантиях и квадратных шапочках профессоров.

   — Господа, коллеги, — провозгласил ректор, — прошу вас приветствовать пополнение нашего учительского состава. — Раттез, Леруа, Девидек, Матюди, вчерашние выпускники. Мэтр Мадюди будет преподавать фаблеро-хоралию, мэтр Девидек — минускул и физическую гармонию, мэтр Раттез назначен наставником корпуса безупречных, а мэтр Леруа займется лекциями по общей магии.

   Мы зааплодировали.

   — Однако, — протянула Деманже, хлопая в ладоши, — слухи не врали, Оноре пустили в расход.

   Мэтр Оноре, «введение в общую магию» которого я посещала в прошлом году, мне особо не нравился, поэтому печали я не испытала.

   Подруга продолжала говорить:

   — На него пожаловались самому королю. Кому-то из студентов удалось обойти клятву Заотара, и манера учителя показывать на лекциях неприличные гравюрки дошла до его величества.

   Эта манера и мне не нравилась. Мэтр Оноре, прикрываясь необходимостью иллюстрирования, такие штуки выводил на стену аудитории…

   — Погоди, — наклонилась я к ушку Делфин. — Обойти клятву Заотара? Это вообще возможно?

   Та пожала плечами:

   — Получается, что да.

   Ректор продолжал:

   — Поздравляем студентов, которым в прошлом году удалось шагнуть на следующую ступень. Филидами стали…

   Когда назвали ее имя, Делфин присела в реверансе.

   — Катарина Гаррель из Анси доказала свое право носить лазоревую форму, заняв четырнадцатое место в общем балльном зачете.

   Пришел черед моего реверанса. Похвала была приятна, как и аплодисменты, я даже покраснела от удовольствия.

   — Бойкая мадемуазель! — прокричал кто-то нетрезвым голосом с галереи. — Уважаемый ректор не боится, что она запрыгнет и на белую ступень?

   Раздавшийся после этого выкрика хохот был менее приятен. Вообще нет.

   Монсиньор Дюпере махнул рукой и стал представлять новичков-оватов.

   Я погрустнела, вспомнила, как ректор однажды обозвал меня Балором в юбке и демоном разрушения. За то самое поступление сразу на лазоревую ступень, за поломку Дождевых врат и еще за то, что моими стараниями он лишился своего любимчика — сорбира Шанвера. Нет, все по делу, если рассудить. Но все-равно обидно.

   Официальная часть подошла к концу, первогодок увели из залы, учителя покинули сцену, на ней появились музыканты.

   — Теперь положено немного прогуляться, — сообщила подруга, — пока лакеи не подадут закуски.

   Прочие студенты тоже бродили, разбивались на группки, здоровались со знакомыми. Блистательная четверка Заотара действительно блистала. Арман в своем коричневом с золотом камзоле держал под руку красавицу-брюнетку Мадлен в лазоревом, но вовсе не форменном платье. Холодный и высокомерный Лузиньяк, почти такой же высокомерный Брюссо. Его светлая шевелюра выцвела почти до прозрачной белизны, и со спины могло показаться, что молодой человек не молод, а, напротив, сед.

   — Будем танцевать! — Натали с близняшками Фабинет присоединились к нашей компании.

   — Ну да, — Купидончик тоже протиснулся сквозь толпу. — Надеюсь, в этом году Бордело не…

   — Перестань! — одернула я друга.

   Натали рассмеялась:

   — Брось, Кати, всем прекрасно известно, из какой передряги ты меня вытащила ровно год назад. — Все, даже Лазар с Мартеном, закивали. — Кстати, ты заметила, что наш обидчик тоже здесь?

   — Гастон?

   Бордело поморщилась и кивнула.

   — Ничего страшного, — решила Делфин, — просто будем держаться вместе.

   Легко сказать. Когда начались танцы, это стало абсолютно невозможно. Я тоже танцевала: с Лазаром, с Мартеном, даже с Эмери; угощалась тарталетками и пирожными, выпила бокал вина, отобранный у Купидона. В какой-то момент, когда один танец закончился, а другой пока не начался, я оказалась в одиночестве у буфетной стойки. Еще тарталетку? Или вот этот вот аппетитный виноград? Сложный выбор.

   Я потянулась к грозди, но пальцы коснулись гербового мужского перстня.

   — Так вот чего хочет простушка из Анси? — хрипловато сказал Арман де Шанвер.

   Ну да, винограда. Но аристократ имел в виду отнюдь не фрукт.

   — Стать безупречной?

   Немного нетрезво хихикнув, я покачала головой:

   — Его светлость может не опасаться соперничества с моей стороны. Это невозможно.

   — Судя по тому, что я успел узнать о мадемуазель Гаррель, слова невозможно для нее не существует.

   — Простите?

   Разговор нужно было заканчивать, но вино притупило присущую мне осторожность, к тому же, вокруг были люди, где-то неподалеку — мои друзья, я ничего не боялась. Опять зазвучала музыка, аристократ бросил взгляд поверх голов, и даже это меня не насторожило.

   — Вы, Катарина, полны загадок…

   — Неужели?

   — Именно, как драгоценная шкатулка, в которой скрывается еще одна, в ней еще и еще…

   Шанвер говорил, казалось, монотонно, но то повышая, то понижая высоту звуков. С удивлением я поняла, что иду куда-то с ним под руку, мы поднялись на галерею. Когда Арман на мгновение замолчал, я попыталась выдернуть руку. Он меня даже не держал, а я с ужасом смотрела на свою ладонь, все так же лежащую на мужском локте.

   Хриплый шепот:

   — Так колдуют филиды, милая, привыкай. Пойдем, еще десяток шагов, мы же не хотим, чтоб нам помешали. Правда?

   В галерее с внутренней стороны располагались небольшие альковы, обитые бархатом углубления с мягкими креслами и небольшими столиками.

   — Итак, — сказал Арман и поставил перед нами бокал с вином, — сейчас, милая, мы проведем эксперимент. Для начала, вернем тебе голос. Обещай не звать на помощь.

   Я быстро кивнула, он сплел минускул, я открыла рот, чтоб закричать, но не издала ни звука. Аристократ негромко рассмеялся:

   — Твоя доверчивость… умилительна. А теперь серьезно. Станешь шуметь, клянусь, мы немедленно переместимся в кладовую за портретом маркиза де Даса, откуда тебя точно никто не услышит. Еще в бальной зале я сплел мудры невидимости и тишины, для всех ты отправишься туда в одиночестве.

   Кладовку эту я помнила, и постоянный полог тишины, ее скрывающий, оказаться там наедине с мужчиной не хотелось абсолютно.

   — Вижу, — решил Шанвер, внимательно разглядывая мое лицо, — упомянутое местечко тебе прекрасно знакомо, и ты готова к переговорам. Итак, Катарина…

   Этот минускул оказался настоящим, я зашипела:

   — Какой же ты мерзавец!

   Он не оскорбился:

   — О, ты даже не представляешь, какой, милая. Итак, раз голос вернулся, расскажи по порядку, что у нас с тобой произошло в прошлом году.

   — Это и есть твой эксперимент? На мне клятва Заотара!

   — С какого именно момента? — быстро переспросил Шанвер.

   — … — сообщила я нечленораздельно.

   — Когда мы с тобой познакомились?

   — Первого числа септомбра.

   — Чудесно. Где?

   — В гостиной южного коридора оватов.

   — Подробнее.

   — Ты с невестой и Брюссо возвращался с пикника. С вами были еще дю Ром и Пажо. Они все ушли, а ты остался пить шоколад…

   — Шоколад? Эту приторную смолу?

   Я пожала плечами:

   — Пил и щурился от удовольствия. Потом ты проводил меня до моего коридора и уехал в портшезе с Виктором…

   Фраза за фразой я рассказала Шанверу обо всех наших с ним встречах, ровно до того момента, как Катарина Гаррель открыла рот, чтоб воззвать к Безупречному Суду. Разумеется, без подробностей о поцелуях и прочих неприличных штуках.

   В янтарных глазах собеседника читалось то недоверие, то удивление и еще что-то, что определению не поддавалось. Неизбывная грусть?

   — У меня был фамильяр? — спросил Арман. — Можешь назвать его имя?

   — Не он, а она, — прошептала я. — Урсула, огромная генета.

   — Чудесно. Что ж, от тебя я сегодня узнал в десять раз больше, чем от своей невесты и друга за целый год. Я имею в виду Виктора де Брюссо. Им я, представь, даже не показал фамильяра. Странно, почему…?

   — Теперь ты меня отпустишь?

   Арман покачал головой:

   — Нет, милая, наш эксперимент только начинается. Это, — он достал из кармана небольшой пузырек, вылил в бокал его содержимое, — зелье правды, изготовленное умелыми ручками Мадлен де Бофреман. Моя невеста предполагает, что именно оно способно снять клятву Заотара. Предназначается зелье правды Дионису Лузиньяку, но, понимаешь, я не могу пользовать друга непроверенным снадобьем.

   — Ну да, — фыркнула я, — сначала нужно испытать его на мышах. — И, поняв, что собеседник не понял шутки, добавила: — Твоя генета обзывала меня мышью.

   Он даже не улыбнулся, держал бокал за ножку, смотрел на него в задумчивости.

   — Судя по всему, Катарина Гаррель, я был в тебя почти влюблен.

   Я поморщилась:

   — И именно от большой любви проклял?

   — Зачем?

   — Прости?

   — Назови мне хоть одну причину, по которой маркиз Делькамбр захотел бы проклясть мадемуазель Гаррель из Анси.

   — Да ты меня ненавидел! — горячо воскликнула я. — Обзывал шоколадницей и обвинял во флирте с кем угодно! Я напоминала тебе мачеху…

   — Осторожно, Катарина, — в голосе Армана звучала угроза, — ты сейчас ступаешь на тонкий лед.

   Я отмахнулась:

   — Чем не причина?

   — Я тебя любил и хотел. В первом, я, предположим, могу ошибаться, но второе… Мое тело все еще на тебя реагирует.

   — Его тело! Вы только подумайте! Его тело! Да ты бабник, Шанвер, у тебя девиц больше, чем зубцов в луидоре! Ты, как все вы, менталисты, черпаешь в противоположном поле силу для заклинаний.

   — И хотя, как ты говоришь, девиц вокруг без счета, проклял я именно тебя?

   — Да это-то то тут при чем? Девицы отдельно от проклятий!

   — Ты совсем запуталась.

   — Это ты меня запутал! Ты меня проклял, в этом я абсолютно уверена и… гррррм… Проклятье! Клятва Заотара мешает продолжать спор. Минуточку.

   Я потянулась к бокалу.

   — Не пей, — придержал мою руку Арман, — я передумал.

   — Настаиваю на эксперименте!

   Наша возня принимала уже довольно фривольный характер, сплетенные конечности, прижатые друг к другу тела, горячее прерывистое дыхание. Его дыхание, я-то себя вполне контролировала. Разумеется, пить зелье Бофреман никто не собирался, мне нужно было всего лишь…

   Вуа-ля!

   Отодвинувшись, я встретила удивленный взгляд янтарных глаз, спокойно сообщила:

   — Так колдуют оваты, милый, привыкай.

   Выбираться из тесного закутка было непросто, пришлось даже сесть Арману на колени, чтоб перебросить ноги наружу, ну не через стол же карабкаться, право слово. Аристократ не издал ни звука. Я отодвинула занавес, обернулась:

   — Хорошего вечера, маркиз Делькамбр. Думаю, что простецкие оватские оковы удержат вас ненадолго, в крайнем случае, можете позвать кого-нибудь на помощь. Ах, вы же немы, парализованы и, ко всему, невидимы! — Я картинно вздохнула. — Ну что ж, значит, вам придется справляться самому.

   Подхватив со стола бокал, я отпустила плотную ткань завесы и удалилась.

   Дюжина серебряных игл-заглушек скрывались сейчас в одежде Армана де Шанвера: четыре я приколола за плотными отворотами мужских рукавов, когда мы сражались за бокал зелья правды, шесть — на спину, а еще две вогнала в боковые швы его брюк. Вся дюжина, образовывая мудру «бу», или, по-лавандерски «нет», не позволяла Арману не только двигаться, но и воспользоваться магией.

   Иглы я изготовила сама в артефакторной мастерской, комплект постоянно носила при себе в небольшом футлярчике за поясом.

   Да, за прошедший год я кое-чему научилась и не собиралась опять становиться жертвой. Никогда больше.

   Бал продолжался, как, наверное, любое празднество любого обитаемого мира. Кто-то танцевал, кто-то занимался флиртом или винопитием, угощался закусками или плел сети интриг. Меня тоже ждала интрига, небольшая, но вполне славная. Еще четверть часа назад я о ней и не помышляла, пока Араман де Шанвер не влил в бокал зелье своей невесты. Как учил меня достойнейший мэтр Ловкач: «Если жизнь подсунула тебе лимон, девочка, сделай из него лимонад». А у меня, простите, нечто гораздо лучшее, чем желтый кислый плод.

   Приблизившись к парапету, я посмотрела вниз, помахала рукой Делфин, чтоб она за меня не волновалась, и стала ждать. Через несколько минут ожидание закончилось.

   — Малютка Шоколадница высматривает своего… и-ик… благодетеля? Своего…

   Добычу, я высматривала добычу. И она вышла прямиком на меня: виконт Гастон де Шариоль.

   Ахнув, как будто от испуга, я отшатнулась и быстрыми шажками засеменила вдоль галереи, стараясь не расплескать вино из бокала, который все еще держала в руке.

   Шариоль бросился в погоню. Я лавировала в толпе, он, судя по звукам за спиной, толкался. Только бы болвану хватило мозгов не привлечь лишнего внимания, мне абсолютно не улыбается, чтоб бедняжку Гаррель кто-нибудь вздумал сейчас спасать.

   Подмигнув изображенному на портрете посмертному почетному ректору монсиньору де Дасу, я шагнула за фальшивую картину, пересекла освещенный факелами коридор и толкнула дверь в кладовую. Здесь с прошлого года не изменилось ровным счетом ничего, только, пожалуй, стало посветлее. Причина была в потолочной лампе, которая зажглась при моем появлении. Пыльная кушетка, колченогий стул, этажерка с хламом. Услышав мужские шаги, я обернулась к двери, пролепетала:

   — Святой Портолон! — и трогательным жестом вытянула вперед руку с бокалом, будто в тщетной попытке защититься.

   Шариоль плотоядно улыбнулся и, выхватив мой бокал, отпил его содержимое.

   Время Гастона не пощадило. Выглядел он просто ужасно, чудовищно растолстел и… Поистрепался? Сальные слипшиеся волосы, помятое лицо с мешками под глазами и глубокими морщинами у рта.

   Пока мужчина медленно смаковал напиток, наверняка воображая, что невероятно меня этим пугает, мои пальцы уже нащупали за поясом футляр с иглами. Как поступить? Пустить немного крови, чтоб обездвижить, или просто пригрозить кинжалом? Мудра роста превратит иглу во вполне серьезный клинок.

   Но ничего этого не потребовалось. Допив, Шариоль отбросил бокал и тяжело плюхнулся на кушетку.

   — Зачем вы здесь? — спросила я.

   Он удивленно вытаращился:

   — А где мне еще быть? В приличное общество меня больше не пускают.

   Опасности, кажется, нет. Впрочем, на всякий случай, одна из игл оставалась между средним и указательным пальцем моей левой руки.

   — Неужели маркиз де Буйе… — осторожно начала я.

   Гастон перебил:

   — Мой трижды проклятый дядюшка, пусть Балор-еретик поджарит его на раскаленной сковороде! Это он во всем виноват! Он и его шоколадница Шанталь! Меня лишили всего, всего! Даже жалкого титула виконта! И за что? Да, я пытался отравить дядюшку. Но ведь не преуспел! Более того, был отравлен тем самым ядом, что предназначался старику! Коварная Шанталь!

   Я потрясла головой. Какие еще яды? Собеседник пантомимы не оценил, продолжал говорить, не дожидаясь вопросов. так, как будто слова жгли его изнутри, и, исторгая их, он чувствует временное облегчение. Исповедь. Катарина Гаррель слушала исповедь виконта Гастона де Шариоля, то есть, простите, просто Гастона.

   Как великолепна и безмятежна была его жизнь до того, как в нее вмешалась проклятая актрисулька Шанталь! Да, да! Эта подлая дрянь! Мстительная и беспринципная. Что за месть? Ну раз я настаиваю, почему бы не рассказать. Дядюшка годами преследовал эту мерзавку, колесил по Лавандеру вослед театральной труппе Дивы. Годами! А та изображала неприступность. Двор потешался над маркизом де Буйе, в моду вошло посещать те же представления, чтоб любоваться страданиями влюбленного старикана. И вот однажды…

   Бывший виконт достал из кармана фляжку, отпил, крякнул, распространив запах сивухи:

   — Пьеса называлась «Королева снегов», дурацкая пафосная поделка. Помнишь ее, Катарина?

   Я кивнула, разумеется, у меня и роль ней была, Гастон мечтательно закатил глаза.

   — Дива Шанталь следовала к трону, прекрасная и величественная. Публика смотрела только на нее. Я же не отводил глаз от парочки пажей, что несли за королевой мантию. Знаешь почему? Мне удалось выяснить, что в труппе играет также дочурка неприступной мерзавки. Мои друзья…

   Дальше шло перечисление титулов и аристократических имен, которым, казалось не будет конца. Его друзья! Благородные шевалье сочли забавным увести вожделенную добычу из-под носа маркиза де Буйе и воспользоваться для этого… мною! Ничтожества! Я помнила это представление. Мой партнер Гонза, который играл первого пажа, в тот вечер решил надо мной подшутить и, когда мы оказались на авансцене, сдернул с моей головы бархатный пажеский берет. Мои волосы рассыпались по плечам, вызвав смешки в зрительном зале: «мальчишка — девица, и премиленькая». Разумеется, я сделала вид, что все идет, как и задумано, а потом, уже за кулисами… Не важно, теперь не важно.

   После представления благородные шевалье под предводительством Гастона отправились в гримерную мадам Шанталь, чтоб выразить восхищение как спектаклем, так и великолепнейшей юной Дивой-младшей.

   — Нас было пятеро, Кати, — сообщил бывший виконт, — ей было позволено выбрать одного из нас.

   Я сглотнула:

   — В противном случае?

   Гастон ухмыльнулся:

   — Либо мы тянули жребий, кому достанется малышка-паж.

   Я топнула ногой:

   — Малышке-пажу было тринадцать лет! Вы… Ты…

   Мерзавец саркастично приподнял брови:

   — Чудесный возраст… Ах, Кати, брось, никто бы тебя и пальцем не тронул. Честно говоря, тогда ты была совсем… — Его лицо исказилось, как будто от боли. — Ладно, признаю, все могло бы… Но ведь не произошло! Пока мы спокойно беседовали, подлая Шанталь умудрилась… То есть, наверное, не она, а кто-то из поганых актеришек позвал в гримерную маркиза де Буйе. Дядюшка явился, мерзавка немедленно бросилась в его объятия. Представь себе унижение благородных шевалье, когда нас попросили удалиться! Маркиз не желал, чтоб его женщине докучали! Стража, а старикан всегда под охраной, вытолкала нас взашей!

   Унижение? Прекрасно представляю, особенно то, с каким стоицизмом вы, мерзавцы, его перенесли. Это ведь не слабую женщину запугивать…

   Однако, сейчас мне стоило поторопиться. Арман во-вот мог освободиться и отправиться на мои поиски.

   — Что было потом? — спросила я Гастона.

   — Шанталь покинула сцену и стала шоколадницей маркиза, ее дочь увезли в провинцию, в место, которое тщательно ото всех скрывалось, а сама мадам принялась портить мне жизнь. Дядюшка делал все, чего желала его подруга, даже представил ее королю! А мне… — Он опять отхлебнул из фляжки, удивился, потряс опустевшим сосудом, вздохнул и, опустив голову на грудь, кажется, задремал.

   Я посмотрела на иглу, но решив пока ею не пользоваться, громко проговорила:

   — Гастон! Прошлый септомбр! Ты с друзьями-аристократами поехал на виллу Гаррель! Зачем?

   — А? Что? — Разбуженный пьянчужка заморгал, его голос приобрел механические нотки. — Септомбр? Нет, Кати, это был конец ута. Зачем? Ну, разумеется, чтоб отомстить проклятой шоколаднице. Мы хотели… Все должно было получиться. Верный человек во дворце Буйе получил пузырек с ядом двадцать шестого числа, дядюшка должен был преставиться двадцать седьмого и подозрение пало бы на его любовницу. Я стал бы маркизом, барон…

   — К демонам титулы! — прикрикнула я. — Ты отравил своего родственника и поехал в Анси, чтоб…

   — Это было бы забавно! Да, я хотел, чтоб на суде Шанталь видела, что я получил все, что хотел! Все! Но мерзавка меня переиграла! Мало того, что успела отправить дочурку в Заотар, так еще и отравила меня тем самым ядом, что предназначался дядюшке! Ты спросишь, как ей это удалось? Она просто подкупила моего верного человека и…

   Он продолжал обвинять и жаловаться, но я уже не слушала. Зачем? И так все понятно.

   Маменька стала любовницей аристократа, чтоб защитить меня, отправила в академию, а я, неблагодарная дурочка, смела ее осуждать. Она отравила Гастона? Да ему брюхо распороть мало! Жалкий слизняк! Ничтожество! Но теперь, когда опасности нет, нет и причин для мадам Шанталь оставаться подле маркиза? Или…

   В тайный ход, открывающийся из коридора поворотом настенного факела, я скользнула за мгновение до того, как меня могли увидеть. Мои щеки горели, грудь болезненно ныла. Какая гадость!

   — Ты уверен, Брюссо? — донеслось через тонкую перегородку. — Она пошла сюда?

   — Да, Арман. И следом за ней… А вот и он…

   — Проклятая Шанталь… — стонал Гастон. — Отравила… обесчестила…

   — О чем он болтает? — спросил Арман.

   — Да все о том же, мамаша нашей Шоколадницы облапошила бедняжку… Ты разве…? Ах да. При дворе с полгода потешались над этой историей. Мадам Шанталь…

   — После расскажешь.

   Шаги, негромкое звяканье, задумчивый голос Шанвера:

   — Она влила в Гастона зелье правды.

   — Отравила, — протяжно всхлипнул тот.

   — У этих Гаррель чудовищная семейка, отравитель на отравителе, — хихикнул де Брюссо, — однако, ставлю сто луидоров, что наша крошка Шоколадница воспользовалась для отступления…

   Не дослушав, я сорвалась с места. Виктор о тайном ходе знал, именно он показал мне его в прошлом году, когда мы спасали от проклятого виконта Шариоля мою дурочку Натали. Не хватало еще, чтоб сейчас меня здесь застали.

ГЛАВА 3. Физическая гармония

Я проснулась, как обычно, за час до побудки. На зеленом оватском этаже я отправилась бы в свой замечательный садик с беседкой и питьевым фонтанчиком, чтоб насладиться утренним солнцем и заняться несложной гимнастикой, но здесь, на лазоревом… Эх… За окнами простиралась снежная равнина, буря стихла, и холодное голубоватое солнце торчало в холодном голубоватом небе. Какой кошмар.

   Выскользнув потихоньку из спальни, я отправилась в умывальню. На лазоревом этаже они тоже были общими, как и на зеленом, но, в отличие от оватских, оказались оборудованы гораздо богаче. Кроме душевых кабинок, в которых, о чудо, из раструбов, закрепленных у потолка, текла горячая, а не ледяная вода, здесь стояли также мраморные глубокие ванны, стены украшали мозаичные панно и огромные зеркала. И еще одно, здесь было… грязновато. Мрамор и фаянс пестрели отвратительными потеками, на полу лежал мелкий сор — какие-то очески и обмылки, смятые салфетки, расколотые пузырьки. На полочке над умывальником кто-то рассыпал зубной порошок и не удосужился его стереть. Кошмар…

   Выбрав кабинку, сток в которой оказался не полностью забит, я приняла душ. Ничего страшного. Наверняка, у филидок тоже существует график дежурств. Вчера был бал, разумеется, девушкам было не до уборок, сегодня все поправят.

   Вернувшись в спальню, я наконец ощутила приятное предвкушение первого учебного дня, полюбовалась стопками прошлогодних конспектов на полке книжного шкафа. Студенты Заотара вели записи на магической бумаге, с которой ничего не стиралось, и уничтожить ее мог только огонь. В конце месяца маи в одном из дворов академии разожгли огромный праздничный костер, многие мои товарищи бросали в него свои конспекты. Я не стала. Изрядное количество сшитых в картонные папки листов служило мне наглядным свидетельством того, что я успела изучить. История, география, артефакторика, биология, консонанта, музыка, теория танца, головоломия, отдельная тетрадь по магической каллиграфии, рисовальный альбом… Шершавый картон под пальцами, долгие часы кропотливой работы. А эта вот папка вообще драгоценна – в ней то, чему мне удалось научиться сверх обязательных занятий.

   Осторожно, чтоб не разбудить шумом спящую соседку, я передвинула одно из кресел к самому окну, набросила на спинку штору и устроилась в этом импровизированном шатре со своей драгоценностью на коленях. Голубоватое рассветное солнце давало достаточно света, я раскрыла папку.

   Почетный посмертный ректор Заотара монсиньор де Дас предупреждал меня, что все, написанное на магической бумаге, в любой момент может прочесть начальство. Я этого не опасалась, в отличие от конспектов лекций, эти записи были понятны только мне. Нет, нет, никаких шифров, только схемы-связки с поясняющими надписями.

   «Магия» — вписано в кружок по центру страницы, от него три стрелочки — оват, филид, сорбир. Оваты — неживая материя, цвет — зеленый, покровитель — леди Дургела, филиды — ментальность, лазоревый, покровитель — Кернун Исцеляющий, сорбиры — белый, Таранис Повелитель Молний. Магия? Здесь у меня стояло многозначительное троеточие, принципов магии безупречных я пока не понимала. Дальше — цепочка взаимных ссылочек между зеленым и лазоревым корпусом. Менталисты — как противостоять? Мудра «замок», схематичное изображение человека, телесные линии, именно вдоль них у магов струится чародейская сила, грудной поток… Если бы вчера я расположила иглы не у позвоночника Шанвера, а впереди, аристократ не смог бы даже дышать и… умер.

   Вздохнув, я закрыла папку. Нет, никого убивать мне не приходилось, слава святому Партолону, но, чисто теоретически, я это сделать могла. Тело человека, даже мага — довольно хрупкая штука и слишком сложно устроенная. Достаточно нарушить один узел телесной механики, чтоб…

   Я погладила ладонью картон. Примерно так я и объясняла тем немногим месье и мадемаузелям, которые все-таки пытались навредить Катарине Гаррель в Заотаре. Да, дамы и господа, вы великие менталисты, но сложно сплести минускул с поломанным запястьем, а выбитый зуб помешает четкости фаблера. Консонанта? Ах, оставьте, ваши мудры больше похожи на детские каракули.

   Мне пришлось стать жестокой, ибо многие воспринимали вежливость и дружелюбие как слабость. Пришлось… Делфин считала, что гораздо безопаснее быть незаметной, мне этого не хотелось. Незаметные не получают великолепных отметок, не удостаиваются похвал учителей, им не предлагают дополнительных интереснейших занятий. А тогда зачем вообще находиться в академии?

   Итак, маменька хочет видеть меня трувером? Не вижу препятствий. Для актерской карьеры я, пожалуй, уже старовата, да и внешность не позволит блистать в главных ролях. Тогда — бард? Или, к примеру, мим-пластик? Его величество Карломан Длинноволосый, по слухам, благоволит балету. В его труппе танцуют лучшие из лучших.

   Представив себя в свете софитов на сцене: коротенькая пышная юбка, обнаженные плечи, я поморщилась. Пожалуй, нет. Плясать на потеху публики? Общая ментальная магия — прекрасная специальность, о ней тоже упоминал секретарь мэтр Картан. Общая — это предполагает широкие возможности приложения полученных знаний. Кем я стану? Ах, Кати, подумаешь об этом после. Кем-нибудь, например, женщиной, владеющей филидской магией.

   Я выглянула из-за шторы, Делфин сладко зевнула, потянулась, спросила:

   — Который час?

   — Скоро шесть, — ответила я, — мадам Информасьен вот-вот объявит побудку.

   — Пора вставать, — подруга сползла с кровати, несколько раз энергично присела, помахала руками, разгоняя по телу кровь. — Итак, Гаррель, вчера тебе удалось избежать моих расспросов, притворившись спящей…

   Смущенно покраснев, я подошла к шкафу, чтоб вернуть на место конспект. Делфин продолжала:

   — И Лазар, и Мартен опечалились, что их замечательная партнерша решила так рано покинуть бал… Даже мэтр Девидек, новый учитель минускула, был разочарован твоим отсутствием. Долги нужно отдавать.

   — Прости? — я обернулась от открытых дверей гардеробной. — Долги?

   Деманже мне подмигнула:

   — Некая мадемуазель обещала мэтру танец.

   — Ах, это… — я махнула рукой и стала одеваться.

   Да, да, разумеется, обещала. Во-первых, нет, он просил, я не ответила, а во-вторых, это было очень-очень давно, сто лет назад по моим внутренним часам, когда Девидек еще был студентом.

   — Ну же, Кати, расскажи, о чем ты говорила с виконтом де Шариолем в уединении тайной кладовой и почему сразу после беседы покинула праздник!

   — Гастон больше не виконт, — сообщила я злорадно, — к тому же, наше с ним уединение было не единственным, до этого я имела замечательную беседу с Арманом де Шанвером.

   — Однако, — Деманже приблизилась, чтоб помочь мне шнуровать платье, — то-то Бофреман рыскала по зале в расстроенных чувствах. Наверняка разыскивала жениха. И как же тебя угораздило?

   Я все рассказала подруге.

   — Ты его парализовала? Вот так вот, без прелюдий? — хихикнула Делфин. — А он, оказывается, тебя любит и хочет?

   — В прошедшем времени. И, заметь, это не помешало шевалье попытаться напичкать меня подозрительным варевом своей нареченой.

   — Мадлен разбирается в зельях.

   — В этом я уже убедилась. Ее элексир правды развязал Гастону язык за считанные минуты.

   — Не факт, что дело именно в этом… К тому же, ты бы видела, в каком непотребном состоянии был вчера Шариоль. Его выносили из залы автоматоны обблеванного и бьющегося в припадке. Предположу, что это был побочный эффект зелья. Погоди, значит, твой покровитель маркиз де Буйе жив и в добром здравии?

   Гастона мне жалко не было, ни капельки, я ответила:

   — Получается, что да. Скорее всего, он путешествует вместе с мадам Шанталь.

   — Тебе прислали денег на мелкие расходы?

   — Нет, — призналась я со вздохом.

   Деньги мне опять были нужны. Мое магическое перо истрепалось, а бесконечный лист, рассчитанный на год учебы, стал довольно медленно и неохотно размножаться. То есть, не размножаться, а… Процесс происходил так: ты пишешь, пишешь, сдвигаешь в сторону заполненную страницу, под ней оказывается другая, чистая. Так вот, мне теперь приходилось довольно долго возить бумагой по столу, пока магический предмет соизволял сработать как надо. Мне скоро предстояло отправиться на галерею Перидота в магазинчик «Все что нужно» за новым комплектом для письма и заплатить автоматону-лавочнику пять корон, которых у меня пока не было.

   — Начни наконец тратить свое золото, — предложила Делфин.

   Я покачала головой:

   — Луидоры я верну Шанверу.

   — Воображаю себе ваш разговор! — Девушка всплеснула руками. — Вот твои деньги, Шанвер, кстати, прости, что я тебя парализовала. Какие еще деньги, Гаррель? Я ничего не помню. А почему монет сорок девять? Ах, Шанвер, ну так получилось… За паралич я уже извинилась?

   Улыбка моя была кислой:

   — Может, просто подбросить кошель под дверь спальни Армана?

   — Чтоб их подобрал Брюссо?

   — Да уж, положеньице…

   Мадам Информасьен объявила побудку, Делфин отправилась в душевую, я занялась прической. Подруга вернулась слишком быстро:

   — Эти синие не курицы, а форменные свиньи! Ты видела тот ужас, что творится в женской умывальной? Нет, я брезгую пользоваться этим… с этими…

   Деманже выдвинула ящик комода, достала вышитое полотенце, встряхнула им и накрыла тканью голову. Оватская магия, полной чистоты с ней не достигнешь, это так, слегка освежиться, когда на полноценную помывку нет ни времени, ни желания.

   — Грязнули, — донеслось из-под полотенца, — и кривляки. Знаешь, что мне сказала дю Ром? Предложила самой все убрать!

   Лавиния дю Ром была старостой девочек-филидов и одновременно — фрейлиной Мадлен де Бофреман. Вторая должность не являлась официальной, но, кажется, пухленькая шатенка с вечно испуганным выражением лица относилась к ней с большим старанием, чем к обязанностям старосты.

   Я помогла подруге зашнуровать ее зеленое платье, вскоре мадам Информасьен позвала всех на утреннюю гимнастику, и мы с Делфин вышли в коридор. Кошмар продолжался. Филидки одеться для занятий не удосужились, они были в шелковых полупрозрачных сорочках, атласных шлафроках, с папильотками в волосах и в домашних туфлях без задников. Более того, у стен стояло несколько молодых людей, как будто только что вышедших из женских спален.

   Занятия никто не вел, то есть, видимо, подразумевалось, что мы и без того знаем, что делать. Я не знала, посмотрела на Деманже, та пожала плечами. К стенам коридора на уровне груди крепились бруски из полированного дерева. Теперь я догадалась, что это балетный станок, только им никто не пользовался. Студентки просто стояли, болтали друг с другом, из умывальной вышла дю Ром, тряхнула влажными волосами.

   — Лавиния, — обратилась к ней белокурая толстушка, стоящая напротив меня, — говорят, ты опять переселилась в северный коридор?

   Ответа мы не услышали, громкий ритмичный звук метронома заглушил все прочие звуки. Дю Ром прошла в одну из спален, захлопнула дверь.

   — Они просто отбывают положенное, — наклонилась ко мне Делфин, — никаких занятий.

   — Это неправильно, — ответила я. — Даже не так — неправильно и глупо. Бесполезная трата времени. Может, вернемся в комнату?

   К счастью, сделать этого мы не успели, к нам явился сам монсиньор Дюпере, сопровождаемый секретарем и мэтром Девидеком.

   — Информасьен, душа моя! — возопило начальство, энергичным шагом пройдя между рядами студенток, те, к слову, немедленно стали изображать балетные па, а молодые люди попросту испарились. — Информасьен! Дай мне тишину!

   Метроном смолк.

   — Полюбуйся, Девидек, — сказал монсиньор уже потише, — вот так выглядят наши занятия утренней гимнастикой. Картан, запишите старосте мадемуазель дю Ром двадцать, нет, пятьдесят штрафных балов. Кстати, а сама мадемуазель…? Вот и вы, коллега. Что за наряд? Минус сто баллов, Картан, мадемуазель дю Ром.

   Лавиния, успевшая надеть другой шлафрок, расплакалась. Ректор поморщился и обвел нас строгим взглядом:

   — Итак, коллеги, с завтрашнего дня ваша физическая гармония будет полностью в руках мэтра Девидека.

   Сорбир поклонился и с улыбкой предложил:

   — Может, начнем прямо сегодня?

   Дюпере пожал плечами, на правом я заметила полупрозрачный силуэт хищной птицы — демона фамильяра монсиньора. Любопытно, а каков фамильяр Девидека?

   Прежде чем удалиться, ректор прошелся по коридору из конца в конец, поименно налагая штрафы за неподобающий внешний вид. Минус двадцать, минус двадцать, минус… Мэтр Картан отмечал провинившихся в формуляре. Когда монсиньор поравнялся со мной и Делфин, мы присели в почтительных реверансах. Нас, разумеется, не наказали.

   — Драгоценные мадемуазели, — провозгласил Девидек, когда начальство с секретарем покинули северный коридор, — утрите слезы и будьте добры продемонстрировать мне свои умения. Мадемуазель дю Ром, прошу.

   Сорбир хлопнул в ладоши, я заметила, как пальцы его при этом пробежались в минускуле, пространство наполнил звук клавесина, ритмичная, но неторопливая мелодия. Девушки синхронно развернулись, придерживаясь одной рукой за станок, присели в плие, и ра-аз, и два-а, носки развернуты в первой позиции, и ра-аз… Кажется, ничего сложного…

   На десятом повторе я ощутила жжение в икроножных мышцах, на тридцатом — коленные суставы протестующе скрипнули. Мелодия изменилась, но обрадовалась я рано. Дю Ром скомандовала: «Релеве!» Святой Партолон! Подъем на полупальцы? В кожаных туфлях? Впрочем, мадемуазелям, обутым по-домашнему, приходилось сложнее.

   Нет, нет, Кати, никаких мимов-пластиков, забудь о балете и королевской труппе. Это не твое!

   До сегодняшнего дня я считала свою физическую форму, если не великолепной, то вполне удовлетворительной. Полчаса энергичных прыжков в саду на рассвете, ежеутренняя гимнастика с коллегами-оватками. Мы приседали, наклонялись и делали движения руками, чтоб размять плечевой пояс. Но при этом нас не заставляли выворачивать до боли конечности. Что же касается занятий танцами, то для оватов они были всего лишь светскими, простые бальные фигуры, в которых важнее осанка, а не натренированность мышц.

   Девидек неторопливо прохаживалась вдоль станка:

   — Продолжайте, мадемуазели, я загляну в другие коридоры лазоревого этажа и вернусь.

   Как только мэтр скрылся с глаз, занятие прекратилось.

   — Что происходит, Лавиния? — громким шепотом спросила пухленькая блондинка.

   Как же ее зовут? Валери? Валерия де... Нет, дю, дю Грас, точно!

   — Не знаю, — ответила староста, — нас ни о чем таком не предупреждали.

   Девушки возбужденно переговаривались вполголоса, не забывая поглядывать на выход в фойе. Мы недоумевали вместе со всеми. Делфин, наклонившись, массировала свои колени:

   — Кажется, монсиньор ректор решил вплотную заняться филидами.

   — С чего вдруг? — спросила я, прислонившись спиной к станку.

   Музыка невидимого клавесина смолкла, сменившись серебристым голоском дамы-призрака:

   — Информасьен. Всем преподавателям академии немедленно явиться в канцелярию.

   Дю Ром сбегала в фойе, убедилась, что наш мэтр физической гармонии в северный коридор не вернется, и громко сообщила:

   — Можем расходиться.

   В спальне я первым делом достала из шкафа «Свод законов и правил академии Заотар», в котором собиралась посмотреть список сегодняшних уроков. Книга была именной и крайне полезной. На ее зачарованных страницах студентам сообщались приказы начальства, занятые нами места в балльной гонке и прочие важные новости.

   Итак… До завтрака никаких лекций? Странно.

   — Нам изменили распорядок дня! — ахнула Делфин, она тоже читала свой «Свод». — Посмотри! Утренняя гимнастика теперь будет начинаться в половине седьмого…

   — Как и раньше, — перелистнула я несколько страниц, чтоб найти нужный раздел. — Святой Партолон!

   Подруга была права. Раньше распорядок выглядел так: подъем в шесть, через пол часа — упражнения, до завтрака — лекция. Теперь же на «физическую гармонию» отводилось время до половины десятого, то есть три часа! И не в коридоре дортуара, а в специальной зале.

   — Студентам предписано облачаться в гимнастическую форму, которая будет им выдана в установленном порядке, — прочла вслух Деманже, — кастелянша мадам Арамис принимает двадцать пять корон символической оплаты за каждый комплект.

   О, подарок Натали Бордело сэкономил мне четверть луидора.

   Делфин захлопнула книгу:

   — За девять лет, Кати, ни разу такого не было, ни разу… Что-то произошло, что-то плохое.

   Я покачала головой:

   — Не думаю, что эти изменения спонтанны. Гимнастическую одежду монсиньор заказал для нас еще в начале лета.

   — Значит, он предполагал, что это «что-то» должно произойти еще тогда.

   Делфин обожала предзнаменования и прозрения, а еще любила пугаться. Я хихикнула:

   — Мы с тобой три месяца провели в Заотаре и ничего не заметили.

   — Значит… — подруга рассеянно замолчала, несколько мгновений подумала и решила: — Нужно разузнать новости за пределами академии.

ГЛАВА 4. Что-то плохое

Произошло что-то плохое? Как будто у Катарины Гаррель было время об этом задуматься. Ни минуточки. Второе число пронеслось галопом, я его почти не запомнила. Ах, кажется, у меня была география у мэтра Скалигера и прелюбопытная лекция о фамильярах, которую читал мэтр Гляссе, и море досужей болтовни с друзьями за завтраком, обедом и ужином, и два часа благословенной тишины в библиотеке, где я искала хоть какие-то описания упражнений у балетного станка. В промежутках мы с Деманже ссорились с коллегами, этими лазоревыми курицами, а закончили день там же, где я его начинала – в загаженной донельзя умывальне дортуаров. Разумеется, график дежурств существовал, и по нему очередь прибираться в местах общего пользования была именно наша.

   — Проклятая дю Ром, — ругалась подруга, орудуя шваброй.

   Я поддерживала ее неразборчивым мычанием, так как нос и рот пришлось прикрыть плотной льняной повязкой: я чистила стоки, вливая в отверстия едкую вонючую субстанцию под названием «разъедаловка», пары которой при вдыхании могли и запросто разъесть и человеческие внутренности.

   — Клянусь, я завтра же заставлю мерзавку показать мне этот великий график, пусть не думает, что… Ах, милочка, — пропищала Делфин с узнаваемыми интонациями дю Ром, — вы же с Гаррель оватки, вам привычен физический труд. В крайнем случае, используйте свои драгоценные артефакты.

   Я хмыкнула. Артефакты? Как наша староста себе это представляет? Магические помощники, все эти метелки и расшитые мудрами тряпочки, предназначены для мелкой уборки. Лавиния и сама была когда-то оваткой, неужели так быстро забыла? Да все она помнит, просто решила лишний раз указать простолюдинкам, нам с Деманже, их место. Что же касается физического труда, в нем ничего зазорного нет.

   Открыв до упора все краны и нажав рычажки душей, я подождала, пока вода смоет «разъедаловку», и с облегчением сняла свою защитную повязку.

   — Самую грязную часть работы можно считать законченной.

   Деманже сгребла мусор в специальный мешок.

   — Мрамор и фаянс тоже придется обработать, — кивнула она на сосуд с опасным снадобьем. — Если хочешь, я этим займусь, а ты пока прогуляйся к помойной шахте.

   Возражений не последовало. Я подхватила мешок и отправилась «прогуливаться». Помойная шахта располагалась в Ониксовой башне, до нее нужно было добираться сначала портшезом, а затем через темный узкий переход, настолько заурядный, что отдельного названия он удостоен не был.

   Я не боялась, ну подумаешь, темнота. Однако, услышав вдалеке мужские голоса, насторожилась и пошла на цыпочках. Переход заканчивался обширным залом с низкими сводчатыми потолками и поддерживающими колоннами. Шахта располагалась шагах в двадцати от входа, к ней я не спешила, задержалась у кирпичной перегородки, отделяющей от основного помещения какую-то лестницу. На ее ступеньках как раз и беседовали двое безупречных. Меня шевалье заметить не могли, они находились примерно на пол этажа внизу. Колонны мерцали зеленоватым потусторонним светом, от этого все вокруг казалось загадочным и опасным. Итак, шевалье. Один из них — Дионис Лузиньяк, друг небезызвестного Шанвера. Другой, довольно полный и взрослый молодой человек, тоже был мне знаком, но это выяснилось, лишь когда Дионис назвал его по имени.

   — Клянусь, Монд, — сказал Лузиньяк, — я пожалуюсь на тебя монсиньору.

   — И окажешься в дураках! Никто не покушается на фамильяра твоего драгоценного Шанвера.

   — Где генета, Монд?

   — А мне почем знать? Может, сдохла без подпитки своего хозяина, может, нашла себе кого-нибудь другого.

   — Это невозможно.

   — Ты-то почему в этом уверен, Лузиньяк? Кажется, у тебя личного демона пока нет?

   — Пока, — протянул Дионис, — впрочем, как и у тебя.

   На мгновение мне показалось, что внизу сейчас начнется обыкновенная драка, но сорбиры помолчали, громко сопя, и рук распускать не стали. Монд, фыркнув напоследок, стал спускаться по лестнице, Лузиньяк пошел наверх. Я едва успела присесть за перегородку. Дионис меня не заметил, его рыжая макушка мелькала между колонн, пока не скрылась вдалеке. Но это оказался еще не конец.

   — Мальчики ищут демона по имени Урсула, мой лорд?

   Похожий на птичий клекот голос заставил меня замереть в неудобной позе. Птицы я не видела, ответа «лорда» не услыхала.

   — Да, я помню, наш интерес другой — чума… Нет, никаких следов… Наверняка, я смогу ощутить присутствие этого демона в день призыва… Что?… Хорошо, я присмотрю за поисками…

   Крылатая тень отделилась от ближайшей колонны, понеслась в сторону, где скрылся Лузиньяк. Это чей-то фамильяр? Монсиньора? И он меня не заметил? Это странно? Ответов не было. А вот, если бы мадемуазель Гаррель корпус филид сегодня внимательно слушала лекцию мэтра Гляссе, они бы точно нашлись.

   Пообещав себе, что как можно скорее перечитаю конспект, я разогнулась и побрела к мусорной шахте. Мешок беззвучно исчез в ее глубине, завтра он, пустой и чистый, окажется в хозяйственной кладовой, готовый к повторному использованию. Удобно.

   На обратном пути все мои мысли были заняты фамильярами. Итак, Урсула пропала. Это тревожит Лузиньяка. Он надеялся на воссоединение Шанвера с его демоном? Арман и сам этого хочет? Чего хочу я? Да ровным счетом ничего, это не мое дело. Брось, Кати, как раз твое. Это же благодаря тебе Шанвера разжаловали? Именно поэтому крошечная иголочка вины до сих пор терзает твое сердце. Да, Шанвер тебя заколдовал, его за это наказали, но ты же умная девушка, способна сложить два и два. Правда? Первое: ты воображала, что украла луидоры из спальни Бофреман под действием заклятия. Ты ошибалась. Коварная Мадлен хотела тебя подставить и сама подложила деньги в твой гардероб. Значит, заклятие ни при чем. Сомнамбулизм? Будь с собой честна, он никуда не делся. Приступы стали гораздо реже, но ты до сих пор раз в несколько месяцев бродишь во сне. Если бы дело было в проклятии, все бы закончилось под чарами Зеркала Истины. Да, Зеркало признало вину Армана, но… « Вы наложили на мадемуазель Катарину Гаррель сорбирское заклятие высшего порядка, с целью подчинения, либо защиты, либо еще с какой либо целью?… Это правда…» То есть, артефакт безупречных подтвердил заклинание, не разъяснив ни его вид, ни причину наложения. А что если…

   Я фыркнула и тряхнула головой.

   Брось, Кати. Что если? Арман де Шанвер маркиз Делькамбр никогда не желал тебе хорошего, наверняка его колдовство было любовным или подчиняющим, но теперь ты этого не узнаешь. Шанвера лишили памяти и… И воссоединение с фамильяром может ему эту память вернуть.

   — Лазоревый этаж, мадам Информасьен, будьте любезны, — проговорила я, сев на скамейку в портшезе.

   Пожалуй, мне бы хотелось, чтоб Арману вернулась память, хотя бы, чтоб расставить все точки над «i». Только все, о чем могла, я маркизу уже рассказала. И, кстати, этой драгоценной откровенности он абсолютно не заслуживает. Только вернулся в академию, немедленно принялся меня преследовать. Представив, чем могла бы обернуться наша вчерашняя стычка в алькове галереи, я зябко передернула плечами.

   — Лазоревый этаж, — сообщила дама-призрак.

   Поблагодарив ее, я вышла в фойе.

   Если бы не мои иглы… Ох!

   — Ну наконец, — протянул Арман де Шанвер, отделяясь от портшезной колонны. — Битый час тебя жду.

   Напрягшись, я собралась бежать. Куда? Да куда угодно!

   — Не бойся, — аристократ поднял руки, будто демонстрируя, что оружия у него нет, — обещаю… Да погоди! Ай!

   Это я укусила руку, которой он схватил меня за плечо. Второе «ай!» воспоследовало после резкого удара по колену. Я целила в пах, но промахнулась. Третье… Третьего не было, меня довольно быстро обезвредили, прижав запястья к колонне над головой, а, когда я попыталась пинаться, еще и вжали всем телом, выдавив воздух из груди.

   — Не дергайся, — приказал мерзавец хрипло, — обещаю не колдовать и… Ты что делаешь?

   Чтоб рассмотреть, Арману пришлось немного от меня отстраниться, и я с облегчением выплюнула лоскуты, в которые превратилась его манишка. Что я делала? Пыталась прокусить ткань, добраться до яремной вены, разумеется.

   Шанвер хихикнул:

   — Недаром говорят, что Шоколадница из Анси опасней дикой кошки.

   — Кто говорит? — заинтересовалась я, рисуя каблуком на мраморе пола мудру «лед». Если мужчина поскользнется, у меня будет шанс его свалить.

   — Все говорят.

   Консона не замкнулась, я не чувствовала нужной вибрации. А так? Если не «лед», а, например, «вода» и «холод»? Они гораздо сложнее в исполнении. Нужно тянуть время.

   — Что еще говорят? — спросила я почти светски.

   — Есть мнение, — голос аристократа стал совсем уж хриплым, — что мадемуазель Гаррель излишне распыляется в стремлении добиться успехов в учебе, и, если бы она выбрала лишь одно направление, ее магия была бы получше.

   Он замолчал, видимо, почувствовав движение моей ноги. Проклятье! Нет, не смотри на пол!

   — Неужели? — изобразила я кокетство.

   Шанвер поморщился:

   — Не нужно со мной играть. Я этого мнения не разделяю. Вчера ты великолепно противостояла ментальной магии. Нетривиальное решение, иглы-заглушки из серебра с оватской насечкой… Прекрати елозить, я понял, что ты сейчас делаешь.

   — Неужели?

   — Мудры «вода» и «холод», а до этого был «лед». Еще раз скажешь «неужели», клянусь…

   Я уже вытягивала шею, чтоб рассмотреть мрамор фойе и вздрогнула, когда Арман подул на локон моей прически.

   — Все, Катарина, мир. — Аристократ отступил, широко шагнув, чтоб не поскользнуться на блестящем пятачке. — И в качестве демонстрации дружеских намерений…

   Закончить фразы он не успел, потому что я, попытавшись сбежать, как раз поскользнулась и расшиблась бы, если бы руки Армана меня не успели подхватить.

   Какой позор! Отчаянно покраснев, я отстранилась, сил на драку не осталось абсолютно. Позорище!

   — Держи, — Шанвер протянул мне носовой платок, в который были вколоты двенадцать серебряных иголок. — Мир? Платок можешь не возвращать, пусть он послужит залогом.

   — Мне не нужны твои личные вещи, — сказала я, вытягивая булавки и возвращая их в футлярчик. — Чего ты от меня хочешь?

   — Сотрудничества, Гаррель, и помощи.

   — И в чем же они заключаются?

   Я вертела в руках платок, среди филидов такой подарок дорогого стоил, менталисты могли наводить через личные вещи любые заклятия на их владельцев. Отдав мне этот шелковый лоскут, Шанвер как бы демонстрировал искренность своих намерений. Вот только в филидскую искренность я давно уже не верила.

   Арман пожал плечами:

   — Мне нужна моя память, Катарина. Мне кажется, что именно ты можешь мне помочь с ее возвращением.

   — Неужели?

   Он поморщился:

   — Это слово ты повторяешь, когда тебе нечего сказать. Да, ты. Вчера, когда мы оказались наедине… Я прошу немного, всего лишь повторить все наши с тобой прошлогодние встречи во всех подробностях.

   Мне в лицо опять бросилась краска от воспоминаний о подробностях. Во всех? Ох!

   Шанвер, кажется, не обратив внимания на мое состояние, продолжал:

   — То, что о тебе говорят в академии, мне абсолютно безразлично, твои цели и планы не интересны, но я помогу тебе с ними. Что еще? Деньги?

   — К слову о деньгах, — вспомнила я, — немедленно изволь забрать у меня свой кошель с золотом.

   — Балор-отступник! — фыркнул Арман. — Ты до сих пор хранишь этот… Мадлен говорила…

   Я перебила:

   — Там сорок девять луидоров, один… Буду должна! Уж не знаю, что тебе рассказала невеста…

   Наш изобилующий паузами диалог прервался, когда из северного коридора мне послышался девичий вскрик. Деманже! Разъедаловка! Делфин пролила эту гадость?

   Я бросилась к умывальням. Нет, дело было в чем-то другом. У дверей дежурили дю Ром с Пажо. Особо с ними не задержавшись, одной наступила на ногу, другую пребольно ущипнула за рыхлый бок, ворвалась я в помещение.

   Мадлен де Бофреман, обнаженная и прекрасная, широко улыбнулась и щелкнула ножницами, которые держала в руках. Какой кошмар! Делфин сидела на полу между умывальников, скрючившись в позе зародыша, волосы, лишенные шпилек, укрывали ее фигуру белоснежной копной. Девушка явно находилась под действием ментального заклятия.

   Замерев, я нащупала за поясом иглы. Серые глаза Бофреман остановились на платке, который я держала в другой руке, она протянула:

   — Шоколадница Гаррель…

   — Мадлен, там Арман, — задыхаясь, выпалила Пажо, вошедшая сразу за мной.

   Я только успела нащупать мудру «роста», высеченную на игле, а Бофреман уже действовала.

   Она отшвырнула ножницы, схватила сосуд с «разъедаловкой» и очень быстро перевернула его на себя с истошным криком:

   — Нет, Гаррель! Нет!

   Мы с Пажо заорали. Мне стало дурно. Кошмарное зрелище распадающейся плоти, белые кости под красным мясом. Сосуд покатился по полу, разбрызгивая ядовитую субстанцию, я кинулась к Делфин, потащила ее наружу, в дверях стоял Шанвер, я его оттолкнула. То есть, попыталась, но, не преуспев, бросилась к душевым. К счастью, Деманже переставляла ноги самостоятельно.

   Находясь в относительной безопасности, за порогом смежного помещения, мы с Делфин наблюдали мощное колдовство. Арман де Шанвер был великолепен. Плавным минускулом он сорвал все краны, наполнив пространство водяным вихрем, а, когда поток прекратился, запел. Ему никто не помогал. Бофеман, понятно, корчилась от боли в ошметках своей плоти, а фрейлины ее предпочли подглядывать из коридора.

   Сложная мелодия, пальцы Шанвера двигались в минускуле не в ритм ей, а противореча. Ах, какая жалость, что я не изучала пластику. Подпеть? Нет, Кати, мы с тобой знаем, что происходит, когда ты делаешь что-то наобум. Помнишь Дождевые врата? То-то же.

   Я стала молиться: «Святой Партолон, дражайшие святые покровители, помогите этому мужчине в его колдовстве! Пусть он спасет эту гадкую коварную женщину! Пусть…»

   Песнь закончилась, Шанвер шагнул к невесте, бережно поднял ее на руки.

   — Я не виновата, Арман, — стонала она, — всего лишь хотела принять ванну…

   — Молчи, дорогая, я отнесу тебя к лекарям…

   И они ушли. В разгромленной умывальне остались только мы с Деманже.

   Подруга всхлипнула:

   — Святые покровители! Мадлен повернет все так, будто это ты ее покалечила! Что теперь будет? Что нам делать?

   Я обняла ее за плечи:

   — Для начала, дорогая, мы заколем в прическу твои прекрасные волосы, а потом… Не знаю, наверное, приберем все здесь заново.

   Проклятая Мадлен. Эхо ее истошного крика: «Нет, Гаррель! Нет!», казалось, до сих пор носилось по этажам дортуарной башни. Она опять хочет меня подставить. Зачем? Нет, пустой вопрос, не важный. Чем лично мне это грозит? Пожалуй, ничем особенным. Я не виновата, у меня есть свидетель — Делфин Деманже. Мадлен выставит в свидетели со своей стороны Пажо, или обеих фрейлин? Пффф… И толку? Слово против слова.

   Рисунок новой интриги моей соперницы был непонятен, это тревожило. Что ж, подождем следующего шага Бофреман.

   — Она хотела меня остричь, — жаловалась Делфин, когда мы устанавливали обратно умывальные краны. — Явилась вся из себя, мне, говорит, в моем восточном коридоре купаться противно, я здесь буду. Эти две дуры, Пажо с дю Ром, подхихикивали. Нет, Кати, я с ними не ругалась, хотя только что очистила все разъедаловкой, подумала, ну пройдусь потом еще разочек, стала собираться. Но Мадлен… Она вдруг вспомнила, что утром после завтрака видела меня у портшеза с Лузиньяком…

   — Ты была со мной, — вспомнила я, — и мы просто вежливо с шевалье поздоровались.

   — Да, я так и объяснила, но Бофреман отчего-то решила, что я пытаюсь с ним кокетничать.

   — Она решила? — фыркнула я. — Во-первых, это ложь, а во-вторых, ты можешь флиртовать с кем тебе угодно, не оправдываясь перед этой лгуньей!

   — Мадлен так не считает. Она… — Делфин сглотнула. — … наложила заклятие неподвижности, велела фрейлинам караулить в коридоре и… Ох, Кати, чего она только мне не наговорила! И… За что?

   — Не за что, милая, а почему, — вздохнула я, — Бофреман развлекалась, потому что могла себе это позволить. Тебя, вчерашнюю оватку, она ни во что не ставит, уверена, что отпора ты не дашь.

   — Она в этом права.

   Мы закончили с кранами и теперь просто убирали с пола лишнюю влагу. Я изобразила со шваброй балетное па:

   — А не пришла ли пора щелкнуть по крючковатому носу одной высокомерной мадемуазели?

   Делфин серьезно на меня посмотрела:

   — Катарина Гаррель из Анси, поклянись всеми святыми покровителями, что ты не будешь…

   — Клясться не буду! — перебила я. — Более того, если Бофреман попробует тебя в следующий раз обидеть…

   — Кати!

   — Что Кати? Неужели тебе самой не надоело изображать овечку в стае волков? Благонравная Деманже! Серьезная Деманже! Ох, Делфин, прости… — Подруга разрыдалась, и я бросилась ее утешать, обняла за плечи. — Ну хорошо, не будем лезть в драку, спустим мерзавке на этот раз.

   — Я не могу, пойми, — всхлипывала девушка. — Папенька рассчитывает получить заказ на меблировку нового королевского дворца, а заказами распоряжается сам герцог Сент-Эмур, и Мадлен достаточно намекнуть будущему родственнику…

   Я украдкой вздохнула. Ну да, на этом и строится расчет Бофреман, на дочернем почтении Делфин. Ах, сколько поношений приходится нам терпеть из-за наших родителей.

   Дверь умывальни распахнулась, фрейлины коварной филидки вернулись, чтоб забрать вещи госпожи: стопку мягких полотенец, корзинку с притираниями и комплект драгоценных гребней.

   Деманже от меня отошла, скрывая свое заплаканное лицо, я скрестила на груди руки и вздернула подбородок. Неужели, мадемуазелям-клевреткам не захочется уколоть Шоколадницу? Им захотелось.

   — Тебя накажут, Гаррель, — сообщила дю Ром с мстительным превосходством.

   — Неужели?

   — Да, да, ты покалечила Мадлен при свидетелях и…

   Широко улыбнувшись, я пояснила старосте, куда и кому она может засунуть свои свидетельские показания, предложив умять их там поплотнее, чтоб осталось немножко места для ее лживого языка.

   Деманже фыркнула, даже Пажо прятала улыбку от своей подружки.

   — Ты, — сказала дю Ром, — наглая простолюдинка, невоспитанная особа, шоколадница и…

   Лавиния запнулась, ища хлесткое слово, не нашла, ее личико так сморщилось от натуги, что мне вполне серьезно захотелось подсказать. Ну же, скажи про мою мать, милая! Послушаем, как громко ты будешь визжать, когда…

   — Маркиз Делькамбр, — неожиданно проговорила дю Ром, — требует, чтоб Шоколадница вернула его платок.

   Я вытаращилась на протянутую ко мне ладошку.

   — Платок? — негромко переспросила Делфин.

   Лавиния подтвердила:

   — Драгоценный шелк, вышивка, гербовый вензель. Отдай его, Гаррель.

   Я посмотрела в испуганные глазки фрейлины, присвистнула:

   — Дудки! Если Шанверу что-нибудь от меня нужно, пусть возьмет это сам.

   Вступать со мною в рукопашную за клочок вышитой ткани никто здесь не желал. Хотя, если честно, я была не против. Обе бофремановы приспешницы ретировались, нагруженные хозяйским скарбом.

   — И за каким демоном тебе понадобился платок Шанвера? — спросила меня подруга.

   Я пожала плечами:

   — На всякий случай, вдруг захочу наложить на маркиза Делькамбра заклятие.

   — Как будто ты это умеешь!

   — Как будто этому невозможно научиться! — парировала я.

   И мы отправились сначала в кладовку, чтоб вернуть инструменты, а потом в нашу спальню. До отбоя оставалось совсем немного времени.

   Устроившись в кровати, я занялась тем, что планировала еще в подвалах Ониксовой башни — перечитыванием конспекта лекции мэтра Гляссе о фамильярах. К счастью, записи оказались подробными.

   Итак… Животными фамильяры не являются, то есть, в полной мере. Сам зверь служит териаморфным сосудом для демонической сущности, призванной из запределья специальным обрядом. И нет, любая дохлая зверушка для этих целей не подходит. Почему? Этот вопрос у меня в конспекте был подчеркнут, но ответа на него не было. Где добывают териаморфные сосуды? В специальных магических местах. Ну да, кто бы сомневался. Какой толк от фамильяра? Огромный, но описанный студентам расплывчатыми общими фразами. Не удивительно, что лекция достойного мэтра меня не заинтересовала. С фамильяром маг становится сильнее, увеличивая свой потенциал за счет демонского, также в его распоряжении оказывались знания, которыми обладал фамильяр. Отношения сорбира и его демона описывались словами «полное подчинение и слияние разумов». С этим я, кажется, не ошиблась, Урсула могла вернуть Шанверу его память. Но это лишь в том случае, если это самое «слияние разумов» произошло. Помнится, монсиньор Дюпере в этом сомневался, а шевалье Монд – напротив. Еще произносилось что-то про «печать запрета», которая не позволит генете… Дальше я не помнила. Не важно. Урсула исчезла, ее разыскивает Лузиньяк. И некто с фамильяром-птицей. Хотя, нет, тот ищет какую-то «чуму»?

   Тряхнув головой, я приказала себе не распыляться. У меня есть цель — вернуть де Шанверу кошель с луидорами и память. Может быть тогда иголочка вины, что терзает мое сердце, наконец, исчезнет.

ГЛАВА 5. Лабиринт

Новая форма Делфин и ее лазоревый комплект для занятий гимнастикой еще ночью появились под дверью спальни. Плотные кюлоты подчеркивали длину девичьих ног, а приталенный камзол — тонкую талию.

   — Прекрасно выглядишь, — сообщила я подруге. — Идем?

   На себя я в зеркало особо не смотрела. Ну коротышка, что поделать… Для гимнастики мы волос не пудрили, Делфин стянула свои эластичной лентой, я — заплела в нетугую косу.

   По дороге в зал Гармонии, где теперь нам предписывалось заниматься, я ловила восхищенные мужские взгляды, направленные на подругу. Делфин их тоже замечала, премило краснела. Я подумала, как обманчива бывает женская внешность, и сколько всего мы умеем скрывать под пышными юбками: рыхлые бедра, вялый живот, кривые ноги. Студентки тоже пялились на Делфин, но не с восторгом, а, напротив, с завистью.

   В тренировочном зале царило форменное столпотворение, что не удивительно – туда набилось семь с половиной сотен студентов. От того, что филидов в Заотаре больше всех, столпотворение походило на волнующееся море, только не реальное, а нарисованное не особо талантливым художником или, например, ребенком.

   — Итак, коллеги, — прокричал мэтр Девидек, появляясь на верхнем ярусе зрительных трибун, — с сегодняшнего дня физической форме студентов академии будет уделяться самое пристальное внимание.

   Студенты недовольным ропотом сообщили свое отношение к нововведениям. Светлые глаза сорбира скользнули поверх голов, и его взгляд, как ластиком, стирал весь шум. Скоро в зале воцарилась звенящая тишина очень магического свойства.

   Учитель продолжил:

   — Физическая форма состоит из трех равно важных частей: сила, выносливость и гибкость. Да, я помню, что для минускула вы тренировали только гибкость, балетные и танцевальные уроки остаются в расписании. По утрам же мы будем делать вас, коллеги, выносливыми и сильными. К концу занятия вы все будете разбиты на группы, в зависимости от исходных данных, и далее каждая группа продолжит тренировки по индивидуальным планам.

   Все молчали, не из вежливости, просто не могли говорить, я сглотнула, провела языком по губам изнутри. Рот как будто заклеили. Девидек улыбнулся:

   — Что ж, дамы и господа, приступим. Для начала – небольшая пробежка.

   Одна из стен залы стала отдаляться, в конце концов попросту исчезнув из видимости, мы завертели головами, противоположная стена тоже пропала.

   — Закольцованное пространство, — шепнула Делфин, — сорбирские штучки.

   Я поняла, что и мои губы освободились:

   — И насколько большое кольцо?

   — А я знаю?

   Продолжить разговор не получилось, мы побежали.

   Ох, к этому жизнь Катарину Гаррель не готовила. Бестолковый топот, толкучка, я потеряла Делфин, и теперь рядом со мной пыхтели абсолютно посторонние люди. Нет, это абсолютно неприятно. Замедлив темп, я выровняла дыхание. Широкий бесконечный коридор. Кольцо, предположу, довольно большое, раз изгиб его на глаз незаметен. Скоро толпа стала редеть, кто-то отстал, кто-то, напротив, вырвался вперед. Я держала выбранный темп.

   Некогда Кати любила носиться в полях своего родного Анси. Это было почти то же самое. Представим, что по сторонам не серое магическое нечто, а зелень лугов, синева речки, солнышко сияет в лазоревом небе, облака там всякие… Вдох на один шаг, выдох — на три. Вдох короче, чем выдох. Расслабься, тело само подстроится…

   И оно, действительно, знало, что делать, мое тело. С разумом обстояло похуже. Мне быстро стало скучно. Теряю время в болванском забеге, а могла бы потратить его на учебу. Сегодня консонанта у мэтра Мопетрю, а я даже простейших мудр не повторила. Так, а что мне сейчас мешает повторять? Первая дюжина: «человек», «дерево», «солнце», «ночь», «гора», «рот», «собака», «огонь», «женщина», «дверь», «король», «вода». Каждое название вызывало перед моим расфокусированным взглядом линии консоны. Действия: «объединение», «отрицание», «движение», «разделение», «проникновение»… Вдох на один шаг, выдох — на три… Расстояния, первоэлементы, цвета, растения, животные… Вдох, выдох… Времена года…

   Солнце! Нет, не мудра, а вполне настоящее светило. Я выбежала на открытое пространство: окруженную парапетом площадку. Под тонкими подошвами туфель захрустел песок.

   — Мадемуазель, Гаррель, — радостно прокричал мэтр Девидек, стоящий на краю площадки, — вы пока держитесь в группе лидеров. Поздравляю! Нет, нет, не отвечайте. Берегите дыхание! Сюда!

   Молодой человек повел рукой в сторону. На бегу я отметила, что от края площадки наружу отходит нечто вроде деревянных мостков, а, когда приблизилась, увидела, что неширокая доска нависает над бездной. Туда?

   Святой Партолон, дай мне сил не грохнуться в обморок!

   — Не смотрите под ноги! — велел Девидек.

   Доска спружинила под подошвой, я пошатнулась, сдержала готовый сорваться с губ крик, зажмурилась и продолжила движение. Тело знало, что делать. То есть, я на это только и могла надеяться. Шаг, другой, третий, раскинуть руки, чтоб не шататься… Какая еще бездна? Я иду по бревну поваленного дерева. Зачем? Для развлечения. Да!

   Открыв глаза, я поняла, что могла бы этого и не делать. Со всех сторон меня окружал непроглядный туман. Чтоб не скучать, я представила его бесконечным листом бумаги и покрыла строчками мудрических прописей. Да уж, над откидным крюком влево мне еще предстоит поработать. На этой самокритичной мысли доска под ногами закончилась, и я рухнула в бездну.

   Святые покровители! Ну кто мог предположить, что бездна окажется такой неглубокой? Тот, Кати, кто успел бы согнуть колени. И он, поверь, не приземлился бы на твердую поверхность на прямых ногах и избежал бы ушибов.

   Поднявшись, я осмотрелась. Скальный уступ, на котором я оказалась, заканчивался глухой стеной, то есть скальной же породой. С нее свисал толстый канат. Небольшая пробежка, говорите? Закольцованное пространство? Демоны разбери наше академическое начальство и их новшества в физическом воспитании студентов! Не полезу!

   Оглянувшись на торчащий из тумана кончик доски, я глубоко вздохнула и стала карабкаться по канату. Тонкие подошвы гимнастических туфель позволяли чувствовать мельчайшие неровности породы, а в кюлотах без проблем можно было поднимать ноги. Хуже всего приходилось ладоням, их буквально жгло от трения об канат. О том, что случится, если сорвусь, думать себе я запретила. Ничего, лекари Заотара соберут меня по кусочкам. Мадлен де Бофреман они же подлатали? Или нет? Никаких новостей про коварную само… добровольную жертву «разъедаловки» до нас пока не доходило. Нужно было спросить фрейлин еще вчера. Но, нет, мне же абсолютно необходимо было над несчастными дурочками покуражиться, силу и храбрость свою доказать! Правильно сокрушался месье Ловкач: «Можно забрать мадемуазель из театра, но кто заберет театр из самой мадемуазель?» Ты, Гаррель, жалкая фиглярка и…

   Забросив колено на край уступа, я выбралась… Баллор-отступник! На следующий скальный уступ со свисающим со стены канатом! Чиряков вам пониже спины, монсиньор ректор!

   В этот момент Катарина Гаррель из Анси достигла сразу двух точек: невозврата и кипения. Назад пути не было. Спускаться, опять брести по жердочке? Ну уж нет. А от ярости меня буквально трясло, и перед глазами возникло алое пульсирующее марево. Поплевав на ладони (так на вилле иногда делал мой садовник месье Петруччи, прежде чем взяться за черенок лопаты), я продолжила восхождение.

   Ненавижу, всех ненавижу. Особенно мэтра эр-Рази! Почему? Его фамильяр — грифон, вот почему! Огромная крылатая бестия, на ней, наверняка, можно подняться с комфортом. Почему у меня нет грифона? Почему я не сорбир?

   От протянутой мне сверху руки я поначалу отмахнулась.

   — Мадемуазель Гаррель, — с ласковым смешком сказал мэтр Девидек и, схватив за запястье, без усилий втащил меня на ступень. — Браво, коллега, прекрасный результат.

   Я тяжело дышала и таращилась на группу студентов, сидящих вокруг костра. Мы были на… Повертев головой, я решила, что полянка с костерком располагается на крыше одной из академических башен.

   — Присоединяйтесь к вашим товарищам, мадемуазель, — предложил Девидек.

   Заметив Мартена с Лазаром, я присела рядом с ними. Молодые люди, как и я сама, едва могли шевелиться от усталости.

   — Какой кошмар! — прошептала я и подула на стертые в кровь ладошки. — Неужели нас каждое утро теперь будут заставлять карабкаться по скалам?

   Лазар грустно улыбнулся:

   — Это отбор, Кати. Девидек прогнал всех по сорбирскому лабиринту.

   — Отбор для чего?

   Парень пожал плечами, я посмотрела на других студентов. Исключительно филиды, ни одного овата, и девушек, кроме меня, не было. Несколько знакомых по лекциям лиц, и, к сожалению, одно знакомое не только по лекциям. Виктор де Брюссо высокомерно поморщился, встретив мой взгляд, и отвернулся.

   «А чего мы ждем?» — хотела я спросить, но мэтр Девидек уже приветствовал новоприбывшего:

   — Наконец, Шанвер, вот уж не думал, что вы окажетесь последним.

   — Прошу прощения, мэтр, — ответил Арман, он был не в форме, простые узкие штаны, свободная сорочка, — мне пришлось задержаться подле невесты.

   — Да, да, конечно. Бедняжка Мадлен, такая самоотверженность… Присоединяйтесь к товарищам, Шанвер.

   Арман прошел к Брюссо, сел около него на землю, шевалье перебросились парой неслышных мне фраз.

   — Итак, господа, — провозгласил Девидек, — то есть, простите, дама и господа…

   Молодой учитель исполнил шутовской поклон в мою сторону:

   — Многие из вас уже поняли, что подверглись сегодня испытанию сорбирского лабиринта. Примите поздравления. Чтоб достичь именно этого места, нужно обладать недюжинным упорством и волей к победе. — Тут он заметил мою поднятую, как на уроке. руку. — Да, мадемуазель?

   — Прошу прощения, мэтр. Правильно ли я поняла, что карабкаться сюда нам было не обязательно?

   Соглашусь, вопрос я сформулировала прескверно. Но Девидек его понял.

   — Дело в том, мадемуазель Гаррель, что сорбирский лабиринт подстраивается под характер и физические данные испытуемого. На каждом его этапе у вас был выбор. Если бы в коридоре вы решили остановиться у питьевого фонтанчика, маршрут ваш продолжился бы в абсолютно другом направлении.

   Никаких фонтанчиков я не заметила, но кивнула.

   — Отказавшись ступить на мост, вы спустились бы по внешней галерее башни, не воспользуйся канатом у скал, обнаружили бы, например, сквозную пещеру, и так далее. Но вы выбрали то, что выбрали, и вот вы здесь.

   Девидек развел руками, будто заключая всех присутствующих в объятия:

   — Назовем ваш отряд, например, «стихийники». И теперь, коллеги, нам осталось бросить жребий, чтоб разбить вас на подгруппы. Да, Брюссо?

   — Простите, мэтр, — протянул Виктор, — а нельзя ли нам разделиться по личным предпочтениям?

   — Увы, нет, — покачал Девидек головой, — приказ монсиньора.

   Брюссо посмотрел на Армана, как будто в поисках поддержки, тот пожал плечами.

   Учитель обвел нас внимательным взглядом, кажется, пересчитал:

   — Сейчас каждый из вас опустит правую руку в костер.

   Шанвер сделал это первым, я одной из последних, не из опаски, просто пропускать единственную мадемуазель никто из шевалье не собирался. Ожога не почувствовала, небольшая щекотка, вот и все.

   — Достаточно, — решил Девидек. — Теперь посмотрите на ладонь, там должна появиться мудра.

   У меня была «вода». Мартен показал мне свою руку. Тоже «вода». Лазар? Тоже!

   — Ваша дюжина, коллеги, должна разделиться на три квадры, в соответствие с полученной мудрой. Огонь, ветер, вода…

   Студенты перемещались в поисках своей квадры, мы ждали четвертого. «Ветер» полностью укомплектовался, «огонь» пока был втроем. Итак, Шанвер или Брюссо? Кто из них? Нелепый детский азарт. Какая разница, кто из шевалье станет нашим условным товарищем в условной квадре? Это же сорбирские штучки — боевой порядок и все прочее. Арман дружески хлопнул понурившегося Виктора по плечу, и они одновременно обошли с двух сторон Девидека. Брюссо присоединился к «огню».

   Учитель кивнул:

   — Великолепно. Теперь вы пожмете руку каждому из своих товарищей по квадре. Не торопитесь, это важный обряд, рукопожатие закрепит связку боевого порядка.

   Девидек немного помолчал, как будто к чему-то прислушиваясь.

   — Засим, дама и господа, я с вами прощаюсь до завтра, меня ждут другие группы.

   Он шагнул в костер и пропал. Оказывается, на крыше башни установлен портал? «Значит, не придется опять карабкаться по канатам», — подумала я с облегчением и пожала протянутую руку Лазара. Сомкнувшись, наши ладони завибрировали. Все правильно?

   Я поглядела по сторонам. Квадра «ветер» и сейчас оказалась быстрее всех. Молодые люди уже закончили обряд и один за другим скрывались в пламени костра. «Поздоровавшись» с Мартеном, я повернулась к Шанверу:

   — Нам нужно после поговорить.

   Его янтарные глаза смотрели в мои с ледяным равнодушием:

   — О чем? Об удачной интриге Шоколадницы из Анси? О том, как она… — Арман схватил мою руку, сжал, притянул меня к себе.

   — Кати! — донесся до меня встревоженный возглас Лазара.

   И голос де Брюссо:

   — Не мешать! Она это заслужила!

   Я была не в силах отвести взгляда от холодного лица Армана, он негромко, но яростно говорил:

   — Знаешь, Гаррель, какую чудовищную боль испытывает человек, чью плоть разъедает…? Сейчас ты это ощутишь. Не в полной мере, к сожалению.

   В мой позвоночник как будто вонзили раскаленную спицу, тело горело, ладонь… Я сама в нее превратилась, в кусок жарящегося на огне мяса. От кухонного и вполне аппетитного запаха меня замутило. Только бы не вырвать! И не закричать. Святой Партолон, дай мне сил! Кажется, я прокусила губу.

   — Ты жестокая, опасная тварь, Гаррель, — говорил Шанвер, — бешеная крыса, готовая вцепиться и рвать зубами все, что попадается тебе на пути, неспособная на любовь или дружбу, хитрая, расчетливая… Я не хочу тебя видеть, Гаррель, видеть и слышать. И не смей больше нападать на тех, кто мне дорог. В этот раз тебе повезло, Мадлен не хочет жаловаться монсиньору, чтоб не поставить под удар меня. Торжествуй. Но не думай, что тебе все сойдет с рук. Клянусь, в следующем году в Заотаре не будет филидки Катарины Гаррель, не будь я Арман де Шанвер маркиз Делькамбр!

   С этими словами аристократ прервал наше рукопожатие, отступил:

   — Мы с Шоколадницей закончили, господа. Где моя квадра огня?

   Меня так колотило, что я с благодарностью оперлась на Мартена, обнявшего мои плечи. Ожога на ладони не было, Арман применял ментальную магию.

   — Это жестоко, Шанвер! — закричал Лазар маркизу.

   — Остынь, петушок, — протянул де Брюссо, толкнув Пьера в грудь. — Арман в своем праве, Шоколадница покалечила его невесту. Давай свою лапку, дражайший водяной товарищ. Ну, или попробуй меня ударить. Давненько я не принимал участия в дуэлях.

   Значит, жребий отправил в нашу квадру Виктора, они с Арманом поменялись. У Шанвера огонь, этой мудрой он и причинил мне невыразимую боль. Мерзавец!

   Один из филидов, рослый юноша с длинными каштановыми кудрями, отвернулся от Шанвера, когда тот протянул к нему руку:

   — Лазар прав, жестокость по отношению к даме недостойна…

   — Погодите! — перебила я, сглотнув соленую кровь, нам здесь только дуэли сейчас не хватало. — Месье… Я, к сожалению, не знаю вашего имени.

   Молодой человек поклонился:

   — Соважен, корпус филид.

   — Месье Соважен, — попыталась я улыбнуться, — произошедшее касается только меня и маркиза Делькамбра. Прошу вас, давайте побыстрее закончим обряд связки боевого порядка и отправимся на занятия. Не время ссориться.

   — Мадемуазель Гаррель права, — сказал другой шевалье из огненных, — Нуарен, корпус филид, — поклонился он в мою сторону. — Магия лабиринта разбила нас на группы именно таким образом, нам остается подчиниться, даже если кто-то из нас решением лабиринта недоволен.

   Нуарен быстро пожал руку Шанверу и отошел к костру-порталу.

   — Прекрати скалиться, Кати, — прошептал Мартен, наклоняясь, — это вселяет ужас, у тебя на зубах кровь.

   Святой Партолон! Я отвернулась и, спрятав лицо под мышкой Жана, провела языком по зубам. Позорище!

   Четвертого из «огня» звали Понтье, он представился мне на прощание. Квадра Шанвера закончила обряд и исчезла в портале.

   Виктор де Брюссо приосанился и гаденько ухмыльнулся:

   — Магия лабиринта одарила меня компанией простолюдинов. Слабосильный Лазар, оват-переросток и, простите, Шоколадница.

   Мартен, которого обозвали оватом-переростком, мог при желании переломить шевалье де Брюссо о колено. Лазар слабосилен? Не думаю, он несколько лет филид. Так что два из трех — мимо. Виктор прав только в одном — я, действительно, Шоколадница.

   — Информасьен, — прозвенело в небесах, — время завтрака.

   — Надеюсь, — мечтательно промурлыкала я, энергично «здороваясь» с четвертым членом квадры «вода», — на завтрак нам дадут шоколаду.

   Как только моя рука соприкоснулись с рукой Брюссо, тело завибрировало, так бывает, когда замыкается мудрический знак, консона как будто демонстрирует нетерпение, ждет, что ее наполнят силой. И, о чудо, после завершения обряда, мои ладони оказались чисты. Исчезла не только стихийная мудра, но и все мозоли от веревочных канатов с обеих рук. А уж боялась, что не смогу сегодня удержать перо.

   — Компания простолюдинов ему не нравится, — бормотал Мартен, когда мы с ним и Лазаром шагали по переходу к дортуарной башне. — Можно подумать, мы от его компании в восторге. Жалкий филидский подмастерье.

   — То есть общество девушки никого не смущает? — спросила я.

   — Твое — нисколько, — ответил Лазар. — Любопытно, кого назначат командиром нашей квадры. У сорбиров так принято.

   Об этом я знала.

   — А зачем нам, лазоревым, изучать боевой порядок безупречных?

   Пьер остановился, удивленно приподнял брови:

   — Ты, разве, не слышала? Лавандер готовится к войне.

   Чего? Мои вытаращенные глаза сообщили собеседнику о прискорбной неосведомленности. Лазар вздохнул:

   — Готовиться, не значит воевать. Ордонанс полон слухами, говорят, армия шевалье Ро…

   — Вот только не нужно этого здесь повторять, — перебил друга Мартен, оглядываясь по сторонам, — у стен Заотара есть уши. Если нам нужно что-нибудь знать, преподаватели или сам монсиньор это сообщат.

   Он был абсолютно прав, мы не стали спорить. Парни отправились в столовую, я — в дортуары. Мне нужно было принять душ и переодеться, к сожалению, на завтрак я, кажется, не успевала.

   Сколько событий! Я пыталась их распределить по степени важности, стоя под ледяными струями в кабинке умывальной. Как говорится, можно забрать девушку с оватского этажа, но ее привычки к холодному душу останутся при ней. Итак… Война? Совсем не важно. Придет, буду сражаться наравне со всеми, а изводить себя ожиданием смысла не имеет. Катарина Гаррель единственная девушка в группе «стихийные»? О… Может, и не особо важно, но демонически приятно. Несколько минут я позволила себе ощущение избранности и сладость победы. Достаточно. Шанвер?

   — Проклятый урод!

   — Но он думал, что мстит за свою невесту.

   — И что? Это не делает его правым, а тебя виноватой.

   — Он ошибся. Нужно просто объяснить.

   — После того, как ты корчилась от боли на публике? Он тебя унизил, Кати, оскорбил. Ты должна отомстить.

   Внутренние диалоги меня уже давно не пугали, я даже мысленно проговаривала их разными голосами. Вот и сейчас голос «защитника» был дамским лепетом, а «нападение» вещало с хриплыми нотками мальчишки-сорванца.

   — Мстить Шанверу? Разве не достаточно того, что моими стараниями он был разжалован в филиды?

   — Лучше бы сдох.

   — Нет, нет, мы никого не убиваем.

   — Давай, беги, разыскивай своего драгоценного обиженку, объясняй, что это не ты окатила голую мадемуазель «разъедаловкой», а мадемуазель Бофреман сама…

   — Мадлен! А почему мы о ней не думаем? Коварная злодейка строит козни, плетет против нас интриги. И, главное, зачем? Как будто Катарина Гаррель ей хоть в чем-то соперница.

   — Себя-то не обманешь. Перечислить?

   — Нет, пока отложим.

   — Ну да, откладывай, ты в откладываниях достигла вершин мастерства. А пока ждешь неизвестно чего, тебя со всех сторон окружают капканами и ловушками, исподтишка вредят твоим друзьям, смешивают с грязью твое имя.

   Резким движением я перекрыла воду, закуталась в полотенце. Нет, нет, война с Бофреман мне совсем не нужна. Магия, знания, диплом — вот цели. Арман считает меня… Кем? Крысой! И что? Можно подумать, я способна как-то его мнение о себе поколебать. Не хочет видеть? Так и у меня нет никакого желания его лицезреть. Пошел он… Гораздо больше меня сейчас тревожил Виктор де Брюссо. Мы в одной квадре, это может создать проблемы.

   «Вот-вот, — всплыла непрошеная мысль, — тебя обложили со всех сторон, блистательная четверка Заотара не даст тебе покоя».

   «Посмотрим», — решила я и пошла в спальню одеваться к занятиям.

   Чудеса не заканчивались. Очередным стало то, что на завтрак я все-таки успела.

   — Кати! — замахал руками Купидончик, когда я, в лазоревом форменном платье, с напудренными волосами и портфелем под мышкой появилась в дверях столовой. — Иди к нам.

   Натали Бордело с кузиной Жоржетт, близняшки Фабинет, Эмери, Делфин Деманже, Лазар, Мартен. Меня усадили за стол, мы оказались за ним вдесятером, придвинули тарелку со сдобой, налили в чашку шоколаду.

   — Мадемуазель Гаррель, корпус филид, отряд «стихии», квадра «вода», — сказал Купидон торжественно, — прими наши дружеские поздравления.

   Натали хихикнула:

   — Я всегда знала, что Кати — та еще штучка.

   Вытаращившись на студенческий жетон своей соседки, я с удивлением разбирала новые, появившиеся на нем мудры:

   — Бордело, оват, «металлы», «медь»?

   — Нас всех распределили, — Жоржетт не могла долго молчать, — всех до единого. Эти голубки, — она показала на Эмери и кузину, — даже в одной квадре. Фабинет — «флора», «ромашки», я в отряде, — Жоржетт выпятила грудь, — «фауна», квадра «лисицы».

   Я посмотрела на Делфин, она явно была расстроена. На ее жетоне стояло «металлы, серебро».

   — Дамы и господа, — подняла я чашку, — давайте поздравим друг друга?

   Бордело расхохоталась:

   — Нет, Гаррель ничего не понимает! Ничегошеньки! Купидон, покажи ей «Свод»!

   Мальчик раскрыл книгу, пододвинул ко мне. На странице была изображена пирамида.

   — Вот это, — пальчик Эмери ткнул в основание треугольника, — обрати внимание, отряд «флора», в нем сто девяносто две квадры.

   — Пятьсот восемь человек, — подсчитала я, пока не понимая, к чему клонит Купидон. — В «фауне» сорок восемь квадр… Ах…

   Значит, чем выше отряд расположен в пирамиде, тем он малочисленнее. В «металлах» было всего сорок восемь студентов, а на вершине под надписью «стихии» стояла лишь дюжина имен.

   Я смущенно улыбнулась, перевернула страницу.

   «Катарина Гаррель оштрафована на двести баллов за неосторожное обращение с опасным зельем, повлекшим за собой…»

   Делфин захлопнула книгу:

   — Бофреман сказала, что ты случайно пролила на нее разъедаловку, Кати.

   — Кому сказала? — спросила я дрогнувшим голосом.

   — Лекарям, а они, в свою очередь, то же самое сообщили монсиньору.

   Какой кошмар! Мерзавка в очередной раз меня обыграла! Если бы она пожаловалась ректору, обвинила меня в нападении, я могла бы оправдаться. Теперь нет. Представив, как я стою в кабинете монсиньора Дюпере, лепечу свою жалкую правду: «Нет, нет, это не я, честное благородное слово… Нет, не неловкость, мадемуазель де Бофреман сама…» Проклятье!

   Даже вкус шоколада показался сейчас неприятным.

   Друзья болтали, обмениваясь впечатлениями о сорбирском лабиринте. Их маршруты, действительно, различались. Сестренки Фабинет с присущей им робостью отстали от основной группы бегущих, свернули у первого же питьевого фонтанчика, чтоб срезать путь и, поплутав какими-то коридорами, вышли в солярий башни Ветров, где собирался их отряд «флоры». Марит и Маргот казались вполне довольными жизнью. Ромашки — это мило, в квадре еще две девочки-первогодки. Жоржетт задирала нос, сообщала, что натуральный цвет ее волос — рыжий, поэтому квадра «лисицы» подходит ей великолепно. Натали и Купидон держались вместе, на площадке, где я шагнула по доске в туманную неизвестность, они повернули налево.

   — Из виконта де Шанвера тот еще бегун, — хихикала Бордело. — Боюсь, что если и повзрослев, он будет так потешно ковылять, ни одна дама… Все, все, Купидончик! Ладно, обещаю, что и через пять лет тебя подожду.

   Они спустились по обычной мраморной лестнице, перебрались через реку по подвесному мосту на остров.

   — И оказалось, — гордо сообщил Эмери, — что наш путь самый удобный. Деманже, например, слетела в «металлы» подобно…

   — Избавь меня от сравнений, — перебила Делфин хриплым, как после плача, голосом. — Я прошла по доске до самой скалы. Кати ее видела. Там можно было карабкаться наверх по канату, но… — Девушка поморщилась. — Мэтр Девидек, его голос постоянно меня поддерживал, предложил выбирать: трудное долгое восхождение или прыжок в бездну.

   «Чего? — мысленно удивилась я. — А почему Катарине Гаррель никто ничего не предлагал?»

   И тут же ехидный голосок в голове ответил: «Может, если бы упомянутая мадемуазель поменьше вопила про чиряки на начальственные седалища…»

   Святой Партолон! Я покраснела.

   — И ты прыгнула, Делфин? Отчаянная смелость.

   Деманже пожала плечами:

   — А чего бояться? Учитель все контролировал. Он сказал, что, если я не удержусь на канате, результат будет тот же, я просто решила не умножать сущности.

   — И кто еще в твоей квадре?

   Ответ прозвучал после небольшой паузы:

   — Лавиния дю Ром, Анриетт Пажо и… Сама догадаешься?

   — Мадлен де Бофреман, — пролепетала я, поняв, почему подруга так расстроена. — Какой кошмар.

   Лазар присвистнул:

   — Повезло так повезло. В сравнении с этим даже наш Виктор де Брюссо кажется чайной ложечкой дегтя в целом океане меда.

   Мы с Делфин вместе шли на лекцию по консонанте, у нас вообще большинство предметов в плане занятий с подругой совпадало.

   — Ты даже не представляешь, сколько гадостей мне сегодня пришлось наслушаться.

   Я спросила:

   — Бофреман здорова? Лекари ее подлатали?

   — Более чем. Шанвер вместе с ними колдовал над своей невестушкой почти до рассвета. Ах, Арман! Он так заботлив, — передразнила Дерфин писклявые голоски фрейлин. — Ах, блистательная четверка Заотара… Ах умница Мадлен… Она так благородна, простила Шоколадницу…

   — Ничего себе прощение! — фыркнула я. — Двести баллов штрафа и ярлык неумехи.

   Деманже махнула рукой:

   — Не хотела тебя расстраивать, Кати, но ты и без того скоро увидишь. Не двести. Дю Ром, пользуясь свои положением старосты оштрафовала нас с тобой за пренебрежение обязанностями дежурных. Мы, представь, плохо, по ее мнению, отмыли вчера умывальни.

   — Чего? — я остановилась и достала из портфеля «Свод». — Минус двести, минус пятьдесят, минус… Эта дрянь оштрафовала меня еще и за неподобающий вид на двадцать баллов?!

   — Нас. Мы не запудрили причесок перед пробежкой.

   — Никто не пудрил.

   — Староста сама выбирает, кого наказать. И да, ты скажешь, что за неподобающий вид положена десятка, но… — Делфин пожала плечами. — Перед произволом дю Ром мы бессильны.

   — Проклятье! Бессильны! Перед произволом жалкой клевретки Мадлен, перед самой Бофреман, перед ее болваном-женихом! Нас может обидеть любой, кому дозволяется не пудрить прическу!

   — Такова жизнь.

   — Не хочу я такой жизни!

   — В академии другой у нас не будет.

   — Это мы еще посмотрим, — пообещала я. — Бежим, нельзя опаздывать к мэтру Мопетрю.

ГЛАВА 6. Оправдание жестокости

— Ты стала жестокой, Катарина, — сказала Делфин Деманже, когда мы с ней после отбоя лежали в своих кроватях. — Нет, милая, я тебя не осуждаю, обстоятельства…

   Я тяжело вздохнула. Обстоятельства. Последним стала беседа с сорбиром Лузиньяком в фойе Цитадели знаний.

   Я отправлялась на ужин в великолепном почти настроении. О коварной Мадлен не думала, о чудовищном балльном минусе думать себе запретила, тем более, что к вечеру минус двести семьдесят превратились в минус двести пятьдесят пять. Ничего, как говорится в обществе кухарок и садовников, курочка по зернышку клюет. А занятия в библиотеке и вовсе привели меня в благостное душевное состояние.

   — Мадемуазель Гаррель, — ждал у колонны молодой человек в белоснежном камзоле.

   Я вежливо поздоровалась. Обычно подвижное лицо рыжего сорбира сейчас напоминало гипсовую маску, он смотрел поверх моего плеча, как будто избегая прямого взгляда:

   — Нам следует объясниться.

   Приподняв удивленно брови, я ждала продолжения.

   — То, как вы поступили с Мадлен де Бофреман — подло и бесчеловечно, — проговорил Лузиньяк безо всякого выражения. — Предположу, что, пользуясь покровительством монсиньора Дюпере, вы решились…

   — Осторожней, месье, — перебила я, — пересказывание досужих сплетен может замарать вашу безупречность.

   — Пользуясь покровительством ректора, — с нажимом повторил аристократ, — вы решили мстить каждому, кто, как вы думаете, хочет вас обидеть.

   Болван! Безупречный болван! Ну и что мне теперь делать? Не драться же, право слово? Ах, если бы у меня было хоть чье-нибудь покровительство.

   — Месье Лузиньяк, вы закончили? Мне хотелось бы успеть на ужин.

   Он наконец посмотрел мне в лицо, как мне показалось, с удивлением:

   — Мадемуазель Гаррель, поймите, никто не желает вам зла.

   — Обещаю обдумать эту свежую мысль, коллега. И раз уж мы делимся сентенциями для размышлений, позволю себе и вам предложить одну. Мадемуазель Бофреман корпус филид сама перевернула на себя сосуд с разъедающей субстанцией. Кстати, вот и мой портшез, позвольте пройти.

   Лузиньяк не пошевелился:

   — Ваша тема ложна. Представить, что человек по доброй воле подвергнет себя чудовищным страданиям… тем более, девушка…

   — Мне нечего добавить.

   — Мадлен умирала от боли несколько часов.

   — Не умерла? Тогда передавайте ей пожелания скорейшего выздоровления.

   Не знаю, как это называется у сорбиров, филиды пользуются термином «раскачка». Кажется, я «раскачала» Лузиньяка, его лицо исказила болезненная гримаса, глаза блеснули яростью:

   — Вы, Гаррель, страшное существо! Демон разрушения! После вас остаются руины и пепелища. Вы разрушили карьеру Шанвера, разбили сердце Брюссо, покалечили Бофреман! Что теперь? Какую кару вы подготовили мне?

   Судя по всему, раскачка у нас произошла взаимная, меня буквально затрясло от возмущения, я воскликнула:

   — У вашего Брюссо нет сердца! А подруга Мадлен наверняка носит в груди клубок змей вместо этого органа! Шанвер? Неужели, если бы он меня не проклял…

   — Арман вас не проклинал!

   Мы практически орали друг на друга.

   — Ложь! Вы там были вместе со мной! В грм…грм… на грм… — Клятва Заотара мешала говорить, я топнула ногой.

   — Шанвер использовал сорбирское заклинание, чтоб разбить мудру «феникс», которую я на вас по ошибке наложил!

   Дионис холодно улыбнулся и продолжил преувеличенно спокойным тоном:

   — Кстати, вот вам великолепное оружие против меня. Жалуйтесь монсиньору, он непременно исключит меня из академии.

   — Простите? — я растерялась. — «Феникс»? Это сложная консона?

   Молодой человек почему-то тоже растерялся:

   — Магия сорбиров… Но почему я сейчас… — Он тряхнул головой, поправил растрепавшиеся волосы. — Не важно. Арман пострадал напрасно, и, если случай с Шанвером я мог счесть вашей, Гаррель, ошибкой, ситуацию с Мадлен…

   — Погодите. Получается, Шанвер сплел безупречное кружево, чтоб деактивировать ваше? Ту самую согревающую мудру, которая заставляла меня страдать от жары?

   — Эти страдания несравнимы с мучениями Бофреман.

   Ну вот заладил! Опять Мадлен? Шанвер не был виноват. Я ошиблась. Нужно… Не знаю. Попросить у него прощения? Сообщить монсиньору? Но тогда накажут Лузиньяка. И да, наказание Арману тоже не отменят. Потому что заклинание было, Зеркало Истины это подтвердило: «С целью подчинения, либо защиты, либо еще с какой-либо целью». Святой Партолон!

   — Нужно немедленно разыскать фамильяра Шанвера, — решила я вслух.

   — Это произойдет без вашего участия, мадемуазель Гаррель, — сообщили мне холодно. — Держитесь подальше от Армана де Шанвера и остальных моих друзей.

   Сорбир шагнул в кабинку портшеза.

   — Подождите, Дионис! — взмолилась я.

   Аристократ обернулся:

   — Извольте больше не называть меня по имени, Гаррель.

   Обиды не было, так, крошечный шлепок по самолюбию. Я вздернула подбородок:

   — Как вам будет угодно, месье Лузиньяк.

   Он уехал, оставив меня страдать, пока подойдет следующая кабинка.

   Проклятье! Проклятые сорбиры, трижды проклятые аристократы.

   — Нужно было надавать рыжему пощечин.

   — Шанвер не виноват, я ошибалась.

   — Ты и сама, Кати, что-то подобное подозревала.

   — И что теперь делать?

   — Ну, отложи все, как обычно. Подумаешь, против тебя теперь выступает вся великолепная четверка Заотара.

   — Нужно все исправить. Я найду демоническую Урсулу, Арман опять станет безупречным…

   — Но-но, куда понеслась? Демоническим фамильярами и без тебя есть кому заняться. Подумай о своей безопасности. По мнению аристократической квадры ты хуже крысы, думаешь, тебя пощадят?

   — Что я могу? Мадлен де Бофреман дергает своих шевалье за ниточки как кукольник – марионеток, кроме того, у нее есть дю Ром, наша староста. Это дает такую свободу интриг… Мадлен…шевалье… староста…

   Я настолько погрузилась в размышления, что не замечала, куда направляюсь. Пришла в себя уже в спальне, сидя у прикроватного столика над исчерканным листом бумаги. Схема, пока довольно куцая, но лиха беда начало.

   «Великолепная четверка Заотара: Лузиньяк, Шанвер, Брюссо, Бофреман. Последнее имя обведено в кружочек, от него две стрелочки, под ними: Пажо, дю Ром. Что важно для Мадлен? Кроме ее статуса негласной королевы академии? Власть! О да, это она обожает. На чем основана власть Бофреман? Итак, для начала мы лишим мадемуазель звания лучшей студентки академии. Этим займусь я.

   — Брось, Кати, с твоими минус двумястами баллов?

   — Баллы не главное, звание — это… ну что-то вроде мнения общества. А общество довольно ветрено и обожает новые имена. Я сыграю умницу лучше Мадлен.

   — Хорошо, что потом?

   — Староста дю Ром будет мешать. Нужно сменить старосту. Дю Ром плохо исполняет свои обязанности. Делфин! Намекнуть ей, подтолкнуть к действиям.

   — О, да ты увлеклась политикой. Что еще? Блистательная четверка.

   — Я разрушу эту квадру!

   — Смелое заявление! И каким же образом?

   — В идеале: разузнать, чем именно Мадлен привязала к себе шевалье и девальвировать эту привязку. Но…

   Я спрятала в ящик схему.

   — Но можно поступить и проще. Соблазни Армана, заставь порвать с невестой. Изобрази жертву и…

   — Нет!

   — Да почему? Бофреман можно, а тебе нельзя? И, кстати, пококетничай с Виктором, в груди шевалье все еще тлеет.

   — Нет!

   Захлопнув двери спальни, я отправилась в умывальню, чтоб постоять под ледяным душем. Катарина Гаррель сходит с ума, она разговаривает сама с собой и громоздит подлые коварные планы. С этим надо что-то делать, например, посетить лекарей.

   Меня запрут в башне Набекрень по соседству с другими безумцами.

   Мэтр Оноре прошлой осенью водил нас туда на экскурсию. От воспоминаний мне стало дурно. Мягкие стены камер, недвижимые либо, напротив, беснующиеся в припадках постояльцы.

   Подождем. Это, действительно, может подождать.

   Когда Деманже вернулась после ужина, я уже лежала в постели.

   — О чем думаешь? — спросила подруга. — Судя по тому, что в столовой ты так и не появилась, мысли мало приятны?

   — Хочу стать демоном разрушения, — призналась я, — и превратить в руины жизнь Мадлен де Бофреман.

   Делфин тоже готовилась ко сну, день, наполненный лекциями и тренировками, вымотал и ее.

   — Ты стала жестокой, Катарина. Нет, милая, я тебя не осуждаю, обстоятельства…

   Я вздохнула. Какая жалость, что невозможно все рассказать подруге. Моя месть — мое дело, Делфин абсолютно ни при чем, тем более, есть еще месье Деманже, достойный батюшка, и его коммерческие планы.

   — Было бы замечательно, дорогая, если бы ты очаровала Лузиньяка.

   Только что пришедшая мне в голову мысль показалась удачной. Да! Если Дионис влюбится в Делфин, Бофреман лишится одного из шевалье.

   Подруга рассмеялась:

   — Нелепость! Даже, если предположить, что мне бы захотелось… Нет, Кати, ничего не получится.

   — Это еще почему?

   Девушка ответила после паузы, и в голосе ее не осталось веселья:

   — Он предпочитает мужчин, вот почему. Дионис влюблен в де Шанвера! Понятно? Бофреман мне с таким сладострастием об этом рассказывала! Давно, еще когда не стала такой высокомерной тварью. И, знаешь, я ей верю. Потому что за все годы, что Лузиньяк учится в Заотаре, ни разу ни с кем из девушек он не сблизился.

   Возражений у меня не нашлось. Дионис – мужелюб? Святые покровители, вот так новость!

   Деманже продолжала:

   — Мадлен де Бофреман хитрее сотни демонов запределья, она держит при себе троих шевалье вовсе не одной лишь женской прелестью, для каждого у нее свой поводок. Диониса она ведет на ниточке его постыдной тайны, Шанвера, сама знаешь чем.

   — А чем она держит Брюссо? — заинтересовалась я.

   — Его семья небогата, — Делфин зевнула, — может, деньгами? Хотя, золото четверке обеспечивает Шанвер, благодаря сокровищнице Делькамбров.

   — Любопытно, как он получил свое богатство.

   — Ну так расспроси Эмери, — предложила подруга. — Все, дорогая, давай спать.

ГЛАВА 7. Бой на крыше Цитадели

Тренировка «стихийников» началась с пробежки. Мэтр Девидек запустил нашу дюжину в галерею, опоясывающую Цитадель Знаний снаружи:

   — Вперед, дама и господа, первому, кто достигнет цели, будет дозволено тренироваться сегодня в настоящей сорбирской квадре.

   Обещанная награда меня, в отличие от молодых людей, не воодушевила. Филиды, толкаясь, ринулись наверх. Абсолютно бессмысленная спешка, до крыши добираться не менее часа. Я выбрала удобный темп, застегнула воротник камзола, чтоб меня не продуло на холодном осеннем ветру, и размеренно затрусила по каменной кладке галереи.

   Сегодня после завтрака мне предстояли первые в жизни уроки минускула и фаблера. Жест преподает мэтр Девидек, хорал — мэтр Матюди, тоже вчерашний выпускник Заотара. Лазар говорил, что в прошлом году эти дисциплины им читал сам монсиньор.

   — Ничего сложного, Кати. Это как танцы и музыка, только с магией.

   В том, что будет просто, я очень сомневалась. Но ладно, пустое. Бессмысленно переживать из-за того, что еще не случилось. Я готова? Как оват. Да, пусть не самый лучший из малахитовых, или, если угодно, изумрудных, но и не из последних. Катарина Гаррель знает основные мудры, их начертания и названия. Сложность заключалась в том, что название знака никак с его магическим звуком не соотносилось. Это мне объяснил драгоценный мэтр Мопетрю. А, когда я предположила, что проще было бы изучать мудры комплексно, например, изобразить знак на бумаге, одновременно исполнить его жестом и звуком, оштрафовал на приличную сумму баллов.

   — Мадемуазель Гаррель решила, что она умнее многих поколений магов?

   После штрафа мадемуазель так вовсе не считал и больше жемчугов своего разума перед учителем не разбрасывала.

   Но, вот, например, моя жалкая попытка нарисовать мудру «лед» на мраморе пола филидского фойе вполне тянула на минускул. А «бу», которую я исполнила на теле Армана де Шанвера при помощи серебряных игл? Нет, нет, Кати, это не настоящая магия. Да? А Шанвер счел решение оригинальным.

   — Ну, конечно, тебя похвалили! И кто? Великолепный Арман! Самое время растечься лужицей карамели от этих воспоминаний. Может, твоя девичья память исторгнет из глубин также планы мести?

   — Что? Ах это? Нет, не хочется. Месть малопродуктивна.

   — Будешь ждать еще одного унижения от блистательной четверки?

   — Не буду. Но и бросаться в бой очертя голову не собираюсь. Нужен план.

   — Он у тебя есть! И великолепное в своей жестокости оружие.

   — Генета Армана?

   — Лузиняк! Намекни ему, что знаешь его постыдную тайну.

   — Нет, это низко! — я тряхнула головой, чтоб избавиться от подлых мыслишек.

   С верхнего яруса галереи ветер донес обрывок разговора:

   — … из шкуры выпрыгивать, понятно, что первым к цели прибежит Шанвер…

   — … очень хочет…

   — … сорбирская квадра втроем. Вот и узнаем, в которой был Арман.

   Через десять минут я нагнала месье Тареса и Альдеро из «ветра». Молодые люди, замедлившие шаг, посторонились, пропуская меня.

   — Вперед, Гаррель! Берегите дыхание.

   Тарес, кажется, хромал.

   — Вам помочь? — обернулась я через плечо.

   Дворянин улыбнулся:

   — Нет, поспешите. И опасайтесь Брюссо, он расчищает путь своему сюзерену.

   Альдеро махнул мне, чтоб не задерживалась и подставил другу плечо.

   Я продолжила бег. Опасаться Брюссо? Ах нет, Виктор был абсолютно безопасен. Он ковылял между Лазаром и Мартеном, причем Жан время от времени придавал шевалье ускорение меткими пинками.

   — Наш драгоценный товарищ, — выплюнул Лазар, — покалечил Тареса. Разумеется, мы, члены квадра «вода», разделим вину на всех.

   Пьер был абсолютно прав. Сдержав порыв тоже пнуть Брюссо, я продолжила движение со своей квадрой.

   Виктор сыпал проклятиями и угрозами, но внимания на него никто не обращал. Заглянув в одно из окошек башни, я сообщила:

   — Мы почти достигли цели, месье.

   За время каникул я исследовала Цитадель изнутри снизу до верху. И, действительно, следующий виток галереи вывел нас на плоскую крышу.

   У каменной арки по центру нас уже ждали шестеро филидов-стихийников, причем Шанвер опять не надел формы, мэтр Девидек в белом камзоле и еще трое сорбиров: Лузиньяк, Хайк и Фресине. Впрочем, кто из них Хайк, а кто Фресине, я пока не знала.

   Брюссо подбежал к Арману, наверное, жаловаться. Они посмотрели в нашу сторону, Лазар и Мартен синхронно шагнули ко мне, как будто пара стражников.

   — Между прочим, — шепнул Пьер, — это те самые Дождевые врата. Ну, помните, которые раскрылись прошлой осенью, чуть не затопив академию?

   «Ну еще бы не помнить! Особенно, если знать, кто тогда почти разрушил сдерживающую печать!» — подумала я, уважительно разглядывая каменную арку.

   Жан моего пиетета не разделял:

   — Если Тарес пожалуется мэтру, нас накажут, всех четверых.

   Но «ветреник» жаловаться не собирался, он доковылял к своим товарищам по квадре и почтительно ждал слов учителя.

   — Что ж, дама и господа, — сказал Девидек, — обещание есть обещание. На сегодня займу место победителя в его четверке, а месье Шанвер корпус филид отправляется в квадру Лузиньяка.

   — Простите, мэтр, — протянул Арман высокомерно, — я предпочел бы уступить звание победителя.

   Мы с товарищами переглянулись. Что за ерунда?

   — Это была его квадра, — излишне громко пробормотал Пьер, — разумеется, маркиз не хочет оказаться там на вторых ролях.

   Лузиньяк так покраснел, что это было заметно даже сквозь загар. Метр Девидек пожал плечами:

   — Не возражаю. Дионис, дружище, возьми себе кого захочешь сам.

   Светлые как лед глаза рыжего сорбира скользнули по филидам, избегая останавливаться на Шанвере. «Ох, кажется, мы, господа, наблюдаем трещину в крепкой мужской дружбе?» — подумала я злорадно и подняла руку:

   — Не стоит ли остановить выбор на ком-нибудь самом слабом, месье Лузиньяк? Например, на девушке?

   — Прекрасная мысль, — обрадовался мэтр Девидек. — И под конец тренировки мы проведем небольшой спарринг между квадрами. Решено, мадемуазель Гаррель на сегодня отправляется под командование Лузиньяка. К оружию, господа, разминка. Ах, простите, дама и господа.

   Учитель хлопнул в ладоши, у арки ворот появился деревянный ящик. Шанвер, стоящий к нему ближе всех, откинул крышку и первым извлек тренировочную рапиру. Фехтование? Любопытно. Когда подошла моя очередь, я достала клинок с пробковой заглушкой на острие и повернулась к безупречной квадре. Сорбиры уже держали в руках сотканные изо льда и света шпаги. «Удобно», — решила я и отсалютовала Лузиньяку.

   Тот, кажется, нет, абсолютно точно, рад мне не был. Но ответил изящным салютом.

   Крыша Цитадели Знаний была большой, четыре квадры разместились на ней без помех.

   — Хайк, — велел Лузиньяк, — займись мадемуазель. Да поосторожней, не хватало еще…

   «Ага, значит, вертлявый и смуглый – это Хайк, а Фресине — широкоплечий блондин, — подумала я, принимая стойку. — Потанцуем».

   Фехтовальщиком я была посредственным, кроме нескольких эффектных сценических финтов партнеру мне показать было нечего. Но на то и тренировка, правда? Рапира удобно ощущалась в ладони, одежда не сковывала движений, подошвы туфель не скользили на шершавой крыше. Батман! Моя рапира высекла искры из ледяного сорбирского клинка. Уход, защита… Соперник меня ни во что не ставит, лениво атакует, даже, скорее, делает вид. У него чисто физическое преимущество, выше рос, длиннее руки и ноги. Держись, Катарина, просто держись. Ох!

   Партнер подал руку, помогая мне подняться:

   — Простите, мадемуазель.

   — Ни к чему церемонии, — фыркнула я весело, — лучше покажите мне еще раз этот финт!

   Хайк показал, я повторила, еще и еще.

   — Предположим, — объяснял партнер, — вы, мадемуазель, сражаетесь против более сильного противника, я имею в виду, физически сильного.

   — Вложенный удар не поможет, — вздохнула я, в очередной раз поднимаясь. — Что делать?

   — Скользящий удар справа, вот так… Нет, нет, расслабьте кисть. Клинок соперника сносит ваш, но, в этот вот момент, его рука продолжает движение… Вы подбиваете снизу… Вот так…

   — Святой Партолон! — ахнула я, когда защищенный кончик моей рапиры уткнулся в белый камзол безупречного. — Это великолепно!

   Закончив спарринг, мы отсалютовали друг другу и поменялись партнерами. Фресине, как я уже замечала, был гораздо крупнее своего товарища. Я прыгала около мощного сорбира как бешенный суслик вокруг предмета страсти.

   — Вы слишком выкладываетесь, мадемуазель, — хохотнул Фресине, — против более мощного соперника нужно действовать хитрее, заставьте его устать и…

   — Брямс! — заорала я прямо в улыбающееся лицо аристократа, выпрыгивая на линию атаки.

   Сорбир упал. Разумеется, дело было не в моем вопле, не только в нем. Бешеный суслик подвел противника к небольшой неровности, к торчащему из крыши камню или обломку черепицы, подробностей рассмотреть не удалось, да и не до них мне было.

   — Простите, — протянула я руку, чтоб помочь молодому человеку подняться, — абсолютно простонародная хитрость.

   — Но она сработала, — сорбир, встав, поклонился. — Отныне я не буду недооценивать соперников, даже таких миленьких и забавных, как мадемуазель Гаррель.

   С Лузиньяком мы тоже фехтовали. Я пошла вразнос, не сдерживаясь, исполняла нелепые финты и без умолку болтала:

   — Ах, месье Лузиньяк, как же вам со мною не повезло. Хотелось, наверное, сойтись в спарринге со своим любимым другом? А он не захотел. Странно, почему…

   — Берегите дыхание, мадемуазель Шоколадница.

   Острая, как клинок, обида, полоснула по нервам, в голове зашумело, перед глазами замерцало золотым и алым, я хрипло рассмеялась:

   — Как вам будет угодно, месье мужеложец!

   Святой Партолон! Я не могла такого сказать! Не могла!

   Я пошатнулась, выронила рапиру. Светлые глаза Лузиньяка заслонили солнце и небо, стали солнцем и небом…

   Гаррель ранена… Помогите мадемуазель…. Лекаря…

   И все исчезло.

   — Ох уж эти современные девицы, — раздавался вдалеке старческий надтреснутый голос, — магию им подавай, шпаги, науку. Да не мельтешите вы так, безупречный. У вашей малышки обычный голодный обморок. В штаны она влезть успела, а поесть нормально не удосужилась. Покормите ее, и все, а, лучше, напоите чем-нибудь питательным, бульоном там, или вином.

   — Шоколадом, — предложила я хрипло, не открывая глаз. — Чашечка шоколада поставит меня на ноги.

   Старик хихикнул:

   — Вот, вот… а я о чем…

   Шаркающие шаги отдалились, наступила тишина. Не абсолютная, кто-то громко сопел. Не я. Пожилой месье сказал «безупречный». Святой Партолон, пусть это будет мэтр Девидек, а не Дионис Лузиньяк! Потому что, если это сопит последний, мне лучше умереть сразу.

   Ноздрей коснулся чудесный шоколадный аромат, не такой, как бывает от чашечки напитка, но вполне явный.

   — Откройте рот, — велел мужской голос.

   Я его узнала, поэтому сначала открыла глаза. Чего теперь оттягивать неизбежное? Как будто молитвы простолюдинов могут исполняться. Лузиньяк был бледен и наверняка зол.

   — Простите… — начала я, но именно в этот момент мне в рот засунули какую-то горошину.

   — Жуйте, — велел сорбир, — это зерно какао, из них, представьте, изготавливают ваш вожделенный напиток.

   Даже, если бы это был яд, я бы все равно его не выплюнула. После того, что я сказала Лузиньяку, он вправе желать моей смерти. Но было на удивление вкусно. То есть, почему, на удивление? Избавленный от подсластителей и ароматических добавок вкус чистого шоколада. Великолепно!

   Сорбир скормил мне еще несколько зерен и, придержав затылок, напоил водой.

   Хорошо!

   Я лежала на кушетке в небольшой светлой комнатке, абсолютно мне незнакомой, Лузиньяк сидел подле на стуле. Поставив бокал на пол, шевалье серьезно сказал:

   — Итак, мадемуазель Гаррель, я требую от вас объяснений.

   — Простите…

   — Не извинений! Почему вы назвали меня мужеложцем?

   — Потому… — глубоко вздохнув, я выпалила, уже не задумываясь о последствиях. — Мне абсолютно безразлично, месье, на какой именно пол направлены ваши стремления. Да! Но слухи такие есть, и даже до меня они доходили.

   — Но это же нелепица!

   — Неужели? Сорбир Лузиньяк никогда не волочился за дамами, потому что он влюблен в Шанвера.

   — Это вы сами сочинили? — криво улыбнулся Дионис, было видно, что он сдерживает ярость. — Хотите меня раскачать? Зачем?

   — О, вы слишком высоко оценили мои способности, месье. Вряд ли даже я могла бы распустить сплетню заранее. Поинтересуйтесь на досуге, что появилось в Заотаре раньше: я или ваш ярлык мужелюба.

ГЛАВА 8. Маятник качнулся

Когда Лузиньяк ушел, а это произошло почти сразу после моего любезного предложения провести расследование самостоятельно, я еще немножко полежала на кушетке.

   Итак, дело сделано, камешек сорвался со скалы. Он может просто упасть, а может вызвать сход лавины. Посмотрим. К кому Дионис отправится с расспросами? Если к Мадлен, моя карта бита. Коварная филидка рыжего заморочит. Но он-то не дурак? Иначе не шагнул бы на белую ступень. Вопросы он адресует кому-нибудь постороннему, незаинтересованному лицу. И выяснит правду. Что потом? Тут Лузиньяк придет ко мне… Да, да, он именно так и сделает. Захочет объясниться, может, доказать. Ох, Кати, подозреваю, что доказательная манера шевалье тебе не понравится. Если Дионис хоть в четверть такой же развратник, как его друг Брюссо… Тогда до тебя дошли бы слухи, бестолковая ты паникерша! Отложи бессмысленные размышления, расслабься, сейчас самое время — затаиться и ждать.

   В комнатку заглянули Лазар с Мартеном, мои товарищи по квадре «вода».

   — Ты жива, Гаррель?

   — В порядке?

   — Более чем, месье, — улыбнувшись я поднялась с кушетки. — У меня, вообразите, случился голодный обморок! Кстати, вы не знаете, где в академии можно приобрести зерна какао? Да, те самые, из которых готовят шоколад.

   Меня беззлобно обозвали Шоколадницей, попеняли за тревогу, которую я заставила испытать друзей, и сообщили, что бобы (бобы, а не зерна!) какао можно купить в заведении «Лакомства» на галерее Перидота или стащить на кухне, если жизнь мне не дорога.

   Я, в свою очередь, пристыдила коллег мыслями о краже, благородного человека недостойной.

   Болтая и подначивая друг друга, мы отправились в дортуары. Тренировка отряда «стихийники» уже закончилась, до завтрака нам всем требовалось принять душ и переодеться.

   — Под конец Девидек заставил пару безупречных сражаться против нас всех, — восторженно рассказывал Жан. — Вообрази, сорбиры держали оборону Дождевых врат, прочим поставили задачу пройти под аркой. И, знаешь, кому это удалось?

   Широкое лицо приятеля излучало такую гордость, что вопрос я сочла риторическим.

   — Мы были последними, — объяснил Пьер, — к тому же, за нас играл Девидек. «Огонь» и «ветер» пытались идти напролом, разделились на пары, и нападали на Хайка и Фрессине с двух сторон одновременно. Но мэтр велел нам…

   Жан перебил товарища:

   — Мы совершили обманный маневр, устроили форменную свалку и, когда отведенное на сражение время почти вышло, перебросили Лазара поверх сорбирских голов во врата!

   Лазар поморщился:

   — Не скажу, что роль воланчика пришлась мне по душе.

   — Кто, кроме тебя, дружище, — хохотнул Мартен, — я — слишком тяжелый, Девидек — учитель, а Брюссо… Разве ему можно доверять? Не грусти, в следующий раз воланом будет Гаррель.

   Я тоже рассмеялась:

   — Какой еще «следующий раз»? Хитрости срабатывают лишь однажды, нам придется выдумать что-нибудь новенькое.

   Жан кивнул:

   — Самое главное, чему я научился сегодня, в сражениях с магами без хитростей никак не обойтись.

   Этой сентенцией я сама овладела довольно давно. Нам, простолюдинам, не обойтись. И не только в сражениях, но и в жизни.

   Поэтому я перевела разговор на другую тему.

   — Лазар, а как происходит назначение старост?

   Парень удивился:

   — Хочешь получить эту должность?

   Оглянувшись по сторонам, я понизила голос:

   — Скорее, хочу кое-кого ее лишить. Дю Ром совершенно не видит берегов. Почему бы не назначить старостой девочек-филидов Деманже?

   — Старост назначает секретарь, мэтр Картан, после одобрения у ректора, — ответил Пьер негромко. — Если мы хотим сменить старосту… Нет, Кати, это сложная процедура. Нужно подать прошение в канцелярию за подписями не менее сотен студентов. Кто их поставит?

   Мартен фыркнул:

   — Подписи, прошения! Расслабьтесь, заговорщики. Спорим, дю Ром потеряет свою должность без ваших усилий и довольно скоро?

   — Ты что-то слышал? — воскликнула я.

   — Тише… Включи голову, Гаррель, академия переводится на военное положение. Неужели начальство оставит у власти эту курицу? «Л» — логика!

   Другое «Л» — Лазар задумчиво теребил мочку уха:

   — Здоровяк, пожалуй, прав… Обсуждение претендентов будет проходить на совете старост, нам нужно будет всего лишь внести имя Делфин в список, то есть, она сама должна…

   — Этим займетесь вы, — решила я, — оба. Посоветуйте Деманже, она вашему мнению доверяет.

   Меня обозвали интриганкой, серым канцлером и, для комплекта, Шоколадницей, но поговорить с подругой пообещали. Вуа-ля!

   Вот так вот, камешек за камешком я стала разрушать