Инстинкт выживания. Юлия Амусина

Оглавление

• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА 25
• ГЛАВА 26
• ГЛАВА 27
• ГЛАВА 28
• ГЛАВА 29
• ГЛАВА 30
• ГЛАВА 31
• ГЛАВА 32
• ЭПИЛОГ

ИНСТИНКТ ВЫЖИВАНИЯ

   Аннотация:

   После всего, что мне довелось пережить в прошлом, я думала, что не способна на любовь. Но ужасающий случай, толкнувший меня навстречу таинственному мужчине с сомнительной репутацией, неожиданно становится началом нашей общей истории. Это могло быть красиво и романтично, если бы не было так остро и так больно. Вдвоем с ним мы оказываемся в сердцевине адского пекла людских пороков, обманов и низменных страстей. В нашей жизни больше нет никаких правил. И чем дальше, тем сильнее я понимаю, что каждый новый день для нас может оказаться последним…

   Слоган: Не пытайся следовать правилам,

   когда каждый новый день может оказаться последним…

ГЛАВА 1

Ева

   И все вокруг нас резко меняется. Не по-осеннему теплый и солнечный день за мгновение утрачивает свое очарование, теперь этот уютный парк кажется мне серым и неприступно-холодным, а среди деревьев мерещится необъяснимая опасность. Растерянно смотрю себе под ноги на то, что осталось от моего телефона, не замечая, как по щекам сами собой текут слезы.

   Демид все еще рядом со мной… Я чувствую его присутствие, но смотрю на него, только когда он обхватывает ладонью мое лицо, вынуждая поднять взгляд, стирает пальцем слезы с моих щек и задает всего один вопрос:

   – Ева, что это значит?

   – Прости, – все, что я могу пролепетать в ответ, жалкая и потерянная в собственных ощущениях, давно забытых, но оживших прямо сейчас, стоило мне только услышать из динамика ее голос.

   – За что мне тебя прощать?

   – За то, что я такая идиотка… – отвожу мокрые глаза, избегая его настойчивого взгляда, и, опустившись на корточках, неловкими движениями принимаюсь собирать с земли разбитые части телефона.

   – Брось, – Дэм перехватывает мою руку, – его уже не починить.

   – Я соберу…

   – Ева.

   – Все в порядке, я… Не обращай внимания.

   – На твои вопли? На то, что ты теперь сидишь передо мной и без всяких причин обливаешься слезами? На что конкретно мне не обращать внимания?

   – Дэм, я не могу, я… – цепляюсь за его локоть, в другой ладони тесно сжимая части расколотого мобильного. – Не спрашивай меня ни о чем. Пожалуйста, не спрашивай…

   Он поднимает меня, ни на секунду не отпуская колким испытующим взглядом глаза в глаза. Осторожно отводит назад волосы, упавшие мне на лицо, оглаживает пальцами мокрую скулу, затем берет меня за руку и ведет к выходу из парка. Молча, больше не пытаясь что-либо у меня выведать, как я и просила. Таращусь в его широкую спину, едва переставляя ноги следом за ним, понемногу начиная приходить в себя.

   Неожиданный звонок матери… как будто звонок с того света, такой же жуткий и противоестественный теперь, когда со дня нашей последней встречи прошло несколько лет, значительно притупивших ярость воспоминаний. Однажды рискнув перечеркнуть все то, что было моей жизнью, отказавшись от своего имени и связанной с ним истории, я стала совершенно другим человеком. Со временем более-менее перестала терзаться из-за того, кто я такая. Мне казалось, все в прошлом, Евангелины больше нет, и никогда не будет, а значит, эта женщина не имеет надо мной никакой власти, но всего лишь звук ее голоса, чуть искаженного динамиком, но по-прежнему слишком узнаваемого, и внутри меня вновь творится полный раздрай, грудная клетка вскрыта, и соль разъедает едва зарубцевавшиеся раны. Там все печет огнем, я даже чувствую этот мерзкий запах жженого мяса...

   Спустя несколько лет она снова нашла меня. И как бы я ни пыталась сбежать от нее, отринуть наше близкое родство и убедить себя в том, что я больше не имею к ней ни малейшего отношения, в глубине души я сознаю, что это невозможно. Каждый гребаный день я вижу ее в зеркале, смотрю в ее глаза и вспоминаю о том, что она всегда будет со мной. Частью меня. Она моя мать, а я ее родная дочь. В моих венах течет ее токсичная ядовитая кровь, и от этого никуда не деться. Как бы я ни хотела провести между нами жирную черту, отгородиться от нее, это невозможно – я навсегда связана с этой женщиной.

   «Я скоро приеду, Евангелина…»

   Из парка Дэм заводит меня в первое попавшееся кафе, и там, выпив чашку крепкого кофе, я окончательно прихожу в норму, даже улыбаюсь, хотя мне совсем не весело – мне больно, чертовски больно, мысли о матери затмевают все прочие, и чем больше я о ней думаю, тем сильнее становится эта боль. Она разрастается во мне, распирает изнутри, тисками сжимает мне сердце, которое после проклятого звонка и не стучит толком. Так, барахтается, чтобы не остановиться совсем…

   Хватаю руку Демида и стискиваю в своих ладонях, тщетно пытаясь погасить эфемерную боль, отвлечься, вернуть себе утерянное ощущение защищенности, тепла и безопасности, которое испытывала только с ним рядом, но сейчас и это не срабатывает. Не помогает. Мама… она слишком влияет на мою жизнь даже теперь, когда я сделала все, чтобы эта женщина не могла в нее вмешиваться и диктовать свои поганые условия. Но все тщетно. Один звонок… всего один гребаный звонок, которого не должно было быть, и моя мать снова грубо и беспардонно врывается в мое хрупкое настоящее.

   Пока я тщетно борюсь с собой, Дэм молчит, только рассматривает меня, позволяя мне цепляться за его руку, как за спасательный круг, но я знаю, что его терпение закончится, как только мы окажемся один на один, без свидетелей. Так и происходит.

   – Что она тебе сделала? – спрашивает Демид, когда мы возвращаемся в его квартиру, и я с ногами забираюсь в одно из кресел у окна. – Твоя мать. Почему ты так на нее зла?

   Хороший вопрос, правда. Вопрос, на который не существует ответа.

   – Потому что она плохая мать.

   – И в чем это выражается?

   – Во всем… – качаю головой. – Абсолютно во всем, что она делает.

   – Расскажи.

   – Дём, мне, правда, нечего рассказывать. Просто она действительно плохая мать… Ужасная. Самая худшая в мире. И нет, я не преувеличиваю. Ей всегда было наплевать на все и на всех, кроме ее обожаемой работы.

   Даже на подрастающую дочь.

   Порой мама вообще ничего вокруг не замечала, абстрагируясь от реальности и с головой окунаясь в свое драгоценное искусство. Она называла это именно так. С неугасающим запалом возилась со своими камерами, относясь к ним с куда большей нежностью и внимательностью, чем к собственной дочери, которую с самого детства воспринимала не иначе как «долгоиграющим проектом» на будущее. В силу своей неопытности и наивности я далеко не сразу поняла, что это значит на самом деле. Слишком долго принимала ее игру за чистую монету, считала, что все, что она делает, в порядке вещей, так и должно быть, и мамино фанатичное желание запечатлеть каждую секунду моей жизни порой даже доставляло мне удовольствие. Я охотно позировала перед камерой, в точности выполняя любые ее указания, улыбаясь, если она требовала состроить радостное лицо, или, наоборот, хмурясь, когда она просила изобразить какие-либо негативные эмоции. Притворно дула губы, если ей требовалось от меня именно это. Черт побери, я так старалась… так сильно боялась разочаровать ее даже в самой малости. Мне нравилось видеть улыбку на ее лице, когда она просматривала отснятый материал – у меня изнутри тогда разливалось приятное тепло, и я чувствовала себя по-настоящему счастливой. Если мама была довольна, то не скупилась на похвалу, а в то время большего мне было и не нужно. Желанное одобрение из уст матери, единственного самого близкого моего человека. Я была так сильно к ней привязана, обожала ее, боготворила и стремилась сделать все возможное и невозможное, чтобы ей угодить. Бросала любые занятия, даже если была слишком увлечена игрой, если она звала меня к себе и говорила, что хочет немного поснимать. Даже уставшая или сонная я никогда не отказывалась ей позировать. И когда мама однажды сообщила, что мне необходимо покрасить волосы, я ни секунды не сомневалась в том, что так и нужно сделать. А как иначе, ведь моя мама знает обо всем лучше всех, ей надо доверять… И я доверяла. Маленькая блаженная дурочка.

   Слишком долго и беззаветно я ей верила…

   – Ты у меня красавица, – частенько повторяла мама, любовно расчесывая мои длинные осветленные волосы, заплетая их в пышные косы или делая из них странные прически, очень похожие на те, что я видела в модных журналах. – Посмотри… видишь, какая ты красивая с этими лентами? Ты принесешь мне большой успех, Евангелина. Несомненно… Девочка моя, в тебе сокрыто наше светлое будущее…

   И я кивала ей в такт, соглашаясь с любым ее словом, не понимая, что она имеет в виду, но радуясь тому, что мама в отличном настроении и очень мною довольна. Я хотела, чтобы она мною гордилась.

   – Крошка, сегодня я хочу добавить больше красок и акцентов. У нас будет не совсем обычная фотосессия. Познакомься, это Валдис. Он составит нам компанию в кадре. Ты же не против?

   Я не была уверена, что не против. Всего один взгляд на взрослого мужчину, которого мама представила Валдисом, и я в обескураживающей растерянности переступила назад, чувствуя, как откуда-то изнутри поднимается непонятный мне страх, ничем не обоснованный, но ощутимый. Мужчина был невысокий и крупный, с жидкими темными волосами и какими-то непонятными залысинами, что могло показаться забавным, если бы не его взгляд, злобный, колкий и очень неприятный.

   Он мне сразу не понравился. То, как он смотрел на меня, стоя за спиной моей матери, пока она вдохновленно рассказывала об идее нашей общей фотосессии. Мне захотелось немедленно выбежать отсюда и спрятаться у себя в комнате, чтобы не видеть его, и чтобы он больше не смотрел на меня. От него оторопь брала, но мама его почему-то совсем не боялась. Она улыбалась, и я, глядя на нее с надеждой, тоже нерешительно улыбнулась, против желания прививая себе мысль о том, что нет причин для страха, ведь плохого человека мама бы к нам не привела.

   Нет, конечно, нет.

   И, преодолевая отторжение, я кивнула…

***

   – Что за работа у твоей матери? – спрашивает Дэм, вырывая меня из плена воспоминаний.

   Он со мной, держит меня за руку, и, клянусь, сейчас это единственное, что помогает мне не скатиться в удушающую панику после слов матери о ее скором приезде. Но Демид ждет моих объяснений. Нечего и мечтать о том, что он спустит на тормозах нелегкую тему о моей семье, тем более теперь, когда я, совершенно потеряв себя там, в парке, вопила в динамик всякие несуразицы, а он стоял рядом и слышал весь этот бред, но хуже того, он видел… Видел меня в таком разрушенном состоянии, наблюдал за тем, как перекосилось от гнева мое лицо, а по щекам сами собой текли злые слезы, пока я кричала матери о том, что она мне не нужна.

   Наверное, он подумал, что я спятила.

   – Она фотограф.

   – Это профессия? – приподнимает бровь, и я усмехаюсь невесело, подумав, что для Демида таких профессий не существует.

   – Ты удивишься, но да… Профессия, и достаточно прибыльная. За всю свою жизнь моя мать больше никогда ничем не занималась, кроме фотографии. Ее работы всегда востребованы и нравятся людям. Она часто устраивает персональные выставки… – замявшись, я поправляюсь, – по крайней мере, устраивала раньше. Я давно не следила за ее деятельностью. Но не думаю, что сейчас это изменилось.

   – Ладно, твоя мать крутой фотограф, а ты…

   – Я – ее основной и самый выгодный долгоиграющий проект, – доканчиваю нехотя и вижу, как вспыхивает что-то мрачное в его взгляде.

***

   Она придумала и воплотила в жизнь свой собственный авторский проект. Самобытный и очень провокационный. На грани допустимого… но я этого очень долго не понимала, как и не подозревала, что представляю собой фундаментальную основу ее масштабной задумки.

   Кивала, чтобы ее не расстраивать, но не знала толком, понимаю ли я? После слов мамы я честно пыталась взглянуть на Валдиса по-другому и увидеть его таким, каким видит она, но у меня ничего не выходило. При всем старании я видела только некрасивого мужчину с пугающим взглядом, и каждый раз, когда он составлял мне компанию в кадре, я ощущала дрожь по всему телу от его близости. Я стояла с ним рядом и улыбалась, усиленно изображая то, что говорит мама. Но мне было страшно…

***

   – Она фотографировала тебя?

   – Да… С самого детства. Наверное, даже с пеленок, – выдавливаю из себя ухмылку, вспоминая семейный альбом, забитый всевозможными снимками. – Она постоянно меня фотографировала. Бродила за мной с камерой, выбирая момент для лучшего ракурса, и так, чтобы получилось естественно. Ей нравилось, когда я была в кадре. По ее словам, со мной можно было отснять кучу материала и без труда превратить его в шедевральные работы, – качаю головой, сжимая пальцами ладони Демида, но избегая смотреть ему в глаза, потому что знаю: он ловит каждое мое слово, считывает по ним реакцию, и если я посмотрю на него, то не смогу выдержать до конца этого разговора. А он намерен идти до финиша, здесь и сейчас выяснить, что происходит, вытянуть из меня все, что я хранила внутри себя многие годы, даже в мыслях страшась коснуться запретной темы о моей прошлой жизни. И мне придется ему рассказать.

   Словно разгадав мои мысли, Дэм тянет меня к себе за руки, неотрывно глядя в мои глаза, и говорит негромко:

   – Расскажи… Расскажи мне все.

   – Она уже была известна, как первоклассный фотограф, но жаждала большего признания, больших гонораров и максимально частых упоминаний своего имени везде, где только можно. Тщеславие… самый любимый грех дьявола, – усмехаюсь невесело. – Моя мать его не лишена. Она соткана из тщеславия целиком и полностью. Однажды в ее студии появился мужчина, его звали Валдис. Мама хотела снимать нас вместе…

   – Что? – не выдерживает Дэм, стиснув мои руки сильнее, так, что я дергаюсь, и он резко разжимает пальцы.

   – Это была провокация. Она хотела эпатировать зрителя, вывести на эмоции едким привкусом чего-то запретного, поразить чужое воображение тем, что еще никто и никогда до нее не делал; по крайней мере, в том виде, какой выбрала она… И тогда в ее голове родилась идея этого извращенного проекта. Симпатичная девочка, само воплощение чистоты и невинности, и взрослый мужчина… не самой приятной наружности.

   – Я не понял, – хмурится Демид. – Что это были за снимки?

   – Она снимала нас с ним вместе, но… так, чтобы удержаться на той самой тонкой грани, преступив которую, она могла заиметь очень серьезные проблемы с законом. И в то же время с первого взгляда вызвать грязные ассоциации, которые, впрочем, не находили подтверждения, но делали свое дело – от снимков долго нельзя было отвести глаз. Ее работы повергали в спонтанный шок и последующие за этим раздумья о том, что за смысл фотограф пытался вложить в свои снимки. Люди смотрели на ее работы и не понимали… догадывались, но отказывались такое принимать. Их поражала настолько возмутительная идея, цеплял скрытый подтекст. Зрители испытывали здоровое любопытство и гнев. Ярость и сильнейшее отвращение. Но смотрели… смотрели на ее работы, а мама наслаждалась их вниманием к своему творчеству. Ей это льстило.

   – Ева, – он запускает ладонь в мои волосы, приближая свое лицо к моему, все так же глядя в мои глаза своими, совсем темными от тех эмоций, что вызывают у него мои слова. – Что. Это. Были. За снимки?

   – Это… – я начинаю запинаться, – просто фот-тографии, но… со ск-крытым подтекстом…

   – Ты меня с ума сведешь, – Демид поджимает губы. – Твоя чокнутая мамаша фотографировала свою маленькую дочь рядом с какими-то взрослыми мудаками, чтобы потом всякие извращенцы искали в ее дерьмовых снимках какой-то там смысл? Так, что ли?

   – Да! Нет… Вернее, все не так просто, но в целом…

   – Как долго это продолжалось?

   – Долго. Она пользовалась мною, потому что до меня в некоторых случаях слишком долго доходит…

***

   При всех недостатках у мамы имелось одно неоспоримое правило – мужчина, составляющий мне компанию в кадре, не может ко мне прикасаться. Ни в коем случае. Даже мимолетно. А вот я могла, мне вообще было разрешено все, что угодно. Подойти к ее модели, положить руку на плечо, взять под локоть, даже забраться на колени – любое действие, о котором говорила мне мама, стоя у своей камеры и воплощая одной ей известные фантазии при помощи послушных ей постановочных кукол. Но вот меня касаться было строго запрещено.

   Однажды Валдис нарушил это правило.

   Мама взбесилась. Я никогда раньше не видела ее в таком яростном гневе, как в тот день, когда этот урод потянул ко мне свои руки. Она немедленно выставила Валдиса из студии, осыпая ругательствами, не желая слышать никаких оправданий, извинений и заверений в том, что больше такого не повторится. Нет, она не давала ему и слова сказать, хотя он все равно пытался бормотать что-то в этом духе. Я же испуганно жалась к бархатной спинке кресла, очень желая, чтобы этот кошмар поскорее закончился, Валдис ушел, и мама перестала так страшно и громко кричать. И все-таки где-то в глубине души мне было радостно сознавать, что на этом наши встречи с Валдисом наверняка прекратятся, и мне больше не придется старательно улыбаться в камеру, пока этот некрасивый пугающий мужчина стоит со мной рядом… смотрит на меня. Я надеялась, что впредь никогда его не увижу.

   Но моим ожиданиям не суждено было сбыться.

***

   – Он был безумен, – говорю теперь, с безопасного расстояния в долгие годы вглядываясь в свое пугающее прошлое. – Надумал себе что-то, чего на самом деле не было, да и быть не могло. Я улыбалась, когда мама просила меня изобразить радость или счастье, а ему казалось, что это из-за него… Он ловил в моем поведении какие-то непонятные знаки и сам же по-своему их растолковывал, совсем не беря в расчет то, что имеет дело, по сути, с ребенком. А мы ничего не замечали… Я была рада, когда после того случая мама выгнала его из своей студии, но Валдис… расценил это, как своеобразный вызов, как побуждение к действию. В один день он подошел ко мне на улице, схватил за руку и попробовал увести за собой.

   Вздрагиваю непроизвольно, и Демид начинает гладить мои плечи.

   – Я очень испугалась, стала вырываться и кричать, звать на помощь, но он успел дотащить меня до машины, затолкал внутрь и увез в дом своих родителей. Там никого не было, только мы с ним. Он запер меня в одной из комнат, где было совсем мало мебели и не было окон. Я оказалась в темноте. Меня все это очень испугало, я не понимала, что происходит, громко плакала и просила его отпустить меня. А он не слушал, стоял за запертой дверью и почти непрерывно что-то говорил, знаешь, всякий бред вроде того, что я принадлежу ему, поэтому теперь мы будем жить вместе в этом доме…

   – Ублюдок, – цедит Дэм сквозь зубы.

   – Потом он вошел в комнату и запер ее изнутри… Я провела с ним несколько часов, но они показались мне целой вечностью. Нет, он не трогал меня, – добавляю поспешно, видя, как искажается гримасой лицо Демида. – Все это время он только говорил… Пугал меня своими безумными словами без всякого смысла, особенно когда вдруг вскакивал и начинал ходить вокруг меня, очень страшно таращить глаза, хватать за руки и требовать, чтобы я отвечала ему, но не бил и… не пробовал сделать что-то еще. А может быть, просто не успел. Его сумели остановить. К счастью, мама быстро сориентировалась и поняла, где меня искать, так что эта история закончилась относительно хорошо. Ну, если не брать во внимание, что меня еще очень долго таскали по детским психологам, потому что я не могла справиться с шоком самостоятельно… Из дома меня тогда вывели полицейские.

   – Решила? – мрачно переспрашивает Дэм.

   – Я же говорю, она постоянно перестраховывалась и балансировала строго на грани допустимого, чтобы иметь возможность оправдаться и откатить все назад. Думаю, слова Валдиса о проведении фотосессий со мной должны были проверить, но даже если маме пришлось показать отснятые снимки, вряд ли к ним можно было подкопаться с точки зрения закона. В общем, неприятностей у нее не возникло. Но происшествие с Валдисом ударило по моей психике. Он слишком сильно меня напугал, слишком…

   – Ты из-за этого больше не общаешься с матерью?

   – В том числе. Это был первый серьезный удар, но потом последовали другие… тоже так или иначе связанные с мамой и ее деятельностью. Она… она же совершенно не думала обо мне, как о своей дочери. Только и исключительно как о требующем вложений проекте. И любила меня не как своего ребенка, а как… некий универсальный манекен, на котором можно изобразить любой нужный ей образ, чтобы потом выгодно продать публике. Я не сразу начала это понимать. Но когда поняла, когда наконец-то сбросила розовые очки и смогла увидеть ее истинное к себе отношение, то… возненавидела ее за все, что она делала со мной. С каждым днем с ней рядом это чувство становилось все сильнее, горше, оно разрасталось с каждым щелчком ее гребаной камеры, и однажды я больше не смогла его выносить. Я сбежала. Нашла парня, который помог с документами. Это оказалось проще, чем я думала. Уехала далеко от дома… и начала новую жизнь. А вот дальше стало сложнее, приходилось выживать, постоянно искать способы не только оставаться на плаву, но и двигаться вперед... Но я как-то справлялась, пока не попала в подвал к Вревским и не встретила там тебя.

   – Сегодня она впервые тебе позвонила?

   – Да. Впервые за несколько лет. И я понятия не имею, как ей удалось выяснить этот номер. Не знаю. У нее куча способов… Мама всегда добивалась желаемого, и если теперь она хочет вернуть меня обратно, то пойдет на многое, можно не сомневаться.

   – Впервые слышу такую дикую историю, – задумчиво говорит Дэм, потирая ладонью скулу.

   – Да уж, такое сложно представить.

   – Невозможно, – качает головой. – А остальные твои родственники? Как они относились ко всему этому дерьму?

   – Никак, – усмехаюсь. – У меня всегда была только мама. Отца я не знала, как и родственников с его стороны. В моей жизни их попросту не было. А мама рано потеряла родителей, они умерли еще до моего рождения. Мы с ней были только вдвоем.

   Я не упоминаю о краткосрочном мамином замужестве, потому что очень плохо помню своего отчима. Он погиб в автокатастрофе, после него в жизни матери были другие мужчины, но она никого из них не приводила в наш дом. Не вижу смысла сейчас об этом говорить, Демиду и без того есть, о чем задуматься.

   – Дэм, – подаюсь к нему, быстро обхватывая его заросшие скулы обеими ладонями, и шепчу торопливо. – Прости меня. Прости… За сегодняшнюю истерику в парке. Я все испортила. Мое прошлое больше не имеет значения, и я не должна была тебя в это впутывать, но…

   – Я впутаюсь сам, – перебивает, накрывая мои ладони своими, – все, что связано с тобой, касается и меня тоже. Я должен был это узнать.

   – Моя мать способна приехать сюда… Она вообще на что угодно способна, у нее нет никаких тормозов.

   – Пусть приезжает.

   – Ты не знаешь ее…

   – Я знаю тебя, – он перетягивает меня к себе на колени, и я обнимаю его за шею, чувствуя, как его теплое дыхание щекочет мою кожу. – Мне этого достаточно, Ева. Тебя достаточно. Твоя чокнутая мать меня не интересует.

ГЛАВА 2

Дэм

   Это не совсем так. Интересует. Сумасшедшая сука меня очень даже интересует; я пытаюсь зарисовать для себя портрет женщины, о которой рассказывает Ева, представить ее мать, но у меня в голове не укладывается, как вообще можно относиться так к своему ребенку. Рассматривать, как проект, снимать в недопустимых фотосессиях с какими-то посторонними мудаками и в упор не видеть, что из этого может получиться.

   Нормальный здравомыслящий мужик не согласился бы на такое дерьмо, я уверен. Когда Ева дрожащим голосом говорила мне об этом психе… Валдисе, у меня холод струился по спине, я едва мог сохранять спокойствие, чтобы дослушать ее до конца. Я был уверен, что ее рассказ – лишь самая верхушка проклятого айсберга, и мне хотелось вскочить с места, разбить что-нибудь, схватить ее за хрупкие плечи и трясти, требуя, чтобы она не скрывала ничего и выложила мне все, абсолютно все, что с ней происходило в то время. По глазам читал невысказанную боль, которая терзала ее изнутри долгие годы, ломая, и не хотел, чтобы это продолжалось, но для этого Ева должна была говорить. Не останавливаясь, не подбирая слов, чтобы смягчить суровую реальность. Говорить долго, безостановочно, столько, сколько смогла бы. Мне нужно было точно знать, насколько моя девочка травмирована экспериментами своей двинутой матери, я чувствовал ее страх и сходил с ума от мысли, что какой-то из тех озаботов мог сотворить с ней что-то плохое.

   Вспоминал наш разговор в кафе после того, как она проникла в офис своего бывшего, чтобы стереть свои фотографии из его ноутбука, и понимал… лишь теперь понимал, насколько важно ей было уничтожить те снимки. Давняя травма не позволяла ей спокойно жить без оглядки на прошлое. Ева постепенно раскрывалась для меня, преодолевая ворох сомнений, которые заметно терзали ее изнутри, доверяя мне свои переживания, и за это я был ей благодарен. Она все еще была не в себе, когда потянулась ко мне, прижимаясь губами к моим губам в поцелуе. Такая нежная, уязвимая. Сжала колени вокруг моих бедер, и я обнял ее еще теснее, сплетаясь с ней языками и чувствуя, что готов за нее на любые безумства. Никто больше ее не обидит и не причинит ей боль. Я никому не позволю.

   – Дём… – приглушенно шепчет в мои губы, взбивая мне волосы на затылке.

   Пытался быть терпеливым… но меня коротит, пробивает разрядом тока, когда я слышу, как тянет мое имя, когда называет именно так… редко, но каждый раз пробирая до глубины души. Подбираясь слишком близко. Меня уже давным-давно никто, кроме Донны, так не зовет, но Донна может обращаться ко мне как угодно, нет разницы. А с Евой все совсем по-другому. Когда она называет меня так, с характерным придыханием, я чувствую ее где-то у себя под ребрами, она вскрывает мне плоть и пробирается к самому сердцу. Больно, чертовски больно и непривычно, но мне охренеть, как нравится.

   – Люблю тебя, – на вдохе одними губами, когда я подхватываю ее на руки и заношу в комнату, вместе с ней падая на широкую постель так, что она оказывается сверху, тотчас вцепляясь в меня ногами и руками, кусая в исступлении мои губы, бормоча в перерывах: – Люблю, безумно люблю…

   – Покажи… как любишь.

   Срываю с нее одежду, впиваясь поцелуями в тонкую шею, вдыхая ее запах, от которого меня ведет все сильнее, и слыша ее тихий стон, исполненный сладостным обещанием:

   – Я покажу…

   Она вырывается, резко сбрасывая с себя мои руки и толкая меня в грудь, опрокидывая спиной на покрывало. Небрежным движением убирает назад длинные золотистые волосы, пальчиками скользит по моему прессу до края джинсов и замирает на этом, чееерт… Смотрю на нее, перевожу взгляд на ее обнаженную грудь напротив своего лица, видя, как заостряются маленькие соски и едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на нее немедленно, положив конец всем ее забавам. Адская похоть взрывает мне кровь. Хочу подмять под себя и терзать до изнеможения, чтоб стонала в голос, захлебывалась моим именем, и сходить с ума самому, чувствовать отклик ее тела, то, как извивается подо мной в недостатке кислорода, а я заставляю ее дышать моим… Одной последней дозой воздуха на двоих.

   Ева принимается возиться с ширинкой на моих джинсах, расстегивает молнию, высвобождая изнывающий член. Мучительно нежно пробегается тонкими пальцами по вздыбленной плоти, дразня, играя со мной… и мне кажется, я не выживу с ней, сорвусь, необратимо слечу с катушек раньше, чем сумею насытиться, потому что искушение бьет под дых, а ее мало… Мне катастрофически ее мало.

   Переворачиваю ее, осатанело целую влажные губы, ладонью прижимаю шею и принимаюсь покрывать поцелуями ее лицо, выступающие ключицы, грудь, слыша, как учащается ее дыхание, становится тяжелым и скомканным. Стягиваю трусики по ее стройным ногам. Ловлю ее взгляд, подернутый дымкой, слегка расфокусированный, шальной, и сам от него дурею, приникаю к ней, пальцами касаюсь влажной плоти, размазывая влагу по складкам выше к пульсирующему клитору, затем резко опускаю вниз и проталкиваю внутрь, где уже очень горячо. Стонет, изящно выгибая спину, так заманчиво подставляя моим губам свою грудь, и я тяну в рот острый сосок, прикусывая, а она просит:

   – Возьми…

   – Ты этого хочешь? – поддевая вершинку языком и слыша в ответ протяжное:

   – Дааа…

   Какого черта она со мной вытворяет, эта маленькая чертовка, красивая и соблазнительная, как самый смертельный грех? Дергаю на себя, впиваясь голодными поцелуями в ее нежную кожу, сжимая девчонку в своих руках, и ее бешеная дрожь передается мне в близком контакте. Это непонятное наваждение… Сколько бы ни пробовал, оно не проходит и лишь усиливается, все мои мысли только о том, как окажусь в ней и буду трахать до потери пульса, пока оба не выбьемся из сил настолько, что не сможем вспомнить собственные имена. Развожу в стороны ее ноги, устраиваясь между ними, подвожу член к жаркому входу и врываюсь в нее на всю длину, срывая с губ Евы судорожный выдох, начиная двигаться, а она впивается в меня ногтями, безжалостно раздирая в хлам грубую кожу.

   Ладонью зарываюсь в мягкий водопад ее светлых волос, вынуждая вскинуть лицо и посмотреть мне в глаза, и толкаюсь в нее глубже.

   – Любишь?

   – Люблю… – хватается за меня, ее юркие пальцы беспорядочно трогают мое лицо, касаясь губ, скул, подбородка. – Люблю тебя, обожаю тебя…

   Вбиваюсь в нее быстрее, резче, обвивая руками, до боли в глазах всматриваясь в ее лицо, настолько красивое, что у меня дух захватывает, и контроль ко всем чертям рвется, оставляя лишь бесконечное безумие между нами. Ева стонет громче, вонзая в меня ногти еще сильнее, и я чувствую, что она уже совсем близко. Хочу видеть это. Вобрать в себя каждую эмоцию на этом совершенном лице, не упустив даже малости.

   – Да… Давай, девочка, для меня…

   Всхлипывает, ее тело выгибается, она сжимается вокруг моего члена, с длинным стоном откидываясь назад, и это все, что отделяет меня от мощного финиша, когда накрывает, и я на бешеной скорости срываюсь в эту пропасть следом за ней.

***

   Она заставляла меня терять рассудок, манила и соблазняла даже на расстоянии, потому что если не видел ее, то думал о ней, представлял ее рядом, и это уже начинало походить на манию, опасное помешательство, разрушающее изнутри и грозящее перекинуться в реальность.

   Ева… Евангелина. Тащился от ее имени. Мне было мало ее признаний в любви, я чувствовал непроходящую потребность в ней, острейшую необходимость забрать эту девушку себе, чтобы была моей, только моей. Запер в своей квартире. Каждый ее взгляд ловил, как скудоумный влюбленный болван, поражаясь самому себе, что вообще на такое способен. Она поселилась в моей голове, забила собой все до единой мысли, и мне уже приходилось заставлять себя переключаться, поскольку все это ставило под угрозу мою текущую деятельность.

   Я должен был найти способ попасть на чертов аукцион Крыги, и я уже предпринял кое-какие шаги в этом направлении, когда вдруг позвонил Натан и предложил встретиться, обронив вскользь, что это в моих же интересах.

   Мы пересекаемся в городе, в центре. Я приезжаю чуть раньше, и к назначенному времени как раз выхожу из салона сотовой связи, когда замечаю Найта с сигаретой в руке, стоящего у вдоха в крупный универмаг. Широкий капюшон темной куртки скрывает лицо бывшего друга, но я его сразу узнаю, подхожу ближе, тяну руку. Пожимает, надо же. Хоть и смотрит так, точно жаждет всадить в меня один из своих обожаемых ножей по самую рукоятку. Отходим, чтобы не слишком отсвечивать на людях, я тоже закуриваю, а Найт небрежно кивает на коробку в моих руках:

   – Решил обновить ту х***ю, что у тебя вместо телефона?

   Усмехаюсь невольно сквозь зубы, тоже покосившись на коробку.

   – Не… Та х***я меня пока что устраивает.

   – Ну да, что это я, – сощуривается. – Маслины, что ли, таскаешь?

   – Спятил? Это подарок.

   – Неужели твоей девчонке?

   – Какая разница? – морщусь, сбрасывая пепел. И напоминаю, предлагая ему перейти к главному. – Ты что-то хотел.

   – Ага, хотел. Счастью чужому порадоваться, пока есть возможность, и ты его не про**ал, – ерничает, продолжая смотреть на меня тем же придирчивым взглядом.

   – С чего бы вдруг?

   – Слушай, вот че тебе не хватает, а? Куда тебя вечно тянет? То грязные бои в каких-то подвалах с отморозками, то неуемная жажда рисковать своей башкой просто так. За идею, видимо. Где твои пределы, Дэм? С бабками проблем нет, девочка красивая под боком, которая от тебя тащится – хватай в охапку и надевай кольцо на размер меньше, пока не одумалась, ребенка ей сделай, остепенись, наконец. Жить по-нормальному начни. Или думаешь, удача вечно будет отсвечивать у тебя за плечом?

   Смеюсь, понемногу начиная смекать, что к чему.

   – Ты консультантом по семейной жизни заделался, что ли? Это сколько должны башлять за новых адептов, чтоб ты аж до меня снизошел, а, Найт?

   – Я говорил тебе забыть об аукционе? – суровеет бывший приятель, не обратив внимания на мой тон.

   – Ты много чего говорил.

   – Понимаешь вообще, что все твои планы так или иначе полетят к чертям? Времени слишком мало. Что бы ты ни придумал, тебя все равно раскроют, а затем выпустят кишки.

   – Оптимистично. Думаешь, Крыгу вштыривают чужие кишки?

   – Отступи, Дэм. Сейчас. Пока еще не поздно.

   – У меня выбора другого нет. С тобой или без тебя, но я все равно туда попаду.

   – Б***, – сплевывает гневно, отворачиваясь от меня и качая головой, безрезультатно справляясь с эмоциями. – Е***й придурок. Понятия не имеешь, куда суешься.

   – Тогда помоги мне. С тобой у меня больше шансов сохранить внутренности на месте, – добавляю без особого веселья.

   – Нашел мецената. Один раз я тебе уже помог.

   – Я тебя об этом просил?

   Хмыкает, потерев подбородок тыльной стороной ладони.

   – Не сомневался, что ты скажешь именно так. Я помог вам обоим – тебе и твоей девчонке. Знаешь, как она просила меня вытащить тебя оттуда? Я проникся. Реально поверил, что она так безумно тебя любит. Подумал еще, мол, надо же, нашлась-таки отчаянная сумасбродка, которая связалась с таким, как ты.

   – Ева перенервничала. В твоем вмешательстве не было необходимости.

   – Я так и подумал, когда увидел тебя в крови под прицелом того обмудка.

   – Это все, или еще что хотел?

   Натан долго молчит.

   – Мой сын постоянно говорит о тебе. У него море впечатлений от вашей встречи, прикинь? Рассказывает ребятне, что его батя дружит с настоящим чемпионом, фото ваше всем показывает, радуется, как будто джек-пот сорвал. По-настоящему радуется, Дэм. Для него ты – событие. Не хочу, чтоб ты сдох сейчас, когда Артур так тобой увлечен.

   Со смехом мотаю головой:

   – Будет жаль расстраивать твоего сына, Найт.

   – Так не расстраивай. Живи. Чего ради тебе подыхать?

   – Вот увидишь, я тебя еще переживу.

   – Черт с тобой, – Натан не разделяет моего веселья. – Времени на подготовку у тебя почти нет. В четверг жди звонка, я передам все инструкции. И лучше бы тебе в точности их исполнить.

   – Спасибо, друг, – улыбаюсь, видя, как его передергивает от этого слова.

   – Не друзья мы с тобой, Дэм. И близко не друзья.

ГЛАВА 3

Ева

   Я совершенно теряюсь, в растерянности покручивая в ладонях прямоугольную коробку с айфоном последней модели и понятия не имея, как реагировать на такой внезапный подарок. Никто еще не дарил мне настолько дорогие вещи, причем просто так, без дальнего прицела, вообще без какого-либо повода, только из-за того, что я в глупой истерике расколошматила свой прежний телефон и по собственной дурости осталась без связи. Зачем он это? С какой стати? За… какие заслуги?

   Вспоминаю свои панические вопли в динамик во время звонка матери, наш последующий разговор с Дэмом, мои внезапные откровения… Со смешанными ощущениями откладываю коробку на столик рядом с его выключенным ноутбуком и качаю головой, отказываясь принимать такой подарок, чем здорово его раздражаю.

   – У меня должна быть возможность связаться с тобой в любой момент, – холодно чеканит он в ответ на мой робкий вопрос.

   – Почему именно этот телефон?

   – Тебе не нравится? – приподнимает он бровь.

   – Нравится… – мне почему-то невыразимо сложно подбирать слова. – Но для связи можно было взять что-то попроще.

   Демид мрачнеет.

   – Не хочешь брать эту гребаную штуку? Давай сюда, я его разобью. Этим телефоном все равно никто не будет пользоваться, кроме тебя.

   – Такие вещи не разбивают, Дэм…

   Он смотрит на меня, и в его глазах отчетливо проскальзывает вспыхнувшая злость:

   – Если ты не возьмешь чертов телефон, я прямо сейчас покажу тебе, как это делается.

   Он разобьет; возникшие было сомнения тотчас отступают, стоит мне снова взглянуть на него и перехватить на себе его взгляд, передающий знакомую решимость, перед которой меркнут любые доводы разума. Точно под гипнозом забираю коробку, открываю, достаю тонкий белый айфон и какое-то время просто смотрю на него, даже не включая. Черный экран. Вновь откладываю, а перед мысленным взором возникает Стас, взбесившийся из-за пустяковой царапины на экране его телефона, и я резко вздрагиваю, будто наяву услышав его гневные крики.

   Демид подходит совсем близко, обхватывает ладонью мое лицо и говорит вкрадчиво:

   – Разбей, если хочешь. И закончим с этим.

   – С ума сошел, – шепчу одними губами, неосознанно цепляясь пальцами за его руку и поглаживая теплую кожу. – Я… я просто не ожидала, что ты захочешь сделать мне подарок. И это слишком дорого. Тебе не стоило…

   – Я сам решу, что мне стоило, а что нет, – перебивает, ни на мгновение не отпуская меня взглядом, и мне ничего не остается, кроме как выдавить:

   – Спасибо…

   – За что? За то, что я намерен контролировать каждый твой шаг? – усмехается краями губ, но тут же вновь становится серьезным. – Ты должна брать трубку на каждый мой звонок, слышишь? Я должен иметь возможность связаться с тобой в любую секунду. Всегда знать, где ты находишься и что делаешь. Это важно. Мой номер там уже вбит.

   – Важно? – эхом повторяю за ним следом и тотчас хмурюсь. – Почему? Разве… разве все не закончилось после реванша с Вревскими?

   – Про братьев можешь забыть, – кивает с таким видом, точно сам давным-давно позабыл об этих ублюдках. – Но у меня и без Вревских хватает врагов, я тебе об этом как-то уже рассказывал. И вскоре некоторые из них могут… попробовать меня достать.

   – Демид, – испуганно хватаю его за руку, но он качает головой, улыбается вскользь:

   – Не волнуйся, это рутинные моменты. Ты привыкнешь… – и добавляет задумчиво. – Или же нет.

   Пальцами пробегается по моему лицу, легкими касаниями оглаживая щеку и спускаясь к приоткрывшимся губам.

   – Если нет… Ты ведь все равно не бросишь свои опасные занятия? – спрашиваю, совсем не уверенная, что хочу услышать ответ.

   – Я не могу, Ева. Опасность – единственное, что помогает мне выжить.

***

   Я просыпаюсь, когда за окном еще совсем темно, а цифры на подсвеченном экране айфона складываются в 04:38. Замечательное время… учитывая, что вторая половина огромной кровати пустует, и, судя по прохладной простыне, уже довольно давно. И мне становится неуютно без Дэма. Как вообще раньше я без него засыпала и просыпалась?

   Хочу окликнуть его, но резко передумываю, разобрав какие-то голоса, смутно доносящиеся из соседнего помещения. Сажусь в постели, потирая сонные глаза, затем поднимаюсь и, одернув задравшуюся майку, направляюсь к двери. Демид в гостиной, сидит на диване, чуть склонившись перед включенным ноутбуком. На нем домашняя темно-серая футболка, свидетельствующая о том, что из квартиры он никуда не выходил. Разговаривает с кем-то по видеосвязи. Первым моим порывом было войти в комнату и дать понять, что я уже не сплю, но вспоминаю его слова о неведомых мне врагах и опасности и, помешкав, решаю повременить и немного послушать. Ничего такого в этом нет… Из Дэма ведь и слова лишнего не вытянуть, а я должна хотя бы примерно представлять, во что он ввязывается, потому что рискую ввязаться вместе с ним.

   – Ты там е** дал, что ли? – слышу возмущенный мужской голос из динамика. – Видел вообще это чудище? Или наугад выбирал? Люди Крыги даже в первичный отбор ее не возьмут…

   – Сделай так, чтоб взяли.

   – Я не волшебник и уж точно не пользуюсь фоторедакторами. Но даже если ты отыщешь такого умельца, который сумеет подправить пропитый фейс этой шлюхе, на входе с вас на хрен шкуру сдерут, с обоих. С тебя за свои вытекшие глаза и про**ое время, а с нее…

   – Базар ни о чем, – раздраженно перебивает Дэм. – Работай с тем, что есть.

   – Я смотрю, ты по своему обыкновению вообще не врубаешься, во что лезешь, – только теперь, когда собеседник Дэма в гневе повышает голос, я узнаю Натана и еще больше обращаюсь в слух, подумав, что ночная беседа этих двоих вряд ли носит несущественный для меня характер. – Так я тебе, б***ь, по пальцам сейчас разъясню, придурок. Ты собираешься принимать участие не в трешовой самодеятельности, где могут прокатить такие вольности, отнюдь. Там будут присутствовать серьезные люди, много серьезных людей, с которыми вряд ли кому придет в голову шутки шутить, и подготовка к мероприятию ведется соответствующая, косяков не только не допускают – за них наказывают по всей строгости. Там уровень, Дэм.

   – Да где я тебе, б***ь, мисс мира за полтора дня найду?! – взвивается Демид, понемногу начиная звереть от несговорчивости Натана.

   – Никто не требует мисс мира, но обойдись без шок-контента.

   – Девку приведут в порядок.

   – Очень сомневаюсь, – слышу едкий смешок Натана.

   – Что сомневаешься… Ее отшлифуют, как гребаную королеву, по полной программе. У них слюни потекут. Слышишь? Найт.

   – Не вздумай! Еще раз тебе повторяю – ищи другой вариант.

   – Вот именно… Времени слишком мало. Это невозможно.

   – Соверши невозможное, если хочешь попасть внутрь целым, а не по частям. Все. Мое последнее слово.

   – Найт… – заводит было новый виток спора, но осекается, в этот момент я слышу короткий звук и понимаю, что собеседник, по-видимому, отключился, что подтверждают последовавшие за этим приглушенные ругательства Демида. Какое-то время я еще топчусь на месте, не решаясь подойти к нему и раскрыть свое присутствие, со стороны наблюдая за тем, как он, тихо чертыхаясь себе под нос, рассматривает что-то на экране ноутбука, но любопытство все-таки берет верх, и я захожу в комнату.

   – Ты чего не спишь? – спрашивает Дэм, резко оборачиваясь на звук моих шагов, и я сажусь возле него, успев заметить какие-то фотографии, которые он поспешно скрывает с экрана ноутбука.

   – Я плохо сплю, когда тебя нет рядом.

   – Что ж, идем… хотя не уверен, что помогу тебе уснуть, – подмигивает, устраивая пальцы на моем плече, но я не двигаюсь.

   – Чем ты тут занимаешься? Какие-то фотографии в твоем ноутбуке… Торчишь на сайтах знакомств?

   – Чего? – присвистывает удивленно.

   – Почти пять утра, ты сидишь тут в одиночестве, рассматриваешь фотографии каких-то баб, но резко все прячешь, когда я подхожу ближе…

   – Ревнуешь? – его улыбка становится все шире. – Серьезно, ревнуешь?

   – Больно нужно…

   – Поверить не могу. Смотри, – Дэм щелкает пару раз по сенсорной панели и разворачивает ноутбук ко мне, показывая ту самую папку с фото, которую скрыл от меня минуту назад. Не пытаюсь делать вид, что мне не интересно, потому что интересно, да, даже более чем. Присмотревшись, я понимаю, что на всех снимках изображена одна и та же незнакомая мне женщина с тусклыми, ничего не выражающими глазами какого-то неопределяемого оттенка и с крашеными рыжими волосами – у корней заметно пробивается темный цвет. Впалые скулы, бледные потрескавшиеся губы, какие-то странные пятна под веками…

   – Какого черта, – начинаю было, но Демид не дает мне докончить:

   – Как думаешь, в здравом уме и твердой памяти я способен променять тебя на нее?

   – Откуда мне знать, на что ты способен, – откликаюсь ворчливо, все еще приглядываясь к незнакомой женщине, изображенной на фотографиях. – Вообще-то, она довольно симпатичная, но... наркоманка? – вслух принимаюсь искать объяснение ее помятому внешнему виду. – Алкоголичка?

   – Скорее всего, и то, и другое, – хмурится Дэм, тоже глядя на фотографии, сменяющие друг друга на экране ноутбука. – Дамочка – проститутка. Из тех, кому плевать на все, когда речь заходит о бабках. Бесстрашная и рисковая, начисто лишенная инстинкта самосохранения, именно поэтому я рассчитывал, что она поможет мне в одном деле.

   – Проститутка поможет тебе? В чем же?

   – Не важно.

   – Не важно?! Если у тебя водятся какие-то общие… дела с такими, как она…

   – Ева, она не в моем вкусе, – ухмыляется так пакостно, не сводя с меня глаз, что мне немедленно хочется чем-нибудь в него запустить, чтобы не выглядел таким довольным. – Мне нравятся желтоволосые.

   – Ах, ты… – стихийно порываюсь встать, но он хватает меня за руку и притягивает к себе, так что я снова падаю на диван с ним рядом, совсем близко к нему.

   – Шучу, моя золотоволосая фея, – дурачится, проворно запуская ладонь под мою майку. – Клянусь, это не то, о чем ты думаешь. Мне нужно было найти девушку, которая согласится сыграть роль живого товара и не станет выедать мозг сопутствующими вопросами, эта вполне подходила, пока я не отправил ее фотографии Найту и сполна не огреб критики.

   – Роль живого товара?.. – резко отпихиваю от себя его руку, спешно отстраняясь и поправляя свою одежду. – Дэм, во что ты ввязываешься?

   И он, видя, что со мной так или иначе придется объясниться, вкратце обрисовывает ситуацию, напомнив о той пропавшей девушке, Марьяне Лозинской, и вскользь обронив, что следы ее теряются на некоем… аукционе, где собирается сомнительная компания, большие деньги льются рекой, а лотами выставляют живых людей. И его дружок Натан, тот самый ловкий метатель ножей, с которым мы познакомились при вынужденных обстоятельствах, имеет туда доступ, а следовательно, и отношение… Хлопаю глазами, до глубины души пораженная новыми сведениями, чувствуя, как сковывающий ужас пробирается по моей коже, стоит только представить воочию все то, о чем говорит Дэм. Некий закрытый аукцион для пресыщенных жизнью богатеньких извращенцев и так называемые лоты, выставляемые на торги, живые товары, с которыми новый владелец может делать все, что ему вздумается, потому что заплатил деньги...

   Как такое возможно? Нет, это решительно не укладывается в моей голове. Откуда вообще берутся настолько мерзкие и бескомпромиссные люди, способные на такие запредельные вещи, как брать на себя право распоряжаться чужой жизнью?

   – Я… не думаю, что это хорошая идея – лезть туда, – выдавливаю с сомнением, глядя на Демида. – Скорее всего, Марьяна давно мертва. Не лучше ли остановиться? Что ты рассчитываешь узнать в… этом жутком месте?

   – Я бывал и в более дерьмовых местах, – интересно, по его мнению, это должно меня успокоить?.. – Это часть моей работы, и я в любом случае должен ее выполнить. Даже если девушка мертва. Пока не найдено ее тело и человек, виновный в том, что с ней случилось, моя работа не закончена.

   – Но…

   – Идем спать, – перебивает Демид, давая понять, что не намерен в подробностях обсуждать со мной эту тему. – Благодаря Найту меня ждет насыщенный день. Буду искать птичку, которая его устроит.

   – Сам говоришь, что Натан имеет какое-то отношение ко всему этому кошмару. Почему он просто не может поделиться с тобой сведениями? Он ведь должен знать, что произошло с Марьяной на прошлом аукционе, так?

   – Нет, он… не имеет к этому отношения, – морщится Дэм. – Но косвенно связан с хозяином аукциона, так что через него я смогу туда попасть.

   Захлопнув крышку ноутбука, он поднимается и оборачивается ко мне, но я все еще сижу на прежнем месте, глядя на него снизу вверх и обдумывая спонтанно возникшую мысль, настолько безумную, что у меня от волнения перехватывает горло.

   – Что, если… – откашливаюсь, не зная, как озвучить это вслух, – что, если ты возьмешь меня вместо…

   – НЕТ, – реагирует немедленно, смотрит с такой непередаваемой яростью, что я резко затыкаюсь, так и не договорив до конца. Демид стискивает мою руку чуть выше локтя, поднимая меня на ноги, и теперь мы стоим лицом к лицу. – Ты что придумала? – голос его от переизбытка эмоций становится пугающе вкрадчивым.

   – Я хочу тебе помочь.

   – Нет, девочка, ты добить меня хочешь, по ходу… Ты в своем уме вообще, такое предлагать?!

   – А ты в своем уме – влезать в такое?

   Ничего не отвечает. Какое-то время мы неотрывно смотрим друг другу в глаза, и в его взгляде я вижу клокочущий гнев, ярость и сильное желание сорваться на крик, но Демид молчит. Как и я. Сдерживается… а я не желаю сдаваться так просто. Но все же срезаюсь первой. Не в силах больше выносить молчания между нами, быстро обхватываю его скулы ладонями и шепчу:

   – Дём, послушай меня, я только хочу помочь. Тебе не найти замену той женщине до полудня.

   – Откуда ты…

   – Знаешь ведь, что я права, – прерываю. – Ничего у тебя не выйдет!

   – Все, хватит, – он поджимает губы, упрямо качая головой, не желая даже выслушать то, что я пытаюсь ему предложить. – Это не вариант вообще, черт подери, Ева, ни в коем случае!

   – Почему нет? Ты ведь будешь рядом со мной. Нам нужно только попасть внутрь, а дальше…

   – Молчи! – он вонзает пальцы в мое плечо.

   – Сделаем это вместе, – убеждаю мягко, обеими ладонями поглаживая его шею, сама не понимая толком, почему мне так важно быть рядом с ним даже в самой сердцевине грязного адского пекла жестокости и порока, откуда нам, возможно, не суждено выбраться, но он и слышать ничего не хочет.

   – Я сказал, молчи. Это не обсуждается. Не хватало еще рисковать твоей жизнью, – раздраженно перехватывает мою руку, но я не убираю ладоней от его шеи:

   – Если все сделать осторожно, не придется рисковать.

   – Осторожно? – Демид усмехается краем губ. – Ева, я собираюсь вытянуть информацию из гниды, которая держит этот гребаный притон. Неужели ты думаешь, что можно провернуть такое без шума?

   – Но ведь тебе помогает Натан…

   – Натан, – повторяет с ощутимым пренебрежением, будто я сказала какую-то глупую нелепость. – Не думаю. И на будущее, Ева… с ним лучше оставаться настороже.

   – Но почему? Он ведь твой друг?

   – У таких, как я, не бывает друзей. Однажды Найт пообещал расправиться со мной, как только выпадет удобный случай. Слов на ветер он не бросает и когда-нибудь вполне может перейти от обещаний к действиям. Или попытаться – это уж кому из нас как повезет.

   Его слова сбивают меня с толку, идут вразрез с тем, что я видела собственными глазами и принимала за чистую монету.

   – Тогда почему он помог тебе после реванша?

   – Ему это ничего не стоило.

   – Ну да, конечно… Получается, ты снова идешь на осознанный риск, хоть и знаешь, что тебе по-настоящему не на кого положиться?

   – Ты слишком много волнуешься. Завязывай с этим, ладно? Идем спать, – резко заворачивает он тему и приобнимает меня за плечи, подталкивая в сторону дверного проема, но я дергаюсь, снова разворачиваясь к нему и впиваясь взглядом в его глаза:

   – Пожалуйста, подумай о моих словах. Если ты возьмешь меня с собой, у тебя стопроцентно все получится. Нас пропустят, никто ничего не заподозрит. Когда мы окажемся внутри, станет проще действовать… и ты будешь знать, что поблизости есть по крайней мере один человек, который точно на твоей стороне. Я хочу быть рядом, Дэм, – видя отсутствие реакции, я добавляю громче. – Ты должен взять меня с собой!

   – Ева… хватит. Ты ничем не сможешь помочь мне, если что-то вдруг пойдет не так. Мы с тобой не Бонни и Клайд, и тащить тебя за собой я не буду. Слишком большой риск. Из меня хреновый стратег, я могу ошибиться, недостаточно просчитать ситуацию, чего-то не учесть и… Да тут вообще не о чем говорить! Все!

   Он с ума меня сведет такими заявлениями. Не хочу представлять, что будет, если он действительно где-то просчитается, верить не хочу, что он может ошибиться и навлечь на себя смертельную опасность. После всего, что нам уже довелось пережить… после его слов о любви, самых желанных, возносящих до самых небес, какое-то жалкое время я еще тешила себя мыслями о том, что он мой… но сейчас понимаю: нет. Не мой. И моим никогда не будет. Я не в силах ни на что повлиять – сегодня он здесь, со мной, говорит, что любит меня, а завтра может исчезнуть и больше уже не вернуться, а я снова останусь одна против всех.

   – Если что-то пойдет не так, – завожу шипящим шепотом, чувствуя, как ломается голос, – ты будешь в опасности. Я буду в опасности без тебя. Ты не можешь оставить меня одну.

   Он смотрит в мои глаза с предельным вниманием, запускает ладонь в мои волосы, притягивая меня к себе за затылок, и обещает тихо, почти касаясь губами моих губ:

   – Я не оставлю тебя одну. Обещаю.

   Склоняется чуть ниже и целует меня очень нежно, неторопливо исследуя языком мой рот, и все внутри меня застилает ответной нежностью к нему, самому лучшему, самому потрясающему мужчине в моей жизни. Хватаю его за плечи, прижимаюсь ближе, чувствуя, как совсем рядом бьется его сердце. Не отрываясь друг от друга, мы наугад бредем к спальне, и только теперь, падая спиной на мягкое одеяло, я нахожу очевидное преимущество огромной постели Дэма – можно даже не пытаться упасть мимо нее, все равно не получится. Хочу сказать что-нибудь остроумное по этому поводу, но он тянет меня к себе и запечатывает мои губы новым поцелуем, одновременно сдирая с меня тонкую майку и поглаживая мою грудь, пропуская между пальцев чувствительные соски. Ему не составляет труда снять с меня всю одежду, в считанные секунды я остаюсь почти полностью обнаженной, не считая кружевных трусиков, которые он поддевает пальцем. Дэм отрывается от меня, чтобы окинуть жадным взглядом мое тело, раскрытое для него. Я знаю, что ему нравится на меня смотреть. Тот восхитительный жар, что я ловлю в его зрачках, похожих на расплавленный горький шоколад, опьяняет сильнее самого крепкого алкоголя… Неукротимая жажда, с которой он касается моей кожи опаляющим взглядом, ловкими и сильными пальцами… языком выписывая мокрые дорожки все ниже по моему телу, вынуждая меня застонать в предвкушении большего.

   Демид впечатывает меня спиной в постель, сам нависает сверху, целуя снова, прикусывая за подбородок, губами приникая к моей шее. Его ладонь скользит под мои трусики, накрывая промежность, и я выгибаюсь всем телом, чувствуя, как его пальцы беспрепятственно проникают внутрь меня, скользят по влажным стенкам, цепляя самые чувствительные точки. Не выходит подавить очередной тихий стон, в котором растворяется, как мантра, его имя.

   – Хочу тебя, – выталкиваю из себя бессвязным шипением, цепляясь за него в попытке притянуть еще ближе.

   – Придется немного подождать. Я слишком люблю играть с твоим телом.

   Его губы накрывают мою грудь, язык забавляется с болезненно напряженным соском, то поддевая, то нежно обводя по кругу и облизывая. Мои пальцы слабо путаются в его жестковатых волосах. Пробую удержать его, когда его поцелуи спускаются ниже, но он перехватывает мою руку и ведет влажным языком по коже у меня под грудью, перемещаясь к моему напряженному животу и упираясь в него ладонью.

   Я сейчас умру. Не могу. Не выдержу, если он не возьмет меня прямо сейчас, немедленно.

   Чуть приподнявшись, тут же падаю обратно, чувствуя, что не могу сделать даже крошечного вдоха.

   Меня подбрасывает на простыни от острейшего наслаждения, вкус которого мне удалось познать только с Демидом. То, как он прикасается ко мне… очень бережно, и в то же время ненасытно, впиваясь пальцами в мою кожу, оставляя на ней свои следы. Его поцелуи жалят так сладко, но мне всегда недостаточно, катастрофически мало и хочется, чтобы они никогда не заканчивались.

   Сильнее разведя мои ноги, Демид возвращается к моим губам, и мы вновь сливаемся в долгом поцелуе. Невозможно оторваться от него, даже когда нам начинает недоставать дыхания, переходящего от него ко мне малыми дозами, Толкается в меня со стоном, губами присасывается к моей шее, и я чуть откидываю назад голову, остро ощущая каждое его движение внутри моего тела. Он нависает надо мной, взглядом впиваясь в мое лицо, я улыбаюсь, но тут же приоткрываю рот от очередного мощного толчка. В бессилии цепляюсь ногтями за его сильные плечи, провожу по ним ниже, слегка царапая его спину. Он ускоряется, входя в меня все резче, глубже, снова осыпая чередой поцелуев мои губы, скулы, шею, и я чувствую приближение убийственного кайфа, подаюсь бедрами вперед в стремлении слиться с ним в одно целое, смазанным поцелуем веду губами возле его уха.

   Задыхаюсь.

   Еще немного, и меня раздирает на части, кроет, на скорости сбрасывает в бушующую пропасть чистейшего наслаждения. Хватаю губами несуществующий кислород, но ловлю только тяжелое дыхание Дэма, оно наполняет меня под завязку, и кажется, что в этом мире нет ничего лучше, чем просто делиться с ним воздухом, расплавленным, раскаленным нашим общим дыханием…

   Я засыпаю, обессиленная, сразу же, как только выползаю из теплого душа. Просыпаюсь уже ближе к полудню от стойкого ощущения чьего-то взгляда на себе. Едва распахнув глаза, вижу рядом с собой Дэма и с сонной улыбкой тяну к нему руку, но он не откликается на мое движение, оставаясь предельно серьезным. И тогда я все понимаю.

   Сажусь на постели, глядя на него и чувствуя, как грудь стягивает невидимыми канатами в ожидании того, что он сейчас скажет. Но Демид задает всего лишь один вопрос:

   – Ты в самом деле готова пойти на это?

   – Да, – отвечаю твердо, не отводя взгляда от его лица, а по спине мурашки бегут при одной лишь мысли о том, на что я с такой легкостью подписываюсь.

   – Черт, – рычит он, маетно запуская пальцы в волосы на затылке. Не такого ответа Дэм ждал от меня, но ничего другого он не услышит.

   – Ты будешь рядом. С тобой мне ничего не страшно.

   – Я думаю… думаю, да, но всегда есть вероятность непредвиденных событий. Ситуация может внезапно выйти из-под контроля, ты понимаешь?

   – Отлично понимаю. Ты это уже говорил.

   – И все равно…

   – Да, – снова повторяю без тени сомнения, подползая к нему и трогая ладонью его ладонь. – Потому что я тебе верю. И всегда буду верить.

ГЛАВА 4

Дэм

   Она самая отчаянная из всех, кого я когда-либо встречал в своей жизни. Ева сама настойчиво предлагает себя в качестве моего пропуска на гребаный аукцион, вряд ли понимая, что это значит в действительности, не представляя, какие глубокие бездны грязи скрывает чертово место, но я все равно соглашаюсь… Соглашаюсь воспользоваться ею. Любимой девушкой. Да, я намерен взять ее с собой несмотря на грозящую ей опасность. Если что-то пойдет не так, Ева первой попадет под удар, станет основной мишенью, моим личным провалом, потому что я с этим не справлюсь. Но у меня не остается другого выхода, кроме как вписать ее в очередной кошмар.

   Я до последнего надеялся, что мне не придется прибегать к крайним мерам, думал, что сумею подготовить ту девицу, которую обработал ранее, но все планы рухнули, когда утром я обнаружил сучку обдолбанной до полусмерти в одном из вонючих притонов, где она обычно торчит все свое время. Не было речи о том, чтобы реанимировать это бесполезное тело. Пытался подыскать замену среди ей подобных, но тщетно. Единственная, кого мне удалось найти, выглядела как ожившая смерть, даже я понимал, что с ней вообще без шансов, а Найт уже обрывал мне телефон с криками, что еще немного, и будет совсем поздно. Я вернулся к Еве… задал вопрос, ненавидя себя за каждое произнесенное слово, и она согласилась. Черт побери все на свете, она так легко согласилась на роль живого товара, что я едва сдерживался от грязных проклятий, злясь на нее, ее наивное самопожертвование и необоснованное доверие ко мне, но больше на самого себя, конченого морального урода, готового подставить любимую девушку ради достижения какой-то там призрачной цели.

   Но все не так, нет.

   Я не был готов ее подставить.

   Я перебираю кучу возможных поэтапных действий со своей стороны, направленных на то, чтобы обеспечить ей максимальную безопасность, но любой из них может не сработать в случае, если на аукционе мы столкнемся с чем-то, что трудно спрогнозировать заранее. Поэтому я обращаюсь к Натану.

   – Ты что, рехнулся? – выругавшись от души, переходит он на приглушенный рык, и мне не нужно видеть его лица, чтобы понять, в каком яростном изумлении он пребывает от моих слов.

   – Ева пойдет со мной, – отрезаю, сильнее сжав корпус телефона. – Но я должен знать, что у нее будет возможность выбраться оттуда, если я… если вдруг не смогу ей помочь.

   – Ты хочешь оставить моего сына без отца? Подставить нас всех? Где твои мозги, дебила кусок? Если они только узнают, что это я тебя туда протащил…

   – Обо мне не идет речи, Найт. Даже если провалюсь, ты в стороне останешься. Я лишь прошу тебя прикрыть ее в случае, если у меня ничего не выйдет. И не драматизируй, ты сможешь сделать это так, чтоб не подставиться самому.

   – Идиот, мать твою! – продолжает бесноваться он.

   – Ты поможешь ей?

   Натан присовокупляет еще пару нецензурных выражений, в полной мере донося до меня то, что обо всем этом думает, затем выдыхает, без слов передавая мне яростную жажду убивать, а следующие его слова звучат уже нормальным тоном.

   – Ты попадешь внутрь. Это все, о чем мы договаривались.

   – Найт, она важна для меня. Очень важна, слышишь? Помоги мне, и если все пройдет, как надо, я в долгу не останусь.

   – Я повторю еще раз, придурок. Мне. Ни хрена. От тебя. Не. Нужно. Тебе нечего мне предложить. Вообще. Нечего.

   – Чего ты хочешь?

   – Чтобы ты от***ся и перестал нести чушь!

   – А если поближе к реальности?

   – Все, Дэм.

   – А помнишь, – с тихим смешком завожу я, – сколько раз мы выручали друг друга из всяких дерьмовых передряг, когда казалось, что все, конец? Не счесть. Ты звонил мне и просил составить тебе компанию. А я ни хрена не спрашивал, брал тачку и мчал своему другу на подмогу…

   – Реально думаешь пронять меня таким дешевым трепом? – перебивает Найт.

   – Просто так, да, – продолжаю, не обратив внимания на его реплику.

   – Я делал то же самое… Помогал тебе в любое время дня и ночи, по первому зову, сука, независимо от обстоятельств, пока ты не решил меня грохнуть.

   – Бред. Ты давно понял, как все было на самом деле.

   – Вот именно, Дэм. Я все понял.

   – Найт.

   – Когда-нибудь я убью тебя. Но не сейчас, – чертыхается, помолчав, и добавляет исполненным раздражения голосом. – Встречаемся, как договаривались… Опоздаешь хоть на минуту, и все наши договоренности обнуляются.

   В крайнем негодовании он швыряет трубку.

***

   Ева смотрит на меня широко распахнутыми глазами. Всматриваюсь в них, пытаясь различить осуждение, затаенный страх перед тем, что нам предстоит провернуть, нежелание ехать вместе со мной, что угодно; но вижу только поразительную готовность. Она даже не волнуется, по-моему. В отличие от меня. Беру ее за руку, переплетая между собой наши пальцы, но не улавливаю и толики дрожи. Неестественно спокойная…

   – Ева.

   – Перестань так трястись, – улыбается едва заметно, погладив меня по щеке кончиками пальцев. – Иначе ты все провалишь.

   Это просто что-то с чем-то. Не сдержавшись, я смеюсь, находя момент достаточно забавным. Подумать только, не я успокаиваю ее, а она меня…

   С Натаном мы встречаемся в условленном месте. Втроем садимся за узкий деревянный стол, расположенный в углу пропитанного дымом бара средней паршивости. Для вида делаем нехитрый заказ. Бывший приятель откидывает с головы капюшон, мажет по мне неприязненным взглядом и сосредотачивается на Еве.

   – Ты действительно готова ввязаться в такое дерьмо из-за него? – с недоверием мотает головой в мою сторону, и Ева просто кивает. – Почему?

   – Отвали от нее, – бросаю предупреждающе, но Найт не унимается.

   – Неужели правда так его любишь? Для меня всегда было загадкой, за что любят таких, как он. Редкий ублюдок с паршивым характером, не красавец к тому же…

   – Да. Люблю, – вдруг перебивает Ева, нашарив пальцами мою ладонь и сжав ее едва ощутимо. Снова на моей стороне, за меня… как и обещала. Она слишком мне доверяет, и я вновь чувствую себя последним мерзавцем, понимая, насколько это неоправданно и опрометчиво с ее стороны.

   – За что ты так с ней? – оборачивается ко мне Натан.

   – Ты сегодня уймешься?

   Поджав губы, он смеряет меня просверливающим насквозь взглядом, но действительно затыкается.

   – Итак, ты у нас Яков Бержан…

   – Специально имя подбирал, чтобы я не запомнил?

   Натан постукивает пальцем по своим бумагам.

   – Видишь ли… Все должно быть естественно. Придумывая тебе рабочую правдоподобную легенду, я отталкивался от многих факторов, от твоей внешности в том числе. Мне всегда казалось, в тебе есть что-то от еврея, особенно если зачесать назад волосы…

   Ева фыркает, и теперь уже я сжимаю ее руку.

   – Что еще нужно сделать? – интересуюсь с легкой иронией, приподнимая бровь. Найт демонстрирует завидное воодушевление:

   – Хорошо, что ты спросил. Снова повторюсь про естественность – сам понимаешь, это важно, если мы не хотим неожиданностей и непредвиденных проблем. Поэтому… – он начинает ворошить свои бумаги и вскоре достает фото какого-то мужика, выкладывая его передо мной. – Для большего соответствия этому человеку тебя придется побрить.

   – Чееего? – щелчком пальца отшвыриваю от себя снимок, слыша тихий смешок Евы, которой, по-видимому, нравится этот дерьмовый сюр в старательном исполнении Найта.

   – Это не вопрос, Дэм.

   – Иди на хрен, слышишь?

   – Да ладно, отрастишь заново свою поросль, делов-то…

   – Тебя как следует послать, что ли?

   – Не все евреи носят бороду, тебе достался прогрессивный, так что… – едва сдерживая смех, Натан разводит ладонями.

   – Но он ведь совсем не похож на этого человека, – вступает Ева, подтягивая к себе фотографию и с любопытством рассматривая неизвестного типа.

   – Не страшно. Господина Бержана там никто не знает лично. Нам достаточно будет добиться лишь поверхностного сходства между ним и Дэмом. На входе не станут досконально сверять их морды или требовать документы, удостоверяющие личность, потому что при себе у тебя, – кивок в мою сторону, – будет вот это.

   На фотографию ложится прямоугольная магнитная карточка стального цвета. Никаких имен на ней не написано, на первый взгляд это просто кусок бесполезной пластмассы без опознавательных знаков. Киваю, забирая ее и бросая в карман.

   – Значит, Яков Бержан… – едва удерживая невозмутимую гримасу на лице, проговариваю я, не сомневаясь, что испытания не заставят себя ждать.

***

   Такой п***ц не мог представиться мне даже в редких кошмарах.

   Рассматривая свое отражение в огромном зеркале во всю стену, я недовольно хмурюсь, мысленно поражаясь тому, как сильно меняет внешность полное отсутствие растительности на лице. Вдобавок мне зачесали назад волосы и облили каким-то вонючим дерьмом, чтобы выглядело прилизанно; все, как и говорил Натан. Сам себе я теперь напоминал по меньшей мере щеголеватого жулика, но странным образом этот новый и чуждый мне тип реально чем-то походил на того, что был на фото. Не стопроцентное сходство, и близко нет. Какие-то неуловимые мазки… И все же что-то было, да.

   Когда я с самым хмурым видом выхожу к Еве, она окидывает меня взглядом с ног до головы и прижимает ладони к губам, весьма неудачно пытаясь сдержать смех. Веселится вместо того, чтобы трястись от страха и паниковать перед тем, что нас ожидает. Кажется, будто она действительно в отличном расположении духа, и все происходящее доставляет ей удовольствие.

   – Ты выглядишь иначе, – наконец, выдавливает она в изумлении, не сводя с меня искрящихся смехом глаз.

   – Как жулик, – киваю мрачно.

   – Ага… Есть немного, – тянется ко мне с легким поцелуем. Обвиваю ее тело обеими ладонями, прижимаю к себе, зарываясь подбородком в золотистые волосы на ее макушке, и вымученно выдыхаю:

   – Нет. Черта с два… Ты не сунешься туда вместе со мной.

   – Сунусь, – она хватается за меня, поднимая взгляд к моему лицу. – Уже поздно, Дём. Или мы едем вместе, или не едем вовсе. Решать тебе.

   – Я не могу… понимаешь?

   – Мы ведь обо всем договорились. Тебе незачем обо мне беспокоиться. Как только мы разделимся, я по-тихому улизну через запасной выход, о котором говорил Натан. Никто меня даже не заметит. Все будет в порядке…

   На словах совместно набросанный план представляется слишком легким для исполнения, но на деле все чертову сотню раз может выйти из-под контроля, я понимаю это, как и то, что не имею права впутывать Еву в такое опасное дело, рисковать ею в угоду собственным амбициям, не позволяющим бросить работу незавершенной. Найт прав, я тот еще беспринципный ублюдок и мерзавец. С другой стороны, он пообещал вывести ее через запасной выход еще до того, как станет жарко, и я ему верю… Несмотря ни на что, все еще верю ему в память о нашей некогда крепкой дружбе, перенесенной через многие годы, но рухнувшей за один миг.

   Настолько верю, что готов доверить ему самое ценное, что у меня есть.

***

   Ева выглядит так, что еще немного, и к черту этот гребаный аукцион. Я только смотрю на нее с видом идиота, восхищенный ее совершенной красотой, в который раз проклиная самого себя за то, что не соответствую ей, более того, утягиваю за собой в вязкое болото, а она не упрекает меня ни в чем. Как будто так и нужно. Улыбается обольстительно, подходя ближе, темное платье с открытыми плечами и длинным разрезом ниже бедра охрененно сидит на ее хрупкой фигуре. Беру ее за руку, склоняюсь ниже и целую в губы, отчасти пытаясь успокоить, отчасти утоляя свою потребность в ней. Теперь она волнуется… я чувствую, ее невыраженное волнение передается мне кожей к коже.

   – Все будет хорошо, правда? – хлопает глазами, и я киваю, конечно, потому что теперь поворачивать назад в самом деле поздно.

   Пластиковая карточка, которую передал мне Найт, заставляет охранников на входе разгладить угрюмые физиономии. Нас приглашают пройти внутрь, и мы с Евой двигаемся к огромному залу, где происходит фуршет. Здесь много людей, даже не подозревающих о том, что происходит на нижних этажах здания, прямо у них под ногами. Ева напряжена. Я осматриваюсь ненавязчиво, определяя для себя контрольные точки, и в этот момент к нам приближается какая-то женщина в строгом черном платье до колена и в туфлях на квадратных каблуках.

   – Добро пожаловать, господин Бержан… Прошу вас, пройдите к лифтам. Чтобы активировать доступ на нижние этажи, воспользуйтесь вашей карточкой. Ваша ложа под номером восемь на минус первом этаже, – радушно щебечет она, указывая мне направление.

   – Благодарю, – киваю скупо, намеренно не глядя на Еву, стоящую по правую руку от меня. Собственническим жестом беру ее под локоть и веду к лифтам. В просторной кабине обнаруживается панель с впалыми цифрами. Минусовые этажи заблокированы. Приложив карточку к считывающему сенсору, как и говорила женщина, я нажимаю на вспыхнувшую цифру -1 и смотрю на побледневшую Еву.

   – Все будет хорошо, – одними губами, памятуя о камерах, которые понатыканы везде, и она едва заметно кивает, сжимая пальчиками мою руку, но ровно до того момента, пока лифт не останавливается.

   Едва створки лифта расползаются в стороны, мы попадаем в лапы охраны. Меня идентифицируют как господина Бержана и любезно сопровождают по длинному коридору к восьмой ложе. Еву уводит женщина, по виду точная копия той, что направляла нас к лифтам. Подавив инстинктивное желание вмешаться, притянуть Еву к себе и не позволить никому и никуда ее забрать, я с равнодушным видом прохожу мимо. Натан предупреждал, что нас сразу разделят, так что я был к этому готов, как и Ева...

   Первый этап оговоренного плана подошел к концу, пришло время приступить к исполнению второго, куда более сложного и рискованного.

   Возле восьмой ложи пасется еще один охранник. Не удостоив его взглядом, дергаю на себя ручку двери и с высокомерным видом скрываюсь внутри. «Ложа» на самом деле представляет собой небольшую комнату с огромным стеклом во всю стену, через которое отлично просматривается пустующее возвышение типа сцены в соседнем помещении. Прямо перед зеркалом вижу широкое кожаное кресло и низкий столик, на котором стоит плетеная корзина с фруктами и ведерко с бутылкой шампанского. Все для максимального комфорта почетных гостей…

   Быстро осмотрев ложу в поисках камер, но не увидев ни одной, я нажимаю на кнопку, вызывая охранника. Дверь за моей спиной открывается, тот просовывается внутрь с вопросом, как может мне помочь. Спустя минуту его бесчувственное тело уже сидит в кожаном кресле, пистолет из его кобуры перекочевывает в мои руки, и я, мельком покосившись на время, покидаю гостеприимную ложу.

   В коридоре светлые стены, но приглушенное свечение многочисленных настенных ламп имитирует легкий полумрак. В принципе, для моих целей это очень даже неплохо. Двигаюсь в обратном направлении, чутко прислушиваясь к окружающим звукам во избежание нежеланных сюрпризов. На новом повороте смутно улавливаю чьи-то шаги и, оглядевшись в поисках укрытия, замечаю дверь в уборную, к которой пришпилена соответствующая табличка. Шаги стихают; спустя несколько секунд путь снова свободен, и я продолжаю движение.

   Вот и дверь нужной мне ложи. Но едва я готовлюсь нажать на ручку и войти внутрь, как позади меня раздается вкрадчивый мужской голос:

   – Заблудились, господин Бержан?

   Медленно развернувшись, я за долю секунды меняю наскоро назревший план, увидев перед собой не кого-то из вездесущих шестерок или обслуги, а самого Крыгу. Анатолия Крыгина, если точнее… Б***во. Я знаю, как выглядит этот сукин сын, так что проблем с идентификацией не возникает. Думаю, он, в свою очередь, не знает меня. А даже если знает или что-то обо мне слышал, то вряд ли распознает в мнимом «господине Бержане» того самого печально известного убийцу-боксера, потому что так, как сейчас, я никогда не выглядел.

   – Господин Крыгин, – киваю степенно, и он растягивает губы в ядовитой ухмылке:

   – Приятно, что вы меня узнали.

   – С моей стороны было бы странно не проявить интерес, – чуть склоняю голову в почтении, и это приходится ему по душе:

   – Что ж… Насколько я помню, у вас восьмая ложа. Неужели вас никто не проводил?

   – Я приехал буквально минуту назад. Мой рейс задержали, поэтому мне пришлось опоздать. Скорее всего, меня уже не ждали.

   – Это невозможно, – бескомпромиссно отрезает Крыга. – Простите за вынужденные неудобства, господин Бержан, я с этим обязательно разберусь после окончания нашего мероприятия. А пока, быть может, вы согласитесь составить мне компанию? – он делает неопределенный жест рукой. – До аукциона остаются считанные минуты. Я был бы рад пообщаться с вами подольше.

   Это не тот человек, которому можно отказать в его предложении, особенно если я не хочу вызвать его настороженность, что довольно быстро приведет к полному раскрытию моей шаткой легенды. С другой стороны, провести время, отведенное на аукцион, в компании Крыгина, значит существенно понизить, если даже не обнулить свои шансы на возможный успех. Кроме того, совсем скоро Крыге станет известно о том, что один из лотов внезапно исчез, и интерес ко мне существенно возрастет…

   У меня нет времени как следует взвесить все за и против, и я согласно киваю:

   – С большим удовольствием, господин Крыгин.

   – Анатолий, – любезно поправляет он.

   – Яков.

   – Прошу, – улыбается все той же сомнительной улыбочкой, и я вынужденно направляюсь следом за ним, глядя в его затылок и сосредоточенно размышляя над неожиданным поворотом событий.

   Возле первой ложи торчит бритоголовый охранник, при виде Крыгина он как по команде расправляет мощные плечи, бормочет какое-то дежурное приветствие, а я напрягаюсь, подумав о том, что меня могут обыскать, но мой спутник дает парню отмашку, и тот беспрекословно пропускает нас внутрь.

   Мы проходим за дверь, и с первого взгляда на обстановку, искусную отделку кожей и хромированные поверхности я понимаю, что это ложа вип-класса. С величавым видом опустившись в одно из кресел, господин Крыгин приглашающим жестом кивает мне на соседнее. Просочившийся следом за нами охранник молча наполняет два пузатых бокала на тонких ножках.

   – Итак, – неторопливо заводит Крыгин, пригубив напиток из своего бокала, – вы прибыли к нам из Израиля, верно?

   – Не совсем. Почти всю жизнь я прожил в нашей столице, – качаю головой, припоминая некоторые факты из вызубренной накануне биографии неведомого Якова Бержана. – Но родом я из Иерихона, вы правы.

   – Иерихон… Город пальм, оазис в бескрайней пустыне… Мне доводилось там побывать, – задумчиво выдает мой собеседник, не сводя с меня цепких глаз. – Прекрасное место.

   – К сожалению, Иерихон остался для меня лишь в детских воспоминаниях, – слегка развожу руками, беру бокал и имитирую короткий глоток шампанского.

   – Понимаю. Жизнь в большом городе накладывает свой отпечаток. Если не секрет, Яков, как вы связались с моими помощниками?

   – У нас обнаружились общие знакомые, благодаря которым мне стало известно о том, что мы с вами могли бы сотрудничать в некоторых смежных сферах деятельности. Я подумал, что это любопытно, и когда мне передали приглашение на данное мероприятие, решил принять в нем участие, а заодно лично познакомиться с вами.

   – Весьма польщен. Однако вы у нас человек новый… Я лишь хочу сказать, Яков, что в нашем деле всякое случается, и прежде всего нам хотелось бы заблаговременно свести к минимуму возможные риски, чтобы в будущем избежать неприятных сюрпризов.

   – Ну, что же… Думаю, ваши люди собрали обо мне достаточно информации, в противном случае меня бы здесь не было.

   – Вы правы, – господин Крыгин чуть склоняет голову набок.

   – И если уж у нас зашел такой разговор, я бы тоже хотел кое-что прояснить.

   Крыгин выставляет вперед ладонь:

   – Не беспокойтесь, Яков, все наши дорогие партнеры могут быть уверены в строгой конфиденциальности в любых вопросах.

   – Я не об этом, – качаю головой, покручивая между пальцев ножку бокала. – До меня дошли слухи, что на одном из ваших недавних аукционов произошел неприятный инцидент.

   – Вздор, – с насмешкой в голосе произносит он, однако едкая ухмылка сползает с его губ со следующим вопросом. – Откуда вы такое взяли?

   – Так это правда?

   – Не знаю, что вы могли слышать, но у нас всегда все в полном порядке. Наша служба безопасности блокирует любые угрозы еще на стадии их возникновения. У нас не бывает крупных проблем. Тот случай, который вы, скорее всего, имеете в виду, просто… недоразумение. Один из моих постоянных бизнес-партнеров допустил грубую ошибку. Но мы вовремя отреагировали, и это не повлекло никаких неприятностей или неудобств для остальных участников мероприятия, – он собирается добавить что-то еще, но в этот момент за огромным стеклом вспыхивает яркий белый свет, падающий в центр возвышения, и мы оба машинально разворачиваемся туда. Воспользовавшись шансом переменить тему, господин Крыгин заметно оживляется: – О, мы начинаем! Смотрите внимательнее, Яков. Вдруг вам захочется сделать ставку?

   – Это вряд ли, – усмехаюсь с надменностью, лениво покачивая бокал в ладони. – У меня нет недостатка в игрушках…

   Крыгин смотрит с интересом:

   – Не зарекайтесь, господин Бержан… Не зарекайтесь.

   Ева

   Как только меня оттаскивают от Демида, все резко меняется.

   Я с самого начала отдавала себе полный отчет в том, куда лезу и в каком качестве буду присутствовать в чертовом месте, но едва женщина в строгом черном платье заводит меня в какое-то огромное помещение с кучей огромных, в пол, зеркал и уже совсем другим тоном велит раздеваться, я на самом деле ощущаю себя вещью… Всего лишь бесправной вещью, товаром, который собираются выставить на торги.

   Меня с ног до головы окатывает стылым холодом. Мышцы сводит от спонтанно подступившего страха, мое откопированное в куче поверхностей отражение выглядит сюрреалистично, а в мыслях наперебой оживают разрозненные голоса, среди которых я вдруг узнаю маму, мягким, но неотвратимым тоном раздающую мне указания о том, как повернуться для достижения лучшего ракурса, а еще почему-то Валдиса. Его хрипловатый низкий голос с каким-то мерзким придыханием даже спустя годы сложно спутать с чьим-то другим. Мне кажется, голос незнакомой женщины, обращающейся ко мне сейчас, чем-то неуловимо схож с его голосом, и от этого каждое ее слово дрожью просачивается в мое сознание. Я в запоздалой панике успеваю подумать о том, что ни черта не готова.

   Нужно собраться, немедленно взять себя в руки, иначе я все запорю, подведу Демида и подставлюсь сама. Это не та ситуация, в которой мне спустят с рук даже маленькую ошибку. Почти не слушая зудящую над ухом женщину, пытаюсь в точности припомнить все слова Натана во время нашей общей встречи в баре. Так… первым делом мне необходимо выбраться отсюда. Я должна успеть покинуть здание до того, как начнется аукцион, в противном случае возможные выходы окажутся перекрыты, и все будет кончено…

   – Шевелись, – грубо толкает меня женщина, недовольная моим бездействием. – Времени почти не осталось. Сейчас начнется… А ты идешь вторым лотом.

   Вздрагиваю, до глубины души уязвленная той уничижающей пренебрежительностью, с которой меня определяют к лоту, и с видом рассеянной идиотки оборачиваюсь к ней:

   – Мне… нужно в туалет.

   – Чего?!

   – Мне очень нужно, правда, – лепечу жалобно, только теперь подумав, что эта грымза вполне может отказать в моей просьбе и никуда меня не пустить. А мне во что бы то ни стало необходимо избавиться от ее компании.

   – Ладно, только быстро, – хмуро и раздраженно кивает она, мотнув головой.

   Разумеется, женщина провожает меня до самой двери уборной, где демонстрирует мне часы на своем запястье, предупредив, что в моем распоряжении ровно две минуты, не больше, и выжидающе замирает с той стороны. Повезло еще, что она не поперлась за мной прямо в кабинку… Мимо этой чертовой тетки мне ни за что не удастся проскользнуть.

   Оказавшись в одиночестве, я со всех ног бросаюсь к неприметной дверце за кабинками, о которой упоминал Натан, потными от волнения пальцами хватаюсь за ручку, дергаю… Заперто! Нет. Что за… Не может быть! Что за черт… Оторопело таращусь на дверь, дергаю снова, затем сильнее, но она не поддается. Здесь какая-то ошибка, такого просто не может быть, Натан уверял, что дверь будет открыта, и я смогу ею воспользоваться…

   Проклятье!

   Застываю в ужасе, услышав громкий требовательный стук в дверь. Неужели отпущенные мне две минуты уже истекли?

   Так, соображать, и побыстрее… Что можно придумать в такой паршивой ситуации?

   Мой взгляд беспокойно мечется по замкнутому помещению в поисках иного выхода, но покинуть туалет можно только двумя способами, и оба для меня недоступны. В крайнем отчаянии смотрю на низкое окошко под самым потолком, мысленно отметая и этот вариант. Стук раздается снова, затем я слышу громогласный зов своей провожатой и жмурюсь на несколько секунд, пульсирующих в висках, тщетно пытаясь притупить накатывающую волнами панику. Если я сейчас выйду за дверь уборной, то уже не смогу покинуть здание. А мне так или иначе придется это сделать.

   Черт, я… в большой беде.

   Натан обещал, что никаких проблем не возникнет, дверь будет открыта, и я смогу выскользнуть из уборной именно через нее… Тут же на ум приходят слова Демида о том, что Натану нельзя слишком доверять. Неужели этот тип сознательно меня так подставил? Или произошло что-то непредвиденное, и вторую дверь заперли уже после того, как он позаботился об этой части своего плана?

   Я не знаю, не знаю…

   Дверь за моей спиной резко распахивается, с грохотом стукнувшись о косяк, я вздрагиваю испуганно и тут же разворачиваюсь на звук, а мегера больно хватает меня под локоть и в раздражении тащит за собой:

   – Достаточно тратить время, идем.

   Проклятье!

   Едва передвигая за ней следом размякшие ноги, я чувствую, как меня ведет, к горлу подкатывает тошнота, сознание туманит, прошивает спонтанными перебоями, и кажется, будто высоченные стены с бескрайними лабиринтами запертых дверей неуклонно напирают на меня, сжимая в смертоносных тисках все сильнее. Паника. Она уже совсем близко, я чувствую, как удушливое отчаяние перехватывает своей склизкой лапой мое горло. Только этого не хватало…

   Меня заталкивают обратно в помещение с множественными зеркалами. Сквозь нарастающий гул в ушах, притупляющий все прочие звуки до монотонного жужжания, слышу неумолимый приказ:

   – Снимай свое платье!

   И не могу пошевелиться, все тело сковало непреодолимым оцепенением. Со мной рядом только эта жуткая тетка, но в моей голове звучит совсем другой голос: «Возьми это, моя дорогая. Тебе нравится? Нет? Почему? Это платье тебе очень подходит… Что? Нет, конечно, какие глупости! Я твоя мать, поверь, я бы не стала предлагать тебе плохие вещи…»

   Краем глаза уловив смутное движение совсем рядом, интуитивно бью по руке женщины, когда она подходит, чтобы стащить с меня платье самостоятельно, и вижу, как искажается первостепенной яростью ее лицо:

   – Ах ты, грязная шлюха…

   – Не трогай меня, – рычу предупреждающе, отступая от нее на шаг.

   Я не в себе… Да, мне очень хотелось быть несокрушимо храброй, безрассудной и смелой, отринуть то бесхребетное существо, выпестованное из меня матерью. Я думала, что годы спустя все же сумела перебороть паршивые воспоминания из своего прошлого и освободиться от оков, наброшенных на меня этой женщиной, но ни черта подобного. Каждый раз как первый… мой годами наращиваемый защитный панцирь расслаивается стремительным осознанием того, насколько я изломана изнутри, вся перекрыта длинными рваными трещинами, сквозь которые в меня неумолимо просачивается вся эта грязь и мрак. Я тону в своей проклятой зыбучей памяти, захлебываясь льющимися в мою глотку воспоминаниями. Мне все еще слишком сложно… я не могу контролировать саму себя, не могу, это… намного сильнее.

   Разъярившись окончательно, мегера пытается схватить мою руку, но я отпихиваю ее и, подстегиваемая каким-то первобытным стремлением скрыться от опасности, на ватных ногах пытаюсь бежать к двери. Она хватает меня за плечо, разворачивая к себе, одновременно я слышу посторонние звуки за своей спиной и понимаю, что в комнате мы уже не одни. Дергаюсь в провальной попытке вырваться, но сзади меня подхватывают чьи-то руки. Перед моим затуманенным взором возникает перекошенное лицо женщины, она со злостью смотрит в мои закатывающиеся глаза, что-то говорит, затем наклоняется, и я чувствую легкий, почти неощутимый укус в правую руку. Тонкая игла входит глубоко под кожу. Черт, чееерт, она что-то вколола мне…

   Отвратительная гримаса ярости на двоящемся лице мегеры сменяется торжествующей улыбкой, от которой мне становится тошно. Небрежно кивнув кому-то за моей спиной, она вновь смотрит на меня, подается вперед и, склонившись к моему уху, цедит с презрением:

   – Надеюсь, ты достанешься самому изобретательному и грязному извращенцу на этом аукционе, бешеная сучка.

   Открываю рот, чтобы сказать ей что-то грубое, но язык становится тяжелым и неповоротливым, внезапно меня накрывает небывалым приливом эндорфина, следом хватка на моем теле кого-то сзади ослабевает, и я улыбаюсь, как дурочка, растерянно опуская взгляд на свои руки, совсем тонкие и почему-то блестящие.

   Дэм

   На залитом светом возвышении, находящемся в пределах видимости каждой ложи, по-прежнему пусто, но из динамиков сверху разносится приятный женский голос, приветствующий всех участников мероприятия и вкратце перечисляющий правила, которые действуют во время аукциона.

   Не слишком вслушиваясь в монотонное бормотание, я посматриваю за стекло, изредка переводя взгляд на своего спутника, который выглядит расслабленным, на его губах сквозит легкая предвкушающая полуулыбка. По-видимому, Крыге удалось переключиться с нашей малоприятной беседы о возможных рисках на текущий момент, я же думаю совсем о другом. Аукцион начинается… но Крыгин не демонстрирует ни малейших признаков волнения или злости… а должен бы, если б ему уже доложили о внезапном исчезновении одного из аукционных лотов. Может, его не рискнули поставить в известность из опасения навлечь гнев хозяина?

   Черт… Ева должна уже покинуть здание. Найт обещал, что у нее будет возможность сбежать, и хотя он тот еще ненадежный и непредсказуемый г**юк, в этом случае я склонен ему верить. Все в порядке, она выбралась и теперь уже где-то далеко отсюда, в безопасности… И, несмотря на неминуемо возникающие осложнения, ситуация все еще под моим контролем.

   Аукцион в самом начале, и пока он не окончен, я не смогу покинуть гостеприимную ложу господина Крыгина, не вызвав подозрений, следовательно, придется менять первоначальную задумку исходя из новых условий. Да, я могу дождаться окончания аукциона, распрощаться с хозяином, чтобы не поднимать лишнего шума, и вернуться к исполнению прежнего плана, либо…

   Я могу достать оружие и задать все свои вопросы напрямую Крыге. Без всяких посредников. И он мне все расскажет.

   Не подозревая о ворохе самых разнообразных мыслей, одолевающих меня в этот момент, Крыгин с улыбкой разворачивается ко мне, приглашая взглянуть на первый лот.

   Без особой охоты перевожу взгляд за стекло и вижу на возвышении стройную темноволосую девушку в одном нижнем белье, застенчиво переступающую с ноги на ногу на высоких шпильках, а голос из динамиков дает ей краткую характеристику:

   – Двадцать два года… начинающая актриса… Станет для вас кем угодно, исполнит любые ваши пожелания. Для нее не существует никаких пределов…

   – Отличный лот, – со знанием дела тянет Крыгин, ненавязчиво присматриваясь ко мне. – Что скажете, господин Бержан?

   – Она хороша… – киваю степенно, делая вид, что рассматриваю девушку с позиции товара.

   – Пятьдесят тысяч… сто… сто пятьдесят тысяч, раз…

   – Но ваши игрушки лучше? – цинично усмехается Крыга.

   – Плох тот купец, что не хвалит свой товар, – парирую, и мой собеседник разражается вкрадчивым ядовитым смехом:

   – Верно, верно…

   – …три. Продано! И лот номер один уходит ложе номер двенадцать.

   – Удачная покупка, – сухо комментирует господин Крыгин, поднося к губам запотевший бокал с шампанским. – Посмотрим на следующий лот.

   Кивнув согласно, я следом за ним возвращаю взгляд за стекло. К возвышению, исполняющему функцию сцены, на нетвердых ногах приближается невысокая девушка. На ней только темные розовые трусики и что-то вроде топа такого же цвета, хрен знает, как правильно называется. Светлые золотистые волосы, струящиеся вниз по хрупким плечам… Забываю дышать, сжимая ножку бокала все сильнее, немигающим взглядом приковываясь к движущейся девичьей фигурке. Она становится в самую середину возвышения, потоки света устремляются на нее, девчонка непроизвольно оборачивается, и на какую-то долю секунды мне кажется, что наши взгляды пересекаются… затем она отворачивается, но мне хватает этого неуловимого мгновения, чтобы увидеть выражение ее лица и сообразить – ее чем-то накачали, она вряд ли отдает себе отчет в том, что происходит. Дело дрянь, черт возьми…

   Ева. Моя Евочка. В качестве гребаного лота на этом проклятом аукционе.

   Что-то пошло не так.

   – Пятьдесят тысяч… сто… двести пятьдесят тысяч… – монотонно зудит женский голос, а я все силюсь прийти в себя, оглушенный происходящим, тщетно пытаясь понять, как так вышло, что прямо сейчас ушлые ублюдки разыгрывают мою девушку на торгах среди отборных извращенцев, готовых платить бешеные бабки за жесть.

   – Господин Бержан, ваш товар действительно пользуется завидным спросом, – слышу меткое замечание Крыги, и его мерзкий голос, кажущийся шипением ядовитой змеи, выводит меня из непродолжительного ступора.

   – Триста тысяч. Триста пятьдесят… раз, триста пятьдесят тысяч, два…

   – Покупай ее, – сипло цежу сквозь зубы, стремительно выхватывая пистолет, позаимствованный у одного из охранников, и направляя оружие на опешившего Крыгу.

ГЛАВА 5

Дэм

   Он не удивился, нет – он охренел. Вытаращился на меня, словно вдруг заподозрив в стихийном помешательстве, но мне некогда было ждать, пока Крыга придет в себя и начнет соображать, сам я уже не соображаю ни черта к этому моменту. Ева в опасности. Знаю только, что должен любым способом прекратить это безумие, этот чертов балаган извращенцев, глазеющих на нее и уже предвкушающих себе веселенькое развлечение на ночь. В нетерпении дернув пистолетом, повторяю громко, глядя в глаза Крыги:

   – Покупай девушку.

   – Четыреста тысяч… раз, четыреста… – подстегивает невозмутимый женский голос.

   – Ты спятил?

   – Без разговоров!

   – Это же твой тов…

   – Я передумал.

   – Четыреста пятьдесят, раз…

   – Покупай! – в нервном запале повторяю я, порывисто вскакивая со своего места и приближаясь к Крыгину. Он не двигается, только смотрит на меня во все глаза в ожидании неизвестно чего, и черт разберет, шок это или демонстративное неповиновение приказам какого-то там сбрендившего самоубийцы, вздумавшего диктовать свои правила на чужой территории. Да, у меня есть пушка, но это ни хрена не значит. Он знает, что мне отсюда не выйти, и я знаю тоже, но мысли мои сосредоточены вокруг набирающего ход аукциона и того, что в ту самую секунду Ева находится там, за стеклом, до бессознанки накачанная каким-то отключающим мозг дерьмом, совершенно беспомощная. Остро нуждающаяся в моей защите… по моей же вине. Это я ее туда отправил. Собственными руками толкнул любимую девушку в пасть искушенным чудовищам, жаждущим свежей плоти.

   Выругавшись в отчаянии, я сам остервенело бью по выпуклой кнопке рядом с Крыгиным, и невидимая женщина принимает новую ставку.

   – Ты совершаешь огромную ошибку, – негромко, с предупреждением шелестит Крыга, но я обрываю резко:

   – Заткнись.

   – Вы оба уже не жильцы.

   Приставив дуло пистолета к его башке, я, не отрывая глаз от происходящего за стеклом, выдавливаю сквозь зубы:

   – Подумай хорошенько, прежде чем говорить такое человеку с оружием у твоего виска.

   – Кто ты такой и что тебе нужно?

   – Она! – рычу приглушенно, вновь ударяя по кнопке и повышая ставку от имени Крыгина, понятия не имея, о какой сумме теперь идет речь. Но мне на это вообще наплевать. Все пропало… на бешеной скорости покатилось в чертов ад, сгорело в гребаном пекле! У меня нет выбора, я пойду до конца, чего бы это ни стоило, но Ева не должна попасть в руки одного из этих безумных извращенцев, капающих на нее слюнями и делающих ставки на ее жизнь и свободу.

   – Ложа номер один… Продано!

   Номер один… номер один… Ложа Крыги.

   Продано. Лишь услышав это чертово слово, тру взмокший лоб и чуть перевожу дыхание, теснее придавив дуло к голове сидящего передо мной ублюдка. Там, за стеклом, свет становится приглушенным, кто-то из приспешников Крыги быстро уводит Еву из поля зрения, и на ее место приглашают следующую девушку. Свет вновь ярко бьет по новой жертве, очередной выставленный лот в выгодных ракурсах освещают со всех сторон для лучшей видимости предполагаемых покупателей. Не знаю, что это за девушка и по чьей воле она оказалась в такой паршивой ситуации, но мне это и неинтересно. Как только Еву уводят, происходящее за стеклом перестает меня занимать.

   – Куда ее приведут? – задаю вопрос Крыгину, снова сосредоточившись на хозяине проклятого вертепа.

   – Куда я скажу… – бросает, осклабившись. – А я скажу доставить твою сучку одному моему хорошему другу. Тому самому, что повышал на нее ставки до победного. Чтоб ты понимал, ублюдок, обычно этот человек не выкладывает такие крупные суммы за игрушки, которые очень быстро ломаются… Но не сегодня. Сегодня он захотел твою девчонку, и я с удовольствием сделаю ему подарок, когда ты сдохнешь, а ее…

   Мне приходится заткнуть ему пасть крепкой оплеухой, после чего Крыга, наконец, начинает мыслить в верном направлении и предусмотрительно меняет пластинку.

   – Твою сучку отведут наверх, в мои покои, там она будет до тех пор, пока я не дам каких-то других распоряжений на ее счет, – выдавливает нехотя, стеклянными глазами глядя на собственную кровь у себя на пальцах.

   «Покои»… гребаный ублюдок, устроил бы я тебе вечный покой.

   – Слушай сюда, – склоняюсь ближе к нему, хватая урода за воротник белой рубашки. – Я задам тебе несколько вопросов, и ты на них честно ответишь. Затем я уйду. Все ясно?

   – А если не отвечу?

   – Я прострелю тебе башку. Сам видишь, терять мне уже нечего.

   – Валяй… – хмыкает демонстративно, но взгляд бегает – да, сукин сын верно оценивает свое положение, как и то, что я могу претворить угрозу в действительность.

   – Прошлый аукцион. Соображай, Крыга. Ты сказал, один из твоих партнеров допустил ошибку. Что там произошло?

   – Ты серьез…

   – Что. Там. Произошло?

   – Мне притащили дерьмовый товар, мои люди оплошали и не проверили должным образом, что принимают, потому что поставщик был свой, давний и надежный. Но девка его оказалась непростой. Из-за нее все пошло наперекосяк.

   – Девку доставил Вревский?

   – Сам знаешь, – помедлив, говорит Крыгин, косясь на меня.

   – Да или нет?

   – Да…

   – Что случилось во время аукциона?

   – Сначала все шло нормально. Участники делали ставки, на сучку был неплохой спрос, игра быстро шла на повышение, а потом… Потом появился этот псих. Не знаю, откуда. Как черт из табакерки. Он просто ворвался в зал во время аукциона, схватил девку, оружием принялся размахивать, кричал, что порешает всех, если кто вздумает ему помешать. Мои люди приняли необходимые меры безопасности, все участники аукциона немедленно были изолированы в своих ложах. Охрана пыталась нейтрализовать того парня, но он… Рембо, мать его… троих моих ребят положил, еще несколько в хреновом состоянии отправились в больницу. Его подстрелили, но он все равно забрал свою подружку и был таков. Я до сих пор ищу ублюдка.

   – И как успехи?

   – Никак, – огрызается Крыга, нахмурившись.

   – Что еще скажешь? Как выглядел этот псих?

   – Такой же очумелый, как ты.

   – Говори… Все что можешь об этом типе.

   – Крупный, сильный, с короткими темными волосами. Отмороженный на всю башку.

   – Какие-то особые приметы?

   – Кроме последнего? – ухмыляется судорожно, все еще пытаясь сохранять лицо. – Мои ребята заметили приметную татуху у него на правой руке... Здоровый черный дракон. Это все. Было бы больше информации – я б его уже давным-давно нашел.

   – Больше ничего не хочешь добавить? – спрашиваю, слегка двинув его дулом оружия.

   – Иди к черту, ублюдок.

   – Тогда спасибо за радушный прием, господин Крыгин, – не сомневаюсь, это его максимум. Больше он ничего не скажет.

   Не тратя напрасно времени, которого уже совсем остается в обрез, я с силой прикладываю его по башке рукоятью пистолета. Дернувшись, Крыга обмякает в своем кресле, а я, покосившись за стекло, где во всеуслышание объявляют нового владельца третьего лота, тороплюсь покинуть комфортабельную ложу с намерением отыскать Еву и увести ее из этого проклятого вертепа. Выхожу в коридор и сразу натыкаюсь на охранника, парень только готовится что-то произнести, но я с размаху бью его по лицу и, немедленно придержав оседающее тело, добиваю крепким ударом по затылку, не заботясь о том, чтобы сделать все аккуратно. Заталкиваю вырубившегося охранника в первую ложу, бросаю прямо на полу неподалеку от его босса, прикрываю дверь и бегу по длинному коридору обратно к лифтам. Все мысли только о Еве, которая где-то здесь, в опасности, окруженная многочисленными врагами. Я говорил правду Крыге, мне действительно уже нечего терять. Если хоть один из этих г***в посмеет тронуть ее хоть пальцем, я разнесу тут все к чертям собачьим. Если придется залить здесь все кровью – своей или чужой – я к этому готов.

   Она где-то наверху, в «личных покоях» Крыгина. Благодаря инструктажу Найта я представляю примерное направление. У меня больше нет никакого плана, есть только зашкаливающая в висках потребность найти ее, оказаться рядом с ней, защитить ценой собственной жизни. И плевать на любые последствия.

   Навстречу мне выворачивают сразу трое.

   Я успеваю лишь вскинуть руку с оружием, как сзади на мой затылок обрушивается мощный удар. Последнее, что выхватывают мои глаза перед падением в пропасть, это стремительно приближающийся пол и несколько пар ботинок прямо перед моим носом.

***

   Не знаю, сколько проходит времени, но в себя я прихожу в гребаной клетке, куда меня засунули, как дикого зверя, ограничив мое передвижение высокими стальными решетками, соединяющими пол и потолок. Это действительно самая настоящая клетка, занимающая большую площадь примерно в половину незнакомого мне помещения без окон, но с множеством высоких колонн, за которыми ни черта не видно. Но здесь зачем-то оставили включенным свет, так что мне хватает нескольких секунд, чтобы осмотреться вблизи. Еще столько же – чтобы убедиться в несокрушимости железного замка на двери. Ощущая захлестывающую изнутри бессильную ярость, бросаюсь вперед, впиваюсь грязными пальцами в сетку из стали и бесцельно рву ее на себя, выдавая вполголоса ожесточенные проклятья.

   Черт подери, Ева в лапах этих уродов. Из-за меня, моих спонтанных поступков, моей недальновидности и проклятой самоуверенности, сыгравшей с ней злую бесчеловечную шутку. Я заставил ее мне верить. Но она не должна расплачиваться по моим счетам. Как так вообще получилось, что я выставил ее крайней?

   Едва способный соображать, с силой бью кулаком по стене и резко разворачиваюсь, услышав позади себя какой-то посторонний звук.

   В помещение за пределами клетки по очереди входят трое мужчин – мрачный господин Крыгин собственной персоной, кто-то из его шестерок и Натан. Последний смотрит на меня с таким видом, точно готовится прилюдно разорвать на куски, и это, скорее всего, очень близко к реальности. Он зол, хотя и мастерски не подает виду. Я провалил дело, попался в ловушку и теперь могу подставить его, потащить следом за собой. Он не уверен во мне и моем молчании, все понятно.

   Чувствуя, как мышцы во всем теле сковывает напряжением, я наблюдаю за тем, как троица степенным шагом приближается к клетке. Когда между нами остается всего несколько шагов, свита господина Крыгина замедляется, сам ублюдок выступает вперед, чуть вскидывает подбородок и смотрит мне в глаза. Долго, намеренно испытывая мое терпение.

   – Мне трудно это объяснить, но в последнее время мои мероприятия на редкость популярны среди психов, – наконец, заговаривает он на пределе спокойствия. – Сегодняшний аукцион добавил плюс одного в мою личную кунсткамеру. Не хочешь рассказать, что это было? К чему понадобился этот дрянной спектакль, а? – он приближает лицо к клетке и добавляет вкрадчиво. – Для чего тебе нужно было попасть на мой аукцион?

   – Мне до задницы твой гребаный аукцион, Крыга, – бросаю я и вижу, как по его морде пробегает едва заметная тень.

   – Тогда что ты тут делаешь?

   – Я уже сказал. Мне нужен тот тип, что навел у вас шороху в прошлый раз.

   Крыга хмыкает, снова отодвигаясь:

   – Ну да, разумеется. И ради этого ты закрутил такое сложное дело, запарился с красивой легендой и пропуском в первый ряд. Что ж… Нат, – обращается к моему бывшему приятелю, обернувшись к нему вполоборота, так, чтобы не выпускать меня из поля зрения. – Твое слово.

   – Я хочу его допросить, – отрывисто бросает Натан, не сводя с меня налитых кровью глаз.

   – Разумеется. Ты можешь делать все, что считаешь нужным. Узнай у этого психа, кто он такой и как ему удалось провести нашу службу безопасности. Найди виновных. Выясни также, кто ему помогал и что с этого заимел. Наказание понесет каждый, кто так или иначе приложил к этому руку. Когда в четко отлаженной системе один за другим возникают серьезные сбои, необходимо искать причину… внутри самого механизма. Пришло время хорошенько прошерстить среди своих.

   Под повелительным кивком Крыгина третий визитер молча распахивает дверь в клетку, и Натан, даже не взглянув на него, размашистым шагом проходит внутрь, за пару секунд оказываясь возле меня. Я успеваю поймать клокочущую затаенную ярость в его глазах, прежде чем падаю на грязный пол от внушительного удара в челюсть. Неплохо, Найт… Крыгин что-то одобрительно говорит ему, но я не особенно разбираю, что именно, сосредоточившись на защите. Не нападаю в ответ, подавляя в себе инстинктивное желание ввязаться в драку. Мне прилетает еще несколько ощутимых ударов. Он вынужден, да. За нами внимательно наблюдают две пары глаз, а может и больше. Но бьюсь об заклад, это доставляет Найту определенное удовольствие. Плевать. Неустанные мысли о том, что стало с Евой, причиняют мне куда большую боль, чем его железобетонные удары.

   – Продолжай… – слышу снисходительную отмашку Крыгина. – Наблюдать за твоей работой можно часами, но у меня, к сожалению, нет возможности остаться и посмотреть шоу до конца. Закончи побыстрее с этим ублюдком, Нат. Жду тебя вечером. Расскажешь о результатах.

   Обернувшись к Крыгину, Натан чуть склоняет голову в почтении, но молчит. Смерив меня на прощание насмешливым взглядом, полным бьющего через край превосходства, Крыга разворачивается и вскоре уходит, оставляя нас втроем. Незнакомый охранник все еще торчит за пределами клетки, не принимая никакого участия в происходящем. Натан снова сосредотачивается на мне. Подходит вплотную, дергает за отворот остатков моего пиджака, резким ударом отправляет меня к стене и командует, не глядя на охранника:

   – Дай пистолет.

   – Но… – пробует возразить тот, но Найт повторяет коротко:

   – Дай его сюда.

   Покосившись на меня, словно я могу представлять для него какую-либо угрозу, охранник боком входит в клетку и нерешительно протягивает Найту свой пистолет. Все еще повернутый лицом ко мне, тот забирает оружие, а в следующую секунду разворачивается и стреляет в грудь парню. Вытаращившись, тот прикладывает ладонь к месту, пробитому пулей, опускает шокированный взгляд на свои окровавленные пальцы и, пошатнувшись, грузно валится на пол клетки.

   – Спасибо, – напоследок холодно говорит ему Натан, убирая пистолет за пояс и оборачиваясь ко мне.

   – Вот теперь ты действительно рискуешь, – замечаю, хватаясь за его протянутую ладонь и поднимаясь на ноги.

   – Сам разберусь. Вытри рожу, – перебрасывает мне тонкую пачку влажных салфеток. Надо же, предусмотрительно.

   – Мне важно знать, что это того стоило.

   – Заткнись, Дэм, это не из-за тебя. Ева все еще здесь, и ты должен ее вытащить. В противном случае смерть твоей девчонки будет не только глупой, но долгой и очень мучительной.

   – Ее чем-то накачали… – говорю, стирая с лица кровь. – Я наблюдал за аукционом, видел, как она стояла там, пока ублюдки делали ставки. Какого черта она попала на…

   – Что-то пошло не так, – перебивает Найт, сурово поджав губы. – Все предсказать невозможно, об этом я говорил тебе, когда просил попридержать пыл и не соваться сюда. Но ты никогда не слушаешь умных советов.

   Он подходит к парню, пинком ноги разворачивает его, аккуратно, чтобы не изгваздать в крови стаскивает с него пиджак и протягивает мне:

   – Надевай.

   Киваю без лишних вопросов, набрасываю на себя чужую шмотку, застегиваю. Немного жмет в плечах, но плевать. Приблизившись, Найт размашистыми движениями отряхивает грязь с моей спины и передает мне какую-то плоскую карточку:

   – Это его пропуск. Воспользуешься при выходе. Теперь самое важное, Дэм. Пока Ева здесь, в этом здании, ты ни хрена не сможешь сделать. У Крыги слишком много людей, тебя остановят и тогда уже точно убьют. Ее тоже… но далеко не сразу. Поэтому нужно дождаться, когда ее увезут, и вмешаться по дороге. Это единственная возможность ее спасти.

   – А если ублюдок даст приказ сделать с ней что-нибудь здесь? Может, он прямо сейчас с ней что-то делает, пока…

   – Нет, – морщится Натан. – Он слишком зол из-за случившегося и собирается отдать ее тому типу, что делал ставки. Крыга хочет отыграться по максимуму. Поверь, для нее нет ничего хуже, чем попасть в лапы его дружка, гребаного садиста и морального урода. Этот кусок дерьма любит получать не порченые игрушки, чтобы уже самому их сломать…

   – Б**, Найт…

   – Для нас это сейчас залог того, что Еву здесь никто не тронет, – перебивает Натан. – Твоя задача сделать так, чтобы она не доехала до приятеля Крыги. Иначе п***ец. Ты это понимаешь?

   – Более чем, – цежу сквозь зубы, сжимая и разжимая кулаки.

   – Хорошо, – кивает, поднося палец к своей щеке. – Вот тут сотри еще.

   – Мог бы не бить по морде, – замечаю, проводя салфеткой по своему лицу в том месте, где он указал.

   – Я должен был тебя убить. Видишь разницу?

   Не дожидаясь ответа, он достает свой телефон для наглядности и вкратце посвящает меня в наспех прорисованный план по вызволению Евы. Простой в исполнении и одновременно с тем слишком сложный, ведь, как метко заметил Натан, невозможно заранее предугадать, как будут развиваться события уже на практике. Но я киваю согласно, впитывая на слух каждое его слово. Не в моем положении отвергать его помощь, какой бы она ни была. Закончив с инструкциями, Найт спрашивает, все ли я понял, и я подтверждаю очередным кивком. Все действительно кажется достаточно простым…

   Косясь на меня с сомнением, Натан набирает кого-то из людей Крыги и интересуется, все ли готово. Получив утвердительный ответ, сообщает, что к ним подойдет человечек от получателя, который должен проследить за тем, чтобы с подарком по пути ничего не случилось. Меня коробит от выражений, которые использует Найт. Мы давно не друзья, но все это время после разлада наших дружеских отношений я принимал его за того же, каким еще помнил, а прямо сейчас передо мной открывается совершенно другой человек. Незнакомый мне ни черта. Абсолютно чужой. Посторонний. Лишь теперь я понимаю, насколько сильно он изменился.

   Натан убирает телефон и переводит взгляд на меня.

   – Помни, о чем мы договаривались. Сделай все в точности, как я тебе сказал, иначе сдохнете вместе с твоей девчонкой. Права на ошибку у тебя больше нет. И, Дэм, – он медлит, глядя в мои глаза. – Я говорю тебе сразу. Никто не должен выжить… Иначе под ударом окажусь я.

   – Я понял, – говорю глухо, выдерживая его взгляд.

   – Надеюсь. В моих планах увидеть, как он растет. Давай… Оружие у тебя есть, – с этими словами он передает мне пистолет мертвого охранника.

   Черт. Вот дерьмо. Кивнув коротко, быстрым движением убираю оружие за пояс и, сжав в ладони карточку, иду к выходу из помещения, спиной ощущая буравящий меня насквозь взгляд Натана.

ГЛАВА 6

   Я старательно прячу разбитую морду от случайных любопытствующих. Пропуск мертвого охранника открывает мне двери наверх, здесь я, минуя поворот, ведущий к огромным залам, прохожу по длинному темному коридору к задней двери, выбираюсь наружу и пробую сориентироваться по подсказкам, которые оставил мне Найт. Небольшой фургон, о котором он упомянул, я нахожу довольно быстро. Возле машины со скучающим видом ошиваются двое типов с сигаретами в зубах, при моем появлении синхронно развернувшие головы в мою сторону. Значит, это и есть мои сегодняшние попутчики по дороге к очередному кругу ада. Черт, надеюсь, больше к нам никто не присоединится.

   – Эй, ты, что ли, от Борзого? – присвистнув, обращается ко мне один из парней, выпуская струю дыма в воздух.

   Киваю, подходя ближе к фургону.

   – А с мордой че у тебя? – прищурившись с подозрением, спрашивает второй.

   – Проблемы с субординацией, – отделываюсь сухо и тут же об этом жалею, заметив, как вытягиваются лица обоих парней.

   – Чеее?

   – Дельце неудачное подвернулось. Бывает, – с незаинтересованным видом поправляюсь я.

   – Ну, залезай, – недовольно кивает тот на фургон за своей спиной.

   – Странно все это, – вдруг оживает второй тип. – На х**а Борзому конвой к нам приставлять? Первый раз нам дело доверяют, что ли, я не пойму?

   – Я должен убедиться, что подарок доставят моему боссу в целости и сохранности, – едва удерживая нейтральное выражение лица, говорю я, на что парни перебрасываются ехидными понимающими усмешками.

   – Ну-ну… Можно подумать, Борзый заботится о сохранности своих вещей…

   – Хочешь его об этом спросить? – хмуро интересуюсь я, и разговорчивый ухмылку тотчас стирает.

   – Ладно, че ты… – бросает окурок на землю, небрежно притаптывает. – Залезай в машину, х**а лясы беспонтово точить.

   Окинув его придирчивым взглядом, я залезаю внутрь, занимая место рядом с водительским, и тотчас ощущаю, как напряжение внутри меня усиливается, сквозит в моих венах, разгоняя кровь, потому что чувствую – она здесь, совсем близко, за перегородкой, отделяющей переднюю часть фургона от задней. Мне не нужно видеть ее, чтобы быть уверенным в ее присутствии, это ощущается на каком-то незримом уровне, где мы связаны воедино всегда, что бы ни происходило в чертовой реальности, бьющей под дых снова и снова. Я просто знаю, что она там, и ей очень страшно. И сейчас я как никогда разделяю с ней этот страх.

   Рядом со мной садится остряк. Более молчаливый тип занимает место за рулем и, покосившись на меня, оживляет двигатель.

   Мы выезжаем за ворота, беспрепятственно покидая территорию владений Крыгина. Остряк, позевывая, включает магнитолу, и по салону громко разливается бодрый шансон. Я все пытаюсь различить хоть какие-нибудь звуки за своей спиной, но даже если они есть, музыка все заглушает. Ни черта не разобрать.

   – Слышь, а каково вообще работать под Борзым? – принимается лезть ко мне остряк, первым не выдержав молчания. – Я слыхал, он жестит по-крупному даже со своими людьми. Настоящий псих.

   – Ромыч, заткнись, – велит ему более смышленый водитель, бросив взгляд в нашу сторону.

   – Не, а че? Мы ж между собой разговариваем. Какая разница?

   – А Крыга ваш, типа, адекват? – криво усмехаюсь я, поглядывая за дорогой, резко убегающей вправо, к виднеющемуся впереди указателю на ближайшие населенные пункты. Совсем скоро мы отдалимся от города, и тогда придет время действовать. Нельзя облажаться. Только не в этот раз.

   – Ну, он девок на куски не режет, когда трахает.

   – Он тебе и такое докладывает? – поддавливаю к недовольству обоих своих попутчиков, которые и без того совсем не в восторге от моего присутствия.

   – Слышь, че борзый такой? Ниче он мне не докладывает… – недовольно бубнит разговорчивый, смыкая ладони перед собой и отводя взгляд в сторону.

   – Еще б он делился чем-то со своими шестерками, – хмыкаю, намеренно выводя типа рядом из себя. Этому недалекому придурку немного нужно, чтобы взорваться. Когда он снова поворачивает ко мне свою морду, она становится красной от гнева.

   – Я не понял. Тебе уже засветили где-то, так ты еще хочешь? – кивает угрюмо на мою физиономию, а я предлагаю:

   – Рискни.

   – Эй, прекращайте! – прикрикивает водитель, решив, что пришло время вмешаться.

   – Сам-то какой масти, мудила? – не унимается уязвленный остряк, пропустив мимо ушей замечание приятеля. – В козырных, типа, ходишь?

   – Я сам по себе, – с этими словами бросаю взгляд за стекло, выцепляя обстановку, и, найдя ее подходящей для своих целей, резко бью его локтем. Не дожидаясь, пока разговорчивый придет в себя, хватаю парня за шею и припечатываю затылком к сиденью. Последующий удар – и остряк ненадолго обмякает на своем месте.

   – Эй, ты че такое творишь… – заводит ошарашенный водитель, но резко глохнет, когда видит оружие в моей руке.

   – Вот так, – киваю, возвращаясь в исходное положение, но уже не выпуская пистолет, дуло которого смотрит в его сторону. – Веди себя смирно. Мне кажется, в отличие от своего приятеля, ты это умеешь.

   – Какого черта? – водитель стремительно бледнеет, и мне приходится прикрикнуть:

   – За дорогой смотри, твою мать! И делай, что я говорю. На следующем повороте свернешь направо.

   – Слушай, мужик, я не собираюсь ничего делать! Я отвезу, куда скажешь, только не горячись… – он вцепляется в рулевую оплетку обеими ладонями так сильно, что его пальцы становятся совершенно белыми от натуги.

   – Давно работаешь на Крыгу?

   – Н-нет, год или около того, – то и дело косясь на меня, отвечает водитель.

   – Что делаешь для него?

   – Что? Какого х… Да. Я понял. Я… обычно кручу баранку. Ни во что не ввязываюсь. Мое дело маленькое. Я… просто водитель.

   – Часто приходилось отвозить девок Борзому? – мрачно вворачиваю следующий вопрос.

   – Время от времени. Он завсегдатай аукционов Крыги, ты же наверняка знаешь…

   – На прошлом аукционе он тоже был?

   – Ты… ты не от Борзого, верно? – если возможно стать еще бледнее, чем он был до этого, то парень наверняка стал.

   – Не рассуждай. Отвечай на вопрос.

   – Да. Вроде был.

   – Ты в курсе, что там произошло?

   – В общих чертах… Парни рассказывали, что в самый разгар торгов налетел какой-то бык и уволок одну из девчонок.

   – И что, Крыга закрыл на это глаза?

   – Да не, ты че. Но я не в курсе деталей, сам понимаешь, мое дело…

   – Маленькое, да. Ты уже говорил. Но среди ваших наверняка что-то болтают об этом залетном быке, так?

   – Ну… Он вроде из этих… вояк. Парни говорили, у него выправка военная, движения, повадки опять же… Сам-то я не видел.

   – А что насчет тату?

   – Дракон здоровенный на руке, говорят. Он его не светил, но рукав задрался, когда он кулаками махал, а татуха с внешней стороны ладони начинается, видно было, короче.

   – И никто из ваших его не узнал?

   – Ни хрена.

   – А кто помог ему проникнуть внутрь?

   – Н-не знаю. Может, ребята и выяснили, но мне-то откуда знать? Не докладывают… – он снова смотрит на меня и, понизив голос, добавляет. – Но я слышал, одного из наших парней не могут найти. Возможно, он как-то был причастен к налету на аукцион, и с ним по-тихому… того.

   – Как парня зовут?

   – Матвеев… Вовка…

   – Стой, – командую я, и он от неожиданности резко бьет по тормозам. – Вылезай.

   Мы оба покидаем машину. Я говорю ему открыть заднюю дверь фургона, и водила послушно выполняет мое указание. Свет на секунду меркнет в моих глазах, когда я вижу ее лежащей на грязном полу без сознания, с руками, связанными за спиной веревкой. И вместе с тем меня накрывает спонтанным мимолетным облегчением – она здесь, жива… Со мной. Теперь она со мной.

   Но тут же в голове раздается безапелляционный голос Натана.

   «Никто не должен выжить…»

   Словно почувствовав что-то, водитель разворачивается лицом ко мне и начинает слезно причитать:

   – Я не при делах совсем… Просто мелкая сошка. Ничего не знаю. А что знаю, я все… все забуду. Клянусь. Не убивай только… У меня семья. Ждут меня домой. Сын и дочка, маленькие совсем. Я нужен им. Нужен. Прошу тебя, умоляю, н-не убивай…

   «И, Дэм… Я говорю тебе сразу. Никто не должен выжить… Иначе под ударом окажусь я. Да, я хорошо помню о твоих принципах, но мои давным-давно полетели к чертям собачьим не без твоего содействия. Я слишком многим рискую из-за тебя и жду того же, слышишь? Если кто-то из этих парней выживет, мой сын останется без отца».

   У меня нет выбора.

   Ева

   Я видела свет. Такой невообразимо белый и яркий, он ослеплял меня, больно резал слезящиеся глаза, скользил по мне со всех сторон, освещая каждый участок моего тела, пока я стояла там… где-то в невесомости, переминаясь с ноги на ногу и чувствуя себя чем-то неодушевленным. Всего лишь предметом.

   Я слышала громкий женский голос, выговаривающий какие-то странные слова, смысла которых не понимала, но почему-то была уверена, что лучше мне в них не вникать. Я чувствовала едва ощутимое шевеление воздуха по моей прохладной коже и сознавала, что мое тело обнажено сильнее допустимого, намного больше, чем я когда-либо готова была его открыть. И меня съедал страх. Поглощал мое сознание накатывающими паническими атаками, вязкими волнами протягивающимися по моей коже, облепленной светом. Сходя с ума от страха и ужаса непонимания, я стояла там, слышала голос женщины, и мне казалось, что это говорит она… Моя мать…

   – Дорогая, присядь на колено к дяде. Не бойся, – ее ласковые интонации, до боли знакомый щелчок камеры и моя широкая улыбка во весь рот на ее новом снимке…

   Чувствуя, как из глубины моей изувеченной души поднимается укоренившаяся ненависть, такая же разрозненная и бесцельная, как само мое существование, я пыталась разомкнуть сухие губы, чтобы закричать, попросить о помощи, но не могла произнести ни единого звука. Меня окружала неизвестность, и я стояла в самой ее середине, не видя никого больше, но странным образом ощущая на себе многочисленные липкие взгляды, от которых меня бросало в пронизывающую насквозь оторопь. Мне казалось, кто-то, кого я не вижу, прямо сейчас разглядывает мое тело, от этого паника моя крепла, разрасталась, внутри меня раскатывалась губительная буря, но я ничего не могла сделать, чтобы положить конец засасывающему кошмару. Я была где-то… нигде. И умирала от ужаса, не понимая, что со мной происходит, тараща слепые глаза куда-то перед собой, но наталкиваясь на этот чертов одуряющий свет, обращающий меня в абсолютное ничто.

   Меня нет, совсем нет…

   – Мама… – на выдохе шепчут мои губы, и пальцы тянутся сжаться в кулаки, но у меня даже это не выходит.

   «– Когда я вырасту, я стану такой же красивой, как ты?

   – Нет. Никогда».

   – Продано… продано… дано… но…

   Я ничего не понимаю. Все расплывается, деформируется, и только ослепляющий яркий свет остается неизменным. Но затем пропадает и он. Следом я чувствую непреодолимую хватку чуть ниже моего плеча; кажется, меня куда-то ведут. Расслаивающийся змеиный шепот возле моего уха ужасно пугает, я дергаюсь бессознательно, пытаюсь заслонить ладонями лицо, спрятаться. Мне холодно, как же… как холодно. Я не знаю, что со мной происходит, но мне… нужна помощь. Кто-нибудь… пожалуйста, помогите мне.

   – Твоя песенка спета, сучка.

   Щеку обжигает удар. Не сильный, но я его хорошо ощущаю. А после… все пропадает.

   – Ева… Ты слышишь меня? Ева!

   Из подвешенного небытия меня вырывает смутно знакомый голос. Со мной рядом мужчина, я чувствую его, и все мое сознание тянется ему навстречу, в то время как я не могу даже пошевелить губами. Хочу произнести его имя… Но не получается. Ничего не выходит.

   – Все хорошо. Ничего не бойся. Я буду с тобой, всегда с тобой, обещаю.

   Его голос, преисполненный уверенностью, звучит очень убедительно, но меня все сильнее окутывает паническим страхом.

   Он отходит от меня. Я больше не чувствую его рядом. Слышу странный хлопок… второй… Мужчина возвращается и, кажется, именно он вытаскивает меня откуда-то, из застоявшейся темноты к свету, но не тому, что изводил меня совсем недавно, другому… Живительному.

   Я снова пытаюсь разлепить неестественно тяжелые веки и смутно различаю какие-то потрясающе яркие всполохи, похожие на лоснящиеся искры пламени, прежде чем вновь отправиться в глубокую черную пустоту.

***

   В себя я прихожу от сильнейшей головной боли. С моих пересохших губ срывается протяжный стон, когда я пробую подняться, но тут же ощущаю, как мои плечи обвивают чьи-то сильные руки. Не успев как следует испугаться, резко вскидываю голову и вижу над собой Демида. И все… этого достаточно, чтобы мне стало легче дышать просто потому, что он рядом.

   – Привет, – Дэм улыбается, аккуратно убирая волосы с моего лица, и я замечаю запекшуюся ссадину на его нижней губе, которой не было, когда мы виделись с ним в последний раз. Впрочем, ничего удивительного… – Как ты?

   – А ты? – с трудом выдавливаю из себя, не сводя с него глаз.

   – Теперь хорошо. Даже отлично.

   – Я тоже… наверное, – осоловелым взглядом веду вправо, рассматривая окружающую нас обстановку, но не узнавая этого места. Мы где-то в лесном массиве, вокруг сплошные деревья, кустарники с редеющими сучьями, и ни единой живой души в поле зрения. Какая-то безнадежная глушь… Здесь только мы вдвоем, он сидит на поваленном дереве, я полулежу у него на коленях... что мы тут делаем? Где мы?

   – Где мы? – последний вопрос я задаю Дэму и получаю великолепный ответ:

   – Километрах в тридцати от города.

   – Что? – ужасаюсь, вновь порываясь встать. – Как мы тут оказались?

   – Я совершил большую ошибку и попытался ее исправить.

   – Ошибку? Исправить?

   – Потом, все потом, – качает головой, обхватывая пальцами мой подбородок и очень внимательно всматриваясь в мое лицо. – Как ты себя чувствуешь?

   – Голова болит… А так ничего вроде.

   В свою очередь, я тоже приглядываюсь к нему, отмечая про себя, какой усталый и изможденный у него вид, но все еще не слишком понимая, как нас сюда занесло, и почему у него дрожат пальцы, когда он нежно проводит ими по моей щеке.

   – Прости меня. В который раз уже, Ева. Прости…

   – За что? – подтягиваюсь к нему, накрывая его ладонь своей.

   – Ты знаешь, за что. Я… чуть не спятил, когда увидел, как ты стоишь там, в этом чертовом круге, – на мгновение он прикрывает глаза, мыслями возвращаясь к чему-то, что заставляет его болезненно хмуриться, а меня от его слов бросает в холодную дрожь:

   – Что? Где… я стою… стояла?

   – Ты ничего не помнишь?

   Его вопрос повергает меня в задумчивость, перед мысленным взором проносятся всякие тревожные обрывки воспоминаний, злобная мегера, требовательно постукивающая ногтем по циферблату наручных часов и выдающая железным тоном: «Две минуты», мои беспокойные метания по замкнутому пространству уборной, какие-то люди, ощущение, словно мне вкалывают что-то и… свет…

   Неприятное, очень мерзкое чувство, будто меня пристально разглядывают какие-то люди, которых я почему-то не вижу, просто знаю, что они где-то там… есть...

   Жгучий стыд, горечь, желание скрыться ото всех. Страх.

   И мама…

   – Дэм, – испуганно цепляюсь за его руку, желая убедиться в том, что он со мной, а значит, все хорошо, я под защитой, и мне больше нечего бояться. С горьким вздохом он притягивает меня к своей груди и несколько раз целует в макушку.

   – Все позади. Все, Евочка. Это была моя ошибка. Я больше глаз с тебя не спущу… Никогда и никому я не позволю тебя тронуть.

   – Я… я была там? Верно? Что-то пошло не так, да? Меня… продавали?

   Он угрюмо стискивает челюсти, но все же с неохотой кивает и сильнее прижимает меня к себе, шепотом обещая где-то возле моего уха:

   – Все закончилось. Больше такого не повторится, я даю тебе слово, слышишь?

   – Слышу…

   Он больше ничего не говорит. Давая мне время прийти в себя, молча разглаживает мои волосы, затем наклоняется к моему лицу и быстро целует в губы, сообщая уже другим тоном:

   – Нам нужно идти. Придется немного пройтись пешком… Ты сможешь?

   Киваю неуверенно, следом за Демидом поднимаясь на ноги. Меня заметно пошатывает от слабости, но думаю, что пешую прогулку я все-таки выдержу. Тем более, что Дэм рядом со мной, самый лучший пример стойкости из всех возможных. Цепляясь за его руку, я двигаюсь за ним в неизвестном направлении, совершенно не ориентируясь среди множества одинаковых деревьев, но полностью доверяя своему спутнику. Мне все равно, куда и каким путем он меня ведет, пока мы держимся вместе. Попутно я задаю ему вопросы, на которые он отвечает без особого энтузиазма. Вскоре мне удается восстановить в своем сознании существенную часть того, что с нами происходило в те отрезки, что начисто стерлись из моей памяти. Когда я спрашиваю, как ему удалось меня вытащить, Демид заметно напрягается, но все-таки сообщает обтекаемо, что ему помог Натан. Больше на эту тему он говорить не хочет.

   Не знаю, сколько проходит времени. Дэм намеренно не выходит на дорогу, ведет нас какими-то окольными пешими путями, объясняя мне, что нам «не нужны случайные свидетели», и я согласно киваю, догадываясь, что лучше повременить с обстоятельными расспросами. Мои ноги постепенно наполняются усталостью, но я изо всех сил пытаюсь бороться с ней, не желая становиться обузой Демиду. Мысленно уговариваю себя, что мы скоро куда-нибудь придем. Не может эта чертова «прогулка» длиться вечно. Но изможденность становится лишь сильнее, замедляя мой шаг, и вскоре Дэм замечает, что я едва плетусь за ним следом.

   – Устала?

   – Немного, – кривлю душой, не желая выглядеть в его глазах еще более ничтожной и слабой.

   – Нам нельзя останавливаться, Ева. Не сейчас.

   – Я понимаю.

   Вообще-то, нет. Но я не хочу грузить его своими жалобами, зная, что он устал не меньше моего, и сетовать сейчас на обоюдные сложности – последнее дело.

   Мы проходим еще немного. Мои ноги гудят от страшной усталости, вдобавок мне хочется пить, но эти деревья вокруг нас кажутся непроходимыми, а лес – бесконечным. Это какая-то чертова пытка, в основе которой безнадежность, иссушающая до дна хрупкие остатки надежды на лучший исход нашего спонтанного путешествия… Не успеваю я подумать над этим, как Демид разворачивается ко мне и без слов подхватывает меня на руки.

   – Ты спятил! Немедленно опусти, – требую, на что он парирует невозмутимо:

   – Когда не останется сил – опущу.

   – И уже мне предложишь тебя таскать?

   – Что ты, до этого не дойдет, – усмехается вымученно, со мной на руках двигаясь дальше.

   – Тоже мне, герой…

   – Уже нет? А ведь когда-то ты говорила именно так, – отмечает как бы между прочим, прижимая меня теснее к своей груди, и я обвиваю руками его шею, утыкаясь носом в область между его ухом и плечом.

   – Мало ли, что я говорила…

   – Ты не отвечаешь за свои слова? – даже не глядя на него, я знаю, что он улыбается, подшучивая надо мной, как над простодушным ребенком. Так, значит? Пропустив его фразу мимо ушей, я прижимаюсь приоткрытыми губами к его коже и тут же ощущаю, как он напрягается, и его напряжение неумолимо перетекает в меня. – Ева… – зовет предупреждающе, чуть сжав руки на моем теле. – Не надо.

   – Почему?

   – Нам нельзя останавливаться, но ты вынуждаешь меня сделать именно это.

   – Правда? Ты больше не хочешь нести меня на руках?

   – Хочу. И не только сейчас.

   – Тогда в чем дело? – и, притиснувшись к нему, я покрываю мелкими поцелуями его скулу, слегка прикусывая кожу под подбородком.

   – Если ты сейчас же не прекратишь, то очень об этом пожалеешь, – продолжает рычать Дэм, впиваясь в меня пальцами, что лишь раззадоривает мое желание вцепиться в него и не отпускать... до нашего обоюдного последнего вдоха.

   – И что же ты сделаешь?

   – Дам волю фантазии. И это мое последнее предупреждение, к которому тебе лучше прислушаться.

   – Я не хочу слушать твои глупые предупреждения, – смеюсь тихо, не прекращая забавляться с его соблазнительной шеей.

   – Перестань. Это уже не смешно, – ледяным тоном командует он, и да, я чувствую, что ему не смешно, совсем-совсем не смешно, и от понимания этого в моем больном прерывистом сознании сбивает все до единого стоп-сигналы, при всем желании я не смогу остановиться, хочу большего, умираю, как хочу добиться от него ответа даже при условии, что придется поставить на кон все, что у нас есть...

   И я добиваюсь. С приглушенным рыком какого-то непреодолимого отчаяния он разжимает пальцы, валит меня спиной в жухлую мерзлую траву, накрывает сверху своим телом и набрасывается на мои губы со всей жадностью, неистовостью, от которой меня пробивает крупной дрожью насквозь, и я хватаюсь за его шею обеими ладонями, пытаясь слиться с ним в одно целое, не отпустить, не дать отстраниться. Мне нужно, чтобы он был со мной до самого конца. С жаждой прикусываю его губу и тут же слизываю с нее выступившую кровь. Да, нам надо идти… Понятия не имею, куда и зачем. Просто надо. Но пока он целует меня вот так, словно я последняя женщина на земле, я согласна на любой ожидающий нас исход, лишь бы нам никогда не пришлось расставаться.

   – Остановись… девочка моя, сладкая, любимая, прошу тебя, остановись, – шепчет жарко, в противовес своим просьбам беспорядочно кусая мои губы, а его ладони уже вовсю блуждают под моей одеждой, и даже если бы само небо вдруг рухнуло нам на головы, а земля разверзлась наикратчайшей дорогой в ад, я бы ни за что не смогла остановить это зашкаливающее безумие. Ни за что по собственной воле… никогда.

   – Нееет…

   Мне плевать, что ситуация не располагает, плевать, что в мою спину до боли впиваются острые сухие сучья, валяющиеся на голой земле вперемешку с мелкими камешками и прочим мусором, и на то, что я едва живая от усталости, плевать тоже. Мне просто нужен он. Мой, настолько мой, что в это даже не верится. Еще совсем недавно я ни за что не согласилась бы на подобную авантюру на грани жизни и смерти в самых дебрях холодного леса, а теперь сама готова наброситься на Демида, потому что мне жизненно необходимо чувствовать его как можно ближе, телом к телу. И неважно, что мы потеряны вдали от цивилизации, застрявшие где-то между смертельной опасностью и призрачным шансом на спасение.

   Все происходит быстро, но вместе с тем тягуче, до нетерпения медленно. Мы с ним измотанные до крайности и обессиленные, но сумасшедший вихрь недавно пережитых событий, которые могли закончиться сущим кошмаром для нас обоих, провоцирует животное притяжение, страсть и яростную голодную потребность друг в друге, открывающую в нас второе дыхание на последних глотках кислорода. Прямо сейчас я должна ощутить на себе его сильные руки, его губы, любыми способами стереть из своей памяти размытые отпечатки чужих сальных взглядов, ползающих по моему обнаженному телу там, во время проклятого аукциона. Напомнить себе, что только он, он единственный имеет право видеть меня без одежды. Не здесь… не в запутанных лабиринтах неизведанного лесного массива, пронизываемого ветрами. Я сниму с себя все позже, когда мы окажемся с ним в безопасном месте, и можно будет никуда не спешить, вдоволь играться многообещающими взглядами в предвкушении долгой ночи, наслаждаться каждым мимолетным касанием, тянуть до бесконечности сладкие поцелуи, зная, что ни один из них не станет последним. А здесь и сейчас мы оба бесповоротно сходим с ума, обмениваясь искрами из ладоней, сплетаясь телами, быстро и жадно утоляя ненасытный голод друг по другу, настолько сильный, что меркнут даже самые правильные соображения о безопасности.

   И мне это нравится безумно, захватывает, захлестывает с головой хлеще, чем на самых экстремальных американских горках.

   – Я люблю тебя, люблю, – шепчу в исступлении, передавая с поцелуем ему в губы, отдающие привкусом крови и ненормального кайфа.

   Душу продам за то, чтобы он любил меня хотя бы вполовину так же сильно, как я его. Это пропасть, черная и бездонная дыра, в которую я шагаю осознанно, наперед зная, что уже никогда не смогу из нее выбраться… и не стану делать этого по собственной воле. Мне все равно, что будет со мной, главное, чтобы мы оставались вместе. С Демидом мне ничего не страшно, с ним надежнее, чем за каменной стеной.

   Нельзя… нельзя так слепо и беззаветно любить. Это не любовь, нет; слишком въедается под кожу, вплетается в зараженную кровь, метко бьет по искореженному сознанию, иссушает, заменяет собой все прежние значимые ценности, становясь наиболее важным, тем самым неуловимым смыслом жизни, который многие ищут годами, но так и не могут найти. Моего смысла не станет, если с Демидом что-то случится. Я знаю точно, что если вдруг потеряю его, то потеряю и саму себя.

   Вонзаю ладони в плечи Дэма, подаваясь к нему всем телом, содрогаясь от мощных ударов его плоти внутри меня, сцепляя зубы, а хочется кричать от удовольствия и громко звать его по имени, срывая голос до сиплых стонов. Я так сильно люблю его имя… Как оно звучит, перекатывается на моем языке собранием самых лучших звуков. Он затыкает мне рот поцелуем, и я цепляюсь за него еще крепче, безумно боясь отпустить. В безрассудном помешательстве отдаваясь ему со всей страстью, на которую только способна.

   Он наматывает себе на руку мои волосы, толкается так глубоко, что я вскрикиваю, чувствуя, как меня на безудержной скорости затягивает в бешеный водоворот ощущений, и приникает губами к моим губам, выпивая каждое из них до единого, пока я бьюсь в его руках от сокрушительного в своей мощи оргазма.

ГЛАВА 7

Ева

   У меня совсем не остается сил, но я в полуобморочном состоянии продолжаю плестись за Дэмом, слегка ободренная его сообщением о том, что нам осталось идти совсем недолго. Не знаю, сколько это в его понимании, ориентируется ли он в неизменном пейзаже окружающих нас деревьев, которые выглядят совершенно одинаково, или всего лишь хочет меня обнадежить, чтобы протянуть еще какое-то расстояние вперед. Вообще не уверена, что хочу это знать. Он оборачивается, вглядывается в мое измученное лицо, делает свои выводы и снова порывается взять меня на руки, но я выскальзываю из его ладоней и поспешно отступаю в сторону, отрицательно мотая головой. Дэм тоже устал. Еще не хватало, чтобы он таскал меня на себе.

   – Я справлюсь. Тем более, осталось недолго, – напоминаю о его же словах.

   Демид берет меня за руку, притягивая ближе, и аккуратно убирает с моего лица выбившуюся прядь волос. Наверное, в его глазах я выгляжу просто ужасно, грязная, лохматая и едва живая, но об этом сейчас лучше не думать. Вывернувшись из-под его руки, я первой иду вперед, мысленно уговаривая себя не сдаваться и не поддаваться скашивающей с ног усталости, но это совсем непросто. Мне хочется отключить назойливые сигналы мозга, завалиться прямо на землю, закрыть глаза и на какое-то время выпасть из этой реальности, потому что я больше не могу, не мо-гу… Но я не позволяю себе поддаться слабости и сломаться, пока еще нет. Хотя понимаю, что это всего лишь вопрос времени.

   Мы выходим к населенному пункту, когда небо совсем темнеет, а дневная осенняя прохлада сменяется вечерним холодом. Вокруг нас по-прежнему высятся деревья, но я еще издалека замечаю огни, один вид которых бьет в меня порцией адреналина, я даже незаметно для себя ускоряю шаг, стремясь побыстрее приблизиться к людям, ведь если есть свет, значит, должны быть и жители? Но тут же иная мысль сбивает с меня преждевременное воодушевление – сумеем ли мы найти здесь приют до утра? Можно ли нам с Дэмом показываться в этом месте?..

   – Где мы? – спрашиваю Демида, озираясь вокруг в поисках какого-либо указателя.

   – Там, где и должны оказаться.

   В любое другое время я бы зацепилась за такой замечательный ответ и потребовала от Дэма больше слов, но сейчас мне и этого достаточно, ведь если мы «должны здесь оказаться», значит, нашим мытарствам по лесу наконец-то пришел конец, и скоро мы сможем хоть немного отдохнуть.

   Как двое бродяг, потасканных долгими скитаниями без еды, воды и крова, мы выбираемся из проклятого леса и проходим по узкой длинной улице. Здесь сплошные частные дома, одноэтажные и двухэтажные, огороженные заборами из кирпича или профильных листов. Территории под каждое строение достаточно большие, на некоторых стоят автомобили преимущественно отечественного автопрома. Судя по всему, это какая-то деревня или село.

   Демид приближается к широким воротам одного из домов, нажимает на кнопку звонка и чуть отходит назад, не торопясь объяснять мне, к кому в гости мы заявились. А я подавляю мгновенно возникший вопрос, подумав о том, что наверняка здесь живет какой-нибудь очередной сомнительный приятель Дэма вроде того же Натана.

   Но я ошибаюсь.

   Навстречу нам выходит стройная миловидная блондинка лет тридцати с лишним, одетая в свободное домашнее платье под наброшенной сверху дутой курткой. Первое, что она делает, спустившись с крыльца, это бросается Дэму на шею с радостным писком, а тот ловит ее в свои объятия и на мгновение прижимает к себе.

   – Привет, Лера, – с улыбкой он отстраняет ее за плечи, они смотрят друг на друга, как будто ведя безмолвный диалог взглядами, а я стою рядом и чувствую себя круглой дурой, наблюдая за этой дивной картиной. Руки блондинки на предплечьях моего мужчины, а он вроде бы вовсе не против. У меня даже дар речи пропадает, и в мысли прорывается тонна возможных предположений о том, что это еще за Лера и какие отношения связывают ее с моим Демидом.

   – Это Ева, – бросает он ей так, точно десять минут назад подобрал меня где-то по дороге и еще не успел толком узнать, кто я такая.

   – Очень приятно, – девушка поворачивается ко мне, улыбается приветливо, но глаза ее смотрят с настороженностью, оценивающе.

   Ничего не отвечаю. У меня язык не поворачивается заверить ее во взаимности, потому что это далеко не так. Черта с два я буду изображать из себя доброжелательность, когда она жмется к Дэму и вызывает у меня стойкое желание как следует подрихтовать ей прическу.

   – Лера, мне нужна твоя машина, – вновь заговаривает Демид, переключаясь с меня на улыбчивую блондинку. – Завтра к вечеру она будет на месте.

   – Конечно… о чем речь, – девушка кивает и сторонится, жестом приглашая нас пройти на ее территорию. Я уже не хочу никакого отдыха, во всяком случае, не здесь, однако мне ничего не остается, кроме как двинуться за Дэмом. – Но для начала давай зайдем в дом, мы с Генкой только чай собрались пить. Почему бы вам не присоединиться? Он будет счастлив тебя видеть.

   Не успеваю даже предположить, о каком Генке может идти речь, как дверь дома распахивается, стукнувшись о косяк, и оттуда выбегает курчавый худосочный мальчуган лет семи-восьми с радостным возгласом:

   – Дядя Дёма!

   На лету поймав мальчишку в объятия, Демид прижимает его к себе, тот обвивает его тонкими ручками-палочками, а я ловлю себя на мысли, что все это здорово похоже на то, как глава семейства приезжает домой, и жена с ребенком выходят его встречать… Это было бы даже мило, если б речь шла не о моем мужчине рядом с чужой женщиной и каким-то посторонним мальчуганом. Сердце сдавливает от ноющей боли, все происходящее начинает походить на изощренную пытку, усугубляющуюся еще и тем, что до меня здесь никому нет дела. Эти люди… они будто на своей волне. Все трое. А я у них лишняя. Вмиг все, что составляло прочный фундамент моего существования, с грохотом рушится внутри меня, обесценивается, и я уже не могу думать о том, что Демид вернулся за мной, несмотря на серьезную опасность, не позволив мне пропасть во власти какого-то извращенца, потому что я больше не чувствую себя нужной ему. И это самое страшное, что может со мной произойти.

   Увидеть равнодушие в его глазах по отношению к себе. Почувствовать, как он от меня отдаляется. Я не смогу. Я ни за что не вынесу этого.

   Больше всего на свете мне хочется немедленно убраться из этого дома. Даже там, в густом и опасном лесу, без ориентира блуждая среди одинаковых деревьев, шатаясь от слабости и жажды, мне было намного комфортнее, чем здесь. Там мы были только вдвоем, сосредоточенные друг на друге и нашей общей задаче выбраться из дебрей, здесь же неожиданно обнаружилась эта… Лера, симпатичная, с аккуратной прической, а я на ее фоне похожа на нелепое лохматое чучело, которое вытащили со свалки.

   – Гена, ты его свалишь, – весело смеется Лера, наблюдая за мальчишкой.

   – Ничего, – откликается Дэм, потрепав того по непослушным волосам. – Как дела, парень?

   – О-о, держись, сейчас он тебе все-все расскажет. Но для этого тебе точно придется войти в дом, – качает головой Лера.

   – Да, пойдем, пойдем! – прыгает возле Дэма мальчик.

   – Ладно, – Демид смотрит на меня. – Мы ненадолго задержимся.

   – Вот и отлично, – радуется блондинка, ненавязчиво беря Дэма под руку.

   Я чувствую себя лишней, с каждой секундой это ощущение лишь усиливается, распирает мою грудь желанием поскорее уйти отсюда. И не нужен мне никакой отдых, я готова без передышки продолжать наш путь, сбить ноги в кровавые мозоли, только бы не оставаться здесь ни на одну лишнюю минуту, грозящую мне потерей самого дорогого. Но Демид никуда не торопится. Лера показывает, где тут расположена ванная. Дэм все никак не может отлипнуть от ребенка, поэтому мне приходится идти одной. Закрываю дверь, мимолетно осматриваясь в помещении. Ванная довольно просторная, белая душевая кабина, шкафчики, забитые всяческими флаконами, большое зеркало над умывальником, на отдельной полке куча бутылочек с детскими шампунями, мылом и чем-то еще, украшенном разноцветным наклейками. Через перегородку туалет.

   Все чисто, уютно, очень мило.

   Приблизившись к зеркалу, в ожидании худшего несмело смотрю на свое отражение и вздрагиваю, машинально прилаживая растрепанные волосы обеими ладонями. Отвинчиваю кран с теплой водой, смываю грязь со своего лица. Интуиция меня не обманула, все это время я выглядела просто кошмарно…

   В очередной раз подняв голову и взглянув в зеркало, я вижу за своей спиной Дэма, приблизившегося совершенно бесшумно, и резко разворачиваюсь к нему лицом.

   – Ты в порядке? – спрашивает он, глядя на меня с беспокойством.

   – Нет.

   – Нет? – отзывается, подходя ближе, и трогает ладонью мое плечо, но я дергаю им, сбрасывая его руку.

   – Я хочу уйти отсюда.

   – Мы не задержимся… – затягивает было, но я перебиваю:

   – Кто они, Дэм? Кто эти люди?

   – Мои друзья.

   – Мальчишка и эта девушка? – криво усмехаюсь, тщетно маскируя гнев и обиду, а он наконец-то обращает внимание на мой настрой и понемногу начинает соображать, что к чему.

   – Ты что себе придумала? – улыбается, ладонью оглаживая мою щеку, но я упрямо отворачиваю от него лицо. – Ева.

   – Что вижу, то и думаю, – огрызаюсь, не давая ему развернуть меня к себе.

   – И что же ты видишь?

   – Ты близок с ними… с обоими. Но я никогда не слышала, чтобы ты упоминал о них.

   Я думала, что в его жизни нет близких людей… Кроме меня. И Донны. Быть может, еще Натана. Но с этими двумя делить его было совсем несложно, они не посягали на мою территорию. Черт, я же никогда ни о чем его не спрашивала. Наверное, именно поэтому теперь так сложно смириться с тем, что я не единственная, кто что-то для него значит.

   Демид вздыхает.

   – Лера – бывшая жена Роста. Того самого, которого я… убил во время боя.

   – Что? – смотрю на него, пытаясь понять, шутит он так жутко, или же говорит немыслимую правду. Вспоминаю, как радостно блондинка бросилась на шею виновнику гибели своего мужа, и все еще больше запутывается. – В смысле… Погоди, ей что, все равно? Или она не знает?

   – Разумеется, знает.

   – Тогда я не понимаю.

   – Они плохо жили. Рост паршиво с ней обращался, часто поднимал на нее руку, несколько раз даже доходило до больницы. Но он всегда выходил сухим из воды, потому что Лера не хотела проблем для отца своего сына. Вместе их удерживал только Генка. После того боя… – морщится, вынужденный вернуться воспоминаниями в прошлое, – Лера была единственной из его родни, кто не обвинял меня в убийстве. Впервые я увидел ее в отделении. Именно там мы и познакомились.

   – Вот это да, – единственное, что я могу сейчас произнести. – Подожди, а мальчик…

   – Гена был слишком мал, когда умер его отец, чтобы что-то понимать, поэтому он… не в курсе. Я никогда не пытался поговорить с ним о смерти Ростислава. Возможно, пройдет еще немного времени, он станет взрослее, все осознает и тоже меня возненавидит. А пока мы неплохо ладим.

   – Это так… странно. То, что ты продолжаешь общаться с Лерой и ее сыном после того, как… – и замолкаю, не решившись произнести вслух то, о чем мы оба подумали.

   – Ничего странного, Ева. Они мои друзья. Ты серьезно решила, что я приведу тебя в гости к своей любовнице? – он улыбается шире, но я хмурюсь, вся поддаваясь протесту, и отталкиваю его.

   – Не говори мне этого слова. Никогда. Понял?

   Он придвигается ближе, вынуждая меня вжаться в край умывальника, протягивает ладонь и медленно гладит мою скулу, легкими касаниями спускаясь к ключицам и ниже к груди.

   – Я люблю тебя, ты ведь знаешь.

   – Не знаю, – упорно качаю головой, избегая смотреть ему в глаза.

   – Все ты знаешь. Если бы не любил, то не стал бы так долго терпеть твой жуткий характер.

   – Это у меня жуткий характер?

   Вместо ответа он склоняется к моему лицу, медленно ведет носом вдоль щеки, провоцируя целую толпу мурашек по моему телу, и, запустив ладонь в мои волосы на затылке, находит мои губы своими, но не целует.

   – Ты плохо на меня действуешь, Ева, – шепчет, вглядываясь в мои глаза. – Очень плохо. Позади столько дерьма и грязи, целый день на ногах, я выбился из сил настолько, что остается лишь завалиться где-нибудь и сдохнуть, но знаешь, чего я сейчас хочу? – проталкивает пальцы к моим губам, лаская их едва ощутимыми касаниями, приоткрывая. – Перенести этот занимательный разговор в другое место, где мы остались бы только вдвоем… И как следует заняться твоим воспитанием. Снять с тебя все эти тряпки, все до единой… – продолжает жарким шепотом, целуя меня в шею, – и увидеть тебя совсем без одежды.

   – Дём, подожди… – выдыхаю, слабо цепляясь за него в невозможности оттолкнуть даже на миллиметр.

   – Я не могу ждать. Это нечестно, не считаешь? Все время я почему-то должен ждать…

   – Все зависит только от тебя, – вворачиваю ловко, откидываясь затылком назад. – Мы можем здесь не задерживаться и сразу вернуться в город...

   – Можем. Но мы задержимся. Уже неудобно отказываться, – и, будто разом вспомнив о том, где мы, он нехотя отстраняется, заботливо поправляет мои волосы, смотрит на меня и вдруг выдает. – Не знаю, как я мог жить без тебя столько лет.

   Нам все же приходится остаться на ужин. Готовит Лера вкусно, но это далеко не плюс – мне все еще кажется, что она слишком часто и как-то со значением посматривает на Демида. В свою очередь, украдкой поглядывая на нее, я никак не могу осознать то, что он сказал мне в ванной. Если б моего мужа убил некий человек, я бы никогда не стала поддерживать с этим самым человеком дружеские отношения. Вообще никакие не стала бы; это нелогично, абсурдно, даже противоестественно. Дэм говорил, что Ростислав был с ней жесток… пусть так, но неужели ее ничего не смущает в сложившейся ситуации? Любезничать с тем, кто виновен в гибели отца ее ребенка, поощрять его общение со своим сыном, который однажды так или иначе узнает правду? Либо мне не известно что-то еще об этой истории, либо я попросту не могу понять ее логики.

   А ребенок? Что будет, когда он станет старше, узнает, как все было на самом деле, и поймет, что добрый дядя Дёма, с которым они в таких хороших отношениях, лишил его отца?

   Черт возьми, о чем все они вообще думают, как ни в чем не бывало поддерживая этот фарс?!

   – А кто эта тетя? – вдруг спрашивает Гена, с любопытством косясь в мою сторону.

   – Это моя подруга. Ее зовут Ева, – поворачивается к нему Демид.

   – Твоя невеста? – не унимается мальчишка.

   Я, кажется, даже дышать перестаю в ожидании его ответа, но Дэм почему-то медлит. Смотрит на меня долгим взглядом, словно пытаясь ответить на этот вопрос прежде всего самому себе.

   – Да, пожалуй, – усмехается, прерывая повисшее молчание. – Она моя невеста.

   – А почему ты не найдешь себе красивую невесту?

   – Гена! – одергивает ребенка мать, поглядывая на меня в попытке распознать реакцию.

   – Я уже нашел. Разве нет?

   – Конечно, я не самая красивая девушка в мире, Гена, – мягко вступаю я, отходя от первого шока и чувствуя себя здесь все хуже и хуже. – У меня нет красивой прически, вместо шикарного платья грязная одежда, еще и царапины на лице… Ничего удивительного, что ты не считаешь меня красивой. Но знаешь, говорят, что красота таится в глазах смотрящего.

   – А что это значит? – переключается на меня ребенок.

   – Это значит, что у каждого человека свое понимание красоты. Люди способны видеть одно и то же, но восприятие у них может быть отличным друг от друга. Если тебе кажется, что я недостаточно красивая, чтобы понравиться дяде, это говорит лишь о том, что вы с ним смотрите на меня по-разному.

   – Ты ему нравишься? – обезоруживающе спрашивает Гена, а я киваю на Дэма:

   – Спроси у него.

   Ребенок тут же беззастенчиво адресует вопрос Демиду.

   – Очень нравится. Она бы и тебе понравилась, если б ты узнал ее получше, – улыбается тот.

   – А ты к нам еще приедешь? – после небольшой паузы снова спрашивает меня Гена, по-видимому, решив сменить по отношению ко мне гнев на милость.

   – Не знаю. Может быть.

***

   Мы уезжаем на машине Леры. Демид за рулем, я рядом с ним, хотя он предлагает мне устроиться на заднем сиденье седана и немного поспать. Но я отказываюсь. Несмотря на усталость, мне вряд ли удастся заснуть после всего, что случилось с нами за эти проклятые сутки.

   Все внутри салона автомобиля буквально кричит о том, что машина принадлежит женщине. Я улавливаю приглушенные сладкие нотки парфюма, который ощущала в доме Леры, и это провоцирует новый виток мыслей о ней и ее предполагаемых отношениях с моим мужчиной, о которых мне ничего не известно, что лишь подстегивает меня придумывать свои варианты. И ни один из них мне ни черта не нравится.

   – Ты говорила о красоте, – начинает Дэм спустя какое-то время после нашего отъезда, бегло покосившись в мою сторону.

   – Зря я вообще полезла с комментариями. Гена ребенок, он всего лишь выразил свое мнение. В этом нет ничего странного или обидного, – вяло отзываюсь я.

   – Он ребенок и не понимает многих вещей, – кивает Дэм. – Но мне показалось, что тебя зацепило.

   Морщусь досадливо, не слишком настроенная обсуждать это с ним.

   – Просто… все эти разговоры о красоте для меня болезненная тема. Я не сдержалась.

   – Почему? – коротко спрашивает он, вновь покосившись на меня.

   – Сложно объяснить… В общем, это связано с моей матерью. Она так часто твердила о том, какая я красивая, что привила мне чертов комплекс. Хотя в детстве мне нравилось это слышать. Я даже… гордилась тем, какая из меня вышла красотка, – поджимаю губы, отворачиваясь к стеклу со своей стороны.

   – В конце концов, она не врала.

   – Нет. Не знаю… Но ей это было нужно. Для самоутверждения, может быть. Знать, что у нее растет не просто красивая дочь, а… самая красивая. Черт, звучит глупо... Она обожала наряжать меня, как куклу, в самые лучшие и модные платья, любила плести всякие сложные косы из моих волос, даже… для некоторых своих фотосессий наводила мне легкий макияж, пудрила щеки, по-кукольному красила губы в красный цвет. Думаю, она в самом деле тащилась от всего этого дерьма. И то, что получалось на снимках, приводило ее в дикий восторг от себя самой.

   – Дикий… – задумчиво повторяет Дэм за мной следом. – Все это звучит дико. Я никогда не слышал о таких матерях, как твоя.

   – А твои родители? Какие они? – снова повернувшись к нему, решаюсь задать вопрос, который давно меня интересует. Демид отвечает не сразу.

   – Они были… нормальными. Такими, какими и должны быть мама и папа. Я вырос в обычной семье. Мой отец был простым рабочим, всю жизнь провел на разных стройках. Крупных, мелких… А мать учила детей в начальной школе. Отец рано ушел от нас, сорвался с большой высоты, получил множество внутренних травм и после этого прожил ровно два дня.

   Его слова оседают во мне щемящим ощущением грусти. Я чувствую невыразимую обволакивающую теплоту, с какой он рассказывает о своих родителях, пытаюсь вообразить их себе и очень жалею о том, что никогда не смогу познакомиться с людьми, вырастившими такого замечательного сына. С женщиной, подарившей свету этого невероятного мужчину, которого я люблю больше жизни. С его отцом… Интересно, на кого из них он больше похож? Почему-то я уверена, что на отца. Учительница младших классов представляется мне доброй и мягкой женщиной, хотя очень возможно, что именно она не давала спуску своему сорванцу сыну…

   И тут же я переключаюсь на мысли о своей собственной матери. Она жива и, насколько мне известно, здорова, но ее нет в моей жизни, я сама вычеркнула ее оттуда. Потому что не могла больше находиться в губительной власти этой женщины. Не хотела быть ее чертовым проектом, о котором она так грезила, не замечая, что собственными руками рушит мое детство. Все мои проблемы и странности оттуда, из тех лет, когда мы были вместе. Я пыталась отвоевать себе независимость трусливым бегством от нее. Но все это время я знала, что с ней все хорошо, она в порядке, по-прежнему занимается тем, что любит больше всего, просто… уже без меня. Снимает на свою камеру других людей, ищет новые выгодные проекты, живет полной жизнью. Я не думала, что с ней может что-то произойти… вроде тяжелой болезни или несчастного случая. С кем угодно, только не с ней.

   После того, как я поняла, что она собой представляет, трепетную детскую любовь к матери сменило что-то совсем другое, клокочущее во мне черной бездной, без оглядки пожирающей все светлое, что еще могло оставаться у меня по отношению к ней. Я научилась жить, не думая об этой женщине, практически не вспоминая о ней, и сейчас, слушая слова Демида о его родителях, ощущая его искреннюю любовь к ним, я не могу самой себе ответить на вопрос, люблю ли я свою мать. Не так, как прежде, нет. Об этом речи уже давно не идет. Но… она моя мать, какой бы ни была. Моя родная кровь. Благодаря ей во мне живет множество фобий, продолжающих отравлять мою жизнь после ее вмешательства, но, с другой стороны, она… была моей матерью. Все эти годы, пока наивный ребенок, слепо ищущий ее одобрения в каждом своем слове и поступке, не осознал себя проклятым проектом. И даже после того, как все стало на свои места, она продолжает ею быть. Это не прекратится. Никогда. Мне от нее не избавиться, ведь я вижу ее каждый раз, когда смотрю на себя в зеркало.

   Мне все-таки удается задремать. В себя я прихожу, когда автомобиль останавливается и Демид глушит мотор. Поднимаю глаза, с облегчением сознавая, что мы наконец-то дома… в смысле, у Дэма, конечно же. Какой у меня может быть дом? Преодолевая сонливую вялость, выбираюсь на улицу, зябко ежусь, вдыхаю полной грудью холодный ночной воздух, оборачиваюсь и попадаю в объятия Демида.

   – Теперь точно конец… – обещает он, увлекая меня за собой к двери.

   Сложно поверить в то, что непрерывный кошмар наконец-то закончился, все ужасы остались позади, нам удалось выстоять и выбраться из настоящего пекла, едва не поглотившего наши жизни. Только сейчас мы оба в этом убеждаемся.

   – Мне нужно в душ, – сообщаю, едва за нами хлопает дверь, выворачиваясь из-под руки Демида, и первым делом иду в ванную.

   Да… Мне необходимо забраться под струи горячей воды и наконец-то смыть с себя всю эту мерзкую грязь, прилипшую ко мне, едва мы с ним проникли на территорию проклятых ублюдков, легко и беззаботно играющих чужими жизнями. Я чуть не стала очередной разменной пешкой в их жестоких развлечениях. Мелкой незначительной фигуркой, которой очень просто пожертвовать в большой игре. Сегодня я могла пропасть безвозвратно, никто и никогда не смог бы отыскать меня в кромешном аду и вернуть живой. Я задыхаюсь от ужаса, только представляя, что бы со мной там случилось. Не могу… мне нужно избавиться от этого мерзкого ощущения испорченности, гадливости, которое не исчезает с того момента, как меня выставили одним из лотов.

   В уголках век больно печет, пока я одну за другой срываю с себя вещи, жалкой горсткой падающие на пол у моих ног. Переступив через них, забираюсь в душевую кабину, включаю воду погорячее, жмурю глаза и выдыхаю, ладонью упираясь в еще прохладную стенку.

   Теперь все хорошо. Все нормально. Я в порядке, и я жива.

   За моей спиной отходит в сторону одна из стенок кабины, следом я ощущаю крепкие мужские ладони, пробирающиеся по моей обнаженной груди к болезненно затвердевшим соскам, и резко выдыхаю, когда он всем телом прижимается ко мне сзади. Мои ноги разъезжаются, как желе, стоит мне только почувствовать его рядом. А он придавливает меня лицом к гладкой поверхности, шевелит носом мои взлохмаченные, слегка влажные волосы и шепчет, подобравшись губами к уху:

   – Расслабься… – ведя пальцами левой руки от моего напряженного соска к низу живота, ныряя к развилке между ног, туда, где все зудит от жажды соединиться с ним, слиться в одно целое.

   – Дём… – пробую развернуться к нему лицом, но он придерживает меня за затылок, не позволяя сдвинуться с места.

   – Я когда-нибудь свихнусь из-за тебя, слышишь?

   Его пальцы скользят внутрь моего тела, и я с тихим всхлипом уже сама утыкаюсь лбом в стенку кабины, с силой закусывая губу, чтобы не застонать в голос, но это мало помогает, потому что уже совсем скоро… он берется за меня всерьез.

   Пока я не теряю голос, без сил обмякая в его жестких и одновременно нежных объятиях с одной лишь мыслью, что если и существует что-то, способное оторвать нас друг от друга, то мне об этом ничего не известно.

ГЛАВА 8

Ева

   – Есть кое-что, что ты делаешь просто потрясающе, – говорю я Демиду, медленно проводя кончиком языка по своей нижней губе и замечая, как молниеносно загорается его взгляд.

   – Теряюсь в догадках…

   – Варишь кофе, – картинно закатываю глаза, изображая полный и бесповоротный экстаз. – Уже за одно это тебе можно простить все, что угодно. Любые твои грехи…

   – Всего лишь кофе? – недоверчиво приподнимает одну бровь, подбираясь ко мне ближе.

   – Потрясающий кофе, – поправляю с намеренно серьезным видом. – А ты о чем подумал?

   – Знаешь, у меня паршиво получается думать, когда ты рядом и почти без одежды.

   – Вот как? – заинтересованно подаюсь вперед. – И что же тебе мешает?

   – Если хочешь, я с большим удовольствием тебе продемонстрирую, – усмехается, взглядом указывая на свой пах, и тут уже я не в силах сдержать зашкаливающего любопытства, поднимаюсь с места и пересаживаюсь к нему на колени, словно невзначай скользнув ладонью между его ног. Его взгляд темнеет, зрачки сужаются, а с губ срывается вкрадчивое: – Думаешь, тебе всегда все будет сходить с рук?

   – Почему бы и нет? – глядя на него с ухмылкой, я все же сползаю с него на диван, устраиваюсь по левую сторону от Дэма, забрасывая ноги ему на колени, и он, посматривая на меня, гладит их с небрежной ленцой. – Ладно… Пока мы не договорились до чего-то… более приятного, расскажи мне о своих планах.

   – Относительно тебя? – его пальцы так ласково и приятно скользят выше к моему бедру, что мне хочется поддаться им и прекратить всяческие разговоры.

   – Было бы заманчиво тебя послушать… Но нет, – чуть склоняю голову, рассматривая его лицо. – Меня интересует, что ты будешь делать дальше. После того, как разворошил осиное гнездо этих чертовых аукционистов, ты вряд ли захочешь отступить, я права?

   – Более-менее, – улыбается, но смотрит серьезно, даже строго.

   – Может, поделишься? – я тоже улыбаюсь, хотя уже начинаю терять терпение.

   – Чем? – притворно удивляется Демид.

   – Не валяй дурака.

   – Я собираюсь найти этого типа. Того самого, который… разворошил уютное гнездышко Крыги до меня. Выходит, что Марьяна сейчас где-то с ним или с его подельниками. Если она вообще жива, конечно, – игривое настроение понемногу его покидает, я это чувствую.

   – Странно, что он решился на такое, еще и в одиночку, – помедлив, говорю я.

   – Не странно – безумно. Просто невероятно.

   – Может, его кто-то подстраховывал изнутри?

   – Почти наверняка. Но Крыга не смог это выяснить.

   – Как думаешь, для чего ему нужно было так рисковать из-за какой-то девчонки? Только чтобы самому иметь возможность заявить Остужеву требования о выкупе? Он посчитал, что три с половиной миллиона стоят его жизни?

   – Скорее всего, тут прочно завязан Костя. Насколько я понял, у Марьяны были при себе некие сведения, которые при огласке способны крупно ему навредить. Если наш таинственный тип жаждет получить именно их, тогда его появление на аукционе еще как-то объяснимо.

   – Но как ты собираешься его отыскать?

   – Пока не знаю. Но у меня есть хорошая примета – татуировка. У неизвестного типа набит здоровый дракон на руке, люди Крыги его заметили. Думаю, стоит немного пообщаться с народом, тату очень приметная, есть вероятность, что кто-то еще мог ее видеть.

   – Татуировка дракона… – задумчиво повторяю я.

   – Да, – настороженно подтверждает Дэм, присматриваясь ко мне.

   – Татуировка с драконом была на руке у Антона, того самого типа, брата погибшей девушки… Лены Линник, – прибавляю, не сразу вспомнив фамилию. Демид хмуро потирает подбородок.

   – Черт… ты уверена?

   – Ну, конечно. Я ведь сидела с ним рядом, когда притворялась подругой его сестры. И видела тату. Очень эффектная картинка, огромный дракон с разверзнутой пастью…

   – Черт! – повторяет Дэм громче, снимая с себя мои ноги и выпрямляясь. – Это… это все меняет. Линник… Как же я сразу…

   – Что это меняет? – бестолково спрашиваю я, поднимаясь за ним следом.

   – Все, абсолютно все. Девчонка нужна ему, чтобы отомстить Остужеву за сестру. Он ненавидит Костю и жаждет его краха. А у Марьяны, к тому же, весьма удачно оказались интересные сведения, которые однозначно навредят ее дяде. Дело здесь совсем не в деньгах, не в этих чертовых миллионах, Ева.

   – Возможно, ты прав, – говорю задумчиво, наблюдая за тем, как он в спешке начинает собираться. – Дэм, подожди, ты хочешь прямо сейчас поехать к нему?

   – Разумеется. Чем быстрее, тем лучше.

   – Он тебя не впустит. Этот Антон очень подозрителен, для начала стоит как-то притупить его бдительность…

   Я не успеваю договорить, Демид резко замирает посреди комнаты, мечет в меня более чем красноречивый взгляд и говорит отчетливо, давая понять свое отношение к моей невысказанной затее:

   – Нет. Даже не думай.

   – Да. Он знает меня в лицо и думает, что я… свой человек. Бывшая подружка его сестры. Он меня впустит. Или хотя бы откроет дверь. А дальше уже войдешь ты…

   Демид на секунду прикрывает глаза, снова смотрит меня с недовольством, раздумывая над моим предложением, и, наконец, кивает без охоты:

   – Хорошо, сделаем так: ты его отвлечешь, он увидит тебя в глазок и откроет дверь, затем наступит моя очередь. Ты даже не переступишь порог его квартиры. Пообещай мне.

   – Ни за что не переступлю, – киваю, подумав про себя, что нет смысла загадывать так далеко, главное заставить Линника открыть дверь, а дальше мы будем действовать по обстоятельствам.

   Судя по взгляду, Демид не слишком мне верит, но ему приходится согласиться.

   – Тогда собирайся.

***

   Выждав еще немного, я снова нажимаю на кнопку звонка квартиры Антона Линника, затем еще раз, и еще, но по ту сторону двери по-прежнему сохраняется нерушимая тишина. Никаких звуков, которые могли бы выдать присутствие хозяина. Внутри никого нет… Во всяком случае, я почти уверена в этом. Перевожу растерянный взгляд на Демида, который стоит справа от меня так, чтобы не попасть в глазок, но все его предосторожности излишни. На мои сигналы никто не реагирует. Не желая так быстро сдаваться, я снова нажимаю на кнопку с тем же результатом.

   – Отойди-ка… – негромко говорит мне Дэм, и я вижу, как его правая рука ныряет в карман куртки.

   – Что ты хочешь…

   – Тихо, – качает он головой, занимая мое место возле двери. – Лучше проследи за тем, чтобы никто мне не помешал.

   Безумие какое-то… Захлопнув рот, я отхожу к лифтам и принимаюсь поглядывать по сторонам, готовая сигнализировать Дэму при малейших признаках опасности, но этого не требуется. Минуты через две он подзывает меня к себе тихим свистом, первым ныряя в приоткрытую дверь, и я спешно пробираюсь следом за ним, очень стараясь не думать о том, что в данный момент мы совершаем незаконное проникновение в чужую квартиру. Когда я впервые была здесь, у меня даже мысли не возникло, что вскоре мне придется сюда вернуться вот… так. Демид не выглядит настороженным или обеспокоенным тем, что мы забрались в квартиру Линника без ведома хозяина, мне же, мягко говоря, очень от этого не по себе. Так и тянет сбежать обратно на лестничную клетку. Но без Демида я туда не вернусь. Если рисковать, то снова вместе.

   Наказав мне ни в коем случае не снимать перчатки, он быстро прочесывает все комнаты, возвращается в коридор и сообщает сухо:

   – Его тут нет.

   – Еще бы… Этот здоровый бугай весь дух бы из нас вышиб, если б застал за взломом своей квартиры, – ежусь я, припомнив внушительный внешний вид Линника

   – Не волнуйся, мне доводилось общаться и с бугаями в том числе.

   Демид сосредотачивается на исследовании не слишком опрятной гостиной. Неторопливо прохаживается по помещению, рассматривая обстановку, ни на чем конкретно не останавливая взгляд, и хотя я понятия не имею, что он надеется тут найти, тоже принимаюсь озираться за компанию.

   – Надо же, – говорю тихо, поднимая со стеклянного столика брошенный журнал с крупным улыбающимся младенцем на обложке.

   – Что там у тебя? – оглядывается Дэм.

   – Журнал для тех, кто готовится стать родителями, – читаю один из заголовков на обложке. – Или для тех, кто занимается воспитанием маленького ребенка. Линник говорил о том, что его сестра была беременна. Наверное, это ее… Хотя нет, – резко обрываю сама себя, переведя взгляд на дату выпуска журнала. – Издание свежее, датируется прошлой неделей.

   – На черта Линнику понадобилась эта муть? – подходит ко мне Дэм.

   – Понятия не имею… Может, у него есть подружка в положении?

   – Даже в таком случае сомнительно, чтобы он захотел самостоятельно это прочесть.

   – Да… я бы сказала, это на него не похоже, – соглашаюсь, вновь вспоминая свою первую и единственную встречу с Антоном Линником, во время которой у меня сложилось определенное впечатление об этом человеке.

   В квартире царит бардак, по которому легко можно сделать вывод о том, что Антон не слишком утруждает себя уборкой или даже элементарным распределением вещей по местам. Рыться в чужом беспорядке мне не слишком хочется, мало ли, какую дрянь можно тут откопать, и я, поглазев бесцельно по сторонам, но ни до чего не дотрагиваясь, снова пристаю к Демиду с вопросом:

   – Может, скажешь, что мы пытаемся здесь найти?

   – Что-нибудь интересное. Для начала хочу понять, что он за человек, – несется ответ с другого конца помещения.

   – Смотри, тут есть фото, – говорю, поднимая вертикальную рамку с фотографией, на которой Антон стоит рядом с очень худенькой улыбающейся девушкой на голову ниже его. Ее рыжеватые волосы свободно струятся по хрупким плечам. На заднем фоне виднеется какой-то парк, во всяком случае, там точно есть аттракционы… – Думаю, это его сестра.

   Демид вытаскивает из моих рук фотографию, смотрит.

   – Возможно, – кивает незаинтересованно, убирая рамку обратно.

   – Антон любил сестру. И если б ему представилась возможность отомстить за ее смерть, он бы ею воспользовался, – принимаюсь размышлять вслух, провожая взглядом фотографию.

   – Марьяна была для него слабым звеном. И весьма подходящим орудием для мести, – соглашается со мной Дэм.

   – Надеюсь, он ее не трогал, – меня передергивает, стоит лишь представить перекошенное от ярости лицо Антона.

   – Остужеву посылали фотографии с избитой племянницей, – напоминает Демид.

   – Да… Я помню.

   К сожалению.

   – А вот это уже интересно… – присвистывает Дэм, склонившись над ящиком стола, и я подхожу к нему с намерением узнать, что такого любопытного он там нашел. В его руках обыкновенный белый конверт и вытащенные оттуда несколько отпечатанных снимков, верхний он передает мне, поясняя: – Это одна из наших встреч с Остужевым. Вот он, вот я… – усмехается, ведя пальцем по бумаге. – Значит, это Линник был там. Скорее всего, следил за Костей. Я слишком поздно его засек. Пытался догнать, но он был на байке и смог ускользнуть по бездорожью. Четыре колеса не потянули против двух. Черт, он все время был совсем близко…

   А в следующую секунду Дэм, выругавшись, мечет взгляд от снимков ко мне.

   – Проклятье!

   Не понимая, что его так взбудоражило, я осторожно вытаскиваю из его пальцев одну из фотографий, смотрю на нее и чувствую, как стремительно холодеют мои внутренности. На снимке мы с Демидом сидим в кафе напротив друг друга, моя ладонь лежит поверх его ладони. Присматриваюсь к обстановке вокруг, пытаясь сориентироваться во временных промежутках. Кажется, это было в тот вечер, когда мы впервые сошли с ума там, в мотеле у Донны, а потом он потащил меня в ближайшее кафе, чтобы накормить, но мне было плохо и у меня совсем не было аппетита. На фото у меня неважный вид. Бледная, с болезненными кругами под глазами и свежей ссадиной на лице, я таращусь на Дэма взглядом самой настоящей влюбленной дурочки, что очень близко к правде. Без сомнений, это тот самый вечер.

   Я тогда вообще не смотрела по сторонам. Мы с Демидом сидели за одним из столиков, говорили о чем-то и даже не подозревали, что за нами наблюдает этот тип…

   – В тот день, когда ты пришла к нему под видом подруги Лены, он уже отлично знал, кто ты такая, – чертыхается Дэм, и тут до меня тоже доходит. В деталях вспоминаю свой прошлый визит в эту квартиру, странное поведение Антона, его вроде бы беспричинную неприязнь и взгляды на меня, особенно поначалу, до того, как я представилась подругой его сестры. Просто невероятно. Я ничего не замечала. Сосредоточенная на своей задаче, я так старалась сыграть порученную мне роль, быть убедительной для Антона, чтобы развязать ему язык. А он быстро сориентировался и принялся подыгрывать мне. С ума сойти… Дэм прав, тогда он уже все-все знал...

   – Все, что он тебе тогда говорил, было произнесено с определенным умыслом. Каждое его слово было заранее взвешено.

   – Ты прав. Он выбирал, что следует мне сказать. А мне казалось, он дезориентирован и убит горем…

   – Этот тип не так прост, как мы думали. Все это время он мастерски вел свою игру.

   – Но что у него за цель? Только лишь месть Остужеву за смерть сестры? Тогда какую роль он отвел Марьяне? Неужели он способен ее убить? И… – я набираю в грудь больше воздуха, – зачем вообще ему понадобилось следить за нами?

   – Пока не знаю. Спросим об этом у него самого. Снимок был сделан в кафе рядом с мотелем Донны. Возможно, на заводе в ночь передачи выкупа был он, он же держал тебя у себя, и отпустил только затем, чтобы проследить твой путь и выяснить, кто ты и откуда взялась на самом деле. Таким образом он мог вести тебя до мотеля, узнать о твоей связи со мной, а может быть даже… Чееерт! – рычит Дэм, порывисто вытаскивая свой телефон и принимаясь в спешке набирать номер. – Алло…

   Дэм

   – А ты совсем не торопишься, – вместо Донны по ее номеру мне отвечает незнакомый мужской голос с ленцой. – Я здесь уже порядком заскучал в ожидании твоего звонка.

   – В какие игры ты играешь, Антон? – бросаю, мельком покосившись на замершую возле меня Еву. Она таращится на телефон в моей руке, и на ее лице отображается искреннее непонимание, созвучное моему, потому что я ни черта не представляю, что сейчас происходит.

   – В шашки преимущественно… Пытаюсь освоить шахматы, но пока не слишком удачно, меня обыгрывает в них любой дилетант. Ставит шах… а следом без передышки и чертов мат. Мне это не нравится.

   – К чему этот спектакль? Давай встретимся, поговорим по нормальному. С глазу на глаз.

   – Надо же, я ведь как раз хотел предложить тебе то же самое, – с притворным воодушевлением подхватывает Линник. – Только вот… сомневался, захочешь ли ты меня выслушать. Шансы были невелики, правда? И в качестве подстраховки я решил сперва навестить одну небезызвестную тебе женщину. Чудесную женщину…

   – Не трогай ее, – срываюсь в легкий хрип с болезненным осознанием того, что все-таки подставил Донну. Не досмотрел, не учел, не понял вовремя… Не сумел отразить беду. И теперь где-то с ней рядом ошивается этот тип, о котором мне не известно почти ничего, кроме того, что ему не составляет труда в одиночку навести шороху в логове ядовитых змей. Я не знаю, какие мрачные тени скрываются в прошлом этого человека. Он может оказаться опасным убийцей.

   – Что ты, как можно? Я же говорю, она чудесна. Чем-то похожа на мою бывшую соседку, милую бабушку с первого этажа... которой мне иногда хотелось вырвать язык. Слишком много она чесала им не по делу. И все же я бы не стал причинять вред твоей старухе. Лично мне она пока ничего не сделала, а лишние жертвы – всегда лишние тревоги. Но я поступлюсь своими предпочтениями, если ты меня вынудишь.

   – Давай поговорим. Никто не станет делать глупостей.

   – С радостью бы тебе поверил, но я уже в курсе, на что ты способен, Барыш. Как твоя рука, кстати? Уже не болит?

   – Значит, на заводе был ты, – усмехаюсь против воли, получив лишнее подтверждение своим догадкам.

   – Заочно мы с тобой познакомились намного раньше.

   – Становится все интереснее. Что с Марьяной? Она жива?

   – А сам как думаешь?

   – Ты еще можешь получить свои деньги, – забрасываю я удочку и получаю неожиданный всплеск эмоций с его стороны:

   – На**ать мне на эти бабки! – кричит Линник, на секунду выдавая свое взвинченное состояние, которое до этой минуты ему благополучно удавалось скрывать.

   – Да. Я понимаю. Бабки здесь играют второстепенную роль. Но если ты убьешь девчонку, то не сможешь отомстить за сестру. Вряд ли Остужев станет горевать по поводу смерти Марьяны, ему будет плевать, ты уничтожишь не его, а родителей девушки. И все ради чего?

   – Уж поверь, ему далеко не все равно, умрет она или нет.

   – Объясни, чего ты хочешь?

   – Для начала – поговорить… С тобой. Просто беседа.

   – И ради этой беседы ты угрожаешь ни в чем не повинной женщине? – мое терпение на исходе, но я все еще пытаюсь с ним говорить. Ради Донны. Ради мизерного шанса вывести ее из-под удара.

   – Это самое малое из того, что я мог бы с ней сделать. Конечно, бабка малость назойлива, я бы лучше перехватил твою маленькую сучку, но ты предусмотрительно таскаешь ее с собой. Приходится довольствоваться тем, что есть.

   – Эта женщина не имеет никакого отношения к твоим делам, Антон.

   – Я разве утверждал обратное? Нет. Она ни при чем, это правда. Но пока что она побудет со мной… на всякий случай.

   – Хорошо, – терпеливо веду я, на секунду прикрывая глаза. – Давай встретимся. Где и когда?

   – Чего тянуть? Вот прямо сейчас прыгай в свою тачку и жди дальнейших инструкций. Я сброшу координаты места, куда ты должен будешь приехать. Там и побеседуем. Только… как ты сказал? Без глупостей. Вот. Не делай их, и все закончится хорошо для каждого из нас, включая эту чудную женщину из мотеля.

   – Я приеду, – обещаю, в тихой ярости стиснув зубы.

   – О, и не забудь взять с собой свою девочку… подружку моей сестры, – хмыкает с ехидцей, не упуская случая ткнуть меня носом в жесткий промах. – Она прелестна. Такая потрясающая наивность…

   – Жду адрес, – перебиваю я, бросив взгляд на Еву и гадая, не слышала ли она его последних слов.

   – Уже летит…

   – Черт! – уже не сдерживаюсь, когда из динамика раздаются короткие гудки, и с силой сжимая корпус телефона. – Сукин сын, надо же… Он нас переиграл…

   – Как он узнал о том, что мы приедем сюда? – одними губами произносит Ева.

   – Ублюдок следил за нами. И уже довольно давно. Все началось с того момента, как он стал свидетелем нашей встречи с Остужевым. Именно тогда я попал в поле его зрения. Но угрозу во мне он увидел уже во время стычки на старом заводе. Это он был там, он дрался со мной, он же и похитил тебя… Да, – киваю, перехватив на себе ее изумленный взгляд. – Это был он. Все он.

   – Н-не может быть… – шепчет с округлившимися глазами, наверняка вспоминая сейчас о том, как сидела в этой самой квартире в компании Линника и пыталась убедить его в своей придуманной легенде о дружбе с покойной Леной. А он к тому моменту не только знал, кто она такая и зачем пришла сюда на самом деле. Это именно он похитил ее с загородной трассы. И намеренно отпустил… Теперь я отлично понимаю, почему он это сделал – Ева невольно привела его к мотелю Донны, а следом и ко мне, она была единственной возможностью Линника меня выследить.

   – Он был хорош, – в запоздалом осознании качаю головой, едва скрадывая желание разбить что-нибудь потяжелее.

   – Я все испортила? – тихо спрашивает Ева, наблюдая за моими бессвязными метаниями по гостиной Линника. Этого еще не хватало. Точно очнувшись, подскакиваю к ней, хватаю на плечи и говорю, глядя в ее глаза, пытаясь вложить в свои слова всю уверенность, на какую только способен в данную секунду:

   – Ты ничего не портила. Ты умница. Просто этот тип оказался слишком хитер, ловок и очень продуман. Я не был готов к такому сопернику…

   – Что еще он тебе сказал? – хватается за мои ладони своими.

   – Назначил встречу. Он хочет поговорить.

   – Дём… – ее глаза испуганно распахиваются.

   – Не бойся, я ему без надобности. Он хочет добраться до Остужева. Я лишь одна из ступеней к его цели.

   – Что, если столкнуть их лбами? – задумчиво предполагает Ева.

   – Очень коварная затея, – улыбаюсь против воли, хотя в сложившейся ситуации мне вообще не весело. – Но не сейчас. Сейчас у него в руках Донна, и я не могу рисковать ее жизнью. Так что пока лучше придерживаться правил этого типа.

   Ева слышать ничего об этом не хочет и яростно противится моему решению ехать на встречу с Линником, бормоча что-то про опасность и безрассудство, но, уяснив, что все бесполезно, меняет пластинку и просит взять ее с собой. Конечно, я не ведусь; слишком свежи воспоминания о том, как меня корежило, как проклятого, от страха ее потерять. Больше такой ошибки я не допущу. Но и отвезти ее домой я не могу, нет времени. Как и позволить ей добраться туда самостоятельно, в одиночку через весь город. Решение находится довольно быстро. Ева вспоминает, что где-то неподалеку живет одна из ее бывших коллег и говорит, что может подождать меня там. Не слишком удачный план, вообще-то, совсем неудачный, но другого нет. Мне приходится с ней согласиться.

   В машину мы садимся вместе. С трудом сориентировавшись в ее невнятных объяснениях, минут через десять я подвожу Еву до нужного дома, то и дело поглядывая на свой мобильный, но никаких сообщений от Линника пока нет. Напоследок еще раз велев Еве никуда не влезать и ни во что не вмешиваться, я проверяю, чтобы она не забыла свой телефон, и обещаю приехать за ней как можно быстрее. Прежде чем выбраться из машины, она смотрит на меня так, точно мы видимся в последний раз. Черт, это не слишком воодушевляет.

   Вскоре после нашего с ней расставания Линник сбрасывает координаты, которые я немедленно вбиваю в навигатор. Около часа пути. Антон предлагает мне выехать за город, ну конечно…

   Чертыхнувшись, я выстраиваю маршрут, завожу мотор и сосредотачиваюсь на дороге, хотя мысли мои по большей части витают вокруг предположений о предстоящей встрече и том, какие ловушки могут ожидать меня в условленном месте.

   Кто он такой, этот Антон Линник? В попытке определить для себя примерный портрет вспоминаю то немногое, что мне о нем известно. Бывший военный с не очень хорошими характеристиками, вспыльчивый, неуравновешенный, склонный к агрессии… Жестокий и настойчивый. Безутешный брат, жаждущий мести за смерть своей любимой сестры. Чертов камикадзе, не побоявшийся сунуться на аукцион Крыги с практически самоубийственной миссией. Превосходный актер с крепкими нервами, ничем не выдавший себя во время беседы с Евой. Многогранная личность, достойная все большего внимания. И сейчас в его руках находится Донна.

   Линнику нет никакого смысла ее трогать. Ему нужен Остужев, я же в цепи его последовательных действий лишь крайнее звено, и все же он попробует сделать так, чтобы я не путался у него под ногами.

   Стрелка навигатора уводит меня все дальше от города. Уже давным-давно дорога находится в моем полном распоряжении, я даже не могу вспомнить, когда на моем пути пронеслась последняя встречная машина. Линник пригласил меня в настоящую глушь, чтобы лишний раз перестраховаться? Что ждет меня там, в неведомом конечном пункте назначения? Заблаговременно выкопанная яма, в которой он захочет меня зарыть?

   Реальность оказывается куда проще моих бессвязных предположений. Впереди я вижу узкий съезд с дороги; стрелка навигатора прочерчивает дальнейший путь именно туда. У меня нет выбора. Сворачиваю и, немного пособирав пузом тачки колдобины между деревьев, несколько минут спустя останавливаюсь возле небольшого лесного домика, который снаружи кажется необитаемым.

   Но есть ощущение, что это только иллюзия.

   Заглушив мотор, мимолетно касаюсь пальцами оружия за поясом, после чего выбираюсь наружу.

   Ну и где ты, Линник?

   Совсем скоро станет ясно, чего ты стоишь.

ГЛАВА 9

Дэм

   Озираясь по сторонам, я направляюсь к лачуге, чувствуя, как по мере приближения меня автоматически перебрасывает в режим полной готовности. Подняв руку, тяну на себя ручку хлипкой двери. Внутри довольно темно, свет в лесной домик проникает только сквозь многочисленные зазоры в стенах, но его явно недостаточно, чтобы можно было как следует оглядеться и убедиться в отсутствии опасности.

   Не закрывая дверь, я делаю несколько шагов внутрь, настороженно всматриваясь в темные очертания каких-то полуразваленных предметов, некогда бывших мебелью.

   Позади меня раздается звук, совсем неслышный скрежет, но едва уловив его, я без промедления выхватываю пистолет и, резко развернувшись, нацеливаю на человека перед собой.

   Она застывает на пороге домика. В естественном свете с улицы, бьющем ей в спину, обрисовывается невысокая женская фигура. На ней свободные широкие брюки, дутая куртка и высокие ботинки на плоской подошве.

   – Оставайся на месте, – бросаю предупреждающе, не убирая оружия, и слышу тихую просьбу:

   – Пожалуйста… опустите пистолет.

   Голос явно принадлежит молодой девушке.

   Дневной свет за ее спиной слепит мои глаза, и чтобы как следует рассмотреть незнакомку, я подхожу к ней ближе. Она не двигается, только внимательно наблюдает за моими руками с зажатым в них оружием. Я остаюсь настороже. Для чего она здесь? Приманка? Отвлекающий маневр, предшествующий появлению Линника?

   Когда становится возможным увидеть ее лицо, я едва сдерживаюсь, чтобы не выматериться вслух, громко и грязно, слишком много эмоций, с которыми сложно справиться за пару секунд. Не сводя с девушки глаз, я очень медленно опускаю пистолет. И только теперь она слегка расправляет плечи и разводит уголки губ в тусклой улыбке.

   – Значит, все это была твоя идея, Марьяна?

***

   Она улыбается чуть шире, понимая, что я узнал ее.

   Молча отхожу в сторону, предлагая ей войти, и Марьяна без колебаний просачивается внутрь лачуги. Садится на голую деревяшку, пересекающую обломок какого-то предмета мебели, и смотрит на меня оттуда, посверкивая глазами в рассеивающемся сумраке. Оглядевшись, я тоже нахожу себе более-менее сносное сиденье и устраиваюсь неподалеку от нее, все еще держа пистолет в руках, но больше не целясь.

   – Нет, – наконец, заговаривает Марьяна, сжимая ладони между собой. – Я ничего такого не планировала. И не хотела никогда, чтобы все так далеко зашло.

   – Тебя ищут родственники, полиция, твои родители с ума сходят от беспокойства, а ты сидишь здесь, как ни в чем не бывало, и говоришь, что ничего такого не хотела?

   – Это правда. Я не хотела. Но от меня уже ничего не зависело, – быстро заводит она, но я прерываю, не позволяя ей задурить себе голову торопливым лепетом:

   – Я хочу понять. Ведь именно за этим вы с Линником устроили эту встречу, так?

   – Да. Вы… стали нам очень мешать. Постоянно влезали в наши планы, путали нам все карты. Конечно, с этим нужно было что-то делать, и я попросила Анта придумать, как можно наладить с вами контакт.

   – И твой приятель не придумал ничего умнее, кроме как взять в заложники мою знакомую, – подхватываю я, усилием воли заставляя себя сидеть на месте и слушать, вместо того чтобы схватить эту девицу и как следует встряхнуть.

   – Поверьте, он ей ничего не сделает! – несколько артистично машет руками Марьяна, ни на секунду не убедив меня в своей искренности. – Все это только чтобы мы с вами поговорили. Ант сейчас рядом с ней, но это как… гарантия того, что после нашей встречи я смогу отсюда уйти.

   – Что вас двоих связывает?

   – Дружба, – помолчав, выдает Марьяна, и я усмехаюсь против воли. – Не верите? Но это так. Поначалу я отнеслась к нему с настороженностью, Ант стремительно появился в моей жизни и показался мне невменяемым, но потом… Потом я поняла, что он очень хороший человек. И что он в самом деле хочет мне помочь.

   – Просто так? Безвозмездно?

   – Он… видит во мне свою погибшую сестру, – помешкав, признается Марьяна. – Вы наверняка уже знаете о том, что с ней произошло.

   – Ты тоже считаешь, что в ее смерти виноват Остужев?

   – О, да! – она произносит это так пылко, яростно, что ее сложно заподозрить в намеренной лжи. – Ант мне все рассказал. О том, что у Лены был роман с Костей, о ее беременности и том, что она очень хотела родить этого ребенка, а он… Он принудил ее к аборту на позднем сроке и… Лена не пережила вмешательства.

   – Ты поверила Линнику? – задаю я вопрос, когда ее пауза начинает затягиваться.

   – Не сразу. Далеко не сразу. Только после того, как… – запнувшись, Марьяна смотрит мне в глаза и едва заметно качает головой. – Лучше я расскажу все по порядку.

   – Попробуй, – киваю я.

   – Вы думаете, я сволочь, глупая безответственная девчонка, которая подняла всех на уши, заставила волноваться родителей, но даже не представляете, насколько все не так, как может вам показаться. Мои родители зависимы от Кости. Вся наша семья от него зависима. И если он скажет им забыть о том, что у них есть дочь… будьте уверены, они так и сделают. Потому что благополучие для них превыше всего, а у него достаточно влияния и денег, чтобы заставить замолчать кого угодно.

   – Я общался с твоим отцом, – намеренно говорю я, проверяя реакцию, на что Марьяна лишь усмехается с долей иронии.

   – Правда? И какое впечатление он на вас произвел?

   – Допустим, ты права, – киваю, вспоминая блеклого и нерешительного Андрея Лозинского на фоне собранного и деловито-невозмутимого Константина Остужева. Невооруженным взглядом было заметно, кто из них берет на себя ведущую роль. Возможно, в словах Марьяны кроется смысл.

   – К сожалению, я не раз убеждалась в своей правоте, – вздыхает девчонка. – Все вокруг старательно пляшут под дудку Кости. И я тоже… О чем теперь очень жалею.

   – Как давно начались ваши отношения?

   Марьяну нисколько не удивляет мой вопрос.

   – Давно. Он положил на меня глаз задолго до того, как мне исполнилось восемнадцать. Он же… был всегда рядом, частью нашей семьи… Муж моей родной тети. Улыбался так ласково, оказывал всякие несущественные, но приятные знаки внимания, дарил подарки… тетя Аля ничего не замечала, а я велась на все. Глупая дурочка. Мне не нужно было многого, чтобы влюбиться в него. В собственного дядьку, да. Красивого, влиятельного человека, от которого, как мне казалось, зависит все, абсолютно все в моей жизни. Потом наш флирт как-то стремительно перерос в запретную связь, и я совсем потеряла голову. Как будто… помешалась на нем. Примерно тогда же на меня вышел Ант со своим рассказом о том, какой Костя на самом деле, но я была слишком одурманена, влюблена, и ничего не желала слушать. Я решила, что Антон не в себе, и велела ему никогда больше не приближаться ко мне, пригрозила все рассказать Косте. Это его взбесило. Я тогда сильно испугалась, потому что он действительно выглядел очень страшно, я думала, он может сделать мне что-то плохое.

   – Но затем твое мнение изменилось.

   – Да… Поначалу я действительно хотела рассказать обо всем Косте, но потом подостыла и передумала. Решила, что оно того не стоит. Все снова было прекрасно, я любила этого мерзавца так сильно, что почти не терзалась угрызениями совести из-за того, что обманываю свою тетю связью с ее мужем. Хотя, конечно, понимала, что поступаю ужасно.

   – Опустим твои чувства.

   – Наши отношения развивались и, как мне казалось, становились прочнее, крепче. А потом я поняла, что беременна.

   Приподнимаю бровь, на самом деле удивленный таким поворотом в ее рассказе. Марьяна продолжает не сразу, и с первым же ее словом я ощущаю резкую перемену – голос девчонки едва ощутимо, но все же дрожит от старательно сдерживаемых эмоций.

   – Я так обрадовалась… Почему-то даже не подумала о том, что моя беременность перевернет все сверх на голову, и как раньше уже ничего не будет. Мне захотелось этого ребенка. Его ребенка…

   – Давай покороче, – бросаю, пресекая ее намерения пуститься в детальные описания.

   – Я была уверена, что Костя останется со мной.

   Дура. Просто феерическая маленькая дура.

   – Он не обрадовался моему известию о том, что у нас будет ребенок. Вовсе нет, – ухмылка искривляет ее бледные губы. – Не обрадовался… Тогда он сильно меня ударил. Не впервые, но впервые по-настоящему, больно и очень обидно. Сказал, чтобы я и думать не смела оставить нашего малыша. Когда я возразила и сказала, что буду рожать, он совсем рассвирепел и ударил меня снова. Остался огромный синяк… Родителям я сказала, что неудачно упала с лестницы. Конечно, они мне поверили.

   Широкая улыбка на лице Марьяны кажется зловещей, и мне на ум вновь приходят слова девчонки о зависимости ее родителей от Остужева.

   – С того дня все в моей жизни изменилось. Костя стал другим… тем, кем являлся на самом деле, когда не прятал свое истинное лицо за маской доброжелательности. Я больше не видела в нем того человека, в которого влюбилась. Он потребовал, чтобы я сделала аборт и… поскорее избавилась от своего ублюдка. Так он назвал нашего ребенка. Я была в отчаянии и не знала, что делать… А потом вспомнила о встрече с Антоном и его словах.

   – Вы снова встретились, Линник вновь рассказал тебе о сестре, но на сей раз ты ему поверила.

   – Я поняла, что тогда он говорил мне чистую правду, – кивает Марьяна. – Костя ужасный человек, способный на очень жестокие вещи. Ант убедил меня в том, что именно Костя причастен к гибели Лены. Это так ужасно. Он отдал приказ… Какой-то мясник выскоблил ее изнутри несмотря на поздний срок и серьезную опасность для ее жизни. У нее изначально почти не было шансов, вы понимаете?!

   – В общих чертах.

   Марьяна вздыхает, опуская глаза вниз, и добавляет тихим голосом:

   – Меня ждало то же самое…

   – С чего ты это взяла?

   – С того, что я никогда в жизни не смогла бы убить собственного ребенка!

   Ее слова растворяются в повисшей тишине, но долго еще отзываются во мне гулким эхом после того, как она замолкает. Смотрю на нее, не уверенный, что правильно оцениваю ситуацию. В глазах девчонки без труда читается ярость и мрачная решимость идти до конца, обнажающие изнанку ее возможных мотивов, и я спрашиваю, машинально переместив взгляд к ее животу:

   – Ты что, беременна? – на ней мешковатая куртка, которая не позволяет определить наверняка. – В смысле, ты так и не сделала?..

   – Нет! – перебивает она гневно, привскакивая на месте. – Ни за что! Это мой ребенок, и я собираюсь дать ему жизнь.

   – На хрена тебе ребенок от твоего дяди?

   – Вы мужчина, вам не понять, – холодно чеканит Марьяна.

   – Куда уж мне, – задумчиво тру подбородок тыльной стороной ладони, разглядывая девчонку и все еще не догоняя.

   – Мой ребенок обязательно родится. И мне все равно, кто его отец!

   – А может, как раз-таки не все равно? – на мое замечание она вскидывается, в ее взгляде мелькает вызов, и я решаю оставить эту тему как заранее бесперспективную. – Ты поэтому сбежала от семьи?

   – Я ведь сказала, Костя не позволит моему малышу родиться на свет. Если он поймет, что я не собираюсь делать аборт, то... примет меры. Сделает все сам. Как с Леной! У меня не оставалось никакого другого выбора. Только бежать, чтобы спасти нас обоих, меня и моего ребенка.

   – Когда ты на это решилась?

   – Я ничего не планировала заранее. Все произошло спонтанно. Вы сами понимаете, мы постоянно ссорились, причем нужно было все время помнить об осторожности, потому что никто ничего не должен был узнать. Костя увез меня в нежилое здание, где уже много лет пытаются начать ремонт, но оно так и остается бесхозным. Сказал, там нам никто не помешает. Я не собиралась с ним никуда ехать, но он меня вынудил. Уже на месте мы снова сильно поругались. Я не хотела его слушать, просто не могла поверить, что этот человек настолько запудрил мне мозги и влюбил в себя. Тогда… он меня избил, – вздрагивает Марьяна. – Пригрозил лишить всего. Затем велел подумать о моем поведении, связал меня, забрал мой телефон и уехал, сказав, что скоро вернется, и мы продолжим разговор.

   – Но тебе удалось сбежать раньше.

   – Благодаря Анту. Он появился там минут через пять… я даже запаниковать толком не успела. Оказалось, он следил за нами с самого начала пути. Его насторожило, что Костя уехал без меня, поэтому он решил проверить, что со мной. Ант разбил одно из окон, влез внутрь, увидел, что я связана и избита. Он ничего мне об этом не говорил, но я почти уверена, в тот момент он провел параллели между мной и своей сестрой, потому что Ант вышел из себя, я видела, что он способен сделать что-то непоправимое. Огромных усилий мне стоило его успокоить и пообещать, что теперь, когда нас в этой борьбе двое, мы сможем отомстить ублюдку за Лену, ее неродившегося ребенка и… за меня.

   – Марьяна, – зову я, внимательно всматриваясь ей в глаза. – Ты же понимаешь, что твой приятель не в себе?

   – Нет! Он нормальный. Искалеченный морально, убитый тем, что произошло с его любимой сестрой. Но это не его вина, Ант всего лишь хочет добиться справедливости. Неужели это делает его пеадекватным?

   – Давай про Костю, – морщусь я.

   – Антон помог мне сбежать. Я сказала, что буду поддерживать его во всем, мы отомстим Остужеву вместе, но… сначала мне нужно было скрыться так глубоко и надежно, чтобы никто не смог найти меня и сделать со мной… то же, что сделали с Леной. Мне нужны были новые документы. Дальше вы знаете.

   – К Вревским ты обращалась сама?

   – Я не хотела впутывать в это Анта. Кроме того, нас ни в коем случае не должны были связать друг с другом.

   – Но что-то пошло не так, – замечаю я, и лицо Марьяны искажается гримасой злости.

   – Эти вонючие уроды меня обманули. Взяли деньги, пообещали сделать все в лучшем виде, а потом кинули, как лохушку. Они подумали, что удача сама плывет к ним в руки. У меня еще совсем не было видно живота, поэтому они не сообразили, что я в положении. Конечно, братья узнали о том, что меня ищут, и решили помочь мне скрыться от всех иным способом. В тот раз, когда они должны были отдать мне новые документы, меня одурманили чем-то. Я потеряла сознание и далеко не сразу поняла, что меня продали аукционистам, как какую-то вещь… Этот чертов аукцион…

   – Антон узнал, где ты, – подсказываю, видя, что продолжение дается ей нелегко.

   – Он… Он мой ангел-хранитель. Не знаю, что бы я без него делала? Он спас меня, вырвал из лап ублюдков, сам получил ранение, но вытащил меня оттуда ценой собственной жизни. Никто никогда не делал для меня столько, сколько сделал он. Я у него в вечном долгу.

   – После аукциона вы стали действовать во всем заодно, – киваю я, к этому времени уже набросав для себя примерное развитие событий.

   – Да. Я поняла, что не смогу справиться без Антона, да и просто не имею права бросить его и думать только о себе. Ему хотелось, чтобы я осталась. Он пожертвовал ради меня очень многим, и я тоже должна была показать ему свою преданность.

   – Зачем Линнику идти на такие жертвы ради едва знакомой девчонки, еще и беременной от его врага?

   – Именно за этим, – тихо отвечает Марьяна, опустив глаза вниз. – Мы с Леной примерно одного возраста, похожи внешне, еще и беременны от одного и того же человека. Он… видит ее во мне. Я чувствую это. Ант заботится обо мне, оберегает от всех бед, защищает, ставит меня превыше всего, как будто я – это она. Нет-нет, конечно, он понимает, что это не так. Но… он слишком сильно любил сестру, ему необходимо цепляться за ее образ, чтобы окончательно не сойти с ума, потому что он так и не смог пережить ее гибель.

   – Линник играется с тобой в семью, а ты ему в этом подыгрываешь?

   – Нет, – медленно качает головой Марьяна. – Я люблю его. Мне приятно видеть в нем брата… настоящего старшего брата, которого у меня никогда не было. И думайте что хотите, но это ни разу не игра. Я на все ради него пойду.

   – Забавная у вас команда, – присвистываю я, незаметно для Марьяны покосившись на оружие в своих ладонях.

   – Отверженные тянутся друг к другу.

   – Верно, – киваю, подумав о нас с Евой, таких же отверженных, вопреки всем существующим законам притянувшихся друг к другу и намертво соединившихся вместе.

   – Мы знали, что вы не отступите, пока не поймете, что происходит. Я не хотела нашей встречи, но мне пришлось на это пойти. Все рассказать… Чтобы вы поняли, на какую мразь работаете. Существо, спокойно отдающее приказ растерзать беременную девушку, вырезать из нее своего собственного ребенка, не может называться человеком.

   – А существо, похитившее ни в чем не виновную девушку и выбивающее из нее сведения, которых она не знает, может? – криво усмехаюсь я, рассматривая Марьяну.

   – Вы… об Анте?

   – Редкая догадливость.

   – Это совсем другое! Он разозлился. Встреча на старом заводе прошла ужасно, Косте вновь все сошло с рук, деньги остались при нем, а нам с Антоном пришлось забиться еще глубже ни с чем… Вдобавок Ант заметил слежку, что стало последней каплей. Но он отпустил вашу подругу!

   – Только из-за твоих просьб.

   – Он бы не причинил ей вреда.

   – Только послушай себя! – громче говорю я, снова ощущая желание встряхнуть эту безрассудную отчаянную девчонку. – Ты действительно веришь в то, что говоришь?

   – Я верю ему, да. Антон хороший человек. А Костя просто ублюдок, и если он все-таки найдет меня, то сделает со мной то же, что и с Леной...

   – А если он не имеет никакого отношения к ее смерти?

   – Имеет, – твердо заявляет Марьяна. – Это он. Ему нужно было сохранить свою чертову репутацию, а Лена грозила все разрушить… Как я теперь. Он ищет меня, потому что я для него представляю серьезную угрозу. Я и мой будущий ребенок.

   – А документы, которые ты у него свистнула?

   – А… – как-то рассеянно улыбается Марьяна. – Он и об этом сказал? Документы для него вторичны, в первую очередь он жаждет добраться до меня, чтобы вернуть контроль в свои руки. Я знаю, о чем говорю. Он мне это доказал. Послушайте, ведь я всего лишь хочу выжить и родить моего малыша, это совсем немного! А вы хотите довести работу до конца и получить свои деньги, правильно?

   – Похоже, у нас наблюдается конфликт интересов, – со смешком замечаю я.

   – Вот именно… Но у меня есть к вам предложение.

   – Даже так?

   – Мы с Антом заплатим намного больше, чем Костя, если вы отступите, откажетесь от работы и перестанете вмешиваться в наши планы. И, разумеется, ничего не расскажете Остужеву. Он должен думать, что меня нет… Совсем нет. По крайней мере, пока.

   – У вас что, есть деньги? – с интересом смотрю я, подумав, что не плохо бы напомнить девчонке о том, чем закончились их требования выкупа. Но Марьяна продолжает удивлять:

   – Однако вы получите двойную сумму, если согласитесь не просто разорвать договоренности с Костей, но и примкнуть к нам.

ГЛАВА 10

   – По-моему, он кричит недостаточно громко.

   Невысокая стройная женщина без возраста, с миловидным лицом и роскошными рыжеватыми волосами, спускающимися по ее плечам до самых лопаток, неторопливым шагом обходит широкий деревянный стул, к которому надежно прикручен очень крупный темноволосый мужчина в спортивном костюме. Монотонный стук высоких шпилек ее коротких кожаных сапог неизменно заставляет того страдальчески морщиться и пытаться заглушить его бранными воплями.

   – Гребаная старая шлюха! Ты мне еще за это ответишь! Даже не сомневайся, я доберусь до тебя! – в затмевающей разум ярости выплевывает пленник разбитыми губами, неумолимо дергаясь из пут всем своим мощным телом.

   – Для этого тебе необходимо по меньшей мере выбраться отсюда, – метко парирует женщина, чуть наклонившись к нему и тронув пальцами в перчатках путы, сковывающие его грудную клетку. – А это не так-то просто, если вести себя, как грубый неандерталец.

   – Я голыми руками разорву твою вонючую пасть, тварь!

   Женщина недовольно хмурится, слегка постукивая по полу носком сапога.

   – Вот теперь он кричит действительно громко. Но… я имела в виду другое.

   С этими словами она переводит выразительный взгляд на своего молчаливого спутника, высокого, ладно сложенного бритоголового мужчину, замершего в тени и не сводящего чуть сощуренных глаз с беснующегося пленника. У него резкие черты лица, слегка оттопыренные уши, легкая поросль на скулах, подбородке и над верхней губой. По комплекции он вдвое меньше связанного, но это не мешает ему занимать преобладающую позицию и держать ситуацию под своим полным контролем. Услышав замечание женщины, он смотрит на нее и степенно кивает, подбрасывая в своей ладони остро заточенное лезвие. Спустя пару секунд по просторному гулкому помещению разносится дикий крик боли.

   – Превосходно, – с одобрением кивает женщина, снова вглядываясь в искаженное страданием лицо пленника. – Ну как ты, дружок? Держишься? Может, уже начнешь говорить?

   – Какого х**а тебе от меня надооо?! Гребаная психованная сука, чтоб ты сдохла, тварь!!

   – Ты удивишься, как мало мне от тебя нужно, – с напускным сожалением женщина проводит ладонью по щеке пленника, бегло размазывая по ней бегущую кровь.

   – Ты ж ни хрена не говоришь толком, б***ь! Только издеваешься надо мной, сука! Еще и у***на своего лысого притащила с зенками маньяка! – продолжает орать пленник.

   – Осторожнее, – качает головой женщина. – Мой друг очень не любит бранные слова. Особенно в свой адрес.

   – Да мне по***ть, что он там любит!!!

   Пленник резко захлебывается собственным криком, когда бритоголовый мужчина вновь подается к нему, и окровавленное лезвие филигранными тонкими мазками вспарывает толстую кожу, пуская по ней вязкую алую жидкость, утекающую под разодранную одежду.

   – Достаточно, – с ласковой улыбкой говорит ему женщина, жадно всматриваясь в подернутые болью глаза пленника.

   – Сукааа… Прекрати… Пж…жалс…

   – Ты пытаешься меня о чем-то попросить?

   – Чт-чтооо тебе надо… От м-меня…

   – Всего лишь твое содействие в одном щекотливом вопросе, – мягким тоном произносит она, вновь небрежно погладив пленника по щеке, и тот дергается от ее руки всем своим крупным телом, как от укуса ядовитой змеи, способной убить смертельно опасным ядом.

   – Скажиии… Скажи, что…

   Женщина медленно ныряет в карман своего светлого пальто, достает оттуда небольшую фотографию, на которой изображена строго взирающая в объектив молодая девушка, и сует ее под нос стонущему пленнику.

   – Она. Смотри внимательно. Думаю, мой друг в полной мере освежил твою девичью память, и ты будешь счастлив рассказать о ней все, что тебе известно.

   Пленник щурит заплывшие глаза, пытаясь сфокусировать взгляд на снимке.

   – Я… я видел ее, только выглядела она как-то по-другому… Не так, как тут… Но это точно она. Я узнал. Е-ева, девку зовут Ева, – сглатывая кровь, спешно частит пленник, впиваясь в лицо женщины умоляющим взглядом. – У нее с собой были липовые корки. Я сразу понял, что она не та, за кого в-выдает себя. Девчонка попала к нам п-по ошибке.

   – Что было дальше? – с неподдельным интересом спрашивает женщина, когда он замолкает.

   – Ничего…

   – Расскажи подробно, что вы с ней сделали? – четко печатая каждое слово, велит рыжеволосая, ни на секунду не отводя глаз от раздувшегося и посиневшего лица пленника, а ее молчаливый приятель придвигается ближе.

   – Нич-чего…

   На сей раз ее бритоголовому союзнику не требуется отдельной команды, чтобы заняться несговорчивым пленником. Немного отойдя от визгливых криков и сильнейшего болевого шока, тот, грузно и тяжело дыша собственной токсичной кровью, в ожесточении мотает головой:

   – Мы не успели… Клянуусь! Здесь появился один т-тип, он забрал ее с собой. У них что-то мутится. Я не знаю, не знаююю! Но…. Она сейчас с ним, стоп-пудово.

   – Что за тип? – интересуется женщина, чуть склонившись к его лицу.

   – Ублюдок один… Бывший боксер. Демид Бар-рышников, Дэм его все зовут…

   – Зачем ему понадобилась эта девушка?

   – Почем мне знать! Запал на нее, наверно. Девка красивая, – пленник обрывается на полуфразе, метнув испуганный взгляд в сторону бритоголового, из чьего горла вырвался предупредительный утробный рык. – Он с ней р-развлекается. Она не против вроде. Я в-видел их вместе в последний раз.

   – Как нам его найти?

   – Да откуда мне знать?! НЕЕЕТ! – вскрикивает в одуряющей панике, едва уловив молниеносное движение бритоголового в свою сторону. – Не надо больше! Клянусь, я правда н-не знаю! Не стал бы молчать, если б знал! На х*** надо его покр-рыв… покрывать… Он везде и нигде! Перебивается с места на м-место. Халтурки всякие сшибает, но осторожничает. Его… его только если выманить попробовать, но это не так-то просто. Он хитрый, прошареный. На порожняк н-не сведется.

   – Мне он уже не нравится, – притворно цокает рыжеволосая женщина, оборачиваясь к своему приятелю. – А тебе?

   Впервые пленник слышит сиплый, почти неразбираемый на слух голос своего палача:

   – Я хочу его убить.

   И от механического, чуть скрипящего тона, каким он это произносит, пленника всего передергивает, с размаху швыряет в леденящий душу холод, просачивающийся в каждую пору на его крупном израненном теле.

   – Не сведется, говоришь? Слишком хитрый и осторожный? – переглянувшись с лысым, женщина возвращает внимание пленнику. – К счастью, у нас есть ты. Правда, Макар? Ты ведь не откажешься оказать нам небольшую услугу? Сделаешь так, чтобы этот тип высунулся из своей норы – спасешь жизнь своему брату.

   Взгляд пленника против воли мечется к противоположному углу пропахшего кровью помещения, где так же надежно примотанный к стулу сидит его брат. Избитый, уже слишком давно не подающий признаков жизни. Под разодранными и разрезанными лохмотьями на его теле виднеются прочерченные лезвием черные провалы, похожие на стекающие вниз зловещие улыбки. У его ног, прочно зафиксированных у ножек стула, разлилась лужица поблескивающей в отсвете лампы крови.

   Все это натворил он… этот немногословный псих с наголо бритой башкой и безумными больными глазами, выражение которых пробирало до самых костей даже прожженных типов вроде Макара. У пленника мурашки бежали по коже нестройными толпами, и пот катился по спине, стоило ему пересечься взглядами с этим неадекватным уродом. Но хрупкая женщина с рыжеватыми волосами чувствовала себя в его компании не только свободно и непринужденно – она отдавала ему приказы, а тот по неведомой причине слушался ее, вместо того чтобы обрушить на нее свой гнев и дать волю жажде крови, из которой, казалось, состоит целиком и полностью.

   – Я немного знаю о тебе, Макар, – ласковым голосом продолжает женщина, вновь неторопливо проходя вокруг стула, к которому примотан измученный пленник. – В твоей жизни нет места привязанностям. Ты существуешь в мире порока. Сплошная грязь, кровь, насилие, игры с законом в самых патовых темах, и у всего этого лишь одна цель – деньги ради утоления твоих мерзких потребностей здесь и сейчас, без какого-либо ориентира на будущее. Ты конченый мерзавец, Макар, – она картинно качает головой, ладонью скользнув по его опущенному плечу. – Но даже таким отбросам, как ты, не чуждо понятие семейных отношений. Твой брат ничем не лучше тебя, но ты его любишь.

   Изящной походкой она приближается к стулу, на котором сидит Кеша, небрежно хватает того за слипшиеся сальные волосы на затылке, приподнимая голову, и с долей брезгливости всматривается в черты окровавленного лица.

   – Такой же никчемный кусок дерьма, как и ты, Макар. За его шкуру даже самый сердобольный человек не даст ни единой копейки. Но… может быть, ты захочешь его спасти?

   – Я понял, я все понял, – сипло бормочет Макар разбитыми губами, уже почти не дергаясь из крепких пут, сковывающих его мощное тело. – Н-не трогай брата. Я сделаю, что скажешь… ты слышишь… Сделаю…

   – Вот и замечательно, – довольно улыбается женщина, разжимая тонкие пальцы, и голова Кеши безвольно свисает ему на грудь, возвращаясь в прежнее положение, а рыжеволосая обращается к своему спутнику: – Tu labi pastrādā. No mums iznāca diezgan laba komanda. (1)

   И Макар с изумлением, смешанным с отвращением, замечает, как на узких обескровленных губах молчаливого палача сквозит легкая, едва уловимая улыбка, делающая его лицо еще более жутким и устрашающим.

   (1) Ты хорошо поработал. Из нас вышла хорошая команда

   Ева

   Я верю в него. Доверяю ему больше, чем самой себе, и даже не сомневаюсь в том, что ему под силу справиться с чем угодно, с любой проблемой, ведь это он, единственный в своем роде, исключительный и очень стойкий. Я не раз собственными глазами видела, на что он способен в действии. Самый настоящий боец, лучший из лучших. При необходимости он выберется даже из запутанных дебрей адского пекла. Он способен просчитывать ходы на несколько шагов вперед и никому не позволит загнать себя в ловушку.

   Несмотря на бесконечные внутренние мантры, я не могу не думать о том, что в эту самую минуту, пока мы с Иркой сидим в ее уютной гостиной, пьем чай и мирно перемываем косточки моему бывшему руководству и особо отличившимся коллегам, Демид, возможно, в очередной раз рискует своей жизнью. А я даже не знаю, что он в опасности. Впрочем, если б я это знала, то в любом случае ничем не смогла бы ему помочь, но меня все равно колотит изнутри от волнения. Хочется схватить телефон, набрать его номер и...

   – Ева, – зовет Ирка, тронув меня за локоть, и я резко вздрагиваю, вновь возвращаясь к ней и нашей глупой беседе ни о чем.

   – А? Что? – спрашиваю невпопад, чем удостаиваюсь ее недовольного взгляда, однако Ирка решает не акцентировать внимание на моей отвлеченности.

   – Я говорю, Стас твой к нашему приезжал недавно. Был, мягко говоря, не в духе. На всех парах влетел в кабинет, даже ни с кем не поздоровался, прикинь? Они с нашим заперлись у него и очень долго о чем-то беседовали.

   – Ничего себе, – реагирую как-то не так, как ожидает бывшая коллега, это ясно по ее тонким бровям, устремившимся к переносице.

   – «Ничего себе» – это все, что ты можешь сказать? Слушай, так вы совсем разбежались, с концами? Или еще есть шанс на ваше примирение?

   – Со Стасом? – меня передергивает. – Нет… Никаких шансов. Еще чего не хватало.

   – А жаль. Вы были красивой парой. Наши грымзы так на яд от зависти исходили, любо-дорого смотреть.

   Ты просто не видела Демида, хочется сказать мне, но я лишь скромненько улыбаюсь, никак не комментируя ее слова, мысленно вновь возвращаясь к Дэму и его встрече с Линником. Этот тип умудрялся так долго и успешно продвигать свою собственную игру, находясь буквально на виду у всех… И теперь, когда его карты раскрыты, он может повести себя самым непредсказуемым образом.

   Что ему понадобилось от Дэма?..

   – Я еще подумала, что Стас с нашим мог разговаривать о тебе, – возвращает меня к реальности Ирка, махнув ладонью с зажатым в ней шоколадным печеньем.

   – Обо мне? – я вновь перевожу на нее взгляд. – С чего бы?

   – Ну… ты знаешь. Вы были вместе, потом твое внезапное увольнение, теперь Стас ходит мрачнее тучи… А с нашим у них крепкая дружба.

   – И как это все связано между собой?

   – Ну, может и не связано, – нехотя отступает Ирка, поглядывая на меня с неудовольствием. Ей хочется узнать как можно больше, ей нужна информация из первых уст, чтобы было, о чем потрепаться с коллегами на работе, а я никак не желаю становиться ее источником. Если совсем честно, эти разговоры с ней сводят меня с ума. Но я не могу попрощаться с Иркой и уйти, Дэм запретил мне любую самодеятельность и велел оставаться здесь и ждать его звонка. Только получив его разрешение, я смогу наконец-то убраться отсюда.

   Когда поверхностные темы для беседы иссякают, и даже Ирка понемногу начинает томиться, я тянусь к лежащему на журнальном столике глянцевому журналу с какой-то темноволосой красоткой на обложке и вяло принимаюсь его листать.

   – Ну, а ты, Ева? Уже нашла себе новую работу? – спрашивает меня Ирка.

   Я только приоткрываю рот с намерением ответить, как взгляд мой падает на небольшую заметку в правом углу журнальной страницы.

   «С 13 по 25 октября во Дворце современного искусства пройдет персональная выставка работ известного латвийского фотографа Илги Эглитис…»

   И все неумолимо плывет у меня перед глазами. Звуки исчезают, лишь монотонное гудение Иркиного голоса еще откликается где-то на расплывчатом фоне, но я не могу разобрать ни слова. Мой взгляд выхватывает небольшую цветную фотографию, сопровождающую заметку о грядущей выставке. Очень красивая женщина с длинными рыжеватыми волосами держит в руках профессиональную камеру и загадочно улыбается, взирая с флаера с легким прищуром темных глаз.

   Известный фотограф из Латвии. Илга Эглитис. Моя…

   – …мама сказала, что им нужен специалист по…

   – Что? – перебиваю бестолково, вскидывая на Ирку растерянный взгляд.

   – Работа, – помедлив, выговаривает она, глядя на меня очень внимательно. – Я могу попробовать тебе помочь. Ты ведь сейчас ищешь работу?

   – Нет, – качаю головой, поднимаясь и захлопывая чертов журнал, а в голове бьется беспокойно: «Не может быть, не может быть…»

   В тот свой звонок она вовсе не лгала и не приукрашивала, каким-то непостижимым образом этой женщине удалось выйти на мой след, иначе как объяснить, что из всех городов необъятной России для проведения своей выставки она выбрала именно этот? Такого бы никогда не случилось. Я знаю ее. Она не выбрала бы этот город без серьезной причины.

   Черт, черт, черт!

   Она здесь. И то, что заметки с ее фотографиями появляются в городских таблоидах, означает, что она очень хочет мне об этом сообщить.

   Я больше не могу спокойно сидеть на месте и поддерживать ничего не значащий разговор с бывшей коллегой. Быстро попрощавшись с удивленной Иркой, выскакиваю из ее квартиры и просто иду куда-то, не разбирая, куда именно и зачем, не имея конкретной цели, пока ноги не начинают гудеть от быстрой ходьбы. И тогда я более-менее прихожу в себя. С трудом вынырнув из настойчивых воспоминаний о детстве и юности, проведенных рядом с этой женщиной, я останавливаюсь, достаю айфон и забиваю в поиск несколько ключевых слов, после чего бегло прочитываю первые высветившиеся заметки о готовящейся выставке работ Илги Эглитис, пропуская пункты с ее биографией, которую лучше меня знает только она сама. Нахожу адрес Дворца современного искусства. Вбиваю его в поисковую строку, вывожу на экран карту города и пытаюсь сориентироваться в проложенном маршруте. Я плохо знаю город, но Дэм, памятуя о некоторых событиях из нашего прошлого, установил на мой айфон приложение, благодаря которому мне при всем старании не удастся заблудиться, и это сейчас очень кстати. Помучавшись с программой, в конце концов, я понимаю, как мне добраться до Дворца, прячу телефон и иду к остановке.

   Дворец современного искусства представляет собой большое квадратное здание, расположенное в южной части города, в пяти минутах ходьбы от остановки общественного транспорта. Я издалека замечаю его приметный фасад, выполненный из темного стекла. К раздвижным стеклянным дверям ведут аккуратные тротуарные дорожки, образующие полукруг на прилегающей к Дворцу территории. Неподалеку от входа установлена широкая афиша. Остановившись напротив нее, я оглядываю красочные плакаты, анонсирующие различные культурные мероприятия, концерты и танцевальные шоу, пока не нахожу среди них нужный.

   Это уже не маленькая заметка с крошечной фотографией Илги Эглитис; на полноформатной афише моя мать производит еще более сокрушительное впечатление, и я не сомневаюсь, что не только на меня. Не просто же так плакат с ее изображением поместили в самый центр.

   Да, никакой ошибки нет, Илга Эглитис в городе и хочет, чтобы я обязательно об этом узнала. Сегодня только восьмое число, выставка заработает с тринадцатого, но реклама уже запущена, чтобы еще до начала мероприятия ее увидело как можно больше людей. Моя мать где-то здесь… возможно, уже совсем рядом со мной. В соседнем здании, на соседней улице, у меня за спиной. А я ее не вижу... но чувствую.

   Едва способная сохранять рассудок, я направляюсь к стеклянным дверям Дворца, прохожу внутрь и растерянно озираюсь в огромном пустом холле, пытаясь понять, куда двигаться дальше. Откуда-то слева ко мне приближается молодая девушка, одетая в строгую белую блузку и черные брюки.

   – Могу я вам чем-то помочь?

   – Меня привлекла афиша там, снаружи, – разворачиваюсь я к ней, мысленно прикидывая, как сформулировать свой вопрос. – Во Дворце состоится выставка работ Илги Эглитис…

   – Все верно, – на губах служащей появляется дежурная улыбка. – Это очень известный фотограф из Латвии. Ее работы пользуются огромным успехом у публики. Она впервые в нашем городе.

   – Да, я в курсе, – киваю задумчиво. – Я немного знакома с творчеством этого фотографа. Мне бы хотелось взять у нее автограф…

   Начинаю и осекаюсь, понимая, что это тупик, мне не удастся раскрутить сотрудников Дворца на какую-либо информацию о моей матери кроме той, что указана на афишах. Никто ничего мне не скажет, даже если я представлюсь своим настоящим именем, впрочем, на это у меня точно не хватит духу. Меня вряд ли воспримут всерьез, но с большой долей вероятности матери станет известно о моем интересе, и это будет моим первым шагом ей навстречу. Но я не собираюсь этого делать. Ни за что.

   – Приходите на выставку, думаю, у вас появится такая возможность. В определенные дни Илга Эглитис будет присутствовать во Дворце лично, информацию об этом мы заранее разместим в наших соцсетях, подписывайтесь, и вы ничего не пропустите, – щебечет девушка, не прекращая улыбаться.

   – А билет… можно приобрести заранее?

   – Да, конечно. Пройдите в эту дверь, налево, там сразу увидите кассу, – подсказывает она.

   Поблагодарив, я иду в указанном направлении и вскоре останавливаюсь напротив окошка кассы. Цена билета на выставку Eglītise kundze вводит меня в состояние непродолжительного ступора. Однако… команда матери не изменяет своим принципам. Хотя для такого города, как этот, они могли бы не так сильно завышать ценник – вряд ли местным жителям хорошо известны работы латвийского фотографа. Надеюсь, ни одному из грядущих дней этой чертовой выставки не удастся сорвать заветный солд-аут, и Илга Эглитис останется ни с чем.

   Какого черта я вообще сюда притащилась? Не ради того ведь, чтобы купить билет на шоу моей матери! Нет, точно нет. Машинально схватив с низкого столика перед кассой небольшой прямоугольный флаер с афишей, я, крайне недовольная собой, разворачиваюсь к двери, быстрым шагом пересекаю расстояние до выхода и там едва не врезаюсь в какого-то высокого типа, который заходит в холл Дворца.

   Вздрагиваю непроизвольно, поймав на себе колючий взгляд незнакомца. Опустив глаза, тороплюсь пройти мимо него, но ощущение, будто он смотрит мне в спину, не покидает меня все время, пока я спешным шагом иду по тротуарной дорожке.

   Ерунда. Я становлюсь слишком нервной и мнительной. Это не удивляет, конечно, но к сущим мелочам вроде едва взглянувшего на меня незнакомца стоит относиться поспокойнее.

   Убедив себя в том, что нет причин для волнения, я опускаюсь на одну из лавочек на территории Дворца и проверяю свой телефон.

   Нет, это ничего не значит. Ерунда! На улице осень, холодно, мало ли мужчин так одеты? К тому же, я даже не рассмотрела толком того типа, с которым столкнулась при выходе из Дворца…

   Но мысленные увещевания больше не помогают, и я двигаюсь еще быстрее, запрыгиваю в первый попавшийся автобус, даже не взглянув на его номер. Устроившись за задними креслами, немедленно разворачиваюсь к стеклу, напрягаю взгляд, но при всем старании не могу разглядеть типа в темно-синей куртке. Если б он действительно за мной следил, то не успел бы скрыться так быстро…

   Похоже, у меня вновь разыгралась паранойя. Злясь на себя и свою прогрессирующую тревожность, я выхожу из автобуса на следующей остановке. Мне некуда идти, пока я жду звонка от Дэма. Представляю, как он разозлится из-за моих самовольных прогулок по городу в одиночестве, но он должен понять, что я не могла оставаться на одном месте после того, как увидела чертову афишу с изображением матери. Она… черт, она совсем не изменилась. Не постарела даже. Все такая же потрясающе красивая и изящная, какой была много лет назад, когда я считала ее самим совершенством и грезила мечтой стать ее копией во всем. И настолько же ужасная там, изнутри… Я не сомневаюсь, что это так. Иначе она разговаривала бы со мной по-другому. Взяла бы иной тон, нашла другие слова или даже попробовала бы убедить меня в том, что осознала свои ошибки и спустя кучу времени хочет их исправить…

   Утопия, да.

   На моем локте смыкается чья-то рука. Я даже дернуться не успеваю, как слышу над своим ухом вкрадчивое:

   – Не ори, иначе я тебя располосую.

   Блеск лезвия в его руке, я вижу только руку, край темно-синей куртки, его крупные пальцы с грязными обломанными ногтями, и сглатываю нервно, догадываясь, что этот тип, кем бы он ни был, вовсе не шутит.

   Господи…

   – Иди за мной.

   Совершенно ничего не понимая, подчиняясь запоздало проклюнувшемуся инстинкту самосохранения, я рвусь в сторону, разворачиваясь к неизвестному лицом, и вижу перед собой того самого типа, что встретился мне в дверях Дворца современного искусства. Судя по выражению его лица, он не ожидал, что я это сделаю. Пресекая мою попытку бежать, он хватает меня за руку, больно стискивает пальцы на моей коже и цедит сквозь зубы:

   – Делай, как говорю, и тебя никто не тронет.

   – Что вам от меня нужно?!

   – Узнаешь… – хмыкнув, он тянет меня куда-то за собой.

   В накатывающей панике оглядываюсь по сторонам, с отчаянием понимая, что вокруг нет никого, кто мог бы прийти мне на помощь. Только какая-то девочка лет семи стоит на другой стороне улицы и с любопытством таращится на нас, вряд ли сознавая, что происходит прямо у нее на глазах. Она такая маленькая… может, где-то рядом находятся ее родители? Если я сейчас заору…

   – Не дури. Я среагирую быстрее, чем ты откроешь рот, – словно прочитав мои мысли, грозит неизвестный тип.

   – Кто вы такой? – спрашиваю севшим голосом, едва передвигая ногами за ним следом. Со стороны мы, наверное, производим впечатление неразлучной парочки – он тесно прижимает меня к себе, имитируя объятия, а я не могу не смотреть на лезвие, которое находится совсем близко к моему боку. Никакой возможности сбежать… во всяком случае, пока я не уверена в том, насколько быстрая у него реакция.

   – Заткнись. Все потом узнаешь.

   Нет, такое меня не устраивает.

   Он продолжает тянуть меня куда-то, я по возможности замедляю свои шаги, лихорадочно пытаясь отыскать выход из критического положения. Мы выворачиваем из-за угла, здесь я вижу людей, кто-то равнодушно проходит мимо нас, кто-то переходит улицу, кто-то с озабоченным видом говорит по телефону. В основном здесь женщины, молодые девушки – вряд ли кто-то из них бросится мне на подмогу. И все же я могла бы попытаться… Но тип со мной рядом, так же быстро оценив расклад, вновь повторяет свои чертовы угрозы, призывая меня к послушанию, особенно напирая, что в случае чего несдобровать не только мне, но и кому-то из свидетелей. Готова ли я подвергнуть опасности кого-то из этих людей?..

   Мой взгляд скользит в том направлении, куда мы движемся, и вскоре я понимаю цель неизвестного типа – он ведет меня к небольшой парковочной площадке перед зданием торгового дома. Где-то там среди множества машин припаркован его автомобиль, он заставит меня сесть внутрь, и тогда все будет кончено.

   Эта мысль вынуждает меня сбиться с шага, и неизвестный, оглянувшись, злобно дергает меня за руку ближе к себе. Вокруг нас находятся люди, достаточно посторонних людей… он же не станет воплощать свои угрозы при многочисленных свидетелях? У меня нет выбора. Я не могу позволить ему засунуть себя в машину. Тихо пробормотав ему что-то о том, что не могу идти быстро, потому что у меня ноги путаются от страха, я резко повышаю голос от умоляющего шепота до громкого крика, привлекая к нам внимание всех, кто находится поблизости:

   – Помогите! Помогитеее!

   – Заткнись, сука… – это все, что я успеваю услышать. От неожиданности тип рядом ослабляет хватку, и я, воспользовавшись его оплошностью, со всех ног припускаю к торговому дому.

   Мое дыхание слишком частое, сердце колотится где-то в горле, но я не сбавляю скорость. Искушение оглянуться и убедиться в том, что между мной и преследователем сохраняется расстояние, слишком велико, но я гоню его от себя, понимая, что каждая лишняя секунда промедления может стоить мне слишком дорого. Влетаю в стеклянные двери торгового дома и бегу по длинным рядам мимо заставленных полок, тщетно пытаясь отыскать здесь охранника, но мне встречаются только консультанты в форме, провожающие меня изумленными взглядами.

   Я выдыхаюсь… слишком быстро. Юркнув за один из стеллажей, до самого верха заставленный бесконечным множеством каких-то строительных принадлежностей, пытаюсь отдышаться так, чтобы не выдать себя, и едва не ору во всю глотку, когда на мое плечо ложится чья-то ладонь.

   Надо мной склоняется обеспокоенная девушка-консультант.

   – Что с вами? Что происходит?

   В крайнем волнении хватаюсь за ее руку, она интуитивно дергается от меня, но я держу крепко:

   – Пожалуйста, помогите мне, за мной гонится какой-то псих.

   – Что? – хмурится девушка, растерянно оглядываясь по сторонам.

   – Мне нужна помощь… Пожалуйста. Меня преследует мужчина в темно-синей куртке. Я не знаю, что ему нужно.

   – Хотите вызвать полицию?

   – Охрану… у вас здесь есть охрана?

   – Да, конечно, – кивает с таким видом, точно только что вспомнила о существовании охраны. – Пойдемте со мной.

   Совсем растеряв профессиональный лоск, девушка ведет меня куда-то к подсобным помещениям, попутно связываясь с кем-то из охранников торгового дома и передавая информацию о подозрительном мужчине в темно-синей куртке. Ни на секунду не ослабляя бдительности, я оглядываюсь вокруг себя, очень часто смотрю назад в поисках преследовавшего меня типа, но его нет в зоне моей видимости. Неужели мне удалось спугнуть его своим криком?

   Боясь поверить в удачу, прошу девушку показать мне другой выход из здания, и та, помедлив, соглашается. Выбравшись на соседнюю улицу, я быстрым шагом иду вперед, снова оглядываясь, на ходу доставая свой айфон. Заскочив в первое попавшееся кафе, сразу двигаюсь к уборным. Останавливаюсь так, чтобы видеть входную дверь, какое-то время наблюдаю за входящими в зал людьми, сильно сжимая в ладони телефон, пока не убеждаюсь в том, что тот тип, кажется, меня потерял… Или остался снаружи, больше не желая испытывать судьбу и хватать меня в людном месте.

   Захожу в туалет и быстро осматриваюсь в помещении, проверяя, чтобы здесь не было никого, кроме меня. Проверив каждую кабинку, я снова вытаскиваю айфон и пытаюсь связаться с Демидом.

   Он отвечает уже через пару гудков.

ГЛАВА 11

Ева

   Только когда его крепкая ладонь смыкается на моем локте, и Дэм по-хозяйски привлекает меня к себе, обнимая и целуя в макушку, я понимаю, что можно расслабиться, ведь опасности больше нет. Любые угрозы отступают перед его неоспоримым влиянием, он здесь, приехал за мной, и теперь, когда он рядом, я абсолютно уверена в том, что могу ничего не бояться.

   В ту же секунду Дэм отрывает меня от себя за плечи, пристально всматривается в мои глаза, и я наперед знаю все, что он собирается мне сейчас сказать, как и то, что он будет безоговорочно прав.

   – О чем мы с тобой договаривались, Ева? Ты должна была оставаться у своей подруги и ждать моего звонка.

   – Знаю. Но я… Я не могла.

   Объяснить словами, что кроется за моими самовольными метаниями по городу, почти невозможно, и я просто вытаскиваю из кармана смявшийся флаер, который, помедлив, протягиваю Демиду. Несколько удивленный, он забирает буклет из моих рук, мажет взглядом по глянцевой бумаге и хмурится в непонимании:

   – Это еще что такое?

   – Это… – мнусь, не представляя, с чего начать свой рассказ, но Дэм, покосившись на меня, снова опускает глаза вниз, изучает фотографию моей матери, затем переводит взгляд на мое лицо и быстро делает выводы:

   – Это твоя мать?

   – Да, – подтверждаю на выдохе.

   – Эглитис? – приподнимает он бровь.

   – Она латвийка.

   – Постой-постой… Илга Эглитис – не псевдоним?

   – Нет, это ее настоящие имя и фамилия.

   – Я что-то не догоняю, – мотает он головой. – Получается, ты тоже…

   – Давай перенесем этот разговор в более подходящее место? – перебиваю, в который раз за короткое время оглядываясь по сторонам, чтобы проверить, не интересуется ли нами кто посторонний, и Дэм, кивнув, замолкает.

   В машине я более-менее прихожу в себя, настолько, что могу связно рассказать о том, что случилось со мной за время его отсутствия. Демида интересует все, каждая несущественная мелочь, моя мать и грядущая выставка ее работ, но особенно тот самый неизвестный тип в темно-синей куртке, который пытался меня похитить. Последний мне тоже очень интересен, но я при всем желании не могу сообразить, что ему могло быть от меня нужно. И кто его за мной послал? С каждым днем количество вероятных недоброжелателей, моих или тех, кто мог бы попытаться похитить меня, чтобы установить влияние над Дэмом, только растет. Боюсь, я уже давно не ориентируюсь в их приблизительной численности.

   – Знаешь, о чем я подумала? Он может быть как-то связан с моей матерью, – не сразу говорю я, даже в мыслях не желая думать в этом направлении, но допуская такую возможность. – Кто-то из твоих врагов вряд ли мог бы догадаться о том, что мне придет в голову посетить Дворец, а вот моя мать… Она не просто так закрутила масштабную рекламную кампанию своей выставки. Таким образом она предупреждает меня о своем прибытии. Ей хочется заранее оповестить меня, дать понять, что она уже здесь, где-то совсем близко…

   – Твоя мать могла нанять того типа? – хмурится Дэм.

   – Она много чего могла.

   – Черт, Ева… Он угрожал тебе ножом.

   – Возможно, он вовсе не собирался причинять мне никакого вреда. Грозил, чтобы напугать меня и заставить пойти с ним, но… это не точно.

   Все эти беспочвенные гадания только усиливают мою тревогу. С огромным трудом абстрагируясь от внезапного приезда в город моей матери и напавшего на меня странного типа, я переключаюсь на Дэма и принимаюсь задавать вопросы уже ему. Он не в восторге от этого, но все же вкратце пересказывает мне свой разговор с Марьяной Лозинской. Оказывается, все то время, пока он пытался отыскать ее, девица находилась в компании обезумевшего Линника и на пару с ним строила планы против своего дяди. Демид выглядит раздосадованным, общение с Марьяной не только не внесло ясности в происходящее, но и добавило новых вопросов, которые требуется оперативно решить, прежде чем двигаться дальше. Марьяна жива, здорова и… беременна. От этого мужчины, Константина Остужева. Ее интересное положение усугубляет сложившуюся ситуацию в несколько сотен раз. Дэм привык доводить все свои дела до конца… Теперь, чтобы не отступить от собственных принципов, он должен рассказать Константину все, как есть, поставить точку в этой щекотливой истории и тем самым на корню зарубить смутные планы Марьяны и Антона Линника, ее неожиданного союзника в стремительно разыгранной партии.

   – Ты это сделаешь? – спрашиваю после небольшой паузы, с трудом осмысливая услышанное. – Расскажешь Остужеву о том, что Марьяна не жертва и никогда ею не была?

   – Не знаю, – он поджимает губы.

   – Что, если Линник прав, и это Константин стоит за смертью Лены?

   – Не знаю, Ева, – с толикой раздражения повторяет Дэм, но я не унимаюсь.

   – Если так, то ребенку Марьяны и ей самой на самом деле грозит нешуточная опасность…

   – Меня это не касается.

   – Неправда, – возражаю я, чем привлекаю его внимание.

   – Что?

   – Ты хороший человек, и тебя это очень даже касается.

   Дэм в досаде качает головой.

   – Я тебе уже говорил когда-то, прекращай меня… идеализировать. Хорошие люди не убивают других людей.

   – Ты снова за старое? Сколько можно себя винить? Ты ведь сам признаешь, что смерть Ростислава была случайностью!

   Он ничего не отвечает, смотрит бегло в мою сторону и резко отводит взгляд, но этого достаточно, чтобы я внезапно испытала обескураживающее смятение, даже страх, холодными каплями орошающий мои заледеневшие внутренности. Откуда взялось это странное ощущение, будто он говорит сейчас совсем о другом, не о трагической смерти на ринге, а о чем-то, о чем никогда еще мне не рассказывал?..

   В повисшем между нами молчании я невольно вспоминаю нашу первую встречу в грязном логове ублюдков Вревских, жуткую ночь, в которую эти два бугая едва меня не изнасиловали, и ту бескомпромиссную жесткость, жестокость даже, с которой он действовал, взбивая их мерзкие рожи в месиво. Словно наяву вижу текущую кровь по его рукам, в которых мне так спокойно и тепло, когда он обнимает меня и притягивает к своей груди, давая понять, что с ним надежно и совсем не страшно. Со мной Дэм никогда не был жесток, но его образ жизни, окружающая обстановка, сомнительные знакомства – все это говорит о нем, как о человеке, от которого лучше держаться подальше. Демид сам признавался мне в том, что смерть Ростислава в нем что-то переменила. Он стал другим. В одночасье потеряв свою прежнюю отлаженную жизнь и планы на светлое будущее, он оказался на самом дне и вынужден был выживать в новых для себя условиях, вращаться в кругах, где все мало-мальски ценное молниеносно теряет в весе, пока не перестает что-либо значить. Он мог поддаться влиянию своего нового окружения. Он мог убивать уже после…

   Нет. Только не Дэм. Он не такой, не отъявленный мерзавец с необузданной жаждой крови, не охотник за легкой наживой грязными методами. Я же хорошо его знаю. Пусть ему пришлось стать другим, но он не отказался от своих принципов, они все еще при нем, и я уверена, он не сможет их переступить. И чтобы Дэм ни говорил, ему вовсе не чужды такие понятия, как честь, достоинство и… совесть.

   Он хороший человек.

   Усердно гоня от себя прочь неприятные мысли, я сосредотачиваюсь на виде за стеклом и вскоре с удивлением понимаю, что мы движемся к мотелю Донны. Почему-то я была уверена, что мы поедем домой к Дэму, и там, в безопасности, с глазу на глаз сможем спокойно обсудить все назревшие темы, по которым пробежались поверхностно, поведав друг другу лишь самое основное. Впрочем, мотель в этом плане ничем не хуже.

   Демид паркуется на стоянке рядом с незнакомым серым пикапом, смотрит на меня, и я без лишних подсказок выхожу на улицу.

   Двери мотеля заперты, что кажется мне по-настоящему странным. Впервые на моей памяти эти двери заперты. Но уже через пару секунд за стеклянными створками мелькает знакомая фигура в свободном ярко-оранжевом одеянии. Возникшая на пороге Донна предстает перед нами всклокоченная, без своей обычной впечатляющей прически. Первым делом она бросается Демиду на шею, тот прижимает ее к себе и спрашивает негромко:

   – Дон, как ты?

   – Хорошо, все хорошо, сладкий, – старуха отлипает от него, смотрит ему в глаза снизу вверх и силится улыбнуться.

   – Он ничего тебе не сделал?

   – Ты спрашивал по телефону… Нет, все в порядке. Я просто испугалась.

   Замок на двери за моей спиной тихо щелкает. Мы перемещаемся к мягким креслам слева от стойки регистрации. Донна садится в самый центр, Демид устраивается по левую сторону от нее. Я вижу, с каким подчеркнутым вниманием и волнением он на нее смотрит, и как никогда понимаю, насколько дорога ему эта женщина. Не знаю, что может их связывать, понятия не имею вообще, какой черт свел их однажды на одной кривой дорожке, и почему не развел обратно, но Донна для него действительно очень важна. Он искренне беспокоится о ней, и если б с ней что-то случилось, это стало бы для него фатальным крахом.

   – Я все запорол, – нехотя выдавливает из себя Дэм, сцепляя ладони и глядя на Донну исподлобья. – Этот гад ни в коем случае не должен был на тебя выйти. Я был уверен, что не оставляю следов, но где-то прокололся, и он оказался здесь.

   – Знай, мой мальчик, я никогда ни в чем тебя не винила, – мягко отвечает старуха.

   – И это твоя ошибка, Дон.

   – Все люди совершают ошибки, я не исключение. Ты не должен обо мне беспокоиться…

   – Но я не могу не беспокоиться! – перебивает Дэм, однако быстро возвращает своему голосу прежний тон. – Ты знаешь, что не могу. Я все равно буду о тебе беспокоиться! То, что случилось, больше не должно повториться. Но я не знаю, как… – он замолкает, не сводя с нее глаз, и заканчивает предложением. – Дон, а если я отправлю тебя куда-нибудь на время? Съездишь, отдохнешь…

   – Нет, Дёма, я уже слишком стара для путешествий, – категорически отказывается Донна. – Мое место здесь. Здесь я и останусь. Тот человек пришел сюда только из-за тебя. Мне он ничего не сделал. Даже извинился, когда уходил… – она бегло растягивает сухие губы в улыбке, но Демид остается серьезным.

   – На какое-то время тебе лучше покинуть город.

   – Исключено, – решительно мотает головой старуха. – Я останусь здесь, в своем мотеле.

   – Дон, послушай, – он мимолетно проводит ладонями перед собой. – Это совсем не игра. Я не дам тебе никаких гарантий относительно того, что будет дальше. Я могу сделать что-то, что не понравится этому типу, и ты снова окажешься под ударом, потому что теперь он отлично знает, куда бить, ты понимаешь это?

   – Пусть будет так. Но я не оставлю мой мотель.

   – К черту мотель, когда тебе угрожает опасность! – взвивается Дэм, крепко сжимая пальцы на руках. Заметив это, Донна берет его ладони в свои руки, словно желая успокоить, и произносит тихо:

   – Тебе все равно не удастся огородить меня от всего на свете, но этого и не требуется. Ты веришь мне, сладкий? Я чувствую, что должна оставаться здесь. Только здесь я ощущаю себя на своем месте.

   – Ты обязательно сюда вернешься, черт возьми, но сейчас твой мотель засвечен, и находиться здесь слишком опасно! Тебе лучше уехать на время. Хотя бы за город к Лере, – продолжает настаивать Дэм.

   Вскидываюсь непроизвольно, услышав знакомое имя, перевожу взгляд на Донну и замечаю, как на ее лицо набегает мрачная тень. Ни слова не говоря, старуха медленно качает головой, большими пальцами поглаживая ладони Демида, взглядом глаза в глаза будто передавая ему что-то, известное только этим двоим. Я сижу рядом с ними, но опять невольно оказываюсь третьей лишней. Мне совсем не нравится быть в стороне от их тайн... Мне бы хотелось стать их частью. Третьей нелишней. Разделить с ними все, что знают они, понимать их разговоры без дополнительных пояснений, а не как сейчас, только догадываться смутно, о чем они могут общаться на недоступном мне языке жестов и взглядов.

   – Я не могу оставить тебя здесь без защиты, – сдавленным голосом говорит Демид, разбивая непродолжительную тишину.

   – Прошу, не волнуйся за меня. Даже если со мной что-то случится, это не будет иметь никакого значения. Пойми, Дёма, все закономерно. Я прожила долгую и насыщенную жизнь, за свои годы я видела слишком много боли, чужой ярости, злобы, способной подчистую уничтожать человеческие судьбы… Так много, что мне больше нечего бояться. И ты не бойся за меня. Сейчас тебе нужно сосредоточиться на другом. Делай, что должен, смело двигайся вперед к своей цели и ни в коем случае не оглядывайся на меня. Я останусь здесь, в стороне от твоей борьбы, под защитой этого места, и мне будет достаточно знать, что ты не сдаешься на волю вынужденных обстоятельств из-за пустых тревог обо мне.

   – Ты не станешь приносить себя в жертву! – отрезает Демид.

   – Послушай, – она слегка подается к нему, – я всегда знаю, о чем говорю. Человек, который был здесь, больше не причинит мне никакого вреда. Я. Это. Знаю. Ты должен поверить мне на слово.

   – Ты понимаешь, что будет, если с тобой что-то случится?

   – Ничего не будет, Дёма. Все останется по-прежнему. Мир не прекратит вращаться вокруг оси, жизнь продолжит течь своим чередом… – она улыбается уголками губ, слегка пожимая его ладони скрюченными пальцами. – Это закон нашей природы – старики умирают, но на смену им появляются дети. Так было и будет. Тебе не удержать меня на этом свете дольше, чем мне предписано судьбой.

   – Но можно предпринять элементарные меры безопасности, – вклиниваюсь я, и они оба разворачиваются ко мне. Донна больше не улыбается, смотрит на меня так, точно я вылезла совсем не к месту, и мне приходится перейти в оборону. – А что? Разве я сказала какую-то глупость? Если вы перестанете упрямиться, послушаетесь Дэма и покинете на время свой драгоценный мотель, мир так же не прекратит вращаться, но вы избежите никому не нужных рисков.

   – Быть может, мне нравится риск, – задумчиво тянет вредная старуха, разглядывая меня взглядом, в котором едва проблескивает интерес.

   – В этом конкретном случае он ничем не оправдан!

   – Что ж… Я об этом подумаю, – наконец, реагирует Донна.

   – Хорошенько подумай, Дон. У тебя впереди целая ночь. Завтра скажешь мне о своем решении, – кивает ей Демид, поднимаясь с места и протягивая мне руку.

***

   Этой ночью мы остаемся в мотеле. Донна передает нам ключи от того самого номера, в котором мы ночевали в первую ночь нашего спонтанного знакомства… Отдельно друг от друга, в разных комнатах, совершенно чужие люди, незнакомцы, вынужденно связанные сложившимися обстоятельствами. Мне было страшно, но я не видела для себя иного выхода, кроме как довериться ему... пусть только до наступления утра. А после мы должны были разбежаться и больше никогда не пересекаться друг с другом.

   В ту ночь Демид притащил стремные вещи, в которых мне пришлось лечь спать, а утром смеялся, наверняка потешаясь над моим глупым видом.

   Это было целую вечность назад…

   Скрадывая улыбку, я прохожу ближайшую комнату и осматриваюсь, будто наяву вспоминая свои прежние ощущения. В тот раз я испуганно шарахалась от каждого неосторожного звука и все никак не могла прийти в себя после пережитого кошмара в доме Вревских. Мой внезапный спаситель вызывал во мне повышенную настороженность, я готова была подозревать его в чем угодно, понятия не имея, чего от него ожидать, но вместе с тем испытывала по отношению к нему растущее любопытство, рассматривала украдкой, признавая мысленно, что он неплох, но даже не представляя, что уже совсем скоро вся моя провальная жизнь сосредоточится в этом человеке. Одном-единственном. Мне было так просто влюбиться в него… пропасть без оглядки, утонуть в его темных магнетических глазах, лишь раз взглянув в которые, я уже не могла остаться к нему равнодушной.

   – Устала? – спрашивает Дэм, приобняв меня за плечи, но я ничего не отвечаю, мыслями возвращаясь к событиям минувшего дня и загадочным словам Донны.

   «Человек, который был здесь, больше не причинит мне вреда. Я. Это. Знаю».

   – О чем она говорила? – вслух задумываюсь я, обернувшись к Демиду.

   – Что ты имеешь в виду?

   – Донна сказала, что Линник больше не причинит ей вреда. Как она может быть в этом уверена?

   – Понятия не имею, – пытается съехать Дэм, но я не отступаю.

   – Она ведь способна видеть будущее или… что-то такое, – доканчиваю невнятно, смешавшись от того, насколько бредово звучат мои разрозненные мысли в словесной форме. – Может, она действительно знает, что Линник для нее не угроза?

   – Давай не будем говорить о ее способностях, – хмурится Дэм.

   – Но ты ведь не можешь отрицать…

   – Ева.

   Вздыхаю, проглатывая заготовленные слова о том, что при внешней невинности Донна вовсе не так проста, и к ее словам определенно стоит прислушаться. Он и сам это понимает, даже если категорически отказывается признавать ее способность разгадывать скрытые знаки из будущего при помощи карт, каких-то сложных шаманских ритуалов или… внутреннего чутья, не знаю, что там в ее вооружении работает лучше всего. Но тот бой… последний бой, перечеркнувший всю дальнейшую жизнь Дэма, его несомненные успехи и маячившее впереди громкое спортивное будущее – Донна ведь наперед знала, предвидела, что на ринге произойдет что-то ужасное. Она пыталась его предупредить, но Дэм ее не послушал.

   В итоге она оказалась права. То, чего она так боялась, стало реальностью в самом худшем виде, обрушилось на него подобно лавине, смывшей в сточную канаву все, что у него было, не оставив ничего, кроме горечи разочарования, боли и непроходящего чувства вины. Тогда почему же он ни в какую не желает прислушиваться к предсказаниям Донны, если и сам понимает, что это вовсе не пустой звук?

   – Как думаешь, Линник… может сюда вернуться? – спрашиваю я, решив не настаивать на своем, раз уж его так бесят разговоры о способностях Донны.

   – Не исключено, – отвечает Демид, помолчав. – Он нестабилен и может выкинуть любой дрянной номер. С другой стороны, он отлично умеет юлить и притворяться, в чем мы с тобой уже убедились. Я не знаю, чего от него ожидать. Но мне было бы спокойнее увезти отсюда Донну.

   – Он же и правда ничего ей не сделал. Только угрожал. В смысле, это тоже очень серьезно, но ведь… он ее не тронул.

   Вспоминаю себя связанной по рукам и ногам, с каким-то отвратительным мешком на голове, слышу мужской голос, неумолимо требующий ответов на задаваемые им вопросы, затем посыпавшиеся на меня тяжелые удары, мерзкий привкус крови во рту… Он бил меня так, точно я не живой человек, а неодушевленный предмет, нечто вроде боксерской груши, искусственное, непробиваемое, не способное чувствовать боль. А спустя несколько дней тот же Линник как ни в чем не бывало сидел напротив меня и с демонстративной горячностью рассказывал о своих подозрениях в причастности Константина Остужева к ужасной гибели его сестры. Ни словом, ни жестом не выдав того, что мы с ним, оказывается, уже знакомы.

   – У него не было повода ее трогать. Донна была нужна как гарантия того, что мы с Марьяной поговорим и разойдемся, и я ничего ей не сделаю, – Демид опускается на диван. В прошлое наше посещение этого номера я сидела тут же в одном лишь полотенце, трепетно придерживая его на груди, и ужасно боялась, что этот незнакомый мужчина со мной рядом в один миг может скинуть маску и наброситься на меня, как те, от кого мы бежали.

   – То есть, если ты расскажешь Остужеву о том, что Марьяна жива, Донна может оказаться в опасности?

   – Думаю, да. Линника это здорово разозлит, с большой долей вероятности он захочет поквитаться.