Радуга судьбы. Галина Турбина

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА ПЕРВАЯ
• ГЛАВА ВТОРАЯ
• ГЛАВА ТРЕТЬЯ
• ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
• ГЛАВА ПЯТАЯ
• ГЛАВА ШЕСТАЯ
• ГЛАВА СЕДЬМАЯ
• ГЛАВА ВОСЬМАЯ
• ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
• ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
• ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
• ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
• ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
• ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
• ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
• ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
• ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Судьба у Альвины переменчивая. Избалованная и любимая дочь, счастливая невеста в одночасье превращается в опальную дочь мятежного герцога, жених отказывается от нее, далее ее ждет ссылка, жизнь в бедности, и кажется, что нет просвета в жизни. Но судьба опять преподносит девушке сюрприз, и неизвестно еще к худу это или к добру.

   Магический мир только фон для любовной истории.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

— Это невыносимо! – в отчаянье воскликнула Альвина. – Денег слишком мало, их не хватит, чтобы хоть чуть-чуть уменьшить долг! Еще немного и нам откажут во всех лавках!

   Со злостью отброшенные расписки и счета веером разлетелись по комнате, а монетки весело застучали по столу и по полу.

   — Ну вот, – впав в еще большее уныние, чуть не расплакалась девушка, – теперь придется разыскивать закатившиеся монеты по всей комнате.

   Час назад она получила эти деньги за очередные свои акварели, салфетки и вышитые крестиком картины. Хозяйка магазинчика долго извинялась, но сказала, что в следующий раз не обещает взять на продажу то, что Альвина принесет – ее рукоделия стали плохо покупать. Посоветовала девушке начать шить куклы – вот их хорошо разбирают. Но Альвина никогда не шила кукол, да и для того, чтобы что-то начать делать, надобно вначале купить материал, а лишних денег у нее нет. Она и так совсем недавно потратилась на краски.

   Конечно, за ее поделки платили мизер, но это лучше, чем совсем ничего. Они с матерью уже продали все, что можно и если у них не будет той мелочи, что она получала за салфетки, нарисованные картины, то станет совсем плохо.

   Это не единственная неприятность, случившаяся с Альвиной сегодня. Когда она пришла из магазинчика, застала мать в невменяемом состоянии, та опять где-то достала вино и напилась. Ну, вот где она берет деньги на это? Кто ей поставляет выпивку?

   Тяжело вздохнув, Альвина полезла под стол за раскатившимися монетками. Найдя их и собрав разлетевшиеся бумаги, села за стол и опять всё пересчитала, но лучше не стало. Все так же денег было мало, а счетов и расписок слишком много.

   — Госпожа, госпожа, – заполошный крик ворвался в невеселые мысли Альвины.

   — Что случилось? – недовольно спросила она появившуюся на пороге служанку.

   — Там это, – запыхавшаяся девушка перевела дыхание и продолжила, – в гостиной сидит герцог Адъяр и требует вас.

   — Кто?! – удивилась Альвина.

   Насколько она знала, герцог умер пять лет назад. Сообразив, что это его сын – новый (следующий) герцог Адъяр, девушка раздраженно произнесла:

    – Что он делает в моей гостиной? Кто его пустил?

   — Ага, у нас стоит в дверях дворецкий и никого не пущает без разрешения, – пробурчала под нос служанка.

   — Что ты сказала?

   — Я говорю – кто же указ–то герцогу, – громче сказала девушка, – захотел и зашел и вас сразу же затребовал. Так выйдете к нему? А то он грозится сам найти вас. А че тута искать–то? Сразу же и найдет.

   Альвина тяжело вздохнула:

   — Сейчас спущусь, подай ему чай пока. Хотя нет, не надо, обойдется.

   — Вот это правильно, госпожа, нечего поить всяких чаем, самим мало. Да и кончился он еще утром.

   — Иди уже.

   Служанка развернулась и мигом выскользнула из комнаты. А девушка подошла к зеркалу и оглядела себя. Да, выглядит она неважно – платье старое, сохранившееся еще с прежних времен, прически нет никакой – просто коса заплетена и уложена на затылке. Веснушки, с которыми она когда-то так отчаянно боролась, теперь видны на бледном лице. Ну и пусть, в том, что она не может выглядеть сообразно своему положению, виноват в числе прочих и нынешний герцог Адъяр. Альвине не хотелось встречаться с этим мужчиной. Когда они виделись последний раз, он был еще маркизом Плесэ и память об этой встречи до сих пор кровоточит незаживающей раной пережитого ужаса, обиды и ненависти.

   Альвина подняла руку, чтобы поправить кружевной воротничок и заметила, что пальцы дрожат. Надо взять себя в руки! Столько лет прошло, изменились и она и он. Но все же, зачем Себастин опять появился в ее жизни, что ему нужно? Они живут тихо в небольшом городе далеко от столицы, никуда не выезжают, никого не принимают. Нет, он не должен видеть ее смятение, возможно даже, страха перед ним. Надо справиться с собой, успокоиться. Герцог ведь не осаждает их родовой замок, как когда-то, и не врывается в него вместе с королевскими гвардейцами. Он просто приехал зачем–то. Может что–то случилось с братом Александром? Эта неожиданная мысль привела Альвину в ужас, и она поспешила вниз.

   Спускаясь по скрипучей темной лестнице, девушка пыталась унять дрожь, успокоиться. Сейчас она увидит того, кого никогда не хотела бы знать. Но он сам приехал неизвестно зачем. Неожиданный визит очень обеспокоил Альвину и выбил из колеи. Нет, она не стеснялась ни крохотной обшарпанной гостиной, где сейчас находился герцог Адъяр, ни того, как выглядит их дом. В конце концов, это и его вина, что дочь герцога Лэвирина живет в таких условиях. Пусть она выглядит бедно и невзрачно, но последний раз герцог, тогда еще маркиз, лицезрел ее в более жалком виде.

   Остановившись на миг у дверей, Альвина перевела дыхание, мысленно попросила сил у богини Аумонэ и толкнула скрипучие створки.

   Маленькая гостиная была залита ярким солнечным светом и ослепленная им после сумрачного коридора, Альвина не сразу узнала поднявшегося с кресла мужчину, одетого во все светлое. Девушка с недоумением рассматривала герцога Адъяра. Неужели это он? Она, конечно, предполагала, что герцог за прошедшие годы изменился внешне, но не настолько же! Альвина помнила герцога высоким, плотно сбитым, неуклюжим молодым человеком. А сейчас перед ней стоял высокий, худой мужчина, исчезли постоянно краснеющие, пухлые щеки, теперь лицо было костлявым, а когда–то непослушные, буйные кудри сейчас коротко стрижены и серебрятся нитями седины в темных волосах. Вот только синие глаза, опушенные длинными, черными ресницами все те же, хотя нет, не те же – взгляд стал совсем другим. Что же случилось с ним, раз он так плохо выглядит?

   — Здравствуйте, Альвина, – произнес мужчина чуть надтреснутым голосом.

   И этой царапающей трещины в тембре голоса раньше не было. И трости, на которую он опирался, не было, и одевался раньше Себастин в черное.

   — Здравствуйте, Себастин, – растянула губы в фальшивой улыбке Альвина, – или мне надо обращаться к вам «ваша светлость»? Ах, да, я забыла присесть в низком реверансе. Но простите меня, я совсем одичала в этой глуши.

   — Ну что вы, Альвина, какие могут быть церемонии между нами, – не менее натянуто улыбнулся герцог.

   И ямочки на щеках пропали, превратившись в борозды на впалых щеках – отметила невольно Альвина.

   — Что ж, раз с приветствиями закончили, то позвольте поинтересоваться – что вам нужно, зачем вы здесь?

   — Вы нисколько не изменились, Альвина, все так же нетерпеливы и невежливы. И по–прежнему ослепительно красивы.

   — Ах, оставьте это, – поморщилась девушка, – ваше восхищение мной надоело еще много лет назад, и у меня есть веские причины не радоваться вам.

   — Да–а–а? – удивленно протянул герцог. – Но все же будьте милосердны к гостю, накормите его, ну или хотя бы велите подать чаю. Дорога к вам, увы, сопряжена с некоторыми неудобствами и я утомился, добираясь сюда.

   — О! Герцог Адъяр просит о милосердии, – насмешливо произнесла Альвина. – А не боитесь, что я отравлю вас, помня, как были когда–то вы «милосердны»?

   — Ну, хватит, – вдруг жестко произнес герцог, чем ошеломил Альвину, – я знаю, что вы не помните добра.

   — Добра?! – задохнулась от возмущения девушка. – Да как вы смеете…

   — Я сказал – хватит, – еще более резко прервал Альвину мужчина, – вижу, что даже многолетняя ссылка и практически нищенское существование не усмирили ваш гонор.

   — Восемь.

   — Что? – не понял мужчина.

   — Здесь мы живем восемь лет, – холодно ответила Альвина, – и в этом виноваты ваш отец и вы.

   — В этом виноват ваш отец, – устало проговорил герцог, опускаясь в кресло.

   –— Конечно, герцог, присаживайтесь, – едко произнесла Альвина.

   — Покорнейше прошу простить мои манеры, но раз вы не соблюдаете норм этикета и гостеприимства, то не вижу смысла со своей стороны их придерживаться.

   — Да, конечно, зачем церемониться со мной, – с горечью ответила Альвина, – я теперь никто.

   — Садитесь, Альвина, – приказал мужчина, кивая на стоящее напротив кресло с потертой обивкой.

   Фыркнув, девушка подошла к креслу и медленно и величаво, словно делая огромное одолжение, устроилась в нем. Все это время Себастин насмешливо наблюдал за ней.

   — Да–а–а, – протянул герцог, – вы все-таки не изменились.

   — Вы это уже говорили, Себастин, а вот вы изменились.

   — Что, не смотрю на вас щенячьим преданным взглядом? – ядовито улыбнувшись, произнес мужчина.

   — Теперь вы смотрите, как голодный волк, да и выглядите так же. Вам хочется меня съесть, герцог Адъяр?

   — Мне много чего хочется с вами сделать, Альвина, в том числе и съесть или хотя бы надкусить.

   Эти слова, произнесенные странным тоном, смутили девушку, она отвыкла, видимо, от флирта на грани приличия. Или это не флирт?

   — Так зачем вы пожаловали, герцог Адъяр? – спросила Альвина, стараясь не смотреть в глаза мужчине.

   — Я приехал, чтобы уберечь вас от ошибки, которую вы, не ведая того, можете совершить.

   Герцог замолчал и выжидающе посмотрел на девушку, видимо, желая услышать и увидеть отклик на его слова. Но Альвина тоже молчала в ответ, недоуменно глядя на мужчину.

   — Десять дней назад ко мне обратился кузен с просьбой посодействовать в женитьбе, – наконец продолжил герцог, – он думает, что прошло достаточно лет и король разрешит ему взять вас в жены.

   — Что? – удивилась Альвина. – Я не помню, чтобы ваш родственник просил у меня руки. Хотя подождите, кто ваш кузен?

   — А, значит, все-таки вам что-то вспомнилось, – усмехнулся герцог.

   — О нет, не может быть, – простонала девушка, – чтобы граф Людвиг Фрэмер был вашим двоюродным братом!

   — Однако это так и есть, милая Альвина. Людвиг сын сестры моего отца.

   — Я вам не милая, не смейте меня так называть, вы не имеете на это право! – возмутилась девушка.

   — Не смею? – деланно удивился герцог. – О, вы даже не подозреваете на что я имею право, но, похоже, пришло время вам все узнать.

   — Что еще я должна знать? Король отказал вашему кузену? Что же, я не удивлена.

   Несмотря на то, что эти слова Альвина смогла произнести спокойным и уверенным голосом, у нее холодели руки и сердце колотилось в предчувствии беды, из-за которой опять изменится ее жизнь. О, милостивая богиня, ну почему было не поинтересоваться у Люца кто его брат!

   — Нет, до короля Людвиг не добрался, я запретил это ему и на всякий случай запер в подвале моего замка. О, не надо так бледнеть, он там устроен вполне комфортно.

   — Я не собираюсь замуж за графа Фрэмера.

   — Неужели вы хотите уверить меня, что даже не допускали мысли о такой подвернувшейся возможности хоть в какой-то мере вернуть свое прежнее положение?

   — Да, на какой-то миг это пришло мне в голову, и я даже не отказала Людвигу резко и бесповоротно, но все же не рассматривала его предложение всерьез. Так что можете отпустить своего кузена, замуж за него я не пойду.

   — Увы, но я не могу его отпустить, он настроен решительно. И я его понимаю, вы умеете кружить голову мужчинам до такой степени, что они готовы ради вас на все. Людвиг не слышит разумных доводов и не поддается ни на какие уговоры, он хочет только одного ¬– жениться на вас.

   — И вы, по-видимому, много чего рассказали обо мне в процессе уговоров, – глухо произнесла Альвина, опустив голову.

   — То, что мне бы хотелось и стоило ему рассказать, навсегда похоронит его надежды, но вначале надо нам с вами выяснить одно недоразумение, вернее, ошибку, о которой вы не подозреваете.

   — Не трудно понять о какой ошибке вы говорите, – проговорила Альвина, рассматривая кисти рук, лежащие на коленях. Когда-то эти тонкие пальцы украшали перстни и кольца, а теперь уже давно нет даже следов от них.

   — Вы даже не догадываетесь о чем я хочу вам рассказать, то, что я вам поведаю весьма вас удивит.

   Альвина подняла голову и с вызовом посмотрела на герцога.

   — Вы утомили меня, извольте, наконец, рассказать об этой ошибке и убирайтесь вон.

   — Не смейте разговаривать со мной в таком тоне, – качнувшись вперед, угрожающе произнес герцог, – я уже не тот мальчик, который все когда-то терпел от вас.

   — Уже не тот? Правда? – чарующе улыбаясь, спросила Альвина, затем, спрятав улыбку, продолжила сухо: – Но все же будьте добры, герцог Адъяр, рассказать зачем вы здесь и покинуть меня, желательно навсегда.

   — Вы неподражаемы, Альвина, – усмехнулся герцог, выпрямляясь в кресле, – но вот насчет покинуть…,этого я вам не обещаю.

   Альвина поморщилась, но промолчала.

   — Итак, – продолжил герцог, – король требует от меня жениться и произвести наследника, я пока отмалчивался, так как уже давно женат, а королю не понравится моя избранница, но заявление Людвига сподвигнуло меня все-таки открыть тайну моей женитьбы.

   — Вы женаты? – не удержалась от удивленного возгласа девушка.

   — Да, на вас, - издевательски улыбнулся герцог.

   — В каком кошмарном сне вам это привиделось, ваша светлость? – спросила ошалевшая от слов герцога девушка.

   — Ну так уж и в кошмарном, скорее в приятном сне, – продолжал он улыбаться.

   — Оставьте при себе ваши фантазии, Себастин, – ответила резко Альвина, – если вы вспомнили давнейшую шутку, так это был просто розыгрыш и ничего более.

   — Розыгрыш? А если нет, а вдруг наш брак действителен? Вы никогда не задумывались об этом?

   — Ах, перестаньте, нас шуточно повенчали, а вы столько лет никак не можете это забыть и простить. Я догадалась – помешать мне выйти замуж это ваша месть за то, что произошло много лет назад. Но это недостойно мужчины – мстить за то, что девушка посмеялась когда-то над вами. Еще раз повторяю – это была невинная шутка.

   — Невинная шутка? Вы так считаете? – гневно воскликнул герцог. – Вы столько лет думали, что это была мистификация, глупый, злой розыгрыш? Ну, так вот, спешу вас разочаровать – шутка не удалась! Нас обвенчал настоящий жрец, а не один из участников этого фарса!

   — Нет, этого не может быть, немедленно скажите, что ваши слова лживы, – потребовала испуганная Альвина, – это недостойно герцога Адъяра так мстить мне!

   — А достойно дочери герцога Лэвирина подбить свою свиту поклонников на жестокий розыгрыш? – в ответ обвинил мужчина девушку.

   — А, так все-таки, ваши лживые слова – месть? Вы хотели меня напугать? Ну что же, вам это удалось, считайте себя отомщенным.

   Герцог некоторое время смотрел на девушку, затем мрачно произнес:

   — Нет, это правда, у меня есть свидетельство о браке, заверенное жрецом, проводившем обряд и вырванный лист из храмовой книги с записью о нашем венчании.

   — Зачем вы вырвали лист? – растерянно спросила ошарашенная Альвина, побледнев.

   — Вас только это волнует? Ну что же извольте – я вырвал лист, чтобы никто не смог прочитать запись и узнать правду о венчании.

   — Зачем? – все также заторможено спросила девушка, она никак не могла поверить в слова герцога.

   — Затем, что вы не хотели видеть меня мужем, – полыхнул яростью мужчина, –затем, что тогда я был раздавлен вашей жестокой шуткой и мстительно представлял, как вы будете стоять у алтаря, произносить брачные клятвы своему избраннику, а я появлюсь внезапно и расстрою вашу свадьбу.

   — Но вам тогда не удалось исполнить свою месть, – горько сказала девушка, – ведь жених отказался от меня, как только узнал, что мой отец участник заговора против короля. И вы тоже не признались во всем тогда, в замке, потому что не хотели признавать женой дочь мятежного герцога?

   — Нет, не поэтому. Дело было в вас самой, я уже объяснил свои мотивы.

   Себастин мог бы добавить, что ему было тогда все равно кто ее отец. Если бы она любила его, то он бы пошел против всех и открыто объявил Альвину своей женой, забрал с собой. Но она не любила его, а видеть в ее глазах отвращение к нему было выше его сил. И да, пусть он мстительный и жестокий, раз позволил своей жене отбыть в ссылку.

   — Что же вы теперь не доиграли до конца? – отвлекла Себастина от невеселых мыслей Альвина. – Надо было дождаться нашего венчания с графом и тогда, надеюсь, вы бы удовлетворились, что ваша месть свершилась.

   — Если бы вашим предполагаемым женихом не был мой двоюродный брат, может быть, я бы так и поступил – появился эффектно в самый последний момент. Но я не следил за вашей жизнью. Поэтому, скорее всего, я бы даже не узнал, что вы дали брачные клятвы, как оказалось бы потом недействительные, другому мужчине.

   — Не следили? Вам было все равно, что со мной? Так зачем же сейчас вы здесь?

   — Я же уже сказал – из-за кузена. Не скажу, что испытываю к нему нежные братские чувства, но он мой родственник и я в какой-то мере ответственен за него. Но это не единственная причина моего приезда сюда. И настала, наверное, пора вам все узнать.

   — Я узнала и что дальше? – тихо и как-то безнадежно спросила Альвина. – Позвольте еще вопрос, Себастин?

   — Я вас слушаю, спрашивайте, – милостиво разрешил герцог.

   — Скажите, – так же тихо продолжила девушка, – у вас же была замечательная возможность отомстить мне жестоко за все то, что я сделала, но поверьте не со зла, а по глупости. Почему тогда, в нашем замке, вы помогли мне?

   — А может мне не хотелось, чтобы мою жену насиловали гвардейцы, – оскалился жутковато герцог, – оставляю это право за собой.

   Альвина вздрогнула и поежилась от его слов. Она так хотела вычеркнуть из своей жизни тот день, но он никогда не сотрется из памяти, никогда не забудутся унижение, чувство беспомощности, ужас от того, что с ней могли сделать одуревшие от вседозволенности и безнаказанности гвардейцы.

   Ее била дрожь, надо бы встать и уйти, покинуть этого мужчину и не видеть больше никогда, но опасение, что ноги не удержат и она рухнет к ногам герцога, заставило девушку остаться сидеть в кресле.

   — Альвина, простите мне эти слова, я не должен был так говорить, – раскаялся герцог, увидев помертвевшее лицо девушки и дрожащие пальцы, комкающие платье на коленях. – На моем месте и в той ситуации любой бы заступился, даже если бы был зол и обижен на вас.

   — К сожалению, не любой, – с невыносимой горечью ответила девушка.

   — Еще раз простите мне грубые слова, но не надо ставить меня в один ряд с мерзавцами, встретившиеся вам. Я больше не упомяну то, что случилось восемь лет назад.

   — Я не знаю какой вы на самом деле, вернее, каким стали. А может я и не знала вас никогда настоящего, – бесцветным голосом сказала девушка. – Столько лет вы не вспоминали обо мне и, как утверждаете, не интересовались моей жизнью. Так что вы хотите сейчас, что, по-вашему, должно теперь измениться для нас? Думаю, что ничего. Так ведь? Я вам не нужна, вы мне тоже, значит, можно и попрощаться, желательно, навсегда. А наследниками можно признать и бастардов, не удивлюсь, если за столько лет они у вас появились.

   — Увы, но нет, – многообещающе усмехнулся мужчина, – попрощаться навсегда уже не получится. А бастардов у меня нет.

   — Если нет, так вполне могут появиться, – устало и безнадежно произнесла девушка. – Что вам нужно еще от меня?

   Герцог задумчиво смотрел на Альвину и не спешил с ответом. Он ее когда-то безумно любил, затем негодовал на нее, считал себя по вине этой девушки униженным, казалось, даже ненавидел, презирал, жаждал мщения, в какой-то момент злорадствовал (за что сам себе был омерзителен). Он ее боготворил, а она оказалась вероломной, жестокой. Сколько раз Себастин пытался изгнать ее из сердца, души и мыслей и, вроде бы, забыл, но вот по воле случая она опять появилась в его жизни и он, наверное, принял правильное решение. Но сейчас, глядя на поникшую, растерянную девушку, не мог подобрать слова, чтобы сказать ей то, что собирался. Раньше ему никогда не было ее жалко, даже когда отбил у гвардейцев не жалел (именно тогда к своему стыду, он злорадствовал). А сейчас герцог, разглядывая, перешитое, старое платье, явно оставшееся с прежних времен, исколотые иглами пальцы, поникшие плечи, бледное лицо, худенькую фигурку (а он помнил ее крепко сбитой, пышущей здоровьем), испытывал к девушке странное чувство. Неужели жалость? Вероятно, на него повлияло и то, как сейчас жила Альвина. Когда он нашел дом, где жили мать и дочь, то с любопытством оглядывал все, что видел. Но маленький дом с потертой, старой мебелью, обшарпанными стенами и скособоченными дверями удручал Себастина. Особенно его впечатляло желание сделать этот дом уютнее, приличнее – на стенах, закрывая дыры, висели небольшие акварели, скорее всего нарисованные Альвиной, особенно потертые и поцарапанные места мебели маскировались вышитыми подушечками, ажурными салфетками. Герцог знал, что герцогиню Лэвирин и ее дочь выслали подальше от столицы, в глушь и сохранили им титул. Но он не представлял, что женщины ведут почти нищенское существование. Понятно, почему похудела Альвина, вряд ли у герцогини и ее дочери еда разнообразная и сытная. Внезапно пришедшая мысль, что они могут даже голодать, ужаснула герцога.

   Оценивающий взгляд герцога, его молчание разозлило Альвину, заставило выпрямиться в кресле. Окинув мужчину неприязненным взором, она холодно спросила:

   — Сколько еще вы будете меня рассматривать, Себастин? Ожидаете, что на мне цветы вырастут?

   — Нет, – очнулся герцог и натянуто улыбнулся, – я не жду от вас цветов.

   — Зато я жду, – сморщив носик, пренебрежительно произнесла Альвина, – когда вы покинете мой дом. Вы мне неприятны, поэтому будет лучше, если уйдете немедленно. Меня мало интересует, что вы собираетесь еще мне поведать. Уходите, наконец, вы утомили меня.

   Да-а-а уж, а ведь он ее только что пожалел, но Альвину, похоже, ничего не исправит. Нет, нельзя ни в коем случае давать ей в руки такое оружие, как его чувства к ней, пусть даже это и возможная жалость. Один раз он уже поплатился за свое слепое увлечение этой девушкой.

   — Значит, так, – жестко проговорил герцог, – король требует, чтобы я женился и произвел наследника. А так как я, увы, женат, то мне ничего не остается, как представить королю свою жену, то есть вас. Я сейчас уйду, оставаться в вашем доме у меня нет никакого желания. Утром будьте готовы уехать со мной. У вас вся ночь впереди, чтобы приготовится к отъезду. Но судя по тому, что я вижу, вам и часа достаточно собрать свои вещи.

   Сказав эти слова, мужчина встал и, стуча по полу тростью, направился к дверям. Альвина отмерев от ступора, подскочила, как ужаленная с кресла, и стремительно обогнув Себастина, встала перед ним, загораживая выход.

   — Вам не кажется, ваше сиятельство, – едко сказала девушка, – что вы не спросили моего согласия?

   — Вашего согласия? – приподнял в удивлении брови мужчина. – Зачем мне оно?

   — Затем! Кто вы такой, чтобы решать за меня?! – разозлилась Альвина. – Я не собираюсь никуда с вами ехать!

   — Я ваш муж по всем законам, – прямо глядя в глаза девушки, холодно произнес герцог, – и как я скажу и решу, так и будет, а вы обязаны полностью и безоговорочно подчиняться моим желаниям. Не захотите добровольно, у меня хватит рычагов заставить, и я не погнушаюсь применением физической силы – поедете связанной.

   — Вы не посмеете! – испуганно воскликнула Альвина.

   Себастин неприятно усмехнулся в ответ.

   — Нет, нет, – замотала в отрицании головой девушка, – вы не можете…, вы не понимаете…

   — Могу, а понимать не желаю, – перебил герцог, – если не будете готовы утром, поедете в том, в чем окажитесь на тот момент. Хотя…одежду можете с собой не брать, подозреваю, что все равно придется покупать вам новую.

   — Себастин, – Альвина сменила тон на умоляющий, – пожалуйста, я не могу с вами поехать, поймите, прошу вас, я не могу оставить мать одну.

   — Ваша мать больна?

   — Н-н-н-ет, – неуверенно ответила Альвина.

   — Вдовствующая герцогиня, насколько я знаю, еще не старая и немощная, а раз не болеет, то вполне способна обходится без вас. Если вы переживаете о том, что у нее будет недостаточно средств, то не беспокойтесь, я оставлю достаточно денег, чтобы ваша матушка не нуждалась.

   — Она не сможет без меня…

   — Наймет помощниц, – опять перебил герцог, – я оставлю деньги и для этого в том числе. Вы, как герцогиня Адъяр, можете покинуть место ссылки, а герцогиня Лэвирин, ваша мать, не имеет право на это. Я даю вам время до утра все рассказать матери и приготовиться к отъезду.

   Герцог протянул руку и, обхватив Альвину за предплечье, грубо отодвинул ее со своего пути. Уже выходя в двери, он бросил:

   — Не советую сбегать, вам все равно некуда.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Альвина смотрела на захлопнувшуюся дверь и никак не могла поверить в случившееся. Сжав кулачки, она топнула ногой (чего не делала уже давно). Как он посмел так разговаривать с ней! Не хотелось верить, что Себастин применит к ней силу, но и недооценивать его угрозы, пожалуй, не стоит. Этот Себастин не тот молодой человек, который смотрел на нее преданным взглядом, терпел от нее капризы, снисходительное, временами даже пренебрежительное отношение, выполнял с радостью поручения, и готов был ради нее на все. А она вела себя с нынешним Себастином, как с прежним! Нет, она все-таки дура! Ведь рассмотрела в его глазах, когда он оглядывал обстановку и ее саму, жалость. Но взыграла гордость и досада, что он видит нищету, в которой ей приходится жить! Дура, и еще раз дура! Надо было использовать эту его жалость. А что теперь? Она не может оставить мать одну, не может! И признаться в том, что герцогиня Лэвирин спивается и погибнет без дочери, стыдно. Если сказать, что мать все же больна, то герцог может пригласить лекаря, а тот сразу же выяснит причину ее «недуга». Ну что же делать? Утром, когда Себастин появится, будет уже поздно что-то доказывать. Где интересно он остановился? Судя по всему, герцог пришел пешком, а значит, скорее всего, он остановился недалеко от них. Самая ближайшая приличная гостиница находится через пять домов вниз по улице. А что если навестить герцога там и попытаться с ним договориться? Неприлично посещать одинокого мужчину в такой поздний час? Так Себастин ее муж, как он утверждает. Кстати, она не видела документа, подтверждающего их венчание. Вот и повод навестить герцога! Пусть представит доказательства, позволяющие ему распоряжаться ее жизнью. А там она попытается его улестить, уговорить, даже если понадобится – соблазнить. Нет, последнее лишнее, на это она не пойдет.

   Тяжело вздохнув, девушка прошла в теперь ненавистное кресло и села в него. Продолжая размышлять, она подумала, что может все же не стоит настаивать на том, чтобы остаться здесь. Они и так влачат почти нищенское существование, а что их с матерью ждет в дальнейшем? Может это ее, Альвины, шанс изменить свою жизнь к лучшему? У нее опять будут новые платья, драгоценности, изысканная еда. И ей не придется считать копейки, ей вообще не надо будет думать о деньгах. Все счета безропотно будет оплачивать муж. А если она все-таки не поедет с герцогом, все останется прежним.

   Девушка закрыла ладонями лицо и горько разрыдалась. О, богиня милосердная, она так больше не может! Вытирая слезы и пытаясь успокоиться, Альвина продолжала размышлять о своей судьбе. Как же она устала от нищеты, от постоянного корпения за пяльцами у нее болит спина и в глаза как будто песок насыпали, ее пальцы исколоты иглами и крючком, но за кружевные и вышитые салфетки, картины, дорожки и тому подобное она получает гроши. А долги все растут, скоро им не будут давать в рассрочку ни молочник, ни мясник (впрочем, мясо они едят очень редко), ни бакалейщик. Что тогда будет с ними? Останется только умереть голодной смертью. Или ей начать торговать своим телом.

   Альвина передернулась от омерзения. Нет, уж лучше голодная смерть, чем такое! Так что она потеряет, если поедет с Себастином? Скорее всего, приобретет. Ее держит мать. Может уговорить герцога взять герцогиню с собой? Но, как поняла Альвина, Себастин не согласится на это. И вдовствующей герцогине Лэвирин нельзя покидать место ссылки. Да и, если быть честной перед собой, она предпочла бы оставить мать здесь. Но так как герцог говорит, что даст денег, то можно найти сиделку, которая будет следить, чтобы герцогиня не пила. Отдавать деньги в руки матери нельзя, но ими может распоряжаться та, которой девушка доверяет. Хозяйка лавки, куда она сдавала свои рукоделия, относилась всегда к Альвине с добротой и жалостью, не раз давала в долг денег. Может она согласится заботиться о матери, или найдет кого-либо надежного для этого? За плату, конечно, герцог же обещал дать денег.

   Все эти годы Альвина заботилась о матери, вела их дом, добывала деньги своим трудом, как могла. А что же мать? Ведь это она должна была опекать дочь, а не наоборот. А герцогиня закрылась ото всех в своем горе, как в скорлупе, а потом еще и пить начала, нашла в вине средство уйти от проблем. Так почему же Альвина не может пожертвовать матерью и устроить свою судьбу? Устыдившись своих мыслей, Альвина тяжело вздохнула – мать она никогда не бросит. Но ведь можно устроить для нее комфортную жизнь и здесь.

   Достав из кармана платок, Альвина вытерла уже почти сухие глаза. Как бы и что бы там ни говорил Себастин, но он когда-то был в нее влюблен. И вполне возможно, что его чувства не исчезли, ну или не совсем испарились, может что-то и осталось. Решено – она встретит утром герцога уже готовой к отъезду и будет с ним милой и предупредительной. Но все же вначале она потребует решить вопрос с матерью. Нет, не так – она ПОПРОСИТ, прежде чем они уедут, позаботиться о герцогине. Пусть он сделает все, чтобы ее мать не нуждалась. А уж она, Альвина, сделает все, чтобы любовь Себастина разгорелась вновь. А может все-таки стоит пойти к герцогу сейчас, не дожидаясь утра? Вдруг утром герцог вообще не захочет ничего слушать, или скажет, что нет времени решать что-то. И даст деньги прямо в руки матери? Но герцогине ни в коем случае нельзя давать деньги! Или наоборот, Себастин к утру остынет и уже не будет таким неприступным и жестким?

   Неожиданно пришедшая мысль заставила Альвину вздрогнуть. А с чего она решила, что у нее теперь будет такая же жизнь, как до ссылки? Вполне возможно, что Себастин представит ее королю, как свою жену, а потом запрет в каком-нибудь дальнем поместье и будет изредка навещать, чтобы сделать очередного ребенка. И не обязательно, что в этом поместье у нее будет комфортная и беззаботная жизнь.

   Все еще сидя в кресле, Альвина опять недобрым словом вспомнила отца. Это он во всем виноват, Себастин прав. Отца уже восемь лет нет в живых, а она никак не может простить, что он ввязался в заговор против короля Флориана и загубил их жизнь. Как отец мог так поступить с ними! Чего ему, герцогу Лэвирину, не хватало? Он все имел – богатство, титул, высокое положение, семью, наследника. Так почему же рискнул всем, чтобы свергнуть законного короля? Ах, да, он считал его бастардом, не достойным короны. Но, по мнению девушки, какая разница – бастард король на самом деле или нет, и кто его настоящий отец не имеет значение, если соблюдены все приличия и нет сомнений в том, что король Флориан ближайший родственник предыдущего короля.

   Альвина как-то сунула свой любопытный носик куда не следует, спрятавшись в кабинете отца. Правда она надеялась услышать совсем другое, думала, что гость это герцог Эвилич, приехавший просить ее руки для сына. Но собеседником отца оказался не тот, кого ожидала девушка. Очень быстро она пожалела, что спряталась, разговор отца и неизвестного мужчины был не для ее ушей.

   Кабинет герцога Лэвирина был огромным и мрачным, втиснувшись между шкафами и затаившись в плотных тенях, Альвина узнала о том, что настоящим отцом короля Флориана является его же дед, то есть сын покрыл грех своего отца, женившись на матери будущего короля Флорина. Герцог очень возмущался тем, что король на самом деле плод прелюбодеяния.

   Не только это вызывало недовольство герцога Лэвирина. Его раздражали реформы, проводимые королем, урезание и уменьшение прав и льгот дворянства. Но все же особенно отец протестовал против закона о признании бастардов. Это, по мнению герцога, приведет к падению нравственности. Зачем теперь беречь девицам свою честь, если нагулянного ребенка или обольститель, или какой-либо родственник могут признать, и постепенно в обществе уже не будут осуждаться внебрачные связи. Еще он негодовал, что король провел такой закон потому, что сам бастард и у него есть дочь, прижитая до брака с нынешней королевой Эмилией. И у королевы очень темное прошлое. Она как оказалось тоже незаконнорожденная, ее настоящий отец – Верховный Князь Эльмфеи, а не граф Солейл, считающийся официальным отцом Эмилии. А княжество Эльмфея извечный враг нашей Индании. И ходят слухи, что королева была замужем за князем Яном Ливеном из Эльмфеи. А ведь князь жив, то есть королева Эмилия не вдова. А значит, как она могла вступить в брак с королем Флорианом? Выходит, королевский брак недействителен? Отец гневно возмущался, что на троне сидят незаконнорожденные и прелюбодеи, по законам Индании они не имеют на это право. Он утверждал, что королем должен быть Эдмунд, младший брат Флориана, вот он точно законный ребенок и имеет больше прав на трон.

   Альвина с ужасом слушала подробности заговора против короля и боялась выдать себя. Когда отец и его собеседник ушли, она еще долго страшилась выйти из своего убежища. Но когда, наконец, выбралась из кабинета, поспешила к себе и, закрывшись в спальне, долго размышляла над тем, что услышала. Что ей теперь делать? Несмотря на то, что ей было всего семнадцать, и она совсем неопытна в таких делах, прекрасно поняла – то, куда ввязался отец очень опасно и грозит им всем самое меньшее ссылкой. Вначале она хотела кинуться к отцу и умолять его отказаться от заговора ради семьи, но поразмыслив, поняла, что это бесполезно. Она только навлечет на себя его гнев, а что сделает с ней отец, даже не хотелось представлять.

   На следующий день прибыл герцог Эвилич просить руки Альвины для своего сына маркиза Дэвиера. Смущенная, счастливая, как ей тогда казалось влюбленная, Альвина, стояла в том же самом кабинете рядом с маркизом и, отвечая согласием на вопрос отца, желает ли она выйти замуж, выкинула из головы предыдущий день. С присущими юности беззаботностью и уверенностью, что уж с ней-то точно ничего плохого не произойдет, Альвина просто решила – теперь ее этот заговор никак не коснется и не заденет. Но как же она ошибалась!

   За две недели до свадьбы все изменилось.

   Альвине хотелось бы все забыть, но она прекрасно все помнит. В тот день герцогиня Лэвирин и ее дочь вернулись в свой столичный дом от модной портнихи, которая шила свадебное платье для девушки, и застали бледного, взбудораженного герцога Лэвирина. Он сообщил им, что карета уже готова, Александр, брат Альвины собран, и они все безотлагательно отбывают в родовой замок. На возмущенные возгласы жены и дочери и отказ куда-то на ночь глядя выезжать, он только рыкнул, что их согласия не требуется. Герцогине и Альвине пришлось подчиниться. Отец дал им немного времени на сборы и приказал не брать с собой много вещей. За пределы столицы под покровом ночи они выехали в одной тесной неприметной карете. Не успели отъехать от города, как их встретили вооруженные люди из числа личной охраны герцога. Отец пересел из кареты на коня. Затем была безумная гонка по дорогам Индании без отдыха и сна.

   Приехав на место, герцог велел закрыть ворота и приготовиться местному, преданному ему гарнизону к обороне. Жену, дочь и маленького сына он закрыл в одной из самых неприступных башен замка и выделил надежных и опытных воинов для охраны. Испуганным женщинам герцог сказал, что скоро прибудет подмога и сопроводит их до границы с Эльмфеей. На какую помощь он рассчитывал непонятно, к тому времени были арестованы или уничтожены почти все заговорщики. А их замок осаждала гвардия короля. Гвардейцы когда-то были личной, элитной, надежной охраной королей. И только при короле Флориане они превратились в карающий, жестокий меч (орган), не знающий ни пощады, ни жалости. В гвардии служили и отъявленные негодяи, замаранные в каких-либо преступлениях, но с не доказанной виной, и бастарды, не признанные своими родственниками, и вполне благополучные младшие дети, которым не досталось ничего от родителей и старших братьев. Они были преданы королю и готовы на все ради него. Гвардейцам многое позволялось и прощалось, и их люто ненавидели все. Но служба в королевской гвардии щедро оплачивалась, и не только в денежном эквиваленте. Несколько лет в гвардии – и ты заслуживал титул, земли и достаточно денег и золота, чтобы жить - не тужить до конца жизни.

   Альвина до последней минуты надеялась, что появится жених и спасет ее, заберет из осажденного замка. Но ее и мать отбил у распаленных боем гвардейцев не он, а Себастин, с которым она не так давно поступила жестоко. Ко всем прочим обидам на отца Альвина не могла простить ему, уже мертвому и похороненному, что он принял мгновенно действующий яд, как только понял, что оборона замка не выдержала и гвардейцы короля ворвались внутрь. Отец струсил, предал, оставил жену и дочь на растерзание солдатам. Он должен был защищать их до последнего вздоха, а вместо этого предпочел легкую смерть для себя. И почему раньше не подумал о том, что будет с семьей, когда заговор раскроется? Зачем забрал их из столицы? Зачем сопротивлялся? На что он надеялся? Что им двигало? Не любовь к жене и детям, это точно.

   После того, как подавили сопротивление, а гвардейцы разгромили и разграбили замок, затем покинули его, появились люди из Службы внутренней безопасности вместе с его главой герцогом Адъяром, отцом Себастина.

   Герцогиню и ее дочь заперли в разгромленных покоях, и несколько раз в день водили на допрос. Себастина Альвина больше не увидела, дознание проводил сам Глава Службы Безопасности Королевства Индания. Но что могли рассказать испуганные, натерпевшиеся ужаса, потерянные женщина и совсем молоденькая девушка? Герцог проводил допросы вполне учтиво, не давил на них, не оскорблял, и уж тем более не применял жестокие меры. Первые дни он старался не смотреть в лицо женщинам, каждый раз отводил взгляд куда угодно, только не на них. Видимо, синяки и ссадины, украшающие мать и дочь, смущали его, или он чувствовал себя виноватым в том, что случилось с женщинами. Скоро герцог Адъяр понял, что они ничего не знают. Их оставили на несколько дней в покое. А потом прочитали приговор короля. Герцогине Лэвирин и ее дочери оставляют титул и высылают в далекую и глухую провинцию в город Луйск (потом оказалось, что это не город, а городишко), любая переписка им запрещена. В ссылку они могут взять то, что смогут увезти. Наследника, а вернее уже малолетнего герцога Лэвирина, отдадут на воспитание в лояльную к трону семью. Титул мальчику оставляют, но большую часть наследства конфискуют в пользу короны. Герцог Адъяр, презрительно кривя губы, сказал, что они должны всю оставшуюся жизнь благодарить Его Величество за милосердие и снисходительность к ним, семье бунтовщика и заговорщика. Александра в тот же день увезли, не дав попрощаться с матерью и сестрой. Женщинам так же не разрешили посетить могилу герцога Лэвирина, им даже не сказали, где его похоронили, в родовом склепе, это Альвина знала точно, отца не было.

   Организацию отъезда и сборы в ссылку Альвине пришлось взять на себя, мать была не способна к этому, она почти беспрерывно или плакала, или сидела с отрешенным лицом, ни на что не реагируя. Альвина не могла себе этого позволить, если и она сядет горевать и оплакивать свою судьбу и не будет собираться в дорогу, то они уедут раздетыми, разутыми и без даже необходимых вещей. Несмотря на то, что замок разграбили и разорили, девушке все же удалось собрать несколько повозок со скарбом, а еще – никто не добрался до спрятанного схрона с деньгами, золотом и драгоценностями. Буквально накануне их бегства из столицы отец рассказал дочери где найти и как открыть тайник. Ну, хоть за это тебе спасибо, папочка! Иначе они бы уехали с вещами, одеждой, кое-какой мебелью, посудой, но без единого гроша.

   Альвине и ее матери разрешили свободно передвигаться по замку и прилегающей территории, но за ними постоянно наблюдали, и девушке с трудом удалось подобраться к тайнику в семейном склепе. Кстати, в нем оказалось не так уж и много всего, папочка мог и побольше отложить на черный день. Перетащив золото, деньги и драгоценности к себе в покои, Альвина полночи просидела с иголкой, пришивая к нижней юбки множеством карманов. Закончив с шитьем, она рассовала все по маленьким карманчикам, расположенным по всей поверхности пышной, сборчатой нижней юбки. Конечно, ходить в такой юбке было неудобно, но другого выхода вывезти золото и драгоценности не было. Она боялась, что если узнают о том, что у герцогини и ее дочери есть средства, то их сразу же отберут.

   Преодолев страх перед всесильным герцогом Адъяром, Альвина потребовала выделить им охрану, которая доставит их до места ссылки. Так как они поедут большим обозом, девушка опасалась, что их ограбят по дороге. Герцог надменно ответил, что разбойников у них в королевстве нет, но все же выделил троих сотрудников – магов из своей службы для сопровождения.

   Все те несколько дней, что Альвина собиралась в долгое и далекое путешествие, надеялась, что жених все-таки приедет и заберет ее, или хотя бы поможет, утешит. Но жених так и не появился. Но когда до отъезда оставалась всего одна ночь, курьер герцога Эвилича привез для девушки письмо. Альвина дрожащими руками раскрыла послание, прочитав его, она горько разрыдалась. Маркиз Дэвиер, ее жених, сухо сообщал ей, что помолвка разорвана с его стороны, так как он не может жениться на дочери заговорщика. Тем более, что он осведомлен, как поступают с женщинами гвардейцы, ворвавшиеся в осажденный замок, и опозоренную девушку он не может взять в жены. И даже, если ее не тронули гвардейцы, доказать свою невинность Альвина не сумеет, она прекрасно знает почему.

   Порыдав над письмом, девушка разорвала его в клочья и, вытерев слезы, решила, что выбросит из сердца и мыслей жениха, теперь уже бывшего. Он не стоил ее слез, переживаний, душевной и сердечной боли. А она все равно будет когда-нибудь счастлива назло ему!

   Решить то она решила, но все же сделать это было не так просто. Днем в хлопотах она забывалась и не вспоминала бывшего жениха. А поздно вечером, когда приходила в свои почти пустые покои (уцелевшую мебель слуги паковали в повозки, а сломанную выбрасывали) на нее наваливались отчаянье и обида на маркиза Дэвиера. Как он мог так поступить с ней?! Она верила ему, была влюблена в красивого, обаятельного молодого жениха, и была уверена в его ответных чувствах. А оказалось, что все не так.

   А ночью ее мучили кошмары. Девушка просыпалась от собственных криков, вся в липком холодном поту и не могла уснуть до утра. Во сне она опять претерпевала ужас насилия. Ей чудились руки, рвущие ее одежду, ощущала тяжелое зловонное дыхание на своем лице, слюнявый рот, пытающийся прижаться к губам, переживала опять свое отчаянное сопротивление, которое только еще больше распаляло насильников, пощечины, брань, смех солдат, слышала сначала безнадежные крики матери, потом ее глухие стоны, визг брата, запертого в ванной комнате.

   Ее в тот страшный день избили, порвали платье, но все-таки не успели изнасиловать, Себастин появился вовремя. Альвина как в горячечном бреду помнит освобождение от тяжести мужского потного тела. Приподнявшись на локтях, она видит, как стоящий посередине комнаты Себастин взмахами рук раскидывает солдат, те отлетают как мячики и пришпиливаются к стенам и полу. Невидимые путы крепко держат их, душат, гвардейцы хрипят и стонут. И Себастин наклоняется над ней, распростертой, распятой поперек кровати, помогает подняться, она хватается за него и громко плачет, Он усаживает Альвину, она никак не может его отпустить хоть на миг, Себастин молча заворачивает девушку в одеяло и, отцепив ее руки от своей одежды, направляется к герцогине. Поднимает мать с пола, что-то успокаивающее ей говорит, подводит к кровати и усаживает рядом с дочерью затем, подняв сброшенное покрывало, накидывает его на плечи женщине. Мать и дочь обнимаются и отчаянно рыдают. Себастин уходит в ванную комнату, Альвина слышит его глухой голос, но не может разобрать слов, затем он выводит Александра, мальчик бросается к матери и забирается к ней на колени, обнимет, прижимается. Потом мрачный Себастин мнется рядом с кроватью, хмурится и кусает губы. Он остается с ними, охраняет до тех пор, пока не появляются сотрудники Службы Безопасности, вошедшие следом за солдатами в замок. Все это время Себастин не разговаривает с женщинами и только, когда выставляет охрану, и велит им убрать тела гвардейцев, в ответ на отчаянный взгляд Альвины скажет ей, что теперь их никто не тронет.

   Он ушел, и девушка его больше не видела до сегодняшнего дня. И хорошо, что он больше не появлялся. Конечно, он помог ей и матери, защитил их, но Альвине было стыдно перед ним за то, что он видел ее такой растерзанной. И Альвина только потом поняла, вспомнила – Себастин был в форме гвардейцев, то есть он не просто так, не для того, чтобы помочь ей, спасти ее, появился в замке, он участвовал в осаде. А его отец герцог Адъяр – глава Службы Безопасности, и именно эта служба раскрывала и расследовала в числе прочего и заговоры против короля, и это с его посыла так поступили с женой и дочерью герцога Лэвирина (так Альвина тогда думала, ей не верилось, что король так жесток).

   Как же Альвине хотелось все забыть! И больше никогда не испытывать ужаса, безнадежности, стыда, чувства беспомощности! И хорошо, что сборы в дорогу отвлекали ее от тягостных дум, не давали впасть в отчаянье своих переживаний и воспоминаний.

   Обоз, состоящий из десятка повозок и трех карет, целый месяц добирался до города Луйска. К концу путешествия Альвина уже стала опасаться, что они не успеют доехать до того, как начнется осенняя распутица. Но видимо боги благоволили им, несмотря на то, что по календарю была поздняя осень, погода стояла теплая и сухая. В дороге Альвине исполнилось восемнадцать, но мать даже не вспомнила об этом, уйдя в свои переживания.

   Добравшись до места, Альвина купила огромный, добротный дом, на что ушла большая часть золота. Девушка быстро с помощью слуг, отправившихся с ними в ссылку, обустроила его. Первую зиму герцогиня и ее дочь жили обособленно, очень редко кого-либо принимая у себя и ни к кому не делали визитов. Ближе к лету неожиданно стали появляться настойчивые претенденты на руку Альвины, что удивило ее. Всех потенциальных женихов девушка отправляла восвояси, нередко насмехаясь над ними и их попытками завоевать ее руку и сердце. Альвина не стесняясь в выражениях и не думая смягчить отказ, пренебрежительно высказывалась, что среди местных женихов нет даже графа, а завалящие бароны не достойны ее, дочери герцога Лэвирина. Тогда еще она не верила, что их ссылка продлится так долго, она надеялась – король помилует жену и дочь герцога Лэвирина, ведь они ни в чем не виноваты.

   Благородные, именитые и богатые по меркам этого города жители, видя надменность и зазнайство чужачек, прониклись к ним не очень-то добрыми чувствами. Впоследствии это сыграло свою роль против Альвины и ее матери.

   Шли годы, она не молодела, а предложений руки и сердца уже давно не поступало.

   Но пару месяцев назад в их городке появился граф Людвиг Фрэмир. Он приезжал с какой-то проверкой в местное отделение Магической Безопасности. Они случайно столкнулись на улице. Людвиг оказался приятным, воспитанным, симпатичным молодым человеком. Несмотря на то, что он был моложе на несколько лет, Альвина стала принимать ненавязчивые, робкие ухаживание графа. И однажды он попросил ее руки, Альвина не отказала резко и бесповоротно, сказала, что должна подумать. Людвиг счел это за отстроченное согласие и с радостью сообщил, что должен все рассказать старшему брату, а тот уже добьется у короля разрешение на брак. Граф уехал, а Альвина осталась, не очень надеясь на его возвращение. Но если бы она знала во что это выльется! Именно граф сообщил девушке, что умер отец Себастина и ее бывший поклонник теперь герцог Адъяр, но Людвиг ни словом не обмолвился, что Себастин его кузен.

   Но не только это занимало мысли девушки. Альвину беспокоила мать, та никак не могла прийти в себя. Девушка боялась спрашивать у матери о том, что успели с ней сделать гвардейцы, но видя ее состояние, предполагала – страшное с ней все-таки случилось. Во время дороги герцогиня, забившись в угол кареты, или спала, или тихо плакала, очень мало ела и дочери приходилось долго уговаривать мать съесть хотя бы еще один кусочек. Когда женщины обустроились в новом для них месте, герцогиня немного ожила, даже несколько раз принимала гостей. Но спустя время опять замкнулась в себе. И произошло это после того, как деньги и золото постепенно тратились, уменьшались, а герцогине и дочери пришлось переехать в другой дом, скромнее, и рассчитать половину прислуги. Альвина вела дом, считая каждую копейку, но деньги и золото таяли, как снег весной – неумолимо и безысходно. Спустя время Альвине и матери пришлось переехать в еще более непритязательный дом, рассчитать почти всю прислугу, распродать многое из вещей, нарядов, драгоценностей. Продавать все приходилось чуть ли не за бесценок. Несмотря на то, что желающих купить было достаточно, никто не хотел платить достойную цену.

   И вот тогда герцогиня начала пить. Первое время Альвина видя повеселевшую, порозовевшую мать, даже радовалась, думая, что она приходит в себя. Но быстро уразумев – это от вина, поняла, что радоваться нечему. Тем более, что перепив, мать становилась невменяемой, ей надо было куда-то бежать, она буянила, если ее не выпускали и закрывали в комнате. Альвина первое время уговаривала мать, увещевала, взывала к разуму и сердцу, злилась, даже угрожала, кричала на нее, но все было бесполезно – герцогиня никого и ничего не слышала, вино давало ей желанное забытье, спасительный уход от действительности и таких страшных воспоминаний. Альвина перестала совершенно покупать вино, не давала матери денег, даже мелочи, но та умудрялась все-таки напиваться. Как сегодня, например.

   Когда Альвина поняла, что деньги, золото и драгоценности тают, пыталась найти работу. Но она ничего не умела. Ну не белье же идти стирать! В няньки ее тоже не брали, тем более в гувернантки, помня, как она высокомерно вела себя первое время. Да и заниматься с детьми особого желания у девушки не было. Подтирать сопли, учить и воспитывать чужих отпрысков у нее не хватило бы ни терпения, ни опыта. Вязала и вышивала Альвина всегда хорошо, на это у нее хватало и терпения, и усидчивости. Но ее рукоделие не очень-то было нужно, все-таки это извечное женское занятие и им владело большинство жительниц этого городка.

   Год назад пришлось переехать в этот ветхий домик, из прислуги у них осталась одна кухарка и ее подросшая дочь, совмещающая и служанку, и горничную, и камеристку.

   Что их с матерью ждет в недалеком будущем, было даже страшно думать. Так что, Себастин вроде как снова выручает, но опять его помощь отдает горечью и пахнет не очень приятно.

   Очнувшись от печальных воспоминаний и безрадостных раздумий, Альвина выбралась из кресла и направилась наверх. Заглянув в комнату матери и убедившись, что та спит, ушла к себе. Раскрыв шкаф и осмотрев три своих платья, немного белья и облезлую шубку, решила, что ничего этого брать с собой не стоит. Раз Себастин утверждает, что он ее муж, то пусть и позаботится о гардеробе жены. А она, пожалуй, ляжет спать, день был трудный, а тяжелые воспоминания забрали у нее остатки сил, раздумывать о чем либо еще не было уже никакого желания. А еще ей предстоит как-то объяснить матери, что ее дочь теперь герцогиня Адъяр и вынуждена уехать, оставить ее одну. Но утро вечера мудренее – так когда-то говаривала ее няня.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Утро для Альвины началось с громкого стука в двери их дома. Она подскочила на кровати, еще толком не проснувшись, и с ужасом слушала грохот, потом шум прекратился и раздался громкий голос, от звука которого девушка поморщилась. Открылась дверь и в комнату ворвалась служанка с огромными от испуга глазами и, заикаясь, заполошно прокричала:

   — Там, там, это, вас требуют, они говорят, что если вы не п-п-появитесь немедленно перед ними, они п-п-поднимутся к-к-к вам и-и-и сами вытащит вас из кровати.

   — Кто они? – спросила раздраженно Альвина, выбираясь из постели и накидывая халатик.

   — Так это, вчерашний гость ваш. Спускайтесь уже, госпожа, а то они сейчас здесь будет.

   Альвина тяжело вздохнула. Ванная одна на весь дом и чтобы ее посетить придется пройти по коридору. Если и правда, Себастин уже поднимается по лестнице и она столкнется с ним, выйдя за двери? А в ванную очень хочется.

   В комнату, отодвинув служанку, вошла герцогиня. Морщась и держась за голову, она тихо спросила:

   — Какой вчерашний гость? Что ему надо и почему он так шумит?

   Герцогиня мучилась от похмелья, у нее болела голова, ей было плохо. Альвина глядя на мать, подумала – хорошо, что та не пугается грохота и криков, только ее истерики сейчас не хватало.

   — Доброе утро, мама, – стараясь говорить спокойно, ответила девушка, – разреши, я сейчас посещу ванную и потом все тебе расскажу.

   Герцогиня прошла в комнату и села на край кровати.

   — Да, будь добра, расскажи уж кто же нас посетил с таким грохотом.

   — А ты, – обратилась Альвина к служанке, – спустись вниз и скажи гостю, что я приду очень скоро. И да, хоть в ноги ему падай, поперек лестницы ложись, но не пускай его наверх. Поняла?!

   Служанка испуганно икнув, закивала головой .

   — Да иди уже! – прикрикнула Альвина и служанка метнулась из комнаты.

   Вернувшись из ванной, где провела считанные минуты, Альвина застала мать, лежащей на кровати и мирно дремлющей. Осторожно, чтобы не потревожить ее, девушка открыла скрипучую дверь шкафа и, достав платье, оделась, заплела косу и привычно уложила ее вокруг головы. Герцогиня очнулась, и, поднявшись, спросила у дочери:

   — Ты не ответила, кто нас навестил. Граф Фрэмир? Хотя нет, он вежливый и воспитанный молодой человек и не стал бы так грохотать.

   Дочь подошла к матери и села рядом, обняв ее за плечи, Альвина невольно поморщилась – от герцогини не очень приятно пахло.

   — Мама, – сказала девушка, стараясь дышать через раз, – ты сейчас пойдешь в ванную и приведешь себя в порядок, оденешься, причешешься и спустишься вниз, чтобы поприветствовать гостя.

   — Да кто он? – раздраженно воскликнула герцогиня, дыхнув на дочь перегаром.

   — Мамочка, ты только не пугайся, но это герцог Адъяр.

   — Кто?! Что ему нужно? – испуганно прохрипела герцогиня, обхватив горло ладонью

   — Нет, нет, успокойся, это не тот герцог, это его сын Себастин.

   — Себастин? Он привез нам разрешение уехать отсюда? Нам все вернут? Нас помиловали?

   Робкая надежда, прозвучавшая в голосе матери ударила девушку наотмашь. Ну как сказать, что Альвина уедет без нее?

   —Нет, мама, это не совсем так, но в двух словах всего не объяснишь, – вздохнула девушка, – а мне очень надо спуститься к герцогу Адъяру, ты же слышала, как он бушевал. Но ты не пугайся, Себастин ничего плохого нам не сделает, скорее наоборот, наша жизнь изменится к лучшему.

   Последние слова Альвина произнесла как-то неуверенно и мать это уловила. Герцогиня сжала руку дочери и, заглядывая ей в глаза, произнесла:

   — Аля, я не смогу, мне будет тяжело, если что-то изменится в худшую сторону. Может пусть все будет так как есть сейчас?

   — Если что-то или кто-то не изменит нашу жизнь, то дальше будет все хуже, а не лучше, мама, – воскликнула девушка, стряхивая руку матери и вставая с кровати, – прошу тебя, приведи себя в порядок и спускайся вниз.

   — Альвина, мне будет тяжело встретиться вновь с Себастином, помня, что…он …видел…нас…, его отец,…да и он сам…

   — Перестань, мама, столько лет прошло, пора все забыть, а Себастин не будет напоминать при каких обстоятельствах видел тебя в последний раз, и уж тем более не станет смотреть на нас, как на падших женщин.

   Альвина развернулась и быстро вышла из комнаты. Пройдя несколько шагов по коридору, она увидела в изножье узкой лестницы служанку, вцепившуюся в перила, та всхлипывала и подвывала, косилась на трость, но перегораживала разъяренному герцогу путь наверх. Резкие слова так и просились с языка, но Альвина вспомнив, что собиралась быть с герцогом вежливой и любезной, засунула свою язвительность подальше.

   — Ну наконец вы появились, – проскрипел раздраженно Себастин, увидев девушку.

   — Вилма, иди на кухню, помоги матери приготовить завтрак, – распорядилась девушка.

   Служанка всхлипывая, осторожно обошла герцога и быстро исчезла.

   — Доброе утро, ваше сиятельство, – проговорила Альвина, спускаясь по лестнице и мило, как она надеялась, улыбаясь.

   — Доброе утро, – пробурчал мужчина, подавая руку девушке и помогая ей сойти с последних ступенек.

   Герцог нехотя освободил пальцы Альвины из жесткого захвата своей ладони, девушка с трудом удержалась, чтобы не поморщиться от боли. Стараясь все так же улыбаться, она предложила мужчине пройти в гостиную.

   — Какая гостиная! – возмутился герцог. – Вы помните, о чем мы договаривались накануне вечером?

   — О чем мы договаривались? – у девушки уже сводило челюсти от старания удержать улыбку на лице. – Ах, да, вы требовали – я должна быть готовой к отъезду. Но на дворе раннее утро, я еще не завтракала. И, ваше сиятельство, вчера вы не захотели поздороваться с моей матерью герцогиней Лэвирин. Это невежливо уехать и не сказать пару слов теще. Она скоро спустится, а пока предлагаю пройти в гостиную. Думаю, мы все же не все решили и нам есть что обсудить.

   Герцог что-то проговорил сквозь зубы, Альвине почудились ругательства, но она все так же улыбаясь, направилась к дверям в гостиную, распахнула их и вошла внутрь, мужчине ничего не оставалось как пойти следом.

   — Альвина прекратите улыбаться, – сказал Себастин, усаживаясь напротив девушки в то же самое кресло, что и вчера.

   — Вам не нравятся мои улыбки? – спросила девушка, с облегчением перестав улыбаться.

   — Я бы предпочел ваши искренние чувства, а не вымученные гримасы.

   — Да неужели? И мне можно говорить все, что я думаю о вас?

   — Нет, – теперь уже оскалился мужчина, – говорить мне гадости не советую, лучше промолчите, но и натянуто улыбаться не нужно. Итак, что вы хотели мне сказать? Но учтите, мое терпение не беспредельно, и время поджимает. Чтобы не застрять в темное время суток посреди леса, нам с вами надобно выехать хотя бы через час.

   — А задержаться еще на день не желаете? Мы многое не обговорили и я бы хотела…

   — Нет, – перебил Альвину герцог, – оставаться дольше не собираюсь. Мы поедем в удобной карете, так что обсудить что вас беспокоит, можем и в дороге. Я даже разрешу вам высказать свои пожелания и мысли по поводу нашей дальнейшей совместной жизни.

   — О, боги, так мы все-таки уезжаем отсюда! – раздавшийся возглас заставил повернуться в ту сторону Альвину и Себастина.

   В дверях стояла мать девушки. Себастин поднялся с кресла и подошел к женщине. Склонившись над протянутой рукой герцогини, он невесомо поцеловал ее пальцы.

   — Здравствуйте, леди Инесса, рад вас видеть в добром здравии,– произнес герцог, выпрямляясь и отпуская руку женщины.

   — Себастин? – неуверенно спросила герцогиня.

   Она явно с трудом узнавала в этом мужчине маркиза Плесэ.

   — Мама разреши тебе представить герцога Адъяра, – сказала подошедшая Альвина.

   Она мысленно облегченно выдохнула, не услышав запаха перегара (когда и как только успела избавиться от него?), да и выглядела мать прилично, даже простую прическу успела сделать.

   — Герцог Адъяр? Мне жаль, Себастин, что ваш батюшка так рано ушел из жизни, – скорбно улыбаясь, произнесла герцогиня.

   — Мама перестань, тебе нисколько его не жаль, туда ему и дорога, – не подумав, ляпнула Альвина.

   Ой! Произнеся эти слова, девушка от досады прикусила нижнюю губу, хотя ей хотелось откусить свой язык. Ну вот кто ее просил высказываться? Она же обещала себе быть милой и предупредительной с герцогом!

   — Простите, Себастин, – выдавила девушка из себя, пряча глаза.

   Герцогиня, посмотрев на дочь, осуждающе покачала головой, затем обратилась к мужчине:

   — Прошу меня великодушно простить, что я невольно подслушала разговор, но дверь открыта, а вы так громко говорили, Себастин. Вы ведь разрешите и дальше так вас называть?

   — Да, конечно, леди Инесса, ¬– ответил мужчина, бросив на Альвину злой взгляд.

   — Ну что же мы стоим в дверях, – произнесла герцогиня, проходя в комнату, и устраиваясь в кресле, где только что сидела ее дочь, – прошу вас, садитесь, Себастин, и расскажите мне – зачем вы приехали. И ты, Альвина присаживайся. Надеюсь, вы не откажетесь, Себастин, от чая, я распорядилась его подать.

   Мужчина стукнул тростью по полу, герцогиня вздрогнула и удивленно посмотрела на него.

   — Альвина! – выразил недовольство герцог, не отвечая герцогине, что было весьма невежливо, – Вы не рассказали матери, что уезжаете?

   — Нет, у меня, к сожалению, не было возможности это сделать, – виновато произнесла девушка.

   — Или желания, – раздраженно заметил Себастин.

   — Вы приехали, чтобы забрать нас отсюда? – с затаенной надеждой спросила герцогиня.

   — Пожалуйста, Себастин, – умоляюще прошептала девушка.

   — Что вы хотите от меня, Альвина? Я не могу забрать герцогиню, ее ссылка бессрочная.

   — Как же тогда…, ведь я же слышала, что…, – растерянно произнесла герцогиня, – или я не так поняла ваши слова, Себастин?

   — Покорнейше прошу меня простить герцогиня Лэвирин, – обратился мужчина к матери девушки, – но я приехал только за Альвиной, вы остаетесь здесь.

   Девушка подошла к растерянной матери, оглушенной словами Себастина и, опустившись перед ней на колени, взяла ее ладони в свои и, глотая навернувшиеся слезы, произнесла:

   — Прости, мамочка, я не знала, как тебе все сказать. Если хочешь, я никуда не поеду и он, – Альвина кивнула головой в сторону мужчины, – не сможет меня заставить. А если увезет силой, то я при первой возможности сбегу и вернусь к тебе. И буду это делать до тех пор, пока ему не надоест меня возвращать и он оставит нас в покое.

   — Леди Инесса, – обратился к обескураженной женщине герцог, – не обессудьте, но Альвина должна уехать со мной. А я позабочусь, чтобы вы жили здесь достойно.

   — Как же я останусь без тебя…, как же так…, что же будет со мной без тебя…, – потерянно бормотала женщина, глядя на дочь и не обращая внимания на слова мужчины, – я не смогу…, я не такая сильная…, как же так…

   — Герцогиня, – опять встрял Себастин, – я вам обещаю, что…

   — Да замолчите вы! – в отчаянье крикнула Альвина герцогу.

   Мужчина гневно сверкнул глазами на девушку, но закрыл рот.

   Поднявшись на ноги, Альвина подошла к Себастину и, с ненавистью глядя на него и глотая злые слезы, произнесла:

   — Уйдите, прошу вас, оставьте нас хоть ненадолго, не будьте таким бессердечным.

   — Хорошо, я уйду, вернусь через полчаса, надеюсь, вам хватит этого времени поговорить с матерью. И я не отказываюсь от своих слов насчет поддержки герцогини, она не будет нуждаться.

   Мужчина развернулся и вышел, а девушка закрыла за ним двухстворчатую дверь и, прислонившись к ней, пробормотала:

   — Чтоб ты провалился.

   Альвина отлепилась от дверей и, подойдя к креслу, села напротив смятенно смотревшей на нее матери.

   — Я ничего не понимаю, Альвина, – потерянно сказала герцогиня, – выходит, что тебя помиловали, а меня нет? Почему так? Я больше виновата, чем ты?

   — Все не так, мамочка.

   — А как? Почему я должна остаться одна, без тебя? Кто будет заботиться обо мне?

   Альвине было жалко мать, она любила ее, наверное…, но сквозь эти чувства поднималось холодное, злое раздражение. Это ведь мать должна жалеть ее, свою дочь, и заботиться все эти годы о ней, а не наоборот, и жертвовать собой она должна, а не Альвина.

   Постаравшись отрешиться от обиды на мать, девушка рассказала почему она может уехать и при каких обстоятельствах вдруг оказалась замужем за Себастином. Мать ее внимательно слушала и по мере рассказа все более оживала.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Пока Альвина все рассказывала матери, герцог вместо того, чтобы уйти, прошелся по дому и попал в тесную кухню, где увидел испуганно икнувшую девчонку, преграждавшую недавно ему путь на второй этаж. От плиты к нему шагнула немолодая женщина и воинственно уперла руки в бока.

   — Что вам надобно здесь? – недобро спросила повариха.

   Герцог дернулся, чтобы поставить на место зарвавшуюся прислугу, но тот час же передумал – он не для этого сюда пришел.

   — Доброе утро, дамы, – произнес учтиво Себастин, – позвольте представиться – герцог Адъяр, муж вашей хозяйки леди Альвины.

   — Что? – растерялась повариха. – Как муж!

   — Вот так, муж, – развел руками герцог, улыбаясь, – единственный и неповторимый.

   Девчонка покосилась на трость в руке мужчины и пискнула:

   — А вы это…, не врете?

   — Нет, милая, я не лгу, – ответил Себастин, надеясь, что его улыбка не превратилась в оскал.

   — Вилма! – прикрикнула на девчонку повариха, – Нельзя так разговаривать с господами.

   Себастин подумал, что воспитание в этом доме всем бы не помешало, включая и хозяек.

   — Вы что-то хотели? – уже немного подобревшим голосом спросила повариха.

   — Да, леди Альвина и леди Инесса беседуют в гостиной и просили их не беспокоить. А я, честно говоря, не завтракал. Не покормите меня? Как вас, кстати, зовут, милая женщина?

   — Ой, прямо уж и милая, – зарделась повариха, – Агатой меня зовут. А я сейчас покормлю вас. Вот садитесь туточки.

   Женщина засуетилась, стала вытирать и так чистый стол и табурет. Герцог присел на предложенное место, повариха быстро поставила перед ним тарелку с дымящийся кашей.

   — Извините уж, господин, что так скромно, вот госпожа Инесса приказали подать чай в гостиную, да где ж я его возьму-то, вчерась еще кончился, а бакалейщик давеча отказался дать в долг.

   Герцог чуть не подавился кашей (между прочим вкусной, рассыпчатой). Отложив ложку, он спросил:

   — И часто у вас не бывает чая к завтраку?

   — Первый раз такое, – тяжело вздохнула женщина, – мы ж когда приехали сюда, то жили хорошо, богато, только вот деньги-то и золото не бесконечны же. А взять еще неоткуда. Альвина уж кажную копейку считала, да все равно деньги, что вода, утекают. Вот по вам видно, что вы не бедный господин. Нашу девочку заберете отсюдова?

   — Да, сегодня бы хотелось выехать, – ответил мужчина.

   — А и хорошо, что сегодня, зачем тянуть-то. Только вот как же госпожа Инесса-то, здесь что ли останется?

   — Да, она останется, – герцог не хотел этого говорить, но все же добавил. – Герцогине я оставлю денег и золота, у меня с собой много нет, но в ближайшее время я пришлю еще, чтобы госпожа Лэвирин купила другой дом, намного лучше этого и оплатила все долги. Вашей госпоже больше не придется завтракать без чая.

   — Ой, божечки, – покачала головой повариха, – вижу, что вы ничего не знаете. Нельзя давать госпоже в руки деньги.

   — Почему? – удивился герцог.

   Женщина, поджав губы, выглянула из кухни, закрыла дверь и, вернувшись к столу, села напротив мужчины.

   — А я сейчас все расскажу, господин, как мы жили все эти годы и почему нельзя хозяйке деньги давать.

   То, что рассказала кухарка, повергло его в шок. Конечно, он догадывался о том, что непросто живется Альвине, но вот то, что герцогиня пьет, для него было откровением. Себастин еще более укрепился в мнение увезти отсюда Альвину.

***

А в это время Альвина все рассказала матери, ну или почти все.

   — Мама, я сделаю все, чтобы тебя помиловали, брошусь в ноги королю и королевы, думаю, что и Себастин так же все предпримет для того, чтобы ты смогла отсюда уехать, – закончив свой рассказ, уверенно сказала Альвина.

   — Вовсе нет, – произнесла заметно повеселевшая герцогиня, – ты не поедешь никуда, пока твой муж не сделает все, чтобы меня помиловали. И вот тогда мы вместе уедем. Ты обещала только что не оставлять здесь меня одну.

   Альвина стиснула зубы, чтобы не застонать вслух от такого эгоизма матери. Девушка вдруг подумала, что, пожалуй, хочет уехать с Себастином, и желательно без матери. Если она здесь останется, то просто сойдет с ума от безысходности или начнет пить, как мать.

   — Мама, – стараясь говорить спокойно, хотя ей это давалось с трудом, произнесла девушка, – я ведь тебе сказала, что Себастин грозится увезти меня силой. И он это сделает.

   — Да брось, – махнула на дочь рукой герцогиня, – он просто стращает и никогда не пойдет против тебя. Я же помню его, он был мягким, добрым, бегал за тобой, как щенок. Я подумывала, что он станет нашим зятем, но твой отец наотрез отказался даже говорить со мной об этом. Ты же помнишь, как он не терпел этих выскочек, появившихся, казалось, из ниоткуда, и получивших титулы и земли из рук короля Флориана непонятно за какие заслуги. Не переживай, твой Себастин сделает все так, как скажешь. Тем более, что он виноват перед тобой – столько лет не интересоваться женой! Вот пусть и искупает свою вину – постарается забрать и меня из ссылки, а не только тебя.

   — Это немыслимо, мама! – не сдержав своего возмущения, громко воскликнула Альвина. – Ты как будто не слышала, что я тебе рассказала! Это я виновата перед ним, мама! И он не имеет права забрать и тебя, по крайней мере, пока не может это сделать!

   — Нисколько ты не виновата, ну подумаешь, разыграла мальчика, зато в конечном итоге он оказался по-настоящему женат на тебе. Так что должен благодарить, а не винить. И если ты забыла, то я помню, что отец твоего дорого Себастина виноват в том, что мы все потеряли! Да и Себастин, если ты помнишь, громил наш замок. Так что это он кругом виноват, а не ты. И он должен искупить свою вину.

   — Мама! – возмутилась Альвина. – А что ты же не вспоминаешь, что отец тоже виноват в наших бедах, может даже намного больше, чем герцог Адъяр и его сын. Как он мог так поступить с нами, мама? На что он рассчитывал, организовывая заговор против короля?

   — Прекрати! – строго сказала герцогиня. – Твой отец был честным, благородным человеком и не мог спокойно жить, зная, что на троне сидит узурпатор. Во всем виноват этот бастард Флориан и его прихвостни, такие же негодяи, как и он.

   Девушке пришла в голову мысль, что, возможно, мать не так уж и невиновна.

   — Ах, мама, мама, – тяжело вздохнув, почала головой Альвина.

   — Сделаешь все, как я скажу. Твой муж уедет один, без тебя, а мы подождем, пока он добьется моего помилования, если хочет получить тебя, то пошевелится. А ты должна потребовать от своего мужа создать здесь соответствующие нашему положению условия. Пусть купит дом, помнишь тот, в котором мы жили первый год? Еще потребуй, чтобы он оставил побольше золота и денег, но теперь я буду ими распоряжаться, а то ты неизвестно куда дела все, что мы привезли сюда. На что ты потратила наши деньги, Альвина? Почему у нас ничего не осталось?

   Альвина пораженно смотрела на мать. Все эти годы она старалась как могла вести дом, экономить средства, считала каждую копейку. Да, когда приехали в этом богами забытый город, Альвина не сразу поняла, что деньги надо не просто экономить, а строжайше экономить. Но ведь золото и деньги, которые она смогла достать из тайника вообще могли им не достаться. И как бы они тогда жили? Когда деньги, золото, драгоценности почти кончились, Альвина стала продавать одежду, мебель, хорошо, что желающих купить было хоть отбавляй. И мать никогда не интересовалась, откуда дочь берет деньги, с чего вдруг они меняют дом, почему ее гардероб поредел, только недовольно морщилась и выговаривала ей, перестав получать на завтрак то, что любила и еще больше замыкалась в себе. Герцогиня жила в каком-то своем мире, отгородившись от дочери. И только хмельная она в какой-то мере возвращалась к себе прежней, но это нисколько не радовало Альвину. Мать, оживавшая после приема вина, быстро впадала в буйство и успокоить ее было трудно. Наутро герцогиня мучилась похмельем и не помнила, что было накануне. Или делала вид, что не помнит? Эта мысль, пришедшая только сейчас, подступила невыносимой горечью к горлу.

   И вот мамочка очнулась, воодушевилась, вполне в трезвом виде, но ничем хорошим это для Альвины, похоже, не обернется.

   — Мама, то есть ты хочешь, чтобы я шантажировала Себастина? Не будет помилования матери – не получишь жену. Так что ли? А тебе не приходило в голову, что он столько лет даже не вспоминал про меня. Так с чего ты решила, что он и дальше не сможет жить без жены? Не боишься – если мы выставим твои условия, Себастин просто уедет и забудет про меня уже навсегда?

   — Доченька, – хитро прищурилась герцогиня, – Себастин не просто так приехал. Ты ему понадобилась, это – несомненно, иначе он бы не появился здесь. Так что ты ему, думаю, очень нужна и он выполнит наши условия.

   — Какие условия я должен буду выполнить? – внезапно раздавшийся голос заставил женщин повернуться к дверям.

   В проеме стоял герцог и хмуро разглядывал герцогиню и ее дочь. Альвина подумала, что они с матерью так увлеклись разговором, что не услышали, как Себастин открыл дверь. Вот интересно, сколь долго он там стоит?

   — Вам не кажется, ваше сиятельство, – раздраженно произнесла девушка, – подслушивать под дверью не достойно герцога Адъяра?

   — Это не вам решать, Альвина, что достойно герцога, а что нет, – отозвался Себастин, проходя в гостиную и останавливаясь напротив кресел, где сидели женщины, – вы и раньше не очень-то были любезны, а в этой глуши вообще потеряли остатки своего воспитания.

   — Ну что вы, Себастин, – защебетала герцогиня, ей пришлось высоко поднять голову, чтобы говорить с мужчиной, – вы все не так поняли. Как мы можем ставить вам какие-то условия! Мы можем только просить вас выполнить наши пожелания. И да, вы, конечно же, правы, мы совсем одичали в этой глуши. Но как только попадем в приличное общество, соответствующее нашему происхождению и воспитанию, так сразу же все образуется, наладится. Знаете, есть такая поговорка – с кем поведешься, от того и наберешься. В этом ужасном городе, сами понимаете, нет обходительных, галантных и не побоюсь этого слова, породистых аристократов. Откуда им здесь взяться? И мы, несмотря на врожденное благородство, утонченность, видимо, начали скатываться до их уровня. Но, я еще раз посмею повторить – все быстро вспомнится, исправится, как только мы попадем в подобающее нам общество.

   — Вы уверены в этом? – вкрадчиво спросил мужчина.

   — Конечно, – твердо ответила герцогиня.

   — Ну-ну, – недобро усмехнулся Себастин, – только вот какая незадача, леди Инесса, вы остаетесь здесь и продолжите общаться с грубыми, невоспитанными и незнатными горожанами. Так что, увы, вам еще очень долго придется скрывать свои врожденные воспитанность, доброту, тактичность и изысканность. А ваша дочь поедет со мной и, надеюсь, все же проявит присущие ей доброту, обходительность, уважительность к другим.

   Фразы были напитаны иронией, это Альвина уловила. Ну да, она никогда не страдала всепрощением, деликатностью. И что с того? Будь она мягкой, ранимой, сломалась, не выдержала бы всего того, что ей пришлось пережить.

   — Нет, Себастин, – победно улыбнулась герцогиня, – вы ошибаетесь, Альвина не поедет с вами никуда, пока вы не добьетесь моего помилования. Она, как примерная, любящая дочь, не бросит на произвол судьбы свою мать. А если вы попробуете увезти ее силой, то мы будем отчаянно сопротивляться. И я обращусь к королю, пусть он защитит нас, слабых женщин, от произвола и насилия.

   Герцог презрительно, как казалось Альвине, кривил губы, рассматривая женщин, и не торопился высказаться.

   Девушка замерла в ожидании ответа Себастина. Ей пришла в голову мысль, что мать, похоже, вполне справится и без нее, а если Себастин уступит теще, то… будет очень плохо. Альвина, теперь она это поняла со всей ясностью, готова уехать немедленно и забыть этот город, как страшный сон и, что уж таится от себя, она боится – а вдруг Себастин передумает и не возьмет ее с собой. Еще полчаса назад девушка, видя потерянную мать, не представляла, как она ее оставит, а сейчас осознала, что мать с легкостью жертвует благополучием дочери ради себя любимой. Альвина столько лет заботилась о ней, вела их нехитрое хозяйство, наконец, зарабатывала своим трудом, так пусть теперь мамочка отпустит ее. Да, пусть она, как дочь поступает эгоистично, бросает мать, как та выразилась, на произвол судьбы, возможно, потом ее будет мучить чувство вины, но оставаться здесь, когда забрезжила надежда изменить свою жизнь к лучшему, выше ее сил.

   — Вы намерены пожаловаться на меня королю? – спросил Себастин.

   —Да, если вы вынудите к этому, – уверенно ответила герцогиня.

   — Леди Инесса, – обманчиво мягко проговорил мужчина, – неужели же вы забыли, что вам запрещена любая переписка, включая и прошения королю? Ваши письма, как вам известно, просто не дойдут до Его Величества.

   — А, как же…так…, – растерялась герцогиня, – нет, вы не правы…этого не может быть…

   — Вы что не знали? – удивился герцог. – То есть за столько лет вы ни разу не пытались отправить королю прошение о помиловании?

   — Я пыталась, – призналась Альвина, – но мне пришел ответ, что если я еще раз посмею обратиться к королю, то нас закроют в остроге.

   — Почему же ты мне ничего не рассказала! – возмутилась герцогиня. – У нас столько друзей, они бы помогли нам, и прошения достигли бы короля!

   — Мама! – с обидой в голосе воскликнула Альвина. – Тебе все это время было ни до чего! Что же ты сама за столько лет не обратилась к этим друзьям? Почему я, а не ты писала королю?

   — Но ведь это ты взяла все в свои руки, значит, это ты должна была…

   — Как ты можешь так говорить!? – Альвина застонала от раздражения и злости на мать.

   — Дамы! – вмешался герцог. – Я здесь не для того, чтобы выслушивать ваши выяснения отношений.

   — Так не слушайте! – взвилась герцогиня. – То, что я не смогу быстро достучаться до короля не отменяет того, что Альвина не поедет с вами до тех пор, пока вы не привезете мое помилование. Так ведь, доченька?

   Альвина опустила взгляд и молчала. Герцог, взглянув на склоненную голову девушки, веско уронил:

   — Моя жена едет со мной немедленно.

   — Нет, – взвизгнула герцогиня, и обратилась к дочери: – Что же ты молчишь?

   — Себастин, – подняла голову Альвина и неуверенно произнесла, – вы должны понять…

   — Альвина, – перебил ее герцог, – перед входом в ваш дом стоит моя карета. Я прошу вас пройти в нее. Думаю, вряд ли в этом доме есть что-либо настолько дорогое для вас, чтобы вы захотели взять это с собой. Все, что вам понадобится в пути, мы купим по дороге.

   — Не смейте распоряжаться в моем доме и приказывать моей дочери, – несмотря на слова, уже неуверенно сказала герцогиня, – она никуда с вами не поедет.

   Себастин протянул руку девушке:

   — Альвина?

   Девушка беспомощно посмотрела на раскрытую ладонь мужчины, затем перевела уже виноватый взгляд на мать. Герцогиня растерянно смотрела на дочь, хлопала ресницами и кривила губы в преддверии слез.

   «О, богиня, – простонала мысленно Альвина, – Нет! Как бы и что бы там ни было, но я не могу вот просто так, сразу, поспешно уехать. Как мать останется здесь одна?»

   Девушка вложила свою ладонь в руку Себастина и, опираясь на нее, встала с кресла напротив мужчины.

   — Ваше сиятельство, вы требуете от меня невозможного, я не могу…

   — Нет, – оборвал Альвину Себастин, – ничего неприемлемого я не требую, и вы вполне можете уехать сейчас же.

   — Нет, нет, вы не понимаете, – замотала головой девушка.

   Она попыталась вырвать свою кисть из жесткого захвата ладони Себастина, но он не отпустил. Ну, не драться же с ним, право слово?

   — Послушайте, Альвина, – мягко обратился мужчина к девушке, – я оставил деньги вашей кухарке, она рассчитается в лавках и еще останется. У вас же есть кому поручить хотя бы ненадолго заботы о герцогине? Я оплачу все хлопоты.

   Девушка кивнула:

   — Да, у меня есть на примете одна женщина.

   — Прекрасно, по пути мы заедем к ней и договоримся, надеюсь, это не займет много времени. Когда приедем в столицу, то все решим окончательно по поводу вашей матери. Но она, без сомнения, останется здесь.

   — Доченька, – начала всхлипывать герцогиня, – как ты можешь слушать его и соглашаться с ним. А вы, герцог Адъяр, как смеете обсуждать меня в моем же присутствии.

   — Мама…, – потерянно пролепетала девушка.

   Себастин отпустил ладонь Альвины, затем обхватил ее за талию и притянул к себе, крепко обняв одной рукой, в другой он держал трость, от неожиданности она охнула.

   — Прекратите, что вы делаете? – возмутилась девушка, положив ладони на грудь мужчины и попытавшись оттолкнуть его.

   — Я уже говорил, Альвина, – сказал Себастин, опаляя лицо девушки горячим дыханием, от которого у нее забилось сердце и пересохло во рту, – вы поедете со мной в любом случае и вам решать, как это будет. Свободно и комфортно, или насильно и связанной. С вашей матерью все будет в порядке, я позабочусь об этом. Вы даже, возможно, ее навестите спустя время. Вы поедете добровольно со мной в карете?

   — Да, – согласилась Альвина, затуманено глядя в глаза Себастина, совершенно забыв о том, что рядом сидит мать и видит их объятия.

   — Хорошо, – удовлетворенно кивнул герцог.

   Себастин выпустил из объятий Альвину и потянул за собой к дверям.

   — Альвина, – окликнула герцогиня дочь.

   — До свидания, леди Инесса, – бросил Себастин, он не позволил девушке оглянуться, держа ее крепко за плечи, уводил из комнаты.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Альвина сидела в карете напротив Себастина, он прикрыл глаза и, казалось, дремал. А девушка изумленно и растерянно размышляла о произошедшем. Три часа назад они подъехали к магазинчику госпожи Вэрней, куда Альвина сдавала свое рукоделие и рисунки. Себастин договорился с хозяйкой, что она будет заботиться о герцогине, и оплатил на полгода вперед предполагаемые расходы и вознаграждение для госпожи Вэрней за ее хлопоты. Оказалось, что герцог Адъяр прекрасно осведомлен о пагубном пристрастии матери Альвины и понимает, что нельзя давать в руки герцогини деньги.

   В том же магазине герцог быстро выбрал плащ с глубоким капюшоном, перчатки и шляпу для Альвины. К сожалению, готового платья для девушки не нашлось, госпожа Вэрней предложила подождать пару часов, за это время подгонят, ушьют имеющиеся в наличие. Но герцог наотрез оказался ждать, и извинился перед Альвиной, что у них нет времени подобрать полноценный гардероб. Но к вечеру они должны проехать лес и достичь главного города этой провинции. Там они остановятся на ночь, а утром посетят магазины и закупят все, что понадобится ей, Альвине, и что она захочет. А уже в столице закажут ей полностью гардероб.

   И все это время Альвина, как завороженная следовала за герцогом и во всем с ним соглашалась. Что это такое было? Сейчас, когда этот морок, видимо, прошел, девушка удивленно думала, что герцог, по всей видимости, как-то воздействовал на нее. Себастин обладает ментальной магией? Да, нет, этого не может быть! Если бы он владел этим редким видом магии, то применил бы ее к ней еще восемь лет назад. Или нет, не стал бы этого делать? Или все-таки применял и тогда? Ведь когда-то она таяла в его объятиях, от поцелуев плыла в каком-то пьянящем, чувственном угаре. А потом испугалась своих чувств к нему и сделала огромную ошибку, поступила с Себастином жестоко.

   Нет! Не может быть, чтобы Себастин принуждал ее с помощью внушения! Может дело в том, что она уже неосознанно согласилась, что поедет с ним и не нужно было никакой ментальной магии, чтобы она поверила и сделала то, что нужно Себастину? Он не был ей противен никогда, и его близкое дыхание, вероятно, всколыхнуло воспоминание о его поцелуях. И это стало последней каплей, перевесило ее сомнения в сторону согласия.

   А может дело в том, что уже давно ее никто не обнимал и уж тем более не целовал? Конечно, после того, как ее избили и почти изнасиловали, она долго не могла даже думать о мужчинах. Но шли годы, то, что случилось, уже вспоминалось не так остро, уплывало за горизонт, подергивалось дымкой забвения прожитых лет. Ночные кошмары стали редки. Зато стали посещать стыдные, жаркие сны. В этих снах горячие, порочные руки неведомого мужчины гладили, исследовали ее тело, жесткие и в то же время ласковые пальцы делали с ней то, что, наверное, можно только во снах, знойное дыхание незнакомца опаляло, губы и язык терзали и мучили невыносимым, жгучим наслаждением. Она просыпалась среди ночи от сладостной неги, выгибающей ее тело в пьянящем блаженстве. И потом, вспоминая, что снилось, Альвина сгорала от стыда и затаенно желала, чтобы это повторилось когда-нибудь наяву, а иногда с тоской думала, что, скорее всего, это никогда не случится. Как-то, еще в той, безоблачной жизни, ее кузина притащила книгу с красочными картинками. Они вдвоем, краснея и хихикая, с жадным удивлением и любопытством рассматривали иллюстрации и читали текст, явно не предназначенные для юных барышень. Тогда ей стали впервые сниться эти грешные грезы. Не очень удачный опыт с бывшим женихом не отвратил чувственные сны, а после осады замка они прекратились, им на смену пришли кошмары. И вот, спустя время вернулось в ее сны, казалось, навсегда потерянное.

   Последнее время, особенно после того, как Людвиг сделал ей предложение, она стала задумываться о том, что ей, скорее всего, предстоит провести всю жизнь одной. Женихи, что осмеливались просить ее руки, когда они приехали в Луйск, уже женились на более сговорчивых девушках. А те, что так и не нашли жен, точно не были ей нужны, уж слишком были отталкивающими – или уродами внешне, или слишком старыми и отвратными, или бедными, или еще с какими-нибудь явными недостатками, с которыми она не сможет смириться. И подрастающие, взрослеющие молодые люди тоже ее не привлекали. Что она будет с ними делать? Носы им подтирать? Да и, честно говоря, все это было отговорками, она просто не желала выходить замуж здесь, в Луйске. Где-то в глубине души она надеялась, что ее жизнь переменится в одно прекрасное мгновение. В Луйске Альвина ни с кем не могла просто поговорить по душам, ей не кому было пожаловаться, попросить совета. А копить все в себе становилось тяжелее. И она нашла отдушину – посещение храма богини Аумонэ, куда последние пару лет зачастила, хотя никогда не была неистово верующей. И Альвина, превознося молитвы, рассказывая все статуе богине, прося совета, принося небольшие пожертвования, в глубине души надеялась, что богиня смилостивится и поможет ей. Она даже рассказывала Аумонэ, что ее терзают грешные потребности тела, ей хочется испытать что это такое любовь мужчины, ведь то, что было с бывшим женихом, ее не удовлетворило, но и не отвратило. И произошедшее в замке уже почти не мучило ее кошмарными снами, почти забылось, но может потому, что она хотела это забыть. Так может приезд Себастина и открывшаяся тайна их венчания – ответ богини на ее молитвы? И теперь ее стыдные сны осуществятся?

   Альвина испуганно взглянула на Себастина. Так не вовремя пришедшие воспоминания, мысли смутили ее. А что, если Себастин все-таки обладает ментальной магией и умеет читать мысли или считывать эмоции и чувства других людей? Да и даже если он не обладает никакой ментальной магией, стоит только взглянуть на ее пылавшее лицо, то он, как казалось девушке, все поймет.

   Но мужчина, навалившись на стенку кареты, по всей видимости, дремал. По крайней мере, его глаза были закрыты. Альвина облегченно перевела дыхание. Скосив взгляд на стоящую рядом с Себастином корзину, вздохнула – оттуда доносились такие вкусные запахи. Она отказалась, когда сев в карету он предложил поесть, ей показалось его предложение неуместным. Но теперь Альвина бы перекусила, тем более, что их не сильно трясло, ход у кареты на удивление плавный, карета небольшая, но сиденья и спинки, оббитые плюшем мягкие и удобные. И еще заметила девушка – карета была безликая, никакими гербами не украшена.

   Живот требовательно заурчал и девушка бросила еще один испуганный взгляд на мужчину. Какой конфуз – звуки, издаваемые ее желудком, мог услышать Себастин! Но он все так же сидел с закрытыми глазами. Альвина подумала – может самой достать из корзины что-нибудь и успокоить свой живот. Но не стала этого делать.

   Мысли Альвины опять заняла мать. Как она будет одна, без нее? А что если мать впадет в еще большую меланхолию и подавленность? Сумеет ли госпожа Вэрней позаботиться о ней? Девушка знала хозяйку магазина, как порядочную, добрую женщину, но хватит ли этих качеств, чтобы удержать герцогиню от пьянства и деградации? Девушка тяжело вздохнула. Думай, не думай, а теперь уже обратно Себастин Альвину не повезет, а пешком она не дойдет, да и он не отпустит. Так что лучше она отодвинет эти мысли в уголок, а когда представится возможность, обязательно навестит мать. И возможно, все-таки, герцогиню Лэвирин помилуют и она, Альвина, заберет ее из ссылки.

   Девушка выглянула в окно, но ничего интересного не увидела – там мимо сплошной стеной проплывал лес. Ей пришла в голову мысль, что они едут сквозь безлюдные, густые дебри по вырубленной и не такой уж и широкой просеке. И их всего трое – она, Себастин и кучер. А если на них нападут разбойники? Сможет ли герцог отбиться от ватаги злодеев и грабителей? Но судя по тому, как он безмятежно дремлет, ей нечего опасаться, иначе нанял бы охрану или сидел на козлах с кучером и зорко оглядывал дорогу и окрестный лес. Представив себе эту картину, Альвина негромко фыркнула – да уж это было бы занятное зрелище.

   Себастин открыл глаза и ясным взором, без капли дремы, посмотрел на девушку.

   — Что-то вас рассмешило, Альвина? – лениво протянул герцог, не меняя позы.

   — Нет, – ответила девушка, – мне совсем не смешно. Вы увозите меня неизвестно куда, уверив, что являетесь моим мужем, хотя не предоставили никаких доказательств этого. Я оставила мать на попечение чужой женщины. Думаете, у меня есть повод веселиться?

   Себастин оторвался от стенки кареты и, нагнувшись, вытащил из-под сиденья саквояж. Открыв его, он достал несколько листов и протянул Альвине.

   — Что это? – опасливо спросила девушка.

   — Копии нашего свидетельства о браке и записей в храмовой книге о нашем венчании. Ну же, Альвина, эти листы бумаги не кусаются.

   Девушка не спешила их брать.

   — А почему копии? – удивилась она.

   — Настоящие документы спрятаны в надежном месте и я покажу их вам при первой же возможности.

   —Не вижу смысла читать копии. Когда предоставите оригиналы, тогда и посмотрю.

   — Как угодно, – холодно произнес герцог, пряча документы обратно и задвигая саквояж под сиденье, – а по поводу вашей матери – она взрослая, пожившая на этом свете не так уж мало лет женщина и вы не оставили ее на произвол судьбы. И еще – герцогиня Лэвирин должна заботиться о вас, а не вы о ней.

   — Вам, мужчине, никогда не понять нас, женщин, – воскликнула Альвина, – переживших насилие! Не удивительно, что после того, что с нами случилось, мама не может никак прийти в себя.

   — Да, возможно, но у вашей матери были вы рядом, она должна была думать в первую очередь о дочери, а вместо этого взвалила на ваши плечи заботы о себе.

   — Прекратите! Вы не имеет право судить мою мать! Только не вы!

   — Простите, Альвина, давайте прекратим этот разговор и не будем больше затрагивать эту тему. Но, позвольте, мне все же остаться при своем мнении.

   — Ваше мнение для меня ничего не значит! – запальчиво выкрикнула девушка.

   — Да-а-а? – сузив глаза, зло протянул Себастин. – Но вам придется считаться с моим мнением и со мной.

   — Это мы еще посмотрим, кто с кем будет считаться!

   — О! – неприятно усмехнулся Себастин. – Вы, видимо, помня наши прошлые отношения, думаете, что сможете мной вертеть, как прежде. Смею заверить, вам это не удастся.

   — Вы в этом уверены, Себастин?

   Он, все так же неприятно усмехаясь, оглядел девушку с головы до ног, задержав взгляд на груди (а что там можно рассмотреть под глухим и плотным платьем?) и губах, отчего та вспыхнула, с трудом сдержав порыв закутаться в лежащий на сиденье плащ.

   — Альвина, вы не хотите поесть? – вдруг миролюбиво сказал Себастин совсем не то, что ожидала услышать девушка.

   — Что? – растерялась Альвина.

   — Я проголодался и предлагаю пообедать.

   — Да, пожалуй, стоит и поесть, – неуверенно согласилась девушка, растеряв все свое раздражение от внезапной смены темы разговора, – но на ходу, в мотающийся карете это будет сделать неудобно. Может, остановимся на время?

   — М-м-м, – пожевал губами Себастин, – вам надобно уединиться, извините, в кустиках?

   — Нет, - смутилась Альвина, – и я не хочу это с вами обсуждать.

   А ведь и, правда, как же она будет уединяться? Неужели все-таки в кустиках? А кто ее будет там охранять? Не Себастин же! Когда они ехали сюда, им с матерью на привалах отгораживали угол в шатре именно для этих целей, куда ставили специальное ведро, которое немедленно выносилось служанками. И они никогда не ели на ходу, всегда останавливались и возводили шатры, отдыхали полноценно после обеда. Может, поэтому так долго и добирались до места?

   — Альвина, не надо смущаться, если вам надо, то говорите прямо, нам предстоит провести наедине в этой карете весь день до вечера и потом еще несколько дней нас ждет в пути. Думаю, что столько вы терпеть не сможете, а уж, извините, туалетных, а тем более, ванных комнат, в лесу, увы, нет.

   — Мне никуда не надо! – разозлилась от двусмысленной и неудобной ситуации Альвина.

   — Что ж, ваше дело, настаивать не буду, – пожал плечами Себастин.

   Он подвинулся вперед, его колени задели ноги девушки, она спешно отодвинулась в другой угол кареты. Себастин невозмутимо откинул немного спинку своего сиденья и достал оттуда доску, положил ее на сиденья таким образом, что образовался столик между ними.

   — Так, что же нам тут положили, ¬ заглядывая в корзины, произнес мужчина.

   Он достал полотняную салфетку и предложил Альвине расстелить ее на импровизированном столике. Затем стал доставать еду и выкладывать на расправленную салфетку.

   Альвина не стала капризничать, с аппетитом поела то, что выложил Себастин, тем более, что на их с матерью столе уже давно не было таких сыров и копченого мяса. Себастин не смотрел на девушку, вяло жевал, уставившись в окно. Боясь облиться, все же карету немного мотало, Альвина пригубила предложенное мужчиной вино. Она уже и забыла вкус хорошего вина, к тому же, если учесть, что и раньше-то почти его не пробовала. Сложив остатки еды обратно в корзину, Себастин убрал доску на место.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Поев, Себастин опять навалился на стену кареты и закрыл глаза. Альвина с негодованием подумала, что он не хочет с ней общаться. А впрочем, у нее тоже нет желания с ним разговаривать! Надувшись, девушка некоторое время пыхтела, как ежик, вызывая у Себастина улыбку, которую он с трудом сдерживал.

   Когда Себастин принял решение все-таки навестить Альвину, не был уверен, что заберет ее с собой. Прошло столько лет, ему казалось, что его любовь выветрилась, как сладостный, одурманивающий дым от погасшей ароматической свечи. Все эти годы он изредка вспоминал ее и представлял, что, возможно Альвина подурнела, или того хуже, вышла замуж, не ведая, что брак недействителен, и нарожала кучу детей. Но появление кузена с просьбой замолвить слово перед королем о его женитьбе на Альвине Лэвирин, весьма его удивило. Оказалось, что Альвина, по словам Людвига, очаровательная, милая, добрая девушка. А то, что кузен назвал ее заботливой, еще больше поразило Себастина. Неужели самовлюбленная, вздорная, не сдержанная на язык Альвина изменилась? Нет, скорее всего, она просто притворяется, чтобы приворожить, заморочить голову молодому человеку, младше нее на несколько лет. Так он думал, направляясь в этот богами забытый Луйск. Он хотел все Альвине рассказать, разбить (растоптать, сорвать) лелеемые ею матримониальные планы и уехать, оставив без надежды иметь когда-нибудь мужа и детей. А он вполне проживет и без законной жены, ведь чтобы иметь наследника не обязательно жениться. Слава богам, вернее королю Флориану, в королевстве теперь есть закон, позволяющий признавать бастардов и передавать им титул.

   И что в итоге он сделал? Он забрал Альвину, чтобы открыто признать своей женой, зачем-то приплел требование короля, хотя на самом деле это было не совсем так. Король Флориан советовал ему жениться, но не настаивал. А сейчас Себастин притворяется, что дремлет, чтобы не вступать с Альвиной в разговор, переходящий в перепалку, у него нет пока на это желания. Но потом ему все же придется показать Альвине, что она обязана безропотно подчиняться ему, теперь он ее господин и повелитель. Себастин чуть не фыркнул громко вслух – научить своенравную Альвину послушанию будет очень даже забавно.

   А пока, пожалуй, стоит просто насладиться незапланированным отдыхом и не думать ни о чем серьезном, забыть на время заботы и тревоги. Ему еще предстоит непростой разговор с королем по поводу своей женитьбы больше восьми лет назад и объяснить почему он столько лет это скрывал. Но Флориан и сам не без греха, прежде чем жениться на Эмилии, наворотил дел, наделал ошибок, даже дочерью обзавелся, не подозревая, что именно Эмилия ее мать. Флориан его друг, старший названный брат, именно король помог Себастину несколько лет назад выбраться из безнадежности, остановил его саморазрушение.

   Альвина упрекнула, что он никогда не поймет ее и герцогиню, перенесших то, что они пережили в осажденном замке. Да, такому насилию он не подвергался, но ведь и Альвина вроде бы избежала этого. Себастин считал все эти годы, что появился вовремя. Колючий холодок пробежал по спине от мысли – а если все же он не успел? Нет, судя по тому, что он видел тогда и помнил, Альвину не изнасиловали, а вот герцогиню…, тут он не был уверен, солдата он стащил с женщины со спущенными штанами. И спросить не у кого, зарвавшихся гвардейцев он убил, а спрашивать о таком у герцогини или ее дочери не решился бы.

   Да, его, конечно, не насиловали, но Себастин пережил то, что не пожелал бы даже врагу. Впрочем, кое-кому он бы пожелал этого. Во время очередного расследования о незаконном применении магии, Себастин оказался в плену у эльмфейцев, извечных их врагов. Он никогда не забудет того, как лежал обездвиженный на жертвенном алтаре эльмфейских магов. Никогда не сотрется из памяти омерзительное чувство, что им питаются, высасывают из него магию, жизненные силы, чувства, эмоции. Вначале им овладела злость от невозможности сопротивляться, ненависть к своим палачам, потом беспросветное отчаянье, затем тошнотворное бессилие. Как забыть унизительную беспомощность, страх за свою жалкую жизнь и желание жить, несмотря ни на что? А зачем эта жизнь была ему, если бы он остался калекой, высушенным, испитым до дна, без магии, без способности чувствовать хоть что-то, кроме опустошения и пустоты внутри себя? Как бы он жил потом ущербным? Но тогда, несмотря на все, он хотел жить, даже когда уже ничего не мог соображать от боли, все равно хотел жить. И очень хотел отомстить тем, кто ломал ему кости, резал ножом, колол раскаленной иглой. Но этим зверям под личиной людей этого было мало, им надо было, чтобы он фонтанировал не только ненавистью, болью, злостью, отчаяньем, страхом. Когда они напитались его отрицательными чувствами и эмоциями, на сцену выступил маг-менталист. Он стал выуживать из памяти Себастина эпизоды его жизни, и он вновь переживал такие чувства, как любовь, нежность, жалость, сочувствие, испытывал радость, удовольствие, наслаждение. По мере того, как эльмфейцы питались, Себастину казалось, что он опустошался, иссыхал, скукоживался, как высыхающий осенний лист. Им все больше и больше овладевало безразличие, апатия, все куда-то уплывало – и его ненависть к своим палачам и любовь к Альвине и его обида на нее и чувство не удовлетворенной мести по отношению к ней и желание жить. Все развеивалось, исчезало в дымке потерянных чувств и эмоций. Вместе с этими чувствами и эмоциями переплетаясь с ними, болезненно и тяжко тянулась и покидала его магия. Оставалось только сосущее чувство потери чего-то важного, но и это, наверное, со временем прошло бы.

   Когда в затерянный среди леса потаенный храм магов из Эльмфеи ворвались сотрудники его отдела по борьбе с магическими преступлениями, он испытал чувство удовлетворения, облегчения, видимо, еще не все эмоции у него выпили. Это было последнее, что он видел и чувствовал, впадая в беспамятство.

   После того, как Себастин пришел в себя, первое, что почувствовал, была боль. Но то была физическая боль от переломанных рук и ног, колотых и режущих ран. А в душе и сердце зияли пустота и холод. Король Флориан взял его под свою опеку и лично, несмотря на высокую занятость, занимался его восстановлением. Тело зажило, но одна нога оказалось настолько раздробленной, что восстановить полностью не удалось, поэтому Себастин хромал и с трудом обходился без трости. Чувства и эмоции постепенно, неохотно, медленно, но возвращались. Отрицательные, негативные (гнев, раздражение, злость и иже с ними) теперь почему-то резко, неожиданно вспыхивали и их было трудно сдерживать. А положительные (радость, жалость, наслаждение, симпатия и другие) наоборот почти не проявлялись, а если и появлялись, то были какими-то приглушенными, еле различимыми. С магией было сложнее, но по настоянию Флориана и с его помощью, Себастин после долгих уговоров и настойчивых просьб, согласился «занять» магию у других. Несмотря на то, что теперь Себастину были почти не ведомы жалость и сочувствие, ему это претило, он помнил, как тяжело было, когда забирали его магию. Но те, кто отдавал часть своей магии, делали это добровольно, это в какой-то мере примиряло Себастина с необходимостью подпитки от других. Оказалось, что Себастин не совсем чистокровный инданиец, в его роду затесались эльмфейцы. Но, как объяснил Флориан, это и хорошо, иначе бы он не смог воспользоваться магами-донорами для пополнения своего магического резерва. И все же было не все так просто, все-таки его инданийская часть сопротивлялась приходящей извне магии, это было противно самой сути магии Индании. Приходилось, чтобы сохранить, усвоить заимствованную магию, наносить удерживающие ее татуировки. И произошло кое-что еще. Когда значительно уменьшилась его инданийская магия, вернее магия их бога Конэура, всплыла спящая до этого в зачаточном состоянии эльмфейская магия, то есть магия Мэнтира, бога Эльмфеи. И оказалось, что у Себастина есть небольшие способности к ментальной магии, это была магия лукавого, темного бога Мэнтира, когда-то он создал княжество Эльмфея и ему там поклонялись. В Индании был почитаем его брат, бог Конэур, основатель королевства, его магия здесь главенствовала. И в Эльмфеи и в Индании богиней милосердия и заступницей женщин считалась Аумонэ, сестра Мэнтира и Конэура.

   Тысячу лет назад в этот мир пришли высшие существа, обладающие магией – боги. Их было трое – два брата и сестра. Братьев звали Мэнтир и Конэур, сестру – Аумонэ. Боги были красивы, высоки ростом, широкоплечи, громогласны, богиня отличалась от них хрупкостью, нежным ликом, тихим голосом.

   Среди людей магов в те времена не было. Люди в те времена жили спокойной, размеренной жизнью в полном единении с природой. Городов не было, люди жили общинами, занимались земледелием, охотой, рыболовством. Главами общин выбирались самые уважаемые, влиятельные, почитаемые мужчины. Убийство считалось особо тяжким преступлением, убийце было одно наказание – смерть, забравший жизнь расплачивался своей. Женщины не участвовали в общественной жизни, они были хранительницами очага, вели дом, воспитывали детей в соответствии с устоями общинной жизни.

   Пришедшие объявили себя богами, которым подвластно все в этом мире. Чтобы продемонстрировать свое могущество, они за три дня вырастили только что посеянные злаки и с помощью своей силы помогли собрать невиданный доселе богатый урожай. Конэур оживил только что умершего отца большого семейства, раненного на охоте. Радости родных не было предела, у него оставались куча детей мал-мала меньше. Мэнтир сжег часть степи вместе с дикими кочевниками там обитающими и досаждавшими своими набегами. Люди испугались такой жестокости. Аумонэ объявила, что может вылечить любого, к ней потянулись бесконечные потоки больных и всем она помогала. Очень быстро братья объединили все общины и встали во главе, теперь они определяли жизнь общин, судили и выносили приговоры, устанавливали свои законы и правила. Не согласные с богами жестоко наказывались, особенно был скор на расправу младший брат - Мэнтир, только Аумонэ способна была смягчить гнев братьев, к ней обращались за милостью, просили заступничество перед братьями. Нежная и добрая Аумонэ принимала всех, кто к ней обращался, старалась помочь.

   За очень короткое время жизнь людей под руководством и с помощью богов изменилась. Выросли каменные города, их соединили широкие дороги, выстроились величественные храмы, посвященные пришедшим богам, в которых жрецы не только славили богов, но и занимались просветительской деятельностью, при храмах открывались школы, грамоте обучались все, в том числе и женщины. В городах развивались ремесла, в сельской местности культурное земледелие и животноводство. Развивалась рудодобывающая отрасль и вместе с тем добыча драгоценных камней и золота, которыми теперь расплачивались за товары и услуги. Стала развиваться торговля. Наметилось разделение на сословия и материальное неравенство.

   Все это время, что боги жили среди людей, они брали себе молодых девушек, проводили с ними какое-то время и отпускали с подарками и напутствием не выходить замуж. Девушки, побывавшие с Конэуром, возвращались здоровыми, радостными, довольными. Внимания Мэнтира девушки боялись . От него они возвращались тоже с подарками, но чаще всего потухшие, испуганные, со шрамами на теле и ни одна не могла рассказать, что Мэнтир с ними делал. Они все помнили, но не могли рассказать, как не пытались. После Мэнтира и без предупреждения не выходить замуж, девушки панически боялись мужчин. Эти девушки пытались найти защиту у Аумонэ. Богиня их утешала, лечила раны душевные и телесные, но не заступалась перед Мэнтиром. Иногда Мэнтир забирал красивых юношей, больше их никто не видел.

   Все девушки, побывавшие с богами, оказывались беременными и впоследствии рожали здоровых и красивых детей. Подросших детей боги забирали и воспитывали сами, все эти дети были магами. Они не были всесильны как их отцы. Взрослеющих детей боги женили между собой, руководствуясь своими соображениями, не спрашивая согласия юношей и девушек.

   Первых магов-людей обучали сами боги, затем последующих уже их родители или учителя из магов. Со временем выяснилось, что дети Мэнтира и дети Конэура владели разной магией. Дети Конэура пользовались природной стихийной магией, они могли призывать воду или огонь или воздух или землю, магию черпали из окружающего мира. Редко кто из них мог пользоваться несколькими стихиями. Дети Мэнтира применяли другой вид магии, для колдовства им требовались заклинания, обряды, заклятия, жертвоприношения. Для того, чтобы составлять заклинания они использовали слова, руны, жесты. Для пополнения своих потраченных сил, они использовали жизненную силу, эмоции живых существ - людей, в идеале магов – детей Конэура, но использование в каких-либо целях детей Конэура им было строжайше запрещено.

   Магами были только мужчины, женщины были носительницами дара. В детстве у девочек магический дар был, как правило, слабым, но как только у нее приходили лунные дни, и этот слабый дар закрывался, вернее, засыпал, в дальнейшем мог проявиться в ее детях, если не заглушался магическим даром отца детей. Иногда у девочки оставались крохотные остатки магического дара, например, небольшая предрасположенность к целительству или зачатки ментальной магии.

   У простых людей не рождались магически одаренные дети, потому что для того, чтобы родился маг, необходим был маг-отец и мать-носительница магического дара. Но и те, и те были только потомками богов.

   Боги создали два государства - королевство Индания, в котором обосновался Конэур и княжество Эльмфея, в котором правил Мэнтир. Государства мирно соседствовали и не конфликтовали между собой. Но оба бога создавали свои, подчиненные только им армии из людей, они сами обучали их военному делу. Не конфликтуя между собой, армии под предводительством богов, постепенно завоевывали разрозненные племена, захватывали новые территории, присоединяли их к своим государствам. Королевство и княжество быстро разрастались

   Постепенно из магов создавалась высшая аристократия. В королевстве и княжестве образовалась монархия. В королевстве правил король – самый сильный маг, затем его потомки, в княжестве – Верховный князь и его потомки. Аристократы, которыми были только маги, получали титулы и земли. Все больше развивались ремесла, торговля, военное дело, сельское хозяйство. Но в тоже время расслоение общества на сословия и материальное благополучие росло.

   Прожив среди людей почти сто лет, боги ушли, оставив после себя два сильных, развивающихся, просвещенных государства, многочисленных потомков – магов. Перед уходом, они завещали не воевать друг с другом, обещали наблюдать за этим миром и когда-нибудь вернуться.

   Но прошло пара поколений, как была развязана первая война между королевством Индания и княжеством Эльмфея. Поводом для войны послужили территориальные разногласия и стремление Эльмфеи подчинить Инданию, чтобы получить в безраздельное пользование магов – инданийцев. Война была разрушительной, длительной, безмерно кровопролитной, беспощадной, бесконечно жестокой. В той войне погибло много магов и людей, были разрушены почти до основания большое количество городов и сел. Эта война показала, как различна магия инданийцев и эльмфейцев. Но все же жестокая, кровавая магия Эльмфеи не могла одолеть магию Индании, черпающую свою силу в окружающем мире. Измотанные войной государства, много потерявшие, ослабленные, осознали, что они на краю собственной гибели, победителей в этой войне не будет. Индания и Эльмфея заключили мирное соглашение, определили границы между государствами. Но и после этого соглашения иногда вспыхивали войны, но уже не такие сокрушительные, как первая. Эльмфейцы постоянно стремились завоевать соседнее королевство, им нужны были маги – инданийцы, с помощью них они пополняли своей магический резерв, если проще сказать, то питались чужой магией.

   И очередной жертвой стал Себастин, но в какой-то мере, как не жестоко звучит, это пошло на пользу ему. У него открылись способности к ментальной магии, спрятанные глубоко под грузом инданийской магии.

   Но все же ментальная магия Себастину была подвластна не в полной мере. Мысли, как таковые, он читать не мог, видел только не всегда ясные образы и слышал отрывки фраз, но очень хорошо распознавал фальшь, ложь, был способен уловить что именно чувствует человек, прикрываясь совершенно другими словами и демонстрируя напоказ не то, что ощущает на самом деле. Еще мог воздействовать на человека, заставив его совершить что-то нужное ему, Себастину, но не всегда это было несложно сделать. Чаще всего это легко удавалось сделать, если желание было задавлено, но имелось, вытащить его было нетрудно и просто. Теперь Себастин уже мог только когда хотел, слушать чужие эмоции и чувства, но он много времени и сил приложил, чтобы научиться закрываться. И очень редко позволял себе пользоваться новыми способностями, почему-то ментальная магия вызывала у него отторжение, если бы мог, он вообще никогда бы не хотел иметь у себя этот вид магии.

   Да, шесть лет назад Себастьяну все это пришлось перенести и до сих пор он вынужден время от времени подпитываться от магов-доноров, но это нужно было ему все реже и реже, и потребность в чужой магии не была такой острой, как первое время. И он надеялся, что настанет момент, когда это не будет нужно совсем.

   Себастин раздраженно подумал: «Вот зачем это все сейчас вспомнил? Собирался же просто насладиться отдыхом».

   Отвлекшись от невеселых воспоминаний, мужчина услышал сопение и возню на противоположном сиденье. Открыв глаза, он наткнулся на прямой взгляд Альвины.

   — А-а-а-м-м-м, – замялась девушка и скованно улыбнулась, – Себастин, может, стоит ненадолго остановиться и немного размяться?

   Понятно, Альвине захотелось в кустики, а сказать напрямую ей неловко. Что ж, не будем смущать девушку.

   — Да, конечно, я тоже об этом подумал.

   Себастин поднял руку и стукнул замысловато несколько раз по стенке позади себя, видимо, это был заранее оговоренный сигнгнал. Карета остановилась.

   — Подождите, Альвина, – задержал девушку герцог, видя, что она пытается открыть дверь, – вначале выйду я, огляжусь, потом помогу выйти вам.

   — Хорошо, – согласилась девушка, убрав руку.

   Себастин выбрался из кареты и закрыл за собой дверь. Спустя время, когда Альвине было уже невтерпеж, он открыл дверь и помог выйти девушке. Она, спустившись со ступенек кареты, огляделась – по обе стороны дороги стоял густой лес, высокие деревья переплетались кронами, а сквозь низкий кустарник, казалось, невозможно будет пробраться. И что ей делать? Куда пойти, чтобы уединиться?

   — Альвина, – окликнул растерянно оглядывающуюся девушку, Себастин, – мне жаль, но вам придется пойти вместе со мной. Обещаю, что не буду подглядывать, но, увы, я вынужден стоять неподалеку. Все таки нас окружает дикий лес и я обязан охранить вас от неожиданностей.

   — Я так понимаю, что у меня нет выбора, вы все равно пойдете со мной. Только вот куда? Вы уверены, что мы продеремся сквозь эти кусты?

   — Уверен, – улыбнулся Себастин, – я вам помогу.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Спустя время Альвина, пунцовая, сидела в карете напротив Себастина и прятала от него глаза.

   — Альвина, – улыбаясь, проговорил мужчина, – я не припомню вас так сильно смущающийся. Успокойтесь, я ничего не видел. Ну же Альвина, вы всегда были бойкой и уверенной в себе при любых обстоятельствах.

   — Таких неловких обстоятельств у меня еще не было!

   — У нас с вами были другие, – перестал улыбаться Себастин, – еще более неловкие.

   — У нас много что было в прошлом. Все, что было, уже произошло, что толку об этом говорить. Если вы имеете ввиду осаду замка, то я не хочу вспоминать эти страшные дни.

   — Знаете, Альвина, мне иногда приходит в голову страшная мысль, – вдруг разоткровенничался Себастин, – а если бы я не успел тогда, в тот день, когда ваш замок захватили гвардейцы? Это приводит меня в ужас.

   — Вы обещали больше не вспоминать тот день, – укоризненно посмотрев на мужчину, произнесла Альвина.

   — Простите, да, вы правы я обещал, еще раз прошу прощения.

   Оба замолчали и каждый думал о своем. Альвине хотелось расспросить Себастина о многом, может он знает, что случилось с ее подругами, за кого они вышли замуж и какова теперь их жизнь. Хотя это конечно вряд ли, что он интересовался жизнью ее подруг, но а вдруг… Еще хотелось услышать о брате, она его давно не видела, он вырос, наверное, уже совсем взрослый. А ведь мать даже не вспомнила об Александре, не спросила у герцога о своем сыне. А еще девушка хотела бы услышать что случилось с Себастином, почему он хромает и выглядит старше своих лет. Нет, он не стал ей противен, даже, пожалуй, такой Себастин внешне был более интересен, несмотря на хромоту, эта трость делала его загадочным, пикантным.

   Но Себастин отрешенно смотрел в окно кареты и совершенно не обращал внимания на девушку.

   — Мы доедем к вечеру до Глосса? – полюбопытствовала, наконец, Альвина, устав молчать.

   — Да, конечно, – тут же миролюбиво откликнулся Себастин, – там нас ждет горячий ужин и мягкая постель.

   — Надеюсь, у нас будут разные номера в гостинице? – предположила настороженно девушка.

   —Остановимся не в гостинице, а у графа Китэна. Мы с ним и его женой дружим с детства. И да, я попрошу приготовить для нас разные комнаты, несмотря на то, что представлю вас женой.

   — Хорошо, да, так будет лучше – раздельные покои для нас. Мы с вами, как вы утверждаете женаты, но еще не доказали этого, да и мы по сути чужие люди друг другу, и я буду благодарна вам, если вы не будете посещать меня в спальне, – пунцовея от неловкости разговора, произнесла Альвина.

   — О, нет, Альвина, – улыбнулся Себастин, – вы не так поняли, я не отказываюсь от супружеской постели, всего-навсего откладываю. Раздельные спальни будут только, пока мы добираемся до моего дома. Можете считать меня сентиментальным, но я не хочу, чтобы ваш первый раз был в незнакомом доме, на чужих простынях.

   Альвина тяжело сглотнула, в груди рассыпалась колючим ледяным крошевом совсем ненужная сейчас паника. Заметались перепуганными птицами мысли. Он ждет от нее непорочности? Он уверен, что она до сих пор…девственница? И что теперь? Что он сделает, когда убедится в обратном? Отправит к матери в Луйск дальше отбывать ссылку? Или простит? А может, не заметит того, что она уже потеряла невинность? Да нет, пожалуй, на это не стоит рассчитывать.

   Себастин уловил, как от девушки повеяло стылым ознобом страха. Совсем недавно пунцовые щеки покрылись мертвенной бледностью. Чего она так испугалась? Его? Или все еще довлеет над ней боязнь близости после того, как ее пытались изнасиловать?

   — Альвина, – осторожно спросил Себастин, – вас страшат супружеские отношения в спальне?

   — Н-н-нет, – пролепетала девушка, сглотнув сухим горлом.

   Может объяснить ему все сейчас, повиниться? В конце концов, она не знала, что замужем за ним! Она была невестой другого. Да она уже и забыла, что потеряла когда-то невинность! Это было давно, в прошлой счастливой жизни, где остался теперь уже бывший жених. В те времена она считала, что у нее безоблачное, радостное будущее, была влюблена и думала, что ее любят. Поэтому уступила настойчивости маркиза Дэвиера, своего жениха, и любопытство сыграло свою роль. Да, потеря невинности до свадьбы позор и этого нельзя было делать, и она потом раскаивалась. Вернее, даже не так, она сожалела, что ее первый раз произошел в саду, на неудобной скамье в беседке. Тогда она подумала, что если бы все было как положено, в первую брачную ночь, на надушенных, шелковых простынях, то не было так стыдно и неприятно. Маркиз после того, как помог ей оправить платье и прическу, уверял, что безумно ее любит и теперь она его навеки и что он ждет – не дождется свадьбы. В то время она ему хотела верить и полагала, что теперь после всего, что было между ними, жених никуда не денется. Спустя два дня по секрету рассказала все кузине. Альвина наврала, что все понравилось и она нетерпеливо ждет свадьбу, горячо желая все повторить. На самом деле тем, что произошло в беседке их сада, была разочарована. Но надеялась, что в супружеской спальне жених будет нежным, ласковым, а не напористым и торопливым.

   — Альвина, – напряженно проговорил Себастин, – я не настаиваю на немедленном исполнении супружеских обязанностей. Но вы должны понять, что это неизбежно, и я бы не хотел, чтобы вы боялись…

   — Я все понимаю, – нервно перебила его девушка, – и я не боюсь. Но мне неприятно и неловко это обсуждать сейчас.

   — Хорошо, – согласился мужчина, – сменим тему разговора.

   — Расскажите, что вы знаете об Александре, моем брате, – спросила Альвина, стремясь перевести разговор в другую сторону.

   — К сожалению, я почти ничего о нем не знаю, – извиняющимся тоном промолвил Себастин.

   — Но хоть что-то вы знаете? Он жив, здоров?

   — Да, конечно же, он жив и здоров, я его видел несколько месяцев назад, на вид он был благополучен и весел.

   — Весел? – опешила Альвина.

   — Да, а что вас так удивляет? Он воспитывается в семье графа Натлера наравне с его наследником. Никто не лишал вашего брата титула. Родовой замок, земли и столичный особняк ему оставлены, остальное конфисковано, например, отошли короне, как я знаю, медные рудники на востоке, принадлежащие вашей семье и еще что-то, я, честно говоря, не вникал в это. Но если ваш брат будет преданно служить королю, то бедствовать не будет. Я вам позволю видеться с братом.

   — Спасибо, – пробормотала девушка сквозь зубы.

   — Не стоит благодарности, – усмехнулся герцог.

   — А что еще мне будет разрешено, Себастин? – насмешливо спросила Альвина, едко улыбаясь.

   — Все, что положено и дозволено герцогине, – пожал плечами мужчина, – я предоставлю вам свободу, например, в выборе платьев, драгоценностей, обивки для мебели, или можете полностью перестроить мой дом, и не знаю, что еще вам взбредет в голову и на что вы будете тратить мои деньги. В ответ вы должны, естественно, подчиняться мне, как своему мужу и господину, ничем и никогда не ронять имя герцогини Адъяр и хранить мне верность.

   Девушка деланно рассмеялась.

   — О, какой вы щедрый! Да вы меня собираетесь баловать? Ах, какое счастье будет для меня тратить ваши деньги. Не боитесь, что я вас по миру пущу?

   — Нет, не боюсь.

   — А мне хранить верность, мой господин, вы будете? – сквозь невеселый смех спросила девушка.

   — Да, – твердо и серьезно ответил Себастин, глядя прямо в глаза Альвины, – буду, это я твердо обещаю, нет, клянусь хранить вам верность. А вы?

   — Я…я…я, не собираюсь…вам изменять,…ничего такого делать, я постараюсь, – растерянно пролепетала девушка, утратив всю заносчивость, – мне и в голову не придет – изменять мужу.

   — Вот и прекрасно, этот вопрос мы выяснили, – удовлетворенно произнес Себастин.

   — Да, это мы выяснили, но как насчет нашего прошлого?

   — Прошлого? – удивился Себастин. – Что вы имеете в виду?

   — Я хочу сказать – вы же не вели все эти годы целомудренный образ жизни? Или все это время хранили супружескую верность?

   — Нет, я не хранил вам верность все эти годы, тут вы правы. Но позвольте объясниться, если так желаете. Я попытался забыть вас, и не буду скрывать, это мне почти удалось. Если бы не Людвиг с его желанием жениться, то я, может быть, так и не приехал бы за вами. И, возможно, мы бы провели жизнь вдали друг от друга, и вы никогда не узнали о том, что замужем. Не надо фыркать на меня, я вполне понимаю ваше негодование. И давайте не будем думать и разговаривать о том, что бы да как бы. В данный момент мы едем в столицу, вы – моя жена, будете представлены королю, захотите, останетесь при дворе, я возражать не буду. Но, как уже сказал, я требую быть мне верной. Измены от вас не потерплю.

   — Значит ваше прошлое, как поняла, мы не вспоминаем и не обсуждаем. А как быть с моим прошлым?

   — А что с вашим прошлым? Что в нем такого, компрометирующего? Насколько я знаю, вы вели вполне скромный образ жизни в ссылке, и ни в каких связях с мужчинами замешаны не были. Или все не так?

   — Я не хочу спрашивать, откуда вы знаете как я жила все эти годы, что, в общем-то, удивительно, ведь по вашим словам выходит – вы не интересовались моей жизнью. Сейчас я имею в виду мою жизнь до ссылки. Я собиралась замуж, у меня был жених. Или вы думаете, что мы с маркизом только за ручки держались? Ведь по всему выходит, что я с ним изменяла вам. А раз вы готовы все забыть, что было до этого дня, это значит, что и мои грешки аннулируются?

   У Себастина взлетели вверх брови.

   — Однако, – обескуражено произнес он.

   — Я хотела сказать, что…, вернее, я не так выразилась, – испуганно и косноязычно забормотала девушка, понимая, что сказала лишнее.

   Ну, вот когда она научится держать язык за зубами! И как так получилось, что разговор свернул совсем не туда!

   — Вы хотели сказать, – справившись с удивлением, вкрадчиво произнес Себастин, – у вас была внебрачная связь с маркизом Дэвиером.

   Альвина кусала губы и молча смотрела на Себастина, пытаясь подобрать слова, чтобы как-то объясниться.

   Себастин внезапно рассмеялся.

   — Какой я дурак, – сквозь злой смех проговорил он, – когда же я перестану думать о вас лучше, чем вы есть на самом деле.

   Он перестал смеяться и, брезгливо поджав губы, рассматривал девушку, скользя взглядом от прически до кончиков туфель, выглядывающих из-под подола платья и обратно, опять задерживаясь на губах и груди. Его молчаливый, оскорбительный взгляд поверг девушку в отчаянье.

   — Мы были с маркизом Дэвиером помолвлены, до свадьбы оставалось совсем ничего, и это было только один раз! – исступленно воскликнула девушка. – И вы не смеете так смотреть на меня! Я не знала, что тот шуточный обряд на самом деле настоящий! И если бы не вы, я уже давно была бы счастливой женой и матерью!

   — Не кричите, – совершенно спокойно сказал Себастин, – не надо ничего объяснять и оправдываться не нужно. Это уже ничего не изменит. А мне не привыкать обманываться в вас, только теперь это уже не задевает за живое. Надеюсь, внебрачного ребенка вы не прижили?

   Калейдоскоп событий, что произошли в этот и предыдущий день, эмоциональное напряжение, в котором она пребывала последнее время, оскорбительные слова Себастина, пренебрежение в его взгляде разожгли пожар злости, ненависти, отчаянья, безысходности. Весь этот коктейль чувств огнем прокатился по венам и накрыл безумием. Иначе как объяснить ее дальнейшие действия?

   Альвина кинулась на расслабленно сидящего Себастина и с криком «Ненавижу!» влепила пощечину, затем попыталась вцепиться ногтями в щеку, но опешивший в первое мгновение мужчина, успел перехватить ее руку за запястье. Поднявшись со своего сиденья, наклонившись к герцогу, Альвина застыла в неудобной позе, пытаясь вырвать свою руку из захвата, другой рукой она, чтобы не упасть, сильно сдавила колено мужчины. Это была пострадавшая нога, и Себастин не удержался – поморщился от боли.

   — Пусти, ненавижу! – истерично кричала девушка, не помня себя.

   Себастин оторвал вцепившуюся в его колено руку девушки и, держа за запястья, оттолкнул ее от себя. Отлетев на свое сиденье, Альвина сильно ударилась затылком о стенку кареты. Ей показалось, что на миг потеряла сознание, от боли перехватило дыхание, на глазах выступили слезы. Она застонала, прикусив губу.

   — Успокоилась? – спросил Себастин, растирая пострадавшее колено.

   — Ненавижу, – прошептала девушка, закрывая глаза.

   — Слышал я это уже, слышал, – криво усмехаясь, ответил Себастин, – никогда не поднимал руку на женщин, как бы они меня не провоцировали. Но если ты еще раз попытаешься сделать что-то подобное, я изменю своим принципам.

   — Ты уже это сделал, – с горечью в голосе сказала Альвина, не открывая глаза. Из-под зажмуренных век катились слезы, она прерывисто дышала.

   Себастин сдержал порыв попросить прощение, решив, что пусть это будет для нее уроком.

   — Отвези меня обратно, – попросила Альвина, по-прежнему не открывая глаза, – я не смогу быть для тебя хорошей женой, мы это только что выяснили.

   — Нет, – коротко ответил Себастин.

   Мужчина поднял руку и стукнул в стенку позади себя. Карета еще не остановилась полностью, а Себастин уже открыл дверь и, несмотря на больную ногу, выпрыгнул наружу, бухнув дверью.

***

Завернувшись в плащ, Альвина слышала, как Себастин нервно ходил вокруг кареты. Ее трясло, но совсем не от холода, затылок ныл, она тяжело дышала, пытаясь осознать происшедшее. И что это было? Как теперь им себя вести после этой безобразной сцены? Но может и к лучшему, что Себастин все узнал – не будет строить никаких иллюзий насчет нее. Да и она, пожалуй, избавилась от них. Себастин совсем не тот, кем был восемь лет назад. Он изменился не только внешне. Что же с ним случилось? И долго он еще будет наворачивать круги вокруг кареты? Сам же утверждал, что им надо как можно быстрее проехать этот бесконечный лес. Или все-таки решил вернуть ее назад?

   Дверь кареты открылась и Себастин забрался внутрь. Хмуро оглядел закутанную в плащ, сжавшуюся на сиденье Альвину.

   — Мы едем обратно? – хрипло спросила Альвина.

   — Нет, мы едем дальше.

   Себастин стукнул в стенку и карета сдвинулась и поехала.

   — Я жду, – сказала Альвина.

   — Чего?

   — Хотя бы извинений.

   — Я должен извиняться перед тобой? – удивился Себастин.

   — Мы перешли на «ты»? – тоже удивилась Альвина.

   — Да, а ты не заметила? – иронично спросил герцог.

   — Я все еще жду.

   — Я должен просить прощение за то, что ты потеряла невинность с другим, или за то, что ты напала на меня?

   — За то, что напал на меня ты.

   — Я?! То есть, по-твоему, я должен был сидеть и терпеть, пока ты бьешь меня?

   — Да! Нет! Не знаю! Как ты мог оттолкнуть меня так, что я чуть не потеряла сознание!

   — Хорошо, прости. Я не рассчитал силу, ты внезапно напала на меня и я, возможно, забыл, что передо мной хрупкая девушка.

   — Но не только за это ты должен просить прощение. Я не позволю относиться ко мне пренебрежительно и без уважения.

   — Да?! – поднял удивленно брови Себастин, чем разозлил Альвину.

   — Да! – запальчиво выкрикнула девушка, сбрасывая с плеч плащ и выпрямляясь на сиденье. – И прекрати на меня поднимать свои брови! И если еще раз позволишь себе распустить руки по отношению ко мне, то я просто убью тебя! Может не сразу, но подловлю момент для этого.

   — Ого! Мне уже начинать тебя бояться?

   — Бойся, а лучше начни уважать. Я понимаю, что ты зол и могу оправдать твое негодование. Но и у меня есть что предъявить тебе. Ведь это ты в составе гвардии захватывал наш замок! И это твой отец виноват в том, что случилось со мной и моей матерью!

   — Нет, я не участвовал в осаде замка.

   — Но ведь я помню…, ты был в гвардейской форме!

   — Да, я надел ее, чтобы свободно попасть в замок, никто кроме гвардейцев не могли, не имели право входить в замок, пока не закончен захват и все не зачищено.

   — То есть пока не закончится грабеж, убийство и насилие над обитателями замка, – угрюмо уточнила Альвина.

   — Да, возможно и так, – пожал плечами Себастин, – но я никогда не служил в гвардии.

   — Неужели же,…тогда зачем ты там появился? Может из-за меня? – предположила девушка.

    — Ладно, мы выяснили, что я не громил твой замок и не служил в гвардии. Какие еще претензии ко мне?

   Он не хочет об этом говорить? Что ж, у нее есть еще что предъявить ему.

   — Скажи, почему я, как дочь герцога Лэвирина могу покинуть ссылку, а моя мать, его жена, не может?

   — Все очень просто, Альвина. На момент приговора ты была уже маркизой Плесэ, моей женой. То есть к роду Лэвирин уже не относилась, – ответил Себастин.

   — То есть – удовлетворенно сказала Альвина, – ты хочешь сказать, что я могла не уезжать в ссылку?

   — Ты не должна была уезжать в ссылку. Лично ты не была замешана в заговоре. Думаю, что король Флориан не стал бы возражать против того, что ты, как моя жена осталась бы, например, в моем замке, далеко от столицы.

   — А тебе не кажется, что и ты виноват передо мной? Я не должна была, как ты выразился, уезжать в ссылку. Однако спокойно позволил мне уехать и столько лет жить вдали от тебя, не подозревая, что ты мой муж по закону. Так не имеешь права в чем-то меня упрекать. Ты потерял его, когда отказался от меня, предал, если уж говорить откровенно!

   — Лучшая защита – нападение, – усмехнулся Себастин, – впрочем, это твой излюбленный метод.

   — А как еще защищать себя слабой женщине? Но в данном случае, ты и, правда, виноват.

   — Мне покаяться? – насмешливо спросил Себастин.

   — Да, и прощения попроси!

   — Хорошо, – согласился мужчина, – я, наверное, должен был все тебе рассказать еще тогда, восемь лет назад.

   — И что дальше? Ты согласен со мной? – недоверчивость так и сквозила в голосе Альвины.

   — Я согласен с твоими обвинениями, что скрыл от тебя правду о нашей женитьбе. Но виноватым себя не чувствую. Тут уж извини. А насчет уважения…, так его надо заслужить. За что тебя я должен уважать сейчас? Уж не за то ли, что ты потеряла невинность, будучи не замужем? Вернее, переспала не с тем за кем была замужем. Так что получается, это измена, прелюбодеяние, дорогая моя женушка. А может, стоит уважения попытка свалить на меня свою вину?

   — Судя по всему, это тебя очень задевает? И ты никогда не забудешь этого?

   — Чего этого? Твою измену?

   — Да какая измена? – в отчаянье выкрикнула Альвина. — Я не знала до вчерашнего дня о том, что оказывается замужем за тобой уже больше восьми лет!

   — Знала, не знала, – зло ответил Себастин, – причем здесь это! Ты не сохранила себя, неужели же мать не объясняла, что только после свадьбы можно ложиться с мужчиной в постель?

   — Ты же не собирался искать меня, тебе, как ты говорил было все равно где я и как живу. Ты сказал, что мог даже и не знать, что я вышла замуж. Так для чего эти страдания по поводу потери моей девственности не с тобой?

   — Ты это сделала еще до того, как уехала в ссылку, до того, как вышла замуж. Ты, если хочешь, не соблюла себя.

   — Да, я наделала много ошибок, и одна из них – потеря невинности с маркизом Дэвиером, который на тот момент был моим женихом. Но это не делает меня падшей женщиной. Да, не кривись, я знаю, что ты хочешь сказать – мы с тобой тогда уже были мужем и женой перед богом Конэуром. Но я-то не знала об этом! Может, я виновата, что уступила маркизу, но клянусь тебе – это было один раз! И я об этом горько пожалела! Если ты собираешься всю оставшуюся жизнь упрекать и всячески третировать за мою ошибку, то лучше верни пока не поздно назад. Я не буду безропотно сносить от тебя проявления неучтивости, презрения, брезгливости, и уж тем более, если будешь это делать публично! Если думаешь, раз я добровольно поехала с тобой, то буду все смиренно терпеть от тебя, спешу разочаровать – это не так. Ты прекрасно знаешь – милой и безропотной я никогда не была. Бери меня такой, какая я есть, а если не можешь, или не хочешь, то я столько лет жила без тебя и дальше проживу, только верни меня в Луйск.

   — Нет, обратно ты не вернешься, – ответил опешивший от страстного монолога Себастин, – но я попытаюсь не вспоминать, скажем так, твой грех, но больше такого не потерплю. И не взыщи, никакие оправдания и отговорки, что ты не хотела, так получилось, ты невиновата, не знала, уже не помогут. И, я говорил, что не бью женщин, но все же советую не провоцировать меня. Я не намерен терпеть от тебя пощечины, царапины и тому подобное, то, что ты слабая женщина не повод нападать на меня.

   — Я не знаю, что на меня нашло, – вздохнула Альвина, – но тоже советую не провоцировать меня. Мало ли что…, вдруг я опять не сдержусь. Но могу пообещать держать себя в руках…, насколько меня хватит…, если ты не будешь напрашиваться.

   — Да, – тоже вздохнул Себастин, – смею заметить, что спокойной и тихой наша семейная жизнь не будет.

   — Какой будет наша жизнь, зависит от тебя и меня, – несмело улыбнулась девушка.

   — Ну да, ну да…, – пробормотал Себастин, задумчиво глядя на Альвину.

   Она не знает что на нее нашло… А он подозревает, вернее, почти убежден, что это был эмоциональный откат после того, как применил к ней магию. Если она такая чувствительная к ментальному внушению, то, пожалуй, стоит быть с этим осторожнее. Но он не чувствует себя виноватым. Если бы не решился немножко, совсем чуть-чуть надавить на нее ментально, чтобы согласилась покинуть дом вместе с ним, то неизвестно, сколько бы еще герцогиня задерживала их. И кто его знает, а вдруг Альвина, идя на поводу у матери, наотрез отказалась бы уехать с ним. Так что он не сожалеет, что пришлось применить к Альвине ментальную магию.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Уже поздним вечером, когда окончательно стемнело, карета с четой Адъяр въехала в Глосс – главный город провинции Корибэ.

   Альвина, утомившаяся за дорогу, устроилась, свернувшись калачиком на сиденье, и мирно спала. Слишком многое произошло с ней за последние два дня, и даже скрючившаяся поза, короткое сиденье, на котором было не очень удобно, тряска кареты по мощеному булыжнику города, не смогли нарушить ее сон.

   Себастин зорко смотрел все то, время, что девушка спала, чтобы, не дай боги, она не упала на пол кареты. У него даже мелькнула мысль – сесть на сиденье Альвины, но он отмел это желание.

   Карета остановилась перед домом, а Себастин не спешил выходить. Он раздумывал, глядя на девушку. Уже основательно стемнело, но Себастин прекрасно видел в темноте. Разбудить Альвину? Если бы мог, то взял бы ее на руки и отнес в дом, но, увы, из-за своей калечной ноги не ступит и шага с ношей и без трости. Может, позвать лакея, и он отнесет Альвину? Нет, пожалуй, стоит все-таки разбудить, не дело, что его спящую жену в незнакомый дом внесет лакей.

   Себастин наклонился и отвел от лица Альвины белокурую прядь волос, затем подушечками пальцев провел по щеке, она сморщила носик. Улыбнувшись, мужчина не удержался и обвел пальцем губы девушки. Альвина, не просыпаясь, нахмурилась и облизалась, розовый язычок, скользнувший по губам, заставил герцога сглотнуть сухим горлом, сбил дыхание. Вспомнилось, как когда-то не мог спокойно дышать рядом с этой девушкой, как неистово билось сердце, как изнемогал от жажды обладания и никто, кроме нее не мог утолить эту жажду. А она позволяла себя целовать и всегда вырывалась, стоило ему в порыве страсти, застилающей разум сладостным безумием, пойти чуть дальше. А маркизу, значит, не отказала! Эта мысль жгучим ядом разлилась по венам и отравила злостью и ревностью.

   Себастин сжал плечо девушки и встряхнул ее. Она открыла глаза, еще затуманенные сном, отбросила плащ, которым была укрыта, и резко села, чуть не заехав макушкой в подбородок мужчины. Он откинулся на свое сиденье и сухо сказал растерянно моргавшей Альвине:

   — Мы приехали.

   — Куда? – озадаченно спросила девушка, силясь рассмотреть в темноте герцога.

   — В Глосс, мы стоим перед домом графа Китэна, – пояснил Себастин.

   Раздался стук в дверцу кареты и веселый мужской голос произнес:

   — Себастин, ты решил всю ночь там провести? И почему подъехал не к парадным воротам?

   Альвина спустила ноги на пол и стала на ощупь лихорадочно поправлять волосы и платье. Себастин иронично хмыкнул, глядя на это, и открыл дверь, в карете стало немного светлее. Наклонившись в распахнутую наполовину дверь, он, загораживая собой проем, так же весело ответил:

   — Ну что ты, Орест, твой повар слишком хорошо готовит, чтобы мне тут проводить ночь.

   — Ну, так выходи, друг мой, и насладись прекрасным ужином в гостеприимном доме. Конкордия уже ждет тебя с нетерпением.

   Бросив предупреждающий взгляд на Альвину, Себастин вышел из кареты, немного прикрыв дверцу. Недоуменная Альвина осталась внутри темной кареты и уже собиралась с негодованием напомнить о себе, но услышав слова Себастина, передумала.

   — Извини, друг, но я не один. Со мной жена и она измучена дорогой, полагаю, что ей бы хотелось вначале привести себя в порядок, отдохнуть и только потом предстать пред тобой и твоей очаровательной женой. Поэтому разреши я сам провожу ее в дом. Надеюсь, что мои комнаты, как я просил, готовы?

   — Жена?! – услышала Альвина потрясенный голос неизвестного ей мужчины. – И когда же ты успел жениться?

   — Орест, все потом, а пока разреши нам пройти в дом без свидетелей.

   — Да, конечно, я пойду, предупрежу Конкордию и отправлю слугу отнести ваши вещи в дом и служанку пошлю в гостевые покои для твоей жены.

   Альвина услышала удаляющиеся шаги, а Себастин распахнул дверь и протянул руку. С помощью мужчины девушка выбралась из кареты. Себастин накинул на плечи Альвины плащ, достав его с сиденья, шляпку он протянул девушке, но Альвина, взяв ее, не стала надевать. Обняв девушку за плечи, мужчина молча повел ее в дом. Карета стояла у калитки ограды, по всей видимости, расположенной на заднем дворе дома, дорожка, по которой они шли, слабо освещалась редкими фонарями. Но Себастин шел уверенно и Альвина не стала выворачиваться из крепких рук, тем более, что вечерний стылый воздух пробирался под теплый плащ и вызывал озноб, а от Себастина шел согревающий жар и она, не сознавая того, прижималась к боку мужчины.

   Следую в обнимку с Себастином к дому, приноравливаясь к его неровной походке, Альвина вспомнила, что он спрашивал у графа о своих покоях. Себастин туда ее ведет? А как же его слова о раздельных комнатах? Или, узнав о том, что она не невинна, решил не церемониться? И что делать ей в таком случае? Спать с Себастином в незнакомом доме на чужой кровати у нее нет желания, хватило когда-то и скамейки в беседке сада. А сопротивляться мужу и кричать она имеет право? Или опять, потому что они в чужом доме, стоит ли выносить на всеобщее обозрение их отношения? Да что это она, сошла с ума что ли? Себастин не насильник!

   Проведя Альвину в дом через черный ход, Себастин довел ее до покоев, где уже ждала служанка.

   — Я скоро вернусь, а ты пока приведи себя в порядок, – сказал холодно Себастин и вышел за дверь.

   Служанка удивленно оглядела Альвину, когда та сбросила плащ.

   Альвину разозлил этот недоуменный взгляд какой-то служанки! И на себя тоже разозлилась – с чего она должна смущаться своего вида перед этой неотесанной служанкой!

   — Что уставилась? – раздраженно произнесла Альвина. – Приготовь для меня ванну. Шевелись!

   Служанка кинулась исполнять поручение, а Альвина прошлась по комнатам. Покои состояли из спальни, небольшой гостиной и крошечного кабинета. Мебель стояла добротная, крепкая, по стилю – явно мужская.

   Пока она осматривалась, два лакея принесли ведра с парящей в них горячей водой, Альвина фыркнула – еще восемь лет назад в их доме вода нагревалась в титане, стоящем в ванной комнате и с помощью встроенного артефакта. Впрочем, она слышала, что такие артефакты были большой редкостью и стоили очень дорого, так как слишком затратные по изготовлению и поддержанию в рабочем состоянии. Но ведь те, кто не мог купить такие артефакты, ставили в ванных титаны для воды, нагревающиеся дровами, и не нужно было таскать по лестницам ведра с горячей водой.

   Ванна набралась и служанка пригласила Альвину, пока вода не остыла. Мыться в присутствии служанки Альвина не захотела, за эти годы она научилась обслуживать себя сама, да и ей не хотелось раздеваться перед служанкой. Поймав себя на мысли, что ей стыдно за свои чулки, сорочку и панталоны, она удивилась – с каких это пор ее волнует мнение служанок? Тем более, что ее белье пусть и не шелковое с кружевами, но чистое и добротное.

   Опустившись в горячую воду, Альвина решила просто ополоснуться и не использовать для мытья мыло и средство для волос – они благоухали мужским запахом, так пах Себастин, это были его любимые, почти забытые ею, ароматы, пьянящие когда-то. Ей опять подумалось, что спальня в этих покоях одна, и кровать не такая уж широкая, а в гостиной стоит только небольшая кушетка, на ней даже она не поместится. Мысль, что Себастин потребует исполнения супружеских обязанностей этой же ночью, почему то сладко взволновала Альвину, может, тому виной было пахнущие Себастином мыло (или наоборот, Себастин пах этим мылом?), но и в то же время испугала. Нет, она все-таки не хотела бы, чтобы это произошло сегодня.

***

Альвина, лежа в ванной, вспоминала свою прошлую, беззаботную жизнь. Почему тогда ее привлек Себастин? Ведь он никак не вписывался в нарисованные ею представления о возлюбленном, будущем муже. Он становился неуклюжим, косноязычным, стоило только ей появиться рядом, и Альвина была поражена, когда он как-то поцеловал ее – страстно, жарко. Может потому, что была ошеломлена неожиданным напором Себастина, позволила поцелуи, да и если уж быть честной перед собой – ей понравилось. Но встречаясь с ним на балах, званых вечерах она, видя его со стороны, приходила в тревожное замешательство – почему Себастин так действует на нее, когда они наедине? Красивым, на ее взгляд, его сложно было назвать, обаятельным тем более, он не обладал теми качествами, что привлекали ее в мужчинах. Он не обладал аристократическим лоском, его манеры были далеко не безупречны. Но был прекрасно образован и когда забывал о своем смущении, с ним было приятно общаться. И еще что-то было в нем неуловимое, так привлекающее ее. Может как раз его какая-то неотесанность, и временами бесцеремонность? Но ей всегда нравились именно воспитанные, умеющие себя вести молодые люди. Так почему же ей отказывал разум в объятиях Себастина? Ей даже приходила в голову нелепая мысль, что Себастин опоил ее любовным зельем или ментально воздействует.

   В сравнении с маркизом Дэвиером Себастин проигрывал во всем, включая происхождение, которое у Себастина не было безупречным, по крайней мере, Альвине тогда так сказал отец. Она с восторгом смотрела на красавца маркиза Дэвиера, не восхищаться им было невозможно. Он совершенно очаровал ее бархатным голосом, широкими плечами, постоянно безупречно уложенными белокурыми локонами до плеч, он всегда был одет пестро, броско и в то же время никто не мог сказать про него, что тот выглядит смешно и безвкусно, скорее уж больше подходило – изящно, ярко, модно. Как ему это удавалось – загадка, потому что попытки других одеться, как он, вызывали острые насмешки, так нелепо выглядели эти подражатели. И язык у маркиза был подвешен, он умел плести кружево слов, задуряя голову дурочкам, вроде нее, комплементами и сладкими речами. И когда этот молодой человек обратил внимание на Альвину, она была счастлива до небес. Хотя, тогда была уверена, что иного и не могло быть, пройти мимо нее и не заметить – невозможно. Решила, что только такой – незаурядный, яркий, красивый мужчина, вожделенный приз для большинства незамужних девушек королевства достоин стать ее мужем. Она, как сорока купилась на фальшивый блеск и сусальное золото.

   А ведь поцелуи Себастина пьянили, от его дыхания кружилась голова, в его крепких и в то же время нежных объятиях странная жажда будоражила, заставляла изнывать от желания чего-то запретного, но сладостного. Но вот поцелуи маркиза Дэвиера были приятны, а не захлестывали неистовым безумием. Почему так? Альвина и тогда недоумевала и сейчас задавалась этим вопросом. Может потому, что маркиз, как виделось теперь Альвине, оставался отстраненным, себялюбивым даже в самые волнительные моменты, а Себастин полыхал и она остро чувствовала его страсть, жадность и жгучее желание и воспламенялась от него этим жаром и поэтому поцелуи маркиза Дэвиера казались пресными, невыразительными? Так с какой стати она все-таки отдалась жениху, который на тот момент таковым считался? Вот это восемь лет снедало Альвину раскаяньем и досадой в первую очередь на себя.

   В тот вечер маркиз Дэвиер пришел к ним какой-то смурый, неразговорчивый. Уже шилось подвенечное платье, была назначена дата свадьбы, до нее оставалось чуть меньше месяца. К тому времени ее и маркиза стали оставлять одних, уже никто не мешал им, не следил за ними. Как только они вышли в сад, жених потащил ее в глухой угол сада, в затененную беседку. Да, он был тогда каким-то агрессивным, слишком настойчивым, почти не слушал ее вялые возражения, но если бы она стала вырываться, кричать, то он бы отпустил ее. Наверное…. Но она прекратила слабые трепыхания и позволила маркизу то, что надо было оставить до первой брачной ночи. В силу нынешних обстоятельств готова была теперь казнить себя без суда и следствия за это.

   Потом она размышляла о случившемся. И ей приходило в голову, что возможно до маркиза дошло, что отец замешан в заговоре и решил получить все, пока она еще его невеста. Или каким-то образом узнал о том, что она скрытно встречалась с Себастином и решил удостовериться, что она девственница?

   Тогда, почти восемь лет назад, она сама не поняла, как так случилось, что они стали тайно видеться с Себастином. Он предпринимал чудеса изворотливости, ловкости, устраивая их кратковременные встречи, свидания. Все было покрыто тайной, никто не догадывался, что их связывало. Может потому, что это щекотало ее нервы, все было на грани приличия, в любой момент могло открыться, так привлекало? На людях, в кругу друзей, подруг, знакомых Альвина все так же вела себя с Себастином как последняя стерва, капризничала, гоняла его по мелким поручениям, насмехалась над ним, но все же никогда не переходила дозволенных рамок поведения капризной, красивой, уверенной в себе девушки из древнего, сильного рода, хотя часто все было на грани. А он только улыбался неловко, все терпел и появлялся спустя время опять рядом с ней, после того, как она прогоняла его за какую-нибудь надуманную провинность.

   «Конечно, – думала Альвина со злостью, – почему бы ему и не улыбаться, ведь он прекрасно знает, что стоит им остаться наедине и она опять будет таять в его объятиях!»

   Но спустя время Альвина с досадой стала замечать, что Себастин уже не так робел рядом с ней, не краснел удушливо, мог и высказаться на ее насмешки так, что она терялась и не могла подобрать слова для ответа. Его фразы были теперь иногда остры, а временами завуалированы и смысл был понятен только им двоим, и девушка безмерно боялась – вдруг кто-нибудь догадается что на самом деле происходит между ними.

   Как раз в то время на нее обратил внимание маркиз Дэвиер, вот он был ее идеалом, именно таким Альвина представляла своего мужа. А Себастин ну никак не подходил ей, такой красивой, яркой. Он ей мешал! Она боялась, что в один прекрасный момент все откроется и ей придется выйти замуж за Себастина. И она испугалась ко всему прочему того, что стала замечать за собой, как ждет этих нечаянных, подстроенных Себастином встреч или договоренных свиданий. И как ей тоскливо, если их не было долго. И Альвина ясно поняла, что пора все прекращать, пока не стало слишком поздно.

   А он никак не хотел понимать, что пора заканчивать их тайные свидания, ему пора оставить ее в покое, не искать с ней встреч. И она придумала этот злой розыгрыш с шуточным венчанием, надеясь, что такого унижения он не выдержит.

   О! Она прекрасно помнит его ошеломленное лицо, когда в храме из-за драпировок, темных углов и из-за колонн стали появляться их друзья ¬ приятели, громко аплодируя и хохоча, отпуская злые шутки, некоторые были даже скабрезные, кто-то кривлялся и передразнивал Себастина, повторяя слова клятвы, которые он только что пылко произносил.

   И она хохотала вместе с ними! А он неверяще смотрел на нее, и слушал ее обидные слова, а она, смеясь, говорила – кто он такой, как он мог подумать, что она выйдет замуж за него, такого нелепого, смешного. Альвина видела, как вначале не верил, потом в его глазах появилась боль, а затем боль сменилась пустотой. Он усмехнулся ей в лицо, развернулся и пошел к выходу сквозь хохочущих и улюлюкающих еще казалось недавно его друзей, или, по крайней мере, приятелей.

   А ее смех уже не был веселым, ей тогда показалось, что она потеряла что-то очень важное и дороге в своей жизни. Но Альвина очень старалась выбросить Себастина из головы, как говорится – с глаз долой, из сердца вон. Впереди ее ждало ухаживание маркиза Дэвиера, помолвка и скорая свадьба, которая так и не состоялась.

   А Себастина Альвина больше не видела до ужасной встречи в осажденном замке.

***

Поняв, что пока она предавалась воспоминаниям, вода остыла, Альвина выбралась из ванны и вытерлась пушистым полотенцем. Скептически осмотрев свое платье и подумав, что его надо отдать служанке для того, чтобы почистили и погладили, закуталась в мужской халат, висевший здесь же. Он был длинный, попытавшись укоротить его с помощью пояса, поняла, что невозможно подтянуть плотно стеганые атласные полы, и плюнула на это. Ну и пусть халат волочится за ней!

   Покинув ванную и стоя посередине спальни, Альвина растерянно размышляла – что же ей теперь делать. Другого платья с собой не было, да что там платья, даже сменного белья нет, Себастин не дал ей ничего взять, уводя из ее дома. Надеть то платье, в котором была? Но оно помялось и в нем стыдно показаться хозяевам этого дома. Себастин обещал купить необходимую ей одежду в Глоссе, но, понятно, что ночью это сделать невозможно. Может, отказаться выйти к ужину и попросить принести еду сюда? Должен же Себастин понять – в таком виде представлять друзьям жену невозможно.

   Замерзнув, стоя босой на холодном полу, Альвина переступила ногами и поджала пальчики на них. И тут же услышала судорожный вздох. Резко вскинув голову, она увидела Себастина, который смотрел на ее босые ступни. Как он сумел тихо и неожиданно появиться в спальне?

   — Ты всегда упрекаешь меня в невоспитанности, но сам мог бы и постучаться, прежде чем входить, – возмутилась Альвина, подтягивая и запахивая полы слишком длинного халата так, чтобы полностью скрыть ноги.

   Себастин медленно поднимал взгляд от ее ног до влажных прядей волос. Альвине казалось, что он мысленно ее раздевает, под жарким взглядом кожа начинала пылать и в то же время покрываться мурашками озноба. Она запахнула халат на груди еще глубже, вцепилась в ворот, закрывая шею.

   — Извини, но дверь открыта. Тебе надобно высушить волосы, – хрипло сказал Себастин, не отводя от девушки горящего взгляда, – не дай боги, заболеешь, а нам еще долго добираться до столицы. И не стой босой на холодном полу.

   Себастин прошел к небольшому шкафу, открыл его, наклонился, опираясь на трость и, достав домашние туфли, развернулся