Забракованные. Татьяна Солодкова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА 25
• ГЛАВА 26
• ГЛАВА 27
• ГЛАВА 28
• ГЛАВА 29
• ГЛАВА 30
• ГЛАВА 31
• ГЛАВА 32
• ГЛАВА 33
• ГЛАВА 34
• ГЛАВА 35
• ГЛАВА 36
• ГЛАВА 37
• ГЛАВА 38
• ГЛАВА 39
• ГЛАВА 40
• ГЛАВА 41
• ГЛАВА 42
• ГЛАВА 43
• ГЛАВА 44
• ГЛАВА 45
• ГЛАВА 46
• ГЛАВА 47
• ГЛАВА 48
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

В высшем обществе браки совершаются по расчету. Юной Амелии повезло: отец был так великодушен, что предложил ей выбрать из двух подходящих по статусу кандидатов. И, когда выбор встал между обходительным, улыбчивым Эйданом Бриверивзом, прекрасным, словно ангел, сошедший с древних гравюр, и мрачным Рэймером Монтегрейном, к тому же грубо обошедшимся с ней при первой встрече, девушка колебалась недолго.

   Откуда Амелии было знать, что за ангельской внешностью скрывается чудовище, которое превратит ее жизнь в ад на долгие пятнадцать лет? Могла ли она подумать, что со смертью мучителя ничего не закончится?

   В высшем обществе браки совершаются по расчету не только в юности. Вдова с блестящей родословной представляет ценность и после тридцати, а приказы короля обсуждению не подлежат. Новый супруг Амелии — тот, кого она так сильно испугалась на своем первом балу. Ветеран войны, опальный лорд, подозреваемый в измене короне, — Рэймер Монтегрейн, ночной кошмар ее юности.

   ХЭ. Абьюз (не между ГГ).

ГЛАВА 1

Цинн, королевство Мирея

   Кладбище заливало водой.

   Дождь с силой барабанил по поверхности зонта, будто отбивал похоронный марш прямо над головой. Под ногами набухали огромные лужи, на поверхности которых всплывали и лопались крупные пузыри.

   Амелия вздохнула и крепче перехватила ручку тяжелого под напором воды зонта. Подол вдовьего платья до колен пропитался влагой. Внутри коротких ботинок разлилось холодное море. Ее начинал бить озноб, но она стояла на месте, до рези в глазах глядя на мраморную могильную плиту. Мир для нее сузился до этого кладбища, пенящихся луж и холмика свежей, уже размываемой стихией земли. Будто бы не было и никогда не существовало ничего вокруг — за этой пеленой дождя.

   — Приношу свои соболезнования, леди Бриверивз… — С голосом подошедшего иллюзия развеялась, лопнув, подобно дождевым пузырям, и обдала брызгами холодной реальности.

   Чуть сдвинув зонт, Мэл подняла взгляд и выдавила из себя слабую улыбку.

   — Благодарю, лорд Креймор.

   В почтенном возрасте, с грузной фигурой, на подрагивающих под лишним весом тонких ногах, мужчина все еще стоял перед ней, словно чего-то ждал. Субтильный слуга за его плечом приподнялся на цыпочки, чтобы поудобнее расположить зонт над своим господином и будто не замечая, что сам, лишенный защиты от непогоды, не считая куцего капюшона, уже промок до нитки.

   — Леди Бриверивз, я хотел уточнить… — начал Креймор и смущенно потупился.

   Амелия едва не рассмеялась. Надо же, на кладбище. В день похорон!

   — Долг будет выплачен с процентами, — с достоинством ответила она. — Я пришлю к вам поверенного.

   Уголок пухлых губ мужчины удовлетворенно дрогнул, подбородки колыхнулись.

   — Еще раз приношу свои соболезнования, леди Бриверивз… — Услышав желаемое, лорд Креймор тут же раскланялся. Попятился, наступил мальчишке-слуге на ногу. — Куда лезешь, остолоп! — взвился, будто на ногу наступили ему, и замахнулся увесистым кулаком.

   Парень втянул голову в плечи и забормотал извинения. Зонт накренился, обдав господина холодными брызгами, чем вызвал очередную порцию брани.

   Мэл сжала губы в прямую линию и отвернулась. Могильный камень притягивал взгляд — черный, блестящий от потока бегущей по нему воды, с позолоченными буквами, кажущимися объемными под прозрачными струями, — им хотелось любоваться.

   — Примите еще раз мои соболезнования, леди Бриверивз, — на сей раз голос был женским и старческим.

   — Сочувствую вашей утрате, — добавился молодой мужской.

   Пора. Приличия соблюдены, и нет никакого смысла оставаться на кладбище, да еще и в такую погоду.

   Началось паломничество.

   Люди подходили, соболезновали. Женщины смахивали несуществующие слезы. Мужчины норовили коснуться руки вдовы. Некоторые держали ее ладонь в своей слишком долго, не заботясь о том, что это противоречит приличиям.

   О долгах покойного напрямик напомнили лишь трое. Двое из них почти откровенно намекнули о возможной альтернативе деньгам.

   Амелия скупо улыбалась и делала вид, что не понимает намеков. Обещала прислать все того же несуществующего поверенного и принимала соболезнования. Настолько же искренне, насколько искренне их приносили.

   Когда кладбище опустело, это стало облегчением.

   Она осталась у могилы одна. Дождь, вдова в промокшей черной одежде, черный зонт и черная надгробная плита.

   Мэл шагнула ближе. Оступилась, нырнула одной ногой в яму, набрав полный ботинок мутной холодной воды. Выпрямилась, сделала еще один шаг.

   На ощупь плита оказалась ледяной. Мертвой, как и тот, кто теперь покоился под ней.

   Навсегда.

   Амелия простояла перед могилой еще несколько минут, механически гладя онемевшими от холода пальцами золотистую гравировку имени и лет жизни покойного и пытаясь понять, что же все-таки чувствует: все еще ненависть или, наконец, облегчение?

   — Гори в аду, Эйдан, — пожелала она напоследок от всего сердца и побрела к кладбищенским воротам.

***

Особняк Бриверивзов встретил холодом и сыростью. Молоденькая служанка тут же бросилась разводить в камине огонь, другая забрала у Амелии промокший насквозь плащ и унесла зонт.

   Дом. Непривычно пустой и тихий. И наконец-то безопасный.

   Вдова сбросила обувь прямо на пороге — поведение, недостойное леди, плевать! — там же стянула с себя мокрые чулки, чтобы не поскользнуться на каменных ступенях, и, гордо выпрямив спину, направилась к лестнице. Тяжелый, вобравший в себя не один литр воды подол платья оставлял за собой на полу влажный шлейф.

   — Зайдите в кабинет через час! — бросила Мэл прислуге. — И Гансу передайте!

   — Конечно, миледи, — пискнула молоденькая Дафна.

   Девчонке повезло — муж нанял ее всего за несколько дней до своей смерти.

   Избавившись от мокрой одежды и переодевшись в скромное и удобное домашнее платье, Амелия направилась в кабинет покойного супруга. По пути ненадолго остановилась у зеркала, окинула мрачным взглядом свое бледное, с четко вырисовавшимися синяками под глазами лицо и вытащила из прически шпильки, позволив длинным светлым волосам рассыпаться по плечам и спине.

   У Эйдана были золотистые локоны, цвета солнца, как он любил нахваливать сам себя. Его супруге достались блеклые совершенно прямые волосы, которые он постоянно требовал укладывать в высокие прически: ему нравилась ее тонкая длинная шея, но раздражали пряди, лишенные объема и блеска, «как у деревенщины».

   Мэл сгребла шпильки в горсть и швырнула в мусорную корзину у туалетного столика.

   Никогда больше.

***

Муж не позволял ей входить в кабинет без его присутствия. Более того, накладывал на дверь специальный магический щит, больно бьющий любого, кто осмелился бы попытаться войти внутрь. Слуги обходили кабинет хозяина стороной и делали уборку лишь под его чутким надзором.

   Со смертью Эйдана истаял и щит. А ключ от кабинета Амелия лично сняла с шеи покойного.

   Что он там прятал? Можно подумать, у них осталось хоть что-то, кроме обветшалого особняка и гордо звучащей фамилии.

   Но она знала что — расходные книги, списки займов и займодавцев. Мэл поморщилась при этой мысли. Эйдан до последнего дня все еще надеялся, что ему удастся расквитаться с долгами — наивный.

   Замок приветливо щелкнул, дверь поддалась нажатию ручки и распахнулась. Пахнуло спертым воздухом, пылью и чем-то несвежим. Амелия вошла внутрь.

   Из-за непогоды и экономии магических накопителей во всем доме царил полумрак, в кабинете же было совсем темно из-за задернутых плотных темно-зеленых штор.

   Зажав нос рукавом, Мэл первым делом поспешила к окну, раздвинула шторы рывком, получила по голове свалившейся сверху прищепкой и распахнула раму, впуская в помещение пусть влажный, зато свежий воздух. Дождь снаружи шел стеной. Шторами тут же завладел ветер — одна взметнулась, достав до стола. Что-то покатилось, упало на пол со звоном.

   Поймав ходящую ходуном раму, Амелия была вынуждена прикрыть окно, оставив лишь небольшую щель для воздуха. Буквально за минуту на подоконнике образовалась целая лужа.

   Мэл повернулась к заваленному бумагами столу.

   Эйдан никогда должным образом не занимался делами, а в последнее время и подавно. Зато обожал притворяться занятым. Фактически — закрывался в кабинете, чтобы выпить без лишних глаз, а затем, уже как следует набравшись и плохо соображая, требовал супругу в свою спальню. Амелию передернуло от этого воспоминания.

   Шрамы на запястьях, прикрытых плотными манжетами платья, неприятно заныли то ли от мысли о покойном муже, то ли на погоду. В дождливые дни давно зажившие раны давали о себе знать с завидным упрямством.

   Поверх разбросанных в беспорядке бумаг оказалась пузатая бутылка с остатками янтарной жидкости. Мэл брезгливо взяла ее двумя пальцами и опустила в мусорную корзину. Еще одна бутыль, близнец этой, но к счастью опустошенная, лежала грудой осколков у правой ножки стола.

   За пятнадцать лет жизни в этом доме Амелия бывала в кабинете мужа всего несколько раз, и всегда здесь было темно и душно. Эйдана раздражало пение птиц, доносящееся из сада, а солнечный свет, по его мнению, мог испортить ценные книги, коими были сверху донизу заполнены огромные стеллажи по обе стороны от рабочего стола — наследство от свекра. Насколько Мэл было известно, ее муж ни разу не открыл ни одну из этих книг. Если он что-то и читал, то только газеты со светскими новостями — все остальное считал напрасной тратой времени.

   Уступив любопытству, Амелия прошла к одному из вышеупомянутых стеллажей, протянула руку и наугад взяла один из томов. Кожаный переплет, позолоченные уголки обложки — какое-то религиозное учение. Она скривилась: очень смешно — Эйдан и религия, и вернула книгу на место. Возможно, какой-нибудь антиквар и даст за нее несколько монет, но всерьез обогатиться за счет семейной библиотеки можно не рассчитывать. Впрочем, недавно овдовевшая леди Бриверивз осталась не в том положении, чтобы отказываться и от такого скудного заработка.

   Амелия опустилась в кресло у стола и принялась открывать ящики. В одном обнаружились сразу пять немытых и уже покрывшихся плесенью вилок. В другом — такой же немытый стакан с четкими отметинами от пальцев и чайная ложка с погнутой ручкой. Увесистые доходная и расходная книги обнаружились в нижнем и самом большом ящике. Чтобы их достать, пришлось встать.

   Мэл с громким выдохом опустила тяжелую добычу на стол и снова села. Распахнула одну книгу — в потертом кожаном переплете и с пожелтевшими страницами. Первая запись в ней датировалась тридцатилетней давностью и, вероятно, была сделала отцом Эйдана или кем-то из его помощников.

   Аккуратно придерживая иссохшие от времени страницы, Амелия поискала последнюю запись. Та была сделана несколько недель назад — ветеранское пособие мужа. Мэл приподняла брови, впервые увидев сумму, которую Эйдан вот уже пять лет ежемесячно получал из казны в награду за героизм во время войны с Аренором, соседним королевством.

   Вернувшись с фронта, муж отказался служить и дальше, и ветеранские выплаты стали его единственным доходом. Впрочем, доходом, на который и впрямь можно было безбедно жить. Правда, если ограничивать себя в алкоголе, продажных девках и азартных играх. То есть в том, в чем Эйдан не знал границ.

   Расходная книга за последние годы пестрила куда большим количеством записей. Чудо, что Бриверивз, при всей своей безалаберности, продолжал вести и ту и другую, скрупулезно внося в нужные графы суммы и даже не ленясь расписывать уточнения по тому или иному платежу в колонке «Для заметок».

   Амелия видела эти книги лишь однажды, вскоре после возвращения мужа с войны. Когда, запутавшись в расчетах и в своих долгах, Эйдан рвал и метал, жалуясь, что придется нанимать специалиста, который поможет ему разобраться с цифрами. Мэл вызвалась помочь и правда разобралась со всем довольно быстро (управляющий отцовским поместьем не зря давал ей уроки финансовой грамотности). Однако первоначальная радость мужа сменилась подозрительностью, и с тех самых пор на двери кабинета появился щит от проникновения посторонних.

   Амелия пролистывала страницу за страницей, скользя взглядом по графам и делая пометки на специально приготовленном листке бумаги. Цифры не радовали. Все оказалось гораздо хуже, чем Мэл предполагала — Эйдан оставил ее не просто ни с чем, а в глубокой долговой яме.

   В одном из ящиков нашлась целая гора смятых и перемешанных между собой документов: закладные, долговые расписки, справки о закрытии счетов в банке, договоры о продаже земель и прочего имущества.

   Эйдан спустил все: ветеранские деньги, наследство, полученное им от отца, наследство, оставленное ей. Отец Амелии скончался всего полгода назад, но муж умудрился пропить и проиграть огромную империю Овечьего короля за какие-то несколько месяцев. Распродал земли по частям, отписал пастбища кредиторам как земли под застройку, передал овец на скотобойню, купившую их по цене заметно ниже рыночной, зато готовой платить быстро и всю сумму сразу.

   Оставив стол, Мэл произвела осмотр остального кабинета. В тайнике за картиной обнаружился полупустой мешочек с золотом и чуть пухлее — с серебром.

   Она высыпала монеты на стол и внимательно пересчитала — хватит, чтобы расплатиться с прислугой. А воспользоваться их услугами еще хотя бы на месяц — нет. Обеспечить себя пропитанием? Амелия прищурилась, прикидывая: если не шиковать, то, возможно, на пару недель.

   Вопрос состоял уже не в том, где раздобыть средства для оплаты долгов, а как не умереть с голоду.

   Мэл не боялась остаться без слуг, как не страшилась и трудиться, чтобы заработать на пропитание и хотя бы на частичную уплату долгов. Но кто возьмет на работу саму леди Бриверивз? В данном случае имя играло только против нее. Последняя представительница рода, приближенного к королевскому. Разве наймет ее кто-то в лавку или в аптеку?

   Обратиться за помощью к его величеству напрямую? С ее родословной, королю ничего не стоит велеть одному из своих подданных взять овдовевшую женщину в жены. Но как быть с тем, что при одной мысли о новом браке к горлу подкатывала тошнота?

   Амелия решила, что сперва все-таки попытается обойти местных лавочников. Возможно, кто-то из них сочтет леди Бриверивз в качестве своей служащей признаком не опасности, а престижа?

   Вновь вернувшись в кресло за столом, она опустила голову на руки и обессиленно прикрыла глаза.

   Ей бы уехать из Цинна и затеряться в провинции. Взять другое имя, поселиться пусть даже в самой дремучей деревне, лишь бы ее не трогали и дали возможность заработать себе на хлеб. Только кто ее выпустит, с ее-то долгами?

   Написать прошение королю? Попросить его величество выступить гарантом того, что рано или поздно она все равно оплатит займы покойного мужа?

   Однажды Амелия уже обращалась в Королевскую службу безопасности с прошением. Больше десяти лет назад. Печальный опыт.

   Попытаться бежать без спроса? Оставить кредиторов с носом? Но, чтобы наскрести хотя бы на лошадь, ей пришлось бы продать все, что имелось и еще не было заложено в доме. Такое не осталось бы незамеченным.

   Тупик. Со всех сторон — тупик. Или клетка. Как и все последние пятнадцать лет ее жизни. Эйдана больше не было в живых, но и Амелия не стала свободной.

   И самым отвратительным в этом было то, что она сама во всем виновата…

   За 15 лет до смерти Эйдана Бриверивза

   Цинн, столица королевства Мирея

   Бал дебютанток являлся одним из важнейших событий в жизни королевства. Раз в несколько лет представители самых значимых семейств прибывали в столицу, чтобы похвастаться своими отпрысками. И несмотря на то что многие юные лорды и леди были обручены друг с другом с младенчества, именно на Балу дебютанток большинство их них виделись впервые, чтобы в следующий раз встретиться уже на пороге храма. Случалось также, что участь детей определялась прямо на мероприятии: не принявшие решения родители сговаривались и заключали взаимовыгодные договоры на месте. А потому смело можно было бы сказать, что на Балу дебютанток решалось будущее высшего света Миреи.

   В вечер бала королевский дворец, куда за несколько часов до открытия праздника съезжались приглашенные, напоминал огромный бесконечно жужжащий улей. Снующие туда-сюда слуги с полными подносами угощений или с чехлами с одеждой; втрое увеличенное число стражи; перепуганные юные леди, курсирующие от бальной залы до туалетных комнат в сопровождении компаньонок и родителей, разряженные в пышные платья всех цветов радуги, раскрасневшиеся от волнения и беспрестанно обмахивающиеся веерами — шум, гам, беготня.

   — Курятник, — с отвращением в голосе резюмировал Рэймер Монтегрейн и захлопнул потайное окошко, в которое последние несколько минут разглядывал коридор. Вернул сдвинутую картину на место, пряча секретный «глазок».

   — Не будь так жесток, — со смехом ответил ему мужской голос из-за ширмы. — Между прочим, одна из этих, как ты говоришь, кур, сегодня будет объявлена твоей невестой.

   Пользуясь тем, что друг еще не переоделся и не мог его видеть, Монтегрейн скривился, не опасаясь нового потока нравоучений, передернул плечами. Он сам чувствовал себя сегодня расфуфыренной куклой. Парадная форма Циннской военной академии не зря являлась именно парадной — повседневно ходить в ней было невозможно: чересчур плотная нетянущаяся ткань сковывала движения, слишком высокий твердый воротник-стойка вынуждал держать подбородок все время приподнятым, а в кавалерийских сапогах, возможно, и было бы удобно совершать длительные конные марш-броски, но уж точно не расхаживать по выстланному коврами королевскому дворцу.

   А ведь в них придется еще и танцевать…

   — Ты знаком с лордом Грерогером? — спросил Рэймер друга, скептически рассматривая себя в зеркале.

   Шут шутом. Еще и цветок присобачили в петлицу. В понимании Монтегрейна, цветы и военная форма, пусть даже парадная, были вещами взаимоисключающими. Но кто бы спрашивал его мнения?

   Наряжали Рэймера сегодня с не меньшим усердием, чем кудахтающих дурочек, которых он только что имел неудовольствие наблюдать в коридоре. Волосы и те зализали, стянув в хвост настолько туго, что разгладились мимические морщины на лбу. Еще немного — и глаза бы полезли на этот самый лоб.

   Если бы отец не настоял, ноги бы его тут не было. Молодой Монтегрейн ненавидел светские мероприятия.

   — Да, конечно, — ответили из-за ширмы. Рэймер прищурился, пытаясь определить по движущейся за тканью тени, на какой стадии переодевания находится друг. Сборы затягивались. Однако предложить помощь он не рискнул — не хватало еще обидеть своей опекой. — Лорд Грерогер из древнего рода целителей, Южный округ. Когда-то Грерогеры были сильнейшими магами королевства, могли вылечить любой недуг одним прикосновением, — смешок, несколько нервный. Монтегрейн сочувственно вздохнул. — Сам последний лорд Грерогер владеет магией на бытовом уровне и может излечить разве что головную боль. А так как женился на «бездарной», его единственная дочь и вовсе… Погоди! Грерогер?!

   — Амелия Грерогер, — мрачно подтвердил Рэймер.

   — Не ожидал. Думал, твой отец выберет кого-то из Цинна.

   — Цитирую: пастбища Грерогеров стоят как три столицы вместе с королевским дворцом.

   Из-за ширмы последовал очередной смешок.

   — Узнаю лорда Монтегрейна. Но да, согласен. Грерогера не зря называют Овечьим королем… — Пауза, тихий стон и проклятия сквозь зубы. Движения тени за ширмой стали резче и хаотичнее.

   Рэймер не сдержался:

   — Помочь?

   — Нет. Следи лучше за своими курами! — уже без смеха, с обидой.

   Монтегрейн сложил руки на груди и отвернулся.

   — Так что Амелия? — перевел тему. — Про нее не слышал?

   — Я думал, она маленькая еще совсем.

   Голос раздался ближе, чем он рассчитывал, и Рэймер обернулся: друг вышел из-за ширмы, как всегда, тяжело хромая.

   Если вышеупомянутой Амелии Грерогер не посчастливилось с тем, что из наследия великого рода ей досталась искорка дара, то наследнику престола, принцу Конраду, не повезло сильнее: семейной магической силы он был лишен вовсе, зато при рождении получил искривленный позвоночник и горб, из-за которого вся его сутулая фигура перекашивалась на сторону, что еще больше усугублялось при ходьбе — одна нога принца была существенно короче другой. Парадный мундир, такой же синий, нарядный и удушающий своим воротником-стойкой, смотрелся на наследнике насмешкой над его увечьем.

   Рэймер Монтегрейн, лучший друг его высочества Конрада с раннего детства, тактично промолчал. Только шагнул ближе и, не задавая вопросов и не дав времени на возражения, поправил перевязь для кинжала на плече и спине принца. Для полного издевательства над особенностями телосложения Конрада, наследник престола по традиции был должен появиться на празднике при оружии.

   — Ей уже шестнадцать, — продолжил Рэймер, как ни в чем не бывало, отходя и любуясь результатом своей работы — по крайне мере теперь все было ровно.

   Конрад только отмахнулся, на сей раз не став отстаивать свое право на самостоятельность и отказываться от помощи.

   — Так это уже точно?

   Монтегрейн скорчил гримасу.

   — Неисповедимы пути родителей. Что-то договариваются. Но если мой отец хочет эти пастбища…

   — То он их получит, — согласился принц и проковылял к зеркалу.

   Рэймер отвел взгляд. Он давно привык не обращать внимание на физические изъяны друга, но подобную форму одежды искренне считал издевательством, граничащим с насмешкой. Однако ему также было хорошо известно о жесткости и специфическом чувстве юмора его величества. Увечья старшего сына король воспринимал как личное оскорбление и отчего-то отыгрывался за него на собственном ребенке.

   Конрад рассматривал себя в зеркале долгую минуту.

   — Шут, — вынес затем вердикт.

   — Шуты, — подбодрил Монтегрейн. — Меня полили какой-то цветочной дрянью, так что от меня теперь разит как от клумбы.

   Принц усмехнулся. Бросил последний взгляд на свое отражение и отвернулся.

   — Можешь позвать Алиссию?

   Рэймер не одобрял затянувшуюся связь наследника с одной из служанок и не единожды высказывался по этому поводу. Но сейчас, видя переживания друга из-за своего вида в парадном одеянии, не стал отнимать у него эту отдушину.

   — Позову, — пообещал и направился к двери.

***

Королевский дворец оказался еще прекраснее, чем на картинах, которые Амелии доводилось видеть прежде. От праздничной магической иллюминации и вовсе захватывало дух. Снаружи светлые каменные стены переливались разноцветными огнями, время от времени рассыпающимися на миллионы крошечных звезд-светлячков, а затем сливающимися вместе, чтобы образовать яркие фигуры: цветов с плетущимися стеблями, распахнувших крылья огромных птиц и даже гигантского, во все три этажа, дракона, словно пикирующего с неба по стене — ярко, волшебно.

   — Лорд, леди Грерогер, — с поклоном пригласил их ливрейный слуга, и Мэл крепче сжала пальцы на рукаве отцовского сюртука.

   — Ничего не бойся, дочка, — шепнул ей лорд Грерогер. — Помни, выбор за тобой.

   — Я помню, отец.

   Выбор… Как можно выбрать себе жениха по первому взгляду? Особенно когда столько огней и новых, но невероятно интересных людей вокруг. Вся последняя неделя в столице была для Амелии, никогда не покидавшей Южный округ, путешествием в сказку. А посещение королевского дворца — дурманящей от восторга финальной точкой этого путешествия.

   Бесспорно, лорд Грерогер был необычайно щедр, предложив дочери сразу двух кандидатов в мужья и предоставив ей самой сделать столь важный выбор. Но до выбора ли ей было? Голова кружилась от впечатлений и категорически отказывалась думать трезво.

   А когда они с отцом, провожаемые донельзя любезным слугой, проходили мимо огромных, в человеческий рост, портретов давно почивших членов королевской династии, Амелии и вовсе захотелось втянуть голову в плечи и ни о чем не думать — слишком величественно, впечатляюще. Она даже споткнулась, неуклюже всплеснув руками, и непременно позорно упала бы, если бы отец ее не поддержал.

   — Это все лишь бал, — лорд Грерогер успокаивающе похлопал дочь по ладони на своем рукаве. — Главное: присмотрись к Эйдану Бриверивзу и Рэймеру Монтегрейну. В остальное время отдыхай и наслаждайся вечером. Ты сегодня прекрасна.

   Мэл вздохнула, силясь унять волнение, и кивнула. Прекрасной она себя не чувствовала. Модистка ее тетушки настояла на розовом воздушном платье, которое и правда выглядело симпатичным, пока не оказалось на ней, практически задушив корсетом и сделав похожей на розовое пирожное. Но Амелию авторитетно заверили, что в столице такой фасон — последняя мода, и пришлось смириться.

   Только уверенности в себе платье-безе не прибавляло.

***

— Что значит, ее нет во дворце? — голос принца резко упал до шепота.

   И по своему опыту общения с ним Рэймер сразу понял: дела плохи. Друг был мягким по натуре человеком, голос повышал редко — и то чаще в случаях, когда его обижала чрезмерная опека. Но если Конрад начинал говорить шепотом — пиши пропало. Это означало, что принц не просто зол или раздражен — он в бешенстве.

   — Она уехала, — доложился Монтегрейн как можно более кратко, чтобы не подливать масла в огонь. Им настояло быть в бальном зале менее чем через час, и его долгом, как верного подданного и друга его высочества, было прежде всего сделать все, чтобы тот успел успокоиться и выглядеть на приеме достойно. Во всяком случае настолько, насколько это вообще возможно в этом «шутовском» наряде.

   — Куда уехала? — переспросил принц совсем едва слышно. Сжал кулаки и угрожающе шагнул к другу, прожигая взглядом. — Это отец? Что ты выяснил? Говори!

   Рэймер пожал плечами. Ему не слишком-то хотелось признаваться в том, что он ничего толком не узнал: пробежался по коридорам, поймал несколько спешащих по своим делам служанок. Одна и вовсе что-то испуганно пискнула и умчалась прочь. Другая попробовала строить ему глазки (совсем осмелели в этом своем королевском дворце, пользуясь добротой Конрада), и только третья выдала что-то более-менее вразумительное.

   — Не знаю. Собрала вещи, освободила комнату и покинула дворец, когда начало смеркаться.

   — Черт! — Конрад в сердцах впечатал кулак в стену, заставив Рэймера поморщиться от неприятного хруста.

   — Ты руку себе повредил, — заметил он спокойно.

   Болезненная привязанность друга к служанке была ему непонятна. То есть он, разумеется, понимал, что Конрад хорошо проводил время с Алиссией, которая была едва ли не единственной из всех, кто ценил принца за ум, не обращая внимания на изъяны тела. С другой стороны, это друг так говорил и в это свято верил. Сам Монтегрейн не был столь уверен в бескорыстности девушки и не видел в ней ничего особенного.

   — Пара часов. — Принц крутанулся на месте, запустив руку в волосы и портя идеально уложенную прическу. — У нее тетка живет в городе, она наверняка направилась к ней.

   — Ну так, значит, ее тетка будет жить там и завтра. — Рэймер с неудовольствием покосился на большие настенные часы. — Бал вот-вот начнется. Завтра выспимся и съездим, если для тебя это так важно.

   — Да как же ты не понимаешь?! — Конрад снова повернулся к нему, лихорадочно блестя глазами. — Если она уехала, не попрощавшись, значит, бежит, бежит от меня и там не задержится. Я должен с ней поговорить.

   И пропустить Бал дебютанток, едва ли не самое значимое событие в высшем свете? Блестящая идея. Его величество после такой выходки спустит с нелюбимого сына шкуру живьем. А если узнает, кто ему помогал, то и Монтегрейну не поздоровится. А когда еще и его собственный отец прознает… Бурное воображение тут же нарисовало перед глазами Рэймера все возможные последствия, и он, решительно сложив руки на груди, покачал головой.

   — Я в этом не участвую. К тому же дворец переполнен стражей, тебя никто не выпустит.

   — А кто из нас двоих, черт возьми, маг?!

   Применять дар в королевском дворце, сверху донизу опоясанном защитными щитами, и в будние дни было бы верхом безрассудства. А в режиме повышенной готовности — вообще самоубийство. Нет, на такое Рэймер не подписывался.

   — Я, — ответил он коротко. — Руку давай.

   Конрад смотрел на него как на врага, но кисть тем не менее протянул. Разбил он ее знатно, и та опухала прямо на глазах.

   Монтегрейн накрыл руку друга ладонью. Целительские заклятия, пожалуй, единственное, что можно было использовать во дворце, не боясь последствий. Будучи боевым магом, исцелять он умел посредственно, будь здесь какие-то серьезные повреждения внутренних органов, и пытаться бы не стал. Но заживлению кожных покровов и мелких трещин в костях и суставах их учили еще на первом курсе академии, поэтому сложностей не возникло, и уже через несколько секунд принц вырвал у него совершенно здоровую конечность.

   — Или ты со мной, или ты мне больше не друг, — предупредил снова шепотом и до ужаса серьезно.

   Рэймеру очень захотелось высказать все, что он в этот момент думал о собеседнике, а заодно припечатать тем, что если он уйдет, то кто же тогда останется? Усилием воли Монтегрейн подавил раздражение. И правда ведь, какой он после этого друг, раз бросает в беде? А если его высочество закусил удила, то переубеждать бесполезно.

   — Нам даже по лестнице спуститься не дадут, не доложив твоему отцу, — напомнил Рэймер мрачно. И захотел сам себе врезать по морде, когда в ответ на его слова глаза Конрада загорелись болезненной надеждой.

   — Полезли через балкон, — заговорил принц быстро. — На втором этаже гостей уже гораздо больше, мы сможем смешаться с толпой.

   «Ты-то сможешь», — мрачно подумал Монтегрейн, глядя на взволнованного друга сверху вниз — из-за проблем с позвоночником ростом тот едва ли достигал ему до плеча.

   — Ладно, — сдался Рэймер, еще раз с тоской посмотрев на часы. Если не король, то отец его совершенно точно убьет. — Попробую накрыть тебя своим щитом, если вполсилы, защита не должна среагировать. Но если попадемся… — Он не договорил, незачем было.

   Слабый щит не сделает наследника невидимым, но не даст рассмотреть. Если быть осторожным и закрыть только принца, а самому в случае неудобных вопросов попробовать отбрехаться, то вполне могло получиться.

   — Пошли, — вздохнул Монтегрейн, бросив прощальный взгляд на часы.

   Сам виноват, нужно было подумать и соврать, что Алиссия занята, а не вываливать на влюбленного друга правду, как честный олух.

ГЛАВА 2

За 15 лет до смерти Эйдана Бриверивза

   Цинн, столица королевства Мирея

   До открытия бала оставалось несколько минут. Отец отошел пообщаться со своими старыми знакомыми.

   Он не виделся с ними много лет, так как после смерти супруги годами не покидал Южный округ. Мать Амелии любила шумный Цинн с его вечной суетой и прекрасными балами, отец же был равнодушен к столице и, если бы не необходимость привезти дочь на Бал дебютанток, ноги бы его здесь не было.

   Мэл осталась одна, прямо там, посреди зала, где отец мягко снял со своего локтя ее руку и попросил дождаться его.

   Бальный зал оглушал своим великолепием не меньше, чем весь остальной дворец. Золотистый потолок, казалось, уходил прямо к звездам, глаза слепили тысячи магических свечей, установленных на гигантских, «плачущих» драгоценными камнями люстрах. Пестро одетые гости, смешанные в воздухе ароматы духов и живых цветов — все это оглушало, дезориентировало, а еще заставляло чувствовать себя глупой провинциалкой.

   Мучительно краснея от того, что она, и правда как какая-нибудь деревенщина, замерла в центре зала и глазеет по сторонам, Амелия поспешила к столикам с закусками, установленным у стены с огромными витражными окнами. Тут же подоспел слуга, спросил, чего она изволит, и вручил ей стакан с выбранной водой.

   Силясь унять разошедшееся сердцебиение, Мэл сделала глоток и в привычном жесте накрыла ладонью кожу над вырезом платья. Кулон, оставшийся в наследство от матери, Амелия не снимала никогда. В минуты волнений он всегда помогал ей успокоиться и почувствовать, что покойная леди Грерогер где-то рядом, смотрит на нее и поддерживает. За этот кулон из прозрачного камня, чересчур скромный по столичным меркам, Мэл пришлось выдержать настоящий бой с модисткой. Только если Амелия согласилась отправиться на бал в платье-пирожном, то насчет кулона была непреклонна.

   Сердце пропустило удар, когда пальцы не нащупали ничего, кроме разгоряченной от волнения кожи. Как слепой, пытающийся запомнить лицо человека, касаясь подушечками пальцев, Мэл трогала и трогала шею, пока окончательно не убедилась: кулон исчез.

   Но ведь она сжимала теплый камень в ладони, когда поднималась по ступеням крыльца! Тогда — где?

   Мэл вспомнила, как подвернула ногу, засмотревшись на портреты королевской династии. Тогда она чуть не упала, неловко взмахнув руками. Неужели задела и порвала цепочку, от испуга даже не заметив?

   Амелия глянула в сторону, куда отошел отец. Лорд Грерогер тоже остановился у столиков с напитками, только не в одиночестве, как она, а в окружении мужчин его возраста, и увлеченно о чем-то с ними беседовал.

   Оторвать отца от друзей и предстать перед ними в образе дурочки и растеряши, опозорив тем самым родителя? Нет, к такому она была не готова. Поэтому, убедившись, что на нее никто не смотрит, Мэл поспешила к выходу из зала.

   — Сколько времени до открытия бала? — Поймала первого попавшегося слугу.

   — Четверть часа, госпожа.

   И Амелия, молясь сразу всем богам, чтобы успеть, выскользнула в двери, обогнув на выходе пухлую даму в платье того же цвета, что и на ней.

   Только в отличие от Мэл, та напоминала в нем не воздушное пирожное, а огромный двухэтажный торт со взбитыми сливками.

***

Гости продолжали прибывать. Припозднившиеся и рискующие опоздать на сам королевский бал, они спешили по коридору сплошным потоком, и Амелии пришлось «плыть» против течения. Одна дама преклонного возраста, провожающая на праздник не иначе как внучку, грубо и хлестко высказалась по поводу воспитания современной молодежи, отчего Мэл покраснела до корней волос.

   — Прошу прощения… Разрешите… — смущенно бормотала она, мечтая об одном — поскорее оказаться в Южном округе, где провела все шестнадцать лет своей жизни. Там тоже были балы и приемы, но теплые и уютные, где все друг друга знали. И если еще несколько минут назад Амелия с восхищением смотрела на окружающее ее великолепие, то сейчас ощущала себя бабочкой, чересчур близко подлетевшей к огню. Если она опоздает к открытию бала, отец не перенесет такого позора.

   Кулон оказался именно там, где она и предполагала — под портретом Седрика Справедливого. Пришлось выслушать еще порцию брани от тучного лорда, едва не наступившего на Амелию, когда она кинулась к своему сокровищу, но теперь это все казалось мелочью — материно наследство снова вернулось к ней.

   Субъективно на поиски ушла целая вечность. Объективно — не прошло и пяти минут. Зато теперь горело лицо, а лоб покрылся испариной. В сочетании с нежно-розовым платьем вряд ли это выглядело красиво. Скорее, если раньше Мэл напоминала себе пирожное с человеческой головой, то теперь подозревала, что вся превратилась в розовую липкую субстанцию.

   На воздух. Немедленно на воздух!

   Рассудив, что еще несколько минут не повлекут за собой ничего необратимого, зато спасут отца от позора, Амелия нырнула на полукруглый балкончик, выходящий на двор прямо из коридора.

   Лицо тут же освежил приятный прохладный воздух с улицы. Свет изнутри сюда почти не попадал, зато внешняя иллюминация стен играла на подоле ее платья и обнаженным рукам разноцветными красками.

   Мэл оперлась локтями на балюстраду и прикрыла глаза, наслаждаясь прохладой и покоем. Сердце потихоньку начало усмирять своей бег. Пожалуй, еще несколько минут, и она смогла бы вернуться в зал с достоинством дебютантки, а не с видом загнанной лошади.

   Если бы не…

   Сверху донесся какой-то шорох, и Амелия распахнула глаза, а затем громко ахнула, потому что прямо перед ее лицом оказался начищенный до блеска сапог. Натертый настолько, что праздничное освещение дворца отражалось в нем, как в зеркале.

   — Кто там? — спросили сверху.

   — Да какая-то к… — Второй голос не договорил. И Амелия, совершенно растерявшись, едва успела отпрянуть, когда обладатель блестящих сапог спрыгнул вниз. — Ни звука! — шикнул он на нее, будто она была комнатной собачкой. Так коротко и грубо, словно лежать собачке на дне пруда с камнем на шее, если она хотя бы тявкнет.

   Мэл вросла в каменный пол, не смея даже вздохнуть. Он был высоким, выше ее чуть ли не на голову, широкоплечий, темноволосый. Больше от страха или из-за недостатка освещения девушка увидеть не смогла.

   Но вот страшный незнакомец повернулся, и она рассмотрела его профиль: высокий лоб, прямой нос, крепко сжатые губы.

   — Где ты там? — позвал высокий в сапогах второго и, ловко поймав его чуть ли не на лету, затащил на балкон.

   От этого зрелища у Амелии и вовсе закружилась голова. Во-первых, человек только что чуть не разбился прямо на ее глазах, а во-вторых, она не могла рассмотреть спутника грубого незнакомца — перед глазами все плыло, стоило на него взглянуть. Или кто-то настолько сошел с ума, чтобы использовать магию в королевском дворце, или от страха сознание помутилось у самой Мэл, она бы не взялась судить.

   — Пошли, — высокий командным тоном подтолкнул к выходу своего «мутного» спутника, а сам решительно шагнул к Амелии, навис над ней, подавляя. — Ты ничего не видела, поняла? — Девушка отчаянно закивала, вцепившись в материн кулон так, что ногти вонзились в ладонь. — Не слышу!

   — П-поняла, — пискнула Амелия.

   — И ни звука, — жестко припечатал мужчина, еще на мгновение задержавшись возле нее. После чего резко повернулся кругом и помчался догонять своего спутника.

   — Кто это был? — донесся до нее приглушенный голос уже из коридора.

   — Да откуда я знаю, кто там под этими рюшами, — огрызнулся второй.

   Никогда в жизни Мэл не было так страшно и обидно.

   Она обхватила обнаженные плечи руками и горько заплакала.

***

Зря боевые маги так возмущались, когда наставник до полусмерти гонял их по плацу. Кто же знал, что, опаздывая на королевский бал, Рэймер впервые оценит старания «бездарного» преподавателя академии по достоинству.

   Кто бы сомневался, что вновь обретший любимую Конрад наотрез откажется возвращаться этой ночью во дворец, наплевав на последствия и недовольство его величества? Монтегрейн не сомневался, но наивно надеялся. И очень зря. Зато теперь, расплачиваясь за свою дурость и за то, что пошел у друга на поводу, Рэймер мчался по коридорам дворца с такой скоростью, с какой не бегал и в академии.

   Он опоздал на полчаса. Остановился за колонной, отдышаться. Одернул форму, пригладил волосы и неспешно направился к дверям зала.

   Слуга в ливрее королевского дома отвесил ему поклон.

   — Ганис, меня никто не искал? — шепнул Рэймер, благодаря свою хорошую память на имена и лица.

   — Насколько мне известно, нет, лорд Монтегрейн.

   Рэймер выдохнул с облегчением. Если начало бала, как обычно, придержали сперва из-за вечной давки карет на въезде в дворцовый двор, а потом из-за какой-нибудь трепетной дамы, бухнувшейся в обморок прямо в коридоре и поднявшей переполох, как это случалось всякий раз на подобных мероприятиях, то он пропустил только самое-самое начало праздника. И может быть, отец даже не заметил.

   Впрочем, надежды не оправдались. Старший лорд Монтегрейн вынырнул из толпы и схватил сына под руку, едва тот успел сделать несколько шагов от двери.

   — Где тебя носит, черт тебя подери? — прошипел отец сквозь зубы, старательно улыбаясь и почти не двигая губами — для сторонних наблюдателей.

   — Да так, — не слишком удачно пошутил Рэймер, — то там, то здесь… — И тут же прикусил язык под убийственным взглядом светло-серых глаз.

   — Опять, что ли, развлекался с горничными? — От недовольства сыном фальшивую улыбку лорда Монтегрейна перекосило на один бок.

   — Я не сплю с горничными, — огрызнулся Рэймер, вырвав наконец из отцовской хватки свой локоть.

   Стоило лорду Монтегрейну застукать сына с гувернанткой дочери полгода тому назад, как теперь он уверился, что вырастил дурака, не пропускающего ни одной юбки. А спорить с отцом было все равно, что с влюбленным принцем Конрадом, поэтому Рэймер предпочел промолчать.

   Они отошли к столикам, где он, не дожидаясь слуги, наполнил и тут же опустошил стакан с водой. Хмыкнул про себя — ничего так вышел вечерний забег. Должно быть, он и впрямь выглядел так, будто только что выбрался из чьей-то койки.

   Хорошо хоть стража не стала придираться, за каким чертом лорд Монтегрейн шастает туда-сюда, а затем носится по коридорам, когда давно должен быть в бальном зале. Хоть в чем-то дружба с его высочеством давала преимущество — Рэймер был тут своим.

   Почти.

   Пока на горизонте не появлялся сам король или его младший сынок, которому Монтегрейн еще не сломал нос только благодаря тому, что тот был еще совсем мелким щенком. Сиверу недавно исполнилось двенадцать, но доводить до белого каления он умел профессиональнее некоторых взрослых.

   От младшего принца мысли плавно перетекли к другому юному созданию, и настроение Рэймера испортилось окончательно.

   Что-то совсем мелкое, испуганное, в платье, напоминающем воздушное пирожное, с огромными испуганными глазами и облаком длинных светлых волос. Не знай Монтегрейн, что на Бал дебютанток не приглашают до шестнадцати лет, решил бы, что заставшей их на балконе девчонке от силы тринадцать.

   Ну что ему стоило улыбнуться и вежливо попросить никому о них не рассказывать? Так нет же, досадуя на свою собственную оплошность за то, что не посмотрел на балкон, прежде чем на него спускаться, он поступил в духе собственного отца: сорвался на том, кто не мог ответить.

   Рэймер передернул плечами. «Очень умно — отыграться на ребенке, лорд Монтегрейн», — подумал про себя раздраженно. Себя он, разумеется, в шестнадцать ребенком уже не считал. А в нынешние двадцать и вовсе полагал абсолютно взрослым. Но за то, что напугал девочку-пирожное, было отчего-то совестно.

   — Пока ты где-то шастал, дебютанток уже представили, — бросил ему отец. — Так что сейчас идешь к Амелии Грерогер, и хоть в ногах у нее валяйся, но в конце вечера она должна объявить своему отцу, что выходит за тебя замуж.

   Из-за этих слов Рэймер даже отвлекся от своих мрачных мыслей.

   — А что, она может отказаться?

   Отец раздраженно дернул плечом.

   — Пройдоха Бриверивз тоже подбивает клинья к Грерогерским пастбищам.

   Рэймер скривился. С сыном Бриверивза, Эйданом, они вместе учились и, мягко говоря, недолюбливали друг друга. Очень мягко говоря.

   — Так что, будь так любезен, используй свое обаяние на полную, — продолжал отец увещевать непутевого, по его мнению, сына, — не все же горничных щупать.

   Рэймер сцепил зубы, проглатывая очередных горничных. Черт же его дернул связаться с той гувернанткой.

   — Которая? — уточнил он мрачно, оглядывая зал. «Которая из этих кур?» — добавил мысленно.

   Несмотря на громкую музыку, казалось, что в огромном зале и впрямь стоит непрерывное кудахтанье. Размалеванные куры в разноцветных платьях. В сравнении с большинством, та девчонка-пирожное была еще ничего — не красавица, но по крайней мере не выпрыгивала из платья, чтобы заполучить себе мужа побогаче. Впрочем, и думать о том розовом безобразии иначе, как о ребенке, Рэймер тоже не мог.

   — Вон та, в розовом платье, — отец указал направление подбородком. — И учти, если оплошаешь, отправлю тебя служить в самый дальний гарнизон, будешь гонять снежных людей вместо горничных.

   Посмотрев в указанном направлении, Рэймер усмехнулся, покачал головой и на этот раз потянулся за вином, а не за водой.

   — Когда выезжать? — поинтересовался у отца, отсалютовав тому бокалом.

   Лицо лорда Монтегрейна-старшего побледнело, а затем пошло красными пятнами.

   — Что. Ты. Сделал? — потребовал он, с трудом сдерживаясь, чтобы не схватить сына за грудки и не начать трясти.

   Рэймер равнодушно пожал плечами.

   — Подарил Бриверивзам пастбища?

***

— Что с тобой, Мэлли? — На дрожащий до сих пор локоть легла твердая ладонь лорда Грерогера. — На тебе лица нет с самого открытия бала.

   Амелия вымученно улыбнулась.

   — Все хорошо, — солгала, не желая расстраивать отца. — Просто перенервничала.

   И испугалась до полусмерти.

   Лорд Грерогер пристально посмотрел на дочь, но, так и не добившись другого ответа, вздохнул, очевидно, списав ее поведение на переизбыток впечатлений за последние дни.

   — В таком случае, пришла пора познакомить тебя с претендентами на твою руку. Посмотри вон туда, третий столик. Монтегрейны. Ренар Монтегрейн как раз смотрит в нашу сторону, думаю, он собирается подойти и представить тебе своего сына. Ты готова?

   Амелия была готова упасть без сил прямо посреди зала — слишком перенервничала. Однако стоило ей посмотреть туда, куда указывал отец, как пульс снова отчаянно застучал в висках. На балконе было темно, но каждое мгновение рядом с грубым незнакомцем отчетливо врезалось ей в память. Особенно сейчас, когда младший Монтегрейн не смотрел в ее сторону и она могла наблюдать его идеальный аристократический профиль.

   Он, точно он…

   — Дочка, да что с тобой? — испугался лорд Грерогер, видя, как Амелия бледнеет.

   Теперь Мэл сама схватила отца под руку и отчаянно зашептала, склонившись к его плечу:

   — Пожалуйста, пожалуйста, придумай что-нибудь, я не хочу знакомиться с Монтегрейнами. Я ни за что не стану женой Рэймера, пожалуйста, я его боюсь. Умоляю тебя.

   Услышав подобное из уст дочери, лорд Грерогер в ужасе отшатнулся.

   — Вы знакомы? Он чем-то тебя обидел?!

   — Нет-нет-нет. — Амелия торопливо замотала головой. — Он просто меня пугает. Видел, какие у него глаза?

   Слишком светлые глаза обоих Монтегрейнов на фоне темных волос и правда выглядели пугающе. Впрочем, пугающим в Рэймере Монтегрейне теперь ей казалось все.

   — Тише, тише. — Отец ласково похлопал ее по ладони. — Сердцу не прикажешь, я понял, Мэлли. Дыши, успокаивайся. И посмотри-ка вон туда, у колонны. Это Бриверивзы. Корелл Бриверивз и его сын Эйдан. Эйдан тебя не пугает?

   Амелия послушно повернула голову. У указанной колонны стояли двое: седовласый мужчина, удивительно моложавый и подтянутый для своих лет, и молодой человек лет двадцати — высокий, статный, с длинными золотистыми локонами, падающими на лоб и на плечи мягкими завитками. А еще у него были глаза цвета неба, в сочетании с парадной формой военной академии Цинна кажущиеся совершенно синими и яркими даже с такого расстояния.

   Молодой Бриверивз перехватил ее взгляд и лучезарно улыбнулся полными четко очерченными губами. Он походил на ангела с храмовых гравюр. И Амелия невольно улыбнулась в ответ.

   Следя за ней, лорд Грерогер выдохнул с облегчением.

   — Ну вот и славно.

   Отец и его ангелоподобный сын направились к ним…

   Настоящее время

   Особняк Бриверивзов, Цинн

   Кажется, Амелия задремала. Вздрогнула от раздавшегося в дверь стука и торопливо отняла голову от сложенных на столешнице рук.

   Сколько времени прошло? Сколько она спала?

   За окном по-прежнему бушевала стихия, но солнце уже зашло, подкрались сумерки. Из приоткрытой рамы ощутимо тянуло прохладой.

   Мэл поежилась и накинула на плечи шаль, в которой пришла в кабинет, но за ненадобностью оставила на спинке кресла, запахнулась и только после этого ответила:

   — Входите.

   Дверь скрипнула.

   — Миледи, прошу прощения… — В кабинет заглянула молоденькая служанка и, переминаясь с ноги на ногу, остановилась на пороге.

   Верно, Амелия же просила прийти к ней через час, а сама проспала все на свете.

   Но Дафна пришла не для того, чтобы напомнить хозяйке о забывчивости.

   — Миледи, к вам посетитель.

   В такую погоду? В такое время? В вечер после похорон? Мэл едва сдержала горькую усмешку. Неужели снова кредитор? Стервятники, не могли не беспокоить ее хотя бы сегодня?

   — Проводи, — разрешила служанке. Прятаться также не имело смысла.

   Поведение кредиторов на похоронах было почти что ангельским, а намеки — прозрачными, но все равно завуалированными. К сожалению, не все были так терпеливы и сдержаны, как тот же лорд Креймор.

   Один из займодавцев нанес ей визит сразу, как только было объявлено о смерти мужа — испугался, что ему не заплатят. А когда увидел, в каком плачевном состоянии находится величественный снаружи особняк внутри, не растерялся и прямым текстом предложил ей отработать долг в его постели. Тогда Амелия гордо выставила его вон, не зная, смеяться или плакать над его предложением.

   Тот долг также все еще висел над ней, подобно топору палача.

   Возможно, предложи дерзкий кредитор вымыть полы в его доме, да хоть бы и надраить до блеска отхожее место, она бы согласилась. Но от мысли о том, чтобы снова оказаться в постели с мужчиной, желудок тут же скручивали спазмы.

   Запястья опять заныли.

   В коридоре раздались громкие решительные шаги — кто-то явно спешил забрать свое и был свято уверен в своей правоте.

   Амелия убрала книги и разбросанные по столешнице бумаги в ящик и выпрямила спину. Подумала встать, но осталась на месте. Расшаркиваться перед жаждущими вернуть деньги — бесполезно, не разжалобит.

   А когда дверь распахнулась и на пороге возник высокий худощавый мужчина в длинном черном плаще, Мэл и вовсе поблагодарила себя за предусмотрительность: хорошо, что не поднялась — упала бы.

   — Леди Бриверивз, — холодно улыбнулись тонкие губы незваного гостя.

   — Господин Гидеон.

   Лично она разговаривала с этим человеком лишь раз, больше десяти лет назад, но впечатления о той встрече были свежи по сей день.

   Блэрард Гидеон — глава Королевской службы безопасности, человек, который никогда и ни к кому не являлся просто так. «Голос» самого короля, о чьей неподкупности ходили легенды. Впрочем, и о жестокости тоже, в правдивости этих слухов она уже успела убедиться на собственном опыте.

   Мужчина захлопнул дверь прямо перед носом провожавшей его Дафны и без приглашения прошел к столу. Уселся в кресло для посетителей, перекинул ногу на ногу и принялся нарочито медленно стягивать с изящных кистей кожаные перчатки.

   Амелия молчала, следя за его действиями. Высокий, по-женски стройный и гибкий, Блэрард Гидеон походил на танцора, а не на палача, коим по сути являлся. Хрупкий танцор… Однако стоило лишь раз взглянуть в его темные до черноты глаза, и иллюзия рассеивалась. Этот человек был жестким до жестокости и принципиальным до беспринципности. Не имеющий благородного происхождения, не владеющий ни каплей магического дара, к своим сорока с небольшим он стал самым доверенным лицом его величества, его карающей дланью, ночным кошмаром неугодных. Принцип у Гидеона был всего один: ради блага короны он был готов на все. А какие законы для этого приходилось преступить, его волновало мало.

   — Я знаю, что это вы убили своего мужа, леди Бриверивз, — без предисловия заявил Гидеон, разделавшись с перчатками и сложив их одна на другую на своем колене.

ГЛАВА 3

— Я знаю, что это вы убили своего мужа, леди Бриверивз.

   Не проживи Амелия с Эйданом столько лет, должно быть, хлопнулась бы в обморок от этих слов. И от взгляда, и от наглости посетителя. Но, наученная горьким опытом, Мэл не дрогнула, лишь скептически изогнула бровь.

   Рано или поздно кто-то должен был кинуть ей в лицо подобные обвинения, так почему бы не сейчас?

   — Вы явились сюда без приглашения, чтобы меня оклеветать? — уточнила она спокойно. Оконная рама за спиной захлопнулась и снова приоткрылась под мощным порывом ветра, холодный воздух пошевелил волосы на затылке — не обернулась.

   Губы Гидеона искривились в подобии улыбки, однако взгляд был не теплее ветра за окном и все так же впивался в выбранную им жертву.

   — Отсутствие ранений на теле, ядов в теле и магических следов на, в и вокруг тела еще не говорят о вашей непричастности, — возразил весомо глава СБ. — Вы — потомок Грерогеров, и этим все сказано.

   — Грерогеры были целителями, — отрезала Амелия, чувствуя, как внутри закипает гнев. Да как он смеет? Ее род спас миллионы жизней.

   Гидеон усмехнулся чуть мягче, окинул ее оценивающим взглядом; прищурился.

   — Значит, не признаетесь?

   — Не в чем признаваться, — твердо ответила Мэл. Неужели гость правда рассчитывал на признание в ответ на свои нелепые обвинения? — Четыре дня назад мой муж умер в собственной постели. Сердце. Сам господин Досс, королевский целитель, это подтвердил и запротоколировал. А до этого лорд Бриверивз несколько месяцев испытывал недомогание. Его также наблюдал господин Досс, и вам об этом прекрасно известно. Если у вас остались вопросы касательно здоровья моего мужа, вам следует обратиться к королевскому целителю, а не ко мне. Я не владею магией, и это вы тоже прекрасно знаете.

   Мужчина продолжал смотреть на нее и улыбаться.

   — А вы мне нравитесь, Амелия, — заявил затем.

   Она изумленно распахнула глаза. Происходил какой-то сюрреалистический бред. Может, ей все это приснилось? Мэл с трудом поборола желание ущипнуть себя, чтобы удостовериться в реальности происходящего. Нет, все было на самом деле, но мотивы этого человека оставались далеко за пределами ее понимания.

   Может, ему и правда нравились хладнокровные убийцы, такие, как он сам?

   — Я любила своего мужа, — сочла необходимым отметить Амелия.

   Чистая правда — любила. Когда-то. Очень давно.

   Гидеон снова по-кошачьи прищурился.

   — И именно поэтому двенадцать лет назад вы подали прошение о разводе, аргументируя это жестоким обращением с вами?

   — Это были фантазии избалованной малолетней дурочки. — Удивительно, прошло столько лет, а она до сих пор помнила, с какой формулировкой Гидеон, тогда еще помощник главы службы безопасности, выставил ее вон.

   — У вас отличная память, — оценил мужчина, очевидно, тоже не страдающий забывчивостью.

   — И умение учиться на собственных ошибках, — сухо добавила Мэл.

   В тот день, будучи с позором выдворенной из здания СБ, она многое для себя уяснила. А главное то, что, несмотря на закон, по которому брак якобы можно было расторгнуть в связи с чрезвычайными обстоятельствами, фактически аристократы не разводились никогда. Супруг мог объявить надоевшую супругу недееспособной и сослать в монастырь. Но если молодая женщина являлась с прошением о разводе, демонстрируя синяки и ссадины на своем теле, она могла рассчитывать лишь на то, что ее «глупости» не предадут огласке. Мыслимо ли, наговаривать на самих Бриверивзов?

   Запястья снова заныли, и Мэл мысленно помянула погоду недобрым словом.

   Гидеон помолчал, продолжая сжигать ее взглядом. Амелия спокойно смотрела в ответ. Обвинения в убийстве были беспочвенны, всего лишь предположение, которым он надеялся сбить ее с толку. Не выйдет.

   Она полагала, что гость продолжит давить, однако он снова удивил ее, резко изменив тему.

   — Сколько вы должны кредиторам?

   Амелия позволила себе насмешливый взгляд в ответ.

   — Только не говорите, что и вы один из них. В последние годы только недальновидный человек мог одолжить моему супругу денег. — Сердце бешено колотилось в груди, но с Гидеоном следовало говорить только так: дерзость на дерзость.

   Однако шутку глава СБ не оценил, лишь дернул уголком тонких губ, несколько раздраженно.

   — Три миллиона двести тысяч, — озвучил точную сумму сам.

   Пришел черед Амелии поджимать губы — визитер подготовился. Так хотел повесить на нее убийство, что в процессе поднял все грязное белье Бриверивзов? Или же специально интересовался именно финансами? Мэл слишком устала за последние дни, чтобы разгадывать загадки, и уж точно не собиралась действовать по заранее написанному кем-то сценарию.

   — Вы хотите арестовать меня за долги или за убийство? — уточнила она холодно. — Прошу вас сперва определиться и только потом отвлекать меня от дел.

   Мэл поднялась, сильнее запахнувшись в теплую шаль. Мужчина прошелся по ней пренебрежительным взглядом: распущенные волосы, отсутствие косметики на лице, домашнее платье, шаль, мягкие туфли без каблуков — вид не для приема гостей, но ей было уже безразлично.

   Амелия решительно направилась в сторону выхода. К черту, с долговыми книгами она разберется позже.

   Когда она проходила мимо, Гидеон даже не шелохнулся, не поменял позу. Лишь следил за ней своими черными внимательными глазами.

   — Я хочу предложить вам сделку, — донеслось уже в спину.

   Негромко, но отчетливо произнесенные слова, казалось, врезались в лопатки. Амелия остановилась.

   «Не отпустит», — поняла она со всей ясностью.

   — Чем я могу быть полезна короне? — спросила, не оборачиваясь и глядя прямо перед собой.

   Что бы ни предложил Гидеон, Мэл не сомневалась в одном: такие люди не принимают отказов.

   — Сядьте, — велел мужчина, будто это не он, а она была в этом доме гостем.

   Амелия выполнила приказ и вернулась в недавно покинутое кресло. Если Гидеон решил что-то ей сообщить, значит, глупо надеяться на его уход, пока он не выскажется. Бегать от него еще глупее — найдет, и следующий разговор может состояться в куда менее уютном месте. Например, в легендарных катакомбах здания СБ, откуда, как известно, живыми не возвращались.

   — Все ваши долги будут оплачены из государственной казны, — продолжил опасный гость, когда убедился, что она готова его выслушать. — Вы сами получите достаточно денежных средств, чтобы остаться безбедно жить в столице или же уехать и начать новую жизнь в любом удобном для вас месте. Никаких препятствий, предоставление транспорта и сопровождения при первой вашей просьбе, право воспользоваться порталом, если понадобится, всяческое содействие при обустройстве. Заманчиво? — Улыбка мужчины сделалась хищной.

   Конечно же, он знал, что попал в цель, озвучивая ее самые смелые мечты, которым не суждено было сбыться без посторонней помощи. Без помощи богов, как прежде казалось самой Амелии. Только если сидящий напротив нее человек и возомнил себя богом, то уж точно им не являлся.

   В сказки Мэл давно не верила.

   — И кого я должна для этого убить? — сухо уточнила она. Потому как за три миллиона долга ее могли попросить ничуть не о меньшем.

   Гидеон довольно осклабился, расценив ее вопрос как заинтересованность, покачал головой.

   — Убьем мы сами, — пообещал, по-прежнему улыбаясь. — А вы, — взгляд-укол, так и норовивший проткнуть ее насквозь, будто бабочку иголкой, — должны помочь нам найти доказательство вины одного человека. А прежде — выйти за него замуж…

***

Полутемный кабинет, освещаемый лишь тусклым настольным светильником, завывание ветра, грохот дождя за окном и напоминающий танцора мужчина с темными до черноты глазами. Только он совсем не танцор…

   — …Вы должны помочь нам найти доказательство вины одного человека. А прежде — выйти за него замуж.

   Несмотря на улыбку говорившего, слова были сказаны таким серьезным тоном, что Амелия опешила. Да что там — откровенно растерялась, в миг утратила все былое самообладание. И самым отвратительным в этой ситуации было то, что собеседник заметил ее растерянность.

   — Вы в своем уме?! — выпалила Амелия, наконец обретя дар речи. Да, подобное предложение больше всего походило именно на бред сумасшедшего.

   В ответ на ее восклицание мужчина лишь издевательски изогнул бровь. О нет, он не пошутил и не оговорился.

   Мэл совершенно задохнулась от возмущения.

   — Мой муж был погребен всего несколько часов назад, — напомнила она холодно, — а вы уже являетесь сюда, чтобы организовать для меня новый брак. Даже для вас это верх бестактности! — И бесстыдства, но это замечание Амелия придержала при себе. Вряд ли такому человеку, как Гидеон, было знакомо понятие стыда. Ни стыда, ни совести — как раз о таких, как ее незваный гость.

   Мужчина в кресле напротив покаянно склонил голову.

   — Вынужден признать вашу правоту, леди Бриверивз. — Однако Амелия ни на миг не поверила в его раскаяние. Только не в его. И оказалась права: всего мгновение показного сожаления, и Гидеон вновь впился в нее хищным взглядом. — Но вы неглупая женщина и должны понимать, кем являетесь и как быстро в ваш дом начнутся паломничества с подобными предложениями.

   Мэл крепче сжала губы. Отрицать правоту собеседника было бы глупо.

   — Вы — Бриверивз, последняя из рода, хоть и не кровная наследница, но тем не менее. — Мужчина развел руками, не переставая на нее смотреть, чтобы убедиться, что каждое его слово достигает цели. — А также вы — наследница Грерогеров, уже по крови. Последняя представительница двух великих семейств…

   Эффектная пауза. Впрочем, бесполезная: Амелия уже поняла, к чему он клонит и без всякой театральности — уже завтра ее будут рвать на части. Не то чтобы она не знала об этом без подсказки, но все же надеялась, что у нее в запасе чуть больше времени.

   — А сколько хотя бы в Цинне торговцев, ремесленников, лавочников без капли магического дара, сумевших сколотить себе внушительное состояние, но не имеющих титула? — довольно продолжил Гидеон, видя, что собеседница наконец прониклась его речью. — Многие из них готовы перегрызть глотку кому угодно, чтобы получить к своему имени приставку «лорд». Заплатить ради этого три миллиона долга вашего мужа — для них сущие мелочи. А после… вы, до слез благодарная своему новому спутнику жизни за то, что он вытащил вас из долговой ямы, отправитесь к королю с прошением, в котором подробно опишите, кто вы, кто ваш супруг, кем были ваши предки… — Уголок тонких губ Гидеона снова пополз вверх. — Подобное случается редко, но не впервые. Его величество подпишет указ. Кроме того, надежда на то, что от нового союза на свет появится ребенок, одаренный способностями самих Грерогеров, послужит дополнительным стимулом…

   Амелия на миг опустила веки. Это зашло уже слишком далеко.

   — Я бесплодна, — перебила резко.

   Однако и это заявление не возымело над собеседником ровным счетом никакого эффекта. Гидеон уже продемонстрировал, что хорошо подготовился к этой беседе, а значит, заранее ознакомился с записями придворного целителя, проводившего ее осмотр после очередного выкидыша.

   — Это лишь домыслы господина Досса, — спокойно возразил Блэрард Гидеон. — Ни он, никто другой из ныне живущих должным образом не знаком с родовой магией Грерогеров. Разве не вы сами убеждали меня двенадцать лет назад в том, что ваши травмы выглядят столь незначительно в виду ускоренного самоисцеления вашего тела?

   На сей раз Амелия сжала зубы, проклиная свою былую наивность. Кто просил ее откровенничать с этим человеком?

   — Да, у меня хорошая память. — Мужчина самодовольно кивнул, любуясь ее реакцией. — Поэтому и вы, и я понимаем: даже крохотный шанс на возрождение родовой магии Грерогеров — значимый повод для его величества, чтобы вручить вашему новому супругу титул на основании вашей родословной. Это же понимают и те, кто уже завтра начнет брать ваши двери штурмом. И им будет наплевать как на вашу бесплодность, так и на вас саму. Будь вам девяносто, не хватало бы руки или отсутствовали бы волосы — вы, Амелия, лакомый кусочек для половины города. Только этого города. А Мирея велика.

   Гидеон замолчал, смиренно сложив руки на коленях. Он знал, что победил. А Амелия понимала, что никогда не была крупным игроком даже в своей семье, не то что в делах королевства, которыми с легкостью орудовал глава службы безопасности.

   — То есть вы заявились сюда в день похорон для того, чтобы опередить соперников и сделать мне более выгодное предложение?

   Мужчина осклабился.

   — Рад, что мы друг друга поняли. Я предлагаю вам будущее. Такое, какое вы пожелаете. Другие же предложат вам положение пленницы в собственном доме взамен на уплату долгов, и только.

   Как точно сказано: пленница в собственном доме. С губ Амелии сорвался горький смешок.

   Никогда больше.

   — Если это нужно для блага короны, его величество мог бы приказать, а не предлагать сделку.

   — Мог бы, — согласился Гидеон, приподняв руки и сведя вместе кончики пальцев, — но не стал. Добровольное сотрудничество всегда приносит большие плоды. Если вы согласитесь и выполните свою работу, то станете свободны и независимы. Даю вам Слово,

   И то, что обещанное слово не являлось его собственным, было ясно по интонации. Должность главы СБ позволяла давать гарантии от имени короля. Впрочем, какие бы страшные слухи ни ходили о самом Гидеоне, никто и никогда не говорил о том, что он не держит своих обещаний.

   — А тот… человек? — уточнила Амелия, ненавидя себя уже за то, что ведет переговоры на эту тему. Неужели она согласилась? Уже?

   То, что она всерьез рассматривает предложение, не укрылось и от собеседника. Не знай Мэл, что Гидеон не владеет ментальной магией, решила бы, что он читает мысли.

   — Ну вот, теперь мы ведем деловой разговор, — уже не таясь, развеселился глава СБ, за что получил от Амелии осуждающий взгляд. Танцы на костях — вот что представляло для нее его веселье. На ее костях. — Ваш будущий, я надеюсь, супруг как раз получит от его величества приказ жениться без права отказаться. Он также вдовец, не успевший обзавестись детьми. Шанс произвести уникально одаренное потомство, учитывая вашу родословную, также сыграет свою роль и здесь.

   Потомство. Амелия поморщилась от такой формулировки. Впрочем, то, что для короны, самого короля и его верного пса Гидеона она была кем-то вроде племенного скота, для нее не было новостью.

   И все же… снова выйти замуж, шпионить за кем-то…

   Амелия оторвала взгляд от своих сложенных на столешнице рук. Как она ни старалась сдерживаться, пальцы нервно подрагивали.

   — Я должна дать ответ прямо сейчас?

   Может быть, ей все же удастся сбежать? Куда, как, на какие средства — все это крутилось у нее в голове, но ответов не находилось — вопросы лишь множились, а клетка захлопывалась.

   Снова.

   «Никогда больше, ты надеялась?!»

   — Вы можете подумать, — милостиво разрешил Гидеон. В том, что она согласится, он даже не сомневался. Вероятно, не сомневался еще задолго до того, как приехал и озвучил свое предложение. — Но недолго. — Улыбка сделалась хищной, предупреждающей. — Ваш будущий супруг как раз прибыл в столицу и покинет ее через несколько дней. Время дорого. Поэтому — не тяните.

   После чего мужчина поднялся и, не прощаясь, с видом победителя направился к выходу.

   — Стойте! — не выдержала Амелия. Гидеон остановился, лениво обернулся через плечо, не сочтя нужным даже повернуться полностью. — Я могу узнать хотя бы имя этого человека?

   Тонкие губы изогнулись в усмешке.

   — Тот, кого когда-то так рьяно прочил вам в мужья ваш отец.

   Дверь хлопнула.

   Имя так и не было произнесено, но и последняя реплика не требовала пояснений.

   Амелия опустила лицо на руки, плечи вздрогнули, с губ сорвался хриплый, нервный смешок.

   Порой у богов своеобразное чувство юмора...

***

Ей снились кошмары.

   Отец стоял на краю залитого солнцем зеленого холма, спиной к ней, и тянул к небу руки в безмолвной молитве. Амелия бежала к нему, но никак не могла преодолеть разделяющее их расстояние. Падала, сбивая в кровь ладони и колени, поднималась и снова бежала, потом падала и карабкалась уже на четвереньках, впиваясь пальцами во влажную землю, трава на которой с каждым прикосновением окрашивалась кровью.

   Холм стал более крутым, она вцепилась в кровавую траву из последних сил, рывком поднимая свое тело и продолжая путь.

   Отец снова взмахнул руками, его плечи затряслись, будто от рыданий.

   — Папа!

   Он обернулся, явив ей черные провалы вместо глаз.

   — Папа! — во второй раз отчаянно закричала Мэл, сорвалась и кубарем покатилась по склону.

   Тонкие длинные змеи, вырвавшиеся из пустых глазниц теперь уже лишенного кожи черепа отца, кинулись за ней, мгновенно оплели и попытались задушить.

   Амелия закричала.

   Небо заволокло темно-фиолетовыми тучами. Где-то в вышине загрохотал гром… Нет, не гром, смех Эйдана.

   А затем из набухших туч полил бордовый дождь, пропитывая кровью ее одежду и волосы, заливаясь в искривленный от ужаса рот и лишая остатков воздуха…

   — Миледи, миледи! — отчаянно звала Дафна, тряся ее за плечо. — Миледи, проснитесь, пожалуйста!

   Амелия резко распахнула глаза. Сердце стучало как сумасшедшее, из груди вырывались хрипы.

   Постепенно ее взгляд стал осмысленным: спальня, не супружеская, а ее собственная, где она всегда спала одна; высокий светлый потолок, изогнутые «лепестки» люстры, знакомые шторы; Дафна…

   — Миледи, вы кричали. — Убедившись, что госпожа проснулась, служанка отступила от кровати и молитвенно сложила перед собой руки. — Миледи, простите меня, но вы так страшно кричали. Вы же просили будить в таких случаях. Я просто…

   Громкий голос девушки бил по вискам, словно сотня крохотных молоточков.

   — Не тараторь, пожалуйста, — попросила Амелия, поднявшись и сев. Волосы упали на глаза, она отбросила их назад и провела рукой по лицу. Затем внимательно осмотрела ладонь — никакой крови, всего лишь сон. Напрасно она надеялась, что с окончанием кошмара наяву закончатся и ночные. — Ты все правильно сделала… А это что?

   На ее туалетном столике обнаружилась большая квадратная коробка ярко-зеленого цвета, перевязанная красной атласной лентой. Яркое на ярком — жуткая безвкусица. И размер… Почему-то первое, о чем Амелия подумала, это то, что в такую коробку вполне поместилась бы чья-то отрезанная голова.

   — Это? — Казалось, Дафна растерялась еще больше. — Это вам доставили с утра. Подарок.

   Амелия вздохнула и снова прикрыла глаза. Утро начиналось именно так, как и предвещал Гидеон.

   — Открой.

   Девушка послушно взялась развязывать бант. Кто-то затянул узел слишком туго, и, орудуя пальцами с коротко остриженными ногтями, Дафна очень долго не могла подцепить нужный слой ленты. Старалась поскорее, отчего волновалась и только больше тратила время.

   Амелия отвернулась, чтобы не смущать служанку своим пристальным взглядом. Затем встала и набросила на себя халат, пока Дафна не успела рассмотреть шрамы на ее обнаженных руках. Дафну, кухарку и конюха, все еще числящихся обслуживающим персоналом дома, Эйдан нанял незадолго до своей смерти, и те успели застать лишь несколько совсем нестрашных скандалов. Бриверивз крайне часто менял слуг, успевших увидеть или услышать лишнее. Платил ли он им за молчание, убивал ли или обходился угрозами, Амелия не знала, но искренне полагала, что муж был способен на любой из этих вариантов.

   — Какая прелесть, госпожа! — Дафна всплеснула руками.

   Мэл обернулась.

   Лучше бы голова…

   Торт. Ей принесли огромный, двухэтажный торт с масляными розочками, такими же масляными ягодками и грибочками. Содержимое коробки представляло верх безвкусицы, как и ее упаковка, однако Амелия оценила масштаб: по стоимости подобный подарок явно превышал месячное жалование всех трех слуг этого дома.

   — Убери это, — велела Амелия.

   — Миледи, но как же?..

   — Убери, — повторила Мэл тверже. — Если есть обратный адрес, верни. Если нет, можете съесть сами, можете угостить мальчишек с улицы, но чтобы я это больше не видела.

   В ее положении было бы куда мудрее немедленно, пока не пропал, продать торт и увеличить свои скудные запасы финансов. Но это означало бы принять подарок, чего Амелия делать решительно не хотела. Даже если слуги съедят этот торт сами — неважно, она к нему не притронется.

   Дафна посмотрела на нее со смесью ужаса и очевидного сомнения в ее психическом здоровье. Эйдан за один такой взгляд вышвырнул бы служанку на улицу.

   — Да-да, миледи. — Видимо, мысли отразились у Мэл на лице, потому как Дафна торопливо подхватила торт, который весил в половину нее самой, и поспешила к выходу.

   Мэл только понадеялась, что та не рухнет со своей ношей на лестнице.

   Когда дверь за служанкой захлопнулась, Амелия вернулась к туалетному столику и кончиками пальцев подняла оставленную на нем перемазанную масляным кремом открытку.

   «Прекраснейшая Амелия! Позвольте выразить вам свое восхищение»…

   Она не стала дочитывать и швырнула розовый прямоугольник в мусор. Брезгливо вытерла салфеткой пальцы.

   Как Гидеон и предрекал: скоро двери завидной вдовы примутся брать штурмом, и за желанный титул лорда развернется нешуточная борьба, в которой сама Мэл станет лишь разменной монетой.

   «Прекраснейшая». Амелия горько усмехнулась. Она никогда не была особой красавицей, теперь же, похудев еще больше, с синяками под глазами, впалыми щеками и четко выделяющимися скулами, и вовсе представляла собой жалкое зрелище.

   Видел ли ее вообще автор послания? Или же счел ее необычайно прекрасной только за родовое имя ее покойного мужа?

   — Госпожа! — Быстрый стук, и в образовавшуюся щель между дверью и дверным косяком тут же просунулась немного растрепанная от быстрого бега голова Дафны. Мэл тайком выдохнула с облегчением: значит, девчонка таки преодолела ставшую скользкой без коврового покрытия лестницу. Какой черт дернул Амелию избавиться от дорожки из-за ее темно-бордового, похожего на кровь, цвета? — К вам посетитель. Попросить подождать в гостиной?

   О боги. Мысли о ковре тут же вылетели из головы.

   Гидеон оказался пророком или же сам все подстроил, чтобы надавить? Амелия уже не исключала ни того, ни другого.

   Она глубоко вздохнула, чтобы не напугать своим раздражением ни в чем не повинную девушку, и только затем ответила, спокойно и холодно:

   — Попроси убираться вон. Я никого не принимаю.

   Дафна растерянно заморгала.

   — Для всех посетителей меня нет. Или больна. Или скончалась, — добавила Мэл для большей ясности.

   — Д-да, миледи…

   — И, будь добра, передай Гансу, что в полдень мне понадобится экипаж, — продолжила Амелия мягче. — Пусть наймет к этому времени.

   — Конечно, госпожа. — Девушка все еще смотрела на нее испуганно. Должно быть, решила, что хозяйка помешалась от горя из-за смерти супруга. — Вам помочь одеться?

   Мэл покачала головой.

   Дафна понятливо скрылась за дверью.

***

Вдовье платье Амелия купила три дня назад практически на последние деньги, но эта покупка была едва ли не самой желанной и долгожданной в ее жизни. Черный цвет ей категорически не шел, делая и без того светлую кожу мертвенно бледной, синяки под глазами заметнее, а тусклые светлые волосы совершенно бесцветными. С тем большим удовольствием она распустила их, позволив упасть по спине до самой талии, лишь убрала несколько прядей у висков, прихватив их на затылке эмалевым гребнем. Никаких шпилек. Никаких высоких причесок.

   Никогда больше.

   Когда Амелия спустилась в гостиную, встретившая ее Дафна сочувственно вздохнула. К тому же госпожа отказалась от завтрака, чем вызывала у девушки очередные опасения касательно ее здоровья.

   — Вас ждать к обеду, миледи? — уточнила услужливо.

   — К ужину, — подумав, откликнулась Мэл.

   Она рассчитывала вернуться раньше, но сильно сомневалась, что встреча с Блэрардом Гидеоном положительно скажется на ее аппетите.

   Впрочем, в последнее время аппетита у нее не было в принципе. Амелия ела только потому, что нужно было есть, толком не чувствуя вкуса продуктов, и обходилась одним приемом пищи в день. За прошлые сутки она ни разу не поела и вовсе, но даже не чувствовала голода.

   От непогоды не осталось и следа, с чистого безоблачного неба светило яркое солнце. Огромные лужи, покрывшие всю поверхность выложенного камнем двора, стремительно сохли в его лучах и уже ощутимо уменьшились с того момента, как Мэл, проснувшись, смотрела в окно. Лето вступало в свои права. И казалось, вчерашний дождь был последним прощанием весны. Теперь же на улице стояла духота.

   В наглухо застегнутом вдовьем платье сделалось душно. Обхваченные плотной тканью запястья снова заныли.

   Едва спустившись по ступеням крыльца, Амелия заметила арендованный экипаж с эмблемой транспортной службы Цинна. Однако на подъездной дорожке к дому он был не один. Другой экипаж, блестящий на солнце, словно лоснящийся бок вороного племенного жеребца, перегораживал выезд.

   Очередные незваные гости?

   — Ганс! — нетерпеливо позвала Мэл. Слуга тут же спрыгнул с облучка (как обычно, в аренду было взято лишь транспортное средство, наем с извозчиком стоил слишком дорого). — Что это? — указала подбородком в сторону черного сияющего новизной экипажа, кучер которого притворялся невидимкой, а пассажир не спешил выходить наружу — уже верх невоспитанности.

   — Это… — Ганс, молодой вихрастый паренек, предпочитающий общаться с госпожой через Дафну и ужасно смущающийся, когда приходилось разговаривать лично, виновато пожал плечами. — Так не представились… Какой-то важный господин… — И помолчав, вдруг спохватился и добавил: — Миледи.

   Мэл хмыкнула. Важный господин? Она сомневалась. Важные господины не отсиживались в экипажах, нагло въехав в чужой двор. А если уж приезжали, то входили и объяснялись, зачем пожаловали.

   — Кто-то, кто вознамерился стать важным господином, — пробормотала Амелия.

   Ничего не понявший Ганс испуганно вскинул на нее глаза, одновременно втягивая голову в плечи.

   Он бы понравился Эйдану, отрешенно подумала Мэл, муж обожал страх и раболепие слуг. Зато она не отказалась бы от кого-то смелого рядом. Однако Ганс ясно продемонстрировал, что помощи от него ждать бесполезно. Кроме того, кто-то же открыл ворота перед незваным гостем, кто, если не Ганс?

   Амелия одарила конюха сердитым взглядом. Что ж, оставалось уповать только на титул, кроме которого у нее ничего не осталось.

   Мэл расправила сбившийся при спуске по ступеням подол платья, гордо подняла подбородок, выпрямив спину, и решительно зашагала к перекрывшему выезд экипажу. Ничего, она справится сама.

   — Госпожа, — поздоровался возница черного блестящего великолепия, вежливо приподняв шляпу, делая вид, будто только что увидел хозяйку дома, а не игнорировал ее присутствие все это время.

   Вот и Мэл его проигнорировала. Прошла мимо и дернула на себя дверцу экипажа.

   — Леди Бриверивз! — тут же расплылся в сальной улыбке пассажир. — Прошу меня простить, я так долго вас ждал, что не заметил, когда вы вышли!

   И как она звала Ганса, и как с ней здоровался его собственный слуга, незваный гость тоже не услышал. Слеп и глух — отличный ход, чтобы сразу же указать новоиспеченной вдове ее место, а заодно продемонстрировать собственное материальное положение, приехав в только что купленном экипаже последней модели.

   — Кто вы?

   — О, мое имя вам ничего не скажет… — Новая сальная улыбочка, толстые пальцы-сосиски, увешанные узкими, впивающимися в плоть перстнями, погладили живот.

   Пожалуй, словом «сальный» можно было охарактеризовать всего незваного посетителя. Он был толстым до ожирения и почти полностью занимал скамью, рассчитанную на троих. Возможно даже, Амелия была не права, и он не вышел ее поприветствовать не для того, чтобы унизить, а потому, что мог передвигаться лишь с помощью катящих его, как шар, слуг.

   Перебивать собеседника было бы невежливо, поэтому Амелии пришлось выслушать поток комплиментов в свой адрес, включающих ее неземную красоту, разумеется. Потом было что-то про безмерную любовь с первого взгляда, но она уже не вслушивалась, гадая лишь, когда «сальный» гость сообразит, что со стоящей у ступеньки дамой не принято разговаривать, сидя внутри и возвышаясь над ней, смотря сверху вниз. Судя по всему, посетитель о правилах приличия осведомлен не был.

   На этом вежливость Мэл иссякла.

   — Вон, — отрезала она, когда мужчина на мгновение замолчал, чтобы перевести дыхание. От усердия у него на лбу даже выступила испарина. — Если вы немедленно не покинете мой дом, я вызову стражу.

   Стражу, о да. А еще лучше Королевскую службу безопасности с Блэрардом Гидеоном в придачу.

   От изумления лицо толстяка пошло красными пятнами, и он принялся жадно хватать пухлыми губами воздух.

   Амелия с удовольствием хлопнула дверцей и направилась к своему наемному экипажу. Иметь возможность вести себя так, как она сама считает нужным, и ни на кого не оглядываться, было потрясающе приятно. Пусть недолго, пусть ее свобода продлится лишь несколько дней — это пьянящее чувство того стоило.

   — Да как ты смеешь, девка! — наконец обрел дар речи «сальный» человек. — Я перекуплю все твои долги, и ты еще будешь валяться у меня в ногах…

   Чего и следовало ожидать.

   Амелия лишь поморщилась. Был бы у нее брат или другой родственник мужского пола, подобных слов было бы достаточно, чтобы вызвать наглеца на дуэль. Увы, закон предусматривал дуэли лишь между представителями мужского пола и равного положения, и ей оставалось или снизойти до уровня оппонента и ответить оскорблением на оскорбление, или молча проглотить брошенные ей в спину слова.

   Проглотила. Всего лишь слова — ничего не значат. По сравнению с тем, что порой говорил ей Эйдан, оскорбления толстяка были даже смешны.

   — Ганс, вызови стражу, — нарочито громко распорядилась Амелия. — У нас проникновение на территорию дома!

   — Трогай! — рявкнул отвергнутый поклонник своему кучеру.

   Так-то лучше.

   Амелия не обернулась.

   Гидеон был прав: это только начало.

   Тем не менее дать самостоятельно отпор наглецу было приятно.

ГЛАВА 4

3 месяца спустя после Бала дебютанток

   Поместье Грерогеров, Южный округ

   Много лет назад, задолго до рождения Амелии, Мирея была могущественным государством, играющим не последнюю роль на политической арене мира. Каждый третий подданный королевства являлся носителем магического дара. Этот дар передавался из поколения в поколение и только креп. Магические рода были сильны и влиятельны. А если в семье магов рождался ребенок без дара, то это считалось нонсенсом и настоящей трагедией.

   Так было давно. Со временем магия начала угасать. Не стало поистине всесильных целителей, способных вернуть больного едва ли ни с того света. Почти не рождались менталисты, а те, что были, могли считать лишь поверхностные мысли и эмоции. Ослабли боевики. О перемещениях в пространстве и вовсе было забыто: насколько Мэл было известно, в Мирее не осталось в живых ни одного мага, способного перенестись дальше, чем в соседнюю комнату.

   Знаменитые мыслители выдвигали всевозможные теории, пытаясь объяснить данный феномен, говорили об уменьшении содержания каких-то особенных частиц в почве и в воздухе. Каких, они и сами не могли сказать. Как не могли объяснить и то, почему в соседнем Ареноре по-прежнему рождались сильнейшие маги, в то время как дар жителей Миреи таял с каждым новым поколением.

   Другие считали, что Мирея вызвала гнев богов сменой королевской династии. Однако, почему наказание пришло только несколько веков спустя, ответа дать также не могли.

   Большинство же, мыслящее логичнее, склонялось к тому, что причиной вырождения магии в Мирее послужили смешанные браки. Одаренные женились на неодаренных, и у них появлялись на свет едва владеющие даром дети. И если в Ареноре давным-давно произошло социальное расслоение, возвысившее магов над бездарными, то в Мирее это случилось гораздо позже, когда сильнейшие маги уже отжили свой век. И даже в древних магических родах теперь часто рождались не владеющие магией. В семьях же, не имеющих дара, одаренные не могли появиться априори — магия передавалась исключительно по наследству.

   Когда-то Грерогеры были великими целителями. Теперь же…

   Амелия крепче сжала челюсти и еще раз коснулась чахлого ростка у своих колен. Погладила стебель, как учила когда-то бабушка, поводила руками — ничего. Мать отца, Георгия Грерогер, могла не только вылечить любой недуг и даже прирастить пациенту оторванную конечность, но и исцелить все, что способно расти и развиваться. Например, вот такой росток, из которого должен был вырасти целый розовый куст.

   Мэл вздохнула: уже не вырастет.

   Нет больше бабушки. Отец способен вылечить разве что головную боль или убрать мелкую царапину. А она… В детстве у нее как раз лучше выходило с растениями, чем с людьми. Однако, с тех пор как бабушка умерла, перестало получаться совсем. Она не знала, виной тому был собственный дар, с возрастом пошедший на спад, или же недостаточная прилежность в обучении. Но факт оставался фактом: последняя из великого когда-то рода Грерогеров умела лечить лишь саму себя — никогда не простужалась, а раны на ее теле заживали втрое быстрее, чем у обычного человека. Увы, поделиться своей способностью к исцелению Мэл не могла ни с кем — даже со слабым ростком розового куста.

   Амелия погладила стебель погибающего растения в последний раз и, откатившись на пятки, бессильно сложила испачканные во влажной почве ладони на коленях. Завтра, должно быть, этот росток уже окончательно засохнет, и садовник вырвет его и выкинет, как какой-нибудь сорняк.

   Не смогла.

   — Леди Грерогер! Леди Грерогер! — послышалось от дома.

   Мэл торопливо поднялась на ноги. Одернула платье, нахмурилась, оценив разводы грязи по подолу, особенно на уровне колен.

   — Леди Грерогер! Где вы?!

   — Я здесь, Агата!

   Запыхавшаяся служанка вынырнула прямо из зарослей, рванувшись на голос напролом.

   Амелия поморщилась от треска ломаемых ветвей. Однако бледное лицо служанки мгновенно заставило ее позабыть о несчастном кусте.

   — Что случилось? — Сердце тут же предательски ускорило бег. — Что-то с отцом?!

   В последние месяцы лорд Грерогер маялся с сердцем, и, как подозревала дочь, держался лишь благодаря наследственной способности к самоисцелению. Вот только даже кровь Грерогеров не всесильна, и отец болел все чаще, а приступы длились дольше.

   — Нет, госпожа. — Агата торопливо замотала головой, все еще не в силах отдышаться от быстрого бега, совершенно не подходящего для ее тучной фигуры. — Лорд Грерогер… — На этом служанка прервалась и принялась обмахиваться ладонью.

   — Да говори же! — не выдержала Амелия.

   — Милорд велел вам быть через час в гостиной, — через силу выдохнула бедная Агата. — Лорд Бриверивз и его сын прибыли раньше обещанного!

   Глаза Мэл в панике округлились. Они уже здесь? Быть готовой через час?!

   Она в ужасе вскрикнула. Подхватила подол платья руками, отчего то задралось выше щиколоток, и бегом бросилась к дому.

   Хороша невеста — растрепанная, вся в земле и с грязью под ногтями!

***

В отличие от полной Агаты, Клара была гибкой и стройной и практически летала по комнате, приводя молодую хозяйку в подобающий вид перед приемом гостей.

   Амелия любила Клару, за смелость и бойкость в первую очередь, и могла назвать ее своей настоящей подругой. Конечно же, обе прекрасно осознавали, что одна из них была госпожой, а вторая — служанкой, и прилюдно не афишировали свою дружбу. Наедине же они всегда общались на равных, несмотря не только на разницу в положении, но и в возрасте — целых семь лет.

   Вот и сейчас, пока Клара сооружала на голове будущей невесты сложную прическу, а та, сидя перед трюмо, оттирала со своего лица грязные разводы после посещения сада, служанка не переставала болтать.

   — Какой он? Красавец, да?

   Рука с платком замерла, и Мэл воззрилась на подругу в зеркало.

   — Эйдан?

   Клара прыснула.

   — Ну не его же отец. Правда, некоторые мужчины в возрасте способны дать фору своим сыновьям…

   — Это не тот случай! — горячо возразила Амелия и вернулась к прерванному занятию. Нужно было сразу умыться, а уже потом браться за прическу. Теперь она рисковала намочить волосы, поэтому пришлось обходиться платком. Хороша леди: почесала чумазой рукой нос и заработала на своем лице грязные усы — смех да и только. — Эйдан очень красив.

   Пожалуй, это было единственное, что Мэл запомнила о женихе. Она слишком волновалась на том балу, на котором они виделись в первый и последний раз. Знакомство, поцелуй ручки и целомудренные объятия во время танца — все осталось словно в тумане. Эйдан много улыбался и что-то постоянно говорил, отвешивал комплименты. Амелия помнила, что ей было смешно, но по прошествии времени не смогла припомнить ни слова.

   Прошло всего три месяца, но она с досадой понимала, что даже не может воспроизвести в памяти лицо своего избранника. Высокий рост, широкие плечи, крупные ладони, золотистые волосы — все это она помнила отчетливо. А вот лицо — нет. Какие у него глаза? Кажется, голубые. Или синие?

   Зато светло-серые глаза другого молодого человека и его аристократический профиль никак не желали выходить у нее из головы, будто Мэл видела его вчера.

   Амелия нахмурилась при этой мысли и потянулась рукой ко лбу, как тут же получила по пальцам.

   — Не дергайтесь, — шикнула на нее Клара.

   И Мэл покорно опустила руки на колени, сцепила пальцы.

   Часы на стене над трюмо беспощадно отсчитывали минуты — до прибытия гостей оставалось меньше получаса.

   — Больше не было писем? — спросила Амелия, следя в отражении за умелыми движениями подруги, все еще колдующей над ее прической.

   Клара, как никто другой, всегда ладила с тонкими, неподдающимися завивке волосами Мэл и умудрялась не только красиво уложить их, но и придать им несуществующий объем.

   — От Монтегрейна? — Клара бросила в зеркало хитрый взгляд.

   Амелия внутренне содрогнулась от этого имени, а напоказ скривилась.

   — От кого же еще? — сказала пренебрежительно.

   Рэймер Монтегрейн засыпал ее письмами вот уже третий месяц. Приносил извинения за свое неподобающее поведение, просил разрешения приехать и извиниться лично.

   Первые письма Мэл честно читала, разворачивая трясущимися от еще незабытого страха руками. Последующие — жгла, не вскрывая.

   — Нет, — улыбнулась Клара. — Наверное, дошло наконец. — Она хихикнула. — Но он настойчивый.

   Амелия вздохнула.

   К счастью, не настолько настойчивый. Все эти недели она только и делала, что благодарила богов за то, что Монтегрейну не хватало наглости явиться к ним без приглашения. Ее бросало в дрожь при одном воспоминании об их встрече на балконе. Что было бы, заявись он в Южный округ во плоти? Мурашки по коже.

   — Вы это правильно решили, — продолжила рассуждать подруга, заканчивая со шпильками. — Не дело это — натворить и извиняться. Если до свадьбы такой грубиян, то что будет после? — задала вопрос и тут же сама на него ответила: — Правильно, ничего хорошего не будет. Нужно выходить замуж не только за красивого и богатого, но и за доброго и терпеливого.

   Амелия слабо улыбнулась. Златоволосый Эйдан Бриверивз показался ей именно таким. А как он бережно вел ее во время танца! Монтегрейн даже смотрел наглее, чем Бриверивз касался.

   Нет-нет, решено, она сделала правильный выбор.

***

В ярко освещенной солнечным светом гостиной было тепло и уютно, однако, несмотря на привычную обстановку, Амелию все равно била нервная дрожь. И она старалась говорить поменьше, чтобы никто не заметил, как стучат ее зубы или заплетается от волнения язык.

   Бриверивзы сидели напротив, и их разделяла лишь столешница — ужасающе близко. Лорд Корелл и ее отец обсуждали будущую свадьбу, а Эйдан, как и она, почти все время молчал и не сводил с Амелии глаз. В первые несколько минут ей было приятно его внимание. Но чем дольше он на нее смотрел, тем больше ей становилось не по себе.

   Она отвела взгляд, а когда вновь подняла глаза, Эйдан улыбнулся ей так широко и многозначительно, что у нее кровь прилила к щекам.

   Безумно красивый, будто ненастоящий. Разве бывают настолько совершенные внешне люди? И могут ли они смотреть на ничем не выдающуюся, тощую, блеклую девушку… так?

   Мэл путалась в ощущениях. То она чувствовала себя самой красивой под этим пронизывающим взглядом. То вдруг осознавала свою неполноценность в сравнении с таким идеальным человеком. А потом он снова улыбался, скользил взглядом по ее лицу, рукам, декольте (скромном, но в этот момент кажущимся ей безумно вольным), и у нее перехватывало дыхание.

   За переглядываниями с Эйданом Амелия упустила нить разговора. Очнулась, лишь когда отец громко и резко произнес:

   — К чему такая спешка?! Мэлли нет и семнадцати!

   Ее сердце упало к ногам. Сейчас? Она-то наивно полагала, что они пробудут в статусе жениха и невесты несколько лет.

   В ответ на возмущение лорда Грерогера старший Бриверивз лишь безмятежно улыбнулся.

   — А к чему тянуть? — развел он холеными руками над столешницей.

   Мэл невольно задержала взгляд на его кистях: длинные пальцы без единого изъяна, аккуратно подстриженные ногти. Ее собственные руки, с только что отмытой от них грязью, показались ей ужасно грубыми и неухоженными. А тут — у мужчины!

   — Может быть, дети сами решат, стоит ли спешить? — миролюбиво предложил лорд Бриверивз, бросив на Амелию лукавый взгляд, отчего та снова зарделась. — Эйдан, возможно, вам следует пообщаться наедине? — обратился он к сыну.

   Мэл заметила, как напряглась на столешнице рука отца, будто бы он хотел сжать ее в кулак, но сдержался.

   — Прогуляйтесь по саду, дети, — разрешил лорд Грерогер, тем не менее подарил младшему Бриверивзу предупреждающий взгляд. — А мы пока еще потолкуем.

   Амелия моргнула. Что-то было не так: и в напряженной позе отца, и в его голосе. Это из-за того, что Бриверивзы хотели устроить свадьбу поскорее? Но ведь, если лорд Грерогер воспротивится, они не станут настаивать и поймут?

   Эйдан поднялся и шагнул к ней, протянул руку с такими же идеальными пальцами, как у его отца, ладонью вверх. Мэл ничего не оставалось, как протянуть свою в ответ.

   Его кожа показалась ей обжигающе горячей. Захотелось отдернуть руку и по-детски спрятать за спину, но она сдержалась. Выдавила из себя улыбку.

***

— У вас потрясающе красивый сад.

   Они прохаживались по вымощенным серым плоским камнем дорожкам, идя бок о бок, но не касаясь друг друга. По правде говоря, когда Эйдан выпустил ее руку, она испытала облегчение.

   Неправильная реакция, отругала Амелия сама себя. Опытная в таких делах Клара говорила, что прикосновения мужчины должны вызывать радость и даже наслаждение.

   — Это все бабушка, — улыбнулась Мэл, довольная тем, что гость предоставил ей отличную тему для разговора. Наедине с ним ей было еще более неуютно, чем в присутствии родителей. — Она до последнего своего дня ухаживала за садом. Многие деревья бабушка посадила собственными руками.

   Эйдан повернул к ней голову и слушал со всем вниманием. После последней фразы шире распахнул глаза. Голубые, яркие, обрамленные на удивление темными ресницами, несмотря на светлые волосы. Как она могла забыть их цвет?

   — Сама? А как же садовник?

   Амелия пожала плечами и потупилась, смутившись под пристальным взглядом.

   — Бабушке нравилось ухаживать за растениями.

   — А вам?

   И ей тоже. Правда, в последнее время Мэл все больше испытывала не радость, а бессилие, так как у нее не получалось применять дар, как учила покойная леди Грерогер. Но ей все равно нравилось в саду. Шелест листьев на ветру, пение птиц, аромат цветов. Нравилось быть тут одной, что-то пересаживать или поливать. Следить за полетом пушистых пчел.

   Она вспомнила, как какие-то три четверти часа назад Клара отчаянно терла ее руки мочалкой, пытаясь вымыть землю из-под ногтей. Бросила быстрый взгляд на кисти идущего рядом с ней молодого человека…

   И соврала.

   — Не очень.

   — Согласен, — охотно поддержал Эйдан. — На это есть садовник. А у пожилых всегда свои причуды.

   Мэл обиженно вскинула на спутника глаза. Бабушка умерла в преклонном возрасте, но в здравом уме. Разве помогать растениям и творить красоту — причуда?

   — Ты такая красивая, — вдруг с придыханием произнес Эйдан, останавливаясь и протягивая руку к ее лицу. Тоже остановившись, Амелия вмиг позабыла, что хотела высказаться в защиту бабушки. — И кожа такая нежная. — Пальцы молодого человека прошлись по ее скуле, добрались до виска, заправили за ухо выбившуюся из прически прядь. У Мэл перехватило дыхание. — Можно тебя поцеловать?

   Вот так — в лоб. Разве им не надлежало гулять по саду месяцами, невинно держась за руки? С другой стороны, что может быть плохого в поцелуе? Клара говорила… Но ведь и отец отчего-то разозлился.

   Запутавшись в собственных мыслях, Амелия окончательно растерялась и не успела ответить. А Эйдан уже шагнул ближе, положил руку ей на талию сзади и властно притянул к себе. Мэл вздрогнула, то ли от неожиданности, то ли от прикосновения его ладони, жар которой остро чувствовался через тонкую ткань платья.

   А в следующее мгновение вторая рука спутника оказалась на ее затылке, и пухлые, не менее горячие, чем рука, губы коснулись ее губ.

   Горячо и влажно. Безумно волнительно и неизвестно, как правильно. Клара говорила, что она все поймет сама, но Амелия не понимала. Ей нравилось? Или следовало оттолкнуть наглеца? Еще Клара обещала какие-то ощущения внизу живота, но Мэл не чувствовала ничего, кроме растерянности, влажных губ и горячих рук мужчины.

   — Я хочу, чтобы ты стала моей женой как можно скорее, — прервавшись, прошептал Эйдан в ее приоткрытые и теперь горящие губы.

   Он так улыбался и так смотрел, будто Амелия была самой прекрасной девушкой на земле.

   — Я согласна, — сказала она.

   Настоящее время

   Цинн, столица королевства Мирея

   Пожалуй, фразу: «Меня ожидает господин Гидеон», — по мощи реакции могли превзойти лишь слова: «Именем короля!». Стоило упомянуть, что ей назначена встреча с самим главой службы безопасности, как перед Амелией открывались все двери, причем с такой скоростью, будто Гидеон лично казнит любого, кто явится причиной промедления. При этом о причине визита уточнить не посмел никто, и Мэл рассудила, что еще не родился на свете такой человек, кто решился бы солгать, прикрываясь именем главы СБ — слишком велики были бы последствия.

   Гидеон обнаружился в своем рабочем кабинете на минус третьем этаже. В том самом, в котором тогда еще юная Амелия провела несколько унизительных минут двенадцать лет назад.

   — Леди Бриверивз, — произнес он без всякого удивления, когда она вошла (провожатый оставил ее у массивных дверей, оббитых черной кожей, и предпочел не отсвечивать перед начальством). Бросил взгляд на крупный циферблат часов на стене. — Вы рано, — резюмировал коротко.

   Амелия лишь пожала плечом: часом больше, часом меньше — что бы это решило?

   А тот уже вернулся к бумагам на своем столе, от которых его оторвало вторжение гостьи, больше не обращая на нее ни малейшего внимания.

   Мэл расценила это как разрешение остаться и просьбу подождать. Поэтому без дополнительного приглашения прошла вперед и опустилась на стул для посетителей.

   Гидеон продолжал писать. Его перо поскрипывало, касаясь плотной коричневатой бумаги, а между бровей залегла вертикальная морщинка, говорящая о сосредоточенности писавшего и важности написанного. Сейчас, когда он не впивался в нее своими черными «вороньими» глазами, то казался самым обычным человеком. Разве что со странными пристрастиями: кто бы в здравом уме выбрал для своего рабочего кабинета подземный этаж, имея в распоряжении целое здание?

   «Пыточные катакомбы» — так называли это место в народе. Желание Гидеона остаться внизу после вступления в новую должность, а не занять кабинет своего предшественника с видом на реку, яснее ясного говорило о его личности.

   Извечные сырость, серость, спертый воздух, отсутствие солнца и постоянный искусственный свет. Любому, кто вынужден работать в таких условиях, можно было лишь посочувствовать, но Гидеон выбрал это место сам.

   Мэл передернула плечами. Кажущееся жарким и плотным на улице вдовье платье, стало ощущаться практически невесомым и совсем не спасало от вечного холода этого места. Как она могла забыть и не подумала взять с собой плащ или хотя бы шаль?

   Сам Гидеон был одет в застегнутый на все пуговицы до самого подбородка мундир с высоким воротником-стойкой и, кажется, не испытывал и толики дискомфорта. Впрочем, возможно, ткань его черной с красными вставками формы была толще, чем выглядела.

   Мужчина закончил писать, свернул бумагу трубочкой, перевязал красным шелковым шнурком и убрал в ящик стола, предварительно отперев тот ключом, а затем закрыв и убрав ключ обратно в карман формы. Все размеренно, не спеша и с видом, будто, кроме него, в кабинете никого нет.

   Не желая поддаваться на провокацию, Амелия терпеливо ждала. К счастью, на юбке вдовьего платья имелись глубокие карманы, куда она теперь могла спрятать озябшие кисти рук.

   Наконец Гидеон удостоил гостью своим вниманием, вперившись в нее пристальным, словно птичьим, немигающим взглядом.

   — Сколько? — поинтересовался почти весело.

   Уточнять, что он имеет в виду, не имело смысла.

   — Четверо с утра, один перед самым отъездом, — честно ответила Амелия. И, подумав, добавила: — И торт.

   Ей показалось, или Гидеон едва сдержал смех? Как бы то ни было, настроение у хозяина мрачного кабинета, расположенного на самом нижнем и жутком этаже в прямом соседстве с камерами для временного содержания преступников и пыточными, этим днем было отменное.

   — Торт явно говорит о серьезных намерениях, — съязвил мужчина. Мэл ответила ему укоризненным взглядом. Тот собрался и перешел на деловой тон: — Итак, я верно понимаю, вы приняли положительное решение?

   Амелия еле сдержалась, чтобы не поморщиться.

   — Как вы вчера и сказали, я ограничена в выборе, — ответила коротко.

   Не хотелось признавать, но появление наглого гостя на своей подъездной дорожке этим полуднем ее по-настоящему впечатлило.

   — Разумно, — благосклонно кивнул Гидеон, переплел пальцы на столешнице, длинные и тонкие, как у пианиста. — В таком случае, перейдем к делу. — Амелия кивнула. Побеседовать по душам она бы отправилась в другое место. Здесь — только дела. — Что вам известно о лорде Рэймере Монтегрейне?

   Имя ее будущего мужа впервые было произнесено вслух, и вызвало новый приступ озноба.

   — Я не слишком интересовалась его судьбой, — ответила Амелия сдержанно. Солгала, о Рэймере Монтегрейне и его жизни в Мирее не слышал разве что глухой.

   — И все же, — настаивал Гидеон.

   Мэл вздохнула. Что ж, она уже согласилась играть по правилам собеседника. Или так, или ее долги и впрямь перекупит кто-то вроде настырного толстяка, даже не сообразившего представиться, прежде чем свататься и щеголять своим состоянием.

   — Лорд Рэймер Монтегрейн, — начала она перечислять все, что ей было известно о данной персоне. — Тридцать пять лет. Наследник Ренара Монтегрейна. Из живых родственников — младшая сестра, леди Боулер. Вдовец. Ветеран Пятилетней войны. После гибели его высочества принца Конрада принял на себя командование войсками и руководил отступлением. В связи с чем половина мирейцев видит его спасителем своих сыновей, вернувшим их домой, а вторая половина винит в проигрыше всей военной кампании и даже приписывает вину за гибель наследника. — Амелия помедлила, раздумывая, что еще ей известно, но все остальное, что она слышала, было более сплетнями, нежели фактами. Потому снова вскинула голову, чтобы встретиться с черным взглядом. — Пожалуй, это все. Я действительно никогда не интересовалась подробностями. Мы не знакомы с Монтегрейном лично. Я видела его издали на балах, еще до войны. Была на похоронах его жены в числе множества других приглашенных. Но официально мы с ним так и не были друг другу представлены. Мой супруг относился к нему… прохладно, — очень сильное преуменьшение. Эйдан ненавидел Монтегрейна. И Амелия даже подозревала, что именно он являлся источником слухов о том, что принц Конрад скончался во время военных действий вовсе не от ранения.

   — Что ж, вы знаете вполне достаточно, — благосклонно кивнул Гидеон. — И каково же ваше личное мнение? — Прищурился. — Блестящий герой или предатель?

   Амелия ответила бы «герой» хотя бы потому, что Эйдан слишком много и часто, чуть ли не с пеной у рта, убеждал всех знакомых в обратном. Но это было лишь отголоском ее отношения к покойному мужу. Рэймер Монтегрейн с тем же успехом мог оказаться кем угодно — она уже давно не решалась судить о людях по общественному мнению и уж тем более с собственного первого взгляда.

   — Полагаю, как вы скажете, тем и будет, — ответила спокойно.

   Чем, кажется, вновь угодила собеседнику.

   — Увы, — развел тот руками, — Монтегрейны — слишком значимый в истории королевства род, чтобы даже мое слово играло в его отношении какую-то роль. Поэтому мне и нужны вы. Мы с его величеством давно рассматривали вариант с женитьбой Монтегрейна, но найти подходящую партию — дело непростое. Будем считать, что нам с вами повезло. Да будет земля периной вашему покойному супругу. — Гидеону даже хватило наглости изобразить на своем лице скорбь и склонить голову. Если бы Амелии не были известны все обстоятельства смерти Эйдана, она бы даже заподозрила, что глава СБ сам приложил к ней руку.

   — Что я должна буду выяснить? — спросила, не желая продолжать этот фарс.

   — Все обстоятельства смерти принца Конрада. — Пауза. — Для начала.

   Амелия нахмурилась. Наследник погиб незадолго до окончания войны с Аренором, а именно: чуть больше пяти лет назад. Неужели служба безопасности до сих пор не нашла ни одного надежного свидетеля? А если так, то как, они полагали, это может удаться ей, навязанной королем жене?

   — Как вы себе это представляете? — осведомилась сухо, даже не пытаясь скрыть сарказм в своем голосе.

   — Ночная птица перепоет, — бесстрастно отозвался Гидеон, отчего кровь отхлынула от лица Амелии. — Слышали такую поговорку? Лаской, лицемерием — чем угодно. Не считая того вашего визита ко мне более десяти лет назад, никто и никогда не подозревал о вашем несчастье в браке с Эйданом Бриверивзом. Не мне вас учить притворству, Амелия. Расскажите грустную историю о своей жизни, подружитесь с новым супругом, в конце концов. Мне безразлично, что и как вы будете делать, — голос мужчины стал тверже, и из него наконец полностью исчезли шутливые нотки. — Но мне нужно во что бы то ни стало узнать все обстоятельства смерти его высочества Конрада. Все, — повторил для пущего понимания. — Вплоть до последней просьбы. Нам доподлинно известно, что в этот момент с наследником был только Монтегрейн.

   — Последней просьбы? — растерялась Амелия. — Если вы считаете, что Монтегрейн убил принца, то…

   Какие последние просьбы могли быть у жертвы к своему убийце?

   — Вас не должно волновать, что я считаю, — Гидеон отбил ее возражение ледяной улыбкой. — Последние слова, — повторил с нажимом. — Последняя просьба. Это главное. Если выясните что-то еще, это станет приятным дополнением.

   Амелия отвела взгляд.

   — И когда вы сочтете мое задание законченным?

   — Когда Монтегрейн пойдет на эшафот, — сказано было с такой уверенностью, что леди Бриверивз невольно вновь вскинула глаза на собеседника.

   — То есть вы даже мысли не допускаете, что он может быть невиновен?

   — Он виновен, — холодно и твердо возразил Блэрард Гидеон. — Монтегрейн виновен в измене его величеству. И как только вы добудете этому доказательства, справедливость восторжествует.

   И голова Монтегрейна полетит с плеч, закончила Амелия уже про себя. Сочувствовала ли она ему? Нет, Рэймер Монтегрейн мог на деле оказаться кем угодно, как и ангелоподобный внешне Эйдан. И пока глава СБ искал доказательства, не оглашая обвинения голословно, это вполне вписывалось в ее понятие справедливости и порядочности.

   Хотела ли она в это ввязываться? Однозначно — нет. Но воспоминание об утреннем торте подогнало к горлу тошноту, будто бы ей пришлось съесть его целиком.

   Выбора у нее не осталось: либо немедленно прощаться с жизнью, либо попробовать выжить на предложенных условиях. Сейчас, когда Эйдана больше не было рядом, жить хотелось как никогда.

   — Когда свадьба? — только и спросила Амелия.

   Гидеон довольно ухмыльнулся ее покладистости.

   — Послезавтра. — И, получив в ответ полный изумления вкупе с возмущением взгляд, добавил: — Все приличия будут соблюдены. Проведем церемонию без шума, а затем объявим обществу, что брак с Монтегрейном был последней волей вашего супруга, потому не требовал отлагательств. Слухов о вашей ветрености не последует, ручаюсь.

   И сказано это «ручаюсь» было таким тоном, что у Амелии пробежали мурашки по позвоночнику.

   — Зайдите к казначею, — бросил Гидеон на прощание. — Вам выпишут чек для уплаты долгов плюс еще сумму для покупки свадебного наряда.

ГЛАВА 5

4 месяца спустя после Бала дебютанток

   Цинн, королевский дворец

   — А что она?

   — Что, что? — раздраженно отозвался Рэймер. — Ничего. Послал ей пятнадцать писем, извинялся, как последняя тряпка, — отец диктовал. А она — хоть бы соизволила ответить.

   — Совсем ничего? — не поверил друг.

   — Хуже. — Монтегрейн поморщился. — Ответил ее папаша. Мол, не знаю, чем ты обидел мою дочь, но не смей сюда больше писать, а то пожалеешь, щенок.

   — Прямо-таки «щенок»?

   — Угу.

   Рэймер отвернулся, с досадой побарабанил пальцами по подоконнику, на котором сидел. В академии повезло с дополнительным выходным, и он сбежал в королевский дворец, чтобы повидать принца.

   Теперь не Конрад посещал занятия, а преподаватели приходили к нему, чтобы он не прерывал обучение. Покидать дворец принцу было запрещено вот уже третий месяц — с тех пор как люди короля отыскали его вместе с возлюбленной в соседнем городке и приволокли обратно.

   Чудо, что Алиссию не тронули, посчитав просто девкой на ночь. Конрад сказал, сотрудник СБ швырнул ей под ноги мешок с монетами (за «работу», надо понимать, и за молчание) и велел убираться прочь и не молоть языком. Алиссия дурочкой не была и, забрав деньги, скрылась.

   А Конрад угодил под домашний арест.

   Сейчас он расхаживал по гостиной в одной пижаме и босиком. Отросшие, явно нечесаные с утра волосы торчали в разные стороны. Рэймер подумал, что еще немного, и друг имеет все шансы завязать их в хвост, чему всегда противился и стригся коротко.

   Вот она — несчастная любовь: мечется, как тигр в клетке. Того и гляди, скоро на стену полезет. Неспроста же его величество разрешил Монтегрейну навестить наследника — понял, что сын в критическом состоянии. А если король сжалился — это уже серьезный повод для беспокойства.

   По крайней мере, фиаско Рэймера с дочерью Овечьего короля дало тему для разговора, не связанную с Алиссией. Монтегрейн уже сам ненавидел эту девицу всеми фибрами души — это же надо было так запудрить другу мозги.

   — И что? Ты сдался? — принц совершил еще один бесцельный круг по комнате. По пути пнул валяющийся возле дивана сапог.

   Рэймер поморщился и торопливо отвернулся, когда Конрад чуть не свалился на пол сам, потеряв равновесие от резкого движения.

   — А что? — Хмыкнул. — У меня был выбор? Сам оплошал. Чего уж теперь.

   — А отец?

   О, отец рвал и метал. Грозил лишить наследства, оставив все дочери, и отправить сына в самый дальний гарнизон и не забывал поминать злосчастную гувернантку. Сестра злорадствовала. Рэймеру вообще в последнее время начало казаться, что все беды в мире — из-за женщин.

   — Переживет, — буркнул он, глядя через стекло на построение стражи во дворе.

   Переживет, но после окончания академии отправит его на север, как пить дать.

   Ну и черт с ним. Рэймер тоже переживет.

   — Бриверивзы уже объявили о свадьбе, — добавил Монтегрейн, помолчав. — Так что все, проехали.

   — Бедная Амелия, — высказался Конрад и наконец завершил свое кружение, с размаху плюхнувшись на диван и раскинув на спинке руки. — Эйдан — та еще свинья.

   — Я не лучше, — вздохнул Рэймер и снова повернулся к окну.

   Стража строилась в ряды, меняла строй, поднимала к небу пики. Даже сюда доносился зычный голос их командира. Вот и ему придется так же маршировать в какой-нибудь северной крепости — засада.

   Но за поступок с Амелией Грерогер отчего-то было стыдно по сей день. Сдалась она ему, конечно, в качестве жены — это отец жаждал прибрать к рукам пастбища. Тем не менее обидел девушку Рэймер ни за что.

   А как она на него потом смотрела в бальном зале! Будто он на ее глазах разделал девственницу… и съел.

   — Она тебе понравилась?

   Монтегрейн повернулся. Принц все еще лежал на диване и смотрел в потолок, как, вероятно, и проводил все последние недели в заточении, когда его не мучили преподаватели.

   — Амелия? — переспросил зачем-то. — Чему там нравиться? Дите дитем.

   А детей обижать нехорошо. Если бы кто-то поступил так с его младшей сестрой, голову бы открутил, не задумываясь. Правда, Лу самой палец в рот не клади, не то что этой…

   Конрад лениво повернул голову.

   — И что теперь? Есть новая жертва?

   Рэймер подтянул согнутую в колене ногу ближе, обнял ее руками и водрузил сверху подбородок; скорчил другу гримасу, мол, спасибо за «жертву».

   — Отец ведет переговоры с родителями Анабель Ласкес. Дело уже решенное.

   Апатичный до этого принц даже приподнялся и присвистнул.

   — Анабель? Серьезно?

   — Нет, шучу! — разозлился Монтегрейн.

   Старшая дочь Ласкесов была старше него и уже вошла в тот возраст, когда общество награждает незамужнюю девушку клеймом «старая дева», — ей недавно исполнилось двадцать три. Анабель была не дурна собой, но не владела магическим даром и постоянно болела. Тощая, бледная, со светящейся, почти прозрачной кожей, она мало у кого вызывала желание жениться на ней — скорее, укрыть одеялом и подать стакан воды. Но ее отец был богат и давал за дочь завидное приданое, что решило дело.

   — Отец слишком сильно рассчитывал на Грерогеров, — продолжил Рэймер уже спокойнее. — Поэтому не подобрал запасных вариантов. Пришлось брать что есть.

   Он скривился, понимая, как цинично и несправедливо по отношению к Анабель прозвучали его слова, но ничего не мог с собой поделать — раздражение требовало выхода.

   — Ну-у, — протянул Конрад. — Во всяком случае Анабель не дура.

   — Угу, — промычал Монтегрейн в ответ. Дура или не дура, можно подумать, его отца остановила бы полная недееспособность невестки. Он видел лишь приданое, а не человека.

   Помолчали.

   Выходной. Рэймеру следовало бы поехать домой и обсудить с отцом подробности предстоящей женитьбы, сестру навестить в кои-то веки, а то тоже уже одной ногой замужем и скоро обзаведется собственной семьей. Но он тянул и тянул время.

   — Слушай, я должен сказать… — начал Конрад и замолчал.

   Монтегрейн воздел глаза к потолку. Начинается. Сейчас друг попросит бежать и искать Алиссию, чтобы передать ей любовную записку или еще что-то в этом в роде.

   — Алиссия беременна.

   От неожиданности сапог сорвался с края подоконника, и Рэймер сам чуть не рухнул вниз — в последний момент схватился за штору и встал на ноги. Несколько креплений оторвались от карниза и со звоном упали вниз.

   — Что?! Ты спятил?!

   — Не ори, — насупился принц и тут же подобрался, сел ровнее, выпрямил спину, насколько позволял искривленный позвоночник.

   Уму не постижимо. Они дружили с самого детства, и Конрад всегда — всегда! — был разумнее него. Что с ним стало, стоило влюбиться? Может, отец прав, и нелюбимая и нежеланная Анабель Ласкес — лучший вариант из всех возможных? Так хотя бы голова на плечах останется.

   — Ты в своем уме? — Монтегрейн шагнул к дивану. — Твой отец порешит вас обоих, если узнает. Ее — в первую очередь.

   Несмотря на то что Конрад сидел, а Рэймер стоял и возвышался над ним, принцу удалось каким-то образом смотреть на него сверху вниз.

   — Но ведь не узнает? — уточнил сухо, закаменев лицом и плечами.

   Чего ждал? Что он прямо сейчас бросится к королю и выложит все, что узнал, как на духу?

   — Не узнает, — буркнул Монтегрейн и тоже уселся на диван, слева от принца. Ссутулился, свесив руки между колен, и хмуро поглядел на друга. — Что будешь делать?

   — Жениться? — ответил тот вопросом на вопрос. Рэймер фыркнул. — Если бы мог, женился бы, — понурился Конрад.

   — Не можешь.

   — Значит, буду поддерживать как могу. Поможешь?

   Прямой вопрос и прямой взгляд.

   Монтегрейн вздохнул.

   — Когда я тебя подводил?

   Разве что из северной крепости, куда отец его непременно сошлет, раз обещал, не больно-то поможешь…

   Настоящее время

   Сменить траурное платье на подвенечное золотое было почти физически больно. По правилам, выходя замуж вновь, следовало бы избавиться от вдовьих нарядов, однако Амелия, не готовая расставаться с черной одеждой, так отлично подходящей под ее настроение, бережно сложила платье и попросила Дафну выстирать его и повесить в шкаф к остальным.

   Только в последний момент, когда лицо служанки изумленно вытянулось, до Мэл дошло, что в ее поступке можно увидеть скрытый подтекст: будто она ждет не дождется, когда можно будет похоронить и нового супруга. Впрочем, Дафна ничего не высказала вслух, а Амелия решила, что поздно идти на попятный. Платье ей и вправду нравилось.

   — Какая вы красивая! — вздохнула служанка, закончив с волосами госпожи и отойдя на несколько шагов, чтобы полюбоваться своей работой.

   Амелия сидела перед трюмо и с вялым интересом смотрела на свое отражение в зеркале. В юности ее, пожалуй, можно было назвать «миленькой». Сейчас же то, что прощала юность, стало очевиднее с первого взгляда: и чересчур бледная, даже по аристократическим меркам, кожа, и тусклые слишком прямые волосы, и блеклый цвет светло-зеленых глаз. С накрашенными ресницами и бровями лицо сделалось ярче, но и этого не хватало для того, чтобы назвать ее красавицей.

   Дафна хотела использовать помаду, но Мэл не позволила. Эйдан обожал яркие губы.

   Никогда больше.

   — Спасибо, — промолвила она, поднимаясь со стула. Волосы, до этого лежащие на плечах, упали вниз (Амелия запретила Дафне делать высокую прическу со шпильками).

   — Ах, миледи, у вас такая изящная шейка. — Видимо, и служанка задержалась взглядом на ее волосах. — Может быть, все-таки?..

   — Спасибо, — повторила Амелия с нажимом, и Дафна послушно замолчала.

   Золотой цвет платья Мэл тоже категорически не шел, сливаясь с ней и делая еще более блеклой. Однако цвет подвенечного наряда был многолетней традицией и частью самой церемонии, без него в храме ее бы не приняли.

   — Дафна. — Повинуясь внезапному порыву, Амелия обернулась к замершей подле нее девушке. — А ты бы хотела поехать со мной в мой новый дом?

   В том, что придется уехать из особняка Бриверивзов, она не сомневалась. Гидеон ясно сказал: Монтегрейн приезжает в Цинн ненадолго и планирует вернуться в свое поместье в ближайшее время. Глупо было бы рассчитывать, что он оставит ее в столице.

   — Я, миледи? — Девушка польщенно зарумянилась.

   Учитывая, что, помимо Дафны, в доме оставались лишь пожилая кухарка и конюх, вопрос был бессмысленным. Но, видимо, девушка сочла предложение Амелии выражением особого расположения и… доверия? Мэл знала Дафну меньше месяца — слишком мало, чтобы успеть к ней прикипеть и тем более начать доверять. Все было гораздо прозаичнее: приличия не позволяли леди отправиться в дальнюю дорогу без личной служанки. Правила, которыми она когда-то пренебрегла, оставив верную Клару на юге по настоянию Бриверивза. Правила, о которых Дафна явно не догадывалась, а потому восприняла слова госпожи как комплимент.

   — Поедешь? — повторила Амелия. — К сожалению, я не могу обсуждать с тобой будущее жалование, это полностью зависит от лорда Монтегрейна, но…

   — Поеду, поеду, госпожа! — Дафна даже не дала ей договорить, радостно захлопав в ладоши.

   Мэл посмотрела на нее укоризненно, и девушка, покраснев еще больше, опустила взгляд. Кто знает, какие правила приняты в доме Монтегрейнов? Амелия спокойно воспринимала подобные вольности от работников. В доме ее отца слуги служили по много лет и считались чуть ли не членами семьи. Эйдан же, если бы его перебили подобным образом, мог выпороть виновного. Поэтому Мэл предпочла не рисковать и напомнить Дафне о приличиях.

   — Тогда собери вещи, пока меня не будет, — распорядилась коротко. — Я не знаю, сколько у нас будет времени на сборы.

   — Конечно, конечно, миледи, — затараторила Дафна. — А ваше… — запнувшись и снова покраснев, уточнила девушка. — Вдовье платье сложить в чемодан?

   Амелия перевела взгляд на зеркало. От золотого наряда, сияющего в лучах бьющего сквозь незашторенные окна солнца, слепило глаза.

   Отвернулась.

   — Возьми.

***

В Цинне имелось три крупных храма, не считая множества мелких для простого люда. Однако, несмотря на вероятность совпадения — один к трем, приехавший за Амелией экипаж привез ее именно в тот, где почти пятнадцать лет назад она венчалась с Эйданом.

   — Госпожа, прошу вас. — Слуга в сером сюртуке галантно подал ей руку в белоснежной перчатке. На кого тот работал и кто оплатил его услуги, Мэл не уточняла — за ней просто приехали в назначенный срок и повезли в назначенное место.

   Не медля и не колеблясь, она подала ладонь, тоже в перчатке, только в высокой и кружевной, и осторожно выбралась из экипажа, придержав длинный шлейф платья. Этим шлейфом, неудобной данью традиции, Дафна восхитилась сегодня особенно. Если бы неискушенная девушка увидела то платье, в котором Амелия переступила порог этого храма в первый раз, должно быть, и вовсе лишилась бы чувств. Нынешний наряд был скромным настолько, насколько позволяли приличия.

   Утреннее солнце, будто в насмешку над фиктивной свадьбой, скрылось за серыми, пухлыми от влаги тучами, начал моросить мелкий дождь, и, оказавшись на улице, Мэл смогла по достоинству оценить золотистую вуаль, закрепленную в волосах и полностью прикрывающую лицо.

   Поднимаясь по ступеням храма, Амелия отметила необычную тишину вокруг. Она знала, что церемония будет проведена без присутствия гостей. Однако ни на крыльце храма, ни подле него не обнаружилось ни единого попрошайки, завсегдатаев этого места, а на улице — ни одного прохожего. Неужели Гидеон побоялся, что кому-то может взбрести в голову сорвать свадьбу, и перекрыл улицу?

   Слуга с торжественным видом проводил Мэл до дверей храма и остался снаружи. Лишь приоткрыл одну из огромных расписанных золотом створок и жестом пригласил ее внутрь.

   Отбросив лишние мысли, Амелия вздохнула и переступила порог.

***

В прошлую церемонию бракосочетания шестнадцатилетняя Амелия Грерогер была полна надежд на светлое будущее. Ужасно волновалась и боялась оступиться в проходе или наступить на шлейф платья. Жизнь только начиналась, и у алтаря ее ждал, как ей казалось, самый прекрасный, великодушный и добрый мужчина в мире.

   В этот раз волнение длилось недолго. Сердце предательски ёкнуло при виде храма снаружи и еще несколько минут билось пойманной в сачок бабочкой, когда Амелия оказалась внутри. Пламя свечей, украшающих храм, колыхнулось от сквозняка, и вновь выпрямилось, когда двери за спиной невесты закрылись. В унисон с ними выровнялось и сердцебиение, стоило Мэл в полной мере осознать, что волнение не было связано с предстоящей церемонией, а лишь являлось отголоском воспоминаний. Ей не о чем было волноваться. Когда все решено — волнение бессмысленно.

   Внутри так же не обнаружилось лишних людей. У алтаря в свете, казалось, тысячи свечей, стояли лишь двое: пожилой священник в золотой, того же цвета, что и ее платье, праздничной рясе и высокий мужчина в черном костюме-тройке, опирающийся на трость.

   Увидев жениха, Амелия воздала хвалу вуали на своем лице во второй раз. Однако времени на удивление не было. Она выпрямила спину, приподняла подбородок, как приличествовало женщине ее положения в окружающей обстановке, и не спеша, но твердо пошла по проходу к алтарю.

   Она не видела Рэймера Монтегрейна много лет. Десять-двенадцать, как минимум. В первые годы после свадьбы с Эйданом, когда Мэл еще бывала в свете, она встречала Монтегрейна на балах. Чаще в компании его высочества принца Конрада. И ни разу в обществе супруги, болезненно хрупкой темноволосой молодой женщины, которую впервые Амелия увидела уже в гробу, будучи вынужденной, как и многие люди их круга, присутствовать на похоронах несчастной.

   Впоследствии под давлением Эйдана Мэл еще изредка посещала балы, где изображала из себя счастливую жену. Рэймер Монтегрейн на светских мероприятиях больше не появлялся.

   А после была война.

   И теперь, увидев навязанного ей Гидеоном жениха, Амелия удивилась настолько, что не совладала с лицом, выражением которого, казалось бы, за годы несчастливого брака научилась управлять мастерски. Спасибо вуали, что ее реакцию удалось скрыть. Продемонстрировать свое изумление было бы крайне бестактно, а в данных обстоятельствах — недопустимо.

   Рэймер Монтегрейн являлся прямым доказательством утверждения, что война не щадит никого. Не знай Мэл, кто перед ней, то ни за что не узнала бы в этом человеке ослепительного молодого аристократа с точеным профилем, который однажды до полусмерти напугал ее на балконе королевского дворца.

   Во-первых, он был седым. В тридцать пять лет. Как старик. Почти полностью. Белые пряди перемежались со все еще темными, и в первое мгновение в полумраке храма Амелии показалось, что кто-то посыпал голову мужчины пеплом.

   Во-вторых, трость, на которую Монтегрейн опирался, явно не являлась данью моде, о чем говорила и сама поза, и видимое напряжение в руке, крепко сжимающей рукоять.

   В-третьих, Мэл не владела магией в общепринятом понимании этого слова. Ей досталось лишь ускоренное самоисцеление, стойкость к большинству известных болезней и умение видеть ауры других магов. У боевиков аура отливала красным, у целителей — зеленым, у менталистов — голубым. Яркость и насыщенность цвета зависели от силы дара.

   Когда Амелия видела Рэймера Монтегрейна в прошлый раз, его аура сияла красными переливами мощного боевого мага.

   Аура стоящего у алтаря мужчины не сияла, она просто была.

   Тусклая, рваная, с неровными краями. А в районе колена, с той стороны, с которой он держал трость, магическая аура пропадала вовсе. Шла по всему телу, а к колену истончалась, будто проваливалась в черное ничто. Видеть подобное Мэл не доводилось, но и ее знаний хватило на то, чтобы понять: с подобным ранением опустошённому магическому резерву не суждено было восстановиться — Монтегрейн больше не владел даром.

   — Подойди ближе, дитя мое. — Священнослужитель поманил Амелию рукой, когда она остановилась, не дойдя до алтаря нескольких шагов. — Сын мой, подними вуаль невесты. — Кивнул жениху, когда та послушно приблизилась.

   Мэл подняла на Монтегрейна глаза и сразу поняла, что ошиблась: не узнать его было невозможно. Ледяной, прожигающий насквозь, враждебный взгляд остался точно таким же, как и пятнадцать лет назад.

   От обращения к себе жених скривился, что-то поискал глазами на полу, после чего отставил трость, под ошарашенным взглядом святого отца кощунственно прислонив ее к боку стоящей поблизости статуи Святой Девы, а сам, чтобы удержать равновесие, не менее кощунственно, оперся бедром прямо об алтарь.

   Глаза служителя от такого святотатства буквально полезли на лоб. Однако тот смолчал, опасливо обернувшись куда-то в сторону зияющего чернотой прохода во внутренние помещения храма. Со своего места Амелия никого там не увидела, но священник заметно поник и обреченно вздохнул.

   Мэл отвлеклась на священнослужителя и вздрогнула от неожиданности, когда чужие руки коснулись вуали. Монтегрейн криво усмехнулся и откинул тонкую ткань с ее лица, должно быть, решив, что она дернулась от страха. Амелия хотела прямо посмотреть ему в глаза, чтобы показать, что не боится, но жених сам отвел взгляд. Как ей показалось, с отвращением.

   Пораженный и очевидно запуганный службой безопасности священнослужитель, наконец, обрел дар речи:

   — Итак, дорогие брачующиеся, вы готовы?

   И Амелия убедилась, что отвращение на лице жениха ей не привиделось.

   — Бракованные, — ядовито пробормотал он, по-прежнему смотря куда угодно, только не на невесту.

   Глаза священника округлились еще больше, а кадык на тощей шее нервно дернулся.

   — Дорогие брачующиеся… — тяжело сглотнув, он все же нашел в себе силы продолжить и затянул длинную ритуальную речь.

   Амелия волей-неволей вспомнила, как слушала такую речь на своей первой свадьбе, как пыталась вникнуть и понять каждое слово, ища в них потаенный смысл и искренне полагая, что благодаря молитвам священника их союз с Эйданом во что бы то ни стало будет благословлён богами. Бросив взгляд на трость, бессовестно упертую в бок святой богине, она не сдержала усмешки. Бесспорно, с прошлой церемонии ее отношение к вере претерпело значительные изменения.

   Как назло, Монтегрейн поднял на нее глаза именно в этот момент, заинтересованно изогнул бровь. И теперь Амелии пришлось отводить взгляд. Она не собиралась вести себя вызывающе и теперь испытывала досаду оттого, что он заметил ее пренебрежительный взгляд на статую. И насмешку — тем более.

   — И будут боги оберегать… — заунывно продолжал священник.

   Мэл постаралась не вслушиваться и лучше следить за выражением своего лица, считая минуты до окончания монотонной и совершенно бесполезной, по ее опыту, речи. Если боги и существовали, то заботой о тех, кого венчали их именем, явно не озабочивались. Во всяком случае, сама Амелия убедилась в тщетности молитв еще в первые годы брака.

   Внезапно в речь священника вклинился требовательный голос жениха:

   — Святой отец, будьте так любезны, переходите к «Объявляю вас», мне нужна моя трость!

   Голос у него тоже не изменился, отметила про себя Амелия.

   — Ты ничего не видела, поняла? Не слышу!

   — П-поняла…

   Удивительно, она и не подозревала, что запомнила тот вечер и каждую фразу в таких подробностях: точные слова, оттенки голоса.

   Тогда Монтегрейн был здорово взбешен и раздосадован тем, что кто-то стал свидетелем его нарушающего все приличия путешествия по балконам. Выходит, сейчас он испытывал те же эмоции? Гнев и досаду? Что ж, теперь Амелия могла его понять: ему навязали жену, кто знает, какими угрозами. Сама она чувствовала лишь усталость и желание поскорее покинуть давно лишенный ее веры храм.

   — Возьмитесь за руки, — со вздохом и явным осуждением во взгляде сдался священник.

   Жених с видимой неохотой протянул ей раскрытые ладони. Амелия без колебаний вложила в них свои. Как ни странно, неприятных ощущений не последовало, несмотря на то что у него были голые руки, а у нее перчатки из тончайшего кружева. Обычная теплая сухая кожа: не приятно, не противно — терпимо.

   Священнослужитель взял с алтаря золотые ленты и шагнул к «забракованным», как очень точно, по мнению Амелии, высказался Монтегрейн. Обвязал ее запястье, отрезал громоздкими ножницами лишнее, повернулся к жениху. Монтегрейну пришлось приподнять рукав, и Мэл заметила след от ожога с внутренней стороны его левого запястья. Как удачно, что она сама надела перчатки. Ее шрамы вряд ли можно было бы счесть за боевые ранения.

   — Объявляю вас мужем и женой, — произнес священник едва ли не с таким же облегчением, что все закончилось, как и новоиспеченные супруги. — Можете запечатлеть поцелуй.

   Верно, без поцелуя церемония считается незавершенной. Амелия не собиралась спорить, тем не менее внутренне напряглась. Во время их свадебного поцелуя Эйдан целовал ее так, будто собирался разложить прямо перед гостями на алтаре. Будучи наивной дурой, она полагала, что это было признаком неземной любви и нетерпения. Теперь понимала: нетерпения — возможно.

   Монтегрейн ответил священнику хмурым взглядом. Таким мрачным и давящим, что святой отец, годящийся ему по возрасту и правда в отцы, забегал глазами по помещению, будто его поймали с поличным за чем-то постыдным.

   — Без этого никак, — пробормотал служитель, словно извиняясь.

   — Как скажете, — ядовито отозвался Монтегрейн и повернулся к Амелии. — Подойдите ближе. Не хочу свалиться вам под ноги и целовать колени.

   Бедный священник осенил себя святым знаком. Мэл стало его даже жаль: надзор службы безопасности короля, несговорчивые брачующиеся.

   Она шагнула навстречу, не произнеся ни слова. Если без поцелуя брак не будет подтвержден, то к чему тратить время на споры?

   Остановилась совсем близко, чтобы новоиспеченному супругу не пришлось отрываться от алтаря, на который он все еще тяжело опирался из-за больной ноги. Подняла к нему лицо. Даже несмотря на то, что на Мэл были туфли на каблуках, Монтегрейн все равно превосходил ее ростом не меньше чем на полголовы.

   Она заставила себя не отводить взгляд. Показать страх — заведомо проиграть, это Амелия поняла уже давно. Эйдан питался ее страхом. Бояться его — было ее главной ошибкой когда-то.

   Она ожидала… Мэл и сама не смогла бы сказать, чего конкретно ожидала от нового супруга. К ее облегчению, точно не страстного поцелуя, о чем ясно говорил его полный раздражения и лишенный заинтересованности взгляд. Возможно, целомудренного касания губ губами. Возможно, поцелуя в щеку — насколько ей было известно, и такие поцелуи «засчитывались». Но чего она не ожидала, так это того, что Монтегрейн вдруг бестактно возьмет ее лицо в ладони и запечатлеет поцелуй в лоб, как мог бы поцеловать бедную сиротку.

   Амелия изумленно моргнула, а он уже подхватил трость и оторвался от алтаря, отчего тот надсадно скрипнул.

   — Щедрой паствы, святой отец, — бросил на прощание уже не просто бледному, а позеленевшему священнику и, не дожидаясь жены, прихрамывая и тяжело опираясь на трость, направился к выходу из храма.

   Служитель снова обернулся в темный проход за своим плечом, затем недобро глянул на Амелию и, уже не сдерживаясь, потряс кулаком в сторону удаляющегося молодожена.

   — Боги все видят!

   — Не сомневаюсь, — отозвался Монтегрейн, не сочтя нужным оборачиваться.

   Мэл здраво рассудила, что в данном случае вежливые прощания излишни, и поспешила за супругом.

***

Монтегрейн остановился только у подъездной дорожки, где его ждал черный экипаж без опознавательных знаков, а ее — все тот же, который привез сюда.

   — Заеду за вами завтра на рассвете, — бросил новоиспеченный муж через плечо. — Будьте добры собраться и не тратить мое время.

   Отчего-то Амелия подсознательно ждала уже знакомого: «Поняла? Не слышу!» Но мужчина, не поинтересовавшись, поняли ли его, захромал к своему транспортному средству.

   — Леди Монтегрейн? — любезно улыбаясь, окликнул ее приписанный к экипажу слуга в сером сюртуке и распахнул дверцу.

   Ушло не меньше нескольких секунд, прежде чем Мэл поняла, что данное обращение относилось к ней.

   Леди Амелия Монтегрейн.

   Род Бриверивзов оборвался окончательно.

ГЛАВА 6

Экипаж остановился возле двухэтажного особняка, обнесенного глухим высоким забором.

   Когда Рэймер был еще ребенком, они с родителями и сестрой часто проводили время в Цинне. Тогда столичная резиденция Монтегрейнов была обжита и ухожена, а ворота только и делали, что распахивались, чтобы принимать гостей.

   Мать очень любила этот дом. После смерти жены отец перевез детей в поместье. Сам заезжал сюда время от времени, иногда жил, когда по долгу службы приходилось надолго задерживаться в столице.

   Теперь же, после и его кончины… Теперь проще было установить непрозрачную ограду, чтобы любопытные поменьше совали носы не в свое дело.

   Скрипнули рессоры, когда спрыгнувший со своего места кучер открыл ворота и забрался обратно. Экипаж въехал во двор, прошелестев боками по высокой, давно не кошенной траве, сильно разросшейся и теперь нависающей над каменной подъездной дорожкой; остановился.

   Рэймер распахнул дверцу и, опираясь на трость, выбрался наружу.

   Упорная трава не только норовила превратиться в настоящий лес там, где раньше обретались материны любимые клумбы, но и стремилась одолеть каменное покрытие — проросла в местах стыков плит и даже приподняла и скосила бледно-серые квадраты. Из-за этой неровности пришлось несколько раз переставлять трость, чтобы получить должный упор и не свалиться под колеса.

   Кучер инстинктивно дернулся в порыве помочь, но тут же замер на своем месте, напоровшись на красноречивый взгляд господина. Стоило самому стать калекой, чтобы понять, сколь раздражающей может быть чужая непрошенная помощь. Будь Конрад жив, оценил бы иронию.

   Убедившись, что твердо стоит на ногах, Рэймер сделал несколько шагов вперед, чем тут же воспользовался один из коней и нагло ткнулся мордой в плечо хозяина, намекая, что неплохо было бы отблагодарить ездовых за поездку.

   Монтегрейн погладил животное по бархатистой переносице и мягко отодвинул от себя конскую голову; тот оскорбленно фыркнул.

   — Олли, ты до завтра свободен, — отпустил Рэймер кучера.

   — Спасибо, милорд! — Юноша мгновенно расплылся в улыбке.

   Оливер был в столице впервые и жаждал рассмотреть ее во всей красе, но вся прошедшая неделя пролетела как один миг — в разъездах.

   Монтегрейн только отмахнулся от благодарности, еще раз погладил обиженного коня и, тяжело наваливаясь на трость, направился по вздыбленным плитам к крыльцу.

   — Милорд! — окликнул Оливер, когда он был уже на ступенях. Рэймер обернулся. — Может… — Юноша смущенно потер затылок. — Траву покосить?

   Монтегрейн покачал головой.

   — Отдыхай.

   И так заездил парнишку в прямом и переносном смысле этого слова.

   На самом деле, Рэймеру было наплевать, в каком состоянии находится особняк. Живущая в Западном округе сестра столичным домом не интересовалась. А он не собирался появляться здесь в ближайшее время.

   Или вообще никогда, если новая женушка его прирежет. Или зачем там еще король и его верный пес повязали им с бывшей Бриверивз обручальные браслеты?

   — Как скажете, милорд! — Улыбка Оливера стала шире.

   — Не напейся только, — усмехнулся Монтегрейн.

***

Доковыляв до гостиной, он сбросил сюртук и не глядя швырнул его на софу, сдернул с шеи платок.

   Рэймер с детства не любил официальные наряды. К счастью, Гидеону хватило ума, чтобы не предавать огласке внезапную женитьбу. Если бы храм сверху донизу набили гостями, было бы гораздо хуже. А так — терпимо. Скандал, плавно переходящий в общественные пересуды, разразится гораздо позже, когда молодоженов уже не будет в городе. Если бы вместе со сплетнями в Цинне можно было оставить еще и новоявленную супругу, цены бы ей не было.

   Рэймер поморщился, вспомнив женщину, с которой сочетался священными узами брака менее часа назад. Цена у нее определенно была, раз она ввязалась в эту авантюру. Впрочем, от вдовы Эйдана Бриверивза можно было ждать чего угодно, даром что внешне похожа на бедную овечку.

   Скрипнула боковая дверь, затем на пол с грохотом полетел металлический поднос, по счастливому стечению обстоятельств — пустой.

   — Лорд Монтегрейн, — испуганно пролепетала служанка, мгновенно принимая позу покорности: согнутая спина, глаза — в пол, — прошу прощения, я не знала, что вы вернулись, — вся фраза на одном дыхании, а напряженная поза говорившей ясно давала понять, что женщина ожидала грубой отповеди за свою оплошность, если вовсе не физической расправы.

   Хотел бы он знать, что ей о нем наговорили.

   Прибыв в столицу на прошлой неделе, Рэймер был вынужден нанять временный обслуживающий персонал для хотя бы частичного приведения в порядок слишком долго пустующего дома. Платил он щедро, не придирался, контактировал по минимуму, тем не менее что кухарка, что обе горничные, что прачка только и делали, что гнули спины, прятали глаза и вообще передвигались на полусогнутых в присутствии хозяина особняка. Это… раздражало.

   — Вернулся, — бросил он коротко. — Буду в кабинете, меня ни для кого нет.

   — Конечно, лорд Монтегрейн, — закивала женщина, все еще завороженно изучая свои туфли.

***

Полутемный кабинет встретил спертым воздухом и полумраком.

   «Лучше бы проветрила комнаты, чем гнула спину», — с досадой подумал Монтегрейн, и сам поплелся к окну, чтобы раздвинуть шторы и распахнуть фрамугу. Прошлым вечером он засиделся с бумагами допоздна, и, очевидно, с тех пор никто из слуг не посмел сюда зайти.

   Или постарался замести следы своего присутствия.

   Рэймер устало опустился на стул, вытянув больную ногу. Настоявшись в храме, она бунтовала против каждого движения, откликаясь ноющей, время от времени переходящей в острую болью от колена по всему бедру.

   Один из целителей, которые осматривали его вскоре после ранения, предупреждал, что так будет: чем дальше, тем хуже, — и предлагал ампутировать поврежденную конечность. От ампутации Рэймер отказался и теперь пожинал плоды своего решения.

   Прислонив трость к столу и освободив руки, он достал из ящика документы, с которыми не успел разобраться накануне.

   Как ни хотелось этого признавать, внезапная свадьба выбила его из колеи. Особенно, когда Гидеон, не поленившийся лично доставить приказ его величества, ехидно ухмыляясь, назвал ему имя будущей супруги.

   …Мальчишка, захлебывающийся собственной кровью у его ног…

   …Тело женщины, израненное, изломанное, со следами веревок на запястьях и лодыжках…

   Рэймер скрипнул зубами, отгоняя от себя воспоминание о совместной службе с Эйданом Бриверивзом. Нужно было убить его, пока была такая возможность. Еще после первого случая.

   В дверь постучали.

   — Войдите. — Он отложил от себя бумаги, так и не успев вчитаться.

   — Господин, к вам пришли. — Заглянула в кабинет одна из горничных.

   Интересное дело: его самого слуги боялись как огня, а нарушать его распоряжения им отчего-то было не страшно.

   — Я же сказал: меня ни для кого нет, — холодно напомнил Монтегрейн, медленно закипая.

   — Но не для меня, — пропел звонкий женский голос, и служанку ловко оттеснили плечиком, затянутым в синий шелк. — Спасибо, дорогая, можешь идти, — бросила гостья горничной таким тоном, будто поблагодарила комнатную собачку за то, что та принесла ей брошенную в реку палку. Как еще по голове не потрепала? И уже тверже: — Оставь нас.

   Служанка что-то покорно пискнула и скрылась в коридоре. Дверь за ней притворилась, оставляя хозяина кабинета и его незваную гостью наедине.

   Они не виделись около полугода, но Элиза ни капли не изменилась. Такие же тонкая талия и высокая грудь, подчеркнутые туго затянутым корсетом, те же блестящие черные волосы, поднятые вверх, чтобы сделать акцент на изящной шее, по обе стороны которой спускались длинные цепочки серег с крупными драгоценными камнями.

   Затянувшееся мгновение взглядов глаза в глаза, и гостья стремительно пересекла комнату, чтобы забраться Рэймеру на колени. В ответ на наглое посягательство нога отозвалась острой болью, но быстро затихла, вернувшись к обычной, ноющей. Монтегрейн замаскировал искривление губ улыбкой.

   — Не знал, что ты в это время года в столице.

   — Взаимно, — выдохнула женщина, поворачиваясь, чтобы открыть больший обзор на свою грудь в весьма откровенном вырезе платья. Поцеловала первой, по-хозяйски запустив пальцы с острыми длинными ногтями ему в волосы, попутно распуская стягивающий их шнурок.

   Они были знакомы давно. Легкий, ни к чему не обязывающий флирт на светских мероприятиях сменился физической близостью, лишь когда Рэймер уже овдовел, а Элиза была выдана замуж за человека вдвое старше нее. Монтегрейн и подумать не мог, что их отношения продолжатся после его возвращения с войны. Однако Элиза дала о себе знать первой, однажды без приглашения заявившись в его поместье. С тех пор они встречались редко, но жарко. За плечами женщины был выгодный брак с престарелым мужем и двое детей. За плечами и на плечах Рэймера лежало слишком много того, о чем он не собирался ни с кем делиться. Поэтому их ни к чему не обязывающие отношения его более чем устраивали.

   Поцелуй углубился, рука Элизы переместилась к пуговицам его рубашки.

   — Скажи, скажи, что это неправда, — прошептала женщина, не переставая жарко прижиматься к его телу.

   Монтегрейн подобрался. Желание схлынуло, словно его окатили ведром холодной воды. Естественно, он понимал, что рано или поздно информация о свадьбе просочится в массы. Но не за несколько же часов!

   — Что именно? — уточнил холодно, все еще надеясь, что Элиза говорила о чем-то другом. Например, о том, что он так скоро уезжает в поместье.

   Холеные пальчики женщины с темно-синим покрытием ногтей под цвет платья замерли на одной из последних пуговиц. Элиза оставила рубашку в покое и отклонилась, чтобы заглянуть ему в глаза.

   — То, что ты женился. — Рассмеялась и попыталась снова поймать своими губами его губы. Но Рэймер увернулся. Элиза изумленно уставилась на него. — Так это правда? — Ее глаза округлились и в них мелькнула… Нет, не ревность, но что-то очень похожее на собственничество.

   — Откуда у тебя информация? — Он отстранился еще больше, сильнее упершись в спинку стула.

   У следящей за каждым его движением женщины обиженно дрогнул уголок губ.

   — Муж сказал. — Она дернула точеным плечиком, несколько нервно. — Говорит, пошли слухи.

   Наверняка благодаря ему и пошли. Старый Форнье в последние годы входил в сам Королевский Совет, и вряд ли решение его величества по поводу принудительной женитьбы Монтегрейна было для него секретом. А вот распространять сведения своей не в меру болтливой жене — совсем старик из ума выжил.

   — Вот оно что… — с досадой протянул Рэймер. Удружил Форнье так удружил. — Кто-то еще знает?

   Элиза моргнула, изображая удивление его вопросом, затем натянула на лицо маску возмущения.

   — Нет! Конечно же, нет, — что означало: «Естественно, как я могла умолчать о такой знатной сплетне». Рэймер крепче сжал зубы. Она повторно моргнула. — Так это правда? — повторила Элиза, но теперь уже обхватив ладонями его лицо и жадно вглядываясь в глаза. — Как же так? Петер совсем плох. Я думала, когда я овдовею…

   То что? Что он женится на ней? Занятные надежды, учитывая их встречи раз в несколько месяцев и ни намека на планы о будущем с его стороны.

   Видимо, лицо Рэймера достаточно отразило мысли, потому как любовница отпрянула, а потом и вовсе соскочила с колен.

   — Я думала, ты меня любишь и женишься на мне! — заявила запальчиво. Фальшиво даже для такой актрисы, как Элиза Форнье, имеющей по меньшей мере нескольких постоянных любовников и годами изображающей преданную и верную жену.

   В ответ Монтегрейн красноречиво изогнул бровь.

   — Ты уже замужем.

   Элиза мотнула головой, отчего у нее из прически выпал крупный черный локон и живописно упал на грудь. Рэймер задумался о том, как долго она репетировала перед зеркалом, чтобы добиться такого эффекта.

   — Ну и что? — возразила женщина уверенно. — Мой муж однажды умрет. И тогда… — И осеклась перед прямым насмешливым взглядом.

   — И тогда мы поженимся, чтобы объединить наши состояния и оставить твоим детям достойное наследство?

   Надо отдать Элизе должное, ее лицо вытянулось лишь на короткое мгновение — в следующее она уже взяла себя в руки.

   — Ну и что? — возразила повторно. — Кому от этого плохо? Или оставишь все Луисе и племянникам?

   Монтегрейн усмехнулся. Во всяком случае, такая прямолинейность импонировала ему больше, чем если бы Элиза продолжила говорить о большом и светлом чувстве.

   И да, у Рэймера имелось целых трое племянников. Виделся он с ними лишь несколько раз, тем не менее мог с уверенностью сказать, что дети родной сестры были ему ближе отпрысков Элизы и Петера Форнье.

   — Ты замужем, а я теперь женат, — подытожил Рэймер, не видя смысла продолжать эту тему и давая гостье понять, что если такие условия ей не подходят, то двери не заперты.

   Элиза обиженно сложила руки под грудью.

   — Ты ее не любишь, — сказала уверенно. Монтегрейн пожал плечами, не отрицая и не соглашаясь: отчитываться он не собирался. — Бесчувственный, — припечатала леди Форнье в последней попытке добиться от него эмоций. — Ты просто не способен на чувства. Ты и Анабель никогда…

   — Осторожнее, — холодно предупредил Рэймер.

   Его первая жена умерла больше десяти лет назад, и он не собирался позволять кому-либо трепать ее имя. Даже Элизе. Тем более Элизе.

   Гостья, как ни пытающаяся казаться наивной дурочкой, дурой отнюдь не была, поэтому вовремя прикусила язык. Потом вздохнула и приблизилась, примирительно положила ладонь на его плечо.

   — Пойдем в спальню? — предложила миролюбиво, заглядывая в глаза и улыбаясь, словно ничего не произошло.

   Рэймер бросил взгляд на забытые на столе бумаги. А гори оно все...

   — Почему бы и нет? — ответил, также улыбнувшись.

   Элиза с готовностью подала ему трость.

***

Когда гостья уехала, уже совсем стемнело. Рэймер спустился вниз, в сотый раз помянув недобрым словом лестницу и свою ногу, и все-таки занялся документами.

   Сроки поджимали, партнеры должны были получить подписанные договоры уже следующим утром, а он так и не успел внимательно перечитать обговоренные ранее условия. Визит Гидеона, женитьба, а затем неожиданный визит любовницы отняли у него слишком много времени, оторвав от повседневных дел.

   Зачитавшись, Монтегрейн едва не пропустил время назначенной встречи. Бросив взгляд на часы, он подхватил трость и направился к выходу. Опершись бедром об угол шкафа, накинул на себя длинный плащ с капюшоном, затем пересек холл и вышел во двор через заднюю дверь.

   Когда проходил мимо, под лестницей раздался и быстро стих подозрительный шорох, но Рэймер предпочел сделать вид, что ничего не заметил. В том, что слуги подкуплены или запуганы Гидеоном, он не сомневался с самого начала.

   Задний двор был пуст. Некошеная трава гнулась и шуршала под ногами, пока Монтегрейн пробирался к неприметной калитке в ограде, отлично замаскированной как раз благодаря заброшенности сада. Снаружи вход был также удачно спрятан за толстым стволом дерева, ветви которого раскинулись по обе стороны забора и теперь нависали над головой, скрывая от посторонних глаз. Главной сложностью оставалось не свернуть себе в темноте шею, споткнувшись или зацепившись за что-либо тростью.

   Человек, также облачившийся в темный плащ с капюшоном, полностью скрывающим лицо, пришел к калитке ровно в полночь, как и договаривались.

   — Вот все, что удалось собрать на Бриверивзов, — глухо сообщил голос из-под капюшона, и рука в черной перчатке протянула Рэймеру тонкую картонную папку для бумаг.

   Монтегрейн молча отдал ищейке мешочек с монетами.

   Гость не принялся пересчитывать плату, наниматель не стал проверять содержимое папки — каждый убрал полученное под одежду.

   — С вами приятно работать, — сказал на прощание визитер.

   — Взаимно, — отозвался Рэймер.

   И тот исчез за оградой так же тихо, как и появился.

   6 месяцев спустя после Бала дебютанток

   Цинн, столица королевства Мирея

   — Ты счастлива? — вопрошал отец, крепко держа ее ладони в своих и серьезно заглядывая в глаза.

   Из-за тугого корсета свадебного платья было тяжело дышать. Или от волнения. Все последние часы Амелия чувствовала, как горят ее щеки и сбивается дыхание. И сейчас, когда лорд Грерогер подошел к ней у выхода из храма, в котором она только что стала леди Бриверивз, ей вдруг захотелось обнять отца, зарыдать и попроситься домой.

   О чем она думала, когда согласилась на столь скорую свадьбу? Добрая неуклюжая Агата, верная Клара, отец, приятельницы-соседки — все это осталось в Южном округе. А Амелия теперь должна остаться здесь — в холодном неуютном Цинне, где из знакомых у нее лишь новоиспеченный супруг и его отец. Но ведь и их она совсем не знает. Несколько поцелуев и объятий с Эйданом, и вот уже на ее запястье красуется золотая шелковая лента — символ брака, а на пальце — кольцо с огромным драгоценным камнем, от которого руке тяжело и непривычно.

   — Счастлива, — ответила Мэл, стараясь скрыть дрожь в голосе. Коснулась материного кулона на своей шее — ее верного спутника, поддержку и опору в любых обстоятельствах.

   Эйдан замечательный, и у нее непременно все будет хорошо. Просто страшно, но рано или поздно это должно было случиться — женщина не может всю жизнь прожить у родителей под боком.

   — Любимая! — окликнул ее спускающийся по ступеням муж.

   Муж — надо же.

   — Иду! — крикнула Амелия и снова повернулась к отцу. — Папа, я очень счастлива, — повторила тверже.

   Однако складка озабоченности между бровей лорда Грерогера не исчезла. Он взял лицо дочери в ладони и поцеловал ее в лоб.

   — Благословляю тебя, Мэлли. Пиши мне немедленно, если что-то случится. Я заберу тебя по первому твоему слову.

   Амелия рассмеялась. Несколько нервно, но все равно беспечно.

   Конечно же, отец тоже волновался, ведь они еще никогда надолго не расставались. Но что могло случиться, чтобы она запросилась домой, на юг? Теперь ее дом был здесь — с самым замечательным человеком на свете.

   Мэл протянула руку подошедшему супругу, и их пальцы переплелись.

   — Счастливого пути, дорогой тесть. — Эйдан почтительно склонил голову.

   — И тебе, дорогой… зять.

   Вот только радости в голосе отца Амелия не услышала — только напряжение. И… недоверие?

   — Все будет хорошо, — заверила она, чувствуя, что лорду Грерогеру нужна поддержка не меньше, чем ей самой. — Мы обязательно приедем на праздники. Правда, Эйдан?

   Муж расплылся в белозубой улыбке, и Мэл в очередной раз подумала, что таких красивых людей просто не бывает. Как ей, наивной провинциалке, так повезло с избранником?

   — Конечно, любимая.

   Любимая… Он так это произносил, что у Амелии кружилась голова. Ее любили, ею дорожили — о чем еще можно мечтать?

***

— Добро пожаловать! — важно провозгласил новоиспеченный супруг, распахивая перед ней двери теперь уже их общего дома.

   Раньше Эйдан жил здесь вместе со своими родителями. Но несколько лет назад его мать умерла, а отец, входящий в сам Королевский Совет, все реже наведывался в городской особняк, предпочитая жить во дворце и не тратить время на дорогу в ущерб государственным делам. Поэтому в последние годы младший Бриверивз обитал тут один.

   На самом деле, Амелия уже бывала здесь. Более того, они с отцом прожили в гостевых комнатах всю последнюю неделю, пока шли последние приготовления к свадьбе. Но в статусе хозяйки Мэл вошла в особняк впервые. И это было… волнительно.

   Эйдан подхватил ее на руки, едва она успела переступить порог. Амелия испуганно пискнула и вцепилась в лацканы его сюртука, такого же золотистого, как и ее свадебное платье.

   Не слушая возражений, он потащил ее к лестнице на второй этаж. Выскочившая из прилегающего к холлу коридора служанка молчаливой тенью затворила за ними дверь.

   — Поставь, я ведь тяжелая! — взмолилась пунцовая от смущения Мэл, но муж только рассмеялся. Не обращая внимание на присутствие слуг, поцеловал ее в шею.

   Когда Эйдан пронес жену мимо гостевых комнат, где оставались все ее вещи, она попыталась возразить вновь, но тот не стал даже слушать. Направился дальше по коридору и распахнул ногой дверь в свою спальню.

   Сейчас?! Сейчас. Сердце Мэл забилось еще быстрее и, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. В и без того тугом корсете стало невыносимо трудно дышать.

   Муж положил ее на кровать.

   Сейчас…

   Опытная Клара рассказывала ей, что в первый раз бывает больно, и нужно быть к этому готовой. Но также утверждала, что любящий мужчина сделает все, чтобы его партнерше было легче. Амелия верила в любовь Эйдана, но все равно ужасно волновалась.

   Он скинул с плеч сюртук, развязал и отбросил шейный платок, взялся за ремень своих брюк.

   Мэл лежала на постели ни жива ни мертва. Ей тоже следует раздеться? Помочь раздеваться ему? Клара обещала, что муж направит ее, подскажет.

   А еще говорила, что мужчины любят сами раздевать своих женщин. Вдруг она решит что-то сделать и все испортит?

   Амелия на мгновение смежила веки, борясь с участившимся дыханием, и тут же широко их распахнула. Но ничего не увидела, кроме золотой ткани — юбка у платья была такая пышная, что, когда муж задрал ее, Мэл оказалась под ней с головой.

   Руки мужчины оказались на ее бедрах. Амелия вздрогнула от этого прикосновения и потянулась к подолу, чтобы освободить лицо и иметь возможность видеть склонившегося над ней супруга. Но не успела, вскрикнув от боли и выгнувшись.

   Настоящее время

   Особняк Бриверивзов, Цинн

   Ей снилась ее первая свадьба и первая же брачная ночь. Столько воды утекло, а она все еще помнила все события и чувства в мельчайших подробностях.

   Проснулась за несколько часов до восхода солнца с ощущением, что не спала вовсе, и принялась собираться — Монтегрейн обещал заехать с рассветом.

   Вновь не позволив чувствам взять верх над разумом, Амелия оделась в темно-зеленое дорожное платье, а не во вдовье, как ей хотелось. Положила шкатулку с оставшимися драгоценностями, которые еще не успела продать, в саквояж. И как раз застегивала плащ, когда заметила в окно подъехавший к особняку уже виденный ею вчера черный экипаж без опознавательных знаков — добротный, недешевый, но не кричащий о своей стоимости. Что ж, стоило признать: у Монтегрейна был неплохой вкус.

   Чемоданы Ганс вынес во двор еще полчаса тому назад, поэтому Мэл направилась вниз лишь с полупустым небольшим саквояжем в руке.

   Увидев госпожу, ждущая в коридоре Дафна счастливо заблестела глазами и, закинув на плечо широкий ремень собственной сумки с вещами, поспешила за ней с такой резвостью, будто боялась, что ее забудут.

   Дом был пуст и тих. С кухаркой Амелия распрощалась еще прошлым вечером, с Гансом — сразу же, как только он управился с багажом. Больше обязательств у нее ни перед кем не осталось.

   Дафна первая выпорхнула на крыльцо. Мэл задержалась, чтобы повернуть ключ в замке, а затем активировать защитные артефакты, чтобы обезопасить пустующий дом от вторжения посторонних. Защита слабая, но случайных воришек должна была отпугнуть. Впрочем, если бы особняк Бриверивзов сгорел и превратился бы в горстку пепла прямо сейчас на ее глазах, ей не было бы жаль.

   Закончив, она повернулась, выпрямила спину, приподняла подбородок и уверенно шагнула с крыльца. Дафна, чуть ли не вприпрыжку, понеслась следом.

   Экипаж ждал у подъездной дорожки, точно в том же месте, где несколько дней назад останавливался «сальный» гость, что заставило Мэл испытать некое чувство дежавю: черные кони, черный экипаж, возница на козлах и его хозяин, ожидающий, когда дама сама соблаговолит подойти ближе и распахнуть дверцу.

   Однако она ошиблась сразу во всем, не считая сходства в цвете жеребцов и самого экипажа.

   Во-первых, увидев, что Амелия закончила с домом и направилась в их сторону, молодой светловолосый кучер ловко спрыгнул с козел на землю и отвесил ей полупоклон, скороговоркой выдав:

   — Доброе утро, миледи!

   Затем, не дожидаясь указаний, поспешил к крыльцу, где остались чемоданы.

   Во-вторых, дверца экипажа распахнулась, и его владелец, невзирая на больную ногу, выбрался наружу, оперся на трость и выжидательно уставился на замешкавшуюся Амелию. Она ускорила шаг.

   — Девушка едет с вами? — спросил Монтегрейн, едва Мэл приблизилась, опустив приветствия и переведя на Дафну пристальный взгляд, от которого та поспешила спрятаться у Амелии за спиной.

   Мэл внутренне напряглась, готовясь отстаивать свои права.

   — Леди не пристало отправляться в долгую дорогу, а тем более переезжать без личной помощницы, — напомнила о правилах приличия, с сожалением понимая, что эти традиции — ее единственный аргумент. Если он откажет, крыть ей будет нечем.

   Монтегрейн в ответ на ее слова одарил Амелию таким взглядом, будто она сказала неслыханную чушь.

   Обратился напрямую к служанке:

   — Как тебя зовут?

   — Д-дафна, — испуганно пискнула девушка из-за плеча Мэл. Как еще не вцепилась ей в плащ в поисках защиты?

   — Поедешь с Оливером, Д-дафна, — вынес вердикт Монтегрейн, отчего служанка, кажется, перестала дышать — уж слишком тихо стало у Амелии за спиной. — Олли, помоги девушке, — уже гораздо мягче велел подоспевшему с чемоданами кучеру.

   — Конечно, милорд! — пообещал тот, широко улыбнувшись. — Все устроим в лучшем виде! — Подмигнул полуживой от страха Дафне и помчался дальше — укладывать багаж.

   Для себя Амелия отметила: юноша своего господина не боялся.

   — Прошу. — Монтегрейн шире распахнул дверцу экипажа. — Нам ехать четыре часа, и так задержались.

   Мэл прикусила изнутри щеку, чтобы сдержаться и не высказать, что задержались они вовсе не по ее вине. Она-то была готова еще полчаса назад. Это он не обозначил точное время отъезда, бросив у храма абстрактное «на рассвете».

   Сдерживаться за эти годы Амелия научилась мастерски. Смолчала. Подобрала юбки и полезла внутрь. Руки Монтегрейн не подал, чему Мэл была даже рада.

   — Не робей, прокачу с ветерком! — услышала снаружи веселый голос кучера, когда уже оказалась на сиденье и сразу же подвинулась как можно дальше от входа — к окну.

   Дафна что-то пропищала в ответ. Юноша быстро заговорил нечто ободряющее, но, так как молодые люди отошли, слов Амелия не разобрала.

   Монтегрейн забрался в экипаж следом, надо признать, довольно ловко, учитывая состояние его ноги.

   Мэл поспешила отвернуться к окну. Дыра в ауре в районе колена мужчины упорно притягивала взгляд, а пялиться на чужие увечья было бы верхом бестактности.

   Оливер и Дафна также заняли свои места.

   Тронулись.

ГЛАВА 7

8 месяцев спустя после Бала дебютанток

   Холмск, Столичный округ, королевство Мирея

   — Здесь? — недоверчиво спросил Рэймер.

   В ответ на его голос тут же откликнулись лаем собаки. Где-то хлопнули ставни, а псин обложили бранью и, судя по сменившему лай скулежу, добавили пинком — за то, что мешают честным людям спать.

   Монтегрейн передернул плечами: как бы и им не прилетело, как этим собакам. Вдвоем, ночью, улизнув от охраны — если что случится, пенять будет не на кого.

   Подъехав ближе, спутник поровнял своего коня с конем Рэймера. Закрутил головой по сторонам, вглядываясь в окрестности. Толку-то: уличное освещение в мелких городках — роскошь, а луну почти полностью заволокли тучи. Даже привыкшие за время пути к темноте глаза улавливали лишь силуэты домов и заборов по обе стороны от узкой немощеной дороги.

   Друг на своем жеребце тоже виделся лишь неясным силуэтом. Сгорбленный, завернутый в необъятный шерстяной плащ с капюшоном, он напоминал гигантского ворона, зачем-то взгромоздившегося на спину лошади.

   — Кажется, здесь, — голос из-под плаща прозвучал глухо. — Она писала: пятый дом от главных ворот…

   — Здесь нет ворот, — огрызнулся Монтегрейн и, не дождавшись ответа, спешился.

   Несколько минут назад они проезжали какие-то кривые столбы. Но к ним не прилагалось ни ворот, ни ограды. Могли ли местные называть их воротами по старой памяти?

   Принц тоже слез с коня. Правда, в отличие от спутника, медленно и неловко. Держался в седле Конрад отменно, а вот со спуском и подъемом были проблемы.

   — Может, это вообще ловушка?

   — Нет, — уверенно возразил принц и пошел вперед, подхватив своего коня под уздцы. Рэймеру ничего не оставалось, как последовать за ним. — Это была записка от нее. Я сам учил ее грамоте — ее почерк.

   — Сам учил, — вполголоса передразнил Монтегрейн. Когда Конрад радостно сообщил ему, что одна из служанок передала записку от Алиссии, он почему-то даже не подумал, что возлюбленная друга, по идее, и не должна была уметь читать и писать.

   Ночной воздух пробирал холодом до костей. Можно было бы магией разжечь огонь прямо на ладони — осветить путь и согреть хотя бы руки, — но Рэймер опасался «хвоста» и не хотел рисковать.

   Эта ночная вылазка не нравилась ему с самого начала. Прошла всего пара недель с тех пор, как король сменил гнев на милость и отменил старшему сыну домашний арест. И вот они уже мчатся невесть куда среди ночи, получив невнятную записку через одну из горничных.

   От охраны, решившей сперва, что друзья отправились на вечернюю прогулку по столице, удалось оторваться еще в городе — не впервой. А потом Рэймер всю дорогу держал вокруг них щит, пряча беглецов от посторонних глаз. Так что риск слежки все же был минимален. А вот последствия по возвращении не хотелось и представлять.

   Будет чудом, если его величество еще хоть раз подпустит ненадежного, по его мнению, человека к сыну. Конечно же, Конрад попытается взять всю вину на себя, но в то, что Монтегрейн останется при этом в глазах короля невинной овечкой, верилось с трудом.

   Черт бы побрал эту принцеву любовь!

   — Сюда, — шепотом позвал Конрад.

   Рэймер двинулся за ним, все еще мысленно чертыхаясь.

***

В пятом по улице доме не спали. Через неплотно прикрытые ставни в темноте был отчетливо виден тусклый свет. Свечи. Рэймеру захотелось стукнуть себя ладонью по лбу — тут не было даже магических светильников, хотя те стоили недорого и уже много лет имелись в домах мирейцев повсеместно. Это же какая тут должна быть бедность, что хозяева не могли их себе позволить?

   Такая бедность, какой он еще не видел.

   Пока Рэймер привязывал коней у хлипкой чуть покосившейся ограды, Конрад успел постучать в дверь. Стукнул засов. Ему отперли и молча пригласили внутрь, не затворив.

   Сочтя это приглашением, Монтегрейн прошел следом.

   У них в поместье даже сараи были больше. Крошечный домик, состоящий всего из одной комнаты, площадь которой делилась надвое при помощи перевешенной через веревку простыни. Внутри было значительно теплее, чем снаружи, но спертый воздух настолько пропах кровью и несвежим потом, что Рэймер предпочел бы и дальше оставаться на холоде.

   Сделав первый шаг внутрь, он инстинктивно попятился и прикрыл нос рукавом плаща. Однако Конрад уже уверенно вошел и скрылся за импровизированной перегородкой. За простыней теперь был четко виден его силуэт — склоненный над койкой, на которой лежала женщина. Ее ноги были согнуты в коленях, а руки лежали на огромном животе. Принц потянулся к этому животу ладонью.

   — Ну чего?! Входишь или выходишь?! — рявкнули на Монтегрейна из темноты.

   Рэймер резко повернулся и увидел перед собой старуху. Ростом она достигала ему не выше груди. Сгорбленная вдвое больше Конрада, с крючковатым носом и седыми неопрятными волосами, вылезшими из-под платка у лица. Именно так он представлял себе лесных ведьм, про которых в детстве рассказывала няня.

   Одарив старуху недобрым взглядом, Монтегрейн развернулся и вышел на улицу. Холодный воздух тут же попытался забраться под плащ. Пахло навозом и затхлой водой, но даже эти запахи не шли ни в какое сравнение с теми, что витали внутри избушки.

   Рэймер с отвращением бросил взгляд на закрывшуюся за ним дверь. Как только Алиссию занесло в подобное место? И как, черт их всех дери, подобное дремучее захолустье может находиться всего в двух часах езды от столицы?

   Изнутри донесся истошный женский крик. Миг тишины, и повторился снова. Будто ее режут…

   Монтегрейн поежился и отошел к скакунам. Погладил своего, грея руки об его лоснящуюся шкуру и досадуя на себя за то, что в спешке не надел перчатки.

   Сколько женщины рожают? Он понятия не имел. Как-то ему довелось присутствовать при родах лошади, так та управилась за час. Хорошо бы и Алиссия поспешила, пока потерявший сына король не поднял на его поиски армию…

   Дверь за спиной с силой хлопнула, выпустив на улицу волну жутко пахнущего теплого воздуха. Рэймер обернулся: друг стоял в проходе, держась за ручку и явно намереваясь снова бежать обратно. Его лицо было настолько бледным, что в темноте казалось белым пятном.

   — Рэйм, ты же можешь остановить кровь?

   Он мог. При неглубоких ранах. Ненадолго, до прибытия специалиста. А сколько ждать целителя тут?

   Все эти мысли пронеслись у него в голове. В слух же Монтегрейн ответил только:

   — Попробую. — И последовал за Конрадом обратно в удушающее тепло домика.

   А в следующее мгновение по ушам резанул детский крик.

***

Да, он мог останавливать кровь. Но не тогда, когда та покидает тело нескончаемым потоком. Это дело целителя, а не боевого мага.

   Повитуха унесла младенца за перегородку. Оттуда все еще доносился детский плач, но уже не такой громкий и частый, как в первые минуты, когда казалось, что от него можно оглохнуть.

   А роженица не кричала. Когда Монтегрейн вошел, она еще была в сознании, но слишком быстро теряла силы и теперь лежала на перепачканных кровью простынях бледная как смерть, что смотрелось особенно жутко в сочетании с разметавшимися по подушке иссиня-черными волосами.

   — Ну?! — навис над ним Конрад, испепеляя взглядом.

   — Не могу.

   Рэймер в последний раз попытался правильно направить силу, держа ладони над тазом женщины, но магия откликнулась слишком слабо. Царапины — да, ссадины — да, мелкие порезы — да. Жуткое кровотечение после родов — нет, нет и нет!

   Плащ давно валялся в углу. Несмотря на то что разделся, Монтегрейн взмок, будто его облили водой. Руки, распростертые над несчастной, дрожали. Магический резерв тратился, вызывая слабость и дурноту, но неприспособленная к исцелению магия все равно не могла сотворить чудо.

   — Не могу, — повторил он со злым бессилием и рывком поднялся на ноги.

   Подхватил плащ и вышел.

***

Забыв о запахе навоза и грязи вокруг, он сидел прямо на ступенях крыльца в распахнутом плаще, на сей раз совершенно не чувствуя холода.

   Монтегрейн никогда не любил Алиссию, более того, долгое время считал ее источником всех бед Конрада. Мечтал, чтобы она оказалась где-нибудь подальше и перестала наконец морочить другу голову.

   Но он никогда не желал ей смерти.

   Бледное лицо с темно-фиолетовыми кругами под глазами так и стояло перед его внутренним взором и, как Рэймер подозревал, обещало еще долго преследовать его в кошмарах. Бурая кровь, застиранные простыни, потекшие свечи — вспышки-воспоминания, вызывающие одно желание: напиться.

   За спиной скрипнула дверь.

   Конрад вышел на крыльцо, но так и остался стоять на месте; молчал.

   — Все? — глухо спросил Рэймер.

   — Все.

   Принц постоял еще немного у самой двери, а потом спустился до ступени, на которой сидел Монтегрейн, и устроился рядом. Вытянул ногу.

   Рэймер покосился в его сторону. На нем не было плаща — должно быть, как и он, принц сейчас не чувствовал холода.

   — Что будем делать? — спросил Монтегрейн, намеренно произнеся «будем», а не «будешь». Глупо было бы делать вид, что он не при чем. Уж теперь-то он увяз в этой истории по самую макушку.

   — Не знаю, — после затянувшегося молчания ответил Конрад.

   И снова замолчал, сгорбился.

   Рэймер посмотрел в ночное небо. Через пару часов рассветет. И если принца не окажется во дворце утром…

   — Жди здесь, — велел он и поднялся на ноги.

***

Когда Монтегрейн вышел из избушки, Конрад так и сидел на ее крыльце. Поникший и потерянный.

   Непривычная ноша оттягивала руки. Вроде бы младенец был совсем легкий, но держать его так, как показала старуха, оказалось задачей нетривиальной. К счастью, это мелкое создание умудрилось уснуть — в своих способностях поладить с ревущим новорожденным Рэймер сильно сомневался.

   Увидев сверток в руках друга, Конрад вскочил на ноги. Часто заморгал, не понимая.

   — Прибирается. — Монтегрейн мотнул головой в сторону закрывшейся за ним двери. — И проветривает. Я договорился, она займется похоронами и пару дней подержит ребенка у себя. Денег оставил достаточно. Но потом нужно что-то решать. Подержишь?

   Принц инстинктивно вытянул руки, а затем опасливо убрал их себе за спину, потупился.

   — Еще уроню…

   Рэймер не стал настаивать. Спустился на пару ступеней и сел, разместив сверток с ценным грузом на коленях и аккуратно его придерживая. Малыш почмокал губами и снова умиротворенно засопел.

   Конрад продолжил топтаться за его плечом.

   — История знает много случаев, когда бастардов воспитывали при дворе, — осторожно сказал Монтегрейн, когда молчание затянулось.

   Ступенька под сапогами принца протяжно скрипнула, когда тот нервно переступил с ноги на ногу.

   — Ни за что!

   Рэймер непонимающе поднял голову.

   — Почему? Думаешь, твой отец причинит вред своему?.. — Он прервался, сообразив, что до сих пор не знает, мальчика или девочку держит на своих руках — все произошло слишком стремительно.

   — Уверен, — в ночной тишине было явственно слышно, как Конрад скрипнул зубами.

   Монтегрейн не питал иллюзий по поводу доброты его величества. Его отношение к собственному неполноценному физически сыну тому пример. И тем не менее. Конрада король едва ли не ненавидел, но никогда не оспаривал его право на престолонаследие и беспокоился о его безопасности. Поэтому Рэймер полагал, что внука или внучку тот, если и не примет, то уж точно не станет убивать

   — Ни за что, — повторил принц.

   — Объяснишь?

   Конрад промолчал. Или объективных причин все же не было, или… Расспрашивать Монтегрейн не стал: если надо, друг сам все расскажет.

   — Тогда?.. — только и спросил.

   — Нужно найти опекунов.

   Рэймер вздохнул.

   — Угу.

   — И замести следы!

   Монтегрейн снова обернулся: рука Конрада, находящаяся как раз на уровне лица сидящего, сжалась в кулак.

   — Сделаю, — пообещал Рэймер, прекрасно понимая, что после сегодняшнего побега наследника не выпустят из дворца ни через пару дней, когда придет пора забирать младенца из Холмска, ни в ближайшие пару месяцев. Хорошо бы не лет. — Сделаю, — повторил твердо.

   Кто, если не он?

   Настоящее время

   Городской пейзаж быстро сменился незнакомой грунтовой дорогой, мимо пролетали поля и мелкие деревеньки, приютившиеся неподалеку от столицы. Затем им на смену пришли сплошные сельскохозяйственные угодья. Экипаж, управляемый уверенной рукой Оливера, всю дорогу о чем-то переговаривающегося с наконец отошедшей от страха Дафной, мерно покачивался, изредка подпрыгивая на ухабах. Высоко поднявшееся солнце палило в окно так, что пришлось опустить штору и снять плащ — сделалось жарко.

   Монтегрейн молчал. Казалось, даже ни разу не поменял позу с момента их отъезда от особняка Бриверивзов. Сидел, вытянув больную ногу, и, опершись локтем на подоконник, смотрел в окно. Не задернул штору и не разделся, когда поднялось солнце. Время от времени Амелия украдкой бросала взгляды в его сторону, но ничего не менялось.

   В конце концов, мерное покачивание экипажа, цокот копыт и прошлая почти бессонная ночь сделали свое дело — Мэл уснула.

   Проснулась, когда колесо угодило в выбоину, больно ударилась головой об обитую тканью стенку салона, с досадой потерла висок.

   Глянула в сторону спутника: или правда не заметил, или тактично смолчал — та же поза, подбородок, подпертый ладонью.

   Как ее только угораздило уснуть наедине с малознакомым мужчиной? К счастью, на сей раз без кошмаров. Если бы она проснулась с криками и в слезах, это было бы тем еще зрелищем.

   Убедившись, что не привлекла внимание супруга, Амелия облегченно вздохнула и отодвинула штору, в которой теперь не было необходимости. Вероятно, они куда-то свернули, потому как солнце больше не палило, ослепляя и заставляя слезиться глаза, в окно с ее стороны.

   Бесконечные поля вновь стали чередоваться с деревеньками, а порой и довольно крупными поселениями с добротными каменными домами. Иногда они проезжали мимо, иногда дорога шла прямо сквозь населенные пункты, и тогда кони замедляли ход, а Мэл могла не торопясь рассмотреть незнакомую ей местность.

   Она проезжала здесь лишь однажды — по дороге в тот же Монтегрейн-Парк, когда их с Эйданом пригласили на похороны леди Анабель Монтегрейн. Но с тех пор много воды утекло и многое изменилось.

   — Слухи по столице уже пошли.

   От неожиданно раздавшегося рядом голоса Амелия не вздрогнула не иначе как чудом. Пришлось повернуться к спутнику, однако тот продолжал смотреть в окно и говорил так, словно ни к кому конкретно не обращался. Рука, вытянутая вдоль подоконника, крупная кисть, длинные пальцы, барабанящие по раме. Нервничает? Ему так же неловко разговаривать с ней, как и ей с ним? В тягость?

   — Если повезет, — продолжал Монтегрейн, в то время как Мэл продолжала тайком изучать новоиспеченного супруга, — пару недель нам удастся прожить в тишине, но после этого, хотим мы того или нет, в поместье начнутся паломничества соседей…

   Удивительно светлые глаза — бледно-бледно-серые, при темных бровях и черных ресницах. Седые волосы, собранные сзади в короткий хвост, тонкая прядь, выбившаяся из общего пучка и упавшая за воротник…

   К моменту своей кончины лорд Грерогер полностью поседел, и его шевелюра сделалась белой, как свежевыпавший снег, абсолютно лишившись цвета. Бабушка также ушла из жизни совершенно седой. Тетушка Амелии, сколько она ее помнила, годами подкрашивала появляющиеся белесые волоски у корней. Седина Монтегрейна была совсем другой: светло-серые волосы, будто нарочно под стать цвету глаз, перемежались с темными равномерно по всей длине.

   «Будто кто-то посыпал голову пеплом», — вспомнила Мэл свою первую мысль, когда увидела жениха в храме. Было ли это связано с дырой в ауре и опустошением магического резерва или же являлось причудами наследственности? Насколько она помнила, старший лорд Монтегрейн был темноволос и тогда, когда ему было уже за пятьдесят…

   — Вы меня слушаете? — голос мужчины стал жестче.

   Амелия моргнула, поняв, что задумалась о причинах появления внезапной седины слишком глубоко и не вовремя (не иначе как до конца не проснувшись), и даже пропустила момент, когда спутник повернулся к ней лицом и впился в нее своими льдистыми, почти бесцветными глазами.

   — Слушаю, — откликнулась она, заставив себя не отводить взгляд. — Разумеется.

   В ответ на явную ложь Монтегрейн скривился.

   — Я пытаюсь с вами договориться, а вы смотрите на меня так, будто у меня во лбу рога!

   На самом деле, она смотрела не на лоб, а выше — на волосы. Но вряд ли уточнение сыграло бы в ее пользу.

   — Договориться? — переспросила Амелия недоверчиво. Он это всерьез?

   Монтегрейн досадливо закатил глаза.

   — Вы меня вообще слушали? Скоро к нам начнут наведываться гости, поздравлять с бракосочетанием…

   — Совать нос везде, где только смогут дотянуться, — понятливо закончила мысль Мэл.

   Высшее общество — высочайшая любовь к сплетням. Это ей удавалось прятаться в тени большую часть своей жизни. Имя Монтегрейна никогда надолго не сходило с уст столичных сплетников, несмотря на то, что тот годами не появлялся в Цинне. Поэтому несложно было представить, с какой радостью все схватятся за тему их внезапной свадьбы.

   На сей раз на лице мужчины проскользнуло нечто похожее на улыбку, правда, лишь на мгновение — он быстро взял себя в руки.

   — Рад, что вы это понимаете, — ответил серьезно. — Давать почву для сплетен не в ваших и не в моих интересах. Поэтому я предлагаю договориться.

   — Притворяться счастливой супружеской парой? — уточнила Амелия почти весело.

   Она словно родилась для того, чтобы играть эту роль, снова и снова. Снова и снова…

   Подмывало рассмеяться, но Амелия не собиралась устраивать истерик — сдержалась.

   Монтегрейн что-то заметил в ее лице, но от комментариев так же воздержался, опять уставился в окно.

   — Только при посторонних.

   Значит, всегда и при всех, перевела для себя Мэл. В ее случае посторонними были все.

   — Это не составит проблем, — заверила она.

   — Ваша помощница?..

   Амелия покачала головой, несмотря на то что собеседник уже не смотрел в ее сторону.

   — Я не посвящаю слуг в личные дела.

   «Для их же блага», — закончила мысленно. Жизнь с Эйданом многому научила Амелию, в первую очередь тому, что правда может стоить кому-то жизни. Кажется, Монтегрейн воспринял ее слова по-своему и снова скривился. Амелия предпочла промолчать.

   — Я тоже не собираюсь посвящать своих людей в причины заключения нашего брака, — продолжил мужчина. — Для их же блага…

   Амелия мгновенно напряглась. Он ведь не мог читать мысли, не так ли? Рэймер Монтегрейн никогда не был менталистом, а теперь и вовсе не владел магическим даром.

   Вспомнив об этом, Мэл немного успокоилась — просто схожие мысли в одно и то же время. Редкость, но случается.

   — И, по той же причине, сразу предупреждаю: не пытайтесь что-то выяснить у них обо мне, запугивать или подкупать. Никакой тайной информацией персонал не владеет. А если бы и владел, все люди, работающие в поместье, верны мне, и вы ничего не добьетесь. Я уже предупредил, и дом подготовят к вашему приезду. К вам будут относиться с уважением и помогут вам и вашей помощнице освоиться на новом месте. Но и от вас требуется уважение в ответ. — Монтегрейн замолчал и посмотрел на нее, будто на что-то намекая. Хотела бы она понимать на что.

   Амелия нахмурилась, перебирая в памяти, где она могла вести себя неуважительно по отношению к окружающим. С «сальным» гостем, разве что. Но Монтегрейн этого не видел. Кроме того, тот сам заслужил. Да и сам новоиспеченный муж вел себя в храме так, что его поведение сложно было назвать уважительным. Значит, дело не в брошенной где-то вскользь грубой фразе.

   — Что вы имеете в виду? — задала она вопрос прямо, устав без толку гадать.

   Монтегрейн глянул на нее снисходительно.

   — Будете строить из себя дуру? Не сработает. В ваших умственных способностях я не сомневаюсь.

   Амелия изумленно моргнула. Ей не послышалось? Это она-то рассуждала о неуважительном поведении, ища свои промахи?

   — Ну знаете ли… — пробормотала Мэл, с усилием беря себя в руки, чтобы и правда не наговорить лишнего. Со смертью Эйдана она непозволительно расслабилась — нельзя. — Благодарю за веру в мои способности, но…

   Амелия хотела закончить: «Однако не могли бы вы все же пояснить, что имели в виду». Но не успела.

   — Я говорил о том, что не приемлю физического насилия в своем доме, — снова совсем невежливо перебил Монтегрейн. Амелия остолбенела, глядя на собеседника во все глаза и уже будучи совсем не уверенной, что ей не послышалось. — Никаких телесных наказаний для обслуживающего персонала, — повторил тот, чтобы на сей раз она поняла наверняка. — Если что-то не так, вы сообщаете мне. Никакой самодеятельности.

   И все-таки Амелия не сдержалась.

   — За кого вы меня принимаете?!

   Как ему вообще могло прийти в голову, что она попробует выбивать из слуг информацию? Чем? Кнутом? Розгами? Какой абсурд.

   Однако на ее негодующий возглас и пышущий возмущением взгляд Монтегрейн ответил спокойно:

   — За жену Эйдана Бриверивза. — И Амелия задохнулась от понимания: ее новый супруг знал прежнего гораздо лучше, чем она предполагала. — И за жительницу столицы, — невозмутимо продолжил спутник свою мысль. — Как я понял, избивать слуг в Цинне — новая мода. Так вот, не стоит.

   В груди все еще клокотало возмущение, а мозг упорно подкидывал все новые и новые аргументы в противовес сказанному. Но разве имеет смысл сотрясать воздух перед тем, кто уже сделал выводы на ее счет?

   Амелия отвела взгляд.

   Пусть так, от «наследства» Эйдана ей не избавиться. Теперь ей хотя бы известно, что в последние годы Бриверивз принялся лично пороть слуг не потому, что его жажда крови и насилия перешли все рамки, а потому, что это, оказывается, являлось новым циннским веянием. Что ж, она никогда не следовала моде.

   — Я вас поняла, — сказала Мэл сухо. Уставилась в стену прямо перед собой и зачем-то добавила: — Милорд.

   — И это тоже один из пунктов нашего с вами договора — у меня есть имя.

   Верно, как правило, супруги обращаются друг к другу по именам. Только произнести его…

   Она вонзила ногти в ладонь, спрятав кисть между складками юбки.

   — Прошу прощения… Рэймер. — Кажется, ей даже удалось улыбнуться.

   Ответная улыбка супруга и легкий кивок, будто при первом знакомстве, также выглядели фальшиво любезными.

   — Амелия, — произнес он ей в тон.

   Она поджала губы. «Неприятно познакомиться», — откликнулась мысленно.

   И правда нелепица: не будучи никогда ранее представленными друг другу, они познакомились уже после свадьбы.

   — Также я рекомендую вам в первое время не покидать поместье.

   Мэл вскинула на собеседника глаза, сильнее вонзив ногти в кожу.

   — То есть я все-таки могу уезжать, если мне понадобится?

   По лицу Монтегрейна явно читалось: «Можешь выйти хоть сейчас. Желательно прямо на ходу».

   Но ответил он вполне вежливо:

   — Без сопровождения — не рекомендую.

   Амелия кивнула, что приняла к сведению.

   В этот момент экипаж подпрыгнул, угодив колесом в очередную выбоину размытой недавним дождем дороги. Дафна снаружи вскрикнула, Оливер что-то весело и подбадривающе заговорил, а трость Монтегрейна, ранее прислоненная к краю простеганного черного сиденья, упала на пол и покатилась прямо Мэл под ноги.

   Она подняла трость скорее инстинктивно, нежели осознанно, протянула хозяину и… наткнулась на ледяной взгляд, в сравнении с которым даже тот, на балконе, пятнадцатилетней давности, был гораздо теплее.

   Мужчина резко выхватил трость из ее пальцев.

   — И самый важный пункт договора, — отчеканил холодно. — Не помогаете и ни во что не вмешиваетесь, если вас об этом не просят.

   У Амелии кровь отхлынула от лица. Вновь прикусив изнутри щеку, она поспешно отвернулась к окну.

   Черт бы побрал эту трость. Зачем только тронула?

ГЛАВА 8

Населенный пункт, примыкающий к поместью Монтегрейнов, впечатлял как своими размерами, так и добротными каменными зданиями и шириной улиц, и не мог позиционироваться иначе, чем город. После неприятного инцидента с тростью спутник все еще молчал, и Амелия, полностью отодвинув штору, с любопытством рассматривала окрестности.

   Основная масса строений оказалась одноэтажной, лишь кое-где попадались здания в два этажа с внешними металлическими лестницами вдоль стен и нависающими над улицей балконами с ограждением из толстых прутьев. На некоторых сушилось, развеваясь на ветру, белье, зачастую балконы украшали вывески и указатели. Не такие яркие и вычурные, как в столице, зато простые и понятные: «Сапожная мастерская» с резной фигуркой сапога, «Булочная» с любовью выполненным крендельком, «Аптека» с нарисованной рядом склянкой.

   Людей на улицах было много. Они входили и выходили из дверей лавок, шагали по узким, выложенным плиткой тротуарам вдоль зданий по обеим сторонам дороги, несли тяжелые корзины. На одной из крыш Мэл заметила за работой кровельщика, на другой — трубочиста.

   Город жил своей жизнью, спокойной и размеренной, что по контрасту бросалось в глаза после лет, проведенных в шумной столице. Казалось, никто никуда не спешил, но в то же время и не слонялся без дела.

   Жители были одеты скромно, однако выглядели опрятно. Даже играющие в видимом с дороги тупике дети все как один были в обуви. На всем пути Амелия не заметила ни одного нищего или попрошайку, не увидела босого или плохо одетого ребенка. Рыжий кот, гордо восседающий на одном из окон, и тот казался упитанным и довольным жизнью.

   Невольно вспомнился дом. Не тот, который Мэл покинула несколько часов назад, а ее настоящий дом — Южный округ, которому точно так же была чужда суета и праздность, коих она с лихвой насмотрелась в столице.

   Их экипаж узнавали. Возможно, потому, что знали транспорт хозяина этих земель и отличали его от других с первого взгляда, а возможно, потому, что экипажей в городе в принципе имелось немного. Пока что Амелия заметила лишь телеги и открытые повозки с обитыми кожей или тканью сиденьями.

   Узнавали — кланялись или просто кивали, иногда встречные умудрялись даже перекинуться несколькими словами с возницей. Оливер отвечал охотно и весело — кажется, по-другому не умел. Монтегрейн же, напротив, опустил свою штору и откинулся на подголовник, прикрыв глаза и не горя желанием хоть с кем-нибудь общаться. Жизнерадостный и словоохотливый кучер отдувался за двоих.

   Экипаж ехал все медленнее, Амелия стала замечать на себе заинтересованные взгляды и, подумав, тоже опустила штору.

***

Поместье Монтегрейнов располагалось за городом на холме. Убедившись, что вокруг никого нет, Амелия снова отодвинула штору и всмотрелась в окрестности. Холм, обычный холм, покрытый ярко-зеленым травяным ковром. Ни кустика, ни деревца — совершенно открытая местность.

   Она сидела лицом против направления движения, поэтому видела лишь травяной ковер и оставшийся позади городок.

   А потом заскрипели ворота. Колеса подпрыгнули, съезжая с грунтовой дороги на каменную плитку двора. Тяжелые створки скрипнули вновь — закрываясь. Экипаж остановился.

   Как и в прошлый раз, не дожидаясь помощи слуг, Монтегрейн распахнул дверцу и выбрался наружу.

   Амелия осталась на месте — с идеально прямой спиной, ладонями на коленях и глядя прямо перед собой. Со скрипом закрывшихся ворот появилось волнение. Они словно отрезали что-то. Пути к отступлению? Прежнюю жизнь? Надежду на свободу?

   Последняя мысль отрезвила, и Мэл посмеялась над собой. О нет, если бы надежду можно было убить запертыми дверьми, было бы гораздо проще.

   — Вы снова заснули? — Монтегрейн заглянул в экипаж, с недовольством хмуря брови.

   Судя по недоброму взгляду, будь его воля, он отправил бы ее в обратный путь прямо сейчас.

   Не дав ему высказать очередную дерзость, Амелия подхватила лежащие рядом плащ и саквояж одной рукой и, придерживая юбку другой, поднялась с сиденья. Монтегрейн отступил, освобождая место, и на этот раз даже протянул ладонь. Касаться его не хотелось, но и проигнорировать вежливый жест было бы ребячеством.

   К счастью, мужчина отпустил ее кисть сразу же, едва ноги Мэл коснулись плит двора, и даже отошел.

   Оливер помог Дафне спуститься и тут же помчался разгружать багаж. Двор по-прежнему оставался пуст.

   Как ни странно, слуги не бросились навстречу вернувшемуся господину. Что было особенно странно, учитывая, что Монтегрейн упоминал о заранее отправленном в поместье послании.

   Помогать кучеру с чемоданами также никто не спешил. Дафна растерянно топталась рядом. Вымерли здесь все, что ли? Тогда кто закрывал ворота?

   Амелия тайком поежилась. Пустой двор вызывал гнетущее ощущение, словно приехавшие были единственными живыми в этом месте. Глупость, конечно же. Двухэтажный особняк выглядел жилым и ухоженным. На некоторых подоконниках первого этажа она даже заметила растения в цветочных горшках.

   — Пойдемте, — не дав ей рассмотреть дом снаружи, позвал Монтегрейн и застучал тростью по плитам, направившись к крыльцу.

   — Миледи? — растерянно пробормотала Дафна.

   — Подожди, — шикнула на нее Амелия. Если бы она сама понимала, куда попала и как себя правильно вести, всем было бы гораздо проще. — Милорд. — Догнала Монтегрейна и тут же получила раздраженный взгляд. Что ж, заслуженно. — Рэймер, — исправилась Мэл, хотя называть этого человека по имени было ужасно некомфортно, — моя помощница…

   — Я помню, — сухо отозвался Монтегрейн, не сочтя нужным останавливаться.

   Амелия вздохнула и последовала за ним. В конце концов, с девушкой ничего не случится, если она подождет во дворе некоторое время. К тому же там Оливер.

   Два Оливера…

   Обернувшись, Мэл удивленно распахнула глаза, наконец увидев того, кто отпирал и запирал ворота — Оливер, вернее, его точная копия. Если бы не разный цвет курток, она ни за что бы не определила, который из «Оливеров» был сегодня их кучером. Судя по часто моргающей Дафне, также переводящей взгляд с одного парня на другого, удивилась не одна Амелия.

   «Их» Оливер улыбнулся девушке и что-то сказал, видимо, представил брата.

   Амелия отвернулась.

***

Монтегрейн уже успел поставить трость на первую ступеньку крыльца, когда двустворчатые двери особняка распахнулись и выпустили наружу худощавого темноволосого мужчину неопределенного возраста. Амелия подумала, что ему могло быть как тридцать, так и все пятьдесят. Судя форме одежды — черным брюкам, жилету и белой рубашке — она решила, что перед ними не кто иной, как дворецкий. Вел мужчина себя соответствующе: склонился в глубоком поклоне, демонстрируя аккуратно стриженный затылок, и провел в этой позе все время, которое понадобилось прибывшим, чтобы подняться по ступеням.

   Амелия тайком бросила взгляд на медленно преодолевающего лестницу супруга и отвела взгляд. Предлагать помощь было явно бессмысленно, она уже поняла по реакции на поднятую трость. Поэтому просто замедлила собственный шаг, чтобы не забегать вперед. Дворецкий терпеливо ждал, не торопясь выпрямляться, и Мэл оставалось только гадать, что заставило его так долго и усердно гнуть спину: страх, почтение, желание выслужиться? На ее взгляд и по всем правилам этикета, короткого полупоклона перед господином было бы достаточно.

   Выпрямился мужчина лишь тогда, когда в поле его зрения попал наконечник трости Монтегрейна.

   — Милорд, счастлив видеть вас в добром здравии! — торжественно объявил затем, с чувством приложив ладонь к сердцу. А когда повернулся к ней, Амелия с трудом поборола желание отшатнуться. Так обычно не смотрят на новых знакомых, даже на новую жену хозяина дома: с восхищением и радостью. Губы с тонкой полоской усов растянулись в улыбке. — Леди Монтегрейн, для меня великая честь познакомиться с вами!

   Так как супруг остановился за ее плечом, у Амелии не было возможности в этот момент видеть выражение его лица. Может быть, у них так принято? «Великая честь» и поклоны в пол? Когда она побывала в этом доме один единственный раз двенадцать лет назад, то не заметила странностей в поведении ни слуг, ни господ.

   — Здравствуйте, — ответила сдержанно.

   — Позвольте представиться, миледи, — снова склонил голову… дворецкий? — Меня зовут Кристис Дрейден. К вашим услугам и в вашем полном распоряжении. — И без паузы: — Вы, должно быть, устали с дороги? Позвольте проводить вас в ваши покои, все уже подготовлено.

   Монтегрейн не возразил. Он, вообще, будто воды в рот набрал, с тех пор как из дверей появился Дрейден. Только кашлянул один раз во время речи дворецкого, и снова затих.

   — Конечно, благодарю вас, — откликнулась Амелия, раз уж у ее супруга не было возражений.

   Дрейден тут же отступил в сторону, гостеприимно распахивая перед ней створки.

   Мэл вздохнула, собираясь с силами, и переступила порог своего нового дома.

   Трость Монтегрейна застучала за спиной.

***

Когда дверь его кабинета распахнулась, Рэймер уже полностью закопался в бумагах. К себе в комнаты даже не заходил, бросил плащ на диван в кабинете, всунул трость в специальную подставку возле стола и углубился в работу, не сомневаясь, что тот, кто ему нужен, явится сам.

   После того как отвесит еще десяток поклонов перед новой леди Монтегрейн, разумеется. А может, для пущего эффекта, еще и поцелует пару раз пол — с этого станется.

   Дрейден появился только через три четверти часа. Не иначе, проводил экскурсию и обещал Амелии помощь в любых вопросах. Шут.

   — И как это понимать? — недовольно поинтересовался Монтегрейн, когда Кристис наконец пришел и прикрыл за собой дверь. — Ты у нас теперь дворецкий? Еще бы ливрею рода нацепил.

   Дрейден невинно опустил взгляд, словно сам только сейчас увидел свой костюм.

   — А что? Мне очень даже идет. Не я же виноват, что у тебя нет дворецкого. Пришлось импровизировать.

   Рэймер закатил глаза к потолку, а гость с самым независимым видом пересек кабинет и остановился возле шкафа с прозрачными дверцами.

   — Тебе налить?

   Вот что с ним будешь делать?

   — И покрепче, — вздохнул Монтегрейн. Собеседник усмехнулся и застучал посудой. — Так что это был за цирк, объяснишь?

   — А что это за жена, объяснишь? — ехидно передразнил тот. Поставил наполовину заполненные янтарной жидкостью стаканы на стол и по-хозяйски устроился в кресле для посетителей, водрузил лодыжку одной ноги на колено другой.

   — Угадай с трех раз, — огрызнулся Рэймер, отпив из своей порции. Поморщился. Пожалуй, стоило попросить принести чай. С такими новыми жильцами в собственном доме трезвая голова потребуется как никогда.

   — Гидеон, — понимающе вздохнул Дрейден, наконец перестав паясничать.

   — Кто же еще… Гадость. — Монтегрейн покачал стакан в руке и отставил от себя подальше. Старый поставщик был значительно лучше, придется снова менять.

   — Гадость — это ситуация, в которую ты вляпался, — философски изрек друг, с довольным видом потягивая спиртное. Поставщика-то выбирал он, теперь негоже признавать ошибку. — А это прекрасный напиток.

   — Я тебя уволю, — пригрозил Рэймер.

   — А я тебя сдам, — не остался в долгу Дрейден.

   И то и другое было на грани фантастики. А вот доля истины в словах Криста имелась: гадость — это еще мягко сказано. Надсмотрщик прямо под боком — только этого не хватало. И ведь не избавишься.

   — Расскажешь? — Черные глаза пристально уставились на него из-за ободка стакана.

   Монтегрейн поморщился, откинулся на спинку кресла, покачал головой.

   — Нечего рассказывать. Все как обычно. Как только Гидеон прознал, что я в столице, тут же вызвал к себе. Спросил, не вспомнил ли я чего-нибудь по интересующему его вопросу. Потом созвал толпу менталистов. Те развели руками и в очередной раз сказали, что без моего согласия могут прочесть лишь то, о чем я думаю в данный момент. А о том, что нужно Гидеону, я, естественно, не думал. Говорю же, все как всегда. Не считая новой идеи с женитьбой.

   Дрейден в приливе чувств осушил содержимое своего стакана залпом и грохнул пустой тарой по столу.

   — Однажды Гидеон таки обзаведется сильным менталистом и устроит тебе взлом сознания по полной, — впервые за этот разговор сказал по-настоящему серьезно.

   Рэймер покачал головой.

   — Даже если найдет, пока нет доказательств, не решится.

   Ходили легенды, что в стародавние времена маги с ментальным даром могли считать у любого всю его подноготную одним прикосновением. Поговаривали, что такие умельцы остались и в соседнем Ареноре, но и это было на уровне страшилок и не подтверждалось фактами.

   Зато там наверняка имелись специалисты, которые могли добиться от подопытного любых сведений, считав не только мысли, но и память. Однако лишь на добровольной основе. Если человек закрывался, был всего один выход — ломать. Проблема состояла в том, что взламывать сознание ментальные маги научились мастерски, а вот чинить поломанное не умели — после допросов такого рода от допрашиваемого оставалась пустая безмозглая оболочка: иногда в состоянии растения, порой — хихикающего дурачка.

   К счастью, в Мирее таланты даже такого уровня не рождались уже пару веков. А отношения с Аренором после войны так и не наладились, и гражданам соседних государств строго воспрещалось пересекать границу как в одну, так и в другую сторону.

   Но даже если бы случилось чудо (а Гидеон тот еще «чудесник», этого у него не отнять), и королевская СБ заполучила бы себе в штат аренорского менталиста, Рэймера по сей день защищало имя Монтегрейнов. Король не давал позволения на убийство последнего представителя великого рода, основываясь лишь на подозрениях и невнятных слухах, даже несмотря на свою личную неприязнь к нему.

   И вряд ли когда-либо даст, потому что доказательств ему не видать. Рэймер недаром избавился от лишних людей в доме, а компрометирующие разговоры, такие, как этот, вел лишь с Дрейденом, в чьей верности не сомневался, и всегда за закрытыми дверями с мощной защитой от прослушивания.

   — А жена? — уточнил Кристис. — Думаешь, будет вынюхивать?

   И вынюхивать, и высматривать — всенепременно.

   Рэймер склонил голову набок, глядя на друга с иронией во взгляде.

   — А ты правда думаешь, что этот старый урод решил побеспокоиться о моих наследниках и просто подобрал достойную партию?

   Дрейден усмехнулся, отчего в уголках его глаз обозначилась целая паутина морщинок.

   — Осторожно. Называть короля старым уродом в доме, где работает его шпион, не лучшая идея. — Монтегрейн вздохнул. С этим не поспоришь. Несмотря на регулярно обновляемые артефакты защиты, проколоться можно всегда. Это раньше он доверял каждому жильцу дома. — К тому же только он стоит между тобой и реальными допросами. С менталистами или обычным палачом — не суть. Когда Сивер займет трон…

   Заканчивать фразу Крист не стал — не было необходимости.

   Младший сын его величества ненавидел Рэймера с детства. Ему всегда нравилось оскорблять старшего брата, напоминая о его физических недостатках и оставаясь безнаказанным, потому как Конрад не мог его догнать и устроить взбучку. А вот друг Конрада очень даже мог. Бить не бил, но ловил и делал внушения регулярно. Один раз даже подвесил мелкого гаденыша на вешалку за капюшон куртки, где тот провисел не меньше получаса, пока слуги не услышали его вопли из-за закрытых дверей. В тот раз Рэймеру влетело не только от своего отца, но и от Роннера Третьего лично. Пронесло лишь потому, что Монтегрейн сам тогда был еще подростком. Младшего принца, впрочем, тот случай ничему не научил, и он продолжил делать брату гадости с еще большим энтузиазмом.

   Помолчали, каждый погрузившись в свои мысли. Воспоминание о давно погибшем друге окончательно испортило Монтегрейну настроение. Конрад ушел из жизни, не дожив нескольких месяцев до своего тридцатилетия. Страшная, несправедливая, неправильная смерть…

   — Договоры-то заключил? — Как всегда, четко считав его настроение, Дрейден решил ловко перевести тему.

   Да уж, хоть что-то полезное из этой проклятой поездки в Цинн.

   — Да, все, что нужно. — Монтегрейн кивнул на стопку бумаг на столе. — Один только сорвался, бился за скидку до последнего. Но, думаю, вернется.

   Дрейден скорчил недовольную гримасу, отчего усы с левой стороны его лица комично приподнялись значительно выше правой.

   — Надо было отправить меня, говорил же. Он бы подавился у меня своей скидкой.

   Рэймер посмотрел в ответ укоризненно.

   — А мы потом подавились бы своим товаром. Год обещает быть урожайным. Если не договоримся о поставках заранее, потом все просто-напросто сгниет.

   — Будет чем кормить скот, — не согласился друг.

   — А налог в казну будем платить скотом и пшеницей?

   Дрейден умел считать деньги и обращаться с финансовой отчетностью так, как никто другой, в этом ему не было равных. Зато порой был настолько прямолинеен, что его хотелось придушить. Часто.

   Рэймер снова вспомнил о навязанной супруге. Интересно, она поверила в то, что ее встретил фанатично преданный дворецкий, готовый исполнить любой каприз хозяев, радостно виляя хвостом? Если так, то ее ждет большой сюрприз, когда Кристу надоест ломать комедию. По документам Дрейден значился управляющим Монтегрейн-Парка, фактически же был главным помощником Рэймера и его единственным оставшимся в живых близким другом. Обслуживающий персонал дома и вовсе относился к Кристису как ко второму хозяину.

   — Как она тебе?

   Дрейден вскинул на него глаза и ехидно осклабился.

   — Леди Монтегрейн?

   — Моя покойная тетушка, — огрызнулся Рэймер. В связи с последними событиями ему точно было не до шуток.

   — Милая, — подумав, вынес вердикт друг и уставился в потолок, будто вспоминая. — Сдержанная, тихая. — Усмехнулся. — Так забавно смущалась, когда я гнул перед ней спину.

   — Ты явно переборщил.

   — Я проверял, — не согласился тот. — И продолжу, — добавил весомо. Рэймер не стал спорить. Каждый развлекается, как может. В конце концов, вреда от этого никакого. Если Дрейден не зарвется, конечно. — А тебе как? Кстати, кто она вообще такая? С чего вдруг король со своим псом подсунули тебе именно ее? Я бы не удивился, если бы они завербовали Элизу, а тут — незнакомка.

   О том, что Элизу подослали шпионить за ним еще пять лет назад, Рэймер подозревал с того самого момента, как она примчалась к нему, едва он вернулся с войны. Тем не менее подозрения оставались лишь подозрениями по сей день. Так что, возможно, Элиза Форнье работала лишь на себя и впрямь мечтала разжиться наследством для своих детей. А возможно, и нет.

   — Мы, в общем-то, знакомы с юности, — сказал Монтегрейн и подтолкнул к краю стола одну из тонких папок без заголовка. Дрейден тут же потянулся к бумагам, заинтересованно приподняв брови. — А ты был знаком с ее мужем. — Брови собеседника поползли выше. — Она вдова.

   Кристис хмыкнул, раскрывая папку.

   — Ну в таком возрасте женщина всегда уже или вдова, или старая дева с угрем во весь лоб. Угрей не наблюдается, так что… — И придушенно замолчал, глядя в бумаги на своих коленях расширившимися глазами. — Бриверивз? — пробормотал ошарашенно и сморщился.

   — Угу, — согласился Рэймер. — Лучше бы угри.

   Дрейден смачно выругался. Помолчал. Выругался снова. Он тоже во время войны насмотрелся на Бриверивза во всей красе и прекрасно понимал, что тот из себя представлял.

   — Черт, а показалась такой…

   — Бедной овечкой?

   — Нормальной? — отозвался Кристис почему-то с вопросительной интонацией. — Даже думал признаться ей через пару дней, что я никакой не дворецкий, а то обидится… — Прервался, скользя взглядом по строкам. Рэймер не торопил. Что уж и говорить, совместная служба с Эйданом Бриверивзом оставила у них обоих неизгладимые впечатления. — Пятнадцать лет? — ахнул Дрейден. — Они прожили вместе пятнадцать лет? Хм… И без детей. Думаешь, она тоже… э-э… с приветом? — Друг покрутил пальцем у своего виска, а затем для пущего эффекта еще и свел глаза к переносице.

   — Прекрати, — попросил Рэймер. Тот тут же оборвал свое лицедейство. — Есть два варианта: или она и правда забитая Эйданом и жизнью жертва, или такая же ненормальная, каким был ее муженек, — тем не менее ответил на озвученный перед кривлянием вопрос. — Лично я не намерен исключать ни один из вариантов.

   Дрейден согласно закивал, потом прищурился, видимо, придумывая новые способы проверки новой жены друга. Рэймер не стал уточнять, о чем тот думает, продолжил:

   — Оскорбилась, когда я сказал, что бить слуг в моем доме запрещено. — Крист вскинул на него глаза, и Монтегрейн пожал плечами. — Или сделала вид.

   Любое слово или действие вдовы Бриверивза могло оказаться искусной игрой. Зная Эйдана, он бы не стал ручаться за того, кто провел с ним бок о бок больше десяти лет.

   — М-да… Дела… — Друг задумчиво почесал бровь, не в силах оторвать взгляд от документов. — Нигде ничего не замечено… Счастливый брак… Частые посещения королевского целителя. Больная?

   — Мне-то откуда знать? — вспыхнул Рэймер.

   — Спросил бы.

   Монтегрейн усмехнулся, представив себе эту картину.

   — Ну точно. В храме. У алтаря. Дамочка, а вы не больны? А то у меня просторное семейное кладбище, раз уж мы породнимся.

   — Кстати, об этом. — Крист хитро и даже как-то хищно прищурился. — А что, если?..

   Не то чтобы эта мысль не пришла ему в голову одной из первых, когда Гидеон огласил королевскую волю, но…

   — Нет, — отрезал Монтегрейн.

   Даже Роннер Третий до сих пор не отправил его на плаху без неопровержимых доказательств в измене. Он тем более не станет избавляться от беззащитной женщины без суда и следствия. Даже если она не столь безобидна, как кажется.

   — Жалко? — тут же заинтересовался Дрейден и даже подался вперед, отчего папка слетела с его колен и с глухим хлопком шлепнулась на пол.

   — Глупо. — Рэймер подумал и снова взялся за отставленный ранее стакан. Впрочем, не такая уж и дрянь, как ему сперва показалось, точно приятнее темы беседы. — Думаешь, Гидеон и его свора спустят мне с рук труп жены?

   Крист, потянувшийся, чтобы поднять упавшие бумаги с пола, выпрямился, пожал плечами.

   — Пусть попробует доказать. Вон, — кивнул, указав подбородком на возвращенную на край стола папку. — Она болезная. Сельская местность, аллергия на пыльцу, укус бешеной собаки — да мало ли чего может случиться? Пусть сперва докажет.

   — Нет, — твердо повторил Рэймер.

   Дамочка, ясное дело, была не так проста, какой казалась, но убивать ее пока не было ни одного объективного повода — она ничем не угрожала, лишь доставляла неудобства.

   — Ладно. — Судя по сурово сдвинутым бровям, Дрейден в корне не одобрял идею оставлять в доме бывшую жену Эйдана Бриверивза. — Тогда пока останусь «дворецким» и буду за ней присматривать.

   Устраивать из своего дома цирк Монтегрейну хотелось меньше всего. С другой стороны, доля рациональности в предложении друга была, поэтому он не стал возражать — слишком много было поставлено на карту.

   — Черт с тобой, — сдался, снова приложившись к стакану.

   Дрейден потянулся к своему, с сожалением поглядел на пустое дно и пошел к шкафчику за добавкой.

***

Они с Дрейденом пробыли в кабинете в течение нескольких часов, наконец отбросив пустые разговоры и занявшись документами и подсчетом финансов. Кристис еще несколько раз подливал в свой бокал спиртное, Рэймер закончил на первом и попросил Лану принести ему ромашковый чай и что-нибудь перекусить прямо сюда.

   Девушка быстро выполнила просьбу и доложилась, что леди Монтегрейн разместилась в своих комнатах и уже пообедала.

   Леди Монтегрейн, чтоб ее…

   Когда Дрейден, опустошив добрую половину пузатой бутылки, слегка пошатываясь, но от этого ничуть не хуже оперируя цифрами, покинул кабинет, Рэймер остался и потратил еще не менее получаса, по второму кругу изучая досье на Бриверивзов.

   С человеком, который собрал для него сведения, Монтегрейн сотрудничал не в первый раз, поэтому в подлинности информации не сомневался. За четой Бриверивзов не было замечено ничего необычного за все пятнадцать лет брака.

   Свадьба почти сразу же вслед за помолвкой. Невесте — шестнадцать, жениху — двадцать один. Тихая и мирная со стороны семейная жизнь. Ни единого скандала на людях и ни одного плохого слова от служивших у них людей, коих, правда, нашлось немного.

   Переехали из Цинна, или Эйдан позаботился, чтобы они больше никому ничего не рассказали? Однако ничье имя не значилось в списках пропавших. Точно так же не значилось живущих поблизости родственников ни у кого, кто когда-либо работал на Бриверивзов и чьи следы удалось обнаружить. Та же Дафна, которую нанял еще Эйдан, была круглой сиротой. Уволенный, очевидно, перед самым отъездом Амелии конюх — родом из далекой провинции. Последняя кухарка — вообще, из Кантилии, приехала в Мирею на заработки, оставив семью на родине. Совпадение?

   Рэймер, хмурясь, перелистывал страницы.

   Бриверивзы жили вдвоем, отец Эйдана иногда гостил в их особняке, но никогда не задерживался надолго. Лорд Грерогер при этом отчего-то не бывал у дочери ни разу, не считая недели перед свадьбой. Не ладил с зятем?

   Монтегрейн хмыкнул. Он по своему опыту знал, как сложно было «ладить» с Эйданом.

   Даты посещения балов, в том числе в королевском дворце. Почти всегда полным составом: муж, жена и свекор. Со стороны — все безукоризненно.

   Впрочем, учитывая то, что Корелл Бриверивз был дружен с его величеством лично, в этом не было ничего удивительного. Гидеон, а до него его начальник, подчистили бы любые компрометирующие сведения еще до того, как они просочились бы за закрытые двери. Вопрос: было ли что подчищать, или Бриверивзы и вправду вели тихий и добропорядочный образ жизни?

   Рэймер сжал пальцами переносицу и на мгновение прикрыл веки. Допялился в бумаги до рези в глазах, хотя сразу прекрасно понимал, что будь там даже сказано, что Эйдан — ангел небесный, он бы в это не поверил.

   Монтегрейн подпер кулаком подбородок, уперев локоть в столешницу, и заставил себя дочитать. В третий раз он к этим бумагам возвращаться не станет, а в первый просмотрел вскользь, поэтому следовало закончить.

   Незадолго до начала войны леди Бриверивз перестала выходить в свет, ходили слухи о ее беременности, причем датированные разными периодами, поэтому не ясно, правдивы ли они были. Записей целителей найти не удалось.

   Засекретили?

   Если Гидеон перестраховался, то, вероятно, беременность таки имела место быть. Или беременности, если верить слухам.

   Зачем скрыли? Чтобы важно кинуть Рэймеру в лицо, что его величество благословляет их брак исключительно в надежде на одаренное потомство?

   Конечно же. Зачем еще жениться на женщине, которая не родила за пятнадцать лет?

   Монтегрейн перевернул очередную страницу. Может Амелия иметь детей или нет, его не касалось, он не собирался к ней приближаться.

   Военные годы леди Бриверивз провела у отца в Южном округе. Вернулась в Цинн, только после заключения мирного договора и выздоровления Эйдана.

   От этой строчки в досье Рэймер скривился: хотел бы он знать, от чего Бриверивз лечился? От подлости?

   Возвращение обоих супругов в столицу. Множество свидетелей пьянства Эйдана в общественных заведениях. Проигрыш большей части состояния. Об Амелии в послевоенные годы ни слова, как будто она вообще закрылась в особняке и не высовывалась.

   А нет, выходила. Благотворительная деятельность в приюте имени Святой Дальи, резко прекращенная полгода назад. Видимо, в тот момент, когда Бриверивз уже полностью погряз в долгах.

   Смерть отца Амелии, ее вступление в наследство — конец прошлого года. Затем Эйдан всего за полгода распродал всю империю Овечьего короля. По частям, пытаясь расплатиться с долгами. Идиот.

   В итоге, по показаниям множества очевидцев и обиженных кредиторов, с радостью рассказавших о своих обидах, Бриверивз скончался, полностью погрязнув в долгах, и оставил свою вдову ни с чем.

   А в конце прошлой недели Амелия Бриверивз расплатилась по всем счетам и даже выкупила закладную на дом.

   Снова совпадение? За два дня до назначенной свадьбы? Точно нет.

   Что ж, теперь он по крайней мере знал, за сколько его женушку купили. Несколько миллионов золотом — щедро. Значит, Гидеон всерьез сделал ставку на эту серую на вид мышь.

   Монтегрейн захлопнул папку с досье и достал из ящика стола спички.

   До тридцати лет он ни разу не держал в руках спичек: чтобы разжечь огонь, стоило лишь щелкнуть пальцами. А сейчас в нем осталось магии не больше чем в Дрейдене, никогда не владевшем даром.

   Рэймер сжал зубы и чиркнул по боку шкатулки, поднес длинную спичку к бумагам, держа папку за край второй рукой. Затем, чудом не опалив пальцы, бросил в мусорную корзину, когда догорело.

   Завоняло паленым. С магией он бы распахнул окно с той же легкостью, что и разжег бы огонь…

   Но магии больше не было.

   Пришлось вставать, браться за трость и ковылять к окну самостоятельно.

ГЛАВА 9

2 года спустя после Бала дебютанток

   Монтегрейн-Парк, Столичный округ, Мирея

   Он приехал уже затемно. Спешился, сам отворил ворота.

   Дворовые собаки тут все встрепенулись и встретили хозяина радостным лаем. Подбежали, виляя хвостами, тыкаясь носами в колени и подставляя крупные головы для ласки.

   — Кыш! Пошли! — рявкнул на псов появившийся из пристройки старый конюх. И тут же склонился в полупоклоне. — Рад приветствовать, милорд.

   И ни вопроса, ни удивления — обслуживающий персонал Монтегрейн-Парка уже привык, что молодой хозяин исчезал и появлялся в поместье без предупреждения.

   — Я тоже рад тебя видеть, Хомин, — улыбнулся Рэймер, вручая поводья старику, служившему в их усадьбе столько, сколько он себя помнил. Потрепал ближайшего пса между ушами и направился к крыльцу.

   — Надолго к нам, лорд Монтегрейн?!

   — До утра!

   В ответ конюх печально вздохнул и повел коня на задний двор. Все еще возбужденные от нежданной встречи собаки поспешили за Хомином, весело погавкивая.

***

Она сидела в гостиной у камина. Поздняя весна, до лета рукой подать, а в камине горел огонь, наполняя помещение совсем не подходящим сезону удушливым теплом.

   Только войдя в комнату, Рэймер расстегнул китель. А пройдя несколько шагов, скинул его с плеч и набросил на спинку ближайшего стула.

   — Ты приехал. — Уголки губ сидящей у камина женщины приподнялись в искренней теплой улыбке.

   Она отложила книгу со своих колен на невысокий круглый столик к стопке других.

   — Не вставай, — остановил Рэймер, видя, как тонкие бледные пальцы супруги ухватились за края широких подлокотников в поисках опоры. — Я подойду.

   Улыбка Анабель стала благодарной. Женщина отпустила подлокотники и сильнее запахнула шерстяную шаль на своих плечах — жаркого камина ей было мало, ее знобило.

   Монтегрейн подошел, привычно коснулся губами прохладной щеки с чуть суховатой кожей и уселся прямо на ковре. Оперся спиной о боковину кресла и согнул ноги в коленях, прикрыл глаза.

   — Устал? — ласково спросила Анабель. Протянула руку и погладила его по волосам.

   — Мертвецки, — пробормотал он, не открывая глаз.

   Собаки во дворе уже унялись, и теперь в доме стояла полная, гробовая, звенящая тишина, нарушаемая лишь треском съедаемых пламенем поленьев в камине.

   — Тогда зачем приехал? — в голосе Анабель послышался легкий укор, но, даже не смотря на нее, Рэймер безошибочно определил по интонации, что она улыбается.

   Движение руки продолжилось. Когда-то в детстве мать гладила его так же.

   Монтегрейн подумал, что не мешало бы встать или хотя бы повернуться, чтобы разговаривать лицом к лицу, но шевелиться не хотелось.

   — Я обещал тебе приехать в конце недели, но у меня не получится, — объяснил, по-прежнему не открывая глаз. — У нас последние экзамены в академии. Нужно подготовиться и помочь Конраду. Раньше следующей недели мне не вырваться.

   — А тогда ты уже заедешь попрощаться, — правильно поняла Анабель. Она всегда понимала гораздо больше, чем ей говорили. Если бы Рэймер не знал, что у нее отсутствует магический дар, решил бы, что его супруга владеет редкой ментальной магией.

   Он дернул плечом.

   — Не факт, что распределение последует сразу после выпуска. Да и угрозы моего отца отправить меня подальше… Он не мой прямой командующий.

   — Он — главнокомандующий, — мягко напомнила Анабель.

   А еще за год брака она успела хорошо узнать своего свекра и знала не хуже Рэймера: Ренар Монтегрейн никогда не менял своих решений. А за срыв свадьбы с дочерью Овечьего короля сына тот так и не простил. Никто не рассказывал Анабель об этом прямо, но она, как всегда, понимала все без слов.

   Рэймер промолчал. Что он мог ей сказать? Пообещать, что вернется, куда бы его ни отправили? Вернется, конечно же. Вопрос только когда — год, два? Или повезет, и отец сменит гнев на милость через несколько месяцев? Нет, «милость» — это не про старшего Монтегрейна. Так что год-два на северной заставе Рэймеру обеспечены. Без отпусков и увольнительных, естественно. Иногда жены навещают своих мужей в подобных местах службы. Начальством это даже поощряется — поднимает боевой дух. Только куда поедет Анабель, мерзнущая даже душным летом?

   — Поехали со мной в столицу? — предложил Рэймер. — Я тебе уже говорил, в моей городской квартире полно места. Или можем потеснить отца в особняке.

   Анабель рассмеялась.

   — Что я буду делать в Цинне?

   — Гулять? — Он задрал голову на подлокотник, чтобы иметь возможность видеть ее лицо.

   Она смотрела на него сверху вниз и улыбалась. Тонкие бледные губы по цвету почти не отличались от остальной кожи. Под глазами залегли новые синяки. Сколько они не виделись? Пару недель? Когда успела?

   — Что, не нравлюсь? — лукаво поинтересовалась жена, не отворачиваясь и не закрываясь.

   — Ты красивая, — честно ответил Рэймер, протянул руку и коснулся ее щеки ладонью. Анабель прикрыла глаза и замерла. — Тебе хуже?

   Она и правда была красива. Утонченная, гибкая, как ветка. Если бы добавить ей немного румянца, здорового блеска глаз и отобрать, наконец, этот вечный пуховый платок, Анабель дала бы фору любой из дам высшего общества, так любящих обсуждать чужие недостатки. Но здоровье не позволяло. Ни проститься с шалью, ни блистать на балах, как она того заслуживала.

   От его вопроса Анабель вздрогнула, и Рэймер убрал руку.

   — Целитель был вчера. Сказал, все хорошо.

   Настолько, насколько это вообще возможно, сказал тот в прошлый раз, когда Монтегрейн лично засыпал его вопросами. Болезнь Анабель не поддавалась лечению. Когда-то ее род владел сильным магическим даром, но, как и во многих одаренных семействах Миреи, магия в нем угасала поколение за поколением, пока не сошлась клином на последней из Ласкесов. Ее магический резерв сформировался, но не смог заполниться, а потому тянул из организма жизненную силу. С каждым годом все больше. При этом Анабель не могла ни пользоваться магией, ни вести нормальный образ жизни — замкнутый круг.

   — Хорошо, — эхом отозвался Рэймер.

   По дороге сюда он и правда думал увезти жену с собой. Не дело это — молодой женщине целыми днями сидеть в четырех стенах. В столице она могла бы позвать кого-то в гости или сама нанести короткий, не требующий особой физической нагрузки визит, погулять в парке. Но внешний вид Анабель говорил сам за себя — она не поедет, ни сегодня, ни через неделю.

   Повисло молчание. Он снова сел ровнее, а она вновь коснулась ладонью его волос. Но прежней легкости не было.

   — Как его высочество? — заговорила Анабель первой, очевидно, желая увести тему разговора подальше от своего здоровья.

   «Скоро сведет меня с ума».

   Разумеется, ничего подобного вслух он не произнес. Их тайны с Конрадом — только между ними.

   — Ему… тяжело, — ответил Рэймер, обдумав, что именно может рассказать, не таясь. — Он же тоже выпускается. Это мне опозориться на экзаменах нежелательно, но не смертельно. А он…

   — Будущий король, — закончила за него Анабель.

   — Именно. Его величество ждет от него лучших результатов.

   — Но разве принц учится не по особой программе? Ты же сам говорил.

   — По особой, — буркнул Рэймер и сцепил зубы.

   Официально, чтобы короля не посчитали жестоким тираном, издевающимся над сыном-инвалидом. Фактически же Конрад получал классическое образование для не владеющего даром. И физподготовка там была такой, что в последнее время наследник проводил у целителей все свое свободное время.

   — Ты очень за него переживаешь. — Рука Анабель переместилась с волос супруга на его плечо, погладила сквозь тонкую ткань рубашки, коснулась шеи…

   Рэймер с трудом поборол в себе желание отклониться — у нее всегда были до ужаса ледяные руки. «Как у мертвеца», — высказался как-то его отец, имевший неудовольствие поцеловать невестке ручку при приветствии.

   — Он мой друг.

   — И за меня…

   Он все-таки не выдержал, перехватил ее руку за тонкое запястье с синими прожилками вен и отвел от себя. Повернулся, встав на одно колено у кресла, но руку супруги так и не выпустил, тщетно надеясь ее отогреть.

   — А ты моя жена.

   Она отвела взгляд, но руку не отняла.

   — Навязанная.

   Рэймер фыркнул.

   — Друг у меня тоже навязанный, знаешь ли. «Знакомься, сынок, это принц Конрад. Его величество разрешил тебе с ним дружить», — передразнил он голос отца. — И ничего, живем же. — Ободряюще улыбнулся, но Анабель продолжала смотреть куда угодно, только не на него.

   Монтегрейн подумал, что, вероятно, должен был заверить ее в своей любви — намек был более чем прозрачен. И момент — подходящим. Однако он слишком уважал свою жену, чтобы солгать ей. За полтора года близкого знакомства Рэймер действительно полюбил Анабель, но совсем не так, как ей бы хотелось. А «я люблю тебя как друга» не те слова, которых ждет женщина от своего супруга.

   Он все так же держал ее за руку, думая, что еще ободряющего можно сказать, чтобы не заканчивать вечер на такой невеселой ноте, как Анабель вдруг вскинула на него глаза.

   — Что? — Под этим прожигающим взглядом стало не по себе, и Рэймер замаскировал растерянность улыбкой. — Мне пора заткнуться и идти спать?

   Но женщина не улыбнулась в ответ, продолжая смотреть на мужчину перед своим креслом со всей серьезностью.

   — Я хочу быть с тобой этой ночью, — сказала твердо, заставив его удивленно приподнять брови, а затем нахмуриться. Глаз не отвела.

   Зато он перевел взгляд на их все еще переплетённые кисти рук.

   — Тебе нельзя, — произнес осторожно, боясь обидеть резким отказом.

   Они были в постели как муж и жена всего дважды: в первую брачную ночь и еще раз. Раз, после которого ей сделалось так плохо, что вызванный по этому поводу королевский целитель категорично заявил: возбуждение будит магический резерв, и тот начинает тянуть жизненную энергию с удвоенной силой, поэтому о физической близости серьезнее, чем объятия или касание рук, следует забыть.

   — Крына говорит, что изредка можно.

   — Крына? — Рэймер таки вскинул на супругу глаза. — Что еще за Крына?

   Что, мать вашу, за Крына, если Монтегрейны всегда обращались только к королевским целителям, наиболее сильным магически и опытным?!

   Он сцепил зубы, чтобы не рявкнуть это вслух. Не заметил, как сжал руку жены слишком сильно. Она вздрогнула и отняла свою ладонь, потерла пальцами второй покрасневшее место.

   — Прости, — пробормотал Рэймер.

   — Крына — целительница из Монна, — городка, примыкающего к Монтегрейн-Парку. — Она считает, что целитель Досс не прав, и все не так плохо.

   В прошлый раз она посинела и потеряла сознание. Рэймер видел это собственными глазами, поэтому ему и в голову не приходило опровергать поставленный королевским целителем диагноз.

   — Тебе. Нельзя, — повторил он с расстановкой, на сей раз смотря ей прямо в глаза.

   И она смотрела. В упор. Пристально. С такой дикой болью во взгляде, что от нее скручивало внутренности. Не просила, не настаивала, унижая себя уговорами, — просто смотрела.

   Он встал.

   Она все еще смотрела, только приподняла подбородок. Ее сцепленные между собой на коленях руки нервно подрагивали, но смотрела Анабель упрямо.

   Рэймер шагнул к ней, наклонился и поцеловал. Не в щеку, как это уже вошло для них в привычку, а в губы. Она потянулась к нему и обвила шею руками.

   — Мы просто будем осторожны, — прошептала Анабель.

   — Будем, — пообещал Монтегрейн и подхватил жену на руки.

***

Она спала, разметав темные волосы по подушке, и перед глазами тут же встал образ другой черноволосой женщины. Той, которая истекла кровью на его глазах. Рэймер отвернулся.

   Передернув плечами в попытке отбросить от себя недобрые мысли, Монтегрейн принялся одеваться. Еще только начинало светать, но он уже непростительно опаздывал. На дорогу до Цинна уйдет больше двух часов, и то при условии быстрой скачки без продыху для коня. А занятия в академии в последние дни начинались раньше обычного — подготовка к выпуску шла полным ходом.

   Одевшись и бросив на спящую Анабель последний пристальный взгляд, Монтегрейн покинул спальню, сделав себе пометку в памяти — отправить письмо королевскому целителю, как только доберется до академии. Целитель Досс имел скверный характер и был напрочь лишен сострадания, но работу свою знал и делал превосходно. Будет ворчать, но ничего, не развалится — пусть доедет до Монтегрейн-Парка и лишний раз проверит свою постоянную пациентку.

   В этот раз Анабель, к счастью, не синела и не задыхалась, но Рэймер все равно беспокоился. Еще это сходство с Алиссией, пришедшее ему ни с того ни с сего на ум. Так что лучше перестраховаться.

   Зная о его раннем отъезде, Хомин уже тоже не спал и, стоило входной двери хлопнуть, появился из-за угла, ведя вороного жеребца под уздцы. На сей раз конюха сопровождали всего две собаки, и те со сна лишь вяло повиливали хвостами, а не пускались вскачь, как обычно делали при виде молодого хозяина.

   — Я пришлю сегодня целителя, — сказал Рэймер, взлетев в седло и сразу же направляя коня к воротам. — Передай Рейне, пусть приготовит что-нибудь вкусненькое. Господин Досс любит поесть.

   — Будет исполнено, милорд.

   Монтегрейн махнул на прощание рукой и выехал за ворота.

   Что еще за Крына, в самом-то деле? Как только Анабель ее нашла?

   Он обернулся, придержав коня и раздумывая, не стоило ли попросить Хомина выяснить все о местной целительнице, дающей леди Монтегрейн столь смелые советы. Но передумал, отвернулся и пустил жеребца рысью, чтобы поскорее перейти в галоп.

   Позже, лучше все выяснить самому и переговорить с целительницей лично.

   Время, время… Которого ему в последние месяцы категорически не хватало.

***

— Что, Монтегрейн, шлюха ночью попалась особо ретивая?! — донесся до него насмешливый голос, и Рэймер оторвал голову от стены оружейной, к которой привалился, прикрыв глаза, пока остальные курсанты подтягивались во двор.

   Сон как рукой сняло.

   — Повтори.

   Физиономия Эйдана Бриверивза расплылась в улыбке.

   — Спать нужно ночью, говорю! — сгримасничал тот и откинул за спину свои длинные золотистые волосы. Как у бабы, честное слово. Он даже не соизволил собрать их под шнурок или заколку перед тренировкой на плацу.

   Рэймер ничего не ответил, молча шагнул навстречу, угрожающе глядя на сокурсника. С такими бесполезно разговаривать — только бить.

   — Стой. — Ладонь Конрада тут же легла ему на плечо, останавливая. — Он того не стоит.

   Монтегрейн замер, все еще не разжимая кулаков. Лучше сутки в карцере за драку, чем и дальше спускать этому мерзавцу все с рук.

   — Правильно, слушай папочку, — еще больше развеселился Бриверивз.

   Вокруг них начала собираться толпа.

   — Эйдан, осади, — высказался кто-то из заднего ряда. Тихо и осторожно, чтобы ненароком не превратиться из свидетеля в жертву. С Бриверивзом такое случалось постоянно: конфликт затевал он, а виновным признавали другого.

   Эйдан обернулся вполоборота, но, естественно, не распознал говорившего (тот предусмотрительно спрятался за спины товарищей).

   — А что я такого сказал? — деланно удивился Бриверивз, намеренно обведя всех собравшихся во дворе академии взглядом, будто актер зрителей со сцены. — Всем и без меня известно, что у Монтегрейна полумертвая жена, не способная даже выполнить супружеский долг. — Ликуя от внезапно повисшей во дворе тишины, Эйдан театрально развел руками. — Я всего лишь сделал вывод: жена — полутруп, значит, шлюхи.

   А в следующее мгновение он уже выплевывал зубы на влажную от утренней росы траву.

   Пользоваться магией вне тренировок в академии было запрещено. Но Рэймер и не собирался. Разбить Бриверивзу лицо собственноручно было куда приятнее.

***

Рэймер сидел в кабинете старшего инструктора Холта, прижимая полотенце к сбитым костяшкам и тщетно пытаясь остановить кровь. Увы, мелкие ссадины и порезы боевой маг мог вылечить кому угодно, но только не себе. А когда их растащили, все, естественно, бросились лечить несчастную жертву. «Зачинщика» же препроводили к инструктору и велели ждать.

   Зачинщик… Захотелось сплюнуть. Мало Эйдану досталось, мало. Может, если бы удалось выбить ему побольше зубов, тот бы наконец научился держать рот закрытым.

   Хлопнула дверь, затем раздались тяжелые шаги. Монтегрейн не поднимал головы, поэтому в зоне его видимости появились лишь сапоги вошедшего. Те приблизились, остановились напротив, перекатились с пятки на носок и обратно, пока их владелец, очевидно, раздумывал, что делать с провинившимся курсантом, затем прошли к столу. Скрипнули ножки резко выдвинутой мебели.

   — Руку давай, — последовала короткая команда.

   Рэймер молча отложил в сторону превратившееся в измазанную кровью тряпку полотенце и протянул правую руку. По костяшкам прошло тепло, затем покалывание. Кожа зачесалась, стягиваясь.

   Монтегрейн перевел взгляд на сидящего за столом крепко сбитого мужчину в темно-синей военной форме. Короткая стрижка, тяжелый подбородок, суровый взгляд — казалось, Кастор Холт не менялся годами: таким Рэймер увидел его, придя в академию желторотым юнцом, и таким же тот остался шесть лет спустя. В прошлом — командующий элитного подразделения, военачальник. Ныне — старший инструктор Циннской военной академии. Второе лицо после главы — официально. Фактически же — главный в этом месте. Наставник и второй отец для таких, как Рэймер, — тех, кому не очень повезло с первым.

   — Что смотришь? — огрызнулся Холт. С напускной злобой, но на самом деле скорее с усталостью.

   И Монтегрейн понял, что ошибся. Старший инструктор постарел. Добавились новые морщины на лице, совсем поседели волосы. А своим сегодняшним поступком Рэймер, вероятно, добавил тому как тех, так и других: новых морщин и седых волос. Кому, как не ему, держать ответ за выходку завтрашнего выпускника, если Бриверивзы решат подать официальную жалобу его величеству? Скверно.

   Злость на Эйдана схлынула. Осталось ощущение бессилия и раздражение из-за невозможности добиться справедливости.

   Монтегрейн отвел взгляд, затем поднялся на ноги и вытянулся перед столом наставника по струнке, повинно склонил голову.

   — Приношу извинения за свой проступок, — отчеканил по уставу. Помолчал и добавил уже искренне: — Я не хотел вас подставить, господин старший инструктор.

   Холт смерил его тяжелым взглядом.

   — Твое счастье, что целитель Досс вернул Бриверивзу зубы на место. Все зарастил как надо. Отделаешься выговором.

   Рэймер нахмурился. Сейчас его волновали не собственные перспективы. Из речи говорившего он вычленил главное:

   — Досс в городе?

   Черт возьми, он же несколько часов назад отправил ему записку, в которой просил немедленно выехать в Монтегрейн-Парк и обследовать Анабель.

   — А где ему еще быть? — не понял наставник.

   Действительно. Вдруг сыночку Бриверивза потребуется помощь…

   Рэймер до хруста сжал зубы.

   — Нигде, — буркнул и уперся взглядом в пол.

   Старший инструктор громыхнул кулаком по столу. Пишущие принадлежности взлетели в воздух и с грохотом упали обратно. Карандаш с металлическим набалдашником со звоном покатился по столешнице. Докатился до края, свалился на пол.

   — Смотреть на меня, когда я с ним разговариваю! — рявкнул Холт. Рэймер поднял голову, встретившись с негодующим взглядом хозяина кабинета. — Так-то лучше, — проворчал тот. — Устроили…

   — Готов понести любое наказание, — откликнулся Монтегрейн.

   Он не собирался ни оправдываться, ни отрицать свою вину. Да, виноват, но только в том, что доставил проблем наставнику.

   — Наказание… — Тонкие губы Холта тронула невеселая усмешка. — Поздно наказывать — допрыгался.

   Монтегрейн, не понимая, посмотрел на старшего инструктора, а тот потянулся к ящику стола и достал оттуда несколько скрепленных вместе бумажных листов с четко выделяющейся на них печатью. Рэймер знал эту печать — печать главнокомандующего армией. Личная печать его отца.

   — На, — бросил, как сплюнул, Холт, — полюбуйся. — Швырнул документы на край стола.

   Рэймер послушно шагнул ближе. Не стал брать бумаги в руки, будто бы страницы были пропитаны ядом, пробежал строки глазами на расстоянии. «Белый клык» — самая дальняя и богами забытая крепость королевства. Два года.

   — Я думал, распределение будет после выпуска…

   — Если бы ты думал, ты бы командовал сотней в столичном гарнизоне! — гаркнул Холт, резким движением сметая документы обратно в стол. — Прочь с глаз моих!

   Рэймер не шелохнулся.

   — А как же наказание?

   — «Белый клык» — твое наказание! — Наставник снова долбанул по столешнице кулаком. — Радуйся, что Бриверивз обещал не выдвигать официальных обвинений. Прочь с глаз моих, я сказал!

   Когда-то Рэймер Монтегрейн был любимчиком старшего инструктора академии. Сокурсники даже подшучивали над ним по этому поводу и в тайне завидовали.

   Любимчик, подающий надежды. Кем он стал теперь? Разочарованием?

   Рэймер дошел до двери и повернулся, уже коснувшись ручки.

   — Это наши с отцом личные счеты, — все же решил внести ясность. — Бриверивзы и академия тут ни при чем.

   — Вон! — сурово повторил Холт.

   Дверь хлопнула.

ГЛАВА 10

Настоящее время

   Монтегрейн-Парк

   Ей снился Эйдан. Не воспоминание, а гораздо хуже — сон очень похожий на реальность. Будто бы Бриверивз вовсе не умер, а только притворился мертвым и теперь явился к ней, чтобы отомстить.

   Амелия проснулась в холодном поту от скрежета собственных зубов. Бросила взгляд на запертую дверь спальни, за которой было по-прежнему тихо, и с облегчением выдохнула — значит, крик удалось сдержать. С первых дней пребывания в новом доме прослыть психически нездоровой среди его обитателей категорически не хотелось.

   За окном с тонкими шторами только-только занимался рассвет, но Амелия умудрилась выспаться прошлым днем и спать больше не хотелось, она чувствовала себя отдохнувшей.

   Мэл приподнялась на локте, еще раз окинула комнату взглядом, убедившись, что все на своих местах, а появление Эйдана ей только привиделось, и расслабленно откинулась обратно на подушки.

   Над головой сиял своей белизной потолок с небольшой, со вкусом сделанной люстрой в форме полураскрытого цветка. Из неплотно закрытого с вечера окна в комнату поступал свежий утренний воздух, чуть колышущий светлые легкие шторы. Но под одеялом было тепло и уютно.

   Покои, которые для нее выделили, и впрямь были уютными. И очень светлыми.

   Обстановкой дома Бриверивзов занималась еще мать Эйдана, и происходило это лет сорок назад. Тогда были в моде темные цвета, массивная деревянная мебель и тяжелые ткани. А бывший муж, считавший вкус своей матери безупречным, не позволял Амелии ничего менять, и она годами задыхалась в тесноте и мраке их фамильного особняка.

   Здесь же казалось, что свежий воздух шел не только с улицы, а пропитывал собой все пространство.

   Спальня была простой, без излишеств, но удивительно светлой и просторной. Широкая двуспальная кровать с изголовьем из светлого дерева, уже упомянутая люстра — сама по себе произведение искусства, прикроватные светильники, мягкий свет которых Мэл оценила прошлым вечером, светлый ковер на полу, светлые же шторы, не препятствующие прохождению воздуха, и небольшие шкаф, трюмо и тумба из того же дерева, что и кровать.

   Амелия даже подумала, что, будь у нее возможность самой выбирать обстановку, она непременно обставила бы комнату именно так.

   Вчера всю оставшуюся после прибытия в поместье часть дня Мэл провела здесь, в спальне. Услужливый дворецкий проводил ее до приготовленных к приему новой хозяйки двухкомнатных покоев, показал, что и где находится, и, рассудив, что она устала с дороги, не стал и дальше навязывать ей свое общество.

   Услужливость Дрейдена балансировала на грани раболепия, отчего Амелия толком не понимала, как ей следует себя с ним вести. И когда он оставил ее в одиночестве, вздохнула с облегчением.

   К удивлению Мэл, ее никто не беспокоил. Часа через два после ухода дворецкого прибежала нагруженная подносом Дафна, улыбающаяся во весь рот и уже облаченная в новую форму — темно-синее платье с белым кружевным воротничком и манжетами и такой же белый передник. На подносе оказалась свежая, еще теплая выпечка и сразу три чашки с разными сортами чая.

   Выпечка пахла божественно, но аппетита не было, и вернувшаяся за подносом девушка унесла угощения почти не тронутыми.

   В другой раз вернулась уже под вечер и принесла ужин.

   Они почти не разговаривали: Мэл не начинала беседу, а судя по торопливым движениям Дафны, ее ждали в другом месте, вероятно, чтобы провести инструктаж по правилам поведения в доме. Амелия служанку не задерживала, и, убедившись, что госпоже ничего не нужно, девушка упорхнула из комнаты.

   Если судить по улыбке, не сходящей с лица Дафны, ее не обижали. И Мэл отпустила ту с легким сердцем.

   Как ни странно, больше ее уединения не нарушали. Ни дворецкий со своим чрезмерным угодничеством, ни другие слуги, ни… хозяин поместья.

   Проклиная себя за малодушие, с наступлением сумерек Амелия с ужасом ждала его появления в своей спальне и, уже совсем по-детски боясь собственной тени, даже не рискнула выйти в гостиную, не то что за пределы покоев.

   Но никто так и не пришел.

   Разумеется, Мэл понимала, что обязательная консуммация брака в день свадьбы являлась скорее пережитком прошлого, нежели обязательной процедурой. Тем не менее большинство и впрямь считали женитьбу недействительной до физической близости супругов.

   Близость, от мысли о которой к горлу тут же подкатывала тошнота.

   Амелия легла в постель в одиночестве с облегчением, однако еще долго лежала, прислушиваясь, не раздадутся ли в гостиной шаги.

   Не раздались.

   Монтегрейн не пришел.

***

Амелия пролежала в постели еще не менее получаса, собираясь с силами, чтобы встать, привести себя в порядок и наконец выйти из своих комнат — становиться затворницей тоже не имело никакого смысла. И когда уже думала подняться, с улицы донесся шум.

   Ранее утро, только-только рассвело, а во дворе слышались голоса, лай собак и перестук подков по каменным плитам.

   Гонимая любопытством, Амелия соскользнула с кровати и, утопая босыми ногами в высоком ворсе ковра, прошла к окну. Остановилась сбоку и осторожно отодвинула штору, чтобы наверняка остаться незамеченной.

   Во дворе обнаружились Оливер, его брат-близнец и сам хозяин дома. Ранняя пташка? Эйдан, когда ему не нужно было на службу, просыпался не раньше обеда.

   Монтегрейн снова был одет во все черное, с наброшенным на плечи плащом с капюшоном и в черных же перчатках, которыми пренебрег вчера. И Мэл быстро поняла почему — сегодня он собирался путешествовать верхом.

   У его ног крутились три довольно крупные собаки. Вернее, две просто крупные, а одна размером с пони — черная, с густой шерстью, падающей на глаза, и мощными в нетерпении переступающими на месте лапами.

   Амелия удивленно моргнула, глядя, как ее новоиспеченный супруг вручил свою трость брату Оливера, имени которого она до сих пор не знала, и взлетел в седло с удивительной легкостью для его увечья. На мгновение поморщился, вдев поврежденную ногу в стремя, но тут же взял себя в руки, что-то сказал работникам и повел своего жеребца к воротам.

   Собаки, беспрестанно виляя хвостами — две длинными, загнутыми в форме колечек, и одна — коротким черным обрубком, — побежали за ним.

   Братья сноровисто отперли и сразу же заперли ворота, выпустив лишь хозяина. Одного. Без сопровождения, если не считать псов.

   Один из парней бросил взгляд на особняк, и Мэл поспешила вернуть штору на место.

   Задумавшись, вздрогнула от хлопка двери в гостиной.

   — Миледи, миледи, вы проснулись? — тихонько поскреблась в дверь Дафна, видимо, боясь ее разбудить.

   Совершенно бесполезная забота, учитывая то, как она грохнула дверью из коридора.

   — Да, входи! — тем не менее с улыбкой ответила Амелия.

   Раз уж сон с возвращением Эйдана был не более чем сном, все остальное не стоило переживаний.

***

— Ах, миледи, это такой чудесный дом, — лучась улыбкой, болтала Дафна, расчесывая ей волосы.

   Амелия, уже умытая и облаченная в свежее платье, сидела у трюмо и следила за движениями помощницы через зеркало. Дафна снова предложила сделать ей высокую прическу, опять получила отказ, в очередной раз ничего не поняла, но не стала спорить, а тут же принялась за работу.

   — Тебя не обижали?

   — Что вы, миледи! Лана занималась мной вчера почти целый день, все рассказала и показала. И форма-а…

   — Лана? — уточнила Амелия, понимая, что сейчас ей придется слышать оду восхищения новому форменному платью.

   Форма и впрямь выглядела очень добротно, но интересовали Мэл не вещи, а люди.

   — Да, это старшая горничная, — с готовностью закивала Дафна, кажется, даже не обратив внимания, что ее перебили. — Она такая добрая. А матушка Соули… — Амелия красноречиво приподняла брови. — Ох, вы же не знаете. Это кухарка. Она тоже очень добрая и хорошо меня приняла. А Оливер… Представляете, он позвал меня… Ой! — И девушка мучительно покраснела, сообразив, что и кому говорит. — Простите меня, госпожа, я не хотела вас…

   Мэл отмахнулась.

   — Все хорошо.

   Дафна смущенно улыбнулась. Было видно, что ее так и распирает от впечатлений, особенно от внимания симпатичного кучера.

   Но Амелию интересовало другое.

   — Много слуг в доме?

   Девушка сразу нахмурилась, видимо, подсчитывая. Мэл терпеливо ждала, лишь поморщилась, когда та случайно резко дернула ее за прядь волос.

   — Простите, миледи. — Дафна тут же спохватилась и стала расчесывать аккуратнее. — Нет, слуг как раз мало: старшая горничная Лана, младшая горничная Дана, кухарка, господин Дрейден и братья Олли и Ронни, они занимаются лошадьми.

   Понадобилось несколько секунд, чтобы в полной мере переварить данную информацию и вычленить из отчего-то рифмующихся между собой имен главное.

   — И все? — наконец дошло до Амелии.

   Поместье было огромным. И даже если предположить, что в дом допускалось только ограниченное число доверенных лиц, то не настолько же ограниченное!

   — Все, миледи, — пискнула Дафна, испугавшись ее резкого тона. — Лорд Монтегрейн живет тут один…

   И явно что-то скрывает, закончила про себя Амелия.

   И все же, дом слишком большой, чтобы с его уборкой справлялись всего две горничные. А как же стирка? Уборка двора? Собаки?

   Следя за проворными руками служанки, Мэл несколько раз взвесила все за и против и все-таки решилась задать еще один вопрос:

   — А как они относятся к лорду Монтегрейну?

   В ответ лицо Дафны озарила новая порция улыбки, заставившая Амелию удивленно приподнять брови.

   — О, миледи, души в нем не чают!

   Мэл хмыкнула. И это говорит ей человек, прятавшийся вчера за ее спиной от одного взгляда хозяина дома. Очень интересно…

***

— Господин Дрейден велел передать, что готов провести вам экскурсию по дому и по всему поместью, если вы пожелаете. Сразу после завтрака или когда вам будет удобно, — на ходу информировала ее Дафна.

   Когда Амелия была готова, они вместе вышли в коридор и направились в малую столовую, где, как передала девушка, новую хозяйку ждали к завтраку.

   Не предложили принести в покои, как вчера, сразу же отметила про себя Мэл — мягко намекнули, что долго прятаться у нее не выйдет. Задумалась, что было бы, заартачься она и потребуй еду в комнату, но проверять пока что не рискнула.

   Малая столовая, как назвала ее Дафна, была выполнена в зеленых тонах и, судя по всему, использовалась для приема пищи в кругу семьи — небольшой овальный стол навряд ли вместил за собой больше пяти-шести человек. И то, если сдвинуть стулья поближе. В настоящий же момент стульев, спинки которых были накрыты зеленым сукном в цвет стен, было всего четыре. И все они пустовали.

   — Доброе утро, миледи! — На пороге их встретила светловолосая высокая девушка в платье и переднике — точных копиях тех, что достались Дафне. — Меня зовут Лана, лорд Монтегрейн попросил меня встретить вас и все показать.

   Амелия особенно отметила слово «попросил», но лишь поблагодарила и улыбнулась в ответ, в то же время недоумевая, зачем ей было идти в столовую, если стол накрыли для нее одной.

   — Присаживайтесь, миледи. — Длинноногая Лана отодвинула перед ней ближайший стул, не переставая улыбаться. В отличии от дворецкого, девушка не била поклоны, тем не менее напряжение так и витало в воздухе.

   — Уф, а вот и пироги! — зычно раздалось от двери, стоило Амелии присесть. От неожиданности она резко обернулась. — Миледи, здравствуйте, рада с вами познакомиться!

   — Здравствуйте, — растерянно пробормотала Мэл, глядя на невысокую полную женщину в белом чепце и фартуке, закрывающем ее платье от шеи до колен. — Матушка Соули? — припомнила она имя, названное ранее Дафной.

   Тогда она подумала, что очень странно называть кого-то «матушкой», но уже при первом взгляде на вошедшую поняла, что той это название подходит как нельзя лучше. Пышная, румяная, с белокурыми кудряшками, выбивающимися из-под чепца и обрамляющими круглое лицо, она мягко улыбалась Амелии — слава богам, без раболепия! — и в ее взгляде так и читалось: «Ух, какая худющая, откормлю!»

   — Да-да, — пуще прежнего разулыбалась кухарка. — Она самая, леди Монтегрейн. Извольте отведать.

   Губы Мэл сами собой растянулись в улыбке. А Лана ловко перехватила у той тяжелый поднос с несколькими плоскими блюдами, доверху наполненными румяной выпечкой, и начала сноровисто расставлять их на столе.

   Амелия ожидала, что кухарка зашла поздороваться и принести завтрак, но та, подбоченясь и ни капли не стесняясь новой обитательницы дома, подошла к столу ближе.

   — Вот эти с яблоком, эти с мясом… — принялась перечислять начинки пирожков.

   Мэл заметила, что глаза Ланы, видимо, заранее получившей другие инструкции по поведению с новой хозяйкой, в ужасе расширились, и девушка попыталась подать матушке Соули знак. Амелия перехватила взгляд старшей горничной и отрицательно покачала головой. Та раздосадованно поджала губы и кивнула.

   А Мэл посмотрела на кухарку и снова на Лану… Несмотря на бросающуюся в глаза разницу в росте и в комплекции, те были чем-то неуловимо похожи: формой носа, губ, разлетом светлых бровей. Родственники?

   — Приятного аппетита, миледи, — гордо закончила матушка Соули и даже выдохнула с облегчением, явно устав перечислять все богатство стола.

   — Молоко, чай, чай с молоком? — тут же предложила Лана. — Вино?

   Успокоительных травок, не иначе. Потому как Амелию начинал разбирать нервный смех. Что такого Монтегрейн сказал о ней слугам, или что они сами себе удумали?

   — Чай. Спасибо, — кивнула Амелия.

   — Сию минуту, — отчеканила Лана и, подхватив под руки сразу обеих, растерявшуюся Дафну и явно еще не все рассказавшую про пирожки матушку Соули, практически силой вывела их из столовой.

   Только теперь Мэл позволила себе рассмеяться. Беззвучно, разумеется.

***

Амелия никогда много не ела, а в последние месяцы из-за экономии средств пришлось и вовсе сократить не только размер порций, но количество приемов пищи. Поэтому она наелась одним единственным пирожком. Мэл допила чай, промокнула губы салфеткой и поднялась из-за стола.

   На какое-то мгновение даже стало совестно — матушка Соули так старалась.

   На стене у двери висел специальный колокольчик, как и в ее комнате, для вызова слуг. Амелия уже собиралась воспользоваться им и даже занесла руку, но передумала. Вышла в коридор без сопровождения.

   После завтрака Дафна обещала проводить ее к Дрейдену, а значит, должна была ждать где-то неподалеку.

   Однако в коридоре девушки не обнаружилось. Амелия прошла чуть дальше, решив, что если никого не встретит, то вернется в столовую и все-таки воспользуется колокольчиком.

   Завернула за угол и наткнулась на целую галерею портретов на стене.

   Сразу же вспомнился королевский дворец и Бал дебютанток, когда она впервые увидела изображения королевской династии. Рука автоматически потянулась к вырезу платья. Старый, давно забытый жест — кулона матери она лишилась более десяти лет назад. Но отчего-то воспоминание о нем в этот момент сделалось особенно ярким. Пальцы нащупали лишь ткань и бессильно сжались в кулак.

   Мэл до боли закусила губу и, пытаясь отвлечься, медленно пошла вдоль портретов. Разумеется, запечатленные на холстах лица были ей не знакомы — большинство из этих людей умерли задолго до ее рождения, — но семейные черты Монтегрейнов легко угадывались почти в каждом: темные волосы, светлые глаза, форма лица и носа.

   Она медленно шла по коридору, вглядываясь в лица давно ушедших из этого мира людей. И если в королевском дворце ей казалось, что глаза мертвых следят за ней, отчего по спине бежали мурашки, то сейчас портреты не вызывали ничего, кроме любопытства.

   Например, Амелия выяснила, что ее супруг — точная копия своего прадеда или, возможно, прапрадеда. Портреты были не подписаны, но, судя по одежде и прическам изображенных на них, были размещены в хронологическом порядке. Так человек, на которого как две капли воды походил Рэймер, был одет по моде столетней давности, не меньше.

   А вот и Ренар Монтегрейн, отец Рэймера, которому она также никогда не была представлена, но не единожды видела его на светских мероприятиях. На портрете он был запечатлен еще совсем молодым, тем не менее оставался легко узнаваемым.

   Со следующего холста блистала красивейшая светловолосая женщина. Разумеется, снова без подписи, но логично было бы предположить, что прекрасная незнакомка была супругой Ренара Монтегрейна и матерью нынешнего хозяина дома.

   Подтверждением этой догадки являлись следующие портреты: Рэймера и белокурой девушки, надо понимать, сестры, ныне — леди Боулер. Рэймеру на портрете было не более двадцати, именно так он выглядел в их с Амелией первую встречу. С сестрой они были схожи разве что разрезом и цветом глаз. Помимо светлых волос, Луиса была обладательницей пухлых губ и маленького вздернутого носа, точь-в-точь как у матери.

   Портрет Луисы был последним. Изображение покойной жены младшего Монтегрейна отсутствовало. Только ли потому, что она так и не родила наследника? Или же по причине постоянных болезней ей было не до позирования художникам? Или — Амелия вспомнила поведение супруга в храме — Рэймеру было плевать на традиции?

   Хотя, может, оно и к лучшему? Мэл не была уверена, что хотела бы видеть на этой стене свой портрет. Это было бы… кощунственно. Она здесь не для того, чтобы по-настоящему войти в эту семью, а по одной конкретной причине — сделать так, чтобы род Монтегрейнов прервался уже навсегда.

   От этой мысли Амелия передернула плечами и поспешила покинуть данный коридор, будто и правда совершила нечто непотребное, разглядывая портреты людей, к которым она сама не имела ни малейшего отношения.

   Так и не найдя по дороге Дафну и не встретив никого из слуг, Мэл решила вернуться в свои покои, дорогу до которых запомнила: нужно было лишь подняться по лестнице и повернуть налево. Оттуда она сможет вызвать служанку сама, а если та где-то далеко, то спокойно дождаться или ее, или дворецкого, который навряд ли забудет о своем обещании все ей здесь показать.

   Рассудив так, Амелия направилась в выбранном направлении, но, сделав еще несколько шагов, замерла, услышав голоса и так и не завернув за угол, за которым справа находилась лестница, а слева парадный вход в дом.

   — Ну, как поездка? — произнес кто-то с усмешкой.

   Голос показался Амелии смутно знакомым, но она не смогла сразу сообразить, кому он принадлежит. Вероятно, к хозяину поместья с утра пораньше заехал кто-то из знакомых.

   А вот обладателя второго голоса определила сразу.

   — А ты как думаешь? — ответил своему невидимому спутнику Монтегрейн. — Неделя без тренировок, и все. Если бы Джо был не таким послушным, свернул бы шею.

   Судя по интонации — кто-то из близких знакомых.

   Амелия замерла, практически вжавшись в стену.

   Выйти и помешать? Или подождать, вдруг они уйдут наверх или в левое крыло? В любом случае, если Мэл сейчас появится из-за угла, это будет выглядеть так, будто она подслушивала. А она, конечно, подслушивала, но не специально!

   — Экипаж тебе в помощь, друг мой, — ехидно отозвался все еще не узнанный первый.

   Шаги, перестук палки Монтегрейна по плитке пола в холле.

   Амелия воровато обернулась. Попытаться незаметно уйти той же дорогой, как и пришла? Только если беседующие повернут именно сюда, ее побег будет выглядеть еще хуже…

   — Поездил неделю в экипаже, спасибо, — тем временем огрызнулся Монтегрейн. — Теперь заново привыкать к седлу.

   И Амелия так и осталась на месте.

   Собеседник фыркнул.

   — Ты заново учился ходить. Научился же. Так что седло — дело десятое!

   Ответа не последовало, а вот шаги зазвучали громче — кажется, к лестнице… — и вдруг снова смолкли: мужчины остановились. А Амелия запоздало сообразила, что навряд ли Монтегрейн с его больной ногой обитает в комнатах на втором этаже или вообще часто посещает второй этаж.

   Отметённый недавно план показался не столь провальным, и она, пятясь, осторожно сделала шаг назад. По крайней мере отойдет чуть дальше, а потом, если будет замечена, изменит направление движения, сделав вид, что изначально была слишком далеко и ничего не могла услышать.

   Шаг, еще шаг…

   — Бриверивз уже проснулась?

   И Мэл встала как вкопанная.

   — Леди Монтегрейн, ты хотел сказать? — все так же ехидно ответил второй голос, который Амелия неожиданно узнала, и ее резко замутило. — Не знаю еще. Как раз шел проверить, а тут ты. Дай, думаю, скажу доброе утро.

   — Планы?

   — Покажу поместье, прощупаю почву.

   — Не увлекайся, ясно?

   — Ты же меня знаешь…

   Вот теперь Амелия определенно услышала достаточно.

   Она повернулась спиной к выходу в холл и решительно направилась в обратном направлении. Дойдет до столовой и вызовет колокольчиком слуг. Уж кто-нибудь ее наверняка проводит.

   Например, тот же лжедворецкий. Почему бы и нет?

ГЛАВА 11

3 года спустя после свадьбы Эйдана и Амелии

   Особняк Бриверивзов, Цинн

   Амелия кружилась перед зеркалом, с удовольствием рассматривая свой новый наряд. Бледно-нежно-зеленое платье с объемной юбкой, тугим, значительно поднимающим грудь корсетом и пышными рукавами ей необычайно шло. Как сказала портниха, женщины из высшего общества редко выбирают подобный цвет. Как правило, он «бледнит» свою обладательницу или же придает коже зеленый отлив. Бледной от природы Мэл выбранная ткань, как раз наоборот, подходила как нельзя лучше. А небольшая грудь, на размеры которой так часто ругался Эйдан, в этом платье смотрелась значительно больше, отчего Амелия испытывала особую гордость — угодить мужу очень хотелось.

   Мэл поправила шпильки в волосах и наконец отошла от зеркала. Супруг обожал, когда жена делала высокие прически. В прошлый раз, когда она вечером встретила его с деревенской, как он выразился, косой, Эйдан очень расстроился. Поэтому шпильки и еще раз шпильки. Хоть от них и чешется голова… Ничего, для того, чтобы порадовать мужа, можно и потерпеть.

   В последнее время Амелия не всегда была столь оптимистична. Часто бывали и ссоры, и слезы в подушку. Физическая близость в супружеской постели по-прежнему вызывала боль и дискомфорт, но недавно ей объяснили, что в этом не виноват никто, кроме нее самой, и у Мэл открылись глаза. Она словно прозрела.

   — А чего ты хочешь? — нравоучительно говорила Элиза, к которой Амелия все чаще сбегала в гости, пока Эйдан был на службе. — Кому хочется возиться с бревном? Женщина должна быть как кошка — гибкая, ловкая, ласковая. Ну и домашнее платье! О чем ты, дорогая! Конечно же он ругался за косу! Никаких кос, никаких туфель без каблука! Ты должна встречать мужа со службы в лучшем виде, и тогда он никогда не потеряет к тебе интерес, будет нежен ночью и щедр днем.

   Амелия внимала каждому слову и интенсивно кивала.

   Сама Элиза не так давно вышла замуж за человека втрое старше нее. Тем менее, имея за плечами огромный жизненный опыт, тот не смотрел на юную жену свысока, а ценил супругу и прислушивался к ее мнению. О щедрости и говорить не стоило — такого количества платьев, какое в своих гардеробных имела Элиза, Мэл не видела ни у кого.

   Зачем столько? Чтобы переодеваться по четыре раза в день и ни разу за несколько лет не повториться? Для чего выходить на ужин в собственном доме в бальном платье, достойном королевского приема? Всего этого Амелия по-прежнему не понимала, хоть и не была стеснена в средствах. Эйдан выделял ей деньги на наряды, но большая часть этих сумм не тратилась по ненадобности.

   Элиза же объяснила подруге, как она была не права, измеряя все мерками провинциального Южного округа.

   — Эйдан всю жизнь живет в столице! — проповедовала подруга. — Поверь, он разбирается в моде не хуже любой аристократки. Его нужно поражать и покорять каждый день!

   Кто бы поведал Амелии все эти премудрости по прибытии в Цинн. Раньше на тему отношений она беседовала лишь с Кларой, которая все больше говорила о любви и нежности между супругами, сама будучи очень далекой от столичной жизни.

   — Любовь любовью, а головой тоже надо думать, — учила Элиза.

   И Мэл не могла с ней поспорить. Одной любви Эйдану оказалось мало. Амелия по-прежнему верила, что он любил ее, но все чаще был груб, а ссоры повторялись все с меньшими интервалами во времени.

   Сперва Мэл винила во всем супруга и даже всерьез подумывала написать отцу и, если не вернуться к нему, то хотя бы попросить его забрать ее из Цинна на несколько месяцев. Но Элиза Форнье перевернула ее внутренний мир с ног на голову. Как же Эйдан был не прав, когда запрещал им дружить!

   Пританцовывая возле стола, на котором слугами уже были расставлены холодные закуски и бокалы, Мэл поправляла салфетки и проверяла, насколько устойчиво стоят в подсвечниках свечи. Никто давно не пользовался свечами в быту — магические светильники были доступны каждому, но Элиза доходчиво объяснила ей, что свечи можно использовать не только по их прямому назначению. Например, с их помощью можно создать интимную обстановку.

   Эйдану понравится, непременно понравится.

   Амелия бросила взгляд на часы с крупным циферблатом на стене: супруг задерживался.

   На мгновение стало обидно — она же так готовилась. Но Мэл усилием воли поборола в себе это чувство. Это она предоставлена сама себе целыми днями, а Эйдан служит на благо короны. В прошлом месяце он даже выезжал на учения за пределы столицы — работал и уставал. Вот и сегодня наверняка задержался по уважительной причине.

   Решив провести время ожидания с пользой, Амелия сбегала на второй этаж, принесла пишущие принадлежности и устроилась прямо за обеденным столом. Стол этот мог поместить за собой не менее десяти человек, поэтому посудой был занят лишь его край, и Мэл спокойно расположилась на свободном месте.

   «Дорогой отец, — вывела она самописным пером, стараясь писать как можно более аккуратно, — я очень скучаю. У меня все хорошо. Правда».

   Амелия нахмурилась, отложила перо, перечитала написанное и нетерпеливо порвала бумагу на мелкие кусочки. «Все хорошо. Правда»… Додумалась! Выглядело так, будто бы она сама себя в этом убеждала. Отец наверняка забеспокоится, стоит ему прочесть эту глупость. А ведь у него больное сердце.

   «Дорогой отец, как у вас дела? Очень скучаю», — начала снова, причем заставив себя улыбаться. Это был еще один из уроков Элизы: подруга утверждала, что, если писать с улыбкой или со слезами, это непременно отразится на стиле письма, и адресат сумеет это почувствовать.

   Во дворе раздался шум. Стукнули ворота, затем послышались голоса и конское ржание. Громкий голос Эйдана был пропитан недовольством — за закрытыми дверями Амелия не могла разобрать слов, но интонации слышала отчетливо.

   Устал, решила она. Ничего, сейчас увидит приготовленный для него романтический ужин, ее новое платье и оттает.

   Не успевая отнести недописанное письмо наверх, Мэл положила перо и бумагу на свободный стул и придвинула его поближе к столу. Гостей они не ждут, поэтому она спокойно уберет вещи с незанятого сиденья после ужина.

   Расправила подол платья от несуществующих на самом деле складок, поправила прическу, глубоко вздохнула, готовясь, и встала напротив двери, чтобы встретить мужа во всей красе. Он должен восхититься ее внешним видом, поцеловать и похвалить. А потом Амелия шагнет в сторону и продемонстрирует ему накрытый стол…

   Черт! Свечи!

   Безумно волнуясь и боясь не успеть, Мэл бросилась их зажигать. Огниво не слушалось. На самом деле она попросту не умела им пользоваться: камин всегда разжигали слуги, а Эйдан, если ему хотелось сделать это самостоятельно, мог лишь щелкнуть пальцами и получить огонь. Боевой маг, ее гордость.

   Успев зажечь лишь половину свечей, Амелия бросила эту затею и потушила магический светильник. Половина — уже достаточно. Они смогут зажечь остальные вместе или же потушить горящие, чтобы вновь включить светильник — кто знает, понравятся ли Эйдану свечи. Запах от них, надо признать, шел весьма специфический.

   Мэл успела вернуться в прежнюю позицию — спиной к столу, лицом к двери, сцепив кисти рук на уровне бедер — как раз за мгновение до того, как двустворчатые двери распахнулись.

   Амелия широко улыбнулась…

   — Ты сдурела, почему темно?! — рявкнул супруг, и улыбка на ее лице застыла болезненной маской.

   — Прости, — пискнула Мэл, придя в себя. — Я сейчас… — Но успела сделать лишь шаг к столу — Эйдан потушил свечи взмахом руки. Так же магией, подчиняясь его воле, зажглись светильники. — Прости, — повторила Амелия, часто моргая, чтобы не заплакать.

   А муж остановился напротив нее, пристально рассматривая. И в его взгляде не было ожидаемого восхищения. Любви и нежности тоже не было — лишь недовольство.

   — Какого черта ты нарядилась как шлюха?

   Пораженная Амелия вскинула на него глаза. Да, платье открывало вид на плечи и ключицы, рукава-воланы начинались ниже, на уровне лифа, но аристократки появлялись на балах в куда более откровенных нарядах. Всего лишь плечи… Шлюха? За что?

   — Это все Элиза, да? — Эйдан в бешенстве шагнул к ней. Его пальцы гвоздями впились в обнаженное плечо. Мэл вскрикнула от боли. — Говори, когда тебя спрашивают! Это все Форнье? Ты общаешься с ней, несмотря на мой прямой запрет?

   На сей раз слезы сдержать не удалось. Амелия не знала и сама, отчего заплакала, от боли из-за впившихся в кожу пальцев, или от обиды, но мир вдруг подернулся влажной пеленой.

   — Не реви! — Щеку обожгло тяжелой пощечиной. — Отвечай, когда тебе задали вопрос!

   Мэл схватилась за лицо. Удар вышел такой силы, что в ушах зазвенело. За что?! Это все, что было в ее голове. Она же так старалась, хотела угодить… Да ее в этом платье никто, кроме слуг, не видел. Даже если Эйдан счел его излишне открытым, то что плохого в том, чтобы показаться в откровенном наряде перед собственным мужем?

   Амелия молчала больше от шока, нежели от желания выгородить подругу. Пятилась к стене, прижав ладонь к пульсирующей щеке, и сглатывала бегущие по щекам и попадающие в приоткрытый от ужаса рот крупные капли, пока не уперлась лопатками в стену.

   Эйдан догнал, всадил кулак рядом с ее головой. Мэл инстинктивно втянула шею в плечи.

   — Или, может, ты ждала не меня, а? — выдвинул муж новую версию.

   Внезапно схватил ее за волосы на затылке, вынудив поднять к нему лицо. Только теперь Амелия явственно ощутила запах крепкого алкоголя.

   Пьян? Пьян, ну конечно же! В своем уме Эйдан ни за что бы не стал себя так с ней вести.

   — Решила, что я останусь на службе на ночь, и позвала в дом любовника?! — Он с силой тряхнул ее за волосы. — Говори, кто он! Я убью его!

   Амелию трясло от ужаса, но в то же время она продолжала внушать себе, что виной всему алкоголь. Это она виновата, что не предупредила супруга о планируемом романтическом вечере. Сюрпризы не всегда уместны. Если бы она сказала заранее, он бы не выпил, а она… А он…

   — Никто. — Мэл положила трясущиеся ладони на его китель в районе груди. — Успокойся, пожалуйста. Я ждала тебя. Только ты…

   И тогда он впечатал ее головой в твердую настенную панель. Перед глазами поплыло.

   В полузабытье Амелия чувствовала, как ее, обмякшую, подхватили на руки, затем закинули на плечо и куда-то понесли. Животу было больно, он бился при каждом шаге о твердый плечевой сустав. Голова, свисающая вниз, неимоверно кружилась; подкатила тошнота.

   Дверь хлопнула, и Мэл бесцеремонно швырнули на постель как раз в тот момент, когда она уже думала, что не выдержит и ее вырвет.

   Эйдан с остервенением срывал с себя одежду. В маленькой, по сравнению со столовой, спальне запах алкоголя стал еще более ощутимым.

   Нужно уложить его спать, дать попить, открыть окна и проветрить… Начиная приходить в себя, Мэл тут же вспомнила о своих обязанностях жены — позаботиться о муже.

   Но встать с кровати она не успела — Эйдан навалился сверху и стал недвусмысленно задирать на ней платье.

   Сейчас? После всего?!

   Амелия никогда не противилась супружескому долгу. Иногда робко предлагала перенести на следующую ночь или притворялась, что болит голова, но никогда не упиралась и не спорила, если Эйдан настаивал. А сейчас в ней вдруг что-то оборвалось. Стало противно до рвоты. Запах перегара, грубые движения, тяжесть сопящего мужского тела.

   Он не ждал сопротивления, поэтому толком ее не удерживал, и она, резко оттолкнув его от себя, сумела откатиться в сторону и вскочить.

   — Не смей! — Выставила перед собой дрожащие руки. Ее все еще мутило. Стены, пол и кровать качались перед глазами, будто она находилась на корабле, а не в особняке, прочно стоящем на твердой земле. — Не подходи ко мне! Я закричу!

   Кому она закричит? Кто придет ей на помощь, когда в доме только слуги, которые не посмеют и пикнуть против своего хозяина? Об этом она не думала, слова сами сорвались с языка. Когда кто-то из мужчин вел себя в высшем обществе развязно, хамил или позволял себе распускать руки, фразы «Я закричу» всегда было более чем достаточно. Сейчас же эти слова стали как тряпка перед носом уже и без того рассвирепевшего быка.

   — Кричи, — разрешил Эйдан, приближаясь к ней с бешеным огнем в глазах.

   И Амелия поняла, что ему не только безразлично, станет ли она кричать или сопротивляться, но и нравится эта идея.

   — Не н-надо… — голос упал до шепота.

   Она попыталась убежать. Возможно, если удастся спрятаться, наутро Эйдан проспится, и все будет хорошо… Из дома бежать некуда, но особняк большой. Комнатка под лестницей или сторожка в саду…

   Но она не добежала и до двери. Боевой маг сбил ее с ног порывом им же созданного ветра. Амелия упала.

   Эйдан больно схватил ее за запястья и потащил к постели.

   Никогда, никогда она не сопротивлялась, но сейчас, толком не отдавая себе отчета в действиях, решила бороться до последнего. Мэл укусила его за удерживающую ее руку, получила увесистую оплеуху. Снова чуть не потеряла сознание, попыталась лягнуть обидчика, получила пинок в лодыжку.

   Уже не просто обидные пощечины, это были настоящие удары. Рот наполнился кровью. Сознание ускользало. Она лишь на мгновение полностью пришла в себя от новой боли — что-то впивалось в запястье: Эйдан привязывал ее руки к изголовью кровати. Чем? Кажется, собственным кожаным шнурком для волос.

   — Пусти! — взвыла Мэл и снова получила удар по лицу, после которого свет померк надолго.

***

Она не могла встать с постели. Поташнивало, все тело болело, во рту чувствовался привкус крови. Ей давно освободили руки, но те, будучи долго связанными, настолько затекли, что Мэл почти их не чувствовала.

   Рядом шуршали одеждой.

   Сделав над собой усилие, она повернула голову — Эйдан. Муж одевался в свежее, пританцовывал и что-то весело насвистывал себе под нос. Как ни в чем не бывало! Будто избивать, связывать и насиловать жену для него в порядке вещей.

   — Ты подлец, — прошептала Мэл, с трудом разлепив слипшиеся от крови разбитые губы.

   Эйдан крутанулся на пятках, одарил супругу оценивающим взглядом и… улыбнулся! Широко и открыто. По-настоящему счастливо, как не улыбался со дня их свадьбы.

   Ему же понравилось, с ужасом поняла Амелия. Вот чего ему не хватало в их интимной жизни — крови и насилия. Ему не нужна была игривая кошка, какой Мэл советовала стать в постели Элиза, Эйдан нуждался диаметрально в другом — в обездвиженной жертве.

   — До вечера, любимая! — Муж сыто улыбнулся, шагнул к постели и запечатлел на израненных губах Мэл быстрый влажный поцелуй. — Жду не дождусь повторения!

   Весело подмигнул и скрылся за дверью.

   Она не смогла с собой совладать. Перекатилась набок, и ее вырвало прямо на пол спальни.

   Настоящее время

   Монтегрейн-Парк

   Лжедворецкий, кем бы он ни был на самом деле, продолжал гнуть спину и лебезить. Мэл скупо улыбалась в ответ и больше молчала, лишь время от времени выдавая многозначительные «М-м-м…» или «Хм-м».

   Вчера в присутствии этого человека ей было неловко, сегодня же, узнав о том, что он являлся кем угодно, только не дворецким, она испытывала лишь напряжение.

   Сперва очень хотелось уличить его и новоиспеченного супруга во лжи, но, когда эмоции поутихли, Амелия поняла всю глупость подобного поступка. Их поженили насильно, а Монтегрейн не был дураком, чтобы не догадаться о том, что ей велели за ним шпионить. Так что вполне естественно, что он перестраховался и подослал шпиона и к ней.

   Выбранная шпионом линия поведения — другой вопрос. Но что есть, то есть.

   Поэтому она ходила за «дворецким» по дому, больше слушая и ничего не спрашивая. А спросить на самом деле хотелось. Например, о том, почему в особняке так мало слуг и почему все они, не считая самого Дрейдена (который, в общем-то, был не в счет, так как только притворялся прислугой), были похожи между собой.

   Откровенно говоря, когда ее проводник начал со знакомства с персоналом, Амелия растерялась. О том, что Лана дочь матушки Соули, она уже догадалась, но, когда увидела Дану, совсем юную девушку лет семнадцати на вид, поняла, что и та в родстве с румяной кухаркой. А еще эти имена: Лана и Дана. Обе высокие, длинноногие, светловолосые. Если бы не рост и не стройные фигуры, и та и другая были бы копиями матушки Соули.

   А когда Дрейден повел ее во двор и официально представил уже знакомого ей Оливера и его брата Ронивера, именуемых для своих Олли и Ронни, до Мэл дошло, что матушкой кухарку называют не только за материнскую заботу о домочадцах. Естественно, Олли и Ронни были копиями друг друга, но еще они также походили на Лану и Дану, и по всему выходило, что матушка Соули и впрямь была их матушкой — всем четверым. Такого Амелия не встречала еще нигде: целая семья на службе в одном доме. И главное: никого, кроме них.

   Любопытство требовало подробностей, но Мэл рассудила, что узнает куда больше, если порасспрашивает Дафну, волей-неволей, разбавившую своим приездом эту компанию родственников, чем если спросит лжеца «дворецкого». Тот же во время своей экскурсии о слугах и их родстве не обмолвился и словом.

   Зато действительно показал дом, провел по обоим этажам. Рассказал, что комнаты хозяина, вопреки предположению Амелии о том, что тот из-за увечья не поднимается по лестнице, расположены на втором этаже, только в противоположном от ее покоев крыле. Даже позволил заглянуть в кухню и в прачечную. В первой обнаружилась матушка Соули, от которой под тайное злорадство Мэл Дрейден отхватил полотенцем, когда полез грязными руками во фруктовую нарезку. Во второй трудилась младшая горничная, и лжедворецкий воспользовался случаем представить Дану новой госпоже. Под его пристальным взглядом Дана сделала неумелый книксен и, сбиваясь на каждом слове, заверила Амелию, что она к ее услугам в любое время дня и ночи.

   Мэл не сдержалась и, выходя из прачечной, бросила на Дрейдена укоризненный взгляд — запугал ребенка до заикания. Следил бы за ней в своей истинной ипостаси, можно подумать, она могла смогла бы спрятаться. Зачем было устраивать этот цирк?

   А вот у родовых портретов, которые Амелия рассматривала, когда подслушала тот неприятный для нее разговор двух друзей, «дворецкий» едва не прокололся. Мэл с самым невинным видом указала на изображение предка Монтегрейна, на того самого, на которого Рэймер был похож как две капли воды, и спросила, кто это, в какие годы жил и чем прославился при жизни.

   Любой дворецкий был обязан владеть подобными сведениями. Однако от ее вопроса лицо Дрейдена красноречиво вытянулось. Правда, всего на мгновение. Потом он быстро сориентировался и начал вдохновенно врать о том, что предок господина состоял на службе у его величества и считался уважаемым членом общества. Умно, учитывая то, что Монтегрейны всегда были приближены к королю.

   К чести лжедворецкого, выдумывать неизвестное ему имя он не стал и поспешил отвлечь Амелию разговорами о конюшне и саде, которые ей непременно нужно увидеть своими глазами и как можно скорее.

   Мэл хотела было позлорадствовать и задать еще несколько вопросов о изображенных на портретах Монтегрейнах, но, услышав о саде, позволила себя увести. Сад с детства был ее любимым местом в любом доме.

***

Бабушка Амелии, покойная леди Георгия Грерогер, обожала сад в их родовом поместье. При ней он был не просто ухожен, сад был прекрасен, он жил и дышал, словно живой. В их саду не срезали засохшие ветки деревьев, не выкорчевывали погибшие растения, не боролись с паразитами — всего этого просто не было. Стоило леди Грерогер коснуться начинающего засыхать куста, как тот тут же давал зеленые ростки. Стоило подышать на пожухлый бутон, как тот раскрывался.

   Бабушка умела не только исцелять все живое, включая растения, она владела особым даром, для которого не требуется магических способностей — она обладала чувством прекрасного. Каждый куст, каждое дерево, каждый цветок и тропинка находились на своем месте.

   Садом Грерогеров восхищались все, некоторые приезжали в гости только затем, чтобы погулять по знаменитому саду великой целительницы. В детстве до Мэл даже долетали слухи о том, что сад леди Грерогер и правда живой: стоило посидеть в нем, слушая шелест листьев, шепот ветра в кронах деревьев, и надышаться запахом цветов, как отступали тревоги, пропадали головные боли, исчезала нервозность.

   Сама бабушка смеялась над фантазерами, говоря, что природа лечит людей без ее участия, и называла подобные рассказы глупыми байками. Амелия смеялась вместе с ней, но, когда леди Грерогер ушла из жизни, вдруг осознала, как ошибалась: слухи были правдивы, а она — нет. Потому как после смерти бабушки сад стал обычным садом. Все еще ухоженным, но больше не исцеляющим. Словно лишившимся души.

   Юная Амелия очень старалась вдохнуть в тот сад жизнь, но так и не преуспела.

   При особняке Бриверивзов также имелся сад, и пока у него водились деньги, Эйдан исправно платил садовникам за его уход. Сам, не подпуская жену, инспектировал их работу и требовал регулярно засаживать клумбы только самыми модными цветами, безжалостно выкорчевывая «устаревшие».

   Из-за невозможности надолго покидать дом Амелия часто проводила время в том саду, но чувствовала себя в нем не свободнее, чем в особняке, ставшем ее тюрьмой...

   Сад Монтегрейнов был огромным. И Мэл в восторге замерла, остановившись прямо в его кованных полукруглых воротах, оплетенных длинными лианами какого-то растения. Как жаль, что окна ее покоев выходят на внутренний двор — была первая мысль. Потому как сад был прекрасен. Нет, не так, как бабушкин, где была филигранно обдумана каждая деталь. Этот сад был прекрасен своей естественностью и некоторой … дикостью?

   Лиана с ворот прицепилась к рукаву ее платья, когда Амелия сделала первый шаг на территорию сада. Дрейден бросился было извиняться, но Мэл только отмахнулась, аккуратно, чтобы не повредить растение, освободила рукав, и пошла по выложенной мелким камнем дорожке, не дожидаясь своего провожатого.

   Сад не был заброшен, как могло показаться с первого взгляда. Траву здесь исправно стригли, а сорняки убирали, тем не менее никто не следил за фигурной формой кустов, не гнался за модой. Тут не было ни увитых цветами фигур, ни оплетенных зелеными стеблями фонтанов, которые так ценили аристократы в столице, в том числе и Эйдан.

   Радуясь, что лжедворецкий отстал и не может видеть ее лица, Амелия быстро шла вперед и впервые за долгое время искренне улыбалась. Если бы не дышащий в спину Дрейден, она бы расставила руки в стороны и побежала. Туда, вглубь сада, под раскидистые ветви деревьев.

   — Миледи, прошу прощения!.. — донесся до нее голос провожатого, и восторг остыл.

   Амелия остановилась. Не обернулась, так и стояла, смотря на изгибающуюся и уходящую в тень и зелень тропинку, и чувствовала, будто только что могла прикоснуться к детству, но ей помешали.

   Ничего, теперь она тут живет, у нее будет время.

   — Прошу прощения, миледи, — повторил «дворецкий», наконец догнав ее и остановившись в шаге позади, чтобы, не дай боги, не нарушить личное пространство госпожи. — Сад не слишком ухожен. Им занимается человек, приходящий из Монна. — Это ближайший городок, Мэл помнила. — Но сейчас много работы на полях, и он…

   Амелия не дослушала.

   — Сад чудесен, — сказала искренне и обернулась к провожатому, уже полностью взяв себя в руки и совладав с выражением лица. — Думаю, на сегодня достаточно, я устала.

   — Конечно, миледи. — Дрейден склонился в поклоне.

   Мэл крепко сжала зубы и снова пошла вперед, чтобы ничего не ляпнуть.

   В сад она еще обязательно вернется.

   И в одиночестве. Непременно.

***

Ужинать в компании хозяина дома было… непривычно.

   Впрочем, как ни странно, после того как, не желая прерывать экскурсию, Амелия отказалась от обеда, аппетит неожиданно разыгрался. Было неловко есть перед сидящим напротив почти что незнакомым человеком, но блюда, приготовленные заботливой матушкой Соули, пахли так восхитительно, что через несколько минут напряженного молчания Мэл немного расслабилась и приступила к трапезе.

   За столом прислуживал Дрейден. Все так же гнул спину и лебезил. Однако по взгляду Монтегрейна, брошенному тайком в сторону «дворецкого», Амелия сделала вывод, что взвалить на себя эту роль было его собственной инициативой.

   Мэл старательно смотрела только в тарелку перед собой, лишь время от времени поглядывая в сторону своего — боги, как к этому привыкнуть! — супруга. И всякий раз при приближении Дрейдена и его поклонов, во взгляде хозяина дома явно читался с трудом сдерживаемый смех.

   В какой-то момент Амелии даже показалось, что Монтегрейн прекратит этот театр прямо сейчас и велит другу перестать паясничать и сесть с ними за стол. Но она явно недооценивала терпение супруга, и фарс продолжался.

   В конце концов Монтегрейн просто-напросто перестал обращать на лжедворецкого внимание. Промокнул губы салфеткой и впервые, помимо приветствия перед ужином, обратился к Амелии:

   — Как вы разместились?

   По правде говоря, его молчание ей нравилось больше. Сразу же сделалось неловко.

   Вспомнив, как вела себя на великосветских приемах в компании Эйдана, когда ее спрашивали о здоровье и прочем, старательно натянула на лицо улыбку.

   — Благодарю, все прекрасно. Господин Дрейден провел для меня очень занимательную экскурсию. Дом просто чудесен… Рэймер. — Да, нужно не забывать, они же зовут друг друга по имени.

   Увы, номер со светскими улыбками не прошел. Монтегрейн ответил ей прямым пристальным взглядом, и Амелия обрадовалась, что не успела ничего положить в рот — подвилась бы.

   — Я сейчас серьезно, — произнес новоявленный супруг, по-прежнему смотря прямо на нее и не думая отводить взгляд или улыбаться. — Будут гости, будете гримасничать и расхваливать интерьеры. Меня интересует, устроила ли вас комната. Если что нужно, говорите, не стесняйтесь. Если нужно что-то купить, составьте список, все будет доставлено.

   Амелия вдруг поняла, что все еще сжимает в своих пальцах вилку, и медленно, чтобы посуда не зазвенела, положила столовый прибор зубчиками на край тарелки напротив ранее оставленного ножа. Убрала руки под стол и только после этого ответила:

   — Все прекрасно. — На сей раз без улыбок.

   Монтегрейн серьезно кивнул, принимая ответ.

   — Если у вас есть вопросы, задавайте. — «Лучше мне, чем моим людям у меня за спиной», — так и читалось в его предупреждающем взгляде.

   «У меня пока нет вопросов, все и правда чудесно», — заученная, бездушная фраза чуть и правда не сорвалась с языка, но Мэл вдруг осадила себя. Свободна? Так она думала, хороня Эйдана? Свободна и вольна вести себя так, хочет и чувствует? Однако вбитые покойным супругом привычки оказались сильнее. Ей по-прежнему хочется молчаливо кивать и поскорее остаться в одиночестве, лишь бы ее не трогали.

   «Это ли свобода, Мэл? Кого ты обманула больше себя самой?»

   Она выдохнула, как перед прыжком в холодную воду. Монтегрейн заинтересованно прищурился.

   — Почему у вас всего пятеро слуг, и все они родственники? — выпалила на одном дыхании, пока не закончилась смелость. — С вашим садом у вас должен быть постоянный садовник, а с размахом дома — целый штат горничных, но у вас всего пятеро работников, и они все члены одной семьи.

   Рэймер бросил взгляд на замершего чуть в стороне от стола Дрейдена, готового в любой момент подать трапезничающим еду и напитки. Тот в ответ сделал большие глаза, мол, он тут ни при чем, о родстве слуг не рассказывал.

   Взгляд хозяина дома вновь обратился к Мэл, а одна бровь иронично приподнялась.

   — Сами догадались?

   — Это очевидно, — уверенно ответила Амелия, хотя тайком крепче сжала салфетку на своих коленях.

   — Обычно нет, — не согласился Монтегрейн. — Лана была замужем и носит другую фамилию. Олли и Ронни, как и Лана, дети от первого брака. Соули только Дана. — Пауза. — Вы наблюдательны.

   И ему это явно не нравится, потому что он прекрасно понимает, зачем ее выдали за него замуж.

   — Сочту за комплимент, — максимально дерзко для себя прежней откликнулась Мэл, подсознательно ожидая вспышки гнева.

   Однако ее не последовало.

   Монтегрейн лишь безразлично пожал плечом.

   — Сочтите. Что касается вашего вопроса, то больше работников в доме не требуется. Большая часть комнат закрыта за ненадобностью. Прилизанные сады я не люблю, поэтому посещение садовника раз в несколько недель меня более чем устраивает. А что до матушки Соули и ее семьи… — Он жестом обвел стол. — Вы же видите, как она готовит. Многие хотели бы заполучить ее в кухарки. Мне удалось ее переманить с тем условием, что устрою и ее детей. Еще вопросы?

   И Монтегрейн впервые улыбнулся за все время их знакомства. Кажется, беседа его забавляла.

   Пальцы на салфетке немного ослабили хватку. А еще Амелия поняла, что и правда хочет кое-что спросить. Вбитая годами привычка советовала сдержаться, поблагодарить за ужин и убраться в свои покои, но именно из-за этого желания она и заговорила вновь — чтобы ему противостоять.

   Бросив взгляд на прислушивающегося к их разговору лжедворецкого, Мэл спросила:

   — Как звали вашего предка, на которого вы очень похожи?

   Подобного вопроса Рэймер явно не ожидал. Его брови вновь приподнялись, на сей раз обе, но ответил он без паузы и раздумий, сразу поняв, кого она имеет в виду.

   — Римель Монтегрейн, мой прапрадед. — Амелия поощрительно улыбнулась, показывая, что внимательно слушает и не прочь узнать подробности. И тот продолжил: — Правая рука Седрика Справедливого. Его портрет также размещен в галерее героев в королевском музее…

   — И моей бабушки, — вырвалось у Амелии. И она тут же напряглась, пытаясь понять, успел ли собеседник высказать все, что собирался, или она невежливо его перебила.

   — Да, я видел, — спокойно согласился Монтегрейн, то ли правда до этого закончивший свою мысль, то ли сделавший вид, что не заметил ее бестактности. — Георгия Грерогер, верно?

   Амелия кивнула.

   Опустила взгляд и зачем-то снова взялась за вилку, давая понять, что вопросы закончились. Ведь не просто же так Монтегрейн разрешил ей их задавать. Не для того ли, чтобы что-то узнать в ответ?

   Но Рэймер тоже замолчал.

   В малой столовой повисла тишина, нарушаемая лишь тиканьем настенных часов. Тик-так, тик-так…

   — Может быть, вина? — вклинился в эту тишину Дрейден.

   Амелия отрицательно покачала головой.

   А Монтегрейн неожиданно поморщился.

   — Садись уже за стол, голодные твои глаза. Тебя раскрыли.

   Мэл изумленно вскинула голову.

   — Виновен, — покаянно кивнул бывший дворецкий. И, мало того, что совершенно вальяжной походкой прошел к столу, так еще и устроился во главе. — Леди Монтегрейн, прошу простить меня за этот глупый розыгрыш. — Розыгрыш, а не хитрый план, разумеется. — Но я подумать не мог, что вас заинтересуют имена с портретов!

   Зато сейчас его возмущение выглядело таким искренним, что Амелия ни на миг не усомнилась — это истинное лицо Кристиса Дрейдена.

   — Кристис — мой помощник, управляющий поместьем и правая рука во всех делах, касающихся Монтегрейн-Парка и других земель, — представил того супруг. — И практически член семьи.

   А только что усевшийся Дрейден уже вскочил и протянул к ней раскрытую ладонь.

   — Миледи, позвольте поцеловать вашу ручку и еще раз попросить прощения за мою неуместную шутку. — И даже шагнул к ней.

   К горлу вдруг подкатило, стало сложно дышать.

   — Нет! — Она резко убрала кисти рук на колени, практически спрятав их под зеленой скатертью. Тот встал как вкопанный, будто напоролся на невидимую стену, и Амелия сообразила, как ее поведение выглядело со стороны. — Не стоит, господин Дрейден, — постаралась исправить оплошность. — Все действительно в порядке.

   Но в порядке все не было, не было…

   — Прошу прощения, если напугал, — растерянно пробормотал мужчина и вернулся на свое место.

   Кажется, он и правда удивился ее реакции.

   Не он один. Мэл и сама не смогла бы объяснить, что только произошло. Обычно она спокойно переносила и рукопожатия, и поцелуи руки, и могла без страха положить ладонь на локоть мужчины. Но иногда дневной свет перед глазами перекрывала паника, пульс учащался, и она готова была бежать как можно дальше и даже драться, лишь бы ее не трогали.

   Такого не случалось уже очень давно. И вот снова. Так жутко не вовремя и отчего-то стыдно.

   — Не обращайте внимания, Амелия, — как ни странно, из оцепенения ее вывел голос Монтегрейна. — Крист у нас порой вместо шута.

   Мэл стало еще хуже. Что же было написано у нее на лице, что супруг решил ее поддержать?

   Заставила себя вежливо улыбнуться и встала из-за стола.

   — Все в порядке. Прошу меня простить, но я очень устала. Пойду к себе.

   И, не дождавшись возражений, развернулась и направилась к выходу.

ГЛАВА 12

3,5 года после Бала дебютанток

   Северная крепость «Белый клык», королевство Мирея

   Снег привычно скрипел под ногами. Холод пробирал до костей, так что ни зимние сапоги на меху, ни толстенный тулуп, ни плотные, такие же меховые, как и все остальное, варежки не спасали. Покрывший ресницы иней раздражал, и Рэймер досадливо потер глаза рукавицей, но только нанес в них снега. Попробовал снова, но быстро плюнул на эту затею. Передернул плечами, насколько позволял неудобный тулуп, и продолжил обход крепостной стены.

   Только-только занимался рассвет, и большая часть обитателей крепости спали. Подъем, по распорядку дня, только через четверть часа. А в «Белом клыке» только безумец встанет с постели хоть на минуту раньше положенного времени. Постель — это теплое одеяло и островок тишины без скрипа ненавистного снега и ругани командования.

   Побудка, умывание, разминка, завтрак… Сменят его не раньше, чем через два часа, когда в столовой все остынет. А то, что здесь готовили, не вызывало аппетита и в теплом, только что приготовленном виде. Когда Рэймер попал сюда, он давился местной едой и думал, что с течением времени голод сделает свое дело, или привычка таки возьмет свое, или… Надежд было много, но избалованный деликатесами с самого детства желудок не смирился с местной кухней ни через месяц, ни через год. Есть приходилось, давясь и давя в себе рвотные позывы, но делать это с удовольствием он так и не научился.

   Скрип снега под ногами. Скрип. Еще шаг, поворот и снова скрип, и четыре шага. Поднять руку, дать знак смотрящему, получить отмашку и продолжить путь.

   Боевой маг, последний из великого рода Монтегрейнов, богатый наследник, тот, кто с раннего детства имел доступ в королевский дворец как к себе домой, один из лучших курсантов академии… Смешно. Выпускники Циннской военной академии сюда не попадали. Здесь несли службу выходцы из крестьян, приютские воспитанники или безумные авантюристы, решившие испытать удачу на воинском поприще, надеясь затем получить от короны награду за верную службу.

   Впрочем, до награды доживали не все. Стандартный двухлетний контракт разорвать до истечения срока было нельзя, а прожить здесь столько и не убиться или не обморозиться получалось не у каждого вписавшегося.

   Из тридцати человек нынешнего состава «Белого клыка» магами являлись лишь четверо. Один из них, будучи целителем, хоть и весьма посредственным, хорошо устроился в теплом кабинете с обитыми шкурами стенами, куда не залетала ни одна снежинка. Остальные трое, включая Рэймера, несли службу на общих основаниях. Они тоже были боевиками, но слабыми и толком не обученными не только военному делу, но и обращению со своим даром. Один как-то умудрился поджечь магией свой тулуп. Все бы ничего, но в тот момент тулуп был на нем, и целителю пришлось наращивать горе-магу полкорпуса обожженной кожи. Остались жуткие шрамы, но красота — последнее, о чем пеклись в «Белом клыке». Женщин тут не было, а однополые связи жестоко карались командованием. Перед кем красоваться?

   Рэймер снова передернул плечами и пошел на третий круг.

   С его образованием и умением, по всем правилам, он должен был занять командующую должность. Одного из магов, не того, который устроил самовозгорание, недавно назначили главой караула. По поводу же своего наследника лорд Ренар Монтегрейн дал четкие распоряжения: только рядовой, только на общих условиях. Что местное командование прочло между строк: «Показать все тяготы службы».

   Ему и показывали. Уже полтора года. Отец приезжал один раз, интересовался, рассказывал, как цветут сады в столице. Был предельно вежлив, но злорадствовал от души, словно говоря: «Впредь ты подумаешь, прежде чем порушить мои планы». Приручал, как собаку…

   Он сплюнул на снег и пошел дальше.

   Сдался отцу этот Овечий король. Брак сына с Анабель Ласкес принес старшему Монтегрейну немалые деньги. Не такие большие, какие достались бы в придачу с Амелией Грерогер, но и не скромные даже на самый придирчивый взгляд. Поэтому главной причиной отцовской мести были не материальные потери, а сам факт: он так долго планировал породниться с Грерогерами, а его сын, извечное разочарование, все это порушил за один единственный вечер. Кто-кто, а Ренар Монтегрейн прощать не умел.

   Даже при визите сюда спрашивал, как Рэймеру живется без тепленьких гувернанток. Ту треклятую гувернантку он тоже до сих пор не простил, хотя прошел уже не один год.

   На четвертом круге смотрящий активно зажестикулировал, указывая на рамку портала. От неожиданности Монтегрейн сбился с шага и, поскользнувшись, с трудом удержал равновесие.

   Снега за ночь намело порядком, а бригада по его очистке будет отправлена только после завтрака, так что или изображай из себя эквилибриста, или бери лопату в зубы и убирай снег сам. Первые часы дежурства Рэймер сметал свежую порошку магией, но, когда намело по-настоящему, перестал попусту тратить резерв. Нападений на никому ненужный «Белый клык» не предвиделось, но Кастор Холт намертво вбил ему в голову, что боевой маг никогда не должен спускать резерв до такой степени, что не сможет защититься в случае опасности.

   В одних местах скользя, в других — утопая в снегу по колено, Рэймер изменил маршрут и направился к порталу.

   Когда-то давно, сотни лет назад, когда маги в Мирее были по-настоящему могущественны, они умели перемещаться в пространстве. Сейчас же эта способность была почти полностью утрачена. Лишь некоторые были в силах перенести себя из одной точки в другую, да и то — на несколько метров от точки старта. Рэймер тоже мог. Например, переместиться прямо сейчас к рамке портала. Но на это ушел бы почти весь оставшийся от чистки снега резерв. Кому от этого прок? Проще дойти.

   Так считали и другие. Тем не менее с утерей подобного навыка необходимость в перемещениях не отпала. Мирея имела огромные территории, порой настолько удаленные, что добраться до некоторых из них по дорогам было попросту невозможно. Например, «Белый клык», самую северную точку королевства, от остальной его территории отделял массивный горный хребет, который можно было преодолеть разве что по воздуху. Вот только ездовые драконы, да и драконы как вид в принципе, вымерли еще раньше, чем маги разучились перемещаться.

   Тогда какой-то гений и создал рамки порталов, действие которых было основано на магических накопителях на манер тех, которые использовали в светильниках — только в разы мощнее. Рамка-портал теперь имелась во всех крупных городах Миреи и вот в таких богами забытых местах, куда добраться иначе было невозможно. Правда, стоили перемещения баснословных денег, и потому не каждый мог ими воспользоваться. К тому же пропускал портал не более трех человек за раз и затем требовал нескольких часов простоя, прежде чем снова выполнять свою функцию. К слову, раз портал заработал во время дежурства Монтегрейна, ему и подзаряжать накопители. Зря он все-таки тратил резерв на снег.

   Когда Рэймер добрался до места, рамка портала светилась синим — переход начат.

   Хлопок, более яркая вспышка — и на каменную кладку бастиона вышли трое. Двое высоких мужчин в кольчугах с металлическими нагрудниками и с мечами у поясов, и третий — маленький, сгорбленный, единственный, кто догадался надеть на себя теплую куртку, прежде чем сунулся в портал.

   — Ты что здесь делаешь? — Рэймер, широко улыбнувшись, шагнул навстречу.

   Конрад навещал его больше года назад. Но Королевская СБ его визит не одобрила и вежливо попросила наследника впредь не пренебрегать своей безопасностью в угоду личным отношениям. Конрад так же вежливо согласился с их доводами.

   И вот снова.

   Завидев фигуру, закутанную в припорошенную снегом меховую одежду по самый нос, охрана принца дернулась, схватилась за рукояти мечей.

   — Свои, — буркнул на них Монтегрейн, и те, узнав его, немного расслабились. Немного — потому что в такой лютый холод в легкой экипировке очень легко расслабиться навсегда.

   — Надо поговорить, — серьезно сказал Конрад вместо приветствия. Сильный порыв ветра тут же залепил ему снегом рот. Принц закашлялся, натянул меховой капюшон поглубже.

   Голос и взгляд… Почему он пришел лично, да еще и не рассчитав разницу во времени, было очевидно. И такое не обсуждают, прогуливаясь по крепостным стенам.

   — Я в карауле, — ответил Рэймер. — Располагайся. Я найду тебя, как только сменюсь.

   — Найдешь, — вздохнул принц и направился к лестнице.

   Шумиху вокруг себя Конрад терпеть не мог. Но можно было не сомневаться, что комендант крепости уже поднят с постели и мечется, поднимая остальных, для обустройства достойной встречи наследника престола.

   Там, где соберется наибольшее скопление лизоблюдов, там принца и можно будет найти.

***

Как и в прошлый раз, Конраду выделили одну из самых теплых гостевых комнат. Обогрели ее с помощью разбуженных боевиков, способности которых тут всякий раз использовались не по назначению, а по ситуации, и установили внутри переносную печь на углях для поддержания тепла.

   Когда Рэймер, с которого милостиво сняли все другие обязанности, кроме развлечения важной персоны, вошел, принц уже избавился от верхней одежды и сидел на койке, с задумчивым видом рассматривая стоящий перед ним поднос с местной пищей. Естественно, для наследника вытащили из закромов самые лучшие и хранящиеся как раз на подобный случай угощения. Но даже местные деликатесы в столице пошли бы разве что на то, чтобы кормить свиней. Если бы кто-то додумался держать в столице свиней, разумеется.

   Монтегрейн запер за собой дверь, оставив охрану принца в коридоре, и по-хозяйски прошел вглубь комнаты, не заботясь о слетающем с сапог и таявшем на полу снеге. Сбросил с плеч тулуп, швырнул на ближайший стул.

   — Когда? — спросил, уставившись в окно, за которым уже час как разыгралась метель.

   — Прошлой ночью.

   Рэймер поджал губы. Он знал, что рано или поздно кто-то придет к нему с такими вестями, но это все равно стало неожиданностью.

   Монтегрейн регулярно отсылал Анабель письма, рассказывая о своей «скучной и безопасной службе на всем готовом». Она так же лживо писала в ответ о своем улучшающемся здоровье и ждала его домой.

   Не дождалась.

   Он обернулся, оперся бедрами о покрытый неуспевшим растаять инеем подоконник и скрестил руки на груди.

   — Что произошло?

   Конрад потупился, как будто бы в смерти жены друга была и его вина.

   — Стало хуже. Досс сказал, что это после того выкидыша…

   — Что? — голос мгновенно охрип. Он пробыл здесь чертовы полтора года, за которые Анабель ни разу не приехала, ссылаясь на свою боязнь холодов, а тут оказывается… — Ты знал, — это не было вопросом — уж слишком виноватым выглядел друг.

   — Когда я был у тебя в прошлый раз, она еще ждала ребенка, — повинился Конрад, не отрывая взгляда от своих сцепленных на коленях рук, — но очень просила не говорить тебе, на случай…

   — Дальше! — рявкнул Рэймер.

   — Досс пытался сохранить беременность…

   — Дальше.

   Чертова Крына. И чертово назначение в «Белый клык», из-за отбытия в который он так и не удосужился заняться этой якобы целительницей.

   Анабель нельзя было рожать. Досс говорил об этом миллион раз, предупреждал, подробно расписывая возможные последствия. Старик с отвратительным характером и без капли сострадания, тем не менее всегда правый в том, что касалось диагнозов больных.

   Два раза, они с Анабель были близки два раза перед его отъездом на север. И оба раза она клялась, что выпила соответствующую настойку. Настойку, которую готовил Досс, который, черт его дери, не ошибается!

   Обманула.

   Хотела попробовать.

   Рискнула.

   — Потом она тоже упросила тебе не говорить, думала, что обойдется, — глухо закончил Конрад.

   Монтегрейн с шумом втянул воздух через крепко сжатые зубы. Орать, обвинять? Кого? Мертвую? Друга, пощадившего его чувства, а также выполнившего последние желания умирающей? А может, себя?

   Да, какую-то не знакомую ему лично целительницу из Монна винить было проще всего.

   — Похороны назначены на завтра. Твой отец подписал разрешение на твое возвращение в Цинн досрочно.

   Понадобилось несколько минут, чтобы в полной мере осознать смысл сказанного.

   — То есть? Не на похороны? Насовсем?

   Конрад наконец оторвал взгляд от созерцания собственных рук и поднял голову, кивнул.

   — Он на самом деле расстроен. И сочувствует.

   — Или уже нашел мне новую богатенькую женушку, — огрызнулся Рэймер.

   Принц посмотрел осуждающе, покачал головой.

   — Сейчас ты не прав.

   Конрад всегда старался видеть в людях хорошее. Пожалуй, во всех, кроме собственного отца. Возможно, и Рэймер так же — по поводу своего. Но в этот момент он ни капли не верил в скорбь Ренара Монтегрейна касательно смерти молодой невестки.

   Чертовски хотелось швырнуть отцу в лицо его милость на возвращение. Остаться и отслужить предписанные два года всем назло. Осталось какие-то полгода — выживет, зато не будет никому должен.

   Но Анабель такого не заслуживала. Он должен был ее проводить.

   — Порталом можно будет воспользоваться часа через два, — сказал Рэймер, снова набрасывая на плечи тулуп. — Пойду соберу вещи.

   — Я буду ждать тебя здесь, — откликнулся Конрад.

   Монтегрейн бросил на него взгляд. Был бы тот здоров, с удовольствием разбил бы ему его королевское лицо за то, что пошел у Анабель на поводу и ничего не сказал в прошлый свой приезд. Заслужил.

   Бросил взгляд… и молча вышел.

   Настоящее время

   Монтегрейн-Парк

   В воздухе висела противная мелкая морось, оседала на лице и ресницах, так, что не спасал наброшенный на голову капюшон. Собаки попрятались, только одна Шеба вышла к хозяину во двор, ткнулась мокрым носом ему в ладонь, несколько раз вильнула коротким хвостом и потрусила обратно к конюшне.

   Рэймер заметил, что Ронни тайком улыбнулся. Верно, кому, как не им с братом, пришлось бы потом отмывать это лохматое чудовище, если бы оно решило отправиться на прогулку.

   Сам он против одиночества ничего не имел.

   Но без компании ему остаться не удалось.

   Когда Олли уже заканчивал с седлом, двери дома хлопнули и донеслись быстрые шаги. Рэймер, стоящий, привалившись бедром к столбу ограды, и натягивающий перчатки, обернулся вполоборота и удивленно приподнял брови.

   — Чего это тебе не спится в такую рань?

   Дрейден никогда не был любителем ранней побудки и без особой необходимости, как правило, до завтрака не поднимался. И то, как самодовольно утверждала матушка Соули, его будило не чувство ответственности, а запах ее пирогов.

   Друг, облаченный также в плащ и сапоги для верховой езды, скорчил в ответ гримасу.

   — Ронни, приготовь мне Жули, будь так любезен.

   — Будет сделано! — с готовностью и с улыбкой одновременно откликнулся младший из братьев и бегом унесся на задний двор.

   Вот уж кто всегда были бодры и веселы с утра, так это Олли и Ронни. Должно быть, переняли привычку от матери — матушка Соули всегда вставала за несколько часов до рассвета, чтобы продумать меню на день и успеть приготовить завтрак.

   Проводив парня взглядом, Рэймер снова повернулся к другу.

   — И как это понимать?

   Тот же гордо вскинул голову и состроил оскорбленную физиономию, отчего капюшон съехал на затылок, и Дрейдену пришлось отфыркиваться от мелкого дождя.

   — Что, я уже не могу составить другу компанию?

   В ответ Рэймер только пожал плечом. Ясно, что Кристис хотел о чем-то поговорить и решил не рисковать вести разговоры в доме.

   Дрейден не любил не только ранние подъемы, но и конные прогулки. Держаться в седле умел, но делал это больше по необходимости. А еще эта погода…

   Рэймер и сам с удовольствием никуда бы не поехал. Но нога не прощала лени. При ежедневных тренировках она по-прежнему доставляла неудобства, но терпеть их было можно. Однако стоило прекратить поездки верхом хотя бы на один день, при следующем возвращении в седло ногу простреливало болью, будто в нее втыкали острые спицы. Неделя в Цинне и так стоила ему потери значительного прогресса. Прошлым утром нога бастовала так, что он едва не свалился с коня. Поэтому нет: хоть дождь, хоть снег, хоть ураган — вставай и тренируйся, если не хочешь остаться немощным инвалидом.

   Ронни справился быстро, и стоило услышать приближающийся с заднего двора стук подков, как Рэймер забрался в свое седло. Дрейден проследил за ним взглядом, чуть хмурясь и явно будучи готовым поймать его, если он свалится.

   Монтегрейн сделал вид, что ничего не заметил. Это все карма, о которой толкуют верующие старухи: все в жизни возвращается, рано или поздно возвращается. Вот и ему вернулось. Не он ли точно так же вечно навязывал Конраду ненужную помощь, заставляя того чувствовать себя недееспособным? Он. Так что по заслугам.

   Несмотря на свою нелюбовь к лошадям, Кристис ловко взлетел в седло, словно его тело вообще ничего не весило, и направил смирную лошадку Жули к воротам.

   — Ну что, на перегонки? — предложил весело, видимо, сообразив, что его прошлый тревожный взгляд на друга не остался незамеченным.

   Монтегрейн только отмахнулся.

   Отличная идея — устраивать скачки на только проснувшихся лошадях, что тут скажешь.

   — Поехали уже, гонщик, — буркнул, натягивая капюшон поглубже и уводя верного Джо к выезду со двора.

***

К счастью, морось осталась моросью, так и не перейдя в сильный дождь. Впрочем, за час они и без того изрядно вымокли.

   Рэймер почти все время молчал, прислушиваясь к ощущениям в ноге. Кристис поминал недобрым словом погоду и добрым — теплую постель, но с завидным упрямством ехал следом.

   Проехав, перейдя с шага на рысь и снова на шаг, по своему обычному маршруту — вниз по холму, направо по грунтовой дороге к озеру и по берегу до дороги, ведущей к воротам Монна, — Монтегрейн повернул Джо обратно. Промокший конь недовольно фыркнул и потряс головой, избавляясь от влаги на своей шкуре. Рэймер еле успел прикрыть рукавом лицо, когда в него полетели холодные брызги.

   Конь довольно заржал. Монтегрейну всегда «везло» на животных с характером. Хотя на Джо, конечно, грех было жаловаться: устраивать подобные подлянки конь любил, но в то же время под седлом вел себя более чем смирно и осторожно. С тех пор как получил свое увечье, Рэймер ни разу не рискнул оседлать кого-то другого.

   Поняв намерение друга возвращаться, Дрейден догнал его и поровнял Жули с Джо. Жеребец снова фыркнул — пожилую соседку по стойлу он отчего-то на дух не переносил — и попытался ускориться, но был остановлен хозяином и покорно побрел рядом с равнодушно отнесшейся к нему пегой кобылой.

   — Ну и о чем ты хотел поговорить?

   — А ты как думаешь? — прищурился из-под своего капюшона Кристис.

   Рэймер хмыкнул. Ясное дело о чем. Вернее, о ком.

   Вчера, сразу после ужина, пришло письмо от одного из столичных покупателей, который вдруг передумал приобретать заранее заказанных коней, аргументируя решение тем, что нашел более выгодное предложение. И Дрейден умчался в свой кабинет, чтобы рассчитать ущерб в случае потери заказчика и размер неустойки, которую они могут с него потребовать.

   Остаток вечера прошел в обсуждении полученных цифр и написания ответного письма недобросовестному покупателю.

   Так что, да, о новой жительнице дома они так и не поговорили.

   — И ты думаешь, она бы подслушала, если мы бы поговорили об этом в доме? — Рэймер бросил на друга насмешливый взгляд.

   Тот зябко передернул плечами.

   — Кто ее знает. Меня с этими фамильными портретами она здорово уела, — в его голосе явственно просквозило уязвленное самолюбие.

   — И поделом, — прокомментировал Монтегрейн. — Я тебе сразу говорил, что незачем устраивать этот цирк, а Амелия кто угодно, но только не дура.

   — Дура, не дура, — проворчал Дрейден. — Но дамочка явно непростая и… — Он прервался, очевидно, подбирая наиболее точное определение. — Психически нездоровая.

   В этом Рэймер был с ним отчасти согласен. Ее реакция на приближение Кристиса была весьма живописной. Вроде бы мирно разговаривали, даже, надо признать, куда более мирно, чем Монтегрейн рассчитывал, начиная тот разговор, и вдруг побледнела, часто задышала, будто ей хотели не поцеловать ручку, а вознамерились препарировать ее прямо на обеденном столе. Как еще сама не вооружилась ножом или вилкой, чтобы отбиваться? И не было похоже, что Амелия притворялась — такое не изобразишь. Так что, да, проблемы с психикой там явно имелись.

   — Думаешь, ее запугали?

   — Даже не сомневаюсь.

   Вскинув глаза к небу и убедившись, что морось стала ослабевать, Дрейден отодвинул капюшон от лица.

   — Кто? — принялся рассуждать вслух. — Гидеон? Или это еще Эйдан так постарался?

   Монтегрейн пожал плечами. Читая безупречную биографию навязанной супруги, он был почти уверен, что она такая же ненормальная, как ее покойный муж, раз счастливо прожила с ним столько лет. Да и вела она себя до вчерашнего вечера сдержанно, но уверенно. В храме, когда он ей откровенно хамил, даже метала взглядом молнии. Эмоционально отреагировала только на упоминание о запрете на избиение слуг. И вот вчера — причем совершенно неожиданно и несоответствующе предыдущему поведению, словно просто не успела взять себя в руки.

   — Думаю, оба постарались, — подумав, высказался Рэймер. — Зная Эйдана, и если предположить, что счастливая семейная жизнь была лишь напоказ, кто его знает, как она жила все эти годы.

   — Ну не лупил же он ее! — воскликнул друг, очевидно, тоже в красках вспомнив реакцию Амелии на свое приближение. За годы знакомства Монтегрейн ни разу не видел у Криста такого выражения лица — тот от нее разве что не отпрыгнул.

   Рэймер не стал бы утверждать о последнем возражении с уверенностью.

   — Почему? — тоже сдвинул капюшон и повернулся к другу, склонив голову набок. — Потому что знатных леди…э-э… не лупят?

   — Именно!

   Не имеющий благородного происхождения, но успевший за последнее годы изрядно пообщаться с аристократами, благодаря своей должности практически на равных, Дрейден, видимо, каким-то образом еще сохранил мнение о леди как о ком-то возвышенном, утонченном и далеком от мирских проблем.

   …Окровавленная, когда-то светлая ткань… Синяки и порезы на мертвом теле со следами веревок…

   Рэймер сморгнул явственно вставшее перед глазами воспоминание и поежился.

   — Зная Эйдана, утверждать не возьмусь.

   Дрейден зло выругался и сплюнул. Жули дернула ушами и скосила глаза на наездника.

   — Это я не о тебе, — утешил ее Крист, потрепав по мокрой гриве. — Нет, ну погоди, — снова вернулся к делам насущным. — Если ей и правда несладко жилось с Эйданом, который в итоге сдох и оставил ее с кучей долгов…

   — Которые наверняка оплатил Гидеон, обменяв на брак со мной… — в тон ему продолжил Монтегрейн.

   — То ее можно перекупить!

   Рэймер поморщился. Сначала перепродали, теперь перекупить…

   Учитывая то, что собственных средств к существованию у Амелии очевидно нет, то, вероятно, перекупить было бы можно — если бы, например, была возможность переместиться в прошлое и оплатить долги Бриверивза до того, как Гидеон получил рычаг давления на жену покойного должника. Но сейчас…

   Монтегрейн покачал головой.

   — Там речь о нескольких миллионах золотом. Если Гидеон уже согласовал с королем изъятие из казны подобной суммы, то, думаешь, он отступится просто так?

   — Главное, чтобы не он отступился, а твоя женушка захотела обогатиться, — возразил Дрейден.

   Логично, с одной стороны. С другой же…

   — Полагаешь, ей хватит ума взять у меня деньги, понимая, что после предательства Гидеон пустит ее в расход? — скептически поинтересовался Рэймер.

   Спутник фыркнул, то ли таким образом не соглашаясь с высказыванием, то ли от все еще висящей в воздухе влаги.

   — Так если она и правда с мозгами, то пусть не афиширует.

   — Или мне скажет, что согласна, а сама станет работать на два фронта.

   Следующее фырканье Дрейдена однозначно относилось к сказанным только что словам.

   — Ты, друг мой, определись, она коварная шпионка или затюканная бывшим мужем дамочка, припертая к стенке. И то и другое между собой не слишком-то сочетается.

   Рэймер скривился. Он же не менталист, чтобы знать о намерениях навязанной супруги наверняка. Сам Монтегрейн склонялся к версии с «затюканной дамочкой». И тогда и правда можно было бы договориться, чтобы она доносила Гидеону лживые сведения. Но что, если он ошибается, и вчерашнее изображение из себя жертвы все же было не более чем игрой?

   — Ладно, признаю, что я здорово оплошал с ролью дворецкого. — Дрейден задумчиво потер переносицу. — Но ведь она все-таки женщина. Одна, в незнакомом месте… — Рэймер бросил на Криста снисходительный взгляд, но тот не смотрел в его сторону, продолжая рассуждать. — Ей одиноко. Женщины ведь не могут без общения, верно? Давай я попробую снова. Начнем с чистого листа, извинюсь.

   — Еще раз? — усмехнулся Монтегрейн.

   — На расстоянии, — заверил Дрейден, сделав большие глаза, мол, ему достаточно вчерашней истерики. — Так, с расстояния пару шагов извинюсь, попробую подружиться. — Рэймер громко хмыкнул. — По-настоящему! — тут же возмутился Кристис. — Не буду я больше дурить. Попробую пообщаться по-человечески. Разузнаю. Она женщина, — зачем-то повторил снова. И на этот раз Монтегрейн рассмеялся.

   — Это ты так ненавязчиво предлагаешь наставить мне рога? — поинтересовался, все еще борясь с подступающим к горлу смехом.

   Услышал бы кто их разговор со стороны, точно приписал бы психические отклонения вовсе не Амелии.

   — Ты за кого меня принимаешь! — деланно оскорбился Дрейден. И уже с воинственным видом открыл рот, чтобы доказывать, как друг был не прав, даже предположив подобное, как вдруг до чего-то додумался. — Погоди-и-и… Какие еще рога? Вы что, с ней?..

   Рэймер одарил его укоризненным взглядом.

   — Естественно. Мне в дом поселили женщину, как же ее не попользовать?

   — Не женщину, а законную жену.

   — Да хоть бы и незаконную! — Монтегрейн почувствовал раздражение. Отчего-то некстати вспомнился отец, так долго обвиняющий его во связи с горничными и до конца жизни свято уверенный в том, что сын не способен пропустить ни одной юбки. — Мы с ней за все время знакомства перекинулись от силы десятью фразами.

   — Угу, — невинно вставил Дрейден. — Можно подумать, с твоей Элизой ты за пять лет разговаривал больше.

   — Не «моей», — огрызнулся Рэймер. И, подумав, добавил: — К счастью.

   Друг бессовестно заржал, за что получил еще один изумленный взгляд лошади. Жули была пожилой и очень смирной кобылой, но громкие звуки заставляли ее нервничать.

   — Так что, даешь добро? — уточнил Дрейден, качнувшись в седле, чтобы толкнуть спутника в плечо.

   Монтегрейн вовремя заметил его намерения и отвел Джо чуть в сторону. С его больной ногой такой дружеский тычок в плечо вполне мог стоить равновесия. Убиться не убился бы, но неловкости и неприятных извинений со стороны друга избежать бы не удалось.

   — Не даю, — замаскировал свое стратегическое отступление строгим тоном. — Сам попробую пообщаться поближе и выяснить, что у нее на уме.

   — Насколько поближе? — тут же заиграл бровями Дрейден.

   Рэймер поморщился.

   — С расстояния пары шагов, как ты и сам сказал.

   Крист опять заржал.

ГЛАВА 13

День прошел в суете, и вскоре мысли о навязанной жене отошли на второй, а то и на десятый план.

   Желающий разорвать только что заключенный контракт заказчик не поленился и лично приехал в Монн уже к полудню. И это учитывая то, что ответ на его письмо был отправлен ему только этим утром. Рэймер прикинул время: нет, не сходится. Чтобы добраться из столицы в экипаже требовалось как минимум четыре часа. Значит, несостоявшийся покупатель не мог сорваться с места, едва получив послание, в котором, кстати говоря, ему предлагалась скидка в надежде на последующее сотрудничество. Так что выходит, что заказчик решил отказаться от взятых на себя договором обязательств окончательно еще вчера и вести переговоры был не намерен.

   Дрейден только отмахнулся, рассудив, что одним больше, одним меньше. А Монтегрейн заподозрил неладное. И, как всегда, когда этого особенно не хочется, оказался прав: не успели они покинуть город, как туда примчался поверенный еще одного, причем постоянного клиента. Этот отказывался не от коней, а от зерна, объясняя, что его работодатель нашел более выгодные условия.

   Хотелось бы Рэймеру знать какие. В столичном округе конкурентов у него не было. Были мелкие наделы, но объемы, которые требовались покупателю, владеющему целой сетью столичных булочных, они предоставить не могли, даже скооперировавшись. Поставки с юга или запада были значительно дороже из-за расходов на перевозку. К тому же неустойку по договорам никто не отменял, и это влекло для «отказников» дополнительные издержки.

   А это означало только одно: заказчики отказывались от удобного и проверенного годами сотрудничества не по своей воле.

   После третьего известия о разрыве контракта призадумался и Кристис.

   — Думаешь, Гидеон? — пробормотал задумчиво друг, провожая взглядом спину очередного поверенного.

   Рэймер ругнулся сквозь зубы.

   — Нет, его больная тетушка.

   В том, кто решил попить ему крови, Монтегрейн даже не сомневался. С позволения короля, разумеется. Вопрос стоял по-другому: почему именно сейчас? Что за двойной удар? Сначала жена, теперь партнеры. Гидеон подбирался к нему все последние пять лет, с тех пор как получил донос о том, что у погибшего наследника престола остался бастард. Доказательств не нашел, и Рэймер уже было полагал, что скоро внимание пса его величества сойдет на нет. Но потом получил приказ о свадьбе, теперь это…

   Все еще смотрящий на опустевшую дорогу Дрейден задумчиво потер переносицу.

   — Я слышал, что король болен. Может, поэтому?

   Рэймер раздраженно дернул плечом и взял Джо под уздцы.

   — Старик болен, сколько себя помню. Вот увидишь, он всех нас переживет.

   — Хорошо бы, — пробормотал друг.

   Об отношении к Монтегрейну нынешнего наследника тот знал не понаслышке — имел удовольствие присутствовать при личном визите его высочества в Монтегрейн-Парк в прошлом году.

   Рэймер был с ним согласен: из двух зол престарелый Роннер Третий был злом меньшим. И не только для него лично — для всей страны.

   Монтегрейн забрался в седло.

   — Поехали, — мотнул головой в сторону поместья. — Нам еще до ночи рассчитывать потери.

   — И думать, кому еще можем предложить сотрудничество, — в тон ему отозвался Дрейден. — Сильно подозреваю, эти «отказники» не последние.

   — Даже не сомневаюсь, — вздохнул Рэймер, потрепав коня по холке и направляя к дому.

   Если Гидеон закусил удила, вряд ли он остановится.

***

Прогноз «до ночи» оказался оптимистичным — закончили за полночь. Лана и Дана, по очереди, приносили в кабинет и обед, и ужин. Новоявленная женушка трапезничала в столовой одна. Ну да боги с ней, сейчас Рэймеру точно было не до нее.

   Отказавшиеся от дел с ним закупщики были одни из самых крупных. Первый со своим десятком коней, конечно, не в счет. А вот остальные два, которые даже не соизволили сообщить о прекращении многолетних деловых отношений лично, а прислали поверенных, со своим уходом оставляли в бюджете значительную брешь. Если король решит поднять налоги, а теперь это было уже ожидаемо, придется туго.

   Монтегрейн скрипнул зубами и захлопнул отчетную книгу. Откинулся на подголовник кресла и прикрыл глаза.

   — Готов? — хмыкнул сидящий с противоположной стороны стола Дрейден.

   — Угу. — Все еще не поднимая век, Рэймер устало потер переносицу. Перед мысленным взором так и летали столбцы неутешительных цифр. Чтобы его разорить, Гидеону, ясное дело, придется предпринять что-то посерьезнее, чем отпугивание деловых партнеров, но удар он нанес весомый. — Иди спать. — Монтегрейн заставил себя распахнуть глаза и сесть прямо.

   Друг покосился на него с сомнением.

   — А ты?

   — Я тоже сейчас пойду.

   Дрейден не заставил себя упрашивать — последние часа два он уже откровенно зевал. А Лана, не менее откровенно, каждую четверть часа заглядывала в кабинет, интересуясь, не нужно ли им чего. Кристис поглядывал на нее, скользя голодным взглядом по ладной фигуре, горько вздыхал и говорил, что они еще не закончили. Рэймер тактично делал вид, что ничего не замечает.

   Когда друг вышел, Монтегрейн с облегчением выдохнул и принялся разминать затекшую от долгого пребывания в одном положении ногу. Кристис отчего-то не хотел демонстрировать свои отношения со старшей горничной, а Рэймер не желал лишний раз показывать свою слабость. Так что в расчете.

   Дело оставалось за малым: собраться с силами, взять ненавистную трость и добраться до второго этажа. Оставлять своей спальней комнату на верхнем этаже, объективно, тоже было глупостью, но Рэймер продолжал упрямствовать и не позволять треклятой ноге решать за него, что и как делать.

   Итак, последний пункт преодоления на сегодня — лестница.

   Выдохнув и резко поднявшись, он в первое мгновение схватился за угол стола — от боли в колене потемнело в глазах — и только потом, отдышавшись, взял из подставки трость.

   Может, и правда стоило согласиться на ампутацию? Вряд ли он стал бы менее подвижным без ноги — куда еще хуже? — но так хотя бы не мучили бы боли.

   А еще можно было давно сдаться и плыть по течению, хмыкнул про себя Рэймер. Пережил потерю магии, переживет и лестницу.

   И, тяжело опираясь на свою проклятую «третью ногу», побрел к двери.

***

Дом уже спал. Свет магических светильников в коридорах был приглушен, стояла тишина, нарушаемая лишь стуком трости по полу. Слишком маленькая площадь соприкосновения, и ковровое покрытие не спасало — тук-тук, тук-тук.

   Зашвырнул бы эту трость в дальний конец коридора или поломал бы о здоровое колено — до того опротивела. Но остаться без трости означало потерю и той ограниченной подвижности, которая ему осталась. Так что приходилось только сжимать зубы и терпеть.

   Ковыляя мимо библиотеки, Рэймер неожиданно для себя заметил пробивающуюся из-под двери полоску света. Обычно свет на ночь не тушили только в коридоре, и то ставя на режим энергосбережения, а тут яркое освещение среди ночи.

   Монтегрейн толкнул дверь. Свет неприятно ударил по глазам, и пришлось на мгновение зажмуриться. Проморгался, сделал шаг вперед, обвел взглядом высокие стеллажи с книгами — никого. Накопители, что ли, сломались?

   Человек, владеющий даром, может включить или выключить свет одним движением пальцев. Тот, кто лишен магии, вынужден идти к выключателю на своих двоих. Троих в данном случае, подумал Рэймер с издевкой и побрел вглубь библиотеки. Как назло, горели накопители, которые запускались артефактом, установленным на стенке дальнего стеллажа.

   Будь на его месте отец, непременно перебудил бы прислугу и велел навести в доме порядок. Рэймер поморщился от этой мысли. Что-что, а быть похожим на родителя он никогда не хотел.

   — Лорд Монтегрейн! — оказавшаяся в алькове за стеллажами женщина вскрикнула от неожиданности и торопливо встала с софы, уронив лежавшую на ее коленях книгу. Та с глухим хлопком шлепнулась на пол.

   Он красноречиво хмыкнул в ответ на такое обращение.

   — Рэймер, — тут же исправилась Амелия и уже спокойно присела, придержав юбку, чтобы поднять упавшую книгу.

   Что же такое интересное она читала, раз даже не услышала стук его трости?

   Монтегрейн задержал взгляд на заголовке. По правде говоря, он ожидал увидеть какой-нибудь женский роман, внушительная коллекция которых осталась еще от матери, а затем пополнялась сестрой и Анабель. Ему в доме они были без надобности, но место позволяло, поэтому бесполезные книги так и остались в библиотеке.

   К удивлению Рэймера, Амелия читала не любовный роман, а изучала учебник по географии, оставшийся еще со времен обучения в академии.

   Его брови уважительно приподнялись, а супруга, неверно истолковав эту реакцию, тут же захлопнула книгу и обняла худыми руками под грудью.

   — Прошу прощения, вы были заняты, и я не могла спросить, могу ли пользоваться библиотекой. — Тем не менее взгляд прямой, а голос твердый — уже хорошо. После такого дня ему не хватало только женских истерик.

   — Можете. — Колено дернуло болью, и Рэймер оперся плечом о ближайший стеллаж, чтобы перераспределить нагрузку на ноги. — Теперь это и ваш дом.

   Губы Амелии тронула невеселая и немного ироничная улыбка.

   — Знаете, моя бабушка очень любила поговорку: «Чувствуйте себя как дома, но не забывайте, что в гостях».

   Бровь Монтегрейна повторно поползла вверх. Это она так шутит?

   Амелия первой отвела взгляд, однако так и не разомкнула руки, держа томик в потертом кожаном переплете так, будто это не старый учебник, а великая ценность.

   У Эйдана же наверняка был такой же. Он что, прятал от нее книги?

   — Можете взять книгу с собой. Нет необходимости сидеть ночью в библиотеке.

   — Спасибо, — очень серьезно поблагодарила Амелия.

   Спина прямая, руки на книге напряжены, подбородок приподнят, но взгляд теперь куда угодно, только не на него. Неужели на самом деле боится, или так вжилась в роль бедной овцы?

   — В таком случае я пойду, — сорвалось с бледных губ.

    У его сестры были такие же, только та считала это своим изъяном и юности подкрашивала их даже дома. Амелия не пользовалась косметикой. С макияжем он видел ее лишь в храме и должен был признать: естественность ей даже шла. На слишком бледном от природы лице яркие краски смотрелись чужеродно и даже несколько вульгарно.

   — Спокойной ночи.

   Она сделала шаг в сторону, однако проход, в котором остановился Рэймер, был слишком узким, и он прямо-таки физически почувствовал, как ей не хочется приближаться к нему близко. Легкая заминка, еще шаг — перед тем как поровняться с ним.

   Монтегрейн, конечно, мог бы поменять позу, вытянуться по струнке, вжавшись лопатками в полки, чтобы пропустить женщину. Но он замер на месте, наблюдая за ней с некоторым азартом — решится пройти совсем близко или попросит посторониться?

   Решилась. С приклеенной на лице маской спокойствия сделала еще шаг, чтобы пройти мимо.

   Дрейден советовал подружиться. «Дружить» хотелось не слишком. Куда проще было бы договориться о цене, а затем о новеньком особняке подальше от него, чтобы навязанная женушка жила там в свое удовольствие и не путалась под ногами. Но об этом можно будет подумать позже, когда Гидеон ослабит бдительность, а пока…

   Он коснулся ее локтя в тот момент, когда она уже почти протиснулась мимо.

   Вздрогнула или показалось? Лицо по-прежнему спокойное, положение рук не изменилось.

   Амелия повернула к нему лицо с ясно написанным на нем вопросом.

   «Давай я дам тебе денег, и мы избавим друг друга от необходимости жить под одной крышей?»

   — Я завтра снова еду в Монн. Не хотите составить компанию?

   Прозвучало как-то двояко, будто он предлагал что-то, кроме поездки.

   И, судя по всему, Амелия решила так же. Потому как ближайшая к нему светлая бровь изогнулась чуть ли под прямым углом.

   — Компанию? — Она не сочла нужным скрывать свое удивление. — Зачем?

   «Затем, что я хочу понять, что ты из себя представляешь». Очень смешно.

   — Просто так. — Рэймер выдержал пристальный подозрительный взгляд бледно-зеленых глаз. — Вам наверняка захочется что-то купить. По сравнению со столицей в Монне скромный выбор, но это лучше, чем ничего.

   Руку с локтя так и не убрал, тем не менее едва касался плотной темной ткани платья, укутавшего женщину от самого горла до пят и кистей рук.

   И вдруг до него дошло.

   — Вы носите вдовье платье?!

   Носить траур по недавно умершему мужу — традиция и заслуживает понимания. Но надевать вдовий наряд, выйдя замуж вновь, — это уже либо безмерная глупость, либо откровенная провокация. Это же просто немой посыл: «Сдохни и ты, и желательно поскорее».

   Рэймер только еще раз похвалил себя за предусмотрительность, что избавился от всех ненадежных людей в доме. Другие уже разнесли бы сплетни по всей округе.

   А у Амелии кровь отхлынула от лица. И без того бледная, она стала совершенно бесцветной.

   Монтегрейн все еще ждал ответа, не моргая, вперившись взглядом в жену. И все его мысли по поводу вдовьего платья наверняка отчетливо были написаны у него на лице.

   Бывшая Бриверивз как-то судорожно сглотнула, глядя на него расширившимися глазами, потом взяла себя в руки.

   — Я должна принести извинения, — произнесла не спеша и, очевидно, взвешивая каждое слово. — Ночью в доме прохладно. А это платье самое теплое. Я не думала, что кого-то встречу в столь поздний час.

   Ну конечно же, а в чемодан вдовье платье ей запаковали не иначе как сказочные феи из ближайшего леса. У него что, на лбу написано, что он идиот?

   Рэймер едва не скрипнул зубами. Хорошо, что успел убрать руку, а то точно впился бы пальцами ей в локоть.

   — Тем более вам следует поехать завтра в Монн, чтобы заказать себе платьев, — процедил сквозь зубы.

   Он ожидал, что Амелия поблагодарит и выйдет, как пыталась несколько минут назад, но та, наоборот, отрицательно покачала головой.

   — Боюсь, у меня нет денег для смены гардероба. — Это очередная несмешная шутка? Но нет, новоявленная супруга выглядела серьезно и даже упрямо приподняла подбородок еще выше. — Я как раз хотела просить вас одолжить мне своего поверенного, чтобы я могла продать особняк Бриверивзов. Мне… — Пауза для подбора наиболее подходящих слов. — Мне несколько некомфортно без личных средств.

   Да нет, не шутит. Абсолютно серьезна и готова отстаивать свои права, даже стоя в этом узком проходе, хотя ей и до дрожи хочется оказаться от него как можно дальше.

   Отчего-то на ум вдруг пришел образ юной девушки в розовом платье-пирожном. Широко распахнутые глаза и подрагивающие плечи от каждого обрушивающегося на нее, словно плеть, слова.

   — Не слышу! Поняла?!.

   Злость как рукой сняло.

   — Я непременно одолжу вам поверенного, но позже, — ответил Рэймер уже совершенно спокойно. И во взгляде Амелии появилось непонимание. — Сейчас не сезон для продажи недвижимости, — пояснил он. — Дома в столице поднимаются в цене в конце зимы – середине весны. Продав дом сейчас, вы потеряете треть его стоимости.

   Губы собеседницы сложились в удивленное «о».

   Она отвела взгляд.

   — Спасибо за информацию, я не знала.

   И не видела учебников по географии... Не мог же Эйдан держать ее пятнадцать лет в подвале? Хотя с того станется.

   Прямо-таки не женщина, а шкатулка с секретом.

   — Я попрошу Кристиса выделять вам определенную сумму ежемесячно, чтобы вы могли распоряжаться ею по своему усмотрению, — предложил Монтегрейн. — Такой вариант вас устроит?

   По глазам было ясно — не устроит, отнюдь. Но ее уже загнали в ловушку, и выбора у нее не осталось.

   — Устроит, благодарю, — ответили бледные губы. Красивой формы, если присмотреться.

   — Тогда не смею вас больше задерживать.

   На сей раз Рэймер таки посторонился, вжавшись спиной в полку, и Амелия прошмыгнула мимо.

   Что ж, пожалуй, у него будет несколько вопросов к человеку, который составлял на Бриверивзов досье…

   Монтегрейн отключил светильник и поковылял к выходу.

***

Убедившись, что Монтегрейн задержался в библиотеке, оказавшись в коридоре, Амелия ускорила шаг и бегом пронеслась по лестнице на второй этаж, будто бы за нею гнались.

   Сердце набатом стучало в ушах. Чертов вдовий наряд! Это же надо было так сглупить!

   Она и правда испачкала свое последнее чистое платье за ужином, а другое отдала Дане в стирку как раз перед трапезой, и та просто-напросто не успела его выстирать. Помимо вышеперечисленного, оставался лишь совсем летний наряд, и, чувствуя вечернюю прохладу, Мэл, не задумываясь, выбрала вдовье платье.

   Как она уже поняла, в этом доме ко сну отходили рано, и кто бы мог подумать, что именно сегодня Монтегрейн решит засидеться допоздна, да еще и заглянуть в библиотеку?

   С библиотекой тоже вышло ужасно нелепо. Найденный ею на полке учебник содержал такую подробную информацию о других странах, которую Амелия прежде нигде не встречала. Библиотека Бриверивзов была довольно скудна. Возможно, в отцовской могло бы найтись нечто столь же интересное, но в детстве подобное ее не слишком интересовало, а по возвращении на юг во время войны Мэл была занята куда более важными вещами, нежели чтение и самообразование.

   Поэтому-то и вцепилась в учебник, как ненормальная, и полностью выпала из реального мира. Подумать только, не услышала, как к ней практически вплотную подошел человек со стучащей не тише молотка тростью. Какой стыд!

   Щеки пылали, когда она заперла за собой дверь спальни и прижалась к ней спиной, часто дыша после быстрого бега и все еще обнимая добытую книгу.

   Что там ей советовал Гидеон? Подружиться с новоиспеченным супругом? Очень смешно. Потому как, даже когда тот, кажется, что делает шаг навстречу, она ведет себя как полная дура.

   Вдовье платье, чтоб его!

   А теперь еще и придется брать у Монтегрейна деньги, чтобы обновить свой гардероб…

   От собственных мыслей отвлек порыв воздуха, коснувшийся щеки в то время, как окна спальни были заперты. Мэл резко повернула голову и увидела белый прямоугольный конверт, который материализовался прямо посреди комнаты и теперь плавно опустился на мягкий ворс ковра.

   В том, кто мог ей писать, Амелия даже не сомневалась. И первым желанием было сжечь послание, не читая. Хмыкнула, вспомнив, как в шестнадцать лет уничтожала письма с извинениями от Монтегрейна, и прошла на середину комнаты, положила книгу на кровать и подняла конверт. Распечатала.

   «Дражайшая Амелия, — было выведено на лощеной бумаге аккуратным мелким почерком, — понимаю, что вскоре после свадьбы молодожены забывают обо всем окружающем мире, но смею отвлечь вас от любовных утех»…

   — Подонок, — прошептала Мэл, сминая лист в кулаке.

   Гидеон же, словно зная, что она так поступит, выбрал бумагу такого качества, что та тут же расправилась, заработав лишь несколько морщинок.

   «…От любовных утех. Наш договор в силе, и я жду от вас интересующие меня сведения или хоть сколько-нибудь ценную информацию касательно вашего супруга. Через неделю сообщу вам место и время встречи, будьте готовы».

   И подпись: «Б.Г.»

   Заранее зачарованное письмо запылало прямо в руках и сгорело дотла буквально за пару мгновений. Пламя коснулось пальцев и пропало, лишь лизнув теплом на прощание. А единственное, что осталось Амелии от присланного сообщения, это крошечный уголок бумажного листа.

   Она бросила его в мусорную корзину и распахнула окна, чтобы избавиться от запаха гари.

   Три миллиона двести тысяч золотом — не та сумма, за которую Гидеон не содрал бы с нее три шкуры. И по счетам придется платить.

ГЛАВА 14

3 года спустя после свадьбы Эйдана и Амелии

   Цинн

   Израненные губы к обеду начали подживать — самоисцеление Грерогеров в действии. Поврежденные запястья тоже подернулись толстой коркой, размер которой, однако, обещал оставить после себя шрамы.

   Амелия колебалась долго. Ходила по комнате, заламывала руки, одевалась и снова раздевалась, облачаясь в домашнее платье. Слуги, слышавшие вчера в спальне господ шум, не показывались на глаза. Никто не постучался к ней, чтобы справиться, все ли в порядке, никто не принес завтрак. Все словно вымерли, стоило Эйдану с утра отправиться на службу.

   К обеду Мэл таки решилась. Было страшно до головокружения (или это последствие вчерашних ударов?), но она решила, что довольно была бедной овечкой в собственном доме. Дочь Овечьего короля — презренная овца. Какая ирония!

   Первым порывом было написать отцу, рассказать все как есть. Рискнуть его здоровьем, спасая себя, и взвалить на него решение своих проблем. Отец бы немедленно воспользовался порталом и уже через несколько часов прибыл в Цинн, где сперва сам бы разобрался с Эйданом, а затем отправил бы королю официальную жалобу… Только от одной мысли о том, скольких нервов это будет стоить лорду Грерогеру, хотелось зажмуриться.

   Да, рано или поздно, отец обо всем узнает. Но лучше пусть информация дойдет до него уже после, когда Амелия сможет сказать: «Да, было плохо, но теперь все чудесно, папа, не о чем беспокоиться».

   С такими мыслями Мэл оделась в вещи для прогулки по улице и решительно вышла из комнаты.

   Расторжение браков в высшем обществе не приветствовалось и негласно считалось позором. Однако, согласно законам Миреи, один из супругов имел право обратиться в Королевскую службу безопасности в случае грубого обращения или насилия. Это и планировала сделать Амелия. В данном случае самоисцеление, заставившее синяки быстро побледнеть, а мелкие ссадины затянуться, играло против нее. Но тем не менее синяки еще были видны, а губы и руки только-только начали заживать — не заметить невозможно.

   Пожалуй, это бы самый смелый поступок за всю жизнь Мэл. Решительность, вызванная отчаянием и страхом за отца. Но оставить все как есть она тоже могла. Амелия уже простила Эйдану несколько легких пощечин, всякий раз выискивая и находя свою вину, повлекшую взрыв со стороны супруга. Терпеть и спускать с рук избиение и откровенное насилие она была не намерена.

   Экипаж брать не стала, пошла пешком, завернувшись в плащ и натянув капюшон поглубже, чтобы спрятать лицо.

   По улицам шли по делам или просто гуляли люди. Небогатые горожане и те, кто относился к так называемому высшему обществу. Лица сосредоточенные и веселые. Громкие голоса, яркие вывески, грохот проносящихся мимо экипажей и телег.

   Амелия шла по тротуару, сторонним наблюдателем смотря за чужой жизнью, и понимала, что свою уже погубила. От позора после развода не отмыться. Даже деньги ее отца уже не сделают ее желанной невестой. «Порченная» — говорили о таких женщинах.

   Но все равно, даже такая перспектива была желаннее, чем позволить Эйдану снова поднять на нее руку.

   Мэл вдруг окончательно прозрела. Три года, целых три года она винила себя в том, что счастливой семейной жизни не случилось. Пыталась угодить, понравиться, во всем слушаться. Она лишилась общения, любимых занятий — вообще всего. Единственное, что от нее требовалось, — делать высокие прически и безропотно идти с мужем в постель по первому его требованию. Ее замутило при одном воспоминании.

   Когда Амелия посмотрела на свою жизнь со стороны, сделалось по-настоящему тошно. И да, она и правда виновата. Но не в том, как поступил Эйдан, а в том, что сама это допустила. Нужно было писать отцу после первой же пощечины. Даже не так: нужно было отказаться от свадьбы с малознакомым человеком. Не мог Эйдан притворяться все время, рано или поздно она бы увидела его истинное лицо до свадьбы и имела бы полное право на расторжение помолвки. Не об этом ли думал отец, противясь скорому бракосочетанию? Почему такая простая истина дошла до нее так поздно?

   Мрачное здание СБ возвышалось недалеко от Дворцовой площади. Трехэтажное, темное с хищными горгульями, венчающими крыльцо и вылепленными по фасаду, оно навевало ужас от одного взгляда на него. И решимость Амелии таяла с каждым шагом.

   А потом она глянула на свое запястье, которое теперь покрывала широкая полоса подживающей раны, и уверенно поднялась на крыльцо. Взялась за дверное кольцо с изображением все той же горгульи и постучала.

   К кому она? Этот вопрос поставил в тупик, потому что Мэл понятия не имела, к кому следовало обращаться по подобным вопросам. Она краснела и мялась, подбирая слова перед смотрящим с высока караульным, откровенно пялящимся на ее опухшие губы.

   Наконец, вычленив из речи посетительницы главное — фамилию, мужчина в черной форме с красными вставками велел проводить ее к заместителю главы. Амелия не спорила, понимая, что делом самих Бриверивзов не станет заниматься рядовой сотрудник.

   К большому удивлению Мэл, проводник повел ее по лестнице вниз. Она-то думала, что большие шишки восседают на верхних этаж, в кабинетах с мягкими креслами и большими окнами. Вместо этого Амелия отправилась в подземелье.

   Мэл шла за провожатым, с замиранием сердца смотря по сторонам: темная каменная кладка стен, тусклые светильники, плесень и сырость.

   — Это крыса? — пискнула она, заметив движение на полу.

   — Возможно, — равнодушно ответили ей.

   Мэл крепче сжала капюшон под горлом. Какое жуткое место!

   — Сюда. — Проводник остановился перед одной из обитых кожей массивных дверей. — Входите, вас ждут… — Пауза. — Леди Бриверивз.

   Это имя неприятно резануло по ушам. Недолго ей осталось носить его.

   В тускло освещенном кабинете, на вид не слишком отличавшемся от коридора, ее действительно ждали. За столом напротив входа сидел мужчина в такой же черной с красным форме, в какую были облачены все, кого Мэл успела встретить в этом страшном здании.

   Хозяин кабинета, которому уже наверняка доложили, кто пожаловал, поднялся и шагнул навстречу. Не слишком высокий, худощавый, даже изящный. Черноглазый и черноволосый, с правильными чертами лица. Его можно было бы назвать красивым, если бы не взгляд — холодный, цепкий. Амелия уже видела этого человека на одном из приемов, где он сопровождал главу СБ. И там он смотрел на окружающих так же. Эйдан тогда еще прикрикнул на нее, чтобы не пялилась. Мол, с такими людьми шутки плохи. А вот его имени Мэл не запомнила.

   — Добрый день, леди Бриверивз, — улыбнулся ей мужчина, сверкнув белыми зубами. У него была приятная улыбка. А рука, которой он подхватил ее ладонь для поцелуя, оказалась теплой и сухой, несмотря на обстановку. Амелия только гадала, как он не мерз в этом страшном месте. — Меня зовут Блэрард Гидеон, и я буду рад вам помочь. — Его улыбка стала участливой. — Присаживайтесь и рассказывайте, что случилось.

   Страх отступил. Доброжелательность, казалось, исходила от Гидеона и заполняла собой все помещение. И почему ее так напугал его пристальный взгляд? Просто молодой человек очень серьезно относится к своим обязанностям. А как бы иначе он получил такую высокую должность в столь раннем возрасте? Ему же наверняка нет и тридцати.

   И Амелия рассказала. Как есть. Сбиваясь и иногда всхлипывая, не в силах сдержать эмоции. Гидеон не перебивал, сидел напротив и слушал очень внимательно, время от времени качая головой. Потом встал и лично принес Мэл стакан воды.

   Рассказывая, Амелия сдвинула рукава плаща, который так и не сняла в промозглом помещении, и показала собеседнику свои запястья. На одном из них корка успела отвалиться, и теперь взору предстала бледно-розовая полоска новой кожи.

   — Что произошло, кроме избиения и ограничения вашей подвижности? — уточнил Гидеон, когда она замолчала не в силах подобрать слова.

   — Он… — Кровь прилила к лицу, но Мэл все же заставила себя это произнести: — Он принудил меня к близости.

   Только теперь она вдруг сообразила, что Гидеон, хоть и слушал внимательно, но ничего не записывал. Разве допрос не принято протоколировать? Или у него настолько прекрасная память, что он планирует записать все позже? Но ведь ей следует подписать показания, не так ли?

   Повисла пауза. Хозяин кабинета глядел на посетительницу, не моргая. А ее взгляд прикипел к перу, которое он крутил в тонких, даже хрупких для мужчины пальцах: вверх, вниз, крутануть и снова…

   — Когда, вы говорите, это случилось?

   Мэл с силой заставила себя отвести глаза от пера и посмотреть мужчине в лицо.

   — Прошлой ночью. — Взгляд Гидеона сделался скептическим. — Ох, — догадалась Амелия, — я ведь урожденная Грерогер. На мне всегда все очень быстро заживает. Завтра все уже исцелится…

   Сомнения у нее вызывали только запястья — слишком уж они были растерты. Вряд ли даже дар Грерогеров сумеет залечить их, не оставив на коже следов.

   Гидеон молчал. Напряженно. Доброжелательность улетучилась, будто ее и не было. Мэл стало не по себе.

   — Давайте еще раз, — голос мужчины также утратил свою теплоту и участливость, которые были в нем прежде. — Вы обвиняете Эйдана Бриверивза в избиении вас и изнасиловании и требуете королевского разрешения на расторжение брака?

   В его тоне просквозила насмешка, или ей показалось?

   Амелия с достоинством кивнула.

   — Именно так.   

   Гидеон прищурился, вдруг до ужаса напомнив хищную птицу.

   — И у вас есть свидетели?

   — Слуги.

   — Слуги не станут свидетельствовать против своего господина.

   Так же, как не стали ему препятствовать в издевательствах над ней…

   Сердце Мэл покатилось к ногам, хотя она и пыталась сохранить внешнее спокойствие. Пальцы, теребящие на коленях полы плаща, сжались до боли. Да он же ей не верит!

   — Давайте вызовем королевского целителя, — предложила она. — Пусть проведет осмотр. Думаю… — Амелия вновь покраснела, но заставила себя окончить фразу: — Думаю, у меня имеются внутренние повреждения. Господин Досс проверит и подтвердит факт изнасилования.

   — А до того, как он доберется сюда, ваши внутренние повреждения успеют зажить, как и все остальные? — изогнул бровь Гидеон, уже открыто насмехаясь.

   Мэл опешила от такой наглости. Встала, с грохотом отодвинув стул.

   — Ну знаете! — выпалила она побелевшими от гнева губами. — Я не желаю больше с вами разговаривать! Я требую разговора с вашим начальником. А если нет, то я пойду к его величеству и сообщу, что его служба безопасности не выполняет своих обязанностей!

   И развернулась к выходу.

   — Сядьте! — ледяной голос настиг ее два шага спустя. Словно молнией пронзил позвоночник.

   Амелия остановилась, но не вернулась, не села. Если ему осталось, что ей сказать, пусть говорит, она выслушает, но своего решения не изменит. Раз уж Мэл решила вернуть себе свою жизнь, то пойдет до конца.

   Скрипнули ножки стула, проехавшись по каменной кладке пола, — Гидеон поднялся. Подошел к ней. Не поленился и обошел, чтобы встать прямо перед Амелией…

   И вдруг протянул свою изящную кисть и нагло взял Мэл за подбородок, вынуждая приподнять голову.

   — Что вы себе позволяете?! — ахнула она и шарахнулась от него. К счастью, тот ее не удерживал. — Не смейте ко мне прикасаться!

   Амелия по-настоящему испугалась и почувствовала себя загнанной в клетку. Гидеон стоял между ней и выходом отсюда, и обойти его, пока он не позволит, она никак не могла.

   Красивое лицо мужчины скривилось.

   — Успокойтесь и сядьте, леди Бриверивз, — велел он холодно. Мэл не шелохнулась. — Хорошо, тогда слушайте стоя. — И как его улыбка могла ей понравиться? Теперь она превратилась в самый настоящий оскал. Амелия снова обманулась первым впечатлением и жестоко за это поплатилась. — Корелл Бриверивз — член Совета и личный друг его величества, — продолжал Гидеон, словно вбивая гвозди каждым своим словом. — Эйдан Бриверивз — его единственный сын и наследник. Один из командующих действующей королевской армии, уважаемый миреец. Как думаете, леди Амелия, что с вами будет, когда король и общество узнают о том, что вы оклеветали столь важный и известный род, как Бриверивзы?

   — Мне все равно! — вскинула подбородок Мэл. — Все доказательства его вины на моем теле!

   — Да-а? — протянул Гидеон, по-прежнему не сводя с нее своих черных внимательных глаз. — Стоит мне запереть вас тут до вечера, и почти все следы исчезнут сами собой, не так ли? — Мэл поджала губы, не зная, что возразить в ответ на его правоту. Тот же удовлетворился ее молчаливым согласием с его доводами. — К тому же свидетелей нет. Мелкие синяки и ссадины вы могли получить, упав с лестницы, споткнувшись в саду — да мало ли где.

   — Это неправда, — прошептала Мэл, чувствуя, как слезы встают в горле.

   — Правдой является то, что не повредит его величеству и его друзьям, — отрезал Гидеон. — А если вы будете настаивать на своей версии, то мы найдем свидетелей вашего распутства. Ваш отец, как и весь ваш род никогда не отмоется от такого позора. Я понятно объяснил?

   Амелия боялась за отца и его здоровье в случае, если бы она рассказала ему правду, но, если на него обрушится та ложь, о которой говорит Гидеон, и в том виде, как он говорит, это убьет лорда Грерогера.

   Мэл сжала губы и отвела взгляд, уставилась в каменный пол.

   — Уходите, — разрешил Гидеон, отходя с прохода, вежливо, как в самом начале их беседы. — И не беспокойтесь, фантазии избалованной малолетней дурочки я оставлю при себе. Широкую огласку ваша глупость иметь не будет.

   От беспомощности ногти впились в ладони.

   Амелия не сказала больше ни слова.

   Молча вышла из кабинета.

***

Когда она вернулась в особняк, Эйдан уже был там.

   Амелия не знала, сколько времени ушло на дорогу: шла Мэл медленно, плакала, сидела на скамейке в парке, снова плакала, потом шла. Но, очевидно, этого периода хватило, чтобы Гидеон успел сообщить мужу о ее визите в здание СБ, и тот, сорвавшись со службы, примчался домой, чтобы продолжить обучение, которое не закончил господин заместитель главы.

   Эйдан повалил ее на диван прямо в гостиной, стиснул клещами-пальцами шею, отчего в глазах потемнело. Амелия захрипела. Заметила боковым зрением, как поспешили схорониться подальше слуги.

   Добившись нужного ему эффекта, муж разжал хватку, дав Мэл глотнуть немного воздуха.

   — Слушай меня, — прошипел в ее распахнутые от ужаса глаза, продолжая нависать над ней и придавливать к дивану своим весом. — Если ты еще раз посмеешь попытаться опозорить меня и мой род, тебе не жить… — Не жить? Лучше умереть, чем жить так, подумала Амелия, не сопротивляясь, но и не собираясь играть по его жестоким правилам. Пусть лучше убьет, чем жить так. — А еще я разберусь с твоим отцом! — От этих слов она вздрогнула. Эйдан довольно осклабился. — Я уже отправил своих людей в ваше поместье. Прямо сейчас они устраиваются на работу к лорду Грерогеру и будут там ждать моей команды. Попробуешь сбежать — твоему отцу конец. Подавится куском и задохнется, упадет с лошади и сломает себе шею — неважно. Овечий король уже отжил свое — никто не удивится. Я понятно говорю? — Он снова встряхнул ее, впившись пальцами в шею.

   — П-п-понятно, — выдавила Амелия, хватая губами воздух.

   Грохнули входные двери.

   — Что здесь происходит?! — рявкнул знакомый голос с порога.

   У Мэл сердце зашлось от облегчения. Свекор, лорд Бриверивз, взрослый, мудрый человек, член Королевского Совета. Он вразумит сына, конечно же, тоже не захочет огласки, но, возможно, даст ей тихо уехать к отцу…

   — Эта дрянь жаловалась на меня в СБ! — скатившись с нее и встав на ноги, вкратце обрисовал отцу суть дела Эйдан. — Обвиняет в изнасиловании! Идиотка!

   Кашляя и держась за горло, Амелия сползла с дивана, оставшись на ковре на коленях, опираясь о мягкое сиденье плечом. Ее била крупная дрожь.

   В комнате вдруг повисла страшная, гнетущая тишина. Должно быть, старший лорд Бриверивз был шокирован словами сына.

   Однако, когда Мэл нашла в себе силы поднять голову, то она встретилась с полным ярости взглядом, направленным не на Эйдана, а на нее.

   — Тупая курица, — бросил тот, шагнув ближе.

   Амелия втянула голову в плечи, ожидая удара, но Корелл Бриверивз остановился, не дойдя до нее нескольких шагов. Обратился к сыну:

   — Я думаю, мне не нужно объяснять тебе, что это не должно повториться. Ты муж, и твоя задача — вбить в голову жены хотя бы немного мозгов.

   Вбить…

   — Не беспокойся, я ее проучу, — серьезно пообещал Эйдан и, больно сдавив пальцами ее предплечье, вздернул Амелию на ноги. — Пошла, я сказал! — Толкнул к лестнице. — И помни, что ждет твоего папашу, если хоть пикнешь!

   Настоящее время

   Монтегрейн-Парк

   Во сне Эйдан снова привязывал ее к кровати. Она билась в его руках, превратившихся в когтистые лапы, а он смеялся, снова и снова до крови полосуя ими ее тело.

   Проснулась Амелия сразу по двум причинам: от своего истошного крика и от настойчивого стука в выходящую в коридор дверь. Вскочила, рывком сев на кровати, словно ее ошпарили, и судорожно дыша. Ночная сорочка пропиталась холодным потом и неприятно холодила кожу, волосы липли к вискам.

   Мэл бросила взгляд на окно. Сквозь светлые шторы пробивались лучи восходящего солнца — только рассвет. Однако, несмотря на ранее утро, настойчивый стук в дверь повторился.

   Какой стыд, должно быть, она перебудила весь дом. Амелия шумно выдохнула, проведя ладонью по влажному лицу. Кожа была холодной и липкой.

   Повернула руки ладонями вверх — шрамы на запястьях покраснели и вздулись. Видимо, она растерла их во сне, пытаясь снять несуществующие путы. Как долго Эйдан будет продолжать мучить ее даже после своей смерти?..

   И снова стук.

   «Да уходите же!»

   Однако выкрикнула Мэл это только в мыслях. Это не ее дом, и хозяйка она здесь лишь номинально.

   Что только доказывалось донесшимся через двери голосом истинного хозяина поместья:

   — Если вы сейчас же не откроете, я выломаю дверь!

   После пережитого кошмара сердце все еще бешено колотилось в груди. А фраза Монтегрейна вызвала не вполне адекватную реакцию — Амелия рассмеялась. Сдавленно, давясь собственным смехом. Выломает он, как же, с его-то ногой…

   — Амелия!

   Кое-как взяв в себя в руки, Мэл поднялась с постели, всунула ступни в пушистые домашние тапочки, которые использовала, только чтобы дойти из ванной до постели, и накинула на плечи халат, туго завязала длинный пояс на талии.

   Проходя мимо, бросила взгляд в зеркало, ужаснулась и подхватила оставленное с вечера на спинке стула полотенце — завернула влажные волосы. Пусть думают, что она принимала ванну, поэтому так долго не открывала. Это лучше, чем продемонстрировать слипшиеся от холодного пота грязные волосы.

   — Амелия!

   Стук повторился вновь, когда она была уже во второй, примыкающей к спальне, комнате. Стукнула задвижкой и распахнула дверь.

   За порогом оказались сразу трое: новоиспеченный супруг, его друг-управляющий по совместительству бывший лжедворецкий и белая как мел Дафна, прячущаяся за их спинами и нервно заламывающая руки.

   Хорошо хоть кавалерию не вызвали. Мэл еле сдержала очередной нервный смешок.

   Дрейден был одет по-домашнему, а всклокоченные и явно нечесаные с утра волосы и не заправленная в брюки рубашка с расстегнутой нижней пуговицей ясно давали понять, что ее крики вытащили его прямо из постели, и он одевался в спешке.

   Зато Монтегрейн успел не только полностью одеться и привести себя в порядок, но и накинуть на плечи плащ. Видимо, поднятый ею шум застал его на полдороги к лестнице.

   Амелия стояла на пороге, одной рукой придерживая дверь, второй — ворот халата у самого горла, и медленно переводила взгляд с одного на другого. На мгновение задержалась им на Дафне, все еще глядящей на свою госпожу с испугом и волнением, и уже прямо посмотрела в глаза супругу.

   — Прошу прощения, что вызвала беспокойство, — сказала так ровно, как только могла. — Я поскользнулась в ванной и вскрикнула. Не думала, что вышло так громко.

   Дрейден за плечом супруга красноречиво хмыкнул.

   — Крист, — не оборачиваясь к нему, произнес Монтегрейн.

   И тот, словно его не вежливо попросили уйти, а резко пнули под зад, сорвался с места, не забыв отвесить Амелии полупоклон (опять за свое?), ухватил Дафну под локоток и потащил за собой к лестнице на первый этаж.

   Амелия проводила их взглядом, закусив нижнюю губу и гадая, как следует себя вести дальше. Зачем-то же муж остался.

   — Войдете? — спросила равнодушно, чуть шире распахивая дверь.

   Поздно изображать из себя важную леди, после того как перебудила своими воплями весь дом. Кроме того, супруг был прав: у него имелось полное право выломать дверь и даже вообще велеть снять ее с петель навсегда, если ему заблагорассудится.

   Однако Монтегрейн не спешил воспользоваться ни приглашением, ни своей властью, покачал головой.

   — У меня дела.

   Верно, утренняя верховая езда. Мэл понимающе и с облегчением кивнула. Хотелось дерзко заявить что-то вроде: «В таком случае я вас больше не задерживаю». Но она прикусила язык — не время и не место показывать характер. Да и осталось ли еще хоть что-то от ее характера? Или… от гордости?

   — Кошмары? — голос мужчины прозвучал настолько буднично, что опустившая было глаза Амелия снова вскинула их к его лицу. И к своему немалому удивлению, не заметила на нем ни издевки, ни насмешки.

   На прямой вопрос Мэл так же прямо кивнула. Что толку отрицать очевидное, если нет никакой гарантии, что завтра все снова не повторится?

   — Напомните, если я забуду, заедем сегодня к одному знахарю в Монне, он готовит хорошую успокоительную настойку. Она помогает от… дурных снов.

   Ну конечно же! Амелию затопило пониманием. Монтегрейн пробыл на войне пять долгих лет и вернулся оттуда седым, как старик. Вероятно, по ночным кошмарам он мог бы дать фору даже ей.

   — Спасибо, — пробормотала она, отводя взгляд и чувствуя, как кровь прилила к щекам.

   — Выезжаем сразу после завтрака.

   Мэл не ответила, полагая, что ее согласие теперь ясно без всяких слов. А Мужчина развернулся и похромал в сторону лестницы.

   Амелии захотелось провалиться сквозь землю.

***

Из какого-то детского упрямства Амелия так и не избавилась от вдовьего наряда, но сложила его в холщовый мешок и спрятала на самом дне платяного шкафа. Следовало бы сперва выстирать платье (а по-хорошему — уничтожить), но Мэл не рискнула отдавать его Лане или Дане, поэтому убрала так.

   Завтракала она в компании Дрейдена. То ли супруг ел у себя перед ранней прогулкой, то ли вообще предпочитал пропускать первый прием пищи, но за завтраком за эти дни он пока не появлялся ни разу.

   Управляющий этим утром вел себя непривычно тихо, лишь бросил на Амелию несколько коротких взглядов и уткнулся в тарелку. Вероятно, шумным пробуждением Мэл шокировала Дрейдена еще больше, чем своей реакцией на его приближение два дня назад. Чертовы нервы…

   День выдался жарким, и, собираясь, Амелия обрадовалась, что оставшееся летнее платье будет как нельзя кстати в такую погоду. Впрочем, летним наряд считался исключительно из-за тонкой ткани. По сравнению с помощницей, надевшей хлопчатобумажное платьице с короткими рукавами и собравшей волосы повыше, чтобы шее не было жарко, Мэл, в платье с глухим воротом и длинными рукавами, смотрелась укутанной не по погоде. От высокой прически она так же, как и всегда, отказалась, и Дафна заплела ее волосы в косу — Эйдан бы в гробу перевернулся.

   Во двор вышли втроем — с Дрейденом и Дафной. Монтегрейн ждал уже там, о чем-то переговариваясь с одним из братьев-конюхов. С каким, Мэл пока не научилась различать, но, судя по равнодушной реакции своей служанки, решила, что перед ними был Ронни — при виде Оливера Дафна непременно краснела и смущалась.

   Рэймер, так же, как и Мэл, одетый совсем не по-летнему — в застегнутом на все пуговицы сюртуке и даже не забывший про шейный платок, — обернулся на шум от их появления, задержал на Амелии взгляд чуть дольше, чем следовало, и поманил к себе Дрейдена.

   Мэл в компании Дафны направились к уже запряженному экипажу.

   Монтегрейн с бывшим лжедворецким о чем-то негромко переговаривались. Амелия не вслушивалась, но поняла, что Дрейден остается в поместье, и поедут они, не считая кучера, втроем.

   Бросив последний взгляд на разговаривающих мужчин, Мэл решила не ждать и не изображать из себя избалованную аристократку, а сама потянулась к дверце экипажа. И пока Ронни спохватился и сориентировался, уже забралась внутрь. Внутри было душно, и она сразу же отодвинула штору.

   Дафна замялась в дверях.

   — Залезай, — кивнула ей Мэл. Судя по тому, что муж держал под уздцы своего вороного коня, того самого, на котором выезжал на тренировки каждое утро, воспользоваться экипажем он не собирался.

   Служанка обрадованно блеснула глазами, подхватила юбки, сверкнув белой тканью нижней, и торопливо залезла внутрь, пока госпожа не передумала. Видимо, прошлое путешествие на козлах, даже в компании приглянувшегося ей Оливера, оказалось не столь удобным.

   Ронни заглянул в салон, удостоверился, что они устроились, и захлопнул дверцу. Рано, потому как Монтегрейн все еще давал Дрейдену какие-то указания. Стало еще более душно, и Амелия сильнее придвинулась к окну.

   Управляющий в тонкой белой рубахе, раздуваемой ветром и встающей на спине пузырем, стоял к ней затылком, а вот супруг полубоком и, внимательно слушая и что-то возражая, глядел в лицо собеседнику. Мэл уже давно отметила, что Монтегрейн предпочитал смотреть в глаза тому, с кем говорил.

   Она засмотрелась на супруга, хотя бы потому, что из окна открывался небольшой обзор, а тот стоял прямо по курсу.

   И все же, не считая седины и трости, Рэймер Монтегрейн почти не изменился с их первой встречи.

   Наконец, Монтегрейн почувствовал на себе ее пристальный взгляд и повернул голову в ее сторону. Амелия отвела глаза, будто ее застали за подглядыванием, хотя, в общем-то, так оно и было. Отодвинулась от окна и оперлась на спинку сиденья, опустила веки. Жарко, скорей бы они наговорились.

   — Ах, миледи, — вздохнула сидящая ближе к дверце Дафна, и Амелии пришлось снова открыть глаза, чтобы подарить служанке недоумевающий взгляд. — Я так за вас рада.

   Она что, издевается?

   — Что ты имеешь в виду? — чуть было резко не потребовала объяснений Мэл, но смягчила тон в последний момент.

   — Ну как же? — Девушка невинно улыбнулась. — Вы с милордом так друг на друга смотрите… — И мечтательно сложила руки под подбородком. — Это прекрасно.

   Амелия едва не расхохоталась. Их подозрительные взгляды друг на друга Дафна сочла романтическим интересом, ну надо же. И это Мэл ругала себя за наивность в шестнадцать. Служанке недавно исполнилось двадцать, а наивность никуда не делась.

   — Я тоже рада, — сдержанно ответила Амелия, не желая никого переубеждать.

   В конце концов, Монтегрейн еще по дороге сюда обещал, что не станет втягивать в их игры ни в чем не повинных слуг, и представил ее им как полноправную хозяйку дома. Так что пусть Дафна фантазирует дальше, это только на пользу.

   Однако, когда Мэл замолчала и снова прикрыла глаза, девушка не поняла ее немого посыла.

   — Миледи, простите, а можно вопрос?

   Пришлось опять поднимать веки и даже выдавить из себя улыбку.

   — Конечно.

   — Если я выйду замуж, вы меня не уволите? — выпалила Дафна на одном дыхании и мучительно зарделась, зажав кисти рук между колен.

   Амелия удивленно моргнула.

   — За Оливера? — предположила сразу, и девушка смущенно потупилась.

   Вот это скорость. Умела бы Мэл свистеть, присвистнула бы.

   Тем не менее служанка все еще ждала ответа и явно жутко нервничала. Амелии стало ее даже жаль.

   Она покачала головой.

   — Не уволю, но… — И закусила губу, думая, как лучше выразиться, чтобы Дафна верно ее поняла.

   — Но? — голосок девушки задрожал, а глаза подозрительно заблестели, будто бы она была готова расплакаться в любой момент.

   Мэл ободряюще улыбнулась.

   — Но не торопись, хорошо?

   — Вы думаете? — Девушка бросила взгляд через свое плечо, словно почувствовав, что именно в этот момент из-за дома появился брат Ронивера.

   — Я уверена, — мягко ответила Амелия. — Прежде чем выходить замуж, человека нужно узнать как можно лучше. Чтобы не ошибиться.

   — О, — отреагировала Дафна, внезапно нахмурившись и теперь глядя на избранника с подозрением.

   Мэл не выдержала и рассмеялась.

   — Но ведь ты можешь узнать только хорошее, правда?

   — Наверное, — пробормотала девушка, всерьез задумавшись. И лишь потом добавила: — Миледи.

   Амелия проследила за ее взглядом. Оливер и правда выглядел хорошим парнем. Но разве Эйдан — нет?

   — Просто не торопись, — повторила Амелия, с улыбкой отметив, что в Монн их повезет именно Олли, а Ронни, подготовив лошадей и экипаж, останется дома.

   Поняв то же самое, Дафна засияла.

ГЛАВА 15

Как Монтегрейн и обещал, первым делом он отвел Амелию к портному и даже не поленился пройти в лавку вместе с ней и лично ее представить.

   Пожилой мужчина, назвавшийся господином Линчем, согнулся перед новой леди Монтегрейн в почтительном поклоне, блестя глазами и внушительной лысиной лишь с ободком редких седых волос, и с энтузиазмом закатал рукава своего сюртука.

   В лавке было светло и прохладно. Видимо, работали специальные магические охладители. Сам же хозяин, судя по ауре, магическим даром не владел. Зато чувством прекрасного — всенепременно. Амелия оценила выставленные в витрине образцы платьев и решила, что супруг наговаривал на Монн, уверяя, что выбор в нем не сравнится со столичным. Лично ей эта небольшая уютная лавка нравилась куда больше циннских швейных мастерских, именуемых модным словом «салоны».

   Господин Линч и две его помощницы вежливо предложили посетителям чай, получили такой же вежливый отказ и принялись показывать имеющиеся у них ткани.

   Амелия слушала о преимуществах того или иного материала со всем вниманием не столько из интереса, сколько чтобы не обидеть словоохотливого старичка. А Монтегрейн, отказавшийся присесть и подпирающий плечом стену недалеко от выхода, откровенно скучал.

   Извинившись перед хозяином лавки, Мэл подошла к нему.

   — Спасибо, что проводили, но, думаю, это затянется надолго, — сказала вполголоса, красноречиво посмотрев на все множащиеся и множащиеся на столе мотки тканей.

   Рэймер проследил за ее взглядом и хмыкнул, прищурился.

   — Вам не нравится, да? — спросил почти весело.

   — Их просто очень много, — ответила Амелия полушепотом, чтобы господин Линч не услышал и не принял ее недовольство на свой счет. — Но я выберу что-нибудь подходящее, не беспокойтесь.

   С чего бы ему в самом-то деле беспокоиться по поводу ее платьев, Мэл подумала только после того, как уже произнесла стандартную фразу, и прикусила язык, пока не сболтнула чего-нибудь лишнего.

   — Хорошо, — Монтегрейн оторвался от стены, поудобнее перехватил трость. — Тогда я оставлю вас и пока заеду по своим делам.

   Амелия с готовностью кивнула. Все-таки в его присутствии ей по-прежнему было неловко, особенно если вспомнить о вчерашнем инциденте в библиотеке и сегодняшнем — на пороге ее комнаты.

   — Если я не вернусь к тому времени, как вы закончите, то Оливер отвезет вас, куда попросите, — сказал супруг на прощание и молча извлек из кармана матерчатый кошель внушительного размера и веса и вложил ей в ладонь.

   От неожиданности Мэл даже не вздрогнула от прикосновения к руке.

   — Спасибо, — поблагодарила искренне, сама не зная, за что больше: за деньги или за то, что тот не станет стоять над душой.

   Супруг лишь отмахнулся и вышел.

   Звякнул колокольчик над дверью.

***

В итоге Амелия заказала целых пять платьев и купила два готовых, которые тут же подогнали под ее мерки.

   Господин Линч разве что не приплясывал от довольства, не переставая нахваливать тонкую кость и осанку клиентки, а также ее безупречный вкус в выборе тканей и моделей платьев из каталога, щедрость супруга и чудесную погоду за окном, благодаря которой солнце так выгодно оттеняет цвет материалов. В конце концов, Амелия не выдержала столь откровенной и настойчивой лести и попросила прекратить. Тот покладисто замолчал, вытерпел несколько минут и начал по новой. Мэл не оставалось ничего другого, кроме как махнуть рукой и просто не вслушиваться.

   Дафна и Оливер ворковали у припаркованного на обочине экипажа. Когда Амелия вышла на улицу с двумя внушительными свертками в руках, то кучер как раз заправлял девушке выбившуюся из прически прядь за ухо, а та щурилась от удовольствия и не одергивала молодого человека за своеволие.

   Перед глазами Мэл тут же встало видение о ее первой прогулке с Эйданом и первом же поцелуе. Тогда ей тоже казалось, что нет ничего плохого в подобной вольности и касаниях.

   — Дафна! — окликнула она резче, чем, возможно, следовало.

   Девушка вздрогнула от неожиданности, а юноша торопливо убрал руки за спину. То-то же, отчего-то мстительно подумала Амелия.

   Объективно у нее не было никакого морального права вмешиваться в личную жизнь своей служанки. Однако, привезя ту с собой в Монтегрейн-Парк, Мэл взяла на себя ответственность за нее.

   — Миледи. — Оливер проворно подскочил к Амелии и забрал у нее свертки с платьями, унес в экипаж и задержался там, устраивая их на сиденье.

   Дафна же, с щеками цвета переспелых томатов, подошла к госпоже практически вплотную.

   — Миледи, я не хотела вас опозорить, — повинно склонила голову.

   Мэл фыркнула.

   — Глупости не говори. Я просто беспокоюсь.

   — Правда, миледи? — Девушка тут же засияла.

   — Правда, — заверила Амелия и отвернулась, осматриваясь.

   В одном господин Линч был прав: погода сегодня стояла просто чудесная. И забираться в тесноту и духоту экипажа не хотелось категорически. Да и вообще не тянуло назад в поместье. Время обеда давно прошло, но Мэл так и не привыкла к трехразовому питанию и не чувствовала голода. А вот любопытство — да.

   — Я хочу прогуляться, — заявила она, когда вернулся отнесший покупки Оливер и остановился возле Дафны, ожидая дальнейших указаний.

   — Конечно, миледи, — откликнулся молодой человек с улыбкой. — По приказу милорда я в вашем распоряжении до самого вечера. Куда вас отвезти?

   Мэл с отвращением покосилась на черное, нагревающееся на солнце покрытие экипажа.

   — Я хочу погулять пешком. И одна.

   — Э-э… — Оливер, явно не привыкший спорить с господами, замялся. — Не уверен, что милорд одобрит, если я…

   — Миледи, это может быть опасно, — вторила ему Дафна.

   Амелия еще раз окинула взглядом тихую улочку.

   — Оливер, ты знаешь этот город, тут опасно?

   — Нет, но…

   — Со мной все будет хорошо, — заверила Мэл тоном, не терпящим возражений. — Я погуляю и вернусь в поместье пешком.

   — Э-э, — повторно выдал Олли, взлохматив волосы на своей макушке.

   — Я сама объяснюсь с милордом, — пообещала Амелия.

   Однако хмурое выражение лица парнишки после этого обещания не исчезло.

   — При чем тут милорд? Вы же город не знаете! — казалось, искренне возмутился он. И Мэл даже стало стыдно за то, что несколько минут назад она сравнила его с Эйданом, не беспокоящимся ни за кого, кроме себя любимого.

   — Я разберусь, — ответила Амелия твердо и вручила Дафне кошель с оставшимися монетами. — Вот, отвези домой и положи в моей спальне.

   В честности девушки она не сомневалась. А гулять с довольно крупной суммой денег при себе было бы и правда глупо.

   Дафна и Оливер неуверенно переглянулись.

   — Ну же! — поторопила их Амелия, махнув на них руками, как крестьяне отгоняли от калитки домашнюю птицу. — Поезжайте. Со мной все будет в порядке.

   — Как прикажете, миледи, — пролепетала служанка.

   Ее возлюбленный даже не попытался скрывать неодобрительного взгляда.

   — Как прикажете, — буркнул он, будто Амелия своим решением обидела его лично, и, взяв Дафну за руку, повел ее к экипажу.

***

Кое-как отделавшись от заботливой парочки, Амелия наконец вздохнула полной грудью. Одна! В новом интересном месте! Хоть маленький, но такой желанный глоток свободы.

   Помимо банального желания погулять в одиночестве, в Мэл также присутствовал холодный расчет: если ей придется встречаться через неделю с Гидеоном или кем-то из его людей, то лучше, чтобы ее отлучка была не первой и не внезапной, а потому не вызвала бы подозрений.

   Она даже не сомневалась, что Монтегрейн будет недоволен ее поступком, ведь он однозначно говорил о том, что поместье ей следует покидать только с сопровождением. Хотя бы первое время — кажется, так он тогда выразился. Тем не менее Амелия рассудила, что небольшая репетиция перед побегом к Гидеону не помешает. А заодно она сможет увидеть реакцию супруга: запрет после нарушения договоренности в четырех стенах или нет.

   Солнце слепило глаза, отражаясь от стеклянных витрин и вывесок лавок. Людей на улицах было много, и Амелия в своем строгом и закрытом темно-синем платье отличалась от них и волей-неволей притягивала к себе взгляд. Правда, взглядами горожане не ограничивались: несколько раз ей вежливо кивнули, а один господин отвесил глубокий поясной поклон. Что ж, тому, что о женитьбе лорда этих земель уже стало известно многим, она не удивилась.

   Усатый булочник, курящий трубку у двери с нарисованным на ней кренделем, радушно улыбаясь, пригласил миледи посетить его лавку и заверял, что подобной выпечки не найти даже в столице. За новыми туфельками ее зазывали к сапожнику… Мэл вежливо улыбалась в ответ и качала головой. А вот о том, что отдала Дафне все деньги, вскоре горько пожалела — ей не помешал бы зонт от солнца.

   Потратив на прогулку не меньше часа, Амелия теперь могла с уверенностью сказать, что Монн ей нравился. А наблюдая за свесившейся с одного из балконов горожанкой, развешивающей на веревке белье, Мэл вдруг поняла, что завидует этой женщине.

   Титул, балы, приглашения в королевский дворец на праздники, платья из дорогих тканей — все это она бы с легкостью променяла на вот такую, обычную жизнь в маленьком городке. С любящим мужем, кучей детей и непременно толстым котом, как тот, который сейчас крутился у ног женщины на балконе.

   Несбыточная мечта. Единственное, что можно было еще осуществить — это маленький городок, домик с балконом и кот. И то, если Гидеон удовлетворится ее работой и не сочтет ее саму опасным свидетелем, от которого следует избавиться.

   От этой мысли настроение сразу же испортилось. Амелия убрала руки в карманы юбки и побрела в сторону городских ворот.

   Желала ли она Монтегрейну смерти? Определенно нет. Он принял ее в своем доме максимально хорошо, как можно было бы ожидать в данных обстоятельствах. Даже эпизод с обманом лжедворецкого был, по сути, безобидной мелочью. С ней обращались с уважением, ничего не запрещали и ни к чему не принуждали.

   Хотя, если рассуждать объективно, как раз ее смерть была бы Монтегрейну куда выгоднее, чем ей его: и выполнил волю короля, сперва женившись, и отделался от навязанной жены. Тем не менее единственное требование, которое он ей выставил, — избавиться от вдовьего платья.

   Эйдан бы на его месте… Впрочем, неважно.

   А важным для Амелии было то, как чувствовали себя люди, живущие в Монтегрейн-Парке и в прилегающем к нему Монне. Это, по ее мнению, говорило о личности хозяина этих мест гораздо больше, нежели его откровенно хамское поведение в храме.

   Мог Рэймер Монтегрейн при этом оказаться изменником, как утверждал Гидеон? Мог. Но хотела ли Мэл ради своей свободы отправить его на встречу с палачом, она была не уверена.

   Однако врать Гидеону и защищать нового мужа, ценой собственной жизни?

   А не слишком ли долго она думала о ком угодно, только не о себе?

   Если Монтегрейн виновен, а глава СБ прав, то рано или поздно справедливость восторжествует. Мэл не собиралась никого защищать, но и стать чужой ступенькой к эшафоту не хотела.

   Так что сказать Гидеону? Что ничего не узнала? Пожалуй, и правда ничего особенного. И в то же время Монтегрейн обмолвился, что никто не догадывался о том, что все служащие в его доме — дети матушки Соули. СБ не рисковала трогать хозяина этих земель, пока у них не было неопровержимых доказательств его вины, но вряд ли те будут столь осторожны по отношению к конюху или горничной.

   А ведь стоит устроить допрос с пристрастием для одного из членов этой милой семьи, то, весьма вероятно, что к остальным не придется даже применять силу — все расскажут всё ради друг друга…

   Понимал ли это сам Монтегрейн? Или рассчитывал, что Гидеон не пойдет на крайние меры?

   В любом случае, Амелия поняла, что у нее не повернется язык рассказать о родстве матушки Соули, Олли, Ронни, Ланы и Даны. Тогда что? Сказать, что в доме всего пятеро слуг и управляющий, ведущий себя как второй хозяин? Насколько это ценная информация?

   Соврать, что прилагает все силы, чтобы втереться в доверие к новому супругу, и потянуть время?

   По крайней мере ничего лучше в голову не приходило.

   Обгорев на солнце, кончик носа начал чесаться. В поисках тени Амелия свернула с главной улицы на параллельную ей. Новая улочка оказалась гораздо уже, но и менее солнечной из-за нависающих над тротуаром балконов. Лавок тут было меньше, и в основном располагались обычные жилые дома.

   Но радовалась тени Мэл недолго. Двухэтажные здания с балконами закончились, и далее по улице, до самых уже виднеющихся невдалеке ворот, располагались лишь одноэтажные домики. Почти все с небольшой огороженной территорией вокруг.

   На калитке одного из домов Амелия заметила указывающий во двор металлический указатель с выбитым на нем изображением молота, щипцов и наковальни — кузня. В подтверждение этой догадки откуда-то из глубины двора донесся звук ударов металла о металл.

   Мэл замедлила шаг, рассматривая кузнечную вывеску, некрупную, но с удивительно проработанными деталями вплоть до вырисовки соединительного штифта у щипцов — удивительно филигранная работа.

   И вдруг, замерев у ограды, как зевака на ярмарке, Амелия услышала знакомый голос, и теперь по-настоящему вросла в землю.

   Она определенно слышала этот голос раньше, но он звучал как-то не так, и она не сразу сумела понять, кому он принадлежит. А когда поняла, растерялась окончательно — потому что голос смеялся.

   — Ну так ты точно долго будешь учиться, — весело говорил кому-то знакомый-незнакомый мужчина. — Я тебе как сказал стоять?

   — Но я же так и стою! — обиженно отозвался другой голос, звонкий, не совсем детский, но и точно не взрослый. Подросток?

   Не сумев отказать себе в любопытстве и действуя как самый настоящий шпион, Мэл тихонько приблизилась к калитке и заглянула в широкую щель между металлическим штакетником.

   Она не ошиблась: говорил мальчик. Амелия не разбиралась в возрасте детей, но дала бы ему лет четырнадцать-пятнадцать — уже высокий, но по-юношески тонкий, отчего длинные руки и ноги-веточки казались непропорционально длинными по сравнению с остальным телом. Темные вихрастые волосы, то и дело падающие на глаза, смуглая или просто очень загорелая кожа. А в руках — меч. Причем не деревянный и не игрушечный, а самый настоящий полуторный меч с бликующим на солнце лезвием и даже на вид острой кромкой.

   Тонкие руки мальчишки были напряжены, однако держал оружие он крепко.

   Выдохнул, воинственно щурясь, встал наизготовку, выставив одну ногу вперед. И когда в него откуда-то сбоку полетел маленький круглый предмет, занес клинок чуть назад и совершил быстрый рубящий удар. На утоптанную землю двора, лишенную какого-либо покрытия, упало разрубленное на двое… яблоко. Мэл широко распахнула глаза, глядя на разрезанный плод.

   — Даже близко не напополам, — донесся насмешливый голос как раз оттуда, откуда было брошено яблоко. — Реакция ни к черту.

   Пацан обиженно засопел, но не стал ни спорить, ни оправдываться.

   — Еще раз! — Вскинул подбородок, и не подумав сдаваться. — Вот увидите, милорд, у меня получится.

   — Еще как получится, — язвительно отозвался названный милордом. — Лет так через сто.

   Удар достиг цели — мальчишка упрямо закусил губу и снова встал наизготовку с таким видом, будто готов был разрубить следующее яблоко взглядом, причем еще на излете. Амелия не сдержала улыбки.

   Полет зеленого плода. Удар. Снова две части яблока, но опять разные: одна часть значительно меньше.

   — А я что говорил!

   — Милорд! — Опустив меч, мальчишка вскинул голову, устремляя взгляд на собеседника. — Что я делаю не так?

   Не так? Амелию куда больше интересовало, как этот мальчишка вообще умудрялся всякий раз попадать по яблоку. Не курсант какой-нибудь военной академии, а обычный босой мальчишка из глубинки в полинялой рубахе и криво обрезанных по колено штанах.

   — Ты напрягаешься, — последовал ответ.

   Парнишка закатил глаза и фыркнул, как норовистый конь. Вероятно, подобное замечание он слышал не впервые.

   — Поменяемся? — предложил ему все еще невидимый для Мэл собеседник.

   — Угу, — уныло согласился мальчик и протянул меч.

   Тот, кого Амелия могла узнать лишь по голосу, но не имела возможности разглядеть, не будучи замеченной сама, покинул угол двора, где, по-видимому, сидел, и вышел на середину огороженной территории перед домом. Встав на том самом месте, где только что стоял мальчишка, покрепче вонзил трость в землю и оперся на нее одной рукой, приподняв второй забранный у юнца меч.

   — Смотри не промажь! — продолжил подначивать мальчишку.

   А Мэл просто не верила своим глазам — Монтегрейн улыбался, широко и открыто. Она никогда еще не видела у него такой улыбки. Казалось, его лицо совершенно преобразилось, а он сам будто сбросил десяток лет, отчего седые волосы на его голове смотрелись теперь особенно инородно и неправильно.

   Полет яблока, взмах клинка, без напряжения и даже малейшего изменения позы — и вот зелено-желтый плод, разрубленный ровно посередине, лежит у его ног.

   — Еще раз? — Новая мальчишеская улыбка на обычно серьезном лице.

   — Я понял, милорд…

   Что юноша хотел сказать дальше, Амелия так и не узнала.

   — Добрый день, госпожа, вы к нам? Кого-то ищите?

   От прозвучавшего за плечом голоса Мэл вздрогнула и обернулась. Возле нее обнаружилась невысокая крепко сложенная женщина в простом коричневом платье и завязанной на затылке косынкой.

   Она вопросительно смотрела на незваную гостью в неподходящем для прогулок по городу платье и вежливо улыбалась.

   — Здравствуйте, — пробормотала Амелия, чувствуя себя не леди, а мелкой воровкой, которую застали на месте преступления.

   Для полного счастья, калитка за ее спиной распахнулась так резко, что, описав полукруг, ударилась о штакетник.

   — Матушка! — расплылся в белозубой улыбке парнишка-мечник и тут же забрал у женщины тяжелые бидоны с молоком. И только тогда заметил Амелию. — Миледи? — сразу определил, что перед ним не простая горожанка.

   — Леди Монтегрейн, — подсказал подошедший вслед за ним Рэймер, одарив незваную гостью таким взглядом, что, владей он магией, она бы запылала, как факел.

   — Ваша новая жена, милорд? — вскинулся, заблестев глазами, юноша, отчего получил от матери затрещину. — Ну ма-а-м!

   — Простите Джерри за манеры. — Женщина сделала неумелый книксен. — Рада знакомству, леди Монтегрейн. Лорд Монтегрейн, — хозяину земель адресовался сдержанный кивок как старому знакомому. — Вы коня подковать?

   — Да, — кивнул тот. — Шон уже заканчивает.

   Мальчик, названный Джерри, унесся с молоком в дом. Монтегрейн со своей тростью неловко попятился, отступая с дороги, и Амелия вместе с хозяйкой вошли во двор.

   Женщина рассмотрела разбросанные по земле обрубки яблок и неодобрительно покачала головой.

   — Опять вы его дразните, милорд. Ну какой из него мечник?

   — Первоклассный, — улыбнулся Монтегрейн. И заговорщически понизил голос: — Только ему не говорите.

   Мать Джерри только всплеснула руками, но спорить не стала.

   А из-за дома появился вернувшийся мальчишка, ведя под уздцы только что подкованного вороного коня.

   — Готово, милорд! — провозгласил с таким видом, будто это его личная заслуга, и вручил Монтегрейну повод.

   — Передай отцу спасибо. — Монтегрейн отдал мальчишке мешочек с монетами и, видимо, приготовился откланяться, но задержался на Амелии взглядом. — Где Оливер?

   — Полагаю, уже дома, — призналась она, чувствуя себя донельзя неловко под любопытными взглядами матери и сына.

   Супруг возвел глаза к небу, словно спрашивая богов, за что они послали ему такую жену, а потом снова повернулся к Джерри.

   — Сбегай к отцу еще, скажи, мне нужен смирный конь на несколько часов. Ронни до вечера пригонит назад.

   Парнишка понятливо кивнул, но деловито взглянул на Амелию.

   — Боюсь, у нас нет женского седла, милорд.

   Посмотрев на Мэл в упор, Монтегрейн мстительно осклабился.

   — Миледи справится с мужским.

   Амелия лишь поджала губы, судорожно пытаясь вспомнить, когда в последний раз она вообще сидела в седле.

ГЛАВА 16

3,5 года после Бала дебютанток

   Монтегрейн-Парк, Столичный округ

   Гостей съехалось столько, что, должно быть, весь Цинн опустел. Все норовили подойти, лично выразить соболезнования, пожать руку, а незамужние девушки — еще и повиснуть на руке молодого вдовца, не иначе как от сочувствия выпадая из декольте прямо перед его носом.

   Рэймера мутило от этих фальшивых улыбок: и тех, которые отвешивали ему, и тех, которыми отвечал он сам.

   — Она была прекрасным человеком…

   — Бедняжка, так рано ушла…

   — Я буду очень по ней скучать…

   От подобных фраз к моменту погребения его уже воротило. Кто из этих людей знал настоящую Анабель? Хоть кто-то из них, кроме Конрада, навещал ее, когда его отправили в «Белый клык»? Противно.

   После погребения толпа собралась в доме, где их ждали богато накрытые столы — старший Монтегрейн расстарался. Многие из гостей впервые побывали в особняке Монтегрейнов и теперь с любопытством рассматривали убранство, не переставая нахваливать интерьеры.

   Элиза Форнье, держащая под руку своего престарелого мужа, так откровенно облизывала губы и прикасалась к своей груди, показывая, как ей душно и тесно в корсете, поглядывая на только что овдовевшего наследника всего этого богатства, что Рэймера разобрал нервный смех, и он, извинившись, поспешил покинуть помещение, где был устроен фуршет.

   Поторопился, столкнулся в дверях с женщиной, которая как раз возвращалась в зал. Она врезалась ему в грудь и упала бы, если бы Монтегрейн вовремя не среагировал и не поддержал ее. Та тут же отступила, увеличивая между ними расстояние и отчего-то смотря только в пол.

   Светловолосая, вся какая-то блеклая, стройная до худобы и в общем ничем не примечательная внешне, женщина тем не менее притягивала взгляд. Может быть, тем, что на ней было платье с высоким горлом и длинными рукавами, оставляющее открытыми лишь лицо и кисти рук, в то время как все остальные гости были одеты по-летнему. А может, тем, что ее лицо, единственное из всей толпы, выглядело по-настоящему печальным.

   — Простите, — тихо извинилась гостья. — Это моя вина.

   Ее черты показались ему смутно знакомыми.

   — Это вы простите мою невнимательность, — ответил он ей в тон, как предписывал этикет, и пропустил незнакомку в зал.

   И только когда она прошла мимо, сообразил, где видел ее раньше — девочка-пирожное с Бала дебютанток! Амелия Грерогер. То есть уже, разумеется, не Грерогер, а Бриверивз. Но это точно была она, та самая дочь Овечьего короля, которая чуть было не стала его женой.

   Значит, и Эйдан где-то здесь. Отец пригласил, как же иначе. Еще один повод сбежать от гостей — видеть самодовольную рожу Бриверивза не было ни малейшего желания.

   — Ты куда? — догнал его Конрад.

   Впрочем, не то чтобы догнал: Монтегрейн увидел хромающего в его сторону друга и дождался его.

   — Проветриться, — буркнул в ответ. — Душно.

   Они вышли на улицу вместе. Гости, надышавшиеся на кладбище свежим воздухом, поглощали еду и напитки в доме и еще не добрались до заднего двора. Поэтому тут было тихо и пусто.

   Конрад тут же опустился на скамью у высокой ограды, чтобы не нагружать ноги и позвоночник, а Рэймер остался стоять. С досадой пнул металлическую чашку, поставленную кем-то из слуг для дворовых кошек. Та со звоном покатилась по цветным плитам.

   Принц сделал вид, что ничего не заметил.

   — Лу приедет? — спросил он.

   Монтегрейн покачал головой. Его сестре рожать со дня на день, какие уж тут похороны? Да и перемещения порталом ей сейчас точно не на пользу. Луиса засыпала его письмами с извинениями, но это было совершенно лишним — Рэймер все понимал. И Анабель бы поняла. Она сама так хотела детей…

   — Поговорили с отцом? — голос друга вырвал его из грустных мыслей.

   Монтегрейн дернул плечом.

   — Так, перекинулись парой слов.

   Обсуждать отца он хотел бы в последнюю очередь.

   — Не извинился?

   Рэймер бросил на друга красноречивый взгляд.

   — Шутишь?

   Конрад вздохнул.

   — А у?.. — начал Монтегрейн в свою очередь.

   — Все хорошо, — не дал договорить принц. Верно, он прав: когда в поместье отец, тут и у стен могут найтись уши.

   — Хорошо, — эхом отозвался Рэймер и заставил себя тоже сесть. Расстегнул пуговицы форменного кителя под горлом. После полутора лет холода тут ему было постоянно жарко. — Как идут переговоры о твоей свадьбе? — спросил, в тайне надеясь переключиться со своих проблем на чужие. — Конрад хмыкнул. — Что? — Монтегрейн упер локти в колени, переплетя пальцы, и повернул к нему лицо. — Никак не договорятся?

   Принц поморщился, побарабанил пальцами по колену.

   — Король Аренора не слишком-то горит желанием выдавать свою единственную дочь за калеку.

   — Я слышал, Эрик Первый — мудрый и справедливый человек.

   — Вот именно, — подчеркнул Конрад. — И хочет здоровых внуков.

   Помолчали. Выбранная тема оказалась ничем не лучше предыдущих.

   — Ты должен вернуться к гостям, — напомнил принц.

   — Знаю, — буркнул Рэймер и, вместо того чтобы встать, наоборот, откинулся на резную спинку скамьи. — Подождут.

***

Дом опустел только с заходом солнца.

   Конрад хотел остаться с ночевкой, но его охрана, ссылаясь на приказ короля, не позволила, и наследник был вынужден вернуться во дворец.

   Отец тоже уехал. Спровадил последнего гостя и, не прощаясь, покинул поместье.

   Хлопнула входная дверь, и наступила тишина. Гнетущая и по-настоящему мертвая, как та, кто жил здесь в последние годы.

   Слуги попрятались, и весь дом словно вымер.

   Первым порывом было тоже собраться и уехать… Да черт его знает куда — подальше. Напиться и забыться. Но алкоголь был и дома, а в шумные компании Рэймера не тянуло.

   Не глядя налив себе в бокал одной из самых крепких отцовских настоек, младший Монтегрейн привидением бродил по дому. Сюртук остался валяться в гостиной, похоронная черная лента, которую по традиции вставляли в петлицу, была брошена в спальне, шнурок с волос — в столовой.

   Он сделал всего пару глотков, но так и шатался с бокалом в руках и со стороны, должно быть, напоминал пьяного: взъерошенные волосы, полурасстегнутая, частично вылезшая из-за пояса брюк рубашка.

   У фамильных портретов, вывешенных в коридоре и занимающих целую стену, Рэймер задержался. Казалось, великие предки смотрели на него с осуждением. Римель Монтегрейн, его прапрадед, на которого он к тому же был похож, словно потерянный брат-близнец, и вовсе будто хмурил брови, свысока глядя на своего жалкого потомка. На самом деле, предок на портрете улыбался, гордо приподняв подборок, позируя художнику, но приглушенный свет коридора и мрачное настроение создавали соответствующую иллюзию.

   Великий род: все боевые маги, полководцы, члены Совета, приближенные правителей. И их прекрасные супруги — гордые выпавшей им честью войти в семью Монтегрейнов, родившие им сыновей, продолживших знаменитый род…

   Тошно.

   Рэймер не любил Анабель так, как та того желала и заслуживала, но, потеряв окончательно, вдруг осознал, насколько она была ему дорога. Единственная, кто никогда не требовал от него быть кем-то, кем он на самом деле не является…

   Монтегрейн остановился напротив ее портрета, последнего в длинном ряду. На картине Анабель улыбалась. Румяная, здоровая — и совершенно не похожая на себя.

   Рэймер присутствовал при создании этого полотна. Отец запретил изображать невестку такой, какой она была в действительности — бледной, болезненно хрупкой, с синеватыми губами и неисчезающими из-под глаз фиолетовыми тенями. Лорд Монтегрейн хотел, чтобы потомки увидели его невестку такой же прекрасной, как ее предшественницы. А потому художник добавил Анабель румяные щеки и вдвое увеличил грудь. Отец был доволен. Сама Анабель сдержанно посмеялась. А он… он должен был отстоять право жены на ее истинное лицо на этой стене. Но она же и отговорила, не желая ссориться со свекром.

   «Кому нужна твоя правда? — полушутя сказала тогда Анабель. — Я ведь так и правда красивее».

   — Неправда! — рявкнул Рэймер, и его голос эхом разнесся по коридорам.

   Запустил бокал с недопитым содержимым прямо в фальшивый портрет.

   Попал. Рама закачалась, словно маятник, задев углом соседнюю, и с грохотом рухнула вниз к осколкам битого стекла.

   Рэймер последовал ее примеру — спиной сполз по противоположной стене на пол и остался там, подтянув колени к груди и спрятав в них лицо.

   После шума, поднятого упавшим портретом, тишина ночного дома показалась еще более оглушающей.

   Настоящее время

   Говорят, если научишься ездить верхом однажды, то никогда уже не разучишься. Амелия научилась. В глубоком детстве. А с шестнадцати лет, с тех пор как вышла замуж за Эйдана, ни разу не садилась в седло. Бриверивз считал, что верховая езда не для леди.

   И в тот момент, когда Монтегрейн велел привести ей коня, да еще и с мужским седлом, сперва Мэл подумала, что это такая жестокая шутка. Но ее надежды не оправдались: смуглый бородатый кузнец вывел с заднего двора оседланную серую кобылу.

   С одной стороны, супруга можно было понять: после незапланированной встречи он не мог уехать в поместье верхом, оставив ее добираться самостоятельно. Также не мог уступить ей коня — с его-то ногой пешая прогулка до дома затянулась бы до полуночи.

   С другой стороны, оставался другой выход: он — на коне, она — рядом на своих двоих. И Мэл даже попробовала предложить именно этот вариант, за что получила от Монтегрейна такой свирепый взгляд, что осеклась и покорно пошла к лошади.

   Поговорки не врали — тело помнило. В свое время Амелия умела ездить как в мужском, так и в женском седле. Однако для мужского требовалась совершенно другая одежда, а на ней было обычное платье. К счастью, с широкой объемной юбкой.

   Должно быть, когда она усаживалась на лошадку, со стороны это было тем еще зрелищем. Но раз уж ее поставили в такие условия, Мэл упрямо закусила щеку изнутри и полезла в седло со всем возможным в сложившихся обстоятельствах достоинством.

   Кузнец по имени Шон предложил помощь, но Амелия гордо отказалась. Монтегрейн помочь не предлагал. Он все еще стоял у калитки, вонзив кончик своей трости глубоко в землю, и по-прежнему смотрел на супругу так, будто придушил бы ее собственными руками — поразительный контраст в сравнении с той улыбкой, которую она видела всего-то четверть часа назад.

   Юный Джерри придерживал кобылу под уздцы и успокоительно поглаживал животное по бархатистому носу, пока Амелия усаживалась. Подойти к лошади, взяться за переднюю луку седла, повернуться, развернуть стремя, вставить в него ступню, ухватиться за заднюю луку, оттолкнуться, перенести вес тела на одну ногу, а вторую перекинуть через спину лошади — было не сложно, несмотря на долгое отсутствие практики, тело и вправду помнило. А вот сделать все это в туфлях, не предназначенных для верховой езды, да еще и в платье, под двуслойными юбками которого — нижнее белье да голые ноги, оказалось задачей нетривиальной.

   В итоге Амелия не могла с уверенностью сказать, удалось ли ей выполнить эту задачу достойно, но никто не рассмеялся, а с соседних дворов не сбежались зеваки. Поэтому она все с тем же напускным спокойствием и нарочито медленно расправила юбки, убедилась, что ноги прикрыты со всех сторон, и устремила взгляд на супруга сверху вниз.

   — Я готова. Едем?

   Он выглядел по-прежнему злым. Вскочил в свое седло куда быстрее, чем это сделала она, прицепил трость к луке, кивнул на прощание семье кузнеца и направил коня в сторону выезда из города.

   Покачнувшись и с непривычки с трудом удержав равновесие, Мэл последовала за ним. Одолженная ей лошадка и правда оказалась смирной, а забытые навыки вспоминались с каждой минутой все больше. И, пересекая ворота, Амелия чувствовала себя в седле уже почти уверенно.

   Монтегрейн ни разу не обернулся. Мэл ехала чуть позади, время от времени буравя взглядом его спину, но не решилась ни поровняться, ни окликнуть.

   Однако стоило городским воротам скрыться из вида, супруг шумно выдохнул и сложился едва ли не пополам, склонившись к луке седла. Почуявший неладное конь замедлил шаг, как Амелии показалось, без всякой команды от седока.

   А вот она сама испугалась.

   — Лорд М… Рэймер, с вами все в порядке?

   Амелия подъехала ближе, наклонившись к шее собственной лошади, чтобы разглядеть лицо супруга. Разглядела: плотно сжатые губы, застывшая гримаса боли и испарина.

   Заслужила за свое беспокойство далекий от дружелюбного взгляд.

   — В порядке, — прошипел Монтегрейн сквозь зубы. — Не видно?

   Мэл поджала губы, глядя на спутника с сомнением. Что, если начнет падать? Не поймает и не поможет. А если он свернет себе шею?

   Видимо, все эти мысли были написаны у нее на лице, потому как следующая реплика супруга прозвучала несколько мягче, но по-прежнему сквозь зубы:

   — Дайте мне минуту.

   Амелия кивнула и отъехала чуть подальше.

   Конь Монтегрейна остановился, и она не решилась продолжить путь в одиночестве. Оставлять мужа в таком состоянии было опасно. Кажется, ему действительно стало плохо. Когда? Сделав небольшой круг, чтобы не топтаться на месте, и заново привыкая к седлу, Амелия перебрала в памяти последние события и хмыкнула себе под нос, наконец, догадавшись, что произошло.

   Просто кто-то решил блеснуть мастерством перед городским мальчишкой. А потом появилась она, засуетились родители пацана, и гордость не позволила сесть и дать ноге отдых. Вот и доигрался.

   На самом деле, подобные упражнения с мечом одной рукой, имея единственную рабочую ногу, не могли не отразиться на поврежденном колене. Мэл не подумала об этом сразу лишь потому, что слишком растерялась от навалившихся на нее событий.

   Не выдержав, она снова подъехала ближе.

   — Может быть, вам спешиться? — предложила участливо.

   Монтегрейн, наконец, выпрямился, однако все еще тяжело дышал. Сорвал со своей шеи платок и утер им лицо, затем смял и небрежно сунул в карман.

   Бросил на Амелию взгляд.

   — Слезу — не залезу, — объяснил, словно нехотя.

   — Я могла бы съездить за Оливером и экипажем, — тут же предложила она новый выход.

   — Нет.

   Монтегрейн продолжал глубоко дышать через крепко сжатые зубы. На его лице играли желваки, словно он злился. Но нет, теперь Мэл понимала, это была не злость, и там, у калитки кузницы, это была совсем другая эмоция.

   Да ему же больно!

   И тогда уже было больно, но не хотелось упасть в грязь лицом — в прямом и переносном смысле — ни перед жителями принадлежащего ему города, ни перед мальчишкой, который за несколько минут до этого разве что не капал слюной от восхищения его мастерством владения мечом.

   И, очевидно, все та же гордость не позволяла отпустить ее в поместье за помощью. Кое-кто не любил выглядеть слабым. Амелия очень кстати вспомнила его реакцию по дороге в Монтегрейн-Парк, когда она решила помочь и подала ему трость.

   — Иногда гордость граничит с глупостью, — озвучила Мэл свои соображения, укоризненно покачав головой.

   — А боль иногда охотнее жалости, — в свою очередь огрызнулся супруг.

   Откровенно. У нее невольно приподнялись брови — не ожидала. И эта неожиданная откровенность и открытость заставили ее придержать все готовые сорваться с языка другие слова.

   Почувствовав себя так, словно вновь подглядывает туда, куда ей смотреть не следует, Амелия отвернулась.

   Нужно было решать: спешиться или двигаться дальше. Пока она чувствовала себя вполне комфортно, но прекрасно знала, что значит ехать в мужском седле без соответствующей экипировки. Стоит затянуть со временем — кожа под юбкой превратится в одну сплошную мозоль.

   — Поехали, — в такт ее мыслям произнес Монтегрейн и сам подъехал ближе, ровняя своего вороного коня с ее серой лошадкой. Мэл молча кивнула, стараясь избегать его взгляда. — И простите за седло. Но так было быстрее.

   — Быстрее убраться подальше и загибаться уже за деревьями? — вырвалось у нее.

   Ожидала ответного хамства или злости, но мужчина только отмахнулся.

   — Вы сейчас говорите точь-в-точь как Крист.

   Надо же, Амелия хмыкнула, выходит, у нее с лжедворецким есть что-то общее.

   Она не ответила, поехала вперед, однако уже через минуту Монтегрейн догнал ее, снова поровнявшись, и поехал рядом. Мэл тайком глянула в лицо спутника: гримаса боли исчезла.

   Странная у него все-таки рана. И Амелия невольно перевела взгляд на колено, из-за ограниченной ширины грунтовой дороги находящееся очень близко от ее собственной ноги.

   Блеклая аура. Не переливающаяся, не пульсирующая. Словно мертвая, застывшая. Хотя нет… Мэл прищурилась, вглядываясь внимательнее. Возле колена поврежденная аура слабо подрагивала, будто жилка на шее умирающего. Еще интереснее…

   Получается, магический резерв все же не сгорел, а просто не мог восстановиться из-за… Из-за чего? Амелия не была целителем и понятия не имела, что подобное вообще бывает. Резерв можно пережечь и тогда вообще утратить магическую ауру. Но этот резерв не был сожжен, он будто бы был перебит чем-то, что — окаменело, зарубцевалось? — перегораживало путь ауры от головы к ногам. Будто заноза попала под кожу или…

   — Вы издеваетесь?

   Голос Монтегрейна вывел ее из задумчивости, и Амелия смущенно оторвала взгляд от его ноги и перевела на лицо.

   — Простите. Ваша аура…

   Рэймер прищурился, как всегда, глядя на собеседника в упор.

   — Вы видите ауры? — Кажется, удивился.

   Это никогда не было секретом, скорее уж никого не интересовало.

   Мэл кивнула.

   — Да, я не владею магией в стандартном понимании, но что-то от предков мне определенно передалось. Ваша аура…

   Монтегрейн закатил глаза.

   — Моя аура, я понял. Что с ней, по-вашему?

   Опять хамит. Но как-то… не обидно, что ли.

   — А что говорят целители?

   Спутник одарил ее мрачным взглядом, отметив, что она ушла от прямого ответа.

   — Говорят, можно отпилить ногу, а потом, может, дар восстановится. А может, нет.

   — А господин Досс?

   — И Досс.

   Без «господина», отметила Мэл. Как, впрочем, и без всякого уважения.

   Амелия поджала губы. Что ж, она могла понять, почему он отказался от таких радикальных мер. Если бы была уверенность, что после ампутации магия вернется, а боли уйдут, был бы смысл пойти на это. Но лишиться ноги в качестве эксперимента — сомнительное удовольствие, как ни крути.

   — Мне очень жаль, — пробормотала Мэл. — Извините меня, я не хотела лезть к вам в душу.

   — Глубоко не залезли, — с усмешкой «утешил» Монтегрейн, и Амелия слабо улыбнулась в ответ. — Но если бы была жива ваша бабушка, ее способности мне бы очень пригодились.

   — Да, она могла творить чудеса… — со вздохом согласилась Мэл.

   — Осторожно!

   Окрик пришелся очень вовремя, она успела пригнуться под низкой ветвью дерева, нависшей прямо над дорогой.

   Они выехали к озеру. И Амелия только сейчас сообразила, что это не та дорога, по которой ехал экипаж. В транспорте они забирали по склону холма влево и объезжали озеро, не спускаясь к нему.

   — Спасибо, — пробормотала она, выпрямляясь.

   — Учтите, если вы свалитесь, я не смогу вас ни поймать, ни поднять.

   — А вы учтите, что я не умею грамотно падать и точно сломаю себе шею, если упаду. Так что можно будет уже не торопиться меня поднимать, — откликнулась Амелия ему в тон, ни капли не заботясь о реакции на свои слова. По правде говоря, она просто-напросто засмотрелась: озеро, сочная зеленая трава, ветви незнакомого ей дерева со словно плачущими листьями, почти касающимися воды. — Здесь красиво.

   А еще деревья щедро дарили желанную тень и прохладу. Солнце по-прежнему нещадно палило, и Мэл подозревала, что к завтрашнему дню с ее обгоревшего носа начнет позорно слезать слоями кожа.

   Поняв, что спутник молчит слишком долго, Амелия повернула к нему голову и еле сдержалась, чтобы не вздрогнуть, — Монтегрейн смотрел на нее в упор. Бесспорно, она больше не боялась его слишком светлых, когда-то до ужаса напугавших ее глаз, но под пристальным взглядом все равно было неловко.

   — Извините, поехали дальше, — сказала она, решив, что мужчина недоволен ее сентиментальной заминкой.

   — Хотите задержаться? — прямо спросил Монтегрейн.

   Иногда она совершенно не могла понять, что у него на уме, а порой его прямота поражала. Мэл не привыкла выражать свои мысли подобным образом. Или это Эйдан ее отучил?..

   Была не была.

   — Хочу, — выпалила на выдохе.

   — Я подожду, — был ей спокойный ответ.

   Амелия закусила губу, чтобы скрыть свое удивление. Он же сказал, что если спешится, то не сумеет снова взобраться в седло. С другой стороны, мужчина, кажется, и не собирался его покидать.

   Отбросив колебания, Мэл приподнялась на стременах, комкая подол платья, чтобы не зацепиться, и спустилась на землю. Правда, при этом одна ее нога оголилась до самого бедра, но, бросив опасливый взгляд на спутника, Амелия с облегчением убедилась, что он на нее в этот момент не смотрел.

   Когда она спрыгнула и оправила платье, Монтегрейн подъехал ближе и протянул руку — Мэл вложила в нее повод. Все верно, кто знает, не ринется ли лошадка домой, стоит предоставить ее самой себе. А привязать нечем — не за уздечку же.

   Благодарно кивнув, Амелия сошла с дороги и двинулась к озеру. Ноги приятно утопали в высокой траве.

   Утки! Целая утиная семья: взрослая утка и утята-подростки. Как жаль, что нет хлеба…

   Амелия подошла к самой воде, опустилась на корточки, подобрав, чтобы не замочить, юбки, и коснулась рукой прохладной поверхности озера. Вернее, она думала, что вода окажется прохладной, но у берега, на мелководье, она была теплой.

   Заметив нежданную гостью, утка изменила направление и двинулась в ее сторону. Однако на полдороги увидела, что та явилась без угощений, и снова поплыла в другую сторону. Серые утята вереницей последовали за ней, в точности повторив маневр.

   Прикормленные, сделала вывод Мэл. Интересно, кем? Горожанами? Теплый летний день, но берег был абсолютно пуст. Все работают? А как же дети? Ей почему-то казалось, что в подобном озере непременно должны плескаться дети.

   — Это озеро относится к поместью, — прозвучал за спиной голос хозяина этих земель, подъехавшего ближе. — Если вам тут нравится, вы можете выезжать сюда в любое время. Только в компании Ронни или Олли. Территория не охраняется, и тут могут быть посторонние.

   Значит, жители Монна все же могут сюда попасть, но не злоупотребляют отсутствием охраны на чужой земле.

   — Благодарю. — Мэл поднялась в полный рост и отряхнула воду с ладоней. — Обязательно воспользуюсь вашим предложением.

   Сказала и сама поморщилась от сорвавшейся с губ официальной формулировки. Ну кто тянул ее за язык? Они же впервые разговаривали действительно мирно!

   Монтегрейн наверняка это тоже отметил, но вида не подал, протянул ей повод ее лошадки, а сам развернулся коня и направился обратно к дороге.

   Амелии ничего не оставалось, кроме как тоже взобраться в седло.

   На сей раз это удалось куда быстрее и легче. Должно быть, потому, что не особо боялась задрать для удобства юбку — благо мужчина отъехал чуть вперед и не смотрел на нее, за что она была ему по-настоящему благодарна.

   — В поместье также имеется целая коллекция женских седел, — сказал Монтегрейн, когда она, наконец справившись с подолом и прикрыв все стратегически важные места, подъехала ближе. Мэл хотела было снова поблагодарить, как вдруг заметила, что лицо спутника потемнело. — Что это? — голос тоже похолодел, словно вьюгой повеяло.

   Амелия растерянно проследила за его взглядом.

   Черт-черт-черт! Когда она взбиралась на лошадь, то не заметила, что один из рукавов платья задрался, обнажив запястье. То самое, левое, на котором остались не только отметины от «игр» покойного супруга, но и следы от ее неумелой попытки перерезать себе вены — напоминание о собственной глупости.

   В первое мгновение Амелия испугалась. Как быть? Что говорить? Что солгать? Порезалась? Упала? Прищемила? Чем, во имя богов, можно прищемить руку, чтобы получить несколько рядов кривоватых шрамов?

   А потом она вдруг поняла, что слишком устала — и оправдываться, и выглядеть достойно, и пытаться угодить кому бы то ни было, только ни себе.

   Мэл с силой одернула рукав, снова прикрывая запястье.

   — Боевые раны, — ответила, приподняв подбородок и с вызовом смотря на мужчину рядом с собой.

   Монтегрейн медленно и очень серьезно кивнул, принимая ответ.

ГЛАВА 17

4 года после свадьбы Эйдана и Амелии

   Цинн

   «Дорогой