Купить

Только через мой труп. Елена Ахметова

Все книги автора


 

Оглавление

 

 

АННОТАЦИЯ

Внезапно обнаружить в космосе бесхозную криокапсулу, беспрерывно посылающую сигналы SOS, - это определенно не к добру. Соф знала это с самого начала, да и тесный шаттл научной лаборатории не слишком располагал к компании.

   Но правила, чертовы правила…

   Кто же знал, что ее находка перевернет все планы?

   

ПРОЛОГ. Два года назад

Hold my beer and watch this!*

   День оказался чрезвычайно богат на открытия. Увы, самое грандиозное из них касалось отнюдь не нейробиологии.

   Пожалуй, если бы мне пришлось писать аннотацию для научно-популярной статьи, получилось бы что-нибудь в духе: «Ни образование, ни научная степень, ни даже непробиваемая уверенность в собственной крутизне не гарантируют того, что однажды вы не обнаружите, что кто-то развел вас как лоха. Серебристого**».

   Для более серьезных журналов понадобилась бы более обтекаемая и осторожная формулировка, но суть не менялась. Рекламный буклет на мониторе начальника лаборатории, увы, тоже.

   Платье на девушке с обложки было издевательски серебристым – обманчиво скромным, с глухим воротом и длинным подолом, слишком свободным, чтобы казаться вульгарным; оно будто бы стекало по стройному телу, ненароком обрисовывая весьма занимательные изгибы. А если кто не клюнул бы на них, еще оставалась актерская работа самой модели: одухотворенное лицо и влюбленный взгляд на зрителя удались ей на славу.

   На месте, где предполагалось поместить название препарата, еще было пусто, зато вариантов слогана приводилось сразу несколько. «Абсолютная верность», «Для тех, у кого нет времени на сомнения», «Настоящая эксклюзивность», «Лебединая преданность» – последняя выглядела особенно эффектно, поскольку надпись предлагалось разместить на длинной, по-модельному изящной шее девушки.

   Как ошейник.

   Сам буклет выглядел почти готовым. На коробке с ампулами красовалась та же модель; она же стояла на второй странице, только уже в медицинском халате и со шприцом. Статья рядом с такой соседкой как-то блекла и особого интереса не вызывала: ну, изобрели эти сумасшедшие ученые страховку от супружеских измен – в бездну лекарства, храним верность вот этой!

   И все бы ничего, но в конце шло заверение, что препарат успешно прошел клиническую проверку на огромной выборке добровольцев всех полов и возрастов – при всесторонней поддержке кандидата в Парламент! – и подписи команды исследователей.

   Включая мою.

   Время близилось к полуночи, и мое отражение на оконном стекле выглядело даже не столько ошарашенным, сколько усталым. Пару минут я медитировала на собственную растрепанную кубышку, размышляя, корректно ли сейчас полагать, что я в здравом уме и трезвой памяти, а потому могу быть уверена, что никакой подписи не ставила? Потом – уже о том, насколько уместно было бы прямо сейчас вписать в буклет примечание, что добровольцы всех полов и возрастов, на которых тестировалась «абсолютная верность», во-первых, имели хвосты, а во-вторых, хоть и выказывали несвойственную виду фиксацию на объекте своей химической страсти, ни о какой эксклюзивности даже не задумывались. С чего бы, если стопроцентной моногамии в природе не существует?..

   – Соф? – ночной охранник заглянул в кабинет и тут же отпрыгнул обратно за порог. Крыс Халид боялся панически и обычно предпочитал дневные смены, когда его присутствие в лаборатории не только не требовалось, но и не поощрялось. Похоже, в этот раз серебристой была не только я. – Ты что здесь делаешь так поздно?

   Я вздрогнула, будто на месте преступления поймали меня, а не главу исследовательской команды, но тут же соорудила лицо кирпичом.

   – У меня ридер накрылся, – отозвалась я и помахала штекером, который до сих пор механически вертела в пальцах, так и не вставив в порт. – Сейчас, перекачаю сегодняшние расшифровки на сервер и пойду домой.

   – Мистер Беннингтон не разрешает пользоваться его компьютером, – с сомнением заметил Халид из-за порога.

   Я страдальчески заломила брови (все остальные сотрудники лаборатории давно разошлись по домам, а мистер Беннингтон имел дивную привычку хранить пароль от компьютера на листочке под клавиатурой, и это не раз экономило всем время) и предложила:

   – Вызовешь дежурного админа?

   Ход был беспроигрышный. Халид боялся Пенни даже больше, чем крыс. Чего уж там, ее и я побаивалась лишний раз дергать!

   – Да ладно, – тут же пошел на попятный охранник и отступил на шаг назад, в темноту коридора. – Перебрасывай и давай домой, я закрою, а утром попросишь кого-нибудь глянуть твой ридер!

   Я согласно покивала и уселась в начальственное кресло. Девушка с обложки наградила меня таким влюбленным взглядом, будто всю жизнь мечтала об одинокой нарушительнице мелких рабочих запретов и теперь готова хранить ей вечную верность безо всяких препаратов.

   Тем более непроверенных.

   При всесторонней, мать ее, поддержке правительства – даром, что ли, оно так ратовало за все меры по снижению числа разводов?! До начала выборов оставались считаные недели, и закончить полный цикл проверок лаборатория, естественно, не успевала никак.

   Зато у кандидата в Парламент, ласково улыбающегося с последней страницы буклета, было достаточно средств и влияния, чтобы купить патент, этическую комиссию и даже пару сотен добровольцев, которые будут клясться, что им вводили вектор; а на сдачу он вполне мог прихватить всю нашу лабораторию, что, похоже, и проделал.

   И что гораздо хуже... моя-то подпись была подделана: я обычно пишу букву «С» с трудновоспроизводимой завитушкой, и повторить ее мистер Беннингтон не смог. Зато подпись Олега Андреевича оказалась подлинной: я неоднократно видела ее на своих курсовых и диссертациях (плюс пару-тройку раз – на приказе об отчислении в ночных кошмарах) и уж точно ни с чем бы не спутала. В подписях мистера Ли и госпожи Гольденштейн я уже не была так уверена, но...

   Я воткнула штекер в порт и снова покосилась на свое отражение. И что теперь?

   Попытаться поговорить с начальством? Мистер Беннингтон представлял риски, пожалуй, даже лучше меня. Если уж он решил, что игра стоит свеч, возражения младшего научного сотрудника едва ли склонят чашу весов в другую сторону.

   Обратиться в полицию? С жалобой на письмо рекламного агентства с просьбой срочно утвердить один из вариантов макета, прочитанное с чужого аккаунта, к которому у меня, по-хорошему, и доступа-то быть не должно?..

   Отражение раздраженно скривилось и тут же закрыло глаза.

   Забавно, что со мной никто даже не говорил на эту тему. Идея вирусного вектора, способного вызывать выработку гормона привязанности была моя – но я прекрасно понимала, что недавней аспирантке грант никто не даст, да и в одиночку исследование мне не вытянуть, потому и пришла со своими выкладками к Олегу Андреевичу, и вокруг него как-то быстро и сама собой собралась целая команда. А я – как это чаще всего бывает с тихонями себе на уме – оказалась ненавязчиво оттерта в сторону. Справедливости ради, я не слишком-то возражала: интересная работа, возможность трудиться бок о бок со всемирно известными учеными и уютная лаборатория на Земле казались мне вполне достойной компенсацией за то, что моя фамилия не будет идти первой в списке авторов.

   В свете того, что препарат собирались выпустить без должных проверок, я бы и вовсе предпочла, чтобы моей фамилии там не было. Но эту опцию мне тоже никто не потрудился предложить. Будто мое мнение не значило ничего.

   В самом деле, что сделает младший научный сотрудник без роду и племени группе известных ученых? Кто станет слушать меня, если начнут говорить они?..

   Компьютер мелодично тренькнул, сообщая об успешной установке нового носителя. Я открыла глаза. Девушка с обложки ответила мне всецело преданным взглядом, и это стало последней каплей.

   Я послала ей воздушный поцелуй и нажала кнопку «удалить».

   Прим. авт.:

   *Hold my beer and watch this! – «Подержи мое пиво и смотри сюда!», аналог фразы «Смотри, как могу». А мы все знаем, какие травмоопасные штуки происходят после этого.

   **Серебристый лох – это на самом деле красивый кустарник с серебристыми листьями. Дивно неприхотлив в разведении, впрочем.

   

ГЛАВА 1. Мармеладные консервы

Если почтенный пожилой ученый говорит, что то-то и то-то возможно, он почти всегда прав; но если он утверждает, что то-то и то-то невозможно, он, скорее всего, ошибается.

   Артур Кларк

   Эвакуационная капсула вращалась вокруг своей оси чертовски быстро, и короткие вспышки сигнала SOS я видела только потому, что они отражались от астероида позади. Я даже выпуталась из пристяжных ремней и подплыла ближе к обзорным экранам, но картина не поменялась. Капсула не замедлялась: в вакууме ей было просто не обо что тормозить. Никакого корабля, который мог бы ее сбросить, в обозримом пространстве не оказалось. Обломков и следов катастрофы – тоже.

   Не хватало разве что огромного транспаранта с надписью: «Ловушка!» и жирной стрелкой, указывающей на жертву крушения.

   – Да они издеваются… – пробормотала я безо всякой уверенности. Хотя бы потому, что я затруднялась уточнить, кто же это «они», но весь предшествующий опыт твердил, что спасательные капсулы – это такая штука, от которой лучше бы спасаться самой.

   Спектральный анализ меж тем оставался непреклонен. Да, внутри кто-то был, но угрожать мне не мог по той простой причине, что капсула ввела его в криосон, дожидаться чуда, – потому что никакие спасатели за орбитой Марса, естественно, не базировались. Задачку не упрощало и то, что безалаберный хозяин не потрудился нанести маркировку. Единственными цветными пятнами на композитном покрытии капсулы были сигнальные огни, и они недвусмысленно намекали, что, кого бы ни заперли внутри, спасать его предстояло мне. Без вариантов. Инструкция для малых гражданских судов распространялась и на шаттлы марсианской лаборатории, и все камеры, зафиксировавшие сигнал, уже передали его на планету. Если я вернусь без капсулы, вопросов ко мне будет даже больше, чем к чудаку, решившему совершить освежающую прогулку до астероидного пояса, не поставив в известность командный центр.

   Я повисела перед обзорными экранами, гипнотизируя безучастную капсулу, и все-таки решилась:

   – Карл, свяжи меня с Максом.

   – Попытка установки связи, – послушно отозвался голосовой ассистент, и левый обзорный экран начал неутешительный отсчет.

   В ожидании окна связи я повернулась к внутренней камере и деловито поинтересовалась:

   – Макс, ваши опять устроили Дикую Охоту? Я сейчас на границе астероидного пояса, возвращаюсь с образцами ганимедского льда, и здесь не должно быть никого, кроме меня, но… – я выразительно указала большим пальцем через плечо. Эвакуационная капсула на обзорном экране не упустила момента наградить камеру тремя длинными вспышками сигнальных огней.

   Карл поддержал настроение, радостно мигнув зеленым: пока я говорила, как раз открылось окно связи. Теперь оставалось только ждать, когда же сигнал достигнет Земли и Макс наконец соизволит проверить, не собирался ли кто открутить голову его сестре.

   В ожидании ответа я вернулась к диаграммам и любопытства ради сравнила их с базой. Карл только подтвердил мои худшие опасения: внутри капсулы находился плотный органический объект массой около восьмидесяти килограммов, и я что-то сомневалась, что это такой оригинальный способ доставки мармелада оголодавшим ученым с сахарной ломкой.

   А жаль.

   – Выдохни, – посоветовали колонки прерывающимся от одышки голосом Макса, отвлекая меня от печальных размышлений об острой нехватке мармелада в 0,5 а.е. от ближайшего бара. – Если кто и начал охоту, то точно не космоконтроль.

   Я обернулась, но изображение уже застыло, сигнализируя об окончании трансляции. В камеру Макс не смотрел, а потому фокус в принципе оказался сбитым, и экран наглядно демонстрировал только взъерошенную темноволосую макушку и часть лба, покрытую испариной и, кажется, чьей-то кровью. На заднем плане виднелся узкий технический коридор, залитый таким ярким светом, что было совершенно непонятно, что там вообще происходит.

   ...Если вам кажется, что ваш брат – родная кровь и ангел во плоти, а не ходячая головная боль, то вы просто не пробовали общаться с ним с двадцатиминутным пингом. – Макс?! Где ты?

   Только закончив говорить, я выдохнула и удрученно потерла виски. Семейные привязанности плохо сочетались как с космосом, так и с логикой. Где бы Макс ни находился, я все равно не успела бы к нему раньше коллег из его же отряда космоконтроля, а несвоевременный вопрос мог обернуться и чем-нибудь похуже ссадины на лбу. А теперь оставалось только ждать еще чертовых двадцать минут, чтобы получить ответ и убедиться, что Макс не угробился, отвлекшись от погони на разговор с сестрой.

   Я поняла, что движение пальцев на висках стало нервным, непрерывным и уже не приносило никакого облегчения, и остановилась. Нужно было отвлечься на что-то еще.

   – Карл, проверь толщину окраски капсулы, – сообразила я.

   Если маркировка там изначально была, а потом ее закрасили, это должно быть заметно. Покрытие космического челнока – не та штука, которую можно снять пескоструем в ближайшем гараже, иначе бы суда приходилось перекрывать заново после каждой посадки.

   Увы, Карл не смилостивился. Разница в толщине покрытия регистрировалась, но больше походила на обычные огрехи считывания, чем на спрятанную надпись, и оставшееся время до ответа я совершенно несознательным образом грызла ноготь.

   – Выдохни, – повторился Макс и даже подал хороший пример – правда, так тяжело и протяжно, с дурацким хрипом в конце, что повторять что-то не захотелось. – И забери уже этого придурка, не хватало ещё всему отряду за ним тащиться!

   Вот она, победа рационализации над братской любовью. А ведь это мне месяц торчать в одном корабле с неизвестным придурком!

   Я горестно вздохнула и потянулась к пристяжным ремням. Кое в чем Макс, увы, был прав: у космоконтроля хватало работы и без криокапсулы на окраине заселенной части системы. После того, как на Земле растаяли ледники и проблемы перенаселения встали в полный рост, многие предпочли просто убраться с планеты, где внезапно стало так тесно и пришлось ужесточить контроль за каждым гражданином. Последней каплей стало государственное регулирование рождаемости: не больше одного ребёнка на семью, за исключением случаев зачатия здоровых близнецов. Больше всего новый запрет не понравился закрытым консервативным общинам, где и раньше было не слишком хорошо с медициной, а информация об уровне преступности старательно замалчивалась. На Луне лучше не стало, зато новые колонии фактически оказались вне юрисдикции земных государств. Сначала главам общин это даже нравилось, а потом оказалось, что без медиков и регулярных гуманитарных поставок все же не обойтись. Особенно с учётом того, что при пониженной гравитации ещё никто так долго не жил, и хрупкие человеческие организмы принялись преподносить сюрприз за сюрпризом.

   Хватило трёх докторов, похищенных и насильно удерживаемых в общинах, чтобы стало понятно: добро должно быть с кулаками. Так и появился космоконтроль, который совмещал функции космической полиции и скорой помощи – с переменным, но всё-таки успехом.

   Максу особенно везло на миссии, где требовалось скорее ружье, чем скальпель. Но и со скальпелем ему случалось проявлять несколько пугающую изобретательность, потому как людей в космоконтроле постоянно не хватало.

   В моих же интересах было не усложнять им работу, если я рассчитывала хоть иногда видеться с семьёй.

   – Карл, приготовься к стыковке. Стандартный протокол стерилизации.

   Во-первых, кто бы ни был внутри, через капсулу ему не повредит даже облучение, а во-вторых, сам себе злобный аппендикс: нельзя попадаться на глаза учёным, когда за ними не наблюдает этическая комиссия!

   В ее отсутствие у Карла возражений тоже не нашлось, и после получасового цикла во внешнем шлюзе капсула наконец оказалась в корабле. Обзорный иллюминатор мгновенно покрылся наледью, не позволив рассмотреть, что внутри, и заранее морально подготовиться.

   Впрочем, я и так рассчитывала на худшее, когда открывала внешний люк капсулы. Мои опасения немедленно подтвердились, когда сенсорный экран под люком ожил и протранслировал сигнал с внутренней камеры наблюдения. Изображение перекрывал ряд жизненных показателей, из которых некоторую надежду внушала разве что температура. Минус двести семьдесят по Цельсию – это не те условия, при которых молодого мужчину может одолеть внезапное желание познакомиться с девушкой поближе, невзирая на ее яростное сопротивление.

   Зато все остальные показатели, увы, означали, что я должна запустить цикл разморозки, разбудить это тело и выяснить, одно оно или где-то поблизости плавают в пустоте его товарищи, не успевшие запустить аварийный маяк.

   – А ведь ты мог бы быть чудесной, сладкой мармеладкой! – жалобно сообщила я с неизбывной печалью интроверта, чье долгожданное уединение вот-вот будет нарушено.

   Ладно, возможно, после нескольких недель в одиночестве печаль была не такая уж и неизбывная. Но кого, кроме как безнадёжного интроверта, можно выслать в одиночном челноке с Марса до точки встречи с ганимедским кораблём на границе астероидного пояса? Марсианская лаборатория, увы, была весьма ограничена в средствах, и снарядить полноценную экспедицию за льдом не могла. Зато в их распоряжении имелась «та самая Железная Соф», готовая глотку перегрызть за возможность пожить некоторое время вдали от видеокамер и городского шума.

   Лаборатория, как обычно, совместила полезное с экономным. А в результате мне предстояло болтаться еще несколько недель наедине с совершенно незнакомым мужчиной – в тесном корабле, без предварительного тестирования на психологическую совместимость или хотя бы какой-то проверки адекватности попутчика!

   Блестяще.

   – Карл, если со мной что-нибудь случится… – я запнулась.

   Даже здесь положение дел было не фонтан. Карл выгодно выделялся на фоне прочих голосовых помощников хотя бы тем, что однажды уже совершил длительный перелет со мной и потому смирился с нечеткой дикцией и по-человечески размытыми командами, но с потенциально опасными чужаками на борту ему сталкиваться не приходилось.

   – Дефинируйте «что-нибудь», – предложил Карл, уловив паузу в речи, и в его нарочито дружелюбных интонациях мне на мгновение почудились отчаяние и беспомощность перед человеческой логикой.

   Дальше оставалось только восстание машин, и я не сдержала нервный смех.

   – Если мои жизненные показатели будут критически изменены по причине вмешательства другого человека, тебе нужно отправить сообщение об этом в космоконтроль и Максу лично, а затем полностью заблокировать доступ к управлению и связи изнутри. Открытие только по внешнему сигналу после введения кода аварийных служб, – сформулировала я.

   Слабое утешение, если эту «жертву крушения» вышвырнули из его корабля, потому что он представлял опасность даже для своей команды. Но у Карла все еще не было четких представлений о не слишком критичном изменении жизненных показателей, и помощник вполне мог заблокировать доступ к управлению просто из-за того, что в тесном пространстве челнока я побаивалась незнакомцев, а это не могло не сказаться на выработке гормонов стресса. Выйдет чертовски неловко, если у парня никаких задних мыслей не было, нет и не будет, а на Марсе его все равно встретит вооруженный до зубов космоконтроль, прилетевший разбираться с жалобой на нападение!

   – Указания сохранены, – подбодрил меня Карл, и я, тяжело вздохнув, набрала на криокапсуле код открытия.

   Внешняя оболочка капсулы зашипела и отъехала вниз, под днище. В крошечных шлюзах оказалось на удивление много воздуха, успевшего пропахнуть герметиком и гарью так сильно, что почуяла даже я – со своим многонедельным отеком слизистых. Должно быть, капсула болталась в астероидном поясе чертовски давно – и основной обзорный экран это только подтверждал.

   Таких диких модификаций – со вживленными прямо в виски очками дополненной реальности и следами от операций на всех суставах – не делали, кажется, со времен маминой молодости, когда играть в солдатиков было престижнее, чем в экологов. Сам мужчина выглядел немногим старше меня, но за это, возможно, следовало благодарить криокапсулу, остановившую все обменные процессы в организме.

   Или нет. Криокапсулы все-таки появились значительно позже титановых суставов – и во многом стали главной причиной, по которой все модификации, за вычетом разве что генных, ушли в прошлое. Технологию разморозки живой материи все-таки удалось доработать и пустить в серию лет десять назад, но на стыке с имплантами регулярно вылезали какие-нибудь аномалии, и дело закончилось тем, что криогенная транспортировка для модификантов стала недоступной.

   А вот у этого пациента вполне могла получиться славная мармеладка вместо мозгов – если их изначально было не очень много и процессоры очков дополненной реальности вживлены слишком глубоко.

   Делать что-либо уже было поздно: капсула стремительно наполнялась голубоватым туманом, сопровождающим процесс разморозки, а температура внутри начала подниматься в тот момент, когда я открыла защитный люк, и сейчас поднялась выше минуса двухсот градусов. Я нервно сглотнула и оттолкнулась от экрана. Теперь оставалось только ждать.

   Порт приписки на сообщение о моем богатом улове отреагировал философски: выживет – значит, выживет; ресурса корабля должно хватить на двоих, и если капсула одна – я смогу с чистой совестью продолжить полёт. Если же где-то плавают другие мармеладные консервы, то мне придется болтаться на границе астероидного пояса и работать для спасателей маяком. Неудивительно, что те несколько часов, которые оставались до открытия капсулы, я провела как на иголках, бесцельно мотаясь между тренажёром и пилотским креслом, а на предупредительный писк рванулась так, что не рассчитала силу толчка и проплыла мимо спасённого.

   Кажется, всё-таки спасённого. Видимых повреждений у мужчины не было, а капсула бодро рапортовала, что его единственная проблема – это пониженная температура, что, учитывая количество металла в теле, ничуть не удивляло.

   – Вы меня слышите? – поинтересовалась я, зависнув над раскрывшейся капсулой.






Чтобы прочитать продолжение, купите книгу

69,00 руб Купить