Оглавление
- АННОТАЦИЯ
- ГЛАВА. ВМЕСТО ПРОЛОГА
- ГЛАВА 1
- ГЛАВА 2
- ГЛАВА 3
- ГЛАВА 4
- ГЛАВА 5
- ГЛАВА 6
- ГЛАВА 7
- ГЛАВА 8
- ГЛАВА 9
- ГЛАВА 10
- ГЛАВА 11
- ГЛАВА 12
- ГЛАВА 13
- ГЛАВА 14
- ГЛАВА 15
- ГЛАВА 16
- ГЛАВА 17
- ГЛАВА 18
- ГЛАВА 19
- ГЛАВА 20
- ГЛАВА 21
- ГЛАВА 22
- ГЛАВА 23
- ГЛАВА 24
- ГЛАВА 25
- ГЛАВА 26
- ГЛАВА 27
- ГЛАВА 28
- ГЛАВА 29
- ГЛАВА 30
- ГЛАВА 31
- ГЛАВА 32
- ГЛАВА 33
- ГЛАВА 34
- ГЛАВА 35
- ГЛАВА 36
- ГЛАВА 37
- ГЛАВА 38
- ГЛАВА 39
- ГЛАВА 40
- ГЛАВА 41
- ГЛАВА 42
- ГЛАВА 43
- ГЛАВА 44
- ГЛАВА 45
- ГЛАВА 46
- ГЛАВА 47
- ГЛАВА 48
- ГЛАВА 49
- ГЛАВА 50
- ЭПИЛОГ
АННОТАЦИЯ
В далеком королевстве жила юная прекрасная девушка, которую злой брат продал на одну ночь ужасному королю. Вам уже ее жаль? Зря. Вообще-то таких выродков, как я, еще поискать. Ведь в мои времена "счастливо" у судьбы выгрызали, "долго" не жили, а любовь бывала страшнее ненависти.
ГЛАВА. ВМЕСТО ПРОЛОГА
Кровь брызнула из перебитого носа, как сок из раздавленного граната.
- Не смей. Приближаться. К моей. Сестре, - выдыхал Людо между ударами, сидя верхом на пареньке лет двенадцати.
Голова противника безвольно моталась по грязи, пока лицо обзаводилось свежими ссадинами.
- Перестань! Да перестань же, Робэн ничего не сделал! – Я попыталась оттащить брата. – Мы просто играли!
Он не глядя оттолкнул меня и продолжил работать кулаками с редкой для своих десяти лет силой.
- Сюда кто-то идет, прекрати!
Людо врезал в последний раз и откинулся назад, тяжело дыша. Стер рукавом брызги с подбородка, мотнул головой, и туман начал отступать из глаз, возвращая им природную черноту.
- Эй, вы там! Что творите?!
Человек между домами замер, потянул цеп с плеча…
- Скорее, поднимайся, это его отец!
К нам и впрямь направлялся староста деревни, переходя с шага на бег. И ничего хорошего его лицо не сулило… как пить дать прикончит брата: предупреждал ведь после случая с Варином, что больше не спустит, а Робэн без передних зубов и еле дышит.
- Живо на ноги! – прорычала я, дернув Людо за шиворот.
Он вскочил, пошатываясь, схватил меня скользкой от своей и чужой крови ладонью и потащил к выходу из деревни.
- Погоди, заберем вещи!
- Не успеем.
- Там два денье и мой гребень!
- Украдем новый. Главное, талисманы с собой.
- А дом? Дом для нас и Артура тоже новый украдем?! Ну, почему ты никогда не можешь сдержаться!
- Заткнись и побежали!
- А ну стойте, звереныши! – неслось вслед.
Крепко держась за руки, мы рванули к сельскому тракту.
ГЛАВА 1.
7 лет спустя
Едва ли эти своды знавали пощечину звонче. Но леди Йоса снесла тяжесть материнской руки с равнодушием, выдававшим привычку. Лишь потерла скулу и продолжила безучастно смотреть перед собой прекрасными голубыми очами. Наследница богатейшего рода Венцель, вступившая в шестнадцать зим и поздний брачный возраст, уже вовсю цвела той откровенной чувственностью, что заставляла мужчин сворачивать шеи на турнирах в её честь. Честь, которой больше нет.
Мать и дочь не заметили, как я вошла и застыла подле дверей в смиренной позе.
- Лучше б видеть тебя мертвой, чем принесшей позор в дом!
- Вы преувеличиваете, матушка.
- Это ты преувеличила, когда раздвинула ноги перед грумом! А о своих братьях и сестрах ты подумала в тот момент?!
- Думать о них в такой позе я сочла неуместным. И он был помощником грума.
«Был», потому что теперь его кожа украшает ворота. Если леди Йоса и скорбела по соучастнику во грехе, на свежести лица это никак не отразилось. Её красота канонична: локоны ниспадают на спину пышным белокурым каскадом, блио из голубого шелка подчеркивает рослую стройную фигуру, стопы и кисти рук аккуратны, а шея тонка и изящна.
И я полная её противоположность: невысокая и угловатая. Мы одних лет, но под моим платьем вместо плавных изгибов и положенных выпуклостей – болезненная худоба. Кожа не белая, а бледная. Волосы, пусть длинные и густые, вопреки модным канонам безнадежно черны. В нашем роду у всех такие.
Леди Катарина отвесила дочери новую пощечину. Замахнулась для следующей, но, заметив меня, медленно опустила руку.
- Порой не верится, что ты вышла из моего чрева.
Ресницы леди Йосы дрогнули в мою сторону, выдав тщательно скрываемую досаду из-за унижения при посторонней, но тон остался вызывающе-безразличным.
- Вы не одиноки в своем удивлении.
Они действительно разнились настолько, насколько это вообще возможно. Леди Катарина разменяла третий десяток, но смотрелась почти старухой. Не спасала ни косметика, ни платье из дорогой парчи, шлейф которого струился за ней по полу со змеиным шелестом, разметая присыпку из ароматных трав. Только лоб отличался неестественной гладостью, обязанной тугому энену .
- Мне ты дерзить не боишься. А лично отказать королю, объяснив в утешение свой маленький изъян, смелости бы хватило?
- Его утешили бы пажи, - равнодушно отозвалась та. – Говорят, при дворе они все, как на подбор, смазливы.
Её Светлость наградила дочь ненавидящим взглядом и опустилась в кресло-трон с высокой спинкой. Устроив руки на подлокотниках, сделала мне знак приблизиться. Леди Йоса тоже, будто бы нехотя, повернула голову. Любопытство в её лице мешалось с опаской и толикой гадливости.
Стоило подойти, острые золоченые ногти бесцеремонно впились в мой подбородок, повертели лицо. Живот скрутило в узел, но я изо всех сил терпела, чтобы не оттолкнуть руку леди Катарины.
- В тебе нет ничего особенного, - почти разочарованно протянула она, снова откидываясь на спинку. – Если твой брат солгал…
- Людо сказал правду, госпожа, - тихо ответила я. – Мы из рода Морхольт.
Блекло-голубые глаза прищурились.
- Никого ведь не осталось. Замок давно в руинах, гниет тухлой рыбой, как и его хозяин со всем выводком.
Потянув за шнурок на шее, я вытащила наружу талисман-покровитель. Существо на нем походило чем-то на ящерицу.
- Мы из побочной ветви, никогда там не жили. Отец был непризнанным бастардом от вилланки, единокровным младшим братом лорда Морхольта. С нами не желали знаться, содержа в достатке, но тайне. На тот пир нас не позвали…
Поморщившись на «вилланку», Леди Катарина выпростала руку и ковырнула потемневшее серебро, этим вечером впервые за много лет коснувшееся моей кожи.
- Бедные родственники, значит?
- Да, госпожа. – Я спрятала талисман обратно и безотчетно прижала ладонью.
- Но всё же проклятая кровь… - задумчиво протянула она. – Родовой дар чуть теплится?
- Дома говорили, что во мне он на удивление силен.
- Дивиться стоит, что он вообще проявился в полукровной ветви. – Заостренные ногти побарабанили по подлокотнику. – И как же вы с братом очутились так далеко от семьи?
- Семьи больше нет, госпожа, остались только мы с Людо. Тому уже год, как Жнец забрал родителей в Скорбные Чертоги, и наследством нам лишь долги…
- И кто же теперь о тебе заботится?
- Брат, госпожа.
- Заботится, торгуя тобой?
Я покраснела и опустила глаза.
- Ну-ну, не смущайся, девочка. – Она с притворной добротой коснулась моей щеки. – Твой брат верно поступил, что открылся мне. Сама Праматерь привела его в ту таверну, как раз когда этот безродный щенок вздумал распускать свой грязный язык…
Ныне вывешенный по соседству с кожей…
- … а твоя покорность достойна похвал. – Леди Йоса фыркнула, но её мать пропустила это мимо ушей: - Если все так, как говоришь, волноваться не о чем. Одна маленькая услуга, и вы с братом распрощаетесь с нуждой до конца жизни. – Небрежный жест в сторону моей потрепанной котты. – Но если лжешь… - Пальцы на щеке сжались, втопив ногти в кожу.
- Это правда, госпожа.
- Покажи! – жадно потребовала она.
Я отступила, с облегчением высвобождаясь.
- Мне нужно немного вина или воды.
Леди Катарина молча указала на графин с эгретом. Плеснув в кубок пряного напитка, я отцепила от рукава заранее заготовленную булавку и приблизилась к леди Йосе. Её Светлость состроила гримаску и отодвинулась.
- Что вам угодно?
- Капля вашей крови, миледи.
- Без этого нельзя?
- Живее, - холодно вмешалась её мать. – Пусть лучше это сделает леди Лорелея, чем я.
Вообще-то сгодилась бы любая частичка – ногти, волосы, но ими я брезговала. Напиток тоже необязателен, но с ним проще и не так противно. Вместо того, чтобы протянуть руку, девушка раздраженно выхватила у меня булавку, помедлила и, закусив губу, кольнула палец. На коже быстро выросла серая бусина. Леди Йоса перевернула ладонь, и капля со шлепком приземлилась в кубок под нашими взглядами. Я осушила его залпом и потянулась вернуть на место, но не успела…
Судорога накатила, как всегда, внезапно, выгнув спину и выбив дыхание. Голова запрокинулась, потолок завертелся водоворотом балок, кубок выскользнул из сведенных пальцев и где-то далеко катился по плитам с неестественным грохотом. Мир, а вместе с ними и два потрясенных женских лица, начал осыпаться цветным песком, утопая в жгучей боли. Лава перерождения неслась по телу, опаляя жилы, разрывая мышцы, выламывая кости, переплавляя меня в более совершенную форму. Ноги подкосились, и я со стоном рухнула на четвереньки. В упавшей на лицо завесе смоляных волос потянулись светлые дорожки, множась, пока голова не выцвела целиком.
В процессе «туда» волосы всегда обращаются в последнюю очередь, значит ещё чуть-чуть потерпеть. Стискивая зубы, царапая пол…
Наконец, я обессиленно повалилась на бок, мелко дрожа и обнимая себя за плечи, чувствуя сползающую по подбородку нитку слюны.
Вот отступало это всегда волнами… И все равно теперь переносить много легче, чем ещё несколько лет назад, когда я теряла сознание во время и после, уже от отдачи.
Никто не шевельнулся, чтобы помочь. Совершенно разные мать и дочь рассматривали меня с абсолютно одинаковым выражением омерзения и восторга. Поднялась я сама, покачиваясь на подламывающихся ногах. Зала перестала кружиться, но тошнота не торопилась отступать.
Я вытянула перед собой руки, поиграв тонкими белыми пальчиками с ухоженными ногтями, оправила котту, ощутимо приподнявшуюся над лодыжками и ставшую тесной в груди, и откинула назад копну белокурых волос.
- Праматерь Покровителей, да вы совсем, как я! – воскликнула леди Йоса, хлопнув в ладоши, и звонко рассмеялась.
***
Пока я смотрелась в полированное серебро подноса, леди Йоса и её мать изучали меня. Девушка, не церемонясь, ощупывала мои брови, волосы, тыкала в щеки. Мы не были похожи на сестер. Мы были неотличимы. Мне передалась даже тонкая свежая царапина повыше ключицы. Полные груди, высокий чистый голос, нежные без единой мозоли пальцы… Но чувствовала я себя в чужом теле, даже столь совершенном, как обычно, премерзко.
Леди Катарина обошла меня кругом, окидывая придирчивым взглядом, и осталась довольна.
- Сколько держится личина?
- На вечер достанет, госпожа, дольше не проверяла.
- Дольше и не понадобится. Обменяетесь прямо перед праздничным пиром, а сразу после консуммации отлучишься из опочивальни под каким-нибудь предлогом, и леди Йоса тебя заменит. А теперь ещё раз посмотри мне в глаза и ответь, - она остановилась напротив, буравя меня своими рыбьими глазами, - тебя касался мужчина? Только не смей лгать, там все равно проверят. Доводилось слышать про «каменный суд»?
- Да, госпожа. Его проходила моя мать.
Она явно удивилась: ещё бы, каким-то полукровкам камни со Священной горы.
- Что ж, значит, понимаешь, что никакие трюки не пройдут, иначе тебя бы здесь не было.
- Понимаю, госпожа. И я целомудренна.
Складка меж её бровей разгладилась, но тут же вновь пролегла:
- Ты ведь будешь в её теле, а значит…
- Это не тело вашей дочери, лишь его видимость. Суть осталась моя, я пройду проверку, госпожа.
То был правильный ответ. С учетом всего, что мы с Людо теперь знали, при другом нас бы не выпустили отсюда живыми.
- Значит, решено. Отправляетесь в дорогу завтра. Поедешь в качестве фрейлины и личной камеристки леди Йосы. Скажи… у твоего брата такой же дар?
- Нет, госпожа, это передается только по женской линии.
Вспыхнувший было в её глазах огонёк сменился холодной деловитостью.
- Значит, поедешь одна.
- А Людо?
- Дождется твоего возвращения. Ему там нечего делать.
- Прошу, дозвольте ему тоже ехать! – Голос дрогнул. – Мы с братом никогда не разлучались…
Зала колыхнулась от сдерживаемых слез. Я шмыгнула и опустила голову, по-простолюдински промакивая глаза ладонью.
- Ну же, матушка, такое ценное приобретение, - усмехнулась леди Йоса. – Вы же не хотите, чтобы тоска по брату помешала леди Лорелее радовать моего супруга на брачном ложе?
- Придержи язык, девчонка! Впрочем… - Леди Катарина машинально погладила свой талисман-покровитель в виде ласки, - так даже лучше. Что твой брат умеет?
- Чистить оружие, ходить за лошадьми, помогать с надеванием доспеха. Он может что угодно!
- А драться?
- Немного, госпожа.
- Позови его.
Залу, от которой слугам велели держаться подальше, я покинула уже в своем обличье. Голову вело, как после бессонной ночи, ноги заплетались, и приходилось то и дело приваливаться ладонью к стене, чтоб отдышаться. Отдача переносилось бы много легче, не бренчи в желудке пустота. В коридоре недавно пронесли что-то жареное, и повисший в воздухе шлейф сводил с ума. Последние деньги ушли на средство от вшей.
Людо дожидался меня под присмотром двух рыцарей из личной охраны. Светлобородый развлекался, разбивая носком сапога угли в камине, а второй, тот, что забрал у нас при входе кинжал, трепал борзую. На обоих были хауберки с холщовыми табарами поверх, сбоку висели поясные мечи. Людо в своей поддоспешной стеганке смотрелся на их фоне совсем тонким и легким. Первым услышав мои шаги, он вскинул голову и зачесал назад пятерней отросшие черные кудри. Стражники тоже отвлеклись от своих занятий. Я взяла брата за руки и громко с радостной улыбкой сообщила:
- Леди Катарина желает тебя видеть!
Он быстро обнял меня, шепнув на ухо:
- Старуха поверила?
- Да, - так же едва слышно ответила я и повела его в зал.
Позади забряцали тяжелые шаги рыцарей.
ГЛАВА 2.
Её светлость встретила нас в своем кресле-троне. Леди Йоса теперь стояла одесную , очищая для неё ножом яблоко и кидая кожуру на поднос.
Глаза хозяйки замка оценивающе скользнули по Людо. Когда он был в нескольких шагах от кресла, она сделала ему знак остановиться. Брат послушно замер и чуть поклонился:
- Моя госпожа.
Леди Йоса тоже внимательно изучала его, не переставая ловко снимать красную стружку. Её мать беспрерывно поглаживала круговыми движениями свой талисман.
- Сестра сказала, что ты умеешь обращаться с оружием.
- Да, но ваши люди забрали мой кинжал при входе.
- Покажи, чего стоишь без него. Марлант, Эйк, - кивнула она рыцарям, - проверьте-ка его.
Те шагнули вперед, вытаскивая мечи, и ухмыльнулись, когда безоружный Людо попятился. Я до боли прикусила изнутри щеку, а брат пятился и пятился, пока не уперся в стену, а там светлобородый сделал замах и… Людо уклонился, нырок, перекат к креслу, и в следующий миг мелькнувший у него в руках поднос обрушился резным краем на шею Марланта, вырвав вместе с хриплым воплем фонтанчик крови. Он выплеснулся на светлую бороду и парой брызг – на леди Катарину, а Людо уже пнул подоспевшего Эйка в грудь и с разворота всадил ему в разрез кольчуги на бедре фруктовый нож леди Йосы. Рыцарь рухнул, как подкошенный, с воем катаясь по полу и пытаясь выдернуть лезвие, пока Марлант, зажимая шею, полз к выпавшему мечу.
Людо с хрустом впечатал башмак в протянутые пальцы и, наклонившись, подхватил клинок. Описал восьмерку, восхищенно оглядел от рукояти до острия, и я почти ощутила пронзивший его разряд удовольствия. Глаза вспыхнули, тело шевельнулось, подстраиваясь, и меч заплясал в воздухе, сливаясь с рукой в единое целое… только не это.
- Людо, мне страшно! – жалобно позвала я.
Но он уже не слышал. Не прерывая отточенных, как в танце, движений, загнал пяткой полувыдернутый Эйком нож обратно в бедро и подцепил с пола второй меч, прекрасно легший в левую руку. Ещё несколько взмахов, и оба клинка, со свистом рассекая воздух, сошлись на шее рыцаря «ножницами», чтобы…
- Хватит! – раскатилось по залу.
Этот холодный властный голос остановил лезвия в полудюйме от покрытой испариной кожи. Мгновение-другое Людо боролся с собой и наконец опустил руки, разжав пальцы. Мечи со звоном скользнули на пол, а сам он сделал шаг в сторону бледной леди Катарины и припал на одно колено.
- Я лишь исполнял желание вашей светлости.
Похоже, она и сама не верила, что он послушается. В широко распахнутых глазах отражалась расползающаяся перед креслом лужа, в которой, хрипя, ползал Марлант. Леди Катарина поспешно отдернула дорогие парчовые туфли. В отдалении точно так же стонал Эйк, а в воздухе витал тяжелый запах пота и крови.
Опомнившись, Её Светлость потянулась к колокольчику, но Людо, одним прыжком оказавшись рядом, перехватил пальцы.
- Я лишь исполнял желание вашей светлости, - повторил он.
- Руку! – прошипела она, но голос чуть заметно дрожал. Наверное, поэтому, когда брат отступил, приказала ещё более резко: - Помоги им.
Людо послушно приблизился к Эйку, не слишком церемонясь, выдернул клинок, закинул его руку себе на шею и поднял. Вскоре лишь лужа на полу напоминала о недавней схватке, а фруктовый нож был обтерт и возвращен с почтительным поклоном леди Йосе. Девушка взяла его, не отрывая от брата горящих глаз, в которых, в отличие от матери, не сквозило страха или беспокойства – только голодное восхищение.
Хозяйка замка уже успела принять прежнее уверенное выражение. Помогали ей в том подлокотники и талисман. Пальцы привычно пробежались по окружности.
- Значит так: эту ночь проведете здесь, а завтра отправитесь в путь. Сестра в качестве фрейлины, ты – оруженосцем.
Людо едва заметно поиграл желваками. Ему уже семнадцать. Будь отец жив, брат бы давно получил рыцарское звание. А вместо этого вынужден довольствоваться поддоспешной одеждой и дешевым кинжалом, который рассыплется под первым же ударом хорошо прокаленной стали.
Злость он скрыл за почтительным поклоном:
- Вы сама доброта, госпожа.
- Королевский замок покинете через неделю-две, со свитой леди Йосы, - продолжила Её Светлость наставления. – Получите остаток платы и можете отправляться, куда пожелаете. Но! – Она позволила тишине веско повисеть. – Никто и никогда – ни до, ни после – не должен узнать о нашей сделке.
- Никто и никогда не узнает, госпожа, в этом мы с сестрой клянемся.
Поверила леди Катарина подозрительно легко.
- Знаю, что так оно и будет, - ласково улыбнулась она и наконец позвонила в колокольчик.
***
Вызванные служанки повели нас с братом темными переходами. Одна из девушек загремела ключами у крайней угловой двери.
- Сюда, миледи.
Я не шелохнулась, глядя, как вторая увлекает Людо дальше.
- Куда ведут моего брата?
- На мужскую половину, миледи. – Девушка толкнула створку, приглашая войти, но я продолжала растерянно смотреть ему вслед.
Спокойную уверенность, не покидавшую меня на протяжении всего тщательно отрепетированного представления, в котором от меня требовалось изображать перед старой ведьмой робость, давить румянец, при необходимости, слезы, и шептать ответы покорным тоном, вытеснил безотчетный страх из-за разлуки с Людо в этом чужом доме. А вдруг они обо всем догадались и теперь специально разделяют нас?
В конце коридора брат обернулся и чуть кивнул мне.
- Пожалуйста, миледи, мне нельзя задерживаться, - настаивала девушка.
В худом большеносом лице не было почтительности, проявлявшейся при хозяевах, только нетерпение и затаенное любопытство. Наш с Людо вид наверняка подсказывал, что с такими гостями можно не церемониться. Слуги, как собаки, чуют разницу между господами и понимают, что знатное происхождение ещё не гарантирует богатства. Даже «миледи», произносимое нехотя, сквозь зубы, превращалось в «м’леди»
Я пригнула голову и переступила порог. Внутри меня никто не поджидал. Только стылая комната с циновкой на полу и белеными голыми стенами, не прикрытыми гобеленами. Здесь оказалось ещё холоднее, чем в коридоре, из щелей нещадно дуло. По одну сторону от узкой кровати помещался напольный канделябр с сальной свечой, а по другую – горизонтальный стержень, укрепленный на двух других, вертикальных – чтобы вешать одежду. В стенной нише стояли две фигурки – Праматери и Покровителя рода Венцель.
Крохотная комнатушка четыре на шесть шагов вдруг показалась мне огромной и пустынной. Впервые в жизни мне предстояло ночевать одной. В детстве я делила покои с кузиной, няней и кормилицей, а после рядом всегда был Людо. Как заснуть, если он не будет дышать мне в волосы? Не говоря уже о том, что ему нельзя спать в общей комнате… Надеюсь, у него тоже отдельная. Хотя бы такой же чулан.
Дверь громко захлопнулась, и я невольно отшатнулась от подошедшей вплотную служанки.
- Я помогу вам раздеться, миледи.
- Не нужно, - уклонилась я. – Справлюсь сама.
Тупое удивление на её лице сменилось презрением. Леди не должны одеваться и раздеваться сами, но за последние годы я отвыкла от слуг и чужих прикосновений.
- Как пожелаете, м’леди. Леди Катарина сказала, что вы будете ужинать здесь. – Она указала на поднос с холодным мясом, фруктами и лепешками, сразу приковавшими моё внимание. Отдельно – сезонное вино. – А вот тут, - выдвинула она верхний ящик комода, - полотенце.
Я молча кивнула, мечтая, чтобы она поскорее убралась. Наконец, она так и сделала.
При служанке я сдерживалась, но стоило двери закрыться, кинулась к снеди и принялась судорожно заталкивать в себя лепешки. Глотала, почти не прожевывая и уже хватая следующую. Потянувшись за очередной, случайно опрокинула поднос со всем содержимым на пол. Тут же бросилась на колени, шаря дрожащими пальцами, подбирая безвкусные не первой свежести кругляши и ела, ела, ела, лишь бы заглушить эту сосущую резь в животе, от которой мутит уже третий день. Потом торопливо давилась мясом и фруктами, набивая полный рот, размазывая сок по щекам, чувствуя, что уже хватит, давно хватит, но была не в силах остановиться – пока желудок не скрутило от боли. Выплюнув остатки сливы, еле успела подтащить таз для умывания, куда меня и вывернуло.
Когда стих последний спазм, попыталась встать, но комната поехала перед глазами, завалив обратно, и я скрючилась, обхватив живот. Отдача от превращения, нервное истощение – мне лишь казалось, что я спокойна, тогда как все это время была натянутой тетивой, – и голод вконец измотали. Прикрыв глаза, я постаралась дышать глубже. Дурнота постепенно отступала, сменяясь слабостью и ознобом. Исподнее противно липло к телу, но сил не доставало даже пальцем шевельнуть, не то что подняться с продуваемого пола.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем в коридоре послышались осторожные шаги. Скрипнула дверь, и в комнату заглянул Людо. Замер, застав кровать пустой, но тут же увидел меня на полу. Стремительно пересек комнатушку, подхватил на руки и отнес на постель.
- Совсем худо? – спросил он, убирая с моего лба прилипшие пряди.
- Терпимо, - прошептала я, стыдясь своей слабости.
Я привыкла: меня часто тошнит – от голода, страха, отдачи.
Он оглядел меня, потрогал шею.
- Ты вся мокрая. Сейчас, погоди.
Не обращая внимания на вялые протесты, расшнуровал рукава моей котты и стянул ее с меня, оставив в одной только камизе. Смешал вино с водой для умывания, смочил полотенце и, усевшись в изголовье, подтянул меня к себе за подмышки. Устроив затылком на груди, принялся протирать лицо, шею, руки.
Влажная прохлада приятно успокаивала, и вскоре мне полегчало. Дыхание выровнялось, озноб отпустил, лишь слабость и боль в животе никуда не делись, хотя последняя из режущей превратилась в тупую, ноющую.
Закончив, Людо отбросил тряпку, заставил меня прополоскать рот остатками вина и принялся ворошить и перебирать пряди, массируя кожу головы, и тепло мало-помалу стало возвращаться в тело, растворяя отголоски мути. Спустя недолгое время сил уже достало на то, чтобы шевельнуться и произнести:
- Обязательно было выделываться? Там, в зале.
- А должен был подставить им шею? – разозлился он в ответ.
Прокушенная от страха за него щека снова засаднила, а пальцы судорожно вцепились в его котту. Людо успокаивающе приобнял меня, клюнул в висок, сказав уже мягче:
- Ну, чего трясешься? Ты же их видела: чисто мухи в патоке. А я каждый день тренируюсь.
- Не безоружным против меча, - возразила я, приподнимаясь, чтобы взглянуть на него. – С ним ты давно не упражнялся.
Но брат уже не слушал, отрешенно рассматривая свою руку.
- Знаешь, когда я его держал… - пальцы сомкнулись вокруг невидимой рукояти, заново переживая те мгновения, и его лицо просветлело.
- Знаю, Людо, - тихо ответила я, и он, придя в себя, сердито опустил кулак. Тогда огрызнулась уже обычным тоном, укладываясь обратно. – И я не трясусь. Никогда. И не собираюсь начинать сейчас.
- Я что ль собираюсь помереть в шаге от цели?
Цель… одно это слово пустило по хребту липкий трепет. Но то был страх уже не за него и даже не за себя, а совсем иного рода – страх подвести, не справиться, не оправдать. И он выворачивал нутро, как не способен ни один голод. Людо, как всегда, прочел мысли.
- Все получится, - уверенно произнес он, продолжив перебирать мои пряди. – Ещё вчера мы ночевали на вонючей подстилке, а через неделю будем в королевском замке. Просто помни, кто ты такая, Лора.
- Кто мы такие, - поправила я.
- Мы, - согласился он, не замечая, что рука уже не гладит, а болезненно дергает. В глазах нарастал знакомый горячечный блеск. – Когда силы закончились, ищи их в ненависти и никогда ни на единый миг не забывай, что они сотворили.
Я помню. Вот уже семь долгих лет я не ощущаю ничего, кроме ненависти. Я просыпаюсь с её горьким привкусом на губах и с ней же засыпаю. Она проросла в душу, пустив ядовитые побеги и изгнав все прочие чувства, как плющ-душитель оплетает ствол дерева, пока не доберется до вершины, оставив по себе лишь гниющую сердцевину. Порой кажется, что и волосы у меня так черны от тлеющей внутри злобы, и росту не прибавляется, потому что чувство это пьет все соки.
Вместо ответа я вытянула руки, изучая обкусанные, с темной каймой, ногти и воспаленные заусенцы.
- У леди Йосы такая гладкая белая кожа… - Я невольно погладила кисть, вспомнив, каково это, ощущать на себе её бархатистую нежность.
- Не сравнивай себя с ней, - вскинулся Людо. – Я еле сдерживался, когда эта потаскуха смотрела на тебя так, свысока!
- Не хочу её кожу, - заявила я, помолчав. – Ей, небось, больно дотрагиваться такими мягонькими ручками до вещей.
Людо хохотнул, а потом мы опустились на колени возле кровати и прочли ежевечернюю молитву, которую сочинили много лет назад, когда всё случилось:
«Да будут дни их кратки, а достоинство поругано. Да будут дети их сиротами, мужья и жены вдовыми, а дома разоренными до основания. Да угаснет их род, и да проникнет в них проклятие до самых костей».
Перечислив имена, улеглись обратно, лицом к лицу. Волосы наши смешались – черное к черному.
- Людо…
- Да?
- Я хочу повидаться с Артуром.
Он вмиг подобрался и отодвинулся.
- Нет.
- Пожалуйста. Мы не виделись с прошлой луны. Просто чтобы знать, что с ним все в порядке.
- Со слизняком все в порядке.
- Но…
- «Нет» я сказал! И не смей больше об этом просить!
Я вздохнула: знала, что так будет, однако попытаться стоило. Людо собрался отвернуться, но я положила руку ему на плечо, и он, поколебавшись, не стал этого делать. В комнате ещё сильней похолодало. Прижавшись к брату и дождавшись, пока обнимет, я закрыла глаза и мысленно попросила Гостя не приходить сегодня в мой сон. Но он, конечно, не послушался. Наверное, за семь долгих лет он не пропустил ещё ни одной ночи.
И если в отведенной мне комнатушке тело ломило от холода, то теперь рядом пылал огромный жарко натопленный камин. В руках у меня двузубая вилка, на другом конце которой подрумянивается гренка. Языки пламени с треском облизывают вишневые поленья и тоже напрашиваются на угощение.
Я оборачиваюсь на скрип двери и вскакиваю. Дыхание сбивается, а сердце колотится от радости при виде вошедшего. Кажется, ещё никогда я не встречала человека красивее и уж точно не видела рыжие волосы. Они у него с каким-то чудным медовым отливом и вьются почти до плеч. Глаза серые… нет – стальные, цвета папиного меча. На плечах – подбитый мехом плащ, а в руках черная шкатулка с серебряным псом на крышке. Подошвы дорогих кожаных сапог ступают мягко. Я готова визжать от восторга! Подбегаю, протягивая руки:
- Это они? Вы все-таки принесли?
Приходится задирать голову: я до обидного мелкая, даже для своих девяти лет.
- Да, - смеется он, откидывая крышку, – обещал ведь угостить.
- Долго же вы их несли! – ворчу я, жадно разглядывая семь ровных шариков размером с грецкий орех. Марципановые конфеты… Аромат незнакомый, дурманящий. Мне не терпится их попробовать, но внезапно сковывает робость.
- Можно?
- Конечно. – Он достает длинными красивыми пальцами конфету и подносит к моим губам. – Открой рот.
Я послушно открываю, неприлично широко для леди, и уже через мгновение сосредоточенно жую угощение.
- Ну ты и жадина, - снова смеется он.
Но я не слушаю: чем дальше, тем большее разочарование меня охватывает.
- Они похожи на… каштаны.
- Естественно. – Мужчина усаживается возле очага, вытягивает ноги и ставит рядом шкатулку. – Ты же никогда не пробовала марципан, вот и представляешь на его месте что-то знакомое. Попробуй следующую, она будет любой, какой пожелаешь.
Я чувствую себя глубоко обманутой и колеблюсь: может, стоит обидеться и уйти? Но уходить от него не хочется. Поэтому тоже присаживаюсь на шкуру и, уже не стесняясь, хватаю вторую конфету. Загадываю вкус засахаренных апельсинов с корицей и имбирем, которые у нас дома подают по воскресеньям, и получаю его. Особую прелесть лакомству придает то, что сегодня точно не воскресенье.
- Вы тоже угощайтесь, - великодушно предлагаю я, но Гость уже не слушает. Поднялся на ноги и внимательно изучает наш камин. Ощупывает барельеф, скользит взглядом по каменному колпаку, сужающемуся к потолку – наверное, интересуется росписью со сценами из героических сказаний. Я-то уже давно изучила её вдоль и поперек. Он даже пытается заглянуть внутрь, закрываясь ладонью от искр.
Мне скучно, и хочется, чтобы он уже поскорее забыл про камин и обратил внимание на меня, поэтому спрашиваю:
- А у меня могут быть такого же цвета?
Гость удивленно оборачивается, и я тычу в его шевелюру. Золотые пряди шевелятся от сухого жара, как языки пламени позади.
- Если будешь долго лежать на солнышке, - усмехается он, но глаза остаются холодными.
Наконец, садится обратно. Шкатулка уже пуста, поэтому я придвигаюсь ближе и прижимаюсь щекой к его плечу, вдыхая острый запах восковницы и дыма.
- Можете посидеть со мной до утра?
Гость опускает глаза. Теперь они странно светлые, почти лишенные радужки и зрачков.
- Спи, маленькая Хамелеонша. Я никуда не уйду.
Накатывает вяжущая дрема. Я смеживаю веки, чтобы в следующий миг проснуться в своей стылой комнатушке. Людо уже ушел, тело затекло от неудобной позы, а за окном занимается промозглый рассвет.
ГЛАВА 3.
К приходу вчерашней служанки я была полностью одета и причесана, за что получила ещё один презрительный взгляд, в ответ на который протянула испачканный таз.
Сообщив, что скоро придет мастерица, а мне велено не покидать комнату, девица оставила завтрак и удалилась. Наученная вчерашним, я сдерживалась, откусывая кровяную колбасу небольшими кусочками и тщательно прожевывая. Несколько гренок, которые не смогла доесть, спрятала про запас. Вряд ли нам с Людо придется голодать в ближайшие дни, но всегда лучше иметь что-то под рукой.
Служанка вернулась, ведя за собой высокую дородную женщину с пестрым ворохом тряпья в одной руке и корзинкой для рукоделия в другой. Незнакомка оказалась портнихой, а одежда – старыми нарядами леди Йосы, которые предстояло перешить под меня.
Мои щеки вспыхнули от гнева и унижения. Показаться в королевском замке в обносках потаскухи. Ещё и пахнуть, как потаскуха: от нарядов исходил тяжелый сладкий аромат. Но выбора не было. Других платьев, кроме того, что на мне, я не имела.
Портниха подоткнула подол, сунула в рот веер булавок и приступила к делу. Привычные к работе руки уверенно крутили меня, обмеряя. За работой женщина тихонько пела на незнакомом наречье. Наверняка, захвачена в одном из набегов, но уже давно – успела хорошо выучить язык.
Одежду пришлось сильно укорачивать и ушивать в талии и груди. Игла мелькала в смуглых пальцах серебряной искрой. Весь день я провела в комнате, вдали от Людо и остальных, наблюдая из окна приготовления и слушая стук кузнечного молота. Свинари во дворе вымешивали кровь, и над бочкой поднимался пар. Когда колокол прозвенел девятый час , во двор въехала повозка, куда начали перетаскивать сундуки леди Йосы. К тому моменту в моем распоряжении было полдюжины нарядов на разные случаи.
Завершив работу, портниха молча собрала швейные принадлежности, попрощалась, глядя в пол, и удалилась. Уложить вещи в сундук помогла служанка. На сей раз я не отказалась от её услуг, хотя бы потому, что никогда сама этого не делала, и понятия не имела, с чего начать. Она устроила наряды так, чтобы они поменьше измялись в пути, оставила только дорожное платье. Сундук понесли вниз, а меня вызвали к леди Катарине.
Она ждала во вчерашней зале, одна.
- А где Людо? – повертела головой я.
- Уже во дворе, с остальными. – Она обошла меня кругом, оглядывая подогнанное по фигуре платье, тронула волосы и снова остановилась напротив.
- Напоминаю: ни одна живая душа не должна узнать о нашей сделке. Отныне для всех ты леди Лорелея Грасье. Обладаешь чудным голоском, и только.
Род Грасье… не слишком знатные, из них выходят придворные живописцы, танцоры, певцы, писаки, в общем, слабые годные лишь для мирного времени люди. Неудивительно, что их дом в упадке.
- Я не умею петь.
- Тебе и не придется. Никто не станет проверять. Вы с братом прогостите в королевском замке самое большее пол-луны, а потом у вас внезапно помрет бабка или любой родственник на выбор, вынудив спешно отбыть вместе с моими людьми обратно. За время своего краткого пребывания вы не будете ничем выделяться, никому нравиться и ни с кем сближаться, чтобы после отъезда ни единая живая душа не могла припомнить даже примерно ваши черты. И пусть твой брат попридержит норов, вчерашнее не должно повториться. Это ясно?
Попридержит? Людо?
Кровь уже оттерли и присыпали пол свежей травой, но бурый след остался.
- Да, госпожа.
- Вот, - она протянула мне бархатный мешочек, - один тебе, второй брату.
Я развязала тесемки и вытряхнула на ладонь талисманы из смарагда в форме павлина, Покровителя рода Грасье. Фальшивые, конечно.
- Благодарю, госпожа. И еще: в замке мне понадобится отдельная комната.
- Зачем? – нахмурилась она, и я понимала ее сомнения: замки строятся для обороны, а не красоты – лишних помещений там нет. Даже в нашем, считавшемся некогда одним из крупнейших, ночлег гостям устраивали в спальне родителей, устанавливая там шатры и клоте .
- У меня случаются… припадки, связанные с особенностями дара.
- Что ж, - задумчиво откликнулась она. – Я отдам распоряжение.
- Благодарю, госпожа.
- Теперь ступай.
Уже в дверях она снова меня окликнула.
- Проверка первой ночи должна пройти безупречно, леди Лорелея Морхольт-Грасье. Цена ошибки выше, чем ты можешь себе позволить.
А то я не знаю. И мы с Людо ни сном, ни духом, что никакой второй части платы не предусмотрено. Интересно, нас собираются убить в королевском замке или на обратном пути? Не зря же брата проверяли на умение драться.
- Да, госпожа.
- Все, иди.
***
Людо тоже переоделся. Ему очень шел расшитый пурпуэн. Когда я спускалась по ступеням, придерживая платье спереди, он не отрывал от меня взгляда. Потом протянул руку и помог забраться в повозку. Я тотчас позавидовала брату, который поедет верхом: внутри было душно, и пахло чем-то несвежим. Там уже сидела дуэнья средних лет с необъятным задом и пышными, как дрожжевое тесто, руками. Похожий на сердечко рот напрасно пытался принять суровое выражение, голову венчал внушительный чепец с двумя рогами, от каждого из которых спускалась вуаль. Унизанные перстнями руки прижимали к плотно обтянутой груди ларец из слоновой кости.
Женщина оказалась вдовой Хюсман, сопровождающей нас с её светлостью, как незамужних девушек, а в ларце хранились драгоценности леди Йосы. Из мужчин кортеж, помимо Людо, сопровождало ещё полтора десятка человек свиты и охраны. Дорога должна была занять чуть больше недели, поэтому позади в фургончике с провизией предстояло трястись кухарке.
Наконец, на крыльце показалась леди Йоса. На верхней площадке она ненадолго задержалась и обернулась на замок, ища глазами какое-то окно. В нем никого не оказалось. Тогда она вздернула подбородок и продолжила путь, уже не оборачиваясь.
Один из рыцарей толкнул товарища в бок и кивнул на неё. Оба уставились на спускающуюся по ступеням девушку, как на сходящую с небес Праматерь Покровителей.
Она была действительно ослепительна в своем темно-синем блио и мантии поверх. Ниспадающие от локтя до земли рукава волочились по ступеням, а волосы оборачивали её вторым плащом, раздуваясь от ветра. Не смотрел в её сторону только Людо. Он в этот момент подтягивал стремя.
Устроившись на сидении, леди Йоса небрежно кивнула нам, и вскоре кортеж тронулся в путь.
Стояла ранняя весна, и дороги раскисли от грязи, но местами ещё не сошел снег. К вечеру выглянуло солнце, и белые островки блестели, как сахарные.
В окно я практически не глядела, предпочитая рассматривать пышные орнаменты, которыми изобиловали одежды сидящей напротив вдовы. В отличие от леди Йосы, я не испытывала никаких чувств, покидая это место. Меня занимала только предстоящая цель. Когда замок скрылся из виду, Её Светлость тоже откинулась на подушки.
- Развлеките меня, леди Лорелея.
- Развлечь? Как?
- Расскажите что-нибудь. Уверена, у вас скопилось немало историй. – Она подняла бровь.
Историй и правда немало. Про что ей рассказать? Как ненавидишь лето и зиму, потому что любить их – роскошь, доступная лишь тем, кто может в любой момент укрыться от зноя и холода за надежными стенами? Или про первые регулы? Как выла полдня посреди поля, схватившись за живот и не понимая, что происходит, а Людо укачивал меня, не зная, как помочь, и боясь оставить одну, чтоб привести лекаря. Или про то, какое наслаждение иметь нормальную обувь…
- У меня была скучная жизнь, миледи.
Она хмыкнула, но не настаивала.
- Тогда вы, госпожа Хюсман.
Та проявила большую готовность. Но её леди Йоса вскоре сама остановила, устав слушать сбивчивую болтовню, полную далеких от реальной жизни нравоучений.
- Хватит. – Она скинула обувь и пристроила ноги на сидении напротив. Вдова Хюсман потеснилась с недовольным видом.
- Не думаю, что молодой девушке пристало так…
- Вам платят за сопровождение, а не за мнение, - оборвала леди Йоса и, повернувшись ко мне, полуутвердительно спросила: - Вы ведь не умеете читать?
И очень удивилась, услышав:
- Умею…
Тогда она велела достать из-под сидения сундук с книгами. Порывшись, кинула мне небольшой том.
- Начинайте.
Рыцарский роман.
- Что-то не так? Вас смущает тема?
Я пожала плечами и открыла первую страницу. Она поразилась бы тому, сколь мало вещей в этой жизни способны меня смутить. Несколько мгновений я тупо рассматривала буквы.
- Так умеете или нет? – раздраженно спросила она.
- Умею, просто давно не практиковалась.
- Я могу рассказать по памяти Жития Святых, - подала голос вдова, неприязненно поглядывая на рукопись у меня в руках. Она была неграмотная, как и абсолютное большинство жителей королевства, включая, как оказалось, саму леди Йосу. К чему знати грамота, если читают за них чтецы, а пишут писцы? А простолюдинам она и подавно не нужна.
- Нет, пускай леди Лорелея, у неё голос приятнее.
Это неправда: мой голос низковат для девушки и с хрипотцой. Но вдова тараторит и захлебывается словами, будто боится, что её хватит удар, прежде чем она успеет досказать все, что хотела. Не велика потеря, если так.
Я прокашлялась и начала. Сперва шло туго. Я запиналась, делала большие паузы, читала несколько раз трудное слово про себя и лишь потом вслух, часто ошибалась в буквах. Леди Йоса кривилась и фыркала.
- Это ужасно!
- Мне прекратить?
- Нет, читайте дальше.
С какого-то момента пошло легче, и я могла произносить слова, не отвлекаясь на смысл.
Грамоте нас с Людо обучил мэтр Фурье. Его наняли, когда брату исполнилось восемь. Под нашей крышей он прожил два года.
Моя учеба не входила в планы, но, поскучав без Людо неделю-другую, я тоже заявилась на занятие. Не потому что хотела учиться, просто лучше скучать вместе, чем порознь. Мэтр вышвырнул меня, не слишком церемонясь. Но я не отступалась и постепенно продавила ситуацию. Учитель пожаловался отцу, а тот, вместо того, чтобы разделить возмущение, неожиданно дал согласие на посещение мною уроков.
Сперва я сидела в стороне, стараясь быть как можно незаметнее – именно на таком условии меня допустили до занятий. Через пару недель переместилась поближе, потом вывела первую букву. Месяц спустя уже занималась наравне с Людо, хотя удовольствия от процесса так и не научилась получать. Брат же испытывал к учебе глубокое отвращение. И науки отвечали взаимностью. Труднее всего ему давалось чистописание. Порой я удивлялась, глядя, с каким трудом он выводит пляшущие кособокие закорючки. Его стило натужно скрипело и дергалось, снимая восковые стружки, словно пыталось проткнуть табличку насквозь. У меня же без особых усилий выходили ровные красивые строки, даже лучше, чем у мэтра Фурье. Я не понимала, почему брату так сложно.
Больше, чем свою работу, учитель ненавидел только нас. Радовался ошибкам, дававшим возможность лишний раз пустить в ход ферулу . Но вообще-то в поводах для наказаний не нуждался. Порой после занятий мои пальцы распухали так, что кормилица долго охала и причитала, исцеляя их в ванночках с ромашкой. Это лишь подкрепляло её уверенность, что все зло от ученья. Но отцу я жаловаться запретила. Боялась, что он отлучит от занятий. Поэтому ненавидела мэтра Фурье молча и, конечно, мстила при каждом удобном случае, но так, чтобы ничего нельзя было доказать: кидала мух в чернильный рожок, пачкала его стул, портила кончики перьев…
В учителе вызывало омерзение все: начиная с залысин и хрящеватого вечно влажного носа и кончая тяжелым луковым духом. К последнему частенько примешивался кислый винный. Проигравшись в кости, он приходил злее обычного и бил сильнее.
Людо никогда не таился. Огрызался в открытую, в ответ на брань не лез за словом в карман, швырял в мэтра грамматикой. А однажды, когда тот задремал, залил чернилами пухлую стопку пергаментных листов – каждый в отдельности – которую учитель неизменно приносил с собой на занятия и заполнял прилежными строчками, пока мы с Людо корпели над очередным заданием.
Под пафосным заголовком прятался «труд всей жизни». Бессмысленный и безнадежно скучный набор букв, пустая трата пергамента. Каждое предложение было составлено так, чтобы поразить словоблудием и скрыть смысл. Никто и никогда в здравом уме не стал бы это читать.
Идея принадлежала мне, но брат взял всю вину на себя. До того дня мы не думали, что он может всерьез нам навредить…
Мэтр орал и бранился так, что поморщился даже отец. Ничто, ничто в целом мире и за его пределами не способно восполнить его утрату! И не существует наказания, соразмерного совершенному преступлению. Таких мелких ублюдков, как Людо, нужно рвать клещами, лить в глотку кипящий свинец и заставлять лизать раскаленные котлы у Ваалу! Ничего из этого отец не разрешил. Только велел высечь брата розгами.
Пороли Людо на конюшне. Хотели поручить это груму, но мэтр Фурье взял расправу в свои руки.
Я спряталась у входа.
- Снимай рубаху.
Прошуршала ткань.
- Обопрись о козлы. – И после паузы: - А теперь проси прощения, дабы Праматерь смягчила мою руку.
- Обойдешься, шлюхин сын! Чтоб тебе сдохнуть на гноище! Так пори.
В ответ разразилась брань на родном мэтру Фурье кэльском. Этим словам он нас не учил.
Я считала удары. Самым страшным был первый. Его ожидание. Сперва тишина, густая и звенящая, даже возня в стойлах прекратилась, потом резкий свист, и удар о голую спину. Испуганное конское ржание, и снова тишина… Я вздрогнула всем телом, словно ударили меня. Свист, удар, тишина. Свист, удар, тишина. Они повторялись жуткой извращенной музыкой.
Перед глазами все расплывалось, меня мутило, и душили слезы. При каждом ударе я изо всех сил щипала себя за предплечье, чтобы разделить с Людо боль. Может, разделенная, она легче переносится?
После первого десятка удары стали громче, ожесточеннее.
Людо ни разу не вскрикнул, вообще не издал ни звука. Зато мэтр Фурье пыхтел, как загнанный кабан. Двадцать ударов спустя учитель практически выбежал из конюшни, красный и взмыленный. Свалившаяся биретта открывала блестящую от пота лысину. Он на миг остановился, задрав голову к небу и прикрыв глаза, шумно выдохнул, отшвырнул розги и направился к замку широким шагом. Длинные полы одежд развевались, как крылья у летучей мыши.
Я скользнула внутрь и поморгала, чтобы привыкнуть к полутьме. Брат сидел возле стены, дрожа и спрятав голову между коленей.
- Людо, - тихонько позвала я, опускаясь рядом.
Он вскинул воспаленные глаза – воспаленные не от слез, от бешенства. Из прокушенной губы сочилась кровь. Взмокшие черные пряди прилипли ко лбу.
- Очень больно?
- Уйди, - глухо сказал он, отворачиваясь.
Я тронула его за руку.
- Покажи…
Брат дернул плечом и, морщась, повернулся. Я закусила кулак, чтоб не заорать: каждый дюйм спины пропахали багровые рубцы.
Всхлипнув и не зная, что ещё сказать, приспустила платье, демонстрируя распухшее от щипков предплечье:
- Смотри, мне тоже больно…
Людо только фыркнул.
Тогда я огляделась, вскочила и подобрала из кучи в углу старую ржавую подкову.
- Мне тоже больно, - повторила я, уперла растопыренную пятерню в землю и со всей силы саданула тяжелой железкой.
Наверное, потеряла сознание, потому что не помню, чтобы кричала, а очнулась уже возле стены. Голова покоится у Людо на плече.
- Дура, - сказал он, поглаживая меня по волосам.
Я с трудом подняла руку, ставшую тяжелее чугунной чушки, и уставилась на раскоряченные пальцы. Долго завороженно разглядывала кисть, пока она раздувалась и наливалась синевой. Боли почти не чувствовала: конечность онемела до самого плеча.
- Надеюсь, твоё пожелание сбудется, - прошептала я, вытирая здоровой рукой испарину со лба брата.
- Какое?
- Пусть мэтр Фурье сдохнет на гноище.
Его губы тронула странная улыбка.
К тому времени, когда нас нашли, мои пальцы успели почернеть, а его раны загрязниться. Я плохо помню, что было потом. Помню, что умирала от жажды. А ещё вырывалась, кусалась и визжала, чтобы они не смели пороть Людо.
Три следующих дня провалялась в горячке, приходя в себя и снова проваливаясь в багровый туман, где свистели розги, и кто-то с хрустом выворачивал мои пальцы. Время от времени мне с силой разжимали зубы, вталкивая вместе с ложкой горькое, как желчь, лекарство. Я часто металась, звала брата и не верила кормилице, уверявшей, что с ним все в порядке. Успокоилась, лишь когда она тайком провела его в мою комнату. После его ухода на покрывале остался апельсин с ужина.
Рука заживала месяц. Указательный палец так и не сросся правильно, остался кривоватым и плохо слушается, так что почерк с тех пор почти не уступает дерганным закорючкам Людо. Мэтра Фурье я больше никогда не видела. Через неделю после порки, задолго до того, как я вышла из комнаты, его зарезали, ночью, по дороге из кабака.
- Мертвецки пьяного, - шептала кормилица нянюшке, думая, что я сплю. – Точнехонько под крайнее ребро ударили, вот здесь, - она показала справа. – Коновал сказал, де, от такого сразу мрут. И пырнул знающий, снизу вверх.
- Или кто-то ростом малый, - шепнула нянюшка.
- И кошель-то не забрали, - добавила кормилица, и обе посмотрели в мою сторону.
Я прекратила чтение, когда опустились сумерки, и в повозке стало совсем темно. Только волосы леди Йосы и перстни вдовы поблескивали в полумраке. Спроси кто меня, о чем был отрывок, я бы не ответила.
Леди Йоса провожала взглядом пейзаж за окном. Контуры полей в лиловой вечерней дымке, грохочущие ленты речушек и холмистые долины, похожие издали на обтянутые мхом валуны.
- Вокруг королевского замка сплошь горы, я смотрела по карте, - задумчиво произнесла она. – Буду скучать по равнинам.
- Местность, где стоит замок его величества, славится прекрасными видами, - встряла вдова, - многие животные и растения водятся только там. И раз уж вы будете там жить, то должны знать, что…
Её трескотню никто не слушал. Есть люди, которые упиваются звуком собственного голоса и помрут, если не воткнут вам в глотку свое очень ценное мнение.
Заснула она неожиданно, прямо на полуслове, обозначив это событие всхрапом.
- Слава Праматери! – закатила глаза леди Йоса и обратилась в окошко к ближайшему рыцарю: - Долго ещё до привала?
Тот придержал коня и поравнялся с нами.
- С четверть мили, миледи.
Она кивнула, и рыцарь снова ускакал вперед. Взгляд Её Светлости ещё побродил по пейзажу и остановился на ехавшем неподалеку Людо. Изучающе окинул его сверху донизу, и рука потянулась к груди.
- А ваш брат красив… даже очень, - заметила она, лениво водя пальцем вдоль кромки выреза и не потрудившись понизить голос. Правда, Людо все равно не мог слышать из-за шума дороги.
Мне не понравился ни взгляд, ни жест. Хотя Её Светлость права: насмешкой Праматери из нас двоих вся красота досталась именно брату, которому она и даром не нужна. А в этот момент он был особенно хорош, сидя в седле так, словно не было всех этих лет без регулярных тренировок. Новый костюм плотно облекал фигуру, ветер трепал спускавшиеся до плеч волосы, а глаза блестели, как два оникса. Только ни он, ни я не нуждаемся в её одобрении.
- Красотой терновника, - заключила она, откидываясь на подушки.
На ночь остановились в лощине. Рыцари разбили небольшой палаточный лагерь, а для леди Йосы, меня и вдовы установили шатер. С учетом жаровни, походного трюмо и двух сундуков, которые велела перетащить туда её светлость, места осталось лишь на то, чтобы не спать друг на дружке.
В ожидании ужина рыцари собрались вокруг костра и подначивали хлопочущую над котелком кухарку, травили шутки. Людо сидел в стороне, натачивая о камень дрянной меч, который ему выдали по приказу леди Катарины. Почувствовав мой взгляд, поднял голову. В следующий миг меня снова отвлекла возня у костра.
- Поди ж ты, какой резвый! – воскликнула кухарка, замахнувшись половником на самого рукастого из мужчин, ущипнувшего её за зад. Тот ответил наглой улыбкой и подмигнул остальным.
- Что вас там так заинтересовало? – раздраженно позвала леди Йоса. – Лучше помогите мне разобрать вещи.
Я поправила полог и вернулась в глубь шатра.
Когда позже вышла за порцией для неё, вдовы и себя, смех стих. Рыцари провожали меня взглядами, в которых не читалось ни угрозы, ни дружелюбия – только угрюмая настороженность. Точно так же смотрели и на брата. Им сказали официальную версию, в том числе про тяжело раненых и чудом выживших Марланта и Эйка, но кто запретит людям строить догадки о появившихся в последний момент чужаках, чей изможденный вид не соответствует заявленному высокому статусу?
- Миледи, - кухарка сделала неуклюжий книксен.
Я забрала поднос с едой и подождала, пока один из рыцарей приподымет полог шатра.
На ужин был вареный угорь и пирог с крольчатиной и миндальным молоком. Соли в лепешке было в самый раз. А я уже и забыла, каково это, когда ею не отбивают затхлость плесневелой муки… За истекшие годы эти два вкуса стали для меня неотделимы. Когда-нибудь буду питаться только пресным.
Ритуал отхода леди Йосы ко сну оказался изматывающе долог – голоса снаружи успели угомониться. Заодно выяснилось, зачем ей понадобилось аж два сундука. В первом лежала сорочка, домашние туфли, каль и куча спальных принадлежностей, без которых легко можно обойтись. Во втором – зеркало, лосьоны, мази, притирки, масла, ароматические воды, мастика для губ, помада для волос. Пока я неловко расшнуровывала ей рукава, непривычная к этому делу, она рассматривала свое лицо в полированном бронзовом диске, натягивая кожу пальцами. Когда я закончила, протерла щеки, лоб, подбородок и шею средствами из трех склянок и, не оборачиваясь, протянула гребень.
- Расчешите меня.
Вдова Хюсман успела переодеться в подобие паруса и теперь рылась в своем бельевом ларце, ища что-то на дне.
Перебирая тяжелые длинные пряди её светлости, я боролась с желанием вытереть руку о подол: казалось, на пальцах остался жирный золотой налет. А ещё хотелось покончить с расчесыванием побыстрее – процесс начал утомлять.
- Ай! Осторожнее вы! – вскрикнула леди Йоса, дернув головой.
- Простите, миледи.
- «Простите, ваше величество» - привыкайте называть меня так. Вы что, никогда не расчесывали другим волосы?
- Чужим – никогда.
Людо ведь не чужой.
- У вас неделя пути на то, чтобы научиться помогать мне. - Она бросила быстрый взгляд на вдову и едва слышно прошептала: - Чтобы версия фрейлины хоть немного походила на правду.
Я подняла голову, и наши взгляды встретились в отражении. Контраст между нею и мной был разителен: леди Йоса, белокурая и голубоглазая, с нежной алебастровой кожей, точеными плечами и высокой грудью, натягивающей платье, которое прикрывало такое же совершенное и до тошноты мягкое тело, а позади я. Шершавые потрескавшиеся ладони смотрелись рядом с её тонкой белой шеей просто кощунственно, а тяжелая масса черных волос придавала мне диковатый вид.
- Теперь подайте чашу, - распорядилась она, отворачиваясь.
Я забрала с жаровни миску, где подогревалось миндальное молоко с ужина, и поставила перед ней. Леди Йоса погрузила внутрь свои тонкие ухоженные пальцы – с чего им не быть ухоженными, если отмачиваются каждый день в молоке! – и держала, пока оно не остыло. Потом велела:
- Теперь вы.
- Что я? – Краем глаза я заметила, как вдова сделала два быстрых глотка из оправленного в серебро каплевидного флакона.
- Опустите ваши клешни в ванночку, на них тошно смотреть. К тому же любому в королевском замке будет достаточно одного взгляда на них, чтобы разоблачить вас. – И не дожидаясь ответа, она схватила меня за руку.
Тело обдало волной гадливости, и я отшатнулась, задев чашу. Та опрокинулась, выплеснув молоко на землю.
- Да вы просто дикарка! – с досадой воскликнула Её Светлость, потирая ушибленную кисть. – Ну и оставайтесь такой, раз нравится!
Она отвернулась, а я вернула чашу на место и ни слова не говоря направилась к выходу.
- Куда вы?
- Пожелать брату доброй ночи.
- Передайте и от меня.
- Хорошо.
Когда Скорбный Жнец спляшет кароле вокруг майского шеста.
- Вы должны отвечать «Как скажете, ваше величество».
- Как скажете, ваше величество.
Из угла вдовы уже слышался храп, а в спертой духоте разливался навязчивый сладковатый запах опийного мака.
ГЛАВА 4.
После тесноты шатра ночной воздух показался одуряюще свежим. Я дышала и не могла надышаться. Совсем рядом грохотали воды ручья, разнося эхо по ущелью. Пахло влажной землей и первыми пробивающимися сквозь почву травами.
Людо разминался спиной ко мне. Думала подкрасться к нему на цыпочках, но когда до цели оставалось всего ничего, брат скользнул в сторону и оказался позади меня, взяв шею в захват.
- Ты мертва! – объявил он и тут же фыркнул в ухо. - Топаешь, как кентавр.
Я отвела его руку и повернулась.
- И пахну так же. – Я сунула ему под нос ладонь, насквозь пропахшую всеми мазями и благовониями леди Йосы.
Людо понюхал и сморщил нос.
- Пойдем к ручью – смоешь, - предложил он.
Так мы и сделали.
Пройдя мимо часового, спустились с откоса. Я поплескала на руки, а после мы немного поговорили, обсудив, что нас ждет в замке. Вздохнув, я приникла к брату и положила голову ему на грудь.
- Не хочу возвращаться в шатер.
К храпящей вдове и её светлости с блудливыми глазами и состоящим из плавных изгибов телом, каждый дюйм которого несет следы тщательного ухода. И снам, радость от которых превращалась в горький стыд по утрам. Даже Людо не знал про них. Иногда будил меня, если бормотала, и тогда я говорила, что видела наш дом… брат понимал. Но никогда в подобные моменты не упоминала того, кто поселился в моих грезах, как отрава на дне кубка.
Наконец, мы двинулись обратно в лагерь.
- Скоро смена на часах, - сказал Людо. – Кажется, кто-то вышел из палатки.
Рыцарь действительно вышел, только не из палатки, а из кибитки кухарки. Тот самый балагур, щипавший её за ужином. Он замер, мы тоже. Рыцарь перевел взгляд с меня на Людо и обратно и поправил штаны. А потом мы молча разошлись, словно ничего не произошло.
Когда я вернулась, леди Йоса уже спала – по крайней мере, так я решила, устраиваясь на ночь, пока не услышала некоторое время спустя её недовольный голос:
- Не прекратите вертеться и вздыхать, отправитесь спать к мужчинам.
Вертеться я перестала, но ещё долго не позволяла себе заснуть. Едва чувствуя подступающую дрему, колола руку сорванной возле шатра веточкой шиповника. И все равно заснула, мечтая ощутить тепло и безопасность. Шутки снов порой очень жестоки… я получила свою иллюзию безопасности.
…трофейная всегда была моим любимым убежищем. Не отпугивал ни специфический запах, исходящий от прибитых к стенам рогов и голов, ни жутковатый отрешенный блеск невидящих зрачков, ни якобы поселившийся тут призрак рыцаря, насмерть затоптанного вепрем, чьи бивни теперь украшали эту комнату. Я любила прятаться здесь, когда мир был ко мне слишком жесток. А мир частенько бывал ко мне жесток, потому что я «упрямая несносная девчонка, наказание для своей матери», по словам моей собственной, и такие, «если не исправляются, рано или поздно получают по заслугам». Исправиться я не могла, и по заслугам получила рано. Смех, звон кубков и звуки виелл за стеной лишь усугубляли мои страдания.
От горьких дум отвлек золотой мячик, ткнувшийся в бедро. Дремавшая на соседней шкуре Никс, престарелая левретка, приоткрыла глаз и снова закрыла. В камине с нетерпеливым треском взвились искры. Я вяло подтолкнула шарик обратно в огненный зев. Сегодня даже любимая игра не утешала. Снова задумавшись, пропустила следующий бросок, и мяч укатился к дверям. Вскочив на ноги, я хотела кинуться за ним, но обнаружила беглеца под подошвой стоящего в дверях золотоволосого мужчины. Гость нагнулся, поднял мячик и двинулся ко мне, перекатывая его змейкой между пальцами одной руки ловчее жонглеров, показывавших трюки за ужином.
Я, набычившись, наблюдала за ним. В зале сидел за столом для почетных гостей. Весь вечер смеялся, травил охотничьи истории и не пропустил ни единого тоста. Один раз я поймала на себе его пристальный, безо всякой улыбки, взгляд. Но уже в следующий миг его отвлек кто-то из приятелей отца.
- Почему вы сидите здесь в свой праздник, миледи? – спросил он, остановившись передо мной. – Разве вы не должны быть в саду, с Годфриком?
Праздник, как же! Я молча отвернулась и плюхнулась обратно на шкуру спиной к нему. Ужасная грубость. Именно из-за таких выходок я никогда не стану «послушной ласковой девочкой, как кузина Хейла, отрадой для матери». Сейчас он уйдет и расскажет все отцу. Тот посмеется, а когда гости разъедутся, прикажет няне наказать меня. Делает это она куда охотнее кормилицы, и рука у неё тяжелее. Но гость вдруг устроился рядом на полу и как ни в чем не бывало протянул мячик.
- Кажется, ваш? В игру примете?
Зыркнув на раскрытую ладонь, я схватила шарик, зашвырнула прямо в угли и злорадно усмехнулась ему в лицо.
- Приму, доставайте!
Вот теперь точно уйдет. Или начнет браниться – взрослые не могут быть долго дружелюбными с детьми. Правда, я больше не ребенок. Так сказала кормилица, наряжая меня к пиру, и её подбородки мелко тряслись от всхлипов. И то же повторила мама, холодно и веско, когда пришла проверить её работу.
Гость не изменился в лице, только в уголках серых глаз наметились морщинки. Радужка вдруг начала стремительно выцветать, сделавшись из стальной почти белой. Он чуть повернул голову в сторону подремывающей Никс и, сложив губы трубочкой, издал мелодичный посвист. Уши левретки встали торчком. Она резво поднялась, покачиваясь на тонких жилистых ногах, и потрусила к камину. Перед огненной пастью замерла. Не успела я сообразить, что произойдет дальше, как она сделала бросок, почти невозможный для её четырнадцати лет, увернулась от просвистевшего в дюйме от уха огненного кнута и, сжав мячик зубами, отскочила обратно. Мелко перебирая лапами, подбежала к гостю, аккуратно положила добычу ему на колени и вернулась на место.
Мужчина беззаботно подкинул мяч, словно не замечая моих широко распахнутых глаз. Его собственные уже вернули прежний цвет.
- Как вы это сделали?!
- Похоже, я не слишком-то вам нравлюсь, - заметил он вместо ответа.
- Не вы! – выпалила я и прикусила язык.
Гостя это развеселило. Откинувшись слегка назад, он смерил меня взглядом и кивнул:
- Значит, Годфрик. Чем же вам не угодил мой племянник?
Перед глазами снова встало прекрасное словно из снега вылепленное лицо матери.
- Леди Анна, - назвала она меня первым, официальным, именем, - развлеките будущего супруга. Покажите ему наш сад.
- Хотите, сходим в оранжерею?
Высокий рыжеволосый мальчишка пожал плечами, и мы двинулись по усыпанной галькой дорожке. На сегодняшний праздник не пожалели восковых свечей, и замок от подвала до сторожки караульного на крыше был залит огнями. Позади, шоркая, переваливалась кормилица. В траве стрекотали цикады, подпевавшие менестрелям, в воздухе стоял тяжелый аромат спелых слив.
- Вам понравятся наши розы, - произнесла я, когда терраса осталась за поворотом. – Их завезли в прошлом году, и…
- Не нужно. – Голос у Годфрика был под стать лицу и всему скучающему облику – такой же бесцветный.
- Что не нужно? – не поняла я.
- Разговаривать. Просто пройдем до оранжереи и обратно.
Произнося это, он ни разу на меня не посмотрел. Пару мгновений мы шли в полном молчании, на фоне которого шум из трапезной, где праздновали наше обручение, казался особенно громким.
- Вы не хотите на мне жениться?
Ответный взгляд был полон презрения.
- Жениться на выродке? Да мне мерзко даже смотреть на тебя!
Ударила я быстрее, чем успела подумать, и получила звонкую оплеуху в ответ. Из глаз от неожиданности брызнули слезы. Ладонь судорожно прижалась к горящей щеке.
- Бьешь, как девка!!
Этому страшному оскорблению я научилась у Людо…
- Он не такой, каким должен быть супруг, - сдержанно ответила я гостю, прикрывая волосами до сих пор красную щеку.
- А каким должен быть супруг? – заинтересовался он.
- Сильным внутри и снаружи.
- Достойный критерий, - кивнул мужчина. – Так говорит ваша матушка? Или отец?
Он что, думает, у нас собственного мнения нет?
- Так считаем мы с братом, - обиделась я. – Он говорит, что нет ничего важнее силы, а слабые вовсе не должны появляться на свет, они не заслуживают жить. Поэтому брат так презирает Артура.
- Кто такой Артур?
Я опомнилась и промолчала. Про Артура никто не должен знать. Не дождавшись ответа, гость спокойно продолжил:
- В чем-то ваш брат прав, просто сила бывает разной. Со временем вы с Годфриком притретесь. А ещё у меня есть племянница чуть помладше вас. Бланка – добрая и ласковая девочка, которая нуждается в подруге.
Странно было вот так разговаривать. Странно и приятно. В замок постоянно приезжали приятели отца, особенно в последние месяцы, но они никогда не пытались со мной заговорить. Детей не принято замечать, особенно девочек. Отец и тот вспомнил о моем существовании лишь полтора года назад, после случая с няней.
Мысленно я сравнивала гостя и будущего супруга. Волосы у Годфрика тоже рыжие, но совершенно другого оттенка: почти красные и прилизанно-гладкие, разделенные на пробор, а не золотистые и вьющиеся. Да и вид какой-то болезненный, словно вся сила ушла в рост. Он действительно высок, но плечи уже, чем у Людо, хотя брат на год младше него. Сидящий же рядом человек был воплощением крепости, от него исходила спокойная уверенность.
- Мы никогда не притремся, - угрюмо изрекла я. – В нем нет и уже не будет стержня.
- Погодите судить. Годфрику всего одиннадцать. Через три года, когда состоится ваша свадьба, он подрастет и возмужает.
- А ещё он назвал меня чернявой уродиной!
Вообще-то он много чего успел наговорить…
Гость перестал усмехаться:
- Вот это он зря. Просто пока не понимает, как ему повезло.
Я уставилась на него и нерешительно переспросила:
- Повезло?
Мужчина кивнул:
- Вы уже сейчас красивее большинства знакомых мне леди, а через несколько лет затмите и остальных.
Красивая? Я? Мне такого ещё никто не говорил, даже кормилица, а уж она-то любит меня больше всех после Людо. Может, насмехается? Но выражение серых глаз было абсолютно невозмутимым.
Я помолчала, обдумывая его слова и ощущая, как кончики ушей начинают гореть, а внутри все трепещет от непонятного, но упоительного чувства. Стало стыдно за то, как вела себя с ним вначале. От следующей мысли я покраснела ещё сильнее и покосилась на гостя из-под ресниц. Жаль, что такой старый. Наверное, ему столько же, сколько маме, а ей осенью исполнится двадцать шесть. Других недостатков обнаружено не было, даже короткая борода его не портила. Казалось, подбородок и скулы припорошены золотом. И я решилась:
- Вы ведь желаете союза с нашей семьей?
- Верно, - прищурился он и скрестил руки на груди.
- И для этого нужен брак?
Дождавшись подтверждения, я выпалила, боясь растерять храбрость:
- Тогда, может, на мне женитесь вы?
Сперва он удивился, а потом пристально посмотрел, явно всерьез взвешивая предложение, и наконец сокрушенно покачал головой.
- Рад бы, но это невозможно, миледи.
- У вас уже есть супруга? – расстроилась я. – Или не хотите ждать ещё три года? Я постараюсь вырасти поскорее и буду хорошей женой, клянусь!
Он вздохнул, поглаживая браслет из заплетенной в косичку лески, и потерянно развел руками – сразу видно, искренне сожалеет.
- Вы уже обручены с моим племянником.
- Но если я ему не нужна? – Я все ещё не теряла надежды его уговорить.
- Он скоро изменит мнение, ручаюсь, - сверкнул глазами гость.
ГЛАВА 5.
Дорога была утомительна и монотонна. У меня часто болели глаза от чтения при тряске, а духота и запахи преющих под платьями тел сводили с ума. Чувствуя себя разбитой, я пользовалась любой возможностью на привалах, чтобы пройтись. Вдова почти все время спала или дремала. Флакон, поначалу вынимаемый лишь ближе к ночи, перешел в разряд лекарства от всего: зубной боли, ломоты в пояснице, нервов, расстройства желудка, меранхолии и шуток Камдена – того самого рыцаря, навещавшего кухарку по ночам. Нрав леди Йосы совсем испортился от вынужденной бездеятельности. Я-то привыкла терпеть и выжидать, а она изнывала и цеплялась к нам по любому поводу.
- Сколько раз говорить, чтоб не пили эту гадость в повозке, вдова Хюсман! Дышать нечем! А вы, - напускалась она на меня, - почему бубните пылкое признание, как надгробную речь? В вас что, нет ни грамма чувства? Вы никого не любили?
- Разумеется, любила и люблю - своего брата.
- Я не о том, - отмахнулась она. - Вы ни к кому не испытывали страсти?
Её романы казались мне насквозь фальшивыми, а речи влюбленных донельзя напыщенными и искусственными. Прискакать под окно возлюбленной и донимать её сравнениями губ с кораллами, а зубов с жемчугом. И в чем тут любовь?
К самой леди Йосе я испытывала презрение, к которому из-за придирок теперь примешивалось глухое раздражение. Она не выполнила долг перед семьей, предписывавший хранить себя до свадьбы, и ничуть не смущалась своего проступка, если его так можно назвать. Я свой долг выполню. Презирала я её не за потерю целомудрия, а за пренебрежение обязательствами перед родом.
День на четвертый, устав разглядывать проносящиеся за окном поля, она остановила взор на скакавшем рядом рыцаре, какое-то время рассматривала его и с шумным вздохом откинулась на подушки.
- Что вы знаете о близости между мужчиной и женщиной, леди Лорелея? – вызывающе спросила она, прервав моё чтение на полуслове.
Вдова, как обычно, похрапывала и причмокивала во сне. Тальк осыпался с груди, припорошив черный бархат белесой пылью. Запнувшись, я подняла глаза от страницы и встретилась с насмешливым взглядом. По лицу леди Йосы гуляла полуулыбка, рука поигрывала талисманом.
Поскольку я молчала, она продолжила, правда, на этот раз соизволила-таки понизить голос, покосившись на вдову:
- Вам предстоит первая ночь, неужели вы о ней не задумывались?
Я наконец отомкнула губы и бесцветно произнесла:
- Должна идти кровь.
Она приподняла брови.
- Откуда вы знаете?
Тот же вопрос я задала Людо. Мы ведь тщательно обговаривали план и обсуждали детали.
«Откуда знаешь про кровь, если никогда не женился?»
«Не твоё дело».
Я закусила губу. Ненавижу, когда брат так говорит, и он это прекрасно знает. У меня же от него нет секретов… ну, почти нет.
«И много должно вылиться?» – холодно спросила я.
«Не так чтобы слишком».
«И как это понять? Две капли? Стакан? Как при регулах?»
«Как из ранки на пальце! И прекрати меня донимать!» - разозлился он, странно посмотрел, встал и ушел. Вернулся, только успокоившись. В итоге мои знания о первой ночи ограничились спальней и кровью. Остальное, сказал Людо, мне не понадобится, я ведь в действительности не собираюсь исполнять супружеский долг леди Йосы. Ну, ещё нужно знать про традиционный кубок с вином, который молодая жена преподносит мужу.
- Так откуда? От матери? – настаивала леди Йоса. – Моя скорее б лопнула, чем сказала!
- А вы? От помощника грума? – дерзко спросила я.
Она удивленно поморгала, а потом вдруг прыснула, прижав ладонь ко рту.
- Нет, не от него.
- То есть леди Катарина ошиблась, и вы не…
- На пару лет раньше, - пояснила она. – У моей матери был духовник. Она думала, он ее любит. Настолько, что когда мне было двенадцать, отец вдруг скоропостижно скончался. Знаете, он был неплохим человеком. Как-то раз я осталась после мессы, и…
Интересно, была бы она столь откровенна, если б уже не сажала меня мысленно в дроги Жнеца?
- Да и я вовсе не о крови, - она лениво скинула туфлю и, уперев пятку в колено, принялась нарочито медленно растирать стопу. - А о том, как доставить и получить удовольствие. Вы что, совсем ничего об этом не знаете? Не слышали перешептывания служанок по углам? И картинки не видели? Ну, уж случку собак-то заставали?
Рука зачесалась влепить ей пощечину за снисходительность тона. Теперь она смотрела чуть свысока, словно презирая меня за незнание.
К снисходительному тону прибавилась ещё и снисходительная улыбка, доведя меня до белого каления. Леди Йоса в последний раз с непристойной неторопливостью провела рукой по стопе, вернула ногу на пол и расправила подол:
- Ну, так слушайте. – Проворно привстав со своего места, она уселась рядом. Вдова осталась в одиночестве, похрапывая в углу. Набрякший подбородок клонился к груди, чепец накренился. На ухабах она вскидывала голову и сонно ворчала, не открывая глаз.
- Сперва он, скорее всего, велит вам раздеться и лечь, - зашептала леди Йоса под цокот копыт снаружи и скрип повозки. Она сидела так близко, что я ощущала теплое дыхание на лице. – Лучше сделайте это сами, пока будете ждать в опочивальне. Потом его величество может дотронуться здесь, - она коснулась моей груди, - или тут, - провела костяшками по шее.
- Рукой? – спросила я странно хриплым голосом.
- А это уж как захочет, - рассмеялась она. – Мне продолжать, или мои речи скучны и ничего нового не сообщают?
Я промолчала, и она, лукаво улыбнувшись, снова заговорила. Многое из того, о чем она поведала, оказалось неожиданно знакомо. Просто раньше я не подозревала, что под «потерей целомудрия» и «исполнением супружеского долга» разумеют именно это. В народе-то проще называют…
Останься я дома, получи воспитание настоящей леди, вероятно, пребывала бы в неведении и по сей день. Но в дороге взрослеют быстро. А в моей жизни было слишком много дорог…
Впервые с вопросом я столкнулась год на третий наших с Людо скитаний. Наверняка, случалось что-то и раньше, но мне не запомнилось. В тот день мы заночевали в храме. Их двери открывались для всех без разбора, лавки на ночь сдвигали к стенам, и люди укладывались на пол вповалку.
Проснулась я среди ночи от возни по соседству. Какой-то крестьянин вскарабкался на женщину и двигался на ней взад-вперед. Он кряхтел, она постанывала.
Я растолкала Людо.
- Гляди, смешные…
Но брат почему-то не смеялся.
- Эй, вы там, уймитесь! А ты, Лора, заткни уши и отвернись.
- Зачем это?
- Делай, как сказал! – рявкнул он.
Я обиженно накрыла уши ладонями, но так, чтобы все слышать. Отвернулась по тому же принципу. Парочка не обратила на окрик никакого внимания. Слово за слово, тумак за тумаком. Вокруг начали просыпаться, заворчали, заругались, прибежал всполошенный клирик… в общем, из храма пришлось уйти.
- Людо, а что они делали?
- Отстань, Лора. И вообще забудь, что видела.
Но случай, как нарочно, не выходил из головы. В последующие месяцы я ещё не раз видела подобные сцены, не только в храмах, но и на постоялых дворах, где на одну кровать укладывалось до дюжины человек, однако уже не будила брата. Действо было не слишком похоже на то, что описывала леди Йоса. Скорее уж и впрямь напоминало случку собак. Много сопенья, много возни, и вообще выглядит… так себе. Но участникам явно нравилось.
Примерно тогда же Людо начал пропадать по ночам и не только по ночам. Отлучался ненадолго и оставив под присмотром какой-нибудь матроны, но я все равно чувствовала себя брошенной и несчастной, а дознаться о причине уходов не получалось: стоило спросить или попытался последовать за ним, сразу злился. Как-то поздним вечером я лежала на постоялом дворе и, глотая слезы, слушала, как трактирщик зовет свою дочь с крыльца. Я-то видела, что они с Людо спрятались в сарае… Вернувшись, брат по обыкновению улегся сзади, подгреб меня и, уткнувшись носом в макушку, собрался спать.
Я выставила локоть:
- Уйди.
- С чего это?
- Просто уйди и все.
- Куда мне идти? Ночь на дворе!
- Иди обратно.. к той.
- К кому? – нахмурился он, приподнявшись на локте.
- Откуда я знаю её имя! – огрызнулась я, хотя, конечно, уже знала. Ещё бы: её папаша битый час его орал!
- Лучше не выводи меня, Лора. Разве я не предупреждал, чтоб не спрашивала?
- А я и не спрашиваю. Больно надо!
Хотя очень хочется понять, чего она такого знает или умеет, что меня ему недостаточно.
Я отодвинулась на край матраса и ровно задышала, делая вид, что сплю, а сама не сомкнула глаз до утра. Даже пошмыгала, мучительно переживая происходящую перемену: в жизни Людо появилось нечто, куда мне путь заказан, и о чем он не рассказывает. Я чувствовала разверзающуюся между нами пропасть и не знала, как все исправить. Отчаянно хотела, чтобы было, как раньше, но, как раньше, не получалось. Я смутно догадывалась, что всё это неким образом связано с давней сценой в храме и тем, что происходит между мужчинами и женщинами, но гнала от себя гадкие мысли. Людо не такой! Мы же лорды, а не какие-нибудь вилланы, эта возня для них. Благородные уж точно ничем подобным не занимаются… Должна быть другая причина и, может, если я её доищусь, то пропасть удастся преодолеть?
Я ненавидела каждую, с кем он уходил.
Но других версий не находилось. Несколько недель спустя я спросила у Людо, зачем мужчины ложатся на женщин. Тогда брат впервые меня ударил… Решил, что не просто так интересуюсь.
- Если хоть раз, слышишь, хоть с кем-то из них тебя застану… на меня смотри, говорю! – И я, втянув голову в плечи, смотрела в подернутые пеленой глаза, пока он, держа за ворот, отвешивал пощечины.
Людо-то через час остыл, а вот я целый месяц с ним не разговаривала и игнорировала лишние куски хлеба, равно как горсти свежих ягод в подоле и даже новый гребень. Но в глубине души чувствовала, что он был прав. Мне не следовало спрашивать. Зато весь месяц Людо был только мой, ни разу не отлучился. Ради этого стоило спросить…
Позже я, конечно, узнала, что так простонародье развлекается и заводит детей. И что надо соблюдать осторожность, чтобы не приняли за одну из них…
Рассказ леди Йосы не только восполнил имеющиеся пробелы, но и ошеломил: неужели все? Я не могла примерить такое поведение к родителям, например, или их высокородным приятелям. Вспомнив отлучки Людо, помрачнела: подтвердилось то, о чем я и так в общем-то давно догадалась. Но как от этого можно получать удовольствие? И что значит «я сама захочу»? А дети точно по-другому не могут появиться, например, от большого желания или горячей молитвы? Нет, смеялась леди Йоса, только так. Поэтому нужно пользоваться специальным травами, если не хочешь понести. Я все равно до конца ей не поверила. Наверняка, есть другой способ, и она специально поддразнивает, либо просто не знает о нем. Я хотела спросить ещё о чем-то, но тут её настроение резко переменилось. Она словно бы впервые заметила, как близко мы сидим, и отодвинулась, а потом и вовсе пересела обратно к вдове. Веселья как не бывало.
- А вообще забудьте все, что я сейчас рассказала, - резко бросила она. – Не приведи Праматерь, его величеству понравится – ещё станет докучать мне потом каждую ночь. Так что просто лежите и, сцепив зубы, терпите. Покорность, а вовсе не невинность – главная добродетель женщины, если верить моей матери. Невинность – всего лишь товар.
Она отвернулась к окну и подарила мне целый час тишины.
***
На стоянке Йоса поручила перекидышу зашить платье, которое сама же тайком и порвала. Наряд потом придётся выбросить: шьет девушка будто двумя левыми ногами. Вдова тем временем кряхтела, втирая целебное снадобье в распухшие суставы.
- Пожалуй, пройдусь немного перед сном, - беззаботно обронила Йоса, откидывая полог шатра. – Нынче дивная ночь.
Девушка подняла голову от шитья, провожая её темным взглядом, но промолчала. Никогда не поймешь, о чем думает. Выполняет все поручения, но иногда кажется, что вместо «слушаюсь, ваше величество» сожмет пальцы на горле. Есть в ней что-то дикое и неуправляемое. В них обоих это есть… Но то, что отталкивает в женщинах, нередко привлекает в мужчинах.
Кухарка скоблила песком днище котла. Йоса велела ей отвлечься и собрать, что нужно. Та бросилась выполнять. Забрав готовый сверток, Йоса обогнула крайнюю палатку и очутилась на небольшом участке между лагерем и лесом.
Юноша был там. Смазывал коню натертые подпругой бока. Животное ему нравилось, Йоса это ясно видела.
- Можете оставить коня себе.
Он полуобернул голову, неопределенно повел плечом и снова отвернулся.
- Он ведь вам нравится?
Ещё одно неопределенное пожатие.
- Как его назвали?
- Торф.
- А вас мне как называть? Людовик?
- Людо.
- Это полное имя?
- Да.
Рука скользила по шкуре, оставляя жирные дорожки мази.
Йосу начал раздражать этот разговор. Не так она себе его представляла. На неё обычно глазели, а не отворачивались, тем более, когда она давала себе труд так тщательно готовиться к встрече.
- За ужином вы не притронулись к окороку, - сказала она резче, чем собиралась. – Эдак кухарка обидится, решив, что вы брезгуете. Вот, я принесла, попробуйте. – Она протянула сверток из промасленного пергамента.
- Положите туда. – Он кивнул на плоский камень под дубом, на нижней ветке которого висела седельная сумка.
Йоса едва удержалась, чтобы не швырнуть окорок ему в спину. Вместо этого топнула ногой и сказала высоким звенящим от гнева голосом.
- Смотрите на меня, когда я с вами разговариваю!
Рука на боку коня замерла. Юноша неторопливо отставил мазь, так же спокойно вытер пальцы, повернулся и ни слова не говоря двинулся на неё.
Йоса думала, он остановится через пару шагов и, когда этого не произошло, попятилась, невольно покосившись на лагерь. Часовые совсем близко… стоит крикнуть, и кто-нибудь обязательно прибежит. Ей ничего не грозит! О том, что можно попросту не успеть крикнуть, она в тот момент не подумала.
Отступала, пока не уткнулась спиной в дерево. Юноша упер ладони в ствол по обе стороны от её лица и наклонился непозволительно близко:
- Так смотреть?
Дыхание щекотнуло щеку. Йоса ничего не ответила. Сердце колотилось где-то в горле, грудь часто вздымалась. К страху примешивались любопытство и возбуждение.
Он протянул руку, заставив её ещё сильнее вжаться в кору, хмыкнул, заметив, как она дернулась, пошарил в висевшей на суку сумке и извлек блеснувший лезвием нож. Вот теперь самое время было кричать, но язык присох к небу. Прежде чем Йоса успела издать хоть звук, он забрал окорок, который она все это время, забывшись, прижимала к груди, отрезал ломтик, наколол ножом и с лязгом снял зубами.
Прожевав, отрезал и насадил на острие второй и протянул ей:
- Вы ведь тоже хотите попробовать?
Поколебавшись, Йоса потянулась к мясу, но в последний момент убрала руку и, кинув на него вызывающий взгляд, тоже сняла зубами, медленно, не отводя глаз.
Он ухмыльнулся и провел пальцем по её нижней губе, надавливая, так что рот непроизвольно приоткрылся.
В этот момент кто-то из рыцарей окликнул товарища, и Йоса вздрогнула.
- Мне пора, - выпалила она, отталкивая руку и, поскольку юноша не шелохнулся, добавила: - Пропустите.
Он наконец сделал шаг назад. Подобрав подол, Йоса протиснулась мимо него и поспешила к лагерю. Заворачивая за палатку, обернулась, но юноша уже снова отошел к коню и стоял спиной к ней. Это было даже досаднее, чем оставшиеся на платье жирные пятна.
ГЛАВА 6.
На исходе шестых суток стало ясно, что мы у цели. Вокруг раскинулись пашни, на смену бедным почвам пришел жирный чернозем, на котором плодоносит даже воткнутая в землю палка. К голосам знакомых птиц прибавилось множество незнакомых, в пролесках стали чаще мелькать звери. Они провожали наш караван любопытными взглядами и безбоязненно выбегали на дорогу, из-за чего пришлось несколько раз останавливаться и прогонять их камнями.
Утром восьмого дня мы миновали первые аван-посты на границе владений королевского дома, а уже к вечеру наше путешествие закончилось перед длинным светлым строением. Над входом висел сдвоенный брачный герб: три червленых волчьих гончих Скальгердов на золотом поле слева соседствовали с лаской Венцелей на лазурном справа. Согласно древнему обычаю, леди Йоса должна была войти туда наследницей своего рода, скинуть одежды, облачиться в наряд, заготовленный для неё семьей будущего супруга, и выйти с другого конца уже невестой короля. Так она символически оставляла прежнюю жизнь позади, чтобы вступить в новый дом.
Она могла взять с собой в сопровождающие одну женщину или девушку по выбору. Ещё одна, со стороны жениха, уже дожидалась внутри.
- Леди Лорелея, вы пойдете со мной.
- Да, ваше величество.
В памяти осталось, как хрустели стебли лилий под нашими ногами, в воздухе кружили снежинки пыли, и как прерывисто дышала леди Йоса. Второй помощницей оказалась русоволосая женщина по имени Мод. Она ловко расшнуровала рукава и стянула с леди Йосы платье, а следом и камизу, оставив ее обнаженной и дрожащей. Я помогла нарядить её в алое платье-робу с широкими посеченными рукавами, отделанными фестонами листообразной формы, и золотое сюрко с широкими проймами. Пока я застегивала тяжелый от драгоценных каменьев пояс с кошелем-эскарселем и свисающими до земли кисточками, Мод надела на нее покров и филлет замужней дамы.
Потом мы снова шли по длинному коридору, к другому выходу. Он вывел нас на берег озера Хидрос, где уже дожидались остальные, включая Людо, и белая ладья с гребцами, похожая на одного из лебедей, грациозно скользящих по черной глади озера. Неподалеку покачивались две галеры, патрулировавшие берег.
Леди Йоса на миг замерла, прижав руку к груди, и я вместе с ней. Представшее глазам зрелище потрясало и подавляло. С южного берега, где мы стояли, королевский замок был виден, как на ладони. Его бастионы раскинулись на вдающемся в озеро полуострове, но отсюда казалось, что древние, как глыбы мира, крепостные стены вырастают прямо из воды, и замок парит над нею, надвигается на нас несокрушимой мощью своих глухих неприступных стен. В нем не было ни капли изящества – только надежная крепость.
Удачное расположение – важная, но далеко не единственная причина, по которой родовое гнездо Скальгердов ещё никому не удавалось взять за всю историю. Другим отпугивающим мотивом служил могущественный Покровитель, один из древнейших. Все, что мы видели, проезжая через их владения – плодородные поля, изобилие редких птиц и зверей, полноводные реки – подпитывается от его силы. Я почти слышала гул земли под ногами и чувствовала пронизывающую это место энергию, потоки которой опутывали незримой сетью берега, пролегали глубоко под замком, поддерживали жизнь на многие мили вокруг.
Самые могущественные Покровители обретаются на пересечении лей-линий, послабее – вблизи. Род со слабым Покровителем – все равно что не вороненый доспех: рано или поздно заржавеет.
Только члены семьи знают, как призвать своего замкового духа, и это, конечно, держится в большой тайне. Когда-нибудь это знание перешло бы по наследству от отца к Людо, но теперь этого уже не произойдет.
Многие изображают своего Покровителя на гербе, но действительно ли он выглядит именно так, проверить, по понятным причинам, невозможно.
Скальгерды потому и правят испокон веков, что на их стороне слишком многое: один из древнейших Покровителей, природные и рукотворные укрепления, легенда о водяном чудовище, которое спит на дне озера Хидрос, зарывшись в ил, но пробудится в случае опасности, и мощный дар. Лес вблизи замка не случаен. Каждый из обитающих в нем зверей – дополнительное звено в цепи их власти. Если нас, Морхольтов, в народе называют «перекидышами» или «хамелеонами», то Скальгерды известны, как «звероусты»: их дар в умении общаться с животными, управлять ими. Говорят, много веков назад кому-то все же взбрело в голову напасть на замок. Часть армии двинулась с севера, через лес. Из более чем пятисот воинов, вошедших в него, не вышел ни один. Те, кого послали следом, не смогли разглядеть траву под ковром из чисто обглоданных костей своих товарищей.
Поэтому надо быть непроходимым тупицей, чтобы атаковать в открытую.
Мы погрузились в ладью и отчалили от берега. Люди короля были все, как один, одеты в цвета рода – красный с золотом. Мы с Людо, единственные темноволосые на судне, выделялись, как вороны среди аистов. Даже леди Йоса, с её белокурыми локонами и в здешнем платье, уже казалась одной из них. На неё, как всегда, глазели. В открытую не осмеливались, но по лицам воинов ясно читалось, что красота будущей королевы им по вкусу. Красота вообще везде в почете. Это уродам приходится нести ответ за свои изъяны.
Её светлость больно стиснула мою руку, не отрывая напряженного взгляда от замка. Утки и лебеди скользили с нами наперегонки, а в черной воде отражались лохматые низко плывущие облака, подсвеченные закатными лучами.
Меня охватила дрожь, в висках застучало, а во рту появился противный кисло-металлический привкус. Гребцы завели ритмичную песню, отдававшуюся в ушах буханьем набата. Я больше не различала лиц, мрачных красот этого места и пылающих на небе красок, а вместо длинношеих лебедей видела плывущих по рекам покойников, сделавших воду непригодной для питья. Ещё видела наши фамильные поля, сожженные, кормилицу, как-то по-глупому завалившуюся набок, со стеклянными глазами и обиженно оттопыренной губой – конечно, она обижена, ведь за всю жизнь и мухи не обидела и не заслужила быть зарубленной на пороге моей спальни… видела отцовские пальцы со вздувшимися костяшками, судорожно комкающие простыни, и кровяную жижу, с бульканьем стекающую из почерневшего рта, мать, загораживающую его постель с мечом в руках. Она успела ранить двоих… Я снова слышала гул огненной стихии, треск проваливающейся крыши, скрежет граненных когтей по стене трофейной и вой, с которым огромная туша срывается вниз, проламывая плиты, извивается, раздирает шпалеры в борьбе за свою и наши жизни. А следом – внезапная оглушающая выворачивающая внутренности тишина…
Малиновый воздух дрожит и рассыпается искрами, свинцовые наличники текут от жара, Артур катается по полу, прижимая ладони к лицу и рыдая от боли, а языки пламени сжирают мой прежний мир…
- Праматерь Покровителей! Вы хотите мне пальцы сломать?! – Этот раздраженный возглас возвращает меня обратно на ладью. Ещё какое-то время я тупо смотрю на леди Йосу, недовольно потирающую руку. – Вам-то что волноваться, - шепотом бросает она, - не вы обречены чахнуть в этой тюрьме. Разок раздвинете ноги и станете потом свободны и богаты, будь вы прокляты за это!
Я, тяжело дыша, оглядываюсь вокруг, удивленная, что озеро все ещё на месте: не вскипело и не испарилось от огненного ада моих воспоминаний. Провожу слабой рукой по лбу, платье противно липнет к спине.
В этот момент массивная решетка надвратной башни со скрипом поднимается над головой, роняя на разгоряченное лицо холодные капли, и мы проезжаем под «смоляными носами» и бойницами. Короткий темный тоннель выводит в передний двор к доку и выстроившейся вдоль канала толпе. Люди приветственно кричат, раскручивают трещотки, машут зажженными лучинами, напирают друг на друга, пытаясь разглядеть будущую королеву и прибывших с ней гостей. Все это видится мне словно бы в тумане, картинка расплывается по краям, а звуки приглушены. Всюду мельтешение, в небо срываются нестройной стаей оранжевые фонарики, в нас летят ленты и венки барвинков. Потом ещё одна надвратная решетка, и канал сворачивает к трехэтажному паласу, за которым высится донжон.
Здесь людей уже на порядок меньше и ведут они себя более сдержанно.
Это канал для почетных гостей, оканчивающийся возле центрального жилища. Ступени спускаются до самой воды, где лестницу стерегут два мраморных грифона.
На верхней площадке у входа в палас застыли четыре фигуры в богатых одеждах: король, смазливая девушка лет четырнадцати, наверное, его сестра Бланка, юноша с каштановыми кудрями и серьёзным лицом с правильными мягкими чертами… Мой взгляд остановился на четвертом, облаченном в темно-изумрудный упелянд до земли, отороченный соболиным мехом, и сердце исступленно забилось. Я-то думала, что едва его узнаю. Что годы согнули его, иссушили, убелили сединами и превратили в дряхлого старика, ведь с нашей последней встречи для меня прошла целая жизнь. Но он совершенно не изменился: те же золотистые без единой серебряной нити волосы, короткая борода, скорее даже щетина, высокая широкоплечая фигура, проникнутая небрежным спокойствием, и внимательные серые глаза. Когда они скользнули по мне, я забыла дышать. Узнает ли он девочку, некогда отчаянно молившую взять её в жены?
Но взор регента быстро перебежал на будущую королеву и сосредоточился на ней. Почувствовав руку, я обернулась. Людо. Он успокаивающе сжал моё плечо, и в лихорадочном блеске глаз брата я увидела отражение разрывавшего меня чувства.
Взгляд снова притянуло к стоящему на крыльце человеку – все прочие перестали существовать. Казалось, я сейчас упаду или закричу, или ладья перевернется от сотрясающей меня дрожи. Слава Праматери, он дожил до этого дня, не преставился от какой-нибудь глупой болезни или несчастного случая!
Ведь целых семь лет каждую ночь я видела его во снах и, просыпаясь, разбитая, опустошенная, грезила о встрече. Мечтала о том мгновении, когда всажу кинжал в его черное сердце по самую рукоять и скажу:
«Ты пришел в наш дом, как гость, и подло ударил в спину. Ты убил все, что было мне дорого, лишил будущего, семьи и веры и за это умрешь»
Людо, когда я с ним поделилась, сказал, что речь слишком длинная, а клинок может соскользнуть с ребер, поэтому лучше молча ударить в печень, как он меня учил, и провернуть. Для него важен сам факт, но только не для меня, мне этого мало.
В моем воображении из разверстой раны текла темная и густая, как смола, кровь. Руки шарили по груди, тщась выдернуть кинжал, а в глазах метался ужас и стыд. О, Бодуэн Скальгерд непременно умрет, но сперва увидит свой дом в руинах, королевский род угасшим, а всех, кого любит, отбывшими в Скорбные Чертоги. Если такие, как он, вообще способны любить.
Ещё в моих мечтах у него был сын, гордость и надежда отца: красивый золотоволосый сероглазый малыш, которому я перережу глотку у него на глазах, потому что нет ничего больнее, чем терять тех, в ком течет твоя кровь. А регент должен страдать стократ сильнее, чем страдала я. Из-за него прежняя Лора умерла семь лет назад, сошла с ума от горя, и вместо неё на свет появилась новая, та, в чьих жилах – ненависть, а в душе вечная ночь. С того дня прежний мир раскололся на два: первый тесен, в нем есть место только для меня и Людо, а второй населен всеми остальными людьми, считающими нас с братом проклятыми выродками. А когда люди во что-то верят, их нельзя разочаровывать.
Как во сне, мои ноги поднимаются по ступеням, руки машинально придерживают подол, то и дело выскальзывающий из потных пальцев. Кажется, я кому-то что-то отвечаю, возвращаю приветствия, и мой голос звучит на удивление спокойно.
- Не пялься на него так, - шипит Людо, и я с трудом перевожу взгляд на короля.
Годфрик, как и обещал его дядя, вырос, ещё сильнее вытянулся, но отнюдь не возмужал. В нем по-прежнему не чувствуется силы. Лицо такое же равнодушное и безжизненное, и красота невесты не возбуждает огня в глазах. Гладкие красные волосы разделены на пробор и висят сосульками ниже плеч. Золотой обруч короны смотрится на них тусклой железкой. Есть злая ирония в том, что я куплена на ложе человека, некогда притворявшегося моим женихом…
Её высочество леди Бланка, как я уже сказала, смазлива. Волосы цвета оранжевых полевых цветов обрамляют мягкими локонами лоб и виски и спускаются до талии, кожа припорошена золотистыми веснушками. Не похожа ни на дядю, ни на брата. Гордо вздергивает подбородок, но в карих глазах – затаенная робость, и пальцы нервно комкают подол. Когда Людо подходит ближе, смотрит на него, приоткрыв рот…
Тут я вспомнила о юноше, стоявшем чуть позади Бодуэна, и впилась в него оценивающим взглядом. Сын? Нет… слишком взрослый для сына, лет двадцати. На брата, племянника и вообще родственника не похож, черты совсем другие, да и волосы не рыжие… Кем же он им приходится, раз встречает высоких гостей вместе с королевской семьей? Добротный, но без богатой отделки костюм и манера держаться чуть позади Бодуэна указывают на нечто вроде личного секретаря или помощника, и мой интерес к нему угасает.
Ступени заканчиваются, и над головой проплывает тимпан, украшенный вложенными друг в друга арками, создающими иллюзию нескончаемости. По бокам от входа установлены колонны, из которых лезут волчьи гончии. Пасти оскалены, мускулы напряжены, тела готовятся к прыжку. Кажется, ещё немного, и мрамор лопнет, рассыплется в прах под напором их неукротимой ярости, выпуская псов на волю.
На пороге мы останавливаемся, чтобы пропустить сперва леди Йосу, идущую рука об руку с Годфриком, и остальных членов королевской семьи. Давешний юноша оказывается рядом, предлагая сопровождение. Голос такой же располагающий, как внешность, но без железных ноток, отличающих сильных духом людей.
Помощь? Да, благодарю. И мне приятно знакомство…
Я забываю его имя, едва оно произнесено. Он что-то говорит… достаточно просто кивать в ответ. Мой взгляд непроизвольно возвращается к рослой фигуре в упелянде. Если протяну руку, смогу коснуться его… Мне этого нестерпимо хочется – просто чтобы убедиться, что он не очередной сон, коих посетили меня за последние годы тысячи. Но я одергиваю себя в последний момент. Осталось совсем чуть-чуть, надо набраться терпения. А ближе к развязке оно, как назло, всегда истощается.
Я оглядываюсь на Людо, и в его лице такое же нетерпение, но и предостережение: торопиться нельзя, только не в этом деле…
Мной владеет чувство сродни тому, какое испытываешь, отпуская на волю бабочку или устанавливая последний элемент на вершину карточного домика: одно неловкое движение, и вся конструкция рассыплется.
Я поворачиваюсь к своему спутнику и, не в силах сдержать возбужденной радости, улыбаюсь. Наверное, он принимает это на счет своих слов, потому что улыбается в ответ и что-то поясняет.
На миг прикрыв глаза, я представляю на месте неприступного замка изъеденный плесенью остов, постепенно затягиваемый болотом, в которое превратилось озеро; заброшенный док с гниющими галерами, чахнущий высохший лес и легендарное чудище, выползшее из глубин и издыхающее на берегу белым червем. А среди обломков плавают, раскинув руки и незряче уставившись в небо, три рыжеволосые фигуры, одна ещё и с кинжалом в груди. Их пряди, расправившись неводом, мешаются и запутываются в водорослях.
И когда это случится, когда все до единого Скальгерды сойдут в чертоги Скорбного Жнеца, а наследие их окажется предано забвению, я буду знать, что отец смотрит на нас с Людо с небес и улыбается.
ГЛАВА 7.
Согласно плану, я не пошла на следующий день в часовню на брачный обряд. В пути мы с леди Йосой условились, как все лучше устроить, и я действовала строго по намеченному. Утром пришла в её покои и застала там с дюжину фрейлин – все девушки благородных кровей. Ещё примерно столько же пришло в следующие четверть часа, пока её светлость принимала ванну с ароматическими травами и маслами за ширмой, куда имели доступ только две служанки. Едва она вышла, распаренная и благоухающая, как оказалась в плотном кольце фрейлин. Каждая тянула на себя, желая выслужиться: сразу две взялись расчесывать мокрые волосы, три бросились к лежащей на кровати камизе, едва не порвав её, ещё три боролись за право втереть в тело госпожи смягчающую мазь.
- Леди Лорелея, что с вами?
Даже я решила бы, что беспокойство в ее голосе неподдельное.
- Женские недомогания, ваше величество, - ответила я заученную реплику и потупила взор.
- Вы вся зеленая, ступайте к себе.
Я вскинула глаза в деланном испуге, чувствуя, что актерка из меня некудышная. Хорошо хоть бледность, как и румянец, умею напускать на себя мастерски.
- Нет, прошу! Я должна быть сейчас с вами… Не тратьте на меня мысли в этот час.
Язык еле ворочался, выталкивая чуждые моему характеру и чувствам слова, хотя я несколько раз повторила их вслух, прежде чем выйти из своей комнаты.
- У меня хватает помощниц, - она обвела рукой ораву высокородных прислужниц, - справятся и без вас. Не хватало ещё, чтобы вы грохнулись во время речи священнослужителя и все испортили.
Послышалось сдавленное хихиканье.
- Простите, ваше величество.
Я отступила, не поворачиваясь спиной, и она сделала нетерпеливый жест.
- Всё, идите. А вы, леди Жанна, - повернулась она к розовощекой шатенке с жемчужной ниткой в волосах – надо же, уже различает фрейлин по именам, - проследите, чтобы леди Лорелее принесли тертых отростков горлеца.
- Слушаюсь, ваше величество.
Исполненный смирения и достоинства поклон предназначался леди Йосе, а раздраженно поджатые губы – мне. Леди Жанна неохотно отдала отвоеванный такими трудами гребень той самой помогавшей нам Мод, своей близкой подруге, как я позже узнала, и направилась к двери.
Меня провожали чуть презрительными и вместе с тем завистливыми взглядами: будущая королева в день собственной свадьбы снисходит до заботы о фрейлине. Разумеется, такое внимание объясняется тоской по родине, с коей я остаюсь единственной связующей ниточкой и напоминанием. И каждая втайне надеется затереть эти воспоминания и занять место близкой подруги и наперсницы подле госпожи. Сказать бы им всю правду и посмотреть на лица.
В коридоре мы с леди Жанной разошлись в разные стороны: она на поиски травника, я же – к своим покоям. Уединение в виде отдельной, пусть и крошечной, каморки, переделанной из склада для инструмента при рабочей комнате, которое мне здесь подарили, было до недавнего времени недоступной роскошью.
Мой путь пролегал мимо ниши, в которой установлена высоченная, метра три, скульптура Праматери. У стоп её копошатся всевозможные твари, реальные и вымышленные: тигры, аспиды, мыши, мантикоры, единороги, лебеди, барсуки, онагры, сатиры, птицы каладриус, йейлы, левкроты и многие другие. Среди прочих размерами и тщательностью проработки выделяется волчья гончая. Её Праматерь треплет за ухом, отдавая явное предпочтение пред другими. Там же прикреплены огарки свечей, и рассыпаны подношения. Для тех, кто желает произнести молитву в уединении, предусмотрены шторки. Этой нише предстоит ближе к вечеру сыграть особую роль.
Заслышав голоса, я резко останавливаюсь. Один незнаком, второй принадлежит Годфрику. Они направляются сюда, о чем-то ссорясь, и я, недолго думая, прячусь за изваяние. Почти сливаюсь с ним, прижавшись щекой к холодному мрамору и стараясь заглушить удары сердца. В следующий миг оба показываются из-за поворота. Я удобно устроилась в густой тени, а потому могу осторожно выглянуть. Годфрик уже одет для церемонии, на его спутнике одежды пажа, и он прекрасен, как Нарцисс – Покровитель в облике юноши, каким его изображают на миниатюрах в книгах: белое золото волос, утонченный овал лица и бездонные синие глаза. Только на миниатюрах у Нарцисса не искусанные в кровь губы, и голос я представляла себе холодным и властным, а не униженно блеющим.
- Но почему? – сдерживая слезы, восклицает он и останавливает Годфрика за рукав.
Тот стряхивает руку и быстро оглядывает коридор.
- Сам знаешь, почему, и я в тысячный раз повторяю, что это временно.
- Временно? – тут же хватается за надежду тот. – Сколько: неделя? Месяц? Год?
- Откуда мне знать! – теряет терпение король. – Сколько понадобится. Сам знаешь: люди дяди разве что в нужник со мной не ходят, и ты сейчас не упрощаешь мне задачу.
- Но ты ведь обещаешь вернуть меня ко двору?
- Я сделаю все от меня зависящее, - дергает плечом король.
- Что это значит? – в голосе прорезаются истеричные нотки, и Годфрик вскидывает ладонь, призывая юношу говорить тише. – Ты охладел ко мне? – покорно понижает голос тот.
- Не будь идиотом, Абель! – Годфрик трет руками лицо, отчего кожа становится морковного цвета, и на ней проступают веснушки. – Как же мне все это опостылело…
- И я опостылел?
- И ты! – сорвавшееся с языка. – Временами…
Юношу словно ударили – по щеке даже расползается пятно, как от пощечины, хотя Годфрик его и пальцем не тронул. Напротив, подчеркнуто старается сохранить меж ними расстояние на случай, если кто-то ещё покажется поблизости. Проглотив обиду, Абель обезоруживающе улыбается и притягивает короля за талию.
- Просто скажи, что будешь скучать, - шепчет он. Старается говорить обольстительно, но выходит довольно жалко – наверное, из-за мечущегося в глазах отчаяния. Глаза всегда выдают с головой. Именно поэтому я стараюсь держать свои опущенными.
- Не будь смешон, - резко отталкивает его Годфрик и снова оглядывается. – Ты делаешь все, чтобы мы больше не свиделись!
- Почему ты так говоришь? – уже не сдерживаясь, плачет Абель и протягивает ладонь, чтобы коснуться его лица. – Разве ты забыл: твоё сердце стучит лишь потому, что бьется моё. И кончина не так страшна, ибо мы встретим её, взявшись за руки…
- Нет, не помню! – пятится Годфрик. – И ты забудь. – Уже отвернувшись, бросает: - Ты ни в чем не будешь нуждаться. Одежда, еда, кони – все, что захочешь.
- Но я хочу тебя!
Возглас повисает в пустоте, потому что король уже скрылся за поворотом. Абель ещё какое-то время стоит, глядя ему вслед – грудь сотрясается от беззвучных рыданий – а потом разворачивается и почти бегом бросается прочь, туда, откуда они пришли.
Значит, правду судачат о короле.
А Абель – идиот. Похоже, у него не было отца, который сказал бы, как мой: «Запомни, за стенами дома у тебя нет друзей. В определенный момент на жизненном пути тебе, надо думать, покажется иначе, ты решишь, что встретила добрых сочувствующих людей. Но таких среди посторонних нет. Лишь члены семьи будут искренне рады твоим радостям и разделят с тобой горе. Все остальные готовы только брать и использовать. Проявив для вида сочувствие, они втайне порадуются твоему несчастью и при первой возможности постараются уязвить, насмеяться и урвать у тебя кусок пожирнее. Отдавая другому чувство и мысли, ты отдаешь ему власть над собой. Лучше б тебе никого взаправду не любить, кроме семьи, Лора».
Теперь от всей семьи осталось всего ничего… Прежде я была слишком мала, чтобы понять и оценить слова отца, и только когда начались наши с братом мытарства, постигла их правоту. Встречавшиеся мне на пути люди готовы были только брать и радовались, когда им это сходило с рук.
Поэтому Абеля мне не жаль: тот, кто бездумно растрачивает себя, не должен жаловаться, что его разобрали на части. Вдобавок, никогда в жизни я не посочувствую тому, чье сердце на стороне кого-то из Скальгердов!
Людо ждал меня в комнате.
- Принес? – Я быстро прикрыла дверь.
- Да. – Он протянул мне то, о чем мы договаривались.
- Годфрик уже направился в часовню, я только что видела. А мне вот-вот принесут траву, и тебя не должны застать.
- Не застанут, - Людо откинул волосы мне за спину и погладил щеку. – До пира мы вряд ли ещё свидимся, а там ты уже будешь ею, так что я хотел сказать… просто делай, как договорились, Лора.
Я сглотнула и кивнула. Он не отпускал щеку, и я почувствовала, как напряжена рука.
- И обещай: что бы ни случилось… ты не ляжешь с ним.
Значит, и он об этом думал. И, верно, забыл, что мне положено знать только про кровь и спальню, но не о том, что в ней происходит.
- Даже если что-то пойдет не так?
- Даже если, - жестко сказал Людо. – Мы найдем другой способ.
Размышляя в эти дни над предстоящей ночью, я решила, что, в случае чего, между крахом плана и выполнением задачи, для которой меня наняла леди Катарина, выберу второе, хотя меня воротило при одной только мысли о том, чтобы лечь с Годфриком. Особенно после сцены с Абелем. Людо будет вне себя, но потом поймет, что так было нужно…
Я отвела глаза, но брат резко развернул моё лицо обратно.
- Обещай! – хрипло повторил он.
Я чуть кивнула, но мнения не переменила. Он отступил, мгновение молча смотрел и направился к выходу. Выглянув в коридор и убедившись, что снаружи никого, я шире растворила дверь, и Людо беззвучно выскользнул наружу.
Остаток дня старательно изображала хворающую. Теперь отсутствие в часовне и на вечернем празднестве леди Лорелеи Грасье не вызовет вопросов. Главное, что там будет супруга короля. Кем бы она на самом деле ни была.
ГЛАВА 8.
Пир мне запомнился разбитой мозаикой. Мозг отмечал только детали, а не общую картину, и больше на уровне чувственных впечатлений: слепящие огни огромных свечных люстр на цепях, рассыпанные сотнями отражений по залу, густой запах шалфея и лаврового листа, источаемый чашами с водой для мытья рук, затейливые поилки с гренашем в виде фантастических тварей, жирные разводы от губ на поверхности вина в кубках, золоченные клювы и лапки у птиц на золотом же блюде в центре стола, изукрашенный эмалью и узорами шкап-креденца, откуда сенешаль брал поочередно единорожий рог на цепочке, жабный камень, агат и прочие змеиные языки и касался ими кушаний, проверяя их на наличие яда, прежде чем подать нам на стол, и моему воспаленному воображению мнилось, что рог кровоточит, указывая на заговор…
И люди-люди-люди всюду. От неумолчного шума голосов тяжко бухало в висках и ломило затылок, а от мельтешения головных уборов и нарядов, сплошь из сиглатона, атласа и парчи, подташнивало. Перед глазами проносились подбирающие кости с пола звери и хороводы гостей: смеющихся, поднимающих кубки, травящих анекдоты, обжирающихся, давящихся, хлопающих жонглерке в цветастом расшитом блестками наряде. Её танец вызвал бурю аплодисментов и не слишком пристойных замечаний, а юбки взметались и кружились, опадали и снова взлетали вверх…
Мои руки, руки леди Йосы, держали ложку и нож с рукояткой из чередующихся полос кости и эбена, больше для вида, потому что все моё внимание сошлось на том, чтобы не допустить ошибки, не напортачить с какой-нибудь мелочью. Около часа назад мы с её величеством обменялись одеждами в нише со скульптурой Праматери. Я переоделась в свое старое платье, пришла пораньше, спряталась там и считала удары сердца, пока не услышала шаги. Велев сопровождающим остановиться поодаль, она приблизилась к изваянию, якобы для молитвы, и задернула шторку.
В последний момент я вспомнила о талисмане у неё на шее и повесила его вдобавок к двумя другим предметам, спрятанным в мешочке у меня на груди. О них знаем только мы с Людо. Белокурый волос запустил процесс – тут уже не до разборчивости. Во время превращения леди Йоса держала меня, крепко обхватив обеими руками, а я изо всех сил зажимала себе рот ладонями, давя звуки, могущие выдать нас фрейлинам в полудюжине шагов от ниши. Мы рисковали… весь наш план сплошь построен на риске и балансирует на остро заточенном лезвии.
Теперь любой признал бы во мне молодую и прекрасную супругу короля. Разве что плавные движения леди Йосы трудно скопировать, но я старалась двигаться, как она, повторять интонации. Хотя вряд ли в общей суматохе кто-то замечал разницу, да и некому ещё здесь было знать её так хорошо. Людо сидел за другим, не почетным, столом, и всякий раз, повернувшись туда, я встречалась с ним глазами.
Бланка тоже время от времени косилась на меня, а Годфрик весь вечер смотрел перед собой и часто прикладывался к кубку. Я же, в свою очередь, изо всех сил пыталась не смотреть на регента. Получалось плохо…
Словно завороженная, я наблюдала, как рука с крупными красивой формы пальцами подносит ложку ко рту, как вспыхивают массивные перстни, как вокруг рта образуются складки, когда он смеется, и как меняют цвет волосы, стоит ему тряхнуть головой, и вспоминала другой замок и другой пир, на котором он точно так же был весел и нравился всем подряд. Как мы могли быть так слепы, принимая за искренность голый холодный расчет? Даже сейчас мне с трудом верилось, что это один и тот же человек, а веселые глаза могут вмиг стать холодными, как сталь, и рука, хлопающая по плечу соседа с той же легкостью воткнет ему нож меж лопаток.
Тут меня отвлек шум и вскрик жонглерки, танцевавшей с чем-то вроде огромных железных вееров, унизанных живыми огнями. Кто-то грубо отпихнул её и встал напротив нашего стола. Металлическая пика задела юбку, и та моментально вспыхнула, запахло паленым. Напарники девушки – один ходил на руках, второй показывал трюки с обезьяной, кинулись к ней и принялись сбивать пламя ладонями.
Музыка оборвалась, воцарилась тишина. Все смотрели на худого покачивающегося юношу, в котором я с трудом узнала Абеля. С трудом, потому что от ангельской красоты не осталось и следа. Его запавшие воспаленные глаза с набрякшими веками безуспешно пытались сосредоточиться на нашем столе, грудь была залита вином, а одежда в беспорядке лезла во все стороны.
Он глупо хихикнул и вытер мокрый рот. В тишине прозвучало резко и визгливо. Король сидел, не шевеля ни единым мускулом, лицо, и без того неподвижное, превратилось в маску. Кинув на племянника быстрый взгляд, Бодуэн обратился к юноше нарочито беззаботным тоном:
- Ну, и набрался же ты, Абель, но сегодня это всем простительно. Эй, кто-нибудь усадите его за стол! – Он махнул в сторону самого дальнего, где имелось местечко в углу у стены. – Только сперва отвесьте хорошего тумака и ничего, крепче эля, больше не наливайте.
Слова встретили одобрительным смехом, и на этом все можно было бы замять, обратив в шутку, но Абель упрямо мотнул головой, отчего его снова повело в сторону, и ноги заплелись.
- А я пришел не к вам, Вечный-Недокороль, неа! – Он покачал пальцем и неловко крутанулся на пятках, словно выбирая ведущего в игре. – Я пришел лично поздравить новобрачную и пожелать ей до-о-о-лгой и страстной ночи! – Слова предназначались мне, но смотрел он на Годфрика, часто моргая. Тот по-прежнему молчал и не двигался, как застывший в смоле комар.
Абель отвесил глубокий, до самой земли, поклон и, не удержав равновесия, шлепнулся на пол. Попытался встать и снова упал.
Бодуэн сделал знак страже, уже без фальшивой улыбки, и те двинулись к парню, ползающему в безуспешных попытках подняться.
Гости переговаривались, прикрываясь ладонями, и обменивались многозначительными взглядами, поглядывая то на Годфрика, то на меня.
Не иначе как Ваалу, отец всех козней, вселился в меня в тот миг, заставил встать и громко произнести:
- Постойте! Пусть займет место рядом со мной. Хочу, чтобы сегодня всем было весело, и ничто не омрачало праздника.
О словах я пожалела тотчас. Стражники растерянно застыли, регент посмотрел на меня, словно впервые увидел. Что за затмение на меня нашло, зачем я это сделала? Ради мелкого желания уязвить Годфрика? Заставить Бодуэна наконец взглянуть на меня, пусть и в обличии королевы? Ну, не из жалости же к Абелю…
В глаза среди прочих бросилось лицо Людо, и я мысленно отругала себя последними словами.
- Нет, - я даже не сразу поняла, что этот холодный безжизненный голос принадлежит королю. – Моя супруга слишком снисходительна. Вышвырнуть его вон.
Абель как раз поднял голову, поддерживаемый с обеих сторон стражниками. Прядь прилипла к лоснящемуся от пота лбу, губы силились что-то произнести:
- Пожалуйста, Годфрик… - услышала я, или мне показалось, что услышала.
- Вон я сказал! – рявкнул король, лицо и шея которого покраснели от гнева. – На псарню его, выдрать хорошенько, а как проспится - за ворота.
Стражники, как по команде, повернулись к Бодуэну, и тот коротко кивнул. Юношу потащили прочь из зала под сдержанные смешки и язвительные замечания гостей. Он, наконец, пришел в себя и обернулся через плечо, издав слабое:
- Годфрик!
Король отвернулся и махнул жонглерке, успевшей стряхнуть пламя и теперь переминающейся в опаленной юбке.
- Чего стоишь, продолжай. И вы тоже! – Это уже остальным актерам. – Те принялись наяривать смычками по струнам, раскручивать трещотки и изображать веселье.
Извивающегося Абеля дотащили до дверей, он упирался длинными хрупкими ногами.
- Годфрииик!
Последний рывок, и он за дверью.
Король так и не повернул к нему головы. Зато наконец посмотрел на меня. Горящими налитыми кровью глазами. И сделал знак прислужнику долить в свой кубок гренаша. Подзывал он его ещё неоднократно в течение вечера. В один из таких разов регент накрыл кубок ладонью, но под яростным взглядом племянника медленно убрал руку. Я уже плохо соображала от духоты и напряжения, вызванного затяжным превращением, и, забыв таиться, смотрела на Бодуэна. А потому вздрогнула, когда он повернул голову и взглянул прямо мне в глаза. Вокруг сделалось очень-очень тихо. Я вдруг обнаружила, что не только он, но все до единого гости смотрят в мою сторону, и помертвела, решив, что личина каким-то образом сползла, обнажив обман.
Но следом стала понятна причина: в зал внесли массивную чашу на бронзовой треноге и установили в центре. Настало время брачной проверки. Той самой, из-за которой настоящая леди Йоса не смогла бы стать королю супругой и покрыла бы свою семью позором.
Я понимала, что надо встать и тоже выйти на середину, но не могла заставить себя подняться. Ноги размякли студнем, под ложечкой противно сосало. Тогда рядом возник давешний юноша, провожавший меня, Лору, в замок. Он сидел в конце нашего стола, часто подходил к регенту, и на этот раз я запомнила, что его зовут Тесий.
- Позвольте, ваше величество.
Он подвел меня к чаше, возле которой стоял ребенок – девочка лет шести. Она была обряжена в тогу и с трудом держала глиняный кувшин с водой. В кудряшках нежно белел венок из роз, а на лице застыло серьезное под стать моменту выражение. Только невинное дитя может провести эту церемонию.
На плоском днище чаши лежали крупные овальные камни, с виду ничем не примечательные. Девочка качнула кувшин, подула в него и наклонила, выплеснув все без остатка. Вода заполнила сосуд почти до половины и немедленно вскипела под действием камней. Я склонилась над чашей и ухватилась за края, чтобы удержаться на слабых ногах. В бурлящей поверхности отражалось лицо королевы, бледное и напряженное, лопающееся сотнями пузырьков.
Существуют, как я недавно узнала от неё самой, разные способы подделать невинность: сунуть монету проверяющему лекарю, поместить в себя шарик хлопка, пропитанный бычьей желчью, а ещё лучше вкладыш смолёвки – это растение так раздражает всё внутри, что плоть начинает кровоточить…
Но ничто из этого не годится для «каменного суда», к которому прибегают самые богатые и родовитые семьи, такие, как Скальгерды и когда-то наша. Теперь камни со дна чаши практически невозможно заполучить. Обычно, попав в семью, они хранятся в ней из поколения в поколения и вынимаются для таких вот случаев, как сегодняшний.
А некоторые рода и вовсе не верят в то, что образ первого мужчины запечатлевается на всем потомстве женщины, от кого бы она в будущем не понесла, либо же ставят приданое выше этого, поэтому отказываются от проверок. Но для короля важна чистота наследников.
Про камни я знаю с детства: мать проходила обряд, как до того её мать и так далее. Я любила слушать рассказы кормилицы о том, как красиво все было обставлено, и сколько собралось гостей. Ужасалась и восхищалась в нужных местах, не вникая, зачем вообще понадобилась церемония, и что кроется под «целомудрием» и «брачной обязанностью». Тогда это были всего лишь слова…
Я подтянула повыше рукава и в полной тишине поднесла пальцы к исходящей паром поверхности. Дернулась от звона выпавшего у кого-то кубка… Если девушка невинна, кипящая вода не причинит ей вреда. В противном же случае окрасится в алый и обварит до кости. Я затаила дыхание, чувствуя себя, как посетительница рынка, которую заставили открыть суму. Знаю, что честна, но внутри все трепещет от мысли: а вдруг по какой-то дикой нелепой сумасшедшей случайности в суме окажется ворованное яблоко…
Я нашла глазами Людо и, по-прежнему не дыша и не отрывая от него взгляд, опустила руки в воду… и не почувствовала ничего. Только легкое покалывание пальцев, какое бывает, если зайти после мороза в теплое помещение. Вода вдруг прекратила волноваться, став зеркально-гладкой. По скамьям пронесся одобрительный ропот. Все посмотрели на короля.
Девочка с тем же важным видом кивнула стражникам, и они, сняв чашу с треноги, понесли ему. Позаботившись о том, чтобы доказательство водрузили прямо на стол, и получив в награду за труды золотую монету (от Бодуэна), она поклонилась и стремглав бросилась к поджидающей в дверях матери, теперь уже широко улыбаясь и демонстрируя дыру на месте передних молочных зубов.
Трапезная взорвалась ликующими криками и поздравлениями.
Только Годфрик, кажется, был не прочь посмотреть, как я корчусь и покрываюсь волдырями.
Не успела я опомниться, как оказалась в окружении фрейлин. Пир для меня окончен, впереди брачная ночь.
***
Я покорно позволила фрейлинам раздеть меня до нижней сорочки, с трудом удержавшись от того, чтобы не вцепиться в последний миг в платье, но, когда хотели снять и мешочек, накрыла его ладонью:
- Это останется!
- Как скажете, ваше величество.
Потом мне расчесали волосы, сбрызнули их цветочным составом и оставили одну, подвинув ближе традиционный кубок с вином, который надлежало поднести супругу, и тазик с розовой водой – чтобы мыть ему ноги.
Убедившись, что фрейлины действительно ушли, я подскочила к кубку, на ходу вытряхивая из мешочка содержимое. Там ютилось два предмета: крохотный, как на пару капель духов, сосуд с сонной одурью и шарик со свиной кровью, который принес мне сегодня Людо. План был чрезвычайно прост: я встречаю Годфрика, подношу питьё, отвлекаю на то недолгое время, которое нужно, чтобы оно подействовало, и когда он засыпает, давлю шарик на простынях. Потом жду королеву, объясняю его состояние понятной в таком деле утомленностью, меняюсь с ней местами и незаметно возвращаюсь к себе. Так я обвожу вокруг пальца сразу всех: короля, его семью, леди Йосу и её мать. Они будут уверены, что консуммация состоялась. Шарик я поместила обратно в мешочек и принялась ждать.
Ожидание неожиданно затянулось, и отступившее было нервное напряжение вернулось, со всеми страхами и лишними мыслями, которые я старательно гнала. Устав мерять шагами покои, я присела на край высокой и довольно мрачной кровати. Крепкие дубовые столбики, жесткий, как доска, матрас, тяжелый бархатный полог, затеняющий брачное ложе, и морды волчьих гончих, наблюдающих сверху… Трудно представить, что на таком можно не то что бы получить удовольствие, но хотя бы не слишком страдать.
В трапезной что-то бряцало, и дерево скрежетало о камень. Пир завершился, столы разбирали и складывали у стен, чтобы челяди было где спать. Высокородных особ разместят на третьем этаже – с боковой лестницы то и дело доносились голоса провожаемых наверх гостей.
Тут я вспомнила совет её величества встречать короля полностью раздетой и оттянула сорочку, оглядывая чужое тело. Перебьётся. Как и с мытьем ног – лепестки роз застыли на поверхности воды пестрой ряской. Сразу напою вином, так что всё это не понадобится. Ещё вспомнился Абель… Где он сейчас: до сих на псарне? Разбитый и иссеченный розгами, как когда-то Людо… И позабыл ли Годфрик мой промах, отнесенный на счет леди Йосы?
Снаружи раздался шум, дверь с треском распахнулась, и одного взгляда на покачивающегося в проеме Годфрика хватило, чтобы понять: не забыл. Он был в ещё худшем состоянии, чем Абель: красные пряди облепили мокрый лоб и шею, в мутных глазах – ненависть пополам с отвращением, словно он смотрит не на красивейшую девушку, а на таракана в сорочке, и губы гадливо кривятся. От неожиданности я примерзла к кровати.
Он отвернул голову и рявкнул кому-то в коридоре.
- Проваливайте! – Ничего не произошло, и тогда он прорычал ещё громче. – Проваливайте, я сказал!!
Наконец раздались удаляющиеся бряцающие шаги стражников. Годфрик снова повернулся, качнувшись, ввалился внутрь, захлопнул дверь ногой и двинулся прямо на меня.
Я опомнилась, вскочила и, взяв тяжелый инкрустированный кубок обеими руками, шагнула ему навстречу. От широкой фальшивой улыбки, которой я надеялась его смягчить, свело скулы:
- Ваше величество, я ждала вас, и…
- Сука! – Он одним ударом вышиб кубок, и вино, прочертив в воздухе дугу, выплеснулось на белую шкуру на полу. Я, онемев, уставилась на алое, как кровь, пятно, не веря, что «простой и надежный план» только что разлетелся вдребезги, а в следующий миг вскрикнула, потому что Годфрик грубо схватил меня за шею, развернул к кровати и толкнул на живот. От удара о жесткий матрас выбило дыхание, я тут же попыталась встать, но он навалился сверху, придавив всем весом и обдав запахом пойла.
- Будет тебе брачная ночь, дрянь! – прошипел он мне в ухо, вздернув голову за волосы. – Чтоб всем было весело, да?!
Одной рукой он ткнул меня лицом в покрывало, а вторую просунул снизу, рывком ставя на колени, и задрал сорочку до пояса. Я попыталась вывернуться, но лишь беспомощно ёрзала под ним. И вот тогда меня накрыло паникой, захотелось вопить от ужаса, но я едва могла дышать, покрывало лезло в рот, глуша все звуки. Годфрик отодвинулся, возясь со штанами и удерживая меня за затылок. Сердце колотилось, во рту стоял солоноватый привкус из-за прикушенной при падении губы. Праматерь Покровителей! Неужели это действительно происходит со мной? Ведь только что все шло хорошо! Перекинуться обратно в себя?! Это, наверняка, поможет! Но тогда придется попрощаться с возмездием и, скорее всего, жизнью… Я подавила стон. Значит, терпеть. Вцепиться зубами в покрывало и терпеть. В глазах вскипели слезы бессильной ярости и страха. Раз должна идти кровь, значит, будет больно. Он и держал-то нарочно таким образом, чтобы было больнее. Не так, все должно было быть не так!
В ягодицы ткнулась обнаженная плоть, и я глубже зарылась лицом в покрывало, чтобы не заскулить от отчаяния и унижения. Ну, почему именно с ним и именно в таком положении? Не лежа на спине, а как собаки или те грязные мужики, сопящие на бабах. Мне всегда это казалось отвратительным…
Я зажмурилась и приготовилась к пытке, но тут Годфрик ругнулся и снова отодвинулся. Вывернув голову вбок, я увидела, что он держится за промежность и пытается… а плевать, что он там пытается! Изловчившись, я изо всех сил лягнула его. Годфрик был на самом краю кровати и свалился назад. Я тоже скатилась на пол, больно ударилась локтем, но тут же вскочила. Он ещё пытался подняться, путаясь в полуспущенных штанах и поливая меня бранью, взгляд шарил вокруг, потеряв всякую осмысленность. Тогда я подхватила с пола пустой кубок и наотмашь ударила его. Годфрик упал на спину, широко раскинув руки. Я замахнулась, тяжело дыша, готовая, в случае чего, снова его приложить, но он лежал неподвижно. Убедившись, что он больше не поднимается, заставила себя разжать пальцы и уронить сосуд, хотя больше всего хотелось бить и бить, пока не вышибу из мрази дух. А вдруг я уже это сделала?! В памяти всплыло другое тело, старое и обрюзгшее, точно так же лежавшее на полу, и разметавшиеся красным покрывалом волосы короля показались мне растекшейся кровью…
Ноги подломились, и я рухнула на колени. Икая от страха, путаясь в сорочке, подползла к нему, приложила ухо к груди. Стучит… Стучит! Снова икнув, попятилась на руках, подтянула колени, обхватила их и принялась покачиваться вперед-назад, пытаясь унять дрожь и рвущийся наружу смех вперемешку со всхлипами. Вот тебе и брачная ночь…
Теперь мои недавние рассуждения о том, что лучше позволить ему делать со мной все, что захочет, чем сорвать план, казались детскими и незрелыми. Хорошо рассуждать о таком, сидя в безопасной комнате, а не извиваясь под пьяным разъяренным мужчиной. Наверное, правильнее было бы все-таки вытерпеть и не рисковать понапрасну, но что сделано, то сделано. Теперь нужно думать, как все исправить.
Немного успокоившись, я потерла лицо и заставила себя собраться с мыслями. Скоро здесь будет королева, и лежащий на полу Годфрик со знатной ссадиной у виска совсем не похож на счастливого новобрачного. Остаётся молиться, чтобы назавтра он ничего не вспомнил, а головную боль принял за последствия невоздержанных возлияний. Мало ли что человеку примерещилось в таком состоянии… Скажу, что споткнулся на входе.
Поднявшись на дрожащих ногах и заперев дверь, я приблизилась к нему и, немного покружив, подхватила под мышками. До чего же тяжелый! С виду худой, но по ощущениям тащу мраморную статую! Сделав несколько рывков, я остановилась перевести дух. Только тот, кто тащил бессознательного мужчину, знает, что это такое. Я пыталась волочь, перемещать рывками и толкать, падала, снова вставала и волокла дальше. Один раз в сердцах пнула.
Всеми правдами и неправдами мне удалось втащить его обратно на кровать. Сделав последнее усилие, я упала рядом, хватая ртом воздух и приходя в себя. Волосы почернели: личина в процессе возни сползла. Главное, чтобы Годфрик сейчас не очухался: на правдоподобную ложь меня уже не хватит… Отдышавшись, я снова поднялась, проворно стянула с него штаны и откинула покрывало. Теперь последнее: вынула подрагивающими пальцами из мешочка шарик, едва не лопнув его раньше времени, положила на кровать, глянула на Годфрика и одним ударом кулака размазала по простыни.
Едва успела это сделать и обтереть пальцы, как снаружи раздались шаги, и в дверь тихонько постучали два раза, а потом после паузы ещё два. Я подбежала, распахнула створку и втянула королеву за руку в комнату.
- Вы спятили! – сдавленно охнула она, таращась на меня.
- Это произошло только что, - пояснила я, сообразив, что она имеет в виду личину, - он меня не видел.
Голубые глаза, казавшиеся в свете масляной лампы болотными, перебежали на распростертого на постели Годфрика и чуть расширились.
- А с ним что?
- Перебрал вина, уснул. Сразу после того, как мы… как он… - изобразив смущение, я ткнула в испачканные простыни. – Годфрик как раз слабо шевельнулся и что-то промямлил, не открывая глаз.
- Ясно. Быстро, помогите мне раздеться!
Она всё ещё была в моем платье, но надела поверх раздобытый где-то передник, а волосы спрятала под каль, что неожиданно изменило её практически до неузнаваемости. Теперь, когда каскад пышных белокурых прядей не отвлекал внимания от лица, черты казались проще и мягче. Я торопливо избавила её от одежды, стянула с себя сорочку через голову и приготовилась накинуть на неё, когда заметила, что она пристально меня рассматривает. Внимательный взгляд скользнул от кровоточащей губы к ногам, и она брезгливо покосилась на Годфрика. Опустив глаза, я увидела у себя на внутренней поверхности бедер следы от пальцев, которые скоро превратятся в синяки. Судя по всему, на шее они тоже имелись. Но королева так ничего по этому поводу не сказала и сделала мне знак повернуться.
- Теперь ваш черед, поднимите руки.
Она помогла мне облачиться в припрятанное в сундуке платье и застегнуть рукава на пуговицах. В обычное время я себе такого не позволяла. Не хватало ещё, чтобы приняли за доступную.
Вернув мне мой наряд и выглянув за дверь, королева махнула, давая понять, что путь свободен. Я уже переступила порог, когда она поймала меня за локоть:
- Запритесь сегодня.
- Что?
- Запритесь на засов и, что бы ни случилось, никому не открывайте, - выпалила она и отпрянула, потому что в этот момент Годфрик застонал, приходя в себя.
Дверь перед моим носом с треском захлопнулась, оставив одну в темноте.
ГЛАВА 9.
Накатила страшная слабость не только от недавнего нервного потрясения, но и от отдачи. Сегодня я удерживала личину на грани физических возможностей, чего делать нельзя. Ещё чуть-чуть и могла надорваться. В нашей семье такое уже случалось - прабабка так и не оправилась, повредилась рассудком. Я и сама не была уверена, что по-прежнему в своем уме: мысли осыпались старой штукатуркой, кожа горела, а в ушах противно дребезжало. Перебирая руками по стене, я дотащилась до комнаты и ввалилась внутрь, как недавно Годфрик. Заметив на постели тень, вскрикнула, но тут же зажала себе рот ладонью, различив Людо.
Он вскочил, вмиг оказался рядом и стиснул мои плечи.
- Ты в порядке?!
- Да, - выдавила я. – У нас получилось…
И с облегчением полетела в темноту….
А очнулась уже сидящей на кровати, с подоткнутой под спину подушкой, видя низко склонившегося надо мной брата. Он хотел убрать мои волосы с лица, но пальцы замерли на полпути. Слишком поздно сообразив, в чем дело, я попыталась прикрыться, но он развел руки и отодвинулся, рассматривая меня: разбитую губу, наливающиеся синяки… Взгляд скользнул ниже, и я инстинктивно свела бедра, прижав подол.
Людо медленно встал, глаза стали пустыми.
- Я его убью, - произнес он тусклым отстраненным голосом, что в случае брата указывало на последнюю стадию бешенства. – Он тебя…
- Нет, - выпалила я, подавшись вперед, и схватила его за руку. – Ничего не было. Я его опоила.
- Врешь!
- Хорошо, вру, не опоила, а оглушила.
Он моргнул, и я рассказала все, как было. Опустив, конечно, тот момент, когда лежала, заголенная, уткнувшись лицом в покрывало, в ожидании насилия. Сказала, что ударила кубком сразу, как поняла, что план с сонным вином провалился.
- Думаешь, он не вспомнит?
- Надеюсь. Он был страшно пьян.
Пояснения забрали остатки сил, и я вновь откинулась назад, прислонившись затылком к восхитительно-прохладной стене.
- Пожалуйста, просто помолчи со мной.
Людо сел обратно, привлек меня к себе и прижался губами к виску.
- Всё хорошо, теперь всё хорошо, - твердил он, покачиваясь вместе со мной и гладя по голове.
Его слова подействовали, и вскоре я почувствовала, что проваливаюсь в зыбкую дымку дремы, предвестницы сна. Сна, который надеялась больше никогда не увидеть. Я забылась в объятиях Людо, а очнулась в трофейной нашего замка, ощущая на себе другие руки и запах восковницы и дыма. Подняв глаза, встретилась с серыми льдинками.
Гость сказал, что все, что я знаю, неправда: мой дом на самом деле цел, а родители живы, и он не делал того, в чем я его обвиняю.
- Видишь, - обвел он рукой залу, - все на месте, не так ли?
Я оглядела комнату, знакомую до последней трещинки на стене, мельчайшей заклепки на щите, и сердце радостно подскочило.
- Ты можешь прийти сюда в любой момент, во сне этот замок всегда будет существовать. Так какая разница, что в том, другом мире, его нет? Тот мир хуже, в нем много боли и грязи, любимые уходят слишком рано, и все получается совсем не так, как хотелось бы.
И правда, какое мне дело до того, что происходит в том ужасном мире? Лучше б навсегда остаться здесь… Я обнимаю Гостя и, зарывшись лицом в упелянд на груди, слушаю, как бьется сердце, растворяюсь в умиротворении и блаженстве безопасности рядом с человеком, проявившим некогда доброту к расстроенной девочке и назвавшем её красивой…
Когда трофейная начинает блекнуть, я хватаюсь за его одежду, утаскиваемая обратно в худший мир, залитый холодным утренним светом, и, ещё не успев окончательно проснуться, чувствую, как на смену сладкому самообману приходит жгучий стыд – вечным укором той Лоре, что поверила чудовищу, пришедшему разрушить наши жизни.
Щеку кололо шерстяное покрывало, а узкое окно, утопленное в глубокой нише, виделось размытым пятном. Услышав рядом ровное дыхание, я потерла глаза и уставилась на спящего на боку, лицом ко мне, белокурого юношу на вид лет четырнадцати. Сердце взволнованно подпрыгнуло.
- Артур!
Глаз лежащего распахнулся, явив светло-карюю радужку, широкий после сна зрачок резко сузился.
С глухим возгласом Артур скатился с кровати, отполз на руках, забился в угол и, обняв колени, уткнулся в них лицом.
- Прости! – воскликнула я, вскакивая и приближаясь к нему. – Не хотела тебя напугать…
Опустилась рядом, погладила плечо, чувствуя, как он дрожит.
- Я так соскучилась!
Не удержавшись, крепко его обняла. Артур не сопротивлялся, но и не обнял меня в ответ. Вспомнив вдруг, что так и не заперлась, я сходила к двери, опустила засов и вернулась в затененный угол.
- Людо знает, что ты здесь?
Артур дернулся и сильнее вжался в стену.
- Ничего страшного, не волнуйся, - я старалась говорить как можно ласковее, гладя его по руке. – Я с ним потолкую, он не будет сердиться.
Через какое-то время пальцы под моей ладонью перестали дрожать. Артур повернулся правой стороной, как делал всегда, и наконец осмелился бросить на меня осторожный взгляд, искоса, прикрываясь волосами. Он редко смотрел прямо, словно боялся, что его за это ударят. Как и Людо, он очень красив, хоть и на совершенно иной лад. Чем-то схож внешне с Абелем: тоже высокий, хрупкий, но ладно скроенный, с точеными скулами и тонкими губами. Вьющиеся платиновые волосы, сейчас потускневшие и свалявшиеся, заблестят, как алмазы, если их вымыть и причесать. Но в отличие от бывшего любовника короля, под его мягкостью кроется не безволие, а покорная обреченность и готовность заранее прощать всех обидчиков. Ещё любовь и уважение ко всему живому. Так, заметив, что по локтю ползет паук, он убрал руку из-под моей ладони и бережно пересадил хранителя всех очагов на стену, по которой тот побежал к серебрящемуся у потолка прибежищу.
Губы Артура тронула улыбка. От него исходит внутренний свет, а карий глаз смотрит на мир робко и слишком по-взрослому. Артур с самого детства такой. Будто знает все наперед, и от этого ему грустно.
- Хочешь есть? – спохватилась я.
Он опустил голову, и я поняла: хочет. До завтрака было далеко, но я вспомнила про гренки, припрятанные ещё в замке леди Катарины, и подошла к сундуку. Жесткие ломти сыскались на самом дне, я сдула с них нитки и сор и положила на поднос. Рядом поставила оловянный кубок без ножки и наполнила его водой для умывания.
Снова устроившись напротив, поместила поднос между нами и скрестила ноги. Первая подала пример, откусив гренку и жмурясь, будто она необычайно вкусная. В компании Артура она и правда казалась вкусной, хоть и пахла лавандой, которой служанка переложила одежду. Ненавижу лаванду, но сейчас я не обратила на это внимания.
Артур тоже потянулся к хлебу, из-за чего ему пришлось наполовину высунуться из своего угла в пятно света, и бледный луч скользнул по руке, высветив блестящую рубцеватую кожу.
Как я уже сказала, он очень красив. Был. До того, как огонь, лишивший нас дома, превратил его спину, руки, затылок и левую половину лица в гротескное подобие человеческой кожи, мятую заплату на теле, и затянул второй глаз бельмом. Несправедливее не бывает… Ещё один грех, за который Бодуэну Скальгерду придется ответить сполна. Но я ничем не показала чувств, чтобы снова не испугать и не расстроить Артура, хотя внутренне рычала от ярости. Хотелось прижать его изо всех сил к груди и сказать, что он самый лучший и красивый на свете.
Пока он был занят завтраком, я достала кулек с травами, которые дала мне накануне королева, перед ночью с Годфриком. Травы спрятала обратно, а скрученный пергамент расправила ладонью. Добавила к нему уголек из ручной грелки и протянула Артуру. Его лицо озарилось. Артур умеет говорить, просто не очень любит. Может, потому что его слишком часто просили помолчать и сделаться незаметным. Вот он и научился прятаться, будучи на виду. Но я и так знаю, что он благодарен. Одной рукой он прижал ко рту кубок, шумно прихлебывая воду, а второй стиснул уголек, подхватывая полузабытое ощущение, давая пальцам привыкнуть к шероховатой поверхности, и поднес его к пергаменту.
Рисование его всегда успокаивает. Если б он мог тренироваться постоянно, то, без сомнения, стал бы прославленным художником. Подперев щеки руками, я наблюдала за тем, как из угольной полосы вырастает табун лошадей, мчащихся по бескрайнему полю, погоняемых рваными облаками, как возникает замок на краю утеса, и волны разбиваются о его подножие, пытаясь помешать рыцарю проникнуть внутрь и спасти прекрасную деву – это уже для меня. Не дочертив восточную башню, Артур отложил уголек, придвинулся и, отводя взгляд, робко обнял меня. Я положила голову ему на плечо и, прикрыв глаза, улыбнулась.
Теперь, кроме нас троих, больше ни одна живая душа на свете не знает, что на самом деле у меня два брата. Один – гордость отца, а второй – позор нашей семьи. Мой самый любимый позор.
ГЛАВА 10.
Наутро Годфрик ничего не вспомнил. По крайней мере, разбирательств не последовало. Королева, раздраженная и с темными кругами под глазами, тоже страдала забывчивостью и не смогла объяснить, зачем велела мне запереться.
- Я так сказала? Откуда же я знаю, сказала и все!
Теперь наступала самая тяжкая часть: затаиться и высматривать.
Примерно через трое суток, когда разъехалась большая часть гостей, дни потекли по заведенному образцу, мало отличаясь один от другого: утренние сборы и одевание её величества, служба в часовне, общий завтрак в трапезной, после которого женщинам полагалось удалиться в рабочую комнату и заниматься там рукоделием вплоть до обеда – его приносили туда же. Потом позволялись развлечения: чтение, игра в шахматы или трик-трак, музицирование, прогулка.
За соблюдением этого порядка следила старшая матрона. Она восседала на жестком стуле без спинки возле дверей и пресекала любую попытку внести изменения в установленный режим. И она же следила за тем, чтобы книги были унылыми, беседы негромкими, игры не слишком радостными, а прогулки не зажигали румянец на щеках.
- Старая гарпия, - прошипела леди Йоса под стук ткацкого станка, жужжание веретен и сдавленное хихиканье фрейлин.
- Вы что-то сказали, ваше величество?
- Вознесла хвалу Праматери за то, что мне досталась такая мудрая наставница!
Матрона недоверчиво поджала сухие, в трещинках, губы, щелкая четками, и глазами указала зазевавшимся девушкам продолжать.
После отдыха рукоделие возобновлялось, и в комнаты допускались пажи – распутывать пряжу, а заодно учиться светскому обхождению. Я вспомнила, как Людо в детстве вот так же сидел на полу возле моих ног, расплетая моток. Для него я специально запутывала посильнее. Мы обменивались взглядами и знаками тайно от других – у нас был свой язык, наподобие пальцевого, который используют клирики, принесшие обет молчания. Так мы делились самыми важными событиями за день:
«Я вышила лилию… совершенно дурацкую»
«Я разбил витраж в часовне»
«Ого! Тебя кто-нибудь видел?»
«Не знаю… нет, кажется»
«Если что, я прикрою: скажу, что ты был со мной!»
Пряжу Людо всегда распутывал самым первым…
Когда темнело, в замке Скальгердов трубили воду к ужину, и все снова собирались в общей зале. Трапезы скрашивали менестрели и жонглеры. Наибольшей популярностью пользовались трюки с животными. Звери были тут всюду: громкоголосые птицы носились высоко под сводами и частенько безнаказанно утаскивали лакомые куски со стола, из-за поворота коридора могла запросто брызнуть лисица; куницу или любую другую животную тварь, занявшую твое место на лавке, ни в коем случае нельзя было сгонять, а моя комната до сих пор воняла жженой кошачьей шерстью, которой ещё перед нашим приездом окурили помещения от воров, якобы чувствовавших это на своей коже. Не знаю, чего хозяева опасались больше – что обворуют нас или их.
В конце дня мы помогали королеве приготовиться ко сну и расходились: фрейлины - в отведенную им общую комнату, я – в свою. Когда все стихало, являлся Людо. Мы складывали все наблюдения и добытую информацию, делились соображениями и засыпали обычно за полночь. Уходил он под утро. Большую часть дня Людо был вынужден торчать на конюшне во внешнем дворе, ухаживая за чужими животными, начищать чужое оружие, выполнять чужие распоряжения и сдерживаться. Ещё он тренировался каждый свободный миг, восстанавливая форму: разминался утром и вечером сам и тренировался с остальными оруженосцами, гарнизонными солдатами и наемниками, катался верхом. Как ни крути, брат обладал большей свободой передвижений, чем я. В складчину получалась почти полная картина: я изучала замок изнутри, он снаружи.
Ещё мы, конечно, соблюдали осторожность: ели только то, что до нас попробовали другие, держались в стороне от склок и драк и приглядывали за рыцарями, прибывшими вместе с нами. Они отбывали назад к леди Катарине в конце недели, а, значит, все это время над нами висела угроза. Ещё это значило, что нужно найти способ, спровадив их, самим остаться в замке. Наблюдая за людьми Венцелей, я не подмечала никаких признаков опасности и в конце концов засомневалась в своих подозрениях: может, леди Катарина и впрямь собирается сдержать слово и отпустить нас с наградой? В любом случае, это тоже не входило в наши планы.
Артур пока больше не появлялся – прятался.
- Пожалуйста, Людо, позволь ему изредка навещать меня…
- Нет! А если бы его кто-то увидел?! У этого недоумка каша вместо мозгов, но где были твои?
- Никто не видел и не увидит. Обещаю встречаться с ним только в комнате, мы будем очень-очень осторожны.
- «Нет» я сказал.
- Он ведь тоже мой брат…
- Как ты можешь любить его? Он слаб и всегда таким был.
- Он не слаб, просто… другой.
Ведь иначе я не смогу любить Артура. Нельзя любить слабого.
Подруг у меня так и не появилось, хотя это было бы полезно. Частью стараниями леди Жанны, не простившей мне тот гребень, частью из-за изолированной комнаты, вызывавшей раздражение и зависть, но в основном потому, что для меня всегда оставалось загадкой, о чем они болтают. Как-то раз нарочно прислушалась к сидевшим поблизости.
- А он такой говорит: ваши глаза цвета моего разбитого сердца. А я ему: считаете меня упырем?
- Ты жесто-о-о-ка, Адели!
Та довольно ухмыльнулась и послюнявила палец, крутя нить.
То, что леди Йосе отведена роль даже меньше, чем ничтожная, стало ясно сразу. Единственными её владениями были спальня и рабочая комната, но даже здесь она не могла править безраздельно, находясь под неусыпным бдением старшей матроны. Моя мать в своё время принимала деятельное участие в управлении замком, его обустройстве. Оставаясь в тени, она контролировала все, что не входило в сферу влияния отца, а порой влезала и в неё. Но здесь было по-другому. От новой королевы Скальгердам требовались только принесённые с приданным богатейшие виноградники, золотые прииски, две каменоломни, земли с вилланами, полсотни конных и две сотни пеших полностью экипированных воинов, обязанных явиться под знамена в случае войны, и здоровый наследник.
Сама леди Йоса почти всегда пребывала не в духе, особенно по утрам, потом постепенно развеивалась, но не до веселости. Шептались, что у них с королем ничего не ладится. Не знаю, из-за меня ли у них пошли дрязги с первых же дней, но сомневаюсь в том: Годфрик изначально не был ни расположен, ни способен её любить или хотя бы изображать приязнь.
Вынужденная проводить большую часть дня, как и остальные женщины, в комнатах, я пользовалась любой возможностью, чтобы выбраться и осмотреться, поэтому всегда первой вызывалась исполнять поручения королевы и старшей матроны. И это тоже не способствовало появлению подруг – остальные считали, что я выслуживаюсь.
Идя с поручением, я попутно исследовала палас: расположение залов, обстановку. Дверные и оконные проемы укреплены кайенским камнем, потолки поддерживаются расписными балками, полы всегда присыпаны свежей травой, и всюду гобелены и шкуры.
Во время одной из таких вылазок я его и обнаружила. Рог, покрытый искусной резьбой и переливчатыми камнями. Ноги сами подвели к нему. Во рту пересохло. Как во сне, я протянула руку, и едва пальцы коснулись прохладной кости, меня пронзило от макушки до пят, вливая горечь и бешенство. Одна из тех вещей, что мать принесла вместе с приданным отцу. Этот рог раньше висел у нас дома над камином. Воры. Наглые, бесстыжие, паскуднейшие воры! Выставившие свои гнусности на всеобщее обозрение и похваляющиеся ими.
Потом ещё было чеканное блюдо, красующееся в открытом дрессуаре среди прочей парадной посуды, и масляный светильник в виде львиной лапы.
Встречаться с обломками своей прежней жизни оказалось очень больно. У меня вошло в привычку навещать старых друзей, пленников этого дома. Я гладила их и обещала, что в один прекрасный день подарю им свободу. Смотрела вокруг и пыталась угадать, что ещё из того, что меня окружало, вырвано из рук прежних владельцев, ставших жертвами безудержной алчности Скальгердов.
Избегала я только трофейную. Никак не могла решиться войти туда, убеждая себя, что просто не подвернулся удобный случай. Однако в какой бы части замка ни находилась, я слышала её зов. И вот, поотстав после завтрака от остальных фрейлин, я свернула в первую дверь направо.
Здешняя трофейная не походила на нашу: больше щитов и оружия, темнее, мрачнее, злее…
Камин… Вытяжной короб безо всяких рисунков. В глубине мне почудилось мерцание, словно два огромных глаза смотрели оттуда, маня, властно притягивая. И я пошла к ним под песню пламени и шепот поленьев, ощущая кожей трепет соприкосновения с чем-то древним и невыразимо могущественным, и не удивилась бы, подкатись мне под ноги золотой мячик, отправленный граненым когтем... Остановилась так близко, что жар обжигал кожу, играл волосами и заставлял глаза слезиться, но я нарочно держала их широко раскрытыми. А вдруг?..
Опустившись на колени и подавшись вперед, прошептала:
«Ты здесь?»
Ответа не последовало. Тогда я предприняла новую попытку:
«Я друг и пришла с благами намерениями»
Ведь месть во имя справедливости – это благо…
Но огонь по-прежнему молчал, и никто не являлся из его глубины. Наверняка потому, что я не одна из Скальгердов, а их камин – всего лишь каменный мешок с трубой.
- Интересуетесь устройством дымоходов?
Я вскочила так резко, что порвала туфлей подол. Повернувшись, едва не упала. Бодуэн. Человек, с которым я тысячу раз беседовала во сне и лишь однажды наяву, которого я в воображении убивала десятками жестоких способов и с радостью наблюдала мучения, которого я так хорошо знала, и о котором не знала ничего, стоял напротив, целый, невредимый и опасный. Я глядела во все глаза, чувствуя себя так, словно жарюсь в камине. Ещё чуть-чуть, и кожа потрескается, кости расплавятся, а волосы потекут огненной рекой.
Осознав вдруг, что, пока я рассматривала его, ко мне тоже присматривались, поспешно опустила глаза и запоздало поклонилась.
- Ваше высочество.
- Леди Лорелея Грасье, не так ли? – Зоркий взгляд обежал меня с головы до ног и вернулся к лицу.
- Да, ваше высочество.
- Как вам на новом месте, успели обустроиться?
- Да, ваше высочество.
- Нравится?
- Да, ваше высочество.
- Это всё, что вы умеете говорить?
- Нет, ваше высочество.
Он хмыкнул.
Пусть лучше считает дурой. Дур не опасаются и не подозревают. А ещё, говоря откровенно, в его присутствии не получалось выдавить связной реплики. Зато с закрытым ртом не сболтнешь лишнего.
- Женщины уже давно поднялись наверх. Что вы здесь делаете?
- Я… я, - оглянувшись в поисках подсказки, я вдруг почувствовала что-то в руке и, раскрыв ладонь, продемонстрировала уголек, который сгребла в последний момент. – Искала инструмент для рисования.
- Ах да, вы ведь из артистов. Значит, любите художества?
- Люблю, ваше высочество.
В этот момент за его плечом показался Тесий. Поклонившись мне, что-то тихо сказал на ухо Бодуэну, и тот, коротко кивнув на прощание, удалился в сопровождении, как я теперь уже знала, секретаря.
Оставшись одна, я едва не осела на пол, колени дрожали. Враг перестал быть фантомом и обрел плоть, кровь и голос. А ещё он меня знал. Не так уж мы с Людо незаметны, как наивно полагали.
Вечером я все рассказала брату.
- Думаешь, понял?
Я покачала головой, покусывая сгиб пальца.
- Нет, он ведь полагает нас давно умершими. Никто не ждет в гости мертвецов. Считаешь, он позволил бы нам так спокойно разгуливать по замку, зная, кто мы такие?
Мы надолго замолчали, понимая: это лишь вопрос времени, поэтому оттягивать нельзя, нужно опередить Бодуэна. В прошлый раз он выиграл, потому что ударил внезапно. Теперь преимущество на нашей стороне, и следует сполна им распорядиться.
А на следующий вечер произошло то, чего я даже не опасалась. А зря.
ГЛАВА 11.
Менестрель занемог. За ужином пальцы вяло перебирали струны виеллы, голос хрипел и срывался, а красное лицо и испарина выдавали лихорадку. Партнерша-жонглерка, с которой он разыгрывал танцевальное представление, пыталась смягчать промахи, но легкие ножки оступались, а жесты выходили неловкими и смазанными, обманутые мотивом, призванным поддерживать и направлять. Все закончилось визгливым аккордом и порванной струной. Больного спровадили отлеживаться, и вечер продолжился в грубых развлечениях: охотничьи истории, неотесанные шутки рыцарей, состязание в силе рук и количестве съеденного и выпитого.
Леди Йоса уныло ковыряла в миске, Годфрик не явился, Людо тоже торчал на плацу, а Бодуэн обсуждал что-то с Тесием. Секретарь, забыв о рагу, потрясал стопкой листов, а регент уверенно чертил по ним пальцем, что-то втолковывая юноше. Возле моей ноги под столом кто-то смачно хрустел костями, попеременно высовывалась то лапа, то хвост. Пара-тройка детей носились по залу, дразня собак объедками, пока матерям не велели их вывести.
Ещё некоторое время люди развлекались, глядя, как один из рыцарей опрокидывает в себя вино кубок за кубком без помощи рук, стискивая жестяные края зубами. Из шести ему засчитали только три, потому что половина проливалась на грудь. Но потом и это зрелище наскучило.
- ТО-СКА! – рявкнул кто-то в конце стола, приложив ладони ко рту.
- Подраться, что-ли, - пробасил один из рыцарей, и товарищи одобрительно загоготали.
- Только не вздумай соревноваться в прошибании досок головой, - оторвался от бумаг Бодуэн, - после прошлого раза у нас столов не осталось.
Вокруг засмеялись, сам рыцарь - громче всех, и в продолжение шутки с размаху врезал лбом по дубовым доскам, так что звякнула посуда, и подпрыгнули чарки.
- Знаю! – крикнул какой-то умник. – Пусть леди Лорелея споет!
Над столами пронесся одобрительный ропот:
- Да-да, Грасье…
Зашелестели наряды, заскрипели лавки, ко мне поворачивались, повторяя просьбу.
Я кожей чувствовала взгляды, но не подняла головы от тарелки, только сильнее стиснула прибор.
- Я нынче не в голосе.
- Ерунда, все Грасье поют, как сирены!
- И не знаю здешних песен, - предприняла новую попытку я.
- Так спойте из родных краев.
- Это было бы неуважением.
- Мы не из обидчивых.
Вокруг закивали, рыцари-смутьяны взялись дружно бренчать ложками о стол:
- Пой! Пой! Пой!
- Ну же, не ломайтесь!
- Уважьте просьбу!
- Не томите…
- Просто леди Лорелея боится, что мы отправимся прямиком в Небесную Обитель, заслышав сладость ангелов из ее уст, - крикнул зачинщик, и все снова засмеялись.
- Или любит, чтоб её упрашивали, - вставила леди Жанна.
- Спойте гимн Праматери, уж он-то всем известен, и никого не оскорбит.
Дальше отпираться было бессмысленно и рискованно. От меня не отстанут, будут повторять просьбу снова и снова – не сегодня, так завтра или в другой день. А упорные отказы рано или поздно родят подозрение. Я наконец подняла глаза и заметила, что регент опустил бумаги и тоже смотрит. Королева едва заметно качнула головой, предостерегая, но что мне было делать? Возражения лишь распаляли просителей.
- Хорошо.
Отложив прибор, я поднялась и прочистила горло, мысленно проклиная леди Катарину. Крики тут же смолки, люди приготовились слушать.
И я запела.
Как я уже говорила, голос у меня хрипловатый, до высоких звуков не дотягивает, срывается на сип. Вдобавок, Праматерь обделила слухом.
Предвкушение на лицах уступило место сперва удивлению и растерянности, а потом смущению. Только что горячо уговаривавшие меня усладить слух отворачивались, пожимая плечами и переглядываясь с соседями. Удивительное дело: дурой выставляю себя я, а неловко почему-то им.
- Не хотела петь, так бы и сказала! – фыркнула леди Жанна, не потрудившись понизить голос.
- Вот-вот, зачем было насмехаться над нами? – поддержала её Мод.
Я запела громче.
На смену стыду за меня пришли шепотки, нелестные замечания и глумливые ухмылки. Люди решили, что я издеваюсь. Кто-то зевнул, кто-то рыгнул, а потом к моему голосу внезапно присоединился ещё один, приятный, не слишком высокий, но и не бас. Он мягко сглаживал мои ошибки и дотягивал звуки там, где этого не могла сделать я. Теперь все смотрели то на меня, то на Тесия, тоже певшего стоя. Когда мы закончили, раздались хлопки. Я не обманывалась, на чей счет они приходились. Хотелось тотчас убежать из трапезной, но я заставила себя досидеть до конца.
Едва королева встала, подав тем самым знак фрейлинам, я вскочила с места и направилась к выходу. Заметив, что Тесий пробирается в мою сторону, прибавила шаг, но у дверей он меня нагнал и вынудил остановиться.
- Леди Лорелея, погодите.
- Я не нуждалась в помощи, - резко бросила я.
- Разве я помогал? - невинно ответил он. – Просто не мог удержаться и славил Праматерь вместе с вами.
- Рада за вас, а теперь пропустите.
- Вижу, вы на меня обижены.
- Обижаются на тех, кто небезразличен, - ровно ответила я, глядя сквозь него.
Тесий неловко переступил с ноги на ногу и, пробормотав извинение, убрал руку. Я повернулась к выходу и покинула залу. Чувствовала я себя, как Людо, которому наставник протянул руку после того, как выбил меч и опрокинул на землю.
Немного поостыв, я вынуждена была признать, что из-за своей горячности проглядела тот самый шанс, который выискивала. Тесий близок к Бодуэну, следовательно, многое знает о делах семьи, и из того, что я уже увидела, можно заключить, что пользуется доверием. Вдвойне полезно, что сближение инициировано не мной, то есть в нем трудно углядеть умысел с моей стороны. Теперь осталось только придумать, как подступиться к нему после такой откровенной грубости. О своей резкости я не жалела – уверена, секретарь это заслужил: ведет дела Бодуэна, а значит соучастник всех мерзостей этой семьи.
Людо тоже пришел с новостями. С некоторых пор король начал посещать тренировки. За ужином Годфрик отсутствовал как раз по этой причине.
- Он что, тоже бьется? – удивилась я.
- Нет, только наблюдает с трибуны, - хмыкнул Людо. – Ладошки, как у белошвейки, так что вряд ли он знает, чем отличается баллок от ронделя .
Зато знает, как глумиться над женщинами.
- А сегодня велел нам с Киллианом выйти друг против друга.
Упомянутый оруженосец уступал Людо в силе, скорости и мастерстве. Вообще-то ему все там уступали, подумала я не без гордости.
- То есть вызвал следующих на очереди?
- Нет, меня и его, - ухмыльнулся Людо. – И после того, как я размазал Киллиана, передал мне через пажа пряжку.
- Он с тобой говорил?
- Нет, как кончился бой, сразу ушел. – Глаза Людо блеснули. – Понимаешь, что это значит?
Я тупо уставилась на брата. Годфрик отличил его. Это и прекрасно, потому что в таком случае будет легче уцепиться при дворе, и в то же время очень-очень плохо. Людо хорош во всем, что касается боя, но тонкая игра, где нужны выдержка и осторожность, не его конек. Не сказала бы, что и мой, но я все же лучше него умею сдерживать натуру и неплохо научилась притворяться.
- Нет, Людо, - покачала я головой. – Помнишь план? Нельзя слишком с ними сходиться. Мы можем наблюдать издали, незаметно выспрашивать у окружения и делать выводы, но только не с ними.
- К Ваалу план! – воскликнул он, вскакивая, и рубанул воздух воображаемым мечом. – Мы здесь уже две недели и знаем достаточно, чтобы начать действовать, поэтому как только люди Венцелей съедут, нужно браться за дело. Тайны, вроде той, что мы ищем, не лежат у всех на виду, о них не похваляются за чаркой и не болтают на площади, мы лишь впустую потратим время. Только члены семьи или кто-то очень близкий к ним может про это знать.
Он, конечно, был прав, но я не могла отступиться.
- Поэтому я и хочу подобраться к Тесию!
Людо ответил пристальным взглядом.
- Не переусердствуй.
- Что ты имеешь в виду?
- Только то, что сказал.
Вдумываться было некогда, и я продолжила наседать:
- Записавшись к Годфрику в друзья, ты привлечешь внимание Бодуэна, а он стережет племянника, как стервятник, ты же знаешь. Нам это не нужно.
- Хватит, Лора, дело решенное, - раздраженно отмахнулся он.
Тогда я отважилась на последний аргумент и, отводя взгляд, с запинкой произнесла:
- Тебе следует знать, что о Годфрике ходят… некоторые слухи. О его вкусах.
- Какие ещё слухи? – нахмурился он, а потом глаза сузились, пальцы стиснули мой локоть. – Кто тебе разболтал? У кого уже выучилась?
Только я могла верить, что он до сих пор не в курсе пристрастий короля. Я высвободилась, про себя радуясь, что он понял, о чем речь, и не придется излагать все вслух, и для вида пожала плечами:
- Разве это секрет?
- Ты спятила! – взъярился он. – Думаешь, я запишусь в ряды этих его… - Он употребил одно из выражений, от которых я давно разучилась краснеть. - Да я скорее отрублю ему все ниже пояса!
- Пожалуйста, тише! – взмолилась я, оглядываясь на запертую дверь.
Грязно выругавшись, он опустился обратно на постель, развернул меня спиной к себе и принялся раздраженно водить гребнем по волосам, с силой дергая колтуны. Я молча терпела.
- Не фрейлины, а сборище шлюх. Ты можешь велеть им заткнуться за шитьем?
Я не стала разубеждать его в источнике информации.
- Не могу… - усмехнулась я.
Он снова выругался, потом отложил гребень, пропустил гладкие пряди меж пальцами и перекинул их на одну сторону. С шумным вздохом обнял меня со спины, устроил подбородок на плечо и принялся выводить пальцем узоры на внутренней стороне запястья, рождая мурашки.
- Обещаю, я буду осторожен.
Но это не успокоило. Внутри нарастало тревожное чувство. Мне предстояло заняться Тесием, а Людо собрался водить опасную дружбу с королем. Знаю я его осторожность.
***
Йосе не спалось. Тело ныло от недостатка ласки. Даже не ласки. Хотелось, чтоб её хорошенько отлюбили. Сегодня же! Прямо сейчас! Проходя после ужина мимо стражи, она поймала на себе оценивающий взгляд одного здоровяка и сразу живо представила, каково было бы оказаться с ним наедине. Он окинет её таким же наглым лапающим взглядом, от которого сладко тянет в животе, расстегнет свой пояс, а потом… мм..
А вместо этого сладостного «мм..» приходилось довольствоваться огромной холодной постелью и мечтами о том, что она имела полное право требовать с супруга. Вот только Годфрик не мужчина, и тут требуй – не требуй, между ними никогда не будет даже тени тех грез, отдающихся теплым томлением в паху и напряжением в груди. Весь приезд сюда – это одна огромная ошибка! Надо было кричать о своем падении на каждом углу. Уж лучше прослыть непотребной девкой, чем объектом насмешек всех вплоть до последней служанки в этом замке-тюрьме, с никчемным супругом-мужеложцем, которого воротит от одного вида её тела.
Последнее было особенно обидно: Йоса любила свое тело и имела основания им гордиться. Откинув покрывало, она спустила ноги на пол и приблизилась к зеркалу. В полированном серебре отразилось прелестное видение, окутанное облаком белокурых волос, как наяда пеной, одновременно невинное и порочное. Йоса сняла и откинула камизу, оглядывая себя. Провела пальцем по ямочке в основании шеи, хрупким ключицам, сжала руками полные груди с нежными розовыми сосками, огладила тонкую талию и приятный чуть округлый, как то положено у женщин, живот, вытянула ногу, любуясь точеной икрой и изящной щиколоткой. Из глаз чуть не брызнули слезы. Вся эта роскошь пропадет впустую! Йоса никому здесь не нужна! Отдать её за Годфрика – все равно что подарить глухому соловья или слепому – самый прекрасный в мире гобелен!
Швырнув в зеркало молитвенник, она бросилась ничком на кровать, сдерживая рыдания. Как же мать должна была её ненавидеть, чтобы обречь на загнивание здесь, отдать этому ничтожеству, зная, что её ждет! И даже простыни в замке Скальгердов мерзкие, пахнущие сыростью, пропитанные испарениями этого гадкого озера, как занавески, скатерти, наряды и вообще все. Она задыхается! Её тошнит от этого места! Тошнит-тошнит-тошнит! Йоса стукнула кулаком по постели и перевернулась на спину, слепо уставившись в бархатный полог.
Даже сейчас, вспоминая их первую с Годфриком ночь, не брачную, а следующую, она заново испытывала тот же стыд – за него, конечно, - и растерянность. Тогда она подумала, что сделала что-то не так, хотя раньше никто не жаловался. Разумеется, для неё давно не новость особые вкусы короля, слухами земля полнится, но ей представлялось, что преграда преодолима. Стоит ему увидеть её обнаженной, и проблема разрешится сама собой. Он излечится, ну или хотя бы будет способен исполнять супружеский долг. Того, что его плоть даже не шелохнется, она не ожидала. Казалось, её ласки не только не распаляли, а ещё больше охлаждали его. Он и не пытался скрыть неприязнь и отвращение. Как это горько быть кому-то отвратительной и при том вынужденной предлагать себя! А когда она после всех безуспешных попыток встала на колени, испросив разрешение помочь ему другим способом, он оттолкнул её и, обругав, – Йоса не знала таких слов, но была уверена, что её обругали, – вышел, почти выбежал из спальни, оставив наедине с грязным ощущением униженности и ненужности.
Наверное, все свои силы в отношении женщин он истратил на леди Лорелею в первую ночь. Последнее до сих пор её изумляло, ведь для этого его вялому отростку требовалось затвердеть хотя бы на пару мгновений. Йоса раздраженно взбила головной валик. Не хотелось думать, что в перекидыше было нечто, чего не было у неё самой. Нет, все дело в слюнтявой пародии на мужчину! От леди Лорелеи мысли перекинулись к её брату, и Йоса сжала бедра, чувствуя влажный жар. Несмотря на хорошую фантазию, близость с ним она не могла представить. Знала лишь, что это было бы нечто яркое и острое, с примесью опасности. Она вздохнула и вытянулась на постели.
Даже жаль, что ему осталось так мало жить…
ГЛАВА 12.
На следующий день мне не пришлось изыскивать способ «случайно» столкнуться с Тесием. Мы сидели в рабочей комнате, когда вошла служанка и с лукавым поклоном протянула мне плоский деревянный ящик.
- От лорда Авена.
В комнате вдруг стало так тихо, словно фрейлины долго тренировались прервать работу одновременно. Челнок остановился, веретена плавно заканчивали кружение, негромкий гомон голосов смолк со скоростью погасшей свечи. На фоне этой тишины звук, с которым я воткнула иголку в ткань, показался неприлично громким.
- От кого? – не поняла я.
- От Тесия, - негромко пояснила Бланка, не поднимая глаз от рукоделия, которое в отличие от других не отложила.
- Он точно имел в виду меня?
- Велел передать это лично в руки леди Лорелее, как сердечное извинение.
Вразрез со словами служанка положила ящичек мне на колени. Она явно была не прочь остаться и посмотреть, что внутри, но под суровым взглядом старшей матроны поклонилась и со вздохом удалилась.
- Во имя Праматери! – раздался нетерпеливый голос королевы. – Откроете вы или нет?! Половина из нас до сих пор не дышит!
Тут же послышалось несколько запоздалых выдохов.
Я провела ладонью по шершавому дереву, дотронулась до боковых креплений… и убрала руку, решив открыть позже, без свидетелей. Не зная, что внутри, лучше не рисковать. Вслух же произнесла смиренное:
- Не уверена, что это прилично – принимать подарки от не родственного мужчины. А лорду Авену не за что извиняться.
Старшая матрона всем видом выразила одобрение. Блеклые глазки сверлили ящичек с таким выражением, будто на моих коленях лежал враг рода человеческого и корчил ей рожи.
- Вот мы все вместе и решим, прилично вам принимать такой подарок или нет. – Королева решительным шагом приблизилась и протянула руки. – Дайте-ка сюда.
Я неохотно повиновалась.
Она нетерпеливо щелкнула замками и заглянула под крышку, сверкая глазами. Но мгновение спустя издала разочарованный возглас:
- Уж лучше б свой локон подарил!
Фрейлины побросали рукоделие и окружили её. Ящик передавали из рук в руки, шептались, хихикали, кто-то смотрел с любопытством, кто-то с недоумением. Леди Жанна схватила его и, увидев что внутри, кинула на меня злорадный взгляд, в лице читалось облегчение. До меня презент дошел последней.
- Держите, - королева протянула мне ящик. – И намекните при случае, что любите розы и ленты для волос.
Дождавшись, пока все рассядутся по местам и снова углубятся в работу, я наконец заглянула внутрь. В тот же миг уже наметившаяся в голове фальшиво-благодарственная речь, которую я намеревалась обратить к секретарю при встрече, рассыпалась в прах, потому что внутри лежали… краски. С набором всего необходимого: камнем для растирания, кистями, эскизным свинцовым карандашом и даже тончайшими полупрозрачными листочками вроде тех, что изготавливал Артур для перенесения понравившегося изображения, выскабливая обрывки козлиной шкуры и пропитывая их жиром - только несоизмеримо лучшего качества.
Не удержавшись, я провела пальцем по щетинкам кистей и счастливо улыбнулась, представив, как обрадуется брат. Наверное, в моем лице слишком явно прочиталось это чувство, потому что следившая за мной леди Жанна поджала губы и наклонилась что-то сказать Мод. В перерыв я отнесла ящик в свою комнату и передала через пажа лорду Авену записку с одним-единственным словом, написанным новым свинцовым карандашом. Думала, что увижусь с дарителем только вечером за ужином и уже собиралась вернуться к остальным женщинам – свободное время подходило к концу, - когда услышала за спиной знакомый голос:
- Леди Лорелея, постойте! – Я обернулась и подождала, пока Тесий меня нагонит. Его каштановые кудри разметались от быстрого шага.
- Рад, что угадал с подарком, - сказал он, немного запыхавшись, и остановился. – И вдвойне рад, что вы не принесли его обратно.
Я сложила руки на подоле и привычно опустила глаза.
- Вы выбрали то единственное, от чего я не могла отказаться.
- Мне подал идею его высочество, когда сказал, что вы искали инструмент для рисования в камине. Я подумал, что свинцовый грифель лучше уголька, а оттуда уже было недалеко до красок.
Надеюсь, Тесий не заметил, как я вздрогнула при упоминании его патрона. Радость от подарка сразу померкла. Как будто часть благодарности за него я теперь должна была испытывать и к Бодуэну.
- Вчера я была с вами резка, - сменила тему я.
- Вы были расстроены.
- Верно… я растерялась и не сумела объяснить присутствующим, что мы с братом склонны к художеству, а не пению… Ещё раз примите мою признательность, а сейчас я должна вернуться в рабочую комнату.
- Погодите, не хотите… немного прогуляться? Не наедине, разумеется, - поспешно добавил он, - мы возьмем в сопровождение дуэнью.
Я удивленно вскинула глаза и встретилась с его, темно-синими. Сейчас они сияли, как два сапфира в оправе из норковых ресниц, подпаленных на самых кончиках.
- Разве у вас нет работы?
- У меня перерыв, - беспечно пожал плечами Тесий. – Полчаса на свежем воздухе мне простят.
- А мне, боюсь, нет. Старшая матрона в этом отношении строга.
- Рогнеда? С ней я сумею договориться.
Я смутно припомнила, что именно так и зовут нашу надзирательницу, но ещё ни разу не слышала, чтобы кто-то упоминал её по имени. Тесий чуть смущенно улыбнулся, а я только успела с ним примириться не для того, чтобы снова терять нить.
- Идемте же! – шире улыбнулся он. – Вы уже видели наш сад?
- Ещё нет…
Фрейлины и королева несколько раз выбирались туда на прогулку, но я пользовалась свободным временем, чтобы исследовать замок или навестить Людо. В этот час он обыкновенно бывал либо на конюшне, проверяя лошадей вместе с ещё одним ответственным за эту задачу оруженосцем, Марком, либо тренировался в манеже верхом или в поединках. Иногда я приносила обед туда, и мы делили его, забравшись на верхнюю трибуну.
- Страшное упущение: как же вы будете рисовать романтические свидания среди цветов?
- Я люблю… более жизненные сюжеты, - хмыкнула я.
- Покажете ваши рисунки?
- Возможно, когда-нибудь.
- Тогда идемте?
Он жестом пропустил меня вперед.
Поначалу я чувствовала себя скованно. У меня мало опыта общения с посторонними людьми, тем более мужчинами. Долгие годы брат заменял всех. Слишком велика была разница между нами и теми, среди кого приходилось вращаться. Слишком подозрительными и осторожными мы стали. Слишком тщательно берегли свой гнев, боясь отвлечься и невзначай расплескать его. В самом начале мне чего-то не хватало, и когда деревенская ребятня развлекалась, одна моя половина порывалась присоединиться к ним, а вторая слышала строгий голос матери, отчитывающий за неподобающее поведение. Лорды не играют в мяч с вилланами, не перенимают их просторечные выражения и не опускаются до их уровня. Да и брат не позволял забыться… Бережно храня осколки прежней жизни, мы пытались применить их к новому положению, и когда ничего не получалось, отгораживались в своем мире. Мы были друг у друга, и этого хватало.
И постепенно желание впускать кого-то ещё в нашу жизнь окончательно сошло на нет, а чужие прикосновения стали не просто неприятными – от них передергивало. С женщинами я никогда не умела и не хотела слишком сближаться, а мужчин Людо ко мне и близко не подпускал.
Видимо, у Тесия никогда не вставало подобных проблем, поэтому беседа текла в целом свободно, несмотря на мои подчас неловкие или слишком односложные ответы.
Найденная впопыхах для соблюдения приличий дуэнья держалась поодаль, не мешая разговору, к тому же, кажется, была туга на ухо и подслеповата, так что даже вздумай Тесий обесчестить меня под первым же кустом, вряд ли что-то заметила бы. Однако при виде проступающего на его скулах румянца, когда наши взгляды встречались, я не могла представить его в этой роли.
Сад располагался за паласом. К нему спускалась широкая лестница с полустертыми ступенями и резной балюстрадой, сплошь увитой плющом и плетистыми розами, которым ещё слишком рано и опасно было цвести, и тем не менее они цвели – в марте месяце. На входе встречала старинная каменная арка. С неё почти до самой земли свисал гишпанский мох, волнуясь пушистой занавесью. Покачиваясь под порывами ветра, он пропускал тяжелые напитанные влагой ароматы. Арка казалась воротами в другой мир.
- Это один из старейших садов на материке, заложен, как и сам замок, ещё Конрадом Четырехпалым. Вы ведь слышали про основателя королевского рода?
- Тот самый, которого после гибели в военном походе причислили к святым, сварили в вине, а отделившиеся от плоти кости раздали самым уважаемым подданным и союзникам королевства? Про него все слышали, милорд. У нас дома даже…
…хранился ковчежец с фрагментом его пятки, пожалованным в качестве особой милости давно умершим потомком Конрада Четырехпалого нашему давно умершему предку, участвовавшему в том походе в звании генерала. Морхольты всегда были верной опорой трона, а останки святого, как известно, творят чудеса, оберегают и вообще несут благодать.
Но я вовремя спохватилась, сообразив, что Грасье не была оказана эта милость, и докончила:
- … кормилица рассказывала эту историю перед сном.
- Да, но он славен не только своей кончиной, - заметил Тесий, отодвигая мох, как штору, и приглашая войти.
Я сделала шаг вперед и замерла как вкопанная.
Сад на воде…
В гладкой поверхности отражался опрокинутый мир. В груди похолодело и сжалось. Одно дело ехать в ладье и совсем другое – ступать по хлипким мосткам. Уверена, все до единого хлипкие, даже вон тот, каменный… Я невольно попятилась.
- Что с вами? – с беспокойством спросил Тесий.
- Н-не люблю воду, - выдавила я, не отрывая глаз от застеленного зыбким покрывалом тумана озера, разбитого естественными и искусственными насыпями, иссеченного дорожками и аллеями. Из его черных мерцающих глубин ко мне тянулись призраки минувшего. – Мой брат однажды чуть не утонул…
Никогда не забуду выражение отца в тот миг, когда конюх вбежал в дом с Артуром на руках. Голова брата запрокинута, тонкие руки и ноги безвольно качаются, с одежды струится влага, а на кротком бледном до прозрачности лице застыло умиротворение.
«Ещё живой»
«Вытащили из реки»
И глухой горловой стон отца.
Мужчины отнесли Артура в родительские покои. Глядя из-за двери на хрупкую фигурку, такую маленькую на огромной кровати, придавленную толстой шкурой покрывала, я испытываю страх за брата и беспокойство, передавшееся мне от взрослых. Все они знают какую-то тайну… Слуги перешептываются в переходах коридоров, обмениваются странными взглядами.
Я снова смотрю на Артура. Отец опускается рядом, отводит с его лба волосы, что-то шепчет, гладит, а потом роняет голову на скрещенные руки.
Тем же вечером Людо стоит перед ним, кашляющий и почти такой же бледный, как Артур, но в глазах – дерзкий вызов.
- Я знаю, это ты.
Брат дергает плечом и равнодушно смотрит в сторону.
- Артур почти не умеет плавать, сам бы он ни за что не полез на середину реки, зная, какое там течение. Его кто-то выманил.
Людо внимательно рассматривает мозоли от меча, пробует ногтем корки. Сейчас на свете нет ничего важнее этих мозолей.
- Зачем? – зловеще тихо спрашивает отец, поднимаясь из глубокого кресла, и подходит к нему вплотную.
Брат упрямо не поднимает глаз, и отец бьет его наотмашь. Тяжелые перстни кастетом срывают кожу на скуле. Людо падает, но прежде чем успевает подняться сам, отец вздергивает его на ноги за рубаху на груди и запрокидывает голову за волосы.
- Ты хоть понимаешь, что сам чуть не погиб?! – рявкает ему в лицо. – Чуть не лишил меня обоих сыновей! Да как ты мог, он же твой брат!
- Он мне не брат! – с ненавистью кричит Людо, одной рукой пытаясь высвободить волосы, а второй стучит себя кулаком в грудь. – Я! Я твой сын! А он жалкий слабак, ошибка Праматери! Я лишь хотел избавить тебя от обузы!
Занесенная для нового удара рука замирает, и Людо, вывернувшись, отскакивает, промакивает скулу, но лишь сильнее размазывает кровь.
Ладонь отца опускается, и раздается тусклое:
- Вон с глаз моих.
Брат выбегает из комнаты, не заметив меня, спрятавшуюся за дверью.
А отец, как-то вмиг постарев и сгорбившись, падает обратно в кресло, словно ноги больше не держат, и закрывает лицо руками. Вскорости из-за ладоней раздаются странные звуки, плечи сотрясаются, и я с ужасом понимаю, что он плачет. Ни до ни после я никогда не видела отца плачущим… Мне невыразимо горько и стыдно – за себя, что увидела его таким, и за него. Отцы не должны плакать…
Я словно заметила трещину на сводах стеклянного замка.
Он отнимает руки от блестящего влагой лица и становится на колени перед образом Праматери в нише. Пальцы стиснуты до побелевших костяшек, губы беззвучно шевелятся.
Я пячусь и тоже убегаю.
Заглядываю в комнату Людо. Он забрался на кровать с ногами и смотрит в окно. Я опускаюсь рядом на краешек.
- Ты правда пытался убить Артура?
Он поворачивается и смотрит на меня таким же пустым взглядом, как на отца, а потом в глубине что-то ломается. Согнувшись, он утыкается лицом мне в колени, обхватывает руками и срывающимся голосом шепчет:
- Иногда мне жаль, что ты не родилась мужчиной, Лора. Из тебя вышел бы куда лучший брат, чем из него… Теперь ты меня ненавидишь?
Я поражена его словами.
- Ненавижу тебя? Я не могу тебя ненавидеть, Людо! Ты мой лучший друг! Мой единственный друг… Только ты да Артур, больше никого. Но пообещай, что впредь не будешь этого делать. Обещаешь?..
- Людовик чуть не утонул?
- А? Что?
- Вы сказали, что ваш брат чуть не утонул.
Не знаю, с чего Тесий решил, что Людо так зовут, но разубеждать не стала.
- Я так сказала? Верно, оговорилась… Это был сын конюха, а Людо прекрасный пловец.
- Слышал, даже король его отличил. Похоже, ему дается все, за что бы ни взялся.
- Это так, - с гордостью подтвердила я. – Мой брат самый лучший!
Про буквы можно не вспоминать.
- Должно быть, таким талантам тесно под курткой оруженосца.
- Не нужно насмехаться, - резко заметила я. – Я не люблю, когда надо мной смеются, или над братом. Лучше пойду.
- Простите, не хотел вас обидеть, - остановил Тесий. – Вы много потеряете, если не осмотрите сад. Вы сказали, что не любите воду, но причины для страха нет: дорожки довольно широки, мостки прочные, а я буду рядом.
- Я ничего не боюсь!
Согласилась я в итоге, конечно, не из-за растительных красот, до которых мне дела нет, а потому что нужно исследовать все уголки замка, и ещё потому что ничего не значащие беседы – лучший способ подобраться к значимой информации.
- Правильное решение, - улыбнулся Тесий.
Ещё чего не хватало! Но как ни странно, это место и впрямь обладало неким колдовским магнетизмом.
Сад Скальгердов был обустроен на отдельном участке озера и плавно перетекал в лес. Природное и рукотворное так тесно переплелись и так гармонично дополняли друг друга, что подчас невозможно было угадать границу между плодом трудов человека и Праматери. Клумбы, небольшие заводи с торчащими посередине дозорными башенками в миниатюре, беседки, гроты, аллеи – все было соединено сетью мостков, переходящих в земляные площадки. Некоторые из этих мостков, широкие и устойчивые, внушали доверие, другие напоминали шаткие тропинки над бездной, снабженные веревками или цепями вместо перил. Ветви деревьев и кустарников низко нависали, гладя воду. Видневшиеся всюду скульптуры, судя по цвету и состоянию, были поставлены здесь в разное время. Некоторые белели, как полированная кость, другие практически скрылись под наростами мха и плюща, позеленели, покрылись пятнами и видоизменились, переняв черты природы, с которой так тесно соприкасались. За садом ухаживали ровно настолько, чтобы предупредить окончательное возвращение в лоно природы.
От обилия запахов кружилась голова: они мешались и наплетались, как стебли в венке, рождая новые сочетания. Большинству растений, как и тем розам, ещё рано было цвести, вдобавок климат и близость воды совершенно им не подходили, однако здесь им это отчего-то ничуть не мешало.
Вода в Хидрос имеет неприятный вкус, зато для растений благотворна, - прокомментировал Тесий.
Оставив дуэнью на скамейке, откуда она могла нас обозревать, мы с Тесием продолжили путь вдвоем. Слушая его пояснения, я старалась не думать о плещущейся под ногами влаге. Первое впечатление хаотичности оказалось ошибочным. У сада была тщательно продуманная планировка: территория делилась на зоны, засаженные определенными видами растений.
- Вот здесь, - секретарь обвел рукой ровные клумбы, - декоративные цветы. Чуть дальше оранжереи для самых прихотливых сортов. А вдалеке – грядки с кухонными травами. Правее участок с плодовыми деревьями.
- А что вот там, отгороженное?
- Аптекарские травы.
- К ним нет доступа?
- Ими заведует наш замковый лекарь, знающий в каких дозировках они приносят пользу, а в каких вред.
- Вред – то есть болезнь?
- Именно.
- И даже смерть?
- Вам не нужно о таком думать, - рассмеялся Тесий, не замечая, как моя рука непроизвольно сжалась в кулак. – Говорю же: он прекрасно разбирается в травах и не допустит случайностей.
Как насчет не случайностей?
Я медленно выдохнула, заставила себя разжать пальцы и вытерла вспотевшую ладонь о подол.
- А им не будет вреда? – я кивнула на зверька, выбежавшего из кустов и принявшегося глодать стебель на запретной территории.
- Животные в этом отношении мудрее людей, - пожал плечами Тесий. – Они самой природой обучены выбирать то, что поможет им излечиться.
Будто в подтверждение, зверек, закончив со стеблем, сиганул обратно в заросли, унося в зубах остатки.
- Что это за животное? Впервые вижу…
Похож на бобра, но двигается скачками.
- Понятия не имею. Их здесь водится огромное множество, и каждый раз появляется кто-то новый, упомнить всех невозможно. Часто забредают из леса.
- Сказывается дар королевской семьи? Он их… притягивает? - осторожно спросила я, избегая прямо упоминать Покровителей.
Говорить о них вслух не с членом семьи - все равно что обсуждать местоположение фамильной казны - так же настораживает.
- Должно быть, в какой-то степени, - ответил Тесий и сменил тему. – Расскажите о себе, что у вас за семья?
- Наши с Людо родители умерли, - равнодушно ответила я.
Род Грасье разветвленный, тут можно не опасаться промаха, главное не ссылаться на самых известных представителей. А врать всегда лучше поближе к правде…
- О, - смутился секретарь, - мне жаль.
- Ходили слухи, что отца отравили… на пиру, - поймав растерянный взгляд, я безмятежно улыбнулась, - но это, конечно, неправда. Он умер от притока гуморов после обильной трапезы. Кому может понадобиться убивать художника, правда?
Раздувшиеся в костяшках пальцы скребут по постели, тело выгибается в судорогах, а на почерневших губах пузырится кровь…
- Правда, - эхом отозвался Тесий.
- Мать скончалась в тот же день: не выдержало сердце…
Меч с хрустом вошел в грудь. Рыцарю пришлось упереться ногой, чтобы выдернуть его…
- … они жить не могли друг без друга.
- Простите, что затронул эту тему.
- Вы же не знали, - ещё шире улыбнулась я, сама чувствуя неуместность оскала. Улыбки помогают против дрожания губ.
Тесий, конечно, знает нашу историю… её все знают. Акт устрашения и предупреждение остальным: ни древность рода, ни сильный Покровитель, ни столетия верной службы, ни уж тем более закон не спасут от самоуправства и алчности Скальгердов.
Мне даже почудился насмешливо-понимающий огонек в глазах секретаря. Я чуть не забыла, что речь о Грасье, а потому он не может знать, какие чувства меня сейчас обуревают. Да и самому Тесию в ту пору было не больше, чем мне сейчас, вряд ли он уже тогда служил помощником у Бодуэна. Правда, это ничего не меняет. Теперь ведь он здесь, а значит, на стороне Скальгердов. Помогает совершать новые преступления. А в награду, быть может, получает что-то из утвари, прежде украшавшей наш дом…
- Расскажите лучше о себе. Давно вы при… его высочестве? – Даже косвенное упоминание Бодуэна далось непросто.
- Три года, начинал писцом. Наш родовой дар в нахождении путей, и отец желал видеть меня военным стратегом, но я предпочел стратегию мирную - дипломатию.
Он произнес это даже с гордостью.
- Вы говорите так, словно в этом есть что-то похвальное, - неприязненно заметила я.
- Вы порицаете мое желание выбрать свой путь?
- Я порицаю ваше неповиновение отцу.
Тесий остановился, мне тоже пришлось, хотя на середине мостика было неуютно. Он не заметил моего замешательства, или я его так хорошо скрывала.
- Как же по-вашему мне следовало поступить? – спросил он со всей серьезностью.
- Покориться его воле и исполнить свой долг.
- Даже если это противно моей натуре и склонностям?
- При чем тут ваши склонности? – удивилась я. – Отец смотрит шире и знает, как лучше для рода. Если каждый будет ставить под сомнение его власть и авторитет, семья развалится.
- Вы бы понравились моему отцу, - усмехнулся Тесий. – Но сейчас уже поздно: он отрекся от меня. Правда, это было до того, как я стал личным секретарем регента.
Он вытянул из-под котты пустой шнурок без талисмана-покровителя. Железная петелька и потертость на витой коже указывали на то, что когда-то он там висел.
- Простите, - спохватилась я, опустила глаза и пробормотала уже привычным фальшиво-покорным тоном: - Не знаю, почему я все это сказала. Где-то услышала, вот и повторила.
- Не извиняйтесь, мне интересно ваше мнение, пусть даже оно расходится с моим. – Тесий заправил шнурок обратно. – Вижу, семья для вас не пустой звук, это похвально.
- Да, «семья и сила»… - машинально ответила я и похолодела. Бросила быстрый взгляд на секретаря. Заметил? Но он пребывал в задумчивости и, кажется, не услышал ничего странного или знакомого в моих словах. Я тихонько выдохнула. Впредь надо быть осторожнее…
Мы возобновили путь.
- Вы ведь из-за нездоровья пропустили свадебный пир. Хотите, расскажу, как все прошло?
- Хочу…
Его рассказ отличался от моих воспоминаний так, словно мы посетили два разных празднества. Тесий обращал внимание на совершенно иные вещи и делал из них другие выводы.
Я старалась незаметно наводить разговор на регента – любая мелочь могла оказаться полезной, – но секретарь ограничивался довольно формальными ответами: то ли сам осторожничал, то ли соблюдал строгий запрет, то ли считал, что другие темы мне больше понравятся. Проявлять настойчивость было опасно.
В итоге я слушала вполуха. В голове наконец созрела идея, как помешать людям Венцелей забрать нас с Людо из замка. Была она чрезвычайно проста и подсказана прогулкой.
Отъезд назначили на завтра. Сегодня вечером будет застолье, а на рассвете рыцари, доставившие нас с леди Йосой сюда, и вдова Хюсман отправятся в обратный путь. Согласно договоренности, мы с братом обязаны уехать с ними, сославшись на дурные вести из дома.
- Простите, - перебила я Тесия на полуслове, - мне снова нездоровится. Должно быть, ещё не оправилась с прошлого раза. Я хотела бы вернуться в замок.
- Конечно, - с готовностью отозвался он. – Можем срезать по этой дорожке.
Вскоре я уже шагала к конюшне, надеясь перехватить Людо и поделиться с ним планом.
***
Уверенная рука поставила росчерк в конце документа.
- Птичка напела, что сегодня тебя видели в саду с некоей девой.
- С вашего позволения, догадываюсь, что за птичка, - хмыкнул Тесий, передавая регенту следующий приказ.
- Сейчас речь не о ней. Так что девушка, хороша? Мне уже пора исключать тебя из списка свободных душ?
Добродушные подтрунивания патрона сегодня странно смущали. Может, потому что внимательные серые глаза редко улыбались, в отличие от губ. А может, потому что есть вещи, которыми не хочется делиться ни с кем. Избегая смотреть на принца, Тесий отошел к окну и выглянул наружу. Сверху и на расстоянии сад казался совсем другим, терял магию… Или дело не в расстоянии?
- Вы и сами её видели.
- Я не о внешности.
Не отвертеться. Тесий вздохнул и отвернулся от окна.
- Есть в ней какая-то… странность.
- Болезненная дева со странностями?
- Я хотел сказать «загадка», - поправился Тесий, возвращаясь на место. – И рассуждает она непривычно для девушки.
- Из кожи вон лезет, чтобы произвести впечатление?
- Напротив, кажется, её это совсем не интересует.
- Разыгрывает равнодушие?
- Не думаю, что разыгрывает.
- Смотрит в рот и превозносит твой ум?
- Часто не соглашается, - спрятал улыбку Тесий.
Регент поднялся со своего места, обошел стол и, присев на край, хлопнул его по плечу.
- Будь начеку, враг коварен и изобретателен.
- Она не такая! Напротив, словно бежит моего общества…
- Все они бегут, заставляя чувствовать себя охотником, пока не очнешься в часовне перед клириком, произнося «согласен».
- Уж вам-то не на что жаловаться, - позволил себе сдержанную шпильку Тесий.
Его высочество подмигнул.
- Немного везения и осторожности, мой друг. Берегись, когда начнутся послания.
- Уже, - усмехнулся Тесий, разворачивая перед ним сегодняшнюю записку.
Патрон мазнул строку взглядом.
- СпасибА?
- Это неважно, - вспыхнул Тесий, убирая клочок.
- И то правда, не грамматикой же с ними по ночам заниматься. Так что там с налогом на помол муки?
- Вот отчет по южным провинциям, - протягивая тубус со свитком, Тесий про себя порадовался возвращению разговора в рабочее русло.
Обычно он был не прочь потолковать с регентом на любые темы, но сегодняшняя прогулка оказалась исключением…
Какое-то время спустя в дверь робко постучали, и заглянула её высочество.
- Простите, дядя, я думала, вы один…
Она собралась уходить, но регент знаком пригласил её внутрь:
- Мы уже заканчивали. Ты свободен, Тесий.
Поклонившись, сперва ему, потом принцессе, Тесий направился к выходу. Леди Бланка мялась, дожидаясь, пока он уйдет. Когда дверь аккуратно закрылась, за стеной раздался холодный голос патрона:
- Ну, с чем пожаловала?
И невнятный лепет девушки в ответ.
Регент никогда не бывал груб с племянницей, но и приветлив тоже не был. Смотрел, как на пустое место, и не замечал, пока она сама к нему не обращалась. Тогда отвечал, но без малейшего намека на теплоту. Леди Бланка трепетала перед родственником. Она трепетала перед всеми. Отсюда мысли Тесия потекли в новом направлении – к той, чей искоса брошенный взгляд обжигал, а подбородок гордо вздергивался, словно девушка готовилась к битве. Искусанные губы сжимались, удерживая искренний ответ, выхолащивая его приличиями, иссушивая и пропуская через сито воспитания, чтобы на выходе выдать тусклую обезличенную фразу. Но ничего, со временем она привыкнет общаться с ним свободно, поймет, что он это ценит.
Скорей бы ужин! Однако за ужином Тесия ждало разочарование: она не пришла.
ГЛАВА 13.
Ещё некоторое время по возвращении с перерыва я сидела вместе со всеми в рабочей комнате. Если ко мне обращались, отвечала вяло и то и дело кашляла. А когда пришли пажи, попросилась к себе.
- Простите, ваше величество, мне снова неможется.
- Вы пропустите пир?
- Надеюсь, что нет.
Королева внимательно на меня посмотрела. Я приготовилась к расспросам, но она просто кивнула:
- Идите, позже я пошлю кого-нибудь вас проведать.
- Благодарю, не нужно беспокойства, я отлежусь, и станет лучше.
- Должно быть, леди Лорелея подхватила лихорадку на прогулке, - заметила одна из фрейлин под сдержанные смешки остальных. – Сырость и страсть губительны при таком хрупком складе.
- Должно быть, так, - безразлично ответила я.
А на пир я все-таки пойду, чтоб не вызывать подозрений королевы. Зато на рассвете, когда люди Венцелей рассядутся по коням, а нам с Людо голубь передаст «роковое известие из дома», вынуждающее немедля вернуться в родовое гнездо, брат объявит, что я слишком больна, вдобавок потрясена несчастьем, поэтому не в состоянии подняться с постели. И он, конечно, не бросит меня здесь одну…
Насильно увезти еле живую деву у всех на глазах рыцари не смогут, задержаться здесь – тоже: королевское гостеприимство имеет границы. Им придется ехать без нас. Останутся только те, кому поручили наши с Людо головы. Надеюсь лишь, что это будет не свита в полном составе… А там уже решим, как разобраться с ними и недовольством королевы. Главное сейчас – зацепиться при дворе.
Когда в дверь постучали, я бросилась на кровать и натянула одеяло до подбородка:
- Войдите.
Королева не забыла своего обещания и прислала служанку с горячим вином, сдобренным специями – от озноба.
Оставив кубок, девушка удалилась. Горьковатый пряный запах щекотал ноздри, в животе заурчало, а рот наполнился слюной. Из-за прогулки с Тесием и обсуждения плана с Людо я не успела поесть, а до пира ещё час-другой. Завтрак давным-давно переварился даже в воспоминаниях.
Я выгребла со дна сундука остатки черствых гренок, разломала и кинула в кубок. Дождавшись, пока сухари немного размокнут, принялась доставать по кусочку, сперва высасывая жидкость, а потом поедая все равно жестковатый мякиш.
Наверное, не стоило пить вино на голодный желудок, а, может, я и правда подхватила лихорадку, потому что щеки внезапно обдало жаром, и комната поплыла перед глазами. Пришлось опереться о стену. До кровати всего три шага – легче легкого… Но тело вдруг размягчилось, и члены разладились. Ноги уводили в сторону, руки бестолково хватались за воздух, а отяжелевшие ресницы тянули книзу. Когда они стали неподъемными, пол кувыркнулся навстречу, погрузив все в темноту…
…Тесий заставил меня танцевать с огненным веерами перед Бодуэном, пригрозив в противном случае утопить Артура. Но я не умею! Ему плевать, это мой долг… Я закрывалась ладонью от жара, не зная, как подступиться к раскаленным докрасна железкам. Наконец кое-как ухватила их и закричала от боли. Запахло горелым мясом, как тогда, когда Артур катался по плитам, прижимая ладони к обожженному лицу. Значит, теперь я тоже изуродована до конца жизни… Перед глазами все мельтешило, вспыхивало, вертелось и рассыпалось искрами, а веера рвались из рук лязгающими птицами, приподнимая меня над землей. Почему я раньше не знала, что умею летать? Наверное, просто не проверяла…
Голова кружилась все сильнее, хотя я лежала на полу, а потом я вспомнила, что не лежу, а иду и очутилась перед аркой. Гишпанский мох шипел и извивался связкой змей, норовя ужалить, в саду свирепствовала гроза. Мостки раскачивались, цепи скрипели, а вспышки молний отбликовывали на мокрой траве и лепестках. Я поняла, что Артур где-то там, на одной из этих дорожек, и нужно спешить. Снова сверкнула молния, высветив далеко впереди худого светловолосого юношу.
- Аааартууур! – крикнула я, но рот залепило ветром и дождем.
Он не услышал и скрылся на соседней аллее. Тогда я, сцепив зубы, ступила на шаткий мостик… Доски плясали под ногами, щели ширились, меня встряхивало под злорадные завывания ветра, кожа на ладонях горела и кровоточила от попыток удержать цепь. Отовсюду из темноты за мной наблюдали сотни мерцающих глаз: звери жадно ловили каждое движение, дожидаясь неверного шага, чтобы наброситься и растерзать. Их становилось все больше и больше, а я упрямо шла вперед, полуослепшая от дождя и страха.
Вода в озере превратилась в вино, забурлила и поднялась, наполовину затопив мостик. Опустив глаза, я обнаружила проплывающих у самой поверхности людей. Там были те, кого я знала и потеряла, включая родителей и кормилицу…
- Пусть все они захлебнутся в крови, - прошипела она со злобно перекошенным лицом и распалась на две части…
А потом я увидела Артура: он лежал лицом вниз в гроте с водой. Сердце наполнилось ледяным крошевом. Опоздала! Я вытащила его на каменный уступ и принялась трясти, растирать неожиданно горячие руки, хлопать по щекам, уговаривая:
- Очнись! Да очнись же!
Но говорила я не своим голосом, а голосом Людо. И тогда я поняла, что меня на самом деле нет: умерла семь лет назад вместе со всеми. И точно, среди проплывающих тел вдруг заметила себя – волосы раскинулись водорослями, губы обметаны, а в сложенных на груди руках – погасшая свеча.
- Очнись!
Как больно щеке… почему мне больно, если я бесплотный дух?
Ай! И второй тоже… Я пыталась увернуться, но ветка хлестала меня по лицу, а сад ходил ходуном, переворачиваясь с ног на голову.
- Она вас не слышит. Вот, дайте ей.
- Что это?
- Крапивное семя, приведет в чувство. – И после паузы, раздраженно: - Вы мне или верите или нет! Зачем бы я стала раскрываться перед вами, если б желала её смерти?
Мне знаком этот голос, но я никак не могу вспомнить, чей он. Внезапно Артур дернулся у меня в руках, очнулся, сел и начал запихивать мне в рот водоросли. Фу, нет! Я мычала и пыталась его оттолкнуть, но он держал крепко и надавил на челюсти, вынуждая разжать зубы. Я кашляла, задыхалась и глотала эту мерзость.
Сквозь сад на мгновение прорезалась комната и снова потухла. Вот опять… стены с вытянутыми тенями и пятно масляной лампы. Её тусклый свет до слез резал глаза. А потом замаячило знакомое лицо – перекошенное от ужаса. Людо… Он быстро прижал меня к себе и облегченно выдохнул. Я попыталась поднять руку, но она не двигалась, то же самое было со всем телом.
- Людо, значит, я есть?
Но язык вытолкнул клейкую кашу звуков.
Почему я на полу? И кто эта девушка? Она присела рядом, и в нос ударил сладкий цветочный аромат.
- Очнулась? Отлично, теперь поскорее перенесите её на постель.
Людо сделал, как она велела. Девушка же метнулась к двери, приложила ухо и активно замахала рукой.
- Слышу шаги. Это он!
Брат обернулся по сторонам и сдернул свечу с подсвечника, обнажив длинный штырь. Острый металлический кончик сверкнул, поймав отблеск лампы.
- Этим?
Йоса… я вспомнила, как её зовут… Сознание возвращалось быстрее, чем способность двигаться.
- Нет, должно выглядеть естественно.
Брат сделал было движение к кувшину для умывания с тяжелым донышком, но тут шаги остановились совсем близко, и он спрятался возле двери. Королева бесшумно отступила в угол, проглоченная густой тенью.
Я одна осталась лежать на кровати, растерянная и пытающаяся собрать в голове мозаику происходящего. Дверь скрипнула, образовалась небольшая щель, словно кто-то ощупывал взглядом комнату, а потом створка раскрылась шире, впустив Камдена, – того самого рыцаря-весельчака, тискавшего повариху. Сейчас на его лице не было и тени улыбки. Я приподнялась на локтях, по-прежнему не в силах понять, что происходит, и он замер, словно не ожидал застать меня бодрствующей. Но тут же оправился, не глядя захлопнул дверь ногой, подхватил с пола упавшую подушку и двинулся на меня, бормоча, будто уговаривал пугливую лань:
- Тихо-тихо…
Мой взгляд беспомощно метнулся к Людо за его спиной. Камден успел уловить движение глаз, но не повернуться. Брат бросился на него сзади: одной рукой взял шею в захват, а второй крепко надавил на голову. Камден хрипел и сучил ногами, пытался дотянуться до него, перекинуть через себя. Особую ожесточенность схватке придавало полное молчание противников. Лишь рваное дыхание и звук борющихся тел. Людо дернул рукой раз, другой, а на третий раздался хруст, и мужчина обмяк: глаза полуоткрыты, волосы облепили взмокший лоб, зубы оскалены.
Брат быстро положил его на пол и повернулся к королеве:
- Ещё кто-то будет?
- Нет, второй все ещё ждет завтрашнего дня. Они с Камденом получили приказ заколоть или задушить вас двоих на обратном пути.
Брат вмиг оказался рядом с ней, толкнул к стене и навалился, прижав шею локтем:
- Что ты дала сестре?! Это какой-то медленный яд?
- Отпустите, - королева била его в грудь, пыталась брыкаться. – Я же вам помогла!
- Твоя шея хрустнет звонче, чем его, - прошипел Людо, надавливая сильнее.
Девушка перестала дергаться, в глазах мелькнул неподдельный ужас.
- Это всего лишь снотворное… вместе с вином… действует, как дурман. Клянусь! – сипло выдавила она и продолжила полупридушенной скороговоркой: - Взяла у вдовы Хюсман… Говорю же… должны были на обратном пути… а ваша сестра что-то задумала… я днем поняла… пришлось импровизировать… У меня нет яда… да и его следы трудно скрыть… а смерть во сне… никого не удивила бы… все знали, что ей дважды было плохо…
Глаз брата я видеть не могла, но его тело прошила судорога, будто он сдерживался из последних сил. На миг я испугалась, что сейчас снова услышу хруст – тогда все пропало!
- Отпусти её, Людо, - выдохнула я, спуская ноги на пол и сдерживая тошноту. Руки дрожали от слабости, во рту горело. – Я в порядке, а если с ней что-то случится, все кончено.
Имелась в виду наша с Людо цель, но королева поняла по-своему.
- Послушайте сестру… участь Камдена… мятный пряник в сравнении с казнью… за убийство монарха. Вы будете молить… палачей о смерти.
- Тогда зачем дурман, если хотела помочь?! – прорычал Людо, с размаху врезал кулаком по стене рядом с лицом зажмурившейся королевы и попятился, словно боялся не справиться с искушением. Прошелся туда-сюда, успокаиваясь.
- Потому что она до последнего думала, выполнять ли распоряжение матери, - произнесла я, глядя ей в глаза. – И передумала уже после того, как отдала Камдену приказ покончить с делом сегодня. Поэтому же у неё не было яда – нас ведь собирались заколоть или задушить, а не отравить.
Королева, белая как полотно, не отвела глаза, как не пыталась отрицать или оправдываться. Она растирала шею, глухо надсадно кашляя, но лицо уже принимало прежнее надменное выражение.
- Я не в ответе за мать, - хрипло произнесла она, отдышавшись. – Но именно благодаря мне вы оба живы, советую запомнить это.
- А что с тем вторым рыцарем? Значит он не в курсе изменений в плане?
- Нет, говорю же: он по-прежнему ждет завтрашнего дня. Я отменю его приказ, скажу, что ситуация изменилась.
- И убьете его чьими-то третьими руками?
- Нет. Это сделает моя мать. Так что можете не терзаться совестью из-за содеянного, - повернулась она к Людо. – Камдена по возвращении ждала бы такая же участь.
- Даже не думал, - дернул плечом брат.
- Почему вы нам помогли? – спросила я, хотя уже и так догадывалась.
- Хочу, чтоб вы с братом остались при дворе.
- С чего вдруг? – прищурился Людо.
- Потому что мне, в отличие от матери, хватает ума не разбрасываться такими ресурсами. Я с самого начала была против её решения и считала, что таланты вашей сестры мне ещё пригодятся, как, возможно, и ваши… - она окинула фигуру Людо быстрым взглядом и коснулась следов на шее, - хотя в последнем уже сомневаюсь. Как бы то ни было, теперь вы у меня в долгу, но я не собираюсь вас притеснять. Напротив: предлагаю свое покровительство, защиту от матери и уже пригретые вами места при дворе.
- А чего ждете взамен?
- Верности, беспрекословного послушания и готовности время от времени выполнять… небольшие поручения.
- Какие?
- Ничего, с чем бы вы не справились.
Было понятно, что большего она сейчас не скажет. И что у нас с Людо нет выбора. Без её заступничества мы уязвимы перед Катариной, которая наверняка захочет довершить начатое. Да и остаться при дворе было сейчас нашей главной задачей.
- Ну так что, мы договорились?
Мы с братом обменялись долгим взглядом, и я медленно кивнула.
Вертикальная складка меж монарших бровей разгладилась, в голосе зазвучали привычные высокомерные интонации:
- Разумное решение. Отлично, с этим выяснили. Что до послушания, леди Лорелея, разве я не велела вам запираться? И вы всегда пьете непонятно что непонятно от кого?
- Вино передали от вас…
- Если скажут, что крысиный яд от меня, вы тоже выпьете?! Ладно, оставим тему, - отмахнулась она, не дав возможности возразить, и брезгливо пнула неподвижное тело, - лучше решим, как поступим с ним.
Людо опустился на корточки, рассматривая убитого, и кивнул на дверь:
- Проверьте, есть кто-нибудь снаружи?
Королева выглянула и шепотом бросила через плечо:
- Никого, все чисто. Что вы задумали?
- Пир – дело такое, - пропыхтел Людо, подхватывая Камдена под мышки и волоча к выходу, - ничего не стоит перебрать с выпивкой и сломать шею на лестнице…
***
К тому моменту, когда Людо вернулся в комнату, уже один, я почти оправилась. То ли крапивное семя подействовало, то ли последующая встряска, то ли дозировка была не самой убойной. Вероятно, все вместе.
Людо не спешил подходить. Привалился спиной к двери, скрывая лицо в тени.
- Я бы и тебя придушил, не будь ты и так похожа на мертвеца.
- За что?
- За что?!
Он шагнул вперед, и я поняла, что ошибочно приняла срывающийся голос за злость. Губы подергивались, в зрачках полыхали оранжевые отблески лампы, он весь дрожал.
- За то, что чуть не оставила меня одного!! Ты хоть представляешь, что я пережил, увидев тебя на полу… - Он задохнулся. Опустившись на кровать, уткнулся лицом мне в живот и глухо продолжил: - Лежала, губы синие, и я подумал, что… а ты не отзывалась, и… - пальцы смяли одеяло. – Тебе правда лучше? – Он поднял голову.
- Правда. Только звон в ушах, и во рту ощущение, будто съела дохлую кошку. Такой кары за мою глупость достаточно?
Он сгреб меня, так что стало нечем дышать.
- Не отпущу! Слышишь? В Чертоги за тобой спущусь, но приволоку назад!
- Специи в вине приглушили запах снотворного, - пыталась оправдаться я и тут заметила ранки. Отстранившись, взяла его кисть и поднесла к свету. На костяшках влажно блеснула кровь в окружении содранной до мяса кожи. – Твоя рука!
- Ерунда…
Людо согнул и разогнул пальцы, разглядывая ранки от удара о стену.
- Ничего не ерунда. Погоди, я промою.
Он фыркнул, но упираться не стал. Поудобнее устроился на кровати и вытянул ноги. Я встала, и комната резко раздалась в стороны и снова сузилась, выбив воздух из легких. Медленный вдох и выдох, чтобы отогнать дурноту. Вот так, не торопиться и двигаться плавнее, чтобы Людо ничего не заметил. Собрав все нужное, я вернулась к нему.
- Дай руку.
Он протянул и, пока я осторожно обмывала ранки кусочком губки, пристально смотрел на меня.
- Ты чего?
- Ничего…
Мази не было, поэтому я просто оторвала лоскут от ветоши и принялась накладывать повязку.
- Не верю королеве, - заявила я, аккуратно пропуская бинт у него между пальцами. – И мне не нравится, что она считает нас обязанными.
- Мне тоже. – Людо следил за разматывающейся дорожкой. – Но теперь Катарина сюда не дотянется, а заступничество королевы нам на руку.
- А что делать, когда она потребует вернуть долг?
- Тогда и будем думать. Лучше скажи, как прогулка с лорденышем? Узнала что-то полезное?
Я сделала вид, что не заметила прозвища Тесия, и рассказала про аптекарские травы и то, что удалось выведать про его обязанности.
- Я спросил «полезное»!
- Информация – это полезно, – огрызнулась я.
- Ты только зря тратишь на него время.
- Ничего не зря! У него есть доступ практически всюду, поэтому завтра я собираюсь попросить его об одной услуге.
- Какой?
Когда я вкратце изложила мысль, Людо покривился:
- Слишком долго. Или мы ждем, пока Скальгерды перемрут от старости?
- Если знаешь быстрый путь, просвети.
Быстрого он не знал. Сегодня Годфрик не явился на учебный бой, чему я втайне порадовалась.
- А Тесий ещё пригодится. Уверена, если действовать не спеша, я вытяну из него массу полезного. Прощаясь, он сказал, что приятно провел время.
- Осторожнее! – раздраженно вскричал Людо, отдергивая кисть. Я не ожидала и не успела отпустить пальцы. На бинтах проступили пятна.
- Я старалась осторожно!
- Плохо старалась, - заявил он, пытаясь содрать повязку.
Я перехватила руку, размотала и отбросила лоскут.
- Ты можешь сидеть спокойно? Теперь надо начинать заново!
- А ты можешь помнить, что не дрова колешь?
От ответной волны раздражения я зло со всей силы стиснула его кисть, пока из открывшихся ранок вновь не засочилась кровь. Людо не шелохнулся и не отнял руки, молча глядя на меня. Злость испарилась так же внезапно, как нахлынула.
- Больно? – тихо спросила я, подбирая мизинцем липкую дорожку, протянувшуюся у него между средним и указательным пальцами.
- Больно.
- Подуть?
- Подуй.
Пришлось опять промывать и перебинтовывать руку. Когда закончила, глаза слипались от усталости, но я изо всех сил противилась дрёме и держала их широко открытыми. Сны давно не приносили отдохновения, скорее ещё больше выматывали и опустошали. А вдруг вернусь в недавний кошмар?.. Или того хуже, снова буду смотреть в замерзшие серые озера и слушать отравленные сладким ядом речи, чтобы поутру вспомнить, что Гостя не существует. Есть только Бодуэн. И выворачивающая наизнанку ненависть, мешающая спокойно жить.
Решив потянуть время, я пересказала Людо свой горячечный бред, все, вплоть до запаха горелой плоти. Он слушал, глядя перед собой. Когда я дошла до места, где вижу себя плывущей по озеру мертвецов, жестом остановил.
- Это из-за той дури, что она тебе дала.
- Знаю.
Брат надолго замолчал.
- Час в день.
- Что час в день?
- Можешь видеться со слюнтяем по часу в день, - процедил он.
Я приподнялась на локте, неверяще уставившись на него. Он разрешил видеться с Артуром? Людо по-прежнему смотрел в одну точку. Когда стало ясно, что он не собирается брать слова назад, захотелось повиснуть у него на шее, а потом вскочить и, восторженно смеясь, закружиться по комнате. Но я слишком хорошо знала брата: это бы все испортило, а то и заставило его передумать. Поэтому, придав лицу безразличное выражение, я обронила:
- Правда? Ну, хорошо.
И, перевернувшись на другой бок, зажмурилась от радости. Больше мы не произнесли ни слова, и вскоре я сдалась на милость сна, не в силах согнать с губ счастливую улыбку. Ради встреч с Артуром я бы пересмотрела и тысячу таких кошмаров!
***
Отголоски сонно-наркотической дряни гуляли по телу до самого утра, накатывая редкими волнами жара и заставляя прижиматься щекой к прохладной простыне. Наверное, поэтому и приснился тот далекий летний день…
Мне лет семь, а Людо, стало быть, восемь. Мы забрались по деревянной лестнице на второй этаж амбара, откуда открывается вид на двор и пастбища вдалеке. Я отбираю солому, которую собираюсь потом перепрясть в золото, как в сказке кормилицы, а Людо прячется от мэтра Фурье. Он лежит, закинув руки за голову, и лениво жует травину, пока я, напевая, сравниваю и отбраковываю трубочки, ища пожелтее. Воздух дрожит от тягучего зноя, пахнет полевыми травами, сонно жужжат мухи. Крутя очередную соломину и решая, достойна ли она стать драгоценной, я снова и снова возвращаюсь мыслями к эпизоду, приключившемуся днем.
Женщины, как обычно, сидели на своей половине, занимаясь рукоделием, и я вместе с ними. Жара подействовала размягчающе: многие сняли головные уборы, подвернули рукава и подоткнули подолы. Хольга, жена сенешаля, скрутила волосы в узел и одной рукой придерживала его на затылке, а второй обмахивала шею. Только мама, казалось, не замечала жары, сидя, как обычно, с очень прямой спиной и полностью сосредоточившись на мелькавшей в пальцах игле, хотя в глухом платье из черного бархата с серебристыми нашивками и с тщательно убранными под косынку волосами ей должно было быть жарче остальных. Я же, не выдержав, отбросила все приличия и подтянула подол почти до колен, воображая, что опускаю ступни в искрящиеся божественно прохладные воды ручья.
- Анна-Лорелея. – Холодная молния взгляда.
И я со вздохом оправляю платье.
Тут на лестнице послышались шаги, и в проеме показался отец. Он собрался войти, однако в последний момент передумал и остановился, полускрытый тенью от двери, незаметно наблюдая за матерью. Я хотела её окликнуть, сказать, что он пришел, но что-то удержало.
Отец смотрел на неё, склонившуюся над шитьем, так, словно никого больше в мире не существовало. В глубине черных глаз зажглось что-то незнакомое, а в лице застыло непонятное выражение. Я удивленно повернулась к ней, пытаясь понять, что же его так зачаровало. Все как обычно – красивое строгое лицо, скупые точно выверенные движения… а потом я будто заново её увидела: падавший из-за спины свет ещё сильнее вытягивал тонкий черный силуэт, обрамляя его золотистым ореолом и расплескиваясь солнечными островками по комнате. Белоснежная кожа даже не вспотела, ресницы отбрасывают на скулы мягкие полукружия теней, а выбившаяся из-под тугой косынки смоляная прядь волнует в десятки раз сильнее, нежели неприкрытые волосы Хольги.
Мать будто почувствовала взгляд отца, пальцы замерли, ресницы дрогнули, и она медленно подняла глаза. Я думала, она сейчас что-то сделает: отложит шитье, подойдет, спросит, что ему угодно. Но вместо этого на бледных щеках проступил румянец, а в глубине глаз вспыхнуло то же странное голодное выражение, что и у него. Я вдруг поняла со всей детской чуткостью, не могущей пока разобраться в слишком сложных взрослых мотивах, но многое подмечающей, что подсмотрела что-то очень личное, то, что детям видеть не положено. А потом одна из женщин заметила отца и громко поздоровалась, разрушив волшебство момента. Мать поспешно опустила глаза, убрала шитье и, встав, поклонилась вместе с остальными, привычно закрытая и равнодушная.
И вот теперь в амбаре я решила поделиться с Людо тем, что не давало покоя весь день.
- Знаешь, кажется, папа любит маму… а она его, - сказала я как можно небрежнее.
Брат от возмущения аж выплюнул травину и перекатился на бок. В волосах смешно топорщились соломинки.
- С ума сошла! Наш отец – настоящий мужчина. Он бы не стал отвлекаться на подобную чушь. Любить женщину – это слабость, а наш отец сильный.
- Почему это слабость? – обиделась я. – Вот ты же меня любишь!
- Конечно, люблю, - сказал Людо, перекатываясь обратно на спину. – Но ты же сестра, а не женщина.
Я подумала над его словами, сосредоточенно морщась и дергая кончик соломинки.
- А когда я стану женщиной, как мама?
Людо тоже подумал и уверенно ответил:
- Тогда тебе можно будет любить меня, а мне тебя нет, потому что когда ты станешь женщиной, я буду мужчиной.
Стало жутко обидно от такой несправедливости, но раз Людо сказал, то так оно и есть – он ведь на целый год старше, а значит неизмеримо опытнее и мудрее. Внезапно в голову пришла идея, разом решавшая все проблемы, и я повеселела:
- Тогда не буду становиться женщиной, лучше останусь сестрой! – объявила я.
- Правильное решение, - снисходительно одобрил Людо, прикусывая новую травину.
ГЛАВА 14.
Визг одной из служанок, огласивший замок незадолго до рассвета, сообщил о том, что Камдена обнаружили. Печальная находка собрала вокруг его товарищей и любопытствующих из числа слуг и гостей. Однако подозрений ни у кого не возникло: узкая темная лестница и тяжелый винный дух, исходивший от рыцаря, словно чернила на пергаменте, рассказали, как было дело. Половина участников вчерашнего пира до сих пор не протрезвела. Позже выяснилось ещё про два несчастных случая, правда, без смертей.
Отъезд отложили. Лишь после обеда, когда все полагающиеся молитвы были прочитаны, немногочисленные пожитки почившего собраны, а его тело погружено на телегу в наскоро сколоченном ящике, чтобы отбыть для упокоения на родину, королева лично вынесла капитану отряда кошель для осиротевшей семьи, а заодно записку для своей матери. Не знаю, что было внутри, но, забегая вперед, скажу, что леди Катарина нас с Людо больше не беспокоила.
Комнату я покинула только под вечер, когда суета улеглась. Ужин мало отличался от всех предыдущих, разве что мужчины отдали дань памяти Камдену, осушив вдвое больше кубков, затеяв драку и разбив несколько блюд, пока их не разняли. Троих пришлось отправить к лекарю со сломанными ребрами и вывихами.
Я перехватила взгляд Тесия, для чего понадобилось всего-то немного выждать, пока он на меня посмотрит, и кивнула. Сразу по окончании трапезы он возник рядом в общем потоке покидающих залу и справился о здоровье. Мы отделились от остальных и двинулись другим путем. После нескольких общих фраз я перешла к делу, сообщив, что столкнулась с затруднением и не знаю, к кому ещё обратиться. Тесий выразил готовность помочь по мере сил, если я поясню проблему.
- Я ищу книги.
- Какие именно книги вам нужны и для чего?
- Для моих рисунков… самые разные: с животными, растениями, а ещё лучше что-нибудь связанное с родовой символикой… гербами, например, или яркими эпизодами из истории.
Мы дошли до скульптуры Праматери в нише. У подножия пылала пенная накипь огарков, крошечными жрецами лобызавших неподвижные стопы. Дрожащие оранжево-розовые отблески превращали мрамор в теплую человеческую кожу. Казалось, грудь шевелится, тихонько поднимаясь и опускаясь под каменной кисеей. Тесий остановился, снял с клыка волчьей гончей насаженную каким-то шутником охотничью колбаску и зажег новую свечу от тех, что уже горели.
- Я подумаю, что можно сделать, - сказал он, капнув воск на мраморный ноготь и закрепляя её в ряд с остальными. Вторую протянул мне. – Встретимся здесь завтра в обеденный перерыв, сможете?
- Смогу.
Я наклонилась, чтобы зажечь свечу, но, как ни старалась, ничего не выходило.
- Давайте помогу, - пальцы Тесия легли поверх моих, а ладонь прикрыла фитиль от сквозняка. Я инстинктивно отдернула руку, едва не выронив свечу, и отступила.
- Больше так не делайте. Я не люблю, когда до меня дотрагиваются.
Он кивнул на свечу у меня в руках.
- Зато получилось. Поставите?
Я опустила глаза на зацветший пламенем фитиль.
- Лучше вы, - пробормотала я, возвращая ему свечу и стараясь при этом не коснуться руки. – Мне уже пора.
Развернувшись, быстро зашагала прочь.
- Так вы придете завтра?
На углу я обернулась. Тесий стоял на прежнем месте, огонек подсвечивал плавный изгиб губ и растекался искристыми узорами по расшитому вороту. Глаза и кудри ярко блестели.
- Да, - сказала я и свернула на лестницу.
***
Едва девушка скрылась за поворотом, позади раздался шелест платья, и ноздри вздрогнули от приторного аромата орхидей.
- Лорд Авен, это вы?
- Добрый вечер, леди Жанна, - вздохнул он, поворачиваясь.
Упакованная в алую тафту и с забранными под жемчужную сетку волосами, фрейлина была чудо как хороша.
- Вы узнали мой голос? – хихикнула она.
- Я узнал бы его из тысячи.
Вспыхнув от удовольствия, она опустила глаза и прикусила губу.
- Поможете зажечь? Никогда не получается с первого раза…
- Вот, держите готовую. – Тесий вручил ей свечу и, пока девушка собиралась для ответа, откланялся.
***
Вернувшись в комнату, я зажгла лампу и какое-то время сидела неподвижно, глядя в стену, где Артур этим утром оставил нежный ирис – первую пробу кисти. Потом поднесла к свету руки и покрутила. Собственные пальцы, огрубевшие, с обветренной кожей и обкусанными ногтями, показались мне отвратительными.
Я покинула комнату и отыскала служанку.
- Что миледи угодно?
- Подогретого миндального молока… у вас найдется?
- Конечно, миледи.
- И немного меда добавьте.
- Слушаюсь, миледи.
***
На следующий день Тесий уже ждал меня в условленном месте, вышагивая взад-вперед. На звук шагов вскинул голову и замер.
- Боялся, что вы не придете.
- Перерыв только начался…
- Это не мешало мне бояться, - улыбнулся он.
Я опустила глаза на его пустые руки, окинула плотно прилегающий костюм, исключающий возможность того, что за пазухой прячется пара-тройка томов.
- Вы ничего не принесли? Не получилось?
- Нет.
Горло стиснуло от разочарования.
- Почему же тогда не предупредили за завтраком?
- Потому что придумал, как все устроить. Идите за мной.
- Куда?
- Скоро узнаете.
Мы прошли во внутренний двор с колодцем.
- Вы ведете меня в часовню?
- Не совсем, - Тесий открыл дверь, приглашая меня в помещение с бочарным сводом, пахнущее кожей, немного красками и ещё какими-то кисловатыми отдушками.
Свет рассеянно лился из расположенных выше человеческого роста окон на правой стене и делил залу на две неравные части – светлую и полутемную. В первой за слегка наклоненным рабочим столом сидел незнакомый клирик. Одной рукой он прижимал к раскрытой книге узкую металлическую линейку, а второй держал гусиное перо. Кончик упирался в наполовину заполненный лист. Рядом примостились запасные перья, пемзовый брусок для лощения пергамента, мел, а в углублении – чернильный рожок.
Наличие других рабочих столов – ещё одного в том же ряду и трех в следующем, – указывало на то, что тут одновременно могло трудиться до пяти человек.
Также имелось нечто вроде трибуны, а сразу за ней – перегородка с дверцей, прятавшая ещё одно помещение, трудно сказать, какой величины.
- Это местный скрипторий, - пояснил Тесий, притворяя створку и здороваясь с клириком. – К нам часто приезжают, чтобы снять копии с редких рукописей. Заодно привозят по обмену свои, которых нет у нас. В будущем году его высочество собирается подыскать миниатюриста и рубрикатора на постоянную службу. Когда-то давно в часовне случился пожар, перекинувшийся сюда: уснувший на заутрене служка выронил свечу.
Тут дверца в стене ожила, и глазам предстал капеллан, который, оказывается, отвечал не только за часовню. Он взглянул на нас с трибуны, как во время проповеди с высоты амвона, кивнул Тесию, потом мне и снова скрылся за перегородкой. Вернулся почти сразу – видимо, рукописи лежали наготове. И их оказалось не три-четыре, как я думала, а около дюжины. Тесий помог отнести их за свободный стол.
- Вот все, что смог найти по означенным вами темам. Я старался выбирать те, где побольше миниатюр.
- Я могу взять их с собой?
- Увы, нет. Иначе я бы сразу вам их принес. Но вы можете сколько угодно просматривать их здесь.
Он открыл наугад верхнюю рукопись в тонком телячьем переплете, и я обомлела. Круг читанных мною доселе книг ограничивался учебниками мэтра Фурье с замусоленными страницами, молитвенником со строгими колючими строчками и рыцарскими романами королевы, заказанными окольными путями в тайне от матери, а потому лишенными изображений.
Здесь же картинки словно бы нарочно собрались в одном месте во всей своей затейливости и безудержном буйстве красок, чтобы поразить моё воображение и поскорее восполнить годы, проведенные без возможности их созерцать.
Под данным конкретным переплетом прятался труд про животных с подробнейшими иллюстрациями и описаниями к каждой: где водятся, чем полезны и чего стоит остерегаться, как приманить, каковы повадки. Но изящные каллиграфические буквы меркли безликими муравьями в сравнении с миниатюрами.
Как завороженная, листала страницу за страницей, пока не вспомнила, где нахожусь. Тесий с улыбкой наблюдал за мной.
- В подборке есть и про растения, и обычаи чужеземных краев, да вообще много всего. Сами увидите.
Он раскрыл вторую книгу, явно более древнюю, с тремя подшитыми рукописями, две из которых оказались на незнакомом языке.
- Их тут не одна? – удивилась я.
- Раньше часто подшивали несколько книг в одну.
- На схожие темы?
- На какие угодно, - ответил он и принялся вполголоса пояснять: переводил отрывки с листа, устанавливал параллели с другими трудами на схожую тему, описывал способ нанесения краски, припоминал, где и кем была выдвинута или опровергнута та или иная теория.
Он говорил и говорил. При других обстоятельствах было бы даже любопытно послушать.
- А вы много знаете… - заметила я.
Тесий осекся и выпрямился. Скулы порозовели.
- Если вы так считаете, мне приятно… А сейчас вынужден вас покинуть.
- Вы не останетесь?
- Не могу, но вернусь как только закончу дела.
С одной стороны, его уход был как нельзя кстати, поскольку теперь не придется задерживаться на ненужных предметах и скрывать интерес к искомым, с другой, многие рукописи были на инакописи, и переводчик мне бы пригодился.
Памятуя про объединение нескольких трудов под одним переплетом, каждую книгу я открывала в начале, середине и в конце. Лишь две или три были целиком посвящены единственному предмету, остальные включали по несколько трактатов.
Времени на изучение ушло бы немеряно. Но я не читала, а пролистывала, ориентируясь по картинкам. Взгляд то и дело задерживался на миниатюрах. Артуру бы понравилось. Даже мне, ничего не смыслящей в рисунках, нравилось.
Внезапно один из разворотов явил стройные ряды щитов, и пальцы закололо. Я жадно пододвинула к себе книгу. Перед глазами проносилась фамильные древа, знаки отличия родов и гербы. Вместе с очередной страницей перевернулось и моё сердце. Рассеченное надвое поле: чернь – символ выносливости и стойкости в испытаниях, и серебро – правдивость. Никаких лишних делений или мишуры вроде геральдических фигур. Чем проще герб, тем он древнее, и тем более обширная история за ним стоит. Я опустила глаза на девиз и обвела пальцем полный достоинства шрифт, буква за буквой.
«Семья и сила…»
Я читала и перечитывала три короткие слова, выбитые на стене кабинета под щитом, подряд и по отдельности, меняла их местами, мысленно проговаривала задом наперед, переставляла буквы и выкидывала каждую вторую, гипнотизируя заполненные золотой краской канавки – все лишь бы не смотреть ниже, на восседающего в кресле отца.
Но все равно кожей чувствовала тяжелый взгляд, от которого слипались внутренности, а в груди что-то звонко дребезжало. Дробь его пальцев по столу отдавалась режущими толчками в висках.
«Эс», «йэ», «эм», «йа»
«Алис»
«Мья-се-и-ла-ис»
Буквы уже двоились, втравляясь золотыми всполохами в глаза.
- Сколько тебе лет?
- Семь с половиной, милорд…
- Громче.
- Семь с половиной, милорд!
- Так-то лучше, а то пищишь, как мышь.
Я впервые на мужской половине дома и впервые лично говорю с отцом. Всё из-за случая с няней… чтоб её! Таращиться и дальше на стену нет никакой возможности, и я медленно, скользя взглядом по потолочным балкам, кованым светильникам и потраченным молью и временем шпалерам, опускаю взгляд, чтобы провалиться в две черные проруби.
Струна в груди лопнула, под ложечкой засосало.
Выпорет. Как пить дать, выпорет – вон как смотрит! Или поставит на целый день у позорного столба, и я умру от голода и унижения. И тогда все они, конечно, пожалеют, что так жестоко со мной обращались, но будет поздно. Кормилица, рыдая, наденет на меня поясок, который вышивает уже почти месяц, мама поцелует в бледный лоб и скажет, что я вполне ещё могла исправиться, а отец добавит, что у него никогда больше не будет такой смышленой дочери, успевшей выучить двадцать пять гербов и могущей прочитать алфавит задом наперед. Правда, про мои успехи он пока не знает… Придумать, что станет делать или скажет Людо, я не успела, потому что отец произнес:
- Семь с половиной, хм, неплохо. Даже раньше, чем у прабабки.
И подтолкнул через стол коробочку.
- Открой.
Вырезанная из оникса, она ласкала взор сама по себе. Я не шелохнулась.
- Ну! – поторопил он.
Пальцы робко коснулись крышки. На ощупь коробочка оказалась прохладной и приятно тяжелой. Поддев с третьей попытки крошечный крючок, я развела створки и заморгала.
На атласной подкладке свернулся крошечный покровитель, серебряный, на серебряной же цепочке и с эмалевыми бусинами глаз. Веки защипало, в носу постыдно захлюпало.
- Это мне? – спросила я севшим голосом.
- Кому же ещё. Теперь по праву можешь его носить.
Я стиснула талисман вспотевшими пальцами, неловко поклонилась и ещё более неловко забормотала:
- Спасибо, милорд, спасибо… я так рада! Спасибо…
Воздела глаза к девизу и заодно поблагодарила и его, мысленно, конечно.
- Прочти вслух. Ты битый час полируешь его взглядом, скоро буквы съедут со стены.
Я смущенно прочистила горло и исполнила приказ, втайне гордясь, что могу это сделать. Не всякий взрослый тут блеснет грамотностью. Отец склонил голову набок.
- Как думаешь, почему первой стоит именно «семья»?
Ужасно не хотелось ляпнуть что-то глупое и испортить впечатление.
- Потому что семья… даже важнее, чем сила?
По выражению глаз с облегчением поняла, что не упала в грязь лицом.
- Потому что она на первом месте, - кивнул отец. – Теперь беги.
Я вприпрыжку понеслась к двери. Уже потянув на себя ручку, помедлила и обернулась.
- Что ещё? – спросил он совсем другим тоном.
- Вы не станете меня наказывать? Ну… из-за няни… - шепотом докончила я.
- Наказывать? Сегодня пир в твою честь, Лорелея.
Наверное, я расшибла голову о косяк ещё при входе и вознеслась на небеса…
Я заставила себя оторваться от страницы и только тогда заметила, что герб, видевшийся в моем сознании четко, почти обжигавший глаза, едва различим на истончившемся листе, как и девиз. Пояснение ниже и вовсе отсутствовало: рыхлый нечистый пергамент указывал на то, что текст соскоблили.
Та же участь постигла ещё несколько родов. Это были Альбертинеры, Вальбеки, Маровинги и Ингеймы. Их богатства тоже отошли короне.
Я пролистала рукопись трижды, но герб Скальгердов не нашла, а значит нет ни малейшей зацепки, могущей подсказать мне дальнейшие шаги. Но где-то же он должен быть! Быстро просмотрев оставшиеся книги и убедившись в их бесполезности, я вернулась к геральдической и нарушила данный себе зарок, вновь открыв полустертую страницу своей жизни.
- Думал, вы будете делать выписки и наброски.
Я вздрогнула и подняла глаза на вернувшегося Тесия.
- Какие наброски?
- Ну, узоров, символов, изображений.
- Это ни к чему. Я быстро запоминаю.
- Нашли, что искали?
- Почти… вот эта книга особенно интересна.
Я протянула ему фолиант, и Тесий перевернул страницу-другую.
- Геральдика?
- Да, но тут мало информации, изображения недостаточно подробные, и не все рода представлены… даже королевского нет.
- Нет? Ах да, её изъяли.
- Её?
- Книгу с жизнеописанием королевского рода, там и про символику подробно. Она теперь в другом месте.
- А это другое место далеко?
- И нет, и да… - пробормотал Тесий и, помедлив, кивнул на рукопись. – Вам точно этого не хватит?
Я покачала головой, и он взъерошил себе волосы.
- Хорошо. Вы тут уже закончили?
- Вполне.
- Тогда идемте.
- Вы отведете меня туда?
Он помедлил.
- Отведу.
Вернул книги капеллану, и мы покинули скрипторий.
***
Людо сидел перед кузней, счищая ржавчину со шлема скотины, пожлобившейся на черненый доспех, когда со стороны конюшни показалась кавалькада всадников в охотничьих костюмах и в окружении своры грейхаундов, заливающихся возбужденным лаем. Впереди на гнедом дестриэ ехал король. Людо невольно залюбовался красотой коня: выраженные надбровные дуги, широкая грудь, сильные задние ноги и густая жесткая грива, медово-рыжая шкура масляно блестит на солнце. Вот только брать его на охоту – полнейшая дурь: барьеры берет плохо, сердце слабое из-за массы, устает быстро. Зато в военных походах незаменим.
Годфрик резко осадил скакуна в двух шагах от него.
- Эй, оруженосец!
Людо вскинул голову.
- Едешь с нами.
Не вопрос – приказ. Людо широко ухмыльнулся, поднялся и пинком отправил шлем в груду сваленных неподалеку доспехов.
- Слушаюсь, ваше величество.
- Киллиан, ты остаешься, - не оборачиваясь, кинул король. - Дай ему коня. И рогатину тоже.
Лопоухий блондин судорожно стиснул поводья:
- Но, ваше величество, я ведь…
- Живей, я сказал.
Киллиан нехотя спешился и швырнул Людо поводья, тихо сплюнув сквозь зубы:
- Приблудный выкормыш.
Людо в долгу не остался, незаметно двинув его под дых, и на лету подхватил выпавшее из пальцев копье.
- Слезки утри. - Подмигнул ему, вскакивая в седло, и пришпорил пятками коня. Животное взвилось на дыбы и рвануло вслед за ускакавший вожаком, а за ними припустила и вся кавалькада, оставив согнувшегося пополам юношу глотать пыль.
ГЛАВА 15.
- Почти пришли, - объявил Тесий.
Перед ведущими в башню ступенями я помешкала.
- В чем дело?
- Впервые вижу лестницу, закрученную противосолонь .
- Это на случай осады, для удобства защитников, - пояснил секретарь. – Большинство мужчин в роду Скальгердов – левши. Женщины гораздо реже, но леди Бланка вот тоже.
- И его высочество? Но я видела, как он пользуется правой рукой.
- Переучился. – Как и всегда, когда речь заходила о патроне, Тесий стал немногословным.
- А его величество?
- Нет, правша. Все, мы на месте.
Наверху нас ждало помещение с высоким окном, разбитым надвое витым каменным столбиком. Как-то сразу стало ясно, кто хозяин.
- Кабинет его высочества, - подтвердил догадку Тесий.
Незримое присутствие Бодуэна пропитывало каждую деталь аскетичной обстановки: небрежно брошенный на спинку стула плащ - лисий мех под цвет его волос, - исколотая булавками карта на стене, стоячая конторка, жаровня, стол на козлах с забытым на нем ножом для очинки перьев, шкап с документами, и запах восковницы и дыма, проникающий под кожу знакомым покалыванием.
«В игру примете?»
«Вы уже сейчас красивее большинства знакомых мне леди…»
«Похоже, я не слишком-то вам нравлюсь»
Я тряхнула головой, сбрасывая наваждение.
- А что за той дверью?
- Личные покои.
Тесий кинул нож под столешницу конторки и приблизился к шкапу. Нижнюю часть, открытую, заполняли рукописи и свитки. Верхняя была отгорожена дверцами, но за деревянным кружевом створок проглядывали плотные ряды томов. В скважине торчал ключ с шелковой кисточкой на конце – похоже, кабинет покидали в спешке.
Едва слышный шорох заставил меня вскинуть голову. На углу шкапа, как горгулья на соборе, сидел сокол. Без прикрывающего глаза клобучка. Я медленно попятилась.
- Она со мной, Кирк, - предупредил Тесий. – Не бойтесь, миледи, главное, ничего не трогайте.
Птица не шелохнулась, но не сводила с нас желтого перламутра глаз.
Тесий наклонился к полкам доступной секции и принялся водить пальцем по содержимому:
- Где-то здесь… Ещё была одна книжица в черном переплете. Там, насколько помню, довольно подробное отображение всех гербов с любопытными пояснениями.
Торопливость движений выдавала желание поскорее покончить с делом и уйти отсюда. Он вытаскивал рукописи, мельком проглядывал и ставил на место. Две из них пестрели такими же яркими миниатюрами, как и оставшиеся в скриптории.
- Вот, кстати, эта тоже могла бы вас заинтересовать.
Я едва взглянула на предложенную рукопись и вернула ему.
Открыв следующую, он побагровел и спешно поставил книгу на полку. Но я успела разглядеть деву в окружении рыцарей. Было что-то крайне непристойное в томном изгибе её тела и выражении лица с полуприкрытыми глазами и влажными губами, а ещё в том, что она стояла совершенно обнаженная, тогда как рыцари – в полной экипировке. Один целовал ей пальцы ног, второй гладил белое бедро, остальные тоже не обходили вниманием.
- Что это за книга?
- Гм, рукопись о смертных грехах, вернее, об одном. Принесена в дар его высочеству.
Наконец, Тесий отступил и тоскливо ткнул в закрытую половину.
- Значит, там. Боюсь, я ничего не могу поделать.
- Совсем ничего?
- Эта секция не для посторонних… – он виновато пожал плечами, - простите. Если его высочество посчитал, что книгу лучше скрыть, я не вправе нарушать его волю. Кажется, она была в зеленом переплете…
- В замке есть ключ, - сказала я как можно мягче и опустив глаза. – Я ведь всего лишь взгляну… при вас.
Однако Тесий проявил неуместную твердость.
- Нет, мне жаль.
- Какое разочарование. – Я отвернулась и сделала шаг к выходу.
- Постойте, или я мог бы…
- Могли бы?..
- Поискать его высочество и спросить дозволения, - неуверенно докончил секретарь, всем видом выражая, что готов попробовать, но надеяться не на что.
- Я была бы счастлива!
- Хорошо, только… - Он окинул взглядом кабинет и замялся.
- Если желаете, я могу подождать на лестнице, - смиренно произнесла я, догадавшись о причине колебаний.
- Нет, конечно, я не имел в виду… не хотел сказать, то есть: конечно, вы можете остаться здесь. Я быстро. Только ничего не трогайте, хорошо?
- Хорошо.
Он коротко кивнул и скрылся за дверью. Как только шаги стихли, я бросилась к шкапу и схватилась за ключ. Два оборота влево, и створки раскрылись с тихим щелчком, явив взору примерно ту же картину, что и в открытой секции.
Зеленый переплет, зеленый переплет…
Таких книг оказалось две. Первую я сразу отбраковала – сплошной текст на инакописи, ни одного знакомого символа или иллюстрации, а вот вторая оказалась тем, что нужно.
Герб Скальгердов, выписанный с необыкновенным тщанием и даже подобострастием. А поверх вьется дугообразная надпись, не девиз, он внизу, а что-то другое, из непонятных символов… Я нахмурилась, сосредоточенно вглядываясь.
И тут над головой раздался шум. Не успевая поднять глаза, я инстинктивно отскочила, поэтому камнем рухнувший со шкапа сокол промахнулся, лишь мощное крыло ударило по лицу. Пока я приходила в себя, он описал круг и, издав истошный крик, снова атаковал. Выбил книгу, которую я выставила, как щит, и опрокинул меня на пол. Том отлетел к шкапу, а сама я больно ударилась плечом. Попыталась встать, но, запутавшись в подоле, повалилась обратно и лишь бестолково закрылась руками, когда он сделал новый заход.
Острая боль под ключицей, где чиркнули когти, рывок за волосы, и жемчужины водопадом посыпались из прически. Всюду кружили перья, стены двоились, а дыхание громко отдавалось в ушах. Сокол вновь ринулся на меня, разинув клюв и выставив скрюченные когти с запутавшейся черной прядью, на конце которой на обрывке нити повисла бусина.
Я неуклюже попятилась на локтях, птица спикировала и вдруг… плашмя ударилась о воздух перед самым моим носом, словно наткнулась на невидимую стену. Зависла, вытянувшись всем телом и мелко трепеща. Перистые паруса расправлены, голова неестественно запрокинута, лапки, как струны…
В дверях стоял Бодуэн. Вместо глаз горели бельма, а вздувшиеся на шее жилы выдавали напряжение. Он издал низкий горловой звук, и по воздуху прошла рябь, будто разжалась невидимая рука. Сокол вяло шевельнул крыльями и приземлился на подоконник, встряхивая головой. Бодуэн моргнул и открыл уже обычные глаза.
- Поднимайтесь, - бросил он мне, проходя мимо, чтобы осмотреть птицу.
Я неловко встала, придерживая ушибленную руку.
- Кто вас сюда пустил? – резко спросил он, поворачиваясь.
- Лорд Авен, ваше высочество.
Страницы разбросанных по полу книг зашелестели от сквозняка, притянув его раздраженный взгляд.
- И разрешил вам копаться в вещах?
- Нет, ваше высочество.
- Что вы искали?
- Простите, ваше высочество.
- Что. Вы. Искали.
- Миниатюры.
К счастью, трактатов было несколько: спасаясь от сокола, я задела полку.
- Миниатюры?
- Да, лорд Авен сказал, что у вас есть рукопись с подробными иллюстрациями гербов главных родов, в черном переплете. Он как раз пошел искать вас, чтобы спросить дозволения показать их мне.
- Но вы решили не ждать.
- Простите.
- Из-за вас я чуть не угробил Кирка.
- Простите, ваше высочество…
- Прекратите извиняться.
- Тогда я не знаю, что ещё сказать. С птицей все будет в порядке?
Сокол до сих вращал чуть ошалелыми глазами, но в остальном выглядел неплохо.
- Да.
- Рада это слышать.
Я стояла, сложив руки на подоле и не отрывая глаз от усеянного перьями, бусинами и пергаментными листами пола.
- У вас кровь, - произнес Бодуэн после паузы, уже мягче.
Я подтянула подранную когтями горловину.
- Нестрашно, ваше высочество.
- Нестрашно? – Кожаные сапоги приблизились, хрустя жемчужинами, и остановились вплотную. Стало нечем дышать, словно воздух загустел и нагрелся. В висках затикали крошечные молоточки, ладони вспотели, волосы потрескивающей паутиной потянулись к затканному золотом упелянду. – Я сказал, что у вас кровь, но вы не бьетесь в рыданиях? И испуганной не выглядите после всего случившегося…
- Я испугана, ваше высочество.
- Значит, умело скрываете, - хмыкнул он и поднял моё лицо за подбородок, повернув боком. – Ещё вот здесь царапина. Вам нужно к лекарю, пусть обработает.
На мгновение наши взгляды скрестились, и меня словно ледяным стилетом полоснуло по внутренностям. Задрожав, я вывернулась и отступила, желая одного: поскорее стереть это прикосновение.
Враг снова играл нечестно – прикрывался личиной Гостя, сбивая с толку и путая чувства.
Друг из снов, мой советчик и утешитель, и этот чужак, лжец и убийца, имели одно и то же лицо, тело и голос. Они одинаково двигались, смотрели, пахли и улыбались. Только Гость никогда не причинит мне вреда, потому что он не что иное, как застрявшее в моих снах воспоминание о человеке, которого никогда не существовало, которым Бодуэн прикинулся, чтобы завоевать доверие ребенка.
Следовало вести себя иначе. Виновато улыбнуться, изобразить робость, поблагодарить за спасение… Но я просто не могла. Боялась не сдержаться и плюнуть ему в лицо, поэтому снова уставилась на сапоги.
Бодуэн нагнулся и поднял книгу в черном переплете.
- Вы её искали?
На развороте запестрели гербы.
- Да… кажется.
- Что-то конкретное?
- Хотела поближе рассмотреть герб Оксли и заимствовать некоторые элементы для рисунка.
- Почему именно его?
- Он один из самых красивых: пурпурное поле с шествующим единорогом. С вашего дозволения, я пойду. Мне… нехорошо.
И это была правда.
Не дожидаясь ответа, я развернулась и зашагала к выходу.
- Стойте, - громыхнуло позади. – Что вы только что сказали?
В тот же миг я и сама поняла и до боли прикусила язык.
- Что мне нехорошо, и…
- Нет, раньше. Как вы описали герб? Повторите.
- Не помню, кажется, я сказала: «Единорог на пурпурном фоне»
- Нет, вы произнесли: «Пурпурное поле с шествующим единорогом». Вы умеете блазонировать гербы? Прочтите-ка мне вот этот, - он постучал пальцем по следующей странице.
Я тоскливо покосилась на открытую дверь, но сокол предупреждающе выкинул в стороны крылья и издал пронзительный звук. Бодуэн предпочел не заметить этой неприкрытой угрозы.
Я нехотя вернулась и скользнула взглядом по пергаменту.
- Желтое поле с совой. Боюсь, я в этом ничего не смыслю, ваше высочество.
Регент громко захлопнул книгу.
- И правда, абсолютно ничего.
Тут снаружи послышались шаги, и в дверях возник Тесий. Увидев Бодуэна, застыл. Посмотрел на меня – задержался взглядом на царапине, подранной пройме и побледнел.
- Жить будет, - громко объявил Бодуэн. – Миледи, не смею вас больше задерживать, а ты живо сюда.
Я не стала дожидаться, пока он передумает, и поспешила к выходу.
- Что с вами? Вы в порядке?.. – взволнованно спросил Тесий.
- Да, все хорошо, - пробормотала я, протискиваясь мимо, и бросилась вниз по ступеням.
***
Тесий повернулся к регенту.
- Ваше высочество, я…
- Разочаровал меня и заслуживаешь хорошего пинка из замка? Полностью согласен.
- Виноват, - опустил голову Тесий.
- Перед девками выделывайся в другом месте. Это ясно?
- Да, ваше высочество. Такое больше не повторится.
- Не сомневаюсь.
- Могу я знать, что здесь произошло?
Регент присел на край стола.
- Кирк защищал мои владения. Не могу поверить, что ты привел сюда постороннего и оставил.
- Она ведь не посторонняя, - горячо заметил Тесий.
- Поговори мне ещё.
- Я хочу сказать, она служит королеве и пользуется её доверием и расположением. Уверен, все вышло случайно, и леди Лорелея сейчас напугана и подавлена.
- Да она спокойнее тебя.
Тесий снова опустил голову.
- Ты видел её правую руку? – внезапно спросил регент.
- Да… наверное, - растерялся Тесий. Перед глазами мелькнули маленькие пальчики, то и дело уползающие в рукава и избегающие его прикосновений. – Что вы хотите сказать?
- Ровным счетом ничего, - задумчиво произнес патрон, оперевшись ладонью о стол, и, поморщившись, вытащил из-под неё впившуюся бусину.
- Вы… не накажете её?
- Лучше о себе беспокойся. – Принц покрутил жемчужину. – И начинай собирать вещи. Ты отправляешься на переговоры. Две недели вдали от предмета страсти – считай это наказанием.
Он поднял столешницу конторки, покопался среди бумаг и кинул свиток, который Тесий поймал на лету и, стянув ленточку, развернул.
Быстро просмотрев содержимое, снова поднял глаза на регента:
- А её высочество знает, что выходит замуж?
- Узнает, когда придет время.
- Я могу попрощаться с леди Лорелеей и убедиться, что с ней все в порядке?
- На это нет времени. Отправляешься немедленно, как только приберешься здесь, - регент поднялся и направился к выходу. На пороге остановился. – А о своей маленькой фрейлине не волнуйся. Я за ней присмотрю.
***
Бланка специально села поближе к окну, поэтому, лишь только заслышав звук рожков и шум снаружи, вскинула голову. Так и есть, возвращаются! Сердце затрепетало в груди, пальцы задрожали. Она поспешно поднялась, сжимая рукоделие.
- Что это вы переполошились, ваше высочество? – удивилась Дита, поднимая глаза от штопки.
- Хочу показать вышивку королеве, - произнесла Бланка, отводя глаза и стараясь придать голосу холодной твердости. Но вышло все равно скорее просяще, как она ни старалась копировать дядины интонации.
Дита собралась подняться.
- Нет, ты останься на случай, если кто-то будет спрашивать.
С некоторых пор Бланка начала появляться в рабочей комнате вместе с остальными женщинами. Устраивалась где-нибудь в уголке с вышивкой на час-другой, а сама исподтишка наблюдала за супругой брата. Поначалу было любопытно взглянуть на невестку поближе, а вскоре стало ясно, что у неё есть чему поучиться. Королева, всегда тщательно одетая и причесанная, с сияющей кожей и мягкими вкрадчивыми движениями, была ослепительна. Каждый жест точно выверен и проникнут волнующей грацией, хоть до вечера любуйся. Бланка запоминала и, оставаясь одна, тренировалась перед зеркалом, повторяя позы, наклон головы, полуулыбку. У девушки в отражении выходило и вполовину не так хорошо, как у королевы. Пока, мысленно добавляла Бланка, показывая серебряному двойнику язык.
Однако была и другая причина посещений общей комнаты – леди Лорелея. Новая фрейлина также сидела особнячком и в разговоры не вступала. Только отвечала, когда к ней обращались, что случалось нечасто. Бланка даже прониклась к ней сочувствием – наверное, та тоже мучительно застенчива и трудно сходится с людьми, – а ещё живейшим интересом, жадно ища в чертах девушки лицо её брата. Внешнего сходства как такового не было, если не считать цвета глаз и волос, однако в обоих чувствовалась связующая общность, проявлявшаяся то ли в выражении лиц, то ли в чем-то таком, что улавливаешь, но не можешь объяснить. Эта странная аура выделяла брата и сестру среди других, отталкивала и вместе с тем притягивала.
Тяжелый рот, резкие скулы, грудной голос, порывистые движения и слишком темный и неприлично-выразительный для девушки взгляд мешали назвать леди Лорелею красавицей, зато завораживали, и ты уже сам не замечал, как начинал разглядывать её, подмечая все новые и новые детали. С её братом иначе – сразу перехватывает дыхание. Бланка таких не встречала…
Оставив Диту в башне, принцесса прислушалась к голосам внизу и направилась на мужскую половину, намеренно сдерживая шаг, чтобы брат и остальные успели дойти до королевских комнат. Годфрик занимал два просторных помещения, не считая общей с королевой опочивальни. Внезапно топот ног раздался совсем близко, и показалась группа разгоряченных недавней охотой и бурно обменивающихся впечатлениями юношей. Бланка проворно юркнула в нишу и, осторожно выглянув, нашла взглядом высокую черноволосую фигуру. Он шел бок о бок с Годфриком. Брат о чем-то ему рассказывал, положив руку на плечо, и обычно холодный ленивый голос был оживлен.
Выждав, пока они скроются на лестнице, Бланка тоже поднялась на этаж выше, кивнула стражнику, сделав вид, что идет к дяде, а сама, когда тот отвернулся, скользнула к покоям брата. За дверью слышались взрывы хохота, скрип мебели, шаги.
- Не, ты видел, как он на меня попер? А бивни, ооот такие! Красиво я его уложил!
- Ты уложил?! А чей зад мы из кустов вынимали?
- Пошел ты! Ты в этот момент вообще по белочкам стрелял. – Судя по возне и возгласам между оруженосцами завязалась полушутливая потасовка.
Годфрик любил охоту и никогда не применял на ней дар. Говорил, что тогда она потеряет смысл и остроту, но Бланка подозревала, что у него попросту не хватает сил. Вот у дяди хватает, хотя он-то как раз охоту не любит. Однажды он заставил сорвавшегося с цепи и до икоты напугавшего её медведя весь вечер отвешивать поклоны и кокетливо подавать когтистую лапу. Это было на её шестой день рождения, Бланке преподнесли зверя в подарок.
Дверь осталась чуть приоткрытой, и принцесса приблизилась к щели, надеясь хоть одним глазком полюбоваться на юношу вблизи.
- Да где ж эта девка с вином? – раздался нетерпеливый голос Годфрика. – Сходи-ка узнай.
И не успела Бланка опомниться, как дверь резко распахнулась.
Оруженосец тоже застыл. Но если и удивился, то не моргал и не краснел, как она, и опомнился первым.
- Ваше высочество?
- Я… я пришла к брату.
- Тогда проходите!
Комната за его плечом была полна народа.
Годфрик развалился на стуле с высокой спинкой, закинув одну ногу на подлокотник, и процарапывал что-то охотничьим ножом на подлокотнике.
Остальные расположились кто где, многие сняли куртки. Двое уже кидали кости, ещё несколько, пихая друг друга в грудь, спорили об охотничьих достижениях, кто-то щипал подвявший виноград, старательно избегая мух, трепыхавшихся в липких лужицах сока.
- Нет, я лишь хотела преподнести ему это, - Бланка протянула вышивку. – Буду благодарна, если передадите…
Оруженосец взял лоскут, изучил с таким вниманием, что у неё вспыхнули щеки – стоило захватить что-то понаряднее! – и провел большим пальцем по лепесткам простенькой розы.
- Красиво…
Бланка затрепетала, словно провел он по её руке.
- Оставьте себе, если хотите. Я сделаю для его величества другую.
- Хочу.
От бархатистого голоса и долгого тягучего взгляда во рту пересохло. Она и желала бы отвести глаза от двух черных лун, но не могла. А юноша о чем-то крепко задумался, продолжая в упор рассматривать её. В глубине зрачков вдруг зажглось что-то тяжелое, пугающее, но тут же исчезло, оставив лишь сладкую патоку взгляда.
- Брат и дядя вас, верно, очень любят? – вкрадчиво спросил он.
- Вряд ли очень. Меня никто не любит, кроме Диты, - неожиданно для себя брякнула Бланка.
Вот дурища! Сейчас он скажет: а за что тебя любить-то?
Вместо этого юноша медленно приподнял один уголок рта.
- Разве такое возможно?
В груди стало горячо, словно кто-то обхватил ладонями сердце. Их пальцы на вышивке соприкасались, а голова слегка кружилась.
В этот момент позади зашоркали шаги, и показалась служанка с кувшином. Бланка поспешно отпрянула, он же остался на месте, только чуть подвинулся, придерживая дверь и пропуская девушку.
- Ты чего там приклеился? – недовольно позвал Годфрик. – Вино ждать не будет.
Бланка попятилась, чтобы брат её не заметил.
- Иду, ваше величество, - громко отозвался оруженосец, не отводя от неё глаз, чуть пожал плечами, будто извиняясь, что вынужден оставить. – До встречи, принцесса. - Поклонился и аккуратно притворил дверь.
ГЛАВА 16.
Я ещё долго не могла успокоиться после встречи с Бодуэном. Так подставиться!
Остервенело до раздражения на коже терла подбородок жесткой губкой, смывая воспоминание о его прикосновении. Платье вполне поддавалось починке, всего лишь пара дыр от когтей, но я сорвала его с себя, скомкала и засунула на самое дно сундука.
И Тесий тоже хорош! Не мог предупредить про свирепость пернатого охранника?! Хотя о чем это я… он же предупреждал ничего не трогать. Как он, интересно? Наверное, досталось от Бодуэна. Мой отец за такое, не задумываясь, вышвырнул бы слугу. Только сперва приказал бы высечь до мяса или подержал денек в колодках. Но Тесий ведь не слуга. Да и какая мне к Ваалу разница, что с ним будет? Мне плевать! Нет, разница есть, потому что вместе с ним я лишусь важной ниточки, а у Бодуэна далеко не армия доверенных приближенных. Тесия терять нельзя.
Однако ж вылазка не была совсем неудачной. Кое-что да узнала.
Немного придя в себя, я прикрыла глаза, восстанавливая в памяти увиденное, и тщательно нацарапала в уголке одного из рисунков Артура символы, протянувшиеся дугой над гербом Скальгердов в книге, – все, что успело впитать сознание. Но половина закорючек все же ускользнули.
Закончив, оторвала клочок и уставилась на него. Вертела и так и сяк, пыталась представить написанное безо всех этих завитков. На кудрявости и каллиграфические украшательства художник не поскупился. Похоже, это фраза на незнакомом языке. Видела ли я ее прежде? Хотя не припомню ничего подобного. На официальном гербе Скальгердов она отсутствует, но это ни о чем не говорит: гербы на щитах, знаменах и одеянии рыцарей обычно довольно схематичны, поэтому неудивительно, что её там нет. Однако возможна и другая причина: надпись важна и не предназначена для посторонних глаз.
Я устало кинула бумажку на комод, злясь на себя. Ниже в книге был текст, который я даже мельком не успела проглядеть, таращась на символы. Наверняка, там есть пояснение, а то и ключ к тому, что мы с Людо ищем.
Да, Лора, там от начала до конца расписан весь обряд, специально для тебя, - усмехнулся внутренний голос.
Я вздрогнула, осознав, что он облекся в интонации Гостя, медленно подняла глаза на зеркало и встретилась со своим отражением. На лбу выступили бисерины пота, зрачки медленно расширились капнувшим в воду маслом, царапина выделялась кровоточащим волосом на фоне синюшной кожи. Я сейчас похожа на невесту Скорбного Жнеца.
А голос Гостя-Бодуэна все не унимался.
Почему бы тебе не угомониться, Лора? Мертвецов не вернешь…
«Угомонюсь, когда ты пополнишь их ряды. Ты заслужил!»
Как тот трактирщик?
Я дернулась и после паузы спокойно ответила:
«Да, он тоже».
Ты будешь убирать всех неугодных?
«Не всех, только тех, кто причинил или собирается причинить нам с Людо зло. Зуб за зуб, это справедливо. Нельзя лить воду на огонь и жаловаться, что ошпарился».
А с чего ты взяла, что сама заслуживаешь жить? Неужели не видишь, что таким, как вы с братом, здесь не место, вы лишние, вы везде лишние. У тебя нет подруг, у него друзей, родных вы тоже потеряли. Никто не станет вас оплакивать, выродков не оплакивают, вы одни на целом свете. Так почему ты так цепляешься за жизнь и стремишься отнять её у других? А вдруг я не виноват в твоем несчастье, об этом ты думала? Ты хоть раз у меня спросила? Вдруг все это нелепая случайность, совпадение. Я не хотел зла, Лора…
«Ты разрушил мою жизнь и не хотел при этом зла?!»
Это не я. Я бы ни за что не причинил тебе вред, всему есть разумное объяснение. Разве ты забыла наш разговор в трофейной? Тогда маленькая Лора мне верила. И сейчас в тебе говорит вовсе не ненависть, сегодня в башне ты это доказала. Ты плохая актриса, Хамелеонша. В глубине души ты хочешь мне верить, ты уже веришь, иначе я бы тебе не снился.
«Замолчи! – закричала я, вскочив, уперла кулаки в комод и почти коснулась губами зеркала. Поверхность затуманилась от моего дыхания. – Ты все равно не отговоришь меня тебя убить».
Кому ты это говоришь, Лора? – захохотал голос.
«Тебе! – зарычала я на свое отражение и стукнула его. – Я хочу сделать тебе больно. Хочу, чтобы ты умер! Умер! Умер! - С каждым словом кулак опускался на зеркало. – Только тогда я буду свободна!»
Кровь грохотала в ушах отголосками крика.
«Умер, умер, умер…»
Отдышавшись, я поняла, что одна в комнате, и прислонилась пылающим лбом к холодной поверхности зеркала, чувствуя, как озноб ползет от ног к спине колючими мурашками.
Видеть Бодуэна во сне и наяву, а теперь ещё и спорить с ним у себя в голове, это уж слишком, так и с ума сойти недолго. А, может, я уже сошла? Лора безумная, безумная Лора. Издав смешок, я обессилено сползла на пол.
Нет уж, сейчас мне нужна трезвая голова. А ещё та книга. Безумцы не умеют строить планы, а я умею. Вот отомщу, а там уже можно с чистой совестью сходить с ума.
***
Вечером я показала символы Людо.
- Может, это просто завитушки для украшения?
- Нет, они совсем не были похожи на украшение.
- Тогда девиз? Только на инакописи.
- И снова нет: девиз там тоже был, его я без труда прочла. А это что-то другое.
Брат задумчиво нахмурился.
- Тогда сдаюсь… или постой… - он покрутил надпись, как я днем, - может, это шифр?
- А что это такое?
- Помнишь наш тайный язык, где свой жест для каждой буквы?
- Конечно.
- Вот то же самое, только на письме, - щелкнул он ногтем по клочку.
- Откуда ты про такое знаешь? – поразилась я и тут же поняла единственно возможный ответ. – От отца, да?
Людо кивнул, и я почувствовала укол ревности. Меня, как девочку, не допускали ни до чего даже отдаленно интересного или хотя бы удаленного от рукоделия и самое большее стилоса. Зато Людо отец в последние полгода раз в неделю вызывал к себе, чтоб посвящать в увлекательные тайны взрослой жизни и управления хозяйством. По крайней мере, мне они тогда казались увлекательными. И когда брат нудно пересказывал по моему требованию примерное содержимое встреч, я негодовала, полагая, что меж ними существует взаимная договоренность, и Людо утаивает самый смак, скармливая мне для отвода глаз скучную ерунду.
- А мне ты не рассказывал, что он тебя учил, - не удержалась я от высказывания обиды.
- Он и не учил. Однажды, пока ждал, я заметил на столе странные письма…
- С такими же значками, похожими на буквы?
- Нет, буквы как раз были наши, но слова – полнейшая чушь. Похоже, там были послания и ему, и от него, потому что только в одном я узнал руку мэтра Фурье. Тут вернулся отец, увидел меня возле стола и…
- Разозлился? – содрогнулась я, испугавшись за брата даже через толщу лет.
- Сперва да, а когда я возразил, что там все равно белиберда, вдруг сказал, что не белиберда, а шифр, чтоб посторонние не прочитали, и что когда-нибудь и даже очень скоро, я узнаю, что в них, но не сейчас.
- Не сейчас, - повторила я, размышляя, что секреты нельзя хранить слишком долго, иначе можешь не успеть ими поделиться… Мэтр Фурье, исполнявший при неграмотном отце обязанности писца, тоже уже ничего не расскажет. Вслух же произнесла другое. – Но здесь-то не наш алфавит!
- Не наш, - согласился Людо, - но там ерунда, тут ерунда, так что… - он пожал плечами, - Ваалу его знает, Лора! Может, я вообще ошибаюсь…
- А может, и нет. Ты в курсе, как пользоваться этим самым шифром?
Людо покачал головой.
- И если это все-таки узор, ты только зря потратишь время.
- Это не узор, - с нажимом повторила я. - И раз регент прячет книгу от посторонних глаз, значит есть в ней что-то опасное для него и полезное для нас. Я прямо нутром чую, что мы держим в руках подсказку, стоим перед запертой дверью без ключа, и это – я потрясла клочком, - наша единственная зацепка.
- Ползацепки – ты ведь даже не помнишь надпись целиком.
- Вот именно. Нужна вторая половина.
- Та, что осталась в башне?
- Да. Придется туда вернуться.
Повисла тишина.
- Или… - Людо забрал клочок и поднес к пламени.
Я выхватила его в последний момент.
- Нет! Если тут действительно шифр, то я его разгадаю!
Брат прищурился:
- Ты так в него вцепилась, потому что лорденыш помог?
- Что? При чем здесь лорд Авен? Просто с чего-то же нам надо наконец начать! – И докончила уже не так уверенно: - Ну так что… ты мне поможешь?
Людо помолчал.
- Надо выбрать удобный момент, когда в башне точно никого не будет хотя бы с полчаса.
- И придумать, как обезвредить сокола так, чтоб регент потом ничего не заметил, - подхватила я, обрадованная, что брат не зарубил идею на корню.
Дальнейшее совещание свелось к переливанию из пустого в порожнее. Людо надоело первому, и вскоре компанию мне составляла только его спина.
- Ложись, Лора, скрип твоих мозгов мешает уснуть.
- Сейчас, ещё чуть-чуть…
Поднесенный к свече пергамент расцветал узорами желтоватых прожилок, гипнотизируя, но символы упорно отказывались сдавать свои секреты. Пристальное рассматривание ни на дюйм не приблизило меня к разгадке, и даже пламя в светильнике задумчиво пожимало оранжевыми языками, но внутри крепло то, чего мне так недоставало - чувство, что мы наконец-то на правильном пути.
В следующий миг из-под меня выдернули одеяло, свеча погасла, а сама я оказалась придавлена рукой и ногой к кровати и волей-неволей вынуждена заснуть.
***
- Лора… - мягко позвали из-за плеча, а к моему локтю протянулась рука, которая в последний миг отдернулась. Видимо, Тесий вспомнил мое предостережение. - Как хорошо, что я успел перехватить вас до отъезда! - докончил он.
Секретаря я не видела со вчерашнего инцидента в башне. Сегодня он был далеко не так свеж: под глазами пролегли тени, а пара пуговиц ошиблись петлями. Вторую руку он держал за спиной. Наконец, до меня дошел и смысл фразы.
- До отъезда… То есть вас выгнали? Из-за меня?
- Нет, - рассмеялся он. – Разве что временно: его высочество отправляет меня с дипломатической миссией. Поэтому я и пропустил накануне ужин, а сегодня вот завтрак – готовился к поездке и не мог сказать вам, как сожалею из-за вчерашнего. Это я виноват, не следовало оставлять вас одну в башне. Но будьте ко мне снисходительны, Кирк обычно не бросается без причины.
Я слегка нахмурилась: без причины? Значит, Бодуэн не рассказал ему про самовольное исследование шкапа. Но почему?
Потом медленно пожала плечами.
- Давайте забудем. Простите, но не могу долго с вами говорить. Её величество послала меня за новым челноком взамен сломанного и наказала поторопиться, - я раскрыла ладонь, демонстрируя его.
- Конечно! Праматерь, какой я рассеянный! – спохватился Тесий, вытаскивая руку из-за спины. – А это вам.
Так вот откуда сладкий пряный аромат… На крепких недавно срезанных стеблях покачивались белоснежные чаши лилий, ещё не просохшие от росы.
Я осторожно обхватила прохладные хрусткие трубочки.
- Что мне с ними делать?
- Что пожелаете, - смутился Тесий.
- Я имела в виду, что должна передать их королеве или кому-то ещё из фрейлин?
- Кому-то ещё, Лора, - тихо произнес он, глядя мне в глаза, - они для вас.
Я посмотрела на цветы, на него и… растерялась.
Никогда прежде мужчины мне их не дарили… Ничего не дарили, если не считать тех красок от Тесия же. Одежда, гребни и еда от Людо – это не в счет: предметы первой необходимости, к тому же, он мой брат. Людо бы и в голову никогда не пришло дарить мне цветы, а мне ждать их от него. Они ведь… так, трава, никакой ценности: костер ими не разожжешь, нить не спрядешь, Бодуэна не заколешь. Могу в любой момент пойти в сад и сама себе нарвать. И… и вообще! Какой глупый, если вдуматься, подарок. Кто вообще затеял его дарить?
Пока все эти мысли проносились в голове, рука непроизвольно поглаживала нежнейшие закрученные наружу лепестки, наслаждаясь их бархатистой мягкостью. На концах молочно-зеленых тычиночных нитей покачивались пушистые медовые пыльники, покрывая лепестки и кончики моих пальцев полупрозрачным золотистым флером. Верно, в точности так выглядели самые первые лилии, проросшие из упавших на землю капель молока Праматери…
- Вам нравятся?
- Они восхитительны, - прошептала я, вдыхая аромат, - такие чистые, сама невинность!
- Как вы…
Белоснежные лепестки вмиг потускнели, словно бы пятнаемые расползающейся от моих пальцев ржавчиной. Холодный голос разума вернулся в разгоряченную голову. Лилии для тебя, серьезно, Лора? И как ты объяснишь их Людо? Можно подумать, тебе есть дело до этой травы и самого дарителя.
- Заберите, - забормотала я, протягивая цветы. – Мне не нужно.
- Исключено, - решительно помотал головой Тесий. – Уверяю, у меня в намерениях нет ничего дурного, равно как нет ничего постыдного для вас в том, чтобы принять их.
Кажется, отказ лишь возвысил меня в его глазах. Разве не этого ты добивалась? Его дружбы и доверия. Вот только он враг, хоть и не знает пока об этом. А когда узнает, будет ненавидеть. И поэтому я ненавижу его заранее и презираю за слабость, за то, что позволяет так легко себя обманывать. Ведь только слабые доверяют другим, подставляют незащищенное подбрюшье, а значит заслуживают то, что получают. Внезапно пробудившееся женское чутье подсказало мне раздвинуть рот в притворной улыбке, на которую Тесий ответил искренней, и опустить ресницы.
- Долго вас не будет?
- Около двух недель. Самых долгих двух недель в моей жизни. – Он неловко взъерошил себе волосы.
- Скажите, а если бы некая девушка захотела написать кому-то послание, - я заскользила кончиком пальца вверх по кипенно-белому венчику, - но так, чтобы никто не смог прочесть, кроме адресата, - качнула лепесток, – как это сделать?
Лицо Тесия просветлело.
- Зашифровать, вы хотите сказать?
- Да, какие есть способы?
- Разные: подставить другой алфавит или тот же самый, только начиная с конца, или сместить при этом линейку букв на несколько символов, использовать слово-ключ. Не забивайте себе голову, Лора, не нужно мне писать, я вернусь, глазом не успеете моргнуть. Постараюсь управиться побыстрее.
Я с хрустом сорвала самую нарядную лилию, коснулась её губами и закрепила у него на груди, доверчиво заглядывая в глаза.
- Обещаете?
Сердце под пальцами стучало часто-часто, а в глазах напротив вспыхивали крошечные сапфиры.
- Праматерь милосердная… клянусь!
ГЛАВА 17.
После отъезда Тесия я на время затаилась и старалась не попадаться Бодуэну на глаза. Даже за завтраком и ужином садилась подальше, прячась за чужими спинами, - пусть забудет про любопытную фрейлину и давешний эпизод. Похоже, он и не вспоминал. Теперь оставалось дождаться удобного момента для нашей с Людо операции.
С лилиями пришлось расстаться: я так и не придумала правдоподобного объяснения для брата, откуда у меня оранжерейные цветы. Он знает, что сама бы я не стала собирать, а служанка оставляет в глиняной вазочке простые сорта. Правда, один венчик, не удержавшись, все-таки оставила на память, заложив его между страницами молитвенника, куда брату в жизни не придет в голову заглянуть, а остальные отнесла в сад и положила на воду, позволив легкому течению забрать их в глубины озерно-растительного царства.
Женскую половину посещала исправно, прислушиваясь к разговорам и делая вид, что тружусь над вышивкой. Выходило коряво: совсем это не мое. Наверное, меч и тот мне ближе. Людо несколько лет назад научил меня правильной стойке и ещё паре несложных движений. И очень забавлялся, развалясь где-нибудь в стороне и наблюдая, как я машу тяжеленной железкой, купленной на барахолке, и стараюсь не улететь вслед за ней, только время от времени лениво отпускал нечто вроде:
«Кисть ровнее!»
«Ты меч или топор держишь?»
«Ноги, ноги расставь! Ваалу побери, Лора! Ты меня вообще слышишь?!»
«Все, дай покажу, как правильно!» – И я со смесью раздражения и облегчения отдавала оружие, но раздражение вскоре угасало, сменяясь восхищением, стоило ему начать двигаться. Мышцы перекатываются под кожей, солнце лижет огненной дорожкой кромку клинка, меч мелькает, выписывая в воздухе фигуры быстрее, чем я успеваю их считывать. И откуда в нем при не самом крупном сложении такая сила и скорость? Брат напоминал мне гибкий кнут или стилет, лишенный демонстративной мощи булавы и молота, зато молниеносный и смертельно опасный в своей точности.
Надо представить, что игла – тоже меч или стилет. Просто крохотный такой, миниатюрный, и оставляет за собой дорожки из ниток, а не крови.
- Вы неправильно держите, - раздалось над ухом.
Я подняла голову и встретилась с медовой парой глаз, смотревших сочувственно.
- Видите, как я кладу стежки? - продолжила шепотом Бланка, покосившись в сторону матроны, словно принцессой была та, а вовсе не она. Легко касаясь, поправила мою руку, сдвинула пальцы и кивнула. – Теперь попробуйте.
Я попробовала. Удивительно, но начало выходить лучше. Удовлетворенно кивнув, принцесса вернулась в свой уголок и снова стала незаметной.
Признаться, про Бланку я почти забыла. В самом начале у меня возникла идея явиться к Бодуэну в её обличии и незаметно навести на нужный разговор, но я быстро от неё отказалась. Во-первых, стало ясно, что Бланка – пустое пятно на фамильном древе этого рода, а потому едва ли можно ожидать, что Бодуэн, который и не смотрит в её сторону, станет откровенничать с родственницей. Скорее, её интерес к определенному предмету вызовет подозрение. А во-вторых, я поняла, что сама не готова к такому спектаклю. Стоять перед регентом и изображать любовь племянницы к дядюшке или страх и покорность перед ним? Одно неверное слово, и… А в его присутствии с моих губ постоянно слетают неверные слова. Поэтому Бланку мы с Людо в первую же неделю отсеяли, как не годную для плана.
Сегодняшний день мы с братом выбрали для моего возвращения в башню за книгой. Мне всего-то и нужно ещё разок взглянуть на ту страницу и скопировать остальные символы. Именно сегодня представлялся идеальный шанс, поскольку Бодуэн будет допоздна заседать на Совете, о котором Людо узнал благодаря своей дружбе с Годфриком.
В перерыв я отправилась разыскивать брата, и от Марка на конюшне узнала, что он на тренировке. Просторный манеж собрал под своей крышей десятка два юношей и мужчин из числа пажей, оруженосцев, рыцарей и гарнизонных солдат. Кто-то разминался, кто-то уже заканчивал и уходил с поля, у кого-то поединок был в самом разгаре. Шумные выдохи и короткие возгласы, шорох песка под подвернувшейся ногой, свист рассекаемого воздуха, звон стали о сталь и пучки быстро гаснущих искр, опаляющие душный воздух. Пахло потом, железом, свежеструганным деревом трибун, и едва уловимо – тинистой влагой из сада. Среди немногочисленных зрителей сидели и две фрейлины, которые при ближайшем рассмотрении оказались Жанной и Мод. При виде меня их головы, как обычно, склонились друг к дружке, губы что-то торопливо зашептали. Но я тут же про них забыла, увидев Людо. Он тоже меня заметил, приветственно махнул и снова отключился от внешнего мира. Зачесал волосы назад пятерней и продолжил.
Я устроилась поудобнее. Всегда обожала смотреть на него во время тренировки, прямо-таки часами могла, как на горящее пламя – завораживает и не надоедает. Наверное, потому что в эти мгновения он растворялся в гармонии с собой. Уходила нервозность, напряжение, в отрешенном взгляде – умиротворение, словно тело двигалось само по себе, без подсказки разума. Это был его способ «уйти в себя».
Нечто подобное со мной случалось только во время превращения. Нет, не после него – ощущать себя в чужом теле и мучиться потом от отдачи я ненавидела, - а в краткие мгновения мучительного перерождения. В какой-то момент время останавливается, и ты уже не ты, а нечто большее, не связанное законами этого мира, вообще никакими законами. Неразрывно сопряженное с болью, превращение дарило радость очищения, гибели и возрождения, пьянящей свободы. Когда собственная оболочка уже содрана, а чужая ещё не наросла, я словно бы познаю свою истинную глубинную сущность, соприкасаюсь с чем-то древним и исконным внутри себя, открываю себя заново. Слышу шепот далеких предков в крови и незнакомцев, с которыми никогда не встречусь, но чьи души для меня как на ладони. Становлюсь подлинной собой и всеми людьми одновременно, разрываюсь от их эмоций и делюсь своими. Мне ведомо то, что творится в каждом уголке земли – абсолютное знание, ускользающее с последним спазмом, как предрассветный сон.
Людо никогда не познать этой радости, не примириться с собой через перерождение, и поэтому мне больно за нас двоих.
Меч – его единственный способ сообщения с предками, с родовой памятью. Все мужчины в роду Морхольтов – воины.
Брату едва исполнилось девять, когда он потребовал у отца настоящее оружие взамен тренировочной деревяшки. Отец согласился при условии, что Людо продержится бой против Урбана, рыцаря-наставника. Время стерло из моей памяти черты этого сына Севера, оставив лишь глубоко посаженные голубые глаза, вмятину на темени от давнего удара боевым молотом и топорщащуюся бороду, которую он заплетал в косички.
В назначенный день идет первый в году снег. Отец встал на краю поля, приготовившись наблюдать, и снежные бабочки умирают на его подбитом мехом плаще глянцевитой наледью. Губы у Людо синие, а на лбу испарина, пальцы нервно мнут кожаную оплетку рукояти. Удар медной болванки отдается в ушах, и схватка начинается. Выпад, подсечка, и брат на земле. Мгновенно вскакивает, перекидывая меч в другую руку – он владеет обеими, - но маневр помогает ненадолго. Я тру ладони о подол и так волнуюсь, что не могу смотреть на поле. Вместо этого смотрю на отца, по его лицу считывая все промахи Людо.
Недовольный изгиб брови. Гонг
Дернул плечом. Гонг
Сжал пальцы. Гонг
Ледяное спокойствие. Гонг
Когда я решаюсь снова взглянуть на ристалище, Людо хромает, кружа вокруг Урбана, и смаргивает капающую из рассеченной брови кровь, рукав разорван, правая рука висит плетью. Неудачная атака, и на этот раз он встает не сразу, сплевывая розовую слюну.
Ещё одна попытка, и он опять на земле, затупленный клинок Урбана упирается ему в шею.
- Достаточно, - бросает отец, презрительно поджимая губы, и отворачивается, чтобы вернуться в замок. Людо встает, хромая, ковыляет к деревянному кругу и бьет кулаком в металлическую нашлепку. Воздух вибрирует медью, и Урбан со вздохом вскидывает оружие, отражая новый удар.
Свой меч Людо получил через неделю, когда смог подняться с постели. Все это время рулетики с черникой пришлось тайком передавать через кормилицу. Увидев брата после семидневной разлуки, я с визгом бросилась ему на шею, повалив на пол и едва не устроив повторный вывих плеча.
Поле манежа влажно качнулось, и я поспешно промокнула рукавом слезы, вызванные самым прекрасным на свете зрелищем – боем, пока Людо не заметил: он как раз закончил тренировку и направился в мою сторону. У Артура подобную реакцию могла бы вызвать бабочка необычной расцветки, искусный гобелен или закат и все в таком духе.
Я принялась спускаться с трибун навстречу брату, так что у края поля мы оказались одновременно. Людо все ещё пребывал в эйфории: глаза горят, в упругой походке сквозит что-то кошачье, от всей фигуры веет раскрепощенной уверенностью. Вместо приветствия он сгреб меня и закружил.
- Фуу!! Ты потный, отпусти! – засмеялась я, но в противовес словам сама тесно к нему прильнула.
Когда он опустил меня на землю, продолжая придерживать за талию, разжимать объятия не хотелось.
- Сегодня все в силе? – тихо спросил он, делая вид, что поправляет мне волосы, хотя это было лишним: никто и так не обращал на нас внимание. По крайней мере, так я думала, пока брат не кивнул с легким поклоном кому-то поверх моей головы. Обернувшись, я с удивлением увидела в верхнем ряду трибун Бланку. Простой кивок вызвал на её лице глупую улыбку и румянец, который я разглядела даже с такого расстояния, даже при таком освещении.
Внутри всколыхнулось что-то темное, неприятно царапнув. Я с подозрением уставилась на Людо:
- Что это было?
- Где было что? – беззаботно переспросил он и принялся обтираться холстиной.
Я, вконец разозлившись, отняла у него тряпку.
- Не прикидывайся. Почему Бланка растеклась в лужу от одного твоего кивка? Почему ты ей вообще кивнул?!
Людо привалился к бортику и прищурился:
- Ревнуешь?
Я на миг прикрыла глаза, процедив:
- Похоже, ты стоял за красотой, когда Праматерь раздавала мозги! Хочешь своими руками все разрушить?
Раньше за такие слова мне бы крепко досталось, а тут он даже не рассердился. Хотя мог бы сказать что-нибудь в духе: «Зато ты в ту очередь не поспела». Но я знала, что Людо никогда такого не скажет.
Он ухмыльнулся как-то многозначительно, будто знал то, чего не знала я, и это выводило из себя. У него вообще настроение улучшилось после отъезда Тесия.
- Я серьезно, Людо, не трогай Бланку.
- О ком из нас троих ты сейчас печешься?
- Я пекусь о деле, которое ты загубишь, если не начнешь думать головой. «Быть незаметными» - это тебе о чем-то говорит?
Мимо прошествовали солдаты из гарнизона, и мы умолкли. Подождав, пока они скроются, я сказала как можно спокойнее:
- Больше не хочу возвращаться к этому разговору и не хочу видеть тебя рядом с ней.
Он дернул подбородком.
- Не хоти дальше.
Продолжение спора лишь распаляло в нем дух противоречия, поэтому я резко вернулась к первоначальной теме:
- К вечеру все будет готово?
- Да.
- Тогда встретимся вечером.
Отвернулась и быстро направилась к выходу.
- Лора!
Замедлив шаг, я повернула голову.
- Эту тренировку я посвятил тебе.
Я ничего не ответила и продолжила путь, чувствуя, как губы разъезжаются в той самой глупой улыбке, за которую я совсем недавно презирала Бланку.
***
Орава мальчишек с возбужденными криками гоняла по двору набитый отрубями мяч. Людо какое-то время понаблюдал, выискивая самого шустрого, и когда тот кинулся за снарядом, подставил подножку. Не дав ему навернуться о землю, поймал на лету за шкирку и прижал к стене конюшни.
- За что-о-о? – заныл пацаненок. – Я ж ничё не сделал!
- Вот именно, а надо, чтоб сделал. Слушай сюда.
Изложив, что требуется от мальца, Людо ещё раз хорошенько его тряхнул, чтоб информация уложилась.
- Усёк? Чтоб одна нога здесь, другая там.
В карих глазах зажглось сперва недоумение, а следом – азарт дельца.
- А что мне за это будет?
- Ребра у тя целые будут, - ласково пообещал Людо и вломил ему затрещину. – Все, пошел!
Мелкий пробежал по инерции несколько шагов, обиженно потирая затылок.
- Эй, ты ж обещал!
- Ребра! – напомнил Людо, и тот сиганул исполнять поручение.
***
Служанку я выбрала самую невзрачную, из тех, о ком потом можно вспомнить, что на лице у неё были нос, рот и глаза. И то без особой уверенности. Остановила её под предлогом того, что в светильнике закончилось масло.
- Сейчас принесу, миледи.
- Стой, что это у тебя?
- Где, миледи? – Я потянулась к её волосам, но тут же отдернула руку.
- Нет, показалось.
Девушка ойкнула и потерла висок.
- Ну… тогда я, с вашего позволения, пойду за маслом?
- Не нужно, я вспомнила, что его ещё утром долили, - бросила я, отворачиваясь, и поспешила в свою комнату, сжимая между большим и указательным пальцами добычу.
Волосков при ближайшем рассмотрении оказалось три. Два я аккуратно завернула в платок и спрятала на будущее, а третий приготовила на сейчас. Следующим шагом приступила к переодеванию. Скинула платье, облачилась в котту из небеленого льна с потрепанным подолом, надела на голову каль, завязав тесемки бантиком под подбородком, и заменила туфли на паттены на толстой деревянной подошве. Старые мозоли поприветствовали знакомую обувь. Посмотревшись в щербатый бронзовый диск, с удовлетворением оправила наряд служанки. Его я стащила из сушилки ещё два дня назад вместе с простыней и бельевой корзиной, в которую все это и засунула.
Теперь последняя часть: я проглотила волос, запив водой для умывания, и тут же схватилась за стену, чувствуя знакомое жжение, растекающееся от груди. Под зажмуренными веками начали взрываться калейдоскопы огненных кругов, высвечивая сеточку прожилок. Когда все закончилось, и комната перестала ходить ходуном, я заправила обратно под шапочку выбившуюся прядь цвета золы, прополоскала пересохший рот и, подхватив корзину, выскользнула наружу.
Разношенные башмаки хлопали по пяткам, подгоняя, грубая ткань платья натирала. Как быстро, оказывается, привыкаешь к хорошим нарядам – гораздо быстрее, чем отвыкаешь. Встречные служанки не поднимали глаз от пола, все прочие обитатели замка смотрели сквозь меня. Я как по волшебству превратилась в настоящую невидимку. Маскарад прошел окончательную проверку, когда Людо меня не заметил. Просто продолжил изучать коридор поверх моего плеча, высматривая… кого? Лору?
- Кого-то ждете, господин?
- Иди куда шла, - отмахнулся он, даже не взглянув.
- А вы туда со мной пойдете, господин?
До него наконец дошло. Брат опустил глаза, проморгался, излечивая меня от невидимости, и оценивающе прищурился.
- Хороший выбор. Ты ужасна.
- Старалась. Ладно, начнем, не хочу потом полночи мучиться от отдачи.
Мы спрятались в нишу, и Людо раскрыл попискивающий мешок. Я заглянула внутрь.
- Давно скормил?
- Только что.
- Отлично. – Я спрятала мешок на дне корзины под простынями, пытаясь представить, как Людо их отлавливал.
Мы договорились, что в случае опасности он подаст сигнал, разбив настенный светильник. То есть если Бодуэн вздумает вернуться в башню пораньше. Однако я была уверена, что это не пригодится: при благоприятном раскладе на все про все у меня уйдет не больше времени, чем на приготовление мучной болтушки.
Перед поворотом, за которым ждал охраняющий мужскую половину стражник, Людо остановил меня за локоть.
- В случае чего, все бросай и выметайся оттуда.
- Успокойся, я обычная служанка, которая идет менять белье, - шепнула я и захныкала уже другим тоном. – Пропустите, господин. Негоже девушек задерживать, у меня полно работы.
Он криво усмехнулся, чиркнул меня большим пальцем по подбородку.
- Удачи.
И попятился, спрятавшись в начале коридора. А я глубоко вдохнула, вышла из-за поворота и засеменила по проходу в сторону стражника, не отрывая глаз от пола по примеру остальной челяди. Но стоило попытаться прошмыгнуть мимо, впереди выросла широченная и, судя по торчащим из горловины пучкам, волосатая грудь.
- Куда спешишь, Гвельфа? – пробасил громила, обдав меня густым чесночным духом. – Уж не меня ли ищешь?
- Велено простыни поменять, - выпалила я, тряхнув корзиной, и хотела обогнуть стражника, но могучая рука обвилась вокруг плеч. Вторая в этот момент прокладывала путь к груди в обход корзины.
- Простыни? Мы же с тобой и без них всегда управлялись, а? – жарко зашептал он мне в ухо, увлекая в сторону ниши и попутно пытаясь ущипнуть за плоский зад, но пальцы нашарили лишь складку туники. – Ну, чего ломаешься, обиделась из-за прошлого раза что-ли? Мы же быстренько.
Быстренько?!
- Отпусти! – задыхалась я, отталкивая руки и пытаясь не выронить корзину, но тут в поле зрения показался кто-то из лордов, и громила сам меня выпустил, подхватив с пола алебарду.
Я отскочила подальше, поправляя сбившийся каль:
- А вот и обиделась, мужлан! Хочу в следующий раз на простынях и чтоб подарки, как всем нормальным девушкам!
Он вытаращился, а я вздернула подбородок и уже собралась отвернуться, как вдруг из корзины донесся писк. Брови стражника поползли вверх. Не дав ему опомниться, я визгливо захихикала, имитируя недавний звук.
- Пошутила я, дурачок!
И поспешила прочь.
Больше препятствий на пути не попалось, и вскоре серпантин ступеней уже вел меня в башню от одного освещенного участка к другому. Все внешние звуки смолкли, осталась только дробь деревянных подошв и моего сердца. Вытянутая тень бежала рядом, ломаясь о неровности кладки, рассеиваясь в пламени светильников и вновь возникая. На поворотах корзина чиркала о стену, заставляя все внутри сжиматься.
На верхней площадке я остановилась, переводя дыхание, опустила ношу на пол и приложила ухо к двери: ни единого шороха по другую сторону. Тогда я осторожно приоткрыла створку и вытянула шею. На шкапу на том же месте, что и в прошлый раз, сидела нахохлившаяся тень. Два желтых глаза хищно блеснули. Отступив обратно, я достала зарытый под простыней мешок и нашарила в его недрах два шерстяных комка. Ухватив того, что покрупнее, за голый хвост, вытащила наружу.
- Так, сперва ты, только чур не кусаться.
Одурманенный крыс и не пытался. Через мгновение к нему на полу присоединился товарищ. Но если первый зверек ещё вяло шевелился, то второй уже тоненько похрапывал, налопавшись сонных трав, добытых мной в запретной части сада под личиной помощницы лекаря, и на щелчок ногтем никак не отреагировал.
- Значит, отдуваться за двоих тебе, - сообщила я первому и хлопнула по мохнатому заду.
Крыс неохотно засеменил вперед, то и дело останавливаясь, почесываясь и зевая. Я топнула, поторапливая его. Смертник был на середине комнаты, когда упавшая со шкапа тень накрыла его с мягким шелестом в процессе очередного зевка. Крысиное ругательство, угрожающий клекот, возня, и полубессознательная жертва затрепыхалась в клюве Кирка.
Я в два шага оказалась рядом и ловко, будто всю жизнь только этим и занималась, накинула на сокола клобучок и затянула сзади ремешки – благо, Людо догадался стащить тот, что для начала приучения птиц, с длинными тесемками. Кирк замер и разинул клюв, выпустив добычу. Помятый крыс не упустил шанса и, хромая, кинулся прочь, только крошечные пятки сверкали. Мы с Людо выбрали этот вечер не только из-за Совета, но ещё и потому что в сумерках соколы более смирные.
Кирк, явно не привычный к ограничению на глазах и кромешной темноте, неуверенно шевельнул крыльями, мотнул головой раз, другой, пытаясь скинуть кожаную повязку, но, не преуспев, затих.
Я сняла с крюка светильник, рассеивающий красно-золотистый ореол, и приблизилась к шкапу. Створки раскрылись так же радушно, как и в прошлый раз. Я ошиблась: это даже быстрее, чем приготовить мучную болтушку!
Кончики пальцев побежали по рукописям в поисках нужной. Достигнув конца ряда, замерли и начали сначала. Снова добежали до последней, так и не найдя зеленого переплета. Я резко разогнулась.
Ваалу побери! Где книга?!
Бодуэн куда-то ее переставил. Почти наверняка не в скрипторий, а больше… попросту некуда. Она может быть только в башне, потому что это – единственное место, совмещающее его рабочее и личное пространство. От следующей мысли я дернулась, едва не подпалив светильником содержимое шкапа. Личное пространство… ну, конечно!
Прикрыв створки и тщательно провернув ключ на два оборота, я обернулась к стрельчатой двери в противоположной стене.
- А что за той дверью?
- Личные покои.
Ступая осторожно, что было непросто с такими колотушками на ногах, и сдерживая громкий стук сердца, я приблизилась и нажала на деревянную панель.
Покои регента отличались от кабинета разве что наличием кровати и толстой шкуры на полу. Даже тут был узкий стол-бюро возле стены, а над ними – две крепкие полки с книгами. Они сразу приковали мой взгляд, но искомый том оказался гораздо ближе, прямо на рабочей поверхности. Вероятно, не уместился в ряд с остальными: тома стояли очень плотно.
Нужная страница отыскалась быстро. Я тщательно скопировала символы с помощью припрятанного в поясе свинцового карандаша и клочка пергамента. Остальной текст, который я быстро пролистала, принес разочарование. Там лишь повторялись в более развернутой форме общеизвестные факты о Скальгердах: один из древнейших родов, основан Конрадом Четырехпалым двенадцать веков назад на месте битвы с диким племенем йоуменов, он же заложил замок, впоследствии многократно достраивавшийся, а спустя ещё два века его потомок подчинил ряд близлежащих территорий и объявил себя их королем. Завоевательные походы, хитроумная политика, династические браки, омаж, не прекращающаяся работа по укреплению замка и страх перед их Покровителем постепенно сделали Скальгердов тем, чем они являются сейчас. Управляющая стихия – вода, знаковое число – четыре, а отличительный признак всех представителей рода – рыжие волосы, потому что им улыбнулась Праматерь, озарив своим светом.
Пролистав до конца, я поняла, что улов ограничится лишь символами. Но лучше одна рыбка, зато золотая. Дело сделано, пора обратно.
Звук я почувствовала раньше, чем услышала: интуиция предупредила об опасности легким покалыванием в основании шеи. И шел он не со стороны лестницы – я специально оставила дверь в кабинет открытой, чтобы не пропустить сигнал Людо, - а откуда-то гораздо ближе, из-за стены. Тело сковал липкий ужас. Стряхнув оцепенение, я захлопнула книгу, подхватила светильник и бросилась в смежную комнату. Едва успела снять клобучок с Кирка, вернуть светильник на крюк и спрятаться в углу, как в спальне послышался шум, и чьи-то шаги.
По спине хлынула ледяная волна мурашек, перебегая от позвонка к позвонку. Удары сердца разрывали грудь, кровь гремела в висках, а шаги то приближались, доводя меня до высшей степени напряжения, то удалялись, словно пришедший в задумчивости расхаживал по комнате. Потом я наконец вспомнила, что все ещё нахожусь в теле служанки, и даже если Бодуэн меня застукает, сумею выкрутиться. Однако поступь за стеной совсем не напоминала уверенные шаги регента. Вообще не напоминала мужские шаги.
Кирк слабо трепыхнулся и попытался вернуться на шкап, но, не долетев, приземлился на стол, все ещё вялый после недавнего стресса и дурмана, передавшегося с кровью крыса. Неизвестный в соседней комнате замер.
- Кто здесь?
Несмотря на волнение, я узнала этот настороженный голос. И окончательно убедилась в личности говорившего, точнее, говорившей, когда она приоткрыла дверь и фыркнула:
- А, это ты. Ещё не стал чучелом?
Я почти слилась со стеной, радуясь темному цвету котты. Шаги вернулись в глубь комнаты, позволив тихонько перевести дыхание. Теперь изображать припозднившуюся служанку поздно – только что упустила момент. Я осторожно заглянула в комнату.
Там уже горела лампа. Мод прохаживалась по покоям Бодуэна в одном рукаве, мурлыкая вполголоса прядильную песню. Дернув пару раз ткань, она оторвала и второй, бросив его рядом на шкуру – они с леди Жанной предпочитали вшивать каждый день. За рукавами последовал пояс, филлет, придерживающий вуаль на волосах, сюрко. Она спокойно избавлялась от одной детали одежды за другой, пока не осталась в тоненькой льняной камизе. Наконец и сорочка упала на пол, полностью её обнажив. Мод переступила через ткань, встряхнула спускающиеся до пояса пряди и потянулась всем телом. У неё был чуть дряблый живот, узкие бедра и лошадиное лицо. Между полными расширенными на концах грудями покачивался талисман-покровитель на темном шнурке. Соски при таком свете казались кирпично-красными. Она сделала последний круг по комнате, легко касаясь вещей – конторки, стула, поддерживающих балдахин столбиков, – и забралась в постель.
Шаги Бодуэна я услышала в последний момент, он пришел тем же путем, что и фрейлина – через тайную дверцу в стене, занавешенную гобеленом. Вот почему Людо не подал сигнал: в башню был другой ход, о котором мы не могли знать. Мод встрепенулась, соблазнительно прогнулась, выпятив грудь, положила поверх покрывала ногу и быстро облизнула губы, чтобы блестели. Даже не взглянув на неё, Бодуэн бросил плащ на сундук, снял сапоги, наступая на пятку, и прошел к конторке, где на миг замер. Не успела я испугаться, что иное положение книги не осталось незамеченным, как он спокойно положил рядом пару свитков, пододвинул себе стул, открыл чернильницу и принялся что-то размашисто писать.
Довольно продолжительное время слышался лишь негромкий скрип пера и потрескивание пламени в светильнике. Мод поерзала, зябко ежась, красиво вытянутая нога покрылась гусиной кожей. Я уже начала думать, что Бодуэн и правда её не заметил, хотя это было так же непросто, как улитке проморгать нового соседа по раковине, но тут он устало потер шею и, не оборачиваясь, спросил:
- И что ты здесь делаешь?
Я вздрогнула, лишь в следующий миг сообразив, что он обращается к Мод.
Женщина поспешно приподняла опущенные уголки губ и ответила мягким, как топленое сало, голосом, которого я у неё никогда не слышала:
- В фрейлинской так холодно, это единственная комната во всем замке, где можно по-настоящему согреться.
- То есть твой визит никак не связан с приказом мужа покинуть двор и вернуться домой?
Мод со вздохом поднялась, приблизилась к нему плавной походкой и наклонилась к уху, пощекотав рассыпавшимися прядями:
- Он просто не понимает, как важно мое присутствие здесь. – Ладони принялись умело массировать ему шею, плечи. – Хуберт знает о придворном этикете не больше, чем петух о вине, в котором сварен. Но ты-то понимаешь, каково будет королеве лишиться одной из старших фрейлин.
- А самой этой фрейлине вернуться к выращиванию овец и роли жены и матери в провинциальном захолустье?
Пальцы на плечах замерли.
- Если бы речь шла только о моих желаниях и желаниях супруга, я бы завтра же на рассвете села в повозку и отправилась домой! – страстно заверила Мод, обошла стул и, отодвинув бумаги, села прямо на конторку, открыв Бодуэну прекрасный обзор на свои разведенные бедра. – Но есть вещи поважнее наших желаний. Такие, как государственный долг.
Она покрутила перо, лизнула пушистый кончик и будто бы в задумчивости обвела им сперва один сосок, потом второй. Стекавшие волнами русые пряди не только ничего не скрывали, но наоборот, ещё сильнее подчеркивали наготу и изгибы.
- И мне горько думать, что с моим отъездом многое здесь может пройти мимо тебя… Например, то, что дела у молодой четы улучшились с тех пор, как королева пустила в опочивальню третьего, признав, что у супруга могут быть свои… особенности.
- Бастард нам не нужен, - перебил Бодуэн.
- О нет, успокойся, третий, конечно, не для неё. – Мод вытянула ногу и медленно с соблазнительной улыбкой провела носком вдоль его тела от живота к груди. – Да и как оставить фрейлин без руководства и поддержки? Ведь многие из них в сущности ещё дети и совсем не знают жизни. Взять хотя бы леди Агнес. Оруженосец твоего сенешаля, ну, тот что из младшей ветви Гладстоунов, сделал ей предложение и в надежде на расположение и благоприятный ответ сообщил по секрету, что центральная ветвь якобы нашла лей-линию, на порядок древнее королевской, и собирается пробудить Покровителя, не знающего себе равных по мощи. У меня чуть сердце не остановилось от их дерзости! – Мод стиснула не поместившуюся в ладони грудь, дав понять, что сердце у неё располагается справа. – Бедняжка не знала, как быть и к кому обратиться за советом. Ей повезло, что рядом оказалась старшая подруга, которая подсказала наивной глупышке, что подобное ни в коем случае нельзя скрывать от своего суверена.
- Значит, с этим она и запросила на завтра аудиенцию?
Мод улыбнулась и томно сдула упавшую на лоб прядь. По мере того, как сплетни, слухи, недомолвки и новости, подслушанные, добровольно поверенные и додуманные перекочевывали от неё к нему, я холодела. Стало ясно, что эта роль для Мод далеко не нова, я же опрометчиво считала её и Жанну обычными сплетницами. Вдруг она успела что-то и про нас с Людо пронюхать? Но когда дело дошло до леди Лорелеи, выяснилось лишь, что я замкнута, неотёсанна, при этом кокетничаю почище трактирной подавальщицы, страдаю некоторой задержкой в развитии и, вероятнее всего, состою в предосудительной связи со своим братом. Наверное, насчет задержки она была не далека от истины, потому что я не сразу поняла последний намек.
Бодуэн усмехнулся, тогда как мне все это не показалось забавным, и погладил её лодыжку.
- Ты права, двору будет не хватать твоей проницательности. Но я не могу насильно удерживать тебя здесь против воли соскучившегося супруга.
На лице Мод отразилась досада, но тут же сменилась прежним хитровато-чувственно выражением.
- Кто говорит о насилии? А Хуберту просто нечем заняться. Ему нужна цель. – Она постучала кончиками пальцев по подбородку и распахнула глаза, будто бы во внезапном озарении. – И я даже знаю какая! Гладстоунов ведь придется поставить на место. Кто как не Хуберт достоин возглавить отряд?
Уверена, «внезапная» мысль пришла ей задолго до этой мастерски разыгранной сцены.
- Твой муж слишком дряхл, - рассмеялся Бодуэн. – Ему о спасении души, а не седле пора задуматься.
Улыбка Мод стала масляней угря. Она оттолкнулась от конторки, соскользнула Бодуэну на колени, сев лицом к лицу, и переплела пальцы у него на шее.
- Хуберт – старый вояка. Разве не все воины мечтают сложить голову в битве?
Её грудь часто вздымалась, рука перебирала золотые пряди, а глаза затуманились. Что-то в их выражении показалось знакомым… Так на меня в последнюю встречу смотрел Тесий.
Бодуэн хотел сказать что-то ещё, но она не дала.
- Только не прогоняй меня!
Ладони Бодуэна скользнули по её спине, легли на ягодицы и сжали. Мод стянула с него тунику и начала покрывать жадными поцелуями грудь, спускаясь к животу, пока не оказалась стоящей перед ним на коленях.
Мне здесь больше нечего делать. Что могла, узнала. Я бесшумно сняла обувь, задержала дыхание и начала пятиться к двери, молясь лишь о том, чтобы нога не подвернулась, и ни один скрип меня не выдал. Клекот некстати очухавшегося сокола прозвучал набатом в полночной тиши. Едва не подавившись сердцем, я замерла с прижатой ко рту ладонью.
- Погоди. – Скрипнул стул – видимо, Бодуэн хотел подняться, но Мод удержала.
- Не обращай внимания, - задыхаясь, произнесла она. – Это Кирк, вели ему полетать.
В первый и последний раз в жизни я была ей благодарна: глаза сокола вспыхнули жидким янтарем. Повинуясь беззвучному приказу хозяина, он расправил крылья и вылетел в окно, растворившись в черном небе, как дождевая капля в луже, а я под прикрытием хлопанья крыльев выскользнула за дверь.
Едва не споткнулась о корзину у выхода, а дальше – лишь мелькание стен, смазанные пятна светильников и прерывистое дыхание. Про обувь вспомнила уже внизу. Остановилась надеть и даже не успела вскрикнуть, когда чьи-то пальцы зажали рот и утянули в тень.
ГЛАВА 18.
- Что ты там делала?! Совет давным-давно кончился!
- Праматерь, Людо! – выдохнула я, отлепляя его ладонь. – У меня чуть душа не вылетела через пятки! – Но накатившее облегчение было слишком велико, чтобы всерьез сердиться на него. – Я все расскажу, только не здесь. Идем.
Я сделала движение вперед, но он остановил. Проверил коридор и махнул.
- Все чисто, вот теперь идем.
***
Сразу приступить к рассказу не получилось. Отдача растеклась по телу болезненным ознобом и ломотой, как после долгого сидения на холоде в одной позе. Рисунки Артура кружили перед глазами, складывались по диагонали, менялись местами и стекали известковой радугой. Я бы сейчас следующее лето отдала за стакан подогретого вина со специями или хотя бы кипятка, но пришлось довольствоваться комнатной водой. И все же вернуться в свое тело было несказанно сладко. Чувствовать свою, а не чужую, жирную и угреватую, кожу, чувствовать покалывание в своих пальцах и свой ритм дыхания.
Людо укутал меня и растирал ледяные ступни, пока я, грея руки над свечой, пересказывала все, что произошло наверху, делая паузы, чтобы восстановить последовательность событий и припомнить в точности нюансы разговора.
- То есть по сути эта подстилка Мод ничего про нас не знает?
Про подстилку у него просто к слову пришлось, я не стала уточнять, в какой обстановке происходил диалог и чем закончился. Это ведь в сущности неважно… Может, у Бодуэна половина фрейлин в любовницах.
Я покачала головой.
- Нет, но уже само то, что она пристально наблюдает, опасно. Уверена, Жанна с ней заодно, так что будь начеку, если видишь их поблизости. Да и вообще тщательно следи за тем, что говоришь, особенно при Годфрике. Кто знает, сколько у регента информаторов.
Интересно, у него на всех хватает здоровья? Нет. Неинтересно.
- Ладно, хоть покажи символы, мне пора уходить.
- Куда это? – удивилась я.
- Оруженосцам я говорю, что сплю в конюшне. В конюшне, что в казарме, а в казарме – что вместе с оруженосцами. Пора хоть в одном из этих мест появиться. Начну, пожалуй, с казармы.
- Людо, - медленно начала я, - ты ведь знаешь, что тебе…
- Я не собираюсь там спать! – огрызнулся он. – Просто дождусь, пока уснут остальные, и вернусь сюда.
Не подав вида, я сходила за поясом, достала и развернула клочок. Брат какое-то время вглядывался, потом вернул.
- Завтра начнем расшифровку. Поспи, тебе это нужно.
- Хорошо.
Вскоре он ушел, но моя усталость достигла той стадии, когда при всем желании уже не можешь заснуть. Да и как можно спать, когда от разгадки оделяет лишь шаг в правильном направлении! Поэтому, полежав немного с закрытыми глазами, я приступила к делу. Выгребла все клочки пергамента, какие смогла найти, включая обратную сторону рисунков Артура, устроилась на полу, подстелив одеяло, и принялась за свой ребус. Сперва выписала алфавит и пыталась подставлять буквы наугад к похожим на них значкам. Получалась бессмыслица. Тогда переписала алфавит, но уже начиная с конца, как говорил Тесий, и снова попыталась подставить – тоже ничего не вышло. После начала экспериментировать: убирала символы из конца или начала, выкидывала середину, старалась проследить связь и совершала ещё десятки подобных операций.
Когда небо на востоке стало пепельно-лиловым, меня сморило прямо там, на полу, посреди вороха исчерканных листов. Во сне я продолжала биться над головоломкой. Напротив меня, скрестив ноги и трепля за ухом Никс, расположился Артур. А между нами на полу лежала обнаженная Мод с полусогнутыми в коленях ногами и обращенными кверху ладонями. Её глаза были закрыты, а покрытое гусиной кожей тело сплошь татуировано одной и той же повторяющейся надписью, выведенной углем. Даже ногти, губы и закрытые веки – половина символов на одном, половина на втором.
- Давай убьем её, - скучающе предложил Артур, подперев щеку кулаком. – И тебе не придется решать эту задачу.
- Убийство не поможет понять, что здесь написано, - возразила я.
- Тогда спросим у него, - брат кивнул на кого-то у меня за спиной. – Он ведь тут самый умный.
В тот же миг я почувствовала чужое присутствие так остро, как если бы стоящий позади погладил меня по волосам. Он и гладил – взглядом, а исходящая от него сила, как всегда, ощущалась чем-то осязаемым, обволакивая, лишая воли. Я, и не поворачивая головы, знала, кто там. Оборачиваться нельзя, ведь тогда он нас заметит. Пока не смотришь на чудовище, оно тоже тебя не видит – таков закон, известный всем детям.
- Тише, Артур, - предупредила я, наклонившись вперед, - он не должен знать, чем мы занимаемся.
Стоящий позади шевельнулся, прошуршала одежда, и к моему уху приблизились губы:
- Ну же, маленькая Хамелеонша, постарайся, ты сможешь разгадать.
Свистящий шепот подействовал, как попавший за шиворот дождь, а на плечо легла четырехпалая рука в мелких розовых чешуйках, вторая, такая же, опустилась на бледный живот Мод. Напротив глухо заворчали, я подняла голову и вдруг поняла, что собака вовсе не Никс. Да и вообще никакая не собака. Притворявшееся ею существо оказалось раза в три больше нашей левретки. И как я раньше это упустила? В нем было понемногу от лисы, борзой и шакала, а глаза горели подкормленными ветром угольками. Волчья гончая!
Артур же, ничего не замечая, продолжал гладить её.
- Артур! Немедленно отойди от неё!
Но брат не слышал. Он склонился над Мод, завороженно разглядывая её, тронул пальцем символы на ключицах, смазав их, и вскинул на меня глаза:
- Можно я её поцелую?
И не дожидаясь ответа, поцеловал. Когда выпрямился, губы его тоже почернели. Из уголка рта показалась струйка крови. Артур нахмурился и стер её рукавом, а Мод, не открывая глаз, улыбнулась. Она радуется, что отравила моего брата! Я должна решить эту загадку как можно скорее, чтобы спасти его…
- Все, мне надоело! – раздраженно заявил Артур и провел рукой по её обнаженному телу, сметая надписи. Символы посыпались на пол звонкой капелью. Мод шевельнулась, сладко потянулась, дрогнув веками, и распахнула глаза, уставившись на меня ослепительно сияющими бельмами. Их свет был таким обжигающим, что я проснулась.
На деле лучи лишь слегка подрумянили облака, готовя небо к новому дню. Наверное, я проспала не больше часа, хотя казалось, что гораздо дольше. Протерев лицо и шею мокрой тряпкой, я продолжила с того места, на котором прервалась.
Идя позже вместе с остальными после мессы, я увидела во внутреннем дворе повозку. В ней со всеми пожитками сидела Мод.
- Ее отсылают к мужу, - зашептали фрейлины за спиной.
Следующие три дня я занималась только расшифровкой, используя для этого каждый свободный миг, ночное время и перерывы. Людо помогал по мере сил, но, кажется, не особо верил в успех, поэтому в конце концов был с раздражением изгнан.
Значки я заучила наизусть и, даже сидя в рабочей комнате, продолжала перебирать их в памяти, переставлять, комбинировать, примерять к ним разные варианты решения. Однажды спохватилась, заметив, что вышила красным по белому первые несколько символов, и поскорее отпорола нитки, пока никто не заметил. За все это время почти не спала, только дремала и отключалась на ходу, даже королева отметила мои опухшие глаза, но отнесла это на счет тоски по некоему отсутствующему лицу. До меня не дошел смысл намека и причина последовавшего со всех сторон хихиканья, голову занимала лишь одна проблема.
Когда это наконец случилось, я не сразу поверила. Решила, что уставший разум пририсовал вожделенную логику бессмысленному набору знаков, и лишь пару мгновений спустя, судорожно перечитав фразу, вскрикнула. Снова перечитала и крепко прижала ладони к глазам. Под закрытыми веками побежали оранжевые круги, растеклись огненными ручейками и сложились в только что увиденную фразу.
«Отмеченный Праматерью пришел за благословением»
Итого: подставить алфавит, начиная с конца и сместив линейку на четыре буквы. Четыре! Знаковое число Скальгердов!
Я всхлипнула, смеясь и плача одновременно, вскочила, быстро запихнула исписанные листы в комод – позже нужно будет сжечь – и побежала искать Людо.
Только поскользнувшись на грязи, поняла, что на улице идет проливной дождь. Небо сотрясалось грозовыми спазмами, ветер гонял по двору пустую корзину, флюгеры натужно скрипели и крутились, как бешеные, а лужи вскипали холодными пузырями. Пес кузнеца с недоумением наблюдал за мной, блестя глазами, и шевельнул лапой, будто приглашая спрятаться от ливня в его конуре.
На конюшню я вбежала с замызганными подолом, промокшая до нитки и погоняемая тяжелой копной волос, с которой ручьями текла вода. Не видя ничего вокруг, кинулась к Людо, с размаху запрыгнула на него, обхватив руками и ногами, и шепнула на ухо:
- Получилось! Я знаю формулу вызова, знаю обращение!
Он вздрогнул всем телом и крепко стиснул меня в ответ. Не разжимая объятий, повернулся к слегка смущенному Марку:
- Сестра любит дождь! Прямо-таки с ума сходит, когда он начинается!
Наверное, я в полной мере оправдала репутацию безумной, потому что вернула ноги на землю, оттолкнула его и побежала вон из конюшни, чувствуя, что могу не сдержаться и прокричать вслух то, что рвалось наружу.
Оказавшись на улице, раскинула руки, задрала голову к небу и, охваченная диким восторгом, закружилась на месте, ловя языком пресные капли. Обращение! Теперь мы знаем обращение, на которое откликается Покровитель Скальгердов, и сможем его выманить! Осталось только выяснить про священное подношение – вотивный дар, место проявления, ну и как его убить, конечно. Не так уж мало. Но опьяненная первым успехом и дождем, я ни на миг не усомнилась, что нам это удастся. Явись ко мне сейчас Ваалу с предложением отдать душу в обмен на это знание, я бы согласилась, не раздумывая. Ещё бы и прибавила души всех предков, потомков и нерожденных.
Звук рожка и скрип поднимаемой решетки донеслись словно бы издалека. За пеленой дождя показался силуэт лодки, почти вселив уверенность, что мой безрассудный призыв услышан. Но чем ближе она подъезжала, тем более знакомой казалась фигура на носу. Только узнать её до конца никак не получалось… и вспомнить, что я здесь делаю, и почему мне так холодно… Даже когда человек взбежал по лестнице и оказался рядом со мной, какая-то мутная завеса мешала его рассмотреть.
- Праматерь, Лора! Вы же простудитесь!
На плечи лег согревающей тяжестью плащ с чужим, но таким вкусным запахом, а я все смаргивала капли с ресниц и, задрав голову, пыталась рассмотреть его владельца, не понимая ни слова. Лихорадочный подъем сил сменился глубокой вяжущей усталостью, наполнив голову и каждый дюйм тела свинцом. Я пошатнулась и упала бы, если б мужчина меня не поймал. Облепленные грязью туфли мелькнули в воздухе, тело уютно устроилось в сильных руках, а лицо ткнулось в теплую шею. Голос был таким приятным, успокаивающим, как глоток горячего вина в стужу. Нужное имя наконец сыскалось в памяти.
- С возвращением, Тесий, - пробормотала я и потянулась отвести прилепленную ему на лоб дождем прядь, но не успела, подхваченная вращающейся чернотой.
В этой черноте скрипнула дверь, и раздались голоса, искаженные, как из бочки, и то удаляющиеся, то почти оглушающие громовыми раскатами:
- Убери от неё руки!
- Я лишь хотел занести вашу сестру под крышу.
- Да кто ты такой, чтобы касаться её!
А я все летела и лежала, и пыталась отвернуться от жалящих холодом водяных ос. Случилось что-то хорошее, я позабыла, что именно, но обязательно вспомню, как только уговорю черноту отпустить меня домой…
***
Порошок взметнулся темным облаком и рассеялся в воздухе, вернув пергаменту прежний цвет и оставив после себя отчетливые совсем свежие следы пальцев, жирно переливающиеся кристалликами графита. Больше всего их осело на странице с гербом, остальные удостоились одного-двух касаний. Бодуэн дотронулся до маленького овального отпечатка, почти вдвое уступавшего его собственному, хмыкнул, сдул остатки проявляющего вещества и захлопнул книгу.
ГЛАВА 19.
Я всегда думала, что под пение птиц просыпаются лишь в бездарных рыцарских романах, но сойка надрывалась так усердно, что глаза стоило открыть хотя бы ради того, чтобы заставить её заткнуться. Дождь уже прекратился, не оставив даже мороси на литой оконной решетке. Чугунные побеги, чуть тронутые конопушками ржавчины, рассеивали солнце и отбрасывали на пол тенистое кружево виноградной лозы. Яркие лучи освещали изъеденные жучками доски, пестрые коврики, беленые стены и искусную вышивку, покрывающую скатерть, занавески, подушки и все прочие тканые поверхности, включая домашние туфли сидящей в снопе света девушки. Её пушистые волосы казались вьющимся продолжением солнечных лучей, а костяная игла проворно, едва касаясь, выписывала на лоскуте шелка затейливые узоры. Когда стежок получался неидеальным, что, надо сказать, случалось нечасто, носик морщился, и преступник безжалостно изгонялся с идеального полотна.
У ног для полноты картины копошился белоснежный кролик, тыкаясь в подол и таская с блюдца мелко нарезанную морковку.
Сама я покоилась на высокой постели в позе, которую ни за что бы не приняла добровольно при жизни: вытянувшись на спине, с чинно сложенными на груди руками, а в ногах и изголовье благоухали цветы. Ещё несколько охапок приземлились в вазы на трюмо и полу. Тщательно разделенные на пробор и расчесанные до блеска волосы протянулись по бокам двумя черными реками.
Вопреки всему, я прекрасно выспалась, более того – помнила в мельчайших деталях, что произошло, вплоть до момента, когда встретила вернувшегося Тесия.
Я шевельнулась, и несколько нарциссов соскользнули с покрывала. Девушка вскинула голову, немедленно отложила шитье и, склонившись, участливо осведомилась:
- Как вы себя чувствуете?
- Это… не моя комната.
Каркающий спросонья голос разрушил идиллию этой воздушной солнечной комнаты: тени на полу заволновались, взбудораженные пылинки заметались в лучах.
Я как волк, чихнувший на домик сверчка.
- Все правильно, вы у меня. У вас было слишком холодно, а вы сильно вымокли, и мы опасались простуды.
- Я заболела?
- Нет, всего лишь крепко спали. Дита, - Бланка обернулась к кому-то у двери, - принеси миледи поесть и обязательно горячего бульона.
- Да, ваше высочество.
Женщина лет тридцати, в теле, но с впалыми щеками, присела в быстром поклоне и скрылась за дверью.
- Вам лучше? Нигде не болит?
Я поднялась на локтях и обнаружила, что голова совсем не кружится и мыслит вполне ясно, хотя отголоски сна ещё отдавались в теле расслабленностью, но скорее приятной, чем наоборот. Никакого першения в горле, ломоты или жара. Если уж на то пошло, единственным неудобством был голод. Волчий неуправляемый голод, какой мне не доводилось испытывать уже больше месяца – после заключения сделки с леди Катариной. Жаль, не успела крикнуть Дите вслед, чтоб вместо бульона захватила побольше хлеба и мяса. А ещё я не видела снов… ни единого! Сплошная блаженная лишенная тревог чернота. От этой мысли глаза защипало.
- Нет, все прекрасно, - шмыгнула я.
Наверное, Бланка приняла мою реакцию за счастье избегнувшего хвори или проявление душевной тонкости, потому что присела на край постели и ласково поправила одеяло.
- Вашему возвращению многие обрадуются. Королева несколько раз о вас справлялась, вот эти цветы от неё, а лилии от лорда Авена, дальний букет от фрейлин и меня. А это от вашего брата, - она подала небольшой набросок: девушка плетет косички сидящему на бортике колодца водяному. – Он у вас внимательный, правда? И скромный: сказал, что вы будете рады этой «дрянной мазне». А по-моему, у него очень мило вышло. Хотела бы я иметь такого брата… То есть я, разумеется, не имею в виду, что Годфрик не такой, - спохватилась она, очевидно вспомнив значение выражения «государственная измена». – Лучшего брата, чем его величество, и пожелать невозможно.
Искренности в её последнем заявлении было не больше, чем усилий Людо в рисунке Артура, но меня это не касалось. Интересно, зачем я понадобилась королеве? Цветы и вообще знаки заботы не в её стиле, если это не кубок с отравленным вином.
- Когда брат навещал меня?
- Сегодня утром, дважды вчера и днем раньше, - зарделась Бланка. – Он сперва не хотел оставлять вас здесь, но мы с Дитой сумели убедить, что у нас вам будет лучше.
Из всей болтовни я уловила лишь одно:
- Днем раньше? А сколько я проспала?
- Почти двое суток.
Я, хмурясь, обдумывала услышанное.
- А где спали вы? – Взгляд упал на тюфяк на полу.
- Не волнуйтесь, это для Диты. Я ночевала на другой половине постели.
Меня не обмануло показное равнодушие. Уступить половину огромной кровати - поистине великодушный жест для девушки, не знающей, что такое тесниться вдесятером на вонючей клопастой подстилке на постоялом дворе, хозяин которого только что пытался облапать твой зад. Если бы не её дядя, я бы тоже не знала.
Я заглянула под одеяло и обнаружила из одежды только сорочку.
- Кто меня раздел?
- Мы с Дитой. И мы же сменяли друг друга на дежурстве подле вас. Вот, кстати, ваш наряд. Мы выстирали и высушили. Вернее, не мы, конечно, а служанки в прачечной.
Последняя капля шмякнулась с особым звоном. Не люблю быть кому-то обязанной. Особенно кому-то, кого собираюсь стереть в ближайшее время с лица земли вместе с родовым замком, всеми родственниками и ручным кроликом впридачу.
Зверек, к слову, забрался Бланке на колени и блаженно жмурился, ластясь к пальцам хозяйки, бездумно треплющим уши и щекочущим подбородок.
- Спасибо, - пробормотала я сквозь зубы.
Её высочество открыла рот для скромного самоотверженного ответа, но тут вернулась Дита, переключив моё внимание. В руках у неё был поднос с глубокой глиняной плошкой, ломтями нежнейшей ветчины, парой-тройкой фламишей с подпаленной корочкой и огромной желтой, будто вылепленной из воска, грушей. От бульона поднимался пар, рисуя в воздухе узоры.
Ела я жадно, сюрпая и захлебываясь крепкой горячей жижей, щедро приправленной петрушкой, и нимало не заботилась, как это выглядит со стороны. Только активно помогала себе фламишами, которые составила стопкой, переложив ветчиной, и ими же вылавливала из бульона полузатонувшие островки гренок.
Когда дело дошло до десерта, в желудке уже разлилось сытое тепло, поэтому завершала трапезу степенно, тщательно разрезая грушу на исходящие ароматным соком дольки. Кролик следил за моими действиями так напряженно, будто от ровности нарезки зависела его маленькая