Жена из другого мира. Анна Замосковная

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА 25
• ГЛАВА 26
• ГЛАВА 27
• ГЛАВА 28
• ГЛАВА 29
• ГЛАВА 30
• ГЛАВА 31
• ГЛАВА 32
• ГЛАВА 33
• ГЛАВА 34
• ГЛАВА 35
• ГЛАВА 36
• ГЛАВА 37
• ГЛАВА 38
• ГЛАВА 39
• ГЛАВА 40
• ГЛАВА 41
• ГЛАВА 42
• ГЛАВА 43
• ГЛАВА 44
• ГЛАВА 45
• ГЛАВА 46
• ГЛАВА 47
• ГЛАВА 48
• ГЛАВА 49
• ГЛАВА 50
• ГЛАВА 51
• ГЛАВА 52
• ГЛАВА 53
• ГЛАВА 54
• ГЛАВА 55
• ГЛАВА 56
• ЭПИЛОГ
• ГЛАВА ДОПОЛНИТЕЛЬНОЙ ИНФОРМАЦИИ

АННОТАЦИЯ

Экстремальнее попадания в другой мир может быть только попадание в другой мир женой гениального ученого, расследующего заговор против магов-аристократов. Саша убедилась в этом на собственном опыте, и теперь ее ждет незабываемое знакомство с брачной родовой магией, живым домом, чопорной и местами темной столицей островного государства, очень напоминающего викторианскую Англию, погони, покушения, борьба за права и независимость в насквозь патриархальном обществе… И конечно же муж – порой рассеянный, порой забавный, но благородный, как истинный джентльмен.

ГЛАВА 1

Во рту, заглушая жжение в горле, полыхнул обжигающей мятой Холс. Отбрасывая обёртку и чек из аптеки в урну, открыла дверь в подъезд, опять проклиная этот адски неудачный день.

   Проспала, промокла под дождём, покуковала в двух сломавшихся на рейсе маршрутках. В бухгалтерии уронила горшок с кактусом и схлопотала от девушек недавно впечатлившее их китайское проклятие «что б тебе жить в интересное время». Порвала любимые джинсы (хорошо, что в незаметном месте), промаялась с головной болью и першением в горле, порвала бисерную фенечку, подаренную ещё в школе, обнаружила у себя температуру, была отправлена домой, теперь любимую секцию пропускала. И телефон на работе забыла. Ну что за день, а?

   Цепляясь за перила, с трудом поднимала ноги. Родной второй этаж вдруг оказался как-то слишком высоко, а рюкзачок за спиной – неожиданно тяжёлым. Ступень за ступенью преодолела скрипящую песком под кроссовками лестницу. Ослабшие руки отказывались снимать рюкзак, искать в нём ключи.

   Я привалилась лбом к мягкой обивке новой двери и люто жалела, что Павлик сегодня на подработке: вот бы завалиться в кровать, и чтобы он чай горячий с лимоном приготовил, и градусник дал, и одеялком укутал.

   Лимона, правда, нет, и телефона тоже, чтобы позвонить и попросить купить по дороге. Наконец нащупала среди спортивной одежды и кроссовок клыкастую черепушку брелка и вытянула связку из трёх ключей. В новый замок ключ вошёл не в пример мягче, чем в старый, и провернулся бесшумно. Дверь тоже открылась бесшумно, и на меня плеснулся частый скрип койки и недвусмысленные охи.

   Сердце ухнуло куда-то в неизвестность, руки повисли, и рюкзак тихо плюхнулся вниз. Горло будто перехватило невидимой сильной рукой. Вдохнуть не получалось, точно в полусне я шагнула вперёд.

   Стоны стегали плетьми, я шла сквозь светлую прихожую, вздрагивая в такт им и скрипу кровати.

   «Нет, только не это. – Меня будто замораживали изнутри. – Может, он кому-нибудь ключи дал, попользоваться разрешил…»

   Но здравая часть разума упорно отмела эту надежду: брезгливый Павлик никому не позволит воспользоваться нашей кроватью для такого. В прихожей стояли его туфли. И светлые босоножки на шпильках.

   Сквозь рифлёное стекло двери в спальню проглядывала светлая, скачущая фигурка.

   Протянула руку. Сердце ёкнуло, предупреждая, что если открою дверь – пути обратно не будет. В груди разливалась боль. Я с силой распахнула створку.

   Воздух из груди вышибло, точно ударом: верхом на Павлике скакала Светка, потряхивая силиконовыми сиськами, на увеличение которых я одалживала деньги. Моё лицо свело судорогой. Увидев меня, Светка ойкнула и хитро, с надеждой глянула на округлившего глаза Павлика.

   А я не знала, что сказать.

   Моргнула. Скрестила трясущиеся руки на груди.

   – А ты почему не в секции? – сипло спросил Павлик.

   – А ты почему не на подработке? – тихо спросила я.

   Наконец Светка отклеилась от него и, обернувшись покрывалом, двинулась на меня, но я стояла в дверях, и она благоразумно сохранила дистанцию. Впрочем, мне было так холодно, что я ничего не могла бы ей сделать.

   Так мы и застыли. Самое плохое – Павлик не прятал взгляд и не выглядел виноватым. Скорее даже злился. Ну конечно, я помешала развлечению.

   Мы продолжали чего-то ждать. Нервно заправив за ухо осветлённую прядь, Светка опустила густо накрашенные ресницы:

   – Саш, пропусти, пожалуйста.

   Механически отступила в сторону. Светка подхватила игривое бежевое платьице, набитую косметикой сумочку и кошачьей походкой от бедра двинулась на выход, оставив в постели кружевные трусики и бюстгальтер.

   А Павлик смотрел ей вслед жадным, восхищённым взглядом.

   Высокая и гибкая, как пантера, она прошла мимо, обдав меня ароматом духов и запахом моего мужа, и с потрясающей наглостью свернула в ванную комнату. В приоткрытую дверь было видно, как она поправляет светлые, идеально уложенные даже сейчас волосы, оглаживает четвёртого размера груди с торчащими сосками.

   Меня замутило. Шагнула в спальню и захлопнула дверь. Стекло зазвенело.

   – Почему? – только и могла спросить я.

   Презрительный, оценивающий взгляд Павлика резал сердце, выбивал из колеи и замораживал, замораживал ещё сильнее, хотя это казалось невозможным. А я стояла перед ним и ждала, хотя всё уже безвозвратно уничтожено и в его ответе смысла нет.

   – А ты не понимаешь? – Павлик взял с прикроватной тумбочки тонкие дамские сигареты Светки и закурил, нарушив (вероятно не впервые) данное мне слово больше не вдыхать всякую никотиновую дрянь. Дым от первой затяжки на миг прикрыл его лицо, в следующий Павлик тлеющей сигаретой указал на меня и как бы обвел по контуру. – Ты в зеркало себя видела?

   Плотнее стиснула скрещённые руки, да так крепко, что подвеска с черепом больно вдавилась в предплечье и грудь.

   – Джинсы, все эти твои детские фенечки, воронье гнездо на голове, кроссовки и майки с тупыми надписями были милы, когда тебе было пятнадцать, даже в восемнадцать это выглядело ничего, но теперь, Саш… – Он поморщился. – Ты же взрослая женщина, а выглядишь как какая-то гопота из подворотни. Мне стыдно с тобой на людях появляться.

   Дыхание перехватывало от каждой фразы. И была растерянность – всепоглощающая, парализующая:

   – Тебя же… устраивало.

   – Разве? – Хмыкнув, Павлик снова затянулся. – Разве я не намекал много раз, разве прямо не говорил, что пора остепениться.

   – На твои корпоративы я всегда надевала платья…

   – Редкие дни, когда ты была похожа на нормальную женщину, а мне такая нужна постоянно. С аккуратной укладкой и маникюром, накрашенная, в юбках или платьях. А ты какая-то неправильная, Саш. Посмотри на Светика, она даже под нож не побоялась лечь, чтобы соответствовать, а ты? Ты же знаешь, как я люблю большие сиськи, но даже пуш-апом не хочешь пользоваться.

   Напоминание о Светкиных обновлённых сиськах было как удар под дых. Но вспомнился документальный фильм о пластических операциях, и это выдернуло меня из оцепенения. Я будто заново увидела курящего в нашей кровати Павлика и себя с опущенными руками.

   – Так что не надо смотреть на меня, будто я в чём-то виноват, – продолжал добивать Павлик. – Я мужчина, и это естественно, что я хочу видеть рядом настоящую женщину, а не особь неопределённого пола.

   Лёд в моей груди выпустил шипы и холодную ярость.

   «Убью, – меня начало трясти. – Я его сейчас убью».

   Толкнула дверь, – БАМ! – вскрикнувшая Светка отскочила в сторону, потирала лоб. А я застыла, стискивая кулаки, ошарашено глядя на неё, завёрнутую в моё махровое с Винни-Пухами полотенце, подаренное покойной мамой.

   – Не смей! – Вцепившись в край полотенца, судорожно вытряхивала из него Светку. – Не смей! Моё!

   Она отшатнулась, силиконовые шары подёргивались. Светка даже не попыталась прикрыться, захлопала огромными ресницами:

   – Павлик, она… она… – Направила на меня наманикюренный ноготь. – Она меня обижает.

   Дрожа от гнева и боли, я стояла в центре прихожей и прижимала к груди (первый размер, ничего выдающегося) ещё влажное полотенце. Я не знала, куда деваться, мозг отказывался работать, зациклившись на бесконечном воспроизведении обвинений Павлика, особенно на его последнем: «Я мужчина, и это естественно, что я хочу видеть рядом настоящую женщину, а не особь неопределённого пола».

   Разве не он говорил, что любит меня? Разве не он говорил, что я лучшая? И что теперь? Как теперь?

   Светка бочком-бочком перебралась в спальню, послышался тихий шёпот, резкий ответ Павлика:

   – Квартира в общей собственности, так что тебя выгонять она не вправе.

   Руки задрожали. Эти слова Павлика, ситуация, мои чувства – никак не вставали в голову, не помещались, резало.

   Этого просто не могло быть.

   Не со мной.

   Я же над анекдотами о том, как жена пришла с работы раньше времени, смеялась, и вдруг…

   Вздрогнув, обнаружила себя в нашей уютной кухне с новым солнечным, жёлтой расцветки, гарнитуром. Мы же вместе выбирали, Павлик обнимал меня за плечи, так почему сейчас?..

   Дыхание перехватило. Полотенце упало, я закрыла лицо руками. Чудовищная боль разрывала грудь. Я закричала, орала изо всех сил, но боль не проходила.

   Восемь лет, мы были вместе восемь лет, пережили и подростковые закидоны, и учёбу в институте, смерть моих родителей, болезни друг друга, проблемы с работой. И вот теперь, когда всё наладилось, он просто… променял меня на силиконовые сиськи.

   Стеклянная дверь на кухню открылась.

   – Ну что ты орёшь? – недовольно произнёс Павлик. – Сама виновата: надо звонить, если раньше с работы идёшь. Ну что ты на меня так смотришь? Ты же не маленькая, должна понимать, что мужчинам иногда надо расслабляться, а жёнам – закрывать глаза, чтобы не увидеть лишнего.

   Боль переполняла меня. А он говорил:

   – На худой конец, могла тихонько уйти и подождать, пока мы закончим, и было бы всё как раньше нормально.

   – Нормально? – прошептала я. – Это, по-твоему, нормальный брак?

   – А ты что думала? Или считаешь, Светик первая? – Павлик снова затянулся, выпустил дымное колечко. – Кстати, с сегодняшнего дня я не намерен скрывать, что курю. Так что привыкай. Ну и… пошла бы ты погуляла, обдумала ситуацию, успокоилась. – Он презрительно оглядел меня. – Платье бы себе купила.

   И он закрыл дверь.

   Зажмурившись, шумно вдохнула.

   Боль схлынула, оставив пустоту беспросветную и горькую.

   Платье? Да ни за что. И терпеть такое отношение не буду. И никаких больше мужей!

   Выйдя из кухни, хлопнула дверью. Стекло звонко посыпалось с неё, осколки ощутимо лупили по ногам, не в силах пробиться сквозь джинсы. Я двинулась в спальню за сундучком с документами: развод. Я должна немедленно подать на развод! За стеклом двери в спальню мелькнуло лицо Павлика.

   Руку полоснуло болью, опустила взгляд: с запястья капала кровь. Видимо, один из осколков задел, срезал несколько фенечек.

   – Спятила? – рявкнул выглянувший из спальни Павлик. – Ты что устроила, дура?

   Зажав рану, продолжила путь к заветному сундучку со свидетельством о браке, повторяя: «Никогда больше. Ни за что. Не выйду замуж».

   За две минуты до этого где-то в другом мире…

   – Лавентин, не глупи, – стоявшая за зелёным энергетическим барьером Сабельда казалась призраком.

   Или утопленницей.

   Да будь она проклята!

   Плеснул ещё вина в кубок из алого с золотыми жилками хрусталя и безобразно выхлебал. В голове, и без того кружащейся, добавилось мути. Бутылка марочного вина в руке была непростительно лёгкой.

   – Ла-вен-тин, – протянула Сабельда нежным, сладким голоском, от которого всегда сладко сжималось в груди (и сейчас сжималось, будь всё проклято!). – Понимаю, ты на меня сердишься, но у тебя нет выбора.

   Поднял взгляд на потолок лаборатории. На фоне встроенных светильников ярко выделялась парившая надо мной пятиконечная магическая печать. В её почти пустом ободе осталось всего восемнадцать знаков силы. Один мигнул, и их осталось семнадцать.

   Время уходило.

   Не глядя, швырнул бутылку в натянутый в дверном проёме барьер. Звон послышался будто издалека. Вообще, кажется, вдобавок ко всему прочему у меня заложило уши.

   В священном намерении прочистить ухо (что-то не припоминаю, когда там мылся последний раз – наверное, перед балом, хотя вроде ещё в реку падал, можно зачесть за мытьё), ткнул мизинцем внутрь, и там обожгло болью, ощущение лопающейся перепонки прокатилось по телу.

   «Ну не может быть», – уставился на руку в ярких зелёно-голубых когтях по десять сантиметров каждый.

   Я же в трансформе.

   В родовой трансформе, будь она неладна! Хорошо ещё, что не глаз решил почесать.

   – Лавентин, в который раз говорю: ты всё не так понял.

   Поднял взгляд на эту… эту… змею. Сабельда покачивалась за магическим барьером. Вместе с лабораторией и полками с коллекцией эмбрионов в стазис-растворах. И вместе со столом, на который я опирался. И со стульями, и с другими столами, и с плакатами, и стеллажами книг. Основательно они так кружились.

   Но как бы ни качалась моя голова, какая бы муть её ни наполняла, даже всем сердцем желая поверить, я не верил, что шарившую под юбкой моей невесты руку моего кузена и их договорённость встретиться и снова приятно провести время, пока Сабельда якобы будет заказывать нижнее бельё к свадьбе, можно понять как-то иначе, чем понял я. Ах, да, Сабельда этого златовласого мудака ещё и целовала.

   Вообще у меня было много слов по этому поводу, катастрофически много, я даже указал на Сабельду пустым бокалом и хотел высказаться. Ну хотя бы половину высказать, потому что вторую половину еле ворочающийся язык высказать вряд ли мог.

   Но глядя на её зеленоватое личико, вспомнил, что я, Хуехун меня побери, длор, и не пристало длору употреблять такие слова. Благородно сдержавшись, стал отсеивать неприличные слова, в итоге остались только:

   – Сабельда, ты… не… как… чтоб… и… и…

   Не получалось разговора и честного выражения мнения. Поэтому достал ещё бутылку из стоявшего на столе ящика. Откуда он тут взялся – ума не приложу. Впрочем, ум не прикладывал очень многого. Например, почему я в одних панталонах? Причём ярко-жёлтых с кружевом и явно не моих…

   – Лавентин! – Сабельда топнула прекрасной миниатюрной ножкой в очаровательной туфельке, на миг показавшейся из-под кринолиновых юбок.

   Фуфун Великий, как же она прекрасна, изящна, женственна, как воздушны её светлые локоны, как невинны огромные глаза. Сабельда указала пальчиком мне над головой.

   Устало посмотрел вверх: знаков силы осталось всего пять.

   Мама тоже нашла, когда вмешаться. Вот кто её дёрнул родовое проклятие активировать? Кто? Сабельда наверняка и дёрнула.

   Заставил себя внимательно смотреть на печать проклятия. К сожалению, предки оставили за родителями право запускать брачные чары детей, и мама владела этим чудовищным инструментом. Перевёл мутный взгляд на активированные брачные браслеты.

   Широкие, разомкнутые на три сантиметра, кольца с путаным орнаментом сияли зелёно-голубым светом. У меня осталось несколько минут, чтобы надеть их на избранницу или родовая магия сочтёт меня непригодным к наследованию и бла-бла (не помню, как там точно в инструкции), отсекая от управления источником магии.

   Собрав волю в кулак, уставился на Сабельду.

   Самое ужасное – я её до сих пор любил. А она совершенно не испугалась моего гнева, и, значит, после свадьбы будет принимать ухаживания другого. Вот ведь!.. Бутылка в моих руках разлетелась вдребезги, омывая когти сладким, резко пахшим вином.

   – Лавентин, я нужна тебе. – Сабельда подошла вплотную к щиту. – Сейчас ты сердишься, но, поверь, ты будешь счастлив со мной, а если откажешься от брака – сила предков покинет тебя, и кем ты станешь? Подумай, какая жизнь тебя ждёт. Обида из-за глупого недопонимания не стоит такой жертвы. – Её голос дрогнул. – Ну же, Лавентин.

   – Я поклялся на тебе не жениться. – Вытащил другую бутылку. – Перед всеми гостями! – Подцепив когтём пробку, выдернул. – Поклялся себе!

   Пил, зажмурившись, заглушая волнами алкогольного дурмана рвавшую сердце боль, сожаления, всё. Ни одна женщина не заставляла меня чувствовать себя таким бессильным и ничтожным. Мерзкое-мерзкое ощущение, разъедающее душу сильнее, чем концентрированная кислота металл.

   Через считанные мгновения жизнь превратится в кошмар. Я стану ничтожнейшим из существ – лишённым родовой магии длором. В голосе Сабельды звучал сладчайший мёд:

   – Но до этого ты обещал на мне жениться. Нет ничего странного в исполнении более старой клятвы. Так вернее! Разумнее, в конце концов.

   Даже сквозь нахлынувший дурман я ощутил её тревогу и страх. Хотелось подойти и обнять её, но… Поморщившись, швырнул початую бутылку в барьер, и зелёный щит окрасился багрянцем вина.

   А я схватился за голову. Когти путались в длинных волосах.

   Это ведь последние мгновения обладания магией.

   А я… я… Оглядел любимую просторную лабораторию. Сфокусировать взгляд было так трудно, что я покрылся испариной. Но я должен смотреть сейчас, пока принадлежу роду, потом охранные чары меня отсюда вытолкнут. И я напряжённо всматривался в любимые эмбриончики (даже если мне их отдадут, без магии нечего с ними делать), книги, столы с инструментами и алхимическими наборами. Полку с артефактами, плакат с…

   Снова уставился на полку с артефактами. Археологическое общество заказало исследовать несколько находок, среди которых ржавел большой прямоугольник портального узла. Рядом лежал свиток – копия документа из недавно обнаруженной древней библиотеки с инструкцией по открытию перехода в другой мир.

   Гениальная идея озарила меня, точно вспышкой молнии. Прямо таки пронзила до глубины души!

   Да, я поклялся не жениться на Сабельде, но сейчас браслеты примут любую жену, а иномирянку после церемонии можно отправить назад, из другого мира чары браслетов не дотянутся: я буду как бы женат и как бы свободен.

   Шедеврально!

   Ринулся к полке.

   – Что ты делаешь? – в голосе Сабельды прорезалась тревога.

   Ага, не хочет выгодного жениха терять! Ничего, прорвусь!

   Ну или попытаюсь: руки и ноги действовали как-то неслаженно, в голове стало ещё туманнее, я еле переводил закорючки мёртвого языка, кое-как напитывал магией узел: закрытый корпусом механизм из кристаллов-накопителей и колб с активным раствором.

   – Лавентин!

   От прикосновения Сабельды щит в дверном проёме заискрил, она вскрикнула и отступила. А я схватил трижды проклятые браслеты.

   Развернулся к уже раскрывшемуся овалу портала, потрясённый тем, как легко на пьяную голову получилось его создать (впрочем, трезвым я до него не добрался). Только в эту дырку полметра высотой вряд ли кто влезет.

   Так.

   А как вытащить оттуда женщину?

   Краем глаза заглянул в схему: ничего непонятно.

   Уставился на ослепительно сверкавшие браслеты. В ранте зависшей над головой печати осталось два знака силы.

   – Родовой дух. – Потряс браслетами. – Родовой дух, давай, помоги. – Задумался. Родовой дух не вызывали так давно, что общению с ним уже не учили. – Давай, найди мне жену… – Поднял взгляд вверх: один знак мигнул, остался последний. – Такую, чтобы…

   Не хотел я жениться (мороз по коже при мысли об этом). И с женой жить не собирался, так зачем какие-то требования? Я хочу жить свободно, заниматься своими делами, чудить и веселиться.

   – Короче: вытащи оттуда кого-нибудь. Женского пола!

   Я влил магию браслетов в портал (вот на собрании научного общества стариканы от удивления и зависти полопаются), овал значительно расширился, раскрылся коридор, при этом в моей лаборатории мерцал только плоский диск прохода, а сам тёмный, похожий на зев необработанной пещеры, коридор, тянулся далеко-далеко. Зелёно-голубой поток магии устремился вглубь.

   У меня застыло сердце.

   Только бы получилось!

   Оттуда летела рыжая клякса. Взглянул вверх: последний знак силы мигнул и пропал, пентаграмма стала медленно осыпаться искрами, они жгли кожу, браслеты в моих руках тяжелели.

   – Эй, ты! – взвизгнула Сабельда.

   Лихорадочно натянул ставший гибким браслет на своё запястье, холод отторгающей меня магии обжёг до костей. От ужаса шевелились волосы, паника захлёстывала. В меня врезалось тело.

   Схватил тонкую руку, сжимавшую мятые листы, приложил второй браслет отверстием и надавил. Размягчившийся металл обхватил бледное запястье, в обоих браслетах мгновенно затянулись отверстия, подтверждая заключение брака.

   Меня с новой силой захлестнуло родовой магией.

   Ура!

   Я сделал это!

   И пока портал держался, толкнул рыжую женщину (или девушку, не суть важно) в переход и с торжествующей улыбкой обернулся к Сабельде.

   Даже через зеленоватый барьер было видно, как она побледнела.

   – Ты… Ты… – Её губы дрожали. – Как ты мог?

   – А вот так! – Помахал рукой в браслете. – Дорогая, я теперь мужчина официально женатый. Извините, ни минуты уделить вам не могу: мне надо срочно отпраздновать свою свадьбу.

   Снова помахал ей рукой и направился к столу за бутылкой. Весь торжествующий внешне и трясущийся внутри: ничего себе приключеньице!

   – Ты… Ненавижу вас! – Подхватив кринолины, Сабельда умчалась прочь.

   Хлопнула дверь на лестницу, отрезая цокот каблуков.

   Воровато оглянулся: портал исчез, жены не наблюдалось. Браслет тоже молчал, хотя оставался замкнутым, как и полагается при браке.

   Уф.

   Надо же, пронесло: и как старший женатый мужчина всю магию рода теперь контролирую, и никакой жены! Это точно необходимо отметить.

   Сердце сжалось: отметить то, что Сабельда никогда не станет моей по праву, никогда мне…

   Так, никакой тоски по изменнице!

   Ни за что!

   Но вопреки желанию разума сердце разрывалось.

   Махом выцедил из горла целую бутылку. Только после этого пьяный туман достаточно заполнил мысли, чтобы притупить боль.

   Браслет непривычно холодил кожу.

   Свадьбу надо отметить.

   Желательно в компании.

   Подхватив ящик с вином, удивительно неровной походкой двинулся к выходу. Ноги не слушались, практически врезали меня в дверной косяк. Щит я снял с пятого раза, назад не смог поставить и с седьмого.

   Ну и Хуехун с ним!

   В голове гудело. Я упорно брёл к выходу из подземелья и снимал защитные чары.

ГЛАВА 2

Сжимая свидетельство о собственности на квартиру, доставшееся в потасовке за документы вместо свидетельства о регистрации брака, я стояла посередине стрёмного каменного тоннеля. Браслет, прицепленный всклокоченным алкашом (по запаху иначе не скажешь), холодил, точно лёд.

   И что делать?

   Закрыла глаза и досчитала до десяти.

   Открыла.

   Тоннель остался на месте.

   Наверное, сон. Но на всякий случай пошла вперёд – оттуда меня приволокло к алкашу, значит, дом там.

   В конце тоннеля забрезжил свет. Приближался. Глянула вниз: рельсов нет, значит, не поезд. Машина? Да как у неё колёса не отвалились на таких колдобинах? Отойдя к стене, я присматривалась к несущемуся на меня свету.

   Это оказалась светящаяся мембрана.

   Браслет вдруг разогрелся, я попыталась вдавиться в стену, потом побежала прочь от светящейся штуки, напоминавшей силовые поля из тюремных камер фантастических фильмов.

   Споткнувшись, рухнула вперёд. Ладони и колени обожгло. Сияющая мембрана поддала под зад и, притянув в мягкую сердцевину, потащила с собой, всё набирая скорость.

   Несколько полных ужаса минут, вспышка света – и меня вышвырнуло в мрачную комнату. На каменном полу блестели осколки бутылок, пятна вина. Алкоголем пахло до рези в глазах.

   Посмотрела в сторону – лучше бы не смотрела: заспиртованные пакости ещё с уроков биологии терпеть не могла. Местные пакости расставляли явно с любовью: подогнаны по размеру и даже цвету. От маленьких к большим, а цветовые переходы вместе с блеском баночек создавали эффект волны. Тошнотворное ощущение.

   Тряхнув головой, посмотрела на книги, реторты, врезные светильники под потолком.

   А потом – на мятый, подтверждающий совместное владение квартирой документ в руке, скованной цельным браслетом цвета платины.

   Вписанные имена владельцев – моё и Павлика – воскресили в памяти ужас произошедшего. Сглотнула, осознавая: Павлик уговорил меня продать унаследованную трёшку на окраине и, добавив процентов семь от стоимости (вычтя из полученных за трёшку денег на ремонт нового жилья, обновление гардероба и отложив на поездку в Турцию), купил двушку в центре. Но ведь его целью, скорее всего, была не покупка удобнее расположенного жилья, а приобретение совместной собственности, ведь так его семь процентов (если можно так сказать) превратились в пятьдесят.

   – Дура. – Стукнула себя по лбу. – Дура-дура-дура.

   Исподлобья глянула на жуткую коллекцию чего-то, напоминающего эмбрионы, и добавила:

   – Сумасшедшая.

   Браслет вдруг показался тяжёлым. Я ведь фенечки люблю, а эта бандурина жутко неудобная. И витой узор какой-то эльфийский, а меня от такого изящества трясло. После слов Павлика до зубовного скрежета хотелось надеть Гриндерсы, джинсы мешковатые, майку с чем-нибудь страшным, косуху…

   Вспомнилась Светка на Павлике, её гигантские скачущие сиськи. В груди разрасталась колючая, холодная боль. Я вцепилась в волосы, дёрнула, стараясь отвлечься, но помогло на мгновение, а потом снова накатило осознание: Павлик мне изменил.

   Просто Павлик Морозов, будь он неладен! Предатель, сволочь, гад ползучий, змей подколодный и прочее, прочее, прочее… любимый. По сердцу опять будто резанули ножом и стали вырывать из груди.

   Порывисто скомкала свидетельство, сжала крепко-крепко, концентрируя в нём всю ярость, боль, образ Светкиных сисек, болтающихся перед Павликом, и его самого, и… Руки опалило.

   Охнув, отскочила, раскрывая ладони: на хрустящие осколки бутылок посыпался пепел документа. Недоуменно уставилась на него, на покрытые копотью руки, на мерцающий голубовато-зелёным браслет. Может, я вина нанюхалась до глюков? Вонь такая, что хоть топор вешай.

   Тряхнула головой, но видение не исчезло.

   Надеюсь, это видение: не хочется бегать по конторам, восстанавливая свидетельство о собственности. Опять грудь наполнилась болью потери. Шумно вдохнув, огляделась: лаборатория-библиотека с коллекцией древних на вид штук вызывала только одно желание – смотаться отсюда скорее. В открытую дверь просматривался каменный коридор, словно в каком-нибудь монастыре «Золотого кольца». Мы ведь с Павликом на медовый месяц в тур по этому «кольцу» ездили…

   Надо избавляться от тоски и воспоминаний. И лучший способ для этого – новые впечатления. Решительно хрустя осколками, направилась к двери. Коридор за ней переходил в лестницу наверх. Оттуда на ступени падал свет…

   Как-то жутенько. Я словно к маньяку попала. Или в ток-шоу, где устраивают розыгрыши друзьям и родственникам. Если последнее – кого-нибудь, наверное, прибью, если первое – прибить надо обязательно.

   И вроде верила, что это сон, но инстинктивно прижалась к стене и шла осторожно. Чуть выше блестели осколки бутылки, вина вокруг было совсем мало. Если я у пьяного маньяка, повышается шанс спастись.

   Изрядно ободрённая этой мыслью (даже во сне или глюках не хочется попадать в лапы безумного садиста), поднялась к двери… в ярко освещённую спальню. С огромной кроватью под балдахином, резным секретером, кованым сундуком в изножье, пуфиком на ножках-лапах, тканными синими обоями в серебряных узорах, тяжёлыми портьерами, лепниной под потолком, расписанном полуголыми девицами.

   Может, я с горя напилась и как-то оказалась в музее? Только почему-то нет оградительных канатов (неужели я снесла?)… Присмотрелась внимательнее. Я не эксперт, но вроде у нас подобные шикарные экспозиции интерьеров только в Зимнем и Петергофе, и в тех чувствовалась древность старых деталей и аляповатость восстановленных после войны, а здесь всё равномерно дышало жизнью и дороговизной. Уж не в лапы ли олигарха я попала?

   А что маньяк, что олигарх – выкинут трупик в реку и дело с концом.

   С такими оптимистичными мыслями пробежала по роскошным коврам к резной двери и выглянула в коридор. Точнее, во тьму, в которой едва угадывались очертания коридора и огромного французского от пола до потолка окна с приоткрытой дверью в озарённый звёздами сад.

   Тишина…

   Случайно или нет, но мне давали сбежать. Хотелось мчаться без оглядки, но я заставила себя прокрасться вдоль стены до двери в окне. Ответвление коридора уходило в тёмную глубину дома. Холодный ветер сквозил по ногам.

   Надеясь, что здесь не спускают собак, выглянула: чистый запах ночного сада. Никаких выхлопных газов и прочей мерзости. Под тусклым светом звёзд серебрились листья фигурных кустарников. В совсем негородской тишине свиристели птички. Посыпанные гравием дорожки, журчание фонтанов… Идиллия, в общем. Если не считать того, что я здесь.

   И драпнула я вдоль хрусткой гравийной дорожки в темноту, мимо кустов и статуй, мимо фонтанов и…

   Передо мной возникло двухметровое пятно мрака. Затормозив, покачнулась и врезалась во что-то мягкое. Охнула, ощупывая препятствие – стог совсем свежей, ещё не подсохшей травы. И пах он приятно, травка нежная, шелковистая, так бы и тискала – запустила в неё пальцы и сжала. Стог замычал и затрясся, обхватывая меня лапищами. Меня! Схватил! Стог!

   – Аа! – заверещала я.

   – Ааа! – стог перемахнул через ближайшие кусты и помчался прочь, сшибая статуи.

   Легко так сшибал, как пушинки…

   – Аа… – тихо протянула я и побежала дальше: вдруг стог за помощью рванул?

   Это хорошо, что я секцию и бег иногда по утрам не забросила: сад оказался гигантским.

   А в конце ждала белая стена метра три, и я со своим метром с кепкой почувствовала себя ну очень запертой в этом странном месте. По привычке делая после бега растяжку, я смотрела то на недоступно высокий край стены, то по сторонам. Привычное упражнение успокаивало, но ситуация казалось безвыходной.

   А выбраться хотелось.

   Надеясь обнаружить лазейку, побежала вдоль стены, прислушиваясь и поглядывая на серебрившиеся в свете звёзд кусты и статуи (девы, мужчины, змеюки драконистые, что-то кошкообразное и медведеобразное). Чуть не врезалась в дерево. Странно, что раньше его не заметила. Оно выбивалось из общего ансамбля упорядоченности: стояло так близко к стене, что ветки свешивались на другую сторону, прямо таки приманивая злоумышленников забраться внутрь, а несчастную жертву в лице меня вылезти наружу.

   А с Павликом мы тоже по деревьям лазили… Тряхнув головой, полезла вверх, благо на мощном стволе имелись удобные выступы. Кора у дерева была удивительно гладкой, но рану на запястье растревожила, её дёргало и жгло, а чужой браслет на другой руке стал тяжеленным, напомнив о кольце всевластья с таким же свойством менять вес.

   Надеюсь, этот браслет ни к чему противоестественному и опасному склонять не станет, а тёмные властелины обойдут меня стороной.

   Радуясь своему миниатюрному строению, проползла по тянувшейся за стену ветке и заглянула вниз. В ноздри ударил слабый запах дыма, пространство за стеной покрывал туман, из него торчали деревья, вдалеке – готичные контуры очерченных звёздным светом строений. Ощущение, что я угодила в какой-нибудь ужастик с маленьким городком и заброшенной психбольницей в старинном жутком особняке.

   Свесившись со стены, ухватилась за ветку. Та сильно прогнулась вниз, будто у дерева был не мощный, а гибкий тонкий ствол, накренившийся под моим весом. Или будто ветка удлинилась. До земли оставалось всего ничего. Под ногами влажно чмокнуло, и кроссовки стало затягивать в жижу.

   – Ну что за?.. – Рванулась в сторону, ноги поехали по грязи.

   Едва удержалась, шагнула – и с облегчением ощутила под стопой камень дорожки.

***

Ворота родного имения немного двоились. Голову переполнял пьяный дурман и умные мысли. Выглядел я весьма помято, но неподходящий внешний вид не помеха для истинного учёного, желающего донести до окружающих своё открытие.

   А то, что всё качается и я снова на четвереньках – тоже преодолимые мелочи, длор я или не длор?!

   Длор, поэтому встал, приложил ладони к створкам и даже удержался, когда они поползли в стороны. Я ввалился в чистый воздух под защитным куполом родового поместья.

   Свадьба подождёт, куда важнее то, что я первый за полтысячелетия смог открыть портал в другой мир. Об этом нужно срочно оповестить научное сообщество! И службу безопасности. И ещё запатентовать способ полновластного возглавления рода.

   Запатентовать и никому не давать пользоваться, чтобы оставаться единственным главой, которому не надо делиться силой с супругой. Уже представляю заголовки утренних газет. Нет, газеты – пустяк. Куда приятнее завистливые взгляды глав, женившихся ради этой власти.

   Пошатываясь, двинулся к двоившемуся и вообще смутно видному в темноте парадному крыльцу: портальный узел надо забрать для демонстрации коллегам (главное, жену на демонстрации случайно не вытащить). Центральная дорога из мраморных плит самым подлым образом пыталась уползти из-под ног. Ничего, скоро наведу здесь порядок, я же глава. И самое прекрасное: никто не будет мешать советами, спорить о цвете обоев и мебели. Кра-со-та!

   Только почему-то мне плохо.

   И в проткнутое ухо будто кто-то дул. Накрыл его ладонью. Дорожка опять попыталась уползти. В темноте сада послышался истошный крик, дребезг, хруст. Я развернулся на звук и чуть не столкнулся с чем-то бежавшим мимо. Это оно орало. Просто я его, похоже, плохо слышал.

   – Стоять! – Я пошатнулся. – И свет!

   По бокам дорожки загорелись два гриба-светильника, отчего тьма вокруг нас сгустилась. Вопли и грохот сменились невнятными всхлипываниями. На дорожке обильно зеленели выдранные травинки. Или выпавшие.

   – Ко мне, – велел я хныкающей темноте.

   В ней появились смутные очертания двухметрового вертикального бревна. Двоясь, оно медленно выползало на свет, отразившийся в огромных, с тарелки, глазах. В этих несчастнейших глазищах стояли слёзы. На тощем древесного цвета теле вместо огромной копны торчали несколько клочков травы, словно Дуся не трёхсотлетний дух, а новорожденный.

   Кто ощипал моего саддуха? Кто этот урод, позарившийся на святое?

   Как злодеи смогли пробраться в мой дом?.. А, я же сам его открытым оставил.

   – Кто посмел? – Пытался разглядеть Дусю: кажется, саддух был чем-то измазан.

   Дуся затрясся тощим тельцем и, лихорадочно указывая в сторону, попискивал и похныкивал. К сожалению, говорить хранители садов не умели. Но подозреваемых в этом издевательстве над исчезающим видом немного: соседи из разбогатевших коммерсантов.

   Да, точно эти: без родовой магии завести саддухов сами они не могли, вот и обращались к длорам в затруднительном положении. Даже ко мне пару раз, уж больно им Дуся статью приглянулся: двухметровый, травянистый, с целый стог сена… был.

   – Изверги! – Сердце наполнилось жаждой праведной мести. Я стукнул кулаком в грудь. – Лично злодеев ощипаю.

   Но где их искать?

   А ведь дочка коммерсантов Сомсамычевых, живших через два имения от моего, пыталась подёргать Дусю за травяную шкурку. Когда я запретил, объяснив, что саддухи от прикосновений незнакомых людей нервничают и лысеют, девочка (десять лет ей, не ожидал такой несознательности) разрыдалась, родители вопили: «Этожеребёнок!» И, кажется, смертельно обиделись, что я не дал их чаду трогать Дусю. Неужели это их месть?

   Похныкивая, Дуся указывал трёхпалой лапой в темноту. Коварные злоумышленники ещё здесь? Тогда я с ними разберусь.

   Закатывая рукава, решительно направился во тьму.

   Споткнулся обо что-то.

   Ещё более решительно выкорчевал гриб-светильник и, выставив вперёд, пошёл разбираться со злодеями.

   Свет выхватил из тьмы осколки чего-то белого, руки, ноги. Не сразу сообразил, что это статую так размолотили. Кусты вокруг остались целыми, только белой пылью припорошены. А на низенькой травке газона – пучки длинных травинок.

   Сердце заныло. Скомкав на груди рубашку, развернулся к Дусе и восхищённо произнёс:

   – Ты сопротивлялся до последнего.

   Из Дусиных глазищ размером с тарелки закапали слёзы. Он отчаянно закивал.

   – Бедный мой малыш. – Я отложил гриб, обнял похожее на бревно тело, которому едва доставал до груди, похлопал по узкой спине. – Не бойся, больше я тебя в обиду не дам.

   Дуся растроганно поскуливал. Ещё раз его похлопав, я высвободился из жёстких объятий и подхватил гриб. И чем глубже заходил в парк, тем трезвее становился: да тут случилось настоящее побоище! Дуся бегал вокруг дома и отбивался от преследователей. Я знал, что саддухи сильны, но не думал, что настолько. Особенно мой – он отличался тонкой душевной организацией, нервностью и миролюбием.

   Утешало то, что в погоне за несчастным Дусей злодеи разнесли понатыканные мамой уродливые статуи, от которых я не мог избавиться: всё же мамин подарок. Хоть какая-то польза от злодеев! Я довольно усмехнулся. Руки потереть мешал гриб.

   Всучил гриб Дусе и потёр ладони друг о друга: жизнь налаживается.

   Жаль, нападавших в саду уже не было. Но через трёхметровую стену без подручных средств не перебраться. Похоже, злоумышленники основательно подготовились и выжидали удобный момент, караулили: ведь не было меня от силы полчаса, а они успели столько натворить (и неизвестно, что ещё сделали бы, не окажись Дуся таким героем). Эх, вернись я минут на десять раньше, я бы им, я бы их… ух!

   Но не вернулся, и теперь некого ухать.

   Восстановив защитные чары, я оказался перед сложным выбором: отправиться в клуб учёных мужей хвастаться порталом или ловить обидчиков Дуси.

***

«Туманный Альбион, блин, какой-то», – подумала я, в очередной раз споткнувшись в кромешном тумане. Бродила часа два, ноги уже гудели, но так и не поняла, повезло мне или не очень.

   Похоже, меня привезли в коттеджный посёлок (если можно жалкими коттеджами назвать огромные дома, силуэты которых проглядывали над трёхметровыми стенами). Судя по туману, он возле реки, а где-то недалеко горели торфяники (это судя по запаху дыма).

   Если территория огорожена, мне, скорее всего, капец: похитивший меня олигарх (Зачем? Кто-нибудь может объяснить, зачем я ему?) наверняка проинструктировал охрану, чтобы меня не выпускали.

   Если с территории есть беспрепятственный выход в лес или на реку – может, спасусь (вряд ли богатеи построили такой роскошный выселок в тайге, для южных регионов тут слишком прохладно, вероятнее всего, мы где-нибудь возле Москвы).

   Послышался скрежет-цокот. Я застыла, сердце своим гулом пыталось заглушить страшный звук, но тот приближался. Усиливался. Двигался на меня.

   Вытянув руки, побрела в сторону. В тумане затеплился голубой свет. Пейзаж приобрёл ещё более потусторонний вид. Резко захотелось драпануть, но под ногами захлюпала грязь. И браслет потяжелел. Даже не потяжелел, потянул в сторону, и рука приподнялась.

   Пока я гадала, это меня зацепили ниткой и тянут или в браслете магнит, и меня тянет к другому магниту (или всё это затянувшийся сон), из тумана показалась пара запряжённых динозавров и голубой фонарь на двухколёсном закрытом кэбе без кучера. Они остановились.

   Натурально динозавры.

   Несмотря на прикрывавшую их дымку тумана, было очевидно, что это не наряженные лошади (да и не могут лошади так долго ходить на задних ногах) или люди, а самые настоящие двухметровые ящеры!

   Обнимающийся стог, вернись – я на всё согласная…

   Кажется, сердце перестало биться. Две взнузданные морды повернулись ко мне, голубой свет блестел на чешуйчатых макушках и принюхивающихся ноздрях.

   Динозавры открыли зубастые пасти. И зубы не плоские, как у травоядных, а острые, хищные. Какой идиот ездит на хищниках? Сглотнула.

   «Они теплокровные, тут холодно, но они бегают, а значит, это не по-настоящему», – утешилась я, но, присмотревшись, поняла: ящеры в тёплых облегающих комбинезонах.

   Динозавры смотрели на меня, я на них, и ноги предательски слабели.

   Мой мир рушился.

   Я не в посёлок олигархов попала, а на секретную научную базу, где оживили динозавров и впрягли в кэб. И меня никогда-никогда отсюда не выпустят.

   Резко захотелось к Павлику и Светке: лучше её силиконовые сиськи, чем эти плотоядно взирающие на меня морды. Конечно, на динозаврах сбруя, но вряд ли она помешает меня пожевать.

   Дверца кэба отворилась, выглянул ослепительно красивый мужчина с зелёными волосами, в нарочитом беспорядке лежавшими на плечах. Именно ослепительно и красивый даже в ярко-голубом свете, в котором он был похож на покойника или русала. Он так уставился на привешенный мне браслет, словно я его из Лувра спёрла.

   Мужчина вылез. Одет он был в зеленоватую блестящую одежду, по фасону – в стиле денди девятнадцатого века, и явно с иголочки. В петлице фрака чернел незнакомый цветок.

   В общем, очень настораживающая внешность, особенно если ты одинокая девушка в незнакомом месте.

   И смотрел мужчина на меня так странно. Ошарашено, я бы сказала. Морщился и куксился, словно не понимал, что перед собой видит (сюда, наверное, посторонних не пускали).

   Настораживающий красавчик раскрыл симпатичный рот – и выдал невнятную руладу из тявкающих, вякающих и тягучих звуков.

   Иностранец? Пришлось честно сознаться:

   – Не поняла.

   Он затявкал и замявкал с новой силой. В долгой невнятной речи я разобрала только слово, похожее на «дрель». Причём произносил он его, прижимая ладонь к груди.

   – Тебя Дрель зовут? – осторожно предположила я.

   Мужчина поморщился и, постукивая себя в грудь, снова начал о дрелях или длерях, или длорах (в общем, язык сломаешь, проще – дрель). Зеленоватая голубоватость придавала ему угрожающий потусторонний вид. И похрюкивания расположения не вызывали.

   Он шагнул ко мне – я назад.

   Он улыбнулся – я показала кулак.

   У него взлетели брови и округлился рот. В окошко дверцы за его спиной выглянула женская зелёно-голубая головка с припухшим лицом и что-то прохрюкала.

   – Сабле – да! – ну или как-то так воскликнул Дрель.

   Заплаканная (подозреваю, что заплаканная: в голубом свете кожа вокруг глаз казалась синевато-лиловой, почти как фингалы) девушка отозвалась недовольным тявканьем. Дрель снова обозвал её саблей и, отойдя в сторону, указал на мой браслет.

   Рванувшись наружу, Сабля замерла в проёме и, странно склонившись, стала бить кулаком по стенке кэба. Динозавры переминались с лапы на лапу.

   – Сабле – да, Сабле – да, Сабле – да, – закудахтал Дрель и бросился к ней.

   Отличная возможность сбежать, но у меня ныли ноги, кругом туман, за два часа блужданий я не видела ни одного узкого прохода, а динозавры казались достаточно быстрыми, чтобы догнать меня по широкой улице.

   Дрель дёрнул Саблю, что-то затрещало, она выскользнула из кэба, раскрывая синие крылья. Оба шлёпнулись в грязь, и я поняла: у Сабли не крылья, а просто разложился каркас платья под старину. В колоколе подола и пене кружев дёргались ноги. И выглядело это как-то так безобидно, и Дрель так воодушевлённо повторял: «Сабле – да, Сабле – да», что защекотало в груди, живот задёргали спазмы, и я, расхохотавшись, сложилась пополам.

   Истерический смех захватил меня на пару мгновений. Утирая слезу и разгибалась, уловила движение.

   Её рука метнулась к декольте, выхватывая что-то холодно сверкнувшее – кинжал взвился для удара. Чисто на рефлексе влепила ей двоечку. Как в замедленной съёмке видела мутнеющий взгляд, запрокидывающееся тело, выпадающий из её руки кинжал.

   Пусть сложные приёмы в секции кикбоксинга я так и не освоила, но двоечку – удар левой-правой – наработала так, что тренер хвалил.

   Сабля упала, верхняя юбка стояла колом, являя мне кружевной подъюбник. У Дрели глаза на лоб вылезли. Он смотрел на неё, на меня, на неё, на меня. И даже за голову схватился:

   – Сабле – да?!

   Снова безумно уставился на меня.

   Динозавры тоже смотрели на меня. Фонарь на карете вдруг разгорелся ярче, и в отразивших свет глазах Дрели будто вспыхнул огонь.

ГЛАВА 3

«Я не вредный, я не вредный. Но Дуся должен быть отмщён», – повторил я, в двенадцатый раз раскручивая привязанный к верёвке антикварный якорь и закидывая на трёхметровую стену, окружавшую имение коммерсантов Сомсамычевых. Вот зачем эти… без мощной родовой магии живущие покупают дома, которые не могут защитить?

   Бздинь! – якорь остался наверху, я радостно дёрнул верёвку. В лоб что-то треснуло. Потемнело вокруг. Спине стало холодно и жёстко, а вокруг всё стало белое-белое, словно я в облаке… потому что лежал на холодной мостовой. И лоб раскалывался.

   «Пить надо меньше», – подумалось вдруг, хотя куда уж меньше: и так первый раз по-настоящему напился. Правда, продолжаю неделю, но ведь первый раз! Без перерыва. Поэтому один раз. В общем, можно считать, что я вовсе не пью…

   А спине холодно.

   И за облысение Дуси надо отомстить, а то понаехали… коммерсанты всякие на наш длорный остров, ещё и честных саддухов пугают.

   Не прощу!

   Поднялся, покачался. Кругом туман, якоря не видно, верёвка потерялась… Эх, не хотел следы родовой магии оставлять. И не буду. Опустившись на четвереньки (жуткий туман, будто живой), нащупал конец верёвки и дёрнул.

   Из тумана взвилась тьма, распахнула метровую пасть и тоненько пронзительно взвыла:

   – ЙааЙааЙааЙааЙааЙааЙаа…

   Осторожно опустил верёвку, оказавшуюся хвостом. Тихо, но уверенно произнёс:

   – Извините. Обознался. Больше не повторится.

   Пасть шумно захлопнулась. Не такие уж эти коммерсанты беззащитные, вон, духов бездны покупают. Чёрная тварь пошевеливала ноздрями (на морде при закрытой пасти больше ничего не просматривалось).

   Махнув на неподдающуюся стену, как бы между прочим уточнил:

   – Сомсамычевых охраняете?

   Громадная чёрная голова мотнулась из стороны в сторону, из тумана высунулась ложноножка и ткнула в дом напротив, принадлежавший семье Какики. Я удивлённо вскинул брови: с каких это пор благородные длоры вместо того, чтобы положиться на великую магию, нанимают подобных существ?

   Впрочем, сейчас не до странного выбора соседей. Указал на дом Сомсамычевых и обворожительно улыбнулся:

   – Подбросите?

   Не знаю, то ли я даже в ночной тьме сразил духа бездны ослепительной улыбкой, то ли мне добрый попался, но он схватил меня поперёк туловища и швырнул через стену. Вмазался я в кучу. Больно… Опомнившись, сложил ладони рупором и тихо позвал:

   – Дууух, дууух….

   – ЙааЙаа?

   – Там рюкзак ещё…

   Что-то свистнуло. По голове треснули тяжёлым.

   Падая в обморок, понял: «Засекли…»

***

Туман-туман-туман… везде он. Замерла, прислушалась: вроде тихо. Честно думала, Дрель меня убьёт, но Сабля стала барахтаться в перевёрнутом платье и голосить, Дрель закудахтал о дрелях и дрельках. А я, оценив открывшиеся пасти динозавров, просто сбежала.

   Динозавры… Живые. Теперь, когда схлынул адреналин, захотелось присесть и поплакать.

   – Ди-но-зав-ры, – прошептала густой молочной белизне вокруг. – Тут водятся динозавры.

   Туман молчал. И на том спасибо.

   Зябко ёжась, двинулась в туманную неизвестность. Одежда была влажная и противная, такими темпами станется воспаление лёгких подхватить.

   Потирая предплечья и пританцовывая, пыталась понять, что же со мной случилось.

   Я помнила драку за документы, визг Светки «Только по лицу не бей» (что я, дурная, что ли: она бы меня потом по судам затаскала), тоннель, алкаша с растрёпанными тёмными волосами, то ли в ленточках, то ли с зелёно-голубым мелированием (ну просто Доктор Кто, Тардис починяющий), светящуюся мембрану из фантастических фильмов… Нет, правдой это быть не может (кроме мелированного лохмача – в отношении мужчин, наверное, больше ничему не удивлюсь).

   Как же я сюда попала из своей квартиры? Самое логичное предположение: пошла и вопреки всем принципам залила горе аж до амнезии… Только похмелья нет. Ещё меня могли опоить (некоторые препараты нарушают какой-то там процесс записи информации в мозге, поэтому может забыться некоторое время перед использованием лекарства). Ещё потеря памяти бывает от ударов по голове. Правда, голова у меня тоже не болела.

   Но запряжённых в кэб динозавров это не объясняло!

   Нет, если бы просто динозавры явились, можно было бы списать их на разлом времени, о которых пишут в жёлтой прессе: мол, бабушка надвое сказала, будто сколько-то там человек появились из энного года молодыми и обескураженными, но злые спецслужбы закатали путешественников во времени в воронки и увезли в неизвестном направлении.

   Может, я попала в будущее, где генные инженеры восстановили или заново смоделировали динозавров? Или ещё проще: роботы. Ну конечно! У страха глаза велики: наверняка мне только померещилось, что они живые, а так – это роботы. Будущее, высокие технологии… Тогда почему здесь так банально воняет дымом?

   Даже не банально, а как-то опасно уже, будто рядом пожар.

   Огляделась: небо слегка посветлело, но без красных сполохов. Вокруг, среди плотного тумана, больше не просматривались готические силуэты домов.

   Ощутила себя в ужастике по Стивену Кингу. Того гляди кто-нибудь из тумана набросится… Обернулась вокруг своей оси: казалось, неподалёку звучат шаги…

   Точно шаги.

   Кто-то бродил вокруг… Цокал по каменной мостовой когтями. Браслет опять стремительно тяжелел.

   – ЙааЙаа…

   Я взвизгнула.

   Со спины надвинулось что-то тёмное, огромное. Сердце ухнуло в пятки, оттуда поддало адреналином, и я сорвалась на бег. Ноги взвыли от напряжения. Я бежала вслепую, выставив вперёд руки и молясь, чтобы на пути не оказалась стена или машина, а вслед пронзительно неслось:

   – ЙааЙааЙаа…

***

Голова гудела и болела так, словно наковальню на неё уронили. Раза два. И лежать неудобно. Как-то мокро… Подо мной что-то скользко-шелковистое… на цветы измятые похоже. В саду я, что ли? С трудом разлепил веки: небо ночное, светлеющее, стена рядом… Дымом попахивает. И на руке что-то мешается, греет.

   Воспоминания набросились с жестокостью оголодавших ящеров.

   Я женат.

   Сомсамычевы ощипали Дусю.

   Надо в патентное бюро попасть до того, как Сабельда всем растрезвонит о моём супер-способе заключения брака.

   Я женат…

   – ЙааЙааЙаа. – Чёрная пасть свесилась со стены. – Йаа.

   Дух бездны перекинул через неё с десяток ложноножек, заставил их фосфоресцировать, перекрутил их (получилось нечто вроде человечка) и стал подёргивать, будто человечек идёт. Немного пошагав, человечек замер, огляделся и побежал, размахивая руками.

   – Йааа, – протянул дух и ещё одной ложноножкой указал на меня.

   – Мм. – Обозначил своё внимание.

   Морщась от боли, пощупал макушку: шишка выпирала знатно. И вся великая магия бессильна, когда тебе просто бьют по голове.

   Дух снова задёргал ложноножками, изображая, как человечек сначала идёт, а потом убегает.

   – У вас талант. – Сел. Рядом лежал мой рюкзак.– В кукольный театр устроиться не пытались?

   – Йаа.

   Голова раскалывалась, а подлечиться нельзя: след магии здесь оставлю.

   Дух добавил ещё ложноножек. Так появился второй человечек, более массивный. Подержавшись с первым за руку, большой человечек упал. А маленький, у которого благодаря дополнительной ложноножке выросли груди, снова пошёл, а потом побежал.

   – Очень увлекательно. – Кивнул я и запустил руки в рюкзак, ощупал подарочки Сомсамычевым: целёхоньки.

   – Йаа, – как-то печально отозвался дух.

   Снова его фосфоресцирующие человечки из ложноножек подержались за руки, потом большого по голове треснула ложноножка, и он упал. А второй, с грудями, пошёл дальше. За его спиной появилось скопище ложноножек, и он (вернее – она), размахивая ручками, убежала.

   Ткнув в меня ложноножкой, дух шевелил ноздрями и чего-то ждал.

   – Кукольный театр расположен на улице Глор, думаю, вам там будут рады. – Я нацепил рюкзак ёмкостью вперёд.

   – Йаа. – Дух снова начал показывать пантомиму, активно указывая на меня свободной ложноножкой.

   Поднявшись, я снова улыбнулся:

   – Подождите здесь, пожалуйста. Как закончу, обязательно посмотрю ваше представление внимательно.

   Издав подобие тяжкого вздоха с подвыванием, мой билет на другую сторону повис на стене. А я двинулся вглубь сада, щедро разбрасывая металлические капсулы, которыми был до отказа набит мой рюкзак.

   Сомсамычевы хотели роскошный сад, волшебной растительности, удивительного на своей земле – они это всё получат.

   А потом уже в патентное бюро поеду!

***

Опять зажмурилась, досчитала до десяти, открыла глаза.

   Город был на месте.

   Человеческий разум обладает уникальной способностью к самообману.

   Мой эту способность исчерпал.

   Нет, он, конечно, пытался это как-то объяснить, но…

   С высоты смотровой башни на мосту я разглядывала город в розовой дымке тумана и пыталась убедить себя, что это… какой-нибудь Европейский олд-стайл городок.

   Не получалось.

   Дело было не только в отсутствии неоновых витрин и малейшего намёка на телефонные будки или электричество (ну мало ли какой закон об охране исторического вида), которые я могла не заметить из-за проклятого тумана.

   Восходящее солнце высветило полотно, составленное из двух-пяти этажных кирпичных и деревянных зданий, прошитых улочками домов и широкой лентой затуманенной реки. Кое-где торчали шпили повыше пяти этажей, но ни одной настоящей высотки.

   Тысячи печных труб исторгали вонючий дым.

   Тысячи труб обычного печного отопления. В каждом доме. До горизонта.

   По улицам, несмотря на ранний час, сновали телеги и экипажи, запряжённые мохнатыми рогатыми подобиями буйволов и динозаврами (эти, в отличие от кативших ночной кэб, передвигались на четырёх ногах).

   Даже самые бедные на вид женщины ходили в платьях до земли.

   По ту сторону моста мальчик лет десяти чистил ботинки мужчине во фраке и остроконечном колпаке, а, получив монетку, подхватил свой ящик и бросился под ноги другому прилично одетому мужчине и к следующему, пока не нашёл того, кто позволил натирать свою обувь.

   Пальцы, которыми я сжимала кованные перила смотровой площадки, окоченели, но разжать их я не могла.

   В очередной раз зажмурилась, досчитала до десяти, открыла глаза.

   Город по-прежнему расстилался внизу.

   Как и огромный тринадцатипролётный мост через реку тумана, на который я набрела после долгих блужданий.

   Между двенадцатью пролётами располагались каменные оскалившиеся химеры в броне, а на третьем от противоположного берега пролёте возвышалась башня со смотровой площадкой на вершине.

   На этой-то площадке меня и накрыло осознание, что всё плохо.

   Вряд ли на просторах моей необъятной родины существует подобный город.

   До меня доносились обрывки тявко-мявкающей чужой речи.

   Прилетел запах пирожков. В животе заурчало. Показалось, что желудок приклеивается к позвоночнику, и я очнулась от оцепенения.

   Где бы я ни находилась, мне нужно поесть. Высушить одежду (удивительно, что в такой влажной от тумана и пота я ещё не окоченела). Обратиться за помощью в правоохранительные органы. Желудок резало от голода, но лучше начать с обращения к официальным властям.

   Браслет на руке потяжелел. Я вновь ощупала его в поисках скрытого замка. Но украшение не желало выдавать свою тайну. Я с ненавистью посмотрела на затянутую туманом сторону, с которой еле выбралась. В белой дымке что-то двигалось, быстро приближаясь к мосту…

***

Покачиваясь в двуколке, я никак не мог отделаться от сладких фантазий о борьбе безмагих Сомсамычевых с моими волшебными подарками, хотя пора уже было готовить речь в научное собрание.

   Впереди замаячил тринадцатипролётный мост с острова длоров к городу. Солнце подкрасило розовым слюдяное покрытие Башни злых духов. Она красиво блестела, невольно приковывая взор.

   И так вдруг захотелось, как в сопливом детстве, забраться на смотровую площадку на самой вершине и окинуть взглядом столицу, Великое озеро и поднятый с его дна остров. Когда был ребёнком, казалось, что земля под домом – чудо, полное загадок, оставленных первыми главами родов самым любопытным и упорным потомкам. А сейчас остров длоров воспринимается просто самым элитным районом… в который понаехали всякие коммерсанты.

   Сплюнув, стегнул ониксовую химеру вожжами, она быстрее заперебирала шестью когтистыми лапами, гордо вскинула восьмиглазую рогатую голову и оскалила зубы. Когти зацокали о магическое покрытие моста.

   Я лениво скользил взглядом по окаменелым химерам-стражам в пролётах: моя выглядела страшнее. Но это естественно: первые главы рода делали просто охранников с удобными шипами, когтями, хвостами и прочим, а я уже старался их по внешнему эффекту превзойти, брал лучшее, добавлял ещё лучшее. И химера у меня получилась такая, что несколько человек, столкнувшись с ней в ночном тумане, даже описались.

   Правда, если вдруг подраться надо, моя химера путалась в лапах и длинных когтях. Но ведь пугала!

   В груди появилось тянущее ощущение, будто на меня кто смотрел. Поднял взгляд на надвигавшуюся Башню злых духов. У перил смотровой площадки что-то шевельнулось. Я отвёл взгляд, невольно улыбаясь: сам был молодым, лазил туда, хотя родители запрещали.

   Подъезжая к зеву тоннеля через башню, накинул магический щит и припустил химеру: я в детстве обливал проезжающих водой, а то и краской.

   Меры предосторожности оказались напрасными: сверху ничего не сбросили. Может, там даже не мальчишка, а какой-нибудь проснувшийся злой дух.

   Когда я уже съезжал с моста, на башне раздался душераздирающий вопль. Точно дух!

***

Обхватив себя руками, я брела по набережной и весело напевала:

   – Я сошла с ума, я сошла с ума. Мне нужно домой. Мне нужно домой. Я сошла с ума. Я сошла с ума…

   Идиотская песня уходить из головы не желала. Впрочем, она лучше воспоминаний об алом призраке, выскочившим на меня из пола смотровой площадки. И ладно бы просто выскочил: заорал так, что я сиганула в воду. Повезло, что глубины хватило не покалечиться и берег рядом.

   И браслет. Опасливо посмотрела на него и почесала кожу вокруг. Когда оказалась в ледяной воде, он стал тёплым, и вслед за ним потеплела вода, течение подхватило меня, вытолкнуло наверх. Пришлось сделать всего пару гребков, и я оказалась у схода набережной под мостом.

   Или мне всё это почудилось с перепуга?

   Я уже ни в чём не уверена. Даже в том, что сейчас, несмотря на мокрую одежду, мне тепло.

   Маленький чистильщик обуви, увидев, как я, обтекая, поднимаюсь по сходу, уставился на меня, словно на призрака.

   Собственно, на меня все смотрели так.

   В общем-то, понимаю: одевались здесь в стиле века так девятнадцатого (в лучшем случае – начала двадцатого), и тут вся такая красивая я: джинсы, майка, кроссовки. Волосы лохматые… Как бы первыми официальными властями, с которыми я близко познакомлюсь, работники сумасшедшего дома не оказались.

   Вспомнила, как с сумасшедшими обращались в том же девятнадцатом веке. Лучше пусть сразу пристрелят.

   Опять запахло пирожками, желудок заныл. Огляделась: злополучная башня моста уже скрылась за домами. Удивительно: вроде на голодный желудок (только воду из колонки пила, стараясь не думать о холере) намотала уже километров двадцать, а до сих пор бодрячком. И после всех блужданий и купаний даже горло не болело. И температуры, кажется, нет.

   А прохожие всё косились. Пусть я не понимала их речи, но язык тел и лиц подсказывал, что они удивлены, шокированы, разгневаны. Особенно женщины: их прямо передёргивало от моего вида. Они краснели, бледнели, показывали на меня пальцами. Ну просто как старушки у моего старого дома… Мне широкие и явно неудобные подолы их платьев тоже против шерсти, но я же не кривилась.

   Хорошо ещё, что даже самые разгневанные и побагровевшие не осмеливались подойти. Они и недовольство выражать в лицо не решались: кучковались и перешёптывались друг с другом. Спорили.

   Несколько увязались следом, точно волки за раненой добычей.

   Всеобщее внимание привлекал браслет. Смотрели на него как-то… Словно на бриллиантовое ожерелье на оборванной нищенке, и эти взгляды пугали: если на меня нападёт несколько человек, никакая двоечка не спасёт. А браслет-то не снимается… За руку стало откровенно боязно.

   Но как спрятать браслет, если у майки рукава короткие? Денег купить что-нибудь для маскировки не было, лопухов или иных похожих по размеру листьев поблизости не росло.

   Оглядываясь в поисках хоть какого-то прикрытия для браслета, заметила на углу пухленького торговца пирожками. Желудок разразился громким ором. А ещё у мужчины была бумага, которой он свои жирные сочные пирожки подворачивал для чинных покупателей.

   Пирожки…

   Желудок бился в конвульсиях, слюна чуть не капала. Выложенные на раскладном прилавке пирожки манили. Даже не заметила, как сделала несколько шагов в их сторону и протянула руку с браслетом. На пальце блеснуло обручальное кольцо.

   Золотое!

   Стянув его, рванулась к вытаращившемуся торговцу.

   – Пирожки! Пирожков мне! – Отчаянно повторяла я, указывая на пирожки и протягивая кольцо: должен же мужик понять, что я предлагаю натуральный обмен.

   Но он только пялился. Осторожно через прилавок глянул на мои джинсы и снова на руки.

   А затем взял несколько умопомрачительных, убийственно вкусно пахших пирожков, завернул их в большой лист бумаги и протянул мне. Схватив сокровище трясущейся рукой, прижав к груди, я протянула кольцо. Мужчина замотал головой и замахал руками. Попробовала предложить снова – ни в какую.

   Неужели проникся моим несчастным видом?

   – Спасибо, – выдохнула я и, рефлекторно напялив кольцо на палец, побрела прочь.

   Руки так тряслись, что пирожки едва не вывалились.

   А вкус… У них был непередаваемый вкус. Они оказались с чем-то вроде капусты, но чёрного цвета, и такие, что я пальцы прикусывала.

   Севшая на хвост толпа человек в тридцать напрягала. Тем более район, до которого я добрела по набережной, выглядел явно беднее расположенного у большого моста.

   Браслет замотала промасленной бумагой, но следовавшие за мной люди что-то объясняли любопытствующим, и толпа росла.

   Я прибавила шаг – они тоже.

   Я побежала – они тоже.

   Я окончательно почувствовала себя загоняемым зверем.

   Да что всем этим людям надо?

   Тело вновь удивило выносливостью: бежала я легко, хотя дистанцию увеличить не получалось. Впереди показался ещё один мост в туман, уже без украшений, даже без перил. Перебежав через узкий канал, я заметила в тумане силуэты невысоких домов. Оглянулась: толпа остановилась у моста.

   Я тоже остановилась.

   Они кричали, махали руками…

   В общем, даже без переводчика ясно, что я забрела куда-то не туда.

   Но и к толпе выходить страшно.

   Оглянулась на туманную улицу: пространство между домами здесь намного уже, чем на противоположном берегу, и, в отличие от того берега, здесь не было фонарей. На грязной мостовой валялись косточки мелких животных.

   Ну точно я в совсем неблагополучном месте.

   Толпа призывала вернуться.

   Мне одинаково не нравились оба варианта: оставаться здесь и идти к ним. Третий вариант… хм. Отошла чуть глубже в туман и присела, очень-очень желая, чтобы меня с той стороны было не видно. Судя по тому, как пристально вглядывались и спорили преследователи, задумка удалась.

   Уже через полчаса на том берегу никого не осталось. А я, отдохнувшая и снова оголодавшая, вернулась в нормальную часть города. Редкие прохожие изумлённо меня рассматривали, шарахались, но не проявляли такого интереса, как прежде.

   Значит, я права: проблема в браслете.

   Вдруг он снова, как при первой встрече с динозаврами (они – цветочки в сравнении с ТЕМ, что везло двуколку по мосту), потянул руку в сторону. Отойдя в переулок, я развернула бумагу.

   Не нравился мне этот браслет. Даже не за эльфийский изящный орнамент, а потому, что не могла его объяснить.

   При дневном свете внимательно осмотрев браслет, я не нашла ни трещинки, словно его отлили прямо на руке, а ведь это невозможно. Но и узкой частью он не влез бы на ладонь, даже если вывернуть суставы.

   Сидел, что называется, как влитой.

   Вновь обернув его бумагой от пирожков, я вышла на улицу и огляделась.

   Район у моста с призраком был богаче.

   Здесь – беднее.

   За мостом без перил – трущобы.

   Если мне нужны представители власти, надо двигаться туда, где живут люди побогаче.

   Спешившие куда-то женщины, увидев меня, быстро перешли на другую сторону улицы.

   Проводила взглядом их юбки… Да, неаутентично выгляжу.

   Собрав волосы, засунула концы под влажную майку, надеясь, что хоть издалека будет менее заметно, что я девушка.

   «Почему я больше не мёрзну? – мелькнула мысль. Я старательно запинала её куда подальше, потому что в ответ сразу думалось: – Покойники не мёрзнут».

***

Люди расступались, буйволы жались к тротуарам. Химера бодро цокала когтями по мостовой, мы приближались к последнему перекрёстку перед патентным бюро. Я поднял руки, собираясь тянуть поводья, но их дёрнуло влево.

   «Какого?..» – не успел додумать: запутавшаяся в лапах химера сшиблась с четвёркой травоядных ящеров и пробила пятью передними рогами карету.

   Карету с гербом министра внутренних дел: меч, пронзающий шестикрылую химеру. Ну так по геральдическим описаниям. Мне всегда казалось, что меч просто торчит в дохлой твари.

   «Сейчас меня обвинят в измене, покушении на жизнь и вообще…»

   Взревело чёрное пламя, заключая меня и скулящую химеру в непреодолимый круг.

   Захотелось провалиться сквозь землю… Или в другой мир. Я схватился за пристёгнутый к багажной полке портальный узел.

***

Бедный район затянулся. В общем-то, это логично: бедных больше, чем богатых. Но впервые я ощутила это географически.

   Зато здесь не использовали динозавров, что несказанно радовало психику.

   Склонив голову, я брела между обшарпанных мрачных домов, искоса поглядывая на пялившихся на меня прохожих. Два непрезентабельных   парня, переглянувшись, пошагали за мной. Сердце бешено застучало, я двинулась быстрее, хотя давала знать усталость.

   Они тоже ускорились, так мы и топали. Я оглядывалась в поисках помощи. Редкие прохожие, в отличие от прежних, интереса ко мне не проявляли. И прохожими этими всё чаще становились измученные женщины.

   Их мой вид если и удивлял, то не до бледности или покраснения, они не пытались уйти с моей дороги.

   Оглянувшись, я не обнаружила своих преследователей.

   Так, отлично.

   Огляделась: и куда идти? В какую сторону ни посмотри – везде однотипные простенькие дома в два-три этажа.

   Решила выбрать путь наугад. Зажмурилась, закружилась, открыла глаза и пошла.

   Мимо пробежал на четырёх лапах динозавр, впряжённый в двухместный кэб. Я даже не испугалась: ну динозавр и динозавр.

   Немного не доезжая до покосившегося крыльца, он остановился. Пассажир открыл дверь.

   Из подворотни, напротив которой он встал, вышла пожилая женщина с девочкой лет семи в латанном-перелатанном платье. Девочка пыталась отступить назад, но женщина крепко держала её за запястье стиснутой в кулак руки.

   Из кэба вылез хорошо одетый мужчина и, тростью убрав с личика девочки светлую прядь, набалдашником коснулся подбородка, заставляя посмотреть на себя.

   Внутри у меня всё взбунтовалось, я прибавила шаг. Девочка голову подняла, но смотрела вниз. Набалдашник трости скользнул по её шее, плоской груди. Мужчина презрительно изогнул губы. Ухмылка не уменьшила похотливого выражения его лица, даже наоборот. Он протянул руку назад, из кареты показалась мужская рука и вложила в его ладонь мешочек. Мгновение – и тот оказался у женщины.

   Мужчина ухватил девочку за шиворот и потащил в кэб.

   Я сорвалась на бег. Одна часть разума отказывалась принимать тот факт, что среди бела дня на улице продавали ребёнка. Другая помогла увернуться от хлыста кучера и врезать извращенцу. Ещё миг, и я отступила с оцепеневшей девочкой в охапке. Та была столь худа, что сквозь платье чувствовались рёбра.

   Первый мужчина стонал на мостовой. Второго, всё ещё сидевшего в сумраке кэба, перекосило, он что-то тявкнул. Женщина с деньгами растворилась. Первый мужчина уже поднимался, бешено глядя на меня. На его пальцах разгоралось пламя.

   Пламя на руке.

   Настоящий огонь.

   Е#@#%

   Девочка выскользнула из моих ослабевших рук. Я посмотрела на мужчину в кэбе: холёный, и взгляд такой… опасный. Его пальцы засияли ядовито-зелёным светом.

   И первый уже встал. Гадко ухмыляясь, подбрасывал на ладони огненный шар и будто примерялся, с какой части тела начинать меня сжигать.

   Глянула на кучера: он тоже ухмылялся.

   Задвинула парализованную ужасом, едва дышавшую девочку за себя и выпрямилась, расправила плечи. Убежать вместе с ней вряд ли удастся. И без неё тоже вряд ли: что-то мне подсказывало, что огненный шар летает не хуже снежков зимой, только с куда более катастрофическими последствиями.

   Увы, человеческий мир не животный, тут гордая осанка и самоуверенность реже останавливают желающих напасть. На мою попытку выглядеть значительно мужчины только усмехнулись. Стоявшая сзади девочка вцепилась в майку и задрожала.

   Огненный швырнул шар мне в ноги. Пламя размазалось по невидимой преграде, даже не подняв температуры воздуха.

   «Может, огонь померещился?» – смотрела я на свои ноги, с которыми почти успела проститься. Но судя по перекосившейся морде побитого мужчины, огненный шар должен был меня достать.

   В меня швырнули шаром вдвое больше – без толку.

   Мужчина из кэба проверил мою невидимую защиту сгустками зелёного света – не достал.

   Выдохнув, я немного расслабилась.

   Мужчины переругивались и обстреляли меня одновременно. И если для них моя неуязвимость была удивительной, то я просто впадала в ступор: как так? Что происходит? Я на какое-то удачное место встала? Это сон? Что?

   Сидевший в карете стал что-то громко требовать. Огненный отнекивался, потирая подбитый глаз. Наконец, шумно вдохнув, ринулся на меня. Я так привыкла к своей защите, что охнула от неожиданности, когда его рука сдавила моё плечо.

   Гад ухмыльнулся.

   Врезала ему в пах, захватила склонявшуюся голову и саданула морду о колено. Мужик обмяк и повалился на мостовую.

   Значит, кулаками меня достать могут.

   Второй выскочил из кэба, подхватил трость первого и замахнулся. Девочка стояла прямо за спиной, неподвижная, вцепившаяся в майку. Я перевела взгляд с набалдашника на глаза мужчины, расфокусировала и по движению плеч уловила момент удара, пригнулась. Трость просвистела над головой, я врезала мужчине под дых. Удары с короткой дистанции у меня слабоваты, но он оказался рыхлый. Сипя, сложился пополам и рухнул рядом с приятелем.

   Кучер ринулся на меня с хлыстом. Схватив тяжеленную трость, швырнула в него. Он попытался увернуться, трость с хрустом врезалась ему в нос.

   Нащупала за спиной руку девочки.

   – Бежим. – Потащила её прочь.

   Она пыталась, но ноги её не слушались, путались в ветхом подоле. Сзади что-то кричали. Вспыхнул зелёный свет. Вдалеке раздался странный мерный треск, от которого волосы вставали дыбом.

   Споткнувшись, девочка упала. Подхватив её на руки, я бросилась бежать. Дыхания не хватало. Сзади кричали громче. Оглянулась: к побитым мужчина бежали два человека в синей форме. Один раскручивал какую-то штуку, она и издавала треск. Смотрели люди в форме только на лежавших на тротуаре. Я метнулась в подворотню, подальше с глаз.

   Девчонка жалась ко мне. Ноги скользили по грязи, при каждом вдохе я чуть не давилась от нараставшей вони. Шум на покинутой улице усиливался.

   Руки отваливались, ноги гудели. Я привалилась к стене, позволяя девочке соскользнуть на землю: она прижалась ко мне костлявым тельцем. Я даже не сразу поняла, что она плачет – так тихо она это делала.

   Ситуация… врагу не пожелаешь: я – незаконная эмигрантка неизвестно куда, избила состоятельных граждан. И даже рассказать не могу, почему избила. И не факт, что эти граждане закон нарушали. Может, тут норма детьми торговать.

   Погладила девочку по голове, взяла за руку и повела прочь.

   Минут пять спустя уже она вела меня: по кривым проулкам, через дворы с развешенным на просушку бельём и клетками с мохнатыми животными и птицами вроде куриц, через дыры в заборах. Мимо ютившихся в подворотнях бомжей.

   У меня волосы дыбом вставали: я будто вернулась в прошлое на сотню-другую лет, а некоторые места тянули на средневековье.

   Окружающее давило, ломало мозг, не желающий признавать, что это всё – правда. Безумно хотелось вырваться из крысиных вонючих переходов. Не знаю, чем бы это кончилось для моих нервов, если бы переулки не стали шире и чище. Когда мы вышли возле огромного шумного крытого рынка, я чуть не разрыдалась.

   У входа, обозначенного хлипким заграждением из выцветших брёвнышек, сидели попрошайки: бабки, деды, калеки, дети. Девочка уверенно направилась к дальнему от входа краю этой шеренги.

   С каждым шагом мне всё труднее было передвигать ноги, но я заставляла себя идти туда. Девочка, кивнув старику в тошнотворных язвах, села в конце ряда. Умоляюще глядя мне в лицо, похлопала ладошкой возле себя.

   Ветер принёс с рынка запах пирожков и рыбы. В животе опять заурчало. Мышцы ног ломило от усталости, а костяшки правой руки саднило. Шагнув к указанному месту, я обессилено рухнула на колени. Склонила голову ниже, чтобы не видеть проходивших мимо людей, их наверняка презрительные взгляды.

   В моём странном положении это место для отдыха в принципе не хуже других.

   Девочка осторожно прижалась ко мне и тихо-тихо всхлипнула. Даже думать не хочу, первый раз её так продавали или нет. Голова тяжелела, руки и ноги тоже. Разум отчаянно просил об отдыхе, хотя бы минутке сна, чтобы переварить полученную информацию.

   Сквозь полудрёму ощутила, как голова упала на плечо девочке, затем на её колени. Меня чем-то укрыли. От этого проявления заботы я почувствовала себя будто в безопасности, почти дома…

   …Меня тряхнули. Рядом кто-то кричал. Точнее, тявкал и мявкал очень громко. Часто повторялось:

   – Писи мы! Писи мы!

   Что за?..

   Дурнота сна резко слетела, я открыла глаза: попрошайки разбегались, светящиеся сети сбивали их с ног и опутывали. А сети вылетали из рук мужчин в синем.

   «Полиция», – как-то сразу догадалась я.

   Девочка обняла меня крепко-крепко, я с трудом села и прижала её к себе. На нас надвигались полицейские. Переговаривались друг с другом, пристально разглядывали. Один поднял руку, и в небо сорвался фиолетовый огонёк.

   Оборванный мальчишка что-то спросил у этого полицейского, тот огрызнулся.

   Нас не трогали. Попрошаек скручивали и грузили в повозку с изображением скалящегося животного вроде собаки. Покупатели глядели на происходящее с равнодушием, намекавшим на обыденность сцены.

   Через пару минут к рынку подъехал кэб. Из него выскочил владевший огнём мудак. Он прижимал к разбитому носу кулёк, и, увидев меня, кивнул полицейским.

   Полицейский тявкнул, огненный швырнул под ноги мальчишки мелочь и подошёл ближе ко мне.

   Всё ясно: облава на нас. Ну точно на справедливость рассчитывать не придётся.

   Вздохнула.

   Четверо полицейских двинулись на меня, девочка затряслась от ужаса. Я крепче её обняла, понимая, что спасения ждать неоткуда. Сильные руки схватили её за шиворот и попытались отодрать. Меня захлестнула паника, мы с девочкой исступлённо держались друг за друга.

   Затрещала ткань её платья. Полицейский попытался разжать мои руки, но мышцы будто замкнуло. Я зажмурилась. Полицейский дёрнул сильнее, попробовал подсунуть пальцы под руку, коснулся браслета – и с криком отскочил.

   В моё бешено стучавшее сердце прокралась надежда, что получится сбежать.

   Пока один полицейский стонал и ругался, другой ухватил бумажную обёртку и сорвал с моей руки.

   Я ждала, что нас продолжат растаскивать, но ничего не происходило.

   Ну то есть на рынке гудели голоса, кто-то вдали ругался.

   Но ни меня, ни девочку не трогали.

   Открыла глаза: полицейские стояли на почтительном расстоянии в три метра и смотрели на меня… странно. Ну прямо взглядом Дрели.

   Огненный был мертвенно-бледный, если не считать фиолетового расквашенного носа. Икнув, попятился, прыгнул в кэб. Кучер, тоже бледный и с расквашенным носом, без слов стегнул динозавров, те ринулись прочь.

   Через плечо прижимавшейся ко мне девочки взглянула на свой браслет: интересно, что он значит?

   От группы полицейских отделился один постарше и направился ко мне.

***

Всё получалось как-то не так. Не радовало меня выступление перед научным собранием и демонстрация работающего портала в другой мир.

   А всё почему? Потому что патент «Единовластный брак» пришлось регистрировать на министра внутренних дел. Прощай глумление над длорами: первый министр будет этим распоряжаться, подкупать себе сторонников.

   И я теперь не единственный счастливчик: у министра как раз проходил срок траура, после чего он, если бы снова не женится, лишился бы положения и силы главы рода. Пришлось в обмен на свободу от обвинений в покушении экстренно женить его на иномирянке*. Прямо в патентном бюро. А потом ещё согласиться на то, что офицер из особого отдела будет охранять портал, а после представления того учёным мужам, по совместительству специалистам по магической безопасности, ещё и заберёт моё сокровище в этот самый отдел.

   И какое после этого может быть удовольствие от выступления перед почтенными мужами, самый молодой из которых вдвое старше меня, если я потерял контроль над ситуацией и после всех их издёвок над «молодым да ранним» не могу ни над ними пошутить, ни похвастаться своим особым, эксклюзивным положением?

   В общем, не зря говорят, что министр внутренних дел умеет портить удовольствие.

   Мне вот испортил.

   Хотя…

   Перекошенные лица дорогих мужей (в смысле прямом – женатых, и переносном – учёных), утешали: никому активировать портал не удалось даже после подробных объяснений. Я раз сорок запустил его, прежде чем они поверили, что это возможно.

   Теоретически.

   Неохотно передав офицеру коробку с порталом, я углубился в расписывание дивных перспектив моей сообразительности, рассыпая соль на раны этим в большинстве своём несвободным длорам.

   – …Вы только представьте, как возрастёт потенциал глав рода, когда они получат всю полноту власти над родовой магией…

   Я расхаживал вдоль кафедры, делая вид, что в раже вдохновения не вижу их завистливых лиц, и продолжал накалять обстановку эффектными пассажами.

   – …Вообразите эту жизнь, когда не надо упрашивать супругу изменить цвет обоев в вашем кабинете на тот, который нравится вам, а не ей…

   Особенно мучился глава собрания, он же министр науки и новых технологий: у него был неудачный брак, и обои в кабинете розовые, хотя он этот цвет ненавидел. И ведь не повлияешь особо: магией на жену не подействуешь, физически тоже – никому не хочется удар магии от браслета получить, и со стороны никого не наймёшь – чревато.

   А я всё говорил, говорил, наслаждаясь багровеющими лицами. Остановился с мечтательным видом:

   – О, этот дивный вкус свободы. Если бы вы только знали, как это прекрасно: быть единовластным хозяином в собственном доме. Быть главой самому себе: не обременённому отношениями, свободному в выборе женщин… Вы только представьте: я первый в истории настоящий глава рода без жены.

   Проникновенную речь наглым образом прервал стук в дверь.

   Заглянувший секретарь уставился на меня круглыми от изумления глазами:

   – Простите, что прервал… Тут явились полицейские. Говорят, ваша жена задержана за бродяжничество.

ГЛАВА 4

В животе снова заурчало, но к лежавшим на столе пирожным не притронулась: а ну как отравят или усыпят. Девочка тоже на сладости лишь косилась с подозрением, хотя, выслушав полицейских, сама повела меня к их кэбу.

   В участке нас проводили в кабинет к лысеющему грозному дядьке в синем мундире (ну прямо генерал, только без эполет, а с нашивками на рукавах). Тот изумлённо меня оглядел. Слушая отчёт сопровождающих, он краснел, белел, снова краснел. Универсальным жестом обалдения от чужой глупости прикрыл лицо рукой. А потом расплылся в заискивающей улыбке, разлился курлыканьем.

   Открыл дверь в соседнюю комнату с диваном, шторками и цветком на окне, шкафом с книгами и столиком. С лёгким поклоном предложил войти.

   На мягком диване сразу захотелось спать, но я держалась: рано расслабляться, я ещё не гражданка этого государства (или подданная: подозреваю, тут скорее монархия) и даже не официально оформленная эмигрантка, поэтому по бумагам меня как бы нет, закопают на пустыре – и искать никто не станет.

   «Генерал» куда-то делся, полицейские приходили глазеть на меня сквозь открытую дверь. Некоторые пытались угодить: пирожные там, какие-то напитки. Всё с улыбками, вежливо-вежливо. И вообще вели себя так, словно меня побаивались.

   Девочке платье синее принесли (в её глазах заблестели слёзы, но на предложение переодеться она только мотала головой и крепче меня обнимала, сильно расстроив добывшего платье старенького полицейского). Мне двое молодых и симпатичных презентовали розовый плащ с чёрными кружевами на капюшоне и рукавах (я чуть не прослезилась от ужаса). Влажная, но не холодившая, одежда не настолько меня раздражала, чтобы надеть этот кошмар. Хотя отказываться от подарка не стала: вдруг убегать придётся, а его можно обменять на что-нибудь или накинуть для маскировки.

   Затем началась суета, и зеваки разбежались. Послышались решительные, даже грозные, шаги, разительно отличавшиеся от крадущихся пошаркиваний полицейских, и в комнатку влетел брюнет. Застыл, ошарашено меня разглядывая.

   Я тоже его разглядывала: молодой, симпатичный, только бледный очень, с волосами до плеч, губы чувственные, серые с зеленцой глаза – большие (если они не от удивления так выпучились). Брови, широкие у переносицы и изящно сходившие на нет к вискам, наводили на мысль, что он их выщипывает. И руки ухоженные, ногти аж блестели.

   Одет он был опять же в стиле денди девятнадцатого века в тёмный (глубокие оттенки сине-зелёного) костюм, подчёркивающий ширину его плеч и узость талии. В общем, джентльмен. Только без трости.

   Безумно глядя на мой браслет, он взъерошил пятернёй волосы – и я его узнала! Это же тот лохматый идиот, который на меня эту грёбаную штуку напялил! И никакого мелирования у него не было.

   Идиот посмотрел на мои волосы. Снова уставился на браслет. Расслабившаяся было девочка крепче в меня вцепилась. Мне тоже от такого взгляда стало не по себе: а вдруг это всё же маньяк? Хотя выглядел он скорее испуганным, чем грозным. Может, полицейские раскусили его маньячный план?

   Брюнет задумчиво охватил ладонью подбородок вместе с губами и, не отрывая от меня взгляда, прошёлся из стороны в сторону. Что-то тявкнул и, снова охватив губы пальцами, сделал несколько шагов. Присел на корточки, разглядывая меня снизу.

   В дверном проёме появился хозяин кабинета, что-то замявкал. Вставший брюнет внимательно его слушал. Я разобрала только многократно упоминание Дрели, дрелек, несколько раз «генерал» признался: «писи мы, писи мы». Помахал рукой, и в комнату прошёл бледный полицейский, который возле рынка схватил меня за браслет (рука висела на перевязи). На этот раз череда «писи мы» участилась. Неужели у них полицейские называются «писимы»? Но как-то было не смешно: похоже, на меня жаловались.

   Брюнет схватился за голову, сильнее взлохмачивая волосы. Алкашина несчастный, что б тебя похмелье тяжёлое мучило!

   Раненый полицейский жалобно-жалобно запричитал. «Генерал» временами вставлял пару слов. Замахав руками, брюнет указал на меня и потявкал.

   Это типа я во всём виновата? А не он, навесивший на меня эту опасную штуку. Кстати говоря, а у меня рука не отсохнет?

   С опаской уставилась на браслет.

   Обречённо вздохнув, брюнет что-то мявкнул и указал мне на дверь.

   Кажется, меня возвращали маньяку.

   Маньяк при этом выглядел очень несчастным, словно его приговорили к чему-то страшному. Ну а я что? Зачем портить жизнь какому-то маньяку, я, наверное, лучше в участке останусь: тут все добрые, пирожными угощают, меня побаиваются… Может, помогут оформить визу.

   В животе пронзительно заурчало. Брюнет вскинул брови. Ну заурчало, и? Я только благодаря доброте торговца пирожками не лежу сейчас в голодном обмороке.

   Брюнет протянул мне руку.

   Всё равно не пойду. Наоборот, глубже в угол дивана забилась и упрямо выпятила подбородок. Брюнет затявкал и замявкал, тоже что-то о дрелях заговорил, о бабах или баобабах.

   – Не понимаю, – процедила я.

   Почесав голову, брюнет подтянул левый рукав, демонстрируя браслет как у меня. Но это же не повод идти куда-то с незнакомым мужчиной. Даже если этот мужчина мне что-то насильно подарил.

   Он, похоже, считал иначе: указывал на дверь, что-то говорил, тряс браслетом.

   Посмотрела на его руку, на свою: ну да, одинаковые узоры на побрякушках, и? Взгляд скользнул с моего браслета на ладонь, на золотой ободок обручального кольца. А кольца у супругов тоже одинаковые.

   И тут меня прошибло потом: а до колец ведь брачные браслеты использовали.

   – Нет-нет-нет. – Я приподнялась.

   Обнимавшая меня девочка висела на шее, и я рухнула на сидение, переводила взгляд с моего браслета на браслет брюнета, туда и обратно, туда и обратно.

   Посмотрела на его лицо. Неужели он мой муж по местным законам? Он, тряся рукой с браслетом, закивал. А может даже не муж: вдруг эти браслеты означают, что я его рабыня?

   Да что ж мне так не везёт-то?

   Хозяин кабинета жестами предлагал мне следовать за брюнетом и заискивающе улыбался. Раненый полицейский тоже указывал на брюнета, всем видом предлагая идти за ним.

   Сбагривают.

   Брюнет тоже помахивал на себя и на дверь.

   А выглядел он отнюдь не хрупко, даже наоборот. От такого трудно отбиваться. К тому же, судя по всему, в моём появлении здесь (где бы это безумное «здесь» ни находилось) виноват этот гадёныш.

   Посмотрела ему в глаза: добрые. Натурально такие добрые-добрые. И печальные. И испуганные немного. В общем, глаза человека, который вроде не обидит.

   Но судя по моей семейной ситуации, в людях я разбиралась плохо, так что верить этому сомнительному типу с добрыми глазками не стоило.

   У «генерала» начал нервно дёргаться уголок растянутого в улыбку рта. Брюнет снова указал на свой браслет, на мой и двумя пальцами изобразил шагающего в сторону двери человечка.

   Вообще странная ситуация: здесь много мужчин, а меня, явно не понимающую языка и упирающуюся, просто уговаривают. Не уводят под белы рученьки, не трескают дубинкой по голове, не перекидывают через плечо и не тащат в пещеру, а уговаривают.

   Может, иначе не могут?

   Посмотрела на перевязанную руку полицейского, на свой браслет, на натянутые улыбки его и «генерала», на брюнета-идиота, самозабвенно повторявшего шагания человечка из пальцев к двери.

   Похоже, в действиях они как-то ограничены. Но ведь меня до этого свободно хватали и дёргали. А прикосновение к моему браслету закончилось травмой.

   Получается… этот браслет что-то вроде электрошокера или перцового баллончика? И эти уговаривальщики боятся, что я их браслетом припечатаю? От сгустков огня и зелёного света я тоже вроде защищена, так что…

   Наверное, можно и пойти с этим… альтернативно одарённым владельцем похожего браслета. Вдруг домой вернёт.

   Хотела встать с девочкой на руках, но осознала, насколько устала и расслабилась, сидя на мягком тёплом диване. Подтолкнула её, чтобы слезла с колен. Девочка вцепилась в меня и заскулила. Сердце оборвалось. Быстро стала гладить её по спутанным волосам.

   Похоже, придётся нести.

   Крякнула от напряжения, но встала. Она обхватила меня ногами, как коала.

   Крепче прижала девочку и повернулась, как бы защищая её от брюнета. Грозно нахмурила брови и вообще сделала зверское лицо (ну а что делать, если руки заняты и кулак не покажешь?).

   Вздохнув, брюнет подержался за голову и, махнув рукой на дверь, вышел первым.

   На дрожащих от усталости и напряжения ногах я отправилась следом за ним. Провожало нас, наверное, всё отделение полиции. Моделей на подиуме не разглядывают с таким вниманием, как с каким пялились на меня, идущую в мятой влажной одежде, растрёпанную, измотанную и с грязной девочкой в лохмотьях.

   К счастью, девочка сообразила, что я её не бросаю, и возле лестницы сползла с меня, взяла за руку. Иначе мы рисковали добраться вниз кубарем.

   Брюнет шёл, не оглядываясь. В самой его походке чувствовалась какая-то обречённость. На первом этаже, в отделанном морёным деревом холле, он развернулся (меня поразила мертвенная бледность его лица) и о чём-то переговорил с провожавшим нас «генералом». Тот помотал головой и развёл руками.

   Полицейские с незаметностью мамонтов выстраивались вдоль стен, теснились, толкали друг друга, шептались. Девочка жалась к моим ногам. Брюнет так и стоял посередине холла, будто передумал меня забирать. А я уже настроилась на еду и ванну… И поспать бы. А лучше – домой.

   Тяжко-тяжко вздохнув, брюнет дёрнул головой, вновь приглашая следовать за ним, и подошёл к двустворчатым дверям. Распахнул.

   Подойдя, я в первый миг подумала, что неправильно запомнила положение выхода и это не та дверь, через которую меня привели. Потом сообразила, что просто не опознала площадь перед полицейским участком из-за переполнявших её экипажей, запряжённых диковинной живностью: огромные динозавры, и восьмёрка мелких клыкастых динозавров, и существо, будто собранное из камней, и бык из заключённого в стеклянную оболочку пламени, и облако, и нечто из плетёной соломы.

   Но более всех выделялась жуткая тварь, которую я имела сомнительное удовольствие видеть на мосту: коричневая в чёрных разводах хрень метра четыре в холке, на шести лапах, вся утыканная рогами (рога торчали даже на заднице), с тремя хвостами (конечно, и на концах хвостов рога, то есть шипы). Тело твари покрывали пупырчатые чешуйки, их цвет делал её похожей то ли на рогатую родинку, то ли на кучу не до конца переваренных репейников. Это пялилось на меня восьмью круглыми тёмными глазками (и ладно бы они в разные стороны смотрели, понятен был бы их функционал, а так все вперёд направлены). В общем, если такое ночью увидишь, можно ненароком и обмочиться.

   Оторвав взгляд от чудища, я поняла, что все пассажиры экипажей, в основном почтенного возраста мужчины, смотрели на меня.

   Ой, а я тут, кажется, звезда…

***

«Может, мне эмигрировать? – я разглядывал тёмные морёные двери на улицу: ничего в них примечательного. – Потому что если жена министра тоже вернулась, лучше закопаться где-нибудь подальше… Хотя и это вряд ли поможет: руки у него длинные».

   Голова снова раскалывалась: перед научным собранием я прямо порхал, а теперь стоял совсем без сил, руки и ноги казались неподъёмными.

   Вот кто меня за язык тянул? Почему не проверил, действительно ли жена добралась до своего мира? А если бы она застряла по пути?

   Полицейские перешёптывались, я чувствовал их взгляды: конечно, столица не знала таких скандалов. Мне уготована роль хита сезона. Если разящий меч, он же министр внутренних дел, он же моими руками потенциально несчастный новобрачный, раньше меня не убьёт.

   Хотя даже если убьёт, хитом я стану, только результата не увижу.

   Мотнул головой, приглашая дорогую супругу следовать за мной, и распахнул двери.

   Преследовавшие меня всю дорогу учёные мужи собрались в полном составе, ещё и знакомых по пути прихватили.

   Ну что, мне не привыкать к эпатажу. Вскинул голову, шагнул к краю верхней ступени. По этикету надо бы жене руку подать, но… Поворачиваться к ней страшно, не то что трогать: мало ли какие болезни в их мире существуют, да и в нашем она могла что-нибудь подхватить, судя по тому, что её выловили среди попрошаек. Спасибо, в протокол её имя не вписали – всё позора меньше.

   – А вот и наш глава рода без супруги, – осклабился секретарь научного собрания.

   Я неторопливо спускался с лестницы, чтобы девочка, а с ней и жена не отстали. Конечно, это было только начало:

   – Что же вы так поспешно прервали свою речь, коллега?

   – Да-да, мы только вошли во вкус.

   – Мы бы желали внимательно ознакомиться с доказательствами вашей теории.

   – А вы продолжите практические исследования в этом направлении и познакомите нас с результатами супружеской жизни без жены?

   На этот раз они совершенно не по-длорски рассмеялись. Можно подумать, мы в закрытом клубе, а не на площади, вокруг которой полно зевак-простолюдинов.

   Остановился внизу лестницы. За смехом было неслышно шагов супруги, пришлось обернуться, и ужас осознания ситуации снова меня накрыл. Рыжая особа спускалась, не смущаясь своего непотребного вида.

   А вдруг в их мире такой облик – норма, и мне не удастся переубедить её (ох, надо ещё вопрос с пониманием языка решить) помыться и одеться соответствующе? Во что она превратит мой дом? И вообще её штаны выглядели до ужаса развратно, обтягивали бёдра так, как не каждые панталоны охватывают. И это – у всех на виду. Да и верхняя одежда была без корсета, совершенно вызывающе липла к грудям, у меня аж между ног потеплело. Повернулся к двуколке.

   Наш самый учёный муж, министр науки и новых технологий Смуз, приподнявшись в своей коляске, оглядывал женщину за моей спиной:

   – Продажные девки с Тёмной улицы выглядят приличнее твоей жёнушки. Ах, да, она же, как говорят, на той улице и обреталась, пока облаву не устроили.

   В глазах потемнело, чуть не споткнулся: какая бы моя жена ни была, так говорить о ней никто не смеет!

   Ярость клокотала в груди, но я усмехнулся. Глядя Смузу в лицо и приподнимая брови, мысленно воззвал к магии своей химеры, отвлекая всех разговором:

   – А вы помните, как они выглядят, многоуважаемый длор Смуз? Насколько я понял по вашим многолетним посещениям доктора Вийона, девушки, даже самые неприличные, вам больше не нужны.

   Краснота набегала на него медленной, яркой волной. В химере завершился активированный процесс, она распахнула повёрнутую к Смузу пасть и чихнула. Почётного научного мужа, министра по совместительству, окатило двумя вёдрами соплей из серы.

   На площади воцарилась мёртвая тишина.

   Что-то последнее время у меня входит в привычку заводить среди министров врагов.

   – Простите, уважаемый длор. – Я «сокрушённо» покачал головой. – Видимо, в нос ей что-то залетело. Не догадался вставить носовые пластины при создании, теперь такие казусы случаются. Поосторожнее, коллеги, если это приступ аллергии, зачихает всех.

   Изображая смущение и готовность снова чихнуть, химера отступала в сторону и переводила взгляд с одного почтенного длора на другого. Те норовили сдвинуться.

   Смуза объяло очистительным пламенем. Это он зря, конечно. В «соплях» расплавились гранулы, и над министром науки и новых технологий заклубился вонючий дым, охватил коляску, его огненного быка.

   – Идиот! – прокашлял Смуз. – Мальчишка! Так и не повзрослел, гадёныш мелкий.

   – Да что вы, это чистой воды случайность, – самым искренним образом уверил я (хотя после стольких вёдер краски, сколько моими стараниями упало на Смуза с Башни злых духов, всё равно не поверит). – У химеры аллергия на… чешую.

   Соседям не хватало выдержки тактично сносить вонь, они тянули поводья, экипажи сталкивались, динозавры клекотали, а, нюхнув дымка, – заметались в упряжках.

   У меня голова прошла, всего переполнило бодростью.

   Началась сумятица, едкий дым охватывал зверьё и пассажиров, которые, оказывается, знали много дурных слов. Над площадью громыхало моё славное имя, повторяемое несколькими десятками самых почтенных голосов.

   «Ну как, получили?»

   Щит родовой магии отклонил несколько непроизвольных проклятий.

   Улыбаясь, взбежал на пару ступеней, понаблюдать за результатом творческой деятельности с лучшего ракурса.

   Взгляд зацепился за рыжий сполох всклокоченных волос, и в груди будто воздушный шарик сдулся. Голова опять заболела.

   Жена… мда.

   Натянув ворот странной рубашки на нос, она скептически наблюдала попытки научного собрания смотаться с площади.

   Обтянутые штанами бёдра, за которые тонкими грязными руками держалась бродяжка, так и притягивали взгляд.

   Во что я ввязался?

***

На площади началась каша-мала. Экзотическая живность кусалась, плевалась, динозавры блевали, огненный бык треснул и с наскока подпалил соломенную хрень. Каменная животина тупо развалилась на куски. Почтенные дядьки махали руками, кричали, пытались вылезти. И шум стоял такой, что в ушах звенело.

   «Кажется, они идиоты», – на всякий случай поднялась на крыльцо и снова взяла девочку на руки.

   Полицейские выглядывали из дверей, но остановить непотребство не пытались. Поникший при взгляде на меня брюнет, увидев, как оплёванный дедан выскочил из толпы в одних портках, заржал и даже поаплодировал. Невольно улыбнулась и я.

   Потом вспомнила, что я, кажется, такая же жертва, как спрятавшийся в чужой карете дед, и охота улыбаться резко пропала. Деда пытались вытолкать, он – влезть. Брюнет так увлёкся наблюдением за потасовкой в карете, что не заметил, как я подошла и дёрнула его за ухо.

   Одного моего грозного взгляда хватило, чтобы он осознал, как я хочу покинуть этот балаган.

   К нам вразвалочку подбрела четырёхметровая рогатая хрень с двуколкой за тремя хвостами. Восьмиглазая морда развернулась ко мне, я метнулась за брюнета: пусть в него плюёт. Господи, ну и твари здесь водятся! И я ещё верблюдов страшными считала.

   Потасовка на площади сходила на нет, восемь прямоходящих динозавров позорно пали, облачко скорбно поливало обугленные останки соломенной животины. А вот владельцы экипажей приходили в себя, отряхивались и смотрели на нас ну очень недобро.

   Брюнет подхватил меня под локоток и потащил к двуколке. От взглядов помятых мужчин у меня мурашки побежали и волосы дыбом встали, так что ногами я перебирала резво.

   Только место в двуколке было одно. Брюнет постучал по ней три раза, и она раздвинулась в стороны. Миг – и он уселся наверху, протянул мне руку.

   Мужчины приближались. Чем-то они напоминали зомби из фильмов ужасов… тот же голодный взгляд. Схватила горячую ладонь брюнета. Он практически швырнул меня на сидение. Подняв шипастые хвосты, химера, удивительно резво перебирая шестью лапами, помчалась мимо поверженных камней и динозавра.

   Я вцепилась в боковую ручку, девочка – в меня. Брюнет упёрся коленом в сидение и, держась за него, смотрел назад.

   На выезде с площади химера запуталась в лапах, сшибла угол дома и, точно нашкодивший щенок, оскальзываясь и шатаясь рванула прочь. Нас болтало и подкидывало, двуколка скрипела, люди с визгом разбегались.

   Вслед нам кричали о баобабах…

ГЛАВА 5

Химера курлыкала. Натурально. Когда мы, чудом не вывалившись и не перевернувшись, добрались до моста с тринадцатью пролётами, она перешла на вменяемую трусцу и довольно закурлыкала, точно стайка голубей.

   А брюнет стал мрачнее тучи. Надеюсь, ягодицы у него болели так же, как у меня.

   Когти зацокали по покрытию моста. На нас надвигалась тёмная смотровая башня, и желудок перевернулся: только бы снова призрак из неё не выскочил. Невольно придвинулась к брюнету. Девочка, уловив моё беспокойство, вцепилась в меня. Брюнет хмуро смотрел вперёд.

   Мы приближались к башне, из неё засочился красный и чёрный дым, образуя две огромные призрачные фигуры в доспехах с шипами. Худенькие ручки обвили меня с удушающей силой. Поднялся ветер, раздался чудовищный рёв…

   Не отрываясь от мрачных дум, брюнет протянул руку ко лбу девочки, она радостно ткнулась в его пальцы, и на бледной коже расцвёло зелёно-голубое солнце.

   Красный и чёрный дух мгновенно исчезли.

   Я выдохнула, а девочка впервые с нашей встречи улыбнулась.

   Похоже, для прохождения по этому мосту требовалось особое разрешение или браслет вроде моего.

   Огляделась: с обеих сторон в дымную даль уходил изломанный городской берег с мрачными домами. А на другой стороне, по которой я бродила ночью, за массивными стенами цвели сады и возвышались дома с красивой архитектурой… Манхеттен местный.

   Мы уже достаточно углубились в район шикарной застройки (поместья стояли как попало, поэтому дорога между ними прямизной не отличалась), когда вслед раздался вой рожка. Химера закрутила хвостами, чуть не снеся скривившегося брюнета. Он натянул вожжи. Сзади громко топотали. Предчувствуя знакомство с очередным чудищем, обернулась: к нам мчались три красных страуса.

   Ну мне вначале так показалось. Это был местный аналог птице-ящеров под седлом. Над передним колыхался красный флажок на гибком древке.

   Суровые мужчины в чёрных мундирах и с оранжевыми солнцами на лбах окружили двуколку. Бледный-бледный брюнет принял письмо, сломал серебристую печать и жадно вчитался в строки. Выдохнул с таким облегчением, словно ожидал в нём смертного приговора, да пронесло. Мужик с проблемами, короче.

   Обладатель мундира вручил ему объёмный свёрток, и дальше мы покатили с эскортом. Это мне совсем не нравилось.

   За поворотом улица кончилась тупиком из гигантских лиан. Я уже не удивлялась: динозавры есть, магия есть, почему бы не быть волшебным бобам? Правда, эти в основном стелились, опутывая стены усадеб, точно вьюнки с багряными, в человеческий рост, цветами.

   Даже не зная языка, я поняла, что брюнет выругался.

***

«Что б всё вино в столичных кабаках скисло, а в моём погребе вся тара с ним полопалась, а сам погреб засыпало землёй. – Не хотел я верить в то, что вижу. – И пусть навечно будет проклят тот, кто придумал пить эту дрянь».

   Закрыл глаза, открыл: огромные лианы опутывали несколько поместий и наглухо затянули улицы.

   Если меня решат убивать, сошлюсь на военного министра – в конце концов, это стратегическое оружие заказал он.

   А я – идиот: столько раз повторял, что Сомсамычевы не владеют родовой магией, но не догадался снизить мощность заряда. Не встретив сопротивления, растения быстро добрались до усыплённого источника дома и поглотили его магию.

   Судя по интенсивности окраски и размеру цветов, магоед попировал знатно. Теперь у него может хватить сил поглотить ещё чей-нибудь источник послабее, а там… глядишь, и весь остров длоров высосет.

   Меня точно убьют. И спорить будут, кому достанется такая честь.

   – Опять твоих рук дело, паршивец! – раздался скрипучий крик. Размахивая клюкой, старик Вериндер ковылял ко мне. – Убирай траву свою мерзкую!

   Глянул на его имение, расположенное немногим ближе к выезду, чем моё: магоед опутал его наполовину и пустил отросток через стену. При всём уважении к бывшим военным заслугам Вериндера, надо признать: старик последнее время сильно сдал, так что его источник первый в очереди на поглощение.

   Увернувшись от клюки, я соскочил на землю и побежал вокруг двуколки с химерой. Несмотря на хромоту, двигался Вериндер быстро.

   – Убью гадёныша! – грозился он, как в моём детстве.

   Так же как в детстве, ударить старика совесть не позволяла, к тому же бег не мешал обдумывать проблему, даже наоборот: стимулировал скорее её решить.

   Предполагалось, что летающие ящеры будут сбрасывать капсулы с семенами над войсками противника, магоеды вырастут за счёт энергии магического оружия и создадут для пеших войск непреодолимое препятствие.

   – Стой! Закопаю! – кряхтел Вериндер.

   – Да-да, конечно. – Бежал трусцой, прикидывая, как быстро меня закопают, если предложу деактивировать магоеда тем же способом, что предполагалось на поле боя: химической смесью нетушимого огня.

   – Ой, ох… – Вериндер схватился за сердце, ноги у него подогнулись.

   Я ринулся на помощь – и клюка бахнула в лоб. В голове зазвенело.

   – Чем-ты-думаешь? – Вериндер резво меня лупил.

   Пропустив несколько ударов, я восстановил дистанцию: забег продолжался.

   – Изобретатель он, – кряхтел Вериндер, наседая на пятки. – Сейчас я тебе всё твоё изобретательство из головы-то повыбью!

   – А как же я изобрету способ всё назад вернуть? – Не удержался от улыбки.

   – И язык тебе оторву!

   – На отрывание языка занимайте очередь. – Хохотнул я. – Ваше сразу за…

   – Лавентин! – От грозных возгласов военного министра Алвера, поговаривают, даже дети писаются.

   Вериндер встал по стойке смирно. Я тяжко вздохнул.

   Алвер выгрузил наеденное в заседаниях кабинета тело из кареты и ринулся ко мне. Как старый друг отца и частый гость дома, он сохранил привычку дёргать меня за ухо в случае провинностей. В этот раз, наверное, он бы мне ухо вместе с головой оторвал, но я же теперь полновластный глава рода.

   Увернувшись (Алвер аж побагровел от неожиданности), я встал на почтительном расстоянии:

   – Это случайность, это… Я у Сомсамычевых рюкзак с капсулами забыл, а у них дом без родовой защиты, вот и проросло. Так что не виноват я, оно само так получилось.

   – У тебя всё всегда само, – прорычал Алвер.

   Стоило огромного труда сохранить невинное выражение лица. Тут я сообразил, что в поместье Индели, как раз между моим и Сомсамычевых, почти в сердце пут магоеда, живёт любовница Алвера, и понял, что попал…

***

Носился брюнет с непринуждённостью, выдавшей хорошую физподготовку (а может ему просто часто приходилось так бегать). Но симпатии мои оказались на стороне деда, я почти собралась помочь с избиением, когда дедушка схватился за сердце и начал падать. В груди холодом разлился испуг. Брюнет кинулся на помощь, и дед врезал ему по лобешнику, прошёлся клюкой по рукам, плечам и спине. «Вот так и помогай пожилым людям!», – от облегчения чуть не расхохоталась.

   Мучения мои были отомщены. Правда, недолго и нестрашно. Этот мазохист недоделанный ещё и смеяться начал.

   Впиваясь в мою ладонь, девочка наблюдала забег с округлившимися от ужаса глазами. Погладила её по плечу, ободряюще улыбнулась, но она взглянула на меня со смесью страха и изумления, покосилась на нарезавших круги брюнета и деда. Можно подумать, она впервые видела, как люди дурачатся… Или впервые? Улица, где её продали, радостной не выглядела.

   Медвежий рёв положил конец надеждам, что брюнету снова влетит клюкой: полноватый громогласный мужчина в багряном с золотом мундире подлетел к нему, что-то заклекотал. Рогатая хрень подсунула хвосты под двуколку и, чуть приподняв, сделала шажок в сторону. И ещё, и ещё. Бесшумно и грациозно.

   «Мундир» орал, брюнет разводил руками с самым невинным видом. А меня похищали.

   – Эй! – взвизгнула я.

   Хрень прижалась к земле, даже рога пригнула. Теперь и дед, и «мундир» меня заметили. Синхронно открыли рты. Столь же синхронно уставились на брюнета, он опять развёл руками (ага: невиноватый я, она сама пришла). Помахал ладонью, и хрень отползла на обочину дороги, под высокую стену. А так меня просто в сторонку убирали. Ну ладно. Ещё один взмах брюнета – над двуколкой раскрылся верх, прикрыв меня от солнечного света и ошарашенных взглядов.

   Нервно рассмеялась: на фоне их запакованных в платья женщин я выделялась ещё больше, чем у себя дома (наверное, мужчины решили, что я в нижнем белье разгуливаю). Девочка изумлённо на меня уставилась.

   – Всё хорошо. – Улыбаясь, погладила её по голове, она прильнула ко мне, худенькая и тёплая, обняла.

   Как хорошо, что помимо устной речи у нас есть другие, универсальные языки.

   Пока мы грелись в объятиях друг друга, приехали ещё солидные мужчины в мундирах синего и красного цвета, в костюмах денди. Из нескольких подкативших экипажей выглядывали хорошенькие женщины. На ящеро-страусах и пяти больших каретах явились черномундирные и багряномундирные с цветными солнцами во лбах.

   Буйную растительность быстро оцепили. Опасная, что ли?

   Все страшно взирали на брюнета. Кто-то мявкал, кто-то тявкал. Жалко его стало и защитить хотелось: стоит один против всех. И вид покаянный – прямо хулиган-двоечник на выволочке у педсовета. Судя по тому, как махали на лианы и выговаривали ему, топали ногами и снова махали на лианы, этот сад-огород возник не без его участия.

   То есть он не только меня сюда притащил, но и эти «волшебные бобы» засадил?.. А не из-за них я сюда попала? Ну как в сказке: обменял он корову на бобы, посадил в огороде, залез по стеблям в заоблачную страну великанов (в нашем случае – на Землю) и притащил принцессу (то есть меня… хотя лучше бы Светку забрал, это она у нас себя принцессой считала).

   Снова оглядела лианы. Это мой путь домой? Мозг отказывался понимать механику подобного «пути». С другой стороны, я сюда по тоннелю дошла, а размера лиан хватало поместить подобный тоннель внутри. Может, эта штука прорастает в другие миры? У меня аж дух захватило от такой фантастической перспективы: бобовый Иггдрасиль! Или вьюнковый… Лиановый.

   Кажется, я слишком устала, и мозг начинает подводить… Ситуация к этому располагает.

   Брюнет нервно махнул на заросли и отошёл в сторону. Десять разнокалиберных мужчин выступили вперёд, вскинули руки. Их пальцы засветились зелёным, алым, чёрным, возникшие шары молниеносно рванулись вперёд. Но лишь чуть подпалили лианы.

   Мне паниковать, что меня пути домой лишают, или как?

   Мужчины грозно-грозно посмотрели на брюнета, он с виноватой улыбкой развёл руками, что вызвало волну побледнений и побагровений. А женщины, наоборот, заулыбались. Согласна: весь такой несчастно-виноватый брюнет выглядел мило.

   Но если эти лианы мой единственный путь домой, и я его лишусь – урою гада.

   Мужчина в багряном с золотом мундире указал на заросли и потявкал. В ответ брюнет начал что-то перечислять, загибая пальцы. Взбесившийся начальник подозвал офицера в чёрном, тот достал блокнот.

   Динозавры подогнали карету с жёлтым гербом, с козел спрыгнули мужчины с жёлтыми солнцами на лбах и выгрузили столы, тарелки, еду. У всех ощутимо повысилось настроение, женщины вылезали из экипажей… Похоже, у аристократов пикничок. Значит, лианы не опасны.

   В животе заурчало.

   Не то чтобы я стеснялась своего вида, но, похоже, мы тут застряли. Вылезать и светиться перед скучающими дамами и джентльменами не хотелось, а то будут потом в нашу двуколку «случайно» заглядывать.

   Брюнет обратил задумчивый взор на лианы и кормить меня явно не собирался. Уставилась на него грозно-грозно. Минута – и он зябко повёл плечами, заозирался. Круто! Дома так не получалось.

   Наконец встретился со мной взглядом.

   Тем, что принёс много мяса с салатом, а не тарталетки (или что-то такое), скромно употребляемые дамами, брюнет слегка повысил свой шанс не быть жестоко избитым за мои приключения.

   Минуты две я судорожно ела, понимая о вкусе одно: бесподобно вкусно! Девочка даже замычала от удовольствия.

   Прислонившись плечом к двуколке, брюнет лениво утаскивал с тарелки, которую держал, кусочки чего-то вроде морковки. Я постукала себя кулаком по груди, потом указала на лианы и изобразила, что иду по ним к двери. Когда «человечек» из пальцев «зашёл» в неё, охватила его ладонью и будто унесла ввысь.

   Брюнет проследил за моим движением и замер, обдумывая. Солнце позолотило радужку его серо-зелёных глаз, тонкий застарелый шрамик у правого виска. Сосредоточенное лицо осветила догадка, и брюнет замотал головой. Указал на меня, на лианы и снова помотал головой.

   Надеюсь, он правильно понял жесты, и лианы не имеют отношения к моему путешествию сюда, потому что их, кажется, собирались жесточайшим образом выкорчевать.

***

Оказывается, я люблю свой кабинет. Нет, в самом деле: сидишь спокойно, цветные эмбриончики разглядываешь, а мысли сами так в голову и лезут.

   – Долго ещё? – процедил Алвер, разрушая воображаемую идиллию.

   Я тяжко вздохнул над расчётами. Ветер колыхал уголки листов. Я передвинул камушки, чтобы колыхал сильнее: красиво же. Гневно фыркнув, Алвер снова подвинул их в углы и постучал пальцем по формуле повышения волосатости, нарисованной исключительно с целью изобразить перед ними бурную деятельность: всё равно не поверят, что на первых этапах я просчитываю в голове, и только потом требуется бумага и ручка.

   В голове просчитывать не получалось, потому что Алвер сидел с одной стороны, а пованивающий многоуважаемый Смуз, дом которого попал в лианы магоеда, сидел с другой и тоже постоянно торопил.

   И это не считая того, что вокруг дороги, на которой мне поставили рабочий стол, слонялись соседи, шумно дискутировали, ели, пили, а чуть поодаль настраивал инструменты оркестр.

   – Мне нужно уединение, – напомнил я, жалобно глядя то на одного, то на другого министра-надзирателя.

   Но они не мои гувернёры и не девушки, на них не подействовало.

   – Здесь. – У военного министра Алвера нервно задёргался рот. – Ты будешь решать эту проблему здесь и сейчас под нашим чутким наблюдением, чтобы ничего не натворил.

   Я опустил взгляд на формулу повышения волосатости: ну да, под их чутким наблюдением я точно ничего постороннего не делаю.

   Алвер подскочил:

   – Смуз, сделай уже что-нибудь! – Махнул на мои бумаги. – Неужели не разберёшься лучше него? Кто из вас министр науки и новых технологий, ты или он?

   Вот это зря: на лицо Смуза накатила волна красноты.

   – Я. – Он тоже поднялся.

   – Он. – Закивал я. – Конечно он.

   Сдалось мне это министерство, я же там от скуки умру.

   Разговоры вокруг стихли, все заинтересованно смотрели на нас. Смуз покраснел сильнее. Бросил короткий взгляд на бумаги, вскинул ладони в сторону магоеда и активировал формулу. Я закрыл лицо руками.

   Послышались охи-вздохи, чей-то истерический крик.

   – Идиот! – взвизгнул Алвер.

   И не понятно, к кому это относилось. Приоткрыл глаз: на магоеде прорастали кудрявые чёрные волосы. Проблема в том, что прорастали они и на стене поместья Вериндера.

   Но что ещё хуже: волосами обрастали стоявшие вблизи длоры. Покрывшиеся чёрными завитками дамы начали падать в обмороки…

   Хорошо, что я не нарисовал формулу распиливания (она эффектнее выглядит), а ведь была такая мысль…

ГЛАВА 6

Проснулась от шума, визга и землетрясения! Девочка вцепилась в меня мёртвой хваткой и дрожала. Рогатая фигня накрыла голову передними лапами и тряслась так, что двуколка ходила ходуном – только двуколка, не земля.

   Подняла взгляд: лианы чернели завитками волос вроде тех, что растут в интимных местах. Чёрные волосато-кудрявые фигуры носились по дороге, на ней откуда-то появились холмики чёрных волос и пышных волосатых юбок. Брюнета не было. Как? Где? Кто меня домой отправит?

   Хрень вскочила. Лохматый брюнет вынырнул со стороны стены, запрыгнул в двуколку. На щеке алела царапина.

   – Йих! – Он щёлкнул вожжами, его руки объяло зелёно-голубым светом, тот хлынул по упряжке, наполнил сиянием спину животного, среди коричневых бугорков проросли зелёные метров пятнадцать в размахе крылья бабочки.

   – Нет! – Я схватилась за сидение.

   Девочка крепче сжала меня. По бокам двуколки вытянулись дельтаплановые крылья. Мы взмыли вверх. И вниз. Вверх. И в бок. Вниз. В бок. Эта хрень летать не умеет, что ли?! Брюнета мотало из стороны в сторону, он вопил:

   – Йихууу!

   Крылья трепетали, ветер свистел, американские горки нервно курили в сторонке. «Бабочка» крутанулась юлой, меня швырнуло на складную крышу двуколки. Вытаращенные глаза девочки оказались прямо перед лицом, она беззвучно открывала рот. Мелькали небо, лианы, дома.

   – Йихууууу! – орал идиот.

   Взревела:

   – Убью!!

   Он повернулся с таким выражением лица, будто не ожидал нас увидеть. Взмах сияющей руки – из сидения змеями выползли верёвки и накрепко нас с девочкой привязали.

   – Так-то лучше! – кивнула я.

   Брюнет рванул поводья, чёрный сгусток мелькнул рядом, мы нырнули в сплетение зарослей. Крылья сложились. Падая, мы пронеслись в щель, крылья распахнулись, наполнились светом, мы мчались сквозь лианы: вправо-влево-вправо-влево, вверх-вниз-вверх-вниз. Голова моталась из стороны в сторону, подвывания девочки разрывали сердце, я давилась криком.

   Крылья уменьшились вдвое, хрень нырнула в просвет между растительностью, шмякнулась на лапы и пробежалась, загоняя нас в «пещеру» с крышей из скопления лиан. Крылья всосались в коричневую шкуру.

   Вытаращив глаза, я часто, прерывисто дышала: обалдеть.

   Сердце выколачивало безумную дробь. Никогда. Нигде. Даже когда одногруппник мчал меня, не надевшую шлем, на мотоцикле под сто двадцать километров в час, даже на мини-американских горках, когда казалось, что вылечу из вагончика, я не испытывала такого экстрима.

   С трудом моргнула.

   Брюнет накинул вожжи на штырёк в носу двуколки и спрыгнул на зелёную травку.

   Он ещё и гонщик. Посмотрев сквозь узкий просвет между лианами в небо, брюнет нахмурился. Покачал головой.

   Я начала вставать и осознала, что до сих пор связана.

   – Кхм, – сипло обозначила своё недовольство.

***

Нужно было подумать, просто спокойно подумать в тишине.

   Сзади сипло кашлянули. Чуть не схватился за голову: ну зачем взял её с собой? Надо было одному сбежать и быстро всё разрешить, пока магоед до источника Вериндера не добрался, а теперь придётся отвлекаться на… жену.

   Обернулся: она и трясущаяся девочка сидели связанными в двуколке.

   Девочка пикнуть не могла от ужаса (как и большинство моих пассажиров), а жена выглядела неожиданно бодро. Может, кляп для полной картины добавить? Быстро эту идею отмёл: я же длор, а она женщина. И моя жена.

   Заставил ремни безопасности втянуться в сидение. Замер, ожидая гневной тирады, но жена только растирала слегка помятые ремнями руки и талию.

   Ах, да, она же языка нашего не знает, так что тирады не будет. Молчаливая жена – мечта любого главы рода.

   Моя приоткрыла рот.

   Метнулся к ней, прижал ладонь к её горячим сухим губам.

   – Нет-нет, только молчи. – Замотал головой, надавливая ладонью чуть сильнее.

   Над моей рукой блестели орехового цвета глаза. Не томно-романтичные с чарующей поволокой, как при салонных беседах, и не вытаращенные от страха, как обычно после полётов со мной, а осмысленные, что давало надежду на понимание.

   Свободной рукой указал на лианы, помахал, изображая, что мне нужно с ними разобраться. Указал на жену и приложил палец к своим губам.

   И недоуменно вскинул брови, что по моей задумке должно означать вопрос: поняла?

   Кивнула!

   Выдыхая, я расплылся в улыбке: умница.

   Ухватив меня за запястье приложенной к губам руки, жена с неожиданной силой рванула её вниз, указала на дрожащую девочку и с грозным видом потрясла перед моим носом кулаком.

   У меня заскрипел мозг.

   Женщина… жена грозила мне кулаком. Неужели она обещала меня им ударить? Нет, быть не может: женщина может хлестнуть по щеке ладошкой, но кулак – это мужская прерогатива. Неужели в их мире не так? О… какой страшный мир.

   На всякий случай покивал: пусть главе рода кулак слабой женщины, особенно его жены, вреда не причинит, но надо проявлять к этим хрупким созданиям снисходительность, я же длор.

   По небу опять пролетела одна из патрульных птиц. Так, надо заняться делом.

   Закатывая рукава, опустил взгляд – и наткнулся им на облепленную влажной сорочкой грудь, на туго обтянутые широкие бёдра, ноги.

   Может, я девушку из постели вытащил? Эта её одежда – она же практически ничего не скрывала! Кожи не видно, но фигура… она же передо мной почти нагая. И рубашка так груди обтягивает, что соски проступают…

   В горле пересохло. Сглотнул. Горячие пальчики дёрнули меня за подбородок, заставив посмотреть в гневно суженные глаза.

   Надо придумать оправдание, надо придумать оправдание своему непристойному поведению! А, она же всё равно не поймёт, если скажу, что ни о чём таком не думал.

   Замахал руками и замотал головой: я не думал о том, как соблазнительно обтягивает груди влажная рубашка… Влажная!

   Положил руки на колени жены и заставил воду уйти из всей одежды, капельки брызнули на землю. Жена ошарашено себя оглядела, ощупала и снова уставилась на меня.

   – Да, я только высушить тебя хотел, – зачем-то добавил я к улыбке и кивкам.

   Отошёл подальше от полуголой женщины, снова указал на лианы и, глядя ей в глаза, приложил палец к губам.

   Она кивнула.

   А с ней можно работать, не то что со Смузом и Алвери! Я заулыбался. А потом вспомнил, что после решения проблемы с переводом жена может всё накопившееся за время вынужденного молчания высказать.

   Может, непонимание языка вовсе не проблема и решать её не стоит?

***

С каждой минутой голова тяжелела, мысли расплывались, зрение теряло чёткость, а сопение склонившейся к моим коленям девочки растворялось в шуме сновидений…

   Я приложила голову на коробку, которую нам доставили мужчины в мундирах.

   Лианы брюнет сначала ковырял, нюхал. Ходил вдоль стебля, делал подкоп к корням (в багажнике у него оказалась складная лопата). Затем на пальцах брюнета выросли когтищи зелёно-голубого цвета, и указательным, точно ножом, он прорезал лиану. На землю закапал прозрачный с коричневой взвесью сок.

   Вытащенный из растения ноготь выглядел так, словно его окунули в кислоту. Резко захотелось убраться подальше от растений, а этот идиот даже на язык сок попробовал и, поморщившись, отошёл. Сел на отросток размером с бревно и долго гипнотизировал лианы взглядом.

   Последние минут десять он тростью, извлечённой из багажного отделения, чертил на земле размашистые символы… Темно-то так… А, это у меня глаза закрылись.

   Потёрла их и продолжила следить за брюнетом. Он стоял посередине чертежа и постукивал по одному из завитков тростью. Закусил костяшку указательного пальца.

   Сейчас он напоминал гениального учёного: лохматого, погружённого в свои мысли, решающего сверхсложную задачу. Его тёмные волосы поднялись дыбом, побелели. Он повернулся ко мне и высунул язык, как Эйнштейн на знаменитой фотографии.

   Вздрогнув, открыла глаза: брюнет что-то чертил, почёсывая голову, отчего его волосы рисковали превратиться в причёску наподобие Эйнштейновской.

   Веки тяжелели. Казалось, ресницы сплетались между собой. Обняв тёплую девочку, я сдалась на милость сна.

***

Получилось. Ещё раз оглядел громадную формулу под ногами, просчитал действия и противодействия, остаточные флюктуации и вероятность спонтанных выбросов при переходах потоков в другие плетения: всё получалось!

   Я гений!

   Подпрыгнув, оглянулся на двуколку, чтобы хоть перед женой похвастаться, но той не было.

   Как? Куда? Огляделся по сторонам. Химера спала, свернувшись калачиком и прикрыв незакрывающиеся глаза передними лапами.

   А жены не было.

   Подбежал к двуколке: жена просто спала на сидении, обняв тощую девочку. Они тесно прижимались друг к другу, будто грелись.

   Ой, да, тут же прохладно! Стянул фрак и осторожно прикрыл их. Обе заворочались, устраиваясь удобнее.

   А они ничего так, мило выглядели…

   Вернулся к формуле и, закусив губу, пересчитал снова: ситуация слишком опасная, чтобы оставлять шанс случайностям. Кажется, я ещё ничего опаснее этого не делал (в смысле, я много чего опасного делал, но не в масштабах нашего острова, а тут ошибка могла уничтожить его и всю длоровую родовую магию).

   Как-то нехорошо живот от этих мыслей скрутило. Вот что значит нервы!

   Надо успокоиться.

   – Я всё могу. – Поднял руки.

   «Как бы весь остров не разнести…»

   В животе закрутило сильнее.

   А заклинание длинное. Это только Смуз с его феерической сообразительностью мог поверить, что магоед падёт от мгновенного заклинания (иначе какое это, к Хуехуну, стратегическое оружие), настоящее контрзаклятие на сорок минут кастования получилось.

   Живот холодел и урчал.

   Нет, сначала в кустики, а потом спасать остров длоров.

   Красные прожилки расползались по мясистым лианам магоеда, вскрывались нарывами…

   Осторожно выведя запряжённую химеру из-под навеса стеблей, сел на расширенное сидение двуколки и наблюдал, как увядают огромные багряные цветы. Лепестки скрючивались, стебли усыхали до коричневых морщинистых палок.

   – Я ведь гений, – прошептал и взглянул на спящую жену.

   Разбудить её полюбоваться эффектным решением проблемы? Девушка (всё же это девушка, после умывания она будет выглядеть лет на двадцать и премиленько) спала тревожно. Под ногтями набилась грязь, совсем как у меня во время экспериментов. Никогда прежде не видел у девушек таких испачканных рук. Удивительно, странно. Даже как-то волнительно.

   По магоеду пробежала судорога. Недавно прятавшие нас стебли с хрустом обрушились на землю.

   В общем, надо сматываться домой, пока меня не нашли, а там хоть трава не расти: дом длора – его крепость.

   Особенно дом с хозяйкой. Холодок предвкушения прокатился по спине мурашками: интересно, как она в нём обживётся?

   Ах да, мне же надо разобраться, как жён в их мир возвращать. Дорогой министр внутренних дел обещал в случае задержки его супруги у нас позаботиться, чтобы мой идиотский род больше не продолжился. Да и попавшую к нему девушку жалко: наш министр одним грозным взглядом даже бывалых мужчин пугал до дрожи.

   Перебравшись вперёд, я лёгким движением направил химеру между осыпавшимися, проседающими стеблями к дому. Теперь, когда растительная преграда проредилась, нам оставалось ехать пять минут.

   Ворота затянуло отмершими лианами. Пришлось ждать, когда в створки поступит достаточно магии, чтобы их открыть.

   «Интересно, внутрь магоед пробрался или нет?» – я нервно потопывал по дну двуколки.

   Жена тихо застонала во сне, я замер. Химера заглянула через мою голову, один из подбородочных рогов слегка прошёлся по макушке.

   – Эй, – прошептал я больше для порядка. Химера курлыкнула. Я улыбнулся: – Подлиза.

   Почесал её пупырчатый подбородок.

   Наконец с подозрительным скрипом двери расползлись в сторону. Химера на цыпочках потрусила внутрь, но даже так ногти по гравийной дорожке скрипели знатно. Следов магоеда внутри не оказалось. Посмотрел на жену: покачивалась, но спала, как младенец.

   Внимательно оглядел ажурные галереи и шпили своего дома: что нас ждёт?

   Двуколка остановилась у полукруглого крыльца в десять ступенек.

   Вновь посмотрел на жену: спала. Устала, наверное.

   – Помоги, – шепнул химере.

   Вздохнув, она приподнялась. На пузе щёлкнули замки, раскрылись створки, и моя розовая шестилапая гордость почти двухметрового роста вылезла из ониксовой брони с шипами. Чешуйки внутреннего тела тускло блестели на солнце, восемь тёмных глазок взирали на меня со звериным обожанием.

   – Девочку возьми.

   Протянув трёхпалые верхние лапы, химера со змеиной грацией проскользнула в двуколку и подхватила девочку. Та выскользнула из слабых объятий жены. Тёмные глазки уставились на меня вопросительно.

   Да, мне же надо решить, где их разместить! Подумав, велел:

   – В гостевую её, поближе к женским апартаментам.

   Жена оказалась лёгкой. Раньше девушек не носил, но по тому, как кренились под ними экипажи, казалось, что они должны быть тяжелее. А, ну да, они обычно в платьях и украшениях. Так что хорошо, что жена у меня голая. Невольно покосился на её грудь, но сухая ткань обтягивала её не так плотно. Вздохнул.

   У по-прежнему открытых ворот замаячили красные ящеры особого отдела, осёдланные мужчинами в чёрных мундирах. Похоже, министр решил напомнить о необходимости избавить его от жены.

   Дождался посланцев на крыльце, размышляя о том, что женские волосы, судя по щекотавшей руку пряди, могут быть удивительно мягкими. А у Сабельды локоны такие, что ими впору ингредиенты в ступке толочь. И у мамы тоже.

   Первый из подъехавших офицеров взбежал по крыльцу и протянул конверт. Я закатил глаза:

   – Вы что, не видите: у меня руки заняты. Вскрывайте уже.

   Офицер побледнел:

   – Секретная депеша.

   Бывшие военные, что с них взять. Терпеливо пояснил:

   – Вскройте и разверните письмо ко мне, я же не прошу его читать.

   На бледном лице отразилась работа мысли, офицер сломал печать и развернул мне послание министра:

   «Хватит развлекаться садоводством. Быстрее избавь меня от сам-знаешь-кого».

   – М-министр просил написать ответ, – добавил офицер.

   Вот вроде министр внутренних дел у нас умнее военного и научного министров вместе взятых раза в два, а тоже не понимает: катастрофу устроить легко, а ликвидировать последствия – долго и нудно.

   Терпеливо пояснил:

   – Перепиской мне заниматься некогда. Передайте на словах: сейчас, только от своей избавлюсь. – И повернулся к дверям.

   Они распахнулись в мраморно-золотой холл.

   Офицер сунул свёрнутое письмо через моё плечо, лист упал на мерно вздымавшуюся грудь жены.

   Стоило шагнуть в холл, воздух изменился, магическое напряжение вокруг новой хозяйки заставило вибрировать старенькие чары.

   «И что за спешка? – мысленно возмущался я. – Можно подумать, жена ему мешает. Наверняка запер её в самом глубоком подвале, а мне пишет так, словно ему жить не дают».

   Нелестно думая об очередном торопливом государственном муже, я чуть не свернул в двери своей комнаты. Промчался к следующим. Они отворились.

   Алый будуар блистал золотом и шёлком ещё со времени, когда мама была полновластной хозяйкой рода. В углу на последнем издыхании журчал фонтан. Я положил жену на громадную кровать с балдахином: она хорошо смотрелась на расшитом золотом бархате, только помыть надо.

   И одеть. Я её точно из спальни призвал: не может девушка в таком виде где-то ходить.

   Забрав письмо, укутал жену краем одеяла.

   – Спокойного сна.

   А мне пора разобраться с порталом в другой мир. Интересно, почему жёны вернулись?

***

Тело ныло так, словно я пару часов в спарринге мочилась. С трудом повернулась, кровать отозвалась привычным скрипом. Я поморщилась. Веки тёмные, значит, ещё глубокая ночь. И…

   Воспоминания ударили адреналином, сердце взвыло в груди, глаза распахнулись: я была дома. Спальню тускло освещал ночник, окно за занавеской и жалюзи казалось чёрным.

   Руку плотно охватывал браслет с эльфийскими узорами.

   Спала я в грязной одежде. Но, главное, дома, а не в другом мире…

ГЛАВА 7

Павлик… сердце неприятно ёкнуло, но после забега по иномирью измена мужа – так, просто цветочки. Правда, непонятно, почему «благоверного» нет. Со Светкой празднуют моё исчезновение?

   И ведь, гад, даже фотографию нашу свадебную из рамки на стене вытащил. А саму рамку зачем-то оставил висеть. Швырнула в неё подушку Павлика, рамка грохнулась на пол, хрустнуло стекло. Стало тихо-тихо.

   Как там девочка? Брюнет о ней позаботится или выбросит на улицу? Глаза-то у него добрые, но кто знает…

   Включив светильник, внимательно оглядела браслет: вдруг в переплетениях узоров прячутся щель, замок, шарнир. Нет, глухо. Магия, будь она неладна!

   Думать не хотелось, я прошла в ванную, стараясь не глядеть на выбитое в кухонной двери стекло. Двадцать минут горячего душа, пять минут рыданий – и я была почти как огурчик, а ноющие мышцы – можно представить, что я хорошо потренировалась накануне.

   Только девочку жалко.

   Вытираясь полотенцем, вышла в коридор.

   За окнами было темно. А в квартире по-прежнему тихо-тихо.

   Ни громко работающего даже среди ночи телевизора справа вверху, ни круглосуточного детского плача ребёнка с коликами под нами. И любитель рэпа слева тоже вёл себя подозрительно тихо даже для ночи.

   Что-то не так.

   Холодок пробежал по нервам и под коленями защекотало.

   Тихо.

   Здесь неестественно тихо. Даже шума машин и гудения холодильника нет.

   Выронив полотенце, пробежала в кухню, к окну, отдёрнула штору: темнота. Просто беспросветная тьма за стеклом.

   И в гостиной.

   И в спальне.

   Попробовала открыть окна – стояли намертво, будто отлиты вместе со стеной.

   Вот теперь стало реально страшно. Страшнее, чем в неведомом городе волшебного мира.

   Только бы меня не замуровали: с человеком можно справиться или договориться, с толстыми каменными стенами – нет.

   Желудок скрутило, к горлу подступил ком.

   Задыхаясь от панического ужаса, я подошла к двери.

   – Только бы там был выход, – меня начало потряхивать.

   Быстро провернула замок, ручку и отворила дверь.

   Подъезд. Всё как обычно, даже скол на ступени и царапок от ножа на кнопке звонка у соседа-репера. Мрачный свет ламп…

   В окне между этажами – темнота, как за окнами моей квартиры.

   И тишина, точно в склепе.

   Это не мой дом.

   На руке резко потяжелел браслет.

   Рванулась вниз, миг – я у двери подъезда, такой родной, в узорах чёрной и красной граффити, с сакральной припиской из трёх букв. Распахнула…

***

«Неужели предкам не приходила мысль отправить жену в другой мир? – я вытащил из ящика свежую порцию заплавленных в консервирующее стекло древних листов. – Или просто упоминания об этом не сохранилось?»

   Взглянул на портальный узел, вольготно лежавший посередине большого стола среди консервированных листов и хорошо сохранившихся страниц.

   Этот инструмент пытались задействовать многие длоры до меня и после, но почему-то только мне он открыл дорогу в иной мир.

   Было это случайным совпадением или?.. В голове яркими линиями начала свиваться мысль, что…

   Стены громко, протяжно затрещали. Звук напоминал хриплый вой. Спину защекотали мурашки. Передёрнув плечами, я снова уставился на портальный узел. Мысль опять начала вкрадываться в голову…

   Дом заскрежетал. Похоже, происходило что-то глобальное. Отложив пачку консервированных листов на край стола, я закрыл лицо рукой: никакого покоя!

   – Тринь-хрясь-труууу… – жалобно отозвались стены дома. – Уууу…

   Что-то заскрипело, словно ногти по грифельной доске, аж волосы дыбом.

   – А потише нельзя? – обратился к потолку, хотя ему моё мнение, конечно, безразлично, я же всего лишь глава рода.

   В общем, понимаю угрозу министра меня кастрировать, если не избавлю его от жены.

   Но как я это сделаю, если мне и пяти минут спокойно подумать не дают?

   Вытащил из нижнего ящика беруши. Они мешают думать, но не так, как ужасающий скрежет. Потрогал ухо, в котором неудачно поковырялся когтем – вроде зажило. Только поднёс затычку, из пола взмыло нечто в развевающихся лохмотьях.

   Выронив беруши, я отскочил, врезался в стол, с края звонко посыпались пластины листов.

   Нечто парило посередине лаборатории, из широких рукавов выглядывали пальцы в струпьях. Края капюшона колыхались, но под ними была лишь тьма.

   – А? – выдохнул я, опуская руку, которой рефлекторно прикрылся.

   Сиплый с присвистом замогильный голос пробрал до печёнок:

   – К вам министр внутренних дел. Требует срочной встречи. – Нечто поклонилось.

   Внимательно его оглядев, уточнил:

   – Привратный дух?

   – Да, мой длор, – с присвистом, жалобно отозвался несчастный дух.

   Мне стало страшновато за родной дом.

   – Министр говорит, что вынесет ворота, – просвистел дух.

   – А почему ты шепелявишь?

   – Удивительно, что я говорить умею, у меня ведь даже, – он стянул капюшон: под ним оказался сгусток черноты, – головы нет.

   Из какого же странного мира явилась жена, если под её влиянием нормальный человеческого вида дух превратился в такое?

   – Министр… – прошелестел несчастный привратник.

   – Да-да, зови сюда. – Кивнул я и почесал затылок.

   Дух исчез.

   Мой настойчивый гость не из тех, кого можно обмануть изображением бурной деятельности, ему нужен результат. Которого не было.

   Но ведь попробовать стоит!

   Быстро поднял с пола листы и снял с портального узла корпус.

   Когда разящий меч империи, он же самый молодой в истории министр внутренних дел, он же длор Раввер Вларлендорский влетел в мою лабораторию, я с умным видом перерисовывал схему расположения в узле кристаллов накопителей и колб с активным раствором.

   – Работаю, – не отрываясь от дел, возвестил я.

   – Результаты? – леденящим кровь голосом спросил министр.

   – Я бы пока не хотел их озвучи…

   Его широкая ладонь накрыла лист с рисуемым чертежом. На безымянном пальце хищно блестели острия и грани перстня на всю фалангу.

   Вот так всегда: никакого уважения к труду учёных.

   Поднял взгляд на бледное, будто вылепленное из гипса лицо в обрамлении длинных чёрных волос. Министр до сих пор носил траур. Чёрный цвет не скрадывал массивности его фигуры, а добавлял подавляющей мрачности.

   Сразу хотелось встать и отойти. Но я откинулся на спинку кресла и честно сознался:

   – Работа в стадии сбора данных. Выводов пока нет.

   Дом душераздирающе заскрипел. Министр поднял взгляд к потолку, скривил тонкие губы. И неожиданно мягко признался:

   – В прошлый раз было не так… шумно.

   – Может потому, что они иномирянки? Ты же видел, во что жена превратила моего привратного духа.

   – Он не показался, – министр разглядывал мою любимую коллекцию эмбрионов.

   – Дуух, выходи, – позвал я.

   – А может, не надо? – просипел из стенки дух.

   – Выходи, – строже повторил я.

   Сначала из стены показалась стыдливо опущенная голова в капюшоне, затем тело в развевающихся лохмотьях. Страшные руки дух спрятал в рукавах.

   Оглядев его, министр велел:

   – Руки покажи.

   Мой дух моментально их высунул. Да, умеет наш министр командовать. Он холодно сообщил:

   – Мой стал таким же.

   – Что? – спросили мы с духом одновременно.

   Министр приблизился к нему, обошёл вокруг и пояснил:

   – Мой привратный дух сейчас выглядит так же.

   – Может, у них водятся такие существа? – протянул я.

   – Без головы? – дух стянул капюшон, чтобы напомнить о сгустке вместо черепа.

   – А у моего там гадкая кишка со ртом на конце, – сказал министр и отмахнулся. – Но это неважно.

   Он решительно прошёл к моему столу и вскинул тонкую бровь. Пришлось вставать и нести стул из угла.

   Хорошо ещё, министр в это время не занял моё место, как он любил делать в детстве, когда приходил с дядей в гости. Уже тогда он грезил постом министра, за что и получил в кругу близких прозвище, позже ставшее служебным званием: министр.

   С минуту он смотрел на меня таким взглядом, что я начал тщательно вспоминать, не натворил ли в ближайшем прошлом чего страшного. Ну, кроме того, что неудачно его женил и чуть не уничтожил наш остров.

   – Скажи, этот твой магоед мог убить главу рода? – спросил министр.

   – Мой?

   – По форме вопроса понятно. Но хотелось бы уточнить: а здесь есть ещё чьи-то магоеды?

   Да это почти оскорбление!

   – Таких создал только я. Что касается первого вопроса, то… Если большой стебель потеряет опору и упадёт на главу рода, то, конечно, может убить. Да и сухие при падении могут убить, если угодят в висок, например, или если неожиданно испугают: от разрыва сердца даже глава рода не застрахован.

   Министр чуть склонил голову, чтобы исподлобья мрачно на меня глянуть:

   – Я не твоё любимое научное собрание, давай обойдёмся без превратных пониманий вопросов.

   – Кто убит?

   – Ты не сотрудник министерства внутренних дел и не имеешь права получать секретную информацию.

   – Через пару часов я всё равно узнаю, почему бы не сказать сейчас?

   Министр смотрел на меня ледяным взглядом, и моё возмущение сменилось непривычной растерянностью:

   – Министерство постарается сохранить это в тайне? Всё настолько ужасно?

   Он не ответил, но во взгляде что-то изменилось, и мне стало совсем не по себе. Всякие неприятные ощущения исчезли в бурной мыслительной деятельности: выкинул из списка подозреваемых в смерти находящихся за границей глав (если я правильно их помню) и самых ярких звёзд столицы, исчезновение которых просто не скрыть, убрал занимающих министерские посты и… да всё равно много оставалось.

   – Итак, – министр побарабанил пальцами по столу (значит, сильно нервничает, хотя лицо, как обычно, – маска спокойствия). – Мог ли магоед убить главу рода?

   – Нет. Однозначно. Он поглощает магию, а не жизнь. Я трогал его сок, пробовал на вкус – для физического тела это безвредно не только в теории, – (у министра дёрнулась губа). – Магоед не чувствует длоров, можно им хоть обмотаться – ничего не будет.

   – А при попадании в кровь?

   – Семечком? Корнем?

   – И тем, и другим.

   Всерьёз задумался. Министр сверлил меня взглядом. Я стал размышлять вслух:

   – Теоретически существует вероятность, что насыщенный магией организм длора покажется капсулам достаточно благоприятной средой для выброса корней. Но все семена я засеял лично.

   – Надо же, – с обманчивой любезностью заговорил министр, – а кому-то говорил, что просто забыл рюкзак у соседа.

   – Ну ты же меня знаешь, – развёл руками.

   – Лжёшь как дышишь.

   – Когда налетают с обвинениями, как-то само получается. Что до корней… Они статичны. Даже дополнительные растут медленно, человек может спокойно увернуться. Нет, конечно, можно предположить, что некий глава рода споткнулся, стукнулся головой, потерял сознание и пропустил момент, когда на него наткнулись и проросли насквозь корни, но вероятность этого…

   – В доме. Это произошло прямо в доме.

   – У Сомсамычевых?

   – Не у них.

   Волосы вставали дыбом, горло мне сдавило, и голос стал тоньше, с хрипотцой:

   – В доме? С активным источником? С его главой?

   – Да.

   Калейдоскопом закрутились мысли:

   – Нет-нет, в доме такого случиться не могло. Активный источник защищает всю территорию рода, даже стены у Вериндера магоед до конца не преодолел. К тому же проникновение в дом значило бы и поглощение источника, а тогда стеблей было бы в разы больше. Так что нет: магоед тут ни при чём.

   – Всё поместье было в стеблях.

   Замотал головой:

   – Нет-нет. Если магоед свободно пророс на землю рода, значит, источник уже… – я шумно вдохнул и изумлённо уставился на министра.

   Тот холодно, будто о погоде говорил, докончил:

   – …был уничтожен.

   Облокотившись на подлокотник, я обхватил губы пальцами, невидяще уставился перед собой.

   Уничтожен один из активных источников. Немыслимо!

   Министр снова побарабанил пальцами по столу:

   – Знаешь, как мне ситуацию обрисовал следователь?

   – Неет.

   Министр прищурился:

   – Некий молодой, склонный к эксцентричным выходкам длор, напившись, пришёл к соседу похвастаться новым изобретением. Ситуация вышла из-под контроля, сосед погиб. И молодой длор засеял изобретением остров, отвлёк внимание учёных длоров внезапным браком, тем самым создав себе алиби. А потом переложил вину на другого соседа, у которого якобы оставил это изобретение.

   Кровь отлила от лица, я старался успокоиться, но как-то слишком замаячила перспектива окончить дни под мечом палача: я же полноправный глава рода, если меня признают виновным в убийстве длора, меня придётся уничтожить, чтобы освободить место следующему главе.

   – Послушай, я… – подался вперёд, чувствуя, как сердце непривычно колотится у горла, и не зная, что сказать, кроме тривиального «не виноват».

   – Я думаю, ты слишком прямолинеен и импульсивен для осуществления такого плана. По моему приказу следователь будет держать эту версию при себе, но… Он в неё верит, а когда человек во что-то верит, его разум начинает искать подтверждения и игнорировать противоречия. Поэтому существует большой риск, что со временем эта составленная на домыслах версия обретёт фактическое подтверждение, и тогда уже, дорогой Лавентин, результаты расследования могут передать через мою голову.

   Казалось, мир рухнул… Опять. Что-то последнее время он часто рушится.

   – А если отстранить следователя? – Я вскинул палец. – Заставить подписать магический контракт!

   – Он уважаемый сотрудник полиции. Уволю его – и его версию будут копать с удвоенной силой. И он не длор, поэтому такой тонкий контракт умолчания с ним не подпишешь.

   Наверное, я впервые не знал, что делать. Просто сжал подлокотники. Министр признался:

   – Я считаю тебя безответственным, капризным ребёнком. И, конечно, не могу доверять длору, которого исключили из Быкослова через две недели обучения.

   – Три, – тихо поправил я. – Они меня после перекраски профессоров в зелёный ещё неделю в карцере держали. Надеясь, что одумаюсь, а я им карцер разнёс.

   – Продемонстрировав свои преступные наклонности, что будет использовано против тебя в суде, – мрачно добавил министр, он же лучший выпускник двух курсов Быкослова, гордость и слава университета, и портрет его вывесили в галерее самых выдающихся студентов в год моего поступления (а я ему платье пририсовал). – Но вынужден признать: когда дело касается всяких магических штук, равных тебе нет. Поэтому… – Он вытащил из-за пазухи сложенный втрое лист. – Подписывай. Теперь ты внештатный сотрудник особого отдела министерства внутренних дел. Если подпишешь, конечно. А если нет… – министр пожал плечами.

   – А что, если нет?

   Его взгляд недовольно сверкнул. Что, обычно не уточняют, что будет в случае отказа? Я удивлёно приподнял бровь. Министр вздохнул:

   – Тогда расследование проведёт лишь подозревающий тебя следователь и его команда. Это же очевидно, разве нет?

   – Ну, мало ли. – Пожал плечами. – Вдруг ты собирался меня на фронт отправить или ещё что. В тюрьму там или на освидетельствование в дом людей с отклонениями душевного состояния.

   – Последнее, кстати, весьма заманчивый вариант. – Министр кивнул на контракт. – Подписывай.

   Развернув бумагу, я пробежался взглядом по договору найма с условием неразглашения полученной на службе информации. Отрастив клык, надкусил подушечку безымянного пальца и, передёрнувшись, приложил кровоточащую рану к низу листа.

   Контракт объяло зелёно-голубым светом, который утонул во тьме магии министра. Я поднял на него вопросительный взгляд: это значило, что договор я подписал не с императорской семьёй, как обычно происходит в таких случаях, а лично с ним. Складываемый контракт глянцево блеснул в цепких пальцах министра и исчез за пазухой.

   Поднявшись, министр застыл, глядя на моих эмбриончиков. Бровь поползла вверх:

   – Твою коллекцию засасывает.

   Я оглянулся: тщательно подогнанные по цвету и размеру баночки вместе с полками втягивались в стену.

   – Ааа! – ринулся к ним, схватил, потащил к столу, побежал за следующими, поставил их на пол. – Помоги, помоги мне, – причитал я, вырывая банки из пасти размякшей стены. – Нет, только не шнюбубера!

   – Как ты раздобыл эмбрион шнюбубера? – без малейшего сочувствия уточнил министр. – Они запрещены к хранению.

   – Отец подарил. Помогай, – я лихорадочно составлял банки на пол.

   – Они и в пол проваливаются, – заметил министр. – Похоже, жене твоей они очень не понравились.

   Двадцать две оставшиеся на полке банки продолжали втягиваться в стену, остальные проваливались в пол, точно в болотную трясину. Схватился за голову: вот она супружеская жизнь во всей красе. Так и знал! И не собирался показывать лабораторию жене!

   – Стол, – подсказал министр.

   Обернулся: да, стол не принадлежал дому, отец привёз его из Черундии, там на рудниках трудился какой-то искусный мебельщик, вот и вырезал ему из каменного дерева. Банки с эмбриончиками стояли на нём незыблемо.

   Перекинув портальный узел и бумаги на кресло, я начал переставлять банки на стол, сначала – последние с полок, потом – выдранные из пола. Понаблюдав, министр тоже принялся спасать моих эмбриончиков.

   – Быстрее, нас ждут, – почти ворчал он (насколько может ворчать такая хладнокровная личность) и заставлял стол банками. – Ну и гадость.

   На огромной столешнице места для всех решительно не хватало, я готов был выть от отчаяния и невозможности быстро определиться, что спасать первым.

   Банки встали во второй ряд.

   Когда попытался соорудить третий, министр перехватил меня за запястья и заставил посмотреть на себя:

   – Хватит. Иначе упадёт, и лишишься всех.

   – Но… – с ужасом оглянулся на пропадавшие в полу эмбрионы.

   – Потом с женой договоришься, чтобы вернула, – министр развернул меня к выходу. – А сейчас быстро переодеваться – и на место преступления.

   – А если не вернёт? Если они там испортятся?

   – Тем важнее быстро разобраться с делами, чтобы скорее начать её уговаривать.

   Прижимая баночки к груди, я поплёлся за министром. Держать «эту гадость», пока я переодеваюсь, министр отказался, так что я просто надел свежий фрак и в обнимку с банками отправился на свою первую официальную государственную службу.

ГЛАВА 8

Дверь «подъезда» распахнулась в выемку в пористой скале. И ни щёлочки, ни намёка на выход.

   – Е-японский городовой! – схватилась за голову. – Так, всё хорошо. Всё нормально. Я выберусь.

   Только каменная порода за дверью мешала в это верить: кажется, меня замуровали в скале.

   А может, мне это мерещится? Ну, всякие там голограммы, прикрывающие тайные ходы… Решительно шагнула в выемку, а до камня дотронулась осторожно и самым кончиком мизинца: если даже отсохнет – не так страшно.

   С мизинцем всё обошлось. Пористый камень оказался тёплым, чуть-чуть упругим и едва ощутимо пульсировал. Потрогала его ладонью: не вибромассажёр, но приятно.

   И твёрдо так, что не пробьёшь. Постучала по камню – звук глухой, значит, толщина приличная, а то и вовсе монолит.

   Надо остальные стены обстучать.

   Но сначала – одеться.

***

Ехать пришлось в ландо министра. Грозный взгляд скользнул по дыре на месте вывернутого светильника-гриба и упёрся в разбитые статуи, при свете дня прекрасно заметные с подъездной дорожки.

   А вот Дуси не видно. Он стеснительный, в сад при гостях не выйдет, пока не обрастёт.

   Министр разомкнул плотно сжатые губы:

   – Надеюсь, ты понимаешь, как подозрительно это выглядит в свете последних событий.

   – Сомсамычевы постарались, – неохотно признался я.

   – Когда это ты пустил их кувалды на прочность испытать?

   Хотелось ответить небрежно, да вышло почти обиженно:

   – Это они сами.

   – Коммерсанты в саду длора с саддухом накуролесили без его ведома? – Министр поднял взгляд к небу. – Сочини объяснение правдоподобнее.

   – Это правда!

   – Я не говорил, что ложь. Но звучит неправдоподобно. Совсем. – Он обратил на меня леденящий взгляд. – Лавентин, на этот раз всё серьёзно. Попробуй хотя бы изобразить из себя взрослого человека. – Министр посмотрел на банки с эмбрионами у меня в руках. – И убери это куда-нибудь с глаз долой.

   – А ты возле ворот останови, там у Дуси склад садового инструмента, я пока в нём размещу.

   – И… – Министр поманил меня пальцем (я неохотно наклонился). – Только не дёргайся.

   Его рука с хищным перстнем, потянулась к моей щеке. От прикосновения металла по коже пробежал жар императорской магии крови, скулу защипало. Металл раскалялся. Министр отдёрнул ладонь:

   – К вечеру ни один эксперт не сможет доказать, что у тебя была травма.

   Я потрогал гладкую кожу, смутно припоминая, что при бегстве от военного и научного министров меня схватил офицер, я рухнул на даму, и её брошка резанула скулу.

   По лёгкому мановению руки ящеры остановились у ворот. Спустившись на шуршащий гравий, я быстро зашагал между стеной и живой изгородью. В сорока метрах от въезда кусты скрывали чулан-землянку. Внутри было темно и прохладно, надёжная крыша над головой – самое то для временного хранения моих эмбриончиков. И на полке место свободное есть.

   Эх, надо было и остальные сюда принести, но поздно спохватился: министр – сущий зверь, с него станется и за шиворот меня увести.

   Напоследок я полюбовался на выставленные на полочку с удобрениями банки и отправился назад.

   Уже отъезжая, подумал, что Дусю надо было предупредить: вдруг испугается шипастеньких и глазастеньких эмбрионов экспериментальных химер.

   Посмотрел на министра, и желание просить вернуться мигом отпало.

   А, ладно, и так нормально всё будет: Дуся может сегодня туда и не заглянет.

***

С одеждой получилась беда: в шкафу её ожидаемо не было, а оставшуюся на мне пришлось стирать. Батареи оказались тёплыми, и за время, пока я простукивала стены квартиры, майка, джинсы и трусы высохли. Это оказалось единственной приятной новостью. Стены отдавались исключительно глухим звуком.

   Дальше я простучала подъезд и теперь в отчаянии сидела на лестнице у выхода. Смотрела в скалистую стену. Как её открыть? Каким волшебным словом? Взмахнула рукой:

   – Сим-сим, откройся.

   Стена слегка отодвинулась.

   Снова взмахнула рукой, дрожащим голосом велела:

   – Сим-сим, откройся.

   Сдвинулась.

   Не веря своему счастью, стала махать рукой, повторяя:

   – Сим-сим, откройся. Сим-сим, откройся. Сим-сим, откройся. Сим-сим, откройся…

   Стена поддавалась!

***

Покачиваясь в ландо, катившем между засохшими стеблями, я задумался над словами министра и… он прав. Это на пьяную голову очевидным казалось, что виной всему Сомсамычевы, а на трезвую это выглядело, мягко говоря, нереально…

   А, нет же, вспомнил! Стукнул себя по лбу:

   – Я все защитные чары снял.

   – Зачем?

   – Я был очень не трезв. – (Бровь министра дрогнула). – Ссорился с Сабельдой. Ну и наставил всякого… – В голове всё путалось: воспоминания вспыхивали и осыпались, менялись местами, обрывались, всплывали в другом месте. – Я накричал на неё, чуть не к Хуехуну послал, она ушла. А потом мама активировала мои брачные браслеты, Сабельда пришла ко мне в подвал. Я едва успел закрыться от неё щитом… или… – Между этими событиями было подозрительно много провалов, и установку большинства щитов я не помнил. – В общем, Сабельда уговаривала меня на ней жениться…

   – Ты это о той Сабельде, которую я знаю? – скептически уточнил министр. – Она уговаривала? После того, как ты её оскорбил?

   – Да. Я увидел портальный узел и предпочёл рискнуть.

   – На наши головы. – Министр отвернулся.

   Можно подумать, он согласился на моё предложение под принуждением и без энтузиазма. Впрочем, можно сказать, что под принуждением: жениться-то надо было обязательно, а пятый раз он по-настоящему заключать брак явно не хотел.

   Миновав поместье Индели, мы приблизились к потрескавшимся стенам имения Сомсамычевых.

   – А Сомсамычевы?.. – не без трепета спросил я.

   – Они сейчас на выставке промышленных товаров, им отправили курьера сообщить о происшествии с домом.

   Я выдохнул.

   Ландо свернуло в открытые ворота имения Какики, но не было привычного ощущения прикосновения чужой родовой магии. А створки за нами вручную закрыли офицеры в чёрных мундирах.

   В конце подъездной дорожки стоял холодный, навеки запечатлённый в последнем состоянии дом.

   Похоже, дух бездны, с которым мы так мило общались ночью, охранял не Какики…

***

От бесконечных маханий рука отваливалась, из-за повторений язык пересох и, кажется, опух. Но дыра в скале появилась. Сим-сим открылся… или открылась.

   Вела дыра в незнакомую лабораторию средневекового стиля. Тут тоже были цветные банки со всякой гадостью, но здесь они в два слоя стояли на столе, плотно забив всю столешницу. Кто-то, видимо, совсем не боялся, что они упадут и разобьются. Но это не моё дело.

   Ещё раз оглядела лабораторию: мрачновато. То ли дело наши современные лаборатории: всё белое и стерильное.

   За дверью обнаружилась лестница наподобие той, которую я преодолела при попадании сюда. И тоже вывела в спальню вроде предыдущей: с огромной кроватью под балдахином, резным секретером, кованым сундуком в изножье, пуфиком на ножках-лапах, тканными синими обоями в серебряных узорах, тяжёлыми портьерами. Но без лепнины под потолком, на котором вместо полуголых девиц было красивое звёздное небо – как я когда-то мечтала себе в спальню сделать, да Павлик был против.

   Честно говоря, местные буржуи зажрались: спальня размером с однушку новой улучшенной планировки. Это же какой расход средств на уборку и отопление – умереть не встать.

   В коридоре за дверью на том же месте, что и накануне ночью, располагалось французское окно в сад. Посмотрела в другую сторону: вдали имелись двери.

   В их расположении было что-то странное. Не сразу сообразила, что между той, из которой выглядывала я, и следующей будто пропущена дверь, а остальные пять шли на одинаковом расстоянии друг от друга. Да тут как в торговом центре: пока всё обойдёшь, рискуешь состариться…

   Возможно, за одной из дверей находилась моя девочка. Одинокий бедный ребёнок в этом сумасшедшем доме… Но, может, для неё, местной, здесь всё нормально. А за дверью в сад – дорога к свободе.

   Хотя бежать, вроде, смысла нет: языка не знаю, мир опасный. Брюнет ничего так, покормил и даже домогаться не стал.

   Только бы больше не замуровывал – и терпимо.

   Вздохнула: да нет у меня выбора – наверняка сюда меня приволок этот безумный учёный, а значит, возвращаться надо с его помощью.

   Так что иду искать девочку. Развернулась к дверям.

   Сзади душераздирающе завопили.

   Подскочив, развернулась, вгляделась в сад: среди кустов мелькнуло что-то коричневое. Единственным свидетельством того, что это что-то впрямь мелькнуло, была развалившаяся статуя и покосившийся фонтан.

   На улицу выходить опасно…

   «Бедный ребёнок, как она тут без меня?» – пошла спасать девочку.

***

Мёртвый дом производил странное впечатление… Безумно хотелось поковырять стены, спуститься в самый глубокий подвал и взглянуть на уничтоженный источник: теоретически активный источник при близости главы рода считался неуничтожимым.

   – Веди себя спокойно, – почти не шевеля губами, процедил министр.

   Я понял, что судорожно озираюсь, чуть не пританцовываю от нетерпения, и эксперты, исследующие холл и торчавший из потолка корень магоеда, странно на меня косятся. Постарался вести себя чинно, как подобает длору, а у самого аж пальцы сводило от желания скорее всё самому посмотреть и потрогать.

   Мы миновали просторный холл и почти сразу оказались в большой библиотеке. Напротив кожаного кресла висел портрет семьи: длор Какики, его жена и три дочери, средняя из которых была второй женой министра. На портрет он не взглянул, сразу направился вглубь библиотеки. Там за отодвинутым шкафом зиял проход на узкую лестницу.

   – Спальни хозяев не имеют прямых выходов в дом, только через два тайных выхода: здесь и на кухне. – В лестничном колодце голос министра звучал гулко.

   – Как же так быстро обнаружили тело? – Я шёл следом, нетерпеливо высматривая конец лестницы через плечо министра.

   – Благодаря пробившему окно корню. Мы выслали патрульных проверить каждый дом на случай, если нужна помощь. Полицейские перелезли по остаткам стеблей через стену. Не дождавшись ответа хозяев, пробрались внутрь. Обнаружили тело. Один остался дежурить, второй отправился в особый отдел. – Министр шагнул в светлый проём.

   – И никому об увиденном не рассказали? – Едва оказавшись в спальне, я начисто забыл обо всём.

   Министр что-то ответил, но я не расслышал, захваченный представшей передо мной картиной.

   Всю комнату покрывал слой хлопьев отвратительного красно-бурого цвета, вроде как снег возле фабрик и приисков. Сухие извивающиеся корни магоеда протянулись от разбитого витражного окна к кровати, через лохмотья балдахина опустились на широкое ложе и сплелись в подобие человеческой фигуры.

   Лишь несколько мгновений спустя я осознал, что буро-коричневое нечто не корень, а неестественно выгнувшийся, усохший длор Какики.

   Желудок нехорошо сжался, но все физические позывы утонули в лихорадочно собираемой разумом информации.

   Спальня отличалась камерностью – площадь всего метров сорок. На стенах сквозь хлопья неизвестного вещества проглядывали то глаз ящера, то лапа животного или вскинутый арбалет. Скорее всего, на фресках сцены охоты. Свет проникал сквозь выбитое окно на всю стену, остатки витража из-за налёта утратили прозрачность.

   В хлопьях были видны две пары следов, наверняка принадлежавших полицейским: они появились под торчавшим в окне корнем, тянулись до кровати, после чего один вернулся к корню, а другой отошёл в угол, за ширму. Судя по следам на налёте, ширма упала, но её поставили и придвинули ближе к углу. Наверное, у полицейского не выдержал желудок. Дальше неровные следы вели к массивному креслу, на его спинке остались отпечатки руки.

   Дежуривший у тела полицейский переминался с ноги на ногу. Потом торопливо ушёл сквозь тайный ход. От которого к кровати вела третья цепочка следов: уверенных, с широким шагом. Человек постоял и вернулся чётко по своим следам.

   Я развернулся к входу. Министр ждал у стены, оставив при входе всего четыре отпечатка ботинок. Третья цепочка следов принадлежала ему.

   Семья Какики была ему, по сути, родственной. Министр часто бывал у них в доме в период ухаживаний да и после заключения брака посещал их регулярно, общался, даже знал о тайном ходе. А потом подошёл, оглядел изуродованный труп тестя (главы рода! убитого в собственном доме! в доме с уничтоженным источником!) и спокойно вернулся след в след.

   – У тебя железные нервы, – заметил я.

   – Работа обязывает.

   И этот длор ещё уверяет, что я веду себя подозрительно.

   – Давай, осматривай скорее, – министр кивнул на кровать. – Эксперты изнемогают от желания всё здесь исследовать, но я приказал ждать тебя.

   – Какое высокое доверие, – улыбнулся я. – Твои эксперты поделятся инструментами?

   – Нужен стандартный набор?

   – Да.

   Он исчез в зеве тайного хода. Оставшись один, я почувствовал что-то странное, будто из меня вытянули воздух, а кожу объяло холодом. Был ли это страх столкновения с удивительным и опасным или действительно что-то витало в воздухе – трудно сказать.

   Обнажённый длор Какики лежал на своей кровати. Его изломанное, похожее на корягу тело взывало ко мне, будто умоляло разгадать тайну смерти. Зачарованный этим тошнотворно интересным зрелищем, я двинулся к постели. Ветерок дёрнул клин разодранного балдахина, посыпались хлопья неизвестного вещества, ноздри зачесались.

   Прикрывшись рукавом, подошёл совсем близко: кожа Какики напоминала сморщенный, прокалённый до коричневого цвета пергамент, кости изогнулись. Но в складках искажённого лица запечатлелось что-то похожее на улыбку. Глаза были закрыты. Мой взгляд скользнул по вспученной ключице, по выгнутой дугой руке с утолщением на запястье, покрытом хлопьями, в отличие от верхней части тела. Неужели?.. Шагнул ближе, нечто объёмное скрипнуло под ногой, будто камушек.

   Наклонившись, выхватил из хлопьев жирной ломкой субстанции что-то металлическое, размером с пуговицу, потёр пальцем: латунная шестерёнка, украшенная на диске красными капельками рубинов. Новый вид украшений?

   Взгляд снова упал на запястье Какики. Механически сунув шестерёнку в карман, я потянулся к руке трупа и краем одеяла протёр утолщение: брачный браслет с узором из рыб, чуть поблекший, но целый.

   Странно, эти браслеты – порождение источника. Причём буквально: они полностью нерукотворны, вырастают в нём без участия длоров, нам в случае потери браслета даже делать ничего не надо – источник создаст новый сам. Теоретически, без источника браслет существовать не может.

   – Держи, – сказал министр.

   Что-то щёлкнуло. Я оглянулся: он принёс громадный чёрный саквояж с красной печатью в виде скалящегося согра. По своим следам я вернулся куда кривее, чем недавно это сделал министр, и заглянул в саквояж. Со вздохом натянул перчатки и достал капсульный измеритель магического фона:

   – Мой набор юного исследователя и то содержал больше инструментов.

   – У твоего набора юного исследователя было неограниченное финансирование.

   Я разложил по карманам пробирки, вытащил из пенала скальпель, пинцет и снова оглядел комнату: жутко.

   Жутко интересно.

ГЛАВА 9

Я открыла уже сорок комнат, а девочку так и не нашла. Поняла, что обожаю нашу стандартную застройку: в таких домах всё ясно и компактно…

   Распахнула очередную дверь в непомерно роскошные апартаменты: на диване сидела какая-то девочка. Приглядевшись, поняла: моя. Просто чистая. С расчёсанными волосами (в отличие от меня). В чёрно-белом платье в тонкую полоску. То ли к детям тут относятся лучше, чем к внезапным гостьям, то ли она живое подтверждение тому, что дети быстро адаптируются.

   Улыбаясь, помахала ей рукой.

   Девочка тоже улыбнулась и помахала.

   Приглушённый стеклом, в комнате раздался вопль. Вздрогнув, девочка обернулась к окну. Возле него мы оказались одновременно. Вид был ожидаемым: до далёкой стены ограды простирался аристократический парк с живыми изгородями.

   Только статуи и фонтаны лежали обломками, а газон в стороне как-то странно шевелился, приподнимался и опадал. В другой ситуации я бы протёрла глаза, но практика показала: здесь возможно всё. Поэтому я с долей философского спокойствия наблюдала, как на газоне растёт холм, как мимо пробегает бревно с глазами, как за ним бежит глазастая сороконожка размером с поезд…

   Нет, всё же сороконожка размером с поезд – перебор, я оттащила девочку в простенок между окнами и зажмурилась.

   – А нам всё равно, а нам всё равно… – дрожащим голосом пропела я. – Хоть боимся мы волка и совы…

   Родители обожали «Бриллиантовую руку». Вот в ней были хорошие, идеологически правильные приключения отдыхательного толка, я такие же хочу, а не этот… Не такое, что цензурными словами не назовёшь.

   А ещё повыше хочу, а не на первом этаже сидеть, пока во дворе монстры бегают. И даже не на втором. Осторожно выглянула в окно: из образовавшегося в газоне холма выползало что-то фиолетовое, склизкое и рогатое. Я икнула.

   Заставила себя зажмуриться и вжалась в простенок: на пятый этаж хочу. А лучше на десятый – какой-нибудь неприступной крепости без окон, без дверей.

***

Браслет резко потяжелел, я пронёс порцию сильно фонивших хлопьев со столбика балдахина мимо пробирки. Выпрямился:

   – Жена его где?

   – Где ты был последнюю неделю? – Министр так и стоял у стены. – Во время прогулки в городском парке ящеров понесло, её ландо перевернулось, похороны были два дня назад.

   Смутно припомнилось, что кто-то заходил, просил не запускать фейерверки из-за какого-то горя, но я был слишком пьян, чтобы понять, в чём дело.

   – А остальные члены рода? Мужчины, незамужние женщины… Они же… – У меня дух захватило от этой мысли. – Получается, они больше не длоры?

   – За ними отправлены отряды, их доставят в конспиративное загородное имение, где ты сможешь с ними пообщаться и исследовать.

   – Меня шокирует твоё доверие. – Снова развернулся к столбику и снял скальпелем слой хлопьев. – Ты, вроде, считаешь меня слишком безалаберным.

   – Это щекотливое дело требует не дюжих знаний, а возможно и экспериментов с источником. Несмотря на позор в Быкослове, ты – единственный глава рода, обладающий достаточными научными знаниями для проведения подобного исследования. И ты заинтересован в том, чтобы докопаться до истины и защитить других глав, включая себя, от подобных инцидентов.

   – Трезвый, холодный расчёт и я. – Закупорил пробирку и, сунув в карман, снова взялся за капсульный измеритель. – Как-то мы плохо сочетаемся.

   – И, конечно, тебе надо имитировать существование в доме источника.

   Чуть не выронил прибор из рук, а министр спокойно докончил:

   – Даже если для этого потребуется делиться силой твоего собственного источника.

   Развернулся к нему:

   – Неужели сохранить тайну так важно? Разве не разумнее предупредить остальных об опасности.

   На мгновение министр закатил глаза:

   – Понимаю, ты далёк от политики, но не настолько же. Мы воюем, Лавентин, и безрезультатно воюем с Галлардией уже пять лет. Мы не можем позволить народу узнать, что главы рода настолько уязвимы, что магию может потерять вся семья. Это удар по нашей обороноспособности. Как ты предлагаешь держать врага на расстоянии, а колонии Черундии в повиновении, если сильнейшие из сильнейших могут запросто погибнуть у себя дома, в собственной постели?

   У него даже глаза заблестели – вот что значит прирождённый политик.

   – Понял. – Повернулся к телу и протянул измеритель. Капсулы прибора побледнели до серого: магический фон у него был совершенно обычным. – Где проведёте вскрытие?

   – В особом отделе. Уже запросил спецтранспорт. Ты приглашён.

   Отводя от тела измеритель, внимательно следил за изменением цвета в капсулах с реагентом:

   – А ты знаешь, что в анатомическом театре Быкослова…

   – …ты с верхней галереи вывернул содержимое своего желудка на труп, профессора и студентов нижних ярусов? Да, знаю. Тебе выдадут ведро.

   У столбиков цвет реагента в капсулах снова потемнел, а через два шага от них высветлился до цвета нормального фона.

   Через три шага цвет вновь потемнел. Через четыре с половиной шага высветлился. А когда я шёл от двери, зоны усиления и ослабления фона располагались на другом расстоянии друг от друга.

   – Скажи… – задумчиво протянул я, – а у экспертов есть фотографические аппараты с магочуствительными пластинами?

   – Везут из центральной лаборатории, он у нас один.

   – Это хорошо… что везут.

   Похоже, с финансированием у них совсем плохо.

   Жутко не люблю, когда посторонние в моей лаборатории хозяйничают, но ради такого важного дела, может, пригласить экспертов особого отдела к себе? И место преступления совсем рядом…

   Пол едва ощутимо содрогнулся, несколько хлопьев сорвались с балдахина, спланировали на тело и оплетавшие его корни.

   Мы с министром переглянулись.

***

На улице раздался рёв.

   «Да что там ещё?» – выглянула в окно.

   Окна не было.

   Лишь стена, обои которой светились, озаряя комнату «дневным» светом.

   Потрогала стену: холодная и твёрдая.

   Навернулись слёзы: да что за дом такой сумасшедший? То замуровывают, то… опять замуровывают. Сжав ладонь девочки, потащила её к двери… Коридор за ней оказался не тот, через который я пришла: окон не было, освещался он лампами без плафонов (как мой подъезд), и был в пять раз короче предыдущего. И двери были не пылесборники с фигурной резьбой, а нормальные такие, гладкие, с прямыми гладкими ручками.

   Я поняла.

   На самом деле ничего этого не происходит.

   Я просто не знаю как, не знаю откуда и непонятно зачем достала колёса…

   Вот не надо было в прошлые выходные с племяшкой «Гарри Поттера» пересматривать с его говорящими портретами, своевольно перемещающимися лестницами, меняющим конфигурацию автобусом и прочей волшебностью. Ещё немного, и мне начнут мерещиться гиппогрифы, гримы и дементоры во главе с тем-кого-нельзя-называть.

   Где-то за стеной опять громогласно взревели. Даже если галлюцинация, от издавшего рёв хотелось держаться подальше.

   Пол завибрировал. Сначала мелко, едва ощутимо, потом осознала: землетрясение! Оно усиливалось, стены ходили ходуном. В комнате, где я нашла девочку, что-то разбилось. Обхватив девочку, встала с ней в дверной проём: при землетрясениях это относительно безопасное место.

   Дом заскрежетал.

   «Только бы не упал. Держись, домик!»

   Вибрирующие стены стонали, будто от боли. Казалось, дом сейчас треснет и развалится. Дрожание пола усиливалось, он пошёл волнами, словно был мягким. Коридор собрался гармошкой, только дверные проёмы остались прежнего размера. Стены медленно разглаживались.

   Хотелось зажмуриться: настолько фантастически и неестественно это выглядело. Но страшно закрывать глаза.

   Маленькие пальчики переплелись с моими. Девочка мне улыбнулась. И в общем испуганной не выглядела.

   Тут что, меняющие архитектуру дома – норма?

***

Землетрясения здесь быть не могло. Самое логичное предположение: причина вибрации – в источнике. Конечно, он мёртв, но вдруг в нём теплилась жизнь?

   Вдвоём с министром мы, вооружившись светильниками, сбежали по дрожавшей винтовой лестнице на шесть этажей под землю.

   Колодец чужого источника я видел впервые, и меня кольнуло разочарование: у меня такой же. Тот же цилиндр отверстия глубиной семь метров и диаметром три, те же выложенные магоупорными кирпичом стены и дно, те же цепи со звеньями толщиной в запястье, протянутые к обручам и постаменту в центре. Только здесь обручи и постамент не держали кристалл в два человеческих роста – его чёрные осколки мрачно блестели на полу, местами торчали в стенах, хотя магоупорный кирпич, отлитый из крайне редкого вещества, после застывания по плотности не уступал алмазу.

   Я восхищённо выдохнул:

   – Это с какой же силой должны были лететь осколки, чтобы воткнуться в стены?

   – Это ты мне скажи, ты же у нас учёный. – Министр, опустив светильник в колодец, вглядывался в его центр. – Не чувствую ни малейших признаков магии.

   Я сунул в колодец прибор: капсулы остались серыми.

   Да и дрожь земли прекратилась.

   – Но это не могло быть землетрясение, – озвучил мою мысль министр. – Что же тогда тряслось?

   Вверху зашаркали шаги, замелькал жёлтый огонёк фонарика.

   – Господин министр, господин министр… – позвали сверху.

   – Что случилось? – Прислонившись к стене, он запрокинул голову.

   – Вы… там… дом. Там один дом… в нём… его…

   Встретившись со взглядом министра, прочитал в нём свою догадку: ещё одно убийство.

   Одновременно бросились вверх, эхо шагов металось между каменными стенами, скакали тени и свет, создавая жуткое ощущение, что на нас со всех сторон кидаются духи бездны.

   Вспомнив своё ночное приключение, остановился.

   Потом побежал дальше:

   – Дух бездны! Дух бездны!

   Министр развернулся, вскидывая руку, на кончиках его пальцев затрепетало чёрное пламя. Я столкнулся с ледяным опасным взглядом и замахал рукой:

   – Нет-нет, не здесь. Ночью. Этой ночью, когда я засеивал магоеда у Сомсамычевых, этот дом охранял дух бездны. Он ещё помог мне к Сомсамычевым залезть. Я тогда удивился, с чего это Какики нанял такую тварь. У Какики служил дух бездны?

   – Я ничего подобного не слышал. Но если бы он это упоминал, в салонах бы такое обсудили.

   – Ты знаешь, что обсуждают в салонах? – изумился я.

   – Должность обязывает.

   – Господин министр, – позвали сверху.

   Мы снова бросились наверх. Выскочили из спальни на лестницу, через потайную дверь выбежали в библиотеку, где нас ожидал один из офицеров в чёрной форме. Он следовал за нами через холл на крыльцо. Там указал в сторону:

   – Тот дом…

   К небу поднималась башня: высокая, тонкая и какая-то хлипкая (наверное, дому не хватило массы воссоздать пожелание хозяйки).

   Кому вообще могло прийти в голову создать такую несуразицу?

   – Кажется, это твой дом, – странным голосом произнёс министр.

   И резко провернулся в другую сторону. Посмотрел туда, где располагалось его родовое жилище. В той стороне никаких башен не наблюдалось.

   А вот там, где должен стоять мой дом, торчала башня. Кажется, окон у неё не было.

   – Мм, – как-то обречённо протянул министр. – Способа переговорить с женой ты не нашёл или это её месть?

   – Она… спала. Я думал, ничего страшного не случится…

   – Опять само получилось, – вздохнул министр.

   Я развёл руками.

   Потом осознал весь ужас ситуации.

   – Мои эмбрионы! – я побежал домой.

ГЛАВА 10

Ландо догнало меня у ворот. Офицеры согласились их открыть только после приказа бледного министра.

   – Сюда. – Он распахнул дверцу.

   Я прыгнул на сидение. Разворачиваясь вперёд, схватился за голову.

   Моя коллекция…

   Мои разработки…

   О Хуехунова бездна, как я без них?

   Ворота, наконец, открылись, ладно рвануло вперёд. Я тоже вытянулся вперёд, вцепился в спинку сидения и с ужасом смотрел, как башня моего дома вытягивается на ненормальную высоту. Ещё немного, и её сломает ветром.

   Что делать?

   Когда меня дёрнули за рукав, в сознание донеслось:

   – Лавентин. Лавентиин!

   Обернулся. Министр ошеломлённо смотрел на меня:

   – Ты откуда их вытащил? Как их научить управлять домами? Что…

   Его голос утонул в чудовищном рёве. Кровь отхлынула от лица и сердца, я повернулся: над крышей имения тётушки Индели вздымалась похожая на огромные глаза двойная голова, посаженная на сегментированное тело, каждый фрагмент которого имел по паре собственных хитиновых лап.

   – Хуехун нас побери. – Впервые слышал, как министр ругается. – Что это?

   – Военный заказ, – отозвался я. – Многоножка для боёв в горных труднопроходимых областях. Только… она должна быть меньше.

   Я так вцепился в волосы, что вырвал несколько.

   – Почему она такая огромная?! – Снова дёрнул меня министр.

   – Она. – Я уставился на него. – Она должна быть меньше, их должны извлекать из стазис-раствора и помещать в землю, заряженную стандартным магическим разрядом, тогда из химических соединений почвы выстраивается тело в шесть метров. А тут… – Мы на бешеной скорости неслись к чудовищу, точно гусеница ползающему по моему саду в поисках добычи. – Оно выросло в земле, сильно пропитанной магией рода, поэтому…

   Я рухнул на сидение, потерянно глядя перед собой. Ландо остановилось на почтительном расстоянии от ворот в моё имение. Министр схватил меня за грудки и заставил посмотреть на себя:

   – Давай чётко и по существу: насколько это опасно и как это остановить?

   – Мм… В таком размере даже не знаю. Я не просчитывал ситуацию, когда рабочий эмбрион попадает на землю рода. Это казалось невозможным, ведь в лаборатории нет земли, там пол каменный.

   Осознавая свою глупость, закрыл глаза: Дуся. Он мог уронить пробирки на пол своей землянки, и тогда…

   – Кажется, у нас может быть две проблемы.

   – Что ещё? – прорычал министр.

   – Тот второй эмбрион, что был у меня с собой, он… Ну, он для войны в Черундии. Рассчитан передвигаться по пустыне, под песком. Здесь, конечно, условия не те, но он может… медленно, но всё же переползать под землёй.

   Прикрыв глаза ладонью, министр беззвучно шевельнул губами. Затем выпрямился, испепеляя меня взглядом:

   – Вылезай и беги предупредить соседей, а я вызываю военных.

   Он подтолкнул меня к открытой дверце, я спрыгнул на дорогу.

   Многоножка с шумом и скрипом ползала по саду. Покачиваясь на ветру, стонал дом. Земля завибрировала, вспучилась, будто под ней что-то ползло.

   Бедный остров длоров…

***

Дом скрипел. Пол качался: в одну сторону – в другую, в одну – в другую. Пуфик медленно сползал по паркету туда-сюда, туда-сюда.

   Мы с девочкой сидели в дверном проёме. Она гладила меня по волосам. А я следила за пуфиком, за время своего катания уменьшившимся вдвое, сменившим парчовую обивку на кожаную, золочёные лапы – на никелированные цилиндры.

   Конечно, теперь пуфик выглядел привычно. Как и диван. Как ковёр с абстрактными пятнами вместо изящных узоров и светлые однотонные обои вместо серебряной вышивки. Торшер и даже плоский телевизор на стене были до ужаса нормальными.

   Ненормальным было то, что мы качались так, словно плыли в море. Причём, судя по скрипу, на разваливающемся корабле.

   Страшно захотелось посмотреть в окно.

   Хотя, нет: окон с такими чудищами, бегающими снаружи, не надо, лучше что-нибудь поменьше, типа бойницы. Вздохнув, покачала головой: когда же это кончится?

   Девочка потянула меня за руку. Я открыла глаза: прямо напротив нас в стене появилась бойница.

   Мм…

   Бойница, которую я примерно так и представляла…

   А если представить на обоях цветочки? Зажмурившись крепко-крепко, представила ромашки, нарисованные детской рукой. Открыла глаза: на стене медленно, словно с неохотой, но всё же проступали именно такие.

   Ого.

   Это же… получается, если я желаю – это сбывается!

   Тогда почему мы качаемся? Превращения дома в корабль я точно не хотела. Поднявшись и сжав руку девочки, по качавшемуся полу двинулась к бойнице.

   В неё задувал ветер. Холодный, неприятно пахший дымом. Просунула голову в бойницу… и закричала. Девочка вцепилась в меня, и это помогло закрыть рот, но… но…

   Мы были на острове. В башне высоко-высоко над большим островом с удивительно ровной береговой линией, а внизу – очень далеко внизу – земля пестрела крышами зданий и парками в окружении стен.

   Всё это покрывала лёгкая дымка… Внизу суетились люди в мундирах, к основанию башни шли какие-то ящеро-мамонты, вокруг ползала огромная сороконожка.

   Это они из-за меня собрались? Почувствовала себя в осаждённой крепости. И крепость эта качалась на ветру. Да меня одним ударом из катапульты или пушки свалят, полечу вниз – костей не соберу.

   И так захотелось, чтобы у моей башенки выросли ножки, как у треног из «Войны миров». Там они резво бегали, мне бы сейчас так – и подальше от собиравшейся в основании армии…

***

– Если бы её шкуру можно было пробить гарпуном, зачем многоножку вообще делать? – изумился я предположению, что моё сокровище возьмёт какой-то там гарпун. – Это было бы бессмысленной тратой ресурсов, неужели вы не понимаете?

   Стоявший передо мной полковник, до этого бывший слегка багровым после моего заявления, что простым военным с моим созданием не справиться, теперь слегка побледнел.

   Стоявший в стороне министр снова прикрыл лицо рукой. Что-то у него последнее время этот жест в ходу.

   Полковник елейно уточнил:

   – И чем же предлагаете, уважаемый длор, с вашим творением сражаться?

   Я покосился на выгнутую дугой спину многоножки. Панцирь окреп и блестел, как стекло: особое строение хитина, чтобы смесь нетушимого огня стекала. Да и огнеупорное оно в принципе. Я же многоножку практически непобедимой создавал даже в размере шести метров, а тут она вымахал на двадцать. И ползала в опасной близости от дома.

   А дома жена…

   Посмотрел вверх: башня терялась в надутом со столицы дыму.

   «Надо правильно расставлять приоритеты, – понял я. – На самом деле из всех моих дел самым важным было просветить жену относительно последствий её желаний. Следовало учесть, что самый безродный и нищий человек нашего мира знает, пусть только по сказкам, что хозяйка меняет дом, а иномирянке откуда знать? Вряд ли она достаточно умна, чтобы прийти к такому выводу на основе эмпирических наблюдений».

   – Как уважаемый длор предлагает справиться со своим творением? – с нажимом повторил полковник. – Что нам прикажете делать?

   – Позвать погонщика магических животными и активировать управляющий контур.

   Полковник снова побагровел:

   – Вы предлагаете кому-то подойти к этому существу и?..

   Оглушительный хруст саданул по нервам. Башню раскололи вертикальные трещины, они ширились, стены выгибались наружу.

   Вцепившись в волосы, я смотрел, как мой дом, как его верхушка проседает вниз, а разделившиеся на три полосы стены надламываются в нескольких местах.

   Вопреки всякой логике, внизу стены стали утончаться, а вверху расширяться, верхушка разрослась, за потоками дыма угадывалась треугольная форма…

   – Хуехун! – завопил кто-то, и множество голосов подхватило, хотя Хуехуна никогда не изображали треугольником на трёх кривых столбах.

   Послышался топот, я оглянулся: солдаты бежали, бронированные химеры пятились. Приподнявшаяся многоножка, увидев столько еды, ринулась через стену… Столб, вылепившийся из стены дома, поднялся, словно нога, и опустился на её голову. ХРЯСЬ! – и моё чудо, моё дивное творение со страшным рёвом забилось в конвульсиях.

   А дом – дом, который в принципе не может отделиться от источника – поднял вторую ногу и шагнул за ограду.

   Не может быть.

   – Кого ты нам призвал?! – Министр дёрнул меня за плечо.

   Ноги ослабели, я рухнул на колени:

   – Невероятно! Волшебно! Дом пошёл! Аа! Это же открытие века! Это революция в понимании сути родовой магии, это…

   Насаженная на первую ногу многоножка извивалась, вторая нога дома, переставленная за ограду, проминала дорогу (ну да, чтобы грунт выдерживал такой вес, на конце ноги должно быть не сужение, а расширение – это же очевидно), дом отчаянно дёргал третью ногу, но она держалась в земле. Издав пронзительный вой, многоножка билась в судорогах. Дом пошатнулся, третья нога согнулась посередине, точно колено, и расплющила бедную сверхпрочную многоножку.

   Первая нога высвободилась из останков молниеносно рассыпавшейся плоти («Ааа, зачем я в тестовый образец сразу добавил режим разрушения после уничтожения? Мне же ни кусочка для исследования не останется!») и тоже шагнула за ограду. Вторая нога переступила к соседской ограде.

   – Ну же, ну же, ещё немного, – взмолился я, поддерживая дом в его попытке обрести свободу от привязки к земельному участку. – Ещё шажок! Ты можешь!

   – Сдурел? – Министр тряс меня за плечи. – Останови это!

   От восхищения я не мог говорить, навернулись слёзы.

   Вторая нога сильно проваливалась в грунт. Там тоннель песочного рогача? Естественная полость? Тогда земля точно не выдержит веса дома. Понимая, что это бессмысленно, я рванулся туда:

   – Левее, левее ставь! – Срывая голос, кричал я, махал руками и подпрыгивал. – Левеее!

   – Идиот! – Министр пытался оттащить меня назад.

   Дом рвался вперёд, скрипел, но вторая нога глубоко увязла в земле и коленом упёрлась в ограду соседнего имения. Над участком Индели взвился красный мерцающий щит, из щита вылезли аморфные призрачные щупальца и оттолкнули ногу и верхушку моего дома.

   – Ух ты! – У меня вытаращились глаза. – Они так могут?!

   – Да, – ошалело подтвердил министр.

   Дёрнувшись из последних сил, мой дом запрокинулся навзничь. Две свободные ноги вскинулись вверх, в рывке проломив стену, а последняя исчезла под треугольной верхушкой.

   И стало тихо. Только бешено стучало в висках сердце.

   Я потрогал браслет: ни единой трещины по месту бывшей щели – жена жива.

   – Значит так. – Министр указал пальцем на дом. Несколько раз махнул, то ли грозя, то ли пытаясь скрыть дрожь руки. – Теперь твоя первоочередная задача – научиться объясняться с этими женщинами.

   Хотел спросить, а как же песочный рогач, вдруг он тоже выбрался из стазис-раствора, но взгляд на министра выбил эту мысль из головы: такого ужаса в его глазах я ещё не видел.

   – Ладно, научусь, – шёпотом пообещал я.

   Министр толкнул меня к пролому в стене. Я оглянулся:

   – Мне нужны документы по старинным заклинаниям. Понимаешь… – (Министр упорно толкал меня вперёд, приходилось делать шаг за шагом). – Я же не знаю её языка.

   – Хоть картинками объясняйся! – рычал министр и толкал, толкал, толкал.

   – Нет, пойми, раньше портальными узлами пользовались, общались с иномирянами. – Мне стало не по себе, хотя непонятно с чего: жена у меня вроде не буйная. – Как-то же язык их узнавали, а они – наш. Я даже, кажется, что-то когда-то видел в архивных документах, какое-то заклинание понимания…

   – Тебе привезут все архивные документы научного собрания, любого музея, всё, что угодно! – Министр толкал меня добрых сорок метров до пролома в стене. – Только реши эту проблему.

   Послышался цокот когтей, неожиданно звонкий в наступившей после падения дома тишине. Мы обернулись.

   Шестёрка выкрашенных в чёрное хищных ящеров покачивала иссиня-чёрными перьями плюмажей. На пассажире ландо блестели длинные чёрные перья. Вместо нормальной заострённой шляпы покачивался гротескно расширенный кверху цилиндр.

   – Только не он, – процедил министр.

   Ящеры остановились.

   – Уважаемые длоры! – широко улыбнулся длор Хлайкери Эрджинбрасский и в знак приветствия снял странную шляпу. – Вижу, у вас тут что-то интересное происходит.

   Густо обведённые чёрным глаза хищно блестели в предвкушении сенсационного материала для его газеты. Длинные чёрные перья в воротнике-стойке и на плече колыхались на ветру, но остриженные в каре чёрные волосы свисали неподвижными сосульками.

   В ландо рядом с Хлайкери сидел бледный узколицый, как и он, мужчина в кепке. То и дело бросая взгляды на нас с министром и на мой дом, быстро-быстро рисовал грифелем на прикреплённых к планшету листах. Газетный художник.

   У министра слегка перекосило лицо: явись на остров обычный репортёр или художник, их можно было бы вышвырнуть. Но с длором и его личным гостем, сидящим в его транспортном средстве, так не поступишь.

   Похоже, место на первой полосе в вечернем выпуске газеты мне обеспечено. Художник отложил первый набросок и взялся за второй.

   Хлайкери спрыгнул с ландо и вытащил из багажника объёмный ящик.

   – Только сегодня приобрёл, – Хлайкери извлёк из чехла блестящий новенький фотографический аппарат. – Даже не надеялся, что удастся так быстро его опробовать.

   Министр снова прикрыл лицо рукой. Поглядывая на него, закусивший губу художник торопливо делал набросок.

ГЛАВА 11

Мы с девочкой висели в светящихся объятиях тёплого, ничем не пахшего желе. В его мутных глубинах исчезла мебель, именно это при падении спасло нас от травм, а то и смерти.

   А дальше что?

   Оглядела стены и потолок треугольной комнаты, сплошь замощённые картиной «Крик» Мунка. Вопящие уродцы пялились со всех сторон так жутко, что девочка спрятала лицо у меня на плече. Я снова попробовала нащупать в обволакивающей нас субстанции пол – безрезультатно. Дверей не было.

   Пожалуй, зря я треногу пожелала: надо было просить танк! А сейчас дом не реагировал на мои фантазии. Я пол хотела, а его не было. Так и болтались посередине комнаты, словно космонавты в невесомости. Я, конечно, хотела попробовать, какова она, эта невесомость, но не так же.

   Снова оглядела кричащие в ужасе стены.

   Мне бы дверь. Хоть маленькую. На такую роскошь, как лестница из этого сумасшедшего дома, я уже не надеялась.

***

– Так значит, виной всему – супруга-иномирянка? – Глаза Хлайкери сверкали, он развёл руками с чёрными ногтями. – Весь этот развал устроила одна женщина? Я должен её видеть!

   – Ну… – хотел возразить, но поймал грозный взгляд министра, писавшего приказ на коленке, и пришёл к выводу, что о военных разработках перед Хлайкери лучше не упоминать. – Да, это моя жена.

   Министр запечатал письмо и отдал офицеру. Тот метнулся к красному ящеру, а министр – ко мне:

   – Да, его жена устроила проблемы в лаборатории. Сами понимаете: даже наши женщины иногда слишком резко перестраивают дом.

   – Вам лучше знать. – Тонкие губы Хлайкери растянулись в улыбке. – А войсковые соединения вызывали для борьбы с нашей новой соседкой?

   – Для борьбы с обитателями его лаборатории: Лавентин у нас тот ещё затейник. – Министр подхватил меня под локоть и повёл к треугольному валуну со вскинутыми ногами. Как жаль, что дом не смог идти…

   У пролома в стене стоял готовый к съёмке фотографический аппарат, на валуне устроился художник с почерневшими от грифеля пальцами.

   А меня вели к жене… Захотелось оказаться подальше, но министр всё настойчивее тащил меня через сад с покалеченным дёрном и затоптанными кустами.

   – Я морально не готов, – предупредил я.

   – Ты сам женился.

   – Я не знал, что с женой придётся общаться. Я просто не подготовился.

   – У тебя было время смириться с этим фактом.

   – Я полагал, она будет жить в отдельном крыле и… Послушай, у меня нет опыта совместного проживания с жёнами, я не знаю, как с ней общаться.

   – Ничего, научишься, – цедил министр.

   Что-то щёлкнуло и зашипело. Вздрогнув, мы оглянулись: Хлайкери вылез из-под чёрной занавески аппарата и широко улыбнулся:

   – Не обращайте внимания. Я просто составляю хроники контакта с иномирной женщиной.

   Я всё яснее осознавал, во что ввязался. Я же… я женат! На совершенно незнакомой женщине! Из другого мира!

   Рванулся в сторону:

   – Мне нужно проверить Дусю.

   – Ты его и так чувствуешь, – удержал министр.

   Мда, глупо было надеяться, что он на уловку попадётся: у него тоже есть саддух, он знает, что смерть Дуси я бы почувствовал. Но не сдаваться же просто так:

   – Я не знаю её языка.

   – Тебе привезут много книг и бумаг, найдёшь способ общаться.

   – Нужная информация у меня в лаборатории, это я точно помню! А в лабораторию не попасть.

   – Тем больше поводов наладить контакт.

   – Не хочу, – простонал я и вдавил каблуки ботинок в землю.

   Министр был силён, буквально выдрал меня и потащил навстречу судьбе. Я сопротивлялся, как мог:

   – Я правда не знаю, что делать, давай… Давай с ней пообщаешься ты, у тебя много опыта.

   – Я четырежды вдовец, уверен, что хочешь перенимать мой опыт? – с неожиданной злобой произнёс министр и схватил меня за шиворот. – Слушай ты, проклятье острова длоров, договорись со своей женой, пока нам есть, где жить.

   – Но…

   Тряхнув меня, он продолжил:

   – Воспринимай это как очередное исследование. Объект – жена. Цель – налаживание гармоничных отношений. Давай, изучи её: особенности, взгляды, мотивы, сильные и слабые стороны. Потом напишешь монографию: как узнать свою жену и добиться от неё нужного поведения.

   – Исследовать? – В груди у меня что-то затрепетало, на кончиках пальцев зародилась дрожь предвкушения. – Монографию написать?

   – Да. – Министр обхватил меня за плечи, чуть отвернул от разваленного дома и провёл по небу рукой, в голосе появились мечтательные нотки. – Ты только вообрази: твой доклад в научном собрании. Все опять негодуют, что ты придумал то, до чего они не додумались. Смуз как всегда любое упоминание жён воспринимает личным оскорблением, по мере доклада он то бледнеет, то краснеет. С тобой спорят, ты приводишь контраргументы. Выводишь формулу оптимального воздействия на женщину.

   – Да, учёные мужи будут в шоке, – прошептал я, представляя негодование коллег на такую неординарную тему исследования.

   – Всё, что тебе надо сделать – это наконец договориться с женой. – Министр подтолкнул меня к дому.

   Никогда не рассматривал жену как объект исследования, но это действительно интересная, загадочная и весьма сложная тема. Я просто не могу не принять такой увлекательный вызов!

   – Мне нужны бумага и что-нибудь, чем можно записывать, – прошептал я, прикидывая план исследования.

   В первую очередь надо, конечно, зафиксировать биометрические параметры, а потом…

***

Дверь медленно вырисовывалась в стене выше уровня желе. Проще было придумать дырку в стене, но отказываться от начатой работы не стала, а то вдруг следующее желание не исполнят? Или может у этой штуки энергия заканчивается, замурует ещё, а тут вентиляционных отверстий не видно.

   Я гипнотизировала взглядом дверь и всячески подбадривала, мысленно представляя, как она открывается из комнаты со стенами в «Крике» в мою квартиру.

   «Откройся в мою квартиру, откройся в мою квартиру», – продолжала надеяться я.

   Дом заскрипел, застонал.

   «Ну или просто откройся, просто откройся», – взмолилась я.

   Даже если собравшиеся у башни люди в форме пришли меня задержать, я же хрупкая маленькая девушка, они поймут, что натравливать на меня ящеро-мамонтов и гигантских сороконожек необязательно, я и так сдамся. В тюрьме, может, хоть покормят.

   Или депортируют домой, как незаконную эмигрантку!

   Скрипнув, дверь отворилась. Всего мгновение я видела разрушенный парк. Затем обзор закрыл лохматый брюнет, прижимавший к груди планшет с бумагой. Помахал мне рукой с зажатым в ней карандашом и улыбнулся той идиотской улыбкой, которую обычно натягивают при общении с не понимающими языка туристами.

   Экстремальный туризм в этой стране определённо развит.

   Брюнет снова помахал и жестом пригласил выйти. Придерживая девочку за талию, я поплыла по желе. Оно выталкивало нас к двери.

   Брюнет что-то быстро записал.

   Не понравился мне его горящий энтузиазмом взгляд, потому что причина энтузиазма не ясна, но он явно велик.

   Я подсадила девочку.

   Сбоку раздался мужской голос. Брюнет, снова записывая, лишь отмахнулся.

   Желе бесследно соскользнуло с платья девочки, она развернулась, протягивая мне тонкие ручки. Зацепившись за край проёма, я оттолкнулась ногами от стены и выскочила наверх. Встав на взрытую чёрную землю, огляделась.

   В общем, можно сказать, что парка больше не было.

   Напротив стоял лохматый брюнет с записями и пугал энтузиазмом.

   ПЫФ! От старинного фотоаппарата на ножках взвился столб дыма. Из-под занавески вынырнул высокий худой гот в перьях и нахлобучил цилиндр. Налаченные волосы свисали сосульками. Игравшая на губах улыбка не отражалась в густо накрашенных глазах. Но перья его мне понравились, надеюсь, не один он здесь так ходит. Коснувшись цилиндра пальцами с чёрными ногтями, он слегка наклонился, сверкнув острым кольцом-птицей.

   Брюнет ломанулся ко мне, я дёрнула девочку на себя: казалось, он не успеет притормозить и собьёт её. Но он остановился, положил ладонь на мою макушку, затем параллельно земле повёл ладонь к себе (получилось на уровне губ) и быстро что-то черкнул на прикреплённом к планшету листе. Краем глаза уловила движение: в стороне стоял ещё один длинноволосый брюнет и закрывал лицо рукой.

   Что-то резко сказав, брюнет номер два пружинистой походкой двинулся ко мне: высокий, широкоплечий, подавляющий, длинноволосый, с бледным очень серьёзным лицом, одетый с иголочки во всё чёрное (но готом его не назовёт даже самый наивный). От его правильности и респектабельности хотелось спрятаться, как от палящего солнца.

   Но прятаться негде, разве что опять в желе нырнуть. Я осталась стоять.

   Брюнет номер два остановился в полутора шагах от меня, поклонился и, прижав ладонь к груди, произнёс:

   – Раввер. – Слабо улыбнулся бледными тонкими губами.

   Ну это понятно! Имя, правда, не слишком удобное, я обдумала цепочку запоминания: «Чёрный ворон – равэн – Равер, Раввер. Равэн, Вер-Верь. Равэн-Верь, Ворону-верь. Равэн-Вер. Раввер, Раввер». Теперь не забуду.

   Улыбнулась, коснулась своей груди:

   – Саша. – Указала на него. – Раввер.

   Он кивнул и с улыбкой указал на себя:

   – Раввер. – На меня. – Са-ша. – Показал на брюнета номер один и медленно произнёс: – Лавентин.

   «Лав – любовь. Вена. Тина. Лав-вена-тина. Но «вена» и «тина» женского рода, а у нас мальчик, поэтому: Лав-вен-тин».

   Лав-вена-тина помахал рукой и снова что-то записал. Не представив мне гота, Раввер с галантным поклоном предложил отойти от двери.

   Людей в мундирах поблизости не было, нападать на меня, кажется, не собирались, поэтому, взяв девочку за руку, пошла, куда предлагают. Лав-вентин пошёл следом. С вывороченного фонтана встал незамеченный ранее узколицый бледный мужчина и двинулся за нами, делая наброски. Пернатый гот, подхватив фотоаппарат, присоединился к шествию.

   Вели меня в обход огромного валуна, из нутра которого я выбралась. Раввер расстегнул пуговицы фрака и, стянув его с себя, медленно, будто боялся меня испугать, положил его мне на плечи и жестами показал, что надо его надеть и застегнуться.

   Было не слишком жарко, я надела сильно большой для меня фрак и застегнулась. Мой брюнет, то есть Лавентин, с прежним нездоровым энтузиазмом что-то черкнул в бумагах. Почувствовала себя жертвой эксперимента. Впрочем, возможно, так и было.

   Мы прошли под вскинутыми ногами огромного валуна и оказались на большой каменной площадке. Раввер что-то сказал Лавентину. Тот, оглядываясь, почесал затылок.

   Отмерив часть площадки шагами, он радостно указал в одно место. Раввер любезным жестом пригласил идти туда. Лавентин опять что-то записал. Раздался тяжкий вздох Раввера.

   Затем мне попробовали что-то объяснить.

   Лавентин сдвигал и раздвигал ладони, после чего указывал на пол.

   Раввер коротко мявкнул, на помощь пришёл художник: нарисовал на каменной площадке, куда мне указывали, дверь.

   Они стали показывать на неё, на меня и трогать виски. Все трое. Безумный учёный, джентльмен в трауре и художник, как заведённые, показывали на изображение двери, на меня и тёрли виски. Причём довольно синхронно.

   Первой засмеялась девочка, поспешно уткнулась мне в бок. Мужчины недоуменно замерли. Тут засмеялась и я.

   Раввер закрыл глаза ладонью, Лавентин чесал затылок, и только художник отошёл в сторону, продолжил рисовать. Первые два начали что-то обсуждать. Я глянула на изображение двери на каменной платформе, на огромный валун, из которого вылезла.

   Судя по одинаковому цвету и их плотному, будто без шва, соединению, мой камень и площадка были из одного материала. Камень подчинялся моей мысли. Площадка, наверное, тоже. А эти три товарища просто хотели, чтобы я создала мыслью дверь.

   Представила дверь.

   Раввер с Лавентином явно спорили.

   Неохотно, но в камне проступала дверь. Бедный камушек, похоже, всё же разрядился от моих случайных упражнений.

   Мурашки побежали по спине, я обернулась: гот с фотоаппаратом стоял совсем близко, улыбнулся. Девочка крепче обняла меня за бёдра.

   Заметив его, Раввер снизил голос, гневно указал на меня. Лавентин развёл руками. Серая неприметная дверь обрела чёткость. Наклоняться было неудобно из-за обнимающей меня девочки, но я согнулась и дёрнула ручку.

   Петли заскрипели. Лавентин оказался рядом, сунул голову в темноту, потом поднял на меня влажно блестевший восторженный взгляд (я испугалась, что целовать полезет от счастья). Дрожащей рукой Лавентин сорвал с планшета верхний лист и нарисовал кривенькую лестницу.

   Представила нормальную лестницу.

   В сумрак, скрипя, потянулись ступени. Лавентин издал похожий на мурлыканье звук и бросился вниз.

   – Осторожно, – крикнула зачем-то.

   В темноте затеплился зелёно-голубой свет, свернул в дверной проём. Отблески озаряли гладкий светлый пол.

   Внизу раздался страшный крик, будто Лавентина резали.

ГЛАВА 12

Отстранив меня, Раввер бросился вниз. Гот и художник заглянули в проём. После душераздирающего вопля ждёшь звуков сражения, криков, но было тихо, высунувшийся Раввер махнул мне, предлагая спуститься.

   Я не фанат подземелий, но, похоже, это единственное, что осталось от дома, где мне предстояло жить. Пошагала вниз, увлекая за собой девочку. Сзади раздалось болезненное шипение: чёрная сеть перегородила вход перед носом гота. Тот что-то пространно сказал, Раввер тявкнул и вновь меня поманил.

   Внизу обнаружилась белоснежная лаборатория в лучших традициях фантастики Земли. Лишними были только древние фолианты на алюминиевых полках, да антикварный стол под огромным стеклянным колпаком. На столе в два слоя стояли эмбрионы, а те, что некогда располагались по краям, теперь лежали на полу среди осколков. Но в принципе потери были всего процентов тридцать.

   Державшийся за голову Лавентин выбежал из-за стеклянного колпака и уставился на меня диким взглядом. Поскакал вокруг стола, причитая, протягивая руки к разбитым банкам. В общем, языка знать не надо, чтобы понять: коллекцию свою он любил и крайне огорчён её сокращением. А вот нечего было всё на стол ставить, мог бы и по полу распределить – целее были бы.

   Мертвенно побледнев, Раввер схватил Лавентина и тряхнул. Тот указал на стол. Раввер забежал за него, наклонился и выпрямился с ржавым прямоугольным ящиком в руках. Причём обнимал его так, словно это величайшее сокровище.

   Затем рявкнул на Лавентина.

   Тот, причитая, стал собирать с пола застеклённые и пожелтевшие листы. Он раскладывал их по полу, добавлял к ним книги с полок. Стоя на подгибающихся ногах, я мечтала об одном – сесть на что-нибудь мягкое.

   В углу приподнялся и обрёл форму диван. Был он не слишком мягок, но лучше, чем ничего. Убрав ящик в дальний угол, Раввер стал листать книги.

   В душе затеплилась надежда, что джентльмены ищут способ вернуть меня домой.

   Перелистав две книги, Раввер взял третью и отошёл к офисному креслу у стола. Озадаченно покрутил верхушку, с наисерьёзнейшим видом присел на краешек, затем устроился глубже. Облокотился на спинку с таким настороженным видом, словно она могла отвалиться. С опаской посмотрел на меня. Я улыбнулась. Он, помрачнев, уткнулся в книгу.

   Я опустила взгляд на прижавшуюся ко мне девочку: она неотрывно следила за перекладывающим листы Лавентином. Он поминутно оглядывался на разбитые банки с эмбрионами. Неподдельное горе сквозило в каждом жесте, даже в развороте плеч, и почти хотелось погладить по лохматой голове, сказать, что ничего страшного – новые образцы достанет.

   Но стоило подумать, что это чудо, вероятно, ответственно за мои злоключения здесь – и сочувствие как рукой снимало.

   Все застеклённые и просто древние на вид листы были разложены по белому полу, половина книг пересмотрена, когда Лавентин поднял вверх фолиант и один из листов и издал радостное:

   – Вау-ваф!

   Раввер, шумно захлопнув книгу, вернул её на полку. Лавентин на четвереньках добрался до валявшегося у входа планшета с бумагой и карандашом, отбросил лист с изображением лестницы и, поглядывая в книгу и на старинный лист, принялся рисовать.

   Абстрактный узор у него получался что надо, такой не стыдно принтом на майку сделать, даже на обоях он смотрелся бы недурно. Но скорее всего у узора, за созданием которого Раввер наблюдал с неподдельным интересом, было прозаическое назначение.

   Когда Лавентин со взором горящим и бумажкой с засветившимся узором ломанулся ко мне, я как-то запаниковала, вжалась в стену, притискивая к себе девочку. Лавентин тявкал и мявкал, обмахивал меня листом, словно священник нечисть кадилом. Очень надеюсь, что меня изгоняли в мой мир.

   С листа сорвались зелёно-голубые искры и растворились в воздухе. Горло будто ментолом обожгло. Я по-прежнему была здесь. Лавентин вопросительно оглянулся на Раввера, тот грозно указал на меня.

   – Шмякакабякырбыр, – произнёс Лавентин на каком-то непривычном языке.

   – Не поняла.

   Он всплеснул руками и снова вернулся к книге и древнему листу. Почесал в затылке карандашом. Вздохнул и сел напротив стола в позу лотоса. Внимательно-внимательно разглядывал банки на столе. Раввер только головой покачал.

   Минут пять спустя Лавентин подскочил, смял первый узор и стал со скоростью света рисовать новый. Затем «изгнание» повторилось, и Лавентин уставился на меня:

   – Ты меня понимаешь?

   – Да.

   – Ураа! – Метнувшись за планшетом с листами, Лавентин сел на край дивана и уставился на меня. – Возраст? Вес? Объём груди? Талии? Бёдер?

   Раввер поднял с пола лист с последним узором:

   – Приятного времяпрепровождения. И без тотальных разрушений, пожалуйста. – Кивнув Лавентину и мне, он покинул лабораторию.

   Не успели его шаги затихнуть на лестнице, как Лавентин подёргал меня за рукав фрака и повторил:

   – Возраст? Вес? Объём груди? Талии? Бёдер?

   – Где я? Как здесь оказалась? Кто ты такой? – грозно спросила я.

   – А давай я сначала твои биомет…

   – Где я? Как здесь оказалась? Кто ты такой? – спросила таким тоном, каким обычно разговаривала со злостными неплательщиками.

   – Мм, ты на острове длоров. Я тебя призвал из твоего мира. И я… ээ… – Лавентин покосился на руку, на которой, я знала, был браслет, как у меня. – Я твой муж. – Подтвердив мои плохие (рабство было бы хуже, хотя одно от другого не всегда отличается) подозрения, он уставился на меня. – Я не виноват, это случайно получилось. Правда-правда.

   Повисла пауза. Я, сев прямо, выпустила девочку из объятий:

   – Ты идиот?

   Лавентин растерянно моргнул:

   – Нет, конечно.

   – Тогда объясни, как можно призвать кого-то из другого мира и жениться случайно?

   – Ну, это было не совсем случайно…

   – А подробнее, – с обманчивой ласковостью уточнила я, но он подвоха будто не почувствовал, почесал за ухом:

   – Мне надо было срочно жениться, чтобы не потерять родовую магию, это проклятие такое, долго объяснять. И я решил, что… ну, в общем, я решил попробовать призвать кого-нибудь из другого мира. Чтобы как бы жениться, но без последствий, и вот… э… случайно попалась ты.

   – А ты подумал о том, что у меня своя жизнь есть? Планы собственные!

   Оценив зверское выражение моего лица, Лавентин спешно замахал руками:

   – Нет-нет, я отправил тебя назад и собирался призвать через год, снять браслет. Тебе бы это никак не помешало. Но что-то пошло не так, и ты оказалась здесь. Но я обязательно верну тебя назад. Честно-честно.

   – Значит, ты притащил, – (Он поморщился), – меня из другого мира и сделал своей женой? Насильно?

   – Ээ… как-то так, да, но я не…

   – Слушай, ты… хрен с горы, я больше замуж не собиралась. Собственно, я замужем ещё.

   – Ничего не поделаешь. – Развёл руками Лавентин. – Браслет сомкнулся на твоей руке, значит, с точки зрения наших законов ты была свободна. Теперь ты длорка Бабонтийская.

   Поперхнувшись гневной тирадой, уточнила:

   – Кто я?

   – Длорка Бабонтийская.

   В груди защекотало, в голове крутилось «Длорка Бабонтийская», мышцы непроизвольно сокращались… Давясь хохотом, я сложилась пополам.

   – Послушай, – возмутился Лавентин. – Длорка Бабонтийская – это звучит гордо.

   Мышцы живота ныли, рёбра ломило от почти истерического смеха, я всхлипывала и похрюкивала, брызнули слёзы.

   Длорка Бабонтийская.

   Я, блин, теперь длорка Бабонтийская.

   Как не лопнуть от смеха?

   Смех сменился поскуливанием: вот попала, так попала. Поскуливание сменилось нервными хохотками.

   Лавентин отступил на пару шагов:

   – Что случилось?

   – И ты ещё спрашиваешь? – Я снова расхохоталась до слёз, всё тело сотрясали судороги.

   Лавентин что-то записал, но сил спросить, что именно, не было. Он отбежал к столам у стены, вглядывался в пробирки, колбы, коробки и выдвигал ящики. Наконец вернулся с пробиркой. Я отмахивалась, судорожно хохоча и не в состоянии выдавить, что экспериментами его сыта по горло. Он молча бросил в меня щепотку порошка, я вдохнула, закашлялась… И успокоилась.

   Не то что бы совсем, но истерически хохотать больше не тянуло.

   Глубоко вдохнув и выдохнув (жутко тянуло мышцы живота и рёбер), посмотрела в серо-зеленоватые глаза Лавентина и велела:

   – А теперь рассказывай с чувством, с толком, с расстановкой.

   – Что?

   Даже чудо порошок не спас меня от вспышки раздражения:

   – Как быстро ты вернёшь меня домой?

   Я уже почти не злилась. Если быстро отправит назад – расцелую его и сочту это всё маленьким приключением, а через пару лет буду вспоминать с улыбкой. Только бы вернул быстро. Но Лавентин выглядел слишком растерянно:

   – Э… не знаю. Если честно, я не понимаю, почему ты вдруг оказалась здесь.

   – Светящаяся мембрана перегородила тоннель и вытолкнула меня в какую-то лабораторию.

   По лицу Лавентина пробежала судорога, закончившаяся тяжким вздохом. Он опустил взгляд на свои записи и робко попросил:

   – А может, скажешь, сколько тебе лет, какой вес, объём груди, талии и бёдер?

   – Раньше надо было спрашивать. До того, как женился.

   Лавентин совсем поник:

   – Времени совсем не оставалось. В общем-то, я любое проклятие снять могу, кроме родового, ведь моя сила дана родом.

   – Тебя прокляли, чтобы женился? – Усмехнулась. – Специальное проклятие: женись – или не поздоровится.

   – Именно так.

   Ё-моё, он, похоже, не шутил.

   Впрочем, наличие брачных родовых проклятий пока меньшая из моих проблем. И ответственности за похищение и наглое распоряжение моей жизнью оно с Лавентина не снимало. Осознание, что меня похитили и без спросу взяли в жёны, будило во мне зверя:

   – Значит так, дорогой муж… объелся груш…

   – Прости, чего объелся?

   – Не важно, чего ты ел. – От гнева стало жарко, я расстегнула огромный фрак Раввера. – Я не собираюсь из-за тебя терять работу…

   – Ты работаешь? – Лавентин округлил и без того большие глаза. – Ты что, простолюдинка?

   Мда, в двадцать первом веке ощутила себя жертвой классовой дискриминации. Поднялась, сбрасывая фрак:

   – Работаю, простолюдинка и… Сам виноват, что такую выбрал. Мне надо срочно домой. У тебя сутки, чтобы вернуть меня, иначе пожалеешь.

   Он вскинул брови. Затем оглядел сияющую белизной лабораторию, вздохнул на разбитые эмбрионы, опустил взгляд на свои записи. Скомкав верхний лист, торжественно пообещал:

   – Я сделаю всё возможное, чтобы уже завтра ты оказалась дома.

   – Отлично. А до этого, пожалуйста, обеспечь нас, – я села и обняла напряжённую девочку, – едой и нормальными условиями проживания.

   – Боюсь, комфортность проживания и еда зависят от тебя.

   Удивлённо вскинула брови. Лавентин почесал маковку (он так часто это делает, что понятно, почему вечно лохматым оказывается):

   – Вместе с брачным браслетом тебе передалась способность управлять домом. Он воспринимает твои пожелания и эмоции. Сейчас он потратил слишком много магии и будет работать медленно, пока не восстановит базовую конфигурацию, но создание комнат по-прежнему зависит от тебя, как и управление кладовыми, кухней.

   – То есть у вас такие живые дома – норма?

   – У глав рода – да. – Улыбнулся Лавентин.

   – И то, что ты сейчас сделал, чтобы мы понимали друг друга, – это с самого начала было легко сделать?

   – Ну для меня да. Там надо было перевести с дре…

   – Легко?

   – Да.

   Мой голос снизился до угрожающего полушёпота:

   – И зная, что дом будет подстраиваться под меня, имея возможность предупредить, ты оставил меня одну без этой информации?

   Задумавшись, Лавентин осторожно кивнул:

   – Да.

   На меня накатили воспоминания о пережитом ужасе, ощущении безумия, отчаянии, попытке убежать вместе с домом, падении… и:

   – У меня нет привычки распускать руки, но можно я тебя ударю?

   Помедлив, Лавентин улыбнулся и подставил щёку:

   – Да, конечно.

   Он что, думал, я жалкой пощёчиной ограничусь?

ГЛАВА 13

Удара Лавентин ждал с таким беззащитно-наивным выражением лица и чуть ли не с радостью, что вспыхнувший гнев угас. Я покачала головой:

   – Лучше домой меня отправь быстрее.

   – Да, конечно… Э… – Лавентин замялся. – А ты, пожалуйста, отстрой мой дом. Когда попадёшь в свой мир, связь прекратиться, и дом останется в том состоянии, в каком был на момент твоего ухода.

   – Мне надо просто представить, каким он должен быть, и он таким станет?

   – Если это физически возможно – да. У него есть определённый объём, и наращивать дополнительный сложно и долго. Так же есть ограничения по распределению веса и прочего… У нас будущие жёны глав изучают архитектуру и свойства материалов.

   – Я ничего подобного не изучала, так что придётся обойтись жилищем скромнее предыдущего.

   Он легко улыбнулся:

   – Ничего страшного, мне нужны лишь лаборатория, библиотека и спальня. Можно ещё столовую… И ванну с отхожим местом. О, прости, – Лавентин потёр лоб, – о нём, кажется, нельзя говорить при длорках.

   – При мне можно. – Усмехнулась. Запросы у него скромные. Безумный учёный, что с него взять. Будет ему суровый минимализм. – Где можно перекусить?

   – Теоретически. – Лавентин почесал затылок. – Эм, там дальше по коридору, если убрать стену, должны быть кладовка с продуктами и винный погреб. Винный погреб можешь уничтожить.

   – У тебя там, наверное, вина многолетней выдержки…

   – Да.

   – С чего такие разрушительные пожелания?

   – Идея призвать жену из другого мира пришла в нетрезвую голову.

   Так вот где собака зарыта!

   – Уничтожу, – с чувством пообещала я.

   – Доставлю тебя домой, – с ещё большим воодушевлением пообещал Лавентин.

   Ну вот и договорились: я ему – дом, а он мне – билет домой.

   – Можно это снять? – Лавентин указал на купол над столом. – Я не смог его разбить.

   – Подумаю над этим.

   В серо-зелёных глазах засветилась надежда.

   Так, разборки с псевдомужем закончились. Пора заняться молчаливой спутницей. Я повернулась к сидевшей рядом девочке.

   Её полный тоски взгляд говорил об одном: она поняла разговор, сообразила, что я собираюсь уйти навсегда. Её руки подрагивали.

   – Не бойся. – Потрепала её по светлой макушке. – Назад на улицу ты не попадёшь. Тебя как зовут?

   Она улыбнулась, но не ответила.

   – Меня зовут Саша, а тебя?

   Девочка беззвучно пошевелила губами.

   – Не можешь говорить? – севшим голосом уточнила я.

   Она развела руками.

   – А писать умеешь?

   Она помотала головой.

   Оглянулась на Лавентина. Он стоял над древними листами и задумчиво их разглядывал.

   – Ладно. – Взяла девочку за руку. – Сейчас мы пойдём искать еду. Я буду перечислять имена, а ты подёргаешь меня, если какое-нибудь понравится, и я стану называть тебя так. Согласна?

   Улыбаясь, девочка кивнула.

***

«Я обещал, я же обещал ей сделать всё как можно быстрее», – повторял, кусая губу, стараясь не смотреть вбок, а вникать в древние документы и разбираться в проблеме с перемещением. Но спиной и печёнкой, и носом чуял, как прозрачный купол раскрывается.

   Ну и, конечно, видел образующуюся щель.

   Резкий запах стазис-раствора и сладкий запах консерванта смешивались, щекотали ноздри, призывая бросить всё и проверить коллекцию.

   Но пощёлкивания и стоны дома напоминали, что в любую секунду может что-нибудь случиться, и я не досчитаюсь ещё эмбрионов. Проблему перемещения надо решать скорей.

   Ещё и идея монографии об эффективном обращении с женой крутилась на задворках сознания. В министре погибал учёный, ведь только истинный учёный мог так неординарно взглянуть на привычную проблему.

   На полу рядом со стопкой законсервированных листов вспучилась полусфера, раскрылась цветком, обнажая тарелку с копчёным мясом, хлебом и ломтиками засахаренных фруктов.

   В животе заурчало, желудок резануло спазмом. Опять не заметил, как проголодался.

   – Можно сделать перерыв.

   Положив мясо на куски хлеба, я развернулся к столу. Эмбрионы застыли в цветных растворах, позволявших хорошо разглядеть зачатки лапок и хвостов, маленьких тел. Это успокаивало. В голову вкрадывались планы по восстановлению коллекции…

***

Дома, наконец-то дома. Я сидела на родном диване, смотрела на любимую стенку с телевизором посередине и пачками дисков по боковым полкам.

   И на коленях – пульт.

   Усталость сковывала тело, двигаться не хотелось, но и спать тоже. А руку буквально тянуло включить телевизор.

   Лениво ткнула кнопку.

   – Приветствуем вас в нашем магазине на диване, – бодро возвестил женский голос. – Только сегодня, только сейчас вашему вниманию лот две тысячи сорок восемь: длор Лавентин Бабонтийский.

   На экране возник Лавентин: прилизанный в строгом костюме.

   – Прямой потомок основателей рода, – бодро вещал голос. – Высокий уровень интеллекта. Богатая фантазия. Отличная физическая форма.

   С Лавентина слетела одежда, под ней оказалось поджарое, довольно мускулистое тело. Улыбнувшись, Лавентин продемонстрировал бицепс.

   – Двадцать три года. Вынослив. Обладает выдающимся мужским достоинством.

   С мускулистого тела слетели трусы. Достоинство продемонстрировали крупным планом рядом с линейкой.

   Согласна, выдающееся.

   Камера снова отдалилась, показывая фигуру целиком. С прилизанными волосами и без одежды (кроме вернувшихся трусов) Лавентин выглядел стриптизёром-соблазнителем.

   – Самый молодой в истории член Имперского научного собрания Алверии. Вхож ко двору. Владеет коллекцией эмбрионов редких и вымерших животных, золотыми и серебряными рудниками в Черундии, семью процентами акций Имперской железнодорожной компании, соляными приисками на севере Алверии и пастбищами на юге. Много читает.

   Почти обнажённое тело то показывали целиком, то частями. Даже пресс помелькал, хотя кубики там разглядел бы только оптимист.

   – Характер лёгкий, ненавязчивый. В супружеской жизни авторитетом давить не станет. Закажи сейчас – и этот жеребец покажет себя в постели. Владелицам брачных браслетов рода Бабонтийских предоставляется существенная скидка. Достаточно ответить: «Да».

   Лавентин на экране, пошло облизнув губы, подмигнул.

   – Нет, не надо. – Ткнула кнопку переключения канала, но реклама запустилась вновь.

   – Только сегодня, только сейчас вашему вниманию лот две тысячи сорок восемь: длор Лавентин Бабонтийский…

   Попробовала выключить – без толку.

   – Прямой потомок основателей рода. Высокий уровень интеллекта. Богатая фантазия. Отличная физическая форма…

   Не выключив с пульта, попробовала выдернуть телевизор из сети, но вилка в розетке стояла намертво. Сходив на кухню, вернулась с ножом. Шнур не перерезался.

   Реклама крутилась и крутилась, расписывая достоинства и состояние Лавентина. Я пыталась сбежать из дома, но дверь не открылась. Пробовала закрыться в спальне, ванной, туалете или кухне – там реклама звучала так, словно я по-прежнему оставалась в гостиной.

   – Возьми его, – сексуальным голосом предлагала ведущая между роликами.

   – Иди ко мне, моя сладкая, – чувственно звал Лавентин с экрана.

   В конце концов, я упала на диван и заткнула уши.

   Магазин продолжал впаривать Лавентина…

   …открыла глаза: спаленка в тёмных тонах, девочка под боком. Тишина, только стены слегка потрескивали.

   «Приснится же такое», – подумала я, закрывая глаза…

   …и возвращаясь в гостиную, где ведущая продолжала нахваливать Лавентина. Она предлагала протестировать его мужское достоинство перед покупкой и обещала возврат денег в случае неудовлетворения товаром.

   Ага, знаю я это «если не понравится – вернём вам деньги». Как пить дать обманут.

***

По плечу похлопали, и пришло осознание, что я опять сплю, уронив голову на стол.

   – Всё пробирки да пробирки, – цокнул над ухом мужчина.

   Я резко откинулся в привычном мягком кресле. Рядом стоял седовласый мужчина, похожий на отца. Сходство было настолько неожиданным и щемящим, что я не сразу осознал: лаборатория опять выглядит нормально.

   Неужели жена расщедрилась?

   – Лавентин, я хочу поговорить с тобой о женщинах.

   – А вы кто?

   – Основатель рода. И я всерьёз опасаюсь, что ты оставишь меня без прямого продолжения.

   Основатель рода… Эрихорд Бабонтийский, кровавый генерал собственной персоной. Сползая вниз, поспешил уверить:

   – Я женат.

   – И до сих пор не подтвердил брак. – Эрихорд подмигнул.

   Что-то подсказывало, что признание в запланированной фиктивности брака ни к чему хорошему не приведёт. Попробовал отговориться:

   – Эм, нам с женой надо лучше узнать друг друга.

   – Женщина всегда остаётся загадкой, – отмахнулся Эрихорд. – Поэтому момент знакомства можешь пропустить и сразу перейти к продолжению рода.

   Уползти под стол не дала твёрдая рука, схватившая меня за шиворот и усадившая в кресло. Эрихорд властно-чувственно уверил:

   – Женщина – это прекрасно. Женщина – вот твоя цель.

   Послышался барабанный бой, ритмом напоминавший дикие пляски Черундии. Дверь распахнулась, и в лабораторию, нет, не вошла – вплыла жена. Полупрозрачный алый костюм окутывал её гибкое тело, точно языки пламени. Бисерные вышивки блестели на лифе груди раза в два больше той, что мне запомнилось.

   В движениях жены была пластика змеи, безумная грация. В такт барабанам она качала бёдрами, вскидывала ноги и руки, крутила грудями немыслимые фигуры, в некоторые мгновения её тело ходило волнами.

   «Они так могут?» – у меня глаза на лоб полезли от этих неестественных движений, заставивших судорожно вспоминать анатомию человека.

   Эрихорд прикрыл лицо рукой очень знакомым, как у министра, жестом.

   А жена продолжала удивительный танец. Вскинув руки с красиво оттопыренными пальцами, она прикрыла ими нижнюю часть лица и жгуче смотрела в глаза.

   – Прекрасная, соблазнительная, – нашёптывал Эрихорд. – Упоительная…

   Наконец я оторвался от жгучих глаз и тут же попал в плен ритмичных покачиваний бёдрами. Звон барабанов оглушал, в такт ему вздрагивали её ноги и мышцы живота.

   – Я могу стать твоей, – рассмеялась жена. – Приходи и возьми меня… Попробуй. – Голос её был слаще мёда. Интересный эффект. – Ну иди же ко мне…

   Она протянула руки, продолжая двигать бёдрами и грудями.

   В лоб что-то треснуло. Вздрогнув, я проснулся.

   В своей жуткой белой лаборатории.

   Один.

   Над безвременно почившими эмбрионами, сложенными под столом, о край которого я, задремав, стукнулся лбом и проснулся.

   Воспоминания о танце жены накатили горячей волной. Я опустил взгляд на брачный браслет. Это он начал действовать или просто так приснилось?

ГЛАВА 14

Несмотря на странный надоедливый сон, проснулась я отдохнувшей. Оглядела спальню, пронизанную лучами солнца… А ведь заснули мы с Верой (такое имя выбрала девочка) в подвале.

   Шоколадного цвета стены и потолок, широкая кровать с гладкими спинками, квадраты чёрных тумбочек по бокам и светильники на длинных гибких ножках – красота. Надо сказать, удобная у них система работы с интерьером, дома бы так…

   На стульях у входа лежали два пышных платья в рюшечках – такого я определённо не заказывала.

   Вера тихо сопела, уткнувшись мне в плечо.

   Я зевнула.

   Треволнения забега по иному миру (о таком можно будет рассказать только когда стану бабкой настолько старой, что маразм простителен) будили одно желание – подольше валяться в уютной постели.

   С другой стороны, я понимала: в интересах Лавентина держать меня здесь, пока не восстановлю жилплощадь. А в моих интересах скорее вернуться домой… Сердце кольнуло: меня ждало так много неприятных дел. Надо подавать на развод и раздел имущества, попытаться отсудить часть квартиры побольше (покупали-то её на деньги от продажи доставшейся в наследство собственности).

   А ещё надо попросить у Лавентина золота, чтобы купить справку, что проведённое здесь время я была на больничном: портить трудовую увольнением за прогулы не хотелось, да и работы лишаться тоже. Может, попросить и на адвоката по разводам? Учитывая, сколько нервных клеток я здесь убила, Лавентин мне должен пару кило золота (вдруг у него и правда прииски есть, как в рекламе обещали) или мешочек драгоценных камней…

   Заворочавшись, Вера распахнула глаза. Первый миг в них был страх, он сменился умиротворением. Мозолистая ручка переплела свои пальцы с моими.

   – Есть хочешь? – спросила я.

   Вера кивнула.

***

– Но ведь всё правильно. – Постучал пальцем по схеме портального узла, которую начертил в процессе раздумий. – Я всё сделал по инструкции, произошедшее – не моя вина.

   – Тогда почему не сработало? – Министр грозовой тучей навис над моим столом (я выпросил у Дуси пару досок, оставшихся от полок в землянке, и все эмбрионы переставил на них вдоль стены). – Ты же понимаешь, что если всё сделано правильно, это должно работать.

   – Ну… – Обижать его не хотелось, поэтому я, выводя на полях цветочек, обтекаемо сказал: – В какой-то мере ты прав.

   – Лавентин. – Министр надвинулся сильнее. Вот дурная у него привычка давить или авторитетом, или ростом. – У нас в стране напряжённая ситуация. Мы на грани рассекречивания информации об убийстве Какики, ты нужен в этом деле. А мне для решения повседневных задач нужен трезвый ум, не отягчённый заботами о чужой иномирной женщине.

   – Понимаю, – кивнул я. – Мне тоже хочется коллекцию восстановить, исследовать улики по убийству. Снимками ведь со мной поделятся? А результатами вскрытия? – С надеждой посмотрел на министра.

   – Вскрытие уже провели, патологоанатом ждёт тебя на консультацию. Сегодня в двенадцать. Надеюсь, к этому времени ты разберёшься с нашими проблемами.

   Он смотрел на меня пристально и как-то нервно. Я откинулся на спинку неожиданно удобного крутящегося кресла:

   – Я думаю, проблема в браслетах. Это единственный неучтённый создателями портального узла элемент.

   – Да? – У министра дрогнули брови, что означало недоверие.

   – Суди сам: портальные узлы были созданы в то время, когда появились основатели двух первых магических родов. Вряд ли ради прогулки в другой мир они рискнули бы своим неустойчивым могуществом. Поэтому логично предположить, что проблема перемещения связана с тем, что оно не рассчитано на глав рода, каковыми стали наши супруги.

   От лица министра медленно отхлынула кровь. Он разомкнул побелевшие губы:

   – Ты понимаешь, что… – Запрокинув голову, министр отступил от стола и шумно вдохнул. Тряхнул головой и пристально посмотрел на меня. – Так. Тебе лучше решить эту проблему, иначе…

   Я опустил взгляд на его стиснутые кулаки и почесал висок:

   – Иначе мне не поздоровится. Понял.

   Предубеждения и страхи всегда стояли на пути открытий. Повезло мне, что я от них свободен. Министр продолжал сверлить меня взглядом.

   – Я всесторонне исследую вопрос. – Я пробежался пальцами по чертежу портального узла. – Попробую скорректировать настройки. Можешь на меня рассчитывать.

   – Я уже понадеялся на тебя один раз. – Министр зашагал к выходу, остановился на пороге. – И в полдень тебя ждут в лабораториях особого отдела. Пропуск на тебя выписан, я оставил его на проходной, чтобы ты точно его не потерял.

   – Спасибо, – кивнул я. Министр развернулся, и я вскинул руку. – А как твоя жена? Что она с домом сделала? Хочется сравнить результаты, всё же иномирян…

   Министр выскочил в коридор. Меня обожгло любопытством: что же такого случилось с домом, что он не хочет говорить? Да и в целом интересно, как прошло первое общение. Если судить по моей жене, иномирянки занимательные.

***

Дом нравился всё больше: такую огромную кухню в стиле хай-тек, чёрно-никелированную мне сделал – я чуть не задохнулась от восторга!

   Ведь всё-всё было, как я мечтала! И панорамное окно с видом на сад (вроде от него ничего не оставалось, неужели магией так быстро восстановили?), и чёрный монолит столешницы, лаковое сияние панелей, металлический блеск сковородок, лопаточек, изящные ручки ножей. А чёрные плиты на полу, а стеклянный стол и стулья с высокими спинками… Я прослезилась.

   Правда, потом обнаружила, что блендер, соковыжималка, электрический чайник и микроволновка – бутафория. А холодильник оказался небольшим лифтом, по которому снизу молча переслали продукты.

   Коснувшись кринки с молоком и задумалась о слугах, которые должны быть в таком огромном доме. Надеюсь, никто не пострадал от моих экспериментов.

   Надо будет у Лавентина спросить.

   Подхватив корзину с беконом, хлебом, яйцами и сыром, развернулась.

   Вера испуганно тыкала прозрачную столешницу. Почувствовав взгляд, посмотрела на меня. Синее платье с рюшками очень ей шло. Она выглядела, как куколка, несмотря на кривенькие косички (не умею красиво укладывать волосы, а с распущенными Вера ходить отказалась).

   – Так выглядят вещи в моём мире, – пояснила с улыбкой. – У нас часто используют стекло, никель и сталь. И я люблю чёрный цвет. Не бойся, хотя ножки у стула тонкие, он крепкий, присаживайся.

   Вера подошла ко мне, протягивая руки к корзинке.

   – Не надо, я сама. У тебя такое красивое платье, побереги его. – Подмигнув, направилась к плите.

   В этой суперсовременной кухне плетёная корзинка смотрелась странновато. А индукционная плита вряд ли работает…

   К счастью, стоило провернуть регулятор, и она начала разогреваться. Видимо, такую простую вещь, как нагрев, дом мог имитировать. Круто!

   Правда, интересно, где они берут энергию на такие изменения. Аккумулятор должен быть о-го-го каким огромным. Или источник. А может, им присылают счёт за подачу магии, как нам за электричество? Тогда Лавентина ожидает громадный счёт.

   Усмехнувшись этой мысли, шмякнула сковороду на плиту. Развернулась:

   – Вера, тебе сколько яиц жарить?

   Она стыдливо показала два пальца и сглотнула. Бедный голодный ребёнок. Я стала нарезать бекон. Когда тонкие полоски заскворчали на сковороде, огляделась в поисках фартука. Он вдруг возник на стене вместе с крючком.

   В общем, дом готов выполнить любую мою просьбу, кроме доставки нормальной одежды. Появившееся утром платье я, естественно, не надела. А трусы бы поменяла с радостью. Но не на кружевные панталоны, предложенные вместо них. Пришлось джинсы на голое тело натягивать, и чувствовала я себя неуютно.

   Послышался стук. В дверях стоял Лавентин, закрывший глаза ладонью:

   – Прости, не могла бы ты одеться.

   Оторопев на мгновение, осмотрела себя:

   – Я одета.

   – Разве на тебе не нижнее бельё? – Лавентин по-прежнему закрывал глаза рукой и подсмотреть не пытался.

   Джентльмен…

   – Это верхняя одежда. Клянусь.

   О том, что никакого нижнего белья на мне нет и в помине, я благоразумно умолчала.

***

Я был в домах всех глав рода страны (кроме новой формы дома министра): несмотря на попытки женщин сделать жилище оригинальным и внесение элементов искусства других народностей, в конце концов всё подчинялись общему знаменателю алверской архитектуры, и разнообразие домов в целом выглядело однообразно.

   Мой дом теперь отличался от остальных разительно.

   Начиная с лестницы из подвала: она будто отлита из серого материала. Стены неровные, снизу их покрывала зелёная лаково блестевшая краска, а верхняя часть и потолок были матово-белыми. Причём на потолке в одном месте появились подпалины, из которых торчали чёрные загогулины, в которых я не сразу опознал спички. Росписи на стенах, казалось, не имели системы. Словно разные люди рисовали на них что-то своё (в основном странные геометричные фигуры), не оглядываясь на остальных.

   Прихожая была маленькой, в стиле коридора в подвале. На стенах висели прямоугольные ящички с маркировкой. Дверь на улицу была в одну створку, так что ни одна длорка из-за пышного платья не сможет свободно войти в дом.

   Почесав затылок, пришёл к выводу, что это удобно: уберегает от лишних гостей. Оглядел несколько дверей: все одинаковые, тёмные, с маркировками и глазками.

   Зачем дверям внутри дома глазки? Не найдя достойного объяснения этой странности, стал заглядывать за них. Там обнаруживались пустые комнаты. Только в пятой были шкаф, стойка для обуви, коврик, скамейка. И слышался шум за одной из внутренних дверей, открыв которую, я увидел жену в нижнем белье.

   И, вспомнив сон, сразу задался вопросом: а реально ли повторить те движения по-настоящему?

   Сообразив, что смотреть на неодетую девушку неприлично, я накрыл глаза ладонью:

   – Прости, не могла бы ты одеться.

   Повисла пауза, последовал недоверчивый ответ:

   – Я одета.

   – Разве на тебе не нижнее бельё?

   – Верхняя одежда. Клянусь.

   Кажется, в её голосе была насмешка. Шутит? Чуть раздвинув пальцы, открыл глаз. Зачем-то решившая готовить самостоятельно жена уже повернулась к плите. Я уточнил:

   – Разве дом не предложил тебе одежду из запасов?

   – Предложил, но я не люблю платья. Тебе яиц пожарить?

   «Не любит платья. Любит готовить», – пронеслось в голове. Очень хотелось внести это в список исследования жены. Ничего, так запомню. Ответил:

   – Да.

   – Сколько?

   – Три.

   Жена недовольно посмотрела на сковороду, и та выросла в размерах. Оглядел кухню: странно, но приятно. А стеклянный стол – вообще нечто. Я метнулся к нему и погладил. Постучал по поверхности. Отступившая девочка настороженно за мной следила. Вдруг тоже постучала по столешнице. И я постучал. И она. И я. Мы перестукнулись раз десять, а стол всё стоял.

   Я опустился на колени и посмотрел на своё отражение в гладкой-гладкой поверхности ножек. Они были холодными и напоминали зеркало, но это металл. Не каждое ювелирное изделие могло похвастаться такой полировкой и блеском.

   – Нравится? – спросила жена.

   Вздрогнув, оглянулся: вооружившись лопаткой, она стояла у плиты. Я глянул на скрытый фартуком живот: во сне по нему ходили такие волны, что казалось, в ней нет костей.

   – Ножки нравятся? – уточнила жена.

   Я закивал.

   – Может, встанешь? – предложила она. – Пол чистый, но всё же…

   – Ой, да. – Опустив взгляд, стал подниматься.

   Неловкость сковывала движения и мысли.

   «У них так принято одеваться», – повторял себе.

   «Её кожа прикрыта», – увещевал себя, садясь на стул и опуская ладони на колени.

   «Достаточно представить, что я нахожусь на пляже… Правда, у женщин на пляже поверх штанов ещё и тонкие юбки до щиколоток, но… тут почти то же самое».

   Наконец я смог посмотреть на жену: она доставала из навесного шкафчика тарелки. Как плотно одежда облегала её тело! Как у цирковых акробаток. Хотя, пожалуй, у тех ноги обтянуты сильнее, тут всё же штаны, складочки на них… И почему бы сверху не быть небольшой юбочке, как у тех же циркачек?

   Жена разложила яичницу с беконом по тарелкам и переставила на стеклянный стол. Странно было видеть тарелку, будто вовсе без опоры парящую над коленями. Рядом легла вилка. Отломленный кусок хлеба.

   Глядя на его неровные края, я растерянно моргал: я всегда ел отрезанные ломтики, а тут… Потыкал его пальцем.

   – Что-то не так? – уточнила жена.

   – Нет-нет. – Мотнул головой. – Просто ни разу не ел отломленный хлеб.

   – Как так?

   – Ну. – Взял сладко пахший сдобой кусок. – К столу всегда подают нарезанные ломтики толщиной семь миллиметров.

   – И ты никогда не воровал еду с кухни? Ну так, перекус между трапезами…

   – Мама была против, и дом не давал.

   – А слуги? Разве слуги… Ой, забыла спросить: надеюсь, во время моих упражнений никто из них не пострадал?

   В её глазах, кажется, отразилось беспокойство. Я заправил прядь за ухо:

   – Нет, они все – призрачные сущности, часть дома. Пока жив дом, живы и они. – В груди пробежал холодок воспоминания о доме Какики: его привратный дух был забавным, любил играть с детьми.

   – Аа… – протянула жена. – С такими, конечно, ни о каких шалостях и речи быть не может.

   Я тяжко вздохнул.

   – Ты ешь, – бодро предложила жена. – А отломленный хлеб вкуснее нарезанного.

   Отщипнув кусочек поменьше, положил в рот. Пожевал. Жена продолжала меня разглядывать. Чего она хотела? Кажется, из вежливости стоило согласиться с её словами. Сглотнув, пробормотал:

   – Да, вкуснее.

   Её губы дрогнули и растянулись в улыбке, глаза заблестели:

   – Да, по лицу вижу.

   Я коснулся своей щеки. Думал, что ещё сказать, но жена принялась за завтрак. Вслед за ней за вилку осторожно взялась девочка. Судя по неуверенности движений, столовый прибор она использовала впервые. Значит, из совсем бедных.

   Салфеток жена не предложила…

   Было непривычно есть без ножа, поэтому с порцией я справился вторым. Густо покрасневшая девочка отчаянно пыталась нас догнать.

   – Не торопись. – Жена погладила её по плечу. – Я пока травник поставлю.

   Выросший из столешницы травник она ловко наполнила водой из крана, блестевшего так же ярко, как ножки стола. Поставила на странную плиту. Движения были не такими выверенными, как у прислуги в домах обычных длоров, но достаточно умелые, чтобы подумать: жена часто хозяйничала на кухне.

   Заглянув в напольный шкаф, она вытащила из подъехавшего лифта масло с вареньем и стала намазывать бутерброды.

   Так странно видеть женщину за приготовлением еды… интимно. Словно я подглядываю за купанием в ванной или одеванием. Конечно, ни за чем подобным я не подглядывал, но ощущения, уверен, были бы примерно такие.

   Опустив взгляд на столешницу, стал водить по ней пальцем.

   – Как продвигается подготовка к моему возвращению? – Жена поставила передо мной зеленоватый отвар душистого куста.

   – Я всё проверил. – Краем глаза следил, как она ставит тарелку с бутербродами с маслом и с вареньем. – Нужно будет снова тебя отправить, считать показания портального узла, попробовать его настроить.

   – Звучит не очень оптимистично. – В её голосе послышалась нервозность.

   – Я пообещал и сделаю всё возможное, чтобы вернуть тебя домой. – Посмотрел на неё: растрёпанная, яркая, непривычная… Может, ощущение возникло из-за того, что на ней мало одежды, но казалось, она излучала тепло.

   Она приоткрыла рот. Во взгляде мелькнуло странное выражение, и губы сомкнулись. Я ждал, не надумает ли сказать то, что собиралась.

   Жена хлебнула отвара, поморщилась и взялась за бутерброд с вареньем.

   – А кто тебя проклял на брак? Зачем такие проклятия нужны? – Она усмехнулась. – Какая-нибудь девушка решила срочно тебя захомутать?

   Потребовалось несколько мгновений, чтобы понять: «захомутать», кажется, значило «женить на себе».

   – Почти. – Воспоминание отозвалось холодной болью в груди. Я отпил горько-пряного отвара. Мысли никак не облекались в слова. Хотелось сказать информативно, но как-нибудь небрежно, чтобы только факты и никаких оценок, а вместо этого меня захлёстывали эмоции и жгучие, злые слова. – Я… поссорился с невестой. И разорвал помолвку.

   – Крепко, видимо, поссорился.

   – Она мне изменила, – неожиданно признался и поспешил выпить ещё отвара.

   Взгляд я поднять не мог.

   Жена похлопала меня по плечу:

   – Всё что ни делается – то к лучшему. Хорошо, что ты узнал об этом до свадьбы и разорвал помолвку. Такие люди не меняются.

   Её слова кольнули, задели неведомые струны в душе, и сердце сжало тоской. Я обречённо спросил:

   – Думаешь?

   – Знаю по своему опыту. – Преувеличенно бодрый голос подрагивал. – Мне жених изменил. Прощения просил, клялся в любви, на коленях ползал и цветами засыпал. Простила, вышла за него. И что в итоге? Прихожу домой неожиданно, а он с моей подругой. Горбатого могила исправит.

   Посмотрел ей в лицо. Я не знаток эмоций, особенно женских, но даже мне было очевидно, что она говорила правду и ей больно. Смутился:

   – Э… прости, что напомнил.

   – Да ладно, – отмахнулась жена и потрепала по волосам девочку, только сейчас расправившуюся с яичницей. – Что было, то было. Так на брак тебя решила простимулировать бывшая невеста?

   – Мама, – вздохнул я. – Только мама имела власть потребовать у родовой магии принудить меня к вступлению в брак.

   – Родная мать хотела твоего брака с изменницей?

   – Мама не знала причины размолвки, – пробормотал я, поражаясь тому, как обида сдавливало горло. – Думаю, её ввели в заблуждение. Например, сказали, что я решил посвятить жизнь науке и отказался от брака. Думаю, дело было как-то так.

   Повисла неловкая пауза. Я снова стал пить отвар.

   – Так! – От резкого возгласа жены мы с девочкой вздрогнули. Та продолжила: – Мама простимулировала тебя на брак и не явилась посмотреть невестку? Не пришла оценить причинённый дому ущерб? Не заглянула промыть мне мозги? Странно это. Не верю.

   Лишь теперь я задумался: в самом деле странно, что мама к нам не заглянула.

   – Она со своим новым мужем живёт в полутора днях езды отсюда, – неуверенно пробормотал я. – Может, ещё не узнала, что я женился на другой…

   Да и как Сабельда могла столь быстро уговорить её проклясть меня? Странно. Очень.

   Из стены послышался шипящий голос привратного духа:

   – Вам письмо от длора Керла Нерландийского.

   Теперь вздрогнули жена и девочка.

   – Это привратник. – Я поднялся. – Письмо от маминого мужа.

   Внутри стало неуютно и прохладно от дурного предчувствия. С каждым шагом к выходу я ускорялся. Распахнул дверь.

   Удивлённо разглядывающий дом посыльный протянул мне конверт со штемпелем «Срочно» и бланк для росписи. Черкнув подтверждение доставки, я схватил письмо и надломил печать. Через мгновение передо мной предстали витиеватые буквы:

   «Прекрасного дня, Лавентин!

   Надеюсь, дорогая Близенда доехала хорошо. Она обещала отписаться, когда будет у тебя, но прошло уже четыре дня с её отъезда, а письмо так и не пришло. Наверное, потерялось. А может, Близенда ещё дуется на меня за то, что не хотел отпускать её к тебе, и в наказание терзает меня неизвестностью. Но ты же мужчина и не поддержишь эти глупые женские штучки. Так что напиши, как там моя крошка.

   К. Н.»

   Завтрак встал комом в горле: мама ко мне не приезжала и не собиралась. Известий от неё не было недели три. А исчезать без предупреждения – не в её стиле.

ГЛАВА 15

Через прихожую выйдя в подъезд, оторопела: ничего себе! Это я Лавентину вместо нормального дома такое нафантазировала? Ой. А он мне ни слова не сказал. Терпеливый какой. Павлик бы негодовал…

   Шелест бумаги отвлёк от мыслей о предателе.

   Поникший Лавентин стоял у приоткрытой двери. Даже со спины он выглядел растерянным. У ног лежал конверт со сломленной синей печатью.

   – Что случилось? – неожиданно сипло спросила я.

   Лавентин развернулся. Он был мертвенно бледен, в потемневших глазах – ужас:

   – Мама пропала. Поехала ко мне и… – Лавентин опустил взгляд на письмо, трясущееся вместе с рукой. – Но не приехала. – Казалось, он задыхался. – Четыре дня назад она выехала и уже должна быть здесь. А ведь она даже не собиралась приезжать и… Нет, не четыре дня. – Он сдавил переносицу. – Письмо срочное… должно было иди почти сутки. Пять дней. Она пропала пять дней назад.

   – А проклятие брачное? Может, она расстроилась, что ты женился не на той, и не хочет показываться? – Я пожала плечами, но в сердце заползал страх. – Всякое бывает.

   – Мама прокляла меня два с половиной дня назад. – Лавентин взъерошил волосы. – У неё не хватило бы терпения так долго оставаться в стороне.

   Умолкнув, Лавентин судорожно перечитал письмо и застыл, уставившись на изрисованную стену. В старомодном костюме, растерянный, он дико смотрелся в антураже обычного подъезда.

   Но это мелочи в сравнении с тем, что у него пропала мама.

   – И что дальше? – спросила, ощущая мягкое прикосновение Веры к запястью, обвивающие ладонь пальчики.

   – Не знаю. – Лавентин ошарашено уставился на меня. – Не… Наверное, надо кому-нибудь сообщить. Э… в полицию. Да, наверное, в таких случаях надо сообщать в полицию.

   – У тебя есть влиятельные друзья? Понимаю, ты аристократ, но даже аристократу лучше заручиться поддержкой кого-нибудь значимого, чтобы его делом занялись немедленно и максимально эффективно.

   Во взгляде Лавентина появилась осмысленность:

   – Министр… Министр внутренних дел мой друг. Правда, он на меня сердится…

   – Немедленно иди к нему! – Махнула на дверь. – И так прошло много времени, а ты ещё медлишь. Дорога каждая минута!

   Резко кивнув, Лавентин выскочил за дверь. Тут же вернулся:

   – Я обещал заняться твоим возвращением… – В его глазах снова была растерянность.

   И мольба. Господи, неужели он думал, что я стану настаивать на своём? Замахала руками:

   – Мама важнее, иди скорей.

   – Спасибо. – На этот раз он умчался окончательно.

   Вместе с Верой я подошла к открытой двери: по дорожке к воротам скакала шестилапая розовая зверюшка, на хребте которой распластался Лавентин. Да, не так я представляла сказочного рыцаря на белом коне.

   Закрыв дверь, оглядела созданный мной «подъезд». Даже понимая, что это бутафория, в знакомых интерьерах я чувствовала себя уютнее. Похоже, дом считывал моё желание скорее оказаться в привычном мире.

   А возвращение откладывалось на неопределённый срок…

   Накрыла лицо рукой: каждый проведённый здесь час повышал вероятность того, что на работе меня хватятся, вызвонят Павлика, а он скажет какую-нибудь гадость, и меня уволят. Конечно, с официальным больничным на руках я смогу разрулить ситуацию, но осадочек-то останется… Да и не хочется лишних проблем.

   Вера осторожно потянула меня за руку.

   – Всё хорошо. – Я вымученно улыбнулась. – Просто думаю, как привести дом в порядок.

   Она сжимала мою ладонь, а я боялась посмотреть на Веру, потому что не знала, что с ней делать. Это здесь, будучи женой аристократа, я могла просто оставить её жить у себя, а на Земле я, обычная девушка в состоянии развода и раздела имущества, никогда не получу опеки над девочкой. Да и каково будет ей в нашем сумасшедшем мире?

***

Сначала я жалел, что многоножка раздавила броню химеры, и та потеряла ужасность, помогавшую расчищать дорогу. Но на оживлённых улицах города осознал преимущества вёрткой внутренней формы. Правда, иногда приходилось пускать химеру по стенам, но даже врезавшиеся в плечи и бёдра ремни безопасности – малая плата за возможность скорее известить министра о беде с мамой – уж он-то сумеет всё организовать.

   Если захочет.

   И дёрнуло меня предложить ему жену!

   В первую очередь я отправился к Сабельде. Она вчера уехала из городского дома в неизвестном направлении, а мама там не появлялась с прошлой весны. Тогда я бросился к министру.

   Химера, перескочив будку полицейского, заскользила на гладких плитах площади возле шестиэтажного министерства внутренних дел. Я дал шенкелей, химера рванула к мраморному крыльцу с колоннами-змеями.

   Послышались окрики. Полицейские стаскивали с плеч ружья и вставали на колени, целясь в меня.

   – Сдаюсь! – Я вскинул руки, химера пыталась затормозить, но нас несло по отшлифованному камню вперёд.

   – БАХ! БАХ! БАХ! – громыхнули первые выстрелы.

   У уха свистнула пуля, я прижался к шее химеры. Взвизгнув, та бросилась вперёд.

   – Стой! – взвыл я, посылая магический приказ остановиться.

   Но хлопали выстрелы, свистели пули, и химера, перейдя в автономный режим защиты создателя, обрастала малой бронёй, увеличивалась и неслась вперёд – подальше от полицейских отрядов, вбежавших следом за нами на площадь.

   Бронированный лоб пробил массивные двери, мы влетели в холл. Эхо отразило грохот и крики, звуки пальбы.

   – Стой! – Я тянул поводья, но спасавшая меня химера, разрывая ковровые дорожки, разнося колонны и балюстрады, взбежала по лестнице.

   Хлебнув каменной крошки, я закашлялся, глаза кололо и щипало.

   – Стрелять на поражение! – крикнул кто-то.

   – Сдаюсь! – прокашлял я.

   Перепуганная химера метнулась в коридор второго этажа, помчалась зигзагами, снося открывшиеся двери. Выбила дверь на запасную лестницу, метнулась вверх. Застряла на повороте. Проморгавшись, я увидел ниже на лестнице покрытого пылью и щепками чиновника с вытаращенными глазами.

   – Министр где? – Я кашлянул. Внизу гремели шаги, бряцали оружием полицейские. Химера отчаянно перебирала лапами, пытаясь развернуться на узкой площадке. – Простите, вы не подскажете, где кабинет министра внутренних дел?

   Трясущийся палец чиновника поднялся к потолку:

   – Н-на с-следу…

   – На следующем этаже? – быстро уточнил я. Чиновник кивнул. Я улыбнулся. – Благодарю. Простите за…

   Когти заскрежетали по камню, химера вырвалась из тисков лестничной клетки. Вслед кричали, но не стреляли, и режим спасения ослабился. Я смог направить химеру на нужный этаж. Она проскочила в роскошный коридор. Лапы заскользили по мрамору, запутались в дорожке, затрещала ткань. Кто-то завизжал.

   В панике я оглядывал резные двери.

   Звук выстрела отразился оглушительным эхом. Химера побежала.

   – Сто… – Я закашлялся.

   Впереди распахнулись двери, выпуская чёрное пламя. Химера рванулась назад, лапы соскользнули, оторвались от пола. Миг ужасающего падения – и мы покатились в чёрный огонь.

***

– К вам с визитом длор Хлайкери Эрджинбрасский, – прохрипела стена.

   Отскакивая в сторону, я уронила табуретку.

   – Простите, – просипела стена, ещё покрытая граффити.

   Созерцание подъезда в попытках превратить его в аристократическую прихожую успехом не увенчалось. Наверное потому, что я не любительница подобных интерьеров, и они как-то проходили мимо сознания, а дом это чувствовал.

   Зябко поводя плечами, Вера смотрела на говорившую стену.

   – Так что передать гостю? – уточнила та. – Пускаем?

   Вот только посетителей-аристократов мне не хватало для полного счастья.

   – А зачем я ему понадобилась?

   После небольшой паузы стена пояснила:

   – Хочет засвидетельствовать своё почтение и взять интервью для колонки длорной хроники.

   С журналистами, конечно, ссориться не стоит, а я ещё неизвестно сколько здесь проторчу. Почёсывая затылок, поймала себя на мысли, что это жест Лавентина, и опустила руку. Интересно, как там дела с поисками его мамы?

   – Он ждёт, – напомнила стена.

   – Передайте, что я занята и не могу его принять. – Ого, оказывается, я могу говорить почти как аристократка.

   – Но сейчас время визитов для длоров его положения, – хрипела стена.

   – Честно говоря, мне всё равно.

   – Как и хозяину, – прохрипела она с непонятной интонацией.

   – Почему ты говоришь так, словно горло болит? Ты же дух, с такими проблемами сталкиваться не должен.

   – Особенности анатомии, – сипло пояснила стена.

   – Ааа… – протянула я.

   Против анатомии, конечно, не попрёшь.

   Я уставилась на почти втянувшиеся в стену почтовые ящики. Надо их убрать. И сделать что-нибудь весёленькое, зелёно-голубое в стиле Лавентина.

   Но весёленькое не придумывалось из-за терзавшего меня беспокойства: как он там, не вляпался ли в неприятности? На нервах легко натворить дел…

***

– Значит, весь переполох из-за того, что ты хотел сообщить об исчезновении матери? – Министр прижимал к губе пропитавшийся кровью платок.

   В общем-то, химеру я проектировал и в расчёте на сражение с главами рода, так что через огонь министра она пролетела. Как и её лапы, припечатавшие лицо, солнечное сплетение и, кажется, пах министра, вышедшего разобраться с нарушителями.

   – Ну… да, – понуро согласился я, разглядывая стянувшие запястья наручники.

   Ноги были прикованы к ножкам стула, расположенного в центре просторного кабинета министра.

   – И моё министерство ты, конечно же, разнёс случайно? – странным голосом уточнил министр. – Не виноват. И вовсе ни при чём.

   Хотел сказать «Да», но что-то в выражении его лица насторожило, я дипломатично отозвался:

   – Почти. Когда химера переходит в режим защиты создателя, она становится неуправляемой…

   Химера жалобно заурчала из угла. Министр уничижительно на неё взглянул, и она прикрыла все восемь глаз передними лапами.

   – Хоть кому-то стыдно, – оттолкнувшись от стола, к которому прислонялся, министр уселся в высокое кожаное кресло и взял новый платок.

   – Мне тоже стыдно, – пробормотал я, хотя в глубине души гордился, что моя химера смогла прорваться в министерство: далеко не каждая на такое способна.

   – Да-да, по глазам вижу. – Поморщившись, министр сплюнул кровь в чашку. – А мне теперь зуб растить.

   – Так ещё повезло, – поспешил утешить я, – могло ведь и челюсть сломать.

   Утешенным министр не выглядел, даже как-то наоборот. А я вот радовался, что пулю не получил и ничего не сломал.

   – Может, прикажешь меня освободить? – Подёргал кандалы.

   – Нет! – Замахал пальцем министр. – Нет, нет и ещё раз нет. Когда ты скованный – мне спокойнее.

   – Это нечестно.

   – Зато не так разрушительно. Тебя отконвоируют к патологоанатому, а потом домой, чтобы ты занялся решением нашей с тобой личной проблемы.

   – Нужно обратиться в полицию, мама…

   – Я более чем уверен, твоя мать в каком-нибудь загородном доме переживает позор твоего внезапного брака.

   – Мама не