Нежная. Остин Марс

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1. Встреча первая, неожиданная
• ГЛАВА 2. Встреча вторая, опять неожиданная
• ГЛАВА 3. Встреча третья, долгожданная
• ГЛАВА 4. Принять решение
• ГЛАВА 5. Приложить усилие
• ГЛАВА 6. Улететь в кювет
• ГЛАВА 7. Попробовать ещё раз
• ГЛАВА 8. И ещё раз
• ГЛАВА 9. Добиться результата
• ГЛАВА 10. Подвести итоги
• ГЛАВА 11. Сделать выводы
• ГЛАВА 12. Конец первого шага
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Мне было жутко приятно просто находиться в одной комнате с этим человеком, что-то в нём такое было, что затапливало меня с головой, погружая в блаженство, что-то в голосе, или в улыбке, или во взгляде этих почти зелёных глаз, в блеске волос... Он стоял напротив окна, за окном поднималось солнце, как раз под нужным углом, чтобы освещать его ярко, как фотовспышка, зажигая бархатную зелень в глазах и рыжие искры на каждой волосинке. Я вчера даже не заметила, что он немного рыжий, мокрые волосы выглядели тёмными, а солнце их сделало каштановыми, с искрой.

   "Какой красивый, с ума сойти..."

   Он заметил, что я на него смотрю, улыбнулся, я смутилась и опустила глаза. А потом опять подняла – он притягивал...

ГЛАВА 1. Встреча первая, неожиданная

Мне всегда нравилось засиживаться на работе подольше. Я не понимала тех, кто начинал собираться уже в половине седьмого, а в семь вылетал за дверь пробкой, как будто там, за дверью, их ждёт что-то гораздо более приятное, чем здесь. Мне лично здесь было обалденно – мощный компьютер, большой яркий монитор, удобное кресло, быстрый интернет, кофе из кофеварки.

   «Кстати, кофе.»

   Я остановила музыку, сняла наушники и аккуратно положила их на стол – наушники тоже были очень классные, домой я себе такие вряд ли куплю. Размяла пальцы, кисти, плечи, шею, прислушалась – все ушли, абсолютная тишина, даже машины на улице слышно. Взяла чашку и пошла её мыть, по дороге выключая свет везде, где он был не нужен, оставила только в своём кабинете и в коридоре у туалета, выключу перед уходом.

   Здесь даже туалет был классный, со свежим ремонтом, красивым оттенком плитки, блестящей сантехникой и зеркалами. Иногда я втихаря мыла здесь голову, наш офис был переоборудованной квартирой, так что здесь была полноценная ванная комната с душевой кабиной, которой пользовался ещё кто-то, кроме меня – я это точно знала, но никак не могла поймать этого второго, видимо, приходившего пораньше утром. Я обычно приходила в половине десятого, иногда даже в девять, но всегда заставала душевую кабину немного мокрой, и замечала слабый запах шампуня, который уже давно ассоциировала с началом рабочего дня, чем-то таким воодушевляющим и свежим.

   Я вымыла чашку, умылась, пригладила волосы, в очередной раз мысленно сокрушаясь по поводу их стиля «кремовый каракуль» – я всю жизнь с ними боролась, и всю жизнь терпела сплошные поражения, так что к двадцати годам почти смирилась, только заколок носила минимум штук десять, чтобы каждую торчащую прядь вернуть в приличные рамки. Беспокойные пряди из этих рамок потихоньку выползали в течение дня, так что процедуру их образумливания приходилось повторять. Вот и сейчас, как обычно – стоило мне пригладить одну, как соседняя тут же торжественно встала дыбом, три витка пружины вертикально вверх, прямо на макушке, у японских анимешников было специальное слово для этой штуки, но я его забыла.

   «Сестра называла её "антенна телепузика", и постоянно пыталась что-нибудь на неё надеть, иногда оно даже держалось.»

   Сестра была старше меня на шесть лет, и лучше во всём, я даже не пыталась за ней угнаться. Отличница, красавица, спортсменка, волосы нормальные, а не как у меня. Работала она тоже на такой должности, до которой мне в жизни не допрыгнуть, и получала больше, чем вся остальная семья вместе взятая, мне и не мечтать.

   «А мне и не надо.»

   Меня устраивала моя жизнь, я любила свою работу, и внешность моя меня тоже устраивала, кроме, разве что, волос этих безумных, и маленького роста. Вопрос с ростом можно было легко поправить при помощи каблуков, но мне в них было неудобно, так что с этим я тоже просто смирилась.

   «Зато меня часто носят на руках, даже девочки.»

   В школе у меня была подруга ростом в метр восемьдесят, она подбрасывала меня в воздух как плюшевого мишку, я визжала, а весь класс веселился. В прошлом году она вышла замуж и окончательно забыла обо мне.

   «Здравствуй, взрослая жизнь.»

   На самом деле, я не жаловалась – во взрослой жизни меня тоже всё устраивало, как минимум, у меня больше не было домашнего задания, и никто не ставил мне оценки, да и просыпаться на работу к десяти – совсем не то же самое, что в школу к восьми. Я ненавидела ранние подъёмы всю свою жизнь, и на первом уроке чувствовала себя полумёртвой, что на учёбе, естественно, отражалось. Мама мне всю жизнь говорила, что с такой успеваемостью мне нечего и мечтать о высшем образовании, а без него я, несомненно, умру, ну или буду работать дворником, что примерно одно и то же.

   «А вот фигушки.»

   Я работала дизайнером, уже третий год подряд, и мне нравилось работать дизайнером.

   «Пойду ещё поработаю. Кофе только сделаю.»

   Махнув рукой на «антенну» на макушке, я пошла делать кофе, потом вернулась за компьютер и достала из ящика конфету, надела наушники и включила музыку – всё, комплект «райский», и пусть весь мир подождёт.

   На экране изгибалась девушка в шубе, под шубой на ней не было ничего (как бы), но на самом деле было, и моей задачей было сделать так, чтобы никто об этом не узнал. Я филигранно убирала с кожи модели бретельки, родинки и растяжки, пила кофе, жевала конфету и качала головой под музыку, было отлично, я бы весь день так просидела. На самом деле, я и так весь день так сидела, только картинки на экране менялись. Но днём меня все постоянно отвлекали – то из типографии позвонят, то со студии, то у кого-то день рождения, то надо срочно обсудить футбол, то всем офисом выбираем секретарше кухонный комбайн, то коллективно решаем, что менеджер будет готовить на ужин. Я во всех этих дискуссиях с радостью участвовала, но потом понимала, что работу делать всё равно надо, и засиживалась допоздна. Иногда бывали дни, когда я за весь день делала столько же, сколько за два часа вечером, когда мне никто не мешал. Вечером всё было лучше, даже кофе был лучше.

   Работа меня затянула и поглотила, музыка качала, в какой-то момент я откинулась на спинку кресла, закрывая глаза и дирижируя ладонью, поглощённая мелодией с головой, и она схватила меня, как кракен, утаскивая в глубины ощущений.

   А через секунду я дёрнулась, испуганная каким-то резким звуком, открыла глаза и сразу же зажмурила – было слишком ярко, дико ярко, как будто день.

   «Или не как будто...»

   Я сняла наушники, чувствуя, что уши подозрительно чешутся, посмотрела на погасший монитор, шевельнула мышкой, выводя компьютер из спящего режима, прищурилась, пытаясь рассмотреть время в углу экрана...

   «Восемь ноль три?!»

   Я чуть со стула не рухнула, опять потёрла глаза, с трудом приходя в себя и из последних сил надеясь, что мне показалось, и на самом деле это не восемь утра, и за окном не солнце, а футбольные фанаты фейерверки взрывают, например.

   «Нет, это всё-таки солнце. Мама меня убьёт.»

   Вскочив как ужаленная, я схватила сумку и побежала в туалет, посмотрела в зеркало, заранее не ожидая ничего хорошего – да, на голове был кошмар, и у меня меньше часа на то, чтобы привести себя в порядок.

   «Хорошо, что у меня всё с собой.»

   Я носила в своей безразмерной сумке всё, вообще всё, я могла целиком переодеться из этой сумки, там даже обувь была сменная, и большое полотенце. Сняв рубашку, я повесила её на дверную ручку, а сама быстро вымыла голову и завернула волосы в полотенце, мягко отжимая и одновременно вытирая руки, потянулась за рубашкой и успела поймать её в последний момент, потому что кто-то повернул ручку и она соскользнула.

   И этот кто-то открыл дверь.

   Я замерла, одной рукой держа на голове кривой тюрбан из полотенца, второй рукой прижимая к груди рубашку, подняла глаза. В дверях стоял сильно удивлённый молодой мужчина в спортивных штанах и мокрой от пота футболке, которую он как раз снимал одной рукой, второй открывая дверь. Судя по его лицу, он не ожидал меня здесь увидеть гораздо сильнее, чем я не ожидала увидеть его. И если он для меня выглядел просто как человек после тренировки, то я была похожа на ту модель в шубе, только вместо шубы прикрывала все неприличные места мятой рубашкой, и бретельки мне никто не зафотошопил.

   – Здравствуйте, – медленно сказал мужчина, смеривая неоднозначным взглядом все мои полтора метра с кепкой. Я изобразила очень виноватую улыбку и шепнула:

   – Привет. А давай ты меня здесь не видел, а?

   – А давай ты для начала представишься и скажешь, каким образом ты сюда попала, – его тон не предвещал ничего хорошего, я мысленно попрощалась с надеждой как-нибудь безболезненно отовраться, и сказала правду, голосом человека, который сделал первый шаг к исцелению, признав существование болезни:

   – Меня зовут Аня и я... уснула на рабочем месте.

   Повисла тишина, я немного постояла с опущенной головой, потом стала её медленно поднимать, невольно осматривая беговые кроссовки, спортивные штаны, футболку и небритый подбородок, дошла до сверкающих белых зубов и только тут поняла, что мужчина изо всех сил пытается на рассмеяться. Он увидел мой взгляд и сдерживаться перестал, схватился за лоб и покачал головой, насмеялся, посмотрел на меня, не особенно убедительно изобразил серьёзное лицо и сказал:

   – Здравствуй, Аня. Не спи больше на рабочем месте. И освободи уже ванную, ты здесь не одна.

   – Я уже всё, я почти ухожу, – пролепетала я, пытаясь подхватить сумку и при этом не уронить рубашку, и естественно, уронила полотенце. Волосы радостно бросились во все стороны одновременно, а мой не особенно желанный гость озарённо воскликнул:

   – А, я понял, ты дизайнер! Я тебя без волос не узнал. В смысле, без вот этого всего. Ну, ты поняла.

   Мне хотелось его пнуть, но я сдерживалась изо всех сил, пытаясь не уронить что-нибудь ещё и не засветить перед ним ещё чего-нибудь. Посмотрела на него убийственным взглядом и прошипела:

   – Дверь закрой, пожалуйста, с той стороны, спасибо!

   Он вышел за дверь, продолжая смеяться, я быстро надела рубашку, взяла вещи и вышла следом, успев увидеть, как потный спортсмен открывает своим ключом дверь без таблички, заходит и закрывает за собой.

   У меня даже злиться сил не было, я бежала и психовала, мелкими шажочками и шёпотом, мечтая только о том, чтобы ничего не случилось за то время, которое мне нужно для того, чтобы добежать до двери своего кабинета.

   Ничего не случилось, я закрыла за спиной дверь, бросила свои вещи на стол и схватилась за голову – провал за провалом, как я могла, как я теперь буду выкручиваться...

   «Ещё и работу не доделала, а её завтра сдавать. В смысле, сегодня.»

   Приняв волевое решение решать проблемы по мере приближения дедлайна, я достала из сумки чистую футболку, надела её и почувствовала себя гораздо лучше. Повесила сушиться полотенце и рубашку, взяла косметичку и пошла в холл приводить в порядок волосы, там было зеркало во всю стену. Волосы отказывались вести себя прилично, так что я промучилась с ними достаточно долго, чтобы спортсмен успел вымыться. Он вышел в коридор в шлёпанцах и с полотенцем на бёдрах, таким крохотным полотенцем, что я закрыла глаза и отвернулась. Его это, видимо, позабавило, потому что он подошёл ближе, остановился практически у меня за спиной и сказал:

   – Зачем делать себе такие волосы, если потом не можешь с ними справиться?

   – Встречу мать-природу – спрошу, – съязвила я, у меня эта тема уже в печёнках сидела.

   – Они настоящие? – он наклонился ещё ближе, окатив меня тем свежим и воодушевляющим запахом, который встречал меня на работе каждое утро, в нём было что-то настолько родное и приятное, что я невольно вдохнула поглубже и обречённо подтвердила:

   – Они настоящие, да. И мне надо привести их в порядок, и у меня мало времени, потому что если я не сделаю этого сейчас, то потом они такие и останутся.

   – И что? У нас нет дресс-кода.

   Я от удивления даже глаза открыла, увидев в зеркале человека в шлёпанцах и полотенце, что было, конечно же, слегка не по дресс-коду. Но ему шло.

   Пытаясь не смотреть на его полотенце и всякие интересные места вокруг полотенца, я стала смотреть на его грудь, что было тоже, наверное, неприлично, так что я посмотрела ему в глаза. Глаза тоже были неприличные, почти зелёные, хитренькие, как будто знают секрет.

   Он улыбнулся шире и великодушно разрешил, как будто имел на это право:

   – Ходи так.

   – Меня выгонят, – шмыгнула носом я, он улыбнулся ещё шире и качнул головой:

   – Не выгонят. Если будут предъявлять претензии, скажешь, я разрешил.

   Я усмехнулась, он усмехнулся тоже, сказал секретным шёпотом:

   – Не узнала? Ну да, откуда тебе узнать, мы же не работаем вместе. Тогда я восстановлю справедливость, ладно. – Он прочистил горло и изобразил примерно то же официальное лицо, с которым представлялась я, указал глазами на логотип нашего рекламного агентства, выгравированный на зеркале, и объявил: – Здравствуйте, я Василий Витальевич Великий, и я... устанавливаю правила. Ходи так, – он шутливо подбросил кончиком пальца завёрнутую пружиной прядь моих волос, развернулся и пошёл в свой кабинет. А я стояла и смотрела на логотип – переплетённые буквы «V», три штуки, рекламное агентство «Три-Ви».

   «Директора называли либо ВэВэ, либо "Великий", я думала, это прозвище. А это фамилия. Прикольно.»

   Он шёл по пустому офису практически голый, в мокрых шлёпанцах, с таким расслабленным видом, как будто «Великий» – это не фамилия, а стиль жизни, я смотрела на него через зеркало, на полотенце, мокрую спину, затылок и руки. Там было много «V», он как будто состоял из этих «V», и чем дольше я смотрела, тем больше их находила. Он обернулся, когда сворачивал за угол, поймал мой взгляд через зеркало, улыбнулся с довольным видом, как будто ни секунды не сомневался в том, что я буду смотреть.

   «Я теперь во сне это буду видеть, Василий Витальевич, каждый божий день.»

   Не то чтобы я была слишком расстроена этой перспективой. Совершенно не была. Мне всё нравилось.

***

День получился совершенно сумасшедший. Я в бешеном темпе доделывала вчерашнюю работу, параллельно договариваясь с печатниками из типографии по поводу другой работы, которую нужно было сделать ещё на прошлой неделе, но мы не успели, и теперь нас надо было втиснуть в график на попозже, но чтобы по документам всё как бы не изменилось. На меня вечно спихивали такие разговоры, потому что у меня хорошо получалось просить, мне обычно никто не отказывал, и весь отдел этим пользовался, даже в мелочах. Доходило до того, что меня отправляли в отдел снабжения за бумагой для принтера, хотя ничего криминального в закончившейся бумаге вроде как не было, все просто привыкли, что просить – это к Анечке, Анечка милая, ей всё дадут и никогда не откажут. Проблема была только в том, что когда просили меня саму, я тоже всё отдавала и не отказывала, из-за чего рабочий день проносился галопом, но почему-то мимо плана, и план я доделывала с семи до десяти вечера, когда все любители решать проблемы безотказным методом «Анечка, займись» расходились по домам.

   «Но сегодня я не могу.»

   Ужас предчувствия больших проблем грыз меня с самого утра, и если поначалу меня отвлекали воспоминания о зеленоглазом директоре в одном полотенце, то ближе к вечеру они померкли, оставив меня наедине с грядущей разборкой на тему «уж не офигела ли Анечка шляться ночами неизвестно где».

   Днём я была в безопасности, потому что ещё в начале своей работы в «Три-Ви» соврала родителям, что в офисе запрещены мобильные телефоны и нет интернета, и что если меня засекут на камерах в процессе разговора по телефону или даже набора sms, то меня на первый раз оштрафуют, на второй – уволят. Моя сестра Карина, юрист по образованию, за шоколадку подтвердила, что так действительно бывает. Мама поверила, и я уже больше года находилась в блаженном оазисе её не-присутствия с десяти утра до семи вечера, а часто и до самой ночи. Дома я регулярно выслушивала её возмущения по этому поводу, вздыхала, кивала и ничего не делала, потому что меня всё устраивало.

   «Но на всю ночь я пока ни разу на работе не оставалась. Она меня точно убьёт. Может быть, соврать, что я ночевала у подружки? Что мы встретились случайно у метро, пошли к ней, а потом напились и уснули, а не позвонила маме я из-за того, что телефон сломался? Нет, это звучит как неумелое враньё. Но проблема в том, что правда тоже будет звучать как неумелое враньё, ещё и дико глупое – уснула на работе, какой бред, кто в это поверит...»

   Однажды я действительно осталась ночевать у подружки, не предупредив маму, потому что знала, что если я спрошу разрешения, то она запретит. Я написала маме sms о том, что мы засиделись, опоздав на последний автобус, так что я буду ночевать у подружки, отправила и отключила телефон, сделав вид, что он разрядился. Когда я утром приехала домой, мама встретила меня на пороге лавиной обвинений, заявив, что я лгунья и шлюха, потому что ни у какой подружки я не была, а ночевала у какого-то парня, покрыв позором себя, семью и весь русский народ. Для меня до сих пор оставалось загадкой, почему люди старшего поколения так трепетно относятся к тёмному времени суток, совершенно забывая о том, что сексом можно заниматься днём. Я лично так и делала, с восемнадцати лет, но мама об этом не знала, и ревностно блюла мою честь до двадцати, запрещая мне ходить за ручки с мальчиками, гулять после одиннадцати вечера и брить некоторые места. Я в её запретах проблемы не видела, предпочитая просто держать своего парня подальше от мест, где он может пересечься с моей мамой, этого было достаточно.

   «Я бы и себя держала подальше от этих мест. Но здесь у меня выбора никогда не было.»

   Я давно мечтала съехать от родителей и жить отдельно, но баланс между моей зарплатой и московскими ценами на жильё всегда был не в мою пользу. Я много раз сидела ночами над картой города и меряла расстояния, считала время, складывала проценты, но итог был всегда одинаковый – я не могу себе позволить ни покупку, ни аренду, и не смогу никогда. Даже ипотека под бесчеловечный процент была для меня неподъёмной, я не могла её осилить, даже если согласиться на самый большой срок, с переплатой размером в ещё три квартиры – нет, я не тянула, и помогать мне было некому, никто из моей семьи это не тянул.

   «Кроме Карины. Но она не будет мне помогать.»

   Я её не винила – я бы на её месте тоже не раздавала во все стороны с таким трудом заработанные деньги. Я видела, как беспощадно она пашет, всю жизнь, со школы и до сегодняшнего дня, она выжимала себя до капли и выгрызала у мира своё место под солнцем, я так не умела и не хотела, я не считала жизнью существование, состоящее из бесконечной борьбы.

   «Чё ты такая нежная?»

   Это был её любимый прикол, она произносила это особым голосом, которым в её детстве озвучивали боевики со Шварценеггером, задолго до того, как он стал губернатором Калифорнии. Арни был крутой, Арни умел добиваться результатов, а я не умела.

   «Я не Арни, я Анечка. Извините.»

   Конец рабочего дня приближался неотвратимо, я собиралась сегодня уйти в семь, вместе со всеми остальными, как будто могла этим компенсировать своё ночное отсутствие, но я не успевала – работа была не сделана. Роксана, начальница отдела дизайна и моя непосредственная руководительница, прожигала взглядом мою торчащую над монитором макушку, а я наклонялась пониже и работала максимально быстро, надев наушники и делая вид, что ничего вокруг не слышу. И всё равно не успела.

   В половине седьмого все начали собираться, в без пятнадцати первые ласточки уже выпорхнули из офиса, в без пяти Роксана ко мне подошла и демонстративно опёрлась на мой стол, я это ненавидела, он от этого дрожал, курсор попадал куда не надо, я ошибалась и нервничала, и работала ещё медленнее, и нервничала от этого ещё больше.

   Начальница не уходила, я смирилась с тем, что нам придётся поговорить, сняла наушники и посмотрела на неё миленьким взглядом, она улыбнулась и констатировала:

   – Не успеваешь?

   – Мне чуть-чуть осталось. Я уже почти.

   Она медленно тяжко вздохнула, демонстративно посмотрела на часы на стене, потом на мой монитор, потом в мои бессовестные глаза. Я добавила:

   – Я чуть-чуть задержусь, сегодня точно всё доделаю, честно.

   – Ладно, доделывай, – она убрала руку с моего стола, окинула взглядом мою мятую футболку и сохнущую на спинке кресла рубашку, посмотрела на мои волосы и сказала шутливым шёпотом: – Что с волосами, ты проспала, что ли? Сделай что-нибудь, а то выглядишь как домовёнок Кузя.

   – Мне ВэВэ разрешил, – с облегчением улыбнулась я, и через секунду прикусила язык, когда в мою сторону обернулся весь кабинет. Разговоры заглохли на полуслове, атмосфера мигом стала напряжённая как в вестернах, я поймала взгляд соседки Вики, которая смотрела на меня как на полную идиотку и одними губами шептала: «Ты дура? Молчи».

   Я ощущала себя дурой, потому что не понимала, почему должна молчать, но нехорошие мурашки по спине ощущала тоже, поэтому на всякий случай всё-таки молчала. Начальница выглядела так, как будто её по голове огрели, ещё раз посмотрела на мою рубашку (под которой я прятала полотенце, чтобы никто не догадался), посмотрела на меня и с напряжённой улыбкой спросила:

   – Где это ты умудрилась с ним пересечься?

   – Мы случайно утром встретились, – пролепетала я, пытаясь понять по взгляду Вики, правильно ли я себя веду, Вика держалась за лоб, как Патрик Стюарт в «Звёздном пути», что мне вообще не помогало. Я посмотрела на Роксану честными глазами и добавила: – Я перед зеркалом в холле волосы закалывала, а он мимо проходил и сказал, что у нас нет дресс-кода, так что можно не мучиться с этим.

   Улыбка начальницы стала ещё шире и ещё неестественнее, она усмехнулась, посмотрела на меня как на дитя неразумное, и объяснила:

   – Он пошутил, он вообще большой любитель пошутить. У нас действительно нет дресс-кода, но выглядеть прилично нужно всегда, это элементарная деловая этика и уважение к коллегам.

   Я сделала виноватое лицо и сказала ещё тише:

   – Я опаздывала и не успела.

   – Так опаздывала, что пришла раньше всех?

   – Я случайно время перепутала.

   За соседним столом громко рассмеялась Вика, кто-то рядом тоже рассмеялся, кто-то ещё завопил:

   – Семь! Всем пока, до завтра, хорошего вечера!

   Ему ответили со всех сторон кабинета, атмосфера немного разрядилась, Роксана посмотрела на меня так, как будто меня давно пора выгнать, но рука не поднимается, вздохнула и молча пошла к своему столу, забрала сумку и ушла.

   Вика проводила её взглядом, и как только за ней закрылась дверь, бросилась ко мне и прошептала беззвучным диким ором:

   – Ты с ума сошла такое говорить?!

   – Что я сказала?! – тем же шёпотом заорала я, Вика осмотрелась, я тоже осмотрелась – нас в кабинете было шестнадцать человек, двенадцать уже ушли, двое неслись ко мне, Лена и ещё одна Лена, мы дружили. И как только они добежали, они тоже сделали такие же дикие глаза, как у Вики, и завопили:

   – Ты нормальная?!

   – Да что?!

   Вика наклонилась ко мне практически впритык, и сказала на ухо:

   – У Рокси мутки с ВэВэ.

   – Да ладно? – я отодвинулась, чтобы посмотреть ей в глаза, она быстро закивала, я перевела взгляд на обеих Лен по очереди, они тоже закивали, старшая шёпотом сказала:

   – Рокси на новогоднем корпоративе так на него вешалась, как будто там и изнасилует.

   – А он?

   Лена неоднозначно пожала плечами, я посмотрела на вторую Лену, она фыркнула:

   – А он – ничего, он привык, он с моделями общается, ты их видела? Куда Рокси до них.

   – Так у них мутки или не мутки, я не поняла?

   – В башке у Рокси мутки, – фыркнула младшая Лена, Вика с большим сомнением качнула головой:

   – Я видела, как они разговаривают, прошлым летом на озере и в марте на конференции.

   – Разговаривают, серьёзно? – рассмеялась я, развела руками: – Этого достаточно для слухов? Я тоже с ним сегодня разговаривала, и что?

   Девочки посмотрели на меня одновременно, с такими скорбными лицами, как будто я смертельно больна. Я закатила глаза и повторила:

   – Ну что?

   – Тебе конец, – констатировала Вика. Шмыгнула носом и изобразила скорбь, положила ладонь мне на плечо, заглянула в глаза несчастным взглядом, и рыдающим голосом протянула: – Анечка, мне будет тебя так не хватать...

   Лены переглянулись и тоже изобразили рыдающие подвывания, я рассмеялась и стряхнула Викину руку с плеча, шёпотом требуя:

   – Хватит, дурочки. Ничего не будет, мы просто разговаривали.

   Младшая Лена посмотрела на старшую и изобразила суровое лицо:

   – А может быть, Аньке коротко подстричься?

   – Это её не спасёт, – вздохнула старшая, – тут надо сразу налысо. Кстати, у меня есть машинка.

   Девочки опять посмотрели на меня одновременно, я изобразила смирение и опустила голову, вздыхая:

   – Брей.

   Тишина повисла на секунду, потом мы рассмеялись как больные, Вика схватила меня и взлохматила макушку, вопя:

   – Не вздумай! Сражайся, Анька, никому не позволяй запрещать тебе быть домовёнком Кузей, никогда! Они такие классные, – она уткнулась в мою макушку лицом, выпрямилась и добавила: – Как у моего Джоника, земля ему пухом. Каждый раз его вспоминаю, когда твои волосы трогаю.

   Я посмотрела на неё, пытаясь изобразить осуждение – Джоник был плодом любви пуделя и чау-чау, домовёнок Кузя с радостью избрал бы Джоника своим тотемным животным, но меня такие сравнения не радовали. Тем не менее, мы ржали как больные, и не могли остановиться, и мои слабые попытки делать трудное лицо проваливались на ранних этапах.

   Слегка успокоившись и придя в себя, Вика посмотрела на мой монитор и спросила:

   – Много тебе осталось?

   – Две фотки.

   – Кидай мне одну, я сделаю.

   – Спасибо.

   Я попрощалась с Ленами (они в офисе не засиживались, у них были дети), и села обратно за стол, возвращаясь к работе. С Викой мы дурачились, когда были в компании, но наедине чаще молчали, она задала пару вопросов по делу, надолго затихла, потом спросила серьёзным голосом:

   – Так как ты умудрилась пересечься с ВэВэ?

   – Случайно. Я правда очень рано пришла.

   – Зря ты об этом сказала.

   – Я поняла уже, – вздохнула я, – что теперь делать? Поздно.

   – Ничего не делать, Анечка. Просто иметь в виду, что Рокси его хочет, давно, они были знакомы ещё до открытия агентства, он её взял по личному знакомству. Когда всё только начиналось, он здесь днями и ночами пахал, и она тоже, и у них что-то было. Но потом, судя по всему, либо заглохло, либо что-то случилось, я не в курсе. Но она его до сих пор хочет, это очевидно. Только он товарищ неочевидный, и вообще практически невидимый, он поначалу в обед приходил, через час уходил, потом вообще неделями не появлялся, все вопросы решал через Мишу, даже номера его ни у кого не было, только у Миши. Сейчас уже есть, но всё равно, он тут бывает, только если что-то очень важное случается, и Рокси в эти минуты вокруг него вьётся непрерывно, и трясётся, как чихуахуа. Если она тебя рядом с ним увидит, тебе точно конец. С твоей скоростью работы, ей вообще не составит труда тебя похоронить. Так что будь осторожна.

   – Хорошо. Спасибо.

   Я приняла к сведенью, но быть осторожной не собиралась – если он ко мне подойдёт сказать что-нибудь приятное и разрешить что-нибудь весёлое, я не убегу в ужасе, страшась Роксаниного гнева. Ничего она мне не сделает, мне Карина рассказывала, что по законам нашей страны, уволить сотрудника, если он не прогуливает и хоть что-то делает – штука практически нереальная, а в компетентность сестры я верила больше, чем в мощь Роксаны.

   «Вот бы свести их в одной комнате и посмотреть, кто кого задавит аурой.»

   Хотелось поставить на сестру, но Роксана тоже была не промах, у меня не было уверенности, что Карина её съест с той же лёгкостью, с которой размазывала большинство людей.

   «По мне она сегодня точно проедется, стопудово, как каток.»

   Она обещала сегодня прийти на ужин, я одновременно ждала встречи с ней и не хотела туда идти – все наши разговоры заканчивались скандалом, уже давно. На одну и ту же тему.

   «Чё ты такая нежная?»

   Я не могла ей ответить на этот вопрос, у меня не было аргументов, родилась я такой. Аргументы могли быть только у обратной позиции – активной, пробивной, наглой и беспощадной, здесь было море плюсов, и минуса ни единого, но я так жить не хотела.

   Вика доделала свой кусок моей работы, предложила помочь ещё, но я отказалась и отпустила её, она ушла, я осталась одна. Сделала себе кофе, съела конфету, послушала музыку. Доделала работу и пошла домой.

***

Дома светились все окна и гремела музыка, я ещё в подъезде услышала заливистый хохот и визг Антохи, моего брата, он обожал Карину, потому что она подбрасывала его под потолок, всё ещё, хотя он был уже большим. Ему недавно исполнилось шесть, я была старше него на пятнадцать лет, когда мы гуляли вдвоём, меня постоянно принимали за его мать. Я до сих пор не понимала, как моя мама на него решилась.

   Когда я вошла, меня попыталась сбить с ног собака, следом выбежал папа и схватил её за загривок, громко сказал:

   – Аня пришла, грейте суп! Привет. Рано ты сегодня.

   – Я старалась, – напряжённо улыбнулась я, снимая кроссовки и заглядывая в гостиную, где грохотали игрушечные автоматы, выли сирены игрушечных машин и вопил брат, рассказывая сестре, куда ей бежать и в кого стрелять.

   Из кухни вышла мама, вытирая руки, осмотрела меня с ног до головы и буркнула:

   – Опять как бомж ходишь, что, сложно погладить? Мой руки, переодевайся и иди есть, все не дождались тебя, сами поужинали. Съешь суп, зови, будем вместе пить чай.

   – Хорошо.

   Мама ушла обратно в кухню, папа взял собаку и пошёл на улицу, сестра с братом отстреливали пришельцев.

   «Они не заметили, что я не ночевала дома?»

   Внутри была странная смесь из невероятного облегчения и космической пустоты, как будто я опаздывала на поезд, но в последний момент узнала, что поезд тоже задержался, так что я успею на него, и он отвезёт меня туда, куда я не хочу ехать. Я не понимала себя. Что-то в этом было очень новое.

   – Аня, суп остывает! Давай быстрее.

   – Иду.

   Я разулась, вымыла руки и пошла есть суп.

***

Семейный ужин ожидаемо превратился в нечто среднее между допросом НКВД и судом присяжных по делу о злостном нежелании «жить правильно». Как именно надо «жить правильно» знала только мама, но сама почему-то так не жила, было у меня подозрение, что потому, что список требований для «правильной жизни» содержал взаимоисключающие и нереальные вещи. Мама вообще была экспертом в риторике любого уровня, ей нереально было что-то доказать, потому что любые аргументы она выворачивала наизнанку и трактовала так, как было удобно ей, а если кому-то всё же удавалось загнать её в угол, она начинала плакать – убойный аргумент, после которого продолжать спор было невозможно. Папа эти вещи давно понял и вообще никогда не спорил, Карина поняла лет восемь назад, но спорить продолжала, доводя мать до слёз и «больного сердца», которое мама диагностировала у себя сама, и лечила тоже сама, потому что «доктора бестолковые и прописывают химию».

   Из-за «бестолковых докторов» лечилась самостоятельно и «народными средствами» не только мама, но и вся семья, всю мою жизнь, до того момента, когда Карина устроилась на хорошую работу и стала получать хорошую зарплату. Мне было шестнадцать лет, когда Карина практически за руку отвела меня к первому в моей жизни частному стоматологу, потом к офтальмологу, потом к дерматологу, потом ещё к кому-то. Я считала это лишним и ненужным, пока не поняла, что здоровые зубы – это когда жевать не больно, и когда ты во время еды сосредоточен на вкусе еды, а не на том, каким зубом её жевать, чтобы не попасть на те зубы, на которые нельзя. Я всю сознательную жизнь мучилась, считая это нормой, пока не пришла сестра и не прекратила это, показав, как всё может быть, если принять решение, приложить усилие и потратить деньги.

   И так было с каждым аспектом моей жизни, к которому Карина протягивала свою властную руку, вооружённую банковской картой. Меня это дико смущало, я иногда во сне видела эту руку и эту карту, мне снились бездонные пропасти и непреодолимые стены, я пугалась, плакала и не знала, как выбраться, а потом появлялась Карина, прикладывала свою блестящую карту к каменной стене, и стена открывалась, как двери лифта, а сестра смотрела на меня с жалостью и вздыхала: «Чё ты такая нежная?», а я не могла ничего ответить.

   «Фамилиё такое, я это фамилиё не выбирала. Бонд, Джеймс Бонд – Нежная, Анечка Нежная, очень приятно, извините.»

   Карина тоже в девичестве была Нежная, но на втором курсе универа вышла замуж за своего лучшего друга с фамилией Барсов, и диплом получала уже как Карина Барсова, что ей подходило очевидно лучше. Я подозревала, что если бы не фамилия, она бы за бедного Лёшку ещё лет десять не вышла бы, а Лёшка её любил и всё терпел, и всегда всё делал так, как она хотела. Мама её за это ненавидела.

   У мамы вообще было странное свойство осуждать за достижения и винить за успехи. В детстве я её даже спрашивала, почему она это делает, она на полном серьёзе объяснила, что, во-первых, чтобы не зазнавались, во-вторых, чтобы не сглазить. В детстве я ей верила на слово и поддерживала как могла, а потом в какой-то момент поняла, что это просто зависть, и перестала ей рассказывать свои хорошие новости. Плохие я перестала рассказывать гораздо раньше, потому что в любых моих проблемах я оказывалась сама виновата, и любые проявления эмоций были запрещены, но только мне, ей было можно.

   Сейчас, как и всегда, семейный ужин подходил к тому этапу, когда брат, тонко чувствующий нюансы интонаций, отводил глаза и врал, что он наелся, а потом тихонько уходил в свою комнату. Я завидовала ему, но поступить так же не могла, по двум причинам. Первая – я сидела в дальнем углу и не могла встать из-за стола, пока не встанет мама, вторая – я находила в этом какое-то мазохистское удовольствие. Мне нравилось слушать, как мама бешено пытается доказать Карине, что та живёт неправильно, а Карина аргументированно и спокойно оспаривает её аргументы один за другим, пока они остаются в рамках банальной человеческой логики. В какой-то момент земная логика сменялась небесной, в маминых претензиях начинали фигурировать «высшие силы», «мать-природа» и «ангел-хранитель», у Карины начинали сдавать нервы, она била себя ладонью по лбу и начинала задавать риторические вопросы о науке и логике – это было ошибкой, наука с логикой на этой кухне были не в авторитете.

   Я слушала эту дискуссию в разных вариациях уже много раз, но каждый раз слушала внимательно, мне казалось, что я таким образом нарабатываю базу знаний, которая мне пригодится тогда, когда Карина окончательно перестанет приезжать в этот дом, и мамины усилия по налаживанию «правильной жизни» переключатся на меня.

   «Надеюсь, это будет не скоро. Я не готова, она меня задавит, я расплачусь первая.»

   Диспут перешёл к предпоследней стадии, когда мама подключала папу и требовала подтвердить, что она права, папа делал философское лицо и многозначительно хмыкал, не принимая ни чью сторону. Я его понимала – это Карина маму доведёт и уедет, а нам с ней потом ещё жить.

   Следующим этапом должен был быть скандал либо про деньги, которые Карина тратит неправильно, либо про детей, которых Карине давно пора родить штук десять, я пока не могла угадать, в какую сторону свернёт разговор.

   «Лишь бы про деньги.»

   Про деньги мне было интересно, я в них вообще мало чего понимала, для меня все эти статьи расходов, накопительные счета, налоги, проценты и инвестиции были тёмным лесом. Я пыталась гуглить, но информация в интернете была подана по-дурацки, везде рекламировали какие-то тренинги и книги, помогающие поверить в себя и начать менять свою жизнь и строить бизнес, мне это было не надо. А о том, как прожить на зарплату, почему-то никто не писал – видимо, такие книги плохо продавались, что не удивительно – даже самая маленькая печатная книга сейчас стоила как мой бюджет на неделю.

   К сожалению, про деньги послушать не удалось – мама выбрала вариант про детей, о чём Карина говорить не хотела, а она никогда не делала того, чего не хотела. Пару скандалов назад, окончательно отчаявшись донести до мамы свою точку зрения, Карина пообещала, что если эта тема поднимется ещё раз, она просто встанет и уйдёт, даже если это будет самое важное застолье в мире. Маму это не убедило, и она тему всё равно подняла, Карина за свои слова всегда отвечала, поэтому встала и вышла, не доев суп. Мама продолжала с ней спорить даже тогда, когда Карины больше не было в квартире – ей не нужен был собеседник, ей надо было высказаться.

   Сейчас Карина тоже осталась себе верна – встала, изобразила руками движение артиста, который закончил выполнение номера, одним махом допила чай, грохнула кружкой о стол и ушла. Мама развернулась к папе и ответила ему, как будто он унаследовал Каринино мнение и обязался его отстаивать:

   – Девке двадцать семь лет! Двадцать семь! Она уже старородящая, куда дальше тянуть?! А потом болячки, и будет плакать, будет говорить: «Мама, почему ты мне не сказала?», а мама сказала! Только кто маму слушал, когда своего ума нету, а только деньги в голове и гульки! У тебя тоже! – она перевела взгляд на меня, я вздрогнула и замерла, ощущая в желудке холодный ком, готовый подняться обратно. Я ненавидела это чувство, и ненавидела эти ужины, после которых ощущение, что съел куски сырого бетона, и они там внутри твердеют, и если затвердеют окончательно, то их даже обратно вернуть не получится. Мне было стыдно об этом вспоминать, но я когда-то пыталась, после очередного семейного ужина, который встал поперёк горла, и я не могла уснуть, ворочаясь на кровати, безуспешно пытаясь найти положение, в котором мне не больно лежать. В какой-то момент я приняла решение вызвать рвоту, чтобы избавиться от этого цемента внутри, но у меня не получилось – я не знала, как это делать. В фильмах всё выглядело легко и просто, а в реальности я промучилась полчаса, так и не добившись результата, расплакалась от жалости к себе и от чувства собственной тотальной никчёмности, а потом уснула на полу в туалете, умудрившись ещё и простудиться.

   «Чё ты такая нежная, Анечка?»

   С Карины эти скандалы стекали, как с гуся вода, она через пять минут уже не помнила, шутила и смеялась. Я так не могла.

   «Извините.»

   Я смотрела в чашку, на поверхности чая дрожали волны каждый раз, когда мама от избытка чувств колотила по столу ладонью. У меня внутри тоже были эти волны, от них подпрыгивало сердце, так больно, что я начинала подозревать, что у меня то же самое «больное сердце», что и у мамы, которое она сама себе диагностировала и лечила народными средствами, хотя доктора рекомендовали лечить «химией».

   «Где бы мне достать немного этой "химии", вдруг поможет.»

   В моей фантазии опять появилась властная Каринина рука с волшебной картой, открывающей все двери, на карте лежала горка разноцветных пилюль, которые я могла взять и съесть, и внутри станет тихо и безмятежно.

   На самом деле, они у меня были, я их обожала – мои волшебные таблеточки, включающие сердечный штиль. Мне продали их в аптеке без рецепта, я внимательно прочитала вкладыш, убедившись, что никакой «химии» они не содержат, а содержат только одобренные «высшими силами» и «матерью-природой» лечебные травки, и тихонько их пила, балдея от эффекта и осознания того, что у меня есть маленький секретик. Таблетки я всегда носила с собой и надёжно прятала, но недавно меня спалила за их приёмом сестра, отобрала, всё прочитала, что-то погуглила и вернула, сказав, что это не таблетки, а леденцы с травяным ароматизатором, и работают они на эффекте плацебо, и доказанной эффективности не имеют.

   «Почему же они тогда так прекрасно помогают?»

   Я с сестрой не спорила, я вообще редко спорила в этом доме, поэтому помолчала, покивала и продолжила их пить.

   «Маму спасает ангел-хранитель, меня спасают ангельские таблеточки.»

   Сейчас проблема была в том, что ангельские таблеточки кончились, а новые я купить забыла, потому что не принимала их уже несколько месяцев – повода не было, я не пересекалась с семьёй, потому что задерживалась на работе, а когда приходила, они уже спали. Я пробиралась в свой дом как вор, не включая свет, потом мышью шуршала по кухне, отъедая отовсюду по крошке, чтобы нельзя было понять, что именно я съела, и нельзя было меня в этом обвинить. Утром я вопила, что проспала, молниеносно собиралась и убегала на работу, иногда мама ловила меня у порога и вручала бутерброд, иногда папа подсовывал в сумку конфеты, но это происходило так быстро, что дискуссия не успевала начаться, я сбегала раньше, чем почувствую себя плохо.

   «Не сегодня, Анечка. Не сегодня.»

   Мама прошлась по моей биографии, как пулемётчик, поливая веерным огнём все мои сомнительные достижения – и в школе я ленилась, и на танцах не старалась, и в институт не поступила, и швейное училище бросила, и парня такого хорошего потеряла, а ведь его папа начальник цеха, и мама в отделе кадров работает, уж они бы меня точно устроили, с ними бы я не пропала, а теперь довыделывалась, и сиди.

   Я сидела, у меня не было выбора – наш дурацкий стол так стоял, что для того, чтобы выйти из комнаты, мне пришлось бы просить маму встать с табуретки и задвинуть её под стол. У нас было тесно, у нас всегда было тесно, даже когда Антоша ещё не родился, а когда родился, квартира вообще превратилась в кошмар.

   Когда Карина ещё жила с нами, мы делили с ней комнату на двоих, и постоянно друг другу мешали, дрались, спорили по поводу уборки и троганья чужих вещей. Но потом Карина поступила в универ, стала появляться дома всё реже, ночевала «у подружек» (лгунья и шлюха, точно как я). Однажды я пришла со школы, застав маму за чудовищным актом вандализма – она снимала со стен Каринины рисунки и плакаты, отрывая приклеенные скотчем уголки и рассыпая магнитики, на которых держались фотографии на зеркале. Я замерла на пороге, потеряв дар речи от ужаса, представляя, что скажет Карина, когда это увидит – она ненавидела, когда трогали её вещи, мама знала об этом, я по её лицу торжествующему видела, что она прекрасно всё понимает. Ей это доставляло удовольствие.

   Она сорвала со стен за пять минут всё, что Карина собирала десять лет, а потом выпотрошила её письменный стол и платяной шкаф, просто как селёдку выпотрошила, достав ящики и перевернув их над кроватью. И разобрала всё, вслух комментируя для меня – это тетрадка по русскому языку, ну и почерк, как курица лапой; это учебник по английскому, наивная, можно подумать, он когда-нибудь ей пригодится; это сборник песен, на гитаре она играет, делать больше нечего, звезда погорелого театра; это книга про секс и женский оргазм, шлюха, я так и знала; это Лёшкины рисунки, ох и мазня, Каринка дура, выбрала малахольного, будет всю жизнь в нищете с ним.

   «А потом Лёшка взял и начал хорошо зарабатывать. Сюрприз.»

   Но это произошло через много лет, а тогда он был таким же бедным студентом, как и Карина, учился средне, богатых родителей не имел, рисовал хорошо, носил меня на плечах. Мне Лёшка нравился, я всегда знала, что они поженятся, и с детства мечтала, как буду подружкой невесты на их свадьбе, с красивой причёской, в платье, на каблуках.

   «А свадьбы не было.»

   Они просто расписались и всё, Карина сменила фамилию и написала об этом родне по скайпу. Я тогда расстроилась, наверное, сильнее, чем мама, хотя в это и трудно поверить. Я ждала их свадьбу всю жизнь, а они просто не стали её устраивать, это было для меня шоком.

   Сейчас, когда я уже знала, что за всё в этом мире надо платить, я понимала, почему они это сделали. И подозревала, что когда придёт время, я сделаю точно так же.

   Денег не было. Их не было не по какой-то причине, их не было глобально, всегда, сколько я себя помнила. И сейчас, когда у меня была своя зарплата, я всё равно жила с ощущением, что денег нет, даже когда держала их в руках, я не могла решиться их потратить, потому что знала, что...

   «Что?»

   Вопрос был серьёзный, и ответа не было – вселенная «денег нет» существовала по своим законам, замкнутая внутри себя, и денег в этой вселенной не было, а если они вдруг появлялись, то это нарушало мировое равновесие, и надо было что-то срочно предпринимать, чтобы их опять не было.

   «Свадьбу, например. Или юбилей, или ремонт, или волшебную целительную травку от матери-природы, которая стоила как автомобиль, зато лечила все болезни. Без врачей и химии. С божьей помощью.»

   Мне дико хотелось таблетку. Мама уже плакала, прибежал Антоша, стал её обнимать и успокаивать, папа встал и обнял маму за плечи, уговаривая пойти прилечь, она сбрасывала его руки и говорила её не трогать, но всё-таки пошла в спальню, а я смотрела, как папа задвигает под стол её табуретку, боясь верить своему счастью – свобода.

   Папа вёл маму прилечь, Антоша заглядывал ей в глаза и просил не плакать, а я смотрела на него и видела себя, стоящую в дверях нашей с Кариной комнаты, когда мама потрошила её стол, а я думала о том, когда же она возьмётся за мой.

   «Пока ещё нет. Но однажды возьмётся.»

   Эта мысль преследовала меня постоянно, каждый день, каждый раз, когда я оставляла свои вещи без присмотра, я с ними прощалась навсегда. То, что могло меня подставить, я сразу уничтожила, а самое ценное носила всегда при себе, у меня была сумка размером с палатку, я её поднимала как тяжелоатлет, с прямой спиной, по технике.

   Мама вышла из комнаты, я взяла сумку и вышла из квартиры.

***

Я понятия не имела, куда идти, поэтому шла по своей обычной дороге в сторону метро, по которой ходила всегда. Свернув за угол дома, я вздрогнула от сигнала машины, которая стояла с выключенными фарами, поэтому я не сразу её увидела. А когда увидела, узнала – Каринкина машина, не самая дорогая в мире, но мне она казалась роскошной, как королевская карета, я всегда в неё садилась предельно осторожно, до ужаса боясь случайно поцарапать или вымазать.

   Карина включила свет в салоне и открыла пассажирскую дверь, я подошла и села в машину, дверь закрывать не стала – на улице было свежо, что ощущалось очень приятно после духоты квартиры. Мы посидели молча, потом Карина с мрачной иронией спросила, почти утвердительно:

   – Про болячки свои рассказывала?

   Я пожала плечами, как папа обычно делал – какая разница, что я скажу, от моего ответа всё равно ничего не зависит, она всё равно скажет то, что решила сказать, точно как мама. Карина усмехнулась и развела руками:

   – Знаешь, она нас всю жизнь обвиняла в том, что у неё из-за родов здоровье испортилось. Мы ей здоровье угробили, всю молодость ей испортили, у неё из-за нас и волосы выпали, и седина, и зубы раскрошились, и институт она из-за нас не закончила, и на работу хорошую с детьми не берут. Как будто беременность – это какое-то обстоятельство непреодолимой силы, как метеорит она свалилась ей на голову, и от неё вообще ничего не зависело, раз – и ребёнок. Про предохранение она не слышала, про аборт тем более. Не хотела детей – не рожала бы.

   – Так она хотела, – тихо вздохнула я, вспоминая те времена, когда она только вернулась из роддома с Антошей, она выглядела самым счастливым человеком в мире, чуть ли не облизывала его круглосуточно. А потом в какой-то момент он ей разонравился, я так и не поняла, почему это произошло.

   – Она хотела – пусть сама за свои хотелки и расплачивается, мы здесь при чём? – фыркнула Карина. – Какое она имеет право нас обвинять в своих болячках? И вообще, это ещё большой вопрос, мы ли виноваты. У меня тоже плохие зубы, это генетика, и седина у меня, и волосы выпадают, и растяжки, и целлюлит – только мне винить в этом некого, я никого не рожала. Наивно считать, что в тридцать лет у тебя будет такое же здоровье, какое было в восемнадцать. И обвинять нас в том, что она не поступила в институт, тоже очень интересное решение – ты тоже не поступила, и что? Кого тебе обвинять? А я поступила, и что? Это сделало меня счастливой?

   Она замолчала, я посидела молча какое-то время, потом посмотрела на неё и осторожно уточнила:

   – Не сделало?

   Карина усмехнулась и не ответила. Посмотрела на мою открытую дверь, спросила гораздо более мирным тоном:

   – Хочешь, поедем куда-нибудь поедим нормально?

   – Не, – я попыталась изобразить улыбку, качнула головой – есть я точно не хотела, у меня мамин суп до сих пор внутри кирпичом лежал. Сестра предложила:

   – Кофе?

   – Не хочу.

   – А чего ты хочешь?

   – Хочу волшебную ангельскую таблеточку, – я сказала это мечтательным безнадёжным голосом человека, который точно знает, что мечтать – это единственное, что он может. Карина протянула свою властную руку к бардачку, открыла и достала оттуда пачку таблеток:

   – На.

   Я замерла с раскрытым ртом, готовая взлететь от счастья, схватила коробочку и внимательно прочитала – точно, это они, те самые, ангельские. Перевела не верящий своему счастью взгляд на сестру и шёпотом спросила:

   – Ты купила для меня таблетки?

   Она поморщилась и вздохнула с жалостливой улыбкой:

   – Я бы никогда не стала покупать тебе эту ерунду. Это твои, ты их в прошлый раз здесь забыла. Ситуация была один в один, ты не помнишь, что ли?

   Я не помнила, мне было всё равно – я была счастлива, что они просто есть. Открыла коробку дрожащими руками, достала пустую пластину, чувствуя, как моя радость уменьшается по мере того, как пластина выдвигается из коробки, показывая пустые места для таблеток, ряд за рядом... И в последнем ряду всё-таки была одна таблетка, одна, но была! Я радостно прижала пачку к себе, сестра рассмеялась и строго напомнила:

   – Проверь, что не просроченные.

   Мне было всё равно, я бы и просроченную съела, но я проверила, если её это успокоит – нет, всё нормально, до конца срока годности ещё месяц.

   – Воды дать?

   – У меня есть, – я открыла сумку, достала воду, сделала пару глотков и убрала. Таблетку пить не стала – решила, что выпью потом, когда вернусь, тогда будет нужнее. Сестра посмотрела на меня долгим взглядом, сказала, как диагноз:

   – Тебе не таблетки пить надо, а бежать из этого дома, теряя тапки. И я тебе это могу устроить хоть сейчас.

   – У меня нет таких денег.

   – Я тебе одолжу.

   – Я не смогу их вернуть.

   – Сможешь. Сменишь работу на нормальную и заработаешь. У тебя всё для этого есть, у тебя есть мозги, ты умеешь общаться, ты молодая, симпатичная, без детей – это комплект победителя, тебя на рынке труда с руками оторвут.

   – У меня нет диплома.

   Карина фыркнула:

   – Да я тебя умоляю, кому он нужен. Его никогда не поздно получить, если вдруг станет позарез надо. Я сейчас второе получать пойду, с сентября, буду по субботам ходить на пары, как в детстве.

   Я перестала гипнотизировать пачку таблеток и с удивлением посмотрела на сестру:

   – Какое второе?

   – Менеджмент и маркетинг, у нас даже справедливость надо уметь продать. Получу диплом – буду претендовать на должность повыше, мои из отдела уже о моих планах знают, там все готовятся. И ты сможешь. Универ для нормальной работы совершенно не обязателен, сейчас можно курсы какие-нибудь пройти и уже по ним идти работать. Я тебе подберу вакансии, пришлю, выберешь что понравится.

   Я вздохнула и промолчала, это был вечный разговор – мне не нравилась идея менять работу, мне нравилась та, которая у меня уже была. Но ей не объяснить.

   – Поехали ко мне, – предложила сестра.

   Я пожала плечами, она дотянулась до моей двери и захлопнула её, завела машину, плавно вырулила на дорогу и включила навигатор, он показывал наш район зелёным, а дальше сплошные пробки.

   «Вся моя жизнь на одном экране.»

   Карина включила радио, там пела группа «Roxette», я подумала о Роксане и попыталась представить, как она «трясётся как чихуахуа», получалось плохо. Рокси была крутой дамой, высокой и красивой, с гладкими чёрными волосами, одевалась в деловые костюмы с понедельника по четверг, в пятницу носила кэшуал, но даже джинсы на ней смотрелись как мундир, и топала она как солдат, даже по ковролину.

   «Роксана и ВэВэ, как это было бы?»

   ВэВэ я почему-то не могла представить в деловом костюме, а в одном полотенце рядом с расфуфыренной Роксаной он выглядел глупо. Песня закончилась, началась следующая, автора я не узнала, но узнала мелодию – «аллилуйя». Роксана из моих фантазий испарилась, остался только ВэВэ, в шлёпанцах и полотенце, идёт такой, в слоу-мо, медленно оборачивается и улыбается мне, типа, «я знаю, что ты смотришь, глаз оторвать не можешь от моего прекрасного полотенца, извращенка. Ну ладно, смотри, я не против, я вообще по жизни щедрый».

   От этой мысли внутри меня разлился ангельский штиль, я глупо хихикала где-то в глубинах себя, внешне просто улыбаясь и глядя на дорогу, поездки меня всегда успокаивали. Карина поглядывала на меня, но молчала, пока мы не выехали за пределы района и не встали в пробку, где не было никаких развлечений, кроме друг друга. В машине перед нами водитель играл с собакой, в машине справа пара смотрела сериал на ноутбуке, а я смотрела, как сестра выключает радио, и думала, что я опять сижу на неправильном месте, с которого не уйти, пока главный собеседник не встанет.

   «Итак, какой сейчас будет вопрос, делаем ставки. "И таки шо ты себе думаешь?", или, может быть, "какие у тебя планы на жизнь?". Или "ну шо, женихи есть у тебя? ", хотя, нет, это что-то из области тёти Маши из Краснодара, Каринка скорее спросит как на собеседовании, "кем ты видишь себя через пять лет? ", а я скажу, что я не Ванга, я вижу только то, что перед глазами в данный момент – номер стоящей впереди машины, какие-то цифры и в конце "ВВ", ироничненько.»

   – Ань, ты не думала к врачу сходить?

   Я удивилась – это было что-то новое. По всем врачам Карина протащила меня уже давно, как только начала зарабатывать достаточно, чтобы заняться своим здоровьем, заодно сразу же занялась и моим, исправляя последствия долгих лет лечения «травками», «народными средствами», молитвами и «у знакомых врачей», которые «хорошие и не навредят». Одна такая «хорошая» врачиха выписала мне очки «с запасиком, на вырост, чтобы через год новые не покупать». Они были гораздо сильнее, чем мне было нужно, у меня от них кружилась голова и болели глаза, аж пока зрение не село достаточно для того, чтобы эти очки мне подходили. Я мучилась в этих очках восемь лет, а потом Карина отвела меня в частную клинику, взмахнула волшебной карточкой, и я стала хорошо видеть без очков, за неделю, навсегда. Это была магия, а мама не верила в магию, она верила в бога, который магов считает слугами сатаны.

   Карина мне не показывала чеки, не озвучивала цены и никогда об этом не напоминала, но я твёрдо знала, что вижу мир отчётливо благодаря ей, и конфеты ем без боли благодаря ей, и в зеркало смотрю без отвращения тоже исключительно благодаря ей, её властной руке, которая схватила за шиворот, отвела, заставила и заплатила.

   «Мой личный демон.»

   Я оторвала взгляд от букв «ВВ», посмотрела на Карину – чистый демон, глаза чёрные, волосы чёрные, кожа белая, вся глянцевая и монохромная, в цветных бликах от приборной панели и красных огоньков стоящей впереди машины.

   Я пожала плечами и ничего не ответила – что я могу сказать такого, что станет для неё новостью? Она знает про мою жизнь больше, чем я, она уже это всё прожила, но она, в отличие от меня, смогла вырваться и убежать. А я не смогла, я тряпка.

   Стоящая впереди машина сдвинулась, Карина тоже перевела взгляд на дорогу и ей стало не до меня на какое-то время, я потянулась включить радио, сползла по креслу и стала смотреть в окно, чувствуя, как напряжение внутри понемногу отпускает. Карина тоже была напрягающим фактором, но до мамы ей было в этом смысле как до луны, так что я не переживала.

   По радио играл блюз, слов я не понимала – у меня было плохо с английским, но звучало красиво. Я смотрела на экран навигатора, машина ползла по карте стрелочкой, сквозь красные заторы, медленно, но упорно. Я радовалась, что я не за рулём.

   К тому моменту, как мы выползли из зоны пробок в более свободный район, я почти уснула. Карине позвонил муж, она взяла трубку и ответила весёлым голосом, которым разговаривала только с мужем, я не слышала ни одного исключения:

   – Аллё?

   – Привет. Ты где застряла?

   – Я уже еду домой, буду через двадцать минут. И я не одна, так что надень штаны, у нас будут гости.

   – Если эти гости не рады видеть меня в трусах, то это плохие гости, вези их обратно туда, где взяла, – Лёшка изображал сварливый тон, я улыбалась – он знал, что Каринка везёт меня, и знал, что мы обе его слышим, он дурачился.

   – Ладно, ходи в трусах, – вздохнула Карина, – но только в приличных! Мы скоро будем, давай.

   – Давай.

   Он положил трубку, опять заиграло радио, Карина выключила его и сказала так, как будто наш разговор и не прекращался:

   – Ань, твоё состояние похоже на затяжную депрессию. Я не врач, чтобы ставить тебе диагноз, но я гуглила, у тебя все симптомы. Я хочу, чтобы ты сходила к специалисту, который либо скажет, что ты в порядке и я придумываю, либо скажет, что ты не в порядке, и ты поверишь ему, как специалисту, раз уж мои слова тебя не убеждают. И начнёшь лечиться. Хотя я сомневаюсь, что даже лучшее лечение в мире тебе поможет, пока ты живёшь в этом доме.

   Я пожала плечами.

   – Аня, это серьёзно. То, что ты ничего не хочешь – проблема. Тебе надо поменять обстановку, хотя бы временно. Потому, что сидя на попе ровно, ты так ничего и не захочешь. Езжай отдохни, или на какую-нибудь сезонную работу в другую страну, или на обучение выездное, хоть куда-нибудь. Или рядом с домом найди себе занятие вне дома, кружок какой-нибудь, чтобы уходить из квартиры и получать новые впечатления, заводить новые знакомства.

   «Ага, да, например, мужика наконец-то найти, это же так важно. А то так и умру старой девой, и так уже двадцать лет, а кольца лет, перед соседями стыдно.»

   Я пожала плечами. Карина продолжила:

   – Попробуй поискать в других городах, у меня есть подруга в Питере, есть друг в Екатеринбурге, есть тётя Вика в Сочи, если тебе хочется моря-солнца. Они все тебя с радостью встретят, всё подскажут и со всем помогут. Почитай сайты работы и сайты аренды квартир, посмотри цены и зарплаты, посмотри расписание мероприятий – концерты, выставки, парады. Ты увидишь цифры, и сравнишь с тем, что есть сейчас, и поймёшь, что держаться дома особо не за что. Мне папа недавно по большому секрету озвучил ваш суммарный доход, я офигела. В таких условиях нет жизни, и не будет, если ничего не изменится. Старики меняться не хотят, но ты-то не старая, у тебя вся жизнь впереди.

   Я вздохнула – я всё это уже делала. Я нашла красивый дом в Сочи, и нашла там квартиру, которую с удовольствием сняла бы, и нашла билеты на поезд, и посчитала всё. И подруга в Питере у меня тоже есть, и вакансию интересную я там себе нашла, но она уже занята, скорее всего, это давно было. Всё упиралось в деньги, я смотрела на суммы и смотрела в свой кошелёк, и видела, что шансов нет, и не будет.

   – Карин, переезд – это пипец как дорого. Это даже внутри Москвы дорого, про другие города я вообще молчу.

   – Конечно, дорого. Но зато ты становишься самостоятельной единицей, вся твоя дальнейшая жизнь становится только твоей, никаких «одолженных» мамой денег, которые она не собирается возвращать, никаких «совместных» покупок, которые тебе нафиг не сдались, но на которые надо скидываться. Я тебе давно говорила, ты делаешь большую ошибку, когда даёшь ей в долг, вообще никому никогда в долг не давай, только тем давай, от кого хочешь избавиться и больше не видеть.

   Я нервно фыркнула, но промолчала.

   «С мамой это не работает.»

   – Сколько она тебе уже должна?

   Я пожала плечами – я не считала. Она занимала по чуть-чуть, там двести, тут пятьсот, где-то я просто платила за неё, потому что у неё не было мелких купюр, где-то я платила за телефон, интернет и коммуналку, а она обещала отдать, и потом забывала, а я не находила в себе смелости напомнить, потому что заканчивалось это всегда одинаково – мама плакала, а я была чудовищем неблагодарным, которое в жизни интересуют только деньги, вся в сестру и тётю Вику. Тётя Вика была маминой старшей сестрой, они друг друга ненавидели, и когда стало очевидно, что Карина с возрастом становится на тётю Вику всё сильнее и сильнее похожа, мама возненавидела и Карину, говоря, что сбежала от одной ведьмы, и сразу же родила другую такую же. Тётя Вика была хозяйкой пансионата, жила красиво, замуж вышла за богатого, ребёнка родила поздно и одного – полный комплект, у неё не было шанса понравиться моей маме, она для этого была слишком счастлива, мама таких не жаловала.

   – Ань, я тебе уже давно говорила – нищета заразна. Беги от них. Я вообще не представляю, как вы выживаете на эти деньги. У нас с Лёшей на еду в неделю выходит больше, чем у вас четверых на месяц, а мы едим очень скромно. Если добавить ещё одежду и обувь – это капец. А захочешь купить какую-то технику или куда-то поехать – вообще. Это издевательство какое-то, так жить. И ладно родители ничего не меняют, потому что боятся потерять работу или квартиру, а тебе вообще терять нечего – ты можешь с одной сумкой и рюкзаком от них уехать, и не возвращаться никогда больше, и в новую квартиру всё нужное потихоньку купить, со своей зарплаты.

   – У меня маленькая зарплата, Карин. Мне даже на аренду её не хватит.

   – Так смени работу, это просто, я тебе давно говорила. Я тебе помогу.

   Я вздохнула и промолчала.

   Все эти люди, которые говорят: «Просто бери и делай», были для меня какими-то инопланетянами, у которых вообще всё в жизни «просто». «Просто» собрался и улетел в другую страну, «просто» выучил язык, «просто» открыл фирму, «просто» встретил любовь всей жизни в первом классе и прожил с ней до золотой свадьбы душа в душу. Я не понимала, как они это делают, и не находила в себе этой кнопки, которую нажимаешь и всё становится «просто».

   Мы доехали в тишине, я выбралась из машины так, как будто она хрустальная, попросила Карину захлопнуть дверь за меня, она посмеялась, но захлопнула. Мы поднялись к ней, нас встретил Лёша в штанах, пошутил на тему семейных ужинов, которые каждый раз заканчиваются одинаково, я сделала вид, что это смешно, Карина звонко шлёпнула его по заднице, он в ответ завопил о семейном насилии и своей горькой судьбе, за что тут же получил ещё раз.

   Карина предложила мне ужин, чай, кофе и мороженое, я от всего отказалась – не хотела её объедать. Она говорила, что они с мужем живут скромно, но в их холодильнике всегда лежали продукты, которые у нас покупались только на праздники, мне было неловко их есть просто так.

   Для меня разложили диван и застелили постельным, хотя я и говорила, что посплю на сложенном и под пледом, Карина ответила, что на сложенном под пледом спят только собаки.

   «У нас так папа иногда спит.»

   Я никогда не интересовалась, почему, мне было страшно услышать ответ. Было у меня подозрение, что из-за того, что мама укладывает к себе в постель Антошу, хотя у него давно есть своя кровать, а втроём тесно. Это было самое безобидное предположение, я на него надеялась.

   Все пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по комнатам, я слышала через тонкую стенку, как Карина с Лёшей тихо разговаривают, иногда смеются и шикают друг на друга, потом опять смеются, Лёша хихикает, Карина шипит на него и потом сама смеётся. Я им дико завидовала.

   Я вообще в их квартире чувствовала себя как в фильме – свежий ремонт, новая мебель, везде чисто, всё целое и исправное, никаких лишних вещей, которые достались от кого-то или остались после того, как купили новое, а старое приткнули туда, где вроде как не мешает, и оно там стоит годами, пылится и источает дух совка.

   Когда-то Карина сказала маме, что один из диванов в нашей спальне никому не нужен и только мешает, так что его надо продать. Мама сказала: «Ну продай», Карина сделала фото, написала объявление, и на следующий день за диваном приехали покупатели, когда мамы не было дома. Когда она вернулась и застала нас за уборкой вековой пыли на месте покинувшего этот дом дивана, она пришла в шок и устроила скандал, в итоге расплакалась, и оказалось, что моя сестра – ужасный бездуховный человек, точно как тётя Вика, цены вещам не знает, с деньгами обращаться не умеет, продала за три копейки качественную памятную вещь, которая в своё время миллионы стоила. Деньги, тем не менее, забрала. Больше Карина ничего не продавала, а я не рисковала даже предлагать от чего-то избавиться. В квартире было тесно, зато очень качественно и памятно, на миллионы.

   «И завтра я туда вернусь.»

   У меня не было выбора. Чтобы иметь выбор, нужно было иметь деньги, а у меня их не было никогда, и с моим характером, никогда не будет. Я слишком нежная.

***

ГЛАВА 2. Встреча вторая, опять неожиданная

Карина с Лёшей уходили на работу очень рано, я тоже вышла с ними, хотя мне было совсем недалеко добираться, но я им об этом не сказала.

   «Ничего страшного, приду раньше, кофе попью.»

   На улице было влажно и пасмурно, я в своей тонкой футболке дико замёрзла, и когда пришла в пустой офис, то сразу же переоделась в рубашку, и полотенце на плечи накинула, для тепла. Стало хорошо.

   Когда я включила компьютер, поставила на стол кофе и открыла конфету, стало вообще обалденно. До начала рабочего дня оставалось ещё полтора часа, в офисе было совершенно пусто, я включила забавное видео и выпила кофе, а когда он закончился, загрустила, задумавшись о своей собачьей жизни.

   «Карина права во всём. И я понимаю, что она права, а я не права. Но я понятия не имею, что с этим делать. Я не такая, как она, мне её методы не подойдут.»

   От этих мыслей становилось грустно, а я не любила, когда мне грустно, особенно на работе – работа была моей зоной комфорта и безопасности, здесь у меня всё получалось, и ни в чём я не была без причины виновата, а если в чём-то и была, то это было логично, обоснованно и поправимо. Меня здесь все любили, даже Роксана, она иногда ругалась, но всегда давала возможность доделать неуспетое и исправить накосяченное, я её за это бесконечно ценила.

   «Будет ли мне хоть где-нибудь ещё так же хорошо? Что, если я сменю работу, а там будет начальник дурак, или коллеги стервы? Что, если я не буду справляться, и меня будут ругать? Что, если я не буду ходить на работу с удовольствием, а буду как те несчастные из мемов, которые идут на работу в понедельник как на каторгу, а потом на выходных запивают стресс? Я так не хочу.»

   Стало окончательно грустно, я достала из сумки ангельские таблетки, вытащила пластину, посмотрела на последнюю таблетку. Я не выпила её вчера, но ощущение было такое, как будто выпила – то ли Карина меня так хорошо успокоила, то ли поездка на машине через светящийся город, то ли музыка по радио.

   «А может быть, отсутствие рядом мамы.»

   Об этом тоже не хотелось думать, но я вспоминала прошлый семейный ужин, который закончился точно так же – Лёша был прав, я тогда тоже приехала ночевать к ним, а потом это вылетело у меня из головы, я не любила помнить такие вещи. Я у них в квартире всегда ощущала себя как в зазеркалье, где вообще всё не так и весь мир другой, поэтому легко было поверить, что мой визит к ним – просто сон, вроде тех, когда ходишь по магазинам и бесконечно что-то покупаешь, или ешь всякое вкусное прямо с прилавков, а потом просыпаешься и осознаёшь, что это всё приснилось.

   У меня часто бывали такие сны, и во время разговора с Кариной я ловила себя на странных вспышках памяти, как будто дежавю – мы уже с ней об этом говорили, теми же словами.

   Я открыла нашу с ней историю сообщений, пролистала, читая по диагонали – те же фразы, те же вопросы, те же аргументы, даже ссылки на вакансии и объявления о сдаче квартир. Я открыла несколько, посмотрела и закрыла – зазеркалье, и цена такая, что я себе даже вообразить не могла, сколько нужно зарабатывать, чтобы столько отдавать всего лишь за крышу над головой.

   Открыла ссылки на вакансии, которые мне присылала Карина, и поняла, что именно столько и нужно, сколько там предлагали. Но требования там были такие, что мне проще выиграть конкурс Мисс Мира, чем стать достойной кандидаткой для этой должности.

   Я мысленно спорила с сестрой, прокручивала нашу переписку, находила там те же аргументы, которые всплывали сейчас у меня в голове, понимала, что тогда я уже ей об этом писала, а она уже тогда по каждому пункту мне отвечала, что это всё возможно, если приложить усилия.

   «Принять решение, приложить усилия и потратить деньги – её универсальный план на все случаи жизни.

   Я закрыла переписку, потому что она расстраивала меня всё сильнее, открыла смешное видео, откинулась на спинку кресла и стала смотреть, когда меня отвлекла какая-то тень слева, я посмотрела в ту сторону и чуть под потолок не подпрыгнула – рядом с моим столом стоял Великий ВэВэ, на этот раз одетый прилично, и внимательно смотрел в мой экран.

   Подскочив как ужаленная, я сняла наушники и попыталась остановить видео, но что-то пошло не так – мои руки меня не слушались, пальцы были кривые и неловкие, кнопки не нажимались, ещё и видео зависло, как на зло, а когда я его наконец-то закрыла, то вместо него открылась страница с вакансией, и зависла окончательно.

   Мне хотелось провалиться на месте.

   ВэВэ смотрел на мои метания с ироничной улыбкой, наклонился ближе и внимательно читал текст на экране, пока я пыталась нащупать кнопку выключения монитора, которая была сенсорная и реагировала не сразу, так что я бестолково включала и выключала монитор, пока ВэВэ читал эту светомузыку и тихо смеялся. Когда я наконец-то справилась и потушила экран, ВэВэ посмотрел на меня с хитрой улыбкой и поинтересовался:

   – Ты решила сменить работу? Я надеюсь, не из-за меня?

   Я в ужасе раскрыла рот, и тут же закрыла, чуть не взрываясь от неловкости, но не находя в себе сил сказать хоть что-нибудь адекватное. И пока я хватала воздух ртом, он включил монитор, дочитал и опять посмотрел на меня с лёгкой улыбкой, и слегка ироничным, но очень мягким тоном поинтересовался:

   – А ты уверена, что тебе понравится эта работа? Условия, мягко говоря, не курортные.

   – Я не собираюсь увольняться, – раздражённо от смущения прошипела я, он улыбнулся с облегчением:

   – Ну слава богу, а то я уже начал думать, что ты не можешь работать в компании, где по офису голый директор расхаживает. Даже оделся сегодня, а то мало ли. Я достаточно прилично выгляжу? – он выровнялся, как будто давая мне возможность оценить, и смотрел на меня с абсолютной серьёзностью, как будто я могу сказать, что он недостаточно приличен в этом костюме, и он тогда пойдёт переоденется.

   Меня почему-то заворожило это зрелище, я вроде бы была дико смущена, но при этом не отворачивалась и глаз не отводила, а смотрела на него, как на произведение искусства.

   «О, да, в этом деле я истинный ценитель.»

   Он хорошо выглядел. На самом деле, в спортивных штанах и мокрой футболке он тоже выглядел хорошо, так что разницы особой не было, он мог бы робу строительную надеть и всё равно быть красавчиком. Но приличный костюм ему всё-таки шёл, хотя это и не был тот костюм-костюм, который носится с галстуком, а скорее пиджак на водолазку под джинсы, но выглядело отпадно, я бы взяла его фотку для рекламы мужских духов или спортивных автомобилей.

   Я смотрела на него и улыбалась, он делал вид, что всё ещё ждёт ответа, и что уже начинает нервничать, стал немного по-другому, спросил с намёком на сомнение:

   – Ну что, прилично или нет? Может, побриться? – он изобразил тяжкие раздумья и потёр заросший подбородок, я улыбнулась шире и пожала плечами, шутливо заявляя:

   – Ща так модно.

   – Можно оставить?

   – Можно.

   – Отлично. Люблю, когда лень в моде, – он удовлетворённо кивнул, как будто первый главный вопрос из своего списка главных вопросов уже решил, и пора переходить ко второму. Опёрся на мой стол, наклоняясь ближе, и внимательно посмотрел на мою одежду и волосы, полушутливо интересуясь: – А ты, я вижу, опять здесь ночевала?

   – Нет! – возмутилась я, готовясь доказывать, что тогда был первый и последний раз, но ВэВэ рассмеялся, давая понять, что это у него шутки такие, я фыркнула и отвернулась, делая вид, что обиделась. Он тут же протянул руку и сделал серьёзное лицо:

   – Я никому не скажу, что ты уснула на работе, а ты забудешь о том, что видела меня здесь в том виде, идёт?

   – Идёт, – вздохнула я, пожимая его руку, потом опустила глаза и скромненьким голосом добавила: – Но я уже успела ляпнуть, что ты мне разрешил ходить с распущенными волосами.

   Он отмахнулся:

   – Это не новость, я вообще не поборник муштры и мундиров.

   – Я заметила, – понимающе кивнула я, он улыбнулся и погрозил мне пальцем:

   – Никому!

   – Хорошо, – я опустила глаза, невольно глядя на свою руку, которой пожимала его руку, ладонь ощущалась как-то странно, одновременно щекотно и блаженно, как будто я погладила нечто прекрасное, к чему могу прикоснуться только в тех снах про зазеркалье, а потом проснусь и смогу только вспоминать.

   «Когда меня в последний раз кто-то держал за руку?»

   Я не помнила. Но тело откликнулось на это короткое прикосновение таким безбрежным морем давно забытых ощущений, что мне страшно стало от этой бескрайности. Я попыталась от этого отгородиться, чтобы хотя бы со стороны выглядеть адекватной, но внутри уже утыкалась лицом в эту ладонь, вдыхая всей грудью тот свежий аромат, который встречал меня в офисе по утрам, он был блаженством, я была уверена, что так пахнет рай.

   – Слушай, можешь мне помочь с одним глупым вопросом? – его голос звучал немного смущённо, я подняла глаза, ВэВэ указал на мою пустую чашку и спросил: – Ты кофе пьёшь? – Я кивнула, он улыбнулся с видом человека, у которого несерьёзная, но всё же неловкая проблема: – Можешь мне показать, как пользоваться кофеваркой? Когда я работал здесь в последний раз, она была другая, а на этой мне всё время кто-то другой готовил, и я не смотрел. Боюсь что-то напутать и испортить. Скажут: «Сто лет не приходил, а тут пришёл и первым делом кофеварку сломал».

   Я улыбнулась, кивнула и встала:

   – Пойдём, покажу.

   Взяла свою чашку, чтобы сделать себе ещё, хотелось выпить кофе с ним, хотя бы глоток сделать рядом, я понимала, что он потом уйдёт, но даже на секунду мне было бы приятно.

   Мы дошли до кухни, я всё показала, сделала ему кофе, и себе сделала тоже, он попробовал и показал большой палец:

   – Отлично, точно как надо, спасибо.

   – Обращайся, – я польщённо заулыбалась, опёрлась о подоконник и уткнулась в свою чашку, чувствуя, как сердце разгоняется до галопа, как будто я ведро кофе выпила, а не вторую чашку понюхала. Мне было жутко приятно просто находиться в одной комнате с этим человеком, что-то в нём такое было, что затапливало меня с головой, погружая в блаженство, что-то в голосе, или в улыбке, или во взгляде этих почти зелёных глаз, в блеске волос... Он стоял напротив окна, за окном поднималось солнце, как раз под нужным углом, чтобы освещать его ярко, как фотовспышка, зажигая бархатную зелень в глазах и рыжие искры на каждой волосинке. Я вчера даже не заметила, что он немного рыжий, мокрые волосы в свете ламп ванной комнаты выглядели тёмными, а солнце их сделало каштановыми, с искрой.

   «Какой красивый, с ума сойти... Сколько ему лет, интересно? Надо погуглить.»

   Он заметил, что я на него смотрю, улыбнулся, я смотреть перестала, тихо спросила:

   – А почему ты так редко здесь бываешь? Надоело?

   Он на секунду стал серьёзным, как будто задумался, отвёл глаза, сказал после паузы:

   – Это мой самый первый проект, я его делал практически наугад, ничего не умел, естественно, получилось криво-косо. Сейчас у меня новые проекты, более ровные и интересные, здесь всё и без меня нормально работает, я здесь не нужен.

   Звучало как-то грустно, немного фальшиво, как будто он сам себя пытался убедить в своей ненужности, чтобы сделать себе побольнее. Я это чувствовала, но молчала – если ему так удобно, то пусть будет так. Он помолчал и продолжил, как будто паузы не было:

   – Я прихожу пораньше, быстро проверяю всё, что для меня оставили, подписываю то, что заранее по почте прислали на рассмотрение. Проверяю, чтобы здесь стены на месте были, технику не сломали и уборка делалась нормально, и ухожу. Остальное могут сделать и без меня. Иногда бывают заказчики, которые находят нас через знакомых, и они хотят увидеть меня лично, тогда тоже приезжаю, лицом торгую и уезжаю. Этого хватает.

   – А сегодня? У нас новый крутой проект? – я улыбалась в предвкушении новостей из первых рук, он посмотрел на меня и тоже улыбнулся, прищурил один глаз, как будто защищаясь от солнца, но я видела, что это больше для драматизма. Выдержал паузу и сказал, как секрет:

   – А сегодня я задержался для того, чтобы увидеть тебя.

   Я чуть чашку не уронила. Он рассмеялся, я тоже рассмеялась, потом переспросила:

   – А серьёзно?

   – Я серьёзно. Не веришь?

   Я замотала головой, продолжая хихикать, он развёл руками, как будто что он может сделать, если он говорит правду, а я не хочу воспринимать её всерьёз. Посмотрел на меня и сказал с наигранным страхом:

   – Я хотел убедиться, что вчерашний инцидент останется между нами. Ну сама подумай – в ванную вломился, ещё и сам раздевался, ещё и выгнал. С грамотным юристом, это может стать большой проблемой. Сейчас это очень модно, засудить шефа за домогательство, весь мир этим занимается, скоро отдельные адвокаты будут по этому вопросу специализироваться. Ты не подашь на меня в суд?

   – Нет, – я хихикала и пряталась за чашку, он делал вид, что испытывает облегчение, но тоже улыбался. Посмотрел на часы и с долей грусти сказал:

   – Ладно, всё, время. Я пойду, и ты иди работай, отличного дня.

   – Спасибо. Тебе тоже. А я могу всем говорить, что мы виделись? – меня смущал этот вопрос, поэтому я закрыла глаза, когда его задавала, а потом открыла один. ВэВэ смотрел на меня с лёгким подозрением в том, что я не совсем нормальная, я захихикала и открыла второй глаз, вздохнула и призналась: – Я вчера сказала про причёску, это породило волну шока.

   – У кого? – совершенно без эмоций спросил он, я отвела глаза.

   «У Роксаны.»

   – У всех. Тебя тут редко видят.

   – Потому что я редко тут бываю, это логично. Говори что хочешь, кому хочешь, это не запрещено. Ещё даже не рабочий день, – он опять посмотрел на часы, показал их мне, – мы не на работе, можем пить что хотим, с кем хотим. А что ты тут делаешь в такое время, кстати?

   – Я ночевала у сестры, и не знала, сколько от неё сюда ехать, вышла заранее, с запасом. Получилось очень заранее, – я с улыбкой развела руками, он тоже улыбнулся. Допил кофе, показал мне на пустую чашку и улыбнулся:

   – Очень вкусно, спасибо. Правда, я уже забыл, как ты это сделала, так что буду обращаться ещё.

   – Хорошо, – я улыбалась так, что казалось, скоро лицо треснет, хотелось взять себя за щёки, чтобы это прекратить. ВэВэ тихо смеялся надо мной, но делал вид, что совсем и не надо мной, а как будто просто улыбается себе о чём-то, это дико смущало.

   «Интересно, у меня на лбу уже написано, в каком восторге я от него?»

   Я подозревала, что написано. ВэВэ убрал чашку в мойку, коротко посмотрел на меня, от чего я вспыхнула ещё сильнее, хотя казалось, что сильнее уже некуда, тихо рассмеялся и попытался выйти из кухни, а я попыталась его пропустить, но получилось так, что я отступала каждый раз в ту сторону, по которой он собирался пройти, и мы топтались на месте, уже смеясь от этого. Потом он взял меня за плечи и удержал на месте, обошёл и пошёл к выходу, обернулся в дверях, как будто посмотреть, смотрю ли я на него. Конечно, я смотрела. Кого из нас это больше смутило, было не понятно, но улыбка на моём лице была совершенно точно абсолютно неприличная, и я понятия не имела, куда её деть.

   Внутри меня как будто океан плескался, рыже-зеленоглазый океан, слегка небрежный, немного небритый, смущённый, весёлый, с какой-то тайной в глубине. Мне не хотелось ничего разгадывать, я плавала на поверхности, и меня качало, как будто океан дышал, а я лежала на его груди.

***

Чувство блаженства оставалось со мной весь день. Я бегала с поручениями вприпрыжку, пела на ходу, работала так, как будто мне за это не платят, а просто по головке гладят и говорят, что я молодец, и кофе у меня отличный, и дизайн зашибенный. Я любила весь мир.

   С ВэВэ мы за весь день больше не столкнулись, но мне было и не нужно – им пах весь этаж, или это у меня были галлюцинации, не важно, он был повсюду.

   Я опять ничего не успевала, хотя носилась как электровеник весь день, практически не присев, и подозревала, что вечером опять просижу до десяти, но это было прекрасной новостью, я уже предвкушала эти блаженные три часа работы и музыки.

   Слегка омрачило мой прекрасный день только то, что наша бухгалтер приболела, я несколько раз носила ей чай и обезболивающие таблетки, но легче ей не становилось, судя по тому, как бледно она выглядела и с какой скоростью работала. Я спросила у неё, чем она болеет, и чем я могу ей помочь, она попросила подиктовать ей информацию и разложить бумаги по датам, и намекнула, что её болезнь – не моё дело. Я умерила любопытство и взялась помогать, заподозрив, что у неё просто какие-то зверски тяжёлые месячные, и она не хочет об этом говорить.

   На часах было почти шесть вечера, когда я зашла к ней в очередной раз, застав её в позе эмбриона на коротком гостевом диванчике, это уже выглядело пугающе, я сказала, что ей надо ехать домой, тем более, что в работе она с моего прошлого визита вообще не продвинулась. Она сказала, что я права, но никто её с работы не отпустит, пока она не доделает, так что она сейчас чуть-чуть полежит, ей станет лучше, и она всё решит. Выглядело неубедительно, и я решила брать дело в свои руки.

   Нашла в коридоре дверь с табличкой: «Великий В.В., директор», постучала и заглянула, увидев за столом ВэВэ, корпящего над бумагами. Он сначала нахмурился, потом увидел меня и улыбнулся, мягко спросил:

   – Что-то случилось?

   – А можно тебя попросить, как начальника всех начальников? – я состроила миленькие глазки, он усмехнулся, ничего не сказал, я продолжила: – Выгони домой Юлю бухгалтера, а то она сама не уйдёт. Она плохо себя чувствует, а у неё там сверки важные, она в таком состоянии такого наработает, что потом два дня будет переделывать. Выгонишь?

   Он перестал улыбаться, от чего лицо так резко изменилось, что мне стало жутковато, с громким стуком положил ручку на стол и переплёл пальцы, как будто раздумывал над чем-то очень важным. Я уже жалела, что зашла, надо было идти к Роксане, она мой непосредственный начальник, она бы нашла, к кому с этим вопросом пойти. Но уже было поздно, ВэВэ выглядел так, как будто на ясное солнце нашла грозовая туча, мне хотелось тихо извиниться и уйти. Он посмотрел на меня странным спокойным взглядом, вообще без эмоций, хотя по голосу чувствовалось, что эмоций в нём море, просто они не про мою честь, и ровно сказал:

   – Анечка, деточка, по-моему, мы с тобой друг друга поняли немного неправильно. То, что я с тобой перед работой выпил кофе, ещё не значит, что ты можешь вламываться ко мне в кабинет без стука и отпрашивать с работы своих подружек. Здесь не пары-универ, здесь работа, на ней работают. И тебе бы тоже не помешало, чтобы потом не сидеть до ночи над тем, что можно было бы успеть днём, если бы ты не гоняла чаи с подружками с утра до вечера. Мы друг друга поняли?

   Я стояла как громом поражённая. Было ощущение, что мой тёплый океан блаженства стал ледяным и кувыркнулся через голову, вдруг оказавшись надо мной, и вся та масса воды, которая раньше держала меня в парящем состоянии, вдруг обрушилась на меня, придавливая к земле. Я даже сказать ничего не смогла, горло перехватило где-то в глубине, и глаза, сперва распахнувшиеся от шока, медленно опускались ниже, пока я не уставилась на свои кроссовки. Я развернулась как робот, молясь только о том, чтобы не упасть и не заплакать прямо сейчас, и медленно вышла из кабинета, уже в коридоре вспомнив, что наезд был не обоснован, по мелочи, но всё же. Обернулась и еле слышно сказала:

   – Я стучала. Извините, – закрыла дверь и пошла обратно на рабочее место.

   Войдя в свой кабинет, я увидела всё то же самое, что и всегда – люди работали, болтали, пили чай. От ощущения, что мир не рухнул, стало полегче, я подошла к Роксане, наклонилась к ней и сказала шёпотом:

   – Юле бухгалтеру очень плохо, можешь уговорить её пойти домой?

   Роксана подняла брови, но кивнула и встала, вышла из кабинета. Я пошла за свой стол, открыла рабочий файл, стала изображать деятельность, хотя пальцы были деревянные и получалось плохо. Через время Роксана вернулась в кабинет и громко спросила:

   – Кто видел Юлю бухгалтера? В кабинете её нет, и по телефону не отвечает.

   Я вскочила и побежала на кухню – там стояла аптечка, там все пили лекарства. На кухне было пусто. Тогда я пошла в курилку, на лестничную площадку, в кабинет программистов – её нигде не было. Возвращаясь к себе, я увидела в коридоре толпу, и услышала обрывки разговоров, из которых поняла, что Юля потеряла сознание в туалете, её вещи лежали на полке у зеркала, а её саму нашли внутри, когда сломали замок. Кто-то уже вызвал «скорую», кто-то копался в её сумке, ища документы, над толпой маячила фонарём Роксана, всё было под контролем и без меня. Я пошла на рабочее место, выпила таблетку и взялась за работу.

***

Все ушли в семь, как обычно. Я дождалась, пока все разойдутся, отказалась от помощи девочек с моей работой, отказалась от предложения меня подвезти до метро – на улице шёл дождь. У меня оставалось слишком много работы, и я ещё хотела успеть зайти к Юле и доделать то, о чём она меня просила, заодно сделать всё то, что она делала обычно перед уходом – чашку убрать, компьютер выключить, документы в сейф спрятать и дверь закрыть. Хотя бы это я могла для неё сделать, и очень хотела, потому что чувствовала себя виноватой в том, что не подняла панику раньше.

   «Мне нужно было не чаёк ей носить и обезболивающие, а вызвать "скорую", ещё в обед нужно было, но я не решилась. А теперь она в больнице, с неизвестно чем. Вполне возможно, эти несколько часов промедления ей дорого обойдутся. А виновата я. Может быть, ей обезболивающие вообще было нельзя. Что я за человек...»

   Я мечтала принять ещё одну ангельскую таблеточку, но они кончились, на этот раз точно. Эффект у них был впечатляющий, но кратковременный, часа на полтора, обычно мне хватало этого, чтобы выпить чай и заснуть.

   «Надо не забыть купить, сегодня, обязательно.»

   Я взяла свою пустую чашку и пошла на кухню, по дороге случайно подслушав разговор в туалете, дверь была закрыта, но я узнала голос Роксаны, какой-то непривычно нежный:

   – ...ничего, я подожду. Такой дождь на улице, а я в одной блузке.

   В ответ раздался голос ВэВэ, до крайности раздражённый и саркастичный:

   – Роксан, ты такая интересная. Как ты отделом руководишь вообще с таким подходом? То тебе холодно, то ты на каблуках, то дождь на улице. Не можешь пройти двести метров до парковки в одной блузке – одевайся по погоде, тебя что, на гисметео забанили?

   – Прогнозы врут, – вздохнула Роксана, ВэВэ фыркнул:

   – Все врут. Что теперь, не жить вообще? Иди. Вызови себе такси. Можешь попросить водителя, он тебя с зонтом до твоей машины проводит.

   Я побыстрее прошла мимо, спряталась в кухне и закрыла дверь – мне было жутко это даже со стороны слушать, как себя чувствует Роксана, я боялась даже представить.

   «У них что-то действительно случилось, или он всегда такой?»

   Второй вариант мне не нравился, и верить в него не хотелось – утром он был само очарование.

   «Днём что-то произошло? У фирмы какие-то проблемы? Поэтому он засиделся здесь до вечера, он работал? А тут ещё я со своей Юлей, и потом Юля со своим обмороком... Конечно, он психует. На что Роксана надеялась вообще? Вроде, умная женщина, а вот. Странно.»

   Поставив свою чашку в мойку, я сходила в кабинет к Юле и собрала её посуду, тоже поставила в посудомойку и включила. Вернулась в Юлин кабинет, села в её кресло и открыла её список дел на сегодня. Она была очень организованным человеком, у неё было записано вообще всё, и перерывы на кофе были запланированы, и список звонков, и предпочтительное время этих звонков, и краткое содержание беседы. Отмечено галочками было меньше половины пунктов, я опять себя мысленно обругала – я должна была понять, что ей гораздо хуже, чем кажется, ещё в обед, она никогда не работала так непродуктивно.

   Просмотрев список дел, я отметила те, которые смогу сделать за неё – что-то заказать, кому-то написать, что-то найти. Занялась по порядку, помечала выполненное в её списке, дописывала свои комментарии, чтобы она смогла вспомнить и разобраться, когда вернётся. В какой-то момент зазвонил стационарный телефон, я взяла и максимально серьёзным голосом ответила точно так, как всегда отвечала Юля:

   – Бухгалтерия, слушаю вас.

   – Привет, Ань. Хорошо, что ты там.

   Я узнала голос – Миша, водитель и мастер на все руки, решающий любые вопросы, я тоже была рада, что он позвонил.

   – Привет. А ты где?

   – Я в больнице с Юлькой. Дала она жару, конечно.

   – Как она?

   – Нормально, в сознании. Врачи сказали, что будут наблюдать, оставили на ночь здесь. Она просит телефон ей привезти, он на столе, под завалами.

   – Сейчас посмотрю, – я пощупала документы, разложенные на столе, нашла телефон и аккуратно взяла его двумя руками, боясь уронить – он выглядел очень дорогим. – Нашла. Как передать?

   – Такси вызови и попроси водилу передать, скажи, я встречу у шлагбаума. Адрес сейчас продиктую, записываешь?

   – Да, диктуй, – я взяла бумажку и ручку, записала адрес, пообещала сделать прямо сейчас и попросила передать Юле, чтобы позвонила мне, как только сможет. Вызвала такси, вышла к машине и сделала всё, как Миша сказал.

   Миша мне нравился, хотя и выглядел немного пугающе, но это было обманчивое впечатление, по телефону он звучал как милый зайчик, и ни единой живой души не обидел никогда, так о нём говорили, и я верила. Но разговаривать с ним вживую всё равно побаивалась, предпочитая телефон. Его внешность действовала на что-то настолько глубоко внутри меня, что логике это не подчинялось, оно просто видело его и закрывало мой рот от греха подальше.

   Когда я вернулась в Юлин кабинет, то увидела в её кресле ВэВэ, он что-то читал на экране. Первым моим порывом было извиниться, выйти и закрыть дверь, но что-то меня остановило, что-то во взгляде ВэВэ. Он выглядел уставшим и мрачным, и глаза отвёл первым, как будто был передо мной в чём-то виноват. Я стояла в дверях молча, он молча смотрел в стол, потом посмотрел на меня и указал мне на экран:

   – Твои пометки в её списке?

   – Мои.

   – Почему ты делаешь её работу?

   – Она попросила.

   – Ты всегда делаешь чужую работу, если тебя попросят?

   Я молча опустила глаза – что я могла сказать?

   «Да, всегда. И что? Это запрещено?»

   Он подождал ответа, не дождался и мрачно приказал:

   – Иди домой.

   «Ну спасибо. Лучше бы к чёрту послал, чем домой.»

   Я попыталась изобразить прохладный и деловой голос, но вышло не очень:

   – Я хотела ещё кое-что доделать.

   – По списку или своё?

   – И по списку, и своё.

   Я не смотрела на него, не было желания, на вид он казался чем-то бесконечно прекрасным, утром, так давно, как будто это было месяц назад.

   ВэВэ помолчал, потом уронил что-то на столе, я от неожиданности посмотрела на источник звука, и случайно поймала взгляд ВэВэ, он выглядел вполне мирно. Улыбнулся мне и сказал с долей шутки:

   – Чего тебе днём не работается?

   Я опять отвела глаза, хотя и не стала их опускать, было бы глупо это делать после того, как уже один раз подняла. Я изо всех сил пыталась собраться и говорить ровно, как будто мы просто коллеги, которым друг на друга плевать, но получалось ужасно напряжённо, я это слышала, это смущало, а от смущения я злилась.

   – Днём другая работа. Я не «гоняю чаи», я за день выпиваю две чашки кофе, одну утром, одну в половине восьмого, мне больше нельзя.

   – Сегодня утром ты выпила две, – он как-то так это сказал, что я опять на него посмотрела – он выглядел расслабленно, почти доброжелательно, но я не купилась.

   – Значит, вечером пить не буду.

   Я сказала это чётко и ровно, он посмотрел на меня с такой улыбкой, как будто насквозь видит моё смущение, плохо прикрытое официальной холодностью, улыбнулся в точности так, как улыбался утром, но я всё равно не купилась – я слишком хорошо помнила, как он со мной говорил в своём кабинете, и как говорил недавно с Роксаной. За неё почему-то было обиднее, чем за себя, как будто со мной так можно, а с ней – нельзя, она другая, она красивая и начальник, с ней надо только вежливо, а по-хамски с ней не надо, это недопустимо, я такое отношение проглочу, а она – нет.

   ВэВэ молчал, я тоже уже наговорила достаточно, поэтому развернулась уходить, но он окликнул меня сразу же:

   – Подожди.

   Я обернулась через плечо, не отпуская дверную ручку, чтобы он не подумал, что я хочу остаться и только и жду повода. Он опять усмехнулся так, как будто насквозь меня видит, мягко спросил:

   – Ты долго собираешься здесь сидеть?

   – А что?

   Он указал глазами на какие-то железки, лежащие на углу стола:

   – Хочу съездить в строительный, это займёт где-то час, ты ещё будешь здесь? Поговорить надо.

   – Буду.

   – Хорошо, – он встал и начал собирать эти железки, рассовывать по карманам. – Я поехал, через час буду. Делай свою работу, Юлину не трогай, пусть сама делает.

   – Ей это завтра сдавать, – мрачно вздохнула я, глядя на стопки бумаг на всех поверхностях в кабинете. ВэВэ посмотрел на меня с нежной жалостью, как на дитя неразумное, и сказал:

   – Ей это завтра сдавать мне, я как-нибудь это переживу. Иди.

   Я пожала плечами и ушла. В коридоре ускорила шаги, потому что слышала, что он тоже вышел из кабинета и закрыл его своим ключом, а ходит он точно быстрее меня, так что вполне может догнать, а мне не хотелось сейчас проходить через неловкие попытки разминуться с ним в узком коридоре. Утром мне это нравилось, но утром мне вообще всё нравилось, а сейчас это ощущалось ужасно, как будто я случайно влезла в долги или поставила в глупую ситуацию себя и ещё кого-то.

   Войдя в свой кабинет, я закрыла дверь и опустилась в своё кресло так обессиленно, как будто была надувной куклой, из которой выпустили воздух. Воспоминания об утреннем кофе вдруг зацепили меня так сильно, как я не ожидала – я как будто бы ощущала его ладони на плечах прямо сейчас, горячие и мягкие, сжимающие мои плечи чуть сильнее, чем было бы прилично, но всё же слабее, чем мне хотелось. Мне хотелось большего, мне хотелось чего угодно, я вдруг подумала, что действительно не помню, когда меня в последний раз кто-то держал за плечи.

   В моей семье всякие телячьи нежности были не приняты, и тем сильнее меня вгоняло в шок то, что мама этими нежностями просто фонтанировала, но строго в направлении брата, и только пока Антоша был маленьким, а потом резко перестала, я не знала, почему. Карину это вообще дико бесило, она не могла на эти «розовые сопли» даже смотреть, демонстративно выходила из комнаты, когда это начиналось. Я не понимала никого из них – ни Карину, ни маму. Я любила прикосновения. Но я узнала о том, что люблю их, только тогда, когда у меня появился парень, и я радостно бросилась в эти новые прекрасные ощущения с головой, в восторге от того, что это просто существует и это можно невозбранно делать, хоть каждый день. И мы делали, постоянно.

   «Пока он меня не бросил. Когда это было?»

   Я посмотрела на дату в углу экрана, попыталась сосчитать на пальцах, получила что-то около трёх лет.

   «Три года без единых обнимашек. Три года.»

   Я вообще не понимала, как это получилось. У нас всё было прекрасно, а потом разладилось, и это было так очевидно, что я даже не задавала классического вопроса всех брошенных – «Почему?», потому что я видела, почему. Всё просто перестало быть в кайф, сначала ему, а потом и мне – было странно ощущать, что человек, который раньше всегда был рад меня видеть, теперь больше не рад. И его это тоже удивляло и смущало, и ему это не нравилось, мы вроде бы даже говорили об этом и пытались что-то предпринять, делали какие-то упражнения из книг по психологии, но это ощущалось безнадёжно, как будто мы делали своим отношениям искусственное дыхание и непрямой массаж сердца, когда уже было понятно, что шансов нет, и мы просто издеваемся над трупом. Это было гадко, от этого хотелось плакать и жалеть себя, и его жалеть, и нашу поломавшуюся любовь, и наше несложившееся будущее. Всех было жалко, и было ужасно обидно, а я не любила такие эмоции, поэтому выбросила их из себя поскорее, заняв голову новыми знаниями и впечатлениями.

   Антоша тогда был совсем маленький, ему всё было в новинку и всё интересно, мы пересмотрели все лучшие в мире мультики, сходили на все мероприятия. Папа тогда смотрел на это и смеялся, говоря, что это нужно больше мне, чем Антоше, он ещё слишком маленький для того, чтобы понять, что там происходит. Так и было. Я училась на курсах дизайна и графики, делая домашние задания по ночам, потому что компьютер в доме был только один, и вечерами за ним сидели все по очереди, а я не могла работать урывками, мне нужно было как следует настроиться и погрузиться в процесс, это занимало часа три, и потом я ударно трудилась ещё часов пять-семь, выдыхалась, отдыхала и шла спать под утро. А днём прогуливала пары, потому что не могла подняться с постели чисто физически, будильник играл, я его слышала, а встать не могла.

   Потом меня отчислили, я не особенно жалела об этом, зато родители восприняли это как свою личную трагедию, меня пилили и пинали круглосуточно, со всех сторон, даже Антоша пытался меня бить и отбирать у меня еду, игрушки и пульт от телевизора, аргументируя это тем, что мне всё нельзя, потому что я наказана, за то, что я плохо училась и теперь отчислена. Ему казалось, что это весёлая игра, в которую играет вся семья, и он в эту игру встраивался, постоянно оглядываясь на взрослых и ожидая их реакции, а взрослые это поощряли, смеялись и записывали на видео, так что он считал, что всё делает правильно, и продолжал.

   Я каждый день слушала пророчества о своей будущей голодной смерти под забором, и продолжала их слышать даже тогда, когда устроилась на работу – все были уверены, что если меня взяли без диплома, то это не работа, а какое-то временное баловство, которое вот-вот закончится тем, что меня либо выгонят, не заплатив, либо мою фирму закроет налоговая. Я прошла трёхмесячный испытательный срок и получала зарплату день в день, но это совершенно ничего не меняло – игра «пни Аню, она неудачница» всем так полюбилась, что заканчивать её никто не собирался. Даже Карина в неё иногда включалась – с тем же энтузиазмом, с которым она сейчас уговаривала меня сменить работу и съехать от родителей, тогда она уговаривала меня куда-нибудь поступить, слала на почту варианты вузов и подготовительных курсов, предлагала оплатить репетиторов и отдать свои конспекты. Я смотрела на весь этот цирк вокруг Анечки-неудачницы так, как будто это всё было отдельно от меня, а я просто вынуждена была это наблюдать, потому что жила с этими людьми под одной крышей. Чтобы этого не видеть, я нашла очень удобный выход – поменьше с ними под этой общей крышей находиться. Это не стало проблемой.

   На своей первой работе я без преувеличений пахала до ночи, там все так пахали. Кому не нравилось, тот увольнялся, на его место находили нового на следующий же день. Поток заказов был бешеный, мы работали быстро, часто в ущерб качеству, я отработала ровно год и ушла, потому что все серьёзные работодатели требовали год опыта, я его получила и резко поверила в себя, с чего-то решив, что уж теперь-то точно найду работу получше с зарплатой повыше. И вот тут меня ждало сразу два облома, из-за которых я сидела без работы почти четыре месяца, круглосуточно выслушивая от родственников, что они-то знали, они-то понимали, а я, дура наивная, надеялась, но это только потому, что я жизни не знаю, а они знают, поэтому довыделывалась, и сиди теперь.

   Я не могла сидеть, для меня это сидение дома было страшнее каторги, поэтому я каталась по собеседованиям практически каждый день, тратя бешеные деньги на проезд, и ничего не зарабатывая. Когда мне наконец-то повезло и меня взяли в «Три-Ви», я была на седьмом небе от счастья, и не могла перестать гладить свой обалденный стол и свой современный комп, я их даже фотографировала, потому что мне иногда снилось, что я на самом деле не нашла работу, а до сих пор сижу дома и катаюсь по собеседованиям. Я просыпалась в холодном поту, доставала телефон, открывала фото своего рабочего места, выдыхала и засыпала, чуть не плача от облегчения. Я любила эту работу, и держалась за неё всеми руками, ногами и зубами, и выполняла все поручения, и помогала всем вокруг, потому что знала, что это единственный способ здесь задержаться – быть всем удобной и во всём идеальной. И я была.

   Вся эта чехарда с курсами, работами, собеседованиями и травлей дома настолько меня выжимала морально, что у меня даже мыслей не было о том, чтобы завести новые отношения, их было просто некуда воткнуть в моём плотном графике, и я не ощущала в себе сил на то, чтобы посмотреть на какого-то нового человека в своей жизни открытыми глазами, увидеть его, понять, принять и впустить. В моей жизни и так было слишком много близких людей, они высасывали меня как пауки, подпустить к себе ещё одного я просто не могла себе позволить, у меня не хватило бы сил.

   Я вроде бы собиралась работать, а сама сидела в кресле и смотрела на свою ладонь, которую пожимал ВэВэ, когда мы договаривались о взаимном молчании насчёт наших с ним косяков. Что-то с моей ладонью было очень странное, она казалась слишком живой, голодной и жадной, готовой схватить и не отпускать, даже если будет очень тяжело и больно.

   «Анечка, дурочка, ты влюбилась в директора? Ты с ума сошла?»

   Я смотрела на свою руку и думала о том, осознают ли сумасшедшие то, что они сумасшедшие. Решила, что нет.

   «Это не любовь, это голод. Дикий тактильный голод, который грыз меня уже несколько лет, просто я его не замечала, потому что у меня были более серьёзные проблемы. А теперь они вроде как решились. У меня есть работа, есть зарплата, Антоша уже вырос и не висит на мне гирей, с которой никуда не выйдешь. С мамой я нашла способ не видеться, папа смирился с тем, что я никогда никуда не поступлю, и перестал мне напоминать о моём позоре, с ним мы тоже практически не разговаривали. Всё. Мои самые серьёзные проблемы решились, на самом деле, уже довольно давно, но я за это время так привыкла к тому, что у меня нет парня, что не видела в этом проблемы, и даже не пыталась его искать. А потом зеленоглазый красавчик потрогал меня за плечи и у меня прорвало. Сюрприз.»

   Я смотрела на полуголую модель в шубе, которая сверкала блёстками у меня на экране, и ничего не делала. На моих плечах горели и пульсировали отпечатки ладоней ВэВэ, так сильно, как будто он был медузой, ужалившей и сбежавшей.

   «Он скоро придёт. Говорил, надо поговорить.»

   Меня начало потряхивать от этой мысли, я взяла чашку, заглянула – пусто.

   «Надо попить. Таблеточку бы...»

   Ангельские таблеточки кончились, эта мысль была такой пугающей, что я чувствовала себя наркоманкой, мне это не нравилось, но выхода я не видела.

   «Лучше чувствовать себя зависимой от таблеток, чем трястись от мыслей о том, что запала на директора. Он красавчик, но с таким характером я себе мужа не хочу. Скажу ему, что замёрзла, а он пошлёт меня переодеваться. Господи, как у него язык повернулся? Чудовище.»

   Я надела наушники, включила музыку погромче и взялась за работу, пытаясь выбросить всё остальное из головы.

***

К тому моменту, как ВэВэ вернулся, я полностью пришла в себя и даже сделала почти всю свою работу. Он говорил, что будет через час, и ближе ко времени я сняла наушники, чтобы услышать, когда он придёт, и не попасть опять в дурацкую ситуацию.

   Когда его шаги раздались в коридоре, я поняла, что «полностью пришла в себя» – это преувеличение, никуда я не пришла, я всё ещё ужасно боюсь оказаться с ним вдвоём в узком коридоре. Причины этого страха разбирать не хотелось – я не знала, что случится, если это произойдёт.

   «Я на него наброшусь и буду трогать. Он решит, что я больная, и убежит. Я приду в себя, мне станет стыдно, я не смогу больше показываться ему на глаза, уволюсь, новую работу найти не смогу, буду сидеть дома и выслушивать от семьи. Они меня доведут, я убегу, буду жить с бомжами под забором, простужусь и умру.»

   ВэВэ появился в дверях как раз тогда, когда я мысленно дралась с бомжами за коробку от холодильника, в своём воображении я была гораздо смелее и сильнее, чем в реальности, в реальности я бы даже претендовать не стала на чужую коробку, а пошла бы искать себе другую. И не нашла бы, потому что хороших коробок в мире гораздо меньше, чем бомжей, на всех не хватит.

   «Даже у бомжей проблемы с недвижимостью. Вообще ничего не меняется от смены статуса, я даже для жизни бомжа слишком нежная. Почему я такая, блин...»

   ВэВэ положил вещи на соседний стол, подошёл ко мне, опёрся на мой стол, я посмотрела на его руку и он её сразу убрал, сел на край соседнего стола, немного понаблюдал за моей работой. Я не стала отвлекаться, работа меня успокаивала, это было единственным, что я в своей жизни умела гарантированно хорошо, поэтому мне было не стыдно немного поработать перед ним. Через минуту я себя поймала на том, что выделываюсь, используя сложные клавиатурные комбинации и собственноручно сочинённые скрипты, ускоряющие работу, даже там, где можно было обойтись без них – меня зацепило его заявление о том, что я вместо работы «чаи гоняю», хотелось показать, что работать я всё-таки умею.

   Он наблюдал так расслабленно и спокойно, как будто вообще никуда не спешил, и меня его взгляд не раздражал и не отвлекал, я бы всю ночь так проработала. Но работа кончилась, я внимательно осмотрела результат, подправила даже там, где это было не особенно нужно, вздохнула, сохранила и закрыла файл. Посмотрела на ВэВэ и сказала:

   – Я всё.

   Он уважительно приподнял брови:

   – Здорово у тебя получается. Давно занимаешься дизайном?

   – Здесь год с небольшим, до этого ещё в трёх фирмах, в одной год, ещё в двух по месяцу.

   – А почему по месяцу? Не устроили?

   Я молчала и смотрела на его руки, желание потрогать его было таким сильным, что я мысленно вопила себе в оба уха о том, что это очень плохая идея, но помогало слабо. Решила, что лучший способ не поддаваться соблазну – это находиться от него как можно дальше физически, а для этого надо разделаться со всем, что нас связывает. Собралась из последних сил, посмотрела куда-то в стол и сказала:

   – Вы хотели о чём-то поговорить?

   – Пойдём кофе попьём, – он встал, взял пакеты, один из строительного магазина, один из пекарни, и пошёл к двери с таким уверенным видом, как будто я не могла отказаться. Я приложила усилие для того, чтобы не пойти за ним, и ровно сказала:

   – Я уже выпила сегодня две чашки, мне больше нельзя.

   Он обернулся, посмотрел на меня с сомнением в моей адекватности и уровне интеллекта, медленно глубоко вдохнул, на секунду закрыв глаза, открыл и сказал, как туповатому ребёнку:

   – Ну пойдём чай попьём.

   – В чае тоже кофеин.

   Его ответный взгляд выражал такую бездну осознания того, что перед ним безнадёжно тупой человек, что я сдерживала желание уйти только потому, что в своих фантазиях дралась с бомжами за очерёдность копания в мусорном контейнере.

   «Был бы у меня миллион в кармане, я бы проползла под столом, чтобы не проходить мимо ВэВэ, и убежала. И даже за трудовой не пришла бы, попросила бы Юлю, она бы мне за ворота вынесла. Какую свободу дают деньги... Наверное. Вряд ли я узнаю точно.»

   ВэВэ стоял молча, пока я на него не посмотрела, не знаю, почему я это сделала, не могла больше выносить эту тишину. Он чуть улыбнулся и сказал:

   – Просто иди за мной, – развернулся и пошёл. А я встала и просто пошла за ним.

   «Вот тебе и миллион в кармане, Анечка. Не в миллионе дело.»

   Я шла по коридору и смотрела в спину ВэВэ, притормозила на повороте к выходу, понимая, что вот здесь самое время сбежать, и понимая, что не сделаю этого, даже за миллион. ВэВэ шёл по узкому коридору, а я шла за ним, как ищейка, по шлейфу запаха, который встречал меня на работе каждое утро.

   «Воодушевляющий и свежий. Немного мятный. Немного с лимоном. Или это то, что он в пекарне купил, так пахнет?»

   От мыслей о еде мой всегда спокойный желудок очнулся от вечной спячки и напомнил, что последней нормальной едой, которую он видел, был мамин суп вчера вечером, а потом были две чашки кофе, две конфеты и одна ангельская таблетка, это вся моя еда за день. Обычно я не была зависима от еды и легко переносила день на чае с конфетами, но сегодня что-то пошло не так, желудок поверил в себя, или просто уже дошёл до отчаяния, потому что ощущение пустоты в нём граничило с болью.

   «Если я стану бомжом, я легко полезу за едой в мусорку, вообще без сомнений.»

   Когда ВэВэ открыл дверь кухни и включил там свет, я уже не помнила, почему вообще не хотела за ним идти, у меня было только две проблемы – я хотела потрогать его шею и съесть то, что у него в пакете, остальной мир мерк по сравнению с этими вещами. ВэВэ поставил пакеты на стол, набрал воды в чайник, включил его, посмотрел на меня и сказал, садясь за стол:

   – Сделай мне кофе.

   Прозвучало так легко и естественно, как будто ему вообще никогда в жизни не приходилось сталкиваться с тем, что кто-то не выполняет его приказы мгновенно.

   «Командир нашёлся.»

   Я выполняла все просьбы всех своих коллег, всегда и без проблем, но этому конкретному мне впервые в жизни захотелось показать какую-нибудь неприличную фигуру из пальцев. Я села напротив него и сказала:

   – Это не входит в обязанности дизайнера.

   Он коротко улыбнулся, как будто его повеселила моя попытка что-то из себя строить, я отвернулась, он встал и примирительным тоном сказал:

   – Ладно, воды попью. И тебе налью, мне не сложно.

   У меня тут же пересохло во рту, я вспомнила о том, что хотела налить себе воды ещё час назад, но почему-то забыла об этом. Он поставил передо мной чашку воды, перед собой поставил такую же, я прочитала надпись на чашке: «VVV».

   «Его инициалы. Его фирма, его вообще всё вокруг. Кем я себя возомнила...»

   – Ты готова меня слушать?

   Я кивнула, взяла чашку, но пить не стала, хотя очень хотелось. ВэВэ подождал, пока я на него посмотрю, и очень серьёзно и убедительно сказал:

   – Извини, что не отнёсся серьёзно к твоим словам про Юлю. Я должен был хотя бы проверить.

   Я замерла в шоке – передо мной никто никогда не извинялся, вообще ни разу в жизни, я слышала эти слова впервые, и они меня оглушили так, как будто подо мной пол провалился. В моей семье извинялась постоянно только я, от Антоши этого никогда не требовали, от Карины требовали, но она посылала всех требователей к чёрту. Родители не извинялись никогда, я вообще не помнила ситуации, когда кто-то из них признавал свою ошибку, они готовы были до хрипоты спорить, врать и называть чёрное белым, но признать ошибку не могли, как будто это было в принципе невозможно. А ВэВэ взял и сделал это, так легко, как будто мы в фильме каком-то.

   «Новая грань зазеркалья. Ничего себе.»

   Первый шок схлынул, я начала лихорадочно думать, как теперь жить с этим всем, у меня не было ни единой идеи. Я не знала, как на это надо отвечать, как себя теперь вести, просто сидела и хлопала глазами, в такой растерянности, как будто вышла из дома, а там другая планета.

   «Этого не может быть. Это точно не может быть просто так. Наверное, есть причина.»

   И тут до меня дошло, какая может быть причина, стало так страшно, что накатила тошнота от ужаса и предчувствия ещё большего ужаса. Я прошептала:

   – Что с Юлей?

   ВэВэ посмотрел на меня и успокаивающе улыбнулся:

   – Да жива она, расслабься. Я не в курсе, что с ней конкретно, с ней Миша поехал, а он ей не родственник, врачи ему ничего не говорят. Сама она тоже не горит желанием хвастаться. Ей сделали стандартные какие-то уколы, обезболивающие и что-то общего действия, что всем делают, ей резко полегчало и она начала бодро домой собираться, Миша еле уговорил до утра в больнице побыть. Что-то женское, судя по всему, там весь пол в кровище, я полчаса отмывал. Сейчас пойду замок менять, его сломали, когда дверь выбивали. А ты поешь и иди домой, поздно уже, – он посмотрел на часы и добавил: – Или, если хочешь, подожди, я сделаю замок и отвезу тебя. Это минут двадцать займёт.

   – Мне ещё надо поработать.

   Он посмотрел на меня с сомнением в моей адекватности, показал часы:

   – Куда ещё работать? Половина одиннадцатого!

   – Меня Юля просила, – я опустила глаза, он мрачно вздохнул и сказал:

   – Я Юле сказал до понедельника тут не появляться, так что у неё изменились планы. Я сам займусь её списком задач, как только закончу с замком. Если ты испытываешь непреодолимое желание мне помочь, можешь сделать мне кофе.

   – Хорошо, – я встала и пошла к кофеварке, ВэВэ добавил:

   – Не сейчас, после того, как сделаю замок.

   – Хорошо, – я развернулась кругом и села обратно на своё место. ВэВэ посмотрел на меня со странным выражением на лице, как будто я творила какой-то бред, но его это больше веселило, чем раздражало, встал и пошёл к выходу, по пути захватив свой пакет из строительного, а потом чуть тронув моё плечо. Я замерла от прокатившейся по коже волны, подняла глаза, ВэВэ улыбнулся и указал мне глазами на коробку из пекарни:

   – Ешь, пожалуйста, а то свалишься рядом с Юлей. У тебя двадцать минут.

   – Я поняла.

   Я опустила голову, он вышел из комнаты, пошёл в кабинет без таблички, чем-то там погромыхал, потом пошёл в туалет, оттуда раздались звуки ремонта. Я открыла коробку, увидела там несколько кусочков разных тортов и пирожных, выбрала самый маленький и простой на вид, сделала себе чай. Моя жизнь ощущалась какой-то нереальной, как будто это всё не со мной. Плечо горело.

   «Он так легко это делает... Наверное, для него это ничего не значит.»

   Я не знала, нравится мне эта мысль или нет. Всё, что его касалось, так сильно отличалось от всего, к чему я привыкла, что я даже не знала, какой шкалой это мерить.

   «Надо спросить у кого-нибудь умного.»

   Первым кандидатом была сестра, но я сразу же отказалась от этой мысли – она выросла в той же семье, что и я, а в институте такому не учат, так что она мне не поможет. Подружки у меня давно не воспринимались как кто-то авторитетный в вопросах отношений, у них самих был в жизни бардак, половина переженилась по залёту, половина через год развелась, и теперь они вели себя так, как будто знают об отношениях всё, но вся их мудрость сводилась к вечному «все мужики козлы», а мне не хотелось так грубо обобщать.

   Я съела торт, выпила чай, немного посидела над пустой чашкой, осознавая, что не знаю ни одного человека, который был бы счастлив в своей семье и мог дать совет. Я не знала, что делать с этим выводом. Вымыла чашку, вытерла стол и пошла в Юлин кабинет делать её работу.

***

В Юлином кабинете я внезапно нашла ВэВэ. Он сидел за её столом и разбирал её документы, а увидев меня, иронично улыбнулся и спросил:

   – Ты пришла попрощаться?

   – Я пришла помочь.

   – Не вижу у тебя в руках чашки с моим прекрасным кофе.

   Я молча развернулась кругом и ушла обратно на кухню. Сделала кофе, переложила на большую тарелку тортики и пирожные, положила одну ложку, чтобы он не подумал, что я хочу составить ему компанию, пошла обратно в Юлин кабинет. ВэВэ встретил меня гораздо более довольной улыбкой, отложил все дела и пересел за отдельный столик для посетителей, предварительно убрав с него Юлины папки. Показал мне, куда поставить тарелку и куда мне сесть, я села, он взял свою чашку, сделал глоток и на секунду закрыл глаза от удовольствия, погрузив меня в какой-то смущающий транс. Я смотрела на его лицо и видела что-то такое неприличное, в чём не хотела признаваться даже себе, опустила голову, пытаясь не думать о том, насколько я сейчас красная. Он открыл глаза и сказал:

   – Обалденный кофе. Спасибо.

   – Пожалуйста.

   – Открой секрет.

   Я посмотрела на него удивлённо:

   – Какой?

   Он улыбнулся, как будто я опять сглупила, но объяснять не стал, а спросил с таким видом, как будто это его действительно интересует:

   – Тебе нечем заняться дома этим прекрасным летним вечером?

   – Ага, – я кивнула с совершенно серьёзным видом, и это было чистой правдой – в это время компьютер занимал папа, телевизор на кухне смотрела мама, в моей комнате играл своими игрушками Антоша, а в спальню к родителям мне ходить не разрешалось. В коридоре на диване спала собака, а она не любила, когда кто-то трогает её диван, она меня никогда не кусала, но рычала, и я уходила, не дожидаясь, пока меня укусят. Если бы я пошла в гостиную, то со мной начал бы разговаривать папа, читать мне вслух новости и обсуждать политику, а это портило мне настроение, и вообще, после рабочего дня мне не хотелось разговаривать, а хотелось помолчать. Если бы пошла на кухню, то мне пришлось бы помогать маме готовить еду и выслушивать о том, как неправильно живёт Карина (в хорошие дни), или о том, как неправильно живу я (в плохие дни). Если бы пошла в свою комнату, то пришлось бы играть с Антошей (хороший вариант), или лежать на своём диване и пытаться читать, пока Антоша изо всех сил пытается мне помешать своими игрушками (плохой вариант, потому что в итоге он на меня обижался за то, что я с ним не играю, и шёл жаловаться на это маме, а она начинала рассказывать, как я неправильно живу). Обычно я делала вид, что мне звонит подружка, брала телефон и шла «разговаривать о секретах» в подъезд, а сама сидела на ступеньках и слушала музыку, или читала книгу. Иногда просто ходила кругами по району, с музыкой в наушниках было легко делать вид, что я просто иду по делам, и мне куда-то надо, у меня был огромный опыт самообмана, я умудрялась сама себя убедить в том, что спешу по важному делу, и что в итоге не вернусь туда, откуда выходила.

   От этих мыслей я как будто на секунду там оказалась, стало так неприятно, что я скорее открыла глаза и осмотрелась, фиксируя себя в этой секунде и этой обстановке – пустой офис, совершенно тихий, никаких новостей, никаких детей, никто не рассказывает мне о том, как кто-то неправильно живёт. Директор напротив сидит, кофе пьёт, царапина у него на руке, шершавая, наверное.

   От желания его потрогать опять стало неловко, я встала и пересела за Юлин стол, уставилась в монитор, чтобы не смотреть на ВэВэ, открыла Юлин список дел. Там были Юлины пометки зелёным, мои пометки фиолетовым и пометки ВэВэ оранжевым, несколько строчек были зачёркнуты, я прочистила горло, пытаясь изобразить деловой голос, спросила:

   – Что мы уже сделали?

   ВэВэ встал и подошёл ко мне, захватив свою чашку с кофе, наклонился к монитору, обдав меня запахом моего прекрасного рабочего утра, от которого настроение поднималось само собой. Стал указывать пальцем на пункты списка и рассказывать:

   – Вот это ты начала, я доделал. Вот это всё зачёркнутое я отложил на неделю. Это и это нельзя откладывать, мне оно нужно завтра.

   – Тогда давайте этим и займёмся, – я встала, спеша отойти подальше, пока ещё держу себя в руках, пошла к Юлиным завалам, искать нужные документы. ВэВэ спросил:

   – Где она обычно это хранит?

   Я кивнула на шкаф с красивыми рядами папок:

   – Обычно здесь. Но если она его ещё не подготовила, тогда в этом ящике, у неё здесь все новые поступления, в хронологическом порядке. – ВэВэ взял из ящика стопку документов, я перепуганно сказала: – Не перепутайте их местами, она этого страшно не любит.

   – Не перепутаю, – усмехнулся ВэВэ, пролистывая бумаги, посмотрел на меня и добавил: – А ты не называй меня на «вы», мне это не нравится. Я помню, из-за чего это началось, но я уже извинился, по-моему, этого достаточно, ты так не считаешь?

   Меня это опять вогнало в краску и жуткое состояние невесомости без единой опоры, я опустила голову и слабым голосом выдавила:

   – Хорошо.

   Поскорее бросилась к документам, чтобы занять руки, стала перебирать Юлины бумаги, находя и откладывая те, которые нужны. Мы занимались делом, я изображала деловое лицо, стараясь не смотреть на ВэВэ, но отвлеклась, когда нашла странный документ, который непонятно как сюда попал. Это был счёт за техническое обслуживание автомобиля, и марка автомобиля была указана такая же, как у нас, но имя было странным. Я решила уточнить и повернулась к ВэВэ:

   – Это чужое по ошибке прислали, что ли?

   – Что там? – он взял бумагу, быстро пробежал глазами и кивнул: – Нет, это наше, всё нормально. Счёт за ремонт машины, давай его сюда, я оплачу завтра.

   – Нет, не надо ничего трогать, пусть лежит на месте, Юля потом его будет здесь искать, и если не найдёт, мы получим, – я быстрее отобрала бумагу у ВэВэ, он тихо рассмеялся, но отдал, я опять перечитала шапку документа и фамилию внизу, подняла голову и спросила: – Оно точно наше? – ВэВэ кивнул с искрами смеха в глазах, мне всё сложнее было их игнорировать, поэтому я продолжала изображать деловую колбасу: – А кто такой Мисирхан Исмаилов?

   – Водитель.

   – У нас есть ещё один водитель? – у меня глаза полезли на лоб, ВэВэ улыбнулся шире и посмотрел на меня с лёгким намёком на то, что один из нас тормоз, и это точно не директор. Наверное, так и было, потому что я всё ещё ничего не понимала. ВэВэ посмотрел на моё недовольное лицо, вздохнул и шёпотом признался:

   – Это Миша.

   У меня глаза окончательно вылезли на лоб:

   – Миша – Мисирхан?!

   – Да. Он это не афиширует.

   – По нему и без афиши видно, – вздохнула я, возвращая документ на место и уже предчувствуя, как буду пересказывать эту обалденную новость своим девочкам – им будет интересно, про Мишу вообще что угодно будет интересно, девочки его обожали. Я продолжила перебирать бумаги, всё ещё думая о Мише, впечатлённо покачала головой и сказала: – В жизни бы не поверила. У него такой хороший русский, вообще без акцента.

   – Он билингв, у него мама русская. Его родители в Москве познакомились, потом туда уехали.

   Мои брови опять поползли вверх – я много историй слышала о том, как кто-то приезжает в Москву, но ни единой о том, как кто-то уезжает, тем более, на окраины. Это Москва, из неё только два пути – в шикарную жизнь за океаном или в могилу, других вариантов нет.

   – Как так получилось?

   ВэВэ молчал, я подняла голову, чтобы посмотреть на него, он читал документы, но заметив мой взгляд, поймал его и улыбнулся с загадочным видом, развёл руками:

   – Любовь. Иногда толкает умных женщин на совершенно глупые поступки.

   Я опустила взгляд так резко, как будто он мог по нему прочитать мои мысли тогда в коридоре, когда я шла за ним по следу и гипнотизировала его шею, мечтая впиться в неё зубами.

   Повисла тишина, когда я подняла голову, ВэВэ занимался бумагами, я тоже сделала вид, что ничего не случилось. Мы нашли всё, что планировали, навели порядок и заперли Юлин кабинет, ВэВэ запер свой кабинет и дверь без таблички, пошёл за мной в мой кабинет, понаблюдал за тем, как я поднимаю на плечо свою тяжелоатлетическую сумку, впечатлённо качнул головой и предложил:

   – Давай я тебя отвезу, поздно уже.

   – Я сама доеду, не надо, – я делала вид, что убираю на столе, ВэВэ делал вид, что верит в этот театр. Улыбнулся так, как будто уговаривал меня оказать ему услугу, сказал тоном соблазнителя:

   – Давай, я сегодня твой должник. На улице лужи, а у тебя кроссовки белые. Поехали.

   – Я...

   «...боюсь, что если останусь с тобой наедине в замкнутом пространстве, то наброшусь и всего затрогаю.»

   Пришлось сделать вид, что у меня в горле запершило, чтобы дать себе секунду на то, чтобы прийти в себя и придумать какое-нибудь уместное враньё. Решившись, я выдала:

   – У меня ещё есть планы.

   Он чуть нахмурился и спросил серьёзно:

   – У тебя какие-то проблемы дома? Ты поэтому здесь сидишь до ночи?

   Мне почему-то стало дико стыдно. Умом я понимала, что не виновата в этом, но ощущала себя так, как будто именно я была главной причиной всех проблем моей семьи, и только я за это всё в ответе. Меньше всего мне хотелось обсуждать это с ним, но ВэВэ смотрел на меня так, как будто требовал прямого и честного ответа сию секунду, а я не хотела врать, но и выкладывать всё не хотела тоже.

   Тишина стояла такая неприятная, что я набралась смелости и сказала:

   – Почему про проблемы со здоровьем выспрашивать неприлично, а про проблемы с семьёй – можно?

   Он молчал, я подняла на него глаза, ВэВэ секунду посмотрел на меня без улыбки, потом сделал вид, что ничего серьёзного здесь вообще никто не пытался обсуждать, изобразил шутливый останавливающий жест:

   – Палехче, какие все суровые. Всё, отбой, расслабляемся, дышим. Окей?

   Я медленно кивнула, делая вид, что улыбаюсь и мне весело:

   – Окей.

   Он прижал ладонь к груди, склонил голову с шутливой покорностью судьбе:

   – Понял, принял, заткнулся. Никуда не едем, смотрим смешные видосики на рабочем компе, под чай и конфеты. А, стоп, тебе же нельзя чай. Просто под конфеты, – он задумался, как будто пробуя эту мысль на вкус, поморщился: – Даже звучит неприлично, конфеты без чая. Ужас. На что ты меня толкаешь, кошмар.

   Я всё-таки не сдержала улыбку и опустила глаза, поправила ремень сумки на плече – просто стоять и никуда не идти было тяжелее, чем идти. ВэВэ продолжал улыбаться и допытываться, с таким видом, как будто ему просто любопытно:

   – Нет, серьёзно. Чем ты планируешь заниматься?

   Я пожала плечами, отводя глаза:

   – Поработаю. Посмотрю что-нибудь обучающее по работе. Посмотрю смешные видосики. Музыку послушаю.

   Он внезапно наклонился ко мне очень близко, заглядывая в лицо, я от испуга потеряла равновесие и не сразу его поймала, а когда поймала, поняла, что это не моя заслуга – ВэВэ меня держит за плечи, и внимательно смотрит мне в лицо, и пахнет так, что его хочется лизнуть. У меня шум в ушах начался от этих мыслей, я закрыла глаза, но от этого равновесие потерялось окончательно, пришлось открыть. ВэВэ тяжко вздохнул, отодвинулся от меня и с невесёлой иронией спросил:

   – Анечка, деточка, ты ела сегодня?

   – Да.

   – Что-нибудь кроме кофе, чая, конфет и той ерунды, которую я принёс?

   Я уже открыла рот, приготовившись доказывать, что я полна сил и здоровья, когда ВэВэ обхватил меня за плечи и потащил в сторону выхода, безапелляционно заявляя:

   – Поехали поедим нормально. Не хватало мне тут голодного обморока, у меня и так здесь уже обмороков перебор. Ничего не забыла, всё взяла?

   Я изобразила какой-то нервный кивок, охреневший от такой жизни до глубины души. Я понятия не имела, что я вообще взяла и о чём должна не забыть – он меня держал за плечо, так крепко, как будто я могла упасть в любую секунду, я ног не чуяла, как будто лечу, внутри всё вопило от этого чувства.

   ВэВэ дошёл до входной двери в офис и открыл её своим пропуском, я замерла от мощного дежавю – властная рука, взмахивающая волшебной картой, решающей все проблемы.

   «Я точно так же с Каринкой голову теряю. Сначала она меня долго уговаривает, а я сомневаюсь, смущаюсь, боюсь, не решаюсь. Потом она подходит достаточно близко, чтобы задавить меня своей физически ощутимой аурой, хватает за руку, и меня как будто волной подхватывает, и несёт, кувыркая, а я ничего не могу сделать. Я в этом состоянии "неси меня, река" согласилась на операцию на глазах, хотя боялась до дрожи, а потом решилась за минуту. Ни разу не пожалела.»

   ВэВэ тащил меня по ступенькам и коридорам, потом к парковке, там ему подмигнула машина, он открыл дверь и усадил меня в неё, заставив вспомнить далёкое детство, когда я каталась на дедовой «Ниве» – она была такая же высокая, без ступеньки не заберёшься. Я не успела рассмотреть машину снаружи, но как только ВэВэ меня отпустил и закрыл мою дверь, я немного пришла в себя и осмотрела салон изнутри – я вообще никогда в жизни ничего подобного не видела, как будто оказалась в космическом корабле.

   Машина засветилась сразу вся, как ёлка, из всех экранов я узнала только навигатор, он показывал зелёным весь мир.

   – Пристегнись, – ВэВэ завёл машину, она заурчала как кот, я медленно обводила взглядом салон, понятия не имея, как тут пристёгиваться. ВэВэ посмотрел на меня, тихо рассмеялся и пристегнул меня сам, потом что-то где-то нажал, и моё кресло поехало вперёд, я от неожиданности вскрикнула и попыталась поджать ноги, заставив ВэВэ рассмеяться громче и сказать: – Расслабься, уже всё. Сейчас поедем. Ты какую кухню предпочитаешь?

   «Дешёвую.»

   Я прочистила горло, пытаясь взять себя в руки, еле слышно ответила:

   – Русскую.

   – Отличный выбор, – кивнул ВэВэ, пристёгиваясь и медленно выезжая на дорогу, – есть у меня один хороший знакомый, который держит приличное кафе как раз с русской кухней, здесь совсем рядом. Через десять минут будем на месте.

   Я сидела как на иголках. Когда он меня не прижимал к себе, мой мозг прекрасно работал, осознавая весь сюр ситуации – половина двенадцатого ночи, мой директор везёт меня перекусить на своей космической машине.

   «Куда ты влезла, Анечка? Ты в себя поверила, что ли? Уймись, а то будет худо потом, когда всё закончится официальной благодарностью за помощь с документами и просьбой никому не рассказывать.»

   Мимо неслась улица, по которой я уже год каждый день ходила с работы, потом мы свернули на другую улицу, поуже и потемнее, ВэВэ включил радио, заиграла медленная тягучая песня, я поняла, что сейчас усну, пообещала себе держать глаза открытыми любой ценой. И закрыла.

   В сумке зазвонил телефон, ужасно громко и неожиданно, меня подбросило от этого звука, я поняла, что всё-таки уснула. Достала телефон – Юля Бухгалтер. ВэВэ выключил музыку, я прижала телефон к уху:

   – Да?

   – Ань Анич, я жива! Я в шоке, но что я могу сделать? Как у вас дела?

   – Всё хорошо, Юль. Мы часть твоего списка доделали, часть перенесли на неделю, так что можешь не волноваться, всё тебя дождётся на тех местах, где ты это оставила.

   – «Мы» – это кто?

   – Я и Василий Ва... – я замерла с раскрытым ртом, понимая, что не помню его отчество. Скосила глаза на ВэВэ, он улыбался с хитрым видом, бросил на меня косой взгляд, как будто говоря: «Ну-ну, и что ты собираешься дальше делать?», мне стало окончательно нехорошо. Юля завопила:

   – Вы чё, с ВэВэ там до ночи копались у меня?!

   – Да.

   – Ну ты даёшь, Ань! Не промах, да, – Юля смеялась, мне было приятно слышать её смех, потому что он означал, что ей не так плохо, как я боялась, но треснуть её тоже хотелось – ВэВэ нас обеих прекрасно слышал.

   – Как ты себя чувствуешь, Юль? Что сказали?

   – Чувствую прекрасно, на мне любая болячка как на собаке. Сказали, что я точно умру, но не в ближайшие лет тридцать, так что можно расслабить булки. Но домой не отпустили, гады. Ещё и Мишаня тут под забором дежурит, обещал дать в лоб, если сбегу. Брешет, конечно, но я на всякий случай всё-таки посижу здесь. А ты где сейчас?

   Я опять раскрыла рот, подумала и закрыла – Юля распространяла слухи и домыслы с мощностью радиостанции, если я скажу, что в машине с ВэВэ, это станет сенсацией раньше, чем я выйду из этой машины.

   – Я собираюсь домой, Юль.

   – Ты мой кабинет закрыла? И сейф?

   Я не закрывала, поэтому посмотрела на ВэВэ, он кивнул и сказал:

   – Я закрыл всё, пусть спит спокойно.

   Юля заорала мне в ухо:

   – Он там рядом?! Вы в машине, что ли? Анич, ты даёшь! Рокси перекосит, когда она узнает, что он тебя подвозил! Или, думаешь, не говорить ей?

   – Было бы прекрасно, – шёпотом вздохнула я, Юля запищала на ультразвуке, судя по фону, прыгая на кровати всем своим центнером веса.

   – Анечка, я могила! Я сохраню ваш секрет, можешь на меня положиться! Чё было-то, чё было?! Мне надо знать всё до секунды, срочно! Ой. Ты же не можешь при нём говорить, да? Блин. Ладно, я жду звонка тогда. Ты поняла меня? Я! Жду! Звонка! Страдая каждую минуту. Я спать не смогу. Аня! Ты меня услышала? Не смогу спать, а мне надо спать, мне врач так и сказал – умрёшь, если не выспишься. Ты же не хочешь моей смерти?

   – Ложись, Юлечка, волшебных тебе снов.

   – Аня, я жду! Как сто тыщ Хатико!

   – Спокойной ночи, Юля.

   – Я жду!

   – Пока.

   – Жду! Жду-жду-жду! Давай-пока, чмоке, жду. Пока.

   Она положила трубку, я медленно опустила телефон, глядя строго перед собой, ВэВэ тихо смеялся, я посмотрела на него с осуждающим видом, он рассмеялся громче и шутливым шёпотом констатировал:

   – Тебе конец, девочка-Анечка.

   Я застонала и закрыла лицо руками, он рассмеялся громче, медленно покачал головой и протянул, нагнетая атмосферу:

   – Рокси тебя сожрёт. С потрохами.

   Я посмотрела на него, пытаясь пристыдить, он рассмеялся, я заявила:

   – Роксана не такая!

   – О, что ты! – иронично фыркнул ВэВэ, – Роксана та ещё. Плохо ты её знаешь.

   – Я с ней год работаю, она очень справедливый человек.

   – Да конечно, – усмехнулся ВэВэ, поморщился и сказал серьёзнее: – Ладно, не будем о ней. Мне её на фирме хватает, не хватало ещё после работы о ней говорить. Приехали. Не выходи сама, я помогу, здесь высоко.

   – Хорошо.

   Я сидела молча, глядя как он паркуется, глушит двигатель и выпрыгивает из машины, потом он открыл пассажирскую дверь и ссадил меня вниз, как ребёнка с бордюра. Это было одновременно мило и раздражающе, именно потому, что мило – я не любила, когда с моим телом обращались как с мягкой игрушкой или с домашним животным, которое можно взять на руки в любой момент, это ставило меня в положение какого-то инвалида, который не имеет личных границ, это бесило. Но ему я готова была это великодушно позволить.

   «Хочу на ручки. Или на колени. Можно в карман. Возьми меня к себе...»

   Эта беспомощность обволакивала меня, в который раз давая понять, что я вообще не сильная и не независимая, я помнила это чувство, хотя с того момента, как я ощутила его в прошлый раз, прошло больше трёх лет.

   «Ты втрескалась по уши, Анечка. В директора, до которого тебе как до небес, и которого хочет твоя непосредственная начальница, похожая на звезду с обложки делового журнала. Тебе конец.»

   – Ты в порядке? – ВэВэ опять держал меня за плечи и заглядывал в глаза, а я шаталась, прекрасно понимая всё на свете, и осознавая всей душой, насколько круто я вляпываюсь прямо сейчас.

   – Нет, – я закрыла глаза, медленно качая головой и пытаясь прийти в себя.

   – Укачалась? Постой, подыши. Мы никуда не торопимся. Хочешь, сядем?

   Я не хотела сесть, я хотела его потрогать, хотя бы за руку. А он держал меня за плечо и убирал с лица волосы, пытаясь откопать из моего каракуля глаза и хотя бы по ним понять, насколько я в адеквате.

   «На очень-очень мало, Василий Директорович. Извините. Я не специально, честно. Оно само. Блин...»

   – Пойдём, – он запер машину и повёл меня ко входу в ресторан, внутри оказалось довольно людно и шумно, но для нас нашли маленький столик в дальнем углу, где ВэВэ усадил меня на диванчик, обложив подушками, сел напротив и в первую очередь налил мне воды, протянул стакан и скомандовал: – Половину хотя бы выпей.

   Я взяла и честно выпила половину, мне стало легче, я смогла осмотреться трезвым взглядом, и осознать, что место очень дорогое. Это было заметно не по интерьеру или блюдам, а по внешнему виду посетителей, они все были одеты и намарафечены, как для рекламы.

   «И тут я врываюсь, в своей бомж-рубашке, с укладкой "семь лет не стриженый баран", здравствуйте, я Анечка.»

   Я опустила голову, чтобы не смотреть на них всех, ВэВэ спросил:

   – Тебе лучше? Готова заказывать? Очень рекомендую борщ*, он тут божественный.

   Я кивнула, он подозвал официанта, и через секунду у нас на столе уже всё было накрыто и сервировано. У меня было ощущение, что я иногда выпадаю из реальности, пропуская какие-то отрезки времени, это нагнетало чувство зазеркалья.

   – Приятненького, пампушку бери, – ВэВэ протянул мне булочку, я взяла и попробовала борщ, мигом проснувшись и взбодрившись – он был горячим, немного острым, в меру жирным и просто капец каким вкусным.

   ВэВэ внимательно смотрел на меня, с таким видом, как будто лично сам это всё приготовил, улыбнулся при виде моих расширенных глаз, мурлыкнул как кот:

   – Пища богов, скажи?

   – Да, – шёпотом протянула я, набирая вторую ложку, которая подняла меня на новый уровень неба, я зажмурилась от кайфа и прошептала: – Обалденно вкусно, у меня бабушка так готовит. Я до сих пор так не умею. Пища богов, однозначно. Боженьки, как хорошо...

   Я ела, ВэВэ смеялся, расфуфыренные гости за соседними столами потеряли всякое значение – мне было вообще по барабану, как я выгляжу и где я нахожусь, у меня внутри было так тепло и приятно, что это чувство затмевало вообще всё вокруг. ВэВэ немного понаблюдал за мной, потом сам взял ложку, доели мы одновременно, он стал выглядеть куда бодрее и веселее, а меня наоборот развезло как пьяную, я чувствовала, что поднять меня с подушек можно только краном, ногами я отсюда не уйду.

   ВэВэ заказал что-то ещё, понаблюдал за мной с улыбкой какое-то время, потом тихо сказал:

   – Слушай, я всё-таки должен спросить, если не из любопытства, то из гражданского долга. Тебя муж бьёт?

   Я фыркнула и прошептала:

   – У меня нет мужа, я живу с родителями.

   – Парень?

   – И парня у меня нет, я живу с родителями.

   – Ты живёшь на работе, – он невесело усмехнулся, я посмотрела на него с вопросом, он ответил: – Я просмотрел логи твоего пропуска – у тебя переработка почти двести процентов, я в последний раз такое видел у Миши, когда он реально жил на работе, ночевал там. У тебя это откуда? Я не плачу за переработки. Не подумай, что мне жалко электричества или воды, но это реально странно. В чём дело?

   Я посмотрела в свою пустую тарелку, тщательно облизала ложку и положила её, подпёрла щёки ладонями, подняла взгляд на ВэВэ и медленно, с огромным значением сказала:

   – Я. Живу. С родителями. И с младшим братом. А ещё с собакой, двумя котами, рыбками, кроликами и канарейкой, в трёхкомнатной квартире, я готова сама заплатить за возможность оттуда куда-нибудь уйти.

   Он недоверчиво смотрел на меня и молчал, как будто пытался по моему виду понять что-то, о чём я промолчала. Пришёл официант, поставил на стол мороженое и стакан кофе, забрал пустые тарелки, спросил у меня, что я буду. Я указала на стакан, который ВэВэ заказал себе, и сказала, что буду то же самое. Официант ушёл, ВэВэ придвинул мне своё мороженое и протянул ложку:

   – Попробуй, если понравится, заберёшь, я себе ещё одно закажу.

   Я попробовала и кивнула, придвигая тарелку к себе поближе – мне всё нравилось, а если бы он эту ложку предварительно сам облизал, я бы вообще была в восторге.

   Официант принёс ещё один кофе, ВэВэ заказал ещё одно мороженое, посмотрел на меня как-то странно, я не могла понять, что выражает этот взгляд, какое-то недоверчивое удивление, но без осуждения, я с таким пока не сталкивалась. Он дождался своей порции, попробовал и на какое-то время перестал на меня смотреть, а я наоборот не отводила от него глаз – в слабом свете настенных светильников он выглядел каким-то волшебным, как те модели, которых я видела каждый день на экране, но их такими делали профессионалы, а ВэВэ просто был таким сам по себе.

   «Мне это всё-таки снится. Так не бывает.»

   Захотелось его потрогать, чтобы убедиться, что он настоящий, но он сидел слишком далеко, пришлось терпеть и осознавать зыбкость моей реальности.

   ВэВэ попробовал кофе, довольно кивнул и посмотрел на меня, осторожно спрашивая:

   – Почему ты не съедешь на съёмную квартиру?

   – Я не могу себе этого позволить с моей зарплатой.

   – Снимай вдвоём с подружкой.

   – Все мои подружки уже разъехались и переженились, им не до меня.

   – Найди вариант с подселением.

   – Я искала, приличные стоят как аренда, а те, которые я могу себе позволить, выглядят ещё хуже, чем дом моих родителей, это шило на мыло, только дороже. Ты думаешь, ты первый, кто задаёт мне эти вопросы? – он опустил глаза, я усмехнулась. – Я посмотрела четыре варианта аренды комнаты, в первом была сумасшедшая пьяная хозяйка, она даже во время просмотра была пьяная. Во втором – хозяйка и пять собак, и она с порога предупредила, что собаки будут заходить в мою комнату, и что ходить по квартире можно только в тапках, потому что собаки какают, а она хромая и не может их выгуливать, но это могу делать я, она тогда сделает мне скидку. В третьем животных не было, но было потрясающе грязно, и моими соседями должны были стать восемь таджиков, которые жили в одной комнате, там же мылись и стирались, там же сушили вещи, там же готовили еду и мыли посуду, в ведре, очень приветливые и культурные, мне их хозяйка ставила в пример. В последнем хозяином был старый дед, который мне сразу предложил расплачиваться интимом, и замка на двери моей комнаты не было, потому что он сказал, что это его дом, и он будет ходить куда захочет в любой момент. Это было последней каплей, больше я на просмотры не ходила. Когда я рассказала об этом сестре, она мне сказала, что это нормально, и рассказала ещё десяток историй о том, как они с мужем тоже так снимали. Но у неё хотя бы муж был, а я вообще одна, если будут какие-то проблемы, я не отобьюсь. Так что я отказалась от этой идеи.

   – Жесть, – покачал головой ВэВэ, – правильно сделала, что отказалась.

   Я кивнула и занялась своим мороженым, оно было не такое божественное, как борщ, но всё равно вкусное, и я не помнила, когда в последний раз вообще его ела, на какой-то праздник, наверное.

   «У Карины оно всегда в морозилке лежит, как так можно? Если бы у меня оно там лежало, оно бы там долго не пролежало.»

   – Знаешь, – друг медленно сказал ВэВэ, задумчиво глядя на свой кофе, перевёл взгляд на меня и улыбнулся: – А я тебя понимаю. Я тоже не могу найти себе квартиру уже второй месяц. Собственники не хотят сдавать квартиру одинокому мужчине, все почему-то уверены, что если я снимаю квартиру лично себе, то я там буду пить, курить, ломать стены, устраивать вечеринки и водить дам, мешая соседям. Те, кто согласен мне сдать квартиру, это обычно хозяева убитой халупы, в которой всё разрушено до меня, в ужасном районе, где и так весь мир пьёт, курит и мешает друг другу спать ночами. Ну или фирмы, которые сдают шикарные квартиры посуточно всяким командировочным из больших международных компаний, но там обычно двухэтажные пентхаусы с панорамными окнами и входящей в стоимость охраной, уборкой и парковкой, и там такой ценник, что дешевле снять трёхсотметровый офис над «Три-Ви» и там жить.

   – М-да, – сочувственно поджала губы я, он покивал, загадочно улыбнулся и сказал:

   – Но, знаешь, что я только что понял?

   – Что?

   – Если мы с тобой объединимся, то превратимся в идеальных квартиросъёмщиков.

   У меня медленно округлялись глаза, а ВэВэ с довольным видом загибал пальцы:

   – Мы: молодая пара без вредных привычек, без детей, без домашних животных, оба работаем, оба русские, оба местные. Нам отдадут хорошую квартиру, если мы просто придём её смотреть и убедим хозяина в нашей адекватности. А проверять, как мы там живём, уже никто не будет. Как тебе идея?

   Я сидела в ступоре, с недонесённой до рта ложкой, а в моём воображении медленно шёл по коридору мой офигенный директор в шлёпанцах и полотенце, весь такой «"V" значит Великий», весь такой «сделай мне кофе и попробуй моё мороженое», в солнечных лучах, делающих его волосы рыжими и глаза зелёными.

   «Зазеркалье. Господи, не будите меня.»

   – Аня, приём! – он рассмеялся и потряс меня за локоть, заставив уронить мороженое с ложки обратно в тарелку, я проследила за этим падением, положила ложку и взяла кофе, сделала глоток. ВэВэ посмотрел на меня и сказал:

   – Ну, что думаешь?

   Я приподняла стакан и показала ему свой кофе, хриплым шёпотом сообщая:

   – Это моя третья чашка кофе за сегодня.

   – И?

   – Это мой верх смелости и авантюризма.

   Он рассмеялся ещё веселее, изобразил понимающий и сочувственный вид, кивнул:

   – Ну ты подумай, посоветуйся там с сестрой, с собаками, с рыбками, завтра поговорим об этом ещё раз. Ешь давай, а то растает.

   Я кивнула и взялась за мороженое, сделала ещё глоток кофе.

   «Вкусно. Интересно, если бы это была не третья чашка за сегодня, было бы так же вкусно?»

   Я не могла себе ответить на этот вопрос, и не особенно хотела в этом копаться – мне было слишком хорошо, так невероятно хорошо, что меня мучили смутные подозрения, что я за это счастье скоро расплачусь, очень и очень дорого, судьба не дарит подарки просто так.

   Я оказалась права.

   Мы допили кофе, ВэВэ расплатился за нас обоих, в ответ на мою попытку достать кошелёк попросив его не позорить, а принять это как плату за сверхурочные. Потом он отвёз меня домой, высадил у подъезда, напомнив о том, чтобы я подумала на досуге над его предложением, пожелал спокойной ночи и уехал. И зазеркалье кончилось.

   На часах было давно за полночь, я чувствовала себя Золушкой после бала, которой дали на минуточку почувствовать себя принцессой, а потом вернули всё как было. На пороге меня встретила моя тыква, в лице мамы с Антошей на руках, и риторический вопрос на тему того, не думаю ли я, что неправильно живу.

   Я выслушивала её молча, изо всех сил абстрагируясь и отгораживаясь от реальности, которая мне не нравилась, вспоминала аргументы, которые применяла в таких ситуациях Карина, но мне они не подходили – она была с дипломом, с мужем и с хорошей работой, а у меня не было ничего, я вообще не имела права открывать рот с моей биографией. И я молчала. Потом из кухни вышел папа и спросил, кто это меня подвозил на джипе. Я понятия не имела, что это за машина, но судя по тому, на какой уровень громкости вышел мамин крик, меня на такой машине мог подвозить только клиент, которому я оказывала интимные услуги, никаким другим способом я не познакомлюсь с человеком на такой машине.

   Я попыталась оправдаться, сказав, что это мой начальник, который был мне благодарен за то, что я сегодня работала сверхурочно, подменяя заболевшую сотрудницу, но это было ошибкой – если до этого момента мама верила, что я на работе работаю, то теперь оказалось, что она всегда знала, что меня туда приняли исключительно через постель, потому что как иначе я могла попасть в такую хорошую фирму без диплома.

   «Надо просто молчать. Вообще всегда, пусть говорит что хочет.»

   У неё как будто был баллон под давлением где-то внутри, и ей просто надо было сбросить напряжение, я каким-то внутренним чутьём ощущала, что моё поведение на это вообще никак не влияет, я в этом не виновата. Но мне всё равно было страшно – она нависала надо мной башней, и с такой лёгкостью держала на руках Антошу, что я понимала, что меня она точно так же поднимет над головой и пополам переломит, если захочет. Она меня ещё ни разу всерьёз не била, но я видела, как она била Карину, у неё остался синяк как у боксёра, на половину лица, а Карина гораздо крепче меня.

   «Если она ударит меня, я вообще не встану.»

   Внутри творилось такое, что я совсем забыла о том, что ангельские таблетки кончились, и успокаивала себя мыслью, что когда у мамы закончится воздух в её баллоне, я пойду в свою комнату и выпью таблеточку, потом сделаю себе чай и буду читать, пока не усну. Но когда она меня отпустила, я зашла к себе, открыла сумку и нашла там пустую упаковку, чуть не разрыдавшись от этого. Я не могла без них.

   Спасти меня могла только круглосуточная аптека, и я пошла туда сразу же, не успев раздеться. Аптекарь посмотрел на меня с сочувствием и предложил водички и зайти посидеть на стульчике, я согласилась. Для меня открыли дверь с окошком и закрыли за мной, я села на стул для инвалидов, дрожащими руками отковыряла себе таблеточку, запила и закрыла глаза, ожидая, когда подействует. И уснула, проснувшись от того, что аптекарь измеряет мне давление и предлагает позвонить по телефону доверия.

   «Есть у меня один такой телефон.»

   Я набрала сестру, она вызвала мне такси, я поблагодарила аптекаря и поехала к Карине.

***

---

   *Борщ – заправочный многокомпонентный суп, технологически сложный в приготовлении. Главная составляющая часть любого борща – няшность, прежде всего она создаёт вкус, аромат и цвет борща, положительно влияющие на духовное состояние, и в силу этого борщ относится к волшебным зельям. Узнать больше о борще можно в цикле «Король решает всё» автора Остин Марс. Осторожно! Высокая доза борща приводит к кратковременной эйфории, а в долгосрочной перспективе борщ вызывает привыкание. Не принимайте жизненно важных решений во время употребления борща, дождитесь чая ;)

ГЛАВА 3. Встреча третья, долгожданная

Через полтора часа я лежала на диване в гостиной, делая вид, что сплю, а за стеной в спальне Карина шёпотом отвечала мужу на вопрос: «Она у нас насовсем поселиться хочет?», было стыдно.

   Я выпила ещё одну таблетку и забылась туманным медленным сном, в котором я от кого-то убегала и пряталась, слыша тяжёлые шаги чудовищ, окруживших меня со всех сторон. Я просыпалась каждые пятнадцать минут, смотрела на часы, каждый раз надеясь, что уже пора вставать, и каждый раз было рано. В итоге я встала в начале шестого, потому что знала, что Карина с Лёшей встают в шесть, пошла на их кухню, вымыла посуду, приготовила оладушки, накрыла стол и уехала, как только у них зазвонил будильник. Мне было ужасно стыдно за то, что я бомж, который вечно к ним навязывается.

   Вчера вечером Карина сунула мне банковскую карту, оформленную на её имя, и скидочную карту магазина одежды, сказала, чтобы я купила себе приличный брючный костюм, потому что у меня в пятницу собеседование. Да, она составила моё резюме, и да, она его отправила, и ей ответили, хотя мне не отвечали никогда, я все свои работы находила через газету с объявлениями. Я представить боялась, что она там написала.

   На работу я опять приехала раньше всех, с чистой совестью выпила кофе, приготовив себе так, как до этого готовила для ВэВэ, получилось действительно вкусно, я раньше так себе не готовила, не хватало смелости. В холодильнике лежала коробка с вчерашними тортиками, я посмотрела на них, но взять не решилась, взяла печенье, которое ела всегда, оно лежало в вазе для всех, так было привычнее.

   Это маленькое напоминание о том, что вчерашний вечер мне не приснился, оказалось таким приятным, что я оторвала от коробки уголочек в незаметном месте и положила себе в косметичку, рядом с корешками от билетов в кино, их я хранила пять лет, это был мой первый в жизни поход в кинотеатр, меня парень пригласил. Краска давно выцвела, но я и так помнила, что там было написано – «Холодное сердце», история великолепной старшей сестры-королевы и её младшей сестры-дурочки без капли магии и мозгов.

   «Жизненно, капец.»

   Около восьми я услышала звук шагов ВэВэ, я их узнала, подождала под дверью, внимательно прислушиваясь, и выглянула тогда, когда он пошёл в душ.

   «Точно он.»

   Желание подойти к двери и подышать моим запахом утра было таким сильным, что я всё-таки вышла, делая вид, что мне нужно привести в порядок волосы, остановилась перед зеркалом, стала от нечего делать себя рассматривать.

   «Не модель, конечно.»

   На модель я и не претендовала, на самом деле, я даже немного лукавила и прибеднялась сама перед собой – мне нравилась моя внешность, особенно с тех пор, как Карина своей волшебной карточкой починила мои глаза, зубы и кожу. Косметика была самим дорогим, что я себе вообще в жизни покупала, и изначально мне её покупала Карина, но потом я стала сама это делать, потому что мне эту косметику прописал врач, и я боялась её чем-то заменять. Волосы я сегодня тоже уложила у Карины, они выглядели нормально, можно было и не поправлять, но я делала это, ожидая, когда ВэВэ выйдет из душа, мысленно уже представляя его прекрасное полотенце и прочие великолепные «V». А он взял и вышел в халате.

   Я так расстроилась, что понадобилось море усилий, чтобы это скрыть, а он наоборот выглядел довольным выше крыши. Увидел меня, подошёл ближе и улыбнулся:

   – Утречко, девочка-Анечка. Я сегодня приличный, я халат купил. Круто?

   – Молодец, – с натянутой улыбкой кивнула я, – хочешь кофе?

   Он просиял как победитель по жизни, задрал нос и кивнул:

   – Пойдём, заодно тортики доедим, – развернулся и пошёл в сторону кухни, а я пошла за ним, как на привязи, дыша почаще и поглубже – хотя бы это удовольствие он мне оставил, и на том спасибо. В халате его спина выглядела совсем не так круто, как без халата, но мне всё равно нравилось, особым шиком стала надпись: «King» и корона, здесь он остался верен себе до конца.

   На кухне я приготовила две чашки кофе, ему как он любит и себе как обычно, села за стол, он достал тортики и развернул мне коробку:

   – Выбирай.

   – Выбирай ты.

   – Я не привередливый, – он внимательно осмотрел все оставшиеся кусочки и выдал вердикт: – Давай их порежем и попробуем каждый. Отличный план, так и сделаем, – встал за ножом, всё порезал, вручил мне ложку, стал пробовать и рассказывать: – Вот этот ничего, только я клубнику не люблю. Этот крутой. Этот сильно сладкий. Ты подумала над моим предложением?

   Я от таких переходов чуть тортиком не подавилась, он рассмеялся и тут же закрыл себе рот ладонью:

   – Извини. Так ты подумала?

   Я опустила глаза, чего делать вообще совершенно не хотелось – мокрый директор был обалденным зрелищем, прекрасным от воротника халата до кончиков просвеченных солнцем каштановых волос, блестящих бронзой, но и смотреть на него, когда он на полном серьёзе задаёт такой вопрос, было выше моих сил. Я хотела, видит бог, я бы душу продала за то, чтобы каждое утро пить с ним кофе, можно даже в халате, хотя лучше бы, конечно, в полотенце, но. Но.

   «Какая же феерическая мне прилетит расплата, если я посмею согласиться на это незаслуженное счастье...»

   – Аня, ну? Решайся, я уже даже квартиру нашёл, она офигенная, и место здесь совсем рядом, будешь ходить на работу через парк, я там сейчас бегаю, но я на машине туда приезжаю, а буду пешком ходить. И ты сможешь там бегать, там красиво.

   Я закрыла глаза, пытаясь взять себя в руки и придумать какой-нибудь адекватный ответ, но ничего не получалось, у меня как будто блок какой-то в голове стоял, не позволяющий всё испортить. Он не мог выносить тишину, судя по всему, поэтому спросил:

   – Бегала когда-нибудь по утрам? Утренняя пробежка – это вообще лучшее, что со мной происходит за день.

   Я вздохнула и посмотрела на него, мягко отвечая:

   – Лучшее, что я могу сделать с утренней пробежкой – это пропустить её. – Он набрал воздуха, чтобы начать спорить, но я опередила его вопросом: – Манчкина видел? – он нахмурился, я достала телефон и набрала в гугле: «Манчкин бежит», выбрала самое нелепое видео и развернула к ВэВэ экран. Он рассмеялся, я вздохнула: – Это я так бегаю. Лучше не надо, короче.

   Он опять рассмеялся, попытался что-то сказать, но рассмеялся ещё раз, я тоже начала смеяться, это было заразно, и я не горела желанием это прекращать, поэтому уровень нарастал, мы просто сидели и держались за головы, тихо всхлипывая от смеха, когда дверь открылась и вошёл кто-то на каблуках.

   Меня прошило таким ужасом, что я замерла, радуясь, что сижу к двери спиной, и одновременно ощущая себя в ловушке, как мышь, которую загнали в тупик, и единственное, что она может сделать – это прижаться к полу и не шевелиться.

   – Доброе утро, – с улыбкой сказал ВэВэ кому-то за моей спиной, ответил голос одной из программисток, очень смущённый:

   – Доброе. Я быстренько.

   – Не спеши, – вальяжно разрешил ВэВэ, я выдохнула с невероятным облегчением – боялась, что это Роксана. ВэВэ поймал мой взгляд, улыбнулся так, как будто понял моё состояние абсолютно, но считает мой страх глупым и забавным.

   Программистка сделала себе кофе и ушла, выбрав растворимый, хотя я знала, что она всегда пьёт заварной – постеснялась и решила уйти побыстрее.

   «Насколько я знаю, она не болтлива. Повезло.»

   ВэВэ проводил её взглядом, когда она вышла и закрыла дверь, посмотрел на меня и хитрым шёпотом протянул:

   – Да ладно тебе, всё равно все рано или поздно узнают.

   «Что узнают?»

   У меня ни за что не хватило бы духу задать этот вопрос, поэтому я просто сидела и тупила, пока он пил кофе и ел тортики, получая очевидное удовольствие от каждой секунды этого прекрасного утра. Потом ему кто-то позвонил, он посмотрел на экран, но трубку брать не стал, допил кофе и указал мне на тортики:

   – Доедай, это твоё.

   – Я столько не съем, – смущённо улыбнулась я.

   – Тогда вечером доедим. Во сколько, ты говорила, пьёшь вторую чашку кофе, в половине восьмого? Я приду.

   Я посмотрела на него, пытаясь понять, шутит он или нет, он в ответ улыбнулся так, как будто в половине восьмого съест меня, а не торт, у меня голова закружилась от этого взгляда.

   ВэВэ пожелал мне отличного дня, поблагодарил за кофе и ушёл работать, на прощание тронув моё плечо. Я тоже пошла работать, хотя в голове был один директор.

***

На обеде я сказала Роксане, что мне нужно срочно кое-куда съездить по важному делу, поэтому я могу задержаться, но я потом вечером всё отработаю, она меня отпустила. Я поехала в магазин за костюмом, купила его и упаковала так, чтобы никто ни за что не догадался, что внутри. Когда я приехала с коробкой, меня тут же все спросили, что я купила, я сказала, что это костюм в подарок маме, и он уже упакован, поэтому показать я не могу. Все очень расстроились, у нас было принято любыми покупками хвастаться, но на этот раз я не могла.

   Костюм был красивый, на манекене он смотрелся прекрасно, но видеть в зеркале себя в этом костюме мне было очень сложно – картинка выглядела карикатурной, как будто я была маленькой девочкой, которая надела мамины вещи и воображает перед зеркалом, а все вокруг смеются.

   Собеседование назначили на семь вечера, это значило, что мне придётся завтра отпрашиваться – туда нужно было ехать, довольно далеко.

   «Кто-нибудь обязательно узнает. И что я скажу?»

   Больше всего меня волновала не работа, а Великий ВэВэ, мы друг другу вроде бы ничего не обещали, но мне нравилось пить с ним кофе, а если я буду работать на другом краю города, делать это будет очень сложно. Эта мысль печалила меня сильнее, чем перспектива возвращаться сегодня домой.

***

В семь вечера ВэВэ написал, что не придёт. Постучался ко мне в друзья в ВК и написал сообщение: «К половине восьмого не успеваю, можешь ехать домой, если хочешь. Отличного вечера :)», я не знала, что на это отвечать. Хотеть ехать домой – это что-то вообще мне не свойственное, и я ему об этом говорила, так что он знает, что я не захочу. Часы показали половину восьмого, потом половину девятого, свою вторую чашку кофе я так и не выпила, сидела работала, занималась всякими нерабочими делами для коллег, в перерывах смотрела смешные видосики и сохраняла себе самые лучшие.

   «Интересно, я могу отправить что-нибудь ВэВэ? Или это будет чересчур?»

   Смелости не хватало, и я их просто сохраняла себе, фантазируя о том, как однажды, в другое, прекрасное время, когда я буду взрослой и смелой, и мне всё будет можно, я это всё ему отправлю, или даже вообще лично покажу.

   «Когда же это прекрасное "когда-нибудь" наступит...»

   Его шаги раздались в коридоре в без пяти десять, я сначала вся воспарила от счастья, потом услышала ещё одного человека и скисла – с ним был Миша.

   – Васян, ты здоров? Я понимаю, что бешеной собаке семь вёрст не крюк, но, блин, половина города! Они умрут без тебя, что ли?

   – Они мне нужны сегодня. Я тебе говорил, не хочешь – не надо, я сам съезжу. Но ты почему-то со мной попёрся.

   – Мне машина нужна, а не документы твои сраные.

   – Ну и не ной тогда, сейчас заберём и поедем.

   – Иди забирай. А я свет пойду выключу, а то твои мажоры тебя разорят на электричестве. Как так можно? Компы не выключают, свет не выключают. А дети в Африке без света сидят, между прочим! И без компов.

   Голос Миши приближался, я быстро открыла работу на весь экран, и когда Миша открыл дверь, я помахала ему ручкой с виноватой улыбкой:

   – Привет.

   – Ты чё тут делаешь? – он замер в дверном проёме, почти дотянувшись до выключателя, я вжала голову в плечи и указала пальцем на экран:

   – Работаю.

   – Ты сдурела, женщина? Иди домой, ночь на улице. Или мы тебя даже отвезём лучше, ты где живёшь?

   – Не надо, у меня тут работа... – я попыталась изобразить профессиональное рвение неистовой силы, но Миша посмотрел на меня как на дуру, и даже отвечать на это не стал, развернулся куда-то в коридор и громко сказал:

   – Васян, ты рабовладелец грёбаный! У тебя сотрудники до ночи пашут, тебе не стыдно? – повернулся ко мне и добавил тише: – Собирайся, мы тебя отвезём.

   – Мне ещё надо поработать чуть-чуть... – я пыталась возражать, но получалось плохо, я вообще спорить не умела никогда, поэтому начала собираться, всё равно выпить кофе с ВэВэ не получится, судя по всему.

   В коридоре раздались шаги ВэВэ, Миша посмотрел на него и указал на меня пальцем, как на страшное кощунство:

   – Глянь! Это нормально? Твою Роксану долбанутую надо вернуть в тот вермахт, где её готовили, она вообще края потеряла!

   Я собиралась, опуская голову пониже и прикусывая губу, чтобы не рассмеяться – Миша умел смотреть в корень, Роксана действительно была чем-то похожа на тех немецких офицеров, которых показывали в фильмах, но пока он этого не сказал, я бы об этом ни за что не подумала.

   Шаги ВэВэ приблизились ещё сильнее, его голос раздался совсем рядом, почти шёпотом:

   – Ты чё орёшь, гамадрила кусок? Ты хотел машину – на, езжай. Не мешай людям работать.

   – Какая работа? Ночь на улице!

   – Это твоё дело?

   Миша не ответил, я осторожно подняла голову, чтобы посмотреть на них – они стояли в дверном проёме, смотрели друг на друга, я внезапно поняла, что они одного роста, хотя мне всегда казалось, что Миша двухметровый, а ВэВэ – почти как я. Миша медленно начал улыбаться и перевёл загадочный взгляд на меня, потом на ВэВэ, улыбнулся шире и тихо протянул:

   – А, я понял... Работайте, не буду мешать. Но машину заберу. А то что я, зря пёрся сюда?

   – Мне она тоже нужна, – с большим значением прошипел ВэВэ, глядя Мише в глаза и отодвигая руку с ключами от машины подальше, Миша мерзко улыбнулся и ответил, выхватывая ключи:

   – В моей потрясёшься, не переломишься, князь грёбаный. Ощутишь разницу, больше ценить будешь. – Достал из кармана ключи и бросил ВэВэ, тот поймал и с улыбкой шёпотом ответил:

   – Козёл.

   Миша улыбнулся во все зубы и кивнул:

   – Прекрасного рабочего вечера вам обоим, – посмотрел на меня, на ВэВэ, развернулся и ушёл, уже из коридора крикнув: – Отвези даму домой!

   ВэВэ выглянул в коридор и что-то ему ответил, судя по всему, жестами, потому что Миша рассмеялся и ушёл, громко захлопнув дверь. И мы остались вдвоём, такие все «рабочая атмосфера».

   Я перестала собирать вещи и просто стояла над своей сумкой, глядя на ВэВэ, он вошёл, закрыл дверь и остановится там, как будто уже сделал всё, что планировал. И мы смотрели друг на друга, как будто никто ничего не понимает, а просто так совпало, что вот, мы, стоим тут, совершенно случайно. Он улыбнулся, потом изобразил деловой вид и серьёзно спросил:

   – Ты уже выпила свою вторую чашку кофе?

   Я медленно покачала головой, глядя на него и пытаясь куда-то деть свою идиотскую улыбку, он улыбнулся так, как будто ни секунды не сомневался ни в чём в этой жизни, открыл дверь и кивнул мне на выход:

   – Пойдём.

   Я встала, опустила голову и пошла.

   Я ожидала, что он пойдёт впереди, но он открыл дверь пошире и пропустил меня, на секунду мягко положив ладонь мне на лопатки, как будто направляя. Выключил свет, закрыл дверь и пошёл за мной, а я не успела далеко отойти, и постоянно оглядывалась, поэтому мы опять топтались как два придурка в узком коридоре, но узкого коридора на этот раз не было, просто мы были придурками, которые не могут разминуться в чистом поле и смеются без причины. Потом он взял меня за плечи и развернул в сторону кухни, я пошла, хотя хотелось потупить ещё немного. Это дико смущало, но я готова была это повторить, потому что мне нравилось находиться к нему так близко, хотя моим утренним запахом он уже не пах, но всё равно излучал что-то такое, в чём мне хотелось побыть подольше.

   В кухне я сразу пошла к кофеварке, но ВэВэ меня придержал за локоть и немного смущённо сказал:

   – Давай без кофе сегодня, ладно? Я его уже чашек десять выпил, у меня целый день встречи, куда ни придёшь, везде кофе суют.

   – А почему ты не отказываешься? – тихо спросила я, он усмехнулся:

   – Потому что кофе позволяет не засыпать на этих встречах. Так, как ты готовишь, мне больше нигде не подают, но на безрыбье приходится соглашаться на то, что есть. Я лучше чай.

   – Тогда я себе сделаю, – я пошла к кофеварке, стала готовить себе как обычно, ВэВэ достал из холодильника наши тортики, включил чайник, стал выбирать чай. Налил в фирменную чашку кипятка, макнул туда чайный пакетик пару раз, а потом просто выбросил его, у меня от такого кощунства аж рот открылся. ВэВэ заметил мой взгляд и улыбнулся с извиняющимся видом:

   – Я не люблю крепкий.

   – Сказал бы мне – я бы тоже себе чай сделала, – я с трудом отвела взгляд от мусорного ведра, в котором упокоился практически новый чайный пакетик, который мог бы ещё служить и служить. ВэВэ спросил:

   – Ты хотела чай? Зачем ты тогда себе кофе делаешь?

   – Я хотела кофе, это моя законная вторая чашка, но если бы ты сказал, я бы выпила чай.

   У ВэВэ брови поднимались всё выше, и выше, и ещё выше. Потом он медленно указал на ведро и спросил с предельно серьёзным видом:

   – Достать?

   Я начала смеяться, он тоже, я попыталась себе напомнить, что он директор на хорошей машине, так что мои проблемы ему не близки, вздохнула и ответила:

   – Не надо. Просто не делай так больше.

   – Я постараюсь, – он пытался изображать серьёзный и пристыжённый вид, но всё равно смеялся, я тоже смеялась, глядя на него, хотя если бы была одна, то мне было бы не смешно. Моя нищета из меня просто истекала, просачиваясь между швами фальшивой нормальности, и мне было очень стыдно быть нищей, особенно рядом с ВэВэ, который был вообще из другой жизни. Чем больше я об этом думала, тем сильнее приходила в шок от своей наглости, позволяющей мне сидеть здесь и пить с ним кофе, и ладно первый раз это случайно получилось, но сегодня я ждала его, как будто имею на это право.

   «Но он пришёл. Это значит что-то хорошее, правда же?»

   Я посмотрела на него, он на меня не смотрел, потому что был занят красивым раскладыванием ложек вокруг тортиков. Солнца за окном не было, но он светился сам по себе.

   «Как я смею...»

   Я не знала, как, но как-то вот. Наверное, перестать его ждать было сложнее, чем продолжать, это тоже было решение, и я не нашла в себе сил его принять. Моя дурацкая наивная влюблённость не требовала от меня никаких решений или действий, я просто плыла по течению, наблюдая за тем, как она сама по себе происходит, и меня всё устраивало. Чтобы заставить себя что-то сделать, нужно было принять решение, приложить усилия и вот это всё остальное из области «соберись, тряпка», что я вообще предпочитала никогда не делать.

   «Всё же хорошо, зачем вообще что-то делать?»

   ВэВэ закончил раскладывать ложки единственно правильным образом, сам себе показал большие пальцы и сел за стол, повернулся ко мне. Я смотрела на него, но когда он посмотрел на меня, я опустила глаза, а потом опять подняла – мне нравилось на него смотреть, особенно когда он улыбался, а когда я на него смотрела, он улыбался чаще.

   Я взяла свой кофе, села напротив ВэВэ и взяла ложку:

   – Приятненького.

   – Спасибо. Тебе тоже, – он придвинул к себе торт, который в прошлый раз назвал крутым, съел кусочек и сказал: – Рассказывай, как твой день?

   – Нормально, как обычно, – я сделала глоток кофе, и сразу же ещё один, и ещё, на пару секунд закрыла глаза, проходя все стадии распробования вкуса, открыла и улыбнулась ВэВэ, опустила глаза и стала рассказывать, как сказку про колобка: – Утром к Юле программистке сходила, извинилась и поболтала с ней, она мне на «Вирус» нажаловалась. Потом позвонила «Вирусу», пообщалась, попросила их больше так не делать, как Юле не нравится, они пообещали, они добрые. Потом Свете новенькой помогала, у неё кое-что не получалось, но уже всё хорошо. Потом своё делала, потом Юля бухгалтер позвонила, она там из больницы по телефону работает, просила кое-что отсканировать и прислать, и ещё там по мелочи. Потом опять с новенькими общалась. Потом из типографии позвонили, им новенькие не то прислали. Но мы придумали, как это решить, там ничего серьёзного. Потом учила новеньких, как больше так не делать, они всё поняли. Потом всё, вечер. Занималась своим, смотрела уроки по фотосъёмке и по свежим обновлениям наших программ, завтра новеньким покажу. Хороший день, мне всё понравилось.

   «Особенно то, что ты всё-таки приехал. Спасибо.»

   ВэВэ молчал, я подняла на него глаза, он выглядел вообще не весело. Мне на секунду стало страшно, что я что-то не то сказала, я быстро прокрутила свой рассказ в голове, пытаясь понять, что не так, и мысленно ругая себя за откровенность – не надо было этого говорить, надо было сказать «нормально» и начать выспрашивать про него, а я расслабилась и всё испортила.

   Он заметил мой взгляд и сразу же изобразил улыбку, уверяющую, что всё хорошо и никто здесь не напрягается, но я ему не поверила. Он спросил:

   – А почему ты всем этим занимаешься? Это не твоя работа.

   – Потому что... – я замялась, пытаясь придумать, как это сказать так, чтобы никого не подставить и не разозлить ВэВэ, но думала слишком долго, он сказал:

   – Тебя заставляют делать чужую работу? Ты поэтому тут сидишь до ночи?

   – Никто меня не заставляет, – успокаивающе улыбнулась я, – просто у меня хорошо получается, и мне нравится, когда всё хорошо. Программисты «Вируса» с нашими не ладят, они постоянно ругаются по телефону, так громко, что я даже в наушниках слышу, а я не люблю, когда громко или кто-то ругается. Я дружу с нашими программистами, они мне всё рассказывают, и они постоянно жалуются на «Вирус», что он всё неправильно присылает. И я звоню «Вирусу», я там дружу с Настей, она тоже программистка, и она нормальная, она может объяснить своим, что они неправильно делают, и может мне рассказать, как мне объяснить моим, в чём проблема, и мы вместе отлично договариваемся, как её решить так, чтобы все были приблизительно одинаково довольны. Если я звоню, а Насти нет, то я с остальными не разговариваю, они бешеные, я просто прошу передать Насте, чтобы перезвонила мне, когда придёт, и мы с ней вместе за пятнадцать минут договариваемся по всем вопросам, которые наши программисты не могут решить полдня. И на дизайнерах это тоже сказывается, потому что программисты от нас требуют всё переделывать по сто раз, потому что не могут между собой всё решить. А если я общаюсь с ними напрямую, а не через испорченный телефон в десять человек, то получается лучше. Понимаешь?

   – Угу, – многозначительно кивнул ВэВэ, вздохнул и достал телефон, стал кому-то звонить.

   Я спросила:

   – Что ты делаешь?

   Он поднял указательный палец, прося меня помолчать, сказал в телефон:

   – Пришли мне записи всех разговоров «Вируса» и «Три-Ви», за неделю. На почту, да. Давай.

   Я округлила глаза, ВэВэ опустил руку, убрал телефон, посмотрел на меня и сказал:

   – «Вирус» тоже моя фирма. – Я округлила глаза ещё сильнее, он усмехнулся и добавил: – А знаешь, в чём самый сок этой ситуации? Никакая Настя там не работает, там вообще нет женщин.

   У меня окончательно вылезли на лоб глаза, я тихо сказала:

   – Она программистка...

   – Я выясню, кто она, – кивнул ВэВэ, взял себе ещё тортика и улыбнулся мне с хитрым и довольным видом: – Какой продуктивный у нас получился междусобойчик. Продолжай. Чем ты ещё занималась, стажёров учила? Хвастайся, как успехи?

   – Нормально, – я улыбалась, потому что он улыбался, но вообще меня это напрягало, и я решила на всякий случай помолчать, от греха подальше. ВэВэ взял себе ещё кусок торта, посмотрел на меня чуть менее добрым взглядом и добавил:

   – Рассказывай, или мне придётся смотреть по камерам и засекать по таймеру, сколько времени ты на кого потратила. И выгонять убыточных.

   Я медленно глубоко вдохнула и опустила глаза, ответила очень осторожно:

   – Сакральная суть стажёров такова, что они изначально убыточны, все. Их нанимают с дальним прицелом, чтобы они пришли пустые, как чистый лист, и мы бы тогда их научили тому, что нам от них нужно, а они потом наши усилия отработали и окупили, когда уже станут умными и опытными. Правильно?

   – Ну, допустим, – он вроде бы начал улыбаться, но глаза всё равно оставались холодными и цепкими, как будто я вот-вот скажу ему что-то, что он хочет услышать, и он сразу же побежит кого-то увольнять. Я продолжила ещё осторожнее:

   – У нас вакансия стажёра висит постоянно, её не убирают, потому что стажёры надолго не задерживаются, большая текучка. Я находила это объявление, там написано: «Без опыта, готовы взять студента», и в требованиях стоит только классическое стрессоустойчивость-коммуникабельность-многозадачность, это сейчас всем пишут, все друг у друга это копируют, потому что прикольно звучит, но по сути это значит «нам нужна рабочая лошадь, на которую мы будем орать, а она будет везти сразу в несколько сторон и не брыкаться», это нормально, у стажёров редко бывают курортные условия работы. Но проблема в том, что мы ищем вроде как дизайнера, но в требованиях к кандидату нигде не сказано ни слова про программы, про базовые знания о композиции, про фотографию и ретушь. Нам присылают резюме, Роксана их просматривает, по каким-то критериям выбирает, кому отвечать, и говорит им, на минуточку, присылать портфолио. Многие из них даже не знают, что это такое, им по телефону объясняют. Периодически нам присылают рисунки от руки.

   ВэВэ поднял брови, я кивнула:

   – На вакансию откликаются художники, после художественного училища. Роксане нравятся их рисунки, она принимает их на работу, они приходят с горящими глазами и готовностью генерировать невероятные художественные решения, а им дают компьютер с фотошопом, скидывают сто фотографий одного и того же продукта в разных ракурсах, и говорят: «Это надо вылизать до продающего вида». И художник сидит фотошопит сто одинаковых сумок, или убирает прыщи и растяжки моделям, или обрезает фон у ста фотографий кофточек. Это ещё при условии, что он знает фотошоп. Обычно они говорят, что знают, но когда доходит до дела, оказывается, что они умеют кадрировать, яркость/контрастность менять, убирать прыщи и отбеливать зубы. Если они это умеют, то они этим и занимаются весь свой месяц испытательного срока, потом их берут в штат, начинают давать работу посложнее, и оказывается, что фотошоп они не знают. Но когда они сюда шли, они рассчитывали, что их тут будут учить, а им вместо этого дают однообразную и скучную работу, ту, на которую хватает их навыков, и прогресса никакого нет. Упорные сидят и штампуют как машины одно и то же, некоторые пытаются развиваться и учиться где-то дома, а большинство просто не выдерживает и уходит. Потому что их обещали учить, но так и не начали, от них только требуют результатов как от опытных, а если они чего-то не понимают, на них орут и называют плохими специалистами, естественно, после такого они больше с вопросами не подходят, они просто терпят, пока могут, а потом увольняются.

   ВэВэ молчал и смотрел на меня очень задумчиво, посмотрел на часы, потом взял телефон и стал что-то искать, нашёл и невесело хмыкнул:

   – Действительно, «обучение за счёт компании». Кто составлял это объявление?

   – Я не интересовалась. Но я точно знаю, что оно очень старое, оно мне попадалось ещё тогда, когда я первую свою работу искала.

   – Попадалось? – загадочно улыбнулся ВэВэ, я кивнула, он улыбнулся ещё хитрее: – И почему ты не откликнулась?

   – Я откликнулась, меня не пригласили. Хотя у меня было портфолио, как раз по теме. Но у меня тогда опыта не было, а в следующий раз, когда приняли, я не через интернет писала, а звонила по телефону, по объявлению в газете. Меня пригласили на собеседование сразу сюда, я пришла, мне дали компьютер и задание, я его сделала, мне сразу сказали, что я принята. Миша сказал, это он меня принимал. Нас трое пришло, я и две Лены, он всех взял.

   – Прикольно, я не знал, – ВэВэ улыбался очень загадочно, как будто в этом было что-то новое и приятное для него, опять взял телефон, что-то записал и убрал, кивнул мне на торт: – Кушай, допрос окончен. Разберусь с этим, продолжим.

   Я смотрела на него неуверенно, не понимая, шутит он или нет, он рассмеялся и взял себе ещё торта, как будто подавая пример, я тоже взяла ложку и стала есть, хотя атмосфера всё равно была напряжённая. Повисла тишина, но через время меня просто его присутствие рядом расслабило и успокоило, я просто жевала, запивала, иногда осторожно смотрела на руки ВэВэ, ещё более осторожно поглядывала на лицо, он меня не ловил на этом, потому что сам о чём-то напряжённо думал, глядя в стол, пока торт не кончился. Мы какое-то время поуступали друг другу последний кусочек, потом ВэВэ его поделил по-братски и мы доели всё, оставив пустую тарелку. Он посмотрел на меня и вздохнул с печальной улыбкой:

   – Домой?

   Мне почему-то стало неловко от этого простого слова, прозвучало так, как будто дом у нас общий, и мы сейчас туда поедем, останемся там ночевать и будем заниматься всякими интересными вещами, которые никого не касаются. Он как будто мысли мои прочитал, улыбнулся, на миг заглянув в глаза так красноречиво, что я практически услышала его голос, полный шутливой укоризны: «Девочка-Анечка, ай-яй-яй, о чём ты думаешь! Не стыдно?»

   Стыдно не было, в глубине души, но я понимала, что, по-хорошему, стыдно должно быть, но мне всё равно не было, и от этого я чувствовала себя бесстыдницей, которую можно пристыдить ещё и за бесстыдство. Но стыдно всё ещё не было. Я понимала, что происходит, и он понимал, что я понимаю, нас обоих это устраивало, иначе я бы не ждала до ночи, а он бы не приехал через полгорода, но я ждала и он приехал.

   «Круто-то как, офигеть можно...»

   Мне хотелось плясать от осознания этого всего, подпевая себе и задавая себе ритм притопами и прихлопами, но я держалась, не потому, что было стыдно, а потому, что боялась, что он посчитает меня сумасшедшей и сбежит. Я не хотела, чтобы он сбежал, я хотела его потрогать, ну или как минимум проехаться с ним в машине, и чтобы мне кто-нибудь позвонил, а я такая: «Я не могу сейчас говорить...», и чтобы все поняли, почему, но никому не рассказали. В этих секретиках был особый шарм, Юля бухгалтер теперь разговаривала со мной таким значительным тоном, как будто мы с ней тайные агенты, а Юля программист просто смотрела на меня квадратными глазами, как будто поверить не могла в то, что я и Великий в халате пили кофеёчек и смеялись как ненормальные.

   «Высекайте, девочки. Анечка тоже кого-то интересует, и не просто кого-то, а Великого. В халате. Это вы его ещё в полотенце не видели.»

   Это льстило, от этого я чувствовала себя такой живой, какой не чувствовала уже очень давно, меня как будто разморозили и встряхнули, во мне было столько сил.

   Великий ВэВэ помог мне убрать тарелки и чашки, сказал собираться, пошёл со мной, посмеялся над моей сумкой, когда я её брала на плечо, как штангу. Приподнял одной рукой и рассмеялся опять, поднял брови:

   – Что у тебя там?

   Я сделала загадочное лицо:

   – Хотэя знаешь?

   Он медленно кивнул и полуутвердительно сказал:

   – Весь мир?

   – В точку, – я кивнула с серьёзным видом, делая вид, что шучу.

   Я не шутила.

***

Мы сели в Мишину очень грязную машину, которую ВэВэ перед этим точечно протёр взятой из моей сумки влажной салфеткой, потратив полпачки только на фары и дверные ручки, про стекло сказал «само протрётся», и включил стекольную поливалку, как только мы сели в машину. У Миши тоже был джип, я в них не разбиралась, поэтому называла джипом всё, во что нужно было не садиться, а взбираться, ВэВэ меня опять подсаживал туда, мне жутко нравилось, в такие моменты я обожала свой рост и вес.

   Мы немного посидели в тишине, глядя на стёкла, которые сами себя моют, делая только грязнее, потом ВэВэ не выдержал и полез под сидение искать тряпку, вышел из машины и вытер всё руками, получилось очень чисто. Я хотела спросить, где Миша умудрился найти столько грязи, но не стала – было слишком хорошо для того, чтобы разговаривать про грязь, потом как-нибудь спрошу.

   ВэВэ включил радио, заиграло что-то не русское, он переключил на другую станцию, потом ещё и ещё, пока не нашёл что-то медленное и прекрасное. Я сначала расслабленно откинулась на спинку и закрыла глаза от удовольствия, потом очнулась и с виноватым видом сказала:

   – Если это будет играть, я точно усну.

   – Спи, – разрешил ВэВэ.

   Я пообещала себе, что спать не буду ни в коем случае, и отключилась.

***

Мне снился сон о том, как я вижу сон, дремая в машине, которую ведёт ВэВэ, это было волшебно. По ощущениям, мы ехали часа три, я успела прекрасно отдохнуть, хотя банальные человеческие часы в телефоне со мной были не согласны. Я проснулась от того, что машина остановилась, но глаза открывать не спешила, ВэВэ мягко тронул меня за локоть и шёпотом позвал:

   – Аня, подъём, приехали.

   Я не реагировала, было интересно, что он будет делать дальше.

   – Аня, вставай. Давай, надо перебираться в родную кровать, тебе и так спать осталось видеть нечего. Приходи завтра к обеду, а то вообще не поспишь. Слышишь меня? Скажешь, я разрешил.

   Я хотела поприкидываться ещё, но невольно начала улыбаться, приоткрыла глаза, опять закрыла и сказала:

   – Ещё пять минут.

   – Хоть десять, – он тихо рассмеялся и опять включил музыку, а я действительно опять отключилась, хотя собиралась потратить эти пять минут на потягушки. Я так легко проваливалась в сон рядом с ним, как будто мне не нужно было специально расслабляться, он меня приводил в расслабленное состояние просто своим присутствием.

   – Ань Анич, пять минут прошли.

   Я начала смеяться раньше, чем открыла глаза, тихо сказала:

   – Юля всех так называет, у неё есть ещё Юль Юлич, Вик Викич всякий. Ты будешь Вась Васич.

   Он тихо рассмеялся и сказал с шутливым недовольством:

   – Я Витальевич, но если ты будешь меня так называть, я тебя покусаю.

   – Почему? Не любишь своё отчество?

   – Вроде того.

   Я окончательно проснулась и посмотрела на него удивлённо, он шутливо заявил:

   – Если бы можно было сменить его на матчество, я бы это сделал. Был бы Василий Оксанович, фирму назвал бы «WOW».

   Я рассмеялась, потом педантично поправила:

   – Если бы было матчество, то суффикс был бы женский, не Оксанович, а Оксаниныч. А я была бы Анна Аннина, меня как маму зовут, – я сказала это и сразу же почувствовала отторжение, как всегда, когда получала какую-то информацию, которая мне не нравилась, и мне нужно было от неё отгородиться, чтобы защитить своё спокойствие.

   – А фамилия? – с улыбкой поинтересовался ВэВэ, я иронично закатила глаза:

   – Анечка Нежная, да, это я, я эту фамилию не выбирала, но я уже привыкла. Я уже слышала все шутки на эту тему, которые только можно придумать, так что ты меня не удивишь, но ты можешь попробовать, я это переживу.

   Он тихо рассмеялся и покачал головой:

   – Если бы документы не видел, в жизни бы не поверил, что такая фамилия бывает.

   Я посмотрела на него, шутливо приподняв бровь:

   – Это говорит мне человек с фамилией Великий?

   Он изобразил безгранично довольное невинное лицо и развёл руками, с видом скромного монарха, который уверяет, что совершенно случайно совпало так, что его королевство самое лучшее в мире:

   – Я её не выбирал.

   Я рассмеялась, он перестал изображать невинность и признался шёпотом:

   – Но если бы мне дали выбор, я бы выбрал её. А ты?

   Я опустила глаза и качнула головой:

   – Я бы не осмелилась. Я бы взяла какую-нибудь распространённую и простую, типа Кузнецова или Соколова, у меня подружка Соколова, мне всегда так нравилось. А сестра у меня Барсова, тоже красиво, но я бы себе такую не хотела.

   – А мне моя нравится.

   Я посмотрела на него, он улыбался с таким видом, как будто в его жизни вообще всё всегда складывается наилучшим образом, и это совершенно нормально, он к этому привык. Для меня в этом было дико всё от начала до конца, даже если бы у меня, вдруг, внезапно, необоснованно всё идеально сложилось, я бы сначала искала подвох, потом ждала бы расплаты, и уж точно никому ни за что не призналась бы, что я довольна и счастлива, это вообще преступление в моём мире, где счастье наказуемо и страдания вошли в традицию. ВэВэ казался мне инопланетянином, я вдруг вспомнила ещё много раз, когда он сам свои идеи называл отличными, я бы так даже мысленно не сделала, а если бы сделала, то сразу же закрыла бы себе рот и оглянулась, надеясь, что никто не слышал.

   «Откуда в нём эти сила?»

   Он посмотрел на меня, я отвела глаза, он добавил:

   – Имя только не нравится. Я маму спрашивал, почему она меня Петром Великим не назвала или Владимиром Великим.

   – И?

   Он на секунду замялся, как будто не особо хотел об этом говорить, но я посчитала, что если бы не хотел, то не начинал бы, и продолжала смотреть на него в ожидании. Он решился и признался с лёгким смущением:

   – Когда она была мной беременна, ей понравилась в магазине книга с котом Василием на обложке, она её купила и читала вслух, и говорила, что я толкался, когда она произносила имя Василий, она решила, что я сам его выбрал. А я ещё и родился рыжим, это я сейчас потемнел, а в детстве был ржавого цвета, точно как кот. Так что я сам напросился.

   Он улыбался, я хихикала, потом наклонилась, осматривая дом, указала на одно окно:

   – Видишь на втором этаже, крайнее справа окно, форточка открыта?

   – Вижу, – он тоже наклонился, оказавшись ко мне чуть ближе, я прибалдела от волны тёплого воздуха, который он потревожил своим движением, но быстро взяла себя в руки и сделала вид, что всё как обычно:

   – Это наша кухня. А видишь на форточке кот лежит, лапу свесив? Рыженький такой?

   Он наклонился ещё ближе, кивнул:

   – Вижу. И?

   – Это Васенька.

   Он фыркнул и рассмеялся, я захихикала, закрывая рот ладонями, мы опять вошли в то состояние, в котором от смеха вообще что угодно кажется смешным, и не могли остановиться, пока не выдохлись, у меня даже слёзы выступили. Я потянулась вытереть глаза, он поймал меня за запястье:

   – Не трогай грязными руками, дома вытрешь. Иди, поздно уже.

   – Хорошо, – я вздохнула, смиряясь с тем, что вечер закончился, отстегнула ремень и стала собирать себя из счастливой желейки обратно в человека, который может ходить. ВэВэ вышел раньше меня, помог мне спуститься и придержал за плечи, пока я искала равновесие и пыталась надеть сумку на плечо поудобнее. Но когда я справилась, он руки не убрал.

   Когда я поняла это, то смотрела куда-то в его грудь, и так и застыла, потихоньку переходя из состояния весёлой расслабленности к предвкушению чего-то невероятного, сердце разогналось так, что я как будто вся превратилась в одно огромное сердце, которое горит от сладкого ужаса того, что сейчас будет. Он поправил мой воротник и опять положил ладони мне на плечи, тихо спросил:

   – Ты в порядке?

   Я уверенно кивнула, я была в обалденном порядке, моему порядку позавидовал бы кто угодно.

   – Дойдёшь?

   Я опять кивнула, он уточнил с долей шутки:

   – Или до дверей проводить? Мне кажется, ты рухнешь сейчас, – он тихо рассмеялся, я опять кивнула, потом поняла, что делаю что-то не то, нахмурилась и замотала головой, подняла глаза и спросила:

   – Я могу присылать тебе мемасики?

   – Можешь, – с серьёзным видом кивнул ВэВэ.

   – И смешных котов?

   – И котов. Можно даже не смешных. Можешь вообще просто так писать. Но не ожидай, что я мгновенно отвечу, я проверяю личную почту и соцсети раз в день, в шесть утра.

   Я аж рот раскрыла от такой конкретности, он рассмеялся и пожал плечами:

   – Это убийцы времени, они должны знать своё место.

   У меня окончательно ступор настал от его нереальной инопланетной мощи, мне казалось, такие люди только в книгах бывают, я даже не нашла, что на это ответить. Он рассмеялся и развернулся к дому, одну руку убирая с моего плеча, а второй придерживая меня под локоть:

   – Пойдём, я тебя всё-таки провожу, а то ты как-то неуверенно стоишь. Завтра приходи к обеду, я Роксану предупрежу. Поняла меня?

   – Хорошо.

   Я пыталась не представлять Роксанино лицо, когда я приду в обед, вся такая «мне ВэВэ разрешил поспать подольше, потому что мы вчера заработались допоздна», и весь кабинет на меня смотрит квадратными глазами, и девочки потом устраивают допрос с пристрастием, на тему «какого фига я так скорешилась с Великим».

   «Могу-умею, да. Иногда даже практикую. Вот.»

   Его ладонь по сравнению с ночным холодным воздухом казалась горячей, я плыла в этом воздухе как корабль, не ощущая своего веса, как будто до сих пор сплю в машине, и вижу во сне, как сплю в машине. ВэВэ довёл меня до двери, пожелал волшебных снов и подождал, пока я не войду и не закрою за собой, и только тогда стал спускаться, я стояла под дверью и слушала, пока его шаги не стихли.

   Но стоило мне разуться и посмотреть на свою квартиру, как реальность вырвала меня из этого волшебного сна как будто когтями, с мясом, точно так же, как мама когда-то срывала со стен Каринины плакаты.

   «А теперь мои.»

   У двери стояло две коробки с хламом, с моим глубоко личным хламом, обожаемым и бесценным. Плакаты музыкальных групп, купленные на концертах моими подружками и подписанные музыкантами для меня, вырезанные из журналов фотографии мест, где мне хотелось бы побывать, всякие памятные рисунки. Я до сих пор не понимала, чем они ей мешали.

   Когда она распотрошила Каринин стол и шкаф, я спрашивала, зачем, мама ответила, что делает уборку, потому что у Карины бардак. Я не знала, по каким критериям мама определяет бардак, но на всякий случай стала раскладывать свои вещи и книги очень аккуратно, чтобы было вообще не придраться. А плакаты на стены клеила, видимо, как-то не так.

   «В прошлый раз мама сказала, что Карина изгадила стены, поэтому в нашей комнате нужно сделать ремонт, и начала сразу же, с плакатов, отрывая их вместе со скотчем, а когда плакаты рвались, оставляя на стенах уголки, она отрывала скотч с кусками обоев, обвиняя в этом Карину, которая своими руками эти обои не клеила и не умеет ценить мамин и папин труд. Я тогда ей сказала, что знаю способ снять скотч аккуратно, и показала, но судя по кускам обоев на скотче уже моих плакатов, мама мой способ забыла.»

   Раньше мне казалось, что я к этой ситуации полностью готова, потому что знала о ней и ждала её много лет, и уже давно попрощалась со всеми своими вещами, которые не могла унести на себе, но оказалось, что всё не так просто. Внутри что-то напряглось, как будто душу свело судорогой, и она никак не желала расслабляться, сгибая меня всю всё сильнее, как будто меня наматывало на веретено. Я мысленно прощалась с этими вещами, хоронила их и отпускала покоиться с миром, но в мечтах хватала их, как самое дорогое при пожаре, и убегала с ними, не важно, куда, просто отсюда.

   «Надо просто не смотреть. И не думать о них.»

   Я с огромным усилием подняла голову, стала смотреть в потолок, пошла в ванную мыть руки, как ВэВэ сказал, от мысли о нём одновременно стало легче и в сто раз труднее, просто на контрасте. Он жил так, как я не жила никогда, как будто всё в мире ему открыто и любое его желание обязательно исполнится.

   «Он так уверенно говорил: "Я выясню", как будто ни секунды не сомневался.»

   Я мыла руки и представляла его рядом со мной, как будто он стоит у двери, смотрит на коробки с моими вещами и серьёзно говорит: «Я выясню, кто это сделал. И почему. Одну минуту». Достаёт телефон, кому-то звонит, говорит: «Пришли мне видео из Анечкиной спальни, за сегодня. На почту, да». Смотрит на меня и улыбается: «Сейчас всё узнаем, не волнуйся. Нос вымой, а то укушу», и я такая мою нос, хотя мне очень интересно, как он будет меня кусать, но я не хочу его отвлекать. Потом ему приходит сообщение, он с серьёзным видом смотрит на экран, пока я умываюсь и вытираю руки, потом строго говорит: «Аня, это сделала твоя мама, предлагаю подать на неё в суд», и я такая в шоке: «Ты что?! Она же моя мама! Да ни за что, что же я тогда за человек буду?», а он говорит: «Нормальный человек будешь. Это порча твоего имущества, ты имеешь право злиться, а она должна за это ответить».

   В этот момент я домыла руки, закончила вытирать лицо и поправлять волосы перед зеркалом, больше отвлечься было нечем, и я опять посмотрела на коробки. Узнала край своего старого рюкзака, он истёрся, но я его любила, мама давно грозилась его выкинуть, потому что с ним я как бомж.

   «А без него я типа не бомж, ага, как же. Рюкзак я прятала на дне шкафа, значит, шкаф она разобрала тоже.»

   ВэВэ в моём воображении всё ещё ждал ответа, я мысленно сказала ему, что ничего не буду делать. Он сказал, что я тряпка, и исчез.

   Я пошла на кухню, закрыла дверь, чтобы не светить в коридор, потом включила свет, открыла холодильник и заглянула в кастрюлю, которой в прошлый раз там не было, под крышкой был борщ, я поморщилась и закрыла – мама готовила его не так, как я любила, я любила бабушкин, из всего свежего, а мама добавляла очень кислую консервированную заправку, которая всё портила. Но кое-что можно спасти.

   Достав несколько кусочков пальцами, я съела их и закрыла кастрюлю. Открыла следующую, там была тушёная картошка, её я любила, поэтому съела чуть больше, облизала пальцы, тоже закрыла. Хотела взять колбасу, но не решилась – мама не любила, когда колбасу трогают без неё, взяла огурец – огурцы мама не считала и всегда покупала много. Мыть не стала – если у меня заведутся глисты, то они сдохнут в следующий раз, когда мы будем всей семьёй вместе с животными пить от них таблетки, так что я ничем не рискую. Хотела взять шоколад, но его мама тоже ревностно охраняла, выдавая раз в день каждому по дольке, и чётко помня, сколько осталось. А я считала это издевательством, поэтому отказывалась – лучше вообще его не есть, чем съесть крошку, осознавая, что ты нищий и никогда не будешь есть столько, сколько тебе хочется.

   «Вообще-то, буду. У меня есть своя шоколадка, купленная на свои деньги.»

   Я включила чайник, заварила чай из чьего-то недопитого пакетика, достала из сумки шоколадку и съела две дольки, запивая чаем и листая ленту с котиками в телефоне, выбирала самых лучших и отправляла ВэВэ, пусть в шесть утра посмеётся. Когда чай кончился, настроение уже было вполне сносное, я убрала за собой, всё вымыла и пошла спать. И в спальне меня ждал следующий сюрприз.

   Моя постель была занята.

   Я испытала дикое облегчение от того, что не включила свет сразу, а шла в темноте, подсвечивая себе телефоном на самой слабой яркости экрана, и поэтому не разбудила маму, спящую на моём диване. Под одеялом.

   Я просто стояла с раскрытым ртом и не знала, что делать. В нашей трёхкомнатной квартире было штук сто диванов, в каждой комнате, на любой вкус, но она выбрала мой.

   «Даже у собаки есть диван, который никто не трогает, кроме неё, а у меня нету.»

   Воображаемый ВэВэ в моей голове с ироничной серьёзностью спросил: «А ты не пробовала рычать?», я горько усмехнулась, сделала шаг назад в коридор и тихо закрыла дверь.

   Я не пробовала рычать. Я, может быть, не была очень умной, но я умела смотреть, видеть и запоминать, учась на чужих ошибках, и я помнила, как на маму пыталась рычать Карина, которая всегда была сильнее, умнее и в сто раз зубастее меня. По наглой зубастой морде она получила мгновенно, так убедительно, что хватило не только ей, но и мне, и детям моим, и внукам. Мы никогда об этом не говорили, ни с кем, как будто все решили делать вид, что этого не было. Карина просто собрала вещи и ушла к парню, и не появлялась дома несколько месяцев, а когда появилась в следующий раз, то забрала оставшиеся вещи и уехала окончательно.

   «Было бы, куда, я бы уехала давно.»

   Я вернулась на кухню, опять включила чайник, открыла сообщения с котами, поняла, что они прочитаны, удивилась. Посмотрела на часы – половина второго ночи. Посмотрела на статус ВэВэ – офлайн.

   «Он открыл их потому, что я об этом сказала. А потом вышел. Надо ему на утро новых накидать.»

   Я сделала себе чай из того же пакетика и ответственно занялась утренними котами для ВэВэ, как будто это было моим главным делом на сегодня. Когда моя лента с котами закончилась, я стала искать другие источники котов, потому что не знала, что делать дальше.

   «Даже если мама сейчас войдёт сюда и скажет, что случайно задремала и уже ушла, я не лягу в эту постель.»

   С рождением Антоши я стала почему-то жутко брезгливой, и старалась дома вообще ни к чему не прикасаться, и посуду мыла перед тем, как использовать, и дверных ручек касалась только сквозь рукав или подол, мне казалось, вся квартира стала липкой, и я не могла избавиться от этого чувства, даже когда по сто раз на день мыла руки и вытирала своим личным полотенцем, которое от всех прятала. Раздеться и лечь спать на простыню, на которой спал раздетым кто-то другой, я не смогу точно, у меня от одной мысли стало чесаться всё тело.

   «Она не могла уснуть под одеялом раздетой случайно, она туда целенаправленно пришла. Зачем?»

   В коридоре раздались шаги, я напряглась как струна, но сразу же узнала их и расслабилась – папа. Он вошёл в халате, потирая глаза, шёпотом спросил:

   – Заработалась? Поздно ты сегодня.

   – Ага. Осторожно, чайник горячий.

   – Да я не хочу чай, я воды попью, – он налил себе воды, посмотрел на меня: – Чего спать не идёшь, с подружкой переписываешься?

   – Ага.

   – С Леной? Передавай привет.

   – Хорошо, – я уткнулась в экран, делая вид, что передаю привет Лене, сказала: – Тебе тоже от неё привет.

   – Ага.

   Он знал, что я вру. У меня было подозрение, что он, как и я, умел не видеть неприятное и не зацикливаться на том, что нельзя изменить, и жил сиюминутными радостями, находя их везде по мере сил.

   Я уткнулась в экран, взяла чашку, делая вид, что очень занята, папа сел за стол, пришлось на него посмотреть. Он выглядел так, как будто прекрасно всё знает. Я ровно сказала:

   – Мама спит на моём диване.

   Папа медленно пожал плечами:

   – Мама устала.

   «А я, типа, нет.»

   Я промолчала, папа сказал:

   – Ложись на мой диван в гостиной.

   – Я поеду к Лене. Мама для меня там вещи собрала, у входа. Заодно мусор вынесу.

   – М, понятно, – он кивнул так, как будто мы оба не знали, что Лена сейчас в Америке, а я на свои деньги дальше Ростова не уеду. Папа отставил чашку и встал, тихо сказав: – Подожди, не уходи пока, я сейчас приду.

   Я кивнула – никуда я не денусь, просижу здесь до открытия метро, а потом поеду на работу, где либо посплю пару часов в кресле, либо окончательно смирюсь с ролью бомжа и постелю себе полотенце на полу под столом.

   «До зарплаты три недели, а от прошлой зарплаты осталось только на проезд.»

   Мама заняла у меня на коммуналку (забыла кошелёк), на выплату по кредитной карте (а то проценты набегут, а денег нет), и даже на мой подарок на день рождения, который она купила сейчас, но это на потом (она подарила мне натяжной потолок в мою спальню). Прямо сейчас я могла заплатить за ночь в хостеле, но что я буду делать дальше, я не представляла.

   «Просить в долг.»

   Я ненавидела занимать деньги, а насмотревшись на то, как мама мучается с кредитками, поклялась себе, что кредитов брать не буду никогда в жизни, ни у банков, ни у людей, ни у кого, потому что это рабство. Но других вариантов я просто не видела, я не выживу под мостом, а проситься к Карине уже неудобно, я и так их с Лёшей задолбала.

   Папа вернулся, сел за стол и достал из кармана пачку денег.

   Я не знала, как можно одновременно сидеть и падать, но ощущение было именно такое – я лечу вниз, держусь за телефон и чашку с чаем, и лечу, кувыркаясь, вместе со всей комнатой. Меня трясло, а папа аккуратно выравнивал края купюр, я не могла на глаз сказать, сколько там, выглядело так, как будто миллион, я такие пачки видела только на экране.

   – Я тут посмотрел в интернете, сколько аренда квартир стоит возле твоей работы, прикинул-посчитал, можно осилить, в принципе, если не сильно шикарную взять. Там ещё всякие залоги, и посреднику этому, риелтору, хрен знает, зачем он нужен, но если надо, значит надо. На месяц должно хватить, а потом я ещё добавлю. На жизнь ты себе и сама зарабатываешь, а на жильё мы с мамой поможем. Может, Карина захочет вложиться потом, посмотрим. На, – он положил пачку передо мной, я смотрела на неё в шоке и медленно качала головой, я даже прикасаться к ней боялась, как будто могу её сломать и испортить.

   – Пап, я не могу их взять, это очень много.

   – «Дают – бери, бьют – беги», слышала такое? – он пытался сказать это шутливо, но я мгновенно представила, как меня бьют, стало так страшно, что я положила на стол всё, что держала в руках, и стала дрожащими пальцами рыться в карманах сумки в поисках пакета, было ощущение, что меня стошнит прямо сейчас.

   Папа вздохнул и поставил передо мной свою чашку, помолчал, наблюдая, как я достаю пакет и понемногу успокаиваюсь. Пакет был с конфетами, я высыпала их на стол, папа взял одну, развернул, откусил, помолчал. Я смотрела на пакет и дышала, папа уважительно кивнул:

   – Вкусно. Ещё возьму, две возьму.

   Я нервно рассмеялась и разрешила:

   – Хоть три.

   – Ну три так три, меня уговаривать не надо, – он придвинул к себе три, ко мне придвинул свою чашку и пачку денег, я взяла чашку, выпила воды, посмотрела на деньги. Папа сказал: – Бери, мы с мамой у тебя много занимали, надо когда-то и отдавать.

   – Вы у меня не столько занимали.

   – Ну остальное на день рождения, значит.

   – Мама мне на день рождения дарит потолок.

   – Мама... – он помолчал, вздохнул и выразился фигурально, как он всегда выражался в таких случаях: – Мама хочет, чтобы было красиво. А я подарки выбирать не умею, так что выберешь себе сама, что тебе понравится, а мне потом фотографию пришлёшь, скажем всем, что я подарил, так удачно угадал, весь молодец. Бери, не стесняйся, я ещё заработаю, руки есть, голова на месте, как-нибудь решим.

   Я молчала и смотрела на деньги. Я знала, что папину зарплатную карту мама давно держала у себя, и выдавала ему на расходы столько, сколько считала нужным. А он постоянно работал где-то помимо основной работы, зарабатывая деньги, о которых говорил неохотно и маме не отдавал, они постоянно ругались из-за этих денег, но папа держался, а мама до победного не упиралась, потому что тратил папа эти деньги на подарки ей и нам с Кариной, но про нас мама не знала. Ещё он как-то признался, что копит на новую машину, но я тогда не приняла это всерьёз, потому что не могла всерьёз представить, что можно накопить на целую машину, на такие покупки у нас никогда не было денег, я была уверена, что никогда и не будет.

   «Это его деньги, отложенные на машину. Он никому не скажет. И машину не купит. Мама будет думать, что я просто ушла, потому что захотела, на шею богатому любовнику. Она и про Карину так думает.»

   – Карине ты тоже помогал, когда она уехала?

   Папа загадочно улыбнулся и пожал плечами:

   – Это наш с Кариной секрет. А это – наш с тобой, – он придвинул деньги ещё ближе ко мне, сказал серьёзнее: – Давай бери, не выделывайся. Захочешь – вернёшь, когда-нибудь, когда станешь миллионершей. Карина вернула, хотела даже с процентами, но я проценты не взял, я не банк. А своё обратно взял, я конечно не жадный, но у меня кроме Карины ещё двое детей. Антоше ещё не скоро переезжать, успеешь разбогатеть. А не успеешь – ничего страшного, что-нибудь придумаем. Бери. И спать приходи на диван, я с Антошей на кровати посплю. Мама устала от него, мне сказала его укладывать.

   – Он уже взрослый, сам может себя уложить.

   – И я так сказал, – рассмеялся папа, – сказал ему – иди, почитай себе сказку, я через пять минут приду. Пришёл – он спит. Нормально, пошёл за компом ещё посидел, без проблем.

   Я смотрела на него, и как будто в первый раз видела. Я не могла понять, в какой момент он стал таким седым. Мы практически не общались уже много лет, потому что при маме пообщаться не получалось, она в любой разговор вставляла свои пять копеек, умудряясь любую тему свести к тому, что кто-то неправильно живёт, особенно я, или Карина, или тётя Вика, или папа, или папина мама. Мы обсуждали только новости, и те осторожно, чаще всего выбирая зарубежные, про каких-нибудь индусов, чтобы мама могла сказать, что у них там в Индии все больные, хорошо, что у нас не так. Когда хоть что-то было хорошо, это был уже почти праздник.

   Папа допил воду, взял свои конфеты и встал:

   – Ну, я пойду, спать хочется. И ты допивай и приходи, на диване удобно, там подушка есть красивая, мама когда-то Карине дарила, я всегда на ней сплю, она удобная, шея не болит. Давай, приходи.

   – Спокойной ночи.

   Папа ушёл, я аккуратно, как хрусталь, взяла пачку денег, положила в пакет из-под конфет, спрятала в косметичку, косметичку завернула в футболку и затолкала на дно сумки, прикрыв сверху другими вещами. Взяла сумку, взяла коробки у входа, тихонько открыла дверь и ушла.

***

Я понятия не имела, куда идти, поэтому решила идти к метро, хотя до открытия оставалось ещё больше двух часов. Было ужасно страшно, что меня ограбят, или я упаду в воду, или потеряю сумку, или что-то случится такое, после чего мне придётся идти к папе и говорить, что я всё испортила, потому что это не я зарабатывала эти деньги много лет по копейке, и не умею из-за этого их ценить как следует. Меня так трясло, что я даже шла с трудом.

   Коробки казались совсем не тяжёлыми, когда я подхватывала их у входной двери, но стоило спуститься на первый этаж, как я поняла, что далеко их не унесу, что-то одно придётся бросить, либо одежду, либо плакаты. Я поставила обе коробки на нижнюю ступеньку, стала перестёгивать ремень сумки, чтобы её можно было надеть через голову, освободив руки, смотрела на коробки, думала, выбирала.

   «Пусть будет одежда. Я уже давно ношу только то, что в сумке, эти джинсы вообще вечные, им лет пять, они практически не изменились, ещё пару лет отходят. И рубашка отличная, быстро сохнет, гладить не надо. Две смены белья у меня в сумке есть, до зарплаты проживу. А потом куплю себе новую одежду, наконец-то пойду в магазин, а не на рынок, и куплю то, что понравится, а не то, что "так красиво, прям невеста, берите не пожалеете, весь Париж в таком ходит", а я стою на картонке и мечтаю, чтобы мы просто ушли поскорее, поэтому соглашаюсь на то, что выбрала мама. Хватит.»

   От похода в магазин с Карининой картой у меня осталось впечатление «ого, а так бывает?», хотя это был не пафосный бутик, а обычный магазин в торговом центре, где было много обычных покупателей и много простых вещей, и цены были точно такие же, как на рынке, что привело меня в шок. Я не могла понять, почему рынки вообще всё ещё существуют, по логике, они должны были давно закрыться, не выдержав конкуренции с местами, где всё точно так же, но лучше.

   «Наверное, люди просто о них не знают. Или думают, что это не для них, как моя мама.»

   Она много разных интересных мест обходила стороной, даже не пытаясь узнать, что там, просто говорила: «Это для тех, кому деньги девать некуда». Карина когда-то на это ответила, что если собрать все мамины ремонты на кухне за последние десять лет, можно обклеить стены купюрами вместо обоев, мама тогда так на неё посмотрела, как будто вцепилась бы в глотку зубами, если бы мы не были в людном месте.

   «При свидетелях она сама доброта. Просто посылает такой особый взгляд, от которого понимаешь, что как только мы придём домой, будет скандал. И ходишь с этим ощущением весь день, а она изображает святую и спрашивает, почему ты ничего не хочешь купить и не веселишься вместе со всеми, ужас какая бука. А потом шёпотом: "Улыбайся, не позорь мать! Ты специально рожу кислую скорчила? Как дать бы по физиономии, чтоб знала".».

   Интересно, Карина теперь «знает»? Надо у неё спросить, вдруг там вселенская мудрость, а я пока духовно не доросла, поэтому мне и не «дали», а когда дорасту, то мигом всё пойму и стану благодарна, и ценить научусь, и кислую рожу буду корчить исключительно специально, по собственному желанию.»

   На самом деле, надо отдать маме должное – улыбаться и не быть букой я научилась очень качественно, на работе все считали меня из-за этого лёгким и позитивным человеком.

   «Вы, главное, в омут не смотрите, там черти с кислыми рожами, сидят позорят мать.»

   Перестегнуть ремень сумки оказалось неожиданно сложно, её нужно было либо держать двумя руками и одновременно этими же руками перестёгивать, либо куда-то поставить, а я не хотела ставить её на пол, а больше было некуда – у коробок не было верха, из них криво торчали вещи, которые сумка может помять или уронить. Я промучилась несколько бесконечных минут, сломала ноготь, плюнула и надела сумку как обычно, на одно плечо. Посмотрела на коробки, почтила их минутой молчания, развернулась и вышла из подъезда.

   И увидела грязный джип с чистым стеклом, на том же месте, где он стоял, когда я из него выходила.

   За рулём сидел ВэВэ и смотрел в телефон, его лицо подсвечивалось голубоватым электрическим светом, а потом перестало, когда он заметил меня и отложил телефон.

   Я просто стояла и смотрела на него, как на портал в зазеркалье – его не должно было здесь быть, как не должно было быть каждый раз там, где я его видела, просто потому, что я не могла быть там, где есть он. Он был из другого мира, мира, где сам называешь свои идеи отличными, и тебе ничего за это не бывает, где тебе нравится всё, что с тобой происходит.

   «Интересно, ему нравится то, что с ним происходит сейчас?»

   Он шёл ко мне, я смотрела на его лицо, и пыталась понять – нравится или нет? Он подошёл ближе, взял меня за плечи и улыбнулся:

   – Хорошо, что я не уехал.

   «Хо-ро-шо. Сидеть ночью в грязной машине под подъездом у неудачницы – это хорошо. Магия какая-то.»

   – Куда ты собралась?

   – На работу.

   Мой голос звучал как-то странно, или это у меня что-то случилось с ушами, я не могла понять. Голос ВэВэ звучал как обычно, так, как будто в мире нет нерешаемых проблем, а решаемые обязательно вот-вот решатся.

   Он наклонился ко мне и с улыбкой сообщил, как секрет:

   – Анечка, два часа ночи. Какая работа?

   – Меня выгнали из дома.

   Он продолжал смотреть на меня так, как будто ждал подробностей, я опустила глаза и молчала – какие тут подробности? ВэВэ медленно глубоко вдохнул, медленно выдохнул и развёл руками:

   – Ну на работу так на работу. Это все твои вещи?

   Я медленно покачала головой, не поднимая взгляда, указала рукой на дверь подъезда, он пошёл туда и вышел с моими коробками. Пошёл к машине, открыл багажник и поставил туда мои рваные плакаты и истёртый рюкзак, я на секунду захотела отобрать это всё и отнести в мусорный ящик, но сразу не смогла, а потом уже не осмелилась.

   ВэВэ закрыл багажник, вернулся за мной, усадил в машину, сел рядом, посмотрел на меня, долго молчал, потом неуверенно спросил:

   – Хочешь поговорить об этом?

   Я медленно качнула головой, он кивнул и завёл машину, тронул экран навигатора, я посмотрела на него – весь мир зелёный, куда хочешь отправляйся.

   «Ночь – время свободы.»

   Мы ехали молча, без музыки и без попыток сделать вид, что ничего не происходит. Мне было вообще ни капли не стыдно за мою кислую рожу.

***

Я всё-таки уснула, несмотря ни на что, по ощущениям это было похоже на прыжок во времени – только что проезжали мост, а уже паркуемся у офиса. ВэВэ открыл для меня дверь, помог спуститься, а потом практически на себе дотащил до офиса. Я смотрела, как он открывает дверь своим пропуском, и думала, что же он будет делать дальше.

   Он подвёл меня к двери без таблички, открыл её ключом и протянул этот ключ мне:

    – Пользуйся. Можешь пойти умыться, я сейчас за вещами схожу и приду.

   Я держала в руке связку ключей и смотрела, как он идёт обратно к выходу, потом повернулась в сторону комнаты. На первый взгляд, можно было сказать, что это большая кладовка – многоэтажные полки с ящиками, коробки от оборудования, какие-то инструменты. Потом я рассмотрела на полу два матраса и сопоставила эту информацию со словами ВэВэ о том, что Миша когда-то жил в этом офисе.

   «Видимо, не только Миша.»

   Над одним из матрасов висел на крючке халат с короной, под ним стояли шлёпанцы и банка геля для душа, я подошла и присела рядом с ней, наклоняясь поближе и глубоко вдыхая.

   «Оно.»

   Мой утренний запах работы подействовал на меня как ангельская таблеточка, я просто стояла на коленях рядом с этой банкой и смотрела вверх, на халат с короной, как монах на распятие, ощущая ниспосланную благодать всей своей бессмертной душой, томящейся в бренном теле. Это всё был такой сюр, что я даже подниматься не стала, когда услышала шаги ВэВэ, просто сидела там и шаталась. Он поставил мои коробки рядом со своими коробками, подошёл ко мне, снял с плеча сумку, поставил на стул, на котором уже стояла его сумка с ноутбуком, стал снимать с подушки наволочку, повернулся ко мне и сказал:

   – Пойди умойся, а? Я пока перестелю.

   Я кивнула и пошла умываться.

   В зеркало смотреть не хотелось, но я всё-таки случайно поймала краем глаза своё лицо, на миг вздрогнув от шока – показалось, что это лицо Карины. Я всегда считала, что мы совершенно не похожи, хотя на детских фотографиях в шапке родители часто не могли сразу понять, кто из нас на фото, говорили, что моё лицо – это лицо Карины шесть лет назад.

   Присмотревшись, я решила, что это из-за бледности и кругов под глазами, они делали меня похожей на неё, она всегда так выглядела, а я только изредка. Сегодня, например.

   В дверь постучали, раздался голос ВэВэ:

   – Анечка! Не утонула?

   – Всё нормально.

   Мой голос опять звучал как чужой. Я выключила воду и вышла из туалета, ВэВэ за плечи повёл меня к двери без таблички, подвёл к матрасу с перестеленной постелью, представил мне её, как новое оборудование:

   – Чем богаты. Всё чистое, можешь спать без одежды, ключи у тебя, замок изнутри. Можешь спать в одежде. Можешь вот в футболке, – он взял с полки что-то белое в прозрачном пакете, протянул мне, – это Мишкина, но она тоже чистая, я её случайно вместе с постельным в прачечную сдал, а они постирали, к ней вообще никто не прикасался, а Миша не обидится, он не жадный. Я буду спать в кабинете.

   Я осторожно взяла пакет с футболкой, чуть не уронила, ВэВэ придержал его снизу, и заодно придержал меня, чуть менее оптимистичным тоном спросил:

   – Тебе что-нибудь ещё нужно?

   – Всё нормально. Спасибо.

   – Родители не имеют права тебя выгнать из квартиры, в которой ты прописана. Ты в любой момент можешь звонить участковому и требовать предоставить тебе доступ, приедет вооружённый наряд и проследит, чтобы тебе дали войти.

   – А дальше? – нервно фыркнула я, – они будут меня всю ночь охранять, провожать в туалет и носить мне из кухни еду?

   Он вздохнул, помолчал и сказал с ноткой хищного внимания, с которым слушал недавно мой рассказ про работу, как будто кого-то после этого уволят:

   – Ты можешь через суд добиться того, чтобы они либо выплатили тебе твою долю от квартиры, либо разменяли её таким образом, чтобы ты получила свою часть в виде недвижимости.

   Я опять фыркнула и сказала шёпотом, закатывая глаза:

   – Да, подам в суд на родителей, действительно. Почему нет?

   – Ладно, завтра об этом подумаешь, или послезавтра. Ложись спать, и будильник ставь на два часа дня, не раньше. Я тоже так поставлю. Хорошо?

   – Почему ты не уехал? – я повернулась к нему, посмотрела на его руки, на грудь, хотела посмотреть в глаза, но он смотрел вниз, не получилось. Он пожал плечами, немного нервно улыбнулся и поднял глаза, но потом сразу отвёл:

   – Ты сказала, что окно с котом – это кухня. Свет горел только там. Я ждал, когда загорится в каком-нибудь другом окне, а потом погаснет, чтобы убедиться, что ты пошла спать. Ты была онлайн. Я хотел дождаться, пока ты насмотришься на котов, ляжешь и выйдешь из сети. Позвонить пожелать спокойной ночи.

   Он смотрел на стену, я смотрела на него. Вздохнула и кивнула:

   – Желай.

   – Спокойной ночи, – он улыбнулся, посмотрел на меня, я тоже улыбнулась, потому что он заражал, мне лично было вообще не до веселья, но глядя на него, я об этом забывала. Он мягко положил ладонь мне на плечо и шёпотом заверил: – Всё будет хорошо. Завтра займёмся всеми вопросами, а перед этим надо хорошо отдохнуть и вкусно поесть. Что хочешь на завтрак? Тортики кончились, кофе пить не с чем.

   Я начала неудержимо смеяться, закрывала себе рот руками и всё равно смеялась. ВэВэ шутливо потрепал меня по плечу, изобразил лёгкую обиду:

   – Ну чего ты? Это серьёзный вопрос. Ну Аня! Хватит, – он тоже начал смеяться, я от этого смеялась ещё сильнее, уткнулась лбом ему в грудь, он меня начал гладить по голове и приговаривать: – Ш-ш, тихо, спокойно, это истерика, она скоро пройдёт. Расслабься и забей, всё решится, это сто процентов. Особенно если я выпью хороший кофе, я после кофе прямо супермен, аццкей решатель, нет таких проблем, с которыми не справлюсь я и литр кофе. Ты тоже должна попробовать, это фантастический допинг, я когда-нибудь марафон на нём пробегу. Все берут с собой апельсиновый фреш, а я бочку кофе в рюкзак поставлю и вперёд. Лишь бы не запретили. Надо решаться в этом году, а то мало ли, вдруг все узнают и тоже захотят. Аня, соберись... – Я смеялась без передышки, беззвучно дрожа от этого беспощадного непобедимого смеха, уже мышцы болели. ВэВэ гладил меня по спине и уже даже не уговаривал успокоиться, просто ждал, пока я не выдохлась полностью, потом отпустил, заглянул в глаза и уточнил: – Всё? – Я кивнула. – Ты в порядке?

   – Да, спасибо.

   – Я могу идти?

   – Да. Спокойной ночи. Спасибо.

   – Обращайся, – он осмотрел меня с ног до головы более серьёзным и немного встревоженным взглядом, грустно улыбнулся: – Лучше бы, конечно, по каким-нибудь более приятным поводам, но тут уже как получится. Всегда обращайся.

   – Спасибо.

   – Отдыхай, – он развернулся уходить, ещё раз осмотрел меня, постель и всю комнату, указал в сторону своего кабинета: – Я через стену, если что, стучи. Или звони. Если что-нибудь понадобится, или там соскучишься.

   – Хорошо, – я стояла как глупый счастливый истукан, в глазах дрожали слёзы, губы пытались улыбаться, ноги держались из последних сил. Черти в омуте сидели со своими кислыми рожами достаточно глубоко, чтобы я их почти не видела, а на поверхности было спокойно, хоть и зазеркально.

   ВэВэ ушёл, сказав мне запереть дверь, я пошла запирать, услышала, как он открывает соседнюю, ходит там.

   «Анечка в зазеркалье, глава первая: "По соседству с Великим. Приключения начинаются".»

   Меньше всего мне сейчас хотелось приключений, но звучало волшебно. Я переоделась в Мишину футболку, забралась под одеяло и устроилась поудобнее, балдея от ощущения, что подо мной ровный пол, а не кривые пружины дивана.

   «Даже на полу лучше, чем на моём диване. Даже без дома лучше, чем в моём доме.»

   Я начала расслабляться и пытаться уснуть, в голове прокручивались события дня, я дошла до того момента, когда спускалась по ступенькам с сумкой и двумя коробками, планируя идти к закрытому метро.

   «Где бы я сейчас была, если бы ВэВэ меня не ждал?»

   Фантазия нарисовала меня у мусорного бака, я сначала выбросила коробки, а потом одумалась, и теперь стою в слезах, осознавая, что вытащить коробку обратно из бака не хватит сил, и пытаюсь хотя бы достать из неё какой-нибудь плакат на память, берусь за край, тяну, а он рвётся, и я реву ещё сильнее.

   «Хватит. Он ждал. Каким-то чудом, по какой-то ошибке судьбы, он был там. Просто скажи ему спасибо и перестань выдумывать то, чего не было.»

   Я достала телефон, поставила будильник на два часа дня, нашла самого офигенного рыжего кота во всём интернете, написала под ним: «Спасибо» и отправила.

   Сообщение отметилось как прочитанное, в ответ пришёл подмигивающий смайлик и слово: «Обращайся».

   Я нажала на аватарку ВэВэ и стала на неё смотреть. Он прислал спящего рыжего кота и угрозу: «Сейчас приду и отберу телефон, если спать не ляжешь».

   Я убрала телефон, придвинула поближе к подушке гель для душа и уснула.

***

ГЛАВА 4. Принять решение

Я проснулась от того, что выспалась. Это было очень странное чувство, которое я в последний раз ощущала лет пять назад, когда меня оставили на всё лето у бабушки в деревне, где никто не гремел кастрюлями в восемь утра в выходной, не включал пылесос или фен, не сверлил несущие стены и не слушал новости по телевизору. Бабушка вставала вместе с солнцем, тихонько уходила по своим деревенским делам, а потом возвращалась только тогда, когда я сама просыпалась и шла её искать. Я находила её во дворе или в огороде, она встречала меня чем-нибудь хорошим, какой-нибудь милой и приятной деревенской новостью, типа «герань белая зацвела» или «у Марковны кошка котят привела, сходим после завтрака посмотрим». Потом мы шли в дом «завтракать», хотя для бабушки это мог быть уже второй обед – она никогда не говорила мне, что я соня, лентяйка и всю жизнь просплю, у неё были только хорошие новости, всегда, даже когда я дрыхла до полудня, а по дому не делала вообще ничего. В то лето у бабушки я всю первую неделю только ела и спала, ко второй неделе у меня появились силы на какую-то работу. К концу первого месяца я сделала все школьные задания на лето, ещё через месяц закончила ремонт в двух спальнях, а к сентябрю освоила по советскому самоучителю ручную швейную машинку, и приодела все окна, диван, телевизор и бабушку. Мы с бабушкой остались друг другом и этим летом настолько довольны, что мама больше не отправляла меня к ней никогда.

   «Надо съездить. Как раз отпуск скоро.»

   Мы созванивались по праздникам, но ездить было слишком далеко и дорого, и каждый раз, выбирая между поездкой на море и к бабушке, мама выбирала море. Было у меня подозрение, что это потому, что бабушка была папиной мамой, и естественно, жила неправильно. Или потому, что я от неё вернулась с уверенностью, что если за что-то возьмусь, то у меня обязательно получится, мама такое не любила, она называла это «зазнаться». Ещё бабушка научила меня готовить оладьи и блины, но когда я попыталась их приготовить дома, мама раскритиковала мои усилия в пух и прах, и сказала больше никогда не приближаться к её кухне, потому что нечего тут хозяйничать, замуж выйдешь – будешь у себя делать что захочешь, а пока живёшь в мамином доме, сиди.

   «Мамин дом.»

   Я с опозданием вспомнила, как когда-то говорила с Кариной, когда она ещё не начала хорошо зарабатывать и маялась по съёмным квартирам с сумасшедшими соседями, и я сказала что-то вроде: «Возвращайся, как-нибудь стерпимся-слюбимся, это же твой дом», а она ответила: «Ань, ты в свой паспорт давно заглядывала? Это мамин дом, мы там не прописаны, мы прописаны у бабушек, и папа тоже, в квартире прописаны только мама и Антоша».

   «То есть, предложение ВэВэ про звонок участковому не прокатит, это скорее мама может туда позвонить и сказать, что к ней кто-то ломится в двери, и увезут как раз меня.»

   Мама мне даже говорила об этом когда-то, объясняя, что так дешевле платить коммуналку, но я забыла этот разговор, как и любые разговоры про документы и деньги – это была проблемная тема, вызывающая у меня только чувство вины и собственной лишнести и никчёмности, я старалась избегать таких разговоров и даже не думать об этих вещах.

   «Но то, что я о них не думаю, не значит, что они на меня не влияют. Сюрприз.»

   Я действительно была бомжом, теперь я это ощутила ещё полнее, и даже если я сниму квартиру, я стану бездомной, арендующей жильё в Москве, и так будет всегда.

   «Надо ехать к бабушке. Ко второй неделе, когда голова начнёт работать, что-нибудь начну придумывать по поводу того, что делать дальше со своей собачьей жизнью. А первую неделю буду отсыпаться.»

   Заиграл будильник, я выключила его и перевернулась на другой бок, открывая Контакт, увидела три сообщения, одно с мемасами от Лены, одно со смешным котом от другой Лены, и одно от Василия Великого, с фоткой блинов и словами: «Вставай, умывайся и приходи в кафе внизу, я тебя там жду :)».

   «Наверное, я всё ещё сплю.»

   Я убрала телефон, перевернулась на другой бок и опять закрыла глаза. На улице шелестело листьями дерево, затеняющее окно, ездили машины, за стеной звонил телефон в кабинете Великого ВэВэ, а сам Великий ВэВэ ждал меня, с блинами. Я представила, как он сидит над тарелкой и глотает слюни, мне стало его жалко, я решила признать, что мне это всё-таки не снится, и выползла из-под одеяла.

   Оделась, застелила постель, взяла сумку и осторожно открыла дверь, выглядывая в коридор. И первым, что я увидела, была Юля бухгалтер с квадратными глазами и отпавшей челюстью. Я сделала умоляющее лицо и прижала палец к губам, она тут же закрыла рот, сделала нормальные глаза и размашисто осенила себя каким-то религиозно-бухгалтерским знамением, видимо, гарантирующим сохранение корпоративной тайны. Наклонилась ко мне и шёпотом заявила, как факт:

   – Ты мне всё расскажешь, или сегодня, или я нафиг умру от любопытства.

   – Хорошо, сегодня приду на чай, – пообещала я, решив, что совру что-нибудь близкое к правде. Она осмотрелась и прошептала ещё тише:

   – Весь офис обсуждает то, что Великий лично подошёл к Роксане и сказал, что разрешил тебе сегодня прийти после обеда, потому что ты вчера работала до ночи, и что если Роксана не может распределить работу между сотрудниками нормально, то Великий найдёт способ решить эту проблему очень быстро. Все думают, что он хочет её уволить, из-за того, что она тебя прессует.

   Я отвела глаза и изобразила неуверенное пожатие плечами:

   – Я не знаю, что у них за тёрки с Роксаной.

   – А с тобой?

   – Со мной он утром кофе пил, и спрашивал, почему я вечно засиживаюсь до ночи. Я сдуру призналась, что учу стажёров. Он сказал, что это не моя работа, и видимо, ему это не понравилось.

   – А потом? – Юля блестела глазами, я посмотрела на экран телефона и сказала:

   – Я приду к тебе и всё расскажу, в четыре, хорошо?

   – Хорошо, я жду! Только попробуй не прийти, – она сделала страшные глаза, погрозила пальцем и пошла к себе, а я пошла умываться и приводить себя в порядок.

   Сегодня в душевой моим запахом работы не пахло, и кабинка была сухая – видимо, он не бегал.

   «Из-за тебя, Анечка-бомж. Сломала директору график, не стыдно?»

   Мне было стыдно, и я чистила зубы максимально быстро, чтобы не заставлять его ждать, но при этом максимально качественно, а то мало ли, что там может произойти. Вчера я упустила отличный шанс порыдать у него на плече, а сегодня рыдать уже не хотелось, но я была полна решимости как-нибудь этот вопрос решить и всё-таки его потрогать.

   «Вижу цель – не вижу препятствий.»

   На телефон пришло сообщение от сестры, я открыла и прочитала: «Ты не забыла, что у тебя сегодня собеседование?».

   Я замерла с щёткой во рту – да, я забыла.

   Пришло следующее сообщение: «Я отвезу тебя, и привезу тебе туфли. Краситься не надо, но причёску сделай поаккуратнее. Заберу тебя у шлагбаума в 17.30, перекуси заранее, а то это может затянуться :)».

   Я не стала отвечать, убрала телефон и продолжила чистить зубы. Потом взяла телефон и поставила себе будильник на пять вечера, стараясь не думать о том, как я буду подходить к Роксане и говорить, что я не только до обеда продрыхла, но и уйду пораньше.

   «Подумаю об этом в пять, когда будильник зазвонит. А сейчас буду думать о Великом, который во всех отношениях гораздо приятнее Роксаны.»

   Закончив все утренние процедуры, я вышла из офиса уже в прекрасном настроении, спустилась в кафе и стала осматриваться, ища ВэВэ. В кармане зазвонил телефон, я посмотрела на экран – «VVV», я этот номер давно сохранила, ещё когда только устроилась на эту работу, я сохранила себе все номера, которые были указаны на сайте агентства, этот был указан первым. Он был очень крутой, из красивых одинаковых цифр, которые легко запомнить и легко вписать в какой-нибудь рекламный стих, я была уверена, что это какой-нибудь многоканальный с автоответчиком, но когда взяла трубку, услышала голос ВэВэ:

   – Утречко, Анечка. Я уж думал, ты не придёшь.

   – Привет. Ты где?

   – Направо посмотри.

   Я повернулась, увидела за дальним столом своего офигенного директора в окружении тарелок, папок и ноутбука, он начал это всё убирать, как только положил трубку.

   – Всё остыло, но ты можешь от каждого отковырять кусочек и решить, какую начинку заказать.

   – Я съем холодные, – я придвинула к себе ближайшую тарелку, посмотрела внимательно на вторую, подняла глаза на ВэВэ: – А ты уже поел?

   – Нет, я тебя ждал, – он тоже придвинул к себе тарелку, указал мне на свой блинчик, потом на мой: – Это с мёдом и орехами, это со сгущёнкой. Хочешь, поменяемся? – Я замотала головой, он предложил: – Хочешь, поделим и поменяемся половиной? – Я неистово закивала – он вообще генерировал отличные идеи в области еды, мне понравилось, как он тортики поделил, я бы всегда так делала. ВэВэ рассмеялся и стал делить еду, я любовалась, подперев щёки ладонями, потом задумчиво спросила:

   – Какие у тебя планы на отпуск?

   – В моих планах нет отпуска, – усмехнулся он.

   – Вообще? – подняла брови я, он тихо рассмеялся, посмотрел на меня как на наивное дитя, вздохнул, помолчал и сказал:

   – Отпуск есть у тех, у кого есть рабочие часы и выходные дни, у тех, кто работает на дядю. А у «дяди» нет отпуска, потому что «дядя» работает на себя, ему не выгодно отправлять себя в отпуск, он от этого теряет большие деньги и приобретает море проблем.

   – Но так нельзя жить... А если захочется к бабушке съездить?

   Он рассмеялся громче, дотянулся до меня и потрепал по голове, продолжая смеяться, придвинул мне тарелку и сказал:

   – Кушай, пожалуйста. А я пойду чай закажу. Ты что будешь?

   – Я буду кофе, без ничего.

   – Хорошо, ешь, я сейчас приду.

   Он ушёл к стойке, я взяла вилку и посмотрела на его вещи на стуле – документы и ноут, он даже тут работал.

   «Наверное, у него нет времени на девушку.»

   Потом меня озарило новой внезапной мыслью – а вдруг, у него уже есть девушка? Но я её тут же отогнала – если бы была, он бы себя так не вёл, он не такой человек.

   ВэВэ вернулся за стол, посмотрел на меня, что-то увидел на моём лице и спросил:

   – Чего не ешь?

   – Что у тебя с Роксаной?

   Он на секунду замер, потом улыбнулся максимально беззаботно, но голос был прохладный:

   – Почему тебя это интересует?

   Я опустила глаза, делая максимально неконфликтное лицо, осторожно сказала:

   – Я не хочу лезть в твои тайны, если это не моё дело, но я хочу понимать, что меня ждёт, когда я сейчас приду на рабочее место, а там уже весь офис обсуждает, что мы с тобой кофе пили, а потом до ночи работали, и ты потом пришёл у Роксаны меня отпрашивать.

   Он усмехнулся, красиво отрезал кусок блинчика и улыбнулся ему, а потом мне:

   – Пусть тебя это не волнует. Заходи так, как приходишь обычно утром, говори то же самое, что и всегда. Если будут какие-то вопросы, которые тебе не понравятся, просто набирай меня и отдавай телефон любопытному, пусть задаст все свои вопросы мне, я найду, что ответить. Не парься.

   Я не умела не париться, но честно сделала вид, что попробую, тоже взяла нож и попыталась есть так же красиво, как ВэВэ, хотя получалось у меня плохо. Нам принесли красивый чайный набор и мою чашку с кофе, я быстро доела блинчик и взялась за кофе, сделала свои примерочные три глотка, потом паузу и ещё глоток, закрыла глаза от кайфа – здесь хорошо готовили. Когда открыла глаза, увидела, что ВэВэ на меня смотрит, улыбнулась и опустила глаза. Он помолчал и сказал:

   – Мы с Роксаной почти начали встречаться, четыре года назад, когда я только открыл «Три-Ви». Она старше меня, и опытнее в дизайне, она давала толковые советы и вообще мне очень нравилась. А я ей, видимо, не очень. Ничего не получилось. Но потом прошло время, и она, похоже, передумала. Но я тоже передумал, так что на этот раз опять ничего не получилось. «Онегина» читала? – Я кивнула, он усмехнулся: – Вот примерно так.

   На самом деле, я не читала «Онегина», у меня тогда были другие интересы, а сочинение я у кого-то списала, получив свой классический трояк и тем удовлетворившись.

   «Надо прочитать.»

   Я молчала и пила кофе, ВэВэ ел и поглядывал на меня как-то странно, как будто шутливо, но я видела, что это напускное. Он сказал с улыбкой:

   – Любишь доставать из шкафов чужие скелеты – показывай свои.

   Я посмотрела на него удивлённо, он улыбнулся ещё хитрее, сказал шёпотом:

   – Давай, колись. Парень есть?

   – Нету, – с облегчением улыбнулась я, он продолжил:

   – А был? – Я кивнула. – И куда делся?

   Я вздохнула:

   – Сплыл. Давно, три года назад. Мы учились в одном классе, встречались с пятнадцати лет, у нас всё было отлично, а потом перестало, я не знаю, почему. Просто закончилось. Это не скелет, у меня нет скелетов, у меня скучная жизнь, – я нервно улыбнулась, потом вспомнила свои планы на сегодня и перестала улыбаться, сказала серьёзно: – Давай я тебе лучше новость расскажу. Она такая, скелетная. Только не говори никому.

   – Давай, – он смотрел на меня так заинтригованно, что мне было даже неудобно, что моя новость такая банальная и немного даже предательская.

   – У меня сегодня собеседование.

   Он мрачно усмехнулся и вздохнул:

   – Ты всё-таки решила сменить работу.

   – Нет... – я потёрла лицо, думая, как это сформулировать, схватилась за свою чашку с кофе и уставилась в его омутную темноту, неуверенно объясняя: – Я вообще сомневаюсь, что пройду. Резюме за меня подавала сестра, я понятия не имею, что она там написала такого, что меня пригласили. Меня никогда не приглашают, у меня вообще невпечатляющее резюме, оно никому не нравится. Я подозреваю, что она там насочиняла. Но я всё равно пойду, просто потому, что фирма серьёзная, и я читала, что у больших фирм есть «чёрные списки» кандидатов, которые врут в резюме или не являются на собеседования, и я не хочу туда попасть. Поэтому я приду, опозорюсь и уйду, скажу сестре, что сделала всё, что смогла, но я не настолько хороша, как она обо мне думает. И буду надеяться, что она больше не будет подавать за меня куда-то документы.

   ВэВэ помолчал, потом хмыкнул с долей шутки:

   – Какая энергичная сестра у тебя.

   – О, да, – с иронией закатила глаза я, – умница, красавица, спортсменка, отличница и вообще со всех сторон само совершенство, в отличие от меня, которой не даётся вообще ничего, и об этом знает весь мир уже тысячу лет, только сестра никак не может с этим смириться.

   – А ты не можешь сказать ей «нет», – с ухмылкой констатировал ВэВэ, я фыркнула:

   – Ты тоже не сможешь, ей никто не может это сказать.

   – А по-моему, дело не в сестре.

   Я подняла на него глаза, он смотрел на меня так, как будто я должна сейчас подкинуть ему реплику, но я не стала – дело в сестре, я знала это лучше всех, это не нуждалось в доказательствах. Вздохнула и опять схватилась за голову:

   – А грёбаное собеседование ещё и на семь вечера... Мне придётся сейчас идти к Роксане и просить меня отпустить в пять, я поработаю всего два часа с копейками, за весь день. Скажу, что приду в субботу.

   – Не вздумай.

   – А как? – я продолжала держаться за голову и смотреть в чашку, ВэВэ взял вилку и продолжил есть, делая вид, что ничего не происходит, но голос звучал совсем не так тепло, как пять минут назад:

   – Никак. Подойдёшь, скажешь – мне надо уйти, я потом отработаю. И всё. Ничего она тебе не скажет, и силой не удержит.

   – Удержит, если захочет. Ты меня видел? – тихо рассмеялась я, он посмотрел на меня и тоже улыбнулся, развёл руками:

   – Ну тогда звони мне, прибегу, буду драться с Роксаной, и перетягивать тебя, как канат.

   – А можно не надо? – отодвинулась я, пытаясь не смеяться, он тоже рассмеялся и кивнул:

   – Можно. Могу тебя в пять лично прийти за руку увести, и отвезти на твоё вынужденное собеседование. А могу научить обалденному фокусу, чтобы вообще не ехать туда, куда тебе не хочется, хочешь?

   – Хочу, – я смотрела на него с интересом, он отложил вилку, достал телефон и указал мне на него пальцем:

   – Это телефон, в него говорят ртом. Звонишь туда, куда не хочешь идти, и говоришь: «Извините, я не приду,