Иномирянка для министра. Анна Замосковная

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА 25
• ГЛАВА 26
• ГЛАВА 27
• ГЛАВА 28
• ГЛАВА 29
• ГЛАВА 30
• ГЛАВА 31
• ГЛАВА 32
• ГЛАВА 33
• ГЛАВА 34
• ГЛАВА 35
• ГЛАВА 36
• ГЛАВА 37
• ГЛАВА 38
• ГЛАВА 39
• ГЛАВА 40
• ГЛАВА 41
• ГЛАВА 42
• ГЛАВА 43
• ГЛАВА 44
• ГЛАВА 45
• ГЛАВА 46
• ГЛАВА 47
• ГЛАВА 48
• ГЛАВА 49
• ГЛАВА 50
• ГЛАВА 51
• ЭПИЛОГ
• ЭПИЛОГ 2: послесловие о героях

АННОТАЦИЯ

Министр Раввер проклят: его жёны обречены на скорую смерть. Чтобы занимать свой пост, он должен оставаться главой рода, а главой рода может быть только женатый мужчина. В надежде, что на девушку из другого мира проклятье не подействует, Раввер соглашается на брак с иномирянкой.

   На Земле Лену ничего не держит, она мечтает о встрече с благородным рыцарем и волшебстве, а аристократический мир в стиле девятнадцатого века кажется ей идеальным. Но призывают Лену отнюдь не в сказку: местное общество жестоко к простолюдинам, у её мужа слишком много опасных врагов, и ей самой грозит смертельная опасность, если она поддастся брачным чарам, притягивающим её к супругу.

ГЛАВА 1

— Это… нечестно, — голос дрожал и срывался, сердце билось в горле, наворачивались слёзы. — Я же не виновата.

   — Да кто тут о честности говорит, Леночка, — усмехнулся сидевший за массивным столом Валерий Кириллович. — Тут всё немного проще.

   И он стал расстёгивать рубашку. Пуговица за пуговицей, обнажая волосатую грудь. Я зажмурилась, вдохнула и открыла глаза. Валерий Кириллович уже закончил с пуговицами:

   — Или ты становишься моей любовницей. Или недостачу вешают на тебя. А это на статью потянет.

   В голове было так пусто, что я не понимала, тянет это на статью или только на увольнение по статье. Но и последнее смерти подобно: денег едва хватало на съём комнаты и минимум продуктов, а если совсем без работы останусь…

   Сглотнув, отвела взгляд от генерального директора.

   Войдя в кабинет, я сразу заметила на краю стола бутылку виски «Белая лошадь» и два квадратных стакана. Дурное предчувствие холодком сжало внутренности, но я решила, Валерий Кириллович с замом пил… по какому-нибудь поводу. Хотя бы потому, что сейчас глубокий вечер пятницы.

   — Вы пьяны, — голос стал надрывно звонким, — вы утром об этом пожалеете.

   Раскрасневшееся круглое лицо Валерия Кирилловича уродливо сморщилось, из растянутого рта вырвался смех:

   — Пожалею? — Он сложился пополам, хлопал ладонью по пачке бумаг, из которых выходило, что я мухлевала с отгрузкой товаров заказчикам. — Деточка, да я тебя, зелёную без опыта работы, только и взял, чтобы ты ноги раздвигала.

   Я шумно вдохнула. Валерий Кириллович хохотал, брызги слюны рассыпались по документам и дорогому столу.

   А я не понимала.

   Я всегда скромно одета, даже в самую жару запакована чуть не до подбородка. Ни словом, ни взглядом намёков не делала. Просто работала. Надо было — училась, надо было — переделывала, надо было — оставалась допоздна.

   — Но ты же намёков не понимаешь, тупая сучка! — треснул кулаком Валерий Кириллович. Его лицо густо побагровело. — Предложений тоже не понимаешь.

   Он заскрежетал зубами. Я отступила на шаг. Так он серьёзно тогда на корпоративе? Я думала, он спьяну пошутил, что машину бы подарил, будь я его любовницей.

   Ещё шаг назад.

   — Стоять!

   Ужас пригвоздил к месту. Сердце колотилось до боли быстро. И в мыслях билось: что делать? Что делать? Что делать?!

   — Не надо, пожалуйста, — взмолилась сипло. — Вы мне в отцы годитесь.

   Хмыкнув, Валерий Кириллович плеснул виски в стаканы. Один толкнул мне, за другой схватился сам:

   — Выпей, если страшно. И иди сюда, — он похлопал себя по колену. — Можешь называть меня папой, если хочешь. Давай. — Ухмылка стала шире. — Это хорошее предложение девочка. Ты ведь понимаешь толк в хороших предложениях? Потому что когда делу дадут ход, отозвать его будет невозможно, а с судимостью тебе потом только на панель идти.

   Возможно, он прав. Вероятнее всего, да. Но его багровое морщинистое лицо, дряблая волосатая грудь и запах перегара при мысли о близости с ним вызывали только рвотные позывы.

   Ещё шаг назад.

   — И не надо кривить мордашку, — подскочил он. — Не надо этой гадливости!

   Мой локоть наткнулся на дверь. Взгляд Валерия Кирилловича изменился. Что-то такое появилось в нём, предупреждающее: пощады не будет.

   Но остаться я не могла. Трясущейся рукой нащупала ручку.

   — Лена, — прорычал Валерий Кириллович, выбираясь из большого кресла, — не делай глупостей. Мы одни, своё я получу. От тебя зависит, будет это приятно или мне придётся действовать силой.

   Ручка провернулась, я бросилась в коридор. Помчалась к двери на лестницу. В спину неслись угрозы. Всё плыло в пелене слёз. Сквозь рёв пульса в висках я едва слышала оскорбления. «Беги-беги-беги!» — колотилось в такт сердцу.

   Распахнутая дверь бахнулась о стену. Я побежала вниз. Носик туфли зацепился за сколотую плитку, я рухнула на площадку перед последним лестничным маршем. Заколка отлетела, волосы упали на лицо светло-русой волной.

   — Леночка решила поиграть в догонялки, — совсем близко засмеялся Валерий Кириллович.

   Ухватившись за перила, я поднялась и чуть не заорала от пробившей ногу боли. Тяжёлые шаги приближались. Закусив губу, я потащилась вниз, подпрыгивая на менее ушибленной ноге, пытаясь наступать на другую.

   — Куда же ты? — насмехался Валерий Кириллович. — Или торопишься?

   Он шёл следом. Не пытался догнать. Смертельным холодом в груди разливалась догадка: дверь на улицу заперта.

   Но я ковыляла вниз. Ковыляла через маленький холл, где днём сидел охранник, а сейчас никого не было. К двери. На улицу. К спасению.

   Толкнула её шершавое покрытие.

   Дверь не поддалась.

   Надавила сильнее, но она не дрогнула.

   — Ну что, убедилась? — в затылок произнёс Валерий Кириллович.

   И стиснул мои плечи. Рывком повернул к себе. Тошнотворный запах перегара ударил в нос. Я зажмурилась, чтобы не видеть бешеного выражения глаз.

   — Не смей от меня убегать, слышишь? — Он запустил пальцы мне в волосы и сжал. Висок обожгло болью. — Слышишь?

   Вдохнув, я наугад ударила коленом. Закричала от боли, но и Валерий Кириллович вскрикнул, сложился пополам:

   — Ах ты…

   Качнулся ко мне, слепо ловя рукой. Я метнулась в сторону, в боковой коридор. Слёзы застилали всё. Ладони гулко бились в запертые двери.

   — Кто-нибудь, помогите, — шептала я, содрогаясь от рыданий и медленно осознавая: это всё — спланированная ловушка.

   Меня попросили задержаться на работе.

   Зам, уходя, запер дверь.

   И камеры наверняка везде выключили.

   Никто не поможет.

   Ослабевшая рука скользнула по двери вниз, задела ручку и наткнулась на ключ. Незапертая дверь? Толкнула её — заперта. Трясущейся рукой провернула ключ.

   За спиной топал Валерий Кириллович:

   — Стой, тварь!

   Выдирая ключ, ломая ноготь, я проскочила внутрь, в темноту. Привалилась к створке, щупая замок: простой, с поворотной защёлкой. Крутанула её, и он закрылся.

   Рухнув на колени, заплакала от счастья, что замок изнутри закрывается не ключом, иначе бы не успела. Дверь содрогнулась от ударов.

   — Выходи! Выходи, тварь! — Валерий Кириллович колошматил поскрипывающую дверь. — Засужу! Выходи по-хорошему!

   В промежутках между ударами он крыл меня матом, а я сидела на полу, обхватив больное колено, и не знала, что делать. Телефон остался в офисе этажом выше. Слёзы текли. Душило ощущение убийственной несправедливости: я ведь просто работу искала. Работу! И всё делала хорошо, а меня теперь…

   «Ничего, — повторяла про себя, — не до утра же он будет ломиться».

   Валерий Кириллович поносил меня последними словами.

   Заткнула уши.

   Надо всего лишь продержаться. Это старый архив, тут одна дверь, окон нет.

   Надо как-то выдержать это.

   Просто дождаться утра.

   Слёзы текли, впитывались в растрёпанные волосы.

   Не знаю, сколько я сидела так, дрожа и стараясь не обращать внимания на ужасные обещания Валерия Кирилловича засудить меня, избить, заказать моё изнасилование отморозкам, чтобы осознала, какое выгодное предложение он сделал…

   А потом стало тихо. И я вздохнула с облегчением.

   «Всё будет хорошо», — пообещала себе.

   Я ведь не полезу проверять, ушёл он или нет. Посижу до утра, а там выпустит охранник. Лучше думать об утреннем освобождении от Валерия Кирилловича. О ком-нибудь, кто выведет меня из этого кошмара. О рыцаре, в конце концов. В сказках девушек спасают прекрасные рыцари, может мне хоть раз повезти? Пусть кто-нибудь меня защитит, ведь невозможно, чтобы на Валерия Кирилловича совсем не было управы.

   Или он протрезвеет и оставит меня в покое?

   Зашелестел в замке ключ, щёлкнул язычок. Меня точно ударили: у Валерия Кирилловича запасной ключ! Дышать стало нечем. Онемевшая, оцепеневшая от ужаса, я смотрела, как открывается дверь в мою каморку, и молилась о спасении.

   Если есть в этом мире высшие силы — помогите.

   — Леночка… — пропел Валерий Кириллович, — я иду.

ГЛАВА 2

Ежеминутно проверять родовой браслет — это нервное. Но остановиться я не мог. Пока карета везла меня в министерство внутренних дел, снова расстегнул пуговицы и закатал рукав.

   Браслет — высокий, в половину предплечья — раскрылся на ширину трёх пальцев. Того гляди станет мягким, словно ртуть, и стечёт с запястья, как когда-то стёк с руки дяди, не сумевшего подтвердить брак и сохранить за собой право главы рода.

   Я запрокинул голову, но пальцами щупал и щупал с каждым днём росшую щель.

   Кто и зачем придумал закон, что главами министерств могут быть лишь главы рода? Будто я поглупею, если лишусь возможности распределять магию семьи…

   Тяжко вздохнув, приказал себе не думать глупостей.

   Закон справедлив: только главы достаточно независимы, чтобы занимать такое высокое положение. А если глава моего рода будет решать, давать мне магию или нет, какой из меня министр внутренних дел? Я бы превратился в его марионетку.

   Закон верен.

   А мне не повезло.

   Закрыл глаза.

   Память швырнула в прошлое, в горячие степи Черундии. В деревеньку, выступившую на стороне Галлардии, поднявшую бунт против моей страны.

   Запах палёной плоти обжёг ноздри. Уши наполнились стонами раненых.

   Я ведь просто выполнял приказы императора.

   Мятежников надо было уничтожать.

   И не моя вина, что они тащили в бой детей и прикрывались ими. Артиллерийские снаряды и пули обычного оружия не ведают жалости, усилием воли их не отвести от нежелательной цели.

   …Старый шаман с запечённым солнцем лицом сидел среди посечённых шрапнелью детей. Они страшно стонали. А шаман выстукивал мерный ритм колотушкой, украшенной косичками и перьями.

   Казался таким спокойным.

   Но когда он открыл глаза, меня объял животный ужас, внутри всё сжалось.

   В глазах старика — обыкновенных, человеческих — была сама вечность. И он, под ритм разукрашенной колотушки, коверкая наш язык, сказал:

   — Ты любишь власть. И власть твоя при тебе, лишь когда у тебя есть жена. Не жить твоим жёнам, не ходить по земле, не питать твоё сердце чёрной силой. Смерть отнимет всё, что ты любишь. Закроет дорогу, о которой ты грезил с малых лет. И пока та, которую ты полюбишь, не отдаст за тебя жизнь, не знать тебе прощения за пролитую кровь, не ведать покоя.

   Тогда я не поверил. Я был главой рода, а передо мной — сумасшедший старик без магии. Он умер в лагере для пленных.

   Вскоре после этого глупо умерла моя вторая жена.

   За ней третья.

   После смерти четвёртой я уже не мог отмахиваться от безумных предположений о проклятии и стал искать информацию по архивам.

   Неожиданно помог старший принц Охтандии — Локкери. Их королевский род, Херинфардские, древнейший из владеющих родовой магией. Он-то и рассказал, что до появления родовой магии в нашем мире было иное, исконное колдовство. Его нашим волшебством не переломишь и не переиначишь, а развеять можно только исполнив условие отмены, вкладываемое в узор магии для равновесия.

   Принц Локкери научил, как увидеть стянувшую меня сеть шаманского проклятья. Теперь, стоило закрыть глаза и настроиться, я ощущал, видел пронизывающее меня чужеродное колдовство. Оно проросло, точно плесень, и спасения от него не было. Никакие снадобья, родовые боевые заклятия, даже прохождение через тени, даже чёрное пламя Бездны извести его не смогли.

   Я точно рыба на крючке. И если его вырвать, то вместе с внутренностями, оставив меня подыхать в муках. Потеряв первую жену, Талентину, я едва выкарабкался. И знаю: если второй раз полюблю, смерти любимой не переживу. Пусть ни одна из последующих трёх жён не тронула сердце, внутри холодело от мысли снова испытать подобную боль…

   Но сколько ни искал, не нашлось шамана, который владел бы этой проклятой древней магией, уничтожавшей мою жизнь. Ведь я даже умирающую или больную женщину в супруги взять не могу — браслет таких не принимает. И что теперь, делать? Обрекать кого-нибудь на смерть? Фактически самому убить?

   Словно мне мало кошмаров с четырьмя покойными жёнами.

   А император торопил: женись, государственные дела важнее женщин. Ещё и пошучивает, что меня можно женить в зависимости от политической ситуации: надо с одними породниться — пожалуйста, а через пару лет можно с другими кровь мешать.

   Нескольких кандидаток выбрал.

   Одна — дочь старого коммерсанта, через которую мне бы законно достались его деньги, акции железных дорог и Черундской торговой компании.

   Другая кандидатка могла улучшить отношения с маленьким княжеством Лельским. Император хотел использовать их морские порты для стоянки и ремонта военных кораблей. А через пару лет наша война с соседней с ними Галлардией закончится, тогда, мол, ничего страшного, если я опять овдовею. От императорского юмора иногда хочется подать в отставку.

   Но ведь не подам.

   И придётся выбирать, какую девушку сводить в могилу.

   Пальцы скользили по кромке размыкающегося браслета. Дурная мысль лезла в голову: может, оно того не стоит? Совесть у меня вёрткая, как у хорошего политика, но даже у её изворотливости есть предел.

   Ведь теперь я знаю наверняка, что моя жена обязательно умрёт.

   Как поступить?

   Сидя с запрокинутой головой и закрытыми глазами, я прислушивался к себе.

   Я мог убить виновного.

   Мог уничтожить врага родины.

   Но обречь на смерть девушку… Осознанно… Жить с ней, делить постель, смотреть в глаза и понимать, что моё проклятие её убивает. И так год или два… в непрестанном ожидании смерти.

   Жениться на преступнице? Нервно фыркнул: я первый министр Алверии и не могу так позорить страну.

   Я тёр, тёр и тёр размыкающийся браслет.

   Невыносимо.

   Шесть лет я на посту министра внутренних дел, не пора ли остановиться?

   Конечно, я собирался служить до старости, но… Настолько ли я хороший министр, чтобы ради сохранения должности убивать ни в чём не повинную женщину?

   Неужели никто, кроме меня, с управлением не справится?

   Император говорил, я единственный подходящий длор, но…

   Настолько ли я достоин?

   Я поморщился.

   Война с Галлардией выматывала, хотя я не военный министр: с каждым днём напряжение в стране усиливалось, не хватало рабочих рук, росла преступность. От бесконечных собраний министров, обсуждений, изучения документов, консультаций, бессонных рабочих ночей голову словно окутал дым. Разум задыхался. Впервые со смерти Талентины я жаждал знака, какого-нибудь небесного подтверждения правильности выбранного пути.

   Я просто тешу свои амбиции?

   Или нужен стране?

   Имею право уйти с поста в столь трудный для родины час?

   В праве ли отбирать жизнь, чтобы остаться?

   Я думал об этом год. Думал по-разному. И ответа не нашёл.

   Быть палачом я не желал.

   Но оставить пост министра, кроме которого в моей жизни ничего нет?..

   В мысли ворвался крик. Карета дёрнулась. Хрустнула стенка. Что-то твёрдое пробило её на уровне моего горла и груди, намертво придавив меня к спинке сидения. Это были рога.

   Сдавленную шею жгло, воздуха не хватало.

   Кричала охрана.

   Нападение!

   Кто посмел?! Вспышка собственной магии хлестнула по нервам, я охватил пространство вокруг кареты кольцом чёрного пламени и замкнул неизвестного врага.

   Пять торчавших из стенки рогов задёргались, притискивая к сидению ещё сильнее, удушая. Родовая магия вдруг отказалась пропустить меня в тень.

   До истечения срока ещё шесть дней! Почему она предаёт сейчас, когда так нужна?

   Схватившись за рог, я попытался оттеснить его от горла.

ГЛАВА 3

Будь прокляты условия владения и наследования! И магия, предающая в самый неподходящий момент! Даже чёрное пламя снаружи погасло.

   Отталкивая рога, я вдруг осознал, что сейчас могу умереть. Вот так, просто…

   Сквозь крики охраны донёсся знакомый голос:

   — Не стреляйте! Это случайно получилось! Я ничего плохого не хотел… Это… я не виноват!

   Я выдохнул.

   Рога со скрипом убрались наружу.

   — Министр, прости! — голосил на улице один, цензурно его не назовёшь, изобретатель.

   У меня резко, до звона в ушах заломило виски.

   Только этого чуда не хватало.

   И это знак, о котором я мечтал?

   «Знак» продолжал уверять:

   — Я правда не виноват, это… У меня рука дрогнула.

   Он вроде умный, а оправдания у него глупые. Лаборатория взорвалась — рука дрогнула. Все книжные полки в библиотеке по цепочке упали опять же потому, что рука дрогнула.

   И меня чуть на рога своей химеры не нанизал из-за дрогнувшей руки!

   Напомнив себе, что император обещал опекать эту ходячую неприятность, я опустил на браслет рукав, ударом распахнул дверцу и выскочил на улицу.

   Офицеры сопровождения оттесняли любопытных прохожих, среди которых для рабочего дня было подозрительно много мужчин в простой одежде. Три офицера держали Лавентина на прицеле, но я дал отмашку, и они опустили пистолеты.

   Шестилапая коричневая вся в рогах химера, чуть не превратившая меня в труп на шампуре, потупила восемь глаз. В двуколке за её спиной лохматый Лавентин чесал затылок. Робко улыбнулся:

   — Прости, я не хотел…

   Горло болело, я хрипло отозвался:

   — Не хотел меня убить? Не верю. Твои действия, знаешь ли, квалифицируются как государственная измена.

   — Это случайность.

   И сидел он весь такой наивный, глазками светлыми хлопал. Беззаботный, никем не проклятый, почти вольный в выборе спутницы жизни…

   Во мне полыхнул гнев:

   — Слезай!

   — Но я тороплюсь…

   — Слезай немедленно! — я стиснул кулаки. — Сию секунду!

   Он слезал, а я отчитывал:

   — Ты чем думал, когда на своей зверюге нёсся сломя голову? Ты меня чуть не убил, понимаешь? Два сантиметра левее — и я был бы трупом!

   — Прости…

   — У трупа моего ты бы тоже прощения просил? А в суде что делал? Как бы оправдывался?

   — Как обычно, — тихо отозвался Лавентин.

   И я вздохнул, накрыл глаза ладонью. Покачал головой.

   Он когда-нибудь повзрослеет?

   Сквозь свои размеренные вдохи я слушал рокот голосов. Конечно, не каждый день посередине улицы министр внутренних дел устраивает выволочку зарвавшемуся длору.

   Надо это чудо уму разуму учить. Я опустил руки и приказал:

   — В тюрьму.

   — Что? — захлопал ресницами Лавентин.

   — В тюрьму ты сейчас сядешь. Дня на три, — сипло пояснил я. — А если к концу этого срока не отучишься твердить «не виноват», то на все шесть.

   — А потом? — Лавентин моргнул, смотрел внимательно-внимательно, по-детски жалобно.

   Порой казалось, он обладает магией очарования, хотя наследовать её не от кого. Я тряхнул головой, избавляясь от желания простить это великовозрастное дитя, и отчеканил:

   — Если не исправишься, то даже если я министром уже не буду, ты останешься в тюрьме.

   Подумав, Лавентин ошеломлённо уточнил:

   — Разве тебе не на ком жениться? Совсем никто не хочет?

   Тут не только офицеры сопровождения и прохожие, но даже камни мостовой вроде прислушиваться начали.

   — Я не хочу. — Схватил Лавентина под локоть. — Всё, поехали в тюрьму на перевоспитание.

   — Но я тороплюсь.

   — Ничего, дела подождут.

   — Это срочно, мне надо в патентное бюро — изобретение оформить.

   — Твоё изобретение с ногами?

   — Нет, — мотнул головой Лавентин.

   — Тогда не убежит. — Я подтолкнул его к продырявленной карете, которую придётся сдавать в ремонт.

   Химера Лавентина поскуливала и перебирала лапами. Он патетично заявил:

   — Ты не понимаешь: мне надо зарегистрировать принцип, пока о нём никому не рассказали.

   — Нечего было разбалтывать принцип ненадёжным длорам.

   Похоже, он с похмелья. Но как-то слишком возбуждён. Упёрся руками и ногами в стенки кареты, не позволяя затолкнуть себя внутрь:

   — Это вышло случайно.

   — У тебя всё случайно.

   На нас оглядывались, я чувствовал себя полным идиотом. Но не уступать же Лавентину прилюдно!

   — Ну министр, ну отпусти. Ну на полчасика, я только в патентное бюро загляну…

   А он сильный. И упрямый. Свалился на мою голову.

   — Лавентин, — прорычал я.

   — Я женился, сделай мне свадебный подарок — пусти в патентное бюро.

   Неприятно кольнуло сердце. Раздражённо подумалось: дожала его Сабельда. А они друг другу не подходят, но теперь связаны на всю жизнь…

   — Ладно. — Прекратил втискивать его в карету. — Садись. Нам по пути.

   — Да тут проще дойти…

   — Садись.

   Лавентин влез в карету и плюхнулся на моё место по ходу движения. Засунул пальцы в пробитую рогом дыру:

   — Не думал, что химера утолщённые стенки так легко пробивает.

   Я тоже не думал, когда эту бронированную карету в министерстве получал.

   — К патентному бюро едем, — предупредил я и тоже залез внутрь.

   Люди не расходились, словно им заняться нечем. И хотя такое поведение соответствовало постулату о том, что природная лень и неспособность действовать без указания свыше у них в крови, раздражало оно неимоверно.

   Офицеры, навязанные императором, опасавшимся, что родовая магия в сложной ситуации меня подведёт, залезали на ящеров. И зачем эта охрана, если она одного длора остановить не может?

   Правда, главу рода.

   Правда, Лавентина и другие главы рода остановить не могут.

   Но скоро это будет не моей проблемой. Высплюсь. Путешествовать начну…

   Пальцы привычно пробежались по выемке в браслете, чётко ощутимой сквозь ткань рукавов. Стараясь отогнать мысли о печальном, я посмотрел на Лавентина, ковырявшего дырку и проложенные между стенками пластины. Спросил:

   — Что за изобретение?

   — Брак без жены. Вот думаю, как это назвать. Так и назвать? Или «Одинокий муж»? «Единовластный брак»? «Жена из другого мира»?

   Мир остановился, дышать стало трудно. Я смотрел, как Лавентин расковыривает дыру в моей карете и задавался вопросом: «Это и есть мой Знак?»

   Карета остановилась у патентного бюро. Во рту пересохло, я выдавил:

   — Что за брак без жены? Как?

   — Я научился активировать портальный узел. Когда проход закрывается, связь между мирами нарушается, поэтому притяжение брачных браслетов, если муж в одном мире, а жена в другом, работать не будет.

   Сердце сдавило до звона в ушах. Облизнув губы, я прошептал:

   — Почему?

   — Если отсутствует стабильный канал связи, никакому заклятию междумирье не преодолеть.

   — Никакому?! — подскочил я.

   Заставил себя сесть. Сердце бешено колотилось, распирало грудь. Неужели спасение так близко? Неужели я мог?.. Нет, прежних жён было не спасти, ведь целый портальный узел нашли лишь несколько месяцев назад. Но сейчас, когда мне так нужна жена…

   — Никакому, — кивнул Лавентин. — Когда канал закрывается, муж и жена оказываются вне досягаемости друг друга. А через год можно снова открыть портал и забрать браслет. Брак-то не подтверждён, никаких препятствий к этому нет.

   Как же трудно дышать. Я ослабил галстук, облокотился на спинку. Но всё равно задыхался, падал в бездну, летел.

   — Уверен? — Мой голос непривычно дрожал.

   — Да, конечно. Я сам женился на иномирянке, и её здесь нет, — улыбнулся Лавентин.

   Это был редкий случай, когда его глаза не поддержали улыбку.

   Но об этом я задумался мельком. Приливной волной накрывало осознание: я могу жениться, сохранить должность, и никто не пострадает. Потому что от проклятья жену защитит междумирье.

   Сердце выбивало сумасшедшую дробь.

   Вытащив из-за пазухи блокнот, я черкнул записку привратному духу: велел упаковать женский родовой браслет так, чтобы никто не мог понять, что это, и прислать мне. Запечатанную магическим знаком бумагу отдал офицеру сопровождения и велел на всей возможной скорости мчаться ко мне домой и привезти в патентное бюро переданную вещь.

   Лавентин внимательно на меня смотрел. Думаю, он всё понял, но на всякий случай озвучил заветное желание:

   — Сейчас ты достанешь мне жену. Что для этого нужно?

   — Ты сам её достанешь. Попросишь у родовой магии притянуть девушку. В общем, ничего сложного.

   Ничего сложного? У меня дыхание перехватило — так хотелось засмеяться. Лавентин даже отдалённо не представлял, как это для меня сложно, но теперь… Теперь…

   Я вдруг понял, что улыбаюсь. Впервые за долгое время — искренне.

   Может я слишком легко поверил, рано радуюсь, должен получить одобрение императора, но невыносимо хотелось, чтобы всё получилось. Это шанс, упустить который я не имею права.

ГЛАВА 4

Мы сразу прошли в отделанный золотом и бархатом кабинет главы патентного бюро. Разговаривать с остальными не имело смысла, ведь только с длором можно заключить магический контракт, гарантировавший строгое соблюдение условия: никому никаким способом не сообщать о сути изобретения и связанных с ним событиях. Представительный, полный осознания собственной важности седоватый глава бюро стушевался, едва я потребовал подписать контракт, но отказать не посмел.

   Из всех предложенных Лавентином названий патента я выбрал наиболее точно передающее смысл, но не раскрывающее принцип: «Единовластный брак». Лавентин был против. Ещё более он возражал против регистрации патента на моё имя, но оставлять такое оружие в руках этого бесхитростного умника нельзя.

   Лавентин дул пухлые губы и лишь после обещания обвинить его в покушении согласился передать права на свою грандиозную идею. Его покорность настораживала: не верилось, что он ничего не учудит. Он, конечно, мог не учудить… но не верилось.

   Пока всё оформляли, офицер привёз упакованный в шкатулку браслет. Вдруг взмокли ладони, я растерянно смотрел на резной деревянный узор с черепами. Шкатулка с замком-головоломкой — подарок второй жены, купленный в Черундии.

   Символично.

   Воспоминание о колонии заставило вновь прислушаться к себе, ощупать сковавшее меня проклятие.

   — Оставьте нас, — приказал я главе бюро и опустил шкатулку на софу.

   Он покинул свой роскошный кабинет.

   Пока Лавентин ставил на пол портальный узел и чесал затылок, я запер дверь, проверил подсобную комнату с полными бумаг стеллажами и тоже её запер. Задёрнул портьеры.

   Комната погрузилась в успокаивающий мрак. Я зажёг свечу.

   Лохматый Лавентин склонился над ржавой коробкой портала. Как ненадёжно всё выглядело…

   Свеча на столе задрожала от моего сбившегося дыхания.

   — Уверен, что брак будет действительным?

   Лавентин пожал плечами:

   — Мой же считается, хотя жена в другом мире.

   — Почему? Ведь магической связи между мирами нет. Уверен, что твоя жена не здесь?

   — Уверен. Я лично засунул её в портал. Так что не переживай. А действительным брак считается, как я думаю, потому, что важен сам момент его заключения, а не постоянная связь. А если из-за её отсутствия источник магии сочтёт нас вдовцами, он вырастит новые женские браслеты, и мы спокойно женимся опять.

   Может он и спокойно…

   — Так, — Лавентин хлопнул в ладоши. — Я вспомнил, как активировать узел. Бери браслет.

   Нажав на скрытые рычаги шкатулки, я вытащил замотанный в мягкое полотно браслет. В сиянии свечи он казался золотым, среди переплетений узора просматривались пляшущие фигурки теней в балахонах.

   — И что делать? — тихо спросил я.

   Что я вообще делаю? Я обезумел? А если проклятье достанет жену сквозь миры?

   Но ведь я не увижу её смерти, могу никогда об этом не узнать.

   Это подло, но…

   Надо заткнуть совесть и просто сделать то, что надо сделать.

   А потом об этом не думать.

   Лавентин велел:

   — Подними браслет и попроси родовую магию притянуть подходящую жену.

   Я вздрогнул.

   Жаль, браслет нельзя надеть на женщину не детородного возраста, тогда призвал бы дряхлую старуху, которой скоро умирать.

   Чем ближе к порталу, тем ощутимее колебания магии. Кожу покалывало. В овальном отверстии перехода показался пещерный тоннель.

   — Вытяни руку и проси кого-нибудь подходящего, — скомандовал Лавентин.

   Поднимая браслет к зеву междумирья, я усмехнулся. Подходящего? И кто подходит мне? Какая девушка могла бы… помочь снова ощутить вкус жизни? Существует ли та, что нужна мне и которой нужен я, нужен так же невыносимо и немедленно, как она мне?

   Брачный браслет в моей руке наполнялся теплом, и в сердце невольно всколыхнулась мечта о крепкой любящей семье, которой у меня никогда не было, о тепле и душевной близости, желание заботиться о ком-то реальном, находящемся рядом, а не о выраженных в цифрах подданных.

   О доме, где меня любят и ждут, о детях. О семье, ради которой легче, радостнее защищать империю…

   Я закрыл глаза, смаргивая, выбрасывая из головы эти бессмысленные, совершенно недостижимые из-за проклятия желания.

   В меня кто-то врезался.

   По пальцам скользнул шёлк волос.

   Она прижалась ко мне.

   Дрожала. Всхлипнула. Цеплялась за фрак, прижималась неистово, будто надеялась спрятаться на моей груди от всех бед. Стало трудно дышать.

   Но я должен.

   Раз уж зашёл так далеко, раз есть такой шанс — должен.

   Не желая смотреть на возможную жертву проклятия, я нащупал её дрожащую руку и под край рукава приложил женский браслет. Тот потёк, охватывая тонкое, нежное запястье с лихорадочно колотившейся жилкой.

   Избранница застыла. Лишь бешено стучало её сердце. Я поднял взгляд. Она смотрела на меня широко распахнутыми заплаканными глазами, а в них и ужас, и удивление.

   Верхняя губа девушки — тонкая, а нижняя — пухлая, и это смотрелось невинно и соблазнительно одновременно. В растрёпанных светлых волосах мерцали золотые искры отблесков свечи.

   Сердце пропустило удар.

   Что я творю?

   Я рванул браслет с её доверчиво замершей руки, но тот металлической змеёй обвился вокруг запястья, сплавился, выстраивая родовой узор с тенями.

   Поздно что-то менять.

   Будто издалека послышался призыв Лавентина:

   — А теперь назад. Давай, брось её назад.

   Я не мог шелохнуться, не мог вдохнуть, просто стоял и смотрел на неё.

   И только одна мысль: красивая, какая же она красивая…

   Сердце заходилось. Я не хотел её отпускать, не так быстро. Но надо…

   Закрыв глаза, сосредоточился на проклятье, опутавшем меня, неискоренимым. Это отрезвило. Ухватив девушку за предплечья, толкнул её в портал. Её руки скользнули из моих ладоней, пальцы судорожно пытались уцепиться за меня, обжигая этой странной доверчивостью.

   Я отшатнулся.

   Попятился, позволяя Лавентину втолкнуть её в портал.

   — Вот так всё и происходит. Прекрасно, не правда ли? — отключив портал, Лавентин потёр руки. — Это же мечта любого длора: быть главой рода и при этом не страдать от переделок дома и прочих сопутствующих неприятностей…

   Он ещё что-то говорил, но я не слушал.

   Переделки дома меня не пугали. И в тысячу раз хуже, чем капризная женщина, пустой дом, где кроме тебя только духи.

   Это не прекрасно.

   Но Лавентину не понять: для полного счастья ему достаточно лаборатории и химер.

   Я отдёрнул портьеры.

   Задул свечу.

   Казалось, лицо иномирянки выжжено на моей сетчатке. Оно закрывало собой всё. Её лицо и её взгляд, полный мольбы… А в груди так тесно, словно инфаркт подкрадывается.

   Я понял, что стою у окна и смотрю на людную улицу. На пальцах застыло ощущение чужой тёплой кожи, прикосновения мягких волос…

   Тринадцать лет назад, впервые встретив Талентину, я ощутил нечто подобное и тогда казался себе самым счастливым юношей на свете.

   Сейчас я чувствовал себя отравленным.

   — Никому не говори о том, что здесь произошло, — глухо потребовал я.

   — Что?

   — Никому не рассказывай, что я женат. Это мой приказ как министра, — развернувшись на каблуках, я направился к двери.

   — Уверен?

   Во что я позволил себя втянуть? Мотнул головой, но пленительный образ не отпускал. А ведь я надеялся никогда больше ничего подобного не испытывать.

   Нужно не думать, просто выкинуть её из головы. Заняться делами, ведь у меня так много дел.

   Сзади по лестнице спускался Лавентин. Я развернулся:

   — Перевозить портальный узел только с дополнительной охраной. После научного собрания сдашь его в особый отдел. И никаких фокусов, ясно?

   — Да, конечно.

   Лавентин всегда это обещал. А потом что-нибудь шло не так. Случайно. Но моральных сил отчитывать его не было. Я пошёл дальше.

   На улице шумели люди. Мои сопровождающие сразу вытянулись.

   — Хлеб! Хлеб опять подорожал! — кричала измождённая женщина с корзиной. — Сделайте что-нибудь.

   Я кивнул ей. Сразу заголосили другие прохожие. Пришлось ответить дежурной фразой:

   — Правительство и император делают всё возможное для решения проблем! Жалобы в министерстве принимаются в рабочие дни с девяти до полудня…

   — Они письменно принимаются! — хрипло крикнул парнишка. — Мы писать не умеем!

   Запрыгнув в карету на своё законное место лицом по ходу движения, я захлопнул дверцу и облокотился на колени.

   А ведь мог разом избавиться от поста и этих претензий… Но не избавился.

   Откинувшись на спинку, начал перебирать в памяти предложения по развитию сельского хозяйства, но девушка из другого мира просачивалась в мысли. Из-за чего она плакала? Всё ли с ней в порядке?

ГЛАВА 5

Кто же он?

   А второй?

   Где я?

   Как сюда попала?

   Что происходит-то?

   Тоннель утопал в сумраке. Ухабистый шероховатый пол согревал. В колене, разбитом на офисной лестнице, в такт ударам сердца пульсировала боль. Кончиками пальцев пощупала ногу — брючина пропиталась кровью, подсыхала корочка.

   «Я же в скромном брючном костюме на работу хожу!» — мысленно вернулась к спору с Валерием Кирилловичем. Воображаемый он лишь ухмыльнулся на попытку оправдаться.

   Почему? За что? Я ведь… Почему мир так несправедлив?

   Набежали слёзы, заполняя рот вкусом соли.

   Шмыгнув носом, утёрла их и попыталась встать, но колено и бедро прошило болью. Охнув, я села, нащупала стену и привалилась к корявому, тёплому камню. Сил совершенно не осталось. Двигаться не хотелось.

   Можно и посидеть немного. Здесь меня хотя бы не пытаются… Я съёжилась, вспомнив, как Валерий Кириллович зашёл в старый архив, отбросил стеллаж, который я на него уронила, и, растопырив руки, пошёл на меня, обещая всякие мерзости.

   А потом…

   То, что случилось потом, это… чудо? Или я задремала в архиве, и начался странный, но волшебный сон? Рука сама метнулась к браслету. Подушечкам пальцев уютно скользить по изгибам и выпуклостям узора. Жаль, в сумраке его не рассмотреть.

   Жаль, что всё происходящее сейчас слишком нереально, чтобы быть правдой: едва Валерий Кириллович замахнулся, чтобы ударить, меня подхватило и швырнуло в чьи-то объятия. Я вцепилась в незнакомого высокого мужчину, в голове мелькнуло: «Вот он мой рыцарь».

   Ужас до боли обострил все чувства, всё воспринималось удивительно ярко. И запах чужой одежды и кожи — горьких трав, дыма и мускатного ореха — был таким уверенным, успокаивающим.

   Я подняла взгляд и поняла, что это сон или сказка. Меня лихорадило от страха, болела нога, я не узнавала озарённой свечой комнаты, но всё отступило перед осознанием, что надо мной возвышался мужчина, который точно не мог оказаться в нашем до тошноты обыденном офисе. Потому что этот мужчина был… волшебным. И эта волшебность заключалась не в старомодной одежде, длинных чёрных волосах и суровой бледности, придававших ему сходство с фэнтезийным магом-аристократом, а в чём-то, что я не могла чётко определить.

   Он смотрел вниз, на длинных ресницах горели золотые отблески свечи. Тёплые пальцы обвили моё запястье. Сердце стучало как сумасшедшее. Руки коснулся металл, стал её охватывать. И тогда незнакомец посмотрел на меня. Его чёрные глаза расширились.

   По руке что-то ползло, но я не могла отвести взгляд от бледного лица, на котором появилась растерянность, словно мужчина ожидал увидеть кого-то другого, и эта мысль — что он пришёл не за мной — кольнула сердце.

   Незнакомец попытался сорвать с моего запястья обвивающее его нечто, но оно сопротивлялось. Я странно ощутила желание вещи сомкнуться на моей руке, ещё мгновение — и на предплечье застыл браслет.

   Рядом кто-то заговорил, и мужчина, моргнув, дёрнул головой. В выражении лица появилось убийственное сожаление, он стиснул мои руки и оттолкнул. С языка рвалось «Не надо». Хлестнул ужас перед Валерием Кирилловичем, перед возвращением назад, в офис, где я буду одна и беззащитна.

   Я хваталась за моего рыцаря, которому не подошла, не понравилась, оказалась не той самой. Всклокоченный, диковато-восторженный парень резко втолкнул меня в этот тоннель. Тоннель, в котором не было двери назад, в офис. И к оттолкнувшему меня рыцарю пути тоже не было.

   Кого он искал? С кем меня поначалу спутал?

   Сердце опять кольнуло. Закатав рукав, я погладила плотно сидевший браслет. Волшебный — уверена на все сто процентов, даже если всю сознательную жизнь внушала себе, что сказок не бывает, и только в фэнтезийных любовных романах мужчины и девушки преодолевают расстояние между мирами, чтобы найти любовь.

   К щекам прилила кровь, сердце билось часто-часто.

   Размечталась!

   Нервно усмехнувшись, мотнула головой. Движение отдалось болью в колене… Надо думать, как выбираться, а о не таинственном незнакомце с лохматым помощником.

   Поглаживая браслет, я смотрела в то место, куда меня выкинуло. Его скрывал мрак, но я точно знала: там нет не только дверей, но и люков, так что объяснений моего положения два. Прозаический — галлюцинации. И волшебный — магия и порталы существуют.

   Последнее было бы здорово. Дома у меня ничего нет, и я никому не нужна, даже родителям, живущим со своими новыми семьями. Ну разве только Валерию Кирилловичу на несколько раз понятно для чего. А в волшебном мире…

   Да просто бы взглянуть одним глазком на чудеса, подобные тем, о которых пишут в книгах. На что-нибудь сказочное, непохожее на серый, унылый и враждебный мир, в котором я жила.

   Мечта придала сил, я приподнялась, но удар боли опустил на колени. Снова потекли слёзы. Вытирая их, я нервно смеялась над своей глупостью: в сказку попала, как же…

   Краем глаза заметила свечение.

   Вдалеке сияла точка. Она увеличивалась, будто по тоннелю приближался поезд или автомобиль. Хотя, нет, у техники фары ярче… Ко мне что-то волшебное мчится? Чему ещё тут быть? Я снова рассмеялась своей наивной вере в реальность колдовства, но внутри всё сжималось и трепетало от надежды на чудо, наворачивались слёзы.

   — Волшебство, магия, сказка… ну же… ну существуйте на самом деле…

   Поймала себя на том, что шёпотом призываю… приключения не приключения, любовь не любовь — что угодно, только бы не возвращаться в съёмную комнатушку, не в руки какого-нибудь Валерия Кирилловича, ведь таких много, такие всегда найдутся, а защитить меня некому.

   Источником света оказалась полупрозрачная плёнка. Она приближалась. Непонятная штука, которая, возможно, могла убить. И хотя одна сторона тоннеля оставалась свободной, я вдруг осознала, что бежать некуда. Да и не получится на ушибленной ноге. Зажмурившись, обхватив себя руками, я ждала, что будет.

   Плёнка толкнула в плечо, втянула меня в мягкую сердцевину и пронесла два метра до места, на которое я приземлилась после расставания с отвергшим меня рыцарем.

   Из плёнки вынырнули щупальца, протянулись над моей головой и легли на невидимую плоскость. Скользили по ней. Приоткрыв рот, я смотрела, как под давлением щупалец прямо в воздухе открывается светящаяся щель. Всё шире и шире. В ней показалась стена с золотым узором, часть резной массивной двери…

   Пока я думала, как это невероятно, щупальца раздвинули в воздухе овальную дыру и вытолкнули меня на ковёр. Я застонала от боли в колене. Тяжело дышала. Ковёр щекотал скулу мягким ворсом. Приподнимаясь на руках, я морщилась неприятных ощущений. Что-то звякнуло.

   В просторной комнате за письменным столом сидел пожилой мужчина. Позволяя чаю вытекать из накренившейся чашки, он во все глаза смотрел на меня.

   Похоже, я вывалилась в чей-то кабинет.

   Судя по дорогому убранству — к кому-то значительному.

   Холодом сковал страх: если уж Валерий Кириллович, не бог весть какой крутой человек, считал себя вправе не церемониться, то чего можно ожидать от того, кто заседает в отделанном золотом кабинете? Начальник буквально впился в меня взглядом, и смотрел не на лицо, а ниже…

***

В дырах, пробитых рогами химеры, мелькали дома и головы людей. С самого отъезда из патентного бюро я щупал браслет, но не верил, что он цельный.

   Снова цельный.

   А я женат, и сила главы рода снова верно мне служит. Можно отослать приставленную императором охрану… Можно не бояться изменений дома. Заниматься делами, не оглядываясь на супругу. По мнению Лавентина, я должен прыгать от радости. А тоска такая, что ломит в груди.

   Я невольно вздохнул, но тяжесть в сердце осталась. И перед императором надо оправдываться. Обе его кандидатки сейчас в столице, ждут моего брачного предложения, а я одним махом подставил под удар все его планы.

   Закрыл глаза, но лишь чётче увидел иномирную жену. Поспешил их открыть. Присмотрелся к мельканию в дырах.

   Охваченное браслетом запястье дёрнуло, притиснуло к стенке кареты над моим плечом. Кожу обожгло ледяными иголками. Я тянул, но браслет держался намертво.

   Нет-нет-нет…

   Меня захлестнула паника: это Лавентину его браслеты простили выходку с отправкой жены в другой мир, но мои… После того, как я почти год сопротивлялся брачным чарам, браслеты стали требовать быстрого подтверждения брака. Почему, почему я не подумал, что на исчезновение жены из нашего мира они могут отреагировать чем-нибудь гадким?

   Свободной рукой я дважды ударил по стенке кареты, и она остановилась. Боль в запястье нарастала. Я стиснул зубы, пытался отодрать браслет от стенки, но его тянуло назад. Тянуло так сильно, что я засомневался, удержит ли его бронированная карета.

   Будь Лавентин проклят вместе со всеми своими идиотскими изобретениями! Кажется, с этим «Единовластным браком» у меня неприятности…

ГЛАВА 6

Чашка звякнула об стол, выплеснула чай и свалилась на пол в тень кресла.

   Мужчина с проседью в волосах открывал и закрывал рот. Глаза выпучились. Он указал на меня трясущейся рукой. Опустил руку. Снова указал. Смотрел на мой браслет. Я тоже посмотрела: его покрывали серебряные завитки и фигурки в балахонах.

   — Веваррауррахраххарававфа?! — выдал мужчина.

   У меня сердце выпрыгивало от ужаса, но, кажется, он тоже боялся.

   Меня? Моего браслета? Я приподняла руку, разглядывая его внимательнее, но краем глаза следила за хозяином кабинета.

   Браслет оказался цельным — чего я и ожидала, ведь он сам обвился вокруг руки.

   Магия! Здесь есть магия! Сердце затрепетало, стало нечем дышать.

   А я могу колдовать? Появились у меня особые способности? Ну хоть что-нибудь!

   В книгах для проявления магии всегда надо или расслабиться, или сосредоточиться, или… не знаю. А так хотелось сделать что-нибудь волшебное. Хоть искорку на пальцах. Но искорка не получалась.

   Может, надо сделать пас? Дрожа от волнения, молясь, чтобы получилось, я махнула рукой. Тени дёрнулись, будто угол освещения на мгновение сильно сместился, и вернулись в прежнее положение. Я уставилась на них: показалось? Нет? Что это значило?

   От изумления у меня глаза лезли на лоб, я уставилась на пожилого мужчину:

   — Я колдовала?

   Он оттолкнулся от стола. Судорожно выскочил из покачнувшегося кресла и зажался в угол комнаты. Кадык в прорези воротника-стойки дёрнулся.

   — Мявася-мявася, — по стеночке пробираясь к двери, бормотал мужчина.

   Лицо у него стало пепельно-бледным, и в глазах — ужас.

   Его так испугало моё влияние на тени? Или мой браслет — страшный артефакт? Я снова посмотрела на него. Красивый. И к руке приятный.

   Хозяин кабинета юркнул за дверь и захлопнул её. Щёлкнул замок.

   Я вздрогнула.

   Судя по страху передо мной, домогательств можно не опасаться, но вот остального… А вдруг на мне тёмный артефакт, за ношение которого полагается наказание? Стало не по себе. Но браслет, хоть в узоре и мелькали мрачноватые фигурки, не казался зловещим.

   Минут пять я сидела, с тошнотворным ужасом ожидая появления стражей порядка. Но никто не приходил, и волнение отпускало.

   В кабинете имелась ещё одна дверь и, что важнее, — окна. Я могла посмотреть на то, что ждёт меня снаружи!

   Попробовала встать, боль врезалась в колено. Оно распухло. Отдышавшись, не с первого раза я поднялась. Стараясь меньше наступать на пульсирующую ногу, поковыляла к обрамлённому портьерами окну.

   Безумно хотелось узнать, что там, но радостное предвкушение очередного чуда сгорало в пламени охватившей колено боли. Когда схватилась за подоконник, холодный пот с меня струился градом.

   А потом я увидела внизу кареты и ящеров, женщин в пышных платьях, и дыхание перехватило уже от восторга. Конечно, жаль, что в задымлённом небе не летали драконы и грифоны, а прохожие не делали ничего волшебного, и упряжь выглядела обыденно, но тут ездили на ящерах.

   На ящерах!

   И женщины ходили в одежде девятнадцатого века. Ужасно стыдно стало за свой брючный костюм.

   Всё стало нечётким, задрожало. Да я же плачу.

   Я в волшебном мире, это… это… невероятно здорово!

   Запрыгать от радости мешала нога, но боль — пустяк, главное — я в волшебном мире. Я бы обе коленки разбила, чтобы сюда попасть. А что тени дрогнули по моей воле — неужели это правда? А вдруг мне только померещилось? Или я в самом деле могу колдовать?

   Сердце так неистово колотилось, что я испугалось — не выскочило бы. Приложила к груди ладонь, с улыбкой оглядывала улицу, которая просто не могла существовать в покинутом мире.

   — Аа! — воскликнула я, присела для прыжка и тут же со стоном согнулась пополам.

   Нога! Как же чудовищно она болела. Интересно, тут есть магическое лечение? А как его получить? Может, если попробую сосредоточиться на повреждении, оно исцелится?

   Но сколько ни пыталась мыслью заставить отёк сойти или хотя бы загасить боль, ничего не вышло. Лишь устала сильнее. Пора присесть. В кабинете помимо кресла хозяина было ещё пять кресел, софа и три стула. Я задумалась.

   По улице люди и экипажи сновали спокойно — ни малейшего признака, что здание оцепляют или сюда идёт какой-нибудь десант. Но хозяин, наверное, пошёл за помощью… Кого он позовёт? Что со мной сделают?

   Эти вопросы поубавили энтузиазма. Захотелось спрятаться, и, окинув взглядом кабинет, в котором меня заперли, я по стеночке приковыляла ко второй двери, провернула оставленный в замке ключ.

   В комнатке, заполненной стеллажами с папками, окон и других выходов не было. Я постояла на пороге, разглядывая закорючки неизвестного языка на корешках. Точно другой мир. Совсем другой.

   Оглянулась на просторный, отделанный золотом кабинет. Он выглядел роскошно, но небезопасно. Наверное потому, что негде спрятаться. А маленькая комнатка со свечой в подсвечнике и креслом у стены интуитивно воспринималась убежищем. И дверь запиралась. Конечно, невесть какая защита, но лучше, чем ничего. Я вошла.

   Для зажигания свечи ничего не было. Наверное, хозяин кабинета справлялся с этим магией. Что делало бессмысленным моё желание запереться.

   Бессмысленным с точки зрения защиты, но так будет спокойнее.

   Едва закрыла дверь, и комната погрузилась во мрак, от сердца отлегло. Заперев замок, я оставила ключ в нём. Глаза быстро привыкли к темноте. Как ни странно, узенькой, толщиной с волос, щёлочки под дверью хватало, чтобы разглядеть силуэты предметов и даже намётки узора на обивке кресла.

   Или это какое-то магическое ночное видение?

   Надеясь, что у меня и впрямь открылись особые способности, я добралась до кресла. Как же болела нога…

***

Браслет не сдвигался. Удалось сесть удобнее, но кожу под металлом морозило и кололо.

   Я зло смотрел на родовой браслет и думал. Лихорадочно думал.

   Что могло пойти не так? Девушку отправили назад. Теоретически она сейчас в своём мире. Связи между браслетами быть не должно. Куда стремится мой? Лавентин с портальным узлом должен ехать в научное собрание, оно не в том направлении, куда меня тянет. Получается, браслет рвётся к месту, где последний раз ощущал пару?

   И что, весь год сидеть в кабинете главы патентного бюро? Конечно, находиться в режиме стимуляции к продолжению рода все триста шестьдесят три дня браслет не может… Или в таком неординарном случае может? Будто мало его свойств я изучил на своей шкуре, новые открытия грядут!

   Снова дёрнул руку, ободок больно впился в кожу, натёртую в попытке отодрать его от стенки. Закрыв глаза, я несколько раз вдохнул и выдохнул, пытаясь успокоиться.

   Хотя надо не успокаиваться, а что-нибудь делать. Но что? Как?

   Ну Лавентин, ну удружил!

   Вспышка гнева пробежала по нервам, я треснул кулаком по сиденью.

   Спокойно.

   А я тоже хорош — нашёл кому поверить!

   Закрыл глаза, снова восстанавливая дыхание. Справедливости ради надо признать, что около восьмидесяти процентов изобретений Лавентина действительно хороши. Мне просто не повезло.

   Стоило ли удивляться при моём-то проклятии?

   В дверцу постучали.

   — Да? — раздражённо отозвался я.

   Офицер пробормотал в узкую щель приоткрытого окошка:

   — К вам посыльный из патентного бюро.

   Сердце пропустило удар. Не просто так мне оттуда пишут. Совсем неспроста!

   Наклонившись, насколько позволял браслет, я шире раскрыл окно. В руку легла скреплённая магической печатью записка. Через несколько секунд я прочитал короткое, ёмкое и убийственное:

   «Она вернулась. Не знаю, что делать».

   Запрокинув голову, стукнулся затылком о стенку кареты. Через мгновение ящеры тронулись.

   Она вернулась.

   Внутри всё дрожало от осознания, что обмануть проклятье не удалось. Оно снова раскидывало сети, на этот раз делая меня осознанным убийцей.

   Я ведь фактически приговорил девушку тем, что надел на неё браслет.

   Идиот! Стало невыносимо тошно.

   Карета покачивалась, увозя меня к министерству внутренних дел. Я дважды ударил в стенку кулаком и, когда движение прекратилось, дотянулся до окошка:

   — Назад, в патентное бюро. Срочно.

   При развороте браслет, пытаясь оказаться ближе к цели, протащил меня по стенкам и застыл над спинкой противоположного сидения. Пришлось ехать спиной по ходу движения. От нетерпения браслет вибрировал и кололся. И неизвестно ещё, даст он мне самому выйти или поволочёт к… жене.

   Происходящее всё больше напоминало катастрофу.

ГЛАВА 7

Возле патентного бюро давление ослабло. Браслет подёргивался в сторону второго этажа, но для его удержания больших усилий не требовалось.

   Глава бюро смотрел на меня жалобными глазами. Конечно: обладать такой умопомрачительной информацией, как моя женитьба, и не иметь возможности рассказать — тут даже при скрытности, необходимой в его службе, станет плоховато.

   — Я её запер.

   Замечательно! Не хватало, чтобы моя жена разгуливала по городу. Протянул руку:

   — Ключ.

   В ладонь лёг согретый чужими руками ключ.

   — Благодарю. Оставайтесь здесь, — ухватившись за перила, я стал подниматься.

   С каждым шагом ноги будто крепче приклеивались к ступенькам.

   Что я натворил?

   Этому нет достойного оправдания. И недостойного тоже.

   Но, может, всё не так страшно? Возможно, портальному узлу не хватило мощности, но после подзарядки он вернёт девушку домой.

   Да, лучше думать об этом, как о временной проблеме.

   Если жена Лавентина переместилась в другой мир, то и моя должна.

   А переместилась ли его жена? Вдруг он ушёл, и она тоже вернулась?*

   Этот вариант я обдумывал, стоя у двери в кабинет главы патентного бюро. Ключ тускло блестел.

   Страшно вновь увидеть ту девушку: вдруг сердце опять пропустит удар, и меня затянет в водоворот совершенно ненужных чувств.

   «Только бы это было ошибкой, и она не вернулась», — я вставил ключ в замок и провернул.

   На плечи навалилась усталость последних бессонных ночей, размышлений о браке, почти созревшего решения уйти в отставку. Казалось, этой тяжестью меня вдавит в пол по макушку.

   Но не вдавило.

   Вымотался я за шесть лет на посту. Даже в первую неделю траура по жёнам продолжал ходить в министерство, что-то решать.

   И сейчас передо мной просто очередная задача для решения.

   Обеспечить жене безопасность.

   Скрыть факт моего брака с неподходящей по статусу девушкой.

   Приказать Лавентину заняться решением проблемы с перемещением.

   Сообщить о случившемся императору и решить, что делать.

   Просто набор задач.

   Приоткрыл дверь. Распахнул на всю ширину и вошёл в пустой кабинет.

   Неужели повезло, и жену каким-то чудом вернуло домой? Или глава бюро ошибся? Или…

   Браслет тянулся к боковой двери.

   Естественно, в общем-то, для девушки, оказавшейся запертой в незнакомом месте, забраться в укромный уголок.

   А мне теперь общаться с перепуганной женой. И страх — меньшее из случившихся с ней зол.

   Так, хватит пессимизма: я из Лавентина вытрясу способ вернуть её в безопасность родного мира.

   Приблизившись к двери, постучал.

   — Можно войти?

   Накатило тошнотворное ощущение повтора. Вечно я так стою под дверями жён.

   Талентина запиралась от меня, потому что ненавидела.

   Эваланда запиралась, требуя, чтобы отпустил её из Черундии или отказался от должности и вернулся в Алверию.

   Миалека запиралась и рыдала по ту сторону двери, обвиняя в том, что я её не люблю. Накануне её поездки с отцом на воды, во время которой оба погибли, я так же стучал в дверь и просил разрешения войти, хотя сказать было нечего, кроме того, что жена должна остаться из-за предстоящего бала у посла Охтандии.

   Нейзалинда из-за запертой двери требовала, чтобы я оплатил её счета у ювелира и модистки. Пыталась выставить меня виновником этих непомерных трат: что передо мной хочет красоваться и моё сердце растопить. Словно моё расположение зависит от одежды и украшений.

   И эта жена тоже будет прятаться за дверью. Обоснованно.

   Прикрыв глаза, снова постучал.

   Она не ответила.

   Боялась или не понимала меня.

   Сердце билось часто-часто.

   Стиснув ручку, потянул. Дверь не поддалась.

   — Открой, пожалуйста, — попросил я.

   Опять молчание. Пришлось коснуться замка пальцами и послать импульс Тлена. Несколько мгновений спустя язычок замка осыпался прахом и я, отойдя в сторону, начал приоткрывать дверь.

   В меня ничто не прилетело, не было криков. Так тихо, словно в комнатке с документами никого нет. Но напряжение браслета мешало поверить в столь счастливое разрешение проблемы.

   Свет проник в комнатку, озарив коврик, стеллажи с папками. Кресло. И сидевшую в нём девушку с огромными от ужаса глазами. Сердце защемило.

   На ней почему-то была мужская одежда необычного кроя. Девушка смотрела снизу вверх, обхватив прижатое к груди колено руками, и словно молила о пощаде.

   — Ты должна пойти со мной, — сказал я.

   Она отозвалась невразумительным набором звуков.

   Чужой язык. Что ещё ожидать от иномирянки? Следовало обдумать ситуацию, но направленный на меня молящий взгляд отвлекал. Отвлекала вся она своей непристойной одеждой, красивым лицом и растрёпанными волосами, которые хотелось поправить.

   Тишина давила. Я прошептал:

   — Что же с тобой делать?

   Накрыл глаза ладонью.

   В первую очередь следовало незаметно вывести девушку отсюда и запереть дома. Никто не должен знать, что я воспользовался изобретением Лавентина и женился непонятно на ком.

   В бюро слишком много обычных людей, которых не ограничишь чёткими рамками магического контракта, да и на улице двое-трое соглядатаев точно есть, ведь от моего брака зависит, буду я дальше министром внутренних дел или нет, и контакты с незамужними женщинами строго отслеживаются.

   Если покажусь с этой странно одетой девушкой и увезу её к себе, то после доклада Лавентина в научном собрании станет очевидно, на ком я женился. О репутации разумного политика сразу можно будет забыть. Даже самый дикий мезальянс можно смягчить, представив в романтическом свете, но в моих обстоятельствах это невозможно.

   Я идиот. Надо было думать не о выгодах этого эксперимента, а о потерях в случае неудачи.

   Опустил руку. За время, пока размышлял, девушка не шевельнулась. Я опустил взгляд в пол.

   Она казалась нежной и хрупкой, но она непредсказуема. И с ней не договориться, ведь языка она не знает.

   Пойдёт ли она со мной?

   Я бы на её месте не пошёл.

   Надо что-то делать. Быстро. Но ни магией, ни чисто физически её принудить я не могу — браслеты не позволят.

   Вздохнув, направился к стене возле письменного стола, отжал рычаг, распахнувший бар. Хорошо, что глава бюро открывал его передо мной и Лавентином, не пришлось просить о помощи. Из всего содержимого выбрал графин с розовой минеральной водой, налил в хрустальный стакан.

   «Она не будет пить, — думал я, высыпая из капсулы, спрятанной в булавке галстука, белый порошок. Он вспенился, мгновенно растворяясь в жидкости. — Не будет».

   И всё же понёс стакан в каморку. За это время жена не вернулась в свой мир и не попыталась убежать. Смотрела на меня взглядом загнанного зверька. Не шелохнулась, когда я навис над ней и протянул стакан.

   — Не бойся, — как можно мягче сказал я.

   Браслет на моей руке завибрировал, по телу прокатился жар искусственного возбуждения. Стиснув зубы, я смотрел, как волосы обнимают плечи девушки, как плотно и соблазнительно прилегает к её стройному телу мужская одежда. Раздеть бы, прикоснуться к нежной коже, ощутить тепло…

   Хватит!

   Я решительнее протянул стакан с розовой жидкостью. Неотрывно глядя в глаза, девушка обхватила его и мои пальцы горячими ладошками. Меня будто током ударило, я едва удержался, чтобы не отшатнуться.

   Неверяще смотрел, как девушка прижимает стакан к манящим губам, наклоняет, прихватывает первые капли, делает глоток, ещё. Я же только из отчаяния попытался, а она… Осушив стакан, она протянула его мне. Забирая, я коснулся её тёплых пальцев. Сердце бешено колотилось, во рту пересохло. Я сглотнул.

   Девушка смотрела на меня, её глаза заволакивала муть. Сорок секунд — и огромные глаза закрылись, тело стало оседать. Отбросив стакан, я подхватил её на руки и шагнул в тень двери.

   Серый мир охватил нас нервно дёргающимися языками призрачного огня. Он трясся и искажался, прожигая путь живому сквозь мёртвое. Сквозь стены, по воздуху, ориентируясь на трепещущие проекции вещей и людей, я спустился вниз, прямо в карету и, пробравшись между падавших в дыры лучей, вышел из тени.

   ______________________

   * о приключениях жены Лавентина написан отдельный роман «Жена из другого мира».

ГЛАВА 8

Посмотрел на безмятежное личико девушки. Красивая. И приоткрытые губы манили бы даже без понукания браслета.

   Порошок должен усыпить её на пять часов. Если повезёт, проснётся она в своём мире.

   Уложил её на широкое сидение, упасть вроде не должна. Снаружи было спокойно. Бросив последний взгляд на влажные манящие губы, я шагнул в тень, взбежал на второй этаж и выскочил их тени стола в кабинете главы бюро.

   На сердце было неспокойно. Умом понимал, что за несколько минут ничего не случится, но… Я пулей выскочил из кабинета, промчался мимо вытиравшего пот начальника.

   — Проблема решена, ничего не опасайтесь, — бросил на ходу, в очередной раз благодаря свою предусмотрительность, из-за которой вписал в договор очень широкие ограничения на разглашение.

   — Домой, — предупредил я и заскочил в карету.

   Увидев девушку на месте, выдохнул. Сел напротив. Её волосы свисали с края. Наклонился приподнять их и с минуту просто перебирал пряди. Сердце трепетало.

   Опять брачные чары!

   Я вдавился в спинку сидения, увеличивая расстояние между мной и женой. Надеясь, что чары не усилятся.

   Браслету всё равно, что будет с девушкой, лишь бы я наследника сделал. Я таким равнодушием похвастаться не мог.

   Кусая губу, уставился в выбитую в стенке дыру, но отвлечься не получалось. Тянуло посмотреть на девушку, не падает ли. В один из таких проверяющих взглядов заметил на её колене запёкшуюся кровь.

   В голове словно щёлкнуло: я, наверное, её из неприятностей выдернул. Она плакала, была испугана, волосы в беспорядке, мужская одежда, теперь ещё кровь. И самое плохое — это меня задевало.

   Рука тянулась коснуться её лица, убрать с щеки прядь, провести пальцами по губам… Отвернулся, но как наяву видел свою руку, скользящую по шее девушки к верхней пуговице её одежды.

   «Не мои мысли, — напомнил себе. — Это не мои мысли».

   Меня захлестнуло желанием, по телу пробежала опаляющая дрожь.

   Стиснув кулаки, я боролся с навеянным магией порывом наброситься на спавшую девушку.

   Мучительная поездка до дома казалась бесконечной. От близости жены лихорадило. Отвести от неё взгляд было выше моих сил, шея словно закоченела. С радостью я бы выскочил наружу и бежал рядом с ящерами. От напряжения по лбу разливалась горячая боль.

   Карета остановилась. Давление на меня ослабло, я посмотрел в дыру и увидел крыльцо своего дома. Подхватил девушку и шагнул в тень.

   Пропитанное родовой магией пространство легко пропустило меня в женскую спальню. Созданное Нейзалиндой убранство давило роскошью, я опустил новую жену на меховое покрывало и отступил на несколько шагов.

   В первую очередь следовало погрузить её в более глубокий сон.

   Потом вылечить ногу.

   И, пожалуй, переодеть, но этим займутся духи.

   — Ксал, принеси из спальни зелёный флакон, — велел я.

   Одно прикосновение к брючине, и разрушенная Тленом ткань обнажила рассечённую опухшую плоть. По опыту военных действий, это царапина, но девушке может показаться страшной раной.

   Сумрачной тенью Ксал возник передо мной и протянул флакон.

   Раньше дух выглядел привлекательным мужчиной. Я перевёл взгляд на застывшее лицо девушки. Её влияние на дом началось… Снова взглянул на Ксала: ни глаз, ни даже лица. Просто ужас ходячий.

   Забрав флакон, набрал в пипетку крышки две капли и склонился над девушкой. Какие невыносимо соблазнительные губы! Капнул между ними маслянистую жидкость. Всё, через пару минут её сон станет настолько глубоким, что, надеюсь, даже дом не уловит её желаний и представлений о том, каким он должен быть.

   Дальше колено…

   Мерно вздымавшаяся грудь притягивала взгляд. Резко отвернувшись, я бросил Ксалу флакон и пошагал к двери. Прогулка до кабинета — отличная идея. Как раз то, что сейчас нужно: побыть вдали от жены.

   Ещё бы браслет не дёргал в её сторону, было бы замечательно.

   В кабинет буквально ворвался, метнулся к столу, вскрывая магические замки. Из нижнего ящика вытащил шкатулку с гербом императора, распахнул. На чёрном бархате поблёскивало платиновое кольцо. Из-за острых граней и выступов оно казалось хищным, но свойства у него исключительно мирные. Внутри, под заострёнными плоскостями, пряталась капля крови императора, несущая заряд его родовой магии.

   Надев холодное кольцо на палец, я вернулся в спальню.

   Жена лежала в прежней позе. Старясь не отвлекаться на её лицо и грудь, я подошёл и накрыл колено ладонью. Пустил магический импульс в кольцо, оно разогрелось. Императорская магия крови с нотками моей родовой пришла в движение, проникла сквозь прикрывавшую жену родовую защиту, мягко обследовала рану и начала лечить. Очень надеюсь, у девушки только внешние повреждения: кольцо исцеляло плоть, но не кости.

   А кожа тёплая. Вливание магии разгорячало её. Я не видел происходящего под ладонью, но отёк вокруг спадал, возвращая ноге стройность.

   Лечение затягивалось… Надо было сначала вернулся в карету и выйти из неё на глазах у сопровождения. Неудобно, когда рядом постоянно кто-то присутствует.

   А кожа стала гладкая, нежная…

   С Талентиной я изучил неприятные воздействия брачных чар, когда все мысли так или иначе сводятся к чувственным фантазиям, давят, одуряют.

   Но пока терпимо.

   Время шло. Наконец кольцо стало холодным, возвещая о конце лечения. Я поспешно отдёрнул руку, но ощущение прикосновения к чужой коже осталось.

   — Саранда, переодень её.

   Из стены раздался тонкий голос духа:

   — Хозяйка не желает прикосновений. Я не могу пойти против её воли.

   Секунду я осознавал, потом уточнил:

   — Вы не собираетесь за ней ухаживать, пока она спит?

   — Всё что угодно, кроме прикосновений к хозяйке.

   Глупо спрашивать, уверен дух или нет, все они сразу прощупали желания жены. Надо было крепко её усыплять до прихода в дом.

   Я запустил пальцы в волосы. Императорское кольцо цеплялось за пряди. Надо его всегда носить на случай, если проклятие сработает быстрее: вдруг девушка не из потомственных магов, тогда воздействие на неё будет сильнее.

   Посмотрел на мою несчастную временную спутницу жизни. Можно ли её защитить? Достаточно будет не выпускать из дома?

   Обдумывая это, я заметил на её одежде следы пыли. Во мне боролись противоречивые чувства: с одной стороны, лишний раз прикасаться к жене не стоило, с другой — совестно оставлять её так. О женщинах надо заботиться.

   Зажмурившись, я Тленом развеял её одежду. Ощупью накрыл девушку краем покрывала и потёр в надежде, что распавшаяся ткань останется на мехе. Затем, по-прежнему не открывая глаз, сдвинул одеяло.

   Глаза я открыл только когда закутал переложенную девушку.

   Всё, о её комфорте позаботился. Пора организовать возвращение домой.

   Намереваясь вытрясти из Лавентина способ отправить её назад, я шагнул к двери. Рывок браслета почти уронил меня на спинку кровати, руку вывернуло. Из-под одеяла вытянуло браслет с рукой жены, он звонко соединился с моим.

   — Нет-нет-нет. — Ухватив её запястье, я попытался отодрать браслет.

   Не помогло, конечно, не помогло, но…

   Есть ещё вариант с поцелуем. На ранней стадии должно помогать.

   Целовать девушку я права не имел, но не сидеть же приклеенным к ней? Решительно наклонившись, я на миг прижался к неподвижным губам и отпрянул.

   Не помогло.

   Это переходило за все границы!

   В груди стало жарко от бешенства: хватит! Хватит с меня этого всего, я больше не хочу! Я дёргался, раздирал браслеты…

   Сдался минут через десять, понимая — борьба бессмысленна.

   Устало посмотрел на девушку. Она спала, грудь вздымалась едва ощутимо, а приоткрытые губы… Я склонился к ним. Застыл, не прикасаясь, но уже ощущая тепло.

   Может, более глубокий поцелуй разомкнёт браслеты?

   Я наклонился…

ГЛАВА 9

Скользнул языком между зубов девушки. Ни радости, ни трепета безответный поцелуй не приносил. Наверное, поэтому и не помог справиться с браслетами. Получается, это непотребство было зря.

   Я сполз с кровати и уселся рядом, оставив скованную руку наверху.

   Закрыл лицо ладонью.

   У меня ведь сегодня встреча с императором…

   Старался дышать ровно. Браслеты не должны тянуть слишком долго, сегодня только первый день брака.

   — Ксал, письменные принадлежности!

   Несколько мгновений спустя Ксал явился с планшетом, листом и чернильной ручкой.

   Сдерживая ругательства, которых набрался в Черундской армии, я стал писать.

   «Лавентин, не знаю почему, но девушка вернулась.

   Вывалилась из воздуха прямо в кабинете начальника патентного бюро, хотя портального узла там не было».

   Я задумался. Вроде никаких подробностей не упустил, но информации для решения проблемы мало. Придётся положиться на изобретательность Лавентина.

   «Очень надеюсь, что она здесь временно. Делай что хочешь, но отправь её отсюда.

   Но если не справишься»…

   Склонив голову, вздохнул. Столько всего хотелось сделать с Лавентином, словами не описать.

   «знаешь, если не справишься, я тебя кастрирую, потому что тебя одного на страну слишком много для её безопасного существования».

   Излив гнев, повторил самое главное:

   «Найди способ всё исправить.

   Р».

   Вывернутая вверх рука онемела в неудобном положении.

   — Запечатай, — я протянул письмо Ксалу. Дух сложил моё гневное послание и поднёс обратной стороной. Я наложил замыкающую печать. — Отнеси офицерам. Пусть срочно передадут Лавентину, он должен быть в научном собрании.

   Поклонившись, Ксал исчез в стене.

   Надо императора и секретаря предупредить, что задержусь на неопределённый срок.

   Думая об этом, я кожей ощущал близость жены. Странное состояние, когда сидишь спиной к человеку, едва соприкасаешься, но чётко представляешь положение этого человека в пространстве, внешность. Я так ясно видел и осязал лежавшую на постели жену, словно был окутавшим её воздухом.

   Тряхнув головой, взялся за письмо императору.

   Постепенно я успокаивался. Браслеты разомкнулись, позволяя отодвинуться сначала на сантиметр. Потом расстояние увеличилось на десять сантиметров, на метр…

   Лишний раз провоцировать браслеты не стоило, и я не стал уходить — утроился возле кровати в принесённом Ксалом кресле. Он придвинул мне секретер и передал отчёты из министерства.

   Только я забылся в работе, как из стены выскользнуло нечто в серых лохмотьях. Под капюшоном существа была тьма, струпья покрывали узловатые длиннопалые руки.

   — К вам представители научного собрания с жалобой на длора Бабонтийского, — прохрипел дух.

   — Привратный дух? — севшим голосом уточнил я.

   — Да, мой длор.

   Бедный мой дом, бедные мои духи.

   — Ты… в порядке?

   — Не очень, мой длор, — привратный дух потянул капюшон вниз. — Меня беспокоит отсутствие головы.

   Вместо неё была шишковатая кишка, увенчанная зубастым ртом.

   Из-за какого безумного желания мой привратный дух, мой охранник превратился в это нечто?

   Спящая девушка выглядела настолько невинной, что никак не вязалась с чудовищем, созданным силой её воображения. Может, облик моего привратного духа — это образ существа их мира? Вроде наших духов бездны, которых тоже используют для охраны?

   — Что передать членам научного собрания?

   — Сколько их? — Я потёр переносицу.

   — Тридцать.

   Неужели решили подать жалобу на то, что Лавентин стал мужем без жены?

   — Спроси, по какому поводу претензии, — велел я. Его изменившийся вид сразу выдаст наличие в доме новой хозяйки. Я крикнул вслед: — Только не показывайся им на глаза.

   — Слушаюсь, мой длор… — донеслось из стены.

   Закрыв лицо руками, я сидел, сгорбившись, пока не вернулся привратный дух:

   — Насколько понял из криков, длор Бабонтийский натравил свою химеру на членов научного собрания, из-за этого пострадали их химеры, ящеры и экипажи. Многие получили ранения.

   Я приподнял голову:

   — Натравил на них химеру? Непохоже на Лавентина.

   — По их словам выходит так.

   Закусил губу. В деле надо разобраться лично, всё же претензии к главе рода. Но если выйду, браслет почти наверняка снова потянет назад. И разборки с длорами отвлекут Лавентина от работы над возвращением моей жены в её мир.

   — Так, — хлопнул я по колену. — Пусть подают в суд на возмещение убытков. Но чтобы Лавентина никто не беспокоил. Он выполняет моё поручение, так что всякий, кто пойдёт к нему, очень об этом пожалеет. Дело государственной важности.

   — В числе жалобщиков уважаемый длор Смуз Мондербойский, — хрипло сообщил привратный дух.

   А там где Смуз, там и его жена Сарсанна, всегда ищущая повод устроить мне неприятности. Лавентин, отказавшись от помолвки с её протеже Сабельдой, тоже попал в число врагов Сарсанны. Жаловаться на нас она будет самому императору, он же её сводный брат.

   Я глубоко вдохнул и выдохнул. Привратный дух хочет как лучше, но иногда это раздражает. Ответ получился напряжённым:

   — Хорошо. Я занят, все жалобы рассмотрю завтра. Но сегодня Лавентин выполняет заказ министерства внутренних дел, трогать его нельзя. Как сдаст задание, я лично накажу его и заставлю возместить ущерб.

   Через пять минут привратный дух вернулся с контрпредложением:

   — Они требуют возмещения не только материального, но и морального ущерба.

   — Хорошо, — процедил я и вернулся к бумагам.

   Мне бы кто моральный ущерб возместил.

   Время шло. Стараясь не обращать внимания на вибрацию браслета, я вскрыл конверт с отчётами по работе тюрем.

   Привратный дух появился из стены:

   — Военный министр Алвер требует разрешения на арест длора Лавентина Бабонтийского.

   Я выронил бумаги:

   — На каком основании?

   — За попытку уничтожить остров длоров.

   Закрыв глаза, досчитал до ста. Не помогло. Но глаза пришлось открыть.

   Да что у них там происходит?

   Отложив бумаги, я решительно направился к двери. На полпути руку вывернуло назад. Пока держало на месте, но если попытаюсь уйти, оттащит к жене.

   — Пусть Алвер передаст отчёт в письменном виде, я решу по обстоятельствам.

   Мой дом расположен на дальнем берегу острова, но если бы Лавентин попытался уничтожить весь остров, я бы услышал или почувствовал. А я ничего подозрительного не заметил.

   Привратный дух вернулся:

   — Ваше требование передадут военному министру.

   То есть Алвер надеялся, что я выпишу ему бумагу на арест главы рода просто так, без доказательств и даже не по личной просьбе, а руководствуясь переданной через посланника просьбой? Совсем с ума сошёл, что ли?

   И что такого Лавентин натворил?

   Взгляд метнулся на спящую девушку. Я и не заметил, как оказался рядом. Очнулся, когда пальцы коснулись прохладной щеки. Скользнули к губам, улавливая едва ощутимое дыхание.

   Желание наклониться и поцеловать раскаляло внутренности. Резко отвернувшись, я перевёл дыхание и вернулся к бумагам.

   У меня много дел. И я точно знал, что концентрация на них помогает бороться с брачными чарами. Поэтому самое время набросать план отчёта по ситуации с продовольственной безопасностью — скоро перед императором по этому вопросу отчитываться.

   Но стоило погрузиться в проект, как снова явился привратный дух и протянул конверт. Я вытащил лист бумаги. По скачущим буквам почти невозможно было опознать аккуратный почерк Алвера.

   «Раввер!

   Алвер».

   У меня глаза полезли на лоб: нечто, что может вытянуть силу из самих источников?

   Я кинулся к двери так быстро, что не ощутил момента выверта руки, шагнул дальше, и меня мощным рывком отволокло к изножью кровати.

   То есть пока Лавентин разрушает наш остров и источники магии, я привязан здесь, к спящей жене?

   Риторический вопрос, конечно. Я уцепился за изножье и поднялся. Опираясь на кровать, посмотрел на бледное личико в ореоле светлых волос. Зажмурился, но лицо так и стояло перед глазами. Я сглотнул.

   Если будет так продолжаться, я не смогу выполнять обязанности министра внутренних дел.

   Нужно срочно что-нибудь придумать.

ГЛАВА 10

В полночь привратный дух явился с очередным конвертом. Подпирая щёку ладонью, я устало прошептал:

   — Снова жалоба на Лавентина?

   — Да, — прохрипел привратный дух и положил конверт в стопку нераспечатанных жалоб.

   Она в высоту уже два пальца. Просмотренная — в три. В общем, я понимал желающих сделать с Лавентином что-нибудь непотребное.

   Но жалобы уважаемых длоров, глав рода и даже министров слишком предвзятые, поэтому я изучал отчёты агентов и полицейских. По ним получалось, что Лавентин был в своём репертуаре, просто масштаб больше обычного. Такое чувство, что его вернувшаяся иномирная жена помогла ему удвоить свои разрушительные способности*.

   Снова посмотрел на стопку нераспечатанных конвертов. Жалобщики не отличались оригинальностью, так что заранее от скуки сводило скулы и хотелось зевать. Всё равно Лавентина не трону, пока не поможет разобраться с проблемой.

   Протерев глаза, оглянулся на девушку: всё так же безмятежно пребывала в глубоком сне. В сиянии свечей её лицо и волосы источали золотистый свет. Сердце ёкнуло. Но действие брачных чар ограничилось этим.

   Я снова посмотрел на пачку нераспечатанных жалоб и встал.

   У меня самого претензий к Лавентину очень много: из-за него пришлось отменить встречу с императором и писать ему объяснение. Ответ до сих пор не пришёл. И я понимал: императору нужно время, чтобы смириться с моим самоуправством.

   Усевшись на край постели, сжал в своих руках прохладную ладонь девушки. Кончики её пальцев были слегка шершавыми, но ногти ровные, чистые.

   Надо уверить брачные чары, что я на правильном пути. Наклонившись, поцеловал кончики девичьих пальцев. В голове слегка поплыло от усталости и навеянного желания. Развернув безвольную ладонь, я скользнул по ней губами до браслета, запечатлел поцелуй на запястье и убрал руку девушки под покрывало. Вернулся за секретер.

   Помимо многочисленных жалоб на Лавентина внимания требовал недавно присланный четырёхсотстраничный отчёт о деятельности столичных партий и обществ. От одного вида этого талмуда становилось не по себе. Неужели у нас так много организаций? И это только в столице!

   Облокотившись на секретер, я запустил пальцы в волосы.

   В висках гудело, в глазах нарастали напряжение и зуд, словно туда сыпали песок.

   Спать пора.

   Заставил себя посмотреть на бумаги. От одного их вида тошнило. Особенно раздражали жалобы на Лавентина. Ну зачем всех глав рода передали под юрисдикцию министра внутренних дел? Словно без этого не хватает дел… Правда, две трети жалоб поступали на Лавентина, без него главы рода отнимали бы меньше времени.

   Пачка отчёта на четыреста страниц выглядела жутко.

   Переведя взгляд на закрытое портьерами окно, прислушался к тихим пощёлкиваниям. Под мимолётным воздействием хозяйки дом начал перестраиваться.

   — Ксал…

   Он появился из стены.

   — Сильно дом изменился? — не отводя взгляда от портьер, спросил я.

   — Ему не хватает чётких указаний, он не получил достаточную текучесть, но в прежней форме остаётся с трудом.

   — Ясно. — Прикрыв рот ладонью, зевнул. — Я посплю здесь, принеси всё необходимое.

   По спине побежали мурашки. Всё во мне протестовало против этого опасного для выдержки шага, но несколько часов так близко к жене дадут неплохой шанс на ослабление притяжения к завтрашнему утру.

   Лучше поспать вместе сейчас, чем носить спящую жену с собой потом.

   Со сладкими причмокиваниями сушильщик отклеился от моих волос, прыгнул на полку и остался сидеть бархатной неподвижной тряпочкой.

   Закутываясь в халат, я невидяще смотрел перед собой. Последние четыре ночи я пил зелье глубокого сна, сегодня принимать его уже опасно. Но с ним точно не натворю дел.

   Вернувшись в спальню, с закрытыми глазами постоял перед кроватью.

   Ощущение полного осязания тела спящей девушки было не таким ярким, как несколько часов назад, но достаточно сильным.

   Тряхнув головой, взял с секретера зелёный флакончик и набрал каплю. Погружать девушку в глубокий сон более чем на двое суток нельзя.

   У меня осталось меньше двух суток. За это время нужно либо вернуть её домой, либо найти способ договориться, чтобы она оставила мой дом в неизменном виде.

   Мысленно считая, чтобы отвлечься от непристойных мыслей, я наклонился к девушке и капнул раствор на её губы. Не удержался и осторожно коснулся их пальцем: мягкие, податливые, желанные.

   — Ксал, — я решительно обошёл кровать и забрался под меховое покрывало. — Если будут претензии к Лавентину — не буди.

   Набрал каплю, отставил бутылочку и, ощупью найдя под покрывалом прохладную ладонь девушки, стиснув её, выдавил сонное зелье себе на язык.

   Почти мгновенно меня накрыла блаженная тьма без сновидений.

   Губы опалило огнём, внутри всё содрогнулось. Я распахнул глаза: надо мной стояло тёмное чудовище. Спальня Нейзалинды плавала в сумраке. Почему я здесь? Что-то трещало и пощёлкивало. Что?..

   Сердце бухало в груди.

   Холодными колючими волнами накатывали воспоминания о вызове, неожиданном браке, устроенном Лавентином бардаке, пачке жалоб на него.

   — Хозяин, — Ксал опустил руку с голубым флаконом пробуждающего зелья, — вас срочно вызывают на место преступления.

   В глубоком сне не шевелишься, поэтому в моей руке по-прежнему лежала нежная ладонь. Я отпустил её с щемящим чувством неправильности разрыва нашего контакта. С трудом сел. Голова шла кругом, в ушах звенело от щёлканья стен.

   — Что такого срочного? — Я сдавил виски. — И куда надо ехать?

   — Убийство в доме длора Какики.

   Даже столь чудовищное известие не помогло развеять дурман глубокого сна. Пора делать основательный перерыв в употреблении этого зелья. Я наклонился к девушке, запечатлел на её губах короткий поцелуй и сполз с кровати.

   По мышцам расползалось покалывание. Словно в тумане добрался до ванной комнаты и повис на раковине. Дыхания не хватало. Пробуждение зельем — та ещё гадость. Кончики пальцев дрожали.

   «Там убийство. В доме главы рода. Ты должен идти, — повторял себе. — Соберись!»

   Собраться не получалось. Казалось, я разваливался на кусочки. Обрадовался бы, вздумай браслеты привязать меня к жене. Но они отпустили.

   Словно в полусне оделся и вышел на крыльцо. С минуту смотрел на ландо, не понимая, почему его подали вместо кареты. Потом вспомнил, что сам отправил карету в ремонт.

   И хотя было ощущение, что вместо тела у меня огромная неповоротливая кукла, а скорость мыслей замедлилась до невозможности, я обычной лёгкой походкой спустился с крыльца, сел в ландо и поехал.

   Мимо пронёсся мой парк, ворота, трёхметровые белые стены чужих имений. Сначала всё выглядело как обычно, но вскоре появились следы магоеда. Даже усохшие коричневые стебли распиленного растения в диаметре почти достигали метра. На территории домов они не проникли, но беспокойство их обитателей понятно.

   Дом Какики находился рядом с домом Лавентина, потом можно будет заехать и узнать, как продвигаются дела.

   Дом Сомсамычева, ставший эпицентром распространения магоеда, издалека светил пробоинами в стенах и свисающими из них корнями. Через ограду расположенного напротив имения Какики тоже пробрался гигантский магоед. Но так быть не должно, ведь это дом длора, он под защитой магии.

   Ворота имения стояли открытыми. Ландо влетело внутрь, но я не ощутил прикосновения родовой магии Какики. Это мгновенно привело меня в чувство.

   На крыльце стояли два офицера особого отдела, следователь и бледный, растрёпанный полицейский, на мундире которого темнели пятна.

   — Глава рода мёртв, — произнёс офицер Слай Вериндер таким тоном, словно сам не верил. — Он в спальне, но входа туда мы не нашли, только через окно.

   Глава рода мёртв, родовой магии не чувствовалось совсем… Всё это грозило проблемами. И беспорядками — недовольным только дай повод наброситься на императора и кабинет министров. Остальные главы рода, когда узнают о случившемся, меня живьём сожрут.

   Надо всё сохранять в тайне как можно дольше.

   — Закройте ворота, уберите стебли, чтобы имение выглядело нормально, — приказал я. — Найти всех членов семьи Какики и тайно отправить в конспиративный дом в Лаксе. Немедленно. Выставьте охрану возле моста, никто из них не должен проникнуть на остров. Никаких контактов Какики с другими длорами, кроме служащих особого отдела.

   В голове гудело. Вдохнув и выдохнув, я вошёл в мёртвый дом.

   Убранство холла не изменилось со времени, когда я сватался к своей будущей второй жене Эваланде Какики. Только теперь из потолка торчал огромный корень магоеда.

   — Ничего не трогать, — я сразу прошёл в библиотеку.

   Бросил взгляд на семейный портрет: из пяти нарисованных на нём длоров в живых осталась только младшая из дочерей Какики. Средняя, Эваланда, безмятежно улыбалась и казалась воплощением доброты и нежности. Жаркая Черундия, потеря ребёнка, одиночество и напряжение из-за постоянных боевых действий в мятежной колонии изменили её в худшую сторону.

   Отмахнувшись от ненужных мыслей, я добрался до тайного хода, некогда показанного женой, нажал на скрытый в стенном подсвечнике рычаг. Шкаф отодвинулся, дверь распахнулась. Я заглянул в тёмный проход. На другом его конце располагалась спальня хозяина дома.

   Причин не доверять словам офицера не было, я чувствовал, что дом мёртв, но всё казалось дурным сном: не могли главу рода убить в его доме, в собственной спальне.

   Это невозможно. Но проверить я должен. И я шагнул на тёмную лестницу.

   ______________

   * весёлые приключения Лавентина и расследование убийства Какики описаны в романе «Жена из другого мира». Здесь они упоминаются минимально.

ГЛАВА 11

«…Пришло подтверждение, что все Какики лишились магии.

   Виновных найди в ближайшие дни».

   Третий раз перечитав эту часть письма императора, я облокотился на стол в кабинете Какики и закрыл лицо руками.

   — Совмещать несовместимое, делать невозможное — вот мой долг перед империей, — шёпотом напомнил себе правило нашего рода.

   Император в своём репертуаре. А мне как «официальное» лишение рода магии совместить с поиском настоящего преступника? И что будет с участниками расследования?

   Я поморщился: к сожалению, среди знавших об убийстве оказались простые люди. С ними не подпишешь магический контракт полного неразглашения, придётся отправлять их на освоение Новой земли. А для расследования где взять необходимых специалистов-длоров? Длоры предпочитают более высокие посты, расследованиями занимаются в основном люди.

   Где найти эксперта такого класса, который сможет объяснить то невероятное, что случилось с Какики? Я отчётливо представил его иссушенный труп, похожий на продолжение увядших корней магоеда. Какая сила могла победить главу рода в его собственном доме, рядом с источником магии? И не просто убить, а разбить источник и превратить длора в мумию?

   Словно в кошмарном сне на меня накатывал образ спальни, усыпанной багровым пеплом. Он, точно снег, сыпался с потолка, прорезая лучи блеклого сумеречного света. На кровати тёмным корнем застыло неестественно выгнутое тело, спутанное с засохшим волшебным растением.

   Мурашки побежали по спине. Я передёрнулся.

   Надеюсь, это не последствие экспериментов Лавентина. В случае вины его не казнят, раз император использует ситуацию для запугивания зарвавшихся длоров, но безнаказанность такого поступка совсем развяжет Лавентину руки, и мы окажемся в смертельной опасности.

   Ладно, это не единственная моя проблема.

   Убрав руки от лица, я отложил страницу в строну и прочитал написанное на следующей:

   «Что касается изменения семейного положения. Я безмерно огорчён твоим браком с женщиной недостойного происхождения. Единственное, что утешает в данной ситуации — она вскоре освободит тебя от обязательств».

   В груди стало тесно от гнева. Хорошо, что браслеты не позволили лично посетить императора. Боюсь, я не смог бы с должным хладнокровием принять такие слова, и разозлённый император мне бы этого не спустил. А он зол, раз ответ пришёл так поздно.

   Подавив эмоции, я продолжил читать.

   «Пусть личность супруги и позорные обстоятельства брака останутся тайной. Лучше самые безумные предположения, чем такая правда. Твою предыдущую жену убил любовник во время её развлечений в постели с другим мужчиной, благородные длоры сами придумают, что ты запер жену из ревности, и сочтут такой шаг разумным. Твоя задача — изолировать жену в доме.

   Я стану выражать недовольство твоим отказом жениться, сниму явную охрану и буду интересоваться кандидатами на твой пост. Передай часть дел заместителям. Надеюсь, это даст необходимую свободу действий для проведения расследования и организации процесса против Какики».

   Я вдохнул и выдохнул.

   Очень надеюсь, у Лавентина получится вернуть девушку домой, потому что сидеть под замком до конца жизни судьба незавидная. Да и мне становиться тюремщиком не хотелось.

   А идея императора принять ответственность за уничтожение магии рода весьма сомнительна. С одной стороны, известие о том, что некто обладает такой властью, посеет панику. С другой, репутация императора может пострадать: странно лишить магии целый род, когда понятно, что все его члены виновными быть не могут. Трудно представить, какое обвинение надо сфабриковать, чтобы такие меры казались справедливыми.

   А если в происшествии виновен Лавентин, то риски ни к чему, ведь тогда уничтожение магии — случайность и не повод для паники. Хотя… Лавентина в этом случае жалко: за убийство главы рода его казнят. Неужели император хочет взять вину на себя из-за обещания отцу Лавентина беречь его непутёвого сына?

   Закусив губу, я отодвинул письмо, положил перед собой лист бумаги с гербовым тиснением Какики и начал писать возражения по плану императора. Хотелось высказаться и по поводу жены, но это чистые эмоции, ведь разумных причин спорить нет. Я сосредоточился на деле Какики.

   В кабинет постучали.

   Собрав все письма, включая незаконченное, я убрал их в выдвижной ящик.

   — Войдите.

   Кашлянув, в кабинет просочился седовласый Торделин, следователь особого отдела. У него была неприятная манера покашливать и причмокивать, но сотрудник он хороший и держал язык за зубами.

   Он уселся в кресло напротив стола и, поглядывая в блокнот, заговорил:

   — Думаю, причина смерти уважаемого главы рода — растения, называемые магоедами.

   — Если так, почему растения не пытались навредить другим главам рода?

   — Полагаю потому, что для этого необходимо, чтобы семя магоеда оказалось в непосредственной близости к жертве. Возможно, даже внутри неё.

   Я вздёрнул бровь. Следователь, причмокнув, перевернул страницу блокнота:

   — Отчёты я изучил и считаю, дело обстояло так: длор Бабонтийский во время всем известных возлияний из-за ссоры с невестой изобрёл магоеда. Вероятно, хотел похвастаться творением. Он любит это делать, насколько мне известно. — Следователь искоса глянул на меня, я вынужден был кивнуть: что-что, а похвастаться изобретениями Лавентин любил. — Во время демонстрации длор Какики получил несовместимые с жизнью повреждения.

   — Это не объясняет, почему труп лежит в постели. Не хотите же вы сказать, что их встреча происходила в спальне?

   — На этот вопрос я ответить не могу. Возможно, ссора с невестой произошла из-за, кхм, своеобразных пристрастий длора Бабонтийского.

   — У него одно своеобразное пристрастие — изобретения.

   — Тогда, возможно, он перенёс труп в спальню. Она закрыта от прямого проникновения, можно было рассчитывать, что тело обнаружат нескоро. А для отвлечения внимания от места преступления длор Бабонтийский засеял магоедом участок соседа — Сомсамычева. После этого рассчитал время, когда активируется магоед, и обеспечил себе алиби выступлением в научном собрании. Для пущей надёжности он женился на иномирянке, чтобы отвлечь внимание окружающих.

   — Но магоеды привели бы следствие к нему.

   — Он был пьян, плохо соображал. К тому же длор Бабонтийский уверяет, что не сажал семена, а оставил рюкзак с ними у Сомсамычевых. Забыть такую опасную вещь, конечно, серьёзный проступок. Но тогда получается, что магоедов засадил кто-то другой. Сомсамычев или неизвестный преступник. Главное — не длор Бабонтийский, а это почти полностью освобождает его от ответственности: был пьян, рассеян, не ожидал такого результата. Он длор, вы прекрасно знаете позицию суда: благородство происхождения гарантирует отсутствие дурных наклонностей. А Сомсамычевы богатые, но всё же простые люди.

   Он прав. Если дойдёт до суда, слово Лавентина будет в разы весомее слова коммерсанта Сомсамычева.

   — Вы уже допросили их? — спросил я.

   — Они на выставке промышленных товаров, за ними послали.

   — Это даёт им алиби.

   — То, что вся семья находится вне дома, не значит, что кто-то из них не мог вернуться и засеять магоед. Вы прекрасно знаете, что стопроцентных алиби практически не бывает.

   Тоже верно: выставка проходила достаточно близко, чтобы ночью можно было съездить сюда и успеть вернуться к завтраку.

   Браслет налился тяжестью, намекая, что я задержался вдали от жены.

   В дверь опять постучали.

   — Войдите, — устало отозвался я, потирая скрытый под рукавами браслет.

   Заглянул Слай Вериндер и бодро отрапортовал:

   — Эксперты прибыли. Просят разрешения осмотреть труп.

   Я медлил. Заключение экспертов необходимо, но… среди них только два длора, и те сообразительностью не отличались. Они даже в Быкослове не учились.

   — Пусть осматривают дом, — кивнул я. — Но к телу допущу только после моего эксперта.

   У Слая вытянулось лицо. Я отмахнулся, сосредотачиваясь на кашлянувшем инспекторе Торделине. Дождался закрытия двери и ответил:

   — Я приму во внимание вашу версию. Но пока её не озвучивайте. Лавентин Бабонтийский — глава рода. С ним придётся считаться.

   — Именно то, что он глава рода, делает его особенно опасным. На вашем месте я бы посадил его под замок. Хотя бы неофициально.

   — Если будут твёрдые доказательства, такой поворот событий возможен, — стараясь не давать чётких обещаний, отозвался я. — Но пока эту версию прошу не разрабатывать. Для начала я хочу лично посмотреть на реакцию длора Бабонтийского на тело. А так же выслушать его экспертное заключение о возможных причинах смерти.

   У следователя дрогнули губы. Он поднялся и склонил голову:

   — Как пожелаете.

   — Подождите, — я мысленно поморщился: ссориться с ним не стоило, но отвести его в колодец источника и показать отсутствие корней магоеда в сердце уничтоженной силы рода, в принципе говорить о такой вещи обычному человеку я права не имел. — Есть основания полагать, что с этим преступлением всё не так просто. Поэтому я хотел бы изучить и другие версии.

   Браслет мелко вибрировал, призывая скорее отправиться домой.

   — Сейчас я должен идти, — я тоже поднялся. — Я могу приказать не разрабатывать эту версию, но хотелось бы, чтобы вы сделали это по моей личной просьбе. Уверен, вы найдёте правильную, пусть и незаметную за столь очевидным предположением, версию преступления.

   Следователь кивнул, но слабо верилось, что он отступится даже ради моей благосклонности: слишком решительный взгляд, слишком свежо в его памяти, как одного из его внуков затоптали ящеры, запряжённые в карету длора.

   Нужно было договорить, но браслет тянул всё сильнее. Пришлось отпустить следователя. Всё равно защитные барьеры, наложенные мной на окно и дверь в спальню Какики, не позволят осмотреть место преступления вопреки моему распоряжению.

   А мне предстоял неприятный разговор с Лавентином. Но прежде — жена. Я забрал свои бумаги из стола Какики и поспешил домой. При мысли о спящей девушке и её мягких губах по телу пробегали волны тепла.

ГЛАВА 12

Солнечные лучи озаряли останки волшебного дома.

   Это невозможно, немыслимо, но… На месте просторного здания лежала скукоженная треугольная глыба исходной каменистой субстанции с отростками, трещинами. Вокруг — развороченный сад, вывернутая земля. Белоснежная стена ограды пробита.

   Я, наверное, сошёл с ума.

   Или сплю.

   Потому что происходящее не могло быть правдой.

   Я не мог скоропалительно жениться на первой вытащенной из портала девушке: я сначала думаю, а потом делаю.

   Не мог кто-то убить главу рода в его собственной спальне.

   Не могли Лавентина заподозрить в убийстве, каким бы взбалмошным он ни был.

   Только почему-то против Лавентина появлялось всё больше улик. Своими глазами я видел в его саду разрушенные его соседом Сомсамычевым статуи, из-за уничтожения которых Лавентин, как он мне по глупости признался, собственными руками засадил у Сомсамычевых магоед.

   Я ведь заключил с ним контракт на службу в особом отделе не от лица императора, а от себя из обычной предосторожности: чтобы в случае проблем не запятнать честь правящей семьи. Но я же не думал, что проблема может быть больше, чем просто сумасбродность Лавентина…

   И пока я по реакции Лавентина на месте преступления пытался понять, имеет он отношение к убийству Какики или нет, его иномирная жена разрушила его дом.

   Я смотрел на руины и не мог вдохнуть. Вот это оставили иномирянку без присмотра на пару часов. Мы же были в двух шагах отсюда, а она… она…

   Дом… его жена смогла разнести волшебный дом! Мысли лихорадочно метались: моя тоже может? Резко захотелось бежать к себе. Остался я только благодаря невероятному усилию воли, раз двадцать мысленно повторив, что моя жена в глубоком сне и ещё несколько часов не сделает ничего страшного.

   А там слуги капнут ей зелье, ведь для этого её трогать не надо. Так что всё будет в порядке. Хотя… у меня стены дома трещали так же сильно, как в доме Лавентина, когда я с утра к нему заходил.

   Жён надо срочно отправлять в их мир. Они смертельно опасны, это…

   Все свои важные документы я давно хранил в независимом от влияния жены подвале, но если девушка, проснувшись, обозлится на похищение, мне придётся несладко. Да просто страшно представить, во что может превратить дом разгневанная женщина, если у неё даже в покое вместо нормальных духов получаются монстры!

   У меня не было слов.

   Разум отказывался принимать, что лежавшая передо мной треугольная глыба — останки огромного дома Лавентина.

   В виски долбилась боль, пытаясь вернуть меня в реальность. Я сжал закованное в браслет запястье. «Вдруг мой дом тоже разрушат?» — стучало в голове, и волосы вставали дыбом. А ведь скоро от зелья глубокого сна придётся отказаться, если не хочу жену убить.

   Я старался дышать ровно.

   Посмотрел на Лавентина. На его лице был написан восторг. Восторг! Исследователь несчастный, всё ему развлечения!

   — Значит так. — Я указал дрожащим пальцем на оставшуюся от дома глыбу. — Теперь твоя первоочередная задача — научиться объясняться с этими женщинами.

   Я не хотел терять дом. Не хотел раскрывать свою тайну. От ужаса перед запертой дома женщиной и её возможностями померкло всё. В глубине души я понимал, что первоочередная задача — найти убийцу. Надо думать о разрушенном источнике, о подозрительно восторженном поведении Лавентина на месте преступления, о слишком спокойной реакции на труп, хотя прежде в анатомическом театре Лавентина выворачивало.

   Но вместо этого я думал о том, что привратный дух Лавентина стал таким же гадким чудовищем, как мой. Стены его дома трещали, как и стены моего. У нас жёны вроде из одного мира, а теперь его дом лежит в руинах, и, значит, такая же участь может постичь моё собственное родовое жилище.

   — Ладно, научусь, — шёпотом пообещал Лавентин.

   Но он много чего обещал. Дом свой в целости и сохранности сохранить обещал, а теперь вместо дома развалины. Обещал не делать опасных экспериментов на острове, а из-за его боевой химеры сегодня пришлось вызывать военных. И военные разбежались. Надо будет их наказать… Хотя они подчинённые Алвера, пусть с дезертирами сам разбирается.

   Пообещать-то Лавентин пообещал, но всё так же стоял на месте. Я толкнул его к пролому в стене. Лавентин испуганно оглянулся:

   — Мне нужны документы по старинным заклинаниям. Понимаешь… Я же не знаю её языка.

   Нашёл когда вспомнить! Я едва сдержался, чтобы не высказать ему всё, что думаю о его умственных способностях. Просто толкал вперёд:

   — Хоть картинками объясняйся!

   — Нет, пойми, раньше портальными узлами пользовались, общались с иномирянами. Как-то же язык их узнавали, а они — наш. Я даже, кажется, что-то когда-то видел в архивных документах, какое-то заклинание понимания…

   — Тебе привезут все архивные документы научного собрания, любого музея, всё, что угодно! — Наконец я дотолкал его до пролома в стене. — Только реши эту проблему.

   Надо общаться с этими… девушками. Если Лавентин не может выдворить их из нашего мира, остаётся только договариваться. И как можно скорее.

   Не следовало мне жениться, не судьба, лучше смириться с одиночеством.

   Но я не смирился, и меня настигла кара.

   Зацокали когти. Чёрные плюмажи качались на головах шестёрки выкрашенных в чёрное хищных ящеров, в такт им качались перья на воротнике и плече пассажира ландо.

   Длор Хлайкери Эрджинбрасский собственной персоной. У меня опустились руки: только журналиста не хватало. Всего через дом отсюда имение Какики, его ещё не привели в порядок, а Хлайкери со своей привычкой совать нос во все подозрительные дела может заметить неладное.

   — Только не он, — выдавил я.

   Едва ящеры встали, Хлайкери широко улыбнулся и снял шляпу с непривычно расширяющимся верхом:

   — Уважаемые длоры! Вижу, у вас тут что-то интересное происходит.

   Ещё один любитель экстремальных развлечений пожаловал. И с художником из своей газеты. Я с трудом сохранял спокойствие: ничего, переживу. Плюсы в этой ситуации тоже есть: пока Хлайкери здесь, он не сунет нос в имение Какики.

   Пока я себя успокаивал, художник делал зарисовки, а Хлайкери спрыгнул на землу и вытащил из багажника ландо ящик.

   — Только сегодня приобрёл, — хвастнул Хлайкери новеньким фотографическим аппаратом. — Даже не надеялся, что удастся так быстро его опробовать.

   Похоже, история с домом Лавентина скоро станет достоянием не только империи, но и всего мира. Я закрыл лицо рукой.

   Ладно, пусть Хлайкери развлекается, позже попробую с ним договориться. Или императора привлеку. Или пусть пишет свои статьи: репутация Лавентина хуже стать не может, а людей от исчезновения Какики это отвлечёт…

   Ландо мерно покачивалось. Кончилась зона поражения магоедом с распиленными для уборки сухими огромными стеблями, приближался мой дом.

   Час назад, находясь в лаборатории Лавентина, я уже боялся, что он не сделает заклинание понимания, но Лавентин сделал. Я посмотрел на сжатый в побелевших от напряжения пальцах лист со свеженачерченной магической печатью.

   Лавентин, конечно, гений, но направить его гениальность в нужное русло — дело не из лёгких. К счастью, его подземная лаборатория не пострадала, всё необходимое для создания заклинания понимания лежало на полках. Вот не глупец ли Лавентин? Он мог сразу договориться с женой и избежать разрушения дома.

   Ландо остановилось у моего крыльца. Я остался сидеть, покусывая палец и разглядывая начерченную на листе магическую печать.

   Не мне судить Лавентина, когда я сам, имея возможность поговорить с доставшейся мне девушкой, просто сидел в ландо и мечтал уехать.

   То есть, конечно, я продумывал предстоящий разговор… Я умел объяснить свою позицию, поставить на место и обмануть, ни разу прямо не солгав, но разум оказался бессилен перед задачей рассказать новой жене, что я сделал, к каким последствиям это привело и ещё может привести.

   В голове было удивительно пусто.

   Я оттягивал момент в надежде, что жене капнут сонного зелья, и разговор придётся отложить.

   Так нельзя.

   Решительно пройдя в дом, шагая по стонущим из-за незавершённой трансформации коридорам, я крикнул:

   — Принесите хозяйке сорочку и пеньюар.

   В спальню я практически вбежал. Девушка спала всё так же безмятежно. В изножье уже лежали сорочка и кружевной пеньюар.

   — Саранда, переодень хозяйку, — снова попробовал я.

   Но из стены донеслось хладнокровное:

   — Она не желает прикосновений.

   Лучше девушке проснуться одетой хотя бы немного, но… Воображение нарисовало соблазнительную картину, как мои руки скользят по обнажённому телу, облачая его в тончайшую ткань сорочки, и по телу разлился тяжёлый жар возбуждения. Картинка была настолько яркая, что даже ощущения в руках появились.

   Тряхнув головой, я прочитал над девушкой заклинание понимания. Теперь можно поговорить.

   — Саранда, разбуди хозяйку.

   Я вышел в коридор и привалился к закрытой двери. Сердце неистово бухало в груди, а в голове крутился образ: я стягиваю с нагого тела одеяло, провожу ладонями по грудям…

***

— Проснитесь… проснитесь…

   В темноте сна было уютно, хорошо, спокойно. Я не хотела просыпаться, не хотела, чтобы голос звучал и его обладатель приближался. Голос умолк. Но он пробудил что-то в сознании, какое-то шевеление. Словно ко мне что-то приближалось. Это что-то разворачивалось, охватывая разум, наполняя воспоминаниями. Жизнь наваливалась на меня, пыталась поглотить, раздавить. Это всё перекрыл образ удивительного города с каретами и ящерами, а город заслонил собой мужчина в чёрной одежде. На нём не было доспехов, его бледное лицо было сурово, а в чёрных глазах плескалась тьма.

   Рыцарь смерти.

   Запястье обожгло браслетом.

   Я открыла глаза.

   Меня окружала дворцовая роскошь. Зажмурившись, я досчитала до десяти и открыла глаза. Я лежала на огромной кровати если не во дворце, то в очень богатом доме. Спальня была просто огромной. Рядом с постелью стоял резной секретер, придвинутое к нему кресло.

   Снова и снова я смотрела вокруг, постепенно убеждаясь, что если это сон, то до ужаса реалистичный.

   Потом пришло ощущение тела. В постели я лежала обнажённая… По коже пробежали мурашки. Но вслед за ними пришла твёрдая уверенность, что ничего дурного со мной не сделали.

   Я села.

   Комната пошатнулась, всё вокруг поплыло… Когда взгляд сфокусировался, я увидела на спинке изножья сорочку и кружевной халат. Так, одеться мне дали.

   Посидев немного, я плохо слушающимися руками натянула сорочку из ткани, нежнее которой не встречала. Поверх надела халат такой тонкой работы, что страшно касаться кружев. И стала ждать.

   В голове было пусто, словно там ещё царила тьма недавнего сна. И двигаться не хотелось, по коже пробегал озноб.

   Стук в дверь был очень тихим, почти ласковым.

   — Можно войти? — глухо донеслось с той стороны.

   Сердце зачастило. Облизнув пересохшие губы, я ответила:

   — Да.

ГЛАВА 13

Дверь открывалась мучительно медленно. Кто за ней? Сердце обмирало от надежды — тот самый мужчина, который надел на меня браслет? И стыло от страха — а если не он? Я хотела увидеть его вновь и, стиснув пододеяльник, ждала.

   Это был он.

   Лишь на мгновение его взгляд обжёг меня, заставив сердце биться с неистовой скоростью, но тут же ушёл в сторону.

   — Меня зовут Раввер, — сказал мой долгожданный мужчина и закрыл дверь, прислонился к ней.

   Даже страшно поверить, что он здесь.

   — Лена, — сипло представилась я

   Раввер… Раввер… Какое грозное и благородное имя.

   Он кивнул. Постоял, глядя в пол. Во мне боролись две мысли: одна, болезненная, что Равверу неприятно на меня смотреть, и другая, разумная — он просто подбирает слова.

   Наконец Раввер посмотрел мне в лицо:

   — Это я виноват в том, что вы оказались здесь. — Он потёр висок. Обращение на «вы» холодило, разделяло нас невидимой стеной. — Я всё расскажу по порядку, но… Может, вы чего-нибудь хотите? Поесть? Привести себя в порядок? Наверное, вас смущает, что мы в спальне одни, а вы не вполне одеты…

   Он снова отвёл взгляд. В его словах было прекраснейшее объяснение: он на меня не смотрит, чтобы не смущать. Просто удивительно после моего мира, где расстегнувшаяся пуговица, задравшаяся юбка, неосторожный наклон, да вообще всё воспринимается приглашением поглазеть на то, что ты хочешь спрятать от посторонних.

   — Спасибо, я… — прислушавшись к себе, поняла, что немного хочу есть. Сцепила пальцы. — Лучше сначала поговорить… И, если возможно, я бы предпочла обращение на «ты». Можно?

   — Да, так… да, так и должно быть, если честно.

   — Почему?

   Закатав рукав рубашки, он показал браслет — увеличенную копию моего. Он, словно влитой, сидел на его руке. Я уже предвидела ответ, сорвавшийся с бледных губ Раввера:

   — Мы женаты.

   А в голосе столько печали, что мурашки по коже.

   Вспомнив то удивление, с каким Раввер посмотрел на меня во время церемонии, его попытку всё остановить, я тихо спросила:

   — Ты хотел жениться на другой?

   — Нет.

   — Я чем-то не подхожу? — Голос не слушался.

   Помедлив, Раввер прошёл к секретеру, взял кресло и, переставив его к кровати, сел. Я развернулась, чтобы оказаться с ним лицом к лицу.

   Значит, всё же не подхожу… Я сглотнула.

   Потирая лоб, Раввер смотрел на складки одеяла на моих коленях. Рассеянно сказал:

   — Думаю, сначала лучше рассказать о моём мире и его законах.

   Он умолк, продолжая тереть лоб, словно не знал, с чего начать. И я спросила:

   — Здесь есть магия?

   Раввер вскинул на меня взгляд:

   — Да.

   — А я… могу колдовать?

   — Через браслет ты получаешь в пользование магию моего рода.

   Старательно отгоняя мысль, что брак со мной ему сильно чем-то неприятен, я улыбнулась:

   — Тогда мне здесь уже нравится. У нас магия бывает только в сказках, а я всегда мечтала… делать что-нибудь волшебное.

   Уголок губ Раввера дрогнул, он снова опустил взгляд. Забарабанил пальцами по подлокотникам:

   — Обладатели магией у нас называются длорами. У каждой семьи своя магия. Возможность её использования наследуется по крови. Девушки после замужества вместо своей родовой с помощью артефакта используют магию семьи мужа. Если, конечно, им это разрешают. Кто и сколько магии получит определяют главы рода. Мужчины распределяют магию между мужчинами и мальчиками, женщины — между женщинами и девочками. Именно из-за необходимости контролировать женскую часть магии глава рода не может обходиться без жены более полутра лет. Если быть точным, то без жены можно оставаться главой рода только пятьсот сорок пять дней. Мой строк истекал.

   Что-то странное было в его голосе, когда он чеканил цифры. Я вгляделась в его красивое лицо. На вид ему, если маги — длоры — не живут дольше людей, лет тридцать. Похоже, он был главой рода, и раз его срок истекал…

   — Ты вдовец?

   Он коротко кивнул.

   — Со-сочувствую.

   — Спасибо, — глухо отозвался он, а я ощутила себя крайне глупо из-за ничего не значащего соболезнования. Дёрнув головой, точно выбрасывая из неё неприятные мысли, Раввер продолжил: — Главы родов, распределяя магию между членами семьи, получают над ними определённую власть. Поэтому для занятия большинства важных государственных постов необходимо быть главой рода. Я министр внутренних дел. Я… — Он поджал губы. Хмуро смотрел на мои сцепленные на коленях пальцы. — Я не представляю своей жизни без службы стране.

   Мне стало холодно:

   — Поэтому ты женился на мне?

   Вздохнув, Раввер уставился на секретер.

   — Поэтому мне надо было обязательно жениться. — Покусал губу. Потёр лоб. Разговор давался ему с трудом. Меня охватывал страх: что такого он не решался сказать? Снова вздохнув, Раввер наклонился вперёд и, облокотившись на колени, посмотрел на меня. — Проблема в том, что я… мне нельзя жениться.

   Его взгляд соскользнул на мои колени. С явным усилием Раввер снова посмотрел в лицо:

   — На мне лежит неснимаемое проклятье. Все жёны должны быстро умереть. И…

   В груди разлился холод. Я даже мысленно не хотела признать, что меня привели на убой: нет-нет-нет, только не это. Стало трудно дышать, я ухватилась за ворот рубашки. Раввер снова с усилием поднял взгляд на моё лицо:

   — Ты должна была вернуться домой, в твоём мире ты была бы вне досягаемости проклятья. Мой друг предложил такой вариант, и мне показалось, это хороший выход из положения. Я должен был призвать тебя всего на минуту, а потом ты была бы свободна. Брачный браслет… — Он опустил веки. Подождал несколько мгновений и, нервно усмехнувшись, открыл глаза. — Я так многое не продумал, просто удивительно. Прости. Предложение жениться на иномирянке было внезапным, я не подумал, что этот браслет мог и у вас посчитаться брачным и помешать строить личную жизнь.

   — Не помешал бы. — На этот раз взгляд отвела я.

   «Личная жизнь» — фраза, за которой от меня прятались родители. Для меня она значит сначала любовниц и любовников папы и мамы, затем их другие семьи, других детей. То, в чём меня точно нет.

   Но не время для пестования обид. Я посмотрела на Раввера. Он прикрыл глаза, затем со вздохом посмотрел в ответ. Похоже, ему всё же неприятно меня видеть. Из-за угрызений совести?

   — Всё так плохо? — холодные мурашки ползли по спине. — Я обречена? Как скоро я умру?

   Как страшно задавать такой вопрос.

   Уголок губ Раввера опять нервно дёрнулся.

   — Заклятие настигает жён в срок от года до двух лет.

   Внутри всё сжалось:

   — Сколько раз ты овдовел? — Я тут же вскинула руку и, зажмурившись, замотала головой. — Нет, не говори. Не хочу знать.

   Дышать было просто невозможно. Я в мире магии, могу ей пользоваться, но у меня так мало времени! Это нечестно!

   — Всё не так… — Раввер встал и тут же опустился в кресло. — Ты… Во-первых, сейчас делается всё возможное, чтобы отправить тебя домой. Там ты будешь в безопасности. Во-вторых… Нет, тебя отправят домой. Обязательно.

   — Что «во-вторых»? — я заглянула в его чёрные глаза. Я ведь должна его ненавидеть, но верить в неизбежность смерти не хотелось. Не могла я поверить, что мне осталось так мало, и поэтому не могла толком разозлиться. — Проклятье можно снять? Как-то исправить?

   — С меня не снять. Но ты будешь свободна, если расторгнем брак.

   — Как это сделать?

   — Есть только теоретически возможный способ, — Раввер поднялся и, прокручивая на пальце перстень с острыми гранями, дошёл до двери. Вернулся к креслу. Опять прошагал к двери. На ходу ответил. — Брачный браслет помимо вдовства можно снять только в одном случае — если за первый год брак не подтвердить… физической близостью между супругами. Но тут… этот способ очень труден. — Раввер снова потёр лоб. — Браслеты делают всё возможное, чтобы у главы рода скорее появился наследник. Пока жена не родит мальчика, брачные чары возбуждают, притягивают друг к другу, навеивают непристойные сны и видения. В общем, делают всё возможное, чтобы женщина скорее понесла.

   Как магия, оказывается, бережёт свой род от пресечения. Я невольно усмехнулась. Пальцы сами потянулись к браслету, пробежались по узору. Значит, он будет меня соблазнять…

   Раввер вернулся в кресло. Я окинула взглядом крепкую фигуру, блестящие длинные волосы, бледное, притягательное лицо с выразительными тёмными глазами. Чтобы привлечь женщину, ему помощь магии не нужна. С ним хотелось быть на уровне инстинкта — спрятаться в его объятиях, вдохнуть запах кожи, подчиниться… Или это действие чар?

   — Поэтому в первую очередь мы рассматриваем вариант с отправкой тебя назад… Прости, прости что так получилось. Если бы я знал, что мои действия поставят твою жизнь под угрозу, я бы отказался. Я… — Он снова облокотился на колени, длинные волосы соскользнули с поникших плеч вперёд, но не закрыли печального лица. Теребя перстень, Раввер устало договорил: — Мне очень жаль, что так получилось. Нет слов, которыми можно… Наверное, простить такое нельзя, но я хочу, чтобы ты знала: я раскаиваюсь в своём поступке.

   В сжавшемся сердце ледяной занозой застрял страх. Но желание простить, подойти и обнять Раввера в нём тоже было.

***

Я ждал взрыва. Крутил перстень на пальце и ждал взрыва эмоций. Обвинений. Требований немедленно решить проблему, спасти. Проклятий. Что в меня хотя бы подушка прилетит, а то и что тяжелее — признаю, заслужил.

   Но ответом на мои слова было выворачивающее душу молчание.

   Теперь я понял, почему некоторые преступники сдаются сами: когда осознание проступка придавливает к земле, начинаешь мечтать о наказании, которое позволит самому себя простить.

   Но наказания не было. Девушка из другого мира, моя нынешняя жена, узнала, что я могу стать причиной её скорой смерти, и просто сидела напротив. Я ниже склонил голову:

   — Даже бесчувственным ублюдком меня не назовёшь?

   Помедлив, она ответила:

   — Мне кажется, у тебя очень много чувств. А ублюдок не стал бы извиняться… Ты часто так поступал с девушками? — её голос дрогнул, выдавая спрятанную за маской спокойствия тревогу.

   Она так хорошо держала себя в руках, а мне становилось только хуже. Лучше бы она швырнула в меня вазой.

   — Ты первая, кого я привёл из другого мира… И раньше я не знал, что проклят. Долгое время не знал. Точнее, — я потёр лоб, — не верил. Я ведь глава рода со всей его защитой, а проклявший меня человек, казалось, магией не владел. К сожалению, в проклятье я сначала не поверил.

   — Может, ты ошибся?

   — Меня научили его распознавать. Ошибки нет.

   Как же я хотел, чтобы это проклятье оказалось только дурным сном. Но оно убивало раз за разом, от такого не отмахнёшься. К сожалению, не отмахнёшься и от мысли, что в день, когда оно было наложено, моя вторая жена Эваланда потеряла ребёнка, что могло оказаться не совпадением.

   Усилием воли я подавил мрачные, отравляющие душу воспоминания. Что было, то прошло. Здесь и сейчас я нахожусь с девушкой с удивительным именем Лена и должен спасти хотя бы её.

   Из-за терзавшего меня чувства вины было почти невозможно поднять взгляд. Но я набрался сил и посмотрел ей в лицо. Она была бледна, но слишком спокойна для обрушившегося на неё известия. И так невыразимо прекрасна и царственна в своём спокойствии, что щемило сердце.

   — Ты понимаешь, что можешь из-за меня умереть?

   Лена кивнула.

   — Понимаешь, что брачные чары будут провоцировать нас на близость?

   На бледных щеках мимолётно вспыхнул румянец, она снова кивнула.

   Я вдохнул и выдохнул. Теперь нужно рассказать, что мне придётся целовать её. И спать в одной постели, чтобы браслеты отпускали на службу.

   И пусть мне не хотелось, но я длор и обязан признаться, что, пока она спала, я прикасался к ней больше, чем позволяли приличия. Да, она моя жена, и я вправе обладать ей, но она ещё и девушка, против воли оказавшаяся в доме незнакомого мужчины.

   Глядя в её светлые глаза, я совершенно не представлял, как она отнесётся к моим действиям… А вдруг с ней получится, как с первой женой Талентиной? Меня захлестнул ужас.

ГЛАВА 14

«Нет, второй раз я такого не допущу», — повторил обещание, данное себе одиннадцать лет назад после самоубийства Талентины, и усилием воли загнал страх на задворки души.

   Как и Лена, сцепил пальцы.

   — Прости, что задаю личный вопрос. Но я должен знать: у тебя есть любимый?

   Её глаза расширились, темнея.

   Холодная дрожь пробежала по нервам: только не ещё одна любовь, на пути которой встаю я. Только бы из-за невозможности быть с любимым Лена не стала моей второй Талентиной. Подавляемое воспоминание накрыло молниеносной вспышкой: кувшинки в пруду и колыхание чёрных волос Талентины между ними и моими пальцами. Белёсое, наконец умиротворённое самой смертью лицо. Холод навеки неподвижного тела. Разрывающий грудь ужас…

   Лишь на мгновение прошлое настигло меня и сразу вернуло в роскошную спальню. Я качнул руками:

   — Это не праздный интерес. Я должен понимать, в каких обстоятельствах мы находимся. И не сделаю ничего дурного, если окажется, что дома тебя ждёт жених или муж. Я просто должен знать.

   — Никого нет, — она опустила взгляд на свои пальцы.

   Давно я не ощущал такой неловкости в общении с девушкой. Это было бы смешно, если бы не обстоятельства. Я вгляделся в лицо Лены. Покорно опущенный взгляд напомнил Нейзалинду: она тоже говорила, что кроме меня у неё никого нет. Её уверения оказались ложью.

   Правду ли сказала Лена? По-моему, причин лгать нет: я ей безразличен, отношения планируются партнёрские и кратковременные. Но как показывает опыт, моё мнение зачастую оказывается слишком далёким от мнения моих жён.

   — Повторяю: положительный ответ не повредит тебе, наоборот, может улучшить положение.

   Её длинные ресницы дрогнули. Решительный взгляд блестящих, светлых глаз меня странно ошеломил.

   — Клянусь, у меня никого там нет и… — Она снова принялась разглядывать сложенные на коленях руки. Грустно добавила: — Не осталось у меня там ни любимого, ни жениха. Если есть магический способ это подтвердить, я готова.

   Выходки последней жены сделали меня подозрительнее, и Лене до конца я не поверил. Умом понимал, её чувства — дело не совсем моё. И если захочу узнать правду, всё узнаю, а не как с Нейзалиндой: для магической проверки я случайно обратился к одному из её любовников…

   Ну что за дурная привычка портить отношения с жёнами проблемами с предыдущими? Лена — не Нейзалинда и не Талентина. Всё, что было в прошлых браках, не имеет отношения к этому.

   — Твоё одиночество… — я заметил, как от этих слов дрогнули руки Лены, — пойдёт нам на пользу. Если бы ты любила, принять нынешнюю ситуацию было бы труднее.

   — Да. Ты прав. — Она сглотнула.

   Подумав, я решил, что надо извиниться:

   — Прости, что усомнился в твоих словах.

   — У меня есть предложение. Может, оно очень глупое, но… Давай не сомневаться в словах друг друга. Ты поступил плохо, но я не уверена, что без этого мне сейчас было бы лучше. — Она нервно мяла сцепленные руки. — Я не считаю тебя врагом, и сама твоим врагом не являюсь, поэтому давай говорить друг другу правду. Так будет проще.

   Лена робко на меня посмотрела.

   — Согласен. Но не в отношении служебной информации, — кивнул я, догадываясь, что в понимании Лены правда — это искренность до конца.

   А для меня правда — только взвешенное умолчание.

   Она слегка улыбнулась:

   — Хорошо. На государственные тайны я не претендую.

   Я смотрел на её губы — влажные, соблазнительно приоткрытые — и пытался вспомнить, что ещё надо сказать. В мыслях крутилось: «Поцелуй её. Поцелуй».

   Треск стен напомнил, что надо спасти дом. А потом можно и в непозволительных действиях сознаваться.

***

Понятно, что Раввер, веривший, будто наше знакомство продлится не больше минуты, испытывал некоторые трудности с принятием нового положения вещей. Я видела, что ему стыдно.

   Но не понимала, зачем он с таким упорством спрашивал об отношениях с другими. Разве мало было первого ответа? От этого разговора я ощутила себя ещё более неловко и почти ущербно: о любви одноклассницы начали говорить лет в четырнадцать-пятнадцать, с тех пор я всегда оказывалась не в теме по одной простой причине — ни один реальный мальчик, парень или мужчина не заставлял моё сердце биться чаще. Не признаваться же, что все мои идеалы — герои книг и фильмов.

   Мы с Раввером молча смотрели друг на друга.

   Стараясь отогнать невольное восхищение им как мужчиной, я продолжила обдумывать полученную информацию, и сердце защемило от восторга: магия, здесь действительно существует магия, и я смогу ей пользоваться.

   Стены затрещали. По спине побежали мурашки, я сжалась.

   — Не бойся. — Раввер подался вперёд, словно хотел взять меня за руку, но тут же откинулся на спинку кресла и взялся за подлокотники. — Дом не причинит тебе вреда.

   Во мне всё восторженно вспыхнуло от догадки:

   — Дом живой?

   — Можно и так сказать. Он пластичный. Становится таким, каким его хочет видеть хозяйка.

   Я растерянно оглядела спальню:

   — Получается, так видела твой дом жена?

   Во взгляде Раввера появился лёд:

   — Да. И у меня просьба: ещё четыре дня желай поддерживать дом в таком виде. Понимаю, дело может оказаться трудным, но это необходимо, чтобы обезопасить тебя и меня.

   Почти мгновенно до меня дошло:

   — Ты хочешь скрыть брак со мной. — Я понимала его резоны, но сердце чуть-чуть кольнуло обидой.

   Дом отозвался воем стен. Раввер тревожно оглядел потолок и снова обратился ко мне:

   — Я сейчас занят решением важного государственного дела. Если мои оппоненты узнают, что я женат и остаюсь на посту, они могут предпринять опасные для моей жизни действия. По этой же причине тебе не следует покидать дом. Я бы не советовал выходить в сад. Некоторые ружья стреляют достаточно далеко и метко, чтобы выстрелов можно было опасаться даже там.

   — Ты же волшебник, — растерянно напомнила я. — Разве вы так уязвимы?

   — Для физических предметов — да. Я могу разрушить пулю моей родовой способностью Тлен, но для этого надо её практически коснуться. Признаюсь честно, я не настолько ловок, чтобы ловить пули на лету.

   Представив его ловящим пули, я невольно улыбнулась.

   — Можно рассчитывать на твою помощь? — Раввер забарабанил пальцами по подлокотникам. — Ты сохранишь дом в нынешнем виде на четыре дня? Для этого необходимо отдать соответствующий мысленный приказ, дом всё исполнит… — Его взгляд помрачнел. — Вероятно, ты хочешь получить за это награду? Не стесняйся, просто скажи, я достаточно состоятелен, чтобы отблагодарить тебя за помощь.

   Предложение было настолько неожиданным, что я не сразу поняла: он предлагал деньги за то, чтобы я оставила его дом прежним. Отчасти ради его и моей безопасности.

   Какие же отношения были у него с супругой, если он привык торговаться из-за подобных вещей?

   Я уже открыла рот сказать, что всё сделаю просто так, но внезапно поняла, что кое-что хочу получить прямо сейчас:

   — Научи меня какому-нибудь заклинанию, — срывающимся от волнения голосом попросила я. — Оставлю всё, как хочешь, только научи меня магии, пожалуйста.

   Наверняка у него море дел, но меня распирало от желания сделать что-нибудь магическое. Я молитвенно сложила руки. Раввер ошарашено на меня смотрел. И я поспешила объяснить:

   — Ты занятой человек, но… Это же мир магии, а я так мечтала, так хочу, ты просто… это… Так невероятно… настоящее волшебство, такое… — взмахнув руками, я умолкла, чтобы не выглядеть совсем уж глупо: он весь такой взрослый и серьёзный, а я лепечу, как восторженная школьница.

   — Мне придётся к тебе прикоснуться, — тихим, чарующим голосом предупредил Раввер.

   У меня по спине поползли мурашки, щёки обожгло. От взгляда Раввера внутри разливалось пламя.

   — Д-да, если нужно, то, конечно, я просто… э… я… — Я закрыла лицо руками. — Я так волнуюсь.

   Щёки пылали от стыда за несдержанность. За сумасшедшим стуком сердца я не услышала, как Раввер поднялся. Он сел рядом, матрац прогнулся под его тяжестью.

   Нас с Раввером разделяло сантиметров двадцать, он протянул руку с браслетом:

   — Положи свою правую ладонь на мою.

   Мне вдруг стало необъяснимо страшно. Выдохнув, я медленно положила руку на его горячую ладонь. Браслеты соприкоснулись, пальцы Раввера сплелись с моими. Волна жара окатила меня с ног до головы, выбив лёгкую дрожь. Раввер тяжело дышал, поморгал, словно избавляясь от видения.

   — Моя магия, — низким, сипловатым голосом заговорил он, — по сути своей агрессивна. Это магия смерти и теней.

   В его устах это звучало не страшно.

   — Обычно мужская магия ориентирована на атаки, — его пальцы тепло и ласково сжимали мою руку, голос вкрадывался в душу, — а женская на защиту и созидание. — Он прикрыл глаза, и я ощутила между нашими ладонями нечто едва осязаемое, словно поток воды. — У женщин нашего рода только одна созидательная способность — воплощение теней.

   — И они?.. — сбивчиво прошептала я: меня снова охватывала дрожь, на этот раз от ощущения, что в меня через ладонь вливается что-то тёплое и мощное.

   — Они воплощаются только иллюзиями. Но это может быть полезно и… красиво. Для этого нужно представить, как конкретная тень превращается во что-нибудь, что тоже надо чётко представить и наполнить образ магией.

   Раввер направил мою руку в сторону тени секретера, и я ощутила, как между нашими ладонями и этой тенью протягивается нить, в которую вливается поток наполнявшего меня тепла.

   Из накрытого серым пятном ковра проклюнулся чёрный побег. Он в несколько секунд вырос на метр, вытягивая в стороны колючие ветки, раскрывая зеленеющие листочки. На стрельнувших вверх ветках набухли бутоны, распахнулись багряные лепестки, выпуская махровые пестики и тычинки. На кровавом полотне лепестков расползались ярко-голубые узоры. Несмотря на неожиданное сочетание цветов, растение выглядело гармонично и как-то… хищно.

   — К-красиво, — прошептала я.

   Зажмурилась, представляя, как из тени выскальзывают яркие бабочки. Направила неожиданно податливый поток тепла в тень, и чуть не задохнулась от ужаса, ощутив за этой тенью бесконечную глубину, проваливаясь в неё.

   Раввер отдёрнул свою руку, и я тут же оказалась рядом с ним, сидящей на постели. Тень выстрелила стайкой неровно окрашенных бабочек. В груди стало тесно от восторга. Бабочки закружили по комнате, будто подхваченные ураганом осенние листья, и, ослепительно вспыхивая, снова нырнули в свою тень.

   Цветок Раввера съёживался, ронял тающие лепестки.

   — Это волшебство недолговечно, — тихо пояснил Раввер. — Теневые иллюзии надо постоянно подпитывать. Для этого нужен опыт. И не бойся тренироваться: тебя затягивало в тень из-за моей магии. Пока наши браслеты не соприкасаются, такого не повторится.

   — А что делает твоё колдовство? Ты можешь войти в тень?

   Мы были так близко, что стало жарко. Браслет разогрелся. В груди потяжелело от вязкого желания наклониться и прижаться к губам Раввера. Я забыла и бабочках, о магии — всё заслонил он.

   — Да, могу, — глядя на мои губы, хрипло прошептал Раввер. — Только об этом не стоит распространяться…

   Браслет дёрнулся, мои пальцы наткнулись на пальцы Раввера. Он опустил взгляд на наши руки.

   И решительно пересел в кресло. Всколыхнувшийся воздух обдал меня холодом, немного отрезвляя. Голова казалась тяжёлой. Радость исполнения детской мечты о волшебстве билась где-то глубоко внутри, а на поверхности остался жар сладкого, тревожного возбуждения.

   — Я должен рассказать ещё несколько очень важных моментов.

   Пальцы Раввера так сжимали подлокотники, что от напряжения побелели. Но это тоже прошло мимо сознания, одурманенного нарастающим желанием прижаться к Равверу и поцеловать.

   Я стискивала кулаки, пытаясь остаться на месте. Если наброшусь на него сейчас, потом сгорю от стыда, даже если виной всему чары. А браслет упрямо тянул к Равверу…

ГЛАВА 15

Осознание того, что подавляющее волю желание навязано брачными чарами, борьбе с ними не помогало.

   Глаза Лены почернели — так сильно расширились зрачки, поглотив искристые светлые радужки. Дрожь возбуждения пробегала по окутанному кружевами телу. В складках пеньюара, среди узоров ткани я вдруг отчётливо увидел очертания гибкой фигуры.

   Надо было закрыть глаза, но тревожило предчувствие, что стоит это сделать — и я окончательно потеряю контроль.

   — Во-первых, — сипло начал я. Переполненные эротическими фантазиями мысли путались. Кашлянув, продолжил: — С этими брачными чарами есть сложность: если мы им не подыграем, не уступим немного, браслеты будут надолго склеиваться. А это недопустимо: мне нужно посещать министерство, императора и заниматься прочими делами.

   — Как уступать? — прошептала Лена, пугая жаркой чернотой своих глаз.

   — Находиться рядом… кажется, я это уже говорил.

   Она рассеянно кивнула.

   — Спать в одной постели. — Каждое слово давалось с трудом. — И это я тоже, кажется, упоминал.

   Лена смотрела на меня. Её охватило знакомое по Талентине чувственное оцепенение, но я продолжил объяснять:

   — И целоваться… Собственно, это я и сделал. Чтобы иметь возможность покинуть дом, пока ты спала. Я целовал тебя без разрешения. За что прошу… — Она рассеянно коснулась губ, пальцы скользнули по нижней пухлой губе, размазывая влажный след. Горло сдавило, я сипло закончил: — прощения…

   Всего один маленький толчок браслета — и я оказался лицом к лицу с Леной. Она смотрела немного растерянно, будто о чём-то спрашивала.

   — Простишь? — прошептал, опираясь ладонями по бокам её бёдер.

   Тонкие пальцы соскользнули с её губ и метнулись к моим. Осторожное прикосновение было как удар тока. В коленях появилась слабость, я сел рядом с Леной, не сразу сообразив, что моя ладонь движется по её бедру к талии.

   — Это… проще остановить… если… — кружева пеньюара щекотали пальцы, но я чувствовал жар чужой кожи, — сначала немного… поддаться… и они отступят… чтобы восстановиться…

   Я наклонялся. Неотрывно глядя на меня, Лена запрокидывала голову.

   — Можно? — спросил я.

   Лена кивнула. Её мягкие губы разомкнулись. Я обхватил нижнюю и, всасывая, слегка прикусил. Рука Лены взметнулась, пальцы до мурашек приятно зарылись в мои волосы, тянули вниз. Она откидывалась, высвобождая подогнутые ноги, утягивая меня на смятое одеяло. Оказалась подо мной.

   «Прекрати!» — кричал страх перед проклятьем.

   Упершись ладонью в кровать, я приподнялся, но ответный робкий поцелуй заставил остановиться. Губы Лены были разной толщины, я с замиранием сердца обхватывал то нижнюю, то верхнюю, ловя разницу в ощущениях: такая объёмная с одной стороны, и аккуратная узенькая с другой. Тугой изгиб от уголков к дуге верхней губы. Бугорок, по которому я скользнул языком, снова перебираясь на нижнюю губу. В ответ Лена слегка двигала ей, словно хотела участвовать активнее, но не решалась. Как в омут с головой я упал в этот поцелуй.

   Тело горело от желания вторгнуться в неё одним толчком и двигаться, пока не накроет горячим экстазом. Гул сердцебиения заглушал мысли. Я дышал, чтобы касаться губ Лены своими, то ласково, то настойчиво, скользя по ним языком, прикусывая и снова лаская, ловя ответные прикосновения, несмелые попытки втянуть мою губу и расслабленное принятие моих действий, и снова короткие сжатия моих губ, осторожнейшее прикосновение зубов.

   Рука металась по бедру Лены. Сначала поверх пеньюара и сорочки, потом по горячей нежной коже, ещё больше соблазняя и распаляя.

   А под многослойной шелухой волнительных ощущений и животных желаний билась и пульсировала мысль: «Проклятье… Ты навлечёшь на неё проклятие». Маленькая частичка здравого смысла, выжившая в припадке сладострастия, — это лёд, необходимый, чтобы погасить кипевшее в крови желание.

   Но как же сладко было целовать и ласкать Лену, снова чувствовать в объятиях льнущую ко мне горячую девушку…

***

Смотрела в потолок, но ничего не видела. Дыхания по-прежнему не хватало. Тело горело. Меня трясло от немыслимо дикого желания. Даже смерть казалась несущественной платой за продолжение поцелуев и ласк, за то, чтобы всё зашло дальше скольжения ладони под сорочкой.

   Закрыв глаза, я невольно выгнулась от охватившей меня жаркой дрожи.

   В ванной комнате звякнуло. Я открыла глаза и коснулась невыносимо чувствительных, пылавших губ.

   Надо успокоиться.

   Я приложила ладони к горячим щекам, стараясь выбросить из головы образы того, что могло быть дальше. Стараясь не думать о том, зачем Раввер ушёл в ванную. Но против воли думала, и тело снова наливалось тяжёлым, вязким желанием.

   Стыдно признать, что это уже не действие браслетов. В процессе всё более судорожных ласк и поцелуев внутри будто лопнула струна. Контроль над разгорячённым, изнывавшим от страсти телом вернулся, но я продолжила целовать Раввера. А вот ему хватило ума и силы воли отстраниться и, снова извинившись, ретироваться в ванную комнату.

   Осознав, что он ушёл, а я осталась одна, я едва не закричала — так сильно хотелось, чтобы он снова прижимался ко мне дрожащим от возбуждения телом, целовал, крепче сжимал моё бедро под сорочкой. Закусив губу, я пережила этот страшный миг, промолчала.

   Но даже сейчас, много минут спустя, всё во мне горело от желания. Впервые я поняла, каково это — настолько не контролировать тело, что, реши Раввер воспользоваться моим состоянием, отказать я бы не смогла. Наоборот — радостно стянула бы с себя одежду и отдалась ему.

   Дверь ванной отворилась. Раввер застыл в проёме: затянутый в строгую чёрную одежду, теперь дополненную застёгнутым на все пуговицы фраком.

   — Хочу ещё раз извиниться за доставленные неудобства, — таким холодным голосом произнёс он, что захотелось подол сорочки ещё ниже натянуть на колени. — Думаю, тебе захочется принять ванную. И пообедать.

   Мне хотелось оказаться в его руках. Но я молча приподнялась. Села. Внутри толчками перекатывалась горячая кровь, в ушах звенело.

   Раввер подошёл и более мягко спросил:

   — Помочь?

   По привычке собиралась ответить «Нет», но в порыве желания оказаться ближе к нему ответила:

   — У меня ноги дрожат.

   Неспешно, будто каждую секунду ожидая отказа, Раввер наклонился и поднял меня на руки. Я прижалась к нему. Свежая рубашка пахла мускатным орехом с оттенком лаванды или чего-то похожего. Вдохнув полной грудью, я закрыла глаза и наслаждалась внезапным и ярким ощущением безопасности. Как я сейчас понимала желание детей оказаться на руках родителей.

   Миг полёта в его сильных руках был краток. Раввер стал наклоняться, мои ноги коснулись тёплого дна набиравшейся ванной. Ладонь скользнула по спине, и Раввер отступил. Мне стало холодно.

   — Вода наберётся и сольётся сама, будет наиболее комфортной для тебя температуры, — глядя в сторону, пояснил Раввер. — По твоему желанию на бортик выставятся все необходимые принадлежности. Это сушильщик, — указал на скомканное полотенце на полке. — Он высосет воду из волос и с кожи. А это новая сорочка и более строгий пеньюар. — Теперь Раввер указал на лежавшие на стуле вещи. — Я поработаю в спальне. Не стоит лишний раз отдаляться и провоцировать чары. Если не вызовут по службе, пообедаем вместе и я расскажу больше о доме и его особенностях. Но если этого не сделаю я, всё разъяснят духи.

   По коже бродили мурашки, вода быстро поднималась, охватывала икры.

   — Духи? — я подняла намокшие подолы пеньюара и сорочки.

   — Да. В домах глав рода прислуживают духи… — Он шумно вдохнул. — Разреши мне выйти. Я ещё не до конца успокоился.

   — Да, конечно, — прошептала я.

   Я сама ещё не успокоилась. Ванную Раввер покинул чеканным шагом. Затворил дверь.

   Вода поднялась выше колен и остановилась. Помедлив, я через голову стянула одежду, бросила её на стул и села в тёплую воду. Она обняла меня по шею. Я закрыла лицо руками и почему-то расплакалась. Слёзы текли, а я не могла их остановить.

***

Привалившись спиной к двери в ванную комнату, я выдохнул. Посмотрел на дрожащие пальцы.

   Казалось, кровь готова вскипеть. Воздействие чар такой силы с Талентиной началось лишь через полгода неподтверждённого брака. В этот раз браслеты сразу творят что-то совсем непотребное. Хотя поспешность можно понять: двенадцать лет я возглавляю род, а наследником не обзавёлся.

   Я закрыл лицо руками, глубоко дышал, восстанавливая спокойствие. Стараясь не думать о том, что за дверью находится прекрасная обнажённая девушка, обладать которой я имею полное законное право.

   Мотнув головой, я направился к секретеру.

   Единственное, что утешало в данной ситуации — несмотря на бурные поцелуи, в целом я мог гордиться своей выдержкой.

ГЛАВА 16

Каллиграфические слова отчёта о партиях и организациях столицы не складывались во что-то вменяемое. Знакомые имена и цифры как-то оседали в памяти, а связки и суть тонули в заполонивших разум мыслях и вспышках чувств.

   Неопределённость давила, выбивала почву из-под ног, сводила с ума.

   Слишком много вопросов, невыясненных обстоятельств.

   Убийство главы рода Какики — дикое, немыслимое, совершенно необъяснимое — с одной стороны.

   А с другой — Лена, девушка-загадка, своим присутствием здесь сделавшая мою жизнь непредсказуемой. Пытаясь просчитать наше будущее, я терялся. Терялся совершенно и бесповоротно. Лена могла навсегда исчезнуть из моего мира буквально через час, могла на всю жизнь оказаться заперта здесь. Дальнейшее её поведение я представить не в состоянии.

   Она воспитана в другом мире и обществе. Я не знаю её родных, чтобы по ним судить о заложенных чертах характера. Совсем не знаю её, потому всё время нашего короткого общения она растерянна и подавлена брачными чарами.

   Только что Лена согласилась с моими просьбами, но что будет, когда она придёт в себя?

   Я не имел об этом ни малейшего понятия, и это… пугало.

   Не будь она моей женой, я бы положился на присмотр духов. Но они выполнят даже самоубийственные её желания. Любые её действия, кроме прямого причинения мне физического вреда, будут поддержаны духами. В такой ситуации вполне разумно опасаться.

   Дверь открылась. Я думал, Лена проведёт в ванной не менее часа, а она управилась за двадцать минут. Даже такой мелочи я не сумел предположить: мне казалось, искупаться так быстро женщина просто не может.

   Глядя в пол, Лена куталась в мягкий зимний пеньюар. Глаза припухли и покраснели от слёз. Меня кольнули угрызения совести, тоже принуждая опустить взгляд. Я сдержался, подавил разливавшуюся в груди неприязнь к себе и закрыл отчёт.

   Нельзя ожидать, что такие перемены в жизни девушка переживёт без слёз. За них можно себя не корить — намного важнее просто её спасти.

   Невольно я сосредоточился на внутреннем зрении, позволявшем увидеть основанное на первородной магии проклятие, и вздрогнул: тонкие, сплетённые в неведомый узор волокна чужой магии, опутавшие моё тело и потоки магии, переместились к брачному браслету, облепили его паутиной.

   Усилием воли заставил себя «присмотреться» к женскому браслету и выдохнул: он был чист. Возможно, проклятию требовалось больше времени, чтобы добраться до него… А может, ему нужно физическое подтверждение брака, чтобы достать жертву?

***

Долго прохлаждаться в ванной я не могла: переполняли эмоции. Страх, восторг, стыд, удивление, надежда, желание — всё дико смешивалось, ежесекундно менялось и сводило с ума.

   К тому же о доме хотелось узнать от Раввера, он хорошо объяснял, несмотря на напряжённость ситуации. И совсем немного, но я боялась духов — инстинктивный страх, оставшийся со времён детских страшилок о призраках.

   К двери в спальню подошла решительно, но, открыв её, сразу опустила взгляд. Дыхание перехватило от противоречивых желаний: сбежать или подойти к Равверу, вновь насладиться его поцелуями.

   Стало невыносимо жаль, что его проклятие грозит мне смертью: не будь его, как здорово было бы надеяться на любовь Раввера, на то, что я останусь в этом мире хозяйкой волшебного дома при таком красивом и сильном мужчине. Правда, не будь проклятья, я бы здесь не оказалась, но…

   Зашуршала бумага.

   — А можно… — Я посмотрела на сидевшего за секретером Раввера и вздрогнула от жуткого выражения его глаз. Почти сразу они смягчились, но мне потребовалось время, чтобы опомниться и продолжить. — Я бы хотела остаться здесь. Когда… Если ты снимешь браслет, можно остаться здесь?

   Сердце вырывалось, я скрестила руки на груди. К щекам приливала горячая кровь. Проскальзывала мысль: «У нас многие вне брака вместе живут, и ничего…» Потому что мужчины интереснее, привлекательнее Раввера я не встречала. Никто не вызывал таких ошеломительных чувств. Ни к кому не тянуло так, словно сердце привязано к нему невидимой нитью.

   — Зачем? — тихо спросил Раввер и скрестил руки на толстой пачке сшитой бумаги. — Разве ты не хочешь вернуться домой?

   Представила съёмную комнату, пробки на дорогах, офис, Валерия Кирилловича, расстёгивавшего рубашку, и быстро замотала головой:

   — Нет.

   — У тебя какие-нибудь проблемы там?

   Мгновение я медлила, прежде чем ответить:

   — У меня там серая, унылая жизнь без малейшей надежды на чудо.

   Раввер недоуменно приподнял брови:

   — Ты бы хотела поселиться здесь, в совершенно незнакомом мире, где у тебя нет родных, нет… ничего?

   Его искреннее недоумение и неожиданная, но приятная идея поселиться здесь помогли справиться с мрачными воспоминаниями.

   — Да, — кивнула я.

   Наверняка Раввер счёл меня взбалмошной. Только мысль о Валерии Кирилловиче, имевшем достаточно денег для обещанного найма подонков, которые изнасилуют меня в подворотне, настолько пугала, что родной мир стал самым нежеланным местом на свете.

   Оправившись от шока, Раввер постукал пальцами по столешнице, кивнул:

   — Хорошо, я помогу поселиться здесь. После того, как ты в своём мире дождёшься возможности снять браслет. Если к тому времени не передумаешь, обеспечу документы… и содержание. — Он кивнул какой-то своей мысли. — Да, думаю, это будет достойной компенсацией за то, что я поставил твою жизнь под угрозу.

   Я невольно улыбнулась. Раввер продолжил:

   — Вынужден предупредить: как только снимется браслет, магии ты лишишься.

   Зарождавшееся в груди счастливое тепло исчезло. Помедлив, я грустно ответила:

   — Значит, буду довольствоваться волшебством окружающих.

   Раввер смотрел на меня пронзительно, будто надеялся прочитать мысли. По спине побежали мурашки, вспомнилось, как страстно он меня целовал. Я облизнула ещё горевшие губы. Кашлянув, Раввер поднялся и указал на дверь:

   — Думаю, самое время пообедать. Я проведу тебя в столовую, а ты пожелай нам еды. Если в желаниях не будет конкретики, повар подберёт блюда на свой вкус. Если захочешь чего-нибудь определённого, и продукты для этого есть — он сделает. Правда, не знаю, как это сработает в твоём случае: блюда и продукты вашего мира могут сильно отличаться от наших.

   К дверям в спальню мы подошли одновременно и замерли.

   — Думаю, этот вопрос вам с поваром лучше обсудить лично, — тихим, чувственным голосом посоветовал Раввер и, распахнув дверь, подал руку.

   В этот момент я остро осознала, что дом не только выглядит обиталищем аристократа, он таковым и является. И Раввер — аристократ. Как мистер Дарси из «Гордости и предубеждения»: в чём-то неидеальный, способный совершить не очень хороший поступок из-за заблуждений, но благородный, умеющий защитить… Замечательный.

   И недоступный, ведь умирать через год или два не хотелось. Я смотрела в чёрные, пронзительные глаза, и внутри всё трепетало: с Раввером моя жизнь могла превратиться в сказку. Но эту мысль пришлось загнать глубоко-глубоко. Я вложила руку в ладонь Раввера. Он сжал пальцы и вывел меня из спальни.

   Убранство дома не уступало ей в почти неуместной роскоши. По пути в малую столовую Раввер мимолётно показывал гостиные, комнаты для гостей, комнаты отдыха, рассказывая:

   — Планировка комнат, мебель, оконные переплёты и стёкла, драпировки, ковры — как правило, в жилищах глав рода всё это волей хозяйки создаётся из субстанции самого дома. На реальные предметы запрета нет, но хозяйка считается тем лучше, чем больше предметов интерьера смогла воссоздать. Единственным допустимым исключением, не влияющим на мнение о мастерстве хозяйки, являются портреты предков, картины, статуэтки и расписная керамика.

   Разглядывая узоры на коврах и стенах, изящную мебель, ажурные переплёты окон, местами украшенные витражами, я чувствовала себя всё более бездарной:

   — Неужели всё это создала твоя жена?

   — Да. Но она не воспитывалась как будущая глава рода, поэтому ей пришлось дополнительно обучаться. И воспользоваться помощью архитекторов и дизайнеров.

   «Значит, и я смогу создать что-нибудь подобное», — с облегчением подумала я. Вслух же сказала:

   — Довольно удобно. Настоящая такая обстановка стоила бы безумных денег.

   Раввер улыбнулся одним уголком губ:

   — Это ещё одна причина, по которой положение главы рода кажется таким соблазнительным. В среднем расходы какого-нибудь младшего представителя рода, проживающего в столице и придерживающегося модных веяний, примерно в одиннадцать раз больше, чем у главы рода.

   — А столица далеко? — я чуть крепче сжала ладонь Раввера.

   — Мы живём на острове длоров, здесь находятся дома почти всех глав рода страны. От столицы нас отделяет один мост. Столица — Динидиум — расположена на берегу Волшебного озера.

   — На котором находится остров длоров, — улыбнулась я.

   — Да, — Раввер рассеянно погладил большим пальцем мою руку, по-прежнему лежавшую в его ладони. — Мы живём в островной Империи Алверия. Площадь наших колоний в Черундии превышает площадь страны, хотя плодородных земель там значительно меньше. Так же мы владеем побережьем заокеанской Новой земли.

   — Страна — Алверия. Островная империя. Столица — Динидиум. Остров длоров на Волшебном озере, дом министра внутренних дел, — повторила я. Поймав недоуменный взгляд Раввера, не удержалась от шутки. — Запоминаю на случай, если заблужусь.

   Мы остановились возле больших чеканных дверей. Раввер смотрел на меня без улыбки, и моя улыбка погасла. По коже вновь побежали мурашки, во рту пересохло. Качнувшись вперёд, я ощутила исходивший от одежды Раввера запах мускатного ореха. До дрожи хотелось, чтобы Раввер обнял меня, прижал к себе и сказал, что всё будет хорошо.

   — Пора обедать, — тихо произнёс он и толкнул дверь.

   Через столовую протянулся длинный стол. Всем своим видом он намекал на очень мрачные трапезы, во время которых супруги сидят так далеко друг от друга, что вряд ли могут общаться, даже если начнут кричать. Меня захлестнуло недоумение:

   — И вы ели вот так, сидя на разных концах?

   Нахмурившись, Раввер резко отпустил мою руку и кивнул. Меня пронзило острое чувство жалости: похоже, его брак был несчастливым.

   — Я сяду рядом, чтобы мы продолжили разговор. — Раввер указал на стол, но больше не пытался взять меня за руку.

   И от этого стало грустно.

ГЛАВА 17

Определённой еды не хотеть не получалось: голод подстёгивал фантазии о ломившихся от яств столах аристократов. Представлялись всякие рябчики, перепела, фазаны, оленина и гусь прямо в перьях. К этому примешивался рогатый осётр и мисочка икры заморской, баклажанной.

   Пока я, сидя во главе стола, усиленно пыталась не думать, столешница под моим взглядом покрывалась рябью.

   Сидевший сбоку Раввер стоически молчал пять минут, затем накрыл мою руку, которую я незаметно для себя стиснула в кулак. Тепло его ладони и тревожило, и успокаивало.

   — Расслабься, — велел Раввер. — И мысленно повторяй, чтобы подали обед… как подают обычно мне, только для двоих. Можешь закрыть глаза.

   Закрыть глаза и пропустить материализацию тарелок из воздуха? Ну уж нет! Я усиленно думала о том, что Раввера и меня надо покормить его обычным обедом.

   Что-то коснулось ноги, я заглянула под стол: с пола поднимались столбики. Поднимались, пока не упёрлись в столешницу. Я посмотрела на стол: сквозь скатерть проступали полусферы колпаков, стаканы, чашки и столовые приборы.

   Четыре вилки, три ложки и два ножа на человека. Об отдыхе во время еды можно забыть. Искоса глянула на Раввера, сжимавшего мою руку…

   Можно на его примере разбираться в правилах, а можно сразу узнать, что и как. Попросила:

   — Научи меня приборами пользоваться, пожалуйста.

   По мимолётному изменению его лица я не поняла, рад он моему намерению учиться или счёл это обременительным.

   — Если нетрудно, — добавила я. — У нас в мире другая сервировка.

   — Понимаю.

   Раввер снял колпаки с тарелок и отставил в сторону. Те сразу провалились в стол. Волшебно! Как всё здесь волшебно, даже еда. А полотенце, которое в ванной меня обсосало — тоже с ума сойти как здорово.

   Наконец я посмотрела на открытую тарелку: в мисочке с прозрачным бульоном плавала неведомая растительность и клёцки.

   Я приготовилась внимать.

   — Это Алверская средняя сервировка для домашних и дружеских трапез. В нашей стране все приборы до еды кладутся «лицом» вверх, после завершения употребления блюда — наоборот. Суп едят самой большой ложкой. Допустимо пить воду во время еды.

   Всё оказалось не так уж страшно, к тому же Раввер вновь проявил себя толковым инструктором. Суп понравился, по вкусу напоминал куриный бульон с брокколи и сыром. Стоило положить ложку «лицом» вниз, и она исчезла вместе с тарелкой и остатками супа.

   На второе нас ждал ровный овал зажаренного мяса, зелёные, красные и оранжевые овощи. Отдельно лежали обжаренные хлебцы, брать которые надо было вилкой с двумя зубцами, и соус, под который предназначалась маленькая ложка с изогнутой вбок ручкой.

   За вторым последовало подобие ананасов в карамели (использовались вилка и нож), нарезанные свежие фрукты (вилка с тремя зубцами) и что-то вроде безалкогольного киселя-глинтвейна, которое употребляли ложками. Сладкое я не доела, хотя порции были небольшие.

   Раввер закончил минуты на три позже. Это время я потратила на осмотр элегантной малой столовой. Малой по местным меркам, конечно. Идеально вписанный в росписи на стенах камин был размером с половину моей земной комнаты. Его украшали переплетённые змеи в золотой чешуе. Может я ошибаюсь, но, кажется, предыдущая жена Раввера всем пыталась доказать, что она великолепная хозяйка волшебного дома.

   Посуда Раввера исчезла в столе. Сразу появились мисочки с душистой водой, салфетки и маленькие полотенца. К сожалению, последние — просто куски ткани, а не живые существа, как сушильщик из ванной комнаты.

   Глядя строго перед собой, а не на меня, Раввер попросил:

   — Пожалуйста, пожелай развести в камине огонь и бодрящих напитков.

   Я пожелала это и мягкие кресла у камина. Встав, Раввер подал мне руку. Я вложила свою ладонь в его, и мы направились к разгоравшемуся пламени. Внутри затрепетало: так уютно всё получилось, так привычно, словно мы всю жизнь так делали.

   Усадив меня в кресло, Раввер устроился в соседнем. Из пола поднялся столик с чайником и чашками.

   — Наливает хозяйка? — уточнила я.

   — Да.

   Я взялась за круто изогнутую ручку. Раввер подвёл указательный палец моей руки под изогнутый лепесток над носиком.

   — Двумя руками, — низким, вибрирующим голосом пояснил Раввер. — Наливать всегда нужно двумя руками, как и накладывать еду. Только когда вилка или ложка отрывается от тарелки на пути ко роту, можно не соприкасаться с ними ножом или вторым прибором.

   Раввер поднял на меня взгляд тёмных глаз. Чаще забилось сердце. В руках, согретых чайником и его руками, появилась слабость.

   — Двумя руками, — сипло повторила я.

   Кивнув, Раввер потянул мои руки, заставляя налить сначала себе, потом мне. Затем вернул чайник на место и сжал мои дрожащие пальцы.

   — Мужчина начинает пить первым, — произнёс он. — За исключением двух случаев: если ухаживает за невестой или за беременной женой.

   — Ясно, — прошептала я, не в силах оторвать взгляд от его глаз.

   С тихим шуршанием из стола вылезла записка. Сиплый голос пробрал до мурашек:

   — Император требует отчёта.

   Тёплые руки тут же освободили мои пальцы. Прикрыв глаза, Раввер, казалось, мысленно сосчитал до десяти. Вдохнул и взялся за записку. Быстро прочитав, вновь посмотрел на меня:

   — Полагаю, брачные чары достаточно удовлетворены, чтобы отпустить меня для решения служебных дел. — Встав, Раввер опять подал мне руку. — Пожалуйста, проводи меня до выхода, чтобы я имел возможность закончить некоторые пояснения о доме.

   И снова моя ладонь лежала в ладони Раввера как влитая. Совершенно естественно идти так и слушать его строгий, уверенный голос, раскладывающий по полочкам что где и как:

   — Тебе необходимо подтвердить прежние обязанности духов. Внешний контур защиты обеспечивает привратный дух. Он единственный из привязанных к дому духов может находиться за пределами ограды.

   — А что он умеет? — Я не удержалась и кончиками пальцев погладила ладонь Раввера. — Как защищает?

   — Привратный дух поглощает жизненную силу противников, вызывает у них ощущение бесперспективности нападения. Физически может сражаться на том уровне, который позволяет созданное хозяйкой тело, — чуть крепче сжимая мои пальцы, Раввер вздохнул. — Он сообщает о прибывших гостях, сопровождает их по дому, передаёт записки и письма. Саддух занимается садом и растениями внутри дома. Он не привязан, но обычно живёт в семье несколько поколений. Покрыт травой. У саддухов тонкая душевная организация, они долго привыкают к новым людям, трогать их не стоит.

   У духа тонкая душевная организация… я улыбнулась. Как приятно слушать Раввера. Он не заставил себя долго ждать:

   — Денежными вопросами заправляет казначей и его тень-писец. Они взаимодействуют с банковскими служащими, организуют оплату счетов и выдачу наличных средств. За порядок отвечают пять духов-горничных, два пылевика, ванник, мойщик. В их распоряжении находятся сушильщики и косметологи. У духа-повара есть способность раздваиваться. В его распоряжении тридцать вызываемых духов для доставки пищи обитателям дома. Дух-смотритель помогает хозяйке следить за целостностью дома. Если где-то что-то идёт не так, а он своими силами не может это поправить, он обратится к тебе. Если разрешишь. — Мы уже стояли у входной двери, в розу окна над которой проникал раскрашенный витражами свет. Раввер не выпускал мою руку. — Ухаживающие и воспитывающие духи сейчас в спячке, о них можешь не задумываться. Дух церемоний нам тоже пока без надобности, но у него можно спросить совета по этикету. Гардеробные духи заботятся об одежде.

   — Шьют одежду? — выдохнула я, уже представляя, как примеряю роскошное платье с пышным подолом и корсетом.

   — Они лишены творческого начала. Могут скопировать, отремонтировать, подогнать по фигуре, но создать — нет. Твоей одеждой, причёской и любыми проблемами, занимается камердух Саранда. Моими — Ксал. Прошу не отвлекать его от дел.

   — Не буду, — получилось с придыханием. И ноги подкашивались. И стояла я уже в полушаге перед Раввером, пристально смотревшим в лицо и поглаживающим мою ладонь большим пальцем.

   — Ездовыми ящерами занимаются ящерухи. Так же у нас есть десять экипажных духов, которые позволяют не пользоваться услугами кучеров.

   Расстояние между нами ещё уменьшилось…

   — Откуда у вас столько духов? — прошептала я. — Это души мёртвых?

   — В океане между Ожерельных островов есть проход в Бездну, — с хрипотцой пояснил Раввер. — Наши предки вызвали оттуда духов и изменили их сущность. Теперь эти создания привязаны к нашей магии и благодаря ей подчиняются беспрекословно.

   По коже пробежал холодок, ослабляя очарование момента:

   — Они рабы?

   — Это симбиоз. Духи бездны существа довольно примитивные, их тела аморфны. Наша магия даёт им жизнь в более совершенной форме, наша воля даёт им смысл жизни. Без нас они были бы почти животными и давно бы развоплотились. Длоры дали им истинное сознание.

   — И как долго они служат?

   — С построения родового дома. В нашем случае — четыреста лет.

   — Ого…

   Раввер моргнул. Наверняка девушки его круга удивление выражали иначе.

   — Это впечатляет, — исправилась я.

   — Согласен. — Раввер по-прежнему держал меня за руку.

   Мгновение — и он притиснул меня к стене, прижался к губам. Я попыталась, как и он, захватить губы, прикусить. Раввер прижал меня сильнее, словно запрещая любую борьбу, даже игривую. По коже пробежал чувственный огонь, охватывая меня всю. Я расслабилась, позволяя управлять собой.

   Язык скользнул по губам, я приоткрыла их. Кончики языков на несколько мгновений соприкоснулись, и вновь Раввер с жадностью обхватывал и посасывал мои губы. Его ладонь оказалась на бедре, сжала, побежала вверх, по груди, к шее. На этот раз язык Раввера проник глубже, пальцы зарылись в мои волосы, словно Раввер боялся, что я отодвинусь.

   Подалась навстречу, он вдохнул и обхватил мои губы своими, посасывая и покусывая, не давая опомниться и толком дышать. Меня затрясло от сумасшедшего желания. Я вцепилась в плечи Раввера, притягивая к себе, призывая продолжать. Но он ослаблял напор, хотя, я отчётливо чувствовала, тоже меня хотел.

   В ушах звенело, внутри всё горело, а ноги и руки дрожали, когда Раввер, наконец, отпустил. Коснулся пылавших губ коротким поцелуем и сипло прошептал на ухо, дразня и щекоча дыханием:

   — Мне надо идти.

   Сейчас я заметила, что пеньюар впереди распахнулся. Между мной и Раввером было так мало слоёв ткани, и так мало здравого смысла, что, продолжи он так головокружительно меня целовать, через несколько минут от подтверждения брака мы бы не удержались, а там… проклятие.

   — Да, конечно, — хрипло пробормотала я.

   Запахнув пеньюар и завязав пояс, Раввер, стал поправлять собственную одежду, которую я расстегнула, совершенно не заметив этого в порыве страсти. Когда? Как? Эта амнезия должна была пугать, но я могла думать только о том, как приятно целоваться с Раввером.

   Оглядев свои снова застёгнутые на все пуговицы рубашку, жилетку и фрак, Раввер уставился в пол:

   — Никуда не выходи.

   — Не буду. — Я едва держалась на ногах, сердце бешено колотилось.

   Раввер снял перстень с острыми гранями и надел мне на большой палец:

   — Если поранишься — пошли в него магию, как мы посылали её в тень, и приложи к больному месту, оно вылечит. Только не перелом.

   — С-спасибо.

   — Постараюсь вернуться скорее. — Так и не подняв взгляд, Раввер кивнул и выскользнул на улицу.

   Я сползла по стене.

   — Обалдеть, — прошептала, прокручивая на пальце великоватый перстень.

   Закрыв глаза, снова ощутила губами прикосновения Раввера и чуть не застонала. Открыла глаза.

   Если целоваться с ним так здорово, то каким умопомрачительным будет всё остальное?

   Я тут же стала отгонять эту мысль, убеждать себя, что умение целоваться не гарантирует столь же замечательного продолжения, но…

   Не знаю, сколько я сидела так прежде, чем успокоилась. В конце концов сердцебиение вернулось в норму, ноги снова окрепли.

   Поднявшись, я осмотрела роскошный холл. Он был сделан безупречно. В пропорциях, соединении линий, углах между направляющими орнаментов и элементов чувствовалась профессиональная гармония. В моём колледже за такой проект поставили бы пять.

   Теперь, без Раввера, я видела окружающее отчётливее, анализировала, оценивала. Словно до этого была одурманена, а сейчас пришла в себя. Похоже, брачные чары все мысли сосредотачивали на муже.

   А пока его нет, можно на трезвую голову провести ревизию в подведомственном доме. И поэкспериментировать с интерьером в какой-нибудь дальней комнате.

   Но прежде — магия!

   Протянула руку в сторону тени у входа и представила, что дверь опутывает прорастающий из пола плющ. Представила, как тёплый поток магии из моего браслета перетёк в тень и принял форму плюща. Тот пророс из пола, распускал листки с заострёнными кончиками. Дыхание перехватило, рука задрожала от волнения.

   Я колдовала. Сама!

   Плющ опутал дверь и, скукожившись, снова улёгся в тень. Мало… Но ведь это только начало!

***

Сердцебиение стало каким-то сумасшедшим. Желание одуряло. Я едва сообразил, как открыть дверь и выйти. После этого поцелуя так безумно хорошо, что думать о плохом я просто не мог.

   Спускаясь с крыльца к ландо, поймал удивлённый взгляд офицера, доставившего письмо императора, и понял, что улыбаюсь.

   Стало не по себе. Уголки губ поползли вниз. Нет у меня поводов для радости. Совсем нет.

ГЛАВА 18

— По дороге мы заедем в имение Какики, — бросил я офицеру и запрыгнул в ландо.

   Постучал пальцами себя по лбу: как можно быть таким идиотом? Как можно забыться хоть на мгновение? К Лене привязываться нельзя. Ни при каких обстоятельствах. Иначе это будет слишком больно.

   Я облокотился на борт ладно и, скользя взглядом по белым стенам чужих имений, пытался унять бушующие эмоции, физическое и душевное возбуждение: мой разум должен быть трезв и холоден, как клинок.

   Но как трудно не думать о Лене! Столько удовольствия и страха, и сомнений.

   Я оставил свой дом, всю мощь женской родовой магии на девушку, которую едва знал, которая, возможно, хотела сбежать из своего мира из-за совершённого преступления, а мысли упорно сводились к тому, что ни с одной женой я не прощался так страстно и нежно.

   Пожалуй, ни одну другую жену я такой податливой и горячей представить просто не мог. Все прежние прощания, церемонные и правильные, вдруг показались блеклыми, невыразительными…

   И если такой шквал эмоций сейчас, после суток знакомства с Леной, чего ожидать через неделю? Месяц? Год? Я же потеряю контроль над мыслями и чувствами, над своей жизнью.

   Надо соблюдать осторожность. Осмотрительность. Никаких непозволительных эмоций: Лена здесь временно. Какой бы привлекательной она ни была, она неподходящая жена для длора моего положения. Нельзя привязываться. Тем более нельзя влюбляться, потому что в этом случае давление брачных чар возрастёт.

   Нельзя.

   Шумно вдохнув, постучал по борту ландо. Откидной верх поднялся надо мной и над сидением напротив, края крыш соединились, щёлкнули замки. К сожалению, отверстия по бокам мешали почувствовать себя в уединении. Сев глубже в тень, я запрокинул голову. Закрыл глаза.

   Немыслимо, всё это не может быть правдой. Пальцы тянулись к спрятанному под одеждой браслету: цельный, снова цельный. Сердце кольнуло: у этой временной цельности может оказаться непомерная цена.

   Я отчётливо увидел склонившуюся ко мне Лену, её светлые, искрящиеся глаза, нежный овал лица, губы… Приподнял руку и ощутил их тепло. Лена потёрлась губами о мои пальцы, улыбнулась.

   От лёгкого толчка чары растворились, точно дым.

   Ландо стояло на месте.

   Медленно, со скрипом, открылись ворота имения Какики.

   — Ждите здесь, — велел сопровождающему офицеру.

   Ездовые ящеры потрусили дальше.

   Мёртвый дом надвигался, загадка убийства выталкивала из мыслей Лену. Должна была. Но убийство связано с Лавентином, а Лена здесь из-за него, так что, минуя холл и через тайный ход пробираясь в спальню главы рода, я снова задумался о жене.

   О её желании обладать магией.

   У простолюдинов хватает сказок о браках с длорами, они даже на подмостки сцен проникли. Но в пьесах простолюдинки сначала не желали становиться жёнами длоров, поэтому так мило первым опытам волшебства не радовались.

   Прежние жёны были чистокровными длорками, магия не вызывала у них восхищения, а в сравнении с пластичным домом воплощение теней казалось им бессмысленным навыком. Они даже ради приличия эту способность не хвалили, а Лена приняла её так восторженно…

   Как незаметно я перешёл к восхвалению Лены.

   Нельзя.

   Лучше задуматься, с чего это молодая девушка хочет остаться здесь даже без магии. Я ей, конечно, помогу, но… желание подозрительное.

   Вдруг понял, что стою перед открытой дверью в спальню Какики и не двигаюсь.

   Место преступления вновь предстало во всей своей отвратительности. Багряный пепел. Разбитое магоедом витражное окно, корень, через полог кровати дотянувшийся до мумии главы рода. А ведь вчера живой и здоровый Какики ходил по острову длоров.

   Снова я задался вопросом: какая сила сделала с ним такое? Почему Какики превратился в подобие сухого корня?

   Впопыхах наброшенный щит моей магии не допускал в спальню экспертов. Они молча стояли позади меня.

   Отлично же я выгляжу со стороны: почти бежал и вдруг встал как вкопанный.

   А утром я без предупреждения умчался с места преступления. И после того, как разобрался с домашними проблемами Лавентина, совершенно забыл, что экспертов надо пустить в спальню.

   Совершаю ошибку за ошибкой.

   — Отойдите и ждите разрешения войти. — Я провёл рукой, снимая с комнаты щит.

   Пепел под ногами не шуршал и едва ощущался, но идти по нему, даже по собственному следу, перетоптанному следами Лавентина, отвратительно, словно пепел отравлял меня сквозь подошвы ботинок, словно его грязь марала через одежду.

   На этот раз я вплотную подошёл к кровати. Коснулся руки своего второго тестя. Пепел мерзко лип к коже, иссушенная плоть на ощупь как камень. Гадко захрустела, отгибаясь. Багряные хлопья посыпались с полога. Задержав дыхание, я дёрнул браслет Какики, почем-то уцелевший после гибели источника магии. Тот со скрипом сползал с запястья покойника. Меня замутило.

   Содрав браслет, я отскочил. По вискам струился холодный пот, сердце бешено колотилось. Пепел опадал на завалившийся на бок труп.

   Пятясь, я вдохнул и выдохнул несколько раз.

   «Я должен оставаться спокойным», — приказал себе и вытащил из кармана платок.

   Пальцы дрожали, я торопливо завернул браслет. Лучше пусть эксперты думают, что глава рода убил кого-нибудь в своей спальне, чем поймут, что убит глава рода. Они же не знают, что источник уничтожен, а с ним должны исчезнуть и родовые браслеты, кольца, поэтому в трупе без браслета главу рода не опознают.

   Меня снова хлестнуло осознанием ужасного: целый род лишился магии. Немыслимо!

   Засунув браслет под мышку, я развернулся. Седовласый дородный эксперт внимательно наблюдал за мной через дверной проём.

   — Можете продолжить осмотр, — велел я сипловатым из-за пересохшего горла голосом и направился к двери. — Тело отправите в особый отдел.

   — Да, труповозка уже ждёт.

   Эксперт пропустил меня и зашёл в спальню.

   Горло сдавливала невидимая рука. Только на улице я смог отдышаться. Чужой родовой браслет мешал своим существованием, покалывал. Запрыгнув в ландо, я, чтобы развеять зловещую тишину, приказал вслух:

   — В министерство, а потом во дворец.

   Ландо тронулось. Браслет предпочтительнее отвезти домой, но я боялся встречи с Леной, боялся, что не смогу уйти.

   Снова спрятавшись в тени откидного верха, я вытащил из-под мышки свёрток. Холодный браслет оттягивал пальцы. Чужие родовые браслеты трогать не принято, поэтому для меня в диковинку держать такой в руках.

   Единственная странность этой вещи — я не чувствовал её сути. Любой предмет или человек будто наполнен чем-то изнутри, а этот браслет, вполне реальный по весу, казался пустой оболочкой. Потому ли, что источник его родовой магии уничтожен или чужие браслеты в принципе так чувствуются, мог сказать только Лавентин: он мой браслет без разрешения щупал, должен знать, какие при этом ощущения.

   Лавентин… экспериментатор несчастный!

   Полыхнувший в груди гнев быстро угас: только благодаря Лавентину я остаюсь на посту, а мою жену ещё можно спасти. Если этот… безответственный длор найдёт способ вернуть Лену в её мир…

   Спрятав в сейфе министерства внутренних дел родовой браслет длора Какики, я пересел в карету. Отгороженный от внешнего мира, укутанный мягким сумраком, мог заняться планированием. Но вскоре поймал себя на том, что, теребя нижнюю губу, думаю о Лене, а внутри тепло и светло от надежды, что к моему возвращению она останется такой же приветливой, дом — целым.

   Мурашки поползли по спине: как непозволительно я расслабился.

   Лену не готовили стать главой рода, она, как и жена Лавентина, не справится с домом, со своими мыслями. Надо скорее возвращаться. Сразу после встречи с императором.

   Лихорадочно размышляя, я не сразу уловил примешавшийся к стрекоту колёс и шуму улицы звук. Журчание воды. Я смотрел на закрытое окошко, но краем глаза уловил движение на сидении напротив. Волосы встали дыбом.

   Журчание усилилось. Тело цепенело, шея казалась деревянной. Я заставил себя повернуть голову.

   Напротив сидела Талентина. Бледная кожа и мокрая облепившая стройное тело сорочка белели в сумраке. С чёрных волос стекали потоки воды и просачивались через дно кареты.

   Сердце пропускало удары.

   Талентина не сводила с меня тёмных, очерченных посеревшей кожей глаз. Бледные пухлые губы едва выделялись на алебастрово-белом лице. Я не мог вдохнуть.

   — Погубил меня, теперь взялся за следующую. — От вкрадчивого голоса Талентины стыла кровь. — Раввер… — Она потянулась ко мне. Я вдавился в спинку сидения, но Талентина преодолела разделявшее нас расстояние. Ледяные мокрые ладони упёрлись в мои колени, бледное ужасное лицо приближалось. — За это прощения не будет…

   В ушах гудело. Я вдавливался в сидение, но не мог провалиться в тень. Магия меня предала. Браслет хрустко треснул и разомкнулся, словно его пара умерла. Талентина села на мои колени. Прижалась холодным, словно металлическим телом. Я пытался кричать, но вопль застрял в горле. Цепкие ледяные пальцы залезли мне в волосы.

   — Я заберу тебя с собой, — шептала Талентина, заливая меня водой пруда, в котором утопилась. — Быть вместе навсегда — ты ведь этого хочешь?

   Тело не слушалось. Тяжёлое и неповоротливое, оно не вырывало меня из объятий мёртвой жены.

   «Шевелись-шевелись-шевелись!» — приказывал себе, понимая, что только в этом спасение.

   — Раввер, твоё сердце принадлежит мне…

   Прикосновение холодных мёртвых губ к моим губам заставило содрогнуться. Я проснулся, тяжело дыша, обливаясь потом.

   Карета стояла.

   Ухватив галстук, я дёрнул его, расстегнул верхние пуговицы, но это не помогло вдохнуть полной грудью. Меня бил озноб. Такие сны с Талентиной начинались после заключения брака, поэтому я ненавидел жениться…

   Карета снова тронулась. Меня коснулась магия императорской семьи. Значит, прибыли во дворец.

   Внутри всё сжалось и заледенело. Я понимал, что видел сон. Но он настолько яркий, настолько… реалистичный по ощущениям, что шевелились волосы.

   Судорожно коснулся браслета — целый, значит, с Леной всё в порядке. Но меня по-прежнему лихорадило от ощущения, что скоро случится, прямо сейчас происходит что-то страшное.

ГЛАВА 19

Я трогала орнаменты, ткани, мебель и не могла поверить, что всё это — плод фантазии одного человека, даже обратившегося к дизайнерам. Восхитительный дом!

   Из пояснения Раввера выходило, что все материалы из одинаковой основы. Но на ощупь дерево было деревом, металл металлом, ткани и меха — всё такое натуральное. Не творение 3D принтера, не формомасса из нанороботов, по команде принимавших нужную форму, а действительно созданные из общей основы разные материалы… Это же какие просторы для творчества!

   Но прежде, чем творить самой, решила набросать план дома. На пространственный кретинизм я не жаловалась, но надо представлять масштабы постройки. За бумагой направилась в спальню: наверняка среди документов Раввера есть несколько чистых листов.

   Но когда посмотрела на бумаги, педантично разложенные на секретере параллельно краям, на параллельно им лежавшие перьевые ручки с резными корпусами и золотыми наконечниками, подумала, что важнее знать человека, с которым живу, чем дом, построенный его женой.

   И хотя обращаться к духу было жутковато, позвала:

   — Саранда.

   — Вы не хотите, чтобы я выходила, — отозвался голос их стены.

   Что верно, то верно. Вдохнув и выдохнув, попыталась захотеть появления духа в спальне, но от страха по спине бежали мурашки.

   — Я не причиню вреда, — тихо сказала Саранда. — Моя цель — служить вам.

   — Хорошо. — Я уселась в уютное кресло Раввера, сцепила руки и посмотрела на стену, из которой доносился голос. — А о хозяине можешь рассказать?

   — Я выполню любое ваше пожелание. Я чувствую, что вы хотите услышать, и готова рассказать все подробности, которые мне известны.

   Настраиваясь на беседу с духом, я вздохнула.

   — Моему хозяину двадцать восемь лет. Двенадцать из них он является главой рода и шесть лет занимает пост министра внутренних дел.

   Раввер выглядел старше, значит, жизнь у него напряжённая. С двадцати двух лет министр… Способный.

   Саранда продолжила:

   — В семье Вларлендорских, в той части, что идёт напрямую от основателя, культивируется служение правящему роду. Свою магию основатель получил от Фуфуна Великого по протекции императора и поклялся источником магии, что следующие поколения будут служить правителям верой и правдой, станут его тенями, готовыми отдать жизнь и исполнить любой приказ.

   Звучало жутко. Я поёжилась. Торжественный голос Саранды вновь раздался из стены:

   — Длор Элинсар, отец нынешнего хозяина, с младенчества воспитывал сына в поклонении императору. Длору Равверу внушалось, что смысл его жизни — служба правителю и стране любой ценой и любыми средствами. Мать, длорка Мавея, была отстранена от воспитания как не обладающая достаточной твёрдостью характера. В три года хозяин был представлен ко двору, император стал его наставником по фехтованию.

   Внутри холодело и сжималось: чудовищное воспитание. Наверняка не обошлось без какой-нибудь трагедии.

   — Во время торжественного марша в честь трёхвекового владычества в Черундии житель колонии швырнул в императорскую семью бомбу. Длору Элинсару не хватило силы Тлена погасить весь удар. Он прикрыл собой императора и императрицу. Его самого и отбежавшего в сторону принца убило шрапнелью. Хозяину было пять, он участвовал в марше придворных.

   Саранда умолкла. Я впивалась в подлокотники. Нервная дрожь пробегала по телу. И здесь террористы. Видеть, как твоего отца убивают — врагу не пожелаешь.

   Отвечая на мой невысказанный вопрос, Саранда пояснила:

   — Длор Элинсар был телохранителем, а хозяин — министр внутренних дел. Но он часто находится рядом с императором и в случае опасности встанет на его защиту. Любой ценой.

   Я растерянно кивнула. Саранда молчала.

   — Говори. — Я предчувствовала, что на этом неприятности Раввера не кончились. — Он не работает телохранителем из-за промаха отца?

   — Отчасти. После этого случая хозяин счёл, что защищать императора надо не следуя за ним, точно тень, а добиваясь того, чтобы ни у кого не было причин швырять в правителя бомбы.

   — Это он в пять лет к таким выводам пришёл?

   — Да.

   Устами младенца глаголет истина, а этот младенец ещё и мыслил масштабно. В груди теплом отозвалось восхищение.

   — Длорка Мевея после смерти мужа стала жить здесь.

   — А до этого не жила? — Я старалась не задумываться, какой была жизнь мальчика под началом такого одержимого работой отца.

   — Она предпочитала проводить время на курортах, за границей и у родственников. После рождения наследника она могла жить отдельно от супруга. После переезда её отношения с хозяином не сложились… — уловив моё недоумение, Саранда пояснила. — Он был ей безразличен, она занималась своими делами.

   Как знакомо звучало… Я опустила взгляд на колени.

   — Главой рода стал старший брат Элинсара Вероний Вларлендорский. В боях за Черундию его ранило, и он лишился возможности подтвердить брак физической близостью, поэтому его положение главы рода было временным. Он люто ненавидел длора Элинсара, а за ним и хозяина. Свою ненависть длор Вероний выражал неумеренной строгостью, высокими требованиями и жестокими наказаниями за любые проступки.

   Я вздрогнула:

   — А император? Разве он не вмешался?

   — Длор Вероний представлял всё как воспитательный процесс. Император горевал из-за смерти наследника, но его интерес к судьбе хозяина был достаточно велик, чтобы спасти того от преждевременной смерти.

   Это ж как дядя наказывал, что вопрос стоял о возможности смерти?

   Но я боялась узнать ответ, и Саранда молчала. В груди было зябко и тяжело. Ненавидящий наследника родственник, равнодушная к страданиям ребёнка мать — такое случается чаще, чем кажется, а всё равно режет до боли вопрос: «Как так? Как так-то?»

   — Длорка Мевея скоро вышла замуж за военного. Как мать будущего главы рода она воспользовалась правом жить в доме. Её супруг защищал длора Раввера, но часто уезжал в командировки, она уезжала вместе с ним. Оба погибли в Черундии, когда хозяину было восемь.

   Бившееся в душе возмущение почти не смирялось осознанием, что хоть кто-то за Раввера заступился. Чужой человек был к нему добрее родных — и это тоже мне слишком хорошо знакомо.

   Прежде, чем успела спросить, как Раввер заполучил звание главы рода и разобрался с дядюшкой, Саранда начала рассказывать:

   — Длор Вероний, несмотря на проблемы с собственным браком, старался отсрочить свадьбу хозяина. В дело вмешалась сводная сестра императора длорка Сарсанна Мондербойская. Она решила женить хозяина на своей дальней родственнице. Хозяин был очарован Талентиной Эзольи с первого взгляда. Ему было шестнадцать, для брака требовалось разрешение длора Верония. Тот лихорадочно искал очередную кандидатку во временные жёны и даже императору отказал в просьбе дать разрешение на брак племянника.

   — Император не мог надавить?

   — У его власти есть ограничения. В частности в семейном праве. Не добившись решения проблемы официально, длорка Сарсанна уговорила подругу согласиться жениться на длоре Веронии. Тот пришёл к невесте с брачным браслетом, а там его поджидал хозяин. Срок главенства длора Верония истекал, когда хозяин схватил предназначавшийся невесте браслет и надел на себя, браслет длора Верония после стольких неподтверждённых браков его отверг, спал с руки. Хозяин его отнял. Длорка Сарсанна подвела длорку Талентину, хозяин надел на себя мужской браслет, на неё женский и стал полновластным главой рода. Длор Вероний подал протест императору. Император выписал хозяину полагавшийся законом штраф и похвалил за сообразительность.

   — А потом Талентина умерла от проклятия, — нервно закончила я.

   — Тогда хозяин не был проклят. Длорка Талентина вышла за него под давлением наставницы и бедных родственников, которым её брак с хозяином был необходим для упрочнения их положения в глазах кредиторов. Она не просто не любила его, она любила другого, но только выйдя замуж осознала весь ужас ситуации и глубину своих чувств.

   — И? — выдохнула я.

   — Хозяин благородно предложил не подтверждать брак. По истечении года браслет снялся бы с её руки, как снимался у всех жён длора Верония.

   — Они разошлись? — прошептала я и крепче стиснула подлокотники. — Талентина вышла за того, кого любила?

   — Длор Вероний физически не мог подтвердить брак, у хозяина таких ограничений нет. Супруги держались почти год, прежде чем чары сломили их волю. После первой брачной ночи длорка Талентина утопилась в парковом пруду.

   Меня передёрнуло. Я хотела знать подробности и совершенно не хотела их знать.

   — Подробности трагедии были скрыты от общественности. Длорка Сарсанна обвинила в смерти длорки Талентины хозяина, он закрыл для неё вход в дом.

   Подтянув колени к груди, обхватила их руками, но не могла согреться. Любимый человек после ночи с тобой кончает жизнь самоубийством — страшно-то как. Как это пережить? Возможно ли?

   — Хозяин места себе не находил, сна лишился, — подтвердила Саранда. — Он, наверное, второй раз бы не женился, но император приходил, уговаривал и угрожал, снова уговаривал. В конце концов, долг перед страной и родом взял верх. Находиться здесь хозяин не мог, император назначил его наместником и командующим войск подавления в бунтующих колониях Черундии. Когда пришёл срок жениться, хозяин вернулся в Алверию. После непродолжительных ухаживаний за средней из дочерей длора Какики Эваландой женился на ней. Дав лишь трое суток на настройку дома, увёз её в Черундию. Я не знаю, как сложилась их жизнь там, но прокляли хозяина на старом континенте. Длорка Эваланда была нашей хозяйкой два года, затем умерла от укуса змеи.

   — Получается… — я не стала говорить, что Раввер должен чувствовать себя виноватым, ведь если бы они остались здесь, всё было бы в порядке…

   Ещё одна жена, погибшая из-за него.

   — Да, хозяин винил в происшествии себя. Но вернулся только после окончательного подавления восстания и суда над зачинщиками. Больше жениться не собирался. Император попросил не пороть юношескую горячку. Пообещал, что, заключив брак, хозяин сможет осуществить свою мечту изменить страну так, чтобы у подданных не было причин швыряться бомбами. После подавления восстания хозяин был окружён ореолом героической славы, его называли разящим мечом империи, о нём мечтали все женщины и девушки высшего света. В жёны ему подобрали безумно влюблённую в него длорку Миалеку. Её отец, министр внутренних дел, после заключения брака подал в отставку, и хозяин занял его место.

   — И у них сложилось? — спросила со смесью надежды и тревоги: так хотелось, чтобы в жизни Раввера хоть что-то получилось… Но если он любил, потерять жену было намного страшнее.

   — Длорка Миалека слишком любила хозяина, чтобы мириться с его равнодушием. Они постоянно ссорились из-за службы, из-за того, что хозяин спал отдельно и много пил…

   — Он много пил?

   — По мнению длорки Миалеки, да… Но меньше, чем сейчас.

   Оговорка настораживала. Но с дурными привычками Раввера я разберусь позже:

   — И как она умерла?

   — Она потребовала, чтобы хозяин изменил к ней отношение, иначе она уедет. Хозяин признался, что это не в его власти. Длорка Миалека отправилась с отцом на воды. Их поезд сошёл с рельсов. Оба погибли.

   Тоскливо сжалось в груди. Не сказав нужные слова, Раввер спровоцировал и эту смерть. Я надеялась, это была последняя супруга до меня…

   — Была ещё четвёртая жена — длорка Нейзалинда, — припечатала Саранда. — Брак по расчёту. Со стороны хозяина тоже. По договору она должна была не мешать ему и подарить наследника, а он — обеспечивать её содержание. Но после провинции столица и местные кавалеры вскружили длорке Нейзалинде голову. Она оттягивала исполнение обязательства из страха, что после рождения сына хозяин перестанет оплачивать счета. Развлекалась, часто меняла любовников, пока один особо ревнивый не выследил её на квартире с другим и не застрелил их и себя. Это была наша последняя хозяйка перед вами.

   Саранда умолкла.

   Раввер привёз жену из провинции, всё ей разрешил — и это кончилось её смертью…

   Стискивая прижатые к груди колени, я смотрела на заправленную кровать и пыталась осознать, как после всего этого можно остаться нормальным человеком.

   А Раввер остался нормальным живым человеком, ведь он переживал, поняв, что его действия могут навлечь на меня проклятие, терпеливо и заботливо ко мне относился. Моя интуиция тоже была на его стороне. Или, может, я просто надеялась на лучшее. Но очень-очень хотелось, чтобы всё было поправимо, и жизнь Раввера наладилась.

   От его истории стало так невыносимо грустно, что вместо того, чтобы осматривать дом, я сидела в кресле и думала-думала-думала.

ГЛАВА 20

Над парадным крыльцом императорского дворца нависали две каменные женщины ростом в пять этажей. Солнечный свет тускло блестел на серебре их гигантских мечей и щитов, на золотых узорах гард и платьев.

   Массивные створки распахнулись в огромный холл. Горячий и влажный воздух не допускал прохлады улицы, холя и лелея огромные Черундские пальмы в простенках между арками дверей.

   Я остановился на зеркально блестевшем паркете в ожидании духа или подсказки. В узорах на стене проступила надпись:

   «Император ожидает в личном кабинете».

   — Благодарю. — Меня восхищало умение императрицы справляться с этой громадой так, что даже при полной занятости духов, сейчас готовящих приём, дом отвечал на запросы гостей.

   Предстоящий разговор тяготил, но в просторных коридорах дворца, на широких лестницах с изящными перилами я чувствовал себя дома, и это успокаивало.

   Постучал в резные двери кабинета.

   — Входи, — откликнулся император.

   Он сидел за своим массивным столом и смотрел на меня поверх стопки книг. Свет ламп золотил седые волосы и изрезанное глубокими морщинами лицо. Казалось, император не изменился с тех пор, как двадцать три года назад я был представлен ко двору, только на руках стало больше старческих пигментных пятен.

   Стоило закрыть за собой дверь, император качнул запястьем, накладывая дополнительную защиту от подслушивания.

   — Что там с Какики? Что с источником? Это поправимо? Какие предположения? Причастен к этому Лавентин или нет?.. И да, садись же, в ногах правды нет.

   — К сожалению, хороших новостей не будет. — Я опустился в кресло. — Кроме одной: я по-прежнему считаю Лавентина невиновным.

   Отложив золотую ручку, император сцепил узловатые пальцы. Взгляд пронизывал меня насквозь:

   — Подробности.

   — Источник уничтожен. Разбит. Длор Какики превратился в мумию. Всё вокруг усыпано багряным пеплом. Никаких следов: ни магических, ни физических. Свидетелей нет. Лавентин утверждает, что его магоед не воспринимает длоров объектами нападения. Но магоед, проникнув на территорию дома, выпустил корень в окно и добрался до тела. В колодец, правда, не попал. Территорию других домов растение не затронуло. Я не представляю, что на самом деле произошло.

   — Как думаешь, это может быть атакой Галлардии? Тем секретным оружием, о разработке которого сообщали шпионы?

   Я вздохнул. Спорный участок Черундии затрат на войну с Галлардией уже не оправдывал. А уступать его нельзя.

   — Вы же знаете, я не силён в научных изысканиях, — напомнил я. — Вопрос о причастности Галлардии к этому происшествию лучше задать министру иностранных дел, это в его распоряжении находится информация по приезжим и вражеской разведке.

   Недобрым словом я помянул свою безответственность: надо было прочитать доклад о столичных партиях, может, в нём упоминалось о подозрительной активности, что-нибудь важное.

   — Овелодри уже отчитался: министерство иностранных дел не располагает информацией о подготовке такой акции.

   — Никто ничего не видел, никто ничего не знает, — тихо произнёс я.

   А ведь в глубине души надеялся, что дело пройдёт по ведомству Овелодри.

   — Я велел ему пошевелить своих агентов… — Поджав губы, император катал ручку по столу. — И приказал ускорить наступление в Черундии. Надеюсь, известия о нашей победе отвлекут подданных от исчезновения рода Какики.

   Наступление планировалось через полторы недели. Я озадаченно смотрел на императора, но спрашивать, уверен ли он в готовности армии к атаке, не стал.

   — Нам нужна победа, — глухо произнёс император. — Яркая, красивая победа.

   — И хлеб по доступной цене, — добавил я.

   Император глянул на меня исподлобья:

   — Знаю.

   Я подавил желание снова просить о перераспределении бюджета: не уступит. Когда император стал быстрее катать ручку и щуриться, я продолжил:

   — Если ситуация с родом Какики станет известна, горячие головы могут устроить беспорядки и акции протеста. Я бы направил в столицу дополнительный полк внутренних войск.

   — Увеличение военного присутствия в Динидиуме сочтут проявлением слабости.

   — Но это надо сделать. И… Может потребоваться введение военного положения, поэтому мне бы хотелось заручиться вашей поддержкой в этом вопросе.

   — Раввер, я знаю, что без веской причины вводить в столице военное положение ты не станешь, поэтому такой приказ подпишу, даже если пришлёшь его с курьером.

   — Благодарю за доверие. — Я на миг склонил голову. — Эксперты уже изучают материалы дела. Копии отчётов посылать?

   — Да.

   — Я нанял Лавентина в качестве консультанта.

   — Лавентин — и на государственной службе? — фыркнул император. — Алвер не соблазнил его на это даже возможностью неограниченного создания химер и моей просьбой. Как тебе удалось?

   Приятно, конечно, совершить то, что не удалось императору. Но я лишь пожал плечами:

   — Пообещал, что в противном случае он окажется на скамье подсудимых по обвинению в убийстве длора Какики.

   — Хм, — император стал медленно катать ручку. — Недурно, очень даже. Как думаешь, Лавентин разберётся с этим делом?

   — Если кто и может объяснить, как почти неразрушимый кристалл источника взорвался без помощи пороха, то это Лавентин.

   — А что его жена? Ты её видел?

   Под ложечкой засосало: это близко, очень близко к тому, что я совершенно не хотел обсуждать. Кивнул. Император мрачно произнёс:

   — О ней вся столица говорит. Мне тринадцать раз в разных формах сообщили об этом немыслимом браке. Такой скандал не замнёшь, придётся смириться. Что ты о ней скажешь? Какая она?

   Я задумался о лохматой девушке, вылезшей из останков дома Лавентина в обнимку с подобранной в трущобах нищей девочкой… Вспомнил, как жена Лавентина по одним жестам поняла, что от неё хотят…

   — Достаточно сообразительна, — я пытался думать о ней, но мысли возвращались к Лене. — Трудно судить, она не понимала нашего языка. Но в целом ничего такого, на фоне чего может померкнуть Лавентин.

   Ещё одежда у неё странная, но это в принципе неважно, Лавентин жену вещами обеспечит… надеюсь.

   — Если она выходками Лавентина не затмит, тогда терпимо. — Император постучал ручкой о столешницу. — Хотя Лавентина полиция ещё не задерживала.

   Я решил не подрывать веру императора в Лавентина, которого я, договариваясь замять дело о порче городского имущества, забирал из полиции трижды.

   Император тяжко вздохнул:

   — И с домом его, надеюсь, вышло недоразумение.

   Я тоже на это надеялся. Император продолжал:

   — Но ладно Лавентин, на фоне его экспериментов решение жениться на иномирянке выглядит едва ли не естественно. Не забыть бы уши надрать тому, кто оставил в его руках портальный узел. Твоё же участие в подобном деле — что-то немыслимое. — И взгляд такой укоризненный, что плечи сами поникли. — Ты был пьян?

   Сказать бы «Да»: ничего не ведал, не соображал. Но это будет прямая ложь, а императору лгать до тошноты противно.

   Поглаживая завитки подлокотников, я честно признался:

   — Лавентин обещал, что после закрытия прохода магия до другого мира не дотянется. Я подумал, это мой шанс жениться и никого не погубить.

   Император смотрел на меня, как на сморозившего глупость неразумного юнца.

   — Я, конечно, ценю твоё желание сохранить жизнь какой-нибудь длорке, но ты хоть немного думал о последствиях?

   — О позитивных последствиях для своей совести определённо думал.

   — Совесть для политика твоего уровня — непозволительная роскошь.

   — Согласен. Но как мужчине мне совесть позволительна.

   — Как мужчина ты о продолжении рода подумал или нет?

   Холодок пробежал по спине. Я стиснул подлокотники, чтобы не выбивать пальцами нервную дробь. Страха влюбиться и не выдержать ещё одних похорон император не поймёт: для него, потерявшего столь многих, такие переживания не повод сдаваться или совершать глупости.

   Император прокрутил ручку, блеснуло перо.

   — Да-да, задуматься об этом пора, — кивнул император. — Проклятие давало прежним жёнам прожить год и более, этого достаточно для рождения ребёнка. Ты прямой потомок основателя и должен жениться на чистокровной длорке, чтобы гарантировать высокие магические способности наследника. — Император бросил ручку на стол, брызнули чернила и бесследно впитались в столешницу. — Эта твоя иномирянка владела своей магией?

   — У них нет магии.

   — Хм. — Хмурясь, император снова взял ручку, постучал ей по столу. — Мир без магии… Нет, лучше не рисковать твоей кровью, а то родится слабак, и придётся по праву рождения ставить его во главе рода. Нет. — Он мотнул седовласой головой.

   Холодок бродил в груди. Я заставил себя разжать пальцы и слушать молча. Спокойно. В словах императора был смысл. Даже если он мне не нравился.

   — И Лавентину тоже таких рисков не надо, — продолжал выстукивать по столешнице император. — Он собирается женщин возвращать в их мир или миры?

   — Он обещал.

   Император фыркнул и покачал головой:

   — От него исполнения обещания ждать, как от Бездны гадальную монету назад: может выплюнет, а может и нет.

   Умение императора обнадёжить потрясало. Он задумчиво протянул:

   — Решит сделать из жизни с такой женой эксперимент и всё, никакими силами избавиться от неё не уговорим.

   А вот об этом я не подумал, когда в надежде, что любопытство ускорит создание заклятия перевода, предлагал Лавентину изучить жену.

   — Раввер, ты министр внутренних дел и должен быть образцом благоразумия. Вся столица говорит о выходке Лавентина. Представляешь, что станет с твоей репутацией, если узнают, что ты был с ним заодно?

   У меня заломило виски.

   — О каком доверии к твоим решениям может идти речь, если в выборе жены и будущей матери наследника ты проявляешь такую безответственность?

   — Я полагал, она покинет наш мир сразу после заключения брака. Это временная мера.

   — Ты воспользовался непроверенным методом Лавентина. Полагаешь, это выглядит сильно лучше необдуманного брака? Не забывай: о том, что ты — министр внутренних дел и глава рода — проклят неизвестной магией, знать никто не должен.

   — Я помню, что о существовании волшебства сильнее магии длоров людям рассказывать нельзя… — Опустил взгляд. — Может, источник Какики уничтожили чем-нибудь подобным?

   — Не исключено. Но это не повод менять тему разговора.

   — Дело сделано, разговоры не помогут.

   — Я пытаюсь понять. Ты всегда был благоразумным, как тебя угораздило ввязаться в эту авантюру?

   Глядя на изогнутую короткую ножку стола, царапая подлокотники, я выдавил:

   — Не могу больше жён хоронить.

   — Наши желания не всегда соответствуют возможностям. В первую очередь ты должен думать не об удовлетворении личных потребностей, а о том, как это скажется на службе. Ты понимаешь, что твоя выходка без знания о проклятии выглядит безумно?

   — А со знанием о проклятии это выглядело бы подло. Понимаю.

   — Это с любой стороны выглядит плохо, — постучал по столу император. — Если проклят — это непозволительная слабость. Осознанно женился при этом — и ты бесчестный длор, которому нельзя доверять. Спонтанно женился непонятно на ком — импульсивный глупец, такому тоже нельзя доверять. Как ни крути — твоя репутация страдает.

   Я не хуже него знал, что в моей службе многое зависело от доверия к моему здравому смыслу и порядочности. И подчиняются люди тем охотнее, чем больше уважают. Если станет известно, что ради сохранения власти я обрёк на смерть невинную девушку, ситуацию многие поймут, но уважать перестанут.

   — И глава рода, женатый на бесприданнице-простолюдинке, — негодующе заговорил император, — это не тот пример, который должен подавать первый чиновник империи. Хватит того, что простые длоры портят кровь браками с богатыми простолюдинками. А у тебя нет даже такого оправдания, как выгода.

   Замечание казалось несправедливым, хотя точно выразить, в чём несправедливость, я не мог, только хмурился. Наконец посмотрел на императора. Он покачал головой:

   — Ладно, поздно сожалеть о содеянном. Будем разбираться с последствиями. Твоя жена не будет менять дом так же кардинально, как жена Лавентина?

   — Она обещала сохранить дом в прежнем виде. По крайней мере, несколько ближайших дней.

   — И выполнит? — с сомнением уточнил император.

   — Лена вела себя достаточно благоразумно, чтобы на это надеяться.

   — Хоть что-то…

   — Мне придётся много времени проводить с ней. Чары.

   Император глянул исподлобья:

   — Одни неприятности с этим твоим браком. А сколько слухов будет, сколько предположений… Где бы найти длорку, которая согласится изображать твою жену? А после снятия браслета или смерти иномирянки можно было бы заключить настоящий брак.

   Меня покоробило до мурашек, до внутренней дрожи.

   — Жаль, ни одна из подобранных мной кандидаток на такое не согласится. — Задумчивый взгляд императора прояснился. — Будь ты умнее, мы бы уже договаривались о предоставлении нам портов Лельского княжества.

   — Почти наверняка договоримся и так.

   — Но дороже, — император покачал головой и откинулся на спинку. Посмотрел на меня устало. Разочарованно. — Не ожидал от тебя такого безответственного поведения.

   — Я сам не понимаю, что на меня тогда нашло.

   — У тебя на примете есть длорка, которая могла бы изобразить твою жену?

   Пожалуй, такая нашлась бы даже среди не обедневших родов. Вариант императора помог бы сохранить репутацию, но, собираясь назвать пару имён, я почему-то ответил:

   — Нет.

   Император удивлённо приподнял брови. Нужно как-то объяснить отказ. Я вздохнул:

   — Не хотелось бы опять действовать сгоряча. Время всё обдумать ещё есть. Ведь одно дело привести в дом фиктивную жену, когда настоящая живёт в другом мире, и совсем другое, когда настоящая жена остаётся в доме.

   — Думаешь, твоя иномирянка может соблазниться высоким положением в обществе и остаться? — Император хмуро меня оглядел. — Да, что-то я не подумал о том, какие у неё обширные возможности. И какая из-за тебя может возникнуть ревность.

   Неясные эмоции царапали нервы, бродили в стеснённой груди. Император рассуждал верно, но мучительное ощущение неправильности происходящего мешало это принять. И очень, почти невыносимо хотелось уйти.

   — Надо обсудить ситуацию с зерновыми и поставками мяса, — напомнил я, пока император не продолжил тему моего брака.

   — Ладно, требовать представления твоей жены ко двору я не буду, так что решение проблемы можем отложить. А по поводу мяса пришло интересное письмо от короля Охтандии…

   Наконец разговор потёк в привычное деловое русло. Я отпустил подлокотники, от стискивания которых уже ломило пальцы. Как же приятно говорить о вещах, не связанных с моей личной жизнью…

ГЛАВА 21

Остановившись посередине коридора, я уставилась на своё отражение в полу. Рассказ Саранды разрывал сердце.

   Вновь я представила мальчика во власти дяди, ищущего повод жестоко его наказать и даже убить. Мальчика, надеющегося на защиту матери, но та равнодушна к его страданиям.

   Обхватив себя руками, закрыла глаза. Слёзы вырывались из-под ресниц.

   Невозможно спокойно думать о жизни Раввера, так и хочется его обнять, приласкать. Исправить ситуацию. Хотя бы ненадолго.

   Только как предложить помощь? Вдруг Раввер обидится? Скажет, что жалость ему не нужна и оскорбительна…

   Я развернулась и, вытирая слёзы, побрела назад в спальню.

   Что же мне с новыми знаниями делать?

***

В скрипе кареты и шуме улицы я, казалось, улавливал голос императора: «Мы длоры, Раввер, мы обязаны хранить священную кровь. Некоторые этого не понимают и в погоне за богатством растворяют в браках с простолюдинами то, что даровано самим Великим. Но ты-то должен осознавать, как важно сохранять силу магии, как нужна она империи. Представь последствия твоего примера, а ты не Лавентин, тебе многие подражают. Если главы рода будут жениться, на ком вздумается, сильных магов в Алверии скоро не останется, и нас завоюют».

   Напутственные слова императора въелись в мысли, заставляли вспомнить о гордости и великом предназначении длоров, о долге перед родиной.

   С малых лет мне внушали почтение перед восемнадцатью поколениями предков, неразрывной нитью связавших меня с основателем рода, чью кровь освятили и наградили магическим источником. Разбавлять эту кровь обычной — о таком кощунстве не могло быть речи даже в младших ветвях… Зачем я себе об этом напомнил? Я не собирался навлекать на Лену проклятие, а значит, вопрос смешения крови не стоял.

   Но сама эта мысль разве не доказывает, что о близости с Леной я в глубине души задумался? Да и можно ли не задуматься?

   Хотел откинуть голову на спинку сидения, но страх уснуть пробрал до мурашек. Я ущипнул себя за запястье. Усталость наваливалась, намекая, что планы изучить отчёт о столичных организациях и посмотреть законодательную основу для Охтандского предложения по торговле могут оказаться несостоятельными.

   Только отдых мне не грозил: последние ночи я пользовался зельем глубокого сна, нужен перерыв. Вино нельзя — рискую потерять контроль. Придётся бороться с кошмарами самостоятельно… Мороз крался по коже, охватывая грудь, плечи, всё тело. Но я должен справиться.

   Закинув руку за голову, помассировал ноющий затылок.

   Слишком много дел и проблем, но я обязан справиться, я же длор.

   Карета притормозила на повороте, снова набрала ход.

   Перестав мять шею, я посмотрел на руку. Рука как рука, никаких видимых отличий от простой человеческой, только в крови кипит магия, пронизывает меня всего, подчиняется.

   «Ты длор, тебе многое дано, но и спросится многое», — объяснял отец, выгоняя меня на утренние тренировки.

   «Мы получили великую силу, чтобы управлять этим миром», — говорил император.

   «Лучшим из лучших даровали магию и право передавать её по наследству. И не было правителей и владельцев земель мудрее избранных», — сообщали хроники.

   «Ты мой наследник, ты продолжишь возвеличивать род, ты отвечаешь за него, станешь первым из первых».

   «Нет ничего мимолётнее любви и скорби. Мне почти восемьдесят, поверь, я знаю, о чём говорю: годы спустя ты вдруг обнаружишь, что не помнишь лиц покойных жён, а мысль о их смерти больше не вбивает в сердце ледяной кол. Жена нужна для продолжения рода. Чувства необязательны, куда важнее сила её крови», — уверял император. Но легче мне не стало.

   «Наслышан, что вы решили жениться. Думаю, вам больше подойдёт Эваланда, — как бы невзначай сказал длор Какики, подошедший ко мне в саду. Я отдыхал от шума бала в честь дня рождения его жены и думал о браке. — Она здоровая крепкая девушка с широкими бёдрами. У её старшей сестры могут возникнуть проблемы с зачатием, а у младшей малокровие».

   Разумный подход — вот чем надо руководствоваться в выборе жены, ведь сохранение магической силы жизненно необходимо империи. Нам дарованы источники, и быть сильными — наш долг, иначе можно потерять власть над магией.

   «Магия — это дар, право на который должен подтверждать каждый глава рода», — предупреждали хроники.

   «Я хочу видеть тебя на этом посту, потому что уверен в твоих способностях. Я знаю, ты будешь лучшим министром внутренних дел из всех ныне живущих кандидатов, поэтому прошу тебя не терять статус главы рода. Ты нужен мне. Нужен империи», — просил император.

   «Долг длора перед обществом прописан в мирских законах. Священный долг длора — беречь магию, хранить чистоту основной линии наследования, служить тому, кто даровал великую силу», — эта часть религиозного трактата в моей семье толковалась как приказ безоговорочно служить императору, предок которого вымолил для нашего рода источник волшебства.

   Я закрыл глаза. Память полна доказательств величия длоров, заветов о сохранении крови, ведь для мужчин только по ней возможно получение магии. Нет причин сомневаться, что наша кровь священна: магией божественных источников простолюдины пользоваться не могут…

   «Простолюдины владеют иной, более сильной магией», — мелькнула резкая, мрачная мысль. В проклявшем меня старике-шамане магии длоров я не ощутил, для меня он был обычным человеком. Простолюдином.

   Карета въехала на мост к острову длоров, куда простой человек не мог попасть без разрешительной метки. Наше священное жилище. Ещё одно подтверждение особенности длоров.

   Холод бродил по коже. Ничего не видя, я смотрел перед собой и пытался совладать с непонятными раздирающими меня эмоциями.

   Своим браком с Леной я уберёг какую-нибудь длорку от смерти, спас крупицу особенной крови, и это вроде хороший поступок. Но я его таким не ощущал, император его таким не считал, всё усложнилось.

   Я запутался, просто запутался.

   Слишком много противоречий.

   И в то же время противоречий нет.

   Мы длоры, мы ставленники бога и не должны ошибаться.

   Но мы ошибались. Мы все недостаточно хороши, умны, правильны, и всё же, за исключением редких неудачников, по-прежнему владеем магией.

   Карета остановилась. Прокручивая в голове наши законы и заветы, я вышел. Мельком глянул на спешивавшихся длоров сопровождения. Я забрал их из министерства, чтобы помогли собрать то, что осталось от источников магии и увезти в секретную лабораторию особого отдела.

   Начал с дома коммерсанта Сомсамычева, в саду которого пьяный Лавентин засеял своих магоедов. Растения ощутили присутствие спящего источника — идеальной пищи для своего роста — и проникли в запечатанный колодец с кристаллом.

   Прежние владельцы не заботились о сохранении крови и источника, поэтому их род пресёкся, а дом достался недлору.

   Мёртвый дом коммерсанта напоминал изъеденный мышами сыр, так много пробоин наделали растения. Корни, усохнув, оставили после себя тоннели высотой почти в человеческий рост. Их охраняли офицеры особого отдела и печати моей магии, наложенные между первым осмотром трупа Какики и визитом к Лавентину.

   — Подождите здесь, — велел сопровождающим.

   Даже подписавшим магические контракты длорам лишнего показывать не стоило, а высосанный магоедом кристалл источника я не осмотрел, мало ли что там может быть…

   Наклонившись, вошёл в пробитый корнем ход и, цепляясь за осыпавшиеся стены, ступил на крутой спуск. Катышки земли, мелкие камни с эхом уносились вниз, щёлкали о пол далёкого колодца.

   Когда дневной свет померк за изгибом тоннеля, меня захлестнула паника, но почти сразу отступила: во тьме можно уйти в тень. Пока я вне колодца из магопрочного кирпича.

   Наконец я спустился к его краю. Прошёл вдоль стены, ища лампу на держателях для факелов. Пальцы наткнулись на стекло. Разрядом тока я запалил фитиль.

   Подземелье наполнилось призрачным светом и лихорадочными тенями. Множество корней свисали внутрь огромного колодца. Я подошёл к краю. Жёлтый свет вылизал из тьмы сморщенные завитки корней и цепи, державшие тёмно-серый кристалл высотой в два человеческих роста.

   И зачем я полез проверять сам? Мог отправить подчинённых… Укорив себя за приступ лени, я поставил лампу на борт колодца, свесился, нащупывая ногой штырь лестницы, почти невидимой на фоне кирпичей.

   Спускаться с лампой в руке было неудобно, но вот я поставил ногу на сморщенный корень, затем на пол. Развернулся, оглядывая иссушённый магоед и кристалл-источник магии.

   Мой и разбитый источник Какики почти чёрные, а этот куда светлее. Дико захотелось прикоснуться к кристаллу, проверить, действительно ли он мёртв, хотя живой отверг бы меня, чужака, обжёг или ударил током. Я протянул руку, дотронулся — холодный. Пустой.

   Переступая корни, пошёл в обход кристалла, как зачарованный рассматривая блестящие грани, таившие в своей глубине какую-то тьму, что-то… Догадка пронзила меня, точно ударом тока. Застыв от потрясения, не дыша, я вглядывался в кристалл.

   Затем зажмурился, тряхнул головой. Нет, вроде не сплю. Открыл глаза, но видение не исчезло. Внутри считавшегося монолитным кристалла что-то было…

ГЛАВА 22

Мой дом стоял на месте такой же величественный и холодный, каким я его оставил. Хоть какая-то радость.

   Крытая повозка въехала в задние ворота. Оглянулся по сторонам: улицы пустовали. Чутьё на пристальные взгляды молчало. Но любопытные должны были смотреть не на меня, а на повозку, явившуюся в неурочное для подвоза продуктов время.

   Дав шенкелей ездовому ящеру, я въехал внутрь. Дорожка тянулась к дверям в хозяйственную часть дома. Четверо сопровождающих спешивались.

   Интересно, двери мне откроются или придётся стучать и проситься? Неприятно ехать к собственному дому не представляя, что тебя ждёт.

   Я отбросил эти мысли как несвоевременные: заклинание теневой маскировки, скрывающее осколки и целый кристалл родовой магии, иссякало. А то, что оно прятало, не должен видеть никто, независимо от числа подписанных им договоров неразглашения.

   — Туда, — я направил ящера к небольшому одноэтажному домику.

   Оставлять такое в доме, подчинявшемся не мне, просто нельзя.

   Повозка остановилась возле двустворчатой массивной двери. Спрыгнув на землю, я быстро снял охранные чары и вошёл в сумрак хозяйственной постройки. Для виду вдоль стен стояли банки с сухими удобрениями, садовый инструмент. Тени на полу всколыхнулись, открывая люк.

   Родовой браслет нервно подёргивался в сторону дома. На краю сознания тикал таймер, отмеряя оставшееся маскирующему заклятию время.

   Люк сам откинулся в сторону. Падавший со спины свет лёг на серые ступени.

   — Поднимайте и несите, — велел я.

   Зашуршала ткань полога. Тени людей плясали на крыльце. Запястье под браслетом кололо. Спускаясь в подвал, я разрядами тока зажигал лампы в выемках стены. Сзади шуршали подошвы офицерских сапог, доносилось сопение. Ощущение нереальности происходящего стало болезненно-острым. Казалось, из сумрака выступит Талентина. Или Эваланда. А может Миалека или Нейзалинда.

   Шаг за шагом я спускался, и тьма растворялась, уползала от жёлтых источников света в стене. Тряхнул головой, и мир приобрёл относительную целостность и ясность. Виски давило болью.

   — Ещё немного, — предупредил я.

   Сопение за спиной усилилось.

   Мы вышли в коридор. На другой его стороне располагался вход на лестницу в дом. По правую сторону — спальня и рабочий кабинет-библиотека. Я отворил первую левую дверь.

   — Сюда.

   Офицерам пришлось повозиться, чтобы втащить огромный кристалл. Тот благодаря маскирующему заклятью казался сгустком тьмы. Когда длоры, наконец, положили его на обеденный стол, я вернулся с ними наверх и спустился с ними назад. И так ходил, пока все до последнего осколки кристалла родовой магии Какики не оказались сложены на полу комнаты в подвале. Позже я переложу их, а сейчас… Думать об этом так тошно, что перехватывало дыхание.

   Офицер что-то говорил. Пришлось сосредоточиться, чтобы понять, он спрашивает:

   — Будут ещё распоряжения?

   — Молчите об увиденном. И заберите повозку.

   Офицеры вскочили в сёдла. Старший велел подчинённому подхватить ящеров повозки под уздцы. Я смотрел на них, но видел рывками, словно на мгновения сознание меня покидало, а потом возвращалось, чтобы осмотреть спины офицеров. Открывшиеся ворота. Исчезающую за ними повозку. Снова закрытые ворота…

   Браслет дёргал всё настойчивее.

   Войдя в домик, я наложил запирающие заклятия. Садовый инструмент и банки отбрасывали причудливые тени. Люк за мной закрылся сам, слился с полом. Спускаясь вниз, я гасил светильники, пока не оказался в абсолютной темноте.

   И в этой тьме так удобно ничего не видеть…

   Вдохнув и выдохнув, я прошёл вперёд, сразу отыскал нужную дверь и, зайдя в столовую, щелчком электрического разряда запалил фитиль.

   Жёлтый свет озарил кристаллы, маскировка с которых спала несколько минут назад. Обычной лампы мало, чтобы высветить то, что скрывалось в цельном кристалле, но достаточно, чтобы увидеть куски мумифицированного тела в разбитом источнике Какики.

   Я обошёл страшную находку кругом: пальцы, стопа, локоть, фрагмент грудной клетки, обтянутый кожей череп. К горлу подкатила тошнота, но я её подавил. Браслет тянул к жене, я держал его свободной рукой и ходил, ходил кругами, словно это могло изменить, как-то исправить то, что я видел.

   Не выдержав, поднёс лампу к цельному кристаллу и высветил застывшую в сердцевине мумию. Попытки дать трупам в источниках благообразное объяснение разбивались о мелькнувшую и укоренившуюся догадку: существа в сердце источника — они как духи бездны, привязанные служить в доме длоров. Эти мумии — источники нашей магии, нашего могущества.

   Кто они?

   Кто запечатал их в кристаллы?

   Возле моих ног лежала сморщенная кривая рука. Я отступил. Ещё на шаг. Пятился, пока спина не упёрлась в стену. Сердце тяжело колотилось в груди.

   Я хотел верить, что в кристалл поместили тело погибшего основателя, но основателями рода были мужчины, а мумия в кристалле Какики — женщина.

   — Что всё это значит? — Я сполз по стенке.

   Свет играл на острых гранях осколков. Духота давила. Дышать становилось труднее. Браслет вибрировал. Сражаясь с его давлением, я сорвал галстук и расстегнул воротник. Вдыхал, но лёгкие оказывались принимать воздух.

   Зажмурившись, я пытался дышать.

   Страшные догадки не отпускали.

   Трупы в источниках скрывали.

   Не объяснили их присутствие легендой, а прятали.

   Какая опасность могла заставить их утаить? Вероятность того, что это знание даст возможность либо уничтожить, либо повторить источники магии.

   Часто, поверхностно дыша, я заставил себя посмотреть на труп, разорвавшийся вместе с кристаллом Какики. Нужны ли богу, создавшему целый мир, мумии, чтобы даровать магию?

   Горькая усмешка скривила губы: ни за что не поверю, что всесильному существу для реализации задумки нужна такая пошлость, такая гадость.

   Но если не бог, то кто создал источники?

   И за какие заслуги глав рода наградили такими дарами?

   Не потому ли запрещено попусту взывать к разумной сути магии, что взывающий пробуждает сознание такой мумии? Запрет обоснован, если мертвец способен всё рассказать. Хотя я наложил бы на мёртвых контрактное заклятие умолчания…

   Браслет поднял мою руку. Рвался, торопил вернуться в дом.

   Нужно что-нибудь решить хоть с этим.

   Отталкиваясь от стены, я поднялся и тут же согнулся пополам. Казалось, у меня перерезали сухожилия, и кости расползаются, я весь рассыпаюсь, как марионетка.

   Браслет жёг. Оплавлял кожу запястья, вгрызался в кости и тянул прочь из этой проклятой комнаты, прочь от трупов, ничего знать о которых я не хотел.

   И я пошёл. Побрёл за браслетом мимо сверкавших, словно бритвы, осколков, мимо иссушенных останков неизвестной женщины.

   По коридору.

   По тёмной лестнице, ведущей в дом.

   Не зная даже, откроется передо мной дверь или останется мёртвой неподъёмной плитой, вынуждая просить или прорываться сквозь тени.

   Ступенька за ступенькой. Преодолевал их, заставляя ноги подниматься. Выталкивая из мыслей образы, выталкивая всё то, что раньше лишь царапало противоречием, а теперь отравляло разум.

   «Длор» на древнем языке значило «владелец, укротитель магии». Когда-то я задумывался, почему такое название, если источник магии — дар. Но с годами несоответствие понятия и легенды стало естественным, непротиворечивым. Оно вплавилось в мировоззрение.

   Как и то обстоятельство, что из дарованной магии опасно выпускать родового духа, хотя большую часть жизни мы взывали к нему как к хранителю и наставнику.

   Встал на место и факт, что героические подвиги основателей, за которые их избрали, описаны в более поздних хрониках.

   И запрет показывать источник кому-нибудь, кроме глав рода и наследников, такой вроде бы нелогичный, ведь кристалл источника практически неразрушим, тоже стал понятен. Никакой опасности посторонние кристаллам не несли. Но могли увидеть труп.

   Я брёл по лестнице. Шершавая стена царапала ладонь. Окутавшую меня тьму вдруг прорезал свет. Лучики расширялись, растекались по ступеням и воздуху золотистым светом.

   Я поднимался. Сумрак оставался позади. Чем выше, тем светлее — дверь в дом открылась заранее, приглашая меня внутрь.

   Глядя под ноги, я брёл за браслетом наверх, к свету. Если бы можно было вечно так идти и ни о чём не думать — вот было бы счастье.

   Только лестница закончилась. Я ступил на паркет. Браслет выкручивал руку. Голову охватило раскалённым жгутом. Я слишком устал, невыносимо. Но поднял взгляд.

   Лена стояла напротив и, закрыв рот ладошкой, смотрела на меня. Из покрасневших глаз побежали слёзы.

   Хотелось спросить, что же такого ужасного она увидела, какая беда случилась.

   Она бросилась ко мне, взметнулись светлые волосы.

   Сам не понял, как раскрыл руки. Лена обхватила меня, разрыдалась.

   — Раввер…

   Мурашки побежали по телу. Я обнял её. В груди было тяжело и легко одновременно. Обруч боли медленно спадал с головы. Наклонившись, я прижался щекой к волосам Лены, и оцепенение освободило мышцы, наконец позволив вдохнуть.

ГЛАВА 23

Поговорить с Раввером я собиралась без соплей и явной жалости. Ненавязчиво. Но не представляла, с чего начать, как спокойно общаться после всего, что узнала. И когда браслет потянул вглубь дома, потянул, как я чувствовала, к Равверу, стало до дрожи страшно увидеть его и сказать что-нибудь не то, неправильно объяснить, что я его понимаю. Не во всём, но понимаю…

   Этот страх переполнял меня, путал не слишком разумные мысли.

   Сначала над люком в полу показалась рука, которую тянул ко мне браслет.

   Поднимавшийся по лестнице Раввер был не просто бледен, а мертвенно-бледен. Смотрел под ноги. И выражение лица такое, словно умер кто-то очень близкий… Словно Раввер сейчас упадёт. Борясь с криком ужаса, я закрыла рот ладонью.

   С видимым трудом Раввер занёс ногу и встал на пол, подтянул с лестницы вторую. Браслет вёл его ко мне, мой дрожал на запястье.

   Очень медленно Раввер поднял голову, в глазах — тоска. Казалось, он не дышал. Казалось, он сейчас рухнет, точно подкошенный. Всё заволокли слёзы. Притяжение браслета ослабло, но мне оно и не нужно, я бросилась к Равверу, прижалась к нему.

   И весь ужас перед рассказом о его жизни, страх сделать что-нибудь не так, боязнь проклятия и опасение сделать хуже прорвались рыданиями.

   — Раввер, — пробормотала я.

   Он судорожно меня обнял.

   «Без истерик, без истерик», — а в груди всё разрывалось. Слёзы текли, страшно шевельнуться: вдруг Раввер опомнится, отступит. Он только крепче меня обнял.

   С каждым вдохом я хотела что-нибудь сказать, но на выдохе не находила слов, и мы стояли, обнявшись, сцепившись в дрожащее единое целое.

   К биению моего сердца примешивалось биение сердца Раввера, слёзы высыхали и накатывали вновь. Я не могла понять охвативших меня чувств, они были настолько сильными, что разум не справлялся.

   Пальцы шумно дышавшего Раввера скользили по спине, зарывались в волосы нежно-нежно. От прикосновений щемило сердце и слабели колени.

   Крепко обхватив за талию, Раввер повёл меня к дивану у стены. Не сговариваясь, мы опустились на мягкое прохладное сидение. Раввер уложил меня между собой и гнутой спинкой. Я прижалась к его груди, пряча заплаканное лицо, прислушиваясь к заполошному биению его сердца.

   Прижимая меня рукой, на которой я лежала, другой рукой Раввер продолжал гладить меня по волосам, плечу, спине. Его дыхание успокаивалось, сердцебиение замедлялось. Наверное, мне должно быть неловко, но казалось, что рыдать в его объятиях… правильно.

   — Что случилось? — спросил Раввер.

   Я вздрогнула. К щекам прилила кровь. Движение руки по моей спине замедлилось. Прекратилось. И продолжилось.

   — Скучаешь по дому?

   — Нет, — шепнула я.

   — Боишься?

   — Нет. — Крепче прижалась к груди Раввера. Я обещала говорить правду. Вдохнув и выдохнув, призналась: — Я расспросила о твоей жизни. — (Его ладонь застыла между моих лопаток). — И мне стало страшно… за тебя. И это было… ужасно.

   Не заметила, как стиснула лацканы его фрака в кулаках. Затаив дыхание, ждала, морально готовясь к тому, что Раввер рассвирепеет из-за вторжения в своё ужасное прошлое.

***

Воздух в лёгких застыл ледяной глыбой. Я медленно-медленно выдохнул и убрал руку со спины Лены.

   Когда приводишь в дом жену, всегда есть риск, что она выспросит у духов всю твою подноготную вплоть до того, когда ты перестал ходить на горшок.

   Я вздохнул.

   Не знаю, что именно она узнала и в каких подробностях, но злиться не было сил. Раньше я бы мучился тем, что тайны прошлого раскрыты, не желал бы видеть Лену, а сейчас… Узнала и узнала, всякое бывает. То ли взрослею, то ли старею. Но так хорошо, что можно не раздражаться из-за подобных моментов, а просто принять.

   — Прости, — прошептала Лена, стискивая мой фрак. — Прости, я хотела узнать о тебе больше, я не думала, что твоя жизнь была такой тяжёлой.

   Лишь чуть дрогнуло сердце, и опять я с удивлением отметил спокойное отношение к непрошеному вторжению в душу.

   — Прости… — Лена всхлипнула.

   — Если тебя так беспокоит, давай обменяем тайну на тайну. Скажи, от чего ты бежишь? Что такого страшного случилось в твоём мире?

   Лена застыла. Я погладил её по спине, по голове. Невольно улыбнулся:

   — Кто-то предлагал честность в отношениях.

   — Я отказала своему начальнику… в близости, он обещал натравить на меня преступников, чтобы они меня проучили… — её голос дрогнул, — изнасиловали в смысле.

   Сквозь невыносимую усталость пробился гнев: так нельзя, не должен мужчина так поступать. Я крепче обнял Лену: здесь её подстерегала смертельная опасность моего проклятия, а в её мире… могу ли я её защитить? Если родовой браслет сохранит магические свойства, он спасёт Лену от враждебных прикосновений, но если не сработает, тогда что? Как ей помочь там, где меня нет?

   Зажмурившись, я тяжело вздохнул.

   — Золото и драгоценные камни у вас в ходу? — Погладил Лену по голове.

   — Э… да.

   — Ты сможешь ими расплатиться с охраной? Сможешь быстро найти защиту и не попасться грабителям или мошенникам?

   — Пожалуй, — надломлено отозвалась Лена, и мне стало не по себе.

   — Обижаешься, что не могу защитить?

   — Не хочу возвращаться. Даже не из-за начальника… Понимаешь, там я никому не нужна. У родителей другие семьи и любимые дети. — Лена подёргивала лацканы фрака. — Мои родители… Они не подходили друг другу, были слишком молоды для брака, но мама забеременела, им пришлось жениться. Они не уживались и во всём винили меня. — Она задрожала, я крепче её обнял. — А я ведь не виновата, я не просила меня рожать…

   Лена всхлипнула. Я не знал, что делать, только обнимал. Её кулачки стягивали мой фрак, остро упирались в грудь.

   — Не виновата, — тихо подтвердил, поглаживая её по голове. — Это был их выбор, они не вправе тебя винить.

   — Т-тогда почему обвиняют в том, что я испортила им жизнь? — прорыдала Лена. — За что?

   Внутри всё содрогнулось. Ну что за родители? Как так можно?

   — Ты не виновата. — Я гладил Лену по голове, по дрожащим плечам. — Просто они не хотят нести ответственность за свои проступки.

   — Я же не просила, — срывалась на рыдания Лена. — Н-не просила. Я же с-сразу после девятого в колледж… и в д-другой город, в-в общагу, чтобы не-не мешать, а они не звонили никогда п-первыми, даже когда б-болела.

   Её трясло. Собираясь просить у Ксала успокоительное, я вдруг сообразил, что Лене надо выплакаться. Прижал её к себе, чувствуя, как сквозь рубашку пробираются слёзы.

   — З-за что так? Я же их д-дочь.

   — Потому что себя винить больнее. — В груди стыло, было тесно, трудно дышать, но я дышал и гладил Лену, то пытаясь отгородиться от её переживаний, то позволяя состраданию и жалости захватить меня до слёз.

   — Я старалась не мешать, — плакала на моей груди Лена. — Неужели жалко было хотя бы изобразить привязанность?

   Её слова резали по живому. В своём детстве я не задавался вопросом, почему матери жалко изобразить привязанность. Я просто не понимал, почему она меня не любит.

   — Не знаю, — шептал я, прижимаясь губами к макушке Лены. — Не знаю.

   Почему мать меня не любила, я так и не узнал. И сейчас от этого снова стало тошно.

   — Наверное, некоторым это не дано. — Я гладил Лену, дрожащие пальцы путались в её волосах.

   — Тогда почему они любили других своих детей? Чем я хуже?

   — Может, мы родились не в том месте и не в то время. — Неприятно вспоминать, говорить, в груди ломило от напряжения, но оставить Лену наедине с переживаниями я не мог.

   Ей сложнее.

   Она моложе.

   Её родители, похоже, ещё живы и других детей любят.

   Для меня всё давно кончилось, теперь лишь отголосок застарелой боли царапал сердце. Прижимая Лену к себе, я зажмурился. Невыносимо хотелось, чтобы она перестала вспоминать.

   — Это нечестно, — всхлипывала она. — Несправедливо.

   — В мире много несправедливости. Но любовь — самое несправедливое из всех чувств. Его не вызовешь намеренно и не уничтожишь усилием воли. Оно просто есть или нет, и оно не спрашивает, насколько это честно.

   — Я же не требовала многого. Просто чуть меньше… претензий. Чтобы меня целовали на ночь, — болезненно звучал её голос. — Сказку читали… Я же была ребёнком. Просто ребёнком. И не просила, чтобы меня рожали. Я не виновата, что им не нужна…

   — В этом ни один ребёнок не виноват…

   — Разве трудно изобразить интерес, хоть немного?

   Мне самому часто не хватало терпения и желания изображать интерес, но ответа на её вопрос я не знал.

   — Может, они не хотели лгать даже в малом? — осторожно начал я. — Ты сама предложила быть честными друг с другом, значит, ценишь это качество…

   Лена задрожала.

   — Прости. — Поцеловал её в лоб. — Мне не стоило этого говорить.

   Прижимаясь ко мне, Лена плакала. Её плечи тряслись под моей рукой, моя грудь намокла от её слёз. У меня не было ответов на страшные вопросы, которые она повторяла снова и снова.

   Я не знал, как залечить её раны, как перестать чувствовать свои. Я просто слушал и обнимал, мучаясь от бессилия…

ГЛАВА 24

Тени под деревьями густели. Широкие листья пальм в свете черундского заката казались бордовыми. Уже полчаса я подпирал портик. А ведь собирался выспаться после дикой скачки по саванне и теням, и ссора с Эваландой в планы не входила.

   «Иди, помирись, — уговаривал себя, — ты мужчина, тебе и делать первый шаг».

   Но я лишь вздыхал. Наш спор затянулся на месяцы, я отчаялся объяснить Эваланде, что уступить её капризному желанию вернуться в Алверию просто не вправе. Да и заставлять меня выбирать между нуждами родины и собой, не имея возможности уехать без моего разрешения, просто глупо.

   Глядя на тонувшую в тенях дорожку, я мысленно повторял аргументы и представлял, как Эваланда вновь и вновь просит меня уехать из Черундии, грозит, плачет…

   Родовой браслет хрустнул. Вздрогнув, с трудом преодолевая оцепенение, я поднимал руку и опускал на неё взгляд.

   По браслету ползла трещина.

   Стало нечем дышать.

   — Эваланда, — просипел я. Меня накрыло колючей волной, смыло оцепенение. Рванулся к деревьям, на дорожку, по которой убежала жена. — Эваланда!

   Птицы притихли от топота моих ног. Я мчался вперёд, вглядывался в пёстрые цветы и листья.

   — Эваланда! — Трещина на браслете разрасталась, меня переполнял ужас. — Эваланда!

   Ярко-голубое платье мелькнуло среди листьев. Я бежал, ветки хлестали по лицу. Падая перед Эваландой на колени, я уловил движение в траве, блеск чешуек и раскрывающуюся жёлтую пасть.

   «Жёлтая смерть», — едва осознавая это, воззвал к магии, насылая Смерть плоти. Трёхметровая змея дёрнулась, её мышцы осыпались прахом, на траву рухнул выбеленный скелет.

   Времени одного вдоха хватило, чтобы убить самую быструю и ядовитую змею Черундии. Сердце бешено колотилось. Я развернулся к Эваланде: бледное лицо, серая кожа вокруг глаз, синеющие губы. Грудь едва поднималась, из горла рвался хрип.

   — Эваланда…

   Её ресницы трепетали. На запястье — кровь, и на предплечье тоже, залиты алым кружева короткого рукава. На боку вокруг пробитой зубами ткани краснели пятнышки. Здесь, в Черундии, Эваланда носила лёгкие платья без корсетов, нечему было защитить её от ядовитых зубов.

   Подхватив жену на руки, я шагнул в тень под деревом. Мёртвый мир проносился мимо. Я вынырнул в доме, возле шкафчика с лекарствами. Опустил Эваланду на диван, развернулся к шкафу. От хруста браслета меня передёрнуло. Трещина протянулась по всей его длине, разомкнула браслет.

   Нет-нет, не может быть. Не должно быть.

   Распахнул шкаф, среди флакончиков отыскал холодную склянку с противоядием от укуса Жёлтой смерти.

   Эваланда застыла на диване. Рука свешивалась через край. Брачный браслет лежал на полу под ней.

   — Нет… Неет.

   Сорвав крышку, капнул двадцать капель между неподвижных синеватых губ. Закапал противоядие в ранки. Вылил всё. Эваланда не двигалась. Стиснув её припухшую ладонь, я сел рядом.

   Ждал.

   Противоядие с магической компонентой. Оно должно подействовать.

   На дом надвигалась ночь.

   Кровавое золото закатного света потухло. Эваланда не двигалась. Оказавшийся на полу родовой браслет утонул во мраке.

   Противоядие не работало.

   Ночь отступала, а противоядие всё не действовало.

   Не действовало…

   Лиловый утренний свет проникал в окно…

   Холодные пальцы Эваланды стали жёсткими, точно выточенные из дерева.

   Противоядие не помогало.

   Было уже совсем светло, когда дверь открылась. В комнату вошёл мой секретарь. Осторожно заговорил:

   — Слуги говорят, вы не выходите… — и осёкся, глядя в сторону от меня, на лицо Эваланды. — О… она… она…

   Я медленно развернулся: девушка с заострившимся бело-голубоватым лицом — не Эваланда. Рядом лежала мёртвая Лена.

   Разрывая лёгкие, к горлу подкатился крик. Я вздрогнул и проснулся в розовой от закатного света гостиной. Пот струился по лбу, я задыхался, но щупал Лену: она дышала, тёплая, мягкая. Заворочалась во сне, пряча лицо у меня на груди.

   Живая…

   Зажмурившись, я старался восстановить дыхание, изгнать страшный образ, отвратительно точное воспоминание о смерти Эваланды.

   Гладил Лену по плечу, и её волосы щекотали ладонь.

   Живая. Она — живая.

   Стиснутые спазмом ужаса мышцы расслаблялись. Я открыл глаза. Лена посапывала на моём плече. Закатный свет падал на её лицо, окрашивая равномерным розовато-красным. Припухлость заплаканных глаз была почти незаметна.

   Казалось, мир отступил, исчез за пределами нашего дивана. Я слушал дыхание Лены, кончиками пальцев сквозь халат чувствовал биение её сердца. Разглядывал безмятежное лицо, губы, которые так притягивали пухлостью нижней и тонкостью верхней. Необычные губы необычной девушки.

   Лена выглядела слишком нежной и беззащитной. Слишком соблазнительной. Такую трудно не захотеть. Тем страшнее отпускать её в мир, где у неё нет близких, которые хотели