Отбор женихов для волчицы лунного князя. Анна Замосковная

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА 25
• ГЛАВА 26
• ГЛАВА 27
• ГЛАВА 28
• ГЛАВА 29
• ГЛАВА 30
• ГЛАВА 31
• ГЛАВА 32
• ГЛАВА 33
• ГЛАВА 34
• ГЛАВА 35
• ГЛАВА 36
• ГЛАВА 37
• ГЛАВА 38
• ГЛАВА 39
• ГЛАВА 40
• ГЛАВА 41
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Жрица оборотней передала мне лунный дар перемещаться между мирами. Теперь я, человеческая девушка, лакомый кусочек для воинственных кланов оборотней.

   Единственный, кто может от них защитить – лунный князь. Но я не ожидала, что его помощь обернётся для меня отбором родовитых хвостатых женихов. И отпускать меня никто не собирается. Интересно, а самого князя выбрать можно?

ГЛАВА 1

— Как поживает Галина? — страшный вопрос наконец задан, и на языке оседает горечь невыплаканных слёз.

   Краем глаза вижу, как сжимаются на руле пальцы Михаила. Чёрным полотном несётся мимо лес, и единственный свет — отблески фар его Ауди, ложащиеся на помрачневшее любимое лицо.

   — Не понимаю, о ком ты. — Стальные нотки в голосе Михаила выдают раздражение слишком сильное для ошибочного вопроса. — Это какая-нибудь сотрудница?

   Сердце разрывается, но я шепчу немеющими губами:

   — Твоя жена. И дети, которых у тебя якобы нет, тоже как поживают?

   Он кривится, а я тысячный раз говорю себе, какая дура, что поверила, будто красивый молодой человек с зарплатой в полмиллиона может быть свободен.

   Однозначно дура!

   — Вот зачем ты всё это узнавала? — Михаил ударяет по рулю. — Трудно было не совать нос в чужие дела?

   Чужие…

   Дыхание перехватывает, я выгибаюсь на сидении: мне тесно, невыносимо рядом с ним. Невыносимо осознавать, что он лгал, и все его слова о любви — обман, и я трусиха, потому что вместо того, чтобы сразу спросить, села в машину и, нелепо надеясь, что всё обойдётся, ехала целый час, прежде чем выдавила проклятый вопрос.

   — Поворачивай, — молю я, и слёзы подкатывают, но не могут пролиться. — Поворачивай.

   — Не истери.

   Судорожно дёргаю кнопку, и в приоткрывшееся окно врывается ночной воздух. Комар ударяется о мой нос и уносится на Михаила. Я впиваюсь в душащий меня ремень.

   — Не истери, кому говорю! — Косой взгляд Михаила полон ярости. Он снова смотрит на дорогу, кусает губу.

   На меня накатывает странная апатия, я обмякаю, смотрю, как золотой свет фар высекает из тьмы искры трепещущих на ветру листочков, стволы, серое полотно дороги с проплешинами заплаток.

   В висок бьёт ветер, свистит о край стекла. А мне нечем дышать, и голова разрывается.

   — А знаешь, даже хорошо, что ты теперь знаешь, — Михаил нащупывает сбоку сигареты и вытряхивает одну. Сжимая её уголком губ, глухо продолжает. — Меньше проблем. Давай так: я оплачиваю хату, нижнее бельё, платье в месяц, шубу за зиму. Ну там всякие побрякушки на праздники само собой и недельный отпуск со мной за границей. Ну и рестораны, да. Если будешь лапочкой, через полгода подарю машину. Но только сразу предупреждаю: если забеременеешь, на помощь не рассчитывай, у меня официалка двадцать косарей, алименты будут мизерными.

   Господи, как же тошно, как не хочется это слышать. Заткнуть бы уши, да не поможет.

   Михаил снова косится на меня и разжигает сигарету прикуривателем. Выпустив первую струю дыма, интересуется:

   — Согласна?

   Ошарашено смотрю на него.

   — Плюсом десятку в месяц подкидывать? — продолжает он. — И ещё: будешь регулярно медосмотры проходить, чтобы я от тебя чего не подцепил.

   Как я не раскусила его раньше? Как могла поверить словам о невероятной страсти, любви, о желании вечно быть со мной, он же, он же…

   — Давай, Тамар, решай скорее.

   — А то что? — бесцветно уточняю я.

   Вроде ещё живу, функционирую, мысли крутятся, но такая пустота внутри, так стискивает грудь, что кажется — я кукла, призрак. Нечто мёртвое, и поэтому у меня даже слёзы не текут, только холод по всему одеревеневшему телу.

   Ауди резко тормозит. Меня чуть дёргает вперёд. А Михаил смотрит на меня, улыбается своей очаровательной улыбкой, от которой на гладко выбритых щеках появляются ямочки, и ласково обещает:

   — А то высажу.

   Невыносимо! Рывком открываю дверь.

   — Стой! Я пошутил…

   Судорожно вдыхаю влажный ночной воздух.

   — Ку-ку, ку-ку, — долбит по мозгам кукушка. Запахи и звуки ночного леса — пытаюсь удержаться за них, чтобы не чувствовать, не видеть перед мысленным взглядом фотографии из Фейсбука Мишиной жены: они обнимаются, целуются, на шашлыках с друзьями, под пальмой на море. Миша держит на руках так похожего на него мальчишку и гордо улыбается.

   Как же глупо я надеялась, что это ошибка, что просто похожий человек, но… но…

   Поднимаюсь с сидения. Тошно, так тошно даже физически. А Михаил уже передо мной, сжимает мои плечи, твердит:

   — Ну, успокойся же, успокойся. — Он сдвигает меня в сторону, притискивает к задней двери. — Со всеми бывает.

   Его руки тянут подол платья. Губы касаются моих губ, язык скользит в рот, а перед моим мысленным взглядом стоит фотография с семейного застолья и Михаил, сейчас жарко прижимающий меня, раздвигающий коленом ноги, на этом колене держит дочь, а на другом — сына, и жена, склонив голову Михаилу на плечо, обнимает его и детей.

   Упираюсь руками в широкую грудь, отворачиваюсь, освобождая рот от глубокого поцелуя. Михаил зарывается пальцами в волосы у меня на затылке, пытается поймать губы, шепчет:

   — Успокойся, просто успокойся, у нас есть два дня, в гостинице я тебя успокою…

   — У тебя жена!

   — Ну и что? Я же мужчина, мне надо…

   Как же отвратительно, невыносимо отвратительно.

   — Нет-нет-нет! — отталкиваю его сильнее.

   Нарастает гул, за деревьями вспыхивает свет, через мгновение мимо проносится автомобиль. Нас ударяет горячим пыльным воздухом.

   — Не дури. — Михаил под подолом находит трусы и тянет их вниз. — Я хочу тебя, слышишь? Хочу прямо сейчас. Давай же… Ну, — одной рукой он начинает расстёгивать ширинку. — Я так долго этого ждал, давай сейчас закрепим наше перемирие, а потом в гостинице ещё…

   Кажется, он серьёзно.

   — Как можно быть такой свиньёй? У тебя жена, дети…

   — Да что ты заладила? Жена-жена. Не твоё дело! — Ухватив меня за плечо, он пытается развернуть меня спиной к себе, толкает к капоту. — Давай решим всё как взрослые нормальные люди. Ты моя любовница, я твой любовник, всё. — Упираюсь, и он закатывает глаза. — Ну, давай ещё абонемент тебе в спа-салон куплю. Но ты цену-то себе слишком не набивай, а то посговорчивее найду… И что ты так на меня смотришь? Надеялась, больше предложу? Так больше ты не стоишь, ни одна соска не стоит.

   Ладонь обжигает болью, и только по этой боли и красноте на его щеке понимаю, что ударила. На эмоциях. Его глаза кажутся чёрными, губы изгибаются. От удара меня швыряет в сторону, вместе с щекой обжигает макушку — Михаил тянет за волосы.

   — Ты что творишь, сучка? Ты… ты…

   Его перекошенное лицо оказывается перед моим. Михаил одёргивает меня от машины. Щёлкнув блокиратором, захлопывает дверцу пассажирского сидения.

   — Как хочешь, — рычит Михаил. — Истеричка. Сумасшедшая!

   Оттолкнув меня к кустам, он обходит машину, садится на водительское сидение. Ауди срывается с места и уносится вдаль, сияя красными огнями.

   Провожаю взглядом этот яростный отблеск.

   Так гадко и пусто, что не сразу понимаю: Михаил оставил меня одну без денег и документов. На лесной дороге. Ночью. Точно ледяной душ, обрушивается страх. А я прокручиваю в голове сказанное, те фотографии — фотографии счастливой семьи… Михаил ведь знал, что я хочу семью, но собирался кормить бессмысленными обещаниями.

   Боже, как в душе пусто. Кажется, даже встреча с маньяком сейчас не огорчит.

   В этом странном оцепенении разворачиваюсь назад, к городу. Желтоватые отблески его марева видны над острыми макушками елей. Далеко. Как хорошо, что босоножки почти без каблука.

   Ветер крепчает, и завеса облаков распахивается, выпуская на землю свет луны.

   В глубине застывшей души теплится надежда, что Михаил вернётся, и от этого противно. Как я отвратительна в своей слабости! Будто не в силах сама добраться до города, будто нельзя в случае опасности спрятаться в кустах. Впрочем, ни одной машины не проехало. Словно никого нет, даже птицы с насекомыми притихли. Что, вообще-то, странно, но мне всё равно.

   Иду, считая шаги, чтобы не вспоминать о том, как Михаил ухаживал за мной в офисе, о наших совместных обедах, о встречах в бассейне, где я любовалась его крепким телом…

   Вспышка белого света озаряет поворот. Там что-то трещит. Хрип. Вскрик.

   Ныряю за куст. Из-за поворота на дорогу выскакивает белое пятно, несётся на меня. Исчезает во тьме набежавшей тени. Шелестят деревья. Лунный свет вспыхивает вновь.

   На меня бежит белоснежная собака вся в крови. Следом стелятся две серые тени. Вскидываю руки, закрываясь.

   «Мимо, пробеги мимо!» — молю я.

   Зверь взвивается в воздух, летит на меня: огромная распахнутая пасть. В лунном свете блестят зубы. Смыкаются на запястье. От удара в грудь падая назад, успеваю подумать, что это, наверное, сон, ведь я совсем не чувствую боли. Всё застилает лунный свет. Сотрясающий тело удар по затылку — и всё пропадает во тьме.

   Ноет затылок. Страшно, протяжно. И спина. Плечи. Грудь. А вокруг поют птицы.

   Надо мной тёмно-фиолетовое предрассветное небо и неестественно огромная луна. Холодно, как же холодно. И руку… Осторожно поднимаю прокушенную руку: вся в запёкшейся, отшелушивающейся крови. Следы зубов покрыты корочками. Удивительно, какие они аккуратные, думала, всю раздерут… И неожиданно я жива.

   Приподнимаюсь. Деревья вокруг качаются, закручиваются, но я сажусь и тут же окаменеваю: рядом лежит белокурая девушка с чёрным кругом на лбу. Первый миг кажется, она в коричневом платье, рвано прикрывающем кожу, но потом приходит осознание: это запёкшаяся кровь. Вот девушка вся исцарапана и изгрызена.

   Чуть поодаль лежит голый мужчина с перегрызенным горлом. Грязная нога ещё одного торчит из куста на обочине.

   Осторожно касаюсь пальцев девушки — ледяные. Мертва.

   «Чья-то оргия кончилась плохо… — медленно ложусь на землю, под око фантастической луны. — Похоже, компания решила повеселиться в лесу, но на них напали дикие собаки. Или волки». Это настолько невероятно и дико, что просто не верится.

   Холод земли проникает в мышцы, мешает уснуть, провалиться в небытие до появления какой-нибудь машины. Должен же кто-нибудь по дороге поехать, увидеть меня и вызвать Скорую!

   Небо надо мной всё такое же сумрачное, а луна… Что за оптический эффект сделал её такой огромной?

   Дышать тяжело, словно неведомая сила выгибает тело, тянет куда-то, а виски стискивает боль, расползается калёным обручем, сливается ко лбу.

   Лежать невозможно, и я приподнимаюсь на локтях. Асфальт колет руки. Осмотрев свои неподвижные ноги, поднимаю взгляд, но марево города над деревьями не разливается. Медленно поворачиваюсь: и сзади марева нет. А ведь ещё рано выключать фонари.

   Падала я на спину, значит, город должен быть по направлению ног. Медленно встаю. Голова кружится, боль пульсирует в затылке.

   Наверное, у меня сотрясение, но если помощь не идёт ко мне, придётся самой идти к помощи.

   Если бы мне когда-нибудь сказали, что я могу пройти десятки километров, я бы усомнилась, несмотря на регулярные занятия в спортзале. Но я иду километр за километром по удивительно безлюдной дороге, местами затянутой туманом, словно в каком-нибудь ужастике, и поля с массивами перелесков выглядят загадочно и страшно.

   Машин нет.

   «Не настал ли случаем апокалипсис», — эта мысль всё чаще меня посещает, а потом… Потом я вхожу в плотную дымку тумана. Он влажно обнимает меня. Вижу только пятачок дороги под ногами. Шаг за шагом продвигаюсь в молочной белизне, молясь, чтобы на меня не наехала машина, о скорейшем возвращении домой, о выходе из этого пугающего киселя.

   Туман кончается так же резко, как начался. Я выныриваю в тёплый воздух, всё вокруг залито холодно-красными лучами рассвета, а впереди серым нагромождением в россыпи жёлтых огоньков лежит город.

   Оборачиваюсь: туман уползает под деревья, точно живой.

   «Это из-за солнца, он просто растворяется из-за солнца: лучи прогревают воздух, и крупицы воды оседают на траву», — уверяю себя. Капельки россы брильянтами мерцают на грязной траве обочины, на последнем поле перед пригородом.

   Луна обычного размера, едва видна на светлеющем небе.

   И я направляюсь в город, стараясь не думать об этом жутком тумане, о трупах на дороге, которые могли померещиться от удара по голове. В висках ритмично пульсирует боль, отзывается во лбу. А я иду, иду вперёд, и там впереди на развилках мостов носятся автомобили, убегая на трассу или с неё врываясь в город.

   Туман будто остаётся в моей голове, всё воспринимается урывками: вот я иду по дороге. Вот стою на покосившейся остановке, хотя понимаю, что без денег меня не повезут. Но вот я качаюсь на продавленном сидении Пазика, а мимо бегут городские остановки, и с неба смотрит призрачная луна.

   Вот выхожу на остановке, и старушка-контролёр, придерживая меня за руку, обеспокоенно спрашивает:

   — Ты до дома-то дойдёшь? Может, Скорую?

   — У меня больница рядом, — шепчу каким-то не своим голосом, закрываю глаза.

   И вдруг иду по двору своего дома.

   Лифт с процарапанной на двери знаменитой надписью из трёх букв.

   Чёрное «13» на круглом белом ярлычке на двери квартиры. Осознание, что ключ от моего дома у Михаила. Но запасной есть у соседки.

   Наконец я смотрю на свою заправленную покрывалом с Эйфелевой башней постель…

   Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип!

   Звук выдирает из забытья. Сквозь жалюзи лезут полосы солнечного света, падают на туалетный столик, рикошетят в кровать. Я раздета.

   Сажусь, и тёмные пряди соскальзывают с плеч на колени. Во лбу ещё пульсирует боль, но затылок не болит. Больше ничего не болит.

   Неужели ночь в лесу и трупы лишь приснились? Но так реалистично… Понимаю руку и застываю: белые точечки в местах укуса достаточно ярко выделаются на коже, чтобы их нельзя было списать на игру воображения.

   Совершенно чёткий след укуса собачьей пасти. Или волчьей. «Я словно в ужастике про оборотней», — нервно усмехаюсь.

   Но совсем не смешно, вот совершенно!

   Спускаю ноги с кровати и наступаю на платье. Ткань в тёмных пятнах засохшей крови.

   Дыхание перехватывает, я резко перепрыгиваю через него и несусь в кухню.

   Нет, этого не может быть, это можно как-то разумно объяснить. Я могла… могла просто пораниться. Господи, если бы кто только знал, как я хочу получить этому разумное объяснение.

   Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! — снова начинает пиликать старый телефон, который за долгое держание заряда не ушёл в утиль, а остался будильником.

   И если звенит будильник, значит, сейчас как минимум понедельник.

   С Михаилом я уезжала в пятницу вечером.

   Куда исчезли из памяти два дня?

   Запускаю пальцы в волосы на затылке, ощупываю череп, но ни следа удара.

   Снова звенит будильник.

   И ещё раз.

   Для начальницы даже укус оборотня не станет достойной причиной опоздания. Представить объяснительную с таким поводом я вовсе не могу, и тривиальная необходимость идти на работу вытаскивает меня из пучин всей этой мистики.

   Просто надо спешить в офис.

   Надо зарабатывать деньги.

   Потому что даже оборотням нужно есть, а я всего лишь ушибленный на всю голову человек, мне и подавно следует заботиться о хлебе насущном.

   Душ, быстрый завтрак почти просроченным йогуртом, макияж, выбор костюма из трёх возможных, укладка волос в пучок — это помогает отложить мысли о страшном на потом.

   Стараюсь не думать об отсутствующих вещах, шраме на руке и пропущенных памятью днях.

   Почти вовремя выхожу из квартиры и вставляю запасной ключ. Привычно щёлкает замок.

   Первым меня настигает сладкий запах дешёвой туалетной воды. Просто удушающе тошнотворный.

   — Милочка, — тягучий, прокуренный голос приходит вторым.

   Вытащив ключ, поворачиваюсь. Антонина Петровна пятидесяти пяти лет отроду смотрит на меня через грозный прищур густо обведённых глаз. Яркий макияж и выкрашенная в жгуче-чёрный копна волос придают ей сходство с ведьмой.

   — И вам доброго утра. — Направляюсь к лестнице, но соседка сверху перегораживает проход телом в ярко-красном растянутом костюме, одной рукой сжимает перила, другой упирается в стену.

   — Милочка, если вы не в курсе, то вынуждена вас просветить: после одиннадцати часов нужно соблюдать тишину. И если вы и впредь будете позволять себе так орать и стонать, я напишу заявление, что у вас притон.

   Надеюсь, у неё были галлюцинации. Или она всё придумала. Но у меня мурашки ползут по спине, а лицо холодеет.

   — Не понимаю, о чём вы. — Шагаю к ней в надежде, что Антонина Петровна посторонится, но она стоит шлагбаумом.

   — Милочка, я не закончила.

   — Зато я закончила. Дайте мне пройти.

   — Ты не поняла: трахайся со своим хахалем в другом месте, а здесь приличный дом.

   В этот раз маска интеллигентности слетает удивительно быстро. Не знаю, кто наступил на хвост соседушке, но что б этому человеку чихалось и кашлялось.

   — Дайте пройти, — требую я, но голос подрагивает. — Я только вернулась, в выходные меня дома не было.

   — Дома её не было, хах, — качает головой Антонина Петровна. — Кто же концерты в твоей квартире устраивал, если не ты?

   Сердце стынет, но я отвечаю почти твёрдо:

   — Не знаю. Возможно, кто-то из соседей слишком громко слушал фильмы для взрослых.

   Поджав ярко-красные губы, Антонина Петровна сверлит меня придирчивым взглядом. Кажется, мысль о фильмах ей в голову не приходила.

   — Иван, — опуская руки, цедит она. — Мальчишка один дома остался, пока родители на даче. Так, значит, он английским с репетитором занимается!

   Проскальзываю мимо, но успеваю преодолеть лишь пять ступеней, когда до Антонины Петровны доходит:

   — Так его квартира далеко, я бы не услышала…

   Бегу вниз, не слушая несущиеся в спину угрозы вызвать полицию, и просто очень надеюсь, что крики издавала не я, иначе вместо полиции может потребоваться вызвать Скорую — психиатрическую.

   Вырываюсь из подъезда во влажную прохладу улицы. Воздух, с ночи пропитанный ароматами цветов и растений, уже подпорчен запахами выхлопных газов. Привычный городской гул разливается вокруг, принося в трепыхающееся сердце успокоение.

   Глубоко дыша, уверяю себя: со мной всё хорошо. Вот заберу у Михаила кредитку и посещу врача. Наверняка провал в памяти связан с ударом по затылку. Я просто упала.

   Ещё раз вдохнув и выдохнув, спешу к остановке. А Антонина Петровна причитает о безнравственности молодежи.

   Поездка в маршрутке только усиливает головную боль и дурное настроение: как назло все пассажиры — сильно надушенные любители духоты, вопящие из-за малейшей попытки приоткрыть окно. Вырываюсь из этого смрада чуть не плача от облегчения.

   К серому зданию, на третьем этаже которого располагается моё рабочее место, спешат опаздывающие сотрудники. Я вливаюсь в поток людей в тёмных деловых костюмах и белых рубашках. Стеклянные двери пропускают в холл, в запах потных тел и самого разнообразного парфюма.

   Привычно кивнув охраннику, направляюсь к лестнице. Всегда поднимаюсь сама — так лучше для фигуры. Мелькание серых ступеней помогает настроиться на рабочий лад. Выныриваю в длинный коридор с множеством дверей. Этаж гудит, бегают девчонки и женщины с чашками, из курилки выползают жертвы табачного бога. Мой обыденный мир.

   Наш офис — типовая светлая коробка с восемью заваленными бумагами столами. С бойлером и столиком, уставленным чашками и печеньями.

   Резкий синтетический запах клубники ударяет в нос: на столе возле двери, где трудится беременная Маша, среди бумаг благоухает нарезанный рулет с клубникой. Тёмно-красные кляксы начинки на лезвии ножа мало напоминают кровь, но в памяти до боли резко вырисовываются трупы на дороге. В горле стоит ком, в глазах темнеет.

   — Тамарик, привет, дорогу-дорогу пузожителю! — Маша легонько подталкивает меня в спину, и я по широкому проходу направляюсь к своему столу у окна.

   Следом за ней в офис вносят запах табака Катерина и Наталья. Увы, они сидят рядом со мной, и каждое утро начинается не слишком приятно. Сразу приоткрываю окно. Пусть лучше дует в спину. Ещё лучше было бы запустить кондиционер, но Маша наслушалась о нём страшилок и на любую попытку включить «адскую машину убийства» ударяется в слёзы.

   Едва оказавший за столом, включаю компьютер. Он отзывается тихим урчанием.

   — Ухты! — Стоящая у окна Катерина буквально вжимается в стекло.

   — Ого, — поддерживает её наливавшая чай Наталья.

   — Что там? — подрывается Маша.

   Разворачиваюсь, пытаясь понять, что так заинтересовало коллег. Подозревая, что впечатлили их отнюдь не три чёрных тонированных Хаммера, встаю и наклоняюсь к стеклу. Перед зданием пять мужчин в чёрной коже и тёмных очках. Рядом с ними два белоснежных пса в сверкающих стразами широких ошейниках.

   — Интересные клиенты. — Катерина завистливо вздыхает.

   Пятёрка исчезает из виду. Представляю, как возмущается охранник намерением провести собак, но уверена — пропустить придётся. Клиентам с такими тачками в мелочах не отказывают. И никто не посмотрит, что рабочий день не начался, обслужат по полной программе, ведь деньги решают всё.

   Поворачиваюсь к компьютеру, картинка с розами на рабочем столе желает «Удачного дня!». Скайп выдаёт информацию о пяти сообщениях. Рабочий день начинается, надо только заварить кофе и…

   В коридоре раздаётся тонкий визг. Что-то разбивается. Хлопают двери. Маша хватается за живот и пятится в угол.

   В раскрытую дверь суются две белые морды, тянут носы. Жёлтые глаза следят за мной. Животные вальяжно заходят в кабинет. Теперь пятятся и Наталья с Катериной, а я отталкиваюсь от стола, и кресло катится к окну, щёлкает о подоконник.

   Следом за животными в офис шагает высоченный мужчина в кожаной одежде.

ГЛАВА 2

— С-собак уберите, — бормочет из угла Маша и всхлипывает.

   — Это волки. — Мужчина направляется к моему столу.

   — Здесь не место животным, — поднимаюсь я. Внутри всё напряжено. Звериный запах тревожит, пугает, но и бодрит. — Они могут подождать на улице.

   Мужчина снимает солнечные очки, и я застываю с приоткрытым ртом: радужка его глаз такая ярко-жёлтая, что должна навести на мысли о контактных линзах… если бы не ночные видения, если бы не слишком быстро зажившие раны на моей руке, если бы не два выпавших из памяти дня и уверения соседки, что в моей квартире кричали.

   Он улыбается, обнажая белоснежные зубы со слишком длинными клыками. Белые волки по бокам от него тоже смотрят на меня с каким-то самодовольным оскалом.

   В коридоре ждут двое амбалов в тёмных очках.

   — Пошли, — кивает на дверь мужчина и разворачивается. Сделав несколько шагов, смотрит на меня через плечо. — Пошли, кому сказал.

   — Нет.

   Тихий рык нарушает гробовую тишину офиса, и в углу снова всхлипывает Маша.

   — Тамарик, иди с ними, пожалуйста, — лепечет она.

   — Нет, — повторяю я.

   В три громадных шага оказавшись перед моим столом, мужчина хватает его за угол и отшвыривает в стену вместе с компьютером. С грохотом разлетаются детали, искрит оборванный провод. Инстинктивно хочется прикрыться, но я стою прямо, цежу:

   — Нет.

   Движение мужчины так стремительно, что осознаю произошедшее, когда уже вишу, перекинутая через его плечо. Первые же удары по его спине отзываются болью в кулаках. Изгибаюсь и впиваюсь ногтями в его лицо, в глаз.

   Взвыв, мужчина дёргается в сторону. Давлю пальцами сильнее, и он отрывает мою руку от глазницы, стискивает запястье до хруста. Не хватает дыхания закричать, но успеваю вцепиться в дверной косяк. Ужас придаёт силы, дерево хрустит под ногтями.

   — Прекрати! — Мужчина дёргается, пытаясь протащить меня в проём.

   Колочу ногами, выкручиваю его руку, извиваюсь. Хватка на запястье ослабевает, и я вцепляюсь в косяк второй рукой. Из горла вырывается вопль.

   — Лунный князь будет недоволен… — бормочет амбал.

   — Она моя, — отзывается похититель и крепко стискивает мои ноги.

   Снова вцепляюсь ногтями в его глаз. Он отпускает мои ноги, я ныряю вперёд, почти соскальзываю с плеча.

   Совсем близко стол Маши. Нож. Тянусь, хватаю рукоятку.

   Волки рычат. Стиснув нож обеими руками, всаживаю его в поясницу похитителя. Лезвие пробивает пиджак и на несколько сантиметров погружается в плоть. Запах крови. Крик. И я лечу головой в пол…

***

Плечо горит. Жар разливается на шею, стекает на грудь. Он просачивается в плоть, вонзается, вгрызается. Не могу пошевелиться. Этот жар — тьма, она проникает в меня через плечо, пытается захватить тело, но я не хочу, не хочу! Нет! Не могу пошевелиться, но будто бьюсь в невидимых путах, беззвучно кричу: «Не смей!» Я не хочу, что бы что-то вползало в меня, не позволю! Представляю, как плоть выталкивает это нечто, сжимается, не пропуская внутрь.

   Судорожно вдохнув, открываю глаза.

   Почти всё узкое окно занимает огромная луна и лишь краешек — тёмно-фиолетовое небо.

   Плечо горит. Руки немеют, они вывернуты вверх. Стоит ими шевельнуть, что-то тихо звякает, и по мышцам бегут противные иголочки проходящего онемения.

   Запрокидываю голову: запястья прикованы к металлическим прутьям изголовья полуторной кровати. Звенья наручников в ярком лунном свете мерцают серебром. И как же мерзко колет руки! Даже дышать невозможно, малейший толчок отзывается таким фейерверком ощущений, что невольно зажмуриваюсь. Чтобы скорее закончилась пытка, шевелю пальцами — как же щекотно, как судорожно стягивает жилы, разбегаются новые волны щекотно-тревожных ощущений. Плечо болит.

   Наконец кровоток восстанавливается, и я продолжаю оценивать положение. Похоже, под одеялом я голая. Ноги не скованы, но не рискую сбрасывать его с себя — не хочется перед похитителями сразу предстать обнажённой.

   Скашиваю взгляд на ноющее плечо: кожа покраснела и припухла. Кажется, там прокол или прокус. Осторожно потираюсь подбородком о ключицу — шершаво и больно. На плече рана, и она не спешит заживать, как укус на руке. Запрокинув голову, высматриваю следы зубов на коже: в лунном свете они кажутся ярче.

   Проклятье, во что я впуталась? Какого, а?

   Вдохнув и выдохнув несколько раз, осматриваю комнату. Странное в ней только слишком узкое и высокое окно. Оформлена она то ли в ретростиле, то ли в винтажном — не уверена, что есть разница, но изголовье кровати кованое с маковками на столбиках, одеяло стёганое, стены словно обиты морёными досками. Комод у стены нарочито обшарпанный, кресло тоже какое-то несовременное на вид. И под потолком — лампочка Ильича, а я такие в магазине видела с пометкой «Винтаж». Ну и дверь массивная, не то что современные офисные дощечки.

   Для сходства с деревенским домиком не хватает плетёных ковриков и нормального маленького квадратного окна. И печки.

   Теперь, когда осмотр окончен и мозг освобождён от изучения обстановки, внутренности начинает скручивать страхом.

   Где я?

   Что со мной сделали и сделают?

   Сердце колотится где-то в горле, но я стараюсь дышать ровно: паника — мой враг. Только в спокойном состоянии я могу найти выход… если таковой имеется. А вот последнее — выкинуть из головы. Даже если вас сожрали, у вас два выхода.

   Дышать глубоко удаётся с трудом, но необходимость усилий помогает давить страх. Руки дрожат так, что наручники позвякивают о прутья. И ноги дрожат, подёргиваются. Как же страшно. Проблемы с Михаилом вдруг кажутся смехотворными: сейчас бы к нему в машину и умчаться далеко. Если всё повторить, я бы к нему не села. Или не сделала бы такой глупости, как разборки на дороге, или… да не важно, хочется просто исчезнуть отсюда. Вот бы это оказалось просто сном.

   Плечо отзывается чередой вспышек боли. Стиснув зубы, пытаюсь дышать. Слёзы застилают всё. Луна размывается, но вдруг её перекрывает тень.

   — Успокойся, — приказывает мужчина. — Ты дома. В безопасности.

   Дёргаюсь, звякают наручники. В безопасности, ага! Хохот колючими волнами вырывается из груди. Пытаюсь его сдержать, но куда там — смеюсь и плачу.

   Матрац проминается под чужим телом. На меня надвигается тень. Тёплые пальцы утирают слёзы. От страха те пересыхают, и, моргнув, я вижу прямо перед собой мерцающие жёлтые глаза зверя на резком человеческом лице. Пахнет мужчина тоже как-то по-звериному. Не противно, но опасно.

   — Так-то лучше, — говорит тот, которого я недавно пырнула ножом. — Осталось сделать один шаг — принять метку, и тогда никто не посмеет тебя обидеть.

   Секунду обдумываю, вторую, третью, но не понимаю. Зато осознаю, что как минимум торс у этого громилы обнажён. Он наклоняет голову и практически тыкается плечом мне в губы, требует:

   — Кусай.

   Его кожа натягивается на напряжённых мышцах, источает хищный запах. От страха меня начинает колотить, зубы постукивают:

   — А не пошёл бы ты, извращенец, далёким лесом? Ты хоть знаешь, сколько заболеваний передаётся через кровь? Откуда я знаю, чем ты болеешь?

   — Я здоров! — взвивается мужчина.

   И да, он вообще весь голый. Извращенец!

   И что мне делать? Что?

   Не была бы привязана, треснула бы его в пах, но это слишком рискованно: а ну как убьёт со злости?

   Что делать? Что делать?

   Извращенец снова надвигается на меня, сверкает жёлтыми глазами:

   — Кусать будешь?

   — Нет.

   Логично сначала усыпить бдительность, а потом внезапно бить. Разум требует поступать так, но эмоции протестуют, внутри всё горит от гнева: как он посмел меня похитить и связать? Я не игрушка! Нога невольно дёргается от желания ударить, я с трудом сдерживаюсь.

   — Упрямая малышка, — ухмыляется извращенец и тянет одеяло.

   Тёплая ткань частично сползает с меня, воздух холодит кожу. Гадко валяться голой и беспомощной перед незнакомым мудаком, даже если он симпатичный.

   — Придётся тебя усмирить самым древним способом, — ухмылка становится шире, он смотрит на мою грудь со сжавшимися от холода сосками и полностью срывает одеяло.

   Поджимаю ноги, пытаясь хоть ими прикрыться. Бросаю короткий взгляд на пах похитителя: у него стоит.

   Нет, больше не могу. Со всей дури пинаю его по торчащему достоинству.

   Пискнув, мужик хватается за своё сокровище, шумно втягивает воздух и даже вроде слегка краснеет, но не валится со слезами на глазах, не корчится от боли.

   — Малышка, в звериной форме я бегаю по сухостою и ссу на колючки, у меня яйца не такие нежные, как у людей.

   Как не нравится это «у людей», просто режет, оправдывая самые страшные страхи, признаться в которых боюсь.

   Мда… а нос у него тоже не нежный? Со всей силы лягаю его в лицо. Пяткой чувствую, как надламывается хрящ. Похититель отлетает в изножье, разбрызгивая по простыне кровь. Не удержавшись на краю, валится назад и звонко ударяется о низкий подоконник затылком.

   Стонет.

   Рефлекторно дёргаясь, тяжело дышу. Наручники позвякивают, и похититель опять стонет, взмахивает рукой.

   Ну точно меня убьёт, надо сматываться. От ужаса неожиданно ловко переваливаюсь через кованое изголовье кровати, тяну наручники. Изголовье стоит в тени, не разглядеть, оно сваренное целиком или скрученное. Хотя у меня нет отвёртки, чтобы его раскрутить, да и руки теперь перекрещены из-за наручников.

   Оглядываюсь на дверь. Интересно, кровать боком пройдёт? Надо попробовать. Ухватив верхнюю перекладину изголовья, тяну за собой кровать. Тяжеленная! Мышцы ноют от напряжения.

   И тут похититель начинает вставать. Его перекошенное лицо залито кровью, глаза горят так, что, кажется, источают фосфорное свечение.

   Мне конец.

   Вцепившись в перекладину изголовья, упираюсь ногами в холодный деревянный пол и толкаю, толкаю, толкаю кровать на желтоглазого. Она проскальзывает по гладким доскам и железной рамой основы впечатывается в пах мужика, притискивая его к стене.

   Мужик воет, а я давлю. Он пытается просунуть руки под раму, чтобы оттолкнуть, но расстояние между ней и стеной слишком маленькое для его лапищ, они то и дело проскальзывают по простыне и матрацу, вспарывая ткань выросшими когтями.

   — Мамаа! Ааа! — ору в ужасе и начинаю всем телом биться об изголовье, чтобы задавить чудовище.

   И он орёт. Его руки искажаются, покрываются шерстью, лысеют и снова обрастают шерстью, лицо вытягивается и сплющивается. Моё плечо окатывает раскалённым жаром. Но я изо всех сил долблю кровать.

   И тут чьи-то руки обхватывают меня и тянут назад. На кровать впрыгивает белая волчица и, страшно оскалив клыки, рычит на меня. Чьи-то ещё мускулистые руки появляются сбоку и тянут койку от подвывающего мужика в крови. Тот отползает в сторону, зажимая якобы нечувствительный пах, сипло жалуется:

   — Что с ней такое? Почему она меня ударила?

   Меня вместе с кроватью тянут от него. Хочу крикнуть, чтобы меня отпустили, но затылок обжигает болью.

***

Плечо опять горит. Но на этот раз нечто чужое пытается проползти осторожно. Меня передёргивает, но шелохнуться не могу. Я вся стянута, укутана в паутину. Ужас и отвращение нарастают, плечо обжигает так яростно, что по телу пробегает судорога.

   Всхлипнув, открываю глаза: деревянный потолок, залитый холодным светом луны.

   Руки вдоль тела. Не шевельнуться.

   Опускаю взгляд: я в прежней комнате и… да я вся замотана, как мумия. И к кровати пристёгнута семью широкими ремнями. На этот раз спеленали основательно. Хорошо хоть кляп не вставили.

   Со всей силы напрягаю ноги, пытаясь их приподнять и подтолкнуть к краю постели, но замотана так плотно, что даже на сантиметр не сдвигаюсь. Пытаюсь, напрягаю мышцы — без толку.

   Замираю. В животе холодным вихрем нарастает паника. Клаустрофобией никогда не страдала, но эти мумийные путы порождают животный, неконтролируемый страх. Нужно отвлечься, иначе скачусь в истерику.

   Пытаюсь сосредоточиться на огромной луне, но страх нарастает.

   Почему она такая большая?

   Зубы начинают постукивать.

   Сейчас та же ночь, что и тогда, когда я избила похитителя? И как он собирается отомстить?

   В горячем тесном коконе меня сотрясает дрожь.

   «Думай о луне!» — приказываю себе, потому что это самый яркий элемент окружения, на ней легче сосредоточиться.

   Она такая яркая и заглядывает в окно.

   На холодном серебре диска возникает чёрный силуэт руки с острыми когтями. Они выписывают на стекле замысловатый узор, оставляя после себя серебристые угасающие росчерки.

   ЩЁЛК! — звучит оглушительно. Ёкает сердце.

   Окошко отворяется рамой внутрь. На меня накатывает прохладный влажный воздух. В комнату проскальзывает чёрная фигура.

   — Не бойся, мы тебя спасём, — обещает хриплым шёпотом.

   Ну… надеюсь. Очень домой хочется.

ГЛАВА 3

Внезапной спасительницей оказывается брюнетка с грацией кошки и ярко-голубыми глазами. Расстегнув ремни, она острым когтем поддевает край стянувшего меня полотна и резким движением вспарывает его до моих колен.

   Внутри кокона я голая. Руки и ноги затекли, еле двигаюсь, морщась из-за суетящихся в мышцах иголочках. Ухватив за плечи, девушка помогает встать. Достаёт из-за пояса бутылочку и опрокидывает над раненым плечом. Шипящая пена взвивается до щеки, окатывает волосы. Не больно, но жутко. Трогаю плечо и натыкаюсь на маленькие влажные отверстия в коже.

   Укус. Звериный.

   — Идём, — шепчет девушка и тянет к окну.

   Покачиваясь от усталости, стаскиваю с кровати простыню. Девушка закатывает глаза, но не возражает, пока я обматываю простыню вокруг тела. Подталкивает к открытому окну.

   К счастью, оно достаточно широкое, чтобы боком в него протиснуться. Но это второй этаж! Заметив внизу голого брюнета, не успеваю отреагировать — девушка выталкивает меня, и я падаю в сильные руки незнакомца.

   — Поймал, — жарко шепчет он на ухо.

   Ладонью зажимает мне рот и вонзается зубами в раненое плечо. Боль яркой вспышкой охватывает тело, прожигает огнём. Голова идёт кругом, всё переворачивается.

   — Кусай, — велит брюнет и притискивает моё лицо к своей шее. — Давай, в этом твоё спасение.

   Невыносимая слабость наполняет мышцы, будто свинец, и я скольжу вниз. Меня подхватывают на руки и несут.

   — Перебей запах, — шепчет мужчина, его горячие руки сжимают меня, будто тиски.

   — Слушаюсь, — шипит в ответ девушка.

   Шипит что-то ещё, нас накрывает влажными мелкими каплями спрея.

   Перед глазами — тёмно-фиолетовое небо с огромной луной. Промелькивают ветки деревьев. Шагов не слышно, лишь шелест листьев.

   — Потерпи, — едва слышно просит спаситель-похититель. — Когда слабость пройдёт, укусишь меня, и будешь в безопасности. Укусишь, и Лутгард тебя больше не достанет.

   Это уже не смешно. Что за оборотне-вампирские замашки? Не хочется думать о мистике, но память так некстати подкидывает явившихся в офис волков и то, как обрастал шерстью и клацал зубами первый похититель, и когти девушки, и эта странная луна в небе… Неужели оборотни существуют?

   Вдали раздаётся яростный вой, усиливается, множится, словно воет уже не один волк, а несколько десятков. Сердце сжимается.

   — Бежим! — рявкает брюнет.

   В скачке по полям и кустам меня трясёт и подбрасывает до клацанья зубов. Но силён мужик — даже не запыхался меня нести.

   — Рядом разрыв! — девушка легко бежит рядом.

   — Знаю. Проскочим.

   Меня на ходу швыряют на плечо, предоставив вместо луны созерцать резво сжимающиеся ягодицы. К нудистам я, что ли, попала? Он вбегает в высокую траву, та громко шуршит, хлещет его по бёдрам, блестит в серебристом свете.

   Прилив крови к мозгу кружит голову, оглушает, и всё сильнее хочется сбежать. Позади остался голый одержимый укусами мужик, здесь такой же. Есть ли между ними разница?

   Воздух вибрирует от воя.

   Трава под нами раздаётся, обрывается в тёмные провалы с искорками светлячков. Но когда разрывы становятся шире, понимаю: это не светлячки, это… звёзды?

   Голый похититель со мной на плече скачет по всё уменьшающимся островкам и клочкам земли, под которой — звёзды, спиральные туманности галактик, бескрайние просторы Вселенной…

   — Аа! — обхватываю похитителя под мышками, вся сжимаюсь.

   От ужаса сердцебиение зашкаливает. Хватаю ртом холодный воздух.

   Воют волки. Вскидываю голову: мы словно бежим по островкам на тёмной, отражающей звёздное небо воде. А там дальше — тёмный лес, и серые тени волков, на их шкурах мерцают отблески лунного света. Но в «воде» огромная луна не отражается.

   Да я сплю.

   Это просто не может быть правдой. Но всё равно мёртвой хваткой держусь за похитителя, и даже боль в плече отступает от ужаса и… восхищения: раскинувшаяся внизу Вселенная прекрасна.

   Резкая остановка, похититель покачивается. И меня окатывает холодом: он стоит на малюсеньком пяточке земли, едва-едва хватает на половину стоп, из-под которых торчит примятая трава.

   — Лови! — Похититель тянет меня с плеча. Вцепляюсь сильнее. Он почти рычит. — Отпусти, иначе сдохнем.

   Но руки свело ужасом. Брюнет дёргает сильнее, резко отклоняется, пытаясь сохранить равновесие. Мельком замечаю скачущих по островкам волков, то и дело обращающихся в людей и снова в животных.

   Брюнет раскачивается сильнее, и я взмахиваю руками. Сдёрнув с плеча, он швыряет меня вперёд. Полёт прекращают сильные руки. Сползая на траву, успеваю заметить, что следом за мной прыгает огромный чёрный волк. Ему едва хватает сил долететь до земли, задние лапы соскальзывают в бездну. Поймавшая меня девушка бросается к напарнику и за шкирку его вытягивает.

   Серые волки приближаются. Воют.

   — Взрывай, — рычит-требует обращающийся в мужчину брюнет.

   И накрывает меня своей тяжеленной голой тушей.

   БАБАХ!

   Земля содрогается. В ушах звенит. Земля подо мной продолжает мелко вибрировать.

   — Разрыв увеличивается! — сквозь звон в ушах пробивается женский крик.

   С зубодробительным скрежетом пласты дёрна прорезает трещина. Комья грунта проваливаются в звёздную бездну, застывая на лету, словно в стекле.

   — Бежим!

   Меня поднимают, снова вскидывают на руки, и мы мчимся по лесу. Сзади трещит и грохочет. Огромная луна безумно сияет в небе, её то и дело перечёркивают тёмные ветки деревьев.

   Бежим.

   Треск стихает. Дыхание брюнета становится тяжёлым.

   Вокруг раздаётся вой. Сразу везде, оглушительный.

   Брюнет останавливается. Девушка подскакивает к нам.

   Моё сердце безумно грохочет в груди. Звериное рычание наполняет воздух. Поворачиваю голову: в темноте между деревьями мерцают жёлтые, зелёные, голубые глаза.

   В лунный свет выступают бурые волки.

   Самый первый — огромный желтоглазый матёрый волчище метра полтора в холке — вскидывается на задние лапы, растёт, превращаясь в статного мужчину. Шерсть на голове уменьшается до короткого седого ёршика. Глаза наполняются фосфорным светом, отбрасывающим сияние на острые скулы.

   — Отдай, — приказывает вожак и кривит пухлые губы, обнажая клыки.

   Мой спаситель-похититель рычит в ответ.

   — Спокойно, — его спутница кладёт ему на плечо когтистую руку, сжимает так, что почти вспарывает кожу, и рык прерывается. — Мы в меньшинстве.

   — На ней моя метка. — Брюнет крепче прижимает меня к себе. — Она моя.

   — Ещё нет, и ты это знаешь. — Седой продолжает криво улыбаться. — Из уважения к твоему отцу я сохраню тебе жизнь, но эту жрицу ты оставишь. Положишь сейчас на траву и уйдёшь, иначе твои бренные кости отправятся в вечное скитание по разрыву. Выбор за тобой.

   Рыкнув, судорожно меня стиснув, брюнет начинает медленно наклоняться. А мне вдруг снова нестерпимо страшно.

   — Только без глупостей, — предупреждает седой.

   Брюнет вдруг обращается в чёрного волка, и острые клыки накрывают моё горло, обжигая горячим дыханием. Волки вокруг оглушительно рычат, шерсть на их холках стоит дыбом, мышцы напряжены.

   — Никому не двигаться, — приказывает брюнетка. — Мы уходим, или он перегрызёт ей горло.

   Мне? Жаль, здесь нет железной кровати.

   — Не посмеет, — рокочет седой. — Князь этого не простит, вы не рискнёте навлечь его гнев.

   При каждом моём вдохе острые зубы давят на кожу, горячее дыхание, шершавый язык… слюни. Липкая слюна стекает по шее. Убила бы гада.

   Брюнетка отвечает довольно спокойно:

   — Лучше перетерпеть гнев князя на молодого, поддавшегося звериным инстинктам наследника, чем допустить усиление позиций вашей стаи новой жрицей.

   На меня не обращают внимания. Осторожно ощупываю землю вокруг. Это лес, должна здесь быть какая-нибудь палка, камень, хоть что-нибудь, что можно использовать как оружие.

   — Не боитесь, что в следующем распределении вам за это убийство жрицы не перепадёт? — Седой не шевелится, его голос тоже спокоен, словно они о пустяках говорят.

   Только волки рычат.

   Пальцы натыкаются на что-то продолговатое и холодное. Камень. Так, у собак уязвимы глаза, но камень туповат, да и промахнуться легко. Ещё вроде нос чувствительный…

   — Нам в ближайшие годы новую жрицу и так не получить, — отвечает коварная брюнетка. — А ко времени нашей очереди лунный князь уже успокоится.

   Стиснув камень, ударяю чёрного волчару в нос. Клыки проскальзывают по обслюнявленной шее, клацают. Чёрного волка сметает бурый, оцарапав мои колени когтями. С рыком и визгом оборотни катятся по земле. Я отползаю от вскинувшей когтистые руки брюнетки, но её валят два мохнатых тела, застывают с оскаленными зубами. Жутко выглядит. Теперь на неё тоже капает слюна.

   Жду, что другие волки вмешаются, но они лишь окружают сражающихся. Седой спокойно наблюдает, как бурый волк дерёт чёрного. Сжимаю камень до боли в суставах. С таким «оружием» не повоюешь, но всё же…

   Бурый волк выворачивается из клубка с чёрным и, подпрыгнув, наваливается на врага, хватает зубами за шею.

   — Хватит! — гремит голос седого. — Отпусти его, Влад.

   Фыркнув, бурый волчище царственно сходит с помятого соперника и вышагивает ко мне. Готовлюсь бить в чувствительный нос, но зверь поднимается на задние лапы и быстро превращается в молодого дерзко красивого шатена.

   Голого, да. Зато сразу можно оценить и солидную мускулатуру и все прочие… достоинства.

   Опустившись передо мной на колено, шатен протягивает руку. Его глаза гипнотически фосфоресцируют. Он пахнет зверем.

   — Приветствую вас, прекрасная дева, на землях моего… нейтральных землях. Моё имя Владислав, почту за честь считать вас своей гостьей.

   Больше всего хочу рвануть в лес, но от стаи волков — а их тут десятка три — не убежать.

   — А у вас принято гостий кусать? — нервно уточняю я.

   Влад стремительным движением притискивает меня к себе, впивается зубами в многострадальное плечо. Прежде, чем вспышка боли парализует меня, успеваю треснуть Влада камнем в висок.

   Падаю вместе с ним и, вот честно, хочу в обморок, но просто лежу на травке под голой тушкой очередного кусателя. Придавленная двумя волками брюнетка начинает хохотать.

   Седой нависает надо мной грозной тенью со сверкающими глазами. Ожидаю рыка, но он задумчиво изрекает:

   — А человеческие девушки за последнюю сотню лет изменились…

   Смех брюнетки заразительный, я тоже начинаю подхохатывать. Истерический смех распирает изнутри.

   Судорожно вздохнувший Влад приподнимается, растерянно смотрит на меня, на седого, снова на меня. И потом так возмущённо уточняет:

   — Она меня ударила? Человеческая девушка? Меня?

   Истерика окончательно берёт верх, и я хохочу до боли в животе.

***

Брюнета с брюнеткой оставляют в лесу. А меня берёт на руки очередной голыш и под присмотром седого и Влада несёт дальше. Этому я уже сопротивляться не могу. Хотя до этого, когда чуть успокоилась и сидевший рядом Влада приказал:

   — Кусай.

   Ответила твёрдое:

   — Нет.

   — Почему? — нахмурился он. — Разве я не непреодолимо привлекательный мужчина?

   — А вдруг меня кто-нибудь более привлекательный спасёт? Хочу рассмотреть все доступные варианты.

   Не умею я маньяков в заблуждение своей кротостью вводить.

   Седой тогда засмеялся, буркнул:

   — Волчица.

   — Человек, — сварливо напомнил Влад.

   — Может, домой отпустите? — я жалобно заглядывала в их светящиеся глаза.

   — Нет, — ответил седой так, что сразу стало ясно: просить бессмысленно.

   И вот теперь меня несут через лес неизвестно куда. Новых спасителей пока не видно. Может, появятся, когда меня к очередной койке прикуют?

   Расслабиться и уснуть не удаётся.

   По пути несколько раз замечаю в земле и даже в самом воздухе рваные дыры во тьму, расцвеченную спиралями и завихрениями галактик. Возле особенно крупного разрыва, отсёкшего верхушку громадного холма от его основания, не выдерживаю молчания:

   — Скажите, пожалуйста, а что это такое?

   Влад выше вздёргивает подбородок, всем видом демонстрируя нежелание общаться со всякими там человеческими женщинами, не оценившими его дивной привлекательности. А вот седой, заметив эту реакцию, улыбается и спокойно поясняет:

   — Когда-то давно, когда Землю населяли Высшие сущности, которых вы именуете языческими богами, им стало тесно, и они решили удвоить владения, но что-то пошло не так, Земля раскололась на три мира. Вы родились и жили в Сумеречном мире, самом целом, но лишённом магии. Мы сейчас в Лунном мире. Здесь всегда ночь, всегда луна. И обитают те, кого принято называть созданиями тьмы. Существует и обратная сторона — Солнечный мир, там живут существа света, всякие там сильфы, эльфы, ящерицы крылатые.

   Соображаю. Хмурюсь:

   — Но если здесь всегда ночь, а там, в Солнечном, свет, то как здесь и там может что-то расти? Там, наверное, жарища страшная. А здесь должно быть холодно. И пустыня. Тут и там должна быть пустыня, а здесь трава, деревья, но они не могут без солнца, без процесса фотосинтеза.

   — Совершенно верно, — кивает Седой. — И Лунный мир и Солнечный получает ресурсы от вашего Сумеречного. Эти деревья и трава растут здесь только потому, что получают солнечный свет, существуя и в Сумеречном мире, и в Солнечном. Лунные и Солнечные правители и их верные жрицы соединяют три мира, позволяя им жить, а нам путешествовать между ними.

   — Отец. — Влад недовольно коситься на него, но Седой слегка вскидывает руку, и тот опускает голову, гневно раздувает ноздри.

   — Я думаю, имеет смысл всё рассказать. Впервые за два столетия было совершено самое страшное преступление: убита лунная жрица. Она должна была стать женой Лутгарда — того, которого вы так кроватью обработали — и уйти в его стаю.

   А быстро у них новости распространятся…

   — Но она убита, её сила оказалась у вас. Поэтому Лутгард считает вас своей собственностью. — Седой отводит низко склонившуюся ветку тополя и пропускает несущего меня оборотня. — Не в ваших интересах оставаться с ним: его стая очень патриархальна, позволяет надевать на волчиц ошейники. К тому же одна из самых нетерпимых к простым людям и полукровкам, для них вы нечто вроде мебели. Дорогая вещь.

   Ну… Отношение ко мне там и впрямь было не очень.

   — Мы вас отняли у Тэмира и его сестры Кары. В их стае у женщин больше воли, но сама стая маленькая и недостаточно состоятельная, чтобы обеспечить достойную жизнь. И к людям они относятся крайне пренебрежительно.

   А сейчас он начнёт рекламировать свою стаю…

   — Мы намного богаче. Сотрудничаем с Сумеречным миром, поэтому отношение к людям у нас лояльнее, чем в любой из подлунных стай. У меня трое свободных сыновей, не только Влад.

   Влад отзывается утробным рыком. Не обращая внимания, Седой продолжает:

   — Можете выбрать в мужья любого, кто придётся по нраву. Уважительное обращение гарантирую.

   — А почему сразу замуж?

   — Пока жрица свободна, её можно украсть и браком вне очереди связать с любой стаей. По закону супругами жриц становятся только представители правящего рода. Вы должны понять: в отличие от других стай, мы готовы воспринимать вас как полноценную жрицу. И мы достаточно состоятельны, чтобы холить вас и лелеять.

   Ну-ну. Это вы сейчас так говорите, а потом привяжете браком, запрёте в подвале и забудете о своих прекрасных обещаниях. И ещё вопрос, действительно ли эта стая самая продвинутая. Может, у них там патриархат цветёт и пахнет.

   Как же мне вся эта ситуация не нравится. Хоть бы ещё кто «спасать» начал, чтобы появилось время подумать.

   — А почему не принуждаете к браку силой? — Мой голос звенит в мёртвой тишине леса. Оборотни шагают беззвучно. — Почему подкупаете, когда можно заставить?

   — Согласие, данное под действием боли, можно оспорить, — улыбается одним уголком губ Седой. — Особенно если дело касается лунной жрицы.

   Надеюсь, что так. Нет у меня желания с этими нудистами связываться.

   Седой резко останавливается, как и вся его стая.

   Разрывая мёртвую тишину, по деревьям вокруг пробегает шелест. Волки отзываются рыком, на загривках вздыбливается шерсть. Они занимают вокруг нас круговую оборону. Скалятся. Но на кого?

   Вцепившись в носильщика, разглядываю сумрак под деревьями. Вскоре там вспыхивают изумрудные искры глаз. Мелькают сумрачные тени. В лучах лунного света, пробившихся сквозь кроны деревьев, вспыхивает светлая шерсть.

   Три пары глаз начинают подниматься, и из темноты выходят три блондина. Все как один зеленоглазые красавцы, только средний дядька в возрасте, я рядом — молодые парни. Как я понимаю, ещё одни кандидаты в мужья для одной внезапной лунной жрицы.

   — Свэл, — седой выступает вперёд, — давай без глупостей. Силы равны, наша драка ни к чему хорошему не приведёт.

   — Знаю, — отвечает старший блондин. — Как я вижу, жрица ни к кому не привязана. Я требую её отдать, так как моя стая должна получить следующую, а эта получается следующей после той, что назначили Лутгарду.

   — Очерёдность не всегда прямая. — Седой касается моей лодыжки тёплыми жёсткими пальцами. — Твои претензии безосновательны, на жрице метка моего сына, она под защитой нашей стаи. И если уж на то пошло, то мы в очереди сразу после вас.

   — На ней ещё метки Лутгарда и Тэмира. — Свэл не двигается, даже не моргает, от его взгляда физически холодно, хотя смотрит он на Седого. — Ваши права на неё не чисты. Я требую отдать жрицу нам как следующим в очереди.

   — А меня спросить не хотите? — Крепче сжимаю камень. Если надо будет — и этого огрею.

   Свэл и его сыновья не удостаивают меня взглядом.

   — Как видишь, жрица не хочет идти с вами. — Седой закрывает меня собой. — Мы её не отдадим.

   — Это твоё последнее слово, Златомир?

   — Да. Но я готов выплатить вам достойную компенсацию за то, что вы уйдёте без боя.

   Свэл склоняет голову набок:

   — Нет такой компенсации, которая стоит лунной жрицы.

   Влад приземляется на все четыре лапы, рычит. Седой Златомир медлит, да и блондины в волков не обращаются. Значит, есть возможность договориться?

   — У вас не хватит сил её отнять, — предупреждает Златомир, волосы на его голове вытягиваются в шерсть.

   Хоть бы меня кто спросил, что я хочу.

   — Согласен, у нас не хватит. — Свэл молниеносно прокусывает запястье и вскидывает к сияющей луне окровавленную руку. — Я требую справедливости лунного князя!

   Интересно, этот их князь тоже меня покусает?

ГЛАВА 4

Меня и дальше несут по лесу, с одной стороны — Златомир с Владом, с другой — Свэл и один из его сыновей. Эти красавцы из-за светлой кожи, белых волос и сияющих глаз больше похожи на призраков, чем на живых существ. А когда оказываются на фоне разрывов пространства, ощущение нереальности усиливается в разы.

   Идут в молчании и беззвучно.

   Появление волков слева вызывает у Влада тихое рычание, но один короткий взгляд отца — и он умолкает. От той группы отделяются два волка и превращаются в кудрявых темноволосых юношей с жёлтыми глазами. Приближаются к центру странной процессии — ко мне.

   Разглядывают внимательно, беззастенчиво, и я невольно прикрываю искусанное плечо ладонью. Чуть более высокий юноша, пристально глядя мне в лицо, вкрадчиво сообщает:

   — Мы можем взять вас под свою защиту и до конца дней выплачивать солидную компенсацию. Вам достаточно лишь укусить меня.

   — Пока новая жрица изъявляет желание только бить, — ворчит Влад. — Хотите попробовать?

   Златомир недовольно косится на него. Тот умолкает. Но, может, просто сказать нечего.

   Деревья редеют, постепенно переходят в поле. С сухостоем, о который некоторые яйца закаляют.

   Спины многочисленных оборотней лоснятся в лунном свете.

   Со всех сторон к нам приближаются группы волков. Их вожаки поднимаются, превращаясь в обнажённых крепких мужчин. И все эти мужчины скапливаются вокруг меня, предлагают деньги, драгоценности, много мяса. Догнавший нас Тэмир доверительно обещает:

   — Если останешься со мной, обещаю по первому же требованию хорошо удовлетворять тебя как женщину.

   Кудрявый хмыкает:

   — А потянешь?

   Несколько оборотней усмехаются, и у Тэмира гневно трепещут ноздри.

   Кругом голые, но это ни капли не похоже на нудистский пляж, скорее уж на кастинг порноактёров. От них исходят флюиды сексуальности. И запах — звериный запах становится удушающим.

   Мужчины вышагивают, косятся друг на друга недовольно, некоторые скалят зубы.

   — А у нас в стае женщинам разрешены отношения с несколькими мужчинами, — вдруг пронзительно смотрит на меня желтоглазый шатен. — Любой может стать твоим на ночь или на несколько лет, а я — на всю жизнь.

   Похоже, лунные жрицы очень ценные. «Домой не отпустят», — вздыхаю я.

   Смотрю на тёмный выступ на горизонте — то ли холм, то ли скала наподобие той, где сидел Акелла. А я — женская версия Маугли, только не сожрать хотят, а в жёны взять.

   Тихий ропот подобен дуновению ветра. Сбоку какое-то шевеление: это серые волки вливаются в поток оборотней. Самый большой из них идёт к нам, превращаясь в Лутгарда. У него такой взгляд, что даже окружающие меня голые качки надёжной защитой не кажутся.

   — Яйца битые, а походка гордая, — замечает кто-то.

   И серьёзные брутальные оборотни неожиданно звонко и легко смеются. Лутгард чуть не спотыкается, но продолжает шагать к нам.

   — А что случилось-то? — шепчет кто-то, и ему шёпотом отвечают:

   — Его эта человеческая девчонка избила. Развесил перед ней муди и получил так, что доктора вызывать пришлось.

   И даже не стыдно, нет.

   Лутгард, встав на нашем пути, загораживает тёмную скалу:

   — Она моя.

   — Это решит князь, — ледяным тоном извещает Свэл. — Ему выскажешь притязания. В том числе и на компенсацию за физический ущерб.

   На этот раз все эти серьёзные страшные мужчины откровенно ржут, да и некоторые волки по бокам подозрительно пофыркивают.

   Краем глаза вижу, как Лутгард стискивает кулаки, а от его взгляда становится настолько не по себе, что вжимаюсь в носильщика. Скорее бы уже этот князь показался и что-нибудь решил.

***

Над угольно-чёрной трапецией скалы луна сияет ярче, мерцает в белом материале венчающего скалу трона с круглой спинкой. Пространство у подножья — утоптанная земля. Волки культурно сидят секторами, разделёнными узкими проходами. В некоторых секторах шкуры у всех однотонные, в некоторых — пестрят и чёрным, и белым, и бурым, и серым.

   А я стою впереди них, как конвоем окружённая голыми мужчинами, самый низкий из которых на голову выше меня. Их близость давит физически, пусть они и отступили на пару шагов.

   Ждём. Наверное, прошло полчаса. Может, больше.

   Я уже трепещу. Звериный запах не пугает, пугают вопросы: не попробует ли убийца жрицы от меня избавиться? А вдруг сам лунный князь решит, что меня надо не замуж, а убить, чтобы не портила оборотням кровь?

   И вроде прохладно, а от страха бросает в жар.

   Ну где же князь? Понимаю, начальство не опаздывает, оно задерживается, но скорее бы узнать свою судьбу. Неизвестность мучительна. И не только для меня: матёрые волчары тоже дёргаются.

   Взгляд Лутгарда обжигает. Смотрю на круглый трон, но кожей чувствую жгучую ненависть избитого оборотня.

   Только бы лунный князь не отдал меня ему.

   Когда же он появится?

   У меня ноги затекли.

   И Лутгард снова испепеляет взглядом. На меня волной накатывает жар и тревога, сердце учащённо стучит.

   Шумный вздох-шелест пробегает по стаям, и мир замирает. Только по моей спине ползают мурашки. Тяжело сглатываю, и этот звук кажется оглушительным.

   А потом над скалой начинает всходить вторая луна.

   Серебристо-белое сияние пронизывает полупрозрачный трон, и он усиливает это сияние.

   Луна всходит, отступает в сторону, обходя трон.

   Источник яркого света усаживается на сидение.

   Вверху — огромная луна.

   На скале — луна поменьше.

   А внизу мы — жалкие и маленькие. Конвоиры стоят на коленях, а волки позади нас лежат, уткнув морды в вытоптанную землю.

   Мне тоже надо поклониться? Кажется, да, но не могу оторвать взгляд от сияющего существа. Как у него так получается?

   Вдруг осознаю, что пальцы у меня дрожат и колени тоже. Так тревожно. И хорошо. Шквал невообразимых противоречивых чувств накрывает меня, пронизывает каждый нерв, заставляя стискивать камушек, моё единственное оружие. Хочется смеяться и плакать, упасть ниц и плясать от радости.

   — Я слушаю, — громоподобный голос прокатывается по полю, всё внутри меня сотрясая.

   Прежде, чем кто-то успевает ответить, звонко прошу:

   — Защитите меня от них, надоели со своими укусами.

   — В ней сила моей жрицы, — подскакивает Лутгард. — Значит, она моя.

   — На ней моя метка, — одновременно поднимаются Влад и Тэмир, зло переглядываются.

   — Новая жрица — новое распределение, — поднимается с колен Свэл. — С учётом проступков Лутгарда, Тэмира и Влада.

   Рык наполняет воздух. Сияние лунного князя усиливается лишь чуть, и все стихают.

   Громовой голос снова нас припечатывает:

   — Женщина Сумеречного мира, расскажи, как ты стала жрицей, видела ли убийцу?

   Меня пронизывает дрожь, внутри всё сжимается. Сияние почти слепит, а так хочется увидеть за ним человеческое лицо, нормальные глаза, чтобы легче говорилось.

   Мёртвая тишина, рядом будто не дышат.

   Вдохнув и выдохнув, начинаю рассказывать. Не о ссоре с Михаилом, нет, а о том, как шла по лесу, о вспышке света, выбежавших волках, трупах… о полубреде возвращения, выпавших из памяти днях, о приходе Лутгарда, его грубости, моём пробуждении скованной. Когда говорю, что едва отбилась от него, тишину нарушают пофыркивания и смешки. Продолжая смотреть на сияние, перехожу к побегу с Тэмиром и появлению Златомира с Владом. Я пересказываю всё до текущего момента, хотя это выходит за рамки вопроса лунного князя, ведь его не интересуют мои злоключения в Лунном мире.

   — …и вот я здесь, — окончив затянувшийся ответ, выдыхаю, и мне… становится легче, почти не страшно, словно вместе со словами я сбросила часть страхов.

   — Лутгард, твои объяснения, — громогласно требует лунный князь.

   Лутгард выступает вперёд:

   — Лунная жрица была похищена из моего дома перед бракосочетанием. Всех воинов стаи я бросил на поиски в нашем мире и Сумеречном, но когда обнаружили её, было уже поздно. Чужих тел рядом не было. Лунный знак на лбу жрицы почернел, что говорило об удачной передаче дара. Наша жрица взяла след и вывела на эту женщину Сумеречного мира. Тело мёртвой мы по всем правилам отправили вам, а эту женщину взяли себе в качестве компенсации.

   — Я не вещь, чтобы мной что-либо компенсировать, — тихо цежу я, но Лутгарт ухом не ведёт, чеканит дальше:

   — Тэмир и Кара незаконно проникли на мою территорию, выкрали мою жрицу, а так же при побеге увеличили разрыв на границе моей земли и нейтральной.

   — Тэмир, твои объяснения.

   — Лутгард получил свою жрицу. То, что её не уберёг, его проблема. Эта жрица-человек обязательствами не связана, я был в своём праве, предлагая ей войти в мою семью. Она последовала за мной. Лутгард бросился в погоню, нам пришлось защищаться, что плохо сказалось на разрыве. Златомир со своей стаей вероломно напал на нас в нейтральных землях.

   — Златомир, твои объяснения.

   — Моя стая исследовала нейтральные земли на предмет новых разрывов. Услышав взрыв, мы поспешили к эпицентру на случай, если требуется помощь. Обнаружив свободную жрицу, мы, сообразно закону, предложили ей войти в нашу семью.

   Их послушать, так все такие пай-мальчики, всё по закону, из лучших побуждений и вообще просто мимо проходили, а там я такая красивая, пройти не смогли.

   — Но прежде, чем жрица успела решить, — печально продолжает Златомир, — Свэл, угрожая нападением, попытался её отнять, а когда не получилось, воззвал к вам, сияющий.

   Вот уж точно сияющий — аж глаза слепит. Тоже, наверное, голый сидит. Закалёнными яйцами прямо на холодном троне. Нервно усмехаюсь.

   — Свэл, твои объяснения, — в голосе князя громовые раскаты.

   — Мы тренировали молодых, — почти равнодушно заявляет Свэл, — когда стало известно о новой жрице-человеке. Решили посмотреть на смелую деву, поднявшую руку на самое сокровенное Лутгарда.

   Звери за нашими спинами покашливают в подобии смеха. Свэл заканчивает:

   — Увидев, что она свободна, но помечена многими, я посчитал разумным спросить вас, кому она достанется.

   Сердце пропускает удар. Шагаю вперёд и сипло жалуюсь:

   — Не хочу никому доставаться, домой хочу. Скажите, как передать дар, я передам, и, клянусь, никто из людей от меня о вас не услышит. — Прижимаю стиснутые на камушке руки к обмотанной простынёй груди. — Пожалуйста…

   Слёзы скатываются по щекам. Неприятно проявлять слабость при стольких лю… существах, но моя судьба зависит от милости князя.

   — Дитя Сумеречного мира, — (кажется, или громовые раскаты звучат мягче?), — дар уходит только со смертью жрицы. Желаешь ли ты умереть ради того, чтобы избавиться от него?

   — А реанимировать после смерти будете? — сразу уточняю я.

   — Нет, это бессмысленно: с передачей дара мозг выгорит. Повторяю вопрос: желаешь ли ты умереть ради того, чтобы избавиться от дара лунной жрицы или станешь послушной женой одному из правящего рода?

   Какие безрадостные перспективы. Опускаю руки. Сзади тихо переговариваются и перерыкиваются оборотни.

   Поднимаю взгляд от сияющего князя к огромной луне на всегда тёмном небе. Я в мире ночи, и мне суждено обрести здесь зверосемью или умереть.

   — Согласна на дар.

   Кто-то насмешливо фыркает.

   — Твоё желание принято, — громыхает лунный князь.

   Мир снова погружается в зловещую тишину. Смотрю на сияющий трон. А там ли князь? Может, это иллюзия, а он сидит где-нибудь пониже с громкоговорителем или общается с нами через динамики.

   Тишина затягивается, но все молчат. Оглядываюсь: они зачарованно, почти не дыша, смотрят на трон. У некоторых волков прижаты или подрагивают уши, хвосты опущены.

   Под ложечкой противно сосёт: это какой же страшный должен быть лунный князь, чтобы всех так построить?

   — Дитя Сумеречного мира является жрицей, и сила жрицы по древнему закону должна принадлежать одной из стай.

   Все оборотни подаются вперёд. Становится жарко. Лунный князь пробивает воздух громовыми словами:

   — Но дитя Сумеречного мира остаётся женщиной своего мира и страны, где женщины сами избирают себе мужей.

   Сердце трепещет от надежды: неужели он закончит эту свистопляску с похищениями? Невольно касаюсь плеча, в котором будто снова копошится нечто чужое.

   — Жрица и человек имеет право на жизнь по законам жрицы и человека. Я ограничиваю право её выбора правящими родами стай, которые пожелают участвовать в состязании за новую свободную жрицу.

   Оборотни судорожно вздыхают.

   — Я ограничиваю максимальное время её выбора двумя месяцами.

   Теперь судорожно вздыхаю я.

   — Все женихи должны пройти три испытания: на три дня пригласить жрицу, чтобы она могла познакомиться с жизнью их стай. Сводить жрицу на два свидания: по своим правилам и по её правилам. И третье — показать силу на арене. По истечении последнего испытания жрица выберет того, кто покорил её сердце или показался достойным спутником жизни. Она под моей защитой. Любое покушение на её жизнь или свободу будет считаться вызовом мне.

   Стою с приоткрытым ртом: что за сватовство в сжатые сроки? Он серьёзно думает, что я выберу кого-нибудь из этого зверинца? С ужасом оглядываюсь на голых мужчин и их мохнатых сородичей. О господи…

   — Представители желающих участвовать в борьбе за жрицу стай, подойдите к скале.

   Свэл и Златомир шагают сразу, за ними Тэмир и один из кудрявых юношей.

   Остальные думают, что наводит на мысль: с испытаниями не всё просто. Оценивающе меня разглядывают.

   Наконец у подножия скалы оказываются девять нагих мужчин.

   Глядя на них, Лутгард брезгливо кривит губы. Поднимает взор на лунного князя и заявляет:

   — Это отвратительно! Стелиться перед человеческой девкой, даже если она десять раз лунная жрица, нельзя! Унижаться я не буду.

   Он разворачивается и гордо шагает прочь. За ним срывается серый сектор волков. Никто не оглядывается. А за ними тянутся ещё четыре стаи вместе с обратившимися в зверей вожаками. Пять секторов отступают на несколько шагов, но не уходят.

   Сердце щемит от благодарности: наверняка князь знал, что его решение вызовет протест, но позволил мне выбрать мужа. Пусть скоропалительно, странно, но…

   Или у него какие-то скрытые цели?

   — Условие и время состязаний сообщу через три дня на общем сходе, — уже не так страшно громыхает голос князя. — Дитя Сумеречного мира, иди ко мне.

   От верха скалы через головы оборотней к моим ногам протягивается серебристый луч света, складывается в полупрозрачные ступени. Это похоже на сказку, сон… не хватает только прекрасного платья. И хотя тут явно привыкли ходить нагишом, мне ужасно стыдно за испачканную в лесу простыню и растрёпанные волосы.

   Выдохнув, ступаю босой ногой на волшебную лестницу из лунного света. Она неожиданно тёплая. Идти по ней легко. Я поднимаюсь к сияющему трону, внутри всё трепещет, дыхание перехватывает. Там, вблизи, я, наверное, смогу разглядеть лунного князя. Куда он меня поведёт? Что будет делать?

   Мне страшно, но с каждым шагом нарастает восторженное предвкушение…

   С последней ступени я встаю на тёплую чёрную скалу. Трон сияет. С него поднимается высокий мужчина и протягивает мне светящуюся руку:

   — Идём.

   Зачарованно касаюсь тёплых пальцев. Они мягкие до нежности, но плотно обхватывают мою ладонь и тянут сквозь свет.

   Скала от трона уходит вниз, образуя котловину. Из дна выпирают белые полупрозрачные стены дворца с колоннами и статуями волков. Красиво, но холодно, точно лунный пейзаж, и лишь висящая над мрачным белым дворцом луна напоминает, что мы не на спутнике Земли, а в другом месте.

   Лунный князь ведёт меня в свой дом, и с каждым шагом от трона сияние его кожи затухает. С удивлением обнаруживаю, что князь, в отличие от подданных, одет, хоть и в простую белую тунику. И волосы у него не серебристые какие-нибудь или белые, а каштановые чуть вьющиеся, немного ниже ушей. Продуманно небрежная бородка и усики. Дважды изламывающиеся брови, тёмные глаза с густыми ресницами. Черты лица не жёсткие, как можно ожидать по громоподобному голосу, а… даже не знаю, как назвать: благородно умные. На животное он не похож, скорее на дрессировщика.

   И тут до меня доходит, что он больше не светится, и мы стоим в огромном зале без потолка. Я смотрю на князя снизу вверх, заглядывающая в квадрат отсутствующей крыши луна будто венчает его сияющей короной. Лунный князь по-прежнему сжимает мою руку, от тёплых пальцев по коже пробегают мурашки.

   Оглядев пустой зал, лунный князь произносит низким грудным голосом:

   — Здесь тебе будет неуютно.

   Взмахивает рукой, и нас окутывает туман.

   — Идём, — он шагает вперёд, увлекая меня за собой.

   Молочная белизна тумана спадает, и мы оказываемся в… просторной гостиной. Обыкновенной хорошо обставленной современной гостиной с плазменной панелью метра два на фоне окна во всю стену, а за ним — сад, залитый солнечным светом.

   Впрочем, насчёт обыкновенности погорячилась: кажется, здесь поработал дизайнер, очень уж здорово сочетаются кирпичные стены с тёмным деревянным полом и бело-красной кожаной мебелью.

   — А… э… — во все глаза смотрю на лунного князя.

   — Вне официальной обстановки можешь называть меня Ариан, — слегка кивает он. — Извини, что приходится экстремально тебя сватать, но на это есть веские причины. Впрочем, для начала стоит избавиться от этого. — Он ласково касается моего искусанного плеча. — Я сейчас принесу обезболивающее и приступим…

   От его вежливости и мягкости хочется разрыдаться: наконец кто-то нормальный. Но как он со своими наглыми подопечными управляется? Или он так мягок со мной, потому что я женщина Сумеречного мира? Или от меня что-то нужно?

   От лунного князя вдруг доносится жужжание, в котором не сразу опознаю вибровызов.

   — Присаживайся. — Лунный князь подводит меня к огромному дивану, на ходу вытаскивая из-под туники белоснежный надрывающийся смартфон. — Сейчас подойду.

   После того, как оборотни приехали за мной на машинах, глупо удивляться использованию гаджетов, но… лунный князь казался таким неземным. Зато теперь понятно, откуда современные словечки и понятия в его речи. Интересно только, к чему он под туникой телефон цеплял.

   Оставив меня на диване, лунный князь — Ариан — выходит через тёмную дверь. Последнее, что слышу, властное:

   — Алло.

   А я так и сижу с приоткрытым ртом, сжимая камушек. Моргаю растерянно.

   Так.

   Я в своём мире, может, сбежать?

   Но боль в плече быстро отрезвляет: похоже, лунный князь единственный, кто может остановить череду кусаний.

   Сцепив дрожащие пальцы, разглядываю тихий сад с фруктовыми деревьями и ухоженными газонами. Чуть поодаль в тени, кажется, белеет беседка. А ещё дальше вроде просматривается высокая стена. Похоже, Ариан и в земном мире отлично устроен.

   Прихожу в себя от тёплого, выбивающего мурашки прикосновения к локтю.

   — Прости, что беспокою. — Голос Ариана слегка вибрирует от переполняющей его силы. — Но с метками следует разобраться как можно скорее.

   — Их можно убрать? — Запрокинув голову, обмираю от взгляда выразительных глаз. В молочном шоколаде радужек пульсируют зрачки.

   — Да, — произносит Ариан.

   Простой звук, а меня окатывает теплом и щемящим волнением. Тёмные глаза завораживают, окружающее растворяется. Он словно в душу заглядывает…

   Ариан медленно опускается рядом, поворачивает меня, так что оказывается за моей спиной. Зрительная связь разорвана, я должна прийти в себя, но его горячее дыхание обжигает кожу. Пальцы скользят по волосам, свивая их в жгут, перекидывая на здоровое плечо. Хочется мурлыкать.

   ПШИК! Предплечье обжигает короткой болью. Опустив взгляд, успеваю заметить медицинский пистолет.

   За болью прокатывается волна онемения. Но дыхание перехватывает не от него: рука князя скользит под грудью, притискивая к нему. И все мышцы тяжелеют, не могу даже спросить, что он делает. Пальцы проходятся по лопатке, очерчивая зону укусов — о господи, как он чувственно касается, просто до дрожи.

   Его дыхание скользит по воспалённой коже вокруг укусов. Следом за дыханием раненой полти касается язык. Больно, но странно отдалённо. Жгуче и холодно.

   Плотно прижавшись губами, Ариан высасывает из моего плеча кровь. Ощущение больно-щекотно-мерзкое. Сплюнув в неожиданно оказавшуюся рядом на диване фарфоровую мисочку, Ариан снова приникает к ранам, охватывает воспалённую кожу губами и всасывает.

   Вскрикнув, изгибаюсь. Ариан крепче прижимает к себе, и я чувствую жар его кожи, стальную силу мышц. Он тянет из моей плоти отравленную кровь, что-то страшно чужое, что пыталось меня захватить и поработить. Мне больно, но и сладко чувствовать освобождение. Острые зубы касаются ран, гибкий язык раскрывает их, открывая путь крови. Мне больно, больно, но я закусываю губу, дышу, пытаясь не вырываться, хотя рука Ариана держит так крепко, что не сбегу. Но одно дело — не суметь вырваться, а совсем другое терпеть, не поддаваясь слабости.

   И я терплю, чтобы сохранить хоть капельку независимости, каплю контроля над телом и судьбой. Задыхаюсь от боли, но не спорю, пока Ариан с молчаливым упорством чистит раны.

   Сплюнув, он бархатно рокочет на ухо:

   — Молодец.

   Меня трясёт. Горячая рука соскальзывает с живота, хотя я не против ещё побыть в этих жёстких объятиях. Дыхание Ариана становится горячее, тяжелее. Что-то происходит за моей спиной. Вздрагиваю от холодного влажного прикосновения — это волчий нос.

   Ариан в зверином обличие нависает надо мной, шерсть щекочет между лопаток. Шершавый язык трёт кожу, накрывает раны. Я рефлекторно выгибаюсь, но тут же ловлю себя на том, что боли почти нет. Язык точно наждачкой проходится по припухлостям вокруг ран. Всхлипываю больше от волнения. А он продолжает лизать места укусов.

   Белоснежная узкая морда с чёрным носом и алым лепестком языка опускается чуть ниже ключицы. Угольно-чёрный глаз совсем близко. Белка нет, и я не могу понять, косится Ариан на меня или смотрит вперёд. Эта беспросветная темнота страшнее сияющих глаз других оборотней.

   Морда сплющивается, молниеносно превращаясь в лицо.

   — Дыши, — рокочет Ариан.

   И я осознаю, что лёгкие жжёт от нехватки кислорода. Судорожно вдыхаю. Сквозь несколько слоёв простыни чувствую жар Ариана, и это… будоражит. Кажется, такое называют животным магнетизмом.

   — А дальше что? — цепенея от волнения, сипло шепчу я, и его дыхание согревает шею.

ГЛАВА 5

— Дальше… — Ариан выдыхает мне в плечо и отстраняется. — Думаю, ты захочешь принять ванну. Я приготовлю обед и во время еды отвечу на вопросы. Наверняка у тебя хватает вопросов о ситуации и Лунном мире.

   Сам лунный князь приготовит обед? Полуобернувшись, поднимаю на него ошарашенный взгляд.

   — Что-нибудь не так? — Ариан склоняет голову набок, точно любопытствующий пёс.

   — Вы… ты готовишь?

   — Иногда. У домработницы заболела сестра, я отпустил её на несколько дней и остался один на хозяйстве.

   Слов нет, открываю и приоткрываю рот, хотя… Бросаю взгляд на просторную гостиную, сад — наверняка за всем этим князь ухаживает не сам. Кошусь на его руки: аккуратные чистые ногти, кажется, даже отполированные. Падающий сбоку свет очерчивает под туникой мускулистое тело… стиснув камешек, поспешно перевожу взгляд на лицо Ариана.

   — Телефон, телевизор, современный дом, домработница, — перечисляю я, — всё это странно сочетается с… оборотнем. Что ещё удивительного ждёт меня впереди?

   — Я закончил МГУ и Гарвард.

   — А… — моргаю. Теперь понятно, почему он такой культурный, но… — Зачем?

   — Воровать продовольствие и медикаменты со складов становится всё проблематичнее, проще покупать, а для этого нужны деньги. И безопаснее всего их зарабатывать, а для этого нужно хорошо понимать реалии Сумеречного мира.

   Осмысливаю. Осмысливаю… получается как-то не очень. Может потому, что усталость берёт своё.

   — Но почему вы не живёте здесь? — Взмахиваю в сторону окна. — Разве переселиться не проще?

   — Наша звериная сущность принадлежит Лунному миру, поэтому там нам… комфортнее.

   Представляю весь этот зверинец, нагишом расхаживающим по городу… их быстро бы завернули. А в волчьей форме и вовсе никуда зайти нельзя, на отлов животных можно нарваться.

   — Пойдём, покажу комнату.

   В животе у меня пронзительно урчит. Вот ведь… Опускаю взгляд на оцарапанные колени. В желудке снова урчит. К щекам приливает кровь.

   — А пока в ванную будет набираться вода, — сообщает Ариан, — я принесу кефир и булочку. Или предпочитаешь чай с бутербродом?

   Вот даже не знаю, что удивительнее: что оборотень в МГУ и Гарварде учился или то, что князь оборотней меня откармливает. И кажется даже не на убой.

   — Кефира с булочкой, — потерянно произношу я.

   Чётко очерченные губы Ариана растягиваются в робкой улыбке. Я жду, что он улыбнётся шире и сверкнёт клыками, но улыбка угасает прежде, чем это происходит. Наверное, он приучен скрывать оскал.

***

Выходить к обеду приходится в махровом халате Ариана. Рукава подвёрнуты пять раз, так что возле запястий болтаются огромные валики ткани. Полы практически касаются паркета.

   Разморённая, чистая до скрипа кожи, опьянённая запахами мяса, спускаюсь по лестнице. Показывая огромную ванную комнату, Ариан велел потом идти в кухню, но не объяснил, где она. Ориентируюсь на аромат. Заодно изучаю двухэтажный особняк: слишком много тёмного. И почти везде дерево, камень. Настоящие шкуры медведей, оленей и овец на полах и мебели. Интересно, это добыча Ариана или он купил?

   Вообще здесь очень стильно, много места, и в джакузи было здорово. Обстоятельства моей жизни таковы, что в подобном роскошном месте я оказаться не могла. Ну, разве только в отпуске в пятизвёздочном отеле, на который копила бы пару лет, а потом жалела потраченных на блажь денег (а уж если бы родные о таких пустых тратах узнали — пилили бы ещё лет десять).

   Если убрать необходимость навсегда проститься с солнцем — я в сказке. Разглядывая золотые прямоугольники солнечного света на полу, понимаю, что солнце люблю, хотя прежде об этом не задумывалась…

   Разглядывая страницу Мишиной жены в Фейсбуке, я так хотела изменить жизнь, перекроить всё заново. Дожелалась. Представляю себя в обществе диковатых товарищей… а мясо они сырым едят? А нет ли среди них извращенцев, предпочитающих супружеский долг исполнять в звериной форме? Ужас… просто ужас. Меня передёргивает. Лучше бы лила слёзы по козлу, чем переезжала в Лунный мир.

   Запустив пальцы под халат, касаюсь следов укусов: воспаление спало, корочки отвалились от жара и влажности, оставив после себя едва ощутимые шероховатости.

   Оборотни — это реальность. Моя нынешняя реальность.

   Тряхнув головой, иду дальше.

   Кухня тоже поражает размерами.

   Но ещё больше поражает Ариан в серых джинсах и нежно-голубой рубашке с закатанными рукавами. Развернувшись от посудного шкафа, он окидывает меня пристальным взглядом, смотрит в лицо. А глаза у меня, наверное, красные и припухшие от слёз… как неловко-то.

   Из шкафа Ариан достаёт два бокала и ставит на длинный стол из чёрного стекла.

   Немного вина мне сейчас не повредит.

   Вздохнув, иду вперёд. Ариан будто колеблется, помочь мне со стулом или нет. Его ноздри трепещут. Похоже, он решает, что с него и так довольно любезности, остаётся на месте и вынимает из шкафа тарелки и вилки с ножами.

   Усевшись на изящный стул, подтягиваю колени и обхватываю их руками. Утыкаюсь подбородком в махровую ложбинку.

   Ариан раскладывает приборы. Себе он накрывает на противоположном торце, разделив нас почти двумя метрами тёмной блестящей поверхности. Беззвучно открывает расположенный на уровне груди духовой шкаф. Аромат мяса усиливается.

   На несколько мгновений я словно выпадаю — не помню, как, но посередине стола появляется глиняная форма с запечёнными ломтями тёмного мяса. И я уже сижу нормально, касаясь пятками пола.

   Снова будто короткий провал, и на моей тарелке блестят дольки помидоров и шмат мяса с шоколадного цвета корочкой. Значит, оборотни мясо готовят. По крайней мере, этот. А в бокалах — тёмное до черноты вино. Ариан напротив, и я не помню, как он туда садился. Совсем устала, ещё и джакузи разморило, несмотря на державший в напряжении страх. Кажется, надо поспать.

   Если повезёт, проснусь у себя в квартире, и всё это окажется лишь кошмаром.

   Впрочем, Ариан на кошмар не похож, наоборот: такой соблазнительно домашний сидит напротив, и его тёмные глаза гипнотизируют. Чувствую, как размыкаются мои плотно сомкнутые губы, а руки соскальзывают с колен.

   — Приятного аппетита, — желает Ариан, и я теперь точно знаю, какой он — бархатный голос.

   Сглатываю. Берусь за вилку с ножом.

   Откладываю их и залпом выпиваю терпкое вино. Внутри разливается жар, ползёт по венам, отдаётся на языке многогранными оттенками вкуса, взвивается в голове восторженно-тревожным перезвоном, проникает в мышцы истомой.

   Ариан смотрит. Просто смотрит, но от этого пронизывающего взгляда хочется вскочить. Или забраться под стол. Что-нибудь сделать.

   Снова хватаюсь за вилку с ножом, резко спрашиваю:

   — Как получилось, что я стала жрицей? Разве это не способность исключительно оборотней?

   Он не мигает и не шевелится. Уже давно. Только трепещут ноздри. А я теряюсь в предположениях. Может, я полукровка?

   Тревожно сжимается сердце. И пускается вскачь от звука его голоса:

   — У тебя сущность волчицы.

   — Что?

   — У каждого живого существа, даже у человека, дух похож на животное или растение, редко — на стихию. Иногда это называют тотемным животным. Твоя сущность — волчья. Подавленная, выхолощенная воспитанием, но ещё достаточно живая, чтобы сила жрицы могла найти в тебе приют. Полагаю, в тот момент ты была эмоционально уязвима, поэтому не смогла защититься от постороннего влияния.

   Да уж, эмоционально уязвима я точно была. Нож дрожит в руке, кладу его вместе с вилкой и закрываю лицо руками. Накатывают воспоминания о Михаиле, его предложение… не набивать себе цену. Губы дрожат, подступают удушающие слёзы. Всплеск чувств такой острый, что прогоняет сонливость.

   — Эй, — шепчет оказавшийся рядом Ариан, дотрагивается до моего колена. — Всё хорошо.

   — Не хорошо, — всхлипываю я.

   Пытаюсь держаться. Ариан на корточках сидит рядом. Отводит мои ладони от лица, укладывает на колени. Мягкие пальцы пробегаются по моим ресницам, собирают слёзы.

   — Ну, всё не так плохо, как кажется. — Ариан накрывает руками мои ладони. — В Лунном мире тоже бывает весело. Скоро ты познакомишься с жизнью стай и поймёшь, что там не страшно.

   Не хочется плакать при нём. У меня наверняка уже страшно покраснел нос. Пытаюсь успокоиться, думать не о супружеской жизни с полуживотным, а о… Да о чём ещё можно думать? Сердце колотится быстро-быстро, вливая в тело нездоровую бодрость.

   — Зачем я вам? Неужели отсутствие одной жрицы критично?

   — Лунный мир это переживёт, а вот ты — нет. Тебя или возьмут в стаю, или убьют в надежде получить жрицу, к которой перейдёт твой дар.

   — Но зачем стаям жрица?

   — Для перехода между мирами, переноса ценностей, продуктов. — Ариан ласково гладит мои пальцы. — Чем больше в стае жриц, тем лучше земля стаи снабжается энергией, становится плодороднее, появляется больше растений, животных. Тем свободнее в передвижениях представители стаи, которые занимаются бизнесом в Сумеречном мире, особенно это важно для командировок в другие страны.

   Не отпустят, точно не отпустят. Слёзы подступают. Не хочу верить, просто не хочу:

   — Если я действительно настолько ценная, почему в смотринах участвуют не все стаи?

   — Кого-то останавливает отсутствие свободных мужчин правящего рода, кого-то — традиции, не позволяющие прогибаться под женщин. Нежелание конкурировать с ценными союзниками, страх. — Ариан опять утирает мои слёзы. — Не удивлюсь, если пара стай после переговоров с конкурентами решит за вознаграждение отказаться от состязания.

   У него такие нежные тёплые руки, он так мягко, но уверенно сжимает мои ладони, что хочется упасть в его объятия, спрятаться в них от всех бед. Но Ариан наверняка поймёт это превратно, а себя кандидатом в мужья он не выставлял.

   Закусываю губу, чтобы не спросить, почему. Занят? Такой видный мужчина не может быть свободным… или?

   Держа меня за руки, Ариан не пытается скользнуть пальцами под скрученные манжеты халата, не смотрит на разъехавшиеся полы ни внизу, ни в области груди. Только в лицо.

   У его глаз удивительно тёплый и ровный цвет, зрачки так завораживающе пульсируют. И ноздри подрагивают, словно он принюхивается.

   А я без нижнего белья. От этой мысли к щекам приливает кровь.

   — Вещи мне полагаются? — шёпотом уточняю я. — Или как всем оборотням бегать?

   — В Лунном мире бывает довольно прохладно без шерсти. — Ариан поднимается. — Пора есть и дальше обсуждать наши дела.

   Киваю. Снова берусь за вилку и нож. Даже надрезаю мясо — оно очень мягкое.

   — А как ты успел его настолько хорошо приготовить? — поднимаю взгляд на садящегося Ариана.

   — Я уже замариновал его, когда меня вызвали.

   — Аа… — Губами осторожно снимаю с вилки кусочек горячего мяса.

   Блаженство! Нежное. Пряности шикарно оттеняют вкус. Это точно не говядина и не свинина. Возможно, какая-нибудь дичь. Внезапная мысль бросает в дрожь:

   — Надеюсь, не человечина.

   — Оленина.

   Не могу понять, какие использованы специи, — очень тонкий аромат. Торопливо отрезаю кусочек. И ещё. И ещё. Просто тает во рту! Господи, да я такой вкуснотищи в жизни не ела, даже в дорогом ресторане, куда Михаил водил меня… правда, там я, как истинная девочка, больше по салатам, а тут…

   Поднимаю счастливый взгляд на Ариана. Склонив голову набок, он неотрывно на меня смотрит. И уголок губ слегка приподнят вверх.

   Я что, смешно выгляжу? Провожу пальцами по губам, вдруг что-нибудь прилипло? Но нет, чистые. Ариан знай смотрит. Сам даже кусочка не отрезал.

   — Почему не ешь? — зачем-то шёпотом спрашиваю я.

   — Пока готовил, наелся.

   Сырым мясом, что ли? Моё лицо искажается от отвращения. И Ариан улыбается, смеётся беззвучно и берётся за вилку с ножом:

   — Я пошутил.

   — Мм, — неопределённо тяну и снова принимаюсь за еду: остановиться невозможно, хорошо, я не на диете.

   От нечеловеческого блаженства отвлекает только пристальное внимание Ариана. Даже не видя его, физически ощущаю, что Ариан меня разглядывает. И снова не ест. Ну зачем портит аппетит? Боится, что его объем? Поглядываю на форму с мясом: ещё на пару человек хватит.

   — Зачем столько приготовил? Ждал гостей? — Поднимаю голову и застываю под пристальным взглядом тёмных глаз.

   — Двоюродный брат возвращается из Аргентины, собирались встретиться. Но у него шину прокололо на трассе, а потом появилась ты.

   От взгляда Ариана дышать тяжело. Неуверенно произношу, только бы сказать что-нибудь:

   — Двоюродный брат?

   — Да. Лунные князья размножаются не почкованием.

   — Понятно. — Невольно улыбаюсь. Вздыхаю. И спрашиваю напрямик: — Почему ты дал мне возможность выбрать мужа самой? Это ведь не только потому, что я человек?

   — У меня нет ни малейшего желания губить твою жизнь лишь потому, что ты стала жрицей. Даже не собирайся я использовать ситуацию в своих целях, дал бы выбрать. Просто выделил бы больше времени для принятия решения.

   — Но почему? — Не удержавшись, тянусь к мясу. — К чему такое благородство?

   Ариан поднимается с места. Вынимает из шкафчика бутылку вина и наполняет мой бокал.

   — Потому что могу себе позволить быть благородным. — Ариан усаживается на место и продолжает смотреть на меня. — Теперь ты моя подданная, я обязан тебя защищать. И я не выполню своих обязательств, если ты, например, покончишь с собой из-за невозможности смириться с навязанным мужем. Состязания за жрицу когда-то были нормой. Это привело к дисбалансу в развитии стай, и распределение стало более рациональным, но сами состязания не запрещены. К тому же весело понаблюдать за брачными плясками.

   — А какой у тебя личный интерес в этом деле? Кроме веселья.

   — Надеюсь поймать убийцу жрицы на живца.

   — Что? — Приподнимаюсь. Тут же бессильно опускаюсь на стул. Князь больше не кажется любезным и добреньким, а в его глазах чудится злой блеск. И вообще смотрит так, будто съесть хочет. — Я буду приманкой?

   — Предполагаю, наглец, которому хватило смелости убить жрицу, не побоится и на тебя покуситься во время смотрин.

   — Не хочу становиться наживкой.

   — Предпочитаешь стать жертвой? — Ариан взмахивает рукой. — Кто-то украл и убил оборотня, волчицу со священным даром. В стаях пропавших не было, а значит, на неё напали изгнанники, непринятые полукровки или люди. Без их трупов невозможно отследить заказчика. Мы не знаем, добился ли он своей цели. И саму цель не знаем. Возможно, тебя захотят убрать, когда все расслабятся. И может не этот убийца, а кто-нибудь другой, чтобы ускорить получение жрицы своей стаей, ты же человек, твоё убийство не такой страшный проступок, как убийство чистокровной одарённой волчицы.

   Возмущение захлёстывает меня, и первое, что срывается с пересохших губ:

   — Расисты.

   — Есть немного, — едва уловимо морщится Ариан. — Для сохранения способности к обороту приходится бороться за чистоту крови идеологическими способами.

   — И как в сохранение крови вписывается брак со мной? — Раздражённо вонзаю вилку в мясо и отрезаю кусок. Закидываю в рот. Жую. Смотрю на Ариана.

   — Сила жрицы подавит твои человеческие гены.

   Сглотнув мясо, отрезаю следующий кусок, напоминаю:

   — Дети наследуют половину хромосом от матери. Это не обойти.

   — Тамара, разве я на человека не похож? — Ариан смотрит серьёзно, и мне опять кусок в горло не лезет.

   — Похож неотличимо, — киваю я.

   — Твои дети от оборотней в человеческой ипостаси будут такими же красивыми, как ты, а звериную форму получат от отца. Через два поколения, если продолжат смешение с оборотнями, станут неотличимы от чистокровных.

   — Я так понимаю, подобные смешения у вас были, раз знаете последствия.

   — Раньше жриц свободнее выпускали в Сумеречный мир, иногда они гибли. Или их убивали. И сила находила пристанище в человеческих женщинах. Некоторые из них соблазнили нашедших их оборотней. Всё их потомство прекрасно оборачивается.

   Во все глаза смотрю на Ариана, начиная осознавать, как мне повезло, что скрещивание с людьми у них опробовано, а то убили бы меня и прикопали под кустиком.

   — Охранять тебя буду лично, — произносит он своим бархатно-рокочущим голосом. — Постоянно.

   Мурашки бегут по спине, переползают на живот. И мысли при этом приличностью не отличаются. Но на помощь приходит здравый смысл, и я уточняю:

   — А если в меня выстрелят из снайперской винтовки?

   — На всех открытых пространствах я буду начеку и в случае необходимости перекину пулю в другой мир.

   — Но если ты такой сильный, пока ты рядом, никто не нападёт.

   — Никто не будет знать, что я лунный князь. Представлюсь одним из лунных воинов.

   — И что, никто тебя не узнает? — Оценивающе его оглядываю. — По запаху там или ещё как? Они твоего лица не видели?

   — Не видели. У того, что я сверкаю, как новогодняя ёлка, есть и положительные стороны.

   Нервно усмехаюсь, Ариан улыбается чуть более явно, продолжает неотрывно смотреть на меня и говорить:

   — Проблема с запахом решаема. Форму оборота я способен менять. И оборотни узнают меня по проявлению лунного дара, а его я в состоянии скрыть так глубоко, чтобы показаться хоть обычным человеком. Я буду защищать тебя двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю.

   — А когда поймаешь убийцу… можно мне не выходить замуж так быстро?

   — Два месяца на раздумья — разве этого мало?

   — Если влюбляешься с первого взгляда, то вполне достаточно. — Вздыхаю. — А если надо выбрать из группы неприятных кандидатов того, кто будет меньше раздражать, то уложиться намного сложнее.

   — Почему ты считаешь, что все они будут неприятны? — Ариан склоняет голову набок.

   — Тебе за оборотней обидно?

   — Я сам оборотень. И да, мне неприятно, когда к представителям моего народа относятся предвзято.

   — Не ты ли рассказывал, что меня могут легко убить просто потому, что я человек? Это что, непредвзятое отношение?

   Смотрим друг на друга, смотрим.

   — Скажешь, что это другое? — тихо спрашиваю я. — Что такая предвзятость — суровая необходимость?

   Чувственные губы Арина слегка изгибаются в улыбке:

   — Ты сама всё прекрасно понимаешь. Умница.

   Щёки вспыхивают, поясняю:

   — Я съязвила.

   — Я тоже.

   И улыбается ещё шире, в тёмных глазах — смешинки. Хочу сказать что-нибудь резкое, спорить, но его взгляд, выражение лица такие обезоруживающе милые, что, вздохнув, пронзаю мясо вилкой, на которой уже нанизан кусочек, и начинаю отрезать ещё один.

   Ем. Голод притупился, так что наслаждаюсь фантастическим вкусом с чувством, с толком, с расстановкой. Под пристальным взглядом Ариана.

   — Если не начнёшь есть и пить, — глядя в тарелку, предупреждаю я, — решу, что в еду и вино ты что-то подсыпал.

   — Ничего не подсыпал. — Ариан медленно отодвигает бокал. — Просто вино мне, пожалуй, лучше не пить. А мясо… скажем так: обработка твоих ран повлияла на аппетит.

   Смотрю на отражение его бокала в тёмном зеркале стола. На красивые мужские пальцы, застывшие у изгиба вилки. На расстёгнутый ворот, на пульсирующую на шее жилку. В глаза тёмные, странные, завораживающие.

   — Невкусная оказалась? — низким, грудным голосом уточняю я.

   Вокруг его глаз разбегаются мимические морщинки, точно лучики солнца.

   — Откуда такой пессимизм? — улыбка чувствуется даже в рокочущем голосе. — Почему не предположить, что слишком вкусная?

   — Невкусной быть безопаснее. — Хватаюсь за холодную ножку своего бокала. Несколько терпких согревающих глотков уже не так кружат голову. — А то раздерут на много маленьких Тамарочек и скушают.

   — У оборотней много недостатков, но людей мы не едим. И свои вкусности от других защищаем до последней капли крови.

   Смотрит. Как же он смотрит, даже колени дрожат. И беспокойство странное… приятное, но и страшное.

   — Ладно, не буду мешать. — Ариан поднимается. — Когда поешь, поднимайся на второй этаж, мой кабинет за первой дверью слева. Решим твои проблемы с одеждой.

   Киваю. Я сижу спиной к выходу, и Ариан идёт мимо: уверенный, по-звериному грациозный. И не спускающий с меня тёмного взгляда.

   Оглядываюсь: он идёт, повернув голову, продолжая смотреть на меня. Утыкается плечом в косяк и выскальзывает в пронизанный солнцем коридор. Шагов не слышно.

   Судорожно вдыхаю и поворачиваюсь к тарелке, а в памяти очень-очень ярко — как Ариан уходит, будто не в силах отвести взгляд. Странно. Может, насчёт моей вкусности он не приврал? Не по себе как-то. Даже аппетит пропал. И с одеждой вопрос хочется решить быстрее. Но идти за Арианом прямо сейчас, когда он такой… непонятный, страшно.

***

Если лунный князь за мной и посуду вымоет — это будет совсем перебор и обрушение мозга, поэтому, убедившись, что наелась, прибираюсь и завариваю зелёный чай с неизвестно чем (на металлической коробке только иероглифы). Правильно: и в кухне порядок, и Ариану больше времени опомниться после моего лечения.

   После недолгих размышлений выставляю из посудного шкафа вторую фарфоровую чашечку, расписанную изящными цветами с золотыми проблесками.

   И поднос имеется: серебряный, с узором, напоминающим завитки мороза на стекле.

   Когда наливаю из пузатого чайника почти прозрачную жидкость в чашечки, руки подрагивают от волнения. Странно: среди голых оборотней в Лунном мире я была смелее. Возможно, тогда настолько фантастическая обстановка подавила страх и пробудила звериные инстинкты, а здесь среди современной техники я снова обычная немного трусоватая девушка.

   Или дело в лунном князе Ариане? Что-то в нём пугает. Но и привлекает тоже.

   — Животный магнетизм, — шепчу я, ставлю чашечки на поднос и, глядя на своё изрезанное узором отражение, поворачиваюсь.

   Успеваю заметить метнувшуюся по полу у лестницы тень.

   Или не успеваю — может, это игра света.

   В доме тихо, ни скрипа, ни шороха.

   — Так и до галлюцинаций недалеко, — качнув головой, направляюсь в кабинет.

   Поднявшись на второй этаж, застываю перед первой левой дверью.

   Она приоткрыта.

   За ней свет и тихое шуршание. И Ариан. Может, дар лунной жрицы помогает ощутить его, но я действительно вдруг остро понимаю, что он там, в семи шагах от двери, перед которой застыла я. Сипло интересуюсь:

   — Можно войти?

   — Да, конечно.

   Толкаю дверь. Ожидаемо роскошный кабинет. Много книг, кожаный диван, журнальный столик из чёрного стекла. Огромный стол, моноблок. И Ариан, сидящий в высоком кресле и уставившийся на экран. Стол больше подошёл бы антикварный, но этот выглядит очень современно, как и все вещи на нём.

   Ариан смотрит на экран, а зрачки пульсируют.

   Молча выставляю ему чашку чая.

   Ариан, не глядя, придвигает мне белый планшет:

   — Я зарегистрировал аккаунт в интернет-магазине, выбирай всю необходимую одежду, завтра утром она будет здесь. О деньгах не думай, считай это подарком за присоединение к Лунному миру.

   — Или платой за свободу. — Опускаю поднос на край стола.

   Жду, что Ариан заговорит. Но он очень упрямо смотрит на монитор.

   Ладно, бог с тобой, золотая рыбка, раз уж не в силах вернуть меня к разбитому корыту, а можешь только дворянкой лунной сделать.

   Прихватив планшет и чашку, с гордо поднятой головой направляюсь к двери. Уже закрываю её, когда Ариан бросает вдогонку своим выбивающим мурашки голосом:

   — Спасибо за чай.

   — Спасибо за вкусный обед.

   Дверь с тихим щелчком входит в проём. Прислушиваясь к происходящему за ней.

   — Тамара, какие-нибудь вопросы? — доносится из кабинета.

   Вопросов у меня, наверное, много, но сейчас в голове удивительно пусто. Пойду, полечу нервы опустошением кошелька моей золотой рыбки. Или правильнее называть его лунной рыбкой? Лунным рыбом?

   — Нет, ничего, — фыркаю я и ухожу в громадную спальню в багряных тонах, выделенную мне ещё перед купанием.

   Надо признать, обстановка в доме выдержанная: вроде видно, что всё дорого, но без выпячивания, с долей продуманной небрежности. Разве только шёлковые обои слегка чересчур. Ну и может ещё узоры из сусального золота на кровати и комоде с тумбочками из тёмного дерева выглядят претенциозно. Но я придираюсь: обидно, что мне даже в однокомнатной квартире ремонт такого уровня не потянуть.

   Шерстяной ковёр с длинным ворсом ласкает ноги, просто идти по нему одно удовольствие. Постояв на мягоньком, укладываюсь на шёлковое покрывало кровати. Чашка находит место на прикроватной тумбочке со стильной изогнутой лампой. Подтягиваю под грудь несколько подушек и запускаю планшет.

   Пароля нет, открыта страница с разделами платьев и сарафанов, брюк, блузок, пуловеров там всяких, нижнего белья, обуви и аксессуаров для женщин. Лунный рыб щедрый, а мне везёт: помню свои размеры, иначе пришлось бы добывать сантиметровую ленту.

   Чувства одолевают самые противоречивые: вроде хочется лунного рыба в расходы вогнать, а вроде жалко — приличный же. Зеваю. Добрый. Кусать не бросается опять же…

   Снова зеваю, чуть челюсть не выворачиваю. И глаза слипаются, а в животе так тепло и сыто, и кровь, кажется, оттекает туда от измученного стрессами мозга.

   Зевая, тыкаю в подраздел «Платья и сарафаны». Голова тяжёлая, но я борюсь: одежды надо на раз, а потом заберу вещи из квартиры… Отчаянно сражаюсь с усталостью. Так несправедливо: неограниченный счёт есть, а сил его использовать — нет… Зеваю. Прикрыв глаза, потираю переносицу. Нет, я должна справиться. Вот сейчас с закрытыми глазами посчитаю до десяти и займусь разорением лунного рыба. Раз, два, три, четыре…

***

Скользящее прикосновение горячих ладоней к лодыжкам… Распахиваю глаза: я на кровати, Ариан нависает надо мной, лунный свет окатывает его тёмные волосы и широкие плечи, мерцает бликами в глазах. Взгляд Ариана такой пронзительный, что не нахожу слов его прогнать. Тёплое дыхание касается губ. Сильное тело накрывает меня — горячее, тяжёлое. Настойчивый поцелуй обжигает, вмиг распаляет до дрожи. Дышать нечем. Обхватив Ариана за плечи, выгибаюсь, стон рвётся из меня, точно пламя, опалившее низ живота, ноги, которыми так хочется сжать мускулистые бёдра…

   Стон рвётся из пылающей груди, и огонь усиливается, когда выгибаюсь, вжимаясь в целующего меня Ариана. Его язык проскальзывает по губам, но острее жар его тела, его упирающейся в меня плоти. Ариан суёт колено между моих ног, наконец позволяя обхватить себя. Острое удовольствие пронзает меня, судорожно вдыхаю…

   И открываю глаза. Я одна в горячих объятиях махрового халата, в темноте, пальцы судорожно тискают шёлковое покрывало.

   Задыхаюсь от желания.

   Чувствую взгляд, слышу чужое дыхание сквозь перестук заполошного сердца.

   Цепенея от ужаса, скашиваю взгляд: в углу, в темноте, кто-то стоит. Его глаза хищно вспыхивают зелёными фосфоресцирующими пятнами, точно глаза волка.

ГЛАВА 6

Глаза мерцают на уровне человеческого роста. Меня окатывает страхом. Между портьерами проникает немного света, но темнота в том углу слишком густая, чтобы разглядеть лицо.

   Нащупываю выключатель лампы. Щелчок — и комнату озаряет жёлтый свет. Ариан резко прикрывает глаза рукой:

   — Выключи, — раскатисто звучит его голос.

   ЩЁЛК! Мы снова в темноте. Лишь теперь осознаю, что исполнила его приказ, не задумываясь. Сглотнув, уточняю:

   — Что ты здесь делаешь?

   — В этом доме никогда не было девушки. И я только сейчас понял, что у меня давно не было женщины. Твой запах… он пропитал здесь всё, и он такой… умопомрачительный. — (Невольно стягиваю халат Ариана на груди). — Такой соблазнительный, особенно сейчас. — Ариан несколько мгновений молчит, а я краснею, понимая, что мой запах сейчас особенно соблазнительный из-за сна с ним в главной роли. Голос Ариана становится ниже, чувственнее. — Хочу тебя. Сильно. Возможно, моё предложение… неприемлемо, но как ты относишься к близости без обязательств? Ты помогла бы мне снять напряжение, а я тебе. Тебе это тоже нужно, судя по запаху.

   Всё же кобель он и есть кобель. Мужик. Даже если князь с Гарвардским образованием.

   — Нет. — Натягивая покрывало, передвигаюсь к краю постели. Я так поражена, что даже возмутиться не могу — слов нет.

   — Не бойся. Я в состоянии сдержаться, — у голоса Ариана странные модуляции. Не напряжение, а какое-то разочарование или усталость. — С самоконтролем у меня всё в порядке.

   — Поэтому ты стоишь здесь в темноте, пялишься на меня и делаешь идиотские предложения? — Знаю, лучше не идти на конфликт, говорить спокойно, но…

   — Иначе я бы не предлагал, а действовал.

   Он неправдоподобно быстро оказывается возле двери. Жду, что хлопнет ею, но нет, Ариан закрывает её с холодным щелчком металлического язычка.

   Выдыхаю. Тело окатывает теплом оставшегося после сна возбуждения, потеснившего мимолётный страх. Расслабленно разваливаюсь на кровати.

   Пронесло.

   Или нет? Ещё жарко со сна, сладко. И там всё было так легко, просто и без условностей. Не похоже на меня: ни единой мысли, что мы друг друга не знаем, и вообще… Нет, я, конечно, правильно отказалась, но Ариан… дьявольски соблазнительный, ну вот совсем. Интересно, как у мужчин так легко получается близость с новыми знакомыми? Вроде на мужскую потенцию стресс влияет, как они умудряются не волноваться, залезая на едва знакомую женщину?

   И почему у Ариана давно не было женщин? И почему не было в этом доме?

   Это что, я первая девушка в его жилище?!

   Сажусь.

   Я должна быть оскорблена до глубины души, чего же мне так лестно-то?

   То есть, я, конечно, оскорблена предложением одноразовой близости, но в благодарность за условное спасение от табунов оборотней, учтя культурную разницу, готова злиться не слишком сильно. Да и на фоне предложения Михаила это просто цветочки, а Михаил, в отличие от Ариана, прекрасно знал, как серьёзно я отношусь к отношениям.

   Интересно, имеет смысл запирать дверь или нет? Понятно, что при желании Ариан её выбьет, да и мастер ключ у него наверняка есть. Но незапертая дверь может быть истолкована как приглашение.

   Со вздохом поднимаюсь. Ковёр гасит звук моих шагов. Щелчок встроенного в ручку замка звучит неожиданно громко.

   Внизу что-то грохочет. Может даже разбивается. И сердце дёргается, колотится в горле. Прислушиваюсь, но слышу только это тревожное бум-бум. Бум-бум.

   Вроде внизу тихо. Надеюсь, князь там гремел от переизбытка чувств, а не потому, что на него напали.

   Возвращается страх, внутри всё сжимается.

   Сквозь щель между портьер врывается свет, лучом проскальзывает по шёлковым обоям, задевает ковёр.

   Окно выходит на подъездную дорожку, и это наверняка свет фар. Подскакиваю к окну: в ворота заезжает чёрный джип с тонированными стёклами. Садовые светильники ярко отражаются на полированной поверхности.

   На дорожку выскакивает белоснежный волчище. В три прыжка оказывается возле машины, приземляется на капот и, кажется, сминает его своим весом. Застывает оскалившийся, взъерошенный. В сравнении с огромной машиной белоснежный зверюга маленьким не кажется, даже наоборот.

   Дыхание перехватывает: неужели это нападение?

   Волчище ударяется лапами о лобовое стекло. Шерсть на загривке дыбиться сильнее.

   Провернув ручку на раме, приоткрываю окно. Пятислойная изоляция нарушена, в комнату врывается рёв мотора, но рык зверя легко его перекрывает.

   На водительской двери опускается стекло.

   — Ариан, ты рехнулся? — голос мощный, властный. — Я машину только купил!

   Рык усиливается, Ариан вновь ударяет лапами по лобовому стеклу. Кажется, там ползут трещины. По белой шкуре проносится волна, и вместо зверя на капоте оказывается голый Ариан. Что-то тихо рокочет. И снова обращается в громадного волка.

   Спрыгнув на землю, застывает в позе готовности к нападению. Шерсть на загривке стоит дыбом.

   Стекло на водительской двери поднимается, и джип отползает задом к воротам, выкатывается на ночную дорогу.

   Ворота смыкаются.

   Новая машина, гость-мужчина… это двоюродный брат Ариана до нас доехал? Но почему его ночью с порога прогнали? Мясо ему оставили, вина тоже…

   Не нравится мне, что зверюга мужчину в дом не пустил. То есть, конечно, не факт, что это двоюродный брат, и Ариан мог люто обидеться на него за опоздание, но… Если у него какие-нибудь собственническо-звериные инстинкты взыграли, не опасно ли это для меня?

   Ариан поворачивает оскаленную морду. Глаза вспыхивают, но не зеленоватым, а серебристо-белым, словно в зрачках вдруг восходят луны.

   Смотрим друг на друга, и моё сердце пускается вскачь, дыхание учащается. Халат Ариана кажется невыносимо тяжёлым, горячим, как объятия. Страшно и хорошо. Пальцы дрожат. Облизываю пересохшие губы. Любуюсь, потому что стоящий внизу зверь бесспорно прекрасен: лоснящаяся шкура, мощные лапы и грудь, красивая узкая морда. И вся фигура выражает несокрушимую мощь и уверенность.

   И этот зверь смотрит на меня.

   Полностью разворачивается и уверенной поступью направляется в дом.

   Ой, надеюсь, Ариан не истолковал мой пристальный взгляд как приглашение…

   Восхищение восхищением, но что-то страшно. Подбегаю к двери. Замок на ней так себе — на удар лапой. Мебель выглядит слишком тяжёлой, чтобы я успела забаррикадироваться.

   Приваливаюсь к двери сама. Сердце-то как стучит. И дышать тяжело. Ой-ой. И ноги подкашиваются. И руки дрожат. И жарко мне и… томно? Нет, если прислушаться к телу, то можно подумать, что ситуация меня возбуждает. С какой стати? Не знаю, я так-то поспокойнее люблю, с долгим взаимным присматриванием. И чтобы мужчина начал возбуждать, нужно его узнать, понимать хотя бы немного. Привыкнуть к запахам и прикосновениям, позволить переходить черту за чертой всё дальше и дальше, а не так, как сейчас.

   Исходя из этого, к мужчине-зверю я должна привыкать дольше, чтобы не писаться от страха, когда он превращается в такое когтисто-зубастое, способное джип неловким движением лапы измять.

   К двери прижимаюсь крепко, поэтому ощущаю, что её что-то касается, надавливает… трётся. И вроде слышу тихий утробный рык.

   «Контролирует он себя, как же», — зажмуриваюсь.

   Дверь от давления с той стороны снова выгибается. Тихо потрескивают косяки, дёргается ручка. Затем — странное шуршание. И поток воздуха, ударивший из-под двери, щекочет пятки. Кажется, волчища завалился на пороге.

   Стою, не шевелясь, едва дыша. Сердцу пора переезжать на ПМЖ в горло.

   Время тянется очень медленно, тревожно. Прорваться Ариан не пытается, но отходить от двери страшно: тут я хотя бы пойму, если он решит что-нибудь сделать.

   — Тамара, ложись спать, — устало просит он с той стороны.

   Молчу. Долго молчу.

   — Тамара, я знаю, что ты стоишь возле двери.

   — Что это значит? — Мой голос звучит неожиданно сильно.

   — Я тебя охраняю, — какие-то мурлыкающие нотки. — Я же обещал. Семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки.

   И правда обещал. Может, я себя просто накручиваю? Может, тому мужчине на джипе Ариан не доверял, вот и прогнал, а я напридумывала?

   Только в моей комнате Ариан был и предложение переспать делал, и это точно не сон.

   — Честно только охраняешь? — скользя пальцами по тёплому гладкому дереву, уточняю я.

   — Давай мы завтра поговорим?.. Ты только окно закрой. И спи спокойно, никто тебя не потревожит.

   Вздыхаю. Легонько постукиваю пальцами по двери:

   — Поверю на слово.

   — Спокойного сна.

   — И тебе. — Сделав несколько шагов к постели, представляю голого Ариана, свернувшегося калачиком под дверью, и нервно улыбаюсь. Возвращаюсь. — А ты там не замёрзнешь на полу?

   — У меня густая шерсть.

   Всё же оборотни — это нечто. Снова иду к кровати. И опять возвращаюсь:

   — А ты её каким шампунем моешь, собачьим?

   — Да, а что?

   — Нет, ничего, — бормочу я и зажимаю рот, чтобы не засмеяться в голос.

   Смех распирает. Наверное, истерический, наверняка неуместный, но сдержаться не могу. Валюсь на кровать и утыкаюсь в подушку. Представляю Ариана в зоомагазине, выбирающего себе шампунь для шелковистости шерсти. И капли от блох и клещей. А ещё косточки, чтобы зубы чистить. Мячики для игры, метательные диски… элитный сухой корм — похрустеть вечером перед телевизором… Я не просто смеюсь, я хохочу, пытаясь утопить звук в подушке.

   — Тамара, ты в порядке?!

   — Да! — приподнявшись, кричу сквозь слёзы и давлюсь смешками. — А ты сухой… сухой собачий корм ешь?

   Пауза. Может, он просто в шоке от вопроса, а не решает, соврать мне по этому поводу или нет, но я смеюсь, снова представляя, как он с деловым видом отбирает корм, принюхивается к развесным образцам, а может, и пробует украдкой.

   — Нет, а к чему эти вопросы?

   — Думаю, что на двадцать третье февраля дарить буду! — Широко улыбаюсь я.

   — До него далеко. И корм в любом случае лучше брать свежий.

   Мышцы живота сводит от смеха, текут слёзы, и улыбка до ушей. Снова падаю в подушку, хохочу. Мне больше не страшно. Мне как-то легко, и напряжение отступает, оставляя вместо себя истому, мягко поглощающую мысли…

***

Сон подкрадывается незаметно. Мутный, тяжёлый, полный ощущений тела, когда осознаёшь, что почти спишь, но не в силах пошевелиться. Накатывает удушающими волнами, перемалывает меня, перекраивает. Туманом сочится в плоть, наполняет сердце, заставляет видеть сквозь закрытые веки всё в красноватом пульсирующем в такт сердцу свете.

   И в этом сне горит луна, а вокруг меня кружатся белые волки. Я лежу. И парю в пустоте. Меня окутывает халат Ариана. И я обнажена. В груди пульсирует белый комок света, наполняет кровь чем-то холодно-горячим, терпким. Волосы треплет ветер. Холодный влажный нос утыкается в ладонь. Пальцы становятся струнами, и с них срывается мелодия бытия. Дыхание обжигает шею, лицо. Бок мягким теплом окутывает шерсть, рядом пульсирует огромный шар света, этот свет перекликается с моим сиянием. Шершавый язык скользит по глазам, по носу и скулам.

   — Тамара, — шепчет Ариан.

   К боку прижимается тёплая кожа. И снова шерсть. Влажный нос касается шеи, дыхание такое горячее, что ползут мурашки, свет в груди пульсирует быстрее, и свет рядом чаще выбрасывает в пространство вспышки всепроникающего сияния.

   Серебряный свет ползёт по артериям, протискивается в капилляры, напитывает тело. Вместе с ним меня накрывает ощущение беспредельного счастья, восторга. Я парю в небесах, лечу навстречу луне, презирая пространство и время, сверкающим лучом рассекая облака… Но когда до луны остаётся совсем немного, что-то охватывает меня, поглощает в себя и швыряет на землю, в кровать, держит сильной рукой, и тьма спелёнывает меня, погружая в глубокий сон без сновидений и ощущений.

***

Лепнину на светлом потолке я вчера не заметила ни когда Ариан показывал комнату, ни позже. Теперь разглядываю завитки розеток. Лежу странно: вытянутая посередине кровати, с руками на животе, словно покойница.

   Размыкаю онемевшие пальцы, раскидываю руки. И может мне кажется, но здесь тревожно и приятно пахнет животным. Скашиваю взгляд: покрывало сбито и промято, будто рядом спал огромный волчища.

   Или не спал, а только лежал.

   Закрываю глаза, на веках вспыхивает луна. Всего на миг — ослепительно, прожигая разум.

   И потухает.

   Открываю глаза: всё как обычно, даже тёмных пятен, как бывает от резкого света, нет.

   Луна… Странный сон. Готова поспорить, он связан с даром лунной жрицы. Наверное, во мне обживается эта странная сила для перемещения между мирами. Заполняет меня всю, устраивается удобнее, ведь поселяется она до самой моей смерти.

   Я теперь вроде как супергероиня.

   Вскидываю стиснутый кулак:

   — Ёхоу!

   Ну да, глупо, но кто в детстве не мечтал о суперспособностях? Правда, я бы предпочла умение летать, ну или дар предугадывать выигрышные числа. Нечеловеческую силу на худой конец.

   В общем, о чём я точно не мечтала, так это о способности перемещаться между мирами.

   Неохотно поднявшись, сдвигаю портьеру и пускаю в комнату солнечный свет. Окно закрыто, хотя я его не запирала, так что Ариан точно заходил. Ни злости, ни обиды нет — даже рада, что он был рядом, пока я болталась в странном сне. Может, без него со мной случилась бы беда или я проспала двое суток, как на выходных в квартире.

   А ворота-то приоткрыты. Прижимаюсь к холодному стеклу, пытаясь разглядеть, что там за узкой щелью… Сквозь неё проскальзывает Ариан в человеческом виде. Слегка лохматый, в просторном светлом балахоне и с пакетом в руке. Подходит к столбу, нажимает на него, и ворота закрываются.

   Сделав несколько шагов к дому, Ариан поднимает на меня взгляд и застывает. Я тоже почти не дышу, внутри всё переворачивается…

   Судорожно вздохнув, отскакиваю за портьеру и приваливаюсь к стене. Сердце безумствует так, что пальцы дрожат. Дыхание срывается, в махровом халате становится жарко. Даже прохлада стены не остужает этого жара.

   Точно загнанный в угол зверёк стою и не могу пошевелиться.

   Дверь распахивается. Ариан пронзает меня тёмным взглядом. Ноздри трепещут, в позе что-то напряжённо хищное. И у меня как-то подозрительно слабеют колени.

   Ариан надвигается бесшумно. Падающий в окно свет очерчивает мускулистое тело под балахоном.

   Вот Ариан совсем рядом. Нависает надо мной.

   — Тамара… — низкий, рокочущий, окутывающий бархатом и обжигающий нестерпимым жаром голос Ариана разрезает барабанную дробь моего взбесившегося сердца. — Помойся, пожалуйста.

   Он мне казался тактичным, да?

   — От тебя так соблазнительно пахнет. — Ариан протягивает руку, явно намереваясь коснуться лица, но в последний момент упирается ладонью над плечом. Сглатывает. Дышит в лоб. — Даже от кожи, от волос, а нам сейчас ехать в машине.

   Наклоняется ниже. Пакет хрустит под его судорожно сжавшимися пальцами. Чувствую себя маленькой, слабой, уязвимой. И жар Ариана сквозь непростительно тонкую ткань балахона. Да какой уж тут такт…

   — Помыться — отличная идея, — шепчу я, и по коже ползут мурашки. — Великолепная, прямо сейчас и пойду, да?

   Только Ариан не отходит, чтобы пропустить меня в ванную. По-прежнему нависает… Запах у него тоже соблазнительный.

   — И ты бы помылся… — Невольно опускаю взгляд. Открывшееся зрелище должно положительно впечатлять, но я сильнее вдавливаюсь в стену. — Холодной водой.

   — Обязательно. — Ариан почти касается губами лба, хрустит пакетом. — Я платье принёс. И туфли.

   Мне срочно надо вымыться.

   — В общем, в ванную, пожалуйста, — подтверждает мои мысли Ариан, отступает с разворотом, взметнув подол балахона, и быстро выходит из комнаты.

   С платьем и туфлями.

   Выдохнув, мчусь в ванную: я даже освежителем для туалета готова обрызгаться. Чего не сделаешь ради собственной безопасности!

***

Выданные вчера моющие средства довольно ароматные. Моюсь тщательно, до покраснения кожи. И волосы пять раз. А источник волнующего запаха раз двадцать.

   Вытираясь, кошусь на баллончик с освежителем под навесным унитазом. Но прежде, чем дохожу до крайности, живот урчит, и ощущение зверского голода заставляет быстренько подсушить волосы феном и выскочить из громадной ванной в спальню.

   На кровати разложено платье.

   Ну что могу сказать: оно идеально подошло бы для посещения церкви. И на крестный ход можно смело надевать. Маме бы понравилось.

   Тёмное, почти чёрное, с высоким воротником-стойкой, длинными рукавами и подолом в пол. Хорошо ещё, под чадрой не пытается меня спрятать. А вот туфли, — вернее, босоножки, — легкомысленные ремешочки. На высоком каблуке.

   «Чтобы не убежала», — почему-то думаю я.

   Осторожно касаюсь платья. Ткань нежная. Несмотря на крайне целомудренный крой, платье выглядит дорого: все швы ровные, никаких ниточек или складочек в неположенных местах.

   А ещё оно пахнет ароматическими маслами, какой-то необычной свежей композицией.

   Урчание в животе прерывает поток размышлений. Сбрасываю полотенце… Оглядываюсь: нижнего белья нигде нет. Приподнимаю платье: пусто.

   Вздохнув, надеваю «монашескую рясу». Я почти не преувеличиваю: для монашеского облика не хватает только апостольника на голове. Не удивлюсь, если платье привезли из монастыря. Но откуда у оборотня подобные связи?

   «Уф, хватит преувеличивать: платье как платье!» — высвобождая волосы из-под воротника, одёргиваю себя, а то уже мысли лезут, что собачьим шампунем Ариана монашки надраивают. Подтянув язычок молнии от копчика до лопаток, закидываю руку через плечо и одним движением застёгиваю молнию до самого основания черепа.

   Упакована. Трусов только не хватает.

   Желудок скручивается с жалобным стоном.

   Затягивая ремешки босоножек, осознаю странный факт: они мне точно по размеру. Как и платье. У Ариана глаз-алмаз или он меня ночью обмерил?

   Лучше пусть у него будет идеальный глазомер.

   Под завывания желудка и потрескивания статического электричества приглаживаю волосы расчёской с частыми зубчиками. Ужасная процедура заставляет с тоской вспоминать мой туалетный столик, расчёску с антистатическим эффектом и прочие милые сердцу удобные мелочи.

   И трусы. Без нижнего белья непривычно, странно, неловко. Поэтому, увидев в кухне намазывающего бутерброды Ариана, я пожираю взглядом размазанное по хлебу масло, сглатываю слюну и уточняю:

   — А где трусы?

   Ой, хотела завуалировано спросить. А как ароматно пахнет хлебом! И даже маслом. Ариан смотрит странно. Задумчиво. Опускает взгляд на мои бёдра, и ноздри подрагивают. Снова заглядывает в глаза:

   — Не подумал. У меня только мужские.

   Представляю себя в семейниках, как в юбочке. Хмыкаю.

   — У них очень нежная ткань, — сообщает Ариан. — Мне их из Италии прислали.

   Взгляд прилипает к бутербродам. Рот полон слюны, и получается невнятно:

   — От того, что они из Италии, они становятся менее мужскими? — отвожу глаз от хлебно-масляного соблазна.

   — Нет, конечно, — улыбается Ариан, в его глазах появляются тёплые искорки. Он откусывает бутерброд и кивает на стол.

   Я так голодна, что откладываю все претензии и вопросы до счастливого мига насыщения.

***

Три освежителя воздуха качаются на зеркале заднего вида. Туда-сюда, туда-сюда. Яркие и пахучие. Подвешенные ради поездки со мной.

   Я в лёгком недоумении: то ли оскорбляться тем, что меня считают вонючей, то ли восхититься собственными феромонами, так покорившими одного конкретного оборотня.

   Скашиваю взгляд сначала на руки, стискивающие руль джипа.

   Потом на сосредоточенное лицо, на сдвинутые к переносице брови.

   Хотя сейчас день, поездка живо напоминает ночь с Михаилом. Только здесь колдобин на дороге больше. Хорошая подвеска и уютное кожаное сидение джипа смягчают толчки, но они чувствуются. И освежители воздуха качаются туда-сюда, туда-сюда, удушая ванильным, кофейным и хвойным ароматом, недостаточно резво уносящимся в открытые задние окна.

   — Мне снился странный сон, — спустя почти час молчания начинаю я.

   — Это были видения: проекции фантазий и прошлого, возникающие при перестройке организма.

   — А то, что ты меня облизывал, — образы прошлого или игра воображения?

   Уголок его губ дёргается в полуулыбке:

   — Я был рядом, чтобы следить, как всё проходит, и в случае необходимости притормозить процесс. Принятие дара… — Он объезжает громадную выбоину. — Это своего рода смерть. Перерождение организма для другой жизни.

   — Я превращаюсь в зомби?

   — Нет.

   — Хорошо, — кивнув, прикусываю губу, чтобы не улыбнуться в ответ на недоуменный взгляд Ариана.

   — Да, это хорошо… Из-за разницы метаболизмов тебе лучше изменяться помедленнее. Замедлить процесс я могу только при физическом контакте. — Выражение его лица меняется, и возникает подозрение, что думает он о том самом физическом контакте, во избежание которого я сегодня отмывалась, а в машине повешены освежители.

   — Надеюсь, держать себя в лапах было не слишком сложно.

   — В лапах проще, — улыбается Ариан. — К тому же контроль над твоим даром занимает почти всё внимание.

   — Угу.

   Освежители раздражающе качаются. Но на горизонте уже расползается серое пятно города. Сердце ёкает. В какой-то момент в Лунном мире казалось, я больше не увижу дом, не пройдусь по раскалённым солнцем тротуарам, не вдохну полный выхлопов воздух. И вот город снова манит меня нагромождением серых коробок и запутанных улиц, чахлых деревьев и ухоженных парков, а пока — разбитая дорога и поля вокруг…

   — Если всё пойдёт хорошо, — Ариан косится на меня, — то сегодня вечером начнём ритуальную инициацию в жрицы.

   — Какую такую инициацию? — вкрадчиво уточняю я.

   — Важную. — Судя по смешинкам в глазах Ариана, ритуалы там с подковыркой.

   — А если поточнее?

   — Мм, — ловко подруливая, Ариан с улыбкой закатывает глаза. — Даже не знаю, как сказать, чтобы не нарушить правило.

   — Какое правило? — Тыкаю пальцем в плечо Ариана. — Давай, рассказывай.

   — Жрицам до инициации знать не положено.

   — А случайно попавшимся человеческим женщинам?

   — И подавно. — Ариан ловит палец, которым его тыкаю, охватывает всю ладонь. По коже пробегают мурашки. Ариан смотрит вперёд, но мою руку не выпускает. Погладив большим пальцем, прижимает к своей груди, и я ощущаю частое биение сердца. Голос Ариана звучит ниже, вновь теми чарующими модуляциями. — Не волнуйся, я буду рядом.

   Внутри разливается тепло. Сглотнув, перевожу взгляд на лобовое стекло, но почти ничего не вижу, едва понимаю, что мы въезжаем в промышленную зону.

   «Надо попросить его отпустить мою руку», — думаю я, но не прошу.

***

Наш джип вползает во двор между многоэтажками. Мои сцепленные руки лежат на коленях. С момента, когда на въезде в город Ариан отпустил мои пальцы, прошло больше получаса, но до сих пор ощущаю его прикосновение, и мурашки бродят по спине.

   Поднимаю взгляд и обмираю: возле подъезда стоит Ауди Михаила. Он за рулём, что-то щёлкает в телефоне.

   Сердце куда-то проваливается, оттуда взвивается в горло. Сглотнув, кошу взгляд на Ариана: сосредоточено-спокоен. Надеюсь, действительно спокоен и не превратится в зверюгу, если Михаил вдруг подойдёт.

   Обида вновь обжигает сердце, ломает что-то внутри, и я не понимаю, хочу ли, чтобы Михаил подошёл извиниться, или задыхаюсь от отвращения к нему…

   — Что-нибудь не так? — Ариан скользит взглядом между мной и Михаилом.

   — Мм… — Тяжко вздыхаю и потираю лоб. — Там в машине мой бывший.

   В зрачках Ариана на миг вспыхивают луны, и, несмотря на все освежители, проступает запах зверя.

   — Не хочешь с ним разговаривать? — рокочущим басом уточняет Ариан.

   — Не хочу, — шепчу я.

   — Тогда не разговаривай. Близко он не подойдёт. — Ариан выскальзывает из джипа, обходит спереди и открывает мне дверь.

   Из-под ресниц наблюдаю за Михаилом: по-прежнему ковыряется в телефоне. Как всегда занят.

   Опираясь на горячие пальцы Ариана, ступаю на тротуар. Поднимаю взгляд — и сталкиваюсь с взглядом Михаила. Его губы приоткрываются и почти мгновенно сжимаются в тонкую линию. Михаил разглядывает капот джипа. В машинах не разбираюсь, но автомобиль Ариана кажется мне более дорогим, чем Ауди Михаила. Судя по тому, как тот плотнее сжал губы, как застыли черты его лица, так и есть.

   ХЛОП! — щёлкает сзади дверь. Вздрагиваю. Заглядываю в сощуренные глаза Ариана, в которых опять сияют луны. Он улыбается и галантно предлагает мне локоть.

   Беру Ариана под руку и прогулочным шагом направляюсь к подъезду. Без нижнего белья ощущения весьма специфические… будоражащие.

   Окно водительской двери Ауди открывается, Михаил хватает что-то с сиденья и швыряет в меня — на меня летит моя сумка. Ариан ловко перехватывает её, ничего не проронив. Глухо звякают внутри косметика, кошелёк и прочие мелочи.

   Кривясь, Михаил заводит машину и даёт по газам, впритирку проскакивает мимо джипа и с визгом тормозов вылетает на основную дорогу.

   Притянув сумку к лицу, Ариан шумно вдыхает и опускает трофей:

   — Судя по всему, бывший он недавно.

   — Да, — неуверенно бормочу я и пытаюсь забрать сумку, но Ариан мотает головой:

   — Донесу.

   Он ведёт меня к подъезду, возле которого, к счастью, никого нет. Хотя… мне должно быть всё равно, меня же в Лунный мир забирают.

   Мы шагаем в узкий тамбур. Под пальцами клацают кнопки, я отщёлкиваю кодовый замок. Подъезд встречает резким запахом дешёвой туалетной воды.

   «И хорошо, что здесь воняет, — цокая каблуками, устало думаю я. — Ариан не вынюхает мои эмоции…»

   Пропустивший меня вперёд Ариан беззвучно идёт следом. Чувствую его тепло. Он меня не касается, но кажется, будто поддерживает за спину, и только поэтому удаётся идти с расправленными плечами.

   — Ты правильно сделала, что рассталась с ним, — задумчиво произносит Ариан. — В нём сущность ядовитой змеи, такие люди не могут жить, не отравляя окружающих.

   Безумное сравнение, но от слов Ариана становится зябко, и я передёргиваю плечами. Молча поднимаюсь дальше. Протягиваю руку:

   — Мне нужна сумка, там ключи.

   Запуская пальцы в набитую всяким разным сумку, невольно содрогаюсь от мысли, что там может быть змея.

   Змеи, конечно, внутри не оказывается. Поковырявшись среди явно перерытых вещей, достаю ключи на связке с пушистым брелком.

   — Значит, ты видишь сущности? — мой глухой голос вплетается в звонкий цокот каблуков.

   — Да.

   Неловко и стыдно, что связалась с мужчиной, способным на такую инфантильную месть, как бросить в меня сумкой. Лучше бы сказала, что это истеричный коллега. Искренне жаль его жену.

   — Со временем ты тоже научишься видеть сущности людей. — Ариан останавливается со мной возле двери.

   Мне всё ещё неловко. И больно. Я серьёзно относилась к Михаилу, строила планы на совместную жизнь, и вдруг… Не хочу об этом думать!

   — Может, намекнёшь, что будет на инициации в жрицы? — Решительно вставляю ключ в замок, проворачиваю, толкаю дверь.

   КЛАЦ!

   — Не… — Ариан дёргает меня к стене, прикрывает собой.

   В моей квартире с оглушительным хлопком вспыхивает солнце и, сминая дверь, рвётся на лестничную клетку языками пламени.

ГЛАВА 7

Нас охватывает туман и тьма, под ногами — пустота, падаем, Ариан дёргается, охватывая меня. Обрушиваюсь на него с зубодробительным толчком, катимся в сторону. Перекувыркнувшись несколько раз, замираем. Я зажата между травой и Арианом. Не вдохнуть. Тело трещит, боль звенит в нём набатом.

   Открываю рот, пытаюсь вдохнуть. Над головой Ариана — тёмное небо и громадная луна.

   Вдыхаю мелкими толчками.

   — Ты как? — Голос Ариана едва слышу.

   Боль отступает, но как же медленно! Вместо ответа с губ срывается писк. Дышу молча, пока лёгкие и разум не отпускает паника.

   Нависающий надо мной Ариан смотрит широко распахнутыми глазами, полными лунного серебра.

   — Что это было? — выдыхаю я.

   — Взрывчатка… Ты гранаты, тротил или чего-нибудь подобное дома держала? — серьёзно уточняет Ариан.

   — За кого ты меня принимаешь? — Не ныли ли бы рёбра, рассмеялась бы от комичности своего возмущения: обычно такое говорят в совсем иных обстоятельствах.

   — Мм. — Ариан будто и не собирается с меня слезать.

   Оглядываюсь: мы в Лунном мире. На поле. Жидкая трава колышется, но звуков почти нет.

   — Объясни подробнее, что случилось? — Вцепляюсь в рубашку на животе Ариана. Хочется прижаться к нему и смеяться: живы! Мне ненормально весело.

   — Раз взрывчатка не твоя, значит, кто-то попытался тебя убить. Я перекинул нас в Лунный мир, но здесь нет… — Ариан пытается встать, но я притягиваю его за рубашку. Застываю под взглядом мерцающих серебром глаз. Сглотнув, Ариан заканчивает: — Но здесь твоего дома нет. Хорошо, живёшь не слишком высоко.

   Усмехаюсь:

   — Да, у меня был вариант снимать на девятом этаже.

   — Нам очень повезло.

   Из мерцающих глаз вырывается туман, окутывает нас, и под спиной вместо травы оказывается ковёр. Падающий в окно солнечный свет очерчивает Ариана прямоугольным нимбом.

   Вой автомобильных сигнализаций — оглушительная какофония.

   Запах обычного человеческого мира.

   В глазах Ариана медленно потухают луны.

   Рык вплетается в вой автомобилей. Запрокидываю голову: на пороге комнаты, в которой мы оказались, рычит огромный доберман. Демон. Злющий пёс злющего мужика с первого этажа в соседнем подъезде. Зубищи оскалил, глаза кровью налились. И мы на его территории.

   Ариан чуть подаётся вперёд, его лицо искажается, становится волчьей белой мордой.

   — Ррр! — рявкает Ариан и снова возвращает полностью человеческий вид.

   Взвизгнув, Демон отскакивает, лапы расползаются на ламинате, пёс врезается в стену и, нырнув в коридор, что-то роняет.

   — Где же ты раньше был? — шепчу я, многократно почти до инфаркта напуганная Демоном. Он, когда поздно возвращалась с работы, выскакивал из-за кустов, скалился, рычал, хватал пакеты.

   — В смысле? — уточняет Ариан, услышавший меня сквозь вой сигнализаций. Он поднимается и протягивает мне руку, второй доставая из кармана телефон.

   Бок и нога отзываются болью, но я поднимаюсь, не морщась.

   — Присаживайся. — Набирая номер, Ариан по-хозяйски подводит меня к потрёпанному дивану. Прислоняет телефон к уху.

   Сажусь, Ариан смотрит в окно, рассеянно поглаживая кончики моих пальцев, так и оставшиеся в его ладони.

   — Виктор, вас сейчас вызовут на взрыв в многоквартирном доме. Я тут был, это точно не газ и не бензин, какая-то взрывчатка. Хозяйка квартиры — лунная жрица, взрывчатку в доме не держала. Имей ввиду, что в деле может быть замешан кто-то из наших.

   Смотрю, как палец Ариана скользит по моим. Приятно. Но ещё приятнее, что в терроризме меня не обвинят. Надеюсь, этот Виктор может избавить меня от допроса.

   — Да, уверен, — отзывается Ариан. — Да, понимаю, что начальство хвосты накрутит… Нет, я её увезу. Нет, она ещё не умеет перемещаться, я не оставлю её на допросы, мало ли кто там будет.

   В комнате тянет дымом. Завывания сигнализаций перекрывает рокот пожарной сирены.

   Глядя в окно, Ариана хмурится. И мягко сжимает мои пальчики. Я бы этим наслаждалась, если бы бок не болел, если бы сейчас не взорвали квартиру вместе с моими вещами, с трусами и расчёской, о которых я утром так мечтала…

   — …так воспользуйся связями, чтобы её ориентировки по городу не висели. И ещё пробей владельца Ауди…

   Изумлённо приоткрываю рот: Ариан диктует номер автомобиля Михаила. Память такая хорошая или специально запомнил?

   — Он был возле дома… Да, всё понимаю. Но это дела стаи. И в любом случае конфликтно Лунному миру. Если потребуются финансовые вливания — обращайся к Ксанту. Разрешаю задействовать мои связи… Всё, до созвона.

   Вздыхая, Ариан убирает телефон в карман, смотрит на меня, будто не замечая, что держит за руку.

   — А что за финансовые вливания? — уточняю я. — Взятки?

   — Да. Взрыв — это терроризм, и расследования по этому направлению находятся под особым контролем. Не волнуйся, — он с улыбкой пожимает мою руку. — Ни ты, ни твоя семья не попадёте под подозрение.

   — Спасибо…

   Краем глаза замечаю движение, и Ариан тоже разворачивается. На пороге стоит Демон с тапочками в зубах. Низко склонив голову, прижав острые уши, почти ползком подбирается к ногам Ариана, опускает тапочки и по-пластунски удаляется в коридор. Выглядывает в дверной проём и ждёт, склонив голову набок. Взгляд такой… почти влюблённый.

   — Хочу так же уметь, — признаюсь я.

   — Что именно?

   — Усмирять самого грозного пса.

   Ариан тепло мне улыбается:

   — Обязательно научишься.

   К крику растревоженных автомобилей добавляется сирена полиции.

***

— Это мне расплата за машину Ксанта, — философски решает Ариан, из-за угла дома разглядывая свой примятый оконной рамой джип.

   Окна моей квартиры, очерченные гарью, дымятся. Полно служебных машин, бегают люди в форме. Пожарник спорит с полицейским.

   Воняет палёным так сильно, что зажимаю нос рукавом. Ариан, кажется, дышит только ртом.

   За угол соседнего с моим дома мы выбрались по Лунному миру. Ариан там долго принюхивался, а потом переместил нас сюда, на хрустящие осколки выбитых стёкол. Вряд ли он надеялся без проблем забрать свою машину, и я спрашиваю:

   — Чего ждём?

   Спасатели выводят из подъезда Антонину Петровну. На бледном лице ярко выделяются глаза в кляксах расплывшейся туши. Растрёпанные волосы совсем белые, и не сразу соображаю, что это побелка, а не внезапное поседение крашеной шевелюры.

   Антонина Петровна немало крови мне попортила, но её жаль. Надеюсь, пострадавшим выплатят компенсации.

   — Инициация по сумеречным меркам будет ночью, я выделил день на общение с тобой, почему бы заодно не понаблюдать, вдруг появится преступник?

   Разумно. Ну в самом деле, почему бы не постоять здесь, где может оказаться некто, взорвавший дом, а может, и убивший прежнюю лунную жрицу?

   Поднимаю взгляд на свои окна. Не свои, конечно, а женщины, квартиру мне сдававшей — надеюсь, и ей компенсацию выплатят. Порой, когда дым сносит в сторону, можно увидеть опалённые стены или проломленную перегородку между комнатами…

   И тут до меня начинает доходить, что был взрыв.

   Настоящий довольно мощный взрыв, способный разорвать меня на кусочки.

   Убить.

   И меня начинает потряхивать.

   — Мне кажется, покушался не специалист, — спокойно рассуждает Ариан. — Иначе добавил бы шрапнели для усиления поражающей силы взрыва.

   И откуда у неспециалиста взрывчатка? Будто услышав невысказанный вопрос, Ариан продолжает:

   — Прошли через Лунный мир на одну из областных военных баз, взяли гранату или что помощнее. Или на карьерах близлежащих достали взрывчатку. Соорудили растяжку и ушли через Лунный мир. Но запаха не оставили. Как и в прошлый раз.

   — Какой прошлый раз? — К горлу подступает тошнота: меня чуть не взорвали!

   Не окажись Ариан рядом, попросила бы я его подождать внизу — была бы мертва.

   — На месте убийства Лады, дар которой ты получила. — Ариан обнимает и поглаживает по спине. — Там чужими не пахло.

   — Значит, убили свои?

   — Хуже: если для организации этого взрыва использовали хождение между мирами, если Лада со своей способностью переходить между мирами не могла убежать от убийцы, значит, замешана…

   — …лунная жрица? — Поднимаю взгляд на Ариана.

   Он смотрит за моё плечо, и пальцы на моей спине напрягаются, вжимаются под лопатку. Оглядываюсь: к полицейскому кордону подкатывает чёрный «Опель». Водительское стекло опускается, оттуда высовывают корочки. Полицейский оттягивает с дороги пластиковую пирамиду.

   «Опель» останавливается перед скоплением Скорых. С водительского сидения на сверкающий осколками тротуар вылезает статный брюнет в прямоугольных очках с золотой оправой. Поднимает голову, будто поводя носом, и сразу обращает внимание на нас с Арианом.

   Тот кивает, разворачивает меня от мужчины и почти ворчит:

   — Пойдём.

   — А это кто? — Пытаюсь оглянуться, но Ариан так ловко обнимает за плечи, что не вывернешься. Тянет к скапливающейся поодаль толпе.

   — Это Виктор. Он обо всём позаботится.

   — Он оборотень?

   — Наполовину. — Ариан шагает мимо зевак.

   Уводит всё дальше и дальше от гомона людей, вскриков сирен и запаха гари — в нетронутую ужасом часть города, где мирно рокочут автомобили, где всё меньше людей останавливаются, чтобы поглазеть на поднимающийся над крышами дым.

   И чем спокойнее вокруг, тем сильнее напрягается внутри, словно натягивается и вот-вот порвётся струна. Страх снова накатывает. Я понимаю, это химия: действие адреналина прекратилось, организм почувствовал себя в безопасности и позволяет осознать ужас ситуации: за мной охотится убийца, от которого не скрыться ни в моём мире, ни в Лунном.

   Как меня угораздило так вляпаться?

   Всхлипываю. Не хочу разреветься, но в эту секунду совершенно не управляю собой: страшно. И плечи дрожат.

   Остановившись посередине тротуара, Ариан крепко обнимает меня, шепчет на ухо:

   — Я буду рядом. Как видишь, я могу защитить даже от взрыва. На тебе ни одной царапины… только пара синяков, но это ведь терпимо, правда? А если убийца сейчас пойдёт по твоему следу, мы его быстренько поймаем, и ты будешь в безопасности.

   — Там были мои кружевные трусы, новые, красивые такие, — громче всхлипываю я. — И расчёска. И документы… деньги… всё…

   — Но самое ценное здесь, разве нет? — Ариан гладит между лопаток. — Главное, ты жива.

   Умом я это понимаю, но эмоции бушуют, пустяки кажутся важными. О бедных соседях лучше даже не задумываться. Утыкаюсь в грудь Ариана, от него сильно пахнет хвоей, ванилью и кофе, словно он потёрся освежителями воздуха.

   — Мм. — Пальцы Ариана путаются в моих волосах, потрескивает статическое электричество. — Кажется, я знаю, чем тебя утешить. Пойдём.

   Он куда-то меня тянет. А мне очень не нравится его предположение, что сейчас убийца может идти по моему следу.

***

— Ресторан? — Пережитый ужас прорывается нервным смехом, и Ариан крепче обнимает меня за плечи. — Ты решил, меня утешит поход в ресторан?

   Слегка упираюсь, но Ариан тянет вверх по мраморной лестнице к резным тёмным дверям. Ресторан не то что бы пафосный, но близкий к этому. Тканые тенты над огромными окнами-витринами трепещут на ветру. По бокам от дверей — каменные вазы с красными розами.

   — Еда и страх несовместимы. — Ариан вталкивает меня в сумрачный холл. — Исследования показали, что жевание и пищеварение блокирует выработку стрессовых гормонов. А здесь готовят лучшее в городе мясо.

   Холл на самом деле, наверное, не сумрачный, просто так кажется после солнечного света. Много дерева и кожи. И средних лет хостес в чёрной юбке и белой блузке за стойкой. Ариан кивает ей, как старой знакомой, и она, профессионально-невозмутимая, кивает в ответ, позволяя нам без сопровождения пройти в зал с высокими потолками.

   Мелькают белые столики, резные перегородки из морёного дерева, цветы в горшках и вазах, посетители в деловых костюмах, деловые и модельного вида женщины. И запахи. Сколько тут запахов: цветы, специи, сласти, мясо…

   Ариан распахивает дверцу в отдельную кабинку. Не успеваю опомниться, как оказываюсь на кожаном диване, отрезанная от зала, и Ариан сидит рядом, практически зажимает в углу. Его лицо, глаза так близко, и зрачки — две луны. По телу пробегает дрожь, дыхание перехватывает от волнения, а потом — от прикосновения губ к моим. Ещё только охватывая их, Ариан запускает пальцы в волосы, тянет к себе.

   В груди разливается тепло, выдавливая оцепенение холодного страха. Звонкие нотки боли от скольжения ладони по ушибленным рёбрам утопают в сладком томлении, разливающемся от этой ладони, замершей на спине, двинувшейся ниже. Язык пробегается по моим губам, проникает в рот, горячие сильные пальцы охватывают ягодицу. Чувственный трепет пронизывает меня, я задыхаюсь от удовольствия, настолько близкого к оргазму, что даже страшно.

   Слишком сильная реакция.

   Слишком жарко, почти горячо.

   Возбуждение такое ошеломительное, что готова кинуться на Ариана, оседлать его, и пальцы судорожно сжимаются от желания раздеть его, расстегнуть джинсы, ощутить твёрдый жар плоти.

   Ненормально хорошо. Дрожу в объятиях Ариана, под давлением его пальцев, удерживающих мою голову для углубляющегося поцелуя, охвативших ягодицу, подсаживая верхом. И я порывисто прижимаюсь, закидываю ногу, чётко ощущая его возбуждённую плоть. Я хочу его, хочу безумно!

   Пальцы срываются с моего бедра, скользят к лодыжке, комкая подол, и снова по бедру — приподнимая ткань, оголяя. Выдирая подол из-под меня, и теперь я ощущаю жёсткую текстуру джинсов. Тонкий скрежет молнии. Я просто оплавляюсь, но… но…

   Ариан тянет меня на себя, всё моё тело — натянутая, жаждущая этого прикосновения струна, только… Упираюсь ладонями в его грудь, под пальцами неистово бьётся сердце. Он отпускает мои губы, дышит в ухо, скользит языком по шее чуть выше кромки ворота и тянет, продолжает тянуть на себя.

   Хочу его, но это чисто физическое. Я его не знаю. И это на один раз.

   Упираюсь в его грудь сильнее, отталкиваюсь. Ариан тянет. Внутри всё горит от желания, но в груди поднимается холодная волна гнева на себя и свою податливость: я не игрушка на раз!

   Упираюсь сильнее. Дыхание сбивается, не выдавить ни слова. Ариан обхватывает за талию, пытается усадить, прижимает к разгорячённой плоти. Дышит в шею, зажимает зубами плечо, острыми даже сквозь ткань. И это возбуждает, но разум уже взял верх. Резко отталкиваюсь, вырываюсь, задыхаясь от страха: вдруг не отпустит.

   Несколько мучительных мгновений борьбы, и жёсткие руки размыкаются. Врезаюсь в край стола. Хрипло скребут по полу ножки. Вцепляюсь в столешницу, сминая белоснежную скатерть. Сердце дико колотится, смотрю на дрожащие лепестки белых цветов в вазочке у края.

   «Упадёт, разобьётся», — мелькает отрешённая мысль. Дыхание Ариана так громко и близко. Пронзительно взвизгивает молния. И снова шум его дыхания.

   Тяжёлое молчание.

   Я ведь почти не контролировала себя — и это пугает. Знать, что его отношение ко мне несерьёзно, что скоро отдаст другому — и почти перепихнуться в отдельной кабинке ресторана. Хорошо ещё, что не в туалете. Куда я качусь? Что творю?

   Поднявшись, Ариан тянется через меня к портьере, резко задёргивает окно и выходит за дверь. Хлопает ею.

   Запускаю пальцы в волосы. Как теперь общаться с Арианом? Как объяснить, что его предложение не интересует и даже оскорбляет, что сейчас я была сама не своя?..

   Это всё стресс. Взрыв, страх подкосили меня, смутили, вот и делаю глупости. У моего поведения должно быть логичное объяснение! Обязано быть! Иначе… иначе не знаю, как себя понимать.

   Дверь открывается. Вздрагиваю, готовясь забиться в угол, но это официантка. Она снимает с подноса вазочку с тремя шариками мороженого в шоколадной обсыпке и ставит передо мной. И ещё два высоких стакана оранжевой жидкости с голубыми протуберанцами наполнителя и трубочками с зонтиками. Упираюсь взглядом в ложечку изящной формы. Хочу себе такой набор… правда, теперь нет кухни, куда его положить.

   Закрываю лицо руками. Запах шоколада и сливочные нотки мороженого странно оттеняют соль навернувшихся слёз.

   Не хочу быть игрушкой.

   Я не развлечение.

   Сижу, повторяю это про себя.

   Шорох открывающейся и закрывающейся двери кажется утомительно громким.

   Не поднимаю головы, не отнимаю ладоней от лица, запах шоколада обволакивает меня, но даже ослеплённая и лишённая возможности обонять что-то, кроме десерта, знаю: это Ариан. Его взгляд физически ощутим.

   Тихо скрипит кожа. Ариан сидит напротив, и я безумно рада, что нас разделяет стол. Я почти задыхаюсь от его близости, часть меня ещё трепещет, хочет его.

   Как мотылёк и огонь.

   — Ты правильно сделала, что отказалась, — глухо произносит Ариан. — Во мне играли низменные инстинкты, гормоны кружили голову, не уверен, что смог бы думать о тебе.

   Как честно. Его взгляд прожигает насквозь. А у меня, помимо раздражения, тоже бурлят низменные инстинкты. Зарождающееся внизу живота желание накатывает горячей волной, опаляя сердце, разливаясь теплом по лицу.

   — И часто у тебя так гормоны играют? — шепчу я. — Скоро ли успокоятся? Как ты меня охранять собираешься, если руки держать при себе не в состоянии?

   — Удержу, не бойся. И скоро станет легче. — Выдернув соломинку, Ариан отпивает из высокого стакана. Мне интересно, почему он уверен, что успокоится, и объяснение не заставляет себя долго ждать. — Укус в основание шеи практикуется не просто так. В кровь самк… женщины попадают гормоны, и от её укуса в кровь сам… мужчины попадают гормоны, повышающие вероятность зачатия. Но даже без ответного укуса само это действие, кровь женщины пробуждают инстинкты, воздействуют на организм. Первые три дня — самые бурные, полные одержимости. Сейчас все распустившие зубы хотят тебя, видят сны о тебе, представляют тебя вместо женщин, с которыми снимают напряжение. Я перенёс обсуждение условий на три дня отчасти во избежание драки, пока играют гормоны и собственнические инстинкты.

   Его слова капают в мой разум, вырисовывая странную картину.

   — Ты меня не кусал, — чеканю я.

   — Да, всего лишь наглотался твоей крови с гормональным коктейлем оборотней.

   — Так дело только в этом? — Поднимаю взгляд: у Ариана мокрые волосы и взгляд шальной.

   — Нет, конечно: ты сама по себе привлекательная. Я захотел тебя, как только увидел.

   Интересно, я когда-нибудь привыкну к откровенности оборотней? Бегают голыми, такое в лицо заявляют.

   — На тебя укусы тоже повлияли. Не так быстро, потому что обмен веществ медленнее, но твой организм стал более фертильным, уже началась овуляция. Это делает твой запах объёмным, острым, пьянящим. Ты сама стала более возбудимой, — голос Ариана понижается до чувственных бархатистых переливов. — Должна чувствовать, как физическое влечение подавляет волю и установки, и то, что недавно казалось немыслимым, сейчас кажется почти естественным.

   Я готова согласиться, но язык увязает в странном бессилии. Взгляд Ариана парализует, его голос наполняет жаром:

   — …твоё тело жаждет ласки. Кожа такая чувствительная, горячая, отзывается на каждое прикосновение. И груди упругие так и просятся в ладонь, топорщатся под тканью сосками, призывая охватить их губами… желание накатывает, шумит в твоей крови, выливается соками, пробегает мурашками и теплом вдоль спины, заставляет дышать чаще, чувствовать острее…

   Какой рокочущий, подавляющий волю голос. Дышу и впрямь тяжело, внизу живота тянет от нестерпимого возбуждения.

   — А память о твоей крови, генетическом коде, усиливает моё влечение, заставляет ясно чувствовать твоё желание, запах. Это осязаемо, это… сводит с ума. Если бы попробовала мою кровь, уже лежала бы на этом столе, раздвинув ноги и отдаваясь мне…

   Вцепившись в стакан, Ариан осушает его в несколько шумных глотков. Хватает мой и, выдернув соломинку, тоже выпивает.

   Пытаюсь собраться с мыслями, совладать с разгорячённым телом, трясущимися руками. Дышать просто невозможно.

   — Не хочу так, — бормочу я.

   — Я тоже. Ешь. Еда успокаивает.

   Прижимаю ледяную вазочку с мороженым ко лбу. Холод хрусталя обжигает. Раньше думала, знаю, что такое страсть, но только теперь действительно понимаю всю глубину этого простого слова. Понимаю губительность похожих на одержимость ощущений.

   Но я права: у моего странного поведения есть логичное объяснение!

   Разум, где ты? Скорее помоги мне справиться с этим безумием.

   Выглядываю из-за вазочки: сцепив подрагивающие пальцы, Ариан смотрит в потолок, ноздри трепещут, губы дёргаются. Блестят острые клыки. В расстёгнутой рубашке видна шея, пульсирующая жилка, крепкие мышцы грудной клетки. И плечи-то какие широкие… Хорош, волчара.

   — Почему ты неженат? — хрипло уточняю я.

   Ариан задумчиво косится на меня и снова уставляется в потолок:

   — Всякие разные обстоятельства.

   — Трагические истории…

   — Может быть. А может, и нет. — Он приглаживает влажные волосы. — У нас нет разводов, супругов выбираем раз и навсегда, поэтому к выбору надо отнестись максимально серьёзно.

   У нас разводы есть, но я тоже считаю, что выбирать надо раз и навсегда.

   — Руководить должны не гормоны, а здравый смысл, — продолжает Ариан. — Страсть — это прекрасно, после укуса можно несколько недель не вылезать из постели и друг в друге души не чаять, но потом наступает отрезвление, и та, что казалась судьбой и смыслом жизни, предстаёт в ином свете. Тогда уже надо притираться характерами, узнавать друг друга заново. И может оказаться, что вы не способны жить мирно, не уважаете друг друга и не цените.

   В его голосе — затаённая боль, так что трагическая история может за этим и стоять.

   — Я хочу быть уверен, что мой выбор не порыв страсти, а что-то большее. — Ариан вновь приглаживает волосы и оставляет сцепленные пальцы на макушке. — Да и с порывами страсти туго: нет такого, ради которого я готов презреть комфорт нынешней жизни, раскрыть перед подданными лицо. Хотя со временем придётся ради наследника найти женщину, с которой будет уютно, которая станет поддерживать меня и помогать, а не разрушать мою жизнь.

   Помогать и поддерживать — да, в отношениях это куда важнее, чем страсть.

   — И пока я… не слишком расположен к брачным играм. Привык к человеческим женщинам, и это испортило мой вкус. Не в обиду тебе будет сказано, но есть разница между женщинами Сумеречного мира и волчицами Лунного. Поэтому у меня давно никого не было: привожу себя в состояние повышенной благосклонности к отношениям.

   Педант.

   — И как результат? — Нервно дёргаю плечом. — Тянет на отношения?

   — Нет.

   И почему мне обидно?

   Но в целом я согласна, сама подхожу к выбору спутника с тех же позиций, за вычетом поправки на последствия укуса…

   — Время от времени я бываю среди оборотней под видом лунного воина, но особого интереса среди женщин не вызвал, и хотя лунная сила часть меня, сомневаюсь, что уважение к силе или желание к ней приобщиться хорошая основа счастливого брака.

   — Неужели когда ты инкогнито, тобой не интересуются?

   — Интересуются, но не волчицы моего уровня: лунный воин для них слишком низкостатусен.

   — А, то есть сам ты тоже выбираешь по статусу? — опуская вазочку с мороженым, усмехаюсь я.

   — Моя обязанность как князя выбрать здоровую и сильную волчицу, даже если она из слабой стаи. Жениться я могу на любой, но хотелось бы, чтобы и она меня выбрала или хотя бы пожелала не только потому, что я сижу на троне чёрной скалы.

   Получается, в число выбирающих я не вхожу, ведь знаю, кто он.

   — Наверное, меня трудно понять. — Ариан отодвигает портьеру и задумчиво смотрит в окно. — Там, в Лунном мире, инстинкты и страсть первостепенны. Все с ними так носятся, так пестуют.

   — Здесь тоже, — шёпотом отзываюсь я, любуясь тем, как резко тени очерчивают его скулы и чувственные губы. — Хоть и не признают этого.

   Он будто не слышит меня, продолжает тихо:

   — Но я не хочу, чтобы они управляли моей жизнью. Мне не нравится, что физическое влечение выступает основной причиной заключения недоговорных браков, а последующие конфликты принято решать в постели. Хочу выбирать сам, разумом. Выбрать ту, с которой у нас много общего и можно поговорить, посмеяться вместе, понять. Которая сама выберет меня не за власть, не из-за того, что когда я возбудился и укусил, в её кровь попали ферменты моей слюны.

   В его желании что-то неимоверно грустное. В нём сквозит одиночество.

   — Понимаю, — киваю я. — Тоже считаю, что надо выбирать не под действием сиюминутного желания, а опираясь на совместимость характеров и интересов.

   — Что ж, — Ариан улыбается одним уголком губ. — У тебя будет возможность выбрать мужа разумом. Я позабочусь, чтобы никто тебя не укусил и не повлиял иными способами.

   — А я… я желаю тебе удачи. Ты обязательно найдёшь свою женщину.

   — Только бы раньше не сорваться и не наделать глупостей. — Вздыхая, Ариан взлохмачивает волосы. — Особенно когда рядом такой соблазн.

   — Обещаю держаться. — Подаюсь вперёд. — И ты тоже обещай держаться. Когда пообещаешь кому-то, помимо себя, мотивация усиливается.

   Ариан внимательно смотрит на меня. И я повторяю увереннее:

   — Пообещай, что не поддашься страсти.

   — Феромоны оборотней в брачном периоде кружат голову даже человеческим женщинам, так что и ты обещай выбрать мужа не по сексуальной привлекательности, а по душевной склонности.

   — Конечно. — Протягиваю руку. — Будем держаться от глупостей вместе. Обещаю.

   — Обещаю. — Ариан на краткий миг сжимает мои пальцы и отдёргивает руку. — А теперь у меня к тебе важный вопрос.

ГЛАВА 8

— Какой вопрос? — отодвигаюсь.

   — Меня мы обсудили. — Ариан наклоняется вперёд. — Теперь расскажи, почему ты, такая красивая и эффектная, вместо того, чтобы лежать в обнимку с мужем, гуляешь одна по ночному лесу? Трудно поверить, что у тебя было так мало поклонников, что не нашлось подходящего.

   Холодок пробегает по спине. Не люблю вспоминать школу и первые два курса института — ужасную пору, когда был полный набор: ходила в «старушечьих» вещах не накрашенная, очкастая и с неправильным прикусом.

   — Я одна, потому что… гадкий утёнок. Всегда была несуразной, угловатой, неуклюжей… — осекаюсь: не хочу рассказывать о брекетах. — А когда расцвела, когда пошла мода на пухлые губы и моя внешность стала цениться, было поздно: все достойные мужчины женаты, а недостойные… — Вздыхаю. «Не думать о Михаиле, не думать о нём». — Да не нужны они мне. Я тоже разборчивая.

   «Теперь», — мысленно договариваю я. И содрогаюсь от отвращения к себе: какой же я наивно-счастливой была, когда Михаил обратил на меня внимание. Слепой девчонкой, не разбирающейся в мужчинах и их хитростях. Да и сейчас не разбираюсь.

   Мою ладонь согревает рука Ариана, он спрашивает:

   — Неприятные воспоминания?

   — Только не спрашивай о бывшем, — мотаю головой.

   Удивительно, но слёз по Михаилу нет. Кажется, в сравнении с взрывом квартиры он мелковат… усмехаюсь этой мысли и быстренько заедаю её мороженым: главное — не дать себе загрустить. Улыбаюсь — улыбка притягивает хорошее настроение, даже если на душе паршиво.

   — Судя по твоему оскалу, этому бывшему следует набить морду.

   Исподлобья гляжу на Ариана. Взмахиваю дрожащей ложечкой:

   — Кстати, ты пробил его номер. Подозреваешь в причастности к взрыву? Вряд ли он…

   — Нет, в подъезд он перед этим не заходил, дверь твою не трогал. Просто… любопытно.

   Приоткрываю рот. Закрываю. Нет, не хочу знать, какого рода любопытство мучает Ариана. Лучше буду думать, что он хочет за меня заступиться, а не просто копается в прошлом. Хотя, если бы копался в прошлом, не задавал бы глупого вопроса, почему я одна — хватит пары фотографий.

   Дверь отворяется, и меня окутывает ароматом мяса. Рот наполняется слюной. Застываю, глядя на трепещущего ноздрями Ариана. Интересно, он от применения лунного дара сильно утомляется? Не приходится ли ему при этом больше есть? Взгляд у него такой голодный, словно он не завтракал.

   Перевожу взгляд на сочный изжаренный на гриле бифштекс, и… кажется, я готова вцепиться в него зубами и зарычать. Похоже, во мне просыпается что-то звериное.

***

— И тебя это не смущает? — удивляюсь я.

   Народу в торговом центре для середины рабочего дня слишком много, за рокотом голосов музыку почти не слышно.

   Оглядев витрину с манекенами в кружевном белье и чулках, Ариан отвечает:

   — Главное, чтобы это не смущало тебя. Мне бы не хотелось отходить более чем на пять шагов. Смотреть на тебя необязательно. Если моё присутствие мешает выбрать нужные вещи, сделай это по интернету. — Он отворачивается, разглядывая проходящих мужчин. Они на него не смотрят, но сдвигаются в сторону, обходя по дуге. — Хотя смущаться глупо: это всего лишь одежда.

   В общем-то он прав. Но неловко выбирать нижнее бельё под присмотром малознакомого мужчины. Ещё и бутичок маленький, не всегда можно сохранить дистанцию в пять шагов.

   Вздохнув, шагаю в дверной проём стеклянной стены-витрины. Ариан — следом. От смущения все украшающие манекенов и развешанные на стойках модели будто смазываются. Разум отказывается принимать, что я зашла в магазин нижнего белья, чтобы мне его купил Ариан.

   — Добрый день, — щебечет тоненькая, как тростиночка, продавец. — Чем могу помочь?

   — А… мм… — язык отказывается издавать более внятные звуки.

   — Ей нужен полный набор белья, — поясняет Ариан. — Повседневное, под вечерние платья, на все случаи женской жизни. Сгорел дом, не осталось совсем ничего, надо восстановить запас.

   Я упорно разглядываю витрину с пёстрыми гладкими трусиками без кружев и лицо продавщицы не вижу. Повисает короткая пауза. Затем девушка отвечает немного ошарашено:

   — Сочувствую. И, конечно, помогу всё подобрать. Есть пожелания?

   — Тамара. — Ариан касается моего плеча, по коже под тканью платья расползаются мурашки. — Вперёд. Не забывай, ночью церемония.

   Страшно подумать, что можно заподозрить о «ночной церемонии», если мы закупаемся в таком магазине. К чести девушки-консультанта, она сохраняет нейтральное выражение лица и проводит меня к стойке с кружевами. Судя по тому, что это очень соблазнительные модели запредельной цены, версии со сгоревшим домом она не поверила и решила, что Ариан принаряжает любовницу.

   Ладно, я эту девушку вижу первый и последний раз, пусть думает, что хочет.

   — Мне бы попрактичнее, — тихо прошу я. — Предстоит длительный выезд на природу.

   Меня не прельщает перспектива стирать все эти кружавчики в какой-нибудь речке Лунного мира, пока вокруг бегают голые мужики.

   — Попрактичнее, так попрактичнее, — с сожалением соглашается девушка и указывает на витрину, которую я разглядывала с самого начала.

   Ариан стоит в сторонке, и я принципиально на него не смотрю: спокойнее думать, что он на эти женские сокровища внимания не обращает и моего выбора не видит.

   Девушка выкладывает на витрину кружевной чёрный комплект, поясняя:

   — Это под вечернее платье…

   Тонкое ажурное плетение прекрасно. Осторожно приподнимаю невесомые трусики — почти произведение искусства.

   — Тамара?! — возглас прорезает тихий гул торгового центра.

   Холодный поток мурашек окатывает меня, сердце падает в пятки. Медленно разворачиваюсь: в дверях стоит высокая пожилая женщина в чёрной бесформенной одежде с подолом в пол. На волосах — тугой платок. В одной трясущейся руке — железная банка для подаяния с фотографией храма, в другой — молитвенник.

   Взгляд направлен на растянутые в моих руках трусики.

   — Ах ты шлюха! — мать летит на меня, замахнувшись тяжёлым молитвенником, и от парализующего ужаса я даже вдохнуть не могу.

   Её запястье оказывается в руке Арина, и тот проворачивает его ей за спину, придавливая к полу. Банка с подаянием звякает о плитку.

   — Безбожница! — верещит мать. И мне хочется провалиться сквозь землю. — Грешница! Гореть тебе в аду! Потаскуха!.. Аа…

   Она взвывает и упирается лицом в пол. Чёрный веер её подола кажется разметавшимися крыльями. Ариан сильнее выворачивает ей руку, но крик-стон перемежается словами-всхлипами:

   — Ах ты господи… послал в наказание… дочь-развратницу…

   Шагаю в одну сторону, в другую, отбрасываю трусики на витрину, точно они ядовитые. Снова шагаю вперёд, назад, от витрины. Лица и это проклятое бельё скрывает пелена слёз.

   Уйти, я должна уйти отсюда, но получается только судорожно шагать влево, вправо. Натыкаюсь на витрину. Отступаю. Натыкаюсь на манекен. И он с грохотом падает, заглушая истерические ругательства матери и имена святых.

   — Да заткнись уже! — рычит Ариан. — А то шею сверну!

   — Сбежала, чтобы распутничать! Блудница!

   Закрываю лицо руками. Хрип и скуление матери вырывают крик:

   — Не надо, не трогай её!

   Но смелости посмотреть на неё не хватает. Опять звякает банка с подаяниями. Шорохи. Вскрики. Причитания.

   И вопрос, главный вопрос: что она здесь делает?

   Я же сбежала в другой город, я никому не говорила, что здесь живу, оборвала связи, фамилию поменяла. Как она меня нашла? Случайность? Явилась сюда, потому что здесь храмов больше или батюшки лучше?

   Меня сотрясает мелкая дрожь. И вдруг окутывает тепло сильных рук. Ариан крепко прижимает к себе:

   — Пойдём.

   — Ты… не… не… — стискиваю его рубашку.

   — Не убил её, не волнуйся. Пойдём. — Он ведёт меня прочь, и в подтверждении его слов о том, что не убил, слышится причитание матери:

   — Зверь! Сатана! Ты продала душу дьяволу, су…

   Ариан оборачивается. Я крепче впиваюсь в его рубашку. Кожа под ней нестерпимо горячая, запах Ариан тревожно-опасный, и мать… она молчит. Никаких больше оскорблений. Осторожно отклеиваюсь от груди Ариана, смотрю по сторонам: люди удивлённо поглядывают на нас, мать стоит на коленях и истово молится, то и дело крестясь и ударяясь лбом о пол, усыпанный монетами и отражениями светильников.

   — Пойдём. — Ариан с силой заставляет меня уткнуться ему в грудь. — Похоже, сейчас тебе не до покупок.

   Он бесконечно прав. Если в переезде в Лунный мир и есть положительный момент, так это возможность полностью обезопасить себя от встреч с матерью и её истерик.

***

А много денег — это хорошо. Ариан за полчаса купил новую машину. Консультантов он, наверное, удивил и порадовал, но я ничего не видела: так и прятала лицо на его груди, а когда садилась на пахнущее кожей пассажирское сидение, смотрела только на асфальт тротуара, к которому подогнали джип.

   Стыдно и тошно, и понять не могу, когда же кончится чёрная полоса: наткнуться на умирающую жрицу, заполучить в квартиру бомбу, теперь вот встретиться с матерью, с которой нас должны разделять почти двести пятьдесят километров.

   «Надо было на другой конец Земного шара бежать», — думаю я, глядя на латанное-перелатанное полотно дороги.

   Ариан молчит, но сомневаюсь, что у него нет вопросов. Наверняка должны быть после такой эпичной семейной встречи. Меня передёргивает, плотнее скручиваю на груди руки.

   Освежителей воздуха мы не купили, жаль, что они не болтаются над зеркалом заднего вида, отвлекая от тягостных мыслей.

   Не выдержав молчания, не выдержав уверенности, что Ариан хочет меня расспросить, заговариваю сама:

   — Мой младший брат умер от лейкемии, с тех пор мать поехала крышей на религиозную тему: праведная жизнь, скромность, посты, стояние на горохе, крестные ходы. Отец вскоре после похорон ушёл к другой, нормальной. Меня мать планировала обвенчать с сыном своей подруги, он дурачок… — Вздыхаю, отворачиваясь к окну. — Действительно дурачок, там диагноз какой-то, инвалидность. Но он в церкви едва ли не ночует, и они решили, что мне такой набожный муж самое то. Но я к завершению школы выпросила у отца немного денег. Он не хотел давать, но я очень настаивала. Документы заранее спрятала, а чтобы мать не заметила, устроила маленький пожар, в котором они якобы сгорели. Не думай, в целом квартира не пострадала. Получила аттестат перед выпускным и просто сбежала.

   — Молодец. — Ариан похлопывает меня по колену. — Действительно молодец. Всё правильно сделала. А теперь ты под моей защитой.

   Губы дрожат. Мне горько. Горько ещё и от того, что лишь теперь понимаю: по сути Ариан тоже за меня решает, с кем мне жить. Судьба у меня, что ли, такая замуж по принуждению выйти? И от Ариана не сбежишь… или попробовать?

***

Мысль о побеге заставляет внимательнее присмотреться к стене вокруг дома Ариана. А это не просто дом: целое поместье с огромным садом и полем. Обычно люди столько земли не огораживают, но, наверное, Ариан прячет от случайных наблюдателей прогулки в зверином виде.

   Стена высокая, гладкая, ворота автоматические… и бежать я хочу от оборотня с чутким обонянием. Если у меня хоть малейший шанс скрыться от существа со сверхспособностями, обладающего связями в силовых структурах? Не имея при этом ни документов, ни денег?

   Ну, положим, деньги могу украсть с его золотой банковской карты, благо пин-код подсмотрела, когда он за джип расплачивался. Но документы? Но запах и дар, по следу которого меня нашёл даже не сам князь, а Лутград…

   Ариан набирает код на воротах, дверь отползает в сторону. Он садится на водительское сидение, джип с урчанием вкатывается во двор, затихает.

   Я совершенно иррационально хочу убежать, хотя понимаю: это невозможно.

   Ариан выходит из автомобиля и открывает мне дверь. Протягивает руку. Его ладонь горячая и твёрдая, на неё так удобно опираться. Я иду с ним. В тепле его ауры. Под его защитой.

   Желание бежать — это голые эмоции, отголосок страха, разбуженного матерью, я не должна убегать, ведь это может ухудшить моё положение в Лунном мире.

   И всё же страх сильнее, я поднимаюсь по лестнице и представляю, как войду в спальню, украду карточку, пульт от ворот и сбегу. Но сейчас я для этого слишком устала.

   Усадив меня на кровать, Ариан опускается на корточки, заглядывает в глаза, сжимает мои ладони тёплыми руками.

   — Тамара, ты как?

   — Жить буду.

   Он убирает с моего лица наползшую прядь, едва заметно улыбается:

   — Здесь она тебя не найдёт. Ложись спать, отдохни перед инициацией.

   Надо же, совсем забыла об этой процедуре. Падаю на подушки.

   — Полежи. — Ариан укутывает меня покрывалом. — Сейчас сделаю тёплого молока с мёдом, это самое то для крепкого сна.

   Он целует меня в лоб долго, будто не желает отстраняться. И наконец уходит.

   Да, мать меня здесь не найдёт, но мой страх уже здесь, и бороться с ним сложнее, чем с ней. Сейчас отдохну, а потом с ним обязательно справлюсь. А когда справлюсь, подумаю, есть ли у меня хоть малейшая возможность отвоевать свободу.

   Закрываю глаза…

   …

   — Тамара…

   В постели так уютно и тепло, не хочу ни молока, ничего.

   — Тамара…

   Морщусь, пытаюсь отвернуться.

   — Тамара, пора на инициацию.

   Инициация? Какая инициация? Потом доходит: официальное посвящение в жрицы.

   Открываю глаза: комнату озаряет падающий из коридора свет. Ариан склонился надо мной, касается плеча.

   — Ты уснула, решит тебя не будить, — мягко поясняет он. — Но больше ждать нельзя.

   Перекатываюсь на спину. Дышать тяжело, веки так и закрываются.

   — Подожди минутку, — шепчу я. — Дай принять душ.

   — Тебя помоют там.

   Распахиваю глаза, сон как рукой снимает.

   — А поподробнее о протоколе инициации?

   — Вставай, скоро сама всё увидишь, — хитро улыбается Ариан.

   — Расскажи, — хватаю его за рукав и удивляюсь неестественной мягкости белой ткани.

   Обычно рубашки из такой не делают. А ещё на ней вышит серебром узор. Скольжу пальцами по груди Ариана: в вышивку вплетены бусинки и острые камушки. Подталкиваю его в плечо, чтобы развернулся, и свет падает на орнамент, вспыхивающий гранями кристалликов и перламутром жемчужин.

   — Бриллианты? — уточняю я, тыкая в камушек.

   — Да.

   Навскидку их с полсотни.

   — Не страшно в такой дорогой рубашке ходить?

   Ариан смеётся:

   — Когда обладаешь почти уникальным даром перемещаться между мирами, опасных врагов в разы меньше. И бриллианты такого размера стоят не очень дорого. Если знать, где покупать.

   — Краденые?

   — Нет, конечно: промышленная закупка. — Ариан притягивает мою руку, целует в тыльную сторону ладони. — По-настоящему дорогие бриллианты — большие, с высокой чистотой, в эксклюзивных украшениях.

   Он очень близко, ноздри трепещут, и, кажется, он сдерживается, чтобы не придвинуться ближе. А я… чувствую его звериный запах, и по телу разливается тепло. Дыхание сбивается. Мы молча глядим друг на друга.

   — Так. — Ариан отпускает мою руку и выпрямляется. — У тебя пять минут, потом спускайся на кухню, покормлю.

   Он разворачивается к двери и, посверкивая бриллиантами на рукаве, шагает к выходу.

   — Ариан, как инициация проходит? — почти жалобно спрашиваю я.

   — Скоро сама увидишь.

   Так хочется кинуть ему в спину подушку, но я лишь ворчу:

   — Вредина.

   — Тамара, у оборотней острый слух, — от двери улыбается Ариан и оставляет меня одну.

***

— Вредина, — недовольно повторяю в мохнатый бок и плотнее запахиваю на себе его махровый халат.

   Ариан шагает чуть впереди белоснежным волком холкой мне по плечо. Под моими босыми ногами шелестит трава, а он сам ступает почти невесомо.

   Сердце тревожно сжимается. Оглядываюсь на дом: тёмный силуэт на тёмном небе. Ариан обещал, что на этом этапе инициации ничего страшного не будет, но всё равно не по себе. Тем более смущает его фразочка «твоё платье не понадобится».

   На приличном расстоянии от дома ещё забор и ворота. Поднявшись на задние лапы, Ариан передней подковыривает крышку в столбе и надавливает кнопку.

   Ворота раздвигаются, выпуская нас в поле.

   — Мог бы в человеческом виде идти, — замечаю я, — поговорили бы.

   Ариан шумно фыркает, выражение его морды похоже на ухмылку. Складываю руки на груди: ну да, на ужине я засыпала его вопросами, но мог и не нагнетать атмосферу.

   Трава становится выше, всё сильнее цепляет полы халата. Стрекочут кузнечики. Ни звука машин, ни малейшего признака людей. Должно быть жутко, но рядом с Арианом ощущаю себя защищённой от диких зверей и разгуливающих по полям маньяков.

   Запускаю пальцы в белоснежную шерсть на боку: плотная, жёсткая, а подшёрсток — мягкий. Почёсываю мохнатого, и он запрокидывает голову, а на морде снова подобие улыбки.

   Нас волной накрывает туман. Отхлынув, оставляет на скале под огромной луной. Оглядываюсь: холодный замок Ариана так и торчит на дне углубления. Дорога, на которой мы стоим, тянется к нему и уходит от нас дальше вперёд. Что там — не видно за изломом.

   Ариан делает первый шаг. Крепче вцепившись в шкуру, иду следом.

   Через двадцать шагов дорога резко уходит под уклон, и перед нами расстилается очередная похожая на кратер долина. Она полна растений, трава по бокам дороги мне по грудь. Пахнет цветами и фруктами, тянет дымом. Среди пышной растительности высвечиваются белые домики.

   Пальцы по-прежнему на шкуре Ариана, и когда он продолжает путь, дёргает меня вперёд. Идём. Ноги слабеют от волнения.

   На дорогу выступает фигура в белом одеянии. Неподвижно ждёт. Мне зябко, и я притискиваюсь к тёплому боку Ариана. Наши густые тени скользят по залитым серебром травам, но почти не видны на тёмном полотне дороги.

   Скоро становится понятно, что ждёт нас женщина в тоге. Лицо неопределённого возраста застыло в нейтральном выражении, но, кажется, она недовольна.

   Перед ней Ариан останавливается. Она низко кланяется ему, — на тёмных кудрях мерцают блики луны, — а потом переводит ледяной взгляд на меня.

   — Пошли, — голос рокочущий, повелительный.

   Впиваюсь в шерсть Ариана. Он не двигается. На мои стиснутые на шкуре пальцы женщина смотрит со странным выражением лица. Потом роняет:

   — Не бойся, не укушу. — Разворачивается. — Если будешь себя хорошо вести.

   Ариан подталкивает меня боком, изгибается, пытаясь сбросить руку. Изверг мохнатый!

   Ладно, буду себя хорошо вести, чтобы не кусали. На немеющих ногах иду за женщиной. Оборачиваюсь: Ариан смотрит так, будто в последний путь провожает.

   — Ещё успеешь на него насмотреться, — одёргивает женщина.

   Со вздохом опускаю взгляд на чёрную дорожку. Но любопытство сильнее, поглядываю по сторонам: а домики-то обитаемы! Из окон, из-за углов домов меня рассматривают мальчишки и девчонки, девушки, женщины. Мужчины тоже есть. Некоторые расхаживают в зверином обличии. Не скажу, что их много, но пока шли к большому двухэтажному дому с высокой оградой и распахнутыми металлическими воротами, насчитала тридцать пять жителей.

   — Простите, а кто это все? — уточняю я.

   — Лунные воины и их семьи, будущие жрицы, — не оборачиваясь, сообщает женщина. — Личная стая лунного князя.

   — А почему такая маленькая?

   Остановившись, женщина смотрит через плечо:

   — Здесь не все, но больше ему не надо. Его власть держится не на количестве клыкастых пастей.

   — А на чём?

   — Входи, — женщина кивает на просторный вытоптанный двор.

   Оглядываюсь: Ариан стоит на дороге. Смотрит. Надеюсь, ему просто делать нечего, и это не проявление беспокойства за мою жизнь.

   — Входи, — чуть громче повторяет женщина.

   Вздохнув, захожу во двор. Из окна второго этажа, прилипнув к стеклу, на меня во все глаза смотрят три девочки. Моя спутница поднимает голову, и они тут же исчезают в сумраке дома.

   Кажется, её боятся.

   Нахмурившись, женщина затворяет одну створку, затем вторую и запирает их массивной перекладиной. Причём её ворочает легко, на обнажённых руках чётче проступают мышцы.

   Словно мышеловку захлопывает.

   Ариан, куда ты меня засунул?

   — Ну что ж. — Женщина упирает руки в боки и пристально меня оглядывает. — Приступим.

ГЛАВА 9

— Первое и самое главное, что ты должна запомнить, — вещает строгая женщина, заливая в огромный таз с травами ведро кипятка. Горячий воздух наполняется горькими ароматами. — Это то, что князю ты жизнью обязана.

   В бревенчатой жаркой бане почти невозможно дышать. Под потолком горят плоские электрические светильники. Я стою, прикрываясь руками, и по коже сползают капли пота. А моя строгая банщица, представившаяся Велиславой, щеголяет в лёгкой облепившей сильное тело сорочке, и это кажется мне жутко несправедливым.

   Опрокинув в таз ещё ведро стоявшего возле печки кипятка, она продолжает рокотать:

   — Лунная жрица — это не только сила, но и правильный образ мыслей, не дающий эту силу использовать во зло.

   «А как же жрица, поучаствовавшая в убийстве другой жрицы?» — хочу спросить я, но закусываю губу: если Ариан захочет рассказать о своих подозрениях Велиславе, сделает это без моей помощи.

   Взяв большой деревянный ковш, Велислава размешивает запаренные в тазу травы. Я делаю маленький шажочек от пышущей жаром печи: это Велиславе хоть бы хны, а я уже испеклась.

   — Именно поэтому делается всё возможное, чтобы сила перешла к девочкам, которых воспитываем мы. Получивших дар мы растим в ещё большем уважении к князю и служении народу. Чем искреннее это желание, чем чище помыслы жрицы, тем сильнее она становится.

   — Правда? — вырывается у меня.

   Поджав губы, Велислава несколько мгновений смотрит на меня. Вздыхает:

   — Почти. Осечки случаются даже с выпестованными под чутким руководством жрицами: порой для них любовь, муж, дети становятся важнее верности. Поэтому получение силы взрослыми, не воспитанными должным образом женщинами крайне нежелательно. Но сейчас век гуманизма, что поделать. — И так смотрит, будто гадает, можно ли меня убить и потом сказать, что я сама виновата. — Цени доброту князя: он был вправе убить тебя и забрать силу для одной из наших преемниц.

   Да я уже оценила: он меня ещё от взрыва спас. Но что-то кажется, Велислава этому известию не обрадуется.

   Она хмурится, взмахивает рукой:

   — И хватит зажиматься, у нас наготы стесняться не принято, чем быстрее к этому привыкнешь, тем лучше для тебя.

   Правильно, конечно, говорит, но всё равно неловко. Напоминаю:

   — Но вы-то одеты.

   — Я тут церемонию провожу, между прочим. Моя одежда — символ разницы нашего статуса и исполняемых функций. А к наготе привыкай. Благо тебе есть, что показать.

   Велислава вылавливает из таза стебли пахучих трав и с небрежной лёгкостью заливает в кипяток четыре ведра холодной воды.

   — Тронь, не слишком ли горячо, — кивает на тёмную душистую воду.

   Эта забота о моём удобстве неожиданна и подозрительна. Искоса следя за Велиславой, осторожно окунаю кончики пальцев в воду.

   — Горячевато, — шепчу я.

   — Что ты блеешь, как овечка?

   Меня захлёстывает внезапная злость. Расправляю плечи, вскидываю голову и чётко, обжигаясь раскалённым воздухом, сообщаю:

   — Слишком горячо для меня.

   — Ну наконец-то. — Велислава заливает в таз ещё ведро, пустые вставляет друг в друга и относит к низкой двери. — Слабости здесь не любят и не прощают. — Она снимает с полки мочалки и бросает в стоящий на широкой скамье таз. Ковшом зачерпывает в чане печи кипятка и заливает их. — Ты особо-то на смотринах не обольщайся: все тебе мягко стелить будут, буйных волчиц разошлют по родственникам да в подвалах запрут, а как выберешь мужа, как брак свяжет тебя со стаей, так и станет на их перинах спать жёстко. Поэтому никакой слабости: если облили кипятком — улыбнись и скажи, что в следующий раз обидчицу живьём сваришь.

   Не сомневаюсь, что Велислава что-нибудь подобное говорила, и ей безоговорочно верили.

   — Ну, что стоишь? Садись в таз, — она указывает на тёмную, только что разбавленную воду. — Вымыть тебя надо перед церемонией.

   — А что там будет? — без особой надежды уточняю я и сую ногу в тёмную глубину таза, который, пожалуй, честнее назвать круглой ванночкой.

   — Этот этап связан с чистотой и почитанием. Тебе предстоит показать, что ты чиста, и доказать желание служить князю.

   — Как? — Меня от этой таинственности чуть не потряхивает.

   — Учитывая обстоятельства, чистоту ты будешь доказывать исключительно в ритуальной форме: помоешься.

   — Аа, — тяну я. — А желание служить не придётся доказывать уборкой помещений или стиркой вещей?

   — Это будущие жрицы осваивают до получения дара, тебе поздно такими вещами заниматься, хотя от помощи в хозяйстве мы, конечно, не откажемся.

   Не выдержав, отбрасываю любезности и прямо спрашиваю:

   — О том, что будет на посвящении, говорить не принято, или вы с Арианом надо мной издеваетесь?

   — По тому, как девочка поступит на этой церемонии, мы решаем, принимать её на обучение в жрицы или нет.

   — То есть это случается до получения силы?

   — Да. Это принятие в ранг младших жриц, не владеющих силой, но имеющих шанс её получить. — В ответ на мрачный взгляд Велислава взмахивает рукой. — А ты что думала? Силу получила и всё? Нет, голубушка, мы должны знать, с кем имеем дело, кого в семью пускаем и стоишь ли ты того, чтобы сохранять тебе жизнь. Всё! Садись в таз.

   Получается, у меня сейчас проверка на вшивость, провалив которую я распрощаюсь с лунным даром и жизнью?

   «Ариан этого не допустит», — надеюсь я, но в таз усаживаюсь с трепетом. Вода приятно охлаждает опалённую печью кожу.

   Велислава набирает тёмную воду ковшом, заносит его над моей головой:

   — Пусть прошлая жизнь смывается, как грязь, пусть тёмные мысли уйдут с тёмной водой.

   Прохладные ручейки бегут по волосам, щекочут лицо, капают на плечи. Велислава поливает меня снова и снова, гипнотически приговаривая:

   — Старая судьба стирается, новая пишется. — Гортанная мелодия звучит вслед словам, и ползут мурашки, внутри всё вибрирует в такт ей: страшно и величественно. — Вошла дева сумеречная, выйдет дева лунная.

   Жар раскалённого воздуха проникает в меня через опалённые лёгкие, через кожу, по которой змеями ползут струи тёмной воды, оплетают, пленяют, и всё это под рык-песню-причитание Велиславы, от которого всё внутри переворачивается.

   — …пламя в горне разгорается, одна фигурка расплавляется, да другая выковывается…

   Голос Велиславы пронизывает меня, затуманивает сознание. Шипит брызнувшая на печь вода, окутывает всё пахучий пар-туман. Утробная песнь без слов вьёт его, заставляет выплясывать вокруг меня, лизать влажными горячими языками.

   — …один след стирается, другой начинается…

   Нечем дышать. Страшно. Меня трясёт, а вода всё течёт и течёт на голову, будто сама по себе. Потусторонняя песнь звучит отовсюду, она слишком мощная, чтобы исходить от живого существа. Пар обжигает лицо, паника разрывает грудь, пытаюсь отыскать в молочном жаре руку Велиславы, натыкаюсь на жилистую горячую ладонь, стискиваю её и заливаюсь слезами: не одна, я в этом пекле не одна.

   — …узы крови разрываются, алые капли в тёмную воду проливаются, — (ладонь обжигает болью, я с недоумением смотрю на бегущую по раскрасневшейся коже алую струйку), — была отца с матерью, стала ничья…

   Слова стегают неожиданной болью. Паника омывает меня холодом, я задыхаюсь, впиваясь в жилистую ладонь скрытой в пару Велиславы… или не Велиславы вовсе: не уверена, что эти жёсткие пальцы не принадлежат потустороннему существу.

   — …одна встала на перепутье. Много дорог впереди, много уз на этом пути, есть к каким сиротинушке приплестись…

   Хочу что-нибудь сказать, но язык не двигается.

   — …вольна чистая судьба идти, куда пожелает. Вольна свободная от уз увязаться в другие…

   Велислава говорит и говорит.

   «Это просто слова», — пытаюсь убедить себя, но такое чувство, будто меня действительно отрывают от всего, и её слова имеют силу над пространством и временем, над моей жизнью. Я сижу в тазу в бане, окутанная паром, вцепившаяся в мелко вибрирующую руку, и страшные слова о моей свободе перемежаются порабощающей мелодией рокочущего голоса…

***

Лежу совершенно без сил и смотрю на цветной плетёный коврик возле двери. Простыня подо мной влажная от натёкшей с волос воды. Мышцы пропитаны такой истомой, что невозможно пошевелить пальцем. Но иногда я с усилием скашиваю взгляд на ладонь с багряной нитью пореза.

   После процедуры, которую Велислава назвала переменой судьбы, она меня ещё и веником попарила, так что из бани меня выводили под руки две девушки в белых сарафанах. Уложили здесь, в такой нарочито деревенской горнице, что она кажется ненастоящей, будто музейная постановка. Может, так и есть: я дорогу сюда не запомнила.

   Единственное, что нарушает антураж, — лампа под потолком. Но даже под этим отголоском родного мира у меня полное ощущение, что судьба переменилась, что я оторвана от своего прошлого, и это вдруг почти приятно.

   Я хочу, чтобы прошлое отпустило. Жаль, ритуал не подправляет память. Михаила я бы очень хотела забыть. И ещё некоторые моменты… много моментов. Хотя сейчас, когда лежу вся распаренная, будто пьяная, болезненные события вспоминаются легко, словно чужая жизнь.

   Дверь отворяется. Велислава в белом сарафане протягивает мне вполне современный стакан с клюквенным морсом. Хотя, кажется, к его запаху приплетаются нотки, которых не было в том морсе, что мне дали при выходе из бани.

   Пытаюсь взять стакан, но руки не поднимаются. Велислава приставляет его к моим губам. Первый же глоток подтверждает подозрение: вкус другой, в нём медовая сладость, более резкая горечь и что-то вязкое, оплетающее язык и горло. Вязкость растекается щекотным теплом.

   Морс заканчивается неожиданно быстро, я бы пила и пила.

   — Пора, — торжественно сообщает Велислава.

   Жалобно смотрю на неё снизу:

   — Сил нет… спать хочу.

   Вздохнув, Велислава уходит. Но через десять минут возвращается с чашкой горячего натурального кофе. Ставит передо мной.

   — Тамара, соберись.

   Вздыхаю. Наверное, я могу залезть под одеяло и отказаться идти. Возможно, мне за это физически ничего не будет… или будет?

   — А можно немного полежать?

   — Нет, ещё волосы сушить, заплетать. Одевать тебя. А для ритуала всё подготовлено. Возьми себя в руки и вставай.

   Пока беру только чашку кофе. Вдыхаю бодрящий аромат. И спрашиваю:

   — Ариан… какой он?

   Тёмные глаза Велиславы будто ещё больше темнеют.

   — Он слишком сумеречный, — чеканит она.

   Нахожу в себе силы сесть на кровати и повыше натянуть полотенце на грудь.

   — В каком смысле? — Придерживаю чашку, чтобы кофе не расплескалось.

   — Любит Сумеречный мир. Книжки ваши читает, фильмы смотрит. Отучился аж дважды, хотя достаточно одного.

   За Ариана и наши учебные заведения обидно:

   — Возможно, ему понадобилось больше знаний.

   — По литературе сумеречного мира? — вскидывает брови Велислава. — Я даже в кошмарном сне не могу представить, что бы эти знания несли ценность или практический смысл. Нет, это всё баловство из любви к чужой культуре. А нужные практические знания Ариан может получить сам или нанять профессоров, экспертов, консультантов.

   — Но должно же быть что-то для души.

   — Вот! — Велислава вскидывает палец. — Это ваше веяние, сумеречное, о том, что тело и душа нечто раздельное, нуждающееся в разных вещах. А душа и тело едины, их потребности нельзя разделять, иначе душа или тело зачахнет.

   — Значит, Ариан правильно делает, что не разделяет потребности. — Прикрываю улыбку чашкой с ароматнейшим кофе.

   Прищурившись, Велислава внимательно меня оглядывает.

   И кто меня за язык тянул? Кажется, нажила себе врага. Пытаясь смягчить эффект, судорожно глотаю кофе. Рот опаляет так, что перехватывает дыхание, но я бормочу:

   — Спасибо, очень вкусно.

   — Пожалуйста, — роняет Велислава, не меняя грозного прищура.

***

Волосы мне, нарушая волшебность инициации, Велислава просушивает феном, — розетка расположена у самой кровати, — сама же заплетает их в тугие косы с белыми лентами.

   Белый сарафан приносит смотрящая в пол девочка. То ли боится Велиславу, то ли по ритуалу на меня смотреть не положено. Тяну руки к подолу, но Велислава молча их перехватывает и, стянув с меня полотенце, надевает сарафан.

   С каждой секундой становится всё страшнее.

   Велислава затягивает у меня на талии длинный расшитый бисером и жемчугом пояс.

   Сердце гудит от волнения, от ощущения приближения чего-то страшного.

   Взяв меня за руку, Велислава направляется к выходу, увлекая за собой.

   Мы проходим по коридору, озарённому ярким лунным светом.

   Никого нет. Тишина. Будто вымерли все.

   Спускаемся по винтовой лестнице. Зеленоватое сияние фосфорных светильников придаёт гладким ступеням и стенам потусторонний мертвенный вид.

   Холод вытесняет накопленный в бане жар, и я начинаю дрожать. Надо было считать ступени — это хоть отвлекало бы. Босым ногам всё неуютнее касаться леденеющих камней.

   Шагающая впереди Велислава в зеленоватом сиянии кажется призраком.

   Когда я уже трясусь от холода и страха, мы выходим в коридор, завершённый двойной дверью с рельефным изображением скалящегося волка. Дверь, кажется, медная, и пылающие по бокам факелы рассыпают золотистые блики по отполированным зубам и страшной морде.

   Останавливаюсь. Но Велислава тянет вперёд.

   — Вы ведь меня не убьёте? — шепчу я.

   Уголок её губ дёргается в полуулыбке. В несколько ловких рывков Велислава подводит меня к двери и толкает створку ладонью. Половина морды уходит в горячий влажный сумрак.

   Запихнув меня внутрь, Велислава захлопывает створку и, судя по звуку, запирает.

   Просторное помещение озаряется лишь четырьмя тусклыми светильниками в далеко отстоящих друг от друга углах. Оглядываюсь, но почти ничего не вижу из-за полумрака, усиленного паром или туманом, стелящимся по кафельному полу.

   — Выпустите, — шепчу и стучу по двери.

   Шёпот и стук звучат неожиданно громко. Я застываю. Гул сердца усиливается оглушительно.

   Из клубов пара высовывается громадная тёмная морда. Волк размером с меня. Он приближается. На его губах и груди масляно блестит кровь, капает с него.

ГЛАВА 10

Дыхание перехватывает, я вжимаюсь в дверь. Хочется взмолиться «Не убивай», но голос не слушается. Запах крови расползается вокруг.

   В глазах гигантского волка вспыхивают луны.

   Так… это Ариан? Если он, то у него планы на меня, кажется, не гастрономические.

   «Спокойно, — приказываю себе. — Это проверка. Это просто проверка».

   Волчища медленно приближается.

   Если это Ариан, почему такой тёмный?

   Дрожь зарождается в кончиках пальцев, сердце леденеет. Надо думать быстрее, пока от ужаса не обезумела.

   Я на испытании. Мне надо проявить почтение… Поклониться, что ли? Тогда зачем он такой тёмный и в крови?

   Вглядываюсь в волка с сияющими глазами… да он грязный! Просто грязный, будто в луже искупался. А потом ещё о грязь потёрся и всю лужу собой просушил. А после задрал овечку. Смотрю на лапы: в полу между ними дырка… слив?

   Испытание на чистоту и почитание.

   — Тебя что, помыть надо? — сипло уточняю я.

   На грязной морде появляется подобие однобокой ухмылки.

   Сползаю по двери. Нервно хохочу. Изверги! Мистификаторы… Цензурных слов нет, чтобы выразить всю степень моего негодования.

   Остановившийся передо мной Ариан сгибает переднюю лапу, из-за этого его огромная фигура выглядит игриво.

   Хохотнув, поднимаюсь, смело шагаю в тёплую влажность пара и оказываюсь у печи с раскалёнными камнями на верхней плоскости. Рядом — вёдра. Вдоль стены тянется резервуар с холодной водой. И снова вёдра. Ещё дальше — лежак, ковши, расчёски и… шампуни собачьи: шеренга из двадцати флаконов. Чтобы шерсть была шелковистой и легко расчёсывалась.

   Оборачиваюсь: бесшумно следующий за мной Ариан по-волчьи ухмыляется.

   — Так вот кто тебя моет, — щурюсь я. — И что, ради каждой церемонии приходится так пачкаться?

   Мне удивительно легко. Ариан шумно вздыхает и опускает морду. Теперь ясно, почему Велислава отказалась переносить ритуал из-за того, что к нему всё — то есть Ариан грязный — готово.

   — Ладно, грязнуля, подставляй шкуру, пока я добрая.

   Ариан опускается на пузо и, вытянув лапы, кладёт на них узкую морду. Умильно смотрит на меня снизу. Просто сама невинность.

   Вздохнув, отправляюсь набирать воду. Не удивлюсь, если эти садисты не выпустят меня, пока не отмою его мохнатое лунейшество.

***

Мыть волка размером с корову занятие нелёгкое. Особенно если у тебя не водопроводная вода, а печка, и тёплую воду надо сначала навести в ведре, а потом выливать на мохнатую тушу.

   — И шерсть у тебя слишком длинная, — ворчу, выдавливая на холку второй флакон собачьего шампуня-кондиционера. — Не мог купить шампунь, который мылится получше?

   Жиденькая пена мгновенно темнеет от остатков грязи и крови. Просто удивительно, как сильно можно измазаться при желании, даже поливание водой почти не смыло с длинношёрстой шкуры песок и глину.

   — Мог бы для меня по-дружески не так сильно пачкаться, — продолжаю ворчать я.

   Наглая мохнатая морда обращает на меня жалобный взгляд.

   — Молчишь… — Взмыливаю бархатистую шерстку на лбу и носу. — Ты меня чуть до инфаркта не довёл, зверюга бессовестная.

   Ариан совсем жалобно вздыхает.

   — А если потенциальная жрица отказывается тебя мыть, кто твою шкуру драит?

   Тяжкий вздох становится мне ответом.

   — Неужели сам полощешься? — Скребу грязной пеной мягкий подбородок, щёки, шею. Ариан смотрит жалобно. — Или уже прошедшие ритуал жрицы помогают?

   Подняв ведро с заготовленной тёплой водой, выплёскиваю содержимое на морду. Наслаждайся! Ариан фыркает, мотает гигантской побелевшей моими стараниями башкой, но терпит.

   — Можешь уменьшиться? У меня руки отвалятся всего тебя намыливать несколько раз.

   Он опять лишь жалобно смотрит. Удобная эта звериная форма: можно не отвечать.

   — Чудовище, — бормочу я, но беру новый флакон шампуня. Чудо немецких зоотехнологий обещает бережный и экологичный уход за шкуркой питомца. Меня разбирает нервный смех. — Как вы додумались до такого посвящения? И ничего, что шампунчик из Сумеречного мира?

   Так смешно, что живот сводит. Опустившись на колени возле князя, тиская его намыленную холку, смеюсь в голос. Кажется, меня запугали до истерики, только она как-то поздно пришла.

   — И зачем меня мыли? Я же теперь вся грязная…

   Ариан утыкается мордой мне в бок, подныривает носом под руку, проскальзывает по мокрой груди и смачно облизывает щёку. А язычище у него такой — всё лицо за раз обмахнуть можно. И это тоже почему-то кажется смешным. Снова по щеке будто пробегается влажная щётка.

   — Дурак. — Цепляюсь за мокрую шерсть на мощной груди. Ариан поднимается. — Дурак.

   Смеясь, пытаюсь увернуться от огромного языка. Дававшая опору рука проскальзывает по гладкому полу. Я растягиваюсь на спине, Ариан встаёт надо мной, нацеливается на лицо. Из его звериной пасти должно пахнуть мясом, кровью, но отчётливо пахнет кофе со сливками.

   — Ах ты паразит. — Тыкаю его в брюхо, с которого капает грязная вода. — Мне пришлось черный пить, а я бы тоже хотела со сливками, сладенький.

   Фыркнув, Ариан тыкается носом мне под рёбра. Щекотно. Хохоча, извиваюсь под ним, а он снова проходится шершавым языком по лицу. Застывает, хитро посверкивая лунными глазищами. Упирается холодным носом в шею и резко выдыхает. Взвизгиваю от щекотки, хватаю его за уши.

   — Прекрати, — смеясь, пытаюсь оттянуть его от себя, но пальцы скользят по мокрой шерсти. — Щекотно же.

   Мохнатая вредина снова резко выдыхает в шею. Облизывает мои щёки языком.

   — Ты слюнявый. — Похлопываю его по носу. — Тебе об этом говорили?

   Мотнув головой, Ариан утыкается мордой мне под мышку — и выдыхает. Щекотно до повизгивания и изгибания всем телом. Дёргаю его за щёку, но она пластично растягивается, а морда лезет под вторую подмышку и сопит. Я уже безостановочно хохочу, сучу ногами.

   Сквозь смех и пофыркивание выдавливаю:

   — Ну прекрати, прекрати, что о нас Велислава подумает?

   На этот раз Ариан одним махом облизывает мне всё лицо и преданно заглядывает в глаза. Над его топорщащейся мокрой шерстью макушкой туда-сюда резво качается кончик хвоста.

   Ухватив мохнатые щёки, растягиваю их в разные стороны, клыки обнажаются в жутковатой улыбке.

   — А ты лапочка, — посмеиваюсь я. — Огромная грязная лапочка…

   Он резко суёт нос мне под мышку, выдыхает, и я снова извиваюсь в приступе смеха.

***

Руки и спина ноют от перенапряжения: таскать вёдра с водой, промыливать густую шерсть и её выполаскивать, да ещё в таких объёмах, дело и впрямь достойное вступительного экзамена.

   Когда шкура Ариана принимает положенный белый цвет, он выводит меня в следующую комнату: сухую, облицованную лакированным деревом, полную запахов трав. На софе у стены — высокая пачка полотенец. Фен демонстративно лежит рядом с ними — то ли поблажка, то ли проверка на моё желание возиться с царственной тушкой подольше. А рядом с феном светлеет большой деревянный гребень — княжескую шкуру причёсывать.

   — Минуточку. — Юркнув в банное отделение, опрокидываю на себя ведро прохладной воды, смывая остатки пены и грязи. Вернувшись в сушилку, требую: — Отвернись.

   Вздохнув, Ариан усаживается спиной ко мне. Дружелюбно подёргивает хвостом.

   Стягиваю с себя липнущий к коже сарафан, хватаю махровое полотенце с вершины стопки и вытираюсь, отжимаю влажные косы.

   Ариан чуть поворачивает морду. Электрический свет мерцает на белоснежной шкуре.

   — Не подглядывай, — грожу пальцем.

   В ответ — вздох. И морда покладисто уставляется на облицованную деревом стену.

   Закутываюсь в следующее полотенце громадной стопки и плюхаюсь на середину софы.

   — Ариан, мне надо тебя побыстрее высушить феном или подольше обтирать полотенцами?

   Ухом-то он поводит, но отвечать не спешит.

   — В общем, если феном пользоваться нельзя, ты сам виноват. Иди сюда. — Нажимаю на кнопку, из сопла вырывается горячий воздух. — Ко мне, ваше лунное сиятельство.

   Повиливая хвостом, Ариан царственно подходит. Падает под ноги и переворачивается на спину, подставляя под фен мохнатое брюхо и… всё остальное, на этом брюхе вольготно развалившееся, включая мохнатые шарики.

   — Ариан, это неприлично! — я чуть не похрюкиваю от смеха. — И ты же знаешь, у меня склонность эту часть мужского тела проверять на прочность мебелью.

   Фыркая, Ариан переворачивается на брюхо. Направляю горячий воздух ему на макушку, бормочу над острым ухом:

   — Это ты так ненавязчиво похвастал своим достоинством, чтобы передумала и согласилась на секс без обязательств? К твоему сведению: я зоофилией не страдаю, твоя волчья ипостась не представляет для меня никакого интереса, ну кроме как за ушком потрепать…

   Что я и делаю. Ариан выдыхает, губы забавно топорщатся и хлопают, выпуская воздух. А я сушу дальше. Шерсть распушается. Если бы не болели натруженные мытьём руки, если бы не обжигал ладони быстро перегревшийся фен, я бы наслаждалась: больно хороша у Ариана шкура.

   — Из тебя бы вышла замечательная дублёнка, — хвалю я.

   Ариан так выразительно на меня косится, что осознаю неприятность для него этой шутки.

   — Ну, прости, прости. — Глажу по бархату макушки. — Не могу привыкнуть, что ты не только человек, но и животное.

   Он снова фыркает, но ластится к моей руке с удивительной для таких габаритов деликатностью. Поймав мягкими губами кончики пальцев, тут же их облизывает.

   — Хватит-хватит, — со смехом направляю струю горячего воздуха в нос.

   Забавно сморщившись, Ариан отворачивается, позволяя продолжить сушку. Позже я милостиво соглашаюсь просушить пузо, правда, для этой процедуры заставляю его встать.

   А потом наступает время гребня. Обещание на шампуне не врёт — шерсть расчёсывается легко, укладывается волосок к волоску и блестит. Блеск неестественный: будто лунные блики вспыхивают, хотя свет электрический, желтоватый. А ещё Ариан так шумно дышит, словно мурлыкает.

   — Нравится? — Веду гребнем по боку и пересчитываю рёбра.

   Ариан кивает. Валится на спину и, вскинув лапы, умоляюще смотрит на меня.

   — Эй, я же говорю: я не волчица, меня твои мохнатые прелести не прельщают, — грозя гребнем, напоминаю я.

   Но этот мохнатый князь так смотрит, так смотрит…

   — Ладно, — сдаюсь со вздохом и начинаю чесать его пузо.

   Поскуливая от удовольствия, Ариан извивается под моей рукой, дышит часто, хвостом виляет. Да, немного оборотню для счастья надо. У него взгляд мутнеет, и морда такая восторженная, что смешно. Но почему-то кажется, смех его обидит, и я сдерживаюсь, расчёсывая шкурку на животе. Его щенячий восторг даже приятен. Останавливаюсь, только когда боль в мышцах правой руки становится обжигающей.

   — Всё, ваша лунность, пора и честь знать. — Снимаю с деревянных зубцов мягкий подшёрсток и складываю в кучку рядом с бедром. — Не надо на меня так смотреть, не поможет.

   Но жалобный взгляд срабатывает, и я начёсываю мохнатое брюхо левой рукой, хотя это неудобно. Когда и она устаёт, поднимаюсь:

   — Всё. Теперь точно всё. Что там у нас дальше по программе?

ГЛАВА 11

Вздохнув, Ариан поднимается. Вытягивает лапы и с урчанием прогибает спину. Выпрямившись и зевнув, кивает на свой бок, будто предлагая ухватиться за шерсть.

   Запускаю пальцы в шкуру. Он подходит к стене и рыкает.

   Замаскированная под стену дверь отворяется к коридор, озарённый оранжевыми круглыми светильниками. На полу меня ждут тапочки. Ариан тянет за собой. На ходу влезаю в уютную обувку и следую за ним к винтовой лестнице.

   Она уносит нас из подземной бани. Теперь внимательно оглядываюсь по сторонам: а к светильникам-то тянутся провода, и на выходе тёмный, под цвет стены, выключатель.

   Мы выходим в простой коридор. Лунный свет облизывает деревянный пол, стены напротив окон. Хотя я только что видела следы привычной цивилизации, снова всё кажется таинственным, потусторонним… да о чём это я: это и есть потусторонний мир.

   Ариан вводит меня в просторную комнату с кроватью. Велислава поднимается с сундука и протягивает белый сарафан, расшитый жемчугом и серебром:

   — Ты заслужила право отдать свою судьбу лунному князю.

   Вообще-то это не то, чего я хотела… И ещё казалось, Велислава должна расстроиться моему успеху, но она спокойна, будто её ничуть не смущает, что простой человек затесался в лунные жрицы.

   Принимаю на руки тяжёлый сарафан:

   — Спасибо… за оказанную честь.

   Уголок губ Велиславы дёргается в знакомой полуулыбке. У Ариана она, что ли, набралась? Или он у неё? Оглядываюсь: белый волчище внимательно следит за разговором.

   И вот стоим мы, смотрим друг на друга. Я-то не знаю, что делать, а эти двое что молчат? Ну ладно Ариан, но Велислава не в зверином облике.

   Едва уловимо вздохнув, она поясняет:

   — По традиции ты сейчас должна надеть сарафан, поужинать, снять его и лечь спать. Но это необязательная часть. Самое важное ты исполнила.

   Руки гудят от недавнего перенапряжения, и сарафан с каждой секундой становится тяжелее. Кошусь на отмытого волчищу. Прекрасно понимаю, почему отмывание — самое важное, ведь иначе его чистить пришлось бы кому-нибудь другому. Может, самой Велиславе.

   — На ужин останетесь или как? — уточняет она без особого энтузиазма.

   Ариан мотает головой и выходит из комнаты.

   — Сейчас он оденется и придёт, — поясняет Велислава и отправляется следом за ним, ворча под нос: — сумеречный наш.

   Кажется, он должен был обратиться в голого мужчину прямо сейчас, и, кажется, Велислава его деликатность не оценила. Зато ценю я. И на всякий случай надеваю расшитый жемчугом сарафан: вдруг это тоже проверка?

   Сажусь на постель и жду.

   Жду.

   Оглядываю комнату, будто сошедшую со страниц сказочных книг — если не считать электрических ламп.

   Вернувшийся в джинсах и рубашке Ариан благоухает собачьим шампунем.

   — Пойдём. — Протягивает руку, и в его глазах вспыхивают луны.

   Точно завороженная, вкладываю пальцы в горячую ладонь. Отвести взгляд от света в его глазах невозможно. Ариан ведёт меня за собой по ступеням, по коридору, выводит на крыльцо.

   Лишь ступив на каменную площадку перед крыльцом, нахожу силы перевести взгляд с пылающих очей Ариана на землю. Моя угольно-чёрная тень скользит сбоку, сплетённая с человеческой тенью Ариана. Он ведёт меня через вытоптанный двор и ворота на тёмную дорогу среди домов, деревьев… полей.

   Останавливается на пригорке между поселением своей стаи и разрушенным дворцом. Сжимает мои руки и просит:

   — Посмотри на меня.

   Нехотя поднимаю взгляд. Лёгкий ветерок треплет тёмные волосы Ариана, блестящие в свете огромной луны.

   — Следующий этап посвящения ты уже прошла — получила дар лунной жрицы, и дар принял тебя. После этого молодую жрицу отвязывают от её кровного рода и прежней судьбы, но для тебя этот ритуал совместили с омовением, всё равно оба проходят в бане. Ещё одна ступень посвящения — перенос в Сумеречный мир, но ты и так оттуда. А сейчас я проведу тебя между мирами, используя только твою силу.

   — Боюсь, — стискиваю его руки. Мне холодно и не по себе. — Отложим?

   — Ты однажды уже перешла, спонтанно, я чувствую это. После этого должно было стать плохо, накатить бессилие, лихорадка, бред.

   Так вот почему я выходные не помню! Тогда, после укуса, я видела огромную луну и прошла сквозь туман, а потом два дня будто вылетели из памяти, и Антонина Петровна утверждала, что из квартиры доносились подозрительные звуки. Наверное, я бредила.

   — Второй переход будет менее болезненным. — Ариан приближается на полшага. — Хотя на какое-то время ты почувствуешь недомогание. Это нормально: твоё тело изменяется, настраивается на звучание двух миров. Я позабочусь, чтобы у тебя было всё необходимое. А теперь… теперь всем сердцем пожелай оказаться в Сумеречном мире.

   Его ладони скользят по моим предплечьям, пуская волну мурашек до самой спины. Охватывают меня. Глаза Ариана вспыхивают с невиданной силой, ослепляют. Его голос рокочет, сминает волю, вибрирует в самом сердце:

   — Пожелай. Всей душой потянись к дому. Представь поле и россыпь звёзд на небе, и мой дом совсем близко, представь, что хочешь туда…

   И представлять не надо — хочу. Ладони Ариана проскальзывают по лопаткам, он обнимает меня, прижимая к груди, и я чувствую ускоренное биение его сердца.

   — Представь, потянись. Мы уже там, мы всегда там и здесь, тебе надо просто сделать реальным там, а не здесь.

   Его голос сочится рокотом водопада, проникает в меня, заставляет кровь бурлить и метаться по сосудам.

   — Поле… звёздное небо… дом…

   Зажмурившись, представляю поле возле дома Ариана. «Мы там», — уверяю себя. И внутри что-то вздрагивает. Волна щекотки прокатывается по телу, я судорожно вдыхаю.

   — Отлично, — шепчет Ариан, продолжая обнимать. — Голова не кружится?

   Неужели всё? Неужели это так легко? Или он помогал?

   Запрокидываю голову: безумно огромной луны нет — обычное земное небо мерцает россыпью звёзд. Шелестит трава, и ветер треплет волосы Ариана. В его глазах полыхает луна отколотого мира.

   А на меня накатывает дурнота и ощущение нереальности происходящего — совсем как в то утро, когда шла из леса домой, поминутно проваливаясь в забытьё.

   В надёжных руках Ариана даже не пытаюсь сопротивляться дурноте, и она повторяется: урывками воспринимаю, как он несёт меня к задним воротам, потом уже по двору, по дому. Укладывает на кровать, укутывает, целует в лоб.

   — Первые семь переходов самые трудные, — шепчет на ухо, и его палец скользит по моим губам, — а потом будешь свободно шагать между мирами.

   «Может, тогда я смогу убежать от женишков?» — мелькает мысль. И я утыкаюсь в мохнатое плечо. Хочу сказать, что всяким мохнатым место на коврике у двери, но почему-то запускаю пальцы в тёплую шкуру… Когда это он раздеться успел?

   Надо его прогнать, но шкура пахнет приятно, она такая мягкая, и так успокаивает звук мощного сердцебиения Ариана…

***

Пробуждение вырывает из чего-то приятного и мягкого. Постанывая, разлепляю глаза: портьера сдвинута в сторону, и в комнату льётся солнечный свет.

   Скольжу ладонями по жемчужинам на церемониальном сарафане. Перебираюсь на подушку рядом и покрывало — холодные. Значит, Ариан давно ушёл… Сердце неприятно сжимается.

   Но он, конечно, не может постоянно меня караулить, у него свои дела должны быть — князь как-никак.

   Потянувшись, зеваю.

   В доме очень тихо. И сердце снова ёкает: а вдруг я здесь одна? Совсем одна…

   Резко сажусь на кровати, прислушиваюсь: тишина.

   Жутко. Сердце бешено колотится.

   Быстро посетив ванную, умывшись, крадучись выхожу в коридор: пусто. Но дверь в кабинет Ариана приоткрыта.

   Надеясь застать его там, влетаю внутрь, но его нет. Тихо гудит на столе ноутбук. Открытый ноутбук, на котором Ариан что-то делал. Но как давно?

   Надо подойти и потрогать обивку высокого кожаного кресла: если тёплая, он ушёл недавно. Приближаюсь с непонятный трепетом. Опускаю ладонь на сидение — холодное. Скашиваю взгляд на монитор и замираю.

   «Волонтёры из нескольких областей обходят торговые центры, призывая людей поддержать богоугодное восстановление храма», — гласит заголовок статьи на православном сайте.

   Полтора десятка волонтёров — женщины в тёмных длинных одеждах с кубышками — сфотографированы на фоне звонницы старинного монастыря. Взгляд жадно скользит по скорбным лицам, но мать я узнаю в первую очередь по росту и одежде, в которой видела её последний раз.

   Лёгкий холодок пробегает по спине: Ариан копается в моём прошлом.

   Среди вкладок браузера есть и Одноклассники… Любопытство оказывается сильнее здравого смысла и деликатности. Скольжу пальцем по тачпаду, переключаю вкладку.

   И оказываюсь лицом к лицу со страницей моей матери.

   Запись недельной давности оповещает, что батюшка её церкви благословил рабу божию на присоединение к волонтёрам, которые должны собирать подаяние на восстановление храма.

   Проматываю ленту: селфи в автобусе с ещё одной волонтёркой. Селфи в нашем областном монастыре. Селфи на фоне торговых центров, с много подавшими женщинами и мужчинами. Фотографии тех, кто грубо отказался помогать святому делу, и сетования на засилье дьявола. Так похоже на неё…

   А наверху — пронизанный истерическими нотками и смайлами пост о божественном испытании: встрече с дочерью-сатанисткой, развратничающей с демоном прямо на глазах честного народа. О попытках вразумить пропащую, ободряющем шёпоте ангела и дьяволе, наславшем на блудницу глухоту и чёрствость сердца. И совет лучше приобщать деток к святой матери-церкви, запретить телевизор, компьютерные игры и общение с неверующими.

   Мне должно быть больно. И неловко. Но такое чувство, что написано не обо мне. Словно не моя мать пишет этот бред. Комментариев к записи много. Открыв их, улыбаюсь: а некоторые её высмеивают, просят предоставить снимки разврата с демоном или хотя бы фотографию демона.

   Снова открываю ленту. Проматываю ниже записей о волонтёрстве: иконы, селфи на фоне храмов, селфи на могиле моего брата, цитаты молитв, поздравления с многочисленными церковными праздниками.

   На сердце — пусто. Впору думать, что ритуал Велиславы, отвязывающий меня от рода и прошлого, действует. Не чувствую я себя той запуганной девочкой, что прогибалась под ужесточающиеся религиозные правила матери. И даже фотография куличей, расставленных на знакомой, ничуть не изменившейся (если не считать более блеклых цветов) кухне, отдаётся лишь едва уловимой грустью.

   Никогда не верила в силу ритуалов и инициаций, но смотрю на страницу матери, на её фотографии, на выплеск религиозного рвения, прежде так смущавший меня, а порой сводивший с ума, — и ничего. Словно чужого человека разглядываю. Это-то и страшно.

   «Что со мной?» — в растерянности открываю следующую вкладку: письмо от «В».

   К короткому досье прикреплена фотография Михаила.

   И снова сердце спокойно.

   Сухие факты: дата рождения, места учёбы, первой работы… развод, не выплачиваемые алименты первым двум детям, второй брак и дети, место нынешней работы.

   Смотреть на это тяжело, но не ужасающе, как раньше. Ощущение, будто читаю о недобросовестном коллеге, за которого стыдно.

   Как такое возможно? Как простые слова сделали такой мощный поворот в моих мозгах? Гадкое чувство, словно во мне, в моей душе поковырялись…

   Передёрнувшись, отодвигаюсь от ноутбука. Охватываю себя руками, и жемчужинки впиваются в кожу.

   Странно. Как всё странно. Какая страшная власть: получается, можно запросто от кого-то отвратить. А к кому-нибудь привязать?

   Страшно до дрожи.

   На подгибающихся ногах выскакиваю из кабинета:

   — Ариан!

   Тишина. Сбежав с лестницы, снова кричу:

   — Ариан!

   Замечаю клок пыли в углу холла. Пробегаю на кухню: в раковине стоит грязная посуда.

   — Ариан!

   Ужас оглушает, я снова бегу, теперь к входной двери, и она распахивается, заходит Ариан в обнимку с двумя большими бумажными пакетами.

   — Что случилось? — Он обеспокоенно меня разглядывает.

   Хочется его ударить. Но шумно вдыхаю, машу рукой:

   — Что вы со мной сделали? Почему я ничего не чувствую? Почему мне всё равно, какой бред несёт обо мне мать? Почему плевать на Михаила, хотя недавно хотелось выть от обиды? Что за проклятый ритуал надо мной провели?

   — Ритуал изменения судьбы, он помогает жрицам стать независимыми от семей и стай, помогает им…

   — Что вы со мной сделали? — Меня трясёт, наворачиваются слёзы. — Как такое возможно? Как можно так легко избавить от привязанностей?

   Тяжело вздохнув, Ариан отпускает пакеты на пол.

   — Тамара, ритуал сработал так чисто, потому что ты хотела отстраниться от этих людей, хотела изменить судьбу и перечеркнуть прошлое.

   Слёзы капают на сарафан. Мне страшно, и в груди будто что-то чужое вибрирует. Я сама себе кажусь чужой.

   — Какие ещё это имеет последствия? Что это такое? Как сильно влияет на меня?

   — Судьбу определяют наши привязанности, чувства. Если говорить о физиологии: в этом ритуале были разрушены привычные нейронные связи. Эти связи заставляют нас реагировать на людей определённым образом. У тебя этих привычек больше нет, ты вольна начать отношения с чистого листа. Можешь заново полюбить, можешь забыть.

   — Мог бы предупредить! — стискивая кулаки, смотрю в пол. — Это было нечестно! Несправедливо! Я должна была сама принять решение.

   — Ты лунная жрица с активным даром, у тебя нет выбора. Либо ты принадлежишь Лунному миру, либо… отдаёшь дар, — глухо звучит его голос. — И может, твой разум не согласен, может, разуму противно, но душа позволила разорвать нити судьбы и рода. Вероятно, потаённое, возможно, стыдное для тебя, но у тебя такое желание было. Иначе зачем ты сбегала из дома, меняла фамилию, пыталась забыть прошлое?

   Меня передёргивает от его правоты: да, стыдно, что хочу отказаться от семьи, от родства. Стыдно, что попалась на уловки Михаила. Хочу это забыть, вымарать из своего прошлого.

   Губы дрожат. Закрываю лицо руками. Почти сразу Ариана согревает меня в объятиях.

   — Всё хорошо, — шепчет он, поглаживая по спине. — Если сейчас отпустишь прошлое, оно больше тебя не настигнет.

   Неожиданно слёз нет оплакать изменённую судьбу и бесчувствие. Слишком тепло в руках Ариана, хорошо, безопасно и спокойно. И я стою так долго-долго, а он не пытается отпустить.

   Потом накрывает стыд, что сама разобраться с прошлым не могла, только через ритуал.

   Наверное, за вмешательство злилась бы больше, если бы не потрясающе ровное отношение к матери, Михаилу, коллегам, однокурсникам и одноклассникам. Словно и впрямь начинаю жизнь с чистого листа, с новой судьбы…

   — А я тебе одежду принёс… — шепчет Ариан, продолжая соблазнительно поглаживать по спине, постепенно останавливая руку всё ниже и ниже, подбираясь к ягодицам.

   Шумно вдохнув, упираюсь в его грудь ладонями, и он нехотя отступает. Поднимает пакеты. Я смотрю в пол и снова вижу пыль.

   — Твоя домработница не вернулась? — Осторожно касаюсь своей щеки: сухая, только ресницы чуть влажные.

   Ариан застывает вполоборота ко мне, стискивает пакеты. Голос его рокочет на низких тонах:

   — Сейчас на своей территории я никого постороннего видеть не хочу. Лучше потерпеть грязь, чем бороться с инстинктами.

   — С какими инстинктами?

   — Не важно, — дёргает головой Ариан и направляется в обход меня к лестнице на второй этаж. — Всё постирано, так что можешь смело надевать.

   — Какие такие инстинкты? — иду следом. — Уж не собственнические ли? Если так, как ты собираешься меня сватать?

   — Я не животное, чтобы подчиняться только им, — цедит Ариан и толкает дверь в мою комнату. — Просто дом — это более личное, это… здесь труднее не поддаваться желанию защищать своё… Тамара, хватит сомневаться в моём здравом уме!

   Он швыряет пакеты на кровать и, обогнув меня, выскакивает в коридор, захлопывает дверь.

   Стою с широко распахнутыми от удивления глазами: чем я его задела? Неужели вопрос об инстинктах его настолько оскорбляет? Ведь о том, что он не только животное, я и так знаю.

   Покачав головой, приближаюсь к кровати. Переодеть помявшийся сарафан очень хочется.

   Вываливаю на скомканное одеяло содержимое первого пакета и растерянно хлопаю ресницами: панталончики, блеклые тканные бюстгальтеры без швов. Платья в пол с длинными рукавами. Всё тёмное и мрачное. Похожие на паруса широченные джинсы, толстовка, водолазка.

   Переворачиваю второй пакет: цветные сарафанчики, кружевное бельё, чулочки, маленькое чёрное платье…

   Смотрю на левую кучку весёлой одежды и кружавчиков, на правую с набором старой девы… что это значит?

   — Слева — для личного пользования, — шепчет на ухо Ариан. Я подскакиваю. Его ладони оказываются на моей талии, скользят по животу, вызывая жаркий трепет. — А справа одежда для жизни в стаях. — Губы касаются моей шеи, плеча. Горячее дыхание волнительно щекочет кожу. — Нечего им на тебя лишний раз заглядываться.

   — Так я мужа выбираю… — сипло шепчу в ответ.

   Дыхание Ариана учащается, опаляет, и руки крепче обнимают за талию.

   Он резко отступает. Спине становится холодно, а сердце по-прежнему неистово стучит.

   — Кстати, ты проспала дольше, чем я рассчитывал. Представители стай уже тянули жребий, определяя очерёдность твоей жизни у них. Сейчас позавтракаем и поедем в первую стаю.

   Дыхание перехватывает, слабеют ноги, кончики пальцев дрожат: вот и начинается моя новая судьба.

ГЛАВА 12

После известия о скором знакомстве с потенциальным женихом кусок в горло не лезет. В Лунный мир я отправляюсь голодная, даже не чувствуя этого: слишком много волнений, доходящих до страха, и обещание Ариана круглосуточно меня охранять не успокаивает.

   Луна пылает серебристым всевидящим оком. Она в зените над троном Ариана, поэтому кажется, что сейчас то же время суток, что было в наш прошлый визит. Но поселение стаи пустынно, словно все спят.

   Лишь Велислава сидит на крыльце, в ярком свете распуская свитер из белой шерсти.

   «Уж не Ариан ли одёжку своей шкурой спонсировал?» — мысль вроде весёлая, но не до смеха.

   Велислава поднимает голову, осматривает моё длинное закрытое платье, распущенные по плечам волосы. Вздыхает.

   — Я сейчас. — Ариан исчезает в доме.

   Хочется бежать за ним, но остаюсь, прислоняюсь к столбу, поддерживающему козырёк над крыльцом. Он холодит спину между лопаток.

   Пальцы Велиславы ловко распутывают волнистую нить, шерсть посверкивает в лунном свете.

   — С Ариана начесали?

   Велислава взглядывает на меня исподлобья, качает головой:

   — Нельзя так с волосом разумного играть, судьбу крутить. Это шерсть лунных овец. Особым образом вскормленных, в ночь таинства остриженных. Простуду и бронхит свитера из этой шерсти лечат быстро, даже с воспалением лёгких помочь могут, если не сильно запущено. — Велислава вздыхает. — Но для моли эта шерсть точно мёдом намазана, никакие травы не спасают, то и дело приходится перепрядывать нити.

   И она продолжает своё занятие.

   Не знаю, как к ней относиться: открытой враждебности она не проявляет, даже судьбу мою меняла, но и дружелюбия в её поведении нет. Возможно, дело не во мне, и она по жизни такая строгая? Надо у Ариана спросить.

   Дверь отворяется, и на крыльцо выскальзывает обычный серый волк.

   — Опять ты в этой невзрачной шкуре, — вздыхает Велислава и треплет его по холке, с однобокой улыбкой дёргает за ухо. — Хоть бы чёрным обратился.

   Ариан пятится, прячется в тени за дверью, встряхивает шкурой, и серая шерсть темнеет до угольной черноты, глаза загораются зеленоватыми отблесками, как у обычных животных.

   — Так-то лучше, — кивает Велислава, треплет его под подбородком. — Весёлой тебе прогулки.

   Неодобрительно смотрю на неё: у меня судьба решается, а она о веселье Ариана думает. Велислава ловит мой взгляд, улыбается одним уголком губ:

   — Желаю найти хорошего мужа. Надёжного и пригожего.

   У Ариана топорщится шерсть, он сбегает с крыльца и кивком указывает на дорогу. Сделав пару шагов за ним, поворачиваюсь к Велиславе, неуверенно прощаюсь:

   — До встречи… и желаю… моли поменьше.

   На этот раз она улыбается обоими уголками губ.

   Мы уходим, но спиной чувствую пронзительный взгляд, её присутствие там, позади, её неведомую, мощную силу. Оглядываюсь и успеваю заметить замысловатое движение рукой, ничуть не похожее на попытку помахать на прощанье. В глазах Велиславы вспыхивают зелёные звериные сполохи.

   Резко отворачиваюсь, кончиками пальцев дотягиваюсь до мягкого загривка.

   — Ариан, — шепчу едва слышно. — Я её боюсь…

   Фыркнув, он оборачивается. Шкура под пальцами подёргивается. Ариан издаёт странные звуки. Не сразу опознаю их как смех. Хмурюсь:

   — Что такого?

   — Она умеет страху нагнать, — низким неровным голосом отзывается Ариан.

   Останавливаюсь:

   — Ты умеешь говорить в волчьем виде?

   — Это не очень удобно, но возможно, — голос его перекатывается, надламывается.

   Ариан продолжает путь, я иду рядом. Оглядываюсь: Велислава смотрит вслед. Жутко.

   — А ты уверен, что к убийству Лады она не причастна?

   — Да. У неё нет дара жрицы, — Ариан косится на меня глазом с огромным мерцающим зрачком. — И она моя мама.

   Остановившись, резко оглядываюсь. Очень хочется сбежать.

   — А я ей пожелала… — закрываю лицо ладонью. Тут же дёргаю Ариана за ухо. — Мог бы сразу сказать!

   — Разве это не очевидно? Кому ещё я бы доверил воспитание своих жриц, как не самой близкой женщине? — Он высовывает язык. Смотрит на меня снизу. Облизывается и продолжает. — Давай обсудим это, когда я верну человечески облик?

   — Ладно. — Подёргиваю его мягкое пушистое ушко. — А долго идти?

   — Нет, к нам уже выехали, скоро будут.

   — На чём выехали? Разве тут есть автомобили?

   Ариан фыркает. Хитро на меня смотрит. Ага, значит, ещё одно издевательство над бедной несчастной жрицей. Изверги!

***

Когда спускаемся с возвышенности лунного трона, на поле перед ней вспыхивают жёлтые огоньки. Они приближаются, мечутся из стороны в сторону. Ветер доносит странные хриплые звуки. Пронзительный вой и повизгивания накрывают их, перемежаются топотом и хрипом.

   — Позёры, — вздыхает Ариан и отставляет лапу.

   На нас бежит пёстрая волна. Волки всех мастей тащат в зубах фонарики и двуколку с дугой из цветов над сидением и развевающимися синими лентами.

   Кажется, мне предстоит ехать на этом.

   Впереди всех с чёрной розой в зубах скачет крупный с рыжинкой волчище. Лихо подскакивает, перекувыркивается в воздухе и приземляется передо мной нагим атлетически сложенным юношей. Глаза вспыхивают звериной зеленцой, он выхватывает из клыкастого рта розу и с поклоном протягивает мне.

   Всё бы хорошо, не стой он передо мной абсолютно голым.

   — Позвольте представиться: Василий, — рокочет он и пытается ухватить меня за руку.

   Встопорщившаяся шерсть Ариана касается моих пальцев, он скалит зубы:

   — Жрица неприкосновенна, пока сама не пожелает обратного.

   — Ладно-ладно, лунный воин, — скалится в ответ Василий.

   Волки за ним чуть не прыгают от нетерпения, смотрят на меня мерцающими глазищами, улыбаются. Выглядит это так, будто меня планируют сожрать.

   Розу беру: цветок не виноват, что его дарит позёр. Пальцы натыкаются на слюну на стебле. С трудом сдерживаюсь, чтобы не обтереть руку о подол.

   — Прошу, прекраснейшая, — Василий указывает на двуколку. — Этот скромный транспорт не достоин везти такую красоту, но всё же почти его своим… — Его холёное лицо омрачается задумчивостью. Видимо, не может найти достойный эвфемизм части тела, которой я должна почтить сидение. — Своим прекрасным юным телом.

   Кажется, будет весело.

***

По полям и лесам меня везут с воем, рыком и улюлюканьем. Двуколку тянут пять хвостатых. Василий то с одной стороны подскакивает цветок полевой дать, то с другой подмигивает, всячески свою ловкость и резвость демонстрируя. А я цветочки за обод двуколки прячу.

   Ариан легко трусит и лавирует среди скачущих сородичей. Двуколка знай прыгает на ухабах, клацают мои несчастные зубы. Тревожно до тошноты. Да, я видела Ариана громадным волком, но сейчас вокруг полсотни крупных зубастых зверей, и кажется сомнительным, что он может со всеми совладать. Конечно, есть надежда на загадочную лунную силу, но…

   Впиваясь в подлокотники, оглядываю мерцающие в лунном свете шкуры, мелькающие клыки. Я качусь на мохнатой волне по дороге через лес, цепляющий фиолетовое небо ветками. Через поля и перелески. Через каменный мост на узкой речке.

   Среди волков ищу взглядом Ариана. Где он? Где? Неужели его оттеснили, задержали, и теперь увозят меня в неизвестность?

   Среди десятков пар глаз вспыхивают яркой светлой зеленью глаза чёрного волка. Его пытаются отжать от двуколки, то и дело перед носом взметается то один, то другой хвост, но Ариан удерживается в трёх шагах от меня. И выражение его морды не раздражённое, а весёлое, словно ему смешно, что стая так непочтительно пытается его отодвинуть.

   Мы мчимся по лугам. Впереди — частокол леса. Всё чаще на колдобинах клацают зубы. Резкий поворот — и впереди на холодном тёмном небе разливается жёлтый огонь. Воздух становится влажным, тут и там лежат хлопья тумана. Волки проносятся сквозь них, но не исчезают.

   Двуколка снова выскакивает на дорогу, с завораживающей ловкостью волки вписываются в крутой поворот, умудряясь меня не перевернуть. Впереди — множество сияющих жёлто-красным домов. Странных, колыхающихся у основания, соединённых тропинками. Мы мчимся к ним. Вдруг понимаю: дома стоят на тонких сваях, кривые дорожки соединяют их поверх озера или реки.

   Волки бегут, не сбавляя скорость. До боли впиваюсь в подлокотники. Раскрываю рот, но от страха не выдавить ни звука. Стремительно надвигаются изогнутые крыши в чешуйчатой неровной черепице, перекрещенные на коньках резные волчьи головы.

   Первые волки из сопровождающей меня ватаги вбегают на змеящуюся дорожку на сваях, скрипят под лапами брёвнышки настила. Эта жидкая конструкция стремительно приближается. Дорожка над мерцающей водой ровно в ширину двуколки.

   «А если они решили меня угробить?» — холодею я и закрываюсь руками.

   Двуколка звонко влетает на дорожку, мотается туда-сюда по хаотичным изгибам. Дрынь-дрынь-дрынь — звенит что-то в ней. Клац-клац-клац — щёлкают зубы на каждом брёвнышке.

   Оглушительно воют волки. Двуколка резко тормозит, меня впечатывает в передок, запястья царапает о него. Тут же несколько рук хватают меня, рык, визг, крик.

   Меня отпускают. Тишина.

   Открываю глаза: двуколка стоит под навесом, передо мной на возвышении по-турецки сидит дед с выпученными глазами. Справа Ариан скалится на Васю. Вокруг — мужики голые и крайне мускулистые.

   — Т-тамара, приятно познакомиться, — краснея, бормочу я.

   — Аристарх, — сипло отзывается дед. — Тоже очень… приятно.

   Сзади с противным скрипом что-то плюхается в воду. Кажется, мохнатую ораву мостик не выдержал.

***

— Герасим, — перекрыв басом весёлый гомон стаи, темноглазый оборотень в накидке из медвежьей шкуры улыбается мне во все белоснежные клыкастые зубы. — Очень приятно.

   Киваю, принимая очередное знакомство.

   Выдержки старшего сына вожака не хватает, он косится на Ариана. Возле меня на шкуре, заменяющей стулья, тот лежит в позе сфинкса. Даже в полуприкрытых глазах читается что-то столь же отрешённо-вечное. И не скажешь, что полчаса назад он на всех чуть не кидался.

   С тёмно-синего неба струится холодный мертвенный свет. Огненным контрастом к нему — город на воде, наполняющий воздух золотым сиянием. На центральной платформе, где на возвышении для почётных гостей сижу я, полыхают костры. Украшенные светильниками мосты, будто солнечные лучи, разбегаются к берегам и скоплениям домов на платформах.

   — Может, лунный воин желает присоединиться к незамужним девам? — Герасим указывает на две ступени платформы ниже. — Даже самый лучший воин нуждается в отдыхе.

   Ариан так смотрит на него, что Герасим отступает и усаживается у ног отца.

   Прячу улыбку в деревянном кубке с медовым напитком. Шальная пряная сладость кружит голову, и всё кажется забавным: обрушение моста, будто вытесанное из дерева лицо Аристарха, Вася, перекинувшийся частично и машущий мне хвостом, торчащим из потрёпанных джинсов. Кстати, что-то его давно нет.

   Неровный, как и все дорожки здесь, как стены и крыши домов, стол на низеньких ножках пьяной змеёй тянется между оборотней, соединяя центр с большинством платформ. Сидящие на шкурах оборотни жадно хватают со стола запечённое мясо, варёные яйца, хлеб, сыр, печенье и шоколадные конфеты, запивают самодельным пивом и медовухой, искренне веселятся.

   Лишь угольно-чёрный Ариан под моим боком напоминает вытянутыми вверх острыми ушами бога смерти Анубиса. От него почётные гости вожака держатся на почтительном расстоянии, с осторожностью берут мясо в пределах его досягаемости. Кувшин с медовухой перед ним нетронут. Может, они не знают, что он князь, но интуитивно опасаются.

   Вася — не могу его иначе называть, уж больно подвижный, будто шило в одном месте торчит — перескакивает через наклонившихся к столу девушек. Те взвизгивают, смеются. А он мчится по протянутому на дорожке столу, перекувыркивается через запечённого поросёнка. Я, как и многие, разворачиваюсь к нему. Преодолев последние несколько метров, Вася падает передо мной на колени и протягивает плоскую бархатную коробку. В таких ювелирные украшения держат. Она большая, словно там целое колье.

   — Прими, прекраснейшая, — Вася смотрит с щенячьим восторгом.

   Плечо Ариана упирается мне в бедро. Ближние гости смотрят на коробочку. Те, что подальше, тянут шеи, и постепенно гомон стихает до звенящей тишины. Только комары пищат. Их отгоняют дымом трав, но мерзкие твари бдят.

   Десятки пар глаз обращены ко мне, мерцают отражённым светом факелов, электрических светильников и огромной луны.

   Сердце-то как бьётся! И неловко, и приятно, что ради меня пир организовали, дарят всякое… Отставляю пустой деревянный кубок. Дрогнувшими пальцами тяну крышку вверх.

   Жёлтый и серебристый свет проникают в тёмное нутро, там вспыхивают перламутровыми радугами крупные чёрные опалы, обвитые золотыми нитями. Дыхание перехватывает. Однажды я ходила на выставку ювелирных украшений и на час зависла в разделе с камнями. Опалы тогда поразили меня мерцающими в их глубине радугами. И ценой тоже.

   В ожерелье аж девять больших каплевидных камней. Центральный — сантиметров восемь в длину. Самые маленькие, по бокам, по три сантиметра, а это больше, чем в неподъёмном по цене кольце, на которое я запала на той выставке.

   — Сам делал. — Вася выпячивает грудь и улыбается, глаза сверкают гордостью. — Нравится?

   Нет слов, сердце бьётся просто безумно. Недоверчиво касаюсь мерцающих камней, тонких завитков соединяющего их с цепочкой золотого крепления. Дух захватывает, какая красота!

   — Это… это… — шумно вдыхаю, пытаясь справиться с волнением. — Чудесно!

   Ариан что-то фырчит в бок, но я слишком потрясена…

   — Давай помогу, — покрасневший Вася расстёгивает замок, разводит края цепочки и тянется ко мне. Ариан рычит чуть отчётливее. — Я только надену…

   Вася счастливо улыбается, замыкая на моей спрятанной за высоким воротником шее опаловое великолепие. Всё ещё не веря, глупо улыбаясь, накрываю ладонью прохладные камни.

   — Спасибо, спасибо огромное. — Пытаюсь сдержать восторг. Не надо так реагировать, а то сразу ясно: подарками меня обделяли. Но ничего не могу с собой поделать. — Это чудесно, спасибо!

   Порывисто обнимаю Васю за голые плечи. Смаргивая слёзы, шепчу:

   — Спасибо.

   Оборотни отзываются радостным воем, только Ариан рычит мне в бедро.

   Усевшись рядом, Вася любуется мной и подарком. Соседи по столу подливают нам медовухи, подталкивают миски с едой.

   — За здоровье новой жрицы! — в который раз поднимают громогласный тост, и к щекам приливает жгучая кровь.

   Оглядываю весёлые раскрасневшиеся лица, тереблю согревающееся на моей груди ожерелье. Всем салютую поднятым кубком:

   — Спасибо, дорогие мои, за тёплый приём.

   Не разрыдаться от восторга так сложно! И даже прорва комаров пустяк, когда рядом столько гостеприимных людей. То есть оборотней.

***

Нарочитая неровность дорожек и домов особенно коварна, когда в голове шумит от выпитого. Улыбаясь до немоты в щеках, опираюсь на изогнутые перильца.

   Отблески луны в воде спорят с золотыми бликами светильников. Золото и серебро на почти чёрном шёлке. И небо — какое здесь красивое небо!

   — Помочь? — провожающий меня Вася протягивает руку и виляет хвостом.

   Шагающий следом Ариан отзывается глухим ворчанием, почти утонувшем в щебете девушек и парней за столом на соседней дорожке на сваях. Ребята мне машут, поднимают кубки и бутылки. Несколько парней подвывают, и это напоминает одобрительный свист.

   — Я хочу кое-что сказать, — тихо признаётся Вася и приближается на полшага, будто не замечая вздыбившего шерсть Ариана. Смотрит мне в лицо.

   Краснея, касаюсь тёплых опалов на шее. Ожерелье тяжёлое, каждый миг ощущаю его вес, и это не даёт разувериться в реальности происходящего. Лунный свет мерцает в глазах нависающего надо мной Васи.

   — Когда сказали о необходимости брака с новой жрицей, — шепчет он, — я огорчился, но теперь… Ты очень красивая. И пахнешь вкусно. За тебя можно драться не только потому, что ты жрица.

   Не должна я таять от таких слов, но Вася выглядит таким решительно-честным, таким романтично взлохмаченным, что я немного таю.

   Ариан встаёт между нами и, задрав острую морду, ворчит:

   — Ты дорогу-то показывай. Хотя, пожалуй, мы и без тебя найдём, куда идти.

   Нахмурившийся Вася пытается ухватить его за холку и едва успевает отдёрнуть пальцы от клацнувших зубов.

   — Руку побереги, — рычит Ариан. — Она тебе ещё понадобится.

   Волосы Васи встают натуральным дыбом, поднимаются аж на два сантиметра, будто его током дёргает.

   — Не глупи! — рокочет неторопливо спешащий к нам Герасим. Именно неторопливо спешащий: при его громадной фигуре даже быстрая походка кажется вальяжной. — Или решил вывести нашу стаю из игры?

   Остановившийся в трёх шагах от меня Герасим на Ариана подчёркнуто не смотрит. Ручищи у Герасима такие, что, кажется, он может вышвырнуть в озеро зарвавшегося лунного «воина». Только Ариан не Муму, за себя постоять может.

   — Простите братца, — басит Герасим. — У него голова кружится от вашей красоты.

   — Ничего. — Невольно улыбаюсь и сжимаю центральный опал ожерелья. — Вася милый.

   Ариан закатывает глаза. Поворачивается к застывшему посередине дорожки Васе.

   — Вы жрицу спать укладывать собираетесь? — рычит Ариан. — Или можно сразу её увозить из стаи, которой плевать на её здоровье и режим дня?

   — Уложим, — отзываются братья.

   Недовольно оглядываясь на Ариана, Вася идёт дальше, нервно дёргает хвостом. В общем-то, на этом ответвлении дорожки только одна площадка с домиком. Жёлтые огоньки подчёркивают тени под скатами прогнувшейся крыши, высвечивают ажур наличников. Стёкла на окнах рифлёные, за ними — темнота.

   Дорожка ведёт нас сначала влево, потом загибается вправо, и после этого упирается в овальное возвышение на сваях. Пир — это здорово, но при виде норки с массивной дверью меня охватывает жгучее желание завалиться на кровать и поспать в тишине и покое.

   Смех и подвывания молодёжи намекают, что с тишиной будет туго. Кого-то сбрасывают в озеро. Взрыв плеска, хохота и ругательств, и голый парнишка выбирается из воды в лодку, привязанную между кривых свай.

   Вася отворяет дверь в темноту домика.

   — Прошу, — во все клыки улыбается он и мстительно глядит на Ариана, вкрадчиво сообщает: — А лунному воину уже постелили у охотников.

   — Как постелили, так и уберут, а я должен всегда находиться при жрице. — Встав у порога, Ариан принюхивается. — Можно заходить.

   — Конечно, можно, — рокочет Герасим, и я снова думаю о бедной Муму. — Мы к визиту жрицы подготовились.

   — А охранять сон жрицы буду я. — Вася хлопает себя по груди. — Я помощнее буду.

   И подмигивает мне. А меня ведёт от усталости и выпитого. Прислоняюсь к перильцам. Невыносимо жарко, хочется содрать «монашеское» платье.

   Шерсть на загривке Ариана топорщится, но, глядя Васе в лицо, говорит он спокойно:

   — Я знаю свою службу перед князем и его не оскорблю, а ты?

   Вася косится на меня, скользит взглядом по окутанной платьем фигуре, будто раздевает. Но мне не противно, а немного смешно. Алкоголь греет кровь и гудит в голове. Вася с сомнением уточняет:

   — А точно удержишься?

   — Мне жизнь моя дорога. — Ариан кивает на дверь. — Жрица, заходи, спать пора.

   И так осуждающе взглядывает, хотя пить не запрещал. И вообще, при таком хорошем охраннике можно немного расслабиться.

   Покачиваясь, захожу в тёмную комнату. Вася пытается войти следом, но Ариан рычит:

   — Жрица ложится спать, я о ней позабочусь. И до утра не будите.

   — Я должен лично за ней присмотреть, — воодушевляется Вася. — Будем вместе её сон охранять…

   — Дверь закрой, пока я не решил князю на ваше самоуправство пожаловаться, — громче рычит Ариан. — Напоили жрицу, теперь держитесь подальше, пока она трезвость мысли не вернёт.

   А пьяная жрица тем временем идёт по шкурам и ощупывает деревянный домик изнутри. Натыкается на задвинутые шторы. Находит широкую, тоже шкурами уложенную, постель и валится на неё, потому что ноженьки не держат.

   — Послушай, воин… — это Герасим. — Ценим твою службу, но как-то ты много на себя берёшь.

   — Жрица не все этапы посвящения прошла. Напоили вы её да не подумали, что сейчас она может кого-нибудь случайно в Сумеречный мир перекинуть. Частями. На мне защита княжеская, на вас — нет, и мне не охота за ваши оборвавшиеся жизни перед стаей и вожаком отвечать. Сгиньте, пока чего дурного не случилось…

   Веки такие тяжёлые, им хорошо закрытыми лежать, и в шкурах тепло, уютно. Даже писк комара не мешает. Пахнет здесь приятно, мятой и ещё чем-то. По телу сладкая истома бродит.

   Ариан с братьями что-то ворчат, рычат, о князе спорят. Смешные. Повернувшись на живот, закидываю руки за плечи, тяну молнию на платье, цепляюсь волосами и пальцами за ожерелье.

   — Давай помогу… — Это Ариан почти над ухом.

   Сердце обмирает. Тёплые руки освобождают язычок молнии от моих ослабевших пальцев. Она шуршит, спины касается холодный воздух, горячее дыхание. Ариан расстёгивает тайком надетый кружевной бюстгальтер. Ладонь скользит ниже, к кружеву трусиков. Обмираю то ли от удовольствия, то ли от страха перед недовольством этим самоуправством.

   — Я привык, что мои приказы исполняют, — Ариан шире раскрывает на спине платье. Тянет с моих плеч вместе с ожерельем.

   — То бельё надевать ты не приказывал, — бормочу в мех. Вокруг темно, но почему-то боюсь, что он увидит, как я краснею.

   — Мне кажется, я выразился довольно ясно. — Подхватив под живот, Ариан неожиданно легко освобождает меня от верхней части платья. Тянет его с ягодиц, накладывает ладони на кружевные крылья трусиков, словно ощупью определяет, какие именно на мне. — Я тебе тоже подарки дарил — бельё, наряды. Но такого восторга они не вызвали.

   — А я думала, это приданное, — прыскаю в шкуру, стискиваю длинный ворс. В груди так томительно и весело, легко и тяжело. И ослабевшие ноги покрываются мурашками, пока по ним сползает ткань подола. Кажется, теперь я знаю, как это — бабочки в животе.

   Ариан выдыхает между лопаток. Мурашки охватывают меня всю. Снаружи затягивают песню с подвываниями. Вздохнув, Ариан вытягивается рядом, так и не обнажив меня до конца. Накрывает ладонью бедро, чуть сжимает и отпускает, но руку не убирает.

   Лежим с минуту. Измаявшись неопределённостью, требую:

   — Давай, обращайся и укладывайся на коврик возле кровати.

   — Ты меня только помыла, я не могу пренебрегать твоим трудом, — Ариан дышит в плечо.

   — Ещё раз искупаю, если потребуется. И разве к моему приезду здесь всё не надраили?

   — А вдруг они плохо пол вымыли?

   — Разве утром на мне не почувствуют твоего запаха? — шепчу я.

   — Если захочу — не почувствуют.

   Сердце пропускает удар. Перекатываюсь на бок, прижимаюсь спиной к груди Ариана. Он обнажён, и его горячая плоть скользит по моей пояснице.

   — А что мешает захотеть? — сипло уточняю я, но не уверена, слышит ли он меня за воем сородичей. — То, что я человек?

   — И это тоже.

   Знала это, ожидала, но всё равно больно. Обида пронзает ледяным клинком. И в этот миг я, наверное, ненавижу всех оборотней вместе взятых. Если дело в человеческой крови — я никогда не стану достаточно хорошей для Ариана.

   И чего это я? Я же на его свободу покушаться не собиралась. Тогда почему мне сейчас горько?

   Ладонь Ариана скользит по животу, пробирается под кружева. Перехватываю его запястье, вытаскиваю из трусиков и откатываюсь на край просторной кровати.

   — Спать хочу, — ворчу в мех пахнущей пижмой шкуры.

   — Не сердись. — Ариан придвигается, целует в плечо. — Всё…

   Он застывает. Представляю, что хочет сказать: всё сложно, дело в его статусе, он должен выбрать себе настоящую волчицу…

   Вскочив, Ариан сгребает меня в охапку. Оглушительный треск, грохот. И мы проваливаемся. Нас захлёстывает вода, наваливаются доски, бьют по бокам. Вода накрывает с головой.

ГЛАВА 13

Мощным рывком Ариан выдёргивает меня на проток ручья. Вода брызжет в лицо.

   Кричат. Где-то кричат, но забившаяся в уши вода гасит звуки.

   — Тамара, — Ариан помогает приподняться над потоком. — Тамара, ты как?

   Усаживает, проворачивает за подбородок, разглядывает голову. Касается плеч, рук, ощупывает бока и колени.

   Трясу головой, точно зверь. Резкость звуков возвращается: громко кричат и воют. Оборотни бегают по дорожкам, те трясутся, скрипят. Лодчонки стекаются к уходящим под воду мосткам. Голые мужчины размахивают с лодок факелами, некоторые ныряют.

   — Надо сказать, что мы живы, — хрипло напоминаю я и вскидываю руку.

   Перехватив запястье, Ариан прижимает меня к себе, шепчет на ухо:

   — Нет.

   — Что? — поворачиваюсь к нему: в глазах полыхают луны.

   — Сваи кто-то испортил. Наш домик не случайно под воду ушёл. Думаю, мост, по которому мы ехали, тоже не без посторонней помощи развалился.

   В груди вдруг становится пусто: а все были такими милыми.

   — Уверен? — дрожащими губами спрашиваю я.

   — Очерёдность визитов определена публично, подготовка к твоему приезду в стаях началась заранее. Аристарх тщательно следит за крепостью опор, неладное я заподозрил ещё после первого разрушения.

   — Но мне не сказал, — стукаю его холодное плечо и охватываю себя руками.

   — Не хотел пугать. Дело в том… что в воде перейти в Сумеречный мир невозможно, и утопление — отличный способ избавиться от жрицы.

   Бегают по лодкам и мосткам, ныряют в поисках меня и Ариана оборотни. Их беспокойство кажется искренним. Но всё равно страшно. Утонуть ведь могла…

   — Ладно, пойдём, прогуляемся. — Ариан поднимается, стыдливо прикрывая пах. — Тут недалеко есть красивое сухое место.

   До меня запоздало доходит, что я в одних трусиках. Выше поднимаю скрещённые на груди руки. Киваю на озарённую факелами воду:

   — А их предупредить не надо?

   — Ничего, им полезно немного поволноваться. Чтобы за сваями лучше следили. — Ариан подаёт ладонь.

   — А запах? — оглядываю склизкий бережок, блестящую в лунном свете осоку. — Нас не отследят?

   Ариан мотает головой, ближе протягивает руку. Завороженная сиянием его глаз, сжимаю ладонь. Он ведёт меня прочь от берега, трава шелестит под ногами. Ощущение нереальности происходящего усиливается болезненно-ярким светом луны и беспросветной чернотой теней.

   Над озером кричат, зовут нас. Ругаются. Проклинают судьбу.

   Развернувшись, Ариан взмахивает рукой, и по нашим следам пробегает волна тумана.

   — Наш запах теперь в Сумеречном мире, — улыбается Ариан и увлекает меня к тёмному перелеску.

   Он точно потусторонний дух, уводящий от жёлтых огней живых во тьму смерти. И я не понимаю, почему покорно иду за ним по лужайке, почему ступаю под сень шуршащих деревьев.

   Мох проминается под босыми ногами, весело пружинит. Ни единая веточка, шишка или корешок не ранит непривычных к таким прогулкам стоп. Будто лес заговорённый, волшебный.

   Кажется, лес что-то шепчет.

   — Ариан… — впиваюсь в его ладонь. — Ариан, разве нам не надо разобраться с покушением?

   Он странно улыбается, и я срывающимся голосом молю:

   — Давай разберёмся с покушением. По горячим следам. А?

   — Нет там следов. Лунных воинов на место я уже вызвал. Но следов нет. Кто-то совсем обнаглел. Кто-то решил, что ему позволено распоряжаться жизнью моих жриц.

   Его глаза вспыхивают, заливая светом лицо. Он сочится по сосудам на руках, охватывает кожу мерцающей сетью.

   — Ариан! — пытаюсь вырваться, но он рывком притягивает к себе.

   Голая кожа к голой коже ощущается головокружительно остро. Разливающийся по Ариану свет пульсирует в такт его бешено стучащему сердцу, пока не окутывает всего целиком непроглядным сияющим пологом.

   Рядом взвывают волки.

   Выступают между деревьев сразу трое серых со вздыбившейся шерстью и шальными жёлто-зелёными глазами. Проникающий сквозь листву лунный свет пятнами белит их шкуры.

   Из света гремит голос Ариана, совсем не похожий на тот, каким он общается со мной дома.

   — На жрицу покушались. Этот факт отрицать. Проверить, были ли чужаки у озёрного города. Осмотреть сваи. Следить, не пойдёт ли кто на встречу с посторонними.

   Кивнув, волки отступают в прореженные серебром тени, исчезают за деревьями.

   Опускаю взгляд: оказывается, я объята сиянием Ариана, точно платьем.

   — Идём, — спокойнее произносит он и тянет за собой.

   Становится как-то легче…

   На дороге нет колей или вытоптанной земли: обрамлённое деревьями полотно мха ведёт нас под более густые кроны. Туда, где всё реже пробиваются ручейки лунного света.

   — Лунный мир, — почти шепчет Ариан, — это не только стаи, не только оборотни. Здесь много удивительного и прекрасного.

   И шепчет с такой любовью… а после слов Велиславы казалось, он свой мир недолюбливает, но нет же: свет, точно вода, стекает с его лица, озарённого предвкушением таинства.

   Может, я не подхожу ему как жена, но это не запрещает наслаждаться моментом и миром.

   Пронзительно ухает филин. Трепещет листва. Звуков с озера не слышно, будто нас от всех отгородило. Оборачиваюсь: дороги позади нет — сплошные деревья.

   Страшно. Но Ариан спокоен. Значит, мы в безопасности.

   Вступаем в кромешную тьму. Она обтекает нас, точно живая. В ней неожиданно сотнями зелёных искр вспыхивают светлячки, закладывают вокруг нас сияющие виражи… Деревья похрустывают, шепчут. За гранью тьмы движется нечто незримое, присматривается.

   Ариан переплетает мои пальцы со своими и тянет дальше. Зеленовато-жёлтые светлячки стелются по мху, выстраивая мерцающую дорогу из парящих точечек. Никогда не видела столько светлячков сразу. Понимаю, что их свет — биохимическая реакция, но выглядит волшебно!

   Зелёные огоньки мерцают в потемневших глазах Ариана, отражаются на влажных волосах. Сердце пропускает удар. Горячие пальцы крепче сжимают мою ладонь, ноздри Ариана раздуваются, и взгляд плывёт.

   Свободной рукой он касается моей щеки, очерчивает губы, заставляя острее ощутить свою наготу. Отступаю. Мох делает шаг беззвучным, мягко обнимает стопы.

   — Побудь здесь. — Ариан приближается, окутывает теплом тела. — Дух леса тебя защитит.

   — Ты куда? — Сжимаю его ладонь. — Найдёшь меня потом?

   — Конечно. А сейчас надо страха на подданных нагнать. — Ариан стремительно наклоняется и касается моих губ лёгким поцелуем. Отступает, миллиметр за миллиметром выпуская мои пальцы. — Я ненадолго.

   — Мне страшно.

   — Не бойся. — Горячие пальцы снова пробегаются по моей щеке и губам. Ариана окутывает серебристое сияние. — Здесь ты в безопасности.

   Он пятится, растворяясь в набежавшем тумане.

   — Если здесь безопасно, почему бы меня здесь не поселить? — вопрошаю ему вслед. И ответа, конечно, не получаю. Сцепив руки на груди, оглядываюсь. — Просто замечательно.

   Светлячков несколько сотен, но с кромешной тьмой леса им не совладать. Есть только озарённая зеленоватыми шариками дорога из мха.

   Переминаюсь с ноги на ногу, поправляю влажные трусы. Не везёт мне с нижним бельём: не приживается оно на мне вместе с одеждой.

   — Ну, надо радоваться, что на мне хотя бы что-то есть, — утешаю себя.

   И ещё очень жаль опаловое ожерелье. До слёз. Красивое такое было!

   — С вещами надо легко расставаться, — сухо трещит сверху голос. — Не стоят они печали, даже самые красивые.

   Приседаю на полусогнутых. Пытаюсь прикрыть кружевные трусы, но обнажённая грудь не даёт заняться нижней частью.

   — Ты не переживай, я к другому виду принадлежу, двуногими и четвероногими не интересуюсь, — в этот раз голос потрескивает справа. И я отодвигаюсь подальше. — Да не бойся ты, гостей лунного князя я не ем.

   — Какое утешение!

   — Ну… — шелестит и трещит голос, явно принадлежащий кому-то огромному. — Это действительно утешение. Хотя, не побывав в моём пищеводе, трудно оценить всё счастье избавления от такого визита.

   Что-то мне холодно. И мурашки ползут, ноги подкашиваются. Осторожно отступаю в ту сторону, где растворился Ариан.

   — Да не бойся, — в темноте загораются два огромных глаза.

   Приближаются. В сиянии светлячков вспыхивают чешуйки, воплощаясь в змеиную голову размером с джип.

   Плюхаюсь на мох, руки бессильно опускаются на прохладное мягкое ложе.

   — Вот видишь, — мелькая раздвоенным языком, стрекочет змей. — Я имею иные критерии привлекательности, наготы можешь не стесняться.

   Прикрываю грудь. Пасть распахивается, и змей издаёт каркающие смешки.

   Хочется в обморок упасть, но страшно: вдруг меня бессознательную слопает? Кто знает, как у него инстинкты работают.

   — Тамара, — шепчу я. — Приятно познакомиться.

   Снова сухой отрывистый смех:

   — Вижу я, как ты мне рада.

   Ну Ариан! Вернётся — убью. Только бы возвращался скорее!

   Тело ужасающего змея теряется во мраке. Какой он длины? Полкилометра? Километр? Сколько ест и как давно последний раз кушал?

   — Ну ладно, ладно. Глупое ты человеческое дитя. — Морда змея подёргивается дымкой, сплющивается, стекает в массивную рогатую четвероногую фигуру кентавра. Я икаю. Будто сотканный из текучей воды исполин опускается, скрючивается в горбатую носатую старушку. В её глазах отражаются светлячки, но кажется, что там, в тёмной глубине, мерцают и передвигаются звёзды и целые галактики. — Так лучше?

   Киваю.

   Сипло шепчу:

   — С-спасибо. Вы…

   — …кто? — каркает старушка, сотрясаясь телом в мохнатой тужурке. Плюхает широкие ладони на цветастый подол. — Это ты хочешь спросить?

   Снова киваю.

   Старуха цокает языком, потирает острый подбородок.

   — Да как сказать, — голос у неё всё тот же: хрусткий, ломкий, будто принадлежащий кому-то огромному. Чувствую себя маленькой-маленькой. Обхватываю колени руками. Она щурится, пронзает меня взглядом. — Чомор я. Лес охраняю, чтобы последних зверей блохастые не повывели. Но пока не охотишься, можешь ходить, бродить. Не трону тебя. Так, поплутать заставлю пару часиков и отпущу.

   Чомор широко улыбается, демонстрируя клыкастую пасть, отлично подходящую ведьминскому страшному лицу. Летающие вокруг светляки ласкают его своим мертвенным сиянием. А ещё у Чомора хвост торчит из-под подола и слегка подёргивается.

   — Ты чего такая смурная? — Чомор склоняет патлатую голову набок. Светляки усаживаются в седые волосы, усыпают его плечи, грудь, колени. И на хвост садятся. — Радоваться вроде должна.

   — Чему? — опускаю взгляд на почти обнажённое тело и прикрываю грудь.

   — Да ты не стесняйся, я существо, считай, бесполое, на человеков не западаю. А радоваться… так всякая девица радоваться должна, когда её сватают.

   — Но не когда так! — Вздыхаю. — Меня насильно замуж отдают.

   — Ты жрица, это естественно. — Чомор щурится, причмокивает. — И хотя судьба твоя не определена и перекована, могу с уверенностью сказать: выбор будет за тобой. Сама решишь и выберешь правильно. Счастливым брак будет, с большой любовью, детьми и всем, что вы, женщины, так пронзительно любите.

   — Правда? — Обмираю. Отчаянно хочется верить, что лесное существо, этот дух или кто он там, говорит правду, и все мои злоключения, скитания и знакомства со стаями кончатся хорошо. Но вдруг он только смеётся надо мной… — Ты и впрямь можешь видеть судьбу?

   — Немного. Таких вот… незащищённых, не научившихся закрываться, не укрытых сиянием луны.

   — Людей, значит?

   — Ну да, людей, — неохотно кивает Чомор. — У блохастых душа с телом слита, там ничего толком не разберёшь, а вот у людей… ах, просто прелесть что такое: словно разделанная мастером туша: всё по отдельности, кусочек к кусочку, смотри не хочу. Кабы не поработала над тобой Велислава, можно было бы всю судьбу до последнего вздоха прочесть.

   — Но о семейной жизни ты видишь?

   — Конечно, — фыркает Чомор. Светляки пробираются на его лицо, подползают к губам. — Ты же сейчас семейную жизнь устраиваешь, эта нить прядётся в первую очередь. И так мощно…

   — И всё у меня будет хорошо? — недоверчиво уточняю я. Мне бы только малейшую надежду, что смотрины не кончатся провалом или ненавистным браком… — Точно-точно?

   — Точнее смогу сказать, если кое-что сделаешь.

   — Что? — я торопливо подаюсь вперёд.

ГЛАВА 14

— Э… уверен, что надо это сделать? — Опираюсь на каменный колодец. В круглом отверстии — сплошной мрак. Поворачиваюсь к Чомору, чешущемуся спиной о дуб. — Даже пословица есть: не плюй в колодец, потом вода пригодится напиться.

   — Да какая ж там вода? — Чомор приседает и встаёт, приседает и встаёт, обдирая спину о кору. — Там воды отродясь не было. Ты плюй.

   — Но зачем?

   — Не хочешь плевать — урони пару капель крови. Или выдерни волосы и кинь. Но плюнуть проще. Надо же как-то ему тебя распознать среди множества других существ.

   Генетический анализ. Сказочная версия.

   Снова наклоняюсь над тёмной скважиной. Во рту как назло пересыхает, но я, нацедив, сплёвываю капельку слюны.

   — Тю, — продолжает чесаться Чомор. — И это всё?

   Вздохнув, плюю ещё раз.

   — А второй-то зачем? — хитро щурится Чомор и из бабы-яги превращается в мужчину-кентавра. Правда, на основе медведя и с рогами… Лениво приближается к колодцу, увлекая за собой шлейф светляков. Заглядывает во тьму. Нюхает. Высматривает что-то. Кивает. — Да, точно: счастливый брак, трое детей, собственный выбор из нескольких претендентов. И берегись огня.

   — Почему?

   — Лунный дар скользить между мирами ни в воде, ни в земле, ни в огне не действует. Только огонь может поменять твою судьбу к худшему.

   — Как это произойдёт? Когда?

   Закатив тёмные очи с мерцающими в них отблесками светляков, Чомор ворчит:

   — Ну что ты такая назойливая? Тебя же замуж такую никто не возьмёт.

   — Так я сама выбирать буду.

   Он вздыхает:

   — Ну да. Ладно, будь назойливой. Вот вернётся князь — можешь сразу начинать. А со мной не надо.

   — А он… — к щекам приливает кровь. — Ариан случайно не…

   Ощущение чужого взгляда растекается по спине лёгким покалыванием. Разворачиваюсь: Ариан в белой тоге стоит между деревьев и смотрит на меня. Прикрывая руками грудь, закусываю губу: не могу при нём спросить, не ему ли суждено стать моим мужем… хотя он же в отборе не участвует. И я спрашиваю:

   — А можно посмотреть, кто на меня покушался?

   Чомор мотает головой:

   — Это блохастый был, их судьбу не видать.

   — Её жизни что-нибудь угрожает? — рокочет Ариан.

   — Береги от огня, и всё у неё будет хорошо. — Чомор потягивается. — Давай, забирай свою зазнобу, она у тебя нервная, суетливая, болтливая и вообще со скверным характером.

   С каждым эпитетом брови мои приподнимаются всё выше: может, я и нервничала из-за этого чудища лесного, но уж точно не болтала, а о характере за сорок минут (во время которых я ни разу не пожаловалась!), что мы шли к колодцу, ничего определённого не узнаешь.

   — Заберу, конечно, — выступает вперёд Ариан, и сияние светлячков озаряет корзинку в его руке. — Заберу и покормлю. И даже тебе кое-что перепадёт. — Щурясь совсем как приятель, Ариан вытаскивает из корзинки кринку, перевязанную тканью. — Сметана.

   — Оо, — выражение счастья озаряет лицо Чомора голубоватым светом, и к ногам Ариана приземляется гигантский котище, хватает кринку и в один прыжок скрывается в темноте.

   Вытаскивая из корзины светлую хламиду, Ариан неотрывно на меня смотрит. А меня захлёстывает обида за его слова в домике на озере, за то, что бросил с этим сумасшедшим.

   — Мог бы предупредить, с кем меня оставляешь, — ворча, выхватываю из его рук белую одёжку. Может, по поводу дурного характера Чомор не так уж не прав. — И сметаной меня не купишь, не люблю её.

   Под немигающим взглядом Ариана я краснею. Но пылающие щёки скрывает надвигающаяся темнота: светляки улетают за Чомором.

***

Никогда в жизни не доводилось бывать в шалашах на дереве. Как-то не срасталось. Но в другом мире внезапно получается: на огромном дубе прячется однокомнатный домик с огороженной перилами смотровой площадкой. С шикарным видом на озеро, по которому до сих пор снуют лодки.

   Озёрный город освещён луной, огоньками и даже прожекторами. Оборотни активно ныряют в жёлто-голубую мерцающую воду.

   — Может, скажешь им, что я как бы здесь? — не выдерживает моё доброе сердце. — Или они сами поймут, когда лунный дар ни к кому не перейдёт?

   Отведя от лица бутерброд с копчёной олениной, Ариан щурится. Думает. Мотает головой:

   — Нет, лунный дар может не найти среди них подходящую волчицу и улететь дальше. И нет, не скажу: они плохо ныряют. Вяло как-то. Когда удовлетворюсь их рвением или когда они исследуют всё дно озера — так сразу скажу, что ты жива, а пока пусть ищут.

   Почему-то кажется, оборотни отдуваются за то, что мне понравился подарок их кандидата. А возможно, я слишком высокого о себе мнения, раз считаю причиной этой дрессировки ревность Ариана.

   Обида на выдачу меня Чомору улетучилась ещё после первого бутерброда, запитого кофе из термоса, и теперь я в благостном настроении. В шалаше на дереве здорово. И оборотни озёрные так красиво воют, хоть и грустно, с надрывом, будто меня хоронят. Трогательно. Хоть и понимаю: их страх перед Арианом на такую бурную деятельность толкает.

   По спине пробегает холодок: убить ведь могли! Но я гоню ужас прочь, старательно сосредотачиваюсь на тёплом воздухе, ощущении досок под филейной частью. Не хочу думать о серьёзном и страшном.

   — Ожерелье жалко, — тяну я.

   Ариан косится на меня, тихо обещает:

   — Я тебе другое подарю, ещё лучше.

   — Но то Вася своими руками сделал.

   Вздохнув, Ариан смотрит на заполненное бликами, лодками и ныряльщиками озеро.

   — Если очень хочешь, могу научиться что-нибудь такое делать.

   Невольно фыркаю, закашливаюсь. Ариан похлопывает меня между лопаток. В горле жжёт, глаза щиплет. Не сразу отдышавшись, бормочу:

   — Не представляю тебя за подобным занятием.

   — Почему нет? — Ариан протягивает руку. Кончики его дрогнувших пальцев касаются виска, и меня будто ударяет током, только приятно. Щурясь, Ариан заправляет мою прядь за ухо. — Я могу всё, что могут подданные, и даже больше.

   — Так уж и всё? А если твои подданные умеют петь в опере, талантливы в этом?

   — Значит, я трансформирую структуру горла и лёгких, изучу технику пения и тоже смогу петь в опере. Но оперных певцов у нас нет, мы предпочитаем камерную музыку.

   Молчу, осознавая. Моргаю. Снова молчу, потому что осознаётся плохо.

   — А ты так можешь? — наконец уточняю я. — Измениться?

   — Часть лунного дара — пластичность света. У жриц это не так выражено. Возможно, из-за меньшей доли способностей или из-за разницы функций, а может, будущим матерям такое вредно, но у меня довольно широкие возможности по изменению тела, хотя оно всегда стремится принять родную форму.

   — Значит, изменения будут временными?

   — Да. — Ариан снова проводит кончиками пальцев по моему виску, скуле, губам, и это приятно до мурашек.

   — Не надо, — шепчу я.

   — У тебя крошка… — выдыхает Ариан, наклоняется. — Чего ты боишься?

   Вопрос вспыхивает в мозгу цветными искрами. Отклонившись, хмуро смотрю на тугодумного спутника и на всякий случай указываю на озеро:

   — Меня только что убить пытались.

   Оборотни там снова завывают.

   — Значит, в меня ты не веришь, — вздыхает Ариан и тоже отклоняется. Задумчиво смотрит на озеро. — Признаю: не привык к таким ударам исподтишка. Но я могу тебя защитить.

   — Не лучше ли меня спрятать?

   — Я не могу вечно держать тебя взаперти. Криминалистика тут не развита, поймать преступника можно разве что по запаху, свидетельским показаниям или с поличным. И я обязательно его или их поймаю, — переходит на рык Ариан. — Только надо эту тварь выманить.

   — Почему бы не допросить всех?

   — Потому что когда кто-то боится, ложь определить невозможно, и я рискую получить козла отпущения, взявшего вину кого-нибудь более сильного. — Ариан запускает пальцы в волосы. — Честно говоря, я просто не понимаю, зачем это всё.

   — Может, кому-нибудь не нравится, что я человек?

   — Но Лада была чистокровной. Я не понимаю, что между вами общего.

   — Дар? — Голос звучит напряжённо: ненавижу разговоры о чистоте крови.

   — Дар неуничтожим. Не хранит информацию об убийце Лады. Не имеет уникальности, чтобы привязываться к дару, переходящему по одной линии. Если нужен дар — достаточно убить любую жрицу. Но почему-то охотятся на тебя.

   Опять холодные мурашки ползут по спине, и кровь уходит от лица.

   — Прости, что напугал. — Ариан так быстро прижимает к себе, что не успеваю среагировать. В его руках тепло. Он меня защитит. — Спать хочешь?

   — Ты что! Я так испугалась, что теперь не усну.

   Но, поддавшись уговорам Ариана, на минутку ложусь в домике на жёсткую медвежью шкуру и тут же засыпаю.

***

— А как вы определяете время суток? — первый вопрос, возникающий при пробуждении, ведь луна висит в небе в том же месте и ни на люмен не светлее, чем в час моего засыпания.

   Сидящий рядом Ариан несколько мгновений молчит, пытая меня задумчивым взглядом.

   — Чувствуем интуитивно и никогда не путаем.

   — Что, прямо у всех идеальное чувство времени? — Натягиваю медвежью «лапу» на обнажившееся во сне плечо: нечего всяким сторонникам чистоты крови на меня любоваться.

   Ариан склоняет голову. Текущий в окно серебристый свет очерчивает его скулы, чувственные губы.

   — Не минута в минуту, но ночью нам уютнее, видим лучше. Перепутать невозможно.

   — Понятно. — Чувствую, что-то не так. Но что? Ариан подозрительно ноздрями подёргивает. Глубоко вдыхаю через нос… — Мясом пахнет. И сыром.

   — Ах, да, — полуобернувшись, Ариан вытаскивает из-за спины деревянную плошку с ломтиками запечённого мяса и куском полупрозрачного сыра. — Угощайся и пойдём.

   — Куда?

   Неопределённо кивнув за спину, Ариан ближе придвигает миску. Запах усиливается. Жадно хватаю ломоть холодного мяса, заглядываю в плошку.

   — Где хлеб? Могу, конечно, обойтись без него, но всё же… — Поднимаю взгляд на Ариана

   — Прости, вчерашний птицам скормил, а свежего взять не подумал.

   Ветер взъерошивает дубовые листья. Следом взвивается пронзительный многоголосый вой.

   — Неужели меня ещё ищут? — Прикрываясь нагретым жёстким мехом, сажусь на шкуре.

   — Даже думали вместо тебя свежий изуродованный труп показать, чтобы дно не чистить.

   — А откуда у них свежий изуродованный труп? — Подношу кусочек мяса ко рту.

   — Понимаешь ли, Тамара, наш мир… не привит этическим мировоззрением, здесь принято следовать жёсткой логике выживания, и эта логика гласит, что слабые и больные особи должны пускаться в расход, когда этого требуют интересы стаи.

   Опускаю мясо в миску.

   — Хочешь сказать, они убили бы слабую девушку, чтобы не обыскивать дно озера?

   — Чтобы не тратить ресурсы стаи на бесполезную работу — да.

   Шумно вздохнув, откидываюсь на шкуру, зябко кутаюсь в медвежьи лапы. Ариан плавно вытягивается рядом, горячая ладонь пробирается под мохнатую оборону и согревает моё бедро.

   — Ты ведь этому помешал? — на всякий случай уточняю я.

   — Разумеется.

   Думать об этом не хочется, поэтому спрашиваю:

   — Следы убийцы нашли?

   — Нет. За последние несколько дней здесь побывали гости и торговцы из всех стай. Никто ничего подозрительного за ними не заметил.

   — Какой-то неуловимый преступник.

   — Наглый, — морщится Ариан. — Ловкий. Поймаю — расчленю.

   Прежде, чем успеваю ответить, Ариан порывисто меня целует. Тепло прокатывается по телу, внутри всё дрожит. Так приятно-приятно, что решаю начать сопротивление через минуту… А может, через две.

***

— Жрица! Жрица! — оборотень срывается на вой и, сверкая голым задом, припускает к выходящей на берег дорожке озёрного поселения.

   Даже лестно, что первой приветствуют меня, а не сияющего рядом Ариана. Но оно и понятно: не его всю ночь в озере искали.

   Мы идём по тропке к мостику. Рыжие огоньки над озером приходят в движение. Со всех платформ воют. Несколько оборотней прыгают с лодок и, обратившись волками, плывут к берегу.

   — Зашевелились, — ворчит Ариан.

   А у меня до сих пор сердце неистово колотится из-за поцелуя.

   Мостик скрипит, шатается под лапами и ногами. Топот разносится над озером и окрестными полями. У обнажённых мужчин трясутся гениталии, у девушек скачут груди. Разномастные волки выныривают из воды. И все, не сговариваясь, выстраиваются перед Арианом в полукруг.

   Обнажённые падают на колени и перекидываются в зверей, виляют хвостами.

   За несколько минут на бережке, примяв кусты и выкинув в озеро брёвна-скамейки, собираются три сотни волков. Пугающее зрелище. Хотя на их мордах смесь радости и тревоги.

   Волки расступаются, пропуская матёрого седого волка и следующих за ним волков поменьше, один из которых со знакомой рыжинкой — Вася: ушки прижаты, взгляд виноватый.

   — Мы счастливы, что жрица жива, — матёрый волк Аристарх, в глазах которого, точно луны, мерцает отражение исходящего от Ариана света, склоняет голову. — И просим пощадить нас за недосмотр. Такого больше не повторится.

   — Не повторится: вы лишаетесь права участвовать в отборе.

   — Слепо повинуемся воле лунного князя, — ещё ниже склоняет голову Аристарх.

   Вася издаёт протяжный вой, ползёт к нам на брюхе, повиливая хвостом и снизу заглядывая на Ариана. Тявкает жалобно:

   — Прости князь, не доглядели мы, но впредь…

   — Никакого впредь, — гремит над озером страшный голос Ариана. — Вам повезло, что перед падением дома жрица спонтанно переместилась в Сумеречный мир и прихватила воина, иначе стая отвечала бы не только за безответственность, но и за кровь.

   — Князь, пощади, — воет Вася. — Люба она мне…

   — Заботиться надо было лучше, — рычит Ариан, сияние его становится ослепительным, трава вокруг кажется белой, а тени — провалами в бездну. Даже над водой разливается белое сияние.

   Прикрываюсь ладонью. Васю придавливает бурый волчище. Наверное, Герасим.

   — Прости моего непутёвого сына, — бормочет Аристарх. — Мы поняли свою вину и просим прощения.

   Вся стая ложится, утыкаясь мордами в траву и вынесенный на берег ил.

   Мою талию обвивает сильная рука Ариана, притягивает. В следующий миг мы уже стоим в поле, над нами — пронзительно-голубое небо и солнце. Сияние Ариана гаснет. Вдыхаю запах родного мира, и глаза щиплет от слёз.

   По невысокой траве Ариан ведёт меня к пустому джипу в стоне шагов от нас.

   — В следующую стаю едем с комфортом. — Прижимается губами к виску.

   — У тебя что, куча машин по полям припасена? — изумляюсь я.

   — Нет, но у меня хорошее чувство пространства, и когда необходима скорость, я здесь подгоняю в нужное место автомобиль.

   — А оставить машину в Лунном мире?

   — Зачем там воздух портить? — Ариан скользит рукой по моему бедру.

   Под беспощадным светом солнца намного легче убрать с себя его ладонь и потребовать:

   — Хватит меня тискать. Ты меня сватаешь, вот и занимайся подбором мужа…

   Корни волос на затылке обжигает болью — так крепко стискивает их Ариан. Глаза, полные лунного света, оказываются близко-близко.

   — Тамара, — рычит он, прижимая меня к себе, мелко вздрагивая. — Тамара, даже не…

   — Больно, — шепчу ему в губы. — Отпусти.

   Пальцы на моём затылке ослабевают, отпускают пряди волос. Но Ариан не отстраняется — нависает надо мной, обнимая и тяжело дыша.

ГЛАВА 15

Ариан отпустил меня и извинился полчаса назад, а внутри всё до сих пор дрожит.

   — Что это было? — тихо спрашиваю у Ариана, выруливающего на перекрёстную дорогу. — У вас принято так женщин хватать?

   Ревёт мотор, из-под колёс летит пыль.

   — Инстинкты. Прости.

   — А если инстинкты попросят мне горло перегрызть, ты им поддашься? — Нервно дёргаю рукой. — И что, теперь постоянно ждать, когда ты меня схватишь или ударишь или ещё что?

   — Не ударю точно. — Ариан хмурится. — Клянусь.

   Потираю затылок.

   — Болит? — сочувственно уточняет Ариан.

   — Болит, — зачем-то лгу я.

   Он резко тормозит, разворачивается ко мне. Гладит по макушке:

   — Прости. Для меня это всё тоже очень неожиданно.

   — Но тебе не больно.

   Наклонившись, Ариан кладёт мою ладонь себе на затылок и требует:

   — Дёргай.

   Смех зарождается дрожью под рёбрами, прокатывается по телу, и я рефлекторно сжимаю волосы Ариана.

   — Это глупо, — сквозь нервный смех выдавливаю я.

   — Не хочу, чтобы ты злилась на меня, — признаётся Ариан мне в бедро.

   — Просто больше так не делай. Я девушка нежная, к жёстким играм не склонная. — Смех внезапно угасает. — Понимаю, у вас принято, что тебя все боятся, но для меня сделай исключение, пожалуйста.

   — Уже сделал. И ещё сделаю. — Ариан накрывает мою ладонь своей и заставляет сильнее стиснуть волосы. — Прости меня.

   — Простила, — шёпот усиливает странное ощущение в груди, и это немного пугает.

   После перекраивания судьбы и гадания по плевкам в колодец я готова поверить в магическую силу слов в целом и таких прощений в частности.

   — Спасибо. — Ариан вытаскивает голову из-под моей ладони, целует в запястье и снова давит на газ.

   Машина с рёвом проезжает пару сотен метров по полю.

   — Приехали. — Ариан выскакивает наружу и прежде, чем успеваю вылезти, оказывается с пассажирской стороны, протягивает ладонь. — Позволь помочь.

   Опираюсь на него. Трава щекочет босые ноги, длинный подол развевается на ветру.

   — Не страшно машину оставлять?

   — Нет. — Ариан ставит её на сигнализацию и прячет ключи под княжеской просторной хламидой. Не удивлюсь, если там телефон припрятан и ещё что полезное. — Готова?

   — Нет. — Улыбаюсь. — К этому невозможно подготовиться, так что… улыбаемся и машем.

   — Обязательно, — улыбается в ответ Ариан, по его коже разливается свет.

   Нас окутывает туман и уволакивает в Лунный мир.

***

Ситуацию можно охарактеризовать одной фразой: не ждали.

   То ли в Лунном мире с коммуникацией плохо, то ли Ариан постарался, но следующее поселение явно не готово обнаружить собственного князя у ворот. А ворота массивные, обитые железом. Трёхметровая крепостная стена из валунов слева и справа теряется в лунном сумраке.

   — Хватит там валяться, — рычит Ариан. — Открывайте.

   Ожидаю увидеть средневековый город, но за воротами озарённая электрическими фонарями асфальтная дорога и поселение в стиле современных частных секторов Америки. Прямота улиц и однотипность домов дико контрастируют с недавно покинутым кривобоким городком Васиной стаи.

   Здесь от всего веет рационализмом.

   Запутанные в халаты волки-караульные лежат мордами в асфальт:

   — Приветствуем вас.

   На центральную улицу выруливает белый автомобиль для гольфа. Мчится к нам, дрыгая синим флажком на гибком флагштоке.

   Сияние Ариана спорит со светом ближайших светильников. В окно выглядывают лица и морды, но никто не выходит. Да и редкие прохожие, что мелькали вдали, куда-то делись.

   Электрическая гольф-машина всё ближе. Из-за руля улыбается во все зубы Златомир. Он в халате! Затормозив в тридцати шагах от нас, выскакивает, обращается в бурого волка и, прикрытый халатом, точно мантией, склоняет голову с яркими жёлтыми глазами:

   — Добро пожаловать. Рад видеть жрицу живой и здоровой.

   — Стая Аристарха выбыла из состязания. Не разочаруй меня.

   — Буду беречь жрицу пуще собственных зубов, — не поднимая хитрой морды, клянётся Златомир.

   Терпеть не могу зубных, так что клятва впечатляет.

   — Оставляю при жрице воина, он старший по её охране. — Ариан растворяется в воздухе.

   Растерянно оглядываюсь: чёрный волчище стоит сзади. Подмигивает. Ловко он сам себя подменил. Хотя, когда все мордой в землю, мухлевать легко.

   Вздохнув, Златомир превращается в человека и потуже затягивает пояс. Дорогущий на вид бархатный халат с вышитой над сердцем французской лилией плохо сочетается с натоптанными по грязи ногами. Но надо привыкать. Златомир ещё ничего, в одежде.

   — Прошу, наша глубокоуважаемая прекрасная гостья, — слегка склоняет голову он, подступает и целует руку. — Безмерно рад, что мы подготовились к встрече заранее. Предусмотрительность — девиз нашего милого городка. — Он поворачивается к Ариану. — Намереваетесь спать в доме со жрицей или предпочтёте отдельную резиденцию с прислугой?

   Звучит двусмысленно, словно «резиденцию с девочками».

   — Со жрицей, — роняет Ариан и тоже вздыхает. — Служба.

   — Понимаю. Надеюсь, служба у нас будет не столь обременительной, как у озёрных. — Златомир снова обращается ко мне. — Вы завтракали?

   — Да, спасибо.

   Златомир держит меня за руку, но Ариан переносит это без явной ревности, только бровки чуть выше поднял на бархатистый лоб. Его реакция успокаивает: похоже, Златомир никуда тягать и совращать не будет.

   — Что ж, позвольте провести экскурсию по моей вотчине, — предлагает он.

   — С удовольствием.

   Осматриваю однотипные блоки домов с лужайками. Глазам больно от слишком чётких перспектив, порождённых непривычной ровностью улиц, ярким светом и резкими тенями.

   Тут как-то… холодно и мёртво. Но, может, близкое знакомство развеет неприятное впечатление.

***

Город оказывается не таким уж структурированным: центральная часть хаотична и путана, как часто бывает с древними застройками. Даже кремль имеется: деревянный, без единого гвоздя, с ажурными наличниками. Не жилой — музей истории стаи.

   Неожиданно удобная машинка останавливается перед брусчатой дорожкой к его воротам.

   — Желаете посмотреть? — любезно интересуется Златомир.

   — Нет, спасибо, я ещё от прошлого знакомства с деревянным зодчеством не отошла.

   — Понимаю, — щурится Златомир, в его глазах фосфорной зеленью вспыхивает отражённый свет.

   Я всё больше страшусь встречи с укусившим меня Владиславом: вдруг между нами осталась химия? И мало ли что он нафантазировал во время одержимости мной. Но Златомир сына не упоминает. Возит меня один (прохожие в халатах и те быстро исчезают с улиц), поясняя: «А здесь у нас озеро с золотыми карпами… тут детская площадка… спортивный комплекс… лучшая булочная».

   Ариан трусит следом настолько беззвучно, что порой кажется, будто со Златомиром, пытающимся очаровать меня ненавязчивостью, мы один на один.

   — И что, пира в мою честь не будет? — посмеиваюсь я, скользя взглядом по стеклянной витрине с манекенами в халатах.

   — Будет, — улыбается Златомир. — Когда отдохнёте. И познакомитесь с нашими жрицами. Думаю, вам есть о чём поговорить.

   Ах он старый лис, то есть волк. Может, ему известно, что с остальными жрицами я не общалась, а может, предложение сделано по наитию, но пообщаться со жрицами хочу, а то на вшивость меня проверили, но не объяснили, в чём новые обязанности состоят.

   Оглядываюсь на Ариана: недовольно щурится, но молчит.

   — С удовольствием отдохну и пообщаюсь с коллегами по… дару.

   Златомир сворачивает на ближайшем перекрёстке.

***

Все три местные жрицы встречают меня в халатах. Похоже, это их форма цивильной одежды.

   Самая старшая — седая статная женщина — по-хозяйски треплет Златомира за ухо и воркует:

   — Дамский угодник, не мог гостью сразу к нам привести?

   У Златомира плывёт взгляд и улыбка такая мальчишеская, что я теряюсь: женщина ведёт себя, словно жена, но их возраст наводит на мысль о долгом браке, а долгий брак и нежности — это странно. И неловко на это смотреть. Женщина обращает на меня лучистый взор, улыбается, демонстрируя великолепные зубы с острыми клыками:

   — Я Элиза, старшая жрица стаи, а по совместительству, — она снова треплет Златомира за ухо, — хозяйка и спутница этого проказника.

   «Проказник» так млеет, что понятно спокойствие Ариана за мою неприкосновенность рядом со Златомиром: вожак занят всерьёз и надолго. Пожалуй, навсегда.

   — Всё-всё, — Элиза машет рукой, прогоняя его к двери. — Дайте девочкам пообщаться.

   Мечтательно улыбающийся Златомир уходит. Ариан даже ухом не ведёт.

   — Брысь, — машет на него Элиза.

   Утомлённо поглядев на неё, Ариан отходит к диванчику у французского окна, запрыгивает на шёлковое сидение грязными лапами и укладывает морду на подушки.

   — Время идёт, а лунные воины не меняются, — вздыхает Элиза. — Всё такие же зазнайки.

   Две младшие жрицы с одинаковыми улыбками ждут в сторонке. Смотрят на меня, но не пытаются привлечь внимание, поздороваться. Как куклы.

   — Это Марианна, — Элиза указывает на женщину лет сорока в шёлковом зелёном халате. Затем на вторую, в канареечно-жёлтом махровом, лет тридцати с хвостиком. — А это Софи. Соответственно, вторая и третья жрицы стаи. — Элиза снова улыбается. — Если выйдешь замуж за одного из моих сыновей, сразу получишь место второй жрицы.

   — Но сначала Златомир обещал мне кофе.

   В тёмных глазах Элизы вспыхивают зеркала звериных зрачков. И на память приходит предупреждение Владиславы о мягко постеленном, да жёстком на ощупь.

***

— Служба жрицы проста, но почётна и ответственна, — церемонно сообщает Элиза.

   Светом электричества и луны её породистое волевое лицо расчерчено на жёлто-голубые участки, как и белая скатерть круглого стола, за которым мы сидим, накрахмаленные салфетки и букетик незабудок. Четыре чашки источают фруктовый аромат. На столике с колёсиками — пирожные и большой чайник.

   Этот зал на втором этаже «Клуба жриц» — у них даже вывеска с этим названием — ресторан для избранных. О чём сообщили, когда мы поднимались по роскошной винтовой лестнице. Халаты женщин, моя бесформенная хламида, волк-Ариан в мраморно-золотом интерьере выглядят инородно, но… я привыкаю.

   Осторожно опускаю пятки на лапы сидящего под стулом Ариана. Ему пришлось рыкнуть, чтобы попасть в обитель избранных.

   — …и делится она на службу Лунному миру и службу стае.

   — Знаете, это даже звучит сложно. — Их рафинированное поведение, надменность и кукольная покорность двух младших жриц раздражают и пугают. Язык Ариана проскальзывает по пятке, мокрый нос утыкается в свод стопы.

   Элиза снисходительно улыбается:

   — Служба Лунному миру заключается в регулярном обходе территории стаи, чтобы напоить землю энергией центрального Сумеречного мира. Нас трое, если будешь четвёртой, обходить надо будет раз в четыре дня.

   — Значит, положение в стае не влияет на объём работы? — несколько удивляюсь я: мне казалось, Элиза только командует.

   В её холодных глазах снова вспыхивает зелёный отблеск, голос понижается, рокочет:

   — Дар жрицы священен, он дарует жизнь Лунному миру, никакое положение, никакое горе, болезнь или старость не должны останавливать жрицу от исполнения долга, иначе она обязана отпустить дар. Если не пожелает — остальные её уничтожат. Единственный день, когда жрица освобождается от исполнения долга — день дарования жизни своему дитя.

   А я ещё считала условия работы в своей конторе не слишком гуманными. С лицом совладать не удаётся, и Элиза одаривает меня очередной снисходительной улыбкой:

   — Понимаю, девушке, чуждой традиционного жреческого воспитания, трудно смириться с подобным положением вещей, но живые существа привыкают ко всему.

   — Если не умирают, — напоминаю я.

   Шершавый язык проскальзывает по своду стопы, и я невольно улыбаюсь. У Элизы вздрагивают ноздри. Возможно, по запаху она как-то понимает, что Ариан шалит, но продолжает спокойно объяснять:

   — В обязанности жрицы входит сопровождение представителей стаи в Сумеречном мире и перенос предметов между мирами. Наша стая имеет обширные связи с человеческим бизнесом, все мы часто там бываем. И думаю, тебе этот пункт нашей жизни придётся по вкусу.

   Киваю и, чтобы не отвечать, отламываю кусочек пирожного, закидываю в рот. Сладко и, наверное, вкусно, но я слишком взволнованна, чувствую себя, как в глухой обороне, и это мешает насладиться угощением.

   — Мой муж и сыновья обучались в Сорбоне, — сверлит меня пытливым взглядом Элиза. — Многие наши торговые интересы связаны с Францией, туда мы тоже часто летаем.

   — Мм, — киваю.

   Помедлив, Элиза говорит дальше:

   — В качестве поощрения некоторые семьи отправляются на отдых и за покупками в Сумеречный мир. Здесь, в «Клубе жриц», мы готовим их к встрече с человеческой цивилизацией, обучаем правилам поведения.

   — Разумно, — киваю я.

   Чувство неловкости усиливается, причём, кажется, неловко и Элизе. Возможно, она слишком привыкла распоряжаться своими безвольными подопечными.

   Отвожу взгляд на стеклянную стену, на ровные улочки новой застройки. Всё здесь такое иностранное. Имена жриц тоже произносятся на иностранный манер. А Златомир и Владислав звучат очень по-русски. Возможно, стая пытается взять всё самое им привлекательное из обеих культур. Результат смешения кажется мне немного неживым. Но, с другой стороны, я видела слишком мало, чтобы делать такие далеко идущие выводы.

   — А как вы оформляете документы для пребывания в Сумеречном мире? — уточняю я. — Как много семей отбирается для путешествий? Как много времени нужно потратить каждой жрице на их обучение? Что с семейными обязанностями? Что с контрабандой? Есть ли у жриц охрана? Какие привилегии? Что с жильём?

   — Жрицы живут с мужьями. И раз уж мы заговорили об этом, то, возможно, имеет смысл отправиться в дом, который может стать твоим.

   Растерянно моргаю.

   — Я говорю о нашем доме, — царственно сообщает Элиза. — Ты, разумеется, сейчас будешь жить с нами, а если выберешь моего сына, останешься с нами навсегда.

   От такой перспективы мурашки по коже бегут. Насколько помню, жриц связывают браком с правящей семьёй. Марианна и Софи, эти послушные марионетки, тоже, наверное, живут под чутким руководством Элизы.

   — А может, куда-нибудь в другое место меня поселите? — Уловив во взгляде хозяюшки недоумение, пытаюсь исправить впечатление. — Не хотелось бы вас стеснять…

   Она обнажает клыки в улыбке и заверяет:

   — Ты ничуть нас не стеснишь, и сейчас поймёшь почему.

   Да не хочу я понимать — хочу сбежать от деревянных улыбок Софи и Марианны. Только вот смотрины обязывают меня смотреть. А там, наверняка, и Владислав кусачий появится…

ГЛАВА 16

Причина нестеснимости семейства Элизы и Златомира проста: они живут во дворце.

   Шутка. В которой есть доля шутки: их огромный двухэтажный каменный дом в окружении парка с живыми изгородями и фигурами из кустов способен вместить оборотней двести. Но живёт там около сотни — практически всё семейство и родственники родственников.

   Я бы точно затерялась среди всех этих оборотней, треть из которых — дети, если бы не особый статус. Всех выгоняют меня встречать.

   И всё семейство встречает меня в халатах. Некоторые из оборотней настолько источают силу и самодовольство, что сомнений в их статусе не возникает. А слабые и старые взгляд не смеют поднять. Множество лиц, все такие разные, но в чём-то похожие.

   — Приветствуем жрицу, — здороваются мужчины.

   По взмаху руки Элизы женщины хором повторяют:

   — Приветствуем жрицу.

   Приглядываюсь к мужчинам: кого из них назначили меня охмурять? Пока вроде никто не подходит, глазки не строит. Возможно, семейство ещё не определилось. Но в любом случае не хочу попасть в эту толпу, не хочу с ними всеми общаться.

   — Какая большая семья, — натянуто улыбаюсь я. Вспоминаю совет Велиславы и уверенно требую: — Покажите мою комнату, хочу отдохнуть и привести себя в порядок.

   Что-то будто неуловимо меняется в атмосфере.

   — Да, конечно, — кивает Элиза и направляется в дом.

   Вклиниваюсь между ней и остальными жрицами — надо отвоёвывать место в иерархии. Ариан неслышно ступает следом, чувствую его взгляд, улавливаю молчаливое одобрение.

   Оборотни в халатах расступаются, некоторые кланяются. Иду с гордо поднятой головой и тревожно стучащим сердцем.

***

Дверь за Элизой затворяется, и я снова оглядываю роскошную гостиную на втором этаже. Из неё есть дверь в спальню с ванной и гардеробной. Больше всего мне нравится не роскошный земной интерьер, а заливающий всё жёлтый свет — будто дома.

   Ариан внимательно всё обнюхивает.

   Смотрю на высокий потолок с хрустальными люстрами, тяну:

   — Вроде надёжно выглядит. Надеюсь, потолок не провалится.

   — Не накликай, — ворчит Ариан. Исподлобья смотрит на меня. — Ты правильно себя ведёшь.

   — А можно в следующую стаю ехать? — сцепляю руки. — С этими я точно не останусь.

   — Не стоит оскорблять Златомира и Элизу. — Ариан садится на ковре посередине гостиной. — И это будет нарушением правил. Пока они не сделают чего-нибудь такого, за что лунный князь может вывести их из игры, придётся давать им шанс показать себя.

   — Они…

   Дёрнув ухом, Ариан резко мотает головой. Выразительно кивает на стену.

   Беззвучно спрашиваю:

   — Подслушивают?

   Он кивает. Теперь понятно, почему они его спокойно оставили со мной наедине: собирались за нашим поведением следить.

   Ариан вытягивает лапы и с блаженным стоном прогибается. А шерсть на загривке дыбом. Надо сказать, в волчьей форме Ариан более раскован. Если вспомнить, как брюхо подставлял, то можно сказать, что почти бесстыден.

   Возможно, это нормально: разные физические тела, разные взгляды на жизнь и нормы поведения, как порой разнятся люди на работе и дома. Но всё равно тревожно теперь, когда знаю, что даже в человеческой форме Ариан бывает агрессивным. А уж если в звериной покусает. Передёргиваюсь. Киваю на дверь.

   — Пойду, искупаюсь.

   Взгляд Ариана становится странным. Я бы охарактеризовала его как раздевающий, если бы не звериная форма. Голос звучит глуше обычного:

   — А я полежу под дверью. Если что — зови.

   Звучит двусмысленно, но я решаю просто не обращать внимания. Я действительно утомилась от общения с командой местных жриц, пока они выспрашивали о моей жизни в Сумеречном мире, а я подбирала обтекаемые фразы, чтобы не солгать, но и смягчить правду. Со Златомиром было проще.

***

На ужин приходится спуститься. Огромная столовая, белые столы, серебряные столовые приборы, тончайший фарфор, рассадка по рангам. Все в халатах. Любезный Златомир, будто ледяная Элиза. И четыре пустых стула возле них. Я никак не комментирую это, не спрашиваю о женихе, и остальные тоже об этом молчат. Из всех представленных запоминаю только племянников Златомира: Роя и Эдриана — мужей Марианны и Софи.

   Едят оборотни практически неслышно, только у детей кто-нибудь время от времени звякнет ножом или вилкой, слишком громко поставит стакан. Просто потрясающий контраст с озёрной стаей, евшей практически на полу.

   После отшибающей аппетит трапезы мне предлагают посидеть со всеми в саду, но я снова удаляюсь к себе и запираю дверь с превеликой радостью.

   — Это немного несправедливо по отношению к стае. — Ариан запрыгивает на диван. — Но я рад, что мы никуда не пошли.

   — Тоже не любишь шумные сборища? — растягиваюсь на диване напротив.

   Ариан уставляется на меня «раздевающим» взглядом. Будь у меня декольте, прикрылась бы, но моя накидка и так целомудренна.

   Мы лежим в тягостном молчании. Золотыми бликами мерцает на роскошной чёрной шкуре Ариана электрический свет. Чего-то не хватает, но не понимаю, чего именно.

   — Почему меня не знакомят с женихами? — наконец спрашиваю я.

   — А хочется познакомиться? — Ариан склоняет голову набок.

   — Конечно, — коварно уверяю я. Он дёргает ухом. — Очень интересно, вдруг жених такой, что заставит меня присмотреться к стае более благосклонно? У них отличные связи с моим миром, это может послужить поводом к единению.

   — Их психология значительно отличается от общества, к которому ты привыкла.

   — Уверена, во всех стаях психология отличается от привычной мне.

   Молчание Ариана затягивается. Грустно, что он даже поспорить не хочет, не уверяет меня, что жизнь здесь будет нормальной.

   В дверь стучат. Ариан снова подёргивает ушами, принюхивается.

   — Да! — Мне лень вставать, хотя я не прочь разбавить сгущающуюся атмосферу.

   — Хозяйка велела предложить вам ознакомиться с библиотекой, — доносится из-за двери приглушённый женский голос. — А так же сообщить, что в доме имеются компьютеры и игровые приставки, около полутысячи наименований игр. Желаете развлечься сумеречным способом?

   Шепчу:

   — Вот видишь, здесь столько всего родного.

   — Ты играла в компьютерные игры? — Волоски надбровных кустиков Ариана приподнимаются.

   — Да, конечно, — киваю я и не уточняю, что под играми подразумеваю «Пасьянс» и «Сапёр».

   — Жрица будет отдыхать! — рявкает Ариан.

   От неожиданности вздрагиваю. За дверью тихо. Не дождавшись ни повторного приглашения, ни пояснения Ариана, уточняю:

   — Что это значит?

   — Это значит, что я должен тебя охранять постоянно. А ещё я должен когда-то спать. — Ариан переворачивается на спину и скрещивает лапы. — Тебе бы тоже стоило поспать, твой организм ещё перестраивается, будешь мало отдыхать — заболеешь.

   Не знаю, что меня внезапно раздражает. Швыряю в Ариана подушку и под его укоризненным взглядом влетаю в спальню и захлопываю дверь.

   От вспышки гнева частит сердце и дышать тяжело. А может, это не гнев, может, это та самая перестройка тела.

   — Ненавижу, — цежу я. — Ненавижу это всё.

   Ныряю на роскошную кровать над пологом и накрываю голову подушкой.

   Тревожно. Страшно.

   Страшно, что Ариан придёт со своими предложениями.

   Страшно, что он совсем не придёт.

   Даже Михаил не вызывал такого бурления в груди, такой злости, такой нежности, такого дикого непонимания себя. Боже, с ним, оказывается, всё было просто. Хотя, возможно, мне так кажется из-за ритуала Велиславы.

   Накрываю голову второй подушкой, но это не помогает избавиться от мутных, хаотичных мыслей.

   Этой ночью Ариан покладисто спит под дверью.

***

Надо сказать, что тактика семейства Златомира даёт плоды: ни за завтраком, ни за обедом меня так и не знакомят с его сыновьями-кандидатами. Только с одним, уже женатым, и его хорошенькой беременной женой.

   Меня кормят, как на убой.

   Мне хвастаются бизнес-достижениями стаи в Сумеречном мире: акции, участие в косметическом и банковском бизнесе.

   И достижениями стаи в их мире, богатством их города и выселков: полная электрификация, современная медицина, даже сельское хозяйство немного развито.

   Мне обещают отдых в разных странах.

   Обещают часто отправлять в Сумеречный мир.

   Согласны поселить здесь моих родственников — предложение, не вызвавшее у меня ни малейших эмоций, Ритуал Велиславы работает просто отлично.

   Предлагают золотую кредитку.

   И власть.

   Обещают помогать с детьми.

   И, если захочу, выделят отдельный домик для меня и мужа.

   Но не показывают жениха. Видимо, надеются, что я проявлю любопытство.

   Хоть и любопытно, но делаю вид, что никакого жениха быть не должно. Тем более, Ариан спокоен, а значит, всё хорошо. Он ведь и сам мог женишков спровадить.

   Именно об этом я его и спрашиваю, когда после обеда запираюсь в своих комнатах с пачкой любовных романов:

   — Ты сыновей Златомира куда-то отправил? — Кладу книги на журнальный столик.

   — Нет, они их сами прячут. — Ариан вытягивается на диване и привычно переворачивается на спину. — Цену набивают. Да и в целом наша психология отличается от человеческих взглядов последнего времени. В нашей части Сумеречного мира принято сочетаться браком с человеком, а в Лунном мире — со всей семьёй. Не в пошлом смысле этого слова. Хотя в некоторых стаях есть традиция общего пользования жёнами, если семья не в состоянии прокормить супруг для всех мужчин.

   Не сразу нахожу правильное слово:

   — Ужас… Почему ты это не запретишь?

   — Потому что это позволяет некоторым семьям выживать.

   — Но можно же как-то это решить? — Беру верхнюю книгу из стопки. Ариан сразу переворачивается на брюхо и настороженно за мной следит. Ждёт, что опять в него кидаться начну? Плюхаюсь на диван. — Гуманитарная помощь с земли… ещё что-нибудь.

   Ариан склоняет голову набок и терпеливо поясняет:

   — Сумеречный мир перенаселён. Очень много людей умирает от голода. Каждую минуту. Возможно даже каждую секунду. А наш мир не полон, его пожирают разрывы, ему не хватает солнца, и ему надо делить силу и с Сумеречной землёй, и с Солнечной.

   — Но здесь живут вон как хорошо, — взмахиваю рукой, очерчивая роскошные апартаменты.

   — Стая много трудится, чтобы получить всё это. Они максимально используют потенциал, много поколений наращивают его. Их предки терпели лишения, многие погибли в Сумеречном мире, прежде чем наладили контакты и заработали состояние. И они трудятся не ради чужаков, а ради своей стаи, в которой практически все здоровые особи имеют возможность заключить моногамный брак. Если стану отнимать заработанное стараниями, ловкостью, смекалкой, то не будет стимула работать и развиваться, они перестанут принимать рождённых в других стаях. Глупо давить богатую стаю ради того, чтобы наплодить много бедных.

   — Но ведь можно в разумных пределах увеличить им налоги, не обязательно отбирать всё.

   — Тамара, у любого существа, если он не трудоголик и не находится на грани умирания, есть минимально допустимая отдача их деятельности. — Ариан укладывается на бок. — Если стану забирать больше, у стаи пропадёт стимул вкладывать не то что больше, но даже столько же сил. Это всё проходилось и не раз при отце и дедах. Да, мне жалко тех, кто не может вырваться из бедности, но отнимать у тех, кто работает — не самый лучший вариант. Гибельный в перспективе.

   — Но ты что-нибудь делаешь? — наклоняюсь вперёд и осознаю, что впиваюсь ногтями в глянцевую обложку книги.

   — Гранты на обучение даю. — Ариан демонстративно зевает. — Работой стараюсь обеспечить… Тамара, давай не будем об этом? Я себе в кои веки устроил отпуск от всех этих управленческих дел, а ты меня снова мордой в эту экономическую грязь тыкаешь.

   — Прости, но тема такая… животрепещущая, что-то же надо сделать.

   — Знаю я один способ, — мрачно тянет Ариан, косит на меня полыхнувшим серебром взглядом. — Но он тебе не понравится. И книгой в меня не кидай.

   — Что за способ?

   — Уменьшить поголовье стай втрое и уничтожать всех рождённых не по квоте детей. Самый простой и быстрый вариант, но мне он не подходит.

   Осознав услышанное, я не хочу бить Ариана, просто накатывается какая-то тоскливая усталость. Тихо признаю:

   — Наверное, всё же лучше, когда просто несколько мужей.

   — Я тоже так думаю, поэтому не запрещаю.

   После мрачного разговора хочется света, отдыха и чего-нибудь безоговорочно счастливого, поэтому открываю любовный роман: уж там точно найдутся решения всех проблем.

   Ариан перебирается ко мне и укладывает морду на колени. Из-под нижней кромки книги взирают большие томные глаза. Ариан грустно вздыхает. Поскуливает. Виляет хвостом.

   Умильное, конечно, зрелище, но я ещё обижена, хотя и понимаю: он не виноват, что стал князем, а положение обязывает. Даже почти жалко его: я ведь могу быть не первой неподходящей парой. Понимаю, но злюсь. И мне это совсем не нравится, ведь злость сближает ничуть не меньше, чем вожделение или нежность.

   Открываю рот прогнать наглую морду, но он вскакивает сам, моментально оказывается у окна и скалит зубы. В стекло ударяет грязная ладонь, створка вздрагивает. Ещё удар, и металлический блок стеклопакета вываливается. Окно отворяется, Ариан приседает, готовый к прыжку.

   В комнату кубарем вваливается грязная девушка, халат висит на ней лохмотьями, в волосах — трава и ветки, во взгляде — дикий страх.

   — Помоги, — глядя на меня, сипло умоляет она и отползает от взъерошенного Ариана. — Жрица, спаси меня, умоляю…

   Всхлипнув, она начинает рыдать. А я не знаю, что делать.

ГЛАВА 17

На ковёр падают крупные капли слёз.

   — Выражайся яснее, — рычит Ариан.

   Шерсть на его загривке опустилась, но вся фигура по-прежнему выражает готовность к прыжку.

   — Присаживайся, — указываю на диван. — Воды налить?

   Незнакомка знай рыдает, роняя на ковёр листочки, грязь и слёзы.

   — Сопли вытерла! — рявкает Ариан.

   Девушка замирает. Даже выкатывающаяся слеза, кажется, застывает на полпути из глаза на щёку.

   — Села!

   Девушка плюхается на ковёр, точно послушная собачонка. Никогда не видела, чтобы кто-нибудь так быстро и бесконтактно успокаивал истерику. Руки незнакомка по-волчьи упирает в ковёр, ничуть не смущаясь отсутствием нижнего белья.

   — Рассказывай, — чуть мягче рокочет Ариан.

   — Но сначала сядь на диван, — указываю вбок, всё же я человек, и такие порядки смущают.

   Неодобрительно покосившись на меня, Ариан кивает. Испуганная девушка практически ныряет на диван, подтягивает длинные стройные ноги, вновь демонстрируя в прорехи интимные части тела. Хоть бы грудь, что ли, прикрыла.

   Арин запрыгивает на диван напротив, будто чтобы иметь лучший обзор на всё это самое. Извращенец.

   Сажусь на другой край дивана и скрещиваю руки на груди. Девушка судорожно переводит взгляд с меня на Ариана. Она миленькая, хотя и кажется сущей дикаркой. У Ариана вздрагивают уши, влажный нос мелко подёргивается.

   — Быстрее вопрос излагай, — глухо советует Ариан. — Пока твои следы садовники не почуяли.