Купить

Принцесса для императора. Анна Замосковная

Все книги автора


 

Оглавление

 

 

АННОТАЦИЯ

Для спасения от проклятия Император должен найти принцессу уничтоженного им королевского дома и сделать так, чтобы она взаимно полюбила кого-нибудь из его рода. Он уверен, его сын и наследник – лучший кандидат на роль соблазнителя, ведь Император никогда не влюблялся и не верил, что способен на это чувство.

   Но знакомство с принцессой заставляет его усомниться в том, что он выбрал ей правильного жениха.

   

ПРОЛОГ. Император проклят

Через плечо смотрю на отражение своей могучей, с тонкими нитями старых шрамов, спины. Точнее, на золотой цветок, выпустивший бутон у лопатки напротив сердца и отростки с бутонами к почкам. Волшебная татуировка никак не беспокоит, кроме одного: ужасно бесит, что кто-то без моего ведома оставил на мне волшебную метку. Точно племенную скотину заклеймили!

   Золото чужеродного узора блекло переливается в сиянии свечей.

   – Итак, я дал вам достаточно времени, чтобы определить источник этого. – Бархатная вкрадчивость моего голоса не обманывает трёх придворных магов: они испуганно застывают. Теперь не по себе уже мне.

   – Я слушаю. – Оборачиваюсь к ним и натягиваю алый шёлк халата на плечи, высвобождаю из-под воротника чёрные кудри. – Говорите.

   – Ну… – Старший маг Фероуз нервно накручивает кончик длинной бороды на палец. – У нас для тебя плохая новость.

   – Это проклятье павшего королевского дома, – кивает средний.

   Вздёргиваю бровь. Предпочитаю называть королевский дом завоёванным, уничтоженным, но не павшим – по этому слову кажется, что дом исчез сам собой, а не после моих долгих упорных трудов. Впрочем, сейчас это не суть важно.

   – И оно убьёт тебя. – Фероуз отчаянно дёргает бороду. – Как только цветы расцветут.

   Ситуация не обнадёживает. Опускаюсь в кресло с высокой прямой спинкой:

   – Когда они расцветут и как это можно остановить?

   – Это любовные чары.

   – Час от часу не легче, – отмахиваюсь я. – Говорите живее.

   Маги переглядываются.

   – Они завязаны на женщин павшего рода. Похоже, их принцесса выжила, и приближение её совершеннолетия активизировало проклятие, очевидно, наложенное на вас её матерью… или тётей.

   Я помахиваю рукой, призывая говорить быстрее: всё внутри переворачивается при мысли о скорой смерти. Фероуз тараторит:

   – Если кто-то твоего рода и принцесса взаимно полюбят друг друга, проклятие спадёт.

   Повисает пауза.

   – У меня есть сын, – с некоторым облегчением подпираю щёку кулаком. – Он как раз в том возрасте, чтобы влюбляться. Осталось найти пропавшую принцессу. Как это сделать?

   Младший из магов робко приподнимает руку:

   – Её должны признать королевские регалии. В сокровищнице остался венец, камень в нём засияет, если его коснётся кто-нибудь королевского рода.

   – И что, предлагаете надевать его всем девушкам подходящего возраста? – досадливо уточняю я.

   Переглянувшись, маги кивают. Закатываю глаза: чудесно, лучше не придумаешь.

   

ГЛАВА 1. Девушка в беде

Она надо мной издевается.

   Нет, мне снится кошмар…

   Может, я ослышалась?

   Я стою, и потоки воды стекают с половой тряпки в ведро. Октазия расстёгивает витую фибулу в имперском стиле и вешает плащ. С остроносых сапожек на чистый пол стекает грязь. Октазия этого не замечает, конечно же – ведь убирать не ей. Я моргаю и наконец выдавливаю:

   – Что?

   – Я записала тебя прислуживать на ближайшем императорском балу.

   «Не может быть!» – хочется воскликнуть, но по серо-ледяным глазам Октазии понимаю, что она не лукавит. Иного и не следовало ожидать (иногда кажется, она меня ненавидит и наслаждается моими несчастьями), и всё же робко произношу:

   – Но вы обещали отпустить меня на выходные…

   – Неужели ты думаешь, что ради свадьбы какой-то простолюдинки я упущу выгоду?

   – Но это свадьба моей сестры, – я стискиваю тряпку так сильно, что пальцам больно, это заставляет немного её отпустить.

   – Ну и что? – Октазия разворачивается к узкой полоске зеркала и оправляет почти развившиеся из-за недавнего дождя светлые кудри. – За эту работу очень хорошо платят… Разве не в твоих интересах быстрее расплатиться?

   Она хитро смотрит на меня. Она права: чем больше я зарабатываю, тем быстрее выплачиваю долг и проценты, чем быстрее выплачиваю – тем меньше долг прирастает за счёт «расходов на содержание». И дом Октазии не то место, где хочется задерживаться, но…

   – Это моя единственная сестра…

   – Я уже внесла тебя в список, это не обсуждается. – Она прямо в грязных ботинках проходит в гостиную, через неё – во внутренние комнаты.

   Я остаюсь наедине с новыми порциями грязи и сумятицей в голове: я так надеялась, что будет хотя бы два дня отдыха от Октазии и её сумасшедшей семьи… И со своими родными я не виделась уже два года, с тех пор, как меня, самую старшую, отдали за долги владельцу наших полей – престарелому отцу Октазии.

   Такое чувство, будто меня ударили под дых. Я лихорадочно ищу решение, но… свадьба сестры в тот же день, что и бал, я просто не могу быть в двух местах одновременно. Если только не найду себе замену. Идея настолько меня захватывает, что я бросаю тряпку и делаю несколько шагов к двери, но вспоминаю о делах на сегодняшний день и с удвоенной энергии начинаю оттирать грязные следы: костьми лягу, но вырву себе этот несчастный выходной.

   Навещу Фриду в самый важный день её жизни.

   Невольно хмурюсь: когда меня отдавали, предполагалось, что я останусь трудиться на хозяйских землях, рядом с семьёй, и что теперь? Я продолжаю тереть пол, песчинки скрипят по наполированному дереву.

   Конечно, родители не виноваты, что случился неурожай, а отца придавило телегой, и он почти месяц не мог работать, но так душераздирающе обидно, что они там, вместе, готовятся к семейному празднику, шутят, смеются, им ничего не надо делать, чтобы попасть на эту свадьбу, а я застряла в столице, с Октазией. Это несправедливо.

   Но это моя жизнь.

   Наконец-то отдраив пол и не особо надеясь, что его чистота продержится дольше пары часов, я сворачиваю под лестницу, в коридор для слуг. Темнота и смесь всевозможных (от дрожжевого теста и жареного лука до плесени и ваксы) запахов окутывают меня. Из глубины доносятся звон посуды, приглушённые голоса и даже немного конского ржания. Октазия не выделяет масла для освещения этих коридоров, так что идти приходится на ощупь.

   Дверь впереди открывается, и коридор заливает жёлтым светом. Увидев меня, Вездерук ухмыляется, блеклые глаза масляно блестят. Свою кличку он получил за уникальную способность, прижав девушку в углу даже на короткий срок, облапать её везде. И хорошо, если только руками. За время моего пребывания здесь он обесчестил двух девушек, и сейчас, когда мы оказываемся один на один в тёмном коридоре, внутри у меня всё завязывается в тугой узел.

   – Наша прелестная Мун, – крысиное лицо Вездерука перекашивает улыбка. – Надеюсь, ты осветишь сгустившийся мрак.

   Он закрывает дверь, после света темнота кажется кромешной. Я ослеплена, оглушена стуком сердца в висках, но когда руки касаются груди, я вскидываю ведро и с криком бью перед собой. Меня заливает водой, Вездерук визжит. Продолжая лупить ведром, чувствую, как он отступает. Швырнув в него ведром, я мчусь назад, шаря руками по стенам в поисках ближайшего выхода.

   – Тварь! – Вездерук топает за спиной. – Стой!

   Отщёлкнув пружину, я распахиваю дверь и вылетаю в свет. Попадаю в чьи-то сильные властные руки, лицо – в жёсткие волосы, они пахнут корицей. Оттолкнувшись, оглядываюсь: Вездерук стоит на пороге багровый от ярости, из разбитой брови и носа стекает кровь, одежда мокрая. Глаза горят жаждой убийства. Но когда он поднимает взгляд на того, кто сжимает моё плечо, он бледнеет, раболепно кланяется:

   – Простите, господин, позвольте забрать эту непослушную рабыню.

   Я немею от ужаса, но нахожу силы пролепетать:

   – Пожалуйста, не надо, он…

   Вездерук злобно пялится на меня. Он меня убьёт. Я покрываюсь холодным потом.

   – Думаю, не стоит, – повелительно отвечает мужчина за моей спиной. – Молодой человек, вы можете идти.

   Наконец я разворачиваюсь: тёмно-фиолетовые одежды, вышитые алыми звёздами, седая курчавая борода, выжженная солнцем кожа, шрам поперёк носа и серебряный обруч в виде змеи на голове. Старший императорский маг Фероуз.

   Охнув, я склоняюсь в глубоком поклоне. В голове – ни одной толковой мысли. Правда, прилив крови заставляет думать быстрее, и я соображаю, что он, возможно, явился по поводу бала: третий по счёту бал собирал девушек, рождённых с пятого по восьмой месяц последнего года царствования прежней династии, двойняшки Октазии появились на свет именно в этот период.

   Сзади тихо щёлкает потайная дверь.

   Оставшись наедине со старшим магом, я наконец чувствую, что мокрые юбка и лиф противно липнут к коже, от них холодно. Прикосновение пальцев к подбородку заставляет меня вздрогнуть.

   – Не бойся, дитя, – вкрадчиво говорит маг Фероуз. – У меня достаточно женщин, чтобы не бросаться на юных хорошеньких девушек.

   – Очень за вас рада, – брякаю прежде, чем понимаю, кому это говорю.

   Краснею. Но Фероуз смеётся, в его тёмных глазах плещутся искорки веселья. Он удивительно добродушен для слуги узурпатора. Я стискиваю зубы, чтобы не произнести это вслух. И хотя Фероуз сказал, что мной не заинтересован, он смотрит очень-очень внимательно. Его сухой палец касается моей брови и очерчивает. От этого бросает в дрожь. Палец скользит по нижнему веку, задевая ресницы. Я отскакиваю, и маг с усмешкой (всё ещё тёплой, никакого сравнения с ухмылками Вездерука) убирает руки за спину.

   – Прости, что напугал, у тебя очень красивый цвет глаз. И необычный для этого города.

   Он прав: в столице много серо- и голубоглазых коренных жителей королевства, не меньше темноглазых завоевателей и их отпрысков.

   – У меня в роду были загоряне, – поясняю свой вызывающе-жёлтый цвет глаз.

   Или золотой.

   Или цвет подсолнухового мёда.

   Бесовский цвет.

   Как только мои глаза не называли.

   Мне больше нравилось «золотой», но в доме Октазии на комплименты рассчитывать не приходится.

   – Когда ты родилась?

   – Весной второго года.

   В его взгляде мелькает разочарование.

   – Ну что ж, – Фероуз окидывает меня пристальным взглядом, особенно задерживаясь на тонком ошейнике и на груди. – Тяжело, наверное, здесь живётся такой хорошенькой девушке.

   – Вы весьма прозорливы, господин.

   Он продолжает смотреть на грудь. Интересно, маги видят сквозь одежду? Опускаю взгляд и заливаюсь румянцем: мокрый лиф плотно облепил груди и торчащие от холода соски. Спешно прикрываюсь руками.

   – Господин, – голос дрожит от негодования. – Прошу обратить внимание на мой ошейник: я в долговом рабстве. А это значит, я подданная со временно ограниченными правами, а не собственность. Не надо на меня так смотреть. Это… это…

   – Возмутительно? – Фероуз насмешливо смотрит мне в глаза. – Пожалуй, ты права, маленькая почти рабыня.

   Я вспыхиваю сильнее.

   – У меня внучка твоего возраста. – Он одёргивает звёздный плащ и усаживается в кресло.

   – И это повод пялиться на мою грудь?

   – О нет, ни в коем случае.

   Я должна пылать от гнева, но он гаснет в исходящем от Фероуза добродушии. На церемониях он казался грозным, беспощадным, а сейчас трудно поверить, что когда-то он мановением руки убивал целые отряды или выносил ворота среднего размера крепости. И одежда ему слегка великовата, что добавляет несерьёзности.

   – В вашем возрасте пора вести себя пристойно, – надуваюсь я.

   Октазия влетает разъярённой кошкой:

   – Как ты смеешь грубить самому старшему магу? – С круглыми от ужаса глазами она бросается ко мне.

   И останавливается: Фероуз хохочет, постукивая смуглой ладонью по подлокотнику.

   – Господин? – тревожно обращается к нему Октазия.

   Он отмахивается, ресницы влажные от слёз. Что такого смешного я сказала? Окзатизя переводит испуганный взгляд с него на меня и обратно. В комнату изумлённо заглядывают её двойняшки, в которых трудно признать сестёр: худощавая голубоглазая блондинка и кругленькая брюнетка.

   Утирая слёзы, Фероуз замечает их и машет:

   – Заходите-заходите, девушки. Я пришёл на вас поглядеть. Как же вы непохожи.

   Они, оглядываясь на мать, осторожно заходят и кланяются. Фероуз осматривает их так же пристально, как только что меня. Октазия впивается в моё запястье и тянет к выходу, то тревожно косясь на дочек, то яростно – на меня. Теперь ещё и она жаждет моей крови. Язык мой – враг мой. И руки, и ноги, и грудь.

   – Пусть эта очаровательная служанка подождёт меня за дверью, – вдруг говорит Фероуз.

   Прежде, чем я успеваю посмотреть на него, Октазия выталкивает меня в коридор и, злобно глянув, закрывает двери. Они массивные и хорошо подогнаны, так что я слышу лишь глухое бормотание и время от времени – женский, немного натянутый смех.

   Мне жутко неуютно из-за неопределённости: Фероуз хочет меня наказать? Положил на меня глаз? В мокрой одежде холодно. И я неожиданно сильно устала. Я осторожно прислоняюсь к стене и жду, оглядывая светлый коридор с дверями в комнаты для гостей. Одна из них отворяется, выглядывает Вездерук.

   Нос у него красный, разбита не только бровь, но и губа, так что ухмылка получается болезненной.

   – Мун, иди сюда, для тебя есть работа. – Светлые глаза алчно блестят.

   Делаю несколько шагов вперёд:

   – Господин старший императорский маг велел его ждать.

   Вездерук будто лимон проглотил. С минуту думал.

   – Не надейся, что отказ сойдёт тебе с рук, – буркает он и тихо закрывает за собой дверь.

   Я прячу лицо в ладони: одной по дому теперь ходить нельзя… и что я буду делать оставшиеся мне, в лучшем случае, три года? Где взять деньги на возвращение долга? В отчаянии я стискиваю кожаный ошейник. Он кажется тяжёлым и неудобным даже больше, чем в день, когда его впервые на мне замкнули.

   Только теперь до меня доходит, как я сглупила: надо было сразу бросить ведро Вездеруку под ноги и бежать, или облить его водой и бежать, но не бить его. Ох, что же я натворила! Я метнулась из стороны в сторону: я не дома, здесь нет семьи, которая могла бы за меня заступиться, мои друзья – такие же бесправные и беззащитные девушки и женщины.

   Бежать? О, как бы мне хотелось сбежать, но…

   Дверь открывается, и я спешно убираю руки от лица, прикрываю мокрую грудь. Сестрички гордо выплывают, улыбаются и не замечают меня, жмущуюся в углу. Я сглатываю, надеюсь, что обо мне забыли. Но из гостиной раздаётся строгий голос Октазии:

   – Мун, сюда.

   Точно послушная собачонка, я устремляюсь на зов. Сестрички оглядываются на меня с некоторым любопытством, но почти сразу их захватывает то, что говорилось за закрытыми дверями, и они расплываются в улыбках и исчезают за поворотом. Я нерешительно топчусь на входе.

   – Мун, – в голосе Октазии звенит сталь.

   Я делаю ещё несколько шагов.

   – Дверь, – почти шипит она.

   Послушно закрываю створки за собой. Сердце снова колотится в висках. Глаза Октазии метают громы и молнии. Фероуз хмурится:

   – Октазия, свет очей моих, я был свидетелем совершенно безобразной сцены.

   Я низко опускаю голову.

   – Простите, господин, – Октазия кланяется. – Это больше не повторится.

   – Ты даже не спросишь, что именно? – насмешливо уточняет Фероуз.

   Она вспыхивает. Честное слово, никогда не видела её такой… смущённой. Он вновь смеётся, хотя не слишком весело.

   – Может быть, Мун изволит об этом рассказать, – елейно предполагает Октазия.

   Смотрю на Фероуза, он одобрительно кивает. В сердце загорается надежда: это мой шанс избавиться от Вездерука или хотя бы немного его усмирить!

   – Везде… – я запинаюсь, вспоминая, что надо звать его по имени. – Ильфусс меня домогался, мне пришлось защищаться. Господин Фероуз меня спас.

   Он щёлкает пальцами:

   – Вот именно. Октазия, мне крайне неприятно знать, что подданные империи в твоём доме не в безопасности.

   – Но она всего лишь… – Октазия закусывает губу (Фероуз смотрит на неё ледяным взглядом) и склоняется в глубоком поклоне. – Я прослежу, чтобы этого ужасного человека изгнали из моего благородного дома. Благодарю вас за то, что открыли мне глаза на творящиеся здесь беспорядки.

   Я сглатываю: ей жаловались на Вездерука, но она никогда его не наказывала. Её обещание – правда или вежливая ложь?

   – Спокойной тебе работы, – едва улыбается мне Фероуз и взмахом руки отправляет прочь.

   Он вновь смотрит на Октазию, её щёки пылают. Бесшумно выскальзываю из гостиной и затворяю двери. Хочется верить, что она сдержит обещание, но пока Вездерук здесь, и следует вести себя осторожно.

   Третий час я помогаю на кухне. Пот струится между лопаток, лицо наверняка такое же багровое, как у кухарок. Сегодня первый день, когда я выполняю чёрную работу с радостью: здесь слишком много людей, чтобы Вездерук попробовал до меня добраться. Даже переодеваться не пришлось идти: мне одолжили сорочку, и одежда быстро просохла у очага.

   Пока вырезаю косточки из вишен (с пальцев будто капает кровь), мысли крутятся вокруг сегодняшних событий. Я никого не обнадёжила по поводу Вездерука, но то и дело обмирала, представляя, какой замечательной может стать жизнь без него.

   Обдумываю возможную подмену на бал: спрашивала у кухарок и служанок, но, к сожалению, Октазия почти всех слуг одолжила на подготовку к балу, и у остальных было слишком много работы, чтобы разрываться между императорским дворцом и домом. Но я ещё надеюсь, что уговорю кого-нибудь из городских знакомых меня подменить.

   Рядом шумно шкварчит лук.

   Дверь распахивается, у дворовой девчонки огромные от изумления глаза:

   – Вездерука выгоняют!

   Миг молчания, только кастрюли и сковородки шумят, и кухня взрывается недоуменными возгласами. Всё равно не верится. Вместе с девушками и молодыми женщинами я выкатываюсь в коридор, мчусь к заднему выходу, откуда слышится улюлюканье.

   Мы высыпаем на потёртое крыльцо.

   Октазия стоит у фонтана, придерживая рукой чёрную накидку, губы плотно сжаты. Вездерук стоит перед ней на одном колене, из носа снова подтекает кровь. Не знай я, кто ему физиономию изукрасил, подумала бы, что кто-нибудь из слуг Октазии его так.

   – За что это его? – шепчет кто-то за спиной.

   Все смотрят с любопытством. Меня радует, что сочувствующих ему не видно: значит, не зря он своё получил.

   – Ты опозорил меня перед высоким гостем, – выдыхает Октазия. – Ты… Чтобы я тебя больше здесь не видела, ты больше не принадлежишь этому дому. Вон.

   Вездерук поднимается.

   – Тебе это с рук не сойдёт! – бросает он в толпу, но смотрит на меня, только на меня.

   – Вон! – Октазия указывает на ворота.

   От злобного взгляда Вездерука замирает сердце, с трудом сглатываю. Он поднимает с земли серый узел с вещами и, перекинув его через плечо, неровной походкой топает к воротам. Перед тем, как закрыть дверь, Вездерук вновь смотрит на меня, и в его глазах я читаю обещание мести.

   Створка ворот захлопывается. По толпе прокатывается восторженный выдох. Октазия оглядывает нас с негодованием, но даже это не портит радость избавления от Вездерука.

   Возвращаясь на кухню, девушки и женщины перешёптываются.

   – Что же случилось?

   – За что его так?

   – Может, он к ней попробовал приставать?

   – Или к дочкам её?

   – Украл что-нибудь?

   Вопросы терзают меня, как жужжание пчёл, вопросы касательно меня: будет ли Вездерук сторожить меня у ворот? Или на рынке? Он собирается уехать или останется в столице? Как долго продлится его гнев?

   Особенно радуются молодые девушки, две даже обнялись на радостях. Повариха, выслушав известия, достала из погреба немного браги.

   

***

В закрытом экипаже душно. Краем глаза замечаю, как морщины на руках разглаживаются – личина Фероуза спадает с меня, остаётся лишь тёмно-фиолетовые с красными звёздами одежды старшего мага, теперь они не висят на мне, а плотно облегают тело. Провожу ладонью по лицу: вместо длинной бороды – двухдневная щетина. Всегда поражает, что такие сильные изменения происходят безболезненно. Может быть, больно превращаться в девушку, но смелости проверить никогда не хватало. К тому же было бы печально, если бы всякое общение с подданными под чужим обличием сопровождалось неприятными ощущениями.

   Итак, я сижу в экипаже и жду. Октазия раболепна до приторности, но такие люди не вызывают доверия, и просто любопытно, исполнит ли она обещание выгнать своего слугу с позором.






Чтобы прочитать продолжение, купите книгу

100,00 руб Купить