Мемуары рядового инквизитора. Господин королевский некромант. Галина Романова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ПРОЛОГ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Жил себе спокойно Згаш Груви, работал с детьми... Чужими детьми. Не зная и не помня, что где-то там растут его собственные сыновья. Но дети вырастают. И однажды громко заявляют о себе. Один из них - полубог. Второй... Второй рыцарь. За кем будущее?

ПРОЛОГ.

- Збышко!

   Он вздрогнул. Опять Зирка! Как она ему надоела!

   - Збышко, подожди!

   Юноша обернулся, сжимая в кулаке короткое охотничье копьецо так, словно это была тонкая шей той, которая сейчас поспевала за ним со всех ног.

   - Збышко… ну Збышек же… - задыхалась девушка на бегу.

   - Чего тебе?

   Он постарался, чтобы его голос звучал ровно и даже устало-доброжелательно, но выражение глаз плохо вязалось с ним. Девушка с явным усилием одолела последние несколько шагов и остановилась, хватая ртом воздух.

   - Ты куда?

   - Ты бежала за мной от деревни только для того, чтобы спросить, куда я иду? – он покрепче перехватил копьецо, упираясь им в землю. Длиной оно было лишь на пару ладоней выше его макушки, и одна из них приходилась на широкий листовой наконечник. Обычное охотничье копье, которое удобно метать в лесу, целясь в теплый звериный бок.

   Или в человека.

   - Я, - Зирка смотрела на него снизу вверх и беспомощно улыбалась, - хотела сказать… ты… возьми меня с собой!

   - Еще чего?

   - Ты ведь не на охоту идешь, - сказала она, и улыбка исчезла с ее лица, уступив место чему-то новому. – Возьми меня с собой.

   - С чего ты взяла, что я… Нет! Ни за что!

   - Ну, Збы-ы-ышек, - протянула она. – Ну, пожалуйста…

   - Нет. Я сказал.

   Развернувшись, он зашагал прочь, ступая привычно легко и быстро, как тот, кто с раннего детства привык бродить по лесу в одиночку.

   За спиной зашуршали торопливые шаги. Вот ведь настырная девчонка! И как от нее отделаться?

   Зирка начала бегать за Збышеком чуть ли не с тех пор, как научилась ходить. Мальчишке тогда пошел шестой год, и он как-то сразу ощутил себя взрослым. Сначала малявка его только раздражала. Потом он к ней даже немного привык, но в последнее время, когда у нее стала расти грудь, присутствие девушки опять начало откровенно выводить из себя. Потому что Зирка – не иначе как с подачи своих родителей – вбила себе в голову, что они жених и невеста. Еще бы! У них столько общего! Они практически выросли вместе. И как им не пойти по жизни рука об руку?

   Беда была в том, что Збышек шел своим путем. И глупая девчонка решила, что она тоже особенная. Она начала буквально преследовать своего «будущего мужа», ходила за ним по пятам, выслеживая, стоило Збышеку отлучиться из деревни. Вот как сегодня. Ну как она не могла понять, что ему не нужна жена! Он не знает, что с нею делать! И вообще…

   Вообще, у него действительно была своя жизнь. И в эту жизнь не вписывалось ничего лишнего.

   Это началось давно. Не с рождения. И не в шесть лет, когда он обзавелся вечно ноющим хвостиком. Ему тогда было лет тринадцать. Обычно в эту пору у мальчишек просыпается пока еще смутная тяга к девчонкам. Они начинают замечать, что у тех под рубашками проступают такие странные притягательные округлости. Рука сама так и тянется прикоснуться к тайне. А потом у них впервые ощущается шевеление в штанах, и они начинают стыдливо прикрывать чресла одеялом, стесняясь того, что может увидеть утром мать, если, рывком сдернув одеяло, поднимет с постели. Збышеку были чужды проблемы сверстников. В тринадцать лет ему начали приходить совсем другие сны.

   Ему снилась зима. Всегда только зима. И бешеная скачка. Черный – всегда черный – конь мчался то через заснеженный лес, то спящим под снежным покрывалом полем, то пересекал уснувший город, где дома, казалось, съеживались под шапками снега на крышах. И не понять – то ли сам он скакал на коне, то ли сам он и был этим конем. Снилась бешеная скачка, холодный ветер в грудь, слезы из глаз, напряжение всех мышц могучего сильного тела – и огонь в ночи. Огонь, к которому он рвался в бешеном беге, и до которого никак не мог домчать. Лишь однажды, когда впереди возник чернее ночи провал оврага и он, не раздумывая, взвился над препятствием, ему с высоты полета на миг удалось увидеть скалу. На ней – что-то вроде остатков старого храма. И костер точно в центре.

   И все. Видение было мимолетным, но таким отчетливым, что, проснувшись, Збышек точно понял, что лишь там, у этого огня, ему и удастся согреться.

   И еще – что это место где-то существует. Его надо только найти.

   Ответ пришел неожиданно. Родители… те люди, которых он когда-то считал родителями, узнав о его видениях, только переглянулись и вздохнули. А потом отвели его на болото, туда, где на небольшом островке посреди топи еще сохранялись развалины какого-то небольшого поселения.

   «Ты нам не родной сын, - сказал тогда отец. – Мы лишь взяли тебя на воспитание. Здесь, на этом месте, много лет назад мы приняли тебя из рук твоей матери в присутствии твоего отца. Они…они не были обычными людьми. И, как знать, может быть, твое видение есть как раз свидетельство того, что они наконец-то зовут тебя к себе».

   После этого Збигнев и решил уйти. И ему совсем не нравилось, что он идет не один.

   Шарк… шарк… шарк…

   И кто только придумал ежедневно подметать храм? Здесь же и так чисто, хоть ешь с пола? Нет, изволь дважды в день махать тут метелкой из свежей лаванды. Лаванду надо собирать в монастырском цветнике, выбирая только увядающие стебли. Дескать, так угодно Богине. Менять метлу стоит по мере изношенности, каждый раз проверяя, не обтрепались ли стебли. Одни измельчать и относить в компост, другие срывать на их место. А еще надо заготавливать на зиму лавандовые веники и развешивать их в кладовых. Ну и работенка!

   Шарк… шарк… шарк…

   Говорят, это не просто работа, это – послушание. Дескать, так учишься смирению, вниманию и терпению. Но пока что-то не заметно.

   Шарк… шарк…

   Надоело!

   Томас выпрямился, опираясь на метлу. Он попал в «смертники» потому, что мать еще до его рождения дала обет – если после пяти дочек родится двойня, одного она отдаст богам. Младшего, разумеется, потому что старший… это старший. И когда Томас подрос, его за руку отвели сюда и оставили на попечение Богини Смерти. Почему именно Смерти? Просто мать тяжело рожала желанных двойняшей, едва не рассталась с жизнью, вот и уточнила – мол, одного, точно, богам. И именно Смерти, если останусь жива.

   Иногда Томас, вспоминая эту историю, испытывал сожаление – пусть бы он лучше умер. Или умер бы его брат, с которым они, кстати, были мало похожи. Он был выше ростом, темнее волосом, у него был отцовский нос горбинкой, и гордый разворот плеч. Гансо был ниже на ладонь, с рыжеватыми волосами, материнским мягким профилем и, к тому же, играя зимой на льду, споткнулся и упал, да так неудачно, что сломал лодыжку и легкая хромота иногда сказывалась до сих пор.

   Шарк… шарк…

   И вот это хромоногое ничтожество, этот рыжий коротышка теперь наследник всего отцовского состояния. Пусть оно и невелико – после того, как четырем из пяти сестер справили приданое, от него остались крохи – но оно давало желанную свободу. У отца остались две лавки, дом в городе и небольшой надел земли за городом, который он приобрел во времена оны и теперь сдавал в аренду. И все это при желании можно было преумножить и вернуть семье благосостояние – и все это в руках его никчемного старшего брата, вся заслуга которого в том, что он ухитрился родиться первым. А ведь, если верить словам матери, изначально оба брата спешили одновременно покинуть материнское лоно, поскольку одного из них предназначали не самой милосердной из богинь. И случай – вернее, рука повитухи, которая просто оттолкнула одного младенца и вытянула другого – расставил все по нынешним местам.

   «Это я! Я должен был родиться первым! – время от времени напоминал себе Томас. – Это все должно было стать моим! А вместо этого – что я получил? Метлу и бесконечные «уроки послушания», как твердит отец-настоятель. Да чтоб их всех…»

   Вздох.

   Он был таким тихим, что его можно было не заметить, но одновременно с ним по храму пронесся легкий ветерок, поднимая невесть откуда взявшуюся осеннюю листву.

   Осеннюю?

   Листву?

   В это время года?

   Оцепенев от неожиданности, до белизны костяшек вцепившись пальцами в рукоятку метлы, послушник-«смертник», в миру носивший имя Томас, наблюдал, как пляшут по только что подметенному им полу сухие, уже свернувшиеся листья кленов и дубов. Как ими играет невозможный в замкнутом пространстве вихрь, как собирает их в кучи и разбрасывает снова, постепенно подтаскивая к подножию статуи Богини Смерти. И как там они ложатся у постамента постепенно увеличивающейся горкой. Один кленовый листок, подхваченный очередным порывом ветра, взвился чуть выше остальных и упал на сам постамент, спланировав точно на сандалию Смерти.

   Проследив взглядом снизу вверх от наполовину скрытых подолом одеяния сандалий до головы изваяния, монах-«смертник» рухнул на колени, роняя метлу.

   Статуя улыбалась.

ГЛАВА 1.

Несколько лет спустя.

   Я последний раз посмотрел на стопку заявлений и отодвинул ее в сторону, сложив руки на столешнице.

   - Можно начинать.

   Дежурный аспирант покосился в мою сторону, потом перевел взгляд на ректора, дождался и его кивка и приоткрыл дверь в коридор.

   - Первый…

   Приемная комиссия Института некромантии в этом году заседала в расширенном составе. Впервые в ней присутствовало пятеро профессоров вместо обычных троих – самого ректора и двух преподавателей. На сей раз профессоров усилили деканом факультета целителей и инквизитором. К слову сказать, декан факультета была женщина. Первая женщина-декан, получившая это место по одной простой причине – целители-мужчины отказались сидеть за одним столом с вашим покорным слугой. И звание декана матушка Гросс получила только на время. После завершения приемных экзаменов она опять станет просто старшим преподавателем. Слишком многое в нашей жизни нуждается в переменах. И роль женщины в обществе – одна из них. У нас в Институте некромантии было уже пять женщин-преподавателей, но все они были рядовыми. И лишь матушка Гросс заслужила звание старшей, и то просто потому, что целителей-мужчин на всем факультете было только трое – сам декан, один из младших преподавателей и аспирант, а матушка Гросс к тому же была самой старшей из всех.

   - Сколько их сегодня? – шепотом спросила она.

   - Тридцать восемь, - я покосился на список фамилий. – Из шестидесяти семи.

   - Такой большой отсев?

   - Да. С остальными факультетами дело обстоит не лучше.

   Да, в последнее время популярность оккультных наук возросла непомерно. Нам даже пришлось открыть два дополнительных факультета – целителей и ведунов, на который был такой большой наплыв желающих, что ректор как-то пошутил, что для этих двух факультетов впору создавать отдельные учебные заведения. Институт целителей и Колледж ведьмаков. Он действительно пытался подать прошение, но его величество ответил категорическим отказом. Мол, сейчас не время. Да и вообще, всю магическую молодежь стоит держать в одном месте. Под общим, так сказать, контролем. А что этой магической молодежи по факту оказывается чуть ли не в два раза больше, чем обучается, это никого не волнует. Нам приходится отсеивать почти половину абитуриентов просто потому, что больше вместить мы не в состоянии. И дело не только в переполненности общежитий и отсутствии преподавателей. В крайнем случае, многие студиозусы все равно селятся в городе, снимая углы, чердаки и мансарды. Дело в… качестве, так сказать, материала. И в общей моде.

   Да, было время, когда число молодых некромантов, ведьмаков, целителей и прорицателей было весьма ограниченным. Правда, я его не застал. Когда ваш покорный слуга был просто никому не известным Згашем Груви и только делал свои первые шаги на поприще некромантии, спрос уже превышал предложение. Найти выпускнику моего года приличное место уже было сложно. Некоторые мои сокурсники до сих пор пребывали в статусе помощников с половинным жалованием, а кое-кто даже вообще забросил профессию, переквалифицировавшись в торговцев, оружейников и наемников. Нашлись те, кто ушел в монастырь и те, кто женился на богатой невесте и окунулся в светскую жизнь. Эти, кстати, часто поддерживали нас материально. По старой памяти.

   Дело в том, что когда-то наша профессия была опасной для жизни. Дожить до сорока лет для некроманта было невероятной удачей. После Войны Трех Королей на земле расплодилось столько нечисти и нежити, что на какое-то время пришлось реабилитировать эту профессию. Тогда, зачищая материк от нечисти, некроманты частенько погибали в схватках. На их место тогда еще Колледж Некромагии слал все новых и новых адептов… пока все не закончилось.

   С тех пор количество некромантов в мире медленно, но верно росло, а число их противников так же медленно, но верно уменьшалось. Восемнадцать лет назад баланс сил качнулся в другую сторону… и с тех пор пребывал в хрупком равновесии. А мы жили в постоянном напряжении, ожидая, когда же грянет гром.*

   (*См. «Мемуары рядового инквизитора»)

   Но сегодня был день приема новых абитуриентов. И первый уже переступил порог.

   Мальчишка.

   Впрочем, они все мальчишки. Кому семнадцать, кому восемнадцать, редко-редко кому около двадцати лет. Глупые, самонадеянные, порой талантливые, трудолюбивые или ленивые – но мальчишки. По крайней мере, с высоты моих без малого пятидесяти лет. Любой из них мог бы быть моим сыном, если бы… если бы я был обычным человеком.

   Сделав несколько чеканных, как на параде, шагов к столу, за которым восседала приемная комиссия, мальчишка сбился с шага и резко остановился, словно налетел на стену. Ну да, увидел мою алую с бордовым кантом рясу инквизитора. А ты как думал, милый? Тут тебе не там! Прошли те времена, когда некроманты и инквизиторы стояли по разные стороны баррикад. Да, они и теперь занимают противоположные позиции, но не так явно, как во времена моего ученичества. Я учился на первом курсе, когда произошла приснопамятная стычка между нашими старшекурсниками и слушателями института богословия. Закончилась она неожиданно – выяснилось, что ректор богословов сам заварил кашу, пытаясь уничтожить мой родной Колледж Некромагии. Как итог – расформирование института богословии, и появление в рядах преподавателей человека, который теперь, годы спустя, занял место того, кого прежде именовали бессменным и бессмертным ректором**.

   (** См. «Колледж Некромагии. Самый плохой студент»)

   С тех пор инквизиторы не просто в корне изменили свою позицию по отношению к чародеям вообще и некромантам в частности. Постепенное сближение дошло до того, что автор сих строк, когда-то простой провинциальный некромант Згаш Груви, надев ало-бордовую рясу инквизитора, теперь восседает в приемной комиссии Института Некромагии, потому что – вот ирония судьбы! – читает студиозусам курс космологии, заодно исполняя обязанности заместителя кафедры черной магии***. Увы, мой статус священника не дает мне права полностью посвятить себя преподаванию. Но и в покое меня не оставляют. Я, можно сказать, под двойным колпаком – у гильдии некромантов и в соборе инквизиции. А как иначе, если нынешний проректор собора – мой бывший наставник. И, если не трепыхаться и позволить событиям идти своим чередом, именно меня он бы рассчитывал видеть своим преемником.

   (** *Не так давно черная магия стала считаться просто дочерней наукой по отношению к некромантии, из-за чего ее ликвидировали как самостоятельную дисциплину. Короче говоря, черных магов Институт вот уже несколько лет как не выпускает. Прим. Згаша Груви)

   - Итак, - произнес магистр Рихард Вагнер, наш вот уже пятый год ректор, - ваше имя.

   - М-Мартин… Мартин Бойс, в-ваше… кхм… - замялся мальчишка, покраснев даже не до корней волос, а чуть ли не до кончиков ушей. Тем не менее, он замер по стойке «смирно», словно оловянный солдатик.

   - Из Бойсов…

   - Так точно. Из Бойсов Гримерских, ваше… милорд, - нашелся парнишка.

   - Курт Бойс вам кто?

   - Отец.

   - А вы – старший сын?

   - Да, - он кивнул четко, как на плацу.

   - И вы, вместо того, чтобы унаследовать родовое поместье и в свое время принять от отца бразды правления, пойти по военной стезе и продолжить семейное дело, решили все бросить и поступать в Институт Некромагии?

   - Да, - последовал новый кивок.

   - А почему?

   - Чувствую призвание, милорд…

   - Магистр, - безо всякого выражения поправил Вагнер.

   - Магистр, - согласился абитуриент. – Призвание к… к магии.

   - А к военной стезе, стало быть, призвания вы не чувствуете?

   - Никак нет! – отрапортовал он, едва не вытягиваясь в струнку и опустив руки по швам.

   - Что ж, давайте ваши документы.

   Чеканя шаг и стараясь не смотреть в мою сторону, что было делом сложным, ибо сидел я слева от ректора, Мартин Гримерский прошел к столу и положил на него несколько свернутых в трубочку листов. Это был пергамент, хотя и тонкой выделки – верный признак того, что семейство либо бедствует, либо считает, что в самом материале уже содержится какая-то остаточная жизненная сила, а, следовательно, пергамент способен защитить начертанные на нем письмена от постороннего глаза.

   Мы с магистром переглянулись. Он явно подумал о том же самом и слегка задержал руку над документами. Пергамент в переписке сейчас использовался крайне редко – лишь главные документы, которые надлежало сохранить для потомков, составлялись на нем. А так же, как ни банально это звучит, многие магические книги и учебники для будущих некромантов, ведунов и целителей.

   Да, сбоку на шнурке болталась явно самодельная печать с нечеткими символами – глаз, молния, что-то вроде звериного черепа. Все это должно было нести защитные функции, но Рихард Вагнер явно не ощущал ничего подобного и после еле заметной паузы взял документы, срывая защитную оплетку.

   Мартин Гримерский при этом так ощутимо выдохнул, что стало ясно – мальчишка всерьез ждал, что произойдет нечто невероятное. Что, например? Что грянет гром, блеснет молния и… И ничего.

   - Сколько вы заплатили за магическую защиту свитка? – небрежным тоном поинтересовался ректор, разворачивая бумагу.

   - Десять… грошей, милорд… магистр.

   - Десять, - кивнул Вагнер, - угу…

   Я подавил свое любопытство и, отвернувшись от свитков, стал рассматривать абитуриента. На груди под одеждой ощущается какой-то амулет. Слабенький, но настоящий. А вот перстень на мизинце, хоть и несет на себе обережный символ, представляет собой простую мельхиоровую подделку. Не удивлюсь, если он куплен на ярмарке у бродячего торговца. Так-то мелочь, но в последние годы слишком вошло в моду у молодежи украшать себя такими вот «зачарованными» кольцами и браслетами. Как правило, изготавливают их простые ремесленники и продают с лотка. Лично мне от этого ни жарко, ни холодно. Просто я не так давно читал отчет о том, что этих подделок появилось чересчур много. Как нарочно…

   - Напомните, Гример – это где? – не отрывая глаз от чтения документов, бросил Вагнер.

   - Это… городок… к северу отсюда… - засмущался было мальчишка, но быстро поправился. – На северо-запад порядка восьмидесяти пяти лиг. Расположен в Гримерской долине… На гербе изображен Грим*.

   (*Грим – или графгрим, здесь призрачный черный пес с огненными глазами, потусторонний дух, обитающий на кладбище. Является только к тем и там, где вот-вот должен кто-то умереть. Прим.авт.)

   - Понятно. И вы сочли это знаком того, что вам уготована стезя… повелителя мертвых?

   - Я… кхм…Однажды, когда мне было семь лет, я видел Грима, - помявшись, сообщил абитуриент. – Вблизи. И до сих пор жив.

   - Понятно. Что ж, - ректор отложил его бумаги, - в таком случае давайте посмотрим, на что вы способны.

   Юный Мартин Гримерский удивленно моргнул.

   - Т-то есть, как «посмотрим»? – пролепетал он. – А разве я не принят?

   - Пока еще нет.

   - Но я выразил желание учиться! Я подал документы! Я приехал издалека! Целых восемьдесят пять лиг!

   - Поверьте, иногда к нам приезжают и за сто лиг и даже за сто пятьдесят, - кивнул магистр Вагнер. – И точно также уезжают… Одного желания недостаточно. Нужно обладать определенными талантами.

   - Но у меня есть талант!

   - И отлично. Покажите его.

   - Охотно, - мальчишка отступил на шаг. – Только пусть мне вернут оружие. Мой меч отобрали при входе. Я считаю, что это недопустимо для рыцаря и…

   - Меч? – магистр оглянулся на нашего боевого мага, который здесь, в комиссии, представлял факультет ведьмаков. Тот слегка пожал плечами. – Разве вы поступаете на факультет ведьмачества и боевой магии?

   - Нет. Я хочу быть некромантом.

   - Тогда для демонстрации своих талантов меч вам не нужен.

   - Но…- абитуриент даже развел руками, - как же я тогда вам покажу, на что способен?

   Вместо ответа магистр кивком головы указал на небольшой столик сбоку. Там стоял обычный ящик с крышкой.

   - Загляните внутрь. Достаньте то, что там лежит и принесите сюда, ко мне.

   Мальчишка повиновался. Он решительно откинул крышку, сунул в ящик нос – и отпрянул, меняясь в лице.

   - Но… это череп! – пролепетал он.

   - Чей?

   - Э-э… человеческий.

   - Это я знаю и без вас, уважаемый Мартин Гримерский. Кому он принадлежал? Мужчине? Женщине? Ребенку? Примерный возраст? Причина смерти? Прочее? Что вы можете о нем сказать?

   Абитуриент обратил свой взор в мою сторону. А что я? Я-то знал, кому принадлежало «наглядное пособие» и подсказывать не собирался.

   - Э-это обязательно?

   Я кивнул.

   Мартин сморщился и заглянул в коробку. Сунув туда руку, попытался дотронуться до черепа.

   - Э-э… ну… это человек, - начал он. – Взрослый человек. Он умер… давно.

   - Когда? – сурово перебил ректор.

   - Сто… нет, восемьдесят лет тому назад.

   - Вот как? С чего вы взяли?

   - Ну… он выглядит таким… древним.

   Я прикусил губу, чтобы не улыбаться. Хотя смешного тут не было ни на грош. В свое время мне тоже предлагали пройти этот старый, как мир, тест «на черепе». Мне досталась старая женщина, сварливая настолько, что я, взяв его в руки, чуть не уронил «пособие», когда на меня обрушился поток площадной брани.

   - И вы так легко определили возраст?

   - Да что тут определять-то! Что я, костей не видел? Мы с отцом, когда охотились, нашли останки человека, которого волки загрызли зимой. Так что кости-то я видел…

   - Хорошо. А в руки возьмете?

   Мартин вздохнул и потянул из-за пояса перчатки. Толстые такие перчатки из хорошо выделанной кожи. Такие обычно натягивают под латные рукавицы, чтобы уберечь пальцы от случайной травмы при фехтовании.

   - Без перчаток, - последовал короткий окрик Вагнера.

   - Но… он же… а вдруг он заразный? Вдруг он из этого… ну… могильника, куда сваливают чумные трупы? – заартачился абитуриент.

   - То есть, брать его голыми руками вы отказываетесь. Назвать хотя бы одну примету черепа – тоже. Даже в ящике рассмотреть его не удосужились, - с каждым словом холода в голосе Рихарда Вагнера становилось все больше, и он постепенно приподнимался из-за стола, на последнем слове выпрямившись окончательно. – Иначе, - отодвинул стул и сделал несколько шагов, - вы бы легко заметили…- он приблизился к столику и запустил внутрь руку, вынимая «наглядное пособие», - что это просто муляж!

   Мартин Гримерский отпрянул и переменился в лице так, словно ректор извлек из ящика полуразложившийся труп.

   - Это… так нечестно! – возопил он. – Вы меня обманули!

   - Нет, - магистр повертел на ладони прекрасно изготовленную и раскрашенную «под кость» деревяшку. – Просто проверял. Обычная проверка на наличие некромантского дара. Ибо настоящий некромант сразу почувствует, что жизни – в человеческом понимании – здесь нет и не было. Унесите!

   Мявшийся у двери аспирант подхватил ящичек и потащил к боковой двери.

   - И принесите образец номер четыре! – крикнул ему вдогонку ректор и обернулся к незадачливому претенденту. – А с вами, молодой человек, мы вынуждены распрощаться. Заберите ваши документы…

   - Нет! – вскрикнул тот. – Вы не можете меня просто так выгнать! Я мечтал! Я готовился! Я хочу стать некромантом! У меня есть талант!

   - Главного таланта – чуять мертвых – у вас нет.

   - Не может этого быть! Я вам не верю! Вы… - юноша напрягся, хватаясь за бедро, на котором привык носить меч.

   В любое другое время такое могло закончиться для него плохо – при наличии этого самого меча ректор Института Некромагии имел право защищаться всеми доступными способами. А присутствие свидетелей еще и оправдывало его, буде с нападавшим мальчишкой что-то случится. То есть, Рихард Вагнер имел право его убить. И убил бы – я видел, как дернулись его пальцы, - но в ту же минуту с места встал наш боевой маг, бывший ведьмак мастер Цветан.

   - Стойте.

   Одним прыжком он легко, словно играючи, перенес свое тело через стол и замер перед опешившим от напора юнцом.

   - Оружие!

   Аспирант у двери замешкался и не сразу сообразил, что требуются две обточенные палки, торчавшие в козлах у порога.

   Мартин Гримерский попятился, выставив ладони:

   - Но я…

   - Защищайтесь! – преподаватель боевой магии не дал ему и нескольких мгновений.

   В первые минуты тренировочного боя казалось, что мастер Цветан сейчас убьет парня. Несмотря на то, что ему было далеко до его предшественника, буквально год назад ушедшего на покой, мастер работал превосходно. Я даже поймал себя на мысли, что ему-то я бы экзамена по фехтованию в свое время не сдал. Уже потом вспомнил, что у выходцев из знатных семей программа занятий несколько отличалась от программы, которую преподавали остальным. Сын ткача – автор этих строк – никак не мог оказаться равен сыну какого-нибудь барона или графа, которым умение владеть оружием еще недавно было важнее, чем искусство читать и писать. И мастер Цветан обрушил на Мартина Гримерского всю свою силу.

   Тот отбивался сперва хаотично и отчаянно, но постепенно успокоился и даже пару раз перешел от глухой обороны в наступление. Палки стучали друг о друга сухо и звонко, кроме них слышалось только шарканье подошв о плиты пола и дыхание бойцов.

   - Хар! – прозвучало наконец.

   Это была привычная уже команда прекратить бой, и, сделав по инерции еще один замах, абитуриент опустил палку. Дышал он тяжело, но ровно и словно даже не вспотел.

   Мастер Цветан обошел его кругом, разве что не щупая, как лошадиный барышник строптивого скакуна, и повернулся к ректору.

   - Милорд, я его забираю.

   - Что?

   - У парня отменная реакция, поставлен глаз, шаг и рука, - бывший ведьмак легонько обозначил перечисленные части тела, дотрагиваясь до них. - С ним будет легко работать, хотя с ногами придется немного повозиться. Да и дыхалка может подвести… Но это дело поправимое. Главное – у него есть реакция. Думаю, как боевик он не совсем бесталантен.

   Магистр Вагнер слегка пожал плечами, давая понять, что в принципе не против.

   - Если он пройдет тестирование, - только и уточнил он. – Почему бы и нет?

   - Боевик? – отмер Мартин Гримерский. – Это что значит?

   - Это значит, что некромантом вам, юноша, скорее всего, действительно не стать, но вот боевого мага, крепкого такого среднего боевого мага я из вас сделать берусь. У меня в этом году набор сорок человек, попасть к нам проще, чем к некромантам, но…

   - Но я не хочу! – отпрянул тот с таким видом, как будто ему предложили заняться мужеложеством прямо здесь и сейчас. – Я не могу…

   - У вас есть задатки…

   - Я не хочу! Я мечтал стать некромантом…

   - Можете мечтать и дальше. Это даже похвально и делает вам честь. Мечты и цели – не всегда одно и то же. Мечты, по большому счету, то, что отличает настоящего человека от просто мыслящей твари, поскольку чаще всего люди склонны мечтать о несбыточном.

   - Но если…

   - Если мечтать о том, что можно реализовать, мечта становится целью.

   - И моя цель, - как-то даже радостно подхватил мальчишка, - стать некромантом. Я ради этого и прибыл сюда. И каким-то боевиком я быть не желаю. Никогда!

   - Но у вас к этому есть…

   - Нет! – юнец швырнул палку к ногам мастера Цветана. – Или некромант – или никто!

   - Тогда, - магистр Вагнер резким движением протянул ему свернутые в трубочку документы, - прощайте. Следующий! – гаркнул он, не дожидаясь, пока отказник покинет приемный зал.

   Я тихо вздохнул, расслабившись. На какой-то миг мне показалось, что мальчишка сейчас кинется на ректора с кулаками. Я почувствовал его желание, столь сильное, что оно вполне могло бы трансформироваться в сгусток Силы. Но тот миг прошел. Дверь захлопнулась.

   Рихард Вагнер сел на место. У стола стоял уже второй абитуриент и тоже протягивал ему свернутые в трубочку листы бумаги.

   Приемные экзамены продолжались своим чередом.

   Еще недавно где-то…

   - Збышко, я устала!

   Молчание.

   - Ну, Збышко!

   Молчание.

   - Что ты все молчишь и молчишь? Хоть бы сказал, куда мы идем!

   Молчание. Как глупая девчонка, навязавшаяся ему, не понимает, что он должен быть один? Что ему крайне необходимы тишина и одиночество, а она только раздражает своим нытьем и ворчанием? Что она ему не нужна, в конце-то концов!

   - Збышко!

   - Что? – парень развернулся, сжимая кулаки. Кого другого он бы уже ударил – ему этого так хотелось! – но к чему лупить глупую девчонку? Еще разорется, а он с младенчества не выносил чужих слез. Да и сам не плакал, по крайней мере, с тех пор, как себя помнил.

   - Куда мы идем?

   - Я иду туда, куда надо мне. Поняла?

   - А куда надо тебе?

   - Это – мое дело. Я тебя с собой не звал. Ты сама навязалась на мою голову! Помнишь?

   - Помню, - Зирка отступила на шаг, втянула голову в плечи. – Но мне казалось, что…что это все… в общем, я не думала, что…

   - Не думала! Ты вообще ни о чем не думала!

   - Я не думала, что мы зайдем так далеко, - девушка шмыгнула носом. – Нас ведь будут искать…

   - Тебя – да. Меня – нет!

   - Почему?

   - Потому, что я – чужой.

   - Ты?

   - Я приемыш. Ты не знала? – парень смотрел в сторону поверх ее плеча. – Мне было около года, когда родители отдали меня на воспитание. Не так давно я это узнал.

   - И решил искать свою настоящую семью?

   Парень поджал губы. Да, можно сказать и так. Настоящую семью. Но вряд ли отца и мать, которые с такой легкостью отказались от своего отпрыска. Нет, найти их он хотел – просто чтобы посмотреть им в глаза и плюнуть в эти лица. Ведь если его родители живы – зачем им его отдавать? Другое дело, когда они умирают и тогда сироту берут на воспитание. Но чтобы люди в здравом уме и твердой памяти так поступили со своим ребенком?

   Конечно, можно было жить как все. Подумаешь, приемыш! Несколько лет назад нашли в болотах останки какой-то семьи – пятеро мертвых и чуть живой шестой. Шестым был ребенок. Его выходили, и хотя он попал в деревню не грудным младенцем и все знали, откуда он, к малолетнему чужаку относились нормально. Оправившись от болезни и смирившись с мыслью о потере родных, он довольно быстро привык к новой жизни. Но тут совсем другое дело. Староста, заменивший отца, не говорил прямо, кем были родители Збигнева – сказал только, что это имя ему дала мать – и старательно обходил все упоминания о его настоящей семье. «Мы не хотели, чтобы ты знал!» - были его последние слова.

   Последние в жизни.

   Он тряхнул головой, прогоняя воспоминание. Девчонка еще ничего не знает. Он ушел из деревни до того, как то, что случилось со старостой и его женой, стало известно общине.

   Видят боги, он не хотел, чтобы так получилось! Но уж больно разозлило его упорство старика. «Так будет лучше для всех!» Для кого – всех? Он – не все. Он – это он и имеет право знать, откуда он родом! «Мы не хотели, чтобы ты…» Чтобы он – что? Стал таким, как его родители? С них он тоже спросит, когда настанет срок.

   Когда настанет срок… срок, который близок…

   - Збы-ы-ых…

   Тихий шепот привлек его внимание, заставил очнуться, словно от глубокого сна или транса. Зирка пятилась, тараща белые от страха глаза.

   -Что? – он сам не ожидал, как зло это прозвучало.

   - Т-ты… у т-тебя стало такое лицо… - запинаясь, пролепетала девушка. – С-случилось что-то плохое, да? Ты что-то такое узнал про…

   - Да, - процедил он. – Узнал… Иди домой.

   Он уже почти успокоился. Заставил себя.

   - Не могу, - вздохнула-всхлипнула девушка. – Мы уже зашли так далеко…

   Да, зашли далеко. Збигнев оглянулся по сторонам. Они давно уже сошли с тропы и пробирались через лес напрямик, пробираясь сквозь заросли мелколистного кустарничка. Зирка даже не представляет, насколько далеко зашел он! И если для нее еще есть шанс, то с ним все кончено.

   - Можно, я все-таки пойду с тобой? – девушка попыталась дотронуться до руки юноши.

   - Ты уже идешь, - он отдернул кисть, не давая их пальцам соприкоснуться.

   Не прибавил более ни слова, развернулся и продолжил путь.

   Был уже поздний вечер, когда мы отпустили последнего абитуриента. Раз в год происходит такое – приемная комиссия. День подачи заявлений и проверка – подходит ли новичок, достоин ли он обучения в Институте Некромагии. Обычно это самое напряженное время и зачастую День Приема растягивается на несколько дней. Сегодня, например, мы принимали тех, кто мечтал стать некромантами. Завтра настанет пора для целителей. Третий день будет отдан боевым магам и ведьмакам и четвертый, последний – ведунам. Основных факультетов всего четыре, но кафедр немного больше. На пятый день для тех, чьи документы приняли, будет проходить тестирование. На шестой – практическая часть. Потом еще один день – на решение спорных вопросов и пересдача тестов для тех, кто набрал пограничное количество баллов, и восьмой день – объявление итогов. Счастливчики кинутся занимать места в общежитии, а те, от кого отвернулась удача, поедут домой. Большинство уже сюда никогда не вернется, поскольку магический дар – он либо есть, либо его нет. И если его нет, за год его не обретешь. Вот развить слабый – это да, это можно. Но практика показывает, что такие упрямцы потом оказываются самыми слабыми учениками.

   - Коллеги, прошу всех ко мне, - ректор широким жестом указал на двери своего кабинета. – Отметим, так сказать.

   Мы свернули к нему. Стол был уже накрыт – холодные закуски, выпечка, немного вина. Мастер Цветан сразу, не чинясь, отрезал себе окорок и положил кусок на половину каравая. Я пригубил белого вина и цапнул кусок сыра. Мне сегодня почти не пришлось напрягаться. Вот когда дело дойдет до ведунов и практической части, там – да. Там я выложусь по полной.

   Это была традиция – после экзаменов подкреплять силы. Чаще всего стол накрывал ректор. Во-первых, потому, что он все-таки начальство, а во-вторых, женившись на наследнице рода герцогов Ноншмантаней, он был самым богатым преподавателем Института. Пожалуй, потягаться с ним мог только я, и то мои доходы были собраны, так сказать, с миру по нитке. Во-первых, я имел небольшой доход как опекун юной Луны Байт – как-никак, к появлению на свет этой девушки я имел непосредственное отношение, она была моей внебрачной дочерью. И даже сейчас, после того, как она в прошлом году вышла замуж, сохранил за собой право распоряжаться частью ее состояния. Во-вторых, как вошедший в род Масов побратим Анджелина, я тоже считался графом – правда, без права передачи титула своим детям – и мог рассчитывать на кое-какие доходы. Ну и, в-третьих, как один из инквизиторов я пользовался правом бесплатного проживания и питания на территории любого монастыря. Собственно, в монастыре я и жил, экономя на квартплате, почему и засобирался домой одним из первых.

   - Коллеги, - я допил второй бокал, зажевал его кусочком ветчины и коротко поклонился сразу всем, - прошу прощения, но мне пора.

   - На вечернюю молитву спешите, отец Груви? – поддела меня целительница.

   - На вечернюю молитву я, скорее всего, опоздал, - ответил небрежно. – Но ничего страшного. Наверстаю на полуночной. В крайнем случае, отстрою всенощную.

   - Ах, да, вам же привычно, - улыбнулась матушка Гросс.

   - Можете не сомневаться. В крайнем случае, воспользуюсь нашим институтским лазаретом.

   - Всегда мечтала заполучить в пациенты инквизитора…

   - Несомненно, для того, чтобы протестировать новые лекарственные сборы?

   - А как же! – с каждой репликой улыбка моей собеседницы становилась все шире. – Не на студиозусах же опыты ставить?

   - Да-да. Дети – наше будущее!

   - Будущий фронт работ!

   - И головная боль в придачу!

   - Особенно когда их так много!

   - А вам хочется, чтобы их было поменьше?

   - Смотря, где и смотря, у кого. Если судить по результатам сегодняшнего заседания, кому-то весь новый учебный год придется слегка затянуть поясок!

   - Ну, вы-то без работы вряд ли останетесь!

   - Как и вы!

   - Вашими молитвами!

   - Только ли молитвами, святой отец?

   - Коллеги…

   Негромкий голос ректора заставил нас прервать пикировку. Так уж получилось, что мы с матушкой Гросс почти любой диалог могли перевести в обмен любезностями на грани вызова на дуэль. По счастью, она была женщиной, существом, на которое не обижаются, да и я не являлся лордами – мое графское достоинство не в счет, - и дальше перепалок дело не заходило. Но что поделать! Некроманты и целители издавна находились на ножах, ибо одни, если можно так сказать, пользовались ошибками других.

   Ссориться в самом начале учебного года – не слишком-то хорошее занятие, поэтому я поспешил откланяться и покинул кабинет. Без меня целительница вряд ли решится бы кого-нибудь задирать – ведь сам ректор, магистр Рихард Вагнер, тоже был некромантом. А кому охота заполучить такого врага?

   Занятия в Институте по традиции начинались в конце полевого сезона, то есть, в первых числах листопаденя-месяца. То есть, между экзаменами и первой лекцией, как правило, проходило полтора месяца, достаточных для того, чтобы студиозусы успели помочь родным по хозяйству, завершить все дела «во внешнем мире» и спокойно прибыть в столицу.

   Выйдя за ворота Института, я невольно остановился, запрокинув голову к небу. Стояло позднее лето. Середина зарева-месяца. Дни стояли еще теплые, но ночами уже местами холодало. День сегодня был безоблачный, и на ночном небе высыпали крупные звезды. Взгляд привычно находил созвездия – Дикий Кот, Крылатый Конь, Девушка, Сноп, Дракон, Гончие Псы, Медведица с Медвежонком, Пастух… Все такое знакомое, привычное. Память услужливо подсказывала не только самые главные звезды в созвездиях, но и подкидывала основные схемы – на какую из них в какой период времени надо ориентировать пентаграмму. Пентаграммостроение – отдельная, самостоятельная дисциплина, которая включает в себя не только навыки чертежника, но и изучение звездного неба. Студиозусы обязаны несколько ночей каждого месяца проводить на дежурстве на башне, наблюдая движение светил, составляя графики лунных и солнечных затмений и прохождение планет. Ну и астрология тоже не остается в стороне. Знак зодиака в свете последних исследований тоже начали принимать во внимание. Не говоря уж о такой «мелочи», как убывает сегодня Луна или, наоборот, растет. Как преподаватель космогонии и богословия – а как вы думали, современный некромант просто обязан разбираться в божествах и духах земли и неба! – я был связан с этой дисциплиной. Ирония судьбы заключалась в том, что в свое время пентаграммостроение я сдал чуть ли не с четвертой попытки. Спас меня единственный легкий билет, наверняка нарочно подсунутый преподавателем, который просто пожалел тупицу. Старик ушел на пенсию до того, как я волей судьбы вернулся в Институт* и я не смог с ним встретиться.

   (*См. «Мемуары рядового инквизитора. Учитель под прикрытием»)

   Звезды сияли на небе холодно и ярко. Я машинально отметил расположение некоторых из них и подумал, что на первом занятии в новом году стоит, пожалуй, начать с описания именно этих. Особенно вот этой, справа, бледно-розовой.

   Этой…

   Яркой…

   Справа…

   Но прежде там не было звезд! Я точно помню карту неба. В том секторе обычно можно наблюдать Венеру, но сейчас для нее слишком поздно, Вечерняя Звезда уже ушла с небосклона, чтобы вернуться только через несколько часов. А кто же это тогда?

   «Знамение!» - мелькнуло в голове. В прошлом время от времени такое случалось – на небе вспыхивала новая звезда, и всякий раз это означало какие-то перемены в жизни. Например, последние пятнадцать лет Империя вела почти непрерывные войны на границах с южными соседями – кое-кому не давала покоя сложившаяся политическая обстановка после смерти короля Болекрута Четвертого. И этой затяжной войне – как и смерти короля – предшествовали другие знамения. Но война вроде как закончена, несколько дней тому назад на всех площадях Зверина и прочих крупных городов торжественно зачитывали манифест. Я сам днями получил письмо от Анджелина Маса, своего названного брата. Он был легко ранен в одном из боев, но дотерпел в лагере до финала. И мы были твердо уверены, что настает мир. А теперь вот эта звезда… Когда она появилась? Вряд ли только что, хотя… кто знает… Астрономов у нас не так много в стране, по сути дела, я знаю только двоих – один как раз преподает астрономию на моей кафедре, а второй обитает в Обители Инквизиции. Все остальные – за границей. Если новая звезда появилась не сию минуту, они наверняка успели ее заметить и описать. Значит, в ближайшие дни стоит потревожить их покой, а заодно списаться с заграничными исследователями и, когда придут ответы, срочно переделать звездные карты и произвести новые расчеты. А заодно и скорректировать программу преподавания.

   Но кое-что я могу сделать уже сейчас. А именно – навестить жену.

   Моя жена – Смерть, если кто помнит. Супруги Смерти – это не легенда. В каждом поколении некромантов богиня Смерти выбирает себе смертного супруга. Орден монахов-«смертников», члены которого служат в храмах этой богини, проводя поминальные службы, оказывая ритуальные услуги людям и присматривая за кладбищами, считает себя «женихами Смерти» и сильно ревнуют к нам, некромантам. Поскольку – вот ирония! – к монахам-то сия грозная богиня не благоволит и, насколько помню, за все время существования ордена лишь один из них, самый первый, Супругом Смерти все-таки стал. Увы, сей статус не дает мне никаких особых преимуществ – я не обладаю феноменальным долголетием, я не владею силами, способными потрясти основы Мироздания, я даже могу заболеть и получить травму, как обычный человек. Супруг Смерти всегда смертен. Просто лет ему отпущено чуть-чуть больше, чем остальным. Удачи тоже отмерено «с горкой», да и болезнь болезни рознь. Например, там, где вокруг все будут умирать от гриппа, я отделаюсь насморком. Да и от чумы я, скорее всего, выздоровею, и заражение крови при ранениях мне не грозит. Зато, упав с большой высоты, тоже могу переломать себе все кости. А когда придет пора умирать, скончаюсь я тихо-мирно, в своей постели, во сне, без боли и страданий, в прямом смысле слова с поцелуем на устах. Но это так, к слову.

   Но вот что у меня отнято, так это семейная жизнь. Супруг Смерти не имеет права сочетаться браком с обычной земной женщиной. Если же он решит просто завести любовницу, то такая связь, как правило, оканчивается плачевно – женщина умирает. И ей здорово везет, если она умирает при родах. А то ведь и упомянутой чумой может заболеть и скончаться в числе первых. Что поделать? Смерть ревнива. И мое монастырское житье в какой-то мере вынужденная мера, так сказать, добровольная самоизоляция. Да, у меня есть внебрачная дочь, Луна Байт. Но, во-первых, я зачал ее до того, как Смерть выбрала меня себе в смертные супруги, а во-вторых, с ее матерью, вдовствующей графиней Байт, я с тех пор практически не имел дела. Все остальные мои связи с обычными женщинами были до того мимолетны, что я даже не все имена могу вспомнить.

   До Храма Богини Смерти идти оказалось не близко – пока я добрался до старого кладбища, уже сгустилась глубокая ночь. Сигнал к тушению огней застал меня на полпути к цели, и на площади перед кладбищем меня даже остановил патруль. По счастью, моя ряса инквизитора послужила отменным пропуском – стражи ночного порядка не стали задавать лишних вопросов, лишь предложили свои услуги. Мол, коли вы идете по следу какого-нибудь злодея, мы бы могли оказать поддержку. В оцеплении постоять, например. Пришлось выкручиваться – мол, плановая проверка, тоже патрулирую ночные улицы как бы чего не вышло. Вы ловите воров и просто бродяг, а я слежу, чтобы люди ночами спали, а не творили черные мессы. Не станешь же говорить им правду! Супруг Смерти при жизни должен оставаться легендой. Лишь после кончины его имя можно предать огласке, ибо бывали случаи, когда на «счастливчиков» конкуренты устраивали настоящую охоту.

   У меня был ключ от кладбищенской калитки, так что внутрь ограды проник без труда. Проходя мимо рядов заброшенных могил – заброшенных родственниками, но никак не «смертниками» - машинально отметил несколько перспективных. Старое кладбище вот уже более сорока лет служило полигоном для практических занятий будущим некромантам. Последние лет пятнадцать тут никого не хоронили просто так. Институт даже приплачивал за то, чтобы в старые склепы подкладывали кое-кого из дальних родственников покойников. Да-да, чтобы студиозусам было, на ком тренироваться.

   Темная громада Храма Смерти виднелась за деревьями. Дверей в нем не было – к смерти, по поверью, можно прийти в любое время.

   Внутри было темно, только слабо мерцали лампадки, выставленные в ряд у постамента, на котором белела во мраке алебастровая статуя богини. Хорошо, что я некромант и с годами ночное зрение не притупилось. Я видел белое лицо своей жены – вернее, статуи, которая ее символизировала, и пытался воссоздать в памяти ее облик.

   Мы со Смертью были близки всего несколько раз. Гораздо чаще наши встречи походили на такие вот ночные бдения – я в одиночестве молился у подножия изваяния, а она присутствовала только голосом. А как много бы я дал за простое участие. За прохладную ладонь на щеке, за прикосновение губ, за объятие…

   Я преклонил колени.

   - Здравствуй.

   Тишина. Взгляд мой упал на ноги статуи – на тонкие пальчики, высовывающиеся из-под подола длинной вдовьей накидки.

   - Вот и я… Я пришел.

   Тишина. Только где-то шуршат крысы.

   - Прости, я не знаю, о чем с тобой говорить… после стольких лет. Все одно и то же. Ты – там, я – здесь. Ты в моем сердце, но… Ты так далеко…

   Тишина. Правда, крысы перестали шуршать.

   - Ты… здесь?

   Что-то шевельнулось. Показалось или статуя немного дрогнула? Я поднял глаза. С колен было легко рассмотреть ее опущенное лицо и обращенные на меня глаза.

   Да, зрение не обманывало. Она смотрела на меня. Смотрела и видела.

   - Э-э… здравствуй?

   Здравствуй!

   Сердце замерло, пропуская удар. Я уже больше года не слышал голоса моей жены. Даже стал забывать…

   Забывать… Вот каковы мужчины! Стоит только отвернуться, и они тут же…

   - Я не изменял тебе, если ты об этом! Можешь покопаться в моей памяти, если уж на то пошло. Ты так легко читаешь мои мысли…

   А ты обиделся? Надо же…

   Пришлось стиснуть кулаки, чтобы хоть так сдержать эмоции.

   - Нет. Я просто постарел.

   Бедный старичок…

   - Мы с тобой… я твой Супруг больше двадцати лет.

   Ну и что?

   - Люди меняются, Мара. Это ты всегда молода и прекрасна. И недалек тот день, когда ты сменишь меня на более молодого и достойного.

   Этот день еще не настал. И тот, к кому ты меня ревнуешь… он еще не родился.

   - Приятно слышать. Значит, у меня в запасе минимум два десятка лет?

   Не обязательно.

   - Неприятно слышать… А как он? – поспешил сменить тему.

   Ты о ком? – алебастровое лицо «потекло», стало меняться. Сквозь лицо статуи стал проступать истинный облик богини.

   - Будто не знаешь. О нашем сыне. Ты… видела его?

   Еще нет. Он ведь жив…

   - Прости. Но мне казалось…

   И не должна видеть. Ты ведь знаешь, кем он должен стать.

   Знаю. И эта мысль сводит меня с ума.

   Мой сын. Сын смертного человека и богини. Такие люди рождаются раз в тысячу лет и совершают деяния, остающиеся в памяти поколений. Но это не всегда подвиги – не менее цепко людская память хранит и преступления, совершенные против человечества. И кем станет тот юноша, которого я последний раз видел годовалым младенцем? Судя по тому, что его преследовал сам Радогаст, ничего хорошего миру не светит.*

   (*См. «Мемуары рядового инквизитора». Часть 1)

   Так было предначертано, - снова послышался голос Смерти. – Это должно было случиться…

   - Спасибо, утешила.

   Не тебе спорить с богами.

   Я промолчал. Да, я по-прежнему любил свою жену, но вот эта ее слепая материнская вера в то, что наш сын идет по верному пути…

   - Я человек. И мой сын – тоже.

   Он – не человек. Ты это знаешь.

   - Но и не бог.

   Я покинул храм с тяжелым чувством. Наш разговор не привел ни к чему. Скажу больше – в какой-то момент мы чуть было не поругались. Смерть настаивала на том, чтобы по-прежнему хранить местопребывания моего сына в тайне даже от меня. От его родного отца… Интересно, что выросло из мальчика? Сколько ему сейчас? Те события имели место шестнадцать лет тому назад. Нет, чуть больше. Почти семнадцать. Ему тогда исполнилось около года. Значит, скоро моему сыну стукнет восемнадцать, если уже не… Я ведь так и не спросил, когда у него день рождения. Полубоги живут и взрослеют не так, как люди.

   Город спал. Где-то стучала колотушка ночного сторожа, обходившего район. Где-то грохотали сапоги ночной стражи. Один раз я заметил, как за угол шмыгнула двуногая тень. Столица продолжала жить своей ночной жизнью, еще ничего не зная о своем будущем. О будущем вообще никто ничего не знает кроме того, что оно непременно будет. Не для всех, но будет. Это факт.

   С главной башни ратуши долетел слабый удар колокола, я прибавил шагу. Час ночи! Тревоги тревогами, но потребности тела никто не отменял. Завтра утром в половине девятого мне надлежит занять свое место в приемной комиссии. А до этого – посетить утреннюю молитву, получить благословение настоятеля, написать пару писем и забежать к брату-библиотекарю, чтобы сделать заказ на парочку редких книг. Вечером никуда не пойду, посижу, почитаю. Может, отыщу ответы на свои вопросы.

   По иронии судьбы, монастырь располагался буквально в двух шагах от Института Некромагии, на соседней улице, так что без захода на кладбище добраться до него было делом десяти минут. Темная каменная стена выросла передо мной, стоило одолеть изгиб узкой подгорной улочки. Справа и слева теснились невысокие частные домики, некоторые из них стояли необитаемыми и понемногу превращались в руины. Что поделать, близость к инквизиторам – не лучшее соседство. Горелым мясом у нас, конечно, не воняет и еретики не вопят, но все равно привычка – вторая натура.

   Соваться к главным воротам смысла не имелось – брат-привратник, конечно, отопрет, но перед этим будет долго допрашивать, а утром непременно доложит о том, что брат Груви опять пропустил вечернюю молитву и полночи где-то шлялся. Конечно, отец-настоятель сквозь пальцы смотрит на мои «прогулки», но даже божественному терпению однажды приходит конец. Вот запрут меня в келье на месяц-другой в разгар учебного года, и что? А я в этом году курирую выпускной курс. Мне нельзя даже простудиться на седмицу.

   Поэтому я сразу прошел мимо, сворачивая к калитке, которой пользовались чаще всего доносчики, не желающие, чтобы обвиненный в ереси сосед знал, кто донес на него отцам-дознавателям. Но сделал всего несколько шагов, когда сбоку у стены шевельнулась тень, и чей-то голос хрипло окликнул:

   - Мастер Груви?

   Я невольно чертыхнулся. Надо же! Старею, теряю хватку. Не заметить человека! С другой стороны, не упыря же упустил! И все равно…

   Я развернулся на пятках, невольно хватаясь за пояс. Оружия инквизиторам не положено, но я вопреки статусу, если случалось выйти в город, цеплял к поясу фальшион*.

   (*Фальшион – здесь большой, до локтя длиной, нож. Оружие студентов и простонародья. Згаш Груви, будучи некромантом, мог позволить себе носить короткий меч, но, приняв сан, вынужден был отказаться от права носить благородное оружие. Прим.авт.)

   - Кто вы такой?

   От стены отделилась стройная фигура в мужской одежде.

   - Вы – мастер… магистр Груви?

   Моим собеседником оказался юноша лет девятнадцати-двадцати. При свете звезд я мог рассмотреть его тонкое лицо с правильными чертами. Не скажу, что кого-то они мне напоминали, но…

   - Да, это я. Могу я узнать, кто вы такой и что вам от меня угодно?

   - Я, - он смутился, стрельнул глазами куда-то вбок, но тут же вскинул голову, как норовистый конек. – Меня зовут Родольф Беркана. Я – ваш сын.

ГЛАВА 2.

Спустившись до половины, он остановился, чтобы перевести дух. Сопровождавший его послушник почтительно поддержал старика под локоть:

   - Отче?

   - Ничего-ничего, - слабо отмахнулся тот. – Дойду как-нибудь! Сейчас только передохну.

   Да, старость не в радость, особенно когда у тебя была бурная молодость. Когда тебе идет только третий десяток, кажется, что и сил полно и весь мир лежит перед тобой и открыты все пути-дороги. Ты идешь вперед, не замечая преград. Ты счастлив одним фактом своего существования. У тебя нет проблем – кроме тех, которые ты сам себе выбираешь. Ты делишь людей на друзей и врагов и между ними проводишь такую четкую границу, что сам собой гордишься. А потом…

   Потом ты понимаешь, что не прошел и десятой части всех дорог и по некоторым тебе не пройти никогда, даже если начнешь жизнь сначала. Что есть вещи, которые тебе ни за что не успеть, проживи хоть двести лет. Что мир намного сложнее и кроме черного и белого, есть и другие цвета и оттенки, так что в глазах рябит. И границы не снаружи, а внутри твоей души. И тело… у тебя, оказывается, есть тело, которое требует заботы и внимания, и потребности которого в какой-то момент оказываются важнее, чем судьбы мира.

   Вот и сейчас. Еще лет пять-семь тому назад он бы играючи одолел эти тридцать шесть ступенек вниз, а теперь замер на двадцатой, глядя во тьму, как в могилу. Руки дрожат. И колено ноет так, что хоть кричи. Стоять он еще может, а вот спускаться-подниматься уже тяжеловато.

   - Все. Пошли.

   Он выпрямился с усилием, отстранил послушника и продолжил спуск. Осталось всего около дюжины ступенек.

   Допросный подвал располагался глубоко, так, что не имело смысла даже пробивать окна наружу. Тут спертый, пропитанный испарениями телесных жидкостей, дымом и кровью воздух застаивался, освежаясь лишь когда кто-нибудь отворял тяжелую обитую железом дверь, создавая небольшой сквозняк. Дополнительная мера воздействия – узник, попадая в атмосферу, пропахшую мочой, калом, потом, кровью, горелым мясом и дымом, сразу испытывал сильнейшее психологическое давление. Кроме того, тут царила кромешная темнота, а толща земли надежно глушила крики.

   Нет, были и обычные допросные камеры, но эта предназначалась для особых случаев. И ввергали сюда далеко не всех.

   Доведя настоятеля до двери, служка трижды стукнул в нее особым стуком и дождался, когда дверь приоткрыли им навстречу. Пахнуло гарью мочой и кровью. Особенно силен был запах горелой плоти и аммиака, как будто сюда привели нескольких свиней, которых палили заживо. Впрочем, частично так оно и было. Ведь люди, как говорят, во многом близки свиньям…

   - Его священство, пра Михарь, - провозгласил он.

   - Прошу, святой отец, - служка посторонился, давая старшему пройти. Над головой он держал светильник. Лампадное масло горело в спертом воздухе плохо, фитиль чадил и дымился. Зато слабый запах лаванды немного ослаблял вонь.

   Они вошли, одолев последние три крутых ступеньки, в небольшой сводчатый зал. К двум колоннам были прикреплены факелы, подсвечник с тремя свечами озарял секретарский стол. Еще одним источником света была жаровня с тлеющими углями. Стоя перед нею на коленях, помощник палача старательно раздувал огонь. Были видны его блестящие от пота надутые щеки и прищуренные от дыма глаза.

   Секретарь уселся на свое место сбоку, в стороне от ведущего допрос инквизитора. Тот приветственно кивнул вошедшим, но не пошевелился, чтобы встать. Гость сам вскинул руку, посылая более молодому коллеге свое благословение.

   - Ваше священство…

   - Брат, - он запнулся, всматриваясь в полутьме в смутно знакомое лицо. Прошли те времена, когда инквизиторов можно было пересчитать по пальцам. – Брат Антон.

   - Да, ваше священство.

   - Зачем меня призвали? – старый инквизитор не спешил присаживаться, опираясь на столешницу.

   - Случай… нетипичный, - признал пра Антон. – Посмотрите, может быть, вы сможете что-то сказать…

   Он кивнул через плечо, и пра Михарь со вздохом обернулся. Да, старость не в радость. Но и опыт тоже. Что поделать, если он не только один из самых старших инквизиторов, кому здоровье позволяет оставаться на службе, но и чуть ли не единственный, кто обладает и дополнительными навыками!

   Когда-то пра Михарь был целителем. Он закончил – пусть не блестяще – Колледж Некромагии и первое время честно подвизался на этом поприще, тем более что целителей, которые лечили наложением рук и магией, было тогда наперечет. Но потом судьба подкинула ему проблему, мимо которой он не мог пройти просто так. Свои знания и навыки целительства он использовал для того, чтобы осудить и свершить правосудие, а потом еще и покарать преступника. Этого было достаточно, чтобы отступником заинтересовалась Инкизиция – врач должен исцелять, некромант – упокаивать и прерывать жизнь. И никак не наоборот. Ему грозила кара – или, как альтернатива – служба в рядах Инквизиции. Михарь Травничек выбрал второе и стал пра Михарем, инквизитором с навыками целительства. Он был одним из немногих инквизиторов, который продолжал практиковать высокое искусство целительной магии, и сейчас, видимо, понадобились его услуги как лекаря.

   Он обернулся в темный угол, скупо освещаемый только отсветом одного из факелов и жаровней. Темная фигура при этом выдвинулась ему навстречу, обретая знакомые очертания палача. Поверх простой рубахи тот накинул кожаный передник, уже заляпанный чем-то темным и больше, чем когда бы то ни было, походил на мясника.

   - Пра…

   - Дайте мне свет, - пра Михарь шагнул ему навстречу.

   Приведший его служка подхватил лампаду, встал рядом, за левым плечом. Слабый огонек позволял старческим глазам разглядеть распяленную на колесе фигуру.

   Молодой еще – подумалось, что практически все присутствующие здесь моложе его, так что все относительно – голый мужчина с закрученными назад локтями висел, прикрученный вниз головой. Лицо его тонуло в тени, но грудная клетка судорожно шевелилась, то вздымаясь, то опадая. Впрочем, это было не размеренное дыхание, а скорее судороги, не сулящие ничего хорошего. Как целитель, пра Михарь видел, что человеку осталось недолго. И это было так, даже если не принимать во внимание раны и ожоги на теле. Пытка явно длилась не первый день.

   Не обращая внимания на грязь под ногами – блевотина, кровь, моча, кал, смешанные с водой и – пра Михарь встал перед узником на колени.

   - Свет.

   Огонек лампады приблизился. Можно было рассмотреть запрокинутую голову, острую бородку, окровавленные губы и тонкий нос с трепещущими ноздрями. Почему-то ноздри заинтересовали старого инквизитора больше всего. Ноздри породистого носа. Аристократ или…

   - Имя?

   - Людвиг Гильбертен. Университет в Берлине. Он…

   Взмах руки. Сказанного достаточно. Значит, образованный человек. Значит, знал что-то такое…

   - Что ты знаешь, Людвиг Гильбертен?

   - Он утверждает, что настали последние времена, - подсказал за спиной пра Антон.

   - Вот как?

   - Твердит о приходе Тьмы с востока…

   - Вот как?

   О Тьме-с-Востока твердили давно. С тех пор, как этот самый Восток открыли. Мол, однажды солнце не встанет и вместо ожидаемого нового дня придет вечная ночь. И еще много чего говорили, но…

   Узник что-то прохрипел. Слов было не разобрать.

   - Что он говорил? – спросил пра Михарь.

   - Он больше ничего не сказал, - в голосе пра Антона послышалась чуть ли не детская обида. – Твердил только, - инквизитор пошуршал допросными листами, что-то вроде «Идет Тьма с Востока»… «бойтесь Тьмы с Востока»… «Тьма с Востока падет на ваши головы…никто не убережется…» И так далее. Как заведенный…

   - Что он сказал сейчас? – пра Михарь поднял взгляд на палача. Тот пожал плечами.

   - Последнее время он ничего не говорит. Только хрипит и стонет. Вы можете что-нибудь сделать?

   - Что, например? – пра Михарь, не вставая с колен, обернулся на коллегу. – Прочесть его мысли или…

   - Вы целитель, вам лучше знать.

   «Целитель!» Скажут тоже. Почти тридцать лет ему внушали, что он должен забыть о том, что является целителем – мол, ты опозорил свое звание и лишился права на него! – и вот теперь… Но в чем-то они правы. Старый инквизитор коснулся ладонью диафрагмы узника. Сосредоточился.

   Плохо.

   - Отвяжите его.

   - А? – палач наклонился ближе.

   - Отвяжите. Положите на ровную поверхность… Не на пол! Иначе я отказываюсь работать с таким материалом… Нет! – выдохнул он, когда служка коснулся его локтя, пытаясь помочь подняться. – Я сам!

   Встал, отступил в сторону и молча стоял ждал, пока палач и его помощник укладывали жертву на пыточную скамью. Других ровных поверхностей тут не было – за исключением письменного стола.

   - Не надо, - остановил помощника пра Михарь, когда тот по привычке начал сноровисто прикручивать узника к скамье. – Обойдусь.

   Он склонился над телом. Узкое длинное лицо узника было багровым от прилившей крови. Грудная клетка все еще дрожала, и, если положить руку на грудь, было слышно, как трепещет сердце. Несколько коротких касаний к солнечному сплетению, вискам, лбу, чреслам – и общая безотрадная картина стала ясна.

   Ничего нельзя было сделать. Узник умирал. Как целитель, пра Михарь мог лишь ненадолго продлить его жизнь – но лишь для того, чтобы потом агония наступила быстрее.

   Однако получить ответ на вопросы было важнее. И он сжал ладонями виски умирающего. Ощутил, как сила полилась через пальцы вовне.

   - Говори…

   По телу узника прошла судорога. Он скрежетнул зубами, выпрямляясь. Глаза его вылезли из орбит

   - Идет… - послышался невнятный хрип, - он идет… Он близко…

   - Кто? Кто идет?

   - Он…

   Тело задергалось, забилось так, что застучали по скамье голые пятки. Пра Михарь навалился на него, стискивая ладонями голову узника, впиваясь ногтями в холодную липкую кожу, стараясь удержать контакт. Узник завыл, стукнулся несколько раз затылком…

   И в разум священника хлынули образы.

   Туча наползает от горизонта, постепенно охватывая весь мир. Последние солнечные лучи прошивают ее насквозь, как копья – воду. В ее недрах ворочается тьма, разбавляемая бордовыми вспышками. Брюхо тучи глухо бурчит. Там что-то упруго шевелится… Слышится грохот и треск – и какая-то тень зигзагом несется к земле.

   Это змей. Отчаянно извиваясь всем телом, беспорядочно взмахивая переломанными крыльями, он изо всех сил старается удержать высоту, отдалить миг падения, но тело летит вниз, вниз – навстречу разверзающейся пасти бездны. Трубный рев, в котором смешались ярость, страх и отчаяние, раскалывает тишину. Ему отзывается глухое бормотание тучи, и все стихает, когда змей скрывается в проломе распахнутой пасти бездны. Волной доносится эхо последнего крика, но его заглушает хряск ломаемых костей. Взрывная волна прокатывается по миру…

   …- пра? Пра Михарь? Что с вами?

   Его тормошат, брызгают на лицо теплой затхлой водой. И от этого он приходит в себя.

   - А? Что?

   Выпрямившись, бывший инквизитор с трудом вспоминает, где он и что здесь делает. Разрозненные образы еще бродят в памяти, но уже слабеют и тают, как дымок костра. Осталось лишь тяжелое предчувствие.

   - Что с вами, пра? – молодой послушник поддерживает его за плечи, заглядывая в глаза. – Что это было?

   Пра Михарь коснулся рукой лба, пытаясь восстановить связь.

   - Я… видел…

   - Что? Что? Он что-нибудь сказал?

   - Кто?

   - Тот…

   Бывший инквизитор медленно высвобождается из объятий своего молодого спутника. В теле слабость, голова кружится, во рту медно-кровавый привкус. Перед глазами все плывет, и сердце колотится как бешеное. Но он все равно находит взглядом неподвижное тело на лавке. И менее опытного взгляда достаточно, чтобы понять – для этого человека все кончено.

   - Что он сказал? Вы что-нибудь узнали?

   - Он твердил о каком-то…

   - О том, что кто-то идет, что он близко, - ведущий допрос инквизитор пошелестел бумагами, отыскивая нужный лист. – Вот, извольте ознакомиться.

   - Не надо. Он… все, что он сказал – все правда.

   - Вот как? А…

   - А больше – ничего… Помоги мне встать, сын мой!

   Послушник подставляет плечо, буквально вздергивая старого инквизитора на ноги. Тот опирается на молодого человека и прежде, чем уйти, бросает последний взгляд на следователя.

   - Бумаги. Допросные листы.

   Сухая чуть дрожащая старческая рука протянута непреклонным жестом. И столько власти в негромком голосе и тяжелом взгляде, что следователь молча протягивает ему листы.

   - Тело… приберите.

   С этими словами пра Михарь начинает долгий подъем наверх, к свету.

   И грядущим проблемам.

   Какое-то время назад.

   Он пребывал в ожидании с тех пор, как ему улыбнулась Смерть.

   Настоятель монастыря и вся прочая братия «смертников» ревниво следили друг за другом – у Госпожи, общей невесты, не должно быть любимчиков. Пусть себе тешатся простолюдины, сочиняя сказки о Супруге Смерти. Пусть даже ходит упорный слух, что он вроде как бы не миф, а вполне себе живой человек и даже его якобы видели в столице. Пусть! Они-то знают, что лишь монах-«смертник» и то после кончины, становится одним их Ее женихов. Стоит душе отлететь от бренного тела, и Госпожа спускается к ней, чтобы взять в холодные ладони и одарить первым и последним поцелуем. И поцелуй этот так сладок, что после него не жалко и упасть в Бездну, и не завидно перед остальными людьми – ибо что такое сотни и тысячи поцелуев и ласки смертных женщин по сравнению с этим!..

   Так думали все «смертники». И зорко следили все за всеми, дабы понять, кто из братьев возгордился настолько, что решил, будто его при жизни отметила своим расположением Госпожа Смерть. И конечно, не могло остаться незамеченным то, что брат Томас внезапно стал ходить с гордо поднятой головой, чаще улыбаться своим мыслям и полюбил дежурства, хотя прежде, в первые годы своего служения, волком выл, стоило настать его очереди брать в руки метлу.

   Означать это могло одно из двух – либо брат Томас преступил-таки обет и нашел себе обычную смертную любовницу, изменив божественной Невесте, либо… А что тут еще можно придумать? Брат Томас был парень видный, высокий, плечистый, с чеканным профилем, словно его отец был не купцом, а, по меньшей мере, герцогом.

   Зависть, раз пробудившись, уснуть уже не могла. За отступником стали следить. Заметили, что он часто остается один на один со статуей Госпожи.

   Да, после того случая Томас зачастил в храм. Тщательно шаркая метлой по мозаичным плитам, он чутко прислушивался к тому, что происходит вокруг. И, едва снаружи затихал шум, спешил отбросить метлу и опуститься перед статуей на колени.

   - Госпожа, - шептал он, снизу вверх всматриваясь в ее спокойное алебастровое лицо, - Госпожа моя… Вот я, твой избранник. Я здесь. Я жду твоего знака. Подскажи, чего ты ждешь от своего верного слуги? Дай мне знак!

   Но статуя молчала. Ночь за ночью, раз за разом.

   Пока…

   Пока не грянул гром.

   Грозный звук прокатился по небу на исходе дня. Городок уже отходил ко сну – закрывали ворота, дневная стража сменялась ночной, последние обыватели спешили по домам. Еще немного – и с башни на городской площади прогремит колокол, знаменуя час, когда надо тушить огни.

   И колокол прогремел. Сам по себе.

   Удивленный звонарь, который только-только подошел к запертой двери, вскинул голову, вслушиваясь в мерный звон. Что там происходит? Какой-то шутник забрался на башню? Но как? Либо по стене, либо воспользовался ратушей, которая к башне примыкала. И кто…

   Послышались удивленные восклицания. Отбежав на несколько шагов, звонарь вскинул голову и ахнул – с этой точки в вечерних сумерках было заметно, что колокол раскачивается сам по себе, все ускоряя и ускоряя темп, пока звон не превратился в неистовый набат, как в случай пожара или прихода врагов.

   Услышавшие этот перезвон, люди выскакивали из домов. Некоторые – уже хватая топоры, дубины и фальшионы. Кто-то вооружался цепом, молотом, просто палкой – всем, что обычно хватают люди, когда на город нападают враги. Выбегая на улицы, горожане спрашивали друг у друга, что происходит.

   Про сигнал к тушению огней все забыли, кинувшись кто куда. Одни поспешили к ратуше, чтобы лорд-хранитель городка объяснил, что происходит, а другие бросились к крепостным стенам.

   Эти-то, успевшие добежать до стен, первыми и встретили незваных гостей.

   Ураганный ветер ударил в стену так, что двое-трое стражников не удержались на ногах, чудом не свалившись со стены. У одного из них из руки при падении впал факел и рухнул прямиком на груду сена, предназначенного для кормления пары лошадей. Огонь занялся не сразу, но когда наконец разгорелся, в ночном небе перед изумленными людьми предстало невероятное зрелище.

   К тому моменту многие заметили, что набатный гул постепенно изменил тональность, превратившись в раскатистый дробный грохот, чем-то похожий на грохот камнепада, вот только камни как будто скатывались по листу кованого металла. Он постепенно нарастал, становясь таким громким, что больно было ушам. Многие стражники и большинство добежавших до стены горожан упали на колени, закрывая уши руками и чуть не плача от боли. Те же, кто смог устоять на ногах, вытаращив глаза, смотрели на несущуюся по воздуху кавалькаду всадников.

   Смотрел на них и послушник Томас. Выбежав на ступени храма, прижав кулаки к груди, он со слезами восторга и зависти взирал на Дикую Охоту, а потом сорвался с места с отчаянным криком:

   - Меня! Возьмите меня!

   Кто-то из братьев-«смертников», выскочивших из келий при грохоте и топоте, заметил безумца и бросился наперерез, выкрикивая его имя пополам со словами молитвы, но Томас оказался неожиданно проворным, словно все детство и юность провел в тренировочном зале или на плацу, совершенствуясь в воинских искусствах. Он с легкостью обогнул двоих, стремительным тычком сбил с ног и перескочил через упавшего третьего, у четвертого, успевшего подхватить лопату, выбил оружие из руки и приласкал собрата по темечку, после чего устремился по дорожке к выходу с кладбища, громко зовя:

   - Ко мне!

   Бросившиеся было за ним по пятам остальные «смертники» в удивлении остановились, пятясь. В могилах, мимо которых пробегал отступник, начинала шевелиться земля. Разворачивая дерн и опрокидывая плиты с выбитыми на них именами, из могил полезли полуразложившиеся трупы. Разупокоивание охватило кладбище волной – клин постепенно расширялся, охватывая все новые и новые могилы. Относительно свежие тела, захороненные не больше месяца назад, выкарабкивались споро и, волоча саваны, ковыляли к ограде. Те, чьи останки были больше тронуты тлением, лишь шевелились и копошились в земле, порой хватая за ноги тех людей, кто оказывался рядом. Их прикосновение оказывалось неожиданно горячим, да и сильным настолько, что несколько монахов, чьи лодыжки оказались стиснуты в костяных захватах, упали наземь, закричав от боли. В упавших вцеплялись новые и новые костяки, и люди начинали кататься по земле, завывая, визжа и в тщетной попытки спастись, разрывая на себе рясы и чуть ли не вгрызаясь в собственную плоть, как попавшая в капкан лиса грызет себе лапу. Те, кто кидался на помощь собратьям, тоже оказывались в ловушке, так что, пока уцелевшие «смертники» - почему-то не всем хотелось поскорее умереть и соединиться со своей госпожой – отступили, спасая свои жизни, больше половины их уже оказались захвачены костяками. Жуткие крики боли умиравших смешивались с грохотом копыт несущейся по небу Дикой Охоты и криками Томаса:

   - Я! Вот он, я! Возьмите меня!

   Вырвавшись за пределы кладбища, не замечая спешащих по пятам восставших покойников, он кинулся в ночь, спеша догнать Дикую Охоту, и не поверил своим глазам, когда один из скакавших последними всадников – по виду, просто рыцарь в весьма скромных доспехах – вдруг придержал коня. Глухой шлем со смотровой щелью, из которой бил призрачный свет, медленно повернулся в его сторону. Глухо и невнятно прозвучал низкий раскатистый голос.

   - Да! – Томас чуть не сорвался на визг. – Да, я хочу! Я…

   Всадник медленно, словно погруженный в кисель, опустил копье, направив наконечник в сторону послушника. Заостренное острие пылало, обдавая жаром.

   Не колеблясь ни минуты, Томас сомкнул на нем пальцы, ощутив жар и боль.

   Последним, что он услышал, был женский смех.

   Дикая Охота промчалась по городку, оставив после себя распотрошенное кладбище, обгоревшую крепостную стену и несколько десятков погибших. Одни – в основном стражники – погибли на пожаре, когда загорелась караулка и ворота. Другие были задавлены и затоптаны испуганной толпой, а еще несколько пропали без вести. В их числе оказался и послушник Томас, но о нем пятеро чудом уцелевших монахов-«смертников» не вспоминали и особенно не горевали.

   По обычаю, полководец, приведший войско к победе, молится дважды – начиная дело и завершая его. Первый раз – прося даровать победу и второй раз – благодаря за щедрый дар… или вымаливая прощение за то, что оказался недостоин его.

   Маленькая часовенка отыскалась на окраине городка, в полуверсте от огородов предместья. Вокруг раскинулось кладбище, по-осеннему грустное и словно вылинявшее. Многие домовины, отмечавшие могилы, успели покоситься или вовсе провалиться, тропинки зарастали сорной травой, птицы и мелкие зверьки растаскивали подношения, букетики цветов, что приносили вдовы и оставшиеся вековухами девушки, давно превратились в труху. Лишь несколько относительно свежих могил виднелось с краю. Но скоро все должно измениться – после битвы осталось немало местных жителей, а также пришедших сюда воинов, для которых этот красноватый суглинок станет последним приютом. Для кого-то выроют братские могилы, кому-то судьба лечь под бочок к своему бабке или деду, а то и отцу с матерью. Три могильщика – они же по совместительству и местные «смертники» - уже суетились, торопливо размечая землю. Пока их было трое, но уже завтра станет десять, а то и двадцать. И тогда будет не до молитв и раздумий.

   Полководец шел по широкой дорожке к часовенке. Отстали телохранители, лишь верный Буян шлепал по пятам. В бою пса слегка потрепало, но только слегка – лишь несколько стрел достало его мощное серое тело, и то три из них запутались в густой шерсти и не причинили заметного вреда. Крови, во всяком случае, не было.

   Ее больше вообще не было. Ибо вот уже два c малым десятка лет пес был мертв.

   Маленький мальчик, ставший мужчиной и самым молодым полководцем, смутно помнил смерть своего любимца и друга. В памяти почти ничего не осталось от тех давних лет, когда проклятье в очередной раз свершилось над семьей Беркана, к которой он принадлежал. Тогда был убит его отец, и хотели убить его самого. Но верный Буян грудью встал на защиту маленького хозяина и принял смерть вместо него… но потом все-таки ожил. Ожил под руками приезжего некроманта Йожа Беллы, который в конце оказался совсем не Йожем Беллой, как и сам Яго…*

   (*См. «Записки рядового инквизитора. Как не потерять работу»)

   Правду о том, кем на самом деле был отец Яго Беркана, ему сказала мать, едва мальчик превратился в юношу. Кое-что ему еще раньше открыл лич**, второй друг-телохранитель, который сейчас отстал, ибо мертвым не следует ходить тропами живых.

   (**Лич – здесь оживленный с помощью магии мертвый колдун, сохранивший остатки лич-ности и кое-какие магические навыки. Прим. Авт.)

   И вот сейчас один принц крови шел благодарить богов за победу, которую он добыл для другого принца крови, своего двоюродного брата, глупого болезненного мальчишки, который по иронии судьбы должен был получить все то, на что не имел прав Яго. Ибо хоть и носил ту же фамилию и воспитывался в том же замке, по крови Яго Беркана не принадлежал к проклятому роду.

   Когда отстали лич и Буян, он не заметил и в одиночестве переступил порог часовенки. Тут царил полумрак, пахнувший старым деревом, душистыми травами и почему-то кислым молоком. То ли статую подкармливали этим нехитрым даром, то ли кто-то из служек хранил тут свой перекус.

   Статуя была убрана довольно скромно, и Яго, помедлив, скинул с плеч тяжелый, украшенный вышивкой и подбитый мехом колонка плащ. Плащ побывал с ним в бою и в одном месте был навылет прошит стрелой, сбоку на подоле виднелась подпалина, когда край случайно махнул по факелу, а в другом месте от него был отсечен солидный кусок. Да и кровь и грязь из-под копыт коней тоже пятнали его тут и там. Но все равно Яго ни капли не колебался, набрасывая его на плечи статуи.

   - Благодарю, - вымолвил, опускаясь на колени. – Благодарю за то, что жив. За то, что за спиною войско. За то, что поле битвы за нами. За то…

   Глупец, - прошелестело неожиданное.

   Яго мотнул головой. Этот голос был так похож на голос его верного лича, что он не сразу понял, откуда он исходит.

   - Благодарю за то, что удалось…

   Трижды глупец!

   На сей раз прозвучало громче и четче. И ближе.

   Не о том молишься, не там тратишь силы. Не туда обращаешь взоры…

   Он, наконец, поднял голову. И хотя губы статуи не двигались, понял, почувствовал, кто с ним говорит.

   - Госпожа?..

   Кому ты служишь?

   - К-королю. Королю Болекруту Пятому…

   Королю…а мог бы…

   - Знаю.

   Вспомнилось то давнее утро, солнечные лучи, пронизывающие воздух, проникая тонкими разноцветными стрелами сквозь витражное окно. Они заполняли зал, и, казалось, все сосредоточились на двух тронах, где восседали король и королева. Тогда впервые рядом с ними был их сын, хрупкий болезненный подросток с нервным и капризным выражением лица. Его двоюродный кузен по отцовской линии. Тот, кто получит все. Вдоль стен выстроились придворные, но он никого не видел, шагая вперед чеканным шагом. Приблизился, преклоняя колено, дождался, пока церемониймейстер произнесет все его титулы и лишь после этого вручил своему дяде верительные грамоты. Тогда еще очередной виток проклятья Беркана еще не настиг его кузенов и кузин. Тогда еще все были живы. Лишь недавно, в разгар войны, пришла весть о том, что скончалась от родов, разрешившись близнецами, жена одного из братьев, а второй упал на охоте прямо под копыта дикого кабана и скончался от ран по дороге к замку, оставив молодую вдову. Именно тогда Яго пришла в голову спасительная мысль вызвать из замка своего троюродного брата, юного Родольфа. Мальчишка уже должен получить его депешу. Он уже должен быть в пути, чтобы встретиться с братом позднее. Но это потом… это несколько лет спустя, когда самый молодой в истории Империи полководец Яго Беркана одержал победу, отбросив войска Унгарии обратно в их предгорья.

   Если знаешь – иди и делай.

   Идти и… Яго покачал головой. Он знал, на что намекает богиня – Болекрут Пятый уже немолод, здоровье его слабеет с каждым днем, а его сын совсем мальчишка. Он слаб и, став королем, во всем будет слушаться своих советников, а советников ему подберет королева-мать. Несмотря на то, что ее супруг все-таки был жив, королева Ханна сумела одного за другим убрать всех верных ему людей, заменив их своими людьми. Королева уже понемногу правила страной, правила железной рукой, но многим не нравилось, что рядом с престолом – женщина, да еще и чужестранка. Вот уже пятнадцать лет страну лихорадит – то соседи не дают покоя, то вспыхивают на окраинах крестьянские бунты, то разбойничьи шайки побивают сборщиков налогов. В трактирах распевают игривые баллады о королеве и ее советниках – мол, большинство совещаний она проводит не просто за закрытыми дверями, но за дверями своей спальни.

   Не так давно король Унгарии решил положить этому конец и предложил королеве руку. Мол, давай уберем старого Болекрута, объединим две страны и будем править почти четвертой частью материка. Королева ответила отказом – она не хотела замуж. Тогда король Унгарии обозвал ее непотребной женщиной и заявил, что все равно возьмет ее в жены, даже если к алтарю ее доставят насильно, как пленницу. Войска Унгарии вторглись в южные пределы страны – и лишь чудо в лице Яго Берканы помогло отбросить их прочь.

   Иди… делай… К чему его призывают?

   Венец… корона Полотии. Только руку протянуть.

   Звучало заманчиво, но…

   - Но смогу ли я? Кто я?

   Законный король этой страны. Истинный король, свободный от проклятья рода Беркана. Внук Болекрута Четвертого.

   - Я… не смогу…

   Тебе помогут.

   В часовне внезапно потемнело. Навалилась духота, словно перед грозой. И в этой предгрозовой духоте издалека донесся отчетливый грохот копыт приближающейся Дикой Охоты.

    Идет! Идет тот, кто подарит тебе венец! Поклонись ему – и стань королем!

   Яго вздрогнул. Голос был ему смутно знаком. Он круто обернулся – и встретился глазами с неожиданно осмысленным взглядом своего верного лича. Рядом с ним замер, вздыбив шерсть, демонический пес.

   Сказать, что я удивился, значило, ничего не сказать. Сын? Юноша девятнадцати-двадцати лет. Вполне взрослый… Откуда? Погодите-ка… он сказал…

   - Беркана? Вы из рода Беркана?

   - Да, пра Груви.

   - Но…

   Память долго медлила, не желая возвращаться в прошлое. Это было почти двадцать лет тому назад. Я уже и забыл, что произошло в тот год. Кажется, именно тем летом моя жизнь сделала крутой поворот, и я стал тем, кем…

   - Но как?

   - Вы… ничего обо мне не знаете, пра Груви?

   Я посмотрел на его расстроенное лицо. Все было так давно…

   Тесная темная камера. Крохотное окошко-отдушина под потолком. Спертый холодный воздух. Лежанка, на которую наброшен старый плащ с вытертым мехом. Солома на полу, на простом табурете – оловянная миска и кружка. Все, что ныне составляет обстановку и имущество еще недавно знатной дамы.

   И она сама. В простом платье служанки, босая, с кое-как закрученными в лохматый жгут волосами. Наша последняя беседа. Завтра я уезжаю, а послезавтра приедет на мое место дознаватель от Инквизиции, чтобы вести дело о колдовстве. Эта девушка обвинялась в том, что с помощью черной магии пыталась избавиться от своих родственников.

   Наш последний разговор. И неожиданный порыв:

   «Дай мне ребенка!»

   Она боялась не умереть, не оставив после себя никого на этой земле. Она надеялась, что беременность и роды смогут продлить ей жизнь… или ей будет дозволено скончаться при родах, как бывает с каждой второй девушкой, рожденной в семье Беркана. Для той, которая всю жизнь прожила под именем Линды, дочери кормилицы, подмененной во младенчестве законная наследница рода Беркана, смерть во время родов представлялась наилучшим выходом, нежели костер Инквизиции. И я…

   И я это сделал. Как оказалось.

   - Вы – сын Линды…

   Юное лицо с тонкими чертами буквально осветилось улыбкой:

   - Да! Моя мать…она…

   - Стой! – я сжал его плечо, останавливая готовый прорваться поток слов. – Погоди. Я… как ты нашел меня?

   Не то, чтобы я скрывался, но в замок рода Беркана я прибыл под именем Йожа Беллы, и до последнего старался не открывать свое инкогнито. Ведь выдавать себя за другого в столь щекотливом деле чревато неприятностями.

   - О, - улыбка осветила лицо юноши, - это было нелегко. Мама оставила для вас письмо. Вернее, для Йожа Беллы.

   - И ты…

   - Знал ли я, кто мой отец? Почти всегда. Мои дядя и тетка не скрывали от меня, что я – Беркана только наполовину, и то не самую лучшую. Если мне случалось напроказничать, все говорили, что это у меня от матери. Если отличиться – это от отца.

   - Спасибо…

   - Правду сказать, меня не слишком любили, и когда некоторое время назад наступил очередной срок свершения пророчества, дали понять, что в любом случае будут ждать от меня… самопожертвования.

   - Чего?

   - Ну, что именно я буду тем, кто должен принять на себя звание Хранителя…

   Я помнил эту историю. Из-за проклятья, которое по неосторожности навлек на своих потомков некромант Берен Кун, мечтавший создать бессмертных неуязвимых сверх-людей, все его потомки обречены рождаться полумертвыми. Никто из них не доживает до тридцати трех лет. Даже жены – и то рискуют умереть, потому как младенец Беркана еще в утробе матери вытягивает из нее жизненные силы. Больше двух детей ни одна женщина не может родить своему супругу. Трое появляются на свет крайне редко, и в большинстве случаев это стоит матери жизни. В каждом поколении Хранитель дома выбирает одного или двух своих наследников. Эти «счастливчики» получают долгую жизнь в обмен на целибат. Именно они воспитывают осиротевших после смерти родителей племянников и племянниц… чтобы в один прекрасный момент все повторилось сначала.

   - И ты…

   - Нет. Я отказался. Несмотря на письмо.

   - Какое письмо?

   - Моя мать… она умерла через несколько минут после того, как я появился на свет. И оставила короткую записку. Для вас.

   Я содрогнулся, словно получил удар под дых. Записка…

   - Вот она.

   Юный Родольф все прочел по моему лицу.

   Старый, выцветший ветхий клочок бумаги. Крупные неровные строки пляшут, как будто писалось в темноте или чуть ли не на весу. Отдельные слова наползают друг на друга.

   «Йож Белла, когда ты это прочитаешь, я уже умру. Я родила тебе сына. Он живой, а я ухожу. Не жалею ни о чем, не жалей и ты. Мне б все равно умирать, а так даже лучше – я оставляю после себя мальчика. Если можешь, забери его себе и воспитай, как хочешь. Он Беркана только наполовину, и может быть, ты сможешь снять с него проклятье. Буду молиться за это. Люблю его. Прощаю тебя. Лин…»

   Вместо последних букв имени по краю листа ползла короткая рваная линия, будто силы в самый последний момент отказали умирающей матери.

   - Она, наверное, хотела, чтобы вам было отправлено это письмо, но… Но этого никто не сделал, - голос Родольфа звучал неестественно ровно. – Если бы вы получили его в том году…

   Я покачал головой. В том году я был осужден на пожизненное заключение как раз за то, что под чужим именем провернул в замке Беркана. Лишь благодаря заступничеству пра Михаря, мне заменили тюремное заключение подпиской о невыезде. Меня обрекли на вечное проживание в Больших Звездунах. Если бы я получил это письмо девятнадцать лет назад, я бы не смог доехать до Брезеня. А если бы и рванул туда, кто знает, чем обернулось бы дело.

   - Что теперь гадать? Но как ты нашел именно меня?

   - Случайно. Я искал Йожа Беллу и… и все открылось.

   - Понятно, - я повертел в руках старое письмо, бережно свернул, стараясь не повредить потрепанную бумагу. – И… что ты собираешься делать теперь?

   Даже несмотря на темноту, я увидел, как щеки юноши заливает румянец.

   - Я… не знаю. Можно мне… остаться у вас? – закончил он еле слышно.

   Признаться, я ожидал чего-то подобного, но все равно опешил. Мне вот только юношей под рукой не хватало. Впрочем, юношей-то как раз хватало и даже с лихвой. Через несколько дней, когда завершится вся эта чехарда с приемной комиссией, когда избранники обустроятся, а неудачники вернутся восвояси…

   А это мысль!

   - Послушай…э-э… Родольф, - я присмотрелся к юноше, одновременно машинально активируя ночное зрение, чтобы отследить малейшие изменения в выражении его лица. Все-таки мы с ним совсем мало друг друга знали, - я не смогу… принять тебя к себе.

   Он как-то сразу весь напрягся и сник одновременно. Хотя внешне это никак не сказалось – если бы не едва уловимые всполохи в ауре, вообще нельзя было понять, что чувствует молодой человек. А он прекрасно умеет владеть собой!

   - Нет, ты меня не так понял. Я… ты посмотри на меня! Я – священник, инквизитор, причем не самого последнего ранга. Мог бы и дальше двигаться по карьерной лестнице и сейчас считался бы кандидатом в магистры… Да я по выслуге лет уже без пяти минут магистр, если уж на то пошло! Там остались чистые формальности вроде собеседования и вступительного взноса…

   - Если дело в деньгах, то…

   - Нет! – перебил я излишне, может быть, торопливо. – Дело в том, что я не хочу. Инквизитор-некромант, это… это такая ересь! Ведь от магистра до великого магистра и ректора университета богословия один шаг. А это – управление всеми отделениями Инквизиции Империи и влияние на инквизиторов других стран. Такого нарушения равновесия, даже если я буду сидеть сложа руки и не пытаться вмешиваться в дела моих подчиненных и менять политику Ордена, не допустит само Мироздание. Боги будут против, если говорить яснее. Нет, я не собираюсь становиться кем-то значимым. Меня, по большому счету, втянули в это дело против моей воли, и я до последнего буду сопротивляться всем попыткам протолкнуть меня наверх. Рядовым инквизитором вошел в Орден, рядовым и помру, если что.

   - Тогда…

   - Все намного проще. Идем.

   Я коснулся его локтя. Странное ощущение. Одновременно близости – и полной отстраненности. Рядом со мной стоял мой сын – слабо переливающиеся всеми оттенками голубого и зеленого слои его ауры говорили о том, что юноша не врет. Даже если солгали ему, подменив младенцев – опять? – он-то сам не сомневается в истинности сказанного. Но если это так, то…

   Ладно, об этом позже.

   До калитки оставалось пройти несколько шагов. Я свободной рукой на ходу достал ключ, привычным жестом – ночное зрение никуда не делось – вставил его в замок, потом, закрывшись локтем, быстро сделал парочку пассов. Да, слегка лукавлю. Да, немного усовершенствовал запирающий механизм. Но ведь ключ могли украсть. Я его мог потерять, с него можно было снять слепок и кто знает, кто в таком случае может им воспользоваться. Мне и так уже была дарована неимоверная привилегия свободного доступа в монастырь. Не хотелось злоупотреблять, чтобы ее не отняли.

   В замке мягко щелкнуло, и он открылся. Мы проскользнули на территорию монастыря.

   Тут, в тени каменных стен, было так темно, что даже я приостановился, перенастраиваясь, а Родольф сделал пару шагов и тут же обо что-то споткнулся.

   - Ой!

   - Осторожнее, - я крепче схватил юноша за локоть. – И спокойнее. Не ори.

   - Где мы?

   - В монастыре, где же еще?

   - В монастыре Инквизиции?

   - А ты чего ждал? Если ты искал меня именно тут, должен был знать…

   - Должен, - кивнул тот. – Просто я думал, что это… ну… иносказание такое. Фигура речи. Или просто-напросто ориентир…

   - Понятно. Но, как видишь, все намного буквальнее. Я действительно живу на территории монастыря. У меня там своя келья, хотя и в институтском общежитии я могу претендовать на комнату.

   Да, причем ту самую комнату, которую когда-то занял, когда несколько лет назад, выполняя задание Инквизиции, внедрился в педагогический коллектив Института*. Несмотря на то, что с течением времени состав педагогов изменился – одни ушли, другие пришли, - это место по-прежнему оставалось за мной. Правда, ночевал я там хорошо, если одну ночь из пяти.

   (*См. «Мемуары рядового инквизитора. Учитель под прикрытием»)

   - Но здесь мой дом…

   Не скажу, что самый любимый, но я как-то привык. Человек такая скотина – ко всему привыкает. Нам главное что? Чтобы была стабильность. А стабильно все хорошо или стабильно все плохо – вопрос второй.

   Моя келья находилась недалеко. Один из двух корпусов монастырского общежития располагался возле самой крепостной стены, вплотную примыкая к конюшням и солодовне. С той стороны как раз потянуло сладковатым душком дрожжей, и я услышал мягкое бурчание живота.

   - Ты голоден?

   - Нет-нет, - быстро ответил Родольф. – Просто…

   - Просто, ожидая меня, забыл поужинать. Да и нет поблизости от нас трактира. А заглянуть в монастырскую лавку у главных ворот ты не догадался?

   - Догадался. Но там сказали, что бесплатно кормят только нищих…

   - И ты обиделся? На «бесплатно» или на «нищего»?

   - На «нищего», конечно же! Я рыцарь!

   - Ага? И кто тебя посвятил?

   - Кузен Яго.

   - Яго? Яго Беркана?

   Вспомнился маленький мальчик, рыдающий над трупом убитого пса. Мальчик, которому я потом подарил в качестве телохранителя своего лича. Мальчик, чьи отцом был королевский бастард. А это, как ни крути, не фунт изюма.

   - Он. Меня хотели отправить в императорскую школу, но дядя запретил. Он сказал, что Беркана там не место…Мы же…

   Ну да. Ну да. Беркана – проклятый род.

   - Но ты-то не Беркана по отцу.

   - Но по матери я все равно…

   Бес! Как я могу про это забыть? Проклятье можно снять, и я даже предпринимал такие попытки. Но проблема была в том, что снимать его надо весьма жестокими методами. И снимется оно далеко не сразу.

   Во-первых, это возможно только для потомков женской половины – то есть, девушки рода Беркана должны выйти замуж и оставить потомство. Затем этих потомков следовало переженить между собой и оставить в живых только рожденных в таких браках девочек. Эти девочки тоже должны выйти замуж куда-нибудь «на сторону» - и вот уже их внуки исключительно мужского пола и будут свободны от проклятья. Но кто согласится целенаправленно убивать младенцев? Да, среди моих коллег-некромантов в прошлом частенько встречались такие нечистоплотные личности. Да и сейчас, если поискать, отыщутся. Но…

   Но в любом случае Родольф был, если так можно выразиться, представителем первого поколения. И если бы он родился девочкой – у меня была бы вторая дочь – можно было бы попытаться. Но нет. Мой сын тоже несет в себе проклятье. Проклятье материнской крови, как ни пафосно звучит.

   Келья встретила меня тишиной и пустотой. Я по привычке прислушался. Нет, Зверя больше со мной не было. Пару лет назад демон-кот стал часто отлучаться, уходя на несколько дней. И как-то раз не вернулся совсем. Нашел себе нового хозяина, по душе и чувствам или развоплотился и вернулся в свои астральные миры? Мне этого узнать не удалось. Но привычка осталась. И каждый раз, переступая порог, я всегда прислушиваюсь – не отзовется ли тишина тихим мурлыканьем? Не блеснул ли на узком подоконнике два зелено-желтых глаза?

   Нет. Я один.

   Убедившись в этом, щелчком пальцев зажег свечу.

   - Проходи. Осматривайся. Располагайся.

   Родольф замер на пороге. Ну да, келья не внушала доверия. Голый пол. Каменные стены в известке. Низкий сводчатый потолок. Единственное окно приоткрыто, впуская свежий воздух. Из обстановки – только узкая кровать, застеленная серым казарменным бельем, стол, стул, лавка с принадлежностями для туалета и небольшой сундук с личными вещами. Ну, и две полки – на одной, прибитой ниже в углу, располагался небольшой алтарь с маленькой статуэткой Смерти. На другой, над столом, вперемешку теснились книги, посуда и кое-какие мелочи. Часть стола тоже была заставлена ими – от запасной кружки и сапожной дратвы до стопки бумаги и письменных принадлежностей.

   - Вы… здесь живете?

   - Ночую. Живу я на работе.

   - А… где вы работаете?

   - Хороший вопрос, - я усмехнулся, скинул с плеча сумку с вещами, стал по одному вытаскивать свитки с записями. – Официально – здесь, старшим дознавателем. А неофициально – преподавателем пентаграммостроения.

   - Что?

   - Я учитель. Что, не ожидал? – обернулся, смерил взглядом ошарашенное лицо юноши. – Ты, небось, ждал, что твой отец будет кем-нибудь… необыкновенным? А я вот простой учитель… Ну, не такой уж простой, но все равно…

   Родольф покачал головой. Он напоминал мне молоденького бычка, который впервые в жизни атаковал не свою тень, а забор и удивляется тому, что тот не отскочил в сторону, а стоит, как стоял.

   - Учитель, - произнес он. – Мой отец – учитель…

   - В Институте Некромагии, между прочим.

   - И вам это нравится? – изумился он.

   - Ну… - я задумался, копаясь в своей душе. Врать мальчишке не хотелось. – Я привык. Человек привыкает ко всему. Да и потом… мне с моим послужным списком идти было, по большому счету, некуда. Либо торчать в монастыре, либо…

   - Вы бы могли стать инквизитором!

   - Так я им и стал. Только… знаешь, не все инквизиторы – это те, кто ловят за руку нечистоплотных колдунов и ведьм, а потом тащат их на допросы. Иной раз работа инквизитора состоит в том, чтобы просто наблюдать, как бы чего не вышло.

   - Как бы чего не вышло, - эхом повторил он.

   - Да. Институт Некромагии выпускает, кроме некромантов, целителей, ведунов, прорицателей, ведьмаков и боевых магов. Студиозусы – самая беспокойная часть населения. Многие впервые вырываются из-под родительской опеки и, ошалев от своих сил, пускаются во все тяжкие. Кроме того, в последнее время в мире вообще неспокойно. И… - я оборвал сам себя, - и в общем, надо просто не спускать с них глаз, чтобы вовремя заметить и пресечь грядущие безобразия. Понятно?

   - Понятно. Вы что-то вроде сторожа?

   - Что-то вроде того… Кстати, ты ведь есть хотел, да?

   Юноша мужественно проглотил слюну.

   - Я потерплю.

   - Нет-нет! Я хозяин, ты – гость. Я должен достойно принять гостя. Ты пока располагайся, а я быстро добегу до трапезной. Разносолов не обещаю, но кое-что достану.

   Родольф пытался что-то возражать, но я выскочил за дверь.

   Мне необходимо было подумать. Судьба совершила довольно крутой поворот, обеспечив меня головной болью. Подумать только, сын! У меня есть сын? Конечно, существовала вероятность ошибки, но в Институте любой целитель может провести нужный опыт. Да и я сам тоже кое-что могу. И проблема не в том, мой ли это ребенок. Проблема в том, что с ним делать.

   Скажу честно, к отцовству я не был готов. Так получилось, что все мои дети росли без меня. Малышка Луна Байт официально считалась посмертной дочерью Ладиана Байта, бывшего володаря Больших Звездунов. Я лишь считался ее опекуном, навещая ее пару раз в год. Мы даже с нею почти не общались. Сын Мары Збигнев был отдан на воспитание обычным людям на востоке, в Полесских болотах. О его судьбе я знал только со слов моей жены – Смерть несколько раз сообщала, что он растет так, как должно расти всем детям, ничего не зная о том, что на самом деле он – полубог, а это значит, что за ним во все глаза следят и прочие боги со Свентовидом во главе. Боги уже пытались уничтожить нашего сына, и лишь Змей Ящер, владыка подземного мира, согласился помочь Маре, до поры укрыв ребенка от чужих глаз*.

   (*См. «Мемуары рядового инквизитора». Часть 1)

   И теперь вот – второй сын. Тоже выросший вдали от меня. Что же мне с ним делать?

   Ладно, будет, как говорится, день, будет и пища.

   Пища! Юноша голоден. Это главное. Остальное… в принципе, решение уже существовало.

   Доступ в трапезную в обычное время был закрыт, чтобы монахи и послушники не соблазнялись кусками – остававшийся от трапез хлеб и вареные яйца, как правило, раздавали бедноте. Брат-келарь даже нарочно иногда отпускал больше муки и масла, чтобы хватило еще и на нищих. Большой корзиной обычно обносили монахов во время трапезы и тот, кто желал поделиться своей порцией, отламывал кусок и бросал его в корзину. Если набиралось меньше половины, ее оставляли на завтра. Так что хлеб мы нищим выдавали нерегулярно. Это отучало бродяг от лени – ведь никогда не знаешь, вынесут ли тебе перекусить или останешься голодным!

   Я, как один из старших инквизиторов, имел ключ от трапезной, поскольку предполагалось, что у меня нет времени успевать повсюду. Обедал и иногда ужинал я все равно в городе. Отперев замок, я увидел, что мои надежды оправдались – корзина со вчерашними хлебцами еще стояла на столе. Но не станешь же копаться в объедках, чтобы выбрать для гостя булочку помягче? Я прошел прямиком на кухню, где отыскал несколько вареных яиц и коврижки для отца-настоятеля. Прихватил кружку с монастырским вином и все это понес к себе.

   Хоть и бродил недолго, но все равно опоздал. Родольф, хоть и стоял чуть ли не навытяжку, буквально спал на ходу. И, когда я предложил ему прилечь, заснул молодым здоровым сном, едва донеся голову до подушки.

ГЛАВА 3.

- Збышко, а где мы? – Зирка испуганно прижималась к его локтю.

   Юноша и сам нервничал, но старался не показывать вида.

   Они заблудились – это было несомненно. Повинуясь безотчетному желанию держаться от людей подальше – особенно памятуя, что и как он оставил в доме своих приемных родителей – юноша углубился в такие дебри, что оказался в лесу, где не ступала нога человека.

   Трудно было поверить, но, кажется, это так. Они шли вот уже почти полдня, у девушки от усталости подкашивались ноги, и она висла на своем спутнике не только из страха, но и просто потому, что слабела буквально с каждым шагом. Да и сам Збышек тоже все чаще подумывал об отдыхе. Но где найти подходящее место? Нужен ручей или река и небольшая полянка подле, чтобы было, где развести костерок и прилечь, вытянув гудящие ноги. Но, как назло, на пути не попадалось не то, что озера или речки, но даже ручья или родника. Лес вокруг стоял глухой, мрачный. Вековые дубы и буки простирали ветви к небу, переплетая их там так густо, что казалось, будто под полог не упадет ни капли дождя. Тишину нарушали только редкие голоса птиц – вот пискнула синица, вот вдалеке послышалась дробь дятла, а вот каркнула ворона. И все.

   - Збышко, нам еще долго? Я устала, - пальцы Зирки вцепились ему в локоть.

   - Отцепись.

   - Но Збышко…

   - Прекрати ныть. Я тебя с собой не звал!

   Она всхлипнула. И чего это девчонки так любят обижаться на правду? Ведь он хотел уйти один, а что теперь? Тащит с собой этот привесок… Еще и реветь принялась…

   - Замолчи!

   - Ыы-ы-ы…

   - Заткнись, я сказал! – он сорвал с себя ее руки и встряхнул. – Кому говорят?

   Ужасно захотелось ее ударить. И он это сделал.

   Короткая пощечина враз прервала рыдания. Девушка отшатнулась, прижимая ладони к лицу. Поверх растопыренных пальцев на юношу смотрели вытаращенные глаза.

   - Вот так, - жестко сказал он. – Молчи. Мне надо…

   Прислушаться. Померещилось или нет?

   Збышек вырос в глуши, много времени, как его ровесники, проводил в лесу и с детства научился различать голоса зверей и птиц. Он отличал легкий топоток лисицы от осторожных шагов волка. Мог уловить стук копыт оленя и никогда бы не перепутал лося и кабана. А уж что до туров и зубров или самого лесного хозяина – медведя…Тут юноша мог заткнуть за пояс любого. И сейчас ему показалось, что в чаще движется какой-то зверь. Очень крупный зверь. Одинокий тур?

   - Тихо!

   Всхлипнувшая было Зирка с опозданием поняла, что происходит, и замолчала. Сквозь обиду в глазах проступил страх.

   Топот медленно приближался. Кто бы ни был, зверь скакал прямо в их сторону.

   - Идем.

   Юноша схватил девушку за руку и пошел прочь, стараясь двигаться не прямо, а по дуге, чтобы наверняка уйти с прямого пути, пролагаемого зверем.

   Пройдя пару десятков шагов, он обернулся. За деревьями маячила какая-то темно-бурая масса. Тут? Но… такой огромный? Наверное, на локоть выше любого из своих сородичей. Разве такое может быть?

   Раздумывать было некогда. Бык – если это был бык – мчался слишком быстро, продираясь сквозь кусты и подрост. Казалось, даже деревья убегают с его пути – так легко и стремительно продвигался он.

   - Бежим.

   Збышек сорвался с места, таща Зирку за руку. Девушка бросила только один взгляд через плечо, подавилась воплем и устремилась за ним. Куда девались усталость и боль натруженных ногах? Молодые люди неслись напролом, не оборачиваясь и чувствуя, как за спиной сопит и топочет масса звериной плоти. Бешеный? Он бешеный?

   Вода! Найти бы воду, даже тонкий ручеек! Бешеный бык не сможет пересечь текущую воду! Но, как назло, ничего не попадалось.

   Под ногой что-то хрустнуло, и, вскрикнув, Зирка упала, напоследок так дернув Збышека за пальцы, что тот сам чуть не упал. Торопливо отскочил вбок, на ходу пытаясь выдернуть из-за спины короткое охотничье копьецо. Доставать лук времени не было, как и натягивать тетиву.

   Девушка полулежала на земле. Одна нога ее провалилась в какую-то яму чуть ли не по колено и, видимо, при падении она что-то повредила потому, что не пыталась вскочить, а лишь опиралась на дрожащие руки и беззвучно открывала и закрывала рот. По ее щекам текли слезы.

   Скользнув по ней взглядом, Збышек замер. Бык был совсем рядом. Несмотря на скорость, приближался он все-таки не слишком быстро, давая себя рассмотреть. Гора мышц в темно-бурой шкуре. Тур. Но какой огромный! Рога длиной чуть ли не в маховую сажень* в основании были толщиной чуть ли не с бедро Зирки. Между глазами было расстояние чуть ли не в локоть. А уж высота и ширина груди… В раздувающихся при дыхании ноздрях пузырилась слизь. Губы все были в пене, но в глазах светился тупой звериный разум.

   - Збы-ы-ых… - просипела девушка, не решаясь обернуться.

   Не раздумывая, юноша метнул копье.

   Обычно он славился меткостью, силой и дальностью броска. И был уверен, что копье ударит точно зверю в грудь, пробив толстую шкуру и засев в мышцах. Но тут в самый последний миг резко наклонил голову, и наконечник с тупым гулким стуком ударился в его широкий лоб, отскочив и не причинив быку никакого вреда, разве что оставив алую точку укола.

   Бык взревел, но не столько от боли, сколько от ярости. Пригнул голову еще ниже и бросился на человека.

   Зирка истошно завопила, когда прямо над ее головой прогрохотали копыта. Зверь лишь потому не задел девушку, что та от ужаса упала на землю, закрывая голову руками. Но Збышеку прятаться было некуда. Развернувшись, он помчался прочь.

   Поначалу без вопящей подружки ему удалось развить приличную скорость, но оторваться от преследователя оказалось не так легко. Спиной юноша чувствовал горячее дыхание разъяренного зверя. Если не случится чуда, он вот-вот будет поднят на рога.

   И чудо свершилось. Впереди мелькнул просвет. Собрав последние силы, юноша наддал совсем чуть-чуть – и вылетел на крутой обрыв. И рухнул вниз прежде, чем успел понять, что произошло.

   Падение вышибло из него дух. Юноша кубарем покатился по крутому песчано-земляному склону и упал на дно оврага, приземлившись в заросли болотной травы.

   Падение чуть не вышибло из него дух. Но над головой затрещали, ломаясь, сучья, и Збышек рванулся вскочить, озираясь по сторонам.

   Дикая Охота неслась по небу, и все темнело на ее пути. Выли собаки, бесновались лошади в стойлах. Орали петухи, метались коты, а дети начинали плакать ни с того, ни с сего, а монахи-«смертники» с удивлением и ужасом наблюдали, как трескаются над могилами надгробные плиты, спеша выпустить на волю покойников. Но вот, словно почуяв что-то, мчащийся впереди всадник повернул коня, сворачивая с прямого пути. Кавалькада устремилась за ним, и спешащий последним воин едва успел последовать за всеми остальными.

   - Что же мне с тобой делать?

   Словно угадав мои мысли, Родольф повернулся на бок. Жмурясь спросонья, он приподнял голову от подушки, озираясь по сторонам с таким видом, словно не понимал, где находится.

   - С добрым утром, - приветствовал я его.

   - А? – юноша выпрямился, опираясь ладонями на постель. Сонное лицо его выражало удивление. – Что? Да… с добрым утром. А… где я?

   - У меня в келье, - любезно сообщил в ответ. – Хорошо выспался?

   - Я? – мой гость посмотрел на подушку так, словно впервые видел эту деталь постельного белья – и в следующий миг проворно вскочил, торопясь привести себя в порядок. – Простите меня. Я… занял вашу постель?

   - Ничего-ничего, - спать на стуле было не слишком приятно и удобно, и большую часть ночи я волей-неволей занимался делами. – Ты – мой гость, а долг каждого хозяина – создать гостю все условия для отдыха. Так хорошо выспался?

   - Да, спасибо…

   - Вода для умывания там, в кувшине. Полить тебе на руки?

   - А? – нет, как мило он смущается и краснеет, аж любо-дорого посмотреть. – Нет, не надо. Я сам…

   Родольф отошел к лавке в углу, завозился там. Было заметно, что ему непривычно действовать одной рукой. Ну, еще бы! Мальчик всю жизнь прожил в замке, где у него были слуги, которые и умыться подадут, и на стол накроют.

   Я, не вставая, наблюдал за его манипуляциями, думая о своем. Вторую половину ночи, перемежая размышления короткими приступами сна, я размышлял над этим обстоятельством. У меня взрослый сын. Не маленький мальчик, не ершистый подросток, а вполне себе взрослый в чем-то самостоятельный юноша. Как удобно! Ни пеленок, ни ночных криков, ни синяков и ссадин, ни драк с соседскими мальчишками и первых уроков. То, что надо для такого одиночки, как я. У меня трое детей, но все трое долгое время знать меня не знали. Дочь – так та вообще не догадывается, кто ее отец. Луна зала меня дядей просто потому, что я считался названным братом ее опекуна. А что девочка тянулась ко мне… так просто на контрасте. Ведь Анджелин Мас до последнего терпеть не мог дочери леди Геммы. Он лишь машинально исполнял обязанности опекуна, полностью сосредоточившись сперва на служении королю, потом – на своей семье и трех сыновьях. Сын Мары, Збигнев, тоже ничего обо мне не знал. Может быть, он даже не знает, кто его настоящие родители. И только Родольф…

   Родольф, сын Линды Беркана. Сын обычной смертной девушки, которая мне нравилась. Нравилась настолько, что даже после того, как открылась неприятная правда о ней – Линда оказалась ведьмой, которая практиковала черную магию и даже «для тренировки» убила собственную кормилицу, которая выдавала себя за ее родную мать – даже после этого не смог до конца победить любовь. Ибо вот он, плод нашей любви. При свете раннего утра стало ясно, что юноша очень похож на Линду. На Линду и… кого-то еще. Кого я когда-то каждое утро видел в зеркале.

   Он внезапно обернулся и одарил меня смущенной улыбкой:

   - Да, мне всегда говорили, что я похож на маму…

   - Ты, - я сосредоточился, пытаясь разобраться в своих ощущениях, - умеешь читать мысли?

   - Не знаю, - он нахмурился. – Просто я… всегда мог предсказать, что думают другие люди. Дядя Робер даже говорил, что из меня выйдет прекрасный мечник и непобедимый воин потому, что я всегда предугадываю, куда и как будет нанесен следующий удар…

   - Дядя Робер… Сэр Робер Беркана? – вспомнил я владетельного герцога.

   - Да.

   - Он… жив? – задав вопрос, я тут же мысленно себя обругал, ибо точно знал на него ответ.

   - Да. А… понимаю, что вы хотите сказать. Нет, его удалось обойти.

   Родольф намекал на знаменитое проклятье рода Беркана, снять которое пыталась его мать – и не преуспела в этом. Двадцать с небольшим лет назад – весной будет двадцать один год – я побывал в замке Беркана и был тому свидетелем, заодно открыв одну «маленькую» семейную тайну. А именно, что один из Беркана, наследник имени и титула, Берканой по рождению не являлся*. И это создавало для нашей страны определенные проблемы.

   (*. См. «Записки провинциального некроманта. Как не потерять работу»)

   - И его величество…

   Вопрос повис в воздухе. Ответа не требовалось.

   Семнадцать лет назад его величество король Болекрут Пятый все-таки овдовел. Его супруга, королева Либуша, рискнула забеременеть в третий раз, и умерла, разрешившись от бремени мертвым ребенком. По иронии судьбы, это была третья дочь. Едва минул срок траура, король женился снова, выбрав в жены принцессу северных земель. И теперь у короля был законный наследник престола – юный принц Болеслав, которому, если мне не изменяет память, сейчас было почти шестнадцать лет. Рождение законного наследника немного успокоило короля, ибо Робер Беркана на самом деле был его сводным братом, внебрачным сыном старого короля и к тому же имел сына. В свое время Робер выгодно продал свое право на престол, заплатив им за жизнь и свободу некоего простого провинциального некроманта. Но я, волей-неволей вращаясь в столичных кругах, на своей шкуре успел почувствовать, каково это – испытать на себе гнев сильных мира сего. И понимал, что бумага еще не все. Документ можно оспорить, потерять, уничтожить, наконец. Да и обстоятельства могут сложиться так, что королю самому придется пожалеть об опрометчивом решении. Ведь у Болекрута Пятого от королевы Либуши было только две дочери. А сама ее величество происходила как раз из семьи Беркана и могла хлопотать в пользу племянника. Но ее смерть – и, что самое главное, рождение у короля во втором браке долгожданного сына – все расставило по местам.

   Только… все ли? Я, хоть и занимался последние несколько лет почти исключительно педагогикой, совсем уж от жизни не отставал. И знал, что южные королевства объявили Империи войну, а на востоке, буквально на границах Гнезовского княжества, вот уже несколько лет вспыхивали восстания ливов и латов. Сердцем их были те самые болота, куда семнадцать лет тому назад…

   Не хочу об этом вспоминать. Пока не хочу. Проблемы надо решать по мере их поступления.

   - Яго сейчас на юге… был, - промолвил Родольф. – Дядя Робер отправил меня к нему.

   - В войско, - это был не вопрос, а утверждение. Потому что имя полководца вот уже несколько месяцев знали практически все, кто следил за ходом южной кампании.

   - Да. Он сказал, что там я смог бы… быть полезен…

   - Почему?

   Юноша снова опустил взгляд:

   - Моя мать… она была…

   - Ведьмой.

   - Да.

   - И ты…

   «…унаследовал ее способности», - хотел сказать я, но не смог. Да, у магов и колдунов бывают одаренные дети. Но чтобы ведьма родила ребенка со способностями? Такое бывает крайне редко хотя бы потому, что большинство ведьм не имеют детей. Знахарки и целительницы – так вовсе часто остаются бесплодными. Это, кстати, было одной из причин, по которой девушек крайне редко и неохотно принимали в Колледж Некромагии. И не пытались удержать ученицу, если она решала подать прошение на отчисление. Из моих однокурсниц, насколько помню, только две или три закончили курс. Остальные отсеялись раньше.

   А ведь это мысль! В кои-то веки раз я могу воспользоваться служебным положением и сделать что-то действительно для себя.

   - Послушай, Родольф, а ты что собираешься делать в столице?

   Вопрос, как и ожидалось, поставил юношу в тупик. Он вздохнул, потупился, пожимая плечами:

   - Ну, Яго меня посылал вперед…

   - Яго?

   - Да. Он… хотел прибыть в столицу на чествование победителя. И я вызвался поехать вперед, дабы… увидеться…

   - Со мной? Да, мы встретились. Но что дальше?

   - Не знаю. Я думал…вернуться домой, в замок и…

   - Задержаться здесь не хочешь?

   - А можно? – у него аж глаза загорелись. Все оказывалось проще, чем я думал.

   - Могу устроить. Собирайся. Идем!

   - Куда? – он сорвался с места, торопливо поправляя камзол, нацепляя пояс с мечом и накинув на плечи плащ.

   - Ты же умеешь читать мысли, - подмигнул я, наскоро плеснув себе в лицо водой и одернув рясу, в которой спал. – Угадай.

   - Завтракать?

   - Да. Сперва в трапезную, посмотрим, что сегодня приготовил брат-кулинар. А потом ты пойдешь со мной ко мне на работу…

   Видимо, чтение мыслей все-таки не было сильной стороной моего сына, или же я думал как-то неправильно, но он внезапно изменился в лице:

   - Н-на допрос?

   А что? Похоже.

   - Почти.

   Показалось, что бык ломится к нему, и Збышек развернулся, выхватывая из-за спины копьецо и готовясь подороже продать жизнь, раз убежать не удалось. Но это был не бык. За его спиной, шагах в четырех, стоял человек.

   Рослый, плечистый, до самых глаз заросший всклокоченной бородой и нечесаной гривой рыжевато-бурых волос, в меховой накидке, из-под которой виднелись только опорки из перетянутых ремешками шкур. В жилистой руке он держал посох из цельного ствола молодой осинки – Збышек определил по красноватому оттенку древесины. Навершием служил комель, состоящий из переплетенных корней. Темно-синие, почти черные глаза смотрели исподлобья.

   Збышек попятился. Он ожидал всего, но не этого.

   - Ты, - незнакомец медленно поднял руку. Узловатый палец нацелился на парня. – Пойдешь со мной.

   - Нет! – он сделал шаг назад, поудобнее перехватывая копье.

   - Да. Иначе она умрет.

   - Зирка?

   - Она умрет.

   Взгляд сам собой метнулся вверх, туда, откуда он сиганул, спасаясь от быка. Тот остался наверху. И сейчас…

   - Зир…

   Збышек еле прикусил язык. Неизвестно, как поведет себя чудовище, услышав человеческую речь. Да и потом, так ли уж нужна была ему эта девчонка? Увязалась сама – сама пусть и отвечает за свои поступки.

   И он промолчал.

   - Умный, - кивнул незнакомец. – Пойдешь со мной.

   - Нет.

   - Да.

   - Почему?

   - У тебя нет выбора. Идем!

   Незнакомец развернулся и, как ни в чем не бывало, затопал по дну оврага, опираясь на посох. Он даже не бросил взгляда через плечо, чтобы убедиться, следует ли за ним юноша.

   Некоторое время Збышек колебался. Зирка там оставалась одна, без помощи и присмотра. Нравилась она ему или нет, оставлять девушку без помощи было нечестно. Надо хотя бы убедиться, что она жива-здорова. Но… но что-то тянуло вслед за широкой спиной лесного обитателя. Было в нем что-то такое…что-то, что заставило юношу сделать шаг, потом второй, третий…

   «Зирка, я вернусь, - подумал он. – Только… чуть попозже.»

   На склоне оврага, там, где смыкались его стены, на высоте примерно в три-четыре локтя виднелся вход в пещеру. Незнакомец без промедления шагнул туда, лишь чуть пригнувшись при входе. Збышек заколебался. Ему показалось… послышалось…

   Крик. Женский.

   - Зирка? – шевельнулось что-то в душе.

   - Выбирай, - зло блеснули темные глаза, - она или…

   - Или кто? – воинственно огрызнулся юноша. Он не привык, чтобы им командовали.

   - Или что, - прозвучало уже из недр пещеры. – Она одна – или все то, что тебя ждет.

   - Я не знаю, - поколебавшись, произнес юноша. – Мы с Зиркой…

   - Неужели она твоя невеста?

   - Нет, просто…

   Сказать правду, девушка частенько его раздражала. Она увязалась за ним против воли. Беспрестанно ныла и просила о чем-то. Збышек был абсолютно уверен, что без нее он бы ушел намного дальше. Не раз и не два он мысленно молил, чтобы девчонка исчезла. И вот – пожалуйста! – она может исчезнуть из его жизни навсегда. Надо только сделать шаг…

   - Надо только сделать шаг – и ты обретешь спасение.

   - Спасение? Но…

   Новый крик. Отчаянный, тонкий, оборвавшийся на середине, как будто с одного удара.

   - Зирка...она…

   - Идем. Ей ты уже ничем не поможешь.

   Крепкие узловатые пальцы сомкнулись на запястье парня, и отшельник поволок его за собой в пещеру.

   Последним усилием, уже увлекаемый внутрь, Збышек бросил прощальный взгляд через плечо – и вздрогнул. На склоне оврага буквально на том месте, откуда он свалился, возникло жуткое существо, по сравнению с которым лесной отшельник был просто сама красота. Угольно-черный бык с человеческими пропорциями тела привстал на задние ноги, озираясь по сторонам.

   Рука отшельника дернулась, увлекая юношу в темноту подземного хода.

   - За мной. Тихо.

   - Кто это был?

   - Посланник. Тихо.

   Идти было трудно – источник света был за спиной, и с каждым шагом он постепенно уменьшался. Приходилось двигаться буквально на ощупь – одной рукой касаясь стены и шаркая ногами по полу, чтобы ни за что не зацепиться. Отшельник шел вперед так быстро и уверенно, словно умел видеть в темноте, как летучая мышь.

   - Чей это посланник? – Збышек бросил взгляд через плечо.

   - Твоих врагов. Молчи.

   - Моих…

   - Да. За тобой пришли.

   - Кто?

   - Молчи.

   Ход сделал поворот, и теперь их окружала полная темнота. Збышек запаниковал, тем более, что рука отшельника на его запястье внезапно ослабла. А потом пальцы разжались совсем, и юноша почувствовал, что остался один.

   - Эй? – он пошарил руками вокруг себя. – Э-эй. Где ты?

   - Иди, - прозвучало неожиданное рядом.

   - Но к-куда? – он завертелся на месте, пытаясь хотя бы определить, откуда идет голос.

   - Вперед.

   «Где этот перед?» - хотелось спросить парню, но он стиснул зубы и чуть-чуть вытянув вперед руки, сделал осторожный шаг. Потом второй, третий…

   Странно, но он ни на что не наткнулся. Что это значит? Либо он все-таки выбрал верное направление дальше по коридору, либо они незаметно выбрались в просторную пещеру. И рано или поздно он наткнется на стену. Но куда идти от стены? Направо, налево или…

   - Иди! – на сей раз голос прозвучал за плечом. Збышек аж подпрыгнул – старику определенно удалось его напугать. Счастье, что тут темно, как в могиле и никто не видит выражения его лица.

   Он сделал еще несколько шагов, окончательно утвердившись в мысли, что попал в пещеру – его испуганный вскрик породил небольшое эхо. Еще несколько шагов – и…

   Свет. Впереди забрезжил слабый свет! Збышек даже потянулся себя ущипнуть. Неужели, и правда, он выбрался на поверхность? Но он сделал еще несколько шагов прежде, чем понял, что что-то не так.

   Свет был… странным. С той стороны тянуло холодом, и казалось, что в источнике света движутся какие-то тени. Взволнованный, Збышек замедлил ход, и тут же темнота за спиной дохнула в затылок:

   Вперед!

   Словно чья-то рука подтолкнула парня, онемевшие ноги задвигались сами, ускоряя ход. Збышек чувствовал, что его влечет вперед невидимая волна.

   Свет буквально обрушился на него, заставив зажмурить глаза до зеленых пятен под веками. Пока промаргивался, его вынесло в пещеру, свет лился откуда-то сверху, но поднять глаза и посмотреть, что там, наверху, было слишком больно. Да и не до того было.

   Пещера была огромна – не меньше ста шагов от того места, где он остановился, до противоположной стены. Похожая на чашу, она казалась каменной. Под ногами что-то сухо похрустывало, и опустив взгляд, Збышко увидел, что пол выстлан мелкими косточками зверей и птиц. Выросший в лесу, с малых лет ходивший на охоту, он мог легко опознать большинство из них. Но долго рассматривать их ему не дали.

   Сын мой!

   Голос был похож на тот, который только что приказал ему идти вперед, но звучал он из центра пещеры, оттуда, где, залитый льющимся с потолка светом, высился камень странно знакомой формы. Голос исходил от камня – или того, кто стоял за ним.

   Иди ко мне, сын мой.

   - Сын? – парень сделал несколько шагов. – Вы – мой отец?

   Послышались гулкие звуки, которые можно было принять за довольный смех.

   Сын… сын моей души. Иди сюда!

   Збышек сделал еще несколько шагов. Глаза постепенно привыкали к яркому свету, и он уже видел, что камень на самом деле здорово напоминает голову огромного… змея?

   Змея…

   …ему было тогда всего одиннадцать лет, и родители – вернее, те, кто назвал себя так – все еще запрещали ему далеко отходить от селения. Особенно опасным было ходить на Змеиное болото, где частенько пропадали люди. Но когда и где мальчишки слушались приказов старших? Они и так уже излазили все окрестные леса вдоль и поперек и мечтали увидеть, что там, за горизонтом?

   Збышко поспорил с Любеком и Маньком, двумя соседскими мальчишками, что на Змеином болоте ничего нет такого страшного. Что старики только пугают, что Кривой Чех уже два раза ходил на болото и вернулся цел и невредим, и даже оставил там метки, где пролегает безопасная тропа. Выбрав день, мальчишки втроем решили сходить на Змеиное болото и своими глазами увидеть, что там творится. С ними тогда увязался Янько, младший брат Манька. Этот пятилетний сопляк всюду ходил за старшим братом хвостиком. Его прогоняли, но мальчишка упрямо тянулся по пятам. А тут еще Манькова мать велела не спускать с брата глаз. Куда потащишься с таким привеском?

   Но идти решили. Вышли пораньше, едва-едва забрезжил рассвет, отговорившись, что идут на Быстрицу рыбачить. Припасы – неизвестно, когда придется возвращаться – приготовили заранее, сложив под кустами. И сперва на самом деле пошли к Быстрице, но, не доходя совсем немного, свернули к Чагрому Бору, за которым и лежало Змеиное болото.

   Добрались к полудню. Пришли бы и чуть раньше, но Янько, который увязался по пятам, стал уставать, канючить и капризничать, просясь домой. Манек мужественно возился с братом, даже какое-то время тащил его на закорках, но злился все больше. Остальные помалкивали. Было ясно, что с Яньком они далеко не уйдут.

   Первую вышку, оставленную Хромым Чехом, нашли быстро, по приметам. Оттуда надо было идти строго на полуночь до второй вешки, а там свернуть на тропу и идти до третьей вешки, откуда надо идти дальше.

   Болото напоминало редкий лес, в котором почти не было кустарников – лишь несколько чахлых прутиков бересклета торчало между тонкими соснами. Под ногами чавкало. Зудели комары. Толстый слой мха и болотной травы упруго пружинил под кожаными кичигами. Мальчишки выломали несколько палок и шагали, тыча ими во все стороны. Збышко шел первым, за ним – Любек, а Манек с Яньком замыкали шествие.

   - Змея! – вскрикнул вдруг Любек.

   - Где? – обернулся Збышек.

   - В-вон, - приятель показывал на что-то у самых его ног. – Полоз!

   Мальчишка опустил глаза, но ничего не увидел. Корень, правда, кривой и потемневший от времени, торчал надо мхом.

   - Нет тут ничего, - он палкой толкнул корень.

   - Но я видел! Она высунулась из травы и потом ушла вниз…

   - Я дальше не пойду, - заявил Манек.

   - Боишься? Трусишь?

   - Не трушу, просто… где теперь та змея? Вдруг кинется?

   Мальчишки огляделись. Никого и ничего.

   - Нет тут змей, - отрезал Збышек и тронулся с места.

   Стоило ему пройти несколько шагов, как испуганно и тревожно закричали какие-то птицы.

   - Слышишь, Збых? – окликнули его. – Кто там?

   - Я почем знаю? Это сойки. На змею они так орать не станут!

   - Может, вернемся? – снова заканючил Манек. Янько давно уже тихо ныл, и старший брат просто озвучил нытье младшего.

   - Трусишь – возвращайся, - отрезал Збышек, не сбавляя хода.

   Вторую змею он увидел сам. Черное длинное гибкое тело внезапно вывернулось откуда-то из-под корней старого пня и заскользило поперек тропы. Спутники Збышка закричали и шарахнулись назад, но мальчишка лишь дождался, пока змея окажется поблизости и ловко поддел ее концом палки, отбрасывая в сторону. Пролетев несколько локтей, она шлепнулась в какой-то бочажок воды и, с трудом выбравшись на сухое, устремилась прочь.

   - Вот так. Идем!

   Приятели притихли, послушно двинувшись следом.

   - Янько устал, - некоторое время спустя подал голос Манек. Последние несколько десятков шагов он опять тащил брата на закорках.

   - Устал – пусть останавливается, - бросил Збышко.

   - Я тоже устал, - неожиданно поддержал приятеля Любек.

   - Так остановись!

   - Ну, что ты, Збых! Полдень миновал. Давай хоть немного передохнем! Нам же еще назад идти!

   - Дойдем до следующей вешки – там отдохнем, - отрезал тот.

   - Нам же еще… уф… назад идти, - выдохнул Манек. – К ночи только доберемся.

   - От родичей влетит… - предрек Любек.

   - Ладно, - сдался Збышек. – Дойдем до вешки, отдохнем – и назад!

   Он и сам начал думать, что в Змеином болоте нет ничего пугающего. Да, что-то хлюпает и чавкает. Да, пару раз попадались змеи. Да, виднеются бочажины воды – и кто знает, как там глубоко? Да, еще слышится что-то – не то гул, не то ворчание. А больше – ничего. Если не сходить с тропы и не терять из вида вешек, по болоту можно ходить. И вообще, болота тут повсюду. Кроме Змеиного, есть еще Красное, Черное, Нижнее… На Красное даже девчонки ходят – и ничего! Змеиное просто дальше всех и…

   - Збых, а скоро та вешка?

   - Скоро. Там береза кривая должна быть.

   - Точно?

   - Точно. Мне Кривой Чех говорил.

   - Да нету тут берез! Ни одной!

   - Значит, чуть дальше. Не дошли мы до нее просто…

   Но приятели шли и шли, в березы все не попадались. Ни кривые, ни прямые. Более того, болото на глазах становилось все глуше. Деревья стали попадаться реже. Полумертвые сосны и притулившиеся под ними чахлые осинки далеко отстояли друг от друга. Ковер мха и болотной травы стал мягче, ноги проваливались уже по колено. В кичиги просочилась вода. Мальчишки промочили ноги. Споткнувшись о незамеченный под мхом корень, Любек упал, извазюкавшись в грязи.

   - Мамка меня за штаны убьет, - огорчился он, рассматривая грязные пятна. – Да еще и порвал… - заметил он отстающий лоскуток ткани. – Уй…

   Под грязью обнаружилась царапина – мальчишка обо что-то рассадил себе колено. Захныкал Янько.

   - Надо возвращаться, - решил Манек.

   - Дойдем до вешки и…

   - Да нет твоей вешки! – воскликнул мальчишка. – Заплутали мы, не понятно разве?

   Янько заревел громче.

   - Уйми его, - стиснул зубы Збышек.

   - Сам уймись. Назад нам надо!

   - Вам надо – вы и идите! – отрезал он. – А я дальше пойду.

   - Сгинешь, дурак!

   - Сами вы дураки!

   Неожиданно откуда-то издалека донесся звук… Все встрепенулись. Даже Янько замолчал, испуганно прижавшись к брату. Звук этот не походил ни на что известное – не то рев, не то стон, не то…

   - Змей! – хором выдохнули приятели. – Пошли назад!

   Збышко качнул головой. Померещилось ему или нет, но он услышал в этом звуке какие-то слова. И эти слов манили, притягивали к себе.

   - Нет, - услышал мальчик свой голос, - я иду туда.

   - Ты рехнулся? – чуть ли не хором завопили приятели. – Куда? Назад нам надо!

   - Вам надо, вы и идите! – отрезал тот, поворачиваясь к друзьям спиной. Сделал первый шаг.

   - А, чтоб тебя…

   Земля под ногами качнулась, по травяному ковру словно прошла волна, и мальчик упал на четвереньки. Показалось, что глубоко под настилом что-то шевельнулось, словно огромное тело проплыло прямо под ними, тревожа травяной ковер. Прямо перед носом Збышка ковер лопнул, раздаваясь в стороны, плеснула темная едко пахнущая вода.

   Отчаянный крик раздался за спиной. Вывернув шею, Збышко увидел, что Манек пятился от чего-то видного только ему, визжа и размахивая руками. Нога его запнулась о траву, мальчишка со всего размаху шлепнулся задницей в траву, проваливаясь чуть ли не наполовину. Руки его почти по локоть с размаху ушли под ковер, и он завопил так отчаянно и жутко, что Збышек невольно зажмурился, словно это могло спасти от…

   К крику примешался странный булькающий звук. Распахнув глаза – неведомая опасность страшнее той, о которой знаешь, - Збышко увидел, что мальчишки бегут со всех ног. Впереди, размахивая руками, мчался Манек, перепачканный в грязи так, что рубаха, безрукавка и порты его совершенно потеряли первоначальный цвет. За ним спешил Любек, таща за собой позабытого им Янько. Малыш еле перебирал ногами, и мальчишка, решившись, рывком подтянул его к себе, вскидывая на руки.

   Но это резкое движение дорого ему обошлось. Потеряв равновесие, он сделал шаг в сторону, и провалился по колено в траву. Янько упал на него сверху, и от этого он провалился еще глубже, чуть ли не по бедра.

   - Ма-а-аа… Мане-е-ек! – заорал Любек, забившись в трясине. – Манек, помоги! Да пусти ты…- попытался он отцепить от себя Янька, который с ревом цеплялся за него, больше мешая, чем помогая.

   Пробежав по инерции несколько шагов, Манек остановился, бросив взгляд через плечо и, оценив опасность, грозящую приятелю, поспешил назад.

   - Не шевелись, Люб! – крикнул он. – Держись! Я сейчас! Збых!

   Збышко, стоя на колеях, замер, не в силах пошевелиться. Что-то удерживало его а месте сильнее цепей и заклятий. Он мог только смотреть, как ковыляет, проваливаясь чуть ли не по колено на помощь приятелю Манек. Как торопясь, обдирая ладони о кору, выламывает из почвы сухую сосенку и сует ее конец другу. Как тот, уже ушедший по пояс, одной рукой отпихивая Янька, пытается ее поймать, и как промахивается, постепенно погружаясь все глубже и глубже.

   - Збых! – глаза Манека нашли Збышко. – Збых, по…

   Крик замер у него на губах, и Збышек раньше, чем приятель увидел, почувствовал дрожь болота. За его спиной что-то задвигалось. Что-то сопящее, мощное, пахнущее мускусом и гнилью. Что-то, что заставило Манека бросить сухую лесину и, шарахнуться прочь, не обращая внимания на отчаянный вопль Любека, которому вода уже почти доставала до груди. Янек цеплялся за него мертвой хваткой, мешая мальчишке спастись и погибая сам.

   Медленно, словно шея вдруг перестала повиноваться, мальчик повернул голову – и оцепенел, уставившись в глаза огромной змеи, которая нависала над ним, прорвав чешуйчатым телом травяной настил. Рыжевато-бурая с разводами чешуя ее была облеплена болотной травой и тиной. На плоской голове холодным огнем сияли выпуклые глаза. Выскользнул и шевельнулся раздвоенный язык, и послышалось тихое шипение:

   «Приш-шел…»

   Збышек помотал головой – померещилось ему или нет?

   «С-сам приш-шел…»

   Голос исходил от змеи.

   - Я… я…

   «Хорош-шо… Я ж-ждал…

   - Кто ты? – выдохнул мальчик. – Ты – б-бог?

   «З-смей… Ящ-щер З-смей! С-сын…»

   - Я, - замирая от собственной смелости, прошептал мальчик, - твой сын?

   «С-сын с-смерти… - плоская голова качнулась туда-сюда. - Сын С-смерти – с-сам с-смерть!»

   - Я не понимаю…

   «Вырас-стешь – поймеш-шь…До вс-стречи!»

   Судорога прошла по толстому, в два обхвата, телу змеи. Она слегка изогнулась, дергая головой, и вдруг мягко и плавно ушла под воду, словно ее дернули снизу. Только мотнулась голова, заколыхался травяной настил – и все стихло.

   Прошло некоторое время прежде, чем Збышко нашел в себе силы выпрямиться, опираясь на дрожащие руки. Оглянулся по сторонам, поражаясь, какая вокруг стоит тишина. Поискал глазами друзей, но нашел только палку и чью-то котомку возле громадной, локтя в четыре, полыньи, на поверхности которой плавали обрывки водяной травы.

   - Манек! Любек? Янько? – пробовал позвать он, но собственный голос показался настолько чужим и чуждым этому месту, что, не дождавшись ответа, мальчик понуро побрел прочь.

   Он выбрался из Змеиного болота только на закате. Переночевал где-то под кустом, свалившись от усталости, а к полудню следующего дня добрался до своих.

   Манек вернулся вечером следующего дня, голодный, грязный, напуганный, только мычавший и стонущий. Говорить он так и не начал, заслужив прозванье Немтырь.

   Любека и Янько так и не нашли.

   …и вот теперь…

   Теперь Збышек смотрел в глаза другого змея.

   Тот был из плоти – этот из камня.

   Тот был рыжевато-бурый с узорами – этот малахитово-зеленый с черными разводами.

   Тот был живой – этот был мертвый.

   Но голос… Голос был тот же.

   «С-сын С-смерти. Ты приш-шел… С-сам приш-шел!»

   - Да. Я… Чего от меня тебе нужно?

   «С-смерть…»

   - Ты… хочешь, чтобы я тебя убил? – юноша окинул цепким взглядом каменное изваяние. Пожалуй, его можно разбить. Так, кажется, «убивают» статуи? Но чем бить?

   «Ты долж-жен с-стать таким…»

   - Каким – «таким»? Смертью?

   «С-стать с-собой!»

   Где-то, не замечая преград, не останавливаясь, мчалась Дикая Охота. И там, где она пролетала, мертвецы вставали из могил.

   Канцлер Протова, несмотря на свои лета, сохранял юношескую походку и живость характера. Это, вкупе с природным любопытством и умением не просто все подмечать, а задумываться над каждой мелочью, в свое время вознесло его на вершину власти. Он поступил в секретариат короля Болекрута еще при канцлере Лихошве и первое время мечтал, чтобы всесильный канцлер, по сути, второй человек в государстве после наследника престола, обратил на него внимание. Но вскоре кое-какие мелочи в поведении главы министров заставили его насторожиться. Вильям Протова отошел от своего начальника и вовремя – едва старый король Болекрут слег и власть практически перешла к его сыну, тот первым делом сместил канцлера Лихошву и поставил на его место своего человека. Все, кто держал сторону прежнего главы министров, либо разделили его участь, оказавшись в темнице, либо были вынужден удалиться от дел. Виллем Протова не пострадал, но это заставило его задуматься о том, как надо действовать, чтобы в следующий раз оказаться на вершине власти.

   Для начала он втерся в доверие к новому канцлеру, господарю Миниху и в рекордно короткий срок стал его помощником. Новый король, Болекрут Пятый, нуждался в новых людях, и Виллем Протова был одним из таких «новичков». Но мало, кто знал, и король первый, что на самом деле новый канцлер был в первую очередь человеком королевы.

   С тех пор миновало два десятка лет, которые не так давно увенчались успехом. Господарь Миних тяжело заболел и подал в отставку, и Виллем Протова получил свой шанс.

   Из рук новой королевы.

   Дело в том, что ее величество королева Либуша за десять лет брака подарила мужу только двух дочерей. Второй раз рождение ребенка далось ей так тяжело, что она была буквально на волосок от смерти. Уже приглашали «смертника» для последнего напутствия. Уже готовили домовину и писали ее родным в Брезень – по обычаям ее семьи, королева должна была упокоиться на фамильном кладбище, поскольку по рождению она принадлежала к роду герцогов Беркана Брезеньских. Но случилось чудо – ее величество победила смерть, хотя здоровье ее оказалось подорвано родами до такой степени, что она сама, оправившись, стала просить у мужа дать ей развод. Мол, пусть лучше женится на другой, помоложе и поздоровее. Новая жена родит принцу Болекруту сына-наследника, а она будет спокойно доживать свои дни в одном из замков, занимаясь воспитанием дочерей.

   Но тут коса нашла на камень. То ли принц Болекрут слишком любил свою жену, то ли боялся связываться с семейством Беркана, но он оставил все, как есть. И лишь вскоре после коронации его новым королем, Болекрутом Пятым, он вернулся к разговорам о наследнике.

   Королева Либуша боялась рожать. И не только потому, что едва не умерла в предыдущий раз. Просто она была больше, чем уверена, что умрет при родах, ибо, как сказано, принадлежала к проклятой семье герцогов Беркана.

   Особенность проклятья состояла в том, что редко, кто из этой семьи доживал до тридцати трех лет. Большинство мужчин умирали между двадцатью двумя и тридцатью годами, едва успев обзавестись одним-двумя детьми. Женщинам же была уготована участь умереть, рожая второго или третьего своего ребенка. Более того, дети этих женщин тоже несли на себе проклятье. Королева боялась за судьбу страны – ведь ее сын должен будет умереть вскоре после того, как ему исполнится тридцать лет. И его собственный сын, внук проклятой королевы – тоже. И так до бесконечности. Лишь дочь ее дочери могла родить полностью свободного от проклятья ребенка, но королям нужны сыновья.

   В конце концов, королева согласилась, но с условием, что в случае чего трон перейдет к ее старшей внучке – и в положенный срок родила третью дочь. Родила – и скончалась буквально через несколько минут после того, как услышала из уст повитухи, что ребенок родился мертвым. Последним словом королевы было «проклятье».

   Король Болекрут недолго оплакивал потерю жены – он знал, что главой семьи Беркана является тот, кто к проклятым герцогам не имеет никакого отношения. Единственный из герцогов, кто, женатый и имеющий сына, перешагнул рубеж в тридцать три года.

   Его младший брат.

   Его сиятельство герцог Робер Беркана на самом деле был внебрачным сыном старого короля. И Болекрут Четвертый прекрасно знал о существовании этого сына. Более того, он приглашал бастарда на свой семидесятый день рождения, собираясь познакомить братьев друг с другом.

   Братья встретились, познакомились и… возненавидели друг друга.

   Сильнее была ненависть наследного принца. Ибо Робер Беркана был не просто моложе и хорош собой настолько, что сразу несколько фавориток принца стали посматривать в его сторону с интересом. Он был свободен от проклятья. Он не боялся стать отцом сына. Он представлял угрозу трону еще и в том, что многие из придворных могли предпочесть его.

   Канцлер Лихошва посоветовал убийство, замаскированное под несчастный случай на охоте на диких лошадей. Чего проще? Охотники, преследуя дичь, рассыплются по лесу. Кто-то увидит мчащегося через лес отбившегося от табуна тарпана, выстрелит из арбалета и промахнется. Ну, рука дрогнула, с кем не бывает. А что в густом лесу перепутает дикого тарпана с конем, которым управляет всадник… ну… так на то и расчет? Стрелка можно и казнить за убийство по неосторожности, чтоб замолчал навеки. В конце концов, сэр Робер из рода Беркана, а эти герцоги то и дело умирают молодыми. Смертью больше – смертью меньше…

   Все было готово, но накануне охоты молодой герцог исчез. И не просто исчез. Судя по всему, он отправился к себе в Брезень, да, переезжая через реку, провалился под лед. Весенняя погода коварна. Оттепель, полынья, спешка… на берегу реки Березины люди нашли покрытого заледеневшей шерстью коня под герцогским седлом, а на острых краях полыньи нашли следы крови. Видимо, пытаясь спастись, несчастный герцог изрезал себе льдом ладони. Тело его, кстати, довольно быстро отыскал спешно вызванный канцлером Лихошвой некромант.

   Известие о смерти внебрачного сына подкосило старого короля. Болекрут Четвертый перенес удар и слег уже окончательно. Он и прежде то и дело ненадолго удалялся от дел, оставляя страну на сына и кабинет министров, а в этот раз всем стало понятно, что королю уже не подняться. Принц Болекрут оказался сразу на два шага ближе к трону.

   Можно было вздохнуть полной грудью и устроить благодарственный молебен Прове-справедливому и Свентовиду за избавление от соперника, но уж слишком вовремя погиб соперник. Принц задумался, нет ли тут подвоха. Тем более что вскоре после этого в столицу приехала сестра Робера, ее сиятельство Руна Беркана. И о чем-то долго беседовала с графом Лихошвой. Ушлый канцлер посоветовал ей обратиться к тому самому некроманту, и леди Руна уехала восвояси.

   Тут будущий канцлер Виллем Протова и заподозрил неладное первый раз, ибо тело герцога Робера, извлеченное из воды, никому не показали. Его вообще почти никто не видел, кроме того самого некроманта и двух-трех его слуг. Виллем Протова ждал. И дождался.

   Ибо полгода спустя сэр Робер Беркана объявился в столице живой и здоровый. И сразу потребовал аудиенции у сводного брата.

   Принц опасался, что чудом воскресший братец станет обвинять его в попытке покушения, но ошибся. Бастард привез два прошения о помиловании – одно касалось его младшей сестры Линды Беркана, которую Инквизиция признала ведьмой и требовала для нее казни, а другое касалось некоего провинциального некроманта, который тоже попал в поле зрения инквизиторов и был по совокупности преступлений приговорен к пожизненному заключению. Свободы для одного и милосердия для другой – вот что прибыл требовать внебрачный сын от своего законнорожденного брата, ничего не прося себе.

   В этом для Виллема Протовы был шанс. Не так давно принц Болекрут, получив формально всю полноту власти и даже королевскую печать, сметил графа Лихошву, приговорив его к казни за измену. Кабинет министров лихорадило, ждали новых отставок и обвинений. И хороший совет пришелся как нельзя кстати. Его величество принял сводного брата и выслушал его просьбы. Он согласился их удовлетворить при одном условии – если Робер Беркана тут же, не сходя с места, напишет отречение от всяких прав на престол за себя и своих детей. Времени на обдумывание давалось всего несколько минут.

   Робер Беркана колебался недолго. Уже через час он скакал обратно, обменяв титул на жизнь.

   И казалось, что теперь-то все успокоилось. Но так только казалось.

   Умер старый король Болекрут Четвертый, и на престол взошел Болекрут Пятый. Год спустя он уговорил королеву Либушу родить третьего ребенка – и через седмицу торжественно похоронил свою королеву и ее новорожденную дочь. А еще полгода спустя сочетался браком с юной Ханной Данской, пятнадцатилетней дочерью короля Кнута.

   Год спустя у королевской четы родился мальчик, принц Богумир. Две дочери королевы Либуши отправились в монастырь к Живиным Сестрам. Выйти оттуда принцессы должны были лишь после смерти своего отца.

   С того дня прошло почти шестнадцать лет. Шестнадцать мирных – относительно – лет.

   Шагая по коридору, канцлер Протова напряженно размышлял. Да, прошло много лет. Да, многое забылось. Но не до конца. И так уж вышло, что именно ему выпала участь принести королю дурные вести.

ГЛАВА 4.

Королю Болекруту Пятому было шестьдесят три года. Все еще крепкий, его величество, тем не менее, в последние годы начал страдать одышкой – сказывались годы сидячей жизни, когда ему приходилось заниматься делами государства, подменяя старого слабого отца. Что поделать, все Болекруты отличались слабым здоровьем. Взять хоть Болекрута Первого, у которого были такие слабые ноги, что он даже на лошади верхом усидеть не мог. Или второго, чуть ли не с рождения вынужденного сидеть на жесткой диете. Этого, кстати, отравили.

   Его величество готовился к встрече со своими советниками, и удивленно оглянулся на вошедшего канцлера.

   - Господарь Протова? Что-то случилось?

   - Милорд, - канцлер указал глазами на суетящихся слуг.

   - Оставьте нас, - его величество чуть шевельнул бровями, подкрепляя свой приказ. – Итак? – поинтересовался он, когда за последним закрылась дверь.

   Виллем Протова отошел от нее, вставая в оконную нишу так, чтобы даже с улицы его вряд ли смогли заметить.

   - Яго Беркана, - без обиняков сообщил он. – Он…победил Габора Унгарского. Угры разгромлены. Наследник захвачен в плен. Володарь Унгарский согласился подписать мирный договор.

   - Вот как? Это же хорошая новость, не так ли? – задержавший дыхание король выдохнул и улыбнулся. – Признаться, услышав от вас это имя, я подумал…

   - Вы правильно подумали, ваше величество, - канцлер оставался серьезен. – Ибо герцог Беркана уже подписал договор с володарем Унгарским. От своего имени!

   - Что?

   - Герцог Беркана в последний момент изменил формулировку стандартного договора. В тексте нет слов «от имени и с благословения его королевского величества…»!

   Улыбка сползла с лица короля.

   - Это… это…

   - Это мятеж, мой король.

   Повисло тяжелое молчание.

   - Но войско…

   - Войско присягнуло Яго Беркана.

   Болекрут Пятый медленно повел рукой вокруг. Нащупал спинку кресла, сел. Дотянулся до стоявшего рядом кувшина с вином. Сам налил себе бокал, пригубил.

   - Этого не может быть. Мое войско…

   - Больше не ваше, мой король.

   - А как же…

   - Градоправитель Прыскальский, в городе которого происходило подписание договора, оказался честным человеком и отправил в столицу срочного гонца. Он приехал только что. Я сразу, как только узнал, поспешил к вам.

   - Письмо… Он отправил письмо?

   - Да, мой король. Вот! – из-за манжеты канцлер вынул туго свернутый в трубочку лист бумаги. Сбоку он был чуть надорван – там, где была печать.

   Болекрут Пятый пробежал глазами несколько торопливо нацарапанных строк и поднял глаза на своего канцлера. Виллем Протова смотрел на него спокойно и открыто.

   - Что же? Как же… - рука его задрожала. – Тут сказано… сказано, что…

   Внезапно гримаса исказила его лицо. Король коротко застонал, кривя губы. Лицо его исказила судорога. Он покачнулся, явно пытаясь сохранить равновесие. Попытался что-то сказать, но лишь невнятно замычал.

   - Что с вами, ваше величество? – канцлер попытался поддержать короля, но тот неловко дернулся всем телом и, коротко вскрикнув, упал на ковер лицом вниз.

   - Ваше величество! – вскрикнул Протова. Упал на колени, пытаясь перевернуть Болекрута. – Королю плохо! – закричал он.

   Недалеко ушедшие слуги ворвались в комнату. В несколько рук подхватили короля, понесли его к лежанке в углу. Болекрут лишь вращал глазами и сдавленно постанывал. Лицо его оставалось перекошенным так, что люди невольно отводили взгляд. Левый глаз полностью закрылся, но правый вращался в глазнице, словно жил своей жизнью. Пальцы, сжимавшие злополучное письмо, скрючило так, что нечего было и думать извлечь из них бумагу, не порвав ее.

   - У короля удар, - канцлер выпрямился над лежащим. – Позовите врача. Предупредите королеву, - и снова склонился к Болекруту: - Все будет хорошо, ваше величество!

   Тот ответил ему сдавленным мычанием.

   Через несколько минут над королем захлопотали слуги. Срочно послали за лекарем. Почти одновременно с ним вошла королева Ханна. Заметив распростертого на лежанке беспомощного супруга, она всплеснула руками:

   - Боги! Что с ним?

   - У его величества удар, - Виллем Протова шагнул к королеве, коснулся ее руки. – Лекари сделают все возможное, а вы… молитесь Живе о его выздоровлении.

   Лекарь уже отдавал приказания, собираясь пустить Болекруту кровь. Когда ланцет взрезал вену на локте короля, Ханна Данская отвернулась, болезненно зажмурившись:

   - Не могу!

   - Крепитесь, ваше величество.

   - Мне страшно, - прошептала она. – Что же теперь будет?

   Канцлер только пожал плечами. Если бы он сам знал ответ на этот вопрос!

   Я поднялся на кафедру, дождался тишины. Первокурсники таращили на меня глаза. В этом году курс мы набрали небольшой, отсеивая чуть ли не каждого второго, и здесь передо мной сидело двадцать восемь человек. Двадцать восемь из шестидесяти будущих некромантов. Целителей набрали восемнадцать. Боевых магов и ведьмаков – по пятнадцати. Остальных набралось в общей сложности два десятка. Большую их часть раскидали по другим курсам. Не станешь же создавать отдельный факультет для шести прорицателей? А куда девать семь алхимиков? Их «добавили» к целителям. Как и остальных. А скольких мы отсеяли! Говорю же, почти половину. Тяжеловато в последнее время стало работать - количество желающих росло год от года, но их знания и уровень возможностей… Такое впечатление, что двадцать лет назад в мире перестали рождаться талантливые маги! Что будет дальше?

   Ладно. Дальше молчать нельзя. И так парни и девушки уже начали шушукаться, косясь на мою бордовую с алым кантом рясу.

   - Доброе утро, господа студиозусы. Да, вам не мерещится. Я действительно инквизитор. И я буду вести у вас два предмета – космогонию и пентаграммостроение. Мое имя – пра Груви.

   - Ого! – воскликнул чей-то юный голос. – Груви? Вы не родственник Згаша Груви, знаменитого провинциального некроманта?

   Опять они про эту книгу, которую я писал, как личный дневник, и которую у меня выкрали, чтобы издать под названием «Записок провинциального некроманта»! Сколько можно? Не так давно ее переиздали за счет Инквизиции, снабдив ее дополнениями и комментариями – и опять без моего ведома. Счастье еще, что мои нынешние «братья» не рискуют выпустить собрание сочинений моих отчетов, которые я писал, будучи послушником! Писались они в те годы, когда я всеми силами сопротивлялся моему насильственному пострижению. Не имея возможности бороться против системы явно, я изливал злость на бумагу. И если некоторые из моих отчетов будут изданы под названием «Мемуары рядового инквизитора», представляю, что может начаться!

   - Да, - сказал я, - имею. Фамилия Груви – не такая уж распространенная, тем более…

   Меня не дослушали.

   - Вау! Это здорово! – мой поклонник даже подпрыгнул на месте, позволив себя вычислить. Это был коренастый юноша, так и пышущий здоровьем и энергией. Чем-то он напоминал мне моего бывшего начальника, мэтра Рубана Куббика. Настолько, что мог бы быть его родным сыном. – Значит, это ваш родственник? Скажите, а про вас он тоже написал?

   - Э-э… ну…дело в том, что…

   - Ух, ты! – парень опять меня перебил. – Здорово! А что там правда?

   - Все, - пожал я плечами.

   - Не может этого быть! Так не бывает.

   - Ну, почему? Бывает. Если вы имеете в виду расследование дела семьи Беркана, то…

   Тут я прикусил язык. Дело в том, что один Беркана все-таки был принят в Институт некромагии на курс ведовства. Следовало, пожалуй, предупредить Родольфа, чтобы он ни под каким видом не признавался в том, что я – его настоящий отец. Иначе эти пытливые юнцы быстро свяжут все концы и поймут…

   А чего, собственно, я опасаюсь? Прошло столько лет…

   - Ваша фамилия?

   - Что? – захлопал мальчишка ресницами. Столь быстрый переход выбил его из колеи.

   - Фамилия, говорю! Вы только-только поступили на курс, я должен с вами познакомиться. Со мной вы уже чуть-чуть знакомы… по крайней мере, некоторые. А вот вы… Кто такой?

   И тут случилось чудо. Паренек сник. Его оживление куда-то испарилось. Он сидел, пришибленный, опустив глаза, и было видно, как румянец смущения заливает его щеки.

   - У вас нет отца? – участливо спросил я.

   Не поднимая глаз, он решительно замотал головой.

   - Сочувствую. А ваша мать? Она… жива?

   Последовал короткий кивок.

   - Это уже хорошо. Под каким именем вы поступили в Институт? Под именем матери или…

   Дело в том, что я худо-бедно помнил список новичков – как-никак, полторы седмицы в приемной комиссии просидел, а на память еще не жаловался! – так вот, среди неофитов я встретил несколько знакомых мне фамилий. Во-первых, в Институт в этом году прибыл поступать уже третий юноша с фамилией Жижка, а во-вторых, кто-то из них, сидящих передо мной, носил другую хорошо знакомую мне фамилию. И я буду не я, если это не…

   - Моя мать… моя мать, - голос болтуна упал до шепота, - ее зовут Марта Белла. И…

   Вот оно! Я почувствовал мстительную радость. Сын моего недруга, который подставил меня двадцать лет назад и подвел под суд Инквизиции, сидел передо мной.

   - А вы – Йозеф Белла, не так ли? Ваш отец пропал без вести, насколько я знаю.

   Сын печально знаменитого Добринского некроманта Йожа Беллы только кивнул головой, не поднимая глаз.

   - И вы хотели у меня спросить, написал ли мой родственник Згаш Груви правду о вашем отце или выдумал все это для красного словца?

   Новый кивок и тихий всхлип. М-да, мальчик, вот так-то. На что ты надеялся? Что я предпочту скрыть наше давнее знакомство? Или что это – всего-навсего случайное совпадение?

   - Сыновья не отвечают за поступки своих отцов, - помолчав, промолвил я. – Тем более, если на преступление отец пошел, дабы обезопасить своего ребенка. Если бы ваш отец, мэтр Белла, появился здесь и сейчас, он бы, наверное, не понес ответственности за совершенные им деяния. Поскольку… поскольку сегодня ночью произошло событие, которое полностью изменило наш мир.

   Студиозусы, как по команде, вскинули на меня взоры. Двадцать восемь пар глаз таращились, забыв моргнуть. Даже Йозеф Белла, и тот поднял блестящие от слез глаза.

   - Сегодня на рассвете, - медленно проговорил я, - произошло… случилась… Сегодня на рассвете, в четыре часа пополуночи, - знаю точно потому, что дорогая супруга сочла нужным предупредить об этом мужа, - сегодня на рассвете скончался наш король, его величество Болеслав Пятый.

   Аудитория хором выдохнула.

   О болезни короля было известно мало – так, в некоторые знатные дома просочились кое-какие слухи. Во дворце умели хранить тайны. Во всем нашем Институте лишь два человека кое-что знали об этом – наш ректор магистр Рихард Вагнер, женатый на дочери герцога Ноншмантаня и потому вхожий во дворец, а также я, как Супруг Смерти. Моя жена исправно сообщала мне все подробности так, как будто была личным лекарем его величества и была обязана передо мной отчитываться.

   …А ведь и правда, обязана! Особенно если учесть нашу семейную тайну.

   У нас с Марой есть сын. Збигнев. Малыш, которого я последний раз видел больше шестнадцати лет тому назад. Сейчас это уже юноша, которому в начале зимы исполнится… ох, сколько же ему лет? Восемнадцать или девятнадцать? Самый младший и самый горький из моих детей. Горький потому, что именно с ним я и хотел быть рядом все эти годы. Единственный, в чьей судьбе готов был принимать участие потому, что любил его мать. Но сын богини и смертного человека не может жить обычной жизнью. Его рождение нарушило мировое равновесие. Резкое уменьшение количества талантливой молодежи – одно из таких последствий.

   Да, мы с Марой нарушили мировой закон, согласно которому прошла эпоха полубогов. Мы должны были поплатиться за это, но Мара, будучи не самой слабой богиней – даже Леля-любовь пасует иногда перед нею – все решила по-своему. Она спрятала нашего сына, отдав его под покровительство Юшши-Ящера, повелителя Пекла, откуда никому и никогда нет возврата. Пока Збигнев был мал, он должен был расти в глуши болот, среди полудиких ливов, которые до сих пор не признали светлых богов и молятся Ящеру.

   Какое-то время все было тихо. Я иногда даже забывал, что у меня есть сын – мирские заботы и служение полностью отвлекали от глобальных проблем. Но кончина короля Болекрута все расставила по местам.

   «Вот, - сказала мне накануне моя жена, продемонстрировав трепещущую на ладони душу, - я его забрала.

   - Ты… что? – засидевшийся над планом первой лекции я не сразу понял, о чем речь.

   Душу короля Болекрута. Теперь трон свободен. И ничто уже не помешает свершиться предначертанному!

   - Свершиться…Что ты имеешь в виду?

   Наш сын. Он вырос. Он готов прийти в мир. Он уже пришел в этот мир! Делает первые шаги…

   - И ты расчищаешь ему дорогу?

   Да.

   Моя жена выглядела такой довольной, рассматривая толстого бурого мотылька с испещренными разводами крылышками, что я сразу все понял:

   - Ты все подстроила?

   Да, а что?

   - Ты…понимаешь, что теперь будет?

   Будет то, что будет. Не переживай. Иди ко мне! Я соскучилась!

   Когда тебе такое говорит сама Смерть, повод насторожиться. Но если речь заходит о твоей жене…»

   Я мысленно встряхнулся, возвращаясь в реальный мир. Любой, кто знаком с таким предметом, как прорицания, знает, что ни одно пророчество не исполняется буквально. И неминуемо лишь то, что предсказано на самые короткие сроки. Например: «Что будет со мной этим вечером?» Но чем дальше срок исполнения пророчества, тем меньше шансов, что оно свершится точь-в-точь.

   - Итак, о чем это я… Смерть короля… Это многое меняет, и когда придет официальное сообщение из дворца, занятия наверняка отменят, - я переждал волну эмоций, начиная от удивления и заканчивая недоумением, а кое-где и восторгом. – Однако траур пока не объявлен, поэтому сегодня лекции состоятся. Так что устраиваемся поудобнее, достаем письменные принадлежности и готовимся слушать и запоминать. А кое-кто – и записывать. Тема нашей первой лекции «Устройство тварного мира. Основные теории и последние научные исследования».

   Не успел я перевести дух, как послышался удивленный голос:

   - Неужели?

   - Кто это сказал? – вскинул я голову. Говорившего удалось вычислить сразу, а вот имя…

   - Чапек. Ян Чапек, пра Груви, - ответил высокий худощавый парнишка.

   - Что вам так удивило, студиозус Чапек?

   - Теории и научные достижения, - замялся тот.

   - И?..

   - Я вот тут подумал, - он смутился, опуская глаза и начиная мямлить, - что, вы не должны… это как бы… ну…

   - Что я, как инквизитор, не должен разделять некоторых научных теорий и не интересоваться исследованиями, которые проводятся учеными мужами и дамами? Да-да, господа студиозусы, я не оговорился. Если женщины получили право на высшее образование, - я кивнул в сторону четырех девушек, сидевших отдельной группой, - то почему бы и не допустить того факта, что женщины могут принимать участие в научных исследованиях? Достаточно вспомнить трактаты о медицине, написанные почтенной сестрой Беатриссой Ронской. Написанные почти двести лет назад, они местами до сих пор не устарели. И даже в нашей библиотеке есть несколько ее книг. Ваши соученики с факультета целительной магии будут учиться по ним. Да и вам полезно ознакомиться с некоторыми ее работами… позднее. Есть и другие ученые дамы, которые занимались наукой. Например, алхимики близко познакомятся с работами двух других ученых дам, занимавшихся поисками философского камня и исследованиями свойств некоторых веществ. А одна из теорий мироздания, с которыми мы познакомимся вплотную на моих занятиях, принадлежит единственной женщине-инквизитору сестре Сбыховой.

   - Не может быть, - студиозус слушал меня с разинутым ртом.

   - Еще как может. С ее работами вы ознакомитесь не только у меня на занятиях, но и при изучении некромантии. Сестре Сбыховой принадлежит несколько монографий по поводу переселения душ и изучения природы одержимости… Так что, да, ученые дамы тоже внесли свой вклад в науку, и, как знать, может быть, среди сидящих тут слушательниц мы имеем ту, которая в будущем и некромантию прославит своим именем?

   Увы, улыбаясь девушкам, я доподлинно знал, что шансов тут мало. Большинство девушек, поступавших на этот факультет, шли не за знаниями, а ради того, чтобы просто получить образование, хоть ненадолго вырваться из-под родительского крова и… удачно выйти замуж. По статистике, лишь одна из десяти некроманток-первокурсниц шла работать по специальности. Остальные сворачивали с этой дорожки – кто переводился на другие факультеты, пополняя ряды целительниц, прорицательниц и ведьмачек, кто возвращался в родительский дом, не сдав экзамена, кто предпочитал «простые женские радости», а точнее, дом, семью и детей. И сейчас мне не надо было гадать, чтобы понять, что эта четверка, скорее всего, повторит путь своих предшественниц. Но помечтать-то можно?

   - А что касается научных знаний… то неужели вы, студиозус Чапек, думаете, что Святая Инквизиция так уж против просвещения? Если бы это было так, то ваш Институт так навсегда бы и остался скромным Колледжем, не говоря уже об остальных учебных заведениях страны. Другой вопрос, что за учеными мужами и дамами нужен контроль. Ибо всякое знание есть оружие. Все зависит от того, как и кто будет его применять. Можно взять руки меч, чтобы защититься от врага. А можно с этим же мечом напасть на мирно спящего соседа. Или вовсе – копать мечом землю или рубить туши в лавке мясника…

   Послышались смешки.

   - А что такого я сказал? Вспомните легенду о Белом Змее. Этот меч действительно был утерян в легендарные времена и был заново обретен именно в мясной лавке. Помощник мясника рубил им свиные туши и так навострился в этом деле, что, когда к стенам города подошли враги, схватил свой «рабочий тесак» и кинулся на стены. В том бою Белый Змей впервые за долгое время попробовал человеческой, а не свиной, крови и… кхм… все помнят, что было дальше?

   Слушатели закивали. Легенду о Белом Змее можно прочесть в любой библиотеке в сборнике «Сказания о древних временах». И, скажу, раз уж представилась такая возможность, что правды там намного больше, чем вымысла.

   - Поэтому мы, инквизиторы, совсем не против новых научных открытий. Но мы против того, чтобы эти открытия служили во вред людям. А ученые мужи иногда настолько люди увлекающиеся, что, кажется, способны ради поиска новых лекарств нарочно начать выдумывать новые болезни… А что до теорий мироздания, то большая их часть описана и изучена как раз в монастырях Инквизиции. Итак, теория первая. Классическое сотворение мира…

   Студиозусы послушно приготовились внимать. Одни сразу принялись записывать за мной, стараясь поспеть за нитью рассуждений. Другие просто таращили на меня глаза, не спеша начать конспектировать. В числе этих последних были мои спорщики – Чапек и Белла. Ладно, парни, я вас запомнил. И я буду не я, если не задам вам на зачете парочку каверзных вопросов!

   Первая лекция прошла нормально. Вторую аналогичную я читал для целителей. А третьего моего на сегодня занятия – пентаграммостроения у второкурсников – уже не было. Из дворца прислали официальное уведомление о том, что сегодня, завтра и на пятый день, в день похорон короля, занятия должны быть отменены. Первокурсники распущены по домам, а старшие курсы должны будут в день похорон присутствовать на улицах города в местах следования погребального кортежа от кафедрального собора, где будет проходить отпевание, до часовни, куда в склеп будут положены останки Болекрута Пятого. Его сиятельству Рихарду Вагнеру, как ректору Института и особе, состоящей в родственных связях с правящим домом, а также мне, как представителю Инквизиции, вменялось в обязанность находиться на церемонии от и до. Сам магистр Вагнер должен был лично провести все необходимые обряды над телом усопшего монарха. Что же до меня…

   - Вас зовут…

   Я с удивлением посмотрел на монастырского служку. Парень переминался с ноги на ногу, словно ему не терпелось сорваться с места и куда-то бежать.

   - Кто?

   - Отец-настоятель.

   Пра Михарь. Мой бывший наставник, палач и спаситель в одном лице. Наши отношения были весьма сложными. Когда-то именно этот человек подвел меня под наказание, но он же и спас жизнь и здоровье, а когда обстоятельства – и его интриги – буквально насильно втиснули меня в рясу инквизитора, стал моим наставником. Это, наверное, был первый и единственный случай, когда учителя и ученика связывали не дружба и сотрудничество, а ненависть и досада. Постепенно, однако, мы смогли как-то притерпеться друг к другу – претерпевался в основном я, когда понял, что для него перевоспитание бывшего провинциального некроманта Згаша Груви – не просто работа, а что-то вроде покаяния. Ведь когда-то в юности пра Михарь, до того, как стать инквизитором, тоже был магом. Он был целителем, но преступил закон, применив некромантские знания, и всю жизнь был вынужден исправлять свою ошибку. Моя судьба сложилась с точностью до наоборот – будучи дипломированным некромантом, я стал целителем, то есть, тоже нарушил закон.

   С тех пор прошло больше пятнадцати лет. Наши отношения изменились, как изменились и мы сами. Моя работа учителем и повышение по службе – пять лет назад пра Михарь был утвержден в звании Великого Инквизитора – несколько отдалили нас. Я упорно сопротивлялся любым попыткам продвинуть меня «наверх» - иначе давно бы либо возглавил Школу инквизиторов, либо кафедру в Институте некромагии, а то и пошел бы куда дальше. Например, стал бы помощником Великим Инквизитора… во всяком случае, был бы на пути к этому званию. Пра Михарь пару раз намекал мне на то, что я – лучший его ученик, не считая Любки Сбыховой. Но чтобы женщина возглавила мужской монастырь? Она и так живет под именем отца Любомира.

   - Что-то случилось?

   Отец-настоятель никогда не звал меня к себе просто так.

   - Не могу знать, пра. Он велел, как можно скорее…

   Я оглянулся на ворота монастыря. Забежал, называется, на минуточку…

   - И ты, сын мой, все это время меня тут ждал?

   - Да, пра. Отец-настоятель велел…

   - Хорошо. Я загляну в его покои. А ты пока сбегай по маленькому поручению.

   На лице послушника отразилась целая гамма глубоко запрятанных чувств. Молодняком, таким, как этот юноша, помыкали все, кому не лень. Что поделать, «послушник» - от «послушание». То есть каждый, становясь послушником, давал клятву слушаться старших. А я был старше и не только летами, но и по званию.

   - Слушаю, пра.

   - Отлично. Так вот, на, держи ключ от моей кельи. Там под столом мешок. Сложи в него все, что найдешь на полках – книги, письменные принадлежности, прочее… Из-под подушки на кровати достанешь смену белья, переложишь ею хрупкие предметы. Не забудь сапоги, которые под кроватью. И все это принеси сюда, к привратницкой. Брат-привратник, - я повысил голос, чтобы меня услышали, - присмотрит за вещами до моего возвращения… Ах, да. Там на столе несколько книг. Их надо отнести в монастырскую библиотеку. Справишься?

   - Постараюсь, - кивнул тот. Ну да, я отправил его за вещами. А что? Начинается очередной учебный год, и в монастыре я буду появляться хорошо, если раз в седмицу, на обязательное недельное* богослужение. Все остальное время мне придется дневать и ночевать в Институте… если, конечно, не случится чего-нибудь неординарного, что заставит меня прервать учебный процесс и сорваться с места.

   (*Неделя – седьмой, последний день седмицы.)

   Да, надеюсь, что это уже не произошло.

   Недоброе предчувствие заставило меня ускорить шаги. Хотелось или нет, но неприятные новости лучше узнавать заранее – чтобы успеть дать им отпор.

   В апартаментах отца-настоятеля мне приходилось уже бывать несколько раз, и я сразу прошел во внутреннюю комнату, миновав переднюю и трапезную. Отсюда выходили две двери – в спальню отца-настоятеля и его рабочий кабинет.

   - Пра? – окликнул, переступив высокий порог.

   - Кто там?

   - Брат Груви…

   - Згаш? Проходи…

   Голос доносился из спальни. Недоброе предчувствие заставило поспешить.

   Мой бывший наставник полулежал на постели, опираясь на высокую подушку. Поверх одеяла лежали тонкие руки, покоясь на небольшой черной книжице с символом веры на обложке. Сборник молитв. Неужели пра пытался примириться с неизбежным и найти утешение в молитве? Его бледное лицо, неестественно блестящие глаза говорили сами за себя. Не говоря уж о том, что пра Михарь выглядел… старым. Его черты, фигура, явственная седина в длинных, до плеч, редких седых волосах. Он всегда казался мне энергичным и деятельным, неподвластным возрасту и недугам. И вот лежит…

   Чисто машинально я несколькими энергичными пассами размял пальцы.

   - Что вы собираетесь делать, Згаш? Исцелять?

   - Простите, - я встряхнул кистями, сбрасывая напряжение. До меня только что дошло, что я собирался сделать. Особым указом мне запрещалось заниматься целительством. Это было одним из условий моего освобождения. – Я просто…

   - Вы просто хотели проверить состояние моей ауры, не так ли, Згаш? – пра подмигнул, на секунду становясь прежним.

   - Да. Ауры… состояние ауры, - я подошел, осторожно простер руку, но сосредоточиться и разглядеть ее нити не мог. – Ауры состояние… Что случилось, пра?

   - Ничего особенного. Брат-лекарь у меня уже был. Обычное переутомление. В моем возрасте это нормально. Мне еще повезло, несмотря на…

   Он усмехнулся, и я вспомнил, что мой наставник был немного старше покойного короля. Совсем немного, на каких-то три года и… сколько там месяцев?

   - У вас тоже был удар? – подробности о смерти монарха широкой публике не сообщались, но у меня были свои источники информации, в лице ректора Института.

   - Тоже? Нет. У меня – обычное переутомление. Перетрудился малость.

   - Э-э…

   - Пришлось тряхнуть стариной и попытаться исцелить одну… заблудшую душу, - пра посмотрел на свои руки так, словно кисти с тонкими пальцами больше ему не принадлежали. – Но случай оказался слишком серьезный.

   - Э-э…

   - Не угадали, Згаш. Хотя, по итогам… Я хочу вас кое о чем предупредить.

   - Если ко мне придут с просьбой «занять достойное место», вы знаете, что я скажу, - перебил я.

   - Опять мимо, - он покачал головой. – И прекратите меня перебивать, как мальчишка. Дело может оказаться серьезнее, чем вам кажется. И смерть Болекрута Пятого – всего лишь одно звено в цепи.

   На сей раз я только кивнул. Короли никогда не умирают просто так. Всякий раз их смерть означает большие перемены.

   - Вы в курсе о слухах, которые доходят до столицы? Должны быть в курсе…а если нет, я дам вам полномочия. С некоторых пор все донесения о странных и необъяснимых фактах стекаются сюда. Я всеми силами старался сделать так, чтобы о них знало как можно меньше народа. Чтобы не допустить брожения умов и… не ускорить, так сказать, процесс. Вы же знаете, что такое разум толпы.

   - Общественное мнение…

   - Да. И толпа может управлять королями… если ее повернуть в нужную сторону. А этого нам делать не следует. Так вот, о слухах…

   - Я кое-что слышал, - поспешил ответить. – Южная война… и граф Мас мне писал. На границе Гнезновского воеводства… неспокойно.

   В позапрошлом году Анджелин Мас, мой названный брат, отправил в Гнезновское воеводство своего старшего сына в качестве наместника. Да, мальчишке всего семнадцать лет. И ничего удивительного, что граф боялся за судьбу сына. Но именно поэтому я был в курсе некоторых событий.

   - Отлично. В таком случае, то, что вы прочтете, не должно вас сильно шокировать. Я отдал распоряжение открыть для вас документорий.

   Ого! Это что-то новое. Документорием назывался особый отдел в библиотеке, где хранились секретные документы, а также протоколы допросов. Лишь трое имели туда доступ – брат-библиотекарь, надзиравший за сохранностью ценных бумаг, брат-переписчик, который занимался непосредственно оформлением их и сам настоятель, который принимал решение о том, какие документы стоит хранить тут, а какие можно извлечь. Он же следил за работой брата-переписчика – чтобы тот не позволял себе лишнего любопытства. Ибо знание тоже может быть оружием. Но чтобы в святая святых библиотеки допустили четвертого человека? Почему? Не потому ли, что настала пора заменить кого-то из этих троих?

   - Нет, Згаш, - видимо, эмоции были написаны у меня на лице. – Дело не в том, что я все-таки не отказался от мысли видеть вас своим преемником. Дело в том… в общем, вы прочтете все сами. И, я надеюсь, сделаете свои выводы. Большего я доверить вам пока не могу. Ступайте. Вот вам ключ!

   Не скажу, что меня так уж обрадовал этот знак доверия. Ключ от одной из тайн ордена Инквизиторов, как правило, вместе с правами, влечет за собой и обязанности. А у меня их и так полно. Учебный год начинается, сын ниоткуда взялся, с женой опять сложные отношения… А тут карьера…

   Но пра Михарь столько для меня сделал… в общем, я не смог отказаться.

   Ее величество Ханна Данская чувствовала страх. Ей было всего тридцать три года, из них половину жизни она провела замужем, в чужой стране, выполняя главный долг – матери наследника престола. Еще несколько дней назад казалось, что так будет продолжаться и дальше, и вот все рухнуло. Королева застыла в кресле, сжимая в кулаке платочек. Она не плакала – слезы давно уже высохли. Моложавое лицо заливала бледность. На вид Ханна Данская казалась спокойной, но блеск глаз выдавал ее. Она вздрогнула и порывисто поднялась, когда раздался стук в дверь.

   На пороге замер канцлер Виллем Протова. Сделал шаг, поклонился.

   - Ваше величество…

   Королева стиснула кулак с платочком так, что ногти прорвали тонкую ткань. Кивнула, боясь говорить, чтобы голос ее не выдал.

   - Ваше величество, примите мои соболезнования…

   Она не выдержала – всхлипнула сквозь стиснутые зубы. Всего сутки миновали с того дня, как перестало биться сердце ее супруга. Тело короля Болекрута сейчас готовили к погребению. Вернее, сначала его на трое суток выставят в Храме Свентовида для последнего прощания, потом провезут через весь город в Храм Смерти, где оно пробудет еще сутки и где состоится поминальная служба, и уже потом монаршьи останки проводят в фамильный склеп. Сейчас в нем как раз ведутся лихорадочные работы – долбится ниша для саркофага, куются узоры на решетку и табличка с именем. В гильдию скульпторов послан человек на поиски подходящего мастера, чтобы он изваял надгробную плиту с изображением короля Болекрута в полный рост. Поскольку при нем страна практически не вела войн, и сам он, еще будучи принцем, ратовал за мирное решение конфликтов, решено изваять его без меча, с пергаментным свитком в руках, что символизировало закон.

   - Зачем… - молчать было выше ее сил, - зачем вы говорите мне все это?

   - Так положено, ваше величество, - канцлер отвесил короткий поклон. – Это традиция…

   - Тогда, - она сглотнула, - тогда при чем тут я?

   - Вы должны знать… чтобы вынести окончательное решение.

   - Я… делайте, как знаете! – она все-таки всхлипнула и отвернулась к окну. Счастье, что тут частые решетки и высоко. Никто не увидит слез на лице королевы. А канцлер… что – канцлер? Его можно сменить. Правда, она не знала, кем его в случае чего можно заменить. Она была в растерянности, но это ее состояние не шло ни в какое сравнение с тем, что было когда-то. Шестнадцать лет назад все было иначе. Сколько с тех пор утекло воды! Она приехала в чужую страну, практически не понимая их языка. Юная девушка, замужем за мужчиной, годящимся ей в отцы. И ведь у него были две дочери от первого брака. Старшей принцессе исполнилось на тот момент десять лет! Правда, падчериц сразу удалили в монастырь Живы с дозволением покинуть его после смерти отца. Отец умер, значит… Ох, еще и это!

   - Крепитесь, ваше величество, - канцлер Протова никуда не ушел. – Горе наше безмерно. Страна потеряла мудрого, дальновидного короля, истинного отца своим подданным. Его величество был достоин имени своих предков. Он с юности был опорой трона своего отца. Он был монархом, на которого стоит равняться. Его правление войдет в историю, как самое мирное… он умел гасить конфликты и лишь благодаря его талантам и гению…

   Она всхлипнула громче. Великие боги, что он говорит? Впрочем, этот человек знал только одну сторону характера ее супруга. А ту, вторую… про остальное она, как королева и как женщина, должна молчать. Есть вещи, которые должны быть похоронены в сердце – и умереть вместе с ним.

   - Не надо…Молчите! И оставьте меня

   - Но ваше величество, есть дела…

   - Оставьте! – почти закричала она, лишь в самый последний момент взяв себя в руки. Как-никак, она королева. – Не хочу… Как вы можете… сейчас… когда тело моего супруга…

   - Увы, ваше величество, есть дела, которые нельзя отложить даже на час. И ваше королевское слово будет решающим.

   - Да? – Ханна Данская стремительно обернулась. Решающим! Она никогда ничего не решала. Даже фасон ее платьев и количество придворных дам – все это было решено за нее. Ей оставалось лишь кивать и соглашаться, делая вид, что она сама хотела наряд этого жуткого бледно-зеленого цвета. Лиловый траур ей шел больше – он подходил к голубым глазам и светлым волосам королевы лучше, чем все светлые тона, в которые ее облекали.

   - Да, ваше величество. Есть кое-что, что вам надо знать уже сейчас.

   Что-то в тоне канцлера заставило королеву напрячься.

   - Что-то случилось?

   - Да, ваше величество. Он прибывает.

   - Он?

   - Его сиятельство герцог Робер Беркана.

   - Беркана…

   Она слышала это имя. К роду Беркана принадлежала покойная королева Либуша. Кажется, она приходилась этому герцогу теткой, родной или двоюродной, по отцовской линии. И, значит, две ее падчерицы тоже имели к этой семье отношение. Когда-то кто-то из Беркана, кажется, сидел на троне… правда, она не помнит, кто и когда. История никогда не была ее сильным местом.

   - Его сиятельство Робер Беркана… брат короля.

   - Что?

   - Он – внебрачный сын вашего покойного свекра, короля Болекрута Четвертого. В одном из королевских указов сэр Робер прямо назван в числе наследников престола. И это право сохраняется за его потомками до третьего колена включительно.

   - То есть…

   - То есть, в число наследников престола может войти он сам, его сын и внук. Но за правнуком это право уже не сохраняется. Этот указ был подписан королем Болекрутом незадолго до своей смерти и хранился в канцелярии до недавнего времени. В прошлом месяце истек срок его хранения. Теперь его можно обнародовать…

   - И что?

   - Двадцать лет назад принц Робер подписал отрекся от престола в пользу вашего покойного супруга и его детей. Но ни он, ни ваш покойный супруг не знали о существовании королевского указа. А известно, что закон обратной силы не имеет. Следовательно, отречение недействительно.

   - И?.. – Ханна Данская затаила дыхание, предчувствуя недоброе.

   - И, согласно древнему лествичному праву, корона может перейти к вашему сыну только в том случае, если его дядя согласится ее отдать. Принц Богумир еще молод. Ему всего шестнадцать лет. А у сэра Робера Беркана есть сын, Яго Беркана, который…

   И тут королева вспомнила, где и когда слышала это имя. Ну, конечно же! Южная война! За несколько дней до того гонец привез весть об окончательно победе и подписании капитуляции. Именно Яго Беркана заключил мир с южными соседями, подписав договор от своего имени! То есть, сделал то, на что имел право только король. Известие об этом и подкосило Болекрута Пятого.

   Королева почувствовала себя беспомощной.

   - Что же делать?

   - Положитесь во всем на меня, ваше величество! – канцлер Протова поклонился еще раз. - Мы найдем управу на этих Беркана.

   Он произнес эти слова таким тоном, что Ханна Данская порывисто шагнула вперед и протянула канцлеру руку:

   - Не оставляйте меня, граф!

   Траурные дни растянулись почти на седмицу – не каждый год скоропостижно умирают короли! Гроб с телом Болекрута Пятого был выставлен в храме Свентовида Четырехликого на Белой Горе в Старом Городе, и я не мог не заглянуть туда хотя бы для того, чтобы лишний раз полюбоваться на старинные здания. Старый Город, с которого когда-то начинался Зверин, и где теперь была королевская резиденция, высился на холме над рекой.

   От мыслей о мире живых само собой получилось перескочить на мир мертвых. В Пекле царит кромешный мрак. Там каждая душа остается наедине с собой. Лишь изредка они могут что-то чувствовать, видеть или слышать – как правило, в те редкие мгновения, когда кому-то из живых может понадобиться вспомнить про обитателей этого безрадостного мира. Мне случалось спускаться в Бездну за душой проклятого некроманта. Моим проводником тогда, если не изменяет память, стал сам Вайвор Мас, лорд-алхимик. (*См. «Записки провинциального некроманта. Операция «Невеста»)

   Да, где-то есть и вересковые пустоши, где терпко пахнет морем, закат вечно пламенеет в дымке далеких погребальных костров, а на холмах накрыты столы, где потомков ждут предки, чтобы сесть за праздничный стол. Не всем суждено уйти на пустоши. Есть те, кому при жизни отказано в чести появиться там, а есть те, кто своими деяниями не заслужил этого счастья – вечного праздника в кругу тех, кто тебя любит. Мой названный брат Анджелин Мас, например, после смерти воссядет за такой стол, чтобы испить верескового меда, дарующего забвение и счастье. А его двоюродный дед лорд Вайвор Мас, увы, ныне находится в Бездне и будет оставаться там до скончания времен. Лорду Вайвору мешают в этом два обстоятельства – во-первых, он стал алхимиком, а все маги изначально преданы Бездне, даже если всю жизнь делали людям добро. А во-вторых, его смерть в застенках Инквизиции, практически под пытками, не назовешь правильной. Он скончался без соблюдения надлежащих обрядов, и даже его родным тело графа-алхимика выдали с опозданием, сперва прикопав на монастырском кладбище. Ну, и, в-третьих, лорд Вайвор был, как и я, Супругом Смерти. А все они, бывшие и будущие, обречены Бездне. Вот и я, когда настанет мой черед, тоже окажусь там…

   Хм…

   Тихий смешок вывел меня из задумчивости. Я отвернулся от зубцов крепостной стены, на которой стоял, завернувшись в плащ от дувшего с равнины ветра, и огляделся по сторонам. Показалось или нет, но в тени караулки сгустилась какая-то дымка, постепенно складываясь в знакомый силуэт?

   - Ты?

   Я.

   Моя жена тихо выступила вперед. Я чуть не задохнулся, впервые за долгое время видя ее лицо. Обычно прежде, когда навещал супругу в храме, она оставалась в облике статуи, опустив голову и не желая встречаться со мной взглядом. А теперь вечно юная девушка во вдовьем одеянии стояла передо мной. Совсем как когда-то, много лет назад. Сколько минуло с того зарева-месяца, когда я увидел ее первый раз? Двадцать три… или уже двадцать четыре года?

   - Ты…что здесь…

   Не ожидал?

   - Признаться, нет, - я бросил быстрый взгляд по сторонам. На крепостной стене часто можно встретить стражников. Большую часть времени они не несут караул, а просто находятся там «для полноты картины» - мол, если есть стена, на ней должны быть и дозорные. Но с тех пор, как Зверин последний раз подвергался атаке врагов, прошло столько лет! И их роль стала чисто декоративной. Насколько помню, чаще им приходилось следить, чтобы никто не залезал на стену с этой стороны. А то мало ли, может, кто хочет спрыгнуть с кручи и сломать себе шею!

   Здесь никого. Мы одни! – супруга приблизилась на несколько шагов. Ветер из Бездны слегка трепал край ее покрывала. Ветер из Бездны… Я поежился, ощущая его ледяное дыхание. Повеяло сладким запахом тлена. Да, в Бездне пахнет отнюдь не цветами.

   - Ты… пришла за мной?

   Еще нет.

   Сознаюсь, я выдохнул с облегчением, и вишневые губы моей жены дрогнули в улыбке. Бес! Она всегда знает, о чем я думаю! Нет, я люблю свою жену и, как ни напыщенно это звучит, осознаю свою ответственность перед нею, но жить я люблю тоже. Кто, как не целители и некроманты, понимают истинную ценность жизни! Те и другие знают, насколько она хрупка и как ее легко отнять – и как тяжело вернуть. Мне несколько раз приходилось шагать на ту сторону, и всякий раз я возвращался обратно.

   - Тогда… что ты тут делаешь? Разве здесь остались следы твоего… хм… присутствия?

   Когда-то, много лет назад, на стены Зверина лезли враги. Правда, последний раз это случилось во время Войны Трех Королей. Не думал, что эманации гибели десятков людей сохраняются так надолго! Прошло больше столетия с тех пор, как…

   А разве всего одна смерть не может перевесить остальные?

   Моя супруга протянула руку ладонью вверх. Между пальцами на ней сидел пушистый серый мотылек со знакомыми бурыми разводами на крыльях.

   - Король… Болекрут? – догадался я. – Но ведь прошло… прошло время! Ты собираешься его отпустить?

   Почему бы и нет? – улыбка Смерти стала игривой, как у девочки. – Пусть посмотрит…

   Она слегка тряхнула ладонью, и мотылек сорвался с нее, забил крылышками, выравнивая полет и полетел по постепенно расширяющейся дуге. Присмотревшись, я заметил тонкую серебристую нить, которая тянулась за ним по пятам. Поводок.

   Признаться, мне стало немного жаль нашего короля, несмотря на то, что, еще будучи принцем, Болекрут Пятый сыграл в моей судьбе незавидную роль. Но ведь это его указом я сперва пострадал по вине Йожа Беллы, а потом от его же подписи на прошении зависела моя жизнь и свобода. Однако его собственная участь в конечном итоге оказалась незавидной. Душе короля не суждено было пока узнать покоя. Ее не принимала Бездна, и на вересковой пустоши не ждали накрытые пиршественные столы. То есть, столы-то накрыты и предки ждут, но пригубить верескового меда королю не дано.

   Я хочу, чтобы он все это увидел, - произнесла Смерть.

   - Что – все? Дворец? Этот мир? – я повел рукой в сторону открывавшегося вида.

   Все, - последовал категоричный ответ. – Чтобы он стал свидетелем того, что свершится…

   Я почувствовал холод, словно среди осеннего дня вдруг дохнуло зимней стужей. Это был холод Бездны. Пальцы левой руки сами собой сложились в знак, отгоняющий зло.

   Не бойся, - улыбка моей жены была ласковой и снисходительной, - тебя я не трону. Ты, как-никак…

   - Твой Супруг?

   И отец.

   Ну, вот, мне опять напомнили о моем прошлом. Трое детей, выросшие вдали от меня, из которых лишь один юноша готов признать меня своим отцом. Но… позвольте…

   - Ты говоришь о…

   Да. О нем. Он вырос, Згаш, - вишневые губы Смерти улыбались. – И он скоро будет здесь. Ты сможешь на него посмотреть.

   - Здесь?

   Какой ты непонятливый!.. Ну, разумеется! Или ты так и не понял, кого породил на свет? – она рассмеялась и потянулась потрепать меня по щеке. Прикосновение ее тонких сильных пальцев было нежным и леденящим. – Ну, ладно. Мне пора. У меня столько дел! Надо все успеть… Ну, не сердись, милый. Я ведь не ухожу совсем. Я буду тут, рядом. Теперь я часто буду рядом. Мы еще увидимся, обещаю! В любое время. А сейчас мне пора!

   Наклонившись к моему лицу, Смерть тихо коснулась губами моих губ. Ее поцелуй был одновременно нежным и пугающим. Как всегда, что-то словно сжалось у меня внутри. Это возбуждало. На миг мне настолько сильно захотелось женщину, что я невольно протянул руки, чтобы обнять жену и привлечь ее к себе, прижать к своему телу, ощутить ее божественную плоть, слиться с нею в единое целое, как бывало когда-то…

   Как было в тот далекий день, когда мы, вопреки всем законам Мироздания, впервые в истории зачали дитя.

   Мысль эта отрезвила, словно ушат ледяной воды. И Смерть выскользнула из моих объятий. Звоном раскатился ее смех, и моя жена уплыла прочь танцующей походкой. Серый мотылек – душа покойного короля – порхала рядом с нею на поводке. Я остался смотреть ей вслед, кутаясь в плащ. Мне было холодно.

ГЛАВА 5.

Зирке было страшно. Так страшно, что не было сил даже шевелиться, не то, чтобы кричать и плакать. Когда она упала там, попав ногой в яму-ловушку, и увидела, что Збышко ее бросил, убежав со всех ног, оставив на растерзание тому чудовищу, что гналось за ними по пятам, она от ужаса потеряла сознание, а когда очнулась от обморока, первым делом ощутила страх. Этот страх владел всем ее существом, не давал пошевелиться, крикнуть – даже открыть глаза. Может быть, это и есть смерть?

   «Нет!»

   Она вздрогнула.

   «Тут кто-то есть».

   Страх перед неведомым нахлынул новой волной, и на сей раз из глаз полились слезы. Но, хотя и чувствовала на щеках влагу, Зирка боялась открыть глаза и тем более вытереть их. Тело парализовало…

   «Ненадолго».

   Она не выдержала и всхлипнула вслух – такой безысходностью повеяло от этого коротенького слова. Скоро все кончится. Все. В том числе и жизнь.

   «Нет».

   Нет, она хочет жить! Изо всех сил, во что бы то ни стало…

   «Так и будет!»

   Этот голос! Он звучит не в ее голове! Это не ее мысли. Тут действительно есть кто-то еще. Кто-то, кого она не видит…

   «Пока!»

   …но кто странным образом разговаривает с нею… мысленно?

   «Да».

   Казалось, бояться больше уже невозможно, но, как оказалось, тот страх, что испытала Зирка, очнувшись, не шел ни в какое сравнение с тем ужасом, который нахлынул на ее душу в этот миг. На какое-то время она опять потеряла сознание, потому что внезапно вернулись все чувства и ощущения. Она вдруг почувствовала, что к ней… прикасаются. Что-то влажное, чуть шершавое и липкое мягко и сильно прошлось по ее щеке.

   «Как корова языком…» - эта мысль принадлежала точно ей, деревенской девчонке, которая с младенчества знала, как ходить за скотиной.

   «Да!»

   Корова? Тут что, действительно корова? Эта новая мысль отдавала безумием. У них в деревне не было скорбных умом, но она слышала, что на Выселках живет парень, который не только уродлив с лица, но и разумом тоже… Сильный, как бык, он почти не умел разговаривать – только лепетал что-то, как годовалый младенец – и легко приходил в ярость. Выселковские мальчишки дразнили его, кидаясь камнями и грязью, а молодые женщины и девушки боялись, как огня, потому как он кидался к каждой. Родная мать тоже гнала его от порога, потому что как-то раз он и ее повалил на пол и задрал подол. В конце концов, когда его все-таки поймали верхом на кричащей от ужаса и боли женщине, сельчане забили его камнями и кольями и бросили в овраг. И если она, Зирка, оказалась во власти такого вот дурачка…

   «Нет».

   Он точно читает ее мысли! Значит, это не…

   «Да».

   Новая волна страха нахлынула, как приливная волна, но теперь к нему примешивалось облегчение. А вместе с ним пришло и любопытство. Если она жива – «Да! Да!» - и ей никто не собирается причинять вред – «Нет!» - то, что происходит? Где она?

   «Там, где надлежит быть».

   Ох… вот это и есть самая страшная загадка. Девушка крепче зажмурила веки, уже понимая, что слезами и этим движением выдала себя с головой. Кто-то, кто находился рядом с нею, знал, что она пришла в себя. Он с нею разговаривал мысленно. Для него не были тайной даже ее детские воспоминания…

   «И самые сокровенные мечты тоже».

   Она почувствовала, что кровь прилила к щекам и ушам. Ибо ее сокровенные мечты порой вращались вокруг Збышка…

   Вздох. Вздох, к которому примешивалась жалость. Он, этот неведомый некто, жалеет ее?

   «Да».

   Облегчения это не принесло. Говорят, палачи тоже жалеют своих жертв.

   «Да».

   Ну, вот, пожалуйста! Она – жертва. А над нею стоит ее палач. И…

   «Нет».

   Да что же происходит? Зирка ничего не понимала.

   «Открой глаза и посмотри».

   Хороший совет. Иногда это единственное, что может помочь – обернуться и посмотреть в глаза своему страху. Но открыть глаза бывает еще страшнее. Ибо неведомое пугает.

   Но если она не откроет глаза… Это, в конце концов, глупо – все время вот так лежать и ждать… Чего?

   Звук. Нечто среднее между сдавленным смехом и фырканьем. Этот незнакомый некто, он что, смеется?

   Звук повторился. Точно. Он смеется над нею. Над ее страхом и слабостью. От унижения Златка опять чуть не расплакалась.

   «Открой глаза».

   Теперь это был не совет. Теперь это был приказ. Кто бы ни был этот незнакомец, он терял терпение. Решив не злить его еще больше – все равно ведь умирать! – девушка решилась и чуть-чуть раздвинула ресницы.

   Темнота. Не кромешный мрак, а сумрак. Она в каком-то просторном помещении. Под лопатками и ягодицами ощущалась прохладная твердая поверхность. Очень хотелось пошевелиться и ощупать ее, но руки и ноги онемели так, что она больше практически ничего не чувствовала. Сколько же она тут провалялась?

   «Достаточно. Пора!»

   Девушка попыталась повернуться набок. Тело долго не желало повиноваться, скованное странным оцепенением. Так бывает во сне, когда ты стараешься изо всех сил, но все равно не можешь убежать от опасности. В конце концов, ей удалось слегка пошевелиться. Веки дрогнули.

   Это был зал. Такой просторный, что простая деревенская девчонка испугалась его размеров и не сразу обратила внимание на то, что он какой-то странный. Прежде ей ни разу не доводилось бывать в подобных местах, и она не знала, как описать то, что открылось ее взорам. Эти высоченные стены, уходящие под потолок. Сам потолок, терявшийся в полумраке – там что-то есть, но рассмотреть практически невозможно. Свет проникал сюда издалека, со стороны входа, но его загораживала какая-то массивная тень.

   Тот, кто разговаривал с нею. Он стоял над девушкой.

   Медленно, против воли, содрогаясь от ужаса и дурных предчувствий, Зирка скосила в его сторону глаза – и чуть не лишилась от ужаса чувств.

   Над нею стоял огромный белый бык.

   Скворечники был до тог маленьким поселком, что у него не было даже собственного кладбища. Покойников носили за пять верст к соседям, в Березняки. Вернее, на полпути к Березнякам сворачивали к луговине, где рядом с березовой рощей стоял Храм Смерти, выстроенные вскладчину жителями трех деревень – кроме Скворечников и Березняков сюда носили своих покойников еще и жители Больших Корованов. Малые Корованы тоже были, но там после прошлогоднего поветрия осталось всего пять человек из трех дюжин. Чтобы зараза не пошла дальше, умерших от морового поветрия хоронили в осиннике на той стороне оврага. Сами мало-корованцы и хоронили – местные «смертники» отказывались им помогать. Все, что они сделали – послали весточку сельскому некроманту. Тот приехал, когда уже моровое поветрие сошло на нет, прошелся туда-сюда по новому кладбищу, где-то что-то начертил на земле, какие-то могилы окропил зельями, над какими-то прочел заговор, а одну так вовсе густо посыпал солью и трижды вонзил в землю нож. Надо думать, обезопасил людей от беспокойника.

   Об этом и подумал перво-наперво старый «смертник», когда, вышедши справить на рассвете малую нужду, заметил в тумане шатающуюся фигуру.

   «Женщина», - мелькнуло у него, когда он увидел длинный белый подол и длинные же волосы, которые чуть шевелил предутренний ветерок. Рука сама потянулась к амулету, но упала вниз, не завершив оберегающего жеста. Откуда она тут взялась? Ближе всех к кладбищу были именно Скворечники, да еще тот погост в лесу, для умерших от морового поветрия. Но не пришла же он оттуда?

   - Кто ты и что тебе тут нужно? – окликнул ее «смертник», близоруко прищурившись. С возрастом зрение все чаще подводило его. Он еще мог читать священные тексты по книге и мог, если постараться, вдеть нитку в иголку – если нить была достаточно толстой – но черты лиц на расстоянии в пару саженей уже расплывались перед глазами, а если до собеседника было больше дюжины саженей, то они вовсе сливались в светлое пятно.

   Женщина не ответила. Она стояла, опустив руки, и явно не знала, что делать и куда идти.

   - Тут погост и Храм Смерти, - сказал монах. – Тебе чего тут надо? Помянуть кого-то из покойных или… - тут голос его дрогнул, - у тебя кто-то умер?

   В ответ раздался невнятный звук. Не то бульканье, не то низкий глухой стон. Женщина покачнулась. «Пьяна, - решил монах. – Напилась с горя. Как еще добрела-то сюда, бедная?»

   - Если у тебя кто-то умер, я сочувствую твоей беде, - сказал он, начиная нервничать. Позывы облегчиться никуда не делись, но не станешь же развязывать штаны перед женщиной. Будь это мужчина, он бы уже давно отвернулся и пристроился к ближайшему кустику, но сейчас… - Однако должен сказать, что слишком уж горевать не стоит. Кого бы ты ни потеряла, он сейчас на пути в лучший из миров. Там, куда он ушел, ему воздастся по заслугам… Кто у тебя умер? Муж? Отец? Или… ребенок?

   Женщина ничего не ответила. Ведь глухой утробный стон не примешь за внятный ответ!

   - Ребенок? Жаль. Я, - монах прислушался к себе, - я сейчас вернусь. Ты подожди!

   И в этот момент женщина устремилась к нему.

   Только что незнакомка еле держалась на ногах – и вот она уже сорвалась с места так резво, что «смертник» только разинул рот. Крик замер у него на губах, когда она внезапно оказалась рядом. Рядом настолько, что он увидел…

   Бледное отудловатое лицо…

   Обвисшая кожа…

   Провалы на месте глаз…

   Земля, набившаяся в войлок спутанных волос…

   Длинные кривые ногти…

   Саван…

   «Беспокойница!»

   Что-то горячее потекло по его ноге, когда оживший мертвец с воем потянулся к его лицу. Развернувшись и подхватив подол рясы, «смертник» ринулся бежать. За его спиной слышался вой и топот, словно за ним гнался не восставший мертвец, а, по меньшей мере, боевой рыцарский конь в полном боевом доспехе, да еще со всадником в латах. Разве что латы не гремели на скаку.

   Он сам не понял, как одолел расстояние до Храма и буквально взлетел по ступенькам, ударившись о закрытые двери всем телом. Заперто! Он сам и запирал. Вчера была его очередь, и после облегчения он собирался отпереть двери. Но ключ – ключ! – остался в келье!

   «Брат!» - хотел позвать он напарника, но из горла вырвался только сип. Дыхания не хватало – не в его возрасте так бегать. Ноги подгибались, сердце колотилось где-то в груди, он захлебывался слюной, хватая воздух разинутым ртом. Пробраться внутрь – и, можно сказать, он спасен. Беспокойникам нет хода внутрь Храма Смерти. По крайней мере, тем, кого отпели честь по чести. Но эта женщина…

   Опять послышался низкий вздох-стон. И на сей раз откуда-то сбоку.

   Опасаясь подвоха, «смертник» обернулся – и ему показалось, что он сходит с ума. Фигур было две. Вторая появилась с той же стороны, что и первая, но немного ошиблась и теперь брела вдоль кладбищенской ограды, шатаясь и время от времени наваливаясь на ограду боком. А среди осин на краю рощицы уже виднелась третья.

   «Мало-корованцы! – все-таки сообразил он. – Но… почему?»

   Сколько жил на свете, монах не слыхал, чтобы вот так разом восстало все кладбище. А ведь там без малого две с половиной дюжины покойников! Некоторых хоронили наскоро, просто сваливали в ямы, даже не удосужившись соорудить им приличную домовину. И уж, конечно, практически никого не отпевали. Сами «смертники» и запрещали вносить их в храм и на общее кладбище. Только одного или двух мало-корованцев положили внутри ограды. Это, насколько он помнил, была женщина из Больших Корованов, вышедшая замуж в соседнее село, да какой-то старик. Если встанут еще и эти двое…

   Мысль мелькнула и пропала, когда монах услышал поблизости шорох. Волосы зашевелились у него не только на голове, когда он краем глаза заметил какое-то движение на ближайшей могиле. Но оглянуться и рассмотреть как следует он не мог – из осиновой рощи выходили все новые и новые беспокойники. Пока большая их часть кружила за оградой, но он-то успел позвать ту, первую, упыриху. И она оказалась внутри.

   Буквально перед ним.

   Теперь он мог как следует ее рассмотреть. И это было последнее, что он увидел.

   Второй монах-«смертник», убежденный в том, что сегодня не его очередь вскакивать ни свет, ни заря, чтобы отпереть храм и прибраться в нем, благополучно проспал. Продрав глаза два часа спустя, он не спеша выбрался из кельи, на ходу тоже спуская штаны – да так и замер на пороге, выронив завязки.

   Кладбища больше не было. Ограда оказалась проломана в трех местах, все могилы, которые он видел, оказались разрытыми. Возле некоторых лежали только отдельные кости, целиком или разрушившиеся от времени, но и только. Двери Храма Смерти носили следы глубоких царапин, словно нежить пыталась проникнуть внутрь, но сами двери уцелели. И, насколько мог увидеть монах, когда решился обойти кладбище и осмотреть его, пропали почти все покойники, кроме одного.

   Этот кто-то был его напарник. Вернее, то, что от него осталось, изодранное упырями.

   Торжественные похороны короля Болекрута Пятого вылились чуть ли не во всенародный праздник. Нет, демонстративный траур никто не отменял – многие питейные заведения закрылись, занятия в Институте некромантии, колледже богословия и некоторых других учебных заведениях тоже приостановились, а бродячих артистов, которые накануне приехали в столицу, гнали за ворота чуть ли не палками. Прекратили работу также некоторые цехи, закрылись лавки в центре города, да и городской рынок тоже. Дневная и ночная стража перешла на круглосуточный режим работы, потому как улицы наполнились толпами праздношатающихся горожан, которым просто некуда было себя деть – подмастерья, сидельцы в лавках, студиозусы, слушатели вольных курсов и их наставники – все сидели, сложа руки. Хозяева подсчитывали убытки и тихо материли власть, которая не давала народу работать. Но что поделать? Короли умирают не каждый год! Можно и потерпеть. Тем более что было торжественно обещано, что на другой день после похорон все войдет в нормальное русло.

   Неудивительно поэтому, что толпы зрителей с раннего утра в день непосредственно похорон буквально затопили улицы, по которым должно было следовать торжественное шествие. Забитыми под завязку любопытствующими горожанами оказались Королевский Тракт, ведущий от дворца до главного собора Свентовида, где три дня оставался на всеобщее обозрение труп короля, Верхне-градский спуск, начинавшийся с Площади Властителей до площади, где стоял Храм Смерти и Улица Скорби, протянувшаяся от него до главного кладбища. Забиты до отказа оказались и все примыкавшие к ним улицы и переулочки, где тоже толпились любопытные. Кто-то штурмовал заборы, кто-то в буквальном смысле лез на стену, и многие горожане обогатились, сдавая желающим место у окна в своем доме, чтобы люди могли с комфортом полюбоваться на зрелище. Подозреваю, что такое количество «скорбящих подданных» было вызвано отнюдь не верноподданническими чувствами. Просто люди хотели своими глазами убедиться, что короля наконец-то похоронят и можно продолжать жить, как прежде.

   Три дня траура я проболтался, фигурально выражаясь, между небом и землей, если за землю считать Институт, а небом – монастырь. Пра Михарю стало немного лучше, настолько, что он уже сам мог ходить по келье, не опираясь на руку послушника, но еще был слишком слаб, чтобы присутствовать на богослужениях. И мне приходилось частенько отдуваться за наставника, простаивая долгие часы молитв в храме, а потом, сломя голову, нестись в Институт. Да, вопреки расхожему мнению, учителя на каникулах не отдыхают, а остаются на рабочих местах. Пишут многочисленные отчеты, доделывают планы работ, разбираются с должниками, решают мелкие вопросы, в том числе и ремонта, а если все это закончено – просто сидят. Да-да, сидят, сложа руки.

   Я к таковым не относился. Должников у меня не было – пентаграммостроение третий курс сдал, хвала всем богам, без пересдачи, по теологии тоже все смогли легко написать тест, как и по нежитеведению. Нет, это был не мой предмет, просто я помогал мэтру Визару принимать экзамен. Старик стал заметно сдавать, так что помощь молодого коллеги пришлась кстати. Поэтому все, что мне оставалось, это дописать парочку отчетов и лишний раз припрячь лаборантов к мытью окон.

   Чем, спрашивается, оставалось заниматься эти дни? Ну… дел хватало.

   Во-первых, сын. Мне удалось пристроить Родольфа Беркану на факультет ведовства. Сам он рвался к боевым магам, но там в этом году не нашлось ни одного свободного места. А среди ведунов был недобор. Слишком многие, подавая документы на этот курс, оказались по итогам собеседования слабаками. Как будто люди постепенно утрачивали умение видеть невидимое и чуять неслышимое. У самого Родольфа ведические навыки были средними, но все равно лучше, чем у доброй половины его новых соучеников. Что же до некромантии… ну, как вам сказать. Отец у него некромант, мать – ведьма. Вроде бы способности были, но неразвитые. Через год-другой его можно было бы перевести на факультет некромантов, но я не стал этого делать. Граф-некромант… как вы себе это представляете? Тем более что официально он из рода Беркана…как моя дочь – из рода Байтов. Вот ирония судьбы. У меня трое детей, а продолжить род Груви некому. Даже если я официально женюсь на матери Луны… чего мне не хочется делать по понятным соображениям. Графиня Изабелла Байт не та женщина, которую я хотел бы видеть в качестве смертной жены, даже если бы моя истинная супруга, Смерть, разрешила бы мне вступить в этот брак.

   Пока я проводил время с сыном. Мне хотелось знать о Родольфе все – как он рос, кто менял ему пеленки, как звали его кормилицу, чем он болел в детстве, когда впервые взял в руки деревянный меч, у кого служил пажом, у кого – оруженосцем, кто и при каких обстоятельствах посвятил его в рыцари… В общем, все-все-все. Даже в каком возрасте он впервые поцеловался с девушкой, и кто это была – опытная служанка, которую Робер Беркана нарочно приставил к молодым господам «для услуг», наивная деревенская девчонка, которой вскружило голову внимание племянника герцога или одна из его кузин?

   Задав этот вопрос, я ожидал уклончивого ответа и даже гневной отповеди – мол, папа, вы уж слишком многого хотите! – но никак не стеснительного молчания и малинового румянца по всю щеку. Юноша, а краснеет, как…

   Хм… провел ладонью над его головой, как будто хотел погладить чуть вьющиеся волосы, да не решился. Нет, ну это просто уму не постижимо!

   - Родольф, ты… девственник?

   Румянец на щеках моего сына стал еще ярче. Аура юноши полыхала всеми оттенками голубого от снежной белизны до густо-фиолетового.

   - Отец, я… - только и прошептал он.

   - Не надо, - я коснулся его локтя, сжал. – Ничего не говори. Конечно, в твоем возрасте хотя бы пару поцелуев сорвать у хорошеньких горничных не только не зазорно, но и желательно. А кое-что большее можно позволить с любой трактирной девкой…

   - Отец! – на сей раз в его голосе прозвучал гнев. – И вы туда же!

   - А что, я не первый?

   - Сэр Робер… он задал мне этот вопрос, когда я прибыл домой на побывку. Мой первый отпуск в качестве оруженосца и… и в числе вопросов, которые он мне задал, был этот. С кем я уже успел… переспать в замке моего господина? Я ответил, что ни с кем, и это его… - он пожал плечами, - обрадовало! Он сказал, что четырнадцать лет – этот возраст хорош для первой любви, но чтобы ложиться в постель, рано. Однако если я захочу приобрести новый опыт, он предоставит в мое распоряжение любую служанку.

   - И предоставил? – заинтересовался я. Каюсь, любопытство нездоровое, но, во-первых, я все-таки монах, а во-вторых, речь шла о жизни моего сына.

   - Еще как, - скрипнул зубами Родольф. – Он пришел вместе с нею и стал меня учить, что и как делать с… с этой грудой плоти.

   - А ты?

   - А что я? Я сказал, что у этой служанки уже было трое детей живых и пять раз она уже травила плод, причем некоторые из вытравленных были как раз от… кхм… от моих кузенов. Что она слишком хочет жить, чтобы еще раз забеременеть от кого-то из рода Беркана, и грешно было бы заставлять женщину мучиться. Ибо новая беременность ее наверняка убьет. Вне зависимости от того, оставит она младенца или избавится от него. В общем, - он вздохнул, - после этого меня оставили в покое.

   - Еще бы! – хмыкнул я. – Типичный случай спонтанного пробуждения Силы. Служанка не убежала из комнаты с криками: «Демоны!»

   - Нет, - юноша улыбнулся. – Но посмотрела так, что… что я уехал из замка, не дожидаясь конца моего отпуска.

   - Правильно. Семья Беркана не обладает магическими способностями… если это не способности к некромантии. А ты проявил себя как ведун. Это… было подозрительно.

   - Да. После этого сэр Робер и открыл мне тайну, кем были мои родители.

   - И ты…

   - И я решил вас разыскать. Не сразу. Сперва надо было дождаться срока моего обучения. Я ведь был оруженосцем и должен был оставаться при своем господине до того часа, когда он решит посвятить меня в рыцари. В тот день, когда после ристалища мне надели рыцарские шпоры, я дал себе обет, что найду вас…

   - И?

   - И все, - он улыбнулся. – Я свой обет выполнил.

   - А дальше?

   - Не знаю, - Родольф пожал плечами, - так далеко я еще не заглядывал.

   В принципе, что его ожидало? Как один из носителей фамилии Беркана, он должен был в скором времени принять участие в церемонии Выбора… если она состоится, поскольку, помнится, я расправился с духом, который ее проводил. В любом случае, у него есть неплохой шанс остаться в живых и не умереть в течение ближайших десяти-двенадцати лет. Он может в любом случае рассчитывать на комнату в замке Беркана, но что-то подсказывало, что мой сын захочет большего. И я – кровь из носу – обязан это ему дать.

   Вот так и получилось, что в день торжественных похорон короля Болекрута мы оказались в Храме Свентовида в первых рядах. Вокруг нас были сплошь высокие лорды, герцоги, графы, прибывшие на скорбные торжества представители союзных королевств – те, что успевали прибыть к сроку. Из знакомых тут не было практически никого, если не считать мэтр Вагнера. Ректор Института был женат на внебрачной дочери герцога Ноншмантаня, который по материнской линии приходился родственником правящей династии – точнее, его мать и мать королевы Либуши были сестрами – и поэтому мог присутствовать среди сильных мира сего. Мы с ним, к слову сказать, были здесь единственными простолюдинами по рождению. Нет, отцы города, цеховые старшины и представители торговых и ремесленных гильдий тоже присутствовали, но они находились в задних рядах.

   Мы смотрели, как мэтр Вагнер вместе с первосвященником Свентовида совершает ритуальное богослужение. Ректор слегка нервничал, и только я понимал, почему – душа короля отсутствовала. А ведь она должна быть рядом с телом – обряд как раз и подразумевал ее полное и окончательное освобождение. А кого тут освобождать? Только делать вид, что все идет по плану, дабы удовлетворить присутствующих и особенно королеву Ханну Данскую, единственную женщину в толпе мужчин.

   - Вот тебе первое задание, как ведуну, - прошептал я стоявшему рядом сыну. – Попробуй сосредоточиться и окинуть ауру королевских останков внутренним зрением и скажи мне, что…

   - Их нет! – перебил меня Родольф.

   - Что? Кого нет?

   - Сэра Робера и Яго! – ответствовал мой сын. – Я пытался их высмотреть, но не нашел!

   Он говорил об отце и сыне Беркана, чье присутствие в святилище в этот день было не просто объяснимо, но и желательно. Как-никак, покойный король был братом одному из них и дядей другому. Но…

   - Ты забываешь одну вещь, - напомнил я. – Официально сэр Робер не имеет к семье короля никакого отношения. Он отрекся от всяких прав на престол и больше не считается принадлежащих к королевскому роду, - о том, что послужило причиной отречения, предпочел умолчать.

   - Я слышал об этой истории, - отмахнулся Родольф, - от дяди, когда он помогал мне советом, как вас найти. Но они все равно должны были тут появиться. Хотя бы потому, что недавно завершилась война, и кузен Яго обязан присутствовать тут…

   Бес! Он был прав. Как глава рода Беркана сэр Робер должен был стоять в числе других герцогов и принцев крови в первых рядах приглашенных. А если не он, то его сын, прославивший себя полководец. О победе этим летом не говорил только немой. Яго Беркану не могли не позвать. Почему их нет? Причина должна быть более чем уважительной!

   Я всмотрелся в одно из лиц Свентовида. Изваяние смотрело на четыре стороны и стояло точно в середине святилища, так что к нему можно было подойти с любой стороны. Церемония совершалась перед одним из его лиц, перед обликом Всеотца. Изваяние замерло, прижимая к груди символы власти, и попирало ногами испещренную узорами полосу, символизирующую мир людей, а также подземный мир, где извивались кольца Змея Ящера. Только кольца, без головы, ибо считалось, что Ящер не может проникнуть в наш мир.

   Я подумал об этом, когда увидел его голову.

   Зажмурился, потом резко распахнул глаза и ущипнул себя. Нет, точно, голова была! Среди колец виднелся нос, приоткрытая пасть с намеками зубов, выпученный глаз и даже часть спинного гребня. Полностью она не была изваяна, как будто Ящер не высунул голову, а лишь подсматривал исподтишка. Но она там была! Была, хотя прежде…

   Прежде ее не было, или я не замечал?

   Я тихо толкнул Родольфа в бок:

   - Ты это видишь?

   - Что? – нахмурился сын.

   - Посмотри на нижнюю часть изваяния Свентовида.

   - Где Ящер?

   - Да. Видишь его голову? Глаз, гребень, пасть…

   - Да. А что, ее не должно там быть?

   - Нет, не должно. Ведь если Ящер захочет прорваться в наш мир, он сделает это… кхм… головой вперед. И если она вдруг внезапно появилась, то…

   - То это значит, что он собирается к нам прорваться?

   - Что за неуважение! – раздался вдруг рядом чей-то недовольный голос. – Прекратите! Вы находитесь в святилище, как-никак!

   - Некроманты, - откликнулся другой. – Все им радоваться… Король умер… мир обречен…

   - У нас есть принц! – возразил первый.

   - Мальчишка. Ему еще нет и шестнадцати!

   - Нормальный возраст. Я в его годы…

   - Вы в его годы вели себя точно так же?

   - Виноват?

   Я не выдержал и обернулся на спорщиков. При этом стала видна моя темно-бордовая ряса инквизитора, которую со спины прикрывал обычный темный «городской» плащ, а также амулет на груди.

   Стоявшие за моей спиной два лорда синхронно сглотнули, подавившись воздухом.

   - Я не ослышался? Вы что-то имеете против королевской власти? Я знаю ересь, которая начиналась точно также. И мне будет очень приятно пресечь ее в самом зародыше, тем более, что политическая ситуация впрямь нестабильна и нечего расшатывать ее еще больше.

   Лорды слегка побледнели и попятились, бормоча извинения и спеша слиться с толпой.

   - А вы производите впечатление, - слабо улыбнулся Родольф. – Мастер-инквизитор…

   - Иногда полезно поставить кое-кого на место, - скривился я.

   Через несколько минут поминальная служба завершилась, мэтр Вагнер сделал вид, что отпустил душу короля – так и хотелось подойти к нему и успокоить, сказав, что знаю, куда она подевалась! – и гроб с останками монарха вынесли наружу.

   Все толпой хлынули следом, едва не сметя стражу, которая грудью стояла, чтобы не допустить столпотворения. Проблема заключалась в том, что многие из тех, кто присутствовал в святилище Свентовида, имели право и сопровождать тело до фамильного королевского склепа, а остальные собирались успеть занять места на обочине дороги, чтобы отдать королю последние почести. Ждать ни тех, ни других не стали, и возникла заминка – каждый спешил первым к своему коню, носилкам или просто свернуть в ближайший проулок, чтобы задворками успеть добежать и занять место. По сути дела, только мы с мэтром Вагнером могли не торопиться – нас пропустили к гробу и катафалку.

   - Гордись, - улыбнулся я сыну. – Когда еще тебе выпадет шанс вот так пройтись в первых рядах!.. Пусть повод не радостный, но все равно будет, что рассказать…

   - Кому? Детям?

   - Или подружке.

   - Отец…

   Он опять покраснел, и я решил не смущать юношу. Придет время, наверстает упущенное.

   Порядок кое-как восстановили и процессия двинулась по городу. Впереди ехали в ряд двенадцать герольдов, везя спущенные королевский штандарты. За ними шествовали носильщики с королевскими регалиями. Дальше выступал первосвященник Свентовида во главе своих клириков и помощников. Там же, если честно, было и мое место, но я предпочел занять его поближе к катафалку, поскольку сразу за ним шел мэтр Вагнер. Коляска с королевой Ханной и остальная свита замыкали шествие, причем многие лорды были верхом и при оружии, которым неистово бряцали, словно бросая вызов.

   Народ молчал, провожая скорбный поезд. Редко-редко где раздавались причитания женщин и рыдания. В этот раз наемные плакальщицы не следовали за катафалком, а рассредоточились среди горожан. И я не могу поклясться, что к ним не примешивались и искренние скорбные вопли от зрителей. Короля Болекрута Пятого любили в народе еще когда он был просто наследным принцем. По сути дела, он правил вместо своего стареющего отца последние десять лет его жизни и успел сделать для страны многое. Любовью пользовалась и его первая жена, королева Либуша из печально знаменитого рода Беркана. Их союз вообще в народе вызывал восхищение – говорили, что принц женился на ней по любви, пренебрегая проклятьем, которое нависало над ее родом. И не ее вина, что королева не смогла родить сына. Скорее наоборот, если уж и было, за что осуждать короля, так это за то, что он буквально убил жену, заставив ее забеременеть в третий раз. Только это и ставил ему народ в виду – мол, если ты ее так любил, то зачем рискнул ее жизнью? Только ли потому, что слишком хотел сына?

   В отличие от большинства присутствовавших, я догадывался об истинной подоплеке поступка короля. И доказательство этого появилось уже когда процессия добралась до кладбища, где ждала благородных останков королевская усыпальница.

   Несколько всадников на взмыленных конях прорвалось через заслоны и буквально подлетели к катафалку. Тот, что скакал впереди, осадил храпящего коня и рывком содрал с себя шлем, обнажив покрытое потом лицо.

   - Ну, здравствуй, дядюшка, - прозвучал его спокойный сильный голос. – Вот где довелось… перевидаться напоследок.

   - Яго! – пискнул Родольф, хватая меня за локоть.

   - Кто? – признаться, я помнил, кто такой Яго Беркана, но вот признать в этом красивом мужчине восторженного мальчишку, внебрачного сына королевского бастарда, не мог. Я помнил его шестилетним, с тех пор прошло больше двадцати лет.

   …Снова накатило давнее воспоминание-видение.

   Бой. Отчаянный бой, когда строй нарушился, и сражение рассыпалось на бесчисленные поединки всех со всеми. Он один, окруженный врагами. Отбивается с мужеством отчаяния, но, несмотря на численное превосходство, его никак не удается взять живым или мертвым. Мертвым даже предпочтительнее, но все равно – к нему никто не может подобраться со спины. Со спины его защищает мертвый пес. Зомби ловит копья и стрелы, грудью встречает топоры и мечи, какие-то отбивая, а какие-то принимая на себя. Его нельзя убить, но можно заставить двигаться медленнее, отрубив лапу. На трех ногах он уже не может скакать так легко и быстро, как прежде, и он пропускает копье. Копье, которое останавливает сердце человека, ради которого он жил столько лет.

   - Отец? Отец, что с вами?

   Я очнулся от того, что меня тормошил Родольф. С некоторым удивлением обнаружил себя сидящим в стороне от толпы, на выступе кладбищенской стены. На нас практически не обращали внимания – все взгляды сосредоточились на том, что сейчас происходило у входа.

   - Вы очнулись? – мой сын с тревогой и любопытством бросил взгляд через плечо. Там что-то происходило, и ему смерть, как хотелось туда.

   Смерть… смерть как хотелось…

   Могу устроить!

   Я вздрогнул. Уж кого-кого, а свою жену я ожидал меньше всего.

   - Я… умираю? – почему-то это удивило.

   Еще нет. Но могу устроить… если будет настолько сильно желание. В конце концов, ты был мне лучшим Супругом за все века. Почему бы мне не сделать тебе подарок…

   - Подарив… достойный уход из жизни?

   Достойный уход из жизни тебе… или кому-то другому, на кого ты укажешь.

   История гласит: «Если беседуешь с богом, будь готов ко всему». Здравый смысл поддакивает: «Если беседуешь с женщиной, будь готов к тому, что твои слова могут понять превратно». А если беседуешь с женщиной-богиней, то…

   - Это предложение или обещание?

   Хм… А что предпочитаешь ты?

   Я посмотрел на склонившуюся над нами тень. Родольф не видел ее – на лице юноши было написано изумление пополам со страхом. Он видел, что я шевелю губами, словно произнося слова, но не слышал ни одного из них. А мой взгляд, устремленный на богиню, и вовсе был способен напугать неподготовленного человека… Но изумление… Оно было больше, чем страх. Я вдруг вспомнил, что протолкнул сына на факультет ведунов. Если так, то…

   Я махнул рукой, привлекая внимание сына:

   - Если хочешь посмотреть, что там происходит, сбегай, полюбопытствуй.

   - Правда? Вы, - в его голосе и глазах изумление и смешалось с облегчением, - меня отсылаете? Я… могу вас оставить?

   - Да. Можешь. Я вполне пришел в себя. Посижу тут, переведу дух. Потом догоню процессию…

   Которая почему-то не спешила двигаться с места. Видимо, Яго сумел ее остановить. В самом деле, что же там происходит?

   Родольф убежал, и я снова обратился к жене. Смерть стояла надо мной, не прикасаясь. На знакомых вишневых губах играла улыбка. Она всегда улыбается.

   - Я бы предпочел исполнение желания.

   Вот как…

   - Да, желания. В тот день и час, когда я тебя призову, ты обязана будешь явиться на мой зов и подарить достойный и легкий уход из жизни мне… или тому, на кого я укажу!

   Вот как, - повторила она безо всякой интонации.

   - Вот так. В конце концов, я некромант… был некромантом, хочу сказать, и уход из жизни… ты сама понимаешь, что лично для меня это не вересковые пустоши и вечный праздник, а Бездна, тьма и одиночество. Не говоря уже о том, что большинство моих коллег не умирает просто так. Когда ушел в Бездну Бруно Черный… ты помнишь, что творилось в Зверине?

   Тогда впервые на памяти горожан содрогнулась земля, а река выплеснулась из берегов и затопила несколько уличек на окраине, заодно подмыв часовню богини Воды и разрушив одно из кладбищ, так что полуистлевшие гробы приходилось вылавливать ниже по течению. Сам я отделался парой ушибов и вывихнутым локтем потому, что в миг кончины прежнего главы гильдии некромантов стоял на лестнице и потерял сознание, пересчитав при падении половину ступенек. А вот моему бывшему однокашнику Рудольфу Панде повезло значительно меньше – на него упала потолочная балка, когда начала разрушаться башня гильдии. И это я еще умалчиваю о том, что магистр Бруно Черный целую седмицу мучился от болей в животе и кричал так, что его вопли были слышны даже с улицы. И большинство прохожих лишь радостно потирали руки – мол, мучается некромансер проклятый, видать много грехов скопил за долгую жизнь. Ему не помогали ни заклинания, ни снимающие боль настойки. А под конец ко всему еще прибавилась жажда, и он непрестанно требовал воды… которую тут же извергал вместе с желчью и кровью.

   В общем, мне бы не хотелось так умирать. Совсем нет.

   Услышано и засвидетельствовано, - прозвучал голос моей жены. Она коснулась моей руки холодными пальцами, вскинув другую руку вверх, словно пыталась дотянуться до небес.

   Не было ничего – ни грома, ни молнии, ни видений. Просто я вдруг поверил, что клятва будет исполнена. И, когда придет мой час, я призову Смерть без страха…

   …потому, что достойная смерть не менее важна, чем достойная жизнь.

   Услышано и засвидетельствовано, - повторила жена, наклонилась, касаясь моих губ поцелуем и выпрямилась: - Жду…

   Я не успел спросить, чего именно – у ворот, наконец, что-то пришло в движение, и я услышал призывный крик. Родольф махал мне рукой:

   - Отец! Отец!

   Я оглянулся, вставая. Смерти рядом уже не было. Ушла. Не могу сказать, что на сей раз меня это огорчило.

   - Что случилось?

   - Отец, - юноша шагнул мне навстречу. – Там… там…

   Оказывается, Яго Беркана не просто демонстративно попрощался с телом короля, назвав его дядей, но и потом поприветствовал королеву Ханну, назвав ее тетушкой, и поинтересовался, где его кузины, принцессы Августа и Мирабелла, дочери короля Болекрута. Мол, они тоже должны попрощаться с отцом. О том, что две принцессы предпочли удалиться от мира после кончины их матери, он отмахнулся, заявив, что девочки девяти и шести лет никак не могли сами принять такое решение. И он буквально приказал, чтобы принцесс доставили сюда для того, чтобы дочери могли отдать последний долг человеку, который, может быть, и любил их мать, но не ценил дочерей. И что у королевы плохие советники, раз за пять дней, прошедшие со дня смерти короля, никто даже не предложил послать за принцессами в монастырь.

   Как ни странно, у на первый взгляд безумного предложения Яго нашлись сторонники, поэтому королева Ханна и дала распоряжение. Вернее, не стала спорить, когда так приказал Яго. Только после этого скорбная процессия стала втягиваться в ворота, но теперь уже рядом с катафалком шагал с непокрытой головой сам прославленный полководец, и я, догоняя колонну, несколько раз слышал шепотки, раздававшиеся со всех сторон: «Великие боги, как он похож!.. Просто вылитый дед!» - и меня терзало недоброе предчувствие. Масла в огонь поливал Родольф, который, хоть и сопровождал меня, все вытягивал шею, высматривая двухродного брата. Юноша буквально плясал, как молодой конь, и кончилось это тем, что я решительно оттолкнул от себя сына:

   - Иди уж… поздоровайся!

   Родольф бросил на меня благодарный взгляд и сразу исчез в толпе.

   Я воспользовался этим и отстал, сворачивая на боковую аллею кладбища. Здесь, среди старых, давно уже заброшенных могил и осевших в землю надгробий и склепов старинных родов – многие считались старыми еще в те годы, когда я, как говорится, пешком под стол ходил – мне всегда думалось хорошо.

   Спокойнее?

   Как бы не так!

   По мере того, как похоронная процессия удалялась к Храму Смерти, где монахи-«смертники» уже начали торжественное моление, меня окутывала кладбищенская тишина, нарушаемая шорохами, вздохами, стонами и еле слышным сухим потрескиванием. Это терлись друг о друга кости, шевелящиеся в истлевших домовинах. Я дотронулся до ближайшего надгробия – на каменном постаменте высилась чаша, чьи округлые бока были испещрены вытертыми временем узорами. У подножия чаши на одной из граней постамента был выбит герб рода, на трех других – слова поминальных молитв и имена тех, кто покоился под плитой. Судя по оставленным местам на одной из граней, либо род угас до того, как заполнились все строки, либо часть его потомков была еще жива. «Дзивиличи…» - прочел я.

   Их там было семеро. И я всех их чувствовал. Семеро представителей знатной, но небогатой семьи сейчас готовы были пробудиться ото сна. Чисто машинально я сделал нужные пассы, прочел пару заклинаний, и шорох стал тише. Мысленно я сделал в памяти зарубку – когда все кончился, наведаться в гильдию некромантов – пусть пришлют специалистов, чтобы те прошлись по старинным кладбищам, успокаивая беспокойников. Иначе через несколько дней нас ждет нашествие скелетов. Нет, причинить вреда человеку полуистлевшие кости, не скрепленные к тому же плотью, не могут, но напугать – да, еще как.

   Но что их вызвало из небытия? Что заставило души покинуть пиршественные столы на вересковой пустоши и явиться в наш мир? Или – что встречается реже – всплыть из Бездны?

   Мес-с-с-сть…

   Я даже помотал головой и потянулся ущипнуть себя за запястье. Слово вползло в голову, как змея.

   Зо-о-о-ов…

   Их призвали? Но кто? Ведь не Яго Беркана был тому причиной? А может быть…

   Старое кладбище волновалось. Я чувствовал льющиеся отовсюду эманации смерти. Казалось, даже земля под ногами была какой-то не такой. Снова закружилась голова, стало клонить в сон. Я оперся на другой постамент. На нем распласталось изваяние собаки, положившей морду на щит, который она придерживала вертикально. Оперся – и отдернул руку. Показалось, что каменный зверь чуть дрожит под пальцами, как будто живое животное еле сдерживается, чтобы не вскочить и не сбросить тяжесть веков. «Брано…» - конец слова был отбит, три последние, если судить по неровностям а камне, буквы отсутствовали. С другой стороны, а зачем мне это? Даже если бы и повел этих воинов в битву, полководец не может думать о каждом солдате и, тем более, знать их по именам.

   Полководец?

   В битву?

   Нет-нет-нет! Даже не начинайте! Я – бывший простой провинциальный некромант, ныне – рядовой инквизитор… ну, ладно-ладно, не совсем рядовой, а, так сказать, особа, приближенная к верхам… но все равно, не гожусь я в Темные Властелины. Даже будучи Супругом Смерти…

   Милый…

   Легка на помине!

   Милый, я жду! Где ты бродишь?

   Иду, дорогая. Ведь прекрасно знаешь сама, где задержался… И с кем, если уж на то пошло!

   Пришлось прибавить шагу, хотя головокружение не оставляло.

   Процессия уже влилась в храм, на ступенях оставалось лишь около двух десятков человек – в основном охрана и несколько самых худородных придворных, которым элементарно не хватило места внутри. Служба уже начиналась, но Смерть стояла на ступенях. Стояла среди людей, и сердце мое невольно замерло. Как прорицатель я, можно сказать, никакой – по пальцам одной руки можно пересчитать все видения будущего и прошлого, которые довелось испытать в жизни, но тут ясно, как начертанное огненными буквами, пришло понимание – все эти люди на ступенях храма обречены. Ни один не проживет больше года. Сейчас молодые – большинство моложе меня лет на десять, а есть и те, кто на пятнадцать-двадцать – здоровые, они все погибнут одинаково. Все будут убиты.

   Вишневые губы моей жены улыбались. Лицо Смерть скрыла под покрывалом, но нежный подбородок и губы ярко выделялись на бледной коже. На моих глазах она потянулась к одному из стражников, почти дотронулась до его плеча…

   - Нет!

   Мой возглас заставил нескольких зрителей обернуться. Рука Смерти замерла в воздухе:

   Что?

   - Нет, погоди! – я чуть ли не бегом одолел разделявшие нас ступеньки и встал так, чтобы рука Смерти протянулась сквозь меня. – Я хотел сказать…

   - Господин? – стражник смотрел на мою бордовую мантию во все глаза. – Что вам угодно?

   Если бы я показал медальон и произнес «Слово и Дело!» - он бы тут же пошел за мной в огонь и воду, ибо власть Инквизиции настолько велика. Но я лишь покачал головой:

   - Освободи проход.

   - Как прикажете, - он чуть посторонился, сделав шаг в другую сторону.

   Моя супруга выглядела недовольной. Подбородок ее заострился, губы потемнели и стали тоньше. Еще чуть-чуть – и натянется на костях черепа кожа, превращая нежный лик вечно юной девы в образ жуткой старухи с косой.

   Ты что сделал?

   - Освободил себе дорогу, - краем губ шепнул в ответ. Негоже, чтобы стражник догадался, что происходит.

   Ты… знаешь, что ты сделал только что?

   - Нет. А что?

   Так и подмывало обернуться и посмотреть Смерти в лицо.

   Ты перешел чужую дорогу. Знаешь, что это означает?

   - Первый раз, что ли? – отмахнулся, как от назойливой мухи и сделал шаг, переступая порог храма.

   Иногда и первый раз становится последним, - прошипело мне в спину. Зловеще так прошипело. Впору испугаться и повернуть назад. Но я не стал даже оборачиваться. В конце концов, кто я? Супруг Смерти или так… мимо проходил?

ГЛАВА 6.

Отзвучали траурные мелодии. Затихли колокола на соборных колокольнях. Сняли с окон и фронтонов домов траурные полотнища, с ворот стянули еловые лапы и подмели от иголок улицы. Заново начистили и обновили королевский герб над воротами дворца. Его подновляют лишь при восшествии на престол очередного короля…

   Вернее, должны были подновить при восшествии, но тут в кои-то веки раз лишь покраской и чисткой и ограничились. Ибо всем было не до коронации.

   Королевский совет собрался, как велит обычай, на третий день после погребения покойного монарха. Собрался, дабы, последний раз помянув покойного и перечислив его заслуги перед страной, решить, кому доверить корону. Обычай этот возник давно, но он то становился чистой формальностью, то превращался в настоящую битву. Последний раз к нему со всей серьезностью отнеслись больше ста лет тому назад, когда после смерти очередного короля выяснилось, что прямых наследников у него нет. А есть три претендента – сын дочери, двоюродный брат и потомок предыдущей правящей династии, у которого единственного был, к тому же документ, гласящий, что его предок лишь «временно доверил» корону другому родственнику, пока не подрастет законный наследник. Именно это и послужило причиной того, что впоследствии получило название Войны Трех Королей. У каждого претендента нашлись сторонники и противники, в результате чего страна чуть ли не на двадцать лет погрузилась в пучину междоусобицы. Многие знаменитые роды тогда прекратили свое существование, а другие, растеряв все, отошли в тень. Род графов Масов, связанный кровным родством с одним из претендентов, был в их числе.

   Об этом вспоминали и советники, посматривая на канцлера Протову, который стоял возле пустого кресла. По обычаю, его может занять только новый король. И совет, как правило, заканчивался этим. До этого дня пять королей с именем Болекрут, выслушав пространные панегирики своим отцам, кивали и проходили к сидению, занимая его по праву рождения.

   Но сейчас все нарушалось. И не только потому, что у Болекрута Пятого не было сына с тем же именем. Канцлер Протова смотрел на пустое кресло и не знал, что сказать. Он чувствовал на себе взгляд королевы. Ханна Данская тоже стояла тут, в траурном облачении, наполовину прикрыв вуалью лицо. Она откроет его только через год после смерти супруга, и еще три года не снимет траурных одежд. А когда ее сын станет совершеннолетним, должна распорядиться своей жизнью.

   - Господарь канцлер, - послышался ее шепот, - что же вы молчите?

   Канцлер Протова бросил взгляд на сановников. Все стояли, глядя на пустой стол и ряды кресел. Кресел было меньше, нежели собравшихся – такова традиция. Король, заняв свое место во главе, начинал свое правление с того, что называл некоторые имена. Их обладатели выходили вперед и занимали свободные места. Так и происходило формирование нового королевского совета, и каждый раз каждый из присутствующих надеялся, что его изберут. Протова знал, что одно из кресел должно остаться за ним. А вот остальные…

   - Милостивые господари, - кашлянув, заговорил он, - ясные князья и сиятельные герцоги, - взгляд его скользнул по лицу его сиятельства герцога Ноншмантаня, дальнего родича королей. Тот уже стар, но его единственный сын и наследник, Валентин, умер несколько лет назад* и теперь наследником имени и династии после его смерти должны быть объявлены двое – либо нынешний ректор Института Некромагии магистр Рихард Вагнер, женатый на дочери герцога, либо один из его дальних родичей. – Мы собрались здесь, дабы, согласно обычаю дедову, избрать себе нового короля. Его величество король Болекрут Пятый почил, оставив нас. Но есть у него сын и наследник, продолжатель дел отцовских…

   (*См. «Колледж Некромагии. Самый плохой студент»)

   Королева Ханна подбоченилась. На полшага позади матери переминался с ноги на ногу принц Болеслав. Юноша весь дрожал от нетерпения. Ему объяснили, что должно сейчас произойти – восшествие на трон еще не коронация. Пройдет несколько дней прежде, чем в Храме Свентовида первосвященник возложит корону на его голову. Но все эти дни он будет считаться королем. Некоронованным, но королем.

   - Принц Болеслав еще молод, - продолжал канцлер. – Но юность его не должна смущать никого, ибо благородная кровь течет в жилах этого юного принца. И разум и сила его советников и наставников не даст новому королю сбиться с пути истинного. Долгим будет его правление, и принесет народу мир, покой и благоденствие. Дети детей наших смогут сказать, что прожили жизнь во времена короля Болеслава. Наш мудрый король Болекрут Пятый оставил сыну и наследнику богатую страну. Наши недруги усмирены, наши границы под надежной защитой. Наши сыны и дочери…

   Нараставший уже какое-то время неясный гул и топот ног как раз в эту минуту достиг парадных дверей, и чей-то кулак с грохотом врезался в створки.

   - Именем короля!

   Все вздрогнули. Взгляды присутствующих метнулись к двери, потом – к принцу Болеславу, который порывисто шагнул вперед:

   - Матушка?

   - Именем короля, отворяйте! – дверь снова сотряслась от удара. Голос был женским, но в дверь кулаком бил мужчина.

   Королева и канцлер переглянулись. Решение пришло мгновенно.

   - Представляю вам нового короля! – повысил голос Протова. – Да здравствует его величество король Болеслав Второй!

   Королева Ханна отступила в сторону и довольно непочтительно подтолкнула сына к трону:

   - Садись!

   В это время новый удар сотряс дверь так, что треснуло дерево. Били вовсе не кулаком, а чем-то до того тяжелым, что запор не выдержал. Замешкавшаяся стража – пока не завершилась церемония, они не имели права подчиняться кому бы то ни было – промедлила, и дверь распахнулась.

   Через порог переступили двое – молодой мужчина в черном камзоле с золотыми вставками на рукавах и по подолу, а также девушка в одежде монахини, но с непокрытой головой. Густые волосы медового оттенка свободно рассыпались по ее плечам.

   - Именем короля, остановитесь! – воскликнул мужчина, взмахнув мечом, которым он только что разбил двери.

   - Стража! – вскрикнула королева Ханна. – Ко мне!

   - Стоять! – мужчина сделал шаг вперед. – Ни с места!

   - Именем короля, - девушка вышла вперед, тряхнула головой.

   - Какого короля? – осторожно поинтересовался канцлер.

   На него строго и холодно взглянули серо-стальные глаза. Две пары одинаковых серо-стальных глаз.

   - Именем моего отца, - отчеканила девушка, - его величества короля Болекрута Пятого.

   - Ее высочество, - прошелестел чей-то сдавленный шепот. – Принцесса…

   - Принцесса! Принцесса! – зашептались сановники, переглядываясь. Кое-кто шагнул вперед, кто-то, наоборот, попятился, прячась за чужими спинами. – Ее высочество принцесса Августа!

   Старшая дочь короля Болекрута вышла вперед. Многие в первый раз увидели ее три дня назад, когда она вместе с младшей сестрой, Мирабеллой, покинула монастырь, куда ее заперли по приказу мачехи, чтобы девушка могла проститься с отцом. Но сановники были уверены, что после церемонии сестры вернутся обратно в обитель Живиных Сестер, чтобы доживать там свои дни.

   - Что вы здесь делаете? – прошипела королева Ханна.

   Падчерица улыбнулась мачехе. Она была младше всего на семь лет, но суровое монастырское житье оставило на ее лице свой отпечаток, и сейчас обе – королева и принцесса – казались ровесницами.

   - Я выполняю свой долг, - просто улыбнулась принцесса Августа. – Как старшая из детей короля я имею право присутствовать при избрании нового короля…

   Общий вздох прокатился по рядам собравшихся. Канцлер Протова незаметно потянулся за заткнутым за пояс платком, чтобы вытереть вспотевший лоб.

   - … или сама занять его место, - как ни в чем не бывало, договорила принцесса, подходя к трону с другой стороны.

   Королева Ханна зашипела сквозь стиснутые зубы.

   - Не имеешь права! Женщина не может наследовать влас-сть…

   Если бы не присутствие сановников и собственного сына, она бы с удовольствием вцепилась в гриву этой мерзавки. Мало того, что осмелилась требовать власти вопреки законам, она еще и явилась сюда, одетая не по обычаю. Лишь молоденькие девушки, незамужние и не помолвленные невесты, состоящие в свите королевы, имеют право носить распущенные волосы. А эта… в ее возрасте! Да ей скоро тридцать! Старуха!

   - Может, - улыбнулась та в лицо мачехе, - если она – старшая из детей своего отца и не имеет родных братьев…

   - Брат у тебя есть, - сорвалась на визг королева. – Мой сын…

   - Да, - принцесса была спокойна, как лед, - но вы мне не мать… ваше величество.

   Она была права, и по рядам сановников снова пробежал шепоток. Герцог Ноншмантань выступил вперед. Именно его дочь унаследовала имя и титул, принеся их в качестве приданого своему супругу. И если в этом споре победит принцесса Августа, герцогская корона через какое-то время ляжет на чело его внука, а не уплывет дальним родственникам. Он будет поддерживать старшую дочь короля, - понял канцлер Протова. А если Ноншмантань выскажется за принцессу, то добрая треть сановников скажет то же самое. Каждый третий несогласный – уже повод к расколу.

   - Тем не менее, ваше высочество, - осторожно заговорил он, - есть некое препятствие…

   - Да! – снова чуть не сорвалась королева. – Вы, сударыня, монахиня! Служительница богини…

   - Богиня разрешила меня от всех обетов, тем более что даны они были не мной и не моей сестрой, а от моего имени и без моего явного согласия, - парировала та. – По закону, отроки и отроковицы моложе двенадцати лет не могут сами принимать решений. А раз решение принимала не я, я и отрекаюсь от него за себя и за сестру!

   Стоявший сбоку от нее мужчина с мечом негромко грохнул острием об пол, заставив многих вздрогнуть. Сановники уже узнали Яго Беркану, и сейчас, когда он был не в доспехе, с непокрытой головой, его явное сходство с королем Болекрутом Четвертым бросалось в глаза даже самым упрямым. Герцог Ноншмантань и вовсе глядел на Яго, как на призрак.

   - Моя сестра и я, мы обе покинули обитель Живиных Сестер и явились сюда, чтобы занять этот трон по праву рождения, - произнесла дочь короля.

   - Или… - негромко произнес Яго Беркана. – Или отдать его достойному.

   Перехватив меч одной рукой, он сделал шаг к столу, выхватывая из-за пазухи старый пергамент и бросая его.

   - Здесь и сейчас я, Яго Беркана, заявляю, что двадцать лет назад мой отец герцог Робер Беркана от своего имени и имени своего наследника отрекся от своего настоящего имени и от трона своих предков, лишив меня, своего сына, трона, принадлежащего мне по праву. По закону я – законный король! Сим утверждаю!

   Старый пергамент упал на стол, и канцлер Протова отшатнулся от него, как будто в лицо ему швырнули ядовитую змею.

   - Что это? – сдавленно воскликнула королева Ханна.

   - Отречение. С которым я поступаю вот так!

   Прошелестел извлекаемый из ножен меч. Протова втянул голову в плечи, некоторые сановники невольно зажмурились, когда клинок описал полукруг и с сухим хрустом врубился в столешницу, разрубая стол вместе с лежащим на нем пергаментом. Врубился – и остался торчать.

   - Сим утверждаю. Я – король!

   Сдавленно вскрикнув, королева Ханна упала в обморок.

   Он вышел на обрыв, окидывая взглядом простиравшуюся внизу равнину. Извивалась лента реки, заросшей ивняком и тростниками. За нею раскинулся луг, а чуть дальше виднелись темные пятнышки – небольшое селение. Огибая луг, в его сторону ползла дорога. За спиной возвышался старый алтарь. На нем горел огонь. Пахло кровью и смертью – только что на нем впервые за долгое время была принесена жертва Ящеру. И бог подземного мира, владыка Бездны, принял ее.

   - Смотри!

   Збигнев вздрогнул, когда тяжелая ладонь легла ему на плечо.

   - Смотри. Что ты видишь?

   Мир внизу разворачивался перед его взором, то приближаясь, то отдаляясь и меняя очертания.

   - Реку. Луг. Деревню. Дорогу…

   - Смотри дальше. Что ты видишь?

   - Лес. Землю. Воду. Небо.

   - Еще, - тяжелая рука налилась силой, твердые пальцы давили на плечо. Юноша чувствовал их и почти видел – мог бы увидеть, если бы захотел. Но предпочитал не замечать. – Что еще ты видишь? Смотри, как я учил.

   Збигнев вздохнул. Сосредоточился, чувствуя, как меняется мир. Попробовал посмотреть мысленным взором.

   - Жизнь, - выдавил он. – И… смерть.

   - Где?

   - Там. Внизу.

   - Ты чувствуешь ее?

   - Да.

   Стоило признаться в этом – и действительно, он ощутил тяжелые липкие эманации, поднимающиеся снизу, от луговины. Часть луга, та, что повыше, хранила в земле чужие останки. Много веков прошло с того дня, когда тут были преданы земле останки воинов. Тогда река текла чуть иначе, ее русло было чуть глубже и изгибалось не так круто. Не было и деревни – до ее основания оставалось не менее полувека. Но прошло время, мир изменился. Река изменила русло. Его крутая петля с каждым годом подбиралась к захоронению все ближе и ближе. И недалек уже будет день, когда однажды по весне вешние воды вымоют из-под обрыва обнажившиеся кости и понесет останки вниз по течению – в деревню и дальше. А вместе с ними потечет по земле смерть.

   - Ты знаешь, - тяжелая, осязаемая, но незримая рука лежала на плече. – Знаешь, что надо делать.

   - Знаю.

   - Так делай!

   Словно пять ножей впились в плечо. Збигнев еле сдержался, чтобы не стряхнуть с себя эту призрачную руку. Но в ее прикосновениях, в причиняемой ею боли он черпал свои силы.

   Юноша поморщился, несколько раз глубоко вздохнул. Качнулся вперед, вставая на самом краю – еще немного, и потечет вниз земля, рождая оползень и увлекая его за собой в заросли ивняка. Медленно вскинул руки. Ощутил, как боль из плеча постепенно распространяется дальше, охватывая ключицы, плечи, предплечья, пульсируя в локтях и перетекая в кисти. Почувствовал, как стали тяжелыми и твердыми кончики пальцев. Как они нагрелись, словно вместо кистей у него теперь были горящие сучья. Подержал руки, сколько мог, а потом, выдохнув, резко встряхнул пальцами.

   Сила толчком выплеснулась наружу, и на миг родилась боль – словно в подушечки пальцев вонзились ножи. Збигнев прикусил губу, давя в зародыше крик – и почувствовал, как сила рвется из него, изливаясь сплошным потоком. Он почти видел ее – десять тонких переплетающихся нитей, постепенно сливаясь в сверкающее мраком и огнем полотно, низринулись вперед и вниз, словно вода из прорванной плотины.

   Она ударилась в берег, отмечая свой путь поломанными, искалеченными кустами и вспучившейся землей. Противоположный берег взорвался, взвились в воздух камни, песок, земля, корни деревьев и сами деревья, превращаясь в груду обломков. Взвились – и рухнули в реку, породив волну, которая ударила в противоположный берег, подмывая его.

   - Еще!

   Он снова встряхнул руками. На сей раз боль была иной – сладкой, приносящей наслаждение. Она задурманила голову. Волна почти чувственного наслаждения окутала его. Юноша застонал. Это был сладко. Слаще, чем девичьи поцелуи. Слаще, чем ощущать под пальцами податливое женское естество. Слаще всего на свете.

   - Смотри!

   Збигнев с трудом разлепил мокрые ресницы – как раз в тот миг, когда взбаламученный берег рухнул в реку и вместе с камнями, песком, корнями деревьев в воду заскользило что-то серовато-желтое. Словно камни или…

   Кости.

   Вот прокатился череп. Дождем посыпались мелкие косточки, тяжело, цепляясь за все, рухнули берцовая кость и таз. Сверху, перемешанное с землей, перепачканное глиной, упало остальное. А следом уже падали другие костяки. Шуршание и плеск воды сопровождали их. Река бурлила, вода крутилась и ярилась, но постепенно начинала успокаиваться. Берег еще рушился, еще сыпались сверху кости пополам с землей и корнями, а вниз по течению уже текла рыжевато-бурая вода, и покачивались на ее поверхности кости.

   - Смотри.

   Он смотрел. Смотрел и чувствовал, как, вопреки ожиданию, сила не покинула его. Что она по-прежнему пульсирует в кончиках пальцев. И что он в любой миг снова может испытать то же наслаждение.

   И когда он понял это, из груди его вырвался ликующий отчаянный крик.

   - Итак, коллеги, такие вот дела.

   Рихард Вагнер постоял, помолчал, глядя на нас тяжелым взглядом. А что мы могли сделать? Совет короля опубликовал странный указ – согласно ему, совет откладывает выборы короля до той поры, пока не будут найдены соответствующие документы и получены знамения от Свентовида и Прове-справедливого. Впервые за без малого двести лет страна осталась без короля. Сановники, от которых в кои-то веки раз что-то зависело, не могли – не хотели выбрать одного из трех претендентов.

   Кого предпочесть? Старшей в роду – старшая дочь старшего сына – была, несомненно, принцесса Августа, дочь короля Болекрута Пятого и королевы Либуши из рода Беркана. Королеву Либушу любили в народе, история их любви в свое время вдохновила многих менестрелей, и в другое время нечего было и желать иной наследницы. Но в жилах принцессы текла проклятая кровь герцогов-личей Беркана. А это значило, что в любом случае править ее дочери Болекрута долго не придется. И она либо через несколько лет покинет этот мир, оставив трон грудному младенцу, либо проживет долго – при условии, что сохранит девственность.

   Иное дело – ее двоюродный брат, Яго, носящий то же имя Беркана, но свободный от проклятья, ибо его отец, сэр Робер, по крови был из рода королей и лишь воспитывался в семье проклятых герцогов, усыновленный одним из них. Он мог быть лучшим кандидатом на трон… если бы не происхождение.

   Ибо не только Робер, но и сам Яго Беркана – оба были незаконнорожденными. И если у Робера имелись документы о том, что он признан сыном герцога, то мать Яго была простой крестьянкой, что лишало молодого человека прав на трон.

   И, наконец, третий – сын короля Болекрута от второго брака, принц Болеслав, сын королевы Ханны Данской. Рожденный в законном браке, свободный от каких бы то ни было проклятий, но слишком уж он был молод. А при таких противниках это скорее было недостатком, чем достоинством.

   - Что же теперь будет? – нарушил молчание мэтр Цветан, новый преподаватель боевой магии. Недавно еще бывший ведьмаком на больших дорогах, он еще, казалось, пах пылью и кровью. И его в его ауре до сих пор ощущались отголоски смертей тех, на кого ему приходилось охотиться. Мэтр Визар, преподаватель нежитеведения, из-за этого нарочно старался держаться от него подальше.

   - Пока неизвестно, - пожал плечами магистр. – Временно страной управляет Высокий совет. Но по всем законам на сороковой день после погребения короля они обязаны дать ответ. Иначе…

   Продолжать он не стал, да мы и не настаивали. Если за оставшееся время не будет избран новый король, кто знает, что случится дальше.

   Я ощутил на себе пристальные взгляды.

   - Что?

   - Вам ничего не известно, коллега?

   - Откуда? Если уж и спрашивать о будущем, то госпожу Вотану, нашу прорицательницу, - огрызнулся я. – А я в пророчествах полный бездарь!

   Госпожа прорицательница только насмешливо фыркнула. В свое время несколько лет назад мне пришлось заменять ее на некоторых уроках. Не скажу, что неудачно. Но ведь никто не знал, чем я там на самом деле занимался! А то видение будущего, связанное с Яго Берканой… Ох, вот о чем мне не хотелось сейчас думать!

   - Хорошо, - магистр Вагнер смотрел прямо на меня, и его взгляд не сулил ничего хорошего. – Мы там и сделаем. Госпожа Вотана, выберите подходящий день и час и проведите… соответствующий обряд. О результатах доложите мне лично. А пока, - ректор хлопнул в ладоши, - все можете быть свободны и отправляться на занятия. Студиозусы, в отличие от пророчеств, ждать не станут.

   Коллеги тотчас же заторопились, вставая с мест и, скомкано прощаясь, стали покидать кабинет совещаний. Первым вылетели за порог маг-ветеринар и нежитевед, явно больше опасаясь за своих подопечных, чем за студентов, оставшихся с нежитью и нечистью один за один. За ними торопился алхимик, принюхиваясь так, словно уже начинался пожар, и в коридорах было полно дыма. Вместе с ними ушла целительница, на прощание окинув собрание пристальным взглядом. Я замешкался, пропуская вперед прорицательницу и пожилого мэтра Визара, шествовавшего рука об руку со своим помощником, и не ошибся, услышав негромкое:

   - А вас, мастер Груви, я попрошу остаться.

   - Да?

   С тоской проводил взглядом спины удалявшихся по коридорам коллег – кто-то спешил на занятия, а кто-то и по своим делам, потому как сегодня на собрании присутствовали все, даже те, у кого уроков с утра не было, - и вернулся обратно.

   - Вы ничего не хотите мне сказать, мастер?

   Я выдержал его взгляд. С магистром Рихардом Вагнером у нас была небольшая разница в возрасте – ваш покорный слуга учился на первом курсе, когда нынешний ректор заканчивал пятый. На выпускном экзамене он уже принимал у нас зачеты, как аспирант и младший преподаватель. О нем уже тогда ходили легенды. А если принять во внимание события тех давних лет, то можно себе представить, что это были за слухи*.

   (*См. «Колледж Некромагии. Самый плохой студент»)

   Какое-то время Рихард Вагнер был нашим кумиром. Девушки поголовно были в него влюблены, и он частенько отвечал им взаимностью. Не скажу, что он принимал зачеты в постели, но слухи же должны откуда-то браться!

   - Ничего, - ответил я.

   - А мне сдается, что вы что-то знаете, - безжалостно продолжало мое начальство. – Ваша аура… ее цвет и… фактура, - магистр сделал неопределенный жест, обрисовывая сполохи над моей головой. Самое паршивое, что сам-то я видеть ее не мог – мог лишь усилием воли приглушить ее, но какова она со стороны – никому из живых сие увидеть не дано. Более того, лишь в момент смерти, выходя из тела, душа успевает заметить ауру – вернее, то, как она угасает.

   - Вы что-то скрываете, мастер.

   - Каждый из нас что-то скрывает, - ответил уклончиво. – Мое беспокойство вызвано в первую очередь моими занятиями. Я читаю курс богословия и теологии, но все еще остаюсь педагогом на замену. И курс пентаграммостроения, который мне навязан…

   - Вам навязан?

   - Да. Эта дисциплина не связана напрямую с моей специальностью…

   - Вот как? То есть, вам ни разу не приходилось чертить пентаграммы?

   - На практике – много раз. Но в теории… в теории надо обладать знаниями, которых у меня нет.

   - До сих пор нет? Столько лет спустя? – он усмехался, но глаза оставались холодными.

   - До сих пор. Столько лет спустя, - покивал я в ответ. – И, пользуясь случаем, я хотел бы еще раз намекнуть руководству о том, что Институту крайне необходим преподаватель пентаграммостроения… на постоянной основе.

   - Если вы беспокоитесь только об этом, - помолчав, кивнул ректор, - то это многое объясняет. Но наши коллеги могут считать иначе. Тут не только я являюсь специалистом по чтению ауры. Кое-кто еще может сделать другие выводы… вы понимаете, коллега?

   Понимал. Это я понимал лучше, чем ректор мог себе представить.

   - Поэтому, надеюсь, вы понимаете, что в такой ситуации вам просто необходима будет поддержка… совет…Да и просто осознание того, что вам есть, с кем поговорить?

   Голос его дрогнул. Я ощутил давление на разум. Чтение и внушение мыслей не являлись отдельной дисциплиной, ее преподавали в качестве факультатива на кафедре целительной магии и у ведьмаков. Но то, что магистр Вагнер оказался специалистом в «мозговом штурме»…

   - Я…хотел сказать…- пришлось немного поддаться, - хотел сказать, что… если мне захочется с кем-то поговорить… я… найду того, кто меня сможет выслушать.

   Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Я чувствовал силу Рихарда Вагнера и, смею надеяться, он тоже ощущал мою. Конечно, в открытом противостоянии ясно, на чьей стороне была бы победа, но за моей спиной незримо стояла Инквизиция. И если дело действительно дойдет до конфликта, то…

   - Что ж, - ректор коротко дернул подбородком, изображая церемонный поклон, - это радует. В таком случае, не смею вас задерживать, мастер…Вас ждут на занятиях, не так ли?

   Никогда еще я не вылетал из кабинета совещаний с такой скоростью. И еле вписался в поворот, когда уже снаружи до меня донеслось холодное:

   - Будьте осторожны.

   До кафедры теологии я добрался взмокшим и взъерошенным, как после драки. Изнутри слышался гул голосов. Переводя дух – негоже врываться к студентам в таком виде – я невольно прислушался.

   - Да не придет он! – звенел мальчишеский голос. – Им всем сейчас не до того!

   - А что происходит? – это спросила какая-то девушка.

   - Ты что, с Луны свалилась? Не знаешь, что в Зверине творится?

   - А что?

   - А то, что мы без короля! – вступил в разговор второй парень.

   - И что?

   - И то, что может начаться война.

   - Ой…Как? Какая? С кем? – аудитория взорвалась гулом голосов. – Мамочки… Что, правда? Откуда знаешь?

   - Ну, сам-то я не слышал, но…- парень явно рисовался, - но моя бабка, когда меня провожали, напутствовала, чтобы, в случае войны, я все бросал и шел за королем.

   - Э, бабка… Мы-то думали…

   - Она у меня знахарка и ведунья. К ней половина города ходит за советами. Вот и моя мать, когда меня сюда провожали, к ней ходила.

   - Боялась сыночку в дальнюю дорожку отпустить? Думала, что не поступишь?

   - Ну, и про это тоже спрашивала…А бабка ей сказала, что, мол, поступит внук, ума у него на это хватит. Но если вдруг случится война, пусть бросает учение и идет в королевское войско. Дескать, там от него будет больше пользы…

   Эти его слова вызвали целый шквал возгласов. Кто-то смеялся, кто-то обсуждал бабкино пророчество. Но все голоса увяли, когда я дернул на себя ручку двери.

   - Аларм! – крикнул кто-то. Студенты засуетились, как вспугнутые тараканы. Кто-то спрыгнул со стола, кто-то поспешил метнуться в проход. Кто-то вовсе нырнул под лавку. Ну, как дети, честное слово!

   - Что, не ждали?

   Зажавшиеся студиозусы вытаращили на меня глаза. Первый курс, что с них взять! И первая, если судить по расписанию, лекция по теологии. Предмет-то не основной, по нему даже первокурсники лишь зачет сдают в конце года, после чего забывают о моем существовании… до третьего курса, когда выясняют, что пентаграммостроение тоже читаю я. Не люблю я этот предмет. В свое время здорово намучился, пытаясь правильно начертить стандартную схему, и, сдав-таки экзамены, выкинул всю теорию из головы, поскольку на практике, как выяснилось, достаточно уметь худо-бедно ориентировать лучи по сторонам света и не забывать вовремя зажигать и гасить свечи по углам рисунка. А схемы… ну, схему в любом справочнике найти можно, как выяснилось. Когда меня Инквизиция отправила сюда педагогом на замену, я от всей души надеялся, что мне не придется иметь дела с этим предметом. Но кто же знал, что именно «пентаграммист» и не выйдет на работу, так что замещать пришлось как раз его!*

   (*См. «Мемуары рядового инквизитора. Учитель под прикрытием»)

   Ну, ладно, не будем о грустном.

   - Значит, думали, что наставникам не до вас, господа студиозусы? – прошел к кафедре, окинул взглядом стену. Вернее, доску в ее середине. Любят у нас студенты на ней чертить всякое… разное.

   Сейчас доска сияла девственной чистотой. Эх, молодежь…

   - Что, неужели на всем курсе нет талантов? – поинтересовался я, осматривая доску. – Вот совсем-совсем ни одного? Не верю, господа студиозусы!

   Парни и девушки переглянулись. Их лица медленно вытягивались.

   - Э…простите, мэтр…

   - Мастер, - машинально поправил я. – Дальше?..

   - М-мастер, - парень, рискнувший подать голос, пожал плечами, - да мы тут все… вроде как…

   - Вроде как таланты, хотите сказать?.. А почему доску не изрисовали? Тут иной раз такие шедевры наскальной живописи попадаются – просто ой! Если бы боги видели творчество некоторых одаренных личностей… альтернативно одаренных… они бы лишний раз подумали, стоит ли создавать человека разумного и не проще ли наделить разумом кого-нибудь, не имеющего хватательных конечностей. Рыб, например. Или червяков…

   Лица моих слушателей постепенно вытягивались. Не такой первой лекции они ожидали, ой не такой!

   - Что? – я окинул взглядом полторы дюжины юнцов и юниц. – А вы чего ждали? Историю о том, как Свентовид дунул-плюнул и возник мир? Так вам бабушки в деревнях сто раз про это рассказывали. Что летела гусыня, решила снести яйцо, да присесть было некуда, не было земли, одна вода. Взмолилась она – и услышал ее Свентовид… Дальше по тексту. Не слышали, нет?

   - Нет, - пискнул кто-то.

   - Эту историю не слышали? А какую? И кто конкретно?

   - Я, - произнесла девушка на передней парте.

   - Имя?

   - Ружана…

   - Полное имя!

   - Ружана Немцова, мастер…

   - Мастер Груви, студиозус Немцова. И, предвосхищая ваш вопрос – да-да, тот самый.

   Девушка покраснела, опуская взгляд. Ну, опять я попал! Каждый год это повторяется. Каждый год приходят новые студенты – и всегда находится девушка, которая в меня влюбляется. И что во мне такого? Я же не юноша бледный со взором горящим, не рыцарь на белом коне и даже не магистр. Я до сих пор даже числюсь мастером, хотя по возрасту вполне мог бы быть мэтром. Не хочу. Лень. И так каждая собака знает.

   - Так что можете звать меня просто «святой отец»! Итак, какую версию истории о сотворении мира вы слышали в детстве, студиозус Немцова?

   - Про люлю, - прошептала девушка.

   - Кого?

   - Про птицу такую, люлю… поганкой ее еще зовут.

   - А, слышал-слышал. История известная. Поганка достала землю со дна моря, звери ее расхватали для своих нужд, а ей ничего не оставили. И с тех пор свои гнезда поганка строит на воде, сооружая плотики из плавающей травы и сушняка. Вопрос – а умела ли она и раньше строить такие плотики или научилась потом, от безвыходной ситуации?

   - Э-это вы мне, м-мастер Г-груви? – заикаясь, выдавила девушка.

   - Это я всем. Но, если хотите, можете броситься грудью на бойницу и первой изложить свою версию.

   Студентка что-то прошептала.

   - Что-что?

   - Не знаю, - прошелестело еле слышно.

   - Не знаете? А как же вы будете мифы анализировать? Каждый миф, каждая сказка – суть не просто изложение каких-либо событий, это и повод задуматься и ответить для себя на вопрос… который сперва надо обозначить. Главный вопрос любого мифа или сказки: «Чему он учит?» Вот чему учит миф о птице поганке? Все думают, раз студиозус Немцова в затруднении!

   Парни и девушки глядели на меня недоуменно. Они явно ждали, что я начну диктовать им основные постулаты, сыпать терминами и цитатами из работ знаменитых теологов прошлого. А вот и нет. В теории я предпочитаю вдохновение и импровизацию, ибо опыт показывает, что добрую половину всех теоретических знаний можно смело забыть. А вот когда дел доходит до практики…

   - Ну? Не слышу ваших версий! Смелее, господа. Я сегодня пока еще сыт. И вообще, детьми не питаюсь.

   К потолку медленно поползла чья-то рука.

   - Итак?

   - Этот миф учит, - парень, судя по всему, тот самый, что рассказывал про бабку-ведунью, - что надо уметь жертвовать собой ради других.

   - О как? Вот так категорично? Собой ради других? А если эти другие клали на твою жертву и даже спасибо не скажут? И даже – давайте пофантазируем! – вовсе не знали, что вы собрались чем-то ради них жертвовать? Что они уверены, что жизненные блага или исполнение желаний упало на них сверху просто потому, что они такие все из себя хорошие?

   - Но они же не виноваты…

   - В чем? Что ради них чем-то пожертвовали?

   - Да, - набычился парень.

   - А кто виноват?

   - В чем?

   - В том, что они – такие?

   - Кто?

   - Те, ради кого надо жертвовать собой. Миф учит тому, что надо постоянно чем-то жертвовать. Что жизнь невозможна без того, чтобы одно менять на другое, и что нельзя просто так получить все жизненные блага – всегда приходится что-то отдавать взамен…

   - Не всегда, - возразил парень.

   - Не всегда? Уверены, студиозус…

   - Прайз. Юлий Прайз, мастер Груви! – воскликнул он.

   - И в чем же вы уверены, студиозус Прайз?

   - В том, что иногда ты жертвуешь собой и ничего не получаешь в обмен за свою жертву. А все достается другим. Так учит миф о птице поганке.

   - Вот как? – я задумался. – Хорошо. Тогда, группа, слушайте первое домашнее задание. Написать сочинение на тему «Жертвенность в мифах и реальной жизни. Сходства и отличия». Разобрать на примере истории о птице поганке и дополнить примерами из вашей личной жизни. Всем понятно? Полный текст мифа найдете в библиотеке в разделе «Мифология». Записали? Тогда вперед. За работу!

   Ханна Данская молилась, когда ее уединение было нарушено. Королева стиснула пальцы в замок, задержала дыхание. Никто не должен прерывать молитву женщины. Говорят, триста лет назад одна ведунья так долго молилась, что спасла этим свою жизнь. Ее схватили по доносу соседей – мол, она бродит ночами по кладбищу и что-то собирает на могилах. Женщину схватили, пытали. Она отрицала злой умысел, уверяя, что собирает лекарственные травы и отбирает землю с могил добрых людей для создания защитных амулетов. Ей не поверили и приговорили к казни. Перед смертью она испросила разрешение прочесть последнюю молитву богам. И молилась так долго, что не только ее палач, но и даже обвинители устали ждать, а люди, собравшиеся посмотреть, как будут жечь ведьму, вообще стали в разочаровании расходиться по домам. Однако прервать ее молитву не смогли, и в конце концов на нее так и махнули рукой. Мол, ты еще трое суток будешь молиться, а у нас дела…

   А что теперь? Она – королева, и то к ней стучат в неурочный час.

   «Какая ты теперь королева? – мелькнула горькая мысль. – Твой король мертв. Твой сын слаб…Ты чужеземка. Кто станет тебя слушаться? Будь Богумир чуть постарше, тебе бы и то пришлось уйти. А пока он совсем мальчишка… ему даже нет шестнадцати лет… Правда, его дед в четырнадцать лет командовал полком, но тогда шла война, и у наследника были опытные советники… А кто теперь на ее стороне?»

   Посторонние мысли сбили весь молитвенный настрой. Вздохнув, королева последний раз прикоснулась кончиками пальцев к подножию домашнего алтаря Матери – в этой стране ее звали Живой – и поднялась на ноги.

   - Кто там?

   - К вашей королевской милости…

   Мужчина. Знакомый. Уже хорошо. Но почему у него такой голос, как будто он принес недобрую весть?

   Дежурившая в передней фрейлина поймала взгляд королевы и поспешила отворить двери. В покой, отделявший домашнюю молельню, шагнул замковый кастелян.

   - К вашей королевской милости, - повторил он, склоняясь в поклоне. – К вам…

   - Не нужно объяснений, - из-за его спины выступила высокая стройная женщина в траурном одеянии. – Этого достаточно… матушка.

   Королева вздрогнула, увидев старшую падчерицу. Принцесса Августа была чуть выше ее. Каблучки и головной убор делали их почти равными в росте, но Ханна Данская прекрасно понимала, что, если старшая дочь короля Болекрута оденется подобающе своему статусу, она будет выглядеть намного величественнее. Тем более что она была моложе на целых семь лет. В известной степени это многое значит.

   - Что вы здесь делаете? – произнесла королева. – Здесь и сейчас…

   - Я вам помешала? – холодно улыбнулась принцесса.

   - Я молилась.

   - Вот как. Еще недавно я сама много времени проводила за этим занятием, - улыбка принцессы Августы стала еще холоднее.

   - И вы… осмелились мне помешать? Вы – монахиня…

   - Бывшая монахиня, матушка. Или, думаю, правильнее называть вас просто вашим величеством?

   - Называйте, как вам угодно.

   - И то правда… вы никогда не были моей матерью. Вы даже мачехой мне не смогли стать. Не успели вы приехать, как нас с сестрой заперли в монастырь… вы даже не захотели с нами пообщаться… после того, как стали женой нашего отца.

   - Мне этого не позволили. Я была молода… любила своего супруга… Да, я его любила. А он любил меня! – Ханна буквально вцепилась в эту мысль. - Мы были счастливы…

   - Ценой чужого несчастья.

   - Я ни в чем не виновата! Я…

   - Знаю. Поэтому и я вас ни в чем не буду винить, - сказала принцесса Августа таким тоном, что королева почувствовала страх.

   - Что вы имеете в виду?

   - Только то, что вам ни в чем не будут чинить препятствий… когда вы решите отсюда уехать.

   Королева ахнула, бросив взгляд на мявшегося на пороге дворецкого. На фрейлину, которая тенью замерла в углу, она даже не обратила внимания.

   - Уехать?

   Принцесса Августа медленно прошлась по комнате, осматривая стены и немногочисленную мебель.

   - Вам разрешат взять с собой то, что вы захотите увезти. Вам также предоставят возможность выбора дороги и решить, куда и когда вы хотите уехать.

   - Но я не хочу уезжать! – воскликнула королева. – Это мой дом и моя страна! Я – королева…

   - Бывшая королева, - бросила принцесса через плечо. – Не забывайте, ваше величество, что ваш супруг скончался…

   - Но у меня есть сын! Наследный принц…

   - Принц – еще не король.

   - Но он будет королем!

   - Будет, - принцесса развернулась к мачехе, сжимая кулаки, - если его выберут!

   Ханне показалось, что ее ударили в грудь – столько ненависти было в голосе ее падчерицы.

   - Ты…

   - Я – старшая дочь своего отца. Я – перворожденная и законнорожденная. Я – королевской крови, - произнесла Августа. – И я – старше.

   - Но не умнее! Женщина на троне…

   - Почему бы и нет? История знала таких королев. И все они были дочерьми своих отцов. А вот вдовы после смерти мужа не правили никогда. Даже если их сыновья признавались законными наследниками трона, у принцев были другие советники. Постарше и поумнее матерей.

   - У тебя ничего не получится.

   - Получится, раз я здесь. А вот получится ли у вас, ваше величество…И впредь никаких «ты». Я – принцесса. Наследная принцесса. Сударь, - обратилась она к дворецкому, который так и маячил на пороге, - проследите, чтобы королевские вещи начали собирать сразу же после того, как ее величество объявит, в какой день и час она намерена нас покинуть. Я не желаю промедлений! Прощайте, ваше величество!

   Обозначив короткий реверанс, принцесса Августа вышла из покоев мачехи. Уже в коридоре к ней присоединились два пажа и какая-то дама. Ханне очень хотелось узнать, кто эта мерзавка, которая так скоро переметнулась от своей королевы к этой выскочке, но она сдержалась. Вместо этого махнула рукой на дворецкого:

   - Ступай.

   - Но… ваше величество, у меня приказ, - поклонился тот.

   - Какой приказ? Позаботиться о моем отъезде? Я сама решу. Ты мне в этом деле не нужен.

   Слуга поклонился еще ниже и, пятясь, вышел.

   Из дальнего угла послышался тихий всхлип. Стремительно обернувшись – с губ уже готов был сорваться испуганный визг – королева увидела свою фрейлину. Девушка вздрогнула, отпрянув и чуть ли не вжимаясь в стену, а потом тихо опустилась на колени, сжимая руки и опуская голову на грудь:

   - Простите, ваше величество…

   - Встань, - махнула рукой Ханна Данская. – Я не сержусь… на тебя.

   - О, моя королева, - девушка вскинулась, но осталась коленопреклоненной, - скажите, неужели это правда?

   - Что?

   - Что вы… вы… - голос фрейлины дрожал, глаза наполнялись слезами, - что вы нас покидаете?..

   - Кто тебе это сказал? – Ханну Данскую опять всю затрясло.

   - В-вы… только что… Г-господарю дворецкому…

   Она подавила вздох, постаравшись, чтобы голос не дрожал.

   - Глупости все это. Ты не так все поняла. Утешься, милое дитя, - приблизилась, взяла девушку двумя пальцами за подбородок, заглянула наполненные слезами глаза, черпая в них уверенность. – Я вас не оставлю. А теперь утри слезки, улыбнись и встань. Встань-встань, дитя мое. Я хочу дать тебе секретное поручение, - наклонилась, понизила голос до заговорщического шепота: - Ты ведь не откажешься мне помочь?

   - Нет! – фрейлина вскочила так быстро, что чуть не наступила на подол. Слезы, еще минуту назад готовые пролиться, исчезли, как по волшебству. – Приказывайте, ваше величество!

   - Тише-тише, не кричи, - королева улыбнулась, беря в ладони лицо девушки. – Сейчас ты улыбнешься и, как ни в чем не бывало, пойдешь и отыщешь для меня господаря Протову.

   - Господаря канцлера?

   - Да-да. Скажешь ему, что королева срочно хочет его видеть. Но это должно быть тайной. Ты поняла? Моя дочь… приемная дочь, принцесса Августа, слишком плохо знает придворную жизнь. Она может допустить ошибку, на которую ей надо указать. Кто лучше справится, если не он?

   Королева улыбнулась, и фрейлина ответила ей улыбкой:

   - Да, ваше величество!

   - Беги, дитя мое. Беги!

   Поклонившись, девушка выскользнула за дверь.

   Оставшись одна, Ханна Данская стиснула кулаки. Улыбка исчезла с ее лица, она схватилась за голову, застонала. Боги, что же происходит? Что же ей делать?

   Королева обернулась в сторону молельни. Просить помощи у богов? Но что они могут сделать?

   - Помогите мне, - Ханна метнулась к алтарю, упала перед ним ниц, простираясь на полу. – Я на все готова! Я на все согласна, лишь бы сохранить трон за моим сыном! Лишь бы эта мерзавка и все они исчезли, провалились, сдохли… Сделай что-нибудь! Богиня, ты же можешь! Убей их всех! Убей!

   Ее душили злые слезы. Она колотила кулаками по полу, всхлипывала, завывала, скрипела зубами, хрипела и выла, как волчица, попавшая в капкан. Ей сейчас не было дела ни до кого! Рушится ее мир, решается судьба ее сына. И ради своего ребенка она была готова пойти на все.

   Но постепенно силы королевы Ханны иссякли. Все еще всхлипывая и дрожа мелкой дрожью, она распростерлась на полу, закрыв лицо руками. Жива осталась глуха к ее мольбам. Все ее оставили. Она никому не нужна.

   Шорох. Шаги. Тихий скрип двери…

   Кашель.

   - Ваше величество?

   Женщина медленно выпрямилась, опираясь на дрожащие руки.

   - Ваше величество? – повторил тот же голос. – Вы… здесь?

   Протова! Уже! Пришел? Королева Ханна села на полу, яростно вытирая лицо и торопливо поправляя прическу. Боги, она, наверное, ужасно выглядит! Платье помялось, отдельные пряди растрепались… и помада наверняка стерлась. Женщина торопливо оторвала манжет, стирая краску с губ.

   - Ваше величество? Вы меня звали?

   - Да-да… я сейчас… минуту…

   Путаясь в юбках, торопливо поднялась, быстрыми движениями оправила подол, слегка пригладила кружева на груди.

   - Сударь…

   Канцлер Протова стоял у порога и сделал шаг навстречу королеве, показавшейся на пороге молельни:

   - Моя королева? Что с вами? Вы плакали?

   Ханна Данская порывисто шагнула к нему, протягивая руки:

   - Помогите мне! Спасите меня и моего сына! Его хотят убить!

   - Уб… убить? – он шагнул было навстречу, повторяя ее жест, но вовремя опомнился и остановился. – Вы сказали, что вашего сына хотят убить? Кто?

   - Не важно. Я… пока это только слова, а судить за неосторожно вырвавшееся слово… Это не по-королевски! Как королева… пока еще королева… я не могу судить за слова, но как мать я обязана побеспокоиться о жизни и здоровье своего ребенка. Вы со мной согласны?

   - Да, моя королева, - канцлер пристально смотрел ей в лицо.

   - Так помогите матери защитить ее дитя! Моему сыну нужна защита от злых сил. От меча, яда или чего там умирают в наше время короли, его защитят, но эти Беркана… вы ведь знаете легенды, которые ходят об этой семье?

   - Знаю, ваше величество, - не дрогнул мужчина.

   - Так защитите моего сына от колдовства Беркана! Умоляю вас!

   - От колдовства? – казалось, Протова был сбит с толку. – От колдовства есть только два способа защиты – божье покровительство и… другое колдовство.

   - Я согласна! – королева еле сдержалась, чтобы не вцепиться канцлеру в камзол и не начать трясти его, как грушу. Он помешал ей, шагнул к двери. Торопливо выглянул в коридор, стрельнул глазами туда-сюда и плотно прикрыл дверь, возвращаясь к женщине.

   - Но, ваше величество, это может быть опасно, - он заговорил осторожным шепотом. – Вы не знаете, что такое колдовство… настоящее колдовство. Может, у вас на родине другие колдуны и ведьмы, но у нас…

   - Забудьте о моей стране! – отмахнулась Ханна. – Я уже семнадцать лет живу здесь. И знаю, о чем идет речь. И я повторяю, что согласна на все! Мой сын должен быть защищен от колдовства этих Беркана! Во что бы то ни стало, защищен! Вы это понимаете?

   Она все-таки ухватила канцлера за отворот камзола, но вовремя отпустила руку. Протова, как ни в чем не бывало, отряхнул ткань.

   - В таком случае… если вы дадите мне расписку…

   - Да!

   - Я смогу дать вам кое-какой совет.

ГЛАВА 7.

Уф… наконец-то он закончился, этот долгий день! Три лекции, три! Шесть часов почти непрерывной говорильни! Честное слово, проповедовать в храме намного легче. А тут… Но что поделать. Начало учебного года всегда такое. Приходят новые студиозусы, мальчики и девочки, не отягощенные лишними знаниями. Они, как губка, готовы впитывать любое сказанное наставниками слово, и все принимают на веру… Ну, почти все. Что бы ты ни говорил, обязательно найдется тот, кто считает, что он все уже знает лучше наставника. И хорошо еще, если у такого умника хватает соображалки помалкивать и не выпячивать свои знания перед другими. А то ведь лезет в дискуссию, отвлекает…

   Хвала всем богам, сегодня все было не так. Сегодня у меня просто заплетался язык. А ведь, казалось бы, живи и радуйся… Только вот радоваться не получалось.

   Вчера была первая практика в году у третьего курса. Практика по некромантии. Обычно в первый год студиозусы слушают только лекции да ходят за экскурсии. Практики у них мало, только раз в седмицу их водят на экскурсии – то в городскую лечебницу, то в городской морг, то на кладбища, то в институтские подземелья, где содержатся опасные твари для опытов. При этом они чаще стоят и смотрят, как работают другие. На втором курсе им уже доверяют побольше – поработать помощниками в лечебнице, перетаскивать туда-сюда трупы в морге, подавать инструменты во время проведения обряда, выносить отходы за обитателями нашего «монстропарка». Только на третьем курсе будущие некроманты сами могут что-то делать – дежурить в морге, препарировать тела, помогать исцелять больных, ставя диагнозы и составляя лекарства, нейтрализовать беспокойников и выслеживать мелкую городскую нечисть. Четвертый и пятый курсы – время прохождения полноценной практики, когда студиозусов могут отправить «в поле».

   И вот вчера третий курс впервые в учебном году отправился на практику на одно из старых городских кладбищ. На то самое… правильно, туда, где несколько дней назад был в одном из склепов погребен король Болекрут Пятый. На то самое, где я, проходя по рядам, заметил нездоровую активность.

   Ну, что сказать вкратце…Активность там была. И такая, что лично возглавивший практикантов мэтр Визар после посещения кладбища не вышел на работу. И кого, как бы вы думали, поставили на замену? Естественно, скромного автора этих строк.

   Напрасно я упирался во всех смыслах слова. Мол, на кафедре некромантии и черной магии и без меня полно народа. Есть, кому заменить старика, которому давно пора на пенсию. Сам Рихард Вагнер, который в последние несколько дней стал вести себя странно, явился ко мне и сообщил эту новость.

   - Только одни сутки, мастер. Одни, - произнес он. – Завтра уже все будет иначе.

   - Но что я могу сделать за одни сутки? Тем более что у меня сегодня еще пентаграммостроение… Вы, надеюсь, нашли настоящего преподавателя?

   - Нашли, - ответил ректор таким тоном, что я почему-то сразу ему поверил.

   - Ну, раз так… Но что я скажу третьекурсникам? Я не успею подготовиться. Я…

   - Прочтете им лекцию по технике безопасности, - отрезал ректор, берясь за ручку двери.

   И следующие шесть часов я говорил. Сам не помню, что болтал – вспоминал собственные студенческие годы, рассказывал, как мы помогали городским властям нейтрализовать участки земли под новые кладбища и очерчивали границы старых. Как зачищали овраги и скотомогильники, как выкапывали из-под снега упырей и обрабатывали массовые захоронения. Меня слушали. Надеюсь, что слушали. Как-никак, биография у меня богатая, есть, что вспомнить, потому как даже в бытность инквизитором мне пару раз приходилось «тряхнуть стариной» и вспомнить некромантские приемчики. Особенно когда приходилось разгребать последствия действий чьих-то колдовских чар.

   Колокол, который возвещал о конце занятий, я встретил с большим восторгом, чем мои слушатели. У меня на сегодня было запланировано еще несколько дел.

   Торопливо собирая вещи, выскочил из аудитории и через две ступеньки устремился вверх по лестнице в библиотеку. По четным числам она закрывалась сразу после окончания занятий – наверное, чтобы студиозусы не тратили время понапрасну, кто первым успел протиснуться в массивные, украшенные рунами, двери, тот и будет обслужен. Но на преподавателей это правило не распространялось. Тем более, для таких, как я.

   Я был одним из немногих, кто знал или догадывался, кем на самом деле была наша библиотекарша. Ее не просто так звали Змеей Особо Ядовитой или просто Змеей – в зависимости от того, успела она подложить свинью говорившему или нет. В ее жилах текло несколько капель крови настоящих ламий, а эти полуженщины-полузмеи отличались уникальной способностью к самоомолаживанию. Однажды на библиотекаршу было совершено нападение, и все думали, что она уже не оправится. Но полгода спустя Змея Особо Ядовитая, как ни в чем не бывало, приступила к работе с новым лицом и новой кожей. На такое была способна только ламия – после линьки, разумеется. Свою роль в установлении ее личности сыграло и то, что она любила пощекотать нервы некоторым впечатлительным студентам и студенткам – все знали, что в коридоре, ведущем в читальный зал, есть небольшая дверка, на которой красовалась невинная с виду надпись «Вход только для должников». Время от времени оттуда раздавались крики и стоны, так что по Институту ходил слух, что там на самом деле располагалась комната пыток, где те, кто плохо обращался с книгами, подвергались… ну, мягко говоря, наказанию. Начальство этому не препятствовало – ведь, несмотря на слухи, пока ни один студент не пропал без вести, не был найден искалеченным, да и в уме никто не повредился.

   Перед дверями в библиотеку мялось трое молодых людей. Из моей группы, разумеется. Что ж, похвальное рвение к наукам, особенно если учесть, что на написание сочинения им отводилась целая седмица. Завтра библиотека будет работать допоздна, так что сидеть в читальном зале им можно будет хоть до самого отбоя.

   - Что вы тут забыли?

   - Вот… - один из парней продемонстрировал стопку фолиантов, - книги хотели сдать.

   - Учебники? В начале года? Что, уже все заочно прошли и решили, что они вам без надобности?

   - Нет, - они переглянулись. – Просто… вот, сами взгляните!

   Я взглянул. На двери красовался обрывок пергамента, на котором неровными буквами было начертано:

   «С пустыми руками не входить».

   - Подстраховались, значит? Ну-ну… А что сегодня четное число, не знаете?

   - Ну…э-э…а…

   Очень содержательный ответ.

   - По четным числам вас сюда в любом случае так поздно никто не пустит. Библиотека на сегодня уже закрыта.

   Лица студентов вытянулись от изумления. Ну, да, первый курс. Им понадобится по меньшей мере месяц, чтобы втянуться в студенческую жизнь. Институт Некромагии – это вам не Государственный Институт Естественных Дисциплин, где все понятно с первых дней. Тут многое зависит не только от того, четное сегодня число, но и какой день седмицы, а также какая фаза Луны. Например, я никогда не задаю практических занятий по пентаграммостроению в те дни, когда Луна идет на убыль. А практика по прорицанию проводится только по средам и пятницам. И остальные преподаватели вынуждены подстраивать под это свои занятия. Что же до факультета ведьмаков, то таким же днем у них является понедельник – по понедельникам занятий на факультете нет. Совсем. Зато в четверг будущие ведьмаки выкладываются, как говорится, по полной программе. Как и боевые маги, у которых таким же запретным днем является пятница. Все дело в богах-покровителях. Ну, а про алхимиков и говорить нечего. Бывало, что весь институт срочно менял расписание занятий просто потому, что на кафедре алхимии начинали проходить новую тему. Тут не только первокурсники, тут даже некоторые преподаватели, приходя на занятия, первым делом спрашивали: «Ну, чему и кого мне сегодня учить?»

   - Значит, мы пойдем? – переглянулись студенты.

   - Да. Идите. Сочинение можно сдать на следующее занятие. А оно – только через семь дней.

   Лица парней напряглись еще больше. Эх, молодежь! Старшекурсники бы только обрадовались и рукой махнули – мол, времени навалом. А эти… куда мы катимся… Впрочем, когда-то я сам был таким же наивным мальчиком. Это теперь я старый усталый циник. И в дверь библиотеки я грохнул кулаком от всей своей циничной души.

   - Змея! Открывай! Дело есть!

   За спиной послышался грохот – у студентов из рук попадали учебники. Но изнутри раздалось тихое шипение:

   - Кто там ж-шить меш-шает?

   - А ты открой – и узнаешь, - я чуть-чуть потянулся к ауре двери. Совсем чуть-чуть, только чтобы на запоры лег налет ржавчины.

   - Гру-у-уви…

   Вот как! Скажите, как можно прошипеть мою фамилию? А ведь она ее именно прошипела.

   - Отец Груви. Смекаешь?

   - Сс-с-сс… - хочется верить, что это был не завуалированный мат. – З-закрыто.

   - Сказать «слово»?

   Лязгнул засов.

   - З-саходи.

   Я бочком проскользнул в щель, едва не столкнувшись с библиотекаршей грудь в грудь. Собственно, там сталкиваться был не с чем – тощая она. Недоедает, наверное. Или всему виной возраст? Ведь даже ламии не могут жить вечно.

   - Что прос-сиш-шь?

   - Летописи.

   - А больш-ше ничего не надо?

   - Пока нет.

   Шевельнув гибким худым телом – некоторых мужчин эта обманчивая хрупкость заводит – библиотекарша проскользнула вперед. Было время, когда я боялся ее до дрожи и скрежета зубовного. Особенно когда сам был студентом.

   Кстати, о студентах!

   - Там трое парней у порога мнутся. Приняла бы ты их?

   - Пос-сле шес-сти не ем, - отрезала Змея, исчезая между стеллажей. – Ч-што-нибудь тронеш-шь – убью.

   Я спрятал руки за спину. Ну, убить не убьет, но в черный список внесет, как пить дать. Тогда придется, как когда-то, просить приятелей взять и для меня книжечку или сборник конспектов. А мне надо сохранить с нею добрые отношения.

   - Это мои ученики. Первый курс, еще не разобрались в наших порядках. Им только книги по космогонии и «Сказки о животных» взять.

   - С-сказки? – худое лицо показалось из-за стеллажа.

   - Только сказки.

   - С-сам пос-смотри!

   Ого! Это что-то новое. В Институте объявлен Час Спонтанного Проявления Доброты, а я не в курсе? Наклонился над стеллажом. Ну, кто ставит сборники сказок и легенд на самую нижнюю полку? Наверное, тот, кто уверен – взрослые люди такую ерунду не читают. А ведь я не мальчик уже – поясница порой побаливает. И коленки на каменном полу стынут… Ладно! Не первый раз!

   Набрал книг, сколько смог и вернулся к порогу.

   - Эй, парни!

   Они так и стояли у порога, хлопая глазами и не зная, чему верить.

   - Берите, пока я добрый. И смотрите у меня! Как фамилии?

   - Краловец…и… Брюс… - они переглянулись.

   - Вот что, Брюс и Краловец, ваши сочинения я проверю в числе первых. А книги сдадите мне лично. Понятно? Лично! И больше никому!

   Парни переглянулись снова и попятились, прижимая книги к груди. По-моему, я их напугал. Ничего. Привыкнут.

   Библиотекарша обернулась быстро. На одном из столов уже лежало несколько старых потрепанных фолиантов, переплетенных с досками, обшитыми телячьей кожей. Золотое и серебряное тиснение почти стерлось, так что прочесть, за какой год эти летописи, было затруднительно. Ничего, разберусь.

   - Бумага? Перо? Чернила?

   - Да, спасибо. Это тоже нужно.

   - Даю три час-са…

   Точно! Сегодня, оказывается, не просто час, а День Спонтанного Проявления Доброты. Иначе с чего бы…

   Ладно. Времени не так уж и много, тем более что работа предстояла большая.

   Дело в том, что летописи пишутся разными людьми. Это так только говорится, что история не терпит сослагательного наклонения. На самом деле не просто терпит, а порой и без него вообще не существует. Говорят же, что историю пишут победители… а переписывают сочинители по приказу правителей и авторы художественных произведений. Вот и летописи существуют как бы в двух вариантах – версия «для всех» и правильная. И если сравнить оба варианта… ну, вы поняли.

   Этим я как раз и собирался заняться. Одну версию недавних событий я мог прочесть в инквизиторской библиотеке, а другую – здесь и сейчас. В принципе, могла существовать и третья, но где ее искать?

   Меня интересовали знамения, необъяснимые факты, описания погодных и природных явлений. Это ошибка – считать, что летописцы фиксируют только политические события – мол, такого-то числа князь такой-то объявил войну соседям, а в таком-то месяце его сын взял в жены княжну такую-то. Иногда автор или переписчик вставлял и детали, не относящиеся к высокой политике. Резкое похолодание, побившее посевы, засуха, ураган, сорвавший крыши с половины городских домов, пожар или наводнение, не говоря уже о том, что рухнуло изваяние Свентовида или у мельника родился двухголовый теленок – все шло в дело.

   Раскрыв первый же том, стал вчитываться в выцветшие буквы. Кивком головы поблагодарил возникшую за правым плечом библиотекаршу, подвинул бумагу и чернила и приготовился делать выписки. Потом сравню тексты с теми, которые хранятся в архивах Инквизиции. А вдруг там отыщется кое-что интересное? История имеет свойство повторяться. И, если суметь предугадать поворот, можно успеть подстелить соломку.

   Листы заполнялись заметками медленно, но я начал думать, что успею уложиться в три часа, когда послышался приглушенный стук в дверь. Ого! Кого еще принесло в библиотеку в эту пору? Судя по окнам, уже спустился вечер. Еще немного – и здание учебного корпуса будет заперто до утра.

   Шипя, как рассерженная кошка, библиотекарша поползла выяснять, кто еще не знаком с расписанием работы библиотеки, раз явился за полчаса до официального закрытия всего корпуса. Я как раз исписал второй лист и приостановился, разминая пальцы, когда услышал ее шипение:

   - Он здес-с-сь…

   - Мастер Груви?

   На пороге читального зала стоял наш ректор. Он уже сменил рабочую мантию на дорогой камзол, привесил на бок меч и набросил на одно плечо плащ. Если бы не гильдейский знак, его можно было принять за одного из лордов, каковым он, собственно, и был, пусть и не по праву рождения. Но зять герцога Ноншмантаня мог претендовать на титул, тем более, при такой внешности.

   - Милорд?

   - Я вас повсюду ищу. Срочное дело.

   - Что случилось?

   - Извольте следовать за мной!

   Мэтр Вагнер сделал четкий поворот «налево-кругом», словно на плацу, и покинул библиотеку.

   Змея сердито зашипела и мотнула головой, намекая, что все книги уберет сама – лишь бы убрался я. Стало понятно, почему она так легко впустила ректора – не терпелось избавиться от инквизитора. Ну да, рядом с такими, как я, неуютно порой даже охотникам за нечистью, не то, что самой нечисти.

   Темный плащ ректора маячил уже на другом конце коридора, так что пришлось прибавить шагу, переходя на несолидную рысь. Ну, да, я уже не мальчик, чтобы так бегать. И коленка порой хрустит, если слишком долго бегать вверх-вниз, и дыхание подводит. Но ректор старше меня, а вон какой проворный. И ведь хоть бы раз обернулся, чтобы посмотреть, не отстал ли я! Начальство, чтоб его… Мысленно пожелал мэтру споткнуться или хотя бы зацепиться за что-нибудь, чтоб не мчался так.

   Он и впрямь остановился только у порога своего кабинета. Обернулся через плечо:

   - Вы готовы?

   - К чему?

   - Что за манера, отвечать вопросом на вопрос?

   - Что за манера держать меня в неведении? Я, как-никак, не мальчишка-аспирант. И, тем более, не первокурсник.

   - Тем лучше. То, что вы сейчас услышите… предложение, которое вам могут сделать… я бы на вашем месте не отказывался от него.

   - Что?

   - Будьте готовы, мастер.

   С этими словами магистр распахнул дверь.

   В его кабинете царил полумрак – только плясали слабые язычки пламени в камине, да горела свеча на столе. Однако пусть бы там царила полная темнота – не заметить поднявшегося при нашем появлении из кресла человека было невозможно. Его черный плащ казался самым темным пятном даже сейчас.

   - Он здесь, - сказал ректор.

   Незнакомец взмахнул рукой, и к одной горящей свече добавилось еще две, а огонь в камине запылал ярче.

   - Груви!

   Он эффектным движением откинул с лица надвинутый на глаза капюшон.

   Тонкое лицо со складками щек, которые делали его черты расплывчатыми. Нос картошкой, морщинистый лоб, нависающий над бегающими глазками. Чуть расплывшаяся фигура кабинетного работника. Умело отретушированная аура. Уши…

   По этим ушам я узнал бы его из тысячи.

   - Руди?

   - Магистр Рудо Белый! – вскинул ладонь мой бывший однокашник, которого я когда-то знал как Рудольфа Панду. Не счесть случаев, сколько раз мы списывали друг у друга! После окончания Колледжа я отправился простым помощником городского некроманта в Большие Звездуны, а Рудика богатый папа пристроил в гильдию некромантов. Сперва курьером, потом письмоводителем, потом секретарем… и, насколько я слышал, именно он сменил на посту недавно покинувшего нас прежнего главу гильдии Бруно Черного. Вот странно. Рудик никогда в жизни не работал «в поле», он наверняка даже забыл, чем упырь отличается от вурдалака и не может отличить следы мары от следа кикиморы. А уж про жизненный цикл упыря знает только то, что он есть. Но – поди же ты! – теперь судьбы сотен некромантов зависят от него. И кабинетный работник, вся работа которого по специальности ограничилась двумя месяцами практики – и то, практики в архиве! – теперь указывает специалистам, как им надо работать.

   - Что, не ждал, что я о тебе вспомню, Згаш? – ухмыльнулся тот.

   - Отец Груви, - отрезал я. – Не ждал. Что случилось?

   - Ох, какой ты стал… «Отец Груви»! – рассмеялся Рудик, подходя и дружески пытаясь толкнуть меня в бок. – Впрочем, слышал-слышал о твоей карьере.

   - Что случилось?

   - Да что ты в самом деле, как не родной! Нет, чтобы обрадоваться старому другу… Поблагодарить…

   - Спасибо, - не без сарказма сказал я. – Что дальше?

   Ректор тихо хмыкнул и прошел на свое место, всем своим видом давая понять, что занят бумагами и не будет вмешиваться в беседу.

   - А ты здорово переменился, - хихикнул Рудик. – Важный стал… инквизитор…

   - Я не…

   - Слышал-слышал! – мой бывший однокашник вскинул ладонь. – Между прочим, нечего стесняться. Из наших многие не стали работать по специальности. Маричка… помнишь Маричку Брон? Замуж вышла, за мельника. Пятеро детей… Седрик Кучка лесником стал. У князя… как бишь его… князя Полесского. Гжесь Тайл советник у того же князя Полесского. Рихард Ворм теперь священник Радегаста. Представляешь? Радегаста! Курам на смех. С его-то способностями! Марек Ворм вообще однажды сел на корабль и… и больше его никто не видел. То ли за море ушел, то ли утонул где, то ли отшельничествует на каком-нибудь островке. А Янусь Питмар, представляешь, книги пишет! Книги! Я читал. Обхохочешься.

   - Я… м-м… тоже…

   - Ты – другое дело. У тебя мемуары. А у него – сплошь какая-то бредятина. Про драконов, чародеев, путешествия в иные миры и полеты к звездам. Я как-нибудь дам тебе почитать. Посмеешься на досуге.

   - Ты пришел для того, чтобы пополнить мою библиотеку? – я прикинул, что у Змеи целый стеллаж был забит «легким чтением». Знаю точно, поскольку мои «Записки провинциального некроманта» занимали там почетное место.

   - Помню-помню, ты у нас весь из себя такой знаменитый… что тебе до какого-то писателя-фантазера! – скривился Рудик. – А вот он, небось, гордится тем, что вы когда-то сидели на одной скамье и слушали одних и тех же лекторов…

   - Ты гордишься?

   - Ха! – отмахнулся новый глава гильдии некромантов с таким видом, что мне все стало ясно. – Что нам с тобой до них? У нас с тобой жизнь-то удалась. Не то, что…

   - Ближе к делу, Рудик! За жизнь можно поговорить и потом.

   - Да, это само собой. Завтра в девять в трактире «Петух и скрипка». Не забыл еще, где это?

   Я бросил взгляд на ректора. Магистр Вагнер копался в своих бумагах, не поднимая головы, но я знал, чувствовал, что он все слышит. «Петух и скрипка» был старым студенческим трактиром. Там гуляли студиозусы еще в те времена, когда Колледж Некромагии был скромным учебным заведением на окраине города. Тогдашний владелец трактира сделал ставку на бесшабашную молодежь и не прогадал. Теперь «Петух и скрипка» пережил два ремонта, после которых обзавелся двумя залами и несколькими кабинетами «для особо важных гостей». При желании там можно было и свадьбу сыграть – если финансовые возможности клиента позволяли. Когда-то магистр Вагнер тоже там бывал. Как и ваш покорный слуга.

   - Не забыл.

   - Отлично. Я там снял кабинет. Посидим, вспомним молодость, отметим твое назначение…

   - Мое… что?

   - Разве я не сказал? – делано удивился Рудик. – Надо же, заболтался… Это ты на меня так действуешь, Згашик!

   - Отец Груви, если можно…

   - Если нельзя! – дурашливо передразнил он. – Расслабься, тут все свои…

   Я опять покосился на ректора. Тот не смотрел в нашу сторону, что-то быстро писал.

   - Ты прав, Рудик, - кивнул я.

   - Магистр Панда, если можно.

   - Если нельзя! – вернул шпильку я. – Тут все свои, не забыл? И вообще, должен знать, что к гильдии некромантов я теперь практически не имею отношения. У меня немного другое начальство, - я щелкнул пальцем по медальону. Было время, когда я от всей души ненавидел этот знак – глаз в огне. Потом смирился, а сейчас даже порадовался, что сегодня он был со мной.

   - Ну, если ты до сих пор переживаешь, то это дело поправимое. Держи!

   Эффектным жестом – ярмарочные фокусники бы обзавидовались, да и среди наших студентов многие душу бы в аренду сдали за такое умение – он выудил откуда-то небольшую коробочку, которую перекинул мне:

   - Смотри.

   Внутри – я почувствовал это еще до того, как откинул крышку – лежал…

   …лежал мой гильдейский знак.

   Сколько лет тому назад я снял его, чтобы больше не надевать? Сколько раз потом проклинал себя за решение? Вроде бы и не спонтанное оно было, и никто силой его с меня не срывал. И вроде как это был не окончательный отказ, а – на словах, по крайней мере! – временная мера, дескать, ты оставляешь его на бессрочное хранение… Все это я понимал тогда и сейчас. Гильдейский знак надевают один раз. И снимают один раз. И когда судьба заставила меня отказаться от принадлежности к ордену некромантов, я…

   - Что это значит?

   - Это значит, - Рудик приосанился, расправил плечи и, придав лицу каменное выражение, провозгласил: - Именем и попущением Богини возвращаю тебя, Згаш Груви, в орден некромантов! Да будет так.

   - Услышано и засвидетельствовано, - неожиданно подал голос Рихард Вагнер.

   - Что? – взвился я. – Что это…

   - Заладил «что» да «что»! – отмахнулся мой бывший однокашник. – Ты восстановлен в ордене. По моему личному ходатайству. Если бы ты знал, сколько мне – мне! – пришлось оббить порогов!

   - Догадываюсь…

   Неужели пра Михарь знал? Неужели Великий Инквизитор дал свое согласие? Да быть такого не может! И Смерть… жена должна была знать… не говоря уж о том, что надо было принести искупительные жертвы другим богам. И вообще – легче десять раз сменить ордена и богов-покровителей, чем один раз вернуться туда, откуда когда-то ушел.

   - Я же знал, - Рудик приобнял меня за плечи, - как ты страдаешь среди этих инквизиторов. Я же читал твои мемуары… читал черновик, между прочим, а не те отцензуренные рассказики, которые выходили под именем «Записок». Не спрашивай, как мне это удалось… вернее, как удалось мэтру Бруно. Уж не знаю, как и на каких условиях, но именно у него хранился оригинал твоих сочинений. Не в запасниках Инквизиции, а у него. Так что я все знаю, Згаш. И – вот. Получи. Ты снова некромант. А вот это, - он потянулся дотронуться до знака инквизитора, - забудь. Выкинуть, конечно, его нельзя, но… засунь куда подальше и забудь, как страшный сон.

   «Забудь как страшный сон». Легко сказать. Когда-то, в молодости, я только и мечтал об этом. Что однажды в монастырскую келью войдет мэтр Бруно Черный, протянет мне мой гильдейский знак и скажет: «Ты свободен, Згаш, простой провинциальный некромант. Иди. Твоя работа ждет тебя!» Я молился об этом, порой нарушая устав – когда все возносили хвалы Свентовиду, я один шептал: «Отпусти меня! Не хочу!» Еще десять… да что там, еще пять лет тому назад я бы бегом побежал, стоило намекнуть на возможность освобождения. Но сейчас… Сейчас было уже поздно. Я постарел. Привык. Смирился. Мне это даже начало нравиться. Начать все с начала? В неполные пятьдесят лет? Не слишком ли…

   - Не слишком ли…

   - Поздно? Ты с ума сошел, Згаш! Никогда не поздно начать все с начала. Тем более, что у тебя такие заделы… И такие перспективы…

   Перспективы. Странствующего некроманта, который колесит из конца в конец страны и ищет, где бы заработать? Или освободилась вакансия в каком-нибудь городке? Или…

   - Бери выше, - угадал мои сомнения бывший приятель.

   - У тебя?

   - Еще выше.

   - А…

   Поймав мой взгляд, ректор молча кивнул головой, указывая пальцем в потолок. А Рудик и вовсе пожелал меня добить, пятерней изобразив на голове корону.

   - Ее величество вдовствующая королева Ханна Данская желает, чтобы у ее сына, наследного принца Болеслава был наставник. Опытный. Мудрый. Сильный…некромант, - сообщил глава гильдии некромантов. – Я сразу подумал о тебе, Згаш.

   - Я? Наставник принца? Но…

   - Таков приказ королевы.

   - Королевы? А разве снем уже созывали? Что-то я не слышал об этом.

   Снем созывали не так уж часто. Предпоследний раз его созывали перед самым началом Войны Трех Королей. Последний раз – по окончании оной. И вот сейчас… Созывают его лишь в тех случаях, когда после смерти короля претендентов на престол оказывается больше одного. Тогда со всей страны съезжаются знатные лорды и голосуют за одного из них. На сей раз претендентов было трое – принцесса Августа, старшая дочь короля Болекрута Пятого, его сын от второго брака, мальчишка неполных шестнадцати лет, принц Болеслав и… и Яго Беркана, внебрачный сын королевского бастарда Робера Берканы. То, что по материнской линии принцесса Августа тоже была из этого рода, только все запутывало. Ибо слишком многие знали о проклятье, висевшем над этим родом. Лидия, сводная сестра Робера, пыталась снять проклятье, но…насколько я знаю, ничего у нее не получилось.

   - Снема еще не было. Лорды только начинают съезжаться. Он откроется не раньше, чем через два месяца. До этого срока и какое-то время после рядом с принцем должен находиться его личный наставник. Некромант.

   - Зачем?

   - Чтобы защитить его от черной магии этих Беркана, разумеется! Эта зараза проникает повсюду. Насколько я знаю, на факультете ведьмаков обучается еще один представитель этой семейки?

   Вопрос был адресован Рихарду Вагнеру. Тот кивнул, глядя мне в глаза. В отличие от Рудика Панды он знал, что Родольфа Беркану рекомендовал лично я.

   - Обучается, - не дрогнув, кивнул ректор. – И пока мы не можем ничего сказать об успеваемости и способностях этого молодого человека. Стоит подождать хотя бы первой сессии…

   - То есть, вы признаете, что собираетесь дать высшее магическое образование одному из герцогов рода Беркана, - это прозвучало как утверждение, а не как вопрос.

   Мы с Вагнером переглянулись.

   - Да.

   - Вот видите! Что и требовалось доказать! – Рудик развел руками и широко заулыбался. – Один из них овладевает магией и все вместе они скидывают правящую династию. Чем не повод для опасений за судьбу наследника престола?

   Я пожал плечами. В моей голове как-то не укладывалось, как мой сын – а Родольф Беркана был моим внебрачным ребенком – мог угрожать принцу Богумиру. Тот уже не маленький ребенок, в этом году отмечалось его шестнадцатилетие. Некоторые короли в этом возрасте не только уже вовсю правили, но и даже женились.

   - И вы, - нарушил недолгое молчание магистр Вагнер, - хотите, чтобы коллега Груви стал наставником принца?

   - Да, - Рудик был все еще горд собой.

   - Исключено.

   - Что?

   Признаться, даже я был удивлен, а глава гильдии некромантов так и вовсе вытаращил глаза и разинул рот, чем-то став похожим на голодающую лягушку.

   - Исключено, - чуть громче повторил ректор. – Во-первых, сейчас начинается учебный год – горячая пора составления планов, заполнения документаций и серьезная работа со студентами. Большинство второ- и даже третьекурсников пришли с каникул буквально пустыми, как чистый лист. И мы вынуждены иногда не только давать новый материал, но и спешно повторять прошлогодний. Порой во время одной лекции рассматривается сразу две темы, что не способствует облегчению учебного процесса. А есть еще и первый курс, которым только предстоит втянуться в учебный процесс, и за которым нужен глаз да глаз. И есть выпускники этого года, которым тоже следует оказать повышенное внимание. Вот в середине года, ближе к Самайну*, когда вся эта суматоха немного уляжется, я смогу выкроить в учебном процессе пару-тройку лишних часов и за дополнительную плату предоставлю принцу возможность получить кое-какие знания по магии… после, разумеется, тестирования на предмет предрасположенности к оной. Но никак не раньше!

   (*Самайн – здесь, праздник наступления зимы. Отмечается в конце груденя-месяца, последнего осеннего месяца. Прим. Авт.)

   - Никак не раньше? – переспросил Рудик.

   - Никак.

   - И это ваше последнее слово?

   - Да.

   - Но… но ведь покушение на принца может произойти раньше! И снем… он соберется уже в следующем месяце! До Самайна! К этому времени принц уже должен быть магически защищен…

   - От кого? Пока его жизни ничто не угрожает.

   Ох, как же все… Как же это… Мне стало нехорошо и не только потому, что в воздухе кабинета ощутимо запахло грозой. Рихард Вагнер не просто сейчас ступал по тонкому льду. Он, по сути дела, чуть ли не расписывался в противостоянии королевской власти! Конечно, его в чем-то можно понять – его зять сам герцог Ноншмантань, по материнской линии он в родстве с королями – если вы помните, одна из принцесс королевской крови была его бабкой. Сам герцог, несмотря на возраст, все еще играл роль в политике страны, но мог и отойти от дел, торжественно передав зятю титул. Но столь явное противостояние королевской власти не могло привести ни к чему хорошему. Да и противостояние ректора Института и главы гильдии тоже не могло пройти без последствий. Как минимум, пострадает все наше учебное заведение. Как максимум, полетят головы. Рудик Панда не потерпит конкурентов. Это не великий Бруно Черный.

   - А мне кажется, что кое-что можно сделать уже сейчас, - сказал я, чтобы разрядить обстановку.

   - Вот как? – воскликнули противники чуть ли не хором. – Что вы предлагаете?

   - Я… мог бы приватно пообщаться с… кое-кем из рода Беркана, - улыбнулся я. – Как-никак, это семейство давно состояло на особом контроле Инквизиции. Одно из отделений нашего ордена как раз и располагается в Добрине по этой самой причине – следить за семьей. Я мог бы проверить… приказать собрать кое-какие сведения… проанализировать поведение и контакты герцогов Беркана за последние, скажем, пять лет. И уже на основе этого делать выводы…

   Лицо магистра Вагнера ничего не выражало, а вот Рудик буквально расцвел.

   - Отлично, - воскликнул он, потирая руки, - я всегда знал, Згаш, что на тебя можно положиться…

   - Отец Груви, с вашего позволения, - перебил я. – И действовать я буду исключительно как инквизитор. То есть, лицо, не подотчетное гильдии некромантов.

   - Серьезно? А гильдейский знак? Верни его, в таком случае, - он протянул ладонь.

   Я невольно отпрянул. Очнись, Груви! Ты что? Твой знак – твой личный знак! – вернулся к тебе, и, судя по всему, он тебя снова принял. Ты – опять некромант. А Рудик Панда, при всех его недостатках – глава твоей гильдии. Даже Великий Инквизитор не сможет ничего сделать, раз тебя признал знак.

   - Потом, - решил соврать. – Позже.

   - Когда?

   - Когда разберусь с этим делом.

   - Мастер, я вам запрещаю, - тут же встрял мой начальник. – Начало учебного года. Практически все ваши занятия как раз сосредоточены в этом полугодии.

   - Теоретические, - отмахнулся я. – А практика у меня один раз в седмицу. Меня легко можно кем-нибудь заменить. Да и не думаю, что я буду отсутствовать так долго…

   - Три седмицы минимум. Считая дорогу в Добрин и обратно. Я не могу вас отпустить на столь долгий срок… несмотря ни на что.

   - И зачем куда-то ехать, если двое Беркана уже здесь? – неожиданно поддержал его Рудик. – Причем один из них находится во дворце. Достаточно именем Инквизиции приказать установить за ним слежку…а заодно и за его братом…

    - Кузеном, - машинально поправил я. – Студент Родольф Беркана его двоюродный брат.

   - Тезка?

   Я только отмахнулся.

   - Как бы то ни было, но тебе, Згаш… виноват, отец Груви, придется вмешаться в это дело.

   Это было и так понятно. Как понятно и то, что дело постепенно запутывалось.

   Короче, мы договорились до того, что, пока из Добрина будут идти материалы по семье Беркана – а тамошние инквизиторы вели тщательное наблюдение, фиксируя все мелочи вплоть до количества убитой на охоте дичи и масти купленных лошадей – я со своей стороны пообщаюсь с Яго Беркана и принцем Богумиром. Что до Родольфа, то он, насколько было известно, жил на общих основаниях в студенческом общежитии и пока ни в чем таком замечен не был. Еще один студент, такой же, как и все.

   Вот так и получилось, что на следующий день, прочитав положенную лекцию и заменив другую написанием самостоятельной работы – ох, мне эти работы потом еще проверять! – я вскоре после полудня появился в королевском дворце. Доставивший меня Рудик Панда – глава гильдии не поленился, приехал за мной в карете с гербом – сиял и пыжился так, что это было немного смешно.

   Сказать по правде, я не слишком сопротивлялся поездке – когда еще представится возможность побывать во дворце? Большинство моих коллег максимум могут позволить себе прогулку в королевском парке, а для простолюдинов и это недоступно – пускают туда пусть и бесплатно, но лишь тех, кто обладает определенными достоинствами. Например, как сын ткача – даже если бы мой отец и был главой столичной гильдии ткачей – я мог только постоять снаружи. А чтобы проникнуть во дворец…

   Короче говоря, я смотрел во все глаза и слушал во все уши, чему несколько мешал Рудик Панда.

   - Пропустить! – скомандовал он страже на парадной лестнице. – По личному приказу ее величества вдовствующей королевы!

   По приказу королевы? Ах, да, принц же несовершеннолетний. Однако королева-мать, чтобы отдавать такие распоряжения, должна иметь на то законодательное право, дарованное ей снемом… которого еще не было. Как она смогла обойти закон? Но не успел я задать вопрос, как навстречу нам поспешил пожилой подтянутый мужчина в придворном мундире.

   - Великий Магистр, - согнулся он в поклоне, - наконец-то. Ее величество уже дважды спрашивали о вас. Это и есть тот самый рекомендованный вами учитель?

   Учитель? Мы же договорились, что я лишь проведу обряд защиты принца от враждебной магии! В поисках пояснений я обернулся к Рудику, но тот лишь сделал наивное лицо:

   - Я сам ничего не понимаю… какое-то недоразумение…

   Ага, недоразумение, как же! А глазки забегали, да и в ауре проступили оранжевые сполохи тревоги. А когда я как бы невзначай взял его за локоть и чуть-чуть нажал, он явственно вспотел. Ну да, каюсь, применил к бывшему однокашнику допросные методы. Так ведь это не колдовство. Это простейший способ определить, лжет ли арестованный.

   Вышедший нам навстречу придворный ничего не заметил.

   - Прошу следовать за мной, господа некроманты, - промолвил он, делая широкий жест. – Ее величество ждет!

   Мы углубились в путаницу дворцовых коридоров. Каюсь, на какое-то время я забыл, что здесь делаю. Попасть во дворец! Да не официально, в большой приемный зал, смешавшись с толпой придворных, и не в административное крыло, на ковер к какому-нибудь из министров или советников, а в покои их величеств! Где-то тут ведь должен обретаться и Яго Беркана…

   А почему бы его не поискать? Я точно знал, что рядом с ним постоянно верный Буян, пес-нежить. А кто лучше чует нежить, чем некромант? Тем более нежить, к созданию