Предскажи нам звездный путь. Ольга Шестрова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ПРОЛОГ
• ГЛАВА 1 Первый день в академии
• ГЛАВА 2 Светлячки во тьме
• ГЛАВА 3 Новые предметы, победы и неприятности
• ГЛАВА 4 О скитаниях вечных и о земле
• ГЛАВА 5 Семь нот красоты
• ГЛАВА 6 Пожелай мне удачи в бою
• ГЛАВА 7 Дело рук твоих
• ГЛАВА 8 Сонет о звездах и о любви
• ГЛАВА 9 Мио-Р-ТаКК в подарок
• ГЛАВА 10 Тайная операция «Двести пятьдесят дат по истории открытий»
• ГЛАВА 11 Первое свидание
• ГЛАВА 12 Дело о взломе кухни
• ГЛАВА 13 Подготовка к балу
• ГЛАВА 14 Бал
• ГЛАВА 15 Первые
• ГЛАВА 16 Борьба с ужасными погодными условиями
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Лиза и Миль - близнецы. Но природа ошиблась, наделив умением предсказывать брата, а строить корабли - сестру. Всё просто: Миль переоденется девушкой, а Лиза - юношей.

   Лиза станет конструктором космических кораблей, а Миль - предсказательницей в космической команде, а не наоборот, как было уже много веков в их роду.

   КАП - космическая академия предсказателей - корабль "Одиссей", летящий вдоль Млечного Пути. Все студентки - девушки.

   Переодетого девушкой Миля ждут весёлые приключения и необычные знакомства. Будет в его студенческой жизни смертельная опасность и предательство, но он найдёт в академии настоящих...подруг и любовь.

   И ещё одно самое трудное испытание впереди: встреча с инопланетянами.

ПРОЛОГ

Я приложила левую ладонь к правой – брата.

   Мы казались зеркальным отражением друг друга. Синий левый глаз, правый – черный. Короткие завитки темно– русых волос над маленькими ушами и косая челка, почти прикрывающая левую бровь. Прямые носы с тремя рыжеватыми веснушками и пухлые бледно– розовые губы. Мы оба улыбнулись, и на побледневших щеках появились смешные ямочки.

   – Нас друг от друга не отличишь, – хрипло сказал он, его улыбка стала грустной.

   – Даже если очень захочешь, – эхом ответила я, целуя его в щеку.

   – Ты еще не передумала обменяться? – наклонил голову он.

   – Рискнем, – кивнула я. – И тебе необходима девичья прическа.

   Я с сожалением нажала кнопку программы стрижки волос на синем старинном шлеме с золотистой надписью: «Тупейный художник». Брат вздохнул, знал, что доверять этому художнику – дело последнее, но засунул голову внутрь, словно в пасть чудовища.

   Когда на зеленой шкале щелкнули цифры: «Сто» – братишка стянул шлем. Голова у брата оказалась круглой, как обточенный звездным ветром астероид. Глаза из– за новой стрижки стали больше, а щеки пухлее. Теперь мы уже не были похожи на створки одного зеркала. Вместо челки торчал забавный хохолок. Я ткнулась в него губами. Братишка не отстранился, как всегда, а задержался не дыша рядом со мной.

   – Держи мои документы, не потеряй, – сунула я ему карточку– паспорт, которую еще вчера отыскала в бабушкиной шкатулке. – Там и аттестат где– то есть, и характеристика.

   – Давай позавтракаем все– таки, – потер он ладонью темно– русый ежик, самую модную девичью стрижку нынешнего месяца звездопадов и накрутил на палец хохолок.

   – Я не могу, – виновато глянула на него я, меня подташнивало все утро от страха.

   Рискованную идею: мне поехать в мужскую академию конструкторов под видом парня, а брату – в женскую предсказательниц, притворившись девушкой, – придумал брат.

   – Я тебе сейчас сделаю бутерброд по рецепту мамы и налью точно такого какао, как варила бабушка. Помнишь?

   – Еще бы! – кивнул он, устраиваясь в широком дедовом кресле: бархатную подушку под спину, уютный плед на колени

   Выдумка была интересной, но исполнить ее было страшно. Вдруг поймают? Это не экзамены друг за друга сдавать.

   Я намазала желтоватым вкусно пахнущим маслом кусок ноздреватого черного хлеба, отрезала прозрачный ломтик розовой ветчины, положила сверху тонкий листик белого сыра и веточку петрушки, мгновенно саморазмораживающейся от соприкосновения с воздухом.

   Братишка жевал, благодарно кивая и рассматривая мою карточку янтарного цвета с золотой надписью: «Лиза Ясная», сохраняющую все, все мои документы. Капля горячего какао упала на блестящие знаки, когда он взял из моих рук дедову кружку.

   – Убери же, – попросила я, зная, что даже крутой кипяток не сможет испортить карточку, но все равно нервничая.

   Брат положил кусок металла в карман брюк.

   – Ты меня отвезешь? – слизнул он крошки с ладони, сладко причмокнув.

   – Конечно, – смотрела я на него, запоминая тонкие брови, упрямо сжатый рот, ямочку на левой щеке, ямочку на правой.

   Точно такой, как я, и все– таки совершенно другой. Получится ли увидеться раньше, чем через полгода? Этого я не знала.

   – Не забывай про мыслещит, – пробормотала я.

   Он улыбнулся в ответ.

   И такая это была открытая, домашняя улыбка, родная, что сердце заныло.

   За восемнадцать лет мы не расставались ни на один час. А тут наклевывалась авантюра длиной в шесть земных месяцев – ровнехонько в один семестр в двух разных академиях.

ГЛАВА 1 Первый день в академии

– Учите устав, курсант Лиза Ясная, – надо мной возвышался куратор группы, рассматривая карточку с характеристикой моей сестренки и кучей других важных документов, появившихся у Лизы за ее коротенькую жизнь – восемнадцать лет. Динамик в моем защитном костюме был плохо настроен, поэтому голос куратора то булькал, то свистел, добавляя зловещий эффект к неодобрительному взгляду высокого красивого офицера, – вы честь не умеете отдавать. Здороваетесь, как какой– нибудь никчемный штатский. Ремень у вас болтается. На погоне нитка какая– то висит. Ваш вид – позор курсанта, пусть и первого призыва, то есть курса.

   Его тонкие губы шевелились, густые брови приподнимались, черные глаза выражали отвращение, это он прочитал, что мне полных восемнадцать лет.

    Глянул на меня с сомнением: дошел до слабых способностей по основным предметам– мыслечтению и предсказаниям.

   Прикусил нижнюю губу: высчитывая средний балл, разумеется, чуть выше сотни, только, только, чтобы поступить. И покачал кудрявой головой, увидел, что я – сирота, и воспитывали меня дед и бабушка.

   – Да… – отложил карточку куратор, – сложно, зато интересно с вами будет. Как думаете, курсант Лиза Ясная?

   – Есть! – вытянулся я, успел прочитать первую главу устава: «Ответы на вопросы начальства».

   – Что «есть»? – вздохнул тоскливо куратор, опять задумчиво качнув головой.

   – Есть! – пока я запомнил только первую строчку из всей главы.

   – Вольно, идите в свою каюту и поработайте над формой и уставом, – куратор сунул мою карточку в сумку на боку.

   «Берут, кого попало. Написано же в характеристике: мысли читать не может, предсказывать не умеет. На кой хвост кометы на факультет предсказателей – самый престижный факультет академии взяли девчонку без способностей? В штабе сидеть? Ресницами пушистыми хлопать? Конечно, она хорошенькая, даже очень, красавица, это так, но… развелось штабных! Не меряно– не считано», а стрижка ей не идет, длинные локоны были бы к лицу такой пушистой девчонке, – выдав эту мысленную тираду, высокий подтянутый куратор – мечта любой девушки, удалился четким строевым шагом из кабинета с запиской на дверях: «Собеседование с куратором. Первый курс. Группа один– один».

   Я был последним в списке, к такому пришлось привыкнуть, куда деваться, если фамилия начинается на «я». Только от имени «Лиза» я вздрогнул, привычнее было откликаться на собственное имя «Милленниум». Приятели начинали называть меня коротко «Миль» уже через несколько дней после знакомства. Ничего не поделаешь, это имя мне шло. На первой ступени учения молоденькая рыжеволосая учительница вообще звала меня «Миленок». Мне бы не понравилось, если бы не ее ласковая интонация и добрая улыбка.

   Симпатичная она была, не то, что этот красивый язва– куратор!

    В кабинет на собеседование мы входили по одному прямо из переходного отсека. Как куратор заметил мой болтающийся ремень под защитным костюмом? Это осталось для меня загадкой номер один.

   Я выбрался в пустой ярко освещенный белый коридор, ведущий к каютам курсантов. Моя была под цифрой тринадцать.

    Я почему– то не любил это число, что– то темное странно неприятное окутывало его, шлейф дурных предчувствий и плохих предсказаний тянулся за ним из древних времен до освоения планет и астероидов.

   Да, были такие странные времена, когда люди жили на одной планете, а летали на ее единственный спутник. Мне дед рассказывал, и когда я поделился древней историй мироздания с ребятами первой ступени учения, они подняли меня на смех и прозвали «сказочником». Здесь я постараюсь не рассказывать забавных историй, не высовываться, вести себя тихо, сливаться с толпой. А вот никакой толпы в коридоре и не было.

   Остальные курсанты давно разбежались. Я побрел в свои апартаменты, оказавшиеся недалеко. Привычно нажал на кнопку замка, который был запрограммирован на мои отпечатки пальцев, и, стукнувшись головой о притолоку, ахнул. Почему эту узкую и низкую норку с металлическими стенами, полом и потолком, серым креслом, серым шкафчиком для одежды, крошечным столиком и полоской зеркала над панелью мебелировки величали здесь каютой? «Каютка» – было бы уместнее.

   Сел в треугольное кресло, перегородив всю комнатенку вытянутыми ногами.

    Напряжение нескольких часов отдавалось болью в мышцах спины и бедер. Одно дело изобразить Лизу, чтобы разыграть ее подруг, другое – стать ею, чтобы учиться в космической женской академии предсказателей.

   Мысли читать не может? Ха– ха, язва– куратор! Могу, да еще как. Вам и не снилось! Вот только насчет девчонки, вы того, господин куратор, ошибочка вышла. Природа промахнулась. Да. Много веков читать мысли и предсказывать будущее могли только одаренные такой редкой способностью женщины. Талант предсказательниц они получали по наследству от мам, бабушек и прабабушек. Мужчины дальше первого слоя чужого сознания не проходили. А я отхватил дара мыслечтения и предсказания больше ста пятидесяти баллов. Лиза исхитрилась угадывать, что попроще, иначе бы ее не взяли в космическую женскую академию предсказателей.

    И чтобы тогда делал я?

   Учился на создателя кораблей, вероятно, как отец, как дед и прадед. Скука смертная. А вот Лиза собрала первую звездную лодку в десять лет. Дед покачал головой, поправил узкие очки, его любимый предмет из далекого прошлого, и сказал:

   – Умеешь.

   Лиза улыбалась смущенно, а я залез в нутро гудящей скачущей, словно от нетерпения скорее взмыть в облака лодки, чтобы скрыть тихое отчаяние, мои кораблики не летали, да что там преувеличивать, разваливались еще на поверхности нашего дачного астероида. Лизины модели облепили защитный купол. А мои валялись в коробке со сломанными игрушками.

   Своим кораблем я так и не обзавелся.

   На борт академии, парящей среди блестящей россыпи созвездий и разноцветных шаров планет, меня доставила Лиза на своем кораблике тысяча пятисотого поколения. Словно рой пчел над гигантским цветком– кораблем, раскинувшимся семиконечной неправильной звездой, порхали космические лодки и челноки. Родители прилетели со своими чадами. Но курсантов следовало оставлять в прозрачном переходном отсеке. Мы заявились туда первыми. Видимо, остальные никак не могли выбраться из теплых объятий мам и пап. В такие минуты, я завидовал, люто, хотелось завыть по– звериному, когда я видел, как дурачатся великовозрастные детишки, целуя родителей, обнимая их, повисая на шее.

   – Я не пойду с тобой, – Лиза тоже крепко обняла меня, ткнулась лицом мне в грудь, потом поцеловав в хохолок надо лбом, мягко сказала, – давай, Миль, ни пуха.

   – К черту, – выдохнул я старинное пожелание удачи, застегивая синий костюм.

   Щелкнула, подключаясь автоматически, кнопка подачи кислорода, в переходном отсеке были смоделированы условия открытого космоса. Надеюсь, мой костюм выдержит.

   – До свидания, Миль, – в облегающем шлеме плохо работал динамик, поэтому я угадал слова по движению губ Лизы, как и ее искорки– мысли: «Люблю тебя, Миль, ты самый лучший, самый нужный для меня человек», – они обдали меня теплой нежностью и растаяли, как настоящие искры.

   Я помахал ей рукой. Без нее мне будет плохо. Как без руки, без ноги, без сердца.

   В переходном отсеке сердце сжалось, перестукнуло, и слезы наполнили глаза, но я старался перебороть их. Мужчины не плачут. Смотрел в окно– стену. Картинка расплывалась, но я подышал, изображение стало четче. Будто искры фейерверка, поднимались в черное небо разноцветные брызги звездных лодок, казавшихся отсюда маленькими. Получился салют в честь начала первого семестра в космической женской академии предсказателей.

   Где– то среди этих ярких звездочек летел кораблик моей сестренки.

   Меня пугали шесть месяцев полного одиночества среди чужих людей.

   Я боялся допустить промах и быть раскрытым гораздо меньше. Знал, что накажут, но это было не так важно в сравнении с вопросом: смогу ли я вообще жить без Лизы? Без сердца человек умирает, если не успеют вставить искусственно выращенный заменитель. Почти такое же сердце. Но иногда начинается отторжение, тело не принимает чужеродную частицу в свой слаженный механизм.

   Лиза – мое сердце.

   Что она делает сейчас?

   В академии не разрешали связываться с родными каждый день, считалось, что это отвлекает от учебы. Попытаюсь обойти эти странные правила.

   С этой отличной мыслью я стянул защитный костюм, засунул его кое– как в узкий серый шкафчик, на полках было десять пар удобных спортивных ботинок на низком каблуке, десять комплектов черной формы и серого белья, на каждый день недели.

   О, хвост кометы, поток метеоритов и полная разгерметизация!

   Это были шелковые бюстье и крошечные трусики с кружевами, надо было купить майки и шорты.

   Слишком мы торопились обменяться. Боялись, что не хватит духу в последний момент.

   Полное обследование мы прошли, каждый не в своей академии, если бы не эта штука, то сдавали бы экзамены по своим направлениям, и не смотрел бы на меня куратор так: с жалостью и брезгливостью. Вступительное тестирование и собеседование проводилось очень жестко, возможности обменяться не было никакой.

   Я кое– как сдал экзамены на конструктора в инженерную академию космофлота, Лиза натаскала меня, но несколько вопросов, про старинные механизмы, убирающие вредную для человеческого организма невесомость, я завалил. Обидно было до слез. Я помнил схемы отлично, но названия деталей позорно забыл. Ничего, главное: поступил. И Лиза скоро будет там, она уже заплела волосы в пышную косичку, натянула свою алую форму, чтобы быть готовой сразу войти в академию конструкторов. Пролетит в специальный переходный коридор, и лодка, подключившись к открытому недавно пространственному лучу, доставит мою сестренку на край света, на Венеру. Лиза легко вливается в любой коллектив, даже самые зловредные и надменные студенты примут ее.

   Не то, что меня.

   Я оглядел себя в узкую полоску зеркала над панелью мебелировки каюты.

   Ай, да куратор! Профессионал! Абсолютно точно. Ремень болтался, с погона свисала синяя нитка. Уши торчали лопухами из– за супер модной девчачьей стрижки. Прадедушка называл такую: «под ноль». Кадык было отлично видно. Прикрою. Шарфиками я запасся. На это ума хватило. Но все равно, какая же некрасивая студентка из меня получилась! Женственность не то что на ноле, а в полном минусе. Буду работать над этим. Перенимать чужую походку, жесты, движения я всегда умел отлично.

   Надо осваиваться.

   Я подобрался поближе к панели мебелировки. Койка была убрана в стену. К тому же можно было включить дополнительное освещение на потолке, в углу был отгорожен прямоугольничек душа и туалета. И конечно, экран небольшой учебный был прикреплен к зеленой кнопке.

   Я присоединил к нему через тонкий магнитик свой комплект учебников и нажал на папку «Устав».

   Уже через полчаса моя голова ныла от зубодробительных подробностей.

   Ну, не военный я. Дисциплина и вся эта катавасия с честью, ремнями, строевым шагом и выправкой ввергала меня в тоску, которую почему– то называли «зеленой». Радовало только, что курсанты первого не несут вахты вместе с командой корабля, который совсем не дрейфовал на одном месте, как показалось мне. У «Одиссея» был свой маршрут, цель и задача, известная капитану и по совместительству ректору академии, имя которого я выучил вместе с первыми строчками устава: Алекс Романофф. Все преподаватели не имели отношения к команде, и только правая рука– заместитель капитана был заодно и проректором.

   Я понял, что если не переключусь с устава на что– нибудь другое, моя голова взорвется, но ясное дело: из– за этого события никакой сверхновой не появится. Я открыл страницу расписания.

   Занятия, начинающиеся с завтрашнего условного утра, были интересными.

   Особенно приятно было найти среди обычных практикумов по Чтению мыслей и Предсказаниям, надо будет попробовать новые мыслещиты в действии, Искусство слова и Живопись. Но два предмета мне совсем не понравились: Рукоделие и Кулинария.

   Представив себя, вышивающего крестиком, я рассмеялся, веселее было только прикинуть, как я буду готовить: резать овощи, чистить креветок, сейчас в моде еда из древних времен. Многие помешались на блюдах, приготовленных на пару. Не знаю, что получится у меня, я никогда не занимался этим раньше.

   Интересно, какие предметы понравились Лизе? Она уже сегодня тоже получит свое расписание. Венера– красивая планета входила в легендарную Солнечную систему, там где– то крутится и синяя неприметная планетка– колыбель человечества со смешным названием «Зем– Ля».

   Мы же пока летим вдоль Млечного пути, я открыл карту следования «Одиссея», да, скоро будем любоваться Созвездием Лебедя.

   Нестерпимо хотелось отправить письмо Лизе.

   – Как тебе расписание? – закинул я магнитик первого вопроса по сети ментальной связи.

   Очень дорогая штука, но мы оплатили ее на несколько месяцев вперед.

   После смерти деда и бабушки пришлось продать нашу милую дачку, любимый с детства астероид, зато теперь были деньги на самые важные расходы.

   – Я еще в пути, но расписание переслали, оно мне понравилось, – не удержалась от ответа сестренка, – представляешь, у нас будут бои на мечах и гонки на драконах. Венерианские зеленые совсем небольшие ящеры, но говорят, нрав у них плохой. А еще сегодня назначена вечеринка в честь первого дня в инженерной академии. Как ты?

   Мы твердо придерживались договоренности: не называть имена избегать глаголов с указанием на то, кто собеседник: девушка или юноша.

   – У меня все хорошо, – скупо написал я, – учу устав.

   – Да, у тебя же военная академия, а у меня вполне себе штатская, от военного одно название «космофлот», – быстро писала Лиза, мне казалось, что я слышу ее веселый щебет, – ах, какая у меня форма! Надо было мне при тебе примерить. Красный костюм– тройка, черные ботинки, белая рубашка из странного материала, сказали, что он похож на древний земной шелк. Красиво! До невозможности!

   Я вежливо поахал в ответ, приходилось считаться с девичьими интересами и, ласково попрощавшись, отключился. На душе стало легко и спокойно. И захотелось есть. Позавтракал я в спешке и без аппетита, Лиза вообще не съела ни крошки, а теперь в животе было пусто и под ложечкой ощутимо сосало.

   Напевая «еда, мне нужна еда», я нажал кнопку информатория, тот, помелькав предостерегающе желтыми и ядовито– зелеными индикаторами, выдал ответ на вопрос: «Как лучше добраться до студенческой столовой?» – наметив самый короткий путь в головоломной лабиринте из лифтов и коридоров. Я, машинально сбросив все на свой блокнот, начал разбираться в этом хитросплетении. Прикинув основные точки пути и замотав шею черным шелковым шарфиком, вышел в коридор, так и не поправив ремень, но оторвав длинную нитку от погона.

   Серебристые лифты бесшумно скользили то вниз, то вверх, ярко освещенные белые коридоры извивались гигантскими змеями, но я победил всех чудовищ, добравшись до столовой за десять минут. И замер на пороге этого круглого зала под номером два. Вместо стен в нем был вихрь созвездий на фоне бархатной не угольно– черной, а точнее сказать, густо– фиолетовой космической ночи – обзорные окна с подсветкой наверху. Пол застилал белоснежный пушистый ковер. А на потолке черно– белая мозайка разворачивалась в сагу о покорении звезд человечеством. Я запрокинул голову, стараясь не смотреть на девушек, сидящих в удобных разноцветных креслах за круглыми белыми столиками. Но все– таки бросил осторожный взгляд в их сторону.

   Курсанток было столько, сколько звезд за окнами. Косы и кудри, челки и длинные локоны, всех цветов и оттенков, пухлые губы, тень ресниц на нежной коже розовых и фарфорово– белых щек. Мне все они казались прекрасными принцессами из бабушкиных сказок. Была у нас огромная книга, которую мы с Лизой не могли удержать по одиночке, так и читали вдвоем, листая и прижимая к дивану двумя парами рук.

   Хотя вряд ли принцессы надели бы черные мундиры женской академии предсказателей. Девушки щебетали, смеялись, ели стандартную космическую пищу, запивая коктейлями: ярко– синее и зеленое желе, по вкусу кисловатый кисель, серебристые и золотистые энергетические коктейли, повторяли по безвкусности воду, разноцветные витаминные драже были чуточку сладковатыми.

   Только женщины могут делать столько всего одновременно: зачерпывать специальными округлыми ложечками витаминки, отрезать вилкой крошечные кусочки от желе, тянуть напитки через соломинки из высоких узких бокалов. При этом они улыбались и разговаривали, рылись в стандартных студенческих сумочках через плечо, листали электронные странички в самых разных блокнотах, поправляли форму, переплетали косы, накручивали локоны на палец, разглядывали россыпи звезд за окном и на потолке.

   Я тоже снова переключился на мозаику. Изображение звезд там было необычным: точка и изломы лучей, часто разбросанные вокруг, казались пушистым ореолом ресниц этих сияющих счастьем глаз неба.

   Синий шарик родной планеты стал мал человечеству, как колыбель выросшему ребенку, появились первые неловкие, как детские картинки корабли. А потом и Солнечная система оказалась тесной, как старая одежда, из которой вырос повзрослевший человек. Вот первая команда корабля, вырвавшегося за пределы звезды по имени Солнце: капитан, помощник, штурман, три офицера и предсказательница в черном мундире.

   Самое забавное, что предсказывать себе мы можем только в общих чертах, и чаще плохое, хорошее ускользает из сознания. Наша афера должна закончиться плохо, я это увидел сразу и все, обрыв, пустота. Никаких деталей. Наверное, это и к лучшему, знай я, как все обернется, никогда бы не рискнул.

   Ладно, хватит, кто не рискует, тот не пьет энергетический коктейль!

   – Ты первокурсница? Иди к нам! – помахала мне черноглазая милая девушка с такой же стрижкой, как у меня, но со светлым хохолком на каштановом ежике волос.

   Как она догадалась? Я поставил еще один мыслещит, мало ли, может, мысли уже начали читать и хотят разоблачить меня? Ах, нет! Над столиками висела одна светящаяся палочка – первый курс, как на моих погонах и погонах других девушек.

   – Лиза, Лиза, Лиза, – прощебетал я, кивая, легкомысленно улыбаясь и невесомо помахивая ладошкой сбившимся в стайку девушкам, старательно копируя лизину легкость общения с незнакомыми.

   – Мира, Ванга, Бетти, – отвечали они мне, хихикая и ерзая в разноцветных креслах, принимающих форму тела, самая удобная конструкция, дошедшая до нас из конца легендарного двадцатого века на Зем– Ле, очень модного сейчас на тех сотнях тысяч планет, которые стали нашими.

   – Ирада, – только эта девушка протянула мне узкую ладонь.

   Она резко отличалась от девушек европейского типа, у нее были узкие черные глаза, желтоватая кожа, нос с узкими ноздрями и ярко– красные пухлые губы. Мой дар среагировал на легкое прикосновение, я увидел картинки в яркой вспышке: вот мы смеемся с Ирадой, вот она защищает меня от других курсантов, подсказывает что– то самое важное, когда я растерянно открываю рот, вытянувшись перед куратором.

   Друг?

   Друзей у меня еще не было, приятели по играм не в счет. Не нужны они мне были, когда рядом всегда была Лиза – мое сердце.

   Ирада медленно отняла ладошку и уставилась мне в лицо. Набрала несколько слов в блокноте и незаметно пододвинула его в мою сторону.

   – Ты видела то же? Слово «друг» в яркой вспышке? – было написано без ошибок на русском.

   И я невольно вспомнил, как мы с Лизой вместе с ребятами второй ступени учения летали на шоу в ближнем космосе. Спектакль «Первый корабль на орбите» на фоне потрясающих проекций был с самым простеньким сюжетом, но таким, что перехватывало горло. Тогда русский и стал модным. Ведь первый капитан самого первого корабля говорил на этом языке и на нем же вел первый борт– журнал в истории покорения планет и звезд.

   Говорили мы все на русском, но редко кто осваивал и письменный, запутанная пунктуация и сложнейшая орфография отпугивали самых отважных. Но я не удержался и написал первые стихи о красоте космоса на родном звездам языке. Раньше мне так казалось, теперь я знал, космос не понимает ни одного языка людей.

   Я кивнул, глянув на девушку. Она улыбнулась, забирая блокнот.

   Столик был сервирован на пятерых, и я принялся за еду. Невкусно, это ведь не бутерброд, сделанный Лизой, но силы ощутимо вливались в усталое тело.

   Девушки щебетали о дополнительных занятиях по стихосложению, «кто это вообще придумал?», о гонках на двухместных лодках, «глупость полная», о Млечном Пути, который лучше всего видно именно в этой столовой на седьмой палубе, о странном названии корабля.

   – Некрасиво как звучит: «Одиссей», – Ванга странно проговорила двойное «с», почти прошипев по– змеиному.

   – Одиссей – герой древних мифов, путешественник, вернувшийся домой наперекор всему, – вставила Ирада и, непонятно глянув на меня, добавила, – к тем, кто ждал его всем сердцем.

   Девушки на миг примолкли. Наверное, у всех этих кукольно хорошеньких девчонок были те, кто ждал их всем сердцем в разных уголках бесконечной Вселенной. Или наоборот? Никто не ждал ни на одном самом малюсеньком астероиде?

   В этом переполненном курсантами зале только за нашим столиком появился островок молчания, обтекаемый шумной болтовней, но девушки скоро весело завозились, поправляя форму. Воспоминания откладывались в беззвездную тьму. Они опять щебетали, не забывая изящно откусывать, жевать, глотать и пить коктейли, отбросив соломинки.

   – Ой, у тебя погон оторваться может, Ли– и– иза, – сероглазая пышноволосая Ванга, ткнула тонким пальчиком в мой жалко повисший над рукавом погон, на той длинной нитке, которую я оторвал, оказывается, держался весь шов.

   Кто бы мог подумать? Точно не я.

   – Ой, девочки! А я что узнала, – черноглазая Бетти, кокетливо похлопала ресницами, и поправила форму так, словно на ней было кружевное пышное платье, – к нам на первый звездный бал приедет Кристиана Виз!

   – Возьмем автограф! – взвизгнула зеленоволосая Мира, неграциозно подпрыгнув над креслом. – И я спрошу у нее, чем закончилась история Марин и Стефана. О! Мне так нравится Стефан. А эта Марин, она не может его оценить по– настоящему! Бессердечная!

   Я непонимающе таращился на хлопающих в ладошки девушек.

   – Ты что, Лиза, не читала роман «Сияющая для императора»? – уставилась на меня Бетти.

   Я мотнул головой.

   – Но «Космическую заложницу» слушали все, – удивленно заметила Ванга, поиграв синим шариком наушника, – этот роман читает актер Мир Казанов, какой голос... девочки, бархатный, глубокий, я чуть в обморок не упала еще на первой главе! Его пират Звездный Лев говорит так, что я бы не задумывалась на месте Фреи, «перспективы, перспективы», – передразнила она, видимо, рассудительную героиню писклявым голоском.

   – «Предсказательницы начинают первыми и всегда выигрывают» должна была ты хотя бы эту книгу слышать, – нерешительно сказала Мира. – Это же про нас! Неужели тебе было неинтересно?

   – Точнее про таких, какими будем мы, – холодно добавила Ирада, делая взгляд в сторону девушек максимально выразительным.

   «Перестаньте, ну, не читала и не читала», – поймал я ее мысль, переданную неловко отворачивающимся девушкам.

   А я отрицательно качал головой, понимая, что здесь что– то не так. Совсем не так. И в чем подвох? Зачем они меня так старательно заговаривают?

   – Нам нужна пятая за столик и вообще, – без труда догадалась о моих сомнениях Ирада. – Ты, Лиза, нам подходишь. Прочитаешь, может, на каникулах, современные писательницы охотно придумывают всякие забавные истории из жизни предсказательниц. Иногда берут факты из жизни.

   – Я не очень– то насчет читать, – улыбнулся я широко, примирительно, машинально усиливая щит.

   – Ты что насчет сочинять? – выдохнула Мира, распахнув синие и без того огромные глаза.

   – Э… – начал я, покачивая соломинку в серебристом коктейле. – Есть такое. Но. Немного.

   Девушки смотрели на меня, как на первого инопланетянина.

   Да.

   Вселенная оказалась пустой, словно брошенный дом. Ни одного так оригинально описанного фантастами представителя внеземного разума человечество не обнаружило.

   Здесь жили только мы – люди. Эта Вселенная принадлежала нам. Теперь по-настоящему.

   – Завтра первое занятие – Искусство слова, – улыбнулась мне Ирада, – вот и посоревнуемся с Кристианой Виз.

   – Это вряд ли, – пожал я плечами, – мои миниатюрки не о любви и не о предсказаниях. Они…– я замялся, выкладывать что– то правдивое о себе мне не нравилось, я всегда кутался в ложь, как в самый крепкий из ментальных щитов. – Так, ни о чем важном… – спрятал свои мысли подальше от всех.

   Девушки вежливо покивали. Ванга сказала, тронув меня за руку:

   – Ли– и– иза, ты зайди ко мне, моя комнатка номер семнадцать, у меня есть швейный миниавтомат, куратор очень строг, ты попадешь на гауптвахту, если у тебя полностью оторвется погон.

   Гауптвахта на КАП существовала только в воображении куратора, но кто мог предугадать, как он меня накажет?

   Никто.

   Пришлось соглашаться, хотя я меньше всего хотел оставаться с этой девицей наедине. Кто знает, какие еще глупости, кроме любовных романов про добрых космических пиратов и прекрасных предсказательниц застряли в ее пушистой светловолосой голове?

   – Приветствую, курсантов всех факультетов. Дорогие девушки, с возвращением в академию! – посредине зала на черной круглой платформе, поднимающейся все выше и выше, стояла женщина.

   Курсанты замолчали.

   Женщина смотрела на каждую, казалось, что глаза в глаза.

   Я опустил голову, против такого взгляда мои щиты были, словно фигурки– оригами, неумело сложенные ребенком из тонкой бумаги.

   Но женщина повернулась в сторону старших курсов, не заметив меня.

   – Удачи в схватке, ментальные бойцы, – сказала она. – Славных вам побед над противником и над собой.

   Девушки захлопали.

   – Здравствуйте, властители душ! – кивнула она следующему факультету. – Пусть для вас не останется ни одной закрытой души.

   Ментальные психологи закричали что-то непонятное. Кажется, на латыни, которую я совсем не изучал.

   Женщина просто улыбнулась еще одному легендарному факультету, чтецы мыслей откликнулись благодарностями и кивками.

   Таких шумных мыслей я еще не слышал.

   К нашему факультету женщина повернулась спиной. Я увидел в короткой вспышке ее слова для нас: «Предскажи нам звездный путь», – это был девиз– пароль первых предсказателей, не учившихся еще по книгам, а получающих знания от своих матерей и бабушек, от тетушек и прабабушек, ведь раньше предсказательниц были единицы, и только теперь их стали считать сотнями.

   – Предскажи нам звездный путь, – сказала она, удивительно тепло улыбнувшись.

   И я понял, что это женщина, которая пробила мою круговую оборону. Нет, щиты были на месте.

   Слава первым покорителям звездных далей.

   Это было другое. Я видел совершенство. Никогда я не восхищался никем, кроме своей сестры.

   Женщина казалась ожившим древним божеством, свет исходил от нее, и волна душевного тепла накрыла нас, словно крыльями. А ведь женщина была небольшого роста, и черная парадная форма делала ее еще тоньше и меньше. Самая обыкновенная внешность: черные пышные волосы, темные большие глаза, белая кожа и несколько веснушек на курносом носу, но такая дивная стать, такая гордая властность вызывали восхищение.

   – Кто это? – прошептал я, склонившись к Ираде.

   – Разве ты не знаешь, Лиза? – приподняла Ирада тонкие брови. – Это наш ректор и капитан «Одиссея» – Александра Романофф.

ГЛАВА 2 Светлячки во тьме

За узкой металлической дверью с набросанным небрежными штрихами белым кроликом на синей табличке не удавалось ничего почувствовать, будто там была пустота. Осторожно приоткрыв створку, я увидел тьму. Пришлось усилием воли заставить себя шагнуть в черноту. И я полетел вниз, торопливо выпуская из-под щитов ментальные щупальца. Они лихорадочно собирали информацию: у круглой глубокой шахты, в которую я свалился, было крепкое дно, на нем уже неподвижно стояли живые разумные особи.

   Курсанты моей группы, вероятно, но я не мог понять, почему они молчали. Пока не опустился на пол, осторожно амортизируя возможный удар все теми же щупальцами. Когда мои ноги в узких спортивных ботинках коснулись гладких, будто лед, камней, я застыл, не в силах двинуться, даже моргнуть или громко вдохнуть.

   Посредине густой тьмы зажегся серебристый огонек. Он был так трогательно мал, что не мог осветить даже самого небольшого кусочка пола. За ним сверкнул звездной вспышкой еще один золотой светляк. Я заметил, что это не искры, не звездочки, а именно крохи– мошки, со светящимися золотом и серебром брюшками. Их слепящий глаза рой выхватил из тьмы бледное лицо нашего наставника.

   – Иногда жизнь превращается во тьму, – словно беседуя с самым близким человеком, заговорил он, протягивая узкие ладони светлячкам, – и тогда путь человека может осветить вот такая смешная и маленькая мошка.

   Светлячки взлетели вихрем вверх, заполнив огромные стеклянные бутыли, в аудитории стало солнечно светло.

   А мы смогли двигаться. Сели на круглую скамью из желтоватого дерева, приделанную намертво к стенам. Аудитория напоминала башню, стены из серого камня, фигурные огромные бутыли со светляками, сколоченный из широких деревянных плах круглый стол. Преподаватель, перебирающий тонкие широкие листы кремовой бумаги, сидел напротив нас.

   – Стихотворение. Миниатюра. Хороший рассказ. Роман. Они, словно сияющие светлячки, озаряют душевную тьму и превращают ночь в день, – продолжал размышлять вслух наш преподаватель Искусства слова.

   Странный плащ из серебристого шелка с широким капюшоном, блеск шпор на черных сапогах, рассеянный взгляд черных узких глаз, светлые волосы, небрежно собранные в хвост, перевязанный серебристой лентой. Образ мага из старинной книги о принцессах, королях, рыцарях и волшебниках подходил ему.

   – Я предложу вам написать миниатюру на самую, самую важную для вас тему, – раздал он сладостно шуршащие листы и поблескивающие черными грифелями серые карандаши, – но! – он прикусил серебристое дерево карандаша. – Обязательная линия в сюжете: свет– тьма. И неожиданное окончание. У вас полтора часа, курсанты.

   Он задумчиво улыбнулся и начал быстро писать карандашом на своем листе, изредка поднося карандаш к бледно-розовым губам, касаясь им тонкого длинного носа, проводя грифелем по изящно изогнутым дугам темно-русых бровей. Его лицо было неопределенно, словно набросано художником, не решившим, кого он собирался изобразить: положительного героя, славного и улыбчивого, или отрицательного, опасное чудовище в человеческом обличье.

   – Зачем нам ваш предмет? – девушка, задавшая вопрос, была похожа на сказочную белоснежку.

   Ее кожа была белой, как снег, губы алыми, как кровь, кудри черными, словно черное дерево, и темные большие глаза смотрели на мир со сказочной наивностью.

   Она мило морщила идеальный носик и мяла роскошно чистый лист в тонких пальцах, не ощущая особенной волшебной ценности первого листа, за которым откроется целый мир.

   – Воображение предсказателям никогда еще не вредило, оно создает благотворный фон для удлинения ментальных щупалец, – ответил, не отрываясь от своей рукописи, преподаватель. – И вам придется выполнять все упражнения: решать задачи, писать тестовые и контрольные работы. Опишите для начала ваши ощущения от входа в кроличью нору, курсант– Виктория Санаева.

   Белоснежка дернулась и напряглась, видимо, поправляя щит, который был обойден преподавателем с таким коварным изяществом. Нет, она ошиблась. Мужчины мыслей не читают. У него под листами лежал электронный журнал группы: фотографии были напротив каждой фамилии.

   Остальные курсанты уткнулись носами в листы, пристроенные на столе.

   О чем мне хотелось рассказать? Свет и тьма?

   – Представьте, что это последняя история, придуманная вами, – преподаватель смотрел на меня, покачивая в руке остро отточенный карандаш, словно тот был волшебной палочкой.

   Я поежился, мне стало страшно, нащупывая ужас из снов, я начал вытягивать ниточку тьмы из своей души. Древние лишь верили, что у каждого человека есть душа, теперь это доказано, как и многое другое. А тогда было просто предположением. Или предсказанием?

   Я долго не мог устроиться удобно, писать от руки мне не приходилось очень давно. Даже на нулевой ступени учения нам предлагали сначала набрасывать тексты силой мысли, а потом только показали, как красив письменный алфавит английского языка. Но стоило мне почувствовать, ночной холод, пробирающий до костей, и камни под локтем, написать первую строку: «Было темно, как бывает в начале чего– то огромного, в первом завитке рождающегося мироздания», – как все вокруг исчезло, и я ощутил теплое плечо Лизы у своей груди.

   Временами я понимал, что история потекла с кончика карандаша сама собой, словно давно собиралась появиться на свет из тьмы. Но потом снова ускользал в свою реальность, тьму, в которой было сначала жутко, но потом, когда над ямой, куда мы свалились, исследуя ночной лес, точнее жалкую лесополосу у дороги, загорелась верная и ясная звезда, обещая спасение, страх отступил.

   – Давай придумаем свой мир, совершенно свой, – услышал я тихий шепот Лизы и не увидел, а представил ее сияющие разноцветные глаза: черный и синий, – тот мир, что только еще будет. Через много веков. Как…

   – В сто лет тому вперед? – я снова не увидел, но ощутил ее сияющую светлячком улыбку.

   – Пять веков тому вперед, – произнесла она гораздо увереннее и громче.

   Я, конечно, согласился. И герои моей миниатюры – двое сирот на время, растянувшееся по их прихоти, почувствовали себя творцами нового счастливого и доброго мира, мира, которому они были нужны. Недаром, когда они обсуждали, как выглядят синие венерианские драконы с бархатными крыльями ночных бабочек и грустными фиалковыми глазами, их нашли. Замелькали светляками фонарики, загудели моторы автомобилей, заперекликались голоса отыскавших мальчишку и девчонку воспитателей и волонтеров. Веревочная лестница из капронового шнура ободрала ладони, а черные тучи вызолотились первым солнечным лучом, похожим на ментальное щупальце, рвущее неизвестность.

   Я успел дописать последнее предложение необычной, на мой взгляд, концовки, когда стеклянно прощелкали друг о друга бутыли. Их раскачивали порхающие внутри светлячки.

   – Сдавайте работы, – протянул нам ладони, как недавно светлячкам преподаватель. – Напишите короткое эссе о вашей любимой книге, – улыбнулся он нам, нежно гладя пальцами пачку помятых и криво исписанных листов.

   Мы дисциплинированно выбрались в коридор и наткнулись на куратора группы один– один. Он зорко осмотрел нас, задержав взгляд на моем накрепко застегнутом ремне и намертво пришитом погоне, швейный мини– автомат Ванги совершил чудо. Хотя девушка щебетала, не переставая, и к концу процедуры пришивания, мне хотелось найти ее личную кнопку по выключению звука, которой, разумеется, у нее не было. Когда я вернулся в свою каюту после этой экзекуции девичьей болтовней, тишина и одиночество показались мне истинным счастьем.

   – Шарфик? – куратор скривился. – По уставу форму нельзя дополнять ненужными деталями.

   – У меня горло болит, – выдавил я первое, что пришло на ум.

   – В медотсек, Ясная, а шарфик снять, немедленно! – рявкнул куратор.

   И что мне делать? В медотсек мне точно попадать нельзя. А если меня там захотят раздеть и осмотреть? Это будет мгновенный провал операции «Обмен».

   – В конце десятидневной учебной недели будет ваш Первый звездный бал, в день девятый, – раздавая яркие рекламки и белые приглашений, заговорил как ни в чем ни бывало куратор. – Первый курс может надеть платья любого цвета или парадную форму. Вот тогда шарфиком хоть обмотайтесь, Ясная, – повернулся он ко мне.

   – Ой! – Вика– Белоснежка запрыгала на месте. – На бал приедут студенты из мужских академий.

   – Мы будем танцевать! – закружила меня Ванга, – представляешь, Лиза! Как героини романов Кристианы Виз! Платье! Сверху много кружева! И подол – сияющий сиреневый марсианский шелк! Кстати, о чем ты написала миниатюру? Я набросала историю своего кристалла истины. Вот уж тьма и свет в одном горшочке. – Ванга говорила это, не переставая тормошить и кружить меня, я старательно двигался с ней вместе, обдумывая, что делать с шарфиком, медотсеком и куратором.

   – Ванга, мы не успеем на предсказания, – прервала мои мучения Ирада.

   – Спасибо, – я украдкой пожал ее тонкое запястье.

   – Ванга – прелесть, но, – Ирада улыбнулась.

   – Ее бывает слишком много? – спросил я.

   Мой друг кивнула и побежала по коридору, изящно проскальзывая между курсантами. Я поспешил за ней, на ходу открывая блокнот, чтобы узнать, как лучше добраться до палубы номер пять, там во втором зале нас ждала наставница по предсказаниям. Мои щиты должны были выдержать. А с шарфом что– нибудь придумаю потом. В медотсек точно не пойду!

   Мы поднимались на лифтах, кружили по коридорам, и наконец, когда совсем отчаялись найти нужный зал, чуть не уперлись носами в огромную цифру два, горящую напротив узкой серой двери.

   Второй зал был небольшим, пятиугольным, с выложенной на черном полу металлической пентаграммой и белыми розами, нарисованными на синем потолке. Никакой мебели в нем не было. Преподавательница стояла в самом центре пентаграммы.

   – Сегодня вы будете спать. Вещие сны – тонкая и мало разработанная грань таланта предсказателей, – улыбнулась нам преподавательница– хрупкая девушка в огромных очках, видно, не только мой дед пользовался древними вещами.

   Курсанты рассматривали и очки, и коричневый костюм девушки, и алые сапожки на высоких каблуках.

   У нее были длинные рыжие локоны, зеленые глаза и пухлый рот. Она казалась не старше любой из нас.

   А мне было не до разглядывания Зары Иванец, так звали преподавателя по предсказаниям. Я мог думать только об одном: выдержат ли мои мыслещиты испытание сном?! Предсказательницы легко читают мысли. Вдруг ей захочется узнать, что за сон я вижу? Или еще хуже рассмотреть мое спящее сознание?

   – Готовы? – девушка нажала несколько кнопок блокнота и с потолка опустились двадцать узких черных кресел на тросах из синего металла, на фоне серебристо– серых стен они выглядели зловеще, – садитесь!

   Я не был готов, но примостился, как и все девушки на кресло, узкое и жесткое.

   Зара еще раз дотронулась до нескольких кнопок в блокноте, и кресла приняли очертания наших тел. Сразу стало удобно и потянуло в сладкую дрему. Тем более из– под потолка полетели белые лепестки, сначала по одному. А потом они закружились, словно в старинном вальсе и откуда– то зазвучала мелодия, нежная и удивительно красивая.

   Мысленно я твердил о щитах, щита… щ– щ– щ…

   Я задвинул засов, замкнул цепочку, щелкнул ключом в замке, огляделся. Может, еще приставить к двери вот эти странные ящики? Нет. Это лишнее. На полу в ярко освещенной узкой комнате без окон, с зелеными стенами, коричневым полом и белым потолком сидела девушка. Когда она повернулась ко мне, я протер глаза кулаком.

   – Добрый вечер, – пробормотал я, вежливость, прежде всего, твердили нам на всех ступенях учения.

   И это помогло успокоиться и привести взорвавшиеся мысли в приблизительную стройность. Потому что улыбнувшаяся мне девушка человеком не была. Лицо светло– сиреневого цвета, узкие золотые глаза со звездочками вместо зрачков и оранжевые локоны – весь ее облик был очень необычным.

   – Здрасьти, – покивала она мне. – Тя как звать?

   – Лиза, – пробормотал я, ощущая, что это сон, но мне он не нравится. – А тебя? – выдавил не я, моя вежливость.

   – Т– семь тысяч сто один, – ответила девушка, шмыгнув сиреневым носом.

   Музыка, звучавшая откуда– то из– под потолка, оборвалась. Первой растаяла дверь, потом исчезло все остальное. Я судорожно сжал подлокотники кресла.

   – Что вы видели, курсант Ясная? – нависла надо мной хрупкая Зара.

   – Э… – выдавил я, понимая, что сейчас меня поднимут на смех.

   – Отвечать четко, по уставу, – приказала Зара.

   – В моем сне была девушка, ее сиреневая кожа, желтые глаза и оранжевые волосы мне показались странными, – выдавил я, отмечая насмешливые улыбки курсантов.

   Особенно весело хихикнула Белоснежка– Виктория, прокомментировав, что Ясной приснился разноцветный кошмар.

   – Я записала ваш рассказ, если сон окажется вещим, вы получите сто баллов, – ответила, даже не улыбнувшись, преподавательница.

   – Слушаю всех, кто пожелает поделиться увиденным, – повернулась она к остальным.

   Девушки наперебой рассказывали о кроликах, туфельках, бальных платьях, новых звездных лодках, прекрасных незнакомцах, и только Ирада молчала, хмуро поглядывая на меня.

   – Вы? Что сможете рассказать вы? – встала Зара перед моим другом.

   Я прислушался к мыслям Ирады. Сквозь крепкий мыслещит просочилось: «Соврать? Или правду сказать? А скажу!»

   – Я видела девушку, с зеленой кожей, серебряными глазами– звездочками и синими волосами. Человеком она не была, – четко проговорила Ирада, глянув из– за плеча преподавательницы мне в глаза.

   Курсанты расхохотались. Видимо, никто, кроме нас, ничего тревожно странного в наших снах не заметил, только смешное.

   Я думал, что преподавательница рассердится, но она промурлыкала:

   – Неплохо, – занося данные Ирады в блокнот.

   Громкая мелодия вальса прервала занятие, мы выбрались из уютных объятий кресел и вышли в коридор.

   Там нас ждала записка от язвы– куратора, наколотая на хвостик пылающей цифры два:

   «Курсанты группы один– один! Ожидаю вас в био– мастерской. Ваш куратор».

   Мы, как по команде, уткнулись в блокноты.

   Био– мастерская находилась на тринадцатой палубе. Нехороший холодок прошелся вдоль моего хребта. Почему на корабле не уберут цифру «тринадцать»? Хуже нее только разбитое зеркало! И черный кот, вальяжно переходящий дорогу!

   Первой в хитросплетениях лифтов и коридоров разобралась Белоснежка– Виктория, остальные побежали за ней весело щебечущей толпой.

   Мы с Ирадой шли сзади.

   – Кто эти странные девушки, приснившиеся нам? – спросила Ирада шепотом.

   – Роботы, – ответил я прежде, чем понял, что это отвечает мой дар.

   – Но таких странных человекообразных перестали выпускать сто лет назад, – встала Ирада посредине коридора.

   – Увидим, – улыбнулся я, как можно мягче, ощущая, как холодок плохого предчувствия падает льдом в ступни.

   То ли из– за этого, то ли из– за чего– то другого, мы прибрели к био– мастерской последними.

   – А вот и счастливицы! – сияющая улыбка смуглого парня с черными вихрами, торчащими из– под сложного прибора, надетого на голову, была неприятной.

   Он был похож на безумного ученого из сериала про создание необычных роботов. Вот с такой усмешкой, главный герой и соединял самые удивительные механизмы, чтобы получить кошмарное нечто вместо нормальных роботов.

   – Почему мы?! – выпалил я, по старой привычке, когда нас заставляли убирать игрушки за всех на первой ступени учения.

   – Вы же их в вещих снах увидели, вам их и забирать, – парень, опустил треугольную оранжевую линзу на зеленый правый глаз, потом ткнул в красную кнопку на виске и подбежал к высокому и широкому шкафу, бесшумно выплывающему из стены. Безумный ученый двигался так быстро, что полы его когда– то белого, а теперь покрытого цветными пятнами халата развевались, а лохмы спускались на глаза.

   – Т– семь тысяч сто один! – закричал он, стаскивая хрустящую зеленую пленку с тоненькой фигурки сиреневой девушки в черном платье. – Я зову ее Тася! М – семь тысяч сто два! Мася! – звук рвущейся пленки заглушил хихиканье курсантов.

   – Но таких роботов никто уже не использует, – попыталась уговорить Ирада безумного ученого, чешущего в затылке.

   – Но они уже сделаны, – поправил он буйные вихры под полоской металла, на которой и крепились детали дивного прибора: кнопки, линзы, какие– то палочки и треугольнички, даже небольшой колокольчик. – А вы их предсказали, вам с ними и работать.

   – Да, это практическая лабораторная по освоению робототехники неизученного образца, – металлическим тоном, не терпящим возражения даже в мыслях, заявил подошедший незаметно язва– куратор.

   Я с невозмутимым видом вошел к нему в мысли. Только… получалось неладно как– то…я не сразу сообразил, что это еще и мысли безумного ученого.

   «Какая светленькая симпатичная, когда сердится! Ничего, милашка, как включишь Тасю, сразу я тебе понадоблюсь, и еще как! Быть тебе без меня, как без рук! Хи– хи!»

   «Эта Ясная – зануда, оказывается, радовалась бы, что хоть что– то увидела со своей сотней стандартных единиц, а она: «Почему мы?» Устав опять не дочитала! На гауптвахту бы ее! Как меня когда– то сажали! Славные были денечки!»

   «Да… Тася – девочка непредсказуемая! Будет тебе, милашка, небо в овчинку! Ну, че рассусоливать?! Поехали!»

   Безумный ученый нажал несколько сияющих огоньков на металлической ленте, и Тася, выдохнув, рассмеялась.

   С таким роботом никакой гауптвахты не надо!

   От полноты чувств ученый захихикал вместе с сиреневой девушкой и незаметно для всех ущипнул меня за бедро. Мое колено сработало быстрее разума, ударив его между ног. Безумный ученый, взвыв, согнулся пополам и плюхнулся на блестящий пол био– мастерской.

   – Ну, ты че?! Милашка? Я тя трогал че ли?! – крикнул он тоненьким жалобным голоском.

   И я понял, что мне крутят руки назад, это было больно и неожиданно.

   – Тася, не надо! – кряхтя и ежась, ученый поднимался на ноги, пока забавно расставленные и дрожащие.

   Меня пнули и отпустили, я упал под ноги зеленому роботу. Придумают же?! Мася!

   Чтобы встать, я уперся ладонями в коленки робота, прикрытые черным подолом.

   – Ты что творишь?! Ясная! – заорал ученый. – Ты ее активируешь счас, ее ни на кого больше записать не получится!

   – Мася, – теплая ладошка помогла мне встать.

   – О! – безумный ученый завертелся волчком, на этот раз не только его халат трепетал пестрыми крыльями, но и запачканные чем– то зеленым черные штаны порхали вокруг тощих ног.

   Дождик из оторванных пуговиц с громким щелканьем выпал на серебристый пол. Самое странное, что пуговицы были разной величины и цвета, но белой не было ни одной, хотя халат был стандартно белым когда– то в давние времена.

   – Что ты наделала! Все пропало! Все пропало! – ученый вопил, словно бесноватый из исторического романа об изгнании мелкой нечисти.

   – Мася! – повторила зеленая девушка с синими волосами и серебряными глазами, вместо зрачков у нее тоже были звездочки.

   Вдобавок к надоедливому роботу, мысли язвы– куратора и безумного ученого гомонили, как стая воробьев на ветках дерева. Их, что не учили пользоваться защитными артефактами?

   «Доложить о нарушениях дисциплины? Или самому провести с ней беседу о недопустимости жестких приемов по отношению к персоналу КАП? И шарфик!Сиреневый! Сам сниму!»

   «Какая девушка! Не– э– эт! Называть ее «милашкой» себе дороже. Бойцовская рыбка! Вот твое новое имя, детка! О! Попытаюсь поухаживать! Цветы, конфеты, стихи! Мася, конечно, мне в этом не помощница, она по сравнению с Тасей, как... плотник супротив столяра! »

   Ученый перестал скакать вокруг меня и зеленой девушки.

   – Мася?! – проревел робот на тон ниже.

   – Она твоя! – вложил мне в ладонь теплые пальчики робота безумный ученый.

   – Это уже и так понятно, – буркнул я, – а где у нее кнопка?

   – Нету у Маси никаких кнопок, ты будешь ее воспитывать, а она помогать тебе и слушаться, – улыбнулся мне безумный ученый, уточнив мысленно:

   «Если захочет, конечно!»

   «Да– а– а, вот что значит сто единиц! Она увидела не того робота. Не буду на нее докладную писать! И так она, бедолага, даром предсказателя обиженная! А про шарфик намекну, девушка, кокетничать охота…»

   – Лиза, – сообщил я роботу, стараясь не расхохотаться от мыслей куратора и безумного гения.

   Ясное дело, кому захочется, чтобы его воспитывали! А я и не собирался! Еще чего! Запру в шкафу между формой и трусиками, и пусть эта Мася там сидит, перед глазами зеленым не отсвечивает! А про шарфик намеков я не пойму! Кокетничать, так кокетничать!

   У Ирады и Таси все прошло совсем не так гладко.

   – Это, Тасенька, Ирада! – держась от робота на разумном расстоянии в десять шагов, сообщил ученый.

   Клац! Зубы робота сомкнулись на запястье Ирады.

   – Она главного закона робототехники не знает?! – с трудом оттаскивая робота от руки Ирады, закричал я. – Роботы не могут вредить человеку!

   – Это новейшие образцы, – развел руками ученый, потерявший бдительность, – развивающиеся! Наделенные частичкой…

   «… души! Ах, ты! Чуть не проговорился!»

   Клац– клац! На этот раз освободившиеся зубы Тасеньки вцепились в его руку, оказавшуюся близко. Он нажал какую– то кнопку на своем виске, и Тася отвалилась от его запястья, будто большая сиреневая пиявка.

   – Хватит! Всем пора обедать, утихомирьте этих роботов и дайте девушкам инструкции по содержанию новейших экспериментальных образцов, – проговорил язва– куратор, нахмурившись.

   – Вот, – безумный ученый вытянул из шкафа два пухлых тома.

   – Это реально бумажные инструкции? – Белоснежка– Вика хотела дотронуться до книг, в триста страниц, но задела небрежно меня, стоявшего у нее на пути.

   Тут же она оказалась лежащей на полу, Мася сидела сверху, заломив руку противной Белоснежки.

   – Мася, нельзя! – выкрикнул я, проклятая вежливость!

   Смотреть на распростертое тело противной насмешницы было очень приятно.

   – Она не послушает, – качнул лохматой головой ученый, – чтобы Мася выполняла индивидуальные команды с отрицательным значением, следует произносить слово «нет». Для Таси я выбрал слово «не лезь». Больше никто не сможет управлять ими, потому что роботы принадлежат вам. А для положительной мотивации Масе надо сказать: «работай», а Тасе: «помоги».

   – Мася. Нет, – прошептал я, испытывая ненависть к собственному хорошему воспитанию.

   Мася отпустила слегка помятую Белоснежку, та отскочила от меня подальше.

   – Курсанты! Слушать мою команду! Обедать! – распорядился куратор, тоже держась от нас с Ирадой на почтительном расстоянии.

   Получилось, что опять мы шли за всеми курсантами. Счастливые девчонки! Никого не наказали безумными созданиями сумасшедшего гения! Ненавижу вещие сны!

   – Ты, это… – зеленые глаза ученого, преградившего мне дорогу, сверкнули звездами, – меня зовут…

   Мася сработала безукоризненно, безумный ученый ткнулся носом в пол и зашлепал ладонью о металл, придушенно сипя:

   – Пощады!

   – Мася! Нет! – понимая, что мне не хотелось отзывать робота, прокричал я.

   Девушка неохотно отпустила своего гениального создателя, а я уловил его мысли:

   «Мася– неудачный вариант. Душа– то была телохранителя. Всегда на страже, всегда наготове. А я… Всего– то и хотел, энергетического коктейля в студенческой столовой вместе попить! Ниче! Я упорный… Победа будет за нами!»

   – Меня зовут Егор! – выкрикнул нам в спину лохматый ученый, когда мы уже подходили к лифту.

   Но я даже не обернулся. Только кавалера мне для полного счастья и не хватало!

   – Ты ему понравилась, Лиза, – улыбнулась Ирада.

   – А он мне – нет! – в сердцах выпалил я.

   И поплатился тут же. Мася встала столбом, а я стукнулся об ее затылок, носом ударился, чуть зубы не выбил. Теперь мне не требовалось доказательств, что это робот, блеснувший металл под волосами был мне неизвестен, золотисто– серебристый. Должно быть, какой– нибудь новый сплав. Пока я морщился, зажимая одной рукой нос, другой – рот, Мася деловито рылась в кармашках черного платьица, кусок льда, не тающий на ее ладошке, стал самым замечательным подарком. Я приложил лед к губам и поплелся за весело скачущими девушками.

    Столовая нашлась в узком зальчике, курсы обедали в разное время, поэтому толкотни не было. Наша группа один– один уже расположилась за столиками.

   – Садись, Тася, – кивнула Ирада сиреневой девушке.

   Но Тася не торопилась устраиваться в кресле. Я представил столовую ее глазами: изображение разбилось на цифры, синие и красно– желтые линии холодного и теплого, как в фильмах о первых старинных роботах. Поэтому я словно оказался в иной реальности. Но помотав головой, отгоняя наваждение, я заставил себя рассмотреть столовую с точки зрения человека. Стены, задрапированные складками темно– синего шелка, были похожи на старинный театральный занавес, но в специальных прорезях были видны подсвеченные яркие витражи.

   Свет, скользящий по кускам разноцветного стекла, создавал странную иллюзию: герои казались живыми. Алый с синей чешуей дракон, словно взмахивал крыльями. Рыцарь поправлял доспех, выставив щит перед собой.

    Девушка с золотыми косами и юноша в серебристом доспехе пили из одного кубка, синие капли вина летели в синие морские волны, вздымающиеся под кораблем. Белые паруса натянулись от ветра.

   Могучий король подавал своей избраннице алую розу, у цветка шевельнулись лепестки.

   Прекрасная королева приникла в поцелуе к губам юного рыцаря.

   Белые и алые розы сплелись над каменным крестом.

   Так кончаются все самые чудесные сказки о любви.

   Есть ли любовь на самом деле?

   Мужчины не задают таких вопросов, оборвал я свои грустные мысли. Мне всегда было жаль златокудрую Изольду и потерявшего голову от любви Тристана.

    Из– за чудесных витражей столовая казалась торжественной балладой, посвященной их любви. Огромный камин из белого камня, в котором бы можно зажарить оленя целиком, скамьи и столы, из желтого покрытого лаком дерева, в центре круглый стол золотисто– коричневого цвета – все было выдержано в роскошном стиле зала средневекового замка. И пол из каменных плит, и потолок из пересеченных деревянных балок. Почему бы нет? Мы летим среди звезд, но наши корни, словно корни тех роз алых и белых, остались там, на Зем– Ле, колыбели самых чудесных легенд Вселенной.

   Я сел на скамью, Ирада – напротив меня, роботы остались стоять, но мы сделали вид, что не замечаем этого. К нам подкатил нормальный робот– официант, высокий серебристый цилиндр со стандартным набором кнопок. А я еще говорил Лизе, что не понимаю, почему разработчики официантов не постарались, не придумали оригинальную форму для них. Теперь я радостно похлопал цилиндрик по теплому боку. Ирада улыбнулась мне, скосив глаза в сторону Таси и Маси, неподвижных и мрачных, словно они были индейскими вождями в тылу бледнолицых врагов перед неизбежными пытками.

   Девушка выбрала коктейль, котлету и драже. Я не удержался от веточки винограда, кусочка сыра и бутерброда с ветчиной. Но, вместо них я получил колбу с оранжевым напитком и вазочку с виноградом. Тогда нажал еще раз кнопку под изображением сыра и получил два кусочка.

   – «Вороне, где– то бог послал головку сыру», – выдала Мася все с тем же невозмутимым видом.

   Я подавился виноградиной и попросил:

   – Не, Мася, не продолжай!

   Но зеленая девица не дослушав выдала:

   – На клен ворона, взгромоздясь… –

   – Ах, Лиза! Какая неожиданная встреча! – рядом со мной сел безумный ученый, сменивший пятнистый халат на такой же пятнистый светло– серый пиджак, – скажи ей только «нет», – хихикнул он, ткнув пальцем в сторону Маси, самозабвенно читающей древнюю басню с чудовищными ошибками.

   – Нет!!! – рявкнул я, и лица всех девушек повернулись в мою сторону.

   – Доброй энергии! – выдавил я, помахав курсантам салфеткой, уронил сыр, виноград и колбу и так задел локтем по столу, что из глаз сыпанули искры.

   Ловить сбежавшую еду я не мог, только шипел от сильной боли.

   Но Егор поймал все, даже колбу, правда, к коллекции пятен на полах его пиджака добавилось несколько оранжевых брызг. Зато всей остальной еде он не дал соприкоснуться со своей одеждой.

   Его зеленые узкие глаза засияли, а губы сморщила веселая улыбка. К носу– клюву он поднес колбу с напитком, будто это оранжевое чудо чем– то пахло.

   – А ты ловкий, – пробормотал я, испытывая досаду.

   – Не благодари, для тебя я и не то могу! – выпалил порозовевший парень, не замечая двусмысленности своих слов и отдавая мне всю отловленную еду.

   Польза от него была. Хоть и небольшая. Ладно, его тоже воспитаем, хоть он и не захочет. А что? Он нам еще пригодится в комплекте с безумными роботами. Я взглянул на Масю и Тасю, обе стояли тихо, тихо, прикрыв серебряные и золотые глазищи пушистыми синими ресницами.

   Егор выбрал драже, коктейль и несколько подсушенных корочек хлеба, мысленно он нахваливал себя без стеснения:

   «Конечно, я ловкий. Умный, красивый, а талантливый какой! Я даже стихи могу почитать, про любовь. «Я помню няшное мгновение?» Не, там не так было, девушка насмешливая, интеллектуалка, затроллит, если навру. «Я помню мимимишное мгновение?» Что– то не так. Я помню щу, я помню чу… »

   – Я помню чудное мгновение! – выпалила Ирада, ей не хватило терпения выслушивать его тщетные поиски нужного слова.

   Притихшие девушки захохотали и захлопали. Его слушали все. Какой ужас! Я исподтишка рассматривал однокурсниц. Они мне не завидовали. Смешной ученый не был похож на принца из сказки или космического пирата из романа о предсказательницах. Его нелепые ухаживания только позабавили девушек.

   Егор подавился коктейлем и замахал руками, надуваясь и краснея.

   – Тася, помоги! – Ирада лукаво ухмыльнулась.

   Тасенька не пожалела для своего создателя крепкой оплеухи.

   – Тася, помоги по спине! – хихикнула Ирада.

   Робот впечатала металлический кулачок в позвоночник незадачливого гения. Тот хрюкнул и сложился пополам. А робот снова подняла крепкий кулачок.

   – Тася, не лезь! – рявкнула Ирада.

   Не знаю, сумеем ли мы пройти эту практику с роботами? Но командовать подразделением предсказателей после общения с этими разноцветными девицами мне будет несложно.

ГЛАВА 3 Новые предметы, победы и неприятности

Егор на редкость быстро отдышался. Он улыбнулся, видно, кто– то сказал ему, что его плутоватая улыбка поможет завоевать любую девушку, и пододвинулся ко мне ближе.

   – «Айс» – десять тысяч? – ткнул он обгрызенным желто-зеленым ногтем в серебристый экранчик моего блокнота.

   – «Мирайс» – миллион два, – неохотно поддержал я беседу.

   А еще ученый!

   Айс была старая марка. Мы купили новенькие тонкие блокноты, не требующие подзарядки шесть земных месяцев, самой лучшей фирмы с Юпитера. Заводы «Мирайс» все время собирались перевезти из Солнечной системы поближе к центру. Но их создатель был небыстрым на подъем и, видно, верил в приметы. Юпитер стал его счастливой планетой. Так зачем перебираться?

   – Ты учил с ними басни? – кивнул я в сторону Маси и Таси, меняя тему разговора.

   – Точно! Александр Сергеевич Крылов – мой любимый баснописец! – самодовольно расцвел Егор.

   Ирада тихонько захихикала. Прислушивающиеся к нашему разговору, девушки начинали смеяться одна за другой, смех полз по цепочке, словно огонек по бикфордову шнуру из старинного фильма про удачливых пиратов и их головокружительные приключения.

   – Мне у него особенно нравится эта вещь, – Егор стал серьезным и выдал без всякой мысленной подготовки. – «Однажды в студеную зимнюю пору я из лесу вышел, был крепкий мороз».

   Огонек лизнул порох… Столовая взорвалась хохотом. А безумный гений, талантливо перевирающий стихи, гордо осмотрелся. Только не это! Он раскланялся. Я закрыл лицо руками.

   Я не понимал одного, как это чудо чудное попало на «Одиссей»?! Как это диво дивное умудрилось сконструировать роботов?!

   Теперь я уже сомневался, что Егор пригодится, кажется, он был самым слабым звеном в нашей цепочке.

   Со всеми этими мыслями, стихами и путаницей из поэтов древности, я успел съесть только десяток виноградин.

   – Нам пора, – тронула меня за плечо Ирада, – следующая пара в расписании – Кулинария. Звонок через пять минут.

   Испытание роботами отошло на второй план. Кулинария надвигалась на меня ночным кошмаром. Надежда была только на природное обаяние и умение понравиться любой женщине.

   – Я не отниму много времени, – улыбка Егора была до отвращения сияющей, а сам ученый оттеснил от меня Ираду. – Что ты вечером делаешь, Лиза?

   – Домашнее задание я делаю, – прошипел я, отмечая, что его смуглое лицо странно вытянулось, а зеленые глаза глупо округлились.

   – Я спросил, что ты вечером делаешь? – не отступал настырный ученый, забавно, что его голос дрогнул, и веко правого глаза дернулось.

   – Домашнее задание, – не стал я придумывать что– то еще, правда – это не мой конек, но кого угодно переупрямит.

   – Я так и не понял, – под громкие смешки однокурсниц повторил упорный ученый, оба его глаза скакнули в нервном тике. – Что ты вечером делаешь?!

   – И чего непонятного? Домашнее задание! – ответил я, легко поднимаясь и покидая столовую под громкий хохот однокурсниц.

   Ирада, Мася и Тася резво бежали за мной. Егор остался за столом с открытым ртом и безумным взглядом.

   Его мысли я слушать не стал. Неинтересно мне. Своих проблем хватает. И Кулинария не последняя из них.

   – Ты жестоко с ним поступила, Лиза! – крикнула мне Ирада.

   Я встал так резко, что они ударились в мою спину. Тася, Мася, Ирада утыкались в позвоночник, как метеоритный дождь в поверхность астероида. От ударов у меня выступили слезы на глазах. До чего твердые у девчонок носы! Ладно, металлические – у роботов, но и нос Ирады впился в мои позвонки железным штырем.

   – С кем это? – буркнул я, выдыхая, ушибленная спина заныла от энергично произнесенного вопроса, локоть дернуло болью, нос и зубы тоже болели.

   – С Егором! – голос у Ирады был громким, слишком громким.

   – Тише ты, – я повернулся и перетащил Ираду в уголок коридора.

   Мимо нас стайками пробегали улыбающиеся девушки. Тася и Мася застыли посредине, не замечая того, что кому– то могут помешать.

   – Егор пытался пригласить тебя на свидание, а ты его высмеяла. Он забавный, и так смешно путает Пушкина, Крылова и Некрасова! – Ирада улыбнулась. – Без этого штриха, он бы казался нудным заучкой, а так заметно, что он человек, а не робот вроде них, – она кивнула головой в сторону Таси и Маси.

   – На свидание? – мой рот приоткрылся, мне казалось, что сейчас в меня ударит молния, так расправлялись в древности с грешниками, судя по легендам и мифам, – но ведь он ничего не спрашивал про свидание!

   – Спрашивал: что ты сегодня делаешь вечером, – припечатала меня Ирада с нервным смешком.

   И у меня в мозгу перещелкнуло: перед глазами замелькали эпизоды из фильмов, которые мы с Лизой смотрели, чтобы посмеяться. Кавалер в роскошном костюме целует пальчики прелестной барышни, низко склонившись над ее изящной рукой. Из этого же очень неудобного положения он смотрит на девушку, поправив черные, как смоль, кудри, и спрашивает чарующим голосом: «Что вы делаете сегодня вечером, миледи?»

   Мы смеялись до боли в животах. Но в конце любого фильма о любви на ресницах Лизы повисали капли слезинок. Она верила в любовь. А я даже не понимал, что это. Хотя, я любил Лизу всем сердцем, но она была мне родной, частью меня. Где она? О чем думает? Что делает?

   – Лиза, – Ирада обняла меня тонкими руками, – у тебя не было парня? И ты не догадалась, что он пытается пригласить тебя на свидание?

   Я покраснел от кончиков пальцев на ногах до кончиков ушей. Щеки запылали, уши налились вишневой краснотой, сердце забилось быстро, быстро.

   – Не было, – выдавил я, с трудом разжимая губы.

   Парень?! Это было бы ужасно! И девушка тоже ничего хорошего! Ирада, правда, прехорошенькая и умная, и милая. Я внимательно разглядывал нежное лицо рядом с моим.

   Мне всегда было достаточно глубокой нежности, безграничного доверия и понимания, которые я испытывал к Лизе, моему второму или первому я. Неважно. Мы никогда не выясняли, кто из нас главный? Но Ирада мне нравилась. С ней было почти так же уютно и хорошо, как с Лизой. Я прислушался к своим ощущениям. Да. Хорошо.

   – Егор забавный и милый, здесь, в КАП, нас окружают одни девушки и женщины. Думаю, его оценят и очень быстро, – Ирада говорила тихо, нервно теребя идеально застегнутый ремень. – Неужели ты откажешься от него, Лиза?

   Я представил смуглое лицо безумного ученого, его развевающиеся черные лохмы, перепачканный разноцветными пятнами пиджак. Брр!

   – Мне он точно не нравится, Ирада, – мягко проговорил я. – Может, уже отправимся вслед за остальными, а то опоздаем на Кулинарию?

   Ирада судорожно вздохнула и кивнула. Мы побежали за последними однокурсницами. И тут, пробиваясь сквозь мои мыслещиты, появился грустный и серьезный Егор, он не был похож на безумного гения, путающего стихи, имена и фамилии древних поэтов, и его черная форма отлично сидела на стройном поджаром теле. Странная подсказка моего дара, надо будет над этим подумать.

   Я и подумаю, обязательно, завтра, как говорила любимая героиня Лизы.

   А сейчас вперед к своим проблемам.

   И проблема под названием «Кулинария» появилась со звонком в маленькой аудитории, напоминающей кухню для съемки рекламных роликов о пользе блюд, приготовленных на пару.

   Кругленький, уютный преподаватель в аккуратном серебристом костюмчике вкатился колобком в аудиторию номер пять.

   Это что мужчина?!

   А как же я буду его перетягивать на сторону зла? То есть на свою сторону, недотепы, не умеющего резать лук? Я с отчаянием вгляделся в круглую мордочку преподавателя. А почему я решил, что это будет женщина? Память услужливо приблизила строчку расписания в блокноте: Кулинария – Джен Криак. Этот рыжеволосый препод, розовощекий с милыми ямочками на щеках и залысинками на бледно– розовом лбу, носил имя героинь романов, которые дамы писали под мужскими псевдонимами.

   – Нет ничего прекраснее еды! Приготовленной с любовью, уложенной с изяществом, украшенной со вкусом! – начал Джен Криак, прижмурив серые глазки и смешно наморщив курносый нос, но я буду учить вас гадать по кофейной гуще и чаинкам, на бобах и на пшенице. Гаданий много. Что касается непосредственно приготовления еды? Разве что лук научу резать ножом, вдруг у вас сломается кухонный мини– автомат! – он вытянул из шкафчика странный ковшик, вдруг напомнивший о дивном сиянии Большой медведицы, и насыпал несколько горстей кофе, добавил странные сладко пахнущие палочки, щепотку перца и прозрачнейшую воду из стеклянного кувшина.

   Плита, включенная щелчком пальцев, нагрелась, и на ее раскаленную поверхность был водружен серебристый ковшик.

   Как же он называется? Я знал, но забыл, пришлось рыться в своей памяти, перекладывая мысли с одной полки на другую, как на аккуратно убранном чердаке огромного дома, но нужное слово не находилось, хоть плачь!

   – Турка, – шепнула мне Ирада.

   – Я громко думаю? – испугался я.

   – Нет. У нас дома такая же турка, – улыбнулась девушка, – скучаю по дому. А ты?

   Я только кивнул, надо избавляться от подозрительности. Иначе это мое дерганье легко заметят и начнут задавать вопросы, а у меня не получится на них ответить правдиво.

   – А теперь взболтать, еще перемешать для верности деревянной ложкой и разлить по чашкам, – кулинар ловко проделал все, о чем говорил и поставил перед нами пять чашечек из белого изысканно тонкого фарфора, – мне нужны пять курсантов, чтобы начать гадание.

   Он посмотрел мне в глаза. Пришлось подняться со своего удобного места на диване и пересесть за кухонную стойку. Я повел ладонью над чашками и выбрал ту, что просилась в руки.

   Рядом плюхнулась Белоснежка– Вика, изящно уселась на высокий табурет Ирада и две незнакомые однокурсницы заняли места справа и слева от меня.

   – Пейте кофе, курсанты, – распорядился кругленький препод.

   Я осторожно сделал глоток. Никогда не пробовал таких напитков, странный аромат, сладость, оттененная яркой горечью, это был вкус счастья. Чашки хватило на пять глотков. По белому фарфору расплылась неопределенным пятном темно– коричневая кофейная гуща.

   – Отставьте чашки для чистоты эксперимента, – скомандовал Джен Криак. – Теперь возьмите и смотрите.

   Я чуть ли не носом залез в свою чашку. Мне захотелось разбить эту гадину! Я шарахнул фарфор на стойку изо всех сил. Но чашка оказалась на редкость крепкой.

   – Некрасиво, курсант Ясная, – спокойно сказал препод, – что вам чашка– то сделала?

   – Предсказала! – рявкнул я басом, забывая, что я – томная барышня восемнадцати лет отроду.

   Девушки ткнулись носами в мою злосчастную чашку, я отодвинулся от их пушистых макушек.

   А они восторженно захлопали в ладошки.

   – Она предсказала любовь! – пропела Ирада, показывая преподавателю и всей группе большое кофейное сердце на дне моей чашки, которое вдруг поменяло цвет на красный.

   Аплодисменты подхватили все девушки, а я чувствовал себя героем мелодрамы конца семнадцатого века. Хоть раскланивайся, как бродячий актер на криво сколоченных из щелястых досок подмостках.

   – Неплохо, – преподаватель покивал игрушечной собачкой, была у нас такая прелестная штучка в детстве. – А что у остальных?

   Треугольники, квадраты и круги в чашках девушек ничего никому не могли предсказать. И только у Ирады был изящный цветок, туго закрученный бутон розы.

   – Это, – Ирада задумалась, – свидание? – порозовели ее щеки.

   – Близко, но не совсем, все– таки роза почти черная, – грустно посмотрел на нее преподаватель.

   – Печаль, – сказал я, понимая, что это не я, а мой дар говорит гадости моему лучшему другу в академии.

   – А теперь! Самое интересное, – недобро покосившись на меня, сказал препод, – тот, кому удалось сегодняшнее предсказание, и будет резать лук!

   Доска была из настоящего дерева, даже коричневая дырочка от сучка смотрела на меня любопытным глазком. Препод выбрал для меня самый большой нож, свет зловеще блеснул на тончайшем лезвии. И огромная луковица, с лоснящимися золотистыми крутыми боками насмешливо заблестела, крутясь на столе. Все это появились передо мной, как по мановению волшебной палочки, из рук преподавателя.

   Я потрогал золотистую тяжелую луковицу, потом попытался отковырять верхние слои. Порезал палец о тонкую прозрачную, но острую шкурку луковицы. Засунул палец в рот. Девушки смотрели насмешливо. Наконец, кое– как освободил луковицу от всех ее одежек и положил на доску. Попробовал отрезать хоть один кусочек, но от ножа луковица ускакала зеленой скользкой лягушкой и закатилась под стойку. Девушки помогали мне изо всех сил, хихикая и сталкиваясь лбами, они извлекли лук на белый свет. И снова я застыл с ножом в руках над многострадальным героическим овощем, не желающим быть нарезанным на мелкие кусочки. Сделал первый надрез, придерживая левой рукой. И тут из глаз полились ручьем слезы. Едкий запах продирал до пяток и разбегался кусачими мурашками по затылку.

   Кое– как распластав луковицу на крупные куски, я отложил нож и вытер льющиеся слезы. Пальцы коснулись глаз, луковый сок попал на веки. Глаза начали распухать.

   – О! – преподаватель расхохотался. – Вам не быть хорошей хозяйкой, курсант Ясная!

   Он смеялся до слез.

   – А вы– то сумеете нарезать эту подлую луковицу? – обиженно прошипел я, вытирая глаза и щеки рукавом формы.

   – Легко! – улыбнулся мне он.

   Подумаешь!

    Но взял другую луковицу, обманщик! Его пухлые руки с толстыми пальцами порхали словно сами по себе. Шкурки были содраны вмиг. Лук разрезан одним точным движением на две одинаковые половинки. А потом нож замелькал в руках преподавателя, отделяя идеально ровные тончайшие полукружья от лука. Нож преподаватель обмакнул в какой– то раствор, и едкого запаха просто не было.

   Девушки, как завороженные, любовались работой мастера, который ссыпал нарезанную луковицу на белую фарфоровую тарелку через несколько секунд.

   – Кулинария – не ваше, – проговорил он, блеснув серыми глазами в мою сторону.

   Я это прекрасно знал и без него. Можно было лишний раз не повторять.

   – Отчего же, – из упрямства завел я, насмешливо улыбнувшись, – вкусно поесть я люблю.

   Девушки рассмеялись, и прозвенел, наконец, звонок– спаситель.

   Почему некоторые пары длятся бесконечно, а другие пролетают в один миг?

   Радовало, что на сегодня это было последнее занятие, и я мог спокойно пойти в свою каютку делать домашнюю работу. Мне так не терпелось заняться эссе по своему любимому рассказу, что даже руки дрожали. Но в блокнотах звякнуло оповещение, как и у остальных курсантов. Нам пришло упражнение от Зары: условным полднем уснуть на полчаса, вещий сон тщательно записать, продумать толкование. Теперь ноги не несли меня в каюту.

   Но мы с Ирадой, подумать только, ее каюта была под номером пятнадцать, все– таки обогнали всех девушек, наверное, потому, что Тася и Мася резво бежали впереди.

   Кивнув Ираде, я открыл дверь для Маси.

   – Сядешь вот сюда, – распахнул я дверцы шкафа.

   Мася пробубнила что– то под нос, я не стал не переспрашивать, не слушать. Захлопнул за ней шкаф и подключил блокнот к экрану.

   Блокнот показывал большое окно. За окном было начало сумерек. Время вопросов и тайн. Белые лепестки полетели, загадочно кружась в синеве раннего земного вечера. Я не успел открыть койку, устроился в кресле и уснул, до того, как закончился вальс лепестков белых роз. Очутившись в странном доме, я закрепил засовы, подергал большой замок и задвинул металлический штырь. Потом услышал тихие голоса.

   – Да, мой капитан, девушка необычна, как вы мне и говорили, – интонации были знакомыми, словно я уже слышал сегодня голос этого человека.

   – Что удалось найти? – спросил женский ясный голосок.

   – Вы сказали, что она обходит мыслещиты в сто единиц, я поставил механический щит в сто десять, она его даже не заметила, – отвечал мужчина, – как и другие курсанты. Группа один– один, на редксость сильная.

   – Интересно, зачем врать о силе, преуменьшая ее? – женщина была грустна. – Ты стал ее другом?

   – Не получилась, девушка дерзкая своенравная и закрытая щитами в сто тридцать единиц, – проговорил мужской голос.

   – Но этого не может быть! Порог силы предсказателей в сто двадцать пять! Не было предсказателя сильнее, – женщина и возмущалась, и радовалась, – ты не ошибся?

   – Я никогда не промахиваюсь, поэтому вы меня и наняли, – голос мужчины стал грустным.

   – Что можешь сказать о второй проблемной студентке? – не отставала женщина.

   – Она что– то скрывает, но щиты крепкие, на этот раз на все сто двадцать пять известных единиц силы, – сказал он, томно вздохнув. – Сашка, я так измучился с твоими девицами, я был высмеян, избит, продинамлен, болтал чепуху, щедро путал самых известных поэтов древности, играя шута. Где моя награда, Сашка?

   – Что, значит, избит? – женщина выделила самое главное.

   – Пнула она меня, и я увидел звездный путь! – рассмеялся мужчина. – Про роботов лучше промолчу. Создания редкие, дерутся больно. Столько страданий вынес я сегодня, а ты…

   – Не издевайся над важными вещами, – попросила женщина. – Чего ты хочешь за свои страдания сегодня? – ее голос стал глуше, он дразнил, манил и притягивал.

   – Свидания с тобой, в конце концов, я – твой жених и хочу целовать невесту, держать ее за руку, смотреть с ней на падающие звезды, обнявшись! – выпалил он.

   – Сначала заверши расследование, – она, видимо, увернулась от его поцелуя, и они тихонько засмеялись.

   Я распахнул дверь, увидеть лица разговаривающих влюбленных мне нужно было во что бы то ни стало, тут прозвенел звонок в блокноте: группа один– один должна была идти на ужин, и я проснулся. Ныли спина и локоть, болело все затекшее тело, голова кружилась, в глазах темнело. Но я кое– как встал и поплелся в столовую, потому что есть хотелось нестерпимо.

   На этот раз девушек было больше. Я скользнул на освободившееся место, нажал кнопку на боку цилиндра– официанта: драже и коктейль. Быстро съел все, выглотнул жидкость и готов был уже уйти, как дорогу преградила Вика– Белоснежка.

   – Ах! – она ненатурально всплеснула руками и улыбнулась так сладко, что стала похожа на пластиковую куклу. – Где твоя хранительница, детка? Как эта железяка отпустила тебя одну?

   – Знала, что ты близко не подойдешь, – прошипел я в ответ, но так тихо, что никто не заметил неладное, моя улыбка была самой доброжелательной из моего арсенала колющих и режущих улыбок, она резко отличалась от моих слов, – я и сама тебя к полу приложу, если что.

   Вика– Белоснежка побледнела и отступила на шажок. Мне этого было достаточно, чтобы проскочить мимо нее и ее подруг.

   А я побежал домой, то есть в свою крохотулечную каютку, перечитывать любимый рассказ. Вот он!

   Написанный так давно! И все еще поразительно прекрасный. Попытаюсь рассказать о его стройной звездной красоте.

   Пальцы едва касались блокнота. Мне казалось, что клавиатура дымится. Сначала я писал и стирал, писал и стирал, а потом полетел за своими мыслями, не успевая догнать их быстрый полет, возвращаясь на миг, чтобы поправить опечатку и опять стуча по клавишам виртуальной клавиатуры. Когда я поставил последнюю точку в эссе, часы в блокноте показали условную полночь. Я с трудом перебрался на выехавшую из стены койку, как удачно, что я уже надел синюю в кошечках пижаму, руки не шевелились. Заснул я сразу, но какая– то заноза холодной иглой вошла в сознание.

   Я проснулся и понял, что не связался с Лизой. Мы ведь всегда прощались на ночь. А тут я забыл в первый раз в жизни!

   Надо мной зеленела, словно майская травка Мася.

   – Нет! – взвыл я, прикрываясь одеялом, положим, пижама была девчачья.

   И зачем мне перед собой– то притворяться? Отвратительная была пижама! Эти котики с клубочками в мяконьких лапках! Ужас…

   Но белое легкое и мягкое одеяло топорщилось в неожиданных местах:

    – Мас– с– ся… В шкаф– ф– ф! – просипел я.

   Мне было необходимо попасть в душ. Но при этой кукле я встать не мог. Кто знает, не показывает ли она мою каюту крупным планом тому мужику с красивым голосом?

   Робот неохотно забралась в шкаф, обидчиво блеснув глазами– звездочками. А я шмыгнул в закуток душа и включил ледяную воду, закрыв дверцу на защелку.

   Завтрак я проспал. Поэтому глянув на расписание в блокноте, ахнул и побрел на Кулинарию голодным, затягивая на ходу ремень, ставший вдруг великоватым.

   После Кулинарии значилось Чтение мыслей. Они добить меня голодного и невыспавшегося хотят что ли? Одно хорошо, быстро на бегу пожелал доброго утра Лизе и получил ее ответное: «Ясных звезд тебе, пушистик мой». Да, уж пушистик! Моя растрепанная голова была больше похожа на ежа.

   Кухня казалась мне еще противнее, чем вчера. Все эти шкафчики цвета шоколада пополам с топленым молоком снижали настроение своей идеальностью. Стойка сиреневого цвета играла роль яркого пятна – центра кухни. Разноцветные плошки и тарелочки, аккуратно расставленные на сиреневой поверхности, делали кухню нарядной, а высокие круглые табуреты золотистого и серебристого цвета у стойки так и манили усесться на них. Ага! Сейчас! Мы это уже проходили вчера.

   – А Мася? – уставилась на меня Ирада.

   – В шкафу посидит, – отрезал я, покосившись на Тасю, гордо прошествовавшую в дальний угол кухни.

   – Лиза, тебе не начислят необходимые баллы, если Мася будет сидеть в твоей каюте, – огорчилась Ирада, про шкаф она по доброте душевной не поняла.

   – Завтра выведу, сегодня чуть сам не опоздал, – пробормотал я, хорошо, что чуть слышно, а то забыл про род глагола прошедшего времени, выдав себя с головой.

   – Доброе утро, дорогие мои! – преподаватель светился искренней радостью. – Те из вас, кто не успел позавтракать, приготовит сегодня коронное блюдо любой хозяйки «Утренние блинчики»! Заметив, что большинство из вас не искушены в поварском искусстве, я внес изменения в свою программу.

   И тут я почувствовал себя белым кроликом, пойманным грубыми лапами фокусника в гигантской черной шляпе.

   – Не завтракали сегодня две девушки! Вика– а– а Санаева– а– а! И… – препод держал мучительную для меня паузу, переводя взгляд сияющих глаз с одной курсантки на другую, – Лиза– а– а Я– а– асная– а– а!

   Словно гром с ясного неба ударили меня его слова.

   – Предлагаю устроить небольшое соревнование! – он молниеносно разложил ингредиенты по сиреневой столешнице. – Две плиты, две сковородки, две части стола. Выиграет тот, кто быстро, чисто и вкусно пожарит пять блинчиков. С потолка опустились пластиковые листки, подобие блокнотов, на которых побежали светящиеся строки рецепта блинчиков.

   – Возьмите пакет с молоком, налейте молоко в глубокую миску, насыпьте триста граммов муки, размешайте деревянной ложкой, – дальше я читать не стал, строчки, словно издеваясь, ускользали в никуда разноцветными искрами.

   Ненавижу поварское искусство! Ничего у меня не выйдет!

   Ну, вот! Бумажный пакет с мукой не желал открываться. Это было предсказуемо, ожидаемо, неизбежно.

   Я осторожно подергал за специальную полоску: никак. Я поднажал: никак. Я рванул изо всех сил: пакет словно взорвался! Меня окутало плотное белое облако муки. Я чихнул! И понял, что моя форма побелела, а на донышке пакета осталась горсточка муки. Хорошо, что я еще не налил молока, коробку которого открыл без усилий. Плеснув немного в миску, я высыпал туда остатки муки.

   – Мешайте до тех пор, пока у вас не получится масса без комочков, – подсказывали убегающие строки.

   Я поболтал деревянной ложкой в миске. На поверхность молока всплыли комки, раскрывающиеся, словно бутоны цветков, только вместо лепестков была мука. Белая жидкость с пятнами сухой муки выглядела устрашающе. Я начал вертеть ложкой в миске, но комков не убавлялось, только больше становилось. Я покосился на Вику– Белоснежку. Она все еще пыталась открыть пакет с мукой. На этом я выдохнул и, не глядя на весело хихикающих однокурсниц и на ехидно улыбающегося преподавателя, снова устроил бурю в миске с молоком.

   – … те щепотку соды, – успел я зацепить взглядом бегущие строчки рецепта.

   Я поискал коробку с содой, нашел и, вскрыв ее без церемоний ножом, бросил щепоть в молоко. Ах, ты, сверхновая звезда! Впервые в жизни я чуть не произнес это вслух. Молоко вспенилось и вылилось на сиреневую столешницу. Вместе с мукой! На донышке миски осталось совсем немного комков в белой пузырчатой жидкости. Но была и хорошая новость! Комки исчезали сами собой без моего вмешательства! Но не успел я порадоваться, как раздалось… Бабах!

    Это Вика– Белоснежка разорвала пакет с мукой. Ей повезло больше, чем мне. Мука осыпала преподавателя и девушек, сделав из него кругленького снеговичка, а из них забавных снегурочек. Пока все они чихали, кашляли и отряхивались, чистенькая Вика– Белоснежка насыпала муки в молоко, да так много, что ложка не проворачивалась в густенном тесте.

   – … одно яйцо, – это было самая ужасная строка.

   Я никогда и не пытался разбить яйцо. Для меня это было таинством. Я взял яйцо в руки, покатал на ладони. Я хочу домой, в нашу крошечную квартирку в большом городе– астероиде! Из окна видны разноцветные трубы фабрик, блики искусственного солнца на защитном куполе играют в пятнашки.

   Ненавижу отвратительные блинчики!

   Ненавижу зловредного препода!

   Ненавижу неумелого себя!

   В сердцах я так звезданул яйцом по краю миски, что желтые брызги полетели в лицо. Немного желтка попало и в тесто, но больше в миске очутилось почему– то скорлупы. Я вытащил ее пальцами, ложкой достать эти твердые острые куски было невозможно.

   – Влейте немного растительного масла, посолите и добавьте сахарного песка по вкусу, – строчки резво пробежали мимо моего сознания, и снова на месте было начало рецепта.

   Что значит немного? Кто сможет определить, сколько это «немного»! Как это по вкусу? Они издеваются?

   Я налил одну деревянную ложку, испачкав рукав формы маслом. Бросил щепотку соли и щепотку сахарного песка.

   Вика– Белоснежка уже поставила на включенную плиту сковороду.

   И я плюхнул сковородку, вылив часть теста на ее черное донышко.

   На пластиковых табличках побежали новые строки:

   – Разогрейте сковороду, налейте в нее масла, – ах, ты, ж галактику им в печенку!

   Раньше сказать не могли?!

   Я схватился за металлическую ручку и уронил сковороду на пол.

   – Горячо! – правая ладонь вспухала белыми пузырями.

   Сковорода вертелась на полу, разбрызгивая масло с тестом по сторонам. Девушки резво отскакивали от кипящего масла.

   Нашел плотную рукавицу, теперь только понял ее назначение. И придерживая рукой в варежке сковородку, счистил деревянной лопаточкой полусгоревшее, прилипшее тесто на тарелку.

   – Первый блин комом! – похлопал меня по плечу преподаватель, но поймав мой ненавидящий взгляд, отошел в сторону, поближе к Тасе, с мудрым видом застывшей в дальнем уголке кухни.

   Только Белоснежка, уже стряхивающая первый блин на тарелку, синеватый с островками черного горелого теста и комочками, вынудила меня взяться за попытку номер два.

   Масло на сковороде зашипело, и я вылил оставшееся тесто в пузырящуюся жидкость. Когда в тесте появились дырочки, мне удалось его перевернуть, через миг я уже бросал свой первый настоящий блин на другую тарелку. Но теста больше не было. Теперь, когда я вошел во вкус мне нечего было вылить на сковороду. Нет в мире совершенства!

   Вика– Белоснежка испекла пять блинчиков. У меня на тарелке розовел поджаристыми бочками только один.

   И когда жестокий преподаватель вооружился вилкой и ножом, мы с Викой– Белоснежкой вытянули шеи в его сторону.

   – Ну, пахнет аппетитно, – заявил он и откусил половинку блина с тарелки Вики– Белоснежки.

   Его глазки расширились, и он выплюнул непрожеванный кусок в миску из– под теста.

   – Несъедобно, – проговорил он, протягивая тарелку с блинчиками мне.

   Я осторожно выудил самый маленький кусочек. Да. Блин был сырой, и казался комком соли и соды.

   От моего блинчика препод отрезал капельку, потом еще, задумчиво прожевал, проглотил:

   – С голоду не умрете, Ясная, – улыбнулся он мне.

   Девушки налетели с вилками, мне ничего не досталось. Но судя по их довольным мордашкам, мой блин можно было есть. Чему я искренне удивился.

   – Тридцать баллов из ста, – уж очень все драматично разворачивалось, записал что– то себе в блокнот преподаватель, – а вам десять, – кивнул он сморщившейся Вике– Белоснежке. Теперь перейдем к гаданию на чаинках.

   Я не ощущал победу в полной мере, понимая, что не справился. Но мне было приятно посмотреть, как морщится вчистую проигравшая Вика– Белоснежка.

   Движения преподавателя казались изысканным танцем. Смотреть на то, как он изящно играет чайниками, коробками с заваркой мне не хотелось. Я сидел, опустив голову. Но скоро перед нами стояли шесть крохотных чашечек с дивным чаем.

   Даже метеорит не попадает два раза в одну и ту же яму, я надеялся, что меня не позовут. Ага, как же?

   – Выходите, Ясная, – кивнул мне препод без чайных церемоний.

   Я потянулся правой рукой к чашке, но ладонь жгло огнем, и я взял чашку в левую руку.

   В первом глотке была сладость и терпкость лимонной корочки, нежный чай бодрил и придавал сил, жить не так уж плохо, впереди много чудес и счастья. Чаинки, покружившись, сложились сначала в знак вопроса, а потом в кружок со стрелкой вверх и в кружок с крестиком вниз. Ах, чтоб этот чай!

   – Знак Марса и Венеры. Инь и янь. Любопытно, – заглянул мне через плечо преподаватель. – Кофе предсказывает любовь, а чай намекает на вашу пару! Как романтично, Ясная. И не забудьте зайти в мед– отсек. Ваши волдыри вылечат в один миг.

   Дело было не в романтике, но я изобразил милую улыбку, мысленно скрежеща зубами. И в мед– отсек я не собирался. Кто знает, какие там врачи, заставят раздеваться. Меня передернуло!

   Преподаватель прокомментировал чаинки других девушек, я пропустил мимо ушей, что он им наговорил. Я старательно выливал остатки чая в миску из– под теста. Ничего приятнее, чем звонок, никогда в жизни не слышал!

   После провала на Кулинарии не хотелось учиться вообще. Ирада успокаивала и уговаривала меня, пока я обхлопывал белую форму, все старания были напрасными, остались огромные белые пятна на рукавах и штанинах и масляные над манжетами. На душе было тяжело и беспросветно, сильно болела обожженная ладонь. Ираде пришлось тащить меня до седьмой палубы, там в самой обыкновенной аудитории номер десять, чем– то похожей на наши каюты, но гораздо большей по величине, нас ждала преподавательница по Чтению мыслей. Я судорожно подправил щиты, потекшие от желания бросить академию и уехать прямо сегодня домой, и невежливо начал рассматривать женщину за высоким столом.

ГЛАВА 4 О скитаниях вечных и о земле

Преподавательница по Чтению мыслей показалась мне некрасивой. Серыми большими глазами, короткими волосами, особенно вздернутым носом она напоминала огромную летучую мышь. Странно маленький рот и торчащие из– за короткой стрижки узкие длинные уши еще больше усиливали сходство.

   – У вас обожжена рука, – сказала она, прохладные пальцы коснулись моей ладони, – сейчас будет лучше.

   Катриша Кейн, я запомнил имена всех преподавателей, вытащила баллончик из сумочки и побрызгала на белые волдыри зеленого обезболивающего, запахло укропом. Следом в ход пошла синяя заживляющая субстанция с мятным запахом. Дергающая боль затихла. Хотя раньше на меня не действовали обезболивающие лекарства. Волдыри подсохли. Теперь я решил, что Катриша симпатичная. Размышляя над тем, что красавицы иногда кажутся чудовищами, а некрасивые женщины вызывают симпатию, я сел рядом с Ирадой и Тасей, устроившимися за первой партой у двери.

   Остальные девушки прибежали со звонком.

   Преподавательница ничего на это не сказала. Прищелкнула пальцами и с полки над широкой доской вылетел аппарат: круглый синий со шкалой до ста пятидесяти. Это был измеритель энергии предсказателей.

   – Я понимаю, что это формальность, но мне необходимо записать в электронный журнал количество единиц вашего дара, – произнесла Катриша. – Мне удобнее вызывать вас по алфавиту.

   Поскольку я был последним, то сделал вид, что уставился в окно. Но краем глаза наблюдал за работой шарика: дароизмеритель подлетел к первой девушке, из шара выросли прозрачные шнуры, присоски с тихим щелчком присоединились к вискам девушки. Стрелка скакнула на сто десять. Вика– Белоснежка, у которой стрелка указала сто двенадцать единиц, горделиво оглядела группу. В основном у всех было сто десять. У Ирады, фамилия которой была на «ю», Юсупова, стрелка запрыгала и уткнулась на сто двадцать пять. Все девушки напряглись. Они зашептали: «Ошибка, ошибка, аппарат завис, наверняка, сломался!»

   – Нет, все точно! Именно у Ирады Юсуповой записано в личном деле сто двадцать пять единиц дара, – прозвенел серебристым колокольчиком голос ректора, скользнувшей тихонько в дверь, – сидите, девушки, – улыбнулась она вскочившим курсантам.

   – А теперь Лиза Ясная? – спросила она у Катриши, взглянув мне в глаза.

   Холодные скользкие, похожие на щупальца, присоски коснулись моей кожи. На ста двадцати девяти прибор заискрил. Но стрелка опускалась все ниже. На ста сорока двух прибор задымился и оплавился. После странно неприятного хлопка, он отключился и развалился на неровные куски. Пахло отвратительно: жженой резиной и палеными перьями.

   – Принесите два новых дароизмерителя, – нажав на кнопку своего блокнота, распорядилась ректор.

   Минуты через три в дверь просунулась лохматая голова, а потом и весь безумный ученый с шариками дароизмерителей под мышкой. Его ботинки были вычищены до блеска, о стрелку на наглаженных черных брюках можно было порезаться, а вот рубашка была в пятнах, халат пестрел всеми цветами радуги, и слишком короткий грязный галстук был завязан криво.

   Второй дароизмеритель не выдержал ста сорока пяти единиц. Стрелка запрыгала, заметалась и вылетела, пробив прозрачную стенку. Ударилась она об пол напротив ботинок Егора, словно настоящая стрела на листе кувшинки перед царевной– лягушкой.

   Третий, на вид самый крепкий шарик, деловито зашевелил стрелкой, будто единственным усом, но когда стрелка уперлась в сто пятьдесят, взорвался. К счастью кусочки не разлетелись далеко, и я смог отскочить от тучи мелких острых осколков, летящих мне в лицо.

   – Три прибора! Врать не могут! – выпалил Егор, сверкая глазами. – У нее сто пятьдесят единиц дара!

   – А в деле написано сто, если сказать точнее, девяносто девять целых, пять десятых! – проговорила ректор, склонив голову к левому плечу. – Как вы это объясните, курсант Лиза Ясная?

   Я молчал. Почувствовал ректорские ментальные щупальца и укрепил щит.

   Катриша едва заметно качнула головой, глянув в сторону Александры.

   – Идите за мной, курсант Ясная, – бросила мне ректор, поворачиваясь и очень быстро шагая к дверям.

   Я брел за Егором и Алекс, пытаясь сообразить, как вывернуться? Что соврать? Что вообще делать?

   – Мы взяли тебя в академию, потому что у твоей бабушки дар проявился не сразу, а к окончанию первого курса КАП, у нее обнаружили сто двадцать пять единиц. Но сто пятьдесят! Это невозможно! – заговорила Алекс, как только мы вошли в крошечный очень уютный кабинетик с зелеными кактусами на столе, заваленном бумагами, блокнотами и папками. С небольшим серым креслом и серебристым табуретом у фальшивого окна с белыми облаками в синем небе. Еще белый шкафчик с блестящим овалом зеркала забился в самый дальний угол комнаты.

   Каюта не была похожа на кабинет ректора космической академии.

   – Это моя комната, – Алекс ответила на мой вопросительный взгляд.

   – Я тебе говорил, мой капитан, – Егор подтолкнул меня к узкому и высокому неудобному табурету.

   И у меня в голове что– то сильно щелкнуло. Так вот кто разговаривал с Алекс в моем сне! Вот кто этот засланный казачок! Никакой он не ученый! Лгун! Скорее всего, Егор из клана наемников. Они –мастера перевоплощения. И стихи нарочно перевирал. Это мне особенно не понравилось. Вот мерзавец!

   Я плюхнулся на табурет, сжимая блокнот, понимая, что погну его, но надо же было девать куда– то накатывающие волны гнева.

   – У нашей экспедиции, которая рассчитана на условный земной год, есть задача: обследовать ближайшую часть галактики с целью найти инопланетян, – тихо проговорила Алекс, – ты, Ирада и еще несколько девушек с других курсов войдут в специальную команду. Надежда на вас и новые технологии поиска. Ментальные щупальца надо тренировать каждый день. И все остальные виды предсказаний разрабатывать.

   – Ты согласна, Лиза? – Егор уставился мне в глаза.

   – Да, – просипел я придушенно, прочитав его мысли.

   «Сейчас мы с тобой по– хорошему разговариваем, а если откажешься, начнем изучать, как же так получилось, что дар увеличился на полсотни единиц?!»

   Его зеленые глаза искрились злым весельем.

   – Егор? Ты что угрожаешь ей? – изумилась Алекс.

   – Нет, как можно, я объясняю ей, как следует поступить с таким дивом, как она, – криво усмехнулся Егор.

   – Ты – наемник и жених капитана? – быстро спросил я.

   – Откуда зна… – Егор приоткрыл рот и густо покраснел.

   – Догадка, – пожал я плечами.

   – Считаю, мы договорились, – поморщившись, продолжала Алекс, подсунув мне карандаш и какой– то документ, – ступайте на Чтение мыслей, курсант Ясная.

   Я черкнул подпись, отдал честь, не так уж плохо, не зря репетировал перед зеркалом целых полчаса и поплелся в аудиторию номер десять, мечтая о звонке. Делать упражнения по Чтению мыслей я сейчас не мог. Мне не нравилось то, на что я подписался. И еще больше хотелось домой.

   «Прозвени, что тебе стоит?» – думал я, понимая, что времени прошло совсем немного.

   И когда, взявшись за ручку двери, услышал долгожданную трель звонка, готов был расцеловать напряженную Ираду, выскочившую первой.

   – Тебя не отчислили? – проговорила она, утыкаясь носом, мне в плечо.

   – Нет, все хорошо, все в порядке, – успокаивал я шмыгающую носом девушку. – Потом расскажу.

   Не терпел я женских слез. А уж когда грустная Тася ткнулась в меня с другой стороны, мне захотелось плакать вместе с ними. А что? Имею право! Я – же девушка!

   – Третьей парой Ментальная борьба, – Ирада, вытирающая покрасневший нос, сунула мне расписание на страничке в блокноте.

   А вот это интересно! Я занимался борьбой со второй ступени учения.

   – А на Чтении мыслей что делали? – спросил я, стараясь не показать горячую заинтересованность в ответе Ирады.

   – В парах пытались обойти мыслещит противника, – бросила Ирада рассеянно.

   Меня бросило в жар. Ни у кого не выйдет обойти мой щит! А если сумеют? Ответ был проще некуда: отчислят со скандалом.

   – Бежим, – Ирада прихватила меня и поволокла на пятую палубу.

   Мы вошли в отличный спортивный зал, напоминающий небольшой стадион. За нами скользнула бесшумной тенью стройная девушка. Черная форма из тонкой кожи была отделана серебристыми нашивками и золотистыми звездами. Девушка, если я верно разобрался во всех этих нашивках и знаках, была капитаном первого ранга и могла при необходимости принять командование «Одиссеем» на свои хрупкие плечи. Дана Лефт – правая рука Алекс и проректор. Необычный выбор!

   Синие узкие глаза сияли на смуглом лице, золотые волосы были перехвачены черной атласной лентой, девушка была красива, но ее совершенная красота отталкивала. Дана Лефт казалась надменной богиней, которая снизошла до нас, мелких и незначительных созданий. Но! Это было первое впечатление. Я решил дать ей еще один шанс.

   – Вы думаете, что наш мир безопасен, насколько это возможно во враждебном для хрупкого и маленького человека бескрайнем космосе? – глубокий густой голос девушки хотелось сравнить с золотистым медом, стекающим сверкающими янтарными каплями с ложки. – Нет! Иначе бы профессия наемников не была так востребована. В схватке предсказательницы становятся ментальными бойцами. Сегодня вы попробуете драться в парах.

   – Вы со мной, – кивнула она мне. – Показательный бой. До гонга.

   Такого поворота я не ожидал. Но побрел на застеленное мягким покрытием возвышение, почти сцену. Я только собрался запустить ментальные щупальца под ее щит, а Дана уже попыталась ударить меня ногой в солнечное сплетение. И тут меня понесло, я сосредоточился и увидел все, что она собиралась сделать за доли секунды до... Я решил драться с ней не в полную силу, все– таки она женщина, потом понял, что уступаю в ловкости, силе, быстроте и старался только не проиграть. Беспощадно бил, уворачивался, делал обманные движения. Очень быстро бой стал напоминать диковинный танец дикарей из древности. Форма взмокла, пот заливал глаза! Сердце билось, словно горошина в кастаньетах. Мы танцевали в жестком ритме, пытаясь утомить другу друга, чтобы бросить противника на пол. Но ни ей, ни мне это не удавалось. Когда ударил гонг, я уже был вымотан, а она выглядела такой же свежей, как до поединка. Только пот на ее висках выдавал усталость. Мне удалось! Я удержал ничью.

   – Неплохо, – кивнула Дана. – Теперь вы и она! – старший помощник столкнула нас с Викой– Белоснежкой.

   Я забыл о том, что Вика– девушка, увидев перед лицом крепкий кулак и едва успев увернуться. Через половину минуты, Вика– Белоснежка лупила ладонью по полу за пределами круга, куда я ее вытолкнул.

   – Немилосердно! – рассмеялась мелодично Дана и разделила девушек на пары, по ей одной ведомой системе.

   Мне она приказала пробежать несколько кругов по залу. Девушки дрались неумело, видимо, они не занимались ментальной борьбой раньше.

   Мы все выдохлись к концу занятия, но я чувствовал себя замечательно, весь гнев выплеснулся в спортзале.

   – Отличный у вас удар, Ясная, мужской, – шепнула мне Дана, когда прозвенел звонок, и я шел мимо нее к двери.

   Это хорошо, что я был весь потный и красный, иначе опять бы вспыхнул.

   Есть не хотелось, даже думать о еде, было неприятно. Во рту время от времени появлялся запах этих проклятущих «Утренних блинчиков».

    Мы с Ирадой и Тасей добрались до аудитории с белым кроликом на синей табличке не сразу. Это вчера мы сгоряча прибежали первыми, а сегодня поплутали по коридорам. Теперь работал небольшой лифт, на нем мы спустились на дно колодца. Было светло, за столом перебирал листы Влад. Он кивнул нам, продолжая читать и править рукопись острым отточенным карандашом.

   – Печенья хочешь? – Ирада вытянула из кармана несколько шоколадных звездочек.

   Я проглотил их, не прожевывая. Мое любимое печенье. И тут мне захотелось есть. Но мы уже не успевали в столовую, и я стал думать о другом. О каких книгах написали эссе девушки? Колодец наполнялся курсантами. Девушки посматривали на преподавателя Искусства слова и тихонько разговаривали.

   – Ты про какую книгу написала? – я вертел в руках блокнот.

   – Есть у Джека Лондона яркий рассказ о любви, я как прочитала, так и запомнила все, все, – мило краснея, ответила Ирада. – Очень мне нравится. А у тебя? Что у тебя?

   – Брэдбери, рассказ про творчество, – улыбнулся я, ее девичьей восторженности и влюбленности в сами мысли о любви.

   – Не читала, – улыбнулась и она, приложив ладошки к заалевшим щекам.

   Звон светлячков, сверкнувших в бутылях яркими бликами, вернул нас со звезд за деревянный стол.

   – Все собрались? – взглянул на нас Влад, все в том же плаще и сапогах со шпорами, он по– прежнему казался магом из саги о любви. – Неплохо, – наклонил он бледное лицо, то ли приветствуя нас, то ли качая головой в такт своим словам.

   Он ставил оценки, отделываясь одной– двумя простыми фразами, по его лицу и баллам было понятно, что его не тронули наши сочинения. Осталась только моя работа.

   – Ну, конечно, курсант Ясная, ваши герои оказались демиургами и попали на дачный астероид отыскавшихся деда и бабушки, – наставник, повертел в руках мою миниатюру, бумага хрустнула, как пересохший осенний листок клена. – Боги. Герои. Юношеский максимализм. А вы не задумывались, что улыбка дорогого вам человека важнее целого пантеона древних богов? Я поставил вам «сто», но именно за человечность и теплоту исполнения, холодной, как свет чужих звезд, идеи. Спуститесь на землю, Лиза Ясная, ищите человеческие темы.

   – Ваше замечание звучит глупо, учитывая, что мы летим вдоль Млечного Пути и никогда не бывали на Зем– Ле, – спокойно ответила Ирада.

   – Поэтому еще важнее быть человечными, – внимательно посмотрел на нее Влад. – И говорите за себя, курсант Ирада Юсупова. Лиза, вы ведь родились именно на Зем– Ле?

   – Да, – выдавил я, теребя блокнот с домашним заданием и ощущая любопытные взгляды девушек.

   – Хотелось бы знать, какая у вас любимая книга? – наставник протянул руку за моим блокнотом.

   – Нажмите зеленую кнопку, – пробормотал я, ругая себя на все корки, надо было написать что– нибудь простенькое, глупенькое. Нет. На подвиги тянет. Теперь курсанты знают обо мне больше, чем о других.

   А у Влада Польских я вообще в списке подозрительных курсантов.

   – Они забудут, – склонилась ко мне Ирада.

   – На лице написано? – не сдержался опять я.

   – Мы же предсказатели, – улыбнулась Ирада, – да, на твоей ошарашенно изумленной мордочке можно прочитать все, как в открытом блокноте. Стоит щиты ставить, если не сдерживаешь эмоционального отклика на чужие слова?

   – «О скитаниях вечных и о земле»? – Влад посмотрел на меня таким сияющим взглядом, что мне захотелось провалиться сквозь каменный пол башни и отсидеть сутки в каменном мешке какого– нибудь технического отсека.

   Жаль, что там не бывает мышей. С мышью можно было бы поговорить… О поэзии.

   – Я беру вас в поэтический кружок академии, – заявил Влад, просияв, – только поэт может так чувствовать чужой текст.

   Я вспомнил, сколько времени ушло на второе написанное мной стихотворение, естественно, посвященное Лизе, и понял, что я не хочу больше писать что– то хоть сколько– нибудь рифмованное.

   – Я подумаю, – выдавил я.

   – Что тут думать! Вам надо писать! Стихи передают душевные движения легче и изящнее, чем лучшая проза, которая у вас еще по– юношески непосредственна, но уже интересна. Позвольте мне прочитать самые удачные эпизоды? – Влад бережно листал мою рецензию.

   Да, хотя он легко касался пальцем экрана, казалось, что у него в руках книга. Мне даже послышался шуршащий шелест страниц.

   – Что мне больше всего понравилось в этом яростном рассказе? Прохлада лунных цветов. Они описаны так, что мне казалось, я трогала их длинные сверкающие лепестки пальцами. Этих цветов не существовало никогда, но они все равно распускаются каждую ночь на могиле гения и в моем воображении, в воображении любого читателя, они снова и снова рассыпаются искрами и протягивают лепестки к родной для них Луне. Правда мира Брэдбери – лунные цветы. – Влад задумчиво посмотрел на меня и продолжал, изредка проводя карандашом по верхней губе. – Мощь гениального писателя, истинного творца так просто доказана одним ярким штрихом: Томас Вулф должен был уйти в прошлое, ведь машина времени больше не держала его на таинственном Марсе. Новая книга привязала его к Космосу, он остался, вопреки всем законам, открытым человечеством, он работал по законам творчества. Его метафоры трогательно просты и понятны любому человеку. Одиночество человечества в космосе, будто темная осенняя ночь с шорохом летящих скомканных листьев, с карканьем черных воронов.

   Он открыл завоевания человечества, как лунный цветок открывает свои сияющие лепестки.

   Век ракеты сделал человека великаном, таким, каким Томас Вулф родился в двадцатом веке, словно предсказывая грандиозное завоевание Космоса. Это хорошо, Ясная, – преподаватель повертел в пальцах карандаш, – девяносто девять баллов.

   Я не стал спрашивать, почему. Мне было все равно. Но Влад ответил:

   – Я ждал большего, Лиза Ясная. В вас дремлет стихия. На поверхности только искры. Освободите пламя.

   Его слова мне не понравились. Звон бутылей снова обрадовал меня. Эссе Влад собрал уже после занятия и пообещал прислать нам упражнения, индивидуальные каждой. Это тоже настораживало.

   «Сонет о любви», – пришло задание мне сразу в коридоре.

    Но я не стал думать, что сумею сочинить, занятие в первый день первой недели второго месяца, у меня уйма времени! Придумаю что– нибудь.

   – И где же наш куратор? – стоило так сказать Ираде, и высокая фигура замаячила у лифта.

   Куратор шел нам навстречу, он был, как всегда в прекрасном настроении.

   – Группа один– один, вы приглашены на гонки звездных лодок в третий день недели, экипажи из двоих курсантов, – куратор оглядел нас. – Не вздумайте отлынивать! Участвуют все.

   Этого еще не хватало! Ненавижу звездные лодки! Я остановился, чтобы не попадаться на глаза куратору, меня толкнули под локоть, мой блокнот брякнулся на серебристый пол. Конечно, куратор обернулся на хлопок.

   «А! Эта недотепа – Ясная… Блокнот в руках не удержала. Сломался дароизмеритель. Никогда не поверю, что у Ясной сто пятьдесят единиц! Одно из двух: или ментальный боец затесался в группу, или техника не выдержала ее девяноста девяти целых, пяти десятых дара, лопнула!»

   – Осторожнее, курсант Ясная, ремень поправьте, опять он у вас болтается! – проговорил куратор нейтральным тоном. – Опять шарфик?! Снимите его! Сию секунду!

   – Есть, – прошипел я.

   Не верит.

   Трем приборам не верит! А я докажу! Всем!

   Я наклонился за блокнотом, чувствуя, как загораются щеки. Ведь мысли куратора читали все девчонки. Они поглядывали на меня, улыбались и шушукались. А он продолжал:

   «Вроде, я радоваться должен, что такая одаренная девица в моей группе есть, но поверить не выходит. Ничего, я тебя, Ясная, разъясню!»

   Я рванул домой, не оглядываясь. Только Ирада с Тасей догнали меня у моей каюты.

   – Лиза, не огорчайся, поверить в такую силу трудно, мне ли не знать, – тихо сказала Ирада, – заходи, поболтаем. Мне грустно, очень скучаю по дому. А ты скучаешь?

   – Да, обязательно, – выдавил я, быстро попрощавшись и сглотнув комок.

   Я представил, как там, в ее доме тесно, весело и интересно. Пахнет хоть бы и «Утренними блинчиками» с клубничным джемом или с апельсиновым вареньем. Родители заботятся, даже ворчат, иногда. Сестры и братья играют с какими– нибудь домашними любимцами, вроде синего венерианского дракона.

   А у нас, почти пустая квартирка на сотом этаже, от квартиры на двухсотом, той, что купил дедушка, пришлось отказаться, нам не хватало денег. Кирпичные красноватые стены. Высокие и узкие хрустальные вазы с крошечными букетиками фиалок, стоящие на зеркально блестящем черном полу. Экран– стена. Эх, все равно хочется домой, забиться под мягкий серый плед на узком черном диване и включить древние фильмы с Чарли Чаплином. Черно– белый мир затянет в свою глубину, грустных шуток маленького человека, ломко мечущегося в поисках большого счастья.

   «Нет. Я должен учиться, стать предсказателем, добиться своего», – сказал я себе, открывая дверь каюты.

   Но сейчас я не верил в эти слова.

   Когда я вошел, Мася сидела в глубоком кресле, обняв тонкими руками острые коленки:

   – Ты в ответе за тех, кого приручил, – сказала она мне, не взглянув в мою сторону, – так говорил Лис Маленькому принцу. И Маленький принц согласился.

   Мася все– таки подняла печальное зеленое личико и посмотрела на меня укоризненно. Ее глаза– звездочки блестели, словно она долго плакала.

   – Ты забыл обо мне, а еще мужчина… – сказала тихо она.

   Я захлопнул дверь покрепче, еще услышит кто– нибудь! Звездопад без остановки! Робот, а кажется девушкой, которую бросили.

   – Мася, – я встал на колени перед креслом, – я тебя больше не брошу, никогда. Только молчи!

   – Мужчина в ответе за тех, кого приручил, даже, если это вышло случайно, – Мася горестно всхлипнула, как обиженный ребенок.

   – Я не буду оставлять тебя в шкафу, – пообещал я, сжимая ее тоненькие теплые пальчики.

   Этот разговор казался кошмарным сном.

   У роботов не может быть депрессии. Но Мася с заплаканными глазами казалась именно девушкой в глубоком унынии.

   Мне надо все рассказать Ираде. Срочно. Без союзников я не вытяну такое. Это несложно, произнести: «Я – парень». Ну, получить пощечину и визг. Ничего. Бывало и хуже.

   Вслух я тихо попросил:

   – Подожди, Мася, переоденусь и пойдем.

   Она молчала, на ресницах повисли капли. Роботы не умеют плакать, но Мася плакала!

   За что мне все это! Я схватил одежду и юркнул в душ. Там я стянул грязную форму, оставив синий шарфик на шее. Кто придумал такой крохотный закуток вместо ванной? Надел широкие черные джинсы, мешковатый черный свитер. Застегнул ремень на последнюю дырку. Только второй день учебы, я уже похудел. Что дальше будет?

   – Ирада, мы зайдем с Масей сейчас. Можно? – написал я другу.

   – Конечно, – мне показалось, что слова мягко засветились и подмигнули.

   – Мне надо с тобой поговорить, – прошептал я Ираде, как только мы устроились в ее каюте, сели на койку.

   Странно, но точно такая же каюта, в отличие от моей, выглядела настоящим домом. Почему у меня сразу же появилось такое впечатление?

    Не знаю.

   Уютных деталей было немного, но Ираде удалось изменить каюту до неузнаваемости.

   Казалось бы, ничего чудесного не было: на столе яркая миска с разноцветными клубками и крошечный кустик синих фиалок в глиняном горшочке. На спинке кресла мохнатая радужная игрушка – сороконожка с веселой мордочкой. На койке сшитое из ткани всех цветов радуги покрывало, причем это радуга и есть, с пушистыми облачками и смешным улыбающимся солнцем.

   Так и захотелось, как в детстве облизывая радужный леденец, прыгать через разноцветные дуги, нарисованные мелками на асфальте, напевая: «Каждый охотник желает знать…»

   – Немного по– детски у меня тут все, – поежилась Ирада, разглядывая с тревогой мою глупую счастливую улыбку.

   – Что ты, у тебя хорошо, – я грустно подумал о своей привычке: не оставлять в каюте никаких вещей, чтобы комната показалась любому вошедшему нежилой.

   – Что ты хотела? Предложить лететь со мной в одной звездной лодке? – успокоилась Ирада.

   – Да, – пробормотал я и честно признался, – с лодками я неважно управляюсь.

   – Мне будет нетрудно обогнать половину курса, – пожала мою руку девушка.

   – Ну, значит, справимся. А у Маси депрессия, – кивнул я в сторону робота.

   – Но она робот! – приоткрыла рот моя подруга.

   – Точно, а рыдает и глупости говорит, как человек, – пожаловался я.

   Рассказать то, ради чего я пришел, не хватало смелости. Вместо этого я предложил Ираде работать в паре на Чтении мыслей.

   Она согласилась, но прощаясь, посмотрела на меня странно, словно я не оправдал своего появления в ее каюте. Неужели она поняла, что я утаил от нее самое главное?

ГЛАВА 5 Семь нот красоты

Я растянулся на узкой койке и выдохнул. Нет. Такая жизнь не для меня. Болело все тело, дергала обожженная рука, странно, волдыри же зажили. Решил отвлечься, поправил щиты и взялся за блокнот.

   Теперь я мог написать Лизе. Но кроме «здравствуй» я ничего не придумал. В ответ мне прилетело:

   – У тебя все хорошо? – Лиза все– таки обладала малой толикой дара, и каким– то чудом сквозь строчки она почувствовала мою тоску.

   – Да, – рассказывать, как я оскандалился, пытаясь приготовить блинчики на завтрак, мне не хотелось.

   Мрачная зеленая девушка сидела на полу, сложив руки на груди, и молча смотрела на меня снизу вверх. Поторопился я, пообещав, что не буду запирать ее в шкафу. Еще и завтра придется с собой на занятия вести.

   – Ты представляешь, – продолжала Лиза, сделав вид, что верит моему жалкому «да». – Наша группа уже летала сегодня на драконах. Ящеры такие красивые: горячая чешуя, не раскаленная, как я думала, и мягкие, словно бархатные, крылья. Долетают они до защитного купола и обратно. И знаешь, я тебе все– таки расскажу, хоть это и неточно, появились странные слухи о пункте назначения твоего «Одиссея». Говорят, что корабль летит к планете, с которой получены странные сигналы. Они… Искусственные!

   Я кое– как поддержал ее интерес, сказав, что это удивительно, и отключился, понимая, что разговора не получилось. Никому я не нужен. Даже родной сестре! Ей интересно и весело на Венере, а я должен думать, как вывести из депрессии занудную Масю, где наскрести вдохновения на сонет о любви, что делать на следующей Кулинарии? Так перебирая неприятные мысли, словно бусины древних четок, я уснул.

   Сон был темным и тяжелым. Я словно бредил наяву, бродя среди серых и черных камней, в тяжелых ботинках и неприятно скользком защитном костюме. Я понимал, что надо идти вперед, но усталость заставляла сесть на камни и задремать, опустив голову в шлеме на острый каменный гребень, оказавшийся горячим хребтом серого дракона:

   – Ты бы хоть одеялом укрылся, – сказал дракон, разворачивая надо мной мягкое теплое крыло, – горе ты мое… – выдохнул он скрипучим голоском Маси.

   Согревшись, я уснул без всяких жутких видений. И только под утро, чувствуя, что через минуты придется проснуться, увидел девушку.

   Она стояла на черной скале, звездное небо над ней казалось бездонным, ветер трепал белые волосы, они касались ее медово– золотистых щек, взлетали и снова опускались на плечи. Блестящие глаза девушки были словно заполнены тьмой. Некрасивые жуткие глаза– зеркала. На лбу бугрил кожу страшный шрам, его зашили небрежно, большие стежки черных нитей были различимы, хотя теперь они вросли в плоть.

   – Ты вернулся? – просто спросила меня девушка.

   Я знал, что в таких снах, когда по спине бежит холодок, а лицо продирает ледяной ужас, нельзя отвечать на вопросы, но шагнул к ней и сказал:

   – Я снова дома, Мариэльс.

   Почему я так назвал ее? Потому, что я точно знал: это ее имя. Она кивнула и взмахом руки остановила порыв ветра.

   – Мы рады тебе, принц, – прошелестела она.

   Волосы легли на ее плечи, как белое золото. Она протянула ко мне тонкую ладонь, я ждал ее прикосновения, но меня безжалостно растолкали...

   – Ты кричал, – сообщила мне бесстрастно Мася, разжимая впившиеся в мое плечо пальцы.

   Я кивнул, понимая, что щеки мокры от слез, и робот это видит. Пришлось юркнуть в душ. И под теплыми струями воды, снова и снова вспоминать девушку с золотой кожей. Она заслонила предательницу– Алекс. Хотя, жених у ректора был раньше, чем Алекс понравилась мне. Никого наш капитан не предавала. И есть на свете милая девушка Ирада, с узкими глазами и золотой кожей.

   А вот кто такая эта золотая Мариэльс? Она казалась мне одновременно чужой и родной. «Мариэльс», – прошептал я странно сладостное имя. Я завернулся в полотенце, завязав его крепким узлом, и подобравшись боком к шкафу, вытянул с полки серые кружевные трусики. Нет уж! Подожду, когда мини– автомат выдаст мои шорты. А пока разложу на кресле новенькую форму. Я погладил ткань, мягкая, тонкая, легкая и необыкновенно крепкая. Ее придумали в прошлом условно земном году. После стирки вчерашняя форма восстановится полностью. Ей не страшны белые жирные пятна от муки и масла. Как стать таким, как эта ткань? Чтобы на душе не было ни одной темной складки? Всегда сиял круг звезды, не ведающей затмений? Этого я не знал. И спрашивать не хотелось ни у кого.

   Я улыбнулся своим мыслям, чувствуя, как болит пустой желудок. Сегодня надо успеть в столовую во что бы то ни стало!

   Мини– автомат в уголке душа заурчал, подмигивая мне зелеными сигналами и надписью: «Пожалуйста, вытащите чистое белье». Я торопливо закрыл за собой узкую дверцу душевого закутка и натянул шорты противно влажные, зато форма, которую я прихватил с кресла, ласкала кожу. На бегу, затягивая снова болтающийся ремень, я крикнул:

   – Мася, мы несемся завтракать! Иначе я умру с голоду!

   Шарфик зеленого цвета на шею. И я готов к любым приключениям!

   – Не умирай, – схватила меня на руки верная зеленая барышня, – это же, как выключиться навсегда. Темно и страшно, – прошептала она мне на ухо, легко поднимая мое тело над полом.

   – Нет! – проорал я.

   И она выронила меня уже в коридоре. Я лежал на полу, глядя в белый светящийся потолок, словно в защитный купол, и впервые понимал, что все косточки, которые мы с высунутыми языками учили на четвертой ступени, во мне есть. И не факт, что они целы.

    Пошевелиться было страшно. А вдруг сломано все? Срастаются кости медленно, я сломал мизинец на правой ноге в детстве, и помню, целую неделю ноющей боли. А если все косточки будут так же ныть месяц? Обезболивающее на меня действовало слабо в любом виде, только в сон клонило после него. Буду лежать, лучше не знать, что с моими костями! Хотя бы несколько минут!

   – Лиза! – надо мной появились разноцветные головы моих подруг.

   В глазах помутилось, и лица я видел нечетко. И все– таки кое– как различил, что черная лохматая – Ирада, я слабо ей улыбнулся. Зеленая гладкая – Мира, ей тоже. Светлая пушистая – Ванга. Губы растянулись сами, болтушка ты наша. И каштановый ежик – Бетти. Любительница балов, ей я тоже медленно и осторожно улыбнулся. Роботы отошли подальше, их яркие макушки торчали вдалеке.

   – Давай руку! – решительно протянула ладонь Ирада. – Мы на завтрак опаздываем!

   Мне не было дела до какой– то еды. Если я куда– то и собирался теперь, то только в мед– отсек. Хотя… Медики не боги! Они смогут собрать меня из самых мелких осколков, но это будет очень больно. И они обнаружат мой секрет. Какая разница теперь: отчислят меня или оставят в КАП, когда я переломал все кости.

   – Что происходит, Ясная?! – надо мной нарисовалась еще одна темноволосая кудрявая голова.

   Куратор?

   Я вскочил, понимая, что мне больно, но я жив, а вот ремень лопнул и висит на честном слове и одной петле.

   – Что за вид, курсант?! – рявкнул куратор. – Ваш ремень болтается пряжкой вниз! И шарф! Вы не штатская! Поймите, наконец! В Уставе в том разделе, который посвящен форме академии, нет шарфа!

   Я не слушал его, ощупывая свое несчастное тело, сосредоточенно двигая руками и ногами, наклоняя голову вправо, влево. Девушки смотрели на меня, вытянув шеи и вытаращив глаза.

   – Ничего не сломано! – облапил я куратора на радостях.

   – Кроме ремня, – выдавил он, высвобождаясь и кисло ухмыльнувшись, – на завтрак в таком виде идти нельзя.

   – Есть! – выдал я басом и повернул в свою каютку.

   – Хотел поговорить с вами, курсант! – куратор шагнул за мной. – Шарфики выбросите, вы отныне не штатская! И старайтесь уживаться со всеми. Вот Егора ударили. Нехорошо это. Он же работает в академии, он приравнен к младшему командному составу.

   «Приборы поломала, но это не в тему, хотя…» – он оглядывал мою каюту с интересом.

   «Теперь или никогда, – подумал я, ловя подступившее вдохновение. – Ведь шарф мне нужен. Надо придумать историю пожалостливее. Зачем нужен шарф? Чтобы скрывать. Что? Что?

   Шрам на шее!

   Ах! Старый ты пень! Сейчас я расскажу тебе трогательную историю. Сам попросишь меня носить шарфики!»

   И я начал вдохновенно врать:

   – Это было еще на старом астероиде, номер которого я забыла. Там лопнул купол, и меня обожгло морозом. Вылечили! Только на шее остался ужасный шрам! Мне стыдно! Вот я и надеваю шарфики. Ведь можно?

   – Покажи! – воодушевленно рявкнул куратор.

   И я запустил щупальца в сознание куратора, делая ментальное внушение.

   – Да, хоть и стесняюсь, но вам покажу, – залепетал я, стараясь, чтобы на ресницах повисли капли слез.

    Это очень красиво и действует безотказно.

   «Ты видишь, как я развязываю шарфик, замечаешь отвратительный лилово– багровый шрам», – пропел я мысленно.

   Куратор отшатнулся, икнул и сказал, что можно и разнообразить раздел Устава об обязательной форме курсантов! Шелковыми шарфами…

   После того, как куратор испарился из моей каюты, времени, чтобы сходить позавтракать, уже не осталось, пришлось надеть другую форму, потому что левый рукав старой зиял изрядной прорехой. Хорошо, что вчерашнюю стиральный мини– автомат уже выдал, выбросив ее в отсек с чистым бельем. Я проткнул старинным дедовым ножиком новую дырку в ремне и затянул талию на двенадцатое отверстие. Времени осталось немного. Пора было идти учиться. Я надел отвоеванный шарфик и включил блокнот.

   Первой парой значилось Чтение мыслей. Мася мрачной тенью уже стояла за спиной.

   Меня остановила ректор в коридоре. Алекс смотрела мне в глаза.

   Я почувствовал, как ее ментальные щупальца начинают снимать замки с моих щитов, словно вор– домушник из старинных детективов взламывал чужую дверь.

   – Не смейте, – взмолился я.

   Холодный пот потек по спине. Никогда я не был так близок к отчислению из академии.

   – Не нр– р– равится? – рявкнула ректор. – Не смей соваться в сознание преподавателей академии! Да! Куратор – мужчина. И он не понял, что ты сделала. Но это не значит, что я буду смотреть сквозь пальцы на такое нарушение! Еще попробуешь сунуть нос в чужое сознание, и я сломаю твои щиты.

   Она повернулась ко мне спиной, я только рот открыл, чтобы спросить, как она узнала, откуда? А коридор был уже пуст. Я вытер пот со лба, пальцы дрожали, ноги тряслись. Мася мрачно помалкивала.

   – Пойдем, – буркнул я и потащился, едва переставляя ноги, в сторону нужной аудитории.

   Зарубочку сделаю на своем щите: никакого ментального воздействия ни на кого.

   Когда я приплелся в аудиторию, с роботом за плечами, все пары уже взялись за руки, глядя друг другу в глаза. Ирада сидела за последней партой рядом с неразлучной сиреневой Тасей.

   – Отлично, Ясная пришла! – Катриша всплеснула руками, надменная усмешка сделала ее некрасивое лицо неприятным. – Вы начнете с Юсуповой первыми, в следующий раз не опоздаете, – в глазах преподавателя блеснули хрустальными кристаллами злые смешинки.

   Мы встали в первый ряд курсантов, привычно взялись за руки, уперлись взглядами в глаза друг друга.

   Черные миндалевидные Ирады были потрясающе красивы, мои, разные, отражались в зеркальцах ее глаз.

   Ее ментальные щупальца попытались коснуться моего щита, Ирада отлетела к стене, впечатываясь в гладкий металл спиной.

   – И о чем думала Ясная? – Катриша встала над Ирадой.

   – О наряде на бал в девятый день недели, – отчеканила Ирада, словно репетировала эту реплику десятки раз.

   – Неплохо, – усмехнулась преподавательница. – Теперь твоя очередь.

   Ирада поднялась и взяла мои ладони в свои. У меня изящные пальцы, но все равно слишком длинные для девичьих, а руки сильные. Мои ментальные щупальца влезли под ее щит.

   «Бедная Лизка, в чем душа держится, но щиты у нее ого– го! Меня словно молнией садануло, когда я только лапку к ним протянула. Лиз, танцевать умеешь?»

   Я кивнул, входя под второй слой щита.

   «Странная она. Глаза разные, волосы русые. Красивая, но что– то в ней не так! Еще бы сообразить, что? Ты, правда, какое платье для бала приготовила?»

   – Надену форму, – ответил я на незаданный вопрос и продолжал. – Дальше я не пойду, Ирада.

   – Не можешь? – усмехнулась моя подруга снисходительно, на миг в ее взгляде мелькнуло презрение.

   – Не хочу, – ответил я, понимая, что если тебя в глаза считают равным, то за последним щитом так никто не думает.

   Не ожидал я от Ирады двойных стандартов, свойственных всем лучшим друзьям, наверное.

   – Давай! – предложила Ирада, распаленная моим бездействием, ее щеки покраснели, глаза заблестели, душа сияла на красивом лице какой– то удивительной чистотой.

   «У меня сто двадцать пять единиц дара, никто и никогда не войдет за последний щит. Никто и никогда не узнает, как мне нравится наш куратор. Я выучила его имя сразу. Ни одна девушка не запомнила. Фарсиньяк Атардьи – вот, как его зовут!»

   – Фарсиньяк Атардьи, реально?! – удивился я, понимая, что имени куратора не было ни в одной электронной брошюре об академии.

   – Ты прошла за последний щит! – Ирада обняла меня, и такой искренней была ее радостная улыбка, что я понял, все– таки ошибся.

   Ирада не лжет мне. А вот я ей…

   И она раззадоривала меня, думая, что мне это нужно.

   – Поумерьте ваши восторги, – поморщилась преподавательница. – Слишком медленно! За то, что раскачивались семь минут, семьдесят баллов каждой. Выберите одно упражнение из первого десятка и проработайте вдвоем.

   Мы нажали вместе на зеленый конверт заданий.

   И ткнули с таким же единодушием в десятое.

   «Представьте инопланетянина вместе», – было написано в этом задании.

   И я увидел ее: золотая кожа, сияние черных зеркал – глаз, волосы – литое белое золото, страшный шрам на лбу.

   Губы шевельнулись, шепча: «Мариэльс».

   Ирада, повернувшаяся на миг в сторону преподавательницы, резко вскинула голову:

   – Что? – спросила она, бледнея.

   Я протянул ей раскрытую ладонь: но на ней появилась только объемная картинка: серая пустыня с черными скалами. Я никогда не был силен в ментальной живописи. Девушки, запавшей мне в душу, на камнях не было.

   – Мариэльс? – переспросила Ирада, накрывая мою руку своей крошечной ладошкой. – Это она?

   Группа отвлеклась от чтения мыслей и решения упражнений, они все смотрели на девушку с золотой кожей и белыми волосами, стоявшую среди черных камней на планете, уместившейся на моей ладони.

   – Странные у вас фантазии, но работаете вы слаженно, за это поставлю восемьдесят баллов, – покивала нам Катриша, она собиралась еще что– то сказать, но ее прервал бестактный звонок.

   – Где ты ее видела? – Ирада смотрела на меня как– то странно.

   – Во сне, – честно признался я.

   Ирада кивнула, приоткрыла рот, но ничего не сказала, и мы побрели с нашей разноцветной свитой на Живопись.

   Аудитория была в конце коридора жилого отсека, поэтому мы словно вернулись к себе. Вот ничем не отличался этот коридор от других, но в мозгу появлялось самое теплое слово: «дом». Так уж устроен человек, везде он готов обжиться, везде готов создать свое уютное гнездо, похожее на миллиарды других таких же гнезд и в то же время совершенно другое. «И аудитория на этой палубе будет привычно стандартная», – подумал я.

    Но когда мы распахнули узкую серую дверь, оказались в огромной светлой мастерской. Я знал, что за окнами легко моделируется обыкновенный солнечный свет, но здесь небо, глядящееся в отмытые стекла окон, было сиреневым, а красный Марс и зеленая Венера сияли, как крупные брызги краски на затонированном холсте. Мольберты, краски, кисти, целые ведра с кусками угля, пачками странных цветных палочек, листы тонких блокнотов для рисования и белая бумага были разбросаны по мастерской, а на деревянном янтарном полу сидела девочка.

   – Все уже собрались? – она отложила в сторону уютно лежавший на ее коленях лист картона.

   И это преподаватель? Но она казалась девчонкой моложе нас, было невозможно дать ей больше пятнадцати лет.

   Тонкая, маленькая в широком сарафане синего цвета вместо формы, в узких ладных синих сапожках на серебристых каблучках, она рассматривала нас, цепко перебегая взглядом с лица на лицо, словно могла запомнить всю группу сразу. Из странной прически: угольно– черные волосы, закрученные в жгут, заколотый длинной кистью, выскользнул изящный локон. Маленькое треугольное лицо было в краске, причем черным мазком были словно оттенены алые пухлые губы, а на носу застыли желтые и фиолетовые капли, зеленая краска склеила ресницы больших карих глаз. В руках девчонка держала большой кусок угля, картон уже пестрил странно ломкими линиями и штрихами. Пока я не решился бы предположить, что выйдет из этого эскиза?

   – Я Чара, – сказала она нам, улыбнувшись, – Рисование – это Вселенная, мои дорогие девочки! А мы становимся демиургами, даже если наша картинка – это трогательный кроха– домик, рыжая кошка на кривом крылечке и ослепительно оранжевая звезда в сиреневом небе. Выбирайте! – она обвела всю мастерскую щедро широким жестом и взяла в руки свой холст. – Рисуем на свободную тему, – сказала она и снова принялась самозабвенно черкать по холсту куском угля.

   И так это было страстно и задорно, что я выхватил из кучи принадлежностей краски: огромную коробку со множеством оттенков и цветов в округлых баночках – и сияющий белый лист дорогой бумаги. В детстве купить такую роскошь не было возможности, а так хотелось прямо пальцами касаться почти глянцевой глубокой поверхности. Прикрепив лист к мольберту, я запустил пальцы в желтоватую краску, быстрыми резкими мазками привычно набросал контур девичьей тонкой фигурки, оттенил розовым нежную щеку, наметил черным тень ресниц на щеке, завитки пушистых волос, черную форму, и понял, что курс столпился вокруг меня.

   – Слушай, Ясная, ну ты – выскочка, – прошипела Вика– Белоснежка, склоняясь к моему уху, при этом она весело улыбалась, будто говорила мне самые добрые слова. – Стихи сочиняешь, картины пишешь, артистичная ты натура с фамилией на последнюю букву алфавита.

   Вика рассматривала меня в упор все с той же ослепительно радостной улыбкой.

   – Робота хоть пусть отдаст, – прошипела рыжеволосая девушка из пятерки, казавшейся сейчас верной свитой подпевал Вики– Белоснежки.

   – Робот? Зачем он мне? – в черных глазах Вики– Белоснежки было презрение. – Ладно уж, робот в хозяйстве пригодится, те же Утренние блинчики печь! – звонко выдала она под хихиканье подружек.

   Ко мне спешила Ирада с розоватым мелком в руках:

   – Что тут у вас? – ее брови сошлись на переносице.

   – Спорим, Юсупова, – лениво протянула Белоснежка, – что сегодня обгоним вас на звездной лодке.

   Я понимал, что мне навязывают чужую игру, но отказаться теперь, когда все девушки смотрели на нас двоих, как на диковинных зверей, было уже невозможно.

   – Спорим! – кивнула Ирада и уперлась взглядом в свой портрет на моем листе.

   – Лиза! – она, не стесняясь, вдруг повисла на моей шее. – Лиза! Это же я! С меня никто не писал портреты! Никогда!

   – Она тебе еще стишок сочинит, – пообещала переставшая улыбаться Вика– Белоснежка, отходя от нас в другой угол мастерской.

   Ее свита бесшумно перетекла за ней. Другие девушки тоже разбрелись, выбирая краски, палочки пастели, уголь. Я видел, что нарисовать что– нибудь необыкновенное, хочется всем. Словно Чара заразила нас своим задорным вдохновением.

   – Неужели, я такая красивая? – спросила Ирада, выпустив мою шею и прижимая тонкие ладони к груди.

   – Еще лучше, – пробурчал я, яростно потерев вдруг невыносимо зачесавшийся нос и поправив сбившийся на бок шарфик.

   – Руки у тебя в краске! – хихикнула Ирада, протягивая мне самоочищающуюся многоразовую салфетку в пластиковой пачке.

   Я отчистил пальцы и опять едва коснулся наполненных краской баночек, но теперь я уже не мог ощутить того наслаждения от минут творения, как в начале пары. Портрет я дописал крупными мазками темно– серой и коричневой краски. Бросил бледно– розовые почти белые блики света на лицо девушки и отодвинулся от листа.

   – Умеешь! – выдохнула бесшумно подобравшаяся ко мне Чара Мирдер, не такой я себе представлял известную в нашей части галактики художницу. – Сто! – выпалила преподавательница, взмахнув распустившимися черными волосами так, что вылетевшая из них кисточка глухо стукнулась о деревянный пол.

   Чара вихрем пролетела по мастерской, оценивая, качая головой и будто танцуя над холстами, бумагой, блокнотами. В рисовании была ее жизнь, как моя в предсказаниях. И этим она была похожа на всех преподавателей академии.

   Они страстно любили свой мир, мир академии, который и был их Вселенной, огромной и прекрасной! Это они строили ее из своих страстных увлечений, любви к творчеству и теплому вниманию к курсантам.

   – Ты такими темпами в круглые стобалльницы выбьешься, Ясная, – рядом опять стояла Вика– Белоснежка.

   Я понимал, что нам нечего делить, но чувствовал ненависть, которая темным пламенем пылала в душе девушки. Мне уже приходилось угадывать этот угольно– черный огонь в чужих душах. Друзей у меня не было, только приятели, знакомые. А враги были всегда.

   Звонок отвлек Вику от моей скромной персоны.

   – Идите, девочки, – улыбнулась Чара, – придумайте сюжет для вашей картины. Я дам вам только название: «Семь нот красоты».

   Моя душа потянулась к этой девочке– женщине. Так ее слова были созвучны моему миру. Но я остановил себя, не давая воли желанию заговорить, спросить, понять, стать ближе. На это у меня не было оснований. Не считать же причиной понимание, что мы видим мир не одинаково, нет, но очень похоже.

   В коридоре нас перехватил куратор – Фарс... Фурс… Фирс… Нет! Запомнить его имя мне не удалось.

    – В двенадцать ноль пять по условно земному времени в зале для тренировок на палубе семь начнутся гонки на двухместных звездных лодках! – куратор с непроизносимым именем покосился на мой ремень, потом перевел взгляд на погоны, на шарфик, хмыкнул и продолжал. – Защитные костюмы принести с собой.

   Оставалось десять минут. Я всегда был дружен со временем, никогда не забуду, как за две минуты собрался на звездолет КР – тысяча семьсот, чтобы попасть домой, именно так я называл наш дачный астероид. Неумением опаздывать я озадачивал Лизу, деда и бабушку. И теперь ноги быстро несли меня в каюту, там, в самом дальнем углу шкафа, был спрятан защитный костюм. Мася скакала за мной, бормоча сквозь зубы что– то невнятное.

   – Ну, как готова? – лохматая голова Ирады просунулась в мою каюту, когда я растянул на пальцах защитный костюм, с неисправным динамиком. – Если, да! То бежим!

   По делу костюм бы надо заменить, но времени не осталось. «Должно же мне хоть раз повезти», – нагло ухмыляясь судьбе, подумал я, хватая костюм, кивнув Масе и пускаясь вдогонку за Ирадой.

   Мы влетели в зал последними. Серебристый огромный купол, казалось, уходил в бесконечность, от небольшого круга– люка разбегались двенадцать полос– лепестков. Вокруг роились лодки – звездочки. Никогда таких не видел. Семь блестящих металлом лучей и звездчатая прозрачная кабина. На каждой лодке имена участников. Вот и наша, блестит, как новенький сюрикен, с пылающей сиреневым надписью: «Юсупова– Ясная». Но от лодки отскочила девушка в защитном костюме. Мася недобро уставилась на нее. Тася подобралась к Масе.

   – Ирада, проверяй, все ли в норме! – крикнул я, заметив, как блеснули черные глаза Вики– Белоснежки под защитным пластиком шлема.

   Это была она, и неизвестно, что она делала у нашей лодки?

   Ирада уже застегнула защитку и начала нажимать кнопки проверочной программы.

   – Все хорошо, – кивнула она на зеленый горящий