Соблазнение строптивого. Дилогия. Анна Замосковная

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ЧАСТЬ 1
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА 25
• ГЛАВА 26
• ГЛАВА 27
• ГЛАВА 28
• ГЛАВА 29
• ГЛАВА 30
• ГЛАВА 31
• ГЛАВА 32
• ГЛАВА 33
• ГЛАВА 34
• ГЛАВА 35
• ГЛАВА 36
• ГЛАВА 37
• ГЛАВА 38
• ГЛАВА 39
• ГЛАВА 40
• ГЛАВА 41
• ЭПИЛОГ
• ЧАСТЬ 2
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ЧАСТЬ «Взгляд с тёмной стороны: трудное признание»
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА 25
• ГЛАВА 26
• ГЛАВА 27
• ГЛАВА 28
• ГЛАВА 29
• ГЛАВА 30
• ГЛАВА 31
• ГЛАВА 32
• ГЛАВА 33
• ГЛАВА 34
• ГЛАВА 35
• ГЛАВА 36
• ГЛАВА 37
• ГЛАВА 38
• ГЛАВА 39
• ГЛАВА 40
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Судьба благоволила светлой волшебнице Лиле. До того дня, как её отправили на задание в паре с тёмным магом.

   Это путешествие перевернуло её представление о мире.

   Предупреждение: некоторые герои подпитываются сексуальной энергией.

ЧАСТЬ 1

ГЛАВА 1

Вот за что люблю полуорков и Хорна в частности, так за то, что они большие. Везде. Как обхватят лапищами, как придавят к койке и давай жарить, то есть удовольствие хрупкой девушке доставлять.

   В разгар сего замечательного действа дверь в спальню открылась. Мы с Хорном повернули головы: на пороге стояла Сол, жена Хорна, она же моя сестра по магии, она же самая голосистая женщина светлого квартала.

   Как она орала! У меня чуть барабанные перепонки не лопнули, Хорн отскочил к стене и поднял руки. Привык, образина, уже знает, что делать.

   — О, привет, я думала, ты на задании, — улыбнулась я с супружеского ложа. — Не хочешь присоединиться?

   Побагровевшая Сол пошла на меня, вскидывая магический посох. С того летели искры и молнии. Ну всё, пора прощаться. Прямо с койки прыгнула к окну, распахнула, нырнула вниз, в полёте прикрываясь от магического удара. Кувырок в воздухе — и плавное приземление на брусчатку.

   — Лила! Сука! — нёсся в спину трубный глас пострадавшей.

   И молнии. И парализующие огни. Будь я с жезлом, могла бы щит мощнее сделать, а так пришлось позорно улепётывать под не слишком удивлённые, признаю, взгляды прохожих. Свежая, ещё пахнущая смолой брусчатка обугливалась и разгоралась.

   Я выскочила в переулок, налетела на высоченного плечистого мужчину. Сразу подумала: «Полуорк», но стоило взглянуть на его лицо, стало понятно, что нет: черты лица тонкие, нос прямой, чётко очерченные губы, да и зрачки апельсиново-рыжих глаз круглые. И чёрные брови.

   — Простите? — спросил красавчик, глубже натягивая серый капюшон.

   И такой весь из себя соблазнительный (даже пах, кажется, розами), что я оттянула белое платье, подчёркивая огромность грудей и их в вырез побольше показывая. Встала в эффектную позу:

   — Предпочитаю более деятельное принесение извинений.

   Он вскинул тонкие брови. Я уже не думала ни о чём, кроме как об уединении с этим в высшей степени соблазнительным малым. А зря не думала: сзади грохотнуло. Разбушевавшийся, ревущий огонь охватывал старые дома, увенчанные деревянным надстройками.

   Вот Тьма!

   — Лила! — взревела пуще пламени Сол. — Убью!

   Инстинкт самосохранения взял вверх, я рванула прочь, но обернулась:

   — В таверне «Бык», в полночь. До встречи, — послав воздушный поцелуй оторопевшему красавчику в неприметном сером плаще, я увидела заскочившую в подворотню растрёпанную и сияющую Сол.

   Из глаз у неё летели электрические разряды. Сильно я её достала.

   — Вспомни, мы же сёстры по силе! — покосилась в сторону красавчика, но его и след простыл.

   — Ли-ла, — Сол вскинула жезл.

   Я нырнула за угол дома, пригнулась от брызнувших в стороны обломков стены, и побежала прочь.

   Полчаса просидев в выемке старого моста, осмелилась выглянуть: полыхал целый квартал.

   Вот тогда я поняла, что на этот раз мне капитально влетит!

   Низко склонив голову, чтобы капюшон прикрывал лицо, я шла по пустевшей в сумерках улице. До «Быка» оставалось метров пятьсот по закоулкам. Сзади раздалось насмешливое:

   — Куда это собралась наша красавица?

   Я ведь его даже не почувствовала. Остановилась. Вздохнула.

   Я не трусливая, но сейчас хотелось оказаться подальше от провонявшего дымом Самрана. Подальше от старого ловца Илеоста, предпочитающего мужчин и потому совершенно равнодушного к моим знаменитым грудям, хорошенькому личику и «пухлым губкам удивительно соблазнительной формы».

   Илеост взял меня за шиворот и развернул:

   — Пошли.

   Он был с массивным посохом, я — лишь с браслетом, ростом ему до груди и раза в три уже, а на перекрёстке хмурилась жилистая и стремительная настоятельница Мав, не только равнодушная к моим чарам, но и точившая на меня зуб. Из-за мужа, да. Можно подумать, я виновата, что он падок на женщин: я только предложила — он сразу штаны стал снимать.

   — Сама могу, — буркнула, пытаясь высвободить воротник, но Илеост насмешничал:

   — Да неужели? А что же тогда сама не пришла?

   — Дела, дела, — развела руками, выискивая пути отступления, но не нашла подходящих: тёмных подворотен поблизости нет, прохожие тоже рассосались.

   — А мне показалось, ты заплутала и остро нуждаешься в нашей помощи, — ехидно уверил Илеост. — Чудо ты наше.

   — Э-э… — идти, когда тебя тащат за шиворот, было неудобно. — Жертвы есть?

   — Как ни удивительно — нет.

   — Фух… просто камень с души.

   — Да-да, — Мав зашагала рядом. — Ты просто извелась от беспокойства о жертвах твоих выходок.

   — Я правда переживала, — прижав ладонь к груди, патетично уверила я. — Просто место себе не находила. Хотя, справедливости ради, надо отметить, что улицу подпалила Сол.

   — Она уже наказана, — отозвался Илеост. — А вот ты, наша маленькая неприятность…

   — Большая, она уже большая неприятность.

   — Но никто не пострадал! — я осторожно расстегнула одну из застёжек плаща.

   — Потому что рядом оказался грандмастер, он вывел людей, — Илеост нахмурил кустистые брови. — Из-за тебя мы теперь в долгу.

   Не очень поняла, почему в долгу: больше думала над тем, как выпутаться. Эсин меня, конечно, не убьёт и не выгонит, но через пару дней он бы остыл и ограничился выговором, а если прямо сейчас, когда дым ещё не выветрился (у него окно кабинета аккурат на светлый квартал выходит), он может и наказание какое-нибудь изощрённое придумать.

   — Поняла, осознала, больше не буду, — запрокинув голову, проникновенно посмотрела на Илеоста. — Честно-честно.

   Нормальные мужчины в этот момент начинали таять.

   — Ага, как же, — сильнее нахмурился он.

   Повернулась к Мав и молитвенно сложила руки:

   — Мав, как женщина женщину, ты должна меня понять.

   — Вот уж чего не пойму, — рыкнула она, — так твою невероятную распущенность. Вот зачем, зачем ты к мужу Сол полезла?

   — Так полуорк же, они же в постели…

   — Без подробностей, — отмахнулась Мав и покривилась.

   Ах да, она же против межвидовых связей. Я сменила курс:

   — Выносливые очень, вот я и решила проверить. В порядке эксперимента. Сравнить, удостовериться или опровергнуть. Как учёный учёного, ты должна меня понять.

   — Ты не учёная, Лила, ты даже школу с трудом кончила и со времён экзамена не открыла ни одной книги.

   — Ты не права, — проникновенно уверила я. — Я открывала! И многократно!

   — Книги по искусству любви, — процедила Мав.

   — А? — я даже задохнулась. — Откуда?

   — Библиотекарь моя подруга.

   — О…

   — Так что круг твоих научных интересов, — Мав грозно на меня посмотрела, — мне известен.

   — Ты права, — я шла на цыпочках (Илеост слишком задрал руку) и пыталась расстегнуть вторую застёжку плаща: если драпануть на ближайшем перекрёстке, есть шанс скрыться в одном из старых убежищ возле рынка. — Это исключительно научный интерес.

   Вожделенный перекрёсток приближался, а застёжка не поддавалась. Вот Тьма! Не везёт мне сегодня. Но это никогда меня не останавливало. Правда, скоро по городу зажгутся огни, тогда сбежать будет труднее.

   С содрогающим щелчком сломался ноготь. Нет, точно не везёт. Мы вышли на перекрёсток. Я сделала вид, что споткнулась:

   — Вот Тьма!

   — Не ругайся! — Мав тяжело дышала.

   Замок разомкнулся, освобождая горло, я рванула в сторону — Илеост ухватил меня за подол и дёрнул на себя. Ткань жалобно затрещала.

   — Эй, потише, — засопела я.

   И охнула от неожиданности, когда Илеост дёрнул меня вверх, закидывая на широченное плечо.

   — Отпусти, — кулаками я ударила его по почкам.

   Он шлёпнул меня по заду:

   — Тихо. А то выпорю.

   — Не посмеешь! — но снова бить его по почкам я не осмелилась, хотя ягодицу жгло.

   И магию применить не решилась: Илеост и впрямь мог выпороть, я с детства помнила его тяжёлую руку. Пришлось покорно висеть на плече и думать о своём поведении. Дальнейшем. В кабинете Эсина.

   — А, нашли, — сказал кто-то.

   Я приободрилась, повисла на плече красивее: подперев подбородок ладонью, самодовольно взирая на расстилавшуюся передо мной улицу.

   — Поймали, — хмыкнул Илеост.

   — Хоть спать, наконец, пойдём, — этот кто-то зевнул. — Оповещу остальных.

   — Да, будь любезен.

   Вот так меня, будто трофей, пронесли до дома нашего ордена. Постукивая посохом, взнесли по ступеням высокого крыльца под насмешки стражей. Если бы нёс кто-то другой, мог бы устать, но Илеост здоровый, как бык, и вредный до невозможности.

   — Я сама, — буркнула я, когда мы оказались в ярко освещённом светлом холле.

   — Сдам с рук на руки, — Илеост снова шлёпнул меня по заду.

   Кто-то засмеялся. Я попробовала развернуться и посмотреть, чтобы знать, кому устраивать страшную мстю, но дежурные и что-то забывшие здесь вечером братья и сёстры ордена поспешно сделали вид, что даже не смотрят в мою сторону. Не смотрят они, как же!

   С боковой лестницы вышел давешний красавчик всё в том же неприметном сером плаще. Я попыталась поймать его взгляд, чтобы кивнуть в подтверждение назначенной встречи (окликнуть не решилась, чтобы Эсин не узнал о моих планах), но случайный избранник хмуро смотрел в пол. Похоже, у него тоже проблемы. Значит, будет о чём поговорить в промежутках между делом!

   Если промежутки будут. Я провожала красавчика взглядом: выглядел он мощно, но силён ли в горизонтальном положении? И вообще, кто он? Брат из другого города или заказчик?

   Илеост пересёк зал и стал подниматься по главной лестнице.

   — Да пусти ты меня, — я поёрзала по твердокаменному плечу. — Синяки из-за тебя будут, чудовище.

   — Это малое наказание за то, что ты учудила, — раздражённо отозвался Илеост.

   У, сердится. Ну и отлично: пусть нервничает, здоровье себе портит — будет знать, как красивых девушек за шкирку таскать и на плечо против их воли закидывать.

   Едва миновали первый этаж, мне стало не по себе: чего там Эсин удумает? Вряд ли он успел остыть. Да и брусчатка там была свежая, за счёт ордена постеленная, а я…

   Только сейчас подумала: квартал подпалили светлые — нам и платить за его отстройку. Отчаянно дёрнулась, но Илеост ухватил меня за пояс и прорычал:

   — Не дёргайся, а то уроню. Прямо красивым личиком в ступени.

   — О, рад, что ты оценил моё личико. Может, и что другое оценишь, а? — кажется, я скатывалась в панику. — Слушай… а городские власти на кого расходы по ремонту повесили?

   — На нас, — откликнулась Мав. — Рада, что ты наконец-то сообразила.

   Целый квартал… это же какие деньги! Такое даже Эсин не простит. Что делать, что делать? Взгляд заметался по сторонам: а ведь здесь было подозрительно много новых лиц. Представители города? Одного даже узнала: крупнейший подрядчик по строительству… ой…

   Мимо прошли два седовласых старца, обсуждая проект новой застройки. Получается, Эсин всё это время разбирался с последствиями?

   — Что вы хотите за мою свободу? — пробормотала я, хотя мы поднимались уже на четвёртый этаж, выше — только храмовые помещения.

   Мав отстала на пару шагов, чтобы заглянуть мне в лицо:

   — Мы хотим, чтобы тебя, наконец, наказали по заслугам.

   — Все свои сбережения отдам, — молитвенно сложила руки. — И платья. И… и…

   Плотоядно улыбаясь, Мав смотрела мне в глаза, одними губами прошептала:

   — Эсин тебя закопает.

   Да уж, так я ещё не портачила. Тут даже отдыхает случай, когда я залила вином фейерверки к юбилею городского главы.

   — Илеост, миленький, — проскулила я. — Запри меня где-нибудь на пару дней, пока Эсин не отойдёт.

   Довольно хмыкнув, Илеост поставил меня перед резной серебрёной дверью в кабинет пресветлого, постучал.

   — Войдите! — даже сквозь дерево чувствовалось, что Эсин вне себя.

   С гаденькой улыбкой Мав толкнула створку.

   Илеост впихнул меня в кабинет.

   Я зажмурилась.

   Сзади хлопнула дверь.

   Всё, котёнку конец.

ГЛАВА 2

— Хватит строить из себя несчастную! — Эсин треснул по столу.

   — Я несчастная, — пискнула и выпятила грудь. — Правда-правда.

   Он молчал.

   Я тоже. Дымом в кабинете не пахло — на один повод меньше меня ненавидеть.

   Эсин продолжал молчать.

   Осторожно приоткрыла глаз: он сидел в кресле с высокой спинкой, увенчанной ажурным диском. Волосы у Эсина длинные, светлые, а брови и ресницы чёрные, глаза ярко-голубые, будто светящиеся. Холодное сияние люстры подчёркивало широкие скулы, пухлые чувственные губы. Высокий белый воротник рубашки, перехваченный золотой цепочкой с тремя хрусталиками-амулетами, был помят, но жилетка и мантия — в идеальном порядке.

   Вот сколько раз видела Эсина, а каждый раз млею. Великолепный мужчина, широкоплечий, внушающий трепет одной только внешностью.

   И сейчас очень-очень злой.

   — Ты хоть иногда думаешь?! — Его пухлые губы презрительно искривились.

   — Но я ничего не поджигала, это Сол…

   — Ты же знаешь, какая она вспыльчивая! — Эсин ударил кулаком по столу, подскочила чернильница.

   Отвела взгляд на книжные полки. Пустила на глаза слёзы и с несчастным видом уставилась на зашторенное окно. Затем на развешенное по стене оружие. Заставила нижнюю губу задрожать, прикусила. Уставилась на цветной коврик у массивного стола.

   — И что мне с тобой делать? — устало, но сердито, спросил Эсин.

   — Даже не знаю, — несчастнейшим голосом отозвалась я.

   Вздохнула.

   Потянула белую тонкую материю лифа, будто мне жарко и тяжело дышать, хотя шея и декольте голые: плащ Илеост не вернул.

   — Ты сильно разозлился? — ухватила едва достающую до ключицы светлую прядь и стала накручивать на палец. — Сол много имущества попортила?

   — Лила, объясни, зачем ты полезла к мужу сильной и очень ревнивой волшебницы?

   — Я думала, она завтра вернётся.

   — Можно подумать, соседи бы ей об этом не рассказали.

   — Ну… я бы выкрутилась, — продолжала накручивать прядь, облизнула губы. — Как-нибудь.

   — И об этом ты бы подумала позже.

   — Ну разумеется.

   — Ох, Лила-Лила.

   Глянула на него исподлобья: Эсин, облокотившись на стол, потирал лоб. Устал бедняжка. И всё из-за вспыльчивости Сол. Ну вот что она пожадничала? Хорна бы и на неё хватило.

   Но самое главное: Эсин, похоже, перебесился. Есть шанс минимизировать наказание. Стянув ботиночки, я бесшумно прошла по ковру и прислонилась к столу возле руки Эсина. Погладила широкую спину в шёлке алой мантии:

   — Сильно устал?

   — А ты как думаешь?

   — Сильно, — опустилась на колени и погладила его по бедру. — Измучили тебя своими глупыми претензиями, да?

   Указательным и средним пальцем прошагала по его ноге к широкому расшитому бисером поясу. И погладила по бедру. Эсин искоса смотрел на меня, я снова облизнула губы и прикусила. Сердцебиение учащалось. Эсин — единственный мужчина, который мне после стольких раз не надоел. Когда его широкая ладонь легла мне на макушку, вдоль позвоночника хлынули мурашки, во рту стало сухо. Пальцы скользнули в волосы, добрались до затылка, перебрались на подбородок. Я утонула в чистом сиянии его глаз.

   — И что там у тебя было с Хорном, а? — очерчивая мои губы, Эсин улыбнулся одним уголком рта.

   И потянул вверх.

   Поднявшись на ослабевшие ноги, влезла между колен Эсина и присела на край стола. Огонь тёк по венам, возбуждало даже прикосновение деревяшки. Глядя в светлые глаза, я стала рассказывать.

   — Хорн, как ты знаешь, очень большой и страстный, как все орки, — (Эсин потянул подол платья вверх, накрыл ладонями мои колени). — Мы зашли с чёрного хода, он сразу сграбастал меня в объятия и прижал к стене. — (Руки скользнули выше, подтолкнув, Эсин заставил меня сесть на стол). — Он вдавливал меня в эту стену, толкался бёдрами и рычал на ухо.

   — Это, конечно, тебя неимоверно возбудило, — Эсин лениво поглаживал мои бёдра, а я уже задыхалась, от движения его пальцев мутился разум.

   — Да, — снова облизнула губы. — Очень. Я была вся мокрая, — я задохнулась: Эсин провёл ладонью по внутренней стороне бедра и накрыл промежность.

   — Как сейчас? — его пальцы скользнули внутрь, большой надавил снаружи, и я задрожала.

   — Д-да, — пришлось упереться ладонями, чтобы не рухнуть на столешницу. — Я думала, он возьмёт меня прямо там, штаны в его паху уже были мокрыми от моих соков.

   Он снова надавил, и я потеряла нить рассказа, лишь краем глаза уловила, что он расстегнул пояс и погладил себя.

   — Мы… мы стали подниматься. Лестница скрипела. Он стянул свои портки и хотел прямо там, но я испугалась, — (Эсин вытащил мокрые пальцы и стал медленно освобождать себя от одежды), — ч-что лестница не выдержит, и уговорила идти в спальню. Он велел, — я подняла взгляд к потолку: иначе бы умолкла, глядя на ласкающего себя Эсина. — Обнять его за плечи. Я думала, он понесёт меня.

   — А он? — хрипло уточнил Эсин.

   Даже глядя в потолок я видела, что он двигает рукой и смотрит на меня. Мои щёки пылали, груди так напряглись, что соски наверняка подняли одежду.

   — Он рывком насадил меня на себя. Я закричала, — прикосновение его пальцев было точно удар тока, я опустилась на локти, понимая, что скоро он войдёт в меня, но пока я лишь истекала на его столе. — Завыла от удовольствия, а он шагал к спальне и натягивал меня на свой огромный член.

   Эсин наклонился. Дыхание защекотало внутреннюю сторону бедра, освобождённый от платья живот, затем грудь, шею. Сиплый жаркий голос обжёг нервы и ухо:

   — И он называл тебя своей маленькой шлюшкой?

   — Ну конечно, — прошептала я, выгибаясь на столе. — Каждый раз, когда всаживался в меня, он ругал меня последними словами.

   В общем-то, Хорн сопел да рычал, но я знаю, как надо рассказывать о своих похождениях Эсину для нашего общего удовольствия.

   — Я кончила раза три, когда он наконец повалил меня на постель, схватил за волосы и уткнул лицом в подушку. Он шарил по мне огромными лапищами и рычал на ухо: «Ноги раздвинь, раздвинь ноги, шлюха».

   Кожей я ощущала дрожь Эсина.

   — А потом он со всей силы ворвался в меня… — (Эсин тоже) я захлебнулась стоном, хрипом, а он стал в бешеном темпе двигаться.

   — Р-расказывай, — прошипел мне на ухо, вторгаясь глубже и сильнее.

   Содрогнувшись от удовольствия, я обхватила его ногами и, сбиваясь от толчков, продолжила:

   — Он трахал меня так, что скрипела кровать, он почти разрывал меня, я горела изнутри, я умоляла остановиться, а он продолжал насаживать меня на свой огромный… — я всхлипнула, снова содрогаясь в волне горячего удовольствия. Стол под нами скрипел, сдвигаясь, на пол полетели перья, бумага, чернильница. — Он продолжал меня трахать, я задыхалась, сердце вырывалось из груди. Я снова умоляла отпустить, а он… — я забилась под Эсином.

   — Говори, говори, — он впился зубами в основание шеи.

   Я выгнулась, царапая его спину, трясясь от накатывающего удовольствия:

   — Он вдавливал меня в эту койку каждым толчком, и во мне что-то разгоралось, я стала толкаться ему навстречу, он называл меня шлюхой, а я насаживалась на него и кричала: «Ещё, ещё!» И тогда я вся сжалась и ослепла от удо-вольствия. — Меня накрыла судорога, Эсин продолжал неистово двигаться, слишком сильно, слишком яркими были ощущения, я задыхалась, но продолжала бормотать: — И тогда он взорвался внутри меня, заливая семенем, заливая, заливая…

   В несколько толчков Эсин кончил, заливая меня семенем, хрипло дыша на ухо, прижимаясь виском к моим влажным волосам. Он накрыл ладонью мою грудь и сжал, теребя сосок сквозь ткань. Я застонала: кожа горела и была слишком чувствительной. И эти пошлые рассказы о собственных похождениях тоже дико возбуждали.

   Немного отдышавшись, Эсин приподнялся и поцеловал меня. В основании шеи нарастала боль, но это не мешало получать ленивое удовольствие от уверенных прикосновений губ, движений языка. Я медленно растворялась в истоме, раскинула руки и опустила ноги, едва касаясь пальцами ковра.

   Сердце успокаивалось, глаза закрывались. Кожу стало покалывать, я расслабилась, позволяя этому ощущению захватить меня, проникнуть в грудь, наполняя волнительным ощущением чуда. Тёплая дрожь пробежала по телу, сбрасывая истому. Шумно вдохнув, я открыла глаза бодрая и жаждущая действий.

   Эсин склонился к моей шее, языком добрался до укуса и обжигающе его коснулся.

   — Теперь ты понимаешь, — промурлыкала я, — почему я просто не могла отказать Хорну.

   Он фыркнул прямо в укус, снова обжигая:

   — Ты ещё скажи, что это он тебя соблазнил. Настойчиво.

   — За кого ты меня принимаешь, — тоже фыркнула я. — Он предлагал мне целых два раза, прежде чем я согласилась.

   — О, целых два раза, — на этот раз Эсин засмеялся в шею.

   Мягко коснулся губ и упёрся ладонями в стол, навис надо мною. В его изучающем взгляде было что-то пугающее.

   — Я сильно попала? — Голос звучал сипло и встревожено.

   Окончательно выскользнув из меня, Эсин натянул штаны, расправил жилетку и запахнул мантию. Сел. Я тоже. Оказалась лицом к лицу с ним. Сердце нехорошо сжалось.

   — Все расходы по ремонту возложили на общину. — Облокотившись на подлокотник, Эсин потеребил подбородок. — Практически все женщины и часть мужчин потребовали, чтобы расплачивалась ты.

   Коллективная жалоба… это очень плохо. Позволила губе слезливо подрожать и спросила:

   — Неужели ты пойдёшь на поводу у завистниц и неудачников?

   — Мне удалось достигнуть некоторого компромисса.

   Звучало ужасно. Я оттянула вырез платья:

   — И?

   — Четверть будет выплачивать Сол.

   Я ждала, что он скажет, что минимум половину оплаты возьмёт на себя община. Была на сто процентов в этом уверена. Поэтому следующие слова стали ударом:

   — Остальное придётся платить тебе.

   Задохнувшись от возмущения, я вытаращилась на Эсина. Он кивнул. Добил:

   — Твоя квартира в центре города конфискована. И та, что у западных ворот. И постоялый «Бык» тоже…

   — Как вы могли? — я подскочила, по внутренней стороне бедра потекло, но я не обратила внимания, нависла над Эсином, практически уткнувшись носом в его нос. — Как вы посмели?!

   — Лила, успокойся, всё сделано по закону с привлечением судебных приставов и служб города. Прости, на этот раз я ничего не смог сделать.

   Слов не было.

   Обхватив меня за бёдра, Эсин заставил сесть на стол. Я потрясённо молчала. «Всё, честно нажитое непосильным трудом… отняли… изверги», — вряд ли кто-нибудь мог постичь всю глубину моего горя.

   — И где мне теперь жить? Опять в общежитии ордена? — Губы задрожали без всякого притворства.

   — Я уговорил приставов оставить тебе мансарду на Рассветной улице. Твои вещи уже там.

   — Да я эту дыру даже сдать не могла!

   — В общежитие… — Эсин вздохнул, — конечно, могу поселить, но учти: тебя сейчас убить готовы. Ты же будешь выплачивать только за сгоревшую недвижимость, а в пожаре погибло много личных вещей и сбережений.

   — В банке надо деньги держать, — на автомате ответила я.

   — Кстати, о банковских сбережениях…

   У меня оборвалось сердце.

   — Да, — кивнул Эсин. — Их тоже.

   Я схватилась за голову:

   — Да вы с ума сошли!

   — Прости, — Эсин наклонился и поднял одну из папок, вытащил лист. — И всё равно сумма долга очень внушительная.

   Дрожащей рукой я взяла листок, развернула к себе — и упала на стол.

   — Лучше убей.

   — Лила…

   — Прояви милосердие.

   — Девочка моя, в данном случае это полностью твоя вина.

   — Пожар устроила Сол!

   — Но ты настроила против себя женщин. Если бы не всеобщая неприязнь, я бы мог тебя защитить. А так… Ты хоть помнишь, сколько из-за тебя помолвок расторгнуто, разводов случилось и юношей чахнет?

   — Неа, — я закрыла лицо руками.

   — А община помнит… Могла бы на стороне развлекаться.

   — На стороне? — сев, я скрестила руки на груди. — Я что, сумасшедшая? Мужчины из нашей общины самые здоровые. Я, конечно, и горожан без срамных болезней могу найти, но это куда сложнее. Моются горожане, кстати, тоже реже наших. А тёмными ты сам просил не увлекаться.

   — Мм, да. — Эсин потёр лоб. — Но в любом случае сейчас поздно об этом говорить.

   — Ты должен меня спасти.

   — Именно это я и собираюсь сделать.

   — Дашь мне денег, да?

   Эсин невесело рассмеялся:

   — У меня столько нет, прости.

   — О, — я смотрела на него с самым несчастным видом.

   — Я отправлю тебя на задание. Долгое и хорошо оплачиваемое. Тебе полезно оказаться подальше от жаждущих мщения, а когда вернёшься, страсти уже поулягутся…

   — И что за задание? — какое-то нехорошее предчувствие было. — Неужели ты хочешь заслать меня в какой-нибудь орчий угол?

   — Ну ты же любишь орков, — хмыкнул Эсин.

   — К оркам? — вновь подскочила я.

   — Нет, — Эсин засмеялся. — В Рузу. Похоже, там кто-то балуется призывом. Местные никак не разберутся, мы решили послать кого посильнее.

   — Мы? — я подалась вперёд.

   Эсин широко улыбнулся:

   — Да, парная работа. Да, тёмный. И да, в твоём вкусе.

   — О, — потирая руки, села на край стола. — Высокий, статный, красивый, сильный?

   — Более чем. Как сказал Мраун, он мечник второго звена.

   — Ого.

   — И судя по просьбе не посылать с ним девушек и замужних, тоже любитель побаловаться.

   Я подскочила:

   — Хочу его видеть! — по коже опять огнём разливалось возбуждение.

   — Потерпи, — Эсин хлопнул меня по бедру. — Завтра утром встретитесь. Поедете под прикрытием, как муж и жена.

   К щекам прилила кровь, я закусила палец, представляя, как мы отъедем от города, остановимся у каких-нибудь кустов и…

   — По пути заедете в Сорту, оттуда поступила жалоба на взяточничество орденской службы. Там придётся сделать небольшой крюк в Пир, передать амулеты и посмотреть, что за проблемы с сотрудничеством с тёмными. В Агоре побудешь парой для торжества восхода солнца.

   — Стой, — вскинула руку. Нахмурилась. — Не слишком ли много дел? Вообще, это как далеко и надолго?

   — Эх, совсем ты карту не знаешь.

   — Всё равно в Самране торчу. Так насколько далеко ты меня отсылаешь?

   — Не отсылаю, а спасаю от мести разъярённых женщин. Если всё пойдёт без проблем, недели за три справитесь.

   Но возбуждение уже схлынуло, я думала:

   — И почему мы путешествуем инкогнито?

   — Обычная практика для проверяющих, так удобнее расследовать, поверь.

   — Эсин, милый, ты не забыл, что я обычно занимаюсь прямыми магическими действиями?

   — Помню. Тёмный твой — следователь, его и расспроси, поучись, повысь квалификацию. Пользуйся возможностью. И им в том числе: если наши дела решит тёмный, я тебе оплату не урежу.

   Звучало заманчиво, но как-то тревожно.

   — Хм. — Побарабанила пальцами по столу. — Предлагаешь использовать тёмного?

   — Конечно. Сделаешь несчастные глазки, губкой подрожишь — пусть работает.

   — Командировочные сколько?

   — Выбил полтора серебряных в сутки. Оплата — следовательские выездные на дальнюю дистанцию.

   Если ещё взяться доставить корреспонденцию и посылки, выйдет хорошо. Но в сравнении с долгом — капля в море. Придётся брать по пути заказы.

   — Лила, радость моя, — позвал Эсин. — Только не вздумай в пути заниматься посторонними делами: у тебя будет ещё одно, особое, задание, и его от тёмного, да и ото всех, надо сохранить в секрете. За него накину пять золотых.

   — Что за задание?

   — Надо доставить пакет нашему человеку. Скорее всего, он заберёт его в Сорте, но если не сумеет, то в следующем пункте вашего путешествия.

   — Не слишком ли высокая плата за передачу простого пакета?

   — Ради тебя старался, выбивал, — нарочито обиделся Эсин, приложил руку к груди. — Не нравится, могу снизить оплату.

   — Что ты, что ты: меня устраивает.

   — Вот и прекрасно. Давай сюда свою дивную ножку.

   Я поставила ногу ему на колено. Эсин провёл рукой над ящиком стола, выдвинул его и достал коробочку. В ней лежал ножной браслет из добротной цепочки и непрозрачных фиолетовых камушков в серебряных оправах. Эсин обвил браслет вокруг моей лодыжки.

   — Подарок? — изумилась я намерению подарить мне просто украшение, а не амулет.

   На браслете даже не было заклятия непотеряйки.

   — Это то, что ты должна передать. У связной будет такой же браслет на ноге, а если придёт мужчина, то он наденет его на руку. Только связной сможет расстегнуть замок. Вам надо просто незаметно обменяться браслетами, оплату я переведу на твой счёт. Незаметно — запомни это.

   Знаю, меня считают недалёкой, но я не думала, что настолько: неужели Эсин думает, я такая тупая, что не пойму, что дело не чисто?

   — Какая прелесть, — улыбнулась я и подёргала ножкой, любуясь покачиванием фиолетовых подвесок. — А тот другой браслет можно будет оставить себе?

   — Конечно, — улыбнулся Эсин.

   Но его взгляд был таким холодным, что стало не по себе. Я улыбнулась ещё шире. Впервые в жизни я по-настоящему испугалась Эсина. Тряхнула головой, прогоняя это ощущение.

   — А теперь ополоснись и ложись спать в моей комнате отдыха. Там ты точно будешь в безопасности.

   — Ты прелесть, — чмокнула Эсина в лоб и, мурлыкая под нос весёлую мелодию, отправилась к двери в его внутренние комнаты, где была ванна, кухонька и постель.

   Мне предстояло купаться, а Эсин надел браслет уже сейчас: похоже, тот сильно зачарован (более высокий уровень, чем я могу ощутить при своих способностях), а к утру как раз замаскируется под мою ауру и силу, и тогда даже сильному магу будет трудно его почувствовать.

   Затворив за собой дверь, я в темноте стянула платье. Согнув ногу, коснулась холодных гладкий камушков.

   «Что ты затеял, Эсин? — нащупав подсвечник, я в несколько разрядов электричества запалила фитиль. Тусклый жёлтый свет показал маленькую уютную комнату с кроватью и ширмой, скрывающей ванную. Дверь в кухоньку оставалась закрыта. — И стоит ли мне совать нос в твои затеи?»

   Стоило об этом подумать, как засосало под ложечкой. Зайдя за ширму, я открутила вентиль и сосредоточилась на согревании шумно струившейся в сложенную из камешков полость.

   Тяжесть браслета, слишком большая для такой небольшой побрякушки, отвлекала. На мгновение показалось, лодыжку обвила змея и примеряется для укуса, но я тряхнула головой, и бредовое видение исчезло.

ГЛАВА 3

Чем старательнее не думала о браслете (до сих пор холодном, кстати), тем больше о нём думала и не могла уснуть, хотя в каморке Эсина было темно, тихо, и кровать очень удобная.

   Браслет или его деталь — артефакт, решила я. Нечто, что орден решил нелегально перепрятать (продать, использовать) под носом у тёмных. Расклад идеальный: тёмные не станут искать что-то на светлой в компании тёмного, гражданские власти (наверняка оповещённые о совместной работе) тоже ничего не заподозрят, ведь знают, что мы друг другу самые злобные соглядатаи, а мой спутник будет отвлекаться на меня, свои дела и отваживание желающих познакомиться со мной поближе.

   Сунув руку под одеяло, нащупала браслет, потянула. Отыскала замочек и попробовала раскрыть — безрезультатно.

   Очень смущало, что снять эту штуку может только связной. А если мне его вместе с ногой решат оттяпать? Пяти золотых на восстановление не хватит, да и вряд ли мне их заплатят в случае утраты браслета. Не говоря о том, что отрубать ногу больно. А если меня вовсе убьют?

   Надо обговорить варианты страховки.

   Выбравшись из уютной постели, приоткрыла дверь в кабинет: Эсин склонился над бумагами и, подперев щёку ладонью, в другой руке крутил золотое механическое перо. Задумчивый Эсин выглядел особенно привлекательно, холодный свет придавал его рассыпанным по плечам волосам платиновый блеск. Позволила себе минуту полюбоваться своей первой любовью (можно даже сказать — единственной), а затем пересекла кабинет и уселась на холодный стул напротив стола.

   — Поговорим о страховке, — скрестил руки на груди, подпирая свои любимые шарики, и упрямо посмотрела в почти светящиеся глаза.

   — О страховке? — Отложив перо, Эсин сцепил пальцы и упёрся в них подбородком. — Какой?

   — На случай, если эту штуку, — приподняла ногу, — захотят насильно с меня снять.

   — Помимо того, что ты сама далеко не промах, у тебя будет мечник второго звена, он же тёмный маг, он же посвящённый Смерти третьего уровня. Открою секрет: даже охранники городского головы не так профессиональны.

   — Хочу втрое больше денег. И в случае, если физически пострадаю, а браслет отнимут, орден оплатит восстановление.

   Эсин продолжал задумчиво смотреть. Опять в его взгляде промелькнула небывалая холодность. Наконец кивнул:

   — Я обдумал твои требования и считаю их справедливыми. Хотя с твоей стороны глупо думать, что я не оплатил бы любые расходы на твоё лечение, если бы ты вдруг пострадала.

   К щекам прилила кровь.

   — Лила, я тебя фактически вырастил. Всегда заботился. Прикрывал, даже когда ты была неправа. Для меня ты больше, чем просто сестра по силе: я люблю тебя и ни за что не отправил бы на слишком опасное задание.

   Сердце рвалось из груди, горели не только щёки, но и уши, шея.

   — П-прости, — опустила взгляд на колени. — Как-то… не подумала.

   — Ты должна мне доверять. Даже если отбросить факт, что я глава твоего ордена, после всего, что между нами было, ты должна была научиться мне доверять.

   — Прости, — хотелось провалиться сквозь землю.

   Эсин вздохнул:

   — И ты меня прости, последнее время я уделял тебе так мало времени, что отдаление закономерно. Но после этого дела мы поправим положение. Съездим куда-нибудь вместе, согласна?

   Вскинула взгляд, боясь поверить, но уже задыхаясь от радости: совместная поездка — как давно их не было! У меня колени стали подпрыгивать от воодушевления. Эсин устало улыбнулся:

   — Ты совсем не изменилась.

   Совместная поездка!

   Он не прав: раньше я бы носилась бы по комнате, смеясь и строя планы, выспрашивая подробности. А сейчас просто улыбалась во все зубы.

   После короткого стука дверь сразу отворилась. Влетев в кабинет, хмурый и лохматый рыжий Гранар заметил меня и, закрывая створку, улыбнулся:

   — Лила, прелесть наша, безумно рад видеть тебя в добром здравии.

   — Сол слишком слаба, чтобы вывести меня из игры, — отмахнулась я.

   — Не будь самонадеянной, — пригрозил Гранар и пружинисто приблизился, встал за моей спиной. — Мои дынечки.

   Наклонившись, накрыл мои груди ладонями, зажал вздёрнувшиеся соски между указательными и средними пальцами. Он вроде бы просто сжимал, тискал, но лишь его небрежные прикосновения возбуждали так быстро: дыхание сбилось, я задрожала, и между ног стало мокро.

   — Мои сладенькие, — шептал Гранар, взвешивая их на ладонях, поигрывая, снова сжимая. — Как же я буду по ним скучать, как буду скучать по моей прекрасной Лилочке.

   — Я тоже, — откинула голову на плечо Гранара и укололась о двухдневную рыжую щетину.

   Глаза Эсина блестели, он облизнул пухлые чувственные губы.

   — Лила, Лила, — Гранар прикусил ухо и сильно сжал груди. — На кого ты меня покидаешь, солнышко?

   — Ой, можно подумать, тебе некого потискать.

   — Твоим дынькам нет равных: сладкие, упругие, трогал бы и трогал. А как соски бодро торчат, ты только полюбуйся, а какой у них цвет аппетитный!

   Груди свои я, конечно, любила, но не до такой степени — не могла ими так восторгатья. Особенно часами. А Гранар мог.

   — Мне будет их не хватать. О великий свет, я буду с ума сходить от разлуки.

   Дрожа под его сильными пальцами, я вцепилась в сидение и закусила губу, чтобы не застонать. Зажмурилась, сосредотачиваясь на уверенных, ласкающих прикосновениях.

   — Лиилаа, — Гранар сжал соски, слегка проворачивая, и по телу пробежали искры почти болезненного возбуждения. — Лила.

   Зашелестели бумаги. Я встала. Обойдя стул, Гранар прижал меня к себе и стал подталкивать вперёд, пока я не упёрлась в стол. Нервным движением он заставил меня выпрямить руки и, поднырнув под мышки, вновь обхватил груди. Облокотившись на стол, открыла глаза: Эсин жадно следил за нами, пальцы выбивали дробь на подлокотнике. Я знала, что будет дальше, и меня захлестнуло диким возбуждением, я даже пропустила момент, когда Гранар убрал руки, опомнилась, когда он вошёл и вновь, подсунувшись под руки, накрыл груди.

   Он толкался судорожно, не слишком глубоко, но его пальцы — они так ласкали, давили, подкручивали, что я пылала и уже стонала в голос. Эсин поднялся. Медленно расстегнул пояс, раздвинул полы мантии и жилета. Запрокинув голову, я смотрела на него и в предвкушении облизывала губы.

   — Ли-ла, — сопел Гранар, сминая груди, проталкиваясь внутрь. — Ли-ла.

   Он сдавил сильнее, и меня пробило наслаждением, ослепило, и когда зрению вернулась чёткость, я увидела багряную головку. От неё пахло апельсиновым мылом. Обхватив себя, Эсин очертил ею мои губы. Свободную руку запустил в волосы.

   Гранар задвигался быстрее, я застонала, ощущая нарастающий жар, как он увеличивается внутри меня. Головка проникла в рот, заскользила по нёбу, и я задохнулась от удовольствия. Гранар исторгся в меня горячим семенем, пульсировал, продолжая мять груди, а я втягивала член Эсина, посасывала. Жаль, Гранар уже закончил. Меня мелко трясло, я задыхалась, но с какой бы жадностью я ни ласкала Эсина ртом, без рассказов или кого-то третьего, кто брал бы меня у него на глазах, он часа два не кончит, так и изжогу заработать можно.

   По коже уже бродили знакомые иголочки, я расслабила бёдра, свисая с края стола. Гранар отступил, и семя потекло по ногам.

   «Хоть бы потискал меня ещё», — успела подумать я, и вдруг меня коснулись между ног. С тихим причмокиванием семени в меня входил кто-то огромный. «Рур, — догадалась я. — Тоже решил попрощаться». И застонала. Бережно придерживая мою голову, Эсин толкался в рот, а Рур, ухватив за бёдра, неистово напяливал меня на член.

   Я не оглядывалась — Эсин предпочитал, когда я не знала, кто меня трахает, когда я доверялась его выбору (хотя Рур, наверное, мимо проходя услышал и решил присоединиться). Я расслабилась в дёргающих меня руках и полуприкрыла глаза — так им нравилось больше, и меня сводило с ума ощущение, что я одна, маленькая, слабая, а их много сильных и грубых, и они могут делать со мной, что захотят, но осознавая, что ничего страшного они всё же не сделают.

   Меня снова накрыло, Эсин остановился, поглаживая по щеке. Член во рту мелко подрагивал, готовый вот-вот выплеснуть поток семени, но Эсин сдерживался, гладил меня, путался пальцами в волосах и неотрывно смотрел, как меня насаживают и насаживают на член. Кожу кололо сильнее, по венам струился огонь, ощущение восторга переполняло, требовало двигаться, жадно втянуть влажную твёрдую головку, толкнуться навстречу Руру.

   Но я безвольно висела в их руках, по телу струилось пламя, удовольствие вытягивало меня в струну, я стонала заполненным ртом, чувствовала ярко все прикосновения, двух владеющих мной мужчин, как внутри нарастает дикое удовольствие и волнами силы расплёскивается по телу. У Рура увеличился, движения участились, сливаясь в одно, и меня тряхнуло, я закричала, сжимаясь, и он тоже выплеснулся в меня, практически мгновенно в рот брызнуло солоноватое терпкое семя, заливая, стекая по подбородку и капая на грудь и стол.

   Дрожащий Эсин удерживал меня до последних, едва уловимых пульсаций. Рур вытащил свой ещё почти стоящий член, и семя дотекло до коленей. Зажмурившись, я дрожала от переполнявшего меня удовольствия. Эсин отпустил, и я улеглась на стол, тяжело дышала, кожей чувствуя, как им нравится смотреть на меня измученную, хотя мне сейчас безумно хотелось двигаться, бежать, что-нибудь делать. Но если так поступлю — пропущу дальнейший, трепетно любимый, ритуал.

   Я по-прежнему физически чувствовала исходящие от них волны наслаждения моим беспомощным состоянием. Они могли продолжить и хотели, но…

   Тихие шаги в обострённо-возбуждённом состоянии казались грохотом, я чувствовала, как колышется воздух, через него ощущала каждое движение уходящих Рура и Гранара, знала, что они удалились по взмаху правой руки Эсина. Щёлкнула дверь.

   — Моя маленькая девочка, — Эсин запустил пальцы мне в волосы, заставил приподняться и запрокинуть голову.

   Он внимательно разглядывал меня, тяжело дышащую, раскрасневшуюся. Наклонился и облизнул подбородок — сначала лениво, потом властно, убирая с него дорожки семени. И с припухших горевших губ. Целуя, он исследовал языком мой рот, сминал губы, тянул за волосы и выдыхал в рот, вытягивал моё дыхание, пока не исчез терпкий привкус.

   Эсин отпустил меня, и я вновь покорно растеклась по столу.

   — Устала? — ласково спросил он.

   — Всё горит, — я не лгала.

   Обойдя стол, он погладил меня между ног, запуская пальцы во влажные липкие потоки.

   — Бедна моя мокрая девочка, — он подхватил меня на руки и понёс в соседнюю комнатку.

   Во тьме мягко загорелся жёлтый магический светильник, кран сам раскрылся, выпуская воду. Я кожей чувствовала потоки согревающей её магии. Бережно, точно величайшее сокровище, Эсин опустил меня в тёплую воду. Наклонился, слизывая капельки семени с груди.

   Откинулась на бортик ванны и раздвинула ноги. Вглядываясь в моё запрокинутое лицо, Эсин обтирал мои бёдра, вымывал семя из складочек, пальцами проникал внутрь, очищая и там. С любым другим я бы уже горела от возбуждения, но Эсин приучил, что эти ласки — конец, и сжигающий меня жар отступал, я успокаивалась, и, несмотря на бодрость, ощущала истому. Меня неумолимо клонило в сон.

   Блики света мерцали на воде, в глазах Эсина, ярко выделявшихся на скрытом тенью лице. Усталость накрывала, а Эсин гладил, отмывал. Он спустил воду и снова наполнил ванну тёплыми нежными убаюкивающими потоками. Сквозь дрёму я ощутила прикосновение к губам, как в рот проникает язык, а руки охватывают груди…

   Эти очищающие прикосновения… сквозь сон ощущение, что Эсин вытаскивает меня из воды, и она струится по телу… Несёт, укладывает… Дразнящие прикосновения полотенца… я провалилась в сон, навеянный ласками: лежала на тёплом полу в круге из пылающих свечей, раскинув руки и согнутые ноги, одну из которых тяготил браслет, и не могла пошевелиться от усталости, а Эсин в маске быка, весь блестящий от пота, упёршись ладонями над моими плечами, снова и снова овладевал мной.

   Укушенное плечо жгло. Я утопала в волнах обессиливающего удовольствия, истекала от желания, а он, рыча, со звериной яростью врывался в меня, и глаза его сияли, точно звёзды. Капли пота срывались мне на лицо и подпрыгивающие груди, я снова и снова сотрясалась от удовольствия, но не могла проснуться. Мне было хорошо, но с каждым разом всё страшнее и страшнее, словно мне угрожала опасность.

   И наконец я с чувством облегчения провалилась во тьму глубокого сна.

ГЛАВА 4

По бедру погладили, и я проснулась. Лежала с закрытыми глазами, привыкая к просвечивающему сквозь веки свету. Ладонь скользила по ноге, но я слишком хотела спать, чтобы возбудиться.

   — Просыпайся, соня, — ласково позвал Эсин. Осторожно приоткрыла глаза: он улыбался, глаза блестели, и он казался моложе. — Я принёс одежду и завтрак. И новый браслет. — Он снял с моего запястья тонкий серебряный браслет с белым хрусталиком магического камня и заменил на плетёный с зелёным непрозрачным камнищем. — Он тоже магический, только замаскирован.

   — Мм, — потянулась. Кровать вроде удобная, а мышцы затекли. — Здорово.

   — Давай-давай, — он шлёпнул меня по ягодице. — Вставай, скоро ехать.

   — Не хочу.

   — Надо, надо, — сдёрнув одеяло, он подхватил меня и понёс к ванной. — Новый день наступил, надо радоваться солнцу, надо делать дела!

   Кран вновь провернулся сам, зажурчала вода. Уткнулась в грудь Эсина, вдыхая свежий запах его одежды, оттененный холодком мяты.

   — Не хочу, — простонала, вцепляясь в полы бардовой мантии.

   — Надо, свет очей моих, надо, — он безжалостно опустил меня в тёплую ванную. — Я и так дал поспать.

   Его пальцы вновь оказались у меня в волосах, Эсин наклонился. Горячее дыхание пахло вином с корицей. Только хотела спросить, по какому поводу праздник, Эсин накрыл мой рот властным, каким-то необычным поцелуем. Голова закружилась, я таяла от касаний его языка и губ, но он отстранился и щёлкнул меня по носу:

   — Собирайся скорее, скоро явится твоя жертва, то есть тёмный, с которым ехать. Тебе ещё в документах расписаться надо, деньги на дорогу я получил.

   — Спасибо, — откинулась на бортик и задумчиво посмотрела на светящееся радостью лицо. — Неужели так счастлив, что я уезжаю?

   Сердце кольнуло обидой.

   — Лила, не говори глупостей, — Эсин присел на бортик ванной и сжал мою ладонь. — Я буду безумно скучать. Ты самая любимая из моих женщин, ты лучшая. И именно поэтому я поручил тебе это дело. И ради твоей безопасности тоже. Но чем раньше ты уедешь, тем быстрее вернёшься, а это очень актуально, если учесть, что я уже скучаю.

   Он пресёк мои возражения трепетным, щемяще нежным поцелуем. По венам побежал огонь, я хотела обнять, но Эсин отстранился:

   — Давай быстрее, соня.

   Напевая какую-то из храмовых песенок, он покинул комнатку. И только когда закрыл дверь, я почувствовала божественный запах пирога с бараниной и сыром. Перспектива воссоединения с лакомством, которое готовила кухарка Эсина, заставила шевелиться быстрее.

   Ополоснувшись, просушив кожу полотенцем, быстро намазалась кремом (обычно Эсин пользовался апельсиновым, но в этот раз была какая-то горьковатая смесь запахов с ноткой багульника), посмотрела на себя в зеркальце: бледная и измученная, к тому же волосы пора высветлить — у корней видна рыжина (чудо, что Эсин промолчал — обычно он трепетно относился к моей внешности).

   А потом был пирог со сладковатым, воздушным тестом и мелкорубленой начинкой, солоноватые крупинки сыра — взрывы резкого вкуса, утопающие в мягкости нежного мяса. Мм… глазом моргнуть не успела, как умяла целый пирог размером в две мои ладони — и осталась голодная. К счастью, помимо мясного пирога кухарка приложила сдобную булочку и маленький кувшинчик молока (может, самому Эсину, но кто не успел, тот опоздал).

   В общем, не знаю, как это всё в меня влезло, но влезло, и объевшейся я себя не чувствовала. За стеной раздался стук, голоса. Я чистила зубы и прислушивалась, но различала лишь недовольное ворчание. Неизвестный посетитель ушёл. А я добралась до висевшего в изножье платья. Голубого. С рюшечками.

   Оно было неприлично скромным.

   В самом деле, я в таких ужасных вещах не хожу: подол в пол, вырез в три раза меньше, чем обычного, рукава закроют даже ладони. Вроде в непорочные девы я не записывалась.

   Двумя пальцами ухватив этот голубой с белым кружевом кошмар (под ним оказался ещё и чепчик, вот уж совсем безумие), распахнула дверь:

   — Я это не надену!

   И увидела сидевшего напротив стола мужчину. Чёрные волосы струились по широкой спине почти до пояса. Гость развернулся знакомым красивым лицом, солнце заиграло в апельсиново-рыжих глазах.

   Упс, а в «Бык» я так и не пришла.

   На красавчике была тёмная куртка с ремешками, кожаные штаны и высокие шнурованные ботинки. На руке он держал неприметный серый плащ.

   Похоже, это мой тёмный спутник.

   Я широко улыбнулась. Краем глаза заметила — Эсин призадумался. Уж не хочет ли прямо сейчас меня тёмному подложить? Я бы предпочла с этим лапочкой сначала наедине развлечься, а потом уже можно и расширять спектр развлечений.

   — Я бы предпочёл, чтобы мы ехали верхом, оба. — Голос у тёмного был, что говорится, бархатный, только с легчайшей хрипотцой, от которой мурашки побежали по спине.

   Вот Тьма! Где тёмные это сокровище прятали?! Скрывать его от женской половины человечества просто преступление!

   Сокровище оглядело меня задумчивым взглядом.

   И отвернулось.

   Я моргнула.

   В голову закрались нехорошие подозрения.

   — Уважаемый, — решила сразу уточнить я. Он развернулся. Я кашлянула и прямо спросила: — Вы кого предпочитаете, женщин или мужчин?

   — Девушек, — он остановил взгляд на моей груди. — Отличные. Настоящие?

   — Да.

   — И никаких поддерживающих заклинаний?

   К щекам прилила обжигающая кровь.

   — Я так и подумал, — тёмный облокотился на спинку стула. — Но смотрится великолепно, и косметическая магия глаза не мозолит. — Прикусив мизинец, он заскользил взглядом в низ. — Талию тоже подправляла?

   — Немного сжала нижние рёбра, — зачем-то призналась я и покраснела сильнее.

   Эсин удивлённо вскинул брови. Даже ему я об этом не говорила. Переступила с ноги на ногу.

   — Ноги? — уточнил тёмный, вперившись пристальным взглядом в колени.

   Колени задрожали. Он уставился на стопы:

   — Готов поспорить, что размер ножки немного уменьшен.

   На два размера вообще-то, но я ответила:

   — Да, было дело.

   Эсин едва сдерживал улыбку. Я встретилась взглядом с тёмным, и он сказал:

   — Волосы пора подкрасить.

   — Знаю, — процедила я. — И я больше ничего не меняла.

   Тонкая бровь тёмного приподнялась, придавая ему скептический вид. И я выдала:

   — Волосы сделала гуще и смягчила, чтобы они на ощупь были шёлковыми.

   — Великолепно, — протянул тёмный. И похвалой это не звучало. — Надеюсь, следователь ты столь же великолепный, как и соблазнительная женщина.

   Невольно поморщилась: обычно меня называли девушкой.

   — Я прямо себя старой почувствовала.

   — Ах, прости, — насмешливо отозвался тёмный, взмахнул рукой. — Я был так ослеплён знаменитыми дерзко упругими грудями, что разум отказал. Развернись, продемонстрируй столь же знаменитую нежную, словно персик, и упругую, точно круп скакуна, попу.

   — Чтобы её оценить — надо трогать, — я зло улыбнулась. — Но вам с таким отношением это не светит.

   — Я просто умру от огорчения, — тёмный повернулся к столу. — Пресветлый Эсиндериаль, поторопите вашу подопечную. И я всё же настаиваю на поездке верхом.

   — Лила, — Эсин мне улыбнулся. — Там в дорожном сундуке костюм, надень его, пожалуйста. В платье на подъезде к Сорте переоденешься.

   — Я не хочу надевать это ужасное платье, — тряхнула голубым убожеством.

   — Лила, — с безграничным терпением повторил Эсин. — Это необходимо: ты будешь изображать обычную женщину. Обычные женщины ходят в подобных вещах, особенно в провинции.

   — Но в нём грудь не видно, — я брезгливо дёрнула рюшечки на убого маленьком декольте.

   — Лила, — чуть громче сказал Эсин. — Великолепие твоей груди не скроет никакая одежда. А рюшечки её визуально увеличат. Просто подумай, как мужчины буду мечтать снять с тебя это платье…

   — В том и дело — это платье надо снимать, а я предпочитаю такие, которые позволяют делать всё без лишних телодвижений.

   — Лила. — В голосе Эсина зазвучала сталь. — Это не обсуждается.

   — Костюм тоже закрытый, да? — обречённо уточнила она.

   — Да, — тёмный удостоил меня весёлым взглядом. — Я очень ревнивый муж и не позволю жене демонстрировать окружающим такие выдающиеся прелести.

   Фыркнув, отступила и захлопнула дверь.

   Кажется, я уже ненавижу этого тёмного.

   С другой стороны: тем приятнее будет помучить его возбуждением, поставить какие-нибудь условия в обмен на близость. Придумывая страшную мстю, я переодевалась в ужасно скромный костюм из грубой льняной ткани и низкокачественной кожи.

   За дверью царило молчание.

   Интересно, тёмный так и пялится на Эсина?

   Представив этих двоих, гипнотизирующих друг друга взглядами, невольно усмехнулась.

   В животе заурчало. Да куда же там пироги провалились?

   Потёрла живот, обтянутый жёсткой курткой, и резко открыла дверь.

   Эсин и тёмный действительно сидели, просто глядя друг на друга.

   — Соскучились без меня?

   — Документы я подписал. — Тёмный поднялся. — Жду внизу. Жена — торопись.

   — Утопленница тебе жена, — буркнула я и прошла к столу.

   Тёмный бесшумно покинул кабинет.

   Как же не хотелось уезжать!

   — Чувствую, поездка будет знаменательной, — Эсин протянул золотую ручку. Вдруг поманил к себе, выставляя ногу. — Иди ко мне.

   Усевшись на предложенное колено, обхватила Эсина за плечи и надула губы:

   — Этот тёмный мне не нравится.

   — Ничего не могу с этим поделать, солнышко, — он обнял меня за талию и вручил ручку. — Подписывай.

   Развернувшись на его колене, я изобразила, что читаю договор. Эсин обхватил мои груди и стал сжимать сквозь грубую куртку:

   — Лила-Лила, мне будет тебя не хватать.

   — Можно подумать, я незаменима, — хмыкнула я с затаённой надеждой, что он оспорит мои слова.

   — Нет, конечно, но мне действительно будет тебя не хватать, — он сильнее тискал грудь, дышал чаще. И голос прозвучал сипло: — Подписывай.

   У меня задрожали руки, я расписалась в нескольких листах, ощущая, как от звука тяжёлого дыхания, от ощущения, как Эсин распутывает мой пояс и шнурок на штанах, от низа живота по телу разливается тепло.

   Эсин отшвырнул листы, нагнул меня к столу, одной рукой прижимая между лопаток, другой судорожно стягивая штаны. Я уже забыла, что он может быть таким нетерпеливым, забыла, что он может мгновенно возбуждаться: член вошёл жёстко, словно каменный, проникновение было болезненно-приятным — как и любил в моих рассказах Эсин. Дрожащими руками я вцепилась в край стола и вскрикнула. Ещё рывок, ещё — я вся тряслась, всхлипывала, ощущая, как меня распирает изнутри.

   — Тихо, — рыкнул Эсин, лихорадочно заголяя моё плечо, врываясь внутрь.

   Но когда жар и судороги накрыли меня, я застонала.

   — Молчи, — прорычал в ухо Эсин, затрещала рубашка, и зубы вонзились в основание шеи.

   Я охнула, и он содрогнулся внутри меня. Весь замер, только язык терзал старые и новые ранки. У меня совершенно не было сил, во рту пересохло. Будто во сне чувствовала, как Эсин натягивает на меня штаны, завязывает шнурок, затем ремень. Я с трудом приподнялась на столе и развернулась.

   В суровом молчании Эсин оправил мою рубашку, убрал под куртку разодранный край, застегнул пуговицы.

   — Счастливого пути, — он развернул меня к двери.

   Едва передвигая ноги, я добралась до неё, вышла в коридор и оглядела его так, словно впервые видела.

   Неужели Эсин хочет меня, как раньше?

   Или перспектива расставания возбуждает его сильнее рассказов? Если да, то надо почаще уезжать. При всей моей любви к развлечениям иногда хочется, чтобы были только Эсин и я. Один на один, вот так дико, точно спаривающиеся звери.

   Потирая ноющее плечо, я брела к центральной лестнице, едва слышно отвечая на пожелания счастливого пути, почти не замечая гневных взглядов женщин. Очень медленно спустилась с крыльца, доковыляла до привязи и уставилась на тёмного, трепавшего холку светло-серого в яблоках коня. Я даже носильщика с сундуком не заметила, пока он не спросил:

   — Куда грузить?

   Вздрогнув, услышала шум Светлой улицы, поняла, что тёмный слегка кривит губы. В поводе у его коня был ещё один, серый, с туго набитыми тюками. А у яблочного к седлу был приторочен длинный узкий меч с простой, обвитой кожей, рукоятью. В потрёпанных ножнах.

   — Лошадь где? — спросил тёмный.

   — Тебя как зовут? — в упор посмотрела на него.

   Он заправил чёрную прядь за ухо:

   — По легенде я Бейл, а ты — Лиа Торн. Сирота и бесприданница, я взял тебя в жёны после смерти родителей, поэтому ты о них знаешь только имена: Сол и Рур. Я владею кузницей на Песчаной улице, мы путешествуем по святым местам в надежде, что молитвы и жертвоприношения избавят тебя от бесплодия. Это всё, что тебе надо знать.

   — Как тебя зовут?

   — Тебе это знать не обязательно.

   — Послушай ты, — приблизилась к нему вплотную, но он лишь усмехнулся, глядя на меня с высоты своего роста. — Ты, конечно, крутой мечник, но ты всего лишь посвящённый третьего круга Смерти, не зарывайся тут.

   Не моргнув оранжевыми глазами, он ответил:

   — А ты знаешь, что во время близости с тобой мужчина уязвимее, если ты знаешь его имя, даже не истинное, а просто общеиспользуемое?

   — К твоему сведению, — прорычала я, — я не сплю с мужчинами, имён которых не знаю.

   — Лжёшь.

   — Откуда такая уверенность? — я упёрла руки в боки.

   Тёмный вздохнул:

   — Знаю минимум четырёх мужчин, с которыми ты переспала, не зная их имён.

   Моргнула. Даже немного смутилась. Задрала бровь:

   — Справки обо мне наводил?

   — Не люблю работать вслепую. Кстати, советую переложить вещи из сундука в седельные сумки. И приведи уже то, на чём поедешь: пора делом заниматься, а не только стол пресветлого полировать.

   — Завидуй молча.

   — Чему? Лиа, мы будем спать в одной комнате, я физически сильнее тебя, а ты не склонна отказывать симпатичным мужчинам, так что хватит грозить отказом от тела, лучше делом займись. У нас долгий путь. — Он хмыкнул. — Подумай, сколько мужчин тебя ждёт.

   Со мной так никто не разговаривал! Даже Илеост и Мав. Все как-то опасались Эсина, не отличавшегося умеренностью в связях. В конце концов, все знали, как он любит давать нас, его любовниц, братьям по ордену в награду за хорошую службу или услуги, что он любит послушать рассказы о связях с другими мужчинами, а тут…

   Передёрнув плечами, отправилась в конюшню. Носильщик топал следом.

   Странная какая-то поездка намечается. Оглянулась от входа во двор: улыбающийся тёмный гладил своих коней. Вот вражья образина! Может, ему Эсин на хвост наступил, а мне расплачиваться? И ведь придётся потом рассказывать, как этот тёмный меня валял, принуждая к близости. и как я потом под ним стонала от удовольствия.

   Передёрнув плечами, вошла во внутренний двор. К счастью, он пустовал, и, шагая к конюшне, я задумалась о тёмном. О Бейле, если ему так угодно. Не припоминаю, чтобы видела его красивую мордочку на общих праздниках. Откуда он вообще взялся на мою голову?

   Развернулась и уставилась на молодого прыщавого носильщика:

   — Чего ноги еле передвигаешь? Шевелись быстрее!

   Он удивлённо вскинул куцые брови. Вообще-то не имею привычки орать на младших и прислугу, теперь задумалась: на кой ляд психую из-за этого тёмного? Потёрла лоб:

   — Извини, волнуюсь: первая дальняя командировка, да ещё с тёмным.

   — Да ладно, понимаю: эти тёмные даже пресветлого умудрились довести до белого каления шутками о его любовницах, чего уж о тебе говорить.

   — А ты где такое слышал?

   — Так давеча же, когда это дело обговаривали, я под дверью ждал на случай, если понадобиться чё, — он залился краской, — и уж как претёмный и этот хмырь над пресветлым потешались, что тот их даже выгнал сначала. Правда, они посидели полчасика на скамейке, и он их снова к себе позвал, тогда и сладили.

   Лучше бы рассорились. Я вздохнула.

   — Заноси сундук в конюшню и за сумкой к ключнице сгоняй, а. — Я улыбнулась.

   Носильщик тоже улыбнулся, резво занёс сундук и помчался к одному из чёрных ходов. Я же вошла в просторную конюшню, наполненную запахом свежего сена и навоза. Старый конюх, снимавший седло со стойки, посмотрел на меня, как на врага всех светлых.

   А, кажется, он в одном доме с Сол и Хорном живёт… жил.

   — Это не я молниями кидалась, — напомнила я.

   — Чтоб тебя тёмные не вернули, — пробормотал конюх и потащил седло вдоль стойл. — Коня ей ещё подавай.

   — Да я бы с радостью дома осталась, — с ужасом вспомнила, какой у меня теперь маленький и неуютный «дом». — Но распоряжение свыше.

   — Чтоб ты всю жизнь по делам моталась и на распутье дорог померла.

   — Дед, ты бы полегче, я всё же…

   — Одна из потаскушек пресветлого, тьфу на вас всех.

   Сложила руки на груди и отчеканила:

   — Я твоя сестра по магии. И еду на задание, — добавила в голос трагизма: — Меня ведь убить могут.

   — Скатертью дорога.

   Это уже слишком, но я не знала, что ответить. Старик сбросил седло на борт стойла и вывел пегого толстобокого мерина с мохнатыми ногами и трагичным взглядом.

   — Издеваешься? — уставилась на деда.

   Мерин осуждающе смотрел на меня, и казалось, сейчас разрыдается. Я тоже.

   — Дед, не будь гадом — мне ехать далеко.

   Я просила. Угрожала. Бегала вокруг старика, но он стоял на своём:

   — Велено Жимку седлать.

   Не хватало появиться перед тёмным на Этом. Схватившись за голову, я ринулась в главное здание, но Эсин, Рур и Гранар уже уехали, а остальные упёрлись: конюху лучше знать, какого коня велено седлать.

   Проклиная всё на свете вездесущей Тьмой, вернулась в конюшню и стала обречённо перекладывать вещи в седельные сумки. Сложивший руки на груди конюх посмеивался и давал ценные советы. Будто я не знаю, что деньги, грамоты и брикет с амулетами надо укладывать в середину сумки и к той стенке, что у крупа коня будет, а не снаружи.

   Ко всему прочему ножной браслет, зажатый сапогом, натирал лодыжку, а замаскированный неприятно болтался на запястье…

   Подъезжая к воротам на улицу, я готова была убивать. Или расплакаться. Если тёмный умудрился при моём прекрасном теле меня осмеять, то за мерина он меня и орден с грязью смешает.

   — Лила, возвращайся скорее, — парнишка погладил меня по бедру.

   Хоть кто-то мне это пожелал! Он шёл быстрее мерина.

   — Ворота открой, — едва сдерживая рыдания, попросила я.

   Парнишка открыл.

   Вскинув голову, выехала на улицу… мерин лениво цокал копытами, остановился и огляделся. Тёмный посмотрел на нас. Складывая руки на груди, поджал губы.

   «Сейчас что-нибудь скажет», — уныло ожидала я.

   Тёмный бодро зашагал ко мне, обошёл, нырнул в ворота, игнорируя окрики парнишки, и скрылся где-то во дворе. Да, борзый тёмный, ничего не скажешь.

   Подёргала уздечку, и мерин очень медленно стал разворачиваться широкой дугой. В воротах встал.

   Из конюшни выглянул пунцовый старик и рявкнул:

   — Жимка! Сюда!

   И мерин припустил! Прямо даже резво так добежал и вернулся в конюшню. Тёмный стоял, прислонившись к стойлу, и почёсывал белого кусачего Эсинова коня под подбородком. От удивления приоткрыла рот.

   — Слезай, — буркнул конюх и стал спешно расстёгивать подпругу. — Сумки снимай.

   Едва успела спрыгнуть, прежде чем седло съехало набок. Парнишка подхватил пожитки, конюх — седло, и потопал вдоль стойл. Когда зашёл к мышастому скакуну, рот у меня открылся ещё шире.

   «Мне Резвого дадут?» — закрыла рот. Выдохнула.

   Конечно, Резвый не лучший конь ордена, но очень хороший, на нём Мав ездила, когда её кобыла занималась продолжением рода.

   Беспрестанно бормоча, конюх оседлал Резвого и подвёл, глядя на меня с откровенной ненавистью. Носильщик помог закрепить седельные сумки. Тёмный с видом победителя (каковым и являлся) покинул конюшню.

   Я нагнала его за воротами. Тёмный собирал длинные пряди в хвост:

   — Тебе надо научиться решать проблемы не через постель, — он стянул волосы кожаным шнурком.

   Раздражение захлестнуло меня:

   — Тебе надо научиться вести себя…

   — Как?

   — Не так раздражающе.

   Мимо с грохотом пронёсся экипаж. Тёмный похлопал по шее вьючного серого, затем яблочного, отвязал его, легко вскочил в седло и дал шенкелей. Я тоже.

   Мы влились в поток всадников и повозок. Так началось моё первое выездное задание с тёмным, и оно мне уже не нравилось.

   Ножной браслет тёр и оттягивал лодыжку.

ГЛАВА 5

Цокот, скрип, голоса… Лавируя в толпе (и кто придумал уезжать в базарный день, когда на улице не протолкнуться?), мы явно направлялись к круглой башне Гранографа. Серый сорокаэтажный конус с трепещущими жёлтыми флагами гордо вздымал круглую хрустальную вершину над трёх- и четырёхэтажными домами торгового квартала.

   То и дело кто-нибудь ругался.

   — Вот только не говори! — я приподнялась в стременах. — Что вы не догадались проложить маршрут накануне!

   Мы въехали в тень Гранографа. Тёмный полуобернулся и перекричал гвалт:

   — Проложили! Но ночью были магические колебания, лучше уточнить, не повлияли ли они на смещения!

   — О! — дёрнула ногой. — Мог бы без меня уточнить! Лучше бы дал мне выспаться!

   Тёмный отвернулся. Сложила руки на груди: работать под прикрытием мне решительно не нравилось — магам уступали бы дорогу, и никто не пихал бы наших коней.

   Наконец протиснулись к широкому каменному крыльцу перед дверями на уровне второго этажа. Конечно, тут была очередь, но тёмный свернул вбок, проехал вдоль башни шагов тридцать. Спешившись, всучил мне поводья своего коня.

   — Я сейчас.

   Прежде, чем успела что-то сказать, тёмный исчез в стене башни.

   Кстати, отличный способ избежать очереди.

   «А не сбежать ли мне с деньгами и пожитками тёмного?»

   Вдоль спины побежали мурашки, раздражение и усталость сменились воодушевлением: прекрасная идея! Погулять месяцок, потом явиться к Эсину с повинной…

   Не долго думая, развернула Резвого и, посмеиваясь, потянула за собой коняшек тёмного. Посмеиваясь и закусывая губу, чтобы не расхохотаться, я поддавала Резвому шенкелей, протискивалась между телегами и повозками. В спину мне неслась отборная брань, но это мелочи.

   Главное, тёмного я всё же уделала.

   Представляю, он вылезет из стены, а меня уже и след простыл! Глазищи свои оранжевые вылупит, бегать начнёт, выспрашивать, а в такой толпе свидетелей не найти.

   Но самое приятное — когда тёмные Эсину будут докладывать, что они меня упустили.

   Вот тогда он отомстит за все шутки над нами.

   Может, вернуться к нему, попросить разрешения подглядывать, когда он тёмных костерить начнёт?..

   — Нам в розовые ворота! — послышалось сзади.

   Меня будто холодной водой окатили, счастливая улыбка сползла с лица. Медленно обернулась: тёмный ехал на своём коне, а в скрещенных на груди руках был конверт с серо-жёлтым штампом Гранографа.

   — И да, спасибо, что поторопилась. — Тёмный улыбнулся. — Так хочется скорее из этой толчеи выехать.

   Скотина. Одно слово — тёмный.

   Придержала Резвого: пусть сам теперь впереди едет и людей расталкивает, а то устроился… Выпустила повод тёмного и тоже сложила руки на груди. Демонстративно отвернулась, когда он поравнялся со мной и выехал вперёд. Потом пришлось посмотреть на широкую спину, вдоль позвоночника разделённую длинным чёрным хвостом.

   Может, свернуть на ближайшем перекрёстке и дать дёру?

   Тёмный обернулся:

   — Ты, конечно, можешь попытаться сбежать, но я тебя поймаю и в нужную сторону повезу. Только учти, если не выедем из города в течение часа, потом придётся делать большой крюк, чтобы не попасть в грань.

   Стиснула зубы.

   Слушаться тёмного не хотелось, но трястись объездными путями тоже. Тяжко вздохнув, покрепче ухватила поводья и припустила коня.

   Оглянувшись, я уже не увидела розовых ворот Самрана, только верхушка Гранографа мерцала на солнце, а кругом — поля, леса. И широкий, мощёный камнями тракт под копытами коней. Поток торговцев в город иссякал, обратно они ещё не потянулись, так что с тёмным мы ехали вдвоём.

   Я стоически молчала, хотя, видит Свет, молчание — не моя добродетель.

   В очередной раз накрыла ладонью основание шеи и помассировала укус. Мы проезжали мимо густых кустов на границе лесочка, земля под ними выглядела мягкой из-за мха — прекрасное место для уединения, но сейчас я бы скорее удавилась, чем легла с этим невыносимым тёмным.

   Он тоже молчал.

   Не смотрел на мою грудь, красиво колыхавшуюся в расстёгнутом вороте куртки при каждом шаге Резвого.

   Не пытался меня потрогать.

   И хотя обычно я легко угадывала желания мужчин, этого понять не могла.

   Но самое плохое — он молчал.

   Я не привыкла молчать.

   Не привыкла к равнодушию.

   Даже те, кто меня ненавидел, на меня реагировали, а этот ехал так, словно меня нет.

   Ну как так можно?

   Покосилась на него: он расслабленно качался в седле, смотрел перед собой. И ведь красивый, гад! Ветер играл выбившимися из хвоста прядями.

   А какая у тёмного гладкая кожа…

   «Хватит!» — Отвернулась.

   Только злость и помогала не уснуть прямо в седле.

   Вновь потёрла основание шеи.

   — Что у тебя там?

   Вздрогнула, затем изобразила нарочитое удивление:

   — Надо же, заговорил. А я думала, со статуей еду.

   — Если хотела поговорить — так бы и сказала.

   — Не хотела.

   — Тогда почему столько обиды в голосе? — и не понятно, издевается или впрямь недоумевает.

   В месте укуса стало подёргивать. Только воспаления не хватало!

   — Давай остановимся и посмотрим, — тёмный кивнул на кустики с моховой подстилкой. — У меня аптечка есть.

   Мужчина, кивающий на кустики, ассоциировался у меня с конкретными последствиями. Но взгляд тёмного был кристально чист, без малейшего намёка ну мутную поволоку возбуждения, и смотрел тёмный в лицо, а не на грудь, что совершенно нетипично.

   — Ты точно не по мальчикам?

   — Ты второй раз задаёшь этот вопрос, почему? — Тёмный склонил голову набок.

   И продолжал смотреть в лицо. Даже как-то неуютно.

   — Ты не пялишься на мою грудь. На неё даже женщины заглядываются.

   — С моей стороны это было бы опрометчиво.

   — Почему?

   — Возбуждение и седло плохо совместимы.

   Как можно незаметнее выдохнула: не равнодушен, ура!

   Нарастал стремительный перестук копыт. Основание шеи потянуло, я накрыла укус ладонью.

   — Давай, показывай, что там у тебя, — едва уловимым движением тёмный направил коня к обочине.

   Навстречу нам мчался гонец в алом забрызганном грязью костюме, во все стороны летели хлопья пены. Я посторонилась. Взмыленная лошадь пронеслась, обдав запахом пота.

   — Слезай. — Тёмный уже спешился и расстёгивал седельную сумку.

   «И чего упорствую?» — спрыгнула, сняла куртку и бросила её на седло.

   И вдруг всеобъемлюще ощутила оказавшегося за спиной тёмного — близко-близко. Дыхание перехватило, по телу пробежала знакомая дрожь. Горячие пальцы скользнули по шее, отводя разодранную рубашку с ноющей раны.

   — Надо было сразу обработать. — Бархатный голос обволакивал разум.

   Ухватилась за седло. Прав был Эсин: тёмный в моём вкусе. Облизнула пересохшие губы:

   — Мы торопились.

   Тихий шелест, запахло горькой мятой. Холодное прикосновение к ране — и я вздрогнула, покрылась мурашками. Невольно выгнула спину.

   А потом рану начало жечь. Колючие раскалённые щупальца боли вонзились в плечо, шею, ползли по спине. Брызнули слёзы.

   — Аа… — я захлебнулась всхлипом.

   — Тихо-тихо, — тёмный обхватил меня под грудью, притиснул к себе. — Тихо.

   Мои руки задрожали, с ужасом смотрела на них, а ноги дёргались, я повисла на тёмном.

   — Ч-что?..

   — Сейчас пройдёт.

   Тело ломало, жжение охватило и укус, и плечо, спустилось по лопатке. Ощущение, словно меня жалили выбегавшие из укуса муравьи. Конь дёрнулся, косил блестящим глазом, а тёмный держал. Ещё и ухо прикусил, грудь сжал — и боль притупилась. Тёмный сунул флакон со светящимся содержимым под луку седла и обхватил меня освободившейся рукой, просунул пальцы под пояс.

   Работало: плечо жгло на порядок меньше, сознание прояснялось.

   — Так лучше? — Пальцы тёмного пробирались ниже. — Меньше болит?

   Я лишь тяжело дышала. Жгло лишь в ране, от пальцев тёмного по телу растекалось тепло.

   «А надо будет ему отказать из вредности», — решила я, и уголки губ поползли вверх.

   Тёмный вытащил руку из штанов, прекратил сжимать грудь.

   — Должно уже пройти. — Отпустил меня, забрал светящийся флакончик. — Тебе бы немного поесть.

   Еда… да… Пирог с мясом. В животе заурчало.

   Я так и стояла, глядя на седло. Тёмный возился с поклажей. Заскрипела подпруга.

   — Поехали, — велел он.

   Его конь всхрапнул.

   Накрыла ладонью основание шеи: кожа липкая от неведомой мази, но гладкая. Будто Эсин меня не кусал.

   — Что это было? — развернулась.

   Чёткая даже в расслабленном состоянии поза изобличала в тёмном искусного наездника.

   — Лечебная мазь. — Он вдруг весело улыбнулся. — Думаешь, только светлые умеют быстро врачевать?

   Сплюнула, просто плюнула под копыта его коня и, сдёрнув куртку, вскочила в седло. Я была на сто процентов уверена: тёмный понял, что спрашивала я не о мази, а о его поспешном отступлении.

   Но и мазь очень интересная, да.

   Окружающее меркло, сознание убийственно медленно принимало этот факт, тьма надвигалась сверху тяжёлыми, вязкими веками…

   — Не спи, — рыкнул тёмный.

   Вцепившись в луку, замотала головой. Миру вернулась часть красок, но он был каким-то ненатуральным. Солнцу ещё ползти и ползти до вечера, а пока оно тошнотворно бодро светило.

   Желудок протяжно заурчал.

   — Дай ещё пирожка, а, — я не находила сил выпрямить спину, такой невыносимой тяжестью стали собственные плечи.

   — Пирожками тут не обойдёшься. — Тёмный дёрнул вьючного серого за уздечку, тот поравнялся с ним.

   В животе всё сжималось, я выхватила протянутый пирожок и вцепилась в него зубами. Тёмный смотрел на меня с жалостью.

   — Долго до постоялого двора? — промямлила я, пережёвывая почти не слащёное тесто и кислую начинку из ревеня.

   — К вечеру доберёмся.

   — Вот Тьма.

   — Вот Свет.

   Покосилась на тёмного: он хмуро смотрел вперёд. Оглянулся. Я тоже: до горизонта на тракте никого не было. Впереди тянулась телега с бочками, быстро уносилась тёмная точка всадника. Солнце жарило.

   — Если совсем невмоготу станет, — тёмный снова уставился вперёд, — пересядешь ко мне.

   — Вот ещё, — пробубнила я и продолжила отчаянно жевать пирожок.

   Тёмный промолчал.

   Ничего не сказал и позже, когда я, задремав, стала валиться с седла, а он меня поддержал.

   И на холку своему коню усадил меня тоже молча.

   «Только бы не заболела, только бы я не заболела», — смотрела на свои трясущиеся руки. В груди тянуло, голова раскалывалась, от резкого запаха копчёной кабанины мутило.

   Ужинала я в отдельной мрачной кабинке, освещённой вонючими свечами. Тёмный трапезничал в общем зале, из-за бревенчатой стены доносилось нарастающее пение, бряцание посуды. Даже здесь я ощущала запах перегара и кислого вина.

   Облокотившись на стол, схватилась за голову.

   За что мне всё это?

   Только бы не заболела, потому что если слягу на этом постоялом дворе, я просто сдохну.

   Брезгливо отодвинув тарелку с копчёным мясом, головками лука и ломтём хлеба с тмином, я поднялась. Комната слегка качнулась.

   «Я просто устала. Устала. Давно не выезжала из Самрана, вот и утомилась», — толкнула дверь.

   Узкий коридор утопал во тьме. Посетители горланили о какой-то не дождавшейся солдата девушке, но в висках так стучало, что я не могла разобрать все слова.

   В таком состоянии никакое самоувещевание не поможет.

   Осторожно касаясь липкой стены кончиками пальцев, я выискивала путь в темноте и постоянно напоминала себе, что я под прикрытием и не должна использовать магию, о чём проклятый тёмный напомнил перед въездом на постоялый двор.

   Мог бы и со мной поужинать.

   Нащупав дверь на запасную лестницу, открыла её и стала подниматься по крутым ступеням.

   В жизни болела всего пару раз, и почему зачахла именно на задании? Не везёт, так не везёт.

   На втором этаже чадили масляные светильники, было почти тихо. К счастью, дверь с цифрой «3» оказалась рядом, я прижалась к ней и резко провалилась внутрь.

   Напротив двери стояла массивная двуспальная кровать, поверх мехового покрывала полулежал тёмный в бархатном фиолетовом халате и читал какие-то бумаги. Распущенные волосы мокро блестели.

   Тёмный поднял взгляд, затем и бровь:

   — Не поела?

   — Голова болит. — Захлопнула дверь и привалилась к ней. — А тут и помыться можно?

   — В соседней комнате. Через час тебе принесут воду… Тебя обслуживала девушка?

   Кивнула. Потянула с плеч куртку, уронила, за ней и рубашку. У кровати сдёрнула штаны и рухнула на мягкую шкуру:

   — Сил нет.

   Закрыла глаза, надеясь провалиться в сон, но, увы, он, одолевавший меня в седле, теперь позорно скрылся в неизвестном направлении.

   «Спать-спать-спать», — уговаривала себя и не заметила, как стала теребить мех и постукивать ногами в такт доносившихся снизу песнопений.

   Вдоль позвоночника пробежали мурашки, дыхание участилось. Не сразу осознала, что злюсь. Просто беспричинно злюсь.

   Бумаги в руках тёмного зашелестели, когда он перекладывал верхний лист вниз. Раздражение усиливалось. Села. Уставилась на стену с выцветшими картинками.

   На редкость убогое место. С Эсином мы останавливались в роскошных квартирах ордена или в частных домах… Эсин… чем он сейчас занят?

   Принялась ходить вдоль стены, раздражённо отпихнула куцый коврик, сдвинула стул от стола. Обошла кровать и подёргала покосившуюся ручку комода. Пальцы задрожали, но слабости не было, только нервное, противное возбуждение.

   Тёмный снова зашелестел листами.

   — Что читаешь? — Мой голос скрипел, прорывались истерические нотки.

   Не отрываясь от чтения, тёмный пояснил:

   — Перед самым отъездом письмо от друга получил, вот, знакомлюсь.

   Осознала, что притопываю. Перестала. Заходила вокруг кровати.

   — Слушай, хватит мельтешить. — Тёмный указал на дверь. — Молодого человека из комнаты в конце коридора невеста бросила, он здоров, погрейся у костра его страсти или потуши его разрядом молнии между ног, пока он какую-нибудь служанку не изнасиловал. Кстати, он недавно помылся.

   Дышать было тяжело. Схватила подушку и швырнула в тёмного, он перехватил её и подложил под спину. И всё так спокойно, а мне хотелось кричать.

   Метнулась к комоду, выхватила из стоявшей на нём сумки длиннющее зелёное платье. Натягивая его, бросилась к двери.

   — Осторожно, — сказал тёмный.

   Остановилась на пороге.

   — Парень действительно зол, не понравится — просто уходи, без магии, у него кишка тонка убить.

   Хлопнула дверью так, что посыпалась штукатурка. Моё тяжёлое, хриплое дыхание перекрывало доносившийся снизу ор. Проводя пальцем по волосам, обнаружила, что лоб мокрый от пота.

   «Да что со мной?» — я рассеянно передвигала ноги и вдруг оказалась у двери в конце коридора.

   С той стороны доносились тяжёлые быстрые шаги. Что-то разбилось. Сердцебиение участилось, но вместе с этим накатило облегчение. И возбуждение.

   Толкнув дверь, я стремительно вошла, захлопнула её и взглянула в лицо остолбеневшего постояльца. Ему было лет двадцать пять, немного худощавый, но привлекательный блондин. Судя по одежде — мелкопоместный дворянин.

   В следующую секунду поняла, что ему не нравится, когда женщины смотрят в глаза. Особенно сейчас. Спешно потупилась:

   — Простите, ошибалась комнатой.

   Он был возбуждающе зол. Изучал меня жадным взглядом, а я уже знала, чего он хочет, и внутри разгорался огонь, колени приятно слабели. Дрожащим, испуганным голосом пролепетала:

   — Простите, — и отступила.

   Меня захлестнуло волной дикого возбуждения.

   — Э нет, — пророкотал мужчина, тяжело шагая ко мне.

   Он придавил меня к двери: сильный, гневный. От него пахло мылом и травами, за что я была крайне благодарна. И аура чистая — ни одного инфекционного заболевания.

   — Господин, — выдохнула я. — Отпустите.

   Его это возбуждало. Сдержалась, чтобы не податься навстречу. И когда он прижался к моим губам, упёрлась руками в грудь. Отталкивая, я задыхалась от ощущения, как его это заводит. О Тьма, да он с ума сходил от желания!

   Я билась в его объятиях, и жар растекался по телу, я скользнула по его всунутому между ног колену и застонала, с трудом маскируя это под всхлип. Мужчина схватил меня и потащил к застеленной мехом койке.

   — Нет, господин, ах, нет, — лепетала я, торопливо перебирая ногами. — Нет, отпустите. — Умоляла я, даже не двигаясь, пока он расстёгивал и стягивал штаны. — Господин, не надо.

   Облизнула пересохшие губы. Он хотел, чтобы я зарыдала, резко поддёрнул подол, за бёдра потянул меня к краю. Он ждал, чтобы я умоляла о пощаде. И плакала. Плакала. Меня жгло его желанием, между ног было невыносимо жарко и мокро.

   — Нет, господин, — я выдавила всхлип. — Нет, только не это.

   И задёргала плечами, а внутри всё скручивало от желания. Я чуть не закричала, чтобы он уже начинал, а он лишь лапал мои бёдра. Я завсхлипывала сильнее:

   — Нет, господин, прекратите, нет, пожалуйста, нет, — дёрнулась вперёд, будто собираясь бежать. — Я закричу.

   Он накрыл ладонью мой рот и наконец-то толкнулся внутрь, по мокрому легко задвинул на всю длину, и я затряслась во вспышке удовольствия. Он двигался, не давая передышки, почти сразу я снова ощутила напряжение внизу живота, плеснувшееся по телу жаркой судорогой. Ладонь убрали со рта, и я знала, зачем:

   — Ах, господин, нет, остановитесь, мне больно, больно, — я растворялась в его удовольствии от этих криков. Он запустил пальцы в волосы и потянул, и хотя я дрожала от удовольствия и лишь усилием воли не толкалась навстречу, я выкрикивала то, что он жаждал услышать: — Господин, прекратите, хватит, вы меня порвёте, — вот тут он себе льстил, размер был так себе. — Господин, ах, хватит, хватит.

   Эсин будет в восторге от этой истории. Прикрыла глаза, запоминая ощущения и ситуацию. Резкий толчок — и меня охватило сильнейшее удовольствие. За волосы потянули, и я даже изобразила плач:

   — Остановитесь, больно, нет… только не в меня, нет.

   Он мощно придавил меня к кровати, и внутрь стрельнуло семя. Тяжело дыша, прислушиваясь к ощущениям, я поняла: если сейчас повалиться на кровать и зарыдать, он снова меня захочет. В животе приятно сжалось, я спрятала улыбку в шкуре. Заставила себя расслабиться, только плечами подёргивала. Приоткрыла рот изобразить рыдания.

   В дверь резко постучали.

   — Господин Нья, вам срочное послание от отца.

   Вмиг он слетел с меня, натянул штаны и заносился по комнате. Подскочил ко мне:

   — Молчи! Ради Света — молчи! — подбежал к двери и приоткрыл её, схватил конверт и захлопнул.

   Привалившись к ней спиной, трясущимися руками быстро распечатал письмо, мгновенно прочитал, побледнел, покраснел, снова побледнел и уставился на меня с таким безумным выражением лица, что я усомнилась в утверждении тёмного, будто у этого невестой покинутого кишка тонка убить.

   — Э… — Нья впился волосы, глаза забегали по полу. — Послушай, ты… ты… ты сама виновата.

   В чём? В чём меня ещё обвиняют? Я задохнулась от возмущения.

   Нья подбежал к комоду и стал одной рукой рыться в сумке. Осторожно сползла с кровати и двинулась к выходу, пока на меня ещё что-нибудь не повесили: мне пожара в светлом квартале хватило. Бросившись наперерез, Нья протянул туго набитый кошель.

   — Это за молчание. Ты… ты не должна никому рассказывать.

   А, так он хочет сохранить всё в тайне?

   — Но господин, вы, — я задрожала нижней губой, обхватила себя руками. — Вы меня обесчестили.

   Швырнув кошель к моим ногам (ударился глухо, ощутимо, я даже вибрацию досок почувствовала), он вновь метнулся к сумке, вытащил ещё три таких же кошеля и один початый. Протягивая их мне трясущимися руками, Нья взмолился:

   — Только никому не говори. Никому. Никогда. Забудь, что тут было.

   Хотела поломаться, но было чувство, что этот больной на всю голову человек отдаёт все наличные. Он ещё и перстень с пальца стянул, браслет золотой. И серёжку жемчужную из уха выдернул.

   Короче, надо хватать и бежать, пока не передумал. Подняв с пола кошель, я сделала из подола карман, загрузила туда все кошельки, украшения — и ринулась прочь, не сдерживая счастливой улыбки. По коридору промчалась на цыпочках, дверь в нашу комнату открыла и закрыла бесшумно. Привалилась к ней и перевела дыхание.

   Медленно опустилась на колени и развязала кошельки. Два из них были туго набиты золотыми (не знаю, что было в письме, но Нья явно умом от этого тронулся), в третьем — серебро, а в початом — медяки.

   Кажется, дела налаживаются.

   Только пересчитав деньги, я поняла, что тёмного в комнате нет.

   И куда это он делся, а?

ГЛАВА 6

Пора было спать, но не могла. Пританцовывая, ходила вокруг кровати, лёгкая, точно бабочка, свежая после купания в деревянной кадке.

   В таверне на первом этаже давно стихли песни. Отбегал по коридору опомнившийся Нья, проклиная сначала всяких девиц, нечистую силу и Тьму, а потом договариваясь об отсрочке оплаты и немедленном отъезде.

   Догорели в подсвечнике вонючие свечи, и в комнате воцарилась тьма.

   Только тёмного не было.

   Что-то тут нечисто.

   Ощупью переодевшись в брюки и рубашку, натянув ботинки из мягкой кожи и пригладив просохшие волосы, выглянула в коридор: один светильник едва теплился, и его явно маловато для сгустившейся темноты.

   Выйдя, прислушалась: огромный дом поскрипывал, дышал.

   И где этот тёмный может быть?

   Уехал?

   Вещи остались в комнате, но если он отъехал по делу (сбагрив меня идиоту Нья), то должен был прихватить коня. Значит, надо проверить животных.

   Придерживаясь за стену, добралась до лестницы, спустилась во внутренние помещения и с третьего раза нашла выход в конюшню.

   — …твои глаза цвета льда, твои волосы шёлковые, — донёсся с сеновала бархатный голос тёмного.

   Там горел светильник, ещё один слабо теплился у стойл.

   — Я странствую уже много лет, но не встречал никого красивее. Твои руки, твои тонкие пальчики — целовал бы и целовал.

   Судя по звукам, желание он исполнил.

   — А твои глаза — смотрел бы в них и смотрел, гладил бы твои волосы, плечи. Ты — сокровище. А твои губы — эти очаровательные пухлые губки. Готов поспорить, они на вкус слаще мёда, прекрасная моя.

   Ну надо же, умел он залить в уши. Жаль, не видно, что там происходит.

   Зашелестело сено, тихий стон — снова шелест.

   — Сладкие, — восторженно заключил тёмный. — А ты такая же сладкая?

   Послышался тихий смех, сбивчивое:

   — Щекотно, Бейл…

   — Сладкая, — отозвался он. — А везде ли ты сладкая?

   Снова тихий смех, перешедший в стон. Я поняла, что тяжело дышу и сжимаю свою грудь. Опустила руку.

   — Ах, Бейл… Оо…

   Звуки жадных поцелуев. Снова охи. Посыпалась труха, Резвый всхрапнул в стойле под ними. Серый в яблоках задумчиво жевал овёс.

   — Как у тебя глаза горят, — прошептал тёмный. — Я хочу, чтобы они всегда так горели. Хочу сделать тебя счастливой…

   — Бейл, — выдохнула женщина. — Бейл… о даа, о Тьма, о, какой он у тебя огромный.

   А вот это уже интересно. Я чуть было на лестницу на сеновал не вскочила. Но пока раздумывала, не прибьёт ли меня тёмный, они там повозились немного и начали самое интересное (спрятав то, на что я хотела посмотреть).

   — Оо, аа, даа, оо! — вскрикивала женщина.

   — Ты такая красивая, такая горячая, прекрасная моя, — умудрялся вставлять между делом тёмный. — Нет никого лучше тебя, ты вся моя, моя…

   Хорошая у него дыхалка.

   Скрип-скрип — стонали от мерных движений доски, сыпалась труха, а кони дёргали ушами.

   — Иди ко мне, — позвал тёмный.

   Небольшая пауза — и скрип возобновился в другом тоне и ритме. Похоже, сменили позу. Женщина застонала громче, запричитала:

   — О да, да… Аа!

   — Прелестная!

   Передо мной заструился чёрный дым и сложился в кривоватую надпись:

   «Не стой над душой!»

   Вот это концентрация! Я бы в процессе ничего наколдовать не смогла, тем более надпись, даже кривую.

   Ладно, потом попрошу показать его большой.

   Когда закрывала дверь, восхваления прелестей утонули в животных криках безумной страсти. Горячая тёмному попалась штучка.

   И, главное, он ничего тёмного делать не может — занят.

   А коли занят, можно в его вещах поковыряться.

   Вернувшись в комнату и запалив новые свечи, осмотрелась. Вещи тёмный сложил в углу за столом и прикрыл сереньким плащом. Поставив подсвечник на стол, схватила воротник и дёрнула.

   Под плащом были свёрнутые одеяла.

   Изумлённо моргнув, бросила плащ на кучу-обманку и заглянула в комод: только старая паутина.

   Заглянула под кровать: пыль-грязь, но не поклажа тёмного.

   Подстраховался, сволочь, прежде чем на сеновал отправляться.

   На всякий случай зашла в соседнюю комнатушку, но там была лишь кадка с остывшей водой да узкая койка для прислуги.

   Сплюнула.

   Ладно, у меня и свои дела есть. Надо же почитать, что Эсин от меня хочет.

   Вытаскивая из седельной сумки командировочные документы, ругнулась: а я вещи спрятать не подумала, тёмный в них наверняка покопался.

   Ладно, поздно спохватилась. Вынула кожаный пенал с бумагами и, переставив подсвечник на широкий борт изголовья, устроилась в кровати.

   Свечи весело потрескивали над плечом, я расстегнула пенал. Чёткий почерк Эсина дышал уверенностью. От тоски перехватило дыхание, я нехотя вчиталась.

   Сорта. Сам пресветлый Сорты подозревается во взятках!

   Вытаращила глаза, перечитала.

   Скользнула взглядом ниже: претёмного Сорты обвиняли в том же. Жалобы от горожан, головы Сорты и от пресветлого и претёмного друг на друга. Прелесть какая. Мне требуется лишь следить за следователем Вейлераном (улыбнулась во все зубы — так вот как моего тёмненького зовут), чтобы он не перекинул вину исключительно на светлых.

   В общем, мне надо только бдеть.

   Странно.

   Эсин, конечно, прав, я должна ему доверять, но задание необычное: я не следователь, с методами тёмных знакома плохо, могу упустить что-то из виду. Или это лишь повод отослать меня из Самрана?

   Или Эсин надеется, что я вскружу тёмному голову?

   Если так, то почему прямо не сказал? Раньше он сразу говорил, если надо было кого-то из городского управления, столичных проверяющих или аристократов склонить к сотрудничеству.

   «Я должна доверять Эсину», — повторила несколько раз. Подействовало.

   Взяла лист со следующим заданием.

   Передать амулеты в Пир — это просто. Надо в Сорте поспрашивать, не хочет кто-нибудь за умеренную плату отправить в Пир, Агору и Рузу письма и посылки (жаль, дома не успела).

   Агору в задание Эсин наверняка включил, чтобы меня побаловать: люблю участвовать в ритуалах. А уж парой на торжество восхода солнца особенно: золотые с белым одежды, весь город на тебя смотрит, мужчины желают так, что воздух трещит… потом только выбирай самого симпатичного.

   Закрыв глаза, сползла в горизонтальное положение и представила себя, выходящую на широкое крыльцо белого храма, идущую по улице, и восторженных людей, бросающих мне под ноги лепестки цветов, и полные вожделения взгляды, предвкушение чуда…

   Лежала — и представляла, представляла. В разных ракурсах. В подробностях. И пир потом. И как мужчину буду выбирать…

   Дверь с грохотом открылась.

   Взбешённый тёмный в одних штанах и сапогах влетел в номер и хлопнул дверью, устроив обвал штукатурки. А взгляд такой, что я сжалась и захотела под кровать.

   — Зачем ты там стояла? — прорычал он.

   Натурально прорычал.

   — Тебе жалко, что ли?

   — Я не твой пресветлый! Ненавижу, когда посторонние наблюдают! — он так стискивал кулаки, что вены на мускулистых руках вздулись до локтей. — Не ходи за мной, я в ваших играх участвовать не буду!

   — Да кто тебя ещё на них пригласит! — подскочила я. — Стесняшка!

   Он моргнул.

   Игры ему наши не нравятся! Лично я игры Эсина обожаю, особенно летние, начинающиеся в полнолуние последнего месяца на его загородной вилле. Мы, девушки, надеваем короткие платья и рожки газелей, а мужчины — лишь маски хищных животных. Они устраивают на нас ритуальную охоту: мы убегаем по лесу с препятствиями и ловушками, прячемся в искусственных гротах и на деревьях, а те, кто нас поймал, там же нами и овладевают, снова отпускают, ловят. На третий день на рассвете мы собираемся в самом большом гроте и уже все вместе предаёмся совершенно безумным ласкам.

   Да к нам из самой столицы приезжают, пороги Эсина обивают, лишь бы поучаствовать! А мы с девочками с начала лета изнываем в предвкушении. Правда, три года назад я неудачно застряла в лазе-ловушке в стене, и один из гостей на четыре часа ко мне прямо приклеился, и хотя в целом было приятно (стоп-печать на плече даже не подсветилась, не то что разгореться и отбросить мужчину), но после как-то предпочитаю забеги на короткие дистанции. И Эсин чутко следит, чтобы меня больше двух часов подряд не трахали, да и больше получаса чтобы на мне не задерживались.

   Мм, сейчас бы на игры… в ловушку прошлого года, когда ладони садовой статуи, на коленях которой я решила отдохнуть, сомкнулись на моих запястьях, и каждый пробегающий мимо за кем-нибудь из девушек переключался на меня. Очень волнительные были ощущения от прижимающегося между ягодиц каменного члена, в то время как живой и горячий орудовал внутри. Эх… От воспоминаний даже в животе потеплело.

   В общем, тёмный не представляет, от какого удовольствия отказывается. И пусть, ему же хуже.

   Решила добить, хмыкнула:

   — А ты романтик: столько нежных слов.

   Он с видимым усилием разжал кулаки, но вздутые вены рассасывались медленно. Голос звучал холодно:

   — Я просто сказал то, что она хотела услышать.

   Вообще-то Эсин говорил, такое поведение — женское дело, я осклабилась:

   — Это так благородно с твоей стороны.

   — Хватит издеваться, — тёмный сжимал и разжимал пальцы. — Её муж просто задирает ей подол, делает своё дело в минуту и отчаливает. Нет ничего странного в том, что я дал ей почувствовать себя желанной.

   — Как бы она за тобой не увязалась.

   — Не увяжется, — он мотнул головой и пригладил растрёпанные волосы, вытащил сухую травинку. — Я же не идиот, знаю, что и с кем делаю.

   Что-то в его взгляде заставило меня удержаться от язвительных замечаний. Тёмный поморщился.

   — Помоги, а, — развернулся.

   Вся спина алела свежими глубокими царапинами.

   — Ты там кошку на сеновале трахал?

   Тёмный вытащил из кармана флакон со светящейся жидкостью. Я мстительно улыбнулась:

   — Ложись.

   Ожидала возражений, но тёмный бросил мне флакон и, перекинув волосы вперёд, послушно растянулся на мехах. Шкуры были так себе, но мощное тело на них смотрелось соблазнительно.

   Усевшись на крепкие ягодицы тёмного, я откупорила флакон и щедро плеснула на лопатки. Запахло горькой мятой. Пару мгновений спустя точёные мышцы вздулись от напряжения, заходили под кожей. Закрыв флакон, в котором едва осталось на донышке, опустила ладони в вязкую холодную субстанцию и стала втирать.

   Лишь по каменной твёрдости мышц я понимала, что тёмному больно, а так — ни стоном, ни сбивчивым дыханием он не выдал своих ощущений, даже пальцы не сжал.

   Растирать его светлую кожу без единой родники было приятно, поблекшая жидкость разогрелась, раны затянулись, а я, точно зачарованная, продолжала очерчивать лопатки, плечи, капюшонную мышцу, бока… шею, плечи, снова лопатки, вдоль позвоночника.

   Тёмный напоминал статуи в загородном доме Эсина: развитая мускулатура, идеальные пропорции… и холодность.

   Любой другой нормальный мужчина на его месте хотя бы немного возбудился, а в тёмном желания я не ощущала. Он дышал размеренно. Прижав ладонь у лопатки, я ощутила ровный, спокойный стук сердца.

   И только теперь осознала, что мазь давно впиталась, а я по-прежнему наглаживаю тёмного…

   — Всё равно не уснём, — вдруг сказал он. — Поехали сейчас? Как устанем, остановимся в придорожном селении и поспим.

   Он, пожалуй, прав: я точно вряд ли засну ближайшие несколько часов. Спрыгнула с него и потянулась:

   — А давай!

   Вскоре мы выехали, провожаемые растерянным хозяином постоялого двора (вещи тёмный, кстати, прятал в его сейфе, надо будет учесть на следующей стоянке).

   Ощутив спиной взгляд, оглянулась: в окне второго этажа белело лицо и сорочка. Судя по плавности изгибов, там стояла женщина.

   — Кажется, там кошка на тебя смотрит, — хмыкнула я.

   — Знаю.

   Искоса глянула на тёмного. В сумраке удалось разглядеть поджатые губы.

   — Неужели она тебе приглянулась? — я даже рассмеялась.

   Он глубже натянул капюшон и, проверив, хорошо ли закреплён повод вьючного коня, дал шенкелей. Я тоже.

   Стук копыт разносился по влажному холодному воздуху, мешался с соловьиными трелями, и лишь когда постоялый двор исчез за изломом дороги, я подумала: а что, если не только светлые хотели что-то незаметно вывезти из Самрана? Вдруг у тёмного был свой «браслетик», от которого он избавился на постоялом дворе или, наоборот, не смог избавиться?

   Кстати, мой теперь не мешал.

   Небо на востоке стало наливаться багрянцем. Мы мчались по тракту, вокруг — поля, перелески. Впереди путь раздваивался, но указатели терялись на фоне начинавшегося леса.

   Сердце сжалось. Вдруг я поняла, что не слышу ни соловьёв, ни стука копыт, хотя кони бегут… С неба сошла восходная краснота. У самого горизонта ярко-ярко вспыхнули белые звёзды.

   — Быстрее! — глухо закричал через плечо тёмный, его лицо было изумительно белым.

   Он стегал коня, и смотрел назад. Давая шенкелей, я обернулась, но сзади была лишь непроглядная тьма.

   Грань так близко от Самрана? Странно…

   И тут меня захлестнул ужас осознания: грань, грань! Светятся не звёзды, а Гранографы!

   Я стегнула Резвого.

ГЛАВА 7

Небо справа заволакивало чёрным, стремительно гасли звёзды Гранографов. На мгновения из вязкой тишины вырывались то цокот копыт, то шумное дыхание коней. Стайка птиц пронеслась мимо.

   Прижавшись к дёргающейся холке, я лупила Резвого, но он уступал коням тёмного в скорости.

   Грань надвигалась на тракт, мы неслись по левому ответвлению, ещё левее — кусты и деревья длинного перелеска, не свернуть, не выиграть время. Вертикальный край чёрного полотна отрезал пространство перед нами, отрезал деревья впереди.

   «Ну же, немного!» — нам не хватало времени проскочить…

   Из тёмного вырвался поток чёрных бабочек, налетел на грань, и у земли край её отогнулся. Вверху она уже отсекла тракт, но внизу, у самых деревьев, зияла медленно закрывающаяся щель. Тёмный с вьючным успевал, я — нет.

   Он освободил второго коня и направил в сторону.

   «Успеваем», — улыбнулась я.

   Дёрнувшись, Резвый ухнул вниз. Сердце обмерло. Я летела. Удар в плечо, бок, ногу, полёт, хруст в руке, удар везде — и темнота. Тишина.

   Болело всё, на лодыжку давил Резвый.

   Тьма-тьма-тьма. Руку не чувствовала, всё-всё болело, ужас душил, мне нужна помощь, нужно увидеть что со мной, я всей душой потянулась к спрятанному в браслете кристаллу и воззвала к Свету.

   Шар холодного слепящего света вспыхнул надо мной, я зажмурилась.

   Свет! Слепил сквозь веки.

   — Прекрати! — Тёмный больно навалился на меня. Обжёг пощёчиной. — Хватит! Мы уже в грани! В грани!

   «Внутри замкнувшейся грани нельзя использовать магию», — вспомнила я.

   И отпустила кристалл. Свет погас, но глаза ещё жгло. И у Резвого, кажется, сломаны хребет и левая передняя нога… меня передёрнуло от этого ощущения, пробиравшегося ко мне через соприкосновение с конём.

   — Чем ты думала?! — проорал тёмный.

   Он давил на руку, которая жутко хрустнула.

   — Больно, — выдохнула я. — Отпусти.

   Старалась не думать о том, что нас замкнуло в грани, но не могла.

   Тёмный выдернул мою лодыжку из-под конского плеча (мне сразу стало легче дышать) и сел рядом:

   — Нужно уходить. Быстро. Сможешь?

   — Нет.

   — Где болит?

   — В-везде.

   Я в грани! Я в грани! Что делать?! Хлынули слёзы. Рядом хрипел конь. Звуки здесь были совершенно нормальными, но трава не шелестела.

   — Так!

   Властный голос тёмного заставил широко открыть глаза.

   По чёрному беззвёздному небу петляла дорожка из полупрозрачных лун, словно ребёнок проложил её штампами со светящейся краской, не особо заботясь о ровности линии, только о том, чтобы каждый следующий отпечаток перекрывал предыдущий на треть.

   На отсёкшей нас стене грани, на конях, тёмном, кустах и траве что-то светилось, точно нас обсыпали фосфоресцирующим порошком.

   Тёмный поднялся:

   — Ты хоть что-нибудь о том, как вести себя в грани, знаешь?

   Во рту пересохло:

   — Я… я никогда не… далеко от Г-гранографов не отъезжала…

   — Понятно, — процедил тёмный и огляделся, его светящееся лицо казалось маской.

   — Что случилось?

   — Конь твой кривоногий споткнулся. — Тёмный присел и пробежался пальцами по ноющей руке, слегка надавил, я вскрикнула.

   Отойдя к своему коню, он привесил меч на пояс, вытащил. Глядя на тускло мерцающее лезвие, я мигом забыла о боли и попыталась отползти. Тёмный срезал молодое деревце, отсёк часть ствола и вернул меч в ножны.

   «Что с рукой?» — я безуспешно пробовала шевельнуть пальцами.

   — Это в зубы, — опускаясь передо мной на колено, тёмный протянул срезанную палку. — Давай.

   — Чего?

   — Поверь, я знаю, что делаю.

   Открыла рот возразить, а он коварно всунул мне эту палку.

   — Расслабься, — приказал он, и в голосе была такая сила, что я сразу расслабилась.

   Он потянул мою руку, и я, давясь криком, до хруста стиснула палку зубами. Что-то щёлкнуло, и боль отступила, а пальцы зашевелились, и вся рука. Во рту была невыносимая смоляная горечь. Сплюнула палку.

   — Спокойно, — тёмный помог сесть, прижал к мерцавшей из-за порошка груди. — Верхом сможешь ехать?

   — Думаю, да, — склонила голову на его плечо, постаралась думать о том, как он приятно пахнет, какой он соблазнительный мужчина, как смешно выглядит в светящейся пыли, а не о том, что мы застряли в грани. Я в грани! Снова потекли слёзы. — М-мы… выживем?

   — Чем быстрее уйдём отсюда, тем больше шансов спастись.

   Тёмный понёс меня к своему серому в яблоках коню. Сердце переполнила щемящая благодарность за то, что не упрекнул в применении магии, из-за чего наше пребывание за гранью стало в разы опаснее.

   Точнее, моё — тёмный-то после замыкания контура вроде не колдовал… Извернулась, заглядывая в его сияющее строгое лицо.

   — Что? — Он всунул мою ногу в стремя, я охнуть не успела, как оказалась в седле.

   Тёмный заковыристо свистнул.

   — Ты… — выдохнула я и облизнула пересохшие губы.

   — Что? — он отступил к кустам.

   Вдали послышался цокот копыт. Сглотнула, разглядывая топтавшегося в светящемся кустарнике тёмного.

   Он замедлил грань.

   Ни в жизнь не поверю, что он посвящённый только третьего уровня: я — пятого, и так не могу. Даже не потому, что не утруждалась освоением сложных трансформаций магического потока, а просто сил не хватит.

   — Почему ты так на меня смотришь? — Тёмный удостоил меня вопросительным взглядом.

   Я отвела взгляд на Резвого, лежавшего в стороне светящейся тушей (мда, долг растёт… побольше бы на моём пути встречалось всяких Нья). Подбежал вьючный конь, ткнулся в плечо тёмного, и тот принялся стремительно освобождать его от тюков.

   Даже изо всех сил сосредоточившись на тёмном, я совсем не ощутила ни малейшего колебания его эмоций, и от этого чувствовала себя слепой.

   Вдали что-то защёлкало. Сердце встало. Тёмный забросил поклажу в гущу кустов, одним ударом добил Резвого и сумки с него швырнул к своим. Я растерянно смотрела на мёртвого коня, в груди странно тянуло…

   Вскочив в седло, тёмный присвистнул. Оба коня рванулись назад по тракту.

   Почти каждый скачок отзывался болью в каком-нибудь ушибе. Сцепив зубы, я следовала за тёмным, старательно вспоминая всё, что знала о пребывании в грани.

   И память услужливо, но запоздало, просветлилась.

   Грани раскалывали мир ещё до нашей эры, тогда их считали гневом богов весьма обширного пантеона, теперь, в зависимости от принадлежности к тому или иному ордену, — последом тёмной или светлой магии, проклятием изгнанных богов, гневом Сущего.

   Известно только три достоверных факта:

   Возле Гранографов они не появляются.

   С помощью Гранографов в большинстве случаев можно определить, когда и где возникнет грань (но как это делается — секрет ордена Противостоящих).

   Существа из грани убивали оказавшихся внутри магов, если те имели глупость выдать свои способности.

   Всё остальное варьировалось: грани могли накрыть огромное пространство или маленькое, на минуту или несколько часов, всё внутри могло остаться прежним, а могло исказиться, существа грани, однозначного описания которых нет, на некоторых людей нападали, а некоторых будто не замечали. И порой исчезнувшие в одной грани вдруг выходили в другой.

   Сквозь цокот копыт послышалось жуткое пощёлкивание, вдалеке кто-то отчаянно взвыл.

   «Ну зачем, зачем призвала свет?» — я стиснула поводья.

   Тёмный скакал впереди, воздух почти полностью стряхнул с него светящуюся пыль.

   Снова что-то защёлкало.

   Обернулась и оторопела: за мной тянулся шлейф фосфоресцирующей пыли, она вылетала из меня и оседала на траву яркой полосой.

   Вот Тьма!

   Дала шенкелей:

   — Эй, тёмный! Вейлеран!

   Он повернулся не сразу, и я мельком подумала, что, возможно, «Вейлеран» не его имя. Вскинула руку с браслетом:

   — Если выкину кристалл, будет лучше? — Старалась не думать о том, что с руки летит проклятая пыль.

   Тёмный кивнул:

   — Это их отвлечёт!

   Сорвала браслет с запястья и отшвырнула. Обхватив коня, зажмурилась.

   «О великий Свет, защити, стань преградой на пути беды, окутай меня животворящим сиянием своим, отведи ножницы Смерти от нити моей судьбы…»

   Сзади что-то оглушительно взорвалось. Оглянулась: точно фосфоресцирующий гриб от земли поднимался огромный фонтан пыли, она оседала медленно-медленно, покрывая траву, кусты, тракт. В пронизанном мерцающими крупинками воздухе что-то двигалось, перетекало, кружилось.

   Тёмный свистнул, и конь перешёл на карьер, а тёмный отставал, вынимая из ножен меч.

   Едва держась в седле, я смотрела назад, на шлейф света. Тёмный сдал в сторону, и тогда я увидела несущихся за мной огромных странных псов, припорошенных мерцающим порошком. Твари двигались рывками, собак напоминали лишь отдалённо: головы у них слишком большие, и лапы расставлены широко, будто из боков растут.

   А тёмный… отставал. Он пропустил стаю мимо и скрылся в сумраке.

   — Помоги! — взвизгнула я, лихорадочно лупя коня пятками.

   Тот мчался во весь опор, мы слились в едином порыве ужаса. Зажмурилась, вслух шепча:

   — О великий Свет, защити, стань преградой на пути беды, окутай меня животворящим сиянием своим, отведи ножницы Смерти от нити моей судьбы… О великий Свет, защити, стань преградой на пути беды…

   Повторяла и повторяла, губы уже обветрились, во рту пересохло, но я молила Свет, а шкура коня стала мокрой от пота, капала пена, и он нёсся, нёсся неизвестно куда…

   — О великий Свет… — я заскулила.

   Хотела повернуться, посмотреть, далеко ли твари, но ужас не давал шевельнуться. Кажется, начни я падать с коня, не смогла бы крепче в него вцепиться даже ради спасения жизни.

   Конь встал, я ударилась в его шею, едва удержалась в седле. Ничего не понимая, давала шенкелей, но только когда задние ноги коня подломились, поняла — он загнан.

   Подогнулись и передние, конь завалился набок, придавливая мою ногу, а я, даже не чувствуя боли, вся сжалась, ожидая нападения…

   Но его не было.

   Весь в пене, конь часто хрипло дышал.

   Только его страшное дыхание и бешеный стук моего сердца в висках — и больше никаких звуков. В свете размазанных по небу лун я увидела закатившийся глаз коня, следы крови на губах и морде, на огромных растопыренных ноздрях. Конь втягивал воздух, но не мог надышаться.

   Никто не нападал.

   Медленно обернулась: прямая дорожка фосфоресцирующей пыли терялась во мраке. И никого.

   Отдышавшись, я снова ощутила боль во всём теле и ноге. Коня лихорадило. Надрывный хрип резал уши, и я заткнула их, но слышала, как он умирает. Чувствовала, что его покидает жизнь. Попыталась высвободить ногу, но она там запуталась в стремени или зацепилась за седло, и сколько ни дёргала, только больнее становилось.

   Всхлипнув, я откинулась на спину и обхватила себя руками.

   «О великий Свет, защити, стань преградой на пути беды, окутай меня животворящим сиянием своим, отведи ножницы Смерти от нити моей судьбы…»

   Потекли слёзы, и текли, текли… Хрипы коня становились реже, он больше не шевелился… Но дышал. Я прикасалась к нему, и поэтому даже без кристалла, против воли, чувствовала гибель жизни. Впервые так остро, явно. Сердце сжималось от ужаса.

   Мне вдруг стало так страшно, что хотелось кричать до разрыва лёгких.

   — Помогите, — вопль сдержала, но разрыдалась, — помогите кто-нибудь, помогите…

   Сиплое конское дыхание… я разрыдалась громче, только бы его не слышать. Снова задёргала ногой, свободной упёрлась в седло и попыталась столкнуть, но нога соскальзывала снова и снова. Внутри коня расползалась холодная тьма, и без кристалла я не могла ей противостоять…

   — Нет, нет, — я забилась, выворачивая ногу. Вцеплялась в траву, пытаясь отползти. — Нет…

   Вдали послышался перестук копыт. Сквозь слёзы я видела только тьму и серые тени. Цокот нарастал, бил по земле набатом, словно на меня надвигался табун.

   Но это был один конь. Серый. И с него слетела тёмная фигура.

   — Ветер! — Тёмный рухнул перед загнанным конём на колени, обнял окровавленную голову. — Ветер!

   Конь дёрнул копытом, совсем по-человечески всхлипнул, прижимаясь к нему.

   — Ветер, Ветер. — Тёмный поглаживал его по шее. — Всё хорошо, Ветер. — Уставился на меня диким взглядом. — Лечи!

   — М-мы в грани…

   — Тебе без разницы! — он сунул руку за пазуху, скривился. — Соберись! И лечи его!

   И такой взгляд, что я снова стала дёргать ногу:

   — Без к-ристалла…

   Тёмный выдернул руку из-за воротника, мелькнул чёрный кристалл на цепочке, тут же исчез в кулаке. Но когда тёмный разжал ладонь, там был уже светлый кристалл.

   — Спаси его! — тёмный смотрел мне в глаза.

   Сердце пропустило удар.

   — Не-ме-дле-нно.

   Не смея признаться, что практически не умею лечить, взяла кристалл, зажала в ладонях и сосредоточилась на умирающем коне, уверенная, что моя жизнь сейчас зависит от того, выживет он или нет.

   И даже эту мысль отбросила, чтобы лучше управлять потоками магии…

ГЛАВА 8

Свет вереницы лун время от времени пробивался сквозь кроны деревьев, и фосфоресцирующая пыль мерцала ярче. Мох гасил стук копыт идущих следом коней, их присутствие выдавал лишь треск кустов.

   Прижимаясь к груди тёмного, чувствовала, что он хочет высказаться. Не как обычно ощутила бы через прикосновение, а по внешним признакам: нарастающему и спадающему напряжению, учащению дыхания, после чего он что-то беззвучно произносил сквозь стиснутые зубы, закусывал губу и некоторое время просто меня нёс без всяких гримас.

   В конце концов он не выдержал и процедил:

   — Ты хоть иногда думаешь?

   — Ты сказал лечить, — прошептала ему в ключицу и сжалась от приступа тошноты. — Спасти.

   — Лечить, а не вылечить, — цедил тёмный. — Спасти коня, а не довести себя до истощения.

   Чувствовала биение его сердца — где-то пятьдесят ударов в минуту, он нёс меня с полчаса и даже не вспотел. Выносливый.

   — Достаточно было остановить кровотечение в лёгких, — продолжил возмущаться тёмный. — Лечить полностью не было смысла: новые ткани хрупки ещё сутки, ехать на Ветре всё равно нельзя.

   Да не специалист я по лечению, не помню азы, не практиковалась уже лет пять, даже свои раны не лечу (мог бы и понять по тому, что укус Эсина не зарастила… хотя там и сентиментальные соображения присутствовали). Чудо, что вообще смогла так хорошо сработать при таком-то маленьком кристалле. Да мне… меня похвалить надо: я только что выше головы прыгнула, а он…

   — Думала, ты меня убьёшь, — неожиданно созналась я, губы сами собой дрогнули. — Испугалась.

   — Точно не думаешь, — тёмный покачал головой. — Совсем.

   Теперь я понимала, что он не убьёт, но в тот момент… Сжала воротник его куртки, прошептала:

   — Кристалл, который ты тогда дал — он был тёмным, а потом… почему?

   — У них же основа одинаковая, прозрачная, первое вливание магии задаёт тип и цвет. Я освободил кристалл, и твоя магия сделала его светлым.

   — Значит, ты колдовал…

   — Нет, я не задействовал магический поток.

   — Как так?

   — Молча. Женщина, мы в пути меньше суток, а мне уже хочется головой о стену биться от твоей некомпетентности. Ты что там в ордене, только ноги раздвигать научилась?

   — Я твоего коня спасла. — Стукнула его по груди. — Мог нормально сказать!

   — Нормально? — У него заходили желваки. — Откуда я знал, что посвященной пятого уровня Жизни надо объяснять, как лечить. Ты хоть один экзамен сдавала?

   Тяжело дыша, я смотрела ему в глаза. И…

   — Так и думал, — презрительно кривя губы, тёмный отвернулся.

   А я только и могла тяжело дышать: Эсин своей силой повышал мой уровень магического резерва и присваивал соответствующее звание.

   — Знаешь, ты бы порадовался, что я врачевать умею, — прошипела я, — мне эти знания без надобности…

   — Помолчи, — он крепче прижал меня, но я запрокинула голову:

   — Меня никто не…

   — Молчи, — тёмный тряхнул меня.

   — Послушай, я всегда…

   Отпустив мои ноги, он схватился за меч, выпустил, вскинул ладонь, и тысячи фиолетово-чёрных сияющих бабочек закрыли нас от летевшей сверху гигантской пасти. Мы перекатились по земле, тёмный вскочил, крепко держа меня одной рукой, а второй швыряя фиолетовые полумесяцы лезвий в выпрыгивающих из кустов чудовищ.

   Пасть у этих тварей размером с медведя занимала треть тела, треугольные зубы шли в несколько рядов. Лезвия тьмы отшвыривали тварей назад, вспарывали чешуйчатые шкуры, не все поднимались, но из кустов, сверху прыгали новые.

   С тёмного летела фиолетовая мерцающая пыль, он кружил меня в смертельно-опасном танце, то и дело рядом мелькали зубы и когти, пролетали туши.

   Припав на колено, тёмный коснулся земли, и вокруг нас поднялись стеной тысячи фиолетовых сияющих лезвий. Хлюпанье и пощёлкивание наполнили светящийся от магии воздух.

   Тёмный тяжело дышал, по его лбу струилась кровь, застывший взгляд был устремлён в землю, губы беззвучно шевелились. Не сразу поняла, что он считает:

   — …пять… четыре… три… два… один…

   Лезвия разлетелись фиолетовыми искрами. Тёмный топнул, и нас вознесло над кронами деревьев. Я болталась в руке тёмного, он стоял на тонком столбе из тьмы, с нас сыпалась пыль, в прорехах припорошённых листьев мелькали твари. И щёлкали, звонко гневно щёлкали челюстями. Щёлканье нарастало. Окинула взглядом лес: на каждой тропке, в каждой проплешине крон — движение.

   Вцепилась в отстранённо-сосредоточенного тёмного. Он вновь смотрел перед собой и шевелил губами.

   — …четыре… три… два…

   Завизжала на весь лес. Мы по спирали падали вниз, к гигантским пастям. Тёмный швырнул меня в клён и, выхватывая меч, рухнул вниз. Падая, я впилась в ветку, попыталась зацепиться за ствол. Дерево дрогнуло, руки сорвались, врезавшись в нижнюю ветку, успела схватиться, обняла дерево руками и ногами. Бешеный рёв сердца в висках стихал, снизу щёлкало, клацало, деревья тряслись, что-то ломалось, глухо стукалось.

   Когда я наконец отдышалась и посмотрела вниз, обнаружила, что листья почти всё закрывают: так, пара уродливых трупов и светящаяся земля. Лезть ниже было страшно. Белая пыль сыпалась и сыпалась с меня, а вверх летел фиолетовый сияющий порошок. Там, внизу, всё было залито фиолетовым светом…

   Потом стало пронзительно тихо.

   На клён никто не лез.

   Ощущение, что я одна на весь лес. Мёртвый лес: ни одни листочек не двигался. Даже стук собственного сердца я больше не слышала.

   Абсолютная тишина и жуткий фиолетовый свет окутывали меня.

   «Эсин… — крепче вцепилась в дерево. — За что мне это?.. Эсин… забери меня…»

   В груди теснило, давило. Сведённые напряжением плечи вздрагивали, слёзы кипели на ресницах, срывались. Попыталась дышать ровно, но лишь сопела в кору. Рот приоткрылся, и не сразу осознала, что рыдаю.

   Домой хочу.

   Меня трясло, передёргивало, слёзы лились, капали на грудь, щипали лицо.

   — Что-то мне подсказывает, что ты не по мне убиваешься, — крикнул снизу тёмный.

   Вздрогнув, извернулась посмотреть.

   Запрокинув голову, он стоял на зелёном мхе. На лбу тёмного алел порез. Пальцы, сжимающие правое плечо, были в красном. А лезвие меча — смолянисто-чёрное.

   И больше не было фосфоресцирующего порошка, внизу царил лёгкий сумрак утреннего леса.

   С посветлевшего неба исчезла вереница лун.

   Снова посмотрела вниз. Икнула.

   — К-как т-те-бе у-удалось?

   — Вот что бывает, когда честно проходишь все уровни посвящения.

   — К-какой у-ровень?

   Тёмный подумал немного и усмехнулся:

   — Девятый.

   Всего на три уровня ниже Эсина…

   — Пришлось солгать: пресветлый Эсиндериаль не хотел отправлять свою драгоценную пассию с магом даже равного с ней уровня, не то что более высокого. — Тёмный осклабился. — Глупое решение, если, конечно, он не хотел, чтобы ты не дошла.

   Хотела ответить что-нибудь резкое, что-нибудь по поводу того, что в грань мы попали из-за его желания выехать ночью, а вместо этого взмолилась:

   — Сними меня… пожалуйста. — Руки и ноги уже сводило, и глаза оставались на мокром месте.

   — Прыгай, поймаю.

   Крепче вцепилась в дерево, мотнула головой, шаркнув скулой по коре. Тёмный предложил:

   — Подумай головой: после стольких усилий по твоему спасению, стану ли я рисковать?

   Подумала. Выдала:

   — Ты устал. Может, неадекватный сейчас. Я прыгну, а ты в обморок упадёшь, и я разобьюсь.

   — Тогда слезай сама.

   И он отступил под прикрытие листвы. Ну и ладно, слезу без его помощи. Уж это-то я и сама могу. Полезла, всячески себя приободряя. Пальцы сводило. Но я спускалась. Встала на мощную ветку, нога заскользила… Мир замедлился, позволяя ощутить, как запрокидываюсь назад, и ногти расцарапывают кору, бессильно цепляются за листья, а я лечу вниз, и сердце мучительно медленно сжимается ради одного-единственного удара, мимо проносится ветка с размазанной кляксой крови…

   Спина врезалась в мягкое и пружинистое, чёрные бабочки обхватили меня, ласково опуская на землю, а я запоздало пожалела о выкинутом кристалле тёмного: с магией могла бы и сама слететь…

   Под ногами оказалась твёрдая земля, магия рассеялась. Я стояла, зажмурившись, и ждала язвительных замечаний тёмного.

   Он терпел довольно долго, прежде чем уточнил:

   — И долго так стоять собираешься? Не то что бы я сильно торопился, просто интересно.

   Постаралась ответить величественно:

   — Я успокаиваюсь.

   — И как, получается?

   — Вот Тьма.

   — Внимательно слушаю.

   Полуобернувшись, уставилась на тёмного. Он стоял с обнажённым торсом и выковыривал из плеча огромные треугольные зубы. Из порезов сочилась кровь. Меня замутило, зажала рот ладонью. А тёмный как ни в чём не бывало выдернул чудовищный зуб, отбросил (упав, тот рассыпался в прах), следующий подковырнул ножом и лениво так заметил:

   — Твари, даже мёртвые, исчезают вместе с гранью, почему бы не исчезнуть и зубам из раны? Но нет, они остаются, и яд тоже. Они ещё и разрастаются. Почему такая несправедливость?

   Он провернул лезвие, брызнула кровь.

   В глазах потемнело, почувствовала, что падаю, успела подумать «Не надо» и рухнула в обморок.

ГЛАВА 9

Первым ощущением было желание. Вязкое, обволакивающее руки и ноги неподъёмной тяжестью. Голова тяжёлая, тело ещё тяжелее, и некоторое время потребовалось, чтобы сообразить: у меня не хватает сил очнуться.

   Сквозь неестественную дрёму ощущала, как расстёгивают ремень, очень осторожно стягивают штаны. Желание делавшего это мужчины было таким жарким, что пекло сквозь одежду. Он любовался моими ягодицами, у него уже стоял…

   — А ты уверен, что нам стоить это делать? — обеспокоенно спросил кто-то. — Вдруг того, второго, найдут, и он расскажет, что мы…

   — Да он бредил уже, — сипло отозвался источник невыносимого желания, воспламеняя меня. — Даже если его не сожрут звери, кто поверит горячечным видениям?

   — Но она… она выглядит…

   — Аппетитно она выглядит.

   — Она не нищенка какая-нибудь, за неё может и влететь.

   — Хватит ныть, — рыкнул раздевший меня догола и зазвенел своим ремнём. — Когда ещё такая красотка бесплатно перепадёт? Не хочешь её — проваливай. А я… — Он сразу ткнулся горячей головкой, торопливо направляя, проталкиваясь, будто какие струны внутри меня задевая, отчего хотелось петь. — Она вон даже мокрая… — Уже в ухо: — Горячая.

   Хотелось выгнуться ему навстречу, застонать. Мужчина был крупный, он так сладко, по-хозяйски придавил меня мощным телом, подсунул руку, стискивая грудь, и стал работать бёдрами. Моя неподвижность ему не очень нравилась, но я в его понимании была божественно прекрасна. Не имея возможности управлять телом, я растворялась в его возбуждении.

   Он наскакивал судорожно и глубоко, переходил на короткие ритмичные толчки, и с рычанием снова ускорялся. И мышцы отозвались, стали сжиматься в наиболее приятные моменты, разгоняя по телу волны жара.

   Теперь я ощутила второго. Он стоял с приоткрытым ртом и изнывал от нетерпения, его возбуждение стало болезненным.

   — Ох, оо, — мужчина на мне опёрся ладонями на кровать. Дыхание у него срывалось, но он ускорялся и ускорялся, по члену прокатилась волна дрожи, и он выдернул его, с хрипом залил мои ягодицы горячим липким семенем. Постанывал, разбрызгивая на меня остатки. — Оо…

   А я была, как натянутая струна. Если бы могла, стонала бы от разочарования. Меня разрывало от ощущения незавершённости, от чудовищного напряжения желания.

   — Пусти, пусти, — взмолился второй.

   Заскрипела кровать, и первый мужчина отодвинулся, лишая меня своего жара. Я вся тянулась за ним, но не могла шевельнуться.

   — Мог бы не пачкать так, благородный ты наш.

   — Ну, не успевал, а детей девчонке делать не хотелось. Простынёй оботри.

   — Ты… можешь за дверью подождать? — второе желание надвигалось на меня с ужасом и вожделением.

   — Боишься опозориться? — хохотнул здоровяк, но зашагал прочь. — Поторопись, Курт тоже хочет.

   От томительного ожидания, когда второй набросится на меня, хотелось выть. Ну почему, почему я не могу пошевелиться? Я бы поторопила… Хотя, нет: этому, наоборот, нравилось, что я лежу без движения. Дрожащими пальцами он коснулся растекавшегося по ягодицам семени, и я поняла, что он сделает.

   Тяжело дыша, он сгонял семя в ложбинку между ягодицами, осторожно надавливал пальцами, будто боялся, что я убегу. Тело было расслабленно, и он легко проникал внутрь, тщательно и щемяще-приятно промазывал меня. Для Эсина эту часть истории придётся изменить.

   Теперь мужчина боялся даже дышать. Боялся, что я скажу нет, и у него снова не хватит смелости настоять на своём, а он ведь так любит… Соединив мои ноги, он уселся на них. Наклонился, любуясь тем, как скользкие пальцы проникают внутрь. Он бы даже попробовал лизнуть, если бы не семя другого мужчины. Он крепко обхватил член и надавил им между ягодиц. Всхлипнул, и стал медленно продвигаться внутрь. Уже на половине ощущения превысили его способность сдерживаться, и он задрожал, и в такт пульсации его плоти по моему телу разливались волны тепла. Через мгновение по коже побежало знакомое покалывание.

   Мои пальцы дёрнулись, сжимаясь. С рёбер будто сняли стальные обручи. Но я не шевелилась. Лишь уголки губ слегка поползли вверх: мужчина продолжил движение. Он всё ещё хотел меня. И я тоже. Осторожно выгнулась, устраиваясь удобнее, и сразу закусила губу, чтобы не застонать.

   Так странно было ощущать примесь страха в желании, но мужчина на мне боялся. Закусив губу, он медленно задвигал и медленно вытягивал член, а моё возбуждение росло, я уже не могла так, пробормотала:

   — Быстрее же.

   То, что и он хотел. Но он в ужасе застыл. Я почти прохныкала:

   — Возьми меня. Быстрее, глубже, умоляю.

   Переведя дыхание, он стал двигаться. И я застонала. У него был не очень большой, и резкие, как я люблю, движения выходили изумительно приятными. Не прошло и пяти минут, как я, комкая покрывало, застонала в голос:

   — Да-да-да, быстрее, так…

   Он сходил с ума, задыхался от восторга, он двигался, швыряя меня в оргазм за оргазмом, смазка текла по внутренним сторонам бёдер, я то и дело сжималась, задыхаясь от удовольствия. Он резко навалился на меня, и внутри потёк жар. И дрожащие руки скользили по моим плечам, губы лихорадочно целовали мой висок, шею. На меня накатывали отголоски жарких волн, кожу покалывало.

   — Горячая нам попалась штучка, — сказал кто-то третий. — Слезай. Слезай уже…

   Он перевернул меня на спину: светлый голубоглазый парень с крепким торсом и шрамами на скуле, ключице и плече.

   — И красивая к тому же, — он широко улыбнулся, демонстрируя ровные белые зубы, быстро стянул свои штаны и устроился между моими коленями.

   Как же ему нравились мои груди! Обхватил их руками, мял, сжал губами сосок, посасывал. И второй обхватил губами. Я постанывала, слепо лаская его изогнутый вбок член, притягивая к себе.

   — Хей, ещё моя очередь, — нахмурился он.

   Оглянулась: массивный брюнет стоял, готовый к бою. И я поняла — это тот, первый. Улыбнулась ему:

   — У меня противозачаточное заклинание.

   Отступив, он нахмурился. Подумав, ухмыльнулся и посмотрел на сосущего мою грудь приятеля, спросил:

   — Так может… пока ты с сиськами, я попользуюсь, а?

   Купаясь в их вожделении, я улыбнулась блондину, лукаво предлагая:

   — А пусть, меня на всех хватит.

   — Ну раз так, — блондин рассмеялся, вибрация смеха отдалась в облизываемой им груди.

   Он завалился набок, подтягивая меня к себе. Мельком заметила, что мы в деревянном простом доме. И кровать добротная, достаточно широкая. Изогнулась, подставляя одному низ, другому верх, и застонала, когда брюнет стал проникать в меня уверенными толчками, я не продержалась даже до первого полноценного проникновения — сжалась в сладострастном спазме, и он целовал мою лопатку, шею, давая передохнуть.

   Он попытался коснуться моей груди, но получил по рукам. Заглянула в глаза блондину и прежде, чем он сам сообразил, озвучила его желание:

   — Между ними, давай.

   Зачарованно глядя на меня, он передвинулся, обхватил груди и сжал ими горячий, твёрдый член. Пара движений, и он сообразил, смочил его слюной. Снова сжал. Он был чистым, кажется, только после мытья, и я прошептала:

   — А потом в рот.

   — С радостью, — выдохнул он, толкаясь членом между сверхчувствительных грудей. — С превеликой радостью. Редко встретишь такую понимающую и щедрую девушку.

   Он застонал, ускоряясь. Резко отпустил груди и потянулся ко мне, запуская пальцы в волосы. Я втянула горячий, уже начинавший исторгать семя член, и солоноватое семя обдало рот. Блондин смотрел сверху и желал, чтобы я проглотила. Сглотнула. Он улыбался, но я уже сосредотачивалась на обхватившем меня за талию брюнете. Он сопел мне в спину, уже был на пределе от того, что увидел, и я попробовала удержаться, чтобы вместе с ним, но не смогла, снова застонала, всхлипнула. Стиснутый мышцами, он зарычал, благодарно изливаясь в меня…

   Мы разлеглись втроём, и мужчины придвинулись, обняли меня горячими руками. Их тепло перетекало в меня, разбегалось по коже мириадами сладких уколов. Я глубоко дышала, чувствуя, как мышцы оживают, как снова разрастается в груди ощущение чуда…

   Лежать было просто невозможно.

   Села. Горячие руки, ласково обнимая, соскользнули к моим бёдрам.

   — Так… я ведь была не одна. Где вы меня нашли? Где тё… спутник мой где?

   Брюнет всхрапнул. Блондин непонимающе взглянул сонным взглядом. Я оглядела домик: три кровати, три сундука, один стол и две скамьи, странные маленькие окошки под самым потолком, на столе шкуры, над ним — пучки трав.

   Третий, тощенький мужчина с немного испуганным, но умным лицом и каштановыми волосами, сидел на кровати, пряча за изголовьем член, который ласкал, наблюдая за нами. Этот тоже выглядел устало.

   — Как я оказалась здесь? — строго спросила и поняла, что язык слегка заплетается.

   Ощущения были странными: я точно захмелела, мысли путались.

   — Эй, — толкнула блондина, но он лишь слегка повёл плечом.

   Потеребила брюнета — он захрапел громче. Перепрыгнув через него, направилась к третьему. Он поспешно натянул штаны, покраснел. Присев рядом, я накрыла его пах рукой, погладила.

   Взгляд его затуманился, я проникла под ткань, обхватила влажный член, томно спросила:

   — Расскажи, как вы меня нашли.

   Он закрыл глаза, ресницы трепетали, с искусанных губ сорвался стон, и мужчина подался навстречу моей руке, застонал громче. Он был в восторге, остановиться стоило большого труда.

   — Расскажи, иначе совсем прекращу, — я едва сдерживалась, чтобы не продолжить ласки.

   — В-вы… лежали на поляне. Оба. Ты… мы не могли тебя разбудить, а мужчина… он этими, стражами граней покусанный…

   Меня кольнуло нехорошее ощущение, пробилось даже сквозь дурман желания.

   — …почти не дышал. Мы его подёргали, но он совсем плох был. Едва языком ворочал, просил тебя забрать, а его оставить.

   Какая потрясающая самоотверженность. Я даже член из рук выпустила. Мужчина жалобно-жалобно на меня посмотрел:

   — Против яда стражей лекарства не помогут, всё равно он нежилец был, да и недостойный он всё равно, мы его и оставили.

   — Его же… тело же звери растерзают. — Навернулись слёзы.

   — Ну, мы тоже хотели его добить, чтоб не мучился, и закопать, но он сказал, что б мы время не тратили, мол, твоя безопасность важнее, тебе помощь срочно нужна, а ему уже без разницы.

   Слёзы потекли. Спрятала лицо в ладони.

   «Бедный тёмный… спас меня ценой своей жизни, а я… я… даже имени его не знаю!.. Надо будет хоть похоронить его по-человечески…»

   — Эй… — мужчина осторожно погладил меня по плечу. — Понимаю, словами этому горю не поможешь, но он всё равно недостойный был, не мог испытания пройти, а ты достойная… ты другого найдёшь, из достойных, ты вон какая красивая.

   Скользнул ладонью к ягодицам, сжал. Он меня хотел, и я хотела. Но я не должна развлекаться, пока труп моего спасителя терзают дикие звери: надо его похоронить.

   Судорожно вытерев слёзы, я поднялась с кровати, полная решимости во что бы то ни стало закопать тёмного и привалить чем-нибудь тяжёлым, чтобы никто не раскопал.

ГЛАВА 10

— Послушайте, мы должны немедленно закопать тём… моего друга, — потянула брюнета за ухо.

   Он всхрапнул и накрылся подушкой. Блондин просто отвернулся. Как трахнуть меня — так они готовы, а как труп закопать — не зазовёшь. Где справедливость? Развернулась к тихо подрачивающему в уголке своей кровати третьему. Голодными глазами смотрел, как в меня всовывает представлял…

   — Пока не похороним — не дам, — повторила упрямо; по спине от напряжения струился пот, я не привыкла сдерживать возбуждение и оттягивать близость.

   — Один не пойду.

   — Оо, — схватилась за голову. — За что мне это?

   Но, глядя на этого дохляка, понимала, в чём-то он прав: тёмный большой, копать придётся много, а этот после похорон вряд ли захочет что-нибудь, кроме отдыха.

   Надо брюнета с блондином поднимать. Не повезло мне с помощниками. Придётся принимать крутые меры.

   Вдохнув и выдохнув, ухватила брюнета за руку и потащила с кровати. Грохнулся он на мою ногу, локтем между косточек. Вскрикнув, отскочила и схватилась за ушибленное место. Брюнет заполз на кровать и снова захрапел.

   Плюнув на боль, подскочила и дёрнула брюнета за ухо:

   — Мы должны закопать моего друга!

   Брюнет сонно и непонимающе смотрел на меня.

   — Отстань от них уже, — велел тёмный.

   Медленно развернулась: он шёл к столу в углу. Вполне живой, на лбу и плече — розовые припухлости и багряные полоски порезов. Почему-то в одних подштанниках. И босой.

   Сбоку послышался всхлип-вой:

   — П-привидение, — третий заползал под кровать.

   Из-под стола тёмный вытащил свои ботинки и меч. Порывшись в сундуках, отыскал штаны. Прихватил рубашку василькового цвета, оказавшуюся ему впору. В ней его оранжевые глаза казались ярче.

   Тёмный молча оделся. Пристегнул меч:

   — Бери вещи и пошли.

   Наконец обрела дар речи:

   — А они?..

   — Пусть спят.

   Из-под кровати доносились тихие всхлипы. Пожав плечами, забрала со свободной постели свою одежду, из-под неё — сапоги. Поморщилась:

   — Мне б помыться…

   — Снаружи.

   В некотором ступоре от возвращения покойничка, вышла за ним. Дом, почти землянка, был укрыт мхом и кустами, и в окружении ёлок казался скорее холмом, чем жилищем. Отведя меня шагов на десять в сторону, тёмный указал на искусственную заводь ручья.

   Только отмывшись в ледяной воде и одевшись, я опомнилась.

   И вознегодовала:

   — Ты оставил меня, беспамятную, на попечение каких-то непонятных мужиков!

   — Да ты что, они ребята добрые, даже добить меня хотели. А мне полежать хотелось спокойно, полечиться, а не думать, как тебе помогать. — Тёмный широко, протяжно зевнул. — Имей совесть: я не железный тебя от всего спасать.

   — Ты меня бросил каким-то непонятным людям, а если бы у них были злые намерения?

   Тёмный улыбнулся во все зубы:

   — Не переживай, если бы они тебя убили — я бы им страшно отомстил.

   — Но я была бы мертва!

   — И они бы об этом очень жалели.

   Он издевался. Одно слово — тёмный! Меня переполняла злость, но я стискивала кулаки и старалась дышать ровно: всё же он меня спас.

   Да, надо быть благодарной за это.

   Расслабившись, перевела дыхание. Глянула на тёмного исподлобья:

   — А давай у них деньги заберём, а?

   Тёмный снова зевнул:

   — Нет у них. Они — каторжники беглые, прячутся тут, живут, можно сказать, натуральным хозяйством.

   — То есть ты оставил меня преступникам? — я задохнулась от возмущения.

   — Как видишь, — развёл руками тёмный и пошёл прочь.

   Похоже, по этому поводу он ни малейших угрызений совести не испытывал. Следуя за ним, вспомнила, как ласково со мной обращались эти трое, какие они чистые, и протянула:

   — Они не похожи на преступников.

   — На каторгу посылают не только хамоватых грязных мудаков.

   — Мм… а кого ещё туда посылают?

   — Иногда невиновных, — тёмный нырнул под ветку. — За политические преступления, сектантов.

   И меня словно током ударило, даже остановилась: один из них назвал чудовищ стражами бездны, а так у нас их не называли. Тёмный скрылся за деревьями, я побежала следом:

   — О каких достойных и испытания они говорили?

   — Испытание гранью, достойные — те, кого не хотят сожрать стражи грани. — Впереди мелькнула спина тёмного. — К вопросу о моей безответственности: эти трое — достойные, тебя посчитали такой же, так что самое большее, чем ты рисковала — промывание мозгов, но они так заполнены пресветлым, что я был за них совершенно спокоен.

   — Никогда о таком не слышала. — Обжегшись ладонью о крапиву, ойкнула и стала внимательнее смотреть вниз. — Как хоть они додумались до такого?

   — Ну… людям нравится считать себя особенными. Эти верования зародились около ста пятидесяти лет назад в бедном окраинном княжестве Крас. Оно расположено в горах, их единственный Гранограф рухнул при землетрясении.

   — И они выжили?! — снова остановилась.

   — И не только: они ещё обзавелись непомерным самомнением (впрочем, они и так себя считали выше остальных, блюли чистоту крови) и объявили грани испытанием богов, а себя — достойными это испытание пройти. А Противостоящие объявили их новую религию вне закона. Сейварильский король, взяв в жёны княжну Крас, впал в ересь и перед прогнозируемым всплеском взорвал столичный Гранограф. В Сейвариле население больше, чем во всём достойном княжестве, много магов… — Тёмный наступил на что-то хрусткое. — Было. Грань замкнула полгорода, тёмный, светлый и стихийный храмы, пристань. Самое долгое стояние грани в истории. Взбесившиеся из-за обилия магии твари бросались на всех. Кричали со всех сторон, хрустели кости, улицы были в крови, сапоги скользили по ней, как по грязи в дождливую пору, она стекала в реку, и вода стала тёмно-красной…

   Что-то мне стало не по себе. Тёмный шагал дальше:

   — Твари жрали людей и раздваивались, снова жрали — их становилось всё больше и больше. Когда грань схлынула, из примерно семнадцати тысяч попавших в ловушку осталось два десятка, и большая их часть погибла в течение часа из-за проросших в ранах зубов монстров.

   — А ты? — прибавила шаг, хотела потрогать плечо тёмного. — Ты все зубы вытащил? Ты не?.. Ой, а эти… и ты тоже говорили что-то о яде. Они сказали, что против яда лекарств нет…

   — Магия вполне справляется с ядом. И нет, я не умираю: зубы вытащил. К тому же теперь мы знаем, как бороться с этой гадостью.

   Выдохнула, перешагнула через полуистлевший ствол и задумалась:

   — После того, что случилось, все должны были разуверится в этой… религии.

   — Ничуть: бойню объявили доказательством силы богов и их ненависти к недостойным, особенно к магам. Проповедники достойных до сих пор обращаются к этому случаю как к доказательству греховности любого волшебства. Страх — очень мощное оружие. Этот случай усилил ужас перед гранями, а когда достойные объявили, что единственный шанс навсегда от них избавиться — уничтожить недостойных, к ним потянулись отчаявшиеся люди, в основном из тех, кто не мог себе позволить жить в городах. Ну и те, кому надоело платить Противостоящим за защиту.

   — И как они предлагают осуществить спасение?

   — Погрузить мир в грань.

   — А? — споткнулась. — Это возможно?

   — Теоретически — если уничтожить все Гранографы, существует вероятность, что грань сможет одновременно накрыть весь мир.

   — И эти сумасшедшие пытались уничтожить Гранографы?

   — До сих пор пытаются, поэтому их приверженцев сразу изолируют, об этом даже говорить запрещено, Крас убран с официальных карт, но верования просачиваются через границы с Сейварилом, больше известном как Проклятое королевство.

   О, вот Проклятом королевстве слышала: оно стеной отгорожено, из нашего храма несколько магов отправляли на её охрану.

   — А что эти люди делают здесь? Ну эти, — махнула назад, — у которых денег нет.

   — Конкретно эти — прячутся.

   — И они… Они хотят уничтожить Гранографы?

   — Наверное. Не знаю: приверженность той или иной религии не всегда обусловлена верой, иногда причиной оказывается выгода. Насколько понял, посадили их за проповеди.

   — И ты оставишь их вот так? Нужно их обезвредить.

   — Куда интереснее узнать, кто помогает им прятаться. Я поставил несколько меток, в ближайшем храме попрошу за ними последить.

   — А им кто-то помогает?

   — У них нет денег, они беглые, но вещи в сундуках качественные, есть книги. В погребе свежие куриные яйца, сыр, хлеб, пирожки. Шкуры есть, но ни силков, ни капканов, а оружие в схроне — мечи. И арбалеты бронебойные — такими удобнее щит мага пробить, чем охотиться. За ними определённо стоит последить…

   По спине побежали мурашки, обернулась: лес как лес, назад пути не видно. Облизнула пересохшие губы и обхватила себя руками:

   — То есть ты меня использовал для отвлечения преступников, пока их обыскивал? — почти сразу пришлось вновь раздвигать ветки.

   — Да, вот для этого ты подходишь просто идеально… Хоть для чего-то.

   Между деревьями просветлело, я прибавила шаг, выискивая дерзкий ответ.

   На прогалине Тёмный обнимал морду Ветра, почёсывал его за ушами, перебирал гриву и чуть не целовал:

   — Хороший мой, сделай одолжение, повози ещё немного эту глупую женщину.

   — Эй, я не глупая. И хватит называть меня женщиной.

   — Называть девушкой женщину, у которой было более ста любовников, у меня язык не поворачивается. И какая ты не глупая, если коня моего загнала. — Тёмный поцеловал Ветра в лоб. — Я чуть второго не загнал, тебя догоняя.

   Серый конь подёргивал ушами, хвостом и смотрел на товарища с завистью.

   — Я думала, ты меня бросил, — вновь сложила руки на груди.

   — О, ну не надо быть гением тактики, чтобы сообразить: бросаться наперерез чудовищам — не лучшая идея, а вот убирать их по одному с хвоста — оптимальный вариант.

   — В следующий раз учту.

   — Чур тебя, чур, — отмахнулся тёмный и, обнимая Ветра, почесал его под подбородком. — Так, сейчас надо быстро вернуться за вещами, пока их не спёрли, поэтому я еду на Скорбном, а ты, так и быть — на Ветре. Медленно и осторожно. Дашь шенкелей — ноги оторву.

   Моргнула. Конечно, это был тёмный, и он уже показал свой дурной нрав, но…

   — Ты правда ценишь его больше меня?

   — Это даже не обсуждается. — Тёмный отстегнул удила, помедлив, и поводья тоже снял. — Садись. Он будет ехать за мной, даже когда потеряет из виду.

   — А если откажусь? — спросила из чистого любопытства.

   — Пешком пойдёшь. Я и так делаю тебе огромное одолжение, разрешая снова сесть на него.

   — Вредина, — буркнула я.

   Тёмный поглаживал Ветра, пока я не села в седло, потом что-то шепнул, вскочил на Скорбного и рванулся прочь.

   Ветер медленно зашагал следом.

ГЛАВА 11

Час спустя мы выехали на пустынный тракт, и Ветер пошёл чуть быстрее. В одном месте каменное полотно было залито кровью, рядом валялось погрызенное седло… кому-то этой ночью не повезло. По спине побежали мурашки. Я старалась не думать о том, что случилось, точнее, могло случиться со мной… Но стоило прикрыть глаза, видела то несущуюся на меня пасть, то когтистую лапу. Когда тёмный скакал со мной в руке, я раз десять чуть не оказалась в зубах, но едва осознавала это. Я была такой… беспомощной. Будь у меня кристалл, могла бы использовать лезвия света, щит, молнию…

   Вздохнув, потёрла лоб: нет, не смогла бы — не успела бы. У тёмного умопомрачительные концентрация и скорость реакции: я бы после царапины по лицу вышла из строя, а он… Может, есть смысл потренироваться?

   Но Эсин говорил, чтобы я не тратила время и силы на всякие глупости, что единственное, что мне нужно — сохранять красоту, а об остальном он позаботится, от остального защитит, и что теперь?

   Снова подступили слёзы: за что Эсин отправил меня на это задание? Конечно, он не знал, что мы попадём в грань, но в пути всякое может случиться. Вот сейчас, например, я еду по тракту одна, у меня даже кристалла нет. Конечно, и без него могу пустить маленькую молнию, зажечь огонёк и, если очень постараться, кинуть малюсенькое лезвие света, но этим можно разве что дурака отпугнуть…

   От невесёлых мыслей меня отвлёк цокот копыт: по тракту приближалось четверо всадников… обветренные бородатые лица, грубые кожаные штаны и куртки, в вырезах виднелись кольчуги, все вооружены мечами, ножами, у двоих к сёдлам пристёгнуты арбалеты.

   И все больны. По телам чёрно-зелёной жижей растеклась одна из срамных болезней. Похоже, ребята заразились одновременно, хотя некоторые сопротивлялись инфекции успешнее. В любом случае, в суставах уже начались необратимые изменения. Меня замутило, отвернулась.

   Цокот становился громче и реже, реже… Всадники приближались, и от них исходило желание. Кожа у меня запылала, но внутри было холодно от ужаса перед заразой. Конечно, если сразу принять меры, ничего страшного не случится, но всё равно мерзко…

   Дала шенкелей. Ветер продолжал размеренно шагать. Всадники пустились скакать вокруг нас. Глядя на сложенные на седельной луке ладони, видела, как мелькают бока лошадей, колени мужчин. Они смеялись.

   — Какая красавица и одна.

   — Не боишься?

   — Не хочешь под нашу защиту?

   Ветер встал. Всадники кружили, точно голодные хищники. Закрыла глаза. Желания были примитивными: чтобы я визжала, пиналась и кусалась, пока они волокут меня на обочину. Должна кусаться и брыкаться, чтобы у них была причина бить меня, пока не отключусь…

   «Эсин… где же ты?»

   Цокали копыта. Я крепко зажмурилась, чужое желание отзывалось во мне теплом, туманило разум. Дышала я тяжело и часто, внизу живота стало нестерпимо жарко, влажно — их дико возбуждала скачка вокруг меня, предвкушение, воспоминания и о криках других женщин…

   «Эсин, ты обещал меня защищать».

   — Какая трусливая.

   — Неужели даже не крикнет?

   — У меня закричит.

   Меня затрясло от смеси желания, ужаса и отвращения.

   — Ребят, вы бы полечились сначала! — раздался оклик тёмного. — А то через полгода рискуете остаться без причинного места!

   Словно камень с души свалился, я потянулась вперёд: тёмный соскочил с нагруженного поклажей Скорбного и бодро пошагал к нам.

   — Ты кто такой? — гаркнул самый большой из всадников, на гнедом.

   — Муж её, — широко улыбнулся тёмный. — Ревнивый.

   Я б при виде такой улыбки прятаться начала, но громила кивнул остальным всадникам. Они поскакали на тёмного, а предводитель обхватил меня за плечи и потянул на своего коня. Самое время использовать молнию или лезвие света, тут даже маленького хватит. Зажмурилась, попыталась представить, как сила обращается в них, но жамкающая меня рука отвлекала, и запах перегара, и страх, парализующий сильнее самых крепких пут. Открыла глаза: в поясе предводителя торчали метательные ножи… Может вытащить один и ударить?

   Кто-то закричал. Вскинула взгляд: тёмный сидел на буланом коне бандита, тот орал на земле, прижимая сломанную руку. У второго сверкнул меч, третий судорожно взводил арбалет. Лёгким движением руки тёмный поставил буланого на дыбы и обрушил на арбалетчика, поднырнул под мечом второго и резко пихнул того в рёбра, тот пошатнулся…

   Меня швырнули на землю, в локтях и коленях стрельнуло, главарь ускакал вперёд. Боль отступала, я приподнялась: меч главаря, сверкнув в вышине, спикировал и воткнулся в паре метров от меня.

   — Ублюдок! — выхватив короткий меч, главарь ринулся на тёмного.

   Щелчок — и короткий меч тоже взлетел и вошёл в землю. На сей раз подальше, но как-то неприятно близко.

   — Ну надо же, дважды одним приёмом. — Тёмный покачал головой. — Лечиться тебе надо. И как можно скорее.

   Главарь зарычал: у него не было арбалета. И ножей метательных в поясе тоже почему-то не было. Одна из лошадей лежала на земле с таким ножом в черепе. Бандит со сломанной рукой поскуливал в кустах. Ещё один лежал без движения. Третий, скаля окровавленный зубы, заряжал арбалет за спиной тёмного. Я взвизгнула:

   — Сзади!

   Опустив меч на луку, тёмный как-то странно развернулся, метнул нож, и снова обернулся к поскакавшему на него главарю, провернул коня, выставляя меч. Летящий нож звонко срикошетил от лезвия. Вскинутый для удара кулак главаря отлетел в сторону, покатился по камням.

   Я тупо смотрела то на него, то на главаря, прижимавшего к покрасневшему животу руку, то на бандита, выдирающего нож, приколовший его ладонь к рукояти арбалета, то на задумчиво озиравшегося тёмного.

   Только теперь поняла, что странного было в его движениях: он держал меч в левой руке. Похоже, рана в правом плече ещё болела…

   — Господа. — Тёмный оглядел поверженных врагов. — Моей дорогой супруге нужен конь. Надеюсь, вы жаждете подарить этой красавице одно из ваших животных.

   — У-ублюдок, — простонал главарь.

   — Принимаю это за знак согласия, — тёмный потрепал отбитого им буланого коня по тёмной гриве. — И мне тоже конь не помешает, мой пока на больничном. Не возражаете, если возьму этого красавца? Всё же уроки фехтования дорого стоят…

   Взгляды бандитов были бесценны. Особенно главаря. Сплюнув, он пробормотал:

   — Хватит измываться. Бери.

   — И деньги, — я вскочила. — Пусть отдают деньги.

   Тёмный лучезарно улыбнулся:

   — А ты просто бандитка с большой дороги.

   — Если бы ты знал, сколько я за ремонт квартала должна, ты бы не удивлялся.

   — А я ничему не удивляюсь, — он повёл правым плечом, — я для этого уже старый… Так, господа, деньги на бочку.

   Господа, то есть бандиты, оказались бедноватыми: пару сотен медяков, тридцать серебряных и ни одного золотого. К предложению пытать их, пока не расскажут, где у них схрон с награбленным, тёмный отнёсся без должного энтузиазма, ещё и денег им на лечение оставить предлагал, так что пришлось ограничиться наличкой, буланым и игреневым конями (гнедого тёмный милостиво оставил хозяину).

   Когда моё возмущение гуманностью тёмного улеглось (где-то через полчаса неспешной поездки), поинтересовалась:

   — Почему ты не воспользовался магией?

   — Магией я бы точно с ними справился, а вот мечом в бое на конях, да ещё левой рукой — тут уверенности не было, решил проверить.

   — Знаешь, по-моему, у тебя задатки самоубийцы.

   Тёмный рассмеялся:

   — Может быть. Но правда в том, что если ты всегда идёшь по самому лёгкому пути, потом рискуешь внезапно обнаружить, что не в состоянии преодолеть даже самое маленькое сопротивление. Посмотри на себя, например.

   — А что я?

   Он просто смотрел на меня, и я покраснела, отвернулась к шагавшему рядом Скорбному.

   — А почему ты так странно назвал коня?

   — Не я, хозяин его. Когда у него мать загнали, он плакал, от еды отказывался, вот и дали кличку соответствующую.

   — А Ветер?

   — У него родители быстрые, я серьёзно отношусь к тренировке выносливости своих коней, сразу дал соответствующее имя.

   — Мм… и как он?

   — А ты не заметила? — оскорбился тёмный.

   Мы подъехали к развилке, на этот раз он повернул вправо. Оглянулась: вдали на тракте темнели несколько точек. Задумчиво уточнила:

   — Не боишься, что бандиты нам отомстить попытаются?

   — Не боюсь, ожидаю, так что коней меняем при первой возможности. И волосы тебе пора перекрасить. Или вернуть им натуральный цвет.

   — А ты тоже перекрасишься? — ядовито уточнила я. — В белый? Рыжий?

   — Учитывая, что я могу за себя постоять, в этом нет такой насущной необходимости.

   — А если к тебе сзади подкрадутся и по голове треснут?

   — Ты такая добрая.

   — О тебе беспокоюсь, — я прижала ладонь к груди. — А ты…

   — Что я?

   — Не ценишь.

   Тёмный зевнул. Потянулся, осторожно покрутил правым плечом:

   — Я бы вздремнул.

   — Приляг на травке, посторожу.

   Он вздёрнул бровь:

   — После того, как ты грабанула бандитов?

   — Я? — я даже в седле приподнялась. — Я их грабанула?

   — А кто?

   — Тыы…

   — Да ты что, я только одного коня взял. В обмен на уроки фехтования, кстати. А вот ты их ограбила. Нагло.

   Открывая и закрывая рот, я тискала поводья игреневого коня.

   — Какие нынче аморальные светлые пошли, — тёмный театрально вздохнул, приложил руку к груди. — Боюсь представить, чего я понаберусь, с тобой путешествуя. Ах, мне просто страшно за свой моральный облик.

   Он скосил на меня яркий апельсиново-оранжевый глаз и злорадно ухмыльнулся.

   Надо будет какую-нибудь гадость этому паяцу сделать… клопов, например, в гостинице на него созвать.

ГЛАВА 12

С просёлочной дороги к тракту приближалась карета, запряжённая шестёркой рыжих лошадей. Следом скакали четверо огромных всадников на соловых конях. Эскорт. Похоже, ехал кто-то состоятельный… симпатичный?

   — Мы торопимся, — буркнул тёмный, будто уловив мои мысли, и дал шенкелей.

   — Но мне надоело ехать верхом.

   — Мы полдня потеряли, нам надо в город, уточнить, что с прогнозами по граням. В конце концов…

   Карета начала сворачивать на тракт, до неё оставалось немного. Тёмный задумчиво придержал коня, кивнул каким-то своим мыслям:

   — Ладно, задержимся, — он кинул мне поводья Ветра. — Только не мешай.

   Вскинув руки, он вновь припустил коня:

   — Добрый день, любезные господа, позвольте переброситься парой слов с владельцем этой замечательной кареты.

   Мордовороты с вертикальными зрачками, выдававшими родство с орками, грозно смотрели на него, один даже взялся за меч, но из кареты высунулась ручка в перчатке, махнула, и тёмного подпустили к окну.

   Двое сопровождающих лишь глянули на меня и остались равнодушны, а вот двое других буквально ласкали жадными взглядами — полуорки, муур. Растворяясь в нежно любимых ощущениях вожделения, я едва слышала тёмного.

   — Простите за беспокойство… рана… любезны… премного благодарен.

   Вот я улыбалась широкоплечему всаднику, и тёмный ехал рядом с каретой, а вот я уже не улыбалась, потому что седло тёмного опустело. Тихо хлопнула дверца.

   Так.

   Не поняла.

   Он вместо меня в карету влез?

   Или договаривается меня туда посадить?

   Решила подождать, перехватила под уздцы отставшего буланого.

   Прошла минута, пять, десять. Я уже не могла наслаждаться вниманием двоих громил: почему тёмный не обеспечил мне место в карете? А что, если там было только одно свободное, и что теперь? Я должна ехать верхом, пока он наслаждается комфортом?

   Насупившись, сцепила поводья буланого и Ветра, припустила своего коня. Равнодушный охранник преградил мне путь, через плечо пробасил:

   — Чего надо?

   — Мой м-муж ранен, хочу уточнить, в порядке ли он.

   Подумав, он придержал коня, и я подъехала к окошечку. Оно было закрыто, но внутри горел светильник, так что, наклонившись, в щель между качающимися занавесками я увидела моего типа благоверного, уткнувшегося в декольте блондинки в маске и задирающего ей подол.

   Она что-то шептала пухлыми губами и зарывалась пальцами в роскошные волосы тёмного.

   В следующее мгновение окошко заволокла тьма, жирно намекнув на недопустимость подглядывания.

   Ну тёмный! Вот… вот… у меня просто слов нет: я тут на коне страдаю, мне с этими охранниками даже не уединиться сейчас, а он… он…

   Развернулась к одному из полуорков и прорычала:

   — А поехали в кусты.

   Каким же жадно-несчастным взглядом он на меня смотрел, как он хотел в эти кусты, как жаждал меня конкретно оттрахать, но…

   — Контракт семейный, — он стиснул кулачищи. — Мы должны доставить госпожу к её жениху. Но после — после этого я весь твой, и брат мой тоже.

   Ещё один полуорк восторженно закивал. Семейный контракт — это у них серьёзно, двое других (как же они напоминали Илеоста с его нестандартными пристрастиями) лишь губы презрительно кривили, даже не пытались братьев вразумить, понимая, что те не пойдут на нарушение.

   Сплюнула, нахохлилась. Хлопнула по бедру:

   — А мы по-быстрому.

   Вот что я творю? Что я творю? Зачем? Я за наше путешествие уже с четырьмя трахнулась, а тёмный вторую обрабатывает, преимущество явно на моей стороне, так на кой ляд я спешу? В городе выбор больше, удобнее…

   — Гур, ты за меня, я быстро, — полуорк схватил меня в охапку и перекинул через седло.

   — Роно, не глупи…

   Но полуорк увозил меня к кустам у дороги:

   — Считай, у меня живот прихватило!

   Он хотел меня безумно, просто и безыскусно, горячий член распирал штаны. Во рту у меня пересохло, руки и ноги отяжелели от желания. Спрыгнув с коня, Роно стащил меня, швырнул на траву.

   — Раздевайся, — вибрирующий рык.

   Он хотел меня прямо здесь, по-звериному. Дрожащими от возбуждения руками я распутывала ремешки. Сзади сопел Роно, его штаны трещали, с таким нетерпением он раздевался. Штаны с меня он тоже сорвал, внутри всё горело, я прогнулась, потянулась ему навстречу. Он ворвался внутрь, я застонала, прогибаясь. Впившись в мои волосы, Роно придавил голову к земле и стал бешено всаживать в меня огромный горячий член.

   В глазах потемнело, я затряслась от удовольствия, хныкала, волны наслаждения захлёстывались, сливались, весь мир сосредоточился на ощущении, как в меня врывается член, на шуме дыхания надо мной. И движения всё чаще-чаще-чаще, жар концентрировался у меня между ног, я зажмурилась, представила вдруг, что это тёмный трахает меня с бешеным желанием, и по телу пробежала умопомрачительная судорога, меня всю перетряхнуло.

   Полуорк, зарычав, спустил в меня горячую струю семени, толкнулся ещё пару раз и отпустил.

   Приподнялась на руках. Застыла на четвереньках, глядя на траву, закапанную слюной, ощущая, как по коже разбегается знакомое покалывание, а в груди растёт ощущение чуда… и всё это отравлял тот факт, что я на кой-то ляд представила тёмного.

   Ну зачем?

   Ощущения были прямо престранные.

   Но двигаться, как обычно, хотелось, так что я вытерлась лопухом, натянула штаны.

   Полуорк рухнул рядом.

   В спине торчал арбалетный болт.

   Моргнула, но видение не исчезло. Полуорк даже не дышал. Внутри разрасталась пустота…

   — Быстро ты мужа сменила.

   Подняла взгляд на гнедого, на сидевшего на нём бандита с перевязанной укороченной рукой. Ойкнула. Попятилась. Двое других бандитов тоже были верхом, видимо, успели кого-то обобрать.

   К Эсину уже пробовала взывать, не помогало.

   Теперь заверещала:

   — Тёмный!

   Висок взорвался болью, и настала тьма.

ГЛАВА 13

— Вы уверены, что она будет в порядке? — нежный певучий голосок.

   — Да, моя сестра довольно крепкая девушка, — тёмный.

   Голова, лежавшая на чём-то тёплом, раскалывалась. Я покачивалась, покачивалась и покачивалась… похоже, еду, лежу, свернувшись калачиком, положив голову на чьи-то колени, и чья-то тёплая ладонь греет лоб.

   — Вы такой смелый, господин Бейл, настоящий мастер.

   — Ну что вы, Клэр, мои навыки фехтования оставляют желать лучшего. А смелость… разве я мог оставить любимую сестричку на растерзание бандитам? — тёмный погладил меня по голове. — Это был приступ безрассудной смелости, мне просто повезло.

   — Ах, господин Бейл, господин Бейл, — укоризненно-игриво отозвалась она. — Мой брат, Жиан, мечник первого звена. Чтобы добиться таких успехов, он много тренировался, а я любила за ним наблюдать.

   Тёмный молча поглаживал меня по волосам. Клэр продолжала:

   — Не спорю, вы явно не стремитесь демонстрировать свои истинные навыки, но эта победа была ни в коем случае не случайной. И даже будь я столь же не сведуща в фехтовании, как обычная девушка, я бы не поверила, что только удача дважды позволила вам отразить гардой арбалетный болт.

   — Вы мне нравитесь всё больше и больше, дорогая Клэр, — промурлыкал тёмный.

   Я тут, понимаете ли, без сознания лежу, а он флиртует. Вот нахал! Он пробежался пальцами по моей шее, снова накрыл лоб.

   — Не желали бы вы встретиться… — начала Клэр.

   Но её голос утихал — я уносилась во тьму сна. Слишком внезапно… тёмный постарался?

   Подо мной ничего не качалось, явно была просто постель и подушка вместо коленей. Сзади тихо зашелестела бумага.

   Открыла глаза: обитая деревянными панелями стена с выцветшими картинками, комод, окошко, закрытое зелёными занавесками. За ними темно. Позади меня горела свеча.

   Кажется, это гостиница.

   Я раздета, явно вымыта, заботливо укутана одеялом.

   Сзади снова зашелестела бумага.

   Тёмный.

   Закрыв глаза, вспомнила, что случилось накануне. Сглотнула. Меня могли убить, украсть, могло случиться что угодно.

   Мне не место на этом треклятом задании, я должна вернуться в Самран, высказать Эсину всё, что думаю о его планах и… и…

   Просто представила, что врываюсь в кабинет Эсина, заявляю о провале, об отказе выполнять его поручение — и сердце болезненно сжалось, навернулись слёзы. Страшно, просто неконтролируемо и безотчётно страшно.

   Не думаю, что Эсин сделал бы мне что-нибудь плохое, но подвести его, не оправдать его ожиданий — так ужасно, просто… всё внутри переворачивалось: я должна выполнить его поручение, чего бы это ни стоило. Обязана. И я сделаю это.

   Села. Голова закружилась, замутило. Сжав виски, я досчитала до ста, и неприятные ощущения отступили. Висок в месте ушиба не болел.

   — Что случилось? — Голос показался мне чужим. Кашлянула. — Что произошло?

   — На тебя напали бандиты, треснули по голове. Клэр подвезла нас. Я снял номер, принёс тебя сюда.

   — Кто меня вымыл?

   — Служанка.

   Обхватила себя руками, глухо поинтересовалась:

   — Какие ещё новости?

   — Здесь Гранограф повредили. Поэтому грань появилась внезапно.

   Медленно подняла голову, но не посмела взглянуть на тёмного, только на его босые изящные стопы:

   — А здесь она не появится?

   — Нет, сам город Гранограф защитит.

   — Те… трое, каторжники…

   — Уже сообщил Противостоящим, ими займутся.

   — Противостоящие?

   — Ну, Гранографы и всё с ними связанное — их юрисдикция. Даже если бы я сообщил своим, в итоге пришлось бы всё передавать Противостоящим.

   — Какой ты, оказывается, покладистый, — брезгливо заметила я.

   Вот Эсин — он никогда не пускал дела на самотёк, было это юрисдикцией Противостоящих, тёмных или ещё чьей. Он бы лично тех каторжников тряхнул, всё выяснил и только потом сообщил. А мог бы и сам разобраться до конца. Но он — пресветлый Самрана, а этот тёмный — так, всего лишь следователь.

   — Давно меня так не называли, — задумчиво произнёс тёмный.

   Фыркнула. А он продолжил:

   — В тебе чувствуется воспитание пресветлого. Только он сильный, опытный, и когда он так себя ведёт — это выглядит хотя бы естественно, а когда у сопливой девчонки столько гонора и безжалостности — это смешно. И немного противно.

   Повернулась к нему: тёмный лежал в одних штанах, смотрел на мелко исписанные листы и явно не горел желанием продолжать беседу.

   — Противно? — поднялась на ноги прямо на постели. — Противно?

   — Да. — Тёмный переложил прочитанный лист вниз.

   Махнула рукой, выбивая письмо, но тёмный увёл его в сторону, не отрываясь от чтения. Вот, значит, как…

   Усевшись на пах тёмного, сердито уточнила:

   — А так? — наклонилась, прижимаясь к его мускулистой груди. — Тоже противно?

   Зрачки тёмного расширились, закрывая радужки, и пах явно увеличился, но дыхание осталось ровным. И даже глядя в глаза, прижимаясь к горячей коже, я не чувствовала его желаний, не знала, какой он хочет увидеть меня, хочет ли вообще.

   — К-как? Почему я не ощущаю твоих желаний? — скользнула грудями по жёстким мышцам тёмного. — Как ты меня хочешь? Грубо или ласково? Какие у тебя предпочтения?

   Он внимательно на меня смотрел. Может, ему нравится, когда всё делает девушка? Так я с радостью! Поползла вниз, скользя языком по его шее, ключице, груди, перебираясь на живот. Не знаю, чего хотел тёмный, а я бы с радостью взяла у него в рот, а потом оседлала бы… Пальцы дрожали, я пыталась развязать штаны тёмного, добраться до него, но он схватил меня за плечи и резко пересадил на место рядом с собой.

   — Я не собираюсь с тобой спать.

   — Что? — округлившимися глазами смотрела на тёмного, сердце билось часто-часто. — Совсем?

   — Похоже, ты не привыкла к отказам.

   — Любого мужчину можно соблазнить.

   — Теоретически верно. — Тёмный кивнул. — Но со мной давай без этого, тут целый постоялый двор, а мне надо подумать.

   — А та блондиночка в карете тебе думать не мешала?

   — Тогда я не был уверен, что с Гранографом проблемы, теперь знаю, мне нужно ознакомиться с отчётами и всё обдумать.

   — Всё обдумать ему надо, — передразнила я.

   Тёмный на меня покосился:

   — Да, надо. У нас два варианта: либо ты даёшь мне заниматься своими делами, и я остаюсь здесь страховать тебя на случай неприятностей, в которые ты, судя по всему, вляпываешься постоянно. Либо я ухожу, и со всеми возможными проблемами ты разбираешься сама. Какой вариант выбираешь?

   Схватив подушку, ударила тёмного. Он её перехватил у лица. Глядя в подушку, рявкнула:

   — Занимайся здесь!

   Он ведь прав: я вечно огребаю неприятностей, а с ним как-то спокойнее.

   — Мы, кстати, где? И где мои вещи?

   — Мы в Аоре, — тёмный бросил подушку на мою сторону. — Твои вещи в соседней комнате. Браслет с новым кристаллом на столе.

   Только теперь вспомнила о ножном браслете Эсина, поспешно взглянула на лодыжку: браслет висел на месте, теперь почти неощутимый… Мне он не нравился, хотя камушки выглядели вполне безобидно.

   Всё ещё злясь, подошла к столу. Браслет был сплетён из фиолетовых и чёрных нитей бисера, плотно обхвативших крупный опал. Похоже на храмовые амулеты тёмных.

   — Теперь все будут думать, что у меня кто-то умер, — пробормотала я и залезла под одеяло. Тёмный молчал. Я стала перебирать мерцающие бисеринки, пытаясь проследить узор. — И, кстати, что ты подразумевал под безжалостностью?

   Тёмный медлил. Искоса глянула на него: он явно задумался. Провёл по волосам:

   — Ты даже не спросила, как тот полуорк.

   — Какой?

   — Которого подстрелили, — вздохнул тёмный.

   — Умер, а что?

   — Ничего.

   Повисла пауза. Недоуменно уточнила:

   — Я что, должна из-за него переживать?

   — Его подстрелили из-за тебя.

   — Э нет, его подстрелили из-за твоей мягкотелости: это ты не добил бандитов, хотя мог догадаться, что они попробуют отомстить. Нет, это исключительно твоя вина. Почему ты сразу их не прикончил?

   — У них арбалеты из той же мастерской, что у наших лесных друзей. Подумал, что, возможно, они связаны, поставил следящее заклинание и отпустил. Но из-за тебя их перебили, и след потерян.

   — Из-за меня? — я села. — Почему из-за меня?

   — Потому что ты отъехала. На карету они не посмели бы напасть.

   — А у тебя было следящее заклинание, ты знал об их приближении. Ах, да, ты же был слишком занят, чтобы заниматься делами.

   — Я их чувствовал. Но и подумать не мог, что ты отъедешь, пока не закричал Гур. А там… взбешённые полуорки — они как несущаяся с горы тяжёлая кавалерия.

   — Чего?

   — Всадники в тяжёлой броне на конях в броне, войсковое соединение, использующееся в войнах без магии. Использовалась раньше, когда лошадей было больше.

   — А раньше их было больше?

   — На них даже пахали.

   Разве лошадей можно так варварски использовать? Тёмный повернулся набок:

   — Дашь почитать? Или мне уйти?

   — Читай, — демонстративно стала разглядывать браслет.

   Вряд ли тёмный обратился за подобной вещью в наш храм, значит, взял в своём? Закрыв глаза, потянулась к кристаллу, он практически сразу отозвался — обычный светлый кристалл.

   Неужели основа у него такая же, как у тёмных? Кристаллы создавались в подземных мастерских некоторых храмов, нашего Самранского в том числе, мы отправляли их в несколько более мелких. Мне казалось, маги полностью их создают, но если подумать, существование некоторой нейтральной основы вполне разумно.

   — А где берут кристаллы? — повернулась к тёмному. — Ну, которые основа.

   — Шахты в горах. Нейтральная территория, у всех четырёх орденов равные права на долю в добыче. Там работают приговорённые к пожизненным работам на рудниках, поэтому в народе о прозрачных магических кристаллах не знают. Но всё это… — он снова уткнулся в бумаги.

   — Что?

   — Так, ничего, забудь.

   — Уверен? Может, ты хотел сказать что-нибудь важное, что поможет мне избежать неприятностей в будущем?

   Тяжко вздохнув, тёмный направился к двери.

   — Куда? — подскочила я.

   Положив правую ладонь на дверную ручку, он развернулся:

   — Я просил меня не отвлекать. Неужели трудно пять минут помолчать?

   — И куда ты направился в таком виде? Вряд ли читать. Или тебя там Клэр поджидает?

   Вздёрнув бровь, тёмный внимательно на меня смотрел. Сложила руки на груди:

   — Угадала?

   — Надо же, какая прозорливость: мне ведь делать нечего, кроме как искать нелепые отговорки, чтобы сбежать на свидание. — На его правом плече, под ключицей, проступала тёмная полоска, расширялась. Я открыла рот, но не могла выдавить ни звука. Кожа разомкнулась, выпуская струйку багряной крови, она стекала по грудной мышце, по рёбрам. Тёмный недовольно уточнил: — Ты правда думаешь, я стал бы выдумывать предлог, вместо того, чтобы просто сказать, куда ухожу?

   Кровь текла, из раны выпирало что-то багряное, но тёмный этого не замечал…

ГЛАВА 14

Струйка крови на плече тёмного расширялась. Сглотнув, посмотрела в оранжевые глаза и прошептала:

   — Ты не чувствуешь боль.

   — Что? — он дёрнул головой.

   Указала пальцем на его плечо. Скосив взгляд, тёмный дёрнулся:

   — Вот дрянь!

   — Что это?!

   Схватив подсвечник, тёмный понёсся в соседнюю комнату:

   — Зуб. Видимо, осколок, — что-то шумно потрошил за стеной. — Не заметил. Вот дрянь!

   БАХ! Зазвенели осколки. Подскочила к дверному проёму: тёмный рылся в одном из своих мешков, из плеча вытянулось что-то кривое, склизкое, блестевшее в свете поставленной на лавку свечи. К горлу подступила тошнота, схватилась за шею:

   — М-может магией?

   — Нельзя: хуже будет, — тёмный вытащил свёрток, флаконы, положил на осколки графина. — Возьми какую-нибудь рубашку и порви на тряпки… Или бинтов притащи, я все потратил. Только на трах не отвлекайся.

   — За кого ты меня принимаешь?

   — За тебя. Давай, не стой. — Тёмный вскинул левую руку. — Свет. Нужен свет. Много.

   Швырнула под потолок десяток сияющих сфер. В комнате стало ослепительно светло. Тёмный раскладывал на лавке явно хирургические инструменты.

   — Шевелись, — он вытащил белую рубашку и зеркало, поставил его на лавочку. — Давай, бинты организуй. Смотреть на меня сейчас необязательно.

   С ледяным спокойствием тёмный надрезал скальпелем кожу под прорастающим зубом, над ним, взялся за жуткого вида плоскогубцы.

   Зажав рот ладонью, отвернулась, добралась до своей сумки и вытащила первое попавшееся платье, направилась в спальню. У порога не выдержала, обернулась: тёмный медленно вытаскивал из плеча блестящую от крови кривую палку. В глазах потемнело, выскочила в спальню…

   Опомнилась уже внизу, когда стояла босая в одном тонком платье перед хозяйкой постоялого двора и срывающимся голосом просила:

   — Бинт, мне нужен бинт, там у моего… рана вскрылась, перебинтовать надо.

   Огарок в руке хозяйки подрагивал. Из подсобного помещения вышел коренастый, ниже её на полголовы, моложавый хозяин, ему я повторила просьбу чуть более внятно. Тогда и жена его опомнилась:

   — Может, лекаря позвать?

   Вспомнила растущую из раны штуку, замотала головой:

   — Нет, там не страшно, просто… просто, — во рту стало солоно, — пугливая я.

   Я честно пыталась сосредоточиться на жадном взгляде хозяина на мою грудь, пока жена копалась в сундуке, но думала о том, что когда-то покусанные люди умерли из-за проросших в них зубов.

   О том, что магия только ухудшит дело.

   Если не магия, то что поможет?

   А если тёмный снова пропустит осколок? Он же словно не чувствует ничего, вот так прорастёт в нём во сне, и поминай, как звали… Тьма! До сих пор не узнала его настоящего имени.

   — Держите, — женщина вложила мне в руки два мотка бинтов. — Наверное, надо какую-нибудь мазь? Горячей воды?

   — Н-не знаю, — прижала бинты к груди. — Он не просил.

   Женщина подхватила меня под локоть и повела к лестнице:

   — Давай-ка я с тобой поднимусь. Молодая ты ещё, глупая.

   Что-то мне подсказывало, что тёмный, невозмутимо вырезающий из себя ветвистую хрень — зрелище не для посторонних. Хотела отказаться, но — хозяин. От него исходили волны желания, а мне надо торопиться.

   — Это будет очень любезно с вашей стороны, — я поспешила наверх, выпадая из поля его мечтаний зажать меня в углу коридора на втором этаже.

   — Где же это господин Бейл поранился? — лепетала хозяйка, подталкивая меня под поясницу.

   — На нас бандиты напали в дороге.

   — Ох. — Она дёрнула меня, заглядывая в лицо. — И сильно господина Бейла ранили?

   А глаза с вертикальными оркскими зрачками просто на мокром месте. Внимательнее оглядела женщину в дрожащем свете огарка: выбивающиеся из-под чепца волосы чёрные, грудь высокая, да и на лицо она скорее не женщина — девушка, просто старше кажется из-за невзрачной одежды.

   — Сильно? — хозяйка меня дёрнула. — Точно лекаря не надо? А то я мужа пошлю…

   — Не надо, — я поторопилась к комнате, уверенная, что хозяюшка запала на тёмного.

   А уж как она рвалась внутрь, как рвалась, мне пришлось встать в дверях, а она заглядывала через моё плечо и всё звала:

   — Господин Бейл, вы как там? Вам лекаря позвать? А?

   — Нет, не надо, — глухо отозвался тёмный. — Всё не так уж плохо.

   Страшно представить, что тогда в его понимании плохо! Хозяйка чуть не подпрыгивала:

   — Вы уверены?

   — Да.

   — У меня отец ветеринар, я ему помогала. В ранах смыслю я, разрешите войти, — она злобно уставилась на меня.

   — Мой мужчина, — процедила я едва слышно.

   Она насупилась — и продолжила:

   — Господин Бейл, а дайте посмотреть, может, всё же помогу…

   — Лучара, не надо. — От мурлыкающих интонаций тёмного у меня задрожали колени, а хозяйка покраснела. — Идите, отдохните, а завтра утром я спущусь в зал, и вы сможете убедиться, что я в полном порядке. Идите, Лучара.

   Я сложила руки на груди, хотя с бинтами это было неудобно. Хозяйка стояла передо мной покрасневшая и дрожащая. Я, кажется, тоже. И что это тёмный с нами творит?

   Что-то звякнуло, я толкнула хозяйку в плоскую грудь и захлопнула дверь.

   Собираясь высказать всё, что думаю о всяких неблагоразумно заигрывающих с хозяйками постоялых дворов, я решительно прошагала во вторую комнату — и зажала рот ладонью.

   Тёмный сидел перед стоявшим на лавке зеркалом, правое плечо и грудь были основательно исполосованы скальпелем, раны явно расковыряны. В данный момент тёмный что-то сосредоточенно прищипывал длинными узкими плоскогубцами. На бледном лбу блестел пот. Тёмный вообще был страшно бледен, на валявшейся рядом рубашке алели пятна, по полу растекалась лужица крови.

   — Только в обморок не падай, — глухо велел тёмный. — Бинты положи и проваливай.

   — Т-ты?

   — Плохо. Сам дурак: нужно было сутки не колдовать вообще, а я…

   — Так это из-за магии?

   — Ну… — тёмный поморщился, в плече у него что-то чмокнуло, хрустнуло, и он стал медленно тянуть плоскогубцы, цедя сквозь стиснутые губы: — Мелкие. Осколки. Разрушаются. Но. С. Подпиткой. Магией. И. Они. Прорастают.

   Так, ладно, поняла: он сам идиот — знал, что так может быть, но рискнул. И всё равно его как-то жалко. Сдерживая тошноту, уложила бинты на край лавки. Отскочила к двери и уставилась на косяк. И пусть не видела, но слышала, что тёмный делает. Принялась скрести деревяшку ногтями:

   — Тебе больно?

   — Сейчас? Нет.

   — Почему?

   — Заблокировал болевые импульсы ещё в бою, подстраховался на случай, если зубы вырезать придётся.

   — Практичный, — нервно хмыкнула. — А потом почему блок не снял?

   — А тебя были травмы серьёзнее укуса пресветлого?

   — Мм, — подняла взгляд к потолку. — Лодыжку подвернула как-то раз.

   Что-то покатилось по полу, но я не осмелилась повернуться, лишь сильнее стала царапать косяк. Тёмный уточнил:

   — Обезболивающие заклятия на неё накладывала?

   — Да, до самой поправки.

   — Тогда. Ты. Должна. Понимать. Меня.

   В самом деле глупый был вопрос: кому хочется постоянно испытывать боль? Только… облизнула губы:

   — А у тебя кожа уже гладкая стала. Раны-то заросли. Магией пользовался?

   — Склеил края чёрной смолой, кожу подлечил зельем регенерации — без магии лучше не залатаешь.

   — То есть всё это могло разъехаться от резкого движения?

   Вспомнила, как этот придурок (иначе не назовёшь) сражался с бандитами — меня даже передёрнуло. Тёмный возразил:

   — От очень. Резкого.

   Прижалась лбом к косяку:

   — Ты идиот.

   — Мм… и что заставляет так думать? Ещё часов пять — и я был бы как новенький. В экстренном случае использовал бы магию, а потом сел вырезать проросшие зубы. И хотя нам придётся задержаться здесь на день или два, в целом дело идёт неплохо: господа Бейлы обрастают историей и знакомствами, на которые мы сможем сослаться по приезде в Сорту.

   — Это так важно?

   — Чем меньше людей тебя знает, как надёжного человека, тем меньший вес имеют твои слова, обещания. — Тёмный отдышался, он вообще часто дышал. — И тем подозрительнее кажутся твои действия.

   Ковыряя ногтем косяк, глянула на тёмного: он бинтовал плечо. На сероватой ткани проступала кровь. Тихо спросила:

   — Смолы не осталось?

   — Приберегу её для полевых условий: мы же в городе, лучше обойтись более мягкими средствами. Всё равно хочу дождаться результатов поездки Противостоящих к нашим лесным друзьям.

   — Так, вернёмся к чёрной смоле: она, значит, не мягкое средство?

   — Эм, ну, собственно, из-за неё я и продолжал блокировать болевые импульсы, — тёмный бодро обматывался, — жжёт калёным железом. Редкостная дрянь. И реакцию притупляет.

   — Тёмный, ты… ты…

   — Я-я, — он посмотрел на меня потемневшими глазами, грудь часто вздымалась. — Давай-ка помоги, чего встала.

   — Ну не лежать же мне.

   Так мной командовать могли только Эсин, старшие братья и сёстры в случае, если я сильно проштрафилась, и любовники. Тёмный не относился ни к одной из этих категорий, но почему-то я приблизилась, встала на колени, почти вмазавшись в лужу крови, и приняла из ледяных рук валик бинта.

   — Так, под рукой давай, через спину протяни, — командовал тёмный, указывая левой рукой, утирая проступавший на висках пот. — Потуже… посвободнее… ниже… осторожнее… через верх… сюда…

   Оказалось не так уж и сложно, хотя жутко касаться холодной побелевшей кожи. На повязке под ключицей проступала кровь. Глядя на пятно, заметила:

   — Мне кажется, это неправильно. В смысле — кровь. Бинт — он же должен её полностью остановить, иначе она будет течь сквозь него… разве нет? — Подняла взгляд на бледное, заострившееся лицо тёмного.

   — Я потерял много крови, сейчас она сворачивается не так быстро…

   Колену стало влажно. Даже не глядя вниз, поняла, что встала в кровавую лужу.

   — А если не твоей смолой, а чем-нибудь другим? — От бледности тёмного было не по себе. — Какие-нибудь заговоры…

   — Магию нельзя, — он потрепал меня по голове. — Успокойся и дай мне проспаться. Сон лучшее лекарство, знаешь. — Опершись на лавочку, тёмный медленно поднялся, и взгляд поплыл, затуманился. — Но я не гордый, если предложишь плечо — с радостью обопрусь.

   Вот чего-чего, а радости в нём не было ни грамма. Когда встала, тёмный ощутимо навалился, часто, щекотно дышал в висок. Как-то это странно было по внутренним ощущениям, хотя не знаю, что именно. Может, необычность ситуации… в груди было тяжело. Я покосилась на скамейку с забрызганным зеркалом, потемневшие инструменты, рубашку в пятнах, застывающую лужу крови… и раскупоренные флаконы.

   Чем-то тёмный лечился.

   Мы с трудом протиснулись в проём. Через несколько шагов тёмный потянулся вперёд, почти падая, упёрся коленом в кровать. С закрытыми глазами он балансировал между мной и койкой.

   — Пожалуй, раздеваться не буду.

   Не самое удачное решение, если учесть, что штаны сбоку пропитались кровью. В приступе доброты предложила:

   — Давай помогу.

   Тёмного передёрнуло. Надеюсь, не из-за моего предложения. Сдвинув одеяло, он уселся. Не открывая глаза, склонил голову на подушку — он был её белее!

   — Давай лекаря, а? — сипло прошептала я.

   — Чтобы он потыкал меня диагностическими кристаллами? А потом будут лишние вопросы, — бормотал тёмный, левой рукой расшнуровывая штаны. — Нет, ну его, я лучше посплю…

   Ухватилась за штанины, потянула, они неожиданно легко соскочили, я шлёпнулась на пол, и тёмный залез под одеяло. Не открывая глаз, он поелозил, подтыкая его со всех сторон, пока не оказался в коконе, из которого торчала лишь голова — и застыл.

   Если бы не частое дыхание, он был бы точь-в-точь покойник.

   Дыхание выравнивалось.

   Замедлялось…

   Наконец я встала, задумчиво посмотрела на штаны: и что с ними делать? Сдать хозяйке в стирку? Тогда точно визита лекаря не избежать. Посмотрела на тёмного: он не дышал.

   Я его не чувствовала. И магией проверять было страшно: вдруг ещё кусок зуба остался, начнёт расти…

   Выронила штаны, вдохнула и выдохнула: «Как-то же можно проверить без магии… как-то обычные люди проверяют… а, да», — сходила за зеркалом. Протёрла его этими самыми штанами и приложила к холодным губам тёмного…

ГЛАВА 15

Только убедилась в наличии у тёмного дыхания, началось веселье: сначала хозяйка гостиницы пыталась всучить для него тёплое вино с пряностями, потом притащился лекарь, опять хозяйка, затем хозяин заглянул уточнить, не собираюсь ли я ему оставить труп, снова хозяйка.

   — Ради Света, не пускай их сюда, я эти раны не объясню, нельзя их лечить обычными методами, — бормотал полудохлый труп при наплыве посетителей, а им сипло отзывался: — Да живой я, живой, дайте поспать.

   И спал так, что я то и дело проверяла зеркалом дыхание. Ни один мужчина не доставлял мне столько хлопот.

   «И чего переживаю? — сидя на постели, я смотрела на лицо тёмного, слишком белое в свете магического огонька. — Если умрёт, с чистой совестью вернусь к Эсину…»

   И всё же было страшно, я опять приложила согретое ладонями стёклышко к бледным губам. Оставшийся на поверхности налёт едва просматривался.

   Может, стоило впустить лекаря?.. Впрочем, лекари используют магические приспособления, лекарства с примесью магии… Уткнулась лбом в ладонь: нужно довериться тёмному — он лучше знает, как себя лечить.

   Только он выглядел натурально мёртвым. И я его не чувствовала — как обычно, но… Осторожно положила ладонь на холодный лоб и ощутила пульсацию жизни под обескровленной кожей.

   Распахнув потемневшие глаза, тёмный сипло велел:

   — Убери руку.

   Отдёрнула:

   — Почувствовал мою магию?

   — Да. — Он закрыл глаза. — Спи.

   И снова погрузился в похожий на смерть сон. И как мне спать? Ведь если ему станет совсем плохо, кто поможет, кроме меня? Негодуя на это вопиющее пренебрежение здоровьем, спрыгнула с кровати и прошлась по спальне.

   На мои гневные взгляды тёмный, само собой, не отреагировал.

   Клопов на него натравить было бы в высшей степени негуманно, да и не хотелось уже пакости ему строить.

   Снова прошлась по спальне. Взглянула на чёрный проём во вторую комнату.

   Вещи тёмного.

   Движением руки разожгла в комнатушке магический свет, зашла… Если тёмный умрёт, все решат, что я его здесь прирезала: брызги крови, лужа… Причём резала с особой жестокостью разнообразными инструментами… Мрак.

   Отвернулась от лавки со следами «преступления» и на немного дрожащих ногах подошла к сумкам. По моей памяти они должны быть больше. Неужели и в этот раз тёмный припрятал часть вещей?

   Обуреваемая дурным предчувствием, стала разбирать его пожитки: добротная одежда и обувь, чистая бумага, в спешке сунутые под неё листы со следами крови. Часть была исписана непонятными символами, очевидно, так выглядел тёмный алфавит. Рассеянно перебирала их, пока не наткнулась на написанное… храмовым языком светлых:

   «Инверди, я рассмотрел твои доклады и по-прежнему считаю, что ты надумываешь. Эсси дал исчерпывающее объяснение всем перестановкам, я не вижу в них ничего подозрительного. В любом случае у него просто не хватит сил причинить мне вред. Даже ты не видишь у него таких возможностей.

   Инверди, прошло так много лет, Эсси признал свою неправоту, а ты отомстил ему своей успешностью. Даже если он утратит моё доверие, твоя победа не станет полнее. И это никого не вернёт. Вспомни, как вы сражались спиной к спине, вспомни о единой крови, о том, что мы должны держаться друг за друга, что только вместе мы можем противостоять общему врагу, и прости. Мы пришли сюда ради жизни, а не ради войны.

   Жду тебя на весенние игры, на этот раз отговорки не принимаются.

   Крепко обнимаю,

   Кьяри».

   Сердце тревожно стучало в груди, в животе скручивало от дурного предчувствия.

   Инверди? Эсси? Кьяри? Кто это?..

   Меня прошибло потом: Его Светлейшество, главу всех светлых мира, зовут Кьяриландри… Это его письмо? Откуда у моего тёмного послание Светлейшества? Кому оно адресовано, о ком?

   Может ли тёмный это прочитать?

   Теоретически письмена каждого из орденов могли читать лишь его члены, секретность поддерживалась двумя уровнями защиты: индивидуальные особенности языка и шифровка заклинанием. Только посвящённые второго уровня, уже знавшие алфавит, получали благословение местных глав ордена, после чего могли постичь смысл написанного.

   Руки дрожали. Дурное-дурное предчувствие рвало душу.

   Кьяри… это ведь не обязательно Его Светлейшество Кьяриландри, ему даже в личной переписке неприлично именоваться сокращённо.

   Эсси — первая мысль, конечно, о Эсине, но на моей памяти никто не сокращал Эсиндериаль до Эсси, и эта сдвоенная «с»…

   Инверди — не припоминаю среди пресветлых кого-то с таким именем, с таким возможным сокращением имени. «Рассмотрел твои доклады» — доклады Его Светлейшеству могли посылать очень многие члены ордена. Но мог ли посылать их мой тёмный? С какой стати? Конечно, можно обратиться к нему «Инверди» и по реакции прикинуть, его это имя или нет, но тогда он догадается, что я прочитала письмо, а если эта информация очень ценна, меня и убить могут.

   Ещё раз перечитала.

   Даже если это копия письма Его Светлейшества, почему она здесь?

   Ко мне, сопровождаемое трепетом и страхом, пришло запоздалое осознание: следователь девятого уровня посвящения — человек в своём ордене явно высокопоставленный. И его послали расследовать дело, в котором могут быть замешаны пресветлый и претёмный Сорты — то есть он… совсем не простой следователь.

   Сердце страшно заколотилось. Я подскочила, прижала бумаги к груди.

   Села.

   С кем меня Эсин отправил, а? Я же такому ничего не могу противопоставить, кроме сексуальной привлекательности, к которой тёмный равнодушен.

   Или я накручиваю, а тёмный просто должен передать копию письма?

   Рассеянно стала листать дальше.

   Через пару страниц обнаружилась узкая полоска бумаги с небрежной надписью на светлом языке:

   «13 покинул Самран, задание в Хланри (доставка кристаллов). 7 собирается на лечение в Лур. Птица в гнезде. Ожидается прибытие комиссии главного».

   Может, тёмный должен лишь передать эти послания кому-то ещё, но почему они лежат в его собственных письмах так, словно он их читал?

   Неужели тёмного благословил кто-то из пресветлых? Но как? Зачем?

   Кто из светлых мог писать тёмному о делах в Самране? Тринадцать, семь, птица — о ком это?

   Ужас стискивал горло: если тёмный может читать наш язык — это угроза всему ордену, нашим секретам, власти. Особенно это опасно в нашей стране, где светлые и тёмные равноправны и до сих пор не добились доминирования одного из орденов.

   Что мне делать?

   Уняв бешеный перестук сердца, продолжила изучать бумаги.

   Среди оставшихся пяти листов оказалось письмо на общем языке:

   «Многоуважаемый Вейлеран!»

   Это точно моему тёмному писали!

   «Благодарим за предоставленную информацию о месте пребывания еретиков. К сожалению, они покинули убежище до появления следователей. Следы ведут на тракт, в сторону Самрана».

   Еретики… те мужчины, жаждущие уничтожать Гранографы — и в Самран! Там же Эсин, он, он… Подскочила, меня переполнило желание мчаться домой, предупредить, уговорить уехать из города — что угодно, только бы Эсин не оказался в грани, только бы с ним ничего не случилось.

   Но, чуть успокоившись, сообразила: в Самран сообщат об угрозе и предпримут меры (туда посторонним в принципе трудно попасть), Эсин куда умнее меня и не станет колдовать в грани, а я… буду скорее обузой, не говоря о том, что Эсин отправил меня на это дело, и я должна выполнить его приказ.

   Собрав волю в кулак и запретив думать о побеге в Самран раньше, чем исполню все поручения, продолжила читать:

   «Мы принимаем ваше предложение. Преступник был осмотрен светлыми целителями, они подтвердили, что с такими ранами он сможет выбраться из трупной ямы и некоторое время двигаться. Он уже мечен и доставлен на место, после получения этого послания просим вас снять с него заклятие искусственной смерти.

   Копии отчётов о наблюдении за объектом будут отправляться претёмному Аора.

   С пожеланиями скорейшего выздоровления,

   Дохарион, зрячий Аора».

   Зрячий — в иерархии Противостоящих то же самое, что пресветлый у нас.

   Мой тёмный… личность активная, таким людям какие-то предложения делает. Интересно, упомянутый преступник случайно не из напавших на нас бандитов, о потере которых тёмный так сокрушался? Если из них, то почему сокрушался? Надеялся угрызения совести у меня вызвать? У меня её, по общему мнению, нет.

   Раздумывая о глупой скрытности тёмного, сложила листы в прежнем порядке и продолжила осмотр вещей: походная чернильница, набор перьев, бальзамы и мази, мыло, флакон сладко-пряной смеси ароматных масел. Мешочек соли, деревянная коробочка со специями. Всего двенадцать серебряных и мелочь медью. Набор метательных ножей. Кремень. Кинжал с серебряной рукоятью и чеканным изображением вепря и полустёртым клеймом. Точильный камень. Десять перстней с изумрудами, рубинами, топазами, ониксом…

   Кроме писем, ничего примечательного.

   Интересно, Эсину они нужны? Переписать?

   Зевнула и вдруг осознала, что страшно устала.

   Эсин не просил в пути шпионить за тёмным и фиксировать его переписку. Но тогда речи не шло о достойных и угрозе Гранографам, о письмах светлых. Возможно, в нынешней ситуации Эсин захотел бы узнать о моих находках.

   С другой стороны, Эсин всегда говорил делать только то, что он сказал, и не заниматься самодеятельностью, а раз он не велел ничего переписывать…

   Позёвывая, аккуратно уложила вещи тёмного в сумки, потянулась.

   Вернулась в спальню. Магический огонёк над постелью почти погас, в сумраке ярко выделялось белое лицо тёмного. Жутко. Взяла с покрывала зеркало и приложила к освобождённым от края одеяла губам.

   Дыхание определённо было, поживее прежнего. Легла рядом, сложила руки на животе.

   Как же всё это странно.

   И письма. И тёмный рядом… конечно, мне доводилось из любопытства и по просьбе Эсина спать с тёмными, но этот просто нечто.

   Повернулась на бок. При более внимательном рассмотрении отметила, что лицо тёмного, при всей бледности, больше не выглядело заострённым. Эх, посмотреть бы на рану… Села, осторожно потянула край одеяла с шеи, груди… По белой коже под серый бинт тянулись вздувшиеся тёмные вены. Пятно засохшей крови на повязке казалось чёрным. Не знаю, как должна выглядеть рана, но эта казалась какой-то… противоестественный.

   Может, в нём снова что-то прорастает? Заставила огонёк спуститься к плечу тёмного: вены вздувшиеся, но целые, ничто из них не выпирало. Наклонилась ещё ниже: вокруг бинтов точно ничего не лезет.

   А под ними?

   Провела пальцем по краю бинта, подсунула ноготь, осторожно-осторожно потянула… В ране ползали чёрные букашки с красными точечками глаз.

   Подавившись криком, слетела с кровати и прижалась к стене. Сердце билось в висках, глубоко вдохнуть я не могла.

   Что за хрень? Какая-то разновидность зубов? Секретные лечебные заклинания тёмных?

   Оно не заразно?

   Вот Тьма!

   Вспомнила, как в разрезанной плоти что-то копошилось, передёрнулась.

   Что делать-то?

   Шум поднимать?

   Тихо ждать, что из этого выйдет?

   Сглотнув, подошла к кровати. Внутри стало как-то тревожно: а вдруг мелкие твари на меня перекинутся?

   — Т-тёмный, — жалобно позвала я. — Т-тёмный… Тьма тебя побери… — Перешла на рык: — Тёмный.

   Он не двигался. Осторожно упёрлась в постель коленом… рукой… потеребила тёмного, шепча:

   — Слушай, там… там у тебя в ране кто-то бегает… это нормально? Тёмный?

   А, может, померещилось?

   С замиранием сердца нависла над тёмным. Дрожа всем телом, приподняла бинт: сотни маленьких алых глазок уставились на меня — и зашевелились, зашевелились. Мой голос сорвался на истерический писк:

   — Т-тёмный, что там у тебя ползает? — я просто не могла оторвать взгляд от сновавших в ране жучков, копошащихся, что-то плетущих.

   Невыносимо завораживающее зрелище…

   — Ты их пугаешь, — прошептал тёмный.

   Дёрнувшись, отскочила. Тёмный слабо, болезненно как-то улыбался:

   — Ты же светлая, а они — сама тьма… ты их пугаешь.

   — То есть это — нормально?

   — Да.

   — И это не магия?

   — Нет.

   Но как? Если они не магия, получается… выходит:

   — Это какие-то существа, ты их поймал и в себя поселил?

   Меня замутило от самой формулировки вопроса, не говоря уже о процессе.

   — Ловил не я, — отозвался тёмный, — но в целом суть ты уловила верно.

   Заглянула ему в глаза: оранжевые контуры радужки размылись, лучами расползлись по белкам, зрачки пульсировали. Снова сглотнув, слезла с постели.

   — Не бойся. — Тёмный передвинул ладонь под одеялом, накрыл плечо. — В твоём теле они находиться не смогут. Ложись уже спать.

   — Точно в меня не переселятся?

   — Точно, — улыбнулся тёмный, закрыл глаза. — Принеси пустые флаконы. Как закончат, сразу пересажу на место, чтобы лишний раз тебя не шокировать.

   — Угу, — я стрелой умчалась во вторую комнату.

   Любопытные у тёмных водятся существа… Понятно, почему они не спешат в светлые храмы на лечение ран.

   Подняла с пола холодные флаконы. Помедлив, посмотрела на просвет: внутри была полупрозрачная губчатая структура. Получается, там жили жучки, пока тёмный не запустил их в рану. Интересно, почему он не сделал это ещё в первый раз? Флаконы остались в спрятанных вещах? Почему не прихватил их, ведь знал, чем всё могло кончиться?

   Или у их использования какие-то побочные эффекты, которых тёмный до последнего пытался избежать? Ну что-то помимо того, что просто мерзко, когда в тебе копошатся насекомые? Вдруг тёмный похож на покойника именно из-за действия жучков?

   Они его не сожрут?..

   Что-то как-то у меня с желудком стало нехорошо. Но, наверное, тёмный не лежал бы так спокойно, если бы его изнутри ели… с другой стороны, не заметил же он, как у него в плече зуб вырос.

   Проснусь утром… а рядом шкурка тёмного… полая.

   Фу, ну и фантазии.

   Вернулась в спальню: не, нормально тёмный выглядел. В смысле, не мертвее, чем прежде.

   Сложив флаконы ему под бок, снова взялась за зеркало.

   Дышал.

   Внимательнее посмотрела на лицо. Красивый, скотина, даже сейчас. Такому просто хочется сделать приятно…

   Тёмный приоткрыл один глаз, прошептал:

   — Чего не спишь?

   — Боюсь, что тебя насекомые твои сожрут.

   Он хрипло рассмеялся, болезненно-весёлая улыбка странно изменила его лицо, он вдруг показался очень взрослым, почти старым. А ещё у него клыки оказались довольно острые.

   — Они не питаются живым мясом. — Тёмный сдержал зевок. — Так что можешь спать спокойно. Или просто лечь и постараться меня не будить.

   Не будь он таким бледным, я бы поспорила, а так… легла. Оттянула себе часть покрывала и устроилась как можно дальше: это же тёмный, с него станется умолчать о каких-нибудь свойствах жучков — о любви ползать по светлым, например.

   А за окном уже светало…

ГЛАВА 16

Проснулась от странного ощущения, будто всё скручивается внутри. Села.

   Сквозь шторы сочился позеленевший дневной свет, в комнате было ярко, душно, и у меня дико колотилось сердце.

   Тёмный лежал рядом, грудь ровно вздымалась, на бледном лице проступили пятна немного нездорового румянца.

   Флаконов под боком не было.

   Бинты на плече явно сменены, без крови, и кожа вокруг гладкая — никаких вздутых вен.

   Осторожно коснулась лба тёмного — холодный. Приподняла повязку: свежие рубцы, никаких посторонних жителей.

   Зевнула.

   В животе заурчало. Да и в целом тело казалось тяжёлым.

   Судя по яркости света, должен быть уже день, а посторонних звуков нет… Неужели тёмный раскошелился на комнату с магической звукоизоляцией?

   Во второй комнате меня ждал таз с кувшином воды и полотенце. Приводя себя в порядок, думала обо всём и ни о чём: что станет с Гранографом? Долго ли тёмный будет соблюдать постельный режим? Далеко до Сорты? Дождётся связной? Может, следует выехать, а тёмный пусть догоняет? Есть ли в гостинице симпатичные здоровые мужчины? Что на завтрак?..

   Мысли роились в голове, перекликались друг с другом, повторялись. К сожалению, среди моих вещей были исключительно скромные платья с подолами в пол, закрытой грудью и длинными рукавами, но и в таком виде я подцеплю кого-нибудь в общем зале… Вот тёмный: из-за него приходиться отвлекаться, а ведь он мог скрасить мне эту ужасную поездку.

   Ладно, пусть поправляется: будет время его соблазнить. Да и с полудохлым вряд ли светит особое удовольствие.

   Так что на завтрак — покорять постояльцев. От этой мысли по телу пробежала волнительная дрожь, я бодро направилась к выходу, бросила сочувствующий взгляд на тёмного: он не знает, от чего отказывается!

   Дверью почти хлопнула, быстро пошла — и налетела на чью-то широкую грудь.

   Меня хлестнуло возбуждением. Подняла взгляд: Гур приветливо улыбался. И представлял, как притискивает меня к стене и целует. На мои щёки набежал румянец, дыхание сбилось.

   — Привет, — сипло поздоровался полуорк, его зрачки так расширились, что их вертикальная форма стала почти незаметна.

   — П-привет, — сглотнула, заставила колени выпрямиться и не трястись: Гурт едва сдерживался, чтобы не схватить меня. — Что ты тут делаешь?

   — Пришёл сказать господину Бейлу спасибо.

   — За что? — я смотрела на мощную шею с часто пульсирующей жилкой.

   — За то, что брата моего спас, за Роно.

   Мысль о брате отвлекла Гура от фантазий о грудях, и возбуждение меня слегка отпустило, пробормотала:

   — А он его спас?

   — Ээ… ну да. Болт вытащил, рану чем-то помазал, заговорил, и двух ваших коней в светлый храм пожертвовал, чтобы Роно позвонок восстановили.

   Разбазаривал имущество, значит. Ну, тёмный, мне что теперь, самой коня вместо Резвого покупать? И на какие деньги, спрашивается? Сердито уставилась на Гура: мог бы долговое обязательство подписать, не переломился бы. Почему лечение его брата должна оплачивать я? В светлом храме не изверги, кредиты оформляют прямо на входе.

   Вдохнула и выдохнула: всё это следует высказывать тёмному. А сейчас брать с этой паршивой овцы хоть шерсти клок. Только где бы нам уединиться?

   — Мы тут с ребятами подсуетились, — продолжал Гур, вожделенно пялясь в скромный вырез, — и собрали вам небольшую благодарность.

   Он отстегнул от пояса туго набитый кошель.

   Уже лучше!

   — Подожди секунду. — Выхватив деньги, метнулась в комнату, положила кошель сбоку у порога и бесшумно затворила дверь. Выпрямилась, оттягивая платье вниз. Развернулась. — Так что…

   Гур надвинулся на меня, весь огромный, пышущий жаром, притиснул к стене. Я едва доставала ему до плеча, тяжело дышала. Ладони скользнули с моих бёдер к груди, кружились, Гур сипло прошептал:

   — Я тут комнату снял…

   Как же горячо и мокро было между ног, ещё немного — и потечёт по ноге. Облизнула пересохшие губы и прошептала:

   — Веди.

   Перед глазами плыло, я зажмурилась. Гур подхватил меня на руки и в пять гигантских шагов оказался у двери, чуть не вышиб её плечом, а потом спиной, закрывая.

   В следующую секунду я оказалась на лоскутном покрывале. Глядя на меня жадным, мутным взглядом, Гур стаскивал с себя куртку, рубашку, сапоги, штаны.

   Член у него был большой даже для полуорка. Представляя, как он врывается в меня, закусила губу. Но у Гура были другие пристрастия. Я откинулась на спину и прикрыла глаза.

   Ткань подола щекотно поползла вверх по ноге, Гур прижался губами к коленке, облизывал, целовал, спускаясь по внутренней стороне бедра. Медленно меня обнажая, Гур так же медленно покрывал меня поцелуями. Выгибаясь, застонала. Внутри всё горело, но язык не поворачивался поторопить…

   — Ты слишком красивая, — прошептал Гур мне в живот, поцелуями добрался до груди. Сдвоенными усилиями мы сбросили платье, и он снова повалил меня. — Никогда не встречал таких красивых женщин, ты… ты… будто богиня.

   Обхватил сосок губами, кружил, надавливал жёстким языком. Цепляясь ногтями, потянула на себя мощные плечи, но Гур не заметил моих попыток, обхватывал ладонями и мял груди, приник к другому соску, втянул его, блаженно мыча, тыкаясь в меня горячей головкой.

   — Я хочу тебя, — прошептала, поводя бёдрами. — Давай же.

   Он сел между моих ног, гордо демонстрируя своё хозяйство, ожидая реакции. Я шире раздвинула ноги. Его пальцы легко скользнули внутрь меня, и Гур улыбнулся, наконец направил член и стал мучительно медленно проникать внутрь. Я закинула ноги ему на плечи и согнула колени, плавно насаживаясь до упора. Кусая губы, Гур застонал:

   — Вот Тьма! Ты такая горячая.

   — Двигайся уже, — прорычала я.

   Склонившись, Гур упёрся ладонями по бокам моих плеч и осторожно толкнулся, затем смелее, ещё смелее. Он млел от колыхания моих грудей при толчках. И… он сдерживался, растягивая удовольствие, и от этого плескавшиеся от его движений волны жара накатывали протяжно-дразняще, раскаляли, но не грели.

   Мы слились в едином ритме, в одном дыхании, он плавно погружался в меня, распирая изнутри, заставляя судорожно всхлипнуть, прежде чем отступить — и снова переполнить. Огонь разливался по мне, кровь вскипала, дыхания не хватало, этот баланс на краю сводил с ума, и я зажмурилась — зажмурилась и представила тёмного, что это он проникает в меня почти болезненно глубоко, горячо, страстно — и сорвалась в лихорадочную дрожь горячего удовольствия.

   Продолжая представлять, что это тёмный стягивает с плеч мои ноги, чтобы улечься на меня огромным телом, что это его губы ласкают моё ухо, это он короткими уверенными толчками долбиться в меня, заставляя подвывать от удовольствия и двигаться навстречу, сжиматься на нём от невыносимого возбуждения и истекать соками.

   Продолжая воображать, что это его язык проникает в рот, заглушая бешеные вскрики, что из-за него всё внутри горит и испепеляется от вожделения, сминающего тело приступом сладкого одурения.

   Представляя, что в его волосы зарываются пальцы, его плечи расцарапываю ногтями, что это он желает, и ему я шепчу: «Ну возьми же меня, возьми», что это он рычит на ухо и кусает, и исступлённо врывается в меня, вбивается, чтобы в судорогах ослепительного блаженства залить семенем.

   Что это он целует и целует мои губы, и от его тепла мне так тепло, по коже бегают мурашки.

   Что это он покрывает поцелуями моё лицо и бормочет:

   — Ты невероятная, ослепительная, ты… ты…

   Он целует, облизывает шею и ключицу, сжимает груди, снова загораясь желанием.

   Что это тёмный переворачивает меня на живот и целует лопатки, плечи, щекоча влажным горячим членом бёдра.

   Что это он, плотно обхватив коленями мои ноги, снова проникает внутрь, уже уверенный, что я выдержу всю силу его страсти.

   Что это тёмный с такой звериной неистовостью рычит и вторгается в меня, оглушённую собственными стонами, придавленную к смятому, влажному покрывалу, обезумевшую от наслаждения, почти не прерываемого минутами ясности.

   Что это он хочет меня всё сильнее, быстрее, глубже, подстёгиваемый моими стонами и встречными толчками бёдер.

   Что от его движений скрипит и ходит ходуном кровать, а я уже лежу без движения — само воплощённое пламя, пока он рычит, всаживаясь и всаживаясь, потому что уже сейчас, вот скоро, буквально через мгновение его разорвёт от слишком острого удовольствия.

   Что это он кричит в последних лихорадочных движениях и снова кончает в меня, задыхаясь от невыносимого удовольствия, усталости, счастья, от смеси бешеных чувств и ощущений.

   Что это тёмный полулежит на мне, оглаживая мокрое плечо, бедро, переворачивая, прихватывая грудь, теребя сосок, целуя моё плечо, шею, ухо, висок. Тяжело дыша…

   Что это от близости с ним меня переполняет ощущение счастья, будто внутри разливается свет…

   Определённо стоит переспать с тёмным, чтобы избавиться от наваждения.

   Села, потянулась и, найдя взглядом платье, наклонилась за ним.

   — Лиа, — прошептал Гур, обхватывая меня за талию, пробираясь широкой ладонью к грудям. — Поехали с нами. Ты, я, Роно. У нас в семье жён берут по оркскому обычаю, то есть сразу на всю семью. Тебе понравится: ты слишком горячая для одного мужчины, тем более человека.

   Я — и пара наёмников. Даже засмеялась, похлопала Гура по горячей руке:

   — Приятель, я занята. Всерьёз и надолго. — Снова потянулась к платью.

   Сев, Гур притиснул мою спину к груди, запустил руку между моих ног и сладко надавил на умопомрачительно-чувствительную выпуклость. Я застонала.

   — Погоди, — шептал, поглаживая, проникая пальцами внутрь. — Побудь со мной ещё немного.

   — Если покормишь. — Насадилась на его пальцы. — Вкусно покормишь: мясо, сыр, свежий хлеб. И молока. И будку с мёдом.

   — Конечно, сладкая, конечно. — Гур целовал моё плечо, продолжая орудовать внутри, свободной рукой стискивая грудь. — Сейчас всё будет… Ох ты ж… ты просто нечто… ты… ни одна женщина меня так не возбуждала…

   У него действительно снова стоял, и руки дрожали от нетерпения. Приподняв меня, Гур подпихнул член снизу и помог сесть на него до самого-самого упора — я шумно выдохнула. И снова представила, что это тёмный обхватывает, сминает, гладит и снова сминает мои груди, сжимает соски, слегка подталкивая бёдра.

   Что это он обхватывает меня и помогает двигаться вверх-вниз всё быстрее и резче, пока я не сбиваюсь от удовольствия, и тогда он выходит из меня, разворачивает, запуская пальцы в волосы, и умоляет:

   — Возьми, возьми его в рот…

   Что это его горячий и твёрдый член я обхватываю губами и втягиваю до самого горла, и его пальцы стискивают мои волосы, направляя, задавая ритм. Что это его так дико возбуждает зрелище, как твердокаменная плоть врывается в рот, а моя ладонь скользит по толстому, перевитому венами основанию. Меня распирает от энергии, от желания двигаться, и я жадно сосу терпко-солёную головку, горячую, влажную, твёрдую…

   Перед оргазмом он стал вскрикивать, положил ладонь на затылок, направляя на мелко содрогающийся член. Семени плеснулось совсем мало, но он гладил меня по волосам до выхода последней вязкой капли. Провёл дрожащими пальцами по горлу, я сглотнула. Член выскользнул изо рта.

   Гур медленно лёг на бок и попытался положить меня рядом, но мне сама мысль о лежании без движения казалась кощунственной. Восхищённо глядя, Гур переводил дыхание:

   — Ты нечто.

   — Знаю. — Вывернулась из его рук, вытерлась краем покрывала и стала надевать платье.

   Он ласкал меня взглядом, улыбался.

   Оправив подол, протянула руку:

   — Деньги на завтрак.

   — На поясе ещё кошелёк, — Гур подпёр щёку ладонью.

   Он следил за мной с ленивой жадностью и ничего не сказал, когда я забрала весь его тощий кошелёк. Взялась за ручку, но слова Гура меня остановили:

   — Я здесь поживу немного. Заходи, когда захочешь.

   Как показывал опыт, я хочу чаще, чем способен выдержать даже полуорк. На самом деле единственный, кто мог полностью удовлетворить мои потребности — Эсин, но он так далеко…

   — Зайду, — я вышла в коридор.

   Закрыла дверь.

   Из комнаты, которую занимали мы с тёмным, выскользнула раскрасневшаяся хозяйка гостиницы. Оправляя подол, она заметила меня, покраснела ещё гуще.

   Мы смотрели друг на друга.

   Её губы были приоткрыты, зрачки расширены, грудь часто вздымалась, сквозь ткань выпирали соски худосочных грудей. Красные пятна расползались по шее.

   «Она с тёмным трахалась», — осознала я, и мелкая дрожь пробежала вдоль спины, домчалась до кончиков ног.

   Хозяйка гостиницы, похоже, тоже сообразила, почему я выхожу из чужой комнаты.

   Мы одновременно шагнули навстречу друг другу…

ГЛАВА 17

Молча разошлись, хозяйка — на лестницу, я — к двери комнаты.

   Там пахло сексом.

   На смятой постели, лёжа на боку, тёмный закутывался. Оглянулся, вдруг приподнял край одеяла:

   — Погрей меня.

   Точно зачарованная, я выронила глухо звякнувший кошелёк и пошла. Забралась на кровать, сунулась в тепло под одеялом.

   — Спиной, — велел тёмный, лежавший в одной рубашке.

   Прижалась к нему спиной, он обхватил меня под грудью и шумно втянул воздух у самого уха, понюхал шею. В его голосе слышалась усмешка:

   — Орки очень яркие существа, в них словно играет солнце. Полуорки несут в себе лишь часть этого восхитительного сияния… Ты когда-нибудь пробовала с чистокровным орком?

   — Нет, чистокровные же не покидают резерваций, а я так далеко не ездила.

   Тёмный потянул подол моего платья. Кожа покрылась мурашками, я задрожала, мышцы налились свинцовой тяжестью трепетного возбуждения. Холодные пальцы скользнули по бедру, сминая ткань, пробираясь на ягодицы, поясницу, скользя вдоль позвоночника к лопаткам.

   — Они буквально опаляют своим жаром, — шептал тёмный, вычерчивая завитки на моей левой лопатке. — И они выносливые, выносливее полукровок. Я бы сказал — неутомимые.

   — Пробовал? — сипло спросила и зажмурилась.

   Скольжение пальца по коже сводило с ума.

   — Да. Жил несколько лет в исконных оркских землях. Еда там специфическая, но весёлое было время…

   Он всё водил пальцем, и я задыхалась, дрожала, горела и изнывала.

   — А я только с полуорками, — прошептала я. — Но они тоже впечатляют. Вот только что…

   — Тсс, — тёмный прижался носом к моему затылку. — Не надо рассказывать, я не пресветлый, меня это не возбуждает. — Он перешёл на шёпот: — Предпочитаю другие способы.

   Он прижал ладонь между лопаток, скользнул ею вниз, на живот, притиснул меня к себе так крепко, что я ощутила сквозь ткань жар его отвердевшего члена. Обезумевшее сердце рвалось из груди, я тяжело дышала.

   — Ты такая тёплая, — сонно произнёс тёмный. — Спи.

   Нужно было срочно успокоиться — я задыхалась, сердце бухало в висках, рука тёмного придавила неподъёмной тяжестью. И стало тревожно, даже страшно — хотелось бежать, спрятаться, кричать, прыгать, резать кожу — только бы избавиться от непонятного, раздиравшего сердце, лёгкие, всю меня ощущения.

   — Не бойся, — прошептал тёмный. — Я не причиню тебе вреда… не сейчас точно.

   Брызнули слёзы, но я не пыталась вырваться, просто лежала, и губы дрожали, пальцы дрожали. Стала скручиваться калачиком. Срывающимся шёпотом спросила:

   — Ч-что т-ты дел-лаешь?

   — Греюсь, — тёмный зарылся носом в мои волосы. — Не нравится — можешь уйти, держать не стану.

   Приподнялась, его рука соскользнула с моей талии. Я глубоко, часто дышала, голова пошла кругом, но в целом я успокоилась.

   И чего, собственно, испугалась?

   Вновь легла, сама придвинулась вплотную к тёмному, он меня обнял, как прежде.

   И зачем к нему полезла? Я же позавтракать собиралась… но есть не хотелось. И двигаться больше не хотелось. Я просто лежала и дышала в такт вдохам тёмного…

   — Тише, не разбуди, — прошептал тёмный.

   Мне было холодно одной под одеялом.

   — Прости, — отозвался от двери тихий мужской голос. — Ты уверен, что стоит говорить здесь?

   В комнате царил мрак. Тёмный ответил:

   — Не о чем больше говорить: решение я сейчас не изменю.

   — Лучше бы ты занялся достойными.

   — Ими могут и должны заниматься Противостоящие, а моим делом могу заняться только я.

   Повисло тягостное молчание. Что-то щёлкнуло, я чуть не повернулась взглянуть, но удержалась. Наконец таинственный собеседник попросил:

   — Пошли кого-нибудь ещё, как в других случаях.

   — Я должен разобраться, в чём тут дело.

   — Ты нужен в Дарготе.

   Даргот — город-государство, где располагались официальные резиденции мировых магических орденов. Птичка-то у меня точно высокого полёта! «Птичка» возразила:

   — Не преувеличивай, всё под контролем.

   — Но…

   — Хватит спорить, мне ещё вон сколько читать. Иди, отоспись, на тебе лица нет.

   — Уж кто бы говорил. Вляпался, как мальчишка…

   — И не напоминай, спать иди.

   Щёлкнул засов. Подошедший к столу тёмный оказался передо мной, но я не осмелилась приоткрыть глаза. Не решилась плотнее закутаться в совсем не греющее одеяло.

   Чирк — веки озарились пламенем свечи. Зашуршали бумаги. Тёмный сходил в маленькую комнатку, что-то положил на стол, переставил стул, уселся.

   И стало тихо, только потрескивала свеча да время от времени шелестела бумага, перо.

   Прошло довольно много времени, прежде чем подсмотрела: тёмный читал за столом, что-то выписывал…

   Закрыла глаза. Шелестящие звуки напоминали часы, проведённые в полудрёме возле работающего Эсина.

   Снова приоткрыла глаза: морщась, тёмный потирал правое плечо, перехватил перо левой рукой, сдвинул чернильницу и продолжил несколько неуверенно писать.

   Шелестело перо, бумага… тёмный вынимал бумаги из кожаного пенала, раскладывал по стопкам, сворачивал, надписывал… Иногда замирал над каким-нибудь листом и рассеянно запускал пальцы в волосы, постукивал мягким кончиком пера по столу. Выражение лица тёмного при этом оставалось задумчиво-мягким, а Эсин во время работы постоянно хмурился.

   Лёжа с закрытыми глазами, я вновь старалась представить, что рядом работает Эсин, но больше не могла: ритм письма, отсутствие гневного шелеста сминаемых страниц, неподвижность тёмного — всё напоминало о том, что рядом другой мужчина…

   Сначала было ощущение возбуждения, потом — осознание, что я сплю, за этим — ласковое, почти невесомое поглаживание груди. Горячие пальцы скользили по коже, очерчивая грудь, рёбра, пробираясь по животу. Тёмный…

   Я лежала на боку, сбивчивое дыхание щекотало ухо. Пальцы пробежались по бедру, чуть проворачивая меня. Злое мстительное возбуждение, терзавшее мужчину, уступало место простому и безыскусному желанию оплодотворить хорошенькую самку.

   Чужую самку… Нет, мне определённо не понять некоторых мужчин.

   Я лежала почти ничком, кожей ощущая это болезненное желание.

   И восхитительное ощущение проникновение горячего, очень твёрдого тела.

   И желание мужчины, чтобы я проснулась и всё поняла.

   Но я решила подразнить:

   — Ох, Бейл… — застонала. — Бейл…

   Он придавил меня к постели, торопливо двигался, жарко сопя на ухо, стараясь засадить поглубже, чтобы я вскрикнула. Жар разливался, я тонула в нём и, охваченная судорогой, всё же застонала:

   — Бейл…

   — Это не твой муженёк, — прорычал хозяин гостиницы, неистово врываясь в меня, выдыхая: — Он мою жену отделал, а я — его. Уж я тебе засажу… будет знать… как чужих жён… как шляться по ночам…

   Он так хотел, чтобы я вырывалась, я задёргалась — он сразу кончил, задыхаясь от восторга, от счастья, что заливает семенем чрево жены соперника, от ощущения свершившейся мести. Меня накрыло судорогой запоздалого удовольствия.

   Хозяин мечтал, чтобы я разрыдалась, но мне не хотелось, по коже бегали колючие мурашки, меня переполняла энергия. Сев, я уставилась на завязывающего ширинку хозяина. Строго предупредила:

   — Если не накормишь — пожалуюсь страже. И мужу. Он у меня мечник второго звена, живо отрежет причинное место за покушение на его собственность.

   Хозяин побледнел так, что даже жёлтое сияние свечи не придавало его вытянувшемуся лицу здоровый цвет.

   — Да-да, отрежет. — Злорадно ухмыльнулась. — Бывали прецеденты.

   — Он первый… — промямлил хозяин.

   — Сто золотых — и я молчу.

   — Дваадцать, — хозяин молитвенно сложил руки.

   Сторговались на семидесяти и бесплатной кормёжке меня. А тёмный… тёмному и в самом деле нечего шляться по ночам.

ГЛАВА 18

Таверна при постоялом дворе ещё не открылась, но для меня сделали исключение. Окинула зал недовольным взглядом: не слишком чисто, морёное дерево обивки и мебели создавало мрачное впечатление.

   — Вы тёмным, что ли, служите? — покосилась на пришибленного хозяина.

   — Ну… тут тёмный храм неподалёку.

   — Ясно, — лениво прошлась к самому чистому на вид столу, уселась. — Чем порадуешь, хозяин?

   Хозяин сник:

   — Копчёности. Каша. Хлеб только вчерашний. Рыбное рагу… тоже вчерашнее. Лепёшки. Мёд… вино, пиво…

   Предложения аппетита не вызвали. А поесть пора, даже если не хочется:

   — Кашу с мёдом. Мята есть?

   — Еесть.

   — Завари. Тоже с мёдом, — махнула. — Поторопись.

   Он метнулся в боковую дверь, а я подпёрла кулаками щёки и вздохнула.

   Ну где же тёмный?

   Что за дела у него тут, у птички моей высоко летающей?

   И почему ему приспичило пойти на задание от Самранского храма тёмных? Понятно, почему меня отправили: Эсин негласно управляет всеми светлыми храмами страны, кого пошлёт, тот и пойдёт, он может даже со столичными тёмными пободаться относительно их кандидатов в наблюдатели или исполнители совместных расследований, но официально назначенного Его Темнейшеством следователя даже Есин не выставил бы из кабинета за сколь угодно язвительную шутку. А этого Эсин выставил. К тому же Эсин обязательно бы попросил меня охмурить дарготского следователя и глаз с него не спускать ни на секунду.

   Да Эсин бы негодовал, если бы к нему направили тёмного следователя из самого Даргота: на такого практически невозможно повлиять, это угроза его авторитету, почти демонстрация силы противоположной стороны. Не говоря о том, что прибытие следователя тёмных из центра подразумевало бы необходимость вызвать оттуда же следователя светлых, а это Эсин точно счёл бы личным оскорблением.

   Значит, мой тёмный скрыл принадлежность к храму Даргота.

   В сердце проникал холод, под ложечкой мерзко сосало: что-то тут не так.

   В чём смысл влезать в это дело с заднего хода? Ну ладно, Эсин мог издеваться, вешая на опытного следователя недоучку, а тёмному какая выгода? Шёл бы под прикрытием один, а меня с кем попроще отправили. Эсин не настолько всемогущ, чтобы о каждом шаге тёмных знать, провели бы своё независимое расследование.

   А если Эсин по незнанию подсунул меня тёмному из вредности, даже не знаю, радоваться или огорчаться: вроде как помогла ему настроение улучшить, а вроде самой и не слишком радостно…

   Выскочил хозяин с подносом, миг спустя передо мной оказалась холодная каша, плошка мёда и чашка, источавшая крепкий аромат мяты.

   — Приятного аппетита, госпожа. — Хозяин поклонился. — Я буду там, если что понадобится — зовите, явлюсь в тот же миг.

   Он вновь исчез в боковой двери, оставил её приоткрытой.

   Продолжая гадать о мотивах Эсина и тёмного, поковыряла кашу, съела пару ложек. Вкус оказался не очень: идиотская идея — травы в кашу добавлять. Но не мне судить чужие вкусовые извращения. Набултыхав в чашку мёда, стала пить крепкий до горькости отвар.

   «Какое дело обстряпывает тёмный? Не использует ли он меня, как прикрытие? — подула на отвар, глотнула ещё. — Все эти письма, таинственные посланники, дела с Противостоящими… Может, Эсин повесил меня на тёмного, чтобы лишить того свободы действий и отвлекать? Ну чем же на самом деле занимается тёмный?»

   — Хозяин!

   Он высунулся из укрытия.

   — Иди-ка сюда и расскажи, как мы с супругом въехали, сколько я валялась без сознания, и чем он в это время занимался.

   Вытирая руки о засаленное полотенце, хозяин послушно сел напротив, вздохнул:

   — Ну… вы явились ночью. Тебя какой-то мужчина нёс, он недавно вот заглядывал. Утром к мужу твоему девушка какая-то пришла, он её с тобой сидеть оставил, а сам ушёл. Явился тока вечером, усталый и, кажись, злой. Его посыльный ждал, сумку ему передал, потом почти до закрытия сидел, ждал, когда муж твой сумку эту вернёт, потом ушёл вместе с девицей той, что за тобой присматривала. Ещё гонец был с прогнозом по граням. А потом ты прибежала с известием, что рана у него открылась…

   — Ясно. — Залпом допила отвар. — Где тут у вас платья можно купить?

   Конечно, надо собирать деньги на возврат долга, но ходить в ужасных длинных платьях — не моё.

   — Готовые?

   — Ну конечно, я не собираюсь в вашем захолустье задерживаться, — потёрла немеющие ладони.

   Нахмурившись, хозяин буркнул:

   — Рынок тут через две улицы, совсем рядом почти.

   — Понятно, — встала, и всё закружилось.

   Села.

   — Давай помогу. — Хозяин перекинул мою руку через своё плечо и помог встать, поволок к лестнице. — Давай, давай, шевели ногами.

   Что-то мне это совсем не нравилось, сердце сбоило, язык онемел, а по рукам и ногам полз холод. Внезапная ужасающая догадка помогла шевельнуть губами:

   — Яд.

   — Я эти деньги, — забормотал хозяин, втаскивая меня по лестнице, — своим горбом заработал и отдавать шлюхе не намерен.

   — Тыыы… — задохнулась, по телу пробежала судорога.

   — Скажу твоему муженьку, что ты от ревности траванулась ярской травой, что у нас для крыс припасена.

   Я повалилась на верхние ступеньки лестницы: у ярской травы противоядия не было, с ней только тёмные справиться могли. А тёмного нет, а действует она быстро и парализует, я ни идти не смогу, ни на помощь позвать.

   Подхватив меня на руки, хозяин потащился к дверям нашей комнаты. По моим немеющим щекам текли слёзы.

   Это… нечестно! Я… умирать не хочу!

   Толкнув дверь плечом, как Гур накануне, хозяин внёс меня в спальню, уложил поверх скомканной постели. Шею я повернуть не могла. Сначала краем глаза видела, как он зажигает свечу, потом слушала, как он расшвыривает вещи:

   — Скажу… что у тебя была истерика… громила всё… обещала убить его…

   Вот Тьма! Я задыхалась. Тьма! Ярская трава, насколько знаю, вызывала паралич мышц до полного угнетения дыхания. Хозяин счастливо выдохнул:

   — Дееньги…

   Да будь они прокляты! Слёзы текли и текли. Будь проклят этот хозяин гостиницы и его деньги! Он звякнул кубышкой со своими золотыми. Забрал свечу.

   — Спокойного вечного сна, сука.

   И хлопнул дверью.

   Я осталась во тьме. Сердце оглушительно стучало, я старалась дышать глубже, но рёбра еле-еле поднимались. Тьма… я и впрямь умру.

   Что делать?

   Это тёмные с ядами на короткой ноге, а я что? Я о ярской траве знаю только потому, что в моём «Быке» ей крыс травили, а я заинтересовалась мешочком с незнакомой приправой — тогда мне и объяснили, чем употребление такой «приправы» могло закончиться, и вот теперь…

   Что теперь делать?

   Может, попробовать себя лечить? Но как? Этот яд действует где-то в глубине, дальше, чем способна действовать сила жизни, его надо разрушать силой смерти, тёмной магией.

   Ну почему я не тёмная? Будь я тёмной, дотянулась бы до кристалла и вылечила себя в два счёта!

   Ну где этот тёмный пропадает?!

   Даже слёзы уже не текли, сердце билось страшно медленно.

   Тёмный!

   Так хотелось вскочить, вырваться из плена парализованного тела, из этой тьмы. Хотя бы из тьмы! Мысленно потянулась к кристаллу, послала образ, влила магию, и под потолком вспыхнул шар света — уже хорошо!

   В ярко освещённой комнате было почти не страшно.

   Почти.

   Сердце едва билось, рёбра поднимались и опускались с трудом. Я умирала.

   А тёмный…

   И тут меня опалило надеждой. Погасив свет, мысленно потянулась к кристаллу, представила, как светящаяся надпись «Спаси» возникает перед тёмным, сильно-сильно на этом сосредоточилась и влила силу. От напряжения меня прошибло потом, активный запас магии влился в кристалл. Сердце снова бешено колотилось, дышать стало труднее в разы, но… надеюсь, я смогла дотянуться до тёмного.

   Опять текли слёзы.

   Я лежала во тьме, почти не чувствуя тела, слепо надеясь, что тёмный поблизости, ведь даже самый сильный маг может перекинуть визуальное послание лишь в пределах небольшого города, а я…

   Я ведь умираю.

   Эсин не поможет.

   Я одна.

   Он обещал всегда меня защищать, а я… одна.

   И его нет.

   Он меня спас, он был рядом, когда я наконец заговорила, когда пошла на первый урок, когда впервые села на лошадь, при первом моём колдовстве, на посвящении, это он объяснял мне физиологию женщин, когда я стала достаточно взрослой, он успокаивал меня в приступах повышенной чувствительности, когда сходила с ума от полных желания мыслей окружающих, он нёс меня к лекарю, когда я, сбегая с урока, подвернула лодыжку, с ним был мой первый раз, он нашёл мне первого после себя любовника и держал меня за руку при знакомстве, он защищал меня от нелестных замечаний и помог обзавестись первым банковским счётом, он проводил через все уровни посвящения и утешал, он… был всегда, и вот теперь, когда я умираю, его нет рядом.

   Как такое возможно?

   Почему Эсина нет?

   Почему он не разобьёт эту тьму своим ослепительным светом?

   Дверь отворилась, тьму разрезал тусклый оранжевый свет.

   — …уж как она кричала, господин Бейл, — причитал хозяин гостиницы.

   Влетевший внутрь тёмный со свечой остановился надо мной.

   «Помоги», — хотела сказать я, но язык камнем лежал во рту.

   Надо сосредоточиться и вынудить кристалл создать надпись, но мне так хотелось плакать и кричать, что я, едва уловив кристалл, теряла концентрацию.

   Отставив свечу на стол, тёмный крикнул:

   — Неси светильники! — и навис надо мной.

   — Она… она… узнала, что вы изменили ей, — лепетал хозяин. — Уж так причитала, так рыдала…

   Потемневшие глаза тёмного сузились, сдвинулись брови. Наконец я достаточно сосредоточилась, и кристалл помог создать перед тёмным тусклую надпись:

   «Ярская трава ОН».

   Тёмный выдохнул. Выпрямился:

   — Мне кажется, с ней что-то не так, какой-то приступ.

   Краем глаза видела, что его лицо расслабилось, взгляд поплыл. Хозяин бормотал:

   — Она и внизу беспорядок устроила. Все ведь полки в подсобке перевернула, тока-тока убрал.

   — Расстроилась, говорите, из-за моей измены? — Тёмный пошёл на хозяина гостиницы. Тот отступал. Оба исчезли из поля моего зрения. Голос тёмного был ужасающе мягким: — Лекаря надо позвать.

   Глухой звук удара, падение тела. Приблизился свет. Тёмный возник надо мной, отставил свечу, обхватил лицо ладонями и заглянул в глаза:

   — Всё хорошо, лежи и спокойно дыши. Он и жену отравил, она совсем плоха, я к ней.

   И ушёл.

   Натурально ушёл, оставив меня одну в открытой комнате, озарённой свечой и тусклым светом из коридора.

   О чём тёмный вообще думал?

   Я умираю между прочим!

   Какая хозяйка гостиницы, когда я сейчас умру?

   Да он… он… Да его убить мало!

   Вот вернётся, вылечит — и я его придушу.

   Спокойно дыши — это как, когда ты умираешь?!

   Тёмный!

   Тёмный!

   Скотина ты безмозглая!!!

   Ну почему я не могу высказать ему всё в лицо?! Почему какая-то хозяйка гостиницы, которую он едва знает, важнее меня? В конце концов он же должен вернуть меня Эсину в целости и сохранности, а он… он… Хлынули слёзы, я жалко всхлипнула.

   Тёмный, это нечестно — бросать меня на пороге смерти.

   Эсин не смотался бы к какой-то хозяйке гостиницы.

   Эсин бы помог мне — как-нибудь. Да он бы всех тёмных города на ноги поднял, чтобы меня лечили, а этот — этот наверняка мог позвать кого-нибудь на помощь ей и заняться мной.

   Дышать он велел — да знал бы он, как тяжело дышать, когда мышцы цепенеют!

   Пока я дышала, гнев помогал справиться с ужасом.

   Представлять, как луплю тёмного палкой, приятнее, чем думать о собственной смерти.

   Месть будет страшна! Ну, тёмный, ну погоди! Живьём закопаю, кастрирую гада бесчувственного. Пальцы сломаю и нос красивый расквашу. И всем девицам по пути буду говорить, что он срамными болезнями страдает и не лечится!

   Да я его… Эсину на него пожалуюсь!

   Только бы не сдохнуть в этой проклятой гостинице!

   Только бы, будь этот тёмный неладен, выжить.

   Дышать.

   Я должна дышать, чтобы гадёныша этого кастрировать.

   Да, для мести надо как минимум выжить, так что буду дышать — и никакой яд мне не указ!

   Я дышала.

   Из коридора не доносилось ни звука.

   Хоть бы Гур, что ли, заглянул — он бы меня к тёмным на лечение отнёс, хозяин же говорил, храм поблизости.

   Тёёёмный, ну где ты там?

   Сердце снова вырывалось из груди.

   Сколько я лежала так?

   Как долго проклинала предателя тёмного?

   Кажется, прошла вечность, а я всё дышала, представляя, как бегаю за тёмным с ножом, душу, бью — я определённо должна выжить.

   И закопать тёмного, чтобы знал, как меня одну бросать. Представляя, как сжимаю его горло, я даже кулаки стиснула.

   Скотина он!

   Опять полились слёзы, щекотно скапливались в ухе. Ненавижу! Рука дёрнулась.

   Я дышала.

   Тело было словно чужое, но после долгих усилий мне удалось пошевелить пальцами. Сильнее напрягшись, я даже смогла сдвинуть руки.

   Так.

   Если тёмный не идёт меня спасать, надо добраться до него — чего не сделаешь ради выживания.

   Задыхаясь от напряжения, я повернулась на бок. Приподнялась. Сердце билось в горле, перед глазами плыло, конечности дёргались, точно привешенные на верёвочках, но я смогла сесть.

   Так.

   Тёмный — я должна его найти и…

   Онемевшей рукой стиснула подушку.

   Убью пса неблагодарного!

   Я о нём беспокоилась, а он… он… я ему бинт принесла, а он меня спасать не хочет.

   Покачнувшись, встала. Стояла как-то скособочившись. Но сейчас не до красоты — потащилась к светлому прямоугольнику двери.

   Шаг за шагом — представляя, как убиваю тёмного. Какого он там застрял? Я тоже нуждаюсь в помощи!

   Хозяин раскинулся в коридоре. Ничего, и до него доберусь — сразу после тёмного.

   Шатаясь и проклиная всё на свете, добралась до лестницы, чуть не кубарем свалилась с неё — чудом не вывалившаяся из судорожно сжатой руки подушка пришлась кстати — и побрела дальше, не очень представляя, куда мне надо, но просто двигаясь.

   В мёртвой тишине первого этажа послышался голос.

   Слов не разобрать, но интонации утешительно-бодрые.

   Тёмный, гад. Пальцы судорожно сжались на подушке.

   Поковыляла на голос. Дыхания не хватало, но я миновала коридор и вошла в аккуратную спаленку.

   Бледная хозяйка лежала на массивной кровати, влюблёно глядя державшего её за руку тёмного.

   Тёмный неблагоразумно сидел спиной ко мне.

   — Лучара, — мурлыкал предатель. — Всё образуется. Сейчас я закончу удалять яд из вашего тела…

   Подняв подушку, со всех сил обрушила её на голову гадёныша. Увернувшись, он выхватил её и подоткнул под бедро, снова накрыл ладонью лежавшую в его руке руку хозяйки. Та продолжала смотреть на него так, словно меня рядом не было.

   Тяжело дыша, я смотрела на голову тёмного в ореоле света тройного подсвечника.

   Мало того, что умирать бросил, теперь ещё и игнорирует…

   Убью.

   Замахнулась, тёмный резко обернулся, дёрнул меня за запястье и повалил на постель. Пока я переводила сбившееся дыхание, он держал хозяйку за руку. А я… меня просто разрывало от ярости. Приподнявшись на локте, стукнула тёмного по плечу. Хозяйка не сводила с него зачарованного взгляда.

   — Лучара, — ласково обратился тёмный. — А теперь спите.

   Женщина покорно закрыла глаза.

   Тёмный посмотрел на меня. Резко захотелось спрятаться подальше, но я собрала остатки сил и ударила тёмного в лицо, он перехватил моё запястье, потянул. Из лёгких выбило воздух — я оказалась на плече тёмного.

   Одной рукой он крепко держал меня за ноги, в другой стискивал подушку. Я задыхалась, слёзы капали, руки казались тяжёлыми, но я снова и снова стукала тёмного, уносившего меня наверх.

   — Как… ты… посмел, — шипела я неслушающимся языком. — Ты меня бросил… ради неё… ты… я… ты… ушёл…

   С каждым ударом мне будто возвращалась часть прежней силы.

   — Ты должен был остаться со мной! — отчаянно стучала я. — Со мной! Со мной!

   — Ну что за эгоизм!

   — Со мной!

   — Избалованная девчонка! — тёмный перешагнул через руку хозяина. — Я не мог оставить её умирать ради твоей прихоти!

   Мы входили в дверь, я отчаянно молотила тёмного по хребту:

   — Ненавижу тебя! Ненавижу! — захлёбывалась рыданиями, меня трясло, но я не могла остановиться. — Ненавижу! Ненавижу! Уйди!

   Ужас сжимал и разрывал внутренности, хотелось бежать, кричать, бить и царапаться, виски лопались от рёва стучавшей в них крови.

   — Ненавижу! — меня захлёстывало яростью. — Отпусти! Отпусти!

   Свалив меня на кровать, тёмный резко взгромоздился на мои ноги. Я отчаянно ими сучила, лупила руками, пытаясь оцарапать бледное лицо, встрёпывая чёрные пряди.

   Перехватив запястья, тёмный придавил их к постели, его ненавистно-прекрасное лицо оказалось близко-близко. Извиваясь, задыхаясь, обливаясь слезами, я закричала:

   — Отпусти!

   Меня ломало, по мышцам пробегали судороги, где-то внутри я понимала, что делаю глупость, но здравый смысл разрывало шквалом ослепительных неведомых убивающих чувств.

   — Лила, успокойся, — прорычал тёмный, обжигая дыханием мои губы.

   Стало невыносимо страшно, я оцепенела, только сердце истерически сбоило в груди. Его гул заглушал все звуки. Ужас сводил с ума, мешал дышать, словно внутри разрасталось что-то огромное и убийственное.

   — Отпусти, — прохныкала я.

   Тёмный отстранился от лица, но не отпустил. Всё затопило слезами, ладони тёмного жгли запястья, меня затрясло, что-то огромное в груди, кажется, было рыданиями. Да что со мной? Я не могла избавиться от мысли, что тёмный бросил меня ради кого-то, и меня снова захлёстывали ярость и ужас.

   — Лила?

   Попыталась высвободиться, но тёмный легко меня удерживал.

   — Отпусти, отпусти, — отвернулась, попробовала спрятать залитое слезами лицо за рукой, но не получилось. — Отпусти, скотина.

   — Что случилось?

   Будто не догадывается! Или совсем из-за той полуорчихи разум потерял? Всхлип вырвался из груди.

   Всё это очень и очень неправильно.

   — Лила, я вижу, что тебе плохо, но если не объяснишь, в чём дело, помочь не смогу.

   Одуряюще хотелось его ударить, просто ударить, чтобы ему было больно, очень-очень больно.

   — Лила…

   — Ненавижу, — снова попыталась закрыть лицо.

   Ужасно ведь сейчас выглядела, наверняка покраснела и нос распух.

   — Ненавижу…

   — Да что случилось?

   Задыхалась, всхлипывала, пыталась выдавить, но снова задыхалась. Внутри бушевал ураган. Снова и снова пыталась произнести дрожащими губами, еле прошептала:

   — Ты… меня… бросил…

   — Нужно было срочно помочь Лучаре, — мягко отозвался тёмный. — Ещё пара минут промедления — и она бы умерла.

   — А я? — всхлипнула, снова вся задрожала от осознания, что он оставил меня умирать ради другой.

   — Что ты? Ты уже не маленькая девочка, вполне могла одна полежать.

   Всхлипывания стали меня сотрясать, душить со всё большей частотой.

   — Ну тихо, тихо. — Пальцы тёмного разжались. Он слез с меня и потянул к себе, крепко-крепко обнял. — Ты что, испугалась?

   Как я могла не испугаться? Он что, совсем идиот?

   Тёмный поглаживал меня по спине, а я, вместо того, что бы жестоко убивать, плакала в его объятиях. Он нежно попросил:

   — Не бойся, это всего лишь ярская трава, паралич быстро проходит, сама же убедилась.

   Я ещё плакала, плакала и плакала в его руках, а потом до меня дошло.

   «Всего лишь» ярская трава — сильный яд! Как о ней можно выражаться так пренебрежительно?

   И почему я до сих пор жива?

   Тёмный меня не лечил.

   К хозяйке гостиницы рванулся так, что ясно: ярская трава отнюдь не всего лишь способ обездвижить человека.

   Почему ярская трава меня не убила?

   Откуда тёмный знал, что отравление закончится для меня только кратковременным параличом?

   Что всё это значит?

ГЛАВА 19

Меня лихорадило, тёмный гладил по спине, его встрёпанные волосы щекотали мой нос. Сердцебиение постепенно замедлялось, но в мышцах оставалась тяжесть, время от времени с ресниц срывалась слезинка.

   — Ты не знала, что ярская трава тебя не убьёт? — прошептал тёмный.

   По спине побежали мурашки, коротко кивнула. Пальцы тёмного соскользнули с ткани платья на шею, добрались до затылка. Стало нечем дышать. Тёмный сдвинулся, его дыхание коснулось уха, голос окутал бархатом:

   — Прости, мне следовало на всякий случай об этом упомянуть.

   Ну зачем он извинился? Меня затрясло, слёзы побежали быстрее. Уж не заболела ли я?

   — Почему ярская трава меня не убила? — стиснула рубашку тёмного. — Почему?

   Я ведь точно знаю, что маги уязвимы к ядам, как и прочие люди и орки. Даже тёмные в случае отравления спасаются обычным колдовством, а не окажись рядом кристалла — умрут как миленькие.

   — Какая-то природная особенность, — пожал плечами тёмный. — Точнее объяснить не могу, но можешь ничего не бояться, кроме яда песчаной змеи, скорпионов, красной лягушки, цианидов в очень больших дозах. И яда обитателей граней, разумеется. Лучше расскажи, с чего вдруг наш любезный хозяин ополчился на тебя? Как я понял со слов… Насколько я понял, он жаждал, чтобы я растил его бастарда. Твоя смерть как-то не вписывается в этот план.

   Воспоминание о жадном мерзавце обожгло гневом:

   — Он пожалел каких-то семьдесят золотых!

   — Лила, ты и его ограбила?

   — Он сам виноват, — меня захлёстывало негодованием, пальцы сжимались. — Явился ко мне в постель, поимел, а потом не захотел отдать деньги.

   — Лила, если собираешься этим зарабатывать, то оплату надо оговаривать заранее. Тогда недовольных клиентов…

   Треснула кулаком в его грудь.

   — Не издевайся, — прорычала в ключицу. — Он надеялся меня изнасиловать.

   — Опрометчиво.

   — Ну я решила ему подыграть, он же тебя задеть этим хотел, вот и сказала, что ты ревнивый, отрежешь ему член, если узнаешь. Я же по доброте душевной скидку на молчание сделала целых тридцать золотых, а он… он меня убить хотел!

   — Ничего себе «подыграла»… — прошептал тёмный. — Ты нечто.

   — Знаю. — Отстранилась от его груди.

   — И от скромности не умрёшь. Лила, — его голос зазвучал как-то странно. — Я понимаю, ты выросла под крылом пресветлого, но здесь не Самран, и для окружающих ты не его подопечная, а слабая безродная девушка. Если захочешь кого-нибудь ограбить, позаботься, чтобы рядом был я — так, на случай непредвиденных реакций. Обещаешь?

   Посмотреть ему в глаза не хватило смелости, смотрела на чётко очерченные губы. Внутри всё сжималось, сердце гудело в ушах. Я сипло пробормотала:

   — Поцелуй… меня…

   Я задыхалась от… не знаю от чего, но внутри был ураган, громы и молнии, холод и огонь.

   — Только поцеловать? — улыбнулся тёмный. — Что же сразу не…

   Рванулась навстречу его губам и долбанулась носом о его лицо так, что искры из глаз посыпались. Мы отшатнулись друг от друга. Перед глазами плясали точки, нос ломило, я зажала его и склонилась, уткнулась лбом в одеяло. Тёмный глухо признался:

   — А я-то думал, ты со столь обширным опытом умеешь прекрасно целоваться.

   — Скотина! — рыкнула в ладонь и слепо ударила тёмного. — Ненавижу.

   Выпрямившись, гневно уставилась на него. Он хитро улыбался:

   — Так уже лучше, а то слёзы, сопли. Вещи собирай, мы переезжаем.

   — А?

   Тут я сообразила, что хозяин так и не очнулся.

   Постояльцы тоже почему-то на шум не выбежали.

   Под ложечкой засосало.

   — А что тут на самом деле произошло? — выдохнула я.

   Тёмный почесал затылок:

   — Хозяин подсыпал постояльцам сонного порошка, отравил жену, а дальше ты знаешь.

   — Ты его убил?

   — Да.

   — Не понимаю: бандитам ты жизнь сохранил, а ему — нет.

   Он помрачнел:

   — Бандиты могли вывести меня на интересных людей, а этот — просто бессмысленно жестокий мудак. Вместо того, чтобы предъявить претензии мне, трусливо отыгрался на слабых женщинах. Ещё и постояльцев потравил, совершенно не заботясь о том, можно ли им пить сонный порошок и в каких дозах они его потребили.

   — Нас будут искать по подозрению в убийстве?

   — Не думаю: от удара у него просто остановилось сердце. Ни синяков, ни следов магии. Свидетелей конфликта тоже нет. — Он первый спрыгнул с постели и, прихватив подсвечник, отправился во вторую комнатку. — Наш отъезд будет выглядеть не лучшим образом, но здесь оставаться не следует.

   Я смотрела ему в спину, потом на опустевший дверной проём.

   Удар, останавливающий сердце и не оставляющий следов… Стоило держаться от этого хладнокровного, невыносимого и опасного тёмного подальше, а я сползла с кровати и пошла в комнатку, переполненную шорохом собираемых вещей и жёлтым светом.

   — Вот гад, мог бы и аккуратнее. — Тёмный разглядывал флаконы на просвет. В них копошилась тёмная субстанция с красными глазками, и мне стало нехорошо. — Он их напугал, урод. Несколько погибли…

   — Что это за… жучки?

   Тёмный стал оборачивать флаконы тканью:

   — Секрет тёмного ордена.

   — Да брось, — прислонилась к косяку. — Я же знаю, что они лечат, просто любопытно… Например, очень интересно, почему они тебя не сожрали? И почему лечили? Как в принципе они могли что-то полезное делать в ране?

   Помедлив, тёмный сказал:

   — Их долго дрессируют. Изымают кладку, выводят, учат удалять отмершие клетки и соединять сосуды, мышечные волокна, — он аккуратно складывал рубашки, штаны, письменные принадлежности. — Их слюна склеивает плоть и уничтожает инфекцию. Очень удобно.

   — Скажи на милость, как можно дрессировать жуков?

   — У них некоторое подобие коллективного разума, такие опытные, как мои, могут действовать без дополнительных магических команд. Правда, когда кто-то из них погибает, им очень грустно.

   Тёмному, похоже, тоже грустно, и снова захотелось избить его подушкой: почему ко мне он равнодушнее, чем к этим тварям?

   — И где вы их берёте? — напряжённо спросила я.

   — А вот на этот вопрос, моя дорогая светлая волшебница, я ответить не могу.

   Значит, добывают этих красноглазых в пределах досягаемости светлых, может даже у нас под носом.

   Искоса глянув на меня, тёмный стал собирать и мои вещи. А я просто стояла и смотрела. На его руки, действующие быстро и осторожно, разглаживающие складки на одежде, — я бы не смогла так хорошо упаковать вещи. На блестящие длинные волосы, которые он успел привести в порядок. На сосредоточенное красивое лицо.

   О чём он думает?

   Чего добивается?

   Чего хочет?

   Смотрела на плотно сомкнутые губы, и сердце билось неровно.

   — Лила… — тёмный вдруг замер. — Нам лучше не целоваться.

   Сердце пропустило удар. И как же жалко прозвучал мой вопрос:

   — Почему?

   Рука тёмного взметнулась к волосам, пальцы пробежались по иссиня-чёрным прядям.

   — Потому что это будет мучительно, — сказал он.

   Это уже мучительно: не помню, чтобы за последние лет десять было так же тяжело на душе.

   — Поверь моему опыту, — попросил он, — я знаю, когда развлечение может стать чем-то большим.

   Я не хотела верить.

   — Ты ошибаешься, — сложила руки на груди. — Единственная любовь моей жизни — Эсин. Я Просто я не выношу, когда меня игнорируют, это сводит с ума. Так что подойди, поцелуй, давай трахнемся, и я успокоюсь.

   — Прости, эгоистичная ты наша, я больше верю себе, чем тебе. — Тёмный застегнул мою сумку. — На инстинкт самосохранения тоже пока не жалуюсь. Лила… — Он поднялся и заглянул мне в глаза. — Просто поверь, я…

   Он дёрнул головой, посмотрел в сторону, будто прислушиваясь. Моё безумно колотившееся сердце заглушало все внешние звуки. Мешки с вещами разомкнулись, пропуская меч, влетевший в руку тёмного, в следующий миг я оказалась на плече.

   Тёмный вихрем влетел в спальню, распахнул окно и, крепко меня держа, сиганул вниз.

   Тряхнуло, клацнули зубы.

   — Господа, — прогремел голос тёмного. — Отпустите его. И Сеть смерти с гостиницы тоже следует снять. Для вашей же безопасности.

   Меня пробрало до мурашек. Впрочем, может, причина была не в интонациях его голоса, а в ночной прохладе. Я видела только мостовую и часть тёмного каменного фасада постоялого двора. Повернув голову в сторону от него, заметила человека в беспросветно-чёрном плаще и маске.

   И ещё одного, и ещё…

   — Похоже, ты больше не в том положении, чтобы командовать, — холодно отозвался незнакомый мужчина.

   — Да неужели? — Тёмный стряхнул меня с плеча и развернул.

   Человек тридцать в чёрных плащах и масках полукругом стояли возле постоялого двора. Один из них, у крыльца, стискивал удавку на шее упавшего на колени молодого человека, с губ того капала кровь, алые пальцы судорожно когтили торчавший под рёбрами кинжал. Мне стало тяжело дышать, ноги подгибались.

   — Мы знаем — тебя ранили в грани, — ответил один из противников. — Ты сейчас слаб.

   — Пора тебе подвинуться, — сказал ещё кто-то.

   — Хм. — Тёмный сжал моё плечо. — Положим, я подвинусь, а дальше что? Между собой подерётесь за освободившееся место?

   Несколько человек переглянулись.

   — Желающие здравствовать могут покинуть город. — Тёмный обхватил меня за талию. — Остальных буду бить наверняка, независимо от происхождения.

   Он зашагал к крыльцу, прямо в центр толпы, увлекая меня за собой.

   Он псих!

ГЛАВА 20

Душитель пятился. Я попробовала вырваться.

   — Вылечи его. — Тёмный швырнул меня к раненому и встал между нами и фигурами в плащах. — Немедленно.

   Молодой мужчина сипло дышал, на губах пузырилась кровь, и кинжал ему никак не удавалось вытащить. Наполненный магией воздух трещал от напряжения.

   — Что? — посмотрела на спину тёмного.

   Снизу он выглядел величественно: этакий широкоплечий великан, сложивший ладони на рукояти вертикально поставленного меча.

   — Останови кровь, — просипел раненый. — И лёгкие прочисти — задыхаюсь.

   Тёмный мне практику по экстренной целительской помощи устраивает. Странные личности в плащах не нападали, кое-кто мялся, двое отступили на полшага. Напряжение в воздухе усилилось, в волосах тёмного сверкнули статические разряды. Раненый судорожно сдавил моё плечо, я заглянула в бледное, с синяками под тёмными глазами, лицо, на дрожащие губы в алых подтёках, на шею с наливающимися синяками. А потом пришло ощущение боли — я отшатнулась. Он ухватил меня за запястье:

   — Лечи.

   Потянулась к кристаллу и ощутила его в комнате на втором этаже. Далековато, но… Сердце вновь билось в горле, я чувствовала, как жизнь покидает держащего меня мужчину, как выплёскивается наружу и внутрь кровь, как сосуды в лёгких заливает — почти как у загнанного Ветра, только тут нужен иной подход…

   — Ты пользовался маграми, после них магический резерв восстанавливается медленно, — произнёс кто-то из толпы. — А ещё могли остаться крупицы зубов. Просто сдайся.

   — После магров — вряд ли, — буркнул кто-то.

   — Предложение покинуть город в силе, — властно предупредил тёмный. — Убирайтесь.

   Слева нервно рассмеялся мужчина. Справа кто-то по южному растягивал слова:

   — Ты всегда был слишком самонадеянным.

   — Инвердилиаст, твоё время прошло.

   Меня сковало холодом: письмо, адресованное Инверди… Дыхание сбивалось, мысли путались, а раненый впился ногтями в запястье:

   — Помоги, светлая.

   Так-так-так… в первую очередь надо… надо… остановить кровь? Да, наверное. Дрожа от напряжения, послала кристаллу приказ пережимать разрезанные сосуды. Пережимать, потом… надо будет откачать кровь из лёгких, да… Сердце раненого начало сбоить — нет, только не это, с сердцем я совсем…

   Тьма всколыхнулась, закрывая нас щитом. По земле рванули трещины, вспарывая камни мостовой, выворачивая. Тёмный скакнул через разлом, метнулся в сторону. Контур его тела размылся, двоился, троился — четверо, пятеро, шестеро тёмных неслись на толпу. Со вскинутых жезлов срывались чёрные, изумрудные, алые лезвия — взорвали бегущие тела.

   Шестеро нападавших в середине толпы рухнули. Седьмого тёмный швырнул на жезлы. Пригнулся, пропуская залп лезвий тьмы, снова размножился, взорвался чёрными брызгами — и оказался в хвосте мечущихся фигур, ударил ладонью одного в плечо, и пол тела взметнулось в небо фонтаном крови. Нечеловеческий вой. Под прикрытием брызг тёмный рванулся вперёд, ударом меча, вдруг удлинившегося втрое, срезал пятерых, метнулся за стоящих рядом, прикрылся одним мужчиной от огненных шаров.

   — Ааа! — фигура в балахоне помчалась в ближайший переулок.

   — Как можно быть такими идиотами. — Тёмный стоял весь в брызгах крови, клинок его меча почернел. — Почему постоянно приходится кого-нибудь учить послушанию?

   Шестнадцать человек медленно передвигались, окружая его, с двух сторон подступая ко мне и тяжело дышащему раненому, наконец-то выдернувшему кинжал.

   — Лила, лечи, — рыкнул тёмный.

   На месте, где он только что стоял, появилась воронка. Четверо призраков метнулись в разные стороны, тёмный возник за высоким мужчиной, короткий взмах чёрного лезвия — и багряные брызги залили лицо соседнего мага, вскинувшего жезл.

   Моё горло стиснули, рванули вверх.

   Кто-то прижимал меня к себе, холодный набалдашник жезла — к моему виску. Над ухом пророкотали:

   — Инвердилиаст.

   Тёмный развернулся: спокойное, будто высеченное из мрамора лицо в алых узорах брызг, чёрные-чёрные глаза — беспощаднее самой тьмы. Он вскинул руку. Пальцы, ладонь — исчезли, вместо них — срез пульсирующей черноты. Мужчина за моей спиной захрипел, задёргался — и стал опадать, увлекая за собой. Жизнь звонко оборвалась.

   Последнее, что увидела прежде, чем рухнуть на дёргающуюся тушу — живое сердце на вернувшейся ладони тёмного, выплёскивающее из торчащих сосудов красную жидкость. А потом увидела звёздное небо, стиснутое крышами домов.

   И крики, крики, крики. Звуки ударов. Стоны.

   По коже бегали мурашки, дыхание сбивалось от ужаса и радости.

   Повернула голову: стоявший спиной ко мне тёмный пинал ползающего по мостовой мужчину.

   — Идиот, тупая неблагодарная скотина. — Тёмный придавил его голову, жал каблуком на висок. Рычал: — Как ты смел?! Ты на кого руку поднял?

   На мостовой тускло мерцали осколки раздробленных жезлов. Больше половины тел лежали неподвижно, несколько дёргалось. Семеро пытались расползтись, припадая на сломанные руки и ноги, но не смея выдать себя стоном.

   Что-то хрустнуло. Тёмный направился к следующему: решительный, страшный, восхитительный. Прыжок — и каблук придавил стискивающую кинжал руку. Человек тонко взвыл:

   — Пощади…

   — Вот как ты заговорил, Тейл, — язвительно отозвался тёмный, прокручивая каблук на его ладони. — А чем ты думал?

   — Светлая, — едва прошептал раненый. — Помоги уже.

   Он лежал на боку, обливаясь холодным потом, хрипя. Мутный взгляд был направлен в сторону.

   — Светлая… — прошептал он, и веки медленно закрылись.

   Вот тьма! Скатилась с пытавшегося меня убить идиота и добралась до раненого.

   Так… так… Сердце билось — уже радость.

   Так: остановить кровотечение и освободить лёгкие от крови.

   Сосредоточилась на ранах.

   За моей спиной тёмный вёл нравоучительные беседы о верности, чести, благодарности и необходимости выдать всех сообщников, перемежаемые хрустом ломаемых костей, всхлипываниями.

   — Хохорн, во имя тьмы, ты что, обделался?! — вознегодовал тёмный. — Да? Так какого ты потащился меня убивать, если тебя до усрачки пугает вид своей отрезанной руки? Ты чего от меня ждал? Что я безропотно позволю себе голову снести?

   — П-про-сти.

   — Пришёл меня убить и считаешь, что одного извинения достаточно?

   — У-у…умоляю…

   — Умоляешь подарить тебе мозги? — Тёмный помедлил, рявкнул: — Лежать!

   Вздрогнула. Кто-то со стоном упал и извинился. Улыбнулась: тёмный просто невероятен.

   Меня отвлекло ощущение уходящей жизни. Собрав волю в кулак, стала врачевать раны лежавшего передо мной молодого мужчины. Получалось не слишком хорошо, но он хотя бы жил.

   — Спаси, — вдруг совсем близко произнёс тёмный, — но останься во вменяемом состоянии.

   Он сел рядом, положил руку на колени и склонил на неё голову, слипшиеся волосы загородили лицо.

   — Ненавижу, — тихо произнёс он. — Шакалы беззубые и безмозглые.

   С лезвия лежащего рядом меча сползала тьма, оставляя обычный хорошо заточенный металл. Я снова сосредоточилась на раненом, отводя кровь из измученных лёгких, прочищая пористую ткань тем же методом, как у Ветра. Снова я могла гордиться достижениями в непривычном деле врачевания.

   Раненый дышал ровнее.

   Оглянулась: по улице тут и там чернели тела.

   — Кто это был?

   — Идиоты, — выдохнул тёмный и поднялся. — Его уже можно занести в дом?

   Взглянула на раненого, снова на мрачного, холодного тёмного. Радужки весело оранжевели, но взгляд пугал до мурашек.

   — Д-да, — сипло откликнулась я. — Думаю, да…

   Раненого окутала тьма и медленно поволокла к дверям.

   — Иди с ним. — Тёмный смотрел за мою спину. — Я скоро вернусь.

   Оглянулась: по улице шли два хмурых служителя в чёрных балахонах. Беззвучно опускавшиеся на мостовую посохи были увенчаны тёмными кристаллами размером с кулак. На шее старшего, на серебряной широкой цепи, чернел круглый медальон — сам претёмный Ара!

   — Давай, — поторопил тёмный. — Сейчас будет разговор не для ушей светлой.

   — Ты… — во рту пересохло так сильно, что пришлось дважды сглотнуть, прежде чем смогла спросить: — С тобой всё будет в порядке?

   — Не бойся, всё… мм, в пределах допустимого.

   Дверь отворилась, пропуская моего подопечного, запутанного в чёрный кокон. Тёмный указал на вход.

   Только когда за мной захлопнулась створка, поняла: впервые в жизни я видела крупное сражение между магами. Даже не представляла, что бой может быть жутким, смертоносным и стремительным до такой степени, что это трудно осознать. Тёмный… Инверди — он нечто.

   И он умеет читать светлую письменность.

   Кто его посвятил?.. Неужели сам Его Светлейшество?

   Сердце ёкнуло от дурного-дурного предчувствия.

   Теперь, обнаружив Инверди, я была почти уверена — под Эсси подразумевался Эсин, а если так, значит, цель нашего путешествия — навредить Эссину, лишить его доверия Его Светлейшества.

   Я не могу этого допустить. Даже если Эсин такого не приказывал.

ГЛАВА 21

Занимаясь раненым, я не смогла толком обдумать план противодействия тёмному, а когда он явился полчаса спустя и велел собираться, я оказалась слишком вымотана, голову будто перьями набили.

   Следом за тёмным вошли с носилками два служителя его храма. Беспамятного раненого уложили и вынесли.

   — Полей мне воды. — Тёмный направился к трактирному залу.

   Поплелась следом, глядя на гордо расправленные плечи, на слипшиеся волосы. Какой же он сильный… Надеюсь, я ошиблась, и «Эсси» из письма не Эсин. Только бы письмо было не об Эсине!

   В зале было сумрачно, дверь в кухню оставалась открытой.

   В самой кухне скопилась тьма.

   Пощёлкав огнивом, тёмный запалил свечу. Устало огляделся. Я прошептала:

   — Почему они хотели тебя убить?

   — Не твоё дело. — Он взял со стола кувшин и зачерпнул из бочки воду, протянул кувшин мне. — Полей.

   Приняла увесистый сосуд. Тёмный стянул заскорузлую рубашку. Потянулся. По рельефным мышцам пробежала дрожь. На левом плече багровел синяк, порезы на правом покраснели и вздулись.

   «Об Эсине было в том письме или нет?» — от непонимания начинало мутить. Я вовсе не хотела, чтобы тёмный оказался врагом Эсина, а не просто залётным следователем, решившим слегка поворошить дела светлых.

   Выставив на скамью таз, тёмный вытянул над ним руки:

   — Лей.

   Наклонила кувшин над багряными ладонями. Сумрак скрыл цвет стекавшей с них воды, но одуряющий металлический запах тьма не скрывала. Тихо плескалась вода. Тёмный обмыл руки, особенно тщательно — лицо, волосы. Мне пришлось несколько раз наполнить кувшин, а тёмный дважды опорожнил таз в окно.

   Тягостное ощущение усиливалось.

   — Это действительно не твоё дело, — глухо заговорил тёмный. — Внутренние дела тёмного ордена.

   — Зачем мы на самом деле едем? — посмотрела ему в лицо, но он смотрел в сторону.

   — Расследовать несколько дел.

   — А эти, в плащах?

   — Просто воспользовались случаем. Я уже давно, скажем так, занимаюсь исключительно кабинетной работой, засел в Дарготе, привык к безопасности. А тут… опомниться не успел, как вляпался, точно мальчишка. Недоброжелатели сразу решили показать зубы. — Добавил он страшно устало: — Дураки.

   — Много у тебя недоброжелателей оказалось.

   — Это только самые глупые. Своей деятельностью я чисто физически не могу удовлетворить всех, но почему-то слишком многие этого не понимают. Или считают, что я должен был встать на их сторону. — Он провёл влажными ладонями по лицу, волосам. — И грань — это было слишком внезапно.

   Тёмный тряхнул головой. Я поставила опустевший кувшин на стол. Тёмный хмуро смотрел перед собой. Сочившийся в открытое окно голубоватый свет очерчивал его бледное лицо, заострившиеся скулы.

   О чём он думал сейчас?

   — Да, интересно получается, — тихо протянул он. — Об этом я не подумал.

   — О чём?

   — Да так, — отмахнулся тёмный. — Идём. Нам надо отдохнуть.

   Он повёл меня сразу во внутренний двор, погружённый в голубоватые сумерки. Нас ждали навьюченный серый, Ветер и гнедой тонконогий конёк на две ладони его ниже. У меня даже не было сил пожаловаться на неказистого нового коня.

   Мужчина в чёрном балахоне низко поклонился, придержал моего коня под уздцы, пока садилась.

   Покидая постоялый двор, тёмный не спросил помощника о его хозяйке, даже не оглянулся — и от этого настроение стало чуть лучше. А в остальном… в остальном я ужасно устала.

   Мы ехали по задней улице, я с нарастающим ужасом глядела по сторонам: Аор сильно отличался от Самрана. Здесь воняло, было грязно, мрачно, улицы кривые и запутанные, встречались вывески с нечитаемыми названиями, некоторые дома потрескались, отсырели, зияли пустыми окнами. Люди ночевали прямо на улице! На повороте беззубый бродяга попросил денег, тянул шапку.

   Здесь не хватало твёрдой руки Эсина.

   Эсин… Закрыла лицо руками и всхлипнула. Тёмный похлопал меня по плечу, но я сбросила его холодную руку.

   Меня ведь убить могли вместе с ним, из-за него…

   Невыносимо хотелось домой, под защиту Эсина.

   После такого нападения я бы сматывалась из Аора, но тёмный лишь сменил постоялый двор. На этот раз мы остановились неподалёку от Гранографа, но даже этот квартал практически в центре города выглядел хуже самых непритязательных окраин Самрана.

   Седобородый хозяин, зевая, отворил ворота и впустил нас внутрь.

   — Моя жена устала в пути. — Тёмный спешился. — Просто дайте нам хорошую комнату с письменным столом.

   — Конечно. — Хозяин свистнул.

   Из боковой двери выскочил мальчишка и подхватил коней под уздцы. Меня пронзило ощущение чужого взгляда, обернулась: по крыше соседнего дома проскользнула чёрная фигура и скрылась за коньком.

   Метнувшись к тёмному, схватила его за рукав, потянула:

   — Кто там?

   Тёмный обхватил меня за плечи и шепнул:

   — Охрана.

   Надеюсь, охрана будет действительно нас оберегать, а не сводить счёты с моим в вышей степени загадочным тёмным.

   Следом за зевающим хозяином мы вошли на второй этаж и оказались в комнате, удивительно похожей на нашу предыдущую, только здесь был ещё и камин. Сильно пахло можжевельником.

   — Бельё смените, — сразу сказал тёмный и отвёл меня в сторону, прислонился к стене.

   Хозяин явно хотел возразить, но от одного взгляда на него побледнел, склонился:

   — Слушаюсь, уважаемый господин. — И стрелой выскочил из спальни.

   — А чем бельё не угодило? — я странно чувствовала себя в ленивых полуобъятиях тёмного.

   Пальцы его левой руки выстукивали на моём плече нервный ритм. Глядя в пол, тёмный рассеянно отозвался:

   — На нём кто-то спал ещё полчаса назад…

   И откуда он узнал?

   В комнату влетели три сонные девушки. Они смотрели в пол и судорожно потрошили кровать. Потом одна глянула на тёмного, зарделась и стала работать медленнее, за ней другая, третья — и спорая было работа превратилась в откровенно медлительную.

   А потом что-то произошло, пальцы на миг перестали отбивать ритм на моём плече, тёмный изменил положение тела — и девушки вновь засуетились, больше на нас не глядя. Уходили они, опустив взгляды под ноги.

   Вернулся хозяин и мальчишка с нашими вещами.

   — Сложите возле комода, — приказал тёмный.

   — Огонь разжечь? — Голос хозяина дрожал.

   — Только быстро.

   Запах можжевельника раздражал, я мёрзла и хотела погреться о тёмного, прижаться к нему, но всякий раз, стоило только решиться на это, в памяти всплывало письмо.

   «Инверди, я рассмотрел твои доклады и по-прежнему считаю, что ты надумываешь. Эсси дал исчерпывающее объяснение…»

   Горло сдавило, сердце сбивалось: стоящий рядом тёмный посылал доклады Его Светлейшеству.

   И на этого тёмного напали члены его ордена. Может, одна из причин нападения — предательство?

   Или дружба с Его Светлейшеством?

   Не бывала в Дарготе, возможно, там такое общение нормально. В принципе, у нас орденские службы обмениваются отчётами и докладами о спорных вопросах, может, я накручиваю, и речь шла вовсе не о Эсине, а о каком-нибудь…

   Только бы переписка была о светлом или тёмном из Даргота, а не о моём Эсине.

   Но тёмный сейчас здесь.

   Здесь он, наверное, и получил письмо, иначе не держал бы его в бумагах, которые читал в тот момент.

   Внутренности мерзко сжимались. Только бы Эсин и Инверди не были врагами: тёмный силён, быстр, чтобы расправиться с ним пришли тридцать магов — и проиграли. Эсину такой враг не нужен. Мне не нужен. Меня трясло, а перед мысленным взором вставали буквы светлого алфавита:

   «Даже если он утратит моё доверие, твоя победа не станет полнее».

   Эсси проиграл тёмному, а если речь шла об Эсине… Он ведь так и не рассказал, почему засел в нашей стране, где светлые делили власть с тёмными, а не в государстве, где светлые главенствовали. Почему с его организаторскими способностями, с его умением подчинять, он не продвинулся в Дарготе? Эсин никогда не говорил, почему в центре проводил лишь самый минимум обязательного времени: неделю весенних сборов и пару дней на зимнее солнцестояние.

   Что, если причина была в этом дарготском тёмном, в том давнем поражении?

   «Вспомни, как вы сражались спиной к спине, вспомни о единой крови, о том, что мы должны держаться друг за друга, что только вместе мы можем противостоять общему врагу…»

   Что скрывает эта странная фраза? Что за единая кровь? Может, у тёмного в родословной светлые встречаются? Теоретически он мог быть каким-нибудь внучатым племянником даже Его Светлейшества, но тогда высокого поста в ордене тёмных он получить не мог, зато вполне мог… стать шпионом, мог пересекаться с Эсином.

   Стоп.

   Если тёмный ранее пересекался с Эсином, если они что-то сильно не поделили, разве мог Эсин так спокойно его у себя принимать? Разве Эсин отпустил бы меня без каких-нибудь особых инструкций? Нет.

   Голова гудела, я запустила пальцы в волосы, тяжело дыша, вспоминая.

   Тогда, в кабинете, при первой нашей встрече Эсин и тёмный просто молча смотрели друг на друга.

   Им не о чем было говорить или это проявление застарелой неприязни?

   Но если бы Эсин узнал тёмного, он бы знал, что тот из Даргота, и тогда дал бы мне поручение за ним наблюдать.

   Позволила себе тихонько выдохнуть и поверить, что в письме упоминался вовсе не Эсин.

   Там не должен упоминаться Эсин, иначе…

   Иначе всё станет невыносимо сложно.

   Да, в письме упоминался не Эсин, ведь тогда между ним и тёмным был бы конфликт, и я бы заметила раздражение Эсина, а он отпускал меня в путь легко и непринуждённо — так спокойно он не отправил бы меня со своим врагом, из-за которого пришлось оправдываться перед Его Светлейшеством.

   — Готово, — сказал хозяин.

   Вздрогнула, опустила руки: в камине трещал огонь. Хозяин с мальчишкой выскочили из комнаты. Тёмный в два шага оказался у двери и задвинул засов.

   — Ложись, — стал раздеваться, швырнул одежду на комод и голый нырнул под одеяло. — И, пожалуйста, не донимай меня вопросами: я очень, просто невероятно зол. Мы всё обсудим позже. — Он скрипнул зубами. — Пожалуйста, ложись, отдыхай и не влезай ни в какие авантюры.

   К щекам прилила кровь, сердце забилось быстрее. Ладони резала боль — я и не заметила, как стиснула кулаки и вонзилась ногтями в кожу.

   Но почему злюсь? Должна радоваться: мы спаслись, тёмный находится в дружеских отношениях с Его Светлейшеством, а значит, не враг моего ордена, и в письме, по здравому размышлению, упоминался всё же не Эсин.

   Почему сейчас, когда оказалась в безопасности, вместо того, чтобы расслабиться и отдохнуть, бешусь так, что хочется лезть на стену?

   Почему?

   Догадка, ощущение пробрали меня холодом: это не мои эмоции.

   Впервые с нашей встречи я ощутила чувства тёмного.

   Чувства, не имеющие ни малейшего отношения к возбуждению… странно.

   Вдруг тёмный сел на кровати и заглянул мне в глаза.

   Секунда безмолвия — и гнев исчез, будто передо мной захлопнулась дверь, отсекая ослепляющее алое сияние.

   — Ложись. — Тёмный откинулся на спину. — Ложись немедленно, мне очень не хочется думать ещё и о твоей безопасности.

   Стянув платье, подошла к кровати.

   Косой потемневший взгляд тёмного замораживал. Отбросив убогую одежду, я залезла под одеяло. Сердце снова вырывалось из груди — от ужаса, ползущего по спине мурашками. В камине тихо потрескивал огонь.

   Рука тёмного обвилась вокруг моей талии, миг — и я оказалась прижата спиной к нему. Было чувство, словно сердце пробило грудную клетку и унеслось куда-то вместе с остальными внутренностями.

   А потом я ощутила на шее дыхание тёмного…

ГЛАВА 22

Я изумилась, каким частым и сиплым вдруг стало моё дыхание, соски напряглись, кожа стала одуряюще чувствительной. Как же я его хотела! До слёз, до дрожи. Тёмный потянулся прочь, но я ухватила его руку на моём животе прежде, чем подумала о последствиях.

   Тёмный на тягучее мгновение застыл.

   Нервно высвободил запястье из моих онемевших пальцев, положил ладонь на плечо, судорожно сжал, переместил на грудь. Всё это сопровождалось возбуждающе-тяжёлым дыханием над ухом. Прикосновение губ к нежной коже за ним было точно удар тока, я вздрогнула.

   Я совершенно не чувствовала желаний тёмного, но сама дрожала, плавилась, его рука властно ласкала грудь. Огонь разливался по телу, я не знала, что делать, как двигаться, стонать или с тихим сопением кусать губу? Действовать или замереть? Никогда в страстных руках мужчины я не чувствовала себя настолько беспомощной, уязвимой…

   Губы тёмного скользнули по моей шее, перескочили через место, где обычно кусал Эсин, и двинулись по плечу. Тёмный навалился, прижимая к кровати с пахнущим мылом бельём.

   Сильные пальцы обхватили запястья, стянули их к месту над моей головой. Оба поместились в ладони тёмного, он придавил мои руки почти больно. Страшно и волнительно.

   По телу бродила дрожь, я не имела ни малейшего представления о следующем действии тёмного, и это было… невероятно.

   Свободной ладонью он убрал с моей щеки прядь. Скосив глаз, увидела лишь его волосы, скрывающие лицо. Тёмный наклонился, кончики прядей щекотно заскользили по спине, их движение подсказало, где ждать поцелуя — в основание шеи у затылка. По телу пробежала дрожь, я застонала.

   Дыхания не хватало, я боялась шелохнуться и нарушить очарование момента, внутри всё трепетало, тяжесть тёмного, устроившегося на моих ногах, будоражила. Его ладонь трепетно скользнула вдоль позвоночника, очертила ягодицу, нырнула между ног.

   Не посмела даже шевельнуться, наслаждаясь проникновением пальцев, растекающимся по телу жаром. Я невыносимо хотела ощутить тёмного внутри, его железную хватку, чтобы он подчинил, овладел мной, заставил кричать от удовольствия, вымотал меня, впивался в волосы, кусал за основание шеи, обозначая свою власть, хотела просто принадлежать, чтобы забыть о письмах, проблемах — быть только женщиной, сгорающей от удовольствия…

   Освободив запястья, тёмный запустил пальцы в волосы и потянул. Запрокинула голову, подставляя шею жадным поцелуям, приподнимаясь. Мои колени вдруг оказались стиснуты его коленями так крепко, что я ощутила себя связанной. Горячее проникновение твёрдой плоти заставило простонать, я хотела резче — и тёмный засадил на всю длину, подумала, вот бы он придавил меня между лопаток — он надавил на спину, вынуждая прогнуться, ощутить себя в его власти. Зажмурилась, утопая в восхитительных ощущениях.

   Врываясь в меня, тёмный вновь перехватил запястья, завёл над головой, я в самом деле была будто связана, и последние мысли и сомнения меня покинули, позволяя просто наслаждаться каждым толчком, звериным рыком, мелкой огненной дрожью, прошивающей тело.

   В этом пламенном угаре исчезла комната. Казалось, даже постель растворилась, хотя продолжала приятно тереть грудь. Всё прочее сконцентрировалось во мне и нависавшем надо мной тёмным. Проваливаясь в водоворот судорожного наслаждения, первым, что ощущала по возвращении — тиски его сильного тела, ритмические толчки, швыряющие меня в следующий водоворот. Кажется, я кричала, царапала одеяло, двигалась навстречу, чтобы полнее ощутить, как тёмный входит в меня, как во мне разливается его семя…

   Только отдышавшись, поняла, что ко мне возвращается зрение, а до этого я не видела ничего. По плечам и спине стекали капли пота. Тяжело дышавший тёмный отпустил мои запястья.

   Потом разомкнул колени, выпуская из сладкого плена. Растягиваясь на кровати, подумала, что надо что-нибудь сказать, попросить воды — и стала проваливаться во тьму сна. Боролась с его волнами: некоторые мужчины после близости болтливы, надо поговорить с тёмным, спросить, узнать, враг ли он Эсину…

   Эсин…

   Дрёма склеила ресницы, налила веки неподъёмной тяжестью, тело превратилось в дышащий камень, распластанный на простыне, придавленный пуховым одеялом.

   Шелест бумаги…

   Скрип пера…

   Эсин…

   Хочется окликнуть его, чтобы вытащил из мути полусна. В открытое окно сочится запах можжевельника — этого не может быть.

   Скрип пера…

   Тихий стук в дверь. Эсин поднимается со стула, его шаги невесомы, дверь скрипнула.

   Ощущение липкого взгляда, мурашки по коже.

   — Какая юная чистокровная… — шёпот, — таких сейчас не часто встретишь.

   — Да, — роняет Эсин. — Давай.

   Шелест бумаг. Снова незнакомый шёпот:

   — Где взял?

   — Купил в Вахсе.

   Внутренности покрываются льдом, на шею давит металлическая тяжесть ошейника, в ушах — звон цепей, протяжный свист хлыста, и я задыхаюсь, задыхаюсь, задыхаюсь…

   Шумно вдохнула, открывая глаза: тёмный потолок комнаты в отблесках каминного огня. Сердце разрывало грудную клетку, пульсировало в горле.

   Закрыла глаза.

   Вдохнула и выдохнула.

   Открыла.

   Я вся была мокрой от пота.

   Зажмурилась, продолжая вдумчиво дышать, восстанавливая спокойствие.

   Вахс — меня передёрнуло — давно не вспоминала.

   Вроде столько лет прошло, а он всё равно всплывает в памяти в самые неожиданные моменты. Передёрнулась. По коже бегали мерзостные мурашки.

   Села.

   Гадкое ощущение не проходило. Тряхнула головой. Накатывал панический страх: мне сейчас не нужна серия воспоминаний, никогда не нужна, и хотя сознание вроде не занято ими, меня всю передёргивало, встряхивало, а внутри разливался холод, словно я провалилась в эти гадкие надоедливые мысли.

   Встала. Потную кожу холодило. Подошла к камину и протянула руки к огню. Тепло разливалось по коже, но внутри всё смёрзлось, пальцы дрожали, я постоянно ловила себя на том, что дыхание сбивается.

   — Ты в порядке? — спросил тёмный.

   Передёрнулась. Между лопаток бежала струйка пота, руки тянулись к шее — убедиться, что там ничего нет.

   «Я в Аоре. Всё хорошо», — всё же коснулась влажной шеи — свободна.

   Запах можжевельника удушал, проникал в поры, мысли… Бараки Вахса были пропитаны этим запахом: корыта и кадки для еды очищали, запаривая побеги можжевельника, можжевеловые ветки развешивали в помещениях для очищения воздуха, отваром можжевельника мыли рабов, веря, что это защитит от кожных болезней. Весь Вахс пах можжевельником, я почти забыла…

   Только сейчас поняла, что тёмный сжимает мои плечи и беспокойно спрашивает:

   — Лила, Лила, что с тобой? Лила?

   Тряхнул меня. Стала тереть виски:

   — Открой окно. Запах…

   Я не могла дышать, я вдыхала — и лёгкие жгло, сердце жгло. Старалась дышать: вдох-выдох — это же так просто.

   — Можжевельник. — Во рту было солоно.

   Всё вокруг — мутное от слёз.

   Шумно распахнулось окно, но тёмный по-прежнему держал меня за плечи, обхватил, притискивая спиной к своей груди.

   «Только бы не разрыдаться», — всхлипнула.

   Нас окутал вихрь, воздух с рычанием носился по комнате, раскачивал створки окна, шипел, гудел. Прижавшееся к дровам пламя щёлкало и совсем не грело. Вдруг взметнулось, и ноздри защекотал прогорклый дым. Я вдыхала его почти с благоговением.

   Окно захлопнулось, ветер стих. По комнате поплыл яркий кисленький мандариновый запах.

   Руки всё ещё дрожали, но я могла дышать. Огонь затрещал, радуясь возможности спокойно испепелять дрова.

   Тёмный сжимал меня в объятиях. К похолодевшим щекам прилила кровь: мне совсем не хотелось вопросов, объяснять. По соглашению с собой и Эсином моя жизнь началась в Самране, до этого просто ничего не было, и у меня нет причин устраивать истерики из-за какого-то запаха. В общем-то, обычно так и было, даже не знаю, почему вдруг сейчас…

   Тёмный сжал мои ладони, и я осознала, что царапаю шею. Сердце пропустило удар: я же забыла, забыла…

   — Прости, мне следовало догадаться, что этот запах будет неприятен. Лила, не бойся: даже самые отчаянные головорезы Вахса магами из орденов не торгуют, ты больше туда не попадёшь…

   Почувствовала, как глаза вылезают из орбит, отшатнулась, но тёмный удержал, не давая упасть в огонь камина. Отдышавшись, выдавила:

   — Откуда ты?..

   — Кажется, я упоминал, что разузнал, с кем отправляюсь в путь.

   Меня окатило холодом, голос срывался:

   — Никто… Эсин обещал… он поклялся, что в Самране никто не узнает, откуда я…

   Ужас оцепенением расползался по телу: неужели кто-то, кроме Эсина, знал? Кто-то смотрел на меня и знал, что я куплена, ходила в ошейнике, ела из общего корыта, как свинья… Все знали? Смотрели мне в глаза и думали о том…

   — Насколько понимаю, в Самранском храме об этом не знают. Круг моих источников значительно шире.

   Прерывисто дыша, пытаясь унять дрожь.

   — Кто? — Мне давно казалось, об этом знаем только я и Эсин. — Кто тебе сказал?

   — Это не имеет значения.

   Стала выкручиваться из крепких рук:

   — Отпусти, отпусти меня…

   Тёмный подтолкнул меня в сторону от камина и отпустил. Отскочила к стене, прижалась спиной, тяжело дыша.

   — Кто? — обхватила себя руками. — Его Светлейшество?

   Облокотившись на каминную полку, тёмный шутливо заметил:

   — Читать чужие письма нехорошо.

   Робкая улыбка быстро погасла.

   Всё это время он знал.

   Вот Тьма!

   Чувствовала себя так, словно с меня содрали кожу и выставили внутренности на обозрение. Отвела взгляд от задумчивого лица тёмного. На письменном столе среди бумаг оранжевели три расплющенных мандарина. Так вот откуда запах. Облизнула губы.

   — Я никому не расскажу, — уверил тёмный. — И это — только прошлое, в нём нет ничего предосудительного.

   — Ты там был?

   — Доводилось. Тоже выкупал таких, как мы. В общем-то, обычная практика. Всё побережье и несколько близлежащих стран вольно или невольно отдаёт Вахсу дань живым товаром, и его постоянно кто-нибудь просеивает, так что ты не одинока. Среди моих учеников было трое выкупленных.

   Значит, он и реалии того места знает. Мне стало ещё омерзительнее, передёрнула плечами. Тёмный смотрел на меня. Изучал. О чём думал? Что представлял? Сглотнула. Он шагнул ко мне. Вдавилась в стену. Снова шагнул. Паника накрывала, душила. Тёмный остановился в двух шагах от меня.

   — Лила, это только прошлое. Тебе бы следовало радоваться, что оно так далеко, а ты сейчас здесь…

   По широкой дуге обошла его и залезла под одеяло. Меня трясло, хотелось отгородиться, спрятаться, оказаться подальше. Взгляд тёмного жёг кожу через одеяло, через тысячи воображаемых невидимых стен.

   Вернувшись к столу, тёмный сел. Взмахом руки заставил тьму обратиться в щупальца и переложить сплющенные мандарины на подоконник. На меня повеяло свежестью цитрусового запаха.

   Я до дрожи боялась, что тёмный подойдёт, начнёт обнимать, засыпать какими-нибудь бессмысленными уверениями или, того хуже, вопросами. Боялась, что в его взгляде появиться жалость или презрение или… Я хотела не знать, что он знает, не думать об этом, о том, что он обо мне в связи с этим думает. Хотела, чтобы он не знал, ведь если бы он не знал, я могла бы по-прежнему считать, что ничего не было.

   Слава Свету, тёмный вытащил из пенала бумагу и углубился в чтение.

   Минута, две, три, двадцать… он не покушался на мои тайны, не пытался навязать мне «правильные» чувства в отношении них, не нападал на меня ради благих целей моего душевного исцеления, и я потихоньку расслаблялась.

   Теперь даже укутавшее меня одеяло казалось надёжной защитой. Даже немного казалось, что защищаться вовсе не надо.

   Тёмный взялся за перо.

   Я вытянулась на постели, по затёкшей шее волной побежало покалывание. Дыхание выравнивалось. Перо скрипело, тёмный даже не смотрел в мою сторону, и на меня снисходил усталый покой.

   Через некоторое время я смогла думать о чём-то, кроме того, что тёмный знает, например, о том:

   — Почему мы всё ещё здесь? Нам надо в Сорту, — под одеялом нащупала цепочку ножного браслета, гладкие прохладные камушки.

   — Из-за проблем с Гранографом точность прогнозов снизилась, я не хочу выезжать из города раньше, чем восстановлю резерв. К тому же с местными светлыми возникли некоторые проблемы.

   — Да? — приподнялась на локте и подпёрла щёку ладонью. — Какие?

   — Они не верят, что причина всплеска тёмной магии — внутренние разборки ордена, а не наш страшный заговор против них. Пресветлый Аора — параноик, а претёмный — идиот, я устал от них обоих, но, раз уж всё равно здесь, должен разобраться.

   — Отправь запрос в вышестоящую инстанцию, в столичный храм, например, пусть претёмный свяжется с Эсином и урегулирует вопрос. — Умолкла, глядя на постукивающего пером тёмного, вспомнила, что он мог самому Светлейшеству написать, одного его приказа хватило бы, чтобы угомонить местного пресветлого, хотя… Эсин, конечно, обиделся бы на решение вопроса через его голову.

   — Это займёт слишком много времени, конфликт может перейти на тот уровень, когда никакие увещевания сверху не смогут угомонить противников.

   — Ну да, может быть, — вновь растеклась по постели. — И как ты решишь вопрос?

   — Постараюсь выяснить, нет ли у недоверия пресветлого какой-нибудь веской причины, а у глупости претёмного — скрытых мотивов.

   — И почему ты сидишь здесь? Или собираешься всё выяснить, не выходя с постоялого двора?

   Такие изыскания могли занять много времени, а мне ещё в Сорту надо, связной, наверное, заждался.

   — Выходить мне, конечно, придётся. — Тёмный положил перед собой чистый лист.

   Вот ведь упрямый баран! Мне надо в Сорту, Эсин на меня рассчитывает, а этот словно нарочно занимается всякими посторонними делами и даже не чешется решить их быстрее.

   — Просто сейчас не хотел оставлять тебя одну.

   Я подавилась гневной тирадой о его нерасторопности.

ГЛАВА 23

Громы и молнии раздражения, зуд непонимания, рвущее душу ощущение бессилия, отчаяние размышлений о том, что же делать, гнев, страх, растерянность — калейдоскоп пренеприятнейших эмоций, обуревавших меня утром (пока тёмный работал с бумагами), днём (он ушёл, оставив в комнате напротив двух тёмных волшебниц под видом обычных постоялиц), вечером (когда я лениво ковыряла принесённый в комнату ужин) — всё это отшумело, к ночи оставив эмоционально опустошённой.

   В камине трепыхался огонь. Лёжа на кровати, я теребила подол сорочки. Тёмный лежал в штанах и свободной рубашке, читал принесённые с собой свитки.

   Как бы простимулировать его ехать в Сорту скорее?

   Придвинулась, положила голову ему на плечо. Тёмный не шелохнулся.

   Судя по тому, как он напряжённо вчитывался в странные каракули, не похожие на алфавит тёмных, владел он этой письменностью не свободно. Ещё какие-то тайны…

   Я слышала ровный стук его сердца, ощущала каждый вдох, но не улавливала ни малейшего желания с его стороны, ни капли сексуального напряжения.

   Но я уже добилась своего, фантазии наверняка исчезнут, прощай, глупое наваждение. Так что я отодвинулась.

   Облегчённо выдохнула, но легче не стало.

   Близость с тёмным была какая-то… односторонняя. Может потому, что я не ощутила всплеска его эмоций, осталось чувство незавершённости, словно я что-то недополучила… Так, хватит: с тёмным закончено.

   — Когда восстановится твой резерв? — Сложила руки на животе.

   — Полностью — через два дня.

   Ещё два дня задержки… поморщилась:

   — А если за это время не решишь проблему с храмами, что тогда? Мы на другом задании как бы…

   — Тогда и посмотрим.

   То есть он застрять тут планировал? Напомнила:

   — Мы на общем задании. Я против того, чтобы мы задерживались здесь ещё более двух дней. Я с этим не согласна, как следователь, наделённый полномочиями пресветлым Самрана.

   — Ты кое-что забыла.

   — М? — повернулась на бок и уставилась на губы тёмного.

   — Подобный протест работает лишь в случае, если следователи хотя бы одинакового положения в своих орденах, а я, как ты помнишь, несколько более высокого уровня посвящения, чем ты.

   Закусила губу: да, Эсин хотел защитить меня от подобной проблемы, подобрав следователя более низкого положения, а следователь-то оказался с сюрпризом. И разница в четыре ступени обеспечивает ему почти абсолютное право командования в нашей связке.

   — Обращусь за помощью к пресветлому Аора, — процедила я. — И Эсину напишу.

   — Лила, давай не будем препираться раньше времени: может, всё благополучно разрешится в этот срок.

   — У тебя два дня.

   Тёмный лишь бровью дёрнул. Под ложечкой засосало. Нервно уточнила:

   — У тебя ещё что-нибудь припасено на случай, если я заартачусь? Что-то помимо более высокого, чем у меня, статуса?

   — Более высокое положение — вполне достаточный законный способ улаживания наших противоречий.

   — Это ты так витиевато заявил, что на этом задании будешь мне приказывать?

   Ну почему, почему он меня так нервирует?

   — Да. — Тёмный отмотал немного свитка. — И учитывая, что за прошедшее время ты ни разу не изъявляла желания хоть как-то повлиять на ход нашего дела, интонации возмущения в твоём голосе воспринимаются более чем странно.

   — А до этого у меня не было повода вмешиваться. — Меня накрывало жгучей волной раздражения.

   Не все, ох, не все негативные эмоции во мне перегорели.

   А вот пойду завтра к пресветлому Аора, заручусь его поддержкой, чтобы он этого… тёмного пнул в направлении Сорты. Это решение покоя не принесло.

   Надо взять себя в руки: проблема с местными храмами может разрешиться в течение двух дней. Пробормотала:

   — Может, перестанешь читать всякую ерунду и займёшься делом?

   — Это не ерунда. И для выяснения нужной информации требуется время. Воинствующие стороны не спешат раскрыть свои секреты.

   — Так займись выяснением лично. Ты же умеешь говорить по душам, с хрустом костей и страстной готовностью виновных покаяться.

   — Таких полномочий в отношении светлых у меня нет.

   Ну да, точно. А в отношении тёмных, значит, есть?..

   Снова перевернулась на спину. В животе всё сжималось от гнева. Меня даже мутило от этого.

   От страха.

   «Не думай об этом, не думай, не думай».

   В висках заломило, сердцебиение участилось.

   Я ожидала и боялась вопросов.

   Хотя бы одного.

   По моему опыту, настолько нелюбопытным человек быть не может.

   Даже несмотря на обыденность ситуации для Вахса и его соседей.

   Спросить, не собирается ли тёмный меня спросить?

   Повернулась на бок. Тёмный хмурился.

   Возможно, он ждёт подходящего момента — когда я успокоюсь, например, чтобы внезапностью вопроса выбить почву из-под ног и добиться откровенности.

   А мне теперь этого ждать.

   Всегда оставаться настороже…

   Будто с содранной кожей.

   Под прицелом.

   Скорее бы это закончилось.

   Тёмный почесал босой стопой лодыжку. Зевнул и, не отрываясь от свитка, признался:

   — У меня ощущение, что ты убить меня хочешь.

   Недалеко от истины.

   — Мне уйти? — спросил тёмный, по-прежнему не отрываясь от свитка.

   — Ты хочешь меня о чём-нибудь спросить? — брякнула я и сама поразилась.

   Впрочем, так даже лучше: выясним всё сейчас.

   — О чём, например? — тёмный сел и наклонился к сумке у кровати, взять следующий свиток. Под светлой тканью рубашки шевельнулись лопатки, он выпрямился. Развернул свиток и снова лёг. — Я слушаю.

   Он издевается? Или ему и впрямь всё равно?

   — О моём прошлом, — еле слышно шепнула я.

   — Я не рассказываю о своём и не считаю себя в праве домогаться откровенности о твоём.

   — Тем более, ты его и так успел выяснить.

   — И это тоже, — кивнул тёмный.

   Закусила губу. Он оставался спокоен, знай читал, а я… я… Наотмашь ударила по свитку, но тёмный его отвёл, и я промахнулась.

   — Что я должен спросить?

   Теперь получается, это не он хочет узнать, а я настаиваю на откровенности? Как так? Уткнулась пылающим лицом в подушку: ну тёмный…

   Он почти невесомо коснулся моего плеча.

   — Лила? — Ладонь скользнула по лопатке. — О чём ты считаешь, я должен спросить?

   — О Вахсе. — Сглотнула.

   — Зачем? — Ладонь погладила по плечу. — Если ты сама не хочешь это обсу…

   — Нет. — Резко села. Посмотреть на приподнявшегося на локте тёмного не смогла, отвернулась, обхватила колени руками. — Не хочу. Но разве ты не хочешь спросить, как я туда попала?

   — В этом нет необходимости. Это уже прошлое, его пора оставить в покое.

   — И тебе совсем не любопытно?

   — Рождённых в рабстве магов продают в младенчестве, но у нас не тот случай. Я знаю, что выкуп был произведён с общих торгов.

   Нарастал какой-то звук.

   — Значит, продавали, как обычную девочку.

   Щёлкающий звук нарастал.

   — Значит, продавал не родственник и не кто-то из близких, а некто не общавшийся с ними, неосведомлённый о том, кто ты.

   Щёлканье хлыста поглощало звуки, голос тёмного.

   — При нападении на поселение, торговцев или корабль были бы убийства, как следствие — шок, спонтанный магический выброс и продажа на соответствующем аукционе.

   В голове звенело и гудело.

   — В тот год Харун и Верлин в очередной раз схлестнулись из-за Мейронской крепости, и летучие отряды работорговцев, действовавшие под прикрытием стихийников Дайма, заходили на пятьдесят, а то и сто километров вглубь обеих стран, пограничные патрули просто не успевали перехватить всех. Готов поспорить: столкновение с одним из ловчих отрядов вне города.

   Стало мучительно тихо. Нащупав ножной браслет, стала тереть камушек:

   — Тревогу объявили, а мы из дома сбежали, у нас волчонок был раненый в лесу, еду ему несли.

   — И как волчонок?

   — Не знаю. — Повела плечом. — Мы не дошли.

   Думала, заплачу, но глаза оставались сухими, пальцы продолжали теребить браслет. Что ещё мог спросить тёмный?

   — Я и брат, — удивительно спокойно пояснила я. — Нас продали разным торговцам, больше мы не встречались. Я не помню названия родного города (он в речи всегда был прото «город»), имён торговцев, найти их следы не получилось.

   — У тебя были ещё братья или сёстры?

   — Нет.

   — С братом у вас оба родители общие?

   Эсин задавал эти же вопросы.

   — Нет, на его маме отец женился после смерти моей…

   Тёмный молчал.

   — В Вахсе я полгода провела. Примерно… У тебя действительно нет вопросов о том времени?

   — Я не мучаю людей ради праздного любопытства.

   — И тебе не любопытно? Совсем-совсем?

   — Из-за орденских дел я прожил в Вахсе в общей сложности лет семь, знаю его со всех сторон, даже куда более мерзких, чем видела ты, поэтому у меня нет вопросов, мне не любопытно. Совершенно. — Тёмный вздохнул. — Лила, понимаю, для тебя это очень значимое событие, переломное, и для кого-то любопытное, но я не собираюсь выведывать подробности. И я не думаю об этом, это для тебя навязчивая мысль, твоё страшное переживание, и я могу об этом поговорить, только если ты хочешь, но мне куда интереснее, какое дополнительное задание дал тебе Эсси.

   Похолодела, спешно выпустила камень ножного браслета и посмотрела на тёмного.

   Эсси… Эсси… Он назвал Эсина Эсси!

   Тёмный внимательно смотрел на меня.

   — С чего ты… — Голос звучал хрипло, откашлялась. — Почему ты решил, что Эсин дал мне какое-то дополнительное задание?

   — А почему бы не дать?

   — Я не самый сообразительный член ордена. — Щёки так похолодели, что не оставалось сомнений — я сильно побледнела. Что делать? Почему кровь не приливает к лицу? — Мне и это-то задание не под силу… — Поняла, что такой ответ представляет Эсина едва ли не глупцом, попыталась исправиться: — Наверное, не под силу, теперь мне так кажется, хотя раньше казалось…

   Взгляд тёмного физически ощутимо давил, прямо отталкивал, но я продолжала сидеть на месте, пыталась сохранить невозмутимый вид.

   — Лила, ты весьма состоятельная девушка… была, до того, как сгорел светлый квартал. И зиждилось твоё состояние не только на подарках любовников, но и на выплатах ордена за всякие там содействия в урегулировании вопросов с чиновниками и тёмным орденом.

   Он ещё и с казначейскими бумагами ознакомился? Как?.. Соблазнил какую-нибудь работницу, как я когда-то самого казначея тёмных? Или Его Светлейшество помог?

   — Эсин меня любит, — ответила я. — Вот и обеспечивает.

   — Знаю. Только думаю, помощь в урегулировании не ограничивалась раздвиганием ног под бдительным оком Эсси: иногда приходилось информацию выудить, уговорить. В сейф влезть, пока любовничек дрыхнет. Разве нет?

   — И что? — Это точно в документах казначеев не указывалось, кто растрепал?

   — То, что это твоя сильная сторона и основной род деятельности, а не расследования орденских конфликтов и взяточничества. — Тёмный придвинулся. — Поэтому интересно, нет ли у тебя дополнительных заданий в этом направлении?

   Отодвинулась на край:

   — Даже если бы были, я бы не сказала.

   Тёмный вдруг оказался со мной лицом к лицу:

   — Я тебе жизнь спас, может, будешь сговорчивее?

   Его зрачки пульсировали, в оранжевых радужках вспыхивали прожилки зеленоватого цвета — ломалось меняющее цвет глаз заклинание. Непреодолимо завораживающее зрелище: словно в радужках распускаются зелёные цветы. Дыхание тёмного касалось моих губ, мурлыкающий голос вкрадывался в мысли:

   — Что ещё он приказал?

   Сердце билось часто-часто.

   — Лила. Что. Он. Тебе. Приказал?

   «Эсин на меня рассчитывает, Эсин на меня рассчитывает, я не должна болтать!»

   — Ничего. — Соскочила с кровати, оступилась, с трудом удержала равновесие. — Ничего.

   Сердце стучало в висках, ножной браслет казался тяжёлым-тяжёлым. Понимаю: выгляжу глупо, подозрительно. Обычно я легко лгу, но с этим тёмным всё не так просто.

   Он ведь догадывался.

   Подозревал, и моя паника всё подтвердила.

   — Прости, мне срочно надо в туалет, — я ринулась к двери. — Живот…

   Отличная ведь отговорка: если вдруг живот прихватило — паниковать нормально. Судорожно натянув сапоги, выскочила в коридор и захлопнула дверь.

   От волнения я была близка к тому, чтобы и впрямь воспользоваться туалетом. Тёмный, ну… ну как так у него получается меня изводить? Чем ему не угодил Эсин? Что они не поделили?

   У лестницы остановилась, отдышалась. Руки дрожали. Облокотившись на перила, спрятала в них лицо. Судорожно вздохнула. На меня словно надвигалось что-то страшное.

   — Госпожа, вы в порядке?

   Внутренности скрутило от ужаса, между лопаток проступил липкий пот. Я не поняла, что так испугало в любезном мужском голосе, но ощущение было, словно я птичка в душащем меня силке…

ГЛАВА 24

Шея закоченела, оцепенение охватывало тело, но я смогла развернуться.

   На меня смотрел мужчина средних лет. Голубоватые радужки были такими светлыми, что глаза на широком смуглом лице казались пустыми. Презрительный изгиб губ хранил отпечаток жестокой властности. Во вьющихся чёрных волосах змеилась седая прядь, в ухе блеснула серьга с огненным магическим кристаллом, но одежда не орденская, хотя покрой непривычный: слишком широкие рукава, куртка запахивалась на всю грудь, а у тёмных штанов красные, в цвет воротника, лампасы. И всё вместе создавало впечатление богатства и угрозы.

   — Вам плохо? — мужчина шагнул ко мне.

   Невольно вдавилась в перила. Его взгляд холодком пробежался по мне, и я ощутила хищное, опасное желание. Инстинкты взвыли: «Беги!»

   — Позвольте помочь. — Мужчина протянул ладонь — обычную вроде, но чем-то пугающую.

   Он желал, чтобы я доверчиво вложила в неё свою руку, желал сжать её и коснуться губами тыльной стороны… Сглотнув, медленно потянула руку…

   — С моей женой всё в порядке, — сказал тёмный.

   Сощурившись, мужчина секунду медлил, вдруг растянул тонкие губы в любезной улыбке и развернулся:

   — Ну разумеется, такая красавица не могла оказаться здесь одна. Вам несказанно повезло.

   Сдвинувшись в сторону, взглянула на тёмного: он, не мигая, смотрел в лицо мужчине, стоял вроде расслабленно, но в позе чувствовалась сила, почти угроза.

   — Знаю. Ваше имя?

   — Оно не столь важно, господин, я всего лишь подумал, что госпоже нужна помощь. — Мужчина коротко поклонился. — Мне пора идти, спокойной ночи.

   Он спустился по лестнице бесшумно и плавно — точно змей уполз. Тёмный хмуро смотрел ему вслед, незнакомец скрылся в тихом трактирном зале, а тёмный всё стоял.

   Оцепенение по-прежнему сковывало меня, даже когда передёрнула плечами.

   — Ты сумасшедшая. — Тёмный развернулся. — Пошли.

   — Сам ты сумасшедший, — складывая руки на груди, припустила за ним.

   — Не стоит привлекать внимание всякой дряни. — Тёмный придержал передо мной дверь.

   Можно подумать, я виновата, что мужчины считают меня привлекательной.

   Закрыв дверь, тёмный привалился к ней спиной:

   — Чем я тебя испугал?

   «Тем, что ты враг Эсина», — посмотрела на него в упор, поджала губы. Тёмный сохранял вселенское спокойствие. Глаза представляли эффектную смесь оранжевого и зелёного.

   И тут до меня дошло: тёмный изменил внешность. Скорее всего, не только цвет глаз, но и черты лица, возможно, цвет и длину волос, фигуру — он мог изменить всё, чтобы Эсин его не узнал.

   Поэтому Эсин ничего не заподозрил.

   Поэтому не приказал следить за своим врагом.

   Чего бы ни хотел Эсин, этот тёмный, Инверди, хочет его остановить.

   — Не люблю вопросы о прошлом, — попыталась отвести тёмного от мысли, что я заинтересована его враждой с Эсином.

   — Ты сама начала разговор. Я не заставлял. Возможно, ты всё же хочешь выговориться…

   — Нет, — отпрянула. — Нет. Просто… Неприятно, что ты знаешь. Мерзко.

   — Обещаю: я не буду спрашивать и даже думать об этом не стану, пока ты не захочешь…

   — Не хочу! Но разве ты можешь намеренно о чём-то не думать?

   Я вот не могу не думать о том, что он враг Эсина и едет со мной в надежде ему навредить. С трудом сдержалась, чтобы не пощупать ножной браслет.

   — Говорил же: я не придаю этому такое большое значение, как ты. У меня есть куда более важные темы для размышлений. — Тёмный провёл по волосам. — И можешь не бояться: чтобы выяснить, чего хочет пресветлый, тебе я ничего ломать и отрезать не стану.

   Желудок перевернулся. Сглотнула.

   — Ты меня очень успокоил, — удивительно сипло отозвалась я.

   Оказаться на месте допрашиваемых им тёмных мне очень не хотелось.

   — Тогда ложись. — Тёмный направился к постели и оставленному на ней свитку. — Если хочешь быстрее отправиться в путь, не отвлекай меня на спасение своей очаровательной задницы.

   Нервно фыркнула. Равнодушный к этому тёмный сбросил сапоги и улёгся.

   Помявшись немного, тоже разулась и легла.

   Надеюсь, браслет нужен в Сорте не срочно, а то, чует сердце, тёмный из желания насолить Эсину будет задерживать меня здесь.

   Надо попробовать ускорить отъезд через пресветлого Аора.

   Или выехать одной, чтобы тёмный отправился следом.

   От отчаяния хотелось выть: мне нужно посоветоваться с Эсином, получить от него указания, какие-то ориентиры, потому что я совершенно не представляю, как противодействовать тёмному. Могу ли я вообще что-то сделать, кроме как молчать о дополнительном задании?

   Закусила губу, потому что выть хотелось сильнее. Тёмный же говорил, что он давно занимался кабинетной работой, а тут вдруг выехал из Даргота — наверняка расстроить планы Эсина. Чтобы лишить Эсина доверия Его Светлейшества. Как этому помешать? Ведь если тёмный очень хочет, он может пойти на подлог, придумать какое-нибудь преступление, якобы совершённое Эсином…

   Что мне делать?

   Как быть?

   Эсин бы сказал, как правильно поступить, но до него так далеко…

   — Послушай, — облизнула губы, попыталась унять бешеный перестук сердца, но без толку. Тёмный смотрел в свиток, но, кажется, слушал. Наконец даже повернулся ко мне. Кашлянула. — Ты не любишь Эсина?

   — И? — А взгляд такой пронзительный, что жутко.

   — Ты признаешь, что его не любишь?

   — А почему я должен его любить?

   Ну да, с какой, собственно, стати, ему любить мужчину из конкурирующего ордена. Выразилась точнее:

   — У тебя есть личные причины его ненавидеть?

   — Да. — Тёмный уткнулся в свиток. — Но ненависти я не испытываю. Просто не доверяю. Поэтому хотел бы знать, не ожидают ли нас в пути внеплановые дела.

   — Да не ожидают, с чего ты вообще такое взял? Эсин просто выставил меня из Самрана, чтобы не дразнить гусей. Клянусь, дело только в этом.

   — Нет.

   — Да, — рыкнула я. — Не придирайся!

   — Решение о том, кто отправится на это задание, было принято за две недели до пожара в светлом квартале. Тебя бы отправили в любом случае.

   Внутри что-то звонко оборвалось. Мотнула головой:

   — Лжёшь. Эсин бы мне сказал…

   Тёмный хочет, чтобы я усомнилась в Эсине и предала. Пытается втереться в доверие. Я сама делала так не раз и не два.

   Заставить человека разувериться в близком, утешить и, подловив момент, вывести на откровенный разговор.

   — Лжёшь, — села.

   В памяти всплыло наше столкновение в переулке светлого квартала… куда шёл тёмный?.. Там рядом был и мой дом… Тёмный многое обо мне узнал, сколько времени он собирал информацию?

   Нет, я себя накручиваю: тёмный мог всё разузнать очень быстро от соглядатаев из его ордена — как любовница Эсина я представляла для них интерес. А встреча в светлом квартале — случайность, он мог идти к кому-нибудь другому.

   Да.

   Тёмный лжёт.

   И, в конце концов, Эсин не обязан отчитываться предо мной о планах ордена, даже если они касаются меня.

   — Не лгу, Лила. — Тёмный похлопал по одеялу. — Ложись.

   Вдруг осознала, что у меня совсем нет сил. Легла.

   — За что ты ненавидишь Эсина?

   — Это не ненависть. Это осторожность.

   — О какой осторожности идёт речь? Неужели ты думаешь, Эсин готовит что-нибудь против тёмных храмов?

   Эсин, конечно, мечтал, чтобы здесь светлые взяли верх, но не до такой степени, чтобы на тёмных нападать. С другой стороны, он всячески снижал их влияние на государственном уровне и на умы простых людей, только вряд ли браслет на моей ноге мог повлиять на эту ситуацию.

   — Лила. Эсин, как и всякий правитель, не терпящий конкуренции, постоянно делает что-нибудь против тёмных храмов, чтобы обеспечить себе максимальные полномочия на подвластной территории. Он настолько не выносит соперничества, что обосновался не в столице, где есть ещё король и негласный управляющий тёмными храмами страны, а в Самране, что не слишком удобно с тактической точки зрения, зато обеспечивает ему самое высокое положение в городе. И он постоянно это положение упрочняет, он даже претёмного Мрауна шантажировал.

   Ответить нечего: Эсин действительно не любил возражений, выведывал подноготную тёмных и обличённых властью горожан. И Мрауна шантажировал, да. Я документы, свидетельствующие о растратах орденской казны, вытащила из стола в его частном доме (ну и заклинание там защитное было — думала сдохну раньше, чем с ни разберусь). Но ведь Эсин использовал власть во благо!

   Эсин превратил Самран в жемчужину страны, даже столица уступает ему по красоте и порядку. В нашем городе самый низкий уровень преступности и смертности, у нас нет нищих. Разве тёмного не впечатлило благополучие Самрана? Разве он не знает о школах, открытых Эсином, о налоговых льготах… да, льготы давали поклоняющимся в светлых храмах, но это же помощь людям!

   Наверное, с точки зрения тёмного — это только угроза его ордену.

   — Неужели нельзя жить мирно? — тихо спросила я. — Разве обязательно враждовать? Эсин замечательный, заботливый, неужели нужно ставить ему палки в колёса только потому, что он светлый?

   — Да не в этом дело, — дёрнул плечом тёмный. — Хотя меня не обрадует, если эта страна перейдёт под покровительство светлых: здесь на севере располагаются почти невыработанные серебряные рудники, а на востоке…

   — Дело только в рудниках?

   — Нет, ещё в торговых путях: на данный момент мы платим одинаковые пошлины, но в случае господства светлых ситуация будет не в нашу пользу.

   — Деньги-деньги-деньги, везде они. Неужели нельзя подумать не о них?

   Тёмный расхохотался, стукал свитком по животу, даже слёзы брызнули:

   — Лила, уж кто бы говорил.

   К щекам прихлынула кровь:

   — Это была вынужденная мера, я же в долгах…

   Повернувшись на бок, тёмный уткнулся в подушку и тихо давился смехом. Схватила свою подушку и накрыла его голову. Придушила бы, гадёныша, только бы Эсина не трогал, но силёнок не хватит.

   Забрала подушку, снова легла. Сложила руки на груди.

   Тёмный ещё несколько раз хрюкнул и тоже улёгся. Краем глаза видела, что улыбается — и мне хотелось улыбаться. Ну почему так сложилось, что этот тёмный имеет какие-то претензии к Эсину? Если бы не это, путешествие могло бы стать приятным.

   В порыве отчаяния взмолилась:

   — Не трогай Эсина, пожалуйста.

   Улыбка исчезла с лица тёмного, он серьёзно ответил:

   — Если он не задумал ничего плохого, я ничего плохого ему не сделаю.

   — И что в твоём понимании «плохое»? Если он хочет только упрочнить позиции ордена?

   — Я помешаю. Но лично ему вреда не причиню.

   — И на том спасибо, — прозвучало не очень радостно и благодарно.

   С другой стороны, тёмный после задания вернётся в свой Даргот, и Эсин исправит ситуацию. Только…

   — Что в твоём понимании «плохое», если не упрочнение позиций светлого ордена?

   — Причинение вреда моим друзьям и угроза нашему благополучию.

   Вспомнила письмо. Чуть не поперхнулась:

   — Думаешь, Эсин хочет навредить Его Светлейшеству? Это… бред!

   — Тогда можешь быть спокойна за Эсси.

   С мучительной чёткостью в памяти всплыли строки письма:

   …Эсси признал свою неправоту…

   …ты отомстил ему…

   …это никого не вернёт…

   …Вспомни, как вы сражались спиной к спине, вспомни о единой крови, о том, что мы должны держаться друг за друга…

   …только вместе мы можем противостоять общему врагу…

   — Что Эсин тебе сделал?

   — Мне? Ничего.

   Тёмный ведь догадался, что я читала письмо, зачем отпираться? Что ж, настало время прямолинейности:

   — В том письме… За что ты ему отомстил?

   — Да ни за что, — поморщился тёмный. — И не мстил я ему. Так, в морду дал пару раз. Это он помешан на мысли, что я желаю с ним поквитаться. Даже Кьяри в этом убедил.

   — Что он сделал?

   — Будучи пресветлым Сейварила, Эсси, когда упала грань, вместо обычного полного отказа от магии приказал своим магам убивать чудовищ, а те взбесились и стали нападать на всех, даже на простых людей. В общем-то, Сейварильская резня на его совести, хотя он, конечно, не предполагал таких последствий. Я даже понимаю его мотив: нам всем надоело убегать и прятаться.

   Ага… и было это сто пятьдесят лет назад.

   Моргнула.

   Поняла: тёмный — сумасшедший. Кроме шуток. Эсину всего сорок пять. Даже Его Светлейшеству Кьяриландри девяносто два. И тёмный никак не тянет на древнего старца.

   В общем, я путешествую с психом.

   Не исключаю, что между ним и Эсином был конфликт, но после этого тёмный явно тронулся умом и стал путать события.

   Следовало обратить внимание на его животрепещущее описание тех событий: все эти хрустящие кости, скользящие по крови сапоги и перекрашенная вода — пожалуй, тёмный действительно верил, что был там. Только он там быть не мог: даже для мага сто пятьдесят лет — глубокая и почти недостижимая старость.

   Только безумного преследователя Эсину не хватало для полного счастья.

   А мне что делать?

   Навернулись слёзы: как мне выпутаться из этой идиотской ситуации?