Новые Горизонты. Ната Чернышева

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА Вместо эпилога

АННОТАЦИЯ

Цикл «Земная Федерация»

   Непреодолимый паранормальный Барьер отделил Город Первых и прилегающие к нему территории от всего остального мира. Ничто не может проникнуть сквозь барьер снаружи. Ничто и никто.

   Врач-хирург Татьяна Минаева редко покидает стены центрального госпиталя: работы хватает! Её уважают, считают профессионалом своего дела. Но девушке по-прежнему не хватает главного.

   Любви. Родной души рядом, тепла объятий и того особенного молчания, которое можешь позволить себе только если два дыхания попадают в такт.

   Но, оказавшись между коллегой, давно и прочно знакомым ещё со студенческой скамьи, и странным пациентом, легко ошибиться. Принять желаемое за действительное. Угодить в ловушку из собственных отчаянных надежд снова.

   Сумеет ли Татьяна сделать выбор, единственно верный?

   Ведь на кону её будущее и, в конечном счёте, жизнь.

ГЛАВА 1

Надпись над дверями – «Центр паранормальной медицины» – пугала, порождая знобкий холодок в животе. А куда деваться. У тебя приоритет. С любой проблемой – только к паранормалам, никто другой не возьмётся.

   Таня Минаева поёжилась, обхватывая себя за плечи. Как абсолютно здоровый человек, практически никогда ничем не болевший, любых врачебных манипуляций по отношению к себе она боялась до дрожи. Ну и что, что сама давно позабыла, когда её в последний раз уносило в обморок при виде крови. Подумаешь, днями за операционным столом уже не первый год. Так ведь не в качестве пациента же!

   А тут ещё целители. Генномодифицированные люди, владеющие паранормой из психокинетического спектра, способные вытащить, выдрать из лап смерти самые страшные и безнадёжные случаи. Страховка Центра ПМ – удовольствие не для каждого. Радоваться бы, что входишь в список тех самых «не каждых». Но в то же время с лёгкостью отдала бы тем, кому нужнее. Только кто позволит. Запрещено. Жизнь врача ценнее…

   Живот сводило от страха, как в детстве, когда угодила в зону невесомости на старых складах, где лазала с приятелями безо всякого разрешения. И потащило через всё пространство, прямо в зев сортировщика…

   Таня заломила пальцы. Может, уйти? И – ну его к чертям всё. Слишком страшно!

   – О, Татти, привет! – смутно знакомый голос выдернул из невесёлых мыслей. – Что трясёшься? Сердце в заячье мутировало?

   Тёмные, коротко стриженные волосы, насмешливые серо-зелёные глаза, небольшая родинка возле глаза… Но, конечно, больше голос. Знакомый-знакомый, с лёгкой хрипотцей, отдавшийся в памяти внезапным эхом: было дело, учились вместе в медицинском колледже… Да и позже пересекались.

   – Вадим? – неуверенно спросила она.

   – Нет, вродебогомол! – отозвался тот весело и пошевелил у головы пальцами, изображая жвалы насекомого.

   Татьяна окончательно узнала его. Вот по этой дурацкой шуточке, до которых он был большим охотником всегда.

   Вадим Синицын, врач-паранормал второй категории... Нет, уже первой, на бейджике написано. С ним Таня когда-то работала. Когда-то давно… уже не вспомнить. Да и незачем вспоминать. Всё, что было до гражданской войны и обрыва инфосферы, жило в ней урывками и отрывками, осколками, которые совершенно не тянуло собирать и склеивать.

   Было и было. И нет его.

   Смысл убиваться по прошлому, когда полно работы в настоящем?

   – Ну-ка, пошли со мной. Пошли, пошли, не съем!

   Татьяна, отчаянно труся, дала себя увести из холла.

   Вадим привёл её в свой кабинет. Небольшая комната в обычном для больниц минимализме: светлые стены, шкафчик с флэш-книгами, в основном по медицине, выгнутый подковой стол с личным терминалом… Голографчиеский экран терминала демонстрировал заставку: подвижный калейдоскоп из танцующих линий. Линии складывались в диковинные цветы и фигуры, перетекали друг в друга, меняли цвет и прорастали друг в друга завораживающими узорами. Смотреть на их танец можно было бесконечно.

   – Кофе будешь?

   Ответа Вадим не дождался, включил кофемашину, и вскоре в ладонях у Тани оказалась горячая чашечка со знакомым бодрящим запахом. Конечно, добавки, положенной паранормалу, здесь не было и в помине. Обычный кофе. В меру горький, с ароматом карамели и корицы.

   – Вижу, вот твоя заявка. Перекину на себя, надеюсь, ты не возражаешь?

   – Тебе разве удобно, Вад?

   – А я в приёмном давно уже не сижу. Только план… Ну, ещё на выезды берут иногда.

   – Как же так, – удивилась Таня. – Вы, паранормалы, ведь всегда были заняты именно на первичном приёме, в травме…

   Вадим поставил кружку на стол, сказал серьёзно:

    – Я лично почти всегда занимался проблемами коллег, у меня это получалось лучше всего остального. А сейчас окончательно перешёл только в эту область деятельности. Жизнь врача, специалиста, выучившегося и набравшего ценный опыт, важнее жизни пациента. Как бы дико это ни звучало для обывателя, как бы тебе самой не было противно. Ты давала клятву. Твоя жизнь тебе не принадлежит.

   Не принадлежит. Вот уж точно. Таня выронила кружку, – вдребезги, звон осколков воткнулся в уши, – закрыла лицо ладонями, и слёзы хлынули.

   – Татти… – Вадим положил ладонь ей на плечо. – Ну, что ты, право. Рутинная же операция. Для меня – так вообще ни о чём, сколько я их сделал за последние полгода…

   Она ткнулась лбом ему в бок, закусила губу – до кровавого вкуса во рту. Ненавидела слёзы, всегда ненавидела плакать, да ещё если кто-нибудь смотрел при этом. Но самоконтроль испарился, как будто и не было никогда.

   Невозможно нести на плечах всю тяжесть мира всегда, нон-стоп, 24/7. Срывается иногда. Примерно как вот сейчас.

   Вадим обнял её, гладил по голове, как ребёнка. Она чувствовала золотое тепло его паранормы, понимала, что сейчас происходит, но как будто в кокон замотало все чувства.

   – Что поделаешь, – сказал наконец Вадим. – Так получилось.

   «Так получилось», – эхом повторились его слова в её мыслях. А ведь когда-то было иначе. Гражданская война и весь связанный с нею хаос казались чем-то далёким и нереальным, как страшный сон. Трещина прошла по памяти, по уму, по сердцу: иногда Таня помнила, что случилось конкретно с нею, а иногда нет. Чаще не помнила, но чувства бунтовали, прорывались сквозь барьер терапии, давили. Спасала работа.

   Когда устаёшь к вечеру так, что мысли лишь об одном, «дайте выспаться», становится ни до чего. В сон проваливаешься как в колодец, а утром новая смена, новые вызовы, присесть некогда, не то, что в жалость к себе срываться.

   – Держи, – в руках образовался стакан с прозрачной жидкостью. – Сейчас станет легче.

   – Что ты туда подмешал? – подозрительно спросила Таня.

   – Вода. Только вода. Даже без валерианы.

   Девушка утёрлась, посмотрела в честные-пречестные глаза Вадима и кивнула:

   – Ага. Вот только у меня встроенного анализатора нет, и проверить я не могу.

    – Татти, – мягко сказал Вадим. – Не доверяешь – не пей.

   Он выглядит старше, внезапно поняла девушка. Гусиные лапки морщин возле глаз, пока ещё слабые, но есть, есть. Жёсткие складки в уголках губ. Взгляд… за которым бездна. Седых волос, правда, нет, и то хорошо. Седые волосы для носителя паранормы по псхиокинетическому спектру – катастрофа, признак начала срыва и скорой смерти.

   Уколом стыда пришло понимание: Синицын тоже на работе и тоже устал. И возится тут с нею – внепланово. Сверх дневной нормы. Впрочем, все они тут работали вне любых норм и графиков. Особенно поначалу.

   Татьяна выпила воду.

   – Умница, – Синицын вытянул из её рук стакан. – Пойдём, устрою тебя…

   – А…

   – У нас есть всё необходимое, не переживай. А то знаю я вас, дурёх трусливых, только отпусти собраться, так тыщу причин найдёте не возвращаться. Бегай потом, лови сачком!

   – Подожди… умыться-то можно?

   – Конечно!

    При кабинете имелся небольшой аккуратный санузел. Татьяна долго плескала в лицо холодную воду, пытаясь согнать со щёк красные пятна. Получалось плохо. Истерика никогда никого не красит, что уж там. Но отчаяние уже уходило, оставляя после себя лишь нервную дрожь в руках. И в самом деле, расклеилась, как маленькая. Врач-хирург. Сказать кому…

   Когда она вернулась, Синицын сидел за столом и внимательно рассматривал паранормальный скан на экране терминала. Экран почему-то не сверкал зеркальной защитой от просмотра с обратной стороны, так что всё было видно в лучшем виде.

   Сложнейшая структура, на первый взгляд – хаотичная. Набор разноцветных палочек, чёрточек, кружочков, завитушек, чем-то напоминало экран аппарата УЗИ, но, разумеется, выглядело намного сложнее. Для неискушённого взгляда – бессмыслица.

   Но Таня в своё время освоила азы чтения паранормальных сканов, из любопытства. Работала когда-то на подхвате у целителей, да вот у Вадима же и работала. Полтора года назад. Целую вечность…

   – Это чей? – спросила она.

   – Твой, – ответил Синицын, упрощая картинку. – Видишь? Всё в норме.

   Таня подумала, что уже слишком много успела позабыть. Общий контур она видела, отсутствие серьёзных искажений вроде бы тоже… Разве что в районе головы оставалось какое-то странное серебристое кольцо.

   – А это что такое? – спросила она, показывая на него.

   – У меня рак мозга? Я скоро умру?

   Синицын внимательно посмотрел на неё, потом на скан, потом снова на неё.

   – Нет, – сказал он мягко. – Никакой онкологии у тебя и близко не наблюдается. А на экране обычная помеха. Погрешность переноса паранормального восприятия на электронный носитель.

   Абсолютно честные глаза. И поди разберись без телепатии, правду говорит или нещадно врёт. Разумеется, во имя блага врёт! Татьяне самой случалось говорить обнадёживающую неправду детям, угодившим к ней в операционную. Если верить в то, что всё будет хорошо, то оно, может быть, и будет хорошо. Депрессия и отчаяние ещё никому не помогали пережить послеоперационный период спокойнее.

    – Пойдём, провожу в палату. Успокоишься, отдохнёшь. Выспишься наконец-то…

   Таня позволила взять себя под руку. Странное спокойствие охватило её, словно компенсация недавней истерики. Не то, чтобы появился оптимизм, нет. Но страх ушёл. Возможно, он ещё вернётся, но пока по телу разливалось приятное тепло и больше ни о чём не хотелось думать.

   Длинная галерея привела их в один из внутренних корпусов. Обстановка поразила своей обыденностью, так же, как и Танином отделении – светлые стены, небольшой холл, цветы в низких кадках вдоль окон, неистребимый слабый запах лекарств, дезинфицирующих средств и озона, сестринский пост, на котором, впрочем, никого не было сейчас, и лишь экран системы регистрирования мерцал приятным голубоватым светом.

   Свободный модуль нашёлся в конце коридора, рядом со вторым холлом, выходящим панорамной стеной на бескрайние пустоши, начинавшиеся прямо от больничных корпусов.

   Здесь город заканчивался: в пяти километрах начиналась зона отчуждения защитного купола. Сам купол оставался прозрачным, так как снаружи стояла ясная погода. Зима уже отбушевала метелями, а до летних пылевых бурь оставалось далеко. Небо звенело прозрачной синевой, сквозь которую проступали крупные звёзды. Взять бы скутер и – как в детстве, с ветерком… эх. Мечтать не вредно, как говорится.

   – Располагайся, – сказал Вадим. – Здесь всего одна соседка у тебя, надеюсь, подружитесь. В конце концов, тебе всего на десять дней, а ей… надолго. Завтра плановый осмотр, сама операция послезавтра, примерно так. Не переживай, всё будет хорошо.

   Добрая улыбка словно воскресила на миг прежнего Вада. На пять лет моложе и без груза пережитого. Таня смотрела на него и думала. Раньше обязательным довеском пошёл бы флирт: Синицын до сих пор не обзавёлся парой. Молодой симпатичный… и она тоже, молодая… симпатичная… одинокая… почему бы нет. Сейчас тошно было даже о чём-либо подобном подумать. Как будто умерло что-то. Умерло насовсем.

   А ведь какой смешливой и задорной девчонкой когда-то была! Таня поймала себя на том, что оценивает себя со стороны как совершенно чужого, постороннего человека, и не удивилась тому, что даже страшно от этого ей не стало.

   – А, вот и твоя соседка. Познакомьтесь. Таня – это Лора. Лора – это Таня.

   Сюрприз. Лора оказалась не человеком. Эту расу в последнее время перестали называть чужими, в обиходе прочно прописалось их самоназвание – маресао, мары. Общая беда сплотила два народа, она же и разъединила: там, где пока ещё не навели порядок, часто вспыхивали жестокие драки на почве межрасовой розни.

   Так близко одного из них Таня видела впервые.

   Лора сидела в плавающем кресле, как видно, ходить не могла. Длинная коса, нечеловеческое узкое лицо, зрачки ромбиком-звёздочкой…

   – Рада знакомству, – сказала она.

   Она хорошо говорила по-русски, практически без акцента. Ничего не оставалось, кроме как ответить ей теми словами вежливости.

   У Вадима запищал коммуникационный браслет на запястье, он поднём его к лицу, долго слушал, затем коротко сказал: «Иду!»

   – Ладно, девчонки, завтра увидимся. Я побежал!

   Кровати в жилом блоке располагались в нишах, очень удобно. Можно закрыться, если хочешь спать и не желаешь никого видеть. Но крохотная гостиная с небольшим столом и парой стульев, а так же кухонный блок оставались общими. Готовить, понятно, здесь никто не готовил, обычно в больницах пациентам не до того. Где ты возьмёшь в больнице свежие продукты или хотя бы полуфабрикаты? Линия доставки, рацион из восьми столов, в зависимости от заболевания, – однообразно, но сытно.

   Всё это было стандартно, привычно и обычно: в последнее время Таня ночевала недалеко от операционной, в служебной комнате, которая, по сути, представляла собой точно такой же жилой блок, только на одну смену – на семерых. Ну, ещё панели контроля у каждой кровати находились. Вдруг кому-то станет плохо. Вскакиваешь и бежишь причинять помощь, пока безносая не успела первой…

   – Будешь кофе?– предложила Лора.

   – С собой ничего не принесла, – с досадой сказала Таня.

   Действительно, нехорошо получилось. Но кто же знал, что прямо в тот же вечер в палату отправят!

   – Неважно, – отмахнулась Лора. – У меня всё есть.

   Несмотря на увечье, приковавшее её к инвалидному креслу, Лора источала ничем не прошибаемую уверенность в себе. В каждом её жесте сквозили достоинство и сила. И её совершенно не смущало общение с человеком.

   Вскоре по жилому блоку поплыли карамельные кофейные запахи: на кухоньке стояла небольшая кофе-машина, явно не больничного дизайна. Лора выложила контейнер с печеньем, открыла – от запахов просто слюнки потекли.

   – Мой муж, – объяснила она, – обожает готовить. Я еле уговорила его не открывать здесь филиал ресторана авторской кухни. Хорошо, что ты пришла! Будет теперь, с кем делиться!

   Её муж. Кольнуло тихой завистью. У чужой женщины был мужчина, а вот у Тани – никого, и вряд ли в обозримом будущем появится. Она уже решила про себя, что ни за что, хватит уже. Каждое расставание – как маленькая смерть; сколько можно уже умирать?

   Как-то с личной жизнью не задалось с самой юности. Не сама уходила, бросали. Иногда прямо очень обидно получалось, и каждый раз думала, за что. Что с нею не так. Можно винить коварных разлучниц, можно винить парней, что не такие они попадались, но сколько уже можно нарываться на коварных разлучниц и встречаться с не такими? Так что дело не в них, однозначно. Кого сейчас ни встреть, даже ангела с крылышками, внезапно, будет ровно всё то же самое. Потому что дефект не снаружи.

   Внутри.

   – Ты здесь давно? – спросила Таня у Лоры.

   – Да, – ответила она. – А ты надолго?

   – Нет, дней на десять. Мне необходимы хирургические импланты; иду на повышение квалификации. Операция вроде как послезавтра, потом реабилитация и обучающий курс, и обратно, в своё отделение. А ты?

   Лора поджала губы. Не расскажет, поняла Таня. Имеет право, чего уж там. Но ответа она всё-таки дождалась:

   – Боевое ранение.

   – Ты солдат? – прямо спросила Таня новую знакомую.

   – Да, – ответила она. – Вадим – хороший врач. Я живу. Могла бы не жить.

   Жить калекой – не самое весёлое счастье из всех возможных. Сама Таня предпочла бы умереть, потому что не иметь возможности встать на ноги... это же полный крест на работе. Свою профессию девушка любила и не представляла себя кем-то иным.

    У Лоры всё ещё хуже. Она военная… бывшая теперь. И как ей быть? Огурцы выращивать на гидропонной станции?

   – Как же ты теперь…– невольно вырвалось у Татьяны.

   – Я встану на ноги, – вот так, без хвастовства и затаённой тоски, и даже без «когда» и «если», а просто – «я встану».

   Встану, и всё тут. Вопреки всему.

   «Блажен, кто верует», – едва не сорвалось у Татьяны с языка. Вовремя поймала злые слова. Может быть, не всё потеряно ещё. Может, Лора ещё встанет с проклятого инвалидного кресла. Врачи-паранормалы порою творят настоящие чудеса, а уж Вадим с его-то первой категорией, просто обязан.

   – Пойду пройдусь, – сказала Таня, поднимаясь. – Спасибо за кофе!

   – Тебе спасибо – за компанию, – улыбнулась Лора.

   Такая улыбка у неё… Ещё не у каждого человека встретишь. И особенности строения кисти – два отставленных пальца вместо одного, и необычные глаза, цвет волос со множеством зеркальных прядей – всё отступало перед улыбкой. Хотя обманывать себя не следовало: Лора служила. Скорее всего, и убивать приходилось, куда без этого.

   Маресао вообще к убийствам относятся спокойнее, чем люди. Если считают, что какой-то негодяй достоин смерти, убивают глазом не моргнув. Суды, адвокаты, защита? Не в очевидных случаях. Если какой-то преступник попался с поличным, от него остаётся один лишь труп, тут же, не сходя с места.

   Татьяна прошлась по коридору, на удивление пустому, как будто Центр паранормальной медицины не был переполненным. Он переполнен всегда, насколько она знала. Врачей не хватает, а уж целителей и подавно. Но все пациенты то ли на процедурах были, то ли именно сейчас сразу все решили устроить себе индивидуальный режим тишины. Таню это устраивало более чем. Здороваться и отвечать на дежурные вопросы дежурными же словами ей совсем не хотелось.

   Одна из стен холла, подковой выгнувшаяся на внешнюю сторону больничного корпуса, была обзорной, то есть, полностью прозрачной. В жаркий полдень умное стекло темнело, отсекая безжалостные лучи. Но сейчас снаружи догорал прозрачный вечер и защита от губительного ультрафиолета не действовала за полной ненадобностью.

   Солнце тонуло в белёсой мгле над горизонтом. Прежние багровые и алые вечера исчезли как класс. Теперь закатное небо мерцало розовым и сирненево-синим жемчугом. Зенит по-прежнему пылал множеством чужих звёзд, но по краям небосклона вставал непроницаемый мрак Барьера, создавая иллюзию захлопнувшейся крышки.

   И вариться в этой кастрюле Городу Первых предстояло долгие годы.

   Таня смотрела на собственное слабое отражение в окне и думала. Операция по вживлению хирургических имплантов пройдёт послезавтра, как Вадим и обещал, но вместе прежнего ужаса это вызывало теперь лишь глухое беспокойство. А, спрашивается, почему? Сколько видела коллег в операционной: удобно, функционально, позволяет работать с самыми сложными травмами. Можно отказаться в любой момент, импланты уйдут следующему в очереди. Но тогда неизбежно останешься на вторых ролях. Несмотря на то, что хирургов не хватает катастрофически, и не будет хватать ещё долгие годы. Пока смена не подрастёт…

   Таня не собиралась отказываться от амбиций. Она хотела стать не просто первой, а лучшей! Делать то, что до неё никто ещё не делал. Пройти там, где никто ещё не ходил. Улучшать и улучшать методы работы с самыми тяжёлыми травмами. Чтобы однажды передать накопленный опыт ученикам.

   И чтобы Вадим Синицын что-нибудь уважительное сказал бы!

   В небе чертила свой путь одинокая падающая звезда. Болид… Сейчас он чиркнет по верхней, прозрачной, плоскости Барьера, может быть, даже взорвётся. И потянутся по чудовищной высоты куполу ручейки огненного дождя…

   Странной вещью был этот Барьер: не пропускал живое и крупные предметы. Облака, дождь, пылевые/снежные бури проходили сквозь него беспрепятственно. Информация – нет. Телепатическая связь с оставшимися по тут сторону собратьями по паранорме тоже оказалась разорвана. Побывавшие близко у основания Барьера рассказывали всякие небылицы. Говорили так же, будто двое телепатов предприняли попытку исследовать тело Барьера: один остался, второй медленно и осторожно двинулся внутрь. Вначале чужеродная среда пружинила, не впуская в себя человека, а затем он всё-таки продвинулся примерно до середины. Его силуэт до сих пор темнеет на том же самом месте, а вот жив ли несчастный или умер в муках, уже не узнать. Его напарник сошёл с ума почти сразу же, связь, естественно, оборвалась…

   Что они восприняли в толще Барьера? Почему не смогли передать учёным новые знания? Был ли этот эксперимент вообще?

   Пылающий шар не спешил распадаться на составляющие. Татьяна долго всматривалась в него, пытаясь понять, что же это такое. Если бы она обладала паранормальным зрением! Но чего не дано, того не дано. Она родилась по разнарядке, как государственный ребёнок, в одном из репродуктивных центров корабля, в самом начале Поиска, ещё когда сам транспортник находился в пространстве Солнечной Системы. Но никаких паранормальных довесков в геноме не имела. Не то, чтобы жалела о своей натуральности, наоборот. Но иногда, вот как сейчас, понимала, что без супервозможностей порой не обойтись.

   Тихий, далёкий пока ещё, гул заставлял дрожать пол под ногами. Да что же это такое, чёрт бы его побрал! Ему давно пора уже рассыпаться на огненные кусочки под воздействием Барьера, а оно об этом даже не думает…

   – Похоже на скаут-охотник дальней разведки, – невозмутимо прокомментировала Лора.

   Татьяна не заметила, когда она выбралась из палаты. Тоже, видно, решила прогуляться, а потом происходящее в небе заинтересовало её.

   – Какой ещё скаут-охотник? – не поняла Татьяна.

   – Наш. Из космоса. Потому что все такие машины я знаю, их немного, и они стоят в ангарах в нашем секторе. Этот – другой. Посмотри, как он движется!

   Татьяна никаких особенностей в стремительном падении огненного шара не замечала. Летит вниз и летит, сейчас в землю вмажется!

   В землю. Не в Барьер. Ох, ты ж!

   Именно это шар и сделал. На мгновение Таня ослепла от ярчайшей вспышки. Ей показалось, будто пол встал дыбом и вот-вот провалится, а панорамное окно разлетелось на множество визжащих осколков. Но когда она проморгалась, окно стояло целёхоньким и за ним жила темнота, заливающаяся воем далёких сирен.

   – Скаут-охотник, – уверено повторила Лора. – Пилот, похоже, отводил машину от города. Что ж, ему это удалось.

   – Откуда он мог взяться? – спросила Таня в изумлении. – Через Барьер же ничего толще пыли не проходит!

   – Похоже, он появился уже под Барьером, – Лора пожала плечами совсем по-человечески.

   – Но как?

   – Скоро узнаем.

   – Так нам и расскажут, – с сарказмом предположила Татьяна. – Сейчас. Уже.

   – Мой муж – капитан Службы Быстрого Реагирования, – сказала Лора. – Он расскажет. Не по связи, конечно, а при личном посещении.

   Служба Быстрого Реагирования – человеческая служба, ошарашенно подумала Татьяна. Получается, Лорин муж – человек?! Хотя чему удивляться. В последнее время смешанных союзов стало больше. Генетики за головы хватались: у такой пары не могло быть совместных детей, и, чтобы не огорчать партнёра, они отказывались от детей вообще. Неизбежный рост доли государственных детей в общем количестве новорождённых не мог радовать. Какими бы ни были продуманными программы воспитания, как бы ни был замечательно организован воспитательный дом-интернат, ребёнку всё-таки нужны родители, отец и мать.

   Впрочем, демография – забота не врача-хирурга, а генетиков и репродуктивных центров.

   Но Таня всё же прижала бессознательно ладонь к своему животу. И она могла бы стать матерью… Если бы её не лишили этой возможности, беспощадно и жестоко. Рана не собиралась заживать, несмотря на время и изматывающую работу, не оставлявшую времени на лишние страдания.

   Могла бы.

   Не стала.

   Не смогла.

   Что-то не так в ней самой. Какой-то изъян, какая-то ущербность, не дающая создать хорошую крепкую семью с любимым человеком и детьми. Может, если бы родилась нормально, естественно, у живой матери….

   Таня встряхнула головой, отгоняя невесёлые мысли. Хватит рыдать, другим, хотя бы вот Лоре, пришлось намного хуже, чем тебе. И они не плачут, они живут. Работают. Приносят пользу, а не сопли льют.

   Она думала, что уже не заснёт. Огненный шар не шёл из головы: кто-то сумел проникнуть сквозь Барьер… Счастливец-одиночка или вскоре начнётся масштабное вторжение? Снаружи или из космоса? Вдруг к планете прибыл ещё один транспортник с колонистами, и история напряжённого противостояния с чужаками повторится, только в роли принимающей стороны окажутся маресао и человечество вместе…

   Но Таня заснула, едва коснувшись головой подушки, крепким сном, без сновидений.

   Проснулась от слабого сияния, проходившего сквозь не до конца затенённую панель, отделявшую кровать от общего пространства палаты. Сама виновата, не проследила за степенью прозрачности. Бросила взгляд на часы: до обхода ещё полтора часа целых. Могла бы ещё поспать! Но теперь, конечно, уже не заснуть.

   Лора давно уже не спала. Она держала планку, рядом лежало сложенное кресло. Тонкая майка обтягивала тело, мышечный рельеф на плечах и спине просматривался хорошо. Мышцы лежали не так, как у человека, другое совершенно тело, антропоморфное, да, но другое. Другая эволюция, другие изначальные предки. И ведь не скажешь, что некрасиво или уродливо! Просто – другое…

   – Мне кажется, или тебе лучше всё-таки избегать физических нагрузок? – спросила Таня. – Раз уж ты на лечении.

   – Я не знаю, когда встану на ноги, – дыхание у Лоры даже не сбилось, говорила легко и ровно, как будто за столом сидела. – Но ждать, когда ослабеют руки и пресс, не хочу. Потом труднее будет восстанавливаться.

   Логично. Не поспоришь.

   – Хочешь вернуться на службу?

   – Хочу.

   На Таню будто повеяло железным ветром из распахнувшегося рядом чужого окна.

    «Хочу вернуться…»

   Вновь активировать молекулярную броню и увидеть сверкающую непробиваемую плёнку на своём теле. Ощутить привычную тяжесть оружия в руках. Служить и защищать. Служить Закону. Защищать тех, кому нужна защита.

   Барьер замкнулся вокруг значительного участка пространства. Сам Город Первых, прилегающие территории, около сорока дальних поселений, «выселок», как теперь говорили. В основном, вдоль дороги на Олегопетровск, которая теперь упиралась в матовую непреодолимую стену. Но были ещё и одиночные фермерские хозяйства, которых толком никто не считал...

   В общей сложности, несмотря на обрыв инфсоферы и последовавший за этим хаос, общая численность людей как представителей Человечества, подходила к двенадцати миллионам. Чужих, маресао то есть, было чуть меньше. По самым скромным оценкам, огороженная Барьером территория могла прокормить около трёхсот миллионов жителей обеих рас вместе.

   Разумеется, в ближайшие годы подобный прирост никому не снился, Барьер падёт раньше. Но среди двенадцати миллионов людей и почти такого же количества маресао нашлось немало тех, кто хотел бы жить своим законом, по праву силы и во имя собственной придури.

   Вот так и получилось, что полный контроль над всей территорией, от восточного края Барьера до западного и от северного до южного, оставался пока мечтой.

   Городу Первых отчаянно нужны были бойцы. Не меньше, чем врачи. Лоре хватит работы, если она сумеет восстановиться.

   – Так, – в палате возник Вадим Синицын. – Лора, в постель. Живо!

   Та неохотно исполнила приказ: перекатилась на спину и села точно на квадрат сложенного силового кресла. Оно тут же распрямилось, подстраиваясь под формы тела.

   – Мне тоже? – спросила Татьяна. – В постель.

   – Нет. Тебе назначения на осмотр, держи, – Вадим перекинул информацию с экрана своего компакт-терминала на татьянин. – К обеду как раз закончишь. Вечером ничего не ешь, только воду можно. Ну, да ты знаешь. Как, успокоилась немного?

   Таня прислушалась к себе. Лёгкий холодок тревожности ещё присутствовал. Но дикого ужаса уже и след простыл. Сама сейчас удивлялась тому, как её вчера провернуло в фарш панической атаки.

   – Вот и славненько. А пока можешь выйти в коридор прогуляться? Мне нужно заняться Лорой, лучше бы меня никто не отвлекал во время процедуры.

   – Хорошо, – кивнула Таня.

   – Спасибо.

   Таня не ушла далеко. Осталась в холле, смотрела на горизонт. Каменистая пустошь, естественный ландшафт планеты. Слева виднелась часть стройки, там возводился новый больничный корпус. Город будет расти, можно даже не сомневаться. Пространство для роста есть.

   Ничто больше не летело, пылая, к земле. Небо оставалось ясным, солнечным и безоблачным. Татьяна внезапно испытала странное чувство, будто вчера ей всё приснилось, настолько мирным и обыкновенным выглядел нынешний день.

   – Тоже видела? – спросил Вадим, подходя ближе.

   Таня сразу поняла, о чём он. О вчерашнем огненном шаре, который Лора опознала как скаут-разведчик, машину, созданную инженерами её расы.

   – Что это было?

   – Не знаю. Слишком далеко упало. Думаю, нам не расскажут. В ближайшее время наверняка…

   – Это верно, – кивнула Таня.

   Она старалась на Вадима не смотреть, чтобы… сама не понимала, чтобы что. Но не смотреть не очень-то получалось. Особенно когда он стоит вот так рядом, Держит кулаки в карманах белого врачебного халата, а на переносице собрал острую складку, словно думает о чём-то нехорошем. О сложном пациенте, например, которого не понятно пока, как вытаскивать. Слабый запах озона, свойственный всем модификантам по паранорме психокинетического спектра, смешивался с обычными больничными запахами. Какой ещё может исходить запах от врача, можно сказать, живущего в операционной? Озон, стерильность, кварц, дезинфицирующие средства, старый добрый спирт.

   Но в тёмных волосах доктора Синицына не серебрилась седина. Важно, очень важно для паранормала: седина означала неотвратимую смерть. Почему-то вдруг остро захотелось, чтобы Вадим не умирал. Но тут уже… светя другим – сгораю сам. Целители никогда не умирают от старости.

   – Я тут подумал, – сказал вдруг Вадим. – Когда реабилитацию пройдёшь… Может, переведёшься к нам? Мне напарник нужен.

   – Но ты же паранормал! – искренне изумилась Таня. – Зачем тебе обычный врач?

   Он почесал в затылке. Смешно получилось: волосы встопорщились вихрами, как у мальчишки. Самому Вадиму не видно, на кого он стал похож. Но, с другой стороны, мужчинам можно не следить за своей внешностью чересчур пристально…

   – Я остался без напарника, он перевёлся в семёрку (городской госпиталь номер 7 -прим.автора). – Нас, паранормалов, мало, сама понимаешь. На плановых операциях я в одиночку ещё справляюсь. А вот на вызовах – хоть топись, было бы только, где. Если ты согласишься один день в неделю дежурить у нас, я тебе прямо благодарен буду по самые бровки. Мечтать о переводе на полную ставку, как я понимаю, бессмысленно, твоё начальство грудью на амбразуру ляжет, но не отпустит. Однако один день, думаю, выбить из них будет можно.

   – Один день, возможно, да, – согласилась Татьяна.

   – Отлично! – просиял он. – Тогда ты времени даром тут не теряй, освежи в памяти правила чтения паранормальных сканов…

   – Эй, я ещё не договорилась ни о чём! – возмутилась она. – На меня, знаешь, как косо после такого посмотрят? Не факт, что согласятся.

   – Не переживай, сам говорить буду. На меня пусть как хотят смотрят, не таких на завтрак пачками ел.

   Самоуверенности выше головы. Но Вадим таким всегда и был. Даже когда выжег себя на сложной паранормальной коррекции и несколько лет не мог пользоваться своими возможностями. Нашёл в себе упрямство и силы работать обычным хирургом, импланты принципиально не вживлял, надеялся восстановиться. Что ж, превозмог себя. Сумел. Теперь он – один из лучших: знак первой категории на воротничке не шутки.

   Но возле глаз разбежались едва видимые гусиные лапки ранних морщин, и всё лицо как-то заострилось, что ли. Стало старше. Старше, чем тогда, когда Татьяна ещё работала простой медсестрой у него на подхвате, старше биологического возраста, пожалуй. А он волосы, случаем, не красит?

   У Вадима были тёмные волосы, не чёрные, просто тёмные. Седину, грозный признак начала фатального паранормального срыва, на таких сразу заметишь. Обычно от первых седых прядок до смерти проходит год-полтора, в редких случаях – четыре года. И если он красит волосы…

   Таня сама не поняла, как у неё получилось. Рука вперёд разума коснулась виска, отвела назад короткие пряди. Если красишь седую голову, то корни волос выдадут тебя с потрохами. Особенно если ты врач и тебе в вечной медицинской запарке выспаться некогда, не то, что причёску поддерживать в нормальном состоянии.

   Вадим накрыл её ладонь своей, и от этого простого прикосновения будто электричеством прошило насквозь. От пальцев – к локтю, от локтя через плечо прямо в сердце. Таня опомнилась, руку отняла.

   – Что ты? – мягко спросил Синицын.

   – Испугалась, – честно призналась она. – Вдруг ты волосы красишь…

   Он сначала не понял ничего. Потом засмеялся, не обидно, а по-доброму так. Как раньше. Когда они только начинали работать вместе.

   – Нет, – сказал он. – Не крашу… когда мне! Да ничего со мной не случится. У меня первая категория, как-никак. Знаю, куда лезть не стоит. Даже если очень хочется. Так что? Будешь со мной дежурить один раз в неделю?

   – Буду, – подтвердила Таня, решив для себя эту проблему.

   – Очень хорошо. Вечером скину тебе на терминал пособие по чтению паранормальных сканов. А то ты забыла почти всё, наверняка. Дай-ка руку. Дай, не съем! Посмотрю, что у тебя тут и как…

   Татьяна, поколебавшись, протянула руку. Вадим накрыл её ладонь своей, и снова разряд электричества, только смягчённый золотым теплом целительской паранормы. Чуткие пальцы паранормала прошлись по кисти, оставляя за собой незримый, но очень остро осязаемый след. Воздух наполнился лёгким запахом озона, как после грозы…

   Да, несмотря на Барьер, над Городом Первых периодически гремели грозы. Купол защищал улицы от них, купол защищал от всего вообще, но пару раз попав под такую грозу на выезде, где-нибудь на трассе, не скоро её забудешь. А в практике случалось всякое. Роды под дождём, например. Вспомнишь – вздрогнешь; не тот случай, о котором спокойно говорить можно, хоть и закончилось там всё хорошо.

   – Полагаю, внедрить сюда можно только «Орион-девять», – глубокомысленно сообщил Вадим. – Пальчики слишком тоненькие, как веточки.

   – Ты с ума сошёл? – ахнула Татьяна, отнимая ладонь. – «Орион», да ещё девятка, это же только для военных!

   – А медики разве не все военнообязанные? – усмехнулся он.

   – Как обоснуешь? Явно же не целевая трата.

   Вадим щёлкнул пальцем по своему значку первой категории:

   – Кто тут лечащий врач? Я. Кому решать, что можно поставить пациенту, а что нельзя? Мне.

   – Вадим! Но заведующий…

   – А заведующий наш сам практикующий паранормал с высшей категорией, – сообщил Вадим, посмеиваясь. – Он прекрасно знает, что нечего лезть в нашу работу с какими-то там сраными нормами расхода, перерасхода и дохода. Страховка наша у тебя есть? Всё. Вопрос закрыт.

   – Всё равно. Использовать служебное положение ради случайной подружки – нехорошо, Вадим.

   – Во-первых, не случайной, я тебя знаю давно. Во-вторых, хочешь, комиссию из коллег соберу? Ну, так… человек из шести. И каждый скажет то же самое, что и я: любой другой имплант, кроме «Ориона-9» даст через год-полтора отторжение с разнообразнейшим букетом проблем: от скоротечного рака пальцев до полной слепоты. Вот оно тебе такое надо?

   – Мне кажется или один там наглый доктор заливает глюкозу не в тот тазик? – сердито спросила Таня. – Комиссия из шести целителей, единодушно подтверждающая твою диагностику – да такой самоуверенностью хоть гвозди забивай! Ты ставишь на то, что я не захочу беспокоить твоих коллег, отрывать их от работы или отдыха! А проверить самой у меня не хватит ни знаний, ни паранормы.

   – Я тебе скину твой же собственный скан сегодняшний, – пообещал Вадим. – Сама посмотришь. Надо же тебе тренироваться их читать!

   – Вадим…

   – Кювету поднесу чуть позже.

   – Какую ещё кювету? – не поняла Таня.

   – Для мозгов, Танюшик, для мозгов, – душевно объяснил Вадим. – Ты их выносишь с прежним энтузиазмом. А мне как-то не хочется подбирать потом свои мозги с пола. Стерильная кювета чище покрытия, по которому ногами ходят все, кому не лень. Теми же самыми ногами, на каких и санузлы посещают и процедурные…

   Татьяна от неожиданности и злости потеряла дар речи. «Ты посмотри-ка на него! Мозги я ему, значит, выношу!» Она уже набрала воздуха, чтобы ответить, но у Вадима запиликал на запястье коммуникационный браслет: пришёл вызов!

   Синицын послал девушке воздушный поцелуй и заспешил по коридору, коротко и отрывисто отвечая тому, кто его вызвал.

   Таня смотрела ему в спину и очумело спрашивала себя, какого чёрта это всё сейчас было?!

   Шелковистые мягкие волосы под ладонью, никакой седины на отросших корнях, жидкое электричество внутри. «Орион-9», дефицитный набор имплантов из армейских запасов. Кювета для мозгов!

   Таня вернулась в палату и обнаружила, что Лора взялась за старое. Снова планка. Наверное, самое любимое упражнение, потому что доступнее всех остальных. А на лбу – пот капельками, то ли от напряжения, то ли от боли.

   – Хочешь, доктора Синицына вызову? – ласково спросила Татьяна. – Пусть полюбуется на то, как здесь исполняют его назначения. Не думаю, что он будет счастлив.

   Лора села, поджав ноги. Вину свою она осознавала прекрасно, но каяться не собиралась. И упрямое молчание никак не могло сойти за знак согласия.

   – Ты хочешь умереть? – спросила Таня, не зная, чем ещё ковырнуть эту глыбу ледяного спокойствия.

   – Я уже умерла, – спокойно ответила Лора. – Доктор Вадим – хороший специалист, он вернул меня к жизни, всё так. Но вы – врачи, он и ты. Вы не понимаете пути воина. Который как раз и состоит в преодолении слабости, боли, желания покончить с муками одним ударом. Если всё время лежать бревном, пить лекарства и ждать, когда всё в теле наладится само собой, можно сойти с ума.

   – Я не знала, что ты хотела умереть… – вырвалось у Тани.

   – Хотела, – сказала Лора, – было такое. И чтобы не возвращалось, надо занимать себя физическими упражнениями. До предела. Очень действенный метод, проверь на себе. Как только тебе становится плохо, больно и возникает желание умереть, берёшь и работаешь над собой. Двойная польза: и дурные мысли уходят, и тело тренируется. Попробуй, тебе понравится.

   – Не знаю, – сказала Таня, присаживаясь на стул.

   – Ты, наверное, ещё и… как это… задохлик, – предположила Лора.

   – Что?

   – Пропускаешь тренировки. Если вообще они у тебя в дневном графике есть.

   Лора активировала кресло, перебралась в него. Поставила локоть на столешницу, пошевелила пальцами:

   – Ну-ка, проверим?

    Тут бы Тане подумать и отказаться, но она всё-таки не придала значения тяге Лоры к запрещённым тренировкам. Всё, что Таня перед собой видела – женщину-инвалида, которую лечит врач-паранормал, и которая с трудом приходит в себя после серьёзного ранения. О каком соперничестве тут может быть речь? Но если Лора очень хочет…

   Таня пожала плечами и тоже поставила руку на стол. Непривычно было видеть нечеловеческую кисть – два отставленных пальца, вместо одного. Но прикосновение не вызвало острой неприязни. Разве что ладонь у Лоры оказалась непривычно горячая. Как при температуре. Впрочем, температурный жар совсем не такой, здесь, похоже, расовая особенность, а не болезнь.

   Соревнования не получилось, вышло полное и позорнейшее фиаско. Тиски железные, а не рука! Манипулятор робота-погрузчика! От третьей попытки Таня отказалась наотрез.

   – Впечатляет, – сказала Таня, растирая пальцы.

   Как в мясорубке побывала.

   – Ты хирург, – заметила Лора. – Твои пальцы должны быть сильными. Прости, но – позор.

   Таня только вздохнула, даже не думая спорить.

   – Тренировки и ещё раз тренировки, – Лора вытянула из кармана обыкновенные эспандер колечком. – На-ка, попробуй.

   – Блин, – с чувством выразилась Минаева. – Невозможно!

   – Будешь тренироваться, научишься, – Лора сжала кулак вместе с кольцом. – Я могу, ты сможешь и подавно.

   – Да когда мне тренироваться! – вырвалось у Тани. – Работа же!

   – А здесь и не нужно тратить весь день, в том и смысл, – объяснила Лора. – Понемногу, по несколько минут, но – каждый день. Через полгода сама себя не узнаешь, вот увидишь. Только пропускать нежелательно, вообще. Можно вести график, это просто…

   С Лорой оказалось неожиданно легко и просто. Так легко и так просто, что Таня быстро забыла, что это, вообще говоря, представитель другого биологического вида. И руки не такие, и зрачки ромбиком и вообще.

   Когда Вадим Синицын объявился в палате с длинной узкой коробочкой в руках, он застал обеих девушек на полу. Планку держали. Причём Таня пыхтела уже на последнем издыхании, но упрямство мешало ей сдаться, заставляя стискивать зубы и терпеть.

   – Молодцы, – похлопал им Вадим. – Красавицы! Вообще-то здесь больница, если вы не забыли.

   Лора села, привычно помогла себе руками, устраивая неработающие ноги поудобнее. Таня перекатилась на колени, переводя дух. Ну, хоть позориться не пришлось… спасибо Ваду, вовремя зашёл!

   Вадим аккуратно положил коробку на стол, скрестил на груди руки и выговорил тихим, но зловещим по оттенку голосом:

   – Я, значит, её лечу, а она – калечит. Достало. Надоело. Осточертело! – перешёл он на крик и треснул кулаком по столешнице так, что коробочка подпрыгнула. – Всё, катись ты в… Сейчас же вызову твоего отца, пусть он тебя в угол поставит, как трёхлетку. Может, ещё что с тобой сделает. После чего станешь шёлковая.

   – Не надо отца! – испугалась Лора.

   – Нет, Лорик, надо. Надо! На меня ты плюёшь, а вот на родителя не попрёшь. Таня, я тебе сейчас скину её сканы. Утрешний и нынешний. Тебе всё равно нужно тренироваться в их прочтении, вот с неё и начнёшь. Можешь подключить к процессу разбора. Пусть полюбуется. Я её прошу, прошу по-человечески, две недели. Всего две недели, а дальше пусть хоть на голове стоит. Но нет. Ей в лучший из миров отчалить хочется. А ты? Завтра операция, на кулачках отжимаешься. Хоть ты-то не вздумай после имплантации руки нагружать первые десять дней!

   – Я не буду, Вадим, – пообещала Татьяна.

   А он интересный, когда злится, подумалось ей. Сразу весь взъерошивается и становится как будто раза в два больше. Ему, пожалуй, идёт. Ещё бы хлыст с электрошоком, а вместо белого халата – чёрную армейскую униформу спецназа из Службы быстрого реагирования… Тьфу, что в голову лезет!

   Таня ощутила, как к лицу приливает жар. Счастье, что у Вадима нет телепатического ранга. А то как прочёл бы её, Танины, извращённые мысли… нечаянно…

   – Давай сюда руку, – всё ещё сердито потребовал Вадим. – Посмотрим…

   В коробочке, разумеется, лежал набор имплантов, который уже завтра окажется в Танином теле. Жутковато было смотреть на красиво разложенные по гнёздам упаковки элементы. Чудо инженерной и медицинской мысли. Кто-то же разработал его. Внедрил в жизнь. Кто-то опробовал первым и получил полный пул осложнений… и не спасли. Медицина – наука возможностей…

   Вадим взял мерку, длинную тонкую пластиковую палочку, приложил к таниной кисти.

   – Какой он здоровый, – не удержала она.

   – Всё хорошо, – заверил её Синицын. – Всё в пределах. Дай вторую руку.

   Пальцы Вадимы приятно холодили кожу, рождая где-то внутри горячее тепло. Слабый запах озона… Да он же не обычным зрением смотрит сейчас! Паранормальным. Вот когда стало по-настоящему жутко, даже в глазах потемнело.

   Ей-богу, Лора, чужая по рождению, нечеловек, и то казалась ближе, чем мужчина одного с Татьяной биологического вида. Если бы не довесок в геноме, давший ему нечеловеческие возможности…

   – Что, снова боишься? – заметил её состояние Вадим.

   Таня обхватила себя за плечи. Бледно улыбнулась:

   – Есть такое…

   – Может, телепатов подключить? – спросил Синицын. – Ты сама явно не справляешься, мать.

   – Не надо телепатов!

   – Оно и видать. Инфосфера – не сахар, но мне кажется, лучше стиснуть зубы и перетерпеть, чем срываться в панические атаки…

   – Нет.

   – Смотри.

   Вадим закрыл коробочку, предварительно вытянув из неё крохотную капельку флэш-памяти:

   – Держи. Изучи спецификации на досуге. Там немного, но знать желательно. Комплект обучающих пластин получишь завтра. Что-то поставка задержалась, но, с другой стороны, тебе первые сутки будет не до них. Не дрожи, горе. Всё будет хорошо.

   Хотелось бы верить. Татьяна ненавидела этот страх, въевшийся под кожу. Но к телепатам на поклон идти было ещё страшнее. «Ничего, – думала она, – стисну зубы и переживу… работа всё вытеснит!»

   И Вадим говорил так уверенно, что хотелось плакать. Вот же человек, не знает сомнений, просто – делает своё дело. И умеет подход найти ко всяким трусихам…

   Тане тоже попадались такие пациенты, и она знала прекрасно, как с ними порой бывает непросто. Так непросто, что хоть на стенку лезь или беги из профессии кабачки в теплицах выращивать.

    – А от тебя, – тихим зловещим голосом выговаривал Синицын Лоре, – я вообще откажусь! Под протокол. Пусть кто-нибудь другой лечит. Все нервы мне выдернула!

   – Я больше не буду, – быстро сказала Лора.

   – Что, не хочешь строгого папу увидеть в экране?

   – Не в экране, – трудно выговорила Лора. – Он тогда сюда сам придёт…

   – Страшно, понимаю, – покивал Синицын. – Папа у тебя мужик мощный, с правильными представлениями насчёт семейного воспитания. А где гарантии, что ты не возьмёшься снова за старое?

   Лора упрямо промолчала. Гарантии давать она не собиралась, по лицу было видно.

   – То-то же и оно, – сердито выговорил Вадим. – Вот сейчас вместе с Таней будешь разбирать свои собственные сканы. Потом расскажешь мне, что до тебя дошло, если дошло. А если завтра утром опять возьмёшься за подвиги, пеняй на себя. Я всё сказал!

   Лора упрямо промолчала.

   – Ну, ты это… – сказала Таня, когда Вадим ушёл. – Ну. Неправа.

   – Тоже так считаешь? – спросила она.

   – Давай попробуем сканы эти прочитать, – предложила Таня. – Вадим – паранормал, ему виднее. Если он что-то такое в тебе видит, значит, так оно и есть. А тебе просто скучно, вот и всё. Скучно ведь, да? Вот.

   Как, оказывается, много помнишь из того, чем когда-то занималась серьёзно, а потом забросила и не вспоминала долгое время! Правила чтения паранормальных сканов обычными специалистами легко всплывали из памяти, стоило только начать читать очередную главу. Лоре приходилось хуже. Она не училась на врача, вдобавок, медицина явно была не по ней.

   Какие-то базовые данные по анатомии у неё, безусловно, были. Но они усваивались прежде всего с позиции солдата. То есть, как убить или, если убивать не нужно, слегка покалечить. Так, чтобы до допроса дожил, а дальше уже не твоя забота. Спасать засранца будут в любом случае другие, не ты. Если ещё будут.

   Морозило от такого делового отношения к смерти. Но Таня понимала, это – Лорина работа. Чтобы негодяй перестал негодяйствовать, его надо остановить. Любыми средствами. Потому что гад сам поставил себя вне закона и представляет собой опасность для окружающих.

   Пособие по чтению паранормальных сканов– это ещё оказались цветочки. Когда Татьяна вывела на экран Лорины сканы, у неё пальцы похолодели и в животе смёрзлось всё в тугой ледяной ком.

   Лора ничерта ничего не поняла, потому что опыта никакого не имела. Вот эту мешанину линий, чёрточек и точек детские-каракули-стайл действительно нужно уметь читать, хотя бы приблизительно. Видеть основные элементы. И чёрт с ними, с нюансами, доступными лишь паранормалам, главное – общие контуры, их сходство и различие.

   – Что там? – нетерпеливо спрашивала Лора.

   Она не понимала ничего.

   – Вадим очень опрометчиво поступил, – сказала Татьяна. – Вообще, это он со злости, потому что ты его из себя вывела не соблюдением его рекомендаций. В общем, плохо тут… ухудшение некоторое есть… вот, смотри, вот эти провалы – видишь?

   Ухудшение! Задница, если честно. Большая такая полновесная жо. Но Татьяна как никто знала беспощадную силу слова, произносимого врачом. Словом можно исцелить безо всякой паранормы. А можно – убить с гарантией. Когда у пациента падает дух, спасти его порой становится нереально.

   «Ну, Вадим, идиот! – злобно подумала Таня. – Я тебе устрою за такую подставу! Сам не пожелал, на меня свалил!»

   – Знаешь, я могу ошибаться, – сказала Татьяна. – Я всё-таки давно не работала с целителями, многое забыла. Но ты, пожалуйста, вправду оставь в покое свои тренировки. Хотя бы на сегодня.

   – Если второй специалист говорит то же, что и первый, – задумчиво начала Лора.

   – Всё верно, к сказанному надо прислушаться, – подтвердила Таня. – Так как? Дашь слово?

   К словам раса соседки по палате относилась ещё серьёзнее, чем к оружию, это-то Таня помнила хорошо.

   – Даю слово, – сердито сказала Лора тоном «ваша взяла!»

   – Отлично! Я сейчас.

    « Сейчас найду доктора Синицына и оторву ему… кхм… уши. Без ушей жить можно!»

   Таня вышла в коридор, и удивилась почти ночной тишине. Сколько времени занял разбор сканов, однако! Может, на это и был расчёт, как знать. Занять мающихся бездельем дурочек…

   В ординаторской Вадима не оказалось. Его личный кабинет тоже был на замке. Все плановые операции на сегодня были завершены, так что бесполезно было идти в хирургический блок, там всё равно никого, а помещения на стерилизации. В травме Вадим давно уже не дежурил, сам говорил. Где же он есть?

   Мог уйти к себе. А мог и не уйти. Таня слишком хорошо знала жизнь, которую вёл доктор Синицын, потому что и сама жила ровно так же по тому же самому алгоритму. Если у тебя завтра напряжённый рабочий день, смысл тащиться домой? Чтобы потом возвращаться обратно, невыспавшимся и злым? Суррогат отдыха, да и только.

   Если Вадим в одной из релакс-комнат, тревожить его ни к чему, пусть спит. Но если он ещё не успел задавить ухом подушку…

   Синицын нашёлся в холле между лестницами. Он устроился прямо на полу, между выгнутым полукругом окном во всю стену и кадками с растениями. Чёрт их знает, как они называются, эти низенькие деревца с широкими резными листьями! Но их полным-полно в больницах и административных зданиях, они специально модифицированы для общественных помещений: работают пылесборниками и регенераторами кислорода.

   – Приплыли, – сердито сказала Таня, упирая руки в бока. – Вад, с тобой всё в порядке?

   – Не-а, – мотнул он головой.

   Только тогда Татьяна вдруг увидела, что он обнимает обоими руками поллитровую бутыль для кровезаменителя. Вот только вместо правильного препарата внутри стеклянной тары плескалась прозрачная жидкость с характерным специфическим запахом.

   – Ну, у тебя и лицо! – не удержался Синицын. – Активируй зеркало в своём терминале и сделай себяшечку. Тебе понравится.

   – Это то, о чём я думаю? – спросила Таня зловещим голосом.

   – Ага. Це-два-аш-пять-о-аш. С глюкозой. Хочешь?

   План созрел мгновенно:

   – Давай.

   – Чтобы ты вылила кровь моей души в ближайшую кадку? – мгновенно просёк Вадим Танину задумку. – Ещё чего!

   И присосался к горлышку, что твой вакуумный заборник.

   – Идиот! – вышла из себя Татьяна, выбивая бутыль из рук Вадима.

   Ума не хватило понять, что лезет к паранормалу, который находится в глубоком раздрае. Расплата пришла мгновенно: Таню впечатало спиной в стену, а рядом с нею лопнул, разлетевшись на осколки, цветочный горшок. А поскольку горшок был здоровущим, как и торчащее из него растение, то девушку ещё и присыпало землёй. Хорошо, что ствол грохнулся в коридор, а не проехался по голове!

   – Твою же мать, – раздельно выговорил Вадим, задумчиво созерцая стеклянные осколки и «кровь души», стремительно уходящую в пол с функцией самоочистки.

   При этом Синицын ничего не сделал, чтобы хоть как-то повлиять на катастрофу. Так и сидел, разглядывая быстро сохнущую лужицу. Запах спирта потихоньку слабел, мешаясь с запахами влажной земли из развороченной кадки и озона после отработавшей паранормы.

   «Да он же нажрался до остекленения»! – испуганно поняла Таня и вдруг заметила на руке кровь.

   Чёткий разрез, хоть и не глубокий, крупные сосуды не задеты, но всё же...

   Бежать бы отсюда. И звать на помощь тех, кто сможет с Синицыным справиться.

   – Прости, – Вадим увидел, что натворил. – Ох, Татти… прости дурака… Дай руку…

   – Ты же пьян, – укорила его Татьяна. – Не надо…

   – Свежие раны легко лечить. Не бойся, не съем! Да и не настолько я пьян…

   Можно убежать с воплями. Переполошить всё отделение. И… что-то умрёт тогда. Таня не знала, что именно, знала только, что совершенно точно умрёт. А к смерти у неё были свои собственные счёты. И вот так запросто отдавать костлявой то, что можно не отдавать…

   Она опустилась рядом с Вадимом на колени, протянула раненую руку. Его ладонь прошлась вдоль разреза в одну сторону, щекоча кожу приятным теплом, затем в обратную. Прямо на глазах порез затягивался, как будто его сшивала не видимая глазу молния.

   – Всё, – сказал Вадим, убирая руку. – Прости…

   – Ладно тебе… – пробормотала Татьяна, радуясь, что всё-таки не побежала.

   Врач может позволить себе хлестать спирт только в одном случае, Таня знала по себе.

   – Что-то случилось, – осторожно спросила она.

   – Случилось, – мотнул головой Вадим, обхватывая колени ладонями. – Мерзкий день… Ненавижу!

   – Кого?

   – Смерть.

   Быстрый взгляд, тут же направленный в сторону. Но Татьяна успела уловить стерильный свет операционной, тонкую ровную линию на следящем мониторе и этот характерный звук, буравящий уши…

   – Ненавижу смерть, – сообщил Вадим. – Ненавижу гадину! Достала!

   Он сжал кулак, чтобы треснуть им по полу, но поглядел на треснувшее стекло и передумал. Не хватало ещё дыру в межэтажном перекрытии пробить.

   У врачей паранорма не слабее, чем у солдат-пирокинетиков, просто она сориентирована на спасение жизни, а не на её прекращение. Но, как и любой инструмент, психокинетическая сила может убить. В конце концов, правоохранительные органы фиксировали убийства скальпелем! Пара таких эпизодов вошла в «Хроники Харитонова», известный решительно всем цикл в жанре любовно-детективной драмы. Половина книг цикла была создана уже здесь, на Планете…

   Таня осторожно коснулась кончиками пальцев плеча Вадима. Хотела сказать что-то утешающее, но все нормальные слова, как назло, куда-то подевались. Осталась только всяческая пошлятина в стиле «соберись, не раскисай, ты же мужчина, возьми себя в руки, подбери сопли и живи дальше»...

   Отличные слова.

   Вот только помочь они могут тому, кто потерял пациента по не зависящим от него причинам, примерно так же, как мёртвому – переливание крови…

   -Что сегодня случилось? – тихо спросила Таня.

   – Они умерли, – с коротким смешком сообщил Вадим. – Умерли все. Все они. Ничего не смог сделать! Вот вообще.

   Собственное личное кладбище у Татьяны было небольшим, она не так уж давно начала работать в качестве именно врача. У медсестры, даже операционной, ответственности всё-таки меньше. Но она знала, каково это, терять пациента. Когда жизнь уходит, и ничего, ничего не можешь сделать ,а потом вспоминаешь и вспоминаешь и вспоминаешь… И решение приходит. Что делала бы так или вот так, и человек бы выжил, вот только – день уже прошёл после того. Два. Полгода! И – хоть головой о стенку бейся, ушедшего за грань уже не вернуть. Разве только – не допустить ошибки впредь.

   Но потом снова загоняет в тупик какой-нибудь экстренный сложный случай, и опять ошибаешься и коришь себя, локти грызёшь до костей. И если на глаза попадётся вдруг бутылочка со спиртом… Вкус забвения порой бывает слишком сладким. Пусть, пусть приходит потом жестокое похмелье! Оно придёт потом.. А боль уймётся на время уже прямо сейчас…

   – Молчишь… – горько выговорил Синицын. – Правильно делаешь.

   – Вадим…

   – Они меня хвалили. Родственники. Они мне сказали, что благодарны. Никто не брался ведь, безнадёжный случай… и только я, дурак, возомнил себя богом. И не справился. А кто бы справился? Там шансов… было мало совсем! Но они были, были, были! И я не справился!

   Таня знала, так уж вышло, что конкретно паранормалы зовут безнадёжным случаем. Такое состояние пациента, при котором любой целитель, если возьмётся за лечение, растратит всю свою жизненную силу и погибнет сам от паранормального срыва. При этом пациент с большой долей вероятности погибнет тоже. Безнадёжный случай запрещён к паранормальной коррекции. Только – традиционная паллиативная медицина, больше ничего. Может, эвтаназия, если больной в сознании, дееспособен и выражает свою волю под роспись…

    Вадим медленно закрыл лицо ладонями. Выговорил глухо:

   – Хреновый я врач, вот что. Паранормал драный. Пора в санитары уходить, утки мыть… вот этими вот ручками… золотыми…

   И снова Таня не знала, что ему сказать. Начнёшь утешать, ещё обидится. В таком состоянии она сама предпочитала прятаться по углам, чтоб никто не увидел и не взялся жалеть да сочувствовать. Раньше на жалость она напрашиваться любила… Но всё потому, что была слишком юна и чересчур глупа. И так хотелось внимания, любого! Пусть даже не слишкм-то искреннего или даже насквозь фальшивого.

   Вадиму Синицыну, может быть, тоже не хотелось, чтобы его жалели. И не зря он забился в угол, не хотел никому показывать свою слабость.

   Таня не знала, что делать, какие слова найти, чтобы не показаться глупой и никчёмной, и жалость эту чтобы не выдать, хотя в носу щипало, будь здоров. Она просто придвинулась ближе, положила голову ему на плечо. Без всякого подтекста. Просто как поддержку: ты не один, я рядом. Важно, очень важно в такие моменты не оставаться одному, уж Татьяна-то об этом знала, как никто другой.

   Вадим обнял её. Осторожно, тоже не очень себе представляя, что ему дальше делать. Выпил же! И рад бы поцеловать, да спиртякой, поди, несёт, и зачем, спрашивается, пил, идиот… Но кто же знал!

   Паранормалы пьянеют иначе. Сознание остаётся ясным до последнего, а вот тело отказывает, ноги не держат, руки дрожат. Потом алкогольная интоксикация выходит на новый уровень, и привет, забвение. За которым неизбежно придёт похмелье, выговор от старшего с занесением, экстремальное самоисцеление от последствий, – ничего хорошего, между прочим! И – к столу, бодренький и свежий, с головой в работу, не думать, не вспоминать, не вздрагивать от чувства бесконечной вины за то, что не смог спасти, хотя хотел.

   А вечером сквозь тёмные окна снова проникнет тоска.

   Так они и сидели рядом, смотрели в треснувшее стекло и мыслей не было, ни одной. Только общее робкое сочувствие, зародыш чего-то большего.

   То ли он пробьётся к жизни, то ли нет, ещё попробуй угадай!

   Но смахнуть его ненароком в небытие боялись оба.

   Вместе.

ГЛАВА 2

Таня вернулась в палату поздней ночью. Сначала она уговорила Вадима отправиться в релакс-комнату, чтобы там выспаться. Он не упирался. Позволил себя отвести, заснул, едва голова коснулась подушки. Затем Таня вернулась к нечастному растению и вызвала к нему службу спасения, то есть, работников клининга.

   Ствол не переломился, растение ещё можно было спасти. А вот кадка и треснувшее стекло могли отправиться только в переработку. Вздохнув, Таня заплатила все положенные штрафы. Сама виновата, нечего было лезть.

   Она потёрла руку там, где её вспороло невидимым паранормальным скальпелем. Жуть. А вот оторвало бы по самую голову? А оторвало бы саму голову? Без руки жить можно, поставят механику. А без головы? То-то же.

   Но, прислушавшись к себе, девушка поняла, что ни о чём не жалеет. Повторила бы всё снова, не задумываясь. А почему, пожалуй, не нашла бы слов. Просто – повторила бы и всё…

   … Лора не спала. Она сидела за столом и внимательно изучала голографический экран, демонстрирующий паранормальные сканы. Сосредоточенное напряжённое лицо, как будто что-то понимает. А может, и понимает, кто её знает!

   Таня вспомнила, что хотела поговорить с Вадимом о Лорином диагнозе. Вот же балда, забыла… а с другой стороны, Синицын был не в том состоянии, чтобы ещё и претензии ему предъявлять…

   – Как успехи? – спросила Таня из чистой вежливости.

   Она ожидала, что Лора признается в полном непонимании самого принципа чтения паранормальных сканов. Там ведь действительно всё вывернуто шиворот навыворот, мозг вывихнуть можно. И возникает соблазн махнуть на всё рукой и просто тупо запоминать всё подряд, каждый случай, ведь во многом схемы повторяются, дублируют друг друга. Как в алфавите есть тридцать три буквы, так и здесь существуют часто встречающиеся паттерны. Самая распространённая и самая печальная ошибка всех, кто, не являясь целителем, пытается вникнуть в чтение паранормальных сканов.

   Потому что тридцать три буквы могут сложиться в шедевр литературы из Золотого Фонда Наследия Человечества, а могут и в бездарную матерщину, выведенную фосфорной краской на стене мелким хулиганом! С той только разницей, что от похабщины не падают замертво.

   – Вадиму надо было давно предложить мне обучение, – сказала Лора задумчиво. – Я не догадалась сама. Жаль.

   – Хочешь сказать, ты разобралась? – не поверила Татьяна.

   – Я из Старшей ветви, – извиняющимся тоном объяснила Лора.

   – Поясни. Не понимаю.

   – Не обидишься? Люди обычно обижаются на правду, которая им неприятна.

   -Нет, не обижусь, – Таня начала сердиться.

   Что это за приступ политкорректности такой? На что обижаться?

   – Оставляя в стороне детали… – неохотно выговорила Лора. – Я умнее среднего человека. Не такая, умная, как мой отец. И не настолько умна, как его прямые наследники. Но всё же.

   – Умнее меня, значит, – Тане стало смешно.

   Раньше она и вправду взвилась бы от самого предположения, что кто-то в принципе может быть умнее, чем она. Сейчас… Девушка прислушалась к себе. Сейчас было уже всё равно. Ну, умнее. И хорошо.

   – Прости, – серьёзно выговорила Лора.

   – Брось, – посоветовала ей Таня. – Экие глупости. Если ты разобралась в этих сканах, объясни мне! Просто ещё раз поймёшь, во-первых, а во-вторых, когда объясняешь другому, можешь свои же собственные ошибки, упущенные ранее, обнаружить. Это паранормальная медицина, тут, если дара нет, генетически запрограммированного или спонтанного, всю жизнь плавать будешь в трёх льдинах как кусок… эээ…

   – Того, что не тонет, – подсказала Лора, усмехнувшись. – Согласна. Значит, смотри…

   Остаток ночи пролетел мгновенно. С Лорой оказалось безумно интересно. Она видела больше и понимала лучше, но ей не хватало опыта работы в команде с целителями, и помощь Татьяны оказалась не лишней. Если бы не усталость, в самый интересный момент налившая в голову свинца…

   – Тебе нужно отдохнуть, – сказала Лора, заметив, как Татьяна трёт глаза.

   – Нет, я в порядке…

   Сама-то Лора была свежа, как огурчик. Ни тени усталости, бодрая и собранная. Татьяна прекрасно понимала, какой размазнёй на её фоне выглядит.

   – Ты человек, вам нужно больше времени на восстановление. Ложись отдыхать, проснёшься – продолжим…

   Так что Татьяна с чистой совестью пошла спать. А проснулась ближе к полудню, когда сквозь не до конца затемнённую ширму – опять забыла выставить полную непрозрачность! – вовсю уже сочился белый дневной свет.

   «Сколько же я проспала!» Таня в панике подскочила. Ей уже давным-давно не приходилось спать столько, сколько хочется. Аврал в медицине – явление обычное. И почему личный терминал не разрывается входящими, а в ширму не дышит гневно заведующая отделением: Минаева, спишь, зараза, а там твой пациент к Харону собрался!

   Потом во взбудораженный зарядом адреналина мозг вломилась память: уймись, у тебя, конечно, скоро операция, вот только лежать на жертвенном столе сегодня будешь ты. Отлились мышке кошкины слёзки.

   Таня зябко обхватила себя ладонями за плечи. Страшно!

   Ширма давала какое-то подобие защиты, но сидеть вечно за нею не получится. Не хватало ещё, чтобы санитары выколупывали из спальной ниши как перепуганного ребёнка. График лучше не сбивать. Не одной тебе нужна помощь.

   Таня выдохнула, накинула на плечи халат и решительно убрала ширму в стену. В палате никого не было, место Лоры пустовало. Жутко захотелось кофе, но кофе было никак нельзя. Пришлось ограничиться водой, и опять же, не в том объёме, в каком хотелось. Вот бы взять и сразу прыгнуть в послезавтра! Чтобы тягомотное ожидание ужаса и сам этот ужас остались в прошлом, прочно и навсегда.

   Вадим пришёл, когда Таня совсем уже извелась.

   – Готова? – спросил будничным тоном.

   И с души словно камень свалился. Всё. Ожидание смерти закончилось, впереди ждёт сама смерть. Наконец-то.

   Выглядел Вадим относительно свежим, то есть, утрешние операции у него уже прошли, но следов вчерашнего отдыха под анестезией не наблюдалось. Впрочем, врача не обманешь. Вадим тут же расшифровал Танин взгляд:

   – Заведующий у нас, собака сутулая, никакой жалости… Прогнал через вытрезвин, сволочь. Два раза, – показал для пущей убедительности два пальца. – Не переживай за ход операции. Ничто не помешает мне провести её хорошо…

   Протрезвин, Таня знала, это такой особый приём целителей. Паранормальная схема коррекции последствий спиртовых возлияний. Протрезвин хорош всем, и на ноги быстро ставит и бодрости придает. Но в моменте, пока тянется его воздействие, живые завидуют мёртвым. Шесть минут! Шесть минут персонального ада, кто хоть раз попадал под такое протрезвин, на всю жизнь запомнит, какая это гадость страшная. Никакому похмелью не сравниться…

   Таня невольно коснулась пальцами плеча Вадима. Отдёрнула под его взглядом руку сразу же, испугалась собственной смелости.

   – Всё хорошо, – повторил он, но в глазах стыла тоска.

   Напьется снова, поняла Татьяна. Не сегодня, может быть, даже не завтра. Но не выдержит, сорвётся опять. Плохо…

   – Вад, ты больше не пей, ладно? – попросила она.

   – Что, совсем красавцем был? – усмехнулся он с циничной безжалостностью к самому себе.

   Он не помнит ничего, поняла Татьяна. Вот беда…

   – Не пей больше, – повторила она просьбу. – Ты кадку с цветком развалил… бедное растение…

   Про руку девушка умолчала. Не помнит, и ладно. Сама виновата, нечего было лезть. Хорошо ещё, что уцелела голова.

   – Как скажешь, – согласился Вадим. – Не буду пить. Но – в обмен на совместный вечерний ужин!

   – Шантаж? – осведомилась Таня. – Шашни с пациентками?

   – Так через десять дней ты уже выпишешься, и будешь не пациентка, – тут же выкрутился Вадим. – Согласна?

   – Я подумаю, – мстительно заявила Таня. – Кюветку пока приготовь.

   – Какую кюветку? – не понял Вадим.

   – Для мозгов, – видит небо, это было прекрасно, и останавливаться Татьяна не собиралась. – Ты же вроде не против был, чтобы я их тебе съела?

   – А ты полагаешь, за десять дней мне удастся вырастить достойную замену? – хмыкнул Вадим.

   – Это уже твои проблемы, разве не так?

   «Что я несу!» – ужаснулась она, но глупая болтовня помогала отвлечься, не думать о том, что ждёт в конце коридора…

   А в конце коридора внезапно обнаружился мужчина в белом халате, тоже врач, надо думать, увлечённо внимавший голографическому экрану в руке в приват-режиме: не понятно было, с кем он говорил и о чём. Серый непроницаемый экран, ни звука, только губы шевелятся.

   – Вот он, чорный властелин всея паранормальной медицины Города Первых, – мрачно высказался Вадим. – Злодей, способный в живого человека воткнуть два протрезвина сразу… Доброго дня, Аркадий Павлович!

   – Синицын, – неприятным голосом осведомился злодей, сворачивая экран. – Ни дня без шутовства?

   У него оказались светлые, почти прозрачные глаза с тёмно-серым ободком по внешнему краю радужки. И сейчас эти глаза превратились в дула. Татьяна поёжилась, тихо радуясь, что дула направлены не на неё.

   – Аркадий Павлович! – возмутился Вадим. – Что за гнусные инсинуации в мой адрес?!

   – Объективные, – отрезал заведующий, и вдруг кивнул на Татьяну. – Пациентка? Без меня не начинать!

   – Блин! – с чувством выразился Вадим. – За кого вы меня держите, Аркадий Павлович!

   Но заведующий отделением паранормальной медицины уже уходил, всей спиной показывая, за кого он своего подчинённого держит: за дурака, который вчера натворил то, что натворил.

   – Оригинал, – только и сказала Татьяна.

   Аркадий Павлович произвёл на неё сильное впечатление.

   – Деспот, тиран, самодур, угнетатель всего живого в зоне поражения, – охарактеризовал начальство Вадим. – Эй, только не говори, что влюбилась в него с первого взгляда!

   – С чего ты взял?!

   – Глазки заблестели, что я, не вижу. Вы, девчонки, таких властных прямо обожаете…

   – Вадим, – Татьяне пришлось набрать в грудь воздуха и сосчитать до десяти, – ревнуешь ты, что ли?

   – Кто, я?

   – Ну, не я же!

   Она ждала очередного витка дурацкого шутовства, того самого, за которое Синицыну только что прилетело, но Вадим внезапно посерьёзнел и ответил честно:

   – Да. Как представлю, что тебя на ужин приглашает он, так внутри всё и скручивается, а руки сами лезут в режим «скальпель к бою».

   – Болтун, – с досадой высказалась Татьяна, ей бы хватило короткого «да», без ёрнического продолжения. – Я смотрю, как был ты шалопаем в колледже, так им и остался.

   – Жизнь такая, – сказал Вадим. – Сама ведь знаешь: не будешь смеяться – сгоришь очень быстро. Прости, если задел тебя. Я не хотел обидеть.

   – Ты не обидел…

   И тут прямо перед носом выросла дверь в операционный блок: всё, пришли. Вот когда затрясло всю целиком, от макушки до пяток, взмокли ладони, а по спине пополз едкий холодок страха!

   В предбаннике пришлось оставить вещи, переодеться в короткую, чуть выше колена, рубаху без рукавов. В самой операционной пахло привычно: дезинфицирующим средством, лекарствами, слегка озоном. Яркий свет отовсюду, такой знакомый стол и круговая лампа над ним… во рту пересохло, голова закружилась. Таня упала бы, если бы её не поддержала под локоть крепкая рука.

   – Не бойся, – сказал в ухо голос Вадима. – Ну, что ты, как маленькая, право слово… Всё будет хорошо.

   – Не знаю, – выдавила из себя Таня, утыкаясь носом ему в плечо.

   Весь мир мог хоть на куски разваливаться там, за безликими стенами. Таня цеплялась за Вадима, как утопающий за последнюю соломинку, и ничего не могла с собой поделать.

   Одно дело – сама пациента режешь, часто – экстренно, а уж каких только по скорой не привозят… Любое неверное движение, любая ошибка при принятии решения, пусть даже мелочная и незначительная – и жизнь срывается в бездну, откуда нет возврата. Страшнее этого, казалось, ничего уже не придумать: главный ужас любого хирурга – потерять пациента в момент операции…

    Совсем другое дело оказалось – самой ложиться на стол. Пусть и под руки того, кого со студенческой скамьи знаешь.

   … Ладонь по голове, по плечам – тёплое, родное какое-то ощущение… и ужас начал сжиматься, отступать, забирая с собой непролившиеся слёзы. Целительская паранорма? Да, ну и всё равно, если становится легче, легче, разжимаются тиски, мешавшие лёгким дышать, а сердцу работать в штатном режиме…

   И что-то ещё. Короткое, болезненное, на миг спаявшее двоих в единое целое, и исчезнувшее так быстро, что сознание не успело зацепиться за него.

   Татьяна позволила Синицыну уложить себя. Страх страхом, но действительно ведь не ребёнок, зачем нервы мотать коллеге, у него и без того работы выше крыши.

   – Спи, – мягко сказал ей Вадим.

   Но, прежде, чем сон уволок сознание в мягкую золотистую тишину небытия, Таня успела увидеть слабое сияние, идущее от рук врача. Как будто имплант уже стоял в глазу и позволял фиксировать невидимое обычным зрением…

    … Она очнулась в темноте. В таком глухом и полном мраке, какого никогда не бывает ни в одной реанимации. Открыть глаза не получилось, и волна отменной паники прошлась по всему телу туда и обратно: ничего не вышло, я ослепла! Импланты – штука такая, риск отторжения всегда существует, угроза необратимой потери – в данном случае, зрения – всегда существует. Поставят теперь механику вместо родной оптики, вот же ужас будет-то!

   Но когда Татьяна коснулась лица пальцами, то обнаружила на глазах плотную медицинскую маску. Она-то и не давала поднять веки.

   – Руки, – тут же хлестнул смутно знакомый властный голос. – Руки от лица убрать. Немедленно.

   Татьяна подчинилась, мучительно пытаясь вспомнить, где успела услышать этого человека. «Злодей, – всплыла в памяти характеристика. – самодур и угнетатель!»

   – Аркадий Павлович! – прыгнуло на язык имя. – А где Вадим?

   – Я вместо него.

   – К-как… – Таня поперхнулась воздухом и мучительно закашлялась, тут же схлопотав себе адов приступ головной боли. – Как – вместо него?! Он что же…

   На мгновение нечем стало дышать: Вадим сорвался, как у целителей это бывает, и его больше нет…

   Холодная рука легла на лоб, унимая охвативший тело жар.

   – Слишком богатое воображение, – с неудовольствием сказал неприятный голос. – Уймитесь! Спит ваш Вадим, без задних копыт. На минимуме. У него помимо вас ещё операции были. Проснётся – подключит вам имплант, не переживайте.

   – Почему вы ненавидите Вадима? – сорвалось у Тани с языка.

   – Я?! – темнота застыла в жестоком изумлении. – С чего бы вдруг?

   – Ну…

   Внятного ответа, впрочем, девушка сформулировать не смогла.

   – Я ошиблась, да? – покаянно вздохнула она.

   – Ещё как! – заверили её. – Ваш друг сердечный – сам себе враг, куда мне до него! Впрочем, если вы достучитесь до этой глупой головы, буду только рад. А ну как откинет манипуляторы в самый напряжённый момент, и кому тогда вкалывать за него? Всё, р-р-разговорчики в реанимации! Спать.

   Таня попыталась было возмутиться таким безапелляционным приказом, но у неё ничего не вышло: уснула.

   … Она всплывала из темноты забвения медленно, постепенно осознавая себя. Лёгкость, какая бывает только во снах, свободно несла её вверх, как в шахте гравитационного лифта, выставленного на реверс. И так же плавно возвращались остальные чувства.

   …Мягкая простынь по обнажённой коже. Тепло под спиной – постель в режиме подогрева. Лёгкое касание, почти невесомое, вскользь, и от него будто волны идут… золотые волны… тепло и покой… почти как в детстве, когда самой большой болью была царапина на коленке, а самым страшным огорчением – лопнувший воздушный шарик…

   Сон сполз с тела окончательно, но Татьяна ещё какое-то время лежала неподвижно, ловя ускользающее блаженство. Так не хотелось вставать. Куда-то бежать, что-то делать, кого-то спасать… Остановись, мгновение! Эх…

   Прикосновение к руке. Тёплое. Знакомое…

   – Проснулась? – голос Вадима Синицына. – Отлично. Сейчас будем активировать импланты. Инструкцию прочла, я надеюсь?

   Обожгло внезапной паникой: прочесть-то прочла, а вот запомнить…

   – Отставить панику, – строго сказал Синицын. – Сейчас у тебя на сетчатке проявится настроечная таблица. Слушай меня и делай, что говорю… В базовые настройки без меня чтоб не лезла вообще!

   – А если… сбой…

   – Если сбой, отключаешь и ко мне, вместе будем разбираться. Когда освоишься, можешь потом пройти курсы техобслуживания от производителя. Советую. Пригодится. А то иных дурачков потом на каталке сюда везут... возись с ними!

   – Я не дура, – заверила Татьяна.

   – Все так говорят, – скептически заметил Вадим. – Ладно, ладно, не злись, в тебя я верю! Ну, что, готова? Поехали.

   Настройка оказалась простым, но увлекательным делом. Забавно и немного страшновато было видеть таблицу не на голографическом экране, а прямо в мозгу. Ментальное управление… Для которого никакой телепатии не требуется, всё уже прошито в крохотном чипе импланта. Впрочем, возможность выхода в инфосферу была…

   – Для этого ещё один имплант нужен, – объяснил Вадим. – В принципе, если захочешь, можем сделать. И если инфофера позволит, они там не всякого берут, тесты нужно пройти сперва…

   – Не захочу, – заявила Таня. – Это ж голова как проходной коридор в общаге станет! Нет уж, я сама по себе.

   – Наш человек, – одобрил Вадим. – Так, теперь открываем глаза. Смелее!

   Таня послушно подняла веки. Она боялась, что настроечная таблица сейчас всё поле зрения загородит, но таблица сместилась влево-вниз, слегка мерцала там заголовком, напоминая о себе, и не мешала никак.

   – О, я уже в палате!

   – А смысл тебя в реанимации дальше держать? Всё ж хорошо. Теперь сворачивай базовую таблицу, вызывай расширенную и давай мне руки, по каждому пальчику сейчас пройдёмся…

   Инициализация диссектора…

   – Твой основной инструмент. Не забудь про инструкцию, там подробнее, а пока держи пластинку… Ну, пробуй, не бойся!

   Пластинка развалилась в руках на части.

   – Ничего, научишься. На обучающий материал производитель не поскупился.

   – Обалдеть, – с чувством сказала Татьяна. – А ты тоже так можешь?

   – У меня паранорма, – самодовольно заявил Вадим. – Я могу круче! А тебе батарейки менять придётся периодически, давай руку, покажу как.

   Батарейка выглядела крошечной чёрной пластинкой и легко вставлялась в специальный кармашек под кожей.

   Уровни мощности… режим визуализации… и чего боялась, спрашивается?! Такие возможности! Надо только приспособиться. Научиться. Сделать вживлённый имплант частью себя. Чтобы даже не задумываться о том, как и что включать, как регулировать воздействие…

   – Тренируйся, – сказал Вадим. – Дальше сама. По инструкции. Я потом у тебя квалификационный зачёт приму.

   – Именно ты?

   – Молись, чтобы не заведующий наш! Этот душу из тебя вынет и отпрепарирует без наркоза, легко. Мигом почувствуешь себя как лягушка на гальванизации.

    Таня вспомнила резкий голос Аркадия Павловича в реанимации, и поёжилась. Да уж. Если бы операцию вёл он… Как хорошо, что встретила тогда Вадима Синицына, а не его! Сбежала бы с воплями и осталась бы без современного инструмента, всегда второй, всегда – на подхвате у ведущего коллеги...

   Она взялась за тренировку согласно инструкции со всем тщанием. Управлять полученным инструментом нужно было научиться как можно скорее. Чтобы не топтаться на месте. Чтобы идти дальше.

   Лора вернулась чуть погодя. Была на процедурах, как объяснила. Она по-прежнему пользовалась летающим креслом, но Таня заметила изменения. Небольшие, но они были, и выражались в том, что Лора выглядела увереннее и крепче, чем раньше. Может быть, она действительно, как Вадим и обещал, скоро встанет на ноги и сможет ходить самостоятельно.

   – Тренируешься? – кивнула Лора на обучающие пластинки. – Это дело. Вообще, от набора ультразвуковых штучек и я бы не отказалась, если на то пошло. Жаль, они для нас не адаптированы…

   – А тебе зачем? – удивилась Таня. – Ты же не врач!

   – Как сказать, – усмехнулась она. – Наша Служба социум чистит от… очагов гнойного воспаления. Так что в некотором смысле я тоже доктор.

   Маресао вообще к убийствам относятся проще, вспомнилось Татьяне. И смертная казнь у них есть. И одни только личные поединки чего стоят! Это когда двое не полюбили друг друга, но вместо штрафов и заключения под стражу за дебош им выдают оружие и разрешают драться друг с другом до тех пор, пока один не признает поражения. Или не умрёт. А за погибшего на таком поединке мстить запрещено. Считается, что он виноват сам, раз умер. Причём умер в бою, а не, скажем, отболтался в петле.

   Петлю заработать, конечно, надо ещё постараться, но если кто-то очень хочет, то он возможность всегда найдёт.

    Жуть, если подумать.

   – Смотри, – Лора подняла палец. – Допустим, вот тут у меня есть этот твой…

   – Диссектор, – подсказала Татьяна.

   – Именно он. Вот так одной рукой слегка придерживаешь врага, а второй – пальцем в глаз… Попробуй!

   – Да ну, зачем…

   – Мало ли? Выедешь на вызов, а там какой-нибудь буйный решит твоей аптечкой поживиться, да заодно и тебе что-нибудь сделать нехорошего. Надо уметь за себя постоять! Попробуй, попробуй. Ткни в меня. Давай.

   – С ума сошла? А если я тебе глаз выбью?!

   – Не выбьешь. Смотри, показываю ещё раз… Смелее. Ещё смелее! Ты спишь на ходу? Ещё не отошла от наркоза?

   Лорины подначки вызвали приступ острой злости. Хочет получить в глаз? По вашим просьбам, как говорится! Таня повторила приём с правильным зарядом эмоций, имплант отработал с тихим, на пределе слышимости, жужжанием, и у Лоры на щеке вспухла глубокая царапина. Проступившая кровь показалась в искусственном освещении палаты почти чёрной…

   – О господи, – выдохнула Таня, прижимая ладони к щекам. – Я же тебе едва через глаз до самых мозгов не достала!

   – Не достала же, – миролюбиво выговорила Лора, прижимая к кровоточащему разрезу салфетку. – Молодец. Сразу поняла, что к чему… а иных балбесов учишь, учишь… Встану на ноги, и возьму к себе в ученицы!

   – Да ну тебя в пень, маньячка чёртова! – выдохнула Таня, её мелко трясло от случившегося. – Я – врач, понятно тебе? Врач! Я спасать людей должна, а не убивать!

   – Одно другому не мешает, – пожала плечами Лора, ничуть не раскаиваясь.

    – Тьфу! – плюнула Таня. – Не лезь ко мне больше со своими убийствами!

   Девушка ещё не знала, что «Орион-девять», как армейская разработка, имел двойное назначение. То есть, попросту мог послужить и орудием убийства, если понадобится. Гражданские импланты шли вместе с психокодом, блокирующим активацию в момент сильного душевного волнения. У «Ориона» же подобного блока в комплекте не существовало в принципе…

   – Лора! – Вадим влетел в палату как ужаленный. – Жива?

   – Да, – чуть удивленно ответила она, – что мне сделается.

   – А что с лицом?

   Таня обхватила себя руками за плечи, она всё ещё не пришла в себя. Едва не убила! Ну, да, нечаянно, по глупости, но… ведь закончиться могло всё очень плохо! Если бы действительно – в глаз?!

   – А ну дай сюда, – Лора замешкалась, явно не горя желанием убирать от лица салфетку, которая уже изрядно пропиталась кровью. – Давай сюда, я сказал!

   Теперь Таня увидела всё чётко. Как вокруг кисти Вадима сформировалось золотое сияние – проявление паранормы? – Лора охнула, и её рука бессильно опустилась. Как затянулась рана, буквально на глазах. Золотое сияние сшило её, как сшивает молния разрез кармана.

   – Красивая, – оценил Вадим работу: багровый шрам перечёркивал щеку от внутреннего уголка глаза к уху. – Оставить на память?

   – Шрамы украшают воина, – с достоинством заявила Лора. – Особенно если это шрамы не на спине.

   – Тьфу! – плюнул Синицын. – Забыл, с кем имею дело!

   Шрам растворился под его пальцами, как будто его и не было. Поворот ладони, стряхивающий жест – золотое сияние рассыпалось быстро тающими искрами, до пола не долетела ни одна.

   Так легко – со стороны. Так просто – когда видишь извне. Так страшно, когда знаешь, что эта сила – заложена генетическим программированием и последующим обучением. Изначальный Образ Человеческий не подразумевал таких возможностей. Искажение тела не могло не повлечь за собой искажений души.

   «А ведь удобно было так рассуждать, – подумала Татьяна. – Особенно когда целители отказывают в излечении. Особенно же, когда отказывают ребёнку…» Когда-то, давно, Таня считала, что такие отказы – как раз и есть проявления нечеловеческой сущности генномодифицированных врачей. Потом, вблизи поглядев на последствия того, что целители называли безнадёжный случай, поумнела немного. Паранормалы не боги. За свои сверхчеловеческие возможности они расплачиваются сполна, в том числе собственными жизнями, буквально.

   Вот и сейчас Вадим присел за столик, и сразу стало видно, как он устал. Тени под глазами, взгляд в никуда. Рану срастить полдела, надо ещё ауру исцелить так, чтобы последствия свести к минимуму… Дурацкое слово «аура», оно никогда Татьяне не нравилось, пришло в паранормальную медицину в самом начале, потому что надо же было как-то называть то, с чем целители имеют дело, да так и осталось. Потом, когда наука шагнула дальше, вся эта визуализация в виде черточек, штрихов и точек начала называться паранормальным сканом, а общее состояние человека на паранормальном плане – личностной матрицей. Но умное и правильное словосочетание оказалось слишком длинным для повседневного общения в экстренных ситуациях. Поэтому словечко «аура» прописалось в разговорах целителей навечно.

   Надо будет попросить Вадима показать Лорин скан, до и после. Чтобы сравнить.

   – Таня, – сказал Синицын, – сделай мне кофе, пожалуйста. Вот, – он снял с воротничка знак своей паранормы, зелёную молнию, совмещённую со змей и чашей.

   Молния обозначала паранорму, психокинез. У пирокинетиков она была алой. У целителей возможностей и вариантов применения способностей было гораздо больше, но в абсолютном выражении целительская паранорма значительно слабее более узкой пирокинетической. Потому что на другое направлена. Другие задачи и цели решает. Ну, а чаша со змеёй – универсальный для всего Человечества знак медицины и фармацевтики…

   Целителям по этому знаку полагалось кофе с особыми добавками, недоступными всем прочим смертным (кроме пирокинетиков, естественно). Любители наркотических стимуляторов от такого кофе отбрасывали копыта без вариантов, поэтому-то за знаками псхиокинетичесикх паранорм никакой особой охоты не велось. Толку никакого. Разве что учинить над собой оригинальное самоубийство…

   Правда, оставался вариант напоить таким кофе кого-то другого, но такое убийство слишком сложно спланировать, проще пристрелить недруга из-за угла или отравить его как-то иначе.

   Прикоснись к любому психокинетику против его воли, мигом звёзды с небес увидишь.

   Да и сам знак долго без контакта с телом носителя существовать не может, разрушается практически полностью уже через пару часов…

   Так что Таня сделала кофе по всем правилам, думая ещё о том, что в каждом знаке кодируется индивидуальная формула стимулирующей добавки, и у каждого целителя она своя. Соотношение, компоненты… В любой бытовой кофемашине встроен синтезатор, способный из простых элементов воссоздать любимый напиток, в том числе и добавку…

   А настоящие зёрна настоящего кофе сейчас практически не достанешь нигде. Фермеры за внешним кольцом Города Первых выращивали самое необходимое. Кофейная же плантация, насколько Татьяна помнила, осталась в пределах Барьера всего одна. Смогут ли её сохранить для тех времён, когда ресурсы позволят отвлечься от банального выживания, большой вопрос.

   Конечно, в Ботаническом саду Города сколько-то кофейных деревьев всё-таки есть, в Сельскохозяйственном Фонде, опять же, хранятся образцы… Слабое утешение. Натуральный зерновой кофе пить будут потомки, причём даже не правнуки. Нынешнее поколение до тех счастливых времён не доживёт.

   – Спасибо, – поблагодарил Синицын.

   Взял кружку и одним глотком осушил её, сопроводив кислой характеристикой: «гадость». Может быть. Пробовать на вкус, чтобы сравнить ощущения, дураков не было.

   – Я её, – Вадим ткнул пальцем в молчавшую Лору, – на дистанте держу постоянно. Там ситуация – глуши чёрную дыру. Аура расползается, как паутина под пальцами, чуть недоглядишь – и смерть лезет, как к себе домой. Задолбался стабилизировать! Нет, реально. А ей ничего не объяснишь, не понимает. Ну, нелюдь, ёлки с палками, тупик, стена, яма!

   – Вадим… – подала Лора голос.

   – Молчи! Думаешь, не догадался, что произошло?

   – Я виновата, – спокойно сказала она тоном, не предполагающим никакой вины.

   – Да знаю, молчи! – огрызнулся Вадим. – Помнишь котят, Таня? У нас в колледже. Помнишь, как они залезли в сток прачечной и застряли? Как мы их вытаскивали оттуда…

   – Ещё бы, – воскликнула Татьяна. – А тебя потом ещё взгрели за несанкционированное исцеление живых организмов в количестве двух штук… Кошки – это орудие массового поражения. Лезут, куда их не просят, только в путь, доставай потом и спасай… – до неё вдруг дошло, и она осеклась.

   Вадим указал на Лору:

   – Вот, полюбуйся. Перед тобой – кошка на ножках, как она есть. Голову в сток прачечной? Легко! В реактор прыгнуть, чтобы полюбоваться на термоядерную реакцию изнутри – да пожалуйста! Подбить на глупости человека с только что имплантированным опасным устройством, ещё не завершившим полный цикл настройки, – на раз-два. И я, дурак, зашился в операционной с пациентами и не подумал!

   – Вадим, ты неверно оцениваешь ситуацию, – спокойно заметила Лора.

   – Я оцениваю неверно?! Да вся ваша раса – котики! Вас на шлейке держать надо, в полуметре от стены! Вы приключения себе на пятую точку с полплевка организовываете! С шиком, толком и расстановкой. Как вы вообще до полноценного разума дожили? Эволюция должна была дропнуть вас по всем правилам ещё на взлёте!

   – Именно поэтому мы и выжили, – терпеливо сказала Лора. – Мы исследовали все возможности и вероятности, передавали потомкам наиболее удачные решения…

   – А сколько вас погибло на этом достойном пути? – не унимался Вадим. – Как тех котят, в количественном выражении…

   Лора пожала плечами. Риторический вопрос, как говорится.

   – Не поддавайся на её провокации, Таня, – посоветовал Вадим. – Никогда. Она, конечно, умеет давить харизмой, но ты держись. Повезло, что я её контролирую постоянно, и что смог вовремя дотянуться: не был на операции, не принял снотворное, не уехал на вызов! А ты, Лора… Да тьфу, с кем я говорю!

   – Вы, люди, слишком эмоциональные, – сказала Лора с укором. – Реагируете на штатные ситуации, как маленькие дети. Я хотела исследовать возможность боевого применения хирургического импланта…

   – И как, исследовала? – язвительно поинтересовался Вадим.

   – Хороший результат, – кивнула Лора. – У Татьяны есть потенциал, я бы рекомендовала курс самообороны…

   – Ну, нет, спасибо! – воскликнула Таня. – Этого ещё не хватало!

   – Почему? – спросила Лора с любопытством. – Ты же собираешься работать на выездах, а там что угодно с тобой может случиться. В окрестностях Города Первых неспокойно. Почему ты не хочешь научиться себя защищать?

   – Защищать себя – убивая? – с сарказмом спросила Таня.

   – Иначе убьют тебя, – назидательно выговорила Лора. – Всё же просто.

   Таня промолчала, ощутив стену, которую не пробить. Это у Лоры всё просто – пальцем в глаз, и все дела. Но Таню начинало мутить при одной мысли о том, что она кого-нибудь вот так убьёт. Пальцем. В глаз. Имплантом, предназначенным спасать…

   – Люди, – скорбно прокомментировала Лора выражение лица соседки по палате. – Любите вы усложнять…

   – Так, простая моя, – сердито сказал Вадим, поднимаясь. – В постель. Режим, забыла? А ты, Таня, тоже голову включай иногда. И не ведись на эти честные невинные глазки!

   Вадим ушёл. Лора послушно вытянулась на своей постели, но ширму задвигать не стала.

   – Ты агрессивная, – сообщила Таня.

   – Я? Разумеется.

   Лора не просто не стала оправдываться, она подтвердила обвинение с какой-то даже гордостью. Таня молча смотрела на неё, не зная, какие слова подобрать.

   – Я – воин, – объяснила Лора. – Для бойца агрессивность – это нормально.

   – Ты убивала?

   – Конечно! На службе во что только не ввяжешься.

   – Ты так говоришь, будто это повод для гордости, – пробормотала Татьяна.

   – Разумеется, для гордости, для чего же ещё.

   – И ты вот так просто убивала?

   – Как сказать… не всегда это было просто.

   – По приказу?

   – Я – из Старшей Ветви. Я сама имею Право Приказа.

   – А зачем тогда убивать самой, если можешь приказать?

   – Затем, человек, что перекладывать ответственность за свои дела на младших – преступление. Вот у вас командиры считают иначе, и потому иной раз легко отдают тяжёлые приказы. Те, которые потом вы сами порой называете военным преступлением.

   – А у вас, значит, не так?

   – У нас – не так.

   Что ты с ней будешь делать. Стена!

   – И военные преступления не совершаются, ага...

   – Совершаются, – помедлив, ответила Лора. – Свойство разума – ошибаться. Командир может ошибиться, это так. Но больше всего ошибается побеждённый. У вас разве не так?

    – Историю пишут победители, – бледно улыбнулась Таня, вспомнив видеоуроки школьного курса истории. – Уела…

   Она свернула разговор. Всё, что имело хоть какое-то отношения к дракам, столкновениям, мятежам и полиции вызывало у неё отчётливую дрожь. Никогда бы не видеть! И не участвовать…

   Собственная память пыталась подсунуть картинки из не такого уж далёкого прошлого, но Татьяна старательно запихала их под крышку и придавила увесистой гирей. Да, была дура. Да, повелась на сладкие речи того, кого считала любимым. Да, уже искупила. Всё, забыли.

   Врач должен спасать жизни. Об остальном пусть заботятся люди (и не люди тоже!) других профессий. Точка.

   Сюрприз не заставил себя долго ждать: примерно через час в палату ввалился, – «держите меня семеро!» – обалдело подумала Таня, – Вик Огнев.

   Вика девушка помнила как балагура с языком без костей. Огнев выглядел младше, казался младше и поступал, как младший, несмотря на эффектную форму службы Быстрого Реагирования; всем известно же, что мальчики взрослеют позже. Таня никогда не рассматривала Вика в качестве своего бойфренда, а он, по всей видимости, тоже не парился. И всё общение сводилось к лёгким подколкам и взаимному зубоскальству, не более того.

   Помимо прочего, Вик – пирокинетик. То есть, генномодифицированный. Бесперспективняк полный, как тогда рассуждала Татьяна...

   Что он тут делает?! Явился проведать её, Татьяну? Да с чего бы вдруг, они не виделись бог знает сколько времени… или всё-таки?

   Но Вик с порога, бросив короткое: «О, Татти! – надо же узнал! – Привет!», тут же подсел к Лоре. И Таня поняла, как жестоко ошиблась.

    Огнев изначально шёл не к ней.

    Вот в этой своей форме, блестящий и великолепный до дрожи – а когда он был не блестящим? Или когда он успел так повзрослеть?! Вместо взбалмошного мальчишки – солидный молодой офицер… Интересный. Чего там– красивый!

   «И абсолютно не твой, дура, – осадила себя Таня. – Уймись!»

   Как Огнев разговаривал с Лорой – на её языке! Как держал её за руки. Сколько в его глазах, позе, выражении лица было искреннего чувства…

   Таня тихонько выскользнула из палаты. Этим двоим и без неё найдётся, чем заняться. Лучше пройтись немного. Подождать, пока не перестанут гореть уши.

   … И снова всё тот же коридор, панорамные окна на каменистую пустыню и далёкую мерцающую стену Барьера. Поздний вечер, почти что ночь, никого. Так странно: мир ведь остался прежним, ушёл лишь страх, ведь операция позади, и новые возможности, прямо скажем, радуют душу. А как всё изменилось! Как будто другая планета…

   Таня подумала, что других планет она и не знала, разве только в записи. Когда межзвёздный транспортник Человечества был в Поиске, она ещё была слишком мала, чтобы что-то запомнить. Да, она ещё родилась в космосе, как ни странно было об этом думать. А сколько детей родилось после! Двадцать два года прошло с момента высадки на Планете, и столько всего произошло за такое короткое время.

   Контакт с чужой расой. Непонимание, конфликты, даже война, и всё это осталось за сияющим небосводом детства, незамеченным. А потом пошёл новый виток непонимания, конфликтов и войны и уж его-то Таня запомнила. Запомнишь тут, когда оно по тебе катком проехалось. Ну, хоть не убило, и за то спасибо.

   Правда, иной раз думалось, лучше бы убило.

   У каждого есть кто-то. У Лоры есть Вик Огнев, а у Вика есть Лора. Например.

    И только у неё, Татьяны Минаевой, двадцати пяти лет от роду, нет никого, и в обозримом будущем не предвидится. Одиночество ощущалось, как дыра – вместо живого сердца.

   Вадим Синицын? Всё сложно. Доверишься, впустишь в сердце, а он потом уйдёт и не вернётся, как уходили все они. А смешно, если подумать. Таня уже даже не помнила лиц своих мужчин, все стёрлись. Каждый раз ей казалось, что вот, наконец-то, любовь, та самая, которая навсегда. Но любовь разбивалась и исчезала, и не оставляла лишней памяти после себя, только боль, как при инфаркте. Потом постепенно размывалась и боль.

   «Что я делаю не так»? – спросила Татьяна у своего отражения в оконном стекле.

   Слабый контур, лицо-негатив, так всегда бывает, когда смотришь из ярко освещённого помещения в ночную непроглядную темень… Почему-то на отражение вдруг наложилось воспоминание о своём же паранормальном скане, который перекинул ей на терминал Вадим как раз перед операцией. Когда просил оживить в памяти подзабытые знания.

   – Нам же работать в паре, пригодится, – сказал Синицын. – Начни с себя…

   На удивление, в голове было пусто, прочесть эти линии-чёрточки, эту ауру детского стиля «точка, точка, запятая», Татьяна всё ещё не могла. Странное серебристое кольцо у головы, так встревожившее её тогда на первом скане, вроде как увеличилось и края у него слегка разлохматились. Но Вадим сказал, что это не рак, значит, не рак, не будем паниковать. Может, особенность такая. Вроде родинки на носу.

   Как целители с ума не сходят, наблюдая вместо людей вот это всё каждый операционный день?!

   – Что ты там увидела? Привидение?

   Вспомни про дурака, он и появится. Синицын встал рядом, заложив руки за спину, ни дать ни взять нахохлившийся воронёнок из детской развлекалки.

    – Ты на дежурстве?– спросила у него Татьяна. – Почему здесь так безлюдно?

   – Потому что ночь, и все спят, – пожал плечами Вадим. – А кто не спит, тот занят делом. Вот почему не спишь или не при деле ты…

   – Там к Лоре гости явились?

   – А, Вик, – Синицын слегка поморщился.

   И Таня поняла, почему Вадим не спит, хотя должен был, по идее, давно уже сопеть в две дырки в релакс-комнате. Умение засыпать мгновенно тогда, когда выдаётся спокойная минуточка, становится рефлексом ещё со студенческой скамьи.

   Синицыну попросту вынесли мозг. Виктор Огнев вынес, учинив допрос с пристрастием на тему, как себя чувствует его своевольная половина. Пришлось отправить его в палату к ненаглядной, в нарушение регламента посещений. Вот только сна теперь ни в одном глазу. Таня очень хорошо знала, как это бывает, когда от дикой усталости просто не можешь уснуть и всё. Хотя технически ты владеешь нужной психотехникой, и усыпить себя можешь в любой момент. Но спать попросту не хочется. Сознание цепляется за любую возможность остаться в реальности…

   – А ты вообще ел? – спросила она внезапно.

   – Да, – отмахнулся Синицын.

   – Врёшь.

   – Вру, – легко согласился он.

   Потому и заснуть не можешь, поняла Таня.

   – Пошли в столовую, – предложила она. – Хочу кофе…

   – Что я слышу! – восхитился Синицын. – Симпатичная девушка приглашает меня на ужин! Разве я могу отказаться?

   Ужин в больничной столовой деликатесами не блистал. Татьяна вспомнила булочки, которые когда-то – в прошлой жизни! – брала к чаю в частной пекарне и тихонько вздохнула. Нету булочек больше. И пекарни нет. И лучше не вспоминать, почему.

   – Да уж, чем богаты, – выразил ту же мысль Вадим. – Рисовой кашки не желаете ли? Или гречневой.

   Над столиком сформировалась голограмма вечернего меню.

   – Да один пёс, из синтезатора, – вздохнула Татьяна.

   Синтетическую пищу отличить от натуральной никаких проблем не составляло. Она была, как в древнем анекдоте про ёлочные игрушки: такая же, как настоящая, только радости от неё никакой.

   – Зато полезно и не ведёт к ожирению, – глубокомысленно заявил Вадим..

   – На нашей работе жиром не особо-то обрастёшь, – хмыкнула Таня. – Давай рисовую. И чай, а тебе – кофе с твоими добавками. Вон синий весь.

   – Кто синий, я? – возмутился Вадим, но кофе заказал.

   Он перерабатывает, устал. Все мы перерабатываем. Врачей катастрофически не хватает, а уж специалистов такого класса, как Синицын, и подавно. Пока ещё подрастёт новая смена…

   Барьер, спасибо ему, оставил по ту сторону подавляющее большинство внешних проблем. Смертельных, прямо скажем, проблем. Но внутренние никуда не девались! И продолжали расти.

   Всё дело в том, что под изоляцию попала довольно большая территория. И большое количество народу. В масштабах Планеты, может быть, всего лишь клочок, но внутри клетки – изрядная площадь. Таня не помнила точной цифры, знала только, что это масштаб полноценной средней страны из истории Старой Терры.

   Добавим сюда ещё и соплеменников Лоры. Взрывоопасная смесь… несмотря на все договорённости и мирные пакты. Работы – выше головы. На парочку поколений вперёд, если не больше. Врачам в том числе.

   Вадим осторожно положил ладонь поверх руки Тани. Тёплые какие у него пальцы… Сухие и тёплые.

   – О чём задумалась? – спросил он.

   – О судьбах мирах, – усмехнулась она, не сумев набросить на правду шаль из игривых слов.

   Раньше получалось легко и просто. Сейчас… и не жаль, с ожесточением подумала она. Сейчас – это сейчас, а прошлое скончалось в корчах.

   – Вот как, – Вадим ничуть не удивился, как будто именно такого ответа и ждал. – И – как?

   – Мы здесь за Барьером, – ответила она. – Что там снаружи, никто не знает. Вроде как супервулканы извергаются… землетрясения доходят и к нам, как ты сам знаешь. Их Барьер не гасит. Или гасит, сколько может, без него, наверное, мощь землетрясений была бы больше в разы. Как и разрушения. Я просто думаю, а вдруг там, снаружи, никто не выжил? Ни наши, ни маресао. Тогда мы здесь, в Городе Первых, последний оплот цивилизации в этом уголке космоса.

   – Двух цивилизаций, – поправил Вадим.

   – Нет, одной. Мы становимся единым целым… я это поняла, пообщавшись с Лорой. Знаешь, меня вообще её внешность больше никак не волнует. Я не вижу различий, когда говорю с нею. Как будто она как я. Как любая из нас.

   – Чудесная иллюзия, – покачал головой Синицын. – Они правда другие. Без дураков. Просто Лора адаптирована и Лора, как бы тебе сказать…

   – Умная?

   – Да, и это тоже. Но здесь не столько ум, сколько… – Вадим пощёлкал пальцами. – Она коммуникабельная. Настроенная на общение. А я их всяких повидал, лечить ведь и их приходится тоже. Адаптировать паранормальную медицину под них. Увлекательно, конечно, но какие там попадаются изумительные дубы! Куда там нашим. Возьми ещё общий курс по их анатомии. Полезно, познавательно, продвинет тебя в профессии. Я тебе сейчас скину на терминал всё необходимое…

   – Да я… – растерялась Таня от такого напора.

   – А что ты? – изумился Синицын. – Не хочешь? Или боишься?

   Последний вопрос можно было бы принять за издёвку, учитывая, сколько страха Таня на Вадима вылила до операции. Но никакой издёвки в голосе целителя не было и в помине. Только участливое сочувствие.

   – Не боюсь, – решительно заявила Татьяна.

   А что я теряю, действительно, подумала она. Начну изучать, не пойдёт – перестану.

   – Запомни, ничего не бойся, – сказал Вадим. – Никогда и ничего. Особенного нового и интересного. Ведь на что ещё даётся нам жизнь, как не на узнавание и создание нового?

   Действительно. На что ещё? Прав Синицын, не поспоришь. Таня сама в ответ слегка пожала его руку, которую Вадим не торопился убирать с её запястья. А глаза у Синицына зелёные. Серо-зелёные, если точнее. Серые у зрачка, зелёные к краю, и тёмный ободок на радужке. Ещё в них отражаются звёзды, или так вечернее освещение шалит…

   В кармане у Вадима противно заквакало, разрушая волшебство момента.

   Таня отчётливо поняла, что это такое. Вызов. Вызвать целителя, отработавшего полный день, можно только тогда, когда ситуация уже совсем швах. Кого-то привезли. Скорее всего, ребёнка. Паранормальная медицина в первую очередь обслуживает детей. Конечно, никто не погонит выложившегося человека вести операцию – коррекцию, как они говорят, – но паранормальная диагностика разрешена. Не говоря уже о совете от опытного коллеги…

   «Не бери!» – мысленно взмолилась Таня, прекрасно понимая, что Вадим не откажется от вызова, как и она сама не произнесёт вслух такую глупую просьбу.

   Не надо встречаться с врачом или военным, если не можешь вынести вот таких форс-мажоров в самый интересный момент…

   – Извини, – начал Вадим, бегло глянув в экран…

   – Я понимаю, – мягко сказал Таня.

   А кто ещё поймёт, если не такой же врач, пусть даже и не паранормал.

   – Завтра договорим! – жизнерадостно заявил Синицын.

   Эх. Завтра будет не сегодня. Таня смотрела Вадиму в спину и думала, что завтра уже ни на что не решится. Наверное.

   Но почему? Откуда это лютое сомнение? Раньше всё было легко и просто, и сейчас могло стать легко и просто, если бы не это противное сомнение, отравляющее собой весь смысл существования.

   Я недостойна

   Таня свернула столик. Вся грязная посуда канула бесследно в зеве приёмника, отправившись на переработку. Можно было уходить.

***

Когда у твоей соседки по палате торчит безвылазно её ненаглядный, потому что служба ненаглядного выдаёт ему крохотное окошко увольнительной на несколько суток, минусов тут немало. Лишний раз в палату возвращаться не хочется: тошно. И смотреть на влюблённых (нини, никаких вольностей они в присутствии Тани себе не позволяли, даже не целовались!), и слушать их воркование, а особенно невыносимы были их взгляды друг на друга.

   Таня осознала свои эмоции, как лютую зависть, и поняла, что с этой завистью надо что-то делать. Пакостное чувство! Нет, она не собиралась делать подлянки, и тихо ненавидеть, и вот это всё, что полагается по законам жанра. Во-первых, Вик Огнев не её мужчина, и никогда им не был. Во-вторых, Лора – замечательная, хоть и маресао. В третьих… да твою мать, завидовать нехорошо! Нехорошо, и всё тут!

   Татьяна злилась сама на себя за такие свои низкие чувства, и решила логично забивать их расширением себя, любимой, в профессии. Во-первых, учиться работать с имплантом, благо недостатка в учебном материале не было. Во-вторых, заняться общей анатомией братьев наших по разуму. В перспективе – получить допуск к работе и с этой расой тоже. А в третьих, разбирать и запоминать основы чтения паранормальных сканов.

   Если работать вместе с Вадимом, знание сканов просто необходимо. Синицын не сможет втереть ей лапшу в уши, когда ему вдруг захочется перепрыгнуть через себя и спасти очередного умирающего ценой собственного паранормального срыва. Ну, и вообще… помочь ему в его работе… почему бы не помочь? Если научится. Если научится хорошо!

   И она училась.

   Уходила в холл, закрывалась в приват, чтобы остальные пациенты не тревожили её, и яростно училась.

   Вадим исчез на несколько дней – выгнали отсыпаться. Запретили появляться в отделении под страхом семи казней – Таня лично слышала, как заведующий тихим, но страшным по оттенку голосом костерил семиэтажной армейщиной своевольного подчинённого, а тот слушал, поникши головой, и не смел спорить, потому что старший был прав отсюда и до обеда по всем статьям.

   Таня терпеливо ожидала вовзвращения Синицына – надо же было ещё раз угоститься больничной кашкой за ужином! – и училась, училась, училась, не теряя ни минуты. Способ отменить лишнее время, да. Очень действенный. И собственный профессиональный класс повышается.

   Татьяна рассматривала свой паранормальный скан, который скинул ей Вадим для примера, и уже очень многое читалось легко и ясно, можно было не лазить в справочник. Беспокоило кольцо у головы. Справочник его никак не классифицировал. «Неопознанное образование», и всё тут. И весь информ города Первых с ним соглашался. Хоть плачь.

   Удивительная штука, эти сканы. Чем дольше смотришь на них, тем они объёмнее, и даже движутся, показывая динамику. А ведь это же запись, по идее. Всего лишь файл в хранилище информации. Она не может измениться, пока ты сама не внесёшь в неё изменения! А вот поди ж ты, меняется.

   Конечно, можно было ещё и паранормальную физику подключить в обучающий кейс. Но уж на физику-то у Тани мозга точно не хватит никогда! Это далёкая от её когнитивных возможностей сфера, настолько далёкая, насколько далека от Планеты Старая Терра. Вы ещё интеграл с переменным верхним пределом попросите в уме посчитать, без помощи расчётной программки из терминала!

   – Аркадий Павлович! – Татьяна увидела заведующего, и язык сработал помимо ума. – Можно вас на минутку?

   Тот остановился, испепелил взглядом – мол, я занят, чего ещё! – и заявил неприятным голосом:

   – Синицын послезавтра появится. Жалобы?

   – Никаких, – торопливо заверила Татьяна. – Просто – любопытно – а вот это что такое?

   – А, учите основы чтения наших сканов, – голос заведующего слегка смягчился. – Похвально.

   – Вадим сказал, что это не рак. Но что же тогда?

   – Это – след обширной ментальной инвазии, затрагивающей большую часть личностной матрицы, – объяснил Аркадий Павлович. – С этим – к телепатам. Чей скан, ваш?

   – Мой, – призналась Татьяна.

   – Вас кто вёл после трёх дней счастья?

   Три дня счастья. Под таким язвительным названием среди народа укоренилась память о тех трёх днях мятежа и беспорядков, обрушивших инфосферу Города перед тем, как установился Барьер. Хаос, изломанные судьбы, уличные бои… Память задёргало болью, как пульпитный зуб.

   Движение «Светлый путь». Андрей Светлов, его лидер. Создавший преступную телепатическую локаль, в противовес инфосфере. Жертвы его преступления ощущали последствия на себе до сих пор.

   – Профессор Ольмезовский, – ответила Таня на вопрос, ёжась от самого имени.

   Первый ранг, ещё бы. Их мало, очень мало. Всегда было мало и раньше, а уж после Трёх дней.

   – Вот к нему и обратитесь, – посоветовал Аркадий Павлович. – Впрочем, если вас беспокоит, я могу его вызвать сюда. Приедет в ближайшие два дня, уверяю вас. Вызвать?

   – Нет, – решила Татьяна. – Сначала я закончу обучение контролю над имплантом. А затем уже сама запишусь к профессору на приём…

   – Запишитесь сейчас, – ворчливо потребовал заведующий, и Таня мигом поняла, за что Вадим называл своё начальство людоедом и кровопийцей: на редкость авторитарный тип! – Записывайтесь. При мне.

   – Вы мне не доверяете? – попробовала Таня оскорбиться.

   – Да, – прямо заявил Аркадий Павлович. – Вы боитесь всего на свете, в особенности, боитесь следить за собственным здоровьем. А оно, между прочим, принадлежит не только вам, чтобы вы знали. Записывайтесь, Минаева, и причину укажите правильную, а не «да я просто так, дорогой профессор, от нечего делать чайку с вами попить захотелось»…

   – Вот вы… – начала Татьяна.

   – Кто? – живо заинтересовался он.

   – Тиран и деспот, – сообщила она, сдаваясь и открывая голографический экран личного терминала.

   – А, ну это – да, – с важным видом покивал заведующий. – Да. Я – такой. Впрочем, посмотрю на вас, когда окажетесь на должности, аналогичной моей. Подчинённые – все, как один, рас… долбаи… через букву «п» в середине! Служба снабжения – собаки сутулые! Пациенты – больно умные пошли, все через одного лучше меня знают, как я их лечить должен. Не жизнь, а… сплошной генератор тирании и деспотизма в моём лице. Вечный двигатель. Записывайтесь. Жду.

   Делать нечего. И ведь не отменишь потом! Сам факт записи, а потом её отмены, сразу загорится для профессора красной лампочкой: точно всё бросит и из-под земли достанет.

   Одно радовало: разговор состоится ещё очень не скоро.

   Пятнадцать дней – это ведь целая жизнь, не так ли?

ГЛАВА 3

Лес маресао подступал к Городу Первых почти вплотную. Три дня Смятения (или счастья, если кому-то хотелось поупражняться в остроумии, но чаще всего сокращали просто до Трёх дней) смяли и перемешали пространство самым диковинным образом. Кварталы человеческого города вошли в лесные поляны маресао и наоборот. Границы просто перестали существовать.

   Зато возник Барьер.

   Отсюда он был виден как далёкая, молочно-белая сияющая стена на горизонте, и, казалось, до него рукой подать, но если взять машину и отправиться в направлении Барьера, то можно потратить весь день прежде, чем приблизиться к нему хоть сколько-нибудь.

   Он отделил от остального мира довольно большую область, как ни крути. И в этой области требовалось наводить порядок.

   Восстанавливать разрушенное. Выстраивать вертикаль власти так, чтобы её, эту власть, уважали, и ей доверяли. А сорняки, желавшие полной и тотальной свободы от чести, порядочности и здравого смысла приходилось выпалывать. Иногда – решительно.

   А ещё необходимо было во что бы то ни стало сохранить обе расы чисто как биологические виды. Чтобы их не поразило вырождение.

   А ещё надо было подготовиться к тому часу, когда Барьер падёт. Сотня лет. Может, чуть больше, или чуть меньше, но примерно сотня лет ещё оставалась в запасе. И надо было использовать её по полной.

   Вряд ли за Барьером погибли все. Кто-то остался. Может быть, этот кто-то будет счастлив разграбить оставшийся без защиты Город!

   Лада Флаконникова-Алашен зябко обхватила ладонями за плечи. Она даже знала имя того, кто будет готов добить…

   Каринав. Мятежная дочь Старшей Ветви Аланрао. Молодая женщина, на год младше самой Лады. Та, которую отец, Тимофей Флаконников, остановил когда-то ценой собственной жизни. Но не убил, хотя убить мог. На тот момент он мог всё.

   Сто лет. Что такое сто лет для расы, живущей два человеческих века?

   Ах, вернуться бы в детство! В те проблемы, которые казались верхом несправедливости и невезучести тогда!

   Лада бросила последний взгляд на сияющую вечерними огнями панораму Города, и ушла с верхней площадки. Сегодня у неё важная встреча. Надо готовиться. Нельзя же, в самом деле, показать, как ты устала, и как тебе всё надоело, и насколько остро хочется повеситься на ближайшем суку от груза навалившихся обязанностей и ответственности!

   Послушно соткавшееся прямо в воздухе голографическое зеркало отразило молодую женщину-человека, с заострившимся взрослым лицом, тенями под глазами, сединой на виске. И с повязкой, прикрывавшей глаз. Зрение восстановить так и не удалось. Не спешили восстанавливаться и целительские способности. Их выжгло в эпицентре Смятения паранормой отца, и похоже, выжгло навсегда. Разбитое не склеишь, пролитое не вернёшь. Не о чем сожалеть.

   – Требуется подтвердить визит, – мягко напомнила управляющая система личного терминала.

   Зеркало сжалось, на экран вышла запись о приёме, который надо было подтвердить.

   Профессор Ольмезовский О.О., Центр репродуктивной медицины

   Что ж, каждый занимался своей зоной ответственности, работы хватало, но иногда приходилось встречаться лично. На экран выплыл перечень из десяти вопросов, подлежащих срочному обсуждению. Ни один нельзя вывести в высший приоритет, важными оставался каждый из них. Разорваться бы на десять маленьких Лад, и пусть каждая из них занимается делом… так ведь не получится.

   Инфосфера Человечества позволяла распараллеливать потоки сознания на столько единиц, насколько мог выдержать мозг без ущерба для основной деятельности, всё зависело не только от телепатического ранга, но ещё и от личности самого телепата. Функционирование Старшей Ветви маресао основывалось совсем на других принципах.

   И это тоже входило в ту десятку срочных решений, которые нужно было принять ещё вчера.

    – Визит подтверждаю.

   Экран моргнул, проглотив распоряжение, и вновь развернулся в зеркало. Лада лишь вздохнула.

   Что нового она могла там увидеть?..

***

За два года вытянуть хаос в подобие порядка – кошмар любого управленца. Тришкин кафтан, вспомнилась Ладе древняя поговорка. Тут штопаешь, там рвётся. Иногда она дико жалела, что ввязалась вообще. Можно было оставаться в своём замкнутом мирке и сосредоточиться на более спокойных задачах… но вот тут бы её тогда вообще никто не понял. Вышло бы смешно: все жертвы оказались бы напрасными.

   Юницы рвутся замуж за принцев, не понимая, какую гору взвалит на их плечи новый статус. Потому что у маресао на вершине Кроны просто быть красивой не получится никогда. Больше привилегий – больше обязанностей. Ещё больше обязанностей. И ещё. Как коленки, трещат? Ну, держи тогда добавочку. И вот эту гирю. И вон тот кирпич тоже на тебя смотрит. Не жалуйся: тебе ещё повезло, выбирала сама. А кто-нибудь другой уже должен больше, чем всю свою жизнь, просто по факту своего рождения там, тогда и у тех, где рождаться – привилегия, наказание и благо в одном флаконе.

   Олег Ольгердович сильно сдал за прошедшие два года. Лада смотрела на него и испытывала даже не жалость, а всю ту же усталость. Человек, бывший богом с самого детства – наставник, опекун, заменивший отца, – с каждым днём уступал неумолимому времени всё больше и больше.

   «Вот так это и бывает, – думала Лада. – Ты ещё что-то планируешь, живёшь надеждами, пытаешься успеть везде, где обязательно нужно успеть во что бы то ни стало, но будущее уже течёт мимо. Интересно, а я сама со стороны выгляжу, как собственная тень?»

   Улыбка, знакомый взгляд, лучики морщин в уголках глаз, радость от встречи… короткий, но ёмкий обмен эмоциями, доступный лишь телепатической паранорме. Жаль, что прямое общение невозможно, ведь тогда двум информационным локалям пришлось бы соприкоснуться теснее, чем позволяла их природа. И трудно сказать, чем окончилось бы такое соприкосновение. Не было опыта, а если и был, то с обрывом человеческой инфосферы в период Трёх Дней, навыки и знания исчезли безвозвратно.

   – Лада, девочка, рад тебя видеть, – сказал Ольмезовский; ну что ж, общение было приватным, а профессор был одним из тех немногих, кто имел право называть Ладу по имени.

   Ах, бросить бы всё, и, как в детстве, ткнуться бы лбом в плечо, залиться слезами, рассказывая об очередной вселенской трагедии, каких всегда полно у любого подростка!

   Но это было невозможно, и оба они понимали, что невозможно теперь было всё. Им оставались только взгляды и осторожные, бережные касания в эмоциональном фоне.

   – Я рада видеть вас тоже, – искренне сказала Лада.

   И снова взаимные чувства на какое-то время стали единым целым для двоих. Телепатия не знает границ, ей не помеха даже межзвёздные расстояния. Но инфосфера уязвима перед сокращением количества задействованных в ней ментальных единиц высших рангов. Меньше ста тысяч, и инфополе разрушится без возможности дальнейшего восстановления. Человечество было близко к этому как никогда ещё в истории.

   – Должен быть какой-то выход, Олег Ольгердович, – сказала Лада. – Не может быть, чтобы его не было…

   – Выход известный, – ответил профессор. – Необходимо увеличить численность телепатов. Чисто физически. Взрывной рост носителей активной телепатической паранормы способны дать репродуктивные центры. Ради упрочения инфополя можно провести ускоренную процедуру ранжирования, уже в четырнадцать лет. Но…

   – Должны пройти четырнадцать лет, – понимающе кивнула Лада. – Чтобы нынешние эмбрионы в аппаратах искусственной утробы и недавно родившиеся развились и выросли. Детское сознание для создания инфополя не годится. Не говоря уже об этике…

   – Верно. И всё это нужно уже прямо сейчас. Сейчас, а не четырнадцать лет спустя…

   Они замолчали. Чувства, охватившие обоих, – снова единые для двоих, – выражались всего одним коротким и ёмким словом: отчаяние.

   – Выход есть. Объединение…

   – Олег Ольгердович, это невозможно, – воскликнула Лада. – Абсолютно разные принципы организации, я же вам говорила.

   – Если и есть какой-то путь сохранения наших рас как биологических видов, то только этот, – ответил старый профессор. – Люди и маресао станут едиными в ментальном плане… Ты ведь знаешь, даже не имеющие телепатической паранормы, даже не совместимые с такой паранормой пирокинетики, всегда ощущали это единство. Ощущают и сейчас. Но мы и маресао – по-прежнему два разных народа, хоть и барахтаемся посреди штормового моря в одной лодке вместе. Сохранить человеческую инфосферу с каждым годом всё труднее… и чтобы не потерять её окончательно, необходимо объединение.

   – И вы поступитесь принципом параллельных связей «каждый к каждому»? – недоверчиво спросила Лада. – Именно на этом и стоит инфосфера людей: равные возможности, несмотря на ранжирование. Свобода и единый для всех закон? Ведь у маресао всё иначе. Старшая Ветвь доминирует всегда, иначе она перестаёт быть Старшей, и семейное Древо гниёт на корню. Вы согласны отдать инфосферу Человечества под диктат Старшей Ветви в моём лице? Впоследствии – ограниченного круга тех, кто составит бэйлиранеш, высший уровень принятия решений? У моего мужа, к примеру, растут племянницы, законные наследницы вот этого всего. Есть и другие дети, помимо Каринав… И будут ещё: внуки, правнуки… Вы – готовы?

   Олег Ольгердович сложил вместе ладони домиком. Долго молчал, и Лада вновь испытала острый приступ глубокого, ранящего, словно осколки стекла, чувства к этому седому человеку, когда-то подарившему ей, случайной дочери искалеченного чудовищными экспериментами парня, путёвку в нормальную жизнь.

   – Альтернатива – смерть инфосферы, – глухо сказал Ольмезовский. – Утрата всех, собранных за крупицы в последние годы телепатических искусств. Вместе с их носителями. Второго обрыва инфосферы не переживут очень многие, потери Человечества при приблизительных расчётах составят до полутора миллионов, и это ещё оптимистический прогноз. Я считаю, жертв будет ещё больше. Что же касается знаний, тут вообще будет катастрофа. Полная. Провал по всем направлениям, прежде всего, в репродуктивной медицине…

   Он говорил спокойно и отстранённо, и Лада уже знала этот тон и этого голос. Через Олега Ольгердовича говорила с ней инфосфера. Коллективное сознательное расы, которому хотелось не просто выжить, а – сохранить своих носителей как биологический вид.

   – Мне нужно подумать, – сказала она. – Спросить совета. Я не могу… не могу решать… сама.

   – Мы надеемся, что вы примете правильное решение.

   Тягостный разговор, в чём-то даже страшный. В другое время Лада испугалась бы, сейчас все чувства уходили за щит фатальной усталости. Олег Ольгердович и его собраться по паранорме понимали и не торопили с решением. Но раз они действительно выработали общий вектор на слияние, значит, несогласных практически не осталось?

   – Я, – сказала Лада, – надеюсь на это тоже.

   Она встала, показывая, что разговор завершён. Так и не прикоснулась к кофе и булочкам, ждавшим на столике в качестве символа гостеприимства. Зря, хороший кофе не помешал бы, но время уже ушло.

   Самый ценный ресурс – время. Ни занять, ни украсть, ни отобрать, ни даже создать его, хоть из высокотехнологичного сырья, хоть подручных средств – говна и палок, тут же всплыла в памяти ассоциация, – невозможно…

   Поэтому личные визиты всегда сокращались до минимума. Всем всё было понятно и так: не до церемоний, надо выжить. В другое время обид из-за скомканного протокола было бы выше крыши, но сейчас – не до роскоши в виде лишней гордости. Проблемам плевать. Потому что они такие масштабные, каких мало кто до сегодняшних времён видел: на кону выживание обеих рас вообще. И умереть в бою не получится, это будет именно самый что ни на есть позорный финал: медленное и верное угасание от вырождения.

   А в просторном холле центра репродуктивной медицины – вотчины Олега Ольгердовича – Лада внезапно увидела знакомое лицо. Едва не споткнулась от того, что узнала девушку.

   – Таня? Таня Минаева?!

   Да, это была она. Таня Минаева. Её роскошные каштановые кудри ни с какими другими не спутаешь. А вот лицо изменилось: взгляд стал другим. Больше не было легкомысленной девочки, приходившей по утрам загрузить уши бесконечными разговорами…

   В сознание через встроенный информационный шунт вплыли сведения: Татьяна Минаева, 25 лет, врач-хирург госпиталя номер десять, имплантация «Орион-9», успешно…

   Лада очень остро вспомнила время, когда они с Таней жили рядом, в смежных жилых блоках. Общая веранда, цветы, кофейник на столике, аппетитный запах свежей выпечки из бумажного пакета… Таня любила поговорить, и не любила слушать, и, похоже, всё это давно уже в прошлом. От прежней болтушки мало что осталось, судя по всему.

   – Какая неожиданная встреча, – сказала Таня через паузу.

   Она явно не знала, как ей реагировать и разговаривать. Лада не обманывалась, она знала, как выглядит со стороны: вся эта статусная одежда, причёска в стиле шлем от скафандра высшей защиты и полагающаяся по статусу же охрана в лице двоих, заросших дурными мускулами, мордоворотов за спиной. Они следовали за Ладой неслышно и неотвратимо, Лада к ним привыкла и давно уже не обращала внимания, но на Таню Минаеву всё это, конечно, производило впечатление. По глазам было видно: пугало.

   – Я рада видеть тебя, Таня, – сказала Лада, протягивая руки.

   Да бог с ним, со временем! Его не хватает вечно, и впредь хватать не будет никогда. Когда ещё удастся встретиться и поговорить? Подвинуть день на десять-пятнадцать минут – лучше, чем торопливо бежать мимо туда, куда всё равно ни за что не успеть в пределах одной жизни.

   Но Таня и сама всё понимала. Что долгого чаепития не случится…

   – Лада, а вы… ты… ты счастлива? – задала она самый главный для себя вопрос.

   Счастлива? Лада честно примерила вопрос на себя. Не считая проблем, которые приходилось решать, не считая статуса, о котором лично она никогда не мечтала, но пришлось его взять. Откинув в сторону полную утрату целительской паранормы, которая вряд ли уже когда-либо восстановится… Что в сухом остатке?

   Любовь мужа, без которой, наверное, перестала бы дышать. Его полная и безоговорочная поддержка, несмотря на то, что и он не на бережку отдыхал: службе безопасности работы хватало. Те краткие часы вместе, вырванные из потока бесконечных дел, давали им обоим особое, не сравнимое ни с чем, единение. Даже зная всё наперёд, Лада не колебалась бы со своим выбором. Оно не просто того стоило. Оно стало основой жизни для неё самой и для обоих народов, запертых в стенах Барьера…

   – Да, – уверенно ответила Лада на вопрос Тани. – Да, я счастлива.

   И тут же получила второй вопрос:

   – И ты ни о чём не жалеешь?

   Маресао редко задумываются о прошлом. Они его учитывают, они строят на его основе настоящее и будущее, но помещать в дела давно прошедших дней своё сердце и держать его там, не считаясь ни с чем, как это делают иногда некоторые люди, не умеют и не хотят. Есть Долг перед будущими поколениями, это превыше всего. Превыше жизни…

   Лада в который уже раз вспомнила отца и подумала, что он мог бы выжить, если бы захотел. Что ему стоило? При его-то паранормальных возможностях. Но он вложил все свои силы в Барьер…

   И тоже во имя жизни будущих поколений. Маресао его жертву поняли и приняли куда лучше, чем большинство людей.

   Отец умел переключать реальности. Как – не спрашивайте, вся паранормальная физика не даст ответа. Это – область не изученного, и ресурса у обоих народов сейчас нет, лезть в эти дебри и получать на руки второго такого же безумного бога, а то и не одного. Весь проект HSNS (Homo Sapiens Nova Superior) под полным и тотальным запретом, уж Лада-то об этом позаботилась, что бы ни говорил Олег Ольгердович о том, что вот, может быть, когда-нибудь позже….

   Никогда.

   Никаких позже.

   В некоторые области не надо заглядывать ни под каким предлогом.

   – Нет, – ответила Лада на второй вопрос Татьяны. – Не жалею.

   И это действительно было так: она ни о чём не жалела и не собиралась жалеть. Жалость ослабляет, проявить сейчас слабость – смерти подобно, и если бы только смерти для себя одной.

   Может быть, потом, когда придёт для этого время. Но ещё не сейчас.

   – Возьми, – поддавшись импульсу, Лада щелчком пальцев заставила личный терминал выдать форму визита. – Ты всегда сможешь обратиться ко мне напрямую, если возникнет вдруг такая необходимость.

   – Спасибо, – Татьяна послушно приняла на свой терминал ключ.

   Но по глазам Лада поняла: не воспользуется. Землю грызть будет зубами, но не воспользуется. И нет, это не гордыня. Это – вновь обретённое счастье решать за свою жизнь строго самостоятельно. Умение принимать помощь – этап уже следующий.

   – Таня, – серьёзно сказала Лада. – Не глупи. Обещай мне, что ты не будешь пинать вола, когда обстоятельства загонят тебя в угол. И сразу обратишься ко мне. Или, – тут она проницательно посмотрела в лицо подруги, – тебя уже загнало? Отвечай.

   Против властного голоса, отточенного за два года работы с самыми упёртыми пнями, что людьми, что маресао, из числа занимающих высокие должности, у Тани Минаевой защиты не оказалось.

   – К тебе паранорма вернулась? – спросила она с удивлением. – Откуда ты знаешь?!

   Лада лишь усмехнулась. Не паранорма, а опыт, когда безо всякой телепатии читаешь в лицах собеседников, особенно когда те не записные интриганы ( а и с такими дел за мелькнувшие два года довелось иметь немало!), но – долго объяснять…

   – Тебе нужна помощь?

   – Спасибо, но – это всё же в компетенции профессора Ольмезовского, – твёрдо сказала Таня. – Но – спасибо тебе.

   Тогда Лада решила, что Таня всё-таки хочет ребёнка. Нормальное желание здоровой нормальной женщины, получить на руки ребёнка. Плоть от плоти своей, кровь от крови. Чтобы был кто-то рядом, бесконечно родной… Лучшего места, чем репродуктивный центр профессора Ольмезовского, для того, чтобы спланировать рождение, не придумаешь.

   Но что-то не дало успокоиться на таком простом объяснении. Что именно, Лада не смогла понять сразу, но потом не раз возвращалась в памяти к этой встрече.

   Что-то задело. Что-то из прошлого, когда паранормальное зрение присутствовало в полном объёме. Лада решила, что встретиться с Таней надо будет ещё раз. Найти место в напряжённом графике – как угодно! – и встретиться. Важно. Знать бы ещё, почему…

   Или это вправду начала возвращаться паранорма, наследие отца, умершая, как Ладе казалось, навсегда?

***

Что днём, под лучами безжалостного солнца, что ночью в ярких огнях уличного освещения, Город Первых впечатлял стройным и продуманным планом своих улиц. Плана продолжали неукоснительно придерживаться и сейчас, когда окраины города превратились в сплошные стройки. Жилья нужно было много, в расчёте на взрывной демографический рост, за который отвечали репродуктивные центры. Да, бедственное положение оставляло мало свободы, но именно в такие времена и не нужно поддаваться панике, наплевательству и прочим упадническим настроениям. Городская застройка шла в строгом соответствии с утверждённым при закладке города планом, недовольные были, куда без них. Но недовольству не давали вырываться в стихийное поле.

   Тонкая, ювелирная, грамотная работа. Лада оценила возможности социальной инженерии маресао. Человечество до подобной стройной науки ещё не дошло. Что ж, приходилось теперь брать уроки у тех, кто умел создавать устойчивые социальные системы лучше.

   Курс на интеграцию… Да, сейчас необходимо выжить, можно сказать, почти любой ценой. И задача выжить не снимется в ближайшие несколько поколений: после того, как падёт Барьер, начнётся эпоха войн. Минимум три центра силы на одной планете: Каринав, Олегопетровск и Город Первых, а ведь есть и другие. Как человеческие поселения, так и кланы маресао. Натуральный век Планеты – время неизбежного регресса общества колонистов, из-за полного отсутствия контакта с материнскими культурами обеих рас, обещал быть горячим.

   «Сможем ли мы, справимся ли?» Иногда Лада думала, что нет. Всё бесполезно. Борьба бесполезна. Как ни бейся головой об лёд, итог один: мы все умрём. И какой тогда смысл рвать себе жилы?

   Но сдаться означало проиграть. Будущее и собственную жизнь.

   Нет уж. Наследие обеих цивилизаций следовало сберечь в полном объёме.

   Пригодится потомкам.

   Но как же всё это непросто, как рвёт на части тем, что везде успеть невозможно, а успевать всё-таки надо, да и просто, что уже там говорить, неподъёмно тяжело. А самое главное, сколько-нибудь значимый результат ты не увидишь. Во всяком случае, не в ближайшие пару десятков лет точно.

   Лада не обернулась, ощутив присутствие. Она узнала шаги, а через мгновение получила ментальный отклик – вернулся Умвераль аланош, её супруг.

   Он обнял её со спины, И Лада откинула назад голову, закрывая глаза. Миг запредельного счастья… Остановить бы его, пробросить в вечность и не заканчивать никогда.

   Руки мужа легко распутали сложные узлы причёски. Да, Лада носила теперь длинные волосы. Потому что короткие волосы у маресао носят либо безродные, либо преступники. Тебя никто не станет слушать, если твои волосы едва касаются шеи… и никакой скидки на то, что ты – человек. Те маресао, кому по долгу службы приходится общаться с людьми, ещё могут понять и простить. Но Ладе-то приходилось иметь дела не только с ними. А ещё её длинные волосы нравились Умвералю, ,ему нравилось гладить и пропускать сквозь пальцы непослушные пряди, и этот аргумент бил все остальные, как хотел.

   В последнее время им редко удавалось не то, что время вместе провести, просто увидеться друг с другом не по связи. У службы безопасности работы, как всегда, запредельно много, и тоже нужно везде успеть. Куда не успеешь, там потом кровь и жертвы, и ничего, пропади оно пропадом, не меняется: то же самое, головой об лёд, тришкин кафтан и награда за хорошо проделанную работу – новая работа. В красках и скорых дедлайнах.

   Они молчали. Их любовь не нуждалась в фейерверках, ужасных клятвах и доказательствах путём безумных подвигов и потоков слов. Она была как полноводная река, спокойная, ровная, одинаковая под лазурью дня и бархатом ночи, но глубокая, до дна не донырнуть, даже если постараться. И мощная, ни одной плотине не по силам. Они оба знали, что так будет всегда, до тех пор, пока оба живы.

   Им давно уже не нужны были друг для друга слова. Хватало прикосновений, наполненных нежностью, тепла ладоней, одного на двоих дыхания…

   … Лада думала, какая это роскошь, уснуть на плече любимого мужчины и проснуться там же. Сегодня выдалась на удивление тихая ночь, никого не сорвало внезапным вызовом, и можно было просто лежать, обнимая друг друга, и почти ни о чём не думать, наслаждаясь тишиной и совместным покоем.

   Почти.

   Потому что совсем уж не думать не получалось.

   Беспокоила ситуация на северо-востоке: туда просто не дотягивались руки, и территория исправно генерировала хаос. Под Барьером оказались не только Аланрао, но и младшие ветви других кланов. Их лидеры представляли собой раствор Каринав, мятежной дочери Умвераля, оставшейся за Барьером. Серьёзных проблем от них не ожидалось, то есть, на открытый бунт и вооружённое противостояние они не пойдут никогда, даже если сговорятся друг с другом, что в их ситуации просто нереально. С такими амбициями сколько-нибудь серьёзный союз невозможен. А вот мелких пакостей хватало. И невинных глазок в ответ на любые попытки приструнить.

   – Так странно, – задумчиво выговорила Лада. – Когда наш транспорт уходил со Старой Терры… Союз Стран Северо-Восточного Региона воевал с Югом, и войны шли самые ожесточённые на момент старта нашей экспедиции. Нам преподавали тот период в школе… А теперь Югом стали мы, Город Первых.

   – Это ложная ассоциация, – ответил Умвераль. – Случайное совпадение. Не позволяй человеческим эмоциям брать верх над логикой, любимая. Это не тот случай, когда надо жить сердцем.

   – И всё же. У них есть своя правда, потому за ними и идут. Люди в том числе.

   – Их правда – ограбить будущее в пользу настоящего, – непримиримо ответил Умвераль. – Младшие… что с них взять. Они не умеют мыслить стратегически просто по определению. И те представители Человечества, которые ушли к ним, такие же. Будешь спорить?

   – Нет, – вздохнула Лада. – Здесь не о чем спорить… Я понимаю, что идти на уступки нельзя. Один раз уступишь, и будешь уступать всегда, потому что попытку понять засчитают как твою слабость. Но у нас появилась проблема другого рода, и она страшнее, как мне кажется… Со мной сегодня говорила инфосфера Человечества – через Олега Ольгердовича. Телепаты в отчаянном положении. Им грозит новый обрыв инфополя, на этот раз фатальный. Они не справляются. И просят помощи…

   – Вот как…

   – Мне кажется, они не вполне понимают, что их ждёт, – честно сказала Лада. – Скажи, подобные объединения бывали когда-либо в истории семейного древа Аланрао?

   – Бывали. В целом, это обычная практика: либо поглощение проигравшего, либо просьба о протекторате от младшего союзника… Второй случай наиболее близок к проблемам инфосферы Человечества, кстати. Но оба эти сценария не предполагают равенства. Вершина у кроны семейного Древа может быть только одна. Старшая Ветвь. Всё. Если в силу разных причин начинает формироваться вторая вершина, она отсекается. Либо вообще, с полной ликвидацией, либо ей дают простор для роста на другом берегу, в обмен на лояльность и полный отказ от претензий. И так было всегда.

   – Я попыталась донести это Олегу Ольгердовичу и тем, кого он представляет, – сказала Лада. – Мне кажется, меня не очень поняли…

   – Они надеются, что ты, как человек и воспитанница профессора Ольмезовского, предоставишь привилегии.

   Лада села, обхватила колени ладонями. Думала. Как человек и как приёмная дочь, выросшая на руках у Олега Ольгердовича, она должна была бы проявить снисхождение. Это было бы логично и справедливо? Для человека – возможно. Для той, которая вобрала в себя родовую память Аланрао, сама мысль об этом вызывала дрожь.

   Умвераль родную дочь в сходной ситуации к смерти приговорил. Во имя спасения рода. А она, Лада, получается, должна поступить иначе? При всём при том, что ей-то никого приговаривать, по сути, не нужно.

   Принцип инфосферы Человечества – равные ментальные связи «каждый к каждому». Существует ранжирование, не без того, но в пределах одного ранга разделения нет. Локальные ментальные образования, например, в медицине, образовываются для решения какой-либо задачи, а потом распадаются, чтобы пересобраться вновь для другой задачи, с другим составом ментальных единиц, и так это всё и кипит без конца, по всем направлениям, на равных. Врач может принять участие в политическом диспуте, политик может увлечься строительством, строитель – наукой, и созданная разными людьми разных убеждений и профессий инфолокаль выработает общее решение, не без компромиссов, разумеется, но устраивающее всех, а потом рассеется и пересоберётся снова. Основной состав может остаться прежним, а может, и нет. Никто не возьмётся сказать, что там будет после решения задачи, и как будет, и для чего.

    Принцип родовой памяти семейного Древа маресао – строгая иерархия от Старшей Ветви к младшим. Город-Лес признаёт только тех, у кого есть Право Отмены, то есть, опять же, Старшую Ветвь или тех, кому делегировано старшими право принятия решений. Младшие не владеют полной информацией и отвечают лишь за свой сектор, довольно узкий. Любая непокорность – угроза существования, но не всякая непокорность требует радикальных решений: в идеале Старшая Ветвь открыта для ветра перемен с нижних ярусов всегда. А на практике – когда как. Но те, кто замыкается от пусть и младшей, но родной, крови плохо заканчивают всегда.

   Чем ближе к Вершине, тем больше ответственности. Больше прав – больше обязанностей.

   И если дать инфосфере равный