Проклятый лес, Проклятый дар. Ирина Зволинская

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ЧАСТЬ. ТОМ ПЕРВЫЙ. ПРОКЛЯТЫЙ ЛЕС
• ПРОЛОГ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ЧАСТЬ. ТОМ ВТОРОЙ. ПРОКЛЯТЫЙ ДАР
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19

АННОТАЦИЯ

Маршал могущественной империи принимает странное решение - удочерить взрослую дочь изгнанников, хранителей Леса. Девушка дружна с его дочерью, умна и воспитана. Казалось бы, почему бы не помочь сиротке?

   Только я не сирота.

   Он получил надо мной неограниченную власть. Лишил семьи и имени.

   Гениальный стратег, он уготовил мне роль пешки в своей шахматной партии и учел всё. Кроме чувств.

   Ведь когда в политику вмешается любовь, и разменная пешка может стать ферзём.

ЧАСТЬ. ТОМ ПЕРВЫЙ. ПРОКЛЯТЫЙ ЛЕС

ПРОЛОГ

Полыхал Эдинбургский лес. Рогатые олени, бурые волки, рыжие лисы, медведи и птицы – все покидали родной дом, который корчился сейчас в страшной агонии. Красные ленты стремились куда-то ввысь, громко и неумолимо трещало пламя – догоняло испуганную живность. Я знала, кто послал на эту землю кару. Почти видела его там, на той стороне реки. Лишь стоило мне едва прикрыть глаза, как передо мной вставало его лицо. Породистый нос, высокие скулы, сжатые зубы и глаза, в которых горело то же пламя, что пожирало сейчас этот лес.

   – Ана, – захныкало мое сокровище, – пошли домой.

   – Мне нужно уйти, милая. – Я поцеловала девочку в пухлую щечку. – Кто-то ведь должен остановить этот пожар, правда?

   – И ты вернешься?

   – Обязательно, – серьезно пообещала я, в действительности уверенная в обратном.

   – Благослови тебя Господь, – прошептала мне старая Синтия и взяла ребенка на руки.

   – Во всяком случае, она будет свободна. – Я упрямо сжала кулаки, глядя на то, как скрываются они в тени уцелевшей части леса.

   – Прощай, Ана, – повернулась девочка и помахала мне рукой.

   Господи, пусть это будет не напрасно. Пусть эта кареглазая кроха никогда не узнает горя.

   – Прощай, Ари, – тихо прошептала я.

   Плата за мою слабость оказалась слишком велика. Мы с Арианной делили это бремя на двоих. Моя девочка – круглая сирота при живых родителях. Отец Ари никогда не узнает о ее существовании, я же никогда не услышу от нее самых важных слов.

   Никогда она не узнает, кто ее мать.

   Это я.

ГЛАВА 1

Я выросла на окраине империи, в самой северной ее части. Буквально в нескольких шагах от старой крепости, в которой и проживало наше семейство, гордо величающее себя наследниками самого Эдинга, начинался таинственный и необыкновенно прекрасный Эдинбургский лес. Хоть и были у меня некоторые сомнения относительно родства с великим героем древности, в словах моего дорогого родителя присутствовала логика.

   – Если мы потомки Эдинга, – спрашивала я, – то почему носим имя Бонков?

   – Алиана, – отвечал отец, – твой великий предок завещал своим потомкам охранять лес. Даже войдя в состав империи, мы не позволили новой власти распоряжаться на нашей земле, отстояли лес и его богатства. Так разве важно имя, если есть суть?

   Сказать по правде, наш лес не нуждался в заступниках и вполне мог позаботиться о себе сам. Скорее мы, Бонки, защищали людей от леса, а не наоборот. Местные жители, воспитанные на давних сказках и преданиях, старались лишний раз не заходить в чащу, а если возникала такая нужда, не ходили туда без сопровождения кого-то из Бонков. И правильно делали.

   Лес редко отпускал чужаков.

   Наша семья, которая состояла всего-то из пяти человек: я, маман, отец и двое младших мальчишек – братьев-близнецов, была благородной. На бумаге.

   Где-то в кладовке, в старом сундуке, лежала перевязанная красной ленточкой, свернутая в трубочку грамота, которая гласила, что Бонки род древний, быть нам баронами да баронессами, и в жилах наших (согласно грамоте) течет голубая кровь. На деле же мы были бедны как церковные мыши и, чтобы выучить дочь (для успешного замужества, конечно), вынуждены были отправить меня на обучение в один из закрытых пансионов на государственной дотации. Потому что позволить себе нанять учителей мы не могли.

   Едва мне исполнилось четырнадцать, папа и мама снарядили для такой цели телегу, а в телегу запрягли единственную нашу кобылу Морковку. Морковка, которая, по словам отца, являлась самой лучшей и экономичной заменой внедорожника, с трудом и очень медленно довезла нас до железнодорожной станции. Самой северной, а потому малоиспользуемой станции нашей страны. Тетушка Лидия, родная сестра моего отца, продала нам билет и, утерев слезы, обняла меня, да так, что кости затрещали. Мама, глядючи на такую картину, разревелась белугой, и бедный папа, разрываясь между положенными напутствиями для дочери и утешением жены, скакал между нами двоими. Последнее, что я запомнила, это покрасневший мамин нос и растерянного отца – тетушка вынесла родителям огромную бутыль коньяка – для успокоения.

   «Хорошо, что близнецы дома, – решила я, – иначе коньяк бы понадобился всему поезду».

   Дорога заняла почти неделю. За это время несколько раз у меня сменились соседи, вернее соседки. Тетя оформила билет в женский вагон, за что я много раз произнесла ей мысленное «спасибо». Пассажиры мужского пола в дороге скучали, напивались и на остановках выходили пошатывающимися и сильно нуждающимися в женском обществе. Что касается моих невольных попутчиц, это были дамы разного возраста, небогатые, но и не так чтобы бедные (попробуй-ка купи билет). Кто-то ехал к родственникам, кто-то к жениху, кто-то к новому месту работы по распределению после окончания обучения, а в одном из крупных городов, уже на исходе путешествия, в поезд вошла моя ровесница.

   – Здравствуйте, – поздоровалась девочка.

   – Добрый день. – Я поднялась с сиденья и приветственно кивнула.

   – Я Лиззи, – представилась она, протянула мне ладошку и сняла шляпку.

   – Ана, – так же как и она, я представилась домашним именем, отмечая про себя, как красиво рассыпались по ее плечам каштановые кудри.

   Я такой красотой похвастаться не могла, потому что была обладательницей абсолютно прямых светлых волос и совершенно бесцветных серых глаз. В общем, типичная северянка.

   – Я еду в Колледж Святой Джоанны, – заявила девочка. – А ты?

   – И я, – радостно ей улыбнулась.

   – Давай дружить? – отразилась в ее теплых карих глазах моя улыбка.

   – Давай! – немедленно согласилась я.

   С того дня и началась моя дружба с Элизабет, как я потом узнала, дочерью одного из самых высокопоставленных лиц империи. Отец ее был нашим маршалом.

   В поезде находилось несколько человек охраны, мужчины в форме периодически заглядывали в наше купе, и, когда я уже всерьез забеспокоилась, она вынуждена была открыть мне причину такого внимания.

   – А почему ты едешь в пансион? – прямо спросила я.

   – Так решил отец, – грустно ответила она, но потом вдруг вскинулась и добавила: – Ну и ладно! Дома у меня даже друзей нет, а теперь есть ты!

   Мы приехали на место. Мне даже не пришлось тратиться, чтобы нанять транспорт. Лиззи встречали, и я поехала вместе с ней. Несколько наших ровесниц и девочек постарше с завистью смотрели на то, как военные таскают тяжелые сумки.

   Как же меня невзлюбили в пансионе… Еще бы. Непонятно кто, непонятно откуда (не было здесь больше северян, папа-то выбирал, где подешевле, а дешевле оказалось в самом сердце страны), и непонятно по какой причине затесалась в подруги к Элизабет Холд. Кстати, больше подруг Лиззи почему-то не завела. Может быть, потому, что комнаты наши были рассчитаны на двоих, а мы сразу заселились вместе. Может быть, потому, что у нас и времени-то свободного не было. А может быть, ей и меня одной было достаточно?

   Учили нас хорошо и многому. Сказать по правде, нас учили слишком хорошо для самого дешевого пансиона империи. Точные науки, литература, три иностранных языка, танцы, хорошие манеры. А когда среди предметов появилась геральдика, я догадалась спросить у Лиззи, что это за пансион такой?

   – Ты серьезно не в курсе? – с недоверием посмотрела на меня подруга.

   – Я только знаю, что тут дешево, – ответила я с набитым ртом. Кормили нас тоже отлично, но и это я приняла как данность.

   – Это тебе тут дешево, – ответила Элизабет, – а другим сюда попасть практически нереально.

   – А мне тогда с чего такая честь? – Я даже жевать перестала.

   – Ана, нет, ну ты точно из леса! – расхохоталась она. – Да с того, что империя за тебя платит.

   – Ну и пусть платит! – решила я. – Раз уж ей так хочется…

   Самым любимым моим предметом была история. Очень уж мне нравилось представлять себя в старинной одежде, с кринолином и огромной юбкой, как у принцессы. Наверное, это потому, что форменное платье мне порядком надоело. А еще я ждала, когда, наконец, дойдет до истории моего родного края. Эдинбург присоединился к империи последним, и событие это до сих пор было окутано множеством тайн.

   Я заметила, про Эдинбург вообще говорили мало, даже в новостях. Редкий сюжет касался нашей провинции, и то как-то мимоходом. Впрочем, у меня дома телевизор отсутствовал, как и у большинства жителей севера. Обижаться на такое невнимание было некому.

   На Рождество у нас была индейка. На Пасху куличи. Девочки постарше просили танцев и мальчиков. Танцы были, а в мальчиках нам отказали.

   Шли дни, закончился первый год обучения, дети собирались домой на каникулы. Я в числе немногих оставалась в пансионе. Не скажу, что это меня сильно огорчало, разве что я скучала по родным, но денег на билет не было, и я смирилась. В детстве многие вещи воспринимаются легче, да и мне клятвенно пообещали, что в следующем году я приеду домой. Я немного побаивалась остаться без Лиззи, во-первых, без нее мне было бы скучно, а во-вторых, две противные девчонки на год старше пообещали побить меня в туалете, как только она уедет.

   Но она взяла меня с собой.

   Семейство Холд, как это ни удивительно, проживало вовсе не в столице. Вернее, отец-то их жил по большей части именно там. А вот его жена, госпожа Диана, вместе с младшим братом Элизабет жили относительно рядом с нашим колледжем, в городе с дурацким названием Южный. Никакой фантазии…

   Мама Лиззи радушно встретила нас, в отличие от брата. Николас, или Никки, как его звали дома, был болезненным ребенком и почти не говорил, а ведь ему было девять. Несмотря на это, мы с Элизабет часто брали его с собой, на прогулки и в комнату. Он нам не мешал, мы ему тоже, а госпожа Диана была счастлива, что младший и любимый сын не один. До моего появления в их доме он избегал даже сестры, а теперь они всей семьей вновь получили надежду на выздоровление ребенка.

   На территории усадьбы был пруд, в нем даже водились караси. Мы, нарядившись в шорты и шляпы, ходили туда рыбачить. Из меня и Лиззи рыбачки были так себе, зато у тихого Никки всегда было полное ведро. В общем, он был у нас кем-то вроде котенка. Ходит рядом, особого внимания не требует. Еще и молчит. Только не погладить – он не выносил чужих прикосновений. Даже материнских.

   За все лето отец Лиззи появился в доме лишь один раз. Высокий, кареглазый и темноволосый, как и дочь, он произвел на меня неизгладимое впечатление. Настолько неизгладимое, что в ответ на его приветствие я не смогла и рта раскрыть. Только хлопала глазами и тряслась как осиновый лист, так испугалась. Господин Николас Холд-старший, кажется, сказал что-то про наш лес, но я мало что поняла из его слов. Он даже на день рождения дочери не приехал. Но я совершенно по этому поводу не расстроилась.

   На пятнадцатилетие Лиззи ее мама пригласила, о ужас, клоунов. Ей-богу, лучше бы гостей пригласили… Мы с подругой недоуменно смотрели на Бима и Бома, а Никки впервые за это лето разревелся. Клоунов пришлось выгнать, торт есть вдвоем, потому что госпожа Диана ушла из-за стола вместе с сыном.

   – Плохая это была идея, – заметила я. – Хотя под макияжем Бима было вполне себе симпатичное лицо.

   – А под трико у Бома отличные мускулы, – задергала бровями Лиззи.

   Все же я действовала на нее разлагающе. Или она на меня, кто знает?

   А какой у них был дом… Пять этажей, огромные колонны на входе, повсюду картины, а в бесконечных коридорах можно заблудиться. Да уж, не чета нашей развалине. Хотя свою развалину я все равно любила. Ведь за крепостью стоял лес. И как же сильно я по нему скучала.

   Каникулы закончились, мы вернулись в пансион прямо накануне моего дня рождения. Родители прислали мне факс (а это не так-то просто, ближайшая почта была за много километров от нас, бедная Морковка!), братья пририсовали внизу картинку – я в короне и платье. Они знали, о чем мечтает сестрица! Лиззи подарила мне кольцо и серьги. Я была абсолютно счастлива.

   Второй год обучения прошел почти так же, как первый. Спокойно и немного скучно. Начитавшись романтических книг, а также насмотревшись фильмов околоподобной тематики, мы страдали от отсутствия в нашей жизни мужчин.

   Когда подошло время каникул и я уже который день караулила свой обещанный факс, мы с Элизабет договорились, что непременно заведем себе этим летом поклонников, чтобы было что обсуждать весь следующий год. Лиззи уехала, а мне пришла весточка от тети Анны. Мама заболела, и все наши деньги ушли на лекарства.

   Это было ужасное лето хотя бы потому, что вместо поклонника у меня завелись прыщи.

   Зато я подружилась с оставшимися на лето двумя воспитанницами – Ванессой и Мэри. Не сразу, конечно, – сначала-то мы подрались. А потом в колледж вернулась Лиззи, посмотрела на мою симпатичную (в кавычках) физиономию и заявила:

   – Красота – страшная сила!

   – Страшная-страшная, – согласилась я. – Знаешь, какой у меня теперь отработанный удар левой? – И я выразительно помахала кулаком прямо перед ее лицом. Через пару дней в колледж приехала посылка с чудо-кремом от госпожи Дианы. Прыщи у меня прошли. А поклонник, о котором мне взахлеб рассказывала Элизабет, оказался выдумкой. Враль из Лиззи был никакой. А все потому, что вымышленный страстный мужчина ее мечты никак не мог определиться с собственным именем. Каждый раз представлялся по-разному.

   Мы исправно учились, Элизабет потому, что не могла разочаровать отца, я так просто от скуки, а вернее от тоски. С каждым годом наш лес снился мне все чаще и чаще. Доходило до того, что, просыпаясь, я долго не могла определиться, где сон, где явь. Густой воздух, наполненный ароматом шишек и преющих игл, грибов и ягод. Барабанная дробь дятла, звук ломающихся от медвежьих лап веток и солнце, проникающее сквозь кроны деревьев, – все это я ощущала каждой клеточкой тела. Иногда даже чесалась, будто бы искусанная вездесущими мошками.

   На уроках истории мы дошли до Эдинбурга. Наш лес значился на карте Валлийской империи как геомагнитная аномалия. Хорошо известный мне как жителю провинции факт. На территории Эдинбурга редкая техника не выходила из строя. Навигация так не работала в принципе, а компас крутился в разные стороны, как пьяный.

   И еще мы были в составе империи на особом положении – практически автономны. Наиболее интересным было то, что у Эдинбурга фактически не было хозяина. А были только мы – Бонки. Лесники.

   Наши денежные проблемы по-прежнему были неразрешимы, однако родители находили возможность выбраться из Эдинбурга до ближайшего городка соседней провинции – Серебряных Рудников. Там был телефон, и они звонили раз в несколько месяцев. Поочередно. Мама, папа, а потом и Ральф с Рэндольфом.

   До окончания колледжа я еще трижды гостила в семействе Холд. Ничего не менялось в поместье, тот же пруд, чудесная госпожа Диана, вечное отсутствие хозяина дома (в эти визиты я его не видела), те же слуги, никаких новых лиц, разве что тихий Никки становился год от года выше ростом. Наверное, пошел в отца. Он отрастил длинную челку и теперь ходил, занавесив лицо. Разглядеть, на кого он походил тогда больше, на отца или мать, было невозможно.

   Несмотря на то что семья была далеко, я не чувствовала себя несчастной. Мама Лиззи приняла меня как родную и искренне заботилась. Я привязалась к семейству Холд, забывая о том, что без господина Николаса они семьей не являлись. Никки не заговорил, напротив, редкие слова перестали срываться с его губ. Мальчик окончательно замкнулся.

   И только перед тем, как ему должно было исполниться четырнадцать, когда встал вопрос о дальнейшем обучении младшего из Холдов, мы узнали его диагноз.

   Никки был гением.

   Незадолго до Рождества госпожа Диана позвонила в колледж и сообщила Элизабет о результатах теста младшего брата. Его интеллект не просто не подлежал сомнению, Николас решал задачи быстрее любой машины и мог с точностью до последнего цента предсказать стоимость акций на бирже.

   Мог, но не хотел. Никто по-прежнему не мог достучаться до мальчика. Но отец гордился сыном. С таким стратегом ему не страшны были никакие войны.

   Если Николас-младший решился бы ему помочь, конечно.

ГЛАВА 2

Это была последняя зима, которую мы с Лиззи должны были провести в колледже. Нам было по девятнадцать лет. Старший курс традиционно отпускали на Рождество домой, и госпожа Диана пригласила меня в поместье. За несколько дней до предполагаемого отъезда мама Элизабет по большому секрету сообщила нам о готовящемся приеме по случаю праздника и о приглашенных отцом гостях, в числе которых должны были быть молодые мужчины. Мы не могли ни есть, ни пить, так ждали этого дня.

   Длинный черный автомобиль встретил нас у вокзала. Мама Лиззи была тут же. После радостных объятий и поцелуев мы обе были перемазаны красной помадой и обе получили подарки. Два огромных бумажных пакета с платьями для будущего торжества. Элизабет, не дожидаясь дома, вытащила на свет длинное красное платье.

   – Так что там с сыновьями министров? Может, на кого повыше нацелимся? – пошутила я.

   – А то! – засмеялась Лиззи. – Императорский сынок почти наш ровесник. В самый раз подойдет.

   – Ну вас, глупые! – замахала руками Диана. – Упаси господь нашу семью от такого внимания. Ана, открывай подарок! Неужели тебе не интересно?

   – Очень интересно, – честно призналась я.

   Мне госпожа Холд выбрала короткое, по колено, черное кружевное платье с пышной юбкой. Ничего красивей я в жизни не видела.

   – Я подумала, черный подчеркнет твой цвет волос, – залепетала женщина.

   Растроганная ее вниманием, я и слова вымолвить не могла. Только гладила рукой чудесную ткань, силясь не разреветься. Любовь, которой окружила меня эта женщина, немного примирила меня с невозможностью встречи с родителями. И все же я отдала бы все имеющиеся у меня подарки Холдов, только чтобы хоть день провести с семьей.

   Мы непременно пошли бы в лес…

   Живые видения заставили меня поморщиться.

   – Ана, что такое? – испуганно спросила Лиззи. – Опять приступ?

   Я зажмурилась, взяла себя в руки, благодарно улыбнулась и сказала:

   – Нет-нет, Элизабет. Все в порядке, – развернулась к Диане: – Спасибо, это бесподобно…

   Она увидела что-то в моих глазах, пересела ближе, чуть не свалившись, ведь автомобиль двигался по ухабистой дороге с довольно приличной скоростью. Крепко обняла и прижала к себе. Как благодарна я была ей за молчание. Ей и Лиззи. Подруга с нежностью смотрела на нас обоих.

   Вопрос Элизабет касательно моего самочувствия был оправдан. Раз в месяц, незадолго до положенного женщине недомогания, я испытывала неприятные ощущения. Причем сначала это было более-менее терпимо, но в последний год даже обезболивающие не всегда помогали. И сейчас как раз подходил срок.

   Врач в пансионе разводила руками, мои анализы были в относительной норме, и никаких идей насчет моего недуга у нашего медика не было. Я же, как это свойственно всем молодым и практически здоровым, не зацикливалась на проблеме.

   Ну болит иногда живот, так не каждый же день, правда?

   В поместье была суета. Маршал привез с собой слуг. Судя по их количеству, столичный особняк Холдов размерами превышал поместье в несколько раз. Людей было непривычно много. Сам хозяин встречать дочь не вышел. Не потому, что не любил Лиззи, нет. У него был гость, и они обсуждали что-то важное в закрытом изнутри кабинете. Это сообщил нам незнакомый слуга – пожилой мужчина приятной наружности.

   – Спасибо… – только и смогла сказать Лиззи в ответ на исчерпывающую информацию.

   – Кристос, – подсказал мужчина. – Я служу дворецким в доме вашего отца, юная госпожа.

   Никки, конечно, тоже не вышел встречать нас. Но к этому-то мы давно привыкли. Он всегда появлялся рядом неожиданно. Раз – и он уже тут. Давным-давно сидит в самом дальнем углу комнаты и что-то чертит в большом блокноте. Как-то раз я заглянула ему через плечо, уж очень сосредоточенно он выводил карандашом надписи, а потом усиленно чиркал.

   Заглянула. Ничего не поняла среди множества цифр, неизвестных мне символов и странных картинок. Тогда я еще не знала о неординарном уме младшего Холда, и увиденное поразило меня.

   В этом черно-белом хаосе линий лишь слепой не увидел бы идеального порядка нечеловеческой логики.

   Диана убрала мои волосы в высокий пышный пучок, Лиззи блистала кудряшками. Мы обе были хороши, обе знали об этом и обе не могли дождаться вечера, чтобы как следует в этом убедиться.

   До самого вечера господин Николас не покидал кабинета. Мы уже делали ставки на личность его загадочного собеседника. От самого императора до старого ректора имперской военной академии. Вдруг папа решил попросить того присмотреть для дочери кого поприличней? А может, и мне чего перепадет?

   Каково же было мое удивление, когда вечером вместе с маршалом в столовую вошел мой отец.

   – Папа? – не поверила я своим глазам.

   – Здравствуй, дочка, – вымученно улыбнулся он и одними губами добавил: – Потом.

   До праздника оставались считаные минуты, я сидела как на иголках и не сводила взгляда с отца – боялась, что он исчезнет, так ничего и не объяснив. Когда часы пробили без четверти восемь, он спешно засобирался. Я выскочила из-за стола и бросилась за ним. Господин Николас схватил меня за руку.

   – Никаких глупостей, – сказал он и чуть сильнее сжал пальцы.

   Я будто очнулась. С того момента, как вошел маршал, я не удосужилась даже взглянуть в его сторону. Испуганно дернулась и с ужасом поняла, как близко находится ко мне его лицо. Пушистые загнутые ресницы, сеточка мелких морщин в уголках светло-карих глаз и я, застывшая в их отражении.

   Страх парализовал меня. Кивок дался с таким трудом, будто бы для этого мне пришлось подчинять чужое, а не собственное тело. Холд отпустил мою руку и с неудовольствием посмотрел на уже явственно проступающие отметины на коже. Я спрятала ладонь за спиной. Как будто была виновата в его несдержанности.

   – Папа? – чуть слышно прошептала Лиззи.

   – Пять минут, – сухо бросил господин Николас и отвернулся.

   Мне не нужно было напоминаний, я побежала за отцом. В дверях налетела на Никки, чуть его не свалив. Плечом задела косяк, наверняка поставив новых синяков, и даже не извинилась перед мальчишкой за невольный контакт. Доза успокоительного – и он будет в норме. Сможет запереться во время приема, ссылаясь на это происшествие, и Холд-старший не откажет ему.

   Никки никто никогда не отказывал.

   «Зато накажет за сорванные планы тебя. С чего бы ему вздумалось устраивать это мероприятие? Вряд ли причина кроется в сватовстве Лиззи. Показать политикам сына – вот чего он хотел», – поняла я.

   Отец ждал меня у автомобиля. Я сбежала со ступеней и очутилась в родных объятиях. Набросилась на него с поцелуями, а он целовал в ответ, гладил меня по голове и причитал, что его девочка стала совсем взрослой без него.

   – Что происходит, папа? – наконец оторвались мы друг от друга.

   – Господин Бонк. – Водитель Холдов постучал по циферблату.

   – Тебе нельзя в Эдинбург, – серьезно сказал отец. – Не знаю, сколько это продлится, но пока ты будешь жить в этой семье.

   – Почему?

   Он лишь помотал головой.

   – Храни тебя Господь, дочка, – крепко обнял на прощанье и сел в машину.

   Автомобиль сдвинулся с места. Я смотрела ему вслед и обняла себя руками, пытаясь согреться. Кто-то набросил мне на плечи пиджак. Дразнящий аромат дорогого одеколона, смешанный с запахом табака и другим, еле уловимым. Мужским.

   – Добро пожаловать в семью, – тонко улыбнулся маршал и вернулся в дом.

   Я стояла на улице до тех пор, пока первые гости не стали съезжаться к поместью. Почти такой же, как и у хозяев, автомобиль медленно двигался по дорожке из гравия. Оттуда вышла пожилая пара, а следом молодой человек, лет двадцати пяти на вид. Вероятно, супруги, они прошли к входу в дом, с удивлением покосившись и на мой наряд, и на совершенно отсутствующий взгляд.

   Да только мне было все равно. В голове билась лишь одна мысль: почему я была настолько слепа? Почему все эти годы принимала нелепые отговорки об отсутствии денег, почему ни Лиззи, ни Диана никогда не предлагали мне оплатить билет? Ведь каждая безделушка, каждое платье, которые я получала от них в огромных количествах, превышали стоимость поездки до Эдинбурга во много раз.

   – Добрый вечер, – кто-то вежливо поздоровался со мной.

   – Добрый, – машинально ответила, по-прежнему глядя в одну точку.

   – В этом доме весьма радушно встречают гостей, – с легкой иронией в голосе продолжил навязчивый собеседник.

   Я пожала плечами.

   – Вы простудитесь, – сказал он мне. – Маршал будет недоволен. Да и я не прощу себе, что недоглядел за вами.

   Мужчина оказался настойчив, что было сейчас совсем некстати. Конечно, я давно догадалась, что говорила с гостем. Симпатичный молодой человек, из тех, которых как будто бы когда-то встречал. Темноволосый, темноглазый, с россыпью веснушек на носу.

   «Мило», – решила я.

   – Окажете мне честь станцевать с вами? – вдруг спросил он. – Не зря же мы явились первыми, надо снимать пенки! – весело рассмеялся мужчина и подал мне руку.

   Я не смогла не улыбнуться в ответ.

   – Меня зовут Эдриан Слоун, – представился он, внимательно разглядывая мое лицо. – Знаете, я ведь не хотел ехать. И впервые в жизни рад, что поддался уговорам маменьки, – вы прекрасны, Элизабет.

   Мы вошли в особняк. Я скинула пиджак господина Николаса, подала вещь тут же подоспевшему слуге и повернулась к Слоуну.

   – Благодарю за комплимент, Эдриан.

   Он довольно сощурился, будто бы то, как я произнесла его имя, доставило ему удовольствие. Взяла у лакея бокал шампанского с подноса и со смешком призналась:

   – Только я не Элизабет.

   – И кто же вы, если не юная госпожа Холд? – нисколько не поверил мне Эдриан.

   – Бонк, – раскрыла я инкогнито. – Алиана Бонк.

   Никогда я не видела на лице человека столь быстрой смены эмоций. От почти счастья до удивления и… обреченности.

   – А вот и Элизабет! – делано обрадовалась я показавшейся в дверях подруге и подозвала ее жестом.

   Эдриан, надо отдать ему должное, почти мгновенно взял себя в руки и улыбался сияющей Лиззи почти так же лучезарно, как и мне несколько минут назад.

   Я представила молодых людей друг другу и оставила их, отговариваясь совершенно нелепым женским предлогом – то ли усталостью, то ли головной болью. Мне хотелось спокойно все обдумать, и компания, пусть и такая замечательная, для этих целей не требовалась.

   Но я забылась. Господин Холд ясно дал понять, что желает видеть меня на празднике. Едва я шагнула на первую ступень лестницы, ведущей в спальни, он окрикнул меня и приказал вернуться в столовую к госпоже Диане. Мне ничего не оставалось, как последовать его распоряжению. Мама Лиззи взяла меня за руку, и только небо знает, чего мне стоило не выдернуть ладонь.

   Маршал встречал гостей один, будто прием этот проходил не в имении, а столице и не было у дома хозяйки. Госпожа Диана ничем не выказала недовольства, наоборот, шутливо заметила, что таким образом супруг снимает с нее самые тягостные обязанности.

   Гостей, вопреки моим ожиданиям, было не так много. Эдриан и чета Слоунов – пожалуй, одни из самых богатых в империи промышленников, шепнула мне Лиззи чуть позже. Три министра с женами и несколько военных чинов разных возрастов и рангов. Мы все уместились за большим овальным столом. На меня и Лиззи поглядывали с интересом, и только Эдриан избегал встречаться со мной глазами. Всякий раз отворачивался, когда я смотрела в его сторону.

   И все же я чувствовала его внимательный взгляд. Как будто он не просто смотрит, а изучает каждую черточку моего лица, запоминая.

   Никки не было, наверняка покинул столовую, еще до того, как Слоуны вошли в дом. Когда гости окончательно расселись, господин Николас поднялся с бокалом в руке, чтобы произнести приветственный тост.

   – Дорогие гости, несказанно рад видеть всех здесь. К сожалению, мой график не позволяет проводить в Южном больше времени, а мое семейство прочно обосновалось в поместье и наотрез отказывается перебираться в столицу… – Он отсалютовал бокалом смущенно зардевшейся госпоже Диане. – Но я счастлив наконец собрать под одной крышей две такие разные, но важные части моей жизни.

   Дамы кокетливо захлопали ресницами, мужчины одобрительно закивали. Лиззи, место которой было по другую сторону стола, рядом с Эдрианом, счастливо улыбалась, я же натянула на лицо вежливую улыбку, прячась за маской любезности от настойчивого, плохо скрываемого внимания всех этих людей.

   «Кто это? Что она делает в доме маршала? Почему сидит с нами за одним столом?» – мне не нужно было уметь читать мысли, все это крупными буквами было написано в чужих глазах.

   – Вы уже знакомы с моей очаровательной женой, – продолжил Николас свою речь, госпожа Диана кивком подтвердила слова супруга, – позвольте представить вам мою дочь – Элизабет Холд.

   Лиззи поднялась из-за стола и мило смутилась. Мужская половина гостей одобрительно заурчала, дамы покровительственно кивали.

   – Моему сыну, к сожалению, нездоровится, – безо всякого сожаления сказал господин Холд, – но я с радостью познакомлю вас с прелестной воспитанницей нашей семьи. – Алиана, встань, пожалуйста.

   Я поднялась и расправила плечи, смутно догадываясь, что несколько минут назад сделала неправильный вывод. Сына ли господин Холд хотел показать первым лицам страны или меня?

   – Алиана – давняя подруга моей дочери, – сообщил нам маршал. – Она приехала на обучение из далекой северной глубинки и сразу покорила всю нашу семью.

   Я оглядела холеные лица. Брезгливость – вот что они испытывали, глядя на меня. Приживалка, определили они мою роль в этой семье. Что ж, отчасти это было правдой.

   – Ах да, – делано опомнился Холд. – Алиана родом из Эдинбурга. Наверняка вы слышали о Бонках?

   Одна из дам, яркая брюнетка в золотом, насмешливо изогнула бровь:

   – Бонки? – Она кокетливо улыбнулась Холду. – Никогда не слышала.

   Маршал изогнул губы в улыбке, но глаза его по-прежнему оставались холодны.

   – А не те ли это знаменитые проводники северного леса? – задумчиво протянул один из гостей. – Николас, ты что же, решил лично удостовериться в правдивости баек? – иронично спросил он.

   – Я уже убедился, Теодор. Сказки. Алиана чудесная девочка, добрая и смышленая. Может быть, даже умнее ровесниц, но…

   – Никакой связи с лесом, разумеется, – подхватил его собеседник.

   – Разумеется, – подтвердил маршал.

   – Связи с лесом? – рассмеялась брюнетка. – Кажется, я вспомнила. Дремучий северный край с дикими нравами. Это ведь Бонки не позволили вести железную дорогу через Эдинбург, и мы были вынуждены прокладывать путь до Северного моря в обход, многократно увеличивая затраты. Что там они говорили, нельзя тревожить духа леса? Духа леса, боже мой, это ведь надо такое придумать, – покачала она головой.

   Я сжала челюсти, с трудом удерживаясь, чтобы не нахамить. Что эта южанка может знать о севере? Кто дал ей право смеяться над нашими решениями, нашими традициями и нашими чудовищами!

   – Как бы то ни было, император принял такой ответ, – улыбнулся господин Николас. – Семейство Алианы слишком долго находилось в изоляции и не понимает современных реалий. Но и империя виновата в этом, мы сами запретили Бонкам покидать пределы Эдинбурга. Император лично издал соответствующий указ еще в первый год после присоединения провинции.

   С каждым его словом мне становилось тяжелее дышать. Так вот почему мама никогда не была в империи! Вот почему отец никогда не брал нас с собой в свои короткие вылазки в большой мир. В нашей семье урожденной Бонк была мама, отец взял фамилию жены, как это и было принято у северян, если последний представитель угасающего рода – женщина.

   Но почему… почему мне ничего не говорили об этом запрете? И почему позволили учиться в империи?

   – Неужели Александр отменил свое слово? – не поверил сосед Эдриана.

   – Александр? – широко улыбнулся маршал. – Нет, что вы. Никогда. Император не меняет своих решений. Дело в том, что чета Бонков отказалась от родительских прав на старшую дочь.

   Я пошатнулась, но успела взять себя в руки, прежде чем гости, будто по команде, посмотрели на меня. Пренебрежение в их взглядах сменилось жалостью и какой-то брезгливостью. Мать Эдриана с ужасом взглянула на сына и чуть было не выронила из рук бокал, ее супруг успел спасти и скатерть, и платье жены. Только Элизабет удивленно переводила взгляд с отца на гостей и обратно.

   Почему родители отказались от меня? В чем была моя вина? И была ли она?

   Перед глазами встало уставшее лицо отца, потухший взгляд и вымученная улыбка. Нет! Не верю, этого просто не может быть! Они любят меня!

   Ральф, Рэндольф, короткие звонки мамы, слова, полные неподдельной тоски по дочери и сестре…

   Я посмотрела на хозяина дома и будто впервые увидела его. Мужчина наслаждался реакциями гостей. Красивый, сильный и абсолютно чужой не только мне, но и своим женщинам.

   Враг, укравший у меня семью.

   Я расправила плечи и взглянула прямо ему в глаза. Господин Николас хищно улыбнулся в ответ и поднял бокал, чтобы затем громко произнести:

   – С этого дня Алиана носит нашу фамилию. Чудесно, не правда ли?

ГЛАВА 3

– Я могу сесть, господин Николас? – в абсолютной тишине мой голос казался чужим.

   – Садись, Алиана, – разрешил мужчина.

   Я медленно опустилась на стул. Дрожащей рукой взяла наполненный бокал и пригубила ледяное вино.

   Внутри клокотала буря. Я не понимала мотивов Холда-старшего, недостаток информации сводил с ума. Впервые в жизни мне стало по-настоящему страшно за будущее, потому что иллюзорное чувство власти над собственной судьбой исчезло.

   Алиана Холд…

   Маршал поднял бокал, призывая гостей поприветствовать нового члена своей семьи. Госпожа Диана улыбалась мужу. Гости смеялись, говорили комплименты хозяину дома и исподволь смотрели на меня со все возрастающим интересом, будто приценивались. Стоит ли новая северная лошадка своей цены, стоит ли поставить на нее в следующем забеге?

   – И что же дальше? – Господин Теодор прокрутил в руке ребристую ножку бокала. – Мы можем рассчитывать, что в ближайшее время скучный императорский двор будет украшен новыми лицами?

   – Непременно, – посмотрел на дочь Николас. – И Элизабет, и Алиана будут присутствовать на ежегодном Весеннем балу. По-моему, это прекрасный подарок им обеим на окончание пансиона.

   Я кинула быстрый взгляд на подругу. Лиззи задумчиво закусила губу. Императорский бал. Мечта каждой юной девушки. Но не Элизабет. Подруга истово желала продолжить обучение в университете. Бал, на котором традиционно заключались договорные помолвки, мог стать еще одним препятствием на пути к цели. Какой аристократ разрешит будущей супруге стать врачом?

   «А ты, Алиана? Что теперь станет с тобой?» – прочитала я немой вопрос в ее глазах.

   Все эти годы я искренне сочувствовала Элизабет и ее матери, девочкам из пансиона и всем имперским аристократкам, вместе взятым. Да, они были богаты и образованны, зачастую красивы и даже талантливы, но бесправны. Собственность мужей и отцов. Украшения мужчин, которым изредка, вот как этой черноволосой красавице, супруги позволяли что-то большее, чем рожать детей в отдаленном поместье.

   Северяне же были слишком бедны и далеки от двора, чтобы перенять этот уклад. Наши женщины воспитывались наравне с мужчинами. Прожив в империи много лет, я даже могу сказать, у нас был почти матриархат.

   Я ободряюще улыбнулась подруге. Ничего, милая. Мы справимся. Господин Николас, вероятно, не понимает, кого удочерил. И возможно, вдвоем у нас получится уговорить его отправить тебя учиться и повременить с замужеством.

   А что до меня…

   Я всегда могу сбежать в Эдинбург. Даже сейчас, закрывая глаза, я знаю, в какой стороне север, и будто слышу дыхание мрачного и негостеприимного леса за своей спиной. Негостеприимного для чужих и ласкового, будто кошка, для любого из Бонков. Пусть и названного сейчас чужим именем.

   – Расскажите нам о севере, Алиана, – выдернул меня из собственных мыслей ленивый вопрос брюнетки. Госпожа Кэтрин, кажется, так звали эту холеную женщину.

   – Что вас интересует? – отставила я бокал, изображая готовность поддержать беседу.

   – Что интересует? – задумчиво повторила она вопрос. – Ваша провинция окутана таким таинственным флером, что я даже не знаю, с чего начать. Хотя бы северные маги. Это правда, что среди ваших мужчин рождаются одаренные? – изогнула она бровь.

   Во взгляде ее не было ни намека на интерес.

   – Маги, – расхохотался ее супруг. – Дорогая, где ты наслушалась этих сплетен?

   Он был значительно старше жены и смотрел на нее словно на неразумного ребенка, разворачивающего новую игрушку, чтобы затем поскорее попробовать ее на зуб. И такой игрушкой была для нее я.

   – Смотря что вы подразумеваете под даром, дорогая Кэтрин, – улыбнулась я. – Наши мужчины, к примеру, не имеют ни фактической, ни юридической власти над своими женщинами. Наши брачные традиции не допускают принуждения и договорных браков. Наши женщины наследуют отцам, и даже имена своим детям мы даем сами.

   – Какое варварство, – тихо охнула гостья по правую руку от меня.

   – Но, несмотря на эти «варварские» традиции, наши мужчины, вне всякого сомнения, имеют вес в своих семьях и весьма уважаемы. Это ли не дар? – Я отсалютовала Кэтрин бокалом.

   – Какая прелесть! – рассмеялась женщина и оскалилась.

   В глазах ее стояла такая неприкрытая ненависть, что на миг я успела пожалеть о своем ребячестве. Кого я посмела дразнить? Змею, гораздо более опытную и старшую. Ту, кто давно привык прятать истинные чувства под маской воспитанной жены и дочери. Истинную аристократку.

   – Не переживай, Алисия, – обратилась Кэтрин к блондинке. – Девочка еще слишком юна и неопытна, а недостаток воспитания легко исправит наш дорогой маршал. Я ведь права, Николас?

   Все внимание разом сосредоточилось на стройной фигуре маршала. Я же перестала дышать, ожидая ответ.

   – Вне всякого сомнения, госпожа Кэтрин. Вне всякого сомнения, – улыбнулся мне мужчина.

   Кэтрин, на которую хозяин дома даже не взглянул, излишне резко промокнула салфеткой красные губы. Пожалуй, единственный жест, выдавший ее раздражение.

   – Да, госпожа, – проследила я за тем, как она поднимает бокал, – среди северян действительно рождались маги. Правда, крайне редко. Последний одаренный умер еще до нашего единения с империей, однако записи о его возможностях сохранились. Его сила была связана с водной стихией. В хрониках говорится об изменении им течения рек, призывах дождя в засушливые годы и укрощении снежных буранов, которые до сих пор наносят непоправимый урон экономике региона в зимний период.

   – Северяне нашли магам достойное применение, – иронично заметила она и откинулась на спинку стула, демонстрируя плавный изгиб длинной шеи и блеск драгоценных камней.

   – Сказки, Кэтрин, – возразил ей муж, любуясь супругой. – Что ты скажешь на это, Николас?

   – Сказки, – подтвердил маршал, довольно оглядывая меня. – Я видел эти хроники. Если и был у этого «мага» дар, так это был дар убеждения. Он виртуозно выманивал деньги у суеверных северян.

   Госпожа Кэтрин заливисто рассмеялась. На лицах гостей появились улыбки. Элизабет поджала губы и собиралась что-то сказать. Полагаю, как и я, она не могла не увидеть излишне вызывающего поведения аристократки. Диана испуганно смотрела на дочь, жестом приказав той промолчать. Я же вновь оглянулась на маршала и встретилась с ним глазами.

   Недосягаемый, далекий и холодный, как северная звезда, все эти годы он был для меня скорее портретом в дневнике Элизабет, чем живым человеком. Я никогда не стремилась узнать его ближе, скорее наоборот, неосознанно избегала встреч. Его аура подавляла, а я не выносила давления.

   Вот и сейчас его изучающий взгляд ощущался металлическими тисками, вырваться из которых было невозможно. На миг мне показалось, что даже время испуганно сжалось, признавая чужую силу.

   В странной вязкой тишине я услышала медленный стук своего сердца, которое вдруг резко сорвалось на бег. И в этот миг мое тело отомстило мне за невнимательность – тревоги и потрясения этого дня многократно усилили обычный приступ ежемесячного недомогания.

   От боли у меня перехватило дыхание, одной рукой я схватилась за стол, а вторую прижала к животу.

   – Ана? – испуганно спросила Элизабет.

   – Простите, – прошептала я, удерживая сознание на одном лишь упрямстве.

   В столовой Холдов исчезли стены, и большой овальный стол теперь стоял посреди лесной чащи. Под моими ногами стелился влажный мох, в нос ударил болотистый запах травы. Я подняла глаза на гостей. Эдриан что-то быстро мне говорил, но я не слышала. Повернула голову. Элизабет, Диана, маршал были словно сотканы из тумана и медленно таяли, превращаясь в причудливые узоры древесной коры. Сознание раздвоилось, одна я задыхалась от боли в чьих-то руках, а другая была абсолютно здорова в Эдинбургском лесу и, смеясь, собирала в горсти редкий солнечный лучик, неведомо как пробравшийся в чащу.

   Может быть, вместе со мной?

   – Что с ней?! – словно сквозь вату услышала я перепуганный голос Дианы.

   – Эдриан, вы ведь врач! Сделайте же что-нибудь! – кричала Элизабет, а я сделала шаг в темное нутро леса.

   Летняя полянка исчезла, макушки деревьев укрывал снег, и вечернее небо, отражаясь от ослепительной белизны, казалось лиловым.

   Я не чувствовала холода, сугробы мягкой ватой скользили под ногами. Протянула руку, чтобы дотронуться до приветственно протянутой мне еловой лапы, и с удивлением увидела, что пальцы мои пропускают свет.

   – Пульс замедляется! – выкрикнул Эдриан. – Кто-нибудь, срочно принесите мой саквояж из автомобиля!

   – Сейчас! – всхлипнула Лиззи.

   Я хотела успокоить подругу, сказать, что все уже хорошо, я совсем не чувствую боли, но не могла. Всем существом потянулась туда, где было сейчас мое тело, и даже услышала презрительные слова госпожи Кэтрин.

   – У девочки явный талант. Такая игра, я почти поверила. Может быть, Николасу стоит задуматься об актерской карьере для приемной дочери? Ах да… это ведь профессия плебсов.

   Я моргнула, увидев над собой обеспокоенное лицо Эдриана, но затем услышала, как ветер тоскливо пропел мое имя.

   «А-ли-а-на», – звал меня лес или что-то, что много веков живет в его глубине.

   «А-ли-а-на», – скрипели деревья и расступались, пропуская меня все дальше и дальше.

   В детстве я частенько бегала в лес. Дикие животные не трогали меня, а чувство направления не позволяло заблудиться, но все же я не уходила от крепости слишком далеко. Несмотря на то что лес благоволил к нашей семье, мы были здесь всего лишь гостями, но не хозяевами. И те из нас, кто по какой-то причине забывал об этом, дорого платили за свои ошибки. Даже Бонки не всегда находили дорогу домой.

   Но сейчас, в этой странной яви, больше похожей на сон, не было рядом никого, кто мог бы заставить меня одуматься, и я шла все дальше и дальше, туда, куда звал меня ветер.

   Далеко впереди что-то светилось нежным перламутровым светом, а я вдруг вспомнила страшную сказку, которую братцы каждый вечер просили перед сном. Мы – дети Эдинга, и предок наш много веков назад спас северян от демона, захватившего этот лес и эти земли.

   Я остановилась и увидела под ногами красный кленовый лист. Оглянулась. Снег исчез. На маленькой поляне, на которой я стояла сейчас, царила осень.

   «А-ли-а-на», – вновь шепнул ветер, приглашая следовать за ним.

   Я шагнула, но манящий свет не стал ближе, снова сделала шаг и застыла, почувствовав чужое прикосновение.

   Кто-то взял меня за руку.

   «Остановись», – приказал мне тихий голос, хозяина которого здесь не было.

   Я посмотрела на тонкую ладонь, уверенно держащую мои пальцы, а потом увидела ее обладателя, с каждым мигом проявлявшегося в моем лесу все отчетливей и ярче.

   Тонкий, высокий, совсем мальчик или юная девушка, он так знакомо качнул головой, откидывая длинную челку.

   «Никки?» – протянула я руку, чтобы убрать отросшие волосы, мешающие мне разглядеть его лицо.

   Но он крепко взял меня за запястье, не давая этого сделать.

   «Не нужно», – покачал он головой.

   «Ты говоришь…» – вдруг поняла я и улыбнулась.

   «Иногда», – улыбнулся он в ответ.

   «Но что ты делаешь здесь?» – нахмурилась я, чувствуя странное, будто даже чужое недовольство от его вторжения.

   Что в этом странном лесу, рожденном моим подсознанием, делает тихий и незаметный Никки? По какому праву младший Холд оказался в моей голове?!

   Я попыталась отступить назад, желая вновь оказаться как можно дальше от Николаса и всей его семьи, пусть даже горячо любимая мною Лиззи была ее частью, но не смогла сдвинуться с места.

   «Я пришел за тобой», – ровно сказал мальчик и обхватил мою голову руками.

   Мы стояли напротив друг друга, Никки был почти одного роста со мной, и теперь я видела его глаза, глубокие, темные и холодные, словно лесные озера.

   «Капкан», – обреченно поняла я, когда не смогла ни отвести взгляд, ни даже пошевелиться.

   Мир качнулся, алые листья вокруг закружились, сливаясь в кровавый вихрь, а затем я осознала себя лежащей на кушетке в вишневой гостиной особняка Холдов.

   Элизабет держала меня за руку, Эдриан прижимал вату к моему предплечью, в которое, судя по неприятному ощущению, только что сделал укол.

   Чуть в стороне стояла испуганная Диана, а за ней и господин Николас, на бледном лице которого ходили желваки.

   Злится? Плевать! Может быть, произошедшее заставит его отменить решение об этом абсурдном удочерении?

   – Где Никки? – хрипло спросила я, не найдя младшего Холда взглядом, но отчего-то уверенная, что он непременно должен быть рядом.

   – Ана, ты очнулась! – воскликнула Лиззи.

   – Никки? – переспросил Эдриан.

   – Это мой младший брат, – так же недоуменно ответила ему подруга и, погладив меня по руке, сказала: – Он, наверное, в своем крыле, если хочешь, я попрошу Кристоса или кого-то из слуг сходить за ним.

   – Господин Слоун? – требовательно спросил маршал.

   – Жизненные показатели в норме, – повернулся Эдриан к хозяину дома, – и все же я настоятельно рекомендую немедленную госпитализацию.

   – Милая, ты так нас напугала, – подошла ко мне госпожа Диана.

   – Простите. – Я поставила ноги на твердую поверхность пола и села, держась за подлокотник кушетки. – Не нужно больницы, – повернулась я к Слоуну, который уже собирался что-то мне возразить. – Врачи в пансионе неоднократно обследовали меня, я полностью здорова.

   – У здоровых не бывает таких обмороков, Алиана, – мягко ответил мужчина. – Вам нужна помощь, и в этом нет ничего постыдного, – взял он меня за руку и нежно сжал пальцы.

   – Я ничуть не стыжусь, – вымученно улыбнулась. – Да, я действительно тяжело переношу женские недомогания. Врачи говорили, это особенность моего организма. Сегодня я, вероятно, переволновалась. Вот и результат.

   – Вы были почти в коме, Ана, – покачал он головой, так и не выпуская моей руки. – Поверьте мне, не бывает у женщин таких особенностей.

   – Довольно! – резко бросил маршал. – Эдриан, благодарю вас за помощь, я непременно воспользуюсь вашим советом и лично сопровожу Алиану в госпиталь.

   Я поднялась на ноги, чтобы выразить протест, но господин Холд выставил перед собой ладонь, останавливая меня.

   – Мне стоило сделать это давным-давно, еще тогда, когда я получил первые отчеты врачей из пансиона.

   Понимание, что все эти годы маршал получал сведения обо мне, неприятно кольнули.

   «Капкан», – вновь застучало в ушах.

   – Я не могу потерять тебя, Ана, – тоном, не терпящим возражений, добавил господин Николас.

   Мне же от его слов стало не по себе. Что значит его «не могу»? Какую роль он отвел мне в своих планах? Никогда не поверю, что этот холодный, словно ледяная глыба, человек за несколько наших встреч проникся ко мне отцовскими чувствами.

   Это просто смешно!

   – Я мог бы отвезти Алиану прямо сейчас, – встал с кушетки Эдриан. – Поверьте, в нашей больнице установлено самое современное оборудование и работают высококвалифицированные специалисты.

   – Действительно, дорогой, – положила Диана руку на локоть мужа. – До столицы несколько часов езды, и лучше бы девочке провести их под присмотром доктора.

   Господин Холд посмотрел на жену. Не знаю, что она увидела в его глазах, но Диана отняла руку и спрятала ее за спиной.

   – Думаю, вашего укола нам будет достаточно, чтобы доехать до военного госпиталя. Это ведь адреналин? – уточнил маршал.

   – Именно, – нахмурившись, подтвердил Слоун.

   – Николас, но как же твои гости? – тихо спросила Диана. – Не лучше ли воспользоваться предложением Эдриана?

   Господин Холд задумчиво на меня посмотрел.

   – Можно мне поехать с Аной, папа? – спросила его Лиззи, пока Эдриан заботливо упаковывал медицинские приспособления обратно в саквояж.

   – Хорошо, – кивнул маршал. – Вечером я заеду в больницу и заберу вас обеих.

   – Если медики позволят, господин Холд, – с улыбкой заметил Слоун.

   – Будем надеяться, – серьезно ответил ему мужчина. – Не заставляйте же меня жалеть о своем выборе.

ГЛАВА 4

Я села на краешек кровати, чувствуя, как скользит ткань платья по гладкому шелку покрывала, и бездумно уставилась на обтянутые чулками колени.

   Бледная как мел Лиззи суетливо рылась в моем шкафу и без умолку говорила, таким нехитрым способом пытаясь отвлечь себя и меня от произошедшего.

   – Сейчас-сейчас, – выглянула она из-за дверцы шкафа. Губы ее дрожали. – Какую юбку ты хочешь? Синюю? Зеленую? Вот, думаю, эта идеально подойдет! – в конце концов решила она и положила рядом со мной что-то светло-зеленое. – А теперь кофту! – нарочито бодро заявила Элизабет, вновь ныряя в темное нутро гардероба.

   Я вздохнула, не глядя вытащила шпильки из пучка, чувствуя почти болезненное удовольствие от этого действия. Волосы упали за спину, а я наклонилась, чтобы аккуратно стянуть чулок, не поставив на нем ненароком зацепки. Привычка беречь подарки Холдов осталась у меня с первых лет пансиона. Помню, получив от Элизабет первый в своей жизни шелковый платок, я долго ждала, когда она одумается и заберет его обратно. Время шло, подарков становилось все больше, а тот первый платок так и остался лежать в моей прикроватной тумбочке в нашей с Лиззи спальне. Я так ни разу и не надела его.

   – Белая или бежевая? – тем временем громко размышляла Элизабет.

   Я тяжело вздохнула и потерла виски.

   – Сядь со мной, Элизабет, – попросила ее я.

   Она дернулась, но выполнила просьбу и уселась на маленькой банкетке напротив, прикусив губу и опустив глаза в пол.

   Я успела расстегнуть молнию на платье, снять один чулок и потянулась проделать то же самое со вторым, а она так и не произнесла ни слова.

   – Ты ведь знаешь, Ана, я люблю тебя так, как могла бы любить родную сестру, – наконец прервала подруга неловкое молчание.

   – Знаю, – тихо ответила я. – И я люблю тебя, Лиззи.

   Она всхлипнула.

   – Я мечтала назвать тебя сестрой, но не такой ценой! – воскликнула она, а потом закрыла лицо руками, чтобы спрятать слезы.

   Я нахмурилась. Мой недавний обморок не просто напугал ее. Всегда рассудительная и спокойная подруга была на грани нервного срыва, и я не знала, какие подобрать слова, чтобы ее утешить.

   – Прости меня, Алиана, – еще горше разрыдалась она. – Прости!

   – Господи, Лиззи, да ты-то тут при чем?! – Я вскочила с кровати, чтобы обнять ее и успокоить, но не успела. Кто-то рывком открыл дверь в мою спальню, так, что она громко ударилась о стену, а я дернулась от неожиданности.

   В комнату ворвался разъяренный господин Холд.

   – Что происходит?! – спросил нас отец Элизабет.

   – Ничего, – ответила подруга, поднимаясь на ноги. Страх перед отцом заставил ее мгновенно взять себя в руки.

   Холд-старший недовольно оглядел дочь, а затем и растрепанную меня, и одинокий черный чулок на моей кровати. Я покраснела до корней волос, чувствуя себя крайне неловко, и зачем-то схватила предложенную подругой светлую юбку. То ли чтобы прикрыться, то ли чтобы занять руки.

   – Ты слышала, что сказал господин Слоун? – строго сказал дочери Холд.

   – Прости, – спала она с лица. – Этого больше не повторится.

   – Эдриан ждет в машине, и тебе, Элизабет, тоже стоит переодеться, – сказал господин Николас и вновь посмотрел на меня.

   – Конечно, – выдавила Лиззи улыбку и быстро вышла из моей комнаты.

   Мы с ее отцом остались наедине.

   Он внимательно вгляделся в мое лицо, затем опустил взгляд ниже, нахмурился, увидев синяк на моей руке, и нервно дернул шеей, когда заметил болтающийся ниже колена черный чулок.

   – В столице дожди, – ровно произнес мужчина. – Наденьте брюки.

   Я кивнула и, когда он вышел, плотно прикрыв за собой дверь, швырнула эту злосчастную юбку на пол, таким дурацким образом выражая свой нелепый протест.

   «Никаких глупостей», – приказала я самой себе. Истерикой я совершенно точно ничего не добьюсь.

   «Разобраться со здоровьем. Связаться с мальчишками. Выяснить, зачем я могла понадобиться Холдам и что со всем этим делать», – придумала я нехитрый план действий и, кивнув самой себе, надела брючный костюм.

   Не будем провоцировать маршала.

   «Кто знает, к чему это может привести?» – по спине пробежал холодок. Я вдруг вспомнила его глаза – последнее, что я видела перед тем, как глупо свалиться в обморок на глазах у гостей.

   И странная нелогичная мысль, что именно Холд-старший стал причиной этого обморока, вызывала во мне какой-то иррациональный страх.

   Страх, который я всегда испытывала в его присутствии.

   Я взглянула на себя в зеркало, на ходу заплетая волосы в подобие косы, и вышла в коридор, где уже ждала Лиззи.

   – Сразу видно, что ты дочь военного, – хихикнула я, отвлекаясь от невеселых мыслей и обещая себе непременно разобраться с природой своего страха.

   – Это еще почему? – игриво спросила Элизабет.

   – Потому, что простая женщина с такой скоростью переодеваться не может! – заявила я и взяла посмеивающуюся подругу под руку.

   Мы вышли на улицу через запасной боковой вход, чтобы не попасться на глаза гостям и лишний раз не напоминать им о неприятном инциденте. Обошли северное крыло, в котором жил Николас Холд-младший. Спрашивается, зачем ребенку, пусть и гениальному, апартаменты размером с крепость Бонков? А затем вышли на дорожку, ведущую к центральным воротам поместья.

   Эдриан вышел из автомобиля, чтобы открыть нам с Элизабет двери.

   – Я сяду назад, – сообщила я мужчине, когда он взглядом показал мне на место по правую руку от водителя.

   Элизабет радостно защебетала, что теперь у нее будет почти три часа времени, чтобы как следует расспросить будущего коллегу о профессиональных тонкостях, и устроилась впереди.

   Господин Слоун вежливо ей улыбнулся, а затем проводил меня к моему месту.

   – Как вы себя чувствуете? – спросил он, уверенно взяв меня за руку, чтобы затем сосредоточенно сосчитать мой пульс.

   – В полном порядке, – с готовностью ответила я. – Уверена, больше ничего подобного не повторится.

   – Сделаю все возможное, чтобы так и было, – серьезно сказал мужчина и открыл мне дверь.

   Я вновь поблагодарила врача за участие и мимоходом обернулась на поместье, прежде чем сесть. На улице уже давно стемнело, окна огромного здания тепло светились на много миль вокруг, и только северное крыло младшего Холда зияло мрачной чернотой. Вдруг в одном из окон зажегся свет, и я увидела тонкий силуэт Никки. Повинуясь сиюминутному порыву, махнула ему рукой. Пусть и сам того не желая, именно он вывел меня сегодня из призрачного леса. Но Николас-младший, увидев мой жест, только задернул плотные шторы.

   Свет в его окне погас, а я села в автомобиль и улыбнулась.

   Никки в Эдинбургском лесу. Какие странные мысли порой рождает подсознание…

   В дороге меня укачало, и весь путь до столицы я тихонько дремала, периодически ворочаясь от веселого смеха Элизабет и Эдриана, который каждый из них пытался безуспешно сдерживать, чтобы меня не разбудить.

   Проснулась я от света столичных фонарей. Несмотря на поздний вечер, в городе было светло почти как днем. Разноцветными огнями вдоль дорог горели бесконечные рождественские гирлянды, каждое здание на широком проспекте было украшено сияющими символами зимнего праздника, и я заинтересованно выглянула в окно, чтобы насладиться прекрасными видами ночной Вирджинии.

   Лиззи с упоением делилась с водителем мечтами о будущей карьере хирурга или психиатра (она и сама пока не решила, что привлекает ее больше – гнойные раны или сумасшедшие), а Эдриан внимательно ее слушал или делал вид, потому что в зеркале заднего вида я несколько раз случайно ловила его заинтересованный взгляд.

   – Нравится? – вдруг прервал он размышления Элизабет о выборе специализации. Вопрос его был адресован мне.

   – Очень, – честно призналась я. – Никогда не была в столице.

   – Если господин Холд позволит, я мог бы показать вам город, – любезно предложил мужчина.

   – Это было бы чудесно, – повернулась ко мне Лиззи. – Правда, Алиана?

   – Не думаю, что у нас будет на это время, – с сожалением отозвалась я. – Завтра вечером мы должны вернуться в колледж.

   – А я ведь так и не потанцевал ни с одной из вас, милые дамы! Завтра же займусь приобретением приглашения на Весенний бал, – улыбнулся Эдриан.

   – И дороги нынче балы? – рассмеялась я.

   – Почти пять тысяч, – вздохнула Элизабет, а я мысленно присвистнула.

   Пять тысяч империалов – стоимость обучения в столичном университете. Если бы Лиззи могла выбирать, то предпочла бы потратить деньги на дальнейшее образование.

   Но имперские аристократки выбирать не могли.

   Мне же и сотня солидов казалась огромной суммой – именно столько родители тратили на ежегодное содержание нашего дома.

   Я дотронулась до мочек ушей, пальцами найдя крохотные серьги, сверкавшие на свету ничуть не хуже бриллиантов.

   «Это ведь и есть бриллианты», – вдруг догадалась я.

   Тело охватил неприятный озноб.

   Холды тратили на меня не меньше, чем на родную дочь.

   Почему?

   Я снова посмотрела в окно. На крыше одного из зданий был установлен большой телевизионный экран, с которого сейчас широко улыбался господин Николас Холд.

   – Ана? – позвала меня Лиззи.

   – Все хорошо, задумалась, – успокоила ее я.

   Мы приехали.

   В огромной больнице было светло, стерильно чисто и пахло спиртом. Я позволила улыбающимся докторам провести с собой все необходимые для диагностики манипуляции, от сдачи крови (из меня выкачали, наверное, пару пинт) до размещения на мне неизвестных датчиков, призванных найти неполадки во вверенном им организме.

   Лиззи была рядом и развлекала болтовней меня и диагностов. В конце концов разговоры их зашли в откровенно медицинские дебри, и я перестала понимать каждое второе произносимое ими слово.

   – Простите, доктор, долго еще? – спросила я и зевнула.

   Время давно перевалило за полночь, но столичная больница и не думала спать, круглосуточно спасая жизни.

   – Все, дорогая, одевайтесь, – сообщил мне симпатичный седой врач в белом халате.

   – Что вы скажете, доктор Росс? – спросил коллегу Эдриан.

   Он все это время терпеливо ждал диагноза за ширмой.

   – Я не вижу ничего страшного в клинической картине, – ответил ему мужчина. – Ты и сам можешь видеть результаты тестов, Эдриан. Юная госпожа здорова.

   Слоун придержал халат, который накинул поверх своего пиджака сразу по приезде в больницу, и взял из рук диагноста папку с отчетами, по пути бросая на меня мимолетный обеспокоенный взгляд.

   – Человеческий организм – загадка, – улыбнулся мне господин Росс. – Сколько мы узнали за многолетнюю историю медицины, и сколького еще не знаем. Наша нервная система – наисложнейший механизм, теперь вы видите, госпожа Холд, – обратился он к Элизабет, – даже самое современное оборудование и отмеченный регалиями врач порой не способны найти причину недомогания.

   – Думаете, нервное потрясение? – уточнил у него Эдриан, листая содержимое папки.

   – Полагаю, – пожал плечами врач. – Я выпишу госпоже витамины.

   В кабинет постучали, и, получив разрешение войти, внутрь заглянула молоденькая и чем-то очень взволнованная медсестра.

   – Доктор Росс, там… – она запнулась, невидящим взглядом осмотрела нас с Элизабет, а потом повторила, – там…

   – Что там, Сара? – мягко уточнил врач.

   – Там маршал? – растерянно спросила она у самой себя.

   – Все в порядке, это за нами, – вежливо улыбнулась девушке Лиззи.

   – Так я позову его? – сглотнула сестричка и, дождавшись согласного кивка, вышла за дверь.

   – Чем это отец успел так сильно ее испугать? – задумчиво произнесла подруга.

   – Испугать? – рассмеялся доктор Росс. – Что вы! Вашего отца боготворят, госпожа Элизабет, – тепло улыбнулся он подруге. – Сара просто никак не ожидала, что ее кумир окажется так близко.

   Господин Холд зашел в кабинет и вежливо поздоровался с врачом. Пока мужчины обсуждали мое здоровье, я успела застегнуть пуговицы на вязаном кардигане и даже поправить выбившиеся из прически волосы.

   Посмотрела в окно. Госпиталь находился на одной из центральных улиц столицы, и с высоты пятого этажа открывался чудесный вид на золотые купола знаменитого на весь континент Александринского собора. Жаль только, зимой в столичном регионе империи вместо пушистого снега шли дожди.

   Я зевнула.

   – Устали? – ласково спросил меня Эдриан.

   – Немного, – не стала отрицать очевидного.

   – Завтра я пришлю секретаря за подробным отчетом, – вдруг оборвал маршал доктора Росса. – Нам пора.

   – Конечно, – понятливо улыбнулся врач.

   После недолгого прощания мы вышли в коридор, где Холда ожидали двое охранников. Прошли мимо сестринского поста, за которым стояла Сара. Девушка прижимала руки к пунцовым щекам и глупо улыбалась, невидящим взглядом уставившись в какой-то журнал.

   – Благодарю за помощь, – кивнул ей господин Холд на прощание, на краткий миг задержавшись у ее рабочего места. Я шла позади и, чтобы ненароком не задеть его, сделала шаг в сторону, но он развернулся и неожиданно взял меня под руку.

   – Осторожно, – сказал мне мужчина.

   – До свидания, господин маршал, – крикнула девушка нам вдогонку.

   – До свидания! – ответила за отца Элизабет.

   Пожалуй, еще никогда я не была так близко к Холду-старшему. Мы шли нога в ногу, и его горячая ладонь на моей руке нервировала меня.

   Эдриан вел нас, вероятно, каким-то другим путем, потому что эти коридоры были значительно параднее и шире, чем те закутки, по которым мы поднимались ранее. Большая мраморная лестница, на которую мы вышли через некоторое время, подтвердила мои догадки, и я поняла, что в больницу мы входили через служебный вход.

   Центральный же холл поражал имперским размахом, обилием золота в интерьере и огромным портретом молодого императора Александра на одной из стен.

   – Скоро вы сможете увидеть Александра лично, – заметил господин Холд мой интерес.

   – С нетерпением жду этой встречи. – Я аккуратно высвободила руку, продолжая рассматривать портрет.

   Тяжелый взгляд императора был поразительно точно передан художником, и единственное чувство, которое вызывало изображение, – это желание оказаться от него как можно дальше.

   «Совсем как Холд», – промелькнула мысль, и я внимательнее присмотрелась к маршалу.

   Я никогда не интересовалась политикой, и если и видела фотографии Александра в юности, то не особенно их рассматривала. Но сейчас сходство двоих мужчин поразило меня, и я застыла, лихорадочно вспоминая степень близости Холдов к императорскому роду.

   – Алиана? – выгнул бровь маршал.

   – Скажите, господин Холд, вам никогда не говорили, что вы почти копия Александра?

   Он расхохотался.

   – Вы потрясающе аполитичны, дорогая, – ответил мужчина, и это обращение неприятно резануло слух. – Говорили, и не раз, но в этом нет ничего удивительного – я прихожусь ему троюродным племянником.

   Я кивнула, принимая объяснение. Сонный дежурный открыл нам дверь, и мы вышли на улицу.

   Шел дождь. Молчаливый охранник раскрыл над нами зонт, а сам стойко шел рядом с непокрытой головой. Элизабет юркнула под второй зонт к его коллеге, и мы, ускорив шаг, направились к двум одинаковым автомобилям – маршала и его охраны.

   Дорога до столичного особняка Холдов не была долгой. Крошечный дом приветливо распахнул свои двери, встречая нас. Недвижимость в центре Вирджинии стоила баснословно дорого, и я не питала никаких иллюзий насчет скромных размеров городского дома маршала. В отдельно стоящем особняке в центре столицы не было ничего скромного.

   Две горничные, удивительно улыбчивые и бойкие для двух часов ночи, проводили нас с Элизабет в спальни. Я легла в кровать, но сон не шел. Меня мучила жажда, и, несмотря на некоторую скованность из-за отсутствия в еще незнакомом мне доме госпожи Дианы, я решила не тревожить Лиззи и самостоятельно наведаться в кухню. Тем более шум давно утих, и все обитатели дома разошлись по своим спальням.

   Взяла из шкафа халат, потуже затянула атласный пояс и вышла из комнаты. Кухня нашлась сразу, все же дом этот был не в пример меньше поместья в Южном.

   Залпом осушила стакан, поставила его в мойку, выключила свет и вернулась в коридор. От усталости свернула не в ту сторону – это я поняла по горящему свету в открытой настежь комнате. Кабинет или библиотека, судя по стеллажам с книгами, которые я могла видеть из коридора.

   Если бы я и была любопытной, то и тогда не стала бы заглядывать внутрь. Слишком опасным казался мне хозяин этого дома. Сердце застучало, и я сделала шаг назад, чтобы, не дай бог, не потревожить Холда, если он действительно там. Локтем задела картинную раму в коридоре. Звук был тихим, и все же маршал услышал.

   – Заходи, – громко сказал мужчина, наверняка спутав меня с кем-то из слуг.

   «Нет уж, спасибо», – поежилась я от перспективы провести с Холдом-старшим несколько минут наедине и тихонько шагнула обратно в сторону кухни, но господин Николас окликнул меня:

   – Ну же, Алиана. Или тебе нечего спросить?

ГЛАВА 5

Кровь прилила к щекам, мысли лихорадочно заметались в голове. У меня было множество вопросов и странная уверенность в том, что ни на один из них я не получу честного ответа. Я чувствовала себя маленькой глупой мышью, которую матерый кот пригласил на званый ужин, вдоволь до того наигравшись.

   И все же я пересилила страх.

   Окинула себя придирчивым взглядом. Тонкий халат, пусть и длиной до пола, выглядел фривольно для беседы с мужчиной, а завязанный на манер банта пояс навевал ассоциацию с подарочной лентой.

   Как будто гостья готовилась стать главным блюдом на праздничном столе.

   «К черту!» – решила я и вошла.

   В кабинете пахло табаком и кожей. Господин Холд сидел на темно-зеленом диване в углу комнаты и задумчиво вертел в руках бокал со льдом и чем-то бурым на дне.

   – Ты очень напугала меня сегодня, девочка, – заметил мужчина и рукой указал мне на кресло напротив. – Садись, – приказал он, и я послушалась.

   Присела на краешек, отмечая гладкость дорогой кожи под рукой, бросила взгляд на зеркальную дверцу, вероятно, бара и на отражение теперь уже пустого коридора в ней.

   А затем прямо посмотрела на господина Николаса.

   – Спрашивай, – небрежно разрешил он и сделал глоток.

   – Зачем вы удочерили меня? – не стала я разводить политесов.

   Холд недовольно поморщился.

   – Алиана, – укоризненно покачал он головой, – не заставляй меня разочаровываться в вашем пансионе. Говорить прямо – немыслимо при императорском дворе.

   – Я никогда не мечтала о дворцовой жизни, – упрямо ответила я.

   – До весны ты как раз успеешь пересмотреть свои желания.

   – И даже то, что Бонкам запрещено являться ко двору, не станет мне помехой?

   – Не только ко двору, но и покидать Эдинбург, – поправил меня Холд. – Но это и есть ответ на твой первый вопрос, – усмехнулся мужчина. – Ведь ты больше не Бонк, тебя это не касается.

   Наверное, я слишком устала, перенервничала и была чересчур возбуждена, потому что не смогла сдержать сарказма.

   – Да вы моя крестная фея! – зло процедила я. – Осталось получить хрустальные туфельки и бежать на свидание с принцем. Жаль только, в полночь карета превратится в тыкву! – резко поднялась с кресла.

   Полы халата распахнулись, открывая ноги.

   – Сядь, – тихо сказал маршал, и что-то в его голосе заставило меня беспрекословно выполнить приказ. – Твои родители, Алиана, просили забрать тебя еще в мой первый приезд в Эдинбург. Тогда я решил, что отрывать маленького ребенка от семьи было бы слишком жестоко, но теперь жалею об этой уступке собственной совести. Вы похожи на норовистую кобылку, – взгляд его коснулся моих коленей, – пусть и весьма симпатичную.

   Я ничуть не оскорбилась, но нервно поправила халат, хоть этого и не требовалось – все было прикрыто.

   Зачем родителям было отдавать меня? Даже если бы мама вдруг захотела для меня жизни вне леса, с чего бы второму лицу государства брать на воспитание дочь фактически имперских изгнанников?

   Напрягла память, вспоминая редких гостей крепости. Неужели я могла не запомнить Холда-старшего? Когда Лиззи представила меня отцу, я еще несколько дней ходила под впечатлением, оглядываясь по сторонам в страхе случайно встретить его в огромном поместье.

   Но зачем ему обманывать меня?

   – Вы были в Эдинбурге?

   – Судя по всему, вы ничего не помните об этом визите? – поймал он мой недоверчивый взгляд. – Это неудивительно, вы были совсем крохой. Финансовое состояние вашей семьи много лет остается плачевным, запрет выезда не оставляет практически никаких возможностей это поправить. Ни вы, ни ваши братья не имеете никаких перспектив. Я отнюдь не альтруист и согласился помочь Бонкам в обмен на некоторую помощь со стороны Эдинбурга, но… – он чуть наклонил бокал, наблюдая за тем, как тягучая жидкость омывает кубик льда, – я вовсе не монстр, Алиана. Что бы ты себе ни напридумывала.

   Я опустила глаза, признавая правдивость этого замечания, и в который раз отметила его переход в обращении ко мне с «вы» на «ты» и обратно, как будто он и сам пока не определился с моим статусом. Девочка – плата за возможную поддержку Эдинбурга – или нечто большее.

   Холд поставил опустевший бокал на низкий стол между нами. Стекло неприятно звякнуло о такую же стеклянную деталь на деревянной столешнице.

   – Когда я смогу увидеть семью? – подняла я глаза.

   Он сплел пальцы и ответил:

   – Мои возможности велики, но не безграничны. Я не могу усыновить все ваше семейство.

   Я не сдержала смешка.

   – Этого не требуется. Просто отпустите меня в Эдинбург.

   – Разве я держу тебя силой? – выгнул он бровь.

   – И я могу завтра купить билет?

   – Завтра не получится. Вы возвращаетесь в колледж, – откинулся он на спинку дивана.

   Господин Николас снял галстук и ослабил ворот. Темная ткань рубашки натянулась от движения и обрисовала сильное тело. Я вдруг поняла, что Холд-старший не просто отец Элизабет и наш маршал, а красивый, очень красивый мужчина. Неудивительно, что женщины теряют от него голову.

   Смутилась от этой мысли. Отвела глаза.

   – Все жители империи, отправляющиеся в Эдинбург, обязаны получить разрешение на посещение закрытой провинции. Холды – не исключение. Северяне имеют соответствующий вкладыш в паспорте, – тем временем лениво продолжал маршал. – Но ученический билет такой отметки не имеет и не позволит вам беспрепятственно проехать к родителям, а ваш паспорт будет оформлен на новое имя. Когда вы ехали в колледж, вы имели при себе приглашение на обучение. Никому и в голову не пришло проверять ребенка.

   – А если бы проверили? – похолодела я.

   – Вернули бы обратно. В империи не наказывают детей.

   Я устало потерла глаза.

   Мне нечего было возразить Холду, все сказанное им казалось логичным и оправданным. Но мысль, что я не смогу увидеть маму и мальчишек, разрывала мое сердце на части. Почему взрослые думают, что могут выбирать за детей? Почему их «так будет лучше для тебя» часто становится трагедией для ребенка?

   Что ж, теперь многое становится ясным.

   – Знаете, почему приглашение на императорский бал стоит целое состояние? – взъерошил мужчина короткие волосы.

   – Нет, – хрипло ответила я, мимоходом отметив, как смягчила его черты небрежность.

   – Потому, что всякий посетитель может подать прошение императору. Попросите его о посещении Эдинбурга, а еще лучше – просите отменить указ о запретах, касающихся вашей семьи.

   – Это было бы чудесно, – согласилась я, – только прежде, чем просить, неплохо было бы знать, за что наказали Бонков.

   Господин Николас улыбнулся краешком рта.

   – А ты не догадываешься?

   В его тоне не было и тени удивления от того, что дочь изгнанников ничего не знает, лишь удовлетворение от этого факта. Я вспомнила скомканное прощание с папой и охранника, прервавшего наш разговор, строгое «без глупостей» господина Холда и с грустью подумала, что совсем ничего не стою против опытного в политике и интригах маршала.

   В информационном вакууме, которым окружили меня в пансионе и в семействе Холдов, сделать неверные выводы было слишком легко.

   Мы вошли в состав империи последними, вероятно, где-то в этом событии кроется причина изгнания. Я не знала, чем северяне вызвали недовольство молодого Александра, и не испытывала ни малейшего желания развлекать Холда догадками.

   Он мастерски играл словами, и я не могла быть уверена, что способна отличить правду ото лжи из его уст. Так тесно они переплетались.

   Устало потерла лоб, от напряжения заныло в висках.

   – Кто теперь наследует Эдинбургскую крепость? – спросила я, чувствуя, как между нами вновь возникает почти видимое глазом напряжение.

   – Никто не может отобрать у вас это право, – ответил маршал, пристально глядя на меня.

   Я искривила губы в усмешке.

   Наследница, полностью зависимая от маршала. До замужества. Даже скорое совершеннолетие не избавит меня от необходимости согласовывать с ним каждый шаг.

   Но и замуж я не выйду без его дозволения.

   Глупая, куда я думала бежать? Ни одна гостиница не даст мне ключи от номера, ни одна самая бедная вдова не возьмет на постой. И ни один кассир не продаст мне билет без позволения опекуна.

   Далеко ли я уйду?

   В лучшем случае меня вернут Холдам, в худшем – мой последний приют окажется в доме терпимости или придорожной канаве.

   Чего хотел Александр и чего не смог получить? Ресурсы? Вероятно. Но что мы могли противопоставить имперской мощи? Испугали военных северными страшилками?

   Ни одно чудовище не выстоит против динамита.

   В чем мы отказали императору?

   Как же мало я знаю!

   – Наследница Бонков, – тихо повторила я. – Воспитанница Холдов. Или заложница?

   Господин Николас, до того терпеливо ожидающий моих выводов, вновь потянулся к бокалу, но рука его застыла в нескольких дюймах от искомого.

   – Ты устала, Алиана, – справедливо заметил мужчина. – Еще немного, и ты скажешь то, о чем в дальнейшем станешь жалеть.

   Он поднялся с дивана и протянул мне руку.

   – Пойдем, я провожу тебя до спальни.

   Разговор с Холдом действительно дался мне нелегко. Я чувствовала себя лимоном, отдавшим тучной кухарке весь свой сок.

   Маршал не был в полной мере откровенен со мной и фактически ничего не сказал, и все же я чувствовала острое разочарование оттого, что наша беседа оборвалась, и злилась на саму себя, не понимая причины этих эмоций.

   Я вложила пальцы в протянутую ладонь, поднимаясь вслед за ним, и с удивлением поняла, что руки мои холодны как лед.

   – Замерзла, – покачал головой Холд и соединил обе мои ладони, чтобы затем согреть теплом своих рук.

   Он был значительно выше, и, чтобы увидеть его лицо, мне нужно было задрать голову. Но я застыла, не в силах отвести взгляд от смуглых мужских пальцев.

   «Капкан», – снова промелькнуло в голове сравнение, и я стиснула зубы, запрещая себе поддаваться почти демонической притягательности этого человека.

   Если он и змея, я не желаю становиться его пушистым обедом.

   Холд вдруг взял меня за подбородок, тем самым заставляя посмотреть на него.

   – Какие мысли бродят в вашей очаровательной головке? – с интересом заглянул он мне в лицо.

   В темных глазах его светлым пятном отражался мой силуэт. Белые волосы, белый халат. Призрак, а не девушка.

   – Никаких, – ответила я, растягивая губы в улыбке. – Абсолютно никаких.

   Он усмехнулся, глядя на меня сверху вниз, а затем наклонился, и сердце мое застучало как никогда быстро.

   «Тук. Тук. Тук», – набатом било в ушах.

   В голове замелькали виды Эдинбургского леса. Лето. Осень. Зима. Стая птиц, взлетающая в серое небо. Убегающий от хищника молодой олень. Кровь на снегу.

   Я почувствовала горячее дыхание у своего лица и почти всхлипнула, цепляясь за это ощущение как за маяк.

   – А-ли-а-на, – произнес то ли Холд, то ли его голос в моей голове.

   Он был невыносимо близко. Хвойная нота мужских духов смешивалась с ароматом весеннего леса. Выдох. Влажный летний ветер. Предрассветный туман, сквозь который я вижу знакомые черты. Юный Александр. Николас. Никки.

   Под ногой хрустнула сухая ветка. А в этой реальности кто-то заглянул в кабинет хозяина дома.

   – Господин маршал? – испуганно спросила Холда горничная.

   – Кети, – услышала я ровный голос господина Николаса. – Хорошо, что ты не спишь. Проводи Алиану в спальню и разожги девочке камин. Она совсем замерзла.

   Власть над телом вернулась ко мне, и я на шаг отступила от мужчины. Спрятала дрожащие руки за спиной.

   – Слушаюсь, – присела горничная.

   – Доброй ночи, – сказал мне отец Элизабет.

   – Приятных снов, – вежливо пожелала я и вышла вслед за девушкой.

   Кети шла на шаг впереди. Белый пояс ее передника, завязанный сзади большим аккуратным бантом, служил мне путеводной звездой. Его ритмичные покачивания в такт движениям девушки вводили меня в подобие транса, как под гипнозом, что было как нельзя кстати.

   Меня трясло, и только чудо вкупе с упрямством удерживали меня от истерики на глазах у ни в чем не повинной горничной.

   Что произошло в кабинете Холда?

   Что чуть было не произошло?!

   – Простите меня, госпожа, – низко склонила голову девушка.

   Я обнаружила себя застывшей на пороге гостевой спальни, выделенной мне хозяином дома на эту ночь. Кети уже зажгла камин и закрыла стеклянную дверцу, запирающую голубоватое газовое пламя, и теперь стояла, демонстрируя расстроенный и даже виноватый вид.

   – Что? – недоуменно переспросила я.

   – Простите, – повторила девушка, не поднимая глаз. – Я знаю, моя просьба покажется вам дерзкой, но у меня больная мать, и у нее нет никого, кроме меня.

   Я потерла глаза, пытаясь избавиться от видения склонившегося надо мной Холда-старшего, и ответила:

   – У меня совсем нет средств, Кети. Боюсь, что ничем не смогу тебе помочь.

   Она рухнула передо мной на колени и прошептала:

   – Умоляю вас, попросите господина Николаса оставить меня в доме!

   Если задачей ее было меня шокировать – она справилась с ней на триста процентов. Я недоуменно смотрела на смиренно ожидающую моего ответа горничную, пытаясь понять причину этой странной просьбы, и не могла.

   – Фантасмагория, – буркнула я себе под нос, одним словом характеризуя и Кети с ее мученическим видом, и господина Холда с его фальшивым участием, и сегодняшний день с его открытиями и потрясениями, и всю свою жизнь. До кучи.

   Как же я устала...

   – Хорошо. Если ты считаешь, что господин Николас меня послушает, я это сделаю, – ответила я, с удивлением замечая, как расслабляются напряженные плечи девушки.

   – Спасибо, госпожа Алиана! Вы не пожалеете! – счастливо запричитала Кети.

   – Надеюсь, причина, по которой господин Холд собирается тебя уволить, не слишком серьезна, – вздохнула я, присаживаясь на кровать.

   Она замерла, а потом посмотрела на меня с такой тоской, что я невольно вспомнила медсестричку Сару. Точно такая же безнадежность сквозила в ее взглядах, адресованных маршалу.

   – Иногда господин Николас забывает погасить свет в кабинете. Я думала, в комнате никого нет, – чуть слышно сказала девушка. – Простите. Я увидела то, чего не должна была видеть.

   Меня будто ударили. Как наша беседа выглядела со стороны? Кем Холд представил меня слугам? Подруга дочери, воспитанница? Хороша подруга. Посреди ночи, да в халате, наедине с хозяином дома!

   Вспомнила мужские ладони на моих руках, обжигающее сквозь тонкий шелк тепло чужого тела, его дыхание на моем лице и с ужасом осознала, что горничная, кажется, понимала увиденное лучше меня.

   – Ты ошиблась в выводах, Кети, – ответила я, в точности копируя ровную интонацию господина Николаса. – Но я выполню твою просьбу. Доброй ночи.

   Меня трясло. Я накрылась одеялом и закрыла глаза, не желая видеть справедливого укора на симпатичном лице горничной. Она правильно истолковала мое настроение и, пожелав мне приятных снов, закрыла за собой дверь спальни.

   Огонь играл синими сполохами на белом потолке спальни, я подняла руку, пытаясь поймать убегающий отблеск. Иллюзия, как и маршал, который говорил со мной этой ночью. Иллюзия правды, иллюзия заботы.

   И чувства, которые он будил во мне, – тоже иллюзия.

   Непростительно похожая на правду.

ГЛАВА 6

Мне не удалось выполнить просьбу горничной. Господин Холд покинул дом рано утром, а после завтрака водитель сообщил нам с Элизабет, что готов отвезти нас в пансион, и с маршалом мы не встретились. Впервые за время нашей с Лиззи дружбы я испытывала подобие сожаления по этому поводу.

   Несмотря на небольшой размер столичной резиденции Холдов, извиниться перед Кети мне тоже не довелось. На вопрос, где я могу найти девушку, горничная, прислуживавшая накануне Элизабет, недоуменно пожала плечами.

   Господин маршал, вероятно, расстался с Кети, не дожидаясь утра. Вряд ли мое слово могло повлиять на это решение, и все же я чувствовала себя виноватой.

   Нет ничего хуже, чем дать обещание и затем не выполнить его.

   В автомобиль я садилась с невеселыми мыслями и таким же невеселым лицом. Ночная беседа с господином Николасом не выходила у меня из головы, я многократно прокручивала в памяти наш разговор, чтобы в конечном итоге прийти к одному-единственному выводу: я ничего не понимаю!

   Что тоже не добавило мне настроения.

   Лиззи посмотрела на мою непривычно кислую физиономию, перевела взгляд на наручные часы и задумчиво сказала:

   – У нас будет несколько часов. – Она легонько постучала ногтем по циферблату. – Заедем в поместье или пройдемся по магазинам?

   – В поместье! – не скрывая паники в голосе, заявила я. – Знаю я твои «пару часов». Сначала мы скупим всю галантерею, потом ты заведешь меня в магазин одежды и заставишь быть чем-то вроде заводного манекена, следующим номером будут ювелирные лавки. Там ты застрянешь на неопределенный срок, в конце концов мы опоздаем в колледж и получим нагоняй не только от директрисы, но и от госпожи Дианы. Нет уж, спасибо. Лучше уж чай в компании с Никки!

   – Черт, а я так надеялась! – прыснула подруга.

   Водитель укоризненно покосился на нас.

   – То есть я хотела сказать, нет так нет, – поправилась Лиззи.

   Мужчина завел автомобиль. Машина начала движение. Я подмигнула подруге и высунула язык, изображая уставшую после пробежки собаку. Мы давно знали, что все сказанное в присутствии подчиненных отца Элизабет так или иначе становится известно маршалу. Лиззи не раз получала втык за излишне вольную манеру вести себя, но на меня жесткие требования Холда-старшего не распространялись, и я дурачилась с удвоенной силой, чтобы хоть немного скрасить серые будни дочери второго лица империи.

   Мне несложно побыть клоуном, если это сделает ее хоть немного счастливее.

   Через полгода Элизабет ждет представление ко двору, за Весенним балом состоится ее помолвка, а затем и брак, который оставит нашу дружбу в прошлом. Разве что ей повезет немного больше, чем госпоже Диане, и будущий муж Лиззи позволит нам редкие встречи.

   Я сдержала тяжелый вздох и улыбнулась подруге. Кто знает, что ждет нас дальше? Может быть, я излишне пессимистична, да и господин Николас еще не озвучивал свое окончательное решение относительно будущего дочери.

   Впрочем, не озвучил он его только потому, что не посчитал это нужным.

   – Что это? – заметила я странное движение вдалеке.

   – Где? – Лиззи проследила за моим взглядом и нахмурилась.

   На широком проспекте плотными рядами шли автомобили, по тротуару куда-то спешили люди, высотки делового центра упирались в небо, но стандартную картинку большого города разрывала группа странно одетых мужчин с баллончиками краски в руках. Широкие белые комбинезоны, наподобие костюмов химзащиты маски, еще более усиливающие это сходство. Они стремительно двигались, разрезая обывательский поток, будто нож масло. Прохожие старательно обтекали их, кто – останавливаясь и провожая взглядом, а кто – шарахаясь, как от прокаженных.

   – Не волнуйтесь, – сообщил нам водитель и с громким щелчком заблокировал двери автомобиля.

   Слова его, естественно, возымели ровно противоположное действие.

   Я вцепилась в сиденье и с тревогой уставилась в затемненное стекло. «Белые халаты» остановились у невысокого на фоне небоскребов собора. Словно по команде они подняли руки, а затем светлый камень храма будто кровью залила красная краска.

   – Черт возьми, что они делают? – с ужасом выдохнула я.

   – Радикалы, – поморщился наш провожатый. – Сейчас их разгонят.

   И действительно. Наряд военной полиции, я поняла это по нашивкам, уже бежал к вандалам, на ходу опуская на лицо пластиковые шлемы и доставая дубинки.

   Белые бросились врассыпную. Кто-то кинулся в толпу, кто-то побежал наперерез военным, а один из них на бешеной скорости ворвался на проезжую часть. Загорелся зеленый, наш водитель нажал на педаль газа, и «белый комбинезон», который в этот миг огибал нашу машину спереди, кулаком ударил в лобовое стекло, а затем, как циркач, отскочил от движущегося автомобиля.

   – Твою мать! – зло выругался военный.

   Я сделала рваный вдох. Острый взгляд, который, как мне показалось, этот человек кинул на меня, разъедал до самых костей, невзирая на маску, закрывавшую его лицо.

   – Чего они хотят? – отогнала я неприятное ощущение.

   Военные задержали большую часть «белых» и теперь вели их, закованных в наручники, заставляя низко держать голову. Только одному из них удалось уйти.

   Тому, кто только что чуть было не попал под колеса нашего автомобиля.

   – Так известно чего, – водитель свернул с проспекта на тихую улочку, – прав, свобод и анархии. Устоявшаяся в империи преемственность власти их не устраивает.

   – Допустим, – согласилась Элизабет со словами мужчины. – Но соборы-то зачем красить? Еще и красным…

   – Кто же поймет этих радикалов, – отмахнулся от вопроса водитель.

   – «И демона кровь красна», – задумчиво повторила я строчку, выбитую на потолке семейной усыпальницы Бонков.

   – Что это? – нахмурилась Элизабет. – Звучит устрашающе.

   – Девиз моей семьи, – пояснила я подруге.

   – Не думала, что вы такие кровожадные, – шутливо ткнула она меня в плечо.

   – Дай же мне отведать твоей кро-о-овушки! – воскликнула я, потянувшись руками к шее Лиззи. – Кстати, какого она у тебя цвета? – облизнулась я.

   – Голубая, понятное дело, – засмеялась Элизабет. – Я все-таки Холд.

   – Как и госпожа Алиана, – подал голос военный.

   Веселость разом слетела с нас обеих.

   – Стекло цело? – Элизабет поправила ворот блузки и пригладила волосы.

   – Что ему будет? – хмыкнул мужчина. – Его и пуля не возьмет.

   Я посмотрела в окно.

   «Служба в имперской армии – гарантия твоего будущего», – говорила реклама. А на огромных агитационных фотографиях господин Николас Холд в алом мундире приветствовал парад на площади перед императорским дворцом.

   Александра на плакатах не было.

   – Смотри, что у меня есть, – тихонько шепнула мне Лиззи и дернула за рукав.

   Я с радостью повернулась к подруге. Холд-старший действовал на меня как удав на кролика: смотреть на него было страшно, но и оторвать взгляд не выходило никак.

   – Что? – с интересом спросила я.

   Лиззи достала из сумочки сшитую скрепками и отпечатанную на машинке рукопись.

   – Мне передал это Эдриан, – довольно сообщила она. – Это один из экземпляров его докторской диссертации.

   – Ух ты! – Я с любопытством взглянула на бумаги.

   «Физиология экстраординарности. Магия как продуцируемый гипофизом гормон», – прочитала я.

   – Это секретное исследование, – гордо сообщила мне подруга и погладила научную работу Слоуна.

   – Какое доверие. – Я задвигала бровями.

   Эдриан был единственным молодым мужчиной, приглашенным в числе высокопоставленных гостей на ужин к Холдам. Наверняка это было неспроста. Но если именно его кандидатуру господин Николас рассматривал в качестве будущего супруга для дочери... это было бы чудесно. Увлеченный наукой в целом и медициной в частности, симпатичный, приятный в общении, он мог бы составить отличную партию Лиззи и даже позволить ей учиться дальше. И возможно, наша дружба не стала бы его раздражать.

   Я была бы счастлива, если бы мои домыслы оказались правдой.

   – Да какое уж тут доверие, – печально вздохнула Лиззи и глазами показала на военного за рулем. – Я должна отдать его сегодня же. Не возражаешь, если в дороге я буду читать?

   – Конечно! – с готовностью согласилась я. – А потом и мне расскажешь, что там написано. Только человеческим языком, ладно?

   – Ладно, – рассмеялась Лиззи и с чистой совестью уткнулась в диссертацию Эдриана.

   Я с нежностью посмотрела на подругу. Она увлеченно читала текст, глаза ее горели. Если бы господин Холд видел ее сейчас, то, уверена, не смог бы отказать в дальнейшем образовании. Только вот он не видел. К сожалению, между отцом и дочерью не было и капли близости.

   Что и неудивительно, если учесть, что ни дочь, ни отец не жили в Южном. Когда бы они успели стать настоящей семьей?

   Лиззи действительно читала всю дорогу. Она изредка удивленно качала головой, а потом смотрела в окно, чтобы убедиться – дочитать еще есть время. Я тихонько посмеивалась над госпожой Холд и любовалась ею. Время в пути пролетело незаметно.

   Когда автомобиль остановился у кованых ворот поместья, Лиззи со вздохом отложила уже трижды перечитанный текст.

   – Как бы я хотела присоединиться к этому исследованию, – сообщила мне подруга.

   – Свой гипоталамус не дам! – отрезала я.

   – Гипофиз! – поправила меня Лиззи, изображая любимый жест нашего учителя математики – подвинула дужку несуществующих очков к переносице.

   Я хихикнула. Ворота приветливо распахнулись. Подруга протянула документы водителю. Мужчина забрал диссертацию Слоуна и, вежливо поблагодарив, убрал ее во внутренний карман пиджака, предварительно свернув трубочкой. Завел мотор и подогнал машину к широкому крыльцу поместья.

   – Мои ноги… – кряхтя, вышла я из автомобиля. – Это ужасно! – потерла затекшую от долгого сидения поясницу.

   – Не плачь, старушка! – Элизабет вышла следом и хлопнула меня пониже спины. – Как говорит госпожа Клаус, движение – жизнь, три круга вокруг столовой!

   – Жестокая, – пробурчала я.

   – Я или госпожа Клаус? – Лиззи с удовольствием потянулась.

   – Вы обе. Но если в отношении госпожи Клаус это хоть как-то объяснимо, она все-таки преподает нам физподготовку, то относительно тебя вообще непостижимо. Я бы даже сказала, бесчеловечно.

   Мы рассмеялись, а затем затихли. Наш водитель покинул автомобиль вслед за нами и теперь сосредоточенно осматривал капот на предмет вмятин и повреждений.

   – Что-то не так? – вежливо поинтересовалась я.

   – Нет-нет, просто осматриваю машину на всякий случай, – ответил он и вернулся за руль, чтобы откатить машину в гараж.

   – Девочки! – выбежала на крыльцо госпожа Диана. – Хорошо, что вы решили заехать! – обняла она нас с Лиззи поочередно.

   – Алиана предпочла вас с Никки покупкам! – пожаловалась на меня Элизабет.

   – Это, безусловно, приятно, – рассмеялась Диана. – Хоть одна из моих девочек не мотовка! Но Никки нет дома. Вам придется обойтись моей компанией.

   – Ушел на прогулку? – понятливо спросила Элизабет.

   – Да, уехал с водителем, – тяжело вздохнула Диана. – Его нет с самого утра.

   – Не волнуйся, он ведь не один. – Лиззи погладила мать по плечу.

   Диана согласно кивнула.

   – И не сообщил, когда вернется? – уточнила я.

   – Он все-таки Холд, – почти точь-в-точь повторила Диана недавние слова Элизабет. – Никки не считает нужным отчитываться перед кем-либо. Даже перед своим отцом.

   Я почти не удивилась. Николас-младший, несмотря на все свои странности, рос достойным сыном Холда-старшего. Маршал ни во что не ставил жену, а Никки – мать.

   Если бы Ральф и Рэндольф ушли из крепости, не предупредив маму, то она в прямом смысле оборвала бы им уши по возвращении. И неважно, что мальчишкам уже по восемнадцать.

   Как они выросли? Какими стали?

   Тоска по родным, которую я отчаянно гнала из сердца, сдавила грудь.

   Мама, папа, братцы «Р», как же мне вас не хватает…

   Как наяву я увидела нашу крепость. Острые зубцы башен, серую каменную кладку, темные коридоры подземелья и семейную усыпальницу, вырезанную в сердце скалы, на которой и стояло мрачное, но такое любимое мною семейное гнездо Бонков.

   А за дверью склепа был потайной выход в лес.

   Я вспомнила, как радовался Рэндольф этой находке, как горели его глаза, когда он делился с близнецом своим открытием. Ральф тогда страшно боялся темноты и наотрез отказывался идти с братом исследовать подземелье. Он ничуть не поверил, братья разругались в пух и прах, и я, как старшая, решила разбить их спор, подтвердив или опровергнув наличие этого хода.

   И мы с Рэндольфом, кряхтя от натуги, сдвинули статую Эдинга, закрывавшую узкий проход в скале.

   – Ты думаешь, нам стоит туда идти? – Я опасливо заглянула в проем.

   – Струсила? – скрестил руки на груди Рэндольф и презрительно фыркнул: – Девчонка!

   И я вошла.

   В темном лазе пахло лесом. Ни ветерка, ни отблеска света, ни звука. Не слышно было и наших шагов, здесь и времени, кажется, не существовало – так долго мы шли.

   Но любопытство наше было вознаграждено многократно. Мы действительно вышли в Эдинбургский лес, и как же сильно нам досталось за это от мамы!

   Она нашла нас почти сразу, наверное, не прошло и пары минут. Схватила нас обоих за уши и затолкала обратно в проход. Это Ральф рассказал родителям о нашей вылазке, и, конечно, тем же вечером Рэндольф хорошенько отметелил ябеду. Нам ведь было запрещено ходить в склеп без сопровождения, но когда детей останавливали запреты?

   Ухо у меня болело долго. Папа вдобавок всыпал нам с Рэном ремня, так что болели у нас не только уши. И все же это было одним из самых счастливых моих воспоминаний, потому что я никогда не видела места красивее. Только насмерть перепуганное лицо мамы немного умерило тогда мой восторг.

   – Чему ты улыбаешься? – тихонько толкнула меня Элизабет, вырывая из воспоминаний.

   – Я подумала, что если Никки нет, значит, и шоколадный торт с ним можно не делить! – состроила я радостную физиономию.

   – Точно! – подхватила мой тон Диана. – Сам виноват!

   Госпожа Диана приказала накрыть нам в столовой. Мы пили чай и смеялись, болтали о пустяках, все трое делали вид, что безоговорочно счастливы, и все трое врали друг другу.

   Вскоре к чаепитию незаметно присоединился Никки. Диана ни о чем не спрашивала сына, он ничего не говорил. Сел на свободный стул на другом конце огромного стола и смотрел перед собой. Длинные волосы закрывали его лицо, плечи были опущены.

   «О чем же ты думаешь?» – посмотрела я на него.

   Никки вскинул голову и поймал мой взгляд.

   – Шоколадный? – громко спросил меня мальчик и кивком головы показал на огромный нетронутый кусок торта на моей тарелке.

   Диана запнулась на полуслове и испуганно уставилась на сына. Элизабет застыла, забыв сделать глоток.

   Его голос ломался и скрежетал, задевая нервы. У меня задрожали руки. Перед глазами встало видение с младшим Холдом в лесу, а в животе заныло, неприятно напомнив о физической подоплеке вчерашнего обморока.

   – Ты говоришь, – спокойно заметила я, стараясь ничем не выдать своих чувств.

   – Иногда, – без тени эмоций подтвердил Никки, слово в слово повторяя диалог, которого не было.

   – Шоколадный. – Я подвинула тарелку в его сторону.

   Никки поднялся с места и направился в мою сторону. Я напряженно следила за каждым его шагом. Кажется, никогда он сам не подходил ко мне так близко, и этот внезапный порыв почему-то испугал меня.

   «Господи, это ведь просто Никки, – напомнила я себе. – Немного странный, тихий, незаметный и неласковый котенок. Нашла кого бояться!»

   – Садись. – Я указала на ближайший ко мне стул, тепло улыбнувшись подростку. – А я налью тебе чая.

   Поднялась, чтобы взять с каменного острова еще одну фарфоровую чашку, поморщилась от нарастающей боли. Но Николас-младший остановил меня, неожиданно взяв за руку.

   – До весны, – сказал мальчик и второй рукой коснулся моего живота.

   От неожиданности я не могла сказать и слова. Там, где его ладонь соприкасалась с тканью юбки, я почувствовала мягкое пульсирующее тепло. Боль отступила, не успев как следует обосноваться в моем теле. А я изумленно смотрела на склонившуюся передо мной темную макушку Холда-младшего, забывая дышать.

   Этот странный контакт закончился так же внезапно, как и начался. Никки отнял руку и отпустил меня, а затем молча покинул столовую. Яркое солнце заглянуло в высокие окна просторного помещения и мазнуло лучом по моему лицу.

   – Что это было? – спросила Элизабет то ли у меня, то ли у мамы.

   – Думаю, вам пора отправляться в пансион, – рывком встала с места госпожа Диана. – Я распоряжусь собрать вам остатки торта.

   Госпожа Диана была чудесной хозяйкой, прекрасной матерью и не менее замечательной женой. Никаких объяснений насчет поведения Николаса-младшего от нее мы с Лиззи не получили. Пожалуй, умением говорить, ничего не сказав, она могла соперничать с господином Холдом. Я не стала настаивать, это бы ничего не дало. Женщина нервничала, хоть и не подавала вида. Не знай я ее достаточно хорошо, никогда бы не подумала, что она обеспокоена. И все же это было так.

   Сын ли ее испугал, или она испугалась за сына?

   Какая, в сущности, разница? Мне было довольно и собственных проблем.

   Мы с Лиззи уехали в колледж через несколько минут. Нас буквально выставили за дверь. Диана клюнула нас обеих в щеки и, отговорившись срочными делами, ушла в дом. Элизабет недоуменно смотрела то на перевязанную синей лентой коробку с шоколадным тортом, то на закрытую дверь огромного дома.

   – Итак, – задумчиво сказала она, – мы едем в пансион.

   – Именно, – подтвердила я.

   – Тебе не кажется, что мои родители чего-то недоговаривают? – поправила она ленту на коробке. – И что самое неприятное, делают это вдвоем.

   Я рассмеялась глухо и немного нервно, а потом ответила:

   – Что ты, Лиззи, как такое возможно?

   – И ты туда же, – печально вздохнула подруга, и мы уселись в автомобиль.

   Водитель отъехал от резных ворот особняка Холдов, оставляя резиденцию маршала и его семьи вместе с их тайнами и недомолвками далеко позади. Элизабет что-то недовольно бурчала себе под нос, я смотрела на изящный профиль подруги и ловила себя на странной мысли.

   До конца нашего обучения оставалось полгода, и эти полгода – последние месяцы нашей с Лиззи свободы, если бы понятие «свобода» можно было к нам применить.

ГЛАВА 7

Время летело неумолимо. Зима теряла позиции, впрочем, разве можно было назвать зимой это недоразумение? Дождь, ветер, серое небо да цветущие розы в саду колледжа.

   Весна пришла незаметно. Как-то утром мы вышли на улицу ради очередной пробежки, подняли глаза и увидели ясное синее небо без единого облачка.

   До получения нами аттестатов оставалось несколько недель. До представления ко двору императора и того меньше.

   Все эти месяцы я ждала вестей от родителей. Каждый вечер приходила в приемную директрисы и гипнотизировала телефон, на который изредка звонили воспитанницам пансиона, но не мне.

   И уверенность, что это молчание не беспричинно, крепла день ото дня.

   Ужин давно закончился, я сидела в высоком кресле секретаря и листала толстую книгу. Надо сказать, весьма и весьма увлекательную, пусть и написанную сухим языком. Это был «Свод имперских законов».

   – Все сидишь? – заглянула в приемную Лиззи и покосилась на пустой стол секретаря.

   Госпожа Эмилия без опаски оставляла меня в кабинете одну и даже позволяла пользоваться ее креслом. Полагаю, жалела.

   – Сижу, – подтвердила я.

   – Мама передала нам каталоги.

   Я выгнула бровь.

   – В качестве исключения. Администрация знает, что мы приглашены на Весенний бал. Но я пришла не за тем, чтобы срочно приступить к разглядыванию моделей. Там телеграмма. Для тебя.

   Я вскочила на ноги. Талмуд свалился с колен.

   – Спокойно, она здесь, – рассмеялась подруга и протянула мне вожделенный клочок бумаги.

   «Я поступил в столичную военную академию. Маршал обещал, что весной решится вопрос с запретом на выезд. Люблю тебя. Ральф»

   Ни строчки о родителях, ни слова о Рэндольфе, с которым они были неразлучны с самого рождения. И напоминание о просьбе к Александру, которую вложил в мою голову старший Холд.

   – Алиана, что с тобой, тебе плохо?! – взволнованно вскрикнула Элизабет.

   – Нет, – покачала я головой.

   Плохо мне не было с самой зимы, с обморока в вишневой гостиной особняка Холдов. Я даже физической культурой эти полгода занималась наравне со всеми. Госпожа Клаус была крайне довольна мной и моими успехами.

   – Ты читала? – глазами показала я на лист бумаги в моих руках.

   – Взглянула, – кивнула Лиззи. – Твой брат скоро приедет в столицу, и вы сможете встретиться! Разве это не здорово?

   – Очень здорово, – подтвердила я. – Просто великолепно! – счастливо улыбнулась.

   Почти так же великолепно, как манипуляция мною господином Холдом. Мне не оставалось никакой возможности избежать беседы с Александром. Впрочем, у меня не было выбора и до телеграммы Ральфа. Скорая встреча с братом была лишь еще одним доводом в пользу идеи маршала.

   Меня собирались использовать, не нужно быть гением, чтобы это понять.

   И пусть. Если это поможет моей семье.

   Но поможет ли?

   – Думаю, звонка можно уже не ждать. – Я подняла книгу с пола и вернула ее, откуда взяла – на стеллаж справа от стола секретаря.

   – Что это ты читаешь? – удивилась подруга. – Я думала, это библиотечная книга.

   Сердце сжалось от неприятной мысли. С тех самых пор, как я приехала в столицу, вся моя жизнь проходила под непрестанным наблюдением Холдов. С кем дружу, с кем говорю и даже то, что я читаю, все известно Лиззи.

   Элизабет Холд.

   – Из библиотеки, конечно. – Я лукаво подмигнула подруге. – Завтра верну, а сейчас пойдем лучше выбирать платья! Мне нужно предстать на балу в лучшем виде. Вряд ли император прислушается к словам оборванки.

   – Это точно, – хихикнула Лиззи.

   Холод сковал внутренности. Она не удивилась моим словам, как будто знала о прошении к императору.

   Только я ничего ей не говорила.

   – А как же кабинет? – нахмурилась Лиззи, бросая быстрый взгляд на поставленную мной книгу.

   – А мы захлопнем дверь. – Я подхватила ее под руку и быстро вывела из комнаты.

   – Ты какая-то загадочная сегодня, – потерла лоб подруга.

   – Это весна, – доверительно шепнула ей я. – Женщина я или кто, в конце концов? В конце лета мне исполнится двадцать, а я еще ни разу не целовалась! Непорядок.

   – И правда, – покачала головой подруга. – И я, в общем-то, тоже.

   – Вот на балу мы это досадное упущение и исправим. – Я задвигала бровями.

   Лиззи резко остановилась и взволнованно посмотрела на меня.

   – Не шути с этим, Ана, – растерянно пробормотала она.

   – Почему? – удивилась я.

   Лиззи опустила глаза, а потом сказала:

   – Ты ведь Холд. Это непозволительно.

   Я была уверена, что эта причина была придумана ей только что, но ответила:

   – Ладно, но помечтать-то ведь можно.

   – Не стоит, – тихо заметила Элизабет, неуловимо напомнив отца и брата одновременно.

   – Как скажешь. – Я беспечно пожала плечами.

   – Вот найдет тебе папа жениха, и мечтай на здоровье, – вновь вернулась подруга к шутливому тону. – А пока не надо. Еще ошибешься и случайно начнешь о моем женихе мечтать. Как мы тогда будем дружить дальше?

   – А в твоих словах и впрямь есть рациональное зерно, – серьезно согласилась я. – Договорились!

   Вопрос о нашей дружбе, будущей и настоящей, похоже, волновал не только меня.

   За три дня до императорского бала госпожа Диана прислала за нами с Элизабет автомобиль. Весна окончательно вступила в свои права. Все вокруг цвело яркими красками. Померанцы, плотными рядами посаженные вдоль дорог, умопомрачительно пахли. Птицы горланили о любви, а я смотрела в окно и пила вот уже третью таблетку обезболивающего. Хорошо, догадалась попросить их с собой в медицинском кабинете. Жаль только, они не помогали.

   С трудом сдержала стон. Живот тянуло как никогда сильно, как будто организм решил сторицей компенсировать болью несколько месяцев идеальной работы. Еще и одарил новым ощущением – к груди было невозможно прикоснуться. Обычно недомогания длились несколько дней, только как я вообще куда-то пойду в таком состоянии?

   Тем более на бал, говорить с императором.

   Черт, как же не вовремя!

   А ведь календарь обещал еще минимум неделю спокойствия, и выписанные врачом витамины я принимала исправно.

   Я подавилась глотком. Завинтила металлическую крышку на серебряной фляге с гербом Холдов. На ней был выбит парящий орел. Очень символично. Особенно извивающаяся змея в когтистых лапах хищника.

   – Мне кажется или это уже не первая по счету таблетка? – спросила меня подруга. – Тебе плохо, – обличительно добавила она. – Почему ты не сказала мне об этом?

   – Все нормально, – отмахнулась я. – Волнуюсь перед балом.

   – Алиана, что происходит? – тяжело взглянула на меня Лиззи.

   Водитель, кажется тот же самый, что вез нас зимой в пансион, быстро посмотрел на нас в зеркало заднего вида.

   Лиззи нажала на кнопку подлокотника, плотная шторка отрезала нас от внимательного военного.

   – А что происходит? – ответила я вопросом на вопрос.

   Она отвела взгляд.

   – Ты отдаляешься от меня, Ана, – сказала подруга, глядя себе куда-то под ноги – И это разрывает мне сердце.

   – Иди ко мне. – Я раскрыла объятия и прижала ее к себе, стараясь не слишком морщиться, когда она положила голову мне на грудь. – Ты – самое большое счастье, которое подарила мне империя, – поцеловала я ее в макушку. – Поэтому не болтай глупостей, никуда я от тебя не денусь.

   – Точно? – улыбнулась она.

   – Абсолютно, – я погладила ее по волосам, – мы же теперь сестры.

   Я опустила перегородку и посмотрела в окно. Полуденное солнце золотило макушки деревьев, поля зеленели, а в воздухе стояло почти летнее марево. Весна на юге была во много раз теплее северного лета.

   «Не вспоминать!» – приказала я себе, сжимая зубы от острого приступа боли.

   «Просчитывать. Выжидать. Действовать» – таков был девиз Эдинга, и я взяла его на вооружение.

   Пропустила волосы Лиззи сквозь пальцы. Каштановые в тени, на свету они горели огнем.

   Холды любили меня. Конечно, подразумевая семью, я не имела в виду господина маршала – слишком уж редко мы виделись. Но Элизабет, Диана и даже странный Никки, который хвостом таскался за мной с самого детства, испытывали ко мне искреннюю привязанность. Во всяком случае, выглядело это именно так.

   И все же я чувствовала свою чуждость в этой семье, этом доме, городе и даже в империи.

   Мое место было там, много миль севернее. За высокими стенами Эдинбургской крепости. Глупо, но даже боль моя становилась сильнее, когда я вспоминала наш лес. Как будто тоска по дому превращалась в болезнь.

   Ограду поместья обновили к весне, черная краска блестела на солнце. Во дворе весело журчал фонтан, ярко цвел хозяйский сад, и такой же яркой была госпожа Диана, неизменно встречающая нас на крыльце дома.

   Лиззи выбежала из машины здороваться, а я собралась с силами, чтобы тоже выбраться со своего места. Водитель открыл мне дверь, и я вышла, старательно изображая радость от встречи.

   Какая уж тут радость, когда единственное желание – напиться снотворного и проспать пару дней, пока не полегчает.

   – Ты какая-то бледная, – обеспокоенно заметила госпожа Диана, после того как от души расцеловала.

   – Тяжело быть женщиной, – печально вздохнула я. – Особенно пару дней в месяц, да еще и в жару.

   – Бедная, – сочувственно посмотрела на меня Диана. – Иди ложись, я прикажу принести тебе грелку.

   – Спасибо! – искренне поблагодарила ее я.

   Кристос, который вышел встречать нас вместе с хозяйкой и с улыбкой наблюдал за нашим приветствием, проводил меня до спальни. Не успела я умыться с дороги, как горничная уже принесла мне обещанную Дианой грелку.

   Я легла поверх светлого покрывала и свернулась калачиком. Грелка не помогала, зато была как нельзя кстати – у меня страшно замерзли руки, что было весьма странно с учетом жары. Окна моей спальни выходили на тот самый пруд, в котором мы с Никки и Лиззи рыбачили в детстве. Ставни были распахнуты, легкий ветерок играл с занавеской, а с улицы до меня доносился редкий всплеск воды и шум камышей.

   Закрыла глаза, прислушиваясь к ощущениям. Легче не становилось, хуже вроде бы тоже.

   «Придется идти к врачу», – тоскливо подумала я, уплывая в дрему. Если раньше мои недомогания были связаны с циклом, и это было объяснимо, то сейчас этой зависимости не было. Как не было и понимания, как скоро станет легче.

   Мне снился лес. Как и всегда, когда мне было больно, страшно или грустно. То есть каждую ночь с того самого момента, как я узнала о своей новой фамилии.

   В этот раз сон особенно напоминал бред. Я изо всех сил бежала к сияющему вдалеке камню, а кто-то хватал меня сзади, прижимая к себе спиной, и шептал:

   – Нельзя, Ана! Он убьет тебя! – И столько тоски было в словах этого неизвестного то ли спасителя, то ли врага, мешающего мне достигнуть вожделенной цели, что я сдалась и остановилась, силясь узнать его голос.

   – Ну же, проснись! – крикнул он мне в ухо, и я открыла глаза.

   Встала с кровати, подошла к окну. Выглянула во двор.

   Никки, одетый в одни короткие купальные штаны, сидел на мостках нашего пруда и задумчиво смотрел на воду. Волосы его отросли ниже плеч и закрывали лицо. Он, вероятно, купался и только что вынырнул, потому что с них ручьями лилась вода.

   «Вот ведь мальчишка, отжал бы!» – покачала я головой, любуясь его ровным загаром.

   Он ощутимо подрос за эти месяцы, сразу после Рождества ему исполнилось пятнадцать. Раздался в плечах, хоть и по-прежнему был тонок, словно веточка.

   Никки поднялся во весь рост, обернулся на мое окно. Увидел меня и, как обычно, не счел нужным поздороваться. Поднял руки и с головой нырнул в мутный пруд.

   Я смотрела на то, как легко он плывет под водой, и улыбалась.

   Котенок подрос, но повадки его остались прежними.

   Господин Холд был занят в столице (и слава богу), поэтому скромный ужин прошел в тихой, спокойной обстановке и исключительно в женской компании. Никки предпочел поесть в одиночестве.

   – Может быть, посмотрим телевизор? – предложила Лиззи.

   – Лучше погулять или почитать, – возразила Диана. – Не вижу ничего интересного в телевидении.

   – Это для тебя в нем нет ничего интересного, – рассмеялась Элизабет. – Все потому, что ты можешь смотреть его круглосуточно. А мы с Аной только по субботам, с десяти до одиннадцати и исключительно «Вести недели». Нет бы сериал какой показали, правда, Алиана?

   Я отложила приборы и отодвинула тарелку на краешек стола. Неприметный слуга тут же унес посуду. Промокнула губы салфеткой и ответила:

   – Не люблю сериалы. А вот вечерние новости я бы посмотрела с удовольствием.

   – Интересуешься политикой? – удивилась Диана.

   – Нет, – покачала я головой и улыбнулась Элизабет. – Не интересуюсь сериалами.

   – Очень зря, – хихикнула подруга. – Это, можно сказать, один из немногих способов узнать, как вести себя с мужчинами приличной девушке.

   Госпожа Диана подавилась чаем и укоризненно посмотрела на дочь.

   – Или не вести, – тут же исправилась Лиззи, – в зависимости от ситуации.

   Мы перебрались в уютную гостиную и включили телевизор. Втроем устроились на огромном диване напротив и уставились в черно-белый экран. Время сериалов давно закончилось, до вечерних новостей оставалось двадцать минут, и мы были вынуждены смотреть развлекательный концерт. Кстати, весьма неплохой.

   Лиззи забавно комментировала каждый выход артистов на сцену и шутила не хуже профессиональных юмористов. Диана хохотала, смахивая веселые слезы, а у меня от смеха вновь разболелся живот.

   Я взяла тонкий шерстяной плед, наброшенный на подлокотник светлого дивана, и пересела в кресло в углу комнаты, ближе ко входу.

   – Замерзла? – обеспокоенно спросила меня Диана.

   – Все нормально, я укрылась, – показала глазами на плед.

   Лиззи снова уморительно пошутила, я хохотнула, а потом, с трудом удерживая на лице счастливое выражение, прижала руку к животу и согнулась. Якобы от смеха.

   Если маршал узнает, что его новое приобретение оказалось с брачком, вернет ли он меня в Эдинбург?

   «Разве я держу тебя силой?» – вспомнила я слова господина Холда и усмехнулась. Волевое лицо его встало перед моими глазами.

   О нет, господин маршал. К чему мараться, это делают за вас законы империи!

   Я ведь теперь ваша собственность.

   И даже замужество не избавит меня от Холдов, потому что согласно закону о «высшей крови» опека над моими детьми будет принадлежать господину Николасу.

   Ведь Холды и есть связанная узами родства с императором «высшая кровь».

   Длинная тень легла на светлый ковер гостиной. Никки бесшумно вошел в комнату и, как в далеком детстве, опустился на пол рядом с моим креслом. На нем была огромная бесформенная кофта черного цвета с дурацким капюшоном, который он зачем-то нацепил на голову. Рукава этого одеяния лежали гармошкой, лица не было видно ни на йоту, и весь он напоминал нахохлившуюся галку, невесть как залетевшую в дорогой дом.

   «Высшая кровь», ничего не скажешь.

   – Дай руку, – тихо сказал Никки, протягивая мне ладонь.

   – Зачем? – удивилась я.

   – Через ткань уже не поможет, – откинул он капюшон и тяжело вздохнул над моим скудоумием.

   «Зачем ему такие длинные волосы? Протест он, что ли, так выражает? Интересно только, против кого», – не к месту подумала я.

   Что не поможет, кому не поможет? Зная его нелюбовь к разговорам, можно было и не спрашивать. Проще дать руку, хоть прикасаться к Никки, да еще по его желанию, было даже более странно, чем с ним говорить.

   – Держи, – сказала я, коротко выдохнув от нового спазма.

   Чем быстрее он получит желаемое, тем быстрее оставит меня в покое.

   Никки сплел наши пальцы, а затем будто теплый ветер нежной струйкой погладил меня изнутри, забирая боль, чтобы через несколько мгновений вернуться в хозяйскую ладонь.

   Я потрясенно выдохнула, наконец догадавшись, что означало это его «до весны» несколько месяцев назад.

   – Одаренный… – прошептала я, веря и не веря собственным словам.

   Живое чудо прямо передо мной… невероятно!

   Я даже дышать перестала. А Никки смотрел себе под ноги, прячась за волосами, и молчал.

   – Никки! – испуганно охнула Диана, заметив сына и то, что он держит меня за руку.

   Младший Холд аккуратно высвободил ладонь, вновь надвинул глубокий капюшон на голову и встал с пола.

   – Истерика бессмысленна, – спокойно сказал подросток. – Доброй ночи.

   Диана дернулась было пойти за сыном, но потом одумалась и медленно опустилась на диван рядом с дочерью. Пальцы ее нервно теребили подол домашнего платья.

   – Алиана, я… – она задохнулась словами.

   Я вскочила с кресла, на ходу отмечая небывалую легкость в теле, и подбежала к женщине. Уселась на пол рядышком с ней, почти как Никки только что, только значительно ближе, чтобы можно было обнять ее колени.

   – Все хорошо, Диана, – прижалась я к женщине. – Я никому не скажу!

   Все ведь знают – одаренных не существует. Это миф. Тоска о былых временах, когда не было еще Валлийской империи и ее технологий, когда единственным транспортом были телеги, развлечением – книги, и не полосовала эту землю бесконечная сеть железных дорог.

   Эдинбург лишился магии последним, почти сразу, как стал частью империи. Мы еще хранили последние воспоминания об одаренных. Впрочем, господин маршал утверждал, что и это сказки.

   Неудивительно, что Холды решили держать дар Николаса-младшего в тайне.

   – Спасибо, милая, – робко погладила она меня по голове.

   Элизабет горько вздохнула. Я зажмурилась, пряча лицо в складках юбки Дианы. Конечно, подруга знала об особенностях младшего брата. Тема диссертации Слоуна интересовала ее не только с научной точки зрения, но и с практической. Разумеется, родители запретили ей распространяться о семейной тайне, и я не имела никакого права обижаться на недоверие. И все же мне было по-детски обидно и горько.

   Что еще скрыла от меня госпожа Элизабет Холд?

   – Не думаю, что радикальные движения вызовут слишком большой отклик в сердцах наших граждан. Молодежь на то и молодежь, чтобы бунтовать. Император держит ситуацию под контролем, – степенно говорил голос приглашенного в студию эксперта.

   – Безусловно, – соглашался с ним ведущий. – Однако общественный опрос показал, что семь процентов населения считают требования «Белого легиона» обоснованными.

   Диана ласково гладила меня по голове. Лиззи напряженно молчала. Из уютной гостиной ушел уют, и только скучный диалог вечерних новостей нарушал установившуюся в комнате давящую тишину.

   – Любые течения, даже самые абсурдные, находят поддержку. В настоящий момент я не вижу никаких предпосылок к изменению существующей формы власти. Империя начинается с императора.

   – Да, но через два года Александр уступит престол сыну.

   – Именно. Никакие «Белые» не смогут этого изменить.

   – Ненавижу политику, – зло сказала Элизабет. – Не-на-ви-жу, – по слогам повторила она и выключила телевизор.

ГЛАВА 8

День перед балом прошел как в тумане. Дорога, приготовления. Бессмысленные разговоры и суета. Кристос, которого господин маршал прислал из столицы нам в помощь для сборов, командовал багажом. Диана ходила вокруг коробок с платьями, несколько раз проверила, те ли туфли мы взяли, и в сотый раз проговаривала, что можно, а что нельзя делать в присутствии императора.

   По всему выходило, что в присутствии императора нельзя было ничего, что я в конце концов и озвучила.

   – Протокол, – пожала плечами Диана, а потом добавила: – Как же я не хочу отпускать вас одних…

   Лиззи поцеловала мать и села в автомобиль. Нам нечего было ей ответить. Безусловно, в сопровождении госпожи Холд мы чувствовали бы себя увереннее. Но маршал решил, что его жене нечего делать при дворе.

   Никто с ним не спорил. Естественно.

   И никто не спорил с Никки, который зачем-то решил ехать с нами. Со своим личным водителем, разумеется.

   Я не ошиблась тогда зимой, симпатичная Кети больше не работала в доме маршала. Впрочем, были среди слуг Холда-старшего и знакомые лица. Господин Николас дома отсутствовал, и я ушла в спальню сразу после ужина, чтобы максимально отложить неизбежную встречу.

   А лучше бы вообще не встречаться.

   Удобно устроилась с книжкой в руках, но робкий стук в дверь и тихое «можно?» заставили меня спрятать прихваченный из библиотеки Холдов «Свод» под одеяло.

   Кто бы мог подумать, что имперские законы могут быть настолько интересны для юной девушки? Кто бы мог подумать, что прятать от чужих глаз я буду вовсе не любовный роман…

   – Да, Лиззи, заходи, – ответила я.

   Подруга села рядышком со мной. Вчера вечером мы не говорили, сегодня у нас в принципе не было такой возможности, но между нами уже начала расти пока еще тонкая стена отчуждения, и Элизабет, как и я, страдала от этого.

   – Ана, Никки, он… – Она замялась.

   – Твой брат, – помогла я.

   – Да, – печально улыбнулась она. – А ты сестра, и не спорь. Пусть не по крови, но по документам.

   Я хмыкнула.

   – Никки всегда был особенным, – вздохнула подруга. – Но до недавнего времени я и подумать не могла насколько.

   – Давно ты знаешь? – Я поджала ноги и положила голову себе на колени.

   – С зимнего приема. – Лиззи устроилась на соседней подушке и задумчиво уставилась в потолок.

   Я аккуратно убрала книгу под кровать.

   – Помнишь тот вечер, когда тебе стало плохо? Ты еще спросила о Никки, когда пришла в себя. Я заметила, как сильно мама испугалась твоих слов. Ты ведь знаешь, я могу быть очень настойчивой. Ей не оставалось ничего другого, кроме как сознаться в причине этого страха.

   – Ты знаешь, на что еще способен его дар?

   – Нет, – покачала она головой. – И никто не знает. Никки не особенно разговорчив.

   Я хихикнула. Да уж.

   – Интересно, каково это… быть одаренным? – задумчиво произнесла я, вытянув ноги и разглядывая причудливые завитушки лепнины на потолке. – Чувствовать, знать и уметь то, чего не могут другие. Быть не таким, как все мы.

   – Тяжело, – робко погладила меня по плечу подруга. – Это очень тяжело. Не зря ведь врачи подозревали у него слабоумие. Никки действительно другой…

   Мы долго говорили, пытаясь вернуть былую легкость нашей дружбы, и у нас почти получалось.

   Без четверти одиннадцать Кристос заглянул в мою спальню и вежливо напомнил о завтрашнем мероприятии и необходимости хорошенько выспаться перед ним. Лиззи чмокнула меня в щеку и ушла к себе.

   «Дети высшей крови – собственность старшего мужчины в роду. В исключительных случаях и в интересах империи ребенок может быть изъят из родной семьи».

   Случай Никки наверняка расценивался как исключительный. Страх Дианы перед разоблачением особенностей младшего сына становился все более ясным.

   Я засыпала, и в полудреме мне пришла в голову совсем уж фантастическая мысль. Детей «высшей крови» можно изъять из семьи, не имею ли я непосредственное к ней отношение?

   В таком случае мое появление на завтрашнем балу вовсе не станет сюрпризом для Александра...

***

Мероприятие было назначено на пять часов после полудня. У нас был целый день на сборы и болтовню. Забавно, но представление Александру пугало меня значительно меньше, чем вечер в компании Холда-старшего.

   Что есть император? Концентрированная власть, не человек – титул. В лучшем случае три минуты общения (вряд ли Александр устроит мне аудиенцию), и он опять далеко. Где-то там, в телевизоре, на портретах в казенных учреждениях и на черно-белых фото газетных полос.

   А господин Николас рядом. Ходит теми же коридорами, дышит тем же воздухом, держит под руку. Улыбается.

   «Какие мысли бродят в вашей очаровательной головке?» Мягкая усмешка. Полумрак кабинета. Вкрадчивый голос.

   – …Ау, Алиана? – щелкнула пальцами Лиззи прямо перед моим носом. – Прием!

   – Прости, задумалась, – рассмеялась я.

   – Так какой выбрать? – Элизабет показала разложенные на ее кровати миниатюрные флакончики духов.

   – Только не розу! – Я передернула плечами. – Гадость.

   – Не гадость, а модный нынче при дворе аромат.

   – Откуда ты знаешь, что модно при дворе? – скептически поинтересовалась я. – Выброси. Меня только от одного вида этого флакона тошнит.

   – Отец сказал, – серьезно ответила Лиззи и убрала флакончик обратно в небольшой косметический саквояж. – Это любимые духи госпожи Кэтрин. Помнишь такую?

   Я неуверенно кивнула. По лицу подруги пробежала тень.

   – Даже интересно, откуда отцу известны такие подробности? – взглянула она мне в глаза.

   Ей не требовался ответ. Дурой Элизабет Холд не была никогда.

   Мы обе молчали. Невысказанное «любовники» висело в воздухе, неприятно царапая изнутри.

   Лиззи поджала губы.

   – Неудивительно, что мама осталась дома.

   – Не делай поспешных выводов. Ты ничего не знаешь. – Я протянула ей подходящие, по моему мнению, духи.

   Подруга несколько раз от души нажала на маленькую сиреневую помпу. В комнате запахло свежестью и лимоном.

   Я вздохнула и посмотрела на часы. Четыре. Скоро выезд.

   – Да какая уж тут поспешность. – Лиззи швырнула флакон на кровать и поправила игриво выбившийся из прически локон. Искусственно выбившийся, разумеется.

   Она была в светлом платье, как и положено незамужней девушке на первом в ее жизни балу. Пастельные тона не особенно ей шли, этикет сегодня обязывал Лиззи быть молью, и недовольство собой сквозило в каждом ее жесте.

   – Господи, ну у меня и вид… – Она ущипнула себя за щеки.

   – Ты чудесно выглядишь, – немного приврала я.

   Она посмотрела на меня в зеркало трюмо. Я не выдержала и хихикнула, такое недоумение было написано на ее лице.

   – Ладно-ладно, – замахала я руками. – Это правда не твой оттенок голубого. Ты похожа на привидение.

   – Вот уж точно, – сделала она кислую мину.

   Я расправила пышную юбку.

   – Зато я похожа на клубничный зефир, если это тебя утешит.

   Нет, розовый, определенно, ничем не хуже голубого и вполне подходил к светлым волосам. Но чувствовала я себя в этом наряде мечты десятилетней девочки полной идиоткой.

   – Так бы тебя и съела, – клацнула Лиззи зубами у меня над ухом и дернула за кончик сложной косы.

   За дверью послышались уверенные шаги и мужские голоса. Кристос отчитывался о нашей полной боевой готовности хозяину дома.

   Господин Холд был в отъезде с самого утра, мы до сих пор ни разу не встретились со вчерашнего вечера. От резкого напряжения у меня взмокли ладони. Я не хотела видеть отца Элизабет и хотела одновременно.

   Можно подумать, мое желание могло что-то изменить.

   – Готовы? – широко улыбаясь, спросил он нас на пороге спальни дочери.

   Мы одновременно кивнули, и это слаженное движение вызвало у меня смешную ассоциацию с двумя марионетками в разных руках одного кукловода.

   «Нет, не смешную», – подумала я, поймав пристальный взгляд темных глаз.

   – А где Никки? – спросила я, чтобы что-то спросить.

   – Никки? – нахмурился маршал.

   – Он приехал с нами. – Элизабет поправила длинные перчатки.

   – Кристос? – повернулся к слуге господин Николас.

   – Юный господин Холд уехал несколько часов назад, – с готовностью ответил мужчина.

   – Жаль, – будто бы искренне огорчился маршал. – А я уж было обрадовался, что он захотел поговорить со мной. – Он потер глаза, и я вдруг поняла, как сильно он устал.

   Ярко-красный парадный мундир хорошо отвлекал внимание от лица.

   Мы действительно не видели Николаса-младшего с самого обеда. Впрочем, мы и за завтраком его не видели. Потом к нам пришли парикмахеры, и подготовка к балу так увлекла нас обеих, что мы упустили отъезд Никки домой.

   Спрашивается, зачем он вообще поехал в столицу?

   Одаренный...

   – Я оставлю ему приглашение, – сказал господин Холд Кристосу, и в голосе его я услышала и надежду, и мучительное понимание бессмысленности этого действия.

   – Хорошо, – дрогнул голос старого слуги.

   Я охнула, давя в зародыше невесть откуда взявшуюся жалость к маршалу. Вот уж кто точно в ней не нуждался.

   Невероятно, но у Холда-старшего, оказывается, тоже была слабость.

   Собственный сын.

   Я плохо помню, как мы добрались до дворца. Помню только, как в машине Лиззи держала меня за руку, и сквозь плотный атлас перчаток я почти не чувствовала ее тепла.

   Помню господина Холда, на краткий миг задержавшего нас на пороге дома, и Кристоса, держащего в руках два бархатных футляра, формой напоминающих большие раковины.

   Лиззи достались синие сапфиры, мне – розовые топазы.

   – Позволишь? – спросил меня отец Элизабет, и я кивнула, приподнимая волосы.

   Холодный металл лег мне на грудь. Господин Николас защелкнул крошечный замок и случайно коснулся рукой у основания моей шеи, там, где выступают позвонки.

   Случайно ли?

   Мы стояли у зеркала. Я, Лиззи и ее отец. Подруга улыбалась отражению – яркие камни зажгли ее лицо, теперь никто не смог бы сравнить ее с молью, а я смотрела на себя и думала, что дизайн моего украшения чрезвычайно напоминает дорогой ошейник на любимой болонке какой-нибудь богатой госпожи.

   Помню, как господин Холд улыбнулся нам обеим. Помню, как мы улыбнулись в ответ.

   Кристос закрыл за нами дверь. Вечерний город приветствовал нас желтыми фонарями, цветными глазами дорожных светофоров и практически полным отсутствием других машин.

   Дороги в центре столицы сегодня были закрыты для большей части горожан. Судя по отсутствию на улицах пешеходов, проход по тротуарам был также запрещен.

   Огромный дворцовый комплекс светился тысячами огней, оркестр гремел, наверное, на несколько миль вокруг. Впрочем, до жилых кварталов шум наверняка не доходил. Высаженные ровными рядами высокие деревья закрывали дворец от лишних глаз, а их листва заглушала громкие звуки.

   Я видела дворец издалека, но только вблизи, у подножия широкой мраморной лестницы у главного входа, смогла оценить его воистину имперский размер.

   Гости казались крошечными насекомыми на его фоне.

   Бабочки, жуки и… Я бросила взгляд на маршала. О нет, совсем не шмель.

   Мы с Элизабет шли по две стороны от господина Холда, вернее, он вел нас под руки. Я слева, она справа. На красной ткани камзола белели наши перчатки, яркий свет слепил глаза.

   – Господин маршал! – выкрикнул какой-то репортер из-за ограждения.

   Холд остановился и, широко улыбнувшись, повернулся к нему. Мы с Элизабет изобразили на лицах восторг. Фотограф защелкал камерой.

   «Сравнение с насекомым было не слишком удачным. Ядовитый паук или скорпион», – подумала я, аккуратно рассматривая его из-под ресниц.

   Мы вновь шли наверх. Он наклонил ко мне голову и тихо шепнул куда-то в висок:

   – Ваши глаза говорят откровеннее слов.

   Я подняла взгляд и ответила:

   – Они лгут.

   Господин Холд громко расхохотался. Вероятно, я казалась ему очень смешной.

   Лиззи выглянула из-за плеча отца, я подмигнула подруге и излишне резко приподняла подол юбки, которую держала и до того, чтобы не запутаться в этом розовом облаке.

   – Вы еще не научились лгать, Алиана, – улыбнулся мне господин Холд. – Но уверен: несколько лет – и тебе не будет равных в этом искусстве.

   Кровь в висках стучала так громко, что заглушала музыкантов.

   «Просчитывать», – вспомнила я и вежливо улыбнулась маршалу.

   Сложно ли вывести из равновесия неопытную девицу? Господину Холду для этого требуется парочка слов.

   «Выжидать», – возражать бессмысленно. Он прав.

   До зимы я и не думала скрывать что-либо от Лиззи, а теперь голова моя полна тайных мыслей, выводов...

   Платье было слишком пышным, несмотря на все ухищрения, я наступила на подол. Запнулась, крепче схватила за руку Холда.

   – Осторожнее, – ласково сказал мне мужчина, напрягая мышцы. Косой луч прожектора озарил его лицо. Серебром сверкнули короткие волосы на висках.

   «И чувств», – закончила я собственную мысль.

   Мы наконец поднялись на верхнюю ступень. Я не удержалась и оглянулась, чтобы с высоты посмотреть на парк, подъезжающие кортежи и нарядных гостей.

   «Действовать» будем позже.

   Только как не свихнуться до этого «позже»?!

   Спокойно, Алиана. Посмотри, какой волшебный открывается вид! Сад, настолько ухоженный, что растения в нем кажутся искусственными.

   Что я вообще здесь делаю?

   Ах да. Собираюсь говорить с императором.

   Нервно передернула плечами.

   – Замерзли? – заметил мой жест отец Лиззи.

   Внизу, где толпой стояли репортеры, мелькнул белый цвет.

   – Что это? – от удивления я забыла ответить Холду.

   К обвешанным аппаратурой журналистам стремительно бежал человек в белой одежде. И судя по комплекции и тому, как он двигался, это была женщина.

   Господин Николас проследил за моим взглядом. Нахмурился. Поднял руку вверх, пальцами изобразив неизвестный мне жест.

   – Это прокол имперской службы безопасности, – пояснил мне мужчина.

   Несколько одетых в штатское мужчин торопливо направились в сторону репортеров.

   – «Белый легион»? – уточнила Лиззи, внимательно наблюдая за тем, как военные заламывают радикалу руки.

   – Они самые, – подтвердил маршал.

   – Какой смысл надевать белые одежды и при этом пытаться прорваться во дворец? – недоуменно спросила его дочь.

   Активист не оказывал сопротивления, люди Холда отводили его куда-то в сторону, а репортеры с удовольствием снимали эту картину на фотопленку, позабыв о гостях.

   – Так вот же он, смысл, – кивнула я в сторону журналистов. – Четвертая власть. Кажется, так их называют?

   – Верно, – задумчиво подтвердил мои слова маршал.

   – Надеюсь, твоя репутация не пострадает, – испугалась Лиззи.

   – Моя – не пострадает, – успокоил ее отец. – Военные не имеют никакого отношения к службе безопасности империи. Это разные ведомства.

   – Даже выиграют, – в тон добавила я. – Это ведь ваши подчиненные скрутили легионера, не правда ли?

   Холд дернул уголком рта и, убедившись, что других «белых» на горизонте больше не видно, всем корпусом развернулся ко мне.

   – Мои.

   Снова он стоял напротив и смотрел на меня сверху вниз. Не скрывал мягкой усмешки. Подавлял одним лишь присутствием.

   Где-то в сердце Эдинбургского леса весенний ураган с корнями выдрал высокую сосну, гнулись макушки соседних деревьев, а меня качнуло.

   «Не смотри на него!» – приказала я себе.

   Глубоко спящий инстинкт самосохранения наконец проснулся, и я отступила на шаг, разумно опасаясь сорваться с мраморной лестницы в этом розовом безобразии.

   Бросила быстрый взгляд вниз и закаменела.

   Девушка, теперь я видела это точно, отчаянно вырывалась из крепких рук военных. С волос ее слетел капюшон, и искаженное ненавистью лицо отчего-то показалось мне очень знакомым. Я сощурилась, чтобы видеть чуть лучше, но она была слишком далеко.

   – Что такое? – Господин Холд обернулся назад.

   – Эта девушка... – Я наморщила лоб. – Где я могла ее видеть?

   – Девушка? – охнула Лиззи.

   – Кети... – ошарашенно поняла я.

   – Кети? – переспросила Элизабет.

   – Горничная, – помогла я ей вспомнить. – Она зимой работала в доме твоего отца.

   Кети это была или нет, но девушка будто услышала, что я говорю о ней, и подняла голову.

   Холд покачал головой, взял мою руку и демонстративно положил ее себе на локоть, уводя к приветливо распахнутым дверям парадного входа во дворец.

   – Какое воображение, Алиана, – иронично сказал мужчина. – Вам бы романы писать.

ГЛАВА 9

Стоящие по двум сторонам от входа лакеи низко поклонились, пропуская нас в здание. Цвет их ливрей сливался с помпезной отделкой дворцовых интерьеров. Золото. Алый – и снова золото.

   Господин Николас небрежно показал приглашения распорядителю. Мужчина поставил галочки напротив наших имен, быстро найдя Холда на первой же странице своего списка.

   – Приятного вечера, – поклонился он нам.

   Еще несколько ступеней. Просторный холл. Имперская гвардия в парадных мундирах. Все одного роста, все молоды и красивы. И все в отточенном жесте при виде господина Холда переложили оружие в левую руку, прижав правую к сердцу.

   Почему имперская служба безопасности приветствует маршала так, как могла бы приветствовать самого императора?

   Бесконечный коридор закончился, как и кроваво-красный ковер под нашими ногами.

   – Добро пожаловать на Весенний бал! – улыбнулся господин Николас.

   Полгода ежедневных приготовлений к мероприятию показались напрасно потраченным временем. Дополнительные уроки этикета – глупыми.

   К этому невозможно подготовиться.

   Зеркала. Тысячи лампочек в огромных хрустальных люстрах. Сверкающий паркет под ногами, одуряющий аромат чужих духов.

   Дамы, господа, молодые девушки и юноши. Блеск драгоценных камней.

   Удар по всем органам чувств.

   – Я буду рядом, не волнуйся, – наклонился ко мне господин Холд и, отпустив Элизабет, накрыл мою руку своей, чуть сжимая ее в жесте поддержки.

   – Простите, – искренне извинилась я, расслабляя пальцы.

   Сама того не замечая, я изо всех сил вцепилась в локоть мужчины и наверняка наставила ему синяков.

   Надо взять себя в руки.

   Бросила взгляд на подругу. Лиззи выглядела уверенной и спокойной. Ничего удивительного, из нас двоих это я была в прямом смысле слова из леса. Элизабет в отличие от меня уже бывала во дворце, пусть и не на знаменитом Весеннем балу.

   Для меня же поездка от дома до колледжа была самым большим приключением в жизни, а вокзал в Южном – самым многолюдным местом, в котором мне довелось побывать.

   – Ничего страшного, – тепло улыбнулся мне маршал.

   – Николас, вы уже тут! – окликнул Холда женский голос.

   Госпожа Кэтрин шла к нам в сопровождении супруга. Изумрудное платье обрисовывало стройную фигуру, тонкий шелк струился по ногам, на краткий миг позволяя увидеть их великолепную форму. Высокая прическа, длинная шея, украшенная бриллиантовым колье, большие темные глаза и полные алые губы. Она была очень красива, но красота эта была какой-то нервной. Излишне резкой и яркой.

   Или таковой она казалась на фоне нас с Лиззи.

   Акварельные наброски и выписанная с идеальной точностью картина маслом.

   Мы с подругой наклонили голову, приветствуя женщину. Она кивнула в ответ и подхватила господина Николаса под руку.

   Вопиющее нарушение этикета.

   Брови Лиззи от удивления переползли куда-то на лоб, а я, не сдержавшись, глупо хихикнула.

   – Добрый вечер, юные дамы, – поклонился нам ее супруг.

   – Добрый вечер, господин Теодор, – вежливо поздоровалась с ним Элизабет, намеренно называя его по имени. Для меня.

   Он был одет как подавляющее большинство мужчин. Черный смокинг, белый жилет, лаковые туфли. И, как и большинство мужчин, проигрывал маршалу в стати и лоске. Удивительно, но военный мундир демонстрировал породу господина Холда лучше самого дорогого костюма.

   Истинный аристократ. Родственник императора. Высшая кровь.

   Господин Теодор говорил нам комплименты. Лиззи мило смущалась, я отшучивалась и боковым зрением следила за беседой господина Николаса и брюнетки.

   Она льнула к нему будто кошка, он был безупречно вежлив.

   – Танцы, – громко хохотнул маршал, – что вы, Кэтрин. Разве что со своими девочками.

   Он отвернулся от женщины и протянул руку к той из «своих девочек», кто был к нему ближе. Ко мне.

   Лиззи весело рассмеялась и подошла к отцу, подхватив его под локоть.

   – С удовольствием с тобой потанцую, – громко сказала она. Холодный взгляд ее, направленный на госпожу Кэтрин, никак не вязался с очаровательной улыбкой на губах.

   А госпожа Кэтрин, улыбаясь не менее очаровательно, смотрела на то, как я в ответ протягиваю руку господину Николасу.

   Наши пальцы соприкоснулись. Гладкая ткань перчаток сделала этот жест особенно плавным. Господин Теодор подошел к жене.

   – Я вижу чету Слоунов, – заметил мужчина.

   Кэтрин чуть прикрыла глаза.

   – Нам стоит немедленно с ними поздороваться, – нарочито радостно сказала она.

   – Еще увидимся, Николас, – кивнул господин Теодор на прощание. – Дамы.

   Мы присели в вежливых реверансах в ответ.

   – Напомните, какой пост занимает супруг госпожи Кэтрин? – тихо спросила я.

   – И все-таки придется звонить в ваш колледж, – вздохнул Холд. – Не узнать министра экономики и финансов! Чему вас там учат, Элизабет?

   – Так известно чему, отец, – с готовностью отозвалась подруга. – Танцам и домоводству. Да, Алиана? – привстала она на носочки, чтобы видеть мое лицо.

   – Именно, – подтвердила я. – А больше имперским аристократкам знать не положено.

   Господин Николас раскатисто рассмеялся.

   – Полагаю, вы хотите осмотреться, – улыбаясь, озвучил он наши желания. – Я покажу вам дворец.

   Господин Виктор, наш уже давно немолодой преподаватель этикета, в своих лекциях неоднократно говорил, что Весенний бал – это не только и не столько танцы, сколько самое красочное представление, призванное подчеркнуть величие империи и императорского дома.

   Тогда я не придала этому замечанию особого значения, зато теперь могла воочию убедиться в правдивости его слов.

   Множество залов и множество распахнутых дверей. Каждое помещение – произведение искусства. Множество цветов, множество эпох. Бесценные картины и статуи, сюжетно расписанные потолки. И в каждом из помещений люди, представления, музыканты.

   Одетый в одни лишь широкие шаровары, бритый налысо факир выплюнул струю огня прямо перед нами. Дамы заохали, мужчины зааплодировали. Укротитель огня согнул спину в низком поклоне.

   Чуть в стороне двигались под ритмичный стук барабанов танцовщицы. Длинные косы их змеями обвивали стройные тела. Нежно звякали нашитые на полупрозрачных костюмах крошечные бубенчики.

   – Тигр! – громко вскрикнула какая-то девушка, наша ровесница или чуть младше, тут же получив тихий выговор от стоящей рядом матери.

   В крытом зимнем саду, за стеклом, словно пса вели полосатого хищника в широком ошейнике.

   Гости с восторгом бросились к окну, чтобы насладиться еще одним представлением.

   Людям нравилось наблюдать за сломленным зверем. Опасным, диким и таким смиренным по ту сторону перегородки.

   – Не нравится, – правильно истолковал мой взгляд господин Холд.

   – Отчего же? Очень красиво. – Я пожала плечами.

   – Я не очень люблю восток, – забавно сморщила носик Лиззи.

   Мы прошли еще несколько залов насквозь. Везде были люди, артисты, громкий смех и предвкушение.

   Предвкушение удачной сделки, где предметом торга были дети, деньги и страсть.

   Для многих этот вечер обещал стать поворотным в судьбе.

   От обилия красок, звуков и запахов у меня закружилась голова. Господин Холд посмотрел на часы.

   – Скоро появится Александр. Пора возвращаться.

   Я вдруг поняла, что никого вокруг больше нет. Даже комедианты и те пропали. В голубом, словно небо, зале не было никого, кроме нас троих.

   Скрипнул паркет. В раскрытых дверях показался мужской силуэт.

   – Господин Холд, вот вы где! – воскликнул мужчина и сделал уверенный шаг в нашу сторону.

   – Эдриан! – обрадовалась встрече подруга.

   – Господин Слоун, – вежливо поздоровался Холд.

   – Госпожа Элизабет, госпожа Алиана, счастлив встретить вас снова!

   Мы с Лиззи присели в коротких реверансах.

   От движения в висок ударила боль.

   – Уже почти семь, думаю, нам стоит поторопиться, чтобы не пропустить первый танец, – обеспокоенно сказал Эдриан, предлагая мне опереться на его руку.

   – Определенно, – согласился с ним Холд.

   Двумя парами мы пошли в обратном направлении. Лиззи с отцом впереди, мы чуть поодаль от них.

   – Император традиционно приглашает одну из дебютанток на танец, и на третьей минуте вальса пары присоединяются к первому танцу, – рассказывал мне Эдриан прописную истину.

   Я вежливо кивнула в ответ.

   – Подарите мне танец, Алиана? – спросил меня Слоун. Пустой зал многократно усилил его голос.

   Маршал обернулся на нас и поднял бровь.

   – Шалишь, Слоун.

   Эдриан с достоинством выдержал взгляд и повторил:

   – Алиана?

   – Конечно, господин Слоун, – вежливо ответила я. – С удовольствием.

   Лиззи опустила руку в складки голубого платья, сложив пальцы кружком, в знак «молодец». Я не разделяла ее радости. Намного лучше было бы, если бы Эдриан оказывал знаки внимания не мне.

   А ей.

   Мы вернулись в огромную бальную залу. Гости уже ждали императора, выстроившись в ровные ряды по обе стороны от высокой лестницы и большой танцевальной площадки, на которую вел широкий спуск.

   На белых мраморных ступенях золотые штыри держали ярко-красный ковер. Дамы и кавалеры жадно вглядывались в площадку наверху.

   Мужчины отвели нас к дебютанткам. Эдриан поцеловал мне руку и, кивнув, оставил. Ушел мне куда-то за спину. Музыканты остановили музыку. Кто-то кашлянул и смущенно пробормотал «простите». Лиззи взяла меня за руку и легонько сжала пальцы.

   – Его Императорское Величество, Император Валлийской империи, Король Валлии и Сиены, Владыка Земель Севера и Восточных островов, Хозяин Эдинбурга Александр и Его Императорское Высочество Принц Юрий, – торжественно объявил распорядитель.

   «Хозяин Эдинбурга, – скептически повторила я про себя. – У Леса нет хозяев».

   Лакеи наверху распахнули закрытые двери. На свет вышли двое мужчин.

   Они оба были в красном. Император и его сын. Александр, постаревшая версия Холда, и Юрий, удивительно непохожий ни на отца, ни на троюродного брата. Покойная императрица была блондинкой. Светлые волосы Юрия не оставляли в этом сомнений.

   Шаг в шаг они спустились по лестнице. Остановились. Теперь, когда они были совсем рядом, в глаза бросилась и разница в росте мужчин. Отец был значительно выше сына.

   Император поднял руку. Все мы невольно затаили дыхание.

   – Да будет бал! – сказал он, и надрывно запели скрипки, заставляя другие инструменты торопливо бежать им вслед.

   Александр довольным взглядом окинул наш воздушно-кремовый ряд. Юрий лучезарно улыбался. На миг мне показалось, что наследник смотрит в нашу с Лиззи сторону, и я нервно дернула плечом.

   Не показалось. Он шел прямо к нам, как и его отец.

   Я испуганно взглянула на подругу. Она ответила мне таким же полным неподдельной паники взглядом. Я зачем-то отступила назад, спиной влетела в чью-то твердую грудь.

   Этот кто-то сжал мои плечи и тихонько вытолкнул вперед. Прямо под нос к Александру.

   – Подарите мне танец, прекрасная госпожа, – сказал император, протягивая мне руку.

   Юрий точь-в-точь повторил его слова, обращаясь к Лиззи.

   Кто бы мог отказать Александру?

   Я шагнула ему навстречу, положила дрожащую руку на его ладонь и прошла вместе с мужчиной в центр зала. В кои-то веки я радовалась правилам этикета, согласно которым смотреть эти несколько секунд до начала танца мне полагалось перед собой, а не на партнера.

   Слишком мало времени, чтобы сделать какие-либо выводы, слишком мало, чтобы взять себя в руки.

   Сердце стучало, рискуя выпрыгнуть из груди. В горле застрял ком, а в ушах зашумело.

   «Не свалиться бы в обморок», – тоскливо пронеслось в голове.

   Александр положил раскрытую ладонь мне на спину, я аккуратно коснулась его плеча. Рука в руке сквозь плотную ткань белых перчаток, и я подняла на него глаза.

   Раз. Два. Три. Поворот.

   Пронзительный голос скрипки. Громкие аплодисменты гостей и тяжелый взгляд Александра, ярко контрастирующий с улыбкой на его губах.

   Недоволен?

   Раз. Два. Три. Поворот.

   Больше не слышно хлопков.

   Что там полагается делать? Развлекать его разговором? О погоде, например, спросить?

   «Не болят ли у вас колени на дождь?» – словно наяву услышала я наш будущий разговор и чуть было не сбилась в танце.

   Господи, о чем я только думаю?

   «Ему ведь чуть больше шестидесяти, поэтому думаешь ты достаточно логично», – подбодрила я саму себя.

   Если бы только речь была об обычном человеке. Александр же таковым не являлся. Возраст его выдавала лишь седина.

   – Как вам нравится праздник? – Он первым нарушил молчание.

   – Он великолепен, ваше величество, – искренне ответила я.

   Раз. Два. Три. Поворот.

   Несколько пар присоединились к нашему танцу. Откуда-то сверху полетели золотые искры. По краю танцевального зала зажглись факелы, пламя в них заревело, устремляясь ввысь.

   Раз. Два. Три. Поворот. И еще, и еще.

   Танцоры вышли на последний круг. Рядом весело засмеялась Лиззи.

   – Откуда вы, прелестное дитя? – спросил меня император. – Если бы я не знал, что это невозможно, то принял бы вас за кого-то из Бонков, так вы похожи на госпожу Арианну. Вы, вероятно, состоите с ними в родстве?

   Я не успела удивиться его осведомленности. Откуда бы ему в принципе знать, как выглядит мама? Я и сама уже почти не помнила ее лица. Годы вдали от семьи сделали ее образ блеклым, как затертая фотокарточка, спрятанная мною в прикроватной тумбочке нашей с Лиззи спальни.

   Музыка стихла. Танец закончился. Мы остановились, но император не отпустил меня, требовательно глядя в ожидании ответа.

   – Я из Эдинбурга, ваше величество. Госпожа Арианна моя мать, – твердо ответила я.

   К чему юлить? Я ведь собираюсь просить у него за свою семью.

   В хрустальных люстрах замигали лампы. Вероятно, электрические сети дворца не выдерживали столь мощной нагрузки. Я смиренно ждала приговора. Император молча рассматривал мое лицо. Я чувствовала, как взгляд его то останавливается на моих глазах, то опускается к подбородку, то скользит по моим волосам.

   – Вот оно что, – наконец сказал Александр. – Значит, сплетники не лгут.

   Иллюминация полностью восстановилась, став, кажется, еще ярче, чем была до того.

   Император поклонился и вежливо поцеловал мне руку.

   – Ожидайте. Вас пригласят.

   Я присела в глубоком реверансе.

   – Вас и вашего опекуна, – добавил Александр, отворачиваясь от меня, стремительно отдаляясь и оставляя одну.

   Что мы имеем?

   Мне оказали высшую милость, пригласив на танец. Это, вероятно, плюс.

   Мне оказали высшую немилость, не проводив к опекуну. Это однозначно минус.

   Расправила плечи. Покорить двор и не было моей целью. Чужие жадные взгляды препарировали, будто жука. Раздавить, сломать хитиновый панцирь, выдернуть крыло?

   Я повернула голову, чтобы выбрать направление, в котором мне следовало идти. К Лиззи, если она уже на месте, или к Холду, и увидела господина Николаса. Он торопливо шел в мою сторону, вежливо отмахиваясь от знакомых, останавливающих его на каждом шагу. Лицо его было сосредоточенно. Но это не смущало госпожу Кэтрин, которая перегородила ему дорогу.

   – Императорская милость столь призрачна, – протянула какая-то девушка, поравнявшись со мной, и усмехнулась себе в кулачок.

   «Вне всякого сомнения», – мысленно согласилась с ней я.

   Господин Холд наконец избавился от навязчивого внимания супруги министра экономики и финансов.

   – Вашу руку, госпожа, – громко сказали мне.

   Я недоуменно обернулась на голос.

   Юрий стоял вместе с бледной как снег Элизабет и протягивал мне ладонь.

   – Я вас провожу, – тепло улыбнулся наследник.

ГЛАВА 10

Забавно, но пройти мы успели всего несколько шагов. Отец Лиззи встретил нас на половине пути.

   Юрий передал Холду нас обеих, поклонился.

   – Юрий, – обозначил маршал приветствие.

   – Николас, – так же холодно ответил ему наследник Александра.

   Соперники? Враги? Дальние родственники, связанные кровью, но отнюдь не друзья.

   И все же было что-то общее у этих мужчин. Может быть, то, что оба они обладали почти безграничной властью, которая сквозила в каждом их жесте.

   Власть Александра же была безграничной без слова «почти».

   Холд представил меня своей воспитанницей. Принц поцеловал мне руку, поблагодарил Элизабет за чудесный танец и, вежливо попрощавшись, ушел, громко скрипнув каблуками на начищенном паркете.

   Господин Николас внимательно вгляделся в мое лицо.

   – Как ты себя чувствуешь? – серьезно спросил меня он.

   – Как комар, которого только что прихлопнули. – Я помассировала виски, а потом с ужасом поняла, что сказала это вслух.

   Лиззи подавилась смешком, я прикрыла ладонью предательский рот. Быстро осмотрелась вокруг. За нами следили тысячи глаз, кто-то не скрываясь, кто-то осторожно, но то, что именно первый танец станет главной сплетней вечера, было ясно уже сейчас.

   Я посмотрела на лестницу. Александр стоял на несколько ступенек выше зала и о чем-то беседовал с какой-то дамой. Алый мундир действовал на меня гипнотически, я не могла оторвать от него взгляда.

   «Он и без мундира действует на тебя почти как Холд», – вспыхнула в голове мысль.

   «Может быть, тебе просто нравятся мужчины постарше? Мало ли на свете извращенных вкусов?» – ехидно спросила я саму себя.

   Император почувствовал мое нездоровое внимание и посмотрел в нашу сторону. Я тут же опустила глаза. Играть в гляделки с Александром? Я еще не сошла с ума.

   – Какие у вас интересные ассоциации, – со смешком заметил Холд, наклонился ко мне и демонстративно по-отечески поцеловал в висок.

   На глазах у Александра и всей имперской аристократии.

   В лампах снова замигал свет. Лиззи, нахмурившись, смотрела на люстру под потолком. Маршал был крайне доволен собой. И, судя по всему, мной.

   – Предлагаю подкрепиться, – весело сказал он нам и, дождавшись согласных кивков, увел из главного зала.

   Я повела лопатками, тяжелый взгляд императора щекотал спину.

   Один хищник дразнил второго. Мной.

   Праздничный ужин должен был состояться значительно позже, но в гостиных уже были накрыты столы с прохладительными напитками, мороженым и легкими закусками. Официант подал мне фарфоровую креманку. Маленькой ложкой помешала подтаявшее лакомство.

   – О чем вы беседовали с Александром? – как бы между прочим спросил меня маршал.

   – О родственных связях, – мило улыбнулась я.

   – Жаль, танец продолжался недолго. Уверен, император мог бы многое поведать вам об этом.

   Я похолодела.

   С кем я пытаюсь соревноваться в остроумии? Слепой котенок, оторванный от семьи, и матерый зверь, способный одним ударом отправить меня на тот свет.

   Знаменитый прапрадед наверняка поставил бы меня сейчас в угол за несдержанность, предварительно всыпав плетей. И был бы тысячу раз прав.

   Чего еще я не знаю? Император, с первого взгляда признавший во мне кого-то из Бонков. Холд, от которого я полностью завишу. Он мог бы приказать мне что угодно, и я бы не посмела ослушаться. Но вместо этого он сам и все его семейство носятся со мной как с хрустальной вазой.

   Положила кусочек лакомства себе в рот. Отвратительно сладко. Почти так же сладко, как речи господина маршала.

   – Ах да. Он ведь обещал продолжить нашу беседу. – Я отставила десерт. Приняла бокал игристого из рук маршала.

   Он вопросительно выгнул бровь.

   – Вас, господин Николас, Александр приглашал присоединиться к разговору.

   – Вино коварно, – заметил Холд. – Пара бокалов – и вместо беседы вас будет ждать императорский лазарет.

   – Мы же совсем чуть-чуть, – хлопнула глазами Лиззи.

   Я сделала глоток и вернула бокал опекуну. Чертовы балы. Мы столько лет учили танцы…

   Почему же никто не сказал, что главный танец здесь будет отводиться словам?

   Впрочем, ради возможности вновь увидеть семью я и не то станцую.

   Праздник продолжался. Гости слонялись по дворцу. Смеялись. Развлекались. Первый антракт давно закончился, по главному залу вновь кружились пары. Элизабет не пропускала ни одного танца. Меня никто не приглашал.

   Даже Эдриан и тот куда-то пропал.

   Холд не отходил от меня ни на шаг, словно боялся, что я сбегу, не дождавшись приглашения от Александра, одним лишь жестом сделавшего меня парией на Весеннем балу.

   Впрочем, я танцевала несколько раз. Со своим опекуном. Господин Николас ничуть не соврал госпоже Кэтрин. Откровенная радость от моего унижения сменилась еще более сильным разочарованием в ее глазах. Вместо того чтобы любоваться ее красотой, Холд вынужден был весь вечер не отходить от меня.

   На очередном перерыве между танцами к нам подошел неприметный, одетый в серый костюм человек.

   Раскрасневшаяся Лиззи стояла рядышком и шепнула мне в ухо:

   – Господин Итан, личный слуга императора.

   «Сейчас», – поняла я, пряча подрагивающие руки за спиной.

   – Что сказал тебе Юрий? – так же тихо спросила я подругу, чтобы хоть немного отвлечься.

   – Потом, – прикрыла она глаза.

   Значит, мне не показалось. Кроме пренебрежения императора, было что-то еще, отчего она побледнела тогда.

   Поскорее бы закончился этот вечер.

   – Я не могу оставить девочек без присмотра, – услышала я слова Холда.

   Девочек? Меня не приглашают?

   – Не волнуйся, Николас, – подошел к нам Юрий. – Я с радостью возьму на себя заботу о твоих дамах.

   У Холда дернулась мышца на шее. Наследник не оставил ему выбора.

   – Я скоро вернусь, – сказал маршал почему-то мне и ушел за слугой императора.

   Вновь заиграла музыка. По широкой лестнице, словно стая мотыльков, изящно спускались балерины. Их белые пачки взлетали от каждого отточенного движения. Оказавшись вровень с гостями, они встали в шахматном порядке, а затем синхронно закружились вокруг собственной оси.

   Партнеры их, одетые в черные фраки, присоединились к танцу чуть позже, поднимая девушек в прыжке высоко вверх.

   Красиво. Как и все во дворце.

   Гости проводили балет бурными овациями. К нам подошел господин Слоун.

   – Ваше высочество, – поклонился Эдриан Юрию. – Вы позволите украсть у вас одну из прелестных спутниц?

   Я перенервничала, неприятно заныло в висках. Кажется, Эдриан приглашал на танец меня.

   «Все правильно, Александр низверг тебя куда-то на дно, Юрий слегка приподнял обратно. Теперь можно и пригласить». Боль сделала мои мысли особенно циничными.

   – С радостью доверяю вам госпожу Элизабет, – широко улыбнулся Слоуну Юрий. – А мы с госпожой Алианой выйдем на воздух.

   Эдриан и Лиззи присоединились к танцу, Юрий повел меня на балкон.

   У меня потемнело в глазах или это снова мелькнул свет? Лакеи с поклоном распахнули перед нами высокие двери. Прохладный весенний ветер ударил мне в лицо.

   Я вдохнула полной грудью. На улице было темно, но свет в высоких окнах дворца позволял рассмотреть все детали на огромном балконе. Белая с синими ромбами плитка на полу, широкие вазоны с пышными розами, гладкий камень перил.

   – Вы совсем как моя мать, – покачал головой Юрий. – Она тоже не выносила балов.

   – Императрица не любила танцы? – вежливо поинтересовалась я, опираясь на крепкую мужскую руку.

   – Полагаю, она не любила двор, – улыбнулся Юрий воспоминаниям.

   Он подвел меня к высокой ограде. Мы взглянули вниз. Дворец стоял в самой высокой части города. С балкона просматривался не только великолепный императорский сад, но и большая часть столицы империи.

   От широкой площади кругами расходились улицы. Длинные проспекты делили их на ровные части, словно пирог на куски. Каждый луч светился фонарями, уходя далеко за пределы видимости.

   – Разве можно не любить этот вид? – не скрывая восхищения в голосе, спросила я.

   – Невозможно. Вы правы. Этот балкон был ее любимым местом во дворце.

   Юрий оперся о каменные перила и всем телом развернулся ко мне. Город светился за его спиной, на красивом лице играли тени.

   – Северяне слишком свободолюбивы для жизни при дворе, – продолжил мужчина. – Строгий протокол и жесткие рамки были клеткой для той, кто вырос в сердце Эдинбурга.

   – Эдинбурга? – не поверила я.

   Небольшой параграф, отведенный императрице в учебнике современной истории, ничего не говорил об этом факте. Сухая справка. Родилась в таком-то году, древний род, великолепное образование. И больше ничего.

   Всего лишь женщина, зачем знать о ней что-то большее?

   – Вижу, вы удивлены, – улыбнулся мне Юрий. – А мы ведь с вами почти родственники.

   – Родственники?

   – В пять лет моя мать осталась сиротой. Север тогда еще не был в составе империи. Земли, которые остались ей в наследство, рвали на части соседи. Единственными преданными ей людьми оказались молоденькая нянька да конюх. Они-то и сопроводили ребенка в крепость Бонков.

   Сколько лет Юрию? Я судорожно вспоминала год его рождения. Двадцать семь? Тридцать? Значит, мать его должна быть чуть старше моей. Почему же мне ничего о ней не известно?

   – Не бойтесь, у вас нет провалов в памяти. – Юрий поцеловал мне руку и добавил: – Анна вернулась домой сразу, как только закончились распри на севере, буквально через несколько лет, когда ей исполнилось десять. Однако наши матери успели стать назваными сестрами.

   «Пожалуй, поговорить с родителями становится все более необходимым», – подумала я.

   Не об этих ли связях намекал господин Холд?

   Прекрасный принц. Такой галантный. Такой откровенный.

   Такой лояльный на фоне отца.

   Слишком лояльный.

   – Почти родственники – это звучит обнадеживающе, – рассмеялась я.

   – Именно, – заглянул он мне в глаза. Неожиданно резко оттолкнулся от ограды, сократив расстояние между нами до неприличного минимума. Наклонился и поцеловал, быстро и жадно. Я не успела даже понять, понравился ли мне первый в моей жизни поцелуй.

   Я вообще ничего не поняла.

   – Простите, – выдохнул Юрий. – Не удержался, – весело улыбнулся он.

   Я не знала, что сказать и куда смотреть. Отвернулась. Красная вспышка внизу привлекла мое внимание, и я прищурилась, чтобы разглядеть источник света.

   – Это тоже часть представления? – нахмурилась я.

   – В саду? – насторожился Юрий. – Сейчас узнаем.

   Он махнул рукой, изобразив пальцами почти такой же жест, какой показывал маршал на парадной лестнице своим подчиненным. Хлопнула балконная дверь. К нам подошел мужчина в форме имперской безопасности. Юрий кивнул в сторону затухающей вспышки.

   – У пиротехников небольшой казус, – отчитался безопасник. – Мы уже приняли все возможные меры для устранения проблемы.

   Мысль, что у нашего странного поцелуя были свидетели, заставила меня опустить глаза.

   Мужчина ушел, мы снова остались на балконе вдвоем.

   Условно вдвоем.

   – Я вас напугал, – притворно вздохнул Юрий. – Позвольте мне загладить свою вину?

   Одинокая красная точка стремительно взмыла в ночное небо и взорвалась множеством разноцветных огней.

   – Я не из пугливых, – заверила его я.

   Юрий довольно рассмеялся и вновь подал мне руку.

   Лакеи настежь открыли балконные двери. Разгоряченные в танце гости высыпали на балкон.

   Громко взрывался салют, так же громко хлопали этому зрители. От ярких вспышек стало светло почти как днем. Но чужие любопытные взгляды мешали мне наслаждаться зрелищем.

   Для гостей фейерверк не был чем-то необыкновенным, а я – была.

   «Гвоздь программы, черт побери», – зло подумала я.

   – Видите эту арку? – Юрий показал мне на небольшой проем в стене у края балкона.

   – Вижу. – Я кивнула, заметив не только арку, но и застывших, будто изваяния, гвардейцев, ее охраняющих.

   – Это выход в картинную галерею. Хотите посмотреть?

   – Хочу, – улыбнулась я.

   Лучше наслаждаться живописью, чем развлекать собою императорский двор. Или страдать головной болью в душном зале, мучаясь в ожидании возращения господина Николаса.

   Впрочем, наверняка желающих составить нам компанию будет немало.

   Мы вошли внутрь. Я обернулась, надеясь увидеть Лиззи и Эдриана и позвать их с нами, но гвардейцы спинами заслонили проход, отсекая другим гостям возможность присоединиться к просмотру картин.

   – Они дают нам время пройти вперед без лишнего сопровождения, – пояснил Юрий в ответ на мой обеспокоенный взгляд. – Как только мы дойдем до середины зала, они пропустят других гостей, – заверил он меня. – Не волнуйтесь, ваша репутация не пострадает.

   – Благодарю. – Я присела в реверансе.

   Меня не беспокоила репутация. Чему там страдать после недавнего танца с императором? Меня пугал Юрий и его внимание.

   Все в нем было слишком. Слишком красив, слишком осведомлен. Даже больше, чем отец.

   И его интерес ко мне – тоже слишком.

   Галерея казалась бесконечно длинной. Высокий потолок разительно контрастировал с нешироким помещением, зрительно делая его еще более узким. Со стен на нас смотрели Александр, Анна, Юрий и другие члены императорской семьи.

   Мы остановились напротив одной из картин. Это была батальная сцена. Юный Александр стоял на холме и следил за идущим внизу сражением. Империя брала желаемое мощью. Судя по пейзажу, перед нами было покорение Северных земель.

   Я внимательно вгляделась в полотно, выхватывая мелкие детали. Павшие в бою воины, искаженные мукой лица, раны и кровь. Художник был столь талантлив, что я почти слышала отчаянные крики северян, идущих на верную смерть.

   «Холодно. Было очень холодно», – задрожала я, проваливаясь в картину. Грохот, боль, смерть. Безумие.

   Красные брызги на белом снегу кружили голову. Горячие капли стыли в полете и почти сразу превращались в лед.

   «Сила! Сила! Сила!» – застучало в ушах.

   Прикосновение Юрия неожиданно резко вернуло меня во дворец.

   Он ладонью провел по моей руке, от плеча к локтю, и сказал:

   – Никогда не думал, что женщину может заинтересовать война. Но вы ведь не обычная женщина, не так ли, Алиана?

   Я отступила на шаг и ответила:

   – Вам виднее, ваше высочество.

   Свет мигнул, а затем погас. В высоких окнах задрожали стекла, а потом с пронзительным звоном рухнули вниз, разбиваясь на тысячи осколков. Раздался громкий хлопок. Заорала сирена. Я оглохла, ослепла и закрыла голову руками. Кто-то снес меня на пол, телом закрывая от неизвестной опасности. Я больно ударилась головой. Сверху валились куски штукатурки.

   Холодный металл неприятно впивался в спину. Едкий дым раздирал легкие. Я закашлялась. Чужая рука приподняла мою голову, прижимая к груди.

   «Почему гвардеец в черном?» – недоуменно подумала я, утыкаясь в темную мягкую ткань на мужской груди.

   Куртка его была порвана, из рассеченной руки, которой он крепко держал меня, торчал осколок стекла.

   У меня зазвенело в ушах, но, кажется, больше ничего не взрывалось и не орало. Спасший меня мужчина ослабил хватку, я смогла повернуть голову.

   Я бредила.

   Похоже, меня контузило взрывом.

   Закрыла глаза дрожащими руками, но когда отняла их от лица – ничего не изменилось.

   Господин Николас Холд-младший, в своей идиотской кофте с глубоким капюшоном откатился от меня, привстал на локти, зашипел от боли и вытащил стекло из раны.

   Длинные волосы его, как обычно, закрывали лицо, но даже под ними я смогла разглядеть огромную шишку.

   Звуки доходили до меня будто сквозь вату. Я присела, потянулась к Никки и аккуратно отвела длинные пряди от его лба. Легонько коснулась ссадины. Это совершенно точно была галлюцинация, потому что Николас не сбросил мою руку, а только поморщился и поднял на меня глаза.

   Я с интересом вгляделась в его лицо. Он был очень похож на Лиззи, только как будто на несколько тонов светлей и, как это ни странно, изящней.

   «Какой ты красивый», – подумала я.

   – Спасибо, – изобразила улыбку галлюцинация и взяла меня за запястье, проверяя пульс.

   Рядом протяжно застонал Юрий. Николас положил руку мне на голову, из ушей тут же ушел звон. Восприятие полностью вернулось.

   – Юрий! – в ужасе воскликнула я, оглядывая зал, а вернее, то, что от него осталось.

   Наследник Александра истекал кровью, и дело было даже не в осколках. В него стреляли. Его мундир был в крови, пуля, кажется, попала в плечо. Мужчина потерял сознание, но грудная клетка его вздымалась.

   Слава богу, жив! Пока жив.

   Вход с балкона был завален, но с противоположной стороны к нам уже бежали гвардейцы.

   – Ты не поможешь ему? – спросила я Николаса, от шока даже не задумываясь о том, как он в принципе очутился во дворце.

   – Юрию? – Никки откинул челку с лица и с хрустом размял шею. – Зачем?

ГЛАВА 11

Время – загадочная величина. Имеет меру, но то утекает сквозь пальцы, будто вода, то замирает, и единственный миг кажется бесконечно долгим.

   Я уставилась на свои руки, пытаясь найти достаточно серьезные для Николаса доводы помочь раненому. Милосердие и помощь ближнему были отринуты мною как несостоятельные. Смысл, который общество вкладывало в эти понятия, мог быть в корне отличен от понимания его младшим Холдом.

   Пальцы мои были в крови. То ли Юрия, то ли Николаса, как теперь поймешь, да и какая, в сущности, разница?

   Белая пыль застыла в воздухе, не спеша оседать на пол. Сама не знаю зачем, но я поднесла руку к глазам.

   «Сила. Сила. Сила», – зашелестели голоса.

   – Алиана, нет! – крикнул Никки, а я лизнула чужую кровь.

   Дворец исчез. Исчез Юрий, и Николас то проявлялся, то исчезал, двумерный, как статичная картинка. Я стояла в Эдинбурге, рядом с нашей крепостью, на той самой поляне, куда вел ход из семейной усыпальницы Бонков.

   – Ана? – позвал меня, кажется, Рэн.

   Я обернулась и увидела брата. Он стоял у самого леса, спиной опираясь на мощный ствол корабельной сосны.

   – Рэндольф! – воскликнула я и побежала к нему.

   – Стой, Алиана! – крикнул Никки.

   Я остановилась, то ли от неожиданности, то ли потому, что ярость в его голосе больно хлестнула меня. Посмотрела на младшего Холда. Он больше не был картинкой, но движения его по-прежнему были замедленны, на губах застыло мое имя, волосы не трогал ветер.

   – Он прав. Тебе нельзя сюда, – вдруг сказал Рэндольф. – Ана, тебе нельзя в Эдинбург! – Он выставил вперед руки, запрещая мне приближаться к нему.

   – Но почему? – Слезы текли по моим щекам.

   Я смотрела на брата, а он отводил глаза. Он был совсем такой, каким я его запомнила. Щуплый голенастый мальчишка с белыми, словно снег, волосами. Но это почему-то не удивляло меня.

   – Почему ты один, где Ральф?

   Рэн вышел из тени дерева, а потом поднял на меня взгляд. Черная бездна клубилась на месте голубых глаз моего брата.

   Ужас сковал тело. Я не могла сделать и вдоха, и даже сердце мое, кажется, перестало биться.

   – Ральф жив, сестренка, – тоскливо улыбнулось чудовище. – И ты – живи.

   Никки схватил меня за талию и прижал к себе.

   – Выходи, немедленно! – сказал он мне прямо в ухо.

   – Кровь – ключ! – крикнул мне Рэндольф, или то, что заняло его тело в этом моем кошмаре. – Ключ от Эдинбурга!

   Я наконец смогла вздохнуть. Лес исчез. Солнце светило мне в лицо и щекотало нос. Пахло лекарствами и спиртом. Я лежала, а рядом ритмично пищал какой-то прибор. Пошевелила рукой, что-то неприятно кололо в сгибе локтя.

   «Капельница», – поняла я и открыла глаза. Над головой моей был белый больничный потолок.

   Весенний бал вышел на редкость насыщенным и закончился больницей.

   Хорошо, если не для душевнобольных.

***

*

   – Конечно, мы все очень испугались. Сначала никто не понял, что произошло. Любовались себе салютом, а потом один снаряд вдруг сменил траекторию и полетел прямиком к дворцу. Нет, паники не было. Все произошло в считаные секунды, да и заряд летел в галерею. Наоборот, все мы с замиранием сердца ждали, что же это придумали пиротехники?

   Я хмыкнула. Да уж. Придумщики.

   Лиззи пришла ко мне полчаса назад и без умолку болтала, периодически заботливо подтыкая под меня тонкое одеяло. Полагаю, моя безразмерная больничная рубаха порядком ее напугала.

   Правильно, этот ужас лучше прикрыть.

   – И только потом, когда взорвались стекла и обвалилась стена, все мы поняли – вряд ли происходящее было запланировано.

   – Хорошо, что ты не пострадала, – покачала я головой.

   – Не могу с тобой не согласиться. – Подруга сжала мою руку. – А вот то, что пострадала ты, очень огорчает.

   Я печально вздохнула. Из слов Лиззи выходило, что в момент взрыва в галерее я была одна. И только я одна стала жертвой чужой халатности. За мгновение до произошедшего Юрия вызвал отец, и принц вынужден был оставить меня одну. Конечно, праздник сразу же закончился. Такой форс-мажор. Император лично руководил моим спасением, по слухам, его даже видели у машины скорой помощи, в которую меня грузили медики и господин Холд. И Александр рвал и метал.

   Юрий же, по всей вероятности, был занят непосредственно пиротехниками и их проколом. Его в тот вечер больше никто не видел.

   «Почему император скрыл ранение сына? – Я потерла виски. – Почему Лиззи ничего не сказала о Никки? Он мне привиделся? Может быть, истекающий кровью наследник тоже плод моего больного воображения?»

   – Ты устала, я, наверное, пойду? – тихо сказала Элизабет.

   – Нет-нет, сиди! Я схожу с ума от скуки и отсутствия новостей! Врач мне и телевизор запретил! – пожаловалась я и добавила: – Я даже на сериалы уже согласная.

   – Беспредел, – протянула Лиззи и захохотала.

   Я легонько стукнула ее по плечу и спросила:

   – Лучше скажи, когда меня выпишут? Врачи в голос ссылаются на господина Холда и его таинственные распоряжения. Настолько таинственные, что после моего вопроса у каждого медицинского работника тут же обнаруживается неотложное дело.

   – А что ты хотела? Ты живое свидетельство позора имперской службы безопасности. Можно сказать, бельмо на глазу. Безопасники требовали везти тебя в императорский лазарет, это отец, как твой опекун, настоял на военном госпитале.

   – Уверена, там бы меня никто не игнорировал, – невесело улыбнулась я и вернула рукав рубашки на плечо.

   Вот это вырез. Такому и госпожа Кэтрин могла бы позавидовать.

   – Разумеется, – подтвердила подруга. – Допросы начались бы сразу, как только ты открыла бы глаза.

   – Но пять дней в полной изоляции не прибавляют хорошего настроения, знаешь ли.

   Хорошо, окна палаты выходили на улицу. Единственным моим развлечением было наблюдать за чужими жизнями за стеклом.

   Что называется, почувствуй себя рыбкой в аквариуме.

   Рыбки, оказывается, многое видят.

   К примеру, видят они темные машины без номеров, подъезжающие к закрытому на ночь госпиталю. Видят, как выгружают из этих машин носилки с мертвецами, тела которых с головой накрыты темной тканью. И когда покрывало спадает от неудачного движения санитаров, видят, что погибшие эти в белой одежде.

   – Я не могла прийти раньше, к тебе не пускали, – вздохнула Лиззи.

   И это было странно. Не считая парочки синяков и ушибов, не было у меня никаких серьезных повреждений.

   Я вспомнила звон разбитого стекла, перепачканные красным осколки, разорванный мундир Юрия, белую пыль, мукой осевшую на кровь. Никки был там! Иначе вряд ли я бы отделалась парой царапин.

   – Скажи, Никки в столице? – равнодушно спросила я, внутренне натягиваясь струной.

   – Никки? – удивилась Элизабет. – Он уехал в Южный в день бала. Полагаю, сейчас он в поместье. А почему ты спрашиваешь?

   – Просто вспомнила. – Я пожала плечами.

   Дверь в мою палату открылась. На пороге стоял улыбчивый медик, с ним был господин Холд, чему я несказанно обрадовалась. Был шанс, что меня, наконец, отпустят.

   Подтянула одеяло на грудь. Поздоровалась.

   – А у меня для вас чудесный сюрприз, – сказал Холд, поздоровавшись в ответ, и отошел в сторону, пропуская вперед еще одного посетителя.

   Это был молодой мужчина, судя по форме, курсант военной академии. Высокий, статный, светловолосый, очень красивый и такой синеглазый, что я невольно вспомнила о драгоценных сапфирах в колье Элизабет.

   Он улыбнулся, на щеках его показались ямочки, и сердце мое заныло от радости узнавания и печали, что изменения в его облике прошли мимо меня.

   – Ральф, – охнула я, откинула одеяло и босиком побежала к нему. Обхватила его руками, щекой прижалась к груди, не обращая внимания на царапающие кожу пуговицы серого кителя.

   – Привет, сестренка, – поздоровался со мной брат и крепко обнял, нежно целуя в макушку.

   – Я так скучала.

   – И я. Очень скучал, – сказал Ральф, еще сильнее сжимая меня в объятиях.

   – Как мама, папа, как Рэн? – зачастила я.

   Ральф тяжело вздохнул, собираясь ответить. Меня затрясло от неконтролируемого страха перед его словами.

   А что, если Рэна больше нет? Что, если мои видения не лгали?

   – Мама все так же. Болеет, – начал Ральф, но его прервали.

   – Так-так-так, юная госпожа, что же это вы босиком? Простудитесь! Или вам так понравилось в нашей больнице, что вы решили задержаться еще? – пожурил меня доктор.

   Ральф рассмеялся, отпустил меня, а потом нахмурился, заметив мой наряд. В несколько секунд расстегнул форменный китель, чтобы, по всей видимости, отдать его мне.

   Элизабет подошла к нам и подала мне белые больничные тапки.

   – Спасибо, – кивнула я, кинув их себе под ноги, радуясь этой отсрочке.

   Все хорошо. Наверняка Рэн остался в крепости. Кто-то ведь должен следить за Лесом! Да и служба в армии никогда не привлекала его, в отличие от брата.

   Ральф укутал меня в свой мундир и точь-в-точь повторил наш детский ритуал, только с той разницей, что раньше эти действия выполняла я. Мученически вздохнул, покачал головой, заправил выбившуюся из общей картины прядь волос мне за ухо и сказал:

   – Горе ты мое. Луковое.

   – А у тебя теперь совсем короткая стрижка, – печально улыбнулась я, вспоминая его непослушные кудри.

   У Рэна волосы были прямыми и не доставляли второму близнецу особых проблем.

   – Я теперь военный, – равнодушно пожал он плечами.

   – Ах да, – опомнился Холд, все это время с ленивым интересом наблюдающий за частичным воссоединением Бонков, – горничная собрала вам вещи. Элизабет, помоги Алиане одеться. А мы будем ждать вас в коридоре.

   Господин Николас демонстративно приподнял пакет и поставил его на краешек кровати. Ральф подмигнул мне, развернулся, торопясь покинуть палату, и случайно толкнул плечом Элизабет.

   – Прошу прощения, – вежливо сказал он подруге.

   – Ничего страшного, – напряженно ответила Лиззи.

   Ральф кивнул. Заминка эта, по его мнению, не стоила внимания. Как не стоила его внимания и Элизабет Холд. Таким равнодушным взглядом он на нее смотрел.

   – Поторопись, – уже в дверях обратился он ко мне. – Меня отпустили всего на пару часов.

   – Как тебе академия? – вернула я китель. – Уже нашел друзей?

   – Отлично, – сунул брат руки в рукава. – Друзей? – весело улыбнулся, вновь сверкнув ямочками на щеках. – Друзья пока в стадии приготовления. – Он повел плечами, отработанным движением усаживая китель на широкие плечи, и так выразительно хрустнул костяшками пальцев, что и дурак бы догадался, о какой стадии приготовления он говорил.

   – Понимаю, – хихикнула я, а потом испуганно ойкнула.

   Он ведь пришел в конце курса, наверняка сдав экзамены экстерном. Протекция маршала, я помнила, скорее мешала, чем помогала наладить отношения со сверстниками.

   У меня была Лиззи, а кто есть у него?

   Ральф обернулся в дверях. Солнце падало на его лицо, синие глаза потемнели, взгляд заледенел.

   «Совсем уже мужчина», – с гордостью подумала я, любуясь им.

   С самого детства он чувствовал меня и брата, как никто другой. Мы с Рэном даже подозревали его в чтении мыслей, поэтому я почти не удивилась, когда он, прежде чем закрыть за собой дверь, уверенно заявил:

   – Не волнуйся, я умею за себя постоять.

   – Мальчишка. Только бы подраться, – улыбнулась я и покачала головой, поворачиваясь к непривычно молчаливой Элизабет.

   Она задумчиво смотрела на закрытую дверь, на лице ее застыло выражение полнейшей растерянности.

   – Лиззи? – позвала я. – Ты чего?

   – Что? – недоуменно огляделась она. – Прости, задумалась.

   – О чем или о ком? – Я открыла пакет и выудила оттуда аккуратно сложенное темно-синее платье. Мелкие пуговички наверху, а внизу плиссированная юбка. Очень симпатично.

   Встряхнула его, достала туфли.

   – Или тебе что, мой братец понравился? – вдруг догадалась я и хихикнула, с головой ныряя в платье. – Ах ты, старая перечница! Мальчика ей подавай!

   Высунула голову наружу, Лиззи почему-то не было весело. Она как будто не слышала моих шуток.

   – Ну тебя, – наконец отмерла она. – Я просто завидую. Это, наверное, здорово, когда у тебя есть любящий брат.

   – Никки тоже любит тебя, – вздохнула я. – Просто он…

   – Да-да, я знаю. Другой. – Лиззи поправила воротничок на моем платье. – Вы очень похожи с братом. Это даже немного страшно.

   – Вы с Николасом-младшим тоже на одно лицо, – вернула я ей комплимент, вспоминая точеное лицо подростка.

   – Да? – с сомнением спросила подруга. – Это ты его под волосами или под капюшоном разглядела?

   Действительно. А видела ли я Никки?

   Неприятно думать, что сходишь с ума. Страшно.

   – Это я предположила. У вас ведь одни родители, логично, что что-то общее у вас быть должно?

   – Ну, если так, то конечно, – улыбнулась она.

   Кажется, к ней снова вернулось игривое настроение.

   Я была полностью готова, чтобы покинуть порядком надоевшую за эти дни палату, и даже не стала напоследок подходить к окну, хотя, казалось, это уже успело войти у меня в привычку.

   Лиззи окинула меня придирчивым взглядом и сказала:

   – Какая-то ты мелкая на фоне брата. Ты точно старшая в семье?

   – Точно. На целый год, – подтвердила я и заметила: – Вообще-то я выше тебя.

   – Выше, – вздохнула Лиззи. – И худее.

   Она, без сомнения, лукавила. Первая красавица колледжа не имела ни грамма лишнего жира и была красива той же мягкой женственной красотой, что и ее мать, госпожа Диана.

   Выбор Холда-старшего был более чем понятен.

   Госпожа Кэтрин казалась дешевой подделкой рядом с законной супругой маршала, как фабричная пластиковая кукла и изысканная статуэтка из фарфора.

   Впрочем, какое мне дело до личной драмы маршала?

   «Может быть, ты ревнуешь? – зашелестели голоса в голове. – Он ведь волнует тебя. Очень волнует».

   Этот многоголосый шепот был мне знаком. Так говорило со мной безумие, это оно кричало «Сила!» в картинной галерее. И это оно заставило меня попробовать чужую кровь.

   О нет. Я не испытываю влечения к господину Холду. Если он и волнует меня, то не как мужчина. Он опасен. Слишком опасен, чтобы увлечься им.

   Так чья же воля нашептывает мне эти мысли?

   Голоса испуганно смолкли. Моя голова вновь принадлежала мне одной.

   «Никки! – молнией сверкнула догадка. – Он ведь одаренный, он сможет тебе помочь!»

   Вылечил тело и душу вылечит. Если захочет, разумеется.

   Невесело хмыкнула и взялась за хромированную ручку двери.

   – Это все больничная диета. Рекомендую, – подмигнула я подруге и вышла в коридор.

   Господин Холд говорил что-то непривычно серьезному Ральфу. Брат внимательно слушал маршала, но, судя по упрямо сжатым челюстям, не особенно с ним соглашался.

   – Нет, это исключено, – услышала я его решительный ответ. – Она должна знать!

   Господин Николас недовольно сверкнул глазами. Он был старше, сильнее и опытнее, но Ральфа это не смущало. Он прямо смотрел на Холда и не собирался ему уступать.

   Наш маленький Ральф, который когда-то давно боялся темноты, похоже, уже ничего не боялся.

   Гордый. Смелый. Упрямый. Такой родной…

   – Алиана, – заметил меня Холд.

   Ральф шагнул мне навстречу, подхватил за талию и приподнял над полом.

   – Я что-то не пойму, тебя вообще кормят? – рассмеялся он и поставил меня на землю.

   – Кормили, – радостно кивнула я. – А что я должна знать? Вы ведь обо мне говорили?

   Ральф бросил на Холда тяжелый взгляд исподлобья.

   – Александр перечислил на ваше имя десять тысяч империалов, – сухо сказал мне господин Николас. – В качестве компенсации, – пояснил он, увидев полное непонимание в моих глазах.

   Очень интересно...

   Ральф, который приехал после бала с разрешения Александра, а теперь еще и десять тысяч. Огромные деньги. Не слишком ли дорого императорской казне обошлись две мои царапины?

   – И я могу воспользоваться деньгами? – аккуратно уточнила я.

   – Можете, – пожал плечами Холд. – Это личное распоряжение Александра.

   Что тут думать? Часть денег отправить в Эдинбург, а часть – отдать Ральфу!

   Посмотрела на брата.

   – Не вздумай, – с угрозой сказал он мне.

   – Но… – заикнулась я и замолчала.

   Нет, Ральф не возьмет у меня и солида. Слишком горд. Скорее, это он будет экономить на всем, чтобы потом отдать сестре. Как когда-то давно они с Рэндольфом три месяца копили карманные деньги, чтобы на них купить мне новую куклу.

   Как же ими обоими гордились родители. Они вырастили мужчин.

   – У меня повышенная стипендия, – подтвердил мои мысли брат.

   Я тяжело вздохнула в ответ.

   – Вы об этом спорили с господином Холдом? О деньгах?

   – Нет, – ответил Ральф.

   – Нет?

   Время снова вздумало шутить. Секунда до его ответа, а я уже знала, что он скажет сейчас.

   – Три года назад Рэндольф, втайне от родителей, вызвался провести в Лес парочку богатеньких туристов. Отец отказал им, а Рэн решил немного подзаработать. Я был категорически против, но когда он меня слушал? Я ведь младше его на целых восемь минут, – горько вздохнул брат.

   Я задрожала. Ральф прижал меня к груди, но не стал щадить и договорил:

   – Все трое сгинули в чаще. Рэндольфа больше нет. Мне жаль, что тебе не посчитали нужным это сообщить, сестренка.

   Сестренка. Так звал меня Рэн.

   Ральф предпочитал короткое «Ана».

   – Зачем ему нужны были деньги? – отстранилась я от него.

   – Ана, – умоляюще посмотрел на меня брат.

   – Зачем. Ему. Нужны. Были. Деньги! – сорвалась я.

   – Алиана? – тихо охнула за моей спиной Лиззи.

   – Я ведь знаю ответ, – уставилась в синие глаза напротив.

   Ну же, скажи это! Рэн хотел увидеть меня! Зайти в колледж, поразить находчивостью! Он ведь писал, что непременно приедет. Глупый мальчишка, который очень любил сестру.

   – Знаешь, – не стал врать Ральф.

   Пол качнулся под моими ногами, и все же я смогла устоять.

   Лиззи испуганно подхватила меня под локоть. Я аккуратно освободилась от ее руки.

   Мне о многом стоит поговорить с ней.

   – Именно поэтому я скрыл этот факт от вашей сестры, господин Бонк, – устало вздохнул господин Николас. – Состояние здоровья Алианы вызывает у меня серьезные опасения. Но вы ведь, несомненно, знаете, как для нее будет лучше. Как знал это и ваш покойный брат.

   Ральф закаменел, сжал челюсти, а я ответила за него Холду:

   – Не волнуйтесь, господин Николас. Бонкам вас не переплюнуть, вы это знаете лучше всех остальных.

   – Знаю, – уронил маршал. – Я ведь ваш опекун.

   – Может быть, пообедаем? – чуть не плача спросила Элизабет.

   – Я не голоден. Я не голодна, – хором сказали мы с Ральфом.

   – Значит, господин Бонк прямо сейчас отправится в казарму, – равнодушно пожал Холд плечами. – Тем более первокурсникам в принципе не положено ее покидать.

   – А что вы думаете о кондитерской? – сделала Лиззи последнюю попытку сгладить ситуацию.

   Господин Николас вопросительно выгнул бровь и иронично улыбнулся, глядя мне в глаза.

   – С удовольствием, – вернула ему улыбку. – Обожаю пирожные. Как и Ральф.

   Брат понимающе хмыкнул. Промолчал – сдержался.

   – Надо же, – маршал оглядел меня с ног до головы, – никогда бы не подумал.

ГЛАВА 12

В детстве мама читала нам сказки. Рэндольф особенно любил историю про маленькую девочку, оказавшуюся в волшебной стране. Помню, как он смеялся, когда девочка эта пила чай вместе с ее жителями. Кажется, там был кролик, кот и даже гусеница, обожравшаяся особенно забористых грибов.

   Это было точно такое же, не побоюсь этого слова, волшебное чаепитие.

   Кондитерская располагалась на окраине столицы в рабочем районе, недалеко от военной академии. К слову, это было самое симпатичное здание во всей округе. Господин Николас щедро позволил нам выбрать столик и распорядился принести самых лучших пирожных. Обалдевший от свалившегося на него счастья, хозяин заведения побежал лично собирать высочайший заказ.

   Ральф цедил горький кофе и с интересом разглядывал гладкую абсолютно белую кружку. Лиззи сидела у окна напротив и смотрела на него из-под опущенных ресниц. Маршал любезничал с официантами и теми посетителями кафе, которые с восторгом узнавали второе лицо государства и решались обратиться к нему.

   Я ковыряла кусок шоколадного торта, краем уха прислушивалась к разговору Холда с горожанами и мешала брату есть. Мне все казалось, что, если я закрою глаза, он исчезнет. Поэтому я не нашла ничего лучше, чем плотно прижаться к его боку и свободной рукой вцепиться в его китель.

   Неужели Рэндольф действительно погиб?

   Пожалуйста, господи, пусть это будет неправдой!

   Шутка, глупый розыгрыш, он ведь так их любил.

   Или он уехал с туристами в империю! Устроился матросом на торговое судно и теперь бороздит просторы океана, как настоящий морской волк.

   Помнишь, Ральф, как он кричал нам с тобой: «Сухопутные крысы!»

   Ральф тяжело вздохнул, поставил кружку и убрал ладонь под стол, чтобы незаметно взять меня за руку.

   – Прости, – тихо сказал он.

   – Господин Холд, это вы! Вы здесь! С нами! – охала рядом какая-то уставшая женщина. Темные круги под глазами и землистый цвет лица красноречиво говорили о непростой жизни горожанки.

   – Что же здесь удивительного, дорогая, я ведь человек, – улыбался Холд.

   – Да! Конечно, но, боже мой, это просто невероятно!

   Действительно. Выбор кафе был более чем странным. Даже несмотря на близость к казарме Ральфа, это было не то заведение, где можно было случайно встретить человека такого уровня.

   Думаю, там, где дело касалось маршала, мало места отводилось случайностям.

   Зачем он заигрывает с населением? Для чего ему эта народная любовь?

   Отложила вилку. Глотнула чая.

   «Его ведь любят в разы больше Юрия», – вдруг поняла я.

   Кто-то пальцами отстукивал ритмичную мелодию. Тук. Тук-тук. Тук. Тук-тук-тук.

   Лучше думать о Холде, чем позволить себе разреветься в его присутствии.

   Плевать на маршала! Плевать на Юрия! Даже если он действительно был со мной в галерее, даже если Никки так и не удосужился ему помочь! Даже если он умер!

   Рэна больше нет!

   – Хватит, Ана. – Холд накрыл мою руку своей.

   Это мои пальцы барабанили по столу.

   Посмотрела по сторонам. Двое охранников контролировали вход, один стоял рядом с восторженной поклонницей Холда и аккуратно оттеснял ее в сторону.

   Убогая обстановка. Обшарпанные диваны. Дешевая посуда.

   В этом месте могли бы пить чай Бонки, но не маршал с красавицей-дочкой, одетой в баснословно дорогое, хоть и неприметное платье.

   «Как и ты, Ана, – грустно подумала я. – Как и ты».

   К черту платья! Я хочу домой! Еще сильнее сжала руку брата и посмотрела в окно.

   Теплым светом загорелись круглые уличные фонари, вокруг белых плафонов весело кружились мотыльки. Уже начало смеркаться, но до конца рабочего дня оставалось немного времени.

   Странно, что в кондитерской спального района вообще кто-то был. Здесь действительно только спали, жить в этой части города у людей не было времени.

   Маршала оставили в покое. Теперь посетители кафе жадно наблюдали за нами издалека. Впрочем, их и было-то не больше десятка.

   – Что же вы молчите, господин Бонк? – протянул Холд. – Вы так упорно отстаивали право Алианы на знание, отчего же не хотите рассказать все?

   – О чем вы? – нахмурилась я и посмотрела на брата.

   Ральф выпрямил спину, высвободил ладонь.

   – Здесь?

   – Почему нет? – Холд откинулся на диване.

   – Как скажете, – холодно улыбнулся Ральф, вытянул руку над серединой стола и развернул внутренней стороной ладони вверх.

   Лампы моргнули, потускнели. За окном погасли уличные фонари, в соседней с кафе многоэтажке пропал свет. По виску брата тонкой струйкой побежал пот, а на раскрытой ладони заискрилась электрическая дуга.

   Одна. Вторая. Третья. Шар.

   Непривычно молчаливая Лиззи вцепилась в деревянную поверхность стола и зачарованно смотрела на смертоносную шаровую молнию в руках Ральфа. Посетители кафетерия испуганно зашумели.

   – Это что, маг? Не может быть! – разобрала я чьи-то слова.

   – Достаточно, думаю, – лениво заметил господин Николас.

   Ральф аккуратно сжал ладонь. Молнии уходили брату прямо под кожу, синие глаза ярко пульсировали.

   – Магов ведь не бывает? – посмотрела я в темные глаза напротив.

   – Не бывает, – подтвердил господин маршал. – Но с парочкой из них вы знакомы.

   – Имперская армия непобедима! – громко крикнул мужской голос.

   – Ура маршалу! – подхватил официант.

   – Ура! – раздались хлопки, свист.

   Люди бурно радовались чуду.

   – А эти дураки в белых лохмотьях еще суют нам свои бумажки! – возмутилась поклонница Холда. – Разве может империя быть слабой с такими военными?

   – Не может, – улыбнулся маршал и поднялся на ноги. – Все, дети. Чаепитие закончено. Ральфу пора возвращаться в казарму, у меня встреча во дворце, а вам, девочки, пора домой.

   – Домой? – не сводя глаз с Ральфа, переспросила Элизабет.

   Он зло взлохматил короткие волосы. Эта демонстрация собственных возможностей дорого ему стоила. Брат устал, взгляд его потух. Только сейчас, когда сил на эмоции уже не осталось, он понял, что поддался на провокацию.

   Я погладила его по плечу.

   Глупый, против Холда ты совсем еще зеленый мальчишка, хоть и маг.

   С ума сойти…

   – Давно? – шепотом спросила я брата.

   – Почти сразу, как пропал Рэн, – опустил он плечи.

   Рэндольф. Знаю, он бы им гордился.

   «Ральф жив, и ты, сестренка, живи!» – вспомнила я слова из своего кошмара.

   Испуганно застыла. А кошмара ли? Если Рэн сгинул в лесу, где сейчас его душа? Ушла на перерождение или ей суждено вечно скитаться в непроходимой чаще Эдинбурга?

   – Идешь? – позвал меня Ральф.

   – Да, – поспешила я за ним.

   Как много нам нужно было обсудить! Наедине. Жаль только, господин Холд не собирался оставлять нас вдвоем.

   Он знал о способностях Ральфа. Вероятно, это он настоял на столичной академии, чтобы держать его рядом с собой.

   Ему нужны маги?

   Но зачем ему я?

   Или моя несуществующая связь с лесом все же реальна? Даже если это так, какую выгоду это может принести ему? Не древесина же ему нужна?!

   Мы вышли на улицу. Ральф крепко обнял меня на прощание, кивнул Холду, вежливо поклонился Элизабет и уехал на одной из машин сопровождения маршала.

   Господин Николас усадил нас в автомобиль.

   – До скорой встречи, и успешной сдачи экзаменов!

   – Когда я смогу увидеть брата? – Я перехватила его руку, не давая захлопнуть дверь.

   – Алиана, неужели ты сама дотронулась до меня? – с издевкой сказал он.

   – Вы вроде бы здоровы, – улыбнулась я. – Почему нет?

   – Вы сможете видеться столько, сколько захотите, – ответил господин Николас и поцеловал мою руку. – Если вступите в ряды имперской армии.

   Что за бред? Маршировать по плацу? Ну-ну, я отсеюсь на первом же круге вокруг казармы, с моим-то здоровьем.

   – И кем же? – шутливо поинтересовалась я.

   – Для начала моим секретарем, – без тени иронии сообщил он и добавил: – А там посмотрим.

   – Я подумаю, – кивнула.

   – До встречи, – улыбнулся Холд и захлопнул дверь, чтобы затем дать нашему водителю команду двигаться.

   Лиззи помахала отцу на прощание, господин Николас поднял в ответ руку. Зашуршали колеса. Холд задумчиво смотрел вслед автомобилю и сдвинулся с места только тогда, когда мы отъехали на достаточно большое расстояние.

   – Алиана… – начала Лиззи.

   – Нет, – с нажимом сказала я. – Не сейчас.

   – Хорошо. – Она обняла себя руками.

   Я подавила приступ жалости к ней и отвернулась к окну. Еще несколько часов назад я многое бы отдала, чтобы увидеть улыбку на ее лице, а сейчас душевное равновесие юной госпожи Холд мало заботило меня.

   Меня вообще мало что заботило сейчас, как будто неведомый анестезиолог сделал волшебный укол и разом заморозил все чувства. И я была ему благодарна, этот укол приглушил и боль от потери брата.

   Лиззи говорила, что, если пациенту отрезать руку, человек еще долгое время будет испытывать фантомные боли в утраченной конечности.

   А что, если отрезать кусок души? Как долго она будет болеть?

   Теперь мне предстояло это узнать.

   Водитель привез нас в колледж. В нашей с Лиззи комнате горел свет.

   – Покрасить стены, заменить тумбочки. Нет, госпожа, шкафы в идеальном состоянии, – услышала я голос нашего завхоза.

   – Добрый вечер, – поздоровалась я, а затем и Элизабет.

   – Алиана, дорогая, как ты себя чувствуешь? – участливо спросила меня наша директриса.

   – Благодарю вас, госпожа Оливия, – я вежливо поклонилась, – прекрасно.

   – Хорошо. – Она кивнула. – Не будем вам мешать со своей инвентаризацией, доброй ночи.

   – Доброй ночи, – попрощались мы и расселись по своим кроватям.

   Я оглядела ставшие за годы обучения родными стены нашей спальни.

   Осенью эту комнату займут новенькие ученицы, мы с Элизабет покинем ее через несколько недель.

   Но сегодня меня не волновало туманное будущее.

   – Алиана, я ничего не знала, – робко сказала Лиззи, наблюдая за тем, как я переодеваюсь в ночную рубашку и готовлюсь ко сну.

   Жесткие матрасы приучили нас спать на спине. Госпожа Оливия говорила, что такая поза – отличная профилактика морщин и искривления позвоночника. Я закрыла глаза – потолок не самая интересная картинка – и ответила:

   – Спокойной ночи, Элизабет.

   Знала она или нет, это не имело никакого значения.

   Холды держали меня на поводке, а Элизабет и моя любовь к ней были моим ошейником.

***

*

   Последний месяц обучения пролетел как один день. Мы сдали экзамены и получили документы об окончании колледжа.

   Госпожа Оливия лично вручала нам дипломы, первыми за ними шли особенно прилежные ученицы. Элизабет Холд, а следом за ней и Алиана. Тоже Холд. Госпожа Диана радостно аплодировала нам из первого ряда – счастливых родителей рассадили в актовом зале.

   Господина Николаса, к счастью, не было.

   Холд не был виноват в исчезновении Рэндольфа, даже в мыслях я упорно избегала слова «смерть». Но в лес брат ушел ради меня. Значит, и виноваты были мы оба? Ведь именно маршал забрал меня из семьи.

   Я смотрела на Элизабет, и в темных глазах ее мне чудился господин Холд-старший.

   Это был тяжелый месяц.

   В сердце моем давно и прочно обосновалась любовь к Элизабет. Фактически именно она и была все эти годы моей семьей.

   Но любовь эта была построена на лжи. Нашу встречу, теперь я была в этом уверена, подстроил маршал.

   Лиззи не нужен был поезд, чтобы добраться до колледжа.

   Это был тяжелый выбор.

   Вырвать эти чувства сейчас было всё равно что вырвать у себя сердце.

   И я выбрала любовь.

   – Вот и все, – грустно улыбнулась Элизабет, снимая с плеч темную накидку выпускника.

   – Господи, Лиззи, – возмутилась госпожа Диана, – что за настрой? Тебе девятнадцать лет, впереди вся жизнь! А ты говоришь так, будто она у тебя закончилась!

   – Это она так выражает тоску по ушедшему детству, – заметила я и посмотрела на небо.

   Солнце было в зените, значит, сейчас около полудня. Последний месяц весны выдался действительно южным. В воздухе стояло летнее марево.

   – Искупаться бы, – мечтательно протянула я.

   Под черной мантией было очень жарко.

   – Да… – поддержала меня подруга. – Может, ну его, этот ресторан? В поместье пруд. Тебя устроит пруд, Ана?

   – Однозначно! Пруд – это идеально! – согласилась я с ее идеей.

   – Ну ладно Алиана, она с детства была очень экономной, – засмеялась Диана, – но ты, Элизабет? Променяешь ресторан на пикник у пруда?

   – Да, с возрастом некоторые становятся рациональнее, – задумчиво сказала Лиззи и хихикнула.

   – Хорошо, – вздохнула старшая госпожа Холд. – Я распоряжусь, чтобы заказ привезли в поместье.

   – А что по моему вопросу? Удалось его решить? – уточнила я действительно волнующий момент.

   Деньги. Я просила Диану связаться с Холдом и как можно скорее отправить их в Эдинбург.

   – Я сделала все, как ты просила, – отчиталась женщина. – Дозвонилась до секретаря Николаса и передала твою просьбу. К сожалению, результат мне неизвестен, – повинилась она.

   – Ничего, буду надеяться, что господин маршал выполнил мою просьбу.

   А что мне еще остается?

   – Отец не говорил, когда приедет в поместье? – нахмурилась Лиззи.

   – Нет, – печально улыбнулась Диана. – Я надеялась, он сможет вырваться в Южный, чтобы присутствовать на сегодняшней церемонии.

   – Но он не приехал, – понятливо закончила за нее дочь.

   – Если бы господин Холд приехал, госпожу Оливию и весь преподавательский состав хватил бы удар! Она при одном его имени начинает трястись, пожалейте женщину, – пошутила я.

   – Это точно, – поддакнула Лиззи.

   Госпожа Диана рассмеялась и покачала головой.

   Жена выдающегося политика, невероятно красивая женщина. Древний род, приданое размером с небольшую страну. Образование, манеры, титул, в конце концов!

   Была ли она счастлива здесь, в Южном? Два часа от столицы, сотня миль, и так далеко от мужа, которого она любила. Иначе откуда эта тоска в ее огромных карих глазах?

   Сразу по приезде в поместье мы переоделись в легкие сарафаны, предварительно нацепив под них купальные костюмы, и наперегонки побежали к пруду, скидывая эти самые сарафаны прямо на ходу.

   Госпожа Диана уже ждала нас в тени раскидистого дуба вместе с наскоро собранной слугами корзинкой для пикника. Увидев то, как мы расправляемся с одеждой, она весело захохотала и сказала:

   – Да, взросление налицо.

   – А Никки где? – стянула Лиззи платье.

   – Был у себя, – ответила Диана.

   – Ясно, – кивнула подруга и нырнула в воду.

   Я встала на мостки. Не удержалась – оглянулась на его крыло.

   А ведь я почти забыла Весенний бал… Как будто танец с Александром, поцелуй Юрия, взрыв в галерее и последующий за ним обморок были не со мной.

   Потеря брата затерла эти воспоминания.

   – Рэн, – беззвучно прошептала я.

   Конечно, я не увидела Никки, а пока разглядывала его окна, Лиззи вынырнула, схватила меня за ногу и потащила на себя.

   В пруд я свалилась, громко ругаясь на всю округу, а брызги от удара о воду наверняка долетели до хохочущей Дианы.

   Мокрые и уставшие, мы выползли на берег, и, пока вытирались, Элизабет сказала:

   – Что-то мне нехорошо.

   Я посмотрела на вялую подругу, потрогала ее лоб.

   – Да ты вся горишь! Где ты умудрилась простудиться?

   – Сама не знаю, – застучала она зубами. – Может, это нервное?

   Я понятливо кивнула. Со дня на день должна была решиться ее судьба.

   – Что такое? – подошла к нам Диана.

   – Пикник отменяется, у нас больной, – ответила я, а Лиззи громко чихнула.

   – Ох, – испуганно воскликнула Диана. – Скорее в кровать! Я вызову доктора.

   – Ну, не настолько я больна, – буркнула Лиззи и снова чихнула.

   – Ага, у тебя аллергия, – скептически заметила я. – Идите, я сама все соберу.

   Диана обрадовалась предложению и увела дочь. Я достала из корзинки яблоко и уселась на заботливо расстеленный Дианой плед.

   Тихо шумел пруд. Было настолько жарко, что купальник мой успел высохнуть, пока я жевала, прямо на мне. Убрала огрызок в салфетку, кидать его в идеально выстриженную траву показалось кощунством. Вздохнула. Идти в дом не хотелось, но и сидеть одной – интереса никакого.

   Я в принципе теперь старалась избегать одиночества. Вместе с ним приходила тоска.

   Дуб согласно зашуршал кроной.

   Достала бутылку с соком, отвинтила жестяную крышку, сделала глоток. Покрутила головой. Какой-то новенький работник неспешно шел в мою сторону. Диана решила, что одна я корзинку не донесу?

   Впрочем, я буду рада компании. Тем более такой симпатичной.

   Интересно, кем он работает? Помощник садовника? Высокий, с короткой стрижкой, очень стройный, плавная походка человека, знающего свое тело и наверняка увлекающегося спортом. Я наскоро застегнула сарафан, чтобы не смущать ни его, ни себя, и поймала себя на мысли, что очень хочу увидеть его лицо.

   У меня была странная уверенность, что вблизи он окажется еще лучше, чем издалека.

   Светлая футболка, свободные брюки и идеально ровная осанка.

   Слишком ровная, даже для спортсмена. Я нахмурилась, смутная догадка дразнила сонный от жары разум, но ухватить ее за хвост мне было никак.

   Я поставила сок обратно в корзину, встала на ноги и оправила сарафан, делая шаг ему навстречу. Невежливо сидя встречать гостей, даже если ты сидишь на траве, а твой гость вовсе и не гость, а слуга, присланный тебе в помощь хозяйкой дома.

   – Добрый день, – улыбнулась как можно более приветливо.

   Солнце слепило глаза, я козырьком приставила ладонь к глазам и застыла.

   – Ник… – Я запнулась, а потом сказала очевидную глупость: – Николас, ты подстригся?

ГЛАВА 13

Холд-младший равнодушно пожал плечами и по старой привычке качнул головой, чтобы откинуть челку, которой теперь не было.

   – Так лучше! – уверенно заявила я. – Яблоко хочешь?

   – Хочу, – согласился подросток и присел на краешек покрывала.

   Я достала фрукт и протянула ему, с любопытством разглядывая его лицо. Он действительно был очень похож на сестру, но еще больше – на отца.

   Копия Холда-старшего. И Александра. Удивительные причуды крови.

   – Ты видел Лиззи? Она заболела.

   – Видел. – Никки взял у меня яблоко. – Не волнуйся. Сейчас она спит, а к вечеру уже проснется здоровой.

   Невероятно! Целое предложение, и даже понятное!

   Он подбросил яблоко на руке и впился зубами в ярко-розовый бок.

   Я присела рядом с ним. Относительно рядом, конечно. На другой стороне покрывала. Доверху наполненная съестным корзинка для пикника служила неким барьером между нами двоими.

   Никки жевал и глядел на пруд. Я нагло его рассматривала и думала о том, как забавно растут мальчишки. Скачками. То спина вытянется, то руки, то ноги. То нос вдруг станет непропорционально большим, или вот как у Никки сейчас, тело почти взрослого мужчины, и такое удивительно нежное, по-девичьи утонченное лицо.

   Да он красивее сестры, черт возьми!

   Улыбнулась собственным мыслям, а потом улыбка эта превратилась в гримасу скорби.

   Я не видела, как рос Ральф, он совсем уже мужчина. И никогда я не увижу, каким мог вырасти Рэндольф. Стали бы они меньше походить друг на друга с возрастом? Или, как и в детстве, отличить их можно было бы лишь по мимике да кудряшкам Ральфа?

   – Как ты себя чувствуешь? – вдруг спросил меня Николас.

   – Хорошо. – Я не соврала.

   – Дашь руку?

   – Зачем? – удивилась я.

   Мне действительно не нужна была помощь, прошлого «сеанса» хватало до сих пор.

   – Потому что я подстригся, – серьезно ответил он.

   Да. Логично, конечно. Но в этом весь Никки.

   – Держи, – протянула ему ладонь.

   Младший Холд, как и месяц назад, не просто взял мою руку, но сплел наши пальцы. В этот раз я ничего не чувствовала, разве что мне было немного щекотно.

   Он закрыл глаза и сжал губы в тонкую полоску, то ли от боли, то ли оттого, что сосредоточился. Я и не пыталась понять.

   Никогда я не мечтала о сверхспособностях. Не знаю почему, но я была уверена, что за щедро отмеренный сверху дар одаренному придется заплатить сторицей.

   И, судя по всему, я была права.

   Ральфу было непросто физически, а Никки находится на каком-то другом, более тонком уровне.

   Интересно, что он видит сейчас? Что чувствует? О чем, а главное, как он думает?

   Его глаза начали двигаться под опущенными веками. С каждой секундой быстрее и быстрее. Это выглядело не то чтобы странно, а даже жутко. У меня, кажется, волосы на голове зашевелились.

   Вдруг все прекратилось. Он расслабился, резко распахнул ресницы и подался вперед ко мне.

   – Бу! – клацнул он зубами прямо перед моим носом и захохотал.

   У меня сработал инстинкт. Все детство я росла с братьями и частенько становилась объектом шуток, поэтому и поступила так, как делала всегда в подобных случаях.

   Я дала ему подзатыльник и от всей души сказала:

   – Дурак!

   И только после того, как я выпустила пар, до меня дошло, кого я только что ударила.

   Гениального одаренного, над которым с младенчества трясется вся его семья.

   – Больно, – удивленно потер он затылок.

   У него был такой ошарашенный вид, что я прыснула.

   – А нечего пугать! – отрезала я.

   В конце концов, сколько можно бояться сделать что-то не так? Что мне ответят на это Холды? Накажут? Лишат сладкого? Господин Холд передумает брать меня на работу?

   Вернет нас с братом в Эдинбург первым поездом?

   Очень сомневаюсь…

   – Прости, ты была такая смешная, – улыбнулся Никки, чем несказанно меня удивил.

   – У тебя глаза двигались, – буркнула я.

   – Да? – Он растерянно почесал голову. – Надо же.

   Пожалуй, так мне мог бы ответить один из братьев, но не молчаливый младший Холд.

   – А в Эдинбург тебе нельзя, я же уже говорил, – тяжело вздохнул подросток и опустил голову, снова превращаясь в бледную тень самого себя.

   «Он еще и мысли читает», – без особых эмоций подумала я.

   Чего-то подобного я и ожидала.

   Николас смотрел в одну точку. Между ним и миром больше не было ни капюшона, ни длинных волос, и ничто не мешало видеть его ставшее в один миг мертвенно-бледным лицо. Это на такой-то жаре.

   «Бедный ребенок. С каким же грузом ты живешь». Я покачала головой, поднялась на ноги. Протянула ему руку и сказала:

   – Пошли-ка лучше купаться, господин Холд.

   Никки воспользовался предложенной опорой и встал рядом со мной.

   – Я не читаю мысли, – заявило это чудо и добавило: – И я не ребенок!

   – Конечно, – даже спорить не стала, взяла его за руку и пошла к воде.

   В голове было пусто и звонко. У меня был целый ворох вопросов еще несколько минут назад, а теперь, когда я знала, что их даже озвучивать не нужно, все они куда-то выветрились.

   «Вернее, расплавились», – посмотрела я на небо. Ни одного облачка. Скинула сарафан.

   – Правда не читаю, – виновато улыбнулся мне Никки. Он тоже уже разделся и теперь светил смуглым торсом, загораживая мне солнце.

   «Надо же, и когда он успел стать таким высоченным?» – подумала я, а Николас договорил:

   – Это ты говоришь со мной мысленно, и у меня не получается от тебя закрыться.

   – Хочешь сказать, я тоже сверхчеловек? – не поверила я.

   – Нет. – Он снова потер затылок. – Я вообще не уверен, что ты человек.

   – Что? – Глаза мои, полагаю, были у меня где-то на лбу. – И кто я, по-твоему? Пришелец из космоса?

   – Не знаю, – надулся Никки. – Женщина?

   Я захохотала.

   – А, ну да, действительно. Женщина. Разве женщина человек?

   – Ты не понимаешь, – вздохнул Никки. – Ты не такая, как другие люди. С тобой – не больно.

   Мне больше не было смешно.

   Отдельное крыло, детские истерики, глубокие капюшоны и длинные волосы. Никки не переносил чужого внимания.

   И теперь, кажется, я знала причину этих странностей.

   Как же это страшно – быть в вечной изоляции и не иметь никакой возможности завести друзей. Обнять мать, сестру, жить обычной жизнью.

   – Тебе больно, когда до тебя дотрагиваются? – спросила я и зачем-то спрятала руки за спиной.

   Он внимательно следил за моим лицом. Меня захлестнуло волной жалости к младшему Холду.

   – Уже нет, – улыбнулся мне Николас, сверкая белоснежными зубами.

   Мы стояли на самом краю мостков. Никки расправил плечи, сощурился и, увидев что-то в моих глазах, недовольно поджал губы, разом становясь старше и жестче.

   «Копия. Копия Холда», – вновь подумала я.

   – Не нужно меня жалеть, Алиана, – процедил Николас-младший.

   – Не буду! – с готовностью согласилась я и изо всех сил толкнула его в воду.

   И бояться тебя я тоже не буду. Это неконструктивно.

   Хватит мне страха перед твоим отцом.

   Я смеялась, глядя на то, как он фыркает и отплевывается, а потом прыгнула в воду сама. Глотнула воздуха и ушла туда с головой.

   Свет тонул в толще воды, крошечные пузырьки воздуха бежали наверх. Никки нырнул ко мне, подплыл ближе и завис напротив. Улыбнулся, не разжимая губ. Задерживать дыхание ему давалось легко, еще бы, это ведь было одним из немногих доступных ему развлечений. А мои легкие уже настойчиво требовали кислорода. Я показала ему наверх, он кивнул, и вскоре мы оба уже были на воде, а не под ней.

   Подплыли к мосткам, подтянулись и легли на них животом, а ноги оставили в воде.

   – Ты похожа на русалку, – заявил Никки, одним движением забрался на деревянный настил и поднялся на ноги, подставляя лицо солнцу.

   – Так, может, я она и есть? – пошутила я и не особенно грациозно встала рядом.

   Меня немного шатало от усталости.

   Мы собрали вещи и, как были мокрые, прошли к расстеленному под деревом покрывалу. Никки сел с края, а я отставила корзинку и улеглась на спину. Легкий ветер шевелил резные листочки, солнце игриво заглядывало сквозь пушистую крону дуба.

   Не хотелось ни думать, ни вспоминать, ни спрашивать. Мы оба молчали, но тишина эта не была неловкой. Мне было спокойно, Николасу, вероятно, тоже. Иначе он бы давно ушел.

   Он хмыкнул, и я почувствовала движение с той стороны, где он сидел. Господин Холд-младший решил последовать моему примеру и улегся на покрывало. Лицо его оказалось совсем рядом. Я видела и яркий румянец во всю щеку, и длинные темные ресницы, и гладкий подбородок, который с этого ракурса казался очень смешным – Никки лежал ногами в другую сторону.

   – Как ты оказался во дворце? – все-таки спросила я.

   – Пришел, – равнодушно сказал он.

   Я понятливо хихикнула. Отличный у нас разговор.

   – Юрий, – я замолчала, собираясь с мыслями, – он жив? Ты помог ему?

   Это, безусловно, был глупый вопрос. Если бы наследник погиб, вся империя непременно знала бы об этом. И все же я чувствовала вину, что все это время почти не вспоминала о нем.

   – Жив, – недовольно буркнул Никки и добавил: – Что ему сделается?

   Я хмыкнула. Значит, все-таки помог.

   Или во дворце нашелся еще один маг.

   Впрочем, какая разница? Меня это не касается.

   – Почему ты каждый раз оказываешься в моих видениях об Эдинбурге? – Я подняла руку и расставила пальцы, давая ветру свободно обвивать ладонь.

   – Это у тебя нужно спросить, – сказал Никки и перевернулся на живот. Слегка привстал, опираясь на локти.

   Я повернулась к нему. Этот мини-допрос напоминал игру в пинг-понг. Странный вопрос и не менее странный ответ.

   Кажется, Николас знал не намного больше меня.

   – Почему мне нельзя в Эдинбург? – сделала я последнюю попытку что-то выяснить.

   Он слегка наклонил голову и ответил:

   – Потому что там живет смерть.

   Я хмыкнула. Чего еще ожидать от Холда, пусть и младшего. Отвечать, не отвечая, – это, видимо, семейное.

   – Разве смерть может жить?

   – Ваша – как-то умудряется, – равнодушно пожал плечами Никки.

   – Наша? – Я даже привстала.

   – Вашей семьи, – отвернул он голову. – Мне сложно объяснить словами.

   Неприятный озноб заставил меня поежиться. Наша семья никогда не была большой, мама была единственным ребенком у родителей. Отец ее, урожденный Бонк, погиб за несколько лет до присоединения Эдинбурга к империи. Его задрал зимой шатун. И прадед мой тоже сгинул в Эдинбургском лесу.

   А теперь и Рэн.

   Холд говорил, это родители настаивали на моем отъезде. Хотели уберечь?

   Так кто же господин Николас? Враг или ангел-хранитель?

   Хорошенький ангел. Сама доброта.

   Устало потерла веки. Как же сложно делать выводы, ничего не зная.

   Никки снова лег на спину. Закинул руку за голову и закрыл глаза.

   Длинные ресницы отбрасывали тени на его лице, я легонько коснулась его волос. Он задержал дыхание, а потом расслабился, позволяя мне перебирать короткие жесткие пряди.

   – А не словами? – тихо спросила я.

   Он открыл глаза и ответил:

   – Можно попробовать.

   Сел напротив, обхватил мое лицо руками и прижался лбом к моему лбу. Я смотрела в его глаза и видела в них себя. Никаких провалов в лес, никаких видений. Только теплые руки Николаса и его дыхание, щекочущее мне нос.

   Тихо шумели листья, ветер усилился и играл с моими волосами. Шли секунды, ничего не происходило.

   Никки недовольно хмурился и был таким серьезным, что я не выдержала и хихикнула. Он отпустил меня и поднял бровь, в точности копируя любимое выражение отца, это почему-то еще больше рассмешило меня. Я прикрыла рот ладонью и расхохоталась.

   – Да. Попытка провалилась, – хмыкнув, подытожил Никки. – Ты закрылась и не пускаешь меня.

   Мне было так смешно, что я не придала значения этим словам.

   – Ты только представь, как мы выглядели со стороны. – Я вытерла выступившие слезы.

   – Как? – улыбнулся Холд-младший.

   – Как два барана, – поделилась я мыслью, а он весело рассмеялся в ответ и щелкнул меня по носу.

   Шутливо толкнула его в грудь. Николас упал на спину и затих. Я испуганно нависла над ним, он открыл глаза и, хохотнув, дернул меня за волосы. Хлопнула его по руке и, смеясь, улеглась рядом.

   Мы смотрели в синее небо и хихикали, и я с удивлением поняла, что так легко мне не было даже с Элизабет.

   Может быть, это тоже было частью его дара?

   – Не поделитесь, над чем смеетесь? – Ровный голос господина Николаса-старшего был подобен вылитому на голову ведру холодной воды. – Я с удовольствием посмеюсь вместе с вами.

   – Добрый день. – Я резко села, лихорадочно выискивая глазами сарафан. Руки сами принялись заплетать косу, я чувствовала чужой взгляд, скользящий по открытому в купальнике телу, и мечтала от него укрыться.

   Так он обжигал.

   «Это все только твои фантазии! – приказала я себе успокоиться. – Холд не виноват, что оказался фактически единственным привлекательным мужчиной в твоем окружении».

   «А говорила, не привлекает, – зашептали голоса. – Врала». Ласковый смешок.

   У меня задрожали руки. Господи, я все-таки схожу с ума!

   – Не это ищете? – Господин Николас протянул мне сарафан.

   – Спасибо, – забрала я одежду из его рук и натянула спасительную ткань.

   – Купались? – мягко спросил маршал меня и сына.

   – Да. – Я кивнула. Никки пожал плечами. Оделся, встал рядом со мной.

   Они стояли друг напротив друга, сын и отец. Один рост, одно лицо, одна прическа. Зеркало с разницей в двадцать с лишним лет.

   – Что белые? – без особого интереса спросил отца Николас.

   – Все как ты сказал, – улыбнулся сыну маршал. – Демонстрация силы – и люди сами готовы рвать их на части.

   – Люди предсказуемы, – заметил Никки.

   – Не все. – Господин Холд поднял руку, чтобы дотронуться до Никки. Опомнился. Опустил, сделал шаг назад.

   Николас-младший равнодушно смотрел на отца. Повернулся ко мне и сказал:

   – Торгуйся, Ана. Ты даже не представляешь, насколько ценна. – Он дождался моего неуверенного кивка и ушел, не удостоив отца даже взглядом.

   Господин Николас задумчиво смотрел ему вслед.

   – Чего ты хочешь, Алиана? – повернулся ко мне мужчина.

   – Что вы можете предложить?

   – Все, – хищно улыбнулся он и подал мне руку.

   – Звучит заманчиво, – вернула улыбку, но к нему не подошла.

   Холд выжидательно поднял бровь, только на его лице это выражение не казалось смешным. Темные глаза его не улыбались, губы – лгали.

   Что же хотел сказать Никки?

   Долгожданная тучка закрыла солнце. Стало ощутимо прохладнее. Господин Николас убрал руки в карманы домашних брюк и расслабленно следил за моим лицом. Впервые я видела его в неформальной одежде и никак не могла оторвать глаз от этого зрелища.

   Обманчивая мягкость ткани на прорисованных под ней мышцах.

   Лучше бы он был в форме.

   – И покрывало собрать поможете? – хрипло спросила я.

   – Помогу, – рассмеялся мужчина.

   Поднял плед с земли и аккуратно сложил в несколько движений.

   – Лихо, – восхищенно сказала я и взяла в руки корзинку.

   – В армии и не тому научат, – доверительно сообщил господин маршал и забрал мою ношу, сунув сложенное покрывало себе под мышку. – Идем в дом? И Никки догоним.

   – Идем, – кивнула я.

   Он был спокоен, и это спокойствие передалось мне. Я смогла наконец взять себя в руки и пойти следом. Поравнялась с мужчиной. Он бросил на меня быстрый взгляд. Гравий шуршал под ногами, аромат мужских духов дразнил обоняние.

   Холд улыбнулся мне легко и уверенно, отвернулся, чтобы вновь посмотреть вперед, и на шее его я заметила быстро бьющуюся жилку.

   Слишком быстро для того спокойствия, что он излучал.

   Я запнулась и потеряла равновесие. Господин Николас уронил корзинку, попытался меня поймать. Я почти видела, как руки его хватают меня за талию и прижимают к сильному телу.

   Жадно, болезненно, исступленно.

   Испуганно отпрянула, подвернула ногу и упала правой коленкой на острые камни.

   Боль немного отрезвила. Господи, что за фантазии?!

   Откуда слова-то такие пришли на ум. Вот и лечи теперь разбитую коленку, дурища!

   Я всхлипнула и поднялась на ноги.

   – Больно? – Холд поджал губы.

   – Нормально, – отмахнулась я.

   – То-то ты плачешь, – не поверил он. – Покажи, – приказал Холд и присел на корточки возле моих ног.

   Я приподняла подол, демонстрируя ему ссадину на ноге. Он рукой обхватил меня чуть повыше икры.

   В этом жесте не было ничего, кроме сочувствия, и я расслабленно выдохнула:

   – Ерунда.

   «Стать его секретарем – станет самым идиотским решением в твоей жизни», – отчетливо поняла я.

   Он попросит у меня кофе, а я упаду в обморок от того, что мне почудится за этой просьбой.

   Да, Алиана. Налицо нездоровые наклонности.

   Истерически хихикнула.

   – Разодрала, – озвучил очевидное господин Николас и поднял голову. – Дойдешь сама?

   – Конечно, – уверенно заявила я, стараясь не смотреть на него.

   То, что он склонил голову у моих ног, вновь показалось мне слишком интимным.

   – Чем тебе помочь? – спросил мужчина.

   Рука его все еще сжимала мою ногу, и этот факт не придавал мне спокойствия.

   Почему бы вам просто не отпустить меня восвояси, господин Холд? Что за вопрос?

   Напряжение трансформировалось в злость. Я поджала губы и буркнула:

   – А вы подуйте!

   – Отличная идея, – хмыкнул он.

   Ослабил руку, но вместо того, чтобы убрать, провел ладонью вверх, осторожно огибая ранку. Остановился чуть выше колена. Смял край белого сарафана и подул на царапину, едва касаясь разбитой кожи губами.

   Меня бросило в жар. Подкосились ноги. Бешено забилось сердце. Зашумело в ушах.

   Предвкушение. Паника. Слабость.

   Обморок с приветом из Эдинбургского леса был бы мне спасением, но в этот раз он не торопился наступать.

   – Николас? – услышала я тихий голос госпожи Дианы, радуясь тому, что нас прервали.

   И не радуясь.

   Холд не торопясь убрал от меня руки. Поправил подол моего платья. Встал во весь рост.

   – Иди в дом, дорогая, – ничего не вкладывая в это обращение, заявил он. – И распорядись накрыть на стол.

ГЛАВА 14

Если бы я могла, я бы с радостью провалилась сквозь землю, а пока – темнота была единственным местом, где я могла укрыться от боли Дианы, ощутимой ярости Холда и собственного невыносимого стыда.

   Закрыть глаза – и оказаться в кромешной тьме наедине с собой.

   Ничего и никого вокруг.

   Это страшно – не видеть. Но еще страшнее видеть, закрыв глаза. Видеть то, чего не может быть.

   Лишенный всех красок мир. Серое небо, серая земля. Черно-белая Диана и господин Холд – пульсирующий кроваво-красный сгусток в форме человеческого тела.

   Концентрированная чистая сила. Лава. Жаркая. Пугающая. Жадная. Она текла от него ко мне, окутывая меня багровым туманом.

   «Увидела, наконец», – тихо хихикнул кто-то у меня в голове.

   Я отступила назад, сила рванула следом за мной нестерпимо яркой вспышкой.

   Испуганно распахнула глаза, а потом сощурилась от такого же яркого света.

   Госпожа Диана что-то говорила мужу. Он что-то отвечал.

   Мир двоился. Цветной, серый и снова цветной. И маршал – сила, льнущая ко мне, будто голодный кот.

   – Прощу прощения, – сказала я чете Холдов, сделала еще один шаг в сторону и сжала виски.

   – Алиана? – насторожился маршал. Огонь в нем замер, недовольно вернулся к хозяину. – Тебе плохо?

   – Нет. Да. Мне нужен Никки, – пробормотала я, подхватила подол и быстрым шагом направилась к корпусу младшего Холда, нисколько не волнуясь о том, как я в принципе туда попаду.

   – Ты останешься на ночь? – услышала я тихий голос Дианы.

   – Не вижу смысла, – последовал равнодушный ответ мужчины.

   Я руками зажала уши. Не хочу слышать, не хочу думать! Не хочу знать!

   Свет. Тень. Красное марево за моей спиной. Господин Николас стремительно приближался, загоняя меня, словно зверя.

   Я начала задыхаться. Из последних сил сорвалась на бег.

   «Пожалуйста, не подходите ко мне!» – мысленно умоляла я Холда, чувствуя исходящую от него силу всем своим телом.

   – Ана, стой! – окликнул меня мужчина, и в голосе его мне почудился страх и отчаянье.

   «Бедный мальчик, – с издевкой сказали в моей голове, – столько приготовлений, столько сил. И всего один крошечный просчет. Ты».

   Я запнулась и чуть было снова не свалилась. Вспомнила о двусмысленной помощи господина Холда и чудом удержала равновесие.

   Еще одного такого лечения я не выдержу.

   «Кто ты?» – спросила я свою личную шизофрению.

   «Я? – удивился голос в моей голове. – Никто». Короткий смешок.

   Меня затрясло от неконтролируемого ужаса.

   «Никки!» – беззвучно закричала я, как будто он был единственным, кто мог бы укрыть меня. От безумия, от Холда-старшего и от всего мира.

   От странного черно-белого мира, в котором я была самым темным пятном.

   Подняла руку к глазам. Белая кожа, тонкие пальцы. И вместо крови – клубящаяся тьма.

   Я всхлипнула, воздуха не хватало.

   Камни под ногами. Конец серой дорожки. Газон. Угол здания.

   – Тихо! – поймал меня Николас-младший и прижал к себе. – Я рядом, – успокаивающе погладил по голове.

   Горячий. Жарче отца.

   – Ты такой же! – затрясло меня еще сильнее.

   Никки обхватил мое лицо руками и приказал:

   – Смотри мне в глаза!

   Я попыталась сбросить его руки, он не давал.

   Облизнула пересохшие губы. Огонь Никки с ревом полетел мне навстречу.

   – Ну же, Ана! – крикнул он мне, и я не смогла ослушаться.

   Сквозь красную пелену я увидела проступающие черты Холда-младшего, а затем и его глаза. Его зрачки увеличивались, и открывшаяся темнота странным образом успокаивала меня.

   Я прерывисто вздохнула и расслабилась.

   – Умница, – похвалил меня Никки и отпустил.

   Отстранилась от подростка. Огляделась.

   Странная истерика ушла. Зрение больше не играло со мной злых шуток. Обеспокоенный, но абсолютно нормальный господин Холд шел в нашу сторону.

   «Перегрелась я, что ли?» – с недоумением посмотрела я на мокрые от слез руки.

   И почему защиты я искала у Никки?

   Господин Николас почти подошел к нам, и ничто в нем не напоминало о недавнем инциденте, кроме мертвенно-бледного лица.

   Никки выставил руку и сказал отцу, останавливая того за несколько шагов до нас:

   – Все в порядке, мы сейчас придем.

   Холд бросил на меня быстрый взгляд. Острый, обжигающий, болезненный.

   Никки взял меня за руку.

   – Я уеду после обеда, – сказал мужчина. – Удели мне несколько минут.

   – Тебя интересует мое мнение о новой военной кампании на юго-западе материка?

   Господин маршал согласно кивнул.

   – Вводи войска, – равнодушно заметил Никки. – Тем более вы ведь уже назначили переброс основных сил на завтра.

   – Я не уверен в необходимости огласки.

   – Так ведь это южане развязали этнический конфликт, что нам оставалось? – холодно улыбнулся Николас-младший. – И ведь что творили, стреляли по детским садам.

   – Бедные, бедные перепуганные дети, – протянул господин Николас.

   Никки тихо засмеялся, а мне стало страшно от этого смеха. Недоброго, отнюдь не мальчишеского.

   «Кто же ты, черт возьми? – впилась я глазами в его лицо. – Одинокий ребенок, умеющий исцелять одним прикосновением, или бездушная машина, способная просчитывать противника на несколько шагов вперед?»

   – Империя никогда не откажет в помощи валлийцам, – широко улыбнулся господин Николас. – Где бы они ни проживали.

   Я аккуратно забрала руку и спросила:

   – В детей стреляли? Кто-то погиб?

   Холд-младший удивленно посмотрел на пустую ладонь. Побледнел.

   – Нет, Алиана, – ответил за сына маршал. – Мы ведь уже вмешались в этот конфликт.

   «А был ли конфликт?» – похолодела я.

   Так ли сложно развязать войну, если она нужна одной из сторон?

   – Так вот как делаются новости? – вопросительно посмотрела я на господина Николаса.

   – Правильные новости, Ана, – поправил меня мужчина и, будто сам того не замечая, шагнул ко мне.

   Я отшатнулась, он закаменел. Коротко поклонился, развернулся и, прежде чем уйти, бросил:

   – Догоняйте.

   – Я сделал что-то не так? – робко спросил меня Никки. – Почему ты забрала ладонь?

   «Господи, он даже не понимает, насколько страшные вещи говорит!» – с ужасом догадалась я.

   Маленький гений, ум которого не ограничен никакими рамками.

   Ум, беззастенчиво используемый его отцом.

   – Никки…

   Я вздохнула, собираясь с мыслями. Как объяснить, что такое сострадание и сопереживание, тому, кто был лишен даже материнской ласки?

   – Ничего, – взяла его за руку. – Тебе показалось.

   Он расцвел, расправил плечи, улыбнулся.

   – Тогда пойдем обедать?

   – Пойдем, – согласилась я.

   Господин Николас шел впереди. Чем короче становилось расстояние между нами, тем сильнее я нервничала. Казалось, еще чуть-чуть – и красное марево вновь вырвется из него, чтобы поглотить или... обнять меня?

   – Скажи, Никки, если человек видит и слышит то, чего не существует, его можно вылечить? – посмотрела я на подростка.

   Он задумчиво нахмурился.

   – Зачем? – ответил Никки в своей излюбленной манере.

   – Чтобы опять стать нормальным?

   – Что есть норма? – пожал он плечами.

   – Действительно. – Я посмотрела на зажатую в руке Никки ладонь. Наши пальцы снова были переплетены. Каждый шаг усиливал ощущения от этого прикосновения, и такую прогулку, безусловно, нельзя было назвать нормальной.

   – Существование чего-либо всегда оценочно, – равнодушно заметил подросток. – Есть небо, есть земля, есть я и ты. А теперь убери из этого уравнения себя. Кто подтвердит, что я все еще существую? Может быть, без тебя и небо, и земля – всего лишь галлюцинации умирающего в одиночестве разума?

   Мне нечего было возразить этой странной логике.

   В словах его не было эмоций, и это пугало. Не нужно было быть гением, чтобы понять – эти мысли долгие годы занимали его самого.

   Каково это – оказаться в ловушке, созданной собственным сознанием? Пустота. Темная, холодная, лишенная звуков и запахов.

   Мучительное одиночество, медленно крадущее не разум, но человеческую суть.

   Недавние видения вновь встали у меня перед глазами. Черно-белый мир, алое марево Холдов. Возможно ли, что огонь их был лишь игрой моего воображения? Может быть, именно так я воспринимала интерес к себе?

   А был ли тот интерес?

   Слишком много совпадений, слишком много тайн.

   Странные обмороки, провалы в лес, чужие голоса в голове. Ральф и молнии на его руке, тьма в глазах Рэндольфа. Юрий и его двусмысленные намеки.

   Сон и явь переплелись, я и сама уже не знала, где мои воспоминания сменяются видениями.

   «Ты нужна мне, Ана», – всплыли в памяти слова господина Холда. Дразнящие тело и разум прикосновения. Взгляды. Слова, которыми он играл почти так же легко, как и мной.

   Что же нужно от меня Холду-старшему?! Я нашла глазами его фигуру, сердце бешено застучало.

   – Алиана, не надо. – Николас-младший погладил меня по волосам.

   И не только старшему...

   Мы стояли на широком крыльце. Господин Николас был наверху лестницы у самого входа, обернулся. Покачал головой.

   У меня перехватило дыхание от одного лишь взгляда на его лицо.

   Теплые губы на моей коже, горячие руки, от одного воспоминания о которых кружится голова. Горячая волна прошла по телу. Меня снова начало колотить.

   Хватит выжидать! Эта тактика ничего не дает. Пора действовать.

   – Что я видела, Никки? – спросила я подростка.

   Он отвел глаза.

   «Не привиделось! Ничего не привиделось! Все это так же реально, как и Никки рядом с тобой. Как небо над головой, как земля под ногами! Как воздух, которым ты дышишь!» – застучало в моей голове.

   – Почему красная лава, похожая на полыхающую кровь, текла от вас обоих ко мне? – Я снова вернула себе ладонь.

   Никки опустил голову и нервно потер виски.

   – Почему в своих видениях я похожа на какую-то черную дыру? – не отступала я. – Ты ведь знаешь, скажи мне!

   Он печально посмотрел на меня, расстроенно вздохнул.

   – Слишком рано, – заявил Холд-младший. – Ты пока не готова это понять. И принять – не сможешь.

   От его отказа отвечать, от его абсолютной непрошибаемости хотелось заорать. Крушить все вокруг. Ударить этого чертова гения, чтобы заставить объясниться!

   – Что значит «рано»? Что значит «не смогу»?

   Он протянул руку к моим волосам.

   – Не прикасайся ко мне, – сквозь зубы сказала я.

   Сколько можно?! Сколько можно молчать!

   – Алиана, – умоляюще прошептал подросток, – не запрещай мне…

   Обманчиво беззащитный, такой искренний в этой просьбе. Сколько же у тебя лиц?

   – Значит, торговаться, – повторила его недавние слова. – Что ж, именно этим я и займусь. – Я сжала зубы и шагнула за господином маршалом, намереваясь задержать его в коридоре. Вытребовать ответы, добиться правды!

   Тяжелая и какая-то тягучая злость заполняла меня изнутри, придавая сил и решимости немедленно выяснить, какую роль в своих хитроумных планах уготовил мне старший Холд.

   Если один из Николасов отговаривается моей неспособностью понять, может быть, второй соизволит хоть что-то прояснить.

   – Ана, подожди! – крикнул мне вслед Никки, но я не обернулась. Вошла в дом. Господин Николас стоял ко мне спиной и говорил что-то горничной. Девушка заметила меня, вежливо присела передо мной в реверансе.

   – Господин Николас! – окликнула я старшего Холда.

   Он удивленно посмотрел в мою сторону.

   – Ничего не хотите мне объяснить?

   Маршал тяжело вздохнул, взмахом руки отпустил горничную. Окинул меня равнодушным взглядом и сказал:

   – У меня нет ни времени, ни желания объяснять что-то истеричному подростку в период гормональной бури, Алиана. Я заботился о тебе все эти годы, не обижал ни словом, ни делом. Я никогда не делал разницы между тобой и Элизабет и уделял вам одинаковое внимание. И что я получаю? Претензии и требования?

   «Гормональная буря»?!

   Я поджала губы. Действительно, подарок, а не опекун!

   Не обижал, кормил, поил, одевал – дорого, в общем-то, одевал – и действительно заботился. Вспомнить хотя бы ночной медицинский осмотр после обморока в поместье – он лично забирал меня из больницы. Организация встречи с Ральфом, безупречная вежливость и неизменная улыбка.

   Настоящий филантроп!

   – Увольте меня от такого общения, юная госпожа. Подрастите хотя бы до своих платьев, – закончил он свою отповедь очередной словесной пощечиной.

   – Издеваетесь? – зашипела я.

   – Не смею, – искривил он губы и сделал шаг в сторону жилой части дома, обходя меня на достаточно большом расстоянии, чтобы не задеть.

   Я устало потерла глаза. Силы покинули меня вместе с уходом Холда, но злость и отчаяние никуда не делись. Почувствовала движение сзади. Обернулась. Никки, нахмурившись, стоял рядом со мной.

   – Зачем ты пришел? – процедила я. – Тоже станешь рассказывать о моих гормонах?

   Холд-младший медленно выдохнул и разжал кулаки.

   – Еще несколько часов – и у тебя начнется новый приступ. Никакие лекарства не смогут тебе помочь. Только я. Не запрещай мне себя лечить.

   Я зло рассмеялась, вспомнив недавнюю помощь господина Холда. Кровь прилила к щекам.

   Гормональная буря! Что он имел в виду? Не мою ли слишком острую реакцию на его прикосновения?

   Реакцию, которую я не сумела скрыть...

   – Какое благородство, – сложила я руки на груди. – Интересно только, с чем связано это настойчивое желание помочь мне, а, господин Холд?

   Никки поджал губы, мотнул головой.

   – Откуда ты знаешь, что будет через несколько часов? Что тебе известно о моих приступах? Что ты хочешь от меня за свою помощь?

   Он посмотрел на меня исподлобья. В точности повторил мой недавний жест, скрестив руки на груди, и ответил:

   – Ты же все видела. Видела, что делает с тобой ваш лес! Чертов проклятый лес, – не сдерживаясь, зло выругался он.

   Я вспомнила, как по-хозяйски клубилась тьма под моей кожей, и пошатнулась. Никки бросился мне на помощь, я остановила его взмахом руки.

   – Лес? – переспросила я.

   Почему лес? Разве может темнота быть связана с лесом? Мозг отчаянно анализировал информацию и не мог справиться с задачей. Как пара тысяч елок могут превратиться в жидкую бездну? Даже если шепот в моей голове принадлежит легендарному духу Эдинбурга, какое отношение это имеет к Холдам?!

   – Или то, что в нем живет, – недовольно ответил Никки.

   Как же я устала от этих загадок. Бесконечных недомолвок и тайн!

   – А тебе что с того? – пытливо взглянула я в его глаза. – Какое вам дело до больной девочки из проклятого леса?

   – Ты нужна нам.

   – Какого черта?! – с трудом сдержалась, чтобы не встряхнуть его, хоть это было не так и просто с его нынешней комплекцией.

   – Мы на пороге перемен, – серьезно сказал Никки. – Наши технологии давно перестали быть секретом для союзников, а значит, и врагов. Наша армия – всего лишь биомасса, пусть и хорошо обученных солдат. Император все еще силен, но его преемник слаб и не сможет удержать власть. Покушение на его жизнь ярче всего подтверждает это.

   Я жадно слушала Никки, с каждым новым словом мне становилось все более жутко. От того, как легко этот мальчик давал страшные прогнозы. От неприкрытого цинизма, которого в принципе не должно быть у ребенка. От информации, явно не предназначенной для обывателей вроде меня.

   – Уже сейчас самые влиятельные лица империи заключают между собой предварительные договоренности о будущем переделе власти, – продолжил Никки, не давая мне собраться с мыслями. – Уже сейчас, прямо под носом безопасников, организуются новые антимонархические движения. Очень скоро империя развалится на множество крошечных государств, которые станут лакомыми кусочками для остальных членов Союза Большой Пятерки. Нас ждет новая война, и дай бог, чтобы она не продлилась слишком долго.

   Как же странно слышать подобные речи из уст почти ребенка.

   – Даже если это так, что в этой ситуации могу сделать я?

   – Ты можешь помочь Александру принять верное решение. Если он передаст власть моему отцу, у империи останется шанс.

   – Я? – улыбнулась такому странному выводу. – Император и видеть меня не желает, Николас.

   – Император не может не желать тебя видеть, – улыбнулся мне Никки в ответ. – Запрет на выезд Бонков был нужен не для того, чтобы наказать вас.

   Я вспомнила короткий разговор с Александром, его интерес ко мне и моему происхождению. Странный неожиданный поцелуй Юрия.

   Один был влюблен в мою мать, а второй резко воспылал чувствами ко мне? Любовь с первого взгляда, как в любимых романах Лиззи?

   Несусветная глупость!

   Судя по Холду-старшему, я в принципе не уверена, что облеченные реальной властью мужчины способны любить.

   Разве что эту самую власть.

   – А для чего? – нервно дернула плечом.

   – Нам доподлинно известно, что до войны с севером и присоединения Эдинбурга Александр был обычным человеком. Удачливым, сильным, гениальным. Но человеком.

   – А потом?

   – А потом вдруг стал магом, – развел Никки руками.

   Магом...

   От обилия информации у меня разболелась голова.

   – Оставил Эдинбург фактически автономным, запретил имперцам посещать лес без особых на то причин. Женился на северянке и умолял ее младшую названую сестру покинуть Эдинбург вместе с Анной.

   – Влюбился? – растерянно спросила я.

   – В девочку девяти лет? – рассмеялся подросток. – Не думаю. И потом, девочка наотрез отказалась покидать любимый лес. И Александр не посмел настаивать. Странно, не правда ли?

   – Весьма, – согласилась я.

   – С момента покушения на Юрия он ежедневно настаивал на вашей встрече. Когда Юрий очнулся, он спросил о тебе. И вот что интересно: никто из них и не думал рваться к тебе без разрешения.

   – Какая деликатность, – ядовито заметила я.

   – Не знаю почему, но Бонки – его слабое место, Ана. Его и Юрия. По всей видимости, могущество Александра и его сила непосредственно связаны с лесом и его хозяевами.

   – У леса нет хозяев, – на автомате сказала я.

   – Есть, – уверенно возразил Николас-младший. – Вы.

   Меня затошнило от этой уверенности. Хозяева, пропадающие в проклятом лесу. Хозяева с бездной вместо глаз. Чему мы хозяева?

   Что живет в лесу?

   Громкий пронзительный звук резанул по нервам. То ли что-то с грохотом разбилось о каменный пол, то ли взрыв случился в моей голове. Меня снова затрясло. Пропали краски. Я посмотрела на свои руки, заранее зная, что увижу.

   Засмеялась, глядя на черное кружево вен. Тьма клубилась внутри меня, легкой дымкой окутывая снаружи.

   Я всхлипнула.

   – Тихо, – голосом Никки сказало огненное марево рядом, обступило меня, обняло. – Просто дыши.

   – Не знаю, что со мной сегодня, – громко произнесла госпожа Диана. – Весь день хожу рассеянная, а теперь вот уронила на пол любимую вазу...

   Краснота расступилась, и я увидела на лестнице растерянную хозяйку дома.

   – Идемте обедать, дети, – вздохнула Диана. – На десерт шоколадный торт.

ГЛАВА 15

Я сделала шаг. Осколки разбитой вазы хрустнули под ногами.

   – По дому прошелся ураган? – вышел из тени коридора господин Николас.

   Волосы его влажно блестели. Пока мы с Николасом-младшим беседовали, он, вероятно, успел принять душ и теперь на ходу застегивал пуговицы строгого форменного пиджака.

   – Ты уезжаешь? – тихо спросила Диана.

   – Уезжаю. – Холд поправил ворот кителя.

   – А обед?

   – Вряд ли мой отъезд способен его испортить.

   – Николас, мне необходимо поговорить с тобой! – с нажимом сказала ему супруга.

   – Обязательно, – согласно кивнул господин маршал. – Позже.

   – Николас, я прошу тебя, – устало повторила женщина. – Скажи хотя бы, что будет с девочками! Их тебе не за что наказывать, – горько добавила она.

   Я сглотнула.

   Странная, некрасивая сцена. Словно я случайно подсмотрела в замочную скважину хозяйской спальни и стала свидетелем тайной стороны чужих отношений. Сложных и отнюдь не здоровых.

   – С девочками? – удивился вопросу маршал.

   – Что ты решил?

   Холд усмехнулся, подошел к закрытой двери. Посмотрел на меня и сказал:

   – Я поторопился с предложением, Алиана. Вам нечего делать во дворце еще как минимум несколько лет.

   – Отдадите меня замуж? – задрала я подбородок.

   – Какой тебе замуж, ребенок? – рассмеялся мужчина. – Учитесь дальше. Или ты думаешь, я не знаю, о чем мечтает Элизабет?

   Я недоверчиво вгляделась в его лицо. Теплота в его смехе нисколько не сочеталась с пронизывающим насквозь, давящим взглядом.

   – Да, я говорю серьезно, – улыбнулся он краешком рта.

   – Спасибо… – растерянно сказала я, а потом повторила: – Спасибо!

   Робко улыбнулась. Господин Николас сверкнул глазами, на краткий миг прикрыл веки.

   – Пожалуйста, – ответил он, толкнул ручку, впуская дневной свет в темный холл особняка. – До скорой встречи! – бросил нам на прощание и вышел за дверь.

   Последнее, что я успела увидеть, прежде чем тяжелая дверь захлопнулась, это то, как стремительно господин Холд спускается по лестнице, чтобы затем сесть в уже подъехавший к парадному входу автомобиль.

   Я смотрела на закрытую дверь и ничего не понимала. Что могло произойти? Почему он решил уехать раньше, чем планировал?

   Чем грозит мне эта внезапная перемена? Учиться – это чудесно, но, черт возьми, учиться на кого, где и зачем?

   А как же Александр и мое якобы влияние на императора?

   – Хочешь, покажу тебе звезды? – вдруг спросил меня Никки, чем отвлек и от мыслей, и от созерцания закрытой двери.

   – Сейчас? – удивленно уточнила я.

   – Нет, – он улыбнулся. – Вечером.

   «Только звезд мне и не хватает для полного счастья», – подумала я, глядя в темные глаза младшего Холда.

   – Хорошо, – кивнула, пряча стыд и жалость глубоко в душе.

   Не только отец беззастенчиво использует Никки, но и я готова смотреть на звезды, на жуков, пауков и прочую ерунду, лишь бы что-то узнать.

   Отвратительный меркантилизм...

   Младший Холд шумно выдохнул и спрятал руки за спиной, словно удерживаясь от того, чтобы снова дотронуться до меня.

   – Тогда до вечера, – радостно кивнул он. – Я поем у себя, – сообщил матери и ушел в свое крыло.

   Мы с Дианой остались в холле вдвоем.

   Я вспомнила, как господин Николас склонил голову у моих ног. Свет на его лице.

   И тихий голос Дианы...

   Что она обо мне думает? Горько усмехнулась.

   То, чего я заслуживаю...

   Я так устала, что мне почти не было неловко. Да и что я могла изменить? Отмотать время вспять? Запретить Холду дотрагиваться до себя?

   Если бы я могла, я бы с радостью вернулась в то лето, когда покинула лес, чтобы сойти с поезда на первой остановке и в принципе его не знать!

   «Глупые, глупые отговорки…» – честно ответила себе я, и меня передернуло от отвращения к собственной персоне.

   Диана не виновата в «гормональной буре», которую вызывает во мне ее муж. Это – только моя вина!

   Я прямо посмотрела на женщину, ставшую мне за эти годы второй матерью.

   Ну же, госпожа Диана, скажи, что думаешь о девочке, которую ты приняла как родную? Ударь, я заслужила.

   Она спустилась с лестницы, подошла ко мне, но вместо того, чтобы ругать, раскрыла объятия, позволяя мне обнять себя. Сладкий запах духов, прочно ассоциирующийся у меня с безопасностью, нежные руки, готовые укрыть от всего мира, тепло ее тела. Я почувствовала, как стало уходить незаметное мне самой до этого момента сумасшедшее, нечеловеческое напряжение.

   Я всхлипнула. Диана погладила меня по голове. Слезы бурным потоком побежали куда-то вниз.

   Как же мне не хватает мамы, и как же хорошо, что у меня есть госпожа Холд.

   – Ваза, конечно, была очень красивая, – взяла она в руки мое заплаканное лицо. – Но реветь из-за такой ерунды?

   Я хихикнула и разревелась еще сильнее.

   – А что случилось? Почему все плачут? – удивленно воскликнула Лиззи.

   Она была совсем растрепанной и сонной. Похоже, ее разбудил громкий звук падающей керамики.

   – А это-то что? – пнула она носком туфли осколок вазы. – Мам, это не твоя любимая ваза?

   Я перестала рыдать и почти успокоилась, Диана вытерла мои слезы тонким платком, вздохнула, отпустила меня и оглядела холл.

   – Она самая, – улыбнулась хозяйка дома. – Черт с ней, с вазой! – рассмеялась женщина.

   Элизабет забавно выпучила глаза. Полагаю, она, как и я, впервые слышала ругательство из уст матери.

   – Твой отец разрешил тебе продолжить обучение! – радостно сказала Диана. – Тебе и Алиане! А ваза… – она подняла острый осколок с пола и задумчиво покрутила на свету, – вазу я склею, – подумав, закончила женщина. – Мне не привыкать.

   Элизабет прижала руки к щекам:

   – Это правда? Я что, буду врачом?

   – Будешь, – шмыгнула я носом.

   Ее недоверие было более чем понятно. Врач-аристократка – это нонсенс. Но Холд ничего не делает просто так. Если он решил в открытую