Оглавление
АННОТАЦИЯ
Любовь Архипова, артистка цыганского ансамбля «Кармен», решила подзаработать на гаданиях, когда начались проблемы с выступлениями и арендой зала для репетиций, даже не подозревая, чем это может для нее закончиться.
Кирилл Вознесенский – холостой преуспевающий бизнесмен, мать которого уверена – на ее сыне «венец безбрачия», не верит ни в какую мистику и слишком рационален.
Эти двое встретятся, чтобы понять – любви не нужна магия. Она сама – волшебство.
Но как быть, если гадалка приоткрыла двери в потусторонний мир и выпустила оттуда силы, с которыми не может справиться? Как быть, если из-за этого может пострадать ее возлюбленный? Только бороться за него. Бороться за свою любовь.
ПРОЛОГ
Цветастое концертное платье с оборками висело в шкафе среди обычной одежды – строгих костюмов и модных шифоновых блуз. Люба погладила шелк, который так красиво переливался, когда она плясала в этом наряде… Хотелось кружиться, отбивая такт каблуками, хотелось петь и видеть восхищенные взгляды зрителей.
Но вот уже полгода, как ее ансамбль развалился. И неизвестно, получится ли снова собраться в прежнем составе. Кризис. Не до концертов.
Сцена всегда манила и звала Любу – с детства она мечтала выступать, покоряя города и страны, даже хотела поступить на театральный, но не сложилось. Реальностью стал цыганский ансамбль, руководителем которого уже лет тридцать был ее дядюшка – седой весельчак Ян Мусатов. Прадед Любы, говоривший, что он потомок кэлдэрарского рода Дэмони, бродил когда-то с табором по Румынии, а дед осел в небольшом горном селении. Девушке досталась смуглая кожа и пронзительные черные глаза отца, а волосы ее были жесткими и темными, как хвост кобылицы. Бабушка с детства звала ее Чирикли. Потому Люба и взяла себе этот сценический псевдоним – Чирикли, что означало – птичка. Она и порхала по сцене в своем пестром платье с воланами, пела под гитару и гастролировала со своим ансамблем, пока не наступили голодные годы – концертов было мало, денег они приносили всего ничего, а жить хотелось на широкую ногу, как девушка привыкла с детства.
И тогда она придумала другой вид заработка – во время, свободное от выступлений, которых становилось все меньше, Люба-Чирикли занималась гаданиями, открыв в своей квартире небольшой салон. Ее квартира на окраине города, в доме, заросшем дикой розой и пионами, была полна удивительной атмосферы – украшена всевозможными магическими артефактами, веерами, шалями, перьями и хрустальными шарами. Тяжелые бархатные шторы, вечный полумрак, ароматные палочки, источавшие запах сандала и мирта, ладана и гвоздики… И сама Чирикли в цветастом платке поверх распущенных по плечам волос, в красно-черном платье с рюшами, звеня монистами и браслетами, встречала доверчивых людей, желающих узнать свое будущее, отвести дурной сглаз, снять порчу или венец безбрачия.
Для многих находила Чирикли утешение, но старалась не связываться с темной старинной магией, что могла приоткрыть двери в жуткий потусторонний мир, в который все еще верили цыгане. Бабушка Злата рассказывала ей немало страшных историй о призраках и демонах той стороны, которую называла запредельем. Бабушка знала много страшных сказок, но Любаша, воспитанная в советское время, когда магия и колдовство были под запретом и считались пережитками прошлого, поначалу полагала все это выдумкой и баловством. Но все равно девушка осторожничала, отказывая некоторым клиентам, которые хотели сделать что-то злое – приворот навести, смерти кому-то желали… Не хотела Любаша связываться с такими делами, помнила – за все будет расплата. Гадания – это одно, а порча – совсем другое. Опасное это дело. Злое.
Только вот однажды в ее двери вошел мужчина, из-за которого Чирикли отступила от своих принципов и правил. Мужчина, который разбил ее сердце и впустил в него тьму.
Мужчина, который стал ее судьбой и проклятием.
Но отказать ему Чирикли не смогла. Потому что это означало вырвать из груди сердце и выбросить в костер. Умереть от тоски.
Карты предсказали Любаше эту любовь – она всего-то один раз раскинула их на себя, и оказалось – куда ни пойдет она, куда ни посмотрит, везде на пути ее будет стоять этот мужчина.
Повязаны они.
Судьбою повязаны.
ГЛАВА 1
Кирилл выбирал торт долго и внимательно – тетушки его были натурами капризными, и угодить им казалось нереально сложно. На очередной семейный совет парня позвали якобы потому, что соскучились, но он знал – снова попадет под прицел острых язычков сестер Вознесенских, которые с некоторых пор задумали его женить. Причем, женить во что бы то ни стало, его мнением на этот счет нимало не заботясь. Задобрить их бисквитом с вишнями и вкусной наливкой из ягод Кирилл и не мечтал, но был шанс, что все же приставать станут меньше. Вообще, сколько мужчина себя помнил, его неугомонные тетушки – сухая, как жердь, Агата, бывшая когда-то директором одной из центральных школ, и пухленькая домохозяйка Стася – пытались знакомить его с девушками. Они приводили на семейные мероприятия каких-то дальних родственниц и дочек своих подруг, подсовывали фотографии потенциальных невест, и все его отговорки, что жениться ему рано, да и нет времени на такую роскошь, как семья, разбивались о стену непонимания и упрямства. Потому с тетушками Кирилл старался общаться как можно реже – но не всегда получалось. И сегодня мать настояла – мол, уважь старух, совсем забыл про близких за своей работой.
Из-за нее-то, этой работы, Кирилл к своим тридцати годам семьей и не обзавелся – сначала не чувствовал в себе ответственности, чтобы заводить серьезные отношения, да и не нагулялся, а потом… потом как-то привык, что все время проводит в гараже или с приятелями. Сейчас, конечно, автомастерская разрослась, это была уже целая сеть, и не приходилось самому в мазуте пачкаться, но начинал Вознесенский простым механиком и приложил немало сил и упорства, чтобы добиться чего-то. Ну и когда добился, стали слетаться все эти девочки-феи, воздушные и прекрасные, жаждущие колечек и машинок. Кирилл к дамам такого сорта всегда относился снисходительно-равнодушно, в свое время сбил ноги, бегая за одной такой – пока был беден, дамочка в его сторону и не смотрела, окучивая богатых папиков (чего он не замечал, предпочитая, как все влюбленные, обманываться), а как только Вознесенский стал подниматься, так сразу втрескалась в него без памяти. Он тогда чуть не женился на ней, хорошо, друг один вовремя глаза раскрыл на эту стервь – нашел способ вывести ее на чистую воду, поманив еще большими деньгами. Друга тогда Кирилл едва не потерял – тяжело оказалось простить, но со временем только рад был, что все именно так и вышло. Стервь эта вскоре нашла-таки своего папика и укатила с ним в Питер. Кирилл и рад был, что перед глазами не маячит. Желание влюбляться в кого-либо после этой истории надолго пропало.
И со временем ему даже понравилась свободная жизнь, необремененная обязательствами, и менять в ней что-либо Вознесенский не собирался.
Поэтому и шел он на семейное мероприятие с опаской – знал, что тетушки в покое не оставят. Торт, фрукты, наливка, французские духи в подарок – вооружен и готов к встрече.
Двери открыла мама – все такая же домашняя и уютная, какой Кирилл ее помнил с детства, в переднике с вышивкой, с рыжими кудряшками и доброй улыбкой, она едва доставала ему до плеча.
– Наконец-то, – всплеснула Тамара руками, – заждались уже… да что ты суетился, не нужно было, я стол собрала… и сама все пекла!
Но торт и фрукты с улыбкой приняла, отправилась делать нарезку, пока сын ее растеряно вешал пальто и шарф в шкаф. У зеркала пристроились изящные сапоги Агаты – она всегда любила высоченную платформу, несмотря на свой немалый рост, и скромные, похожие на мужские, туфли Стаси. Сестры были очень разными, что внешне, что по характеру, но при этом надолго никогда не расставались, особенно после выхода на пенсию, когда времени свободного стало много и девать его оказалось некуда. Вот разве что его, Кирилла, окучивать.
– Хорошего вечера, – с лучезарной улыбкой он вошел в гостиную, заставленную светлой, еще советской мебелью. Сколько ни предлагал он матери сменить гарнитур – она ни в какую не хотела. Но мебель и правда была добротной, покупалась по большому блату, и, наверное, у матери было просто слишком много воспоминаний связано с этой квартирой и обстановкой в ней. Она соглашалась на ремонт, даже окна и лоджию удалось переделать, новый пол постелить, но мебель была особым пунктиком.
Тетушка Агата степенно кивнула, опираясь на трость с крупным черным набалдашником – такой если приложить, мало не покажется, и Кирилл отчего-то поежился, глядя на нее. Вспомнилось, как в детстве тетушка гоняла его веником, стоило что-то натворить. Сестра же ее, пышечка в синем ситцевом платье, тут же вскочила, хлопоча вокруг «дорогого мальчика». Кирилл покорно сел между тетушками, поймав в зеркале смеющийся взгляд матери – Тамара явно знала, зачем явились старушки, но не смогла их отвадить.
– Как поживаете, тетя Стася? – Кирилл надеялся этим вопросом отвлечь от себя внимание – знал, что младшая из сестер была весьма говорлива, и отвести огонь можно было только так – позволить болтушке говорить без умолку.
Но что-то пошло не так.
Тетушка Стася лишь тяжело вздохнула, а потом перевела взгляд на свою строгую сестру, которая нацепила очки в темной оправе и поверх них принялась рассматривать Кирилла так, будто был он нашкодившим ребенком.
– Не буду ходить вокруг да около, не буду уговаривать… скажу как есть, – прокаркала Агата и шумно отпила чай, со звоном поставив чашку на блюдце, а потом уставилась на племянника немигающим взглядом своих серо-стальных глаз, которые с детства смущали Кирилла и заставляли ощущать себя провинившимся во всем, что делал и чего не делал. – Женить тебя пора, Кирюшка… Женить!
Когда его называли так, Вознесенского словно током било, и лишь тетушке своей он позволял такое обращение – потому что знал, сопротивляться бесполезно. Хуже будет.
И потому сейчас он только глупо улыбнулся, подумав, что угадал – точно смотрины какие-то предстоят. Интересно, кто на этот раз? В прошлую встречу на ужин случайно заглянула медсестра, которая ухаживала за Агатой, девушка милая и красивая, по словам самой тетушки. Вот только Кирилл сразу понял – хищница, пусть пока еще и не слишком зубастая. Едва избавился тогда от навязанной невесты. «Невеста» выставила его виноватым, плакалась тетушке Агате, жаловалась на равнодушие Кирилла его матери и утверждала, что он ее обесчестил, что в свете современных реалий звучало вовсе уж дико и глупо. Но избавиться от этой девушки оказалось легко, пусть и не слишком приятны были те разговоры. И Кириллу не хотелось повторения истории.
Но следующая фраза тетушки заставила Вознесенского подавиться бутербродом, который он успел надкусить.
– Венец безбрачия на тебе, Кирюшка! Снимать будем!
Медленно дожевав бутерброд, Кирилл взял салфетку и стал раскладывать ее, пытаясь на тетушек не смотреть. Венец безбрачия! Совсем с катушек слетели? Но родственницам он, понятное дело, ответить так не мог. И нужно было хорошо подумать, что сказать, чтобы эти бредовые мысли покинули их светлые головы.
Агата выжидающе нахмурила кустистые брови, кашлянула. Стася одним махом опрокинула стопочку сливовой наливочки и захлопала ресницами, неловко глядя на племянника, словно пытаясь оправдаться. Она тут явно ни при чем. Это все проделки Агаты.
– Венец, говорите? Безбрачия, значит? – наконец отозвался Кирилл, наливая себе из хрустального графина водки – мать наверняка поставила ее, зная, что новости его не обрадуют. Кирилл не был любителем выпить, но после такого хотелось упиться до бессознательного состояния – и пусть снимают, что им там мешает. Главное, чтобы он не видел и не слышал. Бред какой! Это же нужно придумать только!
– Сыночек, ну смотри, Агата права, – подскочила мать, отбросив передник. Села рядом, неуверенно теребя край скатерти. – Ведь тебе сколько лет уже, а все никак не найдешь себе хорошую девушку… а я внуков хочу!
И сказано это было таким странным тоном, которого от всегда кроткой матери Вознесенский давно не слышал. Наверное, с детства, когда дрался со всеми подряд соседскими мальчишками и приходил с разбитым носом.
– Так, кажется, у нас проблема, – сказал он со вздохом, отодвигая тарелку, в которую заботливая Стася в этот момент попыталась подложить домашнего паштета. – Вы хотите меня женить, я вешать себе ярмо на шею не собираюсь. И как нам быть?
– Говорю же, сделано ему! По-де-ла-но! – прищелкнула пальцами Агата. – Не будет нормальный парень в тридцать лет сам жить! Скажи, кто тебе мог такую пакость сотворить?
Если бы Кирилл в эту ерунду верил, то сразу бы сказал – Анька, та самая фея, которая на друга и его деньги повелась. Но он был адекватный, ни в какие привороты-отвороты не верил. И верить не собирался.
Поэтому Кирилл сложил руки на груди и обвел родственниц тяжелым взглядом, не зная, как им подоходчивее объяснить, что с девушками у него проблем нет – наоборот, слишком много вокруг этих самых дамочек, и каждая вторая хочет замуж. Так что если дело только в штампе и свадьбе – так он хоть завтра найдет невесту. Захотят – блондинку, захотят – брюнетку! Толстую, худую, рыжую, да хоть трансвестита – и за этим дело не заржавеет. Если есть деньги, как успел Кирилл убедиться, так и девушки будут. Другой вопрос, что жениться на той, которая видит в нем только денежный мешок, Вознесенский не хочет. А где найти в столице нежную и добрую, романтичную и неиспорченную – он не знал. Да и не слишком искал. Не было необходимости в милых и неиспорченных. Скорее, наоборот. Только не женятся на таких дамах.
Стоило представить, что кто-то будет его контролировать сутками, что ему самому придется уделять кому-то внимание, заботиться, холить и лелеять, как стало немного тоскливо, и Кирилл понял – желанием жениться или хотя бы завести постоянную партнершу он все так же не горит.
Как объяснить это матери, которая так жалостливо смотрит, явно представляя выводок внучат?
– Мам, – начал он как можно спокойнее, – ну подумай сама, какой еще венец безбрачия? Я просто не готов. Не хочу сделать несчастной ту женщину, что согласится замуж за меня пойти. Ну какой из меня семьянин? Все время на работе или в поездках, да и не привык я дома сидеть.
– А нечего по своим клубам бродить, – вновь встряла Агата, – рассказывала мне Маринка, где ты бываешь… и какие там развлечения.
Маринка – это та самая медсестра. Вознесенский прищурился – интересно, а что ж это она тетушке не рассказала про свои похождения, и о том, что Кирилл ее вечно в этих самых клубах пьяную встречал с такими же подружками? Знакомство с Мариной было не самым приятным воспоминанием. Но в итоге расстраивать Агату такими подробностями он не стал, и так Маринка ей нарассказывала кучу гадостей, в которые тетушка едва не поверила. Лишь снова вздохнул, подумав, что проще всего согласиться с упрямицами, отправившись к их прорицательнице – или кто там венцы эти снимает? – а той денег сунуть, чтобы она тетушкам покрасочнее рассказала, что ждет Кирилл свою единственную и неповторимую, и мешать ему в этом нельзя. А то судьба испугается. И сбежит. Представив сбегающую от него в домашних тапках и фате невесту, Кирилл едва не расхохотался, но увидев, как смотрит на него Агата, постарался сделать лицо серьезное и сосредоточенное.
– Ну, хорошо, – сказал он задумчиво, – если я вдруг попробую с вами согласиться… что вы предлагаете? В церковь идти свечки ставить или же к шаману в Сибирь съездить?
– Зачем в Сибирь? – искренне удивилась Агата. – Я знаю одну гадалку в нашем городе, говорят, у нее сильный род, прапрабабка ее даже кому-то из Романовых смерть предсказала! Она цыганка, настоящая! А цыганская магия она, знаешь, какая?..
Но тут аргументы про магию закончились, и тетушка резко замолчала. Подхватила Стася.
– Кирюша, они все знают, все говорят, как есть, моя мама рассказывала, что у них особая сила… в их деревню однажды пришла цыганка, и все сбылось, что она сказала. А соседка наша, баба Муся, так она ходить начала! Ноги-то ее после войны отказали, перемерзла сильно, когда немцы отходили, а они с семьей в лесу прятались… и вот цыганка та пошептала, и пошла бабка. Представляешь?
Кирилл напряженно замер, глядя на тетушек. Как-то не хотелось ему, чтобы над ним чего-то там шептали. В магию он не верил, а вот в гипноз – вполне себе. И цыган он считал шарлатанами, которые дурачков ищут, чтобы баки им забивать. У одного его товарища жена, уж на что дама умная и хитрая, и то повелась, когда на улице к ней цыганка пристала. Что там ей говорили, женщина не помнила – а все золото с себя сняла, карту обналичила, а потом еще в дом цыганку пустила, чтобы та остальные украшения и деньги унесла. Как очнулась, в полицию побежала, ясное дело, да только мошенницы и след простыл.
Так что цыган Кирилл не любил. Впрочем, кто вообще их любит? Вечно грязные, оборванные, бродят они по бывшим союзным республикам, разнося заразу. А еще – где цыгане, там и маковая соломка, там и наркоманье… Гнать их нужно отовсюду или принудительно социализировать!..
– Чирикли многим помогла, она волшебница! А еще – артистка, их ансамбль раньше по всей стране гастролировал, – мать несмело улыбнулась, погладив Кирилла по руке. – Давай попробуем? Обещаю, если не получится, то больше мы не будем к тебе приставать.
– Обещаете? – прищурился он.
Тетушки синхронно закивали.
– Хорошо, – сдался Вознесенский, – сходим к вашей гадалке. Но чтобы это было в последний раз!
***
Люба захлопнула дверь за очередным посетителем и с облегчением сняла маску Чирикли-птички, которая за этот год работы гадалкой, кажется, начинала прирастать к лицу. Лицо это, отразившееся в огромном овальном зеркале на стене, показалось слишком худым и изможденным, а когда плутоватая улыбочка исчезла, то стали четко видны и мешки под глазами, и складки у рта.
После развала союза цыганским ансамблям сложно стало выживать, и их «Кармен» пару месяцев тому постигла судьба многих коллективов, которым не хватало финансирования… они попросту развалились. Хотя продержались долго, этого нельзя не признать.
Ну а что? Костюмы изнашиваются, на аренду зала для репетиций денег нет, еще и партнер по выступлениям начудил… Вспомнив черноглазого и ушлого Яшку, которого руководитель их студии, дядька Ян, все грозился розгами выпороть, если еще раз одурманенным увидит, Люба лишь тяжело вздохнула. Прикрыла глаза, схватившись за дверной косяк, чтобы не упасть – слишком внезапно силы ее покинули и охватила странная слабость. Слишком часто это стало случаться. Слишком часто она смотрит в зеркала.
Перед мысленным взором тут же встал самоуверенный кудрявый красавец в алой рубахе. Как же могло случиться, что Яшка так глупо попался? Не все ромы были порядочными и честными, ой, не все. И те, которые осели в городах, очень часто начинали заниматься нехорошими делами. И ладно бы обман да рэкет, проблема в другом. В худшем.
Многие начали торговать наркотиками и, конечно, не обходилось без того, что сами подсаживались. Вот Яшку и угораздило. Сначала стал курьером – он возил опий-сырец из какого-то приазовского города в Одессу, ну а потом… потом его еле откачали от передозировки. Прежним он так и не стал, и родственники запретили Любе даже думать об этом парне.
А у ромов традиции блюлись крепко – как старшие скажут, так и будет, и все равно им, что уже и мир изменился, и что страна другая, и законы прежние не в чести. У них, ромов, в чести. У них свои законы, от русских отличаются.
Потому и была Люба-Чирикли в свои двадцать три года девушкой, на свидания не бегала и любовников заводить – даже в тайных своих мечтаниях – не смела. Грустила по непутевому Яшке, которого родители заперли в какой-то хорошей клинике, и тосковала по сцене и своему ансамблю, раскладывая карты на цветастом платке да с видом загадочным глядя в хрустальный шар.
Кто-то считал ее шарлатанкой, кто-то – хорошим психологом, а на самом деле она всего лишь умела заглянуть в иной мир, запределье, где сбываются сны, и где живет вера в сказку. Еще бабушка приоткрыла перед ней эти двери, но строго-настрого запретила заходить и тревожить мертвых. Чирикли и не стремилась бродить по туманной степной дороге, виднеющейся в шаре или зеркалах – слишком страшно было. Изнанка города, которую иногда видела она в отражении, казалась искаженной, покрытой смоляными трещинами и серебристыми кустиками полыни, что пробивались из-под мостовой. Арки и дворики были вроде и теми же – обшарпанными, утопающими в зелени платанов, и все же иными – туманными, забытыми, припорошенными пеплом и серой пылью.
Не стоило туда ходить. Призраки не любят любопытных. Накажут.
Иногда Любе снились сны, и в них она танцевала среди ковыля, белом маревом плещущего вокруг нее, и юбки ее цветные распускались дивными розами среди сумрака иного мира, наполненного чарами и магией. И сердце ее жило, пело, любило… Но сон кончался, и снова начиналась обычная жизнь, в которой, как казалось Любе, ничего не может измениться.
Пока в двери ее квартирки не постучался высокий красивый мужчина в строгом и дорогом деловом костюме. Его русые волосы отливали спелой пшеницей, и что-то было в его тонких чертах лица, в его линии скул и квадратном подбородке, что показалось Любаше «своим». Был бы чернявый и смуглый, походил бы на цыгана.
Мужчина мялся на пороге, смущенно отводил свои серые глаза, то и дело поджимал губы и хмурил брови, словно и сам не верил, что попал в такую странную переделку – зашел к гадалке.
– Кирилл Вознесенский, – наконец сухо представился он. – А вы, я так понимаю, Любава Чирикли?
И так это смешно прозвучало, что Люба вся заалела, словно девчонка. Разозлилась даже – видел бы он ее на сцене, как она поет и танцует, иначе бы заговорил!
– Она самая, – буркнула она, зачем-то отступая вглубь темного коридора, словно аляповатые тряпки, надетые для антуража, показались неуместными рядом с этим мужчиной. Алый платок, повязанный на кэлдэрарский манер, пестрое платье, украшенное монетками и бахромой, с расклешенными от локтя рукавами, с подолом, что ползет змеей по ковру. И платок старый, еще бабушкин, с розами и завитушками. Огромные серьги из золота, монисто… прямо разряженная дурочка, раздраженно подумала Люба, вспомнив, в каких изящных и скромных нарядах сейчас ходят девушки – те, которые могли бы понравиться такому мужчине, как этот Кирилл Вознесенский.
И, поймав себя на этой мысли, Люба покраснела еще сильнее. Хоть бы он не догадался, о чем она подумала!
– Тогда у меня к вам, милая ромалэ, деловое предложение, – ухмыльнулся мужчина и шагнул в квартиру.
И Люба с испугом заметила, как дрогнули тени в зеркалах, ведущих в иные миры – словно хотели схватить ее нежданного гостя.
– Я вас слушаю, – пробормотала она, не отводя глаз от зеркал. Нехорошо это все, ой, нехорошо.
Тени сгустились.
ГЛАВА 2
Идея отправиться к гадалке Кириллу не нравилась, но он понимал – иного способа успокоить тетушек и мать просто нет. Если он сейчас не сделает, как они хотят, то можно к гадалке не ходить – вот каламбур! – что его снова начнут знакомить с дамочками, решившими поохотиться на богатого холостяка. Эх, где были все эти женщины, когда он с товарищем сидел в своем гараже, весь в мазуте, да отбивался от братков местного авторитета, ни в какую не желавшими давать ему «добро» на открытие своей автомастерской?
Кирилл поднялся на второй этаж старинного дома, возведенного явно до отечественной войны – надо же, как тогда крепко строили! – замер на миг перед деревянной дверью, на которой был нарисован хрустальный шар и карта дамы пик. Показалось, что картинка дамы подмигнула, и мужчина едва не отшатнулся, но быстро взял себя в руки. Привидится же!
Открыла чернявая девчонка, вполне симпатичная. Он привык, что ромалэ грязные и неухоженные, с крупными чертами смуглых землистых лиц. А она вот иная – похожа чем-то на мексиканскую актрису из фильма «Есения», подумалось Кириллу. Фильм этот мать очень любила смотреть, вот ему и запомнилось, как выглядела цыганка.
На миг Вознесенскому даже подумалось, что совсем неплохо было бы пофлиртовать с этой красоткой, но ее хмурый взгляд и ровный холодноватый тон мигом поставили его на место, и Кирилл вспомнил, зачем явился.
– Мне не нужно гадать, – мягко сказал мужчина, когда девушка, похожая на маленькую птичку, пригласила его в комнату с широким столом, где на пестрой скатерти лежали веером старые залосненные карты и сверкал огромный хрустальный шар. Интересно, он настоящий?
В комнате было много зеркал, а одна стена показалась и вовсе сплошным миром отражений, и они дрожали там, извивались, и огоньки свечей танцевали свой призрачный танец, и двойники Кирилла и Любови Архиповой – кажется, именно так звали гадалку – сидели там напротив друг друга, чинно глядя на шар. Показалось, что отражение цыганочки подмигнуло ему, но Вознесенский поспешно отвернулся от зеркальной стены. Не бывает такого! Игра воображения.
– А что вам нужно? – приподняла бровь девушка. – Отвороты я могу делать, привороты – нет, и не просите, ни за какие деньги не возьмусь. Могу снять порчу, сглаз, проверить вас на чужое магическое влияние, но причинять кому-либо зло не стану. Я помогаю людям.
– Весьма похвально, но не переживайте, от вас не потребуется ничего сверхъестественного, – криво усмехнулся он, продолжая думать, что эта красотка – просто шарлатанка, как все эти чумаки и кашпировские. Сейчас стало модно «лечить», «заговаривать от сглаза» и совершать прочие «чудеса».
– Зачем же вы пришли? Звонила ваша тетушка, говорила, что на вас венец безбрачия, – в глазах Любови зажглись странные огоньки, стало непонятно, о чем она думает, но кажется, она насмехается над ним. – Кирилл, вы знаете… я и без карт могу сказать, что венец этот существует только в воображении вашей тетушки.
– Как вы поняли это? – делано удивился Вознесенский, решив подыграть.
Девушка забавляла его, и этот разговор почему-то не хотелось завершать. С жалостью он подумал, что сейчас вот заплатит за сговор и уйдет. И больше не увидит черные блестящие глаза и этот странный наряд, словно сошедший со страниц старинной книги, и это лицо, такое красивое при всей его угловатости. Кирилл редко встречал такой типаж девушек, впрочем, где ему еще было знакомиться с цыганками?
– У вас аура чистая, – совершенно серьезно сказала она. – Когда на человека наводят порчу на след, или вот опаивают… разные есть методы… Он тогда как чумной становится. И вокруг него будто дым стелется. Это сложно объяснить, я просто вижу… Я не очень много вижу, – тут же с улыбкой поспешно добавила она, будто боясь, что клиент примет ее за обманщицу. – Просто наш народ более чуткий к потусторонним силам. И я думаю, что вам не стоит пользоваться моими услугами.
– А вот это уже интересно, – протянул Кирилл, заинтересованно глядя на гадалку. – Почему же?
Впрочем, может быть, это лишь искусный ход ловкой обманщицы, и она таким способом усыпляет его внимательность?
– Потому что человек, связавшись с магией, может оказаться слишком слабым. А карты… карты не всегда говорят в точности о том, что будет. Они лишь моделируют варианты будущего, и гадание может запрограммировать человека. Он будет поступать, исходя из того, что ему посулили… Это все очень сложно, и я не знаю, почему все это рассказываю. Ведь совершенно не знаю вас!
Она растеряно отвела взгляд, и Кириллу подумалось, что это не может быть игрой. Слишком откровенно.
– Наверное, вы чувствуете, что я не верю в вашу магию и все, что с ней связано.
– А вот это вы зря, – она покосилась на зеркальную стену, будто видела там что-то. – Мир духов может обозлиться. Давайте не будем его дразнить?.. Лучше расскажите о причине вашего прихода. Почему вы согласились с вашими родственниками и решили все же обратиться ко мне?.. Если вы чисты?..
Кирилл вздохнул и принялся рассказывать. О том, что тетушки который год пытаются его женить, о том, что сам он жениться не хочет, и о том, что можно пойти простым путем – сказать родственницам, что «венец» снят, и теперь все в его жизни будет прекрасно.
– Но ведь они будут ждать, что вы приведете невесту! – засмеялась Люба.
– А я и приведу, – вдруг сказал он, – но подставную! Вас же они не видели ни разу?
– Не видели, – пробормотала девушка.
– Я заплачу! – пылко сказал Вознесенский, сам удивляясь своему внезапному решению. – Мне кажется, у вас все получится! Странно, и как это мне раньше не приходила такая мысль? Фиктивная невеста успокоит мою родню, и я избавлюсь от их нелепой заботы!
– Вы могли бы обратиться в службу эскорта, – все так же смеясь, ответила Люба, отчего-то нервно теребя платок. – Там бы выбрали даму на свой вкус.
– Соглашайтесь, Любаш. И скажите, что хотите взамен? Денег?
Девушка застыла, глядя на него.
– Знаете что… – проговорила она тихо, вскидывая на Кирилла удивительные, темные как ночь глаза. – Не нужно мне денег… вернее, нужно, но не только мне. Я соглашусь на вашу авантюру, если вы станете меценатом нашего ансамбля. Дайте денег на аренду зала, на костюмы артистам… И встретьтесь с Яном Мусатовым, он наш руководитель, может, вы договоритесь с ним насчет каких-то концертов или гастролей, можно начать с общегородских, с каких-то фольклорных фестивалей, может быть, отыщем какой-то ресторан, где можно подзаработать… Цыганские ансамбли сейчас популярны. А мы умеем честно зарабатывать деньги, несмотря на то, что ромы… Не все ромы – воры и попрошайки. Мы хотим танцевать и петь… но у нас нет денег на содержание ансамбля.
Кирилл удивленно помолчал. Потом кивнул. Надо же, пришел за невестой, а обзавелся целым цыганским ансамблем. Ну хоть не медведем и табором!
– Я согласен.
– Что ты сделал? – Иван Стоянов едва не подавился пивом, закашлялся и вытаращился на своего лучшего друга и по совместительству напарника. Бизнес свой они строили уже не первый год, начиная с автомастерской в гараже, и когда добились успеха – не растеряли всего того, что связывало их еще со школы. Уважения, верности, дружбы. Правда, Стоянов в последнее время стал все больше времени проводить по ресторанам и саунам, что начало сказываться на его работоспособности, и Кирилл волновался за друга. И больше всего он боялся, что Иван подсядет на что-то похуже водки.
– Ансамбль? Цыганский? – не говорил, а будто сплевывал Стоянов. – Девчонка-танцовщица? Рома к тому же? Да она заморочит всех, еще фирму заставит переписать на себя! Ты что, никогда не слышал про несчастных обманутых людей, которые прямо на улице снимали с себя все украшения, отдавая их шарлатанкам!
Кажется, Иван думает, что вся эта история – глупая авантюра. И как его переубедить – Кирилл не знал. Но он привык жить своим умом, и даже лучший друг не сможет сбить его с пути.
– Слушай, я все решил! – твердо заявил Кирилл, откинувшись на спинку дивана.
Кафе-шантан, в котором в этот вечер они ужинали с другом, радовало спокойной атмосферой и негромкой музыкой. Кажется, врубили Михаила Круга – криминальные авторитеты, любящие этот ресторанчик и воскресные выступления певички Алины, предпочитали именно шансон. Вознесенского он не напрягал, и вообще это было неплохое место – кормили вкусно, пиво не разбавляли.
– Что ты решил? Сделать из дикарки леди? Сериалов тупых насмотрелся? – покрутил пальцем у виска его друг и покачал головой. – Я в шоке, Кирюха, в натуральном шоке. Я тебя всегда считал умным мужиком, расчетливым и живущим по понятиям, а ты в угоду своим ведьмам…
– Слушай, ты говори да не заговаривайся, – напрягся Кирилл, и глаза его потемнели от раздражения, – эти, как ты говоришь, ведьмы, меня растили в голодные годы и в перестройку умудрились дать нормальное образование. Так что я перед ними в долгу. И если им нужно жить спокойно, зная, что у меня невеста, то почему бы нет?
– Ты еще женись на ней, – хмыкнул, беря себя в руки, Иван. – И медведя заведи, чтобы по вечерам вам танцевал с бубном.
– А и женюсь, если понадобится… – буркнул Вознесенский.
Рано или поздно все равно придется, а тут девчонка будет благодарна, что вытащил из нищеты, внешность у нее приличная, не придется краснеть от стыда, даже и не скажешь, что цыганка, впрочем, они разные бывают. Среди русских девчонок тоже не все идеальные, крокодилов хватает. А поскольку Люба, кажется, только ансамблем своим увлечена… в общем, обо всем этом можно подумать.
Стоп. Не приворожила ли она его? Странные мысли. Он же еще вчера о женитьбе и не помышлял. Что за ерунда? Но Ивану признаваться в своих сомнениях Кирилл не стал. Потом. Сначала сам в своих эмоциях и чувствах разберется. Влюбчивым он никогда не был, хотя женщинами увлекался легко. Но чтобы вот так, после первой встречи, всерьез подумал о браке?.. Бред это.
– Вот они, гляди, какие цыпы, – кивнул Иван на двух длинноногих блондинок в блестящих платьях, слишком коротких и открытых, чтобы не понимать, какой род деятельности у этих красавиц.
Пышные прически, размалеванные лица. Куклы. Просто красивые куклы, подумал Кирилл, со скукой глядя, как эти дамочки на своих высоченных каблуках бредут к их столику, улыбаясь красными губами.
– Что-то нет уже желания с ними общаться, – Вознесенский встал, бросив на стол пару купюр, чтобы рассчитаться за ужин и выпивку. – Вань, без обид, но я устал сегодня.
– Да ладно, хозяин-барин, – пожал тот плечами, с ухмылкой глядя на девчонок. – Мне больше достанется.
– Жениться бы тебе, – сказал Кирилл, надевая пиджак.
– Хватит, мне трех раз хватило, пока хочу погулять… все равно они все шалавы, а так все честно. Заплатил – получил. И никаких нервов. Никаких скандалов и упреков.
Кирилл попрощался с другом, подумав, что тот все же неправ. Просто нужно было выбирать в жены не моделек или бывших шлюх, а нормальных женщин. Правда, в то, что сейчас есть они, эти нормальные, он и сам сомневался. Но ведь не в селах же их искать… В общем, нужно хватать эту Любу, которая кажется вполне спокойной и не гулящей, и присмотреться к ней внимательнее.
После этой навязчивой мысли Кирилл замер на выходе из кафе, прикусив губу. Может, Иван прав, и он порет горячку? Почему он так быстро увлекся девушкой, о которой совершенно ничего не знает? Да и увлекся ли? Но вот думает о ней постоянно. В любовь с первого взгляда Вознесенский давно не верил. Наверное, это просто любопытство, решил он.
Кто-то толкнул его, извинился, и Кирилл вышел, чтобы не мешать входящим. Закурил на пороге, глядя на переливающуюся огнями ночь, где-то вдалеке виднелась горящий алым маяк, который они с Иваном с детства называли местной «Эйфелевой башней», потому что видно было его из разных концов города. По нему в юности и ориентировались, если перебирали дешевого портвейна и не могли добраться домой. Кирилл усмехнулся, вспомнив, сколько их со Стояновым связывало, и в который раз подумал, что вернее мужской дружбы ничего не может быть. И ни одна баба никогда между ними не встанет.
Кирилл пошел к своему району, отказавшись от мысли взять такси – хотелось прогуляться и подышать осенним воздухом, полным горечи сентябрьских костров, в которых люди жгли листву. Очередная одинокая осень обещала быть не такой одинокой, вот только Вознесенский сомневался, что это все – именно то, что ему нужно.
Но пусть завтрашний день сам решает свои проблемы.
* * *
Чирикли просто порхала наутро после визита странного мужчины, который предложил ей помощь в поддержке ансамбля – словно та самая птичка, в честь которой ее и прозвали. Она приводила в порядок свою квартирку, убирая так сильно раздражавшие ее предметы – гадательные шары, шали, перья да всякие бусы, что висели на окнах, на дверях, на зеркалах.
Зеркала – отдельная тема. Видно было, что духи не слишком довольны, что Люба решила отказаться от их помощи. Гневно сверкали глаза теней, что клубились в отражениях, и одна даже ударила девушку, когда та занавешивала зеркало. На руке осталось некрасивое красное пятно, словно Люба утюгом себя прижгла, а боль была совершенно жуткая, и никакие мази не помогали.
– Ничего, – прошептала Чирикли, бинтуя руку, – за все нужно платить, и если обойдусь этим, то можно сказать, счастливо отделалась.
Она ведь не сразу поняла, как опасно тянуть силу из мира духов, но и обманывать посетителей не собиралась, а если бы отказалась от помощи гостей из запределья, то как бы могла в прошлое или будущее смотреть и надежду людям дарить? Люба, конечно, с детства карты умела читать, но тем, кто приходил к гадалке Чирикли, этого было мало, они ждали от цыганки чудес, иногда они даже – явления духов и призраков, и несколько раз Люба уступала настойчивым просьбам, обращаясь к темной стороне запределья.
Теперь она об этом жалела, только вот назад время не вернешь. Но как разорвать нить, что связала ее так прочно с миром загадок и чудес, который оказался слишком жутким? Жаль, что Люба не отнеслась когда-то со всей серьезностью к бабушкиным словам.
«Никогда без важной на то необходимости не тревожь мертвых, они потом спросят больше!» – так говаривала старая рома, куря табак, крепкий и пахучий.
И Люба попыталась по детской своей привычке сделать вид, что если проблему не замечать, то она сама собой исчезнет. И вот с утра, встав пораньше, она порхала по квартире, пытаясь не обращать внимания на потусторонние шорохи и звуки, а потом и вовсе включила магнитофон, подаренный дядюшкой, чтобы романсами да старинными народными песнями заглушить все то страшное, что шевелилось за занавешенными зеркалами. Так было не слишком жутко. Не слишком старшно.
– Мой костер в тумане светит, искры гаснут на лету… – подпевала Люба любимой певице Анне Литвиненко, вешая светлый прозрачный тюль вместо вызывающе алых гротескных штор, более подходящих антуражу цыганки-гадалки. – Ночью нас никто не встретит, мы простимся на мосту…
Песня лилась звонким хрустальным ручейком, и такой покой вдруг охватил Любу, такая радость оттого, что больше не придется изображать из себя наглую хамовитую гадалку, что когда раздался звонок в дверь, девушка испуганно вздрогнула, едва не слетев с табуретки. Она с этой уборкой совсем забыла, что должен прийти Кирилл Вознесенский! Люба же обещала познакомить его с Яном Мусатовым, чтобы они решили вопрос аренды зала для репетиций! Но прежде она должна поговорить с родственниками Кирилла. Он хотел, чтобы девушка подтвердила по телефону, что «венец безбрачия» снят, и в течение ближайших двух лет мужчина встретит свою единственную и неповторимую!
Люба спрыгнула со стула и отправилась открывать, ничуть не заботясь своим видом – в конце концов, она тут делом занималась, а не на конкурс красоты готовилась.
На пороге стоял Вознесенский. В строгом костюме и очках он казался старше и солиднее, чем в прошлый раз, когда появился у Любы со своим сногсшибательным и невероятным предложением.
– Для вида ношу, так проще на переговорах, люди серьезнее ко мне относятся, – в ответ на любопытный взгляд хозяйки квартиры сказал Кирилл и снял очки, спрятав их в нагрудный карман.
– Проходите, – улыбнулась девушка и заправила пряди темных волос за уши.
Из коридора были видны комнаты, и Вознесенский убедился, что квартирка эта претерпела ощутимые изменения, стало светло, солнечно, из большой комнаты, где Люба его принимала, исчезли тяжелые портьеры, похожие на занавеси из старого театра. Точно так же пропали хрустальные шары и маски на стенах – жуткие, как из фильмов ужасов.
И сама Чирикли стала другой – пусть и взъерошенная, в пыли и каких-то странных перьях, что торчали в кудрявых волосах, она была милее той закутанной в шали и платки гадалки, которая показалась Кириллу высокомерной и слишком загадочной. Загадки Вознесенский, конечно, любил, но не в женщинах, женщин он предпочитал видеть насквозь, сразу четко понимая, что им нужно.
Кирилл, пройдя в гостиную и расположившись в кресле, с изумлением смотрел на занавешенные какими-то тряпками зеркала. Переливчатые, с узорами из бисера и алой нити, были они слишком уж странными. Умер, что ли, кто? Так вроде белым чем-то принято занавешивать. Да и Чирикли слишком веселая для траура.
Поймав его взгляд, Люба смущенно пробормотала, что зеркала старые, некоторые треснули, и есть примета плохая – смотреться в такое зеркало, но поскольку она боится выкидывать раритет – мол, от бабушки, еще остался – то решила потом подумать, что делать с этими ненужными, но все же дорогими ее сердцу предметами.
Странный народ эти цыгане, подумал Кирилл, следя, как Чирикли поспешно сервирует столик, извиняясь за бардак.
– Я вообще забыла, что вы…
– Ты, – поправил ее Кирилл.
– Ты, – она бросила на него быстрый взгляд, и чашка на блюдечке тонко звякнула. – Что ты прийти должен. Я хотела убраться до этого и совершенно не уследила за временем.
– Ничего, – улыбнулся он спокойно. – Ну что, звоним маме?
– Может, сначала кофе? Или чаю? Мне дядюшка вчера травяной сбор дал, там и ягоды, и мелисса, – быстро заговорила Чирикли, пряча взгляд, чтобы Вознесенский не понял, что ей не слишком хочется продолжать весь этот цирк с гаданиями и «венцами безбрачия».
– Ну, хорошо, давай свой чай, можно я пока альбом посмотрю?
Старинный альбом в бархатной обложке лежал на тумбочке, Люба, убираясь, наверняка хотела переложить его в другое место и забыла.
– Смотри, там как раз много фотографий нашего ансамбля, я сейчас все тебе расскажу. Всех покажу! И гастроли наши в Киеве, в Москве… в Крыму вот как-то были… люблю море!
Вдохновленная, Чирикли упорхнула делать чай, а Кирилл занялся просмотром альбома, удивляясь, что все же бывают нормальные цыгане, не воры и не бандиты. И все же он до конца еще не верил, что эти гастролеры нормальные и адекватные люди. Конечно, он пообещал Чирикли свою помощь, но если при знакомстве с руководителем увидит, что тот обычный мошенник, коих много живет на Бессарабке, то разговор будет короткий. Поэтому нужно, чтобы девушка сейчас же, до встречи с этим Мусатовым, поговорила с матушкой Вознесенского, а та в свою очередь успокоила тетушек.
Кирилл листал альбом и все больше убеждался, что первое его впечатление не обмануло – девушка и правда не лгала про ансамбль и про то, что его участники достойные люди. Лица запечатленных на фото ромов не были лицами бандитов или наркоманов-барыг, уж на этих всех личностей Вознесенский за лихие девяностые насмотрелся. Танцующие и поющие люди были похожи на тех цыган, которые снимались в фильмах, плясали на фольклорных концертах… Кирилл не был разочарован. Но все равно хотел увидеть своими глазами. Не привык он доверять людям сразу, слишком его часто пытались кинуть или надурить. Время такое, тяжелое.
Из кухни поплыл вкусный аромат, лесной, ягодный, а потом с подносом и чайником вошла Чирикли, она, кажется, еще и умыться успела.
– Ну, что, когда будешь знакомиться с дядей? – спросила она, застыв перед телефоном и явно настраиваясь на беседу с неизвестной ей женщиной, отправившей своего сына к гадалке.
– Думаю, уже сегодня, – ответил Кирилл.
Вообще Любе сейчас хотелось сказать много ласковых слов матери Вознесенского – например, о том, что она даже не подозревает, на кого могла нарваться в поисках экстрасенса! Сколько сейчас шарлатанов! Но хорошо, если бы они только на мошенников нарвались. А если хуже? Если на черного колдуна, прикрывающегося иконами и молитвами? Таких тоже сейчас развелось немало, они паразитировали на наивных людях, и те верили, несли им свои последние сбережения, а иногда под гипнозом даже переписывали квартиры и прочее имущество!
Но вместо всего этого Чирикли попыталась взять себя в руки и набрала продиктованный Кириллом номер. Два гудка – и в трубке послышался уставший, но мягкий голос.
– Алло?
– Здравствуйте, Тамара, я гадалка Чирикли, к которой вы обращались, чтобы снять венец безбрачия с вашего сына, – суховато сказала Люба, нервно поигрывая телефонным проводом. Поймала на себе испытывающий взгляд Кирилла и продолжила: – Я звоню сообщить, что мы справились с его… проблемой. Оказалось, что его первая девушка сделала ему приворот… на женской крови. Плохой приворот. Сильный. И был он такой, что не смог бы Кирилл ни с кем быть. А мог и вообще… умереть!
– Что вы говорите! – ахнула женщина на той стороне провода.
А Чирикли что-то не понравилось в ее голосе. И ткань на одном из зеркал зашевелилась, поползла вниз, будто кто-то с той стороны ее дергал. Показалась костистая рука скелета, но тут же пеплом рассыпалась. Люба застыла с каменным лицом, надеясь, что Кирилл не заметит ничего.
Странно. Почему призраки проснулись именно тогда, когда Люба говорила с матерью Кирилла? Неужели с этой женщиной что-то неладно, и духи это почувствовали? Другого объяснения у Чирикли не было. Страх сковал сердце, сжал холодными пальцами. Но она лишь улыбнулась и отвела взгляд от зеркала и трепещущей ткани, подумав, что нужно быстрее заканчивать разговор и выпроваживать мужчину.
– То и говорю, – продолжила она, сжимая крепко трубку, – умер бы, если бы не сняли, но вы не волнуйтесь, все хорошо, духи помогли мне избавить Кирилла от порчи. Вскоре он найдет себе девушку, а года через два, может, и женится. До свидания.
И быстро повесила трубку, не слушая благодарностей.
– Ну а про смерть зачем наплела? – недовольно спросил Кирилл.
– А чтобы точно поверила, – отвела взгляд Чирикли. – Сегодня, значит, с дядюшкой увидишься?
– Без проблем. После работы, часов в шесть устроит?
– Устроит. А теперь, прости, но допивай чай и…
– Убираться нужно, – понятливо кивнул Кирилл, с сарказмом протянув эту двусмысленную фразу.
– Убираться, – она все так же старалась на мужчину не смотреть, отчего-то разозленная, что пришлось врать его матери.
И духи в зеркалах кивали, только никто их не видел.
После ухода Кирилла Люба решила прогуляться и встретиться с подругой. Хотелось с кем-то поговорить, посоветоваться. Сидеть и дальше в четырех стенах было невыносимо. Казалось, сам воздух пропитался чем-то нехорошим и душит ее, сводит с ума. Даже голова разболелась. Потому Чирикли бросила уборку, быстро приняла душ и переоделась. Звонок подруге тоже не занял много времени – та, как выяснилось, сидела дома и скучала, и предложению Любы обрадовалась.
Высушив волосы, Чирикли задумчиво уставилась на трюмо в коридоре – все же без зеркала невозможно выглядеть не то чтобы красиво, но хотя бы прилично.
Отмахнувшись от странного чувства тревоги, Люба отбросила угол ткани, чтобы расчесаться и нанести прозрачный блеск на губы. Из зазеркалья на нее смотрела худая и угловатая девушка с растрепанной гривой кудрявых волос. Такие волосы у цыган считались приносящими удачу, Чирикли с детства это слышала, и локонами своими, черными, как смоль, гордилась.
Люба окинула пристальным взглядом свое отражение. Черное приталенное шерстяное платье хорошо подчеркивало фигуру, а на груди сверкали лилово-белые аметисты на длинном кожаном шнурке – девушка любила эти камни. Они словно бы дарили ей силу, делились своей магией.
Расчесываясь, девушка заметила странное движение за плечом. Обернулась – никого. Да и откуда взяться кому-то в ее пустой квартире? Но в зеркале все же что-то сверкало – будто тонкая стрела летала. Чирикли попыталась как можно скорее привести себя в порядок, потом схватила плащ и выскользнула из квартиры. Сердце дрожало и билось, было страшно. Странно, она прежде не боялась запределья.
Что-то там происходит, что-то взволновало духов, поняла Люба. Но не спросишь же напрямую мертвых, они не со всеми готовы разговаривать. И не всегда.
Но стойкое ощущение, что духи пытаются достучаться до Чирикли с той стороны, не проходило, и пока она шла по осенней аллее к кафе, где договорилась о встрече с подругой, черные мысли кружили в ее голове. О страхе перед зеркалами. О духах, которые могут быть злыми. О мире призраков, в который нельзя смотреть.
Как жаль, что бабушка далеко и не рассказывала больше о запределье. Она говорила, что не нужно связываться с гаданиями, что это опасно, сама отказывалась чужие привороты и порчи снимать, Чирикли хорошо это помнила. Старая рома всегда отвечала, что жизнь ей дороже, чем все деньги и золото, и тот, кто делал прочу, тот должен ее и снимать.
Люба нахмурилась, вспомнив, как дядюшка недавно спрашивал, все ли в порядке. Наверняка он в курсе, что за зеркала висят в квартире Любы. Избавиться бы от них, но жалко. Да и чего греха таить – любопытно. Хочется заглянуть за грань. Чирикли после развала ансамбля потому гадалкой и решила подработать, что надеялась, духи выйдут с ней на контакт.
Но цыганскую магию всегда темной, нехорошей считали. Сколько сказок Люба слышала – про мертвый табор, про полуночных призраков, про черепа лошадей, что во сне являются и предсказывают человеку день его смерти… Бабушка ее сильная видящая. Могла и морок навести, и заболтать, и очаровать, и охмурить. Любого могла заставить плясать под свою дудку! Но не разводила чужих людей ни на деньги, ни на откровенность. Все свои умения бабушка использовала только для своего рода. Ее жизнь была такой, какой она сама ее сделала.
Ветер кружил кленовые листья, по аллее бегали дети, гуляли парочки, и Люба, глядя на обычную повседневную жизнь, постепенно успокаивалась. Вот и кафе, за широкими панорамными окнами видны посетители, и среди них – Иринка в алом платье, с пышной прической.
– Привет! – Люба впорхнула в двери и села за крайний столик, где уже ждала ее подруга. С Ирой Королевой они дружили с института, девушка потом в театральном училась, вот только актерская карьера у нее не сложилась, в итоге подруга нашла себя в журналистике и сейчас вполне прекрасно себя чувствовала на должности редактора женского журнала.
– Привет! – Иринка махнула рукой официанту, чтобы он принес еще одно меню. Сама она уже заказала белого сухого, и сейчас поигрывала бокалом, пристально глядя на подругу. – Рассказывай, что стряслось.
– Почему обязательно должно что-то стрястись? – удивилась Люба.
– Мы с тобой знакомы достаточно долго, чтобы я знала – просто так среди рабочей недели ты никогда не звонишь. Это я могу в любое время из редакции выскочить, ты же вечно привязана к своим шарам и картам. Что с салоном?
– Я его закрыла.
Иринка едва не поперхнулась вином. Вытаращилась на Любу. Присвистнула. И заказала еще.
– Это нужно обмыть, – заявила она со смехом. – И знаешь, дорогуша, я безумно за тебя рада. Ты никогда мне в своих платках не нравилась.
– Я себе тоже, – улыбнулась Люба и решила, что Иринка права – нужно праздновать окончание черной полосы. И приветствовать новую жизнь.
* * *
Кирилл ждал вечера с огромным нетерпением – оказалось, что в последнее время жить стало неимоверно скучно. Ведь и правда, что было, кроме работы и редких пьянок-гулянок, которые он, впрочем, не слишком приветствовал? Одинокая квартира, редкие дамочки в ней, телевизор… вот и все, пожалуй. Раньше он любил в походы ходить, ночевать в лесу с палатками, сплавляться по рекам, лазать по скалам… Но сейчас времени не было, работа забирала все. Впрочем, теперь, когда они со Стояновым расширились и нашли надежных людей, можно было попытаться и рвануть куда-нибудь… на Алтай, например. Может, и рванет Кирилл. Попозже.
Встреча с Яном Мусатовым, назначенная в одном из кафе, оформленном в японском стиле, не разочаровала. Кирилла встретил статный седоватый мужчина, уверенный в себе, с четкими чертами лица и блестящими глазами, умными и цепкими. Смуглость кожи и характерные черты явно говорили о цыганском происхождении, но Мусатов не был похож на тех ромов с Бессарабки, которые клянчили деньги да торговали «черной».. Он явно знал себе цену и был человеком слова. Кирилл все еще не верил до конца, что цыгане могут быть вот такими – чистоплотными, нормально одетыми. Разве что яркая рубаха и серьга в ухе казались инородными, нарушающими эту обыкновенность. А так – приличный деловой костюм, черный длинный плащ, шляпа, клетчатый шарф, очки в роговой оправе.
– Приятно познакомиться, Ян Мусатов, – протянул цыган руку, настороженно глядя на Кирилла.
Не доверяет до конца, понял тот. Но не обиделся. Он бы и сам себе не доверял, возможно. Не то сейчас время. Везде развод и бандюки, которые то крышуют, то бомбят киоски, то с ментами воюют… И хотя уже все стихало в городе, и полного беспредела, как в начале девяностых, не было, все равно иногда происходили какие-то стрелки да сходки, не все ушло в прошлое.
– Кирилл Вознесенский, – ответив на рукопожатие – волевое и твердое – Кирилл и жестом пригласил Мусатова сесть на низкий диванчик.
Принесли лапшу с уткой, японскую водку, рис с лососем – все эти новомодные штуки Кирилла раздражали, он больше любил картошку с селедкой да голубцами, борщ с пампушками, но японские рестораны сейчас были на пике популярности. Судя по выражению лица Мусатова, он тоже предпочитал другие места, и Кирилл невольно усмехнулся – наверняка они найдут общий язык.
– Я думал, Люба приедет с вами, – приподнял Кирилл бровь, с ожиданием уставившись на двери ресторана, будто ждал, что девушка вот-вот покажется.
– Я тоже так думал, – сдержанно отозвался Ян, и в глазах его появилось беспокойство. – Но она позвонила перед тем, как я вышел к вам на встречу, сказала, чтобы мы сами договорились обо всем… в общем, не то отравилась она, не то еще что-то. Плохо себя чувствует. Так сказала.
– Я видел ее днем, она была немного уставшая. Ян, скажите, она может пока отдохнуть или нужно сразу начинать репетиции? Я, прежде чем дам деньги, хочу увидеть ансамбль, его участников… Надеюсь, вы понимаете, что…
– Не волнуйтесь, – хмыкнул тот, – никаких обид. Я вообще удивлен, что вы решили связаться с нами, сейчас мало меценатов… Люди вкладывают деньги в другие вещи.
–Люба помогла мне, я должен помочь ей, как и обещал, – с деланным равнодушием отозвался Вознесенский, про себя подумав, что Мусатов прав – танцы да пляски сейчас популярны несколько иные, разве что в ресторанах можно увидеть цыган. Вот если бы Кирилл взялся спонсировать длинноногих сексапильных девиц с песенками про любовь-морковь, тогда ни у кого не возникло бы вопросов. А как раскручивать цыганский ансамбль, он не слишком понимал. Да и стоит ли вообще вкладывать деньги в рекламу и телевидение?.. Вознесенский решил, что разберется потом. Люба просила всего-то возможность возобновить репетиции, а о концертах Мусатов наверняка и сам договорится, у него как руководителя больше связей.
– Я завтра покажу вам помещение, там, конечно, еще разруха, зеркал нет… – словно бы извиняясь, сказал Ян, неловко держа палочки, которыми полагалось есть рис.
Кирилл тут же подозвал официанта и попросил вилки.
– Я в обеденный перерыв вам позвоню, решим это… вы смету составьте и соберите артистов, будем знакомиться… Я не знаю еще, что из этого получится, но будем верить, удастся сыграть на том, что народ соскучился по фольклору… В последнее время даже на большой сцене появились Кадышева и еще какие-то народники… Может, и у нас что-то получится?.. Костюмы не сохранились? Или на первое время есть?..
– На первое – найдем, – кивнул Ян, с облегчением беря вилку.
Кирилл решил его поддержать и тоже отложил палочки в сторону, хотя и умел ими пользоваться.
– Тогда завтра жду вашего звонка, – и Вознесенский протянул черную с золотом визитку.
– Договорились.
* * *
Когда Кирилл вышел из ресторана, уже стемнело. Он решил навестить Чирикли. Проверить, как она. Почему-то было беспокойно – он помнил, что Люба нехорошо себя чувствовала еще днем. Но дома ее не оказалось – сколько Вознесенский ни звонил, ни стучал, тишина. Потом, правда, что-то загромыхало, звон раздался, будто бы зеркало осыпалось. Странно. Если в квартире – никого… То куда делась Люба?
Ничего не добившись, лишь наслушавшись бурчания старухи из соседней квартиры, которая приоткрыла дверь и высунула оттуда свой длинный нос, Кирилл все же ушел. Но беспокойство никуда не делось.
Вознесенский отправился к Стоянову – тот обычно в это время находился в любимом ресторанчике. Но зайдя в зал, оформленный в стиле джунглей, с пальмами и леопардовыми диванчиками, Вознесенский едва не проглотил сигарету – за круглым столиком на двоих он увидел Чирикли с какой-то девчонкой, вульгарной, будто валютная проститутка. И обе были пьяны.
– Что такое, чего застыл? – Иван подошел и хлопнул его по плечу.
– Да такое… – Кирилл затушил сигарету в ближайшей пепельнице. – Пошли, познакомлю с моей гадалкой.
– Она здесь? – удивился тот.
– Здесь, здесь… непонятно только, какого черта она здесь. Совсем ведь иначе договаривались. И дядьке наврала… а казалась такой правильной!
Вознесенский, кипя от злости, двинулся к столику, за которым Люба со своей подружкой пили шампанское.
* * *
– Кирилл! Ты! – Чирикли неловко отставила бокал и вскочила, оправляя платье. Подружка ее хищно улыбнулась – ну точно, не ошибся Вознесенский с ее характеристикой! – и подалась вперед, демонстрируя свое декольте. А поглядеть там было на что, вон Ванька уже облизывается.
– Мой друг и напарник – Иван Стоянов, – холодновато сказал Кирилл, помогая Любе снова усесться на диванчик. Потеснил девушку, пристроился рядом, игнорируя попытки ее подружки привлечь к себе внимание.
– А меня Ириной зовут, – девушка растянула ярко-красные губы в улыбке, недовольно покосившись на Ивана, который заинтересованно рассматривал ее.
– Я все объясню, – тихо сказала Люба, трогательно покраснев.
Кирилл скептически приподнял бровь – притворяется? Не похоже. Краснеть по заказу вроде никто не умеет.
– Ты не мне объясняй, а дяде своему, который волновался… Отравилась она! – Вознесенский кивнул официанту, чтобы тот подошел, и быстро сделал заказ – сыры, мясная и фруктовая нарезки, шампанское и коньяк. А Любе – крепкий турецкий кофе.
– Я знаю, – нахмурилась девушка, и Кирилл понял, что она не так уж и пьяна, как казалось, лишь глаза сверкают слишком сильно. – Просто у нас не принято, чтобы девушка гуляла и тем более – пила спиртное. Понимаешь? Я не думала, что моя прогулка так затянется, а потом… потом хотелось…
– Оторваться ей хотелось, – грубовато бросила Ирина, – совсем девчонку зажали, туда не ходи, сюда не ходи, того не делай, с мальчиками не гуляй, не пей, не кури…
– Ир, ну ты же знаешь, как у нас заведено, – оборвала ее Чирикли, бросая настороженные взгляды на Кирилла, – не заводись. Мне неудобно, что так вышло, но я знала, что дядька Ян вам понравится… И что все пройдет хорошо.
– Тебе, – привычно поправил ее Вознесенский.
– Тебе, – кивнула она и еще сильнее покраснела.
Тут принесли закуску и выпивку, и Иринка потащила Ивана танцевать, осознав – с Кириллом ей ничего не светит – он как-то сразу повел себя так, что стало ясно, его интересует только Люба.
– Я не какая-то там, не подумай, – начала оправдываться Чирикли, вцепившись в свой бокал. – Просто…
– Просто сейчас не средневековье, и тебе иногда хочется расслабиться и отдохнуть, – Кирилл улыбнулся, отбирая у нее бокал и пододвигая кофе, который принес официант, – я все понимаю, только ты осторожнее с такими прогулками, время сейчас… такое.
– Какое – такое? – Люба настороженно подняла на него взгляд.
А хороша, подумалось Кириллу – платье в обтяжку, но не слишком короткое, россыпь кудрей на хрупких плечах, и лицо такое свежее, без лишней косметики. Не любил Вознесенский раскрашенных баб, таких, как эта Иринка, которая сейчас через плечо Ивана прожигала Кирилла взглядом, который сама, судя по всему, полагала соблазнительным. И улыбалась маняще. Стервозина.
– Опасное.
– С Ирой мне не страшно, – улыбнулась Чирикли.
А Кирилл чуть не скривился – вот доверчивая душа, и как не видит, что подружка ее из тех, которые подставят и кинут в любой момент? Насмотрелся он на таких дамочек.
– Вот как раз таких Ир и нужно бояться, – пробормотал он.
– Ты ее не знаешь, – разозлилась вдруг Люба, и глаза ее блеснули. – Она настоящая подруга! Кроме нее, никого у меня нет, она всегда рядом! В любой ситуации!
И опрокинула свой бокал, выпив его залпом. А кофе проигнорировала.
– Отлично, я молчу, – Кирилл хмыкнул и пододвинул к Любе тарелку с сыром. – Ты закусывай, а то нагуляешься… Завтра после обеда буду с вашими артистами знакомиться, ты хоть туда явись.
– Конечно, явлюсь. У меня нет привычки напиваться.
Кажется, она немного обиделась, а Кирилл только выругался про себя – поди, пойми этих баб. Впрочем, может, они с Иваном помешали женским разговорам?
– Если мы мешаем, так и скажи, – он пристально посмотрел на Любу, заметив, что она снова смутилась, словно вообще не привыкла с мужчинами общаться. Впрочем, Ирина же сказала, что ее не отпускали никуда, мало ли, какие у них там, у ромов, традиции. Может, вообще женщины дома сидят?.. Хотя сейчас же другое время…
– Не мешаете, – быстро ответила Люба и вдруг улыбнулась вполне дружелюбно. – Я тоже хочу танцевать, пойдем?
– Конечно, – Кирилл быстро поднялся, так и не признавшись, что танцевать толком не умеет. Да и не любит.
Но вот с этой девчонкой почему-то захотелось покружиться под музыку. Тянуло его к ней. И, наверное, не в танце было дело, а в том, что он сможет ее обнять, вдохнуть ее запах.
Кирилл поймал обиженный взгляд Ирины и подумал – странно все-таки, что Люба ей так верит. Сразу же видно, подружка ее – та еще мадам.
Но тут он коснулся холодных пальцев Чирикли, прижал к себе ее стройное тело, утонул в облаке ее духов, нежных, смешанных с ароматом какой-то травы – полыни, что ли? – и выкинул все из головы. Утонул в черных цыганских глазах, как в ночном штормовом море.
Люба будто плыла на волнах ласкового моря, теплого, летнего, и осень, что ветрами гоняла сухие листья за окном, отступила, спряталась. Было так хорошо слышать стук чужого сердца, было так хорошо греть свои вечно холодные ладони в руках этого мужчины. Что-то тянуло Любу к нему, и ей не хотелось верить, что это лишь шампанское играет в ее крови. Прежде, когда она была влюблена в беспутного Яшку, который только и знал, что дразнить ее и насмехаться, все казалось иным. Совсем-совсем. Люба посмотрела на лицо Кирилла. Черты острые, подбородок выдается вперед, разломленный пополам ямочкой, скулы высокие, и глаза – будто провалы в ночь. Ту самую, что за окнами. Цвет сменили. Были же серые-серые…
Влюбилась?
Она едва не рассмеялась. Ну разве можно влюбиться в мужчину, зная его всего пару дней? Ерунда какая-то. Люба поймала изучающий взгляд подруги – Иринка как-то странно на них с Кириллом смотрела, совершенно не реагируя на заигрывания Стоянова. Этот мужчина не понравился Любе, очень уж смурной, хмурый, какой-то… наглый. Да, вот подходящее слово. Наглый он был.
Кирилл, несмотря на свою строгость, другой. В нем чувствовалось тепло. Кажется, с таким мужчиной она была бы как за каменной стеной.
И тут же Люба вспомнила о том, что родители и дядя запрещают ей с Ирой и другими подругами куда-либо ходить вечерами, и стало даже страшно – вдруг узнают? И что будет? Ну, не маленькая же она, не накажут!.. Да и что они ей сделают? Проклянут? Да нет, они не такие.
Но Люба много слышала о родительских проклятиях, о том, как они опасны, и какую злую силу таят. Если от приворота или других гадостей еще можно избавиться, то от такой беды не убережешься, и не снимешь ее, что бы ни делал. Хоть на край света сбеги – не сбежишь. Родительская любовь – самая сильная в мире. Но и злость их тоже сильна. Это все ромы знают. Потому осторожны в своих словах. Потому Люба всегда удивлялась той легкости, с которой русские ругают своих детей последними словами.
Но почему она обо всем этом думает? Что за мысли лезут в голову? Никто не знает, что она здесь, в этом кафе, никто и не узнает. Если Кирилл дяде не проболтается. А он не должен, он не такой.
– Не переживай, никто не узнает, – улыбнулся он, словно прочитав ее мысли. Повел в танце ближе к кадкам с искусственными пальмами – там музыка тише, можно поговорить.
– Я сама не знаю, почему решила здесь остаться, – смущенно ответила Люба, отводя взгляд. – Иринка просто умеет уговаривать. Я из-за нее в университете все время от родителей получала. Но она хорошая, правда.
– Ага, хорошая, – хмыкнул Кирилл, невольно обернувшись на танцующих в центре площадки Ивана и Иру. Смотрелись они неплохо – оба высокие, худые, даже выражения лиц у них похожи. Хорошая была бы пара. Только вот помнил Кирилл, что таких хищниц, как подружка Любы, друг его не любил. Ему нравилось брать неприступные крепости и покорять наивных девиц, которые еще жизни не знали.
– Не нужно так, я же понимаю, что такие, как она, всегда парням нравятся, – Чирикли тоже бросила взгляд на подругу. – И если ты хотел танцевать с ней, а не со мной…
– Не нужно решать за меня, что я хочу, – повернулся к Любе Кирилл и пристально посмотрел на нее. Потом ладонь его скользнула чуть ниже талии нежным ласкающим движением.
Люба дернулась, будто он ее током ударил, глаза гневно вспыхнули – не привыкла она, чтобы мужчины так касались. Она вообще не привыкла, чтобы ее касались. У ромов не было заведено, чтобы девушка до свадьбы позволяла себе лишнего, и Чирикли знала – если оступится, то семья от нее откажется. А это хуже проклятия.
– Извини, – он тут же убрал руку, чуть отстранился. – Я забылся. Больше не повторится.
А Любе почему-то грустно стало от этих слов. Она его оттолкнула? Но она ведь не хотела… Объясниться бы, рассказать о цыганских традициях. Но интересно ли ему это?.. И поймет ли? Примет?
– Слушай, я когда заезжал к тебе после встречи с Яном, – начал Кирилл, как будто только сейчас про это вспомнил, – слышал что-то странное в квартире. У тебя не могло никого быть? Родители там, сестры?..
– Я одна живу, это бабушкина квартира, – осторожно ответила Люба, – родители сейчас в Румынии, а я вот… не захотела переезжать. Из-за ансамбля. Не могла их бросить, я же солистка. Понимаешь?
Кирилл не сильно понимал – ну нашли бы другую солистку! – но кивнул, чтобы Любу не обидеть.
– И вот я под присмотром дяди осталась, какое-то время у него жила, а потом, когда мы решили салон открыть, переехала
