Школа Хонкар. Все не так, как кажется. Светлана Рязанская

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Ворота школы Хонкар открыты для всех с самого рассвета до глубокой ночи. Всем рады, всех ждут в дни приёма. Главное, иметь в крови хоть немного, а лучше все же много, магии, толику везения, частицу авантюризма, щепотку бесшабашности и, самое главное, тонны живучести. Поверьте, они вам пригодятся. Потому как пройти в школу может каждый, а вот выйти, увы, немногие, а некоторые так вообще вперёд ногами. Бесполезно плакать, умолять, грозить, устраивать истерики и планировать побеги. Как только вы переступили порог школы Хонкар, вы обрекли себя на равенство перед невероятными сложностями и ужасными опасностями, которые вас непременно ждут в сих заколдованных и гостеприимных стенах. И даже если вы вовсе не ученик, а только посудомойка, это не убережет от навязанных кем-то приключений.

ГЛАВА 1

Волосы болезненно стянуты на затылке, в голову впивается металл с такой силой, будто вот-вот проткнет меня насквозь. Перед глазами все плывет. Веки налились свинцом, даже ресницы невыносимо тяжелые. Зуд, нестерпимый, раздирает кожу, она кажется мне маской, готовой в любой момент пойти трещинами, оголяя уязвимую плоть. Губы покрыты чем-то склизким, вонючим, оно липнет, старается проникнуть в рот, как отрава. Боже, как хочется стереть всю эту мерзость, но я не могу, не могу даже голову почесать, ослабить натяжение волос, помешать этим железкам проникнуть мне в мозг. Не могу коснуться себя же руками, не могу!

   «Боже, помоги!!! Какая изощренная пытка!»

    — А ну убери руки! Сказала — не тянуть их к прическе и тем более не касаться лица, весь макияж испортишь.

    Сестра больно ударила меня по руке в тот момент, когда я уже почти смогла почесать зудящий нестерпимо глаз. Как же чешется, сил нет.

    — Что ты со мной сотворила? Это вообще не я.

    — Так надо, у нас с тобой сегодня задание, которое мы не можем провалить, так что терпи. Макияж, высокая прическа и стильное платье вовсе не кара небес, другие бы радовались.

    — Вот и зови других, а меня-то зачем втянула в это? — буркнула я и в который уже раз подвернула ногу и прокляла высокие каблуки.

    — Все, тихо! — шикнула сестра. — Смотри, вон он. Иди прямо к нему, но на него не смотри. Потом сделаешь вид, что споткнулась и вот-вот упадешь, чтобы он мог тебя поймать, — давала она последние наставления, а я не слушала почти, вновь споткнулась и чуть не влетела в столб. — А тебе и играть не надо, сама споткнешься и, если надо будет, упадешь, — хмыкнула моя мучительница и поддержала, не дав облобызать пол.

    — Вот и шла бы сама. Зачем меня втянула в это?

    — Я бы и пошла, но этот гад любит высоких брюнеток. А в нашей семье шпала — ты. Так что вперед, на мины.

    Сестра легким пинком по мягкому полушарию отправила меня в сторону судьбоносной встречи. Пигалица мелкая. Ну, я и пошла, слегка покачивая, да не бедрами, а почти всем телом (это спасибо туфлями на шпильке), сильно семеня и боясь глубоко дышать (это спасибо платью сестрёнкиному). На ней-то оно даже слегка свободно, но я на голову выше и, естественно, на пару размеров крупнее, вот и обтянуло оно меня, как змею шкура, до самых щиколоток. Но сейчас не об этом.

    Цель моя возвышалась над всеми и была довольно обаятельна, молода и немного высокомерна. В общем, все, что я стараюсь в мужиках обходить стороной, потому что обычно такие — лютые бабники. Этот, скорее всего, исключением не был, так и прощупывал всех взглядом. Я точно поняла тот момент, когда меня заметили, потому как более голой в этой жизни себя еще не ощущала.

    Иду, продолжаю вилять всем организмом, делаю вид, что мимо пролетала, взгляд обращен в прекрасное будущее. И вот тут судьба подкинула мне его и прямо под ноги — камень. Какие-то секунды отделяли меня от жертвы сестрёнки, но не срослось.

    Все случилось мгновенно, обидно, немного больно и, пожалуй, смешно… кому-то. Мой полет можно описать одним словом, нет, двумя — подбитая ворона. Не желая спикировать макияжем в асфальт, я махала руками, пыталась удержать равновесие и хоть за что-то схватиться. Бог мне свидетель, я совсем не за то хотела ухватиться. Сама не знаю, как мне под пальцы попала эта дорогая ткань, но что случилось — то случилось.

    И вот лежу на асфальте, сжимаю в руках чьи-то брюки, поднимаю взгляд по волосатым ногам и вижу труселя в горошек. Судьба жестока, в эти труселя был помещен как раз тот, чье внимание я обязана была получить во что бы то ни стало. Хотя, должна согласиться с истиной — внимание было получено и не только его. Теперь-то он меня надолго запомнит.

***

Мое тело налилось тяжестью, каждая мышца напряжена, все чувства обострились до предела.

   «Боже!»

    Я крепче зажмурилась, громко вздохнула, закусила губу и пальцами скомкала простынь.

   «Какое странное, непривычное чувство».

    Мои согнутые в коленях ноги широко разведены в стороны, платье задралось почти до самой шеи, позволяя воздуху ласкать бесстыдно обнаженные бедра, живот и грудь. Смятые, чуть влажные простыни холодили кожу спины и ягодиц, заставляя меня ежиться и покрываться мурашками. Одеяло давно свалилось с широкой кровати и лежало на полу.

    К моему левому боку еще сильнее прижалось горячее тело, на бедро властно легла рука. Я повернула голову, и с моих губ сорвался чуть слышный хриплый стон. Мне ответили точно таким же стоном…

   «О, Господи!»

    — Не дыши на меня, ради всего, пигалица мелкая. Вонища такая. И свали с моей половины, и так тошно и жарко.

    — Сама не дыши, Шпала, тоже не розами пахнешь. И кровать не качай, голова раскалывается, — простонала сестра, обдав меня свежей порцией ядреного перегара, но на свою половинку кровати все же откатилась.

    Слушая мучительные стоны сестры, я старалась не шевелиться и даже не дышать. Последнее получалось плохо. Мир вращался по кругу, будто водил хоровод, а меня от этого действия сильно мутило. Жуть. Нажрались мы вчера с пигалицей мелкой, как две свиньи, в хлам. Все почему? А потому, что ни черта у нас не вышло, сорвалось дельце.

    — Нам нужно ещё раз попробовать провернуть это дело, — сестра говорила с набитым ртом, потому плевалась во все стороны и даже не замечала этого.

    Я стерла ошметок омлета с щеки и раздраженно посмотрела на это мелкое недоразумение, реально считавшее себя первоклассным репортером. Да шиш там, все, что способна она создать — неприятности, неразбериха и разгром.

    — Я в этом больше не участвую.

    — Слушай, Шпала, мне же никак без тебя, он на меня не клюнет. Я же уже говорила, что иначе мне интервью у него не получить, а значит, и место штатного журналиста тоже.

    — Ну, во-первых, я не Шпала, у меня есть имя — Тася, на крайней случай Таська. А во-вторых, да от тебя таким образом хотели избавиться, раз подсунули такого несговорчивого. И кто он вообще такой?

    — Если на то пошло, меня тоже Сора зовут, но это не мешает тебе называть мелкой пигалицей. И ты реально не знаешь его?

    — Да. И не надо, не рассказывай. Кто знает, у каких отморозков ты интервью берёшь. Мне вообще некогда, у меня собеседование сегодня, если из-за твоих глупостей и его провалю, нам можно будет идти побираться на улицу.

    — Ты преувеличиваешь, — обиженно буркнула сестра и отвернулась, она-то хорошо знала: я преуменьшаю.

    — Нисколько. Твоя журналистика не приносит нам ничего, больше того, она нас окончательно вбила в долги по самую шею. Пришлось влезть даже в те деньги, что мы откладывали на чёрный день. А впрочем, он уже наступил.

    — Шпала, перегибаешь, — Сора попыталась вновь возразить, но я и слушать не стала, хватит, наслушалась, сыта по горло. Это сестра привыкла летать в облаках, а мне хорошо известно, что любая работа — дар, когда нет иного выбора, и стоит не в облаках летать, а спуститься на землю и подумать о насущном. Например, как уплатить по счетам за квартиру и при этом не помереть с голоду.

    — Делай что угодно, Сора, но учти, больше никакой помощи от меня, тем более такой, как вчера. Я выглядела смешно.

    — Ты выглядела шикарно, ну, до того, как спустила с него штаны. А вот сейчас ты нелепая. Старый дешёвый спортивный костюм, купленный ещё в годы юности, растянут так, что напоминает тряпку. Да в нем даже резинка давно растянулась, и штаны держатся лишь на шнурке. А на голове у тебя что? Это не пучок, это тихий ужас, ещё и волосы из него торчат, как антенна в небо. Ты пугало.

    — Не твоё дело. Я дома, мне так удобно, и вообще, я опаздываю уже, а ещё переодеваться. Так что соблазняй своих мужиков сама.

    Я допила кофе залпом и выбежала из кухни. Ведь реально опаздывала. С работой в городе туго, а тут так подфартило. В школе, в буфете, да ещё и по моей специальности — поваром. Мечта, а не работа. Да ещё и школа частная, находится за чертой города, на лоне природы. Лучше и не придумаешь. Лишь бы успеть.

    Одевалась я как спринтер, а мелкая комментировала все с присущей ей ехидностью. Особо зло она отметила мои туфли, назвав их пережитком революции, и причёску, окрестив её старушечьим кошмаром. В общем, все как всегда, взлеты и падения экономики страны влияют на наш кошелёк, но совсем не влияют на наши нежные чувства друг к другу.

    Интересно, хоть кто-то задумывался, как нелепо выглядят люди, бегущие в дождь. Они пытаются перепрыгивать лужи, балансировать зонтиком и виртуозно уходить от водных лавин, вырывающихся из-под колёс машин. Вот так я сейчас и выглядела. Но по моим подсчётам бежала слишком медленно.

   «Опоздаю, опоздаю, опоздаю. А-а-а!»

    Я таки успела, успела почти в последний момент, и все потому, что не могла найти это чертово здание: дом одиннадцать, корпус 2м. Вот 1м есть и 3м есть, а 2м словно сквозь землю провалился. Я трижды оббежала все вокруг, уже отчаялась, пока не заметила небольшой кирпичный домик в один этаж, с одним-единственным подъездом. Эта конура и оказалась домом одиннадцать, корпус 2м. Я влетела в приёмную, на ресепшене сидела седовласая дама с открытой настежь улыбкой и заученными до оскомины словами. Я не дала договорить ей приветственную речь, а тут же ринулась в «карьер». Все с той же улыбкой она объяснила, куда мне идти, ещё и добавила, что нужную дверь не пропущу. И она оказалась права, сложно пропустить одну-единственную дверку. Я постучала, дождалась сухого «войдите», приоткрыла дверь и проскользнула в кабинет.

    Растрепанная, запыхавшаяся, я была мало похожа на компетентного работника общепита. Но все же отступать было некуда, поэтому я расправила узкие плечи, выпрямила худенькую спину, выпятила грудь первого размера, на подрагивающих ногах пересекла кабинет и села на совершенно по-садистки неудобный стул напротив элегантной женщины, одетой в строгий брючный костюм-тройку. Сразу видно — высокая шишка. Шишка окинула мой внешний беспредел взглядом гадюки перед броском, приподняла левую бровь и затянулась дымом тонкой сигареты, и затушила её о пепельницу, стоящую на столе. Я стоически выдержала её взгляд и, не дрогнув, протянула свое слегка помятое резюме. Женщина приняла его из моих рук, тут же открыла и углубилась в чтение.

    Полчаса она его смотрела, вертела и так, и эдак. В результате закрыла и наконец-то высказалась:

    — Вы нам вполне подходите. Детей, мужа, престарелых или инвалидов-родителей нет, не надо ни за кем ходить. А значит, вы вполне можете жить на территории школы десять месяцев в году. Меня зовут Сир Евгения Романовна, я посредник между нанимателем, в лице совета школы, и на данный момент вами.

    Женщина выдвинула один из ящиков стола, вынула небольшую стопочку бумаг и положила её передо мной, туда же легла ручка.

    — Плата указана в договоре, плюс ежемесячные премиальные и возможность карьерного роста и, естественно, зарплаты. Но, как вы можете заметить, даже сейчас она очень высока.

    О-о-о, я могла заметить, да на старой работе мне бы пришлось пахать за такие деньги месяца четыре, если не пять.

    — Работа пять дней в неделю, с девятидо шести вечера. Суббота и воскресенье — выходные. Их вы вольны проводить по своему усмотрению. Однако, если будет срочная работа, вам придётся выйти на два-три часа в один из выходных.

    Вот это круто, как же все круто, да я за такие деньги готова землю пахать, наконец-то расквитаюсь с долгами, обновлю мебель в доме, пока она совсем не развалилась, и пото-о-ом куплю себе новый ноутбук.

    — Отпуск оплачивается, условия оплаты есть в вашем договоре.

    Я счастливо глотала слюни победы, пока не вспомнила, что все не может быть так круто. Где-то тут засели дяденька Подвох и тётя Западло. И точно, вот оно. В графе «должность» стояло: посудомойка. Вот тебе и карьерный рост. Ы-ы-ы-ы… Но какая зарплата. Ничего лучше мне нигде не предложат.

    — Посудомойка? Я рассчитывала на должность повара.

    — Что ж, все в ваших руках. Как посудомойка вы сможете подрабатывать: помогать поварам, возьмёте у мастера уроки и вскоре, как я и говорила, сможете подняться на ступень выше. Все возможно, все в ваших руках.

    — Но такая большая плата за мытье посуды. Где подвох?

    — Подвох в том, что десять месяцев в году вы не сможете покинуть наше учебное учреждение. А также, к сожалению, на острове нет телефонов, интернета и прочих благ цивилизации. Именно за эти неудобства вы и получите компенсацию в виде большой зарплаты. Но остров большой, вам будет, где развлечься и отдохнуть в выходные.

    — Совсем никакой связи, а если ЧП?

    — Не волнуйтесь, остров оснащен всем, что нужно. У нас лучшие лекари, которые могут справиться со всем. — Сир мне улыбнулась, но улыбка у нее профессиональная, и за день, как видно, от нее уже стало сводить челюсть. В общем, мне она не понравилась, совсем. — Ну, вы уже подумали, и каков будет ваш положительный ответ?

    — А на какой срок заключается договор? — Соблазн деньгами был так силен, но я продолжала тянуть время.

    — На пять лет, плюс если вы будете расти по карьерной лестнице, то мы можем рассмотреть в доп соглашениях продление договора. Там же будут внесены поправки по заработной плате и премии, а также кое-каких бонусов.

    Я вздохнула, решила рискнуть и взяла ручку, Сир тут же подвинула договор еще ближе ко мне и подсказала:

    — Распишитесь на первой странице, внизу, и расшифруйте подпись. На последней все то же самое, только еще поставьте дату.

    Я все делала, как она мне говорила, но на душе почему-то кошки скреблись, может, все дело в ее кукольной улыбке. Поставив последнюю точку, я отложила ручку и выпрямилась. Сир тут же убрала договор назад в стол и, встав, протянула руку для пожатия. Я сделала то же самое. Когда наши пальцы сомкнулись на ладони друг друга, мне показалось, что слева от нас что-то блеснуло.

    — Добро пожаловать в школу закрытого типа Хонкар, госпожа Леднева Тасия Дмитриевна, надеюсь, вам у нас не будет скучно.

    Снова что-то блеснуло, и тут руку, что сжимала женщина, шарахнуло током.

    — Ой! — вскрикнула я, отдернув руку.

    — Прошу прощения, кажется, я сегодня наэлектризована слегка, — извинилась Сир, но не сказать, что особо искренне, хотя… ерунда в голову лезет. — Тасия Дмитриевна, в вашем договоре прописано место, куда вы должны подъехать, там вас будет ждать машина, она довезет до самолета. Ну, а уж самолет доставит на остров. Саму школу там вы легко найдете. Что ж, не буду вас более задерживать. Но не забудьте, послезавтра в десять ноль-ноль вас будет ждать машина. Всего хорошего.

    Я попрощалась и вышла из кабинета, как прошла к выходу, даже не заметила, вообще, очнулась уже на остановке. В правой руке сжимала сумочку, в левой — какие-то бумаги, при близком рассмотрении они оказались копией договора с школой, носящей странное название Хонкар.

    Вроде бы все хорошо, собеседование прошло на ура, на работу меня приняли, но почему тогда остается это странное чувство глобального подвоха, а?

ГЛАВА 2

Пришла домой, а там все как всегда: цветы не выгуляны, собака не полита, конь еще не валялся. И кому какая разница, что собаку мы так и не завели, цветы давно вывели, а конь — слишком большая роскошь для двух нищебродок, которые вот-вот станут бомжами и пойдут по миру с протянутой рукой. Зато у нас всюду горит свет (даже в туалете с ванной) и плевать, что денег нет, а счетчик наматывает сейчас десятки километров. Телевизор включён на полную катушку, и какой-то дядька доказывает в новостях, кто и почему не прав и отчего прав именно он, а не целая страна. За моим компом сидит мелкая пакость и строчит очередную никому ненужную статейку и вообще не обращает внимания на телевизор вместе с дядькой, лишь иной раз прерывается для того, чтобы затянуться вонючим дымом от тонкой сигареты. На кухне полный кавардак, не то что помыть посуду, Сора даже не удостоилась выкинуть в помойное ведро остатки того, что ела, они так и остались лежать в тарелке, а эта самая тарелка стоять на столе. Как, впрочем, и чашка с недопитым кофе и надкусанный с разных сторон бутерброд.

    Я устало вздохнула, стряхнула крошки со стола прямо на пол и положила на их место договор. Работать посудомойкой все ещё не хотелось, но… если подумать, то я и дома делала всю работу и в том числе драила посуду. Разницы особой нет, но в школе мне хоть платить за это станут, не то что дома.

    — Сора! — наконец-то накопившаяся злость вырвалась одним коротким словом, имя сестры буквально выплюнула. — Слышишь, ты, пакость мелкая, ты почему за собой не убрала? Ну ладно, черт с ним, что посуду не вымыла, но могла хотя бы в ведро остатки выбросить и в раковину поставить тарелку с чашкой.

    — Сестричка, прости меня засранку, тут резко накрыло статьёй. Как допишу, клянусь, все отмою в лучшем виде.

    — Кого ты этим лечишь? — тихо пробубнила я. — Я-то тебя знаю, ты, скорее всего, уже обо всем забыла. Если вообще помнила.

    Я встала, закатала рукава и принялась за уборку, заодно и обдумывала свою нелегкую долю и новую работу.

    Кому как, а мне уборка всегда мозг прочищала. К тому моменту, когда я навела порядок в кухне, уже точно знала: поеду на остров и гори оно все синим пламенем. Завтра первым делом закуплю все, что нужно, в магазине, а сейчас простирну кое-какие вещи. Перед отъездом покидаю все в чемодан, благо не особо много и кидать (я не Сора, это у неё шопинг — расслабон, а у меня чаще — напряг), и деру из этого дурдома. Пускай сестрица без меня научится справляться. Ничего, не маленькая, а то привыкла: за мной как за каменной стеной, палец об палец не ударит, пока петух в зад не клюнет. Будем считать, что петух уже явился и, начистив клюв, готов к работе.

    С этими мыслями я и отправилась стирать. Причём они меня почему-то очень радовали, настолько, что, пока засыпала в машинку порошок и выставляла режим, глупо улыбалась. Вот эта улыбочка и насторожила сестру, которая тихо притаилась в дверях ванной с сигаретой во рту.

    — Чему лыбимся, у нас повод есть какой-то? — ехидно скалясь, вкрадчиво так спросила она.

    — Есть, у меня есть, а у тебя — нет.

    Левая бровь сестры чуть дернулась и медленно поползла вверх, к кромке косой челки.

    — А ну-ка расскажи сестре, порадуй её.

    — Тебя это вряд ли обрадует, — я продолжила загадками изъясняться.

    Правая бровь сестры присоединилась к левой. Сора вытащила сигарету изо рта, приоткрыла дверь туалета и выкинула её в унитаз, а значит, гадость такая, опять крышку за собой не опустила.

    — А давай подробнее, — мелкая пакость шагнула ближе к стиральной машинке, нажала на кнопку «Пуск» и тут же, схватив меня за руку, вытянула в коридор. — Что там меня не обрадует?

    Я молча прошла на кухню, взяла со стола договор и так же без лишних слов протянула сестре. Она долго его изучала так и эдак, крутила, вертела, казалось, ещё чуть-чуть и на зуб попробует.

    — Это шутка, да? — Наконец-то она обрела дар речи. — Какая школа, какой остров, какие пять лет? Что за разводка? Да я даже не слышала о школе с таким бредовым названием! Что за идиот её придумал?

    — Нет, это не шутка, и нет, я не знаю, кто придумал название, и мне, в целом, на это плевать.

    Я забрала договор, который Сора уже успела смять от переизбытка чувств, расправила и отнесла в комнату. Сестра следовала за мной и что-то бубнила о неосмотрительных дурах, которых обманом заманивают в разные притоны и продают потом за деньги. Я сделала вид, что не слышу.

    — Давай хотя бы проверим, существует ли данная школа вообще.

    Она схватила меня за руку и потащила к компу, шустро открыла браузер и забила название школы в Google. Компьютер, похоже предсмертно, гудел, колесико судьбы вертелось, а мы все ждали и ждали. Пожалуй, и я хотела узнать о школе Хонкар хоть что-то, ведь, действительно, никогда о ней не слышала. Вдруг и правда какой-то притон. Меня снова грызла гусеница сомнения. Причём жирная такая, явно откормленная.

    Наконец-то сайт прогрузился и выдал нам сотню-другую ответов. Сора прошла по первой же ссылке. Инет ещё немного нас потомил ожиданием и выдал инфу. Первое, что бросилось в глаза, это фото самой школы. Довольно необычное здание, построенное явно в прошлых веках в замковом стиле. Ну, или это такой хороший закос под старину. Вопрос лишь один — зафиг такие сложности при строительстве?

    Под фотографией имелся текст, но его было не очень много. Практически все это мне сказали на собеседовании. Школа закрытого типа, была основана более двухсот лет назад одним титулованным меценатом и названа в его же честь. Во время войны школа не работала и пришла в некоторое запустение. А сорок лет назад была вновь приведена в порядок потомком того самого титулованного мецената и распахнула свои двери для тех, кто жаждал знаний. Все, что для этого было нужно — добраться до острова и войти в здание школы. Поговаривали, что могли себе это позволить лишь люди обеспеченные, чуть ли не дети государственных деятелей разных стран. Хотя, думаю, это преувеличение уже, скорее всего, просто не каждый может сдать экзамены, похоже, школа элитная и учиться в ней сложно. Инфы было мало, но, по мне, так вполне достаточно, чтобы перестать трусить. За такие-то деньги. На всех остальных сайтах информация была той же самой, отличалась парой-тройкой слов и порой немного разными датами.

    — Хм-м-м, — сестра откинулась на спинку стула, задумчиво пожелала губу и тут же выдала: — А ведь о школе ни одной толковой статьи нет. Если написать, редактор с руками оторвет. Я еду с тобой.

    — Забудь, нам не на что покупать билет тебе, к тому же остров — частная территория, на которую тебя не пустят, ну а в школу тем более.

    — Тут ты права. — Сора вновь задумалась, наступила тишина, которая, впрочем, длилась недолго. — Тогда завтра купим тебе толстую тетрадь, и ты будешь записывать туда все для меня. Вот все, что бы ни произошло или чего бы ни увидела, в мельчайших подробностях. Ты в этом ничего не понимаешь, а каждая деталь может оказаться важной.

    Я скривилась. Даже в школьные годы терпеть не могла вести дневник. Какая глупость.

    — Ты статью собралась писать или трехтомный роман?

    — Ну, сестричка… ну родная моя… самая-самая-пресамая лучшая…

    Сора смотрела на меня глазами хитрого и обаятельного лисенка, которому я не могла сопротивляться ещё в детстве. Младшая сестра — это кара небес, крест, который мне придется нести до самой смерти.

    — Хорошо, но только если на это время найдётся.

    Сора тут же расцвела, порывисто обняла меня, поцеловала, куда придется, а пришлось в ухо, и увлечено стала обдумывать статью.

    — Ты иди, иди, собирайся, а то не успеешь еще.

    Вот так вот, и к черту на рога отправит, лишь бы с выгодой для себя.

    Два дня до отъезда пролетели незаметно, и вот я уже стою на нужном месте, в нужный день и час, мну в руках сумочку, которую мне отдала сестра взамен моей старой. Глядя на неё, Сора сказала: «Брось бяку, не позорься», — а потом принесла вот это… Нечто маленькое и вообще неудобное. Даже толком ничего не положить. Влезли только кошелёк, телефон, паспорт и губная помада. Её тоже сестра навязала. Все остальное очень нужное содержимое моей сумочки ссыпала в пакет и пихнула на дно чемодана.

    Я вздохнула, поправила волосы, притянула поближе к себе чемодан, а то мало ли, знаю я, как быстро пропадают вещи, намного быстрее, чем появляются до этого. Я осмотрелась по сторонам, никто не спешил за мной ехать, а ноги уже начали уставать. Наверное, не стоило приходить на полчаса раньше. Вздох, который вырвался из горла, был таким печальным… самой себя жалко стало. И все равно я никак не ожидала, что кто-то начнёт мне сочувствовать. Когда этот кто-то коснулся моего плеча, я подпрыгнула на месте, готовая кинуть сумочку в злоумышленника и бежать куда глаза глядят, и даже без чемодана.

    — Девушка, это вы в школу Хонкар?

    Я вздохнула, обернулась и увидела высокого, пухленького мужчину лет сорока, с намечающимся животиком и тронутой сединой бородой. Пожалуй, больше всего он напоминал мне мексиканца или испанца. Было в нем что-то такое.

    — Да, это я. А вы кто?

    Вместо ответа он указал мне на машину, открыл дверцу, приглашая сесть внутрь. И когда успел подъехать, я совсем не слышала.

    — Поспешите, иначе опоздаем на самолет.

    — О, да, конечно, простите.

    Шофер забрал у меня чемодан и, пока я усаживалась, закинул его в багажник. Он делал все ловко и быстро. Я даже не успела ещё пристегнуться, как машина тронулась с места, мягко влилась в общий поток других машин.

    Не прошло и двадцати минут, как мы остановились. Водитель проводил меня к самолету, даже сам вещи погрузил. На мои слова благодарности он просто махнул рукой, пожелал хорошего полета мне, чистого неба летчику и ушел. В маленьком самолетике я оказалась единственным пассажиром, и это немного нервировало.

    Никогда раньше не летала и не полечу вновь — именно так и думала, пока самолёт брал разбег, набирал скорость и высоту. Потом стало проще. Тем более что решение поздно менять, а с самолёта не убежишь и остановить «вот тут вот» не попросишь. Поэтому я расслабилась, смирилась с судьбой, которую, впрочем, сама же и выбрала. В иллюминатор смотреть не стала, хоть сестра и рассказывала, что это якобы круто, все маленькое и люди как муравьи, но что-то боязно узреть, как далеко лететь до земли, если что.

    «Эх-х-х… Я лечу к тебе, остров, жди меня, Хонкар, твою мать!» — это были последние мысли, а потом меня сморило, сказывалась ночь без сна. Волнение, а как же без него.

    — Мисс, мисс, вы собираетесь выходить или летите со мной назад? — Кто-то тряс меня за плечо и настойчиво так тряс.

    И минуты покоя нет. И когда это я стала мисской? Всегда была гражданкой.

    — Мисс, проснитесь же… — продолжал настаивать трясун.

    Настойчивый какой. Неужели так трудно дать поспать тому, кто мандражировал всю ночь, боясь проспать утром и потерять работу, к которой даже не приступил ещё? Стоп, точно — работа, машина, самолёт!

    Я резко открыла глаза и подскочила на сиденье. Летчик, который будил меня, лишь чудом успел убрать свою голову с траектории движения моей головушки.

    — Прилетели? — голос, чуть хриплый после сна, сорвался на последней букве.

    — Уже как полчаса назад.

    — Полчаса. — Я в панике вскочила, и мой взгляд, как бешеная белка, заметался по салону в поисках выхода, вот только почему-то не мог найти его. — Почему раньше-то не разбудили? Я, наверное, опаздываю.

    — Вас разбудить, пожалуй… — лётчик хохотнул и взъерошил чуть влажные чернильно-чёрные кудряшки. Этакий Пушкин, вон, даже бакенбарды имеются.

    — Я, наверное, опаздываю. Где у вас тут выход?

    Летчик смотрел на меня и улыбался, а в глубине карих глаз уже откровенно долго и громко ржал.

    — Мисс, выход там же, где и вход, — напомнил он и даже указал нужное направление.

    Н-да, надо меньше суетиться и паниковать. То, что я не могла раньше увидеть выход, могу оправдать разве что только первым в моей жизни полётом, волнительным ожиданием и, естественно, тем, что ещё не до конца проснулась.

    Краснея, как маков цвет (даже в жар бросило), я прижала неудобную сумочку сестры к груди, бочком обошла улыбающегося мужчину, поблагодарила его за полет и поспешила на выход.

    Первое моё мнение об острове — жарко, солнечно и я его себе не таким представляла. Кажется, тут и небо было более голубое, облачка, плывущие, пушистее и белее, трава сочнее и зеленее, деревья выше и цветы на них ароматнее, а воздух чище и намного вкуснее. Настоящий рай после каменных джунглей и вонючих машин. Пока я разглядывала природу, позабыв обо всем на свете, летчик вытащил мой чемодан.

    — Ой, больше спасибо, но не стоило, я бы и сама могла, — смущенно улыбаясь, благодарила я.

    — Ну, сами бы вы к этому ещё не скоро пришли, а мне лететь пора, хотелось бы добраться домой до темноты.

    Его слова меня ещё больше смутили, так неудобно вышло, сначала добудиться не мог, потом почудила с выходом, а теперь ещё встала столбом и задерживаю взлет. Я поспешила уйти как можно дальше.

    — Хм-м, интересно, а где у них тут проходят регистрацию? — Кроме взлетной полосы, ничего нет, даже хижины, не то что здания аэропорта. — Э-э-э… — я уже было хотела вернуться к самолёту, чтобы разузнать, что тут, да как. Но, увы, увидела лишь его спешный разбег и рывок в небо. Какие-то мгновения и он скрылся из виду.

    И вот стою я одна,вокруг никого, ни души, не считая неразумной малой летающей живности типа мух и комаров. И как это понимать, что даже не встретили нового работника? Угораздило же… Но делать нечего, не стоять же тут до ночи. Я подхватила чемодан, пошатнулась от его веса (что же туда сеструха напихать успела, пока я душ принимала?), и направилась куда глаза глядят. Вдруг встречу кого, хоть дорогу спрошу, раз меня даже не встретили. Хотя, может, подождать, может, опоздали, а я ломанусь неизвестно куда, заблужусь ещё, лишние проблемы людям создам. А если никто не встретит, если и не думали встречать, ведь не маленькая уже, чтобы со мной цацкались?

    Эх, идти или не идти — вот в чем вопрос. Кто бы ответил мне? Я осмотрелась: красота вокруг и все ещё никого. Ладно, была не была, пойду. Приняла решение и тут же приступила к выполнению, осталось лишь определиться с направлением.

    За полчаса ходьбы солнце уже не казалось таким ласково теплым, оно жарило как адская печка грешницу. Трава хоть и зеленая, но явно что-то имела против меня, поэтому цеплялась за ноги и норовила обхватить ремешки босоножек, вынуждая останавливаться, чтобы не упасть. Деревья слишком высокие, это раздражало, и слишком сладко пахнут их цветы, просто не вдохнуть — не выдохнуть.

    Я шла сколько могла, пока ноги не загудели, а потом сдалась. К черту все, и ходьбу, и школу, и деньги, и даже сестру с ее шпионажем и этими дурацкими босоножками, которые она и заставила меня надеть, видите ли, в кроссовках несолидно. Кроссовки… м-м-м… Надоело! Я зло бросила на землю чемодан и села на него. Фиг с ним, что старый и может развалиться, сил больше не было.

    Я сидела, солнце палило еще сильнее, школы нигде не было видно. Неизвестно куда идти вперед, а назад — уже не вариант. Даже если кто-то все же соизволил меня встретить, теперь уже ищут по острову и костерят недотепу, не умеющую ждать. Окончательно потеряв надежду куда-то сегодня попасть, я расслабилась и теоретически смирилась с неизбежностью ночевки на свежем воздухе, теоретически…

    В тот самый момент, когда я устала ругаться и зло подначивать себя, на горизонте нарисовался мужичок. Невысокого роста, но хорошо сложенный, в странных одеждах. Хотя откуда мне знать о тенденциях моды данного острова. Мужичок чуть сутулился и как-то странно передвигался, практически втянув голову в плечи и выставив впереди себя руку с зажатой в ней то ли палкой, то ли шестом. Я в этом плохо разбиралась, да и какая разница, чем живут местные аборигены. У меня от счастья даже дыханье перехватило — наконец-то живой человек, а не только девственная природа.

    Я вскочила резво с чемодана, как будто не я только что практически подыхала тут, и, подпрыгивая, замахала руками. Чемодан не выдержал моей наглости, завалился на бок и буквально развалился на две ровные половинки, все, что в нем было, живописно украсило землю, травку и цветочки. Впрочем, и черт бы с ним, главное — выбраться.

    — Мужчина, мужчина, вы не поможете мне? — Он даже не дернулся, как шел зачем-то в кусты, так и шел. Неужели не слышал?

    Я ринулась навстречу, продолжая махать руками и кричать, и, почти когда подошла впритык, увидела его, нет, не мужичка, а того, за кем он крался. Волк, нет, волчара, нет, волчище, хотя и это неточное описание, там такие размеры, что уж скорее лошадь, на худой конец — пони. Вот знала б, что существует такое и это такое так близко, давно бы с испуга обделалась. Я замерла на месте в нелепой позе: с поднятой ногой, рукой и открытым ртом. Изобразить дерево не удалось, ибо зверюга хорошо видела мое неадекватное поведение не далее как пару секунд назад и теперь принюхивалась в мою сторону, наверное решая, стоит ли меня жрать и не грозит ли такая еда несварением.

    — Не шевелись, — кто-то шепнул за моей спиной так неожиданно, что если б не лютый зверь в кустах, точно подпрыгнула бы, а так лишь слегка вздрогнула, сглотнула слюну и постаралась даже не дышать громко.

    Тихий шорох за спиной дал понять, что незнакомец чуть сместился влево, потом еще немного и еще… Он сделал широкий шаг вперед, обошел меня как какой-то столб. Скосив глаза в его сторону, я увидела широкие плечи, настолько мощные, что потертая рубашка так натянулась на них, разве что не трещала по швам. Все тело мужчины было напряжено, совсем так же, как у того зверя в кустах, губы сжаты в тонкую линию, а глаза прищурены. Длинные темные волосы, стянутые каким-то шнурочком в хвост на затылке, трепал редкий ветерок. В правой руке мужчина сжимал… нет, не нож, веревку, обычную бельевую веревку, какую можно купить в любом магазине.

    Незнакомец сделал еще пару шагов вперед, остановился, слегка повернул голову в мою сторону, тем не менее не теряя из вида зверя, подмигнул, улыбнулся и рванул в кусты, считай, с голыми руками. Чтобы не заорать, я зажала рот рукой и в ужасе смотрела на смертельную битву двух неукротимых по духу существ. Зверь не хотел сдаваться без боя, поэтому его тяжелые лапы мелькали с бешеной скоростью, стараясь зацепить врага, зубы щелкали, а из глотки рвался утробный рык. Мужчина тоже не желал быть проигравшим и молниеносно уходил из-под когтистых лап, избегал смертоносных клыков и почему-то все время улыбался. Из-за этого выглядел даже более жутким, чем зверь. Это странно, но, в отличие от зверя, незнакомец не пытался причинить ему вред, он не боролся, он виртуозно уклонялся, почти с невероятной грацией танцора. Вот только танец этот являлся танцем смерти: один неверный шаг, и когти зверя вспорют противника от паха до самого горла.

    Наверное, я моргнула в какой-то момент, потому что не знаю как еще по-другому можно объяснить то, что зверь оказался лежащим на земле и связанным по всем конечностям веревкой. Незнакомец ухмыльнулся, глядя на дело рук своих, сел верхом на поверженного противника и со словами: «Долги нужно отдавать», — стал отписывать тому смачные щелбаны, приговаривая: «Один, два, три…»

    Глядя на это, я окончательно поняла, что заработала тепловой, а может быть, и солнечный удар, нервно хохотнула, отказалась смотреть шоу больного мозга дальше и благополучно ушла в темноту обморока.

ГЛАВА 3

Кто-то нес меня на руках, уж это я ни с чем не спутаю, хотя в моей жизни подобное было лишь раз, но запомнилось навсегда, такое приятное, невесомое ощущение. Это случилось очень давно, в дни юности, лет в пятнадцать, кажется, когда еще следовала моде, а та диктовала, что девушка должна быть стройней тростинки. Ну вот я себя и морила разными диетами, пока не заморила окончательно. Все закончилось тем, что однажды летом в магазине я потеряла сознание. Очнулась на руках парня, который мне в то время очень нравился, вот только его внимание было направленно, увы, не на меня, а на мою соседку. В общем, безответная первая любовь, она же последняя. А тут лежу аки принцесса, а он меня несет, мой рыцарь и не важно, что без доспехов. С одной стороны, мне стыдно, хлопнулась в несознанку при всем честном народе, а с другой, так хорошо, что хочется любить весь мир. Но стоило открыть глаза, как он поставил меня на ноги, спросил, все ли в порядке, дождался моего кивка, ибо я из себя и слова выдавить не могла, и ушел. Прекрасная принцесса очнулась на руках своего рыцаря, но любви так и не случилось, а вот то чувство полета хорошо запомнилось. И сейчас тоже вроде несет неизвестно кто, неизвестно куда, а я такая тут лежу и наслаждаюсь, потому что вопреки всему нравится нереально.

    — Эй, девушка, девушка, да очнитесь вы уже, — настойчиво, второй раз за этот день кто-то звал и тряс за плечи.

    Голос у него какой-то смутно знакомый. Словно я его уже где-то слышала. Меня вновь слегка потрясли.

    — Зачем ты ее вообще прихватил? — а вот этот голос я слышала впервые.

    — А что, нужно было бросать ее в лесу?

    — А что, нет? Прём ее через весь лес на себе. Куда она вообще шла, в том направлении только болото, да еще и в такой обуви? С жизнью кончать? — Ага, не туда, значит, шла. — Не хочешь бросать в лесу, брось тут, на дороге, все равно ее в школу не пустят. Дни набора кончились, двери Хонкар закрыты для неприглашенных посетителей из внешнего мира.

    — Если на то пошло, из нее и выходить сегодня нельзя было, у нас задание, но ты же вышел. Что ж ты такая тяжелая? — последнее тише и явно риторически, но не покраснела я чудом.

    — У меня была цель. К тому же я учитель, мне решать как распоряжаться своим временем. Она мне не указ, — кажется, тот второй, с незнакомым мне голосом, был чем-то недоволен. — И вообще, не мог полегче? Рог, что ли, набить старался? — После этих слов, решившая было открыть глаза я, изменила данное решение — подожду еще немного, послушаю.

    — Знаю я твою цель: от долгов уходить, а картежный долг — это долг чести, между прочим.

    — Ты, шулер, мне еще о чести тут будешь заливать?! Ни одной партии честно не сыграл. Вот начнутся уроки послезавтра и будешь своим ученикам про честь петь, а мои уши обойди стороной.

    Что это за школа такая, где преподают учителя-картежники, да еще и шулеры, и судя по их словам, бесчестные шулеры. Хотя бывают ли другие? Тот, кто меня нес, остановился и глубоко вздохнул, я это всем телом почувствовала, потому как прижимал он к себе так, словно хотел раздавить.

    — Девушка, да откройте вы уже глаза, хватит нас слушать молча.

    Пришлось очнуться и встретиться с взглядом карих глаз того самого, ну, который волчаре щелбаны с оттяжкой отписывал. А я надеялась, что то был мой бред. Не был, потому как волчара тот стоял рядом и явно неосознанно потирал лапой лоб. Тепловой удар, кажись, еще не отпустил.

    — Скажите, куда вы направлялись через лес, да еще и одна?

    «В дурдом» хотелось ответить мне, но вместо этого я подергалась, пытаясь спуститься на грешную землю и отойти от странно ухмыляющейся зверюги, которая еще и умела говорить. Такое не каждый день увидишь.

    — Милая девушка, вы так и будете молчать? Так куда же вы направлялись?

    Я моргнула, перевела взгляд с волка на того, кто нес, но почти против воли вернула его обратно. У меня увиденное в голове не укладывалось, а тут еще и этот с вопросами.

    — Девушка?..

    — В школу шла, в Хонкар, — прохрипела я то ли от долгого молчания, то ли от того, что пребывала в глубоком шоке, — я там работать буду.

    Чему уже, не сказать, что бы рада. Наверное, еще никто так быстро не желал бросить работу и смыться куда подальше. Но в моем случае есть несколько «но». Во-первых, я подписала контракт, который вступил в силу сразу, как я ступила ногой на этот остров, и теперь мне грозит крупная сумма за односторонний разрыв. Но и это ничего, при желании можно найти любую сумму, да хотя бы почку продать или еще в большие долги влезть, можно еще Соркину комнату сдавать, все это ерунда решаемая, проблема в другом… Это остров, и меня предупредили сразу: самолёт прилетит только через три месяца. Три месяца жить в лесу я, конечно, не собираюсь. Во-первых, жарко, во-вторых, жарко, и в-третьих, жарко, и, наконец, в-четвёртых — черт лишь знает, что еще может тут обитать, нет еды, точнее знаний, что можно, а что нельзя есть, ну и спать на земле мне никогда не нравилось. Впрочем, все из последнего пункта меркнет перед первыми тремя. Если за какой-то неполный час меня так приласкало солнцем, то что будет за три месяца.

    — Так вы та самая «очень милая девочка, которую не следует пугать раньше времени и о которой обязательно нужно позаботиться», как порекомендовала нам Сириника?

    Из всего ими сказанного мне больше всего не понравилось это их «позаботиться», а еще… Кто эта Сириника? И что за имя такое кошмарное?

    Так как я ничего не отвечала, а просто стояла, молча таращась на странных типов, им, видно, надоел этот процесс с игрой в молчанку. Меня вновь подхватили на руки, прямо в тот момент, когда я уже почти коснулась ручки чемодана, чтобы, наплевав на жару, голод и другие лишения, драпать от странных типов куда подальше. Волчара легко вскинул на плечо мои вещички и оскалился, типа улыбнулся. Не знаю как кому, а мне от такой улыбки захотелось назад в спасительные объятия глубокого обморока. Проблема лишь в том, что обниматься он больше не хотел.

    И вот восседаю я почти по-королевски на руках, чему уже совсем не рада, а эти двое бодро вышагивают, словно ни я, ни мой чемодан, в который Сора напихала все, что только смогла, ничего не весим, к огромным деревянным, окованным железом воротам с объемной эмблемой из совершенно незнакомых мне букв. Подозреваю, что это и есть ворота и эмблема Хонкар. Жаль, что они такие высоченные, за ними совсем не видно школы.

    Когда мы приблизились почти вплотную к воротам, у тех вдруг появились пара косящих с огромной силой глаз и широченный, на обе створки рот, в уголке которого торчала — мама дорогая — сигара. Обычная, толстая сигара, такая, которую любил покуривать Михалыч из фильма «Особенности национальной рыбалки».

    Волк оттеснил нас с моим носильщиком и, сделав небольшой шаг вперед, долбанул по воротам кулаком с такой силой, что должен был или отбить лапу, если не сломать, или пробить дыру в двери насквозь. Но ни того, ни другого не произошло, и волчара, и ворота бодро друг на друга порычали.

    — Бумаги, — озвучили ворота, дыхнув на нас несвежим дыханьем с львиной долей табачного дыма.

    Волк повернулся ко мне, я вжалась в несущего меня, несущий крепче стиснул объятия.

    — Чего ты дергаешься, договор твой где, посудомойка? — рыкнул волк.

    Стало обидно за посудомойку и хамское к себе обращение. Я решила промолчать, к тому же договор убирала Сора и неизвестно, куда именно она его сунула, знаю лишь одно: он где-то в недрах старого чемодана.

    Волк, как видно, заметил мой взгляд, направленный на тот самый чемодан, легко сбросил его с плеча и, не спрашивая разрешения, открыл. Я краснела, бледнела, злилась, а этот волосатый гад копался в моих вещичках, а там, между прочим, было и нижнее белье. Этот извращенец еще и достал черные стринги, покрутил в лапах, рассматривая со всех сторон, ухмыльнулся и положил обратно. Убью Сору, если, конечно, выживу тут, никто, кроме нее, не мог запихнуть в вещи стринги.

    Пока я злилась на сестру, мелкую пакость, блохастый извращенец нашел-таки бумаги, свернутые в трубочку и заботливо перевязанные тонкой тесемкой. Он даже не стал их разворачивать, прямо так засунул в рот воротам, а те, в свою очередь, стали их вдумчиво жевать, еще сильнее кося на оба глаза.

    — Оформлена, — изрекли ворота и проглотили мой договор.

    Руку вновь пробило током, как тогда, когда мне ее пожимала Сир, я взвыла, потому что ток был так, пустяк, ее еще и жечь стало, словно кто-то взял и разжёг на ней костер. Никто не стал жалеть меня, спрашивать о самочувствии, просто поставили на ноги и толкнули в спину. Как раз в этот момент ворота распахнулись. Я влетела на территорию школы как пробка от шампанского, кое-как обрела равновесие, телесное, с душевным было много сложнее, и застыла как вкопанная. Школа поражала. Как размерами, так и видом, а еще она совсем не была похожа на ту из статьи в интернете.

    На плечо мне опустилась чья-то тяжелая рука, за спиной с грохотом закрылись ворота, отрезая путь на волю.

    — Нравится? — спросил блохастый извращенец. — Гордись, сюда редко пускают людей.

    После слова «людей» я окончательно поняла, как попала. А ведь инстинкты самосохранения подсказывали, что такие деньги простым посудомойкам не платят, есть в этом деле огромный подвох. Теперь-то я знаю, какого размерища этот самый подвох. «Мама дорогая», — в ужасе думала я, глядя на существ, бодро играющих в футбол прямо перед зданием школы огненным мячом. Людей среди данных индивидов я не заметила, если они и были, то как-то уж очень хорошо маскировались.

   — Поберегись! — вдруг гаркнул один из опытных образцов сумасшедшего ученого, и мне в голову бодро полетел огненный сгусток, служивший мячом.

    «Ну все, — подумала я, — бздец мне пришел, прожарюсь до хрустящей корочки». Спас меня от незавидной участи курицы-гриль блохастый извращенец, он мячик на подлете поймал, ухмыльнулся и точным ударом ноги отправил в голову одного из игроков, а уж от нее в ближайшие ворота. Раздался дружный вопль негодования одной из команд, вторая же, как видно, праздновала победу — некоторые особо азартные даже катались по земле и пытались ту одарить поцелуями.

    Пока я любовалась на нечисть всех видов и мастей, волчара решил уйти и сбросил чемодан с плеча прямо мне на ногу. Мной тут же были позабыты все хвостатые, рогатые, ушастые, глазастые, зубастые, когтистые и, боги еще знают, какие обитатели здешнего зоопарка. Как я вопила, и не передать словами. Уж не знаю, чего именно сеструха туда понапихала, но и так тяжелый чемодан старого производства весил, словно туда гирь напихали. И вот все это счастье мне на ни в чем неповинную ногу.

   — Дамочка, нельзя же так, осторожнее нужно быть, смотреть, куда ноги ставишь, — еще и отчитал волк, причем даже не глядя.

    Я уже было набрала воздуха в легкие и хотела высказаться на сей счет, но в этот момент что-то как громыхнуло в стенах школы, а затем так взорвалось, что сотрясло все огромное здание до самого основания. Оба носильщика, и тот, что нес меня, и тот, что уронил чемодан мне на ногу, дружно подпрыгнули и в ужасе переглянулись.

   — Школа! — простонал, на чьих руках я каталась до школы.

    — Мое снадобье! — обреченно провыл блохастый извращенец.

    Он схватился за голову и помчался куда-то за здание школы. Второй было рванул следом, но приостановился и выдал скороговоркой:

    — Пойдешь туда, — ткнул пальцем куда-то в сторону лохматых, кучерявых кустов, — там встретишь Юкова, скажешь, что новая посудомойка, я послал и велел устроить. Денег ему не давать, даже если очень просить будет, конфет тоже, — с этими словами и умчался.

    И вот стою я одна, как тополь на Плющихе, и думаю: «Куда идти? Где искать, и кто такой этот Юков? А самое главное, от кого хоть пришла?» Ну и ситуация: ни тебе имен, ни лиц, сплошные неизвестные в этом уравнении. Но делать нечего, сколько в дверях не стой, а никто на помощь не спешит. Вон даже ученики-футболисты на меня внимания не обращают, словно я пустое место. Хотя о чем это я, какие учителя — такие и ученики, если это вообще ученики.

    — Никакого воспитания, — проворчала я и ухватилась за ручку чемодана, напряглась и с трудом приподняла его, оторвав на пару сантиметров от земли.

    — Ты на них не сердись, не со зла они.

    У меня из рук от неожиданности выпал чемодан и вновь на ту же ногу, но в этот раз я этого почти не заметила, и все потому, что со мной решили поговорить ворота. Все та же морда с сигарой во рту, встретившая нас по ту сторону забора, теперь уже спокойно дымила по эту.

    — Тебя как зовут, посудомойка?

    — Тася, и очень бы попросила меня так и называть, а то начинаю себя чувствовать техникой, посудомоечной машинкой.

    — Ну так вот, Тася, ты на них не серчай. Видишь, как рвануло, наверное, весь кабинет разворотило, а госпожа управляющая, ни к вечеру будет упомянута, приказывала, чтобы до приезда учеников никаких экспериментов. Тем более таких, которые способны не только полшколы разворотить, но и потенциальных жер… учащихся новичков спугнуть. Ну, а лохматый без эликсира остался, а без него быть ему лохматым еще месяца три, не меньше.

    Словно в подтверждение его слов, где-то в недрах школы раздался обреченный вой. В общем, дурдом какой-то, и я в нем тоже теперь жить буду. Никогда не думала, что такое скажу, а тем более о таком подумаю, но, как видно, ни одни люди обитают во вселенной.

    — А идти-то мне куда? — Я обернулась, вспомнив о главном, но морды с вредными привычками уже не было: простые двухстворчатые ворота из темного дерева и массивным деревянным засовом, какие часто показывают в исторических фильмах.

    Так и не получив ответа, я вздохнула, приподняла чемодан и зашагала медленно к кустам, все равно стоять при входе у всех на виду не вариант. Нужно будет найти Сир и поговорить с ней, вдруг есть возможность не платить огромную неустойку. Не уверена, что смогу тут работать. И для Соры… наверное, не стоит описывать увиденное, а то окажусь в месте пребывания буйных Наполеонов, невменяемых Кутузовых и склонных к самоубийству Клеопатр.

    «Кусты-кусты-кусты», — напевала я, приближаясь к нужному месту. Вот с детства всякие кусты обходила стороной, не по-детски здраво рассуждая, что там только грязь и всякая ползучая дрянь. Девочкой я была послушной, родителям первые годы своего детства вовсе не перечила. Потому слова мамы «не пачкайся» воспринимала со всей серьёзностью и буквально. Когда другие играли, я стояла столбом, дабы не запачкаться. А насчет насекомых — так жил у нас по соседству мальчишка, Илья, столь же противный, как те самые насекомые, и он очень любил меня пугать всякой мелкой живностью. Когда я подросла, то и вовсе стала осторожнее с кустами, отлично зная, чем мои сверстницы там занимаются с парнями, а потом уходят в декрет. Юность прошла, а моя настороженность к кустам — нет. Было время, когда возвращалась с работы сильно под вечер, если не сказать, что ночью, а в такой поздний час от любой растительности шарахаться начнёшь. В темноте в кустах такая дурь видится.

    И вот после такого отношения к зелёным насаждениям, я добровольно шла в их сторону, только потому, что именно туда показал незнакомый мужик с говорящей собачкой странной породы, сильно смахивающей на оборотня, но так как оборотней в природе не существует — это стопудово собака. Но делать-то нечего.

    Я смело ломанулась навстречу неизвестности, решив, что хуже уже некуда. Ан нет, хуже было куда, и вездесущая подлянка мне это наглядно продемонстрировала. Просто очень неожиданно, сразу за кустиками, закончилась твёрдая земля, и я полетела навстречу неизвестности. С ударом о что-то твёрдое и острое пришла боль и, слава богу, темнота. Обзавелась, называется, работой на свою голову.

    — Эй! Эй! Ты меня слышишь? Открой глаза, ну же, открой глаза.

    Довольно увесистая пощечина обожгла щеку, на глаза навернулись слезы, и так все болит, так ещё и бьют.

    — Не реви. Лучше открой глаза и ответь, сколько пальцев видишь.

    Я с трудом разлепила веки и тут же попыталась слепить их обратно, лишь бы мне перестали светить в глаза.

    — А ну не спать, и так два часа уже отдыхаешь. Сколько пальцев?

    Я присмотрелась и ответила чуть заплетающимся языком:

    — Восемь.

    — Почти угадала… их два. Ну да ничего, в другой раз угадаешь.

    Вот, ей богу, не нравятся мне такие уточнения, какой другой раз? Словно меня ещё больший сюрприз ждёт впереди.

    — Ты зачем в кусты полезла, дурная, я тебе куда показывал? На чёрный вход, расположенный рядом с теми самыми кустами.

    — Что, какой вход? — тут уж моему возмещению не было конца, я точно помню, что дверей там никаких не было.

    — Тайный, правда эта тайна давно не тайна, и о нем разве что только ленивый не знает.

    — Считай меня ленивой, но я о нем ни слухом ни духом. А вообще, какой урод ям накопал?

    — Этот урод я, учитель боёвки, а ты, между прочим, топталась по учебному полигону. Хорошо, ещё не пошла кустами левее. Вряд ли тебе понравилась бы встреча с Виталиком, он хоть костлявый, но вполне шустрый и девок любил пощупать. Все же как себя чувствуешь?

    — Голова болит, — я поморщилась и попыталась пошевелиться, тут же заболело все остальное, да так, что про голову сразу забыла.

    — А вот шевелиться пока не стоит, пусть кости до конца срастутся. Угробил на тебя свой лучший эликсир. И на кой ты мне сдалась? Полчаса еще полежи, а там, думаю, уже можно будет вставать.

    — То есть, вставать? — не поняла я. — Ты же сам говорил про переломы.

    — Ну, как раз все и срастется, будешь как новенькая.

    — Позвольте, как это? — мозг уже кипел. — Переломы так быстро не срастаются, на это нужно месяц, а то и два.

    — А на что я, по-твоему, угрохал свой лучший эликсир?

    — А что я хоть сломала? — Не знаю, что за эликсир, но по ощущениям болело все и разом.

    — Проще назвать то, чего не сломала. Шею не сломала, а ведь это могло меня спасти от ненужных вопросов. Скажу лекарю, чтобы обезболивающее тебе больше не давал, тогда тебе хоть думать времени не будет.

    Ну это уже... в общем, слов уже не было, а ведь, пока нес на руках, казался таким приятным мужчиной. Вот так всегда — полагаешь одно, а располагаешь потом другим.

    — Ладно, тебе, наверное, нужно отдохнуть, а мне некогда, и так провозился с тобой… — с этими словами он и ушел, а я осталась один на один с паническими мыслями и огромным желанием не подписывать тогда договор, а лучше вообще не видеть объявления.

    — Очнулась? Вот и хорошо, а всяких дурней, не умеющих даже за одной девушкой уследить, не слушай, — порадовался за меня обладатель на редкость скрипучего голоса, которого я не видела, хотя вроде обвела сейчас взглядом всю, должна сказать, убогую, какую-то серую и совершенно невзрачную комнату, больше похожую на склеп. — И как тебя угораздило вот так попасть сразу же в первый день? — продолжал вещать мой, несомненно, глюк. — Обычно хотя бы дня три проходит до первого урока по боевой магии и стратегии, а тут год начинается весело. Давненько такого не было, чтоб с первого дня и на больничную койку.

    — А часто у вас вот так вот? — решила я поддержать воображение собственного мозга.

    — А как же, конечно часто, это же Хонкар, выживает лишь сильнейший.

    Перспектива, я бы сказала, аховая, не радовала она, ох не радовала. Я поерзала, попыталась приподняться, но тут меня настиг сюрприз. Маленький пушистый пуфик, который стоял в углу и добавлял немного жилого в это невзрачное помещение, пошевелился, развернулся и уставился на меня большими, чистыми как небо, голубыми глазами. Пуфик поправил на носике-пуговке очки и пригладил волосы, заплетенные во множество тонких косичек и принятых до этого мной за бахрому.

    — Не вставай, тебе еще рано, — сказал мне он… она… оно, да кто ж там разберет.

    — Ты кто? — просипела в шоке я, задавая вполне обоснованный, на мой взгляд, вопрос.

    Существо, до этого что-то деловито мешавшее в миске, замерло и поставило ее на стол.

    — Да, невежливо вышло, я лекарь школы - Хости. А как величают милую даму?

    Милая дама в моем лице как-то совсем не мило скривилась и вжалась в спинку кровати, потому как существо очень быстро переместилось поближе к пациентке. Когда этот пуфик попытался ощупать меня, я еще сильнее вжалась в кровать, теоретически — пытаясь просочиться этажом ниже, практически — такое было не в моих силах.

    — Не дергайся ты, нервная какая, и как только собралась работать среди магов и одаренных силой? Да не убью я тебя, проверю, срослись ли кости или нужно еще дать эликсиру. — Я замерла, а пуфик продолжил осмотр, должна сказать, очень профессиональный. Если закрыть глаза, то словно в обычной больнице, а все увиденное — только сон. — Сожрут они тебя и косточек не оставят, — в его голосе явственно просачивались нотки жалости.

    — Живы будем — не помрем, — оптимистично заявила я, но как-то слабо верила сама себе.

    — Это если живы…

    — А ну прекрати пугать девушку!

    Женский окрик заставил меня подпрыгнуть, застонать после этого дела от боли, а Пуфик ничего, даже глазом не моргнул, только губы поджал. Я посмотрела в сторону источника знакомого голоса и забыла, что до этого стонала от боли. Это была, конечно же, Сир, та самая, которая принимала меня на работу, но сейчас она разительно изменилась, впрочем, все равно смотрелась строго и утонченно. Есть такие женщины, которые даже в пыльном мешке из-под картошки будут звездами экрана. Вот она была из них, а смена строгого делового костюма на довольно смелое, расшитое серебряной нитью платье в пол, с разрезом до самого не могу, этого не отменяла. В одной руке Сир сжимала толстую папочку, а в другой — тонкую сигарету. Я поморщилась, уловив дым, сейчас от него почему-то сильнее разболелась голова.

    — А ну брысь! — завопил Пуфик. — Да как ты смеешь в медицинский корпус и с сигаретой.

    Сир даже глазом не моргнула, только метко отправила недокуренную сигарету в ту самую миску, где до этого Пуфик что-то мешал. Как ни странно, сам Пуфик смолчал, просто вылил все содержимое в ведро, закрыл крышку и отошел подальше, а в ведре как шарахнуло, что оно развалилось на две части, а по комнате поплыл довольно приятный запах мяты и яблок. Сир и это проигнорировала, лишь что-то записала в папочке и двинулась в мою сторону. Так как я от наших с ней встреч ничего хорошего не ждала, тут же насторожилась.

    — С прибытием. Завтра приступишь к работе, а сегодня тебя нужно будет пристроить.

    О как, ни тебе здрасти, ни до свидания, ни как твое самочувствие. Вообще ничего, сразу быка за рога мертвой хваткой.

    — А нельзя ли разорвать контракт? Я бы хотела уехать.

    Писавшая что-то до этого в папке, Сир замерла и посмотрела мне в глаза. Ее ответ был кратким, четким и не тем, каким я его ждала.

    — Нет. Выбросите эти мысли из головы на ближайшие пять лет.

    — То есть я пленница? — решила уточнить на всякий случай.

    — То есть у вас контракт на пять лет, — внесла коррективы Сир.

    — Я заплачу неустойку, может быть не сразу, но заплачу. Я же не пленница, у меня есть права, в конце концов.

    — Хорошо, — Сир захлопнула папку, — но заплатить нужно будет сию минуту. Вы сможете, найдете деньги?

    А ведь, стерва, отлично понимала, что сию минуту мне их взять негде.

    — Как я понимаю, это — нет? — Я кивнула. — Тогда не вижу смысла это обсуждать. У вас контракт на пять лет за хорошие деньги. Радуйтесь.

    Да уж, меня прямо распирало сейчас от радости, еще немного и из ушей хлынет.

    — Я не понимала, на что подписываюсь.

    — Теперь понимаете. В любом случае, связь с вашим миром будет восстановлена лишь через пять лет. Раньше покинуть остров и вернуться домой вы не сможете, а я, в свою очередь, не имею таких сил, чтобы вам помочь. В конце концов, что вам не нравится? Вы будете делать ту работу, на которую подписались, вам за нее, в свою очередь, будут хорошо платить. Есть ли разница, где именно все это будет происходить?

    — Почему я?

    — А почему нет? Вы готовы были работать, мы — нанять. В вашем мире у людей плохо с работой, мы немного помогли хотя бы одной из его жителей.

    Не, ну благодетели прямо, почти святые.

    — Зачем такие сложности? Почему не нанять работников из своего мира, это же только посудомойка.

    — Как оказалось, именно с поисками на эту должность всегда больше всех проблем. В нашем мире нет людей, есть эльфы, вампиры, драконы, оборотни, да много кого, но нет людей.

    — И что, я не понимаю, к чему вы вообще?

    — К тому, что все они считают ниже своего достоинства драить за кем-то тарелки и выносить мусор. Это же недостойно их, — Сир скривилась, впервые показав эмоции так явно. — В вашем мире все иначе, если вам платить, люди готовы работать и не считают зазорным мыть тарелки и кастрюли.

    — То есть я так попала просто потому, что ваш мир населяют сплошные ленивые задницы?

    — Грубо, но, должна сказать, очень точно, так и есть. Найти кого-то, кто согласится на данную должность, ноль процентов из ста. В ваш мир портал срабатывает раз в пять лет, мы этим пользуемся.

    — Чёрти что и с боку бантик. Вы обманули меня.

    — Ничуть. Ни единым словом вам не солгала.

    — Вы обещали повышение, — напомнила я.

    — И не отказываюсь от своих слов. — Неожиданно.

    — Кто тогда будет мыть тарелки, или оставшееся время до окончания срока вы сами этим займетесь?

    — Нет, конечно, просто повышение вас ждет через пять лет, если решите остаться в нашем гостеприимном мире.

    — Зашибись, — вырвалось у меня.

    — Что, простите? — заинтересовалась обманщица.

    — Ничего. Что произошло с предыдущей жертвой вашего хитрого произвола?

    — Она вышла замуж… за дракона. Почему-то они имеют слабость к вашей расе. Посему, я бы попросила вас держаться от них подальше. В любом случае, помните, что, пока у вас контракт, ни школа, ни этот остров вас не отпустят. А там любовь у вас или нет, но доработать придется.

    — Так говорите, словно они живые.

    — Так и есть.

    Сказала и ушла, а мне оставила полный разгром в мыслях и нервной системе.

    — Ведьма, черт подери! — вырвалось у меня само по себе.

    — Как нельзя точно определили, она самая, высшая ведьма, — напомнил о себе позабытый в пылу разговора Пуфик, который вновь что-то помешивал в миске. — Мой вам совет, не верьте ей, не злите ее, а лучше вообще не связывайтесь.

    — Запоздал ваш совет, я как бы уже связалась на свою голову.

    Нет, ну правда, я ждала подвох, но это подвохище невероятных масштабов, я бы сказала — мировых.

    — А ты чего тут разлеглась-то?

    — А? — «О чем это он?»

    — Что акаешь, спрашиваю, долго еще собралась тут прохлаждаться? — Взгляд Пуфика стал тверже, даже не знаю, как у него это получилось при таких-то глазах. — Вставай и уходи, у меня и без тебя дел полно, нужно еще приготовиться к новым поступлениям пациентов. А ты вполне здорова уже, так что забирай вещички, — он указал в угол, противоположный от того угла, где находился сам, там сиротливо стоял мой чемодан, а из него, как вызов всему миру, торчал ярко-алый лифчик. Ну, это тоже явно не без помощи сеструхи он там вообще оказался. — И иди устраиваться.

    Я поднялась с кровати, втиснула ноги в пыльные босоножки, подметила мимоходом с каким-то до неприличия удовольствием, что мой, не мой, а их уже не спасти, потому что где-то был потерян один из кокетливых бантиков с пряжкой и вдрызг изодраны каблуки. Не получить назад Сорке свои прелести, за которые она выложила, тайком от меня кстати, весь свой гонорар за последнюю дельную статью.

    — Хватит там любоваться на себя, поспеши и уходи отсюда, вернешься, когда в том будет необходимость. А она будет.

    Я вздохнула, еще раз посмотрела в сторону лекаря-пуфика с грустью в глазах, но он на это даже внимания не обратил. Хотя, он вообще на меня больше не смотрел, опять что-то энергично взбивал в мисочке. Я подошла к своему чемодану, который приобрел слегка неправильную форму и получил массу новых «боевых шрамов», подняла его, даже удивилась, что ручка не отвалилась при этом. Пожелав хозяину сих явно не хорОм доброго дня, двинулась на выход, но у дверей помедлила.

    — Ну что еще, что еще тебе нужно?

    — Я не знаю, куда мне идти…

    — И откуда ты такая свалилась на мою голову. К Юкову иди, он тебя и разместит, и экскурсию частичную проведет. Поняла? — Я поняла, даже кивнула, но вновь вздохнула. — Ну что еще?!

    Кажется, еще чуть-чуть и Пуфик вспылит. Но, а мне что делать, куда идти? Я тут ничего не знаю.

    — Я не знаю, где его искать, Юкова этого.

    Теперь уже Пуфик вздохнул, отставил миску и повернулся ко мне мордашкой, никак не могу это умиление с большими небесными глазами назвать лицом, и приступил к описанию довольно извилистого маршрута.

    — Выйдешь сейчас и сразу повернешь налево, там по коридору до синей двери, она тебе и нужна, это выход из лечебного корпуса. Вот как только переступишь порог, сразу направо, налево не ходи, там тупик, ну, может, не совсем тупик, но тебе туда лучше не ходить. Пройдешь по коридору до лестницы, спустишься этажом ниже, там тоже пройдешь по коридору до развилки, повернешь направо, следующих три поворота пропустишь, на следующем свернешь еще раз направо, потом еще один поворот пропустишь, затем налево, два раза направо, и еще раз налево. Ну, а затем все просто: иди прямо до бежевой двери с вывеской: «отдел кадров». Тебе именно туда. Все, иди.

    Ну я и пошла, а что еще мне оставалось делать-то. В голове крутился описанный Пуфиком план пути, ну и еще одна мысль: как бы чего не забыть и не напутать. Потому что тогда останется только кричать: «Караул!» Судя по всему, этот замок — еще тот лабиринт.

ГЛАВА 4

Лево, право, пропустить, повернуть… Ладно, я готова признать, что давно и прочно заблудилась. Ещё только когда эта мысль непрошеной гостьей закралась в мою голову, я попыталась повернуть назад, вернуться на исходную точку, так сказать, но эта идея оказалась провальной, потому что я лишь сильнее заплутала в этих бесконечных коридорах. А теперь вот и вовсе стою у развилки: налево, направо и прямо. Как в сказке: «Направо пойдешь — жену найдёшь, налево пойдешь — коня потеряешь, прямо — так и вовсе сам пропадёшь». Ну, жена — она мне без надобности в связи с принадлежностью к женскому полу и контракту, держащему меня в кабале ближайшие годы. Прямо тоже не вариант, жизнь — она, какая ни какая, а всё-таки жизнь, другую мне не дадут, так что эту профукать жалко. А вот коня — нет ни коня, ни машины, ни даже велосипеда, а значит налево и пойду. Ну и пошла, все равно вариантов других не имелось, когда не знаешь дороги, а так, может, сказки помогут или великий русский «авось».

    Шла недолго, минуты три, пока не набрела на дверь, зеленую, толстую, без опознавательных знаков, зато приоткрытую. Возможно, там кто-то был, и он не откажется проводить бедную заплутавшую жертву сумасшедшего архитектора, который понастроил сплошные лабиринты, а не коридоры.

    Я поставила невыносимо тяжёлый чемодан на пол, подошла к двери и деликатно постучала. Увы, мне никто не ответил. Я постучала чуть сильнее. И вновь тишина. В третий раз от стука даже мне уши заложило, но в комнате или никого не было, или обитали глухие. Наглея, я решилась приоткрыть дверь сильнее и заглянуть внутрь. То, что меня туда буквально затянет, как воду в слив, совсем не ожидала и ведь приоткрыла-то максимум на пять сантиметров.

    Что такое не везет и как с этим бороться? Не знаю, как долго летела в неизвестность, но крутило меня как в стиральной машинке в режиме отжима и просушки. А потом и вовсе так шмякнуло о землю, что с трудом удалось понять, где руки, где ноги, а где и вовсе голова. Перед глазами мир вертелся юлой и разбегался, как картинки в калейдоскопе. Пришлось закрыть глаза, раскинуть в стороны руки-ноги, ждать улучшения в состоянии и молиться, чтобы хозяин странного кабинета не увидел вот такую диковинную «звёздочку» на полу своих хором.

    — Чирвик, — кто-то сказал надо мной. — Чирвик, — повторил он же.

    Я открыла глаза и не смогла им поверить: прямо надо мной раскинулось высокое дерево, а на его ветке сидела довольно крупная ядовито-зелёная птичка. Она смотрела прямо на меня своими маленькими чёрными глазками-бусинками и иногда издавала странные звуки, отдаленно похожие на чириканье воробья.

    Я встала с песка, который по ошибке приняла за своеобразный новомодный ковёр, и осмотрелась по сторонам. Это была не комната, вот все, что угодно, но не она, просто в комнатах не может произрастать тропический лес.

    — Чирвик, — вновь попыталась что-то втолковать мне птица.

    Я на неё шикнула, она на меня оскалилась и, спикировав с ветки, ринулась в бой. Мама дорогая, зубы у птицы, да где же такой ужас обитает?

    Я неслась сквозь лес, а безумная бешеная птица с жутким клекотом за мной. Бежать, утопая каблуками в песке, было совсем непросто, и я вновь поминала сестру недобрым словом и очень надеялась, что ей как минимум икалось.

    В какой-то момент безумная птица отстала, то ли ей все это надоело, то ли нашла дела поважнее, то ли в той стороне, в которую я бежала, обитало нечто пострашнее. Вот последняя мысль вынудила бег снизить на нет и осмотреться. Вроде ничего страшного: цветочки, деревья, кустики, все красивое и очень яркое.

    Дальше я пошла медленным шагом, озираясь по сторонам. Под ногами наконец-то стелилась твёрдая земля, а не рассыпчатый песок. Хоть каблуки меньше проваливались. Хотя земля в комнате так же странно, как и песок, но, может, то была дверь с выходом в сад. Я задрала голову и посмотрела вверх: неба не наблюдалось, наблюдался высокий сводчатый потолок с множеством странных светящихся конструкций. Готова поклясться, что данные конструкции к электричеству и лампочкам никакого отношения не имеют.

    Я остановилась напротив красивого цветка с крупным красным бутоном, в окружении трогательно мелкой россыпи листьев, похожих на кружевной воротник, и стала раздумывать, куда податься. Нет, идеальный вариант — повернуть назад, но там припадочная птичка. Идти вперед? А есть ли там другой выход, и как потом искать мой чемодан? Момент, когда что-то оплело мою ногу, я пропустила в споре сама с собой, очнулась, лишь когда меня резко вздернули вверх, так, что оказалась весящей кверху ногами. Подо мной, раскинув красные лепестки в стороны, открывал зубастую пасть прекрасный до этого бутон цветка.

    — А-а-а, — орала я во все горло и брыкалась со всей мощью, на которую была способна.

    Быть съеденной плотоядным, монстроподобным цветком не являлось пределом моих мечтаний. Но чем сильнее я брыкалась, тем быстрее цветок тащил добычу в пасть, а чем быстрее он тащил, тем сильнее я брыкалась. Получался замкнутый круг, который не было возможности оборвать. В тот момент, когда одна моя нога оказалась почти в пасте монстра, второй я била со всей силы по бутону и орала, напрягая связки до придела.

    — А ну прекратить безобразие! — вот уж знакомый голос.

    Цветок выплюнул меня тут же. Я грохнулась на землю, отбив копчик, и уставилась почти с обожанием на своего блохастого извращенца-спасителя. Он стремительно приближался ко мне, протягивая руку. Я повторила его движение, надеясь, что он поможет мне встать. Но волчара пронёсся мимо, словно и не заметил, заключил цветок в нежные объятья, словно девушку любимую, и стал над ним ворковать, поглаживая по тонкому стебельку.

    — Ах ты бедный мой, хороший, натерпелся от этой хамки. Вон и листики все помялись и лепестки местами порвались.

    Цветок склонился к волку, прижался к его плечу бутоном и, всхлипывая, тонко запищал что-то.

    — Ну-ну-ну, успокойся, золотко мое, все уже позади. Бедный, как настрадался. Ну ничего, ничего, я тебе сегодня твой любимый обед принесу, водичкой побольше полью, ты ещё краше станешь, так расцветешь, распушишься. А ее сюда больше не пустим никогда.

    Сказать, что у меня был шок, это как вообще ничего не сказать. Я так и сидела на земле с вытянутой рукой и с вылупленными донельзя глазами. А волк, насюсюкавшись наконец-то со своим цветком, стремительно подскочил ко мне, я аж вся сжалась, наклонился и стал отчитывать, как провинившуюся школьницу:

    — Да как ты могла?! Как у тебя только нога поднялась на этот нежный и беззащитный цветок?! Как осмелилась нарушить его тонкое душевное равновесие?

    Нежный, беззащитный, равновесие? Может, я сошла с ума, но это не меня ли только что пытался съесть этот нежно-ранимый, тонко-душевный цветок? Да я уже с жизнью простилась! А этот… козлина блохастая.

    — А ну выметайся из моего сада. И чтоб твоей ноги никогда тут больше не было.

    Прежде чем я успела хоть что-то ответить, он схватил меня за все ещё протянутую руку и потащил за собой. Я с трудом успела встать, а то так бы и волок по земле, сила-то есть, а ума не надо.

    Или волк знал короткий путь, или скорость у него даже со мной в виде багажа значительно выше, а выставили из сада меня очень быстро, за считанные секунды оказалась в коридоре перед закрытой дверью и в полной тишине.

    Мысль о том, что я вновь стою одна в паутине коридоров и все ещё не имею понятия, куда идти, радовала мало, но почему-то мне слабо верилось, что волк укажет путь. И все же я постучала в дверь, надеясь на чудо. Чудо не произошло, дверь не открылась, хозяин сада остался равнодушен к моим безмолвным мольбам. Вторую попытку решила не предпринимать, а открывать вновь дверь сама поостереглась. И пришлось мне подхватывать чемодан и идти куда глаза глядят. Совершенно пустые коридоры удручали, хоть бы одно живое существо встретилось. Как-то это неправильно, что в школе так тихо и безлюдно. Где весь народ, чёрт подери? Естественно, в пустых коридорах мне никто не ответил, даже эхо холоднокровно смолчало.

    Я всё шла и шла, и шла, пока не пришла в тупик. Коридор заканчивался огромными двустворчатыми дверьми с диковинным кованым орнаментом по краям и угрожающе-рычащей демонической мордой посередине на каждой из створок. Я слегка подёргала за ручки, но было закрыто. На левой створке висела табличка, но написанные на ней слова мне были неизвестны, впрочем, как и буквы. Я ещё раз на всякий случай подергала за ручку и, развернувшись, пошла назад, к саду, из которого меня выставили. Не важно, что волк зол на меня, это не так страшно, как-то, что могу умереть от голода в банальных поисках отдела кадров, потому как не знаю, куда еще могу забрести в этих поисках.

    Вот я вновь стояла у зелёной двери, но зайти или постучать не решалась. Наконец мне надоело стоять и смотреть перед собой, как баран на новые ворота. Я нерешительно постучала, мне не ответили, ну я, повернув ручку, толкнула дверь внутрь и прифигела. В этот раз меня не затянуло в сад, больше того, и самого сада не было, только злобная птичка поглядывала со шкафа и ждала удобного момента напасть. Комната, в которую я зашла, больше всего напоминала кабинет: полки с книгами, небольшой шкаф, письменный стол с документами, пара кресел и диван с тремя подушками, на стене картина. Минимум, но все было довольно изысканно и со вкусом. Ну, если не считать огромного котелка, стоящего, нет, не в камине, хотя он тут тоже имелся, а напротив него на витой треноге. Короче, не вписывается котел в общий интерьер. И опять же, как в первый раз — пусто, хозяин отсутствовал. Я печально вздохнула и окончательно сникла.

    — Что вы тут делаете? — кто-то призвал меня к ответу довольно ворчливым голосом.

    Прежде чем я что-то поняла, даже не оборачиваясь, выпалила на полном автомате:

    — Я заблудилась немного.

    — Я бы сказал — много, очень много, на целый этаж. Жду вас уже большую половину дня, как так можно? Бродите тут, заставляете себя искать, вместо того, чтобы прийти, куда сказали.

   Так понимаю, это тот самый Юков, к которому меня все посылали. Я наконец-то сбросила оцепенение и изволила обернуться к собеседнику. И только чудом удержала руку, которая помимо моей воли метнулась вверх, чтобы перекрестить собеседника.

    — Вы обознались, — уверенно заявила я, точно зная, что не пила сегодня ничего крепче чая ещё утром, а значит, зелёные черти за мной прийти не могут, даже один вот этот отдельно взятый экземпляр.

    Вообще, никогда не думала, что в этой жизни мне привидятся зелёные чёртики, но вот он стоит передо мной, в раздражении постукивает копытцем по полу и с упреком сверлит взглядом. Ещё и пятачок так забавно морщится и дергается то влево, то вправо, то вверх, то вниз. Темно-зелёная шевелюра, почти болотного оттенка, торчит во все стороны, будто под действием нешуточного заряда тока. Строгий костюм словно куплен был в детском мире в отделе для первоклассников. Я невольно улыбнулась, просто не смогла удержаться, так уморительно мило это все вместе смотрелось.

    — Мисс посудомойка? — Ну вот, все очарование убил, словно это моё имя, а не временная должность. Меня что, все так будут теперь тут называть?

    — У меня есть имя.

    — Но ты посудомойка. — Он смотрел так выжидательно-вопросительно, что пришлось до хруста сжать челюсть, запихнуть свое раздражение куда подальше и кивнуть. — В таком случае никакого значения не имеет твоё имя, ты опоздала. Это главное.

    Чёрт схватил меня за руку и потащил за собой, продолжая что-то бубнить о непутевых людишках, пустоголовых дамочках, способных заблудиться даже в пустой комнате с одной дверью, и потраченном зря времени. И как бы невысок он ни был, а вырвать руку из его захвата не смогла, сколько ни дергалась. Я обреченно вздохнула. Вот до зелёных чертей меня жизнь уже довела, осталось только до белочки докатиться. И вот тут мои мысли словно кто-то услышал. Прямо навстречу черту большими скачками несся зверек, сильно похожий на белочку: пушистый мех, кисточки на ушах, шикарный хвост и только канареечно-желтый цвет отличал её от привычных мне собратьев. Она, не замедляя бега, высоко подпрыгнула, ловко забралась на плечо черта и уселась там на манер пиратского попугая. В руках зверек сжимал шарик, небольшой, гладкий синий шарик. Чёрт что-то у нее тихо спросил, а она покосилась на меня и фыркнула.

   «Ну вот и она, белочка, теперь все в сборе. Докатилась», — совсем уныло подумалось мне.

    Мы миновали сеть коридоров, спустились вниз по лестнице, прошли ещё немного и попали в галерею внушительных размеров. Тут освещение было не в пример лучше, чем в лечебном корпусе. А все потому, что вся стена с левой стороны состояла целиком из окон, в которые беспрепятственно проникал солнечный свет. Всю правую сторону занимали картины разных размеров и форм.

    Чёрт отпустил мою руку, притормозил, чтобы поравняться со мной, и приступил, как я понимаю, к той самой обещанной пуфиком экскурсии. Белочка в это время деловито пробовала синий шарик на зуб.

    — Наша школа одна из самых древних и лучших школ в магических мирах. На данный момент ей уже насчитывается пять тысяч лет.

    — Сколько-сколько? В интернете были несколько иные цифры.

    Тук-тук-тук — это белочка попыталась то ли разбить шарик, то ли проломить им голову чертика. Шарик выдержал, черт лишь поморщился и сделал вид, что ничего не было.

    — В тырнете? — переспросил он. — А, это та самая ваша глобальная сеть? — Я кивнула. — Отвратительная вещь. Всё, буквально всё напоказ, невозможно ничего утаить и при этом совсем не факт, что написанное — правда. Забудь, тут подобного нет и, надеюсь, никогда не будет. Хочешь что-то узнать — иди в библиотеку и читай книги. Должен сказать, без лишней скромности, у нас одна из самых лучших и обширных библиотек.

    Чёрт явно был горд и самой школой, словно строил её своими руками, и тем, что работает в ней. Судя по всему, он предан своему делу до глубины души, если она у зеленушечки есть. Все это могло бы казаться торжественным и, возможно, даже впечатлить меня, если бы в это же время одна желтая негодница не попыталась запихнуть все тот же шарик в ухо черта, а так как лезть он туда отказывался по вине своих размеров, ею был применен метод «забить задней лапой». Невозмутимость жертвы поражала.

    — Мы отвлеклись. — Черт пересадил белку на другое плечо и, пока та немного потерялась в пространстве, продолжил свой рассказ: — Итак, наша легендарная школа выпускает только самых лучших, самых квалифицированных специалистов и самых сильных магов. Войти в эти стены может любой обладатель магической силы, но выйдет из неё лишь тот, кто сможет развить себя до предела своих возможностей.

    — А кто не сможет? — Черту не понравилось, что я его перебила, и он банально шикнул на меня. Белочка тоже шикнула и вернулась к прерванному делу — спрятать шарик в зеленых волосах.

    — Тот сам виноват, каждый переступающий черту острова знает, на что идёт. Чтобы тут учиться, нужно максимум живучести и выносливости.

    — Одна я не знала, во что вляпываюсь.

    — Ты не ученица. Продолжим. Ученики нашей школы занимают самые высокие должности и чины, служат монархам и являются их личными советниками. Если мирам будет что-то угрожать, тут же обратятся именно к ученикам Хонкар.

    Я слушала черта, но в целом, на время позабыв о нем и белке, не отрывая взгляда, смотрела на картину. Почему-то она очень меня заинтересовала. Возможно, причиной стала изображенная на ней—одна из самых красивых женщин, когда-либо виденных мной. Её можно было бы принять за человека, если бы не излишняя правильность в чертах лица, идеальная кожа, ну и чёрные кошачьи уши, задорно торчащие вверх. Волосы, по сравнению с ними, казались ещё белее.

    — Это герцогиня Антиана, — пояснил черт, заметив направление моего взгляда, — именно она много веков назад создала данную школу, и именно благодаря ей, она до сих пор не разрушена временем. У герцогини не было детей, и на смертном одре свою силу она передала самой школе. Никто до неё или после не делал подобного. Потому наша школа уникальна, она живая. Каждая стена, камень, доска и даже гвоздь тут источник сильнейшей магии.

    — Тогда какого ляда вы посуду магически помыть не можете, зачем обманом затягиваете сюда людей?! — всплыла я, и было отчего. На самом деле, зачем такому дворцу одна отдельно взятая, никому ненужная я?

    — Было бы хорошо, но, увы. Школа не просто магическая и живая, она ещё и самостоятельно думающая. В учебном и лечебной корпусе можно использовать любую магию, а вот в жилых помещениях и пищеблоке магия не действует совсем. Можно сколько угодно мучиться, но даже свечи не зажечь. Это наипростейший фокус, подвластный и малым детям. Так что ученики, учителя и персонал обходятся своими силами, то есть руками. Помыть, постирать, убрать — все сами. А для тренировок существуют специальные залы, ну и улица.

    Зараза. Зараза! Зараза!!! Реально хотелось поорать. Даже не знаю, как пересилила себя.

    — Не стой столбом, время идёт, остальное за пять-то лет сама узнаешь. Хотя дам тебе один совет: будь осторожнее с учениками. Ученики есть ученики, только эти ещё и маги, а значит, от них больше проблем.

    На этом черт двинулся к выходу, противоположному тому, в который мы входили, а белка, отчаявшись пристроить шарик, сжала его в лапках. Я шла следом, волоча за собой чемодан. Его уже было не воскресить, но, как ни странно, он все ещё держался и не развалился на части.

    Мы уже были довольно далеко от галереи, когда в мою историю затесалось новое действующее лицо. Такое ощущение, что судьба решила вогнать меня в состояние шока раз и на всю жизнь, и чтобы я из него никогда не смогла выбраться. Вот словно мне предыдущих экземпляров безумного ученого было мало.

    — Ах, вот ты где, жёлтое недоразумение! — такой крик и мёртвый бы услышал, а мы с чёртом мёртвыми не были, потому я аж подпрыгнула, а он лишь философски заметил, что день сегодня суматошный, значит, год будет проблемный.

    — А ну верни то, что взяла, пакость такая! — продолжал орать убийца тишины и покоя, возможно, даже моего душевного.

    Я смотрела, как к нам приближается ещё одно диковинное существо, и уже даже не удивлялась, устала. Существо было высоким, больше двух метров, плечистым, ногастым и очень мускулистым. Кожа интересного песочного оттенка и волосы песочного оттенка, и глаза тоже. Прямо песочный человечек, только высокий, с чешуей на щеках и скулах и хвостом как у ящерицы, тоже чешуйчатым, и росчерком вертикальных зрачков. Он мне напомнил ящерицу.

    Белочка при виде песочного ящера встала в боевую стойку, распушила хвост и зло заверещала, скаля зубы. Песочный не впечатлился, он без лишних слов подскочил к черту, выхватил у злой белки шарик, осмотрел его со всех сторон и так же стремительно, как появился, исчез восвояси. Судя по всему, в этой школе все обладают верхом воспитанности, потому не здороваются при встрече и не прощаются, когда уходят.

    Какое-то время разозленная белка еще что-то выкрикивала, махала лапками, а потом как-то вся поникла, даже ушки прижала к голове, и хвост обвис меховой тряпочкой. Она смотрела вслед ушедшему агрессору с такой обидой и горечью во взгляде, что хотелось пойти и самой накостылять этому песочному гаду.

    Белочка спрыгнула с плеча чертика и, медленно переставляя лапки и волоча по полу хвост, направилась куда глаза глядят. Но, как видно, от расстройства с глазами было плоховато, потому что вскоре она уткнулась лбом в стену, вяло побуксовала и замерла. Кому как, а мне так жалко её было.

    — Ей так нужен именно этот шарик? — спросила я у невозмутимого черта.

    — Нет, конечно, она просто очень любит синие и блестящие вещи. Если ей их не дать или отнять, впадает вот в такой ступор на пару-тройку дней.

    — Ой, бедолага.

    — Не думай о ней, о себе думай. У тебя проблем будет больше.

    — А кто это был, что за песочный человек? — Я проигнорировала пророчество, потому что пугаться уже надоело.

    — Это наш артефактор. Именно после его экспериментов чаще всего страдает школа. Разрушитель, — проворчал явно недовольный черт. — Пойдём, нечего тут стоять, а то до вечера не управимся.

    Я бы пошла, но белка продолжала предаваться депрессии у стены. И я сделала то, о чем, возможно, когда-то потом пожалею. Сняла с шеи цепочку с весящим на ней кольцом. Оно не было дорогим с точки зрения денег, но было очень дорого как память. Когда мне было пять лет, папа выиграл его для меня в лунопарке. Пусть оправа в нем была из самого дешевого металла, но стеклянный камушек очень яркий и, самое главное, синий. В тот день, когда увидела его среди призов, влюбилась всем своим детским сердцем и упросила папу попробовать выиграть его для меня. Он спустил кучу денег, прежде чем я стала обладательницей такого сокровища. Намного дешевле было бы купить в ближайшей лавке, но он сказал, что восторг в моих глазах стоит любых усилий и всех денег мира.

    Увидев предложенную замену шарику, белочка тут же встрепенулась, приободрилась, воспрянула духом и радостно прижала колечко к груди. Кажется, сегодня я нашла в этой школе союзницу, маленькую, желтую и очень шуструю.

    Оставшийся путь до отдела кадров белка ехала на моем плече. И всю дорогу что-то восторженно щебетала и прикладывала колечко то к голове, то к задней лапе, то к хвосту. Судя по всему, маленькая проказница была просто заядлой модницей, чьи душевные порывы тут никто толком не понимал.

ГЛАВА 5

У дверей в отдел кадров, прямо в коридоре, стоял небольшой стол, а за ним ещё один зелёный черт, точнее чертовка, судя по кокетливому бантику в кудрявой шевелюре и довольно объемной груди, которой даже я позавидовала. Чертовка окинула меня скучающим взглядом и устремила свой взор к черту.

    — Мирочка, распечатай-ка нам доп соглашение по форме пять-четыре, а то такими темпами мы до ночи провозимся. Я пока соберу все, что будет ей нужно.

   Мирочка кивнула и тут же застучала по клавишам печатной машинки. Я такие только в кино видела. Правда, эта была практически беззвучной.

   — Сядь на стул, — черт указал в сторону трех стульев у стены напротив. — Посиди пока тут, я позову тебя.

   Я пожала плечами и села, куда указали. Чёрт скрылся за дверью своего кабинета, а я уставилась на Миру, ибо тут больше не на что было смотреть. Должна сказать, что чертовка печатала очень быстро, пальцы так и порхали по клавишам. Вскоре я поняла, что глядя на это действие, впадаю в какой-то транс, даже мысли, кажется, решили на время покинуть меня. Так странно, смотрю в одну точку и не двигаюсь, даже не моргаю. Из этого состояния меня вывела чертовка, когда прекратила печатать, собрала все листики в кучку и направилась к своему шефу. Просидела она у него там битых двадцать минут и вышла слегка растрепанная, но все такая же невозмутимая. Окинула меня быстрым взглядом и ровным голосом пригласила пройти.

   — Проходите, он вас ждет, — сказала и словно тут же вовсе забыла о моем существовании.

   Стоило зайти в кабинет, как черт обругал, назвал медлительной и потребовал, чтобы я села на стул. А потом понеслось. Тут подпись за шкаф, там за стул, потом за стол и кровать. За постельное белье, полотенце и банные принадлежности. Мне кажется, что я подписалась даже за дверную ручку, честное слово. Пока все оформили, прошла прорва времени, а потом черт толкнул ко мне тележку со всем, что только можно, вытолкал за дверь и зычным голосом велел чертовке проводить меня. Та, все так же игнорируя мое существование, без лишних слов что-то подхватила со стола и пошла налево по коридору.

   Я шла за чертовкой, толкала перед собой телегу, груженную всякой всячиной, начиная от постельного белья, заканчивая ведром, веником, совком и шваброй, и не задавала вопросов, атакующих мой мозг со всех сторон, и даже не пыталась заговорить. Со мной тоже не спешили поболтать за жизнь. Между мной и провожатой состоялся лишь один диалог, и это был диалог поскрипывающих колес тележки в абсолютной тишине, на слова так никто и не расщедрился. Мы двигались по очередному мрачному коридору, причём довольно давно. Миновали два лестничных пролета, прошли мимо кучи закрытых комнат и вот наконец-то, похоже, пришли, так как идти больше некуда — тупик.

   Мы стояли напротив неприглядной, обшарпанной двери, которая навевала мысли исключительно о фильме ужасов. Некстати тут же припомнился один, как раз про комнату в конце коридора, и я поёжилась и тяжело вздохнула. Паутина, свисавшая с косяка, от этого колыхнулась, и мне почудилось, как из неё на меня уставилось множество кроваво-красных глаз. Я отшатнулась назад, потянув за собой тележку, повернутые вбок колеса с неприятным скрипом оставили царапины на каменном полу.

   Чертовке мои страхи были побоку. Она не обратила внимания ни на испуг, ни на царапины.

   — Тут будете жить. Убираетесь сами. Вот, это вам на время, пока не освоитесь, чтобы не заблудились. — С этими словами она протянула мне небольшой кулон с россыпью камней синего цвета. — Просто подумайте, где хотели бы оказаться, и он вас туда приведёт. Ну, а это ключи от комнаты. — В руку, которую я так и держала вытянутой, рядом с кулоном лёг небольшой ключик. — Ваш рабочий день начинается завтра в восемь, но советую прийти раньше, и не опаздывайте.

   — А мо… — договорить мне не дали и даже не перебили, а просто не заметили слов, будто я пустое место. Так не культурно.

   — Рабочий день заканчивается в семь. После этого вы вольны заниматься своими делами. Но приносить школе проблемы я бы не советовала. — Это что, была сейчас угроза?

   — А библиотеку тут можно посетить? — Хоть узнаю, в какой мир вляпалась.

   — Не знаю, зачем это нужно такой, как вы. — А вот это уже оскорбление, да ещё и взгляд такой, словно я микроб и это не она сейчас мне в пупок дышит. — Но вы не ограничены в передвижениях, а библиотека открыта для всех обитателей школы до двенадцати ночи. Советую после этого времени там не задерживаться, если, конечно, у вас здравый ум есть и самосохранение. Так же советую не сталкиваться с учащимися ради вашего собственного блага. — Вот и эта о том же предупредила. Да что же за ученики такие, ужасные монстры, что ли?

   На этом наш практически односторонний разговор закончился, и чертовка покинула меня весьма стремительно для своего куцего роста… И слава богу, а то из-за неё ещё больше нервничать стала.

   И вот стою я с ключами перед дверью, а войти не решаюсь, отчасти потому, что ту покрывает паутина, и что-то я опасаюсь руками в нее лезть, вдруг те глазки мне не привиделись вовсе. Так что взяла веник и начала с уборки самой двери. Как только убедилась, что на ней нет лишних жителей, воткнула ключ в замочную скважину и попыталась повернуть.

   Но не тут-то было, механизм не собирался реагировать на мои потуги, он был твёрд как гранит и также неподвижен. Я пыжилась и так, и этак. В результате ключ все же повернулся, но скрежет раздался такой, словно эту комнату не открывали лет триста, по меньшей мере. Впрочем, как только толкнула дверь и та со скрипом открылась (теперь знаю, зачем черт сунул мне в тележку масленку), я поняла, как сильно оказалась права. Комнату можно было смело сравнить с подвалом, так сильно тут пахло грязью, сыростью и плесенью, да и обставлена хуже некуда. Заваленная какими-то коробками, полуразобранная кровать сиротливо жалась к облезлой стене. Отдельно от неё лежал у окна матрас. Маленький столик, кажется без ножки, ютился в правом дальнем углу. Зеркало, все покрытое сеткой трещин, висело на одной из стен. Ободранный стул лежал рядом с кроватью на боку, а шкаф без одной дверцы вот-вот готовился потерять вторую, и та обреченно висела практически на соплях. Единственный нормальный предмет мебели — кресло, вполне такое ничего, если из него немного пыль выбить. Все остальное пространство занимали какие-то тряпки, коробки, щепки, даже доски и метровая пыль с грязью.

   Тот ещё будет вечер. Надеюсь, я успею поспать.

   Уборка убила окончание без того кошмарного дня и принялась пожирать начало ночи, а грязи не было конца и края. Пришлось на первое время все коробки свалить у одной из стен, а также с трудом удалось перетащить тяжеленный матрас. Из чего его только делали? Пыль и грязь — это отдельный вопрос. Я не представляла, как её убирать без воды, уже почти опустила руки, когда заметила небольшой люк. Так как находилась на первом этаже, сначала решила, что это подвал, и как-то побоялась туда лезть. В конце концов, мало ли что там — и от этого мира в целом, и от школы в частности, ожидать можно было чего угодно. Минут десять я танцевала вокруг люка, но потом все же ухватилась за витое кольцо и потянула вверх. Как ни странно, дверца поддалась легко, что стало для меня сюрпризом и чуть не повергло на пол. Я заглянула в тёмный зев, открытый в полу, и заметила начало деревянной лестницы, ведущей вниз.

   Там, внизу, была настолько непроглядная тьма, что хотелось все закрыть назад и сделать вид, что ничего вообще не было. Поборов это трусливое желание, я прихватила одну из свечей, которыми меня снабдил черт, и нерешительно сделала первый шаг вниз, за ним второй, третий, четвёртый. В тот момент, когда ступени кончились, под потолком зажегся свет, ну, на их магический манер. Какие-то плавающие в воздухе хренотени, похожие на светлячки, усеивали весь потолок, даже красиво, если б не было так странно для меня. В любом случае, стало настолько светло, что надобность в свече отпала.

   Я осмотрелась по сторонам и не удержалась от смешка; наверное, нервы окончательно сдали, но… Тот, кто строил замок или обладал поистине своеобразным чувством юмора, или отличался редчайшим дебилизмом. Это был вовсе не погреб или подпол, даже не зловещие казематы. При таком огромном замке, с таким нехилым количеством комнат, не нашлось лучше места для ванной, чем под землей. Настоящая современная ванная, если не считать — магический свет и в таком месте.

   Тут было все, что нужно: и унитаз, и зеркало, и раковина, и ванна, и даже своеобразный душ. Немного все пыльное и обросшее паутиной, но явно лучше моих хором наверху. Хоть забирай чемодан и живи тут. Что, конечно, глупо. Ещё очень порадовало наличие воды в своеобразных кранах. Нет, реально своеобразные краны. Для ванной — два маленьких зверька с выпученными глазами и смешными хохолками разного цвета: синий и красный. Как я поняла, холодная и горячая вода. У раковины — в стену был вмурован смеситель в виде птички, похожей на цаплю. Ну и в душе, как и говорила, вообще все странно, там не было и намека на кран и воду, только кнопки, вся стена — сплошные кнопки. Ни дать ни взять инопланетный летательный аппарат. Надеюсь, хоть этой напасти тут не водится.

   Первым делом я решила отмыть ванную, а уж потом перейти в комнату и изничтожить многовековую пыль. Ну, просто тут, внизу, её оказалось меньше, а я трусливо пасовала перед остатками нескончаемой работы.

   Сделав резкий выдох и хекнув для храбрости как сумоист, я засучила рукава и ринулась в бой.

***

Яростный вой взбесившейся банши, по-другому такие звуки не назвать, заставил буквально подпрыгнуть, панически заметаться в попытке понять что, где, когда, и свалиться с кровати, запутавшись в одеяле.

   — Едрить твою налево! — выругалась я, а между тем вой продолжал сотрясать стены комнаты, и, похоже, его источник находился где-то по ту сторон

   у двери.

   С трудом привстав, я заползла на кровать, обвела заспанным взглядом окружающую меня обстановку и печально припомнила, что нахожусь не дома. А значит, вот этот вой, скорее всего, местный аналог будильника или горна для всех и сразу. Этакий горн для психов. И будет он меня теперь будить каждое утро. Не убьешься, так свихнешься.

   Я посмотрела на старый механический будильник, прихваченный из дома. На часах полшестого утра. Могла бы ещё спать и спать, но в этом мире сон, судя по всему, роскошь. Эх, а ведь так вымоталась вчера. Пока все более или менее убрала — хотелось бы, конечно, более, но получилось, увы, менее — была глубокая ночь, спать оставалось совсем мало. Именно поэтому слезы я решила отложить на завтра и, закрыв глаза, почти тут же погрузилась в темноту сна. И вот она побудка, даже раньше, чем хотелось бы, в результате спала я всего два с половиной часа. Класс!..

   А местный будильник продолжал надрываться, уничтожая даже призрачные остатки сна. Чтоб ему отораться совсем.

   Поняв, что поспать так вряд ли удастся, я решила пойти туда, где, по логике, тише. Поэтому, прихватив будильник, спустилась, нет, не в Ад, в ванную комнату. Будильник поставила на пол рядом с ванной и включила воду. Как вчера при уборке показала практика, с кранами я не ошиблась: из носика зверька с синем гребнем текла холодная вода, с красным, соответственно, горячая.

   Моё умение спать в ванной, полной воды, не раз выручало ещё дома: и тепло, и тихо. Просто часто сестра своей неуемной энергией не давала выспаться. Сора свято верила: если она встала, значит это же должны сделать все в доме. В такие моменты я прихватывала телефон, ставила на нем таймер, залезала в воду, под голову подкладывала свернутое полотенце и засыпала. Мне было безразлично, что сестра часто называет водяным и смеётся над умением провести в ванной два часа. Даже час такого сна делал меня бодрой и свежей, словно сутки проспала. Сейчас я сделала все то же самое. Сон — важная вещь, а с такими волнениями он мне явно пригодится. С этой мыслью и уснула.

   Проснулась под звон будильника. Судя по всему, орал он уже порядочно, потому что ещё немного, и я опоздаю на работу в первый же день. А ведь до неё даже ехать не надо, на пробки не свалишь, да и заплутать не выйдет, мне дали аналог местного навигатора. Пришлось собираться в скоростном режиме, а влажные волосы скрутить в тугой пучок. Краткий взгляд в зеркало доказал мне, что я похожа на тощую училку старших классов, которая очень хотела когда-то выйти замуж, но кто бы её позвал, слишком чопорная. Жесть. Хотя, я же не на танцы иду, кто меня там видит за мытьем-то посуды. Так что дело за малым: понять, как работает этот новомодный компактный навигатор. Решила начать с самого простого способа: сжала кулон в кулаке и громко произнесла, чуть ли не по слогам, ну а то вдруг не так меня поймут.

   — Сто-ло-ва-я, — ничего, попробовала ещё громче: — Сто-ло-ва-я!

   В конце коридора послышался смех, но я никого не увидела, но кто-то же тихо посоветовал мне больше думать, а не орать. В любом случае, я сделала, как советовали: отпустила кулон, закрыла глаза, сжала кулаки и подумала о столовой. Кулон шевельнулся и слегка нагрелся. Я широко распахнула глаза. Кулон же засветился, приподнялся и потянул меня за собой по коридору. Да так потянул, что даже пришлось бежать. И я бежала, о, как я бежала, ибо боялась, что если упаду на пол, он потащит меня за собой волоком. Ничего себе навигатор.

   Первое, что я услышала, когда вошла в столовую, был выговор от какой-то высокой и высокомерной дамы лет тридцати, с острыми ушами вразлет.

   — Вы опоздали, милочка.

   — Как это опоздала? Я пришла на полчаса раньше.

   — А нужно было на час, — сказала как отрезала, а потом развернулась и приказала, словно являлась самой королевой, а я так, чернь: — Следуйте за мной и впредь не опаздывайте.

   Что? Да что тут происходит, черти всех дери? Почему я получила выговор в первый же день, за то, чего не делала вовсе?

   Я негодовала, о, как я негодовала, но все же послушно шла за теткой и, кажется, делала это с виноватым выражением на лице. Женщина, которая уже успела с моей легкой мысли получить кодовое имя Пиранья, привела меня непосредственно к рабочему месту. Я ахнула. Несмотря на девственную чистоту в столовой, — там не то что крошек не было, там даже стулья как по линейке стояли, похоже, студенты успели позавтракать, — в большой, глубокой раковине возвышалась огромная гора грязной посуды. Я столько за раз впервые в жизни видела. Чего тут только не было: и кастрюли, и сковородки, и чугунки, и противни, ну и, естественно, тарелки. Неужели все это использовалось для приготовления простого завтрака? И так будет каждый день и в день три раза?! Атас просто. Боюсь увидеть кучу после обеда.

   — Как отмоешь все, отнесешь завтрак ректору. Это тоже теперь твоя обязанность. Запомни.

   — Эй, эй, почему теперь и это на меня повесили? Кажется, я подписалась лишь под мытьем посуды.

   — Милочка, в другой раз читайте лучше контракт, особенно мелкие буквы в самом низу.

   — Э, нет, тут вы меня не подловите, я прочитала все буквы в контракте и мелкие тоже.

   — Значит не все. Приступайте, — Пиранья сунула мне в руку какую-то тряпку и добавила: — Закончите с этим, подойдите ко мне, — и ушла.

   Я со злости кинула тряпку в кучу посуды, от души помянула Пиранью и ее родню до седьмого колена. Так же рассказала, кто с кем и когда сношался в роду у стервы, которая втянула меня во все эти котовасии. Когда эмоциональная отповедь наконец-то прервалась, мне вновь показалось, что я слышу тихий смех и даже, кажется, аплодисменты. Осмотрелась по сторонам, но, похоже, у моей вспышки яростного негодования свидетелей не было, ну, если не считать грязную посуду. О нездоровых играх мозга думать не хотелось.

   Я вздохнула, сняла с крючка на стене фартук грязно-серого оттенка, засучила рукава, взяла предложенную ранее тряпку и приступила к работе. Хоть будет время подумать, пока работаю тут. Подумать не получилось, потому что еще на первой тарелке случилось то, что запретила себе делать ночью, я банально по-глупому разревелась. Нет, это не был плачь навзрыд, с причитаниями и заламыванием рук. Я просто оттирала проклятую посуду, а по щекам струились слезы, словно кто-то плотину прорвал. Иногда с моих губ срывались всхлипы, но, пожалуй, они были столь тихими, что слышала их лишь я сама. Да и плевать. На душе так погано, словно кто-то зашел туда без моего ведома и нагадил от души, да еще и, перед тем как уйти, все разбросал и наследил грязными ботинками. Вот такие безрадостные ощущения меня обуревали. Впрочем, даже рада была им. Они меня так захлестывали и отнимали все внимание, что я даже не заметила, как перемыла всю посуду и та ровными горками возвышалась на огромном столе рядом.

   Я устало оттерла пот со лба, сняла фартук и тяжело привалилась к стене. Простояла так добрых полчаса и простояла бы еще дольше, если бы не заявилась Пиранья. Судя по выражению ее лица, она была крайне недовольно всей своей жизнью в общем и мной в частности.

   — Я просила тебя подойти, как только все закончишь.

   — Я лишь немного отдохнула, — почему-то стала защищаться я, словно в чем-то перед ней виновата, но это же не так.

   — Отдыхать станешь в свободное время, а на работе будь любезна выполнять свои обязанности.

   Похоже, посудомойку тут и впрямь за человека не считают. Как только та, что работала до меня, умудрилась замуж выйти? Не иначе колдовство какое-то.

   — Что встала? — гаркнула так, что к званию «Пиранья», я тут же добавила слово «бешеная» и закрепила за ней. — Следуй за мной. — Пришлось идти, не хотелось, конечно, но пришлось. — Наберут всяких, тоже мне работники, только и знают, как задницей вилять и мужиков сманивать. Вертихвостки, — бубнила Бешеная Пиранья, и кажется мне, у нее это личное, больное место.

   На кухне, где повара творили шедевры, а на деле в данный момент ничего не делали, мне всучили в руки поднос, густо заставленный тарелками с едой, чашкой чая и несколькими бутербродами с неизвестной мне субстанцией, одним своим видом вызывающей отторжение всем организмом. Поднос оказался таким тяжелым, что от неожиданности все содержимое чуть не спикировало на пол.

   — Осторожно, некультяпая. — Не видать мне повышения в этом месте. — Отнесешь в покои ректора, он, скорее всего, уже проснулся, но, на всякий случай, стучи громче, он поздно ночью прибыл. Устал. Запомни, глазки ему не строй. Задом не виляй. Хотя чем тут вилять, одни мослы. — Одна из кухарок так заржала, что я заподозрила ее в родстве с кентаврами как минимум, с лошадьми как максимум. Ее ржачь подхватили все остальные лица нечеловеческой национальности. У каждой имелось во внешности то, что напрочь убивало в них человека.

   — Да пусть себе виляет, на нее все равно без слез не глянешь. Кому он нужен, этот суповой набор, — выкрикнула невысокая пышечка, поедавшая с аппетитом булку, а я еще не ела со вчерашнего завтрака чаем, потому посмотрела на нее почти плотоядно. Наверное, она увидела в моем взгляде голод, потому что вздрогнула, отвела взгляд в сторону и заткнула рот мучным изделием.

   Я поспешила на выход. Не из-за того, что так уж хотелось увидеть ректора, нет, оттого, что хотелось поднять этот поднос повыше, а потом как опустить на голову той кухарке, которая окажется ближе. Коллектив достался как из фильма ужасов: гадюка гадюки ядовитее, плюс пиранья. И в этом серпентарии с довеском мне вариться целых пять лет. Нужно быть незаметнее, а то сожрут и не подавятся. Такая мысль мне претила, несмотря на то, что и в своем мире я не очень-то заметная личность. Все мои умения: хорошо готовить, убирать и сестру воспитывать. Хотя с последним косяк вышел, плохой из меня воспитатель. Когда родители умерли, сестре было шестнадцать, а мне двадцать, поэтому все заботы о доме, хлебе насущном и порядке я взвалила на себя. Время шло, сестра окончила школу, отправилась в институт, она беззаботным мотыльком порхала по жизни, у меня так не выходило. Мне приходилось отвечать за слишком многое, и, кажется, сестра так этого и не поняла. Она закончила учебу, а помощи от нее так и не было. Мне приходилось днем работать в магазине кассиром, чтобы не умереть с голоду и не потерять квартиру, а по ночам учиться. Я окончила техникум экстерном, получила профессию — повар. Как оказалось, поваров в наше время много, а работы для них мало. Поэтому я продолжала работать в магазине и попутно искать теплое место. Увы, место нашлось, да не то, какое хотелось бы.

   Я вздохнула, пытаясь развеять невеселые думы и хоть немного взбодриться. Еще раз окинула голодным взглядом еду на подносе, сглотнула слюну и подумала о покоях ректора. Как и в прошлый раз, кулон нагрелся и потащил меня по коридорам, как болонку на поводке. Только и успевала ноги переставлять, даже по сторонам поглазеть времени не было. И как тут дорогу запомнить?

   «Главное, чтобы дорога запомнила тебя», — четко услышала в своей голове. Рискуя сломать ноги, а возможно, и шею, я стала озираться по сторонам, но совершенно никого не увидела.

   Что же за шутник все время со мной болтает? Вот, еще одна загадка в этом кроссворде, а отгадки на нее нет, на последних страничках не посмотришь.

   Кулон тащил меня за собой довольно долго, а потом, как и перед столовой, завис, указывая одной стороной на дверь. Я так поняла — мы пришли. Дрожащей рукой одернула юбку, словно пытаясь сделать ее длиннее, но куда там длиннее, и так ниже колен, старушечий вариант, пригладила волосы и постучала негромко в дверь. Она распахнулась тут же, словно хозяин покоев, он же ректор, он же мой будущий кошмар наяву, меня ждал. Наше общее: «Вы!» — прозвучало одновременно, а его именно с той интонацией, которая не сулила мне ничего хорошего в будущем. И как только исхитрился узнать меня? Кажется, он не забыл инцидент со снятыми штанами, как и я не смогла вычеркнуть из памяти его труселя в горошек.

   Как же тесны эти миры!

ГЛАВА 6

— П… — начала было я то, что не успела донести до жертвы своих рук в тот знаменательный день моего триумфального падения и потери его брюк, но продолжить не получилось.

    То ли там звезды как-то не так сложились, то ли судьба ещё не все счета со мной свела, но где-то сверху так шарахнуло, что я подпрыгнула, прикусила язык, а чёртов поднос нехорошо накренился, тарелки поползли вперед, и все это произошло одновременно. Как только мой взор вновь обратился к ректору, меня тут же озарила вполне себе здравая мысль бежать, а самосохранение порекомендовало бежать быстро. Теперь-то он меня точно не простит, можно уже и не извиняться. Хорошо, если не убьет, черт знает этих нелюдей.

    Ректор рыкнул, да так, что по коридору прокатилось эхо, снял с рубашки кусок чего-то съедобного и с размаху шлепнул о поднос, где это раньше и лежало, до того, как я все вывалила на него. Вот тебе и отнесла завтрак начальству. Проявила такое рвение, что даже накормить успела.

    — П… — сделала ещё одну попытку окончить все миром, но замолчала, почти придавленная к полу яростным взглядом ректора.

    — Ты! — Меня чуть не снесло ветром, удержалась чудом, только потому, что уцепилась рукой за косяк.

    А говорили — магичить только в специальных местах можно. А это тогда что было? Ректор оскалился и сверкнул таким набором клыков, что тут же захотелось помолиться за упокой моей грешной души. Когда его рука взметнулась вверх и пальцы сжали ворот моей не лучшей футболки, я поняла, что убивать, скорее всего, будут. А когда ректор потянул меня ближе, не обращая внимания на поднос, на звяканье посуды и остатки еды, окончательно погубивших его одежду, моё убеждение в своей короткой жизни укрепилось. Не целовать же он меня тут собрался.

    — Ты! — Кажется, его от злости переклинило на мне. — Ты! — Ну точно, так и есть. — Ты преследуешь меня, женщина?! — наконец-то разродился он и встряхнул меня так, что клацнули не только зубы и посуда, но, кажется, и все мои кости в целом.

    — Не… — в третий раз попыталась объясниться, но вместо того, что бы выслушать, ректор ещё раз встряхнул меня как тряпичную куклу и отбросил от себя, словно что-то мерзкое, противное, липкое, приставучее, то, обо что можно испачкаться.

    — Ещё раз увижу рядом с собой, сожру и даже жевать не стану. От тебя одни беды, женщина, ты их притягиваешь, — практически выплевывая слова, пригрозил, судя по всему, мой индивидуальный кошмар на пять ближайших лет и захлопнул дверь.

    И вот стою я вся такая удивленная и понимаю, что судьба, кажется, всё же имеет на меня зуб и этот зуб у неё единственный, к тому же он всё время болит. Судя по тому, чем ранее осчастливила Пиранья, мне ему еду теперь каждый день приносить. Такими темпами ему грозит голодная смерть, потому что я не хочу быть съеденной. Вот так вот и состоялось моё знакомство с действующей властью школы Хонкар. Хотя ничего хорошего я не ожидала ещё в тот момент, когда со мной курящие врата разговаривали, а потом ещё падение в кустах, местный медпункт и всеядный цветочек, не говорю уже о том, где меня поселили. Пять лет… Выживу ли? Хотя… Русский человек может все.

    — Где шатаешься? Тебя не для этого наняли, — отбрила Пиранья, стоило мне только миновать двери столовой.

    Я скрипнула зубами, до боли в мышцах сжала челюсть, но смолчала. Хотя хотелось сказать очень многое и очень нелестное.

    — Как завтрак, понравился новому ректору?

    — Очень, он все съел прямо при мне, — как на духу поведала я и вручила поднос с остатками размазанной еды Пиранье. — Так понравилось, что даже о приличиях забыл, ел стоя и в дверях. — В любом случае, у него иных вариантов не было. И за что мне вся эта радость и в таком объёме?

    — Ладно, понравилось и хорошо. Мне говорили, новому ректору совсем непросто угодить. Должно быть, врали. А еще и истинным зверем называли, безжалостным и жестоким. Сказки сочиняли, словоплеты. Хотя, может, и не во всем соврали, — Пиранья окинула живописный поднос и усмехнулась, а потом вновь зыркнула на меня, да так, словно это именно я была зачинщицей всех сплетен, сказок и врак. — Чего встала столбом? — Она вернула мне назад поднос и отдала приказ: — Отнеси и завтракать иди. Побыстрее. Да смотри мне там, одну порцию возьми, я прослежу. А то я вас, людей, хорошо знаю, едите так, словно свора оголодалых собак.

    Такое чувство, что теперь за мной будут не просто смотреть, а с линейкой измерять количество еды в тарелке. Может, она людей со слонами спутала? Ну а что, вон в мозгах мне сразу отказали, даже не поговорив толком, а ещё немного и вместо посудомойки рабой тут стану. Дурдом.

    Ела я энергично, как будто год до этого голодала, но оно и понятно — голод не тётка. К слову, кормили хорошо, тут мой профессионализм не смог ни к чему придраться. Единственное «но»: жаль, что кофе тут не водился, он бы сейчас очень кстати был. Но пришлось обойтись странным напитком, отдаленно напоминающим чай и какао, странного непрезентабельного вида и цвета. Его подавали буквально в мензурках, хорошо, хоть не в наперстке.

    Допив одним махом все, что было в мензурке, я со вздохом откинулась на спинку стула и устало прикрыла глаза ладонью. Хотелось просидеть вот так как можно дольше, чтобы хоть немного компенсировать бессонную ночь. Сказывались мои труды по приведению комнаты в божеский вид. Болели спина, руки, плечи, голова и гудели, как старые трубы, ноги. Чувствовала себя Колизеем, такой же древней и развалившейся.

    — Совсем стыд потеряла? — Вот тебе и отдохнула немного. — Тебя для чего на работу брали? Расселась она тут. Живо протирать столы, скоро обед. Тебя там гора посуды ждёт. Когда все успеешь?

    Вот и я думаю, когда ж так успела себе карму загубить на корню? Кого прогневала на свою беду? За что мне в начальники досталась Пиранья с явным расстройством психики и манией величия? Хотя, если окинуть всю картину в целом, то она тут — малое зло, а в обед мне к большему еще и с подносом идти.

    Время до обеда провела плодотворно, полностью ощущая себя как минимум Золушкой, только без кареты и принца. И все потому, что отмывала гору кастрюль, даже не знаю, но, кажется, их специально старательно испачкали, чтобы мне пришлось побольше вкалывать. Я, может быть, справилась бы и раньше, успела бы посидеть, отдохнуть, но все испортила чертова привычка все делать качественно и основательно, кажется, это называется синдром отличника.

    Приход учащихся не заметить было сложно, даже мне под шум льющейся воды и в замкнутом пространстве небольшой комнатки. Все вокруг словно пришло в движение, поднялся шум: гул десятков голосов, топот ног, звон посуды и даже вроде бы шипение. Последнее очень заинтересовало, и я приоткрыла дверь и выглянула наружу. На вид обычные ученики, если не считать того, что вообще не люди, в глазах уже усталость пополам с ленью и пофигизмом, и это в первый же день. На лицах некоторых проглядывалась пятнистость, словно у больных краснухой, только безумного сиреневого цвета. В их глазах усталость соперничала с обреченностью. Даже жалко стало. Впрочем, на их дикую расцветку никто внимания не обращал, потому я и решила, что такая цветовая гамма в порядке вещей. Откуда мне знать, что ныне модно в заморских мирах.

    Ученики продолжали подтягиваться в столовую неспешным потоком и занимать столики. Последней явилась гопкомпания (как, вопреки всякой логики,я их тут же нарекла), личности очень приметные, и это я говорю не о фэнтезийных признаках. Просто их появление тут же выбило слаженный вздох у всего женского населения столовой, кажется, даже у кухарок.

    Их было тринадцать, все как один высокие, статные, одеты в черное и местами кожаное. Волосы у всех длинные, заплетенные в косы, у кого одна, а у кого с десяток. Красивые лица лишены эмоций напрочь. На руках перчатки без пальцев, их они, кстати, даже когда ели, не сняли. Гопкомпания окинула всех остальных учеников таким холодным взглядом, что стало понятно сразу: они тут лучшие и иное мнение неприемлемо.

    Я тоже попала в поле их зрения и удостоилась холодного, слегка заинтересованного взгляда. Что-то мне эта компашка не понравилась, хорошо, что общение с ними в мою обязанность не входило.

    Народ ел не спеша, словно растягивая удовольствие от жизни перед неминуемой казнью. Девушки о чем-то весело щебетали, тайком поглядывая на гопкомпанию. В общем, все как в обычных школах, ничего особенного.

    Через какое-то время ученики потянулись к моему окошку с грязной посудой.

    Посуда уже шла к концу, можно сказать, я вышла на финишную прямую, когда случилось это. Утопила в мыльной воде новую порцию тарелок, а они в ответ как шарахнули, мне аж уши заложило, а в потолок ударил целый столп воды и потом обрушился прямо мне на голову. Так толком и не поняв, что вообще случилось, я стояла с открытым ртом и обтекала. Кажется, на мне даже нижнее белье вмиг промокло.

    В мою каморку вбежала Пиранья, и, судя по глазам, шла она не на звук, а на мясо. Увидела меня, стоящую в луже воды, погром и осколки тарелок, скривилась так, словно ей в рот килограмм лимонной кислоты засыпали.

    — Вот ты и познакомилась с учениками. Стоимость разбитого вычту из твоей зарплаты. Добро пожаловать в магическую школу. Дальше будет веселее. Убери тут все, скоро учителя придут на обед. Так что живее, тебе еще им стол накрыть нужно.

    Сказала и ушла, ведьма. Я со злости запустила мокрую тряпку в закрывшуюся за Пираньей дверь и выругалась. Сколько еще нюансов рабочих в должности «посудомойка», почему мне кажется, что не со всеми пока меня ознакомили? Просто служанка всея школы Хонкар, чтоб ей пусто было! Радовало только одно: к ректору с подносом, кажется, не идти, один на один с ним не встречаться, а там, может, храбрости наберусь и извинюсь нормально, в конце концов, нам тут с ним школу ближайшие пять лет делить.

    Остаток рабочего дня прошел более или менее нормально, по крайней мере, больше ничего не взрывалось и обошлось без злобного шипения Пираньи под ухом. Возможно, тоже подустала к концу дня, или зубы стерлись, пока она скрипела ими от злобы при виде меня. Честно, не понимаю, чем вызвала такое неприятие, словно лично ей под хвостом скипидаром намазала.

    Относить в тот день, как и в последующие, ужин ректору тоже не пришлось, видимо, он не горел желанием сталкиваться со мной один на один, поэтому сам приходил в столовую и ел с другими учителями, правда за отдельным столом. Экая королевская персона, не желал терпеть рабочий электорат вокруг себя. Почему-то с этого момента у меня он вызывал лишь неприязнь. Сидит весь такой важный, холоднокровный, ест как на светском ужине. К тому же даже не соизволил поднос с грязными тарелками до моего окошка донести, просто встал, никому и слова не сказав, вышел из столовой. Терпеть таких не могу, еще тогда, в тот первый раз, когда его увидела, так подумала, а теперь лишь утвердилась в своем мнении. Гад он и, возможно, ядовитый, а раз грозился сожрать, так еще и плотоядный.

    В свои пенаты я вернулась поздно вечером, причем так устала, что еле-еле ноги переставляла, о попытке сходить в местную библиотеку даже говорить нечего было. Какие уж тут знания, когда глаза сами собой закрываются, дошла до комнаты и то, считай, на ощупь, хорошо, что заветный кристаллик дотащил. А утром меня ждал день под названием «дубль два».

    Еще месяц мне казалось, что я живу в каком-то бесконечном дне сурка с небольшими поправками и отклонениями. Завтрак ректору мне все же пришлось носить, другое дело, что порой (почти всегда) я его не доносила до нужной точки и виноваты милые ученики школы. Было все: и растянутые веревки из странного прозрачного материала, и ведра с водой, подвешенные под потолком и срабатывающие, гады такие, только на меня. Так же в арсенале шутников имелось масло, которым они щедро сдобрили лестницу, после пересчета ступеней у меня еще неделю болело буквально все, что только можно и нельзя. Впрочем, самый мерзкий из их фокусов ждал меня однажды у дверей столовой. Как-то поутру, как обычно, вышла с подносом для ректора и почувствовала, как под моими ногами что-то с чавкающим хрустом раздавилось. Подняла поднос над собой, он мешал видеть, посмотрела вниз и чудом не заорала. Весь пол усеивали пауки, да такие крупные, мне таких даже с тарелками еще не подбрасывали, хотя те, которых подбрасывали, на тот момент мне казались чудовищно большими, и все же эти были крупнее. Один, особо жирный и мерзкий, еще и пытался вскарабкаться вверх по моей ноге. Естественно, что в тот миг меня меньше всего интересовал поднос и его содержимое, нужно было спасать ногу от мерзких цепких лапок. Ректор остался голодным, а мне пришлось еще и убирать у дверей столовой. Слава всему, что к тому моменту, когда я пришла с ведром и тряпкой, многие не затоптанные и не дотоптанные пауки бежали. Хотя и тех, что остались, было мерзко убирать.

    За месяц непосильного труда в этой школе у меня сложилось впечатление, что почти каждый желал бы сделать мне какую-то каверзу. Пожалуй, только гопкомпания считала себя выше подобного. Как мне неохотно пояснила Пиранья, они все, что осталось от группы в сорок учеников. Только они смогли пройти последний отбор перед старшими классами, остальные завалились и их просто отсеяли. Учиться им осталось два года, на данный момент они практически профессионалы во многих областях и частенько их отправляют на довольно опасные задания. В общем, ребята круты, понятно, почему дамочки так по ним вздыхают.

    Мне же вздыхалось от иного — я не лошадь, а темп работы явно лошадиный, вот-вот копыта отброшу. Все это время поход в библиотеку так и оставался недостижимой мечтой, да что там, я даже в комнате так и не успела убраться до конца, и ее все еще украшали коробки неизвестно с чем.

    К тому моменту когда втянулась в работу и перестала смертельно уставать, прошла не одна неделя. Я научилась правильно распределять все многочисленные обязанности и не делать лишних движений, экономя энергию. Такая организованность помогла приходить из столовой не так поздно вечером. Я наконец-то смогла доразобрать чемодан, отсортировать нужные вещи от Соркиных, последних было значительно больше. Там же нашла толстую тетрадь, в которую должна, по идее, записывать все, что вижу, вот только желания конспектировать подобное не имелось. Если буду описывать происходящее, а через пять лет вручу это сестре, та, чего доброго, упечет меня в психушку и, здраво рассуждая, будет права. Еще не так давно и я в такое вряд ли поверила бы, а расскажи мне кто подобную сказку, назвала бы психом и обошла бы по дуге. Поэтому тетрадь я забросила под вещи Соры в чемодан и забыла о ней.

    В планах, полтора месяца спустя, наконец-то мелькала долгожданная библиотека. Я решила наведаться туда вечером в пятницу, когда ученики уж точно будут проводить свое время где угодно, но только не там. Пятница — святое даже в Хонкар. Уж не знаю, где, не покидая стен школы, детишки находят спиртное, но данный запах сложно не узнать, когда им провоняли все коридоры жилого корпуса учащихся так, что вонь проникла на территорию учительского крыла.

    Так что шла в библиотеку спокойно. По дороге никого не встретила: ни живого, ни, слава всему, мертвого. Зашла в оплот знаний тоже беспрепятственно, никто на входе паролей не спрашивал, дресс-код не учинял, фейсконтроль проходить не заставлял. В огромной, с виду бесконечной комнате, заставленной высокими стеллажами до потолка, было тихо, спокойно и пусто, от слова — совсем. Где же библиотекарь, как мне искать нужное?

    Я осмотрелась по сторонам в поисках хоть кого-то, но хоть кто-то не находился. Кричать не стала, все же библиотека, решила походить, посмотреть между стеллажами, вдруг там где-то прячется хранитель сих знаний, он-то мне подскажет, где и, главное, что искать. Увы, никого не нашла, точнее никого нужного, а вот одну из учениц обнаружила. Девушка довольно запоминающаяся, потому как даже на вид заносчивая, всегда ходила в столовую в компании таких же высокомерных фиф. Очень эффектная дамочка, хоть и немного рогатая, совсем слегка маленькие рожки янтарного цвета виднелись в волосах. Правда ее обычное поведение и пренебрежение всеми вокруг напрочь уничтожали всю красоту и эффектность. Учитывая все вышесказанное, увидеть ее в слезах и стоящую на коленях между стеллажами, в начерченном мелом на полу кривом полустертом квадрате, читающую вслух какую-то белиберду с помятого, чуть ли не пожеванного листочка, было странно.

    Сначала я просто стояла и смотрела, не находя нужных слов, а потом все же подошла ближе, когда девушка особо горестно всхлипнула между словами, и прикоснулась к ее плечу. Это являлось моей глубочайшей ошибкой, потому что как только мои пальцы коснулись края ее одежды, она закончила читать тарабарщину, подняла голову, наши взгляды встретились, и в этот момент как что-то шарахнуло, оглушая. Нас разметало в разные стороны, а меня еще и впечатало со всей дури в один из стеллажей. Я тихо стекла по полкам вниз и, силясь вздохнуть хоть немного воздуха в легкие, осела на пол поломанной куклой. Складывалось такое впечатление, что кто-то перекрыл доступ воздуха еще в горле. С моих губ срывался только хрип, в глазах мелькали искры, спина, затылок горели огнем так, словно с них содрали кожу.

    Я с трудом слепо заозиралась по сторонам, но кроме сплошной белизны, а потом тьмы, ничего не увидела. Неужели мне выжгло глаза… Я в панике схватилась за лицо и тут же успокоилась, не почувствовав под пальцами крови или боли, да и сами глаза были на месте, а значит слепота временна. И точно, через пару минут удалось проморгаться и увидеть — вначале нечеткие контуры окружающей обстановки.

    Слева послышался стон и негромкая ругань, проклинали какого-то плешивого Ёрика (имя вызвало непроизвольный нервный смех), подсунувшего лабуду вместо нужного заклинания, да еще и за круглую сумму. Кажется, Ёрику в ближайшее время грозила нелегкая смерть от выноса мозга путем высасывания его через уши и нос. Хорошее воображение у девушки, но я б на ее месте этому Ёрику, из-за которого сейчас ловлю искры, тупым ножом по миллиметру отрезала б кое-что более ценное для мужчин, чем мозг.

    Встать с пола удалось попытки с пятой, первые четыре я благополучно возвращалась на исходную позицию, ноги просто отказывались держать побитое тело. Девушка, виновная в моих бедах так же, как и проклятый много раз Ёрик, продолжала сидеть на полу у стены и попыток встать не делала. Она методично рвала листок с заклинанием на мелкие кусочки и шипела разъяренной гадюкой.

    — Какого черта, что это было? — решила ее отвлечь от увлекательного занятия производства мусора.

    Вместо ответа она вскочила на ноги, оттолкнула меня и пронеслась мимо, будто меня вовсе не было. А я так и стояла с разинутым ртом, глядя ей вслед и понимая, что никто и ничего объяснять мне не собирается. Подпорченное болью настроение совсем скукожилось и исчезло в недрах праведного гнева, прихватив с собой желание искать нужные книги, а тем более читать их. Так и не приобретя знаний о мире, в который меня бросили вариться, я вернулась в свою комнату и легла спать, решив сделать вылазку в библиотеку завтра. Знала б каким будет то завтра, всеми силами желала бы остаться в сегодня.

ГЛАВА 7

Какой нестерпимый звон, Господи, что за садист придумал с самого утра издавать такие адские звуки? Боже… Как болит голова. Я что, напилась вчера? Не может быть, неужели опять Сорка на что-то подбила, а потом потащила пить с горя? Не могу вспомнить… Стоп! Какая Сорка, какое там пить? В моем случае только с горя подходит, я же в чертовой школе Хонкар. И этот звук — их местный будильник. Еще бы после такой побудки тут все вежливые были: с самого утра, да еще и в выходной, все настроение портится. Но, Господи, почему ж так болит голова и спина?

    — М-м-м… — с мучительным стоном я слегка приподнялась на кровати и решилась приоткрыть глаза, больнее не стало, а значит точно не похмелье.

    Эта фифа с Ёриком, вот кто виноват в моем отвратительном самочувствии и настроении, убила бы, вот сейчас точно убила бы. Попадись они мне, никакая магия не поможет уйти от возмездия. Ох. Спина, словно кто часа два обухом по ней бил. Вода, меня спасет только она… В ванную…

    Сложно описать мой путь вниз к спасительной ванной, каждый шаг по лестнице расползался нешуточной болью в спине и ломоте в висках, словно кто-то методично и размеренно вбивал туда длиннющие гвозди. Хорошо, что по субботам столовая ограничивается исключительно завтраками, иначе не выжила бы. Уж не знаю, где именно едят в выходные ученики, но голодом они не страдают точно.

    — Господи, когда же кончится эта лестница?

    Именно в этот момент она и закончилась, слава всему, и я призраком, упокоенным еще во времена царей, поползла к долгожданной ванне, но не доползла… Когда краем глаза уловила это в зеркале, о боли и думать забыла, не до нее стало как-то. Сначала в моих предложениях цензурных и связанных по смыслу слов не было, а потом появились более или менее понятные восклицания.

    — Что? Что? Что? Что это?.. Не поняла. Какого лешего?.. А-а-а! Синие. Они ядрено синие! Как это?

    Я не верила своему отражению, даже глупо пыталась его пощупать, надеясь, что напротив просто кто-то стоит и этот кто-то любит носить чудаковатую прическу «воронье гнездо синего цвета».

    — Мамочки… — На глаза навернулись слезы обиды и злости, я искренне, всей душой любила свои волосы, считала их лучшим, что было во мне, а теперь? — Ёрик, чертов Ёрик, — зло провыла на манер все того же призрака. — Молился ли ты на ночь, Ёрик? Пытать не буду, сразу придушу.

    Не знаю, сколько я так простояла, пытаясь силой мысли изменить загубленный цвет волос, очнулась, когда зазвенел будильник, который так и стоял в ванной с первого дня. От его звона сдавило сильнее виски, и я вспомнила о живительной воде, до которой так и не дошла. А ведь уже пора идти, отработать свое утреннее дежурство, и потом свободна как ветер, хотя это слово сейчас мало применимо к моему состоянию. Придется только умыться и ползти, а уж потом отмокну как следует.

    Как по мне, так для субботнего утра в столовой было слишком оживленно, хотя большинство столиков пустовало, но из-за головной боли гомон бил прицельно по мозгам.

    — Что это такое?! — Началось. — Да как ты посмела явиться на работу в таком непотребном виде? — орала Пиранья, словно я перед ней стояла нагишом как минимум, про максимум даже не в курсе.

    А ведь все вполне культурно: футболка, брюки и старые кеды сестры, даже волосы убраны в аккуратный хвост, пусть и синий. К тому же, да кто меня видит, для учительского состава я тут незаметнее стены, пока драю столы и мою посуду. А дети… их мнение меня мало волнует.

    — Что встала? Иди работай! — гаркнула Пиранья, так и не услышав от меня оправданий. — Уважаемое заведение! Да как смеет эта человечка, как смеет? — продолжала бубнить она, но меня ее слова не задевали, я пропускала их мимо ушей и ощупывала взглядом зал в поисках одной высокомерной особы, с легкой руки который мне достался новый окрас. Вот только ее нигде не было.

    Черт, и как я ее найду?! Неужели ждать до понедельника? Что ж так не везет? Я вздохнула, поникла и побрела к тарелкам, чашкам, чанам и кастрюлькам. Правда дойти до рабочего места не успела. По столовой что-то пронеслось с яростным криком: «Ви-и-и!» — и мне в волосы кто-то вцепился, да так, что я чуть скальпа не решилась, к левой щеке прижалось что-то мягкое и лохматое, а в ухо продолжали орать это пронзительное: «Ви-и-и!»

    Я попыталась сбросить вопящий шерстяной комок, но он так крепко держался, что для этого пришлось бы реально вырвать добрую часть волос. Я скосила глаза в сторону и уставилась на желтую белку, а она соизволила достать свою мордочку из моих волос и посмотреть на меня. В ее взгляде было столько обожания, преданности, любви навек, что я поняла: она не разожмет лапки, даже если кто станет угрожать ее жизни. Синий цвет. Проклятье! Ну почему эта желтушка обожает именно синий цвет? Этот вопрос не озвучила, да и белка не ответила бы, я просто вновь обреченно вздохнула и пошла мыть посуду вместе с новым довеском на плече. Пока мыла посуду, белка продолжала что-то вдохновенно щебетать, перебирать мои волосы, зарываться в них мордочкой и периодически пристраивать их к себе как воротник, юбочку и венок. Нужно избавиться от этого цвета, иначе и спать придется в таких условиях.

    Но что же делать, что? До понедельника я вряд ли увижу эту любительницу несанкционированной магии. А два дня проходить вот так, даже если, предположим, просидеть все выходные в библиотеке, но тут опять же белка. Нет, надо, надо как можно скорее решать вопрос, и не важно, что мне сейчас почти массаж головы делают. Аж расслабление по телу пошло от маленьких юрких лапок, причем всех сразу, и голове, на которой та белка лежала на манер меховой шапки, — тепло. Правда, при нынешней температуре помещения это как-то лишнее даже.

    — Точно, Пуфик! — вдруг резко осенила меня настоящая эврика.

    Ну а что, кто, как не Пуфик, может разобраться с моим магическим окрасом, в конце концов, это же фэнтези, а по закону жанра он должен что-то нахимичить, помагичить, на худой конец возложить на меня руки и — вуаля (!) все готово. И я уже я, то есть обычная я, без несанкционированного цвета волос и лишнего груза на голове.

    Последнюю тарелку впервые домывала в впопыхах и кое-как, так сильно нетерпелось убежать в лечебный корпус. Пиранья проводила мое бегство с места работы брезгливо-гневным взглядом, но смолчала. По договору я работаю целых пять дней в неделю и утро в субботу, а дальше — уже мое свободное время, и в эти дни занимаюсь чем хочу.

    Подвеска исправно выволокла меня из столовой, протащила через множество коридоров и лестниц, чуть не столкнула с рассеяно бредущим куда-то учителем артефактов, тем самым, который в мой первый день ограбил бедную белочку, и наконец-то практически размазало о знакомые с того же первого дня двери.

    — Да, да, — тут же отозвался знакомый, пофигистический голос, — кто там такой вежливый, входите, коль пришли, у меня как раз намечаются опыты.

    Рука, которой я уже было ухватилась за ручку, вздрогнула и остановилась. Опыты? Интересно, почему мне не нравится, как это звучит. И почему я верю, что Пуфик, скорее всего, не врет.

    Но волосы… Хотя, может, оно и ничего, зато не химия, все натурально произошло. Тем более человек за свою жизнь должен многое попробовать и такое тоже, но… В ухо продолжала щебетать белка. Еще пару часов ее болтовни, и у меня мозг сплавится. Голова-то уже начала болеть.

    — Нет, риск — дело благородных. Соберись, Таська, тряпки не живут, тем более в этом мире, — едва слышно напутствовала я себя, пару раз вдохнула поглубже и решительно распахнула дверь.

    В первом помещении сразу же обнаружился Пуфик, а на одной из кроватей — ученик. Мальчишка, хотя черт знает сколько им всем тут лет; может, для них я — грудной ребенок, ну так вот, мальчишка лежал на кровати бледный, до землистого оттенка, в экстравагантно лиловый горошек, а волосы… В общем, глядя на его волосы, я понимала, что с моими все нормально, даже с такими с ними нет никаких проблем. Впрочем, у парня с волосами тоже не было проблем, по той простой причине, что и волос у него не было, они сиротливой кучкой лежали на полу, а глянцевая лысина ловила и отражала блики. На фоне общей безволосости уши в разлет, которым и заяц мог бы позавидовать, смотрелись до неприличия смешно.

    — А, посудомойка, с чем пожаловала? — Пуфик наконец-то оторвался от жертвы своих изучений и с интересом посмотрел на меня.

    Я уже и не знала, стоит ли вообще жаловаться на такой пустяк как посинение, некоторым вон еще хуже.

    — Ну, и чего молчим? — Пуфик проследил за моим сочувственным взглядом и махнул в мою сторону тонкой ручной. — Да ты не волнуйся, у него это временно, полежит немного, оклемается, а там неделька-другая и волосы, возможно, отрастут, хотя есть вероятность, что останутся небольшие последствия после моего лечения, но это так, пустяк. Все же средство новое, еще непроверенное. Ну, так что у вас?

    Он так потер руки, что я непроизвольно схватилась за волосы и за белку. Маньяк в чистом виде.

    — Хм-м-м, как интересно, — его взгляд стал фанатичным, а у меня по позвоночнику прокатилась волна холода, заставив передернуться, поежиться, нервно икнуть и нащупать ручку двери позади. — И давно вас так зацепило магией?

    — Не очень, вчера перед сном, — я нервно сглотнула, потому что он сделал шаг в мою сторону, а белка ерзала, маскируясь в волосах.

    — Занятно, очень занятно. Вы по глупости хотели бы это исправить?

    — Естественно. Да хотя бы перекрасить.

    — Люди, — Пуфик, кажется, даже расстроился. — Забудьте, краска не исправит цвет. Он не в ваших волосах, он в вашей ауре, причем впаялся крепко-накрепко, крась не крась, а через час, самое большое, все вернется в исходный вариант.

    — И что, совсем ничего нельзя сделать? — расстроилась я окончательно. Всю жизнь вот так, это издевательство.

    — Я вам не помогу точно. Попробуйте обратиться к нашему зельевару, он в этом больше разбирается, аура и травы по его части, — сказал и отвернулся, будто и вовсе меня тут не было.

    Пуфик вновь занялся лысеньким, что-то пощупал, что-то вколол, потом совершил пару пасов руками, пошептал, и у ученика на лбу прорезалось третье ухо.

    — Нет не то. Возможно, пару недель для восстановления растянется на месяцок-другой. А если вот так!

    Я не стала досматривать, что еще с бедным парнем сотворит сумасшедший доктор, а тихо выскользнула за дверь, пока Пуфик не передумал и не взялся за мое лечение. Уже в коридоре даже перекрестилась и прочитала «Отче Наш», внезапно поняла, что знаю всю молитву, а ведь раньше, вроде, только начало и помнила. А тут скороговоркой от зубов так и отскакивало.

    Мне предстоял поход к зельевару, тому самому ненормальному на всю голову волку. Перспектива так себе, но вдруг и впрямь чем-то да поможет. Перекрестившись еще раз напоследок, я дала команду своему путеводителю, и мы рванули к месту встречи с судьбой.

    Застыв статуей у нужной мне двери, я никак не решалась постучать, словно дверь могла покусать. Наконец-то окончательно переругавшись с собственной осторожностью, нерешительно поскреблась. Делала я это так тихо, что становилось непонятно, то ли хочу, чтобы мне открыли, то ли чтобы там вовсе никого не было.

    — Войдите, — несмотря на все мои старания, ответ прозвучал тут же, но оно и понятно, с его-то волчьими ушами любой шорох слышен.

    Я осторожно толкнула дверь и просочилась в комнату. С прошлого раза обстановка тут не изменилась, словно и не прошел месяц-другой. Я осмотрелась по сторонам, но владельца нигде не было видно. Странно. Автоответчик у него, что ли, на двери стоит.

    — Гэ-гэ, — погекала я, надеясь на то, что он все же где-то тут, просто не вижу. Под столом, в шкафу, на худой конец, за плинтус закатился. Кто их знает, этих невменяемых зельеваров.

    — Не стойте там, проходите в сад, я там.

    Сад. Тут же вспомнился плотоядный цветок. Тьфу, гадость. Ладно, главное, к нему не подходить больше близко, да и не одна же буду. Вопрос в другом — где вообще этот вход в сад? Тут в наличии имелась лишь одна дверь, и та входная. По логике и согласно жанру она есть, но стопудово ее как бы нет, то есть не для всех, увидит не каждый, а вот нащупать может. С этой мыслью я и пошла вдоль стенок, прощупывая поверхность. Развлекалась бы так неизвестно сколько, если бы случайно головой не задела картину на одной из стен, и меня тут же в нее и втянуло. А ларчик-то открывался легко, просто сообразить нужно было.

    — Есть кто-нибудь? — позвала сразу, как ноги коснулись земли.

    — Смотря кто вам нужен, — тут же дали ответ где-то за спиной.

    Я резко обернулась, ожидая увидеть привычную уже морду волка, но не тут-то было. Передо мной стоял высокий красавчик с восточным разрезом глаз и смоляными волнистыми волосами, в беспорядке окутывающими его широкие плечи. Белая рубашка ему очень шла, подчеркивала смуглый цвет кожи и хорошо прокаченную грудь, правда, надета она была как-то небрежно, словно впопыхах, а застегнута так и вовсе на одну пуговицу в районе пупка.

    Я немного засмотрелась на узкие бедра и длинные ноги, обтянутые кожаными штанами, потому, кажется, слегка выпала из реальности. Как видно, он пытался достучаться до меня не раз, потому как перешел к крику и даже потряс за плечо.

    — Девушка, вы меня слышите?

    — Угу, — рассеянно ответила и постаралась больше так откровенно на него не глазеть. А еще, это, конечно, странно, но меня смутило то, что он до меня коснулся, кожа в том месте горела, словно ее кто-то заклеймил.

    — Что «угу»? Зачем пришли? — его явное раздражение отрезвило.

    Если присмотреться, не так он и хорош, вон губы поджаты так, что еще немного и их вовсе видно не будет, только тонкая полоска останется. Взгляд такой, что ощущаешь себя, в лучшем случае, мухой, но если не льстить себе, то амебой. Клыки имеются в наборе, когти — жуть жуткая и, наверное, острые. Все очарование убил, гад такой. Но, с другой стороны, я сюда не для этого пришла. Нашла время покоряться мужской внешностью.

    — Меня к вам Пуфик послал, — сослалась на авторитетное лицо, надеясь на снисходительное к себе отношение.

    — Что за Пуфик? Не знаю такого.

    — А, точно, забыла, что так его только я и называю. Простите, от лекаря я.

    — Вечно он шлет ко мне всяких недоработанных.

    — Простите, кажется, вы ошиблись в выводах. Пуфик совершенно ни при чем. У меня проблема с волосами.

    — А что с ними не так? — бывший волк, а ныне мачо, переместился ко мне так быстро, что и глазом не успела моргнуть. — Не змеи, вроде, не иглы, и не лысая. Так в чем проблема, я не понимаю?

    — В цвете, он синий.

    — И что? — Похоже, меня не понимают.

    — А были черные же.

    — Ну так перекрась. Я-то тут при чем?

    — Краски нет, а даже если бы была, Пуфик сказал, что цвет на ауре и так его не удалишь.

    — Дай-ка гляну, — как-то слишком быстро заинтересовался мачо и вцепился в волосы не хуже белки, той, кстати, это совсем не понравилось, и она заверещала, оглушая. — Тихо, — приказал новоявленный мачо и одним движением руки отправил белку в незапланированный ею полет.

    Белка на диво беззвучно приземлилась на какое-то ветвистое, но начисто лысое дерево, показала малюсенький кулак и гордо удалилась на самый верх, где развернулась к нам спиной и распушила хвост. В общем, само воплощение обиды. Зря старалась, обидчик на нее внимания не обратил, вместо этого он плотнее обхватил руками мою голову и глубже посмотрел в глаза. Я буквально чувствовала, как он роется в моих мозгах, словно библиотекарь в своей картотеке, перебирал карточки, отсеивая ненужное. Он доставал все самое потаенное, самое постыдное, что даже я сама не желала воскрешать. В тот момент, когда этот библиотекарь стряхнул пыль с моих воспоминаний о первой любви, о том, как пыталась признаться, а потом еще и валялась у него на руках, мое терпение кончилось. Я что есть силы оттолкнула его от себя и отпрыгнула в сторону. Как-то не ожидала, что зельевары умеют подобное, он вообще в каноны профессии не лез, а тут еще и мозг обшарил, до самого дна достал, гад.

    — Это что такое было? — мой вопрос был вполне обоснован, но на него должного эффекта не произвел.

    — Ты сама ко мне пришла, — пожал плечами зельевар, словно вообще не понимал суть моих претензий и это не он, а я пыталась копаться в его мозгах.

    — Я пришла к вам с волосами, а не с мозгами.

    — Оно и видно, была бы с мозгами, не пришла бы. Тебя, как ты его там называешь, кажется, Пуфик? Ну так вот, он не просветил тебя, что я люблю всякие эксперименты намного больше его и в удовольствии испытать что-то новое на подопытных учениках себе не отказываю?

    Я помотала головой так, что шею прострелила боль до самой поясницы. Зельевар улыбнулся, я постаралась мимикрировать под расцветку двери, чем вызвала еще более широкую улыбку.

    — Да ты не бойся так, обычно все выживают, — фу-у-ух, с души отлегло, — в той или иной мере.

    Так, я ухожу. Синий цвет — да он вообще мне начал нравиться, еще чуть-чуть и любимым станет, а белка… Зато будет с кем поговорить.

    — Пойду я, пожалуй, у меня еще дела, — не сказала, а пропищала, и сама свой же голос не узнала.

    Я неосмотрительно повернулась спиной к врагу, ухватилась за ручку двери и уже даже нажала на нее, но та не думала поддаваться напору и поворачиваться. За спиной хмыкнул зельевар, а на уровне моих глаз появилась загорелая рука и уперлась в дверь.

    — Зачем так спешить, коль пришла. Поздно уходить, — еле слышно прошептал в левое ухо он. От его дыхания качнулись волосы у виска. По спине проползли мурашки, словно диверсанты в тылу врага, миновали поясницу и скрылись в области компаса приключений, она же задница. Мама…

    Я медленно повернулась на сто восемьдесят градусов и уставилась в пронзительно желтые глаза. С трудом сглотнула вязкий, словно клей, ком слюны и попыталась улыбнуться. Судя по его реакции, с улыбкой у меня плохо вышло.

    — Ладно тебе, не волнуйся, не трону. Нервные все какие.

    А я и не волнуюсь, что мне волноваться, в конце концов, я тут ценный кадр. Меня просто немного нервирует такая близкая близость непосредственно мужского тела, особенно вот такого, чересчур шикарного и горячего. Хотя, может, мне это только кажется. В любом случае, когда зельевар сделал шаг назад, я с облегчением выдохнула, а когда отошел к одному из растущих поблизости кустов, совсем расслабилась.

    — От цвета избавиться будет сложно, — он так резко перешел к сути вопроса, что я не сразу сообразила, о каком таком цвете идет разговор, лишь через добрый десяток-другой секунд до меня дошло. — Он магический, к тому же случайный, еще и не поймешь, от какого заклинания произошел. Хотя, тут даже если знать то заклинание, ничего не изменится.

    Вот так, а я только хотела сдать ту недомагичку, из-за которой все и произошло.

    — Вся проблема в том, что само заклинание замкнуло, случился перегруз, и оно местами обгорело, а там, где осталось целым, перепуталось на совесть. Я его вижу, но распутать без проблем не выйдет. На вот, пожуй.

    Прежде чем я успела что-то сообразить и как-то отреагировать, зельевар подскочил ко мне с чем-то, что сорвал или нашел на кустах, и сунул это в мой приоткрытый от удивления рот. Хуже того, я проглотила то, что сунул, прежде, чем осознала это. Эх, а ведь оно даже немытое, не извест—но, какие бактерии на нем обитают. Хотя, о чем это я… вообще неизвестно, что съела.

    — Что это было?

    — Ничего особенного, не волнуйся, — заверил он, а я почему-то сильнее стала волноваться. — Постой тут, ничего не трогай, громко не дыши, я сейчас кое-что принесу. Жди.

    Ну, я и ждала, полчаса ждала, пока обо мне вспомнят, и только через час дождалась. К тому моменту плюнула на его слова и устроилась на нижней ветке все того же лысого дерева. Белка вернулась на мое плечо, как только ушел зельевар, но сбежала тут же, как он появился вновь. Отчитывать меня не стали, но посмотрели с укором, словно я над святым надругалась.

    — На. — Он сунул мне в руки какой-то пузырек с чем-то зеленым и на вид мерзким.

    — Что это?

    — Временная мера. Совсем от цвета не избавит, но, если будешь полоскать этим голову раз в день, на сутки поможет. Все, уходи.

    Меня бесцеремонно дотолкали до двери и вытолкали в своеобразную воронку, куда меня вновь засосало и выплюнуло уже в кабинете. Жуткий метод передвижения, хорошо хоть белка там осталась. Напоследок удалось разобрать четыре слова: «Никакого уважения к редким растениям».

    Как бы мерзко субстанция, которую мне вручил зельевар, не выглядела, а первым делом, как только добралась до своей коморки, я рванула в ванную улучшить цвет волос.

    Предварительно пролежала в горячей воде два часа, отмокла на совесть, а потом нанесла на волосы зеленное, кошмарно воняющее средство. Для лучшего эффекта, прежде чем смывать, ждала пять минут. А потом еще минут десять боялась смотреть на себя в зеркало, как-то некстати припомнился лысый ученик с ухом на лбу. Но, слава всему, ничего лишнего, волосы на месте и даже цвет мой, ну, почти, одна прядь почему-то не захотела поддаваться разуму толпы и сохранила свою синюю индивидуальность. Впрочем, это мелочи. Мне так даже лучше.

    В хорошем настроении я пробыла весь остаток дня и поздно вечером, прихватив свечу, опять направилась в библиотеку. Там меня вновь никто не задержал у дверей и так же никто не ждал внутри. Все то же пустое помещение, если не брать в расчет столы, стулья, стеллажи и книги. Я все еще не знала, как в этих километрах, заполненных книгами, полок найти то, что нужно именно мне, потому решила начать с начала. Прямо от дверей пошла мимо стеллажей, попутно читая названия.

    Чего тут только не было и, главное, у всего такие странные названия, например: «Вычислительная система и построение схем пространственных воронок»; или вот это: «Химические формулы простейших артефактов», «Расчеты по системному зельеварению», и так далее, и тому подобное. От любого названия мозг простой русской девушки в трубочку свернется.

    Меня так поглотило чтение книжных корешков, что смотреть под ноги и перед собой я давно перестала, именно поэтому удар под колено и кувырок через себя стал полнейшим сюрпризом.

    — Какого черта?

    Дежавю. Передо мной теперь уже в кривом многоугольнике сидела вчерашняя фифа и что-то там договаривала на своем непроизносимом. Меня она напрочь игнорировала, наверное, это и было нашей общей ошибкой, потому как нас шарахнуло сильнее, чем в прошлый раз. Почему-то тому, что шарахнуло, даже не удивилась, а вот тому, что сильнее, так очень. Мне просто казалось, что сильнее, чем тогда, нереально. Ан, нет, ошиблась.

    И вот лежу я поломанной звездой на полу и боюсь дышать, еще и ног с руками не чувствую. Дамочку отнесло от меня далеко, вдоль стеллажей, метров на пять. Она тоже лежит и не шевелится. Я уже с какой-то садисткой радостью надеюсь, что она окочурилась. И мне за эти мысли даже не стыдно, больше того, этой же участи горячо желаю Ёрику, потому как уверена: без его помощи тут не обошлось.

    Не знаю, сколько мы так загорали, но деваха пришла в себя первая, выматерилась и ушла, даже не обернулась, а я все еще не могла даже двигаться. Кажется, так и помру тут, и всем будет наплевать, кому я тут нужна. Так обидно стало, слезы сами собой покатились по вискам к ушам. Стало щекотно, и я поспешила стереть их. Тогда и поняла, что чувствительность к рукам вернулась, а затем и к ногам, а вместе с этим и боль от многочисленных ушибов, ссадин и синяков. Наверное, красивая теперь, расписная.

    Второй раз мой поход в библиотеку кончился вот так. Кажется, я начинаю подозревать, что это самое опасное место во всей школе, наверное, именно поэтому ученики обходят ее стороной по возможности.

    К себе шла как старая бабка, охая и хватаясь то за спину, то за ногу, то за голову. Спасибо, хоть дошла без приключений. Завалилась на кровать в чем была, даже ботинки не сняла, а все потому, что любое движение причиняло нестерпимую боль, с которой не получалось бороться. Кажется, у меня сотрясение мозга, вон как потолок круги нарезает и тошнит, не передать словами как.

    Полежав немного, ботинки я все же решила снять, а то как-то нехорошо на кровать и в обуви. Именно это и стало моей фатальной ошибкой, которая привела к потере сознания. Хотя после такой боли темнота была даже в радость.

    — Эрика! Эрика!

    Что за эврика такая, кто орет с самого утра, особенно после такой бурной ночи? Голова сейчас треснет по швам.

    — Эрика, да проснись ты уже!

    Меня трясли, да с такой силой, словно весь дух вытрясти мечтали. Вопрос лишь — зачем? Ведь я даже не эврика. Хотя, нет, второй вопрос лучше — кто это меня будит в моей-то комнате, где живу одна и запираюсь на ключ? Вот тут я проснулась очень быстро.

    Надо мной нависала пышногрудая блондинка с зелеными глазами в пол-лица. Губки бантиком были недовольно поджаты, ноздри аккуратного носа чуть подрагивали. И на что эта дамочка гневается? Это мне злиться нужно, она проникла ко мне в комнату, да еще и будит в воскресенье с утра пораньше.

    — Тебя где ночью носило? Он приходил, злился, что вновь не застал. Встретилась бы ты с ним, а то ведь только хуже может быть.

    С кем встретиться, кто злится, кто не застал? Ничего не понимаю. Да какого лешего тут творится?!

    — Ну, чего молчишь-то?

    Да что происходит, вашу мать?

    — Ты кто такая и чего делаешь в моей каморке? — я была зла, настолько, что разве что пар из ушей не шел.

    — Приехали. Эрика, я тебе сколько раз говорила завязывать с этим делом, сколько раз просила не связываться с Ёриком. Последних мозгов лишилась.

    — Стоп, — я подняла руку, прося тишины, и удивилась, откуда у меня такой идеальный маникюр после мытья-то посуды. — Какого…

    Меня с кровати сдуло, даже боль не остановила. Я стояла посередине комнаты, осматривалась по сторонам и с ужасом понимала: я не у себя в коморке, слишком много окон и света, слишком роскошная комната и, самое главное, большое зеркало, почти во всю стену рядом с дверью, отражало совсем не меня.

    — А-а-а-а! — орала я, не находя второй раз за два дня слов. — А-а-а-а!

    — Хватит орать. Умом уже со своими заклинаниями тронулась.

    — А-а-а-а! — не могла остановиться я.

    Мне нужно к себе. Почему-то эта мысль показалась более здравой, возможно потому, что она посетила меня первой. Я подскочила к двери, распахнула ее и уставилась на вторую себя. Вторая я была тоже в панике, всклокочена и дышала как загнанная лошадь. Мы посмотрели друг на друга и синхронно застонали. Как видно, будившая меня девушка что-то поняла, потому как затащила нас обеих в комнату и заперла дверь.

    — Итак, какого демона тут творится, Эрика? — спросила она, причем не у меня, точнее у меня, но у той, что пришла. Запутаться можно.

    — Ёрик, — не вдаваясь в подробности, пояснила вторая я и заревела.

    Вот это финиш, вновь Ёрик, пересчитай ему лестница все ребра.

ГЛАВА 8

Эрика, будучи в моем теле, ревела, ее подруга ругалась, а я в кои-то веки злилась. Сейчас меня злило буквально все: и зареванный вид моего личного лица, и сбивчивый рассказ, слетающий с моего родного языка, и неполноценный мозг эксплуататорши моего тела. В какой-то момент хотелось встать, подойти к стене и побиться об нее головой от безысходности и нелепости всей ситуации в целом. В конце концов, мне надоело слушать вой и, зло выругавшись, не выбирая выражений, я вскочила с кровати и направилась к выходу из этой дурки. За моей спиной резко все смолкло, наступила просто гробовая тишина. В тот момент, когда я уже хотела распахнуть дверь, послышалось удивленное:

    — Ты куда? — Бесило, очень бесило, что сказано моим голосом, но я сдержала несвойственное мне желание убивать.

    — К ректору вашему. Пусть он во всем разбирается, а я не подписывалась под сдачей моего тела в аренду.

    Топот позади был громким и быстрым, я даже глазом моргнуть не успела, как дверь перед моим носом закрылась и между мной и выходом, в буквальном смысле, ввинтилась Эрика. Я смотрела в собственные, переполненные ужасом до краев, заплаканные глаза и еще больше злилась. Ну нельзя же так, нельзя против воли лишать движимой собственности.

    Эрика замотала головой так интенсивно, что лохматые, стоящие местами дыбом волосы еще больше стали походить на воронье гнездо. И как она так умудрилась, у меня и после пьянки с Сорой они выглядели презентабельнее, а тут словно всю ночь головой по асфальту возили.

    — Нет, нельзя, — Эрика для пущей убедительности еще раз помотала головой. — К ректору никак нельзя.

    — Тебе, может, нельзя, а мне сейчас все можно, мне в таком состоянии и драконий легион не страшен. К тому же я ж не драться, а помощи просить.

    — Нет, — продолжала настаивать она. — Никто из преподавательского состава не должен знать. Оливия, скажи ей.

    — Она дело говорит, — принудительно влезла в диалог подружка Эрики. — Никто не станет разбираться, как все произошло. Заклинание запретное, но попало в руки обычной ученицы как-то. Ей не поможет даже имя дома, казнят без лишней проволочки.

    — У вас тут смертная казнь имеется? Средневековье какое-то.

    — Перенос души в чужое, занятое кем-то тело — большое преступление, и всегда каралось смертью.

    — А может быть в незанятое?

    — Может, но этим уже занимаются некроманты.

    — Сдуреть можно. Но почему я должна вам помогать?

    Мои родные глаза смотрели с такой мольбой, что становилось даже стыдно. Где-то глубоко внутри проснулась давно и крепко спящая другая я, та, которая порой нашептывала сделать что-то неправильно, плюнуть на все и умотать как можно дальше от проблем, забот и безысходности, от Сорки, в общем. Эта другая я требовала и сейчас наплевать и скинуть с себя проблемы, пусть магички сами разбираются. Но, увы, привычная я была в разы сильнее, и она пожалела фифу, занявшую мое тело, и само тело, она вздохнула, кивнула и сдалась. Эрика прямо засияла. Не знала, что умею так улыбаться.

    — Ну и что тогда нам делать? Знаешь обратное заклинание?

    Эрика тут же растеряла всю улыбку и поникла. Не знает, это стало понятно и без слов. Полный бздец.

    — Вам поможет только Ёрик, — снова напомнила о себе Оливия. — Он всегда страхуется и, прежде чем кому-то дать то или иное заклинание, находит и контр заклинание.

    — Угу, — совсем опечалилась Эрика. — Правда антидот он продает потом втрое дороже, чем само заклинание.

    — А идти все равно нужно, или одной из вас придется как-то учиться, не имея магии, потому как его носителем является душа, а не тело, а второй придется учиться мыть посуду. Выбор очевиден, мне кажется.

    Оливия была права, если расклад именно такой, как она говорила, остаться в этом теле — не вариант, даже за все сокровища мира.

    — Значит, к Ёрику. Бедный, бедный Ёрик, — тихо пробормотала я, в какой раз дивясь, как похоже имя, на Йорика из моего мира, отодвинула захваченное нелегально тело в сторону и распахнула дверь настежь.

    Я решила пойти к Ёрику сразу, не мешкая, и никто мне и слова против не сказал. Эрика одернула помятую футболку и пригладила безуспешно волосы. Оливия заперла дверь, и мы пошли ровным строем. И, видно, что-то такое в наших лицах было, потому что народ, завидев нас, слегка бледнел, сторонился и даже менял изначальное направление пути. А один, особо впечатлительный, и вовсе вместо бутерброда, который держал в правой руке, откусил от тетради, которую мял в левой. Хотя, кто знает этих нелюдей, их пристрастия могут быть весьма своеобразными.

    Вскоре мы уже ломились в запертую дверь. Хотя, как потом оказалось, в открытую.

    — Не стоит ломать мне дверь, входите, открыто.

    Ну, мы и вошли. По глазам видно: нас ждали, нам рады, нас обворуют на большую сумму.

    Ёрик оказался парнем видным. Сложно не увидеть два метра роста и метр ширины с наглой ухмылкой на не менее наглой и красивой роже. Этакий Геракл, прожженный жизнью и бизнесом. Он восседал на диванчике и что-то пил… с утра.

    — Вы ко мне. — По глазам видно, он отлично знал, что дверями мы не ошиблись. — Ну, проходите, не стойте в дверях. Коньяку? — Должна сказать, улыбка его красила, даже вот такая: хамская до неприличия.

    — Себе оставь коньяк! — не сдержалась и вспылила Эрика, но на Ёрика это не возымело действия. Как видно, к скандалам и претензиям он уже привык, не впервой. — Верни все как было, придурок!

    Придурок на провокацию не поддался, только позу слегка сменил, вытянул длинные ноги и еще больше расслабился. Будет сложно. Эрика своими криками сейчас только цену за антидот повышает. Нужно все брать в свои руки, пусть даже они вообще сейчас чужие.

    — Осади коней, Эрика, думаю, нам стоит обойтись без нервов, — попросила я.

    Было видно, что ей очень хочется продолжить, прямо необходимо, как воздух, но я решительно покачала головой. Удивительно, но Эрика замолчала, сжала крепче зубы, аж губы побелели, и сделала шаг назад под крыло своей подруги. Глядя на них, я начинала сомневаться, а так ли права была на ее счет, сейчас девочка совсем не напоминала гламурную, язвительную и брезгливую фифу. Ну да ладно, с этим потом, сейчас о насущном.

    — Итак, Ёрик… Я правильно вас называю?

    — Предпочитаю, чтобы мое имя не коверкали уродскими сокращениями, зовите меня Ёрикай.

    Значит, не нравится? Учтем, обязательно учтем.

    — Прекрасно, — я улыбнулась так широко и лучезарно, как только умела и могла с учетом чужого лица, и села в кресло прямо напротив него. А что, мне некомфортно стоять, когда собеседник сидит, чувствую себя словно секретарша перед шефом. — Итак, Ёрик. — Прямо услышала, как зубы скрипнули, другая я возрадовалась и улыбнулась еще шире, хотя, казалось бы, к

   уда уж шире. — Мне хотелось бы обсудить с вами покупку антидота. Надеюсь, он у вас имеется.

    — Конечно, — Ёрик матнул головой в сторону стола, где в одном из открытых ящиков лежали в беспорядке свитки, одни старее других.

    — Прекрасно. — На душе стало легче, лучше уж посуда, чем учеба в этом заведении, когда в тебе магии даже кот не наплакал.

    — Антидот обойдется вам в сорок золотых, и это только исключительно из-за моего уважения к вашей выдержке. Обычно все начинают орать еще за дверью.

    И я могу их понять, как тут держать себя в руках.

    — Что? — Вдруг встрепенулась Эрика. — Как это сорок? Само заклинание стоило девять золотых!

    — А выход всегда дороже, чем вход. Ведь на входе можно и передумать, а вот на выходе еще такого не случалось. Но, если вы не готовы платить, всегда можете прибегнуть к другим трем способам: попытаться смагичить без меня, сообщить начальству, ну или оставить все как есть, вам решать. Тем более в этом теле тебе нежеланная встреча с женишком не грозит, правда?

   Хорошие у него зубы, — подумалось мне когда он оскалился в подобие улыбки, — прорядить бы, гаду. Но важнее другое, что за жених и почему так не хочется замуж. Хотя, плевать, верну тело, а остальное ее проблемы.

   — Лучше бы я тебе не говорила,— голос Эрики дрогнул, куда-то ушло из него все самомнение.

   — Заклинание не получила бы тогда, — равнодушно пожал плечами Ерик.

   — Вот именно. — Тут я с ней была полностью согласна, проблем меньше было бы, а так расхлебывать и расхлебывать.

    Ёрик, он же, с моей легкой мысли, наглый гамадрил, встал и направился к небольшому столику, где и стоял графин с янтарной жидкостью. Могу предположить, что это коньяк, тот самый, который нам предлагали. Ёрик плеснул немного спиртного в свой бокал и вновь вернулся на прежнее место.

    — Вы точно уверены, что не хотите коньяка? Он очень неплох в этот раз.

    Ёрик качнул бокалом в мою сторону, а мне совсем не понравилось, что он уходит от темы разговора. Наверное, именно поэтому, а может, еще из-за чего, я выхватила у него злополучный бокал, быстро сделала большой глоток, чуть не подавилась, но сумела сохранить невозмутимое лицо, а потом вернула взятое обратно.

    — Уже выпила. Так как насчет антидота? Думаю, это нехорошо — наживаться на людях, попавших в беду. Сойдемся на двадцати.

    — Сожалею, но нет. — Несмотря на его немного шутовское поведение, я знала: этот будет настаивать на озвученной цене. Но и я тоже не стану молчать.

    — Хм-м, жаль, что вы не хотите соглашаться на восемнадцать золотых, очень хорошие деньги. Возможно, мне стоит прибавить до пятнадцати.

    — Сорок.

    — Мое последнее предложение, и вы просто обязаны на него согласиться — тринадцать. Выше — просто грабеж.

    Ёрик засмеялся, потом посмотрел на меня более серьезным взглядом, даже прищурил левый глаз и решительно заявил:

    — Сойдемся на двадцати.

    Я прямо услышала, как за спиной Эрика удивленно ахнула и зашепталась с подругой.

    — По рукам. За деньгами к Эрике

    Эрике повторять не надо было. Она спокойно взяла внушительный мешочек из рук подруги и отсчитала двадцать золотых. После ее действий кошелек даже не похудел, так плотно был набит деньгами, и Ёрик, должна отдать ему должное, на это внимания не обратил. Он молча взял деньги, покопался в столе и достал пожеванный свиток. Теперь-то я понимала, почему все заклинания Эрики были написаны на столь потрепанной бумаге.

    — Держите, — бумагу он почему-то отдал мне. — Советую воспользоваться сейчас же. Чем дольше вы находитесь в чужом теле, тем сложнее вас друг из друга изгнать. Прирастаете, понимаете ли.

    Ну вот, обрадовал.

    — Ну и куда теперь? — подняла я актуальную тему, как только мы вышли из берлоги Ёрика.

    — Нам в библиотеку, — буркнула Эрика и тут же углубилась в свои, понятные только ей, мысли.

    Э, нет, это не дело. Хоть листик с антидотом так и обжигал пальцы, конечно, не в буквальном смысле, просто очень сильно хотелось его применить и покончить с телесной чехардой поскорее, но не стоит забывать, что в этой школе мы не единственные живые существа.

    — А что, если там кто-то есть? Это же библиотека, общественное место.

    — Не смеши меня, — вспылила Эрика. — Сразу видно, что ты тут не учишься. В выходные никто в библиотеку не полезет. Если что-то кому-то нужно, они все забрали с собой в комнаты еще в будни.

    Эрика не стала больше вдаваться в подробности школьной жизни, а как покажет время позднее, очень даже зря.

    В библиотеке действительно было пусто. И, как по мне, слишком тихо. Как в таких условиях магичить? Кажется, начни говорить, и эхо подхватит слова и разнесет по всему замку. Похоже, у меня какая-то форма фобии, боязнь тишины, если, конечно, такое бывает.

    Мне чудилось, что где-то в темных углах огромного зала со стеллажами обязательно притаился монстр, и он противно ухмыляется, сверкая бусинками глаз. Я очень хорошо знала этого монстра в лицо, он обзывался Закон Подлости. Хотя, похоже, подлюка беспокоил лишь меня, вон как Эрика шустро ползала по полу и, постоянно сверяясь с листком антидота, рисовала какую-то непонятную хренотеньку. Хренотенька выходила кривая, немного волнистая и местами уже затертая, потому как ползущая Эрика, вдохновленная только ей понятно чем, вытирала ее собой же. Н-да, если присмотреться, то похоже на солнце, нарисованное трехлетним ребенком, который еще не научился толком пользоваться мелом, да и собственными руками. Но мне-то что, главное, чтобы оно сработало, и не как те два раза, у меня и так коллекция синяков, новые ставить некуда.

    — Эрика, ты пропустила, — Оливия указала подруге на какую-то неточность, которая должна быть в углу одного из кривых лучей солнца, но его там не было.

    — А, черт, мне отсюда неудобно. Отдай ей, пусть начертит, — и небрежно так в меня пальцем ткнула.

    — И не подумаю, я в этом ничего не понимаю, пусть твоя подружка чертит.

    — Она не может, черти.

    — С чего это?

    — С того, что чертить должны те, с кого снимается заклинание. Черти.

    Я вздохнула, забрала из рук Эрики мел с бумагой и присела на корточки рядом с лучом.

    — Почему бы тебе самой не закончить, зачем меня к этому подпрягать?

    — Я не дотянусь, — Эрика вздохнула, словно устала иметь дело с разными дебилами, вроде меня, а я, хоть убей, не понимала: ну не можешь ты дотянуться, так подойди и дорисуй. Что, сложно, что ли? — Из круга выходить уже нельзя, я его замкнула. Теперь только в него, из него — никак, пока ритуал не закончен.

    Какие ж сложности. Я-то думала, магия упрощает жизнь, махнул там рукой — и везде чистота. Моргнул глазом — и вот уже переместился в другое место. Повел плечами — и летишь как птица, ни тебе транспорта по утрам, битком набитого людьми, ни катка под ногами зимой. Короче, магия должна делать жизнь в кайф, ан нет, оказывается, пока смагичишь, столько сложностей всяких преодолеешь.

    — Рисуй давай. Что застыла как изваяние? — поторопила Эрика.

    Я вновь вздохнула и приступила к непривычной работе. Символ, в который ткнула пальцем Оливия, оказался не очень сложным, потому нарисовала я его быстро и без труда. Выпрямилась, посмотрела на дело рук своих.

    — А у тебя хорошо вышло, словно училась, — похвалила Оливия.

    — А чего тут сложного-то?

    — Ну, не знаю, не знаю, некоторые вон до сих пор нормально не могут, словно руки из другого места прорастают.