Завтра наступит, я знаю. Вероника Горбачева

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ПРОЛОГ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА 25
• ГЛАВА 26
• ГЛАВА 27
• ГЛАВА 28
• ГЛАВА 29
• ГЛАВА 30
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Каково это: сильной, уверенной в себе женщине, реалистке до мозга костей – узнать однажды, что она не имеет права на прошлое, которое считала своим, и даже на воспоминания? И до развоплощения осталось всего ничего, если не успеешь привязать себя к новому миру. А он, представьте себе, магический, и встречает сурово и неприветливо…

   А каково Великому Магистру? Ему от новой ведьмы сплошные заботы. И Тень-то из неё неправильная, никак не смирится с действительностью; и от помощи она отказывается. А главное - не желает быть ведьмой. Не хочет. А без её универсальной магии Мир вот-вот затрещит по швам.

   Всё бывает. Абсолютно всё. Просто кое-что – редко и не со всеми. Но это не значит – ни с кем и никогда

   Макс Фрай, «Большая телега»

ПРОЛОГ

Эти двое вели себя как заговорщики, причём заговорщики, не скрывающие, что у них заговор.

   Мариам Петросян. «Дом, в котором…»

   Едва не спихнув с карниза горшок то ли с геранью, то ли с петуньей – шутт их знает, старый Птиц не разбирался в этой хрени и не забивал мудрую голову ерундой – он протиснулся меж керамических горшечных боков и долбанул клювом оконное стекло. От души. Ибо был сердит. В конце концов, он так старался, спешил с долгожданными вестями, а хозяйка даже не приоткрыла раму, хоть всегда чувствует его появление. Мчись тут к ней через весь город, лети, задыхайся, предвкушай её изумление, ласковое поглаживание пёрышек, свежевскопанную грядку с вкусными жи-ирненькими червяками, блюдце сладкого молока, отобранное у кота… И натыкайся на закрытое окно. Тьфу! Одно слово – ведьма! Знает, что Аллан прилетит, но всё делает, чтобы его позлить.

   Над его головой засмеялись. Услышь кто этот волнующий грудной смех – так и вообразил бы себе прелестницу, в коей чудесным образом ужились и юношеский задор, и флер особой зрелости, несущей в себе не какой-то гипотетический закат, но лишь новые грани совершенства, что раскрываются со временем. И не ошибся бы. Даму, гостеприимно распахнувшую окно, язык не повернулся бы назвать старухой, о нет! разве что величественной пожилой лейди. Настоящей лейди, из тех, в чьих жилах отливает благородной синевой кровь Артских королей. Безупречная осанка зрительно делала хозяйку выше, простое утреннее платье винного цвета подчёркивало тончайшую талию и стройные ноги, не потерявшие изящности линий, оттеняло белизну седины, взбитой в пышную причёску. Ярко-синие глаза лукаво щурились.

   Ею, как античной статуэткой, можно было любоваться бесконечно, и, восхищаясь, признавать, что возраст для таких, как она, всего лишь количество оборотов планеты вокруг светила.

   Дама снисходительно-ласково улыбнулась.

   – Не сердись, Аллан. Я знала, что ты появишься, но никак не ожидала тебя так рано. Залетай. Ах, да, прости, милый…

   Это кроткое «прости» стоило нескольких минут ожидания и неудобств, право же! Да к тому же, лейди соизволила подхватить крупное, прямо скажем – увесистое тельце Птица и аккуратнейшим образом извлечь его из плена горшков герани… или петуний, шутт их знает. Главное, что они мешали распахнуть ему крылья. Ворон догадывался, что хозяйке просто-напросто нравится эта игра в стервозную ведьму, забывающую о верном помощнике, что она незло потешается над его возмущённым пыхтением, но где-то в глубине души, пусть и очень глубоко, разгорается в ней в такие моменты искорка умиления. За которую старый Аллан По готов был, ежели понадобится, продать душу.

   А у пернатых созданий есть душа, и даже не спорьте с трёхсотлетним Птицем. Есть. По крайней мере, у фамильяров.

   На время он отвлёкся и даже забыл о сведениях, которые весь полёт складывал в своей умной голове, чтобы преподнести по нарастающей степени важности и удивить адресата. Ласковые пальцы погладили его по голове, перебрали пёрышки на крыльях, отливающих синевой, нежно провели пару раз по вискам, где, как у человека, серебрилось несколько белых пуховинок, похожих на седину.

   – Старый мой друг, притворщик… – проворковала дама. – Ну, будет, будет. Я же знаю, что ты уже не дуешься.

   Она вновь засмеялась и пересадила гостя на своё плечо. Ворча и устраиваясь, он без всякого зазрения совести вонзил когти глубже: не в плоть, разумеется, а в специально устроенный для него наплечник, который по желанию хозяйки оказывался то на правом плече, то на левом, смотря куда она пристраивала бывшего фамильяра. Официально бывшего. Ибо в памяти целого света – по крайней мере, столичного – лейди Дафна Мансу осталась без вести пропавшей в далёком-далёком путешествии, в которое порой отправляются маги, перевалившие свой тысячелетний рубеж. Поговаривали, что эти корифеи отбывают вовсе не умирать, а странствовать по иным мирам, считая свою миссию на Арте выполненной, а обязательства, налагаемые сильнейшим Даром, исчерпанными. Вернувшихся оттуда можно было пересчитать по пальцам одной руки. А потому никто и предположить не мог, что сильнейшая ведьма Арта обустроилась ныне здесь, в скромном домике столицы Королевства. И что иногда к ней нет-нет, да и залетает друг, которого она, не решившись когда-то взять с собой по обидной причине – преклонному возрасту, ха! – оставила на попечение бывшего ученика.

   Одно утешало ворона при расставании с госпожой: это был лучший её ученик.

   А когда через пять лет разлуки тоскующее сердце Птица неожиданно и так привычно затрепетало, он понял: хозяйка вернулась! И ринулся в небо, паря над крышами, выискивая знакомый маячок-огонёк… С той поры прошло около года, и он уже привык и к маленькому домику, ничем не напоминавшему бывший хозяйкин замок, мрачноватый, но обжитой и по-своему уютный; и к светлому саду, в котором – вот чудачество-то! – вперемежку с клумбами красовались грядки с овощами и зеленью, и паслась бодливая коза, суровая и желтоглазая. Если хочешь быть неузнанной – смени не только имя, но и личность; вот именно, не личину, а личность. Натуру, так сказать. А с новой натурой, когда в неё вживёшься, появятся и новые привычки, и соответствующие причуды… Пусть. Лишь бы его, Аллана, встречали каждый раз с улыбкой.

   В саду под зацветающей яблоней поджидал чайный стол. Ворон с удовольствием отведал традиционного кекса с изюмом и цукатами, потёрся клювом о салфетку и выпалил, наконец:

   – Пр-риехали тилар-рийцы! Тайно, пор-рталом! Одни!

   – Без принцессы? – удивлённо приподняла бровь лейди Дафна. – Что, опять за старое? Хотят торговаться?

   – Пр-ринцесса отбудет мор-рем, по тр-радиции. А вот Тур-рмос, тепер-рь Тр-ретий, её бр-рат…

   Облокотившись об стол, игнорируя тем самым правила этикета, хозяйка подпёрла подбородок ладонью и протянула, не скрывая интереса:

   – Да-а? Так что же у них стряслось?

   – Тур-рмос втор-рой, их отец, вчер-ра умер-р! Умер-р! Тр-раур и ликование!

   – Ну, ликование над покойником – это понятно, это так по-тиларийски… Их фараон, наконец, воссоединился со своей божественной семьёй и сам стал очередным богом. И теперь замолвит за свой народ словечко перед Ра, да светит он вечно… А поскольку смерть – явление для тиларийцев не такое уж и скорбное, тем более, что мягкосердечием старый Турмос не отличался, скажем прямо – особо горевать по нему не будут, ничего сверх установленного Божественными скрижалями. И смотрин в Артисе не отменят. Наследник фараона, разумеется, остаётся во дворце, чтобы через сорок дней принять частичку души усопшего родителя, а вместе с ней – призванные когда-то покойным частицы душ предков сорока с лишним поколений, да?

   – Пр-равильно! Так и должно быть. Но у них укр-рали! Укр…

   Ворон поперхнулся попавшей в горло крошкой. Хозяйка подсунула ему блюдце с молоком.

   – Поменьше пафоса, дружок, и без надрыва, ты уже не птенец, в конце концов. Украли? Это уже интересно. Попробую угадать, что именно… Жезл Вызова Искры?

   Аллан По огорчённо булькнул молоком. Опять догадалась!

   Лейди тихо засмеялась.

   – Поживи с моё, научишься попадать в яблочко. Просто иной причины, заставившей этих упрямцев-ортодоксов воспользоваться таким прогрессивным методом продвижения, как портал, я не вижу. Дай им волю – они бы до сих пор тащились либо с караванами по суше, либо на вёслах по морю, дабы не нарушать традиций и заветов Богов. Воспользоваться порталом их могло заставить лишь обстоятельство чрезвычайной важности. Угроза срыва коронации, например… Ведь, насколько я помню, пока новый Царь не получил Искру сорока поколений, а душа старого Турмоса прикована к бренным останкам, Тиларика остаётся без защитника и на земле, и на небесах.

   – Жезл, – кивнул, отдышавшись, Ворон. – Обнар-ружили, что существующий – подделка, а следы укр-раденного ор-ригинала ведут сюда, в Ар-ртис. Тут у них где-то тайный хр-рам Ану-бисса, изгнанного из благословенного Тир-ра; его адепты давно хотели пр-реподнести своему богу подар-рочек… В самом Тир-ре жрецы нашли бы потер-рю быстр-ро; но на чужой земле, да ещё чер-рез океан…

   – Не продолжай, я поняла. Чтобы успеть провести коронацию в нужные сроки, они обратились за помощью к Лоуренсу?

   – И он обещал им найти пр-ропажу.

   – Само собой. А куда деваться? Тут замешана большая политика. Да и их невеста нам нужна: как-никак, впервые Дом фараонов решил породниться с иноземным Королевским Домом… Думаешь, Лоуренс справится? Срок-то невелик.

   Ворон хрипло закаркал, обозначив смех, помахал растопыренными крыльями. Хозяйка изумилась:

   – Что, уже нашёл?

   – Недавно он обнар-ружил их хр-рам, случайно. Ещё пар-ра деньков – и он найдёт повод пр-рижать адептов, чтобы они вер-рнули ему Жезл сами. Он сможет!

   – Сможет. Моя школа.

   Лейди Дафна скромно улыбнулась.

   – Но не оставляй его без присмотра. Жрецы упрямы, и добровольно со своими реликвиями не расстанутся, особенно с такими ценными. Жезл сам по себе сокровище, ему около трёх тысяч лет, насколько я знаю, и с каждой изъятой Искрой его ценность возрастает. Представляю, во сколько обошлось его выкрасть и сколько народу попутно убрать с дороги! А гнев Ану-бисса, отними у него подарочек, будет нешуточен. Лоу придётся нелегко.

   Она задумалась.

   – Мало добыть Жезл, нужно удержать его и не погибнуть. Он сам себя охраняет. Лоуренс Лохли – Стихийник, и с некромагией ему контактировать нежелательно. Конфликт природ… Кого же он думает приобщить к этому делу?

   Ворон торжествующе встряхнулся.

   – Ведьму!

   Хозяйка нахмурилась. Но промолчала. Птиц опять едва не подавился речью:

   – Он собирается вызвать… Нет, создать! Нет, концептуально смоделир-ровать…Уже всё готово для р-ритуала! Создать Тень!

   Леди Дафна потёрла подбородок.

   – Тень ведьмы? Так. Ага…

   И задумалась.

   Сделала неопределённый жест. Пальцы, словно раскрывшиеся лепестки, перехватили упавшее с ветки яблочко. Сверкнуло лезвие крошечного кинжала. Разрезав плод, Дафна Мансу протянула сочный ломтик Птицу, следующий отведала сама.

   – Ведьма, конечно, этому миру нужна, слов нет. Последняя попытка вызова оказалась не слишком удачной, кажется? Да, припоминаю, тот молоденький ведьмак… Жалко мальчика. Хотел покрасоваться и так глупо погиб. И ведь обидно, что с Тенью-то он уже к тому времени слился, теперь его уже не вернуть... Кто же следующая кандидатура, надеюсь, более удачная?

   – Ведьма с Земли! – торжествующе подпрыгнул ворон. – С Земли!

   – А-а! Вот это…

   Дафна откинулась на спинку плетёного стула, мягко подавшегося под ней и перетёкшего в форму кресла-качалки. Умела хозяйская мебель подстраиваться под невысказанные желания, умела.

   – Вот это сюрприз, – задумчиво протянула лейди. – Давненько тут не было никого из моих краёв… Что ж, поглядим. Очень интересно. Что ещё ты о ней знаешь?

   – Очень сильный потенциал. Но почти нер-раскр-рытый. Дар-р был запечатан лет до сор-рока, а потом, когда пр-роявился, наставника уже не нашлось. Из местных Знающих никто не р-рискнул… А сама она, обнар-ружив в себе магию, подавила…

   – Испугалась? Странно. Впрочем, такое бывает. Постой, около сорока, ты сказал? Сколько же ей сейчас?

   – Сор-рок пять.

   – Совсем девочка. Это, конечно, при условии, если здесь приживётся. Стало быть, Дара своего она боится или отвергает по убеждениям. А что? Если выросла в сугубо прагматичной среде, да ещё у родителей-атеистов, как многие дети её поколения… На Земле к сорока пяти годам личность давно сформирована, и бывает настолько закостеневшей, что дальше развиваться не хочет… Почему Лоуренс выбрал именно её, не знаешь?

   – М-м-м…

   Ворон смущённо сунул голову под крыло.

   Высунул.

   – Он помнит вас, моя лейди. И уверен, что лучшие ведьмы рождаются на Земле.

   Его хозяйка прикрыла ладонями зарозовевшие, словно у девушки, щёки.

   – Да?

   Вздохнула.

   – Приятно, когда о тебе помнят. Пять лет, конечно, для почти бессмертного – малый срок, но всё же… Ладно, отбросим сантименты. Уважение к памяти Наставницы – это, конечно, прекрасно, но Лоуренс Лохли слишком практичен, чтобы этим и ограничиться. Просто Орден Равновесия давно нуждается в ведьмовской магии, да и прямая связь между мирами ему не помешает; а ведьмы в этом деле лучшие. Я сама ему твердила, что земные магини сильнее и адаптивнее других иномирных. А главное, у них гибкая психика, и редко… как это?.. редко срывает крышу при переносе в мир иной и осознании собственного могущества. За сверхкороткую жизнь они вырабатывают умение приспосабливаться к меняющимся обстоятельствам, чего не скажешь о здешних долгожителях. Впрочем, раз на раз не приходится. Надо бы последить за этой одарённой: землячка, как-никак…

   – Кар-р? Зем-ляч-ка?

   – Соотечественница, друг мой легкокрылый. Приглядись, если будет возможность, понаблюдай за её Тенью. Может, придётся помочь… Не нравится мне эта ситуация как таковая. Кто ей блокировал магию? Кто затем снял блок и для чего? В таких случаях бывает, что проснувшийся Дар развивается стремительно, неподконтрольно и губит свою носительницу с первой же Волной. Справится ли она? Справится ли Лоуренс?

   Ведьма стряхнула со скатерти в густую траву горсть яблочных семечек. Проследила, как на лету засияло одно из них, как пронзило дёрн, пустило первый росток.

   – Вмешиваться пока не будем, – сказала неожиданно жёстко, словно подводя итог. – Посматривай. Мотай на… клюв. А там поглядим.

   И добавила, поморщившись:

   – Не нравится мне, что он вызывает её прямо сейчас. Молодую Тень послать за Жезлом? Авантюра. Даже если он просто воспользуется её силой, собранной в накопитель – риск велик…

ГЛАВА 1

Не все в жизни кончается плохо и не все хорошие люди умирают молодыми.

   Стивен Кинг. «Всемогущий текст-процессор»

   Поганая это штука – микроинсульт. И даже не особо утешает приставка «микро». Оно конечно, хорошо, что не разбило параличом, что руку-ногу не волочишь, и речь восстановилась всего-то за три дня… Да и как восстановилась: она особо и не терялась, лишь язык слегка заплетался, не поспевая за мыслью, да губы не сразу слушались, как после анестезии у стоматолога. За эту неделю, вздёрнув себя с койки, Регина успела побродить по больничным коридорам, заглянуть в стеклянные двери соседних палат и насмотреться на прочих жертв помолодевшего недуга. А заодно и наслушаться.

   И во всей полноте ощутила правоту опытных бабулек, сетовавших на скамейке у подъезда: в больницу лучше вовсе не попадать! Придёшь с пальцем – оттяпают руку. Пожалуешься на одно, а найдут кучу всего другого и как начнут стращать! И залечивать.

   И впрямь, наглядевшись на лежачих, мычащих, плачущих, кое-как шевелящих одной рукой или только пальцами, одолевающих вместе с логопедом первые за время восстановления слова, оставалось только порадоваться. За себя, любимую. Которую сия тяжёлая чаша миновала. Кому-то ещё предстоит добраться до самого дна, до её горчайшей гущи, рыдая от многомесячной или многолетней неподвижности – порой, окончательной и бесповоротной; ей же выпало лишь слизать пенку, совсем не пивную, но отдающую запоздалым ужасом перед тем, что всё могло бы оказаться куда хуже.

   И вообще: лежать бы ей сейчас… Когда её шарахнуло-то? Ага, в ночь под субботу. Значит, уже в понедельник похоронили бы. Нет, это если считать три дня, по православному обычаю, да если тело нашли бы сразу. Допустим, Жанка, что часто трезвонит по вечерам, в этот раз не дозвонилась бы и забеспокоилась. Впрочем, подруга в тот вечер собиралась в клуб, за «очередным последним шансом», и до завтрашнего полудня могла считаться вычеркнутой из жизни. А раз так – пока это она забила бы тревогу, пока вскрыли бы квартиру, вызвали и скорую, и полицию! Потом тело отправили бы в морг… (Тут Регина содрогнулась: думать о себе, как о «теле» оказалось неприятно.) Потом вскрытие. (Ещё ужаснее, просто отвратительно.) Но ведь положено; молодая, почти, здоровая баба – и вдруг померла; с чего бы это?

   Прервав затяжной приступ душевного мазохизма, она великодушно опустила дальнейшие, леденящие душу, подробности мытарств неупокоенного тела и перешла к финалу. К изящному полированному деревянному футляру, в котором, среди цветов, рассыпанных по белому атласу обивки, лежала бы она сама, бледная и красивая после услуг похоронного дел визажиста. Ну да, мало того, что её перекошенную морду пришлось бы приводить в порядок; надо ж ещё и швы как-то замаскировать. При вскрытии таких, как она, с характерным «поплывшим» лицом в первую очередь снимают скальп, распиливают черепную короб…

   Так, хватит!

   Наслушалась, довольно!

   Судорожно втянув воздух, со всхлипом, до занывших от холодного воздуха зубов, она зажмурилась и потрясла головой.

   Вот так, Регина Брониславовна. Всё это могло бы случиться именно с тобой, да не случилось; отделалась лёгким испугом и переживаниями. Видишь, тебе даже погулять разрешили, за хорошее поведение и отличные показатели, до того изумительные, что дяди в белых и нежно-салатовых халатах всерьёз засомневались в первоначальном диагнозе. Радуйся, что уже можешь бродить по открытой веранде. Весна, март, оттепель… Восьмое число миновало как-то без твоего участия – и отлично.

   А, чёрт…

   Только сейчас она вспомнила, что пятница, закончившаяся для неё столь печально, как раз предваряла праздники: это было седьмого марта. Значит, Жанка могла загулять надолго, с новым-то «последним шансом»… Да шут с ней, пусть отрывается, но вот то, что она забыла дату – нехорошо само по себе.

   С памятью вообще творилось что-то неладное.

   Нет, хвала всем святым, с ней не случилось приступа банальной амнезии, навязшей в зубах у поклонниц слезливых сериалов. Регина Брониславовна Литинских отлично помнила, как её зовут, кем она работает и где проживает; не забыла и год рождения, и своих родителей – увы, покойных, подруг, коллег, и прочая, и прочая. Даже события трагично закончившегося вечера могла пересказать почти поминутно. Перемыкало её лишь при попытке вспомнить, что же случилось, когда она открыла дверь в собственную квартиру. В тот момент в левый висок ей словно впилась игла и, кажется, пронзила глаз – такой яростной оказалась набросившаяся боль… И всё.

   Впрочем, её, по словам медсестры, так и нашли лежащей в прихожей, а незапертая входная дверь на хорошо смазанных петлях хлопала от сквозняка, чем и привлекла внимание соседки, бабы Шуры, чтоб ей жить ещё столько же, и полстолько, и четверть столько… Она-то и вызвала «Скорую».

   Так что помнить особо было нечего. А вот странные пустоты, обнаруженные Региной в собственной жизни… не то, чтобы пугали – беспокоили. Слишком уж много встретилось ей странных пустот в воспоминаниях. А началось всё с какой-то ерунды.

   Когда, на пятый день валяния на больничной койке, её вконец одолели скука с хандрой и достали соседки, жужжащие день и ночь о своих болячках, она выпросила у дежурной медсестры почитать хоть что-нибудь, чтобы не свихнуться. Вообще-то загружать мозги пациентам её профиля не разрешалось, но Регину причислили к «особо лёгким», а потому, поколебавшись, сестричка принесла ей из ординаторской забытую кем-то книгу в зелёном переплёте, со странными белыми фигурками на обложке, чем-то напоминавшими пришельцев. Ни фантастику, ни модное нынче фэнтези Регина, по жизни неисправимый реалист, не читала; но на безрыбье, как говорится, и рак рыба. А потому, вздохнув, пристроилась в постели удобнее, и открыла нежданно доставшийся подарок судьбы.

   Поначалу она лишь механически перебегала взглядом по строчкам, заранее предубеждённая, ибо в подобном жанре ничего путного и познавательного быть по определению не может. Просто надо же как-то скоротать время! Но после первых же абзацев, зазвучавших в душе нежной музыкой, что-то в ней дрогнуло и поплыло, как расплываются на солнце брусочки забытых за разговором эскимо. Как влюблённые порой не замечают сладких и липких подтёков на пальцах, так и Регина вдруг забыла и о жёстком ложе, и об обшарпанном потолке неухоженной горбольницы, и даже не слышала уборщицу, зудящую о загнанных далеко под кровать тапочках.

   «…щенки тумана разгуливают по всему дому, ластятся к домочадцам, иногда забираются на колени к посетителям. Они идеальные домашние любимцы: хлопот с ними немного, только и дел – следить, чтобы в кувшин с водой никто сдуру не залез, а то ведь растает, жалко. А больше никакой возни: щенки тумана питаются человеческим вниманием, а лужицы, которые они иногда оставляют на половицах, быстро высыхают сами, наполняя дом ароматом сырости и меда, так что не приходится тратиться на благовония. “Следует признать, когда я сама была кошкой, я доставляла своим опекунам куда больше беспокойства, – а ведь они считали меня тихоней и умницей”, – думает Триша».

   «…И сейчас в кофейне пусто: только Триша, Франк и новый, незнакомый аромат. Он усилился, сгустился, приобрел почти видимые глазу очертания и даже, кажется, вес – того гляди на стул усядется и потребует, чтобы его развлекали беседой».

   «…Когда ночь опустилась на Город и трава в саду запахла свежими морскими водорослями, а толстые домашние светляки лениво потрусили по садовым дорожкам на свои обычные места…»

   «…– Изредка я становлюсь птицей, – объясняет она. – Если вдруг что, постарайтесь, пожалуйста, на меня не охотиться. Я крупная, когтистая и сердитая птица. Меня и гладить-то в таких случаях не стоит».

   …Куда-то подевалась опостылевшая палата, голоса соседок притихли и растаяли на периферии сознания. Остался чистый, омытый волшебными дождями, недавно рождённый Мир, поджидающий новых жильцов, гостей и чудес, познавший, что он и сам – чудо, и радующийся сему факту, прекрасному и удивительному.

   «…– Надолго вы или нет, в любом случае я вас никуда не отпущу, пока не расплатитесь за кофе. Он у нас дорогой: каждая чашка стоит хорошей истории. Но, кажется, вам обоим наше с Тришей гостеприимство по карману: вы же знаете много славных историй, верно? Имейте в виду: всякая история хочет стать рассказанной, как всякое семечко хочет прорасти. Когда человек носит в себе слишком много нерассказанных историй, он начинает сутулиться, голова его ноет по утрам, а сны начинают повторяться – одно и то же, из ночи в ночь, сущий кошмар!»

    «…Когда человек носит в себе слишком много нерассказанных историй…»

   Триша… Нет, Регина, сперва не поняла, что её вдруг так задело. Зацепило настолько, что она так и застыла взглядом на только что прочитанном абзаце.

   История.

   Когда человек носит в себе…

   … слишком много историй…

   Она осторожно прикрыла книгу, осторожно отложила её на тумбочку, осторожно, будто голова грозилась вот-вот взорваться забытой болью от малейшего движения, откинулась на подушку. Уставилась в потолок, на уже знакомую, змеящуюся по диагонали трещину.

   Слишком много историй…

   Почему её так растревожила эта фраза? Отчего ей неловко, стыдно, как… как отличнице, понявшей внезапно, вдруг, уже сдавшей тетрадь с домашним сочинением, что на самом-то деле она спорола полную фигню, что ждали от неё другого, принимая за взрослого, серьёзного человека, и скоро учитель откроет её работу в предвкушении чего-то выдающегося, но разочарованно отбросит ручку, даже не зная, что поставить. Двойку вроде бы рука не поднимается, а на троечку не тянет, даже с огромным минусом…

   Вот ведь живут иногда люди: не только персонажи, но и вполне себе реальные, живые люди. Копни их прошлое – а там!.. На сотню романов и столько же джезв «Огненного рая» наберётся. А то и больше.

   И те самые полированные футляры с атласной подкладкой и вонючими лилиями, в которые однажды замуруют их тела в двух метрах под землёй, их совершенно не пугают. В отличие от Регины. Потому что им некогда. Вот ещё – о какой-то ерунде думать, когда жизнь ярка, полна и кажется бесконечной.

   А у неё самой найдётся ли хоть одна история? Не смешной случай, не курьёз, над которым можно поржать в курилке или на сабантуйчике, не сплетня – а История с большой буквы, которую не стыдно рассказать даже незнакомцам. Та, что раскрыла в тебе неизвестные раньше чувства, подтолкнула к подвигу или просто к хорошему делу, красивому решению, гениальной мысли. Чтобы тобой тихо восхитились и втайне, а то и открыто позавидовали.

   Даже незамысловатые байки об амурных победах бывают порой искромётны и поучительны. Даже враньё об охотничьих и рыбацких подвигах. А уж если выпадет рассказать о спасении… пусть не мира, но хотя бы лошади, угодившей в трясину, или старушки, у которой под рукой не оказалось нитроглицерина; или о выуженном из бассейна, нахлебавшемся с испугу новичке – в глазах слушателя ты уже Герой.

   Регина, поначалу шутки ради, как бы красуясь перед собой, попыталась выудить из памяти нечто подобное. Не смогла. И вот тогда-то испугалась в первый раз.

   Вроде бы она отлично помнила свою жизнь, лет до тридцати не особо изобилующую событиями, но и не скучную. Правда, слишком монотонную и правильную, с почти идеальными и невероятно скучными родителями… Немного деспотичными, в чём она решилась признаться лишь несколько лет назад. Тридцатилетие своё, к примеру, помнит, и то, как, взбесившись от фальшивых поздравлений и фальшивых улыбок маминых подруг – чего припёрлись на дочкин юбилей, делать нечего, что ли? – впервые в жизни закатила истерику. Наорала на мать, что, в конце концов, пусть всех этих тёток приглашает на свой день рождения, а ей хочется видеть тех… кого хочется. Помнит, как перехватила у выхода Жанку, на которую напустилась родительница, попрекавшая дурным влиянием, как сбежала с ней из дому. Думала, что до вечера, оказалось – навсегда. Как через месяц выскочила замуж. Как через полгода развелась, когда вдруг поняла, что увлечение новоявленного супруга готикой, чёрной магией и мессами на самом деле не чудачество, а самая что ни на есть шиза: доверить такому папочке возможных детей она бы ни за что не решилась. Отбилась кое-как от Олежкиных родителей, которые едва не на коленях умоляли не бросать сыночка, угодившего, оказывается, уже в третий раз в психушку. Да вы что, ребята, я жить хочу! И жить нормально, с нормальным мужем; а такое не лечится! Да, выходит, не любила, по глупости за него выскочила, да, простите, ну, так получилась, мерзавка я и сволочь… Простите, люди добрые.

   Развод помнит. Кочевания по квартирам. Молчание родителей. Потом, когда её повысили до директора по персоналу на крупнейшем в области металлургическом комбинате, когда вполне легальный, заслуженный собственной головой – а не иным местом! – заработок позволил обзавестись, наконец, собственным жильём, она почувствовала себя, наконец, состоявшейся, независимой…

   И одинокой.

   И мудрой.

   И готова была поехать в знакомый до боли дом, с цветами и слезами, оставалось лишь дождаться, когда постаревшие и, наверняка, тоже одинокие папа и мама вернутся из Египта…

   … но вместо катарсиса прощения – лишь похоронить их. Так и не успев проститься. Ведь с тем, что остаётся после авиакатастрофы, особо не поговоришь, да и в лицо не глянешь в последний раз. Хорошо, если будет что-то вмуровать в стену колумбария. Хоть прийти потом, вглядеться в молодые лица на фотографии… Общайся теперь, сколько хочешь.

   Почти пять лет прошло…

   Психолог горбольницы, выслушав рассказ о неладах с памятью, покачал головой, расспросил о том, о сём, и подвёл к мысли, что затянувшаяся со дня гибели родителей депрессия и привела, в конце концов, сюда, на больничную койку. Надо, дескать, переосмыслить жизнь, сделать выводы и отпустить прошлое, ибо, пока мы в него глядим, неуважительно показываем задницу будущему. Нехорошо. А провалы в памяти? – спросила Регина. Почему я… как тот Леонов-Доцент: «Тут помню, тут не помню» ? Начинаю вспоминать какой-то определённый год – и словно вижу склеенную кое-как киноплёнку с вырезанными кадрами. Допустим, ездила в Прагу, но абсолютно не помню ни города, ни самой поездки, только факт, что она была. Вот уж пожалеешь, что не вела дневник, даже в соцсетях не сидела по недостатку времени… Помню, что провела изумительные Новогодние праздники в прошлом году – но вот с кем, где? Ни-че-го в голове не осталось! Что за ерунда?

   Это последствия недавнего шока, вздыхал дипломированный психолог. Голубушка, всё-таки инсульт – серьёзное испытание для мозга. Да, удивительно, что память словно прорежена; но, возможно, с этими временными участками связано что-то неприятное, ужаснувшее вас? Игры подсознания – хитрая штука… Но вы же владеете целостной картиной своей жизни? Вот видите! Ничего, пройдёте реабилитацию, успокоитесь, разберётесь, наконец, со своей затяжной депрессией – и, рано или поздно, всё встанет на свои места.

   …Вспоминая эту беседу, заброшенную книгу, унылую бессонницу под колючим даже в пододеяльнике одеялом, непонятную печаль по непрожитой Истории – что, может, тоже шиза, как у бывшего мужа? – Регина поглядывала с больничной веранды на жиденький парк, на одинокие, ещё не согнанные мартовским солнцем, почерневшие снеговые кочки и пыталась бороться с очередным приступом тоски.

   – Может, оно и лучше было бы – взять и не очнуться? – не выдержав, спросила вслух, благо, никто рядом не крутился. – Кому она нужна, в сущности, эта моя никчемушная пустая жизнь? Что и кому я пыталась всё это время доказать? А? И главное – зачем?

   Разумеется, ей никто не ответил. Где-то вдалеке, за голыми деревьями, плохо сдерживающими звуки большого города, вжикали автомобили, гудел поезд; в небе, оставляя белые пухнущие следы, прокладывала трассу тройка реактивных самолётов. С ветки ближайшего тополя косилась большая чёрная птица, точь-в-точь Ворон из фильма о Кае и Герде… Вздрогнув, будто его застукали с поличным, гипотетический ворон едва не свалился с ветки, каркнул негодующе и, сорвавшись с места, улетел. Кому тут было отвечать?

   – Как-то, однако, надо жить дальше, – вздохнула она. – Работу, что ли, сменить? Уехать к чёрту на рога? Сил уже нет, всё достало…

   И поняла, что сказала, наконец, то, в чём давно боялась признаться.

   Вот оно.

   Достало.

ГЛАВА 2

Во время испытания стекаются все беды.

   «Остаться в живых (Lost)»

   Она надеялась, что хотя бы дома, в котором и пресловутые стены помогают, в голове прояснится; развеется, наконец, зыбкий туман, затягивающий временами сознание, пройдёт несвойственная ей, уже надоевшая апатия. Тем более что лечащий врач выписал её с лёгким сердцем, хоть и несколько недоумевая: видимо, всё же сомневался в диагнозе, но кто о таком говорит вслух при пациенте? Во всяком случае, очень немногие. Приступы полнейшего безразличия и отупения легко объяснялись лошадиными дозами успокаивающих средств, которые Регина твёрдо решила дома не принимать, желая, наконец, вернуться к кристальной чистоте рассудка. Несмотря на положенный ей месяц больничного она собиралась выйти на работу через неделю. Потихоньку-полегоньку подготовить дела к сдаче – и… Пока не остыло стремление убраться куда угодно, к чёрту на рога, в самом деле, лишь бы не видеть опостылевшей действительности.

   Разумеется, она помнила мудрое высказывание, что, куда бы человек ни поехал, повсюду будет таскать за собой самого себя. Так оно и есть. От нажитых тараканов в голове сразу не избавиться. Но сделать это всё же легче, если не остаётся рядом привязок-якорей, упорно тянущих к прошлому, где спокойнее, надёжней… Проверено, знаем. Регина-то в своё время и замуж выскочила, чтобы не возвращаться в родительский дом, к домашнему рабству. Кому сказать – не поверят: взрослая женщина, а когда-то сжималась от страха при мысли, что мамочке не понравится её поступок, мама не одобрит… Или: что скажет папа? Как они огорчатся, если она не оправдает их надежд? Абсурд, вроде бы, но до того памятного тридцатника она не находила сил сбросить ярмо родительской опеки и удушающей любви. На то же, чтобы изжить окончательно чувство вины и желание вернуться, понадобилось десять лет.

   Но сегодня речь шла не о бегстве или скороспелом замужестве. Регина собиралась продумать дальнейшую жизнь, не поддаваясь эмоциям и порывам. Для правильного решения и нужна была ясная голова. Отдых в родных стенах. Крепкий полноценный сон. Анализ ситуации – и спокойствие, спокойствие…

   Ага, как же.

   Познаешь тут дзен, когда сперва едва не психанёшь из-за таксиста, перепутавшего улицы Строителей и Машиностроителей, потом продрогнешь на ледяном ветру, хоть от машины до подъезда десять шагов... Морозы, знаменитые мартовские морозы всё же ударили в ночь, да ещё с пургой, перешедшей в обильный снегопад, что унялся лишь к полудню; так что эти десять шагов Регина брела, как через поле, выдирая ноги в лёгких сапожках из свеженаметённых белых барханов. Единственный на три двора дворник не успевал расчищать дорожки к подъездам…

   А потом на лестничной площадке выскочила из квартиры досужая баба Шура-спасительница – вот словно сердцем почуяла, что соседка объявилась – и запричитала:

   – Ой, Региночка, живая, ну, слава те хоссподи! Вернулась? Выписали? Не рано ли? А то, глянь, плохая какая, краше в гроб кладуть… Не нужно ли что? Ты только скажи или в стенку стукни, я бабка крепкая, ещё сгожусь куда сбегать, в аптеку там, или к батюшке, пригласить пособоровать…

   Регина вымучено улыбнулась.

   – Спасибо, баб Шур. Сказали – всё в норме, жить буду, и даже, вроде бы, неплохо.

   – Ну да, ну да… А ты всё-таки побереги себя, пожалей-то, а то вон и с лица вся синяя, как покойница, прости-хоссподи, и ноги еле волочёшь. Куда это годится – мощи такие выписывать? Давай, помогу...

   И даже всерьёз попыталась поддержать под локоть, пока она доставала ключи.

   Памятуя, что ежели б не бабкин звонок в скорую, то пятничный вечер мог оказаться для неё последним, Регина стиснула зубы и, в пику назойливой грымзе, улыбнулась ещё шире.

   – Это я от больничной жратвы чуть живая, баб Шур, чесслово! Ты же сама, поди, знаешь: там для всех диета номер десять, на цвет лица влияет отрицательно. Ничего, сейчас борща наварю – и живо пойду на поправку. Тебе спасибо, баба Шура, что в беде не оставила: с меня пирог и вечная благодарность, ты же знаешь!

   Убедившись, что её человеколюбие оценено, соседка выпустила-таки Регинин локоть и отступила.

   – Да что ты, что ты! Я ж не спасибо ради, я по доброте… Точно, ничего не нужно? Ну, отдыхай, отдыхай, а то глядеть на тебя страшно, болезная ты наша.

   Переборов желание плюнуть на бабкин след, Регина, нарочито не торопясь, открыла дверь, закрыла за собой, шваркнула сумочку и ключи на тумбу и, подавив рычание, прислонилась спиной к холодной дверной поверхности. Ну, бабка!.. Впрочем, есть и от неё польза: апатию как рукой сняло, на смену ей пришла здоровая злость, и это, пожалуй, было первой сильной эмоцией, испытанной с роковой пятницы.

   – Да дай бог тебе здоровья, баба Шура! – сказала она громко. И расслышала на площадке торопливо удаляющиеся шажки и щёлканье замка. Вот так. Не дождёшься, соседушка, не отвампиришь. Хоть всё это, конечно, хрень насчёт энергетического вампиризма, но чувство удовлетворения от того, что не повелась на развод, не закипела, не взбеленилась – грело душу.

   Однако что там она несла про «краше в гроб кладут»? Регина сбросила шапочку, щёлкнула выключателем и подошла к большому зеркалу. Доля правды в словах сердобольной перечницы была. Побледневшая, осунувшаяся, с тенями под глазами, потускневшими волосами, собранными в простецкий хвост, Регина мало походила на всегдашнюю, ухоженную, следящую за собой пусть без фанатизма, но с известной тщательностью, появляющейся у многих женщин после сорока. Приучив себя во всём находить положительные стороны, она изучила своё отражение, втянула и без того запавшие щёки…

   Марлен Дитрих для такой аристократично выпирающей линии скул удалила, говорят, несколько коренных зубов, а тут и без того отличный результат. Линия скул, да… Вздохнула. Что ж, будем менять имидж. Хороший бонус к новой жизни!

   Скинула пальто, сапоги, успевшие подмокнуть от растаявшего снега, прошла в зал к любимому креслу, да так и замерла.

   По жизни она была аккуратистка. Одно время, правда, год-другой после побега от родителей, со спокойной совестью позволяла себе полный бардак в мужниной квартире. Во-первых, его атрибутика – готовые и недоделанные амулеты, талисманы, свечи, балахоны, расписанные мистическими знаками, какие-то баночки с хрен знает чем, пучки сухих и заплесневевших трав – валялась по всем углам и к прибиранию была запрещена. Во-вторых, освободившись от родительской тирании, она изгнала прививаемые когда-то привычки, вроде ежедневной уборки и постоянной тряски над чистотой в доме. Потом, когда фаза детского протеста миновала, да и развод остался за плечами, Регина с удивлением поняла, что бытовой хаос изрядно надоел и жить в нём некомфортно. А когда не под кого подлаживаться, выясняется, что есть внутренняя потребность в упорядочивании, в эстетике пространства, наконец. Чтобы окружали тебя вещи, которые нравятся, чтоб было их ровно столько, сколько нужно, чтобы мило глазу и сердцу. И уж в собственной квартире обустроила всё, как хотелось. А поскольку жила она одна, ревностно охраняя свою «берлогу» и даже во время недолгих романов не пускала к себе в святая святых, а встречалась на стороне – так и получалось, что порядок у неё, на зависть подругам, поддерживался идеальный. Это и впрямь нетрудно, если ты одинока.

   Но сейчас по квартире будто Мамай прошёлся.

   – Это что ж такое? – спросила она растерянно вслух.

   Конечно, такого кавардака, как в детском стишке: «Был на квартиру налёт? К нам заходил бегемот?» не было. И жуткой картины разгрома после обыска, что иногда показывают в фильмах, не наблюдалось. Не погром, не разорение, но всё же… Первое, что бросалось в глаза – зияющие пустоты на книжных полках. Будто кто-то намеренно изъял определённые тома, сочтя остальное недостойным внимания, или просто рук не хватило, чтобы унести. Исчез музыкальный центр с коллекцией дисков. Испарился её портрет, написанный каким-то начинающим художником, когда Регине было лет семнадцать; единственная вещь, которую она забрала из родительской квартиры, уступив наследство тётке, отцовой сестре… Содержимое платяного шкафа убавилось вдвое. С ёкнувшим сердцем Регина метнулась к секретеру, достала заветную шкатулку. Немногие драгоценности испарились. Деньги, впрочем, и немалые – заначка для круиза по Франции, которую нынче она хотела использовать совсем в иных целях – к немалому изумлению оказались нетронуты. Спасибо и на том… Странные воры.

   Она вернулась в прихожую и осмотрела замок. Тот оказался без царапин, без… «следов взлома», как пишут в криминальных хрониках. Регина торопливо вдела в паз головку дверной цепочки и задумалась.

   Неприятно, конечно, но если учитывать, что какое-то время, пока она тут валялась весь пятничный вечер без сознания, а потом её увезли, а квартира оставалась без присмотра – кто угодно мог воспользоваться ключами, которые баба Шура передала ей лишь незадолго до выписки. До этого, как соседка писала в записочке, она заходила поливать цветы и приглядывать за хозяйством. Перекрыла газ, воду, даже догадалась отключить роутер… Не-ет, не будет баба Шура у себя под боком гадить, она, хоть и вредная, хоть с закидонами, но не дура, да и алчности в ней нет. А вот её племянники, что вечно у всего дома на опохмелку клянчат – те могли… Ладно. Разберёмся.

   …В ванной и на туалетном столике пропала новая косметика. И духи. Ну, это понятно, не особо щепетильные покупатели возьмут задёшево и хороший парфюм, и нераспечатанные помады; но зачем вору понадобилась её любимая кружка из Ломоносовского фарфора, спрятанная в закрытом кухонном шкафчике? И в пару к ней сахарница с крошечным заварочным чайником? Устав от этих загадок, Регина махнула рукой – после, всё после! – залила в фильтр свежей воды, сполоснула чайник и, в ожидании, когда можно будет поставить его на огонь, присела на табуретку. Машинально потянулась к отсутствующему телефону. Вот она, привычка… Мобильник обычно кочевал с ней по всему дому, и, пребывая на кухне, она пристраивала его на одно и то же место: на полку, рядом с блендером. А сейчас совсем забыла, что телефон пропал: затерялся где-то в цепочке передвижений её бесчувственного тела из прихожей в «Скорую», затем в приёмное отделение, затем в реанимацию, затем в палату… И она вроде бы с этим уже смирилась. А вот теперь, вспомнив, ни с того, ни с сего подумала: а не один ли это вор постарался?

   Уткнувшись лицом в ладони, потёрла лоб.

   Так и до паранойи недолго…

   Спокойно, Регина, спокойно. Всякие неурядицы могут случиться с людьми, когда они падают без сознания, и далеко не все вокруг в это время кристально честны. Надо будет – она это дело раскрутит, но сохраняя при этом душевное равновесие и не скандаля, ибо сейчас ей, как никогда, нужно поберечь нервы. Иначе кому она будет нужна, новая жизнь, без неё самой?

   Без мобилы, конечно, непривычно, но проблема решается просто. Салон под боком, в её же доме, только зайди с фасада. К тому же, у неё есть…

   Словно отвечая на её мысли, в зале тренькнул телефон. Стационарный, оставшийся ещё от прежних хозяев квартиры. Регина тогда не хотела платить за новый номер, но подумала – и хозяйственная жилка в ней взяла верх. Абонплата при её заработке составляла сущие копейки, так что пусть аппарат стоит, не жалко… Иногда и пригождался. Вот как сейчас…

   Она сняла трубку. Наверняка трезвонит Жанка, у неё единственной из подруг номер не только мобильного, но и этого телефона.

   – Слушаю.

   В трубке раздался всхлип.

   – Сволочь ты, Ринка, какая же ты сволочь… Сучка недорезанная, это всё из-за тебя!

   Она так и села, где стояла, прямо на пол.

   – Кто это? Вы что, с ума, что ли, сошли?

   – Сука ты, Ринка, – видимо, взяв в себя в руки, холодно и зло повторила неизвестная. – Он умер, слышишь? Из-за тебя! От тебя уезжал, не знал, как отвязаться! Ну, трахнулись вы с ним разок на стороне, ну, добилась ты своего, а так-то зачем? Оставила бы его в покое, глядишь…

   – Я не пони…

   И вдруг волна ужаса нахлынула на неё. Она узнала.

   – Марина, ты что несёшь? Что ты несёшь, а? Я только из больницы, десять дней там отлежала, как я могла с кем-то трахаться? Ты что себе навыдумывала? Ты меня слышишь? Что, с Игорем что-то случилось, да?

   – Он умер… – безжизненно повторила Маришка Никитина, бывшая одноклассница, бывшая лучшая подруга, однажды умыкнувшая у неё парня, но, вроде бы, давно прощённая и забытая.

   – Что происходит? – тихо спросила Регина. Даже не у той, что звонила – у себя. – Марина, я, правда, только сейчас верну…

   – Ты всё врёшь, а он умер. Будь ты проклята! Не смей даже приходить на похороны, слышишь? Чтоб я тебя завтра не видела! Да чтоб ты вообще сдохла!

   И гудки, гудки, гудки…

   Она осторожно дотянулась до верха тумбочки, положила трубку, не вставая. Ноги вдруг сделались какими-то неживыми. Трубку-то положила, а руку не убрала, так что, когда раздался новый звонок, лишь вздрогнула, сжала её крепче и подняла вновь.

   – Да?

   – Ой, Ринка! – выдохнула Жанночка-Жанетта-Жанка, балаболка, добрейшей души существо, хоть и легкокрылое и легкомысленное, несмотря на возраст, но наивернейшее. – Ты уже дома, да? Ой, я дура; раз с этого телефона отвечаешь, то конечно, дома… Прости, что не встретила в больнице: такие пробки из-за снега, что не успела. Я сейчас приеду, я скоро! Ты не выходи никуда, я и в магазин забегу, и всё, что нужно, возьму, не дёргайся! Я…

   Она тараторила без устали, но чувствовалась в её бодрости какая-то фальшивая нота. Должно быть, говори они сейчас в живую, без посредства проводов и волн – старательно отводила бы глаза в сторону, лишь бы не смотреть, лишь бы себя не выдать…

   – Ты при деньгах? – наконец отмерла Регина. Надо было бы сразу спросить про Игоря, но, боясь услышать ответ, она прикрылась другой темой, нейтральной.

   Жанна с облегчением выдохнула:

   – Ну конечно! И с картой! Что купить?

   – И при паспорте? Слушай, загляни по дороге в салон, купи мне какой-никакой простенький телефон с симкой, а то я все старые повыкидывала, а свой потеряла. Сделаешь?

   – Конечно! Жди, я уже рядом!

   …Потом они с Жанкой пили, наконец, чай с «Прагой», Регина то и дело осаживала подругу, порывавшуюся, на манер бабы Шуры, то поддержать её под локоток, то что-то сделать самой. И, наконец, не выдержала.

   – Жанночка, погоди ты о работе. Это я и сама узнаю, когда выйду. Ты вот что скажи: что там, у Никитиных случилось? Мне Марина звонила и как-то странно себя вела…

   Запнулась.

   Подруга переменилась в лице.

   – Рина, ты только не волнуйся…

   – Да я не волнуюсь. – А у самой аж горько во рту стало от ожидания. – Давай, говори, не тяни.

   – Игорь… вчера разбился. Насмерть. Ехал в ночь от какой-то бабы, дорога ледяная, видимости никакой – метель же, сама помнишь. Ну и вынесло его на встречку, прямо под внедорожник. Оба всмятку, МЧС растаскивало. Обоих, говорят, из машин выпиливали… Ой!

   Она зажала рот и уставилась на Регину круглыми глазами.

   – Ужас, – сказала та потерянно. – Просто ужас. Трое детей остались, мать больная… Маринка по нему всегда с ума сходила, каково ей теперь…

   Запнулась, вспомнив давешний звонок. И как-то отстранённо подумала, что жена Игоря, ревнивая как чёрт, скорее всего, приняла её за ту самую бабу, от которой возвращался муж. Ну да, был у Марины когда-то повод ревновать: лет двадцать назад. Но потом-то! С чего она так взбеленилась?

   Впрочем, с женщины в её состоянии что возьмёшь? И Жанке, пожалуй, о её наезде знать не нужно.

   Кажется, былое безразличие опутывало её вновь. Или это подсознание защищало, смягчая шок от смерти когда-то близкого человека? Шут его знает. Но на какое-то время она вновь почти погрузилась в милосердный туман забытья…

   – Рин, а тебе его совсем-совсем не… ну, не жалко?

   Вздрогнув, она очнулась и увидела в глазах подруги чистое детское недоумение, даже растерянность.

   – Да как же не жалко, – вздохнула Регина. – Столько всего между нами было… И первая любовь, как-никак, такое не забывается. Жан, ты на меня не смотри так, я, кажется, ещё под успокоительными. Там, в больнице, чем нас только не пичкали. Рыдать потом буду, дня через три, когда отойду.

   – А, ну да, – спохватившись, забормотала подруга. – Я так и подумала. Ты правда не очень переживаешь? Ой, что это я говорю, идиотка!

   – Когда… хоронят?

   На последнем слове Регина запнулась. Сердце болезненно сжалось, и в носу, наконец, предательски защипало.

   – Завтра в десять, – выдохнула Жанна. – Он некрещёный, так что отпевать не будут, сразу от дома на Нижнее кладбище повезут. Ты… как? Не надо бы тебе… Разволнуешься, мало ли что – шарахнет в голову снова. Или нет, может, опять напьёшься своих таблеток да съездишь со мной? Не простишь ведь себе, если не проводишь! Ты только близко не подходи, чтобы Маринка не увидела. Там наших много будет, за ними постоишь, ребята тебя прикроют.

   Она говорила торопливо, глотая слова, жалостливо поглядывая, словно Регина ну до того убита горем, будто они с Игорёшкой расстались не двадцать лет назад, а лишь вчера. Впрочем, Жанночка всегда страдала излишним романтизмом и умела раздувать из малейшего намёка такого слона, что и Достоевскому с Бальзаком не приснится.

   Хотя, конечно, Игоря было жалко. Невыносимо. И как первого и незабываемого, и как друга, и… как ровесника. Почему-то смерть одногодков или тех, кто моложе, всегда задевает сильнее. Когда уходят старшие – это как-то в порядке вещей, так уж мир устроен: а вот когда одноклассник, с которым ты за одной партой столько лет отсидишь…

   …Жанна пробыла до позднего вечера и ушла с явной неохотой, лишь спохватившись, что у неё с кем-то назначена встреча. Не иначе, как с «последним шансом». После её ухода, уже собираясь ко сну, выйдя из душа с полотенцем на голове, Регина вдруг подумала, что отчего-то не может представить себе Игоря нынешнего. В её памяти он так и остался двадцатипятилетним. Мистические ножницы, проредившие кадры её жизни, прошлись, оказывается, и по его образу. Она пошарила в тумбочке под телевизором, где хранилась целая кипа фотоальбомов; старых, конечно, после окончательной победы цифровой и компьютерной техники над фотоискусством надобность в них отпала. Но ведь должны были сохраниться свадебные фото Никитиных, кадры с корпоративов, куда супруги выезжали уже с детьми… Должны были.

   Вот только на их месте в альбоме шуршали пустые плёночные кармашки, кое-где надорванные. Будто чья-то недобрая рука зло и целенаправленно изъяла из прошлого Регины саму память о бывшем возлюбленном.

ГЛАВА 3

Когда всё плохо, любая мелочь может стать последней каплей.

   Макс Фрай. «Большая телега»

   Ночью мороз ударил под сороковник. Давно такого не случалось в их чернозёмном краю; последние зим десять стояли на удивление мягкие, а традиционные мартовские стужи, «когда отчаянье берёт », проскакивали как-то несерьёзно, словно для галочки… Поэтому увидеть на снежном гребне из откинутого с тротуара снега кучку заиндевевших воробьиных трупиков стало для Регины шоком. Ветер ерошил пёрышки на навсегда застывших тельцах. Ёжась, поджимая лапы, спешили в убежище бродячие коты, не обращая внимания на неподвижных птиц; сигналила откуда-то издалека Жанка, не нашедшая места для парковки, а Регина всё не могла отвести взгляд от пёстрых комочков, в которых больше не оставалось жизни…

   «Дурное предзнаменование». Так, кажется, ляпнула нехорошей памяти Анна Каренина брату Стиве. Именно что дурное. Предзнаменование. Жуть. Плохое слово. Плохое событие. Плохой день, ай-ай-ай, какой плохой… И щёки от стужи немеют сразу, и пробираться до Жанкиной «Реношки» придётся через весь двор, сквозь вонючие дымовые столбы от разогревающихся машин и вялый мат выдохшихся автовладельцев, добрая половина которых обнаружила аккумуляторы разряженными… И на сердце скребёт.

   – Жуть какая-то, – пожаловалась подруга, пытаясь отрегулировать поток тёплого воздуха, упорно отчего-то не желающий отогревать всё лобовое стекло, а лишь выдувший прозрачное окошко перед ней самой. – И без того еле добралась, сколько времени потеряли… Ой, опоздаем!

   – Да ладно, тут ехать то два квартала, – пробормотала Регина, всё ещё полная мрачных предчувствий.

   Жанна поперхнулась леденцом, привычно сунутым за щёку при очередном отвыкании от курения, и уставилась на неё:

   – Рин, ты чего? Какие два квартала? Никитины уже седьмой год, как на Космонавтов переехали! Ты ж сама…

   Осеклась, пробормотала, отведя глаза:

   – Сама рассказывала, как с Игорешкой там встречалась, пока Маринка с детьми в Турцию летали…

   Регина так и застыла.

   – Я рассказывала? Ты что? Когда это было?

   – Да в сентябре, разве не помнишь?

   Жалостливый голос так и хлестнул по нервам.

   – Не помнишь? – тихо повторила Жанка. – Рин, как же так, а? Это после чёртова инсульта, да? А я гляжу, ты и вчера всё тормозила…

   – Не помню, – сдавленно ответила Регина. И вдруг шарахнула кулаком по пластиковой панели. – Не помню, не помню ни хрена! Да что со мной такое?

   Застонав, уткнулась лицом в ладони, угнулась вперёд.

   – Ну как же, так? Как же так? Амнезия ведь или есть, или её нет, а тут – будто кусками выдрано всё! Не помню! И дома хрень какая-то… Фотографий нет, книг нет, тряпок нет… Что это? Что?

   – Ой, Рина, Рина, Риночка, Региночка, ты только успокойся, ладно? На-ко вот, хлебни!

   Подружка не только лепетала, но и дело делала. Отведя ладони от лица, Регина обнаружила прямо перед глазами флягу. Поспешно перехватила. Да. Обжечь горло, пищевод чем-нибудь едким, да хоть кислотой – вот то, что сейчас насущно необходимо, иначе она просто с ума сойдёт. Коньяк упал в желудок огненным шаром, непостижимым образом взорвался где-то в голове…

   …и принёс желанное спокойствие вкупе с вновь затуманенным разумом. Впрочем, не совсем уж поплывшим: просто она словно со стороны себя видела и слышала. А внутри всё умерло. Или отключилось. Хорошо бы навсегда.

   Оказывается, Жанночка уже вырулила на проспект и влилась в поток машин. Вот и славно, вот и хорошо, они всё же успеют, подумала Регина. И сглазила. Четверти часа не прошло, как «Реношка» чихнула двигателем и стала, как Сивка-Бурка. Как лист перед травой. Жанка тихо взвыла, ругнулась и застучала ладонями по рулю.

   – Чтоб тебя, образина!

   Регина уставилась на шестнадцатиэтажную высотку, одну из трёх в жилом комплексе по ту сторону дороги.

   – Это… здесь? – спросила неуверенно.

   – Ну, хоть что-то узнаёшь, – выдала подруга, снова и снова пытая зажигание. – Гадская сила, уже скоро вынос… Слушай, Рин, беги. Беги без меня, оно тебе важней, ей-богу! Мне тут теперь долго торчать, вот печёнкой чую, всеми потрохами, что долго. Не брошу же я машину посреди дороги, я даже на обочину не зарулю, гадская сила…

   Не печёнкой, а всем нутром Регина вдруг поняла: не зарулит. Не выйдет. Не вместе с ней, во всяком случае. Нечто, не подвластное разуму, просто не выпустит Жанку из машины, пока она сама здесь. А значит, идти, прощаться с Игорем надо одной. Отчего-то так нужно. То ли коньяк нашептал, то ли и впрямь продолжала твориться какая-то мистика, но твёрдое знание, что сделать это придётся, осело в голове накрепко.

   Молча она вышла из машины, даже не закашлявшись от едкого морозного воздуха, ободравшего лёгкие. Аккуратно прикрыла дверцу. На автомате шагнула к переходу, до которого было метров пять, подняла руку в нетерпении – только что зелёный человечек на пешеходном светофоре сменился красным, а ждать не хотелось – и вот чудо: поток машин, тронувшийся было с обеих сторон, застыл, пропуская одиночную женскую фигуру в длинном пальто, отороченном лисьим мехом. Она шла, почти не глядя по сторонам, да и перед собой ничего не видя, словно увлекаемая таинственным зовом, который тянул её за собой бережно, но торопливо, по кратчайшему расстоянию к ему одному ведомой цели.

   Словно по наитию она юркнула под арку между домами и оказалась в просторном дворе, обрамлённом, как крепостной стеной, тылами многоэтажек. По периметру хоккейной коробки, которую пришлось обогнуть, приткнулось множество иномарок; возле одного из подъездов собралась уже порядочная толпа мужчин и женщин со скорбными, багровыми от холода, а потому плохо узнаваемыми лицами. Не во всех семьях, но ещё соблюдалась традиция – выносить покойного проститься с домом, с соседями и друзьями, дать возможность сказать несколько добрых слов тем, кто не сможет проводить до самого кладбища. Правда, в этот раз прощание не затянется: распорядитель уже трёт пунцовые щёки, его команда нетерпеливо подпрыгивает у распахнутых дверей машины-катафалка, из которой проглядывает красный бархат траурного постамента и угадывается зелень соснового лапника…

   Регина и не заметила, как оказалась неподалёку, за спинами их с Игорем сослуживцев. Не сколько из стремления скрыть лицо, сколько защищаясь от холода, она натянула поверх шапочки просторный капюшон, зарылась в мех так, что лишь глаза наружу торчали. Впрочем, захоти она и впрямь остаться неузнанной – попытки эти оказались бы ненужными. Присутствующим было не до опоздавших: дружно вздохнув, они устремили взгляды на выплывающую из широко распахнутых дверей подъезда лакированную тёмную крышку гроба. А затем и на сам гроб.

   Толпа чуть подалась вперёд, обступила специальный постамент с печальной ношей. Просветов меж фигур, облачённых в шубы и дублёнки, не наблюдалось, и Регина невольно подалась в сторону. Ей и хотелось увидеть Игоря, до какого-то жадного болезненного любопытства – узнает она его или нет? – и было боязно, как девчонке, замешанной в чём-то постыдном. В то же время кто-то другой внутри наблюдал за её метаниями бесстрастно, холодно, просто дожидаясь окончания тягостного действа.

   Неподалёку взвизгнули тормоза. Хлопнула дверца. Машинально Регина обернулась…

   …и оцепенела, судорожно вцепившись в капюшон, не замечая, что руки, сведённые в кулаки, начинают мелко трястись.

   Печатая шаг по звонкому промёрзшему асфальту, к расступающейся толпе приближалась… она сама. Регина Литинских. Только не русоволосая, а ярко-рыжая, ослепительно-рыжая, с зелёными, горящими нездоровым мрачным светом, глазами, в развевающемся изумрудно-золотом бурнусе и с каким-то скипетром в руке… Отчего-то этот скипетр показался Регине самым ирреальным в происходящем, она так и впилась в него взглядом, будто он был самым что ни на есть величайшим свидетельством того, что всё вокруг – морок, галлюцинация, хренов гипноз, сон, дурман, наваждение… Не могло же этакое твориться на самом деле!

   Но Маринка, Маришка, новоиспечённая вдова с запухшими от плача глазами, завизжала по-настоящему, вполне реально. Голос её так и ввинчивался в уши, срывая покров странного безразличия, до сей поры более-менее ограждающего Регину от принятия действительности. И вот тут ей стало страшно. Настолько, что лишь вцепившись в застывшего рядом мужчину, пребывающего в полной прострации, она не грохнулась в обморок и кое как устояла на ногах.

   Внезапно вдова замолчала, словно подавившись криком. Застыла с распяленным ртом, задрав в беззвучном вое голову к небу, как подстреленная волчица, заломив руки… Не двигались детские фигурки, тянувшие её за пальто. Да и взрослые – родственники с повязанными на рукавах траурными повязками, распорядители похорон, непременные соседи, зеваки, незнакомые мужчины и женщины – все словно окаменели с выпученными от удивления и негодования глазами, подавшись вперёд, кто негодуя, кто в злорадном любопытстве…

   …И стали покрываться изморозью, как те воробьи в сугробе, недавно напугавшие Регину.

   Какое-то чёрное пятно шевельнулось где-то высоко-высоко, на пролёте пожарной лестницы, и издало некий звук, напоминающий сдавленное карканье. Но Регина отметила его лишь краем сознания. Осознавая, как никогда, свои бессилие и беспомощность, она следила за своим двойником.

   Вот вторая Регина, не обращая внимания на замороженных, по-прежнему чеканя шаг, приблизилась к гробу. Рина услышала едва уловимый скрип, шарканье – и с лёгким удивлением поняла, что это она сама, скребя подошвами по асфальту, огибает толпу, чтобы не упустить из поля зрения… самозванку? Клона? Вот пришелица склонилась и замерла над красивым мужчиной, отдалённо напоминающим первую Ринкину любовь, но каким-то постаревшим, навек помещённым в деревянный ящик, которого она так боялась. И лицо его… серое, словно припудренное, с подкрашенными губами и неестественно чёрными, подведёнными бровями, было надменным и строгим, как никогда при жизни…

   – Мой, – повернувшись к народу, жёстко сказала изумрудно-золотая Регина. – Я загубила, я и верну.

   И вскинула к теряющемуся меж блочных стен серому небу золотой скипетр, полыхнувший вдруг нехорошим зеленоватым светом, будто гнилушка. Только гнилое дерево светится в темноте, а это сияние разгоралось и сейчас, белым днём.

   От загадочного факела к толпе потянулись нити-протуберанцы. Они присасывались к каждому, чмокали, пульсировали, будто откачивая некую субстанцию, потом отпадали – и уже не человек, а высушенная кукла заваливалась набок, легко, со стуком, не сгибаясь, словно кегля. Светящиеся щупальца подбирались всё ближе, ближе… пока, наконец, не сбросив с себя оцепенение, Регина что есть мочи не затрясла мужчину в дорогом пальто, за рукав которого держалась, оказывается, всё это время. С таким же успехом можно было тряхануть высохшую яблоню. То самое неведомое чутьё, подсказавшее недавно, что прощаться с Игорем ей суждено без Жанночки, шепнуло: бесполезно! Его уже не спасти! И вместе с этим омерзительная петля захлестнула ей шею.

   – Н-нет! – осатанело рявкнула Регина. – Н-не трожь меня, сука!

   Не в силах ослабить удавку-щупальце, она вцепилась в него что есть мочи, стискивая, словно ядовитую гадюку, твердя, что не позволит себя высосать! Ей показалось, что пальцы хрустнули. Или это под ними что-то захрустело, будто и впрямь подался хрящ, змеиный хребет или… неважно, главное – подался! И ослаб, неслышно визжа, судорожно дёргаясь. Исполнившись омерзения, она отшвырнула мерзкий отросток, как гадюку, и бросилась бежать, забыв обо всём и обо всех: о жуткой самозванке, об Игоре, о Жанне, которой ни в коем случае нельзя было здесь появляться. Бежать! Бежать!

   …В себя она пришла только на вокзале. Как добралась – не пешком же через полгорода? – не помнила абсолютно. Она сидела на одной из скамей неподалёку от касс поездов дальнего следования и трясущимися пальцами разглаживала на коленях смятый билет до Сочи. Знакомые буковки распечатки, попрыгав и успокоившись, наконец, сложились в узнаваемые слова. Её имя, отчество, фамилия. Паспортные данные…

   Спохватившись, Регина зашарила по скамье, но сумочки так и не обнаружила. Паспорт с вложенной зарплатной картой нашёлся в кармане, вместе с кошельком и смятыми купюрами. Она так и не вспомнила, как же всё-таки расплатилась: впрочем, какая разница?

   Номер поезда. Сегодняшняя дата. Время отбытия. Вагон. Купе. Место.

   Она поискала глазами табло с информацией о поездах, перевела взгляд на электронные часы и сорвалась с места. Восемь минут до отхода! Ничего, она успеет, первый путь – это здесь же, у самого вокзала, не нужно метаться по переходам. О-о, хвала всем богам, и вагон-то пятый, совсем рядом…

   Бежать!

ГЛАВА 4

Я вообще люблю уезжать, потому что, не уехав из одного города, довольно затруднительно приехать в другой, а приезжать мне нравится больше всего на свете.

   Макс Фрай, «Большая телега»

   Время от времени Регину словно перемыкало. В очередной раз она пришла в себя уже в купе, протягивая билет, паспорт… да так и застыв на манер ледяной статуи. Увидела, как брезгливо поджала губы немолодая проводница, и вдруг ясно ощутила, как оно всё выглядит со стороны. Ну, вылитая наркоманка в вагон ввалилась, да ещё свежеобдолбанная, теперь жди неприятностей…

   Спокойно, Регина, спокойно. Главное – показать, что ты нормальная.

   – Простите, – едва выговорила, язык еле слушался. – Я… с похорон. Никак отойти не могу, наглоталась вот таблеток, чтобы успокоиться…

   И вновь ей захотелось вознести хвалу всем богам, существующим и забытым, поскольку женщина в форменном кителе РЖД, заметно смягчившись, потянула, наконец, к себе её билет и даже глянула сочувственно.

   – Бывает, – отозвалась скупо. – Ложитесь, отдыхайте, до Ельца никто не войдёт. Да и в Ельце вряд ли сядут – не сезон. Вагон, считай, пустой.

   – Чаю… можно? – спросила Регина. По сухому горлу словно наждаком прошлись. То ли она заболевала, то ли и впрямь домчалась до вокзала на своих двоих, наглотавшись на бегу морозного воздуха. Тоже ничего хорошего, чревато… К тому же, её, кажется, начинало потряхивать.

   – Принесу, как всех обойду, – отозвалась проводница. Посмотрела внимательно. – Если что – у меня в купе аптечка, вы подходите, не стесняйтесь.

   Кивнув, Регина отодвинулась к окну. Откинувшись на мягкую стеновую панель, какое-то время бездумно провожала взглядом проплывавшие мимо пригородные садовые участки с пышными снеговыми шапками на деревьях, с кочками кустарников, с палочками штакетников; железнодорожный переезд с колонной дымящих горячими выхлопами легковушек, столбы, столбы, столбы… Постукивание колёс успокаивало, помогало собраться с мыслями.

   Спохватившись, она сбросила пальто, разулась, снова села, поджав ноги. Почти домашняя поза привнесла свою долю в обретение относительного спокойствия.

   Что бы там ни произошло, возле подъезда Игорева дома…

   «А ты уверена, что тебе не привиделось?» – тотчас спросила она у себя. И после некоторого колебания всё же кивнула. Глюками Рина никогда не страдала. Наркотиков не принимала. От глотка… ну да, не более чем глотка Жанкиного коньяка в машине её так капитально, до видений, развести не могло. Это непросыхающих алкашей разбирает с нескольких капель, да на вчерашние дрожжи, а Регина всегда, если можно так выразиться, дружила с алкоголем: он её не брал, лишь согревал. Да и больше пресловутого глотка она себе никогда не позволяла, и в минуты великих горестей, и в редкие часы счастья.

   К тому же, всю жизнь она была неисправимой реалисткой, не допускающей в своём присутствии даже болтовни о мистике, колдовстве, порчах, сглазах, приворотах… То ли сказывалось жёсткое атеистическое воспитание, то ли вспоминалась печальная судьба Олега, так и закончившего дни в палате с мягкими стенами, вопящего что-то о Князе Тьмы; но ирреальному или эфемерно-волшебному в жизни Регины места не было. Говорят, в видениях и галлюцинациях чаще всего воплощаются затаившиеся страхи или навязчивые идеи; так вот, ни о чём подобном, чему совсем недавно оказалась свидетельницей, она не мыслила. Ни о себе, дьявольски красивой, ни о каких-то сверхвозможностях… А жезл, высасывающий жизненные силы? Откуда? И, наконец, самый идиотский вопрос: почему это случилось именно с ней?

   Как бы то ни было – она сбежала. И чувствительнейшая, как оголённый нерв, интуиция подсказывала, что удрала вовремя и не зря. Что крепкие ноги, натренированные на утренних пробежках, спасли, унеся подальше, не дожидаясь приказа от затуманенной головы. Впрочем, и голова… хм… похоже, временами работала, раз уж сообразила прикупить билет как можно дальше, да на ближайший поезд. Вот только память, чтоб ей, опять подвела.

   Ничего. Она найдёт какую-нибудь безопасную нору, отсидится и подумает, как жить дальше. Всё наладится.

   До Сочи ехать ещё полтора суток. Так что можно обустраивать берлогу прямо сейчас. И залечь в спячку, благо, проводница, кажется, всё поняла правильно, тревожить не станет. И хоть бы никто не подсел, хоть бы…

   Хоть бы всё это закончилось! И никогда, никогда больше…

   Чаю она всё-таки дождалась. Почти залпом залила в себя два стакана и как-то разом отмякла. Возможно, виной временному душевному покою оказались дивные мельхиоровые подстаканники, обжимающие гранёные ёмкости с крепким горячим напитком? С детства Регина обожала ездить поездом, и подстаканники – непременный атрибут спокойной и, в своём роде, ритуальной вагонной трапезы – показались ей вдруг добрым знаком. Там, в детстве, всё было хорошо, правильно. Там остались папа и мама – добрые, заботливые, понимающие… А вот лет после двенадцати всё как-то разом поменялось. Сперва между родителями будто чёрная кошка пробежала. Потом вроде бы всё наладилось, но вот проложенная стервой-кошкой разделяющая борозда навсегда залегла между подрастающей Региной и любимыми людьми. Откуда-то в их обращении появилась жёсткость. Властные нотки. Наставления. Команды. Поначалу девочка слушалась их по привычке, удивляясь переменам, потом… стала бояться. И хоть за всё время до окончательного ухода из дому до неё и пальцем не дотронулись, её до сих пор не оставляло ощущение, что не послушайся она хоть раз – случилось бы что-то страшное.

   …Она потрясла головой, отгоняя тяжёлые воспоминания. Полюбовалась на подстаканники, стараясь вызвать прежнее чувство умиления. Не слишком-то и помогло, но стало спокойнее. Нашла силы отнести посуду проводнице, поблагодарить, заодно предупредила, что заляжет отдыхать – надолго!

   …и нырнула, наконец, в ещё не согретую собственным телом берлогу под чистейшими простынями, отдающими то ли лёгкой дезинфекцией, то ли просто специфическим запахом чистого белья. И сразу стало спокойно. И душа уже отлетала в покои сна…

   – Глаза зелёные весны, – прошептала Регина, засыпая. – Глаза… зелёные… весны… Господи, скорей бы тепло…

   …Она не знала, что в это же время медсестра реанимационной палаты первой Градской больницы, помедлив, прикрыла веки только что умершей женщине. Непорядок это – оставлять покойницу с открытыми глазами. Да ещё с такими, в которые отчего-то страшно заглянуть… Оттого-то и не успела заметить, что радужка покойницы поблёкла, сменив изумрудный цвет на серый. Натянула край простыни на успокоившееся только в смерти лицо.

   – Документы при ней были? – спросила, выглянув в коридор, у заглянувшего из любопытства знакомого санитара «Скорой». – С виду молодая ещё, дети, поди, муж… Кому сообщать-то?

   – Да какие там документы! С улицы забрали, в чём есть.

   Санитар, мужчина в годах, покачал головой.

   – Там вообще непонятно что произошло. Хоронили какого-то мужика, должно быть важного, народу много... Уже прощались; и тут как рванёт! Главное, не пойми что и где: то ли в толпе, то ли под гробом! Взрыв-то несильный, без осколков, но наши говорят – по действию похоже на какой-то газ, вроде нервно-паралитического. Хорошо, что на открытом воздухе: никто особо не пострадал, как ветерком обдуло, так и прочухались. Только ослабли сильно. Зато живы. Только этой мадам не повезло: она ближе всех к очагу оказалась… В общем, хрен его знает, чего она нанюхалась. Вскрытие покажет.

   Перевёл взгляд на окно в конце больничного коридора.

   – Глянь-ка, солнце появилось! Глядишь, потеплеет…

   …Судорожно, со всхлипом втянув воздух, Регина вскочила, держась за сердце. В грудь словно вогнали раскалённый гвоздь. Или, чего уж там, осиновый кол, не меньше! Но уже через секунду боль отступила, почти утихла, оставив вместо себя неприятное, но терпимое покалывание при каждом вдохе. И нарастающее чувство паники.

   Как недавно, Рине захотелось бежать, куда глаза глядят. Впрочем, нет, не куда попало, а к людям, лишь бы не оставаться одной. Ведь помрёшь тут в одиночестве, как собака, никто и не подойдёт… Усилием воли подавив очередную волну страха, она сделала несколько глубоких вдохов-выдохов сквозь сомкнутые зубы, нашарила сапожки, обулась… Прислушалась к себе. Сердце, вроде бы, и забыло, что минуту назад едва не лопнуло; зато она помнила хорошо.

   Как и недавние слова проводницы об аптечке.

   Десять минут спустя, отпоенная валокордином, с тремя шариками нитроглицерина под языком, Регина, почти успокоенная, сидела в служебном купе и с немой благодарностью поглядывала на хлопочущую Жанну Владимировну – полную тёзку своей подруги. Та заваривала ромашковый чай, распаковывала печенье, бросала удивлённые взгляды за окно…

   – К Ельцу подъезжаем. Выйди, подыши, Регина Брониславовна, совсем полегчает. Стоянка полчаса, тебе за глаза хватит. Да не ходи к себе, на вот, возьми…

   Протянула форменное пальто.

   – Накинь. Потеплело, градусов пять-шесть, не больше. Ну и погодка, бедные наши головы! У меня мама-то гипертоник; как начинает температура на улице скакать, так у неё криз, и сердце ноет…

   Поблагодарив кивком, Регина накинула на плечи чужое пальто и потопала за новой знакомой в тамбур. И впрямь, глотнуть свежего воздуха хотелось безумно, просто-таки жаждалось! Еле хватило выдержки дождаться, пока остановится с лёгким толчком поезд, пока Жанна откроет дверь, выпустив наружу клубы тёплого воздуха, откинет переходную платформу, выглянет, убедится, что новых пассажиров нет и в помине, нырнёт назад, в недра тёплого вагона…А Рина, наконец, шагнула вперёд.

   Наружный воздух не обжёг бронхи, как ещё нынче утром, а дохнул в лицо приятной прохладой. С облегчением она обвела взглядом пустой перрон.

   Откровенно говоря – боялась, что вот сейчас откуда ни возьмись появится рыжая самозванка… Попеняла себе за детские страхи и вышла.

   Но едва отпустила поручень, как вместо того, чтобы ступить на шероховатый асфальт, поскользнулась на чём-то гладком. Упасть ей не дали. Под обе руки жёстко подхватили два здоровенных бугая, голых по пояс, бритых и с какими-то ожерельями на груди, а навстречу шагнул ещё один – высоченный, такой же бритый и полуголый, но самое страшное – злой, как чёрт, и выкрикнул какую-то тарабарщину, сверкая чёрными глазищами. Отчего-то Регина поняла всё до единого незнакомого слова:

   «Где наша святыня, смертная? Где Жезл?»

   А вместо морозного ядрёного дня её со всех сторон окружила невыносимо душная полутьма.

ГЛАВА 5

О чудо! Какое множество прекрасных лиц!

   Олдос Хаксли

   Регина даже испугаться не успела. А потом и не смогла. Вопрошавший громила выдохнул прямо ей в лицо – да-да, выдохнул, как джинн из какой-то полузабытой детской сказки – клуб сизого дыма. И тотчас стало безразлично, что там с ней сейчас сделают и куда поволокут: отупение нашло почище больничной апатии, когда, хоть вяло, но она могла чему-то удивляться или тревожиться. Сейчас же эмоции угасли разом, все, а вместе с ними и желание сопротивляться. В другое время она нашла бы силы изумиться хотя бы этому – но, увы, не теперь. А потому равнодушно глянула в чёрные глаза жреца.

   Почему жреца? Да вот, показался похожим на египетских служителей из «Мумии»… Довелось как-то посмотреть за компанию с Жанкой этот шедевр, так едва дотерпела до хеппи-энда. Впрочем, сейчас эти воспоминания были вообще не к месту. Включились логика и сообразительность, которым отсутствие эмоций пошло на пользу.

   – Я вас не понимаю, – сказала Регина, глядя в чёрные, полыхающие гневом глаза. Надо же, бритый – а всё же красив. Редко встречается такая совершенная форма головы…

   Жрец с ненавистью прошипел что-то, почти по-змеиному, поминая чьё-то очень уж знакомое имя, и в голове у Регины отозвалось:

   «Не лги, смертная! Здесь, в храме Ану-бисса, нет речевых барьеров! Ты отлично меня понимаешь! Последний раз спрашиваю: где украденный тобою Жезл?»

   Регина сморгнула. Ещё раз. Видение не исчезло. Мужские пальцы по-прежнему впивались в плечи, в воздухе зависала дымная пелена от неведомых приторно-сладких благовоний – даже глаза щипало. Но главное – царила духота, как в июльский солнцепёк. Всё это – и обжигающая, как в парилке, влажность, и слёзы, невольно проступившие, и боль в плечах – ощущалось столь же явственно, как коллоидная оболочка нитроглицериновой капсулы в подъязычье и ментолово-масляное послевкусие сердечных капель, сохранившееся на языке. Всё творилось на самом деле.

   – Я поняла вопрос. Но не поняла, каким образом он относится ко мне, – ответила спокойно. Какой-бы дрянью её только что не окурили, та лишила её сопротивления, но не способности соображать. Похоже, или её принимают за другую, или…

   За другую, холодно ответила сама себе. Ту, что устроила шоу на похоро…

   Мир дёрнулся и взорвался болью – отчего-то в левой щеке. Даже навеянная извне непрошибаемость не спасла от ошеломления. Пощёчина? Её что, ударили? Её?

   Навязанное безразличие треснуло, как пустой горшок, хлопнувшийся об пол. И в эту трещину заползал потихоньку страх – ну, как без него? – и сопутствующая злость. Её, независимую, уважающую себя женщину – и так унижать?

   Жрец, кажется, замахивался для новой оплеухи, но короткий оклик заставил его замереть, а затем склониться в поклоне перед новым действующим лицом, плохо различаемым в полумраке и дымке курильниц. Голос, низкий, недовольный, рокотал что-то, выговаривая злющему служителю неведомого культа.

   «Жезл меняет владельцев лишь по своему желанию, ты забыл, Инхамон? Ему может не понравиться твоё обращение с новой владелицей. Прочь. Я сам поговорю с ней».

   К Регине шагнул совсем иной представитель жреческой касты: невысокий, сухощавый, уже немолодой, а главное – в более приличном виде, задрапированный в одеяния, шитые золотом. Голову его, впрочем, бритую, как и у остальных, венчала небольшая тиара.

   – Бу-бу-бу? Бу-бу бу-бу-бу-бу?.. – басом, никак не ожидаемом при подобном телосложении, начал он. Разумеется, излагал-то он внятно и достаточно раздельно, но незнакомые слова сливались для Регины в сплошной гулкий бубнёж.

   Однако подсознание торопливо перевело:

   «Ты понимаешь серьёзность положения, смертная? Или тебе напомнить, что служителям Ану-бисса так же легко прервать жизнь ведьмы, как простой недолговечной женщины?»

   И вновь ей пришлось с усилием разомкнуть онемевшие губы: левая сторона лица, похоже, начинала отекать.

   – Вы меня с кем-то путаете. Я впервые слышу и о вашем жезле и…

   Амбалы, удерживающие её, подсечкой свалили на пол и ткнули лицом в мраморный пол.

   – Ры-ры! – рявкнули над головой. – Баррнум-р-ры!

   «На колени перед великим Баар-нумом, перед устами самого Проводника в нижний мир!»

   Барнумом? Правильно ли она расслышала, или подсознание, невесть каким образом настроившись на синхронный перевод, перевело имя местного босса созвучно с фамилией Финеаса Тейлора, мистификатора и владельца империи цирков? Её вдруг пробило на истерическое хихиканье. Самое что ни на есть натуральное. Она корчилась на полу, не в силах подняться, потому что дурацкий смех, рвущийся из неё вопреки здравому смыслу, сводил на нет все попытки встать. Но, кажется, он же и порядком шокировал похитителей. Потому что нервный, не прекращающийся, срывающийся временами на всхлипы, смешок душил её минуты три, не меньше, пока, наконец, Регину не вздёрнули на ноги.

   Прохладные пальцы местного Главжреца коснулись её висков. И смех как отрезало.

   Из тёмно-вишнёвых раскосых очей в глаза Регине заглянула Бездна.

   И отступила.

   – Бу-бу, – с досадой бросил Главжрец и отступил. – Бу. Бу-бу-бу-бу…

   «Дети шакала, обезьяноголовые! Вы ошиблись. Это не ведьма, неразумные».

   – Ры бар-ры ры… Ры?

   «Но, Говорящий с Проводником, как же так? Мы её хорошо выследили!»

   – Бу-бу-бу-бу-бу-бу бу бу-бу-бу…

   «Говорю вам – это не она! Ведьма её уровня не попалась бы в простую ловушку. Ищите дальше и не отнимайте больше моё время!»

   – Тш-ш-ш, тш-ш сш-ш-ш тш-ш… – прошипел его подчинённый, любитель отвешивать пощёчины. – Тш-ш-ш-ш-ш? Э?

   «Но, Говорящий, я был уверен… О, я понял своё скудоумие и исправлю ошибку! Но что же нам делать с этой… этой…»

   Главжрец обернулся и пристально глянул на Регину. Той вдруг нестерпимо захотелось плюнуть, от души, смачно, прямо в его смуглую физиономию с подведёнными по-египетски глазами, украшенную то ли своей, жиденькой, то ли привязанной бородкой… Тот шарахнулся и сделал странный жест, будто утёрся. Бросил торопливо:

   – Бу, ё… Ану-бисс бу-бу. Бу-бу-бу…

   «Ану-бисс примет и такую жертву. Распните её по-быстрому, а я сам объясню, почему поиски задерживаются. Живее! Он, похоже, гневается!»

   – Что? – задохнулась от возмущения Регина. Извернувшись, лягнула полуголого качка справа, и, видимо, удачно: тот взвыл и разжал пальцы. Второй, не ожидавший ничего подобного, растерялся и не успел её перехватить. Впрочем, Регине некогда было оглядываться. Где-то неподалёку, в клубах дыма от курильниц, натыканных на каждом шагу и явно превышающих потребность не слишком просторного зала, напоминавшего храм, она видела высоченные двери, к которым и припустила, оскальзываясь на гладких мраморных плитах. И ведь почти добежала, когда поперёк туловища её захлестнула невидимая петля. Две змеи, покинув постамент со статуей какого-то божества… Боже! Сперва ожив, а затем уже покинув!.. крепко-накрепко обвили Регину по рукам и ногам. Зажатая, как в тисках, она лишь беспомощно дёргалась, пока неведомая сила тащила её назад, к пыхтящим полуголым качкам, к ехидно скалящемуся бритоголовому с бабьими ожерельями на груди, к Главжрецу, главгаду – той ещё сволочи. Смурно поглядывая из-под бровей, тот замер в напряжённой позе, с растопыренными, полускрюченными пятернями, будто тянул невидимый канат…

   «Так это ж он меня держит!» – осенило Рину. И, не придумав ничего лучшего, она просто-напросто повторила недавнишнюю пакость: мысленно плюнула в мерзавца. На этот раз осознанно, целясь в чёрный, полыхающий вишнёво-алым, глаз.

   Главгад… или главжрец? – взвыл, схватился за око. Но доказал своё главгадство, ни чета неопытным младшим служителям, у которых пленницы сбегали. Перекосило его славно, однако он-таки успел извернуться и полыхнуть в жертву сферой зелёного огня. Теперь уже заорала Регина, всеми потрохами почувствовав, что под этот нежно-зелёный шар ни в коем случае нельзя подставляться, иначе… Она крутанулась в невидимых сетях, как веретено, и сгусток пламени, лишь слегка задев её по касательной, врезался в колонну и бабахнул.

   – Чёрт, чёрт, чёрт… – шептала Регина, дёргаясь. – О чёрт…

   Треснули и рассыпались в крошку обе змеи, обвивающих её тело. Задело ли их смертоносным шаром, либо же по иной причине – но только они вновь окаменели, став невероятно хрупкими, и не выдержали первого же рывка живого тела. Воздушной петле тоже не повезло – она явственно затрещала и лопнула. Учитывая, что пленницу до этого волокли метрах в полутора от пола, её изрядно приложило: щиколотка хрустнула и взорвалась болью. Всхлипнув, но не растеряв запала, Рина попыталась отползти за колонну… Не сдаваться!

   Гулкий вздох прошёл по храму.

   – Гр-р-р роур р-р-рык Сет-дур-р-ракир-р-р, – с чувством выразился хорошо поставленный громоподобный голос.

   «Как же вы мне надоели, бестолковые слуги Сета! Сколько раз повторять: мне не нужны ваши жертвы! Убирайтесь к…»

   Далее шло нечто непереводимое, очевидно, из специфичного жреческого лексикона.

   И почти сразу же двери Храма озарились пробившимся снаружи сиянием и рухнули. В проём, затопленный светом, шагнул Ангел с огненным мечом.

ГЛАВА 6

Всякий, кто употребляет выражение: «легче, чем отнять конфету у ребенка», никогда не пробовал отнять конфету у ребенка.

   Роберт Асприн. «Ещё один великолепный МИФ»

   Брызжа золотисто-голубыми, как от аргонной сварки, искрами, за спиной Ангела с отчётливым шорохом свернулись крылья. Однако фигура в белых одеждах продолжала источать мистический свет, разве что нимба над головой не хватало, да роскошных золотых кудрей ниже плеч, уж для полного сходства с иконописным образом… От колонны, куда успела отползти Регина, хорошо проглядывалось, что Ангел коротко и стильно стрижен, что движения его, хоть и неторопливы, но чётки, выверены и изящны, а шаг скользящ, как у хищника…

   – Стража Ордена Равновесия, – холодно сообщил присутствующим Регинин… Спаситель? О да, разумеется, спаситель! Иначе как объяснить перекошенные рожи жрецов во главе с милахой Барнумом, половину физиономии которого, к тому же, украшал изрядный синячище? Аборигены явно не ожидали вторжения, как такового, а уж посланца от какого-то там Ордена, судя по всему – пользующегося достаточно широкими полномочиями – и подавно. Эх, им только что обломали такое жертвоприношение!

   Но Регина была не в претензии. Напротив, если бы не повреждённая нога, она бы уже бросилась в объятья белого рыцаря, защитника пленённых дам и будущих жертв. Да вот пока не могла. Впрочем, её и без того заметили.

   Лезвие пылающего меча, словно лазерная указка, шевельнулось; луч света, расширившийся конусообразно, отыскал её, скорчившуюся у подножья колонны. И как-то сразу стало неуютно. Она почувствовала себя нелепой, смешной, в этом пальто с чужого плеча, в промокшей от пота одежде, с растрёпанными волосами, лишившимися нескольких заколок… С чего это она вообще решила, что это спаситель? Может, у него просто свои разборки с местными боссами, а она сейчас возьми, да и попадись под горячую руку?

   – Мы забираем её, – коротко сказал Ангел. И шагнул вперёд. А вслед за ним бесшумно, но внушительно проскользнул в храм…

   У Регины вдруг перехватило дыхание.

   Огромный бенгальский тигр – или лигр, очень уж он показался велик, и не со страху – шёл, вроде бы, не спеша, но, как и Ангел, каким-то образом умудрился в два шага покрыть расстояние, отделявшее их от Регины. Она так и замерла, не в силах отвести взгляд от голубых берилловых глаз, от клыкастой пасти, от огромной белой башки, украшенной тёмно-коричневыми полосами. Не торопясь, зверь уселся рядом с ней и снисходительно покосился сверху вниз. Казалось, голова его возвышается где-то под самым куполом. Но вот он повёл носом… и на его красивой морде отразилось искреннее изумление. Склонившись, опалив своим дыханием оцепеневшую пленницу, он принялся обнюхивать её волосы, плечи, одежду…

   – Бу-ту-бут! – неожиданно шустро возмутился Барнум, или как его там. – Бу Ану-биис бу-бу, ё! Бу…

   «Вы не можете её забрать! Эта жертва… Эта ведьма наша! Она нам должна, а раз не может расплатиться – будет отдана Ану-биссу!»

   – Это наша ведьма, – парировал Ангел. – Принёсшая присягу Его Величеству Алану и Ордену Равновесия. Она под защитой Его Величества и Ордена. А вам, служителям неразрешённого к действию храма, придётся ответить за произвол по закону Королевства.

   Тут взорвались криками все аборигены:

   – Бу! Ё, кар-ный бу-бу! Ни Ану, бу-бу-бутта! – кипел Баар-нум.

   «Невозможно! Она не ваша! Неужели вы сами не видите разницу? Она оскорбила Ану-бисса воровством, но отказывается вернуть украденное, и теперь нам ничего не остаётся, как принести её в жертву!»

   – Тш-ш-ш! Ану-ш-ш-ш шо-ша-рах! О, т-ш-ша-ра-рах! – изгалялся его шипящий приспешник.

   «Иначе он разгневается, и гнев его сотрёт с лица Арта всё живое!»

   Подпрыгивали и били себя в грудь гориллы-охранники:

   – Р-р-ры! Ё! Ра-ры-грыз ё! Хряп ё!

   «Повелители, давайте просто убьём этих шакалов! Мы быстро!»

   – Гр-р-рм! – Вклинился в беседу до сей поры молчавший громоподобный глас, исходящий, кажется, изо всех уголков зала. – Тр-рах вах та-ра-рам дым! – И, подумав, добавил с досадой: – Ё-о-о-о-о…

   Почему-то перевода этой выразительной тирады не последовало.

   Невольно отвлёкшись на содержательный диалог, решающий её судьбу, Регина спохватилась – и скосила глаза на застывшего неподвижно Сурового Ангела (как мысленно его окрестила): что-то он возразит? Потом опять на беснующихся жрецов… И вдруг почувствовала прикосновение чего-то тёплого, мягкого и пушистого к щеке. И заорала бы, если бы не спёрло дыхание. Белый тигр осторожно потёрся щекой о её щеку, припечатав голову Регины к колонне. И… подмигнул. Затем величаво уселся.

   Мать моя женщина, в ошеломлении подумала Регина. Да ежели я сейчас встану… Он же мне даже так на макушку запросто плюнет!

   Полосато-белое чудовище, словно подслушав её мысли, вдруг смешно хрюкнуло, как от смеха, и поспешно прикрыло пасть лапой.

   И в этот момент задымленная курильницами дальняя стена за спинами жрецов треснула. Половинки её разъехались, и из открывшегося провала, полного звёздной черноты, шагнула огромная фигура почти обнажённого гиганта с шакальей головой.

   – Сколько раз повторять, бестолковые слуги Сета: уважайте законы страны, в которой вы построили храм, и учитесь говорить на её языке! Невежи! Пустоголовые!

   Посохом ткнул в сторону Ангела:

   – Ты, посланец Великого Магистра! Я согласен отдать эту смертную Ордену, но цена тебе известна. Никто не может покинуть мой храм без выкупа!

   – Бур-бу! – восторженно вякнул Барнум, но под тяжёлым взглядом своего божества рухнул ниц. Его подельники уже валялись на полу, изображая экстаз и полное раболепие.

   Суровый Ангел отсалютовал мечом.

   – Я знаю цену. И готов сразиться: не женщины этой ради, но во имя справедливости. Однако битва наша будет сокрушающей, и случайные жертвы ни к чему.

   – Согласен.

   Ану-бисс фыркнул струйками огня. Там, где пламя коснулось пола, мрамор пошёл трещинами… и осел, провалившись. Команда жрецов безропотно, прикрывая в священном ужасе головы руками, попрыгала в эту дыру. Поцокав кинжальными когтями звериной ступни по сомкнувшемуся полу, божество кивнуло:

   – Годится.

   – Но и я, в свою очередь, хотел бы уберечь членов своего Ордена от возможных… – начал было Ангел. Хозяин храма не дал ему договорить.

   – Да пусть убираются подобру-поздорову. Ты уже согласился на выкупной бой, значит, формальности в порядке. Только не вздумай сбегать в астрал, как в прошлые разы!

   – Я не сбегал! – возмутился Ангел. – Это был тактический ход!

   – Ну да, как же… – снисходительно огрызнулось божество.

   – Минуту, уважаемые!

   Последний возглас прозвучал из-за плеча Регины так неожиданно, что она подскочила. Но тут же сдавленно охнула от боли в ноге.

   – Я, конечно, понимаю, почтеннейший и многоуважаемый Ану-бисс, ваше желание поскорее от нас избавиться и немного размяться, но имейте в виду…

   Говорил, присев рядом с ней на корточки, светловолосый парень лет двадцати, которого, Регина готова была поклясться, ещё секунду назад здесь не было. Но главное – белое полосатое чудо куда-то подевалось. А ведь только что она слышала его дыхание!

   – У этой лейди серьёзно повреждена ступня; кроме того, есть след магического воздействия, – продолжал молодой незнакомец. – Агрессивного, злонамеренного воздействия, это я вам, как эксперт, говорю, и готов присягнуть. К тому же… – Кинул взгляд на опухшую щёку Регины. – Рукоприкладство налицо и на лице, а это, мало того, что травма, так ещё и оскорбительное действие. Лейди имеет право на компенсацию. И лечение, разумеется, – добавил с упрёком.

   Голубые, с берилловой зеленью глаза, смотрели вместе с тем дерзко и весело.

   Ану-бисс досадливо поморщился. На шакальей морде его гримаса смотрелась гротескно-выразительно.

   – Ну, хорошо, имеет-имеет, – буркнул он. – Получайте.

   Откуда-то с потолка, чудом не задев, между Региной и парнем рухнул тяжёлый мешочек, выразительно звякнувший. Нежданный заступник одобрительно хмыкнул.

   – Другое дело.

   Подхватил мешок, сунул за пазуху.

   – Доставлю вас на место, лейди – верну, не тащить же вам самой такую тяжесть. Поднимайтесь-ка, уходим; а то эти дебоширы увлекутся, ещё затопчут…

   Ничего не понимая, она позволила помочь ей подняться. Изготовилась болезненно охнуть… и неверяще уставилась на левую ногу. Не болело. Не хрустело. Ни-че-го… Поспешно ощупала лицо. Опухоль на щеке куда-то подевалась.

   – Бегом-бегом-бегом…

   Парень ухватил её за руку и потащил к выходу.

   Спиной Регина чувствовала тяжёлый взгляд Сурового Ангела. Не выдержав, оглянулась и едва не вскрикнула. Ей на миг показалось, что там, у колонны, со сверкающим мечом в руке, со сложенными за спиной крыльями стоит… Игорь! Но нет, мгновенье – и наваждение рассеялось. Да, безусловно, сходство было. Как между обычным человеком и его улучшенной копией, нарастившей мускулы, прибавившей в росте сантиметров двадцать, посмуглевшей и отточившей черты лица до совершенства.

   И во взгляде его, к тому же, светилась откровенная неприязнь к ней, спасённой.

   – Я… не понимаю, – бормотала она на ходу, позволяя всё же тянуть себя к выходу. – Не понимаю ничего. Он за меня… драться, что ли, будет? Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? Ну, хоть кто-нибудь!

   Под ногами шаткими мостками качнулись выбитые Ангелом храмовые двери.

   Перед густой завесой тумана Регина затормозила. Нырять в эту абсолютно непроницаемую тень отчего-то не хотелось.

   – Вечно Эрн перестарается с маскировкой, – с досадой бросил молодой человек, поняв, по-видимому, её колебания. – Да ты не бойся, это самый обычный портал, только стилизованный под видение местных верующих. Чтобы, значит, нам выглядеть, как посланцы богов, а не как какие-то технократы, оскверняющие храм новомодными порталами… И не трясись, как овечий хвост, ты же сама видела: мы из него выпали живые и здоровые, и с тобой тоже ничего не случится. Держись за меня, и всё будет хорошо.

   Боже ж ты мой, как давно ей никто этого не говорил! «Держись за меня!» «Всё будет хорошо!»

   Она вцепилась в подставленное плечо сильнее, чем, должно быть, удерживали её местные охранники. Как в последнюю надежду. Как в спасение. Истово. Веря.

   – А как же…

   Спохватившись, оглянулась и уставилась на могучие силуэты – один крылатый, другой с шакальей головой, кружащие друг напротив друга – и торопливо поискала глазами полосатое чудовище.

   – А где тигр? – спросила торопливо. – Он что, не с нами?

   Парень увлёк её за собой.

   – Ты что, не поняла? Это ж я и есть. Ты и впрямь не Регина, я-то сразу учуял по запаху…

   – Как это – «не Регина»! – возмутилась она. – Я Регина! Я и есть… Я не понимаю ничего, не понимаю, да объясни же!

   И заткнулась, в очередной раз потеряв дар речи.

   Они оказались в небольшом проулочке какого-то… так и хотелось сказать – средневекового – городка, узком, тесном, растопырь руки – и коснёшься старых стен. Булыжная мостовая под ногами сверкала в свете луны, как начищенная, камушек к камушку, между ней и хорошо сохранившейся отмосткой зданий тянулись декоративные водосточные канавки. Закрытые ставни на окнах радовали глаз добротностью и ухоженностью… Но откуда взялся этот город? С просторной площадью и фонтаном, виднеющимся из подворотни, с кажущимися игрушечными домами в стиле старой Праги или мушкетёрского Парижа…

   – Не узнаёшь? – с непонятной радостью спросил её спутник. – Правда, не узнаёшь?

   Она лишь вяло качнула головой.

   – Это Артис, – пояснил он с гордостью. – Столица Объединённого Королевства Джордена и Ларры, двух материков. А вон там, через площадь – резиденция нашего Ордена Равновесия, который следит за балансом магии в нашем мире.

   – Ордена? – слабеющим голосом уточнила Регина.

   – Ага. Равновесия.

   – А ты, значит, тот самый тигр? Белый, в полоску?

   – Ну да. Оборотень. Здесь таких, как я, много.

   – Ясно. Чего ж тут непонятного, – пробормотала Регина. Вцепившись в рукав светлой кожаной куртки незнакомца, уткнулась головой в его надёжную грудь, чувствуя, что ноги не держат. – Что-то мне нехорошо…

ГЛАВА 7

Уровень культуры мужчины определяется его отношением к женщине

   Максим Горький

   – …А надо было сразу сообразить, что всё это добром не кончится. И вообще – что ничего не закончилось. Сбежала, прыгнула в поезд и успокоилась, дура… – пожаловалась самой себе Регина. Но как-то замедленно, словно сквозь сон.

   И очнулась.

   Мозг, паршивец этакий, даже в отключке не переставал мандражировать, оказывается. И с первыми же словами выплеснул всё, что было на уме. Предатель.

   – Вам не в чем себя упрекнуть, лейди, – мягко проговорил совсем рядом мужской голос. – Не каждый в вашей ситуации сохранит рассудок, как таковой. Вы же, скорее всего…

   Вскинувшись, Регина испуганно огляделась.

   Она полулежала то ли в широком кресле, то ли на коротком диванчике, в просторном помещении, которое, пожалуй, более всего уместно назвать гостиной. Впрочем, нет: то было странное смешение гостиной, библиотеки и рабочего кабинета. Несколько шкафов, забитых книгами, пушистый ковёр на полу, в отдалении – пара кресел, придвинутых к камину… На одном – небрежно брошенный клетчатый плед. Второй, такой же, укутывал её ноги. Чужое пальто, невольный подарок проводницы Жанны, заботливо перекинуто на спинку стула и смотрится среди этой изысканной обстановки абсолютно чуждо.

   А на другом стуле, напротив кресла-дивана, обустроился какой-то джентльмен в превосходном строгом костюме, при галстуке, в старомодных очках – кажется, в роговой оправе! – и протягивал ей стакан с водой, даже на вид восхитительно вкусной и свежей.

   – …скорее всего, по характеру и складу ума весьма рациональны и практичны, Регина Брониславовна, – истинно по-джентльменски выдержав паузу и предоставив гостье возможность оглядеться, завершил он начатую фразу. – Что, собственно говоря, и позволило вам сохранить здравость ума. Относительную, разумеется, поскольку без негативных моментов не обошлось. Встреча с собственным двойником, проявление магии в немагическом мире – нелёгкое испытание для неподготовленной психики. Вот, выпейте, прошу вас. Это пойдёт вам на пользу.

   Нетвёрдой рукой Регина взялась за толстостенный стакан, более уместный, пожалуй, для виски со льдом, чем для воды, предлагаемой обессилевшей от жизненных передряг даме. Правильно истолковав её нерешительность, элегантный мужчина деликатно поддержал стакан, помогая напиться. На самом дне кружились и таяли едва заметные голубоватые кристаллы, а над поверхностью воды витало почти призрачное искристое облачко. Несмотря на кажущуюся эфемерность, оно ощутимо упруго надавило на губы… но вот странность: никакой опасности Регина не почувствовала. Напротив. Стойкое ощущение пользы, приносимой питьём, не оставляло её до последнего глотка, пока и впрямь в голове не прояснилось и исчезла предательская слабость… Предчувствие не обмануло и теперь.

   Возвращая стакан, она испытующе глянула на джентльмена. И встретилась с таким же взглядом. Довольно благожелательным, хоть и настороженным. Кивнула.

   – Значит, вы меня знаете. И, судя по всему, не только меня и не только обо мне. Вот вы-то мне всё и объясните.

   Не потребовала. Не попросила. Просто констатировала факт. Сидящий перед ней мужчина был исполнен не только врождённого изящества и аристократизма; в нём угадывалось спокойствие человека, преисполненного знаний, владеющего информацией и всегда и везде контролирующего ситуацию. Любую. Разной степени тяжести и методов решения проблем.

   И то, что он, не скрывая осведомленности, открыто назвал её полным именем, само по себе значило многое. Например, возможное намерение посвятить в тайну происходящих странных событий,

   – Вам легче? – участливо спросил незнакомец. – Говоря откровенно, сейчас я более склонен предложить вам отдохнуть хотя бы до утра, а потом уже приступить к беседе. Но…

   И выразительно приподнял бровь.

   Регина сглотнула. Более всего ей хотелось заорать, что какой уж теперь отдых, что она и впрямь сойдёт с ума, если не получит внятных объяснений. Но под взглядом незнакомца, будто сканирующим, прикусила язык. Она не первый год работала с людьми, и текучка кадров на её предприятии была низшей по области благодаря ей, директору по персоналу. Умея читать по лицам, используя задатки психолога, Регина почти всегда с первого взгляда определяла, подходит ли им очередной соискатель или распрощается задолго до конца испытательного срока.

   Сейчас на спокойном благожелательном лице она прочла ожидание. Её, похоже, испытывали, не просто предлагая отдых, но и оттягивая объяснение, которое, возможно – или наверняка! – ей не понравится. Как бы тестировали. Как она сама на собеседованиях, задавая порой вопросы безобидные, но знаковые, помогающие выяснить психотип собеседника и его наклонности.

   Впрочем…

   «Хотя бы до утра», сказал он.

   Рина перевела взгляд на сводчатое окно с мелкой расстекловкой, за которым притаилась темень. Странно, по её ощущениям только вечер… Но об этом она подумает позже.

   – Возможно, ночь не слишком удачное время для разговора? – отозвалась она, стараясь подражать изысканно-светскому тону собеседника. – Мне, разумеется, хочется услышать объяснения этой…

   Слова «чертовщина, хрень», и уж совсем непарламентские, так и просились на язык, но были неуместны. Ей надо быть на высоте. И хоть немного скрасить впечатление от картины, когда её, бесчувственную, в самом неприглядном виде притащил сюда…

   Оборотень?

   Оглянулась украдкой. Ни тигра, ни молодого человека поблизости не наблюдалось.

   – …ситуации. Если только это не будет вам в тягость, – завершила она. – Похоже, время позднее, и мне не хотелось бы причинять вам излишнее беспокойство.

   Джентльмен вежливо склонил голову, продемонстрировав безупречность причёски, лёгкую седину, затаившуюся в каштановых кудрях… «Лет пятьдесят-пятьдесят пять, – навскидку определила Регина. – Впрочем, по глазам можно дать больше…»

   – Ценю вашу деликатность, лейди. Признаться, ваша предшественница демонстрировала куда более удручающие… манеры. Впрочем, об этом мы ещё поговорим. Отдаю должное вашему чувству такта и превосходной интуиции, а также незаурядной стойкости и надеюсь, что последнее поможет вам воспринять адекватно грядущее объяснение.

   Регина открыто глянула ему в лицо.

   – Мне сорок пять лет. Я взрослая женщина. Состоявшаяся. Успешная, как хочется думать. С относительно крепкими нервами и твёрдо стоящая на земле. И если приходится выбирать между лёгким неведением и неприятной правдой, предпочитаю узнать последнее. Так легче.

   – Уверены? – живо спросил незнакомец.

   – Более чем. Я, знаете ли, реалист до мозга костей, и исхожу из убеждения, что лучше знать проблемы в лицо: тогда, по крайней мере, с ними можно будет пободаться... Побороться, хотела сказать.

   – Хорошая позиция.

   – Только, видите ли… – Регина замялась, но, махнув рукой на условности, решила, что, раз уж начала проявлять характер, нет смысла умалчивать о некоторых неудобствах. – Мне как-то неловко… так разговаривать. Как больной с доктором или психотерапевтом. Не могли бы мы сменить обстановку на более официальную?

   Ну да. Потому что невозможно говорить о серьёзных вещах, прячась под тёплым уютным пледом, ощущая собственные босые ноги и помятый вид.

   – Пожалуй, вы правы, – спохватился джентльмен. – Да, разумеется. О серьёзных вещах надо беседовать в серьёзной обстановке. Знаете, что мы сейчас сделаем? Реджи, будь добр, подойди к нам!

   В отдалённом углу кабинета-гостиной шевельнулась тень, скрытая в полумраке. Машинально Регина отметила, что свет, испускаемый несколькими бра, озарял лишь часть помещения: собственно, тот уголок, где они с изящным джентльменом располагались, и письменный стол с креслом неподалёку. Прочие же недра комнаты таились в темноте.

   – Да? – с готовностью отозвался уже знакомый ей парень, вынырнув из сумрака. Причём, как он был при первой встрече в простой кожаной куртке с выглядывающим воротом свитера грубой вязки, и в штанах, подозрительно смахивающих на джинсы, так и остался. Тем не менее, в нынешних декорациях он смотрелся весьма органично, ни чета казённому Регининому пальто. Заулыбавшись, он отвесил ей шутливый поклон.

   – Вот, позвольте представить, лейди Регина, – с теплом в голосе прокомментировал его появление джентльмен. – Сьер Реджинальд Роу, один из самых толковейших и упорных Стражей-следопытов. Внёс, кстати, немалый вклад в оперативный поиск вашей персоны, и можно без сомнений сказать, что столь быстрому обнаружению вас на территории нашего мира мы обязаны именно ему. Реджи, проводи нашу гостью туда, где она сможет привести себя в порядок. А я пока что вас оставлю.

   Поднявшись со стула, он откланялся, шагнул в полумрак и то ли растворился, то ли стал невидим – этого Регина не успела засечь. Как ни странно, больше её поразил тот факт, что молодой человек, подмигнув ей, неожиданно рухнул на колени и извлёк откуда-то с пола или из-под кресла один из её сапожков.

   – Я помогу, лейди! Изволь…те ножку!

   – А… – сказала она растерянно. И машинально вытянула ногу из-под пледа. Затем вторую. Улыбаясь, парень подал ей руку и помог встать.

   – Можно просто Реджи. И на «ты», сразу предупреждаю. И имей…те в виду, я ещё тот балбес, со мной можно по-простому.

   – Тогда и со мной можно на «ты», – вырвалось у Регины. Панибратства она не любила, но отказать в доверительном обращении собственному спасителю не могла. – К тому же, с «выканьем» у тебя, кажется, трудности?

   И неожиданно для себя улыбнулась. Потому что вспомнила его самоуверенное: «Держись за меня!» после которого жить показалось куда легче…

ГЛАВА 8

Сломать можно почти кого угодно, было бы желание. Зато привести сломленного человека в порядок – тяжкий труд, не каждый за такое возьмётся.

   Макс Фрай, «Властелин Морморы»

   К дамской комнате респектабельного особняка, в котором оказалась Регина, примыкала самая настоящая душевая. Немного старомодная, с огромным блином-лейкой, низвергающей водопады от ледяного до почти кипящего, в зависимости от предпочтений посетительницы. Об этой особенности оборотень предупредил сразу. И правильно сделал, иначе Рина всю голову сломала бы, гадая, как настроить воду без единого смесителя. Оказалось, всё здесь работало на «простейших заклинаниях бытовой магии». Захотела, чтобы вода пошла – она пойдёт, хочешь сделать теплее или холоднее – прикажи, можно мысленно... Сей факт пришлось принять как объективную реальность.

   – Вещи бросаешь сюда. – Оборотень хлопнул по коробу, похожему на старинный ларь, разве что в облегчённом варианте, без резьбы и железных скоб. – Здесь встроены чары стирки и глажки. Обувь туда же, в отделение поменьше, там увидишь. Хочешь – вот в этом шкафу потребуй полотенца, но, вообще-то, здесь и сушка неплохая, в самом душе.

   – Что, тоже по желанию пользователя? – непривычно робея, уточнила Регина.

   – Ну да. Ты ещё… – парень вдруг смутился. – В шкафу пошарь, там для женщин много чего может найтись. Всякие там жизненно необходимые мелочи… Олла сама его настраивала, она у нас девушка прогрессивная, любит разные новинки. И не волнуйся за стерильность, там всё выдаётся новое. Потом, что ненужно, выкинешь в утилизатор, вот в эту урну, под раковиной, видишь? Если что уронишь туда случайно – спокойно доставай, она сработает только при твоём уходе. Всё поняла?

   – М-м-м… Будем надеяться. А кто такая Олла?

   – А, это наша младшенькая. Ещё не Страж, только стажёр. Вы с ней… фу, шутт, не вы, а та, что до тебя была… В общем, единственные дамы в нашем суровом мужском прайде. Олла – хорошая девчонка, только немного шумная и… сердитая иногда. Ну, знаешь, когда попала в наш мир – затосковала, от этого характер не улучшается, а он у неё и без того не конфетка. Ничего, уживётесь. Мы с Эрнесто за ней присмотрим. Давай, осваивайся.

   – А…

   – Ухожу. Особо долго не возись, нехорошо заставлять начальство ждать.

   – Чьё начальство? – успела она крикнуть вслед удаляющейся кожаной куртке.

   – Моё. – Он обернулся, сверкнув улыбкой. – Пока что исключительно моё, лейди!

   «Пока что…» – фыркнула Регина.

   Этот молодой шалопай на поверку оказывался далеко не так прост. Ловко увёл разговор в сторону, брякнув случайно о «той, что была до неё». Намекнул, что с пресловутой Оллой ужиться будет нелегко. Кстати, а зачем с ней уживаться? И это загадочное «пока что моё», о пресловутом начальстве… Уж не прямой ли намёк на будущую кабалу?

   Скептически глянула на себя в зеркало. Да. Как выражается незабвенной памяти баба Шура, краше в гроб кладут. Опять бледная до синюшности, с намёком на недавнишний кровоподтёк во всю щёку… Божество не особенно старалось. Что с него возьмешь – мужчина… Регина обречённо прикрыла глаза и ткнулась лбом в зеркальную поверхность. От безнадёги.

   О, да, она реалист, она взрослая, состоявшаяся личность. И потому, несмотря на творившуюся чертовщину, вынуждена признать её реальной. Просто оттого, что деваться некуда. Магия есть. Перенестись в другой мир возможно в мгновение ока, даже не заметив, когда из-под ног выдернут родной российский перрон и заменят мрамором древнего храма. Оборотни существуют: один из них таращился на неё голубыми глазами и дышал в ухо, и щекотал усами. И шастают между мирами двойники, которые крадут ценные артефакты, а затем подставляют вместо себя лохов-скептиков. А впереди, похоже, нелёгкий разговор неизвестно о чём, и нужно на эту неизвестность настроиться, чтобы не дрогнуть. Ой, дурдом...

   …Начальство, даже чужое, и впрямь не следовало раздражать долгим ожиданием. Особенно этакого джентльмена, что так радушно о ней заботился. Интересно, он и на самом деле такой душка, или это всего лишь образ? Посмотрим…

   Полчаса спустя запотевшее зеркало, шустро испарив с себя конденсат, явило новую Регину: освежённую, строгую, подтянутую и готовую к бою. Хотя бы интеллектуальному. В заветном шкафчике нашлись и расчёска, и несколько заколок; одежда, обновлённая, чистейшая и словно отутюженная, легла к телу надёжно, как доспех. И даже обувь порадовала… новыми стельками. Плевать, что их никто не видит; зато от макушки до самых пяток Рина чувствовала себя бойцом.

   Мысленно пожелала себе ни пуха, ни пера, послала к чёрту и вышла в небольшой холл, где тотчас спрыгнул с кресла красавчик Реджинальд Роу. За секунду до того, как он успел нацепить маску великовозрастного болвана, она вдруг осознала, что парень этот и впрямь может оказаться лучшим… следопытом? Ищейкой? И каким-то там экспертом, о чём недавно вскользь упомянул в храме Ану-бисса…

   В её отсутствие кабинет преобразился, изгнав элементы гостиной. Разъехались, отступив вплотную к стенам, книжные шкафы. Удлинился письменный стол, окружив себя несколькими стульями с высокими спинками. Исчезли кресла и пледы, одним видом располагавшие к отдыху, камин отгородился матово-белым экраном, и не осталось ни одного неосвещённого уголка. Лейди желала более официальную обстановку? А пожалуйста.

   Давешний джентльмен, развернувшись к окну, беседовал вполголоса с… большой чёрной птицей, сидящей на подоконнике. Повернувшись на звук шагов, глянул на Регину одобрительно, кивнул и обратился к её спутнику:

   – Представь меня, Реджинальд. Прошу извинить, лейди, что не сделал этого раньше. Но по традиции Главу представляют вместе с фамильяром.

   Оборотень за спиной Регины подтянулся:

   – Лейди Регина, перед вами Главный Магистр Ордена Равновесия, Тайный Советник Его Величества Алана Первого сьер Лоуренс Лохли. Человек. При общении со стихиями имеет привилегию сохранять стихийную форму…

   – Это уже лишнее, – скромно отмахнулся джентльмен. – Право же… В свою очередь, хочу представить своего друга и фамильяра, сьера Аллана По, ворона, полноправного гражданина королевства Артис и подданного Его Величества. Прошу, друг мой…

   Он подставил руку и со всем уважением перенёс упитанного Птица к столу, где и усадил на спинку своего кресла.

   – Прошу садиться, господа.

   Скользнув вперёд, оборотень отодвинул для Регины стул. Дождался, пока она сядет. Глянул вопросительно на босса, тот радушно указал на свободное место.

   – Оставайся, мой мальчик. Дело, разумеется, приватное, но, возможно, именно тебе, как самому коммуникабельному среди Стражей, придётся послужить буфером между новой лейди Региной и остальными членами нашего Ордена. Своеобразным амортизатором, ибо, как ты и сам знаешь, предшественница нашей гостьи сделала всё возможное и невозможное, дабы настроить против себя всех и вся. Лучше уж тебе изначально быть в курсе всех событий. Итак, Регина Брониславовна…

   «Допрос? Или всё-таки собеседование? Раскрытие семейных тайн и вываливание скелетов из шкафов?» – пронеслось у той в голове. Тем не менее, отнюдь не с каменным, а с вполне располагающим выражением лица, надёжно отрепетированным в далёкой-далёкой прошлой жизни и приберегаемым для общения с руководством, Рина кивнула: «Я готова». Ворон на спинке председательского кресла нахохлился и прикрыл глаза, словно задремав.

   – Экскурсы в географию и историю Арта, нашего мира, мы пока опустим. Этот пробел можно восполнить позже, и во многочисленных вариациях. В настоящий же момент я хочу обрисовать сложившуюся ситуацию, непростую для всех нас, и постараюсь быть краток. Итак, лейди Регина…

***

Детство – счастливейшие годы жизни, но только не для детей.

   Майкл Муркок

   Наш мир, Арт, как вы поняли, полон магии. Не удивительно, что четверть населения – оборотни различных видов; оставшиеся три четверти представлены шестью основными расами, имеющими склонность к своей, специфичной магии, и двенадцатью побочными. Но магов высокого уровня среди них не слишком много. В среднем один из сотни рождается с незаурядными способностями, удел остальных – несложные бытовые чары. Впрочем, им хватает…Магический поток, окутывающий Арт подобно атмосфере, относительно стабилен; но в нём могут происходить возмущения. И по последствиям своим они бывают не менее катастрофичны, чем природные катаклизмы.

   Конфликт магических сил несёт разрушения и в материальном мире. Подобно тому, как в человеческом организме всё взаимосвязано, и те же психосоматические нарушения могут вызвать серьёзные заболевания, так и физический план Арта жёстко отзывается на перекосы магопотоков. Так однажды, в результате войны двух магических кланов, была стёрта с лица земли целая горная гряда; на сдвиг тектонических слоёв океан ответил тремя цунами, которые смели с половины Тиларики – восточного континента – его зелёный покров, и теперь цветущее когда-то побережье превращено в пустыню. А сколько при этом погибло? Аллан?

   – Кр-р… Тр-риста тр-ридцать тысяч только пр-ризнанных погибшими. Это помимо воюющих магов. Ещё двадцать тысяч пр-ропавших без вести… – глухо, не вынимая голову из-под крыла, подал голос ворон.

   – Вот так… К счастью, это была последняя война за минувшие двести лет. Наше человечество хорошо запомнило урок. Однако что касается отдельных его представителей, чьи амбиции и, простите, дурость, иначе не назовёшь, отследить порой невозможно… Случаются ещё и магические поединки, и неграмотные эксперименты, но уже с менее разрушительными последствиями: нам приходится поворачивать ураганы, заращивать провалы в земле, гасить вспышки агрессии или преступности среди населения. Порой не угадаешь, что будет следующим… Но с мелочами мы научились справляться: магические школы и патрули отслеживают и вовремя вылавливают недоучек или уж совсем пустоголовых нарушителей магического Кодекса. Куда больше беспокойства доставляют маги со скрытыми возможностями: те, чей потенциал по той или иной причине не был вовремя раскрыт. Орден Равновесия разыскивает таких уникумов и, по возможности, старается обратить их мощь во благо. Но согласитесь, для того, чтобы совладать с сильным магом, нужно самому быть сильнейшим. Оттого-то в нашем Ордене собираются лучшие.

   Он выдержал паузу.

   – В том числе и представители других миров. Кто-то попадает к нам случайно, кого-то мы разыскиваем сами… Ведь бывают порой ситуации, мимо которых невозможно пройти. Иногда в мирах, почти лишённых магии, рождаются дети, превосходящие по силе наших Магистров. Впрочем, редко кто из таких самородков доживает до взросления: чаще всего они гибнут в детстве, сгорев от собственной просыпающейся силы либо попадая под отдачу первых же заклинаний. Но иногда, угодив в подходящую среду, они умудряются развить свои таланты. Со временем резонанс от их деятельности доходит и до Арта. Тут-то мы их и вычисляем. И, по возможности, привлекаем на службу.

   У Регины в груди предательски заныло. Сохранять маску безмятежной заинтересованности оставалось всё труднее.

   – А бывает и так, – задумчиво протянул сьер, будто припомнив что-то интересное. – В мире, избравшем технократический путь развития, магия не то, чтобы вне закона – в неё попросту не верят. Различных её представителей считают мистификаторами и шарлатанами. Если общество недостаточно развито, оно сжигает ведьм и колдунов на кострах, топит или побивает камнями. Если считает себя цивилизованным – позволяет некоторым своим представителям «играть» во взрослые магические игры, оставляя у всех на виду безобидных гипнотизёров и медиумов, или фанатиков, увлёкшихся до потери рассудка.

   Вспомнив безумный взгляд бывшего мужа, Регина невольно поёжилась.

   – А тех, кто действительно силён, государство прибирает к рукам. Выжимая досуха. Опутывая цепями пожизненного рабства. И вот теперь представьте, что однажды из сетей этой тоталитарной системы удаётся вырваться – чудом, практически выгорев – двум молодым людям. Их оставляют в покое, поскольку взять-то с них уже нечего; но не выпускают из-под контроля. У юноши и девушки хорошая наследственность: не менее десяти поколений ведьм и ведьмаков. Вполне ожидаемо, что у такой пары родится одарённое дитя. Правда, проблески дара начнут проявляться не раньше лет десяти-двенадцати, а до этого девочка ничем не будет отличаться от сверстниц… Вы уже поняли, Регина Брониславовна?

   – Но я…

   Она невольно приложила руку к неистово забившемуся сердцу.

   – Я ведь… Ничего такого со мной не происходило, да? Я – обычная!

   – Вашим родителям больших трудов стоило убедить в этом соглядатаев из секретных служб. А потом они решились на крайнюю меру: заблокировали ваш дар. Навсегда, как думали. Скорее всего, у вас сохранились не слишком тёплые воспоминания о детстве и юности? Постоянный контроль, муштра? Чтобы удержать вас в рамках «нормальности», подавить сопротивление, не пустить во взрослую жизнь, где, лишившись их контроля, вы могли бы выдать свои возможные способности, они отдавали последние крохи Силы. Их хватило надолго – по вашим, земным меркам…

   Регина стиснула зубы. Мир рушился и осыпался осколками. Ей хотелось закричать: «Не верю!» Но в то же время она знала, чувствовала, что всё, сказанное Лоуренсом Лохли, Великим Магистром Ордена Равновесия, истина. Потому что именно с ней всё становилось на свои места.

   Держи лицо. Держи лицо, Регина. Истерика подождёт.

   Господи, твоя воля, как говаривала баба Шура; чего только не сделают от большой любви! Даже ребёнка на цепь посадят… А поговорить? А объяснить? Или, взрастив в ней неприятие всего мистического, родители думали, что она им просто не поверит?

   Она прикусила губу, не замечая пристального и несколько напряжённого взгляда сьера Лохли, круглых от изумления глаз оборотня, а заодно и исподтишка уставившегося на неё Птица. Думала. Вспоминала.

   – Но я не помню ни одного случая, чтобы… Да, определённо, за всю жизнь со мной не случалось ничего необычного.

   – Уверены?

   Сьер Лоуренс откинулся на спинку стула, свёл пальцы перед грудью, размышляя вслух:

   – Почти сразу после смерти ваших родителей с вами как раз и начали твориться странные вещи. Напомню: вы стали слышать чужие мысли. Прикуривать без помощи зажигалки или спичек… Кстати, именно тогда, испугавшись, вообще бросили курить. Научились левитировать мелкие предметы: чашки у вас сами улетали в посудомойку, правда не все и не всегда долетали благополучно…

   – Не было этого! – возмущённо и со страхом вскрикнула Регина.

   – А вскоре к вам в квартиру постучался незнакомец, объявивший, что пришёл как наставник для новой ведьмы.

   – Ничего похожего! – уже сердито прервала она. – Никогда! Вы что же думаете, я забыла бы подоб…

   И вот тут она замолчала, вспомнив о своих жалобах психологу.

   Схватилась за голову.

   – А что если я… и вправду не помню?

   – Вы выставили его вон, приняв за гуру из той же секты, в которой когда-то лишился рассудка ваш бывший муж. И вот что интересно: оплели дверной косяк какой-то колючей травой, по представлениям в вашей местности, не пускающей в дом колдунов. И знаете, это подействовало! Больше он не появлялся. Но о причинах вашего беспамятства мы поломаем голову несколько позже. – Он успокаивающе выставил вперёд ладонь. – Непременно разберёмся. Меня и самого интересует этот феномен… Итак, вас заметили, и не только в вашем мире. Какое-то время мы наблюдали за вами и пришли к выводу, что способности в вас заложены незаурядные, но полноценно реализовать их на Земле вы не сможете. Поэтому, дождавшись удачного положения миров в Межмирье, мы пригласили вас сюда. А вот теперь прошу вас слушать крайне внимательно.

   Перетянуть существо из другого мира болезненно для обоих миров. Одно дело, если человек пропадёт или погибнет в своём мире, без нарушения причинно-следственных связей. И совсем иное – если его при этом выдернуть, как, к примеру, камень из подножья стены. Есть риск, что обрушится постройка; в данном случае – реальность. Начнётся Хаос. Изымать нового члена Ордена из его природной среды нужно аккуратно, подготовив обстоятельства, при которых родной мир сочтёт его исчезнувшим навсегда.

   – Мёр-ртвым, напр-ример! – уточнил ворон. – И не пр-ритянет назад…

   – Совершенно верно. Но вот тут возникают обстоятельства иного плана. Новый маг может нам просто… не подойти, понимаете? И не только из-за возможной несовместимости магических природ; просто все мы – люди, каждый со своим характером…

   Машинально Регина кивнула. Профессионал в какой-то момент взял верх над испуганной женщиной.

   – Психологическая несовместимость. Некоммуникабельность, замкнутость. Социофобия…

   – Да. Бывали случаи, что претенденты на членство в Ордене не проходили проверки на элементарную уживчивость; а при нашей специфике работы недопонимание или личная неприязнь могут обойтись слишком дорого. Приходилось возвращать такого мага в родные пенаты и заново привязывать судьбу, а это чрезвычайно сложно. Куда проще на время проверки кандидата оставить вместо него Тень, практически точную копию. Мир не чувствует подмены. Если испытуемый нас не устроит– мы возвращаем его назад, безболезненно сливая с Тенью: они объединяются, имея какое-то время общие воспоминания, затем память о пребывании в чужом мире, как нечто инородное, стирается сама собой. А мы…снова ищем.

   Месяц назад, для выполнения важной дипломатической миссии нам срочно понадобилась магия ведьмы. Разумеется, необученному новичку я не стал бы доверять серьёзную миссию, но мог воспользоваться его силой, слитой в накопитель. К тому времени у нас на примете давно была одна очень перспективная, но абсолютно не раскрытая ведьма с Земли…

   – И вы решили призвать меня? – хрипло спросила Регина.

   Ворон втянул голову в плечи.

   В глазах Лоуренса Лохли светилось неприкрытое сочувствие.

   – Не вас, дорогая лейди. Я призвал в наш мир Регину Литинских. Создав и оставив на Земле вас, её Тень.

ГЛАВА 9

Если падаешь со скалы в пропасть, почему бы и не попробовать полететь? Что ты теряешь?

   Макс Фрай, «Хроники Ехо»

   Не веря своим ушам, Регина сморгнула. Задержала дыхание.

   – Сьер Лоуренс, не могли бы вы… несколько яснее выразиться? Боюсь, я неправильно поняла.

   Вздохнув, он откинулся на спинку стула.

   – Да куда уж яснее…

   Оборотень с аристократическим именем дёрнулся, но под строгим взглядом босса смолчал.

   – Вы – Тень, леди Регина. Абсолютная, точнейшая копия Литинских Регины Брониславовны, за исключением, до недавнего времени, одной малости: обладания магией. Вам не сорок пять лет, а двадцать пять дней от роду. Именно столько временных единиц назад вы были созданы. Мне пришлось явиться в ваш мир, переговорить со… скажем так, первой Региной, вашим оригиналом, и, получив её согласие, забрать с собой на Арт, предварительно создав и оставив вместо неё Регину-вторую. Вас. С того момента, как вы, якобы, вернувшись с вечеринки, которая у вас называется кор-по-ра-тив-ной, задремали в кресле… помните? и начинается, собственно, ваша жизнь. И вместе с тем обрываются сведения, которые ваше тело заполучило от первой Регины: в них не вошли несколько последних часов, проведённых в наших с ней переговорах и обмене воспоминаниями с Тенью... На следующее утро вы проснулись – и зажили обычной, как вам казалось, жизнью… Для вас – повторю, именно для вас – ровным счётом ничего не изменилось. А вот Регина-первая заставила нас изрядно понервничать.

   Рина недоверчиво хмыкнула.

   Если хотя бы предположить, что услышанное и впрямь правда… Попади она, допустим, в мир иной при совсем других обстоятельствах… Всё могло статься. Была у неё этакая особенность: в нестандартной ситуации и действовать нестандартно, порой пытаясь прогнуть окружающих под себя: во всяком случае, если собственное решение казалось ей единственно верным и достойным внедрения. Тогда она, как говорится, продавливала его любой ценой – в рамках разумного, конечно. Бывало, и сожалела о своей категоричности, поэтому-то и старалась нештатных ситуаций избегать…

   – …К сожалению, ведьмовской Дар начал раскрываться в ней слишком быстро. Мой недосмотр, каюсь: на какое-то время, не ожидая подвоха, я упустил её из виду, отвлечённый срочными делами – и, похоже, забыл о бдительности. К тому же, роковую роль сыграли и личные обстоятельства Регины-первой. На Земле оставался мужчина, всё ещё дорогой её сердцу; болезненная привязанность всей жизни. Прошу извинить, что вторгаюсь в столь личную сферу, но, поймите, то, о чём вы помните – это не ваши переживания и не ваши неудачи, постарайтесь от них абстрагироваться… Как я понял, Никитин Игорь до последнего отстаивал свою супружескую верность, и Регина-первая, уязвлённая его невниманием и жалостью, просто создавала для окружающих видимость бурного романа, подкрепляя её в разговорах с подругами намёками и небылицами. Потом-то я понял, отчего она с такой готовностью приняла моё предложение. Она просто бежала из собственного мира.

   – Бежать – это уже не в моих привычках, – сухо прервала Регина. – Я не сдаюсь. Разве что меняю тактику.

   Сьер Лохли медленно снял очки и уставился на неё так, будто у собеседницы внезапно отросла вторая голова.

   – Об этом я как-то не подумал. Вот что значит – привычка мыслить шаблонно. Женщины вашего мира куда решительнее и самостоятельней наших…

   – Эр-рнесто… – неожиданно каркнул ворон. Будто напомнил.

   – Да-да, я немного отвлёкся… Вернёмся к нашей теме. Если вы успели заметить, лейди Регина, один из наших магистров весьма похож на... сьера Никитина. Порой трудно понять женскую логику; но, думается, что, встретив в новом мире копию любимого человека, ваша предшественница решила, что это подарок судьбы. И…

   Перед глазами Регины мелькнул Суровый Ангел с огненным мечом; широкий разворот плеч, статная, без следа офисной сутулости фигура… Улучшенная и отредактированная версия Игоря, ничего не скажешь. На такую можно было бы запасть, даже если ничто не связывало с её земной копией. Вот только нынче она чувствовала странное равнодушие к Игорю. Будто думала о ком-то постороннем.

   – Но и здесь её ждало разочарование. Наш Эрнесто оказался женат, давно и счастливо, и на все притязания иномирной гостьи, намёки и откровенные предложения отвечал сухо и однозначно: нет. И тогда разгневанная, но к тому времени в полной мере ощутившая новые возможности, она решилась вернуться и завоевать того, кто так долго сопротивлялся.

   – Игоря, значит, – пробормотала Регина. – Боже ж ты мой… Неужели это от неё он возвращался, когда погиб?

   – Полагаю, она настолько свыклась с мыслью, что, наконец, заполучила своего мужчину, что не захотела делить его ни с кем – ни с женой, ни со Смертью. И, узнав о его гибели, выкрала из нашего хранилища некий артефакт, могущий поднимать мёртвых. Но… не справилась с магией некромантов. Переоценила свои силы. Регина Литинских скончалась несколько часов назад, и вы, скорее всего, почувствовали её смерть. Ибо магия, покинув тело-носитель и не переданная новому владельцу особым ритуалом, сама находит подходящее вместилище, а им-то как раз и оказались вы, лейди. По случайному совпадению, жрецы тайного святилища Ану-бисса, разыскивающие пропавшую святыню, обнаружили на Земле след нужной им магии и, не зная, что Дар сменил владелицу, выдернули в Арт именно вас. Реджинальд, настроенный на вашу ауру, тотчас почуял вас неподалёку; тем более, что мы ожидали от жрецов чего-то подобного. Эрнесто подтвердил возмущение астрального фона в секторе их тайного храма. Я послал их обоих туда. И вот вы здесь, лейди. Как и обещал, я постарался быть предельно краток. Жду ваших вопросов.

   Подперев щёку рукой, Регина задумалась.

   Прямо дьяволиада какая-то, как у Булгакова… Ведьмониада.

   – Слишком много новой информации, – сказала ровно. – Необычной и неожиданной. Но я разберусь. Дайте мне только осмыслить…

   Она уставилась невидящим взглядом на футляр напольных часов у стены, за застеклённой дверцей которого на фоне застывших гирек размеренно щёлкал диск маятника. Вот он качнулся в очередной раз, одна из гирь дрогнула и просела, шевельнулась толстая цепочка с то ли латунным, то ли позолоченным кольцом на хвостике…

   – А вы уверены, что Тень именно я?

   Будь у сьера Лохли две, а то и три пары очков – он бы, пожалуй, водрузил их на нос немедленно и все сразу, чтобы убедиться, что гостья не шутит. Ворон же, вздрогнув, едва не свалился со спинки кресла и судорожно заскрёб когтями по кожаной обивке в попытках удержаться. И лишь оборотень среагировал иначе: выразительно поднял брови и украдкой показал Регине большой палец. Видимо, одобряя.

   – Прошу извинить, лейди, я как-то привык, что мои слова не подвергаются сомнению, – несколько растерянно отозвался сьер. – Впрочем, ваш скептицизм мне понятен. Взгляните на свои руки. На ладони, если точнее. Попытайтесь обнаружить хотя бы одну линию, по которой ваши хироманты считывают прошлое и пытаются прочесть грядущее. Неужели вы ещё не заметили? У вас нет ни того, ни другого.

   Застыв от напряжения, до рези в глазах она всматривалась в идеально чистые ладони и… молчала. Возразить было нечего. И хоть в хиромантию Рина не верила ни на гран – но, воля ваша, руки, абсолютно лишённые не только линий жизни, здоровья и судьбы, но и характерных дуг, крестиков, палочек, делающих уникальными отпечатки пальцев – это нечто невероятное.

   И эти пресловутые провалы в памяти…

   – Ни с кем не хотела делить Игоря, значит, – сказала вслух. – Даже со мной. Вот и подсуетилась заранее… Выходит, это она шарила у меня в квартире, забрала книги, фотографии? А могла она заодно подчистить мне память, как вы думаете?

   Взгляд Лоуренса Лохли неожиданно стал колючим и тяжёлым.

   – Теоретически да. У вас есть основания подозревать её в этом?

   – С недавних пор у меня странные пробелы в воспоминаниях. И теперь, когда я кое-что от вас узнала, понимаю, что почти ничего не помню ни об Игоре после его женитьбы, ни о… – Она покачала головой. – Абсолютно ничего о том, что вы назвали проявлением ведьмовской силы. В моём понятии я и какая-то мистика несовместимы. Поэтому не думаю, чтобы могла быть вам чем-то полезна.

   – А почему вы так сказали, лейди? – в некотором замешательстве спросил сьер Лоуренс. – Именно о полезности?

   – Да потому что…

   Рина вздохнула.

   – Вы же сами признались, что меня разыскивали. Вам нужна сила ведьмы, её какая-то особая магия, как я поняла. А я ничегошеньки в себе не чувствую, мало того: вы уж извините за откровенность, я готова признать наличие магии вокруг себя – но не в себе. Я полный ноль, как ведьма. А главное, нет у меня ни малейшего желания ею становиться, поскольку я принципиально против всякого волшебства, мистики, сглазов, порчи, и прочая и прочая. У вас своё мироустройство, и вы воспринимаете его как объективную реальность. Я – дитя иной реальности, и переделывать себя не хочу. Мне, простите, в моём возрасте поздно. И я не верю, что я Тень.

   В замешательстве Лоуренс Лохли потёр подбородок.

   – Но, лейди…

   Она закатала рукав блузки, развернула запястье.

   – Видите шрам? В детстве я распорола руку об осколок стекла. Меня ещё подозревали в суициде, а зря: я просто сунулась, куда не нужно, не подумав о последствиях… И это случилось именно со мной, а не с кем-то ещё. Я помню, сколько родинок было на щеке у мамы. Помню, как они с отцом первый раз привезли меня на море, помню чай, стаканы в мельхиоровых подстаканниках в поезде и пилёный сахар в пергаментной бумаге, по два «кирпичика» в упаковке… Я с закрытыми глазами пройдусь по родительской квартире и найду все мои детские тайники. Это не чужое, не внедрённое! Сьер Лоуренс…

   Переведя дыхание, добавила спокойно:

   – Я ни в коей мере не подвергаю ваши слова сомнению. Но ведь может такое случиться, что вы в чём-то ошибаетесь? Все мы – люди…

   И содрогнулась, увидев в глазах собеседника недавнишнее выражение: печаль пополам с жалостью.

   – Это бывает, лейди…

   Помолчал.

   – Ошибка исключена, я всё же профессионал, скажу без ложной скромности. На своём веку мне приходилось работать с Тенями, созданными и лично, и другими магами. Поначалу ни одна из Теней не верит, что она лишь чья-то копия. Это можно сравнить с ситуацией, когда смертельно больному сообщают, что жить осталось считанные месяцы. Сперва идёт стадия неверия и требований сменить врачей; затем гнев, отчаянье, непонимание: как это вообще могло случиться и почему именно со мной? Затем бурная активность: хождение по целителям и святыням, лечение, истовая вера то в одно, то в другое; и, наконец, смирение и принятие ситуации. Неизбежности. Только в нашем случае…

   Он снял очки и потёр переносицу.

   – В нашем случае желательно всё же сперва пройти через принятие действительности. Чтобы провести лечение правильно и эффективно. Я ведь не без задней мысли привел аналогию со смертельным недугом, лейди. Дело в том, что жизненный запас Тени ограничен, она ведь изначально создаётся на небольшой срок: месяц-другой… А потому, даже если не сливается с оригиналом, то живёт, как правило, недолго. Её единственный шанс обрести стабильность, воплотиться окончательно – привязать себя к миру. И проще всего сделать это через магию, полученную по наследству от оригинала. Поверьте, это хороший метод и почти никогда не подводил.

   Регина вновь уставилась на блюдечко маятника.

   Шанс…

   Он был абсолютно прав, этот джентльмен в строгих старомодных очках и превосходном костюме: она всё ещё не верила, бунтовала, негодовала из-за навязываемой ей идиотской судьбы чьей-то копии. Поверить в чужой мир, видимый, осязаемый и обоняемый, оказалось куда легче. А в собственное ведьмовство…

   Тень? Копия? Это что же, вроде клона?

   Невозможно.

   Она качнула головой.

   – Мне… Надо бы пройтись, подумать. На воздухе.

   – Разумеется, – мягко ответил сьер. – Реджинальд вас сопроводит, чтобы вы не заблудились. С ним вы в полной безопасности, лейди. Конечно, подумайте, и не торопитесь со слишком однозначной оценкой событий. И… прошу не забывать, что в этом доме есть несколько гостевых комнат, располагайте любой. Людям время от времени нужно отдыхать, чтобы принимать решения на свежую голову.

   Он проводил гостью и сорвавшегося с места оборотня до двери, задумчиво глянул вслед и вернулся в кресло.

   – Итак, твоё мнение, Аллан?

   – Кр-ра… Она не сдаётся. Ещё побор-рется. Зр-ря…

   – Как знать, как знать… А вдруг она найдёт свой собственный путь, свою привязку к миру? Подождём. Ещё есть время.

   – Вр-ремя… – передразнил ворон. – Ты сам говор-рил – осталось тр–ри недели… Пр-ринцессы пр-риедут – и…

   – За три с половиной недели её предшественница научилась ходить между мирами, пробивать охранные плетения и, похоже, взламывать чужие мозги. Не так уж и мало. – Лоуренс Лохли неожиданно поморщился. – А ведь оказалась абсолютно беспринципна, если подумать… Страшная сила – всемогущество, как она порой преобразует личность! Но теперь, друг мой, я могу смело писать монографию на тему: «Общность души Тени и оригинала: заблуждения и реальность». На нашем примере очевидно, что Тень не забирает часть души оригинала, а приобретает новую, порой разительно отличающуюся от исходной. Ты заметил, насколько они не схожи?

   – Р-разница пока невелика. Посмотр-рим, как Р-регина-втор-рая себя поведёт, когда магия пр-роснётся.

   – Ты прав, друг мой, а я, возможно, излишне тороплюсь с выводами. Что ж, подождём.

ГЛАВА 10

…чудесен и великолепен кавалер, который, уведя вас гулять тёмными аллеями и наткнувшись там на злых разбойников, в свирепом бою разгонит их всех. Но куда как чудеснее и великолепнее тот кавалер, который поведёт вас гулять на светлые аллеи, не встретит там никаких разбойников, зато накормит мороженым и займёт куртуазной беседой.

   Сергей Лукьяненко «Непоседа»

   Было странно вдыхать тепло летней ночи, зная, что где-то в невообразимых изломах пространства, в мире, ставшем теперь для неё иным, и, возможно, утерянным, всё ещё трещат мартовские морозы. Или уже не трещат? Кажется, проводница Жанна что-то говорила о потеплении…

   Вслед за воспоминанием невольно подумалось о другой Жанне, о подруге. Сердце болезненно сжалось.

   Жанка-Жанночка-Жанетта… Вот кто станет о ней искренне горевать, единственный, должно быть, человек во вселенной. Старой тётке, сестре отца, которой досталась родительская квартира со всем добром, Регина нафиг не нужна: та была рада без памяти «отвоёванному» куску, хоть племянница и не думала воевать, просто отказалась в её пользу, не желая ни склок, ни судов. Память – она не в вещах и не в стенах… Сотрудницы – те посудачат о странном происшествии на похоронах Никитина, посплетничают; может, помянут её двойника и вскоре забудут. А вот шебутная Жанночка с душой привязчивого щенка – и это у женщины в почти предпенсионном возрасте! – будет долго ещё реветь по ночам… Вот кого жалко-то.

   Себя Регина пока не жалела, твёрдо решив поначалу разобраться с той ерундой, что ей наговорили про миры и Тени, а потом уже решать: плакать над собой или пыжиться от восторга. Но ей категорически нужно было время, потому-то она и ухватилась за возможность передышки.

   Площадь, на которой она очутилась, была знакома. Не так давно Рина видела её с другого ракурса – из подворотни дворика, куда они с оборотнем перенеслись. Странная это была площадь, непривычных очертаний: не округлая, не прямоугольная, а правильным шестигранником, стороны которого очерчивались шестью красивейшими зданиями. Удивительное смешение стилей от напоминающего античный до модернизма. Удивительно и то, что в такой момент она могла думать о подобных вещах.

   – Странно, что я не бьюсь в истерике, – пробормотала Рина. – Вроде бы самое время.

   – А нужна она тебе? – легкомысленно отозвался её проводник, подавая руку, чтобы помочь сойти с крыльца из двух ступеней. Регина с недоумением глянула на его ладонь, потом, спохватившись, осторожно приняла. Отвыкла она от знаков внимания – и с возрастом, и проживая в чересчур равноправном обществе, где вежливый интерес к женщине порой может быть неправильно истолкован.

   – Тебя же сьер Лохли «Релаксом» напоил, сразу же, как в себя пришла, – продолжал он тем временем. – Именно затем, чтобы ты не сорвалась. Не помнишь?

   Регина как наяву ощутила тающие на языке крохотные голубые кристаллики из стакана с водой.

   – «Релакс»? Это что за штука? Транквилизатор?

   – Э-э… Такого названия не знаю. Блокатор эмоций, по-нашему. Отрицательных, во всяком случае, которые жизнь портят.

   Он скинул куртку, оставшись в лёгком свитере, и набросил на плечи Регины жестом естественным, будто еженощно оберегал женщин от ночной прохлады во время прогулок. Хотя – как знать, может, так оно и есть, парень-то видный, симпатяга, обаяшка… Но сама забота была приятной. И увлёк её на одну из ветвящихся от площади улиц.

   – Да, кстати… – На ходу сунул руку в карман куртки, извлёк небольшой стеклянный флакончик. – Держи, пригодится. Мы перед заданием сами его принимаем для профилактики: бывает, знаешь, слишком психуешь, да и случиться может всякое, лишняя злость только мешает… Я потом у целителя ещё возьму.

   Регина в недоумении потрясла пузырьком.

   – А ничего, что он пустой? И ты вообще уверен, что оно мне надо?

   – Надо-надо. Сутки-двое те, кто сюда попал, держатся молодцами, а потом их начинает ломать. Адаптация к миру, тоска зелёная по родным, по дому… Ведь, как правило, дорога сюда в один конец. Тебе ведь, прости, вернуться уже нельзя, так? Хоть возможность и есть, чисто техническая, да твой мир обратно уже не примет, как я понял.

   – Да, получается, та Регина умерла… – пробормотала она.

   Должно быть, это смерть двойника отозвалась в её груди сердечной болью там, в поезде…

   – А ты молодец, – неожиданно сказал оборотень. – Не хочешь её «первой» называть, хоть убей… Да, так я об этих кристаллах. Если флакон пустой – значит либо прямо сейчас пить ничего не нужно, либо ты за день приняла достаточно. Больше до полуночи тебе ничего не материализуется, чтобы привыкания не было. А если кристаллы есть – значит, магомедицина тебе прямо-таки рекомендует их принять, именно в такой дозе; и ты её советы не игнорируй. Флакон сам на тебя настраивается… Нравится?

   Он так неожиданно сменил тему, широко поведя рукой вокруг, что Регина не сразу поняла, что речь идёт о городе.

   – Удивительно, – сказала честно. – И простор, и как-то… уютно.

   И почему в первый момент выхода из портала ей пришла мысль о Средневековье? Видимо, из-за того, что она угодила в одну из старейших улочек, которые до сих пор встречаются и любовно оберегаются в каждом пожилом городе. А та, по которой они шли сейчас, пусть шириной и не тянула на проспект, но раскинулась достаточно широко и вальяжно. Дома здесь не теснились и не примыкали друг к дружке ради экономии места, напротив: каждый словно долгом считал окружить себя садом или лужайкой, занавеситься каскадами плетистых цветов: одного клематиса Рина насчитала видов восемь. В архитектуре здесь процветал стиль, похожий на викторианский: с башенками, арками, эркерами, ассиметричными пристройками, придающий домам некую сказочность. Несмотря на поздний час – огромная оранжевая луна и крошечная сиреневая стояли почти в зените – ни один из особнячков не спал. Жизнь била ключом: в освещённых окнах мелькали людские силуэты, кто-то пил чай на открытой веранде, кто-то раскачивался на качелях или подрезал кусты в палисаднике… Прохожих, впрочем, было немного, и в основном, прогуливающихся вальяжно парами или семьями. В какой-то момент Регине показалось, что она перенеслась во времена Диккенса: правда, кринолины под дамскими платьями были не настолько пышны, да и встречались нечасто, и платья были не столь многослойны. Но мужчины щеголяли в сюртуках и двубортных лёгких пальто, отдавая должное цилиндрам, перчаткам, бакенбардам и тростям… Впрочем, встречалась публика в ином стиле, попроще: с изумлением Рина заметила на нескольких молоденьких девушках юбки-брюки и блузы отнюдь не чопорные, кожаные жилеты, украшенные цепочками, винтиками и шнуровками. Молодые люди, их кавалеры, щеголяли в кожаных куртках с настоящими «молниями», некоторые в галифе полувоенного покроя или в крепких парусиновых штанах со множеством карманов, в сдвинутых на лоб очках – то ли шофёрских, то ли авиаторских. Странное смешение стимпанка и викторианской строгости оказалось удивительно гармоничным. А уж когда неподалёку у распахнутых ворот остановились одновременно экипаж, запряжённый парой лошадей, и транспортное средство, напоминавшее кабриолет – не коляску, но старинный открытый автомобиль – и возница и шофёр вежливо раскланялись, это стало последним штрихом в жизнеутверждающей картине. Тихо восхищаясь, Регина поймала себя на мысли, что и думать забыла об одолевавших проблемах. А ведь она, собственно, собиралась не просто погулять, а поразмыслить хорошенько, но вместо этого откровенно любуется новым миром.

   Но какое там «поразмыслить», когда оборотень, напомнив о себе, перехватил её за рукав и развернул к одному из зданий: одноэтажному, с мансардной крышей, но лишённому всяких башенок, эркеров и прочих декоративных элементов. Зато на половину сада выступала обширная веранда, где за солидными крепкими столами восседали горожане – как «диккенсовцы», так и «стимпанковые», и с удовольствием и вкусно ели, распивали что-то из больших кружек, беседовали, хохотали… А уж запахи из распахнутых окон и дверей накатывали сногсшибательные. Тотчас жалобно завопил желудок, напоминая, что, вообще-то, сегодня или уже вчера хозяйка даже не завтракала, злыдня, и потом всего пару стаканов чая в себя залила за весь день – и привет, а нормальному человеку надо кушать много и регулярно!

   Но всё же она попыталась сопротивляться.

   – Реджи погоди, я не… Вот чёрт… Да у меня даже ваших денег нет, стой, куда ты?

   – Денег полно, – лаконично ответил он. И кивнул двум здоровенным парням на входе в сад: – Ребята, девушка со мной.

   Пока Регина приходила в себя от чертовски, скажем, приятного обращения «девушка», два бугая, заросшие бакенбардобородами по самые брови, мощью смахивающие на безрогих минотавров, как-то одинаково повели носами, принюхались, подобрались… честное слово, как секьюрити при попадании на глаза Очень Большому Боссу! И почтительно поклонились им обоим, пропуская.

   – Что ты сказал? – машинально переспросила Регина.

   Пожалуй, в ступор её ввели даже несколько явлений: железобетонная уверенность оборотня в наличии у неё денег, обращение с ней не как со взрослой женщиной, годящейся если не в матери, то уж в тётки, а как с подружкой – и, наконец, сами звероподобные амбалы-вышибалы. Что, это тоже оборотни?

   А поклонились-то они с весьма заметным уважением!

   Реджинальд, словно не замечая её растерянности, пропустил её вперёд, как воспитанный мальчик, и хмыкнул:

   – Это ты сейчас о чём? У тебя на лице такой раздрай, ты бы видела!

   – Э-э… Чего у меня полно?

   – Говорю, денег у тебя целая куча. Мешок. – Повертел головой, оценивая обстановку. – Нет, на веранде шумно, пойдём внутрь. Сегодня музыки нет, там потише…

   И потащил в гостеприимно распахнутые двери, где мимоходом, бросив мелкую монету в корзину с цветами, за которой никто не присматривал, выудил букетик фиалок и сунул спутнице.

   – Здорово, правда? Обожаю здешние чудачества. А ты что, забыла, как мы стрясли для тебя компенсацию с Ану-бисса? Твой кошель у меня в кабинете, я этакую тяжесть не люблю с собой таскать. Потом заберёшь. Правда, там наверняка тиларийские утены, придётся менять их в банке на наши гинеи. И счёт заодно открыть. Но ты справишься.

   – Там так много? – недоверчиво уточнила Рина. Не удержавшись, сунула нос в букетик. На миг нежный цветочный запах даже перебил мощный аромат жареного мяса.

   – Судя по весу – да. Бог не мелочится. Да ты что думаешь, он свои кровные раздаёт? Ха! Запустил лапу в сокровищницу жрецов и их же заодно штрафанул. И правильно сделал… Сюда!

   И завернул к лестнице, ведущей на второй уровень.

   Так она, можно сказать, богата? Хотя бы временно?

   Камень с души, разумеется, не свалился; но вот какая-то опора, и не такая уж зыбкая, появилась. Что ни говори, а деньги – это вовсе не зло. С ними и пропадать-то веселее.

ГЛАВА 11

Говорят, перед глазами утопающего проходит вся его жизнь. Может быть. Но когда человек голодает, перед ним встают призраки всех съеденных им в течение жизни блюд.

   О.Генри «Купидон порционно»

   Широкая галерея обрамляла поверху весь зал, и вид с неё, должно быть, открывался восхитительный. Рестораном это чудесное заведение трудно было назвать, тут более подходило экзотическое слово «таверна», с учётом облагороженного и улучшенного в современных реалиях интерьера. Мебель поражала массивностью, уравновешенной тонкой резьбой; прочные потолочные балки украшены были живым плющом, в простенках между дверьми сияли толстые свечи в настенных канделябрах… Сперва Рине показалось, что столики на галерее пусты, просто сервированы и ждут гостей; но вдруг, к немалому её изумлению, один из стульев качнулся, отодвигаясь, поплыла в невидимых руках прихваченная из вазочки роза, открылась и закрылась дверь… Из-под увитой цветами арки, за которой проглядывал бесконечный балкон, вынырнула колоритная парочка: подтянутый атлет в безукоризненном вечернем костюме и яркая зеленоглазая девица в пышном платье, пестротой и размахом юбок напоминавшем цыганское. В зубах у девицы была зажата та самая роза. Парочка явно настроилась на танго.

   Оказывается, за дверью была ещё одна галерея, открытая, выходящая в сад, куда они и прошли. Почему нельзя было направиться сразу к свободному столу, а непременно обойти полгалереи снаружи, Регина поняла лишь, миновав ряд закрытых пронумерованных дверей, когда Реджи толкнул одну, под номером «семь», и пропустил её в небольшой отдельный кабинет.

   Причём, казалось, что одной стены у того нет вовсе, как и перил: вид на зал открывался, ничем не заслоняемый. Лишь едва видимая дымка намекала, что какая-то преграда имеется, и клиенты даже в возможном подпитии не рискуют вывалиться на головы посетителей. Боковые же перегородки, видимые лишь отсюда, изнутри, сохраняли полупрозрачность, но по-прежнему демонстрировали полное отсутствие соседей. Разве что сама собой двигалась посуда на столах, звякали приборы, порхали салфетки…

   – Полная приватность, – весело пояснил оборотень. – Со временем, когда привыкнешь и захочется чего-то интересного – можно будет и в зале посидеть, особенно если хороших певцов пригласят. Здесь, конечно, можно настроить звук, но будет уже не то. Ну, да всё хорошо не бывает… Зато спокойнее.

   Не то, чтобы Регина так уж стеснялась. Но всё ещё помнила пристальные взгляды викторианских мадам… или лейди? хоть и бросаемые исподтишка, но весьма чувствительно прощупывающие с головы до ног её явно чужеродную здесь фигуру. Фигура-то, по понятиям Регины, была ещё очень даже ничего, но вот скромные джинсы и обтягивающий свитер выбивались из здешних канонов. Лишь молодёжь стреляла глазами в её сторону одобрительно. Но вряд ли Рина, в её-то возрасте, смогла бы сойти в их среде за свою.

   Внезапно она подумала, как превратно может быть растолковано само её появление рука об руку с молодым человеком, который ей и впрямь…

   Гм.

   И когда это её заботило мнение блюстителей нравственности? Да пусть думают, что хотят. А ей не до пустяков. А вот за приватность ему огромное мерси. Не готова она пока ещё влиться в новое общество. Хватит и шатания по улице, среди местной публики.

   В дверь скользнул ослепительно-рыжий официант. Казалось, с его шевелюрой в кабинете посветлело, будто включилась люстра.

   – Сьер Роу! – Улыбка его тоже сияла. – Вам как обычно, или что-то… особенное, с учётом вкусов дамы?

   – Да давай, как обычно, Фродо, жрать хочется – сил нет… Дама будет не против, тем более что ещё не знакома со здешним меню, а выбирать ей сейчас равноценно медленной пытке. Давай, тащи всё в двойном комплекте, только мне мясо с кровью, а девушке – хорошо прожаренное, ты уже понял, да? И пирожных, дружище. И… хороший кофе. Но десерт мы обсудим позже, а пока гони за отбивными, живо, иначе начну с тебя, и прямо сейчас!

   Ничуть не убоявшись, молодой человек разулыбался ещё сильнее и испарился. Регине захотелось протереть глаза: сквозь прорези фалд официантского фрака свешивался прелестный пушистейший лисий хвост! Ярко-рыжий, с белым кончиком.

   – Фродо? – спросила тупо. Будто всё остальное представлялось совершенно ясным.

   Реджинальд хитро прищурился.

   – Ты ведь не только это хотела спросить? Ну, да, он лис, тоже оборотень. У них это считается шиком: показать, что умеешь частично трансформироваться. Ты ещё его ушей не видела! Да и вообще, этот ресторан – да и весь квартал – сугубо для оборотней. И это не какая-нибудь дискриминация людей или, напротив, отселение элиты, а просто так всем удобнее. Условия здесь более-менее приспособлены к нашей жизни. Тут же все обитатели, в основном, по природе своей ночные хищники, поэтому днём спят, а ночью работают. Ближе к утру отдыхают. А в человеческом квартале к полуночи закрыты все забегаловки, хоть с голоду помирай. Поэтому все, кому приспичит, знают, что после полуночи можно отлично пожрать в каком-нибудь оборотническом квартале. Просто вести себя аккуратно, чтобы по незнанию не ввязаться в какой-нибудь местный спор: тут ведь и парни горячие, и девицы боевые, к ним на зуб не попадайся. Те же волчицы, например…

   – О! – только и сказала Регина. – О!

   – Ага. Единственный запрет для людей… вернее, два запрета, за нарушение которых можно серьёзно схлопотать: табак и алкоголь. Оборотни, как ты понимаешь, не курят, чтобы нюх не отбить, а спиртное у нас приглушает вкусовые рецепторы. Гурманов же тут, помимо меня, полно, потому что повара соответствующие. Сама сейчас убедишься.

   Вот чего не доставало во вроде бы привычной картине обеденного зала внизу: сигаретных дымков. Мысленно Регина пожала плечами: невелика потеря. А заядлым курильщикам уж придётся выбирать: или поесть, или помедитировать с сигаретой где-нибудь в безопасном месте.

   Однако деликатный вопрос с оплатой не давал ей покоя. Природная щепетильность требовала расставить точки над i.

   – И всё же… – Она помедлила, решая, как бы сформулировать деликатнее. – Просвети меня, каковы здесь традиции в… таком случае, как наш сюда приход. Только пойми меня правильно: я и ущемлять тебя не хочу, и не хочется оказываться в неловком положении…

   Её спутник и глазом не моргнул.

   – А, это ты опять про деньги? Брось, даже голову не ломай. Я тебя пригласил, я и угощаю. Надумаешь меня пригласить в ответ – это с удовольствием, но, опять-таки, тебе решать. А оборотень я не бедный, за выполненные квесты казна очень даже неплохо платит.

   И, посерьёзнев, добавил:

   – Я же понимаю, у вас на Земле традиции могут отличаться от наших. Ты не стесняйся, спрашивай.

   Рина только угукнула, смешавшись от его взгляда, тёплого, располагающего к себе. Вот незадача: только она настроила себя на ровные, сугубо товарищеские отношения, как этот молодой человек начинает себя вести, как зрелый мужчина, ненавязчиво ей покровительствующий. Причём, так естественно, не пыжась, что просто полный разрыв шаблона... В замешательстве, чтобы скрыть смущение, она потянулась к серебряной салфетнице.

   Похоже, к серебру здесь относились разве что со статусным почтением, но без страха, ибо присутствовало оно и в столовых приборах – кстати, не особо изощрённых, чего втайне побаивалась Регина; из него же были сделаны колпаки, прикрывающие горячие блюда… Когда перед ней поставили великолепную отбивную, ещё исходящую соком и паром, Регина чуть слюной не захлебнулась. Захотелось забыть об условностях, схватить выступающую косточку, обёрнутую декоративным бумажным фунтиком с какими-то финтифлюшками, и вгрызться прямо так, не оскверняя нежнейшее мясо хладным металлом. Но вот рядом с ними поставили объёмистые плошки с ароматной тёплой водой. Реджи торопливо омыл руки, промокнул пушистой, какой-то особой салфеткой и… совершенно так, как Рина сама вожделела, схватился за бумажный хохол – а тот, кажется, для того и был предназначен! – и впился крепкими зубами в свой кусище. И азартно захрустел хрящиками. Он ел быстро, но аккуратно, и до того аппетитно, что Регина с удовольствием последовала его примеру.

   В конце концов, для чего тогда приватный кабинет? Долой этикет!

   Потом подали восхитительный ароматный плов с бараниной, который тоже полагалось есть руками, потом огромную порцию фруктового салата, потом целую гору пирожных… Вернее, декоративную многоярусную горку, заставленную корзиночками из песочного теста, с самыми разными цветами, ягодами, фруктами, кремами и даже мороженым, и ни одна не повторялась. Вот тут-то и пригодились серебряные ложечки, вилки и миниатюрные лопатки. К тому моменту, когда принесли кофе, Регине казалось, что она лопнет. Но после первого же блаженно-горчащего глотка в желудке образовался какой-то вакуум; поэтому она с удовольствием отведала и местную ягодную пастилу «по рецептам бабушек-лисиц» и тончайшие галеты в миндально-ванильной обсыпке… Удивительно, но места хватило на всё.

   – Жизнь хороша, – вздохнул, сыто жмурясь, оборотень. Откинулся на спинку стула и протянул мечтательно: – А вот с кусочком вишнёвого пирога была бы ещё лучше… – И захохотал. – Да шучу я, шучу! Даже с меня хватит!

   – Не думала, что мужчины такие сластёны, – призналась Регина.

   Реджи махнул в сторону опустевшей «горки».

   – А, это… Тяга к сладкому – неизбежная плата за оборот. Мне же сегодня несколько раз пришлось перекидываться, энергия-то уходит. А мясо и сахар очень хорошо её восполняют. Можно, конечно, и помедитировать, но зачем, если есть способ проще и приятнее?

   – А это тяжело – перекидываться? – не удержалась Регина. И добавила торопливо: – Если только эта тема не табу…

   – Да ладно, какое там! – Реджи даже удивился. – Это же… так же естественно, как для женщины глаза накрасить. Вот одежду при обороте сохранять – сразу тебе скажу, тема секретная, тут у каждого свои фишки. Потому что сложно, индивидуально, надо долго учиться и подбирать методику для себя. Но ещё труднее, скажу тебе, массу при обороте наращивать. Я же тигром вешу раза в четыре больше, а эти фунты просто так за несколько секунд не наберёшь. А потом их нужно ещё и прятать, когда в человеческую шкуру возвращаешься… Так что затратное это дело по энергетике – оборот, скажу я тебе. Но ничего, как видишь – справляемся.

   Он улыбнулся ещё лучезарнее официанта с хоббитским имечком.

   – Ожила? Отлично. А то наш сьер Лохли всё-таки идеалист: считает, что лучшие условия для раздумий – тишина и покой. А какая там тишина, если брюхо урчит от голода? А на сытый желудок и мысли-то текут приятные…

   Не выдержав, Регина рассмеялась. Впервые не только за последний день, но, пожалуй, за всё время после болезни.

   – А что теперь? – внезапно спросила она. – Скажи честно: тебе наверняка дали задание меня на что-то уговорить, а?

   Оборотень покачал головой.

   – У нас не принуждают, Рина, – сказал, так вот просто, с ходу угадав её уменьшительное имя. И так естественно, что ей и в голову не пришло его поправить. – Твоя… Шутт, я даже и не знаю теперь, как её назвать… Давай так: ни первая, ни вторая, а прошлая Регина – едва узнала, что она ведьма, и что все фокусы, которые с ней на Земле происходили – не шиза, а нормальное для неё явление – прости, чуть не уписалась от восторга. Я так думаю, что оттого и Дар в ней так рванул: от излишнего усердия. Может, не проявись он так сильно, и не распевай все вокруг неё: «Ах, как ты офигительно могущественна»… – Рина даже поразилась этому земному «офигительно» – Она, может, и не накуролесила бы особо. Но бывает, что у мага при скачках Дара срывает психику. Как у подростков в переходный период. Только обычные юнцы безобидны, а вот ведьма может натворить дел. Лоуренс в то время работал с тиларийцами, вот и упустил контроль. Мы к тому времени с ней уже не справлялись, поэтому прошляпили, когда она улизнула.

   – За вещичками, – холодно добавила Регина. – А заодно и меня проведать… Знаешь, Реджи…

   Она запнулась, впервые назвав оборотня по имени.

   – …Не верю, что я – чья-то там копия. Ну не верю!

   Она с надеждой взглянула на ладони. Напрасно. Те по-прежнему оставались девственно чистыми.

   – Это ещё ничего не доказывает, – сказала сердито, пряча руки в карманы и более убеждая себя, чем спутника. – Может, это… какой-то побочный эффект при прохождении между мирами, почём мне знать? И вообще, слишком мало информации для меня лично, например. – Она вдруг спохватилась: – Послушай, ты ведь видел эту прошлую достаточно долго? Она всегда была зеленоглазой?

   Оборотень покачал головой.

   – Мне твой цвет глаз больше нравится, – сказал как-то замедленно. – Серый, как грозовое небо… Нет, Ри-на, – он словно покатал на языке её имя. – Она стала изменять внешность недавно. Знаешь, многие женщины подкрашиваются, а эта, как научилась трансформации, так повадилась: то волосы выбелит, то губы раздует… То глаза другие… Дней десять так забавлялась. Я уж решил, что она и не помнит, какой была раньше. Только я её всегда узнавал, в любом обличье. И тебя узнаю…

   Он прикрыл глаза.

   А Регина вдруг похолодела.

   К чему такие речи?

   –Запах, – совершенно обыденно пояснил Реджинальд. – Вот я к чему. Вы с ней совершенно, абсолютно разные. Хоть сколько духов на себя не вылей – я прочихаюсь, но природный запах распознаю обязательно. И это я ещё обычный тигр, а вот среди волков есть нюхачи-эксперты, что хоть ты в голый пень трансформируйся – вычислят. Мы их приглашаем иногда на службу. Но в твоём случае и я сгожусь: я ещё в храме понял, что ты – не она.

   Регина сглотнула. Взгляд оборотня