Оглавление
- АННОТАЦИЯ
- ПРОЛОГ
- ГЛАВА 1
- ГЛАВА 2
- ГЛАВА 3
- ГЛАВА 4
- ГЛАВА 5
- ГЛАВА 6
- ГЛАВА 7
- ГЛАВА 8
- ГЛАВА 9
- ГЛАВА 10
- ГЛАВА 11
- ГЛАВА 12
- ГЛАВА 13
- ГЛАВА 14
- ГЛАВА 15
- ГЛАВА 16
- ГЛАВА 17
- ГЛАВА 18
- ГЛАВА 19
- ГЛАВА 20
- ГЛАВА 21
- ГЛАВА 22
- ГЛАВА 23
- ГЛАВА 24
- ЭПИЛОГ
АННОТАЦИЯ
Заключительная часть трилогии. Анна Сильвяните-Дебрич стала взрослой и отправилась в столицу Русской империи, чтобы быть представленной ко двору. В то же время в Россию приезжает из Трансильвании некий князь, ищущий себе невесту. Его выбор падает на Анну. Но действительно ли речь идет о любви и замужестве? Может быть, он ищет всего-навсего еще одну жертву? А Юлиан Дич далеко и занят своими делами...
ПРОЛОГ.
Он распахнул дверь и остановился на пороге. Темные шпалеры, постоянно опущенные портьеры, наглухо задернутые шторы, почти не пропускавшие солнца, массивная старинная мебель и слабое мерцание свечей. В спертом воздухе пахло ладаном, пылью, старым тряпьем и смертью.
- Я пришел, - сказал он негромко, всем своим видом выражая готовность уйти в любую минуту.
С тех пор, как бабушка удалилась сюда, он жил в постоянном напряженном ожидании. И вот оно – свершилось.
- Бабушка?
В глубине комнаты, в недрах широкой постели под тяжелым темным пологом что-то шевельнулось. Послышался слабый вздох, в котором лишь привычное ухо могло разобрать тихое: «Ты?»
- Я пришел, - повторил он чуть громче.
- Иди… сюда.
Стараясь ступать как можно тише – здесь даже звук собственного дыхания казался неприлично громким – он приблизился к кровати. Тяжелое одеяло. Пышная подушка. Кружево ночного чепца, пряди седых волос – и среди всего этого старушечье лицо с тяжелыми веками и скупо поджатыми губами. Судя по линии рта, форме носа и высоте скул, когда-то его бабушка была очень красива, но годы не щадят никого.
- Ты, - из-под век на вошедшего остро взглянули светлые глаза, - должен исполнить мою просьбу.
Голос был тих и тверд.
- Да, бабушка?
- Ты снова должен жениться.
- Но…
- Ты должен это сделать. Ради меня, - она заговорила громче. – Ради своей семьи. Своих предков. Это твой долг, - старуха заговорила громче, прилагая явные усилия.
- На ком, бабушка? – поинтересовался внук.
- Реши сам. У меня кончаются силы. Я не смогу долго протянуть. И поэтому ты должен как можно скорее привести сюда новую жену. Понимаешь?
Он опустил глаза:
- Понимаю.
- Так ступай и отправляйся на ее поиски! – лежавшая поверх одеяла тонкая рука с длинными пальцами, ногти на которых были ухожены, как у светской красавицы, шевельнулась, слабым жестом указывая на дверь. – И да помогут тебе силы…
Мужчина схватил эту руку и, склонившись, поцеловал сухую пергаментную кожу, пахнувшую ладаном и болезнью. После чего положил ее назад, на одеяло и вышел за порог.
Старуха смотрела ему вслед. Тонкие губы ее беззвучно шевелились – она то ли молилась, то ли читала заклинание.
Ее внук почти бежал по ступеням и вскрикнул от неожиданности, когда на пороге большого зала ему навстречу шагнул монах.
- Ярош…
- Дядя, - воскликнули они почти одновременно. – Ваше священство… Вы меня напугали.
- Здесь трудно кого-либо напугать как следует, - монах скрестил руки на груди, пряча кисти в рукавах рясы. – Ты от нее?
- Да.
- И что она?
Оба бросили взгляд на темный лестничный пролет.
- Приказала быстрее привести сюда жену.
- Опять?
- Дядя, бабушка права. Это мой долг. Только… вы же знаете…
- Знаю. И поэтому не могу одобрять новой попытки.
- Как бы то ни было, я обязан исполнить свой долг, - пробормотал молодой человек.
- И поэтому уже извлек на свет фамильный перстень, - кивнул монах.
Молодой человек с удивлением посмотрел на свою правую руку. На среднем пальце посверкивал крупный драгоценный камень, оправленный в серебро. Он вздрогнул от неожиданности – еще несколько минут назад перстня на пальце не было.
- Значит, - голос его дрогнул, - так тому и быть.
Повернулся и пошел прочь.
Монах долго смотрел ему вслед, потом поднял руку и перекрестил удалявшуюся спину:
- Да поможет нам всем…
Тем временем в другой части света.
Он прислушивался к доносящимся из-за двери звукам так напряженно, что забыл обо всем на свете – вытаращил глаза, открыл рот, как ребенок, не замечая людей, находившихся в одной с ним комнате. Те, в свой черед, делали вид, что не обращают внимания на выражение его лица – совершавшееся за закрытыми дверями было намного важнее. Как ни пафосно звучит, от него зависела судьба всей Русской империи.
Шаги… голоса… всхлип, переходящий в стон…звяканье инструментов… причитывающий шепот… плач… шарканье ног…
Он невольно стиснул подлокотники кресла, в которое упал, когда двери в спальню жены закрылись за доктором. И взвился с места за миг до того, как придворный врач переступил порог.
- Ну?
Старый доктор, служивший императорской фамилии почти двадцать лет, покачал головой:
- Простите, ваше величество, но… мое искусство тут бессильно… Примите мои соболезнования.
Он еле сдержался, чтобы не закрыть лицо руками, спасаясь от ставшего вдруг нестерпимо ярким света.
- Неужели надежды нет?
- Ваше величество, надежда есть всегда, - мягко промолвил врач. – Вы еще молоды, здоровы. У вас все впереди…
- Не все…
- Отчаиваться рано. Возможно, через полгода или через год…
- Будет все то же самое…
- Ваше величество, не стоит падать духом. Поверьте мне, старику, - доктору было почти шестьдесят лет. - А если не верите мне, то советую обратиться к истории. Неисповедимы пути Господни. Он в милости своей на склоне лет даровал Аврааму и Сарре младенца Исаака. Неужели к вам Он будет менее милостив?
Он кивнул, мало вслушиваясь в слова врача. Утешать – прерогатива священника.
- А… она как?
- Ее величество вполне здорова – насколько это возможно в ее… м-м… положении, - с легким поклоном ответил врач. – И, смею заверить, сейчас ее величество нуждается в вашем сочувствии, помощи, утешении.
- Я могу ее увидеть?
- Разумеется, - врач отступил в сторону, поклонился ниже, делая приглашающий жест.
Он прошел в спальню жены. Две монахини и несколько придворных дам, находившиеся там же, приветствовали императора и поспешили немедленно покинуть комнату, оставив супругов наедине.
Бледная женщина с заплаканным лицом утопала в подушках широкой кровати. Она чуть приподнялась, когда император подошел ближе:
- Сашхен?
- Александра, я…
- Прости, - она порывисто протянула мужу руку, и тот торопливо, словно от этого что-то зависело, прижался губами к ее пальцам. – Опять…
В голосе женщины послышались слезы.
- Не плачь, Алекс, - мягко произнес мужчина. – Ты сделала, что могла…
- Недостаточно, - возразила она.
- У нас еще все впереди…
- Иногда я в этом сомневаюсь!
- Надо верить. И доктора надеются на лучшее. Может быть, через полгода или год…
- А если нет? Если опять…
- Надо верить, Алекс. Верить!
Император Александр был женат уже восемь лет. И это была седьмая неудачная попытка обзавестись наследником. И он сам, и его жена, Александра Федоровна, были молоды и здоровы – только младенцы не приживались. Пробовали все средства – и пока не помогало ничего.
В тот же вечер, прибирая в спальне императрицы, горничная нашла под кроватью небольшой мешочек, расшитый странными знаками. Внутри прощупывалось нечто, похожее на камешки или косточки. Странную находку поспешили убрать подальше, но по коридорам дворца уже пополз, передаваясь из уст в уста, боязливый шепоток:
- Испортили! Императрицу-матушку испортили!
ГЛАВА 1.
Подняв руки за голову и запустив пальцы в волосы, Анна внимательно посмотрела на себя в зеркало, любуясь струящимися складками нового платья. Светло-голубой с разводами атлас так и льнул к коже, и девушка не могла сдержать легкую улыбку. Она повернулась боком, оценивая, как ткань облегает ее грудь и подчеркивает линию бедер.
- Ваше сиятельство, осторожнее! – взмолилась ползавшая на коленях портниха, отмерявшая длину подола. – На живую нитку ведь кроено!
Девушка вернулась в прежнее положение, взбила руками длинные распущенные волосы, забирая их в горсти и поднимая повыше, чтобы оголить шею и плечи. Сейчас свободно падавшие на спину до ягодиц, в один прекрасный миг они должны будут превратиться в модную прическу. Анна любовалась собой и нарочно откидывала назад голову, расправляя плечи и изгибая стан.
- Ваше сиятельство! – опять взмолилась портниха. – Неровен час…
- Так хорошо? – подала голос Анна.
- Ты прекрасна, - ответила ей тетушка.
Анна улыбнулась. О своей красоте она знала уже давно, и улыбка предназначалась ее отражению в зеркале. Вернее, сразу двум отражениям – ее собственному и Риты. Сестра-призрак была точно в таком же платье, но, в отличие от ее наряда, уже готовом.
- Немного короче, - сказала девушка, сверяясь с ее нарядом.
- Да как же? – изумилась портниха. – Разве ж так можно?
- Можно. Я так хочу!
- Делайте, что вам приказано, - промолвила тетя Маргарита.
- Так ведь не носят…
- В провинции – может быть. А в столице уже давно не в моде подобная длина! Ну, хоть немножко…
Портниха чуть-чуть приподняла подол, перекалывая его на два пальца выше.
- Воля ваша, но выше уже непотребство какое-то получается! - заметила она. – Всю щиколотку оголить хотите?
- Если щиколотка красива, почему бы ее и не оголить? – Анна слегка отставила ногу, и Рита в зеркале повторила ее позу, замерев симметрично и улыбаясь также гордо.
Из смежной комнаты выглянула сестра Виктория:
- Ну, как дела?
- Почти все готово, - ответила портниха. – Осталось подровнять и подшить.
- А не слишком коротко? – прищурилась старшая ведьма.
Портниха слегка застонала.
- Нет, - отрезала Анна. - Я так хочу!
Рита подмигнула ей из зеркала.
- Даже она со мной согласна!
- Ну, если она, - пошла на попятную старшая ведьма, - тогда хорошо. А что ты скажешь, сестра Маргарита?
- Если девочке нравится, то почему бы и нет? – ответила та и обернулась к портнихе. – Делай, что велят!
Та кивнула и проворнее заработала руками, подкалывая подол.
За этим занятием всех и застала сестра Клара.
- Ой, Анночка-ясочка, - всплеснула руками лесная ведьма, - ты такая красавица! Всех женихов в столице соберешь!
Девушка довольно улыбнулась.
Этой осенью Анну первый раз вывозили в столицу. Три предыдущих сезона она провела в Дебричеве, танцуя на местных балах, куда еще в начале осени собрались все именитые и знатные жители губернии. Многие деревенские помещики и жители мелких уездных городков «выставили» своих подросших дочерей, на которых тут же нашлись охотники. Кто-то гнался за состоянием, кому-то нужно было громкое имя и титул, кто-то довольствовался малым. Анне было пятнадцать лет, когда она станцевала свой первый в жизни вальс на первом в жизни «взрослом» балу. Собственно, это был вообще ее первый бал. Тогда же она после долгой разлуки встретилась со своими бывшими одноклассницами из женской гимназии – теми, с кем когда-то училась она и погибшие в Мертвом Доме девочки. Время покрыло пылью ту давнюю историю, и Анну приняли радушно. Но уже к концу второго сезона она опять осталась в одиночестве. В провинции барышни рано выходят замуж – к семнадцати годам большинство ее ровесниц уже были либо замужем, либо помолвлены и ожидали венчания, и лишь у самой Анны Сильвяните-Дебрич не было жениха и даже сколько-нибудь постоянного поклонника.
В начале этого лета, три месяца назад, ей исполнилось восемнадцать лет, и на местной ярмарке невест она должна была оказаться в числе тех, кому не повезло. Ибо, если жениха не найдется до начала Великого Поста, для девушки это означало попасть в старые девы. Ибо подрастали другие невесты – те, кому сейчас было пятнадцать-шестнадцать лет.
Впрочем, Анну не волновали подобные мелкие заботы. Ведьмы редко выходят замуж, а если и идут под венец, то лишь для того, чтобы в скором времени овдоветь. Так в свое время стала княгиней Дебрич ее тетя Маргарита Прилуцкая. И так предстояло поступить самой Анне.
Год назад девушка неожиданно получила наследство. Оказывается, сразу после рождения дочери ее отец отнес в банк билет достоинством в тысячу рублей и раз в год добавлял к этой сумме еще столько же. Банк исправно начислял проценты, и, хотя последние пять лет вкладов не делалось, все же Анна получила почти пятнадцать тысяч серебром. Некоторую сумму обеспечила продаже дома в Реченске, так что тетушке удалось значительно поправить дела семьи. Они рассчитались с частью долгов, перезаложили оставшуюся деревеньку, немного обновили обстановку – и вот теперь собирались во Владимир-Северный, искать богатого жениха, который, как нагадала тетя Маргарита, ожидал Анну в скором времени.
Девушка равнодушно относилась к навязанной ей роли. Сердце ее было свободно во всех смыслах этого слова – она никого не любила и не хотела любить. Столичный жених, предсказанный картами и кофейной гущей, ее мало интересовал. Местные женихи осаждали девушку, заваливали подарками – от безделушек до дорогих украшений – но она, танцуя вальсы, мазурки и полонезы, рассыпая улыбки и отпуская комплименты, всех держала на приличном расстоянии. Она была ведьмой – и ни за что не желала хоронить себя в четырех стенах, даже если платой за это будет богатство и положение в обществе.
Наконец, платье было готово, и портниха отступила в сторонку, чтобы дать остальным полюбоваться на дело ее рук. Оставалось лишь сшить наскоро сколотые детали и украсить рукава и лиф мелким речным жемчугом и стразами. Узор был уже выбран, жемчужные зерна лежали в шкатулке.
- Ах, Анночка-ясочка, какая ты красивенькая, - всплеснула руками сестра Клара. – Ах, какая жалость, что я не могу поехать с тобой и посмотреть, как ты всех поразишь!
- Мне тоже жаль, - Анна тепло улыбнулась лесной ведьме, поймав ее отражение в зеркале.
- Там за тобой присмотрят, - та покосилась на сестру Викторию. – Правда, матушка?
В предстоящей поездке именно старшая ведьма должна была играть роль «строгой маменьки», которая вывезла дочку в высший свет. А тете Маргарите отводилась сомнительная роль бабушки. Но что делать, если Анна приходилась ей внучатой племянницей, и годы ни одну женщину не делают моложе – даже ведьму.
Послышался топоток маленьких ножек и задорный крик.
- Мама!
- Деточка моя!
Сестра Клара проворно подхватила вихрем влетевшую в комнату девочку.
Четыре года назад, в те апрельские дни, когда Анна жила в столице у Юлиана Дича, лесная ведьма отправилась побродить по весеннему лесу, чтобы как-то развеять тоску и заодно посмотреть, растаял ли в чаще снег и не пора ли собирать первоцветы. И под одним кустом обнаружила выброшенного кем-то новорожденного ребенка. Несмотря на то, что накануне еще было довольно холодно, новорожденная девочка – на вид ей было всего два-три дня от роду – оказалась жива. Подобное могло означать лишь одно – у младенца были скрытые силы, и в будущем из нее могла бы выйти сильная ведьма. Большинство ведьм никогда не рожают детей, усыновляя или удочеряя подобных подкидышей. Вот и сестра Клара никому ни словом не обмолвилась о том, что отыскала в Боярском Лесу ребенка. Даже соседи были уверены, что она просто-напросто прижила младенца на стороне, что в ее возрасте – лесной ведьме недавно исполнилось сорок шесть лет – простительно. Сестра Клара назвала девочку Надеей и души не чаяла в дочке. Остальные ведьмы тоже тепло отнеслись к малышке, считая ее, наряду с внучатой племянницей сестры Агаты, младшей сестренкой для Анны.
- Мама, там ветелок, - девочка указала на коридор, из которого выбежала. – Он меня потлогал.
- Не обращай внимания, - сестра Клара поцеловала малышку. – Это хороший ветерок!
Но сама при этом покосилась на сестру Маргариту, и пожилая дама решительно сдвинула брови. Опять призрак! Ну, его счастье, что ребенок не испугался. Впрочем, будущей ведьме и не пристало бояться таких вещей.
В зеркале отражение Риты бросило взгляд через плечо и сделало знак – мол, подойди. Анна переступила с ноги на ногу, чтобы портниха не увидела проявившегося за стеклом отражения Мартина. Тот поклонился с почтительностью вышколенного слуги.
- К нам гости, тетя, - сказала Анна.
Пожилая дама позвонила в колокольчик. В последние месяцы прежде пустой дом немного ожил. Тут чаще стали бывать сестры-ведьмы, навещая ее не только вечерами, но и среди бела дня. Пришлось завести горничную и кое-какую прислугу, а также принимать всех этих портних, модисток, курьеров, приказчиков из лавок. Маргарита Дебрич-Прилуцкая отвыкла от такого количества постороннего народа, и заранее была недовольна необходимостью провести несколько месяцев в столице. Если бы не результаты гадания, по которым Анне крайне важно было оказаться этой осенью в столице, она бы никогда не сдвинулась с места. К счастью, им удалось снять уединенный домик, но как подумаешь обо всех этих визитах, балах, приемах – голова кругом и настроение портится.
Вошла горничная:
- Вам пакет, госпожа. И письмо.
Анна улыбнулась через плечо:
- Опять?
- Да, - тетя Маргарита первая прочла адрес. – Все никак не уймется! Будь осторожна, девочка моя.
- Я всегда осторожна. Пакет вели отослать обратно, а письмо… вот! – взяв конверт, она скомкала его и поднесла к свече.
- И читать не будешь?
- Тетушка, а то мы с вами не знаем, что там написано, - усмехнулась девушка. – Старый ловелас…
Два года назад губернатор Дебричева Авксентий Вышезванский ушел в отставку. Ему тяжело было жить в городе, где все напоминало ему об умершей дочери. Высокое начальство долго не желало принимать отставки, но наконец просьба была удовлетворена. Граф уехал в свое поместье, а на его место прибыл новый. В честь приезда он дал бал для здешней знати – и увидел Анну Сильвяните.
Новому губернатору было сорок пять лет, он был женат, но бездетен, и шестнадцатилетняя княжна поразила его воображение. Вот уже больше года губернатор волочился за девушкой, присылал ей приглашения на все балы и городские мероприятия, заваливал подарками, и не без его прямого приказа было приостановлено дело о взыскании с княгини Дебрич долга за заложенные деревни. Губернатор сам бы этот долг и уплатил – если бы Анна хоть раз ответила ему взаимностью.
Девушке он совершенно не нравился – и не только в силу своего возраста и семейного положения. Кокетничая с ним, то отталкивая, то с равнодушным видом принимая его подарки, Анна была уверена, что ее ждет иная судьба. Что может быть глупее, чем быть любовницей у старика! Кроме того, она все равно скоро уедет в столицу.
Мартин, маячивший поодаль, вздохнул. Гулкий раскат то ли грома, то ли порыва ветра прокатился где-то наверху, и портниха, собиравшая свои вещи, вздрогнула:
- Ох, что это?
- Сквозняки, - отрезала тетя Маргарита и погрозила зеркалу. Два отражения синхронно потупились. – Дом старый.
- Перестроить бы вам его, - совершенно без задней мысли предложила портниха.
- В этом доме жили восемь поколений моих предков, - отрезала тетя Маргарита, - и я надеюсь, что он простоит еще столько же лет…
Мартин беззвучно шевельнул губами. Анна, привыкшая уже к поведению призрака, без труда поняла его. Дом будет стоять до тех пор, пока призрак Мартина Дебрича не обретет свободу. А это случится лишь после того, как будет найдено его тело… или то, что от него осталось.
Мне жалко с тобой расставаться, - Рита тихо погладила его по плечу. – Мы постараемся что-нибудь придумать!
Я надеюсь, - с тоской ответил тот. – Но…
Мы найдем выход! Обещаю!
- О чем совещаетесь? – подошла тетя Маргарита, и Мартин исчез. В зеркале осталась только Рита, поспешившая принять ту же позу, что и Анна.
- Ни о чем, - быстро сказала та.
- Не притворяйся, что я ничего не замечаю, - отрезала пожилая дама. – Особенно теперь…
«Теперь» началось через несколько дней после того, как Анне исполнилось шестнадцать лет. В ночь Солнцеворота, на Лысой Горе состоялось ее посвящение в ведьмы. Анне предстояла встреча с главной маткой, известной в свете как графиня Орловская…
Сбежав из пансиона в Мологе, девушка так в него второй раз и не вернулась, закончив образование дома и не выезжая даже за пределы Дебричева. Ее стерегли так, словно она была преступницей, и долгое время у нее не было возможности поговорить ни с кем, кроме тети Маргариты, сестры-призрака Риты и Мартина.
Первые несколько месяцев после возвращения из столицы прошли, как в тумане. Анна ушла в себя, почти ничего не ела, часами сидела, уставившись в одну точку и ни на что не реагируя. Лишь поздней осенью, когда осыпалась листва и начались заморозки, она словно проснулась и зажила обычной жизнью. Девочка больше не вспоминала ни про пансион, ни про побег, ни про обретение Шестой Печати, ни про жизнь в столице. И лишь накануне посвящения все страхи вернулись.
Главная матка была ее врагом. Она считала Анну Сильвяните своей соперницей – дескать, настанет день, когда новая матка вызовет старую на поединок. И одна из них непременно погибнет. Анна была уверена, что умереть предстоит ей – ведь «графиня Орловская» еще молодая и сильная ведьма, а силы самой Анны не так велики. Но сдаваться не хотелось.
Выход подсказала Рита. По обычаю, неофитка должна продемонстрировать ковену ведьм свои способности. И такой «демонстрацией силы» должна была стать именно Рита.
Ночь Солнцеворота выдалась безлунная и пасмурная. Дул ветер, небо заволокло тучами, и пламя костров трепетало и стлалось по земле. Анна, обнаженная, босиком прошла сквозь толпу собравшихся ведьм и колдунов туда, где ее ждала матка. Ждала с горящими глазами и бьющимся сердцем. На ее лице читались гнев и боль – гнев матери, которую огорчают поступки любимой дочери и боль от того, что она должна назначить ослушнице наказание. «Мама! – с неожиданной болью подумала тогда Анна. – Прости меня, мама…»
Она мерзла на ветру, кожа ее покрылась мурашками, растрепанные волосы лезли в лицо, дым костров щипал глаза, было трудно дышать. Но она терпела. Она – ведьма.
Раздался громовой голос матки. Она что-то вопрошала. Анна что-то отвечала. Ей заранее дали заучить ответы на ритуальные вопросы, и девушка говорила, не думая, не вникая в суть произносимых клятв, пока не прозвучало долгожданное: «Докажи!»
И тогда рядом с нею возникла Рита.
Ковен ахнул – вместо одной неофитки оказалось две. И Рита, действуя самостоятельно, вышла вперед и звучным голосом повторила все те клятвы, которые только что давала Анна. После чего сестры взялись за руки и произнесли клятву в третий раз – хором.
Зрители были сражены. Создать фантом могли многие ведьмы, но дать жизнь еще одной душе, наделенной собственной волей и сознанием, душе, которая тоже обладает колдовскими силами - это было под силу весьма немногим. В тот день ковен принял в свои ряды двух ведьм вместо одной – Анну и Риту Сильвяните-Дебрич – и главной матке пришлось смириться с тем, что у нее две соперницы вместо одной. Их объединенные силы превосходили ее собственные, так что «графиня Орловская» на некоторое время оставила Анну в покое. Но она отнюдь не сложила оружия, и девушка с тревогой смотрела в будущее.
Во всем этом был только один несомненный плюс – Рита могла появляться открыто, и даже тетя Маргарита вскоре привыкла к тому, что у нее не одна, а две племянницы. Более того – она даже этому как бы обрадовалась, поскольку традиция появления сестер-близнецов все равно соблюдалась. И огорчала ее лишь бестелесность Риты.
Откинувшись на спинку кресла, Юлиан с наслаждением вытянул ноги. Не то, чтобы он устал стоять – просто бывают такие дни, когда полчаса на ногах выматывают больше, чем сутки беготни по городу. А ведь казалось еще недавно… Да что там, «недавно»!
Четыре года – большой срок. Для тех, кто умеет работать и не желает дать себе и часа передышки. За это время Юлиан Дич взлетел высоко и, оглядываясь назад, только дивился столь стремительному взлету.
Не прошло и месяца со дня нападения, как он подал начальству докладную записку по всей форме, доказывая необходимость создания школы ведьмаков, и, не дождавшись официального разрешения, испросил отпуск, чтобы проехаться по городам и весям империи, отыскивая таланты. Ему удалось найти за лето шестерых талантливых подростков, чего оказалось достаточно для начала дела. Седьмым стал Провка. Правда, отдельного помещения добиться не удалось. Будущие ведьмаки жили в одной комнате прямо здесь же, на территории Третьего отделения. В соседней комнате у них проходили занятия. Поначалу мальчишек обучали грамоте, чтению, письму, иностранным языкам, основам географии, истории, ботаники. Позже, когда их способности стали проявляться, учеников водили в тюрьму, в допросную и карцеры, чтобы мальчишки насмотрелись на ведьм и колдунов. Юлиан занимался с ними сам, на ходу выдумывая тесты, составляя опросные листы и планы занятий. Это отнимало значительную часть времени, ведь он продолжал числиться среди дознавателей, и его в любой момент могли отвлечь, чтобы поручить некое щекотливое дело. А кроме работы, были и другие дела – те же светские обязанности, посещение клубов, визиты.
В последние годы не проходило и недели, чтобы не поступало доноса в Третье отделение. Тайная канцелярия работала днем и ночью. Расположенная при ней тюрьма была переполнена – во многих камерах сидело по десять-двенадцать колодников, хотя некоторых арестантов циркуляр предписывал содержать в одиночку. Расспросы, очные ставки, пытки, допросы, аресты. Многих везли из провинции, несколько раз в провинцию приходилось выезжать самому Юлиану, чтобы разобраться на месте.
И он ездил. Ибо дела иногда были действительно интересными. Например, тот донос крепостных на свою помещицу. В прошлом веке уже была одна, Дарья Салтыкова, которая замучила столько женщин, девушек и девочек, что ее особым указом даже запретили считать женщиной и постановили впредь именовать эту тварь мужчиной. На сей раз в доносе было сказано, что помещица Агафья Белевская предалась черной магии и приносит девиц в жертву. Крестьян, которые кричали на площади у Архангельского собора «Слово и дело!», долго допрашивали, некоторых даже вздернули на дыбу, но те твердо стояли на своем, и, в конце концов, Юлиан сам отправился в Муромскую губернию, чтобы разобраться на месте.
И крестьяне оказались–таки правы! В подвале помещичьего дома нашлось настоящее святилище – грубо высеченный идол, алтарь, от которого разило человеческой кровью, а в овраге Провка унюхал целое кладбище – останки полутора десятков детей, убитых помещицей.
Грязное было дело. И не только потому, что мужики восстали на представительницу старинной знатной фамилии, но и потому, что сама Агафья Белевская на допросах показала, что явлено было ей откровение от одной странницы, что наступают последние времена. Что грядет новая эра, и что надо ее приближать всеми силами. Странница та и научила помещицу, что и как делать – следствие показало, что означенная Белевская была подвергнута колдовскому воздействию. Проще говоря, странница была ведьмой и завербовала помещицу, заставив женщину исполнять обряды черной магии.
Белевскую можно было пощадить, но Юлиан сумел убедить начальство в решительных мерах. Ведьмы активизировались, и следовало в ответ ужесточить меры борьбы. Помещицу объявили сумасшедшей, били кнутом, рвали ноздри и выслали на вечное поселение в отдаленный монастырь, отписав ее имение в казну. Крестьян, тех, кто учинил донос и прошел через допросы Тайной канцелярии, записали в вольные, выправив паспорта, дозволив вместе с женами и чадами проживать, где будет угодно.
Сам Юлиан за это дело получил награду – деревеньку в полторы сотни душ, и уже через полгода смог переехать в новый дом. Вернее, купил по случаю небольшой двухэтажный особняк на Монастырской улице.
Это было его давней мечтой. Еще с тех пор, как Юлиан в пятилетнем возрасте попал в приют, он мечтал о собственном доме, где он будет полноправным хозяином. Доме, где никто не станет ему мешать. Доме, где, если хочет, он сможет целый день просидеть в одиночестве в своей комнате, наслаждаясь тишиной и покоем – всем тем, чего был лишен в приюте. Где будет мягкая теплая постель, вкусная еда и не надо ни перед кем заискивать из страха наказания или мести.
Этот дом вполне отвечал его требованиям. Два этажа, отдельная пристройка, в которой жила прислуга, небольшой сад с уцелевшими еще от прошлых хозяев яблонями и смородиной, каретный сарай, конюшня, хозяйственные постройки. Три десятка комнат, тщательно подобранная прислуга – две горничные, прачка, судомойка, повар, кухарка, истопник, дворник, конюх, два мальчика на побегушках, выездной лакей – вот и все, чего ему хотелось. Роль дворецкого и камердинера одновременно исполнял Провка. Дому не хватало только хозяйки, но Юлиан решил, что женится лишь после тридцати лет, а до тех пор усиленно работал, не тратя времени на сердечные привязанности. Кроме того, он привык уже быть один, и жена представлялась ему лишь источником суеты и проблем.
Для полного счастья недоставало собственного герба. Нет, он вполне мог бы давно его заработать – чиновник седьмого класса уже имел право на дворянство – но ему нужен был не абы какой, а именно титул князя Дебрича. Но – увы! – в Дебричеве проживала последняя княгиня этого рода, известная Юлиану ведьма Маргарита Дебрич. И поэтому о титуле речи не шло.
Решением проблемы мог бы стать брак с наследницей этого имени, но об этом Юлиан не желал и думать. А с некоторых пор и не мог.
Все случилось сегодня, за те самые полчаса, которые он провел на ногах, но после этого разговора чувствовал себя так, словно весь день бегал, сломя голову, в кровь сбивая ноги. Он не ждал этого разговора, после которого ему пришлось подписать бумагу о неразглашении государственной тайны. Отказаться было нельзя. Ибо на карту было поставлено больше, чем честь и безопасность империи. И если у него ничего не получится, проще застрелиться самому.
Усилием воли отогнав пораженческие мысли – еще ничего не сделано, значит, ничего не потеряно! – Юлиан окинул взглядом комнату. Скромная обстановка – полностью обставить все комнаты просто не хватало времени – мало уюта. Старая квартира на Садовой была намного меньше, но он вспоминал ее без ностальгии, как прошлое, к которому нет возврата. Если он потерпит поражение, ему не останется даже воспоминаний. Значит, надо действовать.
О деле, которым ему приказали заниматься, было сообщено достаточно, чтобы составить план. Но как добыть доказательства? Как просто работать, если есть изветчик, закричавший на углу «Слово и дело» или приславший в канцелярию письмо! И как легко действовать дальше, если можно просто явиться к ответчику в дом и забрать его «куда следует», чтобы устроить допрос! Но если в дело замешано государство…
- Провка! Пров!
Тот явился сразу, словно заранее угадал хозяйские мысли. Да, собственно, так оно и есть.
- Чего изволите?
- Который тебе год, Пров?
- Двадцатый недавно минул.
Снизу вверх Юлиан окинул стоявшего перед ним юношу долгим взглядом. Шестой год этот парень был у него, на глазах из тощего нескладного подростка превращаясь в подтянутого жилистого юношу. Костистый, плечистый, с ловкими звериными ухватками и повадками, чуть грубоватым лицом – подлое происхождение, чего уж тут скрывать! – Пров, тем не менее, казался намного старше своего возраста. Его золотисто-карие глаза смотрели холодно и пристально, словно глаза волка. И немудрено, что дворня боялась парня, беспрекословно слушаясь его приказов. Людей пугал в нем не только звериный взгляд, но и необычный цвет волос.
Несмотря на свою молодость, Провка был совершенно седой.
Волосы его стали белеть после того случая в Гиблом Урочище. Виски поседели первыми, потом пришел черед темени, а к Покрову лишь несколько темно-русых прядок на затылке напоминало о прежнем цвете волос. Но к Рождеству пропали и они. Необычная масть – Провка был перевертышем – пугала темных крестьян. Те из них, чьим сыновьям «повезло» родиться с ведьмачьими способностями, были уверены, что и с их детьми поступят так, что они поседеют в детстве. И были не слишком далеки от истины – парень поседел после обряда, пробудившего его до этого спящие силы.
- Двадцать лет, - повторил Юлиан. – И уже скоро шесть лет, как ты у меня.
- Так точно-с…
- Бумагу и перо подай.
Юноша быстро исполнил приказание. Не велев ему уходить далеко, Юлиан быстро написал несколько строчек, размашисто расписался. Осталась малость – заверить в канцелярии печатью.
- Шесть лет. И все годы ты служил мне честно и верно…
- Благодарствую на добром слове, - пробормотал Пров.
- И задумал я, - задержав перо в воздухе, проговорил Юлиан, - тебе за то вольную выправить. На, чти! Грамотный, небось.
Небрежно толкнул в сторону холопа исписанный лист. Шевеля губами, тот медленно прочел несколько строчек. Рука его дрогнула.
- За что?
Сказать правду?
- В награду, - ушел от прямого ответа Юлиан. – За то, что верно мне служил все это время…
И чтобы тебя, дурня, в случае неудачи, не взяли вместе со мной, чтобы был шанс спасти тебе жизнь и свободу. Мол, я не я, и лошадь не моя.
- Хозяин! – неожиданно взвыл Провка, падая на колени. – Христом-богом молю – не надо мне этого! На кой ляд мне эта свобода…
- «На кой!» - тоже заводясь, оборвал Юлиан. – На то! Дурень! Встать!
- Воля ваша, хозяин, - парень не спеша выпрямился, комкая в руках вольную грамоту, - а только не гоните меня, сделайте милость! Ну, куда я пойду, коли вы меня прогоните?
- Да не гоню я тебя. С чего ты взял?
- А вот с этого, - бумагу Провка все-таки не кинул, положил на стол бережно. – На что мне воля сдалась? Как я на воле жить-то буду?
- Как! Счастливо! - Юлиан отвернулся к окну. Дождя давно не было, на широких листьях тополей и лип оседала городская пыль. - Ты жить будешь, если меня… если судьба повернется иначе, - сообразив, что чуть было не проговорился, вывернулся он. – Я – ведьмак. Ты – тоже ведьмак. Силы у тебя есть, и немалые. Но куда ты с ними пойдешь, если ты крепостной? Ни на государственную службу, ни в наставники для тех мальчишек… Вечно мне прислуживать, за дворней присматривать? Талант твой в землю зарывать? На ком школа ведьмаков держаться будет, если меня… если мне придется уехать? Холопа никто не станет слушать, а вот вольного…
Провка стоял, опустив голову.
- Воля ваша, хозяин, - негромко повторил он. – Что хотите, со мной делайте, только не гоните!
В душе Юлиан восхитился упорству своего холопа.
- Мне подле себя верный человек нужен. Такой, чтоб не за страх, а за совесть рядом встал. Ты свою верность уже доказал, и это тебе – награда за службу.
- Да я за вас, - юноша взглянул из-под белой челки, - я за вас в огонь и воду! Только прикажите!
- Во-первых, - Юлиан вздохнул, словно перед прыжком в воду, - мои приказы не обсуждать. Сказал тебе – будешь вольным, стало быть, так тому и быть. Ведьмаки не могут быть крепостными. Ведьмаки непосредственно государству служат. Они – государевы люди, а не помещичьи. Второе. С этой грамотой ты и я идем в канцелярию, тебе выправляют паспорт на имя… как отца-то твоего звали?
- Маркелом, - еле слышно прошептал юноша.
- Значит, Прова Маркеловича Сущевских…
- Нет!
Юлиан даже вздрогнул от неожиданного крика.
- Чего?
- Х-хозяин, - Провка дрогнул, еле пересилив себя, чтоб не упасть на колени вторично, - уж коли своим человеком меня оставлять не хотите, так дозвольте другую фамилию избрать. Провом Дичевых или Диких хочу быть…
- Молчать, - Юлиан пристукнул по столу. – И так благодарить меня должен, что без выкупа тебя на волю отпускаю. Я тебя у Сущевских купил, стало быть, и носить тебе эту фамилию. Я пока твой хозяин, мне и решать.
- Воля ваша, - опять потупился Пров.
- Далее, - не обращая внимания на его состояние, продолжал Юлиан, - твоя семья – мать, братья-сестры – они где?
- Да все там же небось, в Дебричеве.
- Тогда вот тебе мой приказ. После того, как выправишь паспорт, поедешь туда. Денег на дорогу дам. Выкупа ты мне за свою свободу не платил, стало быть, отработать должен. Приедешь к своим бывшим хозяевам. Да не просто так. Девку купишь. А уж какую – сам догадайся!
Мрачное лицо юноши осветилось улыбкой:
- Хозяин, - он дернулся схватить руку Юлиана и торопливо поцеловал запястье. – Спасибо, хозяин…
- Но-но, - тот вырвался, отстраняясь. – Дело есть. Важное, государственное. Холопам про него знать не следует. И абы кому его доверить не имею права. Награда будет велика, но в случае неудачи не сносить головы.
Пров смотрел преданно, по-собачьи. Так и хотелось довериться, снять с сердца тяжесть. Но нельзя. Чем меньше будет парень знать, тем меньше вероятность, что однажды они окажутся в одном и том же застенке, на дыбе и очной ставке. А в случае удачи… В случае удачи не все ли равно, на сколько частей делить императорскую милость.
Почти шесть лет Провка не был в Дебричеве. Сколько пришлось с хозяином поездить по Руси-матушке – даже Русское море видал и с Аю-Дага прыгал – а вот на родину заглянуть так и не довелось. По городу шел осторожно, озираясь по сторонам. Так непривычно было находиться тут в одиночку, без хозяина.
Насколько помнил, город изменился несильно. Впрочем, Провка, до одиннадцати лет проживший в деревне, Дебричев знал мало, несмотря на то, что его взяли из деревни мальчиком на побегушках. Но он гораздо чаще бегал из комнаты в комнату, передавая наказы барыни: «Прохоровна, барыня кличут!» - или: «Прокоп Меркулыч, вели дрожки заложить. Барину надобно!» За ворота почти не отлучался и больше времени проводил, играя в зернь и бабки с такими же, как он, казачками. Там же, в тех же комнатах, часто видел сестренку Маланью. Ее взяли в девичью – вязать, вышивать, а порой исполнять приказы барыни. Девочку готовили в горничные для маленькой барышни, Анастасии Сущевской – дескать, когда выйдет замуж и покинет родительский кров, Анастасия возьмет с собой собственную горничную. А что сейчас, когда барышни уже нет в живых?
Дом своих бывших хозяев Провка отыскал без труда – достаточно было найти знакомую улицу, а там и глаза не нужны. Ноги сами привели к чугунной решетке, за которой виднелся сад. Дом прятался за деревьями, словно стеснялся чего-то. Шесть лет. Прошло почти шесть лет. Был сентябрь, когда Провка последний раз вышел из этих ворот, вслед за покойной барышней протиснувшись в калитку, а сейчас август.
Привратник был тот же, но смотрел на прилично одетого барина с любопытством, не узнавая. Пров и сам знал, что переменился, но чтобы настолько?
- Хозяева дома? – спросил он. – Или в деревню уехали?
Летом Сущевские, как многие горожане, отправлялись в свои поместья, возвращаясь оттуда только осенью, когда собран и сложен в закрома весь урожай. Раза два брали с собой Провку. Тогда ему удавалось мельком увидеть мать и младших брата и сестер.
- Барыня тут, а барина нету. А по какому делу, извольте спросить?
- По торговому.
Не скажешь же, что явился, дабы купить собственную сестру!
- Барыня наша торговыми делами не занимается.
- Этим займется.
Властный тон подействовал. Привратник пропустил его в калитку.
На крыльцо, заметив подходившего по дорожке «барина», выбежал лакей. Провка невольно вздрогнул – лицо этого парня показалось ему знакомым. Это был один из тех мальчишек на побегушках, с которым он когда-то день-деньской скучал в людской, играл в бабки и зернь в ожидании хозяйских приказов и терпел наказания. Климом его звали. И, будучи сильнее и годом старше, он как-то раз крепко поколотил Провку, за что оба были нещадно пороты. Сейчас лицо лакея вытянулось – видимо, он тоже заметил знакомые черты, но его сбивала с толку седина.
- Чего изволите?
- Барыня дома? Важное дело.
- Как прикажете доложить?
Ох, хозяин, ну почему не дозволил записаться своей фамилией?
- Сущевских. Пров Маркелов сын.
И бывший знакомец тут же шарахнулся прочь, запнувшись ногой о ступеньку и бледнея лицом. Не удержавшись на ногах, упал на задницу, засучил пятками, пытаясь отползти подальше и мелко крестясь.
- Ты чего? – Пров поднялся по лестнице на крыльцо.
- Чур, меня! Чур! - не своим голосом взвыл лакей. – Наше место свято! Сгинь, изыди, сатана!
- Да ты что, с ума сошел? Клим! – пришлось напомнить о себе. – Не узнаешь?
- Узнаю, как есть теперь узнаю, - зачастил тот. – Господи, боже ты мой! Провка!
- Он самый. Вели доложить барыне. И с чего тебе вздумалось меня бояться?
Лакей тем временем отползал подальше, пока не уперся спиной в двери.
- Так ведь помер ты, - сообщал он с безопасного расстояния. – Уж годов шесть, как богу душу отдал!
- Отдавал, да бог ее не принял, - мрачно пошутил Пров. Не так представлял он себе возвращение в этот дом. – Да беги ты барыне доложить! Дело у меня важное. Государственное.
На шум и голоса высыпала дворня. Девки шушукались, бабы и мужики постарше крестились, шепча что-то. Большинство лиц оказалось знакомым, и при желании юноша мог легко назвать имена многих дворовых людей. Это удивляло – лишившись дочери, безутешные родители должны были удалить от себя все, что хоть как-то напоминало о потере. Сам Провка попытался вызвать в памяти лицо барышни Анастасии – и не смог. То ли годы взяли свое, то ли потрясение было слишком сильным.
Барыня согласилась его принять в малой гостиной. Переступив порог, Пров первым делом перекрестился, показывая всем любопытным, что он все-таки живой человек. Осенил себя крестным знамением – и физически ощутил, как изменилось все вокруг.
В доме пахло пустотой. Не затхлостью нежилого помещения, а той душевной пустотой, которую не заполнишь вещами. Обстановка ничуть не изменилась, все осталось по-прежнему и медленно ветшало. Жизнь катилась по накатанной колее, никому ничего не было надо, и не было сомнений, что и в поместье дела обстояли не лучшим образом.
Барыня постарела, подурнела и мало, чем отличалась от двух приживалок, которые сидели рядышком. Одевалась она плохо даже для провинции – хоть и издалека, но Пров насмотрелся на столичных дам и мог сравнивать.
- Софья Андреевна, - он наклонился над тонкой пропахшей ладаном рукой. – Мое почтение…
- Человек сказал мне, что вы… нашей фамилии? – прищурилась она. – Запамятовала я. Не припомню, чтобы муж мой кого на волю отпускал.
- Правда ваша, Софья Андреевна. Меня у вас перекупили. Новый хозяин мне паспорт и выправил.
Барыня покивала с таким видом, что любому стало бы ясно – ей все не интересно, и вопросы она задает лишь из вежливости.
- За каким же делом вы к нам нынче пожаловали?
- Девку хочу купить.
Впервые что-то вроде интереса мелькнуло в потухших глазах Софьи Сущевской.
- Девку? На что?
- Это уж мое дело.
- Ну, я право, не знаю, - она растерялась. – Без мужа… Он в деревне… я такие дела не умею…
- Плачу золотом. Наличными. Цена ваша.
- Да что мне цена? Без мужнина согласия я ничего не стану делать.
- Так пошлите за ним человека. У меня дело государственной важности!
На самом деле, это его сиятельство Юлиан Дич обмолвился, что занят новым важным делом, но Пров рассудил, что, оставаясь у прежнего хозяина, он оказывается волей-неволей причастен ко всем его делам. Он немного сосредоточился, осторожно внушая барыне согласиться на предложение.
- Хорошо, - она сдалась на удивление быстро. Видимо, смерть дочери подорвала ее душевные силы. – Я пошлю кого-нибудь в Масловку… А покамест гляньте на товар. Эй, девки! Машка! Тоська! Живее всех сюда!
Дворовые сбежались быстро – больше от любопытства.
- Девки – вперед, - распорядилась Софья Андреевна. – Пускай вас покупатель осмотрит.
Пров встал. Девушки – от девчонок лет десяти-двенадцати, до тридцатилетней незамужней бабы – столпились перед ним кучкой. Взгляд быстро отыскал знакомое лицо:
- Эту.
- Подь сюда, Малашка.
Девушка сделала шаг вперед. Она вовсю косила глазами на седого, как лунь, парня, казавшегося старше своих лет, и никто бы не сказал, что они – родные брат и сестра.
- Двести рублей.
Пров чуть не ахнул. Это была почти половина того, что хозяин проживал за месяц.
- Она шить, вышивать, кружева плести мастерица? – поинтересовался он. – Или, может, повариха знатная?
- Малаша-то? Да нет, ничего за нею не видно особенного… Песни только петь горазда, да песнями сыт не будешь.
- А что ж так дорого просите? Песельнице красная цена – пятьдесят рублей!
- Так ведь я делами-то не занимаюсь. Это все муж мой хозяйство ведет. А мое дело невеликое. Меньше никак нельзя!
Пров уже догадывался, что допустил ошибку, назвав себя. В печали барыня или нет, но, узнав, кого собирается купить ее бывший холоп, теперь вцепится в добычу мертвой хваткой. Если учесть, что самого Провку, как умирающего, Сущевские продали ведьмаку за жалкие пять рублей, в то время как с выкупающегося на волю холопа могли получить аж шесть сотен ассигнациями, теперь они ни за что не уступят.
- Ежели дороговато, так другую возьмите. Авдотью я бы за пятьдесят уступила. А Машку – и за тридцать рублей. Все равно у девки руки не тем местом растут. Только объедать меня горазда, лентяйка, - выговор относился к двенадцатилетней девчушке, жавшейся сбоку.
Та зыркнула на перевертыша таким взглядом, который не вдруг заподозришь в заморыше, и Провку передернуло. У девчонки был дар. И если бы дело зависело только от него, выложил бы молодой ведьмак за будущую ведьму, сколько запросят и, схватив в охапку, бегом кинулся в столицу.
Юлиан Дич как-то раз объяснил холопу – вернее, объяснял он молодым ведьмакам, обучая их азам своей профессии, а Провка стоял под дверью и слушал – что все ведьмы живут семьями. Три, четыре, пять ведьм-соседок объединяются, называя друг друга сестрами. Вместе они часто колдуют, вместе ищут себе наследниц, ибо почти никто из ведьм не способен рожать, вместе их воспитывают и учат. Девочек с колдовским даром находят, когда те лежат в колыбели, и зорко следят, пестуют до нужного срока. Когда же у девочки просыпается женское естество, и она становится девушкой, начинают просыпаться и ее колдовские силы. С этого времени ведьмы начинают ее учить колдовству. Но вот тощую глазастую Машку местные ведьмы почему-то просмотрели. Пров чувствовал это всеми фибрами души.
Такие одиночки тоже бывают. И чаще всего именно они, лишенные поддержки «семей», рано или поздно попадают в сруб, сгорая по приговору суда. Успеть перехватить болезненную девочку, не дать ей превратиться в настоящую ведьму, воспитать, как ни странно звучит, полезного члена общества – это ли не задача для начинающего ведьмака! И ведь, получив вольную, она бы стала Марией Сущевских, а значит, как бы сестрой Прова, пусть и не родной.
Но в двух шагах от нее стояла его родная сестра, Маланья Маркеловна, и участь глазастой Машки была решена.
- Даю сто пятьдесят.
Уже позже, когда шли по городу, Малаша с удивлением и испугом посматривала на шагавшего рядом молодого «барина». Прижимая к груди узелок с нехитрыми пожитками, она смотрела на Прова во все глаза и несколько раз споткнулась, не замечая дороги под ногами.
- Дырку протрешь, - не выдержав, буркнул тот, в очередной раз придержав ее за локоть.
- Да я так… - девушка смутилась. – Непривычно и боязно как-то… Вот ведь, не думала – не гадала… Все тебя мертвым считали. Барин так и сказал – мол, помер он.
- А я вот жив, как видишь.
- Только, видно, на пороге смерти стоял, - Малаша потянулась к его седым волосам и тут же отдернула руку. – Тебе только двадцать годов, а всего, как деда старого, припорошило…
- Я ведьмак, - вздохнул тот.
- Ох, ты, лишенько! Свят-свят-свят! С нами крестная сила! – зачастила Малаша. – И кто ж над тобой это учинил? Никак, хозяин?
- Не хозяин, - Пров вспомнил Гиблое Урочище. – Сам я… учинился. Так уж вышло. Да ты не горюй! Кабы не это, до сих пор в холопах ходили бы, что я, что ты!
Он улыбнулся, но улыбка его увяла, когда сестра не улыбнулась в ответ.
- Вольным-то быть, небось, хорошо. Ты-то вон важной птицей заделался, я тебя и не сразу признала! А мне чего делать? Куда податься? Замуж разве что? Или в горничные…
- Я хозяину тебя покажу. Он дело определит.
- Хозяину? Это которому?
- Тому, - Пров остановился, поднял глаза вверх, - кто мне жизнь эту дал.
По-своему поняв его слова, Малаша принялась креститься, шепча слова молитвы.
Провка не последовал примеру сестры – и не только потому, что не был столь же набожен. Просто мимо как раз, мягко поскрипывая и постукивая колесами по земле, прокатилась легкая карета. Окошко ради последних теплых деньков было открыто, и можно было заметить, что рядом с пожилой дамой сидела девушка лет восемнадцати. Она с таким видом смотрела по сторонам, словно хотела запомнить эти улочки и дома до малейшей черточки, до каждого камешка на мостовой и каждого окошка в домах. Взгляд ее упал на Провку – и зацепился за него, словно крючок за подводную корягу. Распахнув глаза, девушка вздрогнула. Целая гамма чувств отразилась на ее лице – удивление, страх, ожидание, любопытство – но карета прокатилась дальше прежде, чем она успела лишний раз моргнуть глазом.
И юноша тоже застыл, провожая видение взглядом. Мягко цокая копытами, лошади увезли карету дальше по улице.
- Господи, - выдохнул юноша. – Это она!
- Кто? – полюбопытствовала Малаша.
- Анна Сильвяните.
Проводил взглядом удалявшуюся карету, пытаясь вызвать в памяти лицо девушки. А красива, ведьма! Сказать, что ли, хозяину, что видел ее? Или лучше промолчать? Столько лет прошло!
ГЛАВА 2.
Юлиан Дич с нетерпением ожидал возвращения Прова из поездки. Если бы не важные государственные дела, сам бы сорвался в город, с которым у него доселе были связаны самые важные воспоминания. Город его предков, колыбель его рода. Город, на чьем кладбище он желал бы упокоиться, и чье имя гордился бы носить. Город, где…
Об этом последнем он запретил себе думать. Поганой метлой вымел из памяти все лишние воспоминания, с головой ушел в работу, делал карьеру, давя и топча всех, кто оказался на пути. К первым семи ученикам школы ведьмаков недавно добавил еще шестерых перспективных мальчишек. Самого старшего едва ли не зубами вырвал у колдуна, который первым обнаружил редкий самородок. Парня звали Юро Крутицким, родился он в Ляхии, и Юлиан не сомневался, что у этого юного ведьмака блестящее будущее.
Школа ведьмаков располагалась в одном из корпусов Третьего отделения. Там находилась канцелярия, архивы, личные кабинеты многих сотрудников, библиотека и несколько комнат, где писцы, склонившись над документами, тщательно перебеляли протоколы допросов и указы Его Императорского Величества. Прежде ученики ютились в двух комнатах – в одной спали и жили, в другой занимались. Но с увеличением количества юных ведьмаков, потребовалось новое помещение. Двухэтажную пристройку возводили медленно – за год только сложили фундамент и первый этаж, еще не отделанный изнутри. Голые каменные стены, дощатые полы, кое-как сбитые из горбылей двери и простые ставни вместо окошек. На первом этаже должны были располагаться две большие спальни, трапезная и кабинет директора, а на втором – учебные комнаты и библиотека. Начиналась осень. К Рождеству ведьмаки должны были уже перебраться на жительство в новое здание, но денег катастрофически не хватало. Юлиан рассчитывал получить субсидию от императора – но прежде следовало завершить важное дело.
Он разрывался надвое, но когда курьер доложил ему о том, что его желает видеть Пров Сущевских, не колебался, сразу направившись домой и поручив Юро Крутицкому, как самому старшему среди юных ведьмаков, надзор за младшими.
Пров и его сестра ждали Юлиана в передней на первом этаже. Немногочисленная дворня с любопытством осматривала новенькую, которая смущалась под их пристальными взглядами.
- Хозяин, - Пров первым заметил вошедшего ведьмака.
Юлиан подошел, взглянул девушке в глаза. Она побледнела, встретившись с ним взглядами, потом покраснела так густо, словно свеклой по щекам мазнули. А ничего девчонка! Молодая, крепко сложенная, грудь аппетитна, румянец здоровый. Лицо простовато, такую хоть в рогожу, хоть в шелка наряди – ничуть не переменится. Но в глазах светился ум. Значит, можно положиться. Может, и не подведет.
- Как зовут? – строго спросил он.
- Малашкой, барин, - она вопросительно метнула взгляд на брата. Порой бывало и так – один родственник вольный, а другой в крепости.
- Сколько лет?
- Восемнадцать минуло.
- Замужем? Жених есть?
Девушка замялась, но покачала головой:
- Нет. Софья Андреевна не дозволяла, чтоб девки замуж шли. А какая себя не соблюла, ту в деревню за мужика отдавали.
- Понятно, - он взял ее за подбородок двумя пальцами, заглянул поглубже в глаза. Малаша сперва напряглась, но потом сама потянулась навстречу. Юлиан знал, что его внешность приводит в трепет девушек и женщин. Пару раз он этим пользовался. Неплохо, если эта девушка тоже будет немножко влюблена в человека, давшего ей вольную. Лучше работать будет. Он чуть подался вперед. Совсем чуть-чуть, только чтобы она подумала и поверила, что он мог бы попытаться ее поцеловать – но тут же оттолкнул, изобразив деловую холодность.
- Пров, устрой сестру в отдельной комнате и поднимись ко мне в кабинет. Петровна, - это относилось к кухарке, - чаю нам подай. И перекусить чего-нибудь. Люди с дороги, устали.
Пров обернулся быстро – Юлиан не успел даже обдумать, с чего начать. Он возник на пороге, стаскивая шапку:
- Звали, хозяин?
- Ты вольный, паспорт есть, - оборвал ведьмак. – Я тебе больше не хозяин, и ты сам можешь решать…
- Вот я и решил, - дрогнувшим голосом осмелился перебить его юноша, - что вы моим хозяином были, им и останетесь. Только… Малаша… она же…
- Она – «что»? Холопка, купленная на мое имя? В канцелярии ей выпишут паспорт, не бойся. Работать пойдет.
- Здесь?
- Нет. Есть у меня для нее дело. Как раз по ее бабьему уму. Она вроде не глупа?
Это прозвучало, как вопрос, и Провка покачал головой:
- Да как сказать… Грамоте не обучена, ремеслом особым не владеет…
- Она молодая здоровая девушка. Этого достаточно. Сядь, - Юлиан указал на стул рядом. – Дело есть важное. Государственное. И трудное, скажу сразу. Ни ты, ни я на него пойти не сможем. Я слишком заметен, а ты… ты подле меня, тебя тоже сразу заприметят. Ведьмачество не спрячешь, и есть люди, которые ведьмаков за версту чуют. Угадываешь, кто?
- Ведьмы, - кивнул Пров.
- И колдуны. Слушай. Государственную тайну хочу доверить.
- А может, не надо? – присевший было Провка рванулся вскочить, но жесткие пальцы бывшего хозяина пригвоздили его к месту.
- Надо. Речь идет о будущем страны.
Собственно, никакой особенной тайны тут не было - восемь лет император Александр был женат. Все эти годы венценосные супруги пытались обзавестись наследником, и всякий раз терпели неудачу. Ни одного младенца императрица Александра Федоровна не могла доносить до срока. На втором-третьем месяце у нее неизменно случался выкидыш. С каждым разом здоровье императрицы ухудшалось, доктора все чаще поговаривали о том, чтобы вовсе отказаться от мечты обзавестись наследником – мол, это может стоить женщине жизни. Если император останется бездетным, династия не прервется – у него было еще два брата. Кроме того, был когда-то старший брат, цесаревич Константин, променявший корону Русской империи на брак по любви. Не так давно женился второй брат Александра – цесаревич Николай.
Проще простого было смириться с существующим положением вещей, но некоторое время назад возникло подозрение, что бездетность императора – результат колдовства. В опочивальне супругов нашли улики. Их отдали в Третье отделение на исследование, и алхимики от инквизиции подтвердили опасения. Кто-то пытался помешать венценосной чете обзавестись наследником. Если император Александр умрет бездетным, престол перейдет к одному из его братьев. Только к которому из них?
Расследование этого дела и было поручено Юлиану Дичу с легкой руки генерал-аншефа Милашевича, который всеми силами старался выдвинуть своего протеже дальше вверх по служебной лестнице и не раз говаривал, что в случае своей отставки именно князя Дича желал бы видеть своим преемником.
Юлиан сначала не знал, с чего начать. В этом новом деле не было ни привычных изветчика, ни ответчиков, на которого он бы доносил. Нет, формально, изветчик был – ведьмака удостоил аудиенции сам Его Императорское Величество Александр Павлович. И формально, был и ответчик – кто-то из его братьев. Но Юлиан чувствовал, что это не так. Ведь никто из цесаревичей сам не обладал ни колдовскими силами, ни, тем более, ведьмачьими. Значит, был кто-то, подтолкнувший одного из них, кто-то, кому было выгодно, что престол перейдет не к сыну, а к брату Александра.
Ответ нашелся сам собой, едва Юлиан решил получше изучить императорскую семью. Известно, что, чем выше поднялся человек, тем больше у него врагов и завистников. И часто враги таятся совсем близко, буквально на расстоянии вытянутой руки.
Искать долго не пришлось. Достаточно было вспомнить, что старший из двух цесаревичей-наследников, Константин, был женат на ляшке. Пришлось ехать в Ляхию с проверкой – послать кого-то еще кроме себя он не имел права.
Эта поездка принесла свои плоды. Ибо в том же городе Юлиан Дич неожиданно нашел еще одного будущего ведьмака, Теодора Звездичевского. Вообще Ляхия и Белорусь оказались на ведьмаков удивительно урожайны. Двенадцатилетнего юнца он встретил в самый последний момент, успев вырвать его из рук одного из местных колдунов. Тот допустил небольшую ошибку – пожелал сначала скрепить договор между учителем и учеником, подписав документ. И решил его заверить в местной канцелярии. Юлиан, оказавшийся в том же месте в тот же день – ради оформления подорожной – вычислил колдуна и отнял у него Теодора. С досады колдун бросил одну-единственную фразу: «Торжествуй, пока власть не переменилась!»
Последней каплей стала новость о том, что супруга цесаревича слыла среди местных жителей ведуньей. Нет, она были лишена колдовских сил – во всяком случае, ведьмой женщина была слабой, и все ее таланты сосредоточились исключительно на знахарстве и целительстве. Простым наложением рук она излечивала многие болезни и облегчала страдания людей и животных. Но вот ее единственный сын мог унаследовать ее могущество. Цесаревич-колдун… Ему даже не обязательно было быть сильным чародеем – достаточно того, что вокруг его трона встанет стена из колдунов и ведьм. Двести с лишним лет тому назад уже такое было – когда на престоле во Владимире-Северном на долгие полвека утвердилась ляшская династия Мнишеков. Если бы не проклятые Печати, которые были то ли скрыты, то ли утеряны нарочно, Русской империей до сих пор бы правили колдуны.
Сейчас из семи Печатей обретены были шесть. Шестую сам Юлиан выпустил из рук, невольно приблизив… что? Новый переворот? Да, когда будет обретена последняя Печать, ничто уже не помешает колдунам и ведьмам взять реванш. Они ждали двести лет. Они дождались. Стоит им обрести все семь Печатей, как произойдет смена власти. На престол взойдет император Константин, женатый на ведьме и имеющий наследника-колдуна. Уже не пришлая власть, не чужеземцы-захватчики, но «свой», родной император сядет на трон. И борьба против такого самодержца будет обречена на поражение…
Вот тут и таился подвох. Все это было не лишено логики, если бы не одно «но» - цесаревич Константин скончался несколько лет назад, когда его сыну было четырнадцать лет. Ведунья-ляшка умерла немного раньше, и вот уже третий год сирота Петр Константинович, получивший формальный титул князя Ольденбургского, жил при дворе своего дяди.
Значит, в самой столице мог быть кто-то, кто действовал в его интересах – ведь управлять подростком намного проще, чем взрослым мужчиной. И можно было попытаться разорвать эту связь – а заодно снять порчу с императрицы, ведь жена цесаревича сама была знахаркой. А от целительства до вредительства один шаг…
С этими мыслями Юлиан возвратился в Россию и начал искать. Ему понадобилось несколько недель, чтобы вычислить подозреваемого – одного из вице-канцлеров, князя Аполлинария Святославича Мещерского. По материнской линии у него в роду были ляхи, и он то и дело навещал свою родню. Оставалось доказать причастность князя Мещерского к последним событиям. И вот тут Юлиан решил пойти на хитрость.
Поскольку у него были только подозрения, и никаких улик, он задумал подослать к вице-канцлеру своего человека. Соглядатай должен был проследить за тем, как живет, с кем общается князь Мещерский и достать необходимые улики. Но ведьмака не пошлешь на такое дело – ибо единственным, кем мог располагать Юлиан, был сам Пров Сущевских, а рисковать бывшим холопом не хотелось. Слишком многие знали, что он связан с Третьим отделением. И князь мог заподозрить неладное. Нужно было новое лицо. Такое, которое никто не знал и не мог сразу связать с Юлианом Дичем. Малаша, сестра Прова, могла бы им стать.
- Ты свою сестру лучше знаешь, - помолчав, промолвил Юлиан. – Как думаешь, она справится?
- Не ведаю, хозяин, - вздохнул Провка. – В девчонках Малашка была такая рассудительная… Какой она стала?
- Как бы то ни было, а другую искать времени нет. Слухи о войне ходят. Надо спешить. Сам ее подготовь, сам объясни, что к чему. И будьте осторожны. Оба.
В столицу «княгиня Дебрич с дочерью» прибыли в конце сентября. Ехали медленно – везли мебель, посуду, гардероб, картины, книги. Владимир-Северный только начал оживать после летнего затишья. Прожив в деревнях несколько месяцев, люди торопились встретиться со знакомыми, узнать последние новости, обсудить сплетни и приготовиться к новому сезону.
Дом, который сняли для семейства Дебрич, показался Анне пустым, сырым и мрачным. Поднявшись на крыльцо после долгой дороги, и переступив порог, она оглядела сумрачный холл. Молчаливая служанка, поймав неодобрительный взгляд девушки, поспешила отдернуть тяжелые шторы, впуская неяркий осенний свет. Анна повернулась к окну. Дом был отделен от улицы нешироким палисадником, шагов в десять шириной. На нем в два ряда были высажены запущенные, одичавшие кусты роз и жимолость. Вдоль ограды высились липы. Они уже почти полностью пожелтели и роняли листву на давно некошеную траву. Девушка вспомнила сад у дома в Дебричеве, лужайку, по которой можно было бегать, цепляясь за стебли травы, заросший травой огород за домом и луга, где она порой проводила целые дни, и вздохнула. Когда-то она так рвалась во Владимир-Северный, и вот ее мечта осуществилась. Но чего-то не хватало.
Немногочисленная прислуга – лакей, три горничные, привратник, истопник – суетились, спеша устроить приезжих как можно лучше. Практически вся прислуга была наемной, за исключением двух-трех людей, которых Маргарита Дебрич специально забрала из деревни.
- Что ты такая невеселая, девочка? – к Анне подошла сестра Виктория.
Анна отвернулась от окна:
- Ничего, тетя.
- «Маменька», - шепотом поправила старшая ведьма. – Называй меня маменькой на людях.
- Хорошо, маменька, - послушно повторила девушка.
- Так о чем же печалится моя крошка? – повысила голос сестра Виктория.
- Ни о чем.
- А все-таки? Я же чувствую – тебя что-то гнетет!
Спорить с ведьмами было бесполезно.
- Мне не нравится этот дом, - высказалась Анна. – Он какой-то… мертвый. Неживой.
- Я ничего такого не чувствую, но… - ведьма с беспокойством взяла девушку за локоть, - если ты ощущаешь что-то странное, поделись со мной! Иногда такое бывает…
Ответом был вздох и упрямое молчание.
- Оставь ее, - вмешалась тетя Маргарита. – Девочка утомлена с дороги. И она права – мы здесь так давно не бывали… Все пришло в запустение. Понадобится приложить много усилий к тому, чтобы вернуть дому привычный вид.
Все сие говорилось для прислуги, которая явно не знала истинного положения вещей. Никто не должен был знать, как княгиня Дебрич получила этот дом. Не желала этого знать и Анна. Воспользовавшись моментом, девушка поднялась наверх.
Половина комнат была не обставлена. В некоторых не имелось даже обоев. Создавалось впечатление, что дом просто-напросто не достроен. Владелец то ли разорился, то ли потерял к нему интерес в шаге от окончания всех работ. Единственное, что успели сделать присланные вперед слуги, это вымыть полы и окна, убрать пыль и паутину и смазать дверные петли. Анна прошла чередой унылых однообразных комнат и присела в одной из них на стул, одиноко стоявший посередине.
Рядом тут же возникла Рита. Тетушек она не стеснялась, но в доме сейчас было много посторонних людей, а им призрак не желал показываться.
Тебе тут нравится? – девушка огляделась по сторонам, метнулась к стене, прижалась к ней боком и щекой, сосредоточившись. – Мне – нет. Эта комната…
- Мне здесь тоже не нравится, - ответила Анна, озирая стены. – И комната тут ни при чем!
Тогда не все ли тебе равно, где находиться?
- Ты прекрасно понимаешь, о чем я! – воскликнула Анна.
Понимаю, - Рита подлетела ближе, порывисто обняла сестру. – Лучше, чем тебе кажется, понимаю! Ах, как бы я сама хотела оказаться в другом месте! Но я не могу тебя оставить! Если бы нашелся кто-то, кто дал мне настоящую свободу – вот увидишь, на что бы я ее променяла!
Анна только вздохнула. Она давно знала, что сердцем ее сестры-призрака – если у бестелесных сущностей вообще есть сердце – давно и прочно завладел Мартин Дебрич. Два призрака нашли друг друга. Благодаря помощи Риты и ее способностям, Мартин стал более живым – если это применимо к неупокоенной душе. Не раз Анна просыпалась ночью, разбуженная двухголосым шепотом и взрывами их смеха. Не раз половицы ночью скрипели, двери хлопали и потрескивали перекрытия от того, что два призрака устраивали шуточную возню или играли в догонялки. Тетя Маргарита называла племянницу Риту взбалмошной девчонкой и грозила наказанием, но признавала, что ее дом ожил с появлением шумного духа.
Что до Анны, то она, сама оставаясь холодной к любым мужским чарам, радовалась счастью сестры. Для Риты и Мартина это был единственный шанс.
На память пришел день расставания.
Уже все вещи были уложены, часть мебели упакована, кое-какая посуда и личные вещи тщательно переложены соломой и помещены в большие ящики и отправлены вперед. В передней стояли четыре сундука – гардероб путешественниц. Из деревни взяли три подводы. На одной увезли мебель, на другой – гардероб и посуду, на третьей – то, что не уместилось в двух первых, а также взятую из той же деревни прислугу. Расходы были непомерные, и тетя Маргарита только горестно качала головой. Она после смерти разорившегося мужа отвыкла сорить деньгами, и каждая лишняя копейка казалась ей на вес золота. Если бы не предсказание о том, что Анне непременно надо осенью оказаться в столице, пожилая дама ни за что на свете не поехала в столицу. Но к результатам гадания ведьмы привыкли относиться серьезно.
Анне последнюю ночь пришлось спать не у себя в комнате – оттуда все вывезли. Для девушки постелили в одной из нежилых комнат. Тут было неуютно, и Анна лежала без сна, натянув одеяло до подбородка. Ощущения были до того похожи на ее первые дни в старом доме, что девушка уже жалела о своем старом медведе, которого когда-то купила ей мама. Несколько лет старая игрушка восседала в изголовье кровати, и лишь недавно ее унесли на чердак.
С неожиданной болью вспомнив о медведе, девушка не выдержала. Встала и босиком, закутавшись в одеяло, пошлепала к лестнице, ведущей наверх.
Чердак был просторным и высоким. Под державшими кровлю балками можно было проходить, не нагибаясь. При желании тут удалось бы обустроить еще одну-две комнаты – правда, в них было бы ужасно холодно зимой и наверняка текло бы с потолка во время дождей, а летом не продохнуть от духоты.
Забыв взять свечу, Анна сделала несколько шагов от крышки люка и тут же споткнулась обо что-то, ушибив пальцы на ноге.
Что?
Рядом возник Мартин.
Анна беззвучно шевелила губами, ругаясь.
- Ушиблась, - объяснила она.
Что ищешь?
- Моего медведя, - пробормотала девушка, чувствуя себя глупо. – И Риту.
Там, - Мартин указал вперед.
Анна сама уже почувствовала присутствие сестры. Риту она ощущала, как легкий холодный ветерок. Ее прикосновения – как холод и сырость одновременно. Она тихо пошла вперед, и половицы тихо поскрипывали под ее ногами. Шуршали мыши, возились в балках жуки-древоточцы. Постанывали перекрытия. Дому было грустно.
- Мартин, - девушка уже давно умела понимать его настроение, - что случилось?
Ты уедешь, - последовал короткий ответ. – Я останусь.
Медведь и Рита обнаружились рядом. Старая игрушка сидела в коробке, на куче разных детских мелочей, а рядом примостился призрак девушки с распущенными волосами в ночной рубашке и сбившемся на затылок ночном чепце. Рядом к вертикальной балке была прислонена картина в раме. Единственная картина, которая никогда не висела на галерее второго этажа, вместе с другими портретами князей рода Дебрич. Единственная, которая сначала украшала собой полутемную мрачную переднюю, потом какое-то время оставалась в подвале, а не так давно была отнесена на чердак. Тете Маргарите этот портрет слишком напоминал некоего ведьмака, и оставалось загадкой, почему она совсем ее не уничтожила. Портрет Мартина Дебрича.
А мне мама никогда ничего не дарила, - с обидой в голосе сообщила Рита, не сводя глаз с плюшевого медведя.
- Извини, - Анна опустилась на пол.
Некоторое время они молча сидели рядом. Вздыхал старый дом, шуршали мыши. Если прислушаться, можно различить завывания ветра и тихое поскрипывание веток – это никак не мог успокоиться запущенный сад. Ветер тревожил сестер, звал куда-то. «Или пригонит, или разгонит!» - говорила сестра Клара про такой ветер, и обе понимали, что это значит в такую ночь.
Где-то далеко-далеко послышались негромкие глухие удары – словно что-то толкало воздух. Полночь. Сестры выпрямились, посмотрели друг на друга, понимая все без слов.
- Пора, - нарушила молчание Анна. – Завтра…
Рано вставать, - закончила за нее Рита.
- Уже сегодня. Через шесть часов.
Не надо!
Сестры посмотрели на Мартина. Он застыл в той же позе, что портрет на картине, и казалось, будто это – всего-навсего зеркало, странно искажающее задний план.
Не уезжай.
Рита оторвалась от сестры и кинулась к нему.
Я тоже этого не хочу! – воскликнула она. – Но Анну увозят, и я…
Анна и Рита не могли существовать отдельно друг от друга. Колдун Филоний как-то раз объяснил девочкам, что у них две души на одно тело, и если одна из них тело покинет, оно обречено на смерть. И главной тут была Анна, несмотря на то, что как ведьма Рита была намного сильнее. Ей ничего не стоило бы совсем вытеснить Анну из тела, и она не делала этого только потому, что существовать они могли только вдвоем.
Сейчас Анна отвернулась, чтобы не видеть прильнувших друг к другу призраков. Взгляд ее упал на картину. На чердаке царила темень, но для ведьмы, хорошо умевшей видеть во мраке, тут было достаточно светло, чтобы различать тонкие красивые черты молодого человека в старинном парике и камзоле, который вышел из моды лет за сто до рождения девушки. Это лицо действительно так сильно кое-кого напоминало, что до недавнего времени девушка не противилась попыткам тети упрятать портрет подальше. С глаз долой – из сердца вон.
- Не переживай ты так, - сказала Анна, обращаясь сразу к сестре и призраку. - Это всего лишь на полгода. Пройдет сезон, и весной мы вернемся…
Она не смотрела на прильнувших друг к другу призраков, но вздрогнула, услышав тихий голос:
Нет.
- Почему? Ты думаешь, что мы…
Ты не вернешься. Никогда.
Да что ты такое говоришь? – подала голос Рита. – Мы же…
Если вы уедете сейчас, мы больше не увидимся. Никогда.
Анна уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но осеклась. Ее вдруг пронзила острая боль. Она окинула взглядом мрачный чердак, заваленный старыми вещами и мусором, и поняла, что сегодня действительно последняя ночь. Что она больше никогда уже не будет спать в своей постели, никогда не будет ходить по этим лестницам, заглядывать в те комнаты, сидеть, поджав ноги, в библиотеке, смотреть на пламя камина и завтракать в просторной кухне. И никогда ей навстречу не распахнется парадная дверь, стоит ступить на крыльцо. И старая уродливая груша больше не качнет приветственно ветвями. Она уедет навсегда, и старый дом долго будет смотреть ей вслед провалами окон, по тусклым стеклам которых, как слезы, всю осень будет струиться дождь. Зимой холод окутает его с крыши до подвала, заледенеют стены, выстынут нежилые комнаты, но весна не принесет радости и тепла. Раз поселившись, холод останется в нем навсегда. Холод пустоты и смерти. И лишь одно живое существо – нелепое подобие жизни – еще будет существовать в нем. Эти живые глаза на мертвом портрете все так же будут смотреть с тоской и надеждой. Надеждой, которая погаснет только когда сырость и плесень окончательно разъест краску на холсте.
- Я не могу, - прошептала она, с отчаянием понимая, что может. Что уже ничего не в силах изменить. Что эта боль уже никогда не умрет. И ей придется научиться с этим жить.
Мы не можем, - эхом откликнулась Рита. – Не можем этого допустить…
- Но что ты предлагаешь? – подала плечами Анна. – Мы не можем не уехать. Это предопределено! Даже если выпросить отсрочку, рано или поздно наступит такой момент, когда мы уедем, а он останется…
От отчаяния хотелось плакать. И зачем она только поддалась минутному порыву и отправилась в последний раз пройтись по коридорам и лестницам старого дома! Верно говорят: «Долгие проводы – лишние слезы». Из дома своих родителей ее увезли в день их смерти, через пару часов после того, как девочка поняла, что осиротела. И она не успела даже осознать всю глубину потери – все свершилось так быстро… А сейчас несколько недель разговоров об отъезде, несколько дней лихорадочных сборов, прощание с остальными ведьмами. Горше всего было то, что все они – и старые сестра Устиния с сестрой Агатой, и занятая только своей приемной дочкой сестра Клара, и даже сопровождавшие ее в поездку сестра Виктория и тетя Маргарита – все были уверены, что эта поездка займет всего несколько недель. И только она внезапно осознала страшную правду.
- Но, может быть, все-таки…
Мы не можем его тут оставить, - воскликнула Рита. – Я не могу!
- Тогда что же делать? Ты хочешь остаться с ним? А как же я? Ты обо мне – о нас! – подумала? Как ты и я будем жить? Мы не можем остаться!
Тогда он может уехать с нами!
Анна сперва хотела возразить сестре, явно в запале выкрикнувшей эти слова, но потом замолчала и уставилась на Мартина:
- А ты… можешь?
Призрак дрогнул – словно отражение в темной воде пошло рябью. На миг даже показалось, что он вот-вот исчезнет.
Не знаю, - прошептал он. – Не могу… нет… не пробовал… Никто и никогда…
Никто и никогда не пытался этого сделать! – всплеснула руками Рита. – Мы будем первыми и единственными!
Но как? Это невозможно! Я… и этот дом… мы одно целое. Он и я, - Мартин раскинул руки, - мы слиты воедино. Я… не знаю… Не могу… Не спрашивайте… Но если…
Голос призрака упал до еле слышного шепота, но последние слова и так можно было понять по движению губ. Словно обессилев, он опустился на колени, сжался, опустив голову. Рита скорчилась рядом. Она выглядела такой несчастной, что Анне самой хотелось плакать.
Она оглянулась на портрет в раме. Живые глаза на мертвом лице. В зрачках – тоска и боль. Они говорили, эти глаза. Они думали, они жаждали действия.
Вспомнились иконы в храмах, и чудеса, творимые ими. Намоленные иконы, старинные, передававшиеся из поколения в поколение, хранили семью от беды. Изображенные на них святые как бы оживали. А образ Богородицы исцелял, давал советы, оживал ради тех, кто прибегал к Ее защите. Но если таким свойством обладают иконы, то почему бы не ожить портрету?
Для обычного человека сама мысль об этом была кощунством, но Анна была ведьмой. И на картине художник изобразил ведьмака. А ведьмаки не могут просто так умереть. Мертвый ведьмак намного опаснее и сильнее живого, может быть, поэтому ведьмы и колдуны опасаются лишать жизни своих извечных противников? Но Мартин Дебрич покинул мир живых. Не значит ли это…
- Нож, - прошептала Анна. – Мне нужен нож!
Что? – воскликнула Рита. – Зачем?
- Надо.
Вскочила, едва не наступив на подол сорочки, метнулась к люку, спотыкаясь о наставленные тут и там сундуки и ящики с рухлядью.
Две пары глаз смотрели ей вслед.
…Скрипнула дверь, возвращая девушку из недавнего прошлого в настоящее. Порог переступила сестра Виктория. Старшая ведьма оглядела пустую комнату.
- Вот ты где, - возмутилась она. – Сидишь… Дел невпроворот, а она…
- Извините, тетя…
- Маменька! – перебила та. – Привыкай. Тут я для всех – твоя матушка. А ты моя единственная любимая дочь. Поняла?
- Да, те… маменька, - девушка изобразила реверанс. Сестра Виктория посмотрела на Риту, которая не спешила с выражением «дочерней привязанности».
- К тебе это, сама понимаешь, не относится. Не мне тебя учить, но чем меньше народа будет знать о твоем существовании, тем лучше.
Да.
- Ты эту комнату для себя выбрала? – сестра Виктория еще раз окинула взглядом стены, пол, потолок, окна, камин и тряхнула рукой. Маленькое существо, похожее на кошку и человечка одновременно, выскочило из ее рукава и тут же заметалось по углам. Демон, с которым старшая ведьма была связана уже многие годы, пустился исследовать помещение.
- Нет, те… маменька. Я просто… присела подумать.
- И хорошо. Эта мне не нравится. Оставим ее для гостей. Выбери себе другую.
- Хорошо.
Я посмотрю, - предложила свои услуги Рита.
Старшая ведьма милостиво кивнула:
- И зонтик свой забери. Что за привычка разбрасывать свои вещи! Всю дорогу из рук боялась выпустить, а теперь кинула в передней, как какую-то…
Она не договорила – забыв про комнаты, Анна сорвалась с места и помчалась за зонтом.
Несколько дней прошли в суете – надо было разобрать вещи, заказать новые обои, развесить шторы и портьеры, протопить дом, который уже, кажется, сам забыл, как это бывает. Каминные трубы и печи оказались забиты так, что некоторые пришлось разбирать и перекладывать заново. Тем более что начало осени выдалось холодным и дождливым. По улицам текли мутные потоки дождевой воды, смешанной с грязью, по которой шлепали копыта лошадей и где застревали колеса карет и телег. На Гороховой улице, где «семейство княгини Дебрич» занимало дом, вместо тротуара для прохожих были проложены деревянные плашки, а проезжую часть ровным слоем покрывала щебенка. Но сейчас все это почти скрылось под водой и грязью. Окна новой комнаты Анны выходили как раз на улицу, и девушке не хотелось подходить лишний раз к окну. Хорошо летом – тогда кроны лип хоть как-то загораживают людскую суету. Но сейчас была осень, ветер и дождь срывали с веток охристо-желтые листья, похожие на сердечки, и совсем скоро город будет отлично виден сквозь голые ветки. В любое другое время девушка была бы рада увидеть столицу империи – многие провинциальные барышни и молодые люди именно с Владимиром-Северным связывали свои надежды и мечты! – но только не сейчас. Ее снедала тоска по тихому Дебричеву, который она, если верить предчувствиям, не увидит никогда.
По счастью, домашние хлопоты не оставляли ей много времени на размышления. Привезенная из деревни прислуга была до того неумелой, что приходилось стоять над душой у каждой посудомойки или горничной, следя, чтобы все было сделано, как надо. Порой Анна сама раскладывала по полочкам комода свои сорочки и чулки, не доверяя грубым рукам деревенской девки. Все равно она привыкла к самостоятельности, пока жила с тетей практически в одиночестве.
Только к концу недели дом стал приобретать жилой вид. Несколько комнат, не считая спален, были убраны настолько, что не стыдно принять гостей. Оставив «матушку» наводить порядок, сестра Виктория отправилась наносить визиты. И Анна, как наследница имени и титула, должна была ее повсюду сопровождать.
Первой визит нанесли княгине Марии Глинской. Услышав это имя, Анна испытала странное чувство – испуг и радость одновременно. Марина Глинская была ее подругой по пансиону. Она училась в старшем классе, и в тот год, когда Анна поступила туда, Марине уже исполнилось семнадцать. Накануне она прошла обряд посвящения и считалась полноправной ведьмой. Марина была одной из немногих ровесниц, которую Анна и Рита рады были видеть.
Нет, на самом деле видеть ее должна была только Анна – призраку не следовало показываться на людях, хотя ничто не мешало Рите присутствовать в гостях тайно.
Княгиня Глинская, невысокая, пухленькая, бойкая, в ярком алом платье с темно-бордовыми, почти черными вставками и белой пеной кружевного воротника, сидела в глубоком кресле, занятая вышиванием. Рядом в другом кресле устроилась старушка в темном вдовьем наряде, а на диване, тоже за вышиванием, присели две девушки, в одной из которых вошедшая Анна узнала Марину.
- Ах, моя милая! Ах, сударыня! – воскликнула княгиня, вскакивая из кресел и бросаясь навстречу сестре Виктории. – Это просто подарок судьбы! Мы только что приехали из деревни, еще не успели перевести дух и решить, чем будем заниматься, и вдруг ваше письмо! Ах, услышав ваше имя, я сразу вспомнила про моего супруга, и то, что он мне рассказывал о своей бурной молодости. Василий ведь служил в одном полку с вашим супругом до того, как он оставил службу и удалился в деревню. Ах, скажите, отчего так произошло? Мой муж отзывался о вашем супруге, как о весьма достойном молодом человеке!
Старшие дамы уселись на диване.
- Увы, княгиня, ныне его наследство пришло в полный упадок, - чопорно поджала губы сестра Виктория. – Он женился на мне, чтобы поправить свои дела. Не скажу поэтому, что наш брак был таким уж счастливым… Когда мужа и жену соединяет лишь материальный расчет, сложно надеяться на теплые чувства. К тому же, князь Роман пристрастился к игре и не только окончательно расстроил их, но и почти разорил меня и оставил без средств нашу дочь. Анне тогда едва минуло несколько месяцев. По счастью, он оказался человеком чести и предпочел унести свои долги с собой в могилу…
Анна не слушала болтовню старшей ведьмы. Эту легенду – о том, что проигравшийся князь Роман Дебрич, поздно сообразив, что разорил жену и новорожденную дочь, пустил себе пулю в лоб - ее тетушка сочинила сама. Немного колдовских чар – и любой, даже лично знавший последнего князя Дебрича, человек, был готов поверить и не такой лжи. Ей самой было все равно. Она никогда не встречалась ни с одним своим однофамильцем, не считая Юлиана Дича.
- Позвольте представить вам мою дочь, княжну Анну Дебрич, - сестра Виктория повела рукой, указывая на нее. Девушка приблизилась, присела в реверансе.
- Красавица, - вздохнула княгиня Глинская. – Просто красавица!
- Она пошла в родню моего мужа. Все Дебричи, насколько я могла судить, были красавцами, каких поискать!
- И, судя по всему, такой милой девушке не составит труда найти себе достойного супруга, - княгиня Глинская улыбнулась понимающей улыбкой и подмигнула собеседнице. – Ведь, если не ошибаюсь, вы именно за этим прибыли в столицу?
- Да, княгиня. В провинции кавалеров много, но моя дочь достойна большего, чем все эти местные щеголи, одевающиеся по моде позапрошлых лет. К тому же они в основном охотники за приданым…
Обе помолчали, не желая касаться такой деликатной темы, как приданое. У Анны его было столь мало, что сама она практически ничего не могла предложить мужу. Кроме, разве что, громкого титула и древности рода. Она приехала в столицу, подчиняясь требованиям старших ведьм, терзаемая дурным предчувствием, и с удовольствием осталась бы дома.
Но было поздно – на нее уже налетела Марина Глинская.
- Анна! – воскликнула она, всплеснув руками. – Вот так встреча! Как же я рада тебя видеть! Ты так изменилась!
- Ты тоже, - улыбнулась девушка.
- Это моя кузина, - кивнула Марина на сидевшую с нею рядом девушку, которая при этих словах скромно привстала, приветствуя гостью. – Она воспитывается у нас потому, что у нее нет близкой родни.
Кузина что-то прошептала, краснея и опуская глаза. Анна невольно пожалела ее, догадываясь, что молодой симпатичной приживалке наверняка тяжело жить в доме, где есть девушка на выданье.
Подруги уселись рядом на диване, взявшись за руки, и глядя друг на друга. За четыре года они увиделись первый раз, не считая той ночи, когда Анна и Рита прошли посвящение на Лысой Горе.
- Ах, я так рада, что ты приехала, - Марина не сводила с Анны глаз. – Я тебя часто вспоминала в пансионе. Ты мне расскажешь, что с тобой приключилось? Директриса говорила что-то, но мы не поверили…
- Это все неправда! – горячо воскликнула Анна. – Она все выдумала.
- Я так и думала. Но уверяю тебя, она сделала это не со зла.
Девушка покачала головой. Марина семь лет прожила в пансионе, общаясь с главной маткой, и боготворила ту, которую сама Анна боялась.
- Она не виновата, уверяю тебя! – горячо принялась защищать директрису бывшая воспитанница пансиона. – Если бы ты знала, как она нас всех любит! Если бы ты видела, как она прощалась с нами, как она переживала за каждую из нас! И как она несколько дней говорила только о тебе! Как она тревожилась, что с тобой могло что-то случиться!
- Я не знаю…
- Ты просто слишком мало времени пробыла в пансионе, - сообразила Марина. – И не успела узнать, какая наша матка милая, добрая, благородная! Но у меня есть идея! – воскликнула она. – Бал! В императорском дворце дают бал. Ты должна на него попасть!
- Зачем? Выйти замуж за принца, как Синдерелла из сказки Перро?
- Да, цесаревич Михаил слишком молод для того, чтобы быть завидным женихом. Ему только пятнадцатый год, - совершенно серьезно кивнула Марина. – А его старший брат женат… Но я говорю не об этом. Матка наверняка там будет. И для тебя это отличный повод пообщаться с нею и убедиться, что она совсем не такая, как ты думаешь. Ты ошибаешься, Анна!
- Может быть…
- Наверняка ошибаешься! И я считаю, что мы с маменькой должны достать тебе приглашение… Маменька!
Обе княгини уже углубились в светскую беседу, обсуждая фамилии и династии, которые могли бы предоставить знатных и богатых женихов. Богатые Глинские гнались за громким именем, бедные Дебричи – за большим состоянием.
- Чего тебе, Марина? Если хочешь о чем-то попросить, у тебя есть Наталья, - она кивнула на приживалку, которая, забытая всеми, делала вид, что поглощена вышивкой.
- Маменька, вы должны достать для Анны приглашение на императорский бал, - воскликнула Марина. – Она должна на нем побывать!
- Императорский бал? – удивилась княгиня Глинская. – Но… это же через неделю!
- Ну и что? Первый бал сезона! Открытие! Все будут там. Ну, пожалуйста, ну ради меня, - она улыбнулась и, наклонившись вперед, сделала какой-то знак, скрестив пальцы. Анна почувствовала, как вспыхнули и были пущены в ход чары подчинения. Марина Глинская ловко управляла матерью, практически навязывая ей свою волю. И та послушно захлопала ресницами.
- Да, моя милая, - голос ее слегка изменился, - я поговорю с папенькой, и он постарается что-нибудь сделать… но всего неделя… Приглашения давно уже разосланы…
- Наталья могла бы остаться дома, - заявила Марина. – Ничего страшного, если она пропустит один бал в сезоне.
Приживалка уже открыла рот, чтобы возразить, но Марина быстро схватила ее запястье – и она закрыла рот также быстро, кивая в знак согласия.
- Ну и отлично! – громко и четко выговорила княгиня Глинская. – Правда, приглашение всего одно, но приличной девушке не следует появляться на балу без сопровождающего лица.
- Вы очень добры, ваше сиятельство, - улыбнулась сестра Виктория, которая прекрасно почуяла колдовство. – Поверьте, я никогда не забуду этой услуги!
Но, рассыпаясь в благодарностях, она смотрела отнюдь не на мать, а на дочь. И Марина Глинская самодовольно улыбнулась, гордая этим вниманием.
- Моя дочь так ждет этого бала, - продолжала хозяйка дома. – И не только потому, что, кроме Рождественского, это самый большой бал сезона, где соберется весь высший свет. Ах, я так рада за вас и вашу дочь! Там можно завязать столько полезных знакомств…
- Маменька, мы должны непременно ввести Анну Дебрич в высший свет! – воскликнула ее дочь. – Она моя подруга. Мы хотим всюду бывать вместе. Правда?
Анна кивнула, с удовольствием принимая эти знаки приязни. В конце концов, они обе были ведьмами, знали друг друга еще с детства, а все ведьмы крепко держатся друг за друга. Но вот княгиня Мария Александровна Глинская была самой обычной женщиной, как и кузина Наталья. Они даже не догадывались, что происходит.
- Ах, я так рада! Мы сможем отлично провести время, - продолжала Марина. – Ты знаешь столицу?
Анна покачала головой. Она четыре года назад прожила во Владимире-Северном несколько дней, но при этом почти не выходила из дома и не ориентировалась в городе.
- Я тебе все покажу. По воскресеньям мы катаемся в коляске по главным улицам и Веселому Парку. Ах, жаль, что сейчас не весна. Мы бы проехались по берегу Клязьмы. Там такие вишневые сады! Но ничего. У нас впереди весь сезон, мы успеем наверстать упущенное!
Обе старшие княгини, ненадолго прервав разговор, наблюдали за молодежью.
- Я так рада, что вы приехали, - говорила Мария Александровна Глинская. – Мариночка милая, послушная дочь. Из нее могла бы получиться идеальная жена и мать, но увы – с тех пор, как окончила пансион, ее как подменили. Она веселится и танцует на всех балах, у нее есть поклонники, но ни одному из них она не отдает предпочтения! К нам даже сватались, но она всем отказывает! А я так люблю ее и не могу на нее давить. Но девочке уже двадцать один год. В ее возрасте еще год-другой, и шансов на замужество не останется!
Сестра Виктория вежливо кивала, поддакивая, но оставаясь при своем мнении. Марина Глинская была ведьмой, о чем не догадывались ее родственники. А ведьмы не выходят замуж для того, чтобы жить долго и счастливо, если выходят вообще.
Посидев еще немного, гости стали прощаться. Кузина Наталья расставалась с ними с явным облегчением. Мария Александровна – с радушным равнодушием светской дамы. Ее дочь весело улыбалась и пожимала Анне руку, но едва карета отъехала от ворот, поспешила к себе.
Ее никто не удерживал. Марина уже несколько лет была неявной хозяйкой дома. Кузину взяли на воспитание именно в ее отсутствие, когда влияние молодой ведьмы на родственников ослабло, а выгнать сразу не получилось. Пришлось смириться, но в остальном Марина не собиралась сдаваться.
Окна ее спальни выходили в сад. Несмотря на осень, они были распахнуты настежь, и вечерняя прохлада вползла внутрь. Девушка невольно поежилась, но даже не подумала накинуть шаль. Вместо этого она подошла к окну и протянула руки в вечернее темное небо, шепча слова призыва:
- Мала сестра, лети, быстра. Крылом взмахни, ко мне вспорхни!
Через пару минут на ее растопыренные пальцы спустилась летучая мышь. Марина поднесла ее к лицу, быстро забормотала, пересказывая последние события:
- Она приехала! Анна Сильвяните здесь! Теперь она княжна Дебрич. Она должна пойти на императорский бал через неделю. Мы будем подругами! Маменька ее приглашала в гости. Анна стала такой хорошенькой! Я так рада, что она здесь!
Договорив, взмахнула рукой, стряхивая с пальцев вцепившуюся в них летучую мышь. Крылатая вестница умчалась в темноту, а Марина присела на окно, дыша сырым осенним воздухом.
По-своему она любила и этот дом, и свою семью, и даже Анну Сильвяните и искренне не желала ей зла. До десяти лет Марина была обыкновенным ребенком, пока однажды, гуляя с няней на даче, не убежала случайно за пределы участка. Заросший сорняками овраг привлекал бойкую девочку. Дворовые ребята рассказывали, что там есть яма, в которой открывался настоящий подземный ход. Дескать, кто проползет по нему, найдет клад, который закопали сподвижники Стеньки Разина. Мальчишки даже уже пробовали лазить, но ход был такой узкий и темный, что ребята возвращались с полпути. Марине было интересно, хотя маменька и няня в два голоса отговаривали ее – не к лицу барышне соваться в какие-то норы. И убежав от няни, Марина тут же воспользовалась случаем.
Никакого хода она там не нашла, зато наткнулась на старую нищенку, которая, наверное, упала в овраг ночью, здорово повредилась и не могла выбраться без посторонней помощи. Неизвестно, сколько она там пролежала – день или больше, но было видно, что часы ее сочтены. От старухи уже пахло смертью. Из последних сил она протянула девочке дрожащую руку. Движимая состраданием, Марина спокойно вложила в морщинистую заскорузлую ладонь свои пальцы…
И ее пронзила острая боль. Девочка завопила так, что ее вопли услышали на поверхности. Старая нищенка пробормотала что-то вроде: «Получила – не кричи!» - и испустила дух.
Но ее сила, сила ведьмы, уже нашла себе новое пристанище.
Марина сначала слегла – расхворалась так, что выписали доктора аж из столицы. Все решили, что это – нервное потрясение, которое могло бы закончиться тяжело. Несколько часов девочка была на грани жизни и смерти, но выжила. Половину лета она провела в постели, и лишь в конце августа начала выбираться в сад, чтобы посидеть в тени и подышать свежим воздухом.
Тогда-то ее и нашла женщина, которую она отныне стала называть тетенькой. Ведьма. Она пробралась в сад тайком, обратившись в кошку и приняв людское обличье на глазах у отдыхавшей на скамейке девочки. Марина даже не смогла удивиться. Удивление пришло потом, когда ей сказали, что она теперь тоже стала ведьмой, что та умирающая нищенка через простое пожатие передала ей свою колдовскую силу. И что та странная болезнь есть следствие того, что организм обычной девочки перестраивался, постепенно превращался в организм ведьмы. Что еще год-два ее будут терзать всякие недуги и слабость, но к тринадцати годам все пройдет. И тогда она сможет учиться колдовству. А «тетенька» и ее сестры станут ее учителями и советниками.
С того августа прошло уже почти одиннадцать лет. Марина по-прежнему называла маменькой княгиню Марию Александровну Глинскую, но своей настоящей семьей считала тех ведьм, которые учили ее основам колдовства. И, не задумываясь, променяла бы жизнь княжны на иную участь.
ГЛАВА 3.
Малаша вытирала пыль и прибирала этот вечный беспорядок. Вроде бы новый хозяин князь, а дома есть уголки, где пыль и сор грудами лежат. Правда, не во все углы есть доступ для горничных - свой личный кабинет хозяин всегда запирает на замок и посторонних не допускает. С одной стороны жуть, как любопытно. А с другой, братец Пров не раз говаривал: «Меньше знаешь – крепче спишь!» Вот Малаша и старалась спать покрепче и ни во что не вникать.
Хотя, если разобраться, она и поступила сюда, чтобы вникнуть.
Месяц назад было трудно. Новый дом, новая жизнь, новые люди. А потом привыкла – дела-то остались прежними. Пыль протереть, ковры почистить, порядок навести, туда-сюда по хозяйству подсуетиться. Ничего особенного.
Шаги за спиной. Хозяин. Малаша продолжала расставлять вещи, как будто ничего не замечала. А потом почувствовала, как ее обнимают сзади. Руки поползли от талии к груди.
- Малаша, - прошептал хозяин, прижимая девушку к себе. – Иди ко мне…
- Да что это вы, барин, руки распускать изволите? – она остановилась, оглянулась назад.
- Ах, Малаша, какая ты… хорошая, - он тискал ее, тяжело дыша в шею. – Ну, не жмись! Чего ты? – забеспокоился мужчина, когда девушка попыталась освободиться.
- А того! Вот все барыне пожалуюсь! Я девушка честная и вольная к тому же! Вот расскажу про ваши делишки – чего тогда делать будете?
- Не посмеешь.
Она усмехнулась. Ишь, мол, чего удумал!
- Так и быть, к барыне не пойду. Только и вы обещайтесь рукам особливо воли не давать! А ну, как я уступлю и девичью честь потеряю?
Говорить такое было противно, тем более – старику, который ей в отцы годился. Но братец Провка так просил… И чего ему бы не пристроить сестру в горничные к своему бывшему хозяину? Тот и молодой, и симпатичный, и глаз уже на Малашку положил – сама приметила, как он на нее смотрел… Чего боялся? Того, что девушка не станет за собой следить?
- А и потеряешь – невелика беда, - хозяин опять притянул ее к себе за талию. – Подумаешь – честь. До свадьбы заживет! Жених-то есть?
- Нет.
- Тогда тем более… А коли сыщется, мне шепни, я тебе такое приданое отвалю, тебя любой возьмет! Ну, - он прижал девушку к груди, жарко дыхнул влажными губами, - пойдешь ко мне?
Малаша задержала дыхание. Одно дело, если бы хозяин лапал безответную холопку, а она же теперь вольная, за жалованье служит…
И брату помогает. Брат ее сюда пристроил, брат выкупил, в столицу привез.
- Обманите, небось, - прошептала, сдаваясь.
- Да вот тебе крест, не обману! На-кось вот, - князь Мещерский ослабил хватку, но только затем, чтобы стянуть с пальца перстень. – Задаток.
- Колечко не возьму. Еще скажете, что украла…
- Тогда чего хочешь?
- Серьги! С камушками.
- Будут тебе серьги. И камушки зеленые, под цвет твоих глаз… Поцелуешь?
Малаша содрогнулась, но потянулась губами ко рту князя. Целовать старика пятидесяти годов – совсем не то, что красивого парня. На память пришел Клим и его жаркие объятия. Всего пару раз и довелось им потискаться в жаркие летние ночи за овином. Барыня строго блюла своих дворовых. Кого пороли, кого в деревню отправляли. Девушка зажмурилась, чтобы не видеть лица мужчины.
Месяц жила она в горничных у князя Аполлинария Святославича Мещерского. Месяц терпела его приставания, держа на приличном расстоянии. Месяц уже ждала чего-то. Дождалась. Ох, как же неприятно! Ну, Провка, ну, братец милый, зачтется тебе это!
На счастье, близко послышались чьи-то шаги. Державшие ее руки разжались. Как ни в чем не бывало, Малаша принялась снова наводить порядок, а за ее спиной князь Мещерский напустился на лакея.
- Чего тебе тут надо, морда разбойничья? Батогов захотел?
- Воля ваша, князь-батюшка, а только ужин подан. Как вы и велели, в комнатах ваших накрыли.
- Хорошо, - князь мигом остыл. – Ступай. И ты ступай, Малашка! Все вон! Никого не пущать!
Девушка послушно, но неторопливо – дескать, ты мне не хозяин! – направилась к двери. Но любопытство разжигало. Хозяйки дома не было, многих слуг распустили, во всем доме оставалось от силы человека три-четыре, не считая самого князя Мещерского. Накануне он ездил во дворец, о чем-то важном разговаривал, раз потом часа два что-то писал, рвал и жег бумагу. Потом срочно отправил аж три письма и долго ходил в кабинете, запершись изнутри. А вышел только что, наткнувшись на Малашу.
Она, конечно, не ушла далеко. Провка велел ей подмечать все необычное, и она нутром чуяла, что сегодня может произойти что-то интересное.
Покрутившись немного по комнатам, она осторожно направилась к библиотеке, где и был накрыт стол. Нагнулась, заглядывая в замочную скважину и затаив дыхание.
В комнате царил полумрак, разгоняемый огнями нескольких свечей, уставленных на столе между приборами. Накрыто было на двоих, но князь Мещерский был один. Заложив руки за спину, он торопливо прохаживался туда-сюда, время от времени посматривая то на темные окна, забранные шторами, то на камин, где дотлевал огонь.
Кого он ждет?
Время шло. Дом утихомирился. Где-то часы стали бить полночь. Да что ж он там, до утра сидеть станет? А ей что делать? А если ничего не случится?
Малаше почудился шум. Девушка выпрямилась, прислушиваясь и готовая убежать и спрятаться, и пропустила тот миг, когда в запертой изнутри комнате что-то произошло.
С грохотом распахнулось окно. Послышался хлопок, словно огромная простыня развернулась на ветру. Запахло паленым. Пожар?
Девушка снова кинулась к замочной скважине и зажала себе рот ладонью, чтобы не закричать от изумления. Через крошечную дырочку ей было видно немного, но она все равно разглядела, что на полу возится, пытаясь встать, какое-то существо.
Никогда прежде она не видела подобных тварей. От удивления застыла, хлопая глазами, и еле сдержала вскрик, когда тварь превратилась в человека.
Малаша вытаращилась на него – молодой, лет тридцати пяти, высокий, статный, с чистым гладким лицом и длинными, ниже лопаток, светлыми волосами. А глаза какие синие! Как краской намалевали! Нет, Провкин хозяин тоже хорош собой, но глаза у него не такие яркие и светлые. Пронзительные, горящие – да, но просто серые. А вот чтоб даже не голубые, а лазоревые, как цветы-незабудки… И волосы цвета спелой пшеницы… бывает же такое!
Малаша отвлеклась, задумавшись. А князь Мещерский ничуть не изумился тому, что произошло. Он бегом кинулся к незнакомцу, протягивая руки.
- Наконец-то! Вы задержались, брат! – воскликнул он таким тоном, которые сразу заставил девушку забыть о незабудках и пшенице. – Что случилось?
- Люди, - ответил тот, выпрямляясь и отряхиваясь. – Пришлось ждать, иначе меня могут увидеть. В доме кто-нибудь есть?
- Прислугу я удалил. Моя жена уехала к тетушке.
- Дома никого?
- Кухарка да пара слуг. Эти нам не помешают.
- Все равно надо быть осторожнее.
- Нам не смогут помешать, брат. Прошу садиться. Устали?
- Да. Благодарю за приглашение.
Хозяин и гость уселись за стол, но приступать к еде не спешили.
- Вы сообщали, что у вас есть новости? – поинтересовался гость. Малаша не видела его лица, он сидел спиной к двери. Но, может, так даже лучше – голос-то у него был обыкновенный.
- Да. Я только что был во дворце. Вот, прошу взглянуть.
Самого князя девушке было не видно – в замочную скважину не много рассмотришь! – но, судя по звукам, он прошел к столу, достал какие-то бумаги.
- Извольте видеть. Ни переписать, ни тем более из дому вынести не могу – резолюция секретная…
- Война, стало быть, - протянул гость.
- Да, и я думаю, что ваши братья и сестры должны это знать и успеть принять меры до означенной даты.
- Не беспокойтесь. Мы постараемся.
- С вашими-то невероятными возможностями, - подобострастно хихикнул князь Мещерский.
- И с вашими деньгами, князь. Есть кое-какие препятствия, которые лично мы устранить не в силах.
- Что это за препятствия?
- Младшие братья императора. Цесаревичи Николай и Михаил. С ними надо что-то делать…
- Так ведь война… Война все спишет…
- Да, но отнюдь не смерть младшего! Сомневаюсь, что император доверит командовать полком пятнадцатилетнему мальчишке. Да ему бы в бирюльки играть! Тоже мне, цесаревич! Сопляк. Вот я в его годы был совсем другим. Так что вам придется самому думать, как избавиться от младшего брата.
- И что вы предлагаете?
- Как – что? То же, что обычно делают с детьми во время смут.
Ох! Малаша, хоть и мало, что знала о царской семье, торопливо перекрестилась.
- Что это?
Голос гостя дрогнул. Он вскочил, так резко отодвинув стул, что тот упал.
- Здесь кто-то есть?
Девушку прошиб холодный пот. Она попятилась, чувствуя, что как никогда близка к смерти. Если кто-то – князь или его гость – откроет двери…
Не помня себя, Малаша метнулась прочь, но даже страх не заставил ее забыть о том, что надо двигаться осторожнее и производить как можно меньше шума. И за углом налетела на лакея.
- Кузьма? Ты чего тут делаешь?
- Да вот слежу, вдруг хозяину понадобится что-нибудь… Куда так скакала, Малашка? – он словно не удивился появлению девушки.
- К тебе, Кузьма. Идем со мной!
- Зачем?
- К князю, - она тянула мужчину за собой, забыв про все на свете.
- А почто? Худо ему, что ли?
- Куда уж хуже! Гость у него! И коли бы ты послушал, какие они речи ведут! Это ж прямая измена!
- Да ты о чем? – упирался лакей, но Малаша упрямо тащила и толкала его в сторону кабинета.
- Тихо только! Неровен час, нас заметят!
- Нас непременно заметят! Дура ты, Малашка, как есть дура!
- Ну тебя… Тише!
Затаив дыхание, они на цыпочках подкрались ближе.
- Все в порядке, брат Филоний! – прозвучал голос князя Мещерского. - Никого нет!
- Меня не обманете, ваше сиятельство! – отвечал тот. – Я чувствую – тут кто-то есть. Мы в доме не одни! Так-то вы держите слово! Мы вам доверились в таком важном деле, а вы нас подводите?
- Да чем же? Когда я вас подводил? Уж, казалось бы, сколько раз…
Кузьма открыл рот, чтобы что-то спросить, но Малаша дернула его за локоть, приложив палец к губам – мол, слушай, не болтай!
- Это всегда случается в первый раз. Если человек один раз сумел предать, предаст и вторично.
- Вас я не предам! Мне назад хода нет! Если во дворце узнают…
- А вот это уж вы сами должны позаботиться, чтобы никто ни о чем не заподозрил… Ладно, я ухожу.
- Уже?
- А вы как хотели? Документы я видел, теперь мне надо как можно скорее передать эти сведения нашим братьям и сестрам, чтобы они успели придумать план. Прощайте!
Шаги, шарканье ножек стульев по полу.
- Позвольте, - послышался опять голос князя Мещерского, - а как же я?
- Что – вы?
- Я больше не нужен? Я – вице-канцлер империи, мне доверяют важные документы, я вхож в личные покои императора и его супруги… И вы знаете, что я для вас сделал! Я только что вернулся из поездки в…
- Молчать! - шепотом прикрикнул гость. – Мы о вас подумаем. Позже, Обещаю.
Послышался странный хлопок – опять как будто с шумом развернулась от порыва ветра накрахмаленная простыня. Пахнуло чем-то едким, вонючим. С грохотом распахнулось стекло, что-то захлопало, взвыл ветер…
Малаша попятилась от двери. Лакей был белым, как полотно и часто-часто крестился.
- Господи ты боже мой, - пролепетал он. – Никогда бы не поверил…
Девушка ускользнула в соседнюю, смежную, комнату. Она ломала руки, стискивала зубы, чтобы не стучали. Ей было страшно. Эти звуки и запахи подсказали ей, что за закрытыми дверями произошло что-то страшное, опасное. Именно об этом предупреждал ее Провка, когда устраивал горничной в особняк князей Мещерских. Следить за всем странным и непонятным и докладывать немедля. Но сейчас на дворе ночь. Бежать ночью? Одной? По незнакомому городу?
Что-то подсказывало Малаше, что так ей и придется поступить. Ибо еще неизвестно, что принесет с собой утро. А так…
Торопясь, пока страх не заставил отступить, она кинулась к черному ходу.
Осенняя ночь была ненастной – дул сырой ветер. От близкой Клязьмы несло холодом и запахами тины и помоев. Холод мигом пробрал девушку до костей в ее простеньком платье горничной. Она не захватила даже шали, но возвращаться обратно было выше ее сил. Обхватив себя руками за плечи, чтобы хоть как-то согреться, она со всех ног побежала прочь.
Дорогу до особняка Малаша помнила плохо – прошла по ней всего один раз, когда явилась устраиваться на работу. Впервые оказавшись на такой улице, она тогда невольно глазела по сторонам, замечая – вот тумба, каких в Дебричеве сроду не увидишь, вот огромный магазин, вот дом в пять этажей. Провка жил на хозяйской квартире недалеко от большой церкви, куда девушка даже два раза ходила на службу. Ей там понравилось. Надо искать эту церковь… Но в столице их так много!
Фонари горели слабо, освещая больше себя самих, чем мостовую под ногами. Некоторые погасли совсем, и, кабы не редкие огоньки в домах или над воротами, царила бы непроглядная темень. Малаша запыхалась, хотя была девушкой крепкой, и перешла с бега на шаг. Ох, как же темно! И где тут приметы, по которым отыщешь нужный дом? Провка говорил адрес, да она позабыла. Что же делать?
Девушка продолжала идти, понимая, что выхода у нее нет. Она заблудилась в этом городе и не представляет, куда направиться. И даже не в состоянии самостоятельно вернуться в особняк князей Мещерских.
Впрочем, был еще один вариант, но Малаше становилось дурно при одной мысли о том, что придется пойти на такое дело. Это ведь прямой путь в застенок. А там что? Кнут? Дыба? Тюрьма? И поможет ли ей брат?
Так ведь брат-то там и работает! А что, если впрямь…
Она прибавила шагу. Усталые за день ноги гудели, она сбила пятку и прихрамывала, но целеустремленно шла по улице, внимательно глядя по сторонам. И, заметив на углу будку, решительно свернула туда и несколько раз стукнула кулаком в дощатую дверь.
- Ау! Х-хозяева! Спите, что ли?
Будочник впрямь храпел, привалившись к косяку с той стороны. Грохот заставил его встрепенуться, роняя казенную секиру.
- А? Что? Где? Пожар?.. Девка, - сообразил он, глянув на Малашу, - ты откуль взялась? Пошла вон, гулящая!
- Хам! – обиделась та. – Слово и дело!
- Чего? – от испуга будочник проснулся мигом.
- Слово и дело! – громче, на слезах, воскликнула девушка. – Слышал? В часть меня веди! Живо! А не то зашумлю! Слово и де-е-еело! – завопила она на всю пустынную улицу.
- Да заткни ты пасть, шалая! – разозлился и перепугался сразу будочник. – Сведу! Сведу, как есть! Пущай там тебе всыпят ума в задние ворота, чтоб неповадно было… Ступай! Нет, погодь! Руки давай!
- Почему?
- Как – «почему»? – на нее наставили секиру. – Вязать тебя буду! Ты арестованная!
- За что?
- Там разберутся! – будочник, видимо, решил отыграться на ночной гостье за прерванный сон и так грубо заломил ей руку, что Малаша всхлипнула и расплакалась. Но идти пришлось. Ее не оставляла надежда, что братец Провка отыщет и выручит из беды.
Юлиана Дича выдернули из постели в четыре часа утра. Собственно говоря, он еще толком и не успел заснуть – вернулся домой только во втором часу ночи, задержавшись на работе. И только смежил веки, как опять пришлось вскакивать и куда-то спешить. Конюху пришлось опять запрягать еле успевших перевести дух лошадей. Пока подавали дрожки, Юлиан немного пришел в себя, но все равно вернулся к Невейской крепости такой мрачный, что стоявший на часах солдат испуганно отскочил в сторону и перекрестился.
Третье отделение Тайной канцелярии не спало круглые сутки. Когда одни отправлялись отдыхать, им на смену приходили другие. «Обычные» следователи, курьеры, инквизиторы сменялись алхимиками и палачами, которые вели ночные допросы арестованных. Столь ранний – или поздний, как посмотреть – вызов означал только одно – кто-то из молчавших до сих пор арестантов внезапно заговорил и стал давать показания. Но это явно не из его подопечных. Тогда при чем тут он?
Дежурный проводил его сразу в тюрьму. Пока он гремел ключами, Юлиан хмурился. Тюрьма находилась под крепостью, многие камеры вообще не имели окон, и там царил вечный мрак. Для узников было счастьем подняться в полуподвалы, где располагались пыточные комнаты. А уж чтобы оказаться на первом этаже, в допросных, многим заключенным не приходилось даже мечтать.
Длинный коридор. Запах крови, мочи, старых тряпок, кислятины, пота и прочих нечистот ударил в нос. Даже привычный дежурный солдат поморщился, а Юлиан демонстративно достал надушенный носовой платок и закрыл лицо.
- Сейчас, ваше высокопревосходительство, сейчас, не извольте беспокоиться, - взяв фонарь, дежурный пошел вперед. – Куда ж ее девали-то? Вот сюда? Нет, дальше… тут занято…
- Кого?
- Да девка посреди улицы «Слово и дело» кричала, - дежурный сплюнул под ноги. – Шумство учинила, порядок нарушала. Ее и доставили. А как она к тому «Слову и делу» говорить начала, так сразу решили, что за вами стоило бы послать.
- Одержимая? Ведьма?
- Не, вроде в своем уме. Да вот тут она. В третьей общей!
Юлиан осторожно переступил порог. Свет фонаря в руках дежурного солдата скупо освещал каменные низкие своды, усыпанный прелой соломой пол, две грубо сколоченные деревянные скамьи, на которых сидели охранявшие колодников солдаты. Один дремал, два других играли в зернь, но бросили игру и вскочили, приветствуя начальство. С запозданием, суетясь, к ним присоединился третий, сонно хлопая глазами.
Юлиан даже не посмотрел в их сторону, не спросил имен, чтобы потом доложить коменданту. Взгляд сразу нашел колодников. Они сидели на полу, на кучах соломы, закованные в кандалы или колодки – кто поодиночке, кто по двое-трое. У большинства руки и ноги были заперты в большую колоду, именуемую «лисой», и, судя по характерному запаху, некоторые сидели так, почти без движения, больше суток. Семеро мужчин, четверо женщин.
Одно лицо, самое молодое, свежее и чистое, бросилось в глаза. Девушка встрепенулась.
- Расковать. Немедля!
Солдаты вместе с дежурным тут же бросились выполнять приказ. Юлиан отступил к выходу, перешагнул через порог.
- В допросную ее, - бросил через плечо, выходя. Солдаты привычны, а ему тут делать нечего.
Он поднялся к себе, сам зажег свечи на столе, перебрал оставшиеся со вчерашнего дня бумаги в поисках чистого листа. Заточил новое перо, проверил количество чернил и кивнул вошедшей девушке:
- Проходи, садись.
Малаша робко приблизилась, бочком пристроилась на стул. В глазах ее плавал страх.
- Не бойся, - Юлиан попробовал остроту пера. – Лучше расскажи, что случилось. Мне сказали, ты кричала «Слово и дело»? Знаешь, что бывает за ложный донос?
- Я не донос, я… там это… такое… я… ну… - она всхлипнула. – Я не знала…
- Незнание законов не освобождает от ответственности, - буркнул Юлиан. – Рассказывай все по порядку.
Рассказывать Малаша не умела – путалась, сыпала лишними словечками: «И вот тут оно… это самое… ну, как сказать…» Кончилось все тем, что Юлиан начал задавать наводящие вопросы, стараясь тщательно формулировать их, чтобы девушка поняла, что от нее хотят.
- То есть – как, взял и появился? Из воздуха?
- Почем я знаю? Другого хода в комнату нет и не было. Мимо меня он не мог пройти. Откуда же еще?
- Ну, может быть, окно распахивалось?
- Точно! Окно! Я еще глянула – настежь рамы-то! И это… ну… оно на полу копошится.
- Что – «оно»? Как выглядело?
- Как жуть какая-то. Чудище, одним словом. С крыльями, только без перьев, а с такими… ну, вроде как у нетопыря.
- Понятно. А потом что этот нетопырь сделал?
- Ничего. Я глазом не моргнула – глядь, на его месте человек образовался.
- Человек… Какой?
- Обыкновенный. Мужчина.
- Опиши, - Юлиан за продолжение рассказа Малаши записал только несколько слов.
- Ну, мужчина. Постарше вас немного. Высокий, стройный… в черном всем, как дьячок, только в обычном сюртуке. Лицо такое, - она невольно улыбнулась, - приятное. Волосы светлые, длинные, вот такие, - показала чуть ли не до груди. - И глаза… такие синие-синие…
- Красивые, в общем, - кивнул Юлиан. – А ничего особенного не заметила? Шрам, манеры, может, он хромал или шепелявил?
- Да ничего такого не было, - Малаша задумалась. – Если только… Его сиятельство своего гостя братом называли.
- Братом? И ничего больше ты не запомнила?
- Братом… имя такое чудное… Братом Фе…Фу…Фи… Филонием!
Юлиан вскочил.
Молодой, симпатичный. Светлые волосы. Голубые глаза. Филоний.
Не может быть. Или может?
- Стра-а-ажа!
Малаша вскрикнула от испуга.
В допросную ворвался сопровождавший ее солдат.
- Срочно в казарму, - приказал Юлиан. – Заложить карету. В особняк князя Мещерского. Взять князя и немедленно привезти сюда. Сию минуту! Чтобы, - он кинул взгляд на брегет, - чтобы через час уже был тут, на ее месте.
- А ее куда?
- В дом князя. Откуда пришла, - и добавил тише, обращаясь к Малаше: - Так надо.
В ожидании, пока доставят арестованного, он долго мерил шагами кабинет. Нетерпение его достигло такого предела, что он едва не выскочил навстречу наглухо закрытой карете, когда та прогрохотала обитыми железом колесами под аркой ворот крепости. Усилием воли заставил себя сдержаться, сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Это было только начало. Предстояло много дел, и растрачивать силы и эмоции на первый же допрос он не имел права. Все, что сделал – это отдал секретарю необходимые распоряжения, чтобы к допросу все было готово.
Осенний серый рассвет только-только начал вползать в окна домов, но тут, в крепости, за толстыми стенами, в колодце сумрачного двора, еще царила ночь. В сумерках карету почти не было заметно – только черная движущаяся тень. И такими же тенями казались люди – шесть солдат конвоя во главе с унтер-офицером и между ними фигура арестованного. Канцелярия еще не начала работу, и шаги в коридоре раздавались гулко и громко. Услышав их, Юлиан несколько раз топнул ногой и услышал снизу ответный стук. Отлично.
Вице-канцлер, князь Аполлинарий Святославич Мещерский был напуган, но скрывал страх перед напускной строгостью.
- Что это значит? – начал он возмущаться, едва переступив порог. – По какому праву? Как вы посмели? Вы что, не знаете, кто я такой? Да вас за это… самое меньшее… за Каменный Пояс! Навечно! В монастырь! В Соловки! В кандалы! На плаху!
Он чуть ли не кричал, брызгая слюной, но трясущиеся щеки, запах пота и кое-как напяленная одежда свидетельствовали об испытываемом им страхе.
Юлиан, не моргнув глазом, выслушал его крики, сухо кивнул головой, дождавшись паузы в этом монологе:
- Я прекрасно знаю, кто вы такой. Но вряд ли вы знаете, кто стоит перед вами!
- А мне и не нужно этого знать! Фискал! – князь гордо скрестил руки на груди. – Кто бы мог подумать? А ведь вас принимали в свете…
Юлиан действительно раньше несколько раз встречался с вице-канцлером на приемах, но близкого знакомства не водил. Он лишь пожал плечами, показывая, как мало внимания уделяет подобным мелочам, как положение в свете.
- Я требую, - его молчание князь Мещерский, очевидно, принимал за смущение, - чтобы вы немедленно отпустили меня домой! Вы не имеете права!
- Имею, - негромко промолвил Юлиан. – И если я отдал приказ доставить вас сюда, значит, мне есть, о чем вас спросить.
- Вы? Да кто вы такой, чтобы с вами разговаривать?
- Тот, кто имеет право задавать вам вопросы. Я служу государству…
- Я тоже!
- Вот и давайте поговорим, как два правительственных чиновника.
- Мне не о чем с вами разговаривать, милостивый государь! – князь отвернулся. – И на ваши нелепые вопросы я отвечать не буду!
- И сами не хотите никакого вопроса задать? – Юлиан говорил мягко, негромко, словно ему было все равно, услышат его или нет.
- Нет!
- А жаль. Могли бы поинтересоваться, почему вас сюда привезли. Значит, вам все равно, где находиться? Почему же тогда так рветесь именно домой, а не, скажем, в ресторацию или к любовнице?
- Нет у меня любовницы.
- У меня тоже нет. Хотите об этом поговорить?
- Мне не о чем с вами разговаривать!
- И тем не менее, - Юлиан вздохнул, - мы с вами уже разговариваем несколько минут. Советую вам, князь, присесть. Чувствую, в таком ключе мы будем беседовать до полудня, переливая из пустого в порожнее… Присядьте-присядьте! В ногах правды нет!
Он указал Мещерскому на массивное кресло, с которого совсем недавно встала Малаша. Широкие подлокотники, крепкая спинка, толстые ножки.
Вице-канцлер презрительно фыркнул, но ему пришлось повиноваться, когда по знаку ведьмака вошли два солдата из тех, что доставили арестованного в крепость. Подчиняясь их силе, князь Мещерский был вынужден усесться в кресло, и в тот же миг, среагировав на его тяжесть, в недрах сидения послышался щелчок – и выдвинувшиеся зажимы плотно обхватили его за бока, не давая подняться. Юлиан мигом оказался рядом. Пальцы коснулись скрытой пружины – и запястья арестованного оказались прижаты к подлокотникам, а щиколотки – к двум ножкам.
- Что это значит? – вице-канцлер дернулся несколько раз, но механизм был сработан на совесть. – По какому праву? Это произвол!
- Ваше сиятельство, вы неглупый человек и должны понимать, что просто так в Тайную канцелярию никого и никогда не привозят. И если вы оказались здесь в таком… виде, то мы имеем на это право. Вы ни в чем не хотите признаться?
- Мне не в чем признаваться и не в чем каяться! Я верно служу России…
- Представьте, я тоже. Но еще я служу государю императору.
Что-то дрогнуло в щеках вице-канцлера. Он понял намек, но упрямо помотал головой:
- Его величеству известны мои заслуги. Будьте уверены, он сумеет оценить их по достоинству. И тогда вам всем тут несдобровать. Вы сами скоро окажетесь на моем месте! А там я позабочусь, чтобы вас отправили на плаху, как изменника…
- Только после вас, - парировал Юлиан. – Но, в отличие от вас, я могу обещать немного облегчить вашу участь. В обмен на чистосердечное признание и поименное перечисление своих сообщников.
- Мне не в чем признаваться, у меня нет никаких сообщников, и вообще я не желаю с вами разговаривать!
Чего-то подобного ведьмак и ожидал. Будь перед ним колдун, он вел бы допрос по-иному. Поэтому он сделал шаг в сторону и трижды топнул ногой.
Вице-канцлер невольно бросил взгляд на дверь, но недоумение в его глазах сменилось испугом, когда само кресло под ним пришло в движение. Несколько досок вместе с ним стали опускаться под пол. Арестованный задергался, заподозрив неладное, но кресло опускалось все ниже и ниже, пока над полом не осталась торчать только голова человека. Задвинулись назад доски так, что Юлиан при желании мог подойти и потыкать носком сапога в его лицо. Но он этого не сделал, прислушиваясь к тому, что происходило под полом.
Послышался скрежет. Князь Мещерский дернул головой. Потом глаза его расширились от удивления и страха. Он глухо вскрикнул, и Юлиан подавил улыбку. Там, внизу, сейчас кресло раздвинулось, частично освобождая его из своих тисков, и два ожидавших палача сорвали с нижней части тела вице-канцлера одежду. Свистнула плеть. Еще и еще. Арестованный дергал головой, скрипел зубами, вскрикивал – не столько от боли, сколько от переполнявших его чувств. Юлиан наблюдал за ним, кусая губу, чтобы не улыбаться.
Наконец, экзекуция закончилась. Кресло вернулось в прежнее положение и поднялось на этаж. Князь Мещерский выглядел жалко, сидя на жестком деревянном сидении отбитым задом. Штаны ему натянули кое-как, обувь не вернули вовсе.
- Ну? – Юлиан встал над ним, улыбаясь уже без утайки. – Вы так и не решили признаться?
- Мне не о чем с вами разговаривать… Палач!
- Жаль. Могли бы облегчить свою участь, переложив часть ответственности за содеянное на своих сообщников…
- Я ничего не делал!
- А так, - не обращая внимания на то, что его перебили, продолжал Юлиан, - придется одному нести всю ответственность. Сказано же: «Беда, разделенная пополам – полбеды!» Только представьте количество батогов, которые вам всыплют за всех участников заговора!
- Какого заговора? Нет никакого заговора!
- Так утверждаете вы. Но если мы допросим ваших дворовых, уверен, они скажут иное.
- Холопы… быдло… И вы им поверите?
- Поверим. Мы поверим любым сказанным словам. Не хотите говорить вы – их скажут другие. Прощайте! Мне некогда!
С этими словами Юлиан вышел из допросной комнаты и запер ее на ключ. Через несколько часов он явится снова, когда, напуганный неизвестностью, вице-канцлер одумается. Ведьмак был готов на все, чтобы отыскать этого самого Филония. Четыре года – слишком малый срок для того, чтобы все забыть.
Примерно также думала и графиня Орловская. Летучая мышь доставила ей послание, и главная матка не находила себе места. Четыре года… нет, уже меньше. Два года тому назад она снова видела ее. Ту девочку, ставшую красивой девушкой. И ей даже не нужна была магия, чтобы очаровывать людей. Нет, она не была такой уж красавицей – нос немного толстоват, нижняя губа немного крупновата, да и цвет волос обыкновенный, русый – но было в этой девице, княжне Сильвяните-Дебрич, что-то такое, от чего замирали мужские сердца. Матка помнила ту ночь, когда неофитка шла ей навстречу сквозь расступавшуюся перед нею толпу, неслышно ступая босыми ногами, одетая лишь в свои распущенные волосы, на вид такая хрупкая и беззащитная – и словно закованная в мощную броню. Юные девушки взирали на нее с завистью, молодые колдуны – с плохо скрываемым восхищением. «Ты больше не единственная и неповторимая!» - понимала матка, изо всех сил стараясь удержать на лице улыбку. Все-таки эта девчонка шла к ней, она собиралась приветствовать ее…
Ту, которая однажды бросит ей вызов.
В тот раз две матки – нынешняя и будущая – ни словом, ни жестом, ни взглядом не намекнули на то, что ждет их впереди. Точных сроков никогда не оговаривается – просто в один прекрасный день и час одна из них бросает вызов. Чаще всего – та, у которой первой сдают нервы.
«Зачем она приехала? – размышляла графиня Орловская, полулежа в кресле у распахнутого окна. – Только ли для того, чтобы весело провести сезон в столице? Марина что-то говорила про замужество… фиктивное, несомненно. Ведьмы не выходят замуж. Значит, поиски богатого жениха – только отговорка. А в чем главная причина? Неужели…»
Она обернулась, посмотрела через плечо на высокое, от пола до потолка, зеркало. В матовой глубине в полутьме отражался силуэт белого вольтеровского кресла и утонувшей в нем женщины. Светлый пеньюар почти сливался с белой обивкой, и казалось, что к спинке прислонена только голова в обрамлении темных волос. Жуткое зрелище.
«Я еще жива! Я еще сильна! Я – главная матка. И я останусь ею! Тем более что осталось так мало времени…»
Вот уже несколько недель весь ковен ведьм жил ожиданием. Четыре года назад была обретена Шестая Печать. Согласно пророчеству, Седьмая Печать явится сама. Ее не надо искать, просто однажды она упадет в протянутые руки. И тогда… Тогда мир будет принадлежать им. Власть окажется в руках у тех, кому подвластны скрытые силы. Война, о которой в Европе говорили уже больше года, начнется скоро. Самое подходящее время для того, чтобы, обретя все Печати, изменить и подчинить себе мир. И появление соперницы крайне нежелательно.
Ее надо устранить. Нейтрализовать. Уничтожить, чтобы уже ничто не отвлекало. Цель так близка. Но как это сделать? Может быть, на балу? До него осталась всего неделя. Времени так мало, а дел так много…
- Мне кажется, или в этом доме тоже водятся привидения?
Анна вздрогнула, услышав такие слова из уст тети Маргариты за завтраком. Три ведьмы собрались за столом, лакеи торопливо заканчивали сервировку, но поспешили убраться с глаз долой, повинуясь строгому взгляду сестры Виктории.
- Что ты этим хочешь сказать? – поинтересовалась та.
- Только то, что в доме что-то нечисто…
- И это говоришь ты, сестра! Ты, прожившая столько лет в компании призрака? Ты, ведьма? С тобой все в порядке?
- Можешь не сомневаться, я прекрасно себя чувствую, Виктория! - повысила голос пожилая дама. – Хоть мне и отведена роль бабушки, я еще в своем уме и достаточно сильна, чтобы пользоваться силами. Здесь кто-то есть!
- Но дом «чистый»! Я проверяла! – сестра Виктория тоже заговорила громче.
- Плохо, видать, проверяла! Интересно, кто это мог тут завестись?
Анна не принимала участия в беседе, делая вид, что увлечена завтраком. Как же хорошо, что больше не надо есть по утрам эту отвратительную овсяную кашу!
- Анна, а ты не знаешь?
Девушка застыла, улыбнулась:
- Знаю. Это – Рита! Она исследует новое место и наверняка…
- Как-то странно она его исследует. Звуки, которые я при этом слышу, наводят на мысль, что она тут не одна! – стояла на своем тетя Маргарита.
- Я поговорю с нею, - быстро пообещала Анна. – Она… постарается шуметь поменьше.
- И уж во всяком случае, пусть шумит не так… странно.
Девушка кивнула.
Она с трудом заставила себя досидеть до конца завтрака и, отпросившись у тетушки и сестры Виктории, поднялась к себе. Плотно затворила дверь в комнату, прислушалась, потом решительным жестом набросила полог невидимости.
- Рита?
Сестра тут же возникла рядом. Анна несколькими быстрыми жестами зачаровала входную дверь, окна, провела ладонью даже над плинтусом и только после этого быстро сказала:
- Тетя все знает!
Ну уж, положим, не все, - призрак скрестил руки на груди. – Мы хорошо умеем прятаться…
- Но тетя намного старше и опытнее! Она подозревает, что ты тут не одна.
Рита только отмахнулась – мол, что-нибудь придумаем.
Визит Ксения Ксаверича графиня Орловская встретила с тревогой. Один из членов совета старейшин, тот, от кого зависело принятие решений, кого слушались многие колдуны, поскольку некоторые его ученики уже сами воспитали не одного ученика, старый колдун, известный как генерал от инфантерии господин Закревский, редко, кого удостаивал визитом. С ним чаще можно было встретиться на светских приемах, благотворительных балах и в театре, чем с глазу на глаз. Никто точно не знал, где он живет. Кажется, был у него особняк на Большой Дмитровской, но даже главная матка не помнила номер дома. И тем более, никогда не переступала его порога. А уж чтобы сам Ксений Ксаверич…
И вот он – у нее в гостях. И не один.
Визит старейшины был, как снег на голову. Матка забеспокоилась, отослала всех горничных, оставив при себе только двух приживалок - старых ведьм из ее собственной «семьи», тех, кто когда-то растил юную Конкордию и называл деточкой. Одну матка послала приготовить угощение для гостей, а другую задержала на всякий случай.
Вместе с Ксением Ксаверичем в гостиную вошел молодой человек лет тридцати, одетый по европейской моде, но как-то странно. Матке понадобилось некоторое время, чтобы понять, в чем причина. Камзол, жабо и жилет гостя были старинными. Такое перестали носить в те годы, когда сама матка еще лежала в колыбели. И этот парик в стиле короля Людовика…
А этот взгляд, этот цвет лица, эта походка… Молодая женщина невольно прижала руку к груди, чтобы унять вдруг бешено застучавшее сердце. Не может такого быть. Один из этих – здесь? В России? У нее в доме?
- Ох, матушка, - прошептала старая приживалка, тоже почуяв неладное, - да что же это такое делается?
- Добрый день, - Ксений Ксаверич не мог не чувствовать, какого человека – и человека ли вообще! – ввел он в этот дом. Его самодовольная улыбка говорила об этом. – Или, вернее сказать, вечер? Понимаю, сегодня у вас явно не приемный день…
- Для вас, отец, двери моего дома открыты в любое время дня и ночи, - произнесла матка, силясь улыбнуться. – Это большая честь, принимать вас у себя дома. Могу только сожалеть, что вы не оповестили о своем визите хотя бы за два часа. Я бы успела приготовить угощение, достойное такого высокого гостя и… - она запнулась, еще раз посмотрев на молодого человека. Тот оставался спокоен. Слишком спокоен для того, кто впервые попал в незнакомый дом и находится в обществе красивой женщины.
- О, графиня, видеть вас – уже достаточное наслаждение. Вы так прекрасны, что, право, заставляете меня забыть о своем преклонном возрасте! – Ксений Ксаверич галантно коснулся губами ее запястья.
- Ваш возраст! Помилуйте, вы так молоды, - в этот раз улыбка получилась лучше.
- Увы, не достаточно для того, чтобы увиваться за такими женщинами. Мне сейчас больше подходит роль старого сводника, нежели ловеласа! Позвольте вам представить – его светлость граф Ярош-Дьёрдь-Филипп Сучава-Витори.
- Э-э…
- Сучава – город в Карпатах, - любезно пояснил колдун.
Матка кивнула и улыбнулась дежурной светской улыбкой.
- Граф Ярош путешествует, - сказал Ксений Ксаверич. – Его направляет чувство долга и… древний обычай.
Ох!
- Я путешествовать по вся Европа, - на ломаном русском языке заговорил граф, - побывать в Богемия, Ляхия, Чехия, Балтия, даже Пруссия и Черногория. И везде искать себе невеста. Мой годы… Надо думать о будущее. Я прибыть в Русская империя, чтобы смотреть, как красивы ваши девушки. И с первых шагов видеть, что среди русских женщин красивый много. Очень много. И вы, наш гостеприимный хозяйка, самый красивый женщин среди все!
Он тоже запечатлел поцелуй на ее руке. Матку всю передернуло от прикосновения его рук и губ. Надо же! Граф Ярош… как его там дальше…
- О, вы преувеличиваете, - пролепетала она. – Когда-то, лет десять тому назад, я была действительно красива, но теперь от моей красоты осталась только тень.
- Если этот, то, что видеть мои глаза, есть тень, то ваш свет просто ослеплять неосторожный взор! – напыщенно воскликнул граф Ярош. – Вы есть солнце! Рядом с вы чувствовать такое блаженство… Мне хотеть умереть у ваши ноги…
«Это было бы неплохо», - мелькнула у матки мысль, но была отброшена. Граф Ярош был не из тех людей, кому смерть бы помогла. Скорее всего, это смерти бы требовалась помощь, причем, скорее всего, врача и священника.
- Это лишнее, - пробормотала она. – Я не хочу допустить, чтобы такой прекрасный молодой…м-м…человек скончался во цвете лет, не исполнив своего предначертания!
- Я тоже это не хотеть! – воскликнул граф. – И от этот кончина меня может спасти только любовь. Любовь к прекрасная женщина, юный и нежный цветок…
- Цветок? – нахмурилась матка. – Вы хотите…
- Дорогая, - взял в свои руки нить беседы Ксений Ксаверич, - я рекомендую вам этого молодого… человека, - запнулся он тоже на этом же слове, - для того, чтобы вы могли ввести его в круг света и, елико возможно, исполнить его просьбу. Вас знают, как вдову некоего иностранца – то ли итальянца, то ли пруссака. Что вам мешает представить господина Яроша как своего родственника по линии мужа? У вас такие связи, что вам ничего не стоит исполнить мою просьбу и подыскать ему подходящую невесту… Ну, вы меня понимаете?
Матка посмотрела на гостей. Она понимала, она очень хорошо понимала! Как понимала и то, зачем графу из Карпат потребовалась невеста.
Ум ее заработал быстро и четко. Она должна исполнить просьбу старейшины колдунов, хотя бы потому, что от него действительно много зависит. И она непременно найдет подходящую девушку. Собственно, она ее уже нашла.
- Через несколько дней состоится императорский бал, - промолвила женщина. – Этим балом открывается сезон. Вы должны быть на этом балу. Остальное я беру на себя!
Граф пылко облобызал ей запястье, рассыпаясь в благодарностях и клятвенных обещаниях быть ее вечным должником. Матка его почти не слушала – она вся погрузилась в составление плана.
ГЛАВА 4.
В назначенный день императорский дворец сиял огнями так, словно уже наступило Рождество. Площадь перед парадным подъездом была запружена каретами, сновали форейторы. Суета была такая, что многие кучера, издалека разглядев, что там творится, останавливали кареты и искали объездные пути.
Анна пребывала в состоянии лихорадочного возбуждения. Девушка то и дело выглядывала из окошка, отдернув занавеску, и озиралась по сторонам. Сестра Виктория то и дело бросала ей замечание:
- Умерь свое любопытство. Нашла, на что смотреть!
- Ну, тетенька…
- Маменька. Забыла уже?
- Извините… маменька, - девушка послушно опустила глаза. Но тут же встрепенулась и опять отдернула шторку: - Ах, смотрите, какие огни! Прямо как у нас на Рождество! И даже ярче…
- Ничего удивительного. Это же столица! Тут все по-другому.
- И так чудесно! Так волшебно! Так… необыкновенно!
Сестра Виктория только улыбалась на эти детские восторги. Анне уже восемнадцать лет, но иногда она ведет себя так, словно ей по-прежнему двенадцать.
Сестра Виктория сосредоточилась. Над большим скоплением народа всегда повисает особая аура, которую порой умеют чувствовать даже лишенные колдовского дара люди. Они могут заранее понять, как меняется настроение толпы и сделать нужные выводы. Но саму ведьму интересовали не владевшие гостями чувства, а сами гости.
Сколько здесь молодежи! Мысли юных сумбурны, светлы и напоминают хрусталь. Есть и «пустышки», похожие на крашеное стекло или даже слюду. Чем старше человек, тем больше в его мыслях «металла» - у одних это хрупкий чугун, у других олово, у третьих – каленое железо, у четвертых – звонкая медь или непонятные сплавы. Очень редко встречаются «благородные металлы». И, как ни странно, не всегда они подразумевают благородное происхождение. А бывают и камни – как драгоценные, так и дешевые подделки и даже раскрашенные яркими красками булыжники.
Но среди них попадались порой и такие «материалы», которые не вдруг опознаешь. Дерево, например. И ведьма порядком удивилась, внезапно наткнувшись на такую вот «болванку». Она была покрыта толстым слоем «позолоты», причем таким мощным, что сестра Виктория уже через несколько секунд усомнилась в том, что не ошиблась.
Ладно, это все мелочи. Гораздо важнее было другое – они прибыли на бал.
Кучер наконец нашел место для кареты, гостьи проследовали за лакеем по дорожке к распахнутым настежь дверям.
- Как я выгляжу? – волновалась Анна. – Мое платье… Шлейф не помялся? А прическа не сбилась? А рукава? Ох, а пояс…
- Успокойся, милая. Ты выглядишь чудесно!
В передней они отдали свои накидки лакеям и вслед за всеми поднялись по широкой лестнице. У девушки горели глаза. Этот белый, розовый и светло-серый, как утренний туман, мрамор, эта позолота отделки, огни свечей в канделябрах, толстый ворс ковра, по которому они поднимались вслед за тремя какими-то девицами в одинаковых голубых платьях, высокие потолки, двустворчатые двери… У нее разбегались глаза. Она бывала на балах в дворянском собрании Дебричева, но сейчас ей та бальная зала казалась темным и грязным сараем.
- Ее сиятельство княгиня Виктория Дебрич-Прилуцкая с дочерью Анной, - выкрикнули их имя. У девушки сжалось сердце. Она задержала дыхание, переступая порог огромной залы. Белоснежные колонны, высоченные, в три-четыре человеческих роста, окна с шелковыми шторами до пола, натертый паркет, лепнина на потолке – и люди, люди, люди… Ошеломленная, оглушенная красками, звуками, голосами, ароматами духов, она застыла на пороге, растерявшись от этого великолепия. Просто поразительно, как в такой же ситуации Синдерелла из сказки Шарля Перро, приехав на бал в одиночестве и без приглашения, попав в такую же бальную залу, не растерялась, а сразу обратила на себя внимание принца!
- Идем, милая, - сестра Виктория коснулась ее руки. – Надо найти подходящее место.
- Ох, маменька, я… Я так волнуюсь, - прошептала девушка.
- Выше голову. Ты тут самая красивая, запомни это!
«Самая красивая!» Анна знала, что обладает привлекательной внешностью. Будучи ведьмой, она уже успела усвоить кое-какие уроки, чтобы влюбить в себя любого. Правда, пока у нее не возникало желания испытать на ком-нибудь свои чары.
На нее обратили внимание. Пока она с «маменькой» пробиралась по залу, отовсюду летел заинтересованный шепоток. Анна впервые была в таком блестящем собрании, и естественно, что на нее, как на новенькую, устремились все взоры.
Глинские уже приехали, опередив их всего на несколько минут. Княгиня Мария Александровна весело окликнула «старую подругу»:
- Ах, какая радость видеть вас здесь! Это так чудесно! Такое блестящее общество! Похоже, нынешний сезон обещает много нового и интересного. И, как знать, быть может, и моей Мариночке улыбнется счастье!
Она посмотрела на дочь. Девушка даже не заметила взгляда матери – ее вниманием завладела Анна.
- Ты прекрасна! – заявила она, окинув ее взглядом. – Откуда у тебя это роскошное платье?
- Мне его сшили дома. Оно не модное?
- Что ты! – рассмеялась Марина. – Ты произведешь фурор. Этот розовый цвет так идет к твоему лицу… А вышивка… прелесть!
- Ты меня не обманываешь?
- Нет, что ты. Только посмотри – на тебя все глядят! Еще минута-другая, и тебя объявят царицей бала!..
- Да ну тебя, - усмехнулась Анна, но исподтишка бросила взгляд по сторонам.
Марина Глинская была права – несколько молодых людей рассматривали новенькую. Одни косились осторожно, чтобы их внимание осталось не замеченным, другие лорнировали* ее совершенно открыто и разве что пальцами не показывали. Заметив, что девушки тоже на них смотрят, молодые люди осторожно стали приближаться.
(*Лорнировать – рассматривать кого- или что-либо сквозь лорнет.)
- Сейчас они с нами будут знакомиться, - прошептала Марина.
- Я не хочу, - решительно отвернулась Анна.
- Ты с ума сошла, подруга, - Марина по-приятельски толкнула ее локтем. – На балах так не принято! Ты совсем одичала в своей провинции?
Девушка обиделась и нарочно стала смотреть в другую сторону.
Столько народа! Большинство стоит на месте, кто-то прохаживается туда-сюда, кивая головой знакомым, в воздухе висит гул голосов, иногда раздается короткий взрыв смеха, но тут же затихает. Как много лиц! И ни одного знакомого…
Хотя…
Улыбавшаяся Анна вдруг застыла. На противоположной стороне зала в окружении нескольких мужчин стояла и улыбалась своим мыслям красивая женщина лет тридцати в белом с серо-голубой атласной отделкой платье. Обычно в белом приходят молодые девушки, но этой красавице никто не мог бы сделать замечание за нарушение этикета. Она была слишком красива для того, чтобы следовать канонам моды. В темно-медовых локонах ее посверкивала жемчугом маленькая диадема, в тон ей на матовой коже низко открытой груди переливалось жемчужное ожерелье. Анна невольно прикрыла рукой собственное колье – тоже жемчужное, но из более мелких, речных зернышек.
- Она красавица, правда? – вздохнула рядом с нею Марина, словно не замечая состояния своей подруги.
- Да… - еле выдавила девушка и невольно бросила взгляд на сестру Викторию. Но старшая ведьма как раз в это время беседовала с подошедшими молодыми людьми – наверное, обсуждала свою «дочь» и не смотрела по сторонам.
А потом красавица в белом атласе повернула голову и встретилась с Анной глазами.
Девушка заволновалась. Если бы не толпа, она бы постаралась, как маленькая девочка, исчезнуть, спрятавшись за спинами взрослых. И немудрено - сама главная матка стояла в нескольких саженях от нее и улыбалась так, что мороз пробирал по коже. «Вот мы и встретились, моя милая крошка! - казалось, звучал ее нежный медоточивый голос. - Ну, и чем ты меня на сей раз удивишь?»
- Что с тобой? – Марина крепко пожала подруге руку. – Ты вдруг так побледнела… А, - сообразила она, проследив за ее взглядом, - она нас заметила. Как чудесно!
И княжна Глинская послала матке вежливый поклон.
В ответ «графиня Орловская» милостиво кивнула головой.
- Она мне ответила! – Марина чуть не визжала от восторга. – Аннушка, милая, она мне кивнула! Сама матка! С ума сойти! Я сейчас умру от радости…
- Куда вы смотрите, девочки? – окликнула их княгиня Глинская. – Идите сюда! Милые мои, я хочу познакомить вас с превосходными молодыми людьми – его сиятельство князь Муромский, племянник самого вице-канцлера и его друг, граф Мирович.
Оба молодых человека – оба в военных мундирах, но, судя по цвету и фасону, разных полков – вежливо раскланялись.
- Вы, наверное, прибыли в столицу пять минут назад? – осведомился один из них. – Ибо раньше мы не имели чести вас видеть, а такую красавицу не разглядеть просто невозможно…
Он еще что-то говорил, но Анна никого не слушала. Все ее мысли занимала только матка и ее победная улыбка. Казалось, она уже подготовила сопернице ловушку и заранее торжествует победу.
- Да, - невпопад ответила она. – Это так мило…
- Простите, сударыня, но…
Громкий торжественный звук фанфар заставил молодого человека умолкнуть. Все сразу притихли, замерли, разом, словно дернули за невидимые ниточки, повернув голову к противоположным дверям. Легкий ропот прошел по залу, словно ветерок по листве. Скрытый где-то оркестр заиграл первые ноты государственного гимна.
- Девочки, - засуетилась княгиня Глинская, - император! Вы должны его увидеть! Идите вперед!
Она довольно нервно толкнула поближе к широкой ковровой дорожке свою дочь, та дернула за собой подругу, так что обе они оказались в первом ряду.
Музыка еще звучала, когда двери распахнулись, и в бальный зал вступил император с супругой. За ним, без жены, которая, как говорили, ожидает рождения первенца, но под руку со статс-дамой, шествовал цесаревич Николай, а за ним – младший брат, пятнадцатилетний цесаревич Михаил, за которым попарно следовали высшие сановники.
- Реверанс, - прошипела княгиня Глинская. – Девочки, не забудьте поклониться…
Император с семьей медленно проходил мимо приглашенных гостей под звуки музыки, и при его приближении словно волна катилась по залу – женщины приседали в реверансах, мужчины кланялись. Те и другие не сразу спешили выпрямиться, провожая таким образом сопровождавших его сановников, а некоторые из верноподданнических чувств сгибались в поклоне еще до того, как к ним приблизятся и так и оставались в этом положении.
Анна еле заставила себя согнуть ногу в колене и чуть развести руки в стороны, склоняя голову. У нее внезапно закружилась голова - то ли от волнения, то ли от страха. Шаги императора были все ближе и ближе. Вот они совсем рядом, замедлились, приостановились…
- Милая девушка…
Из-за шума крови в ушах Анна не расслышала все, что сказал император. Только поняла, что обращаются к ней. Медленно выпрямилась, подняла глаза. Светловолосый белокурый мужчина лет тридцати пяти смотрел на нее водянистыми голубыми глазами.
- Как ваше имя, милая?
- А… Анна Си… кхм… Анна Дебрич, ваше величество.
- Вы здесь в первый раз?
- Да, ваше величество, я…
- Первый бал?
- Да…
- Желаю, чтобы он вам запомнился, Анна Дебрич…
И император проследовал дальше, принимая поклоны и знаки внимания от остальных гостей.
Анна еле держалась на ногах – и то потому, что ее с двух сторон придерживали за локти Марина Глинская и сестра Виктория.
- Император! С тобой говорил император! – восторженно шептали они. – Это такая честь! О, стоило бы после этого подать прошение, и тебя бы зачислили фрейлиной ее величества… Неслыханно! Сегодня поистине великий день! Никто о таком не смел даже мечтать…
Анна ничего не отвечала. У нее слегка кружилась голова. Случайно она бросила взгляд на противоположную сторону залы – император должен был обойти зал по кругу, приветствуя всех – и ей стало дурно.
Главная матка не сводила глаз с девушки. Графиня Орловская отлично умела владеть собой, и ни единым жестом, ни единым звуком или взглядом не выдала своего душевного волнения. Простые люди, окружавшие ее, и ухом не вели. Но сопровождавшая ее молодая ведьмочка осмелилась спросить:
- Что с вами, госпожа?
- Это все она, - матка улыбалась и казалась безмятежной, но потемневшая аура выдавала ее чувства. – Да как она посмела… Я ей отомщу…
- Кому?
- Ей!
Молодая ведьма – в пансионе она проучилась всего один год, да и то лишь в старшем классе, почему не была так преданна матке – прищурилась, рассматривая Анну.
- Хорошенькая… Это же… Анна Дебрич? Та самая?
- Та самая, - прошипела графиня Орловская. – Ну, пусть пеняет на себя!
Но сейчас стоило взять себя в руки – приближался император. Матка сосредоточилась, осторожно набрасывая на себя колдовские чары. Она должна хотя бы на миг затмить свою соперницу. Привлекая к себе внимание, она присела в реверансе так низко, что казалось, вот-вот совсем сядет на пол. Шаги императора приблизились, чуть замедлились.
- Сударыня? Что с вами? Вам дурно?
Нет, сегодня определенно не ее день. Графиня Орловская выпрямилась, чувствуя, что краснеет. Только этого не хватало! Император смотрел так участливо, слегка прищурив глаза. Вспомнилось, что он близорук…
- Прошу прощения, ваше величество…
- Будьте осторожны, сударыня. Если с вами что-то случится, будет просто обидно, что свет потерял такую красивую женщину!
И император проследовал дальше, оставив главную матку терзаться противоречивыми чувствами. С одной стороны, он тоже с нею заговорил, а с другой… О, неужели ее силы слабеют, и она больше не может очаровать ни одного мужчину? Император ведь даже не назвал ее имени! Или дело в этой девчонке? Неужели она настолько сильнее главной матки, что сумела очаровать императора так, что он не поддался на чары ее опытной соперницы? Ну, если это так, девица действительно серьезный противник. С нею будет трудно справиться!
Взгляд графини Орловской метался по залу, и наткнулся на генерала Закревского, рядом с которым торчал недавний приезжий с Карпатских гор. Как там его? Граф Ярош Су… Сейчас не важно! Важно то, что они наверняка все видели – не зря же Ксений Ксаверич не сводил с главной ведьмы глаз. Это не просто позор – это сплетня, которая может серьезно повредить ее репутации. Они, несомненно, только и ждут удобного момента, когда можно будет подойти поближе. Ничего! Главная матка справится с соперницей, не прибегая к колдовству.
Юлиан Дич не хотел приходить на императорский бал. Совершенно не хотел! Дело вице-канцлера Аполлинария Мещерского практически не сдвинулось с мертвой точки. На допросах тот назвал только несколько имен своих слуг и приятелей. За одними в тот же час отправили тюремную карету, другим предписали не покидать своих домов, за третьими пока установили слежку. Чтобы устроить это, Юлиан пошел на рискованный шаг – отобрал нескольких добровольцев из числа свидетелей, проходивших по другим делам, и предложил им немного поработать на благо государства. Если они сумеют проследить за некоторыми внешне вполне добропорядочными горожанами, с них снимут все вины и даже отпустят на свободу. Некоторые согласились, и ведьмак ждал донесений.
И вот этот императорский бал! Ему прислали приглашение, подписанное рукой самого императора. Отказаться было нельзя – как-никак, он вел дело, порученное ему свыше. Но все равно Юлиан тянул до последнего. Он прибыл во дворец в числе последних, перед самым выходом императора. Фанфары, возвещавшие о появлении Александра со свитой, он услышал уже на лестнице и оказался в самом конце длинной череды гостей, продолжая размышлять о своих делах. Точно также, как все прочие, склонился в поклоне, продолжая думать о своем – и услышал, как к нему обращаются.
- Да, ваше величество? – работа - работой, а свет – светом. Дознаватель его уровня должен всегда и везде держать ухо востро.
- Мы рады, что ваша работа оставляет вам достаточно времени для отдыха и развлечений, - промолвил Александр.
- Ваше величество, за это мы должны благодарить именно вас – что вашим попечением мы можем и трудиться на благо государства, и отдыхать, набираясь сил для новых дел, - на одном дыхании выпалил он.
- И что же? Как обстоят ваши дела?
Юлиан понял, что это был намек на его задание, и сделал полшага вперед.
- Ваше величество совершенно справедливо заметили, что есть время для труда, а есть время для отдыха. Сейчас не время и не место для того, чтобы вести столь серьезный разговор, но по первому требованию я готов предоставить вам подробный отчет.
- Хорошо. Мы хотим услышать его завтра, а пока, в двух словах… Неужели это действительно колдовство? Неужели ведьмы настолько сильны?
Голос императора чуть дрогнул. Совсем чуть-чуть. Свита ничего не заметила, но привыкший видеть невидимое, слышать неслышное и замечать незаметное, ведьмак уловил его волнение.
- Вашему величеству не о чем беспокоиться. Даже если это и дело рук ковена ведьм, мы, ваши верные слуги, зорко стоим на страже. И будьте уверены – даже здесь мы будем следить за тем, чтобы верные подданные вашего величества могли отдыхать и развлекаться в свое удовольствие. И если что-то случится, мы встанем на вашу защиту так быстро, что вы даже глазом моргнуть не успеете.
- Здесь, - император поднял взгляд, - ваши люди?
Юлиан мысленно обматерил себя последними словами. Два раза. Это же отличная идея и наплевать, что не ему первому пришла в голову! Но пристроить некоторых мальчишек-ведьмаков на должности пажей во время подобных мероприятий – это выход. С одной стороны, мальчишки будут практиковаться смотреть и видеть, а с другой стороны – лишняя защита от происков ведьм и колдунов не помешает. И почему он не прибыл хотя бы с Крутицким?
Но сделанного не воротишь. Надо действовать по обстоятельствам.
- Да, - соврал Юлиан, от души взмолившись, чтобы императору здесь и сейчас не пришлось убедиться в обмане. – Только не ищите их. Не увидите, пока они сами не пожелают открыться.
- Что ж, желаю вам успехов, - улыбнулся император и проследовал дальше.
А к Юлиану сразу придвинулось несколько знатных гостей. Все слышали, как с ним беседовал Александр, и многим хотелось познакомиться со счастливчиком поближе и, если повезет, даже заручиться его поддержкой или составить протекцию. Прежде, чем ему успели навязать знакомство, Юлиан представился и назвал место своей службы. Желающие поближе познакомиться с Третьим отделением резко поубавилось.
В другое время ведьмак бы огорчился – эти люди могли быть полезны. Но за четыре года произошло столько событий, он поднялся так высоко, что надобность в лишних связях отпала.
Вскоре после этого заиграла музыка – бал открывался полонезом, который, по традиции, исполнял сам император и его приближенные. Дамы волновались, посматривая по сторонам. Анна была готова упасть в обморок. Несмотря на то, что она уже танцевала на провинциальных балах, сейчас девушка чувствовала себя так, словно ей опять было пятнадцать лет, и она опять в первый раз переступила порог бальной залы. Она еле сдержалась, чтобы не убежать, когда увидела, что в ее сторону направляется адъютант императора. Из глаз брызнули слезы. Она попятилась, и тут же ощутила короткий толчок локтем.
- Ой, мамочки! Он идет сюда! Сюда! Смотри, - восторженно зашептала Марина, прикрываясь веером. – Он к нам идет! Ой, на тебя смотрит… Ну, улыбнись! Что ты застыла? Он же к тебе идет! Мама дорогая…
Обе матери тоже стали шепотом подбадривать дочерей. Навязывающие свое общество молодые люди стушевались, когда адъютант подошел и коротко отдал поклон, приглашая на танец от имени Его Величества.
Отказать было нельзя. Анна почувствовала, как ее толкнули в спину. Девушка с трудом вспомнила этикет – присела в реверансе, пролепетала слова благодарности и приняла предложенную руку. Все расплывалось перед глазами, как в тумане. Она вышла в круг, не чуя под собой ног. Ощутила мужскую ладонь на талии, ее повели, и девушка заставила себя сосредоточиться. С ужасом она поняла, что от волнения забыла практически все фигуры танца. Оставалось лишь перебирать ногами, стараясь попасть в такт и молиться, чтобы император не разочаровался в ней. Первый столичный бал, первый бал сезона, первый танец – и достался ей. От волнения она даже не слушала, что ей говорят, и лишь кивала и улыбалась.
Еще десятка три пар выстроились за их спинами – цесаревичи, адъютанты, сановники…
- Почему бы вам, - Ксений Ксаверич кивнул своему спутнику, графу Ярошу, - тоже не станцевать?
- Я любить танцы сильно-сильно, - кивнул тот, - но для это нужен пара. Спутница. Девушка.
- За чем же дело стало? Вы только посмотрите, сколько тут красавиц…
- О да, русский девушка и женщин очень красивы. Но самый красивый уже танцует!
На Анну так или иначе смотрели все. Не сводила глаз с соперницы матка, в муках ревности сдавив веер так сильно, что пластинки слоновой кости, на которую был натянут японский шелк, треснули, и острый обломок одной из них впился в ладонь. Графиня Орловская вскрикнула – не столько от боли, сколько от неожиданности – и мысленно дала себе обещание отомстить еще и за это.
Наконец, бесконечный полонез завершился. Император под руку отвел Анну к ее пунцовой от волнения и гордости «маменьке», сказал несколько слов по поводу миловидности и грациозности ее «дочери», пожелал хорошего вечера и удалился. Девушка еле нашла в себе силы вежливо проститься. Она была словно в обмороке и не верила в реальность происходящего.
Марина Глинская крепко вцепилась ей в руку. Глаза подруги сияли.
- Как? – восклицала она. – Ну, скажи, как ты этого добилась? Каким заклинанием пользовалась? Оно еще действует? Почему я ничего не почувствовала, хотя рядом стояла? Что у тебя за секрет?
Анна только качала головой. Она сама не понимала, как это произошло.
- Ну, милая моя, тебя можно поздравить, - сестра Виктория сияла, как медный таз. – Считай, что монаршья милость у нас в кармане! Ты теперь будешь настоящей княжной, и возможно, мы даже сумеем существенно поправить наши дела! А если учесть, что ты – не замужем, то, как знать, может быть, ты станешь фрейлиной императрицы! Это такая честь!
Она посмотрела через зал на главную матку. Если ее соперница взлетит так высоко, графине Орловской придется постараться, чтобы сбросить ее с пьедестала! И еще неизвестно, кого поддержит совет старейшин, если дело дойдет до противостояния. Без открытого столкновения не обойтись – между двумя матками должен состояться поединок! – но навязать свои условия нынешняя матка не сумеет.
- Теперь ты ей покажешь, моя милая, - говорила сестра Виктория. – Ты им всем покажешь…
Анна была даже благодарна, когда музыка снова заиграла, и сразу несколько молодых людей поспешили пригласить ее на вальс. Станцевать с той девушкой, которую выбрал сам император, было честью. Она подчинилась – не столько потому, что ей так хотелось танцевать, сколько потому, что это давало шанс отвлечься от проблем. Пылкие ревнивые восторги Марины, грандиозные планы «заботливой маменьки» отходили на задний план. За первым вальсом последовал второй, потом третий, четвертый… Дальше была мазурка. У Анны начали болеть ноги, она задыхалась и хотела пить, но танцевала и танцевала, стараясь забыться.
Несколько пар глаз неотрывно следили за нею. Кроме главной матки, которая нарочно уже трижды отказывала приглашавшим ее кавалерам, чтобы не отвлекаться и следить за соперницей, Ксений Ксаверич и граф Ярош тоже внимательно наблюдали за девушкой.
- Какая девушка! – вздохнул гость издалека.
- Если она вам так понравилась, почему бы не пригласить ее на танец? – пожал плечами Ксений Ксаверич. – Я бы с радостью сделал это сам, но посмотрите на меня! В моем возрасте увиваться возле столь юной особы – это, знаете ли, смешно. А вот вам – самое время!
- Вы думать, она согласится?
- Если вы пустите в ход свое красноречие и обаяние – то, да, разумеется!
Граф двинулся вперед с той целеустремленностью, которая порой отличает людей нерешительных, и поражает больше, чем отвага признанных храбрецов. Он не говорил ни слова, не сделал ни одного жеста. Даже никому не посмотрел в глаза – и, тем не менее, в какой-то момент все претенденты на руку Анны Дебрич исчезли, растворились в толпе.
Девушка была поражена свалившейся на нее славой. Никогда ей не приходилось так проводить время. Разве что танцы могли бы не следовать через такие малые промежутки – ни дух перевести, ни поболтать с Мариной. Тем более, что подруга танцевала в три раза меньше и порой скучала подле маменьки.
Удивленная тем, что внезапно осталась без толпы наперебой приглашавших ее кавалеров, девушка огляделась по сторонам.
Взгляд незнакомого мужчины привлек ее внимание. Подошедший остановился в двух шагах и пронзал ее взором своих светлых, желтоватых глаз. Радужка почти сливалась с белками, так что при беглом взгляде казалось, будто у него лишь черные точки зрачков. Это было странно. Как и его улыбка, с которой он рассматривал Анну. Она удивилась. Еще ни один мужчина не смотрел на нее так… испытующе.
Рядом с ним неожиданно возник пожилой генерал, осанистый, статный, с копной седых густых волос. Он по-приятельски придержал незнакомого мужчину за локоть и улыбнулся присутствующим. Глаза его сверкнули, и Анна похолодела. Она не так уж часто сталкивалась с этим стариком, но сразу узнала одного из старейших колдунов, в миру известного как генерала от инфантерии Закревского, а среди своих собратьев как Ксения Ксаверича. Его гладко выбритый подбородок и щеки были всего лишь маской, носимой ради простых людей, но Анна и ее спутницы рассмотрели его истинный облик.
Сестра Виктория и Марина Глинская тут же присели в реверансе, отдавая должное старейшине. Княгиня Мария Александровна, чуть замешкавшись, последовала примеру дочери.
- Мы так рады вас видеть, генерал, - промолвила сестра Виктория. – Как вы нас отыскали в такой толпе?
- Самую красивую девушку на этом балу трудно не заметить, - ответил тот, и Анна, словно ледяную волну, ощутила вспышку ревности со стороны Марины. – Вы пользуетесь популярностью, моя милая, - добавил он, обращаясь непосредственно к девушке.
- Я польщена, - пробормотала она.
- Я желаю представить вам этого молодого человека. Его сиятельство граф Ярош Сучава-Витори путешествует по Русской империи. Он не мог остаться в стороне и не подпасть под ваше обаяние. Любезный граф, перед вами – княжна Анна…
- Анна Дебрич-Прилуцкая, - представила ее сестра Виктория, окончательно «отрезав» обычную родню Анны. - Наследница имени и титула.
Ксений Ксаверич кивнул с таким видом, словно этот вопрос ни у кого не должен вызывать сомнения, и отступил на шаг, оставив девушку и графа наедине. Гость издалека сделал шаг вперед.
- Прекрасная дама, - с легким иностранным акцентом промолвил он, когда взгляды их встретились в очередной раз, - я иметь честь приглашать вас на танец. Если вы желать принять приглашение.
«Соглашайся!» - взглядом и мысленно обратилась к ней старшая ведьма, и Анна кивнула:
- Почту за честь.
Их руки соприкоснулись. Граф Ярош вывел свою партнершу в круг, глядя на нее так пристально, что Анна чувствовала себя неловко. Зазвучала музыка, пары задвигались. Граф танцевал, не отводя взгляда от лица девушки.
- Почему вы так на меня смотрите? – не выдержав, спросила она.
- Я ни разу не видать такая красота, - признался он и вдруг улыбнулся и покраснел, как мальчишка. – Я объехать много стран – Ляхия, Богемия, Валахия, Чехия, Балтия, Малороссия, ездить в Афины и Рим, но ни разу не видеть такая девушка. Вы – чудо!
- Правда?
- Клянусь богом! – он добавил несколько слов на своем родном наречии. Анна зацепилась за эти незнакомые слова, как утопающий за соломинку.
- А вы откуда приехали? Издалека?
- Мой замок быть в Карпаты.
- Это… горы? – девушка лихорадочно пыталась припомнить все свои знания по географии.
- Да. Есть горы, там Валахия. В ее сердце есть мой замок, моя… как это по-русски… волость. Графство, - он опять улыбнулся, и опять его улыбка получилась такая легкая и светлая, что Анна невольно присмотрелась к партнеру повнимательнее.
Приятное породистое лицо. Мягкие губы, ровные брови… глаза… не такие уж они и странные, бывает похуже. Правда, смотрит так, словно пытается проткнуть, но при этом улыбается так, что страх куда-то девается.
- Там красиво?
- О да! Горы прекрасны. Там есть долины, леса, реки… Моя родина чудесный край. Я бы никогда оттуда не уехал за жизнь!
- А вы путешествуете…
- Каждый граф Сучава-Витори должен посмотреть мир, чтобы понять, что лучше Витори нет места на земле! – посерьезнел он, и серо-желтые радужки его потемнели, становясь чисто-желтыми, как расплавленное золото. Одновременно в его приятном лице проступило что-то странное – как будто и он, подобно Ксению Ксаверичу, на людях носил маску, а сейчас она сползла, приоткрывая его сущность.
- Я уже два года имею необходимость ездить по свету, - как ни в чем не бывало, продолжил граф, - и успел понять, что так оно и есть…
- Понятно, - кивнула Анна.
- Но есть одно, что мне видно достойным украсить графство Витори, - то ли из-за этой «сползшей маски», то ли от волнения он заговорил хуже. – Есть один предмет на весь мир, который я хотеть бы видеть среди красоты замка и горы. Это – красота моей прекрасная дама!
Сказано это было таким ломаным языком, что Анна не сразу поняла, о чем речь.
- Вы женаты?
- Пока нет. Но хотеть жениться – моя мечта и цель в жизни. Витори должен иметь графиня и моя жена как лучший женщину Европы! И Русской империи, где много красоты!
Прозвучали последние аккорды, пары разошлись, отдавая друг другу почтительные поклоны.
- Танец кончился, - сказала Анна.
- Жаль! В мире есть вещи, которые я готов делать вечно! – граф Ярош согнулся едва ли не пополам.
- Какие же?
- Танцевать и любить, - совершенно серьезно ответил мужчина, выпрямляясь и устремляя на нее пристальный взгляд.
- Сожалею, что не могу пока сказать то же самое, - ответила Анна.
- Я ждать, - тем же серьезным «взрослым» тоном сказал граф и подал ей руку, чтобы отвести на прежнее место.
- Хороша!
Главная матка вздрогнула и так стиснула веер, что он переломился окончательно. Обломок упал на пол, но его подняли едва ли не за миг до того, как смятые страусиные перья коснулись паркета.
- Какая неприятность, - произнес белокурый синеглазый мужчина лет тридцати пяти, подавая ей испорченный веер. – Такая красивая вещь – и сломалась так легко!
Графиня Орловская со свистом втянула воздух сквозь стиснутые зубы. Только привычка помогла ей сдержать порыв гнева. В этих невинных словах она расслышала неприятный намек.
- Что вы здесь делаете, наставник Филоний? – промолвила она.
- С вашего позволения, мастер Филоний, - поправил тот. – Вы разве забыли, что я больше у вас не служу?
Это было правдой.
Четыре года назад произошло из ряда вон выходящее событие. Впервые за все без малого двести лет поисков магических Печатей одну из них обрел мужчина. И не просто обрел, но и как-то сумел защитить от других ведьм-«охотниц» и, скрывавшийся несколько недель, в одну прекрасную ночь явился на совет колдунов и вручил им ценный артефакт.
После этого жизнь простого наставника в пансионе для будущих ведьм круто изменилась. Просто Филоний стал мастером Филонием, получив шанс в перспективе войти в совет старейшин – практически сразу, как только достигнет определенного возраста. Оставалось подождать не так и мало – каких-то лет двадцать - двадцать пять. Естественно, что о работе не могло быть и речи. Филоний порвал с пансионом, к вящему неудовольствию главной матки. Его карьера пошла в гору, он получал какие-то задания от совета старейшин.
Графиня Орловская недолюбливала своего бывшего сотрудника – и за то, что он сумел ее обойти, и за то, что он, по сути, бездарный колдун, сделал такую карьеру. Но достать его она не могла и предпочитала ненавидеть тайно.
- Что вы здесь делаете?
- Я получил приглашение, - улыбнулся колдун. – Точно также, как и вы…
- Почему?
- Считаете, что я не имею права? Думаете, что я недостоин? Вы ошибаетесь на мой счет, сударыня! Но я не держу на вас зла. Вы слишком красивы для этого. И в доказательство своих добрых намерений я хочу пригласить вас на танец.
- Вы с ума сошли?
- Ничуть! Или вы боитесь, что это унизит ваше достоинство?
Матка решила не отвечать. Ее раздражал этот тип и его бесконечные рассуждения о достоинстве. Она отвернулась, стала смотреть на танцующих, стараясь придать своему лицу задумчивое выражение.
- А она красавица! – не отставал Филоний.
- Кто?
- Та девушка в розовом платье. И она мне кого-то напоминает… Мм-м, - он подался вперед, прищурился, даже поднял руку, сложив пальцы щепотью, словно собирался подцепить кончиками ногтей что-то мелкое и хрупкое, но так и не пустил чары в ход. Пара, за которой они оба следили, сделала поворот.
- Вот это да! Маленькая Анна Сильвяните! – воскликнул колдун и подмигнул матке. – Надо же! Как выросла! Как похорошела! А четыре года назад была совсем кроха – смотреть не на что! Просто удивительно, как быстро растут чужие дети!.. Кстати, кто это с нею? Я его знаю?
Главная матка тихо скрипнула зубами.
- Это протеже Ксения Ксаверича, - процедила она. – Граф Ярош Виттори…
- Виттори? - вскинул брови Филоний. – Я вас правильно понял?
- Да, - ответила матка, в глубине души желая, чтобы этот тип отстал.
- Ворожите? – рассмеялся тот. – Я почувствовал ваше наивное колдовство… Не старайтесь понапрасну. У меня теперь столько сил, что ваши чары мне не страшны. А вот вам за попытку зачаровать собрата по Силе и применить к нему явно смертоносные чары, могут вынести предупреждение. Тем более что ваша соперница уже подросла и… да, стала совсем другой. Хоть сейчас бросай вызов!
Графиня Орловская была готова придушить собеседника. Да что сегодня за вечер-то такой? Одни неприятности!
- Я брошу вызов тогда и так, когда мне это будет выгодно, - отрезала она. – Вовремя выбранный момент для атаки - половина победы!
- И вы надеетесь победить? Полноте! Только посмотрите на нее! Анна Сильвяните достойная соперница. Вам с нею не справиться!
- Не зли меня, мальчишка, - прошипела матка. Но вместо того, чтобы сделать выводы, бывший наставник Филоний только издевательски усмехнулся.
Юлиан Дич не собирался танцевать. Это был не его бал. Он следил за ведьмами и колдунами, которых тут было множество, пытаясь заранее уловить момент, когда кто-то из них начнет действовать. Он так и собирался простоять все время на одном месте, но когда по залу под музыку опять проплыла Анна Сильвяните, все прочие мысли исчезли.
Да, это была она. Анна. Нескладная девочка-подросток выросла, похорошела и превратилась в ту самую девушку, которую он разглядел в ней еще в Дебрянске. Четыре года он не вспоминал о ней, занятый делами, четыре года пытался изгнать ее образ из памяти и вроде бы как преуспел, но стоило Анне появиться опять, как все усилия пошли прахом. Ведьма! Колдунья! Она его все-таки околдовала! Но когда? Ведь не сию же минуту! Значит, еще раньше… Но тогда какой смысл бороться?
А кто это с нею?
Юлиан присмотрелся к кавалеру, чувствуя, как его понемногу начинает трясти от странного чувства. И как этот тип смеет ее обнимать? Какое право он имеет шептать ей на ухо какую-то чушь? И почему она его слушает? Ведь он же опасен! Ведьмак чувствовал исходящую от незнакомца угрозу. Но почему этого не понимает она? Очарована? Или ей все равно? Нет, но как она посмела с ним пойти? Неужели она не знает…
Не знает.
Юлиан покачал головой, усилием воли пытаясь успокоиться. Краем сознания он понимал, что сейчас его душит самая обыкновенная ревность, но ничего не мог с собой поделать. Он был готов устроить скандал, как какой-нибудь муж-рогоносец, не являясь ни тем, ни другим. Но когда любишь ведьму, все видится в искаженном виде.
Он не может не подойти. Просто обязан это сделать. Оставаться на месте выше его сил. Заглянуть в ее глаза, услышать голос, коснуться руки…
Анна обрадовалась, когда этот танец закончился. Что-то произошло, пока звучала музыка. Радужное настроение куда-то улетучилось. Девушка без сожаления рассталась с этим странным кавалером.
И ощутила что-то вроде холода в сердце, когда рядом возникла подтянутая фигура в черном мундире с алыми вставками. Она прежде никогда не видела такого мундира и намеренно уставилась на двойной ряд пуговиц и алые отвороты воротника, потому что поднять глаза на лицо этого человека была не в силах.
- Вы позволите? – прозвучал мягкий настойчивый голос. – Надеюсь, что следующий танец будет моим…
- Право, не знаю, - Анна не поднимала глаз и молчала, словно в рот воды набрала, и вместо нее отвечала сестра Виктория, у которой было больше храбрости глядеть в лицо обладателя черного мундира. – Моя дочь уже столько сегодня танцевала…
- Вы устали? – голос стал еще мягче.
Она только вздохнула и чуть качнула головой. «Оставьте меня!»
- Последний танец, - настаивал мягкий голос, - после чего я лично позабочусь о том, чтобы вас никто не беспокоил.
Заявление в его устах звучало несколько двусмысленно, и Анна скривила губы – хотелось улыбнуться, но сил не было.
- Вам не кажется, что вы, - храбро бросилась в бой сестра Виктория, - не имею честь знать вашего имени…
- Я уже имел честь быть представленным княжне, сударыня.
- Когда?
- Раньше. Но, видимо, у нее короткая память, что несколько странно для…
- Нет!
Опасное слово «ведьма» так и не прозвучало, зато у напуганной Анны достало сил на краткий миг вскинуть взгляд, обжечься об устремленные на нее серые глаза – и отвернуться вновь.
- Вы мне отказываете? Для этого мне нужна более веская причина, нежели усталость!
- Нет, но…
«Оставьте меня в покое!»
- Посмотрите на меня, Анна…
Сопротивляться этому мягкому голосу не было сил. Как завороженная, девушка подняла взор. Серые глаза обжигали.
- Вы меня боитесь?
Да, черт побери! Она боялась этого человека. Боялась своих воспоминаний, боялась своего прошлого и настоящего. Боялась будущего, боялась всего и сразу. И не могла сказать, чего боится больше – боли или того, что она когда-нибудь прекратится.
- Слышите? Музыка, - шепнул он. – Прошу…
Две руки – две пары перчаток – коснулись друг друга. Тонкие кружевные женские и лайковые мужские. Пальцы под ними напряглись, но снаружи все выглядело настолько пристойно, что даже скучно. И мелодия была самая обычная, не будившая никаких особенных чувств. И можно было не прислушиваться к звукам, только слушать грохот собственного сердца и двигаться, двигаться, иначе казалось – стоит остановиться, и внутреннее напряжение просто разорвет на куски. И только глаза – одна пара из двух – замерли, застыли, зацепившись за уголок чужих – и таких близких - губ.
- Анна…
Шепот попал в такт мелодии и растворился в ней, оставшись без ответа.
- Анна, посмотри на меня!
Зачем?
- Прошу…
Пересилив себя, она взглянула. Всего на миг, но эта секунда неожиданно обернулась вечностью.
- Анна. Ты стала такая…
- Какая?
- Взрослая, - он чуть улыбнулся. – Красивая. Так изменилась…
- Вы… тоже.
Она попыталась отвести взгляд. Ей было страшно. Этот бал, начавшийся так чудесно, превращался в пытку. Ну, почему нельзя просто уйти и бросить все? Почему надо все это терпеть? Только потому, что она стала взрослой? Только потому, что она теперь светская женщина? Анна привыкла к тишине и одиночеству. Весь этот шум, яркие огни, музыка, суета, разговоры – все ее мучило. Хотелось забиться в темный уголок и не вылезать оттуда никогда. Если бы не эта рука, обжигавшая ее сквозь перчатку! Если бы не эти серые глаза! Если бы не эти губы, не этот голос, не этот легкий дурманящий запах…
Музыка оборвалась на последней тихой пронзительной ноте, но они не сразу заметили это и сделали еще пару движений прежде, чем опомнились. Девушка быстро отступила на шаг, оказавшись на расстоянии вытянутой руки.
- Прошу вас…
- Нет, это я вас прошу.
Ей хотелось кричать и топать ногами. Она устала. И если ее действительно не оставят в покое…
- Держи себя в руках!
Голос Юлиана Дича дрогнул, серые глаза сверкнули сталью – словно молния из грозовой тучи.
- Что?
- Не смей этого делать, слышишь? Не смей! Не здесь и не сейчас!
О чем это он? Она же ничего не собирается делать! Или собирается?
- Что вы имеете в виду?
«Стереть в порошок!»
- Прекрати. Немедленно. Успокойся. Дыши ровно. Думай о хорошем.
Он с ума сошел! Убить его мало! О хорошем! Хорошо там, где нас нет! Дома. В тишине, темноте, обняв подушку, с головой зарывшись в одеяло…
- Вот так, – голос ведьмака стал мягче, теплее. – Хорошо. Ты устала. Переутомилась. Бывает. Все в порядке. Я здесь и помогу тебе. Все будет хорошо. Сейчас я отведу тебя к твоей… родственнице. Идем!
Она пошла, подчиняясь его руке, ведомая его голосом, как Эвридика за Орфеем, как те дети за Гаммельнским Крысоловом. Голос ведьмака очаровывал, завораживал, окутывал теплым покрывалом, успокаивал, усыплял. Сама Анна видела только приближающиеся лица сестры Виктории и Марины Глинской. Обе были бледны и улыбались через силу. Значит, с нею действительно что-то не так? Но почему она ничего не чувствует?
- Все хорошо, - голос Юлиана вернул силы. – Все в порядке. Сударыня, - это относилось к старшей ведьме, - ваша молодая… наследница немного переутомилась. И устала. Посему, думаю, вам стоит подумать о возвращении домой.
- Я тоже так думаю, - деревянным голосом проскрипела сестра Виктория.
- С вашего позволения, я распоряжусь, чтобы вам подали карету.
Анна с благодарностью оперлась на руку «маменьки». Снова заиграла музыка, но она не приняла больше ни одного приглашения и не спеша, прогуливаясь, направилась к выходу.
Главная матка смотрела ей вслед. От ее цепких глаз не укрылось ничего, и графиня Орловская в кровь искусала губы, провожая соперницу взглядом. На миг ей, догадавшейся о том, что могла бы совершить Анна, стало страшно, и теперь, когда благодаря вмешательству ведьмака опасность миновала, матка еще больше возненавидела девушку за этот страх.
Рядом переступил с ноги на ногу мастер Филоний. Как! Он еще не ушел?
- Великолепно, не правда ли? – усмехнулся он, чувствуя внимание матки. – У такой крошки – и такая сила! Если бы не этот тип – преклоняюсь перед его храбростью! – нам бы туго пришлось. Интересно, сколько бы отсюда вынесли трупов? Я имею в виду таких, кого можно было потом опознать?
Если бы это зависело от нее, мастера Филония уже точно не пришлось бы опознавать. Хотя… почему бы и нет? Мысль была интересная, но над нею стоило подумать в тишине и спокойствии. А пока… играет музыка, так почему бы и не станцевать?
Она улыбнулась колдуну, и тот, правильно поняв намек, вывел ее в круг.
ГЛАВА 5.
Дома Анна сказалась больной. Она впрямь чувствовала себя разбитой, уставшей, замученной. Болели ноги, уставшие с непривычки, болела от тесного корсета талия, болела спина, которую весь вечер следовало держать прямо, словно аршин проглотила. С Анной никто путем не занимался – ведьмам, пытавшимся преподать девушке основы магических наук, было не до того. Никто не преподавал ей светскую этику, никто никогда не учил ее, как правильно ходить, как уметь себя подать. Всего этого девушка достигла сама. Но сейчас, после бала, ей хотелось просто лечь, просто сложить руки и молчать, глядя в потолок.
Помолчать не получилось – рядом маячила Рита. Девушка-призрак, конечно, последовала в карете за сестрой, но проникнуть внутрь бальной залы она не могла. Там было слишком много колдунов и ведьм, кроме Анны, и Рита просто боялась попасть им на глаза. Посему и большую часть бала она пропустила.
Призрак присел рядом на постель, холодными вечно влажными руками потрогал сестру за плечи:
Ну, вставай! Открой глаза и расскажи мне в подробностях, что там было.
- Это я у тебя должна спросить, - пробормотала Анна, не открывая глаз. – В какой-то момент я подумала, что… В общем, что меня ты меня собираешься изгнать.
Ты с ума сошла? Я? Тебя выселить? – призрак возмущался так громко, что девушка испугалась, как бы на ее крики не сбежались остальные. – Ну, если честно, сама мысль хороша – как-никак, я только дух, а духи часто вселяются в чужие тела… Но ты не чужая! Ты – моя сестра! С какой стати я буду убивать родную сестру?
Анна только вздохнула.
Ну, правда, я кое-что все-таки заметила… - смущенно повинилась Рита. – Я ведь была рядом. И, хотя большую часть я не поняла, но кое-что заметила.
- Что? – приоткрыла Анна один глаз.
Многое. Во-первых, ты ЕГО видела?
- Кого?
Ой, будто не понимаешь! Юлиана, конечно! И только не говори мне, что между вами все кончено. Мне Юлиан нравится гораздо больше чем тот, второй!
- Кто второй?
Тот, с которым ты танцевала сначала. Он мне не нравится. Слишком холодный. Слишком пустой. Слишком чужой. Слишком… слишком странный, чтобы быть человеком. Будь осторожнее!
- Я и так осторожна! – огрызнулась Анна. – И оставь меня в покое! Дай немного отдохнуть!
Ну и пожалуйста! – фыркнула Рита. – Только не проси потом у меня помощи и совета!
- Учту, - девушка отвернулась к стене. Через минуту она услышала тихий хлопок. Стало тепло и пусто. Сестра исчезла. Ну и пусть!
Это была их первая серьезная размолвка. До этого сестры как-то ухитрялись находить общий язык. И именно потому, что все случилось в первый раз, ни та, ни другая не решались сделать шага к примирению.
Графиня Орловская металась по своим комнатам, как недавно пойманная тигрица по клетке. Ей было тесно, душно, тяжело и страшно. Соперница дышала ей в затылок. Матка чувствовала, как вокруг нее сжимается кольцо. На балу она видела Ксения Ксаверича в обществе графа Витори. Старый колдун не обратил на главную матку никакого внимания! Он не подошел, чтобы приветствовать ее, зато познакомил графа с Анной. Пока все шло по плану, хотя и не так, как себе представляла верховная ведьма.
«Значит, вот как, - размышляла матка. – Хорошо. Но что дальше? Ох, как же тяжело ждать!»
Ее и радовало столь быстрое развитие событий, и огорчало. Она должна контролировать ситуацию, а не стоять в стороне!
От размышлений ее отвлекло появление горничной. Бледнея и смущаясь – все слуги до дрожи боялись свою госпожу – она доложила, что ее желает видеть какой-то господин. И что он очень настойчив.
- Я никого не принимаю, - отрезала графиня Орловская.
Горничная вышла, но буквально через пару минут двери распахнулись, и на пороге показался мастер Филоний. Он улыбался, и от этой улыбки матке хотелось взвыть.
- С каких это пор вы мне отказываете от дома, графиня? – воскликнул колдун, проходя и самовольно беря ее руку. – Вам, в вашем положении, не следует пренебрегать ничьим вниманием!
Он поцеловал ее запястье. Матка вырвалась.
- В каком «моем положении»? – прошипела она.
- Ну, как же так! Вы разве не помните, что вчера было на балу? Эта маленькая Анна произвела настоящий фурор!
- Подумаешь, - презрительно скривилась главная ведьма.
- Не скажите! Ей всего восемнадцать лет, и уже такой успех…
- Они просто налетели на новенькое личико! Как только к этой девочке присмотрятся получше, все сразу поймут, что она - обыкновенная пустышка, каких много. Вот увидите, до конца сезона…
- До конца сезона еще полгода. И эта «обыкновенная пустышка» способна на многое. Вы разве не помните, что именно она там чуть было не продемонстрировала?
Матка сжала зубы. Она прекрасно все помнила.
- И мне кажется, что старейшины были правы, проча ее на ваше место! – как ни в чем не бывало, продолжал Филоний.
- Вы опять?
- А почему бы и нет? – развел руками колдун. – Вы разве не заметили, каким вниманием вашу соперницу почтил ее величество?
Вспоминание об этом больно уязвило графиню Орловскую. В свое время она пыталась занять место фаворитки царя, но ее фиктивное положение вдовы помешало исполнению задуманного. К тому же, в те годы император намного крепче любил свою жену. Сейчас ходили слухи об охлаждении между супругами из-за неспособности императрицы произвести на свет наследника. И, как знать, не рискнул бы Александр попытать счастья на стороне. А юная свежая красавица была отличным кандидатом на роль любовницы.
- Император Александр? – матка заставила себя улыбнуться. – Вы изумительно наивны, мастер! Этот человек обречен. Ему недолго осталось…
Филоний быстро вскочил и несколько взмахнул руками, набрасывая на стены, окна и двери полог невидимости.
- Как можно быть настолько неосторожной, сударыня? – воскликнул он. – За подобные слова и люди посильнее вас оказывались в казематах Третьего отделения, а потом, несмотря на всю свою силу и влияние, отправлялись на каторгу или даже на смерть! Шестерых наших сожгли только во времена царствования Павла Первого! И такие слова…
- Вы испугались? – матка рассмеялась с удовольствием.
- Еще бы! Попахивает изменой.
- Изменой кому? Этой стране или нашему делу? Не бойтесь, мой милый, на всех слугах лежит заклятье. Они видят и слышат только то, что я хочу. Сейчас мы с вами мирно перемываем косточки нашим общим знакомым, встреченным на балу!
Она кивнула через плечо, на зеркало во всю стену, и Филоний, посмотрев туда, увидел их отражения. Удобно устроившись в креслах, они вели оживленный диалог. Мужчина что-то рассказывал, жестикулируя и явно кого-то передразнивая, а женщина смеялась, откинувшись назад и платочком вытирая выступившие слезы.
- Умно, - похвалил он. – Но не только вы настолько умны, как о себе думаете. Ваша соперница еще может быть полезной нашему делу!
- Вы собираетесь подложить ее императору?
- А почему бы и нет? Не все ли равно, каким способом мы уберем Александра и расчистим путь для нашего наследника? Мы рассчитывали на помощь его двора, но вице-канцлер в нашу с ним последнюю встречу вел себя более чем странно. Так что я посоветовал старейшинам запасной план…
- Использовать Анну Дебрич?
- Именно, моя милая, - вернул ей шпильку Филоний. – И старейшины именно мне опять поручили это дело. Я иду в гору, знаете ли. Так что в ваших интересах изменить свое отношение ко мне!
- Почему?
- Ну, как же, - усмехнулся колдун. – А если вы мне нравитесь? Если я захочу стать вашим любовником? Помните те дни, когда вы были моей начальницей? Любопытно будет их снова вспомнить!
Графиня Орловская только открыла рот. Глубина намека поразила женщину. А взгляд гостя, которым он окинул ее тело, нарочно задержавшись на вырезе груди, подсказал, что именно он собирается «вспоминать».
- Вы в своем уме?
- Разумеется! Сударыня, вы умная женщина и должны понимать, что иногда не стоит сопротивляться и следует просто уступить…
- Я вам не «сударыня», я вам сестра! – вспыхнула матка. – И не забывайте, кто я!
- Вы – женщина. А я – мужчина! И если вы хотите сохранить свое влияние, советую вам смирить свою гордыню…
- Что? – она вскочила. – Это теперь так называется?
- А почему бы и нет? – Филоний тоже встал. Их отражения о чем-то горячо заспорили, перебивая друг друга, действуя уже независимо от поведения своих реальных двойников. Потом неожиданно устремились навстречу друг другу. – Вы красивы, но пользоваться этой красотой некому. Вы вознеслись слишком высоко, до вас не вдруг достанешь. Нет ни одного мужчины, равного вам, единственной и неповторимой верховной ведьме, матке, без которой ваши сестры – ничто. Но сами вы одиноки. Ни сестер, ни мудрых наставниц…Так, может быть, стоит посмотреть вниз? Многие императрицы до вас так и поступали. И были счастливы!
- Что вы имеете в виду?
Колдун посмотрел на зеркало:
- Вот это. Кажется, в глубине души вы уже давно сделали выбор!
Матка оглянулась и ахнула. Их отражения самозабвенно целовались, одновременно пытаясь избавиться от лишней одежды. Причем женщина явно спешила намного больше мужчины.
Графиня Орловская оцепенела от изумления и вздрогнула, когда ее обняли на самом деле.
- Ну же, - у самого уха прошептали чужие губы, - не упрямься и иди ко мне! Будь хорошей девочкой и давай сделаем все то же самое, что и они!
- Вы… забываетесь, - прошептала матка. – Как вы смеете?
- Я всего лишь следую зову природы, - его губы скользили по ее шее, спускаясь к вырезу платья.
- А я – здравому смыслу. Пойдите вон! – и громко, во всю силу легких, вложив в призыв всю власть и силы, крикнула: - Машка! Дашка!
Филоний отскочил. Со звоном разбилась иллюзия, и отражения в зеркале вернулись на прежние места.
- Подать нам чай в малой гостиной, - холодно приказала графиня вбежавшим горничным. – И не забудьте пригласить к столу тетеньку. А то она вечно ворчит, что я не обращаю на нее внимания… Пройдемте, сударь, - со сладкой улыбкой добавила она, обращаясь к Филонию, - я никогда не забываю об обязанностях хозяйки, чья первая задача – накормить гостя.
Она подала мужчине руку и направилась к дверям. Пришлось подчиниться.
Но это было только начало. Не успел настырный Филоний ее покинуть, еще раз намекнув на изменившиеся обстоятельства, как явился посланник от Ксения Ксаверича – с настоятельным приглашением встретиться и обсудить кое-что. Потом колдуна сменили мать и дочь Глинские. Вернее, это нетерпеливая Марина внушила своей маменьке мысль нанести визит графине Орловской, чтобы тихонько обсудить недавний бал…
Она еле сумела дождаться вечера, поднялась на верхний этаж, переделанный из чердака. Там под потолком на специальных насестах дремали, ожидая своего часа, летучие мыши. Ручные зверьки позволяли брать себя в руки. Каждую мышь матка подносила к лицу, тихо шептала на ухо слова заговора:
- Уши слыша, очи виде, нюхом чуя, что хочу я. Полетите-понесите, тоя тайны отыщите…
Мыши спархивали с ее ладоней, устремляясь в сизое вечернее небо, быстро растворялись в сумерках.
Отпустив последнюю, матка спустилась в свои комнаты, уселась перед окном в кресло, вытянула ноги, откинувшись на спинку, сосредоточилась, закрывая глаза и приготовившись слушать. Неясные, искаженные образы мелькали перед ее мысленным взором – она сейчас видела мир глазами трех мышей одновременно. Не каждая точно знала, куда лететь. Надо было подождать.
Особняк, занимаемый генерал-аншефом от инфантерии Ксением Ксаверичем Закревским, был скрыт в глубине старого, разросшегося сада и на первый взгляд казался нежилым. Лишь новые кованые ворота и посыпанная ровной щебенкой подъездная аллея, обсаженная кустами сирени и боярышника, намекала на то, что дом обитаем. Сад примыкал к раскинувшемуся на берегу Клязьмы Патриаршему Парку, так что лишь забор отделял частное владение от городского. Но для обитавших в парке мелких зверьков и птиц это не было преградой. И летучая мышь промчалась к особняку спокойно, как к себе домой.
Покружив возле окон, зверек нашел выступ карниза и ловко уцепился задними лапками, повиснув головой как раз подле окна.
Молодой человек скучающим взглядом смотрел на темный парк, на кроны деревьев, под которыми уже сгустился ночной сумрак, на крышу оранжереи, на еле видневшуюся за деревьями конюшню. Дальше, сколько хватало глаз, тянулся Патриарший Парк, а прочее уже тонуло в темноте.
Несмотря на то, что уже была осень, и октябрь раскрашивал листву в желтый, оранжевый и багряный цвета, старый сад по-прежнему оставался мрачным местом.
Он так ушел в свои мысли, что не обернулся, когда дверь отворилась, и на пороге показался хозяин особняка.
- Граф, - окликнул гостя Ксений Ксаверич, - не угодно ли вам нарушить ваше уединение и последовать за мной?
- Прошу прощать, нет. Позвольте мне быть один! – мягко ответил тот.
- Нет, это вы меня простите, однако, я не могу оставить вас в покое. Вы – мой гость, вы – иностранец, и я должен всемерно стараться как-то вас развлечь… По нашим обычаям, если гость скучает, в этом вина хозяина!
- Вы не виноват, генерал! Вы хороший хозяин. Я буду говорить вам «спасибо» за каждый день и час. Но сейчас я хочу быть один дома.
- Вы предлагаете мне оставить вас, гостя, наедине с вашими мыслями?
- Да, - кивнул граф, отворачиваясь от окна.
- Но хотя бы поведайте мне, в чем причина? Вам не нравится наш город? Вы получили известия издалека? Или что-то произошло?
- Произойти… - казалось, граф задумался. – Да, это есть. Ваш чудесный город – он мне нравится. И здесь красивые люди. И девушки.
- Девушки, - повторил Ксений Ксаверич. – Вот оно что! Граф, вы стали жертвой женских чар?
- Да. Она самая красивая девушка, которую можно любить! Я ее любить! Сразу!
Колдун покачал головой. Для него самого любовь давно уже осталась в прошлом. Если его и интересовала какая-нибудь красотка, то исключительно для того, чтобы улечься с нею в постель. Ни о каких чувствах, душе, сердечной привязанности речь давно уже не шла. Собственно, Ксений Ксаверич вообще не помнил, бывал ли он когда-нибудь влюблен – так, как об этом пишут поэты и вздыхают барышни. Однако это не мешало ему спокойно воспринимать влюбленности остальных.
- Вы знать, что я хотел ехать в Русскую империю для поиск жена, - продолжал граф Ярош. – Я долго ездил везде, смотреть девушек и женщин. Красивых много, прекрасных мало. А она - самая-самая прекрасная. Я ее искать – и я ее найти.
- Вашу будущую жену?
- Да!
Он отвернулся от окна и не заметил прилепившейся на карнизе летучей мыши. Ксений Ксаверич торопливо перебирал в уме все сделанные его гостем знакомства. Их было довольно много, как мимолетных, так и продолжительных.
- И кто она?
- Девушка на балу. Анна…
- Анна Дебрич? – не поверил своим ушам Ксений Ксаверич.
- Анна Дебрич.
- Но это… невозможно! – вымолвил колдун. – Анна Дебрич… ведьма!
- О, это я знаю отлично! – глаза графа сверкнули.
- Она – русская подданная…
- Это не есть преграда!
- Но она… она не простая ведьма! Анна – наследница…
Мышь за окном вздрогнула.
Старый колдун вовремя осекся, не стал раскрывать всех тайн. Все-таки граф Ярош Сучава-Витори был иностранцем.
- Я – тоже наследник, - парировал тот. – Вы знаете, что есть мое наследство!
- Но Анна…
- Я хочу ее видеть! Хочу с ней говорить! Вы мне будете помогать устраивать встреча?
Он затаил дыхание, и подслушивающая за окном мышь – тоже. Глаза ее светились ярко-синим огнем, по шерстке пробегали зеленые искорки. Та, которая владела сейчас разумом зверька, не желала упустить ни одной детали.
- Хорошо, - промолвил Ксений Ксаверич. – Я попытаюсь представить вас Анне Дебрич. Однако должен буду сообщить о ваших намерениях кагалу.
Мышь сорвалась с карниза и, не дослушав, улетела в ночь.
Вторая мышь ворвалась в спальню Марины Глинской.
Послушные прихоти хозяйки, горничные держали окна открытыми, несмотря на то, что уже ночами было довольно прохладно. И мышь впорхнула в распахнутое окно, закружив над головами девушек. Те подняли визг, замахали руками, пытаясь выгнать незваного гостя, с криками бросились врассыпную.
На шум поспешила сама Марина. Молодой ведьме хватило одного взгляда, чтобы разглядеть ярко-голубые искорки, мерцающие на шкурке маленького зверька.
- Вон! Пошли вон, дуры! – закричала она на холопок. Те не заставили себя просить дважды.
Захлопнув за ними двери, Марина протянула руки, и мышь упала прямо в подставленные ладони. Девушка прижала зверька к груди, чувствуя, как бешено колотится маленькое сердечко. Глаза мыши сверкнули сине-зеленым пламенем.
Марина заглянула в маленькие глазки мыши, внимая мыслям матки. Анна Сильвяните-Дебрич? Но почему? А впрочем…
- Хорошо, - прошептала она, целуя мышь в мордочку. – Я постараюсь все сделать!
Подошла к окну и выпустила крылатого гонца в ночь.
Рита свернулась клубочком у слухового окна. Ей было тяжело, плохо, больно и одиноко. Впервые она жила отдельно от сестры. Тело Анны было и ее телом, и сейчас Рита чувствовала, что словно тает. Сознание порой оставляло ее, мир терял четкие очертания, звуки и образы расплывались, сливаясь в серый фон и неясный гул. Так усталый человек держится за обрывки сознания, из последних сил борясь со сном. Но если для усталого человека сон – спасение, то для Риты это наверняка означало полное уничтожение и смерть. А вслед за нею очень скоро, через день или два умрет и Анна.
Как она не понимает, что не должна была так поступать? – думала Рита, нарочно растравляя себя и таким образом удерживаясь в сознании. – Или она считает, что может безнаказанно обижать меня? Она должна понять, что мы – одно целое! Что нельзя разрубить себя пополам и продолжать жить, как ни в чем не бывало! Она должна извиниться…
Может быть, она хочет извиниться? – тень рядом чуть шевельнулась, выдавая свое присутствие. – Но не может, раз ты здесь?
Если бы она хотела, я бы почувствовала!
Вторая тень промолчала.
Сначала Рите действительно казалось, что сестра вот-вот поймет свою ошибку и поднимется к слуховому окну, чтобы помириться со своей второй половинкой. Но минуты ползли, растягиваясь и превращаясь в часы. День клонился к вечеру, наступила ночь. Она принесла осеннюю прохладу и сырость, но призрак этого не ощущал. Рита слабела. Сначала четкие, черты ее постепенно расплывались.
Еще немного, и меня не станет… Интересно, это очень больно?
Слишком больно, - вторая тень придвинулась ближе. – Для меня. Не уходи!
Слуховое окно было распахнуто, впуская ночной воздух. Мягко хлопая крыльями, впорхнула летучая мышь, заметалась под стропилами, словно в поисках выхода, но, вместо того, чтобы вылететь обратно, вдруг сложила перепончатые крылышки и зависла вниз головой как раз над свернувшимся клубочком призраком.
Любопытство заставило Риту поднять голову. Мышь вела себя странно. Она пристально смотрела на призрак, и в ее крошечных глазках светился холодный разум. Всем своим существом Рита чувствовала необычность маленького зверька. Она понимала, что ее глазами смотрит кто-то другой. И этот кто-то слышит не только слова, но понимает мысли и чувства. Точно таких же мышей она когда-то встречала в пансионе.
Матка?
Что это?
Матка. Но… что ей здесь нужно?
Призрак взмыл вверх, и, почувствовав его присутствие, мышь испуганно пискнула, метнулась туда-сюда. Рита сосредоточилась, и сразу увидела тонкую сине-зеленую нить чужого колдовства, которая, как паутинка, цеплялась за зверька, улетая в окно. Нить причудливо извивалась в воздухе, отмечая полет мыши, и при желании можно было проследить ее путь. Но для призрака это уже не имело значения. Эта мышь подослана врагом. И хотя матка явно нацелилась на Анну, с которой Рита была в ссоре, уступать сестру-близнеца она никому не собиралась.
«Анну? Она моя! Ты ее не получишь!»
Лови ее!
Призрак мгновенно взмыл ввысь, распрямляясь и принимая свой истинный облик – девушки восемнадцати лет, в скромном домашнем платье, с растрепанной косой. Ее собеседник так и оставался лишь неясной тенью, похожей на клочок тумана. Рита раскинула руки, выбрасывая в эфир ловчую «сеть», и мышь, наткнувшись на нее, заметалась, пытаясь всеми силами избежать поимки. Тонкая ниточка стала чуть толще, запульсировала, как кровеносный сосуд – в зверька откуда-то издалека накачивалась сила, чтобы он смог противостоять чарам.
«Ах, вот ты как, да?»
Осторожнее! Она…
Мышь как-то странно взмахнула крыльями, окутываясь сиреневым сиянием, но за миг до того, как где-то там управляющая телом зверька матка сумела довести атакующее заклинание до конца, Рита резко выбросила в его сторону ладонь с растопыренными пальцами. Сгусток энергии, сорвавшийся с ее кисти, мгновенно окутал крылатого шпиона. Сине-зеленая нить колдовства лопнула с пронзительным звоном, как струна, и угасла. Мышь, обездвиженная, упала на пол.
Оба призрака тут же оказались рядом. У Риты не было сил, чтобы поднять зверька, взяв в руки, как сделал бы человек, и она могла лишь смотреть, как мышь торопится уползти, чтобы найти удобное место для взлета. Получалось это у нее довольно ловко.
Пошла вон!
Словно получив хороший пинок, мышь, добравшись до ската крыши, забралась повыше и уже оттуда сорвалась в полет, заметавшись в поисках выхода. Рита метнула в нее пару раз небольшие «сеточки», и, подхваченная одной из них, та, наконец, покинула чердак.
Вот! И никогда больше не возвращайся!
Ты была великолепна, - второй призрак подлетел ближе.
Я знаю… Но Анна…
Я поговорю с нею?
Анна лежала в постели без сна. Только что она довольно резко ответила тете Маргарите, которая приходила звать девушку с визитами. Ну и что, что сейчас сезон балов и приемов? Какое ей до всего этого дело?
Рядом что-то шевельнулось. Ночная темнота сгустилась, проступили очертания какой-то тени. Послышался вздох. Знакомый вздох, от которого невольно содрогнулись пол и стены ее комнаты.
Анна…
Девушка не ответила.
Анна, - голос был настойчив.
Опять молчание. Почему ее не оставят в покое?
- Мирить пришел?
Анна, ты в опасности!
- Знаю, - она отвернулась к стене.
Я хочу помочь… Рита…
- Оставьте меня!
Анна!
- Уйди! Я справлюсь сама!
Полученный отпор был настолько неожиданным, что матка вскрикнула. В тот миг, когда лопнула связывающая ее с летучей мышью нить, ее словно ударили по глазам раскаленным прутом. Вспышка не сработавшего заклинания отозвалась острой болью. Графиня Орловская схватилась за лицо. Ей показалось, что у нее сейчас лопнут глаза, и мозг потечет из ушей. Было несколько секунд отчаянной, сводящей с ума боли, когда главной ведьме казалось, что она умирает. Но потом все кончилось.
Она обнаружила себя в кресле. Голова раскалывалась. В голове мелькали разрозненные образы и мысли. С большим трудом женщина сосредоточилась, осмысливая происшедшее. А девица-то не проста! Она знала о том, что Анна на Купальскую ночь, приходя обряд посвящения, создана своего двойника. Но чтобы этот двойник действовал совершенно свободно, жил самостоятельной жизнью и даже мыслил…
Это было то, чего ей не хватало, дабы справиться с соперницей. Хочет того или нет, но двойник ей поможет. Надо только придумать, как его использовать.
Но сначала необходимо избавиться от мастера Филония. Он слишком много знает. Впрочем, сам того не подозревая, он уже дал ей в руки оружие против себя.
Анна еще была у себя, когда в их дом нанес визит сам Ксений Ксаверич.
Сестра Виктория только-только поведала сестре Маргарите о том, что случилось на балу, и сообщение горничной о том, что их желает видеть генерал Закревский, поразило обеих. Чтобы колдун сам наносил визит ведьмам? Такого они не могли припомнить. Даже когда Анна обрела Пятую Печать, и то вокруг их «семьи» не было столько шума и такого внимания.
Колдун вошел, на ходу избавляясь от светской личины, и обе ведьмы приветствовали его поклонами.
- Дамы, рад вас видеть, - он присел в кресло, улыбнулся одними глазами.
- А уж мы-то как рады, - воскликнула княгиня Маргарита. – Это такая честь…
- О, мой визит – ничто по сравнению с той честью, которая может быть оказана вашей племяннице!
Ведьмы гордо переглянулись.
- Я видел Анну на балу, - продолжал колдун. – И хочу сказать, что она произвела ошеломляющее впечатление. Могу вас поздравить, сестры.
Ведьмы снова обменялись взглядами.
- Вы, конечно, знаете, какая судьба ожидает вашу наследницу? – тем временем говорил Ксений Ксаверич. – Со своей стороны, могу сказать, что буду всячески содействовать ей.
- Это такая честь, - промолвила сестра Маргарита.
- Это так мило с вашей стороны, - все еще играя роль знатной дамы, добавила сестра Виктория. – Наша Анна – талантливая девушка…
- И то, что она готова была продемонстрировать вчера на балу, служит тому лишним доказательством, - наклонил голову Ксений Ксаверич. – Я могу ее видеть?
Ведьмы переглянулись в третий раз. После чего сестра Виктория позвонила в колокольчик. Вбежала горничная. С испугом взглянула на гостя.
- Позови барышню. Скажи, его высокопревосходительство генерал Закревский желает ее видеть.
Однако Анна не послушалась. Она даже отказалась отпереть дверь и впустить пришедшую с приглашением горничную. Та вернулась ни с чем, но Ксений Ксаверич и бровью не повел.
- Очень жаль, - только и промолвил он. – Что ж, придется отложить наш разговор до другого раза. Пока присматривайте за наследницей. Помните – ведьмаки не дремлют!
Пров издалека почуял присутствие этой женщины. Внутри него проснулся дикий зверь, унюхавший соблазнительную самку, и юноша еще раз напомнил себе, что он все-таки человек, а не волк. Перевертыши – не оборотни, как бы обыватели не старались приравнять одних к другим. Но как же трудно просто пройти мимо!
«А ты не проходи. Остановись, подумай… Это такой шанс!»
Он помотал головой, словно пытаясь вытряхнуть из разума этот чужой вкрадчивый голос.
«Не старайся!»
«Пошла вон!»
«Фи, как грубо! Впрочем, что еще ожидать от холопа!»
«Я вольный…»
«Ой, кто бы говорил! Да я насквозь тебя вижу. Ты, как собачка, по-прежнему бегаешь за своим хозяином и разве что сапоги его не вылизываешь!»
Пров зарычал. Пробегавшая мимо дворняга поджала хвост и шарахнулась в сторону с истошным визгом. Две мещанки, шедшие по своим делам, остановились, когда псина едва не сшибла с ног одну из них. Матерно выругался извозчик – выскочившая на дорогу собака напугала его лошадь.
Виновник сего происшествия попятился в подворотню, прислонился к стене, изображая пьяного. Чужое присутствие в мозгу никуда не делось. Наоборот, пользуясь тем, что юноша отвлекся, незнакомка устроилась в его сознании поудобнее. Хотя, почему сразу незнакомка? Кажется, он ее уже где-то встречал. Давно.
«Пошла вон!» – уже без особой уверенности повторил он.
«Мне и тут неплохо! Ты изменился…»
«Мы встречались?»
Вместо ответа пришел образ – красивая молодая женщина в синем платье с белым кружевным воротником величаво спускается по лестнице, приглашает следовать за собой, ведет в кабинет… она очаровательна…обворожительна…так действует на подростка… Перекрестись!
Сложенные щепотью пальцы поднялись ко лбу, потом коснулись солнечного сплетения, поочередно обоих плеч. Губы зашептали «Отче Наш».
«Не поможет! Хотя… я, конечно, могу уйти, но ты так и не узнаешь, зачем я приходила.»
«Чего тебе нужно?»
«Твоего хозяина!»
«Гр-р-р…» - зверь, живущий в Провке, ощетинился, скаля зубы. Парень на самом деле зарычал, не думая о том, как это будет выглядеть со стороны.
«Фу! Плохой пес! Сидеть!»
Пров заставил себя послушаться – хотя бы потому, что глупо было с лаем кидаться на фантом, порожденный его собственным сознанием. Где бы ни находилась сейчас беседовавшая с ним ведьма, достать ее он бы не смог.
«Молодец, хороший песик», - мысленный голос не способен передавать интонации, но юноше почему-то показалось, что незнакомка улыбается.
«Я не пес!»
«Но слуга верный. Слушай, - в голосе внезапно прорезалась такая сила, что Пров содрогнулся, - я должна встретиться с твоим хозяином. Это очень важно. Не спрашивай меня, почему я выбрала именно этот способ. Речь идет о безопасности императора!»
«Почему он должен вам поверить?»
«Позволь не отвечать на этот вопрос сейчас. Нас могут подслушать. Обещаю, что хочу только поговорить. Но, сам понимаешь, я не могу прийти просто так… И то, что я намереваюсь сделать, называется предательством…»
По мнению Провки, предателю никогда ни в чем нельзя верить. Если ведьма пошла против своих, это уже подозрительно и сильно напоминает ловушку. Тем более, если своих предает эта ведьма.
«В том-то и дело! – она, видимо, рассердилась. – Я отвечаю за всех моих сестер, и не желаю, чтобы из-за глупой ошибки одного… идиота пострадали все! Дурную траву с поля вон! Меня сейчас могут не понять, могут осудить… Потом, конечно, сестры разберутся, поймут, что у меня не было иного выхода, что я так поступаю ради них… Но подозреваю, что я к тому времени буду мертва. А мертвым извинения и прощение ни к чему – это надо живым. Вот я и хочу дожить… Кроме того, твой хозяин наверняка будет рад узнать кое-что интересное про своего врага!»
«У хозяина нет врагов».
«Ты уверен? – послышался смех. – Ручаюсь, он так не думает… Как бы то ни было, я должна проникнуть к вам в дом. Как ты это сделаешь – меня не волнует. Но ты должен мне помочь. А я помогу твоему хозяину. Договорились?»
Вопреки расхожему мнению, ведьмы иногда могут проникнуть в дом без приглашения. Лишь нечистой силе такое неподвластно. Но одно дело – явиться просто в чужое жилище, и совсем другое – переступить порог логова ведьмака. Тут без проводника не обойтись.
Провка ничего не ответил. Вслух.
Вице-канцлер молчал. С удивительным в его положении упорством он сопротивлялся всем формам допроса. Сначала были только уговоры, потом в ход пошли угрозы. В конце концов, Юлиан даже сорвался и ударил неразговорчивого подследственного по щеке. Князь Мещерский стоял на своем. Он отрицал все обвинения, спорил с ведьмаком, а когда привели лакея Кузьму, презрительно скривился и отвернулся: мол, кто он такой, чтобы верить наговорам холопа?
Ничего не дали не только угрозы пыток. Специально для острастки упрямого князя спускали в подвалы, где в его присутствии ломали на дыбе и пороли кнутом других. Но даже зрелище чужих страданий не заставило его дрогнуть. Более того – Аполлинарий Мещерский и ухом не повел, даже когда его самого подвели к дыбе, и палач стянул ему за спиной запястья ременной петлей. Стоило ему дать знать помощнику, тот начнет вращать ворот, и человек повиснет на вывернутых руках. Некоторым было достаточно и этого, чтобы начать говорить, но Мещерскому оказалось мало.
Причина его молчания стала заметна только при зрелище чужих пыток. Князь не дрогнул, ни когда палач стал полосовать кнутом другого арестанта, взрезая кожу до мяса и рассекая мышцы до кости. Мещерский даже не отвернулся, наблюдая с удивительным равнодушием. И когда его для пробы вздернули на дыбу, его лицо оставалось столь же спокойным.
Юлиан быстро шагнул к нему, провел рукой перед лицом. Ладонь ощутила слабое покалывание. Вице-канцлер оказался зачарован.
Признаться, ведьмак ожидал чего-то подобного – если ведьмы и колдуны брали себе помощников из простых смертных, они, как правило, накладывали на людей соответствующие чары. Чары подчинения, чары самопожертвования, чары самоконтроля, чары молчания… Зачарованный ведьмами человек забывал все, что было связано с околдовавшим его чародеем. Он часто становился нечувствителен к боли, начинал слепо повиноваться приказам. В обычной жизни эти чары были не заметны, чтобы окружающие ничего не заподозрили, но стоило такому человеку попасть в ту же Тайную канцелярию, как включался скрытый механизм. Отключить его можно было двумя способами – либо заставить их снять того, кто накладывал чары, либо смертельно ранить зачарованного. Но убивать князя Мещерского не входило в планы Юлиана Дича. Вице-канцлер должен был предстать перед судом живым и, желательно, невредимым. Но без наложившего чары колдуна трудно доказать его вину.
Кое-что ведьмак все-таки успел узнать. Согласно описанию Малаши, его сообщник-колдун был поразительно похож на того самого наставника Филония, который когда-то отнял у Юлиана Шестую Печать и едва не убил незадачливого хранителя. Однако об остальном вице-канцлер молчал. И неизвестно, как заставить его говорить.
Об этом и думал Юлиан, возвращаясь домой.
Теперь он бывал тут редко – приезжал поздно вечером, уезжал рано утром, и лишь в выходной, по воскресеньям, проводил в своем кабинете несколько часов. Хозяйством заправлял Провка. Несмотря на то, что они иногда виделись в школе ведьмаков, юноша каждый день исправно докладывал хозяину о текущих делах.
Однако, сегодня, снимая с Юлиана пальто и принимая шляпу, он молчал. И молчание его было столь выразительным, что ведьмак заподозрил неладное.
- Что случилось?
- Ничего, хозяин.
- Я чувствую. Отвечай.
- У вас гость, - Провка смотрел в другую сторону.
- Какой? Кто?
- Простите, хозяин, но я…
- Кто? – раздул ноздри Юлиан.
- Хозяин, я обещал ей, что вы ее не тронете…
- Что?
Юлиан сгреб юношу за ворот, подтянул ближе, заглядывая в глаза:
- Это…ведьма?
- Я обещал, хозяин!
- «Он обещал!» - передразнил ведьмак. – Смотри у меня!
Оттолкнул Провку, через две ступеньки, бегом, бросился вверх по лестнице.
- Она хочет помочь! – догнал его голос юноши. - Я надеюсь…
Уже у двери в кабинет Юлиан остановился, задержал дыхание и мысленно проговорил формулу защиты от колдовства. От атакующих чар, может быть, и не спасет, но хоть предупредит о готовящемся нападении противным комариным звоном в ушах. Проговорив заговор, ведьмак прислушался, но никакой «комар» над ухом не зудел. Однако за дверью ощущалось чужое присутствие.
Он переступил порог и остановился. В кабинете было темно, тяжелые шторы не пропускали свет с улицы, хотя возле дома горели фонари.
- Входите же, - прошелестел мягкий женский голос откуда-то из глубины кабинета. – Я вас заждалась.
Вспыхнул крошечный огонек – ярко-голубой язычок колдовского пламени заплясал над подсвечником, позволив увидеть стоявшую у стола женщину в темном платье. На бледном лице черными провалами темнели глаза и маленький красивый рот. Черты ее лица были столь знакомы, что Юлиан даже не поверил своим глазам. Он ожидал кого угодно, только не ее.
- Как вы вошли?
- Ваш… человек вам разве этого не сказал? – матка улыбнулась.
- Он сказал, что меня ждет гость.
- Это я. Надеюсь, он сказал также, что мне обещана защита?
- От меня?
- От вас. Я пришла, как друг!
Юлиан нервно рассмеялся:
- Верховная ведьма, главная матка России, Малороссии и всей Восточной Европы приходит домой к ведьмаку и говорит о дружбе? Не верю!
- И, тем не менее, это так. У вас есть враг. У меня, как ни странно, тоже имеются враги. И так уж получилось, что это один и тот же колдун.
- И вы хотите мне его отдать. Своего брата?
- Вы умны. Да. Я хочу, чтобы вы арестовали этого типа, судили и, если угодно, казнили.
- Почему?
- Он оскорбил меня, - глаза матки сверкнули. – Как женщину. Вы правы, он мой брат, и я не могу расправиться с ним «обычным» способом, как расправилась бы с простым смертным. Против меня встанут все – и мои сестры, которые отныне будут сомневаться в моей силе, и его собратья-колдуны. Моя власть пошатнется. А я еще молода, - она откинула на спину прядь распущенных волос, расправила плечи, - я красива… Вы смотрите на мою истинную красоту. Мне еще не надо накладывать чары, чтобы выглядеть привлекательной. И я хочу спокойно дожить до того момента, когда мне придется их применять. А для этого мне надо всего лишь устранить этого колдуна.
- И вы пришли ко мне?
- Да.
- Но зачем? Как вы себе это представляете? Даже обычного человека нельзя арестовать просто потому, что он живет на свете. Нужна причина. Он должен нарушить закон… а я не знаю таких законов, как защита оскорбленной женщины. Нет, защищая вашу честь, я мог бы вызвать его на дуэль, но как вы себе это представляете?
- Он нарушил закон, - спокойно сказала матка. – Ваш закон.
- Какой?
- Вместе с вице-канцлером Аполлинарием Мещерским он собирался уничтожить императора Александра…
- Вдвоем?
- Понимаю ваше недоумение, - кивнула гостья. - Конечно, у них были сообщники и даже сообщницы. Но вы до них не доберетесь. Вице-канцлер вам ничего не скажет – он под заклятьем…
- Это я уже понял.
- Заклятье накладывал тот колдун, которого я вам отдаю.
Юлиан кивнул, не сводя глаз со своей собеседницы. Он чувствовал подвох, хотя и радовался сложившимся обстоятельствам. Верховная ведьма – достойный противник. Она ничего не делает просто так. Если матка решила отдать ведьмакам колдуна и остальных, пока неизвестных сообщников и сообщниц, значит, дело серьезное. Но ни одна ведьма ничего не дает просто так.
- Что вам от меня нужно?
- Мне нужно, чтобы вы избавили меня от этого человека. Навсегда. Это и в ваших интересах… если я правильно помню события четырехлетней давности.
Юлиан вопросительно хмыкнул:
- А что случилось четыре года назад?
- Он забрал у вас Печать. Разве это – не достаточный повод для мести?
О да, повод был. Юлиан и Провка чуть не погибли, сгорел его дом, умерла кухарка. Но… Филоний? Тот самый Филоний?
- Вижу, вы поняли, о ком идет речь, - улыбнулась матка, делая шаг ему навстречу. – Да, это именно он. Взлетевший слишком высоко и возжелавший большего. Тот, кто поднялся выше всех, упадет ниже всех.
- И вы мне его отдаете? Сообщника вице-канцлера Аполлинария Мещерского и соучастника заговора против государя?
- Отдаю. И не прошу ничего взамен. Кроме одного – вы позволите мне беспрепятственно покинуть ваш дом, не попытаетесь задержать и не станете следить за тем, куда я отправлюсь. Я исчезну, чтобы больше никогда не вернуться в вашу жизнь.
Юлиан помолчал. Что-то тут было не так. Матка врала. Не в главном, в мелочах, но все-таки концы не сходились с концами. Допустим, что Филоний связался с князем Мещерским и сделал его орудием своей воли. Но Филоний наверняка был только частью заговора, не самой крупной рыбой. И если его решили «сдать», либо он действительно оказался ренегатом-изменником, от которого решили избавиться чужими руками, либо таким образом его, Юлиана Дича, решили отвлечь от чего-то важного. Может быть даже, что в плане устранения императора Александра изначально и был предусмотрен такой хитрый ход. И Филоний сам не знал, что является разменной монетой.
Так-то оно так, но… это был тот самый наставник Филоний. И ведь он же не дал слова прекратить расследование. Этот колдун может стать той ниточкой, с помощью которой он распутает весь заговор.
- Вы исчезнете. А Филоний?
- Вы его получите. С доказательством его вины. Назовите место, куда его привести.
ГЛАВА 6.
Малаша отчаянно трусила. Вернувшись на старое место работы, девушка изо всех сил старалась вести себя по-прежнему, хотя получалось с трудом. Впрочем, у всех домашних Аполлинария Святославича Мещерского еле доставало сил жить так, словно ничего не случилось.
Несколько дней назад вице-канцлер пропал без вести. Куда он уехал, зачем и когда собирается вернуться, никто не знал. Ни дворня, большая часть которой отсутствовала в ту роковую ночь, ни его супруга, именно в тот вечер уехавшая с дочерью, чтобы навестить внезапно заболевшую родственницу и задержавшаяся до утра. Единственным человеком, кто хоть как-то мог пролить свет на судьбу князя Мещерского, был камердинер Кузьма, но его арестовала Тайная канцелярия. И все были уверены, что причиной было как раз исчезновение хозяина дома. Мол, Кузьма как-то связан с пропавшим и наверняка ведает, где тот обретается. И только Малаша точно знала, что Кузьму арестовали не для того, чтобы он что-то рассказал, а для того, чтобы он не мог этого сделать.
Домой ее вернул брат. Пров привел девушку, объяснив ее отсутствие тем, что он сам получил письмо от родни и на ночь глядя поспешил к сестре, чтобы поделиться известием. Потому, мол, Малаши не было ночью в доме, и она ничего знать не знает. Но девушке казалось, что брату не поверили, и поэтому она трусила.
Тем более что Пров еще по дороге к особняку Мещерских внезапно свернул в какой-то проулок и, затащив Малашу в щель между глухими заборами, задвинул ее в угол, спиной загородив улицу.
- Ты чего? – почему-то перепугалась девушка. Такое у брата стало лицо…
- Малашка, - голос Прова дрогнул, - ты только не бойся. В обиду не дадим, только мне надо знать кое-что…
- Да что такого?
- Про князя Мещерского.
- Так ведь его вроде того…ну… там… спрашивали, - удивилась девушка. – Или ты чего-то от меня хочешь узнать другое? Так ничего не было же! Я себя соблюдаю!
- Да при чем тут это? – отмахнулся Пров. – У князя тайные дела были. И сообщники. Про одного из них ты рассказывала. Он колдун. Этого колдуна мы и хотим изловить.
- Ой, - перепугалась Малаша. – А как?
- Это уж мое дело. Но мне твоя помощь нужна.
- Моя? Братик, ты в своем уме? Чтобы я – и колдунов ловила?
- Помолчи. Сказано, что это мое дело! А ты должна будешь только меня в дом ночью впустить и знак подать. Не испугаешься?
- Ох…
- Я тебе ладанку дам, - не слушая возражения сестры, продолжал Провка. – Чуть только заметишь, что колдун явился, ты ее в кулаке-то покрепче сожми, чтоб в ней что-то хрустнуло… ну, как косточку раздавить… и беги к окошку.
- Какому?
- Любому, которое ближе. Распахни его настежь – и все. И ничего не бойся!
Эти его уговоры еще больше напугали девушку, но Провка, не слушая слабых возражений сестры, что она не может за всем уследить, что она колдуна-то близко не видала, что забудет, испугается, не успеет, просто-напросто вынул из кармана привешенный на шнурке небольшой узелок. Надел Малаше на шею, спрятав под одежду, поближе к нательному крестику.
- Чуешь? – провел ладонью по груди девушки, нащупывая там узелок.
- Чую, - Малаша накрыла его рукой. Узелок казался чуть теплым, словно живым.
- Потом просто возьмешь и сожмешь, - научил Пров. – А покамест не трогай. Поняла?
Она кивнула. Брат легонько коснулся губами лба сестры и подтолкнул ее к выходу. Довел в молчании до ворот и остановился там, не переступая порога.
Малаша вернулась к обязанностям горничной, но это оказалось непросто. От волнения у нее все валилось из рук, она забывала про приказания княгини, мешкала, путалась. Впрочем, ее никто не спешил наказывать – княгине Мещерской самой было страшно жить – она всякую минуту ожидала вестей от пропавшего мужа. Разве ей было дело до неумехи-горничной! Распустились и все слуги. Кто-то даже запил.
Вечерами в доме теперь было так тихо, словно особняк уже был заброшен. Собравшись в людской, слуги шепотом судачили, перемывая господам косточки и теряясь в догадках, куда мог пропасть князь. То, что лакея Кузьму арестовали в связи с его исчезновением, знали все, и все решили, что сам Кузька и виноват в пропаже барина.
- А ежели он его порешил?
- Да за что же?
- Мало ли, за что! У Кузьмы невеста была, да ее хозяин за мужика отдал, а Кузьму порол. Грушку помнишь?
- Как не помнить! Но ежели за такое хозяев убивать, так всех надо перебить…
- Язык у тебя больно длинен! Смотри, чтоб не укоротили! Нешто без хозяев-то жить можно?
- А нешто нет? Я бы пожил…
- Ага! Пожил он! И как? Ни кола, ни двора… С протянутой рукой разве что ходить…
- Вольному отчего ж не походить? Не слыхали разве, что когда отец нынешнего царя на царство венчался, он хотел мужикам всем вольную дать? Уже указ был написан, да господа не захотели. Отняли у мужиков волю…
- А, ну ты про это…
Малаша слушали вполуха. Она и Провка были вольными, но брат готов был ноги целовать и упрямо звал хозяином человека, который ему эту вольную подписал. Да девушка сама, присмотревшись к Юлиану Симеоновичу Дичу, про себя решила, что за таким барином жить можно. Работой не мучает, не бьет, на цепь не сажает, напрасно не гневается. Правда, глаз у него страшный – как посмотришь, так поджилки трясутся. Но Провка как-то раз сказал, что таков взгляд у всех ведьмаков. У братца самого глаза нелюдские, а ведь брат родной… А вот интересно, какие глаза у колдунов? Малаша ни одного близко не видала, только слыхала бабкины сказки, что колдун под человеком на три аршина видеть может.
«А ведь колдун-то сейчас может явиться», - осенило девушку, и она бочком-бочком выбралась из людской. Если кто и обратил внимание на ее уход, то вида не подал – холопы большую часть времени оказались предоставлены сами себе.
Затаив дыхание, Малаша тихо поднялась на второй этаж. Дом притих. Только на княгининой половине шебуршились, разговаривали, иногда кто-то всхлипывал. Там и кипела в основном жизнь. Но девушку тянуло не туда, а к хозяйскому кабинету.
Он не был заперт, но все равно туда опасались заходить. Даже пыль с книг не вытирали и со стола не разбирали. Дворецкий Протасий Егорыч никого туда не пускал – дескать, вот воротится барин, сам приказ и отдаст…
Эге, а там кто-то есть! Малаша услышала за дверью какой-то шорох. Неужто по приказу Протасия Егорыча или княгининому слову?
Она на цыпочках подобралась ближе, наклонилась к замочной скважине…
В кабинете было темно, и она не могла как следует разглядеть человека, который торопливо, не зажигая огня, копался в книгах князя Мещерского. Он стоял спиной к подсматривающей девушке, и Малаше понадобилось минуты две или три, чтобы понять, что он делает. Незнакомец вынимал одну книгу, быстро пролистывал, ставил на место, брал следующую… Ничего не отыскав, перешел к письменному столу и – девушка обмерла – на стоявшем там подсвечнике сразу вспыхнули свечи. Все три, одновременно.
«Колдун», - сообразила Малаша. Попятилась, подняла руку, чтобы перекреститься, и вспомнила про ладанку на груди. Торопливо нашарила, сдавила в кулаке. Под пальцами хрустнуло.
За дверью что-то стукнуло. Девушка тихо охнула. Послышались шаги.
Дверь распахнулась, но мгновением раньше Малаша сорвалась с места и со всех ног кинулась бежать. Метнулась за угол, когда нога запнулась обо что-то, и беглянка упала на пол.
«Колдун!»
Малаша рванулась вскочить, но ноги не слушались. За спиной зашуршали по полу мягкие подошвы сапожек. Страшнее шуршания змеиной чешуи показался этот звук девушке, и она, не помня себя, завопила во все горло то единственное, что пришло на ум:
- Пожар! Горим! По…
Какая-то тяжесть навалилась на нее, крепкая рука сдавила горло, вторая рванула за волосы. Малаша завизжала, но визг быстро перешел в хрип. Что-то больно врезалось в спину.
Страх за свою жизнь придал девушке сил. Она вскинула руки, хватая чужое запястье, вонзила ногти, расцарапывая.
- Ах ты с-сука…
Ее ударили лицом об пол. Малаша глухо вскрикнула, обмякла. Почти сразу разжались и державшие ее руки – отчаянный крик и шум короткой борьбы был услышан. Ее противник поспешил убраться, но стоило ему отпустить свою жертву, как девушка собрала силы и приподнялась. Ноги почти не слушались ее, и лишь чудом ей удалось выпрямиться.
Колдун снова метнулся к ней. Совсем близко Малаша увидела его яркие, синие глаза.
- Пожар! Горим! – завопила она опять. Снизу ей откликнулись голоса людей.
Выругавшись, колдун, как куклу отшвырнул девушку. Она упала на пол, ударилась боком и спиной, цепенея от боли. Спугнутый противник ее метнулся туда-сюда. Потом резко выкрикнул несколько слов – Малаша не разобрала ни одного – взмахнул рукой, словно рассыпая что-то, и с его пальцев посыпались искры. Падая на пол, мебель, стены, они превращались в язычки пламени.
Не обращая внимания на начавшийся пожар, колдун рванулся к окну. Превозмогая слабость и боль в отбитом боку, Малаша приподнялась на руках, схватила с ноги башмак и швырнула вдогонку.
Она метила в колдуна, но промахнулась, и башмак ударился в стекло. Оно разлетелось. Колдун невольно отпрянул, теряя секунды – и пропустил миг, когда от удара снаружи рама распахнулась, и какое-то чудовище с горящими глазами запрыгнуло на подоконник.
Малаша завопила от ужаса, и ее вопль потонул в рычании зверя. Чудовище невероятное резко выпрямилось, вставая на задние лапы.
Всего долю секунды девушка смотрела на него, но запомнила на всю оставшуюся жизнь.
Лобастая голова с выдающейся вперед челюстью - не волк и не человек, а нечто среднее. Клоками торчащая шерсть, округлые небольшие уши. Раскосые глаза. Звериная голова сидит на человеческих плечах, сильных и крепких. Такие же сильнее и передние конечности – по сути дела, те же человеческие руки, но немного длиннее и с когтистыми лапами вместо кистей. Задние лапы больше похожи на волчьи, но кажутся нескладными и уродливыми. Поджарое тело с признаками пола, расположенными совсем не там, где находятся у кобелей. Вместо хвоста – какой-то огрызок.
- Ого!
Возглас вырвался у колдуна, и этот звук словно послужил сигналом к атаке. Коротко рыкнув, чудовище соскочило с подоконника и метнулось к нему.
Человек вскинул руку. Сноп бело-синих искорок ударил чудовище в грудь. Блеснула вспышка. Пахнуло паленой шерстью, но чудовище лишь клацнуло зубами и сделало прыжок.
Колдун закричал, когда поджарое тело сбило его с ног. Двое – человек и тварь – покатились по полу, сцепившись в настоящей звериной схватке. Слышались сухие щелчки, треск, рычание. Пахло жженым волосом и мясом, как будто рядом палят щетину на свиных тушах. Трещала рвущаяся материя. Но силы были неравны. Когтистая лапа размахнулась – и, получив удар, колдун отлетел к стене. Ударился всем телом, сползая на пол – и чудовище мигом оказалось над ним. Одна лапа вцепилась ему в пояс, другая – в волосы, как он совсем недавно трепал Малашу, после чего победитель несколько раз чувствительно приложил побежденного головой об стену и, заломив обмякшему колдуну руку, обернулся на девушку:
- Пр-ры… р-ры…пр-рыне-си… выр-р-р… вырр-ревку…
Малаша очумело замотала головой, не сразу сообразив, что от нее хотят. Потом метнулась к выходу, от страха забыв про собственную боль.
Все произошло так быстро, что сбежавшиеся на ее крики дворовые столкнулись с нею в дверях.
- Ты чего? Что случилось? Пожар? Горим? Воры?.. Барыню звать? Добро спасать?
- Веревку!
Со своей половины спешила княгиня Мещерская, узнать, что происходит. Малаша выдернула у одного из дворовых его собственный пояс, попятилась. Люди хлынули за нею, но из-за двери раздался такой рык, что всех смело. У самой Малаши от страха чуть по ногам не текло, но она заставила себя протиснуться в комнату.
Зверь успел уложить колдуна на пол лицом вниз, заламывал ему руки назад.
- Выр-р-р…
Девушка с безопасного расстояния бросила ему чей-то пояс. Зверь ловко поймал его, стал непослушными пальцами затягивать на запястьях пленника петлю. Тот дернулся, застонал, попытался что-то сказать, но зверь коротко ударил его кулаком по затылку, оглушая, и спокойно закончил дело.
- Прр-ры… р-ры-веди… люд-хей… - его речь звучала невнятно, и он дважды повторил просьбу прежде, чем Малаша его поняла.
По счастью, те, о ком зверь просил, уже сами ломились в дом.
- Слово и дело государево! – глухо, из-за двери прозвучал окрик, после чего засов был снят, и несколько солдат ворвались в особняк. Холопы кинулись врассыпную. Княгиня Мещерская схватилась за голову и заплакала навзрыд.
- Где? – унтер-офицер, с обнаженным палашом, надвинулся на перепуганных людей.
- Там, - робко молвила Малаша.
- Веди.
Зверя солдаты не испугались и не удивились. Двое схватили связанного колдуна, третий проворно набросил ему на голову мешок, затянув горловину узлом, еще один по приказу унтер-офицера встал на часы у дверей комнаты.
Колдуна увели. Зверь проводил его взглядом и нашел глазами Малашу. Девушка прислонилась к стене, чтобы не упасть. Верхняя губа чудовища приподнялась, дрогнула, обнажая зубы. Хриплый звук вырвался из глотки. Не угрожающий рык, а что-то иное.
- Пор-ра…
Зверь вскочил на подоконник, примерился и сиганул вниз со второго этажа. И, хотя тут явно было не высоко, Малаша испуганно вскрикнула и метнулась к окну, высовываясь по пояс. В кустах внизу что-то возилось. Девушка уже хотела окликнуть, но тут, раздвигая ветки, из них выбрался Провка. На ходу подтянул пояс штанов, поднял с земли свой мундир и, махнув рукой сестре, быстрым шагом направился туда, где разворачивалась наглухо закрытая тюремная карета, в которую солдаты втолкнули арестованного колдуна.
Ту ночь Юлиан провел в своем рабочем кабинете. Он практически дневал и ночевал на работе с того времени, как в особняке князя Мещерского устроили засаду на колдуна. Спал тут же, на скамье, обедал вместе с юными ведьмаками и каждую минуту ждал.
Образ арестованного «всплыл» в голове внезапно. Такой знак мог подать только Провка, и Юлиан, разбуженный, вскочил, торопливо приводя себя в порядок.
Сказать по правде, он до последнего не верил матке. Не может верховная ведьма предать одного из своих братьев и выдать его инквизиции. Тут одно из двух – либо в стане врага наметился раскол, и они, как пауки в банке, принялись пожирать друг друга, либо это хитрый ход, и он попался в расставленные сети, играя на руку колдунам и ведьмам.
Но так было только до той минуты, когда по крепостному двору прогрохотали колеса арестантской кареты. Четверо жандармов выволокли из нее упирающегося мужчину, потащили внутрь здания. Юлиан распахнул дверь перед ними, отступил в сторонку, пока арестованного прикручивали к креслу. Он стоял в тени, пока колдуна не оставили одного.
Освобожденный от мешка, Филоний огляделся по сторонам.
В кабинете было темно – лишь две свечи горели на столе, освещая мрачные стены, несколько лавок, шкаф в углу. Колдун чувствовал присутствие еще одного человека, но не мог определить, где тот прячется.
Юлиан исподтишка наблюдал за своим пленником, испытывая двойственное чувство разочарования и восторга. Филоний пойман. Дальше что?
Дальше – работа. Тот, кто попал в застенки Третьего отделения, не выйдет из него просто так. Ведьмак сделал шаг, выходя на свет.
- Ну, здравствуйте, наставник, - почти пропел он.
Филоний резко обернулся. Дернулся в тисках, но запястья были скованы надежно.
- Ты?
- Узнали, - улыбнулся Юлиан. – Вижу, что узнали. Впрочем, прошло не так уж много лет… Думали, что я умер?
- Ничего подобного я…
- А зря. Впрочем, я вас понимаю – вы оказались тогда в сложном положении. С одной стороны, мертвый ведьмак опаснее живого, и вас свои же собратья не погладили бы по головке за такое дело. А с другой стороны опасно оставлять за спиной такого врага – он может выждать момент и попытаться взять реванш… Что ж, я так и сделал.
- Ты…
- Вы, - холодно поправил Юлиан.
- Ты, - стоял на своем Филоний, - решил припомнить мне тот случай? Ну и злопамятные же люди здесь служат!
- Осторожнее со словами, - ведьмак спокойно прошел к столу, кивнул куда-то за спину арестованного. – Там, за дверью, сидит секретарь. Он записывает каждое слово. И за некоторые из этих слов тебя можно вздернуть на дыбу. Ибо оскорбление слуг его императорского величества – есть оскорбление самого императора!
Он покосился на портрет Александра Первого, который висел в раме над его столом. Устроился поудобнее, взял перо, макнул в чернила.
- Итак…
- Я ничего не скажу, - фыркнул Филоний. – Можешь злорадствовать, сколько угодно. Можешь угрожать, пока язык не отсохнет. Ничего не получится. Через несколько часов после того, как станет известно о моем аресте, меня выпустят.
- Да? И кто же?
- Найдутся люди…
- Есть лишь один человек, который может заставить меня сделать это. Император Александр Павлович!
- Есть кое-кто и посильнее…
- Посильнее императора? Вы записали, Порфирий Ионыч? – повысил голос Юлиан, обращаясь за спину арестованного. – Слово в слово?
Филоний прислушался. Он впрямь уловил за спиной какой-то шорох.
- Ты за это ответишь, - прошептал он.
- Отвечу. Его императорскому величеству. Но сильно сомневаюсь, что он захочет за вас заступиться после того, как я представлю ему на подпись допросные листы с вашим признанием о том, как вы, сговорившись с вице-канцлером Аполлинарием Святославичем Мещерским, задумали сначала лишить императора возможности иметь наследника, а потом и вовсе, уничтожив его, возвести на трон Русской Империи своего ставленника.
- Это ложь! Я ничего этого не делал!
- Я докажу.
- У тебя ничего не выйдет!
- Посмотрим. Или ты считаешь, - ведьмак тоже перешел на «ты», не желая дальше церемониться со своим недругом, - что у меня не хватит сил заставить тебя признаться?
- Выбьешь показания под пыткой?
- Да, если потребуется. Ты еще не знаешь, какие тут работают мастера. Они ломали и не таких, как ты!
- Врешь… Тебе никто не позволит!
Юлиан только усмехнулся, но его усмешка была очень многозначительна.
- Меня отсюда вытащат, - голос Филония дрогнул.
- Кто? Закревский? – ведьмак назвал колдуна мирским именем. – Четыре года назад он уже пробовал кое-что сделать. Для своего ученика-перевертыша. И что? Где теперь этот тип?
Юлиан промолчал о том, что готов был отпустить молодого колдуна в обмен на Филония, и лишь прямой приказ начальства не смешивать службу страны и личное дело помешал ему это сделать. Но его противник все понял правильно.
- Всех не перебьете, - фыркнул он.
- А мне всех и не надо, - отмахнулся ведьмак. – Достаточно того, что я тебя сотру в порошок.
- Сил не хватит!
- Да?
Юлиан улыбался, но был настороже. Пленный колдун был опасен. Пока. Беседуя, ведьмак не спускал с арестованного глаз и, заметив, как у того напряглись пальцы правой руки, резко дернул под столом рычаг.
Повинуясь встроенному механизму, часть пола, на котором стояло кресло, стала опускаться. От неожиданности Филоний потерял концентрацию – он не ожидал, что из-под него буквально исчезнет пол.
- Что происходит? – успел воскликнуть он прежде, чем кресло опустилось вниз.
Зафиксировав рычаг, чтобы не дать креслу самопроизвольно вернуться в прежнее положение, Юлиан встал из-за стола и подошел к провалу в полу. Из темноты подвала на него снизу вверх смотрело бледное лицо колдуна.
- Ничего особенного, - промолвил ведьмак. – Обычная мера предосторожности. Чтобы нам никто не помешал продолжить беседу и не подслушал лишнего. Я сейчас спущусь.
С этими словами Юлиан вышел из кабинета и запер дверь. После чего спокойно отправился домой, оставив Филония в темноте и одиночестве ждать и мучиться от неизвестности.
Графиня Орловская проснулась поздно – часы пробили одиннадцать часов. Несколько минут она валялась в постели, потягиваясь, потом дотянулась, позвонила в колокольчик. Вбежавшие на звонок горничные засуетились – одни несли ей ночные туфли, другие – кружевной пеньюар, третьи спешили расчесать ей волосы, подать смоченную в розовой воде губку, чтобы обтереть спросонья лицо и руки.
Она еще занималась своим туалетом, развалившись перед зеркалом на туалетном столике, когда вошла еще одна горничная с докладом о том, что к ее милости прибыл с визитом генерал Закревский.
Матка капризно скривилась, но кивнула головой – мол, проси.
- А вы все – пошли вон!
Горничные бросились врассыпную. Некоторые столкнулись на пороге с самим гостем. Колдун бесцеремонно отпихнул в сторону попавшуюся ему под ноги девку, походя, вымещая досаду, взмахнул рукой:
- Чтоб тебя скрутило!
Горничная хрипло вскрикнула и упала на колени, сгибаясь пополам и хватаясь за живот, который внезапно свело от острой боли. Колдун, как ни в чем не бывало, ногой отпихнул ее, захлопнув двери.
- Что это вы так сердиты, уважаемый Ксений Ксаверич? – встретила его матка. – На слуг моих кидаетесь…
- Я еще не кидался, графиня, - проворчал он. – Вы слышали, что произошло этой ночью?
- А что такое? – верховная ведьма изобразила живой интерес.
- Эти ведьмаки… Мастер Филоний арестован.
- Это какой Филоний?
- Будто не помните? Ученик Лазаря…
- О! А почему?
- Не притворяйтесь невинной! Филоний претворял наш план относительно императора…
- А я тут при чем? – возмутилась матка. – Это вы, братья, придумали, что Александра надо убрать и посадить на трон другого царя. Вы сами все решили, сами составили этот план, сами назначили исполнителей, а теперь, когда ваш план провалился, вы, брат Ксений, приходите ко мне, чтобы требовать у меня отчета? В чем? Ведьмы не участвовали в вашем заговоре!
- Ой, ли? А кто изготавливал амулеты? Не ваши ли сестры?
- Уж не мое «семейство» точно. Я, если уж на то пошло, вообще была не в курсе относительно того, чем вы занимаетесь! У меня есть дело – мой пансион в Мологе! Я ради него пропускаю почти половину сезона каждый год. Меня стали забывать в свете! В этом году мне прислали вдвое меньше визитных карточек с приглашениями! А ведь мне скоро уезжать к моим милым девочкам! Эти юные создания – наше будущее. Все мои помыслы – только о воспитании детей. Мне некогда заниматься политикой и нет никакого дела до ваших проблем, так и знайте!
Выпалив эти слова, женщина гордо отвернулась. Вся ее фигура, проступавшая сквозь тонкую ткань пеньюара, ее профиль и взгляд выражали одновременно благородное негодование и слабость.
- Значит, вы отрицаете свою причастность, - промолвил Ксений Ксаверич. – И готовы повторить это перед остальными моими братьями? Трое из них сейчас в столице, еще пятеро могут прибыть сюда до конца недели. Остальных придется ждать немного дольше…
- Вы собираетесь натравить на меня всех колдунов империи и Европы? На одну меня? Тогда мне пришлось бы созвать своих сестер. В столице их, насколько помню, в данный момент около дюжины. И еще столько же могут прибыть до конца недели.
- Вы в самом деле пойдете на этот шаг?
- Да. Если вы первыми начнете мобилизацию. Ведьмы со своей стороны не хотят войны. Мы еще не готовы. Ни к схватке с вами, ни, тем более, к каким-то переменам в мире людей.
- Это почему еще?
Матка вздохнула. Она давно подозревала, что мужчины, даже наделенные колдовским даром, непроходимо глупы. Не зря же колдунов всегда было на порядок меньше, чем ведьм!
- Печати, - снизошла она до объяснений. – Их пока только шесть. Шестая была обретена четыре года назад… И с тех пор – ничего. Никаких следов, а ведь в анналах ясно сказано, что она сама придет, когда будут обретены остальные шесть. Достаточно окажется протянуть руку, - она простерла кисть вперед и вверх, словно подставляя под невидимый дождь. – Мы ждем, ничего не предпринимая, - рука бессильно упала, - как и сказано в анналах. Ничего, понимаете? Мы ждем обретения Седьмой Печати. А вам, мужчинам, ждать не хочется! Вам некогда! Вас ждут великие дела! – матка горько рассмеялась. – Берите пример с нас, женщин! Мы умеем ждать. Только женщины и умеют ждать.
- Мы ждем уже почти двести лет, - вспомнил колдун. – На следующий год как раз годовщина…
- И вы решили немного поторопить события? Мы ждали так долго – неужели мы не можем подождать еще немного? Успех приходит к тому, кто умеет ждать! Не зря же из шести Печатей пять были обретены именно женщинами. И у меня есть подозрение, что наставник Филоний тоже не сам обрел Печать, а забрал ее у другой женщины, которая оказалась слишком слаба и неопытна, чтобы сохранить и защитить добычу.
- Филоний уверял, что отнял Печать у ведьмака…
- А как ведьмак сам обрел Печать?
- Забрал у…
- … у ведьмы, вы хотите сказать? Но как? Отнял в схватке или получил добровольно?
Ксений Ксаверич задумался. А ведь верно! Где отыщешь ведьмака, достаточно сильного, чтобы он сразился с ведьмой один на один и отобрал у нее добычу? Ведьмаки – это всем известно – сильны только в защите, но чтобы нападать… Нет, в прошлом бывали ведьмаки, сила которых была велика. Про таких слагали легенды и сказания. Их именем ведьмы пугали девочек-наследниц, их именами боялись называть колдунов-неофитов. Ибо все великие ведьмаки были когда-то колдунами, предавшими своих братьев и пошедшими против них. Только они могли бы победить ведьму. У нынешних ведьмаков – увы и ах! – такой силы нет. Но это значит, что либо ведьма-защитница Шестой Печати оказалась слаба, либо… либо она действительно добровольно отдала ценный артефакт ведьмаку.
- Значит, и эту Печать тоже могла обрести одна из моих сестер, - безжалостно подвела итог матка. – Мы, женщины, молча делаем свое дело. А вы, мужчины, только все портите…
- Интересно, как бы вы жили без мужчин? Природа нас для чего-то сотворила, значит, мы нужны!
- Не пытайтесь меня заболтать, - оборвала верховная ведьма. – Ваш собрат попал в беду – вам его и вызволять, а не пытаться опять переложить свои проблемы на наши плечи! Кстати, о мужчинах… Как дела у графа Витори?
- Граф уверяет, что уже отыскал ту, ради которой так долго путешествовал.
- Вот как? И на кого же пал его выбор?
- Вы не поверите, но у него отличный вкус! Он избрал лучшее – Анну Дебрич.
- Что?
Матка еле-еле сдержала улыбку. Все шло, как она планировала.
- Еще как может. Он мне все уши прожужжал.
…Однажды соперницы должны встретиться. Однажды одна из них должна будет бросить вызов и либо стать маткой, либо погибнуть. Чаще всего первой вызов бросает самая нетерпеливая, та, которая слишком слаба, чтобы выждать, та, которая настолько не уверена в себе, что рассчитывает на фактор внезапности. Графиня Орловская сознавала - то, что она собирается делать, и есть проявление слабости. Ведь есть еще такая тонкость, как выбор оружия. И она свой выбор сделала.
- Так надо ее с ним познакомить!
- Зачем? Наоборот, я изо всех сил стараюсь его отговорить от этой затеи. Анна Дебрич…
- Анна Дебрич умная девушка, - перебила матка. – Она должна понять и правильно оценить открывающиеся перспективы!
Ксений Ксаверич несколько раз медленно кивнул головой. У него, несомненно, были свои резоны.
- А вы умная женщина, - улыбнулся колдун. – Одним выстрелом надеетесь убить двух зайцев. Если Анна Дебрич не справится, вы избавитесь от соперницы, а если справится…
- От соперницы избавится она? Вы это хотите сказать? Что ж, я готова пойти на этот риск. Согласитесь, цена того стоит!
Ксений Ксаверич встал и, взяв руку графини, запечатлел на запястье поцелуй.
- Вы – истинная матка! – промолвил он. – Готовы пойти на такой риск… Я восхищаюсь вами!
- Оставьте комплименты на потом, - она убрала ладонь. – Для победительницы!
Ей приснился странный сон.
То есть, до определенного момента она была уверена, что спит. В самом деле, не может же ранней осенью внезапно запахнуть ландышами и сиренью. И песня соловья… Откуда она? Певчие птицы давно улетели в теплые края! Но этот нежный голос…
Девушка оторвала голову от подушки. Окно было распахнуто настежь, песня лилась с веток дерева, которое ближе других к ее окну.
Ты прекрасна, как лунный свет,
Ты нежна, словно первоцвет.
Голос твой - дивной музыки след.
У тебя недостатков нет…
Странные стихи. И голос... Почему-то кажется, что она его где-то слышала.
Тебя нет – и кругом зима.
Ты вернешься – придет апрель.
По ночам я лежу без сна,
Вспоминая твою тень.
Это становилось интересным. Ей никто никогда не пел серенады.
Она выбралась из постели. Окно было распахнуто, но ночь казалась теплой, словно летом. Девушка даже не вспомнила про пеньюар.
Снаружи лился слабый свет. Анна осторожно выглянула из-за шторы.
Улица была пустынна. Ни прохожих, ни проезжих. Это и понятно – второй час ночи, в центре города давно уже выставили рогатки, запрещая движение. Анна присмотрелась. Она прекрасно видела в темноте, но, сколько ни вглядывалась, не видела никого.
Я готов стать твоим слугой.
Я готов стать твоим рабом.
Ты сейчас от меня далеко,
Но я скоро приду в твой дом…
Да вот же он! На дереве! Надо же, куда забрался! И он ее заметил! Манит рукой. Как же ей перебраться? Выйти из дома или…
Ветка. Толстая корявая ветка старой липы. Она протянулась к самому дому. Если забраться на подоконник, хорошенько оттолкнуться и прыгнуть, можно уцепиться и…
Анна проворно подобрала подол ночной сорочки, задрала ногу на подоконник. Тень на дереве приветственно махнула рукой, поторапливая.
Нет!
Резкий порыв ветра взметнул шторы. Одна из них обвилась вокруг тела девушки, дернула ее в сторону. Анна вскрикнула, чудом удержавшись на ногах.
- Что… откуда…
Выпростав из складок одну руку, она сложила пальцы щепотью, готовая вслепую нанести удар. Но прежде, чем она взмахнула кистью, ее окутало что-то холодное.
Нет! Не смей!
- Не твое дело! – злым шепотом откликнулась Анна, выпутываясь из шторы. – Ты… Как ты…
Не ходи, - еле заметная в заполнявшем комнату сиянии тень стояла перед нею.
- Как ты посмел?
Так.
Откинув штору, Анна обернулась. Окно было закрыто. Сияние еще наполняло комнату, но песня уже не слышалась.
- Что это было?
Чары.
- На меня? Но кому понадобилось меня заколдовывать? И что было бы, если бы я дослушала серенаду до конца?
Призрак вздохнул, ничего не ответив. Но его покаянный вид говорил о многом.
- Мне… было бы очень плохо?
Он опять вздохнул и кивнул.
- Это матка?
Не знаю.
Анна заволновалась. Она ничего не понимала.
- А как-нибудь узнать можно?
Не знаю. Но это опасно.
Девушка посмотрела на окно.
Она машинально шагнула вперед, всматриваясь – и тут же увидела его.
- Ой!
Призрак метнулся наперерез. Анна почувствовала, как ее окутало влажное душное холодное облако, как в детстве. Она машинально закрыла глаза, обмякла, не пытаясь бороться, несмотря на то, что в нос и рот словно набилась мокрая вата, а грудь и живот как будто сдавило тисками.
Это ощущение длилось всего несколько секунд, после чего девушка пришла в себя, сидя на постели. Босые ноги ее замерзли и закоченели, словно она выбегала босиком на мороз, воздуха не хватало, и она закашлялась, борясь с удушьем. Голова кружилась, в ушах звенело. Ужасно хотелось спать.
Он ушел.
Призрак стоял рядом.
- А он… ты знаешь, кто это был?
Нет.
- Жаль. Он не вернется? – ей так хотелось спать, что перед этой усталостью отступил даже страх.
Не знаю.
- А… ты?
Ее призрак. Ее друг. Ее защитник с детства. Что бы с нею было, если бы он остался в старом доме там, в далеком Дебричеве?
Я буду рядом. Но… я не уверен…мои силы…
Его силы остались там. Далеко.
- Понимаю. Но ты побудешь рядом?
Он кивнул:
Сколько смогу.
- Хорошо.
Анна забралась под одеяло. Оказывается, она здорово замерзла и какое-то время елозила на простынях, устраиваясь поудобнее. Наконец, угнездилась, подоткнув одеяло со всех сторон. Силуэт призрака маячил рядом.
- Передай привет Рите, - пробормотала девушка, закрывая глаза.
- Анна! Анна, девочка моя! Ты спишь?
Девушка зарылась лицом в подушку. Стук в дверь становился все настойчивее.
- Ну, что еще?
- Анна, не смей мне дерзить, - голос тети Маргариты зазвенел от сдерживаемой злости. – Немедленно поднимайся! Хватит валяться в постели!
- Оставьте меня в покое!
- Уже двенадцатый час!
- Я хочу спать!
- Глупости!
Дверь распахнулась. Отлетел сорванный заклинанием засов, на который Анна закрывалась каждую ночь.
- Ну, хватит, - решительно заявила тетя, входя в комнату. – Я понимаю, что для тебя встреча на балу с самим императором оказалась серьезным испытанием. Я понимаю, что тебе понадобилось время, чтобы свыкнуться с мыслью о том, что у тебя начинается новая жизнь. Но вечно в четырех стенах ты не просидишь! В конце концов, это твой долг - выйти в свет и исполнить свое предназначение.
- Тетя, я…
- Не спорь со мной, - пожилая дама приблизилась и огляделась по сторонам. – Ну и ну! Что у тебя за воздух в комнате? Нет, Виктория пусть говорит, что хочет, а я абсолютно уверена, что в этом доме что-то есть. Может быть, из-за этого ты плохо себя чувствуешь? Тут завелся какой-нибудь дух.
Она встала посреди комнаты, раскинув руки в стороны и, медленно поворачиваясь вокруг своей оси, начала бормотать себе под нос заговор. Опасаясь, что тетя отыщет кое-кого лишнего, Анна торопливо села:
- Мне уже намного лучше!
- Тогда будь хорошей девочкой и вставай, - тетушка хлопнула в ладоши. – Одевайся. У нас гости!
Она хлопнула в ладоши еще раз, и в спальню вошли горничные, захлопотали над девушкой, одевая и причесывая. Анне очень не хотелось наряжаться и приводить себя в порядок. Этой ночью она почему-то вымоталась и предпочла бы еще один день провести в одиночестве, но тетя была так настойчива…
В гостиной слышался грудной красивый голос сестры Виктории, которой изредка поддакивали два мужских голоса. Оба были смутно знакомы - у того, что повыше, был заметен иностранный акцент, другой явно принадлежал пожилому человеку. Пожилым мужчиной в жизни девушки был только Ксений Ксаверич. Неужели один из старейшин решил навестить ее «семью»? С другой стороны, он же считался их «родным братом», в отличие от остальных колдунов, которых именовали дальними родичами. Но кто с ним такой? Ах, как ей не хватало Риты! Может быть, стоило помириться с сестрой?
Тетя Маргарита обогнала девушку и первая вошла в гостиную.
- А вот и наша красавица! - провозгласила она.
Анна переступила порог.
Двое мужчин поднялись ей навстречу. Обоих она помнила. Старший был – да, действительно, Ксений Ксаверич, весьма импозантно смотревшийся в генеральском мундире. А вот второй… Она даже захлопала глазами, когда увидела молодого, лет тридцати, гладко выбритого мужчину, одетого по моде прошлого века. Его удивительно светлые, почти белые, странные глаза уставились на девушку, приковав ее к месту.
- Анна, милая, позволь представить тебе наших гостей, - проворковала сестра Виктория. – Его сиятельство, нашего брата Ксения Ксаверича ты знаешь, а этот молодой господин граф Ярош Сучава-Витори, прибывший с Карпатских гор.
Анна вежливо кивнула, не говоря ни слова.
- Вы, - граф шагнул вперед, протягивая руку, - помнить императорский бал? Я звал вас танцевать. И вы имели силу поразить меня в сердце!
- Я… помню, - кивнула Анна.
Он все еще держал руку протянутой, и девушке пришлось принять его приглашение. Граф Ярош отвел ее к креслам, усадил и устроился рядом с таким видом, что всем было ясно – ни за какие сокровища мира он не согласится пересесть куда-то еще. Анна заметила, как обменялись взглядами ее тетя и сестра Виктория. Ей самой было неуютно и неудобно рядом с этим человеком, но делать было нечего.
- Граф Ярош поражен вашей красотой, - меж тем нарушил молчание Ксений Ксаверич.
- Я много ездил, - кивнул тот. – Много стран, много городов, много красивых женщин. Но вы, Анна, самая красивая.
- Вы так думаете?
- Это так! Я два года хотеть найти жену и вот нашел.
- Меня?
- Вас, - сказал гость.
Девушка отвернулась, обвела глазами окружающих.
- Это что, шутка?
Старшие ведьмы снова обменялись взглядами. Ксений Ксаверич кивнул:
- Понимаю, ты удивлена и поражена. Твои тетушки тоже, но обстоятельства…
- Нет.
- Что? – ее руку сжали, и Анна вырвала кисть, вставая.
- Нет! Я не хочу замуж.
И вышла прежде, чем ее успели остановить.
ГЛАВА 7.
Первые несколько часов Филоний чувствовал себя спокойно. Да, неудобная поза. Да, темнота и давящая на уши тишина. Да, полная неизвестность. Но есть возможность сосредоточиться и подумать о будущем. Плохо было только одно – как ни пытался сосредоточиться, он не мог вызвать в памяти образы ни Ксения Ксаверича, ни главной матки, ни тем более князя Мещерского. Как будто этих людей никогда не существовало! Он был изолирован от внешнего мира, оставлен наедине со своими мыслями. Ничего, зато можно спокойно поразмыслить о том, как себя вести.
Но уже через несколько часов он не был так спокоен и уверен в себе. Затекали ноги и руки, слипались глаза. Темнота и тишина давили на разум. Время тянулось медленно, по внутренним часам уже занимался рассвет. Значит, скоро сюда придут. Будут спрашивать… Мысленно Филоний уже несколько раз сам себе задавал вопросы и тут же придумывал ответы. Он был уверен, что готов к любому допросу. А что, если сразу перейдут к пыткам? Этот Юлиан Дич… Как у него горели глаза, когда он вчера беседовал с арестованным! В них светилась жажда мести и злорадство. Ничего, у него достаточно сил, чтобы поспорить с любым инквизитором!
Но время шло, горячка схватки отступала на второй план. Филоний просто-напросто перегорал, с каждой минутой думая о предстоящем допросе без прежнего пыла. Зато на первое место постепенно стали выдвигаться иные мысли и чувства. Неудобная поза. Затекшие ноги. Невозможность пошевелиться. Наполнившийся мочевой пузырь. Усталость – после бессонной ночи слипались глаза. А где-то в отдалении маячили голод и жажда.
Трое суток молодой колдун мог вытерпеть без сна. Правда, уже к концу вторых суток его колдовские силы начинали слабеть, так что если он не выспится, то уже к завтрашнему утру чародей из него будет никакой, на уровне балаганных фокусов для детишек. Куда хуже с голодом и жаждой. Тут надо держаться изо всех сил. Жажда – первый враг любого колдуна.
А время шло. Он прислушался. Здесь, в подвале, по-прежнему было темно и тихо, но где-то вдалеке, отзываясь эхом в перекрытиях, закипала жизнь. Третье отделение понемногу просыпалось. Приходили на работу клерки, спешили дознаватели и фискалы, расходились по кабинетам инквизиторы. В подземной тюрьме менялась ночная стража, и утренняя смена начинала обход камер. Где-то ударил колокол – Филоний ощутил утренний перезвон как зубную боль, отдавшуюся в висках. Молитва? Нет, в обычной жизни колдун спокойно относился к церкви и религиозным обрядам, даже иногда посещал храмы, если это надо для дела. Но почему-то здесь и сейчас далекий колокольный звон вызывал почти физическую боль, слабую, но пронзительную, словно зубная.
Он с облегчением перевел дух, когда перезвон утих и приготовился ждать. Иногда ему казалось, что он различает эхо людских голосов, но камень подземелий надежно глушил любые звуки. Тут хоть криком кричи – никто не отзовется. Пару раз Филоний действительно крикнул – просто потому, что хотел проверить, услышат ли его. Не услышали.
На его внутренних часах было около десяти утра, когда над головой застучали шаги. Кто-то вошел в кабинет, где накануне с колдуном беседовал ведьмак, чем-то пошуршал, хлопнул пару раз дверцей шкапа в углу. Щелкнул замок. Опять пала тишина.
Филоний ждал.
К полудню им начало овладевать беспокойство. Третье отделение жило своей жизнью, а о нем все забыли. Мочевой пузырь разрывался, спина и ягодицы болели, и колдун беспрестанно елозил на жестком сидении, чтобы хоть как-то дать отдых измученным напряженным членам. К сожалению, он был сильно ограничен в движениях.
А тут еще голод и жажда. Есть хотелось, хотя и не так сильно, чтобы голод причинял мучения. Можно было потерпеть. Но вот жажда… Как ни парадоксально звучит, но без еды любой колдун мог обойтись неделю и даже две и при этом сохранить силу и ловкость, но вот без воды… Нет, Филоний слышал о сильных чародеях, которые не пили по целому году, но к концу этого срока они пребывали в столь жалком состоянии, что добить их было актом милосердия. Да и далеко было Филонию до таких подвигов! Он не был уверен, что протянет хотя бы месяц.
Миновал полдень.
Наверное, он ненадолго задремал, пользуясь возможностью как-то восстановить силы, потому что скрип двери заставил его вздрогнуть. Послышались шаги, сопение, чей-то приглушенный шепот. Судя по звукам, в подвал вошли несколько детей или подростков.
- Сюда. Тише. Спокойно, - произнес знакомый голос Юлиана Дича. – Встаньте тут. Всем видно?
- Тут темно! – послышался ломающийся басок. – Ничего не видно!
- Сосредоточься. Не глаза, пусть разум и сердце смотрят. Учись видеть, - ответил подростку ведьмак. – Наш путь – это дорога во мраке. Мы движемся вслепую. И без умения определять направление заплутаем. Ну?
- Вижу… кажется, - неуверенно протянул тот же голос.
Филоний попытался повернуть голову. Он чувствовал, что к нему «в гости» пожаловали не простые мальчишки. Но шея так затекла, что ему удалось лишь склонить голову набок.
- Итак…- Юлиан Дич выдержал паузу, - мы с вами находимся в подвалах Третьего отделения. Некоторые из вас уже пробовали сюда спускаться, но наши подвалы так велики, что ручаюсь – именно здесь никто из вас не бывал.
- Ух ты… Ну и ну! – отозвались ему подростки. – Вот это да!
- Вообще-то, на потолке нет ничего интересного, - со скучающим видом перебил всех ведьмак. – Я хочу, чтобы вы обратили внимание вот сюда. Что вы видите?
Несколько секунд слышалось только сосредоточенное сопение.
- Колдун? – первым произнес незнакомый юношеский басок.
- Правильно.
- Настоящий? Правда-правда? Это колдун? – подхватили остальные мальчишки.
- Правда-правда. Посмотрите на него хорошенько… Только не подходите близко и не вставайте так, чтобы он мог нас увидеть!
Филоний скрипнул зубами. Проклятый ведьмак!
- Кто мне скажет, почему нельзя попадаться колдуну на глаза?
- Ну… э-э… как бы… - затянули мальчишки.
- Он может затшаровать, - наконец, ответил юношеский бас, в котором проскальзывал сильный ляшский акцент.
- Правильно, слушатель Крутицкий. Любому колдуну достаточно зрительного контакта, чтобы одолеть своего противника. Поэтому ни в коем случае, ни под каким видом нельзя смотреть колдуну в глаза. Глядите на его руки, плечи, нижнюю часть лица… Можно даже смотреть вот сюда, в переносицу. Но никак не в зрачки. Один взгляд – и вы погибли! Особенно это надо помнить при открытом столкновении, когда у вас дело дошло до поединка.
- Но как же без этого узнать, тшо и как собирается предпринять враг? – поинтересовался юноша. – Ведь говорят, тшо глаза – зеркало души. А в душе вызревают все наши помыслы…
- В душе, Крутицкий, вызревают эмоции. А мысли родятся в разуме, коий с душой вечно в споре, - поправил Юлиан Дич. – Первая задача любого мыслящего человека – подчинить чувства разуму. У женщин все наоборот – там разум подвластен чувствам. Но нет такого человека, у которого разум и чувства в равновесии. То есть, конечно, где-то он есть, но я его не встречал…
- А я знаю такого человека! – пылко воскликнул какой-то мальчишка. – Это – вы!
Послышался смех.
- Хорошая попытка, слушатель Звездичевский, но для настоящего ведьмака главное – все-таки разум. Чувства для мужчины не так важны… Но мы отвлеклись! Итак, вернемся к теме урока.
Филония затрясло. Это он что, наглядное пособие для этих сопляков? Кстати, кто эти дети? Откуда мальчишки среди инквизиторов? Неужели, ученики?
- Итак, - повторил начальственным тоном его недруг, - самое главное при встрече с колдуном, это не смотреть ему в глаза…
- Но… - осмелился перебить кто-то.
- Да, слушатель Звездичевский, совсем без зрительного контакта нельзя, и опытные ведьмаки знают, что контакта всячески следует избегать, если не умеешь защищаться. Какие вы знаете способы защиты?
- «Пелена», - бойко воскликнул кто-то. – Еще «туман», потом…
- «Стена», - добавил голос Звездичевского.
- Отлично. Для вас пока достаточно, но я бы все равно пока не советовал вам пробовать поставить «стену» или накинуть «пелену» и попытаться встретить взгляд этого колдуна. Он слишком силен для любого из вас… Для любого, Крутицкий, и не надо на меня так смотреть! Лучше ответьте, что может ослабить силу колдуна?
- Э-э…
- Подскажу – это факторы физического воздействия. Кстати, кто ответит мне, что есть само понятие физического воздействия, тому поставлю лишний балл за сегодняшнее занятие!
Мальчишки притихли, задумавшись
- Физическое воздействие – сиречь, действие силой, а не колдовством! – наконец, отрапортовал какой-то паренек. – То есть, такое, которое может применить любой человек.
- Отлично. Итак, Крутицкий, какие физические воздействия способны ослабить силу колдуна?
Филоний невольно прислушался. Ему вдруг стало интересно узнать – вдруг что-то прояснится относительно его будущего?
Повисла небольшая пауза.
- Ну, нафэрное, все воздействия, которые могут помэшать колдуну? – паренек волновался, и ляшский выговор в его речи стал заметнее.
- Например? – таким вежливым, «наставническим» тоном подбодрил ученика ведьмак, что Филоний поморщился. - Для начала уточните, каким образом колдун может вам причинить вред? Как это выражается?
- Заклинаниями.
- Правильно. А чем заклинания сопровождаются?
- Э-э… жестами.
- Значит…
- Значит, надо помэшать колдуну двигаться! – выпалил юноша.
- Правильно. И вы, слушатели, можете видеть, что колдун скован. Если нет кандалов, может подойти и обычная веревка… Что?
- Не обычная, - пискнул чей-то голос.
- Верно, слушатель Лавровский, не обычная, а та, в которую были добавлены волокна крапивы. Разорвать такую веревку, как правило, очень трудно. И далеко не каждому колдуну сие под силу. Но холодное железо надежнее. А уж если покрыть его серебром, то и вовсе кандалы могут нейтрализовать практически любого колдуна или ведьму. Но это еще не все. Чем еще может причинить колдун или ведьма вред?
- Словом.
- Правильно. Однако не каждое сказанное колдуном слово может причинить вред. Более того, вы можете убедиться, что рот у «нашего» колдуна свободен, стало быть, ничто не мешает ему произнести заклинание. И, тем не менее, ничего из сказанного им, не будет представлять для вас опасности! Почему?
Мальчишки какое-то время молчали, раздумывая.
- Он нас не видит? – наконец, выдал один из них.
- Именно! Зрительный контакт. Даже если мы подойдем и попадем в поле его зрения, сильный колдун может, кинув в нашу сторону заклинание, причинить вред. Поэтому мы все стоим здесь…
«Умный, сукин сын, - мысленно выругался Филоний. - Все предусмотрел!»
- Кроме того, на случай непрямого воздействия, так называемой телепатии, вам всем были выданы обереги, - как ни в чем не бывало, продолжил Юлиан, и колдун был уверен, что он при этом злорадно улыбается. – Но и это еще не все. У любого колдуна всегда в запасе достаточно сил и навыков, чтобы причинить вред таким неопытным мальчишкам, как вы. И не спорьте, - повысил он голос, поскольку ученики возмущенно возроптали, - вы, конечно, готовы хоть сейчас доказать, что любой из вас достаточно смел и умен, чтобы выйти один на один против любого колдуна. Увы, это доказывает только одно – что вы не готовы выйти против колдуна или ведьмы в поединке, поскольку не сомневаетесь в своих силах. Сомнение учит осторожности. Сомнение учит быть осмотрительным. Сомнение заставляет раз за разом тренировать свои силы, не останавливаясь на достигнутом. «Я знаю то, что ничего не знаю», - сказал мудрец. «Я не уверен, смогу ли я», - должен говорить себе ведьмак.
- А колдуны так говорят? - спросил кто-то.
- Не все. Поэтому мы и побеждаем! Но мы отвлеклись. Задам вопрос по-другому: как еще можно лишить колдуна его сил, не прибегая к грубой силе?
Мальчишки думали так долго, что Филоний не выдержал и зевнул.
- Не давать ему спать! – воспользовался неожиданной подсказкой Звездичевский.
- Хорошее средство. Бессонница выматывает любого, но в некоторых случаях это превращается в поединок воль, и победа не всегда оказывается на стороне ведьмака. Есть еще…
- Не давать есть!
- И пить! – добавил кто-то.
- Именно, - улыбнулся Юлиан. – Голод и жажда вернее бессонницы может ослабить вашего противника.
Филоний скрипнул зубами. И голод, и жажда пока еще были терпимыми, но он почему-то был уверен, что теперь ведьмак будет нарочно то и дело таскать к нему своих учеников, чтобы наглядно продемонстрировать, как скоро пленный колдун ослабеет настолько, что перестанет быть опасен. И тогда он сам ради глотка воды и куска хлеба расскажет все, что знает и даже то, о чем не догадывается.
- Но все-таки самое действенное средство обезопасить себя от колдуна – это держаться от него подальше, - как ни в чем не бывало, продолжал Юлиан. – Не только не смотреть ему в глаза, не только не разговаривать с ним и тем более, не дотрагиваться до его руки. Надо также следить, чтобы к колдуну или ведьме не попали какие-либо твои вещи или вещи важных для тебя людей. Порой всего один волосок может изменить судьбу человека.
- Но…
- Я понимаю, что вы хотите сказать, слушатели, - чуть повысил голос Юлиан. – Что всего предусмотреть невозможно, что, если колдун или ведьма захотят, они найдут способ причинить вред. И поэтому главное - сделать все для защиты от враждебного колдовства и постараться как можно скорее выявить, где и как вред был все-таки причинен. Чтобы впоследствии не допустить повторения…
Тут ведьмак осекся. Голос его прервался столь резко, что Филоний, слушавший со вниманием, дернулся, изнывая от любопытства. Он был уверен, что его противник застыл с выпученными глазами и глупым выражением лица. Потом послышался звонкий шлепок ладони по лбу и сдавленное: «Черт побери! Конечно!» - после чего он вдруг заторопился:
- Слушатели, на сегодня урок окончен. Можете быть свободны!
Мальчишки хором заныли, прося, чтобы учитель показал им еще что-нибудь, но наставник был неумолим. Задав законспектировать урок, перечислив все, что запомнили, он буквально вытолкал учеников за порог. Хлопнула дверь.
Несколько секунд Филоний был уверен, что Юлиан Дич удалил будущих ведьмаков нарочно, чтобы они случайно не подслушали их разговора, но время шло, а уединения колдуна никто не нарушал. Он был предоставлен сам себе и мрачным мыслям. И – да, похоже, его в самом деле собирались пытать голодом и жаждой. Как по учебнику!
Юлиан был готов проклинать себя на все лады. Об этом варианте ему следовало побеспокоиться раньше – но увлекся распутыванием одной ниточки и упустил из вида, что нитей, тянущихся к императорской спальне, могло быть несколько. И что мешало ковену ведьм, лишившись поддержки вице-канцлера, попробовать другой вариант. Кроме того, допрашивая князя Мещерского, ведьмак хотел непременно знать имена его сообщников среди колдунов и ведьм, но почти не интересовался обычными союзниками князя. Ведь не сам же вице-канцлер подкладывал наводящие порчу амулеты в спальню императора! Это мог сделать кто-то из слуг или фрейлин императрицы. Конечно, можно было обойтись и без показаний князя, но это так долго – опросить несколько сотен человек!
И, тем не менее, он был готов это сделать. Тем более что отыскать связанного с колдунами человека было довольно легко. Общаясь с простыми смертными, ведьмы оставляют на его душе легкий отпечаток, подобный следу на пыльной дороге. Если человек тверд душой и разумом, его душа подобна камню – на него хоть сто раз наступи, отпечатка не оставишь. А если он слаб, его душа похожа на сырую землю или мокрый песок – там не то, что человек, но и цыпленок оставит отпечатки своих лапок. Конечно, с твердыми духом людьми ведьмы связываться не станут – и сам не подчинится, и сумеет предупредить, кого следует. А вот со слабыми – иное дело. Правда, слабых людей в окружении царской фамилии немного – трону в любом деле нужны верные люди, что охранять безопасность государя, что пыль с фортепиано вытирать. Наверняка, это девушка. Какая-нибудь горничная или фрейлина императрицы. Возможно, у нее несчастливая судьба. Возможно, она даже влюблена в кого-то из младших братьев императора. Возможно даже, что предмет ее воздыханий – племянник Александра, сын цесаревича Константина, Петр… Правда, он еще совсем юный, ему только восемнадцать лет. Но это значительно сужает круг поисков.
Отпустив учеников и приставив к ним Прова – пусть следит, чтобы парни, выполнив задание, не болтались без дела, а занялись чем-нибудь полезным – Юлиан сел писать докладную записку императору. Не называя фамилий и имен, он предложил ему под разными предлогами удалить от себя и своей супруги почти половину фрейлин и слуг, перечислив, на каких людей следует обратить внимание в первую очередь. Большинство из них, конечно, пострадает зря, но безопасность царской фамилии превыше всего.
Докладную записку он сочинял в своем кабинете, в подвале которого, как раз под тем местом, где стоял его стол, ждал своей участи маэстро Филоний.
Рите было скучно. В последнее время Анна почти не выезжала из дома, и ее сестра поневоле тоже оказалась заперта в четырех стенах. Будь она отдельной, самостоятельной девушкой, Рита наплевала на то, что у близнецов все общее, заботы и радости, и кинулась наносить визиты и веселиться на балах. Приглашения-то ведь поступали! Девушка видела многочисленные визитки, которые оставляли в лакейской. Среди них были довольно известные фамилии. Но обе тетушки, сестра Виктория и тетя Маргарита, всякий раз находили повод не принимать приглашения – то Анна прихворнула, то сама ее «маменька» слишком сытно покушала устриц вчера на пиру и теперь лежит в постели, а дочь от нее не отходит, то: «Это такая честь для нас, но мы уже приглашены и отложить визит никак нельзя!» В самом крайнем случае говорили, что им срочно надо написать пару писем.
Всякий раз, когда старые ведьмы выговаривали все это визитерам или посланникам, Рита находилась рядом и кипела от злости. Дошло до того, что во время одного из визитов она не выдержала и так взмахнула рукой, что портьера у двери неожиданно взлетела в воздух, как от сильного порыва ветра.
- Что это? – гость, наследник князя Трубецкого, прибывший от имени родителей звать княгиню и княжну Дебрич в гости, даже подпрыгнул на стуле.
- Сквозняки, - не моргнув глазом, соврала тетя Маргарита, только что извинявшаяся за внезапную болезнь «княгини Дебрич». – Они тут постоянно. В доме давно никто не живет именно по этой причине. Мы собирались его продать, да все никак не получим настоящую цену.
Рита зафыркала. Этот звук разнесся очень хорошо.
- А это что? – гость завертел головой. – Мне показалось, как будто…
Бу-у-у-удто…
- О, господи! Вы слышали? Этот голос…
Го-о-о-олос…
- Эхо, - заявила тетя Маргарита.
- Но…
Оо-о-оу-о…
- Ужасное эхо. И сквозняки. А когда дует северный ветер, порой слышатся такие звуки, как будто волки воют.
Приблизившись к Трубецкому, Рита наклонилась к его уху и тихо, но отчетливо произнесла:
И не только воют. Но и кусают, - и клацнула зубами.
Мужчина так и подпрыгнул, меняясь в лице. Коротко распрощался и был таков.
- Иди сюда, - строго приказала тетя Маргарита, когда он вышел. – И не смей прятаться.
Рита тут же возникла рядом. Пожилая дама даже вздрогнула – ее племянница-призрак была растрепана, а ее платье, точная копия домашнего платья Анны, выглядело мятым.
- Что это с тобой? Выглядишь ужасно, да еще и позволяешь себе такие выходки!
Подумаешь, - дернула плечом девушка.
- Немедленно приведи себя в порядок и изволь отвечать на вопросы.
Рита небрежно взмахнула рукой – и ее волосы мигом оказались уложены в красивую прическу, а платье сменилось на воздушный бальный наряд.
- Что с тобой происходит? – повторила тетя.
Ничего.
- Рита, - строго сказала пожилая дама. – Не лги мне! Я чувствую ложь.
Я хочу свободы, - проворчала девушка.
- Свободы?
Да. Я хочу жить так, как хочу. Я мечтаю о балах, о танцах, о красивой жизни! Мне надоело быть только тенью! Я хочу быть, как Анна…
- Глупости! Ты такая, какая родилась.
И мне это не нравится.
- Выбрось из головы! И веди себя прилично, не позорь нас перед обществом!
Вы! – внезапно разозлилась Рита. – Всегда только вы! А обо мне ни слова! Меня не существует! Я – тень, я никто и ничто! Вы со мной совсем не считаетесь! А я вам не холопка и не бессловесная тварь! Я хочу…
- Свободы? Много хочешь – мало получишь!
Уверены? – прищурилась девушка. – Мне нужна свобода, тетя, и я ее добуду! Сами вы мне ее дадите или я заберу ее силой – не важно!
Она раскинула руки в стороны. Ее силуэт выцвел, побелел, а потом стал голубым. Волосы развились, взметнулись вокруг головы дрожащим венцом. Зрачки вспыхнули янтарным огнем, но пожилая дама осталась спокойна.
- Немедленно прекрати, - приказала она. – Нашла, кому демонстрировать свои силы.
Она решительно подняла ладонь, шевельнула пальцами, одними губами прошептав несколько слов – и призрак отшвырнуло к стене, как пушинку. Рита вскрикнула, осела на пол. Сияние ее тела погасло, она побледнела и почти пропала.
- Успокоилась? – пару минут спустя осведомилась княгиня Дебрич.
Девушка-призрак кивнула, не спеша выпрямившись.
- То-то… Не надейся со мной справиться! Думаешь, я не сумею приструнить призрака?
Если бы, - скривилась девушка. – То-то Мартина вы приструнили!
- Мартин Дебрич – особая статья. Он…
Он был ведьмаком. Вам бы с ним нипочем не справиться, если бы его не убили!
- В том-то и дело, что его не убили! Он жив.
Сообразив, что проговорилась, Маргарита Дебрич зажала себе рот рукой, но было поздно. Рита мгновенно оживилась, всплеснула руками:
Что? Мартин? Он…
- Это не то, что ты подумала, глупая девчонка! Все случилось почти двести лет тому назад! Задолго до моего рождения! Так что не надейся, что я тебе что-то выдам!
Она отвернулась, собираясь покинуть комнату.
Но тетенька, но милая, - сменила тон Рита, подлетев ближе и загораживая ей путь, - я чувствую, что вы что-то знаете про Мартина! Скажите, пожалуйста! Ну, что вам стоит!
- Отойди от меня, глупая девчонка, - ведьма сложила пальцы щепотью, сделала знак отворота, и призрак опять отмело в сторону.
Но вы же знаете! – не сдавалась та. – Пожалуйста, скажите! Это для меня так важно…
Она тоже сообразила, что проговорилась, но было поздно.
- Важно? – усмехнулась Маргарита Дебрич. – Ну, раз это для тебя действительно важно, выбирай – или он, или ты!
Что?
- Что слышала! Свобода! Ты или он. Я могу отпустить только одного из вас. Правда, другой почти наверняка при этом исчезнет навсегда, - она с улыбкой посмотрела в лицо племянницы, - но я же не требую немедленного ответа! У тебя есть время подумать… до нашего возвращения в Дебричев. Тогда вы с Мартином все обсудите и решите, кто обретет эту столь желанную для вас свободу… А пока советую тебе вести себя потише. Иначе я могу и передумать!
С этими словами пожилая дама, как ни в чем не бывало, прошла сквозь застывшую на месте, оцепеневшую Риту и удалилась к себе, не забыв запереть двери и окна комнаты охранными чарами.
Прорвавшись сквозь потолок к чердаку, Рита только там дала волю своим чувствам.
Не-е-ет! Нет! Не хочу! Не могу!
Подхваченные ее силой, в воздух взметнулись обломки досок, ветошь, птичьи перья, мелкий сор, выброшенные за ненадобностью вещи. Закружились вихрем, вращаясь вокруг яростно топавшей и махавшей руками Риты. Настоящий ураган взбушевал на чердаке. Вещи натыкались на стропила, скаты крыши, ударялись в кровлю, сталкиваясь друг с другом. Разбуженные летучие мыши вспорхнули и, подхваченные тем же ветром, понеслись вместе с тряпками и мусором. Затрещал потолок, распахнулись все чердачные окна.
Рядом возникла легкая тень. Кинулась к Рите:
Нет, погоди! Успокойся!
Пусти! – отчаянно сопротивлялась та.
Не надо! Перестань!
Сам перестань! Ты ничего не знаешь, - визжала девушка-призрак.
Это ты ничего не знаешь! Успокойся! Прекрати!
Пошел вон!
Нет. Я тебя не оставлю!
Рита вдруг сухо разрыдалась, припала к его плечу – и в тот же миг вихрь прекратился. Все доски, мусор, обломки мебели и ветошь рухнули, заставив пол вздрогнуть. Взметнулась осевшая пыль, осыпала два прильнувших друг к другу призрака, превратив их в подобие мраморных статуй. Под тонким слоем пыли проступили силуэты молодого человека и девушки.
Скрипнула дверца чердака. Снизу ударил сноп света.
- Что тут было? – послышался осторожный шепот Анны. – Э-э…Рита?
Две тени застыли в объятиях друг друга, не отвечая.
- Рита? – громче позвала Анна. Опять тишина.
Она окликнула сестру в третий раз, но, получив в ответ только тишину, вздохнула: «Не хочешь – не надо!» - и ушла, закрыв дверь.
Призраки все еще оставались неподвижными, слившись в единое целое. Потом оба пошевелились, и пыль осыпалась на пол.
Почему ты не ответила ей?
Не хочу, - девушка-призрак сбила с себя последние пылинки. – Она…
Она – твоя сестра. Она чувствует, когда тебе плохо.
«Чувствует!» - передразнила Рита. – Что она знает о моих чувствах? О наших чувствах?
Многое. Вы с нею – одно целое…
Вот именно. Одно! А я хочу быть отдельной, понимаешь? Хочу жить своей жизнью. Хочу путешествовать, хочу знакомиться с людьми, танцевать, петь, веселиться… Хочу замуж, наконец!
Призрак молодого человека стоял перед нею, опустив руки:
А я?
Ты? – Рита вскрикнула. – Ты? Ох, не спрашивай меня ни о чем! Ты не знаешь, каково мне!
Нет, прости, но это ты не знаешь, каково мне! У тебя ничего этого – обычной жизни! – не было, ты сама не знаешь, чего хочешь. А я знаю… знал… Я помню… Помню вкус хлеба, помню тепло огня, запахи земли, дождя, травы… Я был… понимаешь, был! И тоже хотел… многого… Когда появилась ты, я подумал… подумал, что теперь мне будет не так одиноко…
Рита закрыла лицо руками, опустилась на колени.
Вот именно, - глухо, в ладони, выговорила она. – У тебя хотя бы есть воспоминания… А у меня есть ты. И нет никого, кроме вас – тебя и… и этой противной Анны.
Вы – сестры. Вы могли бы найти общий язык.
В этом случае мы никогда не найдем общего языка, - покачала головой Рита. – Она ни за что не согласится… И ты тоже.
А при чем тут я?
При тетеньке, - помрачнела девушка. – Она обещала отпустить на свободу одного из нас. Понимаешь – одного! Только одного!
Понимаю, - медленно кивнул призрак молодого человека. – А что будет со вторым?
В том-то и дело, что второго не будет. Совсем. Никогда. Нигде.
Она произнесла это таким тоном, что все сразу стало ясно.
И ты… согласилась?
Нет!
И зря! Я уже видел эту жизнь, я жил, пусть и всего двадцать три года, а ты… ты должна жить. Должна узнать вкус хлеба, должна пройти по мокрой траве после дождя, должна ощутить тепло и холод, почувствовать усталость и прилив сил после отдыха, должна, наконец, почувствовать, что такое собственное тело… И замуж выйти, и сына родить…
Сына, который не будет похож на тебя? Жить, зная, что ты пожертвовал жизнью ради меня? Даже такой жизнью?
Да, и такая жизнь имеет свою цену. И если бы мне предложили выбор, я бы…
Он замолчал, понимая, что искушение слишком велико. Ведь один раз уже смерть стояла над ним. Он уже один раз ощутил ее дыхание, почувствовал ее прикосновение. И в те последние – как тогда казалось – секунды он жалел не о том, чего не успел узнать, а о том, что уже знал. О том, что было, а не о том, что будет. И опять хоть ненадолго ощутить все это, вернуться… о, ради такого можно многим пожертвовать!
Рита кивнула головой. Она поняла, какие мысли владели ее другом.
Что же нам делать?
Повисло молчание.
«Я знаю!»
Рита встрепенулась:
Ты слышал?
Что?
Кто-то сказал: «Я знаю!» Это…
«Это я!»
Оба призрака вскинули головы. Им понадобилось всего несколько секунд, чтобы вычислить, откуда донесся странный голос. Под потолком висела летучая мышь. Напуганные колдовским ураганом, ночевавшие на чердаке зверьки разлетелись в открытые окна, а на их место явилась эта. Слабое сияние ее шерстки свидетельствовало о том, что на чердак явился не простой зверек.
Я тебя знаю, - насторожилась, выпрямляясь, Рита.
«Я тебя тоже», - в тон отозвался зверек.
Ты – матка!
«Она самая!» - в воздухе зазвенел женский смех.
Убирайся отсюда!
«Зря гонишь. Может быть, я хочу помочь?» - мышь, как ни в чем не бывало, чистилась, словно голос не имел к ней отношения.
Чем ты можешь… А ты – можешь?
«Естественно! Я достаточно сильна, чтобы решить любую проблему! Да, у меня нет причин любить твою Анну, ведь она мне соперница. Рано или поздно, она станет маткой и бросит мне вызов. Поединка не избежать, и одна из нас погибнет в этой схватке. Это предопределено, спорить бесполезно. Я смирилась с этим. Анна может погибнуть. Если погибнет она, пропадешь и ты… если к тому моменту не освободишься!»
Лучше смерть, - проворчала Рита, покосившись на призрак молодого человека, как будто напоминая, какой ценой ей может достаться свобода.
«Не обязательно лучше! – мышь спорхнула с балки, подлетела ближе и зависла в воздухе. Теперь, при ближайшем рассмотрении, стало заметно, что ее мордочка имеет отдаленное сходство с человеческим лицом. Более того – с лицом самой матки. Из густой гривы волос торчали большие мышиные уши, глаза и нос были человеческими. Но вот пасть – звериной. Жуткое сочетание. – Ты лучше посмотри на него!»
Рита мигом обернулась к призраку своего друга. Тот выглядел удивленным.
«Он-он, - кивнула мышь. – Если не ошибаюсь, он ведь не привязан к этому дому? Но каким-то образом сумел перебраться сюда. Тоже, знаешь ли, своего рода свобода!»
Не совсем, - поправил призрак. – Там осталось… там то, без чего я не могу существовать. Сюда я только привязан. Если связь порвется…
«Ты останешься тут, развоплотишься или вернешься назад?» - в голосе матки появились интонации наставницы, которая пытается наводящими вопросами подсказать ответ нерадивому ученику.
Останусь тут… Но… уже не буду таким, как сейчас.
«Это нормально. За все в этой жизни надо платить. Но ведь ты останешься!»
Рита взволнованно всплеснула руками:
Но ведь это же…
«Правильно, девочка! Это – свобода! Пусть не такая, как ты хотела, но всего лишь первый шаг! – летучая мышь заметалась в воздухе, словно от избытка чувств. – Он привязан к дому в Дебричеве, ты – к своей сестре. Но он сумел освободиться от этой привязанности, теперь твой черед.»
Только я не знаю, как…
«А как вы освободили его?»
Рита оглянулась на призрак молодого человека:
Мы… кое-что оттуда забрали.
«Именно! Вот и тебе тоже нужно кое-что у Анны забрать. Что-то важное, что-то особенное, что потом привяжет тебя к этому…ну, предмету».
Рита торопливо закивала головой, раздумывая, что бы такое забрать у сестры. Взволнованная и окрыленная надеждой, она даже не подумала, что в этом плане, как, впрочем, в любом, есть свои слабые места.
А вот главная матка подумала. И, прервав через несколько минут контакт, осталась очень довольна собой.
На другой день к Анне заехала Марина Глинская. Она впорхнула в комнату подруги веселая, разрумянившаяся, свежая, чем-то напоминая майское утро.
- Ах, моя милая! Ты дома? – воскликнула она, всплеснув руками. – Ты только посмотри, какая чудная погода! И как раз суббота! Поедем кататься?
- Кататься?
- Именно! Надо же показать тебе Владимир-Северный! Ты живешь тут уже две недели, но ни разу не выезжала! Тот императорский бал не в счет, - отмахнулась молодая ведьма прежде, чем Анна открыла рот. – Ты такая красивая, что просто обязана появляться в свете. Покажи себя!
- Зачем?
- Как? Разве ты не хочешь выйти замуж?
- Не хочу. Ты не хуже меня знаешь, что ведьмы замуж не выходят!
- Выходят, еще как! Посмотри на свою тетушку! Посмотри на нашу матку! Она не просто так приняла имя графини Орловской! Некоторые наши сестры выходят замуж по два-три раза. Это так увлекательно!
- Не понимаю, - Анна отвернулась к окну. – Зачем выходить замуж просто так? От скуки?
- Иногда замуж выходят для того, чтобы поправить свое положение в обществе, - вклинилась в разговор Маргарита Дебрич. – Наши дела расстроены. Этот сезон нам может дорого стоить. И если ты ненадолго сходишь замуж за какого-нибудь богатого наследника, нам это будет только на руку!
- Но тетя! - вскрикнула Анна, пораженная ее словами. – Я не хочу…
- Тебя никто особо не заставляет, но ты должна быть готова к такому повороту событий!
Девушка скривилась. Ей не хотелось думать о замужестве. Она – ведьма и собирается прожить всю жизнь одна.
«Никакая ты не ведьма, - тут же всплыла неприятная мысль. – Твоя сестра Рита – вот кто настоящая ведьма. А ты… ты та самая другая сестра, которая должна выйти замуж и родить новую пару близнецов.»
«Но я не хочу! – самой себе возразила Анна. – Не хочу быть обычной женщиной! Я же кое-что умею! Мне тоже подвластны кое-какие силы! И принести все это в жертву мужу и детям? Обменять все это на… »
«На любовь!»
Девушка сердито помотала головой.
- Что ты сказала? Ты согласна?
Она встрепенулась. Оказывается, Марина Глинская все это время что-то говорила, но она пропустила все рассуждения подруги.
- Я…
- Ты должна поехать, Анна, - сказала тетя Маргарита. – Провести столько дней в четырех стенах? Раньше ты не могла и одного дня усидеть дома. Все бегала то к сестре Кларе, то к сестре Виктории, то просто бродила по окраинам города. Съезди, развейся.
- Может быть, мы даже кого-нибудь встретим, - радостно защебетала Марина Глинская. – Но даже если не встретим, отлично проведем время!
В этом Анна сомневалась, но никто не стал слушать ее возражений. Пришлось вставать с дивана, подниматься к себе и одеваться для прогулки.
«Рита? - мысленно окликнула она сестру, пока горничные помогали ей нарядиться в осеннее теплое платье и убрать волосы. – Ты здесь?»
Сестра была рядом – она чувствовала присутствие призрака – но ничего не отвечала.
«Извини меня, - подумала Анна. – Может быть, я не должна была себя так вести, но… ты, прости, тоже хороша!»
По комнате пронесся легкий сквозняк. Пахнуло сыростью подвала и сладким запахом гниения. Горничные испуганно переглянулись, зашептались между собой.
Нам надо поговорить, - наконец, пришел отклик. Анна обрадовалась.
«Конечно! Только не сию минуту. Мы с Мариной едем кататься…»
Знаю.
«Ты, конечно, можешь быть с нами!»
Спасибо за любезное приглашение! – Рита на миг проявилась у дальней стены, и тут же исчезла, оставив после себя волну противного подвального запаха.
«Не сердись! Просто я… Ну… понимаешь…»
Понимаю. Я все понимаю, в отличие от тебя! Мы все делаем вместе. Вместе живем, вместе сидим дома, вместе принимаем или не принимаем гостей, вместе куда-то едем… А что, если мне не хочется ехать куда-то вместе с тобой?
«Как это?» - испугалась Анна.
Это твое замужество, например. Ты не хочешь замуж, а я бы выскочила за первого встречного… ну, на твоем месте и если бы не Мартин… Ты едешь кататься, а я бы посидела дома. Ты запираешься в четырех стенах, а мне хочется общаться, встречаться с людьми, веселиться… Если бы мы были обычными сестрами-близнецами, это можно было бы устроить. Мы бы, например, устраивали розыгрыши, менялись женихами, обманывали тетушку и остальных… Но я вынуждена все делать вместе с тобой! Я хочу жить своей жизнью!
«А кататься? Ты бы хотела поехать…»
Нет.
«Почему?» - удивилась Анна. Это было тем более странно, что только что ее сестра-призрак утверждала обратное.
Из-за него… Мартина… Ты же знаешь, он не может покинуть дом. Только представь - мы там веселимся, а он тут один-одинешенек… Но я вынуждена ехать с тобой и бросить его тут!
«Теперь поняла. Но Мартин – призрак! Он не может…»
Один раз он смог.
Анна кивнула головой. Она вспомнила, как ей удалось забрать дух Мартина Дебрича в столицу. Для призрака, обреченного на всю жизнь быть привязанным к одному месту, подобная смена обстановки была подарком судьбы. Но вот Рите этого было мало.
Если бы ты могла меня отпустить…
«Отпустить? Как можно отпустить свою тень?»
Ну, вроде бы как существует один способ… Но это трудно. Боюсь, ты не справишься!
«Я буду очень стараться!» - сейчас, когда Рита нарушила слово и опять начала с нею разговаривать, Анна была готова на все. Лишиться общества сестры, пусть и такого странного, оказалось тяжело. Подействовало и упоминание о Мартине, который тоже был тенью – но тенью неодушевленного предмета, целого особняка, и не мог рассчитывать на его снисхождение.
Потом. Не сейчас!
«Почему?»
Рита промолчала, и Анна, прислушавшись к тишине, запоздало сообразила, что все это время сидела неподвижно, устремив пустой взор в стену, перепугав этим своих горничных. Они уже поспешили позвать «княгинь Дебрич», настоящую и мнимую. Появление обоих старших ведьм заставило девушку в два счета закончить свой туалет и выйти к ожидавшей ее Марине Глинской. Рядом с нею в молчании шла Рита.
ГЛАВА 8.
Был чудесный солнечный осенний день. Дня три-четыре перед этим шли дожди, небо пряталось за облаками, но вот тучи разошлись, проглянуло солнце, и на центральных улицах города появились кареты. Все, кто хотел других посмотреть и себя показать, отправились на осеннюю прогулку.
Для Анны такое времяпрепровождение было внове. Сначала мрачная, задумчивая, она постепенно развлеклась и высунулась из окна кареты, рассматривая улицы, дома, витрины магазинов, вывески на модных салонах и лавках, прохожих.
- С ума сойти, - восклицала она. – Я видела, как ты, Анна, создала фантома, но вот не думала, что ты наделила его настолько свободной волей!
Сестры отвлеклись от созерцания улиц и разом вздохнули. Эта свобода воли для обеих много значила, особенно в свете последнего разговора.
- Да, думаю, так будет интереснее, - промолвила Анна и опять отвернулась к окну.
- А она умеет разговаривать?
Дура, - не выдержала Рита. – Конечно, да! И я не фантом, да будет тебе известно! Я – ее тень.
- Двойник?
Обе девушки кивнули.
- Как интересно! – всплеснула руками Марина. – А как к этому относятся…
- Никак, - оборвала Анна. – Это – наша тайна. И мы не любим об этом говорить.
Мы вообще зачем из дому выехали? – воскликнула Рита. – Кататься или нас обсуждать?
Марина торопливо закивала головой и с готовностью сменила тему, начав перечислять все городские сплетни.
- Вон, видите, карета синего цвета с желтыми колесами? – заговорила она. – Это семейство князя Трубецкого.
Рита захихикала, вспомнив свою встречу с наследником.
- Недавно в их семье случился скандал, - продолжала Марина. – Младшая княжна, Аделаида Трубецкая, была обвинена в том, что использовала приворотные зелья.
- Княжна – ведьма? – удивилась Анна.
- Нет, что ты! Она просто купила их у одной из наших сестер. Старый князь еле-еле замял дело, но в наших кругах, разумеется, эта история стала известна. Оказывается, княжна использовала его не первый раз! Зелье ей продала сестра Авдотья с Поварской. Мы-то знаем, - подмигнула она. - Кстати, у нее отличные зелья! Действуют мгновенно. Я сама ими пока не пользовалась, но наши сестры, кто постарше, часто навещают сестру Авдотью. Если хочешь, дам адрес. Она – лучшая травница в столице!
- Лучшая травница в столице, но не во всем мире, - ревниво откликнулась Анна. – Лучшая в мире травница – сестра Клара из Боярского Леса. Она меня многому научила.
Марина скривилась, показывая, сколь невысоко она ценит провинциалов, но ничего не сказала.
Четыре года тому назад Анна была в столице, когда жила на квартире у Юлиана Дича. Но тогда девочка почти не выходила из дома, и лишь раз или два Юлиан вывозил ее на прогулки. У девушки не было времени познакомиться со столицей, и сейчас она наверстывала упущенное. Ей было интересно все – дома, люди, названия улиц. Марина устала отвечать на вопросы, сыпавшиеся на нее с двух сторон – Рита, глядевшая на противоположную сторону улицы, тоже то и дело спрашивала: «А это какая улица?» «А что в том магазине?»
На центральных улицах – Царицинской, Архангельском проспекте, Николо-Кремлевской и возле Торговой площади экипажей было уже столько, что кареты ехали в три ряда. Откинув занавески, дамы выискивали знакомых, кивали им, окликали друг друга только для того, чтобы их заметили.
Рядом с некоторыми каретами ехали верховые – чаще всего братья, друзья, воздыхатели. Время от времени то один, то другой всадник приставал к другой карете – по собственной инициативе или выполняя просьбу своей спутницы, которая непременно желала удовлетворить свое любопытство.
Марина оттеснила Анну и, поминутно дергая туда-сюда занавеску, шептала:
- У Перовских новая карета… Ираида Ивашкевич выглядит просто ужасно… О, княгиня Каротич выехала… А там кто? Ну-ка, ну-ка…
Она высунулась из окошка, нарушая приличия, и радостно взвизгнула, всплеснув руками:
- С ума сойти, Анна! Это же сам Ксений Ксаверич! Что он здесь делает?
Девушка пожала плечами. В отличие от подруги, она не испытывала особенного восторга при встрече с одним из сильнейших колдунов страны. Да, у него была власть, но именно он когда-то напророчил, что Анна Сильвяните станет новой маткой. Он нарушил ее спокойствие и обеспечил девочке врага на всю жизнь.
Марина тем временем радостно замахала руками и закричала, окликая «генерала Закревского».
Тот ехал в открытой коляске, развалившись на сидении за спиной у кучера. Рядом с ним устроился знакомый молодой ведьме мужчина. Когда Ксений Ксаверич вежливо раскланялся с обеими подругами, тот встрепенулся и выпрямился, пожирая Анну глазами.
- Смотри-смотри, - Марина первая заметила его страстный взгляд. – Держу пари, что он тобой заинтересовался… Интересно, кто бы это мог быть? Мне кажется, я его где-то видела.
Анна сердито поджала губы. Она прекрасно помнила графа Яроша и его неудачный визит. Что-то странное, необъяснимое заставило девушку держаться от иностранного гостя подальше.
- А он симпатичный, - щебетала Марина, рассматривая Яроша Витори. – И явно сильный чародей. Я прямо ощущаю волну его энергии… А ты? Ты чувствуешь?
- Нет, - отрезала Анна. Как ей хотелось, чтобы это было так!
- Он тебе кивает, - Марина толкнула подругу локтем. – Не отворачивайся, улыбнись!
Анна скривила губы, раздвигая их в оскале, который никто бы не принял за дружескую улыбку, но для графа Яроша, видимо, и такого знака внимания было достаточно. Он быстро шепнул что-то Ксению Ксаверичу, подозвал форейтора, за коляской ведущего на поводу его коня, и через несколько минут уже лихо гарцевал подле кареты девушек.
- Счастлив знакомиться и здороваться, - промолвил он. – Прекрасная погода.
- О, да, так мило, - Марина распахнула веер и кокетливо затрепетала ресницами. Ярош Витори ответил на ее ужимки вежливой улыбкой и обратился к Анне, которая смотрела на проплывающие мимо дома:
- Княжна прекрасно выглядит.
- Спасибо! – коротко ответила она.
- Вы прекрасная, - продолжал он.
- Да, - Анна по-прежнему глядела в одну точку, считая проплывающие мимо окна.
- Вы имели силу поразить меня в сердце, - не сдавался граф. – Я не хочу спать и есть, как видеть вас день и ночь.
- Хм…
- Княжна нездорова? – этот вопрос был адресован Марине Глинской.
- Нет-нет, все в порядке, граф, - заторопилась та. – Еще минуту назад она была так весела… Анна, ну что с тобой? Улыбнись!
- Меня укачало, - соврала та. – Так трясет…
Они на самом деле ехали по брусчатой мостовой, и карета слегка покачивалась и подпрыгивала на камнях. Из-за стука колес говорить приходилось громко, и Анне пришлось повторить свои слова, чтобы все расслышали:
- Меня укачало! Я хочу домой!
- Мой друг Ксений Ксаверич готов доставить вас, - поспешил предложить свои услуги граф.
- Нет. Пусть меня отвезет Марина.
- Анна, ты с ума сошла! Погода чудесная… Ты просто много времени провела взаперти, вот и разволновалась с непривычки. Но мы можем свернуть к Веселому Парку. Это недалеко.
Она дернула за шнурок, привлекая внимание кучера и приказывая ему свернуть с главной улицы на боковую.
- Готов проводить! – пылко воскликнул граф Ярош, не отставая от кареты.
- Нет! – воскликнула Анна.
- Но почему?
- Я не хочу.
Она была готова выскочить из кареты и бежать, куда глаза глядят. Этот иностранный граф плохо на нее действовал. В его присутствии ей приходилось бороться с безотчетным чувством страха и дурнотой. Казалось, он пытается силой сломить ее волю, воздействовать на нее. Чтобы к ней не приставали, девушка отодвинулась вглубь кареты.
- Ты чего? – изумилась Марина. – Только посмотри, какой мужчина! Ну, хоть улыбнись!
- Он мне не нравится!
- Какая глупость! Присмотрись поближе. Ну, чем он не хорош? И молод, и симпатичен, и богат, и нашего поля ягода… - уговаривала подруга.
- Вот и забирала бы себе, раз он так тебе нравится! – предложила Анна.
- Да я бы с радостью, но он на меня не смотрит! А с тебя глаз не сводит!
Это было правдой – слегка наклонившись вперед, граф Ярош пристально заглядывал внутрь кареты в надежде увидеть Анну.
- Скажи ему, что так он дырку во мне протрет!
- Сама скажи!
- Анна, - отчаявшись обратить на себя внимание девушки, воззвал Ярош Витори, - скажите, чем я могу завоевать ваши чувства? Вы хотите меня убить?
- Ох, об этом я даже не мечтала, - проворчала та.
- Анна, вы для меня свет в окне, - ободренный ее ответом, продолжил граф. – Когда я увидел вас там, я сказал, что должен вас добиться.
- Оставьте меня!
- Я вас люблю.
- Ой, - случайная свидетельница, Марина, вскрикнула. – С ума сойти! Это правда?
- Не вздумай всем рассказывать, - прошипела Анна и обратилась к молодому человеку: - Убирайтесь, пока целы! Я – ведьма! И если вы еще раз попробуете ко мне пристать, я применю свои силы!
Рита, скромно устроившаяся в уголке, покачала головой. Но Анна не обратила на сестру внимания. Настроение у нее испортилось. Даже солнце померкло – вроде светит, а нет ни яркости, ни красоты. Не слушая возражений своих попутчиков, она дотянулась до шнурка и дернула, приказывая кучеру везти ее назад. И, едва досидев, первая, чуть ли не на ходу, выскочила из кареты, пока граф не подал ей руку. Тот устремился следом, но двери захлопнулись прямо перед его носом, и дворецкий, выйдя через минуту, объявил, что барышня никого не принимает.
Вернувшись с прогулки, Ярош Витори не находил себе места. Как ни мимолетна была встреча с девушкой, она оставила в душе графа глубокий след. Так бывает – увидишь человека, и сразу понимаешь, что он послан судьбой. И у нее такое имя… Твердое, крепкое, властное. Анна Дебрич. В нем чувствуется сила. Ксений Ксаверич говорил, что она – будущая матка, кандидат в верховные ведьмы. Возможно, это и так, но после этих слов граф Ярош еще сильнее захотел заполучить Анну. Самая сильная ведьма страны!
«Она должна стать моей!» - сказал себе граф.
Но как этого добиться? Анна избегала его. Он попытался заручиться помощью своего хозяина, но Ксений Ксаверич отказался помогать – мол, если бы выбор Яроша Витори пал на любую другую девушку, он бы с радостью сосватал ее, но эту…
Препятствие только усилило желание графа Яроша. Вечером он долго не мог заснуть, ходил туда-сюда по комнате. Потом распахнул окно, выглянул в ночь, дыша прохладным воздухом. Столица засыпала, лишь мерцали огни на улицах, да еще горели кое-где окна особняков.
В темном небе мелькнула какая-то тень. Летучая мышь? Но в октябре для нее слишком холодно. Это в его замке в Карпатах мыши не спят порой до декабря, а в холодной России им давно уже пора на покой.
Да это не мышь!
Ярош Витори махнул рукой, и крылатый зверек устремился к нему. Легко приземлился на ладонь, цепляясь коготками и задирая мордочку. Верхняя половина ее была вполне человеческая, разве что огромные уши торчали из копны волос. Усеянная мелкими зубками пасть распахнулась в приветственной улыбке.
- Ты кто? – спросил граф.
«Та, кто может тебе помочь!» - услышал он мысленный ответ.
- Разве ты знаешь, что мне нужно?
«Знаю. Ты хочешь Анну Дебрич».
- Как ты догадалась?
«Это уж мое дело, - мышь покрутила мордочкой. – И не спрашивай меня о том, зачем мне это надо. У меня мало времени для долгих разговоров».
Ярош Витори кивнул.
«Слушай, - продолжала мышь. – Просто так Анну тебе не заполучить. Ты, надеюсь, понимаешь, что она – не какая-нибудь богатая родовитая дурочка, которая спит и видит выйти замуж за иностранца? Анна – ведьма, и далеко не самая слабая. Практически она – надежда всех ее сестер…»
- Это я понять. Мне такая нужна. Я давно путешествовал по миру. Видел много девушек. Видел некоторых ведьм. Анна лучше всех. Она… необыкновенная.
«Я это знаю, - захихикала мышь. – И завоевать ее надо тоже необыкновенным способом».
- Я готов!
«Отпусти меня!»
Ярош Витори стряхнул мышь с руки. Зверек упал на пол. Раздался грохот, яркая вспышка на миг ослепила графа. Он зажмурился, отступая на шаг и…
Пол внезапно ушел у него из-под ног. Он упал, не удержавшись, испуганно вскрикнул, но вместо крика родился странный придушенный писк.
Собственное тело отказалось ему повиноваться. Он сделал неудачную попытку выпрямиться, но только забарахтался на полу, путаясь в конечностях и со страхом ощущая свою полную беспомощность.
«Спокойно, - послышался голос его странной гостьи. – Все хорошо! Открой глаза!»
Граф повиновался и поразился перемене, произошедшей с комнатой. Она настолько сильно увеличилась в размерах, что казалась долиной, со всех сторон окруженной скалами-стенами. Сами предметы изменили цвет и очертания. Одновременно он стал намного хуже видеть – вместо стоявшей у дальней стены кровати теперь мог разглядеть только расплывчатое серое пятно.
Мышь с человеческой головой была рядом. Она стала с него ростом. Устремившись к ней, граф попытался выпрямиться, но выяснил, что не может этого сделать. Стоять получалось только на четвереньках…
…то есть, опираясь на крылья! Его руки превратились в лапы с растянутой между длинными тонкими пальцами кожистой перепонкой. Попытавшись осмотреть свое тело, молодой человек сообразил, что стал мышью.
«Все в порядке, - его ночная гостья скалила в улыбке мелкие зубки. – Следуй за мной!»
«Как?» - хотелось сказать Ярошу, но тело решило все само. Без участия его разума руки-лапы-крылья пришли в движение. Сперва ползком, цепляясь за пол и портьеры, они добрались до окна, потом оттолкнулись от подоконника и ринулись в ночь.
Сначала графу было страшно - ведь он никогда не менял облика! – но, видимо, мышь, или ведьма, принявшая облик мыши, каким-то образом управляла его телом. Ему самому оставалось лишь успокоиться. Ощущение было странное. Он чувствовал, как движутся крылья, но наблюдал за этим отстраненно, как будто сидел на голове крылатого зверька.
Через несколько минут они были возле старого небольшого дома в три этажа с высоким чердаком, который вполне мог сойти за еще один этаж. Дом был погружен во мрак, лишь внизу, в людской, еще горели огни. Некоторые окна оказались распахнуты настежь, несмотря на ночной холод.
Обе мыши спланировали к одному из них. Там на подоконнике обнаружилась тень девушки в ночной сорочке.
«Спит?» - осведомилась первая мышь.
Спит, - кивнула тень.
«Отлично! Превращайтесь, граф!»
«Как?» - хотел спросить он, но тело опять все решило само. Голова вдруг перевесила, и зверек кувыркнулся с подоконника на пол, ударившись макушкой.
На несколько секунд мир померк перед глазами. Граф Ярош даже подумал, что умрет от сотрясения мозга, но вспышка короткой боли скоро погасла. Переведя дух, обнаружил себя сидящим на полу у окна – и совершенно голым. Интересно, куда делась вся одежда? Может быть, осталась дома?
Выпрямившись – плечи и руки ужасно болели, спина тоже – он огляделся. Комната оказалась спальней – в нескольких шагах от него стояла высокая старинная кровать под пологом. На ней, свернувшись на боку калачиком, спала девушка. Русые волосы ее выбились из-под ночного чепчика и разметались по подушке.
Тень девушки щелкнула пальцами, и у изголовья зажглась свеча. При ее сиянии Ярош Витори узнал Анну Дебрич.
«Вот она!» - гордо произнесла мышь.
Граф приблизился, отчаянно желая, чтобы обе свидетельницы – тень и мышь – исчезли куда подальше. Мог ли он мечтать, что предмет его желаний окажется так доступен? Сейчас, спящая, Анна была еще прекрасней. Он осторожно протянул руку, желая и опасаясь дотронуться до ее щеки.
«Она не проснется?» - за его спиной поинтересовалась мышь.
Нет. Спит крепко, - отозвалась тень. – Но вы мне обещаете свободу?
«Конечно! Чтобы обрести ее, вам надо расстаться. Если Анна уедет, ты останешься тут и начнешь новую жизнь!.. Эй, вы там! Побыстрее! Время дорого!»
Ярош Витори уже собирался огрызнуться – мол, не лезьте не в свое дело. Решившись, он провел рукой по волосам Анны, коснулся щеки девушки, ее шеи, выставленного из-под одеяла плеча, жалея, что не может спуститься ниже.
Она вдруг пошевелилась во сне, повернулась. Одеяло сползло чуть ниже, и Яроша всего затрясло. Не думая, что делает, он накрыл ладонью грудь девушки.
«Прекрати! – окликнула мышь. – Проснется!»
- Мне сказать, что она крепко спит, - удивился он.
Не настолько! – уточнила тень. – И потом, нельзя ли повежливее?
Граф вздохнул. Он хотел эту девушку. Тонкая сорочка и сбившееся одеяло мало скрывало ее прелести. Грудь, плечи, руки, маленькая ножка… Все это было так соблазнительно. Она должна принадлежать ему!
Торопясь, Ярош Витори стянул с пальца фамильный перстень. Он соскользнул с пальца легко, как по маслу. И также легко оделся на руку спящей девушки.
- Готово!
И это все? – тень выглядела разочарованной.
«Наверняка. Это ведь не простой перстень?» - догадалась мышь.
- Да. Он много хранится в нашей семье. Этот перстень сам может выбрать, кто моя невеста. Я мерить его так часто…
Мышь захихикала:
«Отлично! Тогда можем возвращаться?»
Ярош Витори бросил последний взгляд на спящую девушку. Знает ли она, что сейчас решилась ее судьба?
Мышь торопила, кружась по комнате. Устояв перед искушением поцеловать свою невесту, граф подошел к окну и выпрыгнул наружу, уже в полете чувствуя, как меняется его тело.
Эй, а как же я? – донесся сзади крик тени. Но две мыши уже растаяли во мраке.
Вызов к начальству застал Юлиана Дича врасплох. Он только что вернулся из дома, куда ездил обедать, и наткнулся на курьера с пакетом, в котором находилось извещение о том, что через час генерал-аншеф Милашевич требует Юлиана Дича к себе.
Первой мыслью ведьмака было воспоминание о данном ему поручении. Миновало почти две недели с того дня, как был арестован князь Мещерский, третьи сутки в подвалах содержался его сообщник колдун Филоний, а следствие пока не продвинулось дальше ни на шаг. Правда, на утреннем допросе вице-канцлер назвал еще несколько имен тех людей, кто служил во дворце и кто имел возможность посещать покои императорской четы. Некоторые из них были упомянуты в поданной накануне докладной записке. Но никого из названных пока не проверяли.
Юлиан явился к генералу с особенным чувством. В папке, которую он нес под мышкой, находился полный список тех лиц, которых он подозревал в неблагонадежности. Кто-то из них был исполнителем воли колдунов, кто-то – поддерживал заговорщиков, которые собирались вместо императора Александра посадить на трон его племянника, а кто-то попал в одну строку с ними случайно. Всего одиннадцать человек. Мало, но на первый раз достаточно. Эти одиннадцать, после того, как их расспросят, назовут еще каждый по пять-шесть имен. Каждого надо будет проверить, каждого допросить… работа предстояла серьезная.
К его удивлению, генерал вызвал ведьмака только для того, чтобы вместе с ним отправиться во дворец. Предупрежденные о приезде важных персон, лакеи сразу проводили их в покои императора, оставили одних.
Воспользовавшись моментом, Юлиан осмотрелся. Ему не приходилось бывать во внутренних покоях дворца – слишком молод он был, слишком неровным и стремительным был его взлет. Шесть лет назад он был одним из рядовых сотрудников Третьего отделения, когда ведьмаков можно было пересчитать по пальцам, и все они служили либо в инквизиции, либо были сами по себе. Если бы генерал Милашевич не стал новым начальником Тайной канцелярии, если бы ему не пришло в голову реорганизовать Особый отдел Третьего отделения, если бы он не вытащил и не дал ход многим делам о невероятном и необъяснимом, которые при его предшественнике просто прятали в долгий ящик. Если бы Юлиан Дич не отличился в Дебричеве при расследовании дела о Мертвом Доме… если бы… если бы… А ведь прошло всего-навсего шесть лет.
Шесть лет назад Юлиан был никем и ничем. А теперь он оказался во дворце.
Приближающиеся по коридору быстрые шаги он услышал издалека и развернулся к двери, начиная поклон в тот же миг, как обе створки двери распахнулись перед императором.
С императорского бала, которым открывался очередной сезон, прошли каких-то две недели, но Александр показался Юлиану сильно изменившимся. Он не постарел, но это был другой человек.
- Добрый день, господа, - кивнул император. Посмотрел на генерал-аншефа, и Милашевич послушно отступил назад, оставив своего подчиненного одного.
- Добрый день, ваше величество, - сказал ведьмак. – Вы изволили меня видеть…
- Да, - император прошел к столу, жестом приказал посетителю следовать за ним. – И намерен задать вам за закрытыми дверями пару вопросов.
- Я готов.
Они немного помолчали, дожидаясь, пока откланяется генерал Милашевич. Юлиан проводил его взглядом – по табели о рангах, он не имел права что-то лично докладывать императору.
- Итак, - начал Александр после того, как они остались наедине, - некоторое время назад мы поручали вам расследование весьма деликатного дела…
- Да, ваше величество, - Юлиан поудобнее перехватил папку с бумагами. – Если вам угодно взять это дело на особый контроль, я готов предоставить в ваше распоряжение все имеющиеся на данный момент материалы. Готов также выслушать любые ваши пожелания, предложения и приказы касательно ведения этого дела.
- Хорошо, - кивнул император. – Оставьте документы, я их потом просмотрю и, возможно, составлю список вопросов, которые мы хотели бы задать князю Мещерскому и его сообщникам.
- Осмелюсь только отметить, ваше величество, что круг подозреваемых пока не очерчен полностью. Мы ведем поиски. С каждым днем количество людей, замешанных в деле, увеличивается. В отдельной записке, - он стал перебирать бумаги, - мною изложены примерные мотивы поступков заговорщиков, их планы – те, которые они выдали! – и перечислены кое-какие иные предпринятые ими меры…
- Иные меры?
- Да. Кроме того, что основной целью заговорщиков, как выяснилось, является свержение вас, они также собирались так или иначе нейтрализовать и остальных ваших братьев, цесаревичей Николая и Михаила. Имелись планы и относительно ваших августейших сестер.
- То есть, целью заговора является ликвидация царской фамилии?
- Ну, это, если можно выразиться, программа максимум, - возразил Юлиан. – Основной целью заговорщиков было после вас усадить на трон вашего племянника, цесаревича Петра Константиновича и короновать его как Петра Четвертого.
Александр нахмурился.
- Вот как, - помолчав, промолвил он. – А ведь я принял племянника при дворе… И вот как он мне отплатил?
- Степень вины его высочества еще предстоит доказать. С этой целью я и посылал вам недавно особую докладную записку…
- Да, я ее прочел и намеревался поговорить с вами о том, что вы в ней излагаете.
Юлиан изобразил вежливое внимание.
- В этом записке вы предлагаете мне под любыми предлогами удалить от двора порядка полутора десятков человек и еще около дюжины, так сказать, перевести на другое место работы… вашим языком выражаясь… Я понимаю причины, по которым вы даете мне такие советы. А после того, как ознакомлюсь с предложенными документами, возможно, так и сделаю. Но сейчас я пригласил вас сюда по иному делу. Так или иначе, в ближайшее время нам придется пересмотреть штат придворных и слуг. Кое-кто из фрейлин ее величества покинет свое место, и будут нужны новые люди. У нас есть на примете несколько подходящих кандидатур, и нам бы хотелось, чтобы именно вы проверили этих людей на благонадежность именно в свете последних событий. Сами понимаете, удаляя одних заговорщиков, я не могу позволить себе приблизить к трону других.
- Ваше величество совершенно правы, - вежливо поклонился Юлиан. – Любой новый человек должен пройти проверку…
- Особенно в вашем ведомстве, князь. Вот, - император встал, подошел к мраморному камину и слегка повернул одну из скульптурных фигурок, украшавших его. Послышался тихий скрип. Часть стены открылась, обнаруживая тайник. Достав оттуда несколько бумаг, император протянул их Юлиану.
Приняв бумаги, тот бегло просмотрел список имен и титулов. Вернее, только начал просматривать – вторым или третьим стояло хорошо знакомое имя.
Анна Романовна Дебрич.
В ушах словно грянул императорский оркестр, исполняя вальс. Перед мысленным взором закружились пары, вспыхнули огни, замелькали фигуры, платья, мундиры, колонны… И тонкие пальцы, лежавшие в его руке. Ошеломленный нахлынувшими воспоминаниями, ведьмак замер, тщетно пытаясь сосредоточиться на деле. Анна. Анна Сильвяните, княжна Дебрич, наследница имени и титула. Ведьма, которую он готов был любить, несмотря ни на что. Да что там «готов»! Ведьма, которую он все-таки любил.
Император что-то говорил. Юлиан заставил себя сосредоточиться на его словах.
- Согласитесь, мы не можем приблизить к себе неизвестную девушку… Анна Дебрич очаровательна, мила, прекрасно танцует, не замужем, знатного рода и наследница имени и титула… Ее мать, вдовствующая княгиня Маргарита Дебрич, подала прощение о том, чтобы в отсутствие прямых наследников мужского пола, именно ее дочь была названа княгиней Дебрич и сохранила это имя с правом передать имя и титул своему супругу для того, чтобы не пропал род. Я склонен удовлетворить эту просьбу, ибо не вижу в ней ничего странного. И готов даже предоставить Анне Дебрич место в свите своей супруги. Однако… вы понимаете?
- О, да, ваше величество, - прошептал Юлиан, снова кланяясь, чтобы Александр не заметил выражения его лица.
- Если не ошибаюсь, ваши предки тоже из Дебричева? Вы что-нибудь знаете об этой девушке?
Знает ли он что-нибудь об Анне? Все! Она – не Дебрич, по отцу она – Сильвяните, Дебрич – это по мужу фамилия ее тети, а ее мать до замужества звали Еленой Прилуцкой, и никто, даже ее собственная мать, бабушка Анны, не могла бы назвать имени ее настоящего отца. И к роду князей Дебричей эта девушка не имеет никакого отношения. Уж если на то пошло, то это он, Юлиан, должен быть прямым наследником имени и титула. Любой экзорцист, опросив кого угодно из его предков – хотя бы последнего князя, Романа Дебрича, с легкой руки его вдовы записанного почему-то отцом Анны, - и те подтвердят правоту притязаний именно Юлиана Дича, как потомка боковой ветви династии.
Но дело даже не в том, что тетка Анны украла у него княжеский титул. Дело в том, что Анна – ведьма. И если верны его догадки, то ковен может воспользоваться приглашением и попытаться через эту девушку добраться до императора и его супруги. Ведьмы и колдуны отнюдь не сложили оружия. И Анна Дебрич может стать новой попыткой.
А он? Что делать ему? Что он выиграет, если скажет, что новая фрейлина императрицы – ведьма? Если выдать девушку, ей может грозить наказание – монастырь или тюрьма, просто так, от греха подальше. Тогда титул князя Дебрича достанется ему вместе со всеми поместьями. Они, насколько известно, невелики, несколько раз заложены и по ним полно долгов, но главное не богатство, а сама мысль о том, что именно ему, еще недавно нищему ведьмаку, будет принадлежать родовое гнездо предков, согревала душу. Им будет доволен император, его наградят, он сумеет выбить средства