Огонь его ладоней. Ната Чернышева

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13

АННОТАЦИЯ

Элина Разина – космоархеолог, место её работы – древние руины на далёкой планете. От всего далёкой – от метрополии, от цивилизации и нормальной жизни. В личной жизни – тоска, отношения не складываются ни с кем и никак, что с этим делать, Элина не знает и уже не хочет знать. Рутина монотонной, хотя и очень важной для науки, работы поглотила её. Но однажды она всё-таки выбирается на курорт в компании с лучшей подругой, и Большие Приключения находят её!

ГЛАВА 1

Череп был красивый, вытянутый, благородного зеленоватого оттенка, с затылочным гребнём правильной, шестизубцовой формы. Кисточки «пипы» ловко обмахнули с него последние крошки пыли, и мы с профессором Сатувом увидели аккуратное крохотное отверстие в виске.

    – Несомненно, наш друг умер от того, что провертело в нем эту изящнейшую дырочку, – задумчиво выговорил профессор. – Но вот что именно это было, доктор Элинипи?

   Я привычно пожала плечами. Вопросы профессора практически всегда риторические, к тому же, дырчатых черепов мы здесь обнаружили достаточно, считай, каждый первый. При этом, судя по развалинам, никаких военных действий здесь не велось, поселение долго стояло заброшенным. После массовой гибели жителей, дома ветшали и осыпались сами по себе, без посторонней помощи.

   А, да. Меня зовут Элина Разина, я – экзоархеолог и эксперт-лингвист в нивикийском языке, том самом, на котором разговаривали когда-то эти милые ребята с зелёными котелками. Мой непосредственный руководитель, профессор Сатув, – о его полное имя можно язык сломать, потому что он гентбарец-кисмирув по расе, – презрев свой почтенный возраст и солидный научный статус, лично мотается вместе со мной по раскопам. Что-то его тут цепляет, а что – сам пока понять не может. И не успокоится, пока не поймёт.

    – Кстати, доктор Элинипи, давно хочу спросить. Почему «пипидастр» – слово мужского рода, а производное от него «пипа» – женского?

   Пожимаю плечами. Как ещё назвать роботизированную платформу с богатым набором манипуляторов? Без него в раскопе делать нечего, особенно в разреженной атмосфере.

    – Это всё из-за окончаний, профессор, – говорю. – В слове «пипидастр» окончание мужского рода, а в производном от него слове «пипа» – женского.

    – Но сам предмет ведь не меняет своих свойств! Если он – изначально мужчина, тогда и говорить следует «пип» вместо «пипа», не так ли?

    – А «пип» не звучит, – авторитетно поясняю я. – Ну, что, пойдёмте на следующий цикл?

    – Люди, – вздыхает профессор. –« Пипидастр» – мужчина, «пипа» – женщина, потому что мужчина, видите ли, не звучит, а предмет один и тот же. Где логика? Нет её! Ни в языке, ни в самой сути вашей. Люди! – качает он головой в непритворной скорби. – Да, давайте следующий цикл, доктор Элинипи… Начинайте.

   Пока я настраивала «пипу» на следующий цикл, – руки по давней привычке сами делали, – задумалась о грядущих на мою голову бедах. Они уже сидели на орбитальной и готовились к стандартному завтрашнему утру спуститься в наш гравитационный колодец. Имя им было – Тасиой Кудрявцева, моя лучшая – единственная! – подруга. Нет, я была рада, очень рада её прилёту. Но…

   Эта маленькая гиперактивная зараза спустит нашу размеренную тихую жизнь в чёрную дыру, как нечего делать. Все теплокровные мужики в неё влюбятся, все теплокровные бабы её возненавидят, все прочие будут шугаться по углам при первых же признаках её появления, а виновата во всём останусь я.

   Мы с ней сошлись не пойми каким боком. Изначально – на волне взаимного раздражения, жили на одной площадке в университетском общежитии. Додумался кто-то нас, таких разных, в один блок подселить. Мне не нравился её образ жизни, она критиковала мой. Каким-то чудом мы не убили друг друга в первые же дни совместного бытия, а потом как-то втянулись в дружбу, которая длилась уже не один год. Правда, сейчас наши отношения ощутимо потрескивали по швам.

   Поймите меня правильно, Таська всерьёз вознамерилась устроить мою личную жизнь, а зная Таську, я отчётливо понимала, что сунуть голову в песок и переждать бурю у меня не выйдет. Отчасти поэтому, когда меня позвали в дальнюю длительную экспедицию, я согласилась не раздумывая.

   Но я даже представить себе не могла, что Таська может подхватиться и прилететь ко мне лично! Сюда, на край обитаемой Галактики, бросив все свои дела. Легко.

   Да, а с другой стороны, кто, предварительно загрузившись этанолом, ныл Кудрявцевой в тридэписьмах, что все мужики сволочи, а жизнь после двадцати семи заканчивается бесповоротно, потому что бесповоротно заканчивается. Вызвала демона на свою голову! Сама, собственным своим поганым языком болтливым.

    – Кри сбири, доктор Элинипи! – вскричал профессор. – Что вы делаете?!

    – Ой!

   Я остановила «пипу», возомнившую себя экскаватором, в миллиметре от очередной черепной коробки очередного нивикийского неудачника.

    – Повнимательнее, пожалуйста. Повнимательнее!

    – Виновата, профессор, – я преданно ела начальство глазами. – Простите, профессор.

    – Что с вами творится в последнее время… Переутомление?

   Молчу. Не переутомление, а тоска. Но дорогому профессору Сатуву не объяснишь, не поймёт.

   Мы аккуратно выкопали череп, и в полном молчании уставились на него. Дырки не было. Вообще. Никакой. Зато был круглый след, как будто неведомое нечто уже взялось буравить путь к вкусному мозгу, но что-то его спугнуло или оторвало, а нанесённый ущерб молодой и полный сил организм устранил сам, нарастив на кости кальцинированную заплатку. И выздоровление явно случилось до преждевременного массового вымирания.

    – Занятненько, – выговорил профессор, внимательно осматривая находку. – Интересненько! Пакуйте в контейнер, доктор Элинипи. Ценный экземпляр, ценнейший… вряд ли ошибусь, если скажу, что второй такой найдём очень не скоро.

   Он не ошибся, но всё это было у нас ещё впереди.

    – Эй, на выселках, – раздался в наушниках голос нашего лантарга (воинское звание, наиболее близкий аналог – полковник, прим.автора). – Сворачивайтесь, буря идёт!

   Буря – это плохо. Буря – это очень плохо. Очень и очень плохо! Местные пылевые бури, набрав разгон, могут засыпать песком вездеход по самую макушку за считанные мгновения. Не самый приятный климат у планетки, что тут скажешь. Не самый. Но вездеход выкопаться из-под песка может, в крайнем случае, спасатели подсобят, а вот двенадцатидневный труд по расчистке завалов сгинет безвозвратно. Когда буря уймётся, мы начнём копать сначала. Ме-е-е-дленно, потому что сама суть нашей работы не приемлет суеты и ударных темпов. А потом, на самом интересном месте, придёт очередная буря…

    – Доктор Элинипи… – с отчаянием начал было гентбарец.

    – Да, – кивнула я, отключая связь, чтобы уши кое-кто не грел. – Давайте ещё копнём! Минут пятнадцать у нас точно есть.

   Небо Нивикии – тёмное, тусклое, солнце её – остывающий красный гигант, у которого второй компаньон бессовестно тырит вещество, потому что чёрные дыры – хабалки, и не могут иначе. Жизнь в нашем локальном пространстве кипит, в основном, на Родео-Драйв, гигантском развлекательном комплексе, построенном специально для поклонников космического экстрима, то есть, всяческих гонок на выживание в условиях искривляемого чёрной дырой пространства. Любителей пощекотать нервы себе и зрителям, а так же сгинуть со всеми полагающимися случаю спецэффектами достаточно. Именно они окупают и научную станцию возле дыры, и наше копание в развалинах давно исчезнувшей с лика Галактики расы.

   Так что наш губернатор хоть и кричит в голос, как ему тут всё обрыдло, осточертело и гребись оно всё асфальтоукладчиком, никуда со своего насиженного места дёргаться не спешит. Конечно! Кто же станет добровольно лишать себя, драгоценного, стабильного источника приличного дохода? А доход это ушлое насекомое способно извлечь – и извлекает! – из чего угодно, даже из вакуума. С женой только ему не повезло капитально, но это уж закон равновесия в действии. Не может быть такого, чтобы вот прямо по всем плоскостям было хорошо! Обязательно должна быть хоть какая-то, но гадость, отравляющая жизнь.

   Но наоборот этот закон не действует совсем. Если в твоей жизни полно токсичной гадости, то никакого просвета не будет, даже не сомневайся. Но это я отвлеклась.

   Мы с профессором врылись в раскоп основательно, но целых черепов больше не попадалось, все как назло оказывались продырявленными. Азарт, впрочем, орал нам в мозг, что ещё немного, ещё чуть-чуть, ещё один цикл, и – точно найдём, точно-точно, непременно, вон торчит, вот это, наверное, он! Что мы непременно нашли бы, так это четверо суток в засыпанном бурей вездеходе, пока спасатели не раскопали бы. Или те же четверо суток, но уже без вездехода, в костюмах индивидуальной защиты, рассчитанных на десятидневную автономную работу, опять же, пока нас не раскопали бы спасатели. Но добрый ангел в лице лантарга Поункеваля не позволил нам это сделать.

   Он тут у нас начальник планетарной службы безопасности, но, как я подозреваю, ему на своей должности скучно, ведь транзитников-туристов у нас на планете мало, с чёрных гробокопателей наш деляга-губернатор дерёт мзду, закрывая глаза на их деятельность, а они за это не буянят и сильно не наглеют. Прочий же народ законопослушен до одури. Поэтому лантарг не гнушается лично помогать службе спасения и климат-контролю. В последнее время взялся вот опекать нас. Не скажу, что это плохо. Сегодня, к примеру, вышло хорошо.

   Но я бы предпочла этого мужика вообще не видеть. Ни сейчас, ни завтра, никогда в жизни. Он неплохой, он очень даже хороший, но… чёрт… глаза бы мои его не видели! Есть причина, потом расскажу.

   Как он орал, затолкав нас в свою «буруху»*! Как орал! Песня. Сколько слов чудесных. Я хотела тихонько записать бесплатное выступление, чтобы насладиться на досуге, заодно провести лингвистический анализ словесных конструкций, но, охлопав себя по всем карманам, покрылась ледяным потом. Терминал-то – тю-тю. В контейнер с целым черепом вцепилась мёртвой хваткой, а терминал посеяла. А там же и электронный ключ от коттеджа, и идентификатор личности, и вход в облако личных счетов и медицинская страховка… Да чёрт, меня даже под городской купол без айди не пустят!

   _________________

   * «буруха» – бронированный военный вездеход-летатель класса «земля-атмосфера», название образовано от поэтического «буроусаваль» ака «демон, пожирающий пустыню». Слово, равно как и машина, принадлежат расе лантарга Поункеваля.

   На космодром, встречать Таську, нечего и мечтать, пока терминал не восстановишь… а ведь Таськин рейс приземлится часов через шесть-семь!

   Эля, ты попала.

   Пёс с ним, с лантаргом, пусть орёт, сколько хочет, хоть пополам пусть порвётся от злости, но что я опоздаю встретить Кудрявцеву… Похороны заказать заранее – не вариант, без документов-то.

   «Буруха» вырвалась из пылевого бедлама на чистый простор и прибавила скорости. Я оглянулась и поёжилась – сзади катилась тёмная, клубящаяся, волна, щетинясь сухими молниями. Четыре дня там торчать… да-а…

   Лантарг перевёл управление на автопилот и, обернувшись, спросил ласково:

    – А что вы здесь делаете, доктор Разина? – с его акцентом получилось Разинав, но я не стала придираться.

    – Не знаю, – ответила я, похлопав глазами. – Кто-то вот взял за ворот своими клещами и грубо затащил.

   Доложили ему уже по связи, ясное дело. Про сигнал моего терминала, который отчаянно вопил спасателям из самого центра бури.

    – То есть, я ещё виноват остался! – восхитился Поункеваль и добавил очередное чёрное слово.

    – Доктор Элинипи, – укоризненно сказал профессор Сатув. – Вы опять!

    – Я – вот, – я гордо показала начальству контейнер, сквозь прозрачные стенки которого светился нежной зеленью бездырчатый череп нивикийца.

    – О! – впечатлился гентбарец. – О-о! Мои вам благодарности, доктор Элинипи! Несомненно, наука перед вами в необъятном долгу!

    – Тьфу, дарговы падальщики! – плюнул лантарг в сердцах, отвернулся и до самого города не произнёс ни слова.

   Обиделся. Падальщиками он нас называет лишь в крайней степени раздражения. И вообще говоря, не нас, официальную науку, а чёрных копателей. Но тут, видно, душа не вынесла. Я ещё раз оглянулась на бурю, потерявшую нас уже окончательно, снова поёжилась. Как-то поблагодарить лантарга всё же надо было. Я не сделала этого сразу, а теперь нехорошо получится. Не по-человечески.

   Профессор Сатув вышел на въезде в город, прихватив с собой драгоценный контейнер, а я поехала в кровавые застенки Службы Планетарной Безопасности. Я там, по правде говоря, ни разу ещё не была, и мне было немного страшненько. Ну, Служба Безопасности же! Там сидят нехорошие личности без моральных принципов и зверски пытают всех несчастных, угодивших в их стальные лапы (жвалы, когти, зубы, хвосты – нужное подчеркнуть!)

   Но в застенках оказалось неожиданно уютно. Несколько двухэтажных мирных домиков, потрясающей красоты клумбы во дворах, фитолампы, некоторые клумбы накрывали их собственные, отдельные купола. Под куполом заботливо поддерживался микроклимат, максимально подходящий растениям. И всё же это была служебная территория: на входе вместе с боевым роботом дежурил заросший дурными мускулами парень. Вооружённый до зубов и до мозга зубов, как выразился бы профессор Сатув.

   А вы не знали, что у гентбарцев в зубах есть мозги? Хих. Мозг там, конечно же, – костный, то есть, не в привычном нам понимании костный… гентбарский зубовный… От чего идиоматическое выражение «вместе с зубами выпали мозги» в значении «поразила старческая деменция» имеет под собой вполне себе жизненные реалии. Тьфу, о чём я думаю!

   Лантарг подчинённых подобрал из своих же, гентбарцев и людей я не увидела, ну, или они были заняты и на глаза мне не попались. Вообще, ребята примечательные. Рост – два метра с копейками, чёрная униформа и волосы розовые. Стягивают на затылке ленточкой эти свои хвосты длиной почти до задницы, а волосы у них – в мелкую кудряшку всех оттенков розового. Есть такие, что розовый у них почти чёрный, но встречаются и, так сказать, блондины, где розового – будто в стакан с водой немного краски капнули… Выглядит смешно, розовый и чёрный, только смеяться не хочется. Народ суровый, шуток не понимает, а кулаки у них что надо.

    – Со мной, – бросил лантарг охране, и меня пропустили без звука, без идентификатора и даже без скана сетчатки.

   В кабинете у Поункеваля – неожиданно мило. Деревянная, словно бы воздушная, мебель – огромный стол со встроенным многофункциональным терминалом, кресла, диванчик на трогательно изогнутых, низких ножках. С подушками. Вдоль одной из стен – большой, да нет, громадный, аквариум, а в нём…

   Я дёрнулась поневоле: в воде неподвижно стояли и наблюдали за мной крохотными бусинками глаз самые натуральные пиявки со Старой Терры. То есть, пиявками их зовут в разговоре, на деле это совершенная машина по утилизации всего, угодившего в поле зрения стаи. Реально жрёт всё! Кости, черепа, пластик… пискнуть не успеешь, как от тебя даже атома не останется: растерзают, сожрут, переварят и удалят из организма.

   Ну, а чего ты ждала, Эличка? Чтобы такой тип, как лантарг, в своём кабинете хомячков разводил? Хомячками задержанного не особо испугаешь, а вот плотоядными пиявками при полном зубовном наборе – вполне!

   Лантарг велел мне сесть, где мне понравится, и я осторожно примостилась на краешек самого дальнего от пиявок кресла. С тихим шорохом развернулся над столом голографический экран с алой и золотой заставкой Службы Безопасности Нивикии.

    – Беда, – сказал Поункеваль через пару минут. – Вы уже теряли свой терминал дважды. На третий раз восстановление без визира губернатора невозможно. И ещё двадцать суток общественного труда на благо города.

    – Двадцать суток! – возмутилась я. – Я не могу двадцать суток! Ко мне подруга завтра прилетает! Как это, она прилетит, а я – двадцать суток!

    – Беда! – язвительно повторил лантарг, внимательно меня разглядывая.

   От его взгляда захотелось провалиться сквозь пол, землю, кору – прямо в раскалённую мантию планеты и там издохнуть без славы и вести.

    – Третий раз уже за сезон, – начали среди меня воспитательную беседу. – Третий! Нельзя же быть такой беспросветной безответственной растяпой, доктор Элинав!

    Нельзя. Понимаю. Но двадцать суток, – это слишком жестоко! Отчаяние переполняло меня. Есть ситуации, где ничего поделать нельзя, остаётся только смириться. Я не буду падать в ноги и умолять, это некрасиво и глупо. Тем более, что лантарг-то сделает, тут губернатор нужен. А губернатора я увижу только в тридэвидосе, записью, после отработки своих двадцати суток. Чёрт! Чёрт! Чёрт!!

   Хозяин кабинета покачал головой, хотел что-то съязвить ещё, передумал. Ругнулся сквозь зубы и послал кому-то вызов.

    – Молчите, – зашипели на меня. – Что бы ни услышали, – молчите.

   Во мне ожила яростная надежда, и я истово закивала. Буду молчать! Конечно, буду!

   Экран мигнул, потемнел и отобразил тёмное помещение со слабо светящимися стенами. В помещении, под самым потолком, кто-то висел вниз головой, укутавшись в мерцающие таинственной зеленью крылышки. Услышав вызов, этот кто-то снялся со своего насеста и перелетел к экрану поближе. Завораживающее зрелище, если видели хотя бы раз.

   Гентбарцы антропоморфны и невыносимо, невероятно, нечеловечески красивы все поголовно, но их крылатые разновидности – в особенности. По всем законам физики они вроде бы не должны летать, но летают, и как летают! Один раз увидеть и умереть. А я ещё как-то на их воздушный балет попала, где выступали профессионалы. Убийственная красота, после которой долго учишься дышать заново…

    – А, это ты, – прощебетало сказочное существо, изящно прикрыв зевок ладошкой. – Ну, чего там ещё… Я спал, твою мать!

   Я вцепилась пальцами в край сиденья. Это кого это лантарг вот так запанибратски вызвал?! Самого губернатора, что ли? А ещё Поункеваль знает гентбарский чинтсах, и какое же счастье, что я этот язык тоже знаю. В высшей степени любопытный разговор.

    – Слушай, Скив, давно спросить хочу, – задушевно начал лантарг. – Ты мужик или ты подъюбочник?

    – Это ты мужик, По, – сварливо заявил губернатор. – А я –сничивэ!

    – То есть, подъюбочник, – безжалостно отрезал лантарг. – Знаешь, сколько уже анекдотов и картиночек среди народа бродит? Вот, послушай последний…

    – Ты что, разбудил меня только за тем, чтобы анекдот рассказать?! – рассвирепел гентбарец. – По, ты охренел!

   И ввернул ещё ряд определений, которые я, обратившись в слух, постаралась запомнить.

    – Нет, конечно. Тебе должно было придти заявление на идентификатор личности. С полным восстановлением, взамен утерянного. Завизируй, пожалуйста.

    – Чтоб ты сдох, – ласково пожелали лантаргу. – До полуночи подождать не мог?!

    – Мог бы, ждал бы. Визируй.

    – Уже, – заявил губернатор, бегло просмотрев пришедшее. – Сейчас. Разлетелся. Третье восстановление в отчётном периоде… пусть платит и пашет, нечего потому что. Закон есть закон.

    – Закон – это ты, Скив. Будь человеком.

    – Ты как меня обозвал?!

   И снова нецензурщина, по этажам и каруселям. Вот тебе и крылатый. Который в гентбарском обществе – элита, высшая раса, интеллектуальное и культурное совершенство. А выражается, как армейский сержант. Где хоть набрался-то, ведь гентабрцы-сничивэ действительную не служат!

    – Ты что там делаешь, дорогой? – донёсся из-за поля видимости капризный, но изумительно мелодичный голос. – Ты опять произносишь все эти плохие слова?! Но я же говорила тебе! Я же просила тебя!

    – Э… по службе, дорогая, – поспешил объясниться губернатор. – Исключительно по службе!

   В экран вплыло совсем уже запредельное существо. Гентбарские дамы – высшая ступень эволюции красоты, ни у одной расы больше таких не встретишь. Особенно дамы, не знающие недостатка в средствах. Даже передать не берусь впечатление, которое они производят. Это такая утончённость, такой потрясающий шик, такое воздушное сказочное явление… короче, это Абсолют, а ты – человек.

    – По службе?! – чудесный голосок взвился до небес от праведного гнева. – Малипусичек, ты связался по службе с человеческой женщиной?! Как же низко ты пал! Это же кошмар, это ужас, это… это… – и она, раненая гордость, задохнулась негодованием, воздевая изящные ручки к потолку.

    – Bonan vesperon, румасвипи*, – сказала я, поняв, что меня видят, и вовремя сообразив, что вроде как языка не знаю.

    – Дорогая, всё не так, как ты думаешь! Это действительно по службе и это – археолог доктор Ра…

   _____________

   * Элина смешивает два языка, эсперанто, официальный язык Земной Федерации, «bonan vesperon » – «добрый вечер». И вежливое обращение к крылатой женщине на чинтсахе – «румасвипи» – прим. автора.

    – Это моя женщина, – с улыбочкой сообщил лантарг, и тут уже у меня пропал дар речи.

   Что?! Он серьёзно?! Он совсем уже, что ли?!

    – А, По, – почтенная госпожа губернаторша сделала небрежный, но чертовский изящный жест кистью. – Наконец-то ты нашёл себе пару. А я давно тебе говорила, что пора. Она – хорошая девочка?

   «Хорошая девочка» в моём лице едва не лопнула от бешенства.

    – Мне нравится, – небрежно ответил лантарг. – Но вот ей нужно идентификатор восстановить… потеряла она свой терминал. Такая буря сегодня…

    – Да, погода дрянь, – согласилась дама. – Летать совершенно невозможно! А что с этим вашим… идентификатором?

    – Надо визировать, – вздохнул лантарг, всем своим шкафообразным видом выказывая виноватое смирение. – Так получилось.

    – Что сидишь, бестолочь? – достопочтенная губернаторша пихнула супруга кулачком в плечо. – Визируй! И давай заканчивай быстрее, я тебя у бассейна жду.

   И она величественно удалилась. Губернатор вздохнул и приложил ладонь к терминалу, давая добро на восстановление моего документа.

    – Малипусичек, – донеслось издали, – роднусечик, я жду-у-у!

    – Всё-таки подъюбочник, – констатировал лантарг с удовлетворением, получая извещение. – Ничего толкового без жены сделать не можешь.

   Гентбарец скривился:

    – Пошёл ты, По!

   И отрубил связь.

   Я медленно, осторожно свела вместе кончики пальцев. Досчитать до ста… нет, хотя бы уж до десяти!

    – Что с вами, доктор Элинав? – этот подлец ещё спрашивает, что! – У вас изменился цвет лица.

   Ещё бы у меня не изменился цвет лица!

    – С каких это пор я стала вашей женщиной? – ядовито поинтересовалась я на чинтсахе!

    – Ого! Вы знаете чинтсах! – восхитился он.

    – Я эксперт-лингвист не только в нивикийском, – отрезала я. – Так с каких это лысых пор…

    – Давайте-ка для начала перейдём с этого чирик-пипика на нормальный язык, – предложил лантарг.

    – Нет, – мстительно заявила я, – теперь я буду разговаривать с вами исключительно по-гентбарски!

   И тут у меня сдали нервы, и я некрасиво завопила:

    – Да как вам в голову взбрело! Она же – трепло, дырявое решето, она сейчас разнесёт эту сплетню по всей локали!

    – Ну, я бы на вашем месте особо не переживал, – мирно заметил лантарг, рассматривая свои ногти.

    – Что?!

    – Сплетня, – он изобразил ладонями весы. – Штраф размером в два ваших годовых заработка и двадцать суток. Штраф и двадцать суток. Сплетня. Разве не очевидно?

   Всё-таки я лопнула от злости. Стояла, хлопая губами, как выброшенная на берег рыба, и слова сказать не могла.

    – Думать надо головой, за что при экстренной эвакуации хвататься – за дохлые кости в упаковке или собственный терминал, – сердито высказался лантарг. – А лучше, приклеить этот терминал себе на лоб суперклеем. Чтоб всегда был при вас. А ещё лучше – не создавать проблем!

    – Видеть вас не могу! – сообщила я, приходя в себя.

   Вылетела из кабинета, остро сожалея, что дверь здесь автоматическая, хлопнуть ею так, чтобы из стен песок посыпался, не выйдет. А потом долго бродила по территории Службы – заблудилась! Немудрено – одинаковые домики, кусты-деревья-дорожки-клумбы, и кажется, что вот-вот выйдешь к воротам, но выходишь к забору с силовой защитой или к пруду или к очередному перекрёстку. Тяжко жить без терминала. Там бы давно карту посмотрела, в интерактиве, а так…

   Я устала, я была зла, мне хотелось есть и хотелось спать, а ещё хотелось найти камень потяжелее и огреть лантарга по затылку, потому что достал! Я подошла к ближайшей лавочке, села, вытянула уставшие ноги. Подняла голову к небу – даже сквозь рыжую пылевую муть ненастья можно было угадать очертания огромной туши нивикийского светила с вытянутым в сторону чёрной дыры хвостиком-хоботом.

   Когда-то это была двойная звезда, потом одна из них сбросила оболочку и сколлапсировала в дыру, а вторая уверенно шла тем же путём. Всё же зря эту планету считают родиной нивикийцев. Не могли они зародиться здесь, под таким космическим фейерверком. Они здесь пришлые, очевидно. Как мы. Может, спустя десять тысяч лет наш Нижний город тоже будут раскапывать учёные и тоже будут удивляться, откуда такие странные кости с черепами здесь взялись. Они же не будут знать ни о гентбарцах, ни о людях, ни о расе лантарга Поункеваля…

   Я зябко поёжилась. В моей работе случаются мгновения, когда, по словам профессора Сатува, Вечность дышит в душу. Вот примерно как сейчас. Тогда становится очень неуютно. Ведь кто мы перед теми же звёздами? Пылинки…

   Мы их исследуем, мы к ним путешествуем, мы копошимся на их планетах, но звезде вся наша суета не видна от слова совсем. У неё своя жизнь и свои проблемы, несоизмеримые по масштабу с нашими.

   На этой философской мысли меня сморило, и я задремала. Даже увидела сон.

   Море, может быть, океан. Хрустальные, прозрачные горы. Заполошное небо, полное переливов мягкого света. Бурные волны – до самого горизонта. И алый парус, ветер треплет его, гнёт, ломает, но руки держат, держат, держат, направляют туда, куда надо человеку, – против стихии, против самой судьбы.

   Я вздрогнула и очнулась. Потёрла глаза. Дурное это дело, спать на скамейке на улице.

    – Кофе? – предложил мне лантарг Поункеваль.

   В его лапе исходила умопомрачительными ароматными запахами горячего терранского кофе кружка-непроливайка-самоподогрейка. Но я вспомнила, что на лантарга обиделась и даже вспомнила, за что именно обиделась, и резко дёрнулась от него назад и в сторону. Лавочка мгновенно закончилась, и я свалилась. Весело! Просто замечательно!

    Я вскочила, быстрее, чем он успел подать мне руку. Стала отряхиваться.

    – Ваш новый терминал, доктор Элинав, – лантарг протянул мне коробочку с устройством. – Можете не благодарить.

   Я взяла у него терминал, но всё же буркнула:

    – Спасибо.

   Активировала терминал, и на меня тут же вывалило кучу грозных предупреждений-напоминалок. Конфигурации личных айди-устройств хранится в информе, при потере носителя – восстанавливается последняя сохранённая копия. Так что у меня из личных данных ничего не пропало, а органайзер просто разрывался, яростно предупреждая меня, что до прибытия Таськиного рейса оставалось всего ничего.

    – Чёрт, я же опоздала! – взвыла я.

    – Куда вы опоздали?

    – В космопорт! Подругу встречать.

   Я же добираться буду полдня! Мне же сначала до своего глайдера добраться надо, а он в гараже на крыше, а мой дом… где мой дом? А-а-а! Карта показала, какой я крюк должна сделать к своему дому за своим глайдером! И заодно уж высветила точки-коробочки общественного транспорта, где сейчас какой, и как быстрее доехать к дому. С двумя пересадками! И одна капсула уже ушла, а вторую придётся ждать! А сколько времени я из дома буду пилить в космопорт! А-а-а-а!

   Всё пропало!

   Я опаздываю!

   Опаздываю!

   Поункеваль осторожно придержал меня за локоть. Я сердито вырвалась, и тогда он сказал покаянным голосом:

    – Простите меня великодушно, Элинав. Я не подумал, что вы можете знать чинтсах. Гентбарские языки… сложные.

    – Отстаньте от меня! – с досадой сказала я. – Мне бежать надо, я опаздываю!

    – Я могу подбросить вас в космопорт, – тем же смиренным тоном продолжил он.

   Рррр! На машине лантарга с лантарговым допуском я никуда не опоздаю, но – рррр! И этот негодяй тут же воспользовался моей секундной слабостью: сунул в руки кружку с кофе и просиял сороказубой улыбкой:

    – Вы пока угощайтесь, а я – за машиной!

   Делать нечего, присела обратно на лавочку и потерпела сокрушительное поражение в попытках от кофе всё-таки отказаться и его не пить. Гад наш лантарг, как есть, гад! Подколодный. Знал, чем меня пронять!

   По дороге в космопорт у нас произошла светская беседа.

    – Откуда язык знаете, Элинав? – невинно, как бы между прочим, спросил мой незваный водитель.

    – Я с гентбарцем работаю, – угрюмо ответила я, имея в виду профессора Сатува.

   Не объяснять же, что на моей исторической родине, гори она огнём, в нашем округе, за речкой, как раз обосновалась пара гентабрских домов-ульев. И с тамошними детьми мы то дрались в мясо, то, наоборот, дружили неразлейвода. Тут хочешь не хочешь, но азы постигнешь. А дальше – дело техники. Они интересные, гентбарцы. Давний союзник Человечества, первая галактическая раса, с которой получился полноценный контакт вместо эпизодических столкновений и прочего недоразумения. Вот с сородичами лантарга такой любви с первого взгляда не вышло: последняя война закончилась лет тридцать тому назад.

    – А вы? – спросила я, чтобы разбавить тягомотное молчание.

    – Я с гентбарцем дружу, – хмыкнул лантарг.

    – С губернатором? – уточнила я, испытав укол любопытства.

    – Мы познакомились, когда он ещё не был губернатором. И даже взрослым ещё не был, так, личинка третьего цикла развития. Гадёныш контрабандой промышлял, а мы его банду ловили, – и лантарг улыбнулся счастливым воспоминаниям и похвастался: – Это я первым понял, кто у них за главного!

   А, ну понятно теперь всё. И богатый запас обсценной лексики, и деятельная страсть к наживе и формат панибратского разговора с посыланием собеседника во всех богов, в душу и в пень.

   Космопорт вынырнул из-за холмов стремительно и неотвратимо. Мы шли на низкой, резервной высоте, и я всё поджимала пальцы ног, мне казалось, машина цепляет брюхом поверхность. Глупости, конечно, но всё же.

   Лихой разворот на служебную стоянку... И мы вошли в зал ожидания аккурат к тому моменту, как из гейта потекли прибывшие на недавно севшем челноке пассажиры.

   Надо было благодарить, но у меня язык присох. Как его благодарить, после… после… Так, Эля, мужик решил твою проблему, вот за это и благодари. Ну, и вообще…

    – Спасибо, – тихо сказала я лантаргу. – И это… вот… извините. Не надо было мне так орать, всё-таки. Больше не повторится.

    – Не за что, – улыбнулся он, снова касаясь моей руки, я тут же отодвинулась, рефлекторно, потом подумала, что ему это, наверное, обидно, а потом разозлилась на себя – какого чёрта мне не всё равно, обидно ему или не обидно!

    – Но вы не слишком уж сдерживайте себя, Элинав, – всё с той же усмешкой продолжил он, а когда я подняла на него глаза, добил: – Вы хорошеете, когда злитесь. Вам идёт.

   Да чтоб его! Он мне ещё издали, с десяти шагов, ручкой помахал. И ввинтился в толпу, я быстро потеряла его из виду. Зараза! Оставил за собой последнее слово. Разве можно такое пережить?!

   Кудрявцева превзошла саму себя. Выглядела – шикарно. Что-то воздушное и белое вокруг головы и шеи, белый костюм, алый лак на ногтях, алые туфли и алая же сумочка маленькая, для всякой полезной мелочёвки. Белые, с алыми корнями, волосы, взбитые и уложенные с тем небрежным шиком, который получается только после того, как полдня убьёшь на укладку.

    Я смотрела на подругу и очень остро чувствовала свой старый затрёпанный комбинезон, неухоженные волосы, мятое после бессонной ночи лицо, и печальные пальцы в заусеницах. Пугало – рядом с королевой.

    – Эля, – встревожено сказала Таська после всех, положенных случаю, приветствий, – с тобой всё в порядке? Выглядишь ты…

    – Как чучело выгляжу, – кивнула я. – Знаю.

    – А раз знаешь, то почему позволяешь себе показываться в таком непотребном виде на людях?! – возмутилась Кудрявцева. – Учишь её, учишь!

    – Была причина, – неохотно ответила я. – Поехали, потом расскажу.

    – Ты заболела? – ахнула Таська.

   Для неё выйти в свет, как она выражалась, непричёсанной равносильно тяжёлой болезни.

    – Не выдумывай, – сказала я. – Кто бы меня, заболевшую, тогда здесь держал бы. Нет, проблемы просто были. Поехали!

   Дом встретил тишиной и молчанием. Ну, да… Я здесь сколько дней уже не была, всё по раскопам да по раскопам. Спешили мы, ведь синоптики прогнозами не радовали… Чувствовалась в доме некая заброшенность, чувствовалась. Стылый неуют, он всегда заводится, когда в дом не спешишь врастать душой.

    – Располагайся, – широким жестом пригласила я Таську. – Наверху левая спальня – моя, остальные три можешь забирать хоть все.

    – Отлично, я привезла с собой море багажа, – деловито заявила Кудрявцева.

   Ну, это да, без вагона чемоданов она не путешествует. Всегда удивлялась, зачем ей столько. А она как-то взялась перечислять – и это надо,и то надо, и без вон того не обойтись. А по итогу – чемодан, чемодан, чемодан, и ещё сумки, сумки, и – коробки…

    – Та-ак, а где у тебя пищеблок?

    – Вон там… по коридору…

   В голове внезапно зашумело, ноги подкосились. Я упала на диванчик, в ушах сладко зашумело, глаза закрылись сами. Я поняла, что если вот прямо сейчас не засну, то умру. Не станет меня. Вообще

    – Кудрявцева, – сказала я заплетающимся языком, – я ночь не спала… устала как… я тут посплю, а ты устраивайся, ага?

   Ответа Таськи я уже не услышала. Провалилась в сон как в колодец, а очнулась от сочных, восхитительных запахов. Пахло жареным тестом. Как в детстве в праздники, когда наша этажная мама старалась баловать нас чем-то вкусненьким собственноручного приготовления. Я – государственный ребёнок, росла в интернате, но пожаловаться на горькую сиротскую долю не могу. Нас любили! Впрочем, на Старой Терре, где я выросла, по-другому просто не бывает. В других мирах – встречается всякое, а у нас никогда не позволят человеку работать с детьми, если тот равнодушен или, хуже того, жесток.

   Я села, подперев голову кулаками. Некая разбитость в теле всё ещё ощущалась, но, судя по включенному освещению, снаружи стоял уже поздний вечер. Либо буря пошла на полный разгон, засыпав песком городской купол до полной непрозрачности.

    – Проснулась? – раздался над ухом жизнерадостный голос Таськи.

    – Не совсем, – пробурчала я, – но почти.

    – Так, – деловито сказала она. – Сейчас – в душевую, отмываться. После наденешь вот это, – в руках у меня оказался пакет с бельем и пакет с одеждой.

    – Погоди, погоди, я есть хочу! – возмутилась я. – Чем это таким вкусненьким пахнет?

    – Мыться! – отрезала Таська и глаза её превратились в дула. – Грязнулям ужин не положен.

   Ужин. Всё-таки, ужин. То есть, сейчас вечер. Я весь день проспала, что ли...

    – Давай, давай, быстрей, быстрей, – Таська звонко похлопала в ладони. – Я тоже есть хочу!

    – А это что такое?

   Таськин рабочий терминал – здоровенная дура размером в две ладони, – лежал на соседнем диванчике, демонстрируя обширный обзор платьев из каталога «Солнечные Рассветы»*

    – Это – проект «Новая Элина», – заявила Таська. – Иди мойся, потом поедим, а затем я тобой займусь!

   Прозвучало угрожающе. Но Кудрявцева уже включила режим «вижу цель, не вижу препятствий», а в таком настроении её термоядерной боеголовкой не остановишь. Я вздохнула и побрела в душевую…

   _________

   * «Солнечные Рассветы» – очень известный в Земной Федерации бренд женской одежды для гуманоидных рас.

   Вот как так получается? Продукты одни и те же – из автономного пищевого синтезатора, встроенного в систему «умный дом». Но у меня получается ерунда, а у Таськи… Господи, она соорудила самый настоящий шедевр, какой не в каждом ресторане встретишь! Тарелочки, вилочки, красиво всё разложено, а пахнет-то, пахнет! А на вкус! Даже выпечка – круглые румяные булочки с тем самым умопомрачительным запахом детства. И не лень же было возиться.

    – Тася, – сказала я влюблённо, – ты – сокровище.

    – Именно, – самодовольно подтвердила она.

    – А может, останешься здесь? – в порыве вдохновения предложила я. – Я буду ездить на раскопы, ты будешь мне готовить. А?

    – Оставь безумные надежды, – посоветовала Кудрявцева. – Лучше сама поучись готовить, пока я здесь.

    – Ты надолго?

    – На пару дней.

    – На пару дней! – ахнула я, не донеся вилку до рта. – Кудрявцева!

    – Не переживай, улетим из этой дыры вместе.

    – С ума сошла, куда?! И кто меня отпустит.

    – Твой начальник тебя отпустит. А куда, это я ещё не решила, подумаем вместе.

    – Таська, ты сумасшедшая, – убежденно сказала я. – Вот так свалиться мне на голову и заявлять, что улетим вместе…Предупреждать надо!

    – Тебя предупреди! – с сарказмом воскликнула она. – Ты тут же побежишь с воплями – прятаться в самую глубокую щель, какую только сумеешь найти по дороге.

    – Да с чего ты взяла, что меня отпустят! – возмутилась я.

    – С того, что ты в этой дыре третий год торчишь безвылазно. Отпуск последний когда был? Молчишь. Правильно, молчи. Элька, тебе двадцать семь, а через год будет двадцать восемь, а ещё через сколько-то лет – сорок. А ты посмотри на себя. Ты же не живёшь, ты существуешь! Так нельзя.

   Ну, всё, понесло её в рай на досвете.

    – Мужчина хоть есть?

    – Есть! – из духа противоречия выпалила я.

   Но Таську обмануть невозможно:

    – Врёшь.

    – Ну, вру, – сдалась я. – Ну, и чёрт с ними, с мужчинами. Не надо мне.

    – Не надо ей! – всплеснула Таська ладонями. – Молодой интересной женщине. Не надо. Беда!

    – Нет тут никого нормального, – отрезала я, разговор перестал мне нравиться, но Таську так просто не подвинешь, если уже вцепилась.

    – Да? А кто это такой интересный был с тобой в космопорте? Я всё видела!

    – А… это… Это лантарг Поункеваль, – сказала я неохотно, примерно уже зная, что последует дальше.

    – Поункева-аль, – в Таськиных глазах загорелся хищный интерес. – Он уже разрешил тебе звать его по имени? А тебя по имени зовёт?

   Вопросы с подвохом. Кудрявцева – экзокультуролог, занимается в числе прочего изучением и сравнительным анализом бытовой культуры различных рас. Она сама выросла в смешанной семье… в огромной смешанной семье, где каждой твари по паре, в смысле, дополна межрасовых браков, и все дружны между собой. Таська знает двадцать два галактических языка, причём знает на очень приличном уровне, без нейросети «Komuna lingvo» в ухе, и, насколько мне известно, изучает двадцать третий. Но у неё просто не было шансов – первые четырнадцать языков она ухватила в детстве, как я поймала гентбарский чинтсах. А дальше – способности, любопытство, термоядерное шило в заднице. Правда, у неё ни одного эксперта по языку нет, но ей и не надо.

    – А что? – осторожно спросила я. – Это имеет какое-то значение, если по имени?

    – Ещё какое! – фыркнула Таська. – Эти ребята носятся со своими именами, как скряга с алмазом, и получить право называть кого-то из них по личному имени не проще, чем научиться летать в вакууме без скафандра. Тебе сокровище в руки отдали, гордись.

    – Чем тут гордиться, – буркнула я, ковыряя вилкой в тарелке, есть расхотелось сразу.

   Я поняла, куда Таська загнула разговор, и мне заранее стало тоскливо.

    – А ты не гордись, ты его хватай, пока горит.

    – С ума сошла, – скривилась я. – У него волосы розовые!

    – А зато какие плечи!

    – У него глаза вот такие! – я растянула пальцами веки, показывая, какие глаза у лантарга Поункеваля

    – Ой, можно подумать, в мужчине глаза самое важное! – отмахнулась Кудрявцева.

    – Он не человек!

    – Так ты расистка! – обвинила меня Таська.

    – В постели – да! – отрезала я.

    – А что же ты тогда полезла в экспедицию на долгосрочный контракт, где людей практически нет? Девственницей до пятидесяти дожить хочешь?

    – Работа интересная, – защищалась я. – И я не девственница, у меня был мужчина!

    – Не смеши, – покривилась Таська. – Этот Мравик… Славик… Вавик… короче, тот олень с круглыми глазами, десятилетней давности… не мужчина, а так. Мальчик. Прыщ на тонких ножках.

    – Тася, – сердито сказала я. – Не трогай Славика!

    – Ах, ну да, он тебя бросил, и ты до сих пор по нему Страдаешь! А сколько ещё лет ты будешь по нему плакать? Десять? Двадцать? Тридцать? Всю жизнь? Эля, – она пощёлкала пальцами перед моим носом, – вернись в реальность. У тебя унылая депрессия на носу висит из-за полного отсутствия секса в твоей унылой жизни, просто удивительно, как ещё этот Поункеваль умудрился в тебя врезаться. Вот и бери его, что носом крутишь?

    – Не хочу, – отрезала я, вставая.

   Настроение испортилось окончательно. Я живо вспомнила, почему схватила первую попавшуюся дальнюю экспедицию – Таськин драйв и натиск невозможно выдержать, не сойдя с ума. И ведь она же не со зла, она реально помочь хочет. Любит меня, как я её. У меня кроме Кудрявцевой и друзей-то особо нет, а у неё… У неё-то приятелей толпы, она везде сверкает и искрится, люди к ней тянутся. Но мне хочется надеяться, что близкая, до сросшихся позвонков, подруга и у неё всего одна, и это я. Иначе что бы она со мной столько возилась? Я бы не возилась на её месте. Наверное.

   Дом мой стоял на холме, и с верхней террасы открывался великолепный вид на Нижний город, утопающий в зелени садов. Сейчас – позднее лето, но всё равно полно цветущих растений, и тонкие цветочные запахи смешиваются в неподвижном воздухе, попробуй угадай, что их выпустило в жизнь. Терранский шиповник, золотая пуховка с Карреса, какие-то гентбарские травы…

   Тася подошла до ко мне со спины, обняла, для чего ей пришлось приподняться на цыпочки, – она ниже меня ростом на целую голову.

    – Не сердись, – сказала она.

    – Не сержусь, – дёрнула я плечом. – Просто ты давишь.

    – Я давлю, – согласилась она со вздохом, и поскребла ноготками моё плечо, как маленький котёнок: – Эля!

    – Ну.

    – Мир?

   Мир. Конечно же, мир. Разве можно слишком долго злиться на Таську?

    – Давай так решим. Оформляешь отпуск, и поедем с тобой вместе развлечёмся. На какой-нибудь курорт, мало ли их, курортных планет, в Федерации. Подальше отсюда. Под нормальное солнце на нормальное море. Сколько ты нормального неба не видела, Эля?

    – Года три, наверное, – признала я. – А если практику ещё посчитать, на астероидах Ивиниса… то, наверное, все пять.

    – Вот! Пошли каталог смотреть!

    – Что, прямо сейчас?

    – А когда ещё? – изумилась Кудрявцева и потянула меня за руку. – Конечно, сейчас. Пошли!

   И мы пошли смотреть каталог.

   Позже, вспоминая этот вечер, я поняла, что вогнала себя в поток судьбы именно тогда, своим согласием на просмотр курортных каталогов. Подписала себе приговор. Но, с другой стороны, даже если бы я отказалась, то Кудрявцева нашла бы ещё какой-нибудь способ вытащить меня с планеты…

   Порой от тебя совершенно ничего не зависит.

   Хоть ты умри, доказывая обратное.

ГЛАВА 2

Думаете, просто выбрать место путешествия, если вас двое и у вас совершенно разные представления об отдыхе? Таська активировала экран и широким жестом предложила выбирать мне. А я первым делом, даже не задумываясь, ляпнула:

    – Старая Терра!

   Я там выросла, мне там всё знакомо и известно, древняя колыбель Человечества, опять же. Старые города, древние раскопы, Танаис, например… Есть, куда съездить, есть, на что посмотреть.

    – Это не курорт! – отрезала Таська. – Это – адова морозилка.

   Ну… да… Старая Терра сорвалась в ледниковый период полтысячелетия назад и просыпаться не собиралась. Местные приспособились, а вот инопланетникам вроде Таськи там действительно не слишком комфортно. Даже любителям ледяного экстрима.

    – Тогда ты предлагай, – сказала я, подпирая голову ладонями. – Мне ничего другого на ум не приходит.

   Пара часов яростных споров, и мы выбрали пространственную локаль и планету. Между прочим, я поняла, отчего Кудрявцева собиралась улететь с Нивикии через пару дней. Просто потому, что следующий транзитный рейс в наш околоток ожидался аж через полгода. Тот транспортник, что привёз сюда мою подругу, даже в нашу планетарную систему не заходил, так и торчал на дальней пересадочной, собирая пассажиров и грузы. Он отбывал через десять дней, но к нему ещё надо было добраться, поэтому уже послезавтра нам с Таськой следовало быть в космопорту.

    – Сдохнуть, – с чувством выразилась я. – Два дня! Думаешь, я успею собраться за эти два дня?

    – Успеешь, – самоуверенно заявила Кудрявцева. – Если будешь шевелиться!

   Я сомневалась, но вслух свои сомнения озвучивать не стала. Таська отмахнётся от любых слов, особенно от слов со здравым смыслом внутри. Куда проще отступить в сторонку и дать ей повеситься самой. Нет, саботировать сборы я не собираюсь, вот ещё! Энтузиазм Кудрявцевой передался и мне. До дрожи в коленках захотелось окунуться в тёплое море, поваляться на горячем песочке… Тем более, подруга с таким жаром расписывала достоинства этих самых тёплых пляжей с песочком.

   Но реальность есть реальность. Хочешь её насмешить, спланируй длинный отпуск через два дня и сборы в дальнюю, кроме шуток, дорогу – три пересадки, четыре внешние станции! – за те же самые два дня.

    А из-за проекта «Новая Элина» мы с Таськой переругались так, что от взаимного крика крышу едва с дома не унесло, у меня в холле она как раз прозрачная, очень удобно в ясные ночи небо рассматривать, лёжа на диванчике.

   Нет, а что она мне предлагала?! Какие-то откровенные платья, с вырезами и ультрафиолетовыми оконцами, какие-то несусветные топы, а купальник, боги Галактики!

    – Это не плавательная униформа, – наотрез отказалась я от предлагаемой вещи. – Это – три плетёных треугольника на биоклее. Я в таком виде на пляж не пойду!

    – Почему? – возмущалась Таська.

    – Потому что!

    – Отличный аргумент! Может быть, найдёшь ещё?

    – Я не собираюсь ходить голой у всех на глазах! – выпалила я.

    – Элька, не дури, это пляж, там все так ходят!

    – То все. А это я!

    – А, ну да, ты у нас особенная! У тебя живот до колен, грудь до пупа и паразитические ишланские моллюски не скажу в каком месте!

   В Таську летит диванная подушка, подруга уворачивается и продолжает меня высмеивать:

    – Ты ещё скафандр высшей защиты закажи. На пляж!

   Ну, и вот всё в таком же духе. Мы, наверное, к утру благополучно убили бы друг друга, если бы не давление внешних обстоятельств в лице лантарга Поункеваля.

   Когда я его увидела, я второй раз лопнула от злости. Он меня выслушал с каменным спокойствием, которое бесило ещё больше, чем если бы на меня в ответ огрызались. Потом помахал перед моим носом моим же собственным терминалом, тем самым, новеньким, полученным сегодняшним утром:

    – Что это такое, Элинав? – вопрос был задан ласково, можно сказать, почти нежно.

   Но я сразу заткнулась. Смотрела, собрав глаза в кучку, а потом сумела выдавить лишь жалкое:

    – Н-не зна…

   Опять! Снова. Аж слёзы проступили от досады. Но как?! Наверное, я озвучила вопрос вслух.

    – Понятия не имею, как, – желчно сказал лантарг. – В дом попали потому, что успели дать гостевой допуск вашей подруге, иначе никак.

    – А как…

    – Как узнал я? Если бы не он, не узнал бы.

   Тут я заметила рядом с лантаргом профессора Сатува с объёмистой коробкой на гравиподвеске.

    – Вы не отвечали на вызов, доктор Элинипи, – укоризненно сказал гентбарец.

   Понятно. Я не ответила на вызов, профессор решил, что я всё ещё сижу у лантарга в каталажке, лантарг изумился такому предположению, считал сигнал моего айди и изумился снова, потому что – с его слов! – выходило так, что я неподвижно сижу в канализационном коллекторе космопорта, жду своей очереди на утилизацию. При этом сигнал айди моей подруги обнаружился в моём доме, что позволило предположить, где именно я нахожусь на самом деле. Но, в общем-то, до начала утилизации той порции мусора, в которую угодил мой терминал, оставалось стандартных минут двадцать. Может быть, тридцать.

   Это уже не просто невезение.

   Это я даже не знаю что уже!

    – Bonan tagon*, – встряла Таська, устав изображать героя второго плана. – Я – Тасиой Кудрявцева, культуролог, подруга этого недоразумения, – кивает на меня, зараза этакая! – Пройдёмте в дом, нехорошо беседовать на пороге!

    – Я при исполнении, – сразу отказался лантарг.

   Отдал мне терминал и ушёл, чётко, как на параде, печатая шаг. Пока профессор Сатув знакомился с Таськой, я смотрела Поункевалю вслед, и чёрное отчаяние овладевало мною. Чем дальше, тем больше я становлюсь ему должна. За последние неполные сутки он спас меня три раза. Целых три раза! Плюс на своей машине в космопорт прокатил. Если так пойдёт дальше, то что же будет через пять лет, к концу моего контракта?!

   ___________

   *bonan tagon – добрый день, эсперанто. В Земной Федерации единым государственным языком является эсперанто.

   В коробке профессора оказались артефакты нивикийской письменности. Фрагмент чьей-то личной библиотеки, ясное дело. И отсортировать всё – справочники к справочникам, развлекательную литературу к развлекательной, письма к письмам и так далее, без моей помощи не способен никто. Во всяком случае, здесь.

   Да, работа эксперт-лингвиста не предполагает личного присутствия в зоне раскопок. Большинство моих коллег не вылезают из уютных тёплых кабинетов, получая информацию в сканированном виде. Мне их немного жаль. Потому что экранный скан неспособен вызвать тот заряд эмоций, который получаешь, беря в руки артефакт давно исчезнувшего народа. Эта тонкая, но прочная, даже и до сих пор годная для письма, бумага, эта замысловатая вязь символов и образов, запах, шероховатость при прикосновении...

   Давным-давно эту бумагу держал в руках автор написанных строк. О чём он думал тогда? Почему написал именно это, а не вон то? Была ли у него семья? Дети? Любимая? Нивикийцы, судя по останкам и сохранившимся изображениям, двуполые млекопитающие, цикл их развития сходен с нашим. Но их язык, в изменённом, конечно, виде, сохранился в одной из локалей Гентбариса, не странно ли? Причём там эту расу вообще не помнят, ни в мифах, ни в сказаниях нет ничего такого, что можно было бы охарактеризовать как след палеоконтакта. А язык сохранился...

   Загадка!

    – И часто вы такое находите? – спрашивала Кудрявцева, включив опцию "я у мамы дурочка, объясните-расскажите-научите".

    – Личные библиотеки? – уточнил профессор. – Да, в последнее время довольно часто.

   Я только головой покачала, глядя на подругу. Большие глазки, бровки домиком, заострившийся носик, внимательный-внимательный взгляд, а блузочка с плеча немножечко сползла, случайно, конечно же... Она что, серьёзно?! Гентбарцев никогда не видела, что ли?

   Может, и не видела, а уроки экзоанатомии в школе легко заменяла свиданиями с мальчиками. Федерация большая, расы в ней распределены неравномерно. То есть, хочу сказать, если живёшь и работаешь в секторах, полностью подконтрольных теплокровным млекопитающим, шанс встретить там живого гентбарца крайне низок. И наоборот. Всё-таки комфортно жить вдали от собственного (или схожего с ним!) биологического вида способен только полный отморозок, принципиально не поделивший со своими что-то очень важное, а таких во все времена у любой расы найдётся не так уж и много.

    Я попробовала посмотреть на начальство Таськиными глазами.

   Ой...

   Невыносимо, бессовестно красив, как все гентбарцы. Антропоморфен – никаких жвал, антенн, усиков. Две руки, две ноги, голова. Необыкновенные большие глаза дымчато-фиолетового оттенка в загнутых пушистых ресницах, серебряные, с отливом в благородную черноту волосы. Изящный нос, чудесная полуулыбка, матово-белая кожа...

   Надо Таське срочный ликбез провести, по гентбарской репродуктивной системе. А то ведь сдуру влюбится, она такая.

   Сколько я подругу помнила, она всегда жила на разрыв. Влюблялась, бегала со счастливыми глазами, а потом разочаровывалась, страдала, переживала, зализывала раны. Потом снова влюблялась, и весь цикл повторялся снова. От безумных глаз до глаз, наполненных слезами, порой проходило не больше сорока-пятидесяти дней. И ведь все её чувства были настоящими! Она действительно любила на подъёме. И действительно страдала на спаде. Ни единой фальшивой нотки, она так жила. Вспыхивала в чьей-то жизни как сверхновая, а потом сворачивалась в чёрную дыру. И ударенный Таськиными чувствами мужик долго спрашивал у себя потом: а что это такое сейчас было? И куда делось? И как теперь догнать?

   Я бы сдохла, так жить. А Кудрявцева бы умерла от моей жизни.

    – Доктор Элинипи, что вы делаете!

   Я задумалась и, вместо гнезда магнитной ячейки специального хранения, попыталась сунуть бесценный артефакт в щель между спинкой дивана и колонной. Книжку у меня отобрали, водворили на место. Провалиться бы от стыда, так пол слишком крепкий, держит.

    – Простите меня, пожалуйста, профессор, – покаялась я, опуская голову.

    – С вами в последнее время творится что-то ненормальное, – сердито выговорил гентбарец. – Рассеянность, головотяптство...

    – Гормоны, – подсказала Таська, не очень-то пытаясь скрыть резвящихся в глазах чертей. – Влюбилась.

   Я свирепо показала ей кулак, не помогло.

   Профессор внимательно посмотрел на Кудрявцеву, потом на меня, и сказал понимающе:

    – Ах, вот оно что. Вот вы почему так несправедливы к лантаргу! Просто какое-то запредельное хамство, и я собирался всерьёз рекомендовать вам посетить моего друга-психолога, по знакомству, так сказать, он очень хороший специалист... а оно вот дело в чём! Правда, никогда не понимал этих игр...

    – И я, – добавила Таська, – не понимаю. Он привлекателен, ты чертовски привлекательна, так почему вы теряете время, Эля?

    – Я сейчас кого-то убью, – сообщила я серьёзно, искренне надеясь, что валящий из моих ноздрей и ушей пар беспредельного бешенства они оба примут к сведению и сделают правильные выводы.

    – Неадекват, – подытожила Таська. – Полный. Профессор Сатув, дайте ей отпуск. Всё равно в нынешнем своём состоянии она ни что не способна.

    – Тася, – начала было я.

    – Молчать!

    – Отпуск? Но у нас столько работы... без эксперта не разобраться... несколько частных библиотек, одна общегородская...

    – Сорок дней, профессор, – Таська обворожительно улыбнулась. – Через сорок дней Эля вернётся отдохнувшей, обновленной и с пришедшим в норму уровнем гормонов, вот увидите.

    – Хм, – задумался гентбарец.

    – Тася...

    – Молчать. Профессор Сатув, Эля работает у вас уже четвёртый год без отпусков, на планете с пониженным уровнем комфорта, я проверяла, и если я ещё в "Арбитраж" обращусь, с жалобой на невыполнение норм трудового законодательства...

   Гнусный шантаж. Нейросеть "Арбитраж" подобные дела рассматривает без участия живого юриста; вердикт выносится за считанные минуты, все попытки оправдаться типа "она сама отказывалась покидать рабочее место в положенный час", даже если она – то есть я! – лично, с приложением своего айди, подтвердит, что действительно сама, – всё это сработает только в минус. Как отягчающее. И чревато подобное разбирательство может быть чем угодно, вплоть до отстранения с должности, не говоря уже о штрафах.

    – Кудрявцева, – некрасиво взвизгнула я, оценив незавидное положение профессора Сатува, – ты этого не сделаешь! Не смей! Не лезь в нашу работу!

    – Бери отпуск, пока дают, – отрезала Таська.

   Я проводила профессора Сатува по дорожке к входной арке. Буря начала уже выдыхаться, и сквозь рыжую пелену взбаламученного песка вновь проступили контуры местного солнца с вытянутым в сторону наглой компаньонки хоботком. Чем это безобразие окончится, известно – коллапсом и второй чёрной дырой. У Нивикии при таком раскладе нет шансов. Сгорит…

    – Всё-таки они здесь чужие, румасвиринув*, – озвучила я давно терзавшую меня мысль. – Скажем, колонисты. Прибыли сюда и здесь остались.

   ___________

   *румасвиринув – вежливое обращение к гентбарцу-кисмирув.

    – Не верю, что им не хватило ума спрогнозировать жизненный цикл звезды, у которой они собирались жить, – возразил гентбарец.

   Он тоже поднял голову к небу. Да. Зрелище феерическое. Даже сквозь купол и даже сквозь бурю.

    – Может, двигатели отказали, – предположила я. – Или просто истощился ресурс транспортника… а здесь можно было остаться, всё-таки кислородная атмосфера… они и остались.

    – В таком случае, где звездолёт? Или хотя бы его останки.

    – Найдём, – заверила я.

    – Было бы неплохо…

    – Профессор, – я осторожно тронула его за руку, – простите, пожалуйста…

   Он поднял бровь, удивляясь.

    – Ну, за Таську, – сбивчиво пояснила я. – Она вообще-то не такая свинья на самом деле, она хорошая.

    – Это я хорош, – качнул он головой. – Не подумал.

   Настала моя очередь удивляться. Что?

    – У вас, у людей, ведь как у наших крылатых – вся жизнь на войне любви. Мне это недоступно, но понять я могу, и жалею, что не догадался раньше. Конечно, летите в отпуск. И возвращайтесь. Будем искать звездолёт нивикийцев.

   Я кивнула.

    – Спасибо, профессор.

   Мы расстались. Он вызвал капсулу, а я понуро побрела к дому. В любом языке у любой, размножающейся половым способом, расы существуют слова, имеющие двойной смысл. Тот самый подтекст, который способен самое невинное предложение превратить в… Ну, в общем, превратить.

   У нас, к примеру, слово «трахнуть» частенько используется вовсе не в изначальном своём смысле «стукнуть, ударить». А многие нечеловеки (нелюди не скажешь, ибо, опять же, нюансы. Если вы – русскоговорящий, вы понимаете, не так ли?) ведь путают, да. И получается когда смешно, а когда и не очень.

   Брачные игры гентбарцев проходят в воздухе и слово «летать» в устах гентбарца… Ну, вы поняли. Мне пожелали не просто отдохнуть и развеяться, а… вот то самое. Для приведения в норму гормонального фона. Причём гентбарцы настолько прямые и честные ребята, что выдают такие вот вещи как нечего делать. Есть строгое разграничение между официальным, разговорным и обсценным языками; профессор использовал второй, придраться не к чему. Придраться не к чему, а на душе всё равно пакостно.

   Надо бы разозлиться, как следует, и что-нибудь поджечь или разбить, чтобы успокоиться. Но всю мою злость унёс с собой лантарг Поункеваль. Обидно. Вот так хочешь что-нибудь разбить или поджечь, а не можешь, потому что запал пропал и тебе элементарно лень.

   Таськин энтузиазм сбивал с ног:

    – Ка-кой! – восхищённо заявила она, имея в виду профессора Сатува.

   Я мигом разглядела нездоровый хищнический блеск её глаз. Чёрт, неужели влюбилась?!

    – Остынь, – посоветовала я сходу. – Сатув – гентбарец!

    – А я не расистка, – отмахнулась Таська, – в отличие от некоторых!

   Дура ты. Набитая. В информе бы хоть посмотрела, кто такие гентбарцы и что они такое! Но сейчас затевать спор – пустое дело, меня не услышат.

    – Ему сто два года, – зашла я с другого угла. – Ты ему во внучки годишься!

    – Сто два года – аргумент, – печально вздохнула подруга. – Эх… Предупреждать надо!

    – Ну, извини, – развела я руками, и всё же, не удержавшись, сказала: – Почитай про гентбарцев, полезно будет.

   Но Кудрявцева лишь отмахнулась от меня и с новым азартом взялась за каталог женской одежды. Я поняла, что от меня не отстанут, и обречённо присела рядом.

   Через два дня мы с Таськой торчали в космопорту, ожидая челнока на Нивикию-Орбитальную. Я немного трусила, потому что последний раз выбиралась за пределы атмосферы четыре года назад, когда сюда летела. На мне был дорожный костюм из проекта «Новая Элина», тот, который меньше всего вызвал раздражения, серо-лиловый, в мелкую белую полосочку. Вообще, я хотела ехать в стандартной одежде: брюки, блузка и куртка, на ногах – всепогодные любимые кроссовки, через плечо – сумка. Но это всё Таська посоветовала швырнуть в мусоросжигатель, потому что а) столетней давности (ещё бы, именно в этом я на Нивикию и прилетела…), б) четыре года не прошли даром и я растолстела, отчего все эти вещи сидят на мне, как на жвачном животном (гнусное враньё!) и – последний, но убойный аргумент – в) приличные люди на девушку в таком тряпье даже не посмотрят.

   Приличные люди! Как же. Да людям в большинстве своём наплевать. Но Таську не переспоришь, проще рукой махнуть.

   «Солнечные Рассветы» позволяли исполнять почти весь свой каталог местными производствами, но везде крупным шрифтом писали оговорку: за несоответствие ткани и кроя заявленному в лоте качеству ответственности не несут. Пользуйтесь фирменной фабрикой, и будет вам счастье. Конечно, откуда у нас на Нивикии фабрика «Солнечных рассветов?» Поэтому основной заказ нам доставят на промежуточную пересадочную станцию. А здесь мы заказали самый минимум. Ну, как минимум… Две больших коробки плюс то, что на мне.

   По правилам, явиться следовало за три часа до посадки. Явились, ждём.

   Сидим в креслах, вспоминаем юность свою дурную в Федеральной Академии Галактической Истории, – всё-таки весело там было, есть что рассказать, есть о чём вспомнить. Ждём, когда объявят посадку на наш рейс.

   Всё-таки засиделась я в своих раскопах. Четыре года никуда с планеты. Романтика дальней дороги стучалась в моё сердце, и было мне странно и страшно, одновременно тревожно и радостно. Перемены! Приятные, что немаловажно, перемены.

   Лантарг Поункеваль подошёл к нам примерно через час. Вообще говоря, он часто лично дежурит в космопорту. Присматривает, так сказать. Беседует с нехорошими личностями, буде такие появятся. На планету кто только не летит, из сомнительного народа, имею в виду. Губернатор их не особо зажимает, только плати ему, почти официально. И не доставляй проблем. Вот они и летят. С некоторыми, по сумме их заслуг и славы, лантарг проводит инструктаж по безопасности лично. Даже думать не хочу, в какой форме. Но, полагаю, негодяю достаточно посмотреть на нашего лантарга, чтобы всё усвоить с полуслова. И не создавать проблем.

    – Элинав, – сказал он мне донельзя серьёзно, – уделите мне пару минут личного времени.

   Я оглянулась на Таську, та показала мне большой палец, зараза! Но не убегать же с воплями! Тем более, человек при исполнении. Чёрная униформа, оружие, хвост свой розовый, перетянутый в нескольких местах шнурком с деревянными висюльками, через плечо перекинул. Смотрится убойно. Розовый и чёрный.

    – Я что-то снова потеряла? – покаянно спросила я, заодно проверив, на месте ли мой терминал.

   Он был на месте, в сумочке, сумочку я держала крепко.

    – Нет, – скупо улыбнулся лантарг.

   И тут к нам с самым бессовестным и наглым образом влетело сказочное создание в лице жены губернатора.

   Она на экране связи, в растрёпанном ночном виде, была – чудо. А сейчас, при полном параде, с этими белоснежными крылышками, поднятыми над головой, – вообще нечто запредельное. Большая белая бабочка, слетевшая в наш бренный мир прямо из сказки. Правда, манеры у неё оказались вовсе не бабочковые, а средних размеров танка:

    – Доброго дня, девушка нашего По.

   И взгляд – прицельный, любопытствующий, здорово напоминающий дула танковых пушек. Имя моё она, конечно, не вспомнила. А вот правило этикета, по которому разговаривать надо на эсперанто, если кто-либо из собеседников не знает чинтсаха или не известно достоверно, что он знает, – это гентбарочка помнила прекрасно. Таську она легко посчитала за участника беседы, ещё улыбочку ей подарила, а та в ответ кивнула. Две! Две светских заразы на один квадратный метр, и неизвестно, какая хуже!

   Пойти утопиться, что ли?

   Я ответила вежливо, лантарг тоже.

    – Вы куда-то собрались? – это она мне. – А ты её так легко отпускаешь? – это она лантаргу. – А вы – её сестра или тётя? – это она Таське.

    – Подруга, – пояснила Кудрявцева, хищно улыбаясь. – Летим отдыхать.

    – Подруга! – восхитилась губернаторша. – Это лучше, чем сестра или тётя! А куда отдыхать?

   Жадное любопытство этой дамы не знало предела. Ещё бы! Ядерная топка сплетней срочно требовала свеженького урана. Ради этого можно презреть все сословные рамки и стены. Перелететь из вип-зала в наш общий, например.

    – По, – сказала гентбарка, внимательно выслушав Таську, – я бы на твоём месте летела бы следом. Ты её там потеряешь!

   Р-р-р!

    – Девушка Поункеваля? – восторженно шепнула Таська мне в ухо.

    – Потом расскажу, – сквозь зубы процедила я, остро жалея, что у меня нет с собой карманного бластера, пристрелить одну крылатую дуру на месте.

   Ну, да, потом – суд, высылка на промышленную планету и ограничение прав лет этак на восемьдесят, за умышленное убийство, но ей-богу, оно того стоит!

    – Прошу прощения, – сказал лантарг, – срочный вызов.

   Отошёл и что-то в наручный комбрас начал говорить. Позорно сбежал! Оставил нас на эту... эту...

   Достопочтенная госпожа губернаторша щебетала и щебетала. В подробностях рассказала свою версию потери мной моего айди. Таська слушала с прилежным вниманием, а во мне росло острое желание срочно найти какой-нибудь тяжёлый предмет, раз уж бластера под рукой нету.

   А потом появился губернатор, в сопровождении амбалов-охранников. Точнее, охранниц, потому что гентбарцы-чабис визуально воспринимаются – и переводятся на человеческие языки! – как женщины. Сердитые, свирепые женщины-бойцы. Не попадайся под кулак – хребет переломит на раз-два вместо здрасте.

    Второе явление сказки народу. Вот только угрюмое выражение на физиономии сказочного принца не располагало ни к какой сказке.

    – Дорогая, – сказал он супруге, – ты снова ведёшь себя, как ребёнок. Почему летаешь невесть где без охраны? А если какие-нибудь гады решат тебя убить, чтобы мне стало больно и плохо?

    – Малипусичек, – капризно надула она губки, – я хотела поговорить с девушкой нашего По, что в этом такого? И чем тебе По не нравится, он лучше всех, кого я знаю, сможет меня защитить!

    – Мы пропустим регистрацию, дорогая. Пойдём, – взял её под руку, – пойдём обратно.

    – Регистрация, какие глупости! – отмахнулась она. – Не донимай меня ерундой, роднусик!

    – Пойдём, пойдём, я тебе кое-что приготовил.

    – Кое-что! – вскричала она, по детски хлопая в ладошки. – Подарок! Сюрприз! Люблю подарки и сюрпризы.

   Она позволила себя увести, но я заметила свирепый взгляд, которым губернатор наградил лантарга, и поняла, что там был за срочный вызов. Поункеваль связался со своим приятелем и потребовал забрать своё стихийное бедствие от греха подальше. Я со вздохом облегчения свела вместе кончики пальцев. Но, если подумать, радовалась рано. Губернаторская чета, похоже, отравит нам всю дорогу до большой пересадочной. А если и они тоже собрались лететь за пределы системы... Ой.

   Поменять билеты, что ли...

   Как их поменяешь.

   Торчать тогда полгода здесь придётся, именно тогда сюда заглянет следующий дальний рейсовый.

    – Гм, – сказал лантарг в пространство. – Прошу прощения за... инцидент. Элинав, пойдёмте, на два слова.

    – Иди, – сказала мне Таська, и подтолкнула в спину, когда я замялась. – Иди, иди. Девушка!

   Зараза!

    – Надолго я вас не задержу, – сказал лантарг. – Просто хочу пожелать вам доброй дороги…

    – Спасибо, – сказала я, не очень понимая, что ему нужно.

   Доброй дороги, – это прекрасно, но у него явно с собой что-то еще. Что?

    – Возьмите, – Поункеваль раскрыл ладонь. – Это вам.

   Тонкая, искусно вырезанная из дерева завитушка-кудряшка. В общем, очень похожая на те, что лантарг на своем шнурке для волос носит. Похожая, и в то же время не такая… И, по-моему, он ее сам из деревянной заготовки вырезал. Ножом своим, тем самым, с которым принципиально не расстается, потому что мужчина без ножа не мужчина. С него станется.

    – Что это? – спросила я, не торопясь брать подарок.

    – На-тоулем, – ответил он серьезно. – Оберег. На удачу в пути.

    – Вот уж не думала, что вы склонны к суевериям, Поункеваль, – растерянно сказала я.

    – Не я такой, жизнь такая, – пожал он плечами, явно цитируя кого-то. – Возьмите…

    – Послушайте, – решительно сказала я, – это уже переходит все границы, и я не могу больше молчать! Я вам не давала ровно никаких поводов вот так ко мне относиться, и...

   Он поднял ладонь, и я замолчала. Молчала, смотрела на него и думала, за что мне эта мука, где я успела так нагрешить, чем заработала себе такую кару. Меня любят, а я не люблю и полюблю навряд ли.

    – Просто возьмите, – повторил лантарг. – На удачу.

   Вложил вещицу мне в ладонь, я не успела отдернуться, и так и стояла, дура дурой.

    – Я в отпуск лечу, на курорт, – сказала я сердито. – Если найду себе там мужчину!

    – Значит, найдете, – улыбнулся он.

    – А если назад не вернусь? – спросила я в запале. – Замуж выйду и там останусь!

    – Значит, не вернетесь.

    – Тогда зачем…

    – Я буду знать, что где-то там, – он жестом указал на потолок, подразумевая звезды и космос, – вас хранит мой на-тоулем.

    – Вы невозможный! – заявила я.

    – Да, – не стал он спорить.

   Закрыл подарок моими же пальцами и сказал:

    – Никому не рассказывайте. И никому не показывайте. Совсем никому.

    – Ладно, – сдалась я, пряча вещицу. – Но все равно…

    – Без обязательств, – повторил он. – На удачу.

    – Все равно, – сказала я твердо. – Не надо ни на что рассчитывать! Я вам благодарна, вы меня спасали много раз, все так, но…

    – Элинав, – мягко сказал он, – не надо сейчас.

   Я снова замолчала, растеряв все свои, наспех заготовленные слова. Как с ним разговаривать? Ну, как?!

    – Когда вернетесь, – продолжил лантарг, – мы вместе подумаем, что дальше делать. Договорились?

    – А если я не вернусь? – я почувствовала, что снова съезжаю в какое-то болото, и разозлилась.

   На себя разозлилась, на него, на губернаторшу нашу малахольную, чтоб на нее икота напала! За что мне это?!

   Тут объявили посадку на наш челнок, и я пошла, с очень нехорошим чувством на сердце. У арки гейта обернулась: лантарг смотрел мне вслед. Ручкой помахал. Зараза…

    – О чем секретничали? – с любопытством спросила Таська, устраиваясь в противоперегрузочном кресле напротив.

    – Ни о чем, – решила я отмолчаться.

    – Ага, я видела. Он так на тебя смотрел…

   Все-таки она вынула из меня почти весь разговор. Это же Таська! Встала в боевую стойку, считай, все. Мозг выест маленькой палочкой, но своего добьется. Вот только про подарок лантаргов я все-таки не рассказала. Хватило ума подхватить язык магнитом-липучкой и промолчать.

    – Дура ты, Элька, – качая головой, вынесла вердикт Таська. – Ох, и дура! Зачем? Зачем, спрашивается, ты вывалила на бедного мужика свои глупые чувства? Ему и так невесело.

    – Да с чего я обязана заботиться о его веселье?! – не выдержала я.

    – Он тебя серьезно выручил, восстановив тебе айди, – указала Таська. – Немного благодарности могла бы высказать!

    – Благодарности! Еще скажи, переспать с ним. В благодарность! Вот ты бы точно переспала на моем месте, да?

    – Я, – с достоинством сказала Кудрявцева, – сплю только с теми, кого люблю.

    – Ну и влюбилась бы в него, что тебе, долго, что ли? – не унималась я.

    – Я бы, может, и влюбилась, – серьезно отвечала подруга, – но у меня железное правило: в мужчин моих подруг не влюбляться в принципе.

    – Да не мой он! – взвыла я в голос. – Не мой! Что вы все пристали ко мне! Губернаторша наша малахольная, и ты впридачу. Отстаньте!

    – Видела бы ты свою физиономию, – фыркнула Таська. – Ладно, Эля, проехали, не сердись! Прости, невозможно было удержаться.

    – Невозможно ей, – буркнула я, остывая.

   На Кудрявцеву долго злиться у меня не получалось никогда. Даже тогда, когда она заслуживала. Почему, сама удивлялась. Любила ее, поэтому, наверное. Как сестру, которой у меня никогда не было.

   Дальше был старт и перегрузки, и пролет над теневой стороной планеты: сразу большой экран в потолке показал виды – крупные, яркие пятна семи городов и множество разбрызганных по континенту пятен поменьше: небольшие поселения – агрохолдинги, фабрики, аэропорты планетарного назначения, прямые стрелы наземных дорог… Запись, конечно. Сейчас в атмосфере нашего полушария еще стояла пыль, поднятая последней бурей. Захочешь что-либо рассмотреть, не получится.

   А вот на Нивикии-Орбитальной были панорамные площадки с прозрачными стенами, и уж там-то наш пыльный шарик можно было разглядеть таким, какой он на данный момент времени есть. Ждать рейса на GVS – granda vermotrua stacio – большую пересадочную станцию нашей локали, которая находится за пределами планетарной системы и обслуживает только транзитные рейсы, – надо было семь стандартных часов.

   Семь часов в космических путешествиях, – это ничтожно мало. Можно сказать, ни о чем, выспаться не успеешь. Обычно все стыковки и пересадки занимают много времени, от шестнадцати часов до бесконечности. Сам переход через червоточину в пространстве мгновенен, но маневры в космосе около пересадочных станций ведутся на скоростях максимум в одну треть от световой. Регламент!

   Так что львиная доля всего времени космического путешествия – это ожидание.

   Нам с Кудрявцевой повезло, что всего лишь семь часов, а не семьдесят (бывает, и такое!).

   Но Таська категорически отказывалась сидеть в зоне ожидания все семь часов, как будто не ее мутило при стыковке! Она жаждала развлечений, и бесполезно было объяснять, что все развлечения – на Родео-Драйв, а это крюк дней на пятнадцать, сразу о рейсовом транспортнике можно забыть.

    – Ни в жись не поверю, что на орбитальной станции не может быть никаких развлечений вообще! – заявила Кудрявцева, открывая официальный портал Нивикии-Орбитальной. – Сейчас что-нибудь подберем...

   Я возражала. Мы еще не добрались до места, а уже начинали транжирить деньги.

    – Сколько у тебя? – поинтересовалась Таська.

   Я не знала толком, сколько. Как-то не задумывалась вообще. Когда училась, жила в общем городке, а в экспедиции все минимальные блага цивилизации входили в стоимость контракта, равно как и медицинская страховка. Я знала, что дальние экспедиции оплачиваются хорошо, но как-то не придавала значения. Все необходимое у меня было, а каких-то дорогостоящих увлечений типа коллекционирования древних почтовых марок – не было.

    – Даешь! – восхитилась Кудрявцева. – Ну-ка, открывай и смотри. Спланировать надо, чтобы в минус не ушла!

   При всей своей взбалмошной жизни финансы подруга контролировала жестко. У нее никогда не было полных нулей, при этом всегда хватало и на привычные сердцу радости и на внезапные форс-мажоры. Так что я могла с чистой совестью ей довериться.

    – Фью, – присвистнула Таська, глядя на экран с моим счетом. – Да ты у нас богатенькая.

    – Это много, да? – спросила я.

    – Ну, на шик-ужас не хватит, конечно, – покровительственно заметила подруга. – А вот на хороший комфорт – вполне. Значит так. Берешь треть и переводишь на отдельный счет. Делай, – я послушно сделала. – Это у тебя резерв. Так и назови, резерв на черный день. Неприкосновенный запас, если что оттуда схватила, при первой же возможности возвращай. Оставшуюся сумму снова делишь на три части. Одну часть – непредвиденные расходы. Грубо говоря, обратный билет, с питанием и проживанием на пересадочных при стыковках рейсов. Так и называй: обратный билет. Теперь что осталось снова дели на три. Первая часть: трачу до. Вторая: трачу там. Третья: трачу после.

    – Все равно много как-то для растрачивания, – сказала я неуверенно, созерцая вместо одного единого счета табличку из пяти разных.

    – А ты их солить собралась? – язвительно спросила Кудрявцева. – Заработаешь еще. Ведь снова потом четыре года кверху попой в раскопах торчать, не так ли? Без выходных и отпусков.

    – Пять, – поправила я. – Пять лет. Контракт заканчивается через пять…

    – Вот! Теперь привязывай платежную к счету “Трачу до”. Ставь лимит на одну десятую. Чтоб оповещение пришло, не тогда, когда выгребешь все и пойдешь в минус, а чуть раньше. И давай смотреть развлекательную программу местной Орбитальной. Что у нас тут веселого в семь часов уложить можно...

   Веселое в понимании Таськи – это гроб в моем понимании. После бассейна, гравигорок на поверхности станции и бара с дикой музыкой оставалось только лечь и умереть.

    – Нормально! – радовалась подруга. – Отчалим отсюда и сразу заснем. Не придется скучать по дороге.

   Ну, да… Два дня пути к GVS, большой пересадочной. В далеко не просторной каюте на двоих. Это – космос, челночные перевозки, тут на пространстве экономят.

   После бара мы возвращались по длинной галерее с прозрачной стеной. Не экран, настоящая прозрачная стена, за которой реальный космос, без улучшающих фильтров дополненной реальности. Фильтр был всего один: антирадиационный.

   Нивикия плыла внизу и чуть слева, разделенная пополам линией терминатора. На ночной стороне горели редкие электрические пятна цивилизации, на дневной тянулся широкой извилистой полосой от полюса до полюса единственный океан планеты. Солнце оставалось сзади, но зато хорошо просматривался вытянутый в сторону черной дыры багровый “хоботок”. Отсюда, из космоса, без запыленной атмосферы, все выглядело внушительнее и страшнее.

   Да, пройдет не меньше миллиона лет прежде, чем красный гигант, последнее живое солнце Нивикии, умрет окончательно. Нам не увидеть его пышных похорон: не доживем. Но как-то неуютно видеть смерть, пусть медленную, растянутую на века, но все равно смерть. Неудивительно, что нивикийцы пытались выбраться из своего умирающего дома. Их артефакты мы находим порой в самых неожиданных местах Галактики.

    – О-о! – в полном восхищении протянула Таська, пихая меня в плечо. – Гляди! Да не туда, а вон… вон!

   Я послушно посмотрела. По галереи шли навстречу нам военные в форме Военно-Космических Сил Федерации. Человек пять, что ли… Что они тут делают, вопрос? Разве нашей, собственной, локальной полиции недостаточно? Но и на принуждение к миру не похоже. Во-первых, нет у нас никаких волнений и бунтов, губернатор не дурак, живет сам и дает жить другим, а во-вторых, было бы их тут тогда не пятеро, а гораздо, гораздо больше…

   Позже я узнала, что в локальное пространство Нивикии зашел для ремонта и оказания помощи раненым патрульный крейсер “Звезда Оталоры”. Тут до буферной зоны с Врамеулом всего ничего, пара десятков парсек, а с врамельвами у Федерации общий уровень злобности стремится к критическому. Полноценной войны пока нет, и, может быть, и не будет, в ближайшее время – так уж наверняка, а вот всяческие инциденты, они случаются...

    – Какие мальчики! – Таська пихнула меня локтем. – Цепляй!

    – Иди ты, – огрызнулась я.

   Таська немного подпила в том баре, а я не стала, и теперь расплачивалась за это. Когда вас двое и одному из вас пьяно, весело и хорошо, и этот кто-то не ты, то ничего хорошего, как правило, не выходит.

    – Чего иди? – обиделась Кудрявцева. – Чего сразу – иди? Эля, ты за-ну-да! К тебе сами вон… бегут... а ты – иди… Мальчики! – она помахала военным и послала им воздушный поцелуй: – Приветики!

   Кажется, она набралась серьезнее, чем я думала. Вот же зараза!

    – Кудрявцева, – зашипела я, крепко беря подругу под локоть, – не позорься! Пошли отсюда!

    – Не хочу! – уперлась она. – Не пойду!

    – Пойдешь, еще как пойдешь! – я была сильнее и выше подруги, чем бессовестно воспользовалась.

   Потащила за собой, не слушая больше ничего. Слава богу, она не вопила и не брыкалась, просто шипела оскорбления, проезжаясь по моему белому пальто и монастырским привычкам. Ничего, проспится и забудет. Мне вот как забыть?

   Насколько я успела рассмотреть знаки различия на военной форме, эти ребята были с Альфа-Геспина. Спецназ, элита армии. А по расе – пирокинетики со Старой Терры. Я там выросла, насмотрелась на таких. Серьезные люди. Таська же перед ними цирк устроила. Культуролог, мать ее. Ладно, гентбарцев не знает, но уж людей-то – позор.

   И я ей это обязательно припомню. По-дружески. Когда проспится.

   До начала регистрации на рейс к большой пересадочной оставалось три часа. Я посидела немного у Таськиной тушки, смотрящей очередной счастливый сон, думая, что и мне неплохо бы поспать. Но сон не шёл, работа – просмотр сканов с раскопа, сортировка их и описание, – тоже не спорилась. И я пошла в обзорную галерею, благо она от нашего гостевого блока была недалеко.

   Космос, ночная сторона планеты… Даже не верится, что именно там, на тёмной поверхности, я прожила целых четыре года. Что там – города, живые и мёртвые, наши и нивикийские. Космос, звёзды – всегда впечатляют. Можно смотреть на них, как на текучую воду, бесконечно.

   Немногие любители космических панорам неспешно бродили вдоль прозрачного окна. Вокруг них вился скользкий тип, гентбарец невнятного гендера, всего и видать, что точно не крылатый и, пожалуй, не носвири, у носвири руки характерной длины, ни с кем другим не спутаешь. Ясное дело, товарищ предлагал залётным транзитникам настоящие нивикийские артефакты… собственного производства.

   С подделками, надо признать, мы изрядно мучились. Уж больно высокого качества они пошли. Если на теневой рынок можно было наплевать, купил какой-нибудь дуралей себе в коллекцию новодел по цене подлинника, значит, так ему и надо, не будет другой раз ушами хлопать, то участившиеся наглые попытки завизировать такое у нас, с официальным подтверждением, лично меня здорово бесили. Тратишь своё время на экспертизу, смотришь, вникаешь, иной раз даже начинаешь думать, что вот оно, открытие века, а там… Тьфу!

   Губернатор как-то попытался надавить на профессора Сатува. Чтобы тот, так сказать, пошёл навстречу уважаемым личностям. Не всем, некоторым. На кого ему укажут. В обмен на улучшение собственного благосостояния или, скажем, дополнительное финансирование научных изысканий… Милейший профессор рассердился так, что наорал на вышестоящего, презрев все гендерные и сословные различия. Я при этом историческом разговоре не присутствовала, мне передали. Очень трудно было себе представить и очень жаль, что пропустила. В пересказе ведь совсем не то, чем когда своими глазами и ушами…

   Самое интересное, что губернатор наш боль души профессора понял, осознал и больше с подобными предложениями не подходил. Я потом немного дёргалась, всё ждала, что придут и ко мне с тем же самым. Не пришли. Разумеется, я бы тоже послала за горизонт событий, но… Я – интраверт и не люблю общаться с посторонними. Особенно когда посторонние наделены харизмой и властью.

   Я решила немного последить за чёрным торговцем. Дела у него вроде как шли успешно. Вот растёкся перед военным, одним из тех пяти, кого мы с Таськой встретили. Мимолётный укол стыда за Таськин позор. Мужик нас, наверное, запомнил, у этих друзей память натренирована запоминать даже длинные унылые таблицы. Интересный типаж, необычный для пирокинетика. Те светловолосые и светлоглазые, а этот смуглый. Волосы кудрявые, чёрные, аккуратная бородка… Спецназу бороды не положены, но этот тип, судя по знакам различия на форме – капитан, ему можно…

   Нивикийский каллиграфический шрифт – очень красивый, сам по себе произведение искусства. Нивикийцы любили вывести какой-нибудь афоризм или цитату на дощечках или вышить на ткани или мозаикой выложить, вставить в рамочку и повесить на стену, поголовное увлечение. Но, как я уже говорила, одно дело, когда смешную, сердитую или глупую фразу нарисовали тысячи лет назад и совсем другое, когда вот такой рукопоп, как этот ушлый гентбарец, на тридэпринтере с опцией искусственного старения. Причём рукопоп, вообще не соображающий, что именно он пишет на своих поделках.

    Я подошла поближе, с интересом вслушиваясь, как негодяй расписывает достоинства своего, так сказать, овеянного благородной пылью веков товара. Я-то видела, что там вместо связной фразы белиберда полная. Буквы просто состыковали друг с другом, не понимая ни смысла, ни подлинной красоты.

   Но когда торговец выдал, что на его поделки существует сертификат, а на том сертификате подпись самой Элины Разиной, доктора археологических наук с известным решительно всей Галактике именем… Я осатанела!

    – Простите, что вмешиваюсь, – скалясь, сказала я. – Но вы сказали – Элина Разина?

   Гентбарец не уловил выражение моего лица и потому попался. Они вообще человеческие эмоции не очень хорошо считывают, особенно одиночки низших гендеров. Этого я так и не распознала толком: вроде чабис, но для чабис слишком тощий и недокормленный. А впрочем, кто его знает, в какой помойке он рос и что перед последним метаморфозом жрал.

   Мне предъявили сертификат. Действительно, с подписью. Моей. На эсперанто. Вот только чуть-чуть не довели последнюю завитушку, я обычно пишу не так.

    – Ах, ты подонок, – задумчиво сказала я на чинтсахе-матерном. – Ах, ты, сволота такая, твою маму… и папу… и всю родню твою в свежий потрох! Да Элина Разина никогда такую хрень не завизирует, чтобы ты знал! Ты бы хоть у «Komuna lingvo» перевод спрашивал прежде, чем галиматью этакую печатать и за подлинный артефакт выдавать!

   Ругаться с гентбарцами надо на их собственном языке, во-первых, до них так быстрее дойдёт, во-вторых, не придётся обеднять языковые конструкции. Когда у твоей расы изначально двенадцать гендеров, матерные возможности не поддаются измерению.

    – Всё сказала? – угрюмо осведомился чёрный торговец. – Ну, и вали. Что ты мне сделаешь?

    – Я – ничего, – ласково кивнула я. – А вот лантарг Поункеваль – много чего. Я с ним лично знакома, дружок. Хочешь, сведу?

    – Ага, щас, уже разлетелся, – что-то в этом духе, на деле, перевести эту реплику с чинтсаха-матерного на человеческий без потери смысла невозможно.

   Мне предъявили в качестве последнего аргумента бластер:

    – Вали отсюда, умная. Пока жива.

   Ну, и зря. Потому что военный, о котором я в запале давно забыла, отобрал оружие как нечего делать, а выстрел погасил ладонью. Красиво. Очень красиво и очень эффектно. Паранорма пирокинеза вообще сплошное очарование, если не задумываться о том, что пирокинетики живут раза в два меньше всех прочих. Расплата за их не поддающуюся осмыслению мощь: укороченный срок жизни…

    – Возвращай мои деньги обратно, поганец, – сказал военный на чинтсахе, тоже знал все, полагающиеся случаю, конструкции, оказывается.

   Пройдоха свёл глаза в кучку – кулак, объятый багровым пламенем, не то обстоятельство, с которым хочется спорить. Вернул деньги без звука, а потом дёрнулся драпать. И угодил аккурат в лапы станционной полиции. Туда гадёнышу и дорога! Я мстительно скормила «Арбитражу» исковое заявление о подделке подписи, реальной и цифровой. Цифровую, правда, не видела, но наверняка и её подделали тоже. Смысл был затеваться только с одной реальной?

    – Попалась на горячем, – с удовлетворением сказал старший из полицейских, радостно скалясь на пойманного. – Давно пора! Отдохнёшь теперь от трудов неправедных как следует.

    – Всё-таки чабис! – не удержалась я.

    – Удивитесь, доктор Разина, нет, – сказал полицейский.

   Порядок на Нивикии-Орбитальной хранили сородичи лантарга Поункеваля. Розовые волосы в хвостах по пояс, чёрная униформа, килограммы оружия, вот это всё. Гентбарец рядом с ними казался маленьким хрупким ребёнком, которого обижают взрослые инопланетные сволочи.

    – А кто же?

    – Номо.

    – Да быть того не может! – я уставилась на пленника.

   Теперь я видела все, положенные номо, признаки. Надо же, как ошиблась! Но и то сказать, что гентбарцы-номо – самая консервативная часть их общества. Они генетически заточены на то, чтобы растить детей первого цикла развития, именно этим и занимаются, крайне редко покидают родной дом, и чтобы номо решилась на такую жизнь, как эта прохиндейка – событие из ряда вон.

    – Согласен, случай редкостный, – покивал мне полицейский. – Но в Галактике чего только не встретишь…

   Это точно. В Галактике, особенно на дальних выселках, вроде нашей локали, можно встретить что угодно.

    – Да что бы вы понимали! – взорвался вдруг пойманный, его, точнее, её, аж затрясло от эмоций. – Родилась нянькой, так что, всю жизнь теперь за вертихвостами мелкими следить?! Я, может, космос посмотреть хотела! Как все! Чем я хуже других?!

    – Другие подписи чужие не подделывают, – непримиримо заявила я. – И ерунду туристам под видом подлинника не втюхивают.

   Гентбарка скривилась и выдала фразу, за что тут же схлопотала увесистой ладонью в чёрной перчатке по затылку.

    – Молчать!

   Пленницу быстро запихали в «будку», откуда она могла любоваться видами через клетчатое узкое окошко. У нас, меня и спасённого от чужой алчности туриста, считали айди, выразили благодарность за поимку рецидивиста и пожелали нам приятного вечера. Причём я обратила внимание на улыбочки, какими полиция и мой новый знакомый обменялись. Злобненькие такие улыбочки, больше похожие на оскалы. И воздух ощутимо прогрелся на добрый десяток градусов.

   Вот где, между прочим, самый настоящий расизм, у военных обоих народов. И изживать его придётся долго. Слишком много соли наши расы насыпали друг другу на хвосты за почти пятисотлетнюю историю знакомства.

    – Терпеть этих тварей не могу, – пробормотал военный вслед, дёргая ворот своего кителя.

    – Гентбарцев? – уточнила на всякий случай я.

    – Нет… этих, шароглазых!

   Это он про станционную полицию. Зря. Порядок они держали железно. Рядом с нами нарисовались буквально за две-три минуты, чтобы пресечь безобразие с бластером у одной и огнём у другого. Опасное это явление, огонь, на орбитальной-то станции.

    – Это вы, как я понимаю, доктор археологических наук с галактическим именем, Элина Разина, – сказал военный, я кивнула:

    – Насчёт галактического имени мне безбожно польстили, конечно же. Пока ещё нет.

    – Пока? – хмыкнул он.

    – Ну, я работаю над вопросом… Лет через десять-пятнадцать – вполне реально добиться определённого успеха.

    – Вы как-то скептически оцениваете свой карьерный рост. Почему не завтра?

   Смеётся он, что ли? Да, судя по искоркам в глазах – смеётся. Но без зла, что немаловажно.

    – Почему скептически, – пожала я плечами. – Реалистически.

    – Январь Горячёв, – назвался военный.

   На Старой Терре любят называть детей так называемыми «морозными» именами. Январь, Февралин/а, Мартин/а, Северин/а, Ноябрин/а, Мороз, Старолёд, Зимовея… В сочетании с «горячими» фамилиями, однозначно относящими своего владельца к носителям паранормы пирокинеза, звучит особенно убойно. Январь Горячёв – чудесная шутка, если доподлинно знать, что на Старой Терре, давным-давно сорвавшейся в ледниковый период, в январе температура не поднимается выше минус пятидесяти градусов по Цельсию. Почему Цельсий? Долго рассказывать, вкратце – Старая Терра упрямо цепляется за древние традиции, и это далеко не всегда игра для привлечения туристов. Народ, кто местный, реально там живёт именно так.

   Но вслух я свои мысли не озвучила. Вслух я сказала вежливое:

    – Рада знакомству, Январь.

   А он взял меня за руку и коснулся тыльной стороны кисти губами, лёгкое, невесомое прикосновение, горячее, как его дыхание, и я знала, знала, знала, что для выходца со Старой Терры, да ещё пирокинетика, это просто дань вежливости, проявление учтивости к женщине вообще, а не конкретно ко мне, такой красивой и замечательной, тем более, что знакомы мы всего лишь без года три минуты. Но всё равно будто электричеством прошило, от руки до самого затылка.

   Я очень остро поняла, что сейчас мы расстанемся, вот прямо сейчас, и никогда больше не встретимся, но я буду знать, что есть во Вселенной такой Январь Горячёв… тёмные кудри, мягкая улыбка, зелёные шальные глаза… и к чёрту! Мы никогда больше не увидимся. Потому что – ему на планету, мне на дальнюю пересадочную. Всё!

   Орать хотелось от отчаяния.

    – Вы на планету? – спросил у меня Январь, ни о чём не подозревая.

    – Нет, – качнула я головой и вытянула из его ладони свою руку, которую он почему-то не спешил отпускать.

   Надо было объяснить, куда я лечу, где буду, дать адрес своего визита, в конце-то концов, но я почему-то не могла. Стояла, молчала, не знала, куда деваться, язык к гортани прилип.

    – В другой раз не подставляйтесь под выстрел, Элина, – посоветовал мне Январь. – Убить же могли.

   Я кивнула. А что ещё ты хотела услышать, Эля? Пойдём со мной, милая, я отведу тебя на край Вселенной и подарю тебе эту звезду? Как же мне противно стало от себя самой, слов нет. Таська, та бы знала, что делать, и как разговор повернуть в выгодную для себя сторону. А я… тьфу.

   Я выдавила из себя жалкое:

    – Ну, я пойду… а то опоздаю на рейс.

   Надеялась, что он меня остановит или спросит хотя бы какой рейс. Не спросил и не остановил. Не остановил, но смотрел вслед, я чувствовала горячий прицел его взгляда на спине между лопатками, и что мне стоило не обернуться, знала только я сама.

   Хотелось реветь и биться головой о стену, а пуще всего – послать в чёрную дыру на досвете Таську с её идиотской идеей насчёт курортной планеты. Какой курорт, когда здесь, прямо вот тут, на нашей орбитальной, – Январь!

   Но я не успела натворить глупостей, гневный сигнал терминала отрезвил. Кто ещё мог вызывать меня, если не Таська?..

    – Где ты бродишь?! – напустилась она на меня с экрана. – Ну, где тебя носит, горе ты моё? Опаздываем!

   Мы не то чтобы опоздали. Но явились за минуту до окончания регистрации. И успели проскочить в самые последние секунды.

   Таська мучилась отменным похмельем, отчего стекала со своей постели бесформенной медузой. Я поила её болеутоляющим, а сама думала: ну, вот, стоили те пару часов веселья нынешней муки? Лучше вовсе не пить и не принимать ничего в том же духе, чем потом вот так.

   Впрочем, подругу мне было не очень-то и жаль. Взрослая девочка, не в первый раз. А вот если бы она была трезвая, конечно, она бы вцепилась в Января мёртвой хваткой. Мне бы там от него ничего не досталось.

    Я поднесла к лицу ладонь. Она всё ещё хранила пригоршню жара… прикосновение его руки.

ГЛАВА 3

Лучшее средство от тоски – работа, проверено. Я врылась в сканы, которые следовало разобрать ещё позавчера. Нивикийцы оставили по себе слишком много памятников письменной речи. Словно электронный способ хранения и передачи информации ими не был хорошо освоен. Записи на магнитных носителях они, впрочем, уже делали. При этом их следы находят в других планетарных системах, вот же загадка.

   Впрочем, чем дальше в туманность, тем больше я утверждалась во мнении, что на планете, которая официально считалась их прародиной, нивикийцы были пришлыми. Отколовшаяся от материнской культуры группа. Это могли быть колонисты, могли быть беженцы, но в любом случае, спустившись на планету и начав на ней обустраиваться, они обречены были на падение уровня технологий. Любая, утратившая связь с метрополией, колония проходит в своём развитии так называемый натуральный век: когда жизнь и быт упрощаются с тем, чтобы просто выжить в непривычных, а то и враждебных условиях. Битва за урожай, животноводство, практическая медицина, заточенная под простые случаи – вывихи, переломы, роды, чисто бытовые проблемы, например, где взять энергию, если корабельный реактор уже не справляется с нуждами возросшей численности населения. При этом оживают давно, казалось бы, забытые и похороненные обряды, культы, суеверия.

   Отсюда страсть нивикийцев не просто к печатному слову, но к слову, написанному от руки на материальном носителе. Каллиграфический шрифт, ёмкие, хлёсткие фразы. Они верили, что благословение дарящего живёт в его руке, выводящей символы.

   Ещё мы с профессором Сатувом отрыли великолепнейший справочник сравнительной анатомии. С картинками. Теперь я переписывалась с врачами Номон-Центра, потому что перевести подобное без консультаций медиков просто нереально. А переводить было надо.

   Таська злилась.

    – Я тебя зачем на свободу вырвала? – возмущалась она. – Чтобы ты глаза ломала в экране с работой?!

    – Мы ещё не прилетели, – отмахивалась я. – Не лезь.

    – Трудоголизм лечится от обратного! – сердито заявляла Таська и смахивала мой экран со стола.

   Я восстанавливала голографическую картинку и терпеливо повторяла:

    – Отстань! Чем больше я сделаю сейчас, тем меньше мне надо будет сделать потом.

   – На лайнере дальнего следования полно развлечений! – Таська снова лезла к моему экрану с тем, чтобы от него избавиться. – А ты сидишь в апартаментах своих как сыч, вся жизнь мимо тебя проходит! Элька! Ты в отпуске!

    – Отвянь, тебе говорю! – начала я сердиться. – Ты мешаешь. У меня, может, вдохновение! Творческий зуд! Мне из Номон-Центра наконец-то материалы пришли! Отстань! Отдай, зараза!

   Таська выхватила у меня мой терминал и победно воздела его над головой:

    – И заточено всё зло мира в камень непотребный, и отправится сий камень в геенну огненную!

   Это она сказку про Владетеля Узорчатой Башни цитирует. Мрачненькая история, уходит корнями в ещё более мрачные реальные события. В расшифровку и установление исторической истины Таська как культуролог, внесла немалый вклад – это она первой заметила повторяемость мотива в определённых мифологических циклах нескольких рас.

    – Отдай! – крикнула я, свирепея.

    – Щас, – Таська сунула мой терминал в пустую ячейку сейфохранилища и приложила ладонь.

   Всё. Теперь я добуду машинку только после того, как убью эту подругу и приложу к сканеру её остывающую ладонь.

    – Не смешно, – сказала я с раздражением и обидой.

    – Пошли гулять и развлекаться, – Таська была непреклонна. – Одевайся. Десять тебе минут.

   Я вдруг испытала острое желание швырнуть в неё чем-то ну очень уж тяжёлым. Нет, мы ссорились и раньше, но такое тёмное выплеснулось во мне только сейчас. Самое грустное было в том, что я понимала причину: я не хотела развлекаться, стрелять глазками и флиртовать с парнями, как того добивалась от меня Таська.

   Я не могла забыть взгляд Января. Такие глаза у него… сине-зелёные… тёмные, как омуты в реках на кислородных планетах. Вот летим сейчас на Таммееш, там как раз будут такие реки и такие омуты. Января Горячёва только не будет.

   Но не рассказывать же о нём Таське?!

    – Тася, – сказала я душевно, – я не поддамся на этот гнусный шантаж! Никуда с тобой не пойду.

    – И что же будешь делать без своей игрушки? – ехидно спросила она.

    – Спать буду, – я демонстративно повалилась на ближайший диван, закрыла глаза и издевательски захрапела.

    – Ну, и спи! – вышла из себя Кудрявцева.

   Она улетела за дверь, только пятки засверкали. Я тут же села. Отдаст подруга мне мой терминал, куда она денется. Я ее знаю. А пока надо заняться делом.

   В каюте – шикарном номере на двоих – был свой собственный стационарный теринал и доступ к облачному хранилищу данных корабля. Захочешь умереть от скуки, ведь не получится.

   Отлично.

   Прекрасная возможность надиктовать статью, которую я откладывала в долгий ящик добрую половину года.

   Таська вернулась, когда я не просто завершила статью, но отредактировала и перевела ее в читаемый формат, а потом начала следующую и добралась примерно до ее половины.

    – Эля, ты манипулируешь! – с порога обвинила она меня.

    – Я? – изумилась я, мизинцем отключая на голографическом экране запись, – Да ни в жись. Я не умею.

    – Эля, прекрати!

    – Ты начала первая.

    – Я первая?! – Таська аж задохнулась от возмущения. – Да ты сама!

    – Отдай терминал, – потребовала я без улыбки.

    – А то что? – задиристо спросила Курявцева, усаживаясь – нога на ногу! – в кресло.

   Я обернулась к рабочей плоскости корабельной инфосистемы и невозмутимо продолжила статью самым занудным, скучным образом, какой только сумела воспроизвести:

    – Таким образом, разница в устроении Северной и Южной Башен поселения Пламя Заревое говорит о…

    – Все! – поспешно сказала Таська, поднимая руки. – Сдаюсь! Ты победила. Твоя взяла.

    – Терминал! – прошипела я, не дождавшись, когда подруга поднимет свою ленивую заднюшку с мягкой поверхности.

    – Да на! – Таська выхватила из сейфа мою машинку. – Подавись! Хоть весь отпуск проработай, я тебя не…

   Из кожаного чехла выпала маленькая деревянная штучка. Я сначала даже не поняла, что это, а потом покрылась ледяным потом от макушки до пяток, наблюдая, как Таська наклоняется, подбирает, а потом рассматривает на просвет добычу.

    – Оп-па, – сказала она растерянно. – Эля! Что это?!

    – Подарок, – угрюмо сообщила я.

   Подарок, что же еще. От Поункеваля. И, между прочим, лантарг просил никому не показывать, а я обещала ему не показывать никому, слово дала. И вот.

    – Эля! – Таська встревожилась не на шутку. – А ну-ка, рассказывай!

   Я замялась, и тогда подруга сказала тихо, но так, что сразу стало ясно: хиханьки и хаханьки закончились, пошла серьезная лента:

    – Эля, это – на-тоулем. И получить можно его только в одном случае. Рассказывай!

    – Да нечего там рассказывать, – с досадой сказала я. – Он мне его в руки сам сунул. Сказал: без обязательств..

    – Еще и без обязательств, – Таська сокрушенно покачала головой. – Эля, ты дура?

   Я обдумала ее вопрос. Кудрявцева культуролог и расу Поункеваля хорошо знает, судя по реакции. Причем, опять же, судя по Таськиному испугу, я действительно вляпалась во что-то, не очень хорошее.

    – Да, – вздохнула я, признавая очевидное. – Я – дура.

    – Теперь скажи, только честно, это очень важно. Ты с ним…

    – Нет! – я вскочила, нервно прошлась вдоль дивана. – Я с ним – нет! Ничего не было. И не будет. Вот только не надо мне этих твоих, какой мужик пропадает, хватай его, дура! Тася! – упредила я её возражение, – ты мне сама сколько раз говорила, что спишь только с теми, в кого влюблена! Так почему мне запрещаешь поступать так же?! Я тоже хочу лечь с мужчиной, в которого влюблюсь, понимаешь? Сама влюблюсь! А не потому, что все вокруг говорят, какой он хороший, и какая из нас будет славная пара. Не люблю я Поункеваля, пойми ты уже наконец! Он хороший. Очень хороший! Спасал меня сколько раз от всяких неприятностей. Но я бы другом его назвала. Братом. Но уж никак не своим мужчиной!

    – А это, – Таська повертела в руках Поункевалев подарок, – зачем тогда взяла? Могла ведь не брать.

    – Он просил, – объяснила я.

    – Просил он, – Таська покачала головой и выдала очень знакомое, практически с теми же самыми интонациями: – Беда...

    – Подожди! – начала я. – Погоди! Кудрявцева! Ты с ним разговаривала, что ли?!

    – Это он со мной разговаривал, – хмуро объяснила она. – Просил присмотреть за тобой. Говорил, что ты рассеянная и вечно влипаешь в неприятности, а там, куда ты собралась, присмотреть за тобой некому.

   Я с размаху упала на диван, поставила локти на колени, обхватила голову руками, простонала:.

    – Кошмар какой… А ты?

   Таська пожала плечами:

    – Что я могла ответить? Что присмотрю… Да с чего хоть всё началось?

    – Из-за тебя всё началось, – с досадой высказалась я.

    – А, ну да! – с сарказмом воскликнула Кудрявцева. – За окошком ливень с градом – во всём Тася виновата!

    – Нет, вот здесь конкретно – именно ты виновата! – не согласилась я. – Кто мне советовал, как проводить вечера?! И как одеваться.

    – И?

    – Я оделась и пошла! – сердито ответила я. – А там ко мне привязались.

    – Это ты в посланиях своих слезливых рассказывала сто тысяч раз вперемешку с обидными выражениями в мой адрес, я помню. Ты почему про Поункеваля не рассказала? Он тебя спас, не так ли?

    – Спас, – кивнула я. – Но они его… ранили.

    – То есть, не просто поцарапали ножиком, а... Рассказывай.

    – Дней семь он в реанимации пролежал…

    – Ага, ага, – покивала Кудрявцева, – а ты ходила, навещала, держала за руку. А теперь удивляешься, с чего он влюбился. Элька, ты дура, – вынесла она безжалостный вердикт.

    – А что, по-твоему, мне не надо было навещать мужика, который из-за меня попал? – разозлилась я. – Он же едва не умер!

    – Ой, дура-а… – Таська сморщилась так, словно только что съела под дулом пистолетов упаковку терранских лимонов.

    – Хватит обзываться, – я разозлилась ещё больше. – Ну, дура. Ты будто умная. Лучше скажи, что с этим делать?

    – Он тебе сказал никому не показывать? – Таська перекинула мне на-тоулем, я поймала. – Вот и не показывай никому. И упаси тебя боги всея Галактики потерять! Будет беда.

    – Какая беда, хватит нервы мне дёргать!

   Кудрявцева почесала затылок.

    – Как бы тебе покороче да попонятней… У меня младшая сестра такого в семью притащила. Года так два тому назад. Парень – просто кладезь занятной и полезной инфы. И разговорчивый, в отличие от многих своих собратьев. Ну, как разговорчивый… тянешь из него не сантехническими робоклещами, а всего лишь дамскими щипчиками. Но он – планетарный дизайнер, ему простительно. Пошли, организуем скромный тихий ужин. И я тебе расскажу, в чём проблема… А на ночь послушаешь ещё сказку.

    – Какую ещё сказку?

    – О Доблестном Воине и Шипоголовой Красавице. Сказка – архетипичная, уверена, что твой Поункеваль в детстве её слышал, в числе прочих.

    – Да не мой он! – взбесилась я.

    – Твой, твой, даже не сомневайся. Пошли!

   … – На-тоулем, – объясняла Таська, – это символ и ключ к мистической защите, которую предоставляет принявшей его девушке первопредки парня. Не больше, но и не меньше. Полно историй, где девушка теряет, ломает или сжигает этот подарок – по глупости, из-за внешних неодолимых обстоятельств или как-то ещё. С ней потом происходят разные неприятности, ведь защиты больше нет. Кроме того, что нет защиты, ещё и хранители затаивают обиду, а это куда серьёзнее, чем можно подумать вначале. У этого народа нет ярко выраженных паранорм, как у Человечества, но во всём, что касается семейных связей, космической мистики дополна. Документально подтверждённой, имей в виду. Одним словом, берёшь эту штучку, надёжно защёлкиваешь в кулон и не снимаешь даже в душевой. Потому что ты приняла её.

    – Он же сказал – без обязательств… – возразила я.

    – Он, наверное, сам не понимает толком, что сказал, – серьёзно объяснила Таська. – Оно-то без обязательств, но обязательства у девушки всё равно есть. Вот если бы ты отказалась сразу, ничего бы не было. Но ты, дура такая, набитая опилками, взяла.

    – Я же не знала!

    – Не знала она, – Таська покачала головой. – Не знаешь – не бери. Первое правило культуролога.

    – Я – археолог…

    – Тем более! Мало вы, друзья, всякой гадости домой натащили, когда регламента ещё не было? Дело о Бешеном Солнце помнишь? Вот.

   Я помнила. Попытки протащить в метрополию артефакты, не прошедшие контроль и карантин, не прекращались никогда. Но то, что кажется совершенно безобидным, может внезапно превратиться в очень даже обидное. Один из моих коллег привёз домой изображение солнца на серебряной пластине…

   Надписи только не удосужился прочитать повнимательнее. Или лингвиста пригласить, если уж у самого ума не хватило. А написано там было, красивым витиеватым шрифтом, на который несчастный и польстился: «Не влезай – убьёт». Не дословно, но смысл тот же. Пока пластинка стояла на столе у профессора, ничего не происходило. Но когда её схватил пятилетний внук и попытался пристроить на свой экспериментальный ровер-бурильщик из серии: «Почувствуй себя исследователем неведомых планет», получилось ой. Пацан выжил, – там все почти выжили, эвакуацию организовали быстро и грамотно. Планета не выжила. «Бешеное Солнце» запустило в пробуренной детским роботом скважинке кварковый распад, а кварковый распад, как известно, остановить невозможно. Его можно лишь стабилизировать… относительно. Чтобы дальше не расползался. Но – только после того, как в зоне распада полностью перестанут существовать твёрдые тела, связанные гравитацией.

   Желающие могут слетать посмотреть, кстати. Экскурсия не такая уж и запредельная по времени и финансам. А нас туда на первом курсе бесплатно возили. Чтобы легче потом воспринимали дальнейший материал по дисциплине: «Безопасность работы с неизвестными артефактами в дальнем космосе».

    – И что теперь делать? – спросила я.

    – Спрятать и всегда носить с собой, – повторила рекомендацию Таська. – А к Поункевалю, если не собираешься за него замуж, проявлять как можно больше уважения. Так орать, как ты на него орёшь, теперь нельзя.

    – Ещё скажи, целоваться с ним, – угрюмо выговорила я.

    – Балда, – фыркнула Таська. – Кто же целуется из уважения?!

    – Ладно, я поняла, – сказала я, пряча на-тоулем, который вертела в пальцах, во внутренний магнитный кармашек блузки. – Будет ему кулон… а пока там пускай полежит. А сказка?

    – О, сказка тебе понравится! – довольно оскалилась Кудрявцева. – Однажды Доблестный Воин увидел у озера (реки, ручья, берега моря – неважно) Красавицу. И так она ему понравилась, так запала в душу и прочие части тела, что пошёл он к её Старшей Матери и попросил дозволения жениться. Старшая Мать велела ему совершить подвиги – ну, это вообще стандарт для всех таких сказок, хочешь жениться, совершай подвиги. Отправился Доблестный Воин на подвиги. Совершил первый, и Старшая Мать надела на Красавицу венец из благородного золота и вставила в него острый шип. Совершил Долестный Воин ещё один подвиг – у Красавицы в венце появился ещё один шип. Тридцать девять подвигов было содеяно во славу любимой, тридцать девять шипов выросло на венце Красавицы…

    – Старшая Мать – стерва, – задумчиво сообщила я.

    – Не стерва, – архетип! – возразила Таська значительно. – Слушай дальше. Вернулся Доблестный Воин, а ему Старшая Мать говорит так: бери Красавицу в жёны, но поцеловать её сможешь только тогда, когда вынешь все шипы из венца её. Снимать их нужно по одному в один день. Если поторопишься, не миновать беде.

    – Он, конечно же, поторопился, – хмыкнула я.

    – Разные вариации, – Таська пошевелила пальцами. – Но мне больше нравится та, где мелкие бесы испортили часы, отбивающие полночь, и Доблестный воин, думая, что настал тридцать девятый день, вынул последний шип раньше положенного.

    – И что с ним было?

    – Умер, что же ещё, – пожала плечами Таська и пояснила: – Ужасной смертью.

    – А девушка?

    – Про девушку ничего не сказано. В ранних, древних версиях, конечно же. Более поздние интерпретации обросли разными вариантами концовок. Ну, это как у нас – спасти принцессу от дракона, спасти дракона от принцессы… На что фантазии хватит.

   Я зябко обхватила себя ладонями за плечи. Дурное это дело, детские сказки. Пока маленький, слушаешь, рот раскрыв и фанатея от волшебства, до которого юные умы всегда охочи. А вот во взрослом состоянии сказки способны вызвать оторопь. Сразу видно, что никакие они не детские и даже не добрые, а наоборот.

   Шипоголовая Красавица, надо же!

   Правильный народ. С фантазией.

    – Слушай, Эля! – загорелась Кудрявцева, – а твои нивикийцы ведь тоже рассказывали детям сказки! Не может быть, чтобы не рассказывали! Ты хоть одну пересказать можешь?

    – Да я как-то… – растерялась я. – Не попадалось мне как-то. Вот медицинский справочник великолепный попался. Я сейчас с ним вожусь.

    – К чёрным дырам занудные учебники! – вскричала Таська. – Даёшь сказки! Ну, или, на худой конец, любовные романы! Не может быть, чтобы они не писали любовных романов! Размножались-то они как все теплокровные, а значит, были у них и принцы и драконы и красавицы с шипами и свадьбы!

   Это Таська. Она не отстанет. Тем более, мне самой любопытно стало. В информ выйти получится только на пересадочной станции, а в корабельном облаке навряд ли будет что-то про любовные романы нивикийцев, слишком специфичный материал.

    – Да ты глянь, – не унималась Кудрявцева. – Просто посмотри, что тебе стоит! Я бы и сама, но ты быстрее найдёшь!

    – Ладно, – согласилась я, активируя свой терминал. – Давай посмотрим…

   Но в библиотеке корабля не нашлось ничего стоящего. А над любовной развлекалкой, повествующей о бодрых контактах с исчезнувшей расой – в стиле “и вот нашли доблестные первопроходцы планету с застывшим во времени древним городом” – я жестоко насмеялась.

    – Отличное начало! – не согласилась со мной Таська, влипая в сцену обнаружения города. – Что тебе не так?! Пилот Красин – отважен и смел, планетарный картограф – умница и красавица..

    – Ну да, – я даже не пытались скрыть лютый яд, капавший с клыков, – а на городской арке написано БРДЩПЫШКХГЖ.

    – Так красиво же написано! – не унималась Таська.

    – Отвратно написано, – возмущалась я. – Сценарист – халтурщик, режиссер – отстой.

    – А, ты про смысл, – поняла Таська.

    – Конечно, про смысл, про что же еще!

    – Ну, им явно не до смысла, – заявила Кудрявцева, глядя, как отважный Красин эротично целует умницу и красавицу планетарного картографа. – Эля, фильм про пори-оки, а не про этот твой смысл!

   Руки Красина уже расправились с блузкой дамы и теперь радостно гуляли по пышной голой груди.

    – Выключи, – сердито сказала я. – Идиоты.

    – Кто?

    – Все!

    – Ты слишком категорична, мать, – заявила Кудрявцева, отключая экран. – Нельзя предъявлять к легкому жанру в стиле он ее, она его тяжелые требования профессиональной лингвистики. Кстати, как по-нивикийски будет пори-оки?

    – Мис-хвис, – угрюмо ответила я. – Но при дамах этого не произносят, учти.

    – А что произносят? – с любопытством поинтересовалась Таська.

    – Хвисипп. Дословно – сладкое утро. У них традиция была… по утрам… Когда на небе всходит хвостик черной дыры. Мистическая связь с женским началом, то-се… Благоприятно для зачатия.

    – Занятники, – хмыкнула Таська и потянулась, резко сменив тему: – Пошли в бассейн. Развлечемся. Может, на хвисипп кого разведем…

    – Сама разводи! – огрызнулась я. – Без меня!

    – А что, а вот и разведу! А ты сиди, сиди в своих заплесневелых артефактах, гипнотизируй их упорным взглядом. Может, лет через тыщу материализуется из них кто-нибудь статный, голый и с большим пе… Эй! Зачем подушка? Не надо подушку! Диванные, они же тяже… Элька, зараза! Убью!

   Есть что-то упоительное в детской войне подушками. Особенно когда ты метка, а подружка твоя – не очень. Я хочу сказать, что взрослые почему-то рады ругать детей за то, чем не прочь бы развлечься и сами. Так что если и когда будут у меня дети, я в них сама кину подушкой! А пока детей нет, сгодится и Таська.

   Лайнеры дальнего следования всегда обустраивают с максимальным комфортом для пассажиров. На самом деле, перевозить на межзвездные расстояния выгодно только грузы. Пассажиры – довесок, причём небольшой. Потому что все, кто может позволить себе личные яхты, давно обзавелись личными яхтами, самого разного размера и уровня комфортности. Приобрести яхту – вполне доступно для человека даже с невысоким доходом, я, к примеру, могу, но мне просто не надо. От неё головная боль одна: содержать, парковать, проходить техобслуживание каждый год, учить навигацию с пилотированием самой – и опять же, каждый год квалификационный экзамен, или нанимать лицензированного пилота-навигатора со стороны на каждый чих, какой потребуется...

   У Таськи примерно те же соображения. Впрочем, в её огромной семье полно пилотов, стоит ей заикнуться – очередь выстроится отвезти, увезти, привезти. Это их принцип, Таська и сама никогда не отказывается, если просят помочь уже её. Просто они все как-то стараются справляться сами и не грузят родню по мелочам, но это уже дело десятое.

    Так что место на транспортнике покупают те немногие, у кого личных яхт нет. Или же есть, но блажь в голову стукнула, захотелось романтики общего рейса. А может, яхта куда-нибудь врезалась или как-то ещё пропала, а лететь надо.

   Это я на нашу губернаторшу смотрю и пытаюсь понять, что она тут потеряла. Вот уж у кого нет недостатка ни в яхтах, ни в пилотах, ни в средствах! Так что причина одна – блажь.

   Сама не знаю, зачем я к ней подошла. Мне всегда неловко и не по себе рядом с флиртующей со всем, что шевелится, Таськой. Я так не умею... ладно, ладно, будем честны, да, завидую! Завидую подруге, что сама так не умею, что есть, то есть. Поэтому постаралась тихонько отойти в сторону, никто и не заметил. А кто меня замечать будет, когда рядом Таська в своих трёх треугольничках на биоклее вместо нормального купальника? Да, да, проявим честность дальше, и тут я тоже завидую! Моя фигура вовсе не эталон красоты. Уродств никаких нет, но и Таськиного "ух" и "ах" тоже нет. Просто у кого-то натуральная генетика, а у кого-то эмбрион просто приспособили к холодному климату Старой Терры, попутно лишив наследственных заболеваний, а дальше не парились.

    У кого-то мама с папой, а кто-то рос в интернате.

   Стоп, Элька. Зависть – это нехорошо, все это знают, ты сама это знаешь, и поэтому заткнись!

   Но в жизни счастья действительно никакого нет.

   Даже Январь остался там, откуда я благополучно улетела.

   Тоска.

    – А, девушка По, – сказала мне гентбарка невесело. – Рада видеть...

    – С вами всё в порядке? – спросила я, что-то мне лицо её не понравилось.

    – В порядке, – машинально повторила она, сунула свою лапку в пакет и, отвернувшись, захрустела вкусненьким.

   Ну как вкусненьким. Пахло оно... н-да. Гентбарцы, как порядочные насекомые, вечно жрут всякую гадость, желательно, хорошенько перегнившую и, в данном конкретном случае, высушенную. Идиоматическое словосочетание "свежий потрох" – тягчайшее оскорбление, между прочим.

    Но дрянь в пакете, если мне не изменяла память и не подводил нюх, была натуральным наркотиком. Вроде алкоголя для людей и с примерно таким же воздействием на нежный организм гентбарской девочки. Обычно крылатые дамы следят за своей красотой и такое не употребляют, это считается дурным тоном, удовольствием низших гендеров вроде тех же чабис. Но губернаторше, видно, было уже всё равно. Ишь, глазки как косят... надралась красавица порядочно. Ещё не в самый хлам, но близко к тому. И куда благоверный её смотрит?

    – Я боюсь за него, – вдруг сказала она, и взгляд у неё собрался в сплошную боль, перестав быть пьяным. – Боюсь за моего Скива... Он же... Он летает над жерлом вулкана! Что со мной будет, если лава сожжёт его? Как мне быть – без него? Я не смогу.

   Неожиданно. Я поняла это так, что наш красавец ввязался в очередную смертельную авантюру. Он может, с него станется. Не завидую тем, кто с ним связался. У них нет шансов.

    – Всё будет хорошо, – тихо сказала я, осторожно касаясь пальцами руки гентбарки.

   С пьяными главное не спорить. А то разойдутся, и будет веселье всем.

    – Правда? – с детской надеждой спросила она.

    – Правда, – кивнула я. – Но вам бы к себе уйти... И отдохнуть.

    – Не хочу, – отказалась она, и снова сунулась в пакет.

   И уйти бы. Решил человек... то есть, гентбарка... накушаться до синего пульса, не моё дело. Но я обратила внимание на её потемневшие ладошки, на скрутившиеся спиральками белоснежные волосы и всё поняла.

    – Ну-ка, дайте сюда эту гадость, – выдернула у неё из рук пакет и кинула в мусорник, тот радостно чавкнул, принимая порцию материи для дезинтеграции с помощью старой доброй формлуы е равно эмце квадрат. – Не ешьте больше эту дрянь!

    – С чего это вдруг! – возмутилась губернаторша. – Элинипи, вы с ума сошли!

   И выдала фразочку, у меня аж уши свернулись в трубочки. От муженька набралась? Или сама как-то ещё до свадьбы прониклась? Отличная элитная парочка, прямо замечательная, два сапога!

    А потом ей резко поплохело – надо думать! И она красиво сползла на пол, накрывшись своими чудными крылышками, а меня тут же скрутила её охрана, решив, что это я их драгоценную хозяйку окормила, отравила и теперь неизвестно что собираюсь над нею творить.

   Две чабис с кулаками размером с мою голову, что я против них сделаю, я же не спецназ... как Январь... Пришлось обложить их по всей родословной и пригрозить карой со стороны лантарга Поункеваля.

    – Да отпустите вы меня наконец! Хозяйкой своей лучше займитесь! Она беременна.

    – Э, – озадаченно выдала одна из них.

    – М, – глубокомысленно продолжила другая.

   Называть разумом то, чем гентбарцы-чабис в обиходе пользуются, слишком громко. По части сообразительности у них большие проблемы. Но эти две, похоже, немного думать умели. Они отпустили меня, одна сразу вызвала через свой терминал врача и счастливого папашку, вторая попыталась помочь своей госпоже, за что была ею же, пришедшей в себя, и обругана ушескручивающими конструкциями на чинтсахе-матерном. Я как лингвист оценила стиль: безукоризненный.

   После чего поспешила смыться с этого праздника жизни как можно быстрее, остро жалея, что вообще связалась.

   Надо было оставаться с Таськой!

   И не искать себе приключений.

   Я вернулась к себе в унылейшей тоске, захотелось напиться, до синих соплей вот прямо, но я мужественно удерживала себя от этакого неразумного порыва. В прошлый раз, поддавшись сплину, я напилась. И чем окончилось? Попыткой исполнить Таськины советы, танцами в питейном заведении, мордобоем и Поункевалем, от которого мне теперь по гроб жизни не отпихнуться. Жаль мужика, но... чёрт... Может, ему надоест, и он сам отстанет. Но я понимала, что надежда – слабенькая.

   Скорее он меня достанет, и я сдамся.

   Я как представила себе всё это. Всю эту... свадьбу. Поцелуй. И то, что потом. Весь этот хвисипп Сразу захотелось пойти повеситься. Ну, что за жизнь, ну, что я за дура-то такая, ну почему я не могу влюбиться в мужчину, который любит меня?! Подавай мне того, до кого не дотянуться при всём желании.

   Январь.

   Да, я думала о нём – не сказать, чтобы непрерывно, но постоянно. Как же жалела, что не осталась тогда! Но это только в развлекалках любовных так: увидела, влюбилась, всё бросила. Разворачивают яхты, отменяют все встречи, у них пропадают дорогущие билеты, срываются сделки века, даже планеты взрываются без них, а им плевать. Они любимого не отпускают так, как отпустила сглупу я.

   Не знаю, сколько времени я ела себя. Долго, наверное. А потом вернулась Таська.

   По задумчивому виду, влажно блестящим глазам и блуждающей рассеянной улыбке я поняла, что подружка влюбилась. Опять. И, как всегда у неё, до смерти. До чего же ещё-то.

    – Пили сюда, – я похлопала по дивану рядом с собой. – Рассказывай.

   Таська плюхнулась рядом, сгребла в охапку сразу две диванных подушки и с мечтательным видом начала:

    – Он прекрасен!

    – Логично, – кивнула я, – когда у тебя другие были.

    – Ты не понимаешь, Эля! Он невозможно, невыносимо прекрасен! Второго такого нет на свете.

    – Свежо предание, – если Таську в такие моменты не окорачивать и не спускать немного с облака на землю, то унести её может очень далеко.

    – Мы плавали вместе в бассейне. Потом прыгали с вышек. Потом снова плавали. Как он плавает, ты бы видела! Он плавает, как бог.

    – Амфибия, что ли? – недоверчиво спросила я.

   Амфибии у нас в Федерации были, целых две расы. Но, положа руку на сердце, влюбиться в рыбу, пусть даже разумную и млекопитающую – это чересчур даже для Таськи...

    – Да ну тебя, – отмахнулась она. – Никакая не амфибия, вполне сухопутный. Но ве-ли-ко-леп-ный! Весёлый. Славный. Замечательный. Знает столько разных смешных историй.

    – И? – спросила я. – Вы уже того? Пори-оки?

    – Фу, что за пошлость! – обиделась Таська. – Вот так сразу, на первом свидании?!

    – Да ты и на половине свидания можешь, – не осталась я в долгу.

   Крыть ей было нечем, подобное за ней в паре случаев числилось. Великая любовь, все дела. Которая закономерно окончилась великим крахом. Таська-Таська... Снова ты влипла. Ну, что с тобой делать?

   А её несло дальше:

    – У него такие руки! Тонкие, красивые, произведение искусства, а не руки. У него та-акие ресницы! У него такой взгляд. Волосы... – она изобразила руками нечто волнообразное, кудри, должно быть. – И он такой... такой... такой... Ве-ли-ко-леп-ный!

    – А имя у него ты спросить не забыла? – осведомилась я.

   С Таськи станется забыть поинтересоваться именем. Когда её накрывает, то мозги улетают напрочь.

    – Митя, – мечтательно выдохнула она.

   Митя – это от терранского Димитрий. Что, в общем, о месте рождения и расовой принадлежности не говорит ни разу. Выходцы со Старой Терры расселились по всему космосу, это раз. Принятые на Старой Терре имена разошлись по всей Федерации – это два. Разве точно не амфибия, а так-то – кто угодно по расе может быть. А если не делить Таськины излияния на десять, то кто у нас в природе великолепный просто по факту своего существования? У меня нехорошо засосало под ложечкой. Кажется, Таська попала.

    – Митирув, – подтвердила она мои подозрения, назвав имя любимого. – На самом деле, длиннее раза в три, но он сказал, что я могу называть его так.

    – Сдурела?! – выдохнула я. – Это же гентбарское имя.

    – Ну да, и что? Я, в отличие от некоторых, не расистка.

    – Да то, что он – насекомое!

    – Ну, и что?

    – Кисмирув, судя по имени. Бескрылый.

    – А, ну да, крылышек нету, ну и что?!

    – Таська, не дури! Развлюбливайся срочно!

    – Да с чего вдруг!

    – С того, что кисмирув – не мужчина!

    – А кто, женщина, что ли? Что-то женских признаков у него не заметила! А вот мужские – вполне.

   Боже мой! Я схватилась за голову, вскочила, пробежалась по комнате. Таська не понимает! Не понимает, какой обломище её ждёт. Ох, и плохо же ей будет. Ох, и плохо.

    – Ты хоть в информе про гентбарцев почитай, – посоветовала я. – В подробностях. Задержи внимание на особенностях их репродуктивной системы. Полезно будет.

    – Не хочу, – упёрлась Таська. – Пусть врачи про всё это читают, и эти... как их там... экзобиологи... я – не хочу. Я хочу, чтобы как в детстве! Прогулки под звёздами, рука в руке, поцелуй в щёчку... романтика! Он, кстати, тоже с нами к морю, в тот же самый отель, представляешь?!

   Я представляла!

    – Кстати, завтра я тебя познакомлю с ним. Увидишь, какой он! Только не вздумай влюбиться сама, заревную!

    – С ума я, что ли, сошла, влюбляться в гентбарца! – сердито высказалась я. – И ты бы тоже прекращала. Ничего у вас не выйдет.

    – Как это не выйдет? – возмутилась Таська. – Когда это у меня что не выходило!

   Всё. У неё включился этот её, очень хорошо мне знакомый, режим под девизом "вижу цель – не вижу препятствий". Бесполезно взывать к здравому смыслу. Проще отпустить, а потом уже подставлять плечо, спину и тазик для сбора соплей.

   А с другой стороны, этот кисмирув сам подставился. Будет знать другой раз, что такое влюбчивые млекопитающие девчонки. Те, у кого есть мозги, знают это и так. Но некоторым приходится постигать на собственной шкуре. И пусть. И не жалко. Он мне не Таська, чтобы я за него переживала!

ГЛАВА 4

Сколько я помнила, я всегда злилась на Таськины порывы спасти меня от одиночества и раскрасить мою жизнь интересными – с ее точки зрения! – мужчинами. Иной раз доходило прямо до бешенства, с открытым посыланием в коллапсар на досвете. Таська же относилась к моим вспышкам гнева снисходительно-ласково, как старшая сестра. В некотором роде, это была уже многолетняя, давно сложившаяся игра, и мы отыгрывали свои роли сознательно, добровольно и с удовольствием.

   Но я никогда не думала, что мы вдруг поменяемся местами!

   Что я внезапно окажусь в Таськиной шкуре.

   Поймите меня правильно, она мне мозг вынесла своим гентбарцем. Выкатила его физию на общий экран и млела, как девочка. Да, он действительно был красив даже по меркам своей расы. Эти пышные волосы-пружинки нежнейшего фиолетового оттенка, такие же фиалковые глаза в сиреневых загнутых ресницах, тонкие изящные кисти и пальчики, общая манера держаться – разворот плеч, наклон головы, взгляд… А если он еще и умный – а среди кисмирув, прямо скажем, тупых не бывает, – девчонкам вроде Таськи – терранский пушной зверек с севера.

   Разумеется, все попытки воззвать к здравому смыслу, провалились. Еще бы им не провалиться!

   И тогда я решилась на подлость.

   Таська сама дала повод, между прочим! Она спросила у меня, как сказать по-гентбарски “привет!”, “как дела”, ну и вообще весь этот malgranda parolado, который есть практически в любом языке. Короткая вежливая речь, назначенная доставить приятное собеседнику.

   Меня совесть сожрала до костей, когда Таська не удосужилась даже проверить через нейросеть “komuna lingvo”, что я ей насоветовала. Но если этот, чтоб его, Митирув, получит культурный шок и сольется за горизонт событий, то будет просто прекрасно. Что я, Таську не знаю? Поревет, и пойдет искать себе новый объект романтических воздыханий и плотского интереса.

   Кисмирув бесполы в нашем понимании, как все бескрылые. Влюбиться-то можно. А вот жить долго и счастливо, чтобы потом помереть в один день, – это уже никак. Разве только платонически.

   К чести нового Таськиного знакомца, он, услышав непотребство, глазом не моргнул. Разве что улыбка стала чуть острее, и на меня взгляд бросил, как ножом цепанул: понял, откуда ветер дует. Я не стала тушеваться, за мной была правда и тревога за лучшую подругу. Наши взгляды, наверное, можно было нащупать пальцами и – порезаться. Но Таська ничего не заметила.

   Она всё щебетала и щебетала, не останавливаясь. Потом утянула своего ненаглядного прыгать с вышки в волны. А тот снова посмотрел на меня через плечо, нехорошо так посмотрел, мне не понравилось. Что у него самого к Таське-то? Уважение и интерес к её неординарной личности? Или – хуже?

   Определение бескрылого гентбарца как бесполого не совсем верное. То есть, хочу сказать, в данном случае, "бесполый" – не значит, "не способный к любви". Любить они могут, и любят, и вообще вся иерархия правильного гентбарского Дома строится в идеале именно на любви. У них по этому поводу немало серьёзных произведений искусства и ещё больше развлекалок в разных жанрах. Вот только не та это любовь, к какой мы привыкли. Физическая составляющая в ней отсутствует за полной её ненадобностью.

   Таська и платоническая любовь. Вы же меня понимаете, да?

    – Доктор Разина, один вопрос.

   Я обернулась, выдержала жёсткий взгляд прекрасных фиалковых глаз, – отступать некуда, позади последний бастион. Кивнула, спрашивайте, мол.

    – Зачем?

    – Затем, что она – моя лучшая подруга, – честно ответила я.

    – И какое это даёт вам право?

   -А это уже второй вопрос, – бледно усмехнулась я.

   Митирув кивнул, признавая мою подколку, и повторил изначальный вопрос:

    – Зачем?

   После воды его пышные волосы совсем завились в тончайшую стружку. Красив, зараза. Ничего не скажешь, красив.

    – Затем, что Тася – женщина. И ей нужен мужчина. А вы, простите, не мужчина, Митирув. Вы – кисмирув.

    – Вас это не касается! – отрезал он, глаза сузились в щёлки.

   Ой, как всё плохо-то. Как плохо! Он не понимает!

    – Простите, сколько вам лет?

    – Двадцать один, – резко ответил гентбарец. – Но у меня с пятнадцати персональный код коллективной ответственности!

   Серьёзное заявление. У меня, к примеру, ответственность только индивидуальная. Профессиональная состоятельность может не коррелировать с возрастом, особенно если личность талантливая и ранняя, но от физиологии не уйдёшь.

    – У вас нет Дома, – понимающе сказала я.

    – Вас не касается, доктор Разина, – с нажимом повторил он, взяв себя в руки. – Сделайте одолжение, не лезьте не в своё дело. И будет вам счастье.

   Ещё и вырос с людьми, скорее всего. Беда. Тут мне вспомнился некстати лантарг Поункеваль, любящий ввернуть именно это словечко в разговор, и я покривилась. Что-то я слишком часто его вспоминаю.Плохо.

    – О чём щебечете? – радостно вклинилась в наш непростой разговор Таська.

   Она не знала гентбарского, но, судя по блеску в глазах, её незнание скоро закончится. В том, что Таська сумеет в кратчайшие сроки освоить язык с четырнадцатью родами для каждого корня, я даже не сомневалась. Талант плюс упорство, сумму умножить на влюблённость – чёрную дыру испарить можно, не то, что выучить самый сложный язык Галактики.

    – Не бери в голову, дорогая, – ласково сказал ей Митирув.

   Я не нашла в себе сил сказать что-то вежливое и нейтральное, и потому промолчала.

   Врага надо знать в лицо. Через корабельный информ я вывалила себе на экран всё, что было в открытом доступе на нашего насекомого друга.

   Общая информация загружается в корабельное облако сразу во время регистрации. На животрепещущий вопрос «свобода или безопасность?» ответ найден давным-давно. Транспортники, подобные нашему, перевозят до двух тысяч пассажиров единомоментно, полёт занимает не один день и, иногда, даже не десяток. Смотря по тому, куда человека (или не человека!) несут жизненные обстоятельства. Хочешь скрывать что-либо общественно-значимое из своей биографии – ради бога. Только летай тогда на собственной яхте.

   Таськин гентбарец не скрывался.

   Митиёнаривитанув Скитивтиларасме. Я могу это выговорить, с правильными интонациями, но вы без подготовки даже не пытайтесь! Просто – Митирув. Митя, черти бы его забрали и зажарили прямо сейчас!

   В восемь лет остался без семьи. Опять же, всё банально, Дом Скитивтиларельв в полном составе отправился на новое место жительства, покорять одну из разведанных и допущенных к колонизации планет голубого ряда, а там – как же гладко и ладно сформулировано, бездушным канцелярским языком: форс-мажор климатического характера. Извержение вулкана, цунами, был большой, райского дизайна остров – и не стало острова, огрызки скал из волн торчат. Маленький кисмирув как-то выжил, подобрали спасатели. Дальше рос в локальном пространстве Новой России, в интернате на Новом Китеже. Рано проявил организаторские таланты – перечень заслуг впечатлял. С шестнадцати лет – логистик на большой пересадочной локали Нового Китежа.

   Тут у меня немножечко глаза на лоб полезли. На Митируве висело аж четырнадцать гейтов большой пересадочной, знаете, это даже для кисмирув с их врождённой страстью к порядку и управлению перебор. Улетел в отпуск – наверняка, троих подрядили замещать. А то и четверых.

   Дальше, в разделе «Особые заслуги» мои глаза переместились со лба на затылок, а оттуда уже скатились по спине на самый пол.

   Два Солнечных Креста – высшей награды Федерации. Первую получил ещё ребёнком, за спасение сверстников с погибающего острова. Второе «солнышко» – за грамотное управление в ручном режиме гейтами большой пересадочной, после катастрофы с военным крейсером, вывалившимся внепланово в околостанционное пространство. Ни единой жертвы, включая сам крейсер-нарушитель. Положим, об этом случае я кое-что слышала от лантарга Поункеваля. Там реально возник локальный ад, окончившийся на поразительно оптимистичной ноте. Благодаря Таськиному знакомцу, да.

   Подвинуть его будет очень непросто.

   Я понимала, что в прямом столкновении проиграю этому уникуму по всем статьям. Он умнее. И он кисмирув, вот же засада. Пока наш записной интриган, скрипя мозгом, придумает сколько-нибудь значимую многоходовку, любой кисмирув его сделает в два счёта, а уж этот конкретный – и подавно. Мне оставалось только одно: прямое влияние на Таськину, замусоренную вредными гормонами, голову.

   Правда, я не учла, насколько её голова уже оказалась замусорена.

   Лекцию про гентбарцев подружка пропустила мимо ушей. И тут же сразила наповал кивком в сторону драгоценного, который как раз торчал на бортике бассейна, болтая ногами:

    – Не мужчина, говоришь? А что это такое тогда у него в плавках?

   В плавках, судя по выпуклости, много чего было, вот только…

    – Это орган выделения, – прошипела я, бесясь на Таськину тупость.

    – Это называется З, – уведомила меня Кудрявцева и тут же расшифровала: – зависть! Эля, возьми себя в руки! Что ты как маленькая, у которой старшая сестра увела мальчика!

    – Может, я не хочу, чтобы старшая сестра расшибала себе лоб на очевидных граблях? – угрюмо предположила я.

    – А как насчёт своих собственных граблей? – осведомилась Таська.

    – То есть? – не поняла я.

    – То есть, найди уже себе мужика и отвяжись от меня! Это от недосекса у тебя столько злости. После первого же свидания пройдёт!

   Нет, шпилька вполне была в Таськином репертуаре, сколько раз слышала и сколько раз пропускала мимо ушей и мимо сердца. Но тут вдруг задело. Хорошо так пробороздило через самое нежное. Неожиданно.

   Но пока я хлопала губами, придумывая достойный ответ, Таська уже потеряла ко мне всякий интерес, снова улетев в поле внимания проклятого Митирува. Я смотрела, как они за ручку и вприпрыжку несутся к гравивышкам, и меня распирало обидой и злостью. Найди себе мужика! А сама-то кого нашла, боже мой! Кудрявцева, очнись!

   Но я по опыту знала – не очнётся. Так что пора заготавливать тазик для соплей. В любой момент может начаться, надо быть наготове. Ведь в том и самая суть дружбы: не мешать счастью, помогать в беде…

   Во влюблённой Таське есть одно, немаловажное, преимущество. Она вся в порыве, и ей ни до чего. Можно расслабиться и заняться работой. Оставшиеся десять дней до пункта назначения, то есть собственно курортной планеты, я сидела в терминале. Как только корабль, вывалившись из внепространственного туннеля, включился во всеобщую информсеть, приняла и разобрала все послания, отослала приготовленные к отправке материалы, на что успела, ответила. На что не успела, то начала разбирать в автономном режиме.

   За Таськой поглядывала, конечно, краем глаза. Градус восторженности пока не снижался, значит, игра в романтику продолжалась. У Кудрявцевой каждый раз свой, оригинальный, сценарий в любви. Ей от этого очень нескучно жить. Ну, и мне «весело». Когда из депрессухи её вытаскиваю. Там-то сценарий всегда один и тот же: вселенная потухла, звёзды умерли, жизнь окончена, яду мне, яду…

   Таська подошла ко мне уже на орбите Таммееша. Мы ждали челнок на поверхность, ждать надо было часа четыре, я, естественно, работала, Таська где-то млела со своим ненаглядным. А тут вот подошла.

    – Эля, – позвала она тихонько.

   Я мстительно промолчала.

    – Э-ля, – она поскребла ноготками моё плечо. – Ты занята?

    – Очень, – серьёзно ответила я.

    – А чем занята?

   Спустилась с небес, про подругу вспомнила. Язык мой ядовитый дёрнулся жалить:

    – Ты мне сказала найти мужчину, я нашла.

    – Да ты что, – обрадовалась Таська. – И кого? Какой он?

    – А вот, – я развернула к ней экран, ткнула пальцем в аватару, увеличив её. – Профессор, доктор паранормальной медицины Огнев… Хорош?

    – Тьфу, – плюнула Таська. – Он же древний, как твои руины. Или ты…

    – Или я – нет! – отрезала я, сворачивая экран. – Просто спонтанные всплески паранормальной активности так или иначе встречаются у всех рас Галактики, профессор предположил, что нивикийцы не исключение, и просил меня собирать все косвенные данные, указывающие на нечто подобное. Я собрала, готовлю отчёт.

    – Маньячка, – вздохнула Таська. – Ты же в отпуске!

   Я дёрнула плечом и промолчала.

    – Эля.

    – Ну.

    – Прости.

    – Не знаю.

    – Эля! Э-ля! – и согнутый мизинец, извечное детское предложение дружбы на век. – Мир?

    – А что мне за это будет? – сварливо спросила я.

    – Пирожное с ягодкой, – в руках Таськи тут же появилась коробочка с этими самыми пироженками. – М?

   Ну, как вот устоять? Никак.

    – Мир, – вздохнула я, мы сцепились мизинцами и хором высказали: – А кто старое помянёт…

   За прозрачной обзорной стеной плыла ночная сторона планеты, где меня ждало целых тридцать дней тепла, солнца и ласкового моря. И что-то ещё ждало, тревожное, щемящее, я его чувствовала, но не умела выразить словами. Как будто я стояла на пороге распахнутой порывом ветра двери, и позади оставалась уютная мирная комната, а впереди волны шагали за горизонт и яростный шторм лохматил им горбатые спины. Можно захлопнуть дверь, и всю жизнь сожалеть о том, не шагнула в бурю. А можно шагнуть и никогда не пожалеть о том, от чего так легко отказалась.

   Тридцать дней.

   Тридцать дней безделья я как-нибудь уже переживу.

   Небо Таммееша – многоцветная непостоянная радуга, солнце – красный гигант, но в атмосфере планеты его свет скорее охристо-жёлтый, чем красный, и даже сквозь солнечный свет на небе проступают крупные звёзды. Потому что планетарная локаль Таммееша располагается в физическом звёздном скоплении Коронет, а здесь очень много крупных звёзд, голубых и красных гигантов. По ночам на планете не бывает мрака. Я просматривала видео, ещё когда мы с Таськой решали, куда нам отправиться веселиться, и меня покорили таммеотские ночи. Сейчас солнце валилось на закат, и небо полыхало алым заревом, бросая на волны багровые блики.

   С нашей террасы открывался великолепный вид, и я стояла, забыв дышать, настолько всё вокруг было бессовестно красиво. Закат, море, паруса… Тоже хочу себе такую же лодку-доску с парусом! Или нет, хочу морской скейт. Чтобы так же нестись по волнам навстречу солнечному свету, чтобы ветер в лицо, чтобы…

    – Эля, – Таська тронула меня за руку, – поехали с нами!

   С нами, это, значит, с нею и с её гентбарцем, на которого у меня изжога. Он, кстати, тут же рядом стоял, Митирув. Стоял и улыбался, и за одну эту его улыбочку мне захотелось снять тапок и стукнуть его, как таракана, по башке!

    – Не хочу, – отказалась я.

    – Каменное море, Эля, – коварным голосом завела Таська. – То самое, из легенды про Узорчатую Башню. И к Митируву друзья приехали, они тоже с нами.

    – Друзья? Тоже гентбарцы? – хмыкнула я.

    – Нет, люди. Со Старой Терры. Тебе понравятся.

    – Сводничаете, да? – обратилась я напрямую к поганцу.

   Тот пожал плечами, сказал холодно на чинтсахе, чтобы Кудрявцева не поняла:

    – Не хотите, не езжайте, доктор Разина. Я бы вас не звал, но Тася уговорила.

   Ах, ты пакость насекомая! Теперь я непременно поеду! Раз моя физиономия тебе настолько неприятна, поеду обязательно! Чтоб смотрел, кривился и жалел об испорченном вечере. Я тебе за Таську ещё и не то сделаю!

    – Ладно, – сказала я. – Сейчас соберусь.

   Каменное море – громадный участок суши между планетарной столицей и океаном. По легенде, здесь произошло генеральное сражение между правящей фамилией и бунтовщиками, страшно даже сказать, сколько столетий тому назад. Сказание о великой битве вошло в так называемый Узорчатый цикл – если отбросить все, свойственные подобным легендам, преувеличения, исторические факты бросали в оторопь всех, кто понимал суть. А суть была в том, что именно здесь, в Каменном море, впервые в истории Таммееша и, возможно, впервые в Галактике вообще был применен в качестве поражающей силы пространственно-временной коллапс. Образовалась каверна, в которую ухнуло войско бунтарей и близлежащие поселения, где их могло выбросить и выбросило ли вообще – до сих пор ищут.

   Зияющая рана на теле планеты давно зачищена и усмирена. Теперь сюда туристы ездят, смотреть, впечатляться и пополнять финансовый баланс тапельде, к которому достопримечательность приписана. Побывать на Таммеше и не побывать в Каменном море – глупость, за которую глупца осудит каждый вменяемый носитель разума, вне зависимости от расы.

   Выглядело Каменное море так, будто гранитное основание плоскогорья расплавило, затем по горячей жидкости пошёл страшный шторм, а уже потом, внезапно, в одно мгновение, расплав застыл в самый разгар непогоды. Гигантские волны уходили за горизонт, и под каждой волной, под застывшим навечно пенным гребнём, блестело, отражая звёздный свет, маленькое озеро. В озерах постепенно завелись местные кораллы, яркие рыбки и прочая живность, на поверхности раскладывали широкие листья гигантские, светящиеся в ночных сумерках, цветы, но вода оставалась прозрачной и холодной. Купаться в ней – по зубам далеко не каждому.

   Друзья Митирува оказались пирокинетиками со Старой Терры, двое парней и девушка (сестра одного и подруга второго). Из разговоров вскользь я поняла, что был в их компании ещё четвёртый, какой-то Дракон, которого постигла сейчас хандра, и он затворился от мира где-то на горной вершине, среди льда, камней и тоски. Как будто дома это всё ему не надоело. Стоило, мол, тащиться через половину Галактики ради того же самого, чего на родной планете навалом.

   Когда я осторожно спросила, в чём причина тоски их друга, мне выдали три разных версии: "дурь", "глупость" и "влюбился безответно". Поревёт – пройдёт. Я не смогла представить себе слёзы неразделнной любви в исполнении парня-пирокинетика, да ещё из славного космодесанта, но его друзьям виднее было, конечно же.

   Крис и Татьяна так же, как и неведомый Дракон, служили в спецназе, Антон – в планетарной полиции Нового Китежа. С Митирувом знакомы были очень давно, судя по взаимному зубоскальству над расами и гендерами друг друга. Я помалкивала, слушала. И смотрела на подругу.

   Таську как подменили. Она совершенно не цепляла парней, что, в общем-то, раньше происходило у неё автоматически, без контроля разума. Держалась рядом со своим ненаглядным, смотрела только на него, и он, зараза, ничуть не возражал, когда его брали за руку или приобнимали за плечо. Вырос с людьми, что с него взять, привык. Но если на Митирува мне было плевать с большой скалы, то Таська серьёзно тревожила. Мозгоправа ей найти, что ли. Специалиста по отношениям с гентбарцами. Но ведь силком же не потащишь...

   Небо Таммеша заткано покрывалом звёзд полностью. Навигационными здесь являются не звёзды, а – туманности и провалы, более тёмные на фоне звёздного великолепия. Небесного света вполне достаточно, чтобы отбрасывать тени. И ещё где-то за каменными волнами продолжала тлеть бурая полоса зари... Лето, южное приполярье, белые ночи. Насколько применимо такое определение к Таммеешу, где ночи белые, считай, всегда.

   Таська и Митирув убрели куда-то с глаз, не видно и не слышно. Крис с Татьяной плескались в озере, что им, носителям паранормы пирокинеза, холодная вода. Такие люди в лютый мороз способны мороженое есть на улице, сама сколько раз видела. Я подумывала насчёт окунуться, но решила не мешать, третий при чужой паре всегда лишний.

   Ужин мы азартно ловили на старинный манер удочками, здесь это разрешалось, правда, только в том объёме, какой можешь съесть тут же. Так что мы со вкусом поиграли в первобытную жизнь – наловили, выпотрошили, пожарили на костре и съели. Оставшееся предполагалось доесть потихоньку к утру. Увозить с собой же нельзя, попадёшь на штраф.

   Рыбу приготовил Митирув, с гентбарскими специями – теми, от которых не тошнит. Получилось на удивление здорово. Ела бы и ела, если бы объём желудка позволил. Теперь меня, как и любую жертву обжорства, закономерно клонило в сон. И я разрывалась между двумя желаниями: встать и убрести в палатку, чтобы заснуть в относительном комфорте, или же плюнуть и заснуть прямо тут, чтобы вымерзнуть к утру как терранский мамонт.

   Антон принёс мне из глайдера покрывало, набросил на плечи. Сел рядом.

    – Спасибо, – поблагодарила я, закутываясь плотнее.

    – В первый раз? – спросил он.

   Заметил, как я на небо смотрю.

    – Да, – кивнула я. – Красиво, правда?

    – Красиво, – кивнул он. – Дома такого нет.

   Старая Терра в стороне от скоплений и звёздных рукавов. Небо там тёмное, но по-своему прекрасное: звёзды есть, и Млечный Путь виден. Нивикия же находится в пылевом облаке, там, кроме смертельного танца обоих светил, догорающего и мёртвого, ничего толком не разглядишь. У нивикийцев именно поэтому вполне логичные представления о космосе, согласно которым, кроме них, во Вселенной нет ничего и быть не может. А вся Вселенная – это их несчастная планетарная система только. Просто удивительно, как они при этом умудрились оставить столько артефактов за пределами своего маленького околотка...

    – Будешь?

   В руках у него появилась прозрачная колба с янтарной жидкостью. Коньяк, что ли? Ну, ни за что... И где-то даже обидно. Подпоить решил, чтобы?..

    – Чай, – не дожидаясь окончания моих гнусных размышлений пояснил Антон. – Настоящий терранский "горячий" чай. Семья плантацию держит.

   Мне стало стыдно. Думаю о человеке всякую гадость, а он обо мне же заботится.

    – Да, – сказала я, – спасибо.

   "Горячий" чай, в отличие от холодного, – генномодифицированное растение, приспособленного к вегетации в холодном климате Старой Терры. Растения не генерируют плазму так, как люди и животные, наделённые пирокинетической паранормой, но отдают тепло в ледяной воздух с непринуждённой лёгкостью, не превращаясь в хрупкие ледышке в зимние лютые холода. На Старой Терре культивируют много "горячих" растений. Планета не просто на полном самообеспечении, что удивительно для такого ледяного мира, но и поставляет на федеральные рынки ягоды, фрукты, зерно, кофе, чай... Плюс туризм, да. Верфи на орбите Юпитера. Старейшая научная база на Меркурии. Сеть развлекательных комплексов у Сатурна. Терраформированный до полного комфорта Марс. Что ещё я забыла... А, Селеналэнд на Луне. Не бывали? Найдите время, слетайте. Древнейший в Федерации город-миллиардник на планетарном спутнике.

    – Остыло? – спросил Антон, и, не дожидаясь ответа, накрыл кружку своими ладонями – прямо поверх моих рук.

   Я сразу почувствовала тепло, разливающееся от его пальцев. Ласковый солнечный жар, который в любой момент может стать смертоносным. Паранорма пирокинеза – самая мощная из всех известных по разрушительному своему потенциалу. Ею можно спалить всё вокруг радиусом до ста километров, если очень постараться... а можно подогреть кружку с чаем. До той самой неуловимой грани, за которой жидкость станет обжигающей.

    – Спасибо, – поблагодарила я, поднося кружку к губам.

    – Не за что.

   Горячая ладонь по волосам, прикосновение нежное, почти невесомое, будто солнечный лучик гладит... я прикрыла глаза, пытаясь полнее воспринять новые чувства. И меня тут же сдёрнуло в тяжёлый сон!

   Орбитальный перелёт, устройство в отеле, поездка к чёрту на рога аж в Каменное море, зря думаете, что это близко, ничего не близко, а очень даже далеко. Ну да, глайдер вела не я, а Митирув, но два часа на дорогу. Затем удочки, костёр, вкусная рыба. И нет меня, на самом интересном месте.

   Проснулась от холода. Покрывало не спасло, я замёрзла так, как не мёрзла уже очень давно. Потаращилась какое-то время н0000а прозрачные стены палатки, соображая, кто я и где я. Из приоткрытого клапана тянуло ледяным сквозняком и холодными запахами близкой воды. На какой-то миг мне показалось, будто я вернулась на Старую Терру. Но в воздухе не витал характерный привкус вездесущего снега, значит, не Терра.

   Я сделала над собой чудовищное усилие и села. Потом встала. Выползла на солнечный свет, отчаянно надеясь, что утренние лучи согреют хоть как-то.

   Каменные волны летели за горизонт, и охряно-оранжевый рассвет вспыхивал на их макушках ослепительным огнём. Подножия волн подсвечивали блики от озёр и ночных мерцающих цветов, ещё не собравших свои лепестки для дневного сна. И сквозь сияние нового дня продолжали течь звёздные реки, побледневшие в сравнении с ночным великолепием, но никуда не исчезнувшие. Таммееш. Здесь звёзды видны на небе даже днём.

   Наша компания уже растеплила костёр, подогревая оставшийся с вечера улов. Главное правило: не увозить с собой, съедать на месте. Ах, больше внутрь не лезет? Значит, поймал больше положенного, лови штраф.

   Митирув, свеженький, как огурчик, потчевал Таську завтраком, и что-то ей рассказывал, судя по блестевшим глазам Кудрявцевой – что-то смешное. Тьфу, видеть их не могу! Таська – дура, и гентбарец идиот. О чём они думают?!

   Таня с Крисом снова проехались по Дракону. Ухо моё уловило подробность: мужик увидел девушку, которая ему очень понравилась, даже перекинулся с нею парой фраз, а вот визит спросить – не спросил. И теперь Страдает. Смешной. Как можно страдать из-за такой ерунды...

    – Очень даже можно, – встряла я, за Дракона что-то вдруг обидно стало. – Упускаешь возможность, потом жалеешь, что упустила, когда могла бы не упустить. Разве у вас такого никогда не бывало?

   Таня засмеялась, и сказала, что никогда. Любая возможность хватается сразу. А если не схватила, то туда ей и дорога, не та это, значит, была возможность. Я не стала спорить, остро пожалев, что вообще влезла в разговор.

   Антон отдал мне свою куртку, и у меня не хватило силы воли отказаться. А надо было, потому что повторялась история с лантаргом Поункевалем. Хороший человек, но не могу я его поцеловать, не могу и всё, треснуть мне, что ли?! Вчерашним вечером померещилось что-то, сейчас всё встало обратно на свои места: не могу! Таська – может, у неё всё настолько легко и красиво получается, а я... Как это, взять незнакомого по сути человека за руку и поцеловать его? Увольте, я не могу. И он что-то такое тоже чувствует, потому что никаких лишних прикосновений, никаких особенных взглядов, просто формальная вежливость: девушка замёрзла, дадим девушке тёплую куртку. Дёрнуло же так глупо заснуть вчера! Если бы я не уснула...

    Мужчины – это не твоё, Эля. Смирись.

   На обратном пути Митирув специально повёл машину кружным путём, чтобы показать нам вид на Каменное море сверху. У Моря был эпицентр – огромная чаша, заполненная зеркальной массой. Я сначала подумала, – озеро. Но нет, это было не озеро…

   Ведь именно сюда пришёлся основной удар пространственно-временного коллапсара. Зона, запретная для посещений даже до сих пор. Говорят, там время течёт в разные стороны и завихряется самым причудливым образом: кто-то стареет стремительно, три внешних секунды равняются целой жизни внутри опасной каверны, кто-то уходит во младенчество, но большинство, конечно же, пропадает без вести. И всё равно легенда о том, что можно вынести оттуда что-то ценное, живёт до сих пор. Если будешь умным, если проявишь смелость, хитрость и ловкость, если… Планетарная полиция таких ловит и карает безжалостно: депортацией из локального пространства Ратеене без права вовзращения. Второго «Бешеного Солнца» нам только ещё не хватало.

    – Похоже на Русалку, – заметил Крис, обозревая открывшийся вид.

    – Хм, – засомневалась Таня.

    – Ты там не была, любимая. А я был. Очень похоже…

    – Русалка? – с любопытством спросила я, активируя терминал.

   Недалеко от Нивикии – всего-то навсего парсек семнадцать. Правда, в буферной зоне между Федерацией и Врамеулом… Врамельвы – это неприятно. С ними у нас вооружённый до зубов нейтралитет. Серьёзной войны пока нет, и, надеюсь, не будет, а вот конфликты, они случаются.

   Очень интересно! Локаль Русалки помечена как запретная для посещения всеми видами и классами гражданских частных транспортных средств. Причём метка не сказать, чтобы старая. Текущий стандартный год.

    – Крис, – сказала я, – вы обнаружили структуру, подобную Каменному морю, на планете или в пространстве?

    – Обнаружили! – фыркнул Крис, оборачиваясь ко мне. – Это она нас обнаружила!

    – Это как?– я жадно подалась вперёд. – Расскажи!

    – Да что рассказывать, – нетерпеливо выговорила Таня. – Была у нас сторожевая база в локали Русалки, за лупоглазыми следить. Теперь её нет.

   Лупоглазые – это на сленге спецназа врамельвы и есть. Ну, что сказать, десант убийственно точен в характеристиках. Глаза у этих наших недружелюбных братьев по разуму действительно большие и выразительные, потому что фасетчатые. Врамельвы – раса, родственная гентбарцам, тоже насекомые, но далеко не такие красивые. И общественное устройство у них попроще, всего три гендера, и договариваться с ними сложнее намного. Силу они понимают хорошо, а вот слова – не всегда.

    – Это врамельвы вас раскатали? – спросила я.

    – Если бы они, то было бы кому сейчас чистить жвалы, – сердито отозвался Крис. – Нет, не они. И вообще, это засекречено!

    – У меня есть допуск! – быстро сказала я. – Я – доктор археологических наук, с дипломом первой степени. Древние смертоносные артефакты – одна из моих специализаций.

    – Допустим, – усмехнулся Крис, – но у других-то такого допуска нет.

    – Тогда вернёмся, и ты мне расскажешь всё, – потребовала я. – В приват-режиме! Если уж это так секретно.

   Я отметила косой взгляд Тани, но не придала ему значения, а зря, как выяснилось позже. Но тогда мне гравитационный шторм был по колено. Эля сделала стойку!

   Вот передо мной живой свидетель необычного, разве можно от него отстать по своей воле? Да ни за что!

    – Эля, – укоризненно выговорила молчавшая до сих пор Таська, – опять ты о своей работе!

    – А если работа сама ко мне пришла? – вопросила я, чувствуя знакомый адский жар исследовательского азарта.

    – Отложи в сторонку, – посоветовала Кудрявцева. – Что ты как маленькая. Успеешь ещё наработаться до смерти.

   Язык мой змеиный шевельнулся съязвить, но я внезапно заметила косой взгляд Митирува, и тут же подобралась. Когда гентбарец-кисмирув смотрит на тебя вот так, то это повод забеспокоиться. Эти ребята, помимо того, что чертовски умны, ещё и чертовски злопамятны. Вряд ли Таськин драгоценный простил и забыл мне выходку с «добрым утром» на гентбарском матерном. Теперь ход за ним, и я сломаю мозг, пытаясь догадаться, что он может выкинуть в самое ближайшее время, но так ни о чём и не догадаюсь, пока не станет слишком поздно. Проклятье! Зря я с ним связалась, ох, и зря. Мне его не переиграть.

   Но я тут же затолкала поглубже в чулан мысль о позорном бегстве. Таська – моя подруга, считай, сестра, и мой долг заботиться о ней, в том числе, и против негодящего избранника! Чем раньше Кудрявцева осознает его нечеловеческую, немужскую сущность, тем для неё же и лучше.

   Мы вернулись к полудню. Я клещами вытащила из Криса обещание непременно рассказать о происшествии в локальном пространстве Русалки. Клещи я достала размером с дом, мужик в полной мере осознал, что ему не отвертеться, и согласился поведать мне интересующую меня историю сегодня же вечером. В приват-режиме, ибо секретность. Красота!

   Я тут же подготовила терминал для шифрованной записи, режим секретности не оставлял другого выхода. Просмотреть запись смогу только я, Крис, и наше с ним непосредственное начальство. Ну, Поункеваль ещё, если сочтёт нужным. Что же там такого было любопытного, я же сойду с ума от нетерпения раньше, чем наступит оговоренный час!

   После короткого отдыха мне захотелось прогуляться по городу.

    – Тась, ты со мной? – спросила у Кудрявцевой.

   Она на удивление была одна в своих апартаментах, её ненаглядный куда-то провалился. Вот бы сквозь планетарную кору прямо в расплавленное ядро! Я бы порадовалась.

    – А пошли, – легко согласилась подруга.

   И мы пошли.

   Тапельде Дамевтунпори – самая древняя область Таммеша, адаптированная для туристов. Как всегда, значительной долей аутентичности пожертвовали ради удобства гостей. Неизбежная участь всех курортных городов.

   Я думала, что, конечно же, надо взять в аренду глайдер и покататься по планете, заглядывая во всякие глухие уголки, где о туристах никто не слышал. Проблемой был местный язык, я его не знала, кроме самых общих фраз. Нейросеть "Komuna lingvo" – штука хорошая, но синхронный перевод в исполнении искусственного интеллекта не даёт всей полноты понимания, какая достигается лишь за счёт самостоятельного изучения языка.

   Но если я попрошу Таську составить мне компанию, с ней в поездку непременно набьётся Митирув, а вот уж кого мне совершенно точно не хотелось видеть, ни сейчас, ни завтра, никогда в жизни!

   Узкая, под старину, улочка уходила вниз, вниз, к розовому пляжу и разноцветному, отражающему разноцветное же небо, морю. На Старой Терре моря – где они ещё сохранились – свинцово-серые, под стать ледяному негреющему небу, и купаться там даже адаптированному к холоду организму я не советую. В холодной воде водится немало желающих подзакусить чем-нибудь существенным, а то всё водоросли, планктон да рыбная мелочь... Озёра Нивикии темны, прозрачны и печальны. А на Таммеше жизнь бьёт фонтаном ярких красок. Небо, море, цветы, сады, сине-буро-зелёные кроны цветущих деревьев, ярко окрашенные стены домов, люди и нелюди в лёгкой, свободной, летней одежде...

   Торговцы разрешёнными к продаже артефактами, куда без них. Подавляющее большинство наверняка из-под полы спекулирует чем-нибудь не очень разрешённым. Я, давно уже наученная продавцами "всамделишных нивикийских изделий", на призывы приобрести настоящие таммеотские с тысячелетней историей, да ещё и прям из центра Каменного моря, не велась. Прохиндеи, они в любой точке Галактики прохиндеи, что с них возьмёшь. И переловить всех – не переловишь. Уверена, местная полиция давно смирилась с неизбежным злом. Лишь бы не воровали по-крупному, не убивали, не дрались и не создавали иных серьёзных проблем, а остальное не так уж и принципиально.

   Мы спускались по улочке, вымощенный традиционным для Таммееша сиреневым камнем: на вид стекло, по прочности – твёрже алмаза, секрет изготовления долгие тысячелетия передавался в узкой группе профессионалов от родителей к детям. Сейчас работают заводы, поставляют материал всем желающим приобрести… Но только материал, не технологии! На этой улочке камни отливали благородной бронзой, какая возникает лишь с течением времени. Я оценила закос под старину в полной мере: город – новодел, реплика, созданная и заточенная именно под туристов; откуда здесь древние камни. Искусственное старение применили, само собой.

    – Тася, – сказала я мечтательно, разворачивая фруктовую трубочку с «холодной » начинкой – неесамтан, национальное таммеотское кушанье, аналог мороженого, оно продавалось здесь на каждому углу, – хочу настоящий древний таммеотский город! Не по туристическому маршруту! Хочу взять машину и – вперёд, в неизвестность! Хочу…

    – Работать, – хмыкнула Таська. – Эля, Эля… Стоило лететь на тёплую, сытую, обустроенную планету за тем, чтобы зарываться с головой в свои пыльные камни!

    – Тут совсем другие пыльные камни, – возразила я.

    – Камни есть камни, – не согласилась Таська. – Они везде одинаковые.

    – Ничего себе одинаковые, – возмутилась я. – Нивикия и Таммееш – совершенно разные цивилизации! Абсолютно! Даже на уровне языка, а ты говоришь – одинаковые!

    – Развалины одинаковые, – терпеливо, как маленькой, объяснила Кудрявцева. – Потому что это развалины.

    – Ага, – обиженно кивнула я. – Значит, не поедешь.

   Я видела, что у неё нет настроения, я, и, в общем, понимала, что отказ – закономерен. Но мне всё равно было обидно. Как будто наша дружба дала реальную трещину. Не призрачную, как во всех наших ссорах до этого дня, а настоящую, причём без крупного крика. Так приходит осень на Старой Терре. Ещё вчера пригревало, и цветы тянули пёстрые головки к небу, а сегодня будто ушло нечто неуловимое, но важное. И Солнце уже так светит, и цветы поникли, и лужи хоть ещё и не схватило тонким ледком, но стылый запах будущего мороза уже поселился в воздухе, ничем не вытравить.

   Я даже знала имя этой трещины!

   Митирув, чтоб ему треснуть вдоль, поперёк и крест-накрест.