Шанталь или корона против. Екатерина Боброва

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА ПЕРВАЯ
• ГЛАВА ВТОРАЯ
• ГЛАВА ТРЕТЬЯ
• ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
• ГЛАВА ПЯТАЯ
• ГЛАВА ШЕСТАЯ
• ГЛАВА СЕДЬМАЯ
• ГЛАВА ВОСЬМАЯ
• ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
• ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
• ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

АННОТАЦИЯ

Один неверный шаг приводит тебя на край бездны. Одна ошибка - ты теряешь все: дом, семью и заново переписываешь жизнь. Единственный миг слабости - и сердце, предатель, заставляет признать его власть над тобой.

   Но кто сказал, что будет так, как решили правители мира сего?

   Корона против. Высший свет в шоке. Семья в ярости. Что выберешь ты?

   Роман понравится всем, кто любит жесткое противостояние героев, интриги, погони и головокружительные приключения.

   Действие происходит в мире, который влетает на всех парах в эпоху промышленного прогресса, мировых войн, окончательного раздела территорий, а так же очередного витка затухания магии. Мы основательно потопчемся по самолюбии знати, побегаем от разных злодеев, поиграем в шпионов и сломаем планы разведок нескольких стран.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

- У вашей проблемы, ВанКовенберх, существуют два варианта решения. В первом вы признаетесь виновным в заговоре против короны, получаете клеймо предателя и отправляетесь на каторгу. Пожизненно. Впрочем, его величество часто проявляет милосердие, заменяя каторгу казнью. Учитывая, что вы не безродный крестьянин, а дэршан, вам отрубят голову – быстро и безболезненно. Во втором…

   Пауза, которую сделал этот великолепно поставленный мужской голос, вещающий с холодом абсолютно уверенного в своих словах человека, заставила мое сердце очнуться наконец от ужаса и забиться с удвоенной силой. Эмоции захлестнули, окуная в прорубь страха. Чтобы не выдать себя, я зажала ладонью рот.

   «Отрубят голову», «каторга». Слова льдинками кололи сердце, заставляя его сжиматься от боли. Милосердие! Чудовищно извращенное милосердие обрывающее жизнь, заменяя страдания смертью. Бедный, бедный отец.

   Под окно кабинета меня привела судьба, спор с кузиной, ну еще любопытство – что могло понадобиться гостю из столицы в нашей глуши, да еще и в межсезонье? Зимний сезон балов только-только завершился, знать благополучно разъехалась по пригородным усадьбам, лишь самые стойкие да связанные службой или делами короны оставались в городе.

   Знание отравой вползало в душу, порождая жалость к отцу, ужас – что с нами будет, но в первую очередь - недоумение. Как мой отец, милый, добрый, увлекающийся карточными играми да охотой, мог оказаться замешанным в заговоре против императора?! Где, когда и почему? Почему рискнул нами?

    Солнечно теплый, один из первых по-настоящему теплых этой весной день показался неуместным своей красотой. Холодом повеяло от стен родного дома. Холодом и предательством.

   - Дела семьи, ВанКовенберх, требуют, чтобы я обзавелся наследником. У вас три дочери, если я не ошибаюсь?

   О да! Он не ошибся. Старшая Дорота была обручена с соседом – отставным военным, скучным малым, который чем-то покорил сердце моей сестры. Младшая Дейзи еще не достигла возраста выхода в свет, а кузина лишь на словах считалась родственницей, будучи принятой в нашу семью сиротой. Так выходило, что единственной дочерью на выданье оставалась я – Шанталь ВанКовенберх, дочь дэршана, чей род мог похвастаться близостью с короной, лет эдак триста назад, но кто считает года, когда ее высочество снизошло до брака с одним из моих пра-пра-прадедов. Главное, сам факт брака, который теперь вкупе с привлекательностью, молодостью и приданным давал женихам право считать меня перспективной невестой и расписывать бальную карточку от начала и до последней строчки.

   Так что предисловие «три дочери» можно было сразу заменить на «Шанталь ВанКовенберх. Я бы хотел бы взять ее в жены».

   Я уже приготовилась услышать привычное: «Видите ли, я слишком люблю свою Шанти, чтобы решать за нее». А еще приготовилась бросить отказ тому, кто посмел обвинить отца в заговоре. Отец и заговорщики. Клянусь сыном бездны, ничего глупее в своей жизни не слышала. Это чья-то шутка. Безжалостная, наиглупейшая шутка.

   От этой мысли стало легче. Настолько, что воздух перестал быть стылым, а солнце засияло с привычной теплотой.

   Отвлекшись, не сразу расслышала голос отца. В нем не было привычной мягкости и приветливости. Сейчас это был голос старика.

    - Да-да, вы правы. Три дочери, три моих дочери. НЕ ГУБИТЕ!

   Крик кинжалом полоснул по спине. Я до крови прикусила ладонь, острая боль помогла вынырнуть из омута отчаяния и не выдать себя.

   «Не губите». Значит, правда. Заговор, предательство и наша разрушенная жизнь. Что дальше? Арест, суд, имущество отойдет короне, родственники мгновенно отвернутся от семьи заговорщика, и мы с матушкой пойдем просить милостыню.

   Я представила себя в серых лохмотьях, босиком на дороге. Слезы защипали глаза. Белый с розовым замок жизни стремительно превращался в поросшие мхом руины.

   От подступивших рыданий удержало только осознание: слезами делу не поможешь. Опять же рыдать, когда ты подслушиваешь, как минимум глупо, как максимум вредно для здоровья. Я уже примеряла на себя роль дочери заговорщика. Пытки и молчание. Да, именно так. Молчание с гордо поднятой головой и презрительной улыбкой на лице.

   - Вы можете помочь и мне, и себе, Гьюзеппе. Мое предложение более чем щедро. Я готов удовольствоваться любой из ваших дочерей. И так как дела государства отнимают практически все мое время, помолвку и все связанное со свадьбой возьмет на себя моя матушка.

   Шаги и звук захлопывающейся створки окна. Ответ отца я не услышала, но интуиция подсказывала - его слова мне не понравятся.

   Надо что-то делать. Сейчас.

   Я подобрала подол платья и сорвалась с места. Мир расплывался в мутной пелене слез. Так больно мне не было никогда в жизни. Предательство отца, поставившего нашу жизнь под угрозу, ударило прямо в сердце. Не корону он предал, а нас с мамой и сестрами.

   Наткнувшись на бочку, собиравшую дождевую воду с крыши, и больно ударившись об нее бедром, я пришла в себя.

   Зачем я здесь? Ах да… глупая шутка, на которую меня подговорила кузина. Залезть в гостевую спальню, пока гость в кабинете разговаривает с отцом.

   У девиц мало дозволенных развлечений. Балы, вышивка, верховая езда, благотворительность, уроки музыки, этики и словесности. Благородная дарьета должна быть идеальной хозяйкой и женой, если у семьи хватает влиятельности и денег, чтобы обеспечить ей достойного мужа. Все остальное под запретом. Любовные романы, которые обожала читать Дорота, игра в мяч и беготня с мальчишками младшей, мои занятия с дядей. У каждой из ВанКовенберх был свой изъян и, подозреваю, именно это и привлекало в нас мужчин.

   Знал ли об этом гость, столь опрометчиво остановивший свой выбор на нашем семействе? И кто он вообще, этот дэршан, приехавший по столичному тракту, но верхом, без кареты? Мне удалось разглядеть лишь его спину, широкую, обтянутую черным камзолом, собранные в хвост темные волосы и высокие кожаные сапоги.

   Если бы гость приехал на карете с гербом, мы бы с Фаби не затеяли спор, я бы не пошла на преступление и не услышала бы этот разговор… Во всем виновата скука, и лишь она одна. Не сама же я решилась на порочащий честь поступок и, встав на бочку, в данный момент перелазила через подоконник открытого окна. Сознаюсь, мною руководила банальная месть. Я была в такой ярости, что вещам дэршана грозила участь быть приведенными в полную непригодность.

   Как он посмел воспользоваться ситуацией и приехать сюда с таким предложением?! Я ошиблась. Он не дэршан, а скользкий дождевой червяк! Замуж за «червяка»? Никогда!

   Спор, который мы затеяли с Фаби, становился чем-то большим. Местью, шагом в пропасть или шансом?

   Тайны и, так уж и быть, буду честной, сплетни были слабостью Фабианы. Она могла часами разглядывать генеалогический каталог благородных семей, первой прочитывала «Столичного вестника», знала, кто будет блистать в этом сезоне, кто останется в невестах, а кто заполучит обручальное кольцо на безымянный палец. Словом, у нее всегда можно было уточнить на балу: «А кто тот высокий, в синем камзоле?» и получить исчерпывающий ответ.

   Любопытство было главной слабостью кузины, но лезть в гостевую спальню, чтобы его удовлетворить, выпало мне. Тысяча муравьев в панталоны!

   Вдох-выдох. Я сижу на подоконнике, комната ярко освещена, южная сторона, солнце в зените. Один шаг до преступления дается удивительно легко. Рука сама ложится на кожу саквояжа.

   Чего бояться? Палец скользнул по блестящей застежке. Меня выдадут замуж за дождевого червяка. Что-то хуже? Спросила себя и поняла: хуже только отказ отца от сделки и последующая расплата - ссылка. Только сейчас пришло осознание - семья пожертвует мной, чтобы сохранить не только жизнь, но и положение в обществе, чтобы выдать замуж еще двух дочерей, чтобы не отправиться просить милостыню, чтобы... А самое противное… я не буду против.

    Щелк. Саквояж услужливо распахнул свое темное нутро.

   Кто же вы, дэршан «червяк»? Какие грязные секреты прячете от своей будущей жены? Может, мне удастся найти что-нибудь по-настоящему ценное, что вы сочтете достойным обмена на мою свободу?

   Очнись, Шанти, ты обменяешь его секреты на веревку на шее.

   Но руки уже перебирали чужие вещи. Сменная рубашка, белье, дорожный набор. Резкий запах мужского одеколона. Гладкая кожа книги - дневник.

   Дыхание перехватило, в ногах поселилась слабость, но руки уже обхватили переплет, потянули дневник на свет.

   Давай, Шанти, ты не простишь себя, если не попытаешься.

   Резкая боль и мгновенно нахлынувшее осознание: дневник защищен магической печатью. Стоит отнять руку, как о попытке взлома узнает его владелец. А если вспомнить, что владелец в паре комнат отсюда обвиняет отца в заговоре против короны… Впору писать завещание и заказывать отпевание. Что там говорил «червяк» о милосердии его величества? Палача мне, палача!

   Собственный стон заставил подскочить на кровати. Схватилась за сердце - левой, ума хватило не снимать правую руку с дневника. Пока не сняла, пока остались силы терпеть жжение печати, сигнализация не сработает. Пока ничего страшного не случилось…

   Очнись, Шанти. Все, что могло плохого случиться, уже произошло. Простой дневник не защищают печатью.

   Что там еще вещал «червяк»? «Дела государства отнимают практически все мое время». Как можно было не понять прямой намек? Он работает на корону. Отсюда и знание о заговорщиках. Отсюда и защита на дневнике. Отсюда и приговор девице, сунувшей любопытный нос в чужие секреты.

   Я с тоской посмотрела в окно. Солнышко, голубое небо. И одна глупая я, идущая на плаху.

   Не хочу умирать! Не сейчас и не так. Никак не хочу.

   Выскользнула в коридор, плотно прижимая дневник к груди. Страх смерти притупил боль от печати, а решимость остаться в живых заставила работать мозг, как никогда в жизни.

   Я справлюсь. Обязательно справлюсь.

   В спальню я ворвалась, Фаби подскочила с кресла и вытаращила на меня круглые от удивления глаза. Подозреваю, вид у меня был еще тот…

   - Платок, нет, шарф, быстро.

   Слава Небесному отцу, задавать глупых вопросов она не стала. За что я и любила Фаби – когда пахло жареным и нужно было уносить ноги, она действовала, вопросы шли потом.

   - Руку приматывай крепко. Не так сильно, - поморщилась, когда шарф стянул запястье, - ты же не хочешь, чтобы рука отсохла.

   Лучше бы она отсохла…

   - И что теперь? – кузина отступила, вперив в меня внимательный взгляд.

   Действительно, что теперь? Я выиграла час, может, два, если отец решит повести гостя в оружейную галерею и продемонстрировать коллекцию редкостей, собранных дядей.

   Нет, о чем я думаю? Побег? Какая глупость! Надо признаться. Пойти, упасть в ноги, вымолить прощение. Прикинуться дурочкой. Поплакать. Порыдать, в конце концов. Полчаса унижений и все, Шанти. Давай же, будь умницей, не делай глупостей.

   - Собери вещи, нет, сначала сбегай к Гаврину. Пусть закладывает коляску. Скажи… Скажи, что у меня потерялись шпильки и надо съездить в лавку. Срочно. У нас же гость, не могу я выйти к нему растрепанной.

   Удивительно, насколько быстро начинает работать мозг, стоит только осознать, как близко ты стоишь к пропасти и насколько страшно в эту пропасть заглянуть. Сейчас я была готова на все, лишь бы не встречаться с хозяином дневника, лишь бы не смотреть в его глаза и не слышать приговор. Дочь заговорщика крадет личный дневник служащего короны. Крадет секреты короны. Кто поверит в глупый спор двух дурочек? Естественно, её попросили. И кто, как не родной отец, подговорил дочь? И уж точно дэршан не захочет жениться на воровке.

   Ах, если бы можно было изменить прошлое! Но есть ошибки, которые точно подвернувшийся под ногу камень, спихивают тебя со склона горы. И вот ты катишься, получая синяки и шишки и мечтаешь об одном – не свернуть себе шею.

   Я позволила на мгновенье представить себе жизнь без ужаса, случившегося десять минут назад. Слезы, истерика, виноватое лицо отца – он же обещал не принуждать меня к замужеству. Горечь признания и слова, за которым пряталась мольба о спасении. Согласилась бы я? Конечно, да. Страшно вообразить, какой бы стала наша жизнь, если бы отца посадили в тюрьму за измену.

   Свадьба с незнакомцем – тяжелая цена, но ради родных я бы ее заплатила.

   Впрочем, сейчас о замужестве можно было забыть. Никто не женится на воровке, пусть и благородного происхождения. Выбор невелик: тюрьма или бегство.

   Писать левой рукой было жутко неудобно, но я справилась.

   Они не смогут отмахнуться от признания, а проверить его будет нельзя. Когда найдут письмо, я буду уже далеко. Поезд на Вальстарн отходит через сорок минут. То, что надо, чтобы вскочить в него в последний момент.

   Сжала ладонь в кулак. Я стремительно взрослела, настолько стремительно, что становилось страшно. Внутри словно просыпался кто-то чужой, и в его хладнокровных рассуждениях была лишь взвешенная логика, никаких истерик, страхов или сожалений. Прав был дядя, когда говорил, что во мне живет мужчина, настолько порой мои вопросы ставили его в тупик. Я не верила, считала шуткой. Но дядя не ошибся, как на моей памяти не ошибался ни разу.

    Вещи кузины – благо мы были одного роста - наскоро упаковали в потертый саквояж. Деньги и мои драгоценности запрятали в пояс. Руку с дневником я сунула в муфту, на плечи накинула плащ. Жарковато, но к ночи станет прохладнее, и плащ придется кстати.

   Что еще взять с собой беглянке, точно тать убегающей из дома, не попрощавшись ни с кем из родных? Лишь самое необходимое, оставив позади частичку своего сердца.

   Лошади мерно трусили по дороге, а мне хотелось, чтобы они неслись во весь опор. Я спиной ощущала, как утекает время и собирается по мою душу грозовая туча. Гаврин рассуждал о погоде, о ценах на рынке, о посевной, которая скоро должна начаться. Я почти не слышала, о чем он говорит, мои мысли метались от дома: обнаружилась ли уже пропажа, до поезда и побега.

   - Гаврин, заверни, пожалуйста, на станцию. Я решила съездить в Локсвиль, навестить кормилицу.

   Гаврин хмыкнул, но коляску повернул. Некоторое время мы ехали молча.

   - Натворили что-нибудь, дарьета? – спросил, не поворачиваясь, кучер.

   - С чего ты взял?

   - Так это в детстве, вы как нашалите, так и удираете в деревню. А помню, один раз с цирком сбежали, когда обиделись на ваших родственников.

   Я невесело улыбнулась. Тот цирк и тот случай я помнила хорошо. Меня обвинили в пропаже тетушкиного браслета, мол, взяла без спросу и потеряла. Родственники матери гостили у нас почти месяц, и этот был нелегкий месяц в моей жизни. У тетушки Лаврель было две дочери. Обе пошли в мать: крикливые, болтливые, а главное - не видящие в жизни ничего ценного, кроме платьев, драгоценностей и мальчиков. Браслет нашли, меня тоже, но тетушку с семейством к нам больше не приглашали, а я тогда на пару лет серьезно заболела цирком.

   Гудок паровоза вернул к жизни. Под возглас «Куда? Вот бедовая девчонка!» я соскочила с коляски на ходу, саквояж больно стукнул по ноге и быстрым шагом, искренне сожалея, что бегом нельзя, вошла в вокзал.

   Во рту пересохло от волнения, руки подрагивали, но голос, когда просила один билет до Вальстарна, был тверд. Сожалела об одном – на станции меня, как и мою семью, знали хорошо. Скрываться было бесполезно. Одна надежда - мне удастся опередить преследователей настолько, что хватит времени избавиться от печати и дневника.

   Мне не верилось, что все это происходит со мной, что сейчас закроется дверь вагона, раздастся гудок и мы… О! А вот и он. Поезд дернулся и тут же тронулся, набирая ход. За широким окном замелькали дома, деревья, а потом широкой панорамой раскинулась долина. Вдалеке, на холме, на мгновенье мелькнуло белое пятно – усадьба Ковенберхов.

   Сердце сдавило, но глаза остались сухими. Может, я и совершаю величайшую ошибку в своей жизни и совсем скоро пожалею об этом, но раскаиваться и возвращаться пока не намерена. Сейчас и за меньшее, чем кража секретов короны, сажают…

   Нынешний император Тадеус-Эрам-Шари взошел на престол лет пять назад. Так уж сложилось, что его отец с дядей погибли под оползнем, накрывшим охотничий домик в горах, где венценосные братья изволили баловаться охотой. И потому правящий император был возмутительно молод - лишь на семь лет старше меня. Его короновали на престол в девятнадцать. И вот, скажите, можно ли в столь юном возрасте управлять страной? Пусть и при помощи советников? Я считаю – нет.

   Первое время все шло хорошо. Два года император правил под надзором опекунского совета. Женился. Сплетничали - удачно. А после смерть снова навестила самую известную семью нашего государства, забрав на этот раз сестру императора – красавицу Аршану.

   Горе всегда чему-то учит. Кого-то делает сильнее, кого-то мудрее, а кому-то показывает, что перед смертью все равны. Но императоры… их учить бесполезно. Они сразу начинают вопить про заговоры, подозревать каждую собаку в измене и усиливать меры безопасности.

   Три года страну лихорадит. У нас: то простуда – каждый чих считается подозрительным, то температура под сорок – все старательно доказывают свои верноподданнические чувства на бесконечных балах и приемах, то бросает в холод – и семейства стройными рядами отправляются на богомолье, раздавая нищим милостыню и бальные наряды.

   Клянусь, одно время я каждое воскресенье встречала нищенку на паперти в красном бархатном платье от дарьеты.

   Но императору наши молитвы помогли слабо. Этой зимой заболела императрица. Лучшие лекари делали все возможное. Жизнь сохранили, а вот способность продлить род – нет. Не думайте, что об этом болтают открыто. Но три года в браке, а детей нет. Да и бальный сезон вышел скомканным, словно черновик романа. Отличие лишь в том, что черновик можно переписать, а жизнь нет.

   Мы старательно делали вид, что все хорошо. Заказывали новые платья, пили чай, посещали школы и приюты и сплетничали, сплетничали, сплетничали… Скука смертная. Император почтил высший свет своим присутствие раза три за сезон. Императрица - ни разу.

    Определенно, злой рок преследует правящую семью. А теперь вот перекинулся на нашу. Я в бегах, отца обвиняют в измене… Семье грозит опала с лишением титула и конфискацией имущества. Император скор на подобные решения, стоит только намекнуть об угрозе его высочайшей персоне. Как будто мой отец, который и мухи не обидит, может на самом деле быть угрозой!

   Проводник в третий раз прошел мимо меня, бросая подозрительные взгляды. Надо идти в купе, улыбаться попутчикам, делать вид, что все нормально, когда меня попеременно бросает то в жар, то в холод. Мысль, что я оставила «червяка» с носом, заставляла кривить губы в злой усмешке, но приходящее следом осознание – одна, без семьи, с клеймом воровки в бегах от закона – сводило тело от страха.

   Я бросила последний взгляд на свое отражение в окне. Шляпка кузины совершенно мне не шла, делая старше. Простое домашнее платье. Потушить огонь в глазах, стереть злую усмешку и вот я – небогатая, но благородная дарьета, едущая по своим делам в… Например, в Даштарн. Тетушка в последний момент заболела и не смогла поехать со мной. Какая жалость! А так как я срочно должна составить компанию своей дальней, но жутко богатой бабушке, поездку отложить нельзя.

   - Так жаль вашу тетушку, - покачала головой Лоанна Боргвейн. Ее муж подбадривающе улыбнулся. Милая пара, чем-то похожи на моих родителей, только без знатной приставки Ван.

   Вечерний чай с песочным печеньем и крохотными пирожными сблизил нас, позволив перейти на имена – позволительная вольность, доступная попутчикам. Я пила ароматный чай маленькими глотками, наслаждаясь своей временной безопасностью и привыкая к новому имени.

   - Эшаль, как вам этот сезон?

   Мы обе делали вид, что посещали те же балы, сидели за столиком в отдельном кабинете ресторана ЛьяГрасс, смотрели премьеру из ложи Императорского театра. Только дворец и бальная зала какой-нибудь нувориша – как локоть и нос: вроде рядом, а достать друг до друга не могут - даже если доход у этого нувориша раз в десять больше, чем у дарьеты из благородного, но обедневшего рода.

   Впрочем, все меняется… Сегодня дарьеты выходят замуж за деньги, даря мужьям титул. И если в прошлом сезоне такие браки осуждались открыто, то в этом они удостаивались максимум одной фразы, да и то почтенной матроны: «А вот в наше время чистоту крови блюли строго».

   И я слышала, что не только дарьеты, но и дэршаны готовы смешать свою благородную кровь с не слишком благородной, получая в обмен достаточно золота, чтобы проигрывать его в карты.

   Когда страну лихорадит, а императору снятся заговорщики, золото - надежней титула.

   - Мы пропустили сезон, - я опустила глаза, принимая смущенный вид, - по семейным обстоятельствам. Но слышала, он был ужасен.

   - Да-да, - закивала Лоанна, на симпатичном и ухоженном лице явственно читалось облегчение. Я не стану озвучивать фамилии, приемы и знакомства, выстраивая титулованную стену между нами. Сегодняшняя вольность общества позволяла садиться за один стол богатым и благородным. Но не во всех вопросах мы были равны. Нас судили по-разному и казнили тоже, впрочем, смерть у всех одинакова, что бы там не воображал себе император.

   Светская беседа текла неспешно. Погода, с осторожностью императорская семья, мода, меню столичных ресторанов и снова погода. Долгая практика позволяла легко поддерживать темы, практически не думая о том, что говоришь. И заметьте, логика не терялась ни разу. Мама бы мною гордилась, будь она здесь.

   - Скажите, Эшаль, ваша семья живет около Норберна?

   Глава семьи Боргвейн решил задать свой вопрос, который я читала в его глазах с момента нашего знакомства.

   - Можно сказать, нет. Моя бабушка живет в поместье. Остальные разъехались. Меня отправили к тете, а сейчас пригласила пожить к себе другая наша дальняя родственница. Ей нужна компаньонка, как раз моего возраста.

   «А также положения», читалось между строк. Потому я и назвалась Ван Норберн, воспользовавшись фамилией подруги моей матери по пансиону. Приставка благородного рождения накладывала ограничения, но давала кое-какие вольности. Например, у меня не посмеют потребовать документы, если только я не нарушу закон. Моему слову поверят без доказательств, да и путешествие без сопровождения привлечет, конечно, внимание, но не вызовет серьезных подозрений, скорее, наоборот, сочувствие, как в случае с семейством Боргвейн.

   - Дорогой, мы идем по графику? Прибудем вовремя?

   Милейшая Лоанна пришла на помощь, отвлекая внимание мужа на себя.

   - Конечно, дорогая, - звонко щелкнули часы, открывая позолоченную крышку, - прибудем по расписанию. Ровно через три часа сядем на экспресс до Нойзича, там нас будет ждать автокар, который довезет до Рильсгара. Все, как я и рассчитал, - не без самодовольства объявил мужчина.

   «Рильсгар» - откликнулось внутри меня эхом. Порт на западном побережье империи. Быстроходные пароходы за трое суток доставляющие пассажиров через море на другой континент.

   Ельзан еще не закончил говорить, а я знала: Рильсгар – это то, что требуется. С короной и его приближенными никогда нельзя быть уверенным, что именно творится в их головах. Насколько разозлился дэршан «червяк», какие именно секреты он записывал в свою книжку и кого готов привлечь к моим поискам? А если он объявит в розыск, и меня будут ждать на въезде в любой крупный город? Как тогда найти нужного человека, чтобы снять печать?

   Решено. Самым надежным и быстрым вариантом уехать из страны будет порт Рильсгар.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Лет пять назад в «Поехали» играли все. Бедные, богатые, взрослые дяди, тети и, конечно, дети. Заключались сумасшедшие пари, проигравшие бросались под опоздавший поезд, гремели судебные дела. Игра была простой: добраться от одного пункта до другого за минимум времени. Дети «добирались» в теории, обложившись картами и расписаниями. Взрослые имели возможность проверить свою игру на практике.

    Мой дядя считал игру полезной. Сколько баталий мы с ним провели, горячо споря, можно ли успеть на Катажский скоростной, если сесть в пять вечера до Норана! Зато теперь я отлично знала географию родной страны, могла составить маршрут от одного края нашего немаленького государства до другого.

   И вот надо же такому случиться… передо мной страстный поклонник игры.

   - Какое совпадение! Я так же направляюсь в Рильсгар. Но разве возможно добраться через Нойзич?

   Мужчина улыбнулся так, как умные взрослые дяди улыбаются глупым девочкам. Но обиды я не почувствовала, возможно, потому, что сегодня на самом деле вела себя именно так – глупо и по-детски.

   - Дорогу от Нойзича до порта замостили в прошлом году. Автокары пустили три недели назад.

   - Мой муж - настоящий профессионал, - и супруга подарила Ельзану восхищенный взгляд. Видно было, что её восхищение искренне, пусть выступающее брюшко мужчины было плотно обтянуто белой сорочкой, волосы зачесаны так, чтобы скрыть лысину, а маленькие глазки терялись на крупном лице. Мне действительно повезло с попутчиками.

   - Эшаль, вы можете ехать с нами, - предложила она.

   - Если рискнете, - добавил муж, скрывая усмешку. Он был не так наивен, как супруга. И в мою историю с заболевшей тетушкой явно не поверил.

   - С удовольствием составлю вам компанию, - широко улыбнулась. Дорога, точно неверная женушка, меняла свое направление, звала направо, когда я шла налево. Но сегодня я готова была следовать за судьбой.

   - Что это? Это что, я вас спрашиваю?

   Голос говорившего был тих и обманчиво спокоен, но находящиеся в комнате испуганно попятились. В наступившей тишине отчетливо прозвучал женский всхлип.

    Мужчина поджал губы, всхлип прервался и больше не осмеливался нарушить повисшее молчание. Молчание осужденных перед лицом палача.

   Поморщившись и мысленно прокляв дурной почерки девицы, он вновь пробежался по прыгающим строчкам.

   «Милостивый дэршан, мне стало известно о вашем намерении взять меня в жены, а также о постыдном шантаже, которым вы подвергли моего бедного отца. Сообщаю, что в его виновность я не верю и потому лишаю вас возможности его шантажировать, покинув родной дом. Не ищите, мое решение не изменится. В случившемся прошу винить только меня».

   Подпись «Шанталь» не оставляла сомнения в авторстве.

   Он в ярости сжал кулак, потом опомнился, расправил тонкий лист бумаги, аккуратно сложил, проглаживая, и убрал в карман. Обвел притихших людей тяжелым взглядом.

   В небольшую комнату набились тесно. Старший ВанКовенберх, горничная, которая и сообщила о пропаже, девица, приходящаяся семейству дальней родственницей, управляющий – упитанный мужчина, чье лицо столь быстро меняло цвет с белого на красный, точно его каждые пять минут макали в краску.

   Старшие женщины Ковенберхов задержались в гостях, а младшую отослали спать.

   - Куда она могла отправиться?

   Нижняя губа ВанКовенберха начала мелко подрагивать, на лбу выступила испарина. В серых глазах читался страх. Если бы не абсолютная уверенность, что глава семейства никак не мог предупредить дочь и организовать ей побег, Леон давно бы припер его к стенке и вытряс правду.

   А так… забавно вышло. Приехал за невестой, а получил беглянку. Надо ж было из пяти вариантов выбрать столь прыткий и непокорный? А если плюнуть на девчонку и поехать свататься к ВанЭрмастеру? Он вспомнил невзрачную девицу с тонкими волосами, обильно напудренным лицом и высоко вздернутым носиком. Ехать расхотелось.

   А жениться надо. Дальше тянуть нельзя. С пробивной настойчивостью Роалины - либо он женится сам, либо она женит его на себе. И послала же бездна затмение переспать с наследницей рода ВанДаргмейр. Знал ведь, какого сорта девица, точнее, не девица вовсе, но удержаться, когда его открыто соблазняли, не смог. Да и кто предполагал, что среди череды своих любовников она остановит свой выбор именно на нем? И если быть любовником этой умной, но абсолютно испорченной женщины он был не против, то становиться мужем, в перспективе рогатым... Лучше за решётку.

   Осознав перспективу либо в тюрьму за убийство, либо в рогоносцы, Леон внял многолетним просьбам матушки и решил-таки жениться. Причем быстро и без долгих уговоров невесты. Окончательный выбор пал на ВанКовенберхов, уж больно удачно Гьюзеппе затесался в список подозреваемых. Всерьез этого безобидного и простоватого дэра никто не воспринимал, но кто сказал, что он не может послужить короне? Особенно когда верноподданный так нуждается в прикрытие тылов. Леона практически в осаду взяли. И если матушке хватало такта не лезть напролом, то ее величество, чья решимость устроить счастье приближенных трону не знала преград, на каждой встрече заводила разговор о долге наследника в продлении столь замечательного рода. Роалина же была готова на все, и большая часть этого «все» состояла из самых грязных, но действенных методов приведения мужчины к алтарю.

   - Она… она….

   Гьюзеппе заклинило, он явно терял способность связно излагать свои мысли. Трусоват, отметил Леон, тут же добавив: идеальный материал для работы.

   - ВанКовенберх, я пока намереваюсь лишь поговорить с вашей дочерью. Не заставляйте меня рассматривать другие варианты.

   - Да-да, конечно, - закивал мужчина, передумав изображать приступ слабоумия, - Шанти, скорее всего, уехала к своей крестной. Видите ли, она часто так делала, когда ее что-то расстраивало.

   Леон отметил, как на мгновенье скривилось лицо девицы. Она явно знала больше, чем остальные в комнате, да и выглядела пусть и встревоженной, но в глазах вместо страха читалась уверенность смертника, выкопавшего себе лаз на свободу: «Поздно, дэршан, ловить птицу в кустах, когда та давно улетела».

   Дверь распахнулась, явив собравшимся Андэра - его слугу и, по совместительству, верного помощника в делах. Он торопливо отряхнул крошки с куртки - явно выдернули из-за стола – и вопросительно посмотрел на хозяина. Леон поморщился, но выговаривать не стал. Приказа караулить девицу он не отдавал - её побег для него самого стал полной неожиданностью.

   И что это было? Удивительная решимость или дурость? Отправиться одной, без сопровождения, на ночь глядя… Он вспомнил раскрасневшееся от танца лицо, блестящие глаза и волосы, цвета темного золота. Они не были представлены, но Леон обладал прекрасной памятью, а свежее лицо на приеме всегда вызывало любопытство.

   - Опроси слуг и в первую очередь кучера, - приказал помощнику и тут же повернулся к горничной, слыша, как хлопнув, закрылась дверь, забрав с собой еще и управляющего: - Проверьте, что именно пропало из вещей дарьеты. А от вас, - он посмотрел на Гьюзеппе, - через двадцать минут жду список родственников, друзей и знакомых. С адресами.

   Леон не раз убеждался, что люди с радостью повинуются тем, кто знает, что делать. Есть приказ – его надо выполнять, и можно не мучиться моралью и нагружать совесть неудобными вопросами. Дело, пусть и бессмысленно дурацкое, – лучшее решение в любой ситуации.

   Вот и Гьюзеппе со словами:

   - Конечно, ВанДаренберг, я все понимаю, - вышел за дверь. Почти. Замер на пороге, любовь к дочери все же перевесила здравый смысл, обернулся, промямлив просительно: - Но вы можете обещать, что…

   Леон взял его под руку и вывел в коридор. Если бы он обернулся, то увидел, как исказилось от ужаса лицо девицы, а дрожащий голос забормотал:

   - Ван, ван, ван… Ой, что будет!

   Когда дверь была плотно прикрыта, а коридор проверен на отсутствие любопытных, Леон без всякого почтения вжал дэршана в стену.

   - Ваша дочь, - стальной голос подавлял волю, замораживая любые попытки сопротивления, - единственный шанс доказать свою преданность короне. Иначе мне придется, - он позволил себе скорбно поджать губы, - поверить, что вы действовали заодно, и ваша семья, ВанКовенберх, самое что ни на есть гнездо заговорщиков. А ведь ваша старшая дочь помолвлена, а младшей предстоит выйти в свет. Вы ведь хотите, чтобы они были счастливы?

    - Но Шанталь, - простонал Гьюзеппе, в его глазах сверкнуло безумство, и мужчина опустился на колени: - Умоляю, возьмите меня. Судите. Пусть я пойду в тюрьму, но не трогайте девочек.

   Его пальцы хватались за штаны, рот некрасиво перекосился, и из него вылетала слюна, брызгая на одежду. Леон поморщился – вот тебе и благородный дэршан! Мельчает, мельчает аристократия. Один нажим - и они готовы ползать на коленях, лишь бы остаться при своем. Сейчас он, как никогда, понимал решение его величества. Чистка, жесткая, кровавая, давно была нужна.

   Лицо Леона закаменело.

   - Встаньте, Гьюзеппе, вы же Ван, а не простолюдин. На колени мы встаем три раза в жизни: вступая в брак, принося клятву его величеству и перед палачом. Я не император и не палач, и тем более не ваша жена, так что ВСТАТЬ!

   Мужчина испуганно вскочил, пошатнулся, но удержался за стену.

   - Вы меня оскорбили, Гьюзеппе, посчитав, свою жизнь ценнее моего предложения. Между тем я не просто оказываю вам честь, а спасаю вашу ничтожную шкуру. Вы и только вы по своей глупости проводили вечера в обществе нелояльных короне людей. И кто поверит, что ваши интересы не выходили за рамки игры? Кто, я вас спрашиваю?

   Гьюзеппе, с каждым словом сгибавшийся все ниже, вздрогнул, выпрямился. Его бледное, как свежевыпавший снег, лицо приняло отстраненное выражение. Он все понял, решил, но не смирился.

   - Поэтому, мой будущий родственник, - Леон позволил голосу смягчиться, - вы сейчас идете в кабинет и приносите список. И можете начинать готовиться к свадьбе. Я верну вашу дочь уже завтра.

   Гьюзеппе медленно, словно не веря в то, что делает, повернулся и, шаркая, двинулся по коридору. Ссутулившиеся плечи и поникшая голова – за один вечер здоровый, сильный мужчина превратился в старика.

   Леон не удержался – выругался, помянув старую аристократию, цепляющуюся за честь, даже когда больше ничего не осталось. Кто бы думал, что дэршан насколько любит дочь? Впрочем, к делу это не относилось. Он все равно добьется своего.

   - И кто это у нас такой, – уточнил Леон, распахивая дверь, с насмешкой глядя, как выпрямляется девица, как жгучий румянец заливает щеки, а глаза расширяются от страха, - любопытный?

   Можно было добавить «наглый», потому как подслушивать разговоры Леона не решались даже недруги.

   Он смерил внимательным взглядом девицу, отмечая острое, точно у грызуна лицо, тощее тело, на котором болталось явно перешитое с чужого плеча платье, темные волосы, собранные в жидкий шиньон.

   Изогнул брови, ожидая ответа, но девица лишь беззвучно открывала и закрывала рот, все сильнее выпучивая глаза. Она пятилась вглубь комнаты, точно пара метров пустоты между ними смогли ее защитить.

   Как же это знакомо! Имя главы службы защиты и безопасности граждан, сокращенно СЗИБ, частенько вызывало такую реакцию, потому он и не любил официально представляться на приемах, особенно хорошеньким девушкам.

   - Мне повторить вопрос?

   Спросил, ощущая жгучее желание сжать ладонь на тощей шее, перекрывая кислород. Сегодня все, буквально все, сговорились вывести его из себя. Прыткая невеста, несговорчивый отец невесты, теперь эта…

   - Фабиана, ваша высокородность. - Горничная, в силу своих зрелых лет, обладала больших жизненным опытом и понимала, как опасно молчать.

   - Оставьте нас.

   Хлопнула дверь. Лицо девицы стало стремительно бледнеть, в глазах появилось понимание, что они в комнате одни.

   - Итак, Фабиана, я хочу знать, куда отправилась твоя родственница. Вы ведь подруги, не так ли?

   Острый подбородок качнулся. Леон шагнул ближе. Девица задышала ртом, побледнела еще больше и приготовилась упасть в обморок.

   - Возможно, мне стоит перенести разговор в мой кабинет? Посмотрите управление, посетите подвалы, – рассуждал он, отмечая, как обморок был благополучно отменен, а подозреваемая в организации побега пришла к верному решению: рассказать правду.

   - Мы, мы…

   Леон подбадривающе улыбнулся. Зря, наверное. Улыбки никогда не были его сильной стороной.

   Девица судорожно сглотнула и зачастила.

   - Мы честно не хотели. Если бы знали, что это вы - то никогда, честное слово, никогда бы не посмели. Ох, это все так ужасно. Мне так стыдно… Простите нас. Но я не знаю, где она. Правда, не знаю. Шанти мне не сказала. Она собиралась решить по дороге, куда отправится.

   Слезы уже срывались с ресниц, нос покраснел, а хлюпанье намекало, что сейчас грянет истерика.

   - Достаточно, я понял.

   Девица услышала, что ее собираются выдать замуж, но не удосужившись узнать за кого именно, сбежала из дома.

   - У Шанталь есть сердечный друг?

   Всхлип прервался, на лице Фабианы промелькнуло недоумение.

   - Нет-нет, что вы. Никого. Я бы знала.

    Тогда просто дурость и это новомодное веяние в обществе: замуж по любви, никаких сговоров родителей. Что же… это не страшно. Он легко сможет переубедить невесту, когда они встретятся.

    - Итак, Фабиана, я могу рассчитывать, что вы были откровенны, и нам не придется возвращаться к этому неприятному разговору?

   Девица усиленно замотала головой, всем видом демонстрируя готовность сотрудничать: руки прижаты к груди, в глазах море верноподданнической любви и патриотизма.

   Леон понимающе вздохнул. Большая часть его клиентов высказывала потрясающую храбрость и стойкость, но только до порога допросной, оказавшись же в стенах его кабинета, завзятые бунтари вдруг вспоминали о любви к родине и своих гражданских правах. Той самой родины, которую они пару дней назад усиленно поливали грязью.

   - Тогда приятного вечера, дарьета, - он вежливо поклонился и вышел в коридор. Там принял доклад горничной: пропали драгоценности, белье, а вот из одежды почти ничего. Помощник подтвердил: кучер возил на станцию. С собой был взят саквояж. Дарьета была бледна, возбуждена, но настроена решительно – никаких слез или жалоб. «Она, знаете ли, у нас «железная» дарьета. Даже в детстве, разбив коленку, не плакала».

   «Железная» дарьета не укладывалась в картину убегающей от жениха невесты. Он что-то упускает из виду, нечто очень важное.

   Леон вышел во двор – день клонился к закату, воздух свежел, ощутимо пахло землей, весной, возбуждая и заставляя думать отнюдь не о заговорщиках. Поймать бы дурочку, отшлепать, чтобы знала, как перечить слугам короны.

   Отшлепать… Он зажмурился, поймав глазом лучик солнца. Подумалось, что волосы у Шанталь на солнце должны вспыхивать золотом. Все же по уму стоило плюнуть на вздорную девицу, пусть себе бегает, у него еще три варианта есть.

   Звонко зачирикала птаха, перепархивая с ветки на ветку. Ей откликнулась еще одна.

   Весна…

   В памяти вдруг зашевелилось давно забытое. Гимназическая форма, пунцовый жар возбуждения и стыда, букет первоцветов в руках и насмешливый взгляд зеленых глаз незнакомки. Конопушки на щеках, рыжий локон, аромат фиалок. Он так и не узнал ее имени… Думал забыл, а вот оно когда вылезло…

   Не зря он никогда не любил этого дурацкого времени года. Слякоть, простуда и глупеющие на глазах товарищи, шалеющие от проходящей мимо женщины. Надо было невесту выбирать осенью или зимой.

   - ВанДаренберг!

   Леон очнулся, пару секунд пытаясь понять, почему в его руках поводья, а оседланный конь уже стоит во дворе.

   - Вот, прошу.

   Он взял бумагу из трясущихся рук Гьюзеппе, не читая, сунул за пазуху. Отвел глаза от больного взгляда мужчины, вскочил в седло – Андэр догонит – и пустил лошадь в галоп.

   За его спиной на крыльцо выскочил помощник с саквояжем в руках, огорченно взмахнул рукой и тут же ринулся на конюшню – седлать коня и догонять хозяина.

   Комья грязи вылетали из-под копыт, ветер свистел в ушах, а в голове уже складывался план. Первым делом связаться со станцией, где проживает крестная. Пусть проверят поезд – действительно ли девица направилась туда. Впрочем, Леон был практически уверен, что станционная охрана никого, похоже, на перроне не найдет. Надо сажать на поезд своих людей, опрашивать пассажиров.

   Он называл это чутьем. Коллеги – талантом сыскаря. Начальство считало результатом своего воспитания, но за годы службы от него ни один клиент не ушел. Достать из-под земли? Легко. Два года назад в землянке нашли одного… Думал, затихарился в лесу, не найдут?! Зря так думал.

   А о чем думала девица, убегая, он узнает, когда поймает.

   Леон попытался отстраниться от охватившего его азарта погони и проанализировать чувства. Солнце и золотые волосы – серьезные противники, устоять трудно, но можно. Еще ни одна девица не стала дурманом для его великолепного ума. И никогда не станет, но весна…

    Он вдруг понял, что не хочет противиться накатывавшей волне безумия. Даже любопытно стало – насколько ситуация зайдет далеко. С другой стороны, дело о заговорщиках закрыто. Аресты проведены, допросы задокументированы, обыски дали свой результат. Все, кто заслужил, рассортированы между камерой и плахой палача. Гьюзеппе был оставлен на сладкое, но и это дело можно закрыть. Так почему бы не отдохнуть?

   Солнце выглянуло из-за макушки ели, слепя глаза, словно поддерживая принятое решение – охоте быть.

   Он обещал вернуть дочь отцу – вернет, а уж в статусе его невесты или нет, решит на месте.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Время текло мучительно медленно. Поезд исправно поглощал километры пути, а мне казалось, что мы, точно мухи, завязли в киселе и барахтаемся не в силах добраться до края.

   И все же жаловаться было глупо. Мои попутчики – милейшие люди. Максимум такта, минимум любопытства. То, что надо убегающей из дома девице. Чем дальше, тем больше убеждаюсь - небесный отец на моей стороне.

   Версию с застуженным суставом правой руки после перелома они восприняли спокойно, Лоанна с сочувствием: «Бедная девочка!».

   Знала бы она насколько! Ладонь немилосердно жгло, точно сотня раскаленных иголок впивалась в кожу. Вдобавок добавилось дикое желание почесать руку – будто вместе с иголками туда пробралось полчище муравьев. Небо! Как же хочется вытащить руку, отодрать от ненавистного дневника! Когда мое желание исполнится, я буду, без сомнения, самым счастливым человеком на земле.

   Первые часы побега я почти не замечала боли – так страшно было. Да что там боль, когда речь шла о моей жизни! Теперь я держалась исключительно на упрямстве. Уговаривала себя, точно маленькую: вот еще одна станция, еще один перегон. Мне надо оказаться как можно дальше от дома, выстроить километры пути между мной и преследователями, и когда сработает сигналка печати, у меня будет время избавиться от метки.

   Тогда и можно подумать, что делать дальше. Взятых драгоценностей должно хватить на оплату услуг нелегального мага, денег – скромно продержаться первые полгода, а вот что делать с дневником - я не решила. То ли сжечь, то ли утопить, то ли вернуть…

   Ох, с каким наслаждением я бы проделала первые два действия с хозяином дневника! Кто в наше время ставит магические печати от воровства? Только параноики! А если у тебя в бумагах секреты государственной важности, так нечего их с собой брать! Для этого есть сейф и кабинет. Предпочитаешь носить при себе? Нечего потом жаловать, что они стали известны кому-то еще.

   Я не оправдываю свой поступок. Но и ты, дэршан, должен понять - нет ничего более притягательного на свете для девушки, чем чьи-то секреты, особенно если это секреты сватающегося к ней мужчины. Не знаю, простишь ли, но понять должен. Мы оба виноваты в случившемся. Я – потому что не удержала своего любопытства, ты – потому что оставил дневник без присмотра в чужом доме.

   Доводы – умные и не очень - покрывали воровство, точно лед грязную лужу. Я оправдывала себя – покупать невесту за вину отца, точно овцу на базаре – настоящее варварство! Я готовила речь, словно за дверью купе стоял он – мой кошмар, моя головная боль и причина моего бедственного положения.

   Небо, как чешется рука! Я готова её отгрызть, лишь бы избавиться от мучений. Украдкой засунула пальцы под муфту, поскребла запястье. Хорошо-то как! Надо продержаться. Я смогу, должна, если не хочу оказаться в роли мебели в доме. Имела я «счастье» лицезреть таких ширмовых жен. Муж практически в открытую гуляет с любовницей, а она сидит дома, выезжая в свет только на императорские и семейные приемы. Жалкое создание, ловящее взгляд самодовольного супруга. Ширма для света, а не человек. Нет, не желаю так. Лучше работать, лучше одиночество, чем стать пятном на обоях для мужа.

   - Эшаль, мы подъезжаем, давайте я вам помогу. Эшаль!

   Не сразу поняла, что обращаются ко мне. С трудом вынырнула из мысленного разговора с ограбленным мной дэршаном и огляделась. Нас потряхивало на стрелках, за окном мелькали окна домов – Граднос. Так увлеклась разговором с собой, что не заметила, как вечер растворился в ночном мраке. Полночь. Нас ждал экспресс до Нойзича, который унесет меня в сторону западного побережья.

   Ельзан, я повторюсь, как мне повезло с попутчиками, позаботился о багаже, договорился о месте для меня в купе первого класса. Хотел было сделать вид, что не видит протянутых за билет денег, но Лоанна дернула мужа за рукав, и неловкий вопрос был решен.

   Купе для дарьеты и служанки сегодня ночью целиком принадлежало мне. Никто осуждающе не покосится, не вздернет удивленно брови и не станет мучить вопросами. Какими бы ни были чудесными попутчики, я устала притворяться. Не думала, что ложь окажется настолько утомительной.

   Закрыла дверь на щеколду, сняла шляпку и плащ, с облегчением высвободила руку из муфты. Намочила платок в умывальнике, положила сверху на кисть. Вытянула ноги, прикрыла глаза. Усталость накатилась, придавливая тяжестью плечи.

   В дрему ворвался гудок паровоза, я посмотрела в окно - мимо нас медленно, набирая скорость, отъезжала платформа, почти пустая в этот поздний час. Почти. Сердце тревожно забилось, во рту стало сухо, а ноги налились слабостью. Двое крепких парней в форме шли по платформе, внимательно заглядывая в окна стоящего на перроне поезда, который я покинула не более получаса тому назад.

   Показалось? Или ищут меня?

   Сердце билось в такт стучащим колесам. Поезд набирал ход, а с ним набирала силу моя паника. Но как? Почему так быстро? Или у меня паранойя, или эти парни в форме, которую мне не удалось разглядеть, были здесь по мою душу.

   Нет, не может того быть. Кажется, лиса, сбежавшая с курицей, дергается от тени собственного хвоста.

   Ночь прошла не слишком приятно. Бессонница, перемежаемая короткими приступами забытья. И мысли, мысли, мысли. Одиночество заставило вспомнить, что мне семнадцать, что я не выезжала одна дальше нашего городка, что мои полностью самостоятельные дела можно перечесть по пальцам, а главное - против меня играет мужчина, а не девочка-пансионерка. Одно это большинство моих подруг ввергло бы состояние паники, заставив прибегнуть к обмороку «Ах, я такая беспомощная, спасите меня кто-нибудь!». Впрочем, никому из них не пришло бы в голову сбегать из дома от навязанного брака. И в кого я такая? Конечно, в дядю! Если бы он был дома, а не в очередной своей экспедиции, никто бы не посмел насильно тащить меня под венец.

   Я поразвлеклась, представляя картину: дядя против работника короны, но вскоре была вынуждена признать – каким бы ни был замечательным дядя, даже ему не выстоять против короны.

   Затем я от отчаяния рассматривала вариант переложить свои проблемы на чьи-нибудь широкие и сильные плечи. Припомнился молоденький военный, едущий в паре купе от меня. Симпатичный.

   Беда в том, что ни один мужчина не станет рисковать своей жизнью ради незнакомой воровки, пусть и сильно-сильно раскаивающейся в содеянном, а на большее моего актерского таланта может не хватить.

   Поезд уносил меня все дальше от дома, и все сильнее наваливались тоска вместе с отчаянием.

   Легко быть сильной, когда опасность щекочет лопатки, когда рядом люди, которые обязаны сдать тебя охранке, когда ты словно натянутая струна и каждый нерв пропитан страхом, а за спиной – ты ощущаешь это кожей – всегда есть пара любопытных глаз. Они не просто проводят тебя взглядом, они запомнят – куда ты ехала, с кем, где именно сошла с поезда, и обязательно расскажут об этом человеку в форме.

   Я назвала себя лисой с курицей? Ложь! Я – трусливый заяц, укравший морковку на огороде, и теперь трясусь при одной только мысли, что утром мне придется выйти из поезда и двинуться дальше. А хуже этого понимание – если не найду выхода, вся моя жизнь так и останется беготней по кустам и шараханьем от каждой тени.

   Утром я взбодрилась чашкой чай со свежей булочкой. Измятое платье скрыл плащ, а вот синяки под глазами и бледность лица скрыть, увы, не удалось. Лоанна приветствовала меня с сочувствием, точно тяжко больную, а вот Ельзан с тщательно замаскированным подозрением – точно я больна чем-то заразным. И все же они не стали отказывать мне в компании.

   Автокар действительно ждал пассажиров, сошедших с поезда в Нойзиче. И так как удовольствие ездить на безлошадных повозках было дорогим, место для меня в салоне нашлось.

   Автокары вошли в нашу жизнь чуть позже железной дороги и значительно проигрывали ей в масштабности. И тем, и другим требовалось одно – специальная дорога. Если лошадь и через поле пройдет, то автокар завязнет в первой же колдобине, а уж какими капризными эти машины были при морозах или снегопадах! Потому я с величайшим подозрением поднялась по ступенькам внутрь, очутившись в тесном помещении с маленькими окнами, в котором, как и в карете, было два мягких сидения: друг против друга. Таких отсеков в машине было два. Третье со скамейками предназначалось слугам и багажу.

   Эта часть пути, без сомнения, была самой отвратительной. Душно, темно, вдобавок нас мучала тряска по свежевымощенной дороге, время от времени сопровождающаяся внезапным подпрыгиванием от попадания колеса в выбоину между плитами, отчего моя упавшая в дреме на грудь голова пыталась выпрямиться и достать собой низкий потолок. Пренеприятнейшее ощущение.

   Но дорога, как и жизнь, рано или поздно заканчивается. Пообедали мы в дорожной таверне, а через пару часов мимо замелькали пригороды Рильсгара.

    Порт встречал нас бьющейся в истерике вечного движения жизнью. Точно муравьи сновали с берега на суда и обратно грузчики. Вразвалочку, с видом бывалых, прохаживались матросы, распространяя вокруг себя стойкий перегар употребленных ночью напитков. Небожителями – грудь колесом - смотрелись капитаны в белых кителях, и только портовые чиновники старшего ранга удостаивались от них небрежного кивка. Простые смертные растерянно метались по пирсам, сжимая в потной ладони белый квадратик билета. Те, кому повезло найти в этом хаосе нужное судно, с гордым видом стояли около трапа, раскуривая трубки.

   Ругались купцы на грузчиков. Свистели боцманы, созывая команду. Мелодично отбивали склянки на палубах. Плакали дети. Напевали грузчики. Временами мощный гудок того или иного парохода вбирал в себя все звуки, демонстрируя, кто на самом деле здесь главный. А над всей этой разноцветной движущейся толпой, лесом белых мачт, крышами доков с пронзительными криками носились чайки.

   - Нам так жаль расставаться с вами!

   Лоанна выглядела искренней, и я, улыбнувшись, пообещала на прощанье прислать письмо, как доберусь до бабушки.

   В порту наши пути разошлись – оно и к лучшему. Мой лежал за пределы Лоранской империи в соседнюю с ней Фраканию, и, чтобы попасть на пароход, мне придется предъявить паспорт. Не хотелось бы объяснять попутчикам, почему вдруг по документам Эшаль стала Фабианой. Подозреваю, обман вскроется быстро, но мне спокойнее предъявить захваченный из дома паспорт кузины, чем собственный.

   Я отошла от кассы, получив билет в каюте второго класса. Остались сущие мелочи – найти стоянку парохода и преодолеть барьер в лице служащего таможни.

   А погода-то! Солнце, бриз - красота, даже запах гниющих водорослей и чего-то еще, тоже гниющего, не портил настроения. Еще пара часов - и я стану свободной, без примотанного к руке дневника, дарьетой!

   Седоволосый мужчина едва взглянул на трепещущую меня, прошелся беглым взглядом по поданной ему бумаге, уточнив:

   - Надолго во Фраканию?

   - Погостить месяц, - мило улыбнулась.

   Как назло, рука зачесалась так - хоть в воду ныряй с пристани, потому гримаса вышла не слишком любезной. Чиновник посерьезнел, я обмерла от мгновенно накатившего страха, но мужчина, смотря сквозь меня, уже отдавал бумагу.

   - Счастливого пути.

   - С-с-спасибо.

    Вышла из помещения портовой службы, не видя ничего вокруг.

   От прозвучавшего над ухом «Посторонись!» шарахнулась в сторону, налетела на столб, больно ушибла плечо и пришла в себя. Чего спрашивается, разнервничалась? Будто меня за каждым углом ждут суровые парни в форме.

   А если подумать - не было ли гордыней приписывать себе статус государственной преступницы? Подумаешь, взяла дневник. Скорее всего, «жених» потопает ногами, порычит от злости, но этим и ограничится. Не станет поднимать скандал, так как неизбежно всплывет цель его визита в поместье. И пусть сговоренные браки не редкость в наше время, как и браки по расчету, но официально каждый брак в высшем обществе заключается исключительно по любви, причем непременно светлой и сильной. Специально нанятые работники пера вдохновленно расписывают подробности первой встречи, ухаживания и признания, изливая на читателя волну сиропной нежности сразу после идущего выше объявления о помолвке.

   Заявить открыто о вымогании брака, да еще с использование своего служебного положения… Проще сразу облить себя грязью на балу у императорской четы или уйти в монастырь. Наше высокое общество прощает все, кроме приравнивания его к низшим. Это у простолюдинов возможен расчет и брак молодой девушки со стариком, у нас только высокие чувства. Если нас называют «ваше благородство», так мы и должны быть благородными, хотя бы внешне.

   Я завернула за угол, где меня ждал симпатичный пятипалубный пароход. Улыбнулась помощнику капитана, встречающему пассажиров у трапа, отдала саквояж матросу и поднялась на палубу.

   Если подумать, что я знаю о работниках короны? Политики, советники, чиновники, еще раз политики и целый полк секретарей. Дэршан возглавлял ведомство охраны, его заместители тоже были из высшего общества, но большинство благородных старалось не пачкаться уголовными делами, а уж до бытовых им точно не было дела. Правда, в последнее время стали набирать «популярность» политические дела, и созданный недавно отдел защиты и безопасности граждан при охранном ведомстве тоже возглавлял дэршан, но работающих с народом среди них было мало. Опять же не вязался у меня образ мужчины, занятого серьезной работой, с шантажом.

   Кто в остатке? Советник? Я представила тучную фигуру советника ВанРогдаха, сравнила со спиной «жениха» и решительно отмела эту версию. Спина была широкой, без намека на длительное пребывание в мягком кресле чиновника высокого ранга. Тогда секретарь. Амбициозная сволочь, имеющая доступ к политическим делам и решившая получить хорошую партию с отличным приданным без особых на то усилий.

    «Сволочь»! Не свойственное дарьете слово слетело с губ, и шедший впереди матрос запнулся, обернулся – в глазах читались вопрос и собирающаяся грозовой тучей обида.

   - Простите, это не вам.

   Мужчина пожевал губу и спросил:

   - Вас кто-то обидел, дарьета?

   Следом повисло невысказанное: «И потому вы путешествуете одна?»

   Вот кто их берет на корабль таких умных, а?

   - Вам показалось.

   Мой сухой ответ словно выплеснул на матроса ведро ледяной воды. Он съежился, пробормотал что-то неразборчивое и явно нелестное и двинулся дальше. Надо ли говорить, что саквояж мне практически зашвырнули в каюту, а протянутые чаевые проигнорировали. Нет, ну какая вопиющая гордость для простого матроса.

   - Можно?

   В каюту заглянула средних лет женщина, за руку которой цеплялось чудо лет трех.

   Я быстро спрятала за спину ладонь, с примотанным к нему дневником, от которого только что собиралась избавиться. Второй класс! Вот же сын бездны! Как я могла забыть, что каюты здесь двухместные!

   Стоящая на пороге женщина была одета чисто, но скромно, в отличие от топорщащегося кружевами костюмчика ребенка. Все ясно. Няня и подопечный.

   - Конечно, располагайтесь.

   И я, накинув на правую руку плащ, вышла на палубу.

   Мы уже покинули порт Рильсгара. Пароход медленно шел вдоль высокого берега. Зеленая вода пенилась у подножия серо-желтых скал, вздымавшихся на уровень верхней палубы. Выше, за скалами, тянулись темные холмы, кое-где еще лежал снег.

   Ветер трепал волосы, бросая их в лицо. Ночевка в поезде, день в дороге убийственны для прически. Вот будут у меня свободны две руки, и сразу займусь собой. Душ, свежее платье, прическа. Мои мечты крайне конкретны, чтобы их не исполнить.

   Я оглянулась – палуба была пуста. Холодный ветер согнал желающих поглазеть на пейзажи вниз в бар. Лучшего момента и представить себе нельзя.

   Медленно, потом торопливо я принялась разматывать узлы на шарфе – Фабиана вязала на совесть. Наконец последний узел взят, на павший с ним в борьбе ноготь я не обратила внимание. Тут что-то горячее толкнуло в грудь, заставляя поднять взгляд - на мысу стояли двое. Мужские силуэты четко выделялись на синем небе. Было видно, как пританцовывают лошади, разгоряченные быстрой ездой.

   Отчего-то стало жарко. Я попыталась медленно отнять руку от книги – но та словно прилипла. Дернула резко и вскрикнула от боли, по коже заструилось теплое – кровь. А стоящий на мысу всадник зачем-то поднял лошадь на дыбы, точно готовился перемахнуть через отделявшую нас полоску воды и очутиться на палубе.

   - Этого не может быть, - проговорила, убеждая саму себя, но подсознание было неумолимо – на мысу гарцевал мой «жених».

   Руку пекло, но я сроднилась с болью за последнее время. Меня больше занимала мысль, ради чего я страдаю. Ради секретаря, в угоду самолюбия поставившего магическую печать на дневник? И что там хранить? Перечень дел? Расписание начальства или имена женщин, павших от его очарования? В скобочках: польстившихся на звонкую монету.

   Еще раз убедилась, что палуба так же пуста, как и пять минут назад. Медленно перевернула ладонь… и зашипела, поминая «жениха» и всю его родословную от сына бездны. Слизь, порожденная испражнением жабы! Гад, вылупившийся в сточной канаве! Муха, ползающая по навозу!

   Прикусив губу, я смотрела на вздувшуюся багровыми полосами ладонь. Подозревала, конечно, что отметка останется, но подозревать и получить клеймо – разные вещи.

   Задумалась об обмороке. Еще лучше – заснуть и проснуться от этого кошмара. Ну почему мой хранитель не остановил меня, глупую? Почему не вразумил, уронив камень с крыши на голову! Может, и встали бы мозги на место!

   Хлюпнула носом. Провела рукавом по лицу, стирая слезы. Беда одиночества – никто не пожалеет, не утешит, да и плакать одной не так сладко, как на груди у мамы.

   А время-то идет… Мы уже заворачивали за мыс, но парочка так и стояла, провожая нас недобрыми взглядами, будто мы увозили их золото с собой.

   Все же надо унять воображение. Принять любителей верховой езды и морских пейзажей за погоню! Нет, милая, вам истории сочинять с таким талантом. А почему бы и нет? Сниму комнату в пансионе, куплю бумагу и…

   «Ты доберись сначала до пансиона», - осадил меня здравый смысл.

   Замотала кровоточащую ладонь шарфом, достала из кармана плаща убранный туда дневник. Книжица как книжица. Тиснёная черная кожа, никаких вензелей или золоченых букв. «Жених» предпочитает черное? Вот сейчас размахнусь, и будут ему похороны личной собственности.

   Мысль была так заманчива, что рука потянулась за поручень. Остановило одно – для снятия метки требуется источник заклинания.

   «Ладно, живи, а пока я заслужила награду». Открыла первую страницу - огненные буквы поползли в воздух.

   Заклинание от воровства могло иметь несколько степеней защиты. Первая – сигнализация и метка, позволяющая найти украденный предмет. Вторая включала от двух до множества защит на чтение. Можно было отдельно защитить каждую страницу. Тогда вору становилась доступна лишь первая страница, на которой размещали предупреждение и перечисляли кары небесные для похитителя. И третья, самая страшная, убивала на месте.

   Давно, когда наш мир был полон дикости и насилия, воровские кланы держали у себя несчастных, называемых «отмычками», именно для таких дел.

   Холодный пот тек между лопатками, когда внезапно очнувшаяся память озвучивала для меня рассказ дяди. Как охотник за редкостями защиту этих самых редкостей дядя знал превосходно. Я же от испуга забыла все на свете, в том числе и его наставления: никогда не трогать чужие вещи, если есть малейшие подозрения, что их владелец в состоянии оплатить услуги мага.

   Я привычно помянула сына бездны, когда следовало благодарить небесного отца за милость, пославшего скупого «жениха», не оплатившего третий уровень защиты. Я жива, когда могла уйти за грань еще вчера.

   Жива!

   Золотые буквы плясали перед взволнованным взглядом. Не каждый день узнаешь о втором рождении.

   «Если выберусь, если останусь жива – стану самой примерной девочкой на свете». Прошептав эту детскую клятву, я всмотрелась в текст.

   «Совершенно секретно! Только для высочайшего доступа!»

   Ух, мурашки выросли в разы, а паранойя - до тени смерти за спиной.

   «Если вам в руки попал данный документ, требуется его немедленно передать сотруднику охранного управления. Не пытайтесь убежать или прочесть! Оглянитесь – за вами уже пришли!»

   Каюсь, я не удержалась и оглянулась. Но палуба была пуста, как и море за спиной. А у «жениха» есть чувство юмора, впрочем на редкость отвратительное.

   «До скорой встречи. Начальник СЗИБ ВанДаренберг».

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Я уже упомянула хранителя, который вчера решил взять выходной? Похоже, он оставил меня навсегда. Украсть бумаги у лучшего сыскаря империи? Наглее будет только позаимствованная корона его величества.

   Я оценила свое положение. Честно. Без всяких истерик, жалобных стонов и заламывания рук. Оценила высоту палубы и плещущееся внизу море. Руки легли на поручень. Один шаг - и избавление. Что такое минута мучений, когда меня ждет расплата, настолько страшная, что и представить нельзя.

   Нос парохода внезапно поднялся вверх и резко опустился вниз, волна растеклась по бокам, достав до верха и щедро окатив меня ледяными брызгами. Я отшатнулась, мгновенно придя в себя. Какое прощание с жизнью? Этот упырь сам возжелал на мне жениться, сам приехал, довел девушку до нервного срыва, а от нервов чего только не сделаешь!

   Вот, например, два года назад Жули так нервничала перед первым балом, что перепутала бокалы, выпив предназначенный мужчинам ром. А мы и не сразу поняли, почему ей безумно весело. С тех пор её мама всегда подает подкрашенный ром, который нельзя спутать с водой. Или еще…

   - Дарьета, с вами все в порядке?

   Я обернулась – высокий юнга переступал с ноги на ногу, явно стесняясь и своего тонкого голоса, и воспаленной кожи лица.

   - Осторожней, здесь скользко.

   Мы спускались по залитым водой ступеням. А хорошо нас подмочило.

   - Капитан мне и говорит: сходи проверь, есть ли кто наверху, - юнга откашлялся, а я постаралась сдержать улыбку – его попытки выглядеть старше, говорить басом были забавны. - Знаете, сколько хожу, никогда таких волн в здешних водах не встречал. Просто чудо какое-то.

   Ну да, чудо. Специально для глупой меня. Спасибо, хранитель!

   Плащ я сняла еще на палубе, скрыв им израненную руку и дневник. Без плаща, пока дошли до кают, продрогла так, что зубы срывались в дробь.

   - Ваша каюта, дарьета.

   А он милый. И улыбка светлая, и глаза красивые, вырастет – красавцем станет.

   Я поймала себя на том, что рассуждаю точно старая мудрая женщина. Может, и старая – невзгоды, говорят, старят, но точно не мудрая.

   - Благодарю, у меня к вам одна просьба.

   Ой, совсем не мудрая.

   - Вы не могли бы дойти до лекаря и взять у него заживляющей мази. Понимаете, я давно не ездила верхом, а пару дней в пути и… вот.

   Не выдержала, опустила глаза в пол, ощущая, как горят щеки от стыда.

   - Не волнуйтесь, дарьета, отдыхайте, вы совсем замерзли. Мазь я скоро принесу.

   С облегчением закрыла дверь, прислонилась к ней и сползла на пол. Слава небесному отцу, каюта была пуста. А то хороша была бы дарьета, сидящая на полу.

   Все, хватит рыдать. Нос распух, глаза красные, точно у папаши Карса после трех дней запоя, вернется мой юный спаситель - заикой от испуга станет. Встала - и в ванную комнату. В окно когда забиралась, такая шустрая была, а тут постояла на палубе и расклеилась. Стыдно, дарьета, стыдно. С таким настроением надо было дома оставаться. Была бы уже невестой ВанДаренберга.

   Я попыталась вспомнить лицо «жениха». В памяти всплыли отдельные детали: темные волосы, острый неприятный взгляд и жесткая линия губ. Упырь кровавый… Сколько народу погубил! Говорили, дэршан лично допросы проводит и руки у него по локоть в крови.

   Какая я молодец, что сбежала. Лучше жить в другой стране, чем с таким чудовищем в одном доме. Представила, как он подходит, прикасается ко мне… Аж затошнило от омерзения.

   И почему его внезапно осенило желание жениться? Не старый, вроде и не больной. Я пыталась вспомнить все, что знала о Даренберге.

    Карьера упыриная, император его жалует. В свете дэршана называют личным палачом. Вот интересно, если жена судьи - судейша, полковника - полковничиха, купца - купчиха, то палача? Палачиха или палачка?

    Я решительно повернула кран, наполняющий медную ванну. Начала расстегивать пуговки на платье.

    Не о том думаешь, Шанти, не о том. Лучше напряги память, раз не удосужилась узнать от кого сбегаешь до того, как сбегать.

    Даренберги. Уважаемое семейство. Тетка "жениха" замужем за дядей императора, что позволяет обратиться к императору напрямую, минуя секретарей. И брак родственника император одобрит, невзирая на мнение невесты. Любой невесты, кроме мезальянса, конечно.

    И снова возвращаюсь к вопросу: почему я и зачем такая поспешность?

    Я еще могу понять "почему". Наш род знатен, от знаменитой пра-пра-пра-бабки мне, единственной среди сестер, достались каштановые волосы - темное золото, оно же наше второе семейное сокровище. Первое - серебро. Доходы от рудников позволяют обеспечить приличное приданное невесте, а отсутствие высоких покровителей сделать свадьбу быстрой, невесту - сговорчивой. Так уж вышло, что в моем роду нет великих политиков, чиновников или военных. Ковенберхи предпочитают мирные занятия: путешествия, литературу. Страсть к карточным играм тоже, кстати, семейное. И если бы не серебряные рудники, которые до сих пор приносят неплохой доход, мы были бы уже бедны, как мышь в заброшенном амбаре.

    Но вернемся к упырю.

    Фаби - вот кого мне не хватает! Кузина держала в памяти все мало-мальски известные рода, помнила, кто оскандалился на приеме прошлого года, а кто блистал у императора, удостоившись танца от высочайшей особы. А как она рассказывала! Наискучнейшая новость о чаепитии двух семейств представала в новом, исполненном тайного смысла свете. Ей бы вести колонку светской хроники - "Столичный вестник" озолотился бы.

    Откуда же у меня ощущение, что я недавно слышала фамилию Даренбергов? Кажется, это была новость из разряда: "Сплетня высшего света. Официально не существует, но жалит не хуже гадюки", и вместе с Даренбергом упоминалась женщина. А вдруг этот упырь опозорил бедняжку и теперь пытается уйти от гражданской ответственности? Жениться дважды нельзя, но с точки зрения общественности лучше скорый брак по расчету, чем вынужденный мезальянс по приговору.

    В моих мыслях темноволосый мужчина обзавелся рыжими проплешинами, козлиной бородой, клыками и огненными зрачками. Сын бездны, а не человек!

    И кто мне поможет? Я перебрала знакомых семьи, с огорчением отвергая одного за другим. Ни у кого из них не хватит сил повлиять на решение императора.

    Но если попробовать поговорить с дарьетой ВанДаренберг? Вдруг она не в восторге от выбора сына, как и я? У мам взрослых сыновей всегда на примете есть подходящая невеста, и не одна. Решено, отправлю письмо дарьете из Фракании. Слабая, но все же надежда заполучить союзника.

    Пароход отворачивал от берега, фигурка на палубе стала крошечной, а он все не мог оторвать от нее взгляд.

    Андэр привстал на стременах, кашлянул.

    - Молчи, - оборвал Леон слугу, добавив вполголоса: - А что еще можно было ожидать от девицы, ухитрившейся в десять лет задурить голову целому цирку.

    - Простите, дэршан, моя вина, - понурившись, проговорил Андэр, и на его лице промелькнул целый ряд эмоций от раскаяния до обиды и раздражения. Подмышки святого Гранда. Надо было так оплошать! Но кто мог подумать? А еще благочестивое семейство... К чему катится мир, если дарьеты позволяют себе подобное?! Интересно, что предпримет хозяин, когда поймает воровку? Высечет, посадит в тюрьму или еще что-нибудь придумает? Не всерьез же он собрался на ней жениться?

    - Твоя, - согласился Леон.

    Андэр поежился. Умел хозяин говорить, не повышая голоса, от чего становилось не по себе. И лучше было чистосердечно раскаяться, чем оправдываться: спешил, догонял...

    - Вы просили всегда проверять вещи, если они остались без присмотра дольше одной минуты.

    - Меньше, Андэр, меньше. Чтобы подсунуть или вытащить из саквояжа специалисту достаточно пяти секунд. Если хочешь и дальше работать на меня, учись на ошибках. В следующий раз противником может оказаться не девица, а кое-кто серьезный.

    Ветер на берегу был под стать настроению - холодный, пронизывающий, и Андэр с тоской подумал о чашке горячего чая. Теплая постель после бессонной ночи казалась недостижимой мечтой, ел он вчера вечером, но чай, просто чай без булочки, он по крайней мере заслужил?!

    - Понял, дэршан, еще раз простите.

    - Что же... урок нам обоим, - усмехнулся Леон, провожая взглядом уходящую с палубы женскую фигурку - золотым бликом мелькнули волосы. - У меня есть работа для тебя. Отправишься в столицу. Хочу, чтобы завтра, нет, не успеешь, послезавтра вечером новость о помолвке была во всех крупных газетах. Встретишься с дэрой Розталь, она поможет.

    - Розталь? - с ужасом на лице повторил Андэр. - Та самая Розталь из Вестника?

    Это не работа. Встреча с ужасной женщиной - проклятие, и хозяин знает об этом. Но тапочки святого Гранда, он готов на любое наказание, только бы не встречаться с этой женщиной, не видеть её пронизывающий, почище стилета, взгляд, не слышать завораживающий голос, от которого становишься точно пьян, а изнутри лезет такое, что и стыдно вспомнить. А ведь до встречи с дэрой Розталь он никогда не считал себя болтуном.

   Что же… Его личный счет к девчонке Ковенберхов растет, точно крапива на кладбище.

    - По пути заедешь к Ковенберхам, вручишь перстень и подтвердишь помолвку, - Леон снял фамильный перстень, передал помощнику.

    Тот с убитым видом убрал перстень в карман пиджака. Мягкая постель откладывалась на неопределенный срок.

    - На станции дашь телеграмму Гриану и Лаксу. Пусть присоединятся ко мне на борту... - Леон замолчал, явно соображая о чем-то. Андэр, знавший хозяина не один год, успел поднатореть в угадывании его мыслей. Потому он спешно, желая загладить вину, полез в седельную сумку, вытаскивая толстый справочник.

    - Согласно расписанию судов, которым нас снабдили в Нойзиче, этот пароход идет во Фраканию, - объявил он буквально через несколько минут и добавил, быстро пролистнув пару страниц: - Догнать не получится. "Рассветный", хоть и считается скорым, завтра вечером отчалит из Плеста, а послезавтра утром отправится из Рильсгара. По хорошей погоде вы прибудете во Фраканию с суточным опозданием.

    Леон одобрительно кивнул, прищурил правый глаз и с предвкушением произнес:

    - Надеюсь, девочка продержится эти сутки без меня.

    Андэр удивленно покосился - таким он наблюдал хозяина на работе. Азарт в глазах означал, что еще одна комбинация готовится быть разыгранной, и кому-то из ближних, не моющему руки перед едой или прячущему запрещенный пороховой заряд под кроватью, предстоит свидание с законом в подвалах управления. Но при чем здесь дурная девица, укравшая дневник? Насколько Андэр знал, ничего важного, кроме текущего расписания дел, Леон в нем не записывал.

    Странности, словно репей, плотно облепили шкуру бедного слуги, и он решительно не знал, что и думать. Но уехать просто так, не задав важного вопроса, не мог. Зайти же решил издалека.

    - Скажите, дэршан Леон, вы точно уверены, что хотите, эм, жениться на ней?

    Леон бросил последний взгляд на уходящий за горизонт пароход и повернулся к слуге:

    - Еще ни разу в жизни я не тратил столько усилий на одну единственную женщину. Знаешь, и за меньшее женятся. К тому же у нее мой дневник. Женившись, я сохраню секреты в семье.

    - Но ваша матушка! - с мукой в голосе воскликнул Андэр, дойдя, наконец, до главного, что ожидало его в столице, кроме газет и дэры Розталь.

    - Ах, да, матушка, - щелкнул пальцами Леон, - напишу ей сам. Она как раз получит письмо к вечернему чаю и выходу газет.

   Столиц в Лоранской империи было три. Одна – официальная, с императорскими дворцами, министерствами, университетами и прочими институтами власти, вызывающими как гордость, например, музей Искусства, так и стыд – зловещее черно-белое здание центральной тюрьмы.

   Лорания, основанная прапрадедом нынешнего императора, была молода. Каких-то двести лет – что за возраст для города! Основали ее вместо погибшей при Великом пожаре деревянной столицы, используя при постройке исключительно камень. Пока шло строительство, функции столицы выполнял портовый город Плест. Летом же двор переезжал на юг, под прохладу гор, в славный город Турей, знаменитый своим изумрудным озером и целебными источниками. Так и остались эти три города в истории как столицы.

   Турей со временем вырос в настоящий город-лечебницу. Летом улицы этого приятного во всех отношениях города отдавались под бесконечные фестивали, выставки художников и спектакли. Здесь можно было спустить деньги в казино, а потом долго лечить потрепанные нервы минеральной водой. Премьеры, получившие право ставиться на сцене Турейского театра, были обречены на успех. Художник, проведший выставку в одном из салонов Турея, получал всемирную известность. Словом, это была культурная жемчужина на юге империи, в которой всегда можно было найти как приятную компанию, так и проходимцев, с радостью опустошивших бы ваши карманы.

   Полной противоположностью ему был Плест. Город-трудяга, город-купец, чьи жители своей скупостью и торгашеством лидировали в анекдотах, наравне с простаком-солдатом, богатырем-пьяницей и любвеобильным дэршаном. Плест был строг днем и настолько же разгулен ночью. Какие пиры здесь закатывались для обмытия успешной сделки!

   Крупнейший порт страны. Белокаменное здание биржи. Торговые представительства и отказавшееся возвращаться в Лоранию министерство иностранных дел. Скандал был… впрочем, исключительно в стенах министерства. Император гневался страшно, разжаловал министра, разбил две старинные вазы, но потом принял доводы подданных, оставил министерство в Плесте, и даже восстановил министра в должности. Теперь это был город не только купцов и торговых гильдий, но и шпионов, носивших разные личины, в том числе и дипломатические. Удобно было всем: и шпионам, отправляющим донесения с кораблями, и министерству, эти донесения перехватывающему. Прямая железнодорожная ветка окончательно связала две столицы суточным переездом на Столичном экспрессе.

   В этом городе Леон всегда чувствовал себя неуютно. Слишком жарко летом, холодно зимой, а осенью и весной ветра столь буйно гуляли по улицам, что от них не спасало даже пальто из толстого сукна. Вот и сейчас за городом пахло оттаявшей землей, а здесь, в каменных кишках улиц, бродила потрепанная, опустившаяся, но все еще зима.

   Леон въезжал в Плест ранним утром. Туман скрадывал город серым покровом, из-под которого, точно кошмары, призраками проступали здания. Плакали запотевшие витрины. Нигде более нельзя было встретить такого количества и такого разнообразия магазинов, как в Плесте. Целые улицы желали одного: обменять звонкую монету или шуршащую банкноту на товар. Мелочь, пустяк, все равно, что именно, лишь бы продать и именно вам.

   Леон поежился, запахнул пальто, купил свежий выпуск газеты, который ему вручил мальчишка на площади, и направился в кофейню. Пока откроется министерство, у него есть время выпить чашку кофе и позавтракать.

   Департамент министерства иностранных дел, в ведении которого находились страны восточного побережья Южного моря, занимал роскошное здание, эдакий кусочек курорта, неги и роскоши среди деловой сосредоточенности города.

   Леон взбежал по белокаменным ступеням, был узнан охранником и пропущен внутрь. Из вестибюля, наполненного щебетом птиц и журчанием фонтанов, он попал во внутренний двор с застекленной крышей. Покосился на портрет возлежащей на кушетке пышногрудой красавицы. Заметил в углу на столике не убранный слугами пустой бокал. Какая работа!? Решительно, это здание было создано для приемов, балов и разврата.

   Второй этаж, налево, третья дверь. Два года прошло, а будто вчера был здесь. Время не летит, оно несется штормовой волной, сминая и опрокидывая, и только счастливчики могут оседлать ее, остальные барахтаются в мутности жизни. Права матушка. Пришла пора жениться. Приятно будет знать, что не был смыт, как рисунок на песке, а оставил после себя живые следы: сына и дочку.

   - Леон, какими судьбами?

   Из-за стола ему навстречу поднялся Шонраж.

   Шон, Шонни, Малыш, выпускник академии и просто хороший человек. Они не были знакомы близко – Шонраж выпустился тремя года раньше, но обучение под одной крышей, сон на лекциях у одних и тех же преподавателей давали право на панибратство.

   - И тебе не хворать, Шон.

   Они обнялись, поборолись, помяли друг другу ребра, посмеялись и, наконец, расселись по стульям.

   Со времени их последней встречи Шон сохранил и тонкую фигуру, и легкость движений, и шикарную шевелюру жгуче-черных волнистых волос. Он отрастил изящную бородку, которая удивительно ему шла. Лишь во взгляде появилось новое и тяжелое, растворившее юношеские наивность и простоту.

   Шон был роланцем лишь наполовину. Его мать, красавица из богатой, но не знатной фраканской семьи, прельстившись горячими словами лоранского аристократа, вышла за него замуж. По приезду в Роланию слова-обещания растаяли, точно туман после восхода солнца, а на большее у аристократа не хватило духа. Семья чужестранку-простолюдинку не приняла. Приданое закончилось быстро, и муж, испугавшись призрака нищеты, быстро охладел к жене, бросив женщину с ребенком на руках.

    Тем временем во Фракании было неспокойно, революция рушила жизнь, проливая море крови, перемешивая слои населения, точно песок на пляже, нижних кидая вверх, верхних опуская на самое дно. Возвращаться было некуда, и мать Шонража осталась в Лорании. Здесь они жили на подачки родных мужа, которых едва хватало, чтобы снимать жилье и не умереть с голода.

   Когда Шонраж подрос, талантливого и симпатичного мальчика заметили, удостоив стипендии городского правления, открывшей перед ним двери лучшей гимназии города. Учителя прочили ему блестящее будущее, и когда Фракания отмылась от кровавых пятен расправ и стало возможным вернуться на родину матери, они решили остаться в империи.

   Шонраж поступил в святое святых – Императорскую академию, давшую стране многих блестящих полководцев, политиков и финансистов. За заслуги в учебе он, единственный на курсе, был удостоен Звезды Отечества. И выпускной Шон проводил, будучи зачисленным в департамент министерства иностранных дел. В совершенстве владея фраканским и лоранским, не было ничего удивительным в том, что он выбрал департамент своей второй родины.

   Предательство отца, как ни странно, не озлобило Шонража. Когда они познакомились, Леон был ошеломлен взрывным буйством, энтузиазмом и фонтаном чистого юмора, под именем Шонраж. Тот был первым в учебе, первым на вечеринках и первым идейным вдохновителем шуток и пакостей, учиняемых над преподавателями и студентами. А чего стоило абсолютное лидерство в любовных победах?

   На свое полное совершеннолетие в двадцать один год Шонраж, к удивлению многих, отказался от фамилии отца, взяв фамилию матери. А как он спускал с лестницы отца, пришедшего поздравить сына со звездой, Леон видел сам. И слышал непривычно злое: «Поздно спохватились, батюшка. Сын не нужен был? А теперь ты ему сам не сдался». Тогда они здорово напились, до беспамятства.

   Шонраж, поставив ладони домиком, изучал его внимательным взглядом, потом встрепенулся. Вышел из кабинета, вернувшись с бутылкой в руках.

   - У меня тут бутылка «Солнечного ветра» завалялась, не изволишь?

   Леон изволил бы, да еще и с удовольствием, но часы показывали девять утра.

   - Совсем офраканился, - укоризненно заметил он, - с утра вино лакать.

   - Ну прости, - примирительно поднял ладонь Шон, - хотел проверить, ты ко мне просто так или по серьезному делу.

   Бутылку он не убрал, оставив темное стекло искушающе сигналить солнечным зайчиком в левый глаз. Леон посмотрел-посмотрел на это безобразие - вспомнилась ночь в дороге, вторая подряд, - и махнул рукой на принципы:

   - Наливай.

   Шонраж вскинул брови, но говорить ничего не стал, достал два чистых бокала из шкафа, ловко открыл бутылку штопором, маскирующимся под нож для бумаги, и разлил рубиновую жидкость.

   - А я, брат, женюсь, - объявил Леон, залпом опрокидывая в себя бокал.

   Шонраж сделал глоток, задумчиво покрутил бокал в руке и поставил на стол.

   - Если тебе оседлали Даргмейры, прости, при всем моем уважении, я не настолько пал, чтобы устраивать убийство хорошенькой женщины, пусть она и дочь бездны во плоти. Впрочем, я знаю парочку не столь принципиальных ребят.

   - Спасибо, брат, но я не настолько отчаялся, чтобы просить тебя об этом. А ребята есть и у меня самого

   - Значит, дело не в Роалине?

   Леон поморщился. Последнее время имя этой женщины вызывало у него привкус плесени во рту.

   - Частично, - признался он, - и ты прав, я сглупил, связавшись с Роалиной, но женюсь на другой. Средняя Ковенберхов, Шанталь

   - Шанталь, - наморщив лоб, вспоминал Шон, - фея воздуха, чьи волосы, точно нити янтаря, кожа нежнее персика, а глаза - расплавленный шоколад. Прекрасная девушка. Огранить – будет настоящий бриллиант. Поздравляю с отличным выбором, друг.

   Леон слушал, не совсем улавливая смысл. Фея… надо же. Кожа – персик… Самая обычная, здоровая кожа. Волосы – янтарь... Нет, Шанталь не рыжая. Волосы у нее каштановые, на солнце вспыхивающие золотом. Глаза темно-коричневые, но можно и с шоколадом сравнить.

   Надо бы взять на вооружение эти фраканские штучки, решил он, не зря от них женщины млеют. А что касается огранки, этим он займется в первую очередь, чтобы сидеть не могла, не то что бегать.

   - Но я все еще не улавливаю суть дела.

   «Если он сейчас отпустит шутку со свечой, в морду дам», - подумал Леон, протягивая пустой бокал. Разговор под алкоголь шел легче.

   - У нас возникли некоторые, эм, разногласия, и в данный момент моя невеста направляется во Фраканию с предметом, который принадлежит мне.

   Брови Шонража взлетели вверх, рука дрогнула, и пара капель вина упала мимо бокала на стол.

   - Ты удивляешь меня уже дважды за утро, - пробормотал он. По глазам было видно - дело его заинтересовало. И сейчас он просчитывал варианты, строя и отметая десятки предположений.

   - Положим, теперь понятно, почему я, - забормотал Шон, пригубливая вино, - Фракания. Сейчас там тепло. Тюльпаны, маки, первая клубника. В этом сезоне, говорят, в моде возмутительно короткие, по щиколотку юбки.

   Леон начал тихо звереть. Какая в бездну клубника?! Но друга было уже не остановить. Знаменитое фраканское красноречие, чтоб его.

   - Но зачем я? Если только… - он остро взглянул на Леона. – Дело в том, что именно она у тебя взяла? Насколько я знаю, есть только одна вещь, которую ты таскаешь с собой еще со студенческих времен – дневник. Не думаю, что ты записываешь туда своих женщин или иные компроматы, как например, слабость к красным чулкам.

   Леон ощутил, как краснеет. Сдались им эти чулки, которые Лили однажды ради шутки засунула ему в карман, а он их вытащил на лекции вместе с носовым платком на глазах у преподавателя и целой аудитории студентов.

   - Нет там никаких женских имен, - пробурчал, прикрывая бокалом смущение.

   - Выходит, угадал, - широко улыбнулся Шонраж, и Леон ругнулся про себя – попался на простейшую провокацию. Впрочем, с кем он тягается? Шонраж не ловит тупых заговорщиков, не сажает недовольных его величеством, его работа тоньше и сложнее – он курирует шпионов во Фракании и ловит фраканских здесь. И если Леон хочет помощи – придется рассказать все, как есть.

   - В курсе лишь трое, будешь четвертым, - он поставил бокал на стол, заметив, как мгновенно посерьезнел друг, так же отставляя вино. – Ты слышал о деле картежников?

   - Я в курсе твоего успеха. Бедняга Краус. Такое фиаско карьеры. Он ведь метил в министры финансов?

   - Он много куда метил. Проблема в одном, Краус слишком амбициозен и слишком прям для роли главаря.

   - Трижды, - отсалютовал бокалом Шон, но пить не стал, - ты идешь на рекорд, мой друг. И кого подозреваешь в роли вдохновителя?

   - Всех перебрали, Рольдэр уже стар, ВанРоглов проредили еще прошлый раз. Жан-Жуар исчез, надеюсь, убит. А молодых эти дубины слушать бы не стали.

   - Намекаешь на воздействие извне?

   - Именно на него и намекаю, - вздохнул Леон, - только беда – осторожны сволочи, так осторожны, что всех следов, точно птица нагадила.

   Шон понимающе улыбнулся.

   - И ты решил ловить на живца…

ГЛАВА ПЯТАЯ

На живца… Шон зрел в корень. В таком тонком деле, как заговоры, когда начинаешь шарахаться от собственной тени, когда страх мешает мыслить здраво, и ты балансируешь между властью, деньгами и собственной жизнью, игра должна быть тонкой. Вот оторвал Леон ящерице хвост, а она взяла и вырастила новый, в два раза толще и длиннее. А как до головы добраться? Только приманить.

   - И что же такое жирное ты решил им предложить?

   Леон взял в руки бокал, покачал, раздумывая, потом окончательно решился.

   - У генерала ВанБосдха в последнее время разыгралось воображение, и за разговорами молодых офицеров ему чудится бунт. Как по-моему, там лишь вино да жажда подражать фраканцам. В первую очередь, их способности волочиться за женскими юбками, а уже потом лозунгам свободы и братства. Знаешь, как это бывает. Красивые женщины, море, пляжи, и кажется, проверни у нас революцию, и будет так же: вечное лето, не заканчивающееся вино и доступные женщины.

   - Молодость – время глупых надежд и иллюзий, но за это мы ее и ценим, - тонко улыбнулся Шонраж.

   - Вот-вот и мне заранее жаль этих глупцов, но их слушают не только товарищи, но и солдаты, которые никогда не были во Фракании, зато точно хотят пить вино и любить женщин.

   - Значит, ВанБосдх решил подключить к этому делу тебя… Странно, что старик доверил тебе свой курятник.

   - Его сильно попросили об этом, как и о том, чтобы дать мне возможность лично отправлять сообщения из расположения части, не прибегая к услугам шифровальщика.

   - Подмышки святого Гранда, ты заполучил шифровальные коды?

   От сильного волнения Шонраж взъерошил волосы, мигом растеряв щегольской лоск. Он подался вперед, поедая глазами Леона, став удивительно похожим на себя, лет эдак семь назад в студенческую бытность.

   - Но, скажи на милость, как тебе это удалось?

   - Родственные связи, - пожал плечами Леон, и Шон понятливо кивнул. Хорошо иметь в родственниках императора. Можно обойтись без лишней волокиты и быть крайне убедительным с упрямцем-генералом. Впрочем, Леон умолчал о том, что коды подлежат скорой замене. Буквально через десять дней шифровальщики воинских частей получат новые, созданные по совершенно иному принципу. И у него есть десять дней, лишь десять дней, чтобы вытащить крупную рыбу из мутной воды.

   - Дай подумать, - Шон остановил открывшего было рот Леона, - коды ты записал в дневник. Умно…

   - Дневник и есть журнал кодов, - подтвердил Леон, - а для правдоподобности, на него наложил защиту сам Чернобородый.

   - Магистр еще не отошел от дел? Впрочем, ради своего крестника он, конечно, вышел из затвора. Что же… дело ясное. Хотя приманка так себе… По мне, так слишком нарочита, но твоя невеста? Ты уверен, ей это не повредит?

   Леон раздраженно щелкнул пальцами. Он и сам хотел бы все отменить, а самозваную приманку проучить как следует, но, увы, машина слухов уже начала свой бег. Три дня назад на посольском приеме во дворце он демонстрировал всем желающим защиту дневника, отшучиваясь от вопросов о скрытых в нем тайнах. А потом нужные люди шепнули кому следует, что именно прячет начальник СЗИБа, и куда он вскоре должен отправиться. А отправится он, как обычно, без охраны – личный помощник не в счет.

   - Смотри, - Леон достал из кармана пиджака сложенную вчетверо газету, раскрыл нужную страницу, повернул к Шону.

   Тот быстро просмотрел заголовок статьи «Сегодня знаменитый чудотворец прибывает с гастролями в Лоранию», хмыкнул, потом недовольно проговорил:

   - Прям целый чудотворец и по твою душу?

   - Не сам, конечно, кто-то из его учеников, но еще три дня назад эта знаменитость и не собиралась к нам. А вчера, мне доложили, взломали лабораторию магистра. После последовавшего взрыва и пожара мало что осталось, но взломщик ушел живым. Уверен, не один, а со слепком поставленной на дневник защиты.

   - Допустим, - побарабанил пальцами по столу Шон, - я готов поверить, из уважения к тебе, что дневник оказался у девушки случайно, но что дальше?

   - Да ничего ей не грозит, - дернул уголком губы Леон, прекрасно понимая причину недовольства друга. Он и сам чувствовал себя неуютно, но что мог поделать? Попросить парней Шона стукнуть её по голове и спрятать? Не хотелось бы начинать семейные отношения с такого. Или выкрасть дневник? Но без разрыва связи с печатью — это бессмысленно. К тому же, он не виноват, что она влезла в операцию! А на нее столько усилий потрачено. Нет, пусть все идет, как должно.

   - Я уже отправил рапорт об отпуске в связи с помолвкой. Кстати, можешь дать объявление в «Вестник посольства»? Текст я набросал.

   Шон, все еще хмурясь, забрал у него лист бумаги.

   - Дело, конечно, твое, мои ребята встретят девушку, присмотрят и с магом помогут, но издалека, если не хочешь, чтобы мы их вспугнули. И ты уверен, оно того стоит?

   Леон пожал плечами. Уверенность в их деле – губительна. Лучше всегда переоценивать противника, чем наоборот.

   - Шон, они не душегубы. Если до этого работали филигранно, то и сейчас не станут мараться. Шанталь ничего не грозит. Подбери ей болтливого мага, и, готов биться об заклад, дневник украдут в тот же день. Она и не заметит ничего. Твоим ребятам надо будет обеспечить ей прикрытие лишь на сутки, потом я её заберу.

   - Ну хорошо, - сдался Шонраж, - свяжусь со своими, вот только одна загвоздка, - и он выразительно замолчал.

   - Что еще? – раздражаясь, спросил Леон. Физиономия друга сделалась такой… выразительной.

   - Фракания, - произнес он мечтательно, делая взмах рукой, точно поднимая тост, - первая клубника, море, вино…

   Леон ощутил, как лицо опаляет гнев.

   - Но специально для тебя могу подобрать в сопровождение кого-нибудь, эм, посолиднее.

   Леон молча переваривал услышанное. Фракания всегда славилась своим развратом, даже воздух там, говорят, был особенным. И он как-то не думал о случившемся с этой точки зрения. Мысль, что его невеста ступит на эту, полную темноволосых щеголей-искусителей, землю, вдруг оказалась чудовищно неприятной.

   «И понесло же её именно туда!» с раздражением подумал он.

   - Нет, выбери лучших. А с остальным… я разберусь сам.

   Сутки, всего лишь сутки. Даже если какой-нибудь молокосос и задурит Шанталь голову, он с этим справится. А вот если эту самую голову его невеста потеряет, будет гораздо хуже.

   Закутавшись в банный халат (сервис радовал), я вышла в каюту. Соседка еще не вернулась, на столике меня ожидала мазь. Жизнь, определенно, налаживалась. Впервые за последнее время у меня появилось чувство, что я смогу выпутаться, найти выход. Зайчонок, маленький, серенький, но быстрый. Лис и волков ему не победить, но ускользнуть от острых зубов… Именно так, ускользнуть. Помнится, я ненавидела занятия телесными упражнениями в пансионе благородных девиц, чувствую, теперь придется усиленно бегать.

   Ладонь саднило и жгло, но прохлада мази притупила боль, добавив еще толику хорошего настроения. Я переоделась в платье кузины. В груди и плечах оно было тесным, и я решила, как устроюсь во Фракании, первым делом заняться гардеробом.

   Оглядела себя в зеркале. Серое с белой полоской кружев платье мне категорически не шло, зато четко указывало статус – воспитанная и бедная, как мышь, и такая же серая, девица. Если убрать волосы под шляпку, глаза спрятать под вуалью – пожалуй, меня и родной отец не узнает.

   Мне действительно везло. Под защитой семейства Боргвейн я добралась до порта: не обманутая, не ограбленная и не доставленная в участок, как подозрительная личность. Но во Фракании придется быть осторожной. Я достала из саквояжа нижнюю сорочку, пару носовых платков, нитки с иголкой. Займусь шитьем – потайные карманы под платьем спрячут от ворья драгоценности и деньги.

   Пароход мерно покачивался на волнах, окружающие воды Рильского залива, впадающего в Южное море, дарили ощущение безопасности. Не обернется же мой кошмар спрутом, чтобы вылезти из воды на палубу, и спросить, грозно растопырив щупальца: «Где дневник, несчастная!»

   Кстати, дневник. Я достала саквояж, куда убрала книжицу. Если печать не убила сразу, не убьет и теперь. Сумасшествие, конечно. Зачем оно мне, секреты службы защиты граждан? Мало того, что неприлично, так еще и небезопасно.

   Я представила себе нашу встречу. «Вы заглядывали в дневник, дарьета?» «Нет, что вы, как можно». Почему-то во взгляде «жениха» читалось разочарование.

   Схожу с ума… И возникает крамольная мысль, а соблюдали ли чистоту крови мои предки? Может, у нас в роду были разбойники? Иначе откуда мысль о чужих секретах вызывает непреодолимый зуд под лопаткой.

   Положила ладонь на темную кожу обложки. Странно, боль притихла, а тепло разлилось по коже. Отняла руку – вернулись мерзкие ощущения от заживающего ожога. Ничего не понимаю! Это такая извращенная шутка, дорогой «жених»? Сначала мучить, а потом дарить исцеление? Ладно, оставим этот феномен до Фракании. Без мага я все равно не разберусь, как работает печать. Ясно одно, она сейчас, точно путеводная звезда для моряков, указывает мое местонахождение жениху.

   Нет, нельзя идти на поводу у внезапно проснувшихся разбойничьих генов. Искушение на то и есть искушение, чтобы с ним бороться, говаривала наша воспитательница пансиона.

   Я решительно убрала дневник под подушку и принялась за шитье.

   Эх, мне бы сейчас интересный роман, чтобы отвлечься. На худой конец, болтушку Ризанну в компаньонки, вот кто заговорит любого, даже изнывающего от любопытства разбойника.

   Ну, какое бесстыдство! Дневник снова лежал передо мной на кровати. Точно сам сын бездны его подсовывает.

   Я крепко зажмурилась, чтобы не видеть черной кожи, не ощущать, как рука ложится на теплую обложку.

   А кто узнает? Здесь только я и дневник.

   Приоткрыла один глаз, потом второй. И что тут у нас? Первая страница, грозное предупреждение. Да-да, я в курсе, что вы идете за мной, мой наигрознейший «жених». Но хотела бы я посмотреть, как вы попадете на судно по воде.

   Вторая страница. Адреса, фамилии, заметки о встречах и вызовах в департамент. С ума сойти, я держу в руках дневник палача империи. Аж мурашки по коже!

   Еще пара страниц таких же заметок, понятных только хозяину дневника, а вот потом.

   Стоп-стоп. Что за бред? Буквы, сплошняком, по горизонтали и вертикали, словно набранная сумасшедшим газета. Слова, рядом символы. Опять таблицы. И так почти до конца. Какой-то шифр. Нет, не то, но близко.

   Я откинулась на подушку, кусая губы. В голове было пусто, кроме единственного: код.

   Никакой это не шифр, это код к шифру. Без разницы, к какому ведомству он относится и что именно им шифруют, главное, это действительно государственный секрет. Лучше бы были имена любовниц, честное слово.

   Избавиться, как собиралась, от дневника теперь не получится. Совести не хватит. Пусть я и не восторге от политики нынешнего императора, но я - роландка. Это моя страна, и я не стану выкидывать её секреты на фраканскую помойку.

   Придется думать о том, как подбросить дневник в посольство. Там разберутся, а мне срочно уезжать вглубь страны. Теперь понятно, зачем «жених» поставил печать защиты на дневник, но мне от этого не легче.

   Я решительно захлопнула дневник, убрала на самое дно саквояжа, прикрыв вещами, потом подумала и нашла подходящий по размеру платок. Исключим случайность – пусть дневник побудет на мне, поношу его, как самое драгоценное, под грудью.

   Ровно через трое суток мы, порядком измотанные качкой, которая нас преследовала последнюю ночь, с облегчением увидели берег. Через час наш пароход бросил швартовые в порту Фракании. Бледно-зеленые пассажиры толпились на палубе, стремясь поскорее ощутить под ногами твердую землю. Я тоже была в их числе. Меня все еще мутило, духота каюты вызывала приступ паники, и не только ее. Я обожала море, но, как и многие, соприкоснувшись со штормом, предпочитала обожать сине-зеленую громаду воды с берега.

   Поискала глазами свою соседку, помахала ей рукой. Эти дни мы встречались лишь поздним вечером да ранним утром. Тяжело быть няней пятилетнего шалопая, у которого шило в одном месте, а родители настолько заняты собой, что ребенка воспринимают как обузу. Няня в таком семействе - точно мать-одиночка без родственников. Ребенка можно оставить лишь тогда, когда он спит. Они так и стояли на палубе: няня с ребенком, а в паре метров от них семейная пара: модно одетая красивая женщина и чуть полноватый мужчина с красным лицом.

   Я отвернулась от них. Меня ждала Харца и много-много проблем.

   Прекрасный город севера Фракании лежал, широко раскинувшись в пойме Желтой реки. Сразу за городской чертой начинались золотистые пляжи, щедро усыпанные белыми виллами знати, но сам город жил портом. Здесь сходили на берег богачи, авантюристы, бедняки и простые смертные, жаждущие поймать кусочек удачи южного солнца. После революции свобода вдохновляла не только поэтов. Десятки обществ открывались и закрывались, оставляя обманутых граждан ни с чем. Здесь можно было разбогатеть за один день и так же быстро все потерять. Дядя рассказывал, как одно общество продавало всем желающим земли на других планетах и находились сумасшедшие, покупавшие себе тысячу акров где-нибудь за миллион световых лет от родной планеты. Безумство правит миром! Но сейчас мне, преступившей закон, находящейся в бегах, нужен был хаос этого города, потому что я собираюсь нарушить закон еще раз.

   Я сошла с трапа - ну здравствуй, Фракания - и замерла, оглушенная буйством портовой жизни. Тысячи запахов сбивали с ног. Одуряюще пахло специями, жареным мясом и чем-то сладко цветущим, остро воняли гниющие водоросли. В воздухе волнами носился запах свежей рыбы, человеческого пота, немытых тел и навоза.

   Перед глазами гудела, толкалась, куда-то стремилась, ругалась, плакала разноцветная и цветнокожая толпа. Блестели от пота чернокожие здоровяки грузчики, щеголяли в ярких халатах длиннобородые мужи, а от вида некоторых женских нарядов мне стало нехорошо.

   Пронзительно орали ишаки, им вторили мяукающие вопли чаек, над крышами беззвучно скользили ласточки. Под ногами хлюпали гнилые фрукты, шуршали обрывки бумаг, скрипела солома и опилки.

   Вместе с потоком пассажиров я устремилась к выходу. Хотелось одного – выбраться, желательно целой и невредимой. Упрятанные драгоценности кололись сквозь тонкую сорочку, живот сдавливал дневник. Я ощущала себя шпионкой, идущей на задание.

   Соберись! Тебе еще мага искать.

   Перед зданием портовой службы очередь шла мимо лавочек. Кто-то уже сидел на них, обмахиваясь веером. Если весной здесь так жарко, то что будет летом?

   Я медленно двигалась следом за шумным семейством: четыре дочки болтали непрерывно, мама стоически отвечала, отец, приняв важный вид, был занят документами и багажом. Шаг за шагом мы продвигались к выходу, пока мой взгляд не зацепился за оставленную на скамейке газету. Это был «Посольский вестник», выпускаемый Роланской империей и, видимо, оставленный кем-то из встречающих.

   Крупный, возмутительно жирный заголовок наверху открытой страницы сразу бросался в глаза.

   «Помолвка члена императорской семьи».

   Любопытно, кто там женится? Я три дня вне родины, а уже интересуюсь светской хроникой. Это ностальгия, не иначе.

   «Вернейший и достойнейший слуга его величества, представитель знатной и богатой семьи, награжден... представлен... имеет чин…»

   Что же, еще одного перспективного жениха моя мама может вычеркнуть из списка.

   И кто же у нас такой умный, да красивый?

   «ВанДаренберг»

   Что? Я медленно перечитала фамилию жениха. Не выдержала, сделала шаг до скамейки. Ноги не держали, и я без сил повалилась на сидение. Дрожащими руками взяла газету, поднесла к глазам и, ужасаясь, прочитала:

   «Леон ВанДаренберг и Шанталь ВанКовенберх объявляют помолвку. Пожелаем молодым долгой и счастливой жизни».

   - Смотрите, вроде наша.

   Высокий темноволосый мужчина, с аккуратной бородкой и характерной внешностью сына юга, внимательно разглядывал людей, двигавшихся к пункту проверки документов.

   - Волосы, - он достал лист бумаги, сверился, - «т.рыж». Рыжие, так и есть. «Рост ср. Пр. рук. ран». Смотрите, дэр Шковальни, саквояж в левой несет, а правая платком замотана. Глаза отсюда не разглядеть, но она эта, клянусь бородой.

   Шковальни громко фыркнул в пшеничные усы.

   - Сам ты рыжий, а эти волосы называются каштановые.

   - Пусть у вас там каштановые, - не согласился Чарнец, - а у нас, если женщина рыжий, значит, рыжий и есть.

   - Рыжая, дурень, учишь тебя, учишь языку, а как бестолочью был, так и остался, - беззлобно ругнулся его напарник – кругленький, плотно сбитый мужчина, на вид разменявший пятый десяток. Он снял цилиндр, вытер вспотевшую лысину платком, неодобрительно покосился на солнце и со вздохом водрузил цилиндр обратно.

   - А идет – точно плывет, - восхищенно прищелкнул языком Чарнец, - хороша, красава. Я бы прогулял такую вечерком. О! Газету заметила. Ну, точно она. Смотрите, Шковальни, побледнела как. А если в обморок? Вот помню, встречался я с одной дарьетой, так та по десять раз на день в обморок падать изволила. Тонкая натура была, н-да…

   Но Шковальни уже не слушал, потому как болтать фраканцы могли бесконечно, а дело ждать не будет.

   - Встречался он, - фыркая, точно рассерженный кот, бормотал себе под нос Шковальни, идя к скамейке, - ему со столбом головой встречаться, а не с дарьетой. У, сын блуда…

   Он медленно, словно раздумывая о чем-то, прошелся мимо скамейки. Сделав пару шагов, замер, развернулся и подошел к сидящей на скамейке девушке. Момент был ответственный – первый контакт с подопечной должен был пройти идеально. Запорешь – придется другого искать. Ну не Чарнеца же к такому цветку подсылать? Загубит же девчонку, мерзавец.

   - Простите, дарьета, вам плохо? Может, врача позвать?

   Я не сразу поняла, что невысокий, полный мужчина обращается ко мне.

   - Дарьета, вам нехорошо?

   Если раздираемая иголками боли душа, покрывающееся коркой страха сердце, ватные ноги и пустая голова – это нехорошо, то можно и так сказать.

   - Может, врача?

   Врач. Больница. Расспросы.

   - Нет-нет, - затрясла головой, - это все шторм. Нас ночью так качало…

   - Понимаю, - сочувственно улыбнулся мужчина, и вокруг его круглых глаз разбежались лучики-морщинки, - сам не люблю это дело. Подождите немного, на воздухе дурнота пройдет. Но если станет плохо, могу рекомендовать отличного врача. Полгода, как перебрался из империи, лицензии местной еще не получил, потому принимает лишь своих и берет недорого.

   Мужчина выжидательно замолчал, и мне показалось, даже его короткие жесткие усы встопорщились в нетерпении. А я растерялась… Мне не врач, мне сейчас петля нужна, ну или револьвер. Представила, как интересуюсь: не знает ли, уважаемый, где тут можно приобрести оружие. Недорого. Очень надо. Зачем? Либо самой застрелиться, либо жениха пристрелить. Жениха… Теперь это слово можно было без мысленных кавычек употреблять.

   - Простите, забыл представиться, дэр Розталь, владелец компании Розталь и Ко. Три года, как варюсь в этой жаре. Моя драгоценная постоянно шутит, что из белого колобка я скоро стану жареным.

   Я слушала этот негромкий мягкий голос, ловила сочувствующий взгляд и оттаивала. Голова очищалась от тумана. Уходило истеричное «Бежать», словно за моей спиной уже стоял он – мой палач, а по совместительству палач его императорского величества.

   - Фабиана Локшэр.

   Я улыбнулась, подозреваю, это было жалкое зрелище, потому как дэр Розталь дернулся, заморгал, потом решительно сел рядом и практически приказал:

   - А запишите-ка адрес врача. Мало ли как оно обернется.

   Я машинально взяла протянутый мне карандаш. Вздрогнула, когда взгляд упал на объявление о помолвке, но крепко стиснула зубы и приготовилась записывать адрес врача поверх текста газеты.

   - Он маг? – уточнила, когда адрес был записан, а бдительный дэр Розталь проверил, не допустила ли я ошибки.

   - Первостатейный, - заверил меня мужчина, - сейчас таких и не выпускают уже. А по мне, так какой ты врач, если не можешь внутрь человека заглянуть.

   Я согласно кивала и поддакивала в нужных местах. По мне, так маги, пусть их и осталось немного, должны заниматься исключительно целительством, а не ставить печати на дневники.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

- Скажите, дарьета Локшэр.

   - Дэра, - поправила мягко. Пора отвыкать от высокородности. Я – небогатая, образованная дэра, приехавшая в Фраканию к своей дальней родственнице, чтобы стать у нее компаньонкой.

   - Да, простите, - мягкий взгляд дэра Розталь вдруг приобрел остроту клинка, и мне на мгновение показалось, что за серыми глазами мужчины прячется кто-то другой и мягкости в нем ровно столько же, сколько в куске железа. Отвела взгляд – ну здравствуй, паранойя. В первом встречном мерещатся агенты короны. Так и до сумасшествия недалеко.

   Мы шли к небольшому, одноэтажному зданию, в двери которого втекал непрерывный поток людей. Для высокородных, а также дэров, к которым относились военные, купцы, чиновники и духовенство, был устроен отдельный вход. Туда мы и направились, вслед за знакомым мне семейством с няней и малышом.

   - Знаете, я часто лезу не в свое дело, - сокрушался дэр Розталь, придерживая для меня дверь, - еще раз простите, если мой вопрос покажется вам бестактным, но у вас есть, где остановиться?

   Я медленно повернулась к мужчине. Вопрос для высокородной дарьеты был… неприличен, ну а для той, кто первый раз в этом городе, кто в бегах и у кого дневник с государственной тайной под платьем?

   - Вы не бойтесь, я без умысла, - забормотал дэр Розталь, уловив эмоции на моем лице.

   - Вы тратите на меня столько времени…

   - О, пустяки! – он сделал вид, что не заметил намека. - Мне приятно помогать соотечественникам, да и пароход с моим партнером задерживается. Это только из империи они приходят вовремя. Так что торчать мне здесь еще часа два.

   Сзади кашлянули. Семейство уже прошло проверку документов, и пожилой чиновник ждал лишь меня.

   Я протянула документы. Мимолетом отметила, что рука не дрожит. Страх перед большим глушит малое. Я боялась жениха, вот кто был моим личным чудовищем. Что перед ним простой чиновник из порта?

   - Дэра Локшэр? – с неприятным недоверием во взгляде уточнил чиновник, поднимая глаза от бумаги. На его месте я бы тоже засомневалась. Описание внешности в бумаге сильно отличалось от, гм, оригинала. Совпадали разве что рост и возраст.

   Внутри словно кусок льда образовался, воздух в комнате сделался вязким и никак не хотел проходить в легкие. Я успела представить холод наручников на запястьях, а потом злость вытеснила остальные эмоции. Какого сына демона я должна что-то доказывать?

   - Да, это я, - ответила по-фракански и кивнула с царственным видом, ощущая на голове призрачную корону, а за спиной не менее призрачную личную гвардию.

   Мужчина опешил. Сглотнул. Посмотрел зачем-то мне за спину, словно действительно увидел там гвардейцев. Я же глядела на него, как смотрят высокородные на грязь у своих ног. Ненавижу так делать, но с чиновниками по-другому нельзя. Дай им волю, мигом повяжут циркулярами, опутают справками - и прощай мой гениальный план.

   - Д-добро пожаловать во Фраканию, - проблеял чиновник, возвращая бумагу. Косил он при этом исключительно мне за спину. Я забрала документ (надо же, ни одного лишнего вопроса) и тоже оглянулась. За спиной обнаружился дэр Розталь с еще больше покрасневшим лицом. Поймав мой взгляд, он снял цилиндр, принявшись обмахиваться им.

   - Прошу, дэра, - указала он на дверь, ведущую на улицу, - я провожу вас.

   Выходя, я бросила быстрый взгляд через плечо, показалось, дэр Розталь что-то сунул в руку чиновнику. Я нахмурилась. Продажность чиновников – дело известное. Не хотелось думать, что Розталь, к которому я успела проникнуться добрыми чувствами, поощряет эту порочную систему. Впрочем, не мне его судить. Если он ведет дела через порт, то наверняка вынужден давать взятки. И жаркая Фракания вдруг сделалась чудовищно грязной, как тот попрошайка, что кинулся мне в ноги, стоило сделать шаг на улицу. Вцепился пыльной рукой в подол, дернул требовательно, вереща по-фракански о голоде, муках и моем милосердии. А от самого дух стоял такой, точно он не просто пил, а купался в вине.

   - Пшел вон, ворюга.

   Нищий ловко увернулся от кончика ботинка дэра Розталя и, не разгибаясь, нырнул в подворотню.

   - Осторожнее с ними, дэра. Стащат кошель, и не заметите. Вижу, вы говорите по-фракански? Узнаю имперское образование. Эй, малый, - он махнул рукой, подзывая возницу, и повернулся ко мне: – Куда вам?

   Я замялась. Дэр Розталь с видом добрейшего дядюшки терпеливо ждал моего решения. С другой стороны, ну чего я боюсь? Что он отправит меня в бордель? Ерунда какая.

   - Моя родственница, понимаете, у нее пять кошек и три собаки, а мне хотелось бы отдохнуть с дороги, - вздохнула, потупившись. Врать было противно. Точно грязь во рту жевала. - Я была бы благодарна…

   Лошадь фыркнула, нетерпеливо переступила копытами. Возничий же, глубоко натянув соломенную шляпу, неподвижно восседал на козлах.

   - Дорогая, - всплеснул пухлыми руками Розталь, и от его широкой улыбки на пухлых щеках мне стало весело, - какие благодарности! Разве вы не знаете закон чужбины? Свои всегда помогают своим. Иначе нам не выжить. У дэры Ластины чудесные комнаты. Вам понравится. А вечером я загляну, узнаю, как вы устроились.

   Он помог мне забраться в открытую повозку, ловко для своей комплекции вскочил на ступеньку и громко произнес адрес. Возничий кивнул. Тронул вожжи. Повозка медленно поползла по круглой площади, в центре которой возвышался небольшой фонтан. Я обернулась, помахала смотрящему мне вслед мужчине, а потом окружающий город целиком завладел моим вниманием.

    Я любовалась деревьями с крупными белыми цветами, смотрела на прогуливающихся женщин в коротких, по щиколотку, платьях, таких ярких расцветок, что казалось, по улицам гуляет целый цветник. Улыбалась мальчишке с подносом насыпанной алой горкой клубникой. И непривычно мягкий, соленый воздух этого города пьянил не хуже вина.

   - Красавица, да? – подошедший Чарнец, поставив ладонь к глазам, смотрел вслед повозке. – Такая мягкая, округлая, не то что ваши женщины-щепки, где и ухватить не за что.

   - Опять ерунду мелешь, - поморщился Шковальни, - лучше езжай к Ластине, да смотри, упустишь девочку – голову откручу, а если попробуешь подойти, - он прищурился, протянул руку – парень вздрогнул, попятился, но Шковальни лишь стряхнул пылинку с его плеча, - оторву все, что между ног, понял? А чтобы лучше дошло, я тебе потом покажу ее жениха. Он, говорят, любит лично проводить допросы задержанных.

   - Так это, - парень шумно сглотнул, - я же на вас работаю.

   - Вот и работай, - милостиво кивнул Шковальни, - только не путай работу с личным, понял?

   - Понял, понял, - закивал головой Чарнец и вдруг резко свистнул, вспугивая стаю голубей с крыши. Пробежался, запрыгнул на ходу в повозку, хлопнул по спине недовольно повернувшегося к нему возничего и укатил.

   - Позер, - фыркнул в усы Шковальни. Он развернулся и зашагал обратно в порт, надо было телеграфировать об успехах начальству. Девчонка встречена, определена на постой, адрес мага получила и с помощью взятки прошла контроль по чужим документам.

   Минут через пять, когда фигура Шковальни потерялась в толпе на пристани, из подворотни вынырнул нищий. Он выпрямился, растеряв свой сгорбленный и болезненный вид, отряхнул рукав рубашки, понюхал его, сморщился, вдохнул, затем огляделся по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, торопливо зашагал по улице. Адрес, куда направилась девица, он расслышал хорошо, как и саму девицу разглядел, чьи приметы ему передали вчера.

   Толстяк не выглядел опасным. Местный. Один из многочисленных торгашей-неудачников, крутящихся в порту в поисках наживы, а больше никого с девицей не было.

   После того, как он убедится, что девица заселилась в пансионе у Ластины, можно и помыться, а то воняет от него - хуже помойного кота. А там и доложить - девица прибыла и можно действовать.

   Два дня назад. Столица Лоранской империи

   Полумрак собора был холоден, между рядами колонн стояла глубокая тишина, и в ней таилось предупреждение: здесь нет места для смеха и баловства. На мраморные плиты пола из круглых окон, что находились под правой частью крыши, падали столбы света. Слева, в скопившейся у стены тьме, дрожали огоньки высоких, в человеческий рост, свечей.

   Небесному отцу принадлежал день. В его руках был свет, солнце, рождение младенцев и пища земная тем, кто жил в мире Астэры.

   Ночью во власть вступала его супруга – Великая мать. Она ведала снами, болезнями, к ней уходили, когда приходил час покинуть этот мир.

   Вместе они создавали, вместе правили, наделяя некоторых из своих созданий частичкой божественного света, и тогда мир получал благословление или проклятие, если святого по ошибке принимали за нечисть.

   Но была иная тьма. Чернее безлунной ночи, страшнее полнолуния на погосте, опаснее стаи волков в зимнем лесу. Сын, что был сотворен, дабы воплотить в себе земное и божественное. Сын, что предал свою суть, избрав дорогу зла. Сын, что возжелал стать выше родителей, и чья зависть исторгла его из мира в небытие.

   Бездна. Не жизнь и не смерть. Ничто, в котором растворяются миллионы заблудших душ. Слабый исчезнет за столетие, сильный продержится тысячу лет, а сын бездны – вечность. Тело, последовавшее за ним во тьму, до сих пор связывает его с миром Астэры. Ненависть дает силы возвращаться в этот мир, а жажда власти – забирать души с собой.

   Потому в соборах империи полы из черного мрамора, дабы каждый входящий помнил о бездне, готовой поглотить его бессмертную душу. Правую часть освещал дневной свет, левую – огни свечей, так похожие на россыпь звезд на черной подушке ночи.

   Человек, стоящий перед свечами, казалось, не мог оторвать взгляд от трепещущих огоньков. Дневной цикл служб был закончен, потому в соборе было пусто. Но через пару часов народ начнет собираться на ночную. Придут женщины, мечтающие о хорошем муже. Придут матери, молящиеся за благополучие детей. Заглянут мужчины, страдающие от телесных недугов и надеющиеся получить исцеление. До утра останутся лишь сестры, посвятившие свою жизнь Великой, а с рассветом их сменят братья. Собор был открыт в любое время дня и ночи.

   Пламя свечей встрепенулось, наклонилось от порыва ветра. Мужчина вздрогнул, заозирался.

   - Вы нашли его?

   Голос глухо прозвучал из темноты. Мужчина прищурился, но смог разглядеть лишь тень. Человек встал так, чтобы ни один отсвет пламени не падал на него.

   Мужчина раздраженно дернул плечом. Поправил щегольской темно-синий платок на шее.

   - Его нет в империи.

   Был он молод и говорил с легким акцентом. Ухоженное лицо и следы пудры на плечах многое бы сказали внимательному человеку, но тому, кто пришел к нему на встречу, и так было известно о нем все.

   - Он движется. Направление юг, юго-восток или запад. Точнее скажу, когда объект остановится.

   - Вы уверены? – раздраженно поинтересовалась темнота.

   - Я шесть раз проверил, - гордо вскинулся молодой человек, а его красивое лицо покраснело от досады, - ошибка исключена.

   Темнота помолчала, обдумывая.

   - Хорошо, продолжайте следить. Дайте знать, если объект прекратит движение.

   Дернулись свечи, точно стремясь удержать неизвестного, а через мгновение мужчина остался один.

   Худенький невзрачный человек в сером пальто сбежал по ступеням собора. Свернул в переулок. Тени были его любимицами. Они укрывали, они позволяли остаться незамеченным, что при его роде деятельности было весьма полезным.

   Отойдя от собора, мужчина остановился, обдумывая услышанное.

   - И куда же ты его отправил? – проговорил вполголоса. Досадливо поморщился. Ведь говорил патрону - дело попахивает ловушкой. Внешне не подкопаешься – он лично проверял информатора - но чутье твердило обратное. Только патрон, поиздержавшись, желал подзаработать, а за коды шифра южные соседи империи, пребывающие в постоянной готовности пощипать богатому соседу перья, выложили бы приличную сумму золотом.

   Мужчина потер мочку уха, раздумывая. ВанДаренберг пределы империи не покидал, иначе бы ему доложили об этом, но проверить надо… Придется навестить кое-кого, чтобы убедиться, что он ничего не упускает из виду.

    Редакция «Столичного вестника», несмотря на поздний час, светилась огнями. Около подъезда постоянно останавливались пролетки, кареты, автокары. Каждую минута хлопала входная дверь, выпуская или впуская людей. «Столичный вестник» был оживлен, точно весенний поток, захваченный половодьем. Утренние и вечерние выходы «Вестника» диктовали круглосуточный режим работы издательства.

   Невзрачный человек озабоченно посмотрел на часы, потом на дверь редакции, вздохнул и приготовился ждать, но вдруг встрепенулся.

   - Так-так, - пробормотал он, вглядываясь в появившихся на крыльце мужчину и женщину, - никак помощник ВанДаренберга и дэра Розталь. Любопытственно.

   И он осторожно двинулся следом за парой. Скоро они завернули в ресторацию, человек проскользнул за ними, бросил крупную купюру метнувшемуся к нему распорядителю и занял столик по соседству, укрывшись за разлапистым кустом в кадке.

   Дэра Розталь – крупная, яркая женщина, чей острый язычок и тонкий ум подпортили репутацию не одному аристократу, громогласно заказала себе ужин. Её спутник ограничился чаем, чем заслужил порцию насмешек.

   - Так говоришь, этот поганец решил жениться? И на ком? Ах, на Шанталь ВанКоверберх? У мальчика хороший вкус. И не мямли, напишу я им историю, сам рыдать будешь. А завтра вечером рыдать будет вся страна. Женщины от зависти и умиления, мужчины от горя – очередной холостяк пропал. Подробностями поделишься или я целиком нафантазирую? Да не бледней так, это про тебя у меня грязные фантазии, а у твоего хозяина будет чистая и светлая любовь. Молодые решили отметить помолвку во Фракании? М-м-м, я уже чувствую запах клубники и флёр романтики. Невеста уехала первой, жених отправился следом? Дела короны, понимаю.

   Через полчаса мужчина, оставив на столе щедрые чаевые и почти не притронувшись к заказанному пирогу, вышел на улицу. Он покрутил головой, разминая плечи, махнул рукой, подзывая извозчика, и приказал отвезти на центральный телеграф.

   Там, связавшись с портом, он выяснил у своего человека, что ВанДаренберг действительно купил билет на сегодняшний пароход из Плеста до Фракании и уже покинул страну.

   - Так-так, - проговорил мужчина, держа в руках ленту телеграммы.

   Вопросы множились, и были непонятны и внезапная помолвка, вызвавшая изменение планов дэршана, и отъезд во Фраканию, а главное, почему дневник движется на юг? Если только дневник случайно не оказался у невесты. Женщины, особенно получившие предложение руки и сердца, резко глупеют. Возможно, дневник был взят по ошибке…

   Вывод мужчине не понравился. Он рушил тщательно выстроенные планы. И надо было идти на доклад к патрону, а тот не любил плохие вести, принесенные на ночь глядя. Впрочем… взгляд мужчины потяжелел. Они рассчитывали незаметно изъять дневник, вскрыть при помощи слепка печати, сделать магокопии и вернуть на место. Но если сейчас дневник в руках невесты ВанДаренберга…

   Хищная улыбка тронула мужские губы.

   Женщина, глупая, влюбленная… Справиться с ней будет проще, чем с самим Дарнебергом.

   Леон стоял на борту парохода, провожая уплывающий в темноту Плест. Огни города рассыпались по берегу, точно упавшие с неба звезды. Дул пронзительный ветер, но мужчина не уходил с палубы, наслаждаясь одиночеством и холодом. Утром он встретится со своими людьми, которые взойдут на борт парохода в Рильсгаре. Нужно придумывать план, как «сыграть» внезапно возникшую фигуру. Слабое удовлетворение вызывала мысль, что противник занят тем же. И зачем только ей понадобился дневник? Взяла случайно, а потом испугалась наказания и решила удрать? Ох уж эта женская непосредственность. Сначала делать, а потом думать, если там вообще есть чем думать!

   В памяти возникла другая ночь. Морозно холодная, лунная, освещенная огнями праздничного города. Балкон императорского дворца. К середине ночи платья, духи, прически, улыбки начинали жутко раздражать, и он попросту сбежал, мечтая побыть один. И вот теперь с недовольством разглядывал тоненькую фигурку в белом платье, стоящую вплотную к перилам, как ему надеялось, безлюдного балкона. Белые перья в прическе, полумаска, прозрачные крылышки на спине – незнакомка была одета в костюм феи. Беспроигрышный вариант для юной прелестницы. Но на сегодня их было достаточно: смущающихся, держащихся за спинами мамаш или неожиданно смелых и обмирающих от страха от собственной смелости. Бал кануна года. Крупнейший и один из тех, на котором он обязательно должен быть. Слава святым, скоро фейерверк, а там можно и удалиться.

   - Вы знаете, что первыми после дворца начинают кварталы оружейников? Они заслужили это право еще при Даанте Втором, поддержав его на престоле.

   Голос у девушки был сильным, с приятной хрипотцой. И как только его заметила? Или у нее глаза на затылке?

   Внезапно он передумал уходить. Подошел, встал рядом, положив ладони на холодный металл перил. Действительно, уже поздно, скоро желающие поглазеть на фейерверк займут свободные балконы и террасы дворца, к тому же отсюда отличный вид.

   Не отводя взгляда от темнеющей громады парка и горящих за ним огней города, девушка продолжила говорить, и он зачарованно смотрела как облачко пара вырывается из красиво очерченного рта.

   - А следом запускают фейерверки казармы императорского полка. Гвардейцы каждый год пытаются стать лучшими, но оружейников пока еще никто не опередил. Те подмешивают частички металла, и потому их фейерверки такие красочные.

   Он и не знал. Никогда не задумывался. Красиво и красиво.

   Вместо ответа, наклонив голову, он рассматривал незнакомку. Тонкая фигура, бледная от мороза кожа и темная бронза волос, убранных в сеточку. Он знал лишь об одной дебютантке сезона, которая может похвастаться столь редким цветом волос. ВанКовенберх.

   Но если это ее первый императорский бал, почему она здесь, а не среди поклонников? И стоит давно. Кончик носа уже покраснел.

   Он снял сюртук, набросил на плечи девушки, и та, поежившись, благодарно склонила голову.

   - После гвардейцев приходит очередь остальных кварталов, а на больших прудах запускают квакари и дукеры. В ресторации «Лебедь», я слышала, в огни добавляют даже имбирь.

   Леон тихо хмыкнул. Придумают такое… Имбирь - и в шуточные огни. Но ВанКовенберх-то… Прям неожиданность, и к тому же приятная. Однако тяжело ей при дворце придется. Не любят здесь, когда красота сочетается с мозгами или когда это сочетание активно демонстрируют.

   - Смотрите, начинается, - выдохнула девушка, подаваясь вперед. Там, среди деревьев, расцветал первый цветок.

   - ВанКовенберх, - пробормотал Леон, склонившись над темной водой Рильского залива.

   А ведь он хотел одного: выбрать жену, которая его устроит. Которая не будет мешать. Которая не станет претендовать на что-то большее, чем место в его постели пару раз в неделю. Хотел выбрать, руководствуясь расчетом. Выбрал, на свою голову. Чем больше он думал о женитьбе, тем больше подозревал, что боги решили подшутить и подсунули ту, что станет его проклятьем.

   Нет, сам виноват. Должен был насторожиться еще тогда, на балу, при их первой встрече. Но пропустил. Не осознал. А теперь, когда ему открыли глаза на сущность этого семейства, отступать поздно – объявление о помолвке без скандала не отменить.

   В голове зазвучал голос Шона. Еще более ехидный, чем обычно.

   - Хочу тебя по дружбе предупредить. Постарайся столковаться с невестой до того, как о вашей помолвке узнает её дядя.

   - Пугаешь коллекционером древностей? Пустое, с ним я справлюсь.

   В черных глазах Шона мелькнуло чистое наслаждение, и Леон насторожился.

    - Видишь ли, совершенно случайно, - друг говорил медленно, растягивая слова и удовольствие от разговора, - мне стало известно, что поколения ВанКовенберхов работают на корону. И свое мастерство передают по мужской линии. Как правило, от дяди к племяннику или внучатому племяннику. Удивлен? Сам был ошарашен. Случайно заметил, как ВанКовенберх выходит из покоев министра, а до того мне сообщили, у него как раз назначена встреча с Проповедником.

   - Случайно? – поддел его Леон.

   Шонраж широко улыбнулся.

   - Ты прав, не случайно. Все-таки Проповедник – легенда в наших кругах. Хотелось посмотреть, хоть глазком. Знаешь, какие о нем ходят слухи! А еще ходят слухи, брат, что племянницу он учил. Не бледней, Проповедник не безумец. Максимум стрелять да ножи метать. Так что, когда будешь мириться, аккуратнее там. Ты мне, знаешь, нравишься в целом виде.

   - Сплюнь, - посоветовал Леон, тщетно пытаясь скрыть охватившую его тревогу. Надо же… сам Проповедник, чтоб его бездна сожрала. Если он испортил невесту своей наукой … Да он лично ему голову открутит и не посмотрит на заслуги перед короной.

   Насмешливый взгляд Шона словно говорил: «Еще кто кому открутит».

   - Сутки, - прошептал Леон темной воде, - пусть она продержится сутки без глупостей.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Я смотрела в зеркала и не узнавала себя. Волосы растрепались, выбившись из-под шляпки, глаза темны, точно вода ночью, губы искусаны, а щеки красны, как у девицы, получившей признание в любви.

   Прищурилась, покрутилась. Хороша! Дневник под платьем придавал плотности моей фигуре, драгоценности, пришитые к поясу, наполняли чуть неравномерной пухлостью бока, словом, дэра из меня вышла основательная и чуть сумасшедшая. Только этим можно объяснить брошенное в спину «Рыжая». А горничные у них здесь без всякого понятия о воспитании. Я сделал вид, что не расслышала, но будь дело в империи… и кто-то бы потерял работу.

   Впрочем, хозяйка пансиона дэра Ластина оказалась настоящей роланкой. Идеальная улыбка, идеальное платье в пол, аккуратно уложенные локоны, и только едва заметно вздернутые брови и морщинка на лбу намекали на любопытство дэры. Вслух же не было задано ни одного вопроса, и все же я сочла нужным упомянуть дэра Розталя. В обществе рекомендации значат много. Вот и в этот раз фамилия Розталь сотворила маленькое чудо, лицо дэры Ластины расслабилось, с него исчезла настороженность, а улыбка наполнилась теплотой. Мне были вручены ключи и даже не потребованы деньги вперед.

   Прав был дэр Розталь: на чужбине свои должны держаться своих.

   Я обвела взглядом небольшую комнату: мило, чисто и скромно, выглянула в окно, не сдержав полувздох-полувсхлип. Нет, это не я стою в комнате и смотрю на завораживающую голубизну моря, кусочек которого виден в проеме между домами. А в доме напротив ветер треплет белые занавески, в ящиках под окнами алеют незнакомые цветы. У нас только снег сошел, а здесь цветут.

   Чувство нереальности заставляло снова и снова кусать губы. За окно лежала узкая мощеная улица, на углу перекрестка торговала тюльпанами хорошенькая девушка, а рядом с ней, облокотившись о стену дома, покручивая в руках ветку, стоял мужчина.

   Все у них чересчур. Слишком яркое солнце, чудовищно полосатые навесы над балконами, цветы в вазонах, короткие платья на женщинах и… мужчины. Я резко отпрянула вглубь комнаты, когда поймала взгляд незнакомца. Щеки опалило. Это… это просто возмутительно - так открыто пялиться на окна, да еще и улыбаться при этом!

   Я сердито хмурилась, опять кусала губы, а сердце билось в груди, точно ему было все по нраву. Глупое сердце хотело оказаться на месте той девчонки, что легко смеялась с незнакомцем, не зная такого слово, как «предосудительно». У меня возникло чувство, что я единственная здесь знаток этого слова.

   Нет, так не пойдет. Потерла виски. Прошла лишь пара часов, а город вполз душу, отравляя её странными мыслями и желаниями. Нельзя забывать, я – дарьета, и пусть идут в бездну платья, клубника, цветы и мужчины. Особенно мужчины.

   Надо думать, о том, что мне придется выйти на улицу, найти мага-доктора, объясниться с ним так, чтобы меня не упекли за решетку.

   - Боишься? – спросила у зеркала. Девушка в зеркале сердито надула губы. Глаза блеснули яростью.

   Ярость – это хорошо, это полезно, но иногда мешает думать. Объявление о помолвке – вот, что меня смущает. Я ведь рассчитывала, что, обнаружив кражу, жених взглянет в мою сторону лишь однажды, чтобы бросить презрительно: «Виновна».

   Нет, он серьезно намерен жениться? Или не понял, что я украла его вещь? Ну не настолько же он туп? Бред бездны какой-то.

   - Не бред, а шанс спастись, - шепнули губы.

   Пойти в посольство, назваться, придумать причину, по которой я разминулась с женихом и попала в затрудненные обстоятельства – и все закончится. Мне помогут, а совсем скоро я надену подвенечное платье, шагну под своды собора, чтобы стать женой ВанДаренберга – отличная партия по мнению света. И ждет меня семейная жизнь. Два-три раза в неделю визиты в спальню мужа, сопровождение супруга на балы, редко - званые вечера в доме, на которых я буду хозяйкой, на которых муж будет дарить жаркие взгляды, целовать руку, танцевать со мной и хвастать перед друзьями. Но только за последним гостем закроется дверь, мы снова станет чужими.

   Я вспомнила родителей. Их нежность друг к другу, утренний поцелуй и традиционный «на дорожку». И спальня одна на двоих. Они не идеальны, нет, но они – семья.

   Сжала кулаки. Хочу так же. Пусть он не будет красив или умен, но станет хорошим мужем.

   Украдкой выглянула в окно, разочарованно обозрела пустой угол. Хорошо, пусть он будет немного красив.

   Солнце и ночные шторма вредны дарьетам, иначе с чего мне пришла в голову дикая мысль. Единственный способ не выйти замуж за палача - это выйти замуж за кого-то другого. Дикая мысль, подаренная бездной, но такая… заманчивая.

    Мысль о замужестве настолько испугала, что я попыталась выкинуть её из головы, но не тут-то было. Мысль колючками вцепилась в сознание, не собираясь его покидать. Подмышки святого Гранда, как будто у меня проблем мало! Я не собиралась замуж, по крайней мере, скоропалительно. В мои планы входили поиск работы и мало-мальски приличное обустройство на чужбине. Позже я хотела осторожно выяснить судьбу родных, переждать гнев несостоявшегося жениха и лет через пять задуматься о возвращении домой.

   В мыслях просто, на деле… каждый шаг вызывал трепет и страх, но шаг за шагом, Шанти, день за днем. И про письмо потенциальной свекрови забывать не стоит, вдруг она не в восторге от идеи сына?

   А замужество… представляю, как подхожу на улице к мужчине и предлагаю подобное. Даже если согласие можно купить за деньги, я слышала о таком, все равно… гадство. И почему-то кажется, что тот черноволосый, которого я видела под окнами пансиона, не согласился бы на фиктивный брак.

   - Так говорите, это дневник вашего жениха?

   Маг-целитель был не молод. Седые волосы зачесаны назад, круглое лицо с пухлыми щеками обрамляла борода, крупный нос выдавался вперед, а глаза прятались за стеклами очков. Его помощник был прямой противоположностью: тощий, с вытянутым рябым лицом и унылыми патлами светлых волос над оттопыренными ушами. Пара мужчин, точно ноль и единица, составляли мою надежду на свободу.

   - Да, именно так, - я очередной раз всхлипнула и промокнула глаза. Мужчины синхронно поморщились. Я их всецело понимала – не люблю истерику, но сегодня без нее никуда. Если нет другого оружия, слезы – тоже аргумент.

   - Вы понимаете, мы собираемся пожениться, - я потрясла газетой с объявлением о нашей помолвке.

   - Да-да, дарьета ВанКовенберх, мы это уже поняли, - усиленно закивал доктор, а его помощник выглядел так, словно собирался хорошенько приложиться лбом о стол.

   Я не рискнула выдавать себя за кузину или кого-то еще. Ходили слухи, что некоторые маги способны различать ложь, к тому же у мага обязательно возникнет масса вопросов, когда он выяснит, кому принадлежит дневник. А так… невеста – почти жена, а значит, мы подпадаем под правило неразглашения семейных тайн.

   - Нет, вы не понимаете, - взвыла, незаметно прищемляя палец на руке. Бездна, больно-то как! Зато слезы потекли, и не пришлось доставать платок с перцем, - до меня дошли слухи, что мой жених, э-э-э, большой ценитель женской красоты.

   Мой всхлип вышел особенно горьким.

   - У него прекрасный вкус, - целитель все еще пытался соблюдать вежливость.

   - У него куча любовниц, - рявкнула, теряя терпение, и замерла, судорожно обмахиваясь газетой. Повисла неловкая пауза, во время которой я костерила себя на чем свет стоит, доктор открывал и закрывал рот, растеряв все приличные слова, а помощник рассматривал пол у себя под ногами, точно прикидывал, не заметим ли мы его проползания под столом в сторону двери.

   Маг шумно прочистил горло, потом сделал это еще раз, а слова все не находились.

   - И что? – тут впервые подал голос помощник.

   - Что что? – переспросила, бросив бесполезную газету, все равно щеки пылали, словно их растерли полотенцем.

   - Вы же открыли дневник?

   Я медленно кивнула. Маг начал разворачиваться, но он не успевал остановить помощника.

   - Так и они и правда есть, ну эти, - мужчина все же запнулся, изобразил рукой в воздухе нечто странное и выдохнул: - Подруги.

   У меня аж ладони зачесались: газетой, да по длинной морде, ой, то есть пощечиной по лицу. Или лучше вот тем толстым талмудом по голове.

   - Сержио! - с негодованием воскликнул маг. Его лицо пылало, подозреваю, не меньше моего, а помощник откинулся на стуле, сложил руки на груди и проворчал:

   - Она первая сказала.

   Я заменила талмуд на стул, потом прибавила горшок с цветком. Доктор чуть остыл, нервно побарабанил пухлыми пальцами по столу и попытался извиниться:

   - Приношу глубочайшие, эм, извинения, дарьета.

   Я царственно кивнула, хотя просить прощения было не за что. Помощник прав. Приличные дарьеты не проверяют слухи о любовницах, не ходят тайком по магам, не компрометируют себя и жениха. А значит, не могут и пощечины раздавать в ответ на правду.

   Маг перевел дух, восстанавливая пошатнувшееся душевное равновесие, чтобы тут же его потерять.

   - Четырнадцать, - выдавила из себя. Глаза у доктора сделались круглыми и какими-то несчастными, а вот помощник, наоборот, просиял, хлопнул себя по коленке, но тут же опомнился:

   - Вот козел! Ой, простите, дарьета, вырвалось.

   - Ничего-ничего, - милостиво улыбнулась и повернулась к доктору: - Так вы мне поможете?

   Маг с кислым лицом кивнул. Посвящение в семейные тайны Даренбергов объединило нас не хуже заговорщиков, а четырнадцать любовниц вкупе с репутацией жениха должны были уберечь дневник от любопытных глаз. Я очень на это надеялась, ну а любовницы, да простит меня жених, стоящий повод для невесты заглянуть в личные вещи жениха.

   Разрыв связи оказался неожиданно болезненным, хотя меня и уверяли, что я ничего не почувствую – «Это как укус комара, дарьета». Сначала зачесалась ладонь, потом руку свело судорогой, а целитель все шептал над книгой, прожигая взглядом обложку. Мне захотелось крикнуть, чтоб прекратили, но судорога добралась до горла, руку немилосердно обожгло, а потом нечто невидимое ухватило за ладонь и хорошенько тряхнуло так, что я заорала и грохнулась в обморок.

   Голоса пробивались сквозь туман, проходили сквозь сознания, не задерживаясь в нем.

   - Кажись живая.

   С моей шеи исчезло прикосновение чужих пальцев.

   - И куда ее теперь? Может, того?

   - Чтобы нас потом обоих того… Мне вовсе не улыбается встречаться с Даренбергом.

   - А она не?

   - Вранья в ее рассказе много, как и правды. Но я верю газетам, да и дневник, без сомнения, принадлежит Даренбергу. Так что рисковать не будем. Лечим и выпроваживаем.

   - Но ты же пуст?!

   - Значит, сам. И не забудь про руку. За нее отдельно оплачено. Дневник я заберу, а то знаю тебя – не утерпишь и сунешь нос, а мне потом отвечать.

   Меня подняли, охнув от тяжести – наглая ложь, это у кого-то не мышцы, а вода - пронесли и бесцеремонно сгрудили на мягкую поверхность. Затем я снова отключилась.

   Очнулась от ударившей в нос вони. Закашлялась, задыхаясь, и вслепую махнула рукой. Вонь исчезла, зато недовольное бормотание усилилось.

   Я аккуратно приоткрыла глаза, вытерла слезы. Помощник мага потирал почему-то красный нос, бросая на меня недовольные взгляды, а сам маг обнаружился на стуле, стоящем около кушетки.

   - Как ваше самочувствие, дарьета?

   Пожала плечами и объявила, что чувствую себя сносно. Маг с явным облегчением улыбнулся.

   - Тогда, с вашего позволения, Сержио вызовет извозчика.

   Сержио рванул из комнаты с такой поспешность, аж пятки засверкали. Кому-то не терпелось от меня избавиться.

   Как только за помощником захлопнулась дверь, маг стер улыбку с лица.

   - Не мое дело, дарьета, как именно попал к вам в руки данный предмет, - он кивнул на лежащий на столике дневник, - просто ответьте: сколь долгим был ваш контакт? Час, два?

   Я села, поправила платье и ответила, не глядя на мага.

   - Примерно двадцать.

   Маг побледнел, сцепил руки в замок и повторил:

   - Не мое дело, конечно, да и не слышал я о подобных случаях, но могу предположить, что столь длительный контакт нарушил строение охранного заклинания. Потому печать и позволила вам повторно взять дневник в руки. Я покажу, - и он протянул руку к дневнику.

   В воздухе тут же возник алый рисунок, повторяющий тот, что шрамами остался на коже моей ладони. Если бы увидела такой в первый раз – ни за что бы не притронулась.

   - Вот так он должен был отреагировать примерно через полчаса, когда заклинание накопило заряд, - прокомментировал мужчина и приглашающе махнул: - Ваша очередь.

   Я встала, подошла к книге, которую успела возненавидеть. Я ведь её не просто в руки брала, под сердцем носила. Стало страшно, но руку протянула.

   - Ближе, - поморщился маг.

   Он успокоился только, когда мои подрагивающие пальцы замерли в одной ладони от обложки.

   - Достаточно.

   Я отшатнулась и снова начала дышать.

   - Как видите, печать на вас не реагирует, и хотя связь я оборвал, хочу предупредить – верните дневник как можно скорее. Одно прикосновение – и связь возобновится. Боюсь, снять ее тогда сможет только владелец дневника.

   Э-э-э… мысли закончились. Но как? И, простите, каким образом?

   Мужчина усмехнулся – выражение моего лица было красноречивым. Достал из-под стола холщовую сумку, в такой кухарки носят картошку с рынка, открыл и, не прикасаясь, ловко спихнул туда дневник. Левитация – полезный навык но, увы, мне недоступный.

    Маг протянул сумку и повторил:

   - Не прикасайтесь.

   Сказать легко, а мне еще дневник в посольство доставлять… Я с сомнение покосилась на сумку, которая лежала на сидении пролетки – с таким видом смотрят на гадюку, не веря, что пригрели ее на груди. Будь я работником посольства, то, получив такой «подарок», выбросила бы его на помойку. Будь я умнее, выбросила бы сразу в воду канала, по мосту которого мы сейчас проезжали. Будь я еще умнее, не брала бы дневник в руки, но глупо пытаться изменить прошлое, а вот с будущим можно поспорить.

    Мои денежные запасы «похудели» на бриллиантовый гарнитур: колье и серьги. Подозреваю, я переплатила, потому как маг не стал отказываться, но был удивлен, получив еще и браслет в уплату за исцеление. Зато теперь на ладони белели тонкие нити шрамов, которые должны сойти примерно за месяц.

   Пролетку потряхивало на булыжниках, мимо проплывали дома, а слева синело море, чуть розоватое в лучах садящегося солнца. По оживленной набережной прогуливались парочки: кружевные зонтики под руку с белыми костюмами. Играл оркестр. Мальчишки торговали клубникой, и сладкий аромат ягод мешался с соленым запахом моря. У белой ротонды стояли местные дэры, и от их заинтересованных взглядов мне стало жарко и одновременно весело.

   Я подставила лицо солнцу и улыбнулась. У меня не было зонтика, зато у меня была свобода! Примерно так ощущает себя человек, снявший оковы и понимающий, что его нельзя больше отследить по магическому поводку. Потом я вспомнила род занятий жениха, и настроение резко пошло вниз. Найдет ведь, сын бездны. Надо уезжать из города и как можно скорее. Избавлюсь от дневника - и подальше отсюда.

   Пролетка притормозила около пансиона, в окнах которого гостеприимно горел свет – в столовой накрывали ужин. И я подумала: надо будет переодеться, чтобы предстать перед обществом в достойном виде. А за ужином я позволю себе бокал вина. Просто потому, что при мысли о пребывании меня и дневника в одной комнате внутри все обмирало от страха.

   Я расплатилась с извозчиком местной монетой – поменяла на пароходе, и сошла, держа торбу в руке. Вход в пансион был рядом – пара метров, но тут лошадь, до этого с безразличием тащившая повозку, и даже вившиеся вокруг морды мухи её не раздражали, заржала с диким ужасом, точно узрела самого сына бездны во плоти, ну или пожирателя конины, задрала хвост и скакнула вперед. Меня обдало горячей волной от пронесшейся мимо лошади, свистнул хлыст, слава святым, мимо моей спины, впрочем, круп лошади он тоже не достал. Я успела заметить откинувшегося назад кучера, из раскрытого рта которого доносились нечленораздельные «тпруу и стой». Заметила, как ловко отпрыгнул в сторону прохожий, чудом разминувшийся с копытами, как завизжала продавщица цветов, как поскользнулся на кучке лошадиных орехов тот самый прохожий, приложившись спиной о столб, как по улице от взбесившейся лошади волной расходилась паника, а следом неслись крики, брань и ни одного свистка постового.

   Какое-то время я стояла, смотря вслед пролетке и гадая, остановят ли лошадь или та свалится сама. Мне она показалась довольно преклонного возраста, более чем преклонного для столь бодрого галопа. Все в этой Фракании не по-людски. Даже лошади.

   И в это время кто-то резко дернул сумку за ручки.

   Косой стоял на углу за два дома от пансиона дэры Ластины и с делано безразличным видом пялился по сторонам. Он ждал. Занятие, как думал тогда Косой, самое что ни на есть наипротивнейшее. Хуже могло быть лишь сидение в погребе, ведь подмастерий воров больно много чести в камеру сажать.

    Косой отогнал надоедливую муху от лица, бросил украдкой взгляд на столики таверны, выставленные прямо на улицу. За угловым сидел Гвоздь – средних лет мужчина, и можно было сказать, что все в нем было средним: рост, полнота, костюм горожанина средней руки, темно-русые волосы, незапоминающееся лицо, словом, вор из Гвоздя был первостатейный. Лишь по-девичьему тонкие пальцы могли намекнуть на род занятий хозяина, могли, но никогда бы этого не сделали.

   Косой бросил взгляд на Гвоздя и приосанился. Он до сих пор пребывал в недоумении, почему среди десятка мальчишек от семи до тринадцати лет Гвоздь выбрал в ученики именно его, и гордость снова и снова загоралась в его сердце, наполняя тело легкостью.

   Гвоздь – лучший. Пусть строгий, гоняет, и даже бьет, зато лучший среди воров, и ему достаются самые выгодные заказы, как, например, сейчас.

   У лавки старого Мендерса уже час листал книги вихрастый молодой человек, и по одному взгляду на него можно было сказать, что либо он берет не те книги, либо тратит попусту время Мендерса. Молодой человек и сам это понял. С тоской отложил в сторону потрепанное издание жития святого Гранда, чьи части тела так любят поминать сквернословцы, прошелся по улице, потом вернулся, купил букетик цветов и занял позицию на противоположном от Косого углу.

   Косой одобрил действия вихрастого. Цветы и тоскливая физиономия позволяли продержаться еще часа три, не вызывая подозрения. Имени мага Косой не знал, знал лишь, что тот должен обезвредить для них вещь, которую предстояло выкрасть Гвоздю.

   Косой потоптался, незаметно вздыхая: время, как бывает в таких делах, тянулось со скоростью черепахи, выползшей на песок. Он принялся насвистывать, но напряжение перед делом вновь и вновь пускало фальшь в мотив.

   Наконец застучали копыта, Косой приободрился, с надеждой вглядываясь в пролетку, и подскочил, мысленно, конечно. В пролетке сидела рыжая девица. Косой поднял руку к голове, делая вид, что скребет затылок.

   «У пансиона, остановись у пансиона».

   Кепарик полетел на землю, сигналя, что клиент прибыл. Краем глаза Косой уловил, как не торопясь поднялся с места Гвоздь, как прикрыл глаза, опершись о стену вихрастый, и его помощник уже подбирался, чтобы подхватить теряющего силы мага.

   Но тут случилось сразу несколько вещей, так что Косой и ахнуть не успел, как учитель валялся около фонарного столба, точно перебрав вина. Маг, повиснув на помощнике, ковылял за угол, к ожидающей его пролетке. По спине мага трудно было догадаться, успел он снять защиту или нет, но главное – клиент собирался войти в пансион, унося