Наследие. Наташа Загорская

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ПРОЛОГ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА 25
• ГЛАВА 26
• ГЛАВА 27
• ГЛАВА 28
• ГЛАВА 29
• ГЛАВА 30
• ГЛАВА 31
• ГЛАВА 32
• ГЛАВА 33
• ГЛАВА 34
• ГЛАВА 35
• ГЛАВА 36
• ГЛАВА 37
• ГЛАВА 38
• ГЛАВА 39
• ЭПИЛОГ
• ЭПИЛОГ 2

АННОТАЦИЯ

Я точно знала, что мир делится на Добро и Зло. Я боролась за Добро, уничтожала Зло и не раздумывала о том, что могут быть иные оттенки. Этими правилами я жила, этими догмами руководствовалась, в это верила всю свою жизнь. Не знала жалости, не ведала сомнений, когда сражалась за правду на стороне добра, мечтала сделать наш мир светлее, чище, безопаснее… Так было пока я не вернулась в родной город, не вошла в дом своих предков, не встретилась лицом к лицу с тайнами собственного рода.

ПРОЛОГ

Зов пришел извне. Он легко проник сквозь прочные стены дома, призванные защищать своих хозяев от непогоды, от зимней стужи и полуденного зноя, от ветра и дождя, хранить тепло и уют. От любой напасти мог уберечь дом своих хозяев. А вот зов сдержать не смог. Слишком сильным тот был. Чужим. И дом не справился, не смог препятствовать тому, о природе возникновения чего не имел понятия, с чем не сталкивался ранее. Он лишь вздохнул тревожно, пустив по темным коридорам слабый сквозняк, да заскрипел половицами, предупреждая…

   А потом снова затих, прислушался, готовый повторить свои потуги при малейшей же опасности. Но ничего не изменилось внутри, было по-прежнему тихо, хозяева спали. Ночь укутала людей в темный саван сновидений, убаюкала, усыпила…

   Но зов… Он был.

   Ему не мешала ночь. И лишь только луна была свидетельницей его возникновения. Ну и дом, что затих в ожидании.

   Маленькая девочка спала в своей кроватке, подложив ладошку под щеку, и смешно причмокивала губами во сне. Она не слышала зова. Куда там? Ведь перед ней открывался целый сказочный мир, в котором не было ни забот, ни тревог, ни печалей. И нужно было поспешить, досмотреть все до самого конца, пока не наступило утро.

   И тот, кто бросил зов, разозлился, что никто не отреагировал на его призыв. Он так старался, так стремился тоже успеть закончить со своими планами до наступления рассвета.

   Он усилил призыв.

   Девочка заворочалась, тихонько застонала, глазные яблоки ее стали перекатываться под плотно сомкнутыми веками, но она так и не проснулась. Лишь чаще заколотилось детское сердечко, да сжались маленькие кулачки.

   И тогда зов стал еще сильнее. Он прорвался сквозь прочные стены старого дома, зазвенел под потолком, отозвался эхом от всех зеркал. И таки настиг жертву. Не ту, которую хотел, не ту, что звал, но сейчас был согласен и на эту.

   Ночное небо содрогнулось, осветилось яркой вспышкой ветвистой молнии. Налетел ветер, он рвал кроны деревьев, раскачивал их с огромной силой, склоняя мощные стволы их почти к самой земле, так что было удивительно, что они все же выстояли и не сломались.

   Где-то в доме хлопнула дверь, послышался звук легких шагов. Невысокая женщина медленно продвигалась по коридору. Темные волосы ее, спадавшие на плечи и спину, были спутаны, белая сорочка на тонких бретелях едва прикрывала бедра, ноги были босы. Она шла с закрытыми глазами, но не вытягивала вперед руки, не пыталась нащупать ногой пол перед собой. Она легко ступала, словно бы ее вело нечто невидимое.

   А девочка все не просыпалась. Но лицо ее уже не было так безмятежно, как еще несколько минут назад. Да и сон стал неспокойным, тревожным. Она ворочалась в своей кроватке, перебирала ногами, словно бы пыталась убежать от кого-то. Одеяло сбилось, а затем и вовсе упало на пол, темные волосы разметались по подушке, и только несколько волосинок прилипло к влажным вискам.

   Зов стал еще сильнее. Тот, кто бросил его, торопился. Ему не терпелось поскорее покончить со своим темным делом, успеть до наступления рассвета.

   В небе ярко вспыхивали молнии, разгоняя ночную темноту. Но ни грома, ни дождя все еще не было. И только ветер ярился, швырял в оконное стекло целые пригоршни мелкого мусора, сорванную с деревьев листву.

   А женщина уже миновала коридор и легко сбежала по лестнице в холл. Темнота и закрытые плотно глаза не являлись для нее помехой. Она шла уверенно, легко перебирала ногами, едва касаясь теплых деревянных ступенек босыми ступнями. Тонкая рука ее скользила по гладкому поручню.

   И дом понял. Осознал, что пришла беда. Проникла сквозь прочные стены его, не обратив внимания на преграду. Он заволновался, зашумел еще громче, предупреждая. Привлекая внимание, стараясь разбудить того, у кого была сила и возможность отогнать беду. Не допустить…

   Завыл ветер в перекрытиях, застучало незапертое окно на чердаке, заскрипели разом все половицы. Откуда-то снизу послышался звон бьющейся посуды. Тяжелая деревянная мебель заскрипела, медленно сдвигаясь с положенных ей мест, нещадно царапая натертый до блеска паркет, разом вспыхнули, чтобы через секунду погаснуть, а затем загореться снова, все электрические светильники. Дом, слишком поздно осознавший, что происходит, изо всех своих сил пытался остановить жертву. Последняя ступенька, на которую только собиралась ступить женщина, вдруг исчезла, но несчастная не обратила на это внимания. Она на миг зависла в воздухе, а затем легко соскочила на гладкий паркет у подножия лестницы. И продолжила свой путь, словно бы ничего не случилось. Упрямо шла на зов, не обращая внимания на то, что толстенный ковер, устилавший пол вдруг собрался складками, начал двигаться сам по себе под ее ногами.

   Она не видела этого – ведь глаза ее были закрыты. Но упорно шла вперед, переступая через возникающие на своем пути препятствия. Ее словно бы вели, подталкивали навстречу погибели.

   А шум в доме нарастал. Гудело и стучало все, что могло гудеть и стучать. Хлопали ставни и дверцы шкафчиков в кухне, разлеталась с ужасающим звоном посуда, ревел ветер…

   Заклинило входную дверь, в лицо спящей жертвы пахнуло морозным холодом, которому просто неоткуда было взяться среди теплой летней ночи…

   Но зов был сильнее… И она шла, не замечая ничего вокруг, не обращая внимания на препятствия, не открывая глаз. Она шла на зов. С трудом, но распахнула дверь, не обратила внимания на зацепившуюся за вдруг появившийся в косяке гвоздь, сорочку… Просто шла… на зов…

   Девочка распахнула глаза. В комнате, освещаемой лишь частыми вспышками молний, они сверкнули бледно-голубым светом. Она приподнялась на локтях, огляделась по сторонам. Узнала свою спальню и кровать, на которой спала все недолгие девять лет своей жизни. Вздрогнула, услышав какофонию звуков, доносившихся из-за ее двери. Нахмурила гладкий лобик, заметив, что простыня сбилась в комок, а одеяло и вовсе упало на пол.

   Казалось, в доме скрипела каждая половица, ветер выл между перекрытиями. Снизу раздавался грохот разбиваемой посуды и протяжный скрип двигаемой мебели.

   И был зов. Теперь она его услышала. Задрожала, отзываясь. Тряхнула темными кудряшками, не понимая, кто это и зачем зовет ее, но послушно встала с постели и направилась к двери. Ухватилась за ручку…

   А дом разбушевался еще пуще. Казалось, сам воздух внутри него гудит от напряжения. Закручивается тугими спиралями и тут же распадается на мельчайшие, невидимые глазу частицы, издающие высокий, больно бьющий по ушам, звук. Электрические светильники вспыхивали и тут же гасли, мебель издавала протяжные скрипучие звуки, сдвигаясь с положенных ей мест… сами стены зашатались, вздыбился пол… Дом сошел с ума.

   Дверь не открывалась. Девочка дергала ручку. Снова и снова поворачивала ее, пытаясь выбраться из ловушки, в которой оказалась, пока спала. Но у нее ничего не получалось. Маленькие ручки не обладали достаточно    силой, чтобы справиться со странной магией дома.

   Слезы текли по детскому лицу, капали с подбородка на розовую пижамную куртку. Ребенок не понимал, как получилось так, что ловушкой стала родная, знакомая с пеленок спальня. Почему дверь не открывается, а родители не спешат на помощь?

   - Мама!! – завывала девочка, колотя кулачками по прочной деревянной створке. – Мамочка!! Где вы? Что происходит? Мамаааааа!!!

   Но никто не отзывался, только откуда-то снизу слышался звон бьющейся посуды. Да ветер свистел.

   Девочка еще сильнее заколотила в дверь. Она заходилась в истерическом плаче, захлебывалась слезами, но ничего не могла поделать – дверь не открывалась, и никто не приходил на помощь. В ушах у нее шумело с каждой секундой все сильнее и сильнее, голос стал прерываться и вот уже из горла вырывались только сдавленные всхлипы. Ноги перестали держать, и ребенок мешком рухнул на пол у двери, прижимаясь щекой к теплому дереву. Слезы все также текли по щекам, дыхание было судорожным и прерывистым.

   - Мама, - девочка уже не кричала, она тихонько всхлипывала, приговаривая, - мамочка.

   А зов становился все сильнее. Он проникал сквозь оконное стекло, тревожил душу и заставлял ежиться, словно от порывов ледяного воздуха, но уже не действовал на девочку так, как раньше. Она слышала его, чувствовала всем своим маленьким тельцем, но не реагировала, не рвалась поскорее выбраться и броситься бежать вслед за ним.

   Где-то рядом особенно громко хлопнула дверь, мужской голос громко позвал:

   - Хелен? Хелеееен!!! – а затем послышались тяжелые шаги по коридору, быстрый спуск по лестнице вниз.

   Девочка встрепенулась. Она подняла голову, прислушиваясь к удалявшимся шагам, и снова заколотила в дверь.

   - Папа!! Папочка! Я здесь!!! Папа, открой!!!

   Но никто не отреагировал на ее крик, никто не пришел на помощь, только дом, родной, теплый, любимый дом, продолжал бушевать.

   Тяжелые шаги затихли внизу, хлопнула входная дверь, и все вдруг резко прекратилось. Перестали скрипеть половицы, свет больше не вспыхивал по своему желанию, мебель замерла на положенных ей местах. И только глубокие царапины на натертом до блеска паркете, да осколки битой посуды говорили о том, что в доме что-то происходило.

   Девочка, прислушивавшаяся к наступившей вдруг тишине, почувствовала ее всей кожей. Ощутила словно живую. Она подскочила на ноги и метнулась к окну, отбросила в сторону легкую занавеску и прижалась лбом к прохладному стеклу.

   Знакомый двор и лужайка были как на ладони. Молнии уже перестали вспыхивать, и ветер утих, разогнав тяжелые тучи и освободив от их плена вечную спутницу ночи – луну. А луна была хороша. Огромная, она висела так низко, что казалось, протяни руку и можешь прикоснуться к ней. Взять в ладони и подбросить вверх, словно мяч. И светила так ярко.

   Из окна детской спальни открывался знакомый вид. Посеребренная лунным сиянием трава, застывшие, словно во сне, исполинские деревья. Старый фонтан, вода в котором всегда была мутной и темной, располагался как раз напротив высокого крыльца, чуть в стороне от него, на прочной дубовой ветке висели детские качели, на которых сиротливо лежал забытый с вечера медведь. И луна…

   Луна светила так ярко, что рассмотреть происходящее можно было в мельчайших деталях. Тонкая фигура, с распущенными по плечам темными волосами стояла на высоком бортике фонтана. Ее силуэт отчетливо выделялся на фоне ночи. Бледная кожа казалась перламутровой, тонкая ночная рубашка обрисовывала тело, темные волосы, словно плети, висели вдоль спины.

   Женщина просто стояла на узком бортике фонтана, запрокинув голову вверх, словно бы любуясь луной, подставляя лицо ее призрачному сиянию. Глаза ее были закрыты. А лицо бледно, как диск луны…

   - Хелен! – мужчина выскочил на крыльцо и замер на миг, сраженный страшной картинкой. – Хелен, остановись!

   Но женщина не обратила на него никакого внимания. Она даже не шелохнулась, не повернула головы, продолжала стоять…

   И снова пришел зов. На этот раз он был такой силы, что лопнули все лампочки в доме, а на окнах первого этажа появилась тонкая паутинка трещин.

   - Хелен!!! Нет!!! – мужчина рванул вперед, но было уже поздно.

   Повинуясь зову, Хелен сделала шаг вперед. Один лишь шаг. Всего один.

   И девочка закричала в тот момент, когда из фонтана вверх взметнулись черные щупальца, в мгновение ока, опутывая тонкую женскую фигуру и утягивая ее в воду. Она кричала и кричала, колотила маленькими кулачками по оконному стеклу, силясь привлечь к себе внимание… звала маму… но никто так и не услышал ее крика.

ГЛАВА 1

Холод сковал тело, ледяным дыханием пробежался по коже, проник внутрь, замораживая, заковывая сердце в ледяную броню.

   Страшно.

   Нет сил пошевелиться. Убежать. Спрятаться от жуткого пейзажа, что простирается насколько хватает глаз.

   Знакомый двор, залитый призрачным сиянием. Скошенный газон и деревья, что застыли изломанными монстрами, протягивая кривые ветви-руки к небу. Словно бы в немой молитве обращаются они к высшим силам. Молят…

   О чем? Кто бы знал. Они не шелохнутся. Не тревожит легкий ветерок раскидистые кроны, не шелестят, переговариваясь, листья, не скрипят рассохшиеся стволы. Тишина. Мертвая. Душная. Она обволакивает, словно коконом, забивается в легкие, сковывает движения.

   Жутко.

   Старая береза с кривой веткой, на которой безжизненно висят детские качели. И медведь… коричневый, лохматый, с блестящими пуговками-глазками и носом-сердечком. Любимый ранее. Теперь же… брошенный. О нем забыли. Оставили в одиночестве. Бросили небрежно на траву. Он смотрит в небо своими безжизненными глазами. О чем думает? За кого молится этой ночью?

   И луна, что висит низко-низко, словно в сетях, запутавшись в кронах деревьев. Она бы может и рада была вырваться, подняться повыше, спрятаться за облаками. Да нет сил разорвать путы. Не отпускают на волю, крепко держат тонике на вид, но удивительно прочные ветви, притягивают ближе, опутывают. Вот и висит она над землей низко-низко, озаряя округу призрачным своим светом, и плодит тени. Чернильно-черные, рваные…

   Жуткие.

   И стынет кровь в жилах. Бежит по коже ледяная поземка. Проникает внутрь…

   Тишина.

   Мертвая. Пугающая. От которой гулко ухает сердце и дыхание перехватывает. Грудь сжимается от нехватки воздуха. А сделать вдох страшно. А вдруг как услышит кто?

   Под ногами холодный камень. Шершавый. Осклизлый. А ступни босые и мерзко так. И убежать бы. Спрыгнуть на землю, почувствовать под ногами колючие стебли отрастающей травы. Но не выходит. Крепко держат невидимые путы. Оплели тело, сковали движения. Не отпускают. А на шаг впереди виднеется чернильная тьма мутной воды. В ней отражается небо. Такое же черное, непроглядное, без единой звездочки-искорки.

   А может то и не небо вовсе, а та же тьма?

   Зов налетел неожиданно. Отозвался гулом в ушах, прошелестел по обнаженной коже, мурашками спустился вдоль позвоночника, но не потревожил царившую вокруг мертвую тишину. Не всколыхнулись деревья, не пошла рябью черная мутная вода в фонтане, не зашелестели листья, не вскрикнула ночная птица. Лишь в душе натянулись невидимые струны, загудели, отзываясь на неслышимый человеческим ухом звук, застонали. Зазвенели так, что казалось, еще немного и они лопнут. Разлетятся осколками в ночной тишине, своим звоном разрушая наваждение.

   Куда он звал? Чего требовал?

   Кто знает? Только сил сопротивляться не осталось.

   Шаг. Один только шаг вперед и пустота разверзлась под ногами.

   Падение? Его не было.

   Черные щупальца взвились в воздух, опутали ноги, скользнули вверх по обнаженной коже, оплетая тело, лишая даже возможности пошевелиться. Потянули вниз.

   Ледяная вода обожгла кожу.

   Я хотела закричать, но стоило открыть рот, как мутная вода хлынула внутрь, вызывая рвотные спазмы. Легкие горели огнем, воздух стремительно заканчивался.

   Темная вода оседала на зубах отвратительным гнилостным налетом. Я пыталась барахтаться. Из последних сил рвалась вверх, туда, где еще виднелся сквозь мутную пелену призрачно-голубой диск полной луны. Она была хороша. Эта луна. Огромная, выпуклая, низко нависшая над землей и источающая нереальный белый свет.

   Только бы выбраться… Только бы дотянуться…

   Я рванулась еще раз, но темные плети обвили тело, спеленали меня по рукам и ногам, не давая пошевелиться. Пыталась кричать, но стоило открыть рот, как туда хлынула темная вода, воняющая тиной, отплеваться от которой было совершенно невозможно. Она забивала рот и нос, оседала на зубах, проникала в легкие и желудок, заполняя их. Воздуха катастрофически не хватало. И хоть я знала, что каждая новая попытка вдохнуть – приближение конца, все равно ничего не могла с собой поделать. Захлебывалась в протухшей воде, извивалась точно гусеница, в тщетной попытке избавиться от прочных пут…

   Не получалось.

   Меня все глубже и глубже затягивало в бездну.

   Спасения не было.

   Ноги налились свинцом и стали настолько тяжелы, что нельзя было пошевелить даже пальцем. Холодно было. Тело онемело. В ушах нарастал гул. В груди болело…

   Воздух заканчивался…

   Бледный диск луны, просвечивающийся сквозь мутную темную толщу воды стал удаляться. Он все бледнел и бледнел, пока не исчез совсем.

   Надежды на спасение не было. Перед глазами все быстрее кружились разноцветные мошки, тело не слушалось… Я погружалась на дно.

   Резкий противный звук, совершенно не подходящий ситуации в целом, вдруг пробился сквозь шум в ушах. Я отмахнулась от него, дернула рукой и…

   Проснулась. Резко села на кровати и сделала глубокий вдох. Закашлялась. Легкие горели огнем, будто бы я на самом деле только что провела под водой какое-то время без возможности вдохнуть. В ушах шумело, перед глазами плавали радужные круги… и звук… Слишком громкий надрывный звук все никак не стихал.

   Я обхватила колени руками, уперлась в них лбом и глубоко размерено задышала, пытаясь восстановить сердцебиение. Не получалось.

   Сердце колотилось, словно после быстрого бега, дыхание вырывалось с хрипами, сухой кашель терзал гортань. И этот звук… он раздражал, как песок в кроссовках.

   Я закрыла ладонями уши и закричала. Громко. Надрывно. Вкладывая в этот вопль весь пережитый ужас, отчаяние, что скопилось в душе. Кричала, не обращая внимания на то, что в горле огнем горит. Даже не задумывалась о том, что сейчас ночь и соседи спят, не подозревая о том, какое пробуждение их ждет. Кричала, пытаясь выплеснуть всю боль, что вот уже семнадцать лет живет в моем сердце.

   Стало легче. Немного.

   Отняв ладони от ушей, потерла ими лицо и запустила пальцы в волосы. Сердцебиение стало успокаиваться. Если бы еще не это дребезжание.

   Я распахнула глаза и огляделась вокруг. Помотала головой, избавляясь от остатков кошмара, и опознала противный звон. Телефон. Обычный телефонный звонок, раздавшийся в тишине ночи, заставил меня вынырнуть из повторяющегося на протяжении последних семнадцати лет кошмара.

   Глубоко вздохнув в очередной раз, я потянулась к тумбочке у кровати, чтобы ответить на звонок.

   - Севастьян, - собственный голос показался чужим, совершенно незнакомым, слишком хриплым и походил больше на воронье карканье.

   - Десять минут на сборы, - раздалось из трубки и тут же последовали короткие гудки.

   Я выругалась в голос и уронила телефон на развороченную постель. Закрыла глаза на несколько секунд и снова прижалась лбом к согнутым в коленях ногам. Сердце гулко ухало в груди, в ушах по-прежнему шумело, хоть и шум этот стал несколько тише, чем еще секунды назад.

   Я могла бы просидеть так вечность, прижимаясь щекой к коленям, слушая, как стихает стук сердца, как расслабляются сведенные судорогой мышцы, как постепенно проходит страх и пропадает наваждение.

   Но времени не было. Стоило поспешить. Звонил мой непосредственный начальник – Рейз Старински. И если через десять минут я не буду готова – поеду как есть, в белье и растрепанная.

   Служебный автомобиль припарковался за секунду до того, как я выскочила из подъезда. За рулем сидел штатный водитель, а на заднем сидении я рассмотрела еще одну мужскую фигуру.

   - Доброе утро! – громко и как-то нарочито весело поздоровался со мной Дэн. – Как спалось?

   Он всегда был весел. Смеялся, шутил, рассказывал анекдоты. Казалось, в нашем сумасшедшем мире не может произойти ничего, на что бы Дэн не ответил прибауткой. Этот мужчина словно светился изнутри, излучая тепло и веселье. Ему хотелось улыбаться в ответ, даже если на душе было погано и поводов для радости совершенно не находилось. К нему тянулись люди, его все любили, хотели с ним дружить, спрашивали у него совета по любому поводу, хоть и никогда не претворяли эти пожелания в жизнь. Потому что, какой совет может дать тот, кто никогда не бывает серьезным?

   Но легкомыслие Дэна никогда никого не задевало. Наоборот, он словно скрашивал нашу суровую реальность, приносил в нее кусочек летнего солнца, тепла, доброты.

   «Солнечный мальчик» называли его в отделе и недоумевали, каким ветром такого красавчика занесло в инквизицию. Казалось, нет на свете ничего такого, что могло бы стереть улыбку с его привлекательного лица. Дэн умел рассмешить. Наверное, именно поэтому я и решилась на отношения с ним. Слишком мало радости было в моей жизни. До него. С ним стало не намного больше, но я грелась в его тепле, наивно надеясь на то, что ледяная кромка, окутывающая мое сердце все же даст трещину, а то и вовсе растает.

   - Не в духе? – поинтересовался Дэн, откидываясь на спинку сидения.

   - Время видел? – прохрипела я в ответ и закрыла глаза. Разговаривать не хотелось, сорванное горло болело, а на душе было муторно, тяжело, словно бы я похоронила кого-то близкого. Только вот это ощущение не соответствовало действительности – никого из близких и родных у меня уже давно не осталось.

   Распахнув глаза, посмотрела в окно. Скривилась. Наблюдать за проносящимися за окном ночными видами Ниаверы не было никакого желания. Во рту все еще держался мерзкий привкус тухлой воды, с которым не смогли справиться ни зубная паста, ни спрей для полости рта. В груди болело, а голова была тяжелой. Я похлопала по карманам, рассчитывая отыскать завалявшуюся пачку жевательной резинки, но ее не оказалось, что еще больше подпортило и без того отвратительное настроение. Дэн понял, что ко мне лучше не приставать с разговорами и больше ничего не говорил, тихонько насвистывая себе под нос какой-то незамысловатый мотивчик, смотрел в окно со своей стороны.

   Я в очередной раз поморщилась от неприятного привкуса, попыталась сглотнуть, но во рту пересохло. Ладно, все это мелочи, с которыми можно если не смириться, то, по крайней мере, не обращать внимания. Решительно тряхнув волосами, я обернулась к напарнику. Слабый голубоватый свет в салоне освещал лицо Дэна, и на миг мне показалось, что рядом со мной сидит странное, потустороннее существо, а вовсе не молодой и привлекательный мужчина. Кожа приобрела сероватый оттенок и натянулась на заостренных скулах настолько, что казалось, вот-вот прорвется и наружу выступят острые кости. На лысом черепе плясали тени, крылья носа хищно раздувались, глаза, обведенные почти черными кругами, напоминали две темные бездны, не имеющие дна. Вокруг этого существа, расплываясь и нечетко повторяя контуры тела, расплывалось чернильное пятно. Будто сама тьма рвалась наружу.

   В черной бездне глаз вдруг загорелся огонек. Словно болотник, он мигнул и пропал, чтобы вскоре появиться снова.

   Сердце екнуло, дрожь пронеслась по моему телу, а рука непроизвольно потянулась к поясу, где было пристегнуто табельное оружие.

   Но сделать я ничего не успела. В следующее мгновение наваждение пропало. Я зажмурилась на миг, а когда снова распахнула глаза, не сдержала облегченного выдоха. Передо мной сидел все тот же Дэн. Веселый, неунывающий, бесшабашный Дэн. И он с легким удивлением в карих глазах смотрел на меня, словно бы спрашивая взглядом: «Что случилось?»

   - Куда едем? - решила нарушить затянувшееся молчание. Голос не слушался и в конце этой короткой фразы, я закашлялась.

   - Ты не знаешь? – удивленно воскликнул Дэн и тут же, покачал головой с неодобрением. – Ну, Старински, верен себе, как и всегда.

   - На то он и начальник, - хмуро пробурчала я, негодуя на собственное поведение. Становлюсь слишком мнительной и чересчур импульсивной. Для инквизитора это непозволительная роскошь. – Так что стряслось такого, что подняли по тревоге?

   - Так не в первый же раз, - пожал плечами Дэн. – За эту неделю уже вторая зачистка.

   - Ты мне зубы не заговаривай, - резко осадила я. – К чему мне готовиться?

   - Едем брать Марка, мать. Так что готовься… ко всему готовься. Сама знаешь, эта тварь верткая. И зубастая.

   - Ого, - впечатлилась я, отворачиваясь от Дэна.

   В окно смотреть не хотелось – чего я там не видала глухой ночью, а вот поразмыслить следовало.

   Марк – это не просто какой-нибудь заштатный колдунишка или доморощенный некромант, коих в последнее время развелось столько, что плюнуть некуда. Эта рыбка покрупнее будет. Настоящая акула, безжалостная и кровожадная. Ему и годков-то уж, поди, за сотню перевалило, ну, по крайней мере, в ориентировке указывают: «возраст неустановлен, предположительно долгожитель». И это говорит уже само за себя. Поскольку, чем старше тварь, тем она опытнее, а значит сильнее и хитрее. Да и потом, Марка этого, уже не один раз взять пытались – все без толку. Силен, гад, и не отягощен моральными принципами. В той же ориентировке черным по белому указано: «по возможности, живым не брать». Что и неудивительно, поскольку кому захочется охранять такую мразь, да и где его содержать? Тюрем, способных удержать настолько сильного колдуна, в инквизиции не предусмотрено. Наши клиенты все как один смертники и после допроса отправляются прямиком на эшафот. Исключения бывают так редко, что их можно посчитать по пальцам одной руки.

   - Как на него вышли? – поинтересовалась я. Да, признаюсь, меня мучило любопытство, потому как за этой тварью столько лет уже инквизиторы по всему миру гонялись, а все никак не могли не то, чтобы взять – даже обнаружить не получалось.

   - Да, не поверишь! – воскликнул Дэн. – По наводке. Наши два дня назад зачищали Живенское кладбище, обнаружили там вспышку аномальной активности. Приехали, а там… дети. Как есть, сосунки, старшему не больше шестнадцати, а все туда же – в некроманты великие метил. Кошек резал, да курам головы сворачивал, рассчитывая силу великую обрести. – Был у моего напарника один огромный недостаток – нормально рассказывать он не умел. Обязательно нужно было вклинить в разговор кучу пояснений, выводов, никому не нужных деталей, собственных размышлений. Вот и сейчас он заливался соловьем, в красках описывая, как силовики приехали на Живенское кладбище, как стали сужать контур, как шаг за шагом приближались к центру – тому самому алтарю, на котором, согласно правилам, совершалось жертвоприношение. – И вот идут они, значит, идут. И все недоумевают, что не так? По всем признакам обряд проводится, воняет так, что хоть фильтры в нос вставляй, а ни гули, ни какая другая мерзость под ноги не бросается.

   Я почти не слушала, но и не перебивала напарника. Больше думала о своем. О том, что в последнее время все чаще и чаще, нам стали попадаться вот таки мальчишки, которые даже не понимали до конца, что именно делают. Силу хотят получить и режут для этого на кладбищах собак бездомных и кошек, петухов черных выискивают по округе. А когда подобные ритуалы не приносят никакого эффекта, многие из них переключаются на людей. И вот с этого-то все начинается. Ради силы и власти они готовы пойти не просто на убийство, они способны выпустить кишки своему другу или брату, отцу или матери. И чем дороже жертва, тем больше силы ты получишь в результате. И ведь есть же такие, кто идет на это. По собственной воле идет.

   Мерзко.

   Я потерла лицо ладонями, отгоняя наваждение.

   Как же все это мерзко.

   - Ну и вот, один из этих детишек оказался тем еще мерзким колдуном. Он-то и рассказал, что Марк будет сегодня проводить посвящение для своих последователей. На рассвете.

   - Вот так просто взял и рассказал? – я недоверчиво приподняла одну бровь. – И вы тут же решили поднять отдел по тревоге? А если это ловушка? Ну, или некромант этот доморощенный солгал?

   - Ну, - немного обижено протянул Дэн, кусая нижнюю губу, - сама знаешь, что просто так они не говорят. У нас в допросной, - тут Дэн поморщился. Никто из нас не любил говорить об этой стороне инквизиции, - и не такие раскалывались. И потом, решение о выезде опергруппы принимал не я, а Старински. А его приказы, как ты знаешь, не обсуждаются. А во-вторых, да проверили информацию, проверили! На само место не совались, конечно, чтобы не спугнуть, но фон вокруг замерили и все остальные экспертизы провели – там явно что-то затевается. Да и потом, ты и сама знаешь, что сегодня за ночь. Так что осечек быть не должно.

   Я только тихонько вздохнула, настраиваясь внутренне на грязную работу. Несколько лет назад, когда я только закончила Школу инквизиторов и пришла работать в отдел, ходили слухи, о запрете для оперативников выезжать на задержания и зачистку. Наше дело – искать гадость, выявлять ее, определять, где и когда появится очередной нарост. А вот вскрывать эти самые наросты, да выжигать их – это уже дело не наше. Для этого в инквизиции силовики имеются – им сами боги велели заниматься уже непосредственно ликвидацией. На то они и силовики, и отбор туда идет совершенно не по тем критериям, что в наш отдел. Они даже в Школе на особом счету были и обучались отдельно от остальных. У силовиков, физическая подготовка была на первом месте и самом высшем уровне, а уже потом все остальное.

   Да только толку с тех разговоров, так и не вышло. Как выезжали мы на зачистки, так и продолжаем выезжать. И гибнем чаще, чем силовики. Потому что все мы люди. Обычные люди, без всяких там сверхспособностей. Я вздохнула в очередной раз. Потерла плечо, раненное несколько месяцев назад. Рана затянулась, оставив тонкий белый шрам, но иной раз давала о себе знать.

   - Приехали, - оповестил нас водитель, приглушая мотор и выключая фары. Все правильно – дальше только приборы ночного видения и собственные ноги. А то еще спугнем нечисть, засевшую в кустах.

   Это была не первая моя вылазка. И далеко не последняя. Я и раньше выезжала на зачистки в логова оборотней, да и некромантов за время моей службы в инквизиции было у меня не мало. Ведьм, пойманных за четыре года службы, даже считать перестала, поскольку эту гадость мы ловили пачками. И так же, пачками, уничтожали.

   Но именно в эту ночь все пошло не так.

   Новолуние. То самое время, когда из своих нор выползает вся мерзость, которую скрывает в недрах своих мачеха наша, земля. Самая благоприятная ночь для многих ритуалов и жертвоприношений. Та самая ночь, которую ведьмы используют, чтобы войти в силу.

   Невдалеке уже стояла группка людей – все из нашего отдела, немного в стороне от них готовились к штурму силовики. Эти вели себя тихо, не переговаривались, не перебрасывались шуточками, проверяли обмундирование и вооружение.

   Мы приблизились к своим. Высокий мужчина, стоящий к нам спиной, обернулся. Рейз Старински, начальник оперативного отдела. Его высокая, атлетически сложенная фигура особо выделялась на фоне остальных.

   Высокий, широкоплечий, весь какой-то гибкий, и в то же время в нем чувствовался стальной стержень, нечто несгибаемое. Возможно, это был отпечаток власти, высокого положения, ответственности, накладываемой занимаемой должностью, не знаю. Словно поцелованный властью.

   Он заметил нас, кивнул и продолжил раздавать инструкции. Я заслушалась. Голос ровный, спокойный, но уверенный. И от каждого его слова по жилам словно тепло разливается, а все страхи и сомнения отходят на задний план. И кажется, что тебе все по силам, ты справишься, не подведешь, потому что нет ничего страшнее, чем разочарованный взгляд полковника Старински.

   - С Марком будьте осторожнее, - говорил начальник, а у меня от звука его голоса по спине мурашки бежали, и все волоски на теле поднимались. Ровный, тихий тон, но пробирал до самых печенок. – На рожон не лезьте. Помните, что он стар. Очень стар, а это значит, силен.

   Инструктаж закончился, силовики выдвинулись на штурм. Они двигались почти бесшумно, точно тени скользили по земле. Они шли убивать, и они умели это делать. Мы двигались следом за ними. Поделили входы-выходы, разбились на группы, заняли свои места в ожидании отмашки. Нашей задачей было найти то, что пропустили или не заметили силовики.

   Дэн стоял немного впереди меня. Расслабленный, веселый, даже спина у него, казалось, подрагивает от едва сдерживаемого смеха. Вот откуда он такой взялся? Что забыл в инквизиции? Сейчас не темные времена, когда детей собирали по деревням и селам, отрывали от матерей и привычного окружения и воспитывали в духе «истинного просвещения».

   Правда, среди нашей братии мало тех, кто погнался на регалии или деньги – ничего подобного не заработаешь в оперативке. Большинство моих коллег занялись этим из мести. Почти каждый из оперативного отдела имеет свою, грязную тайну, кого-то потерял или стал свидетелем событий, что перевернули его жизнь, настолько сильно потрясли, что даже шесть лет в Школе инквизиторов не отвадили от сделанного выбора. Есть, конечно, и фанатики, считающие инквизицию чем-то вроде избавления, но таких единицы.

   А Школа – это… это экзамен на выживание. Обучение там многое дало каждому из нас, но и многое отняло.

   Я вынырнула из своих размышлений, почувствовав на талии горячую ладонь напарника.

   - Айрис, - усмехнулся напарник, - не кисни.

   Он склонился к моему лицу, на миг заглянул в глаза и поцеловал. Крепко. Отчаянно. Как будто прощаясь.

   Нам дали отмашку.

   Я шла медленно, внимательно вглядываясь во тьму старого, заброшенного особняка на окраине одного из кладбищ столицы, где по словам пойманного некроманта проводил свои жуткие ритуалы Марк. Сомнений в том, что в этом месте не все чисто не осталось, стоило только нам с Дэном войти внутрь. Удушающее-мерзкий запах разложения забивался в ноздри, голова кружилась, а желудок отчаянно бунтовал. Приходилось дышать ртом, из-за чего на зубах и языке образовывался настолько мерзкий привкус, что казалось, будто бы во рту у меня лежит кусок мертвечины.

   Мой прибор ночного видения работал с перебоями, и приходилось ступать осторожно, чтобы не споткнуться или не наступить на какую-нибудь гадость. Пробуя неровную поверхность пола под ногами, прежде чем сделать шаг – не хватало еще споткнуться или скрутить себе шею, сжимала в ладони табельное оружие.

   Каждый раз, смыкая пальцы на рукояти, я думала о том, что огнестрельное оружие ничто по сравнению с колдовством, чарами, наведенным мороком. Что мы можем противопоставить той же ведьме? Пулю в лоб? Да, после такого никто не выживает, но пока та пуля долетит, мерзкая колдунья успеет проклясть так, что и сам удавиться захочешь.

   Силовики неплохо порезвились в особняке. Все, что не было сломано или разбито до нашего появления, стало таковым после того, как по особняку пронеслась штурмовая бригада. Только что стены уцелели, но я не давала и десяти процентов из ста, что так и останется, после того, как мы покинем здание. Впрочем, оно все равно, подлежало уничтожению. Очистить его не будет никакой возможности, а огонь во все времена являлся наилучшим антисептиком. То, что сгорело и превратилось в пепел, уже никогда не сможет встать – это было первое правило, которое нас заставили выучить в Школе инквизиторов.

   Я все же споткнулась, когда чуть впереди, как раз рядом с тем местом, где стоял Дэн, у самой стены, заметила на полу кучку чего-то неопознанного.

   - Дэн, - тихо позвала напарника, но тот только дернул плечом в знак того что слышит и видит все не хуже меня, и присел на корточки.

   - Кто-то из низшей нечисти, - резюмировал он, рассматривая вонючую кучку слизи. – Наши поработали. Идем дальше.

   Мы двигались по длинному темному коридору первого этажа. Дверей здесь не было, имелось лишь два ответвления впереди.

   - Разделимся? – поинтересовался Дэн, останавливаясь в нерешительности. – Ты - направо, я – налево?

   - Старински приказал не разделяться, - хмуро буркнула в ответ и тряхнула головой. Мой прибор ночного видения наконец-то включился, и я смогла в деталях рассмотреть загаженный пол и обшарпанные стены, а также два темных провала по обе стороны от меня. – Бросай вызов группе и пошли… направо.

   - Почему направо? – удивился Дэн.

   - Потому что налево ты и без меня сходишь, - буркнула я в ответ.

ГЛАВА 2

Мы снова двигались по темному коридору, ступая осторожно, чтобы не приведи светлые силы, не наступить на какую-нибудь мерзость. Прибор ночного видения обеспечивал возможность разглядеть очертания предметов. При этом обычно именно так и было – только очертания, размер, форму, но никак не цвет или мелкие детали. Но не в этот раз. Мой испорченный прибор работал неправильно, передавая гораздо больше, чем обычное изображение. И мне так даже больше нравилось.

   Логово опасного некроманта представало передо мной во всей красе. Да-да, я видела все оттенки черного, чернильно-черного и мрачно-черного. Никогда бы не подумала, что поломка может привести к такому эффекту, но радовалась ей.

   Дэн шел впереди. Ступал осторожно, стараясь обходить кучки мусора и не наступать на обломки штукатурки, усыпающие пол. Внимательно приглядывался к каждой мелочи, чтобы не пропустить что-нибудь важное. Чаще всего именно в этом и заключалась наша работа во время зачистки – мы могли почувствовать колдовские предметы и вовремя их обезвредить.

   Коридор наконец-то закончился, и мы оказались в большой, абсолютно пустой комнате. Здесь не было даже мусора, под ногами не скрипели осколки битого стекла, можно было не бояться споткнуться об обломок от какой-нибудь мебели, и отвратительный запах разложения был не таким сильным или просто я уже привыкла к нему и перестала так остро реагировать?

   - Странно, - прошептал Дэн, медленно двигаясь вдоль одной стены.

   - Что? – поинтересовалась я, исследуя противоположную стену.

   - Здесь даже окон нет. Что это может быть за помещение?

    Я остановилась, медленно обвела взглядом обшарпанные стены, внимательно рассмотрела покоцанный деревянный пол под ногами.

   - На ритуальное помещение не похоже, - пожала плечами. – Ни тебе знаков на стенах, выведенных кровью, ни алтаря, - в этот момент я сделала осторожный шаг вперед и… на что-то наступила.

   То есть наступила я на пол, но половица почему-то слегка подалась под моей ногой, натужно скрипнули невидимые пружины и послышался тихий шорох, словно бы что-то огромное ползло по песку. Я насторожилась и принялась оглядываться по сторонам. Дэн зеркально повторил мою позу, только со своей стороны.

   Противный звук не стихал. Мое тело отозвалось на этот шорох ледяными мурашками вдоль позвоночника и противной мелкой дрожью. Так бывает, когда кто-то царапает лезвием по стеклу. Я поежилась, попытавшись сбросить с себя это наваждение, мотнула головой и сжала зубы. Каждый нерв внутри меня был натянут точно струна, вибрировал, посылая по телу неприятное ощущение приближающегося чего-то…

   Но никто не появлялся. Шорох, от которого у меня приподнимались волосы на затылке, не стихал, но и не становился тише. И от этого сделалось еще более жутко. И тут…

   - Ну, ничего себе! – прошипел напарник, указывая куда-то перед собой. – Смотри, кажется, ты нашла тайный ход.

   И правда. Чуть впереди, в нескольких шагах от того места, где замер с оружием наизготовку Дэн, стена медленно ползла вниз, издавая тот самый отвратительно действующий на нервы шорох. Но расслабляться было рано – мало ли какая пакость сейчас оттуда выпрыгнет? С тайными ритуальными помещениями ведьмаков, я была знакома не понаслышке. И знала, что по возможности, их стоит обходить стороной.

   Мы замерли. Даже дыхание затаили, причем не столько от страха или напряжения, сколько из-за того, что из образовавшегося проема в стене пахнуло таким смрадом, что мой желудок снова отчаянно взбунтовался. Я в очередной раз помянула недобрым словом магов и собственное начальство – вот что им стоило изобрести какую-нибудь штуку, блокирующую неприятные запахи? Вообще-то, такие штучки уже давно существовали, но в стандартный набор оперативников они не входили. А жаль. Очень-очень жаль. Инквизитор должен быть внимателен и собран, обязан видеть, слышать и чувствовать все, что происходит вокруг него – гласило одно из правил, вдалбливаемых нам в Школе.

   - Гадость какая, - прошипел Дэн, делая пару шагов в мою сторону. – Сил уже никаких нет терпеть эту вонищу. Аж глаза слезиться начали.

   Я промолчала. Да и что я могла сказать, когда сама в этот момент активно боролась с рвотными спазмами. Я люблю свою работу, делаю ее хорошо, верю в то, что мы стоим на страже добра и сражаемся со злом всеми возможными способами, но иногда, особенно в такие вот моменты, начинаю мечтать о чем-то ином, более… спокойном и менее «ароматном». А еще завидовать полицейским. Ловят себе обычных убийц или насильников, не владеющих никакими способностями, и горя не знают.

   - Пойдем, посмотрим, что там, - сдавленно прохрипел мой напарник, закрывая нижнюю часть лица, согнутой в локте рукой. Дэн даже сделал шаг по направлению к проему в стене.

   - Стой, - я успела схватить его за рукав. – Старински приказал не соваться без подкрепления.

   - Старински велел не хватать Марка, - возразил напарник. – Так мы и не будем. Просто проверим, что там есть.

   - Стой, - снова уперлась я. – Вызывай подкрепление. Ты не знаешь что там.

   - Что же ты такая правильная, - шепотом взвыл напарник. – Подумай сама, если туда сунутся силовики, то мы потом все ведьмаческие атрибуты будем собирать по осколку. А так, сами все посмотрим, рассмотрим…

   - Дэн, - я дернула плечом. – Перестань. Это рискованно. Ты не знаешь, что таится там, - кивок в сторону темного проема. – Вызывай подкрепление.

   Напарник сдался, отправил вызов, но я буквально кожей чувствовала его раздражение. Ему не терпелось первым побывать в логове ведьмака-некроманта, посмотреть на алтарь, полюбоваться на засохшую кровь и кишки жертв – знаю я это, не раз уже наблюдала у него нечто подобное. Не одобряла, само собой, но и поделать ничего не могла. Дэн такой Дэн.

   - Все, - отчитался напарник, снова перехватывая оружие двумя руками, - вызов брошен, скоро здесь появится команда. Я пока осмотрюсь там, - и он кивнул в сторону провала.

   - Дэн не…

   Договорить не успела, Дэн передернул плечами и шагнул в проем. На мгновение замер, обернувшись ко мне через плечо.

   - Жди подкрепление, - коротко бросил и был таков.

   Его высокая фигура в мгновение ока скрылась в темноте.

   Я мысленно выругалась. Вот что он за человек-то такой? Почему всегда лезет на рожон? Для чего бессмысленно рискует? Иногда мне казалось, что Дэн просто не видит разницы между смелостью и безрассудством.

   Я попыталась вздохнуть, забывшись, и едва не выплюнула собственный желудок. Хорошо еще, что поесть перед операцией не успела, а то заблевала бы тут все в округе.

   Решительно тряхнула головой, поправила прибор ночного видения, помолившись про себя, чтобы он снова не начал барахлить в самый ответственный момент и… шагнула в темный провал, следом за напарником.

   Прибор мигнул, на миг искажая картинку, но затем все снова стало, как положено. Я продолжила двигаться вперед увереннее.

   Узкий тоннель уходил куда-то вниз, словно убегая под землю. Низкий потолок нависал над головой, и мне то и дело приходилось слегка пригибаться, чтобы не зацепить его головой, каменные стены, покрытые слизью, сужались, чем дальше я продвигалась. Отвратительный смрад становился только сильнее, хотя казалось, что это уж точно невозможно. Воздух казался густым, словно кисель, и осязаемым.

   Я медленно двигалась по туннелю, стараясь не задевать стены, силясь рассмотреть, что-нибудь впереди. Почти не получалось. Тьма здесь была кромешная, и даже прибор не справлялся, показывая мне картинку всего в шаге-двух впереди.

   Шла я уже долго, но странное дело, так и не догнала Дэна и сколько не прислушивалась, не услышала за спиной топота силовиков. Эти не таились, как мы с напарником. И если бы команда, как и обещал Дэн, приняла вызов, то по моим следам уже спешили бы парни из силового подразделения.

   Странно это все.

   В какой-то момент, я уже почти решилась повернуть назад. Даже остановилась, но тут вдруг откуда-то спереди послышался грохот. Сомнений больше не осталось, я поспешила дальше. Несколько шагов, и я заметила, что узкий тоннель имеет ответвление в сторону.

   Замерла на месте, раздумывая, куда мне податься. Присмотрелась повнимательнее, даже присела на корточки, чтобы исследовать пол. Благодаря прибору, смогла различить отчетливые следы подошв обуви своего напарника. Хмыкнув про себя, выпрямилась, и осторожно ступая, чтобы не производить лишнего шума, направилась в том же направлении. Спустя несколько шагов непроглядная темень стала бледнеть. С противоположного конца туннеля пробивался рассеянный желтоватый свет.

   По коже пробежала ледяная волна дрожи, приподнимая короткие волоски вдоль позвоночника. Я даже дыхание задержала, стараясь продвигаться как можно бесшумнее. Что-то было не так. Совсем не так. Все мои инстинкты вопили о том, что впереди ждет нечто такое, от чего стоит бежать уже сейчас.

   В Хрониках писали, что наши предшественники, основатели некогда могущественного Ордена инквизиции, сражались за Свет и Добро с порождениями Мрака посредством Слова Божьего и Истинной непоколебимой Веры. Они не ведали страха, не отступали перед лицом опасности и с молитвой на устах шли в бой с легионами Зла.

   Сейчас же многое изменилось. И то ли Слово утратило свой смертоносный смысл, то ли Вера все же поколебалась, но в бою с тварями они перестали помогать. Да, нас учили тому, что Вера – это наш светоч. Что только те, кто верует истово, способны не допустить Тьму в свою душу и противостоять Злу. Но лично я не была знакома ни с одним инквизитором, кто полагался бы на молитву больше, чем на табельный пистолет с полной обоймой заговоренных пуль или амулет против ментального воздействия.

   Приблизившись к проему, за которым начиналось, похоже, то самое ритуальное помещение некроманта, которое мы все здесь искали, я и вовсе перестала дышать. Прижалась спиной к каменной стене, уже не обращая внимания на ее осклизлость, и очень осторожно выглянула из-за угла.

   Представшая передо мной картина заставила вздрогнуть и закусить губу. Мы нашли его. Нашли логово Марка. И самого ведьмака тоже нашли.

   Дэн стоял ко мне спиной, лицом к высокому худому мужчине в длинном черном балахоне. Вокруг них на полу, столах, даже на алтаре, были расставлены зажженные свечи. Их колеблющееся пламя освещало мрачного вида пещеру – иначе это место назвать было сложно. Стены были покрыты письменами, на каменном выщербленном полу нарисованы ритуальные символы. Некоторые из них я даже смогла опознать и почувствовала, как по спине прошелся озноб – в этом месте творились страшные дела.

   Перевела взгляд на спину Дэна и вздрогнула. Мой напарник стоял расслаблено, опустив руку с оружием вдоль тела, и смотрел на некроманта. Что это? Марк все же применил какое-то заклинание подчинения? Или накинул на Дэна морок?

   В этот момент мне стало по-настоящему страшно. Так страшно, как не было уже давно. Инквизиторов очень сложно зачаровать – это мы знали так же хорошо, как собственное имя – мы практически не поддаемся внушению, умеем отличить реальность от колдовства, видим сквозь мороки, нас так учат. И если случилось так, что Дэн все же находится под влиянием, значит, мы столкнулись с очень сильным колдовством.

   Марк шевельнулся, откинул на спину капюшон, и я едва сдержала крик ужаса. У некроманта не было одного глаза. На его месте темнел провал, затянутый зеленоватой пленкой плесени, из-под которой по изрытом, словно после оспы, лицу, тек тонкий ручеек сукровицы. На половине лица отсутствовала кожа, обнажая желтоватую кость и разбухшие посиневшие десна, с точащими из них кривыми гнилыми зубами. Голый череп ведьмака был испещрен ужасными шрамами, покрытыми тонкой коркой запекшейся крови, гноя и чего-то еще. Эта корка лопнула местами, обнажая гниющее мясо. И мне даже показалось, что там, в этом самом мясе копошатся белые черви.

   Правду говорят, что некроманты – это, прежде всего порождения чистейшего Зла, его слуги и проводники воли его среди живых. Такого ужаса мне видеть не приходилось никогда.

   Марк что-то прохрипел. Слов я не разобрала, но обращался он к Дэну. И тот что-то быстро произнес в ответ. И эти слова изрядно повеселили некроманта. Откинув испещренную шрамами голову назад, он загоготал. И от этого смеха у меня подкосились колени, и волосы на затылке зашевелились самопроизвольно. Я сжала зубы с такой силой, что свело челюсти. Внутри меня ворочался даже не страх – первобытный ужас, нашептывающий мне, что я – ничто по сравнению с этим монстром. Мелкая мошка, которую даже убивать не нужно – просто отмахнуться. Внутренний голос, появившийся, словно из неоткуда нашептывал, что не стоит сопротивляться. Что я все равно не спасусь.

   «Иди, - шипел он мне в ухо, - иди туда… не противься… ты не спасешшшшься… не сможешшшшь…»

   Некромант перестал смеяться. Выпрямился и что-то достал из недр своего балахона. Я не видела, что именно было зажато в его кулаке, даже не представляла себе, что это может быть. Честно признаться, в этот самый момент, я вообще не думала ни о чем. Ни одной мысли не пронеслось в моем пораженном страхом мозге. Я просто смотрела на то, как медленно поднимается рука Марка в направлении Дэна, как разжимается его ладонь…

   «Не противьссся… - шипел мне внутренний голос».

   Я мотнула головой и выступила вперед. Марк заметил меня. Вперил в меня свой единственный глаз, и мне показалось, что стены в этом помещении стали двигаться. Они сужались, приближаясь ко мне, словно бы пытаясь раздавить. Рисунки на них зашевелились, складываясь в какие-то фигуры и расползаясь, словно круги на воде. В голове у меня образовалась гулкая пустота. И страх отошел на задний план. Я просто стояла, глядя на ужасное, отвратительное лицо некроманта, чувствовала, как меня словно затягивает в какой-то водоворот, но не могла пошевелить и пальцем… только смотрела…

   …Дэн обернулся… его лицо исказила судорога, глаза расширились, губы шевельнулись…

   Я не слышала, что он сказал, в ушах нарастал гул, но тело…

   Тело вдруг обрело чувствительность, и медлить я не стала…

   Я не целилась… просто нажала на курок, испытывая в этот момент почти физическую боль.

   Время замедлилось, доли секунды растянулись в часы. Я видела, как медленно пуля, покрытая охранными чарами, вылетает из дула, как вращаясь, она направляется к некроманту, оставляя позади себя мерцающий след. Слышала, как звенит от напряжения воздух, как он собирается в густое вязкое нечто, обступает меня со всех сторон, словно бы собираясь заключить в кокон. Успела заметить, как расширился единственный глаз Марка – он точно не ожидал такого поворота…

   …А потом время вдруг совершило отчаянный кульбит, и если до этого тянулось ужасающе медленно, то тут вдруг понеслось в несколько раз быстрее.

   И сердце ухнуло куда-то в колени… я промахнулась…

   Пуля угодила Марку в плечо.

   Я видела, как маленький кусочек свинца, вращаясь, преодолел расстояние до некроманта. Как проник в его тело, разрывая ткани. Мне казалось в этот миг, я вижу, как пуля проходит сквозь тело ведьмака, оставляя после себя узкий тоннель, границы которого смыкаются за ней. Как она вырывается из его тела…

   Марк дернулся, по инерции отшатнулся назад, но устоял. Он перевел удивленный взгляд с моего лица на собственное плечо, словно бы не веря тому, что произошло, не осознавая, что только что в его теле побывала пуля.

   Дэн полностью развернулся в мою сторону. Он подался ко мне всем телом, открыл рот, пытаясь что-то сказать, но в результате выпустил из вида некроманта. А тот слишком быстро пришел в себя. Я не знаю, чувствовал ли Марк боль, имело ли это ранение для него хоть какое-нибудь значение... не представляю даже, но выражение бешенства на его изуродованном лице произвело на меня неизгладимое впечатление.

   Меня словно бы парализовало. Я приросла к месту, не в силах шевельнуться, закричать, снова выстрелить… сделать хоть что-нибудь… А все мои инстинкты кричали, что медлить нельзя. Что надо снова нажать на курок, и нажимать снова и снова, выпускать одну пулю за другой, сделать все возможное, чтобы уничтожить ту мразь, что стоит напротив меня и щерится. Выпустить в него всю обойму и быть может тогда, мы спасемся, избежим ужасной, жуткой доли, оказаться жертвами некроманта.

   Я все это понимала. Но ничего не могла поделать с собственным телом. Оно не слушалось. Все, что я могла – это смотреть и медленно умирать от ужаса.

   Время снова почти остановилось. Растянулось, точно резиновая лента. Боковым зрением я видела, как медленно, преодолевая сопротивление загустевшего, точно кисель, воздуха, движется в мою сторону Дэн. Его лицо было перекошено, рот раскрыт – он явно пытался мне что-то сказать, но гул в ушах перекрывал все иные звуки. Я не могла разобрать слов, да и не стремилась к этому, все мое внимание было сосредоточено на некроманте.

   Как в замедленной съемке, я смотрела на то, как наливается кровью единственный глаз Марка, как он скалится. Некромант поднял вверх руку, выставляя ладонь в мою сторону. Меж его длинных тонких, похожих на паучьи лапки, пальцев появилась темная дымка заклинания. Она клубилась, будто дым от сигареты, извивалась, наливалась цветом…

   Ждать, что будет дальше, я не стала. Выстрелила еще. Не целясь. Не двигаясь. Просто нажала на курок.

   Пуля угодила Марку прямо в лоб. Кровь, смешанная с гноем и мозговым веществом брызнула во все стороны. Изуродованный череп некроманта лопнул точно раздавленный орех, его большое тело по инерции отлетело назад, зависло в неестественной позе на мгновение и рухнуло на каменные плиты пола, подняв клубы пыли.

   А я продолжала смотреть. Видела, как ударилась о пол его рука, не та с заклинанием, остаточный след которого все еще продолжал клубиться между тонких неестественно длинных пальцев, а другая. Та, в которой до этого момента Марк что-то сжимал. Она ударилась о каменные плиты пола, подскочила чуть вверх по инерции… тонкие пальцы разжались, выпуская на свободу нечто… яркое, светящееся…

   - Нет! – крик Дэна слился с ужасающей по силе вспышкой яркого света.

   Громыхнуло так, что заложило уши. Я зажмурилась, а в следующую секунду оказалась сметена ударной волной, что бросила на меня Дэна. Мы отлетели к стене. Мой напарник принял на себя основной удар заклинания, но я оказалась впечатана в стену, прижата к ней его большим телом. Хруст костей отозвался в ушах, дыхание перехватило, рот заполнился кровью. Дэн навалился на меня всем своим весом, припечатал к стене, словно бы намеревался размазать меня по каменной кладке. Сил оттолкнуть его не было. На этот раз меня парализовало по-настоящему, я безвольной куклой сползла на пол и осталась лежать, погребенная под сильным телом своего напарника. Но сознание не спешило уплывать в зыбкое марево забытья.

   Я смотрела сквозь розовую пелену на высокий потолок пещеры. Тело Дэна прижимало меня к полу, но я не чувствовала его тяжести, как не чувствовала и холода, исходившего от камня, на котором лежала.

   Гул нарастал. Он родился внутри меня. Сразу тихий, едва слышный, он с каждой секундой становился все сильнее. Меня затрясло. Потолок – единственное, что я могла видеть – вдруг стал приближаться с неумолимой скоростью. И мне бы закрыть глаза, да не получалось. Тело словно перестало принадлежать мне. Оно не слушалось, не подчинялось приказам мозга, превратилось в капкан для израненного, но еще живого сознания. В груди нарастал жар. Он мешал дышать… и я могла лишь смотреть на то, как падает на меня каменная глыба и думать, что произойдет раньше – меня раздавит или я все же сгорю от этого невыносимого огня, что поселился в моем теле…

   Кровь стала закипать… боль была невыносимой… всепоглощающей… невозможной… я чувствовала как выворачиваются суставы в моем теле, как рвутся сухожилия...

   Меня выгнуло дугой, тело Дэна соскользнуло с меня, но я уже не видела этого… Яркий свет затопил сознание… он вырывался из моих глаз, ушей, пробивался сквозь кожу, опаляя ее, заставляя пузыриться и расползаться лоскутами.

   Я закричала… и наконец-то скользнула в спасительную темноту, где не было этой боли. Не было обжигающего до костей жара, не было… ничего…

***

Вода… мутная, вонючая… она была везде… забивалась в рот и нос… заполнила легкие и желудок. Я не могла пошевелиться, меня что-то держало. Невидимые путы, мерзкие и скользкие наощупь спеленали меня по рукам и ногам и тянули на дно… сдавливали, словно в тисках. Воздух заканчивался… в груди все горело огнем… и только луна была моим ориентиром.

   Огромная, выпуклая. Она висела так низко, что казалось, протяни руку, и можно будет дотронуться до ее ледяной поверхности. Она смотрела на меня и… улыбалась? Звала за собой? Обещала успокоение?

   И я тянулась к ней. Изо всех сил рвалась вперед, чтобы дотронуться. Это казалось важным, главным. От этого зависела моя жизнь.

   Открыть глаза стоило неимоверных усилий. Болело все, даже веки, даже ресницы, хотя по определению это и было невозможно. Меня ослепил свет. Слезы непроизвольно брызнули из глаз. Пришлось снова зажмуриться, чтобы переждать неприятные ощущения.

   Затем вернулся слух.

   Кто-то разговаривал совсем рядом со мной. Я слышала голос, даже несколько разных голосов, но не могла разобрать ни слова. Они сливались в неопознанную какофонию.

   Силовики… они все-таки нашли нас. Пришли… правда, слишком поздно. Сознание снова начало уплывать. Боль оглушала и хотелось свернуться калачиком и хныкать в тишине, но не получалось… я не чувствовала собственного тела, не могла пошевелить даже пальцем…

   - Что здесь произошло? – ровный холодный голос Рейза Старински вернул меня в действительность. Подействовал, как удар шокера, и я снова попыталась открыть глаза.

   Сквозь бледно-розовую пелену увидела приближение начальника. Он шел не спеша, твердо ступая по испещренному ведьмовскими знаками полу. Останавливался почти после каждого шага, внимательно оглядываясь по сторонам. Я больше никого не видела кроме него и потому попыталась сосредоточиться на его фигуре. Мне казалось это важным. Очень важным.

   - Заклинание, - ответили Старински. Я не видела, кто это сказал, а по голосу не опознала. Странно, на эту операцию вроде бы привлекались только инквизиторы из нашего отдела. Так почему же я не могу понять, кто это говорит?

   Рейз выругался и остановился. Замер всего в нескольких шагах от меня. Стоял, уверенно расставив ноги и засунув руки в карманы. Оглядывался по сторонам. Думал.

   А я… я вдруг залюбовалась им. Смотрела на него и не могла отвести взгляда. Он был красив, наш начальник. По-настоящему красив. И властен. И скорее именно последнее придавало ему шарма, а вовсе не аристократически правильные черты лица и не атлетическое сложение.

   Я моргнула. Хотела позвать его. Что-то сказать, но не смогла пошевелиться. И рот открыть не получалось, мои губы были прочно склеены между собой.

   Но Старински вдруг нахмурился и опустил взгляд вниз. Посмотрел прямо на меня.

   Стоило нашим взглядам встретиться, меня прошил нехилый разряд. Тело выгнулось.

   - Таак, - протянул вдруг Старински и присел передо мной на корточки. – А это что тут у нас?

   Он небрежно отбросил в сторону то, что прижимало меня к полу, и склонился ниже. Прикоснулся к моему лицу, нежно-нежно касаясь пальцами щеки, повернул мою голову в одну сторону, в другую. И я чувствовала эти его касания. Ничего больше не чувствовала, кроме его пальцев на своей щеке. Они были холодные, ледяные даже. Но я порадовалась этому. Значит, я все еще жива, раз могу чувствовать…

   И почему-то в этот самый момент пришло сожаление.

   А потом… Старински заглянул в мои глаза.

   Я закричала… в глубине черных зрачков Рейза Стравински загорелось алое пламя. Оно полыхнуло так ярко, что ослепило меня. А черты красивого лица моего начальника потекли, изменяясь. Кожа потемнела, приобрела кирпичный оттенок, глаза стали больше и радужка исчезла, уступив место яркому пламени, скулы заострились, а нос стал грубее. Губы дрогнули, верхняя чуть приподнялась, обнажая… клыки? Клыки?!!

   Я закричала снова и…

   …все пропало… Передо мной опять было лицо моего непосредственного начальника, Рейза Стравински.

   - Севастьян? – сквозь шум в ушах расслышала я его голос. – Севастьян, вы меня слышите? Айрис?

   Я попыталась сказать, но губы меня не слушались. И я лишь замычала в ответ. На что Стравински вдруг улыбнулся… и я снова увидела его клыки… но уже отреагировать на это не успела – сознание снова начала поглощать черная дымка, а веки сами опустились, без каких-либо усилий с моей стороны.

   - Ну вот и хорошо, Севастьян, - издалека долетел до моего слуха голос Стравински, - вот и замечательно. А то я уже был близок к разочарованию. А меня нельзя разочаровывать, Севастьян. Нельзя.

   Правда, я не была уверена, что на самом деле услышала именно это. Что вообще что-либо услышала.

ГЛАВА 3

Яркое солнце слепило глаза. Ветер бил в лицо, и от этого на глазах выступали слезы. Они не успевали скатываться по щекам, повисали на ресницах на несколько секунд и срывались с них, улетая блестящими капельками. Волосы темным флагом развивались за спиной, иногда щекоча щеки и шею, отчего хотелось смеяться.

   Было весело. Радостно…

   И р-раз…

   Вверх. К солнцу.

   - Мама!

   Ииии…два!

   Вниз. И сердце ухает желудок.

   - Мамочка! Смотри! Я лечу!

   И снова вверх! Солнце так близко. Его можно поймать стопами. Прикоснуться на мгновение, чтобы снова ухнуть вниз.

   И смеяться хотелось.

   Громко. Весело. И чтобы смех этот улетал в облака.

   И…. вниз… и снова ощущение полета… и счастливый смех.

   Так хорошо…

   Детские качели, заботливо прикрученные к толстой ветке старого дерева на заднем дворе, раскачивались, взлетая почти к самым облакам.

   - Мамочка! Смотри. Я скоро достану до неба!

   Толстая ветка шаталась и скрипела, густая крона шелестела одобрительно. А солнце ласково делилось своим теплом.

   - Айрис! – мама вышла на крыльцо и сощурилась от яркого солнца. Темные длинные волосы ее были связаны в низкий хвост, открывая овальное лицо с гладкой кожей и правильными чертами, в руках она держала садовые ножницы и старые резиновые перчатки. – Не раскачивайся так сильно. Ветка может не выдержать, и ты упадешь.

   - Нет! – закричала я. – Не упаду! Смотри, как высоко я умею. И даже ничуточки не боюсь. Правда-правда!

   - Айрис! – отец тоже вышел из дома и остановился позади мамы. Высокий, сильный, тоже темноволосый. Солнечные лучи запутались в его шевелюре, всегда немного растрепанной, что было предметом неудовольствия мамы, отскочили от стекол его очков, рассеиваясь в пространстве. – Не расстраивай маму. Прекрати так сильно раскачивать качели. Помнишь, как в прошлый раз ты упала, а потом плакала?

   - Ну, папа! – это было так несправедливо. Я ведь и в самом деле умела качаться. И не боялась. Вот нисколечко. Наоборот, мне так нравилось это ощущение полета, когда ветер развевает волосы, и ты летишь навстречу солнцу, пытаясь достать его носками летних туфель.

   А в прошлый раз я упала вовсе не потому, что не умела качаться. Во всем был виноват соседский мальчишка, Треш. Он смеялся и называл меня папенькиной дочкой. И только потому, что я боялась отпустить руки. Треш дразнился и задирал меня. Зато и сам перепугался так, что икать начал, когда я упала и разбила коленки. Он заревел, как маленький и убежал. А я не плакала. Вот совсем. Ни единой слезинки не проронила, хоть папа и говорит сейчас обратное.

   - Айрис! – снова позвала меня мама. – Спускайся. Пора обедать. Давай-давай.

   Я вздохнула и перестала раскачиваться, ожидая пока качели совсем остановятся. Затем спрыгнула на землю и побежала к дому.

   Я видела их – маму и папу. Они стояли на крыльце, отец чуть позади, приобнимая маму одной рукой за плечи. Смотрели на меня и улыбались. И солнце слепило глаза, отражаясь от стекол папиных очков.

   Все изменилось в мгновение. Солнце вдруг спряталось за черными тучами, стало темно почти как ночью, а ведь еще только-только полдень миновал. И ветер. Холодный, промозглый, совершенно не такой, каким должен быть ветер в июле. Он сбивал с ног, трепал волосы за спиной и дышать стало сложнее. Я задыхалась от каждого порыва и побежала быстрее. Хотела спрятаться в доме и переждать неожиданное ненастье за крепкими стенами семейного особняка.

   Но расстояние между мной и крыльцом не уменьшалось, как я не старалась, как быстро ни бежала, знакомое крыльцо по-прежнему было недостижимо.

   Я испугалась.

   - Мама! – позвала, срываясь на крик.

   - Айрис, - мама по-прежнему улыбалась. Смотрела на меня с нежностью и отец за ее спиной тоже улыбался. Они протягивали ко мне руки.

   - Мама!! – я ускорилась. Побежала так быстро, как только умела, но никак не получалось добежать до крыльца. – Мамочка!!!

   Я видела их. Они были так близко. Всего в двух шагах. Так почему? Почему я никак не добегу?

   - Айрис! – это позвал отец. – Ну что же ты. Иди обедать. Мы уже давно тебя ждем.

   Стало страшно. Холодный ветер забрался под легкую футболку и холодил кожу. Волосы уже не просто развивались за спиной, они хлестали меня по щекам и голым рукам. Кожа покрылась пупырышками. Я заплакала.

   - Мамочка!

   Я бежала. Выбилась из сил, стала задыхаться, и ноги подкашивались. И наконец, увидела перед собой вожделенное крыльцо. Я справилась. Смогла. Слезы заливали глаза, дыхание сбивалось от быстрого бега и ветра, в боку болело. Но я была счастлива уже от того, что наконец-то дома и скоро меня обнимут теплые и такие родные руки мамы, отец потреплет по волосам и отправит мыть руки перед едой, а затем будет журить меня за то, что я не послушалась и слишком сильно раскачивала качели. Не ругать, а просто посмотрит на меня и скажет:

   - Так нельзя, Айрис. Надо слушаться маму.

   Отец никогда меня не ругал. Никогда не наказывал.

   Вскинула зареванное лицо, протянула руки и… закричала…

   Вместо моих родителей на крыльце стояли монстры. В той же позе, в той же одежде. Искореженные лица застыли в устрашающих гримасах, кожа стала прозрачной, как слюда, и сквозь нее просвечивались мышцы и сухожилия, кое-где даже виднелись желтовато-грязные вкрапления костей. Эти монстры, что заменили моих родителей, скалились и протягивали ко мне свои узловатые, неестественно выгнутые в суставах руки, с тонкими длинными пальцами, увенчанными кривыми когтями, с которых капало на изумрудную траву нечто густое и красное.

   Я захлебнулась криком.

   Отшатнулась назад, но поскользнулась на траве и стала падать.

   Мутная вонючая вода приняла меня в свои объятия, сомкнувшись надо мной. Холод сковал тело.

   Я захлебнулась. Стала барахтаться, биться словно птица, попавшая в силки.

   Ничего не помогало. Сила, неподвластная мне, утягивала вниз.

***

Болело все. Мне казалось, что я чувствую каждую косточку в своем теле, каждый нерв был оголен и вибрировал. Дыхание вырывалось из груди с хрипами.

   Я дернулась, но не смогла пошевелиться. Глаза открыть тоже не получалось и это привело меня в панику. Слишком живыми, яркими были воспоминания о том, что произошло в подвале дома некроманта.

   Марк. Яркая вспышка света, которая слепила глаза. Хруст моих собственных костей и боль…

   Вот боль осталась.

   Она никуда не ушла, хоть теперь и не была такой острой.

   Я замерла всего на мгновение, чтобы перевести дыхание, и снова рванулась. Вверх. Я не видела света, но изо всех сил старалась, тянулась, пытаясь вырваться из этого мрачного забытья.

   Получилось.

   Глаза мне удалось открыть.

   Белый потолок, весь в трещинах. Какие-то приборы.

   И противный писк, раздражающий и без того изрядно расшатанную нервную систему.

   Очень осторожно, я скосила глаза в сторону. Высокое окно плотно закрыто жалюзи, светлые стены, какие-то приборы возле кровати, маленький стол недалеко, табуретка возле него… больничная палата.

   Я в больнице!

   Не знаю, почему, но это мысль меня поразила. Там, в подвале, я и не думала, что выживу. А теперь вот…

   Попыталась приподняться и у меня не получилось. Напряглась изо всех сил, пытаясь сжать кулаки… неужели? Неужели для меня все закончится вот так? Полным параличом? Я же помню, прекрасно помню, как хрустнули мои кости. И боль… такой боли я никогда в своей жизни не испытывала.

   Я не медик, понять, что именно со мной произошло и чем мне это грозит, не могу, хоть в Школе инквизиторов нас и учили оказывать первую помощь, но эти занятия ограничивались умением накладывать жгут, бинтовать порезанный палец и лекциями на тему: «Не трогайте! Дождитесь прибытия специалистов! Своими неосторожными действиями вы можете только навредить!»

   Но даже имея такой минимум знаний в этом вопросе, понимала, что с поврежденным позвоночником, у меня нет шансов. Слезы сами выступили на глазах. Потекли по щекам, на шею… стало мокро… неприятно… но остановить это я не могла. Жалела себя.

   Резкий неприятный писк над головой заставил меня вздрогнуть… заставил бы, но все что я сейчас могла – это содрогаться внутренне. Тело не двигалось, совершенно мне не подчинялось.

   Я всхлипнула и словно в ответ где-то рядом негромко хлопнула дверь, раздались чьи-то торопливые шаги, и в поле моего зрения показалось морщинистое лицо. Седые волосы были собраны на затылке и забраны под медицинскую косынку, очки в серебристой оправе каким-то невероятным образом держались на самом кончике носа, белый халат и неприязненный взгляд – такой предстала передо мной медицинская сестра.

   Женщина нахмурилась, внимательно вглядываясь в мое лицо, осторожно прикоснулась ко лбу, оттянула одно веко, второе, прикоснулась к шее, пытаясь прощупать пульс. Я внимательно следила за ее мимикой. Она хмурилась, поджимала тонкие губы без следа помады, прятала выцветшие блеклые глаза под бесцветными короткими ресницами.

   А потом до меня дошло – я чувствовала ее прикосновения! Чувствовала, как теплые сухие пальцы касаются шеи, как она берет меня за руку, как… я чувствовала, значит ли это… значит ли?..

   - Доктор Вингард, - сестра вдруг выпрямилась и отошла в сторонку, я скосила глаза, но со своего места не могла рассмотреть того, кто появился в палате. – Пациентка очнулась. Показатели нестабильны. Наблюдается обильное слезоотделение. Реакции минимальны… - она говорила и говорила что-то еще, я не понимала и половины из ее фраз и все пыталась рассмотреть доктора.

   Наконец, мне это удалось, доктор приблизился настолько, что я могла его рассмотреть. Высокий. Мощный, он скорее походил на военного, чем на медика. Хотя, если судить по выправке, это вполне могло оказаться правдой. Густая копна светлых с проседью волос была зачесана назад и открывала широкий угловатый лоб. Доктор Вингард был удивительно некрасив, его черты, грубые, словно вырезанные из камня скорее отталкивали… могли бы оттолкнуть, если бы я была в другой ситуации. А так… не знаю даже почему, я почувствовала к этому суровому и угрюмому на вид мужчине искреннюю симпатию. И надежду. Надежда меня окрылила.

   Он задавал сестре какие-то вопросы и голос у него был под стать. Глубокий, раскатистый, он проникал внутрь и тревожил самые потаенные уголки моей души. От этих раскатов по телу пробежала дрожь.

   - Вы меня слышите? Мисс Севастьян? – голос доктора снова взбудоражил все мое существо.

   Я облизала губы и… кивнула. И сама настолько поразилась этому движению, что кивнула снова и снова, а потом еще и пальцы в кулак сжала.

   - Ну, вот и хорошо. Вы очень медленно восстанавливаетесь. При таких повреждениях, дело уже давно должно было пойти на лад. Сестра Мариш, - он повернулся к сестре, - сделайте мисс укол. А пока она будет спать, мы проведем ряд процедур. Может быть, на этот раз сможем выявить…

   Я не слушала, что там они собираются выявлять. Была занята тем, что активно мотала головой. Так сильно, что в висках закололо и перед глазами стали расползаться черные пятна. Спать я не хотела. Не желала снова окунаться в атмосферу своих кошмаров. Но кто меня слушал? Вскоре я почувствовала укол, а спустя всего несколько минут веки стали наливаться свинцом, мысли путались… я снова погружалась в сон и не желала этого, но и сопротивляться сил не хватало.

   Кошмары всегда были моим проклятием. За семнадцать лет я свыклась с ними, научилась забывать о том, что видела во сне, старалась отстраниться, отгородиться от ужасных картин, что подкидывало мне собственное воображение, пыталась заменить их не менее ужасной реальностью. Иногда это удавалось, иногда нет. В последнее время удача все чаще отворачивалась от меня, а ужасы ночи оживали и выходили наружу, чтобы окончательно свести с ума.

   Из-за действия препаратов, которыми меня накачивали, совершенно не обращая внимания на мои желания, я то проваливалась в зыбкое серое марево, заполненное густым туманом, который давил на меня, забивался в нос и рот, душил, не позволяя сделать вдох. Или резко сменялся на черный омут, в который меня затягивало с неумолимой силой, против которой все мои потуги были откровенно смешными. А еще все чаще и чаще я проживала счастливые моменты детства. И, пожалуй, последнее было страшнее самого жуткого кошмара. Снова и снова вспоминать дни, наполненные светом и теплом, уютом домашнего очага и запахом яблок с корицей, свежей выпечки и маминого смеха, раз за разом видеть во сне отца, его улыбку, слышать его голос и понимать, что ничего этого больше не будет, что мое счастливое детство оказалось смыто мутной водой из старого фонтана было хуже самого кошмарного из моих кошмаров. Уж лучше и в самом деле видеть во сне монстров.

   Я то приходила в себя, то снова уплывала в тревожный сон. Правда, те редкие мгновения, когда мое сознание бодрствовало, не отключаясь от медицинских препаратов, коими меня с усердием пичкала сестра Мариш по приказу доктора Вингарда, мало отличались от снов. Вовремя этих кратких прояснений, я мерзла настолько, что стучали зубы, в ушах шумело, пить хотелось ужасно. Но все это не длилось дольше нескольких минут, ровно до того момента, как на писк приборов над моей головой появлялась сестра Мариш и делала очередной укол.

   И потому, в очередной раз, вынырнув на поверхность из одного из своих кошмаров, я не спешила открывать глаза. Лежала тихо-тихо, и даже дыхание старалась контролировать, чтобы заранее не подсказать моим мучителям, что уже не сплю. Прислушивалась к собственному организму, с удивлением понимая, что почти не ощущаю боли. Жутко хотелось пить. Нестерпимо чесалось под правой лопаткой. Голова напоминала пустое ведро, по которому кто-то добрый колотил железным прутом. И сквозь этот шум мне послышались голоса. Разобрать слова было сложно, но я стала прислушиваться. Это казалось мне важным – самым важным, в настоящее время. Это было единственное, что связывало меня с реальностью. Этот разговор, отголоски которого доносились до моего слуха. Я напрягалась изо всех своих сил. В иное время, это было бы смешно, но конкретно в эту минуту, мне было вот совершенно не до веселья.

   Точно определила, что говорили двое. Один из них, без сомнения, был доктором Вингардом, не узнать его глубокий раскатистый голос было просто невозможно. Каждая клеточка в моем теле, пробудившаяся после медикаментов, буквально содрогалась. По телу гуляла дрожь. Правда понять, о чем он говорит, не получалось. Нет, кое-какие из слов я все же опознала, но никогда не была сильна в медицинских терминах и потому мало что поняла.

   А вот второй… нет, когда второй мужчина заговорил, я тут же решила, что все еще сплю, потому что… ну просто, потому что моему начальнику вот совершенно нечего было делать в больничной палате. Ну не тот Старински человек, что будет ходить в больницу к пострадавшему подчиненному и носить ему цветы и апельсины.

   - Вы уверены? - холодный спокойный голос шефа заставил меня заледенеть под тонкой простыней. – И никак невозможно его снять?

   - Почему же, - ответил ему доктор. – Возможно, но тогда я совершенно не гарантирую результатов. Сами понимаете, с кровью не шутят.

   - И какие перспективы? - резко осадил его Старински.

   - Только ждать.

   - Мы только и делаем что ждем, - холодно отозвался Старински.

   - Годом больше, годом меньше…

   - А если она никогда… - мужчины, видимо направились куда-то подальше, потому что голос шефа звучал все тише и тише, а что ответил моему начальнику доктор я и вовсе не расслышала. А спустя несколько томительно долгих мгновений, веки налились свинцом, мысли стали вялыми, меня снова стало клонить в сон. Только на этот раз это был здоровый сон, вызванный требованием моего организма, а не снотворными препаратами, которыми меня активно пичкали в последнее время.

   В следующий раз, когда я проснулась, рядом была сестра Мариш. Она деловито сновала вокруг больничной койки, снимала показания с приборов, деловито записывала их. Я наблюдала за ее манипуляциями из-под ресниц, стараясь не показывать, что проснулась. Она была собранной, аккуратной, строгой. И в то же время веяло от сестры Мариш… холодом. Словно бы и не человек она вовсе, не из плоти и крови, а глыба льда. Непоколебима, несокрушима, никогда не отступается от собственных идеалов.

   Я хмыкнула про себя, когда сестра скривилась, заметив, что выпачкала палец чернилами. На ее морщинистом лице появилось настолько брезгливое выражение, когда она заметила небольшое пятнышко на собственном длинном и белом пальце, что меня саму передернуло.

   И она это заметила.

   - Вы очнулись? – продолжая оттирать палец салфеткой, сестра Мариш склонилась ко мне. Не дожидаясь ответа, проверила пульс, оттянула веки, разглядывая глазные яблоки. – Откройте рот, - последовал суровый приказ, не подчиниться которому было просто невозможно. – Как чувствуете себя? Говорить можете?

   - Д-да, - сипло ответила я и закашлялась. Говорить я могла, только вот во рту пересохло так, что получалось это с трудом. – Пить хочу.

   - Подождите минуту, - величественно кивнула мне сестра. – Я позову доктора Вингарда и принесу вам попить.

   И она вышла, аккуратно притворив за собой дверь.

   Я вздохнула с облегчением. Странно, но в присутствии этой женщины, мне было неуютно и дышалось с трудом.

   До прихода доктора, я успела повертеть головой по сторонам, несколько раз сжала и разжала кулаки, проверяя, как слушается тело, даже сесть попыталась, но быстро сдалась – сил больше не осталось, а перед глазами запрыгали черные точки.

   Доктор появился буквально спустя несколько минут.

   - Я вижу, наша пациентка уже пришла в себя, - пророкотал он, приближаясь к койке. – Как вы себя чувствуете? Боли? Общая слабость? Головокружение?

   Я закашлялась в ответ и помотала головой. Вообще, я лукавила, больно было, и слабость присутствовала, и голова тоже кружилась, но больше всего мне хотелось сейчас пить, о чем я и поведала, как только меня перестал мучить приступ.

   Сестра Мариш словно только этого и ждала – тут же появилась со стаканом и ловко воткнула мне в рот трубочку. Первый же глоток привел меня в состоянии чистейшего восторга. Вода была такой вкусной, что я не удержалась и закатила глаза от удовольствия. Жаль только, что жидкость в стакане так быстро закончилась.

   - Пока достаточно, - понимающе кивнул доктор, перехватив мой умаляющий взгляд.

   - Сколько я уже здесь? – это было первое, что я спросила, и честно говоря, почему-то не рассчитывала получить ответ. Ошибалась.

   - Восемь суток. Вас доставили в бессознательном состоянии.

   Я судорожно сглотнула, услышав ответ. И вспомнила. Наконец-то я все вспомнила. Ночной звонок Старински, поездку к месту зачистки на машине с Дэном, сам особняк, в котором некромант проводил свои ритуалы, Марка я тоже вспомнила и почувствовала, как к горлу подступает тошнота…

   - А… остальные? – голос сорвался.

   - В каком смысле? – удивился доктор. Он в это время сверял записи сестры Мариш с показаниями на приборах.

   - Мои коллеги? Кого-нибудь еще… кто-то пострадал? Мужчина. Возраст – двадцать семь лет, блондин, глаза светло-карие, рост сто восемьдесят четыре…

   - Вас доставили одну, - перебил меня доктор. – Возможно, вашего коллегу отвезли в городской госпиталь.

   Я закрыла глаза и с шумом втянула в себя воздух. Нет, в это я не верила. Ни на мгновение не верила. Но… если я осталась жива и даже чувствую сейчас себя относительно неплохо – бывало, конечно, и лучше, но что уж тут – то, может быть, Дэн… он тоже… он выжил?

   - Сестра Мариш, вколите мисс Севастьян успокоительное и…

   - Нет! – я тут же распахнула глаза и даже попыталась встать, правда тело предало меня и пришлось оставить все, как есть. – Не надо успокоительных. Боль не сильная, я могу терпеть. А от этих уколов меня потом тошнит.

   Доктор Вингард покосился на меня, пожевал губами и кивнул каким-то своим мыслям.

   - Хорошо, - согласился он. – Но сестра будет дежурить подле вас, и в случае если почувствуете боль, не упрямьтесь и не геройствуйте. Это никому не надо.

   Я тут же согласно закивала. В этот момент, была готова согласиться на что угодно, только бы снова не проваливаться в кошмары, наведенные из-за медицинских препаратов. А боль… я умею справляться с болью. Не впервой.

   Куда как страшнее была неизвестность. Я не представляла чем закончилась операция, не знала, кто еще пострадал, и понятия не имела жив ли Дэн. А еще мне надо было подумать. Хорошенько все взвесить и понять, где я ошиблась. Или не я?

ГЛАВА 4

Я шла на поправку. Слишком быстро, по мнению доктора Вингарда, но слишком медленно, по моему личному мнению. Лежать без дела и смотреть в белый потолок больничной палаты надоело мне до чертиков уже на второй день. Я прокрутила в голове все события, предшествующие моему сюда попаданию, проанализировала свои действия и действия напарника и… ничего не поняла, так и не нашла ошибки. Своей. Про ошибки, допущенные Дэном, я старалась не думать, отгоняла от себя эти мысли.

   Судьба напарника меня тревожила. Я даже решилась на то, чтобы переступить через свою гордость и попросила сестру Мариш выяснить, что с ним случилось, но результаты меня не порадовали:

   - К нам такие не поступали, - безразлично произнесла «ледяная королева», как я называла про себя мою тюремщицу.

   Сестра Мариш меня нервировала. В ней все было не так: от идеальной прически и кристально чистого халата, до неодобрительно поджатых тонких губ. Не женщина, а ледяной айсберг. Она ни разу не повысила голос, не проявила ни капли эмоций. И это заставляло меня ежиться всякий раз, когда она приближалась ко мне. А делала это сестра Мариш постоянно. Она прикасалась ко мне своими сухими теплыми пальцами, когда проверяла пульс или температуру, ставила уколы или подключала очередной прибор. Я не могла с уверенностью ответить, что с ней было не так, но точно знала, что хочу оказаться от нее как можно дальше. Сдержать дрожь при ее прикосновениях мне удавалось не всегда.

   Кошмары больше не возвращались, но сны мои не были крепкими и безмятежными. Я вздрагивала, просыпалась через каждые полчаса – час, что никак не могло повлиять на мое благодушие. Каждая минута, проведенная в госпитале, добавляла тревог и волнений. Я не могла понять, что не так, но чувствовала всем своим существом, что отсюда стоит убираться поскорее.

   - Доктор Вингард, - обратилась я к врачу, когда он появился в палате на третий день, после моего пробуждения. – Выписывайте меня уже. Надоело лежать здесь без дела. И потом, я себя замечательно чувствую.

   - Еще рано, мисс Севастьян, - невозмутимо отозвался доктор и от звука его голоса у меня ожидаемо побежали мурашки по всему телу. – Ваши жизненные показатели до сих пор не стабильны и анализы оставляют желать лучшего.

   - Вы же говорили, что ничего страшного со мной не произошло. Легкие повреждения. Я долечусь дома, просто назначьте мне каких-нибудь лекарств и дело с концом.

   В ответ на это доктор Вингард просто покачал головой, посчитал мой пульс, снял показатели с приборов, от которых меня так никто и не удосужился отключить, дал сестре Мариш задание в очередной раз взять у меня анализы и… был таков.

   Я вздохнула. С трудом вынесла все процедуры, проводимые «ледяной королевой» и, дождавшись пока она удалится, попыталась встать. Лежать и смотреть в потолок сил больше не было. Из палаты меня не выпускали и даже вставать не позволяли, но… слушаться этих приказов и дальше я не собиралась. Меня угнетала больничная обстановка, раздражало все – от невозмутимой сестры Мариш до выкрашенных в белый цвет стен палаты и тихого писка приборов. К тому же, я не была уверена, что те пилюли, которыми меня пичкали на самом деле шли мне на пользу. Каждый раз, после приема лекарства я чувствовала себя вялой, мысли начинали разбредаться по закоулкам сознания, и память… она начинала меня подводить, чего раньше не случалось никогда. После каждой таблетки я ловила себя на том, что произошедшее в логове Марка бледнело и все больше стиралось из моей памяти. Делали ли врачи это осознанно или нет – понять не могла, поскольку на мои вопросы и сестра Мариш и доктор только пожимали плечами и отвечать не собирались.

   А еще… как это ни странно звучит, создавалось впечатление, что я здесь одна. Вернее, что кроме меня, доктора Вингарда и сестры Мариш во всем госпитале нет ни единой живой души. Я ни разу не видела другую сестру, ко мне в палату даже санитары и уборщицы не заходили. И звуки… их не было. Мертвая тишина царила в этом логове медицинских приборов и лекарств: из коридора ни разу не донеслись шаги или голоса, не хлопали двери и сквозняк, кажется, совершенно никогда сюда не заглядывал. Жалюзи на окнах моей палаты всегда были плотно закрыты, так, что я даже неба не видела, только и могла, что отслеживать как день сменяет ночь.

   Жутко было. И мысли появлялись… нехорошие. Тревожные мысли.

   Я все чаще и чаще воскрешала в памяти странный разговор доктора Вингарда и Старински и… недоумевала. Не могла никак определиться, было ли это на самом деле или же привиделось мне в кошмаре. Второй вариант нравился не в пример больше и был куда более правдоподобным. Ну не могла я поверить в то, что суровый и всегда невозмутимый Рейз Старински лично решился навестить в госпитале скромную меня!

   Да и судьба Дэна тревожила. У меня не было особо теплых отношений ни с кем в отделе, кроме напарника. Так что, отсутствие посетителей не удивляло. Но Дэн…

   Он непременно навестил бы меня, если бы мог. А поскольку за почти две недели, проведенные мной в госпитале, напарник не появился, то это наводило на определенные мысли. Или Дэн сильно пострадал и тоже сейчас восстанавливается или же… Вот об этом я думать не хотела. Нет, нет и нет! Не собираюсь хоронить его раньше времени. Да, я понимала, что выжить в тех условиях, в которых мы с ним оказались, было сложно. Но… я ведь выжила. И даже не сильно пострадала. Значит, есть надежда, что и Дэн тоже жив. Вот так и буду думать до того момента, пока точно не узнаю, что все наоборот.

   Я осторожно отсоединила проводки, тянущиеся от моего тела к приборам. Последние тихо пискнули, словно возмущаясь подобным самоуправством и потухли. Ну, вот и замечательно. Теперь можно попробовать встать.

   Спустив ноги с кровати, я несколько минут просто сидела, прислушиваясь к себе и пытаясь уловить тот момент, когда мой организм начнет возмущаться. Не начал. Голова немного кружилась, но это было не удивительно, учитывая, что я пролежала без движения больше десяти дней. Очень медленно, осторожно, стараясь не делать резких движений, я встала рядом с больничной койкой. Ноги слабо подрагивали, по телу пробегала противная крупная дрожь, пот выступил на висках, и дыхание сбилось.

   Не думала, что такое простое действие вызовет во мне подобный отклик. Тело слушалось плохо. Было словно чужое, но я упрямо сжав зубы, попыталась сделать несколько шагов.

   С трудом, но у меня получилось. Правда, времени на то, чтобы преодолеть расстояние от койки до двери в коридор ушло немеряно. А тут всего-то шесть шагов. Да-да, я посчитала. Пол качался, перед глазами плыли разноцветные круги, в ушах шумело, но я справилась – добралась до входной двери в палату и привалилась к ней всем телом. Закрыла глаза. Дашала так, словно только что пробежала несколько километров на скорость, сердце колотилось словно бешеное, пот заливал глаза, а ноги дрожали. Но я упрямая. Передохнув несколько минут и справившись с одышкой, отстранилась и открыла дверь.

   Тихо. Пусто. Ни сестер, ни пациентов. Только два ряда глухих дверей по обе стороны длинного коридора. И ни единого звука. Такое впечатление, что все вымерли.

   Придерживаясь одной рукой за стенку, я сделала несколько шагов прочь от палаты. Остановилась. Прислушалась. Ни звука. Ни единого звука, кроме моего дыхания.

   Да что ж такое-то? Где я? Что это за госпиталь, где кроме меня нет ни единого пациента и врач всего один? Я огляделась по сторонам.

   Длинный широкий коридор, стены, пол и потолок выкрашены в белый цвет. Ни окон, ни поста медсестры, ни снующих туда-сюда медсестер и санитаров. Ничего. Странно? До жути.

   Слабость накатила внезапно, накрыла с головой, точно ледяная волна. Я стала задыхаться, ноги подкосились, а в ушах зашумело. Идти куда-то в таком состоянии было бы глупостью, и я осталась стоять на месте. Прислонилась спиной к холодной стене и пыталась справиться с дыханием. Получалось плохо. Голова кружилась все сильнее. Стены вокруг меня шатались, от чего больничный коридор стал напоминать длинную резиновую трубку, которая, то сжималась, то наоборот, расширялась. И меня колбасило где-то в самом эпицентре.

   Что-то теплое потекло по губам, сползло на подбородок, щекоча кожу. Я попыталась убрать это, поднесла руку к лицу, а затем с удивлением уставилась на собственные пальцы, окрашенные яркой алой кровью.

   Это было последней каплей. Пошатнувшись, я не удержалась на ногах и грохнулась на пол. Заваливалась на бок и только чудом успела выставить перед собой руки, но больно ударилась коленями. Качка стала сильнее. Меня швыряло из стороны в сторону, несколько раз я даже ударилась головой о стену, но упорно пыталась удержаться на четвереньках и не распластаться на полу во весь рост. Голова моталась из стороны в сторону. Во рту уже отчетливо чувствовался привкус крови.

   Пора было звать на помощь, но сил закричать не осталось. Последние уходили на то, чтобы удержать хотя бы видимость равновесия. Да и не была я уверена в том, что кто-нибудь услышит и придет на помощь. Здесь же никого нет. Совсем никого.

   Но я рискнула. Открыла рот, попыталась закричать. Из пересохшего горла вырвался какой-то полузадушенный хрип. Зато я прикусила язык. Больно так прикусила. И эта боль стала отправной точкой дальнейшего безумия.

   Кап.

   Кап. Кап.

   Этот звук гулом отозвался в моей голове.

   Кап. Кап. Кап.

   Громкий. Гулкий. Он словно отражался от внутренних стенок черепа и рассеивался внутри. Я помотала головой, надеясь избавиться от него. Не получилось.

   Кап. Кап.

   Капель стала быстрее. И звонче.

   Раздражала непомерно.

   С трудом приоткрыв глаза, я уставилась на яркие капли, растекающиеся по белоснежной плитке пола. Перед глазами все расплывалось, плавали нечеткие разноцветные круги. И мне показалось… только на мгновение…

   Я прищурилась и наклонила голову пониже.

   Это накатило внезапно. Но странность была в том, что я не спала и не валялась в бессознательном состоянии. Прекрасно отдавала себе отчет в том, что стою на четвереньках в больничном коридоре и вглядываюсь в растекшиеся по полу капли собственной крови, как ведьма в хрустальный шар.

   Не знаю, что мерзкие колдовки видят во время своих трансов и ритуалов, но точно знаю, что видела я.

   Темный коридор. Длинный, глухой. Такой знакомый. Отвратительный сладковатый запах разложения настолько силен, что оседает на зубах и языке мерзким налетом. Прибор ночного видения работает как-то не так. Из-за чего можно рассмотреть каждую трещинку в каменных стенах. Надписи на незнакомом языке, остатки плесени.

   Тихий шорох шагов, едва слышный, почему-то отдается в ушах колокольным набатом. Противоестественно? Может быть. Нет времени думать над этим.

   Впереди показался слабый просвет. Шаг. Еще один.

   Марк стоит лицом к Дэну. Что-то говорит, пока еще скрывая свое ужасное лицо под капюшоном. Вот он отбрасывает покров на спину, вытягивает руку, словно бы… словно… Что он собирается делать? Что?

   Бросить заклинанием? Или… или… нет… Нет! Нет! Нет…

   В себя пришла, словно вынырнула из глубины на поверхность, резко. Распахнула глаза и затаила дыхание. Я лежала на той самой койке, на которой провела последние две недели, по грудь укрытая тонким больничным одеялом. От меня к приборам сверху тянулись тонкие проводочки, а сами медицинские аппараты тихо попискивали. Этот звук стал мне уже почти родным. Не представляю, как я буду жить потом, когда меня наконец-то выпустят из госпиталя. Если выпустят.

   Но, не поэтому я стремилась не показывать того, что уже очнулась. Куда как более страшная картина открылась моему взору. Рядом с моей койкой, откинувшись на спинку стула и скрестив на груди руки, сидел ни кто иной, как мой непосредственный начальник, Рейз Старински. Он не смотрел в мою сторону – увлеченно что-то разглядывал на противоположной стене.

   А я принялась рассматривать его. Старински был красив. По-настоящему. Высокий лоб, зачесанные назад и скрепленные на затылке в короткий хвост темные волосы, ровный нос, высокие скулы, подбородок, который принято называть мужественным, с ямочкой посередине. Никогда раньше, я не смотрела на Старински так. Как на мужчину. Он всегда был для меня только начальником. Главным инквизитором. Тем, кто принимает решения, которые не обсуждаются. Да и не было в нашем отделе самоубийц, способных не подчиниться приказам начальника.

   Странно это, если подумать. Старински никогда не повышал голоса, ни разу за четыре года, что я работаю под его началом, он никого не унизил, не обозвал, хоть и случалось всякое. Инквизиторы, пусть и проходят подготовку похлеще, чем военные, все же люди, и каждый со своими заморочками. Но стычек в нашем отделе не было. И приказы Старински выполнялись беспрекословно.

   А еще я только сейчас поняла, что наш начальник ни с кем близко не общался. Не только с подчиненными, но и с начальством тоже не сходился. Не принимал участия в дружеских посиделках, хотя я точно знаю, что таковые имели место быть. Были ли у него друзья? Я не знала. Я о нем вообще ничего не знала, кроме того, какой он на работе.

   Я покопалась в памяти, припоминая, что когда-то слышала о Старински. Вроде бы, кто-то рассказывал, что он был женат четырежды. Три первых брака закончились неудачно, а последняя его благоверная моложе самого Старински лет на двадцать и только недавно встала со школьной скамьи. Правда это? Кто знает.

   Когда я только пришла в отдел, то ходили слухи, будто бы первая его жена была ведьмой. Настоящей черной колдовкой, которая умудрилась как-то скрыть свою сущность. Хитрая была, тварь, опасная. Она запудрила мозги молодому тогда инквизитору, который, понятное дело, еще не был начальником отдела и вторым человеком в Инквизиции. Представилась обычной девушкой и обманом женила его на себе, чтобы выведывать сведения об операциях. Говорили, что он сам ее и допрашивал, когда все выплыло. И жалости не знал. А потом отправил на костер и смотрел, как она горела.

   Тогда, четыре года назад, я в это верила. А теперь?

   «И теперь верю, - призналась я себе. – Старински из тех людей, кто не прощает обмана. Он не делает скидок на возраст, пол и обстоятельства. Он и тебя лично допрашивать будет, когда выяснится, что дурная кровь дала о себе знать. И на костер отправит без размышлений. Для Рейза Старински нет оттенков. Только черное и белое. Есть ведьмы и колдуны, и есть те, кого от них надо защищать. Да ты и сама стала была такой. Не признавала ошибок и полутонов».

   Меня обдало холодом, а желудок скрутился в тугой комок, когда я вспомнила о том, что произошло в коридоре.

   Этого просто не могло быть. Не могло!

   Меня проверяли. Целых пять лет я жила в лагере для детей колдунов. Меня испытывали, за мной наблюдали. Чего только тогда не делали, чтобы проявилось отцово наследие. Без доказательств отправить на костер не имели права. Кровь не пробудилась. Я не унаследовала ничего от своего колдуна-отца. Ничего. Ни малейшего намека на колдовство, кроме слабой невосприимчивости к чарам, которая проявилась, когда мне было четырнадцать. Тогда-то меня и отправили в Школу инквизиторов, рассудив, что я могу приносить пользу и загладить часть вины своего родителя.

   Но там, в коридоре… Я же видела. Это был не сон. Не кошмар и не бред. Я точно это знаю. Я ви-де-ла! И это значит, что кровь все же проснулась.

   Я ведьма.

   От страха я зажмурилась. Крепко-крепко.

   - Не притворяйтесь, Севастьян, - раздался холодный голос Старински. – Я прекрасно видел, что вы уже пришли в себя и подозреваю, что чувствуете себя неплохо, раз хватило смелости подглядывать за мной. Понравилось?

   - Что? – я широко распахнула глаза, удивленная и сбитая с толку последним вопросом.

   - То, что вы с таким любопытством созерцали почти пятнадцать минут, - усмехнулся Старински. Теперь смотрел прямо на меня.

   - Нет, - тут же ответила я, даже не сообразив, о чем именно он меня спрашивает.

   - Да неужели? – Старински приподнял одну бровь и с ехидством во взгляде уставился на меня. – Совсем? Странно, обычно женщины находят меня довольно привлекательным.

   - Правда? – продолжала нести чушь я, чувствуя, как сердце заходится в бешеном темпе. Странно еще, что приборы пока никак на это не отреагировали.

   - Ну, Севастьян, - мой непосредственный начальник со вздохом покачал головой. – От вас я подобного не ожидал. Впрочем… спишем это на действия лекарств. Так и быть.

   И тут только до меня дошло, о чем мы с ним вообще говорили. Я покраснела. Вся. Щеки горели, уши тоже и даже, кажется, коленки и те покрылись румянцем.

   - Я… я не то… я имела в виду… я… - оправдываться получалось еще хуже, и Старински это понял.

   Смилостивился надо мной. Хмыкнул.

   - Ладно, Севастьян, - произнес он, прерывая мои сбивчивые попытки, - я здесь не затем, чтобы выяснять степень вашей распущенности. Пусть это останется на вашей совести.

   - А зачем вы здесь? – с опаской поинтересовалась я.

   - Доктор Вингард пожаловался на ваше поведение.

   Я сглотнула и отвела глаза. Знает – не знает? Как определить-то? И должна ли я сама заявить о том, что произошло. По всему выходило, что обязана. Но тогда… тогда меня ждет временный изолятор, допросы и… костер. Старински не посмотрит ни на кристально чистое досье, ни на послужной список. Ведьм нельзя жалеть. Их надо уничтожать. Вырезать это бесовское племя, душить в зародыше, жечь огнем. Только так можно очистить наш мир от скверны. Никто не поверит, что ведьминское наследие проснулось вот только сейчас, и я никогда в жизни не колдовала.

   Да я бы и сама не поверила, узнай нечто подобное про любого из своих коллег. Инквизитор должен быть чист помыслами и деяниями.

   Я вздохнула. Зажмурилась и собралась признаться. Трудно было. Очень сложно подобрать слова. Но я должна. Обязана. У меня нет права скрывать факт пробуждения ведьминского наследия. Нет!

   - Трэйван не выжил, - Старински успел первым, и от его слов я поперхнулась воздухом. Долго кашляла, пытаясь прийти в себя и осмыслить сказанное.

   Я не сразу поняла, что начальник имеет в виду Дэна. Просто не соотносила того «Солнечного мальчика», с которым была близка почти целый год, с этим сухим «Трэйван», произнесенным Старински.

   А когда поняла… Слезы хлынули из глаз непроизвольно. Я никогда не плакала. Раньше… До этого момента. Я не плакала, когда узнала о смерти мамы, не пролила ни слезинки, когда инквизиция появилась в нашем доме, чтобы обвинить отца в колдовстве и проведении запрещенных ритуалов. Держалась все пять лет в лагере для детей колдунов, стоически терпела пытки, которые там назывались испытаниями. Даже во время учебы в Школе инквизиторов слезы не появлялись на моих глазах, хотя частенько хотелось завыть от обиды, несправедливости, боли.

   А тут… разревелась, словно сопливая девчонка.

   - Ну, все Севастьян, - Стравински, кажется, был ошарашен моей реакцией. Он заерзал на своем стуле, потер подбородок, затем снова скрестил руки на груди, но уже спустя несколько мгновений, положил их на колени. Сжимал и разжимал кулаки, нервничал, даже всегда невозмутимое выражение на его лице сменилось растерянностью. – Айрис. Прекратите истерику. Он… он не страдал. Даже не успел понять, что произошло. Заклинание настигло его и убило мгновенно. Тело уже предали огню и…

   Лучше бы он ничего не говорил. Он этих слов я зарыдала еще горше. И вот понимала, что по большому счету, это мое горе… ненастоящее, неправильное. Мы с Дэном вроде как встречались довольно продолжительное время. Но… все наши отношения ограничивались просто сексом раз в неделю в его квартире. К себе я его никогда не приглашала. Не подпускала близко, словно бы заранее знала, что ни к чему хорошему это не приведет.

   Почему? Не знаю. Наверное, я такая вот неправильная. Мне сложно открыть перед кем-то сердце, позволить незнакомому, по сути, человеку заглянуть в мою душу. Я одиночка по жизни и никогда не страдала по этому поводу. Мне никогда не хотелось изменить что-то.

   Возможно, моя недоверчивость и холодность являлись следствием обучения в Школе, возможно… я просто была моральным уродом, не способным на теплые чувства и привязанность.

   «Никому нельзя доверять! – раз за разом повторяли инквизиторы- магистры. – Зло подстерегает вас на каждом шагу. Оно не дремлет и только ждет момента, когда вы наиболее беззащитны и уязвимы, чтобы нанести удар. Нельзя расслабляться! Никогда. Ни с кем. У инквизитора не может быть друзей, родных и близких, потому что любой человек в вашем окружении может оказаться проводником зла. Запомните это и никогда не нарушайте самого главного правила: не доверять!»

   И я следовала этому правилу, как и многим другим, вбитым в меня с детства. И никогда не задумывалась о том, что все может быть иначе.

   И вот сейчас, я плакала, узнав о том, что мужчина, с которым мы делили постель последние девять месяцев, умер. Но это были не слезы скорби. Только сейчас мне стало ясно, что Дэн был для меня незнакомцем. Совершенно чужим. Меня никогда не интересовал он сам по себе, как человек, личность, как мужчина. Было все равно, чем он живет, о чем мечтает, чего хочет от жизни. Я не расспрашивала его о семье, не была знакома с друзьями, потому что в противном случае, мне пришлось бы отвечать на вопросы о своих родителях. А о них говорить не хотелось.

   Я… совершенно не знала своего напарника, хоть и проводила рядом с ним не только рабочие будни, но и ночи время от времени. В остальном же, он был для меня чужим. Ничем не отличался от остальных инквизиторов нашего отдела или вон, от того же Старински.

   Что было у Дэна на уме? Почему он… повел себя так странно в том подвале? О чем разговаривал с Марком до моего появления? Это были чары? Или… или нет? Как понять?

    И стоит ли рассказать об этом Старински?

   - Севастьян! – резко произнес начальник. – Если вы сейчас же не прекратите истерику, я вызову доктора Вингарда. Это невыносимо, ревете, как девчонка и не скажешь, что инквизитор со стажем!

   Угроза подействовала. Я представила себе, что доктор Вингард появляется в сопровождении холодной, как айсберг, сестры Мариш, и она впрыскивает мне успокоительное, от которого снова начнутся кошмары, и прекратила плакать. Нет, слезы не высохли окончательно, но я более-менее успокоилась.

   - Вот так уже лучше, - одобрительно произнес Старински, опять откидываясь на спинку стула и скрещивая на груди руки. Он пристально всматривался в мое лицо, будто бы желал прочитать мысли, и хмурился. – Не представлял даже, что вы с Трэйваном были настолько близки. Вы оплакиваете его, словно близкого родственника.

   Я промолчала. Раскрывать душу еще и перед начальником желания не было, и без того было стыдно за устроенное представление. И потом, мы старались не афишировать, что нас с напарником связывают отличные от рабочих, отношения. Не то чтобы это было запрещено, просто… не хотелось пускать в свой мир посторонних.

   - Ладно, отставим сантименты, - правильно понял мое молчание начальник. – Я пришел сообщить вам, что вы официально в отпуске, Севастьян. Так что, лечитесь, а затем… ну, не знаю, езжайте куда-нибудь. В гости или родных навестить.

   Я вздрогнула и с удивлением уставилась на Старински.

   - Что? – прохрипела, все еще всхлипывая после истерики. На миг мне показалось, что я ослышалась.

   - Что слышали, Севастьян, - начальник поднялся, поправил пиджак и сурово посмотрел на меня с высоты собственного роста. – Вам сейчас совершенно нечего делать на службе. В таком состоянии комиссию вы не пройдете, а рисковать репутацией отдела я не намерен. И потому, как только доктор Вингард позволит, вы отправляетесь домой и отдыхаете. Можете спать, есть, гулять… что там еще обычно делают в отпуске? – Старински нахмурился, задумался, но видимо больше ничего так и не придумал. Потому просто мотнул головой, отбрасывая со лба прядь выбившихся из хвоста волос. – К морю можете съездить, если пожелаете. Вы любите море?

   Вопрос был неожиданный, и я просто помотала головой, прежде чем вообще успела его обдумать.

   - Не любите? – начальник пожал плечами. – Странно… мне казалось, все любят море. Ну, тогда… навестите родные места. А вообще, Севастьян, почему это я должен думать, где, как и с кем вы будете проводить свой отпуск?! Это ваши проблемы – сами их и решайте!

   И на этом, как я поняла, аудиенция была закончена. Старинки развернулся и размашистым шагом направился к двери.

   - А можно мне домой? – вдогонку всхлипнула я и поморщилась – до того жалко прозвучал голос. Но отступать было некуда, начальник услышал и остановился. Обернулся, снова окинув меня пристальным взглядом.

   - Севастьян… - начал он, но вот тут я не собиралась уступать. Хватит с меня этого странного госпиталя и его не менее странных докторов.

   - Пожалуйста. Я же знаю, что вы можете рекомендовать доктору Вингарду выписать меня уже сейчас. Я хорошо себя чувствую. Правда. А дома, как известно, и стены лечат. Мне невыносимо лежать здесь без дела.

   - Севастьян… - снова попытался что-то возразить мне начальник, но я опять не дала ему такой возможности.

   - Я вас очень прошу, полковник. Ну, пожалуйста, - сама не понимала, что на меня нашло. В другое время и при другом раскладе, я ни за чтобы ни стала вот так разговаривать с полковником, требовать от него чего-то. Но, наверное, госпиталь, кошмары и стресс, вызванный его неожиданным посещением, так на меня подействовал, что я осмелела.

   Старински молчал. Стоял, смотрел куда-то мимо меня и не спешил ничего говорить. Сквозь жалюзи на окнах свет с улицы практически не пробивался, но видимо закат был уж очень ярким, потому что последние лучи уходящего солнца, вдруг преломились таким образом, что начальник оказался, словно в ореоле оранжевого пламени. И тут…

   Я не знаю, что именно случилось. Не понимаю, как это вообще произошло, но в тот момент, когда Старински перевел на меня взгляд, я снова увидела его совершенно иным. Он словно стал выше, мощнее, кожа потемнела, а черты привлекательного лица огрубели. Скулы стали острее, нос удлинился, а верхняя губа приподнялась, немного обнажая пару острых белых клыков. За спиной его появились два черных призрачных крыла, настолько огромных, что им не хватало длины палаты, чтобы полностью развернуться.

   Крик застрял у меня в горле. Я захлебнулась воздухом и собственными эмоциями. Заскулила тоненько.

   А в следующее мгновение все исчезло, и передо мной стоял все тот же Рейз Старински, которого я знала на протяжении последних четырех лет. Мой бессменный начальник, полковник инквизиции, второй заместитель Верховного инквизитора Ниаверы.

   - Севастьян? – и голос его звучал знакомо. Холодно, отстраненно, безразлично даже.

   Только мне на мгновение показалось, что в глубине карих глаз мелькнуло алое пламя. Просто две искорки, которые вспыхнули на миг и тут же погасли. Или это было отражение закатных лучей?

   Я не могла говорить. Не получалось выдавить из пересохшего горла ни единого звука. Все что получалось – это открывать и закрывать рот.

   - Севастьян? С вами все в порядке? Айрис, вы сейчас меня напугать решили? – Старински не спешил приближаться ко мне. Он по-прежнему стоял возле двери. – Или разжалобить? Севастья-а-н, – издевательски протянул он, - вы вообще сейчас где?

   - Я… я… - судорожно вздохнув, закашлялась.

   - Плохая из вас актриса, Севастьян, - покачал головой начальник. – Отдыхайте.

   И он просто ушел, тихо притворив за собой дверь.

ГЛАВА 5

Я плюхнулась обратно на подушку и долго смотрела в потолок. В голове не было ни единой мысли. Вот вообще ни одной!

   Спустя полчаса после ухода начальника, в палату зашел доктор Вингард. Он долго сверял показания приборов, измерял мне пульс, давление, определял реакцию на свет, еще что-то делал. Затем позвал сестру Мариш, которая выкачала из меня, как минимум, литр крови на различные анализы.

   - Я очень надеюсь, - перед уходом заявил доктор, - что вы больше не будете делать глупостей и не встанете с этой койки, пока я вам этого не позволю. В противном случае, мне придется использовать ремни, чтобы вы не навредили себе больше, чем это уже сделали за вас.

   Ночью я не спала. И если сразу после ухода доктора и сестры Мариш, которая утащила с собой почти нетронутый мной ужин, я еще пыталась заставить себя думать, то чем темнее становилось в палате, тем сильнее мной завладевало безразличие.

   «Наверное, доктор Вингард все-таки умудрился дать мне какое-то снотворное или успокоительное, - успела подумать я, прежде чем провалилась в сон».

   А утром меня ошарашили замечательной новостью.

   - Я вас выписываю! – заявил с порога доктор Вингард.

   Слова у доктора Вингарда не расходились с делом. Буквально через час, предварительно в очередной раз, измерив у меня все возможные показатели, выцедив пол литра крови на анализы, доктор Вингард вручил мне целую кипу рецептов и рекомендаций, с полдесятка различных направлений, а затем удалился, оставив поле деятельности за сестрой Мариш. «Ледяная королева» притащила мою одежду. На удивление вещи были выстираны и продезинфицированы, а вот о такой роскоши, как починка или утюжка никто, к сожалению, не позаботился. И мне пришлось нацепить на себя брюки с дырой на колене.

   Хотя, сетовать и негодовать в моем случае было бы излишним – не выставили за порог в больничной сорочке и то уже хлеб.

   Такси тоже вызвал доктор Вингард, когда мы столкнулись с ним у лестницы на первом этаже. Чтобы преодолеть всего два пролета, потребовались все мои силы, и я стояла, ухватившись двумя руками за перила, шаталась, словно пьяная, пытаясь поймать равновесие.

   - Была бы моя воля, - процедил сквозь зубы эскулап, приближаясь ко мне и придерживая под локоть, - я не выпустил бы вас отсюда еще неделю или две. Но… полковник Старински не тот человек, которому можно возражать.

   - Я рада, - буркнула в ответ. Говорить получалось с трудом и только короткими рублеными фразами – пыталась сдержать тошноту, что подступала к горлу.

   - И как скоро вы снова окажетесь в моей власти, хотелось бы знать? – ехидно так поинтересовался доктор, придерживая меня под руку и осторожно направляя куда-то. – Надолго вас не хватит. Особенно, с таким характером.

   Я шла куда вели. Сопротивляться было бесполезно, сил осталось, как у новорожденного котенка.

   Доктор сопроводил меня в свой кабинет, усадил на мягкий кожаный диван, впихнул в руку стакан с какой-то странно пахнущей жидкостью:

   - Пейте, - непререкаемым тоном произнес он. – Это всего лишь энергетик. Он придаст вам сил на некоторое время. Как только доберетесь до дома, выпейте горячего сладкого чая и ложитесь спать. Вам сейчас нужно тепло и здоровый сон.

   При слове «сон» меня передернуло. Спокойных сновидений у меня не было уже… да с тех самых пор, как мне исполнилось девять. Или кошмары, или тяжелое забытье без сновидений. Но делиться с доктором Вингардом своими проблемами не стала. Кто его знает, вдруг он решит, что мне с моими «сладкими» снами самое место в его лечебнице? Нет уж, я как-нибудь сама справлюсь. Надо только добраться до дома, а там… говорят, что в родных пенатах и стены лечат. Вряд ли мою съемную квартиру можно назвать родовым гнездом, но я все ж таки к ней основательно уже так привыкла за последние четыре года.

   - Я вызову вам такси, - продолжал разглагольствовать доктор, пристально наблюдая за тем, как я, морщась от неприятного вкуса, пью напиток им же и приготовленный.

   Вот так и получилось, что спустя полчаса после того разговора, я стояла в подъезде, где располагалась моя квартира и тихо материлась.

   Когда четыре года назад, я нашла это жилье, радости моей не было предела. Меня здесь устраивало все: относительно спокойный спальный район, близость парка, в котором можно бегать по утрам, аптеки и супермаркета, умеренная арендная плата, состояние квартиры и мебель, пятый последний этаж – нравилось мне сидеть на подоконнике в редкие выходные и смотреть на город.

   Но то было раньше. Теперь же… теперь я люто ненавидела пятый этаж и костерила на чем свет стоит тех проектировщиков, что придумали многоэтажные дома без лифта. Вот как мне теперь забраться по этой лестнице? Вот как?

   Сил даже на то, чтобы просто выбраться из такси и доковылять до подъезда, взобраться по несчастным двум ступенькам крыльца и подтащить свое тело к лестнице, хватило с огромной натяжкой. А дальше? Как мне быть дальше, если колени подгибаются, сердце уже колотится, словно сумасшедшее, в районе горла, а слабость разлилась по всему телу?

   Я могла и дальше стоять на первом этаже, материться и проклинать весь мир, но проблемы это не решало и потому, плюнув на все, потащилась на пятый этаж. Получалось плохо. Долго. Я останавливалась почти на каждой ступеньке, чтобы передохнуть. С силой цеплялась за перила и спотыкалась о ступеньки.

   Но я таки это сделала!

   Поднялась на родной последний этаж и даже подползла к своей двери. Состояние у меня, правда, было настолько отвратное, что волей-неволей приходилось задумываться о том, чтобы прилечь прямо на холодном бетонном полу и немного подремать. Перед глазами расползалась серая дымка тумана, одышка замучила совершенно, а руки тряслись с такой силой, что вытащить ключи из кармана получилось попытки только с пятой.

   И на этом моя удача закончилась. Видимо, ее лимит уже и так превысился. Попасть в замочную скважину не получалось, ни со второго, ни с десятого раза. Руки колотились, как у наркомана без дозы, воздуха не хватало, а ноги уже не разгибались – я так и стояла на полусогнутых, упираясь коленями в собственную дверь.

   - Черт! – выругалась вслух, когда все же уронила ключи, и они весело тренькнули, ударившись о пол.

   Сил наклониться и поднять их не было, и я просто стояла, упираясь коленями и лбом в дверь и дышала, как грузчик только что сделавший десять ходок с грузом на пятый этаж и обратно.

   Время растянулось, словно резиновая лента. В ушах слышался гул, перебиваемый лишь только лихорадочным стуком моего сердца. Стены в коридоре вдруг пришли в движение и начали медленно сужаться, пытаясь раздавить меня… и потолок зашатался…

   В такой ситуации у меня оставался только один вариант. Я медленно наклонилась, крепко держась одной рукой за дверную ручку, и попыталась нашарить на полу свои ключи. Стоило только моим пальцам сомкнуться на связке, как сработал закон подлости – меня качнуло. Не устояв на ногах, я рухнула на колени, чудом успев выставить вперед руки.

   Знакомая поза. Совсем недавно я уже вот точно так же «отдыхала», только в больничном коридоре. Сейчас же подобной чести удостоилась лестничная клетка моего дома.

   Встать я даже не пыталась. Продолжала стоять на четвереньках, прижимаясь одним боком к двери, и дышала. Надо было только переждать приступ. Немного потерпеть, пока мое состояния снова станет более-менее приемлемым, и постараться отпереть дверь. А уже внутри родной квартиры, мне ничего не страшно. Там я могу валяться хоть на полу.

   Только слабость не проходила. Меня шатало и швыряло в стороны, несколько раз я ощутимо приложилась головой об косяк.

   - Ба! Севастьян! Ты всегда была большой оригиналкой! Но чтобы настолько? – голос раздался у меня над головой, но прозвучал глухо, словно сквозь толщу воды. А когда я попыталась поднять голову, чтобы посмотреть, кто это там такой разговорчивый, меня в очередной раз повело в сторону. – Эй… Севастьян, - случайный (или не очень?) свидетель моего падения встревожился, если судить по этому восклицанию, а потом и вовсе ухватил меня за талию, пытаясь удержать на одном месте. – Нехило тебя так колбасит. Давай ключи.

   Я промычала что-то нечленораздельное и подтолкнула связку по направлению к ботинкам, маячившим у меня перед глазами. Над головой хмыкнули, но затем в поле моего зрения, в довесок к ботинкам, появилась рука, сцапавшая ключи от моей квартиры. Через секунду дверь была открыта, а я… меня подхватили поперек туловища, как котенка и втащили в мою собственную квартиру.

   Наверное, я отключилась ненадолго, потому что когда в следующий раз начала соображать, уже лежала на собственном диване в гостиной, с мокрым полотенцем на лице.

   - У тебя пошла носом кровь, - произнес мужчина, вырастая рядом с диваном, словно из-под земли.

   Я подняла глаза и узнала своего спасителя. Адам Сай, инквизитор из нашего отдела. Довольно молодой, амбициозный и… неприятный. Причем неприятность эта была не за счет внешности Сая, а… характер у него был «поганый», как однажды выразился Дэн. Но черт с ним, с характером Адама, сейчас я была безумно рада тому, что он здесь – что рядом со мной есть хоть кто-то. Но вот что Сай делал возле моей квартиры – это вопрос.

   - Меня Старински послал привезти тебя домой из госпиталя, - словно угадав мои мысли, произнес Адам, присаживаясь на край дивана, - но ты уж больно шустрая. Когда я приехал, ты уже умотала на такси. Пришлось догонять. И не зря, судя по всему. Зрелище, которое я застал, было примечательным. Сама Железная Айрис на четвереньках!

   - С каких пор Старински беспокоится о своих подчиненных? – хрипло прокаркала я.

   Сай пожал плечами, а затем вдруг прищурился и окинул меня заинтересованным взглядом.

   - Хм… а ведь и верно, - протянул он, усмехаясь, - с чего бы это Старински так за тебя переживать? Метишь на роль его очередной жены?

   - Рехнулся? – закашлялась я. Даже в кошмарах мне не могло привидеться нечто подобное.

   - Ну, не знаю, не знаю… странно это все.

   Теперь пришла моя очередь пожимать плечами. Развивать эту тему, а тем более оправдываться перед Саем не собиралась. Хотя, сомнения, зародившиеся еще в госпитале, получили очередной толчок – уж слишком странно вел себя в последнее время полковник. И визиты в госпиталь, и отпуск и… вот теперь Сай. Обоснованно в мыслях возник вопрос: «Что Старински от меня надо?»

   В то, что у начальника ко мне матримониальный интерес не верила ни минуты. Кто я и кто Рейз Старински? Нет, тут дело в чем-то ином. В голову почему-то сразу полезли мысли о том, что полковник мог догадываться о моем наследии. Он был в том подвале, видел результаты нашей с Деном встречи с Марком, мог сделать выводы. Очень даже мог.

   Но с другой стороны… хм… Все равно не сходилось. Если у полковника появились подозрения, то он не в госпиталь ко мне ходить был должен, а, как минимум, отправить в допросную и заставить признаться во всем. В чем виновата и в чем даже сама не могла представить себя виноватой. Таковы правила. Таков закон. Колдовству в любом его проявлении не место в нашем мире. Любая сила – это Зло, против которого мы все боремся, а колдунам нельзя верить, их нельзя жалеть. Зло подлежит немедленному уничтожению! Тем более, когда это Зло укоренилось в святая святых, в самом сердце инквизиции. И полковник инквизиции, Рейз Старински, первый, кто должен бороться за чистоту наших рядов.

   Пока я размышляла, Сай сидел рядом и не сводил с меня прищуренных глаз. Это нервировало. Было нечто угрожающее его взгляде. Так смотрят на… ведьму, которую собираются отправить на костер, а вовсе не на пострадавшего коллегу.

   - Спасибо, - хрипло поблагодарила я Сая. – Ты меня, можно сказать, спас от позорной участи ночевать на коврике у собственной двери. Можешь идти, у тебя, вероятно, есть еще дела, кроме как нянчиться со мной.

   Я приподнялась на диване. Голова все еще была тяжелой, и во рту чувствовался премерзкий привкус крови, но слабость словно бы пошла на убыль – по крайней мере, руки больше не дрожали, как у алкоголика со стажем, а перед глазами не расползались темные пятна. Да и одышка прошла.

   - Не так быстро, лапочка, - хмыкнул Сай. – У меня остались к тебе вопросы.

    Я замерла, настороженно уставившись на инквизитора. «Лапочка» - не то обращение, которое я могла бы услышать по отношению к себе, тем более от Сая. А мужчина снова ухмыльнулся и слегка наклонился ко мне, нависая сверху, перегородив таким образом все пространство для маневров. Теперь, чтобы подняться с дивана, мне требовалось оттолкнуть его, что не могло не нервировать еще больше. Особых причин для беспокойства пока не было, но поведение инквизитора настораживало и заставляло чувствовать себя загнанной в угол жертвой. А я очень не любила это ощущение. Последние годы изо всех сил старалась избавиться от него, все для этого делала.

   И потому сейчас попыталась взять себя в руки. Унять сердце, которое никак не могло решить, что ему делать: биться в бешеном темпе или замереть на месте.

   Окинула Сая ледяным взглядом, чуть приподняла подбородок. На самом деле не очень представляла себе, как именно сейчас выгляжу со стороны, но Дэн как-то признался, что когда я смотрю на него вот так, чуть пренебрежительно, с легким налетом превосходства в глазах, ему становится очень не по себе. Надеюсь, что Сай из той же породы, что и мой погибший напарник и тоже впечатлится или хотя бы на мгновение утратит контроль.

   - Что тебе нужно? – право слово, если бы сейчас неподалеку находился водоем, он бы замерз к демонам… до самого дна. Я уперлась ладонью в грудь инквизитора, стремясь выиграть хоть немного личного пространства.

   Сай чуть сдвинулся, но не отстранился полностью. По-прежнему нависал надо мной, смотрел как на темную колдовку, которая вот только что принесла в жертву его любимого кота, и кривил губы в усмешке.

   Мерзко. Очень все это мерзко. И неприятно.

   - Где схрон Трэйвана?

   - Что? – икнула от неожиданности я. Вопрос был не просто неожиданным. Он был… он был просто непонятным и абсурдным. Вот совершенно.

   - Не притворяйся глупее, чем ты есть на самом деле, - голос у Сая изменился. Теперь инквизитор говорил зло, он схватил меня руками за плечи и сильно встряхнул. Клацнули зубы, я прикусила язык и застонала от боли.

   - Какого черта ты творишь? – попыталась оттолкнуть Сая, но куда мне, слабой и почти беспомощной, до сильного мужика-инквизитора. Еще несколько недель назад, можно было бы попытаться справиться с Саем, но не после того, как только что едва не отдала концы перед собственной дверью, будучи не в состоянии вставить ключ в замочную скважину. А взгляды, которыми можно было бы замораживать, конкретно на этого мужчину не действовали. Отвратительно.

   - Где, я тебя спрашиваю, схрон?! – снова встряхнул меня Сай.

   - Какой к демонам, схрон. Пусти! – я принялась извиваться и даже попыталась лягнуть мужчину, но ожидаемо, ничего не получилось. Он определенно был сильнее.

   - Ты меня за полного идиота держишь? – прошипел Сай мне в лицо. – Все в отделе знают, о ваших с Трэйваном шашнях. А о том, что твой напарничек вытворял с арестованными ведьмами во время допросов, не слышал только глухой. Все знают, что Трэйван не может пройти мимо хорошенькой мордашки. Скольких сучек он оприходовал, а? А скольких принудил, угрожая костром? Или хочешь сказать, что не в курсе? Где он припрятал награбленное у ведьм и колдунов добро? Отвечай!

   Я сглотнула и с ужасом уставилась на Сая. Верить в то, что он говорил или нет, не знала, но… Перед глазами всплывала картинка, подсмотренная в луже собственной крови. Дэн, разговаривающий с некромантом, которого уже более ста лет разыскивала вся инквизиция. Вот он стоит напротив одного из опаснейших колдунов: плечи расправлены, ноги слегка расставлены в стороны и голос… голос у напарника был спокойный. Я не разобрала слов, но тембр голоса и тон… Он не угрожал, не нервничал, не боялся Марка. Словно бы… словно бы знал, что ему ничего не угрожает. И Дэн не был под заклятием некроманта, как я решила в самом начале, он же потом обернулся в мою сторону. Взгляд у напарника был чистым, незамутненным. Да, в тот момент меня волновали куда как более важные вопросы, и я просто не обратила на это внимания, но теперь… теперь, когда вспоминала события той ночи, когда методично, шаг за шагом, прокручивала каждую деталь в голове, отчетливо понимала – Марк не зачаровывал Дэна.

   - Ну что молчишь? – продолжал трясти меня Сай. – Нечего сказать? Так я от тебя оправданий и не жду, перед Старински будешь оправдываться. Где схрон? У Трэйвана было много игрушек, некоторые даже уникальные в своем роде!

   Я мотнула головой и сфокусировала взгляд на мужчине.

   - Пусти. Я не знаю ничего об этом. А если у тебя есть подозрения о том, что Дэн был не чист на руку, то… об этом нужно доложить. По форме. Написать рапорт и подать его Старински.

   - Ты дура? – Сай скривился. – Какой рапорт?

   - Сай, пусти, - снова попыталась высвободиться из жесткого захвата я. Инквизитор не дозировал силу, и я чувствовала, как немеют руки.

   - Пустить? – его глаза вдруг налились кровью, лицо перекосилось в злобном оскале. – Ну уж нет. Я только начал. Но сначала… - он усмехнулся, - почему бы и нет? Всегда мечтал попробовать Железную Айрис на это дело.

   Он склонился еще ниже и толкнул меня на спину. Навалился сверху, перехватывая одной ладонью запястья. Свободной рукой принялся шарить по моей груди, разрывая тонкую ткань рубашки.

   Я вырывалась изо всех сил. Брыкалась, даже пыталась кусаться, но силы были явно не равны. Стоило мне сделать несколько резких движений, как перед глазами все поплыло, и в ушах стал нарастать гул. Слабость накатила лавиной, тело обмякло. И все, что я могла – это невнятно мычать и мотать головой, пытаясь увернуться от мерзких слюнявых губ Сая.

   Но ему явно было наплевать на мое состояние. Более того, кажется, беспомощность жертвы лишь подстегивала насильника. Он уже полностью разорвал мою рубашку, больно сжимал пальцами соски, выкручивая их. Елозил губами по моей шее, оставляя болезненные, горящие огнем следы.

   Когда же свободная ладонь Сая поползла вниз, по животу и мужские пальцы проникли под ремень брюк, я не выдержала. Собрала последние силы, сделала глубокий вдох и на выдохе, толкнула нависшего надо мной мужчину. Он слегка отстранился и разжал пальцы, сжимающие мои запястья. Я налетела на него, попыталась ударить, но он ловко увернулся от кулака. Правда, избежать моих коротких ногтей у него не вышло.

   - Ах ты, тварь! – взревел Сай, когда на его щеке стала наливаться кровью длинная царапина. – Сука! – он размахнулся, метя мне в лицо.

   Я дернулась в сторону стараясь избежать удара кулаком. Меня повело, голова закружилась. Увернуться от удара получилось, а вот удержаться на диване нет. Приземление вышло болезненным еще и потому, что сгруппироваться не успела и со всей силы приложилась лбом о твердый пол.

   «Только не терять сознание! – билась в моем воспаленном мозгу единственная мысль. – Только не терять сознание!»

   Сай навалился сверху. Схватил за волосы, оттягивая мою голову назад с такой силой, что казалось, хотел и вовсе ее оторвать. Принялся одной рукой стягивать с меня брюки. Я вырывалась. Извивалась, как могла, но сбросить с себя тяжелое тело инквизитора не получалось. Да, гнев и отвращение придали мне сил, но их явно не хватало, чтобы справиться с мужчиной, сильнее и больше меня раза в два, к тому же специально обученным. В Школе инквизиторов особое внимание уделялось физической подготовке.

   Я зарычала от бессилия. Рука Сая уже покоилась на моих обнаженных ягодицах, а коленями он пытался вклиниться между сжатых бедер.

   Ну уж нет! Я обмякла под ним. Закрыла глаза.

   - Ну, вот и замечательно, - прошептал он мне на ухо. – Правда, я тоже предпочитаю, когда сопротивляются, но… - договорить я ему не дала. Резко мотнула головой, заехав инквизитору в нос.

   Сай выругался и… отпустил мои волосы, схватившись обеими руками за пострадавшую часть лица. Этого мгновения мне хватило, чтобы перевернуться и даже отползти от него на небольшое расстояние. Спущенные до колен брюки изрядно сковывали движения, руки уже давно ходуном ходили.

   - Ну, тварь, - Сай сплюнул кровь прямо на ковер и подался ко мне.

   У меня в голове что-то щелкнуло. Стены комнаты зашатались, перед глазами все плыло. Боль разливалась по телу волнами. Я чувствовала каждую клеточку, каждую мышцу, каждое сухожилие, натянутое до предела, каждый нерв в моем теле сейчас дал о себе знать.

   Окружающий мир изменился до неузнаваемости. Знакомые предметы: мебель, ковер, моя куртка, небрежно брошенная в кресло, даже клетчатый плед, купленный мной на какой-то распродаже – все эти вещи остались прежними и стояли-лежали они все на тех же местах, куда я их положила. Изменилось само восприятие. Я видела мир иначе, не так как раньше. Совсем не так. Образы и границы стали четче, цвета – ярче.

   А Сай…

   Я перевела взгляд на инквизитора нависающего надо мной. Он… он остался прежним. Совсем таким, каким и был до этого. Разве что злость на его лице сменилась изумлением, а затем…

   - Ты… ты… ты… - он отшатнулся от меня. Лицо его перекосилось от страха. Подавшись назад, Сай споткнулся о край ковра и полетел на диван. Затем вскочил на ноги и отбежал от меня еще дальше. – У тебя глаза светятся! – выдал он.

   Я моргнула и с недоумением уставилась на мужчину. Он был напуган. Большой, сильный, бесстрашный инквизитор испугался?

   - Ведьма, - прошептал Сай, пятясь от меня. – Ведьма. Ты… ты поплатишься за это, Севастьян! Сгоришь на костре! – и с этими словами он рванул к выходу и вылетел за дверь моей квартиры, едва не снеся эту самую дверь с петель.

   Я все еще сидела на полу и непонимающе смотрела вслед Саю. Что все это значило? Вот что? Что такого он увидел, если посчитал меня ведьмой?

   А потом пришло понимание – глаза.

   Я попыталась подняться на ноги, запуталась в брюках, и пришлось сразу вставать на четвереньки – в последнее время эта поза стала для меня уже привычной – а только потом, выпрямляться. Словно во сне, я поправила брюки, вышла в коридор, заперла входную дверь, затем поплелась в ванную.

   Щелкнул выключатель, вспыхнула лампочка под потолком, и я уставилась на собственное отражение.

   Ванная у меня была маленькая. Здесь едва помещалась душевая кабина, умывальник и унитаз, даже на корзину для белья места не было. Но сейчас ограниченное пространство меня порадовало как никогда. Просто потому, что как только я взглянула на собственное отражение в зеркале над умывальником, пол стал уходить у меня из-под ног.

   Это была я и не я одновременно. В зеркале отражалось мое лицо, мои встрепанные темные волосы и чуть курносый нос, мои скулы и мой рот, только вот… глаза были не мои. Радужки светились слабым голубоватым светом, отбрасывая призрачные блики на скулы и подбородок, отчего мое лицо выглядело иначе, более хищным.

   Я пошатнулась, ударилась спиной о душевую кабину и медленно сползла на пол.

   Стало страшно.

   Очень-очень страшно.

   Если Сай увидел именно это – а он это увидел, без сомнений – то у меня проблемы. Одно только непонятно, почему он так испугался, что выбежал из моей квартиры, словно за ним гнались призраки? Он же инквизитор. Он должен был приложить все усилия, чтобы уничтожить тварь. Он должен был уничтожить меня!

ГЛАВА 6

Виго Таркан мечтал служить обществу. С самого детства, на вопрос: «Кем ты станешь, когда вырастешь?», Виго отвечал: «Инквизитором! Буду ловить и убивать мерзких колдовок, чтобы сделать наш мир чище!»

   И взрослые хвалили его, восхищались Виго, говорили, что он хороший мальчик и обязательно станет тем, кем хочет.

   Виго рос, мужал, и вот уже пришло время поступать в Школу инквизиторов, чтобы исполнить свою мечту, но тут оказалось, что маленький мальчик, мечтающий нести в массы истинный Свет, и сражаться за правое дело и мир без колдовства, никогда не станет инквизитором. Врожденное заболевание, полученное в наследство от матушки, навсегда лишило Виго мечты.

   Его не взяли в Школу, Виго не приняли даже в силовики – он был слишком маленьким и тучным для того, чтобы служить в особом подразделении и не прошел медицинскую комиссию и экзамен на физподготовку. Единственное, что было доступно Виго – это пост охранника на входе в здание Инквизиции.

   Несправедливо?

   А то ж!

   Но Виго не расстраивался. Он не стал инквизитором, как мечтал, зато благодаря ему столько мерзких ведьм отправилось на костер, что и не счесть. С тех пор, как Виго стал охранником в Главном управлении Инквизиции, он едва ли не раз в неделю писал доносы, обличая колдуний, что прятались среди людей и притворялись простыми горожанками. Ведьмы мерещились Виго везде, он видел их почти в каждой женщине, что проходила мимо. И он не мог молчать, не имел права спускать все это. И не молчал. Благодаря его внимательности и сознательности, господа инквизиторы всегда знали, где искать.

   Вот и в эту ночь, заступив на дежурство, Виго принялся за сочинение очередного доноса. В этот раз, колдуньей оказалась молоденькая цветочница, что работала в лавке, напротив дома Виго. Каждое утро, эта тварь, претворяющаяся обычной женщиной, появлялась под окнами Виго и пыталась совратить его. Но он не поддался на ее чары. Устоял перед ведьмой сам, и не позволит этой гадине совратить кого-нибудь еще.

   Все женщины, по мнению Виго были порождениями демонов. Все до одной, несмотря на то, чем они занимались.

   Тут Виго перестал писать и нахмурился. Вспомнил про девицу, что служила тут, в Управлении.

   Севастьян.

   Девка мелкая, настолько хлипкая, что соплей перешибешь, однако ж поди, и в Школу ее взяли и даже в отдел к самому полковнику Старински определили, а вот его, Виго, нет. Эта девка, которой на роду написано у плиты стоять, да ноги перед мужем раздвигать, инквизитором себя возомнила. Ведьм и колдунов ловит вместо него, Виго.

   И вот где справедливость? Нет ее.

   Виго тяжело вздохнул. Вспомнил о том, что Севастьян недавно во время операции по поимке опасного некроманта сильно пострадала и теперь на больничном. И разозлился еще больше.

   Вот был бы он там, вместо этой никчемной девки, он бы этого Марка в бараний рог голыми руками согнул. И напарника бы спас и сам бы не пострадал. А так…

   Эх, и где справедливость?

   Девка эта скоро очухается и снова на работу вернется. А мужика-то и нет.

   Хороший мужик был Дэн Трэйван. Ох, хороший. Шутил много, с ним, с Виго, за руку здоровался. Веселый такой, всегда с улыбкой, всегда с прибаутками.

   Эх, жалко мужика.

   Виго от чувств даже всплакнуть решил, но не успел выдавить и скупой слезы, как грохнула входная дверь, ударившись об косяк, и в холл Главного управления вбежал мужчина.

   - Верховный у себя? – он подлетел к стойке Виго и тяжело дыша, навалился на нее.

   - Нет, - спокойно ответил Виго. Вопрос не был чем-то из ряда вон выходящим. И что, что ночь на дворе? Это для простых людей ночь – а вот для инквизиторов любое время суток рабочее. Не было в Управлении таких ночей, когда б никто из работников в кабинетах или допросных штаны не протирал. Вот и не удивился Виго тому, что этот инквизитор про Верховного спрашивал.

   - А кто на месте? – не отставал Сай.

   Виго поморщился. Этого инквизитора он не любил. Было в нем что-то такое, что отталкивало.

   «Характер поганый, - вспомнил Виго высказывание своего любимца Трэйвана».

   Вспомнил и снова тяжело вздохнул - Трэйвана и в самом деле жалко было.

   - Полковник на месте, - невозмутимо ответил Виго. – Этот, ваш который, Старински.

   - Хорошо, - буркнул Сай и развернулся, чтобы скрыться за дверью, что вела на лестницу.

   А Виго проследив за ним взглядом, в очередной раз тяжело вздохнул и снова принялся строчить свой донос.

   Рейз Старински действительно был в своем кабинете. Сидел за рабочим столом и внимательно разглядывал молодую женщину, устроившуюся напротив.

   Женщина была хороша. Длинные, ярко-рыжие волосы крупными локонами спадали на спину, большие голубые глаза, густо подведенные черным, поражали глубиной, чувственные губы были сложены в улыбку. Дама сидела, откинувшись на спинку стула, закинув одну стройную ногу на другую таким образом, что полы ее длинного, на первый взгляд, совершенно целомудренного черного платья, разошлись, обнажая не только тонкие щиколотки и изящные икры, но и стройное бедро. А еще дама курила, демонстративно сбрасывая пепел на темный ковер в кабинете полковника Инквизиции.

   - Ты меня поняла? – поинтересовался Старински.

   Его собеседница глубоко затянулась, слегка откинула рыжеволосую головку назад и сложила губы таким образом, чтобы выпустить тонкую струйку белесого дыма. Ответить она не успела. Дверь, распахнувшаяся от толчка, громко стукнулась о стенку, а в кабинет к полковнику инквизиции влетел Адам Сай.

   Взъерошенный, с выпученными глазами и перекошенным ртом, он даже не взглянул на посетительницу, вполне возможно, что и вовсе не заметил ее, и приблизился к столу полковника.

   - Она ведьма! – воскликнул инквизитор, склонившись над столом и буравя взглядом своего непосредственного начальника.

   - Кто? – спокойно поинтересовался Старински. Он не выказал никакого волнения, на его лице не дрогнул ни единый мускул, полковник даже позы не изменил, разве что взгляд перевел со своей собеседницы на подчиненного.

   - Севастьян! – выкрикнул Сай и забегал кругами по кабинету. Он то и дело запускал обе руки в собственную шевелюру и несколько раз с силой рванул, будто бы пытался вырвать у себя изрядный клок волос.

   - Хм, - полковник был невозмутим как айсберг. Он взглядом указал своей посетительнице на дверь и обратился уже к ней. – Ступайте. Мы с вами обо всем договорились, мисс. Выполнять начинайте с завтрашнего утра. Обо всем будете докладывать мне лично. И помните, времени больше нет. Никакого промедления.

   - Как прикажете, полковник, - проворковала рыжая красотка, поднимаясь со стула, на котором сидела и, привлекая к себе внимание Сая.

   Она больше не смотрела на Старински, теперь ее светлые глаза в упор смотрели на инквизитора. Чувственные губы изгибались почти в оскале, обнажая два ряда идеально ровных белоснежных зубов. Черное длинное платье так плотно облегало идеальную во всех отношения фигуру дамы, что казалось, будто бы она и вовсе без одежды. Инквизитор смотрел на даму, словно завороженный. Его глаза расширились, рот приоткрылся. Он замер на месте и, кажется, даже задержал дыхание.

   А красотка, безошибочно понимая, какое именно впечатление производит, соблазнительно изогнулась над столом Старински, чтобы затушить сигарету в хрустальной пепельнице. При этом взгляд ее был прикован к Саю.

   - Вы в самом деле хотите познакомиться с ведьмой? – проворковала рыжая, наконец-то справившись со своей сигаретой и приближаясь к Саю. – Заходите на огонек. И я всегда…

   - Ирма! – резкий окрик Старински заставил Сая вздрогнуть и отвести глаза от обтянутой черной тканью груди рыжей. Сама же красавица даже не моргнула, лишь только улыбнулась еще более призывно и, покачивая бедрами, выплыла из кабинета полковника, тихонько притворив за собой дверь.

   - Она хороша в любом образе, - произнес Старински, нарушая воцарившуюся тишину.

   Его голос, холодный, спокойный, произвел на Сая такой же эффект, какой могла бы произвести молния, вздумай она ударить посреди кабинета. Инквизитор подпрыгнул, встрепенулся, глаза его снова стали наливаться кровью, а рот перекосился.

   - Вы что-то говорили о ведьмах? – снова начал говорить Старински. – Я не понял ничего из вашего лепета, Сай. Объяснитесь.

   - Севастьян ведьма! – выпалил несчастный инквизитор, оборачиваясь к полковнику лицом. – Я был у нее. Я сам видел. Ее глаза светятся. Точно вам говорю – она ведьма! Это… это… просто немыслимо. Она же училась в Школе, затем тут у нас… она же все знает. Она… она!!! Ее надо уничтожить! Сжечь! Немедленно! Наряд! Точно, дайте команду, пусть бригада силовиков возьмет ее. Сейчас!! Пока она не сбежала!! Она же… она же… знает… может сбежать!!! Да что же вы сидите!!! – Сай подпрыгивал на месте, рвал волосы на голове, топал и бешено вращал глазами, выкрикивал то одно, то другое. То порывался бежать тут же, чтобы поймать мерзкую ведьму, то бросался к начальнику, требуя у того отдать приказ на выезд команды.

   - Успокойтесь, - произнес Старински, когда эти словоизлияния стали совсем уж неразборчивы. Полковник поднялся из-за стола, обошел его по кругу и приблизился к своему подчиненному. Не думая о том, как это может быть расценено или как будет выглядеть со стороны, Рейз Старински обхватил лицо инквизитора ладонями и повернул к свету. Заглянул в глаза.

   Глазные яблоки Сая вращались, словно были на шарнирах. Белки покраснели, а под нижним веком отчетливо проявились белые пятна, расползающиеся уже на скулы и щеки. Все вместе могло быть свидетельством нервного расстройства или же… признаком влияния колдовства.

   Правда, все знают, что на инквизитора сложно воздействовать чарами, что те, кто прошел отбор и обучался в Школе, умеют противостоять колдовству и могут видеть сквозь мороки. Иногда, конечно, случается всякое, и колдуны попадаются сильные, хитрые и изворотливые, но и среди инквизиторов нет неподготовленных людей. Все они, сплоченные одной целью, способны на многое. На очень многое!

   Но… и в то же время… прогресс не стоит на месте. Если люди научились летать без помощи магии, изобрели огнестрельное оружие и железную дорогу, то… почему колдовство не может стать более… совершенным? Главное, знать, как воздействовать и на кого…

   Старински улыбнулся, вглядываясь в глаза своего подчиненного. Он ничего не говорил, ничего больше не делал – только смотрел и улыбался. И Сай расслабился, обмяк, на лице его появилась глупая улыбка совершенно счастливого человека.

   - Кому ты еще рассказал об этом? – спросил Старински.

   - Никому. Только вам, - голос инквизитора звучал глухо, отстраненно. Глаза его затуманились, лицо приобрело отрешенное выражение.

   - Кто видел тебя в Управлении? – снова задал вопрос Старински.

   - Только охранник. Тот, что дежурит внизу. Он сказал, что вы на месте.

   - Сейчас спустишься вниз, - Старински отдавал приказы коротко. Четко выговаривая каждое слово. – Попрощаешься с охранников, выйдешь из управления и пойдешь домой. Медленно пойдешь. Никуда не сворачивая, ни с кем не разговаривая.

   Сай кивнул. Полковник отпустил его лицо и отступил на шаг. Словно сомнамбула, инквизитор направился к двери, открыл ее и вышел из кабинета, миновал пустую в столь поздний час приемную, вышел в коридор и спустился на лифте на первый этаж. Там попрощался с Виго, чего раньше не делал никогда, и уже было собрался до конца выполнить приказ своего начальника, как удивленный проявленным вниманием охранник, решился на вопрос.

   - Господин инквизитор! Господин инквизитор! – Виго наконец-то дописал свою кляузу и решил не ждать до утра, а вручить ее первому, кто попадется ему на пути. Этим первым оказался зачарованный своим командиром Адам Сай.

   Старински, спустившись вслед за своим подчиненным, застал весьма примечательную картину. Инквизитор, находящийся под воздействием, слабо трепыхался в захвате охранника.

   - Господин инквизитор! – верещал Виго, уцепившийся за куртку Сая изо всех своих сил. – Господин инквизитор! Вы должны, нет, просто обязаны наказать ведьму! Это ваш священный долг – выжигать заразу! Ведьма, прямо посреди столицы! Ее нужно схватить и уничтожить пока она не пустила корни и не погубила души ни в чем не повинных людей! Ведьмы несут в себе зло! Они семя самого дьявола!

   - Пустите! Пустите! – монотонно бубнил Сай, пытаясь отцепить пальцы охранника от своей куртки. – Мне нужно идти. Я должен. У меня приказ. Это важно!

   - Что может быть важнее, чем поимка мерзкой ведьмы, которая позволила себе появиться в самом сердце нашей столицы?! - Возопил Виго, удобнее перехватывая рукав Сая. – Она вводит во искушение и несет в себе грех, порабощающий души невиновных! - продолжал пихать инквизитору в руки свою кляузу. – Вы обязаны защищать нас от зла! Вот! Вот, я проделал за вас почти всю работу. Я выявил и распознал мерзкую гадину, теперь ваша очередь исполнить свой долг и покарать ведьму! Колдовка должна гореть на костре!

   Старински остановился за дверью, не торопясь показываться на глаза охраннику и замороченному им инквизитору. Лицо его скривилось в брезгливой гримасе.

   - Господин инквизитор! – Виго, наконец-то, сообразил, что с Саем что-то не в порядке. Он перестал трясти куртку своей жертвы и пристально всмотрелся тому в лицо. Нахмурился, только теперь обратив внимание на отсутствующий взгляд и мечтательную улыбку, словно приклеенную к губам инквизитора. – Господин инквизитор, а с вами все в порядке? Что-то мне не нравится ваше поведение… А ну-ка, посмотрите на меня.

   Старински помрачнел. Он сжал кулаки, на скулах его заходили желваки от злости, а верхняя губа дернулась, словно бы он пытался оскалиться. Карие глаза полковника, вдруг загорелись ярким алым пламенем. Но это длилось всего ничего – спустя несколько секунд он уже взял себя в руки и вышел из коридора в холл.

   - Что у вас тут происходит? – вопрос его эхом отозвался в огромном помещении.

   - Господин полковник! Господин полковник! – запричитал Виго. – Тут жешь вот какое дело… тут же… вот, - и он указал на по-прежнему невозмутимого Сая. – Кажется он… он… зачарован. Никак ведьма постаралась. Околдовала господина инквизитора… как есть околдовала. Заморочила…

   - Вы соображаете, что несете? – резко оборвал словоизлияния охранника Старински. – Немедленно отпустите господина Сая.

   Виго разжал пальцы и даже отскочил на шаг. Сай же, по-прежнему невозмутимо, продолжил свой путь, словно ничего и не случилось, и не было никакой заминки. Он держал путь прямо к выходу, все так же улыбался, словно только что узнал о неожиданно свалившемся на него наследстве.

   Проследив взглядом за тем, как Адам Сай покинул Управление Инквизиции, Старински обернулся к охраннику.

   - Вы пьяны? – вопрос прозвучал для Виго неожиданно. Он вздрогнул, сглотнул и повернулся к полковнику.

   - Нет… нет-нет, господин полковник, - замотал головой, пятясь за свою стойку. – Как можно. На службе ни-ни… Все честь по чести… ни капли в рот…

   Старински прищурился. Виго побледнел еще больше. Ему вдруг показалось, что перед ним вовсе не заместитель Верховного Инквизитора, а… кто именно стоит перед ним, он не знал, но чувствовал, как по спине потекли струйки пота, а страх сковал тело, проник внутрь, обхватил ледяной рукой сердце и сжал его. Виго открыл было рот, чтобы вздохнуть поглубже и продолжить заверять господина достопочтимого полковника в том, что трезв, как стеклышко, что не употребляет и вообще службу свою знает и несет ее исправно, но не смог сделать ни глоточка воздуха. Словно бы кто-то вдруг резко выкачал весь кислород из окружающего Виго пространства.

   Охранник испугался еще больше, он все открывал и открывал рот, пытался вдохнуть – не получалось. Горло сдавило спазмом, в груди запекло, словно бы кто-то заставил Виго выпить стопку чистейшего уксуса. Несчастный закашлялся, согнувшись пополам. Легкие горели огнем… Виго задыхался от страха и ничего не мог с собой поделать.

   - И все же, - произнес Старински. Он не сделал ни единого движения, не пошевелился и не спешил прийти охраннику на помощь. Просто стоял и наблюдал за тем, как мужчина корчится в судорогах, - мне кажется, что с вами не все в порядке. Это непозволительно появляться на службе в подобном состоянии.

   Полковник криво усмехнулся и сделал шаг к столу Виго. Охранник, уже немного отдышавшийся, резко отшатнулся и, не удержавшись на ногах, упал на спину. Его снова начала колотить дрожь, пот крупными каплями выступил на висках и градом катился по щекам. Глаза бешено вращались. Виго задыхался. Он открывал и закрывал рот, словно крупная рыбина, вытащенная на берег, в попытке сделать хоть один глоток воздуха, но, было видно, что это не получается.

   Старински приблизился к столу охранника. Склонился над ним и взял телефонную трубку. Не спуская пристального взгляда с катающегося по полу и уже раздирающего себе ногтями шею Виго, он набрал номер.

   - Доброй ночи, доктор, - поздоровался с невидимым собеседником.

   - Я ведь уже сказал вам, полковник, - без приветствия произнес на другом конце доктор Вингард. – Я ничего не могу сделать. Время, только время поможет.

   - Я помню, - холодно отозвался Старински. – И звоню по другому поводу. Кажется, у нас здесь случай одержимости. Прямо в Управлении Инквизиции. Я попытаюсь сдержать тварь, но и вы не тяните. Высылайте наряд.

   - Вы уверены? – поинтересовался доктор Вингард. – В том, что это одержимость?

   - Нет, - отрезал Старински. – Не было времени проверить. Но… знаете, это вполне может быть острое психическое расстройство. Охранник, о котором я вам говорю, всегда был недоволен своей судьбой. Его не взяли в Школу, не позволили осуществить лелеемую с самого детства заветную мечту. И он решил бороться со злом своими силами. Стал самостоятельно выявлять ведьм, писать доносы. Не поверите, доктор, каждая встречная женщина видится ему ведьмой. Он плохо спит по ночам, пристрастился к бутылке… Паранойя, алкоголизм, постоянный страх оказаться под воздействием чар… не мне вам говорить, доктор, что все это приводит к одержимости. Мелкие бесы зачастую выбирают себе именно такие сосуды. Слабые, беспомощные, закостенелые в своей вере.

   Услышав слова полковника, Виго, который все еще был в сознании, забился еще сильнее. Он катался по полу, расцарапывал себе ногтями шею и лицо, хрипел, пытаясь подняться на ноги, но падая раз за разом. Изо рта его пошла пена.

   Старински положил трубку на рычаг и приблизился к охраннику. Присел перед ним на корточки, усмехнулся в очередной раз.

   - Говорят, ты любишь искать ведьм, - произнес он. – Кляузы пишешь, доносы… строчишь. Сколько невинных пострадало по твоей вине? Скольких ты уже загубил, мразь?

   - Храа… шш… - Виго пытался что-то сказать. Лицо его покраснело от натуги, раздулось. На багровых щеках темными дорожками выделялись следы от ногтей – он расцарапал лицо до крови, глаза его бешено вращались, белки покраснели из-за лопнувших сосудов. Он пытался отползти от инквизитора подальше, но никак не мог совладать с собственными конечностями.

   А Старински будто бы и не замечал того, что происходит с охранником. Сидел подле него на корточках, улыбался, наблюдая за агонией Виго. Не торопился спасать или помогать.

   - Пришло время платить по счетам, - прошептал инквизитор, склоняясь почти к самому уху охранника. – За все.

   И от этого шепота у Виго все волоски на теле поднялись. Такого страха он еще никогда не испытывал, никогда еще так не боялся, как в эту минуту. И приближающийся звук сирены, а затем топот ног и лязганье замков Виго воспринял, как звуки спасения. Но было поздно.

   Рослые мужчины, в темной форме особого подразделения инквизиции, ворвавшиеся в холл Управления, не стали его слушать. Главный из них кивнул полковнику, а затем указал своим подчиненным на лежащего на полу Виго.

   - Приступайте. И осторожнее там, не приведи Светлые силы, тварь вырвется. Не хотелось бы терять такой экземпляр.

   Так закончилась служба Виго Таркана в инквизиции. О нем быстро забыли, на его место нашли нового охранника. А сам господин недоинквизитор закончил свои дни в застенках секретной лаборатории доктора Вингарда. Он кричал, клялся, молил о пощаде, умолял выпустить его, даже давал обещания больше никогда не искать ведьм.

   Но его никто не слушал.

ГЛАВА 7

Сай ступил под сень деревьев городского парка. Внушение, сделанное Старински, не позволяло ему свернуть с маршрута или воспользоваться городским транспортом и потому инквизитор добирался до дома пешком. А идти пришлось немало – жил Адам довольно далеко от Управления Инквизиции.

   На столицу уже мягко опустились сумерки. Они укутали землю в лиловое покрывало, сгладили острые грани и смягчили тени, придавая окружающему миру вид таинственный и загадочный. В воздухе отчетливо ощущался запах мокрой после утреннего дождя земли. Инквизитор не останавливаясь, вдохнул полной грудью, прикрыл на миг глаза, наслаждаясь покоем и тишиной.

   Когда-то давно, Адам Сай любил лето, любил гулять под дождем и вдыхать влажный, наполненным ароматами природы, воздух. Но с течением времени и службой в инквизиции, за постоянной гонкой за выживанием и обогащением, он совершенно забыл, как это – просто бродить под сенью деревьев, наслаждаться прохладой летнего вечера, никуда не торопиться и жить одним мгновением.

   Хотя и сегодня мысли инквизитора были заняты далеко не мечтами о прекрасном. Внушение полковника ослабевало с каждой минутой, и Адам приходил в себя. Он еще не мог противиться навязанному желанию следовать прямиком к собственному дому, ноги будто бы жили своей собственной жизнью, не подчиняясь приказам и желаниям мозга, который постепенно прояснялся и начинал анализировать произошедшее. Мысли крутились в голове вяло, сталкиваясь друг с другом и расплываясь по закоулкам сознания, и требовалось немало усилий, чтобы сосредоточиться на чем-то конкретном.

   Этим якорем для Сай стала Айрис Севастьян. Ее глаза, светящиеся в полутьме комнаты, призрачным голубым светом, снова и снова вставали перед его мысленным взором.

   Как такое могло случиться? Вот как? Как среди них могла оказаться ведьма? Или она не ведьма? Но кто тогда?

   Сай замер на месте с занесенной для следующего шага ногой. Он никогда раньше не слышал о тварях с такими глазами. Да и потом… Их проверяли. Всех их проверяли, прежде чем принять в Школу. И не только на невосприимчивость к колдовству. Постоянные стрессы, давление со стороны наставников, ситуации, когда единственным выбором была смерть противника или твоя собственная. Жесткий прессинг на протяжении всего обучения – такова была суровая правда Школы инквизиторов. Их учили выживать и оставаться верным Идее, Свету, нести который была святая обязанность каждого инквизитора. Ни ведьма, ни колдун, ни какая иная нечисть просто не смогли бы скрывать свою сущность в таких условиях. Ее бы вычислили. Обязательно.

   И уничтожили.

   А здесь… Айрис Севастьян… Одна из них. Как она могла оказаться ведьмой? И почему он сам так испугался, что не сделал свою работу – не уничтожил тварь, столько лет притворяющуюся его коллегой? Даже не попытался напасть! Как мальчишка, впервые столкнувшийся с колдовством, бросился наутек вместо того, чтобы выполнить свой долг и уничтожить гадину. Такого с ним никогда раньше не случалось, а потому выходило за рамки даже странного.

   Сай опустил ногу, но шага так и не сделал – остался стоять на месте и смотреть невидящим взглядом перед собой. В очередной раз набрал полную грудь влажного вечернего воздуха и закашлялся. Что-то тревожило. Какой-то проблеск на самой границе сознания. Неясный образ. Мимолетная мысль, которая показалась на мгновение, махнула хвостом и снова скрылась.

   Он нахмурился. А ведь не только на Севастьян его реакция была странной. Тряхнув головой, инквизитор огляделся по сторонам.

   Он не помнил, как оказался в лесу.

   Искореженные стволы деревьев обступали его со всех сторон. Они тянули свои кривые руки-ветви к небу, переплетались ими в вышине, не пропуская на землю ни лучика света, ни дуновения ветерка. Все замерло вокруг, утонуло в непроглядной тьме. Ни шороха, ни звука не было слышно.

   Сай поежился. Холодные мурашки побежали по спине, желудок скрутился в тугой узел. Инквизитор не понимал, где он находится, не помнил, как сюда попал и понятия не имел, как выбраться из этой чащобы.

   - Да что вообще происходит? – вслух воскликнул Адам, но ответа, ожидаемо, не получил.

   Лишь только ветер зашелестел кронами деревьев, да старые ветки натужно заскрипели у него над головой. Сай в очередной раз окинул взглядом окружающий его лес. Когда мягкие лиловые сумерки успели смениться ночной тьмой?

   Последнее, что сохранилось в его памяти – это встреча в кабинете полковника с рыжеволосой красоткой, а потом… отдельные картинки. Словно в калейдоскопе. Они всплывали в памяти и тут же рассеивались на миллионы маленьких кристалликов.

   Холл Управления… Охранник. Имя его инквизитор не помнил, не считал нужным запоминать. Снова полковник Старински… что-то говорит ему… Адам смотрит в его глаза и видит, как там разгорается пламя… или нет… это не глаза полковника – это охранник. Его перекошенное от страха побелевшее до синевы лицо… синий призрачный свет, льющийся из самой глубины зрачков Севастьян… или все же Старински?

   Алый взгляд… он проникает в душу… достает до самой глубины и вытягивает на поверхность все потаенные мысли и желания… Ненависть… Жгучая, всепоглощающая… от нее нет спасения… зависть… алчность…

   …Они были друзьями. По крайней мере, он так думал… до того лета… Его звали… нет, имя он вспоминать не будет… в том нет нужды, оно выжжено на изнанке его души. Горит там ярким пламенем, причиняя боль. И это никогда не закончится.

   Они росли вместе, вместе играли, ходили в школу, делились тайнами и впечатлениями. Тот мальчик. Сай помнил его. Невысокий и светловолосый. Настолько бледный, что первое же весеннее солнце обжигало его кожу до красноты. Он был слабым, намного слабее Адама физически, но умным. Очень умным. Первым учеником в классе, любимцем учителей. И за это его ненавидели остальные. Дразнили заучкой и норовили побить. Адам защищал его, ввязывался в драки, приглашал к себе домой несколько раз. Такое невозможно забыть, как ни пытайся. Как не гони от себя воспоминания, не уверяй в том, что поступил правильно. Сомнения… они остаются на всю жизнь. Столько лет Сай проклинал себя за слабость и чувствительность, пытался избавиться от этой тянущей боли в сердце и пустоты в душе.

   Ничего не помогало.

   И легче не становилось.

   Он поступил правильно. Но отчего же тогда так погано до сих пор?

   Он мог бы промолчать. Уехать в Школу и промолчать. Никто бы не узнал. Никто бы не связал будущего инквизитора Адама Сая и какого-то мерзкого колдунишку.

   Он мог бы отвернуться… Сделать вид, что не понял. Не заметил.

   Но не стал. Это до Школы Адам не замечал странностей в семье своего друга, не понимал, насколько бледный, как поганка, паренек, отличается от остальных. Не задумывался, почему в доме, где живет семья его друга пахнет плесенью и затхлостью, а изумрудный мох покрывает стены…

   Но в то лето… в родную деревню вернулся не просто Адам Сай. О, нет, навестить родителей приехал молодой инквизитор, мечтающий о славе и деньгах. Поклонении и преклонении.

   И семья друга оказалась лишь ступенькой, которую было так легко преодолеть.

   Инквизиторы появились в их деревне с закатом. Они окружили дом, в котором жила семья того мальчишки. Ворвались внутрь.

   Не выжил никто. Отца убили на месте. Даже колдуны не живут с пулей в сердце.

   Мать сожгли на костре. Его сложили прямо во дворе, перед крыльцом, и Адам никак не мог забыть тот запах… отвратительный запах горящей плоти. А ее крики… они несколько лет еще звучали в его ушах. Он слышал их во сне, они чудились ему наяву. Но он тогда не отвернулся. Стоял рядом с наставниками и смотрел, как горит мать его друга… того, кого он когда-то считал другом. Он видел, как лопается ее кожа, как она расползается, обнажая почерневшую от жара плоть. Видел, как вытекли ее глаза, как вспыхнули длинные белые волосы…

   Он смотрел на горящую на костре колдунью и… радовался в душе… прикидывал, похвалят ли его за проявленное рвение, переведут ли на следующий уровень. Может быть, наградят.

   Сына колдунов не оказалось дома, когда пришли инквизиторы. Его бросились искать и не нашли. Он спрятался, успел затаиться, и… он мог бы выжить. Мог бы…

   Если бы не пришел за помощью к своему лучшему другу.

   Адам Сай лично убил колдуна.

   Он помнил это. Видел не раз во сне расширенные от удивления светлые глаза того, кого когда-то называл другом. Слышал его последний вздох.

   Помнил кровь на своих руках и крепкое пожатие руки наставника. Его насмешливый голос за спиной:

   - Молодец, Сай! Этих тварей надо давить в зародыше, пока они еще не напились людской крови. Из тебя получится хороший инквизитор.

   Адам вздрогнул. Этот голос… он раздался не в памяти. Он шел из-за его спины. И тяжелая рука, как и тогда, много лет назад, сжимала его плечо.

   Очень медленно, чувствуя как замирает сердце, он оглянулся. Крик замер на губах, а сердце ухнуло в колени и слабо трепыхалось там. Адам отшатнулся, но костлявая рука, покрытая лоскутами гниющей плоти, что не успела до конца отвалиться, лишь сильнее сжалась на плече. Костлявые пальцы больно впились в тело, сжимая, словно в тисках, норовя пропороть кожу и мышцы насквозь.

   Сай задрожал. Мертвец раздвинул синюшные губы в некоем подобии оскала, обнажив острые, загнутые вовнутрь зубы и черные, с красными прожилками, десны. В лицо Адама пахнуло мертвечиной, заставляя задержать дыхание.

   Серая кожа на лице мертвеца пошла пятнами.

   Зашумели разом деревья. Застонали протяжно, словно бы отпевая заблудшую душу. Закачались, неловко размахивая кривыми, покрытыми окостеневшими наростами, ветвями. И в скрипе этом, в шорохе, словно бы слышалось предупреждение: «Беги! Беги со всех ног! Спасайся, пока еще можешь спастись!»

   Сай отшатнулся от мертвеца, бывшего некогда его наставником, но отступить не смог. Ноги словно приросли к земле, проросли в нее, пустили корни. И рука, покрытая ошметками гниющего мяса, что до сих пор лежала на его плече, сжалась еще сильнее. Пальцы-кости больно впились в руку, прорывая плотную ткань куртки, рубашка так и вовсе не стала преградой. Фаланги на пальцах мертвеца вытянулись, заострились, проникая в живую плоть, разрывая ее. Боль стала нестерпимой. Теплая кровь потекла ручейками из ран. Из распахнутого рта мертвеца вдруг показался язык. Отвратительный, серо-синий, он походил на огромного слепого слизняка.

   Этого инквизитор уже выдержать не мог. Он закричал. Забился, пытаясь вырваться, прекратить эту пытку. Изо всех своих сил рванулся, не обращая внимания на острые пальцы, что глубоко погрузились в его плечо и разрывали кожу и мышцы. Боль подстегивала, а вид распухшего языка, что неторопливо скользил по синюшным губам, чудом не истлевшим, подбивал на решительные действия. Сай замахал кулаками, стремясь достать противника, ударил его по руке, той самой, что прицепилась к его плечу, пытаясь оторвать от себя. Схватил мертвеца за запястье.

   Плечевая кость треснула. Сломалась, точно тростинка. И Адам оказался свободен. Он развернулся, превозмогая боль, что пульсировала в теле, разливалась от плеча, где по-прежнему глубоко засели когти мертвяка. Нарастала, становилась сильнее с каждым ударом сердца.

   Но его это не остановило.

   Бежать!

   Ноги не подчинялись. Наливались свинцом, и каждый следующий шаг давался неимоверным трудом. Но инквизитор упорно продолжал их переставлять. Болтающаяся сбоку рука скелета хлопала по телу, пальцы-кости шевелились в ране, причиняя еще больше боли. Кровь стекала из раны по руке и крупным бисером орошала землю. И вместе с ней уходили силы.

   Шаг.

   Еще один и еще.

   Деревья вокруг качались, сгибались до самой земли. Скрипели натужно, словно подгоняя: «Быстрее! Быстрей!»

   Снова налетел ветер. Швырнул в лицо пригоршни мелкого сора и опавших листьев. Сай зажмурился, защищая глаза, и не заметил выступающего из земли узловатого корня. Споткнулся и кубарем полетел на мокрую землю. Успел выставить вперед руки и больно ударился коленями. Боль прострелила сразу обе ноги, со скоростью света распространилась по телу. Дыхание перехватило.

   И вдруг, откуда ни возьми, налетел туман. Он был таким густым и молочно-белым, что стоящий на четвереньках инквизитор не видел своих собственных ладоней. Ничего не видел, кроме густой белизны, которая вливалась внутрь с каждым вздохом, душила, выедала глаза, забивалась в носоглотку, заполняя собой легкие и вытесняя оттуда воздух.

   - Адам…

   Звук шел из тумана. Глухой, тихий, словно бы пробивался из-под земли. Но по телу инквизитора прошлась холодная дрожь и мелкие бисеринки пота выступила на висках. Грудь сдавило от страха. Он узнал этот голос. Слышал его во снах.

   - Адам…

   Закусив губу и собрав остатки сил, Сай поднялся на ноги. Выпрямился, начал оглядываться. Туман стелился по земле, поднимаясь вверх рваными белесыми дымками. Лес исчез, деревья, походившие на обглоданные остовы мифических животных, что обступали его со всех сторон, разошлись. А вскоре и вовсе потерялись в тумане. Исчезли, растаяли, точно приведения с рассветом.

   Где-то на грани сознания билась единственная мысль: «Идти. Неважно куда, главное, выбраться из этого тумана».

   Костяная рука, еще несколько секунд назад прочно впивающаяся в плечо исчезла. Заросла рана, и даже кровь, что пропитала одежду исчезла. Ничто не напоминало о встрече с мертвым наставником.

   Сай попытался вздохнуть, но лишь закашлялся, когда едкий туман заполнил легкие. Согнулся пополам, пытаясь отдышаться, а когда снова выпрямился…

   …Он стоял на равнине, укрытой молочно-белым покрывалом, таким плотным, что инквизитор не видел собственных ног от колена. А вокруг, насколько хватало глаз, не было ничего, кроме тумана. И небо, затянутое такой же неестественной белесой дымкой нависало над самой головой. Казалось, что стоит только приподняться на цыпочки, и макушка скроется в этом призрачном мареве. Эта равнина напоминала пирожное: два толстых слоя белого суфле и тонкая бисквитная прослойка между ними. И вот в этом бисквите и застрял Адам Сай.

   - Адам… - звук прилетел из тумана. Он шел отовсюду и ниоткуда одновременно. – Адам… Адам…дам…ммм….

   Сай сжал кулаки и сделал шаг вперед. Осторожный, совсем короткий. Нога с чавкающим звуком погрузилась во что-то мягкое… Оно шевелилось под ногами, обволакивая ступни, засасывая их, как в трясине.

   Чавк.

   Чавк… чавк…

   Он шел. Не важно куда – вокруг все равно не было видно ничего из-за тумана.

   - Адам… - мальчишка из прошлого появился перед ним. Стоял на расстоянии двух шагов и смотрел своими светлыми глазами, склонив к плечу белесую голову. Бесцветные, покрытые белой запекшейся коркой, губы его раздвинулись. – Адам… Помоги… - крупные прозрачные слезы показались в уголках глаз, потекли по щекам, окрашиваясь сразу в розовый цвет. А вот с подбородка срывались уже крупные алые капли крови, неестественно выделяющиеся во всей этой молочной белизне, что царила вокруг. Они падали вниз и исчезали в густом тумане.

   - Ты… - прохрипел Сай. Он покачнулся, но сумел удержать равновесие, неловко взмахнув руками. Горло сдавил спазм, и инквизитор принялся растирать его, не замечая, что раздирает кожу ногтями, оставляя на ней широкие красные полосы. Из раздраженных глаз текли слезы. Голова кружилась, а колени подгибались от слабости. И сердце стучало как бешеное.

   - Адам… - прошелестел… призрак? Марь? Или тоже восставший из своей могилы мертвяк? Сай не знал. Терялся в догадках, не в силах определить, чем являлось это напоминание из прошлого.

   Нечисть? Нежить?

   Или просто игра воображения?

   Как понять? И как бороться с тем, природы возникновения чего ты не представляешь?

   «Огонь!»

   Эта мысль была неожиданной и породила слабый лучик надежды… но…

   Здесь, в этом странном месте, стоя по колено в густом, словно молочный кисель, тумане неоткуда было взять огня, даже маленькой искорки не было.

   Хотя… оружие.

   Табельное оружие, которое всегда было с ним. Оно-то никуда не делось. Сай потянулся к боку, где в кобуре всегда находилось его оружие.

   - Адам… Помоги… Они убили родителей… ищут меня… идут по пятам. За что? Что мы им сделали? Что? – слова, что набатом звучали в памяти Сая, срывались с бледных губ стоящего напротив парнишки. – За что они так с нами? За что?

   Пальцы сомкнулись на рукояти и… прошли сквозь нее… оружие стало призрачным… ненастоящим…

   Сай попятился. Он смежил веки и замотал головой, надеясь избавиться от этого наваждения. Не получилось. Стоило только снова открыть глаза, как качающийся перед ним силуэт словно налился цветом. Сделался выше, раздался в плечах. Это была уже не бледная до прозрачности, почти незаметная в тумане фигура. Перед Саем стоял колдун. Сильный. Грозный. Злой.

   Блеклые глаза его засверкали точно звезды. Обкусанные губы налились алой кровью, на щеках яркими пятнами горел лихорадочный румянец. И только светлые, почти бесцветные, волосы остались прежними. Они топорщились на голове, походя на чахлые побеги, никогда не видевшие солнца.

   Колдун качнулся вперед, словно бы стремился быть ближе к инквизитору, чуть наклонил голову и заглянул в глаза.

   Адам хватал и хватал пистолет, но пальцы проходили сквозь него… Ничего не получалось.

   - За что? За что ты погубил меня? Ради чего? – яркие губы его изогнулись, обнажая мелкие, заостренные книзу зубы. Раздвоенный, как у змеи язык, на миг мелькнул меж них и снова спрятался в темном провале рта. – Чего ты добился своим предательством, Адам? Денег? Власти? Уважения?

   - Исчезни! – закричал, срываясь на визг инквизитор, закрывая лицо ладонями, чтобы не видеть этого уродливого лица. – Исчезни! Тебя нет! Нет! Ты умер!

   - Да, - по-змеиному прошипел колдун. – Я умер… ты ссссам убил меня… ссссвоими руками…шшш… Поссссмотри… они в крови… по локоть в крови невинных…

   Сай знал, что нельзя поддаваться. Что колдуны и чернокнижники, вошедшие в полную силу, могут влиять на разум, насылать кошмарные сны или мороки, вот как сейчас. Их учили противостоять наваждениям, проходить сквозь марь, не теряя себя. Он знал – нельзя слушать. Нельзя верить. Нельзя! Нужно быть сильным, не поддаваться, иначе можно навсегда остаться в этом кошмаре. Колдун заморочит тебя, проведет самыми отдаленными уголками твоего собственного безумия, вытащит на свет все страхи, все жуткие тайны. Сведет с ума.

   Он знал об этом, но…

   - Сссмотри… - шипела тварь, что уже не походила на паренька из прошлого. Колдун сбросил личину, точно это было покрывало. Отряхнулся, словно большой пес от воды. Выпрямился. Теперь перед Саем стояло чудище. Светлые волосы втянулись в череп, который оброс плотной чешуйчатой кожей. Бесцветные глаза налились кровью и хищно поблескивали в узких прорезях глазниц. Морда стала напоминать змеиную: широкие ноздри, плоская переносица, безгубая прорезь вместо рта, в которой то и дело мелькал тонкий раздвоенный язык.

   Тварь вытянула вперед трехпалую лапу, покрытую такой же чешуйчатой кожей, как и череп.

   - Ну шшшто же ты, Адам, - прошипела она. – Ссссмотри… сссмотри…

   И он посмотрел. Опустил глаза на собственные руки и содрогнулся. Обе кисти были в крови, и руки… почти до самого локтя. И алая кровь эта вдруг запузырилась, зашипела… разъедая кожу, вызывая неимоверные мучения, боль, которую невозможно было терпеть.

   Сай отшатнулся назад, замахал руками в воздухе, точно хотел стряхнуть с себя эту мерзость, избавиться от нее. Закричал, но крик его утонул в тумане. Чужая кровь разъедала кожу, точно кислота, оставляя на руках отвратительные на вид язвы, из которых сочилась зеленовато-желтая слизь. Она капала вниз и там где капли эти соприкасались с туманом, он бледнел, а затем и вовсе исчезал, растекался рваными ошметками. Инквизитор кричал, испытывая настолько дикую боль, что удивительно было, как он до сих пор оставался в сознании.

   Плотный туман, что покрывал землю, точно покрывало, стал расползаться, разрываться на отдельные лоскуты, бледнеть и вовсе таять.

   Сай упал на колени. Сил терпеть и дальше эту муку у него не было.

   - Это все сон. Морок… наваждение, что наслала на меня проклятая ведьма, - шептал он, раскачиваясь из стороны в сторону. Руки уже не слушались. Кровь, превратившаяся в кислоту, разъела и кожу, и мясо, добралась до кости и стала точить и ее. – Этого нет. Нет. Этого нет, - шептал Сай.

   Но боль была. И руки, от которых остались только обугленные культяпки, тоже.

   - Нет, - колдун, снова принявший свой бледный человеческий облик, приблизился к инквизитору. Присел перед ним на корточки, пытался поймать его взгляд. – Это есть. И это – ты сам. Твои мысли, твои воспоминания. Чувство вины, что выжигало тебя изнутри все эти годы. Это… - прошипел он прямо в лицо Саю, - ты. Твоя суть.

   - Нет… нет… нет… - все еще пытался шептать Адам.

   - Да… - прошипел ему на ухо колдун. – Да, Адам, да… я проведу тебя всеми дорогами твоего собственного сознания. Вытащу на поверхность все тайные ужасы, что хранила твоя душа… я уничтожу тебя, как ты уничтожил меня… сведу с ума… заставлю раз за разом погружаться в твои собственные кошмары…

   Он еще что-то шептал и шептал, но Адам не слушал. У него еще осталась последняя надежда. Медленно-медленно, он в очередной раз потянулся к оружию, молясь про себя, чтобы в этот раз получилось. Только бы получилось…

   И изъеденные до кости пальцы, не слушающиеся, не подчиняющиеся натолкнулись на гладкую рукоять. Сай сжал их, едва не теряя сознание от дикой боли. Вытащил оружие из кобуры и…

   Он выстрелил в сидящего напротив колдуна. Не целясь, не раздумывая, всадил ему пулю прямо в лоб. Колдун вздрогнул, но не упал и не пошатнулся. Медленно поднялся на ноги и усмехнулся…

   Дырка в голове нисколько не тревожила его.

   - Ты думал, что можешь так просто избавиться от меня? – спросил он, наклоняясь к Саю.

   - Ты мертв, - прошептал инквизитор, теряя последние силы. Перед глазами все плыло и качалось, рук он уже не чувствовал, сжимая оружие обугленными остовами пальцев. – Ты мертв… мертв… Сдохни, тварь!

   Он стрелял и стрелял, выпустил в колдуна почти все заряды, но пули просто проходили насквозь, не причиняя никакого вреда. А бледный, словно призрак, монстр смеялся. Хохотал и хохотал, запрокинув назад белесую свою голову.

   Осталась одна пуля. Сай знал об этом. Он не считал специально, но все равно откуда-то знал, что в его распоряжении только один выстрел.

   И он решился…

   Посмотрел прямо на нависающего над ним колдуна. Улыбнулся непослушными губами и поднял руку. Приставил дуло табельного оружия к виску и… по-прежнему улыбаясь, спустил курок.

ГЛАВА 8

Противное дребезжание отозвалось тупой болью в висках. Я застонала и попыталась пошевелиться. Застонала громче. Тело затекло, рука, на которой я лежала, онемела, затылок ломило, а во рту образовалась пустыня.

   С трудом разлепила веки и тут же снова их смежила – яркий свет больно резанул по глазам, вызывая невольные слезы.

   А противное дребезжание все никак не прекращалось.

   Поморщившись, попыталась распрямиться. Застонала в очередной раз. Вчера я уснула на диване в гостиной. Свалилась, как была, не раздеваясь, и даже ботинки не сняла. И вот результат – сегодня не могу разогнуться, мышцы свело судорогой, а в голове звучит колокольный набат… еще и это дребезжание, от которого даже зубы ноют.

   Спустила ноги, села, наклонив голову к самым коленям, пережидая пока исчезнут черные мошки перед глазами.

   Дверной звонок не утихал. Вдобавок ко всему, кто-то, помимо прочего, принялся колотить в дверь. Первой мыслью, было спрятаться в самый темный угол и не открывать. Вдруг решат, что меня нет дома, и перестанут ломиться?

   Затем подняла голову сознательность. Воспоминания о вчерашнем происшествии нахлынули лавиной.

   Инквизиция! Это могли быть только они! Удивительно даже, что не появились вчера.

   С тяжелым вздохом поднялась на ноги и потащилась открывать дверь. Распахнула и тут же опустила глаза вниз, спасая их от яркого синего света. Я ожидала увидеть на пороге кого угодно: Сая, наряд силовиков, да хоть бы и самого Старински! Но уж точно не была готова к тому, чтобы встретиться с яркой рыжеволосой красоткой в облегающем, словно вторая коже, синем комбинезоне!

   - Айрис! – громкий возглас резанул по ушам, вызывая в голове очередную волну колокольного звона. – Где ты была? Почему так долго не открывала? Я уже замучилась звонить и вот смотри – мне под нос ткнули тонкую руку с длинными ногтями, выкрашенными в ярко-синий цвет, - даже синяк посадила, пока стучала. Ты что, спала?

   Я попыталась сглотнуть, но во рту все пересохло, а язык напоминал песчаный бархан. Взгляд по-прежнему не поднимала, продолжая рассматривать синие туфли с острыми носами, на такой ошеломительной шпильке, что у меня от одного ее вида свело судорогой ноги.

   - Айрис! - повторный возглас заставил меня вымученно улыбнуться и наконец-то поднять глаза на посетительницу.

   Яркая рыжая красотка, смотрела на меня, чуть прищурив раскосые светло-голубые глаза, так искусно подведенные, что они казались огромными бездонными озерами с кристально чистой водой. Кожаный синий комбинезон не оставлял возможности для полета фантазии. Дама стояла, хмурив идеально выщипанные брови, кусая нижнюю губку и нетерпеливо притопывая правой ногой.

   - Айрис! – на этот раз голос посетительницы звучал тише, но оттого не менее возмущенно. – Ну, сколько можно? Ты долго будешь держать меня на пороге? Я волновалась, между прочим. Ночей не спала… это… это… - не переставая говорить, жаловаться мне на меня же, возмущаться погодой, транспортом и жизнью в целом, красотка наклонилась, подхватила с пола ворох ярких бумажных пакетов – я насчитала как минимум пять штук – и небрежно отодвинул меня в сторону, вошла в квартиру.

   Она прошествовала по коридору в кухню, а я продолжала стоять на месте и смотреть в одну точку. Перед глазами все еще стояли ее туфли с острыми носами и высокими, тонкими, как вязальная спица, каблуками.

   - Айрис! – раздался голос из кухни. – Ты долго будешь там стоять? Закрывай дверь и иди сюда. Нет, это совершенно невозможно? Как ты можешь жить в таких условиях… - ее причитания были прерваны грохотом, звоном разбитого стекла, перемежающимися с тихими проклятиями. – Ну… мне все равно не нравилась эта тарелка. Она тебе не подходила.

   Я послушно закрыла дверь. Щелчок замка прозвучал, точно выстрел, и немного отрезвил меня. Решила повторить опыт и провернула ключ еще раз. Помогло. Теперь синева перед глазами рассеялась, орудия пыток, в виде синих туфлей на шпильке больше не будоражили воображение, и я смогла наконец-то вздохнуть.

   - Ну, где ты там?! – снова раздался нетерпеливый возглас из кухни. – Иди сюда. Смотри, что я тебе купила.

   Я послушно повернулась и пошла на голос.

   Кухня у меня была маленькая, а поскольку кулинарию в Школе инквизиторов не преподавали, а иного учебного заведения я не оканчивала, то сама практически не готовила, предпочитая питаться в городе или же просто разогревать готовые обеды. Соответственно и посуды у меня особо не было: пара тарелок, две-три чашки, несколько ложек-вилок.

   Ну, по крайней мере, до сего дня я так думала.

   - Ну, наконец-то! – воскликнула рыжая, заметив появившуюся в коридоре меня. Сама она в этот момент самозабвенно вытаскивала из сгруженных на единственный табурет пакетов какие-то свертки, коробочки, пакетики. Половина стола была уже занята ими. В этой груде я разобрала упаковки макарон, пакеты с овощами и сосисками, пачку молока и даже целую буханку серого ржаного хлеба.

   - Ты не представляешь, как я волновалась, - не переставала вещать рыжая, не глядя в мою сторону. – У меня было видение. Представляешь? Я проснулась среди ночи почти три недели назад и никак не могла успокоиться, сердце колотилось, точно я только что пробежала кросс… - тут она замолчала на миг, подняла голову, прищурилась… - хотя нет, понятия не имею, как колотится сердце после кросса. Никогда не занималась такой ерундой. Ну, ладно… так вот… я проснулась от того, что увидела тебя во сне. Представляешь? - она снова отвлеклась от продуктов и повернулась ко мне. – Ой, ты такая бледная, помятая… Ты что? – она вдруг прищурилась, подалась вперед и зашипела, ну точно змея, - опять спала на диване, не раздеваясь? Айрис! Ну, сколько можно тебе говорить, что в твоем возрасте надо следить за своей внешностью! Ты же совершенно не отдохнула, скрючившись в неудобной позе. Небось еще и тело все затекло и голова теперь болит! И круги вон под глазами темнее ночи.

   Я поморщилась и непроизвольно потерла ладонью шею – она и в самом деле еще не отошла и плечи сводило.

   - Ну вот! – резюмировала рыжая, многозначительно кивая головой. – О чем я и говорила.

   - Ирма, - я наконец-то собралась с силами и прервала непрекращающийся поток слов. – Что ты здесь делаешь?

   - Как что? – рыжая округлила глаза. – Тебя спасаю. И судя по виду, я вовремя. Еще немного и мое видение бы сбылось в точности.

   - Какое видение? – я раздражительно передернула плечами и, отыскав глазами среди свертков и коробок с продуктами на столе бутылку воды, потянулась к ней. – Ты не прорицательница. Не ведьма. И вообще…

   - Ну и что? – пожала плечами Ирма, отобрала у меня бутылку и лично открутила крышечку, поднесла ее к носу и понюхала. И только после всего этого протянула мне ее обратно. – Мне приснился сон про тебя. Очень, кстати, реалистичный сон. И я волновалась. А ты… ты… даже не подумала меня предупредить! Даже… не позвонила! Как можно быть такой безответственной, Айрис? Вот скажи мне, почему ты никогда не думаешь о том, кто тебя любит?

   Я продолжала молча хлебать воду прямо из горлышка. Живительная влага смочила пересохшее горло и потекла по пищеводу. Казалось, я никогда в жизни не пила ничего вкуснее.

   - Как ты узнала, что я дома? – закончив с водой, я прошла к столу и, вытащив из-под макарон и майонеза, упаковку с сардельками, разорвала ее. – Меня только вчера вечером выписали, - последние слова я договаривала уже жуя.

   - Чего я только ни делала! – Ирма покачала головой, глядя на то, как я вгрызаюсь зубами в многострадальную сардельку и снова вернулась к своему занятию. У нее это всегда хорошо получалось: разговаривать в процессе. Впрочем, говорила Ирма всегда, не удивлюсь, если и во сне у нее рот не закрывался. – Я так испугалась, когда увидела тебя в той пещере, окровавленную. Сразу даже решила, что ты уже умерла. Начала звонить – ты не отвечала. Пару раз приходила – но тебя не было дома. Я заволновалась и пошла в Инквизицию.

   Я поперхнулась сарделькой и закашлялась. Кашляла долго, до слез на глазах.

   – Что ты сделала? – прохрипела я, откашлявшись и сделав пару глотков воды из бутылки, милостиво протянутой мне Ирмой.

   - Пришла вчера в это ваше Управление и поговорила с твоим начальником, - как ни в чем не бывало, произнесла Ирма, отворачиваясь от меня и принимаясь придирчиво разглядывать кастрюлю, каким-то непостижимым образом оказавшуюся у меня на кухне. – Полковник Старински и рассказал мне о том, что ты пострадала во время операции и последние недели провела в госпитале. Он же мне и сказал, что тебя выписывают. Я хотела вчера к тебе заглянуть, но было уже поздно, да и у меня был назначен сеанс.

   - Ты опять за старое? – возмутилась я ее последними словами. – Ирма, мы ведь уже говорили с тобой на эту тему. Зачем ты рискуешь? Стоит кому-нибудь заподозрить тебя в колдовстве и разбираться больше никто не будет.

   - Глупости,- отмахнулась от моих слов рыжая. – Это совершенно не та тема, на которую я хотела бы с тобой говорить. Кстати, должна заметить, что этот твой полковник… - Ирма замерла на месте с мечтательной полуулыбкой на губах и закатила глаза. – Он просто душка. Такой обаяшка, что я прям умилилась. И всю ночь думала только о нем. Ммм…. Даже хотела погадать на нашу совместимость, но не получилось – у меня не было розового масла. Представляешь? Кошмар какой-то! Из-за масла, я так и не узнала, что у нас с ним будет.

   - Он женат в четвертый раз и его нынешняя супруга младше его раза в два, - тут же попыталась я спустить ее с небес на землю, произнеся бородатую шутку, не сходившую с уст почти всех инквизиторов нашего отдела. Никто точно не знал, сколько раз был женат Старински и был ли он женат вообще, но слухи ходили разные.

   - Бедняжка, - тут же состроила скорбную мордашку Ирма. – Ему еще и в любви не везет. Уверена, что он тебе не нужен?

   Я снова закашлялась. Ирма такая Ирма.

   - Даже не мечтай, - откашлявшись, я потянулась за следующей сарделькой. – С Рейзом Старински у тебя ни единого шанса.

   - О! – воодушевленно воскликнула Ирма, плюхая уже наполненную водой кастрюльку на плиту и оборачиваясь ко мне, - так ты все-таки…

   - Нет! – отрезала я, вытаскивая из упаковки очередную сардельку и примериваясь с какого боку ее лучше укусить. – И тебе не советую. Он инквизитор. Полковник. Первый заместитель Верховного Инквизитора! Оно тебе надо?

   - Ну, хватит! – Ирма решительно приблизилась и отобрала у меня сардельку, буквально вытащив изо рта. – Иди в душ, пока я приготовлю нормальный обед.

   - Все и так более чем нормально, - возразила я, не в силах отвести глаз от сардельки, которую подруга уже запихивала обратно в упаковку. – А после того, как вон та прелесть окажется в моем желудке, все будет еще прекраснее.

   - Иди в душ! – с нажимом произнесла Ирма, наставляя на меня деревянную лопатку – и откуда только такая штука взялась на моей кухне? – на манер рапиры. – А потом мы будем обедать. Кстати, тебе когда на службу?

   - Не скоро, - вздохнула я, поднимаясь со стула. Спорить с Ирмой совершенно бесполезно. Если она что-нибудь вбила себе в голову, то переубедить ее не сможет никто – проверено! – Старински отправил меня в отпуск, запретив появляться в Управлении, как минимум, несколько недель.

   - О! – протянула Ирма, мечтательно закатывая глаза. – Не мужчина – мечта. Умный, заботливый, воспитанный, богатый… при должности… уверена, что он тебе все-таки не нужен?

   - Ты не выносима, - вздохнула я и поплелась в ванную.

   - Ой, совсем забыла, - крикнула мне в спину Ирма. – Ты слышала, что произошло этой ночью в Центральном городском парке? Кошмар! Ужас просто! Я теперь буду бояться там ходить. И вообще… страшно стало появляться на улице, и куда только смотрит… впрочем, не важно.

   - И что произошло? – я остановилась в коридоре и обернулась лицом к подруге. – Я ничего не слышала, сама понимаешь.

   - Ну, да, конечно, – кивнула Ирма. – Я сама только сегодня утром узнала. Из газет. Сущий кошмар! – подруга напрочь забыла про обед и кастрюлю на плите, и подошла ко мне. Светлые глаза ее сверкали, щеки раскраснелись – она явно собиралась рассказать мне какую-нибудь сплетню, поскольку мало что еще могло ее настолько заинтересовать. – Вчера вечером, еще даже не совсем поздно было, какой-то псих стал палить в людей. Представляешь? Ужас просто, - Ирма вытаращила глаза. – В газетах пишут, что он был из ваших. Ну, инквизитор, то есть. Адам Сай. Ты его знала?

    Я пошатнулась и, чтобы не упасть, прислонилась плечом к стене. Дыхание перехватило, а в желудке вдруг стало холодно-холодно, словно бы я только что проглотила целую пригоршню льда.

   - Что случилось? – и голос не слушался.

   - Я толком не поняла, - покачала головой подруга. – Ой, ты так позеленела вся… Слушай, давай-ка приляг, а то…

   - Ирма! – я повысила голос. – Что произошло?

   - Так ты его знала, да? – понимающе закивала подруга. – Прости, но… там так страшно все. Этот… ну… инквизитор. Написали, что он помутился рассудком. Шел домой и в парке с ним случился приступ. Он долго бегал по аллеям, кричал, ругался, качался по земле. Когда к нему кто-то приближался, начинал вести себя, как ненормальный. А потом… понимаешь, о том, что он инквизитор же не знали, наверное, вызвали полицию. А пока они приехали… Я вообще удивляюсь тому, как у нас работает полиция. Никакого порядка.

   - Ирма! – требовательно повторила я. – Продолжай, пожалуйста.

   Подруга замялась, опустила глаза, даже пальцы рук в замок сцепила перед собой.

   - Понимаешь… там подростки… отдыхали. Ну, как… травку, наверное, курили, пиво… может еще… А он, ну, Сай этот, вдруг выхватил оружие и расстрелял их. Всех. Пять человек пострадало. Двое погибли на месте, а трое в больнице сейчас в тяжелом состоянии… и…

   Пол закачался под ногами. И я объехала по стенке. Перед глазами зависла черная пелена.

   - Айрис… Айрис… ну, пожалуйста. Ты только не умирай, ладно? Я же понятия не имею, что мне тогда делать надо. Ну, Айрис! – Ирма прыгала вокруг меня, пыталась поднять, хлопала по щекам, причитала и, даже, кажется, плакать начала.

   А я просто сидела на полу, прислонившись спиной к стене, и дышала. По крайней мере, очень старалась дышать, как можно глубже, чтобы не скатиться в бессознательное состояние.

   Это кошмар. Ирма права – просто ужас. Почему? Что случилось? Вчера Сай был у меня. Да, он вел себя не сказать, чтобы прилично, но и явных признаков безумия не выказывал. Или все же…

   Я зажмурилась и помотала головой. Стало тошнить. Пришлось открыть глаза и продолжить дыхательную гимнастику.

   Адам Сай вчера пытался меня изнасиловать, а потом, когда понял, что я ведьма – испугался и сбежал.

   Испугался?

   Почему он испугался? Он инквизитор. Хороший инквизитор. Он должен был отреагировать совсем не так. Ну, вот совсем не так. Я прикинула, как поступила бы сама, окажись в подобной ситуации и узнай, что один из моих коллег – колдун. Что бы я сделала?

   Попыталась бы уничтожить. На месте. Не разбираясь – так нас учили. И меня и Сая. Но уж точно, я не побежала бы на улицу и не стала палить в окружающих.

   Может быть… может быть… это я? Это я внушила ему страх? Каким-то образом заставила Сая сойти с ума?

   Я открыла глаза и… закричала. Ирма не придумала ничего лучше, чем плеснуть на меня холодной водой.

   - Совсем рехнулась! – накинулась я на нее, отфыркиваясь от ледяной воды, которая потекла по шее, попала за воротник. И струйки эти при соприкосновении с кожей, вызывали отвратительные мелкие мурашки.

   - Ты бы себя видела, - обижено насупилась подруга. – Умертвия и то краше выглядят.

   - Откуда ты знаешь? – я тряхнула головой – брызги с волос разлетелись в разные стороны. – Ты их не видела никогда.

   - Я предполагаю. Ты как? Получше? Давай я помогу тебе добраться до кровати и вызову врача, - Ирма присела передо мной на корточки – и как только брюки не треснули по швам, после такого упражнения.

   - Не надо. Это просто слабость. Приму душ, поем и… все будет хорошо. Правда, - поспешила заверить я подругу. Впрочем, почти не покривила душой, чувствовала себя уже и впрямь почти сносно. Только черные мушки перед глазами еще плясали свой причудливый танец.

   - Ты меня больше не пугай так. И знаешь что… давай-ка я с тобой в ванной побуду. А то мало ли что. А так, хоть подхватить успею, если ты вдруг снова решишь отдохнуть.

   Я вздохнула, но от помощи отказываться не стала. Позволила Ирме помочь мне подняться и даже не слишком сильно возражала, когда она пристроилась на унитазе, пока я закрылась в кабине.

   - А что с ним дальше произошло? – спросила я прежде, чем включить воду.

   - С кем? – Ирма уже совершенно забыла, о чем мы разговаривали, и принялась беспечно подпиливать себе ногти.

   - С Саем. Ну, с тем инквизитором, что вчера в парке…

   - После того как он расстрелял тех детишек, то пустил себе пулю в лоб. Там в газете фотка была, с места преступления. Фотограф, правда, только ноги его заснял, но… жуть, короче.

   И я с ней согласилась, хоть и не высказала этого вслух. Жуть. А еще странно. Неужели, и вправду, это я с ним такое сотворила?

   И еще меня очень сильно волновал вопрос, как Старински позволил этой информации просочиться в газеты? Почему не пресек слухи на корню?

   Ирма уже забыла и обо мне и о том, что рассказывала несколько минут назад. Я слышала, как она что-то тихо мурлычет себе под нос. Иногда, мне казалось, что она зачахнет, если не будет слышать звук собственного голоса.

    Я включила воду и подставила голову под хлесткие упругие струи. Они забарабанили по затылку, плечам, спине, разминая затекшие мышцы. По позвоночнику побежала дрожь, напряжение стало медленно уходить из тела. Пар от горячей воды вскоре затянул все небольшое пространство душевой кабины. Закрыла глаза и уперлась ладонями в стенку. Вода оживляла, смывала тревогу и напряжение. Возрождала к жизни.

   Ирма была моей первой «ведьмой».

   Рассказывают, что в полиции берегут своих новичков, не берут молодняк на задержания и не позволяют на первом году службы участвовать в сложных операциях. В Инквизиции все не так.

   Нас никто не оберегал и не защищал. С первого года обучения в Школе, мы присутствовали на допросах и казнях. Нас посылали на устранение последствий, причиненных ведьмами и колдунами. В инквизиции не принято оберегать коллег, вне зависимости от их возраста и длины послужного списка.

   Инквизитор должен быть силен духом и телом! Непоколебим! Бесстрашен. У инквизитора не может быть слабостей.

   Еще в Школе у нас были полевые и практические занятия. И это было не просто наблюдение и отработка теоретических навыков. Мы участвовали в облавах, «поджигали костры». Нас не жалели, не берегли, не пытались уберечь – нас готовили к суровой реальности. К борьбе со злом.

   Помню свой первый допрос. Мне было четырнадцать и в мои обязанности было подавать инструменты. До сих пор не могу спокойно выносить запах горящей плоти. А в тот раз, я едва не свалилась в обморок. Потребовалась вся моя выдержка, все самообладание, чтобы не выбежать из допросной с криками.

   Потом привыкла. Вид крови и язв, наполненных гноем, ожогов больше не вызывал во мне отвращения. Нет, не могу сказать, что мне это нравилось, просто… я привыкла и научилась принимать эту сторону моей работы, как необходимую. Но сама никогда не проводила допросы, предоставляла это дело специалистам. Хотя точно знаю, что многие из моих коллег не брезговали лично браться за инструменты. Дэн, например…

   Воспоминания о напарнике заставило сердце сжаться. Нет, не буду о нем думать. Не хочу.

   Колдовство – это бич нашего времени. Его нужно искоренять. Ведьмы и колдуны должны заканчивать свои дни на костре.

   Помню, один раз отправили на зачистку местности после того, как там порезвилась ведьма.

   До сих пор к горлу подкатывает тошнота, когда вспоминаю об этом, хотя подобных мероприятий было в моей жизни немало. Но тот раз запомнился особо. Может все дело, в том, что это был мой первый раз? Мне было шестнадцать. Третий год обучения в Школе. Уже не новичок, но еще и не инквизитор.

   Ведьма пришла в небольшое селение, затерянное в северных лесах. Прикинулась несчастной, заплутавшей в чащобе, женщиной. Ее приютили, обогрели, накормили, а она… отплатила жителям… О, да… она отплатила.

   Наслала на них такое проклятие, что люди начали гнить заживо. Они покрывались отвратительными трупными пятнами, которые потом превращались в гноящиеся язвы и расползались по телу, причиняя невообразимые страдания. Несчастные сходили с ума от боли, перестали понимать кто они, где они… И голод.

    Дикий, ни с чем не сравнимый голод, когда инстинкты требуют набить брюхо до отвала, но как ни стараешься, голод не проходит. Они съели все, что только можно было есть. А когда припасы закончились, переключились на домашний скот, собак и кошек. Ели даже крыс и мышей.

   А потом… стали есть друг друга. Живьем.

   Я помню смрад, что стоял в том поселении. Стоит закрыть глаза, как передо мной встает пропитанная кровью и усыпанная обглоданными человеческими останками земля. Внутренности, что попадались под ногами. Помню, как вошла в какой-то дом и едва не потеряла сознание, когда увидела ее. Женщина, еще не старая, наверное, она была привлекательной при жизни. А тогда… посеревшая кожа, покрытая трупными пятнами, налитые кровью мертвые глаза, взлохмаченные, некогда светлые русые волосы, грязными космами ниспадающие на плечи… окровавленное лицо и руки, в которых она сжимала сверток.

   Я сунулась туда не подумав. А когда увидела, что она держала в руках, едва не потеряла сознание. Та тварь, что пришла к этим людям заставила эту несчастную сожрать собственное дитя. И она рвала плоть младенца зубами, захлебывалась кровью своего ребенка, но не могла остановиться… пока не умерла сама… от голода…

   От резкого стука я подпрыгнула, не удержала равновесие и больно приложилась плечом о стенку душевой кабины.

   - Айрис! – голос Ирмы звучал приглушенно. – Ты в порядке?

   - Да, - хрипло отозвалась я, мотая головой, чтобы отделаться от жутких видений прошлого. – Все нормально.

   - Точно? – не отставала Ирма.

   - Точно! Все хорошо.

   - Ну, ладно тогда. Я выйду на кухню, вода закипела. Дверь закрывать не буду. Кричи, если что.

   - Как скажешь, мамочка, - не могла не съязвить в ответ я, но, несмотря на свои слова, почувствовала к Ирме прилив благодарности.

   Я подняла голову и подставила лицо под струи горячей воды. Вода заберет воспоминания, смоет сомнения, облегчит страдания. Вода очищает не только тело, но и душу.

   С Ирмой мы познакомились на второй день моей службы в Управлении. Пришло сообщение о том, что в одном из спальных кварталов промышляет ведьма, и меня отправили на проверку. Я должна была всего лишь присмотреться, определить есть ли правда в том доносе. Но решила проявить инициативу. Когда я прибыла на место и увидела, что в сувенирной лавке, где, согласно, доносу обитала ведьма, выключен свет, а сквозь неплотно задернутые шторы пробиваются слабые красноватые отблески, медлить не стала. Вызвала подкрепление, а сама ломанулась внутрь. За ведьмой.

   Я ожидала увидеть там, что угодно: от жертвоприношения до оргии с участием детей. Но никак не ожидала, что ворвусь в помещение, где единственными источниками света будут свечи из красного воска, а в воздухе будет висеть густой запах благовоний и розового масла. «Ведьма» проводила спиритический сеанс и меня приняли… смешно даже вспомнить – за явившегося на призыв духа. Кто в тот момент оказался больше поражен: я, от того, что увидела, или Ирма, из-за того, что на ее «призыв» все-таки кто-то откликнулся, мы так и не поняли.

   Ирма ведьмой не была. Она… она просто дура, если так разобраться. Решила подзаработать гаданиями и продажей сомнительных оберегов. Мошенничество, не более. Но тогда я этого не знала.

   Я усмехнулась и покачала головой, вспоминая о том вечере. Старински потом долго отчитывал меня, называя «безголовой вершительницей справедливости».

   - Где были ваши мозги, Севастьян? - спокойным тоном выговаривал начальник. – Как вы учились, раз не знаете элементарных истин. Медиумов не существует – это выдумки писак и невежественных крестьян. Можно создать зомби, навести морок. Но! Нельзя вызвать призрака или духа. Их не существует, Севастьян! Понимаете? Не существует! Кажется, в этом году мне придется посетить Школу и посмотреть чему там обучают молодняк.

   И он был прав. Уже в тот момент, когда я читала донос, в котором говорилось, что мерзкая ведьма, проживающая над сувенирной лавкой и проводящая там спиритические сеансы, разговаривает с духами давно умерших, должна была понять, что все это бред. Самый настоящий. Но мне так хотелось проявить себя. И в результате переполошила половину квартала. Сорвала с места бригаду силовиков, навела шороху.

   Ирму проверяли на колдовство неделю. А когда ни одна проверка не показала, что она ведьма, передали полиции. Ее судили за мошенничество и приговорили к штрафу и общественным работам.

   Она потом подстерегла меня на улице и устроила скандал. Кричала, размахивала кулаками, брызгала слюной, топала ногами… а потом потащила «выпить по чашечке чего-нибудь успокоительного».

   Так началась наша дружба. Странная, непонятная никому, даже нам самим. Но я была рада, что тогда ворвалась в ее «салон». Без Ирмы моя жизнь была бы куда мрачнее.

ГЛАВА 9

Ирма сидела напротив на моей маленькой кухне и без особого энтузиазма гоняла макаронину вилкой по тарелке. Обед, ею же и приготовленный, был почти съеден и темы для разговоров у нас уже закончились. Но это я так думала, Ирма же трещала без умолку, рассказывая мне обо всем, что только могла придумать или вспомнить. За полчаса, что прошли с того момента, как я выбралась из душа и занялась едой, она пересказала мне половину столичных сплетен, успела нажаловаться на своего бухгалтера, что допустил ошибку в расчете налогов, на налогового инспектора, который – и это просто ужасно! – эту ошибку обнаружил, на водителя такси, что содрал с нее за какую-то поездку к черту на рога втридорога, и еще на кучу разных вещей, про которые я благополучно прослушала, поглощенная своими мыслями.

   Наше общение с Ирмой сводилось к тому, что она говорила, а я делала вид, что слушаю, изредка кивая или хмыкая в положенных местах. Подруга прекрасно знала, что большую часть ее монолога я пропускаю мимо ушей, время от времени дулась на меня за это, обвиняла в невнимательности, но затем оттаивала и все начиналось по новой. Нас обоих это устраивало: ей было перед кем выговориться, а мне не нужно было покупать телевизор.

   - И вот он мне говорит, что… - дальше я перестала слушать, убедившись, что Ирма пошла на новый виток своих словоизлияний.

   Мне тоже было о чем подумать. Слишком многое произошло в моей жизни за последние несколько дней.

   А началось все с…

   …со звонка Старински чуть больше двух недель назад. Облава на некроманта, гибель Дэна…

   Я думала о нем. Вспоминала каждую минуту, что мы провели вместе, ту ночь и неудачную операцию. Проигрывала в памяти каждый свой шаг, каждое слово, сказанное напарником. Минута за минутой, событие за событием. И не понимала, как не заметила раньше того, что сейчас казалось мне очевидным. Ведь все лежало на поверхности.

   Это началось не в ту ночь, а намного раньше. И я должна была заметить, обязана была обратить внимание на то, что Дэн и в самом деле якшался с колдунами, часто нарушал протокол во время зачистки, питал особое пристрастие к допросам, особенно, если допрашиваемой была молодая и красивая ведьма, возможно, прикарманивал кое-что из колдовских штучек, найденных во время облав. Почему я не обращала на это внимания раньше?

   Обращала. Просто не хотела верить. Не могла допустить мысли, что «солнечный мальчик» на самом деле далеко не такой светлый, каким хочет казаться. Мне всегда казалось, что это… мерзко… отвратительно, противоестественно желать близости с ведьмой или колдуном. Это… это… хуже даже представить себе нельзя, это еще более мерзко, чем зоофилия, например. Да меня воротит только от одной мысли, что подобное могло иметь место.

   А ведь мы с Дэном почти год были близки.

   Меня передернуло от отвращения.

   - И представляешь! – в мои размышления вклинился звонкий голос Ирмы, которая увлечено что-то рассказывала. – Я его выгнала. И знаешь, что этот мерзавец сделал? Нет, ты представляешь, на что хватило его маленького умишки?

   - На что? - безразлично спросила я, плохо вообще соображая, о чем она говорит. Но Ирме этого было достаточно. Она уверилась, что я все же хоть иногда прислушиваюсь к ее словам и продолжила свой рассказ:

   - Этот гад заявил на меня в полицию! Нет, ну представляешь такой уровень подлости? На меня? В полицию!!

   - И что ты?

   - Ха! Я тоже не осталась в долгу и в свою очередь заявила на него! Теперь меня вызывают для дачи показаний. Вроде как даже очную ставку будут устраивать. Здорово, правда?

   - Угу… - мои мысли пошли на новый виток размышлений, и я больше не слушала, что говорит Ирма.

   Я вспоминала.

   Дэна. И все проведенные вместе с ним моменты. Он всегда пытался меня разговорить.

   « - Это тяжело, остаться совершенно одной в девять лет, - как-то сказал мне Дэн. – Как ты справлялась?

   - Но все же, - Дэн редко когда слышал меня. Делал вид, что слушает – это да, но вот слышал – это вряд ли. Вот и в этот раз он совершенно не обратил внимания на то, что я не желаю разговаривать с ним не заданную тему. – Представляю, как тебе было тяжело в лагере, а потом в Школе. К детям колдунов и ведьм там всегда относились насторожено. Тяжело тебе приходилось».

   Тогда я буркнула в ответ что-то маловразумительное и поспешила перевести тему. А теперь…

   Меня вдруг обдало жаром, а затем бросило в холод. Даже дыхание перехватило.

   Откуда? Откуда Дэн узнал, что моего отца судили и приговорили к казни, как колдуна? Откуда?

   Я сглотнула и сцепила пальцы рук на столе перед собой, чтобы хоть как-то унять нервную дрожь. Помотала головой. Перед глазами все плыло. Конечно, и в Школе, и в отделе мое досье имелось. То есть, я больше, чем уверена, что тот же Старински прекрасно был осведомлен о том, кто я и кем были мои родители. Но! Это секретная информация! Строго секретная! Личные данные и сведения о семье и происхождении инквизиторов хранятся в строжайшей тайне! Даже известны случаи, когда заканчивая Школу, будущие инквизиторы брали себе другие имена. Несколько сотен лет назад ходили слухи, что ведьмы могут насылать проклятия, зная имя проклятуемого. И потому, инквизиторы пытались таким образом защитить себя от внешнего воздействия.

   Эта теория, кстати, на поверку оказалась полным бредом – не могут ведьмы по имени ничего такого сотворить. То есть, для того чтобы проклясть человека им совершенно не обязательно знать его настоящее имя, всего-то и достаточно прямого зрительного контакта или частички несчастного, капля крови или волосы идеально подходят для подобного обряда. Но традиция такая осталась. Ее, правда, мало кто теперь придерживался. Особенно учитывая тот факт, что инквизиторов учат не только распознавать колдовство, но и противостоять ему. Однако и забывать об этом не спешили. А вот информацию о семье и происхождении – скрывали.

   И Дэн никак не мог знать обо мне такие подробности. Никто не знал. Я никому не говорила об этом сама. Ни единой живой душе. Даже Ирме.

   - Чем ты собираешься заниматься в отпуске? – вопрос был настолько неожиданным и прозвучал так близко возле моего уха, что я непроизвольно дернулась. Вилка, что лежала на столе неподалеку от моей руки от этого движения подскочила вверх, а затем и вовсе упала на пол с противным звоном.

   - Айрис! – Ирма стояла рядом, склонившись почти к самом моему лицу и смотрела укоризненно.

   - Что? – я удивленно подняла глаза. Мой мозг почти задымился, пытаясь осознать только что сказанное Ирмой. – По какому назначению? – по привычке я перевернула последнюю фразу подруги в вопрос.

   - По прямому! – рявкнула она, с грохотом опуская многострадальную вилку на стол. – Для удовольствия и продолжения рода!

   - А? – смысл ее сегодняшних разглагольствований определенно от меня ускользал.

   - Ну все, хватит! – Ирма выпрямилась и уперлась кулачками в собственные бедра. – Это никуда не годится. Спускайся к нам грешным! Айри-и-ис! Ау! – и она помахала рукой прямо у меня перед носом.

   - Все в порядке, - я потерла лицо руками и встала. – Ты торопишься?

   - Ну уж нет, и не мечтай, что так просто от меня отделаешься. Сразу давай, признавайся, чем будешь заниматься в отпуске? Ну? Куда поедешь?

   - Никуда, - я пожала плечами и обошла подругу, направляясь в гостиную. Я и в самом деле никуда не собиралась, намеревалась завтра отправиться в Управление и упросить Старински все-таки допустить меня к работе. Если уж ему так сильно хочется, то пусть посадит меня за протоколы на несколько дней. – Бездельничать точно не собираюсь.

   - И почему я не удивлена? – Ирма топала за мной следом.

   Она вошла в гостиную, оглядела ее придирчиво. От внимательного взгляда подруги не укрылось ни перевернутое, в результате вчерашней борьбы с Саем, кресло, ни разбитая ваза, ни разбросанные повсюду мои вещи.

   - И как ты тут живешь? – вздохнула та, у которой вся квартира была завалена подушечками, безделушками и свечами в разнообразных подсвечниках. На всех видимых поверхностях в квартире моей подруги, что-то стояло, лежало, пылилось…

   - Нормально живу, - привычно уже огрызнулась я и плюхнулась на диван.

   - Ладно, - Ирма подвинула ногой к себе одну из диванных подушек, валявшихся на полу, и устроилась на ней. – Задам вопрос иначе: как насчет совместного путешествия? Поехали к морю на неделю-две?

   Меня передернуло от перспективы провести с Ирмой так много времени сразу. Нет, я хорошо к ней отношусь и благодарна за то, что она скрашивает редкие часы моего одиночества, но… Ирму нужно принимать дозировано. В больших количествах мне грозит сойти с ума от ее болтовни.

   - А домой? Не хочешь съездить и повидать родственников?

   Это был запретный вопрос. Самый запретный. Ирма не знала, что у меня никого не осталось. Кажется, я как-то говорила ей, что родители умерли, но… родственники – это же обычно больше, чем только мать и отец. По крайней мере, у большинства людей. У Ирмы вот, например, тоже нет родителей, но зато она как-то говорила о брате. Да, точно, у нее есть старший брат. Правда, о нем она тоже ничего такого не рассказывала, но я и не спрашивала никогда.

   Открыв рот, чтобы ответить, я замерла. Память снова подкинула мне разговор, состоявшийся несколько месяцев назад:

   « - Ты часто навещаешь родные места? - поинтересовался Дэн. Мы лежали с ним на кровати. Моя голова покоилась на его плече, а он играл с моими волосами.

   - Давай не будем больше об этом».

   Тогда он замолчал, но меня какое-то время не покидало ощущение, что тот разговор Дэн начал неспроста.

   Вот и Старински тоже. Там, в госпитале, когда полковник уведомлял меня об отпуске, он тоже сказал нечто подобное. Посоветовал мне навестить родные места. Это что-то значит или я становлюсь слишком мнительной и пытаюсь разглядеть намеки там, где их не было и в помине?

   - А я знаю, чем мы сейчас займемся! – вдруг воскликнула Ирма и подскочила со своей подушки. Я в который раз поразилась тому, как уверено она чувствует себя на своих высоченных каблуках.

   - Мне уже страшно, - отозвалась я.

   - И правильно! – подруга обернулась ко мне и улыбнулась. На миг мне показалось, что на ее лице проявились иные черты. Более резкие, хищные. Но это видение длилось меньше мига и тут же все пропало, а на меня смотрела все та же Ирма, которую я знаю вот уже четыре года. – Бойся. Потому что сейчас мы проведем с тобой сеанс гадания! – торжественно возвестила рыжая зараза и, не обращая внимания на то, что я поперхнулась собственным возгласом, исчезла в коридоре – пошла за своей сумкой, в которой, как я уже знала, было все необходимое для того, что Ирма называла колдовством.

   Я подскочила с дивана и рванула вслед за ней.

   - Ирма! – мой возглас растворился в темном коридоре. – Никаких твоих штучек в моей квартире! Слышишь? Я не позволю заниматься всей этой оккультной чепухой!

   - Это почему это чепухой? – подруга появилась со стороны кухни. В одной руке она держала свою увесистую сумку, в другой – конверт. – Это вовсе не чепуха. У меня, если хочешь знать, в самом деле, есть зачатки дара.

   - Нет у тебя никакого дара! – я встала в дверном проеме с намерением не допустить осквернения моей гостиной. – Тебя проверяли. Я лично и проверяла. Ты – не ведьма, пойми это, наконец, и успокойся!

   Все четыре года, что мы с этой рыжей бестией были знакомы, она пыталась заставить меня принять участие в своих псевдоведьминских ритуалах. Я отбивалась обычно. Успешно. Но Ирма тоже не сдавалась и раз за разом изобретала нечто новое с единственной целью – довести меня до бешенства.

   - Ой, да ладно тебе, - отмахнулась она, останавливаясь в шаге от меня и принимаясь обмахиваться конвертом как веером. – Ты всегда так заводишься, словно я и в самом деле предлагаю тебе продать душу темным силам. Если, как ты утверждаешь, у меня нет никаких колдовских способностей, то тем более волноваться не о чем. И этот ритуал, - она указала подбородком на свою сумку, - всего лишь невинное развлечение. Ничего не случится, Айрис.

   - Ты не понимаешь! – моей горячности можно было позавидовать. – С этого все и начинается. Сразу ты приобретаешь амулет, который вроде бы должен приносить удачу, затем идешь к гадалке, чтобы узнать будущее, а потом уже по уши погрязнешь в колдовстве. Ведьмы хитры, а зло не дремлет. Оно подстерегает на каждом шагу и только и ждет момента, когда мы наиболее беззащитны.

   - Да кому ты нужна, - пожала плечами Ирма. – И я вместе с тобой. Можно подумать, что это твое вездесущее зло только и делает, что поджидает, когда можно нас завербовать или как там у вас это называется. Прекрати строить из себя сурового инквизитора и принеси мне лучше таз с чистой водой. А я пока займусь остальными приготовлениями.

   И она просто отодвинула меня с дороги, намереваясь пройти в гостиную.

   - Нет! – я уперлась и не собиралась сдаваться. – Поверь, я видела уже подобное. Почти каждый день сталкиваюсь вот с такими случаями на службе. Сначала – невинное развлечение, а потом жертвоприношения в надежде получить темное благословение и обрести силу. Нет, Ирма. Я не собираюсь в этом участвовать и тебе не позволю.

   - И что? – подруга тоже встала в позу. Она подбоченилась и взглянула на меня из-под рыжей челки. – Арестуешь меня? Снова? Так по твоим же словам во мне нет ни капли колдовства. И привлечь меня не за что. Если я, как ты утверждаешь, не ведьма, то и колдовства никакого не будет.

   - Ирма…

   - Ой, все, - отмахнулась она, - прекрати истерить и тащи сюда таз с водой. А я пока расставлю и зажгу свечи, - и она повернулась ко мне спиной, не обращая внимания на мое возмущение.

   А я смотрела ей в спину широко распахнутыми глазами и никак не могла прийти в себя. Такой Ирма предстала передо мной впервые за все время нашего знакомства. Она взбалмошная, легкомысленная, немного эгоистичная, но в целом отзывчивая и доброжелательная… она еще никогда так не упиралась. Всегда стремилась втянуть меня в эти свои штучки, по нескольку раз на неделе предлагала принять участие в гадании или спиритическом сеансе, но никогда не стояла насмерть.

   Бред какой-то.

   - Ой, вот я балда! – Ирма остановилась и хлопнула себя по лбу конвертом, который все еще держала в руках. – Совсем забыла. Держи, - она повернулась ко мне и протянула конверт. – Нашла на пороге, пока пыталась тебя добудиться. Забыла сразу отдать.

   Мурашки, что побежали вниз по позвоночнику после этих слов подруги, я проигнорировала, но когда протянула руку, и пальцы прикоснулись к плотной белой бумаге, все изменилось. Меня словно током ударило, сердце ухнуло в желудок, а потом и вовсе провалилось до самых колен. Тело затряслось, будто в лихорадке, перед глазами все потускнело и… картинки замелькали с такой скоростью, что стало подташнивать. Рассмотреть то, что показывало мне подсознание, не удавалось. Образы были нечеткими, контуры смазывались, перетекали из одного в другой.

   Я пошатнулась и уперлась спиной в дверной косяк.

   - Айрис! Айрис, какого черта? – возглас Ирмы немного привел в чувство. Встряхнувшись, пытаясь сбросить с себя наваждение, подняла на нее взгляд. Увиденное мне не понравилось.

   Ирма будто бы стала выше и шире в плечах, всегда светлая, даже почти прозрачная кожа ее потемнела, черты привлекательного лица заострились, глаза, сильно скошенные к вискам, блеснули алым.

   Я зажмурилась и затрясла головой. Закрыла лицо руками.

   - Айрис, - а голос остался прежним. Знакомым. – Айрис, не пугай меня.

   Я делала один глубокий вдох за другим. Пыталась выровнять дыхание и усмирить бешено бьющееся сердце. Ирма же скакала вокруг меня, звала, тормошила, пытаясь достучаться. И ее голос был моим ориентиром, вел из этого кошмара, как путеводная нить.

   Когда стало немного полегче, с опаской приоткрыла один глаз и посмотрела сквозь неплотно сжатые пальцы. Бледное лицо Ирмы маячило передо мной. Глаза, обычные, светло-серые, прозрачные, как роса поутру, смотрели со страхом.

   - Айрис, - в голосе Ирмы слышались слезы, - ну, пожалуйста. Ну, давай ты уже не будешь больше умирать, а?

   - Не буду, - прохрипела я.

   - Фух, - с облегчением выдохнула подруга и, отбросив со лба прядь огненных волос, попыталась улыбнуться. – Ну вот и ладушки. Давай, ты сейчас присядешь, - она квохтала надо мной, словно наседка над цыпленком, придерживая под руку, подвела к дивану и усадила. Принялась обкладывать меня подушками и даже притащила старый пыльный плед, в попытке укутать меня в него с головой. – Вот так. Сиди тут. Не двигайся. Ничего не делай. Я сейчас.

   - Куда ты? – удивленно подняла глаза на нее, пытаясь выпутаться из пыльного шерстяного кокона, в который она меня так старательно заворачивала. Холодно мне не было, да и общее состояние уже пришло в норму.

   - За водой, - широко распахнула глаза подруга. – Сеанс нам сейчас просто необходим. И не спорь. Хоть раз сделай так, как я говорю. Хуже уже точно не будет.

   И чтобы не выслушивать больше никаких возражений, Ирма поспешно скрылась в коридоре. Проследив за ней взглядом, перевела его на белый конверт. Руки дрожали разрывая плотную бумагу, но сжав зубы, я все же справилась с таким, на первый взгляд простым делом. Строчки заплясали перед глазами, сливаясь в сплошной поток слов, смысл которых плохо доходил до моего сознания. Единственное, что я рассмотрела отчетливо «Ирандаш» - название города, в котором я родилась и провела девять первых самых счастливых лет своей жизни.

   Оно горело алым на белой бумаге и как я ни старалась игнорировать это название – постоянно на него натыкалась и упорно не замечала остальных слов.

   Закусив губу и на миг прикрыв глаза, постаралась сосредоточиться и взять себя в руки. И только после этого продолжила читать.

   Письмо было от адвоката, которого семнадцать лет назад нанял мой отец. В письме, переданном мне Ирмой, сухими канцелярскими фразами, сообщалось о том, что дом, принадлежащий семье Севастьян на протяжении нескольких поколений, полностью перешел в мое владение и для оформления всех необходимых документов, мне стоит как можно скорее явиться в Ирандаш.

   Белый двухэтажный особняк, с высоким крыльцом и витыми решетками на окнах первого этажа предстал перед моим мысленным взором. Старый неработающий фонтан во дворе, всегда заполненный мутной водой, казавшейся черной. Плодовые деревья вокруг и детские качели… я помнила это так хорошо, словно только вчера уехала оттуда.

   Это был кошмар. Мой кошмар, который вдруг ожил.

***

Ирма развила бурную деятельность. Притащила в гостиную таз с водой, пододвинула журнальный столик ближе к дивану, на котором сидела я, установив свою посудину прямо в центре – долго крутила таз, по одной ей ведомой системе, чтобы он стал именно так, как нужно. Зачем? Я не спрашивала. Чувствовала какое-то опустошение, апатию, даже не стала спорить и возражать против проведения ритуала. Стало как-то все равно.

   Зато Ирма, пользуясь моим апатичным состоянием, танцевала от восторга и с энтузиазмом взялась за необходимые приготовления своего колдовства. Установила, наконец, свой таз, долго расставляла вокруг него свечи, то и дело, замирая на месте и прищурившись, глядя куда-то в пространство. Затем разложила вокруг таза пучки связанных вместе трав, каких-то разноцветных кристаллов, камней. Прежде чем зажигать свечи, плотно задернула шторы на окнах.

   - Вообще-то, все ритуалы принято проводить ночью, лучше всего подгадать полночь, но… чего нет, того нет, - пожала она плечами и вернулась к столу. – Надеюсь, дневной свет не сильно помешает.

   Она уселась на подушку, небрежно брошенную на пол, скрестила перед собой ноги.

   - Ну что? – пронзительный взгляд из-под рыжей челки, казалось, перевернул все у меня внутри. – Приступим?

   Внутри меня вдруг словно поселился кто-то другой, более авантюрный и не чурающийся время от времени нарушать закон. В этот момент я не думала о том, что узнай кто в Управлении, чем мы тут занимаемся, Ирме грозит, как минимум, костер, а мне… за потакание колдунам и укрывательство, тоже ничего хорошего не бывает – ссылка и каторжные работы на благо государства с конфискацией всего имущества. Но мне было все равно сейчас. Ритуал так ритуал. Мы с Ирмой демонов с изнанки не вызываем и к темным силам тоже взывать не собираемся, так что… почему бы и нет? Да и имущества у меня нет никакого, кроме пары штанов да рубашек… Хотя…

   Я покосилась на белый конверт, в который запихала письмо от адвоката.

   Особняк. Родительский дом и Ирандаше. Я привыкла считать, что та страница моей жизни уже давно прочитана и перевернута, никогда не собиралась снова возвращаться в город, где родилась… А тут поди ж ты, наследство.

   Подруга, не встретив никакого сопротивления с моей стороны, расплылась в довольной улыбке, потерла перед собой ладони и щелкнула обычной зажигалкой. Оранжевый огонек с синеватыми краями вспыхнул, задрожал, как лист на ветру, но вскоре выровнялся.

   Ирма торжественно поднесла к нему длинную тонкую лучину. Дождалась, пока искорка перескочит с зажигалки на кончик деревяшки и уже ею стала обносить свечи. Аккуратно, по часовой стрелке, дожидаясь, чтобы фитилек вспыхнул, и огонек на вершине каждой свечки загорелся ровный, спокойный. Вид при этом у доморощенной ведьмы был весьма примечательный, торжественный и в то же время такой потешный, что я с трудом сдержала хихиканье.

   Ирма, услышав, мое сопение глянула неодобрительно и скорчила гримаску.

   - Магия не любит, когда ее не принимают всерьез, - шепотом произнесла она, заканчивая со свечами.

   - Так то магия, - тоже почему-то шепотом отозвалась я, подаваясь вперед.

   Ирма стрельнула в мою сторону глазами и отложила лучину на небольшую металлическую тарелку. Гасить ее она не стала, и сизый дымок тонкой струйкой потянулся вверх, закручиваясь в причудливые спиральки.

   - И что дальше? – скептически поинтересовалась я. Апатия уже растворилась в неизвестном направлении. Теперь и мной, так же, как еще недавно Ирмой завладел азарт. Правда… воспринимать все происходящее серьезно у меня в любом случае не получалось. Может быть, если бы на месте Ирмы был кто-то другой, я и начала бы волноваться, но… моя подруга ведьмой не была. Ничего опасного, судя по приготовлениям, она делать не собиралась – никаких ведьминских знаков, крови и костей, волос, ногтей и прочей гадости, что так любили использовать в своих мерзких ритуалах настоящие колдуньи, Ирма тоже не приготовила, что радовало. А потому я решила воспринимать происходящее просто как развлечение.

   Почему нет? Айрис Севастьян тоже умеет развлекаться… наверное… время от времени…

   - Чшшш, - шикнула на меня Ирма и взяла в руки пучок каких-то трав. Поднесла его к горящей свече. В воздухе тут же запахло… как-то странно. Не могу сказать, что этот запах был неприятен, но мне вдруг захотелось чихать, а перед глазами повисла пока еще легкая, как кисея белесая пелена.

   - Ты мне только пожар в квартире не устрой, - предупредила я Ирму. – А то жалованья не хватит, чтобы рассчитаться за принесенный ущерб.

   - Да помолчи ты, - свистящим шепотом возмутилась Ирма и потянулась к какой-то плошке, куда было налито… вязкое, неприятно пахнущее, по цвету напоминающее карамель, нечто. Чашку она брала осторожно, обхватив ее двумя ладонями, чтобы не всколыхнуть содержимое. Подняла ее на вытянутых руках над тазом с водой и забормотала что-то, закрыв глаза.

   Я сидела напротив, часто моргала, пытаясь разогнать туман перед глазами. Смеяться мне уже не хотелось. Запах тлеющих трав, воска от свечей, той гадости, что была налита в эту плошку, кружил голову и дурманил разум. Дыхание затруднялось, а пелена перед глазами становилась все плотнее и плотнее. Очертания сидящей напротив, всего на расстоянии вытянутой руки, Ирмы стали смазываться, пламя свечей превращалось в расплывчатые яркие пятна. Голова закружилась.

   - Возьми! – и голос Ирмы показался мне странным, более грубым, чем всегда. Она сидела, поджав губы, смотрела сквозь весь этот дым и чад своими светлыми глазами, в которых отражалось пламя свечей, и протягивала мне чашку. – Осторожно, - предупредила она, когда мои пальцы дрогнули, обхватывая гладкие теплые бока. – Не расплескай только.

   - И что… мне делать… - язык стал заплетаться. Появилось ощущение, что я набрала полный рот чего-то вязкого и тягучего и теперь никак не могу от него избавиться.

   - Поднеси к лицу и вдохни, - Ирма отдавала команды, и у меня не возникло ни малейшего желания противиться ей. Голос ее становился все тише и тише, там стали появляться неестественные для подруги свистящие нотки. – Закрой глаза. Представь то, что тебя интересует. Четко сформулируй вопрос, на который желаешь получить ответ в данный момент. Только один.

   Я сделала все, как сказала Ирма. Закрыла глаза, поднесла плошку к лицу и вдохнула тягучий пряный аромат полевых цветов, воска, ладана и еще чего-то, что я не смогла определить. Голова стала легкой-легкой, словно невесомой, а все мысли и сомнения вдруг улетучились.

   И вот как тут задавать вопросы?

   Я попыталась сосредоточиться, но получалось плохо. Мысли разбегались.

   Вдохнула еще раз.

ГЛАВА 10

Картинка возникла перед глазами сама. Вид из окна второго этажа на аккуратно подстриженный газон. Огромная неестественно выпуклая луна, запутавшаяся в ветвях плодовых деревьев. Детские качели, неподвижно висящие на толстой ветке. Большой коричневый медведь, забытый на этих самых качелях. Он лежал на спине, широко расставив в стороны свои мохнатые лапы, и смотрел на луну неподвижными, мертвыми глазами-пуговичками.

   Старый фонтан с обшарпанными каменными бортиками, вода в котором была настолько мутной, что даже луна в ней не отражалась.

   - Выливай! – резкий окрик Ирмы заставил меня вздрогнуть. Руки, держащие чашку, дрогнули, и тягучая карамельная жидкость потекла в таз с водой. Когда Ирма успела встать и приблизиться ко мне, я не заметила, только ощутила ее ладонь на своей макушке. – А теперь смотри!

   Туман. Густой, словно вата, молочно-белый, он обволакивал, как пуховое одеяло. Не давал вдохнуть. Сковывал движения и оседал на коже белесым, словно изморозь, налетом. Скрадывал все звуки и запахи.

   Я попыталась отряхнуться – ничего не изменилось. Вокруг меня – все такое же белое и пушистое.

   Шаг. Еще один и еще.

   Туман стал рассеиваться. Он медленно растворялся сверху, но все еще лежал на земле пушистым плотным ковром, так, что невозможно было рассмотреть, куда я ступаю. Приходилось проверять землю под ногами, прежде чем сделать шаг.

   А сверху, на уровне моего лица, молочно-белая дымка стала рассеиваться, расползалась по сторонам рваными хлопьями, обнажая некрасивую, пугающую картину.

   Лес. Мрачный. Мертвый. Искореженные деревья нерушимо стоят, протягивая свои изломанные ветви к небу. На этих кривых, покрытых окостеневшими наростами ветвях нет ни единого листочка, ни одного молодого побега. В этом лесу давно уже не слышно птичьих трелей или голосов зверей. Не ступала сюда и нога человека.

   Но я была здесь. Оглядывалась по сторонам, пытаясь понять, где именно оказалась, и разобраться в том, как выбраться из этого мрачного и неприветливого места. Шла медленно. Осторожно, замирая каждый раз перед тем, как сделать следующий шаг, внимательно вглядываясь в туман, прислушиваясь и принюхиваясь.

   Мертвые деревья молчаливыми свидетелями обступали меня со всех сторон, но не пытались задержать, не шелохнулись ни разу, не качали ветками, не скрипели стволами, не роняли в туман прозрачные слезы росы.

   Тишина. Пустота.

   Только я, медленно бредущая куда-то в тумане. Потерянная. Одинокая, позабытая всеми.

   Я тряхнула головой, отгоняя депрессивные мысли. Не в моем характере стенать и жаловаться, убиваться или страдать. Нужно выбраться отсюда, а для этого необходимо идти. И я шла. Вперед… или быть может, ходила по кругу?

   Не знаю. Все эти деревья были похожи друг на друга, как братья-близнецы и когда впереди показался просвет, я рванула туда, забыв обо всем. Деревья, все также молчаливо расступались передо мной, словно бы вообще отступали в сторону. Я не обратила на это внимания, казалось, что если не поспешу, если не успею, то никогда уже не выберусь из этого туманного леса.

   Последние шаги и вот я уже на поляне. Она отличалась от того места, в котором я только что была так, словно бы меня вдруг выбросило в иной мир. Нормальный. Тот, к которому я привыкла. Где под ногами – трава, а деревья шелестят густыми кронами, в которых притаились пернатые лесные обитатели. Я на миг закрыла глаза и выдохнула, чувствуя, как отпускает напряжение, отступает страх, что сжимал сердце ледяной рукой.

   Песня.

   Они стали появляться со всех сторон. Просто выходили из-за деревьев и медленно продвигались к костру. Их длинные белые рубашки резко выделялись на фоне ночного леса, придавая своим обладательницам сходство с призраками, про которых так любят писать фантасты. А еще они пели.

   Разобрать слов не было никакой возможности, но сам напев… он показался мне знакомым. До боли, до слез, до мурашек по всему телу. Я уже слышала эту песню. Засыпала под этот мотив целых девять лет своей жизни. Самые счастливые девять лет своей жизни!

   А они все шли и шли. Женщины. Молодые и старые, высокие и низкие, красивые и те, кто сохранил лишь воспоминания о былой красоте. А я смотрела на них, притаившись в тени деревьев и сглатывала слезы.

   Они окружали костер. Приближались к нему и останавливались. Вот одна из них, высокая, темноволосая, еще молодая и довольно красивая, поднесла руки к своей шее, осторожно потянула за тесемки, удерживающие рубаху. Белое одеяние соскользнуло вниз по ее телу и осталось лежать на траве. А обнаженная женщина продолжила свой путь к костру. Все остальные повторили за ней. Они сбрасывали свои рубахи, словно те являлись оковами. И каждая из них была прекрасна в своей наготе.

   Я с замиранием сердца продолжала смотреть. И слушать.

   Ведьмы. Это были ведьмы. И они готовились к какому-то ритуалу.

   Я много слышала о ведьмовских ритуалах. В Школе этому вопросу был посвящен целый отдельный предмет. Нас учили распознавать их, по знакам, что колдовки и колдуны вычерчивают подле алтаря, по травам, которые они жгут, стремясь впасть в транс, по амулетам и жертве… Я неплохо знала этот предмет, была одной из лучших учениц… но, никак не могла понять, что именно делают ведьмы сейчас.

   Здесь не было знаков, если только огонь можно назвать ведьмовским символом, и луну, и ночное небо, усыпанное тысячами ярких звездочек-искорок. Эти ведьмы не приносили жертву, по крайней мере, я не заметила никаких животных, находящихся поблизости, ни людей – никого постороннего, кроме меня. На обнаженных женщинах не было ни одного амулета, кроме их собственных волос, которые укрывали тела, словно покрывала, вились вдоль спин, ниспадали на плечи.

   Я закусила губу, внимательно вглядываясь в происходящее. Но оставаться на месте было сложно. Так сложно, что пришлось еще и ногтями впиться в ладони.

   Меня тянуло туда. На поляну. Хотелось вот точно также, сбросить с себя одежду, подставить обнаженное тело легкому ночному ветерку, любоваться тому, как сияет в свете луны моя кожа, как волосы, которые я за столько лет так и не решилась обрезать, развеваются за спиной и слегка щекочут кожу.

   И эта песня… она завораживала, манила…

   В ярких сполохах костра мне вдруг померещилось…

   Этого не могло быть… в реальности… но здесь… на этой поляне…

   Я сделала шаг вперед и больше не смогла остановиться. Чувствовала, что должна, обязана увидеть еще раз.

   Ее лицо. Темные волосы, что мягкими волнами окутывали узкие плечи и ниспадали на спину, небольшие завитки на висках, которые всегда были причиной расстройства, не желали выпрямляться, а в сырую погоду закручивались спиральками и словно антенны торчали в разные стороны. Глаза, насыщенного синего цвета, поразительной глубины, тонкий нос и бледно-розовые губы, родинку на правой щеке.

   Это лицо преследовало меня последние семнадцать лет. Я видела его во снах, оно мерещилось мне наяву. И сейчас просто не могла позволить наваждению схлынуть. Хотелось еще раз заглянуть в родные глаза, прижаться щекой к мягким шелковистым волосам, почувствовать прикосновение теплых ладоней и услышать ее голос. Это тихое, полное любви: «Цветочек мой».

   Слезы текли по щекам, но я не утирала их. Не могла.

   Шла вперед, даже не заметив, что уже достигла крайних рядов обнаженных ведьм.

   А они расступались передо мной, отходили в стороны, образовывая живой коридор.

   И пели.

   Остановилась я только тогда, когда почувствовала на щеках жар от костра. Огляделась по сторонам.

   Вокруг меня были ведьмы. Они стояли, глядя на огонь, пели, не обращая внимания на происходящее вокруг.

   И я пришла в себя. С грустью подумала о том, что все было не по-настоящему. Всего лишь морок, наваждение.

   - Цветочек мой, - тихий голос резанул по нервам, заставил все волоски на моих руках приподняться, а кожу покрыться мурашками. – Айрис.

   Я принялась оглядываться по сторонам – все та же картина, ничего не изменилось. Обнаженные тела, одухотворенные лица, глаза, устремленные на огнь. И песня. Знакомый с детства мотив.

   - Айрис… - зов пробежался по коже легким ветерком, пошевелил волосы на затылке и улетел вверх, растворился во всполохах огня. – Айрис…

   - Мама? – губы сами шевельнулись, слезы текли сплошным потоком, мутной пеленой закрывая обзор. – Мамочка…

   - Родная… - она обернулась. Та самая ведьма, что стояла почти у самого костра. Темные волосы ее взметнулись в воздухе, и опали крупными локонами на плечи и спину. Синие глаза – такие знакомые синие глаза – смотрели на меня с нежностью. И родинка на щеке…

   - Мама?

   - Не бойся… ничего…

   - Мамочка, как же я скучаю…

   Она слабо улыбнулась. Полностью развернулась в мою сторону и протянула руку, ласково погладила по щеке.

   - Пора домой, детка.

   Картинка потекла. Лицо матери стало отдаляться. Ведьмы, что стояли вокруг превратились в сгустки тумана, а костер… его словно и вовсе не было.

   - Нет! Нет, мамочка, не уходи! – я пыталась задержать ее, но она лишь грустно улыбнулась в ответ и покачала головой, продолжая таять в тумане.

   - Иди домой, родная. Уже пора…

   Я распахнула глаза и едва успела выставить вперед руки, чтобы не уткнуться носом в таз с водой. Дышала так, словно только что пробежала марафон, а перед глазами плясали языки пламени. Зажмурилась и замотала головой, пытаясь отделаться от наваждения. Когда же снова позволила себе видеть, едва не закричала – огонь, рваные языки пламени плясали перед лицом.

   - Ну ты меня и напугала, подруга, - хриплый, срывающийся от напряжения голос Ирмы, заставил меня вздрогнуть и отвлечься. А когда я снова посмотрела перед собой, поняла, что на самом деле это был не огнь. Вернее, не совсем огонь – та гадость, которую Ирма заставила меня вылить в таз с водой, застыла и приобрела яркий оранжевый цвет. Рваные края ее как раз и напоминали языки пламени.

   Я вздохнула, с шумом выталкивая из легких воздух, откинулась на спинку дивана. Перевела ошалевший взгляд на Ирму.

   Подруга топталась рядом, заламывая руки, и с тревогой смотрела на меня.

   - Я уж не знала, чего мне делать, - пожалилась она. – Ты сидишь, словно зачарованная, смотришь в одну точку, и только слезы по щекам текут и в воду падают, расходясь кругами по поверхности. Никогда еще такого не было.

   - Ирма… - голос был хриплым, и дыхание сбивалось, но я сглотнула несколько раз и продолжила, - Ирма, пообещай мне. Нет, даже поклянись. Можешь на крови или… не знаю, что еще тебе дорого…

   - В чем? – она удивленно распахнула свои светлые глаза.

   - В том, что никогда больше! Ни при каких обстоятельствах, ты не будешь творить ничего подобного.

   - Ты опять за свое, - надула губы подруга и уселась на свою подушку. Отвернулась от меня. Сейчас, как никогда, она напоминала обидевшегося на весь белый свет ребенка, которому родители не купили пятнадцатую по счету куклу.

   - Ты меня не поняла, - я покачала головой, и снова сглотнула – во рту появился премерзкий привкус и никак не получалось от него избавиться. – Если ты, еще раз, сотворишь нечто подобное, я… Я не посмотрю на то, что четыре года назад сама проверяла тебя на колдовство. Ирма, я не шучу сейчас, - покачала головой, не отрываясь, гладя на лицо подруги. – Посмеешь выкинуть что-то такое еще раз – сама на костер отправлю.

   Она надулась еще больше, а затем вдруг резко повернулась ко мне. Глаза ее сверкнули сапфирами, на лице отразился живейший интерес.

   - Получилось? – выдохнула эта доморощенная ведьма. – Ты что-то видела, да? У меня все-таки есть дар?

   И столько воодушевления и ничем неприкрытого восторга отразилось в ее глазах и послышалось в голосе, что меня перекосило.

   Я несколько раз глубоко вздохнула, чтобы взять эмоции под контроль, затем наклонилась к ней и медленно, с чувством, с расстановкой произнесла:

   - Нет, ты не ведьма. Но! Если продолжишь дурачить людей и проводить свои спиритические сеансы и гадания, закончишь, как последняя колдовка. А именно – на костре!

   - Злая ты, - обижено буркнула Ирма и снова отвернулась. Еще и руки на груди сложила.

   А я опять откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Думала. О том, что произошло. О том… что увидела. Было ли это колдовство? Вряд ли. Ирма не ведьма, она не могла ничего такого наворожить. Скорее всего…

   Дыхание перехватило, и сердце сжалось от догадки.

   Это я. Я – ведьма. И то, что случилось, полностью моя вина.

   Я чуть-чуть приоткрыла глаза и из-под ресниц посмотрела на Ирму. Она по-прежнему сидела по полу, поджав ноги и надув от обиды губы. Но несколько раз бросала в мою сторону любопытные взгляды.

   Нет, одно я знаю точно – Ирму надо напугать. Напугать так, чтобы она никогда больше не ввязывалась в такие авантюры. Никогда больше не пыталась проводить свои сеансы. По правилам сейчас я должна была ее арестовать. Предъявить обвинение в колдовстве, задержать и вызвать наряд. Она находится слишком близко к той грани, за которую переступать уже нельзя.

   Но при мысли о том, что моя подруга окажется в застенках управления и кто-нибудь из инквизиторов будет ее «допрашивать» внутри у меня все перевернулось.

   Жалость? Нет, просто…

   Еще месяц назад, я бы так и поступила, и совесть не мучила бы меня. Но сейчас…

   Двойные стандарты.

   Я ведьма. Я, а не Ирма. И она не должна отвечать за меня.

   - Ну, - подруга уже перестала злиться и повернулась в мою сторону всем телом. – Говори уже! Что ты видела?

   - Ничего, - отмахнулась я.

   - Айрис! – обижено воскликнула она и даже подпрыгнула на своей подушке. – Так не честно.

   - Все честно. Я ничего не видела, ты – ничего не делала. И не смей больше повторять что-то подобное. И это мое последнее предупреждение. Узнаю, что ты продолжаешь в том же духе, не посмотрю, на то, что мы дружим. Это не шутки! – я специально сгущала краски и говорила суровым, непререкаемым тоном, но на Ирму все это мало действовало.

   Она вздохнула, покачала головой и поднялась на ноги. Стала собирать все свои прибамбасы.

   - Что будешь делать в отпуске? – спросила она, когда мы на пару уже уничтожили все следы проводимого в моей квартире ритуала и даже проветрили комнату.

   - Домой поеду, - отозвалась я.

   - Ясно, - кивнула Ирма, отворачиваясь в поисках своей сумки.

   А мне на миг показалось, что в светлых глазах ее мелькнуло алое пламя.

***

Серая лента дороги мягко стелилась под колеса автомобиля. До заката оставалось еще несколько часов, но густые кроны стоящих по обе стороны шоссе сосен так тесно переплелись между собой, что свет почти не проникал, лишь только полоска яркого летнего неба виднелась в высоте, да изредка проплывающее по нему кучерявые облака.

   Принять решение отправиться в родной город, было намного сложнее, чем собраться. На сборы у меня ушло всего несколько часов – покидала в сумку кое-какие вещи, смену белья, необходимые мелочи, оружие, с которым никогда не расставалась и арендовала ту колымагу, которая теперь и везла меня в Ирандаш.

   Небольшой городок на западе. Там не было ничего примечательного и редко когда происходило что-нибудь на самом деле интересное. Тихое, уютное, сонное место, в котором я провела самые счастливые годы своей жизни и куда позже поклялась не возвращаться. После того происшествия, семнадцать лет назад, я часто вспоминала Ирандаш. Мне снились его тихие узкие улочки, ровные белые заборчики, огораживающие невысокие чистенькие домики, ухоженные клумбы. По вечерам молодежь собиралась на главной площади вокруг фонтана слышались песни, веселый смех, звуки музыки. Единственным большим предприятием в Ирандаше был завод по изготовлению консервов, там же и работало большинство жителей. Одна школа, церковь, адвокатская контора и офис местного шерифа, старый кинотеатр и маленький рынок чуть в стороне. А еще фермерские усадьбы, что окружали город и являлись поставщиками сырья для заводика. Вот и все примечательности моего родного городка.

   А! Почти забыла – семнадцать лет назад там задержали опасного колдуна, который при проведении своего мерзкого ритуала принес в жертву собственную жену.

   Машина чихнула и дернулась. Я вздрогнула и вынырнула из своих невеселых размышлений. Прислушалась к шуму двигателя и выругалась, помянув про себя нелицеприятным словом контору, что сдала мне в аренду эту развалюху. Старенький автомобиль больше всего напоминал груду металлолома, но, что удивительно, еще ни разу не заглох и надежда, что до Ирандаша я все же доберусь без происшествий пока теплилась где-то внутри меня.

   Своего транспортного средства у меня не было, в столице обычно приходилось использовать служебный автомобиль, но водитель из меня не ахти какой и чаще всего за рулем был Дэн.

   Дэн. При воспоминании о напарнике сердце сжималось, а во рту появлялась горечь. Мне тяжело было смириться и принять тот факт, что на протяжении последнего года, я делила постель с человеком, который запятнал себя.

   Впрочем, и сама я не лучше.

   Ведьма!

   Я усмехнулась и сдула с лица прядь волос, выбившуюся из хвоста.

   Подумать только! Я – ведьма. Мерзость, зло, тварь, которой нет места на этом свете. Таких как я надо жечь на костре без суда. Именно так нас учили, именно так я сама поступала всю свою сознательную жизнь.

   Но… Старински я не рассказала. Вообще никому не рассказала. Собрала вещи и уехала. Сбежала подальше от инквизиции и тех, кто мог понять, кто я такая.

   Страх?

   Нет, я не боялась смерти или костра. Мне нечего было терять, кроме жизни. Но… почему-то признаться не решилась. Не смогла собраться с духом и пойти в Управление, чтобы сдаться.

   Почему?

   Не знаю… или нет… знаю…

   Все еще оставалась надежда, что те видения, которые посещали меня последнее время, являлись побочным эффектом от заклинания некроманта. Но ведь может быть такое. Ведь может?

   Марк был старой и сильной тварью. В нем бурлила колдовская сила, жизненная энергия, отобранная у несчастных, которых он за столько лет замучил на жертвеннике. Он питался болью и страхом, ужасом своих жертв. А убил он немало за долгие годы своего существования.

   Предсмертные же проклятия обладают особенной силой. В них заключается вся злость, накопленная на протяжении жизни, ярость, ненависть, муки и страх тех, кого колдун убил. И весь этот коктейль выплескивается вместе с последним вздохом, отчего становится еще сильнее.

   И снять такое очень и очень сложно, если не сказать невозможно.

   Я знала случаи, когда невинные, попавшие под такую волну сходили с ума и умирали в страшных муках, не в силах преодолеть колдовство. И снять такое проклятие невозможно. Это только в сказках можно найти добрую колдунью и помочь ей, а взамен она одарит тебя. В жизни такого не происходит. По крайней мере, не со мной.

   Машина чихнула еще раз, но глохнуть не спешила, что радовало.

   Я покосилась на панель навигатора. Она слабо моргала, а картинка стала расплываться.

   - Эй! Что за дела? – постучала пальцем сверху по экрану. Никакой реакции. – Ну, нет, - простонала в отчаянии. – Так не честно. Осталось совсем немного. Всего несколько часов! Ну же, - я не сдавалась и продолжала нажимать кнопочки, - давай, работай. Скоро должен быть поворот. Или не скоро? Ну?!

   Небольшой экранчик допотопной модели, коей была оснащена доставшаяся мне колымага, мигнул в последний раз и совсем погас.

   - Вот же!.. – не сдержалась я.

   И словно в ответ на мои проклятия машина задергалась, словно в припадке. Мотор странно заурчал, но по-прежнему продолжал работать.

   - Вот только этого и не хватало, заглохнуть посреди леса, непонятно где!

   Я перегнулась через пассажирское сидение и принялась одной рукой шарить в бардачке. Обычно, компании, промышляющие прокатом автомобилей, оставляли в салоне карты – именно это я и искала. И несказанно обрадовалась, когда нашла.

   Карта была старой, местами потертой. Не удивлюсь, если ей было лет двадцать. Но она все же была и это радовало.

   Сжав зубы и молясь про себя, чтобы машина не остановилась окончательно, я отыскала нужную мне дорогу. Вгляделась в едва различимые переплетения линий.

   - Хм? Кажется, этого поворота раньше не было? Или я не запомнила? – топографическим кретинизмом я вроде никогда не страдала, но местность эту не знала совершенно. Как-то так получилось, что покинув Ирандаш семнадцать лет назад, я никогда больше не бывала в его окрестностях, даже по службе. Ну а вспомнить дорогу спустя семнадцать лет… да еще, если учесть, что в ту пору мне было девять… вот-вот, это было нереально.

   Я еще раз внимательно рассмотрела карту, затем, бросила последний взгляд на навигатор. Прибор не работал. Как впрочем, и телефон, который я достала из кармана, чтобы посмотреть время. Попробовала включить радио, но приемник, издав парочку полузадушенных хрипов, заглох окончательно.

   И вот тут меня накрыло.

   Все приборы, которые окружали меня, за исключением автомобиля, не работали. А это значило, что…

   Где-то неподалеку ведьма. Или колдун. Только очень мощный выплеск колдовской энергии может вывести из строя одновременно все приборы. Ну или несчастливое совпадение, но… в последнее я верить разучилась еще в девять лет.

   Холодный пот выступил на коже, тонкая струйка потекла по позвоночнику.

   Машина заглохла.

   Сжав в ладони оружие, я принялась оглядываться по сторонам. Тихо. Пусто. Солнечный диск, виднеющийся впереди в просвете между деревьями, уже почти полностью скрылся за горизонтом. Как-то слишком быстро наступили сумерки.

   У меня было два выхода: оставаться в машине и надеяться, что кто-нибудь проедет мимо или… пойти пешком. Отыскать какое-нибудь жилье или выбраться туда, где будет работать телефон, и вызвать помощь.

   Оба варианта казались настоящим сумасшествием. Но все же я выбрала второй. Открыла дверь, вышла на дорогу, продолжая крутить головой во все стороны. Ни звуков подъезжающих автомобилей, ни пения птиц, ничего. И темнело слишком быстро.

   Заперев машину, и перехватив поудобнее оружие, медленно побрела вперед, сжимая в свободной руке телефон и периодически поглядывая на экран. Сигнала не было. Лес вокруг был тих и молчалив, что еще раз говорило о близком колдовстве.

   Нет, я не боялась встретиться лицом к лицу со злом – это был бы не первый раз, но что-то внутри меня все же подрагивало, словно от напряжения. Я ведь тоже ведьма. И подлежу уничтожению. Так имею ли я право вершить суд над другими?

   Резко остановившись, тряхнула головой, отгоняя от себя эти мысли. Что за глупости мне лезут в голову? Я – инквизитор. Моим единственным предназначением является уничтожение зла, и я не отступлюсь.

   Поворот на лесную дорогу показался неожиданно. Вот только что здесь была сплошная стена леса, а стоило сделать несколько шагов, как деревья справа расступились, открывая узкую, поросшую травой колею. Остановившись, я принялась внимательно осматривать это место. Обычная лесная дорога, по которой давно уже никто не ездил.

   Свернуть? Или продолжить путь?

   По моим подсчетам, в Ирандаш я должна была прибыть рано утром, если бы продолжала ехать на машине. А пешком… если никто не подберет меня по дороге… Даже думать не хочу, сколько времени я буду ковылять по пустынному шоссе. Ночевать в лесу тоже не вариант.

   Где-то в окрестностях должна быть деревня. Я точно помнила эту отметку на карте навигатора. Я закусила губу и еще раз внимательно вгляделась в просвет между деревьями. На какой-то миг, всего на долю секунды, мне показалось, что в траве, чуть поодаль от того места, где я стояла, мелькнули чьи-то следы. Словно бы человек прошел после дождя, оставляя на влажной земле отпечатки своих ботинок, и эти отпечатки сохранились даже после того, как земля высохла. Непроизвольно сделала шаг вперед и едва не упала. Показалось, что земля уходит из-под ног, а деревья вдруг зашелестели, заговорили сами с собой, на одном им понятном языке.

   Еще один шаг и позади меня сомкнулся лес. Пути обратно уже не было.

ГЛАВА 11

В кабинете Верховного Инквизитора царил полумрак. Единственным источником света являлось окно с видом на столицу, но жалюзи пропускали слишком мало дневного света.

   - Вы слишком спокойны, полковник, - Верховный сидел в своем кресле, откинувшись на спинку, и внимательно разглядывал своего собеседника. Руки его, с большими широкими ладонями свободно лежали на деревянной столешнице. В своем кабинете глава всех инквизиторов чувствовал себя в безопасности. – За последний месяц, ваш отдел потерял двух человек. Третий сейчас в отпуске по состоянию здоровья. Как собираетесь восполнять эту потерю?

   - Школа ежегодно выпускает достаточно молодых инквизиторов, - отозвался Старински. Он сидел напротив своего начальника, тоже откинувшись на спинку кресла, и безразлично рассматривал старые антикварные часы, висевшие на стенке почти над головой Верховного. – Подобрать кадры не составит труда. А Севастьян вернется к службе через несколько недель.

   - Вы слишком добры к своим людям. Зачем было предоставлять Севастьян полноценный отпуск? Вполне хватило бы и нескольких дней, чтобы прийти в себя. Вы не хуже меня понимаете, что наше дело не терпит отлагательств. Зло не будет ждать, пока инквизитор прохлаждается в отпуске.

   - После поимки Марка, - по-прежнему безразлично отозвался Старински, - в столице воцарилась тишина. Вот уже несколько недель ничего не происходит.

   - Зло затаилось, оно выжидает, вынюхивает, определяет тот момент, когда может нанести удар. И мне бы не хотелось, чтобы такой момент наступил, полковник. Мы – это единственный барьер между колдовством и человечеством. Мы стоим на страже Света и нам нельзя колебаться.

   - Об этом речи не идет…

   - А Сай? – в голосе Верховного послышалось раздражение, морщинистое лицо скривилось от злости. – Как вы могли допустить подобное? И ладно бы еще не заметили, что инквизитор под чарами! Убрать его по-тихому – и дело с концом. Так нет, вы позволили раструбить об этом в газетах. Нас и так не любят, а после такого заявления и вовсе наступила паника.

   - Сай принялся палить в ни в чем не повинных людей посреди парка. Тому были свидетели, - спокойно возразил Старински. Он наконец-то оторвался от созерцания висящих на стене часов и посмотрел прямо в глаза Верховному. – И журналисты приехали на место одновременно с полицией. Мы же узнали о содеянном, когда все уже было закончено.

   - Вы обязаны были разобраться с последствиями!

   - Погибли люди, Верховный.

   - И что? Нужно было перевернуть все так, словно бы они были колдунами, а Сай выполнял свою работу. Кто бы там разбирался, так ли это на самом деле? Да что я вас учу! – Верховный резко поднялся на ноги и обогнул свой стол. Принялся расхаживать по ковру за спиной полковника. – Вы и сами прекрасно знаете, что стоит делать в таких ситуациях.

   Старински молча склонил голову, не торопясь начинать препирательства со своим начальником.

   - Хорошо еще, что мелкие грешки этого мерзавца не всплыли. Хороши бы мы были, если бы газетчики прознали о том, что инквизитор не брезгует баловаться колдовством, - Верховный замолчал. Прошелся по ковру взад-вперед и остановился возле кресла, в котором сидел его подчиненный. – Расследование провели? Где Сай подхватил эту пакость?

   - Провели, - кивнул полковник. – Одна из ведьм, изнасилованных им, прокляла перед смертью.

   Верховный скривился, точно ему только что показали нечто неприглядное.

   - Бардак! Мало того, что погрязли в пороках, так еще и с последствиями разобраться не можете. Мельчает нынче молодежь.

   Старински снова промолчал. Он не боялся Верховного. Прекрасно знал, что тот скорее символ, не более того. Слишком слаб, развращен, погряз в своих мерзких грешках. Верховный мало отличался от того же Сая, разве что старше был и опытнее. Но и в его биографии достаточно темных пятен. Никто из них не совершенен. Однако Верховный еще был нужен и потому оставался жив и даже почти здоров.

   - Назначайте патрули, - резко выдохнул Верховный и вернулся к своему креслу. – Нечего вашим спецам прохлаждаться. Пусть дежурят на улицах и отслеживают…

   - Сегодня мы выезжаем на операцию, - Старински все-таки перебил своего начальника. – Поэтому…

   - Куда? Что за операция? Почему я ничего об этом не знаю?

   - Мне доложили перед самым вашим вызовом, Верховный. К западу от столицы завелась какая-то пакость. Проклятое место или марь, пока неизвестно. Но там, в лесах пропадают люди, техника глохнет на дороге. Несколько дней назад под колеса проезжающего мимо автомобиля бросился человек. По словам водителя, тот выскочил из леса и всю дорогу до города нес какую-то околесицу о кладбищах и призраках.

   - Призраки! - Верховный поморщился. – Эти слабоумные людишки никак не могут расстаться со своими суевериями. Призраков не существует, души уходят за грань и не возвращаются оттуда. Это все происки колдовства!

   Старински молчал, не спеша перебивать своего начальника. Полковник вообще не любил ввязываться в споры, тем более с тем, кого считал недостойным. А своего непосредственного начальника Рейз Старински не уважал ни капли и видел насквозь.

   - Когда выдвигаетесь? – поинтересовался Верховный.

   - Прямо сейчас. До этого места пара часов езды, прибудем как раз к рассвету.

   - Хорошо, - скрипнул зубами Верховный. – Ступайте. Поднимайте группу по тревоге. И возвращайтесь с победой и без потерь, полковник. В противном случае мне придется спросить с вас.

   Старински никак не отреагировал на этот выпад. Он встал, коротко кивнул своему начальнику и уверенным шагом направился к выходу. Лишь только на самом пороге слегка замешкался и бросил быстрый взгляд через плечо. Верховный Инквизитор не смотрел на полковника в этот момент и не мог заметить, что темные глаза его сверкнули алым. Зато он вдруг почувствовал, как кольнуло в сердце.

***

Я шла и шла. Осторожно ступала по заросшей дороге. Оглядывалась по сторонам, прислушивалась и принюхивалась. Все было… тихо, ну насколько тихо обычно бывает в лесу. Ветер слегка шевелил раскидистые кроны деревьев, и они тихо шелестели, переговариваясь между собой. Время от времени какая-нибудь пичужка подавала голос, подзывая товарок, а затем снова замолкала, словно бы испугавшись чего-то.

   Никакого колдовства, никаких ведьм или ритуалов.

   И я бы даже поверила, что оказалась в обычном лесу, если бы не мобильник, что упорно отказывался работать. Это место было пропитано колдовством, вот только пока я не понимала каким именно.

   Дорога, по которой я шла, вдруг резко вильнула в сторону и оборвалась, упершись в невысокий забор. А дальше начиналась деревня.

   Я остановилась и внимательно оглядела аккуратные домики, с маленькими окошками и резными ставнями, заборчики из штакетника, приблизительно мне по грудь высотой, чистенькие дворы, хозяйственные постройки, сизый дымок, что вился над трубой в каждом из этих домиков.

   Лесное поселение. Мало их осталось в наше время. Это даже и не деревня, так, слишком большой хутор, дворов на десять-пятнадцать, а то и меньше. Одна улица, почти никаких удобств. Я покрутила головой – электричество, судя по всему, здесь тоже отсутствовало – ни столбов, ни линий электропередач не наблюдалось.

   Это было плохо. Если нет электричества, то нечего даже и мечтать о связи, а значит, если повезет и удастся уломать какого-нибудь местного мужика, до ближайшего города я доберусь не скоро. Такие поселения все еще кое-где терялись на необъятных просторах нашей родины. Люди, живущие по старинке, сознательно лишают себя все благ цивилизации, считая, что таким образом становятся ближе к земле. Они верят своим божествам, поклоняются им и молятся солнцу и земле, воде и огню. Темные люди, необразованные и забитые, но зла в них обычно нет.

   Вздохнула тяжело и потопала в обход забора. Как бы там ни было, но здесь жилье и люди, а это значит, что мне не придется ночевать под каким-нибудь кустом в лесу.

   - Вечер добрый, красавица! – на пороге второго в ряду домика появилась аккуратная старушка. – Заплутала, поди?

   - Здравствуйте, - я подошла ближе и улыбнулась.

   Нет, бабушкой эту женщину еще нельзя было назвать. Лет пятьдесят, может, немного больше, с виду. Крепкая, невысокая, русые волосы с проседью свернуты на затылке в аккуратный пучок, мозолистые, с выступающими синими прожилками вен, руки сложены на животе, от уголков глаз к вискам разбегаются тоненькие лучики морщинок, на губах – вежливая улыбка, голубые глаза смотрят доброжелательно.

   И столько в этом взгляде доброжелательности, столько участия и понимания, что мне вот просто не по себе стало. Я втянула носом воздух. Пахло кислыми щами и жареным на сале луком, торфом и навозом, немного лесом и влажной землей, какими-то цветами.

   - Откуда будешь, милая? – продолжала улыбаться женщина, не торопясь однако приближаться ко мне. Она вообще словно бы приросла к своему порогу, даже шага вперед не сделала.

   - Я из столицы, - грубить незнакомке было не с руки. К тому же она ведь ничего мне еще не сделала. А то, что от ее улыбки у меня по спине холодные мурашки бегут табунами – не доказательство злого умысла с ее стороны. – Я в Ирандаш направлялась и… у меня машина сломалась там, - я махнула рукой назад, в сторону леса. – Вот ищу, откуда можно позвонить и вызвать помощь.

   - Ой, милая, - участливо покачала головой женщина. – Не повезло тебе. Отсюда не позвонить. Ты ж оглянись, - и она широким жестом обвела вокруг себя, - живем мы тут на отшибе, по наветам, предками оставленными. У нас все просто, по старинке. Никаких этих новомодных штучек нет и в помине.

   - Я уже поняла, - грустно вздохнула, но сдаваться пока не спешила. – А может кто-нибудь меня к ближайшему городу или мотелю какому подвезет? Я заплачу.

   - Да кто ж на ночь глядя из дома сунется? Да пока мужики наши телегу запрягут, уже и темень вокруг стоять будет непроглядная. А в лесу в такую пору… - и она помотала головой. – Если только завтра счастья попытать. А ну как кто из наших на благодарность твою и позарится.

   Я закусила губу, делая вид, что раздумываю над сложившейся ситуацией, а сама просчитывала варианты. То, что это не простая женщина, я поняла уже в тот момент, когда не смогла открыть калитку. Сильная тварь. Очень может быть, что не одну сотню лет в этом лесу отсиживается. И берлогу свою защитила знатно. Без приглашения с ее стороны мне не войти внутрь.

   Я была не права сразу, когда решила, что это отшельники. Нет, людьми здесь и не пахло уже десятка два лет, а то и больше, если не считать таких как я, заплутавших в лесу путников, случайно вышедших к этому месту в поисках помощи. Впрочем, почему случайно? Ничего случайного во всем этом нет и в помине. Все подстроено. И где-то неподалеку должен располагаться алтарь, на котором эта тварь проводит свои кровавые ритуалы, принося вот таких вот доверчивых путников в жертву своим темным богам.

   - А что же мне тогда делать? – я старалась делать вид, что расстроена. Умышленно подводила тварьку к приглашению меня в дом.

   - Так оставайся на ночь, чего уж тут гадать, - улыбнулась она. Но в голубых глазах ее сверкнуло торжество. На миг всего, на долю секунды, но этого мне вполне хватило, чтобы окончательно уверится в том, с кем я имею дело.

   Мара.

   Интересно только, она здесь одна или в округе еще кто-нибудь похожий водится? Не хотелось бы. Справиться с этой мерзостью я смогу, а вот если их тут несколько… будет сложно и помощи ждать неоткуда.

   - А не подскажете, у кого я могу остановиться на ночь? – и вид понаивнее, чтобы не заподозрила ничего, тварь. Мне бы только в ее логово попасть, а там… огонь очищает от любой скверны.

   - Так у меня и ночуй, - растянула она губы в улыбке. – Заходи, что ж мы все на пороге и на пороге.

   У самого крыльца я замешкалась, оглянулась на деревню. Она, казалось, спала. В маленьких оконцах не показывался огонек свечи, не скрипели флюгера на ветру, даже дым из печных труб поднимался к небу ровными струйками. Тишина была гнетущая. В этой деревне уже давно никто не жил.

   Я передернула плечами и перевела взгляд на хозяйку. Та по-прежнему улыбалась, придерживая одной рукой дверь. Смотрела на меня, а в глазах ее вспыхивали и гасли отблески заката.

   Закат. Я встрепенулась и посмотрела на небо. Солнце уже давно должно было зайти. Если мне не изменяет память, что круглый диск его закатился за горизонт как раз перед тем, как заглохла моя машина на шоссе. А ведь с тех пор я еще какое-то время блуждала по лесу.

   Но в небе ярко полыхал закат. Он окрашивал облака и верхушки деревьев во все оттенки золота. Отражался багрянцем от оконных стекол и слепил глаза.

   Слишком много было этого золота.

   «Не к добру, - промелькнула тревожная мысль и тут же исчезла».

   - Заходи, - улыбалась хозяйка. – Что встала на пороге, точно боишься?

   - Красиво, - все, что могла в этот момент придумать я. – Закат такой… В столице такого не увидишь.

   - Твоя правда, красавица. У нас места красивые. Еще никто из наших в города не переехал, да и пришлые у нас надолго задерживаются. Не рвутся обратно в свой мир камня, стекла и железа. Смотри, понравится тебе у нас и сама останешься. Подберем тебе жениха из местных. Али ты просватана уже?

   - Нет, - ее разговоры мне не нравились. Нутром чуяла, что все это ложь, самая настоящая. Но… но слова-то были безобидны. – Не просватана.

   - А отчего ж так? И куда родители смотрят? Не девочка ведь уже, второй десяток давно разменяла.

   - Нет у меня родителей, - хмуро отрезала я и ступила на порог. За прошедшие с момента трагедии семнадцать лет как-то привыкла к одиночеству. Спокойно и невозмутимо реагировала вот на такие разговоры и расспросы. Но в последнее время воспоминания или же просто невинные упоминаниях о родителях стали причинять боль. Сердце сжималось каждый раз.

   Я стала чаще вспоминать. О маме, об отце… каким он был. Странно, но о нем я думала чаще. Колдун? Ведьмак? Ведь на самом деле мне никто так толком и не рассказал, кем он был, и что произошло в ту ночь, семнадцать лет назад.

   Инквизиторы после того как отца схватили, назвали меня дочерью колдуна. Затем пять лет в колонии, потом Школа инквизиторов и служба. Я старалась не ворошить прошлое, не допускать давно истлевшие секреты в свою повседневность и так и не выяснила, что на самом деле произошло в нашем доме.

   Может, в этом все дело? Прошлое так не желало отпускать меня из-за того, что я гнала его от себя и пыталась отрешиться от своей сути, стремилась забыть о том, кем был мой отец?

   - Тогда все понятно, - закивала хозяйка и еще шире распахнула дверь. – Ты проходи, проходи, не стесняйся. А то топчемся с тобой на пороге. В комнату проходи, присаживайся. Я сейчас чай заварю. У меня знатный чай, сама травы в нашем лесу собираю и выращиваю тут тоже кое-что. Я же не местная, вот так же как и ты пришла сюда… давно пришла, да так и осталась.

   - А вы одна живете? – вопрос был скорее данью вежливости и способом не показать, что я подозреваю что-то. Я и без ответа знала, что такие сильные твари просто не в состоянии ужиться с кем-нибудь еще. Они даже собственных детей выгоняют, когда те подрастут.

   - Одна.

   В доме было чисто. И даже уютно. Пахло травами и скошенным сеном, корицей и почему-то парным молоком, хоть я и не заметила нигде в этом поселении никаких признаков домашней живности. Вообще никакой. Странно. Словно ненастоящая это деревня. Как с картинки.

   Последняя мысль заставила меня остановиться как раз посреди огромной комнаты, которая служила здесь и гостиной, и кухней, и столовой. Мебели было мало: стол, да две лавки, печь посреди, пара сундуков по углам и еще одна дверь на противоположной от входа стене – вероятно, вход в спальню. Рассматривала обстановку, а сама лихорадочно пыталась поймать мысль, что крутилась в голове.

   Картинка… картинки…

   Иллюстрации к детской книжке, что когда-то давно читала мне мама.

   Я вдохнула и зажмурилась на миг, а когда распахнула глаза…

   Ничего не изменилось. Все та же комната и печь и вышитые, присобранные с двух сторон занавески на окнах, самотканые половики под ногами и у двери, выстроенные в рядок чугунки с натертыми до блеска боками.

   Вот точно такие картинки были в детской книжке. Я не помню сейчас, о чем она была, а вот иллюстрации почему-то всплыли в памяти, как живые. И деревня эта, с одинаковыми домиками, и ровные струи дыма из печных труб, пустая улица в лучах заходящего солнца, старушка аккуратная на пороге…

   Я нахмурилась, вспоминая…

   …вот как раз на пороге второго по счету домика и стояла нарисованная женщина на той картинке.

   Лицо вспыхнуло, уши тоже стали гореть, а уже через минуту холодный озноб пробежался по спине и тонкие волоски вдоль позвоночника приподнялись. Оглянулась.

   Дверь плотно закрыта, хозяйки нет, и никаких звуков не долетает извне.

   Я знала, что это бесполезно, но не попробовать не могла. Развернулась и решительно направилась к выходу. Взялась за ручку двери, потянула на себя… и отшатнулась, когда увидела, кто стоял с той стороны.

   Хотела отскочить, но ноги приросли к месту, а внутри разливалась звенящая пустота. В лицо пахнуло могильным холодом.

   - Привет, - он улыбался, как и всегда. И эта его вечная улыбка раньше раздражала меня до невозможности, но и притягивала, чего душой кривить. Именно из-за тепла, что излучал этот мужчина, меня к нему и тянуло. Я надеялась отогреться рядом с ним.

   Но не вышло. И тепло его меня никогда не согревало, хоть я и пыталась уверить себя в обратном. Вот и сейчас смотрела на знакомое до последней черточки лицо, на его улыбку, заглядывала в карие глаза и чувствовала, как меня охватывает даже не страх.

   Ужас.

   - Пригласишь войти? – он продолжал улыбаться. Стоял расслаблено, опираясь одной рукой о косяк, а пальцы второй засунул в карман брюк. Светлая слишком длинная челка знакомо ниспадала на лоб и немного прикрывала один глаз.

   - Ты умер, - прохрипела я, отмирая и делая шаг назад. – Ты умер.

   - Глупости какие, - удивился Дэн, привычным движением откидывая длинную челку со лба. – С чего ты это взяла, малыш? Вот же он я. Живой и невредимый.

   Я вздрогнула от этого обращения. Меня всегда бесило это дэновское «малыш», и он прекрасно знал об этом, но, тем не менее, всегда меня так называл. Шутил даже, что у нас должны быть свои ласковые имена, известные только нам двоим, на всякий случай.

   На такой вот случай?

   Или что со мной происходит?

   - Нет, - я медленно покачала головой. Во рту пересохло, а в горле словно бы наждачкой прошлись, - это все неправда. Это… это чары, колдовство… ты умер.

   - Ты перегрелась на солнце? – в карих глазах плясали смешинки или это были отблески заката, что пробивались сквозь самодельные занавески на окнах? – Нас ведь учили противостоять чарам. Первое правило инквизиторов? Или ты уже все забыла. Ну ладно, малыш, пошутили и будет. Долго мне еще тут косяки подпирать?

   - Первое правило? – я ухватилась за то единственное, что казалось мне незыблемым. Что не менялось из поколения в поколение, из столетия в столетие. – Первое правило инквизиции…

   - Быть беспристрастным и самоотверженно служить Добру, - пафосно закончил за меня Дэн. – Уничтожать Зло без раздумий и сожалений, нести в мир Истинный Свет и преклоняться только перед ним.

   Я сглотнула.

   Все верно. Именно так и звучало начало клятвы каждого адепта Школы Инквизиции. Мы все приносили присягу еще до того, как нас зачисляли на обучение. Иначе никак. Инквизитор должен быть непогрешим.

   - Ну что? – Дэн снова улыбнулся, показав полоску белоснежных зубов. – Я прошел проверку? Теперь мне можно войти?

   Я кивнула. Говорить не получалось, язык словно высох во рту.

   - Айрис, малыш, - Дэн улыбнулся еще шире. – Ну что же ты? Куда подевалось твое гостеприимство? Пригласи меня войти, - последнюю фразу он произнес с нажимом, словно приказывал, пытался словом воздействовать на мое сознание.

   И я уже открыла рот, чтобы подчиниться, но не смогла выговорить и слова, голос пропал, и только мысли закрутились с бешеной скоростью.

   Дура! Ну какая же я дура! Разве можно идти на поводу у… нет, это не Дэн. Это не может быть Дэн. Просто не может. И чему меня столько лет учили в Школе? Какой из меня инквизитор, если я забыла обо всем, что знала, совершенно выбросила из головы, что Зло многолико и коварно и не остановится ни перед чем.

   Дэн умер. Его убил некромант, во время операции несколько недель назад. А то, что стоит сейчас передо мной… Я не знаю еще, что это такое, но это не Дэн.

   - Что ты такое? - прохрипела я. - Ты не можешь быть Дэном. Он умер.

   - Да с чего ты это взяла? – этот, на пороге, перестал было улыбаться, но затем снова вернул лицу благодушное выражение. – Я не умер. И пока не собираюсь. Сама можешь убедиться в этом. Подойди, - он протянул руку, однако ладонь его не пересекла порог, - потрогай. Вот же он я, живой, из плоти и крови.

   - Нет! – мой голос зазвучал громче. – Я не знаю, что ты, но ты – не Дэн! Сгинь! Или я уничтожу тебя!

   - Догадаласссь… - прошипел тот, кто не побоялся принять облик моего напарника. – Всегда была умной.

   Он сощурился, улыбка превратилась в оскал, а кожа стала стремительно покрываться трупными пятнами. Губы почернели, глаза запали и в обрамлении темных кругов, казались бездонными омутами. Черты лица заострились, но оно все еще напоминало лицо моего напарника.

   - Впусти меня, Айрис, - а вот голос не изменился совершенно. Остался точно таким же, каким я и запомнила, с той лишь разницей, что вся веселость из него ушла. – Впусти, или пожалеешь.

   - Уходи, - я отступила и принялась оглядываться по сторонам. Я не представляла себе, что это такое – морок или что-то еще, но точно знала, что должна уничтожить эту тварь.

   Только вот как? Стрелять в него, можно, конечно, только вот стоит ли? Огнестрельное оружие неплохо против живых: ведьм, колдунов, того, что из плоти и крови. А тварь, стоящая передо мной? Морок? Насланная галлюцинация?

   - Айрис… нам же было так хорошо вместе. Вспомни. Мы были счастливы. Ты же любила меня, - он все говорил и говорил, рассказывал такие вещи, которые кроме меня и Дэна никто больше и не знал. – Вспомни, как тянулась ко мне, как выгибалась в моих объятиях, как кричала от страсти…

   - Ложь, - я усмехнулась. Посмотрела прямо в темные провалы глаз мертвяка, чтобы отвлечь его внимание, а сама потянулась к кобуре. – Не было такого. Да и как любовник, Дэн был… так себе, на троечку.

   - Мы все исправим. На этот раз я постараюсь, - мерзкая тварь разомкнула губы, за которыми показался распухший посиневший, как после удушения язык. Наверное, в данном варианте, это должно было обозначать улыбку.

   А потом эта мерзость мне подмигнула.

   Я выстрелила. Пуля угодила ему в грудь. Тварь пошатнулась, но не упала – успела ухватиться за косяк со своей стороны. Я выстрелила еще раз. И еще. Стреляла до тех пор, пока не закончились заряды.

   Ничего. Каждый раз, когда пуля попадала в тело, мертвяк вздрагивал, шатался, но не падал. И продолжал смотреть на меня. В упор. И улыбаться.

   - Ну что? – ухмыльнулся он, когда стрелять больше было нечем. – Убедилась? Тебе не спастись.

   - Но и тебе сюда не войти, - огрызнулась я, оглядываясь по сторонам. Обычных мертвяков, коих иной раз поднимают некроманты, вполне можно уничтожить, снеся голову. Но добраться до этого конкретного у меня вряд ли получится.

   Если только…

   Мысль об огне только успела промелькнуть в моей голове, а в следующую секунду, комнату наполнили яркие всполохи. Запахло дымом, сизая поземка потянулась со всех щелей.

   А тварь на пороге улыбалась.

   - Иди ко мне, Айрис. Иди ко мне, - он еще и пальцем меня поманил. – Или сгоришь. Сгинешь в этом лесу навеки. А я могу дать тебе бессмертие. Могущество. Все, что пожелаешь.

   Я метнулась к окну, сорвала занавески и зажала ими нос и рот, выглянула наружу и едва не взвыла – ничего нельзя было рассмотреть за языками пламени. Огонь, который должен был принести спасение, сейчас вознамерился убить меня.

   - Ну что же ты, малыш, - продолжало кривляться существо на пороге, так неотвратимо напоминающее Дэна. – Иди ко мне. Иди… Айрис, детка… ты же погибнешь. Это никому не нужно, малыш. Мы еще можем быть вместе. Вместе, мы – сила, с которой придется считаться остальным. Ты не представляешь, какие вещи хранятся в моей сокровищнице. Ни один инквизитор не сможет добраться до нас, никто даже не посмеет. Айрис, малыш, иди ко мне.

   «Не слушать! – билась единственная мысль у меня в голове».

   - Айрис, - тварь продолжала изгаляться. – У тебя есть то, чего никогда не будет у меня. Сила. Подумай об этом. Стань ты полноценной ведьмой, и мы с тобой будем непобедимы.

   - Ступай к дьяволу, - прохрипела я.

   Закашлялась.

   - А ведь это ты виновата в том, что случилось, - вдруг прошипела тварь. – Это ты вмешалась. Зачем, вот зачем тебя понесло в подвал, следом за мной? Захотелось проявить себя? Если бы ты, по дурости, не стала палить в Марка, сейчас я был бы жив, а не гнил в земле. Ты знаешь, что чувствует человек, когда плоть его точат черви?

   - Ничего, - я не смогла сдержаться. – Он мертв обычно в этот момент.

   - О да, обычно! – ехидно протянул тот, кто прикидывался Дэном. – Только вот меня похоронили живым. Я долго умирал в могиле. Чувствовал, как по мне ползают черви, как заканчивается воздух… я…

   Меня замутило, воздуха катастрофически не хватало. От едкого дыма, медленно заполняющего комнату, в горле саднило, а глаза жгло невыносимо. Пол под ногами закачался, и я не устояла, упала на колени. Одной рукой уперлась в пол, второй же, продолжала прижимать к лицу занавеску. Правда, помогало это мало.

   На моем счету была не одна ведьма, отправленная на костер. Да, я не любила проводить дознания и допросы, но в остальном делала свою работу хорошо. Даже слишком.

   Вот и расплата.

   Мне предстоит умереть такой же жуткой смертью, к которой я сама не единожды приговаривала других.

   А были ли они виновны?

   Раньше я не задумывалась об этом. Ведьмы – зло и им положено гореть на костре. А что если… если…

   Почему-то в этот момент я вспомнила отца. Осужденный колдун, он не успел принять казнь, к которой его приговорили. Лишил себя жизни в камере в ночь перед казнью. Испугался? Или… была другая причина?

   - Айрис, - знакомый голос вдруг разогнал то марево, в котором я сейчас находилась. – Детка, что же ты там сидишь? Иди ко мне.

   Я вздрогнула и подняла глаза. На пороге стоял мой отец. Это было так… нереально. Так не правильно, что меня словно парализовало.

ГЛАВА 12

- Айрис! – он протягивал ко мне руку. Лицо его было встревожено, а в стеклах очков отражался огонь. – Айрис, ну что же ты? Иди ко мне. Ну же, давай. Ты сможешь, я верю в тебя.

   Глаза защипало, но на этот раз не от дыма, что все еще заполнял комнату - от слез. Я судорожно вздохнула и рука, что держала занавеску, безвольно опустилась. Тонкая, расшитая яркими маками ткань, упала на дощатый пол. Алые цветы на белом фоне выглядели, как пятна крови.

   - Папа?

   - Это я, родная. Я, - он улыбнулся. – Иди ко мне, детка. Быстрее.

   Я встала с трудом. На негнущихся ногах сделала несколько шагов и остановилась прямо напротив отца. Вглядывалась в родное лицо, чувствуя, как по щекам текли слезы. А вокруг меня бушевало пламя. Оно ревело, вырвавшись на свободу, едкий дым по-прежнему заполнял небольшое пространство, но мне это уже не мешало. Словно бы я находилась в некоем вакууме, куда он не мог проникнуть.

   Все эти годы, я не вспоминала об отце. Видела во сне маму почти каждую ночь, думала о ней, скучала. Но об отце старалась не вспоминать.

   - Почему? – вопрос, который я задавала себе на протяжении последних семнадцати лет, сорвался с моих губ. – Почему ты так поступил? За что?

   - Сила, детка, - усмехнулся он. – Сила. И власть. Ты себе и представить не можешь, что значит подобное могущество. Каково это – знать, что в твоих силах вершить чужие судьбы, ощущать это в себе. О, родная, это ни с чем несравнимое удовольствие.

   Я задохнулась от нахлынувших на меня чувств. И отшатнулась на полшага. Не эти слова жаждала я услышать от своего отца. Не такое признание.

   - Айрис, иди ко мне, - снова повторил он. Рука его дернулась было, словно бы он хотел протянуть ее ко мне, но затем снова опустилась. – Крыша сейчас рухнет и погребет тебя под собой.

   Я оглянулась. И это была моя роковая ошибка. Растрепавшиеся в результате последних происшествий, волосы, от резкого движения, взметнулись в воздух, и кончики их пересекли невидимую границу, оказавшись за порогом. В тот момент, я не поняла, что произошло на самом деле, но твари, стоящей по ту сторону хватило этого мгновения.

   Моя голова взорвалась болью, я почувствовала, что взлетаю, а в следующее мгновение уже рухнула спиной на землю.

   Боли не было. И от удара не вышибло дух. Я словно упала на что-то мягкое и пружинистое. Только голова болела от сильного рывка за волосы.

   Местность изменилась, будто бы я попала в совершенно другое место. Исчезла деревенская улица, и горящий дом тоже куда-то подевался. Только тварь, что приняла облик моего отца осталась на месте.

   И огонь. Он никуда не делся, обступил меня со всех сторон. Алые языки пламени танцевали вокруг свой причудливый танец, но не приближались. Просто отрезали меня от всего остального мира.

   Меня и тварь, что так напоминала внешне моего отца. Она стояла всего в нескольких шагах. Смотрела на меня, склонив голову к плечу, и растягивала губы в улыбке. Такой знакомой. Я не раз и не два видела эту улыбку на этом же лице, но тогда, в детстве, она согревала, теперь же… мороз пробегался по коже и проникал внутрь. И даже огонь не мог согреть и отогнать тот ледяной холод, что охватил меня.

   - Ну что же ты, Айрис, - прохрипела тварь. – Боишься? Правильно. Бойся. Бойся меня и того, что случится. Твой страх такой вкусный, такой…ммм… - она облизнулась. Тонкий раздвоенный язык скользнул по губам и снова скрылся за зубами.

   Меня передернуло от этого зрелища.

   - Что ты такое? Что ты?

   - Я? Я – твоя совесть, Айрис. Твой тайный страх.

   Зажмурившись на миг, я принялась читать про себя молитву. Когда-то, еще в Школе, нас учили, что истинная вера помогает в борьбе со злом. Инквизиторы древности, прародители нашей организации, шли в бой, с молитвой на устах и верой в сердце. Шли годы, поколения сменяли друг друга, и вера ушла из наших сердец. Ее вытеснило нечто иное.

   Да и инквизиция давно уже отошла от церкви. Мы больше военные, нежели священники. Но Слово… Слову нас все еще учили, правда, этой науке уделяли времени меньше, чем рукопашному бою, но все же…

   Хриплое карканье раздалось совсем рядом и, вздрогнув, я распахнула глаза. Тварь приблизилась, опустилась передо мной на корточки. Разглядывала меня, словно невиданную зверюшку и смеялась.

   - Это не поможет, - отсмеявшись, произнесла она. – В твоем сердце нет места вере. И заветных слов ты не знаешь.

   - Что тебе от меня нужно? – я поморщилась.

   Плохая идея – разговаривать с нечистью. Очень плохая. Зло многолико и коварно. Его нужно уничтожать и нельзя поддаваться. Нельзя слушать. Нельзя говорить с ним.

   Но для меня уже было поздно. Слишком поздно отступать. Я нарушила все обеты, все правила. Позволила злу приблизиться и теперь… нужно было придумывать, как выкрутиться из всего этого. И мне нужно было время.

   - Мне? – тварь задумалась, прикрыла глаза за стеклами очков. Усмехнулась. – Ты. Мне нужна ты, Айрис. Всегда нужна была только ты. И тогда и сейчас. Почему ты не вышла сама? Почему не послушалась? Многое случилось бы иначе, если бы ты не повела себя так безобразно. Твоя мать… - тварь распахнула глаза и склонилась почти к самому моему лицу. – Она была мне не нужна. В ту ночь, я пришел за тобой. Я звал тебя. А ты не слышала.

   Она откинула голову назад и зашлась в хриплом лающем кашле.

   - Ты проспала свою мамочку, Айрис! Из-за тебя она умерла. Из-за тебя!

   Я задохнулась от нахлынувших чувств. Память, эта вечная спутница всех раскаявшихся, снова стала подбрасывать мне картинки прошлого. Они вспыхивали перед глазами и жалили больнее, чем пули. Убивали меня изнутри.

   Зов, от которого сжималось сердце, и ноги сами несли меня к двери. Грохот, звон разбивающегося стекла, скрип половиц, такой громкий, что казалось, будто бы дом разваливается на части. И ветер… ему неоткуда было взяться в комнате с запертой дверью и закрытым окном.

   Зов проник сквозь прочные стены. От него вибрировал воздух, и звенели зеркала. Он манил, обещал… что? Тогда я не знала, но чувствовала, что он появился из-за меня.

   - Ты вспомнила, - гаденько осклабилась тварь, наблюдавшая за моим лицом. – Ты всегда это знала, Айрис. Ты должна была прийти на мой зов. Ты, а не Хелен. Она была мне не нужна. Но оказалась слаба, поддалась, и мне пришлось принять ее жертву.

   - Нет. Ты лжешь. Лжешь! Это не правда! – я выкрикнула эти слова в лицо твари и попыталась подняться.

   Бежать! Бежать отсюда как можно дальше. Раз уж я не могу справиться с этой мерзостью, то надо уходить. Добраться до ближайшего жилья и вызвать на помощь инквизицию.

   Но вскочить не получилось. Земля, на которой я сидела, вдруг вздыбилась, расползлась в стороны, обнажая темное свое нутро. Из трещин, что стремительно увеличивались, в воздух вдруг выстрелили длинные гибкие корни. Они, словно живые, оплели меня, как паук оплетает свою жертву. Пошевелиться не получалось.

   Тварь снова расхохоталась. Она даже не пошевелилась. Не вздрогнула, не изменила положения. Так и продолжала сидеть на корточках совсем близко от меня.

   - Это тебя должны были сжечь, Айрис, - она выдохнула мне это в лицо, склонившись так низко надо мной, что смрадное дыхание коснулось щеки. – Тебя, а не твоего отца. Это ты ведьма! Ты! – и тварь снова захохотала и словно в ответ на этот смех, взметнулись еще выше языки пламени.

   Огонь ревел совсем рядом со мной, но странно, он не обжигал, не давал удушливого дыма. Я прекратила дергаться, в тщетных попытках высвободиться из плена, в котором оказалась и нахмурилась.

   Все вдруг показалось ненастоящим. Нереальным. Словно… словно… нарисованным.

   Деревня, как будто скопированная с иллюстрации моей детской книжки, дом, комната больше похожая на картинку, чем на жилое помещение. Огонь, который не обжигает… Дэн, мой отец… воспоминания…

   Это все не настоящее!

   Догадка пронзила меня, как острие копья. Не настоящее! Это мое воображение. Мой страх. Воспоминания, которые в последние дни стали настоящим проклятием. Я думала о Дэне, пока ехала в Ирандаш и… видение его было первым, что пришло ко мне. Затем был… огонь. И лежа на полу, задыхаясь от дыма, я вспомнила об отце.

   «Я твоя совесть, Айрис».

   Тварь сама дала мне подсказку, а я не догадалась. Не поняла.

   Зажмурив глаза так плотно, что стало больно, я попыталась отрешиться от всех мыслей, что сейчас крутились в моей голове. Главное – не думать ни о чем. Не верить, не слушать, что говорит мне эта тварь. Она не сможет причинить мне вреда, если я ей это не позволю. Губы мои шевелились беззвучно. Я вспоминала старую, как мир песню. Ту самую, что когда-то давно мне пела мама. Я не помнила слов, но напев… этот мотив не затуманили прожитые годы. Сердце помнило.

   - Айрис, Айрис, - насмешливый голос не позволял мне выполнить до конца свой план. – Ты слабая, беспомощная, никчемная девчонка. Ты ничему не научилась за всю свою жизнь. Это ты стала убийцей собственной семьи. Ты виновата в смерти матери, в том, что в этом обвинили твоего отца. И смерть Дэна – тоже твоя вина. Только твоя. Ты убиваешь всех, к кому приближаешься. Несешь страдания каждому, кто начинает хорошо к тебе относиться. Слушай меня, Айрис, слушай. Я – твоя совесть, а от себя тебе не скрыться. Никогда. Нет такого места, куда ты смогла бы сбежать от себя самой.

   Я сделала глубокий вдох и… стала вспоминать. Маму и отца. Наш дом. И качели, что были заботливо укреплены на самой толстой ветке одного из деревьев. Я куталась в эти воспоминания, как в покрывало, отгораживалась ими от окружающего действа. Образы и картинки всплывали перед мысленным взором с такой четкостью, что казалось, я все это вижу на самом деле. Наш дом, мой коричневый пушистый медведь, старое, продавленное кресло в гостиной на первом этаже. Мама все норовила избавиться от него, но отец не давал. Шутил, что только на этом троне, он и в самом деле чувствует себя главой семьи. Старый фонтан во дворе с мутной темной водой.

   «- Почему ты не почистишь его? – я как-то спросила об этом у отца. Он лишь усмехнулся в ответ.

   - Когда-нибудь, ты это поймешь».

   Поняла ли я? Нет. Не успела, не смогла. Я забыла. Постаралась отрешиться от своего детства. Отказаться от родителей, чтобы что? Выжить? Или я просто чувствовала свою вину? Все эти годы, я знала, что виновата в том, что случилось в ту ночь…

   - Ну, вот видишь, - шептала тварь мне на ухо. – Ты и сама все знаешь. Это все твоя вина, Айрис. Только твоя.

   Не слушать! Не поддаваться! Это все ложь. Все, до последнего слова!

   Я изо всех сил старалась отгородиться от ужасов, что возрождало мое же подсознание. Мотала головой, потому что остальное тело, по-прежнему было неподвижно, спеленатое гибкими прочными корнями. Уговаривала себя, убеждала отвлечься.

   А тварь продолжала. Она нашептывала мне такие вещи, от которых кровь стыла в жилах.

   И никак не получалось вырваться из западни, в которую я сама себя загнала.

   - Хелен умирала долго. Очень долго, - шипела тварь прямо мне в ухо. – Знаешь, что чувствовала она, когда оказалась под водой? Не знаешь? Не беда. Тебе еще предстоит пройти весь этот путь…

   Мутная вода сомкнулась над моей головой. Ледяной холод охватил все тело. Рев огня исчез, как и само пламя. Вокруг меня не было ничего, кроме этой воды.

   Вонючая, она забивалась в нос, заполнила рот, когда я по неосторожности попыталась закричать, проникла в желудок.

   Я тонула. Уходила на дно, как и тысячи раз до этого. В своих кошмарах. Весь ужас был в том, что тогда я могла проснуться.

   Теперь же…

   …теперь была в этом совершенно не уверена.

   Огромная луна, что светила так ярко, поблекла, отдалилась и стала напоминать расплывчатое мутно-желтое пятно. Я все глубже опускалась на дно. В ушах шумело, легкие горели от нехватки воздуха, от холода тело онемело…

   Это конец.

   Резкий звук ворвался в мое сознание неожиданно. Он достиг слуха даже сквозь шум в ушах. Хлопок. И еще один, и еще… рев мотора и визг тормозов… Звуки, знакомые каждому, но такие… совершенно неуместные в этом моем кошмаре.

   А затем меня ослепили огни…

   Когда я смогла проморгаться и немного прийти в себя, оказалось, что пошел дождь. Холодные струи воды, низвергающиеся из темного неба, хлестали по лицу, волосы и одежда намокли, земля подо мной напоминала болотную трясину.

   Я приподнялась на согнутых в локтях руках и огляделась. Темноту ночи разгонял свет фар. Сквозь шум дождя слышались крики, выстрелы, топот десятка пар ног. Земля подо мной содрогнулась, а затем…

   Визг был настолько пронзительный, что заболели уши, и сердце забилось словно сумасшедшее. Я зажала уши ладонями и зажмурилась, но он все еще звучал у меня в голове. Этот визг, обрывающийся на самой высокой ноте и переходящий в предсмертный хрип.

   - Вы полны сюрпризов, Севастьян, - знакомый голос раздался над моей головой, и я вздрогнула, настолько неожиданным он показался на этой лесной поляне. Неуместным.

   - П-полковник? – выдохнула, заикаясь, распахнула глаза, и ошарашено уставилась на Рейза Старински.

   Это действительно был он. Собственной персоной. Стоял рядом, всего в шаге от меня и, кажется, усмехался. Впрочем, последнее я скорее угадала, чем увидела. Полковник стоял спиной к поляне и фары светили ему в спину, лицо же оставалось в тени. Чтобы убедиться в том, что все это не очередной кошмар, мне пришлось запрокинуть голову, о чем я тут же пожалела. Дождь не прекратился, и вода попала в нос, в глаза, потекла за шиворот. И, несмотря на то, что я и так была мокрой насквозь, холодные капли, попавшие за воротник, заставили меня поежиться от неприятного ощущения. Кожа покрылась пупырышками.

   Старински поморщился, заметив мое неосознанное движение.

   - Вставайте. Тот, кто покоится в этой земле, вряд ли будет рад такому соседству, - полковник протянул мне руку.

   Я непонимающе уставилась на его ладонь, медленно скользнула взглядом по руке, очень внимательно рассмотрела плечо, шею, сосредоточила внимание на подбородке. Выше смотреть было страшно. Очень страшно было встретиться взглядом с холодными серыми глазами полковника Рейза Старински.

   - Севастьян, - раздражение в голосе моего начальника прибавилось. – Вы собираетесь сидеть и дальше на чьей-то могиле? Если так, то кивните, и я займусь чем-нибудь более важным.

   - М-м-могиле? – непонимающе икнула я и все-таки подняла взгляд на лицо Старински.

   Он скривился, поджал губы и кивком указал куда-то вниз. Я послушно проследила за этим кивком и в следующий момент с визгом взлетела на ноги, бросилась к полковнику и едва не сшибла его с ног. В самом деле, будь он хоть немного субтильнее, лежать бы нам в обнимку на мокрой траве. Мне то вроде как и ничего – и так вымокла до последней нитки – а вот окружающие могли бы не понять.

   - Севастьян, - укоризненно вздохнул полковник, перехватывая меня буквально на лету. – Ну что вы в самом деле. Как маленькая. И это инквизитор со стажем? Одна из лучших выпускниц своего потока. О, Свет, куда катится этот мир, мне и в самом деле стоит больше внимания уделять Школе и тем кадрам, которые они там воспитывают.

   Я сглотнула. Отлипла от полковника и даже отошла на шаг. И только поле этого снова покосилась туда, где еще недавно лежала. Невысокий холм, на котором я недавно лежала, и в самом деле был могилой. Очень странной могилой. Вросший в землю камень, который видимо, являлся надгробием, раскололся на две равные половины и зарос темным мхом, на котором повисли странные, причудливой формы капли. Вокруг холмика потемневшая неестественно редкая и чахлая трава образовала ровный круг шага на два в диаметре. А из-под этой травы виднелась такая же черная, словно выжженная земля.

   - Вы умудрились наткнуться на одно из языческих захоронений, Айрис, - как-то устало произнес Старински, набрасывая мне на плечи чью-то форменную куртку. – Очень может быть, что оно последнее в нашем мире и оттого…

   - Что это за место? – мой голос звучал хрипло, прерывался почти на каждом слоге. Меня стало трясти. Я куталась в куртку, так заботливо презентованную мне полковником, но тяжелая мокрая ткань совершенно не согревала, наоборот, она словно еще больше пригибала меня к земле.

   - И все же, я наведаюсь в Школу инквизиторов, - фыркнул Старински, но затем шагнул в круг, из которого я пулей выскочила несколько минут назад, и присел на корточки перед камнем. Протянул руку и с усилием оторвал одну из капель, которые я, признаюсь, приняла сразу за смолу. – Смотрите, - он вернулся ко мне и протянул свою находку на раскрытой ладони. – Это кровь. Древняя, окаменевшая, жертвенная кровь. Это место силы, здесь какая-то ведьма, много веков назад провела обряд. Она получила силу, а тот, кто лежит в этой могиле… ну, для него все закончилось очень печально.

   Я покосилась на темную каплю, но не спешила брать ее в руки. Перевела взгляд на полковника. Он улыбнулся мне уголками губ.

   - Берите, марок уже уничтожен, вон, ребята разожгли костер, от него скоро не останется даже воспоминаний. А это… это просто камень. В нем нет силы, нет зла…

   Я нерешительно протянула руку и осторожно взяла капельку с ладони начальника. Она на удивление оказалась теплой, и на мгновение мне померещилось, что внутри что-то блеснуло. Но это длилось всего долю секунды, и пропало.

   - Как вы узнали, что я здесь?

   - Мы не знали, - Старински вышел из круга и махнул кому-то за моей спиной. – Участились жалобы на то, что в округе пропадают люди, вот мы и выехали проверить. А оказалось, что… ну, вы и сами знаете. Марок – это редкая тварь. И очень сильная. Она насылает на людей их собственные страхи, манипулирует сознанием, заставляет видеть то, чего нет на самом деле. Вы попались в ловушку, Севастьян.

   Я вздохнула. Зажала в кулаке теплую капельку и опустила глаза. Стало стыдно.

   - Впрочем, - Старински словно не замечал, что со мной происходит, - это и не удивительно. В последний раз о мароках говорили лет триста назад. Кто ж знал, что один из них все еще существует, да еще и так близко от столицы.

   - Что это вообще такое? – я проследила взглядом за инквизиторами из нашего отдела, которые приблизились к нам и, кивнув мне, принялись деловито готовиться к уничтожению могилы. Я всех их знала, не раз выезжала вместе с ними на зачистки. Но никогда не думала, что буду так рада увидеть их еще раз. Едва сдержалась, чтобы не расцеловать каждого.

   - Это жертва. Жертва ведьмы. Неупокоенная душа, которая наполняется злобой. Со временем, она приобретает некое подобие материальности и может заманивать путников в свои сети. Оно питается страхом, болью, ужасом. Заставляет свои жертвы проходить через все круги их собственного безумия. Сводит с ума.

   - Почему я… почему так получилось, что эти чары подействовали на меня? Он… этот марок, специально поджидал здесь меня или…

   - Марок – не колдун, Севастьян, и чар он не насылал. Он просто умелый манипулятор. Чтец душ.

   Я закусила губу, молчаливо принимая это объяснение. Теперь много стало на свои места. Тварь, что обреталась в этом лесу неизвестно сколько веков, просто влезла ко мне в голову и заставила видеть то, чего не было на самом деле. Вытащила наружу все мои страхи и переживания, сомнения сделала болью.

   - Идемте, Айрис, - Старински оказался вдруг совсем близко и уверенно взял меня за плечо. – Вашу машину мы обнаружили здесь, неподалеку. А мокнуть и дальше под дождем, на мой взгляд, нет никакого проку.

   - Моя машина неисправна, полковник. Наверно, придется вернуться с вами в столицу и вызвать помощь уже оттуда.

   - Кто вам такое сказал? – удивленно приподнял брови Старински. – Ваша машина в полном порядке. Это радиус влияния марока слишком велик. Идемте. Нам с вами здесь больше делать нечего. Пора по домам.

   - Как ваша жена терпит ваше постоянное отсутствие? – сама не знаю, зачем задала этот вопрос. Возможно, потому, что и Старински несколько раз назвал меня по имени, а не этим отстраненно-вежливым «Севастьян».

   - Моя жена? – он удивился. – Я не женат.

   - Вот как? – пришла моя очередь удивляться. А как же та красотка с ногами от ушей, что младше его вдвое? Едва сдержалась, чтобы не спросить об этом.

   - И никогда не был, - словно в ответ на мои мысли, добавил полковник. А я споткнулась. - Инквизитору трудно иметь семью.

   - Эм… я… простите, это от пережитого… я болтаю, что придет в голову и… простите, - попыталось было извиниться, но Старински, по-прежнему удерживая меня за плечи одной рукой и ловко направляя к выходу с поляны, усмехнулся:

   - Не стоит извиняться. Я прекрасно осведомлен, что в Управлении мне приписывают четырех бывших жен и еще одну настоящую. Не всему, что болтают, можно верить, Севастьян.

   И я снова молча с ним согласилась.

ГЛАВА 13

Дождь закончился, стоило только мне въехать в Ирандаш. И это заставило выругаться и посетовать на несправедливость. После того, как все закончилось, Старински проводил меня до машины, которая и в самом деле была исправна и завелась с полтычка, я никак не могла прийти в себя.

   Пережитый ужас, мокрая одежда, озноб – это все не добавляло мне хорошего настроения. Переодеваться пришлось в машине, в результате чего, я заработала себе пару дополнительных синяков и лужу под пассажирским сидением, куда пришлось сбросить мокрую одежду. Высушить волосы было нечем, и мокрые пряди, облепили лицо и шею, неприятно щекоча кожу, покрытую пупырышками. Мелкие капельки стекали с них и попадали за воротник, от чего меня время от времени передергивало. Руки тряслись, в ушах шумело, перед глазами все расплывалось и мне приходилось останавливаться, прижимаясь к обочине и пережидать приступы слабости.

   Так что в родной город, я въехала не только злая, но еще и уставшая. И тут это. Дождь прекратился, словно кто-то невидимый перекрыл кран где-то в небесах, тучи разошлись, пропуская робкие пока еще несмелые, лучи солнца.

   - Хорошее предзнаменование, - вспомнила я почему-то Ирму. Вот кто-кто, а моя подруга обязательно бы углядела во всем этом знак свыше. Мне же сейчас было совершенно не до радости. Хотелось поскорее забраться в душ, смыть с себя грязь, согреться под упругими – и, главное! – горячими струями воды, а потом забраться в постель и спать. Глаза слипались.

   И если сразу я предполагала отправиться прямиком к адвокату, который прислал мне извещение о вступлении в наследство, то теперь передумала. Уверенно свернула при въезде в город и спустя уже несколько кварталов и три поворота остановила машину на подъездной дорожке перед двухэтажным домом.

   Он совершенно не изменился. Этот дом. Был таким же, каким я его и помнила: черепичная крыша, белые стены, слегка потемневшие от времени и непогоды, пожелтевшие от солнца, высокое крыльцо и старый фонтан перед ним. Вода в нем была все такая же мутная и темная, какой я ее помнила. Только деревья, что окружали дом моего детства, кажется, изменились. Стали выше, кряжистее. И ветка, на которой когда-то висели мои качели, исчезла. Газон, видимо, кто-то подстригал, потому что трава не достигала и щиколоток, опавшие листья и мусор были убраны с земли, а подъездная дорожка выметена. За домом ухаживали все эти годы. Кто это делал? Понятия не имею.

   Я выбралась из машины и медленно направилась к крыльцу. Поднялась по ступенькам, замирая на каждой и прислушиваясь, точно бы ждала, что вот сейчас дверь распахнется и на пороге появится…

   Нет. Этого больше никогда не будет. Никто не выйдет мне на встречу, не улыбнется приветливо и не отправит мыть руки перед обедом, не пожурит за то, что заигралась и не пришла вовремя, не поинтересуется, как прошел день в школе.

   Я вздохнула и остановилась перед дверью. Нерешительно протянула руку вперед и взялась за круглую дверную ручку.

   - Вот дура, - тихонько выругалась себе под нос. – Дверь же заперта. Как я попаду внутрь?

   Но рука уже дрогнула, ручка повернулась, и дверь с тихим скрипом распахнулась передо мной. Не заперто.

   Все же – знак. Я усмехнулась собственным мыслям. Надо поменьше общаться с Ирмой, а то скоро, как и она, начну видеть во всем благоволение небес или как там у подруги это называется?

   Дом был тих и пуст. Свет не вспыхнул, когда я щелкнула выключателем – вероятно, его отключили, во избежание. Рассохшиеся за семнадцать лет половицы тихо поскрипывали под ногами. Очень медленно, оглядываясь по сторонам, прислушиваясь и принюхиваясь, продвигалась по большому холлу.

   Здесь совершенно ничего не изменилось, даже пыли не было, словно бы хозяева покинули дом только несколько часов назад и собирались вскорости вернуться. Я помнила здесь каждую вещь, каждую складку на тяжелых шторах, которые так нравились маме, рисунок на ковре, который почему-то всегда завораживал, старое продавленное кресло отца, что по-прежнему стояло на том же самом месте, даже мои игрушки, не убранные в тот вечер, перед трагедией, были разбросаны по ковру.

   Странно? Еще бы.

   Семнадцать лет прошло. В этом доме потоптались инквизиторы, когда проводили обыск, потом столько лет никто не жил и… все осталось по-прежнему? Не могу в это поверить.

   Легкий ветерок вдруг появился, словно из неоткуда, он пробежался по комнатам, качнул занавески на окнах, ласково потрепал меня по голове. Я вздрогнула и оглянулась. Входная дверь была закрыта, двери наверху – тоже, окна никто не открывал. Откуда тогда здесь взяться сквозняку?

   И словно в ответ на мои мысли где-то наверху хлопнул ставень, скрипнули половицы в коридоре на втором этаже. Дом приветствовал меня. Он дождался моего возвращения и теперь радовался, как ребенок, получивший желанную игрушку.

   Откуда у меня взялись эти мысли?

   Не знаю. Но именно так я и чувствовала. Дом был рад моему возвращению. Он ждал меня и дождался. И теперь обещал оберегать.

   В горле застрял комок, когда я распахнула двери, ведущие в кухню. Здесь было совершенно не так чисто, как в холле и гостиной. Шкафы стояли открытыми, пол устилали осколки разбитой посуды, рассыпанная мука, крупы, травы, которые собирала мама.

   Бегло оглядев погром в кухне, вернулась обратно в холл с намерением подняться на второй этаж, но странный резкий звук заставил меня вздрогнуть и остановиться. Вокруг стало будто бы темнее, мрачнее. Скрип половиц повторился, только на этот раз он звучал уже не приветственно, а… словно предупреждающе.

   Снова этот звук. Я нахмурилась. Приехала всего несколько минут назад и уже гости? И кто это так спешит засвидетельствовать мне свое почтение?

   Нерешительно направилась к входной двери и резко распахнула ее. Замерла на пороге, с удивлением рассматривая незваного гостя.

   - Здравствуйте, - молодой мужчина расплылся в улыбке и отбросил с лица светло-каштановую, отливающую на солнце рыжиной, челку. И настолько знакомым показался мне этот жест, что я задохнулась, перед глазами вдруг все смешалось: и газон, и старый фонтан, обшарпанный бок которого был виден с моего места, мой собственный автомобиль на подъездной дорожке и видение этого незнакомца. Я попыталась ухватиться за косяк, но промахнулась.

   Столкновение с незнакомцем оказалось неизбежным и стоит признать, что мужчина не растерялся, успел вовремя подхватить меня и удержать, не позволяя впечататься лбом в доски крыльца.

   - О! – воскликнул он, прижимая меня к своей груди. – Что случилось? Вы в порядке? Мисс?

   Темнота перед глазами стала отступать. Я сглотнула и подняла голову, огляделась по сторонам. крыльцо, вид на подъездную дорожку, подстриженные газоны, солнце, что слепило глаза… Не заметив ничего подозрительного, перевела взгляд на незнакомца.

   - Простите, - попыталась изобразить жалкую улыбку и выпрямилась. -А вы кто?

   - Я? – он так удивился, словно бы я обвинила его в чем-то предосудительном, а не имя спросила.

   - Вы, - утвердительно кивнула и потерла пальцами виски. Еще раз осмотрела незнакомца с ног до головы и обратно. Привлекательный молодой мужчина, приблизительно одного со мной возраста, улыбчивый, о чем говорят едва заметные морщинки в уголках глаз и губ, явно собирался на пробежку, о чем говорили спортивные шорты и футболка.

   - О, простите! – он раньше меня понял, как вся эта ситуация выглядит и улыбнулся. Светло так, по-доброму, от уголков глаз к вискам потянулись тонкие лучики мимических морщинок, а сами глаза заискрились. – Меня зовут Лерой Мареш, я живу здесь, по соседству, - он махнул рукой, указывая куда-то себе за спину.

   Я проследила за этим жестом и снова вопросительно уставилась на мужчину. Лерой, подумать только.

   - И что вы забыли в моем доме?

   - Это ваш дом? – поинтересовался он и тут же принялся извиняться. – Простите, я ничего такого не хотел, просто… мы переехали в Ирандаш несколько лет назад, и сразу хотели купить именно этот дом. Моей маме он очень понравился, но как мы ни старались, нам отказали. Сказали, что он не продается и даже не дали никаких координат владельца. И… ну как бы это сказать, - он все время улыбался, говорил быстро и много. – Здесь вот уже сколько лет никто не жил, даже не появлялся никто, только… наемные работники раз в месяц подстригали газон и выметали листья с подъездной дорожки, но они… не могли сказать ничего, относительно того, кто их нанимал и вот…

   - И что? – его разговорчивость стала меня утомлять. Воистину, этот мужчина мог соревноваться в болтовне даже с Ирмой. И я была бы в затруднительном положении, если бы мне пришлось определять победителя. К тому же, рядом с ним я чувствовала себя неуютно. Еще раз окинула Лероя взглядом, затем скептически осмотрела свои мятые штаны. Представила как выгляжу со стороны, со все еще влажными волосами, без косметики и… кажется, цвет лица у меня и в лучшие времена поражал зеленью, что уж говорить сейчас, после бессонной ночи и встречи с мароком по дороге сюда?

   - Я собирался на пробежку и увидел вашу машину на подъездной дорожке. Стало любопытно, и я решил зайти и поинтересоваться. А тут вы… и вот… простите, так… нехорошо получилось.

   - Это вы простите, - я снова выдавила из себя улыбку. Ирма как-то прочитала мне лекцию о том, что улыбка способна творить чудеса, вот и у меня появился повод проверить, так ли это. Правда, не уверена, чего именно хотела добиться от этого… Лероя. Вздохнула, оценивая свое состояние. Слабость прошла, перед глазами ничего не вертелось, в ушах не шумело. Мое собственное состояние можно было диагностировать, как удовлетворительное. Еще бы горячий душ принять и сменить влажную рубашку, и было бы просто замечательно. – Бессонная ночь, дождь и… вот я падаю в обморок прямо вам в руки. Мне очень неловко.

   - А мне понравилось, - заразительно улыбнулся Лерой и тут же чуть покраснел, - то есть, не то чтобы понравилось, что вы упали в обморок, не подумайте ничего такого, я просто… Мне очень понравилось держать вас на руках… и ну… - он окончательно запутался в словах, улыбался уже смущенно, махнул рукой и посмотрел прямо на меня, - глупости несу, да?

   Я пожала плечами в ответ и… да, все же не смогла сдержать улыбки. Лерой выглядел милым. Именно что милым и естественным. А еще настоящим. Обычный парень, из тех, которых я всегда старалась избегать.

   - Простите, - наверное, в сотый уже раз, повинился Лерой. – Я вас утомил своей болтовней.

   - Почему вы все время извиняетесь?

   - Простите… - мы переглянулись и одновременно рассмеялись. – Мне очень неловко. Я всего-то и хотел, что поздороваться с соседями и узнать, не желаете ли вы продать дом, а получилось…

   - Не желаю, - я вздохнула и прислонилась плечом к косяку. – Я еще не до конца вступила в права наследования и юридически, наверное, не могу этого сделать.

   - Простите, - он извинился в очередной раз. – Я говорю что-то совсем не то. Вы устали с дороги, вероятно, желаете отдохнуть. А тут я, со своей болтовней. Но это можно оправдать только одним.

   - Чем же? – поддалась на провокацию я.

   - Вы мне безумно понравились и… я просто не могу никак придумать повода, чтобы продолжить наше знакомство.

   - Ого! – я приподняла одну бровь и смерила Лероя нарочито-изучающим взглядом. – Когда это вы успели рассмотреть мою неземную красоту?

   - А в тот самый момент, когда открыв дверь, вы буквально вывалились на меня, - рассмеялся сосед. – Затем я всматривался в ваше лицо, пытаясь отыскать на нем признаки жизни, держал вас в объятиях, прижимая к своей груди, и поражался вашей… хрупкости, невесомости… - он поднял руку и взъерошил свои волосы. В ореоле солнечного света мужчина походил на падшего ангела-искусителя. – Согласитесь, это уже кое-что да значит!

   - Да мы с вами почти женаты! – шутливо воскликнула я и получила в ответ широкую мальчишескую улыбку.

   - Вот! – подхватил он. – У нас с вами такие близкие отношения, а мы еще и не ужинали вместе ни разу. И я даже не знаю, как вас зовут! Непорядок.

   - А вы так просто не сдаетесь, - я покачала головой и вздохнула. – Айрис. Меня зовут Айрис Севастьян и это дом моих родителей. Я не была здесь… семнадцать лет.

   - Простите, - в очередной раз извинился Лерой. – Не хотел бередить старые раны, но… я все равно настаиваю на ужине, Айрис, - он так произнес мое имя, протянув букву «р», словно бы покатал ее на языке, попробовал на вкус. И от этого звука у меня мурашки по спине побежали, и странная дрожь родилась где-то в груди, стала нарастать, как снежный ком. Я едва взяла себя в руки и выдавила из себя некое подобие улыбки.

   - Отказываться не буду, но мне нужно какое-то время на урегулирование разных мелочей. Так что…

   - Я всегда готов помочь, по-соседски, - уже без улыбки произнес сосед. – Правда, обращайтесь, если вам что-нибудь понадобится.

   На этом мы и распрощались. Я заверила соседа, что обязательно обращусь к нему за помощью, он стребовал с меня обещание поужинать с ним завтра и только после этого ушел, оставив меня на пороге собственного дома в задумчивости смотреть ему вслед через небольшое окошко.

   Что-то странное было во всем этом, неестественное. Я прокручивала в голове свое знакомство с этим мужчиной и никак не могла нащупать слабого места в его объяснениях. Может быть потому, что его не было, и Лерой на самом деле был именно тем, кем представился, а у меня разыгралась паранойя? Не мудрено, если вспомнить события последнего месяца. Так не то, что в соседях – в каждом встречном начнешь видеть воплощение зла.

   Я вздохнула и опустила занавеску на окно. Мужчина уже скрылся из вида, пора было и мне переодеться и наведаться к юристу, ведущему дела о моем наследстве. Но образ симпатичного соседа никак не хотел выходить из головы.

   - Кто же ты такой, Лерой Мареш? – шепотом произнесла я, а в ответ получила скрип половиц и хлопанье ставня на чердаке. – И чтобы все это значило?

***

На одной из тихих улочек Ниаверы, почти в самом тупике, вот уже лет триста находится загадочный особняк. Само трехэтажное строение удачно скрыто густой листвой разросшегося сада и крепкой оградой. За все время его существования, тысячи желающих мечтали пройти сквозь высокие, в полтора человеческих роста, кованые ворота, миновать длинную подъездную аллею и подняться по пяти мраморным ступенькам. Но удостаивались этой чести немногие.

   Полковник инквизиции Рейз Старински был в числе счастливчиков. Дождавшись, пока ворота с тихим шорохом разъедутся в стороны, пропуская его автомобиль, он проехал по длинной подъездной дорожке и остановился у самого крыльца. К подъехавшему авто тут же метнулся услужливый молодой человек в темно-зеленой ливрее на старинный манер, и с поклоном распахнул дверь со стороны водителя.

   Старински покинул свое транспортное средство, небрежно кивнул служащему и уверенным шагом направился к входу.

   Один из древнейших клубов столицы услужливо распахнул перед ним дверь. Внутри все дышало приглушенной роскошью и элегантностью. Здесь никогда не слышалось ни громкой музыки, ни взрывного смеха. Это место дышало спокойствием и аристократичностью. Дворецкий на входе завидев гостя поклонился, пропуская желанного посетителя.

   Оказавшись в огромном зале, полковник, не торопясь осмотрелся, приветственно кивнул нескольким знакомым, удобно расположившимся в ложах по обе стороны зала, а затем все так же чинно и не спеша направился почти в самый конец, в один из кабинетов, что были скрыты от взглядов посторонних легкими ширмами. Там его уже ждали. Об этом полковника предупредил изысканный аромат дорогих духов, смешанный с тонким запахом табака.

   Дама, удобно расположившаяся на одном из двух низких кожаных диванчиков, закинув одну длинную ногу на другую, на самом деле курила, демонстративно стряхивая пепел с тонкой сигареты в бокал с янтарным напитком. На появление Старински она никак не отреагировала, продолжая рассматривать причудливый светильник на стене, и накручивая на палец прядь ярко-рыжих волос.

   - А ты не торопишься, - волнующим грудным голосом произнесла она, когда полковник устроился по другую сторону стола. – Так ли уж была необходима эта встреча?

   Старински не ответил. Расположившись на таком же низком диванчике, он нажал на кнопку звонка, вделанную в столешницу – в этом клубе не привечали новомодных изобретений. Дама фыркнула и снова затянулась сигаретным дымом.

   -