СИН. Ната Чернышева

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1 Зина
• ГЛАВА 2 Инна Валерьевна
• ГЛАВА 3 Попала!
• ГЛАВА 4 На корабле
• ГЛАВА 5 Ящеры
• ГЛАВА 6 Пещерная жизнь
• ГЛАВА 7 Жизнь продолжается…
• ГЛАВА 8 Спасение утопающих – дело рук самих утопающих
• ГЛАВА 9 Безжалостные звёзды
• ГЛАВА 10 Чужой мир
• ГЛАВА 11

АННОТАЦИЯ

Что делать, если за душой нет ничего, кроме ума и амбиций, а с родственниками жизнь не удалась от слова совсем? Учиться, учиться и ещё раз учиться. Хвататься за любую подработку и приобретать профессию. Влюбляться, но не терять голову от любви. Родить ребёнка, но суметь при этом сохранить и малыша и себя. Разбираться с соперницей, но так, чтобы не уронить своё лицо в глазах любимого. Подниматься, падать, снова вставать.

   Но даже в самом страшном сне выпускница петербургского физмат лицея Зинаида Азарова не могла себе представить, что делать всё это ей придётся на другой планете, безумно далеко от Земли…

ГЛАВА 1 Зина

Ночной город промыт только что отшумевшим быстрым ливнем, тих и грандиозен в своей монументальности. Над крышами, в прорехах, накосо разорвавших дождевые тучи, ещё тлеет коричневый пепел остывшей зари, но с востока уже наступает мрак: белые ночи скончались в муках, впереди – зимний беспросвет. И северный рваный ветер дышит всё той же промозглой горечью подступающих холодов. Лето – маленькая жизнь, и вот, жизнь закончилась.

   Навсегда закончилась.

   Насовсем.

   Пальцы на перила. Мокро, скользко, холодно. Вода внизу неподвижна, подсвечена огнями фонарей и бледным небом на западе. Боровой мост, мост самоубийц, чему удивляться. Ноги сами вынесли к этому зловещему месту над Обводным каналом. Когда-то давно здесь заканчивался город.

   Теперь здесь заканчивали свои никчёмные жизни разные неудачники.

   … Кровь. На ладонях, на локтях, на груди. Кровь, кровь… чёрная, уже свернувшаяся… можно выкинуть одежду, можно мыться до тех пор, пока расцарапанная жёсткой мочалкой кожа не начнёт зверски саднить, но кровь уже не отмоешь никогда, разбитое не склеишь, пролитое не соберёшь – никогда.

   Перегнуться через перила. Там, внизу, застывшая неподвижно тёмная вода. Ни рябинки, несмотря на треплющий волосы ветер.

   Там, внизу, в сырой чёрной воде, лето и маленькая жизнь.

   Визг тормозов вспорол ночь. Чьи-то руки с нечеловеческой силой впились в плечи, тащат… зачем… Не всё ли равно…

    – Дура, – сходу врубает непрошеный спаситель, и в зеркале заднего обзора видно его лицо: бешеные глаза, тонкой дугой очерченные брови, тёмная прядка, выбившаяся из-под ажурной летней шапочки в сеточку.

   А через несколько ударов сердца приходит узнавание:

    – Инна… Валерьевна?!

   Самедиева Инна Валерьевна. Школьный психолог. Не может быть. Но, увы, есть. Ночью, на Боровом мосту, точно в тот самый миг, когда душа умерла окончательно, и тело рванулось через перила к спасительному забвению.

    – Нет, твою мать, – ругается Инна Валерьевна, не забывая, впрочем, следить за дорогой, – ангел небесный. Хотя в твоём случае, ангел и есть. Зинаида, ты сошла с ума?

   Четыре месяца назад

   Последние дни последнего, одиннадцатого, класса. Даже немного жаль как-то расставаться с родной школой, что ли. Скорее не жаль, а страшно. Да. Вот верное слово – страшно…

   Впереди – ЕГЭ. После них – самое главное испытание: попытка пройти на бюджет в Политехнический университет. А пройти надо. При Политехе есть общежитие. Не говоря уже о специальности, к которой есть и склонности и дикое желание ею заниматься – «Информационные системы и технологии».

   Есть те, у кого с рождения всё «схвачено». Большая дружная семья, достаток, способности, возможность выбирать любой вуз, какой захочется. Есть те, чей удел всю жизнь работать курьером в «Яндекс-Еде» или менеджером торгового зала в «Макдональдсе», но ни их, ни их семьи это не особенно парит. Кому-то надо работать и там.

   А есть те, у кого нет ничего, кроме собственных мозгов, амбиций и желания свалить подальше из дома, где после гибели родителей жизни не стало совсем.

   Инна Валерьевна появилась в школе весной. Эффектная женщина, словно сошедшая в жизнь со страниц гламурного журнала. Этого, как его там, «Космополитена»… Невысокая, но на удивление ладная, в пиджаке и широких белых брюках, в ботиночках на коротком каблучке, она мгновенно стала объектом зависти всех девчонок, смертельной ненависти учителей-женщин и неконтролируемого слюноотделения всего мужского контингента в зоне поражения: старшеклассников, немногочисленных учителей-мужчин, внезапно возлюбивших родительские собрания отцов…

   Дополнительные занятия – всегда каторга, но Инна Валерьевна умудрялась проводить их с огоньком. Бывало, сами оставались и на девятый урок; она не гнала никого. Это же забавно, узнавать, к чему у тебя склонности есть. И окрыляет. С первого класса все вокруг твердят, что ты дебил, а ты, оказывается, и не дебил вовсе, а тип личности INFP-A, «посредник», спокойный, сдержанный и стеснительный, которого сложно понять всем остальным, потому что таких, как ты, всего четыре процента в мире.

   Конверты с результатами теста Инна Валерьевна раздала всем на руки, строго индивидуально. А потом рассказала о типах личности, и каждый, глядя в свою бумажку, слушал про свой тип, и преисполнялся за него гордости.

   Зина в объяснения не вслушивалась. После после ночной смены в «Макдаке» и семи уроков с утра – две математики, две физики, английский, химия, – дико хотелось спать. От физкультуры удалось откосить, наврав про месячные, но помогло это слабо. Если бы физ-ра была первым уроком! Или последним… Но увы. Рваный сон в раздевалке в обнимку со своим рюкзаком назвать полезным не поворачивался язык.

   … Она оторвала чугунную голову от парты только тогда, когда её тронули за плечо.

    – Я бы не будила, – извиняющимся тоном сказала Инна Валерьевна. – Но рабочий день заканчивается, школу скоро будут закрывать…

   Зина ошалело оглянулась. В окнах класса мрели майские сумерки, а за дверью, в коридоре, стояла оглушительная тишина: никто не толкался, не ругался, не подначивал друг друга, да просто не слышалось никакой беготни туда-сюда, как всегда бывает в учебное время.

   Инна Валерьевна взяла стул, подвинула его, села, положила локти на парту, а подбородок – на сцепленные пальцы. Смотрела внимательно, строго, как впрочем, и всегда. Вот почему некоторые могут выглядеть отлично, несмотря ни на что, а большинству такое недоступно? Зина знала, что увидит в зеркале, если не забудет в него посмотреться.

   Встрёпанную заспанную дурочку с красными глазами. И это не вылечишь одним сеансом у косметолога, к которым, кстати, Зина в последние полгода даже не заглядывала. Со дна души поднялась какая-то совсем уже беспросветная горечь. Умная и прекрасная душа – это замечательно, но если нет у тебя возможности холить себя и лелеять, твоя чудесная душа проиграет таким, как Инна Валерьевна, на раз-два.

    – Простите, – тихо сказала Зина. – Я сейчас пойду…

   Маленькая узкая ладонь психолога легла поверх запястья девушки. Зина отметила лак на воздушных пальчиках – коричневый, бежевый и белый, ничего лишнего.

    – Зина, – сказала Инна Валерьевна, – давай поговорим. Мне кажется, тебе нужна помощь…

   От такого простого, участливого – «давай поговорим» – защипало в глазах, перехватило горло. После смерти мамы с Зиной никто не говорил таким тоном и так. Была… и есть… сестра Таня, но при Тане – муж Александр. Сашуля, как нежно воркует в его адрес сестра. Сашуля.

   В груди ворохнулась ненависть. Сашулю Зина не взлюбила сразу, с первой же встречи, и чувство оказалось взаимным. Теперь, когда мамы не стало, Сашуля начал показывать своё мурло во всей красе. Самое обидное, что дура-Танька млела на него с каждым днём всё больше, и не замечала, не замечала, не замечала, какое дерьмо у них дома завелось!

   «Единственный мужчина в семье… Наша единственная надежда… Что ты можешь понимать! Перестань ему хамить, я сказала!»

   Надежда. Мужчина. Сашуля. Тьфу.

    – Поплачь, не стесняйся, – предложила Инна Валерьевна. – В слезах нет ничего постыдного… Я никому не расскажу.

   Зина кивнула. Не расскажет, это верно. Но плакать… плакать и правда было очень стыдно. Как будто голая стоишь с этими дурацкими слезами, и сделать ничего не можешь. Ни унять их, ни одеться.

    – Проблемы дома?

   Зина смогла только кивнуть. Проблемы. Именно что проблемы.

   Две недели оставалось до совершеннолетия. Две последних недели опекунства старшей сестры, Татьяны. Мамино же наследство, вступать в которое предполагалось всё через те же две неделиа (с того страшного снежного дня, когда мамы не стало, прошло уже почти полгода… без двух недель полгода, с ума сойти, как быстро… оглянуться не успели…), составляло собой шестьдесят тысяч на счёте в банке и трёхкомнатную квартиру в панельном доме по Камышовой, где все они и жили вчетвером, мама, Таня, Зина и Танин Сашуля…

   И вот. Квартира наполовину твоя. Квартира, где ты сама выросла, с рождения жила. Но рядом, в соседней комнате, сидит сестра со своим Сашулей, и у них тоже половина в собственности. Правда, пока ещё не полностью – вступать в наследство по закону можно было лишь через полгода после смерти мамы. Полгода истекали в следующий за Зининым восемнадцатилетием день, то есть, двадцать третьего мая. А неделю назад Таня радостно объявила о своей беременности и ребёнку, конечно же, понадобилась мамина комната. В ней планировалось сделать ремонт и вообще оборудовать под детскую, а пока следовало, как выразился Сашуля, «разгрести хлам». Разгребать хлам поручили Зине и дали срок неделю. Робкое «мне надо готовиться к экзаменам» отмели, как глупости, не стоящие внимания.

   Куда они так спешили? Ведь родиться ребёнку предстояло только осенью, если вовсе не под Новый год…

   Зина отчётливо понимала, что на учёбе в вузе после рождения малыша можно будет поставить огромный и жирный крест: ребёнка спихнут на неё – «должна же быть и от тебя какая-то польза!». Выход был один. Бежать из квартиры, на время учёбы хотя бы.

   В общежитие при вузе.

   Но для начала надо было в тот вуз пройти по конкурсу.

   А чтобы пройти по конкурсу, надо было сдать ЕГЭ на максимально возможные баллы.

   А чтобы сдать ЕГЭ на максимально возможные баллы, надо было как-то свести энтропию в лице Сашули к минимуму.

   И вот это-то оказалось практически непосильным делом.

   Но Инне Валерьевне Зина в тот день ничего не рассказала. Просто отплакалась, извинилась и ушла. Инна Валерьевна её не задерживала. Если бы Зина обернулась, то вряд ли ей понравился бы взгляд школьного психолога…

   Но девушка не обернулась.

   Тихонько открыть дверь и прошмыгнуть в свою комнату не получилось. Её встречали.

    – Ну, и где шлёндрала до сих пор? – это Сашуля. – По барам и мальчикам?

   У мужа сестры – белёсые, почти прозрачные волосы, такие же блёклые глаза и брови, при этом он упорно пытается отпустить бородку, и бородка та здорово смахивает на козлиную, своей длиной и узостью.

    – Зина! – укоризненно восклицает сестра. – Мы волнуемся!

   Волнуешься ты. Волновалась бы, заткнула бы рот муженьку его бесцеремонным «шлёндрала» и барами с мальчиками.

    – В школе, – ответила Зина, аккуратно снимая обувь и стараясь, чтобы руки при том не дрожали.

    – Не ври, занятия в школе давно окончились! Зина!

    – Я занималась дополнительно.

   Отстаньте от меня. Отвалите. Не хочу вас видеть.

    – Знаем мы эти дополнительные занятия, – хмыкнул Сашуля. – Ну-ка, дыхни!

    – Пошёл ты, – не сдержалась Зина, и шагнула мимо.

    – Зина! – возмутилась сестра.

    – Я не пью, – с ненавистью сказала она. – Ты это знаешь. И он знает. Всё, отстали от меня, мне заниматься надо!

   В свою комнату, хлопнула дверью, не слушая возмущённого крика на два голоса, и на засов, на засов. Замок купила недорогой, «Барьер-4», поставила сама, посмотрев в интернете соответствующие ролики, инструмент взяла напрокат в магазинчике «220 вольт». Замок держал хорошо. Всё-таки в работе в «Макдаке» есть свои плюсы – зарплата. Можно купить замок на дверь в свою комнату. Можно купить себе туфли взамен расклеившихся ещё прошлой осенью. Можно позволить себе питаться не дома, наконец-то! И с чистой совестью не заглядывать на кухню: гора немытой посуды и пустой холодильник вот абсолютно не проблемы того, кто не пользуется ни тем, ни другим.

   В дверь заколотили:

    – Открывай, разговор не окончен! – это Сашуля.

    – Зина, открой! – сестра.

    – Да пошли вы все, – сквозь зубы пробормотала Зина, дотянулась и врубила портативную колонку: там закачан был на флэшку «Rammstein».

   «Rammstein» оказался настоящей панацеей: очень скоро в дверь начинали ломиться соседи, требуя прекратить бардак, а с соседями Сашуля, как истинный «мужчина», связываться не спешил. Свяжешься с мужиком два на два, что вверх, что вширь. Или с двумя тётками за сто кило каждая, со сковородками и скалками в могучих, обхватом с Зинино бедро, руках. Не-ет, Сашуля не такой дурак!

   Зина мстительно дождалась первого звонка во входную дверь и снизила громкость только после первого визга:

    – Вы опять охерели! Девять часов‼!

   Как всегда бывает при смертельной усталости, пока нет возможности вытянуться на постели и уснуть, кажется, что голова залита чугуном и вот-вот отвалится прямо там, где стоишь или сидишь или даже идёшь. Но как только коснёшься ухом заветной подушки, так сна ни в одном глазу, хоть плачь. Не помогает ничего. Ни подсчёт овец, ни повторение математических формул.

   И лезут в голову последние дни с мамой. Её улыбка. Голос. Ласковые руки. Знающий своё место скользкий Сашуля. Таня – сестра, а не вот это вот встрёпанное непричёсанное нечто в засаленном халате, что сейчас у двери встретило. Ведь в тот день ничего, ничего же не предвещало!

   Обычный завтрак, обычный кофе, испечённые мамой по-быстрому сырники к сметане. Весёлое мартовское солнце в окно, гость в Петербурге, прямо скажем, в это время года редкий. А вечером – тихий Танин голос: Зиночка, присядь, пожалуйста. Наша мама…

   … разбилась в аварии.

   Сама водила машину, несмотря на возраст. Но на дороге так: ты не нарушаешь, а другому на ПДД плевать. Ты ведёшь себя на дороге осторожно и грамотно, а другому плевать. И тот, другой, отделывается лишь испугом и сломанной челюстью, а мама уходит за грань, не дождавшись даже примчавшейся буквально минут через пять скорой. Несправедливо? Ещё как!

   Почему, почему, почему?!

   За что?

   Ответа не было, как не было и надежды.

   Утром ускользнуть не удалось. Вылазка на кухню за тем, чтобы согреть чайник и заварить кофе из пакетика, окончилась плачевно: дорогие родичи закупорили собой единственный выход, а прыгать в окно… Ну, четвёртый этаж. Не самая здравая идея. Тем более, что самоубийство принесёт сестре вторую половину квартиры.

   Никогда в жизни Зина не цеплялась за материальное. Как-то всегда, с детства самого знала, главное – не деньги или вещи, главное – человек. Но три месяца, пролетевшие после похорон, убедили её, что вещи, деньги и жилплощадь иногда бывают вполне себе принципиальными.

   Потому что это мамино наследство. Мамино! Не Сашулино.

   Против сестры Зина ничего не имела, но сестра сейчас существовала не сама по себе, а в симбиозе с Сашулей, чтоб ему пусто было. «Если я влюблюсь», – яростно думала Зина, – «то никогда в жизни не стану вот так стелиться под мужика! Сашуля то, Сашуля это, а Сашуле плевать чуть больше, чем полностью! И он ещё губку обиженно оттопыривает – не так сидишь, не так свистишь… Тьфу! Мой мужчина таким не будет! Я с таким сама даже целоваться не стану, не то чтобы постель и ребёнка!» При одной только мысли о том, что придётся отдавать этой жадной пасти что-либо, становилось физически тошно. Под лопаткой резало от боли: мама ради него жила, что ли?! Дура Танька, как есть дура. Набитая.

    – Надо поговорить, – решительно заявила Таня, усаживаясь за стол напротив Зины.

   Зина упрямо молчала.

    – Ты в последнее время совсем распоясалась. Хамишь, нагло себя ведёшь. Тебе не стыдно? Я с тобой говорю, Зина!

   Кто бы говорил про стыд! Вцепилась в этого Сашулю так, будто он единственный мужской пол на всей планете. Вон, стоит, улыбается гаденько, белобрысый, с ранними залысинами, носишко остренький, над верхней губой издевательская родинка, очень похожая на усы известной исторической личности. Как в такого можно было влюбиться, Таня, ау!

    – Извини, – сказала Зина. – Мне нужно идти. Я опаздываю.

    – Куда? – фыркнул Сашуля.

    – В школу, – с тихой ненавистью ответила Зина.

    – В школу, – хмыкнул он, всей интонацией показывая, что там за школа и чему в ней учат.

    – Ты слишком поздно приходишь домой, – решительно заявила Таня. – Где ты бродишь по вечерам?

    – Я сижу в школе, занимаюсь, – ответила Зина, мысленно посчитав до десяти. – Два через два работаю в «Макдаке»! Чтобы вас не объедать. Всё это легко проверяется. А теперь пустите меня, я опаздываю!

   Сашуля и не подумал сколько-нибудь сдвинуться, пришлось протискиваться мимо. И уже у лифта, в подъезде, Зина поняла, что ей всё-таки не показалось – бедро жгло от случайного вроде бы прикосновения ладони. Он правда дотронулся! Он правда позволил себе… Твою мать!

   Бешеное желание вернуться и хлестнуть по роже едва не дёрнуло обратно к двери. Но в самый последний миг Зина опомнилась. После драки кулаками не машут; бить – ногой в пах! – надо было сразу же. Сейчас уже поздно. Сейчас это будет несчастненькая жертва сумасшедшей дуры. Совсем не тот эффект, которого жаждала добиться раненая душа.

   Надо подумать о чём-то посерьёзнее ноги, решила про себя Зина. О чём-то вроде перцового баллончика. Давно о нём надо было подумать!

   Все болезни от нервов. И заваленные контрольные – от них же. Жирная тройка на самом деле была куда хуже двойки. Двойку можно было пересдать, тройку – только смыть. Кровью бессонных ночей над учебником и следующей контрольной, написанной идеально, на пять с плюсом.

   Зине не нужны были тройки, ей не нужны были даже четвёрки. Она хотела сдать все ЕГЭ по максимуму, и хорошо бы, каждый на сто баллов. Три экзамена – триста баллов. При проходном двести семьдесят два…

   Май летел к своему логическому финалу. Стаял окончательно снег, на газонах проснулись крокусы, через пару дней вспыхнули яркими брызгами дикие первоцветы. Зина не знала, как они называются, но жёлтенькие круглые солнышки на мохнатых ножках доверчиво тянули к свету головки практически везде, где лежало хоть сколько-нибудь условно плодородной земли.

   Дома наступило затишье. Впрочем, Зина старалась уходить пораньше и приходить как можно позже. Документы: – паспорт, свидетельство о рождении, карточку петербуржца, она же проездной, полис омс и банковская дебетовая, носила с собой всегда. Как и смартфон, который мама подарила под Новый год. За день до.

   Там ещё хранились мамины СМС-ки. Зина их бережно скопировала и сохранила везде, где могла: на яндекс-диске, на флэшке, на обычном диске, сама себе послала в личные сообщения вконтакте, и даже распечатала на листе бумаги, сложенном вчетверо. Иногда перечитывала. Помогало.

   Затишье перед бурей нервировало: лучше бы снова ругались и подкалывали. Нет, молчали. Сестра со скорбным видом разбирала мамину комнату. Сама. Ночью Зина перетащила к себе выставленный к двери, на выброс, архив. Старые фотографии, старые альбомы, старые, пожелтевшие от времени листки писем, какие-то, значимые для мамы, газетные вырезки. Лица родственников, давным-давно затерявшиеся во времени. По сути, действительно хлам. Но выбросить то, чего касались руки мамы… выкинуть память, которая была маме дорога… Постоят у Зины в шкафу альбомы. Ничего страшного.

   Двадцать третьего мая пошёл дождь. Холодный, вязкий, совсем не весенний, он периодически срывался на снег. В мае всегда так. Сначала тепло и веришь весне, а под тебе под дых – зацвела черёмуха, а она всегда цветёт к холодам.

   В нотариальной конторе надо было писать заявления о вступлении в наследство. Восемндацать лет, подпись опекуна уже не нужна, и самого опекуна уже нет: Таня автоматически избавлялась от обузы в день совершеннолетия опекаемой сестры.

   Зина получила на руки бумаги:

    – Распишитесь здесь и здесь…

    – Ну, что тянешь? – не выдержал Сашуля. – Писать разучилась?

   Зина не разучилась писать. Ей вспомнился приём на работу и Марина из отдела кадров, принимавшая документы у неё. Тогда Зина лихо подписала трудовой договор, даже не глядя в его шапку, а Марина, хищно скалясь, поздравила:

    – Молодец. Теперь ты поступаешь ко мне в сексуальное рабство и первой твоей обязанностью будет сделать мне куни прямо сейчас.

   Что такое «куни», Зина не поняла, впервые услышав слово от Марины. Прочла потом, в интернете, и испытала дзен, от которого уши сами свернулись в трубочки стыда и едва не выпали в осадок, но то было потом. А тогда смотрела, хлопала глазами и не знала, что сказать на это.

    – Ты же не прочитала договор, – пояснила Марина в ответ на огромные глаза новенькой. – А там всё написано: что ты должна, кому и как, за какие деньги, график смены. Не бойся! Ничего про сексуальное рабство там нет. Но запомни: никогда ни одну бумагу, ни один договор, ни одно заявление не подписывай, не прочитав предварительно от корки до корки, включая мелкий подстрочник. Твоя подпись обратной силы иметь не будет. Поставила – значит, знала, на что подписываешься. Если торопят тебя – тем более, не подписывай! Пусть ждут, не обломятся.

   И вот теперь, заявление о вступлении в наследство… Лежит так, что только реквизиты свои вписать внизу на оборотной стороне, паспортные данные, дата, подпись.

   Зина потянула лист из вороха бумаг, чтобы прочитать начало. Заявление об отказе в доле наследства … У Сашули вытянулась его мерзкая рожа.

    – Я не буду это подписывать, – резко заявила Зина.

    – Вы же отказываетесь, не так ли? – осведомилась нотариус.

    – Нет, – сказала Зина. – Не отказываюсь.

    – Одну минуточку, – сказал Сашуля. – Одну минуточку, позвольте поговорить с девочкой…

    – Нет! – крикнула Зина. – Не позволяйте со мной разговаривать! Я не отказываюсь, я не отказываюсь!

   Нотариус пожала плечами. И протянула правильный бланк.

   Позже, вспоминая, Зина поняла, что если бы подмахнула бумагу не глядя, нотариус ничего не сказала бы вообще. Но из-за поднятого крика побоялась связываться и настаивать, всё-таки подсудное дело, чреватое многими неприятностями, а «святые» 90е давно миновали, проворачивать подобные махинации становилось с каждым годом всё сложнее и сложнее.

   Но всё это было потом и вскользь и уже никак не задевало.

   Дома Сашуля устроил бурю. Интеллигентный красавец, он кричал, что ради неё, Зины, старался. Что собственность в руках одного человека проще продать, быстрее и качественнее. На резонный вопрос, зачем, собственно, продавать, отвечал, что его ребёнок должен родиться в современной новостройке дальше по Шуваловскому. С видом на Лахта-Центр. А не вот в этой панельной, с позволения сказать, конуре с окнами на эти вот еб…я, то есть, автостоянку, и замусоренный канал за нею.

    – Зина! – вторила любимому мужчине дура-сестра, – сразу после оформления ты должна оформить дарственную! Ты что, хочешь зла своему племяннику? Хочешь, чтобы он жил в старой квартире с заплесневевшими обоями?

   Зина молча слушала их доводы. Чем больше слушала, тем сильнее разгорался внутри яростный пожар. Когда они иссякли наконец-то, девушка подняла глаза. Посмотрела сначала на Таню. Долго смотрела, так долго, что та не выдержала, отвела взгляд. Потом посмотрела на Сашулю. Пронять его не стоило даже и пытаться, поэтому Зина тихо, упрямо и твёрдо выговорила:

    – Нет.

   Сашуля подавился возмущением, а Таня спросила растерянно:

    – Как это – нет?..

   Зина пожала плечами. Встала и вышла из кухни, уже не слушая, что ей там неслось вслед.

   У себя долго сидела на подоконнике, раскрыв раму, глотала свежий майский вечер, – белый, прозрачный и ледяной, собирала и никак не могла собрать в кучку свои мысли. Если бы Сашуля завтра споткнулся и упал в открытый люк с концами, она бы не заплакала.

   А может, надо было всё-таки не ерепениться, и всё-таки пожелать добра Таниному ребёнку? Пусть он родится в новостройке напротив Лахта-Центра. Ребёнку действительно нужны хорошие условия для жизни и развития...

   Но – было бы место в той хорошей жизни у самой Зины?

***

– Зинаида, – сердито повторила Инна Валерьевна, вгоняя машину в крутой поворот, – ты сошла с ума?

   Перед глазами ещё стелилась тёмная, подсвеченная уличными фонарями, гладь канала. Зина всё ещё летела вниз, к финалу своей коротенькой жизни. И на прямой вопрос ответить не сумела. Лишь на пятый или шестой повтор подтвердила, лишь бы отвязалась от неё невозможная эта женщина:

    – Да. Я сошла с ума…

    – Родственнички у тебя не подарок, – сказала Инна Валерьевна. – Конфликт – с ними?

   И тогда Зину накрыло вдруг мелким истеричным хихиканьем. Она смеялась, смеялась, смеялась, и – смеялась. Конфликт! О, кабы Инна Валерьевна знала, что там был за конфликт! Какой у того конфликта вкус, какое послевкусие.

    – Эк развезло тебя, – качая головой, выговорила Инна Валерьевна. – Ну, ничего, ничего, всё уже окончилось. И окончилось хорошо, Зина. Ты попала в хорошие руки.

   Хорошо… в хорошие… Разум не вмещал знакомые с детства слова.

   Может быть, потому, что никак не хотел вернуться к жизни.

   Мимо несло предрассветные улицы. Мелькали дома, дома, дома… Старые фасады, помнившие ещё царские времена. В какой-то момент под колёса легли рельсы, значит, по этой улице ходил трамвай.

   Зина согнулась, спрятала лицо в ладонях, и смех переродился в судорожные рыдания.

   В голове же вертелась единственная, осмысливаемая сейчас фраза из пушкинского «Евгения»: «а счастье было так возможно, так близко…»

   Три месяца назад

   Параллельное существование в одном пространстве начало приносить сюрпризы быстро. Сначала в списках должников-неплательщиков по коммунальным появился знакомый номер. За неплательщиками управляющая компания строго бдила и вывешивала на доску позора сразу после первой же неуплаты.

    Трёхкомнатная. Пять тысяч семьсот. За три месяца будет семнадцать сто. А после трёх месяцев передадут в суд – грозное предупреждение под списком чернело гневным толстым шрифтом.

    – Плати сама, – предложил Сашуля, пожимая плечами. – Ты же теперь, блин, собственница.

    – Но не я же одна! – возмутилась Зина.

    – А мы полгода полную стоимость сами платили. Теперь твоя очередь платить полгода.

   Что такое вычесть пять семьсот из зарплаты размером в двадцать три тысячи объяснять долго не надо. Катастрофа. Но масштаб катастрофы обнаружился утром: Сашуля, уходя из ванной, оставил открытым кран горячей воды. Вода шумела, пока Зина не обратила на это внимания, и сколько её слилось в канализацию, один бог знает. И расчётный отдел, который пришлёт через месяц квитанцию на конскую сумму: можно даже не сомневаться, что там будет не пять тысяч, а все десять. Достаточно посмотреть тарифы на горячую воду.

   На вопрос, какого чёрта, Сашуля на голубом глазу ответил:

    – Да ты сама забыла воду выключить.

    – Что?! – Зина задохнулась от возмущения.

    – Зина! – тут же вклинилась сестра. – Как тебе не стыдно, врать и наговаривать на человека?!

   Сашуля, мурлыкая себе под нос песенку, оделся, прилизал перед зеркалом свои жиденькие волосёнки, снисходительно позволил жене чмокнуть себя в щёчку и отправился на работу. На работе, по его словам, его безумно ценило начальство, и скоро светило продвижение по карьерной лестнице. Зина сомневалась в его словах: ценят – могли бы платить больше. Не пришлось бы тогда зариться на чужое наследство.

   Девушка согрела чайник, бросила себе в кружку кофе из пакетика-трубочки. Размешивала ложечкой, стараясь не смотреть на тарелку сестры, где лежали вареная картошка, две котлеты, солёный огурец. Таню тянуло на солененькое, как всех беременных. И на сладенькое: на краю стола стояла банка сваренной с вечера сгущёнки. К сгущёнке полагалась полная мисочка орешков-кешью. И пахло всё это…

   В общем, пахло. Как всегда пахнет, если ты в последнее время жрёшь только кубики магги с вермишелью. Но Зина знала, что умрёт прежде, чем попросит что-то у сестры, не говоря уже, чтобы взять втихаря самой.

    – Таня, – сказала Зина, присаживаясь на краешек стула.

    – М? – та не подняла головы от тарелки.

    – Дай мне нормально, спокойно сдать экзамены. Пожалуйста. Я сдам экзамены и уйду в общежитие при вузе. А вы будете жить здесь сами.

    – Думаешь, пройдёшь по конкурсу? – осведомилась сестра.

    – Думаю, да, – ответила Зина.

    – Ну-ну. Дерзай.

    – Что с тобой, Таня? – не выдержала вдруг Зина. – Ты же нормальная была! А теперь… вот мама бы удивилась.

    – Не трогай маму, – угрюмо посоветовала Таня. – Не тебе её трогать!

    – Не мне?! – возмутилась Зина. – А это я все её вещи из комнаты выбросила, не прошло и года?!

    – Тебя же просили по-человечески – разгрести хлам. Не разгребла. Вот и…

   Зина онемела. Как это соотнести? Сначала она утверждает, что не младшей сестре вспоминать маму, мол, совести не хватает для этого. А потом заявляет, что мамины вещи – хлам. Мама, мамочка, где ты?! Вернись! Посмотри этой лахудре в её бесстыжие глаза.

    – Дай мне сдать экзамены, – повторила Зина. – Просто – дай сдать экзамены нормально! Это же тебе нетрудно?

    – Что ты от меня хочешь?

    – Хочу, чтобы ты с твоим Сашулей от меня отвязались. Чтобы он воду закрывал после себя! И меня не цеплял. Дайте мне сдать экзамены!

   Судя по тому, как Таня не поднимала взгляда, Зина сделала вывод, что в глубине души сестра всё понимает, осознаёт и себя не хвалит. Но признаться в этом вслух не может. То ли боится, то ли что.

    – Что он с тобой сделал? – вырвалось у Зины. – Ты посмотри на себя! Таня, так нельзя. Нельзя во всём соглашаться с…

    – Я люблю его, – тихо ответила Таня.

   И подняла, наконец, голову. Зина поразилась тоске и горечи, светившим из её глаз. Растерялась, молчала…

    – Люблю, – с тем же тихим отчаянием повторила сестра. – Понимаешь? Он – первый и единственный мой мужчина, у нас будет ребёнок… Я не переживу, если он меня бросит, уйдёт. Не переживу, Зина. Я люблю его…

   По спине хлынуло липким холодом. Что-то обречённо-жуткое проступило на лице Тани, холодное, склизкое, тяжёлое. То, как она смотрела. Как тяжело уронила своё короткое:«люблю». «Это – любовь?!» – потрясённо подумала Зина. – «Именно так любовь и выглядит?!»

   Ничего общего с фантастическими чувствами, не раз и не два воспетыми в книгах, от классиков до современного любовного романа, Танино «люблю» не имело. Это было что угодно, только не любовь. Любовь, она… она возвышает. Окрыляет. Отправляет в высокий полёт к белоснежным замкам из облаков.

   У Тани крыльев не было. Ни одного.

   Да и замками там никакими не пахло.

   Зина залпом допила оставшийся кофе и сбежала. Таня, кажется, не заметила её ухода. Так и сидела за столом, сгорбившись, ковыряла бесцельно в тарелке, молчала. От острой жалости внезапно резануло под лопаткой. Бедная злая старшая сестра…

   Через пару дней Сашуля привел в квартиру девушку.

    – Это Илона, моя сестра, – объявил он. – Приехала в город учиться, пока поживет у нас.

    – У нас, – не удержалась Зина.

   Сестра ей не понравилась, несмотря на то, что она совсем не был похожа на Сашулю внешне. Тот был белобрысый, с бесцветными водянистыми глазками, а эта могла похвастаться темным от природы вьющимся волосом, карими глазами, которые кто-нибудь из классиков не преминул бы назвать “волоокими”, или еще какими-нибудь “окими”, да и старовата она была для вчерашней школьницы: возраст выдавали веки, какие-то набрякшие, что ли. Наверное, ей двадцать пять или около того, решила Зина.

   Словом, если она и доводилась Сашуле сестрой, то только двоюродной. А вот улыбочка у нее вышла мерзенькая. Впрочем, улыбка тут же пропала: сестра заметила взгляд Зины. Зина решила, что не показалось.

   Нормальных родственников у Сашули быть не могло по определению.

   Жить Илона собиралась в маминой комнате.

   На вопрос Зины, а как же ребенок, Сашуля заявил, что ребенок родится зимой, да и потом, пока маленький, будет с мамой. Года два, а то и три, не меньше.

   Зина поняла, что чума по имени Илона в квартире надолго, если не навсегда.

    – Пусть коммуналку платит, – заявила Зина непримиримо.

    – Твоя же очередь, – изумился Сашуля.

    – Моя была бы без нее, – отрезала Зина, как ты со мной, так и я с тобой буду, нечего потому что. – А с ней – платите сами. И за себя, и за нее.

    – Зина! – всплеснула руками Таня. – Что ты себе позволяешь!

    – Молодежь, – скорбно подытожил Сашуля. – совести ни на грамм. Но, к счастью, не вся молодежь такая, да, Илечка?

   Илечка показала сорок зубов голливудской улыбки:

    – Конечно… братик.

   Как Зине не понравилась эта короткая пауза между “конечно” и “братик”, кто бы сказал!

   Она не смогла понять, почему. Но чувства взвыли в полный голос: тут какая-то пурга. Таких сестер не бывает.

    – Я в управляющей была, – сообщила Зина мстительно, не смогла удержаться, слишком сильно сердце жаждало мести, пусть маленькой, пусть хотя бы такой. – Нам счет пополам разделят. Следующая квитанция придет двойная, на меня и на тебя, Татьяна.

    – Я… я… – дрожащими губами выдавила Таня, глянула на Сашулю, получила из его взгляда подсказки и выпалила: – Я оспорю!

    – На доброе здоровье, – оскалилась Зина.

   Решение проблемы, причем абсолютно законное, она нашла в интернете… Интернет – великая вещь, если не зависать в соцсеточках и тому подобных времяжорках. Слава богу, Зина поняла это еще в девятом классе, получив первую в жизни двойку по алгебре как раз из-за оживленного чата с одноклассниками. А вот. Надо было готовиться к контрольной, а не болтать вечер и половину ночи ни о чем.

   Сетевые разговоры, они практически всегда ни о чем. Утром напрочь забываешь, что говорилось вчера вечером, и сегодняшним вечером начинается все по новой. А почитать критическим взором переписку, так там, господи… Ни о чем же!

   Лучше бы по учебе что отыскала и почитала бы.

   Теперь Зина была благодарна той двойке. Привычка искать – и находить! – ответы на вопросы в интернете пригодилась ей теперь как никогда.

   Надо было видеть рожу Сашули. Онемел, единственный мужчина в семье, как есть онемел. Так ему и надо.

   Зина ушла в свою комнату, привычно закрылась изнутри. Включила ноутбук, выкатила на экран сайт “Решу ЕГЭ”.

   Впереди ждала математика.

   Подставы с водой прекратились, как отшептало. Конечно, это Зинины деньги можно тратить, а свои-то финансы счет любят. Илона поначалу вела себя тихо, и Зина грешным делом даже подумала, что, может, она нормальная. Ага. Сейчас. Уже.

   … Возвращаясь с экзамена, Зина еще от двери парадной уловила тошнотный запах, и взмолилась, только бы не у нас. Мольбы ее пропали втуне.

   Илона варила щупальца осьминога и креветки. Салат ей захотелось, из морепродуктов. Но она не уследила за кастрюлей, все это мило выкипело на горячую конфорку, и запах…

   Ну, в общем запах.

   Топор можно смело вешать, не упадёт.

    – Отлично, – обрадовалась Илона Зине. – Помоешь!

   И уплыла в бывшую мамину комнату, змея. Из своих дверей высунулась Таня:

    – Фу! Что за дерьмо!

    – Илоне скажи спасибо, – предложила Зина.

    – Убери это сейчас же! – Таня пробежала в ванную и там, судя по звукам, ее начало зверски тошнить.

   Токсикоз…

   Зина посмотрела на печку. Печку стало очень жаль. При маме она сверкала чистотой, теперь же была изрядно загажена. “Но я им не клининговая компания”, – решила Зина. Погладила печку ладонью, – прости. Показалось, будто плита тихонько вздохнула, сочувствуя. Девушка стиснула зубы, чтобы не разрыдаться.И ушла из квартиры. Только замок на дверях своей комнаты проверила, так, на всякий случай.

   Она долго бродила по улицам, вышла на Шуваловский, углубилась в лесок, тянувшийся вдоль берега Лахтинского разлива. В лесу было солнечно, светло и спокойно. Заливались на разные голоса птицы. Здесь немало редких, краснокнижных, птиц и растений, Юнтоловский заказник все-таки.

   Зина вышла к воде. Долго смотрела на взбитые ветром волны. Нагнало воду с залива, нагнало, пляж превратился в цепочку островков из кочек и выросших на тех кочках кустов. Далеко, на той стороне, дымили градирни Северо-Западной ТЭЦ. Облака шли низко, и казалось, будто дым из труб, подсвеченный косым солнцем, и сформировал эти низкие, темные, нагруженные дождем тучи…

   Зина смотрела на эту феерическую красоту и понимала, что не имеет права завалить экзамены. Математику написала вроде бы хорошо. Четыре дня ждать результат...Можно умереть за это время.

   Но персонально именно Зинин бланк проверять и записывать баллы только ей одной никто не станет. Результаты появятся сразу для всех…

   Она понимала, что делает глупость, но все же заглянула на официальный сайт ЕГЭ. Конечно, какие результаты, когда там еще стоит в статусе математики – идет экзамен!

   Скорей бы! Сдать, подать документы в вуз и уйти в общежитие. Вернуться можно будет потом.

   С дипломом на руках, профессией и деньгами. Половина квартиры никуда не денется за время учебы. Наученная все тем же интернетом, Зина пошла в МФЦ и подала заявление о том, что все сделки с ее собственностью обязаны проводиться только в ее личном присутствии. Вот с таким бананом Сашуле придется ой как непросто.

   Да он может отыграться на сестре...

   Но…

   Таня сама это всё выбрала. Сашулю, его сестру и ребёнка от него. Сама. Выбрала. Вот это всё.

   Пусть живёт со своим выбором. Если не включит мозги, то ничего другого она не заслуживает. Так легко выбросить из комнаты все вещи мамы ради этой самой сестры! Не просто выбросить, в парадную вынести и там бросить. Люди не дураки, разобрали почти всё, пока Зина в школе была. Спасти удалось поистине лишь немногое. Главным образом, фотоальбомы, и то потому, что на старые фотографии никто не польстился.

   Ребёнка вот правда было немного жаль. Он никого не просил о жизни. А с другой стороны, это был ребёнок Сашули... От осинки не родятся апельсинки. Да, да, расизм в чистом виде, но если бы можно было ребёнка как-то изолировать от Сашули и его сестрички, может, он и вырос бы нормальным парнем или девушкой. А так у него не было никаких шансов.

   Мне нужен вуз, решила Зина. Вуз, и общежитие при нём. Сначала решим эти две задачи. А остальное… там видно будет. Может, Таня очнется и прикрикнет на этого хмыря… а ещё лучше, выгонит.

   Скорее инопланетяне на летающей тарелке прилетят, ехидно сообщил Зине внутренний голос. Оставь безумные надежды, балда.

   Про безумные надежды – это строчка из какой-то старой песни застряла в памяти. В торговом центре, где располагалась Зинина работа, периодически появлялись в холле у лифтов музыканты. Чаще всего они пели так себе, но иногда у них получалось и супер. Как эта песня, которая, впрочем, быстро забылась, – без неё много проблем, ещё память тратить… А строчка застряла.

   Может, потому, что прекрасно характеризовала ситуацию.

   Оставь безумные надежды…

   Домой Зина вернулась очень поздно. Прокралась в свою комнату, не снимая обуви. Растянулась на постели как была, в одежде. И провалилась в тяжелый сон.

   Математику она сдала на сто баллов.

   Увидев через четыре дня свой результат, сначала не поверила своим глазам. Потом исщипала себя до синяков, но так и не проснулась. А значит, подсвеченная зеленым запись о первом сданном экзамене Зинаиды Азаровой была правдой.

   Йу-ху!!! Сто баллов!

   Живём!

   Политех и общежитие при нем потеряли изрядную толику своей зыбкости.

ГЛАВА 2 Инна Валерьевна

Недомогание Зина почувствовала ещё вечером. Но списала на усталость, легла спать, уснула почти сразу. Проснулась – полный набор. Горло раздирало болью, голову набило чугуном, глаза слезились и нипочём не желали раскрываться.

   Новости.

   Зина кое-как села, взялась ладонями за виски. Болела она редко, но всегда метко – с высокой температурой и анабиозным состоянием. Но сегодня надо было писать русский язык! Как так-то?!

   Самое печальное, что она знала – как.

   После жаркого мая наступил холодный июнь, здесь всегда было так, сколько Зина себя помнила. Всё-таки город почти у шестидесятой параллели расположен, регулярно прорываются арктические циклоны, и, когда юг страны плещется в водоёмах, север надевает свитера потолще, а на них сверху ещё и куртки. Словосочетание «летнее пальто» никогда не вызывало у Зины когнитивного диссонанса: пальто бывает летним, именно летом оно и носится, а что ещё предлагаете надевать при сильном ветре и плюс восьми?

   Зина домой приходила только ночевать. Ночевать в хостеле она пока ещё не была готова, и дело было даже не в деньгах: пришёл перевод с маминого счёта, тридцать тысяч лежало на карточке. Через «Сбербанк-Онлайн» Зина перевела эти деньги на отдельный счёт, чтобы они там лежали и хранились. На всякий случай. Девушка интуитивно чувствовала, что какая-то финансовая подушка просто обязана быть, и сделала такую вот заначку, пусть на неё ещё и проценты какие-нибудь накапают. На текущие расходы хватит и зарплаты пока. Тем более, что там тех расходов…

   Хостел на восемь человек с общей кухней в районе площади Восстания стоил от восьмиста рублей в день. Ну, пусть тысячу. Получается, на тридцать дней…

   Ничто не препятствовало.

   Но Зина пока ещё не была морально готова на подобное.

   Чёрт возьми, это и её квартира тоже!

   Она пока не понимала, что уходить надо вовремя. Иногда при первой же возможности.

   И поплатилась.

   Слишком долго бродила на холоде, обед – пара блинов в Теремке, – запила ледяным квасом… бес попутал. Квас у них вкусный до изумления, но что помешало взять горячий кофе?

   Теперь в горле разливалась адская боль, а в голове шла атомная война. А через два часа – экзамен! Зина выползла в ванну, потом на кухню. Отыскала таблетки, оставшиеся от прошлогодней, осенней ангины: нурофен, амоксиклав, парацетамол. Выпила. Зря, безусловно, надо было вызвать врача, но в голове пульсом в виски билось одно: экзамен! Экзамен! Я должна сдать экзамен!

   Через полчаса полегчало, и Зина умылась, приняла душ, оделась. Подумала, сгребла лекарства в сумку. Мало ли, на экзамене плохо станет, так выйдет из аудитории и выпьет, там на столах в коридоре можно оставлять и воду и лекарства.

   Она собралась, собрала сумку. Всё, самое необходимое, самое ценное, давно носила с собой – паспорт, карточки, ноутбук, смартфон, смену белья, антиперспирант. Толстый белый конверт с мамиными фотографиями, и фарфоровый, мамин же, слоник. Слоника мама считала приносящим удачу, всегда брала с собой, а в тот проклятый день забыла. И этого хватило, чтобы на незащищённую душу упала беда.

   А уже у входной двери стало как-то не очень хорошо. В ушах зашумело, перед глазами встала темнота. Зина сползла на пол, прислонилась к стене, думала в отчаянии: я должна! Должна встать! По ощущениям, температуры уже не было, с нею справилось лекарство. Но эта противная дрожь в ногах и шум в ушах. «Как же я экзамен сдам?» – в панике думала она.

   Дверь хлопнула. Из комнаты вышел Сашуля.

    – И что сидим? Перепила? – недобро сощурился он.

   Вот гад. Позже выйти не мог.

    – Полюбуйся на шлюху-сестричку, – крикнул он в комнату, и оттуда тут же высунулас одутловатая, заспанная физиономия Тани, а из маминой комнаты вылезла и Илона, полюбоваться на то, как кому-то плохо.

    – Я не пила, – с ненавистью ответила Зина, и закашлялась.

    – Зина! – возмутилась сестра, не услышав её ответа. – Мало того, что ты пропадаешь чёрт знает где вечерами, ты ещё и пьёшь.

   Её визгливый голос ввинтился в мозг как соседский перфоратор. Зина прижала ладони к вискам и призналась:

    – Я… я, кажется, заболела… У меня температура…

    – Температура, – кивнул Сашуля. – Ну, знаешь ли…

   Он шагнул к ней, и Зина подумала, что хочет помочь подняться, дёрнулась – встала бы сама, помощи от Сашули ей было и с приплатой не нужно. Но то, что он сделал, она не сумела понять ни тогда, ни много позже, когда вспоминала случившееся и пыталась в нём честно разобраться.

   Сашулины пальцы сомкнулись на локте. Рывок, – Зина на ногах. Сухое клацанье входного замка. Толчок в спину.

    – Нам тут заразные не нужны! Высокая температура плохо влияет на ребёнка, он может погибнуть или родиться уродом. Вали отсюда, выздоровеешь – возвращайся. Если выздоровеешь.

    – Что ты делаешь? – пискнула Таня, всё-таки совесть у неё отмерла пока ещё не полностью.

    – Забочусь о нашем малыше, дорогая.

   Дверь захлопнулась, отрезая дальнейший разговор. Зина с трудом поднялась с колен. Стояла, держалась за стенку одной рукой, пальцы второй вцепились в сумку, – какая удача. Сумка с нею. Куртки вот нет… там осталась… ну и ладно, тут до школы недалеко…

   Зине казалось, она простояла в подъезде, перед дверью собственной квартиры, вечность. На самом деле, не больше трёх минут. Хотя трёх минут было бы достаточно, чтобы сказать Сашуле, какой он козёл, и броситься следом за больной сестрой… Наверное.

   Он сказал: «если выздоровеешь», – вломилось вдруг в сознание. То есть, совершенно не против, чтобы младшая сестра жены сдохла где-нибудь. Наследник первой очереди – Татьяна.

   Блин!

   Не дождётся!

   Зина стиснула кулаки и зубы. Не дождёшься, сволочь белобрысая. Ярость окатила её с головы до ног пылающим жаром. Не дождёшься! Но сначала – экзамен…

   Инна Валерьевна подошла к Зине в вестибюле школы. Здесь поставили кофейный автомат – какое счастье. Некоторые родители, правда, периодически выступали за то, чтобы его убрать, ибо не положено. Но кофейный автомат пока ещё стоял, и Зина взяла горячий шоколад, чтобы согреться и успокоиться. Её снова начал колотить озноб, верный признак поднимающейся температуры. Выпила ещё парацетамолу. Перед экзаменом решила выпить нурофен. Помнила, ещё с осени помнила, – эти препараты нежелательно пить вместе, лучше чередовать. Эффект будет более длительным. Ну, и вообще, одно лечим, другое калечим, – удар по печени и по чему-то там ещё эти ваши парацетамолы.

    – Плохо выглядишь, – сказала школьный психолог. – У тебя всё в порядке, Азарова?

    – В порядке, – ответила Зина, стараясь, чтобы голос не выдал. – Н-нервничала, ночью не спала…

   Голос не выдал, потому что Инна Валерьевна покачала головой, сказала: «ну-ну», и отошла.

   К концу первого часа экзамена Зина поняла, что пришла сюда зря. Но продолжала упорно писать, несмотря на то, что строчки перед глазами расплывались, а шум в ушах достиг запредельной величины. Но она упрямо писала, писала, писала…

   На втором часу начало путаться сознание. Зина не очень понимала, где она и что делает, кроме одного – в руке ручка, на парте – бланк, надо писать.

   Но сознание потерять она позволила себе только лишь после слов «Экзамен завершён».

   Очнувшись, увидела над собой белый потолок. Долго смотрела на него, пытаясь понять, почему он белый. В её комнате потолок был поклеен обоями под небо, сама когда-то захотела такой, ещё в детстве, когда дружно делали ремонт, мама, Таня и она, маленькая Зина...

   Голубое небо, облака, инверсионный след самолёта, сам самолёт, заходящий на посадку куда-то за крыши высоких зданий. Здания были уже на стене, тоже фотообои, очень красиво и с детства будоражило воображение. Что за самолёт, какой это город.

   За всю коротенькую Зинину жизнь город успел побывать Москвой, Самаркандом, Дубаем, Лос-Анджелесом, Лондоном, Веной, Прагой, снова Москвой.

   Мама… Мамы нет.

   Таня… Тани, похоже, тоже уже нет. Стояла, смотрела, как драгоценный Сашуля выбрасывает больную сестру за дверь, и молчала. Ведь заботились о её ребёнке, так?

   Да, я больна, пришло осознание. Я заболела. А экзамен?! Как же экзамен? Кажется, она вскрикнула этот вопрос вопрос вслух.

    – Экзамен ты написала, – ответил ей знакомый голос.

    – Инна… Валерьевна…

    – Лежи, горе луковое, – сурово посоветовала ей психолог. – Лежи… Почему врача не вызвала, балда? Сдала бы экзамен в резервное время.

    – Я… не… не подумала…

    – Не подумала она. Ну, что – фолликулярная ангина. Молодец. И лечиться тебе долго. Оставшиеся два экзамена в любом случае резерв.

   Зина молчала. Лечиться… Отчаяние овладевало ею медленно, но неотвратимо. Подступало к горлу, как чёрная вода. Сейчас же все деньги уйдут на лекарства… Ну, не все, но изрядная часть. И зарплата будет меньше, потому что по больничному немного заплатят. А домой возвращаться…

   Вспомнила белые от злости глаза Сашули, одобрительное молчание Тани, ухмылку Илоны… Нет. Лучше головой с моста. То есть, в хостел.

   Впереди ждало весёлое лето, поняла Зина. Очень весёлое.

    – Я поговорила с твоими так называемыми родственниками, – сообщила Инна Валерьевна. – Душевные, милые люди. Доброта из них прямо брызгала, мир на глазах облагораживался от такого подвига духовного.

   Зина не выдержала, улыбнулась. Да уж. Можно представить, что наговорил Сашуля. Инна Валерьевна всегда давала возможность высказаться: обрисовывала проблему двумя-тремя короткими фразами и молча слушала. Дальше собеседник закапывал себя сам. Ну, или выкарабкивался, если включал ум.

   Сашуля, очевидно, ум включить подзабыл. Скорее всего, потому, что Инна Валерьевна говорила с ним по телефону. Иначе бы он попытался пустить в глаза пыль, надев на себя маску сурового, мужественного и достойного человека. Зина видела таких масок достаточно: мимо Инны Валерьевны спокойно пройти мог только слепой.

    – Думала сказать тебе позже, скажу сейчас, – прямо заявила психолог. – Чтобы ты спокойно себе выздоравливала. К ним – не вернёшься. После лечения поедешь ко мне, – она рубила фразы чётко, по-военному, не терпящим никакого возражения тоном. – Досдашь экзамены, получишь аттестат. А там решим, что с тобой делать дальше.

   Зина закрыла лицо локтём. Почему-то ей очень не хотелось, чтобы Инна Валерьевна видела её слёзы. Она, конечно же, не видела…

    – Но у меня одно условие, – предупредила психолог. – Очень жёсткое. И ты обязана будешь его исполнить безоговорочно.

    – Какое условие? – спросила Зина, осторожно переводя дыхание. – Если это что-то неприемлемое, то… Собак на шаурму сдавать не буду!

    – Гордая, – хмыкнула Инна Валерьевна с уважением. – Молодец, девочка. Нет, собаки пусть живут… Ноги просто твоей не будет на Камышовой. Даже в том районе близко тебя не будет. Если понадобится что-то забрать, то только со мной. Сама – ни шагу. Поняла?

   Зина не горела возвращаться. В конце концов, сама о хостеле думала.

    – Хорошо, – прошептала она. – Я согласна…

    – Вот и славненько. Да, сим-карту я тебе поменяла. Не беспокойся о деньгах, цена этой симке – триста рублей. Они не смогут до тебя дозвониться. Правда, могут найти вконтакте… Но надеюсь на твоё благоразумие. На то, что ты отправишь в чёрный список не глядя, что тебе там пишут.

    – Тани нет вконтакте, – тихо ответила Зина. – Сашуля… не знаю, может, есть. Про Илону не знаю, но она и не напишет…

    – Вообще вконтакте поменьше болтай, – дала совет Инна Валерьевна. – Есть прекрасная китайская поговорка: ты говоришь – ты у людей в плену. Они говорят – они у тебя в плену.

    – Молчание – золото? – криво улыбнулась Зина.

    – Ты – сокровище, – предельно серьёзно сказала Инна Валерьевна. – Ты об этом не знала? Теперь знаешь. Ну, всё… лечись. Мне пора. Приду на выписку.

   Выписали только на пятый день. Пожелали больше не возвращаться. Лечащий врач оказалась доброй знакомой Инны Валерьевны, как Зина поняла, они когда-то вместе проходили курсы повышения квалификации в одном и том же сертификационном центре, только каждая по своей специализации.

   Никогда не думала, что болеть – это хорошо. Но по сравнению с родной квартирой, в терапевтическом отделении был рай. Палата на пять человек, две койки пустовали, с двумя женщинами, умудрившимися подцепить ту же самую ангину, очень быстро нашла общий язык. Та, что постарше, угощала пирожками, которые ей приносил из дома заботливый муж. Пекла младшая дочь, собиравшаяся поступать на кулинарный. До кулинарного ей, впрочем, было ещё года три. Однако навык оттачивала уже сейчас.

   Зина видела и мужа, и девочку. Как они общались, сколько света было в их взглядах на жену и мать. И да, вот это – любовь. Несмотря на возраст, полноту и прочее. В этой семье жила настоящая любовь. Истинная. Зина смотрела, и ей отчаянно хотелось того же. Мужа, детей. Чтобы – дружно. Чтобы – вместе. Чтобы никто никого не выкидывал за дверь с температурой…

   Вторая женщина, помладше, внезапно оказалась программистом. Зина замучила её вопросами, с её молчаливого разрешения, конечно же.

   Нет, в вузе не училась. Родилась в Питере, но и только. Коммуналка, где жила её мать, – вспоминать не хочется. Хваталась за любую работу, и как же это было Зине знакомо: «Макдональдс», «Теремок», кассир в «Риомаге». Потом пошла на курсы «1С». Есть такая компания в городе, «Первый бит» называется. Сертификационный центр «1С». Вначале – курсы пользователя. Потом затянуло. Сейчас – программист-стажёр, и останавливаться не собирается. Курсы там – самые разные. Разработка – самый дорогой, почти пятьдесят тысяч, но оно того стоит. «Хэдхантер» открой, сколько там вакансий на программиста-стажёра? А сумму видишь? А сколько вакансий для имеющих опыт? А про «1С Битрикс» слышала? Это платёжная система для интернет-сайтов. Ну, вот, когда в интернете оплачиваешь заказ какого-нибудь товара, да хоть на телефон деньги кладёшь – оно самое и есть. Освоишь, вообще из дома будешь работать, удалённо.

   Хорошо, что этот разговор состоялся до того, как выложили наконец-то результаты ЕГЭ по русскому языку…

   Тридцать шесть баллов! Тридцать шесть баллов! Тридцать шесть!

   Чудес не бывает.

   В том состоянии писать экзамен было нельзя, нельзя, нельзя!

   Тридцать шесть! Почему не тридцать пять? Тридцать пять – двойку – можно пересдать в резервные дни в конце месяца, но тройку! Тройку! Только на следующий год. Боже! Подать апелляцию, чтобы оценку занизили и позволили пересдать? Ага. Ничего подобного. Живи со своей тройкой. С тройкой!

   У Зины снова потемнело в глазах, сознание ушло за грань. Очнувшись, выслушала нотацию от врача: подумаешь, из-за экзамена так расстраиваться! Нашла причину. Да-а. Вам-то что, госпожа заведующая отделением. У вас жизнь удалась, хотя бы в базовом варианте: профессия, зарплата, дом. Конечно, тройка на экзамене для вас не повод лить слёзы. А для Зины эта тройка означала конец безумным надеждам. Инна Валерьевна, конечно, обещала помочь, но не будешь же сидеть на шее у человека вечно, а не сидеть – работая в «Макдональдсе!» – не очень получится. И что, всю жизнь кассиром в этом проклятом «Макдаке»! Или ещё где-нибудь кассиром.

   Лучше умереть.

    – Ты мне это прекрати, – сурово сказала Инна Валерьевна, явившись за своей подопечной.

   Фраза была из какой-то полузабытой фантастической книжки, и там она несла сарказм плюс юмор, а сейчас прозвучала непреложным приказом, хлестнувшим по кипящим мозгам не хуже семихвостой плётки. – Тебе ещё два экзамена сдавать.

    – Зачем, – уныло пролепетала Зина. – После тройки…

    – Затем, чтобы получить аттестат. Без аттестата тебе в этой жизни делать нечего, согласись. Сейчас приедем, поешь, умоешься и в постель. Завтра начнёшь готовиться. И не вздумай    волынить: проверю!

    – Буду волынить – выгоните? – остро спросила Зина, сама не зная, что толкнуло её на конфликт с женщиной, от которой теперь ни много ни мало зависела вся её жизнь.

    – Нет, – усмехнулась Инна Валерьевна уголком рта. – Не выгоню. Выпорю!

    Как-то так сказала, что Зина сразу поняла: она – выпорет. Так выпорет, что мало не покажется. Но упрямство не пожелало сдаваться так просто:

    – Бить детей нельзя…

    – Если очень нужно, то можно. Всё взяла? Пошли.

   Машина у Инны Валерьевны была ей под стать – красный «миникупер». Да, та самая, с большими фарами, расположенными так, что казалось, будто у машины есть глаза. Инна Валерьевна работала в частной клинике, на очень неплохой зарплате. В школу она пришла, чтобы собирать данные для своей научной работы. Там, чтобы твою диссертацию приняло учёное сообщество, требуется и большая репрезентативная выборка, и работа в государственном учреждении плюс учебная нагрузка: в медвузе Инна Валерьевна читала лекции для будущих психиатров.

   Вот так.

   А все думали, просто психологиня внештатная.

    – Не в деньгах дело, – говорила Инна Валерьевна, выезжая на ЗСД. – А в их количестве. Когда у тебя есть стабильный доход, ты можешь позволить себе больше. Поесть, выпить, подрыгаться в ночном клубе, промотать кучу денег в казино – это самый низкий уровень жизни. Съездить в путешествие в древний город инков Мачу-Пикчу – уже совсем другая ступень. Но заняться исследованиями… перспективными, интересными, способными принести пользу человечеству… да, я амбициозна и нескромна, но амбиции, Зина, это двигатель развития. Если направлять их грамотно на собственное совершенствование.

   Зина слушала. Инна Валерьевна говорила так и таким тоном… Не как старшая младшей. Не как ментор ученику. А на равных, что ли. Как подруга. Или… или мать…

   В глазах резко и неприятно защипало. Плакать ой как не хотелось, но Инна Валерьевна увидела мокрые глаза в зеркальце заднего обзора и неожиданно смягчилась:

    – Поплачь, девочка. Поплачь. Сейчас ещё можно. Потом… потом тебе станет не до слёз, увидишь…

   ЖК «Тойве». Видовая квартира окнами на Смольный Собор. Совсем другая, инопланетная какая-то, жизнь. Столько огней! Из окон маминой квартиры виднелся лишь лес, бесконечный лес Юнтолова и нитка ЗСД ближе к горизонту. Здесь под окнами разливалось море огней большого города. Тёмная гладь Невы разрезала это море на части и загибалась влево, уходя к Зимнему Дворцу и Петропавловской крепости.

   Квартира была однокомнатной, обставленной в духе икеевского минимализма, но на просторной кухне стоял большой диван, и Инна Валерьевна кивнула на него:

    – Спать будешь здесь, бельё дам. Заниматься можешь на кухонном столе, ноутбук вон на той полке поместится, я оттуда всё уберу, будешь ставить на ночь или на время ужина.

   Всё уберу – это сувениры из путешествий. Кораблики из ракушек, камушки, какие-то коробочки… Протесты Зины, что мол не надо из-за неё этого делать, отмели как нечто несущественное.

   Теперь на столе вскипал электрический чайник, и вкусно пахло разогретым в микроволновой печке пирогом; пирог, конечно, был заказан заранее в «Пироговом дворике» или у «Румянцева». У хозяйки квартиры не было ни времени, ни желания возиться с домашней выпечкой. Вполне возможно, что она этого и не умела. Не всем быть поварами, даже для себя.

    – Тебе кофе с молоком? Латте, эспрессо?

   Кофемашина ещё была здесь. Небольшая, компактная, но самая настоящая кофемашина. Такие Зина видела только в кино в сериалах про богатых.

    – Почему? – задала Зина всю дорогу мучивший её вопрос. – Почему вы мне помогаете?

    – Честно? – спросила Инна Валерьевна.

   Зина кивнула.

   Психолог присела, размешала ложкой кофе. Подумала, добавила сахару. Ещё раз размешала. В кухне стоял тонкий аромат дорогого кофе, зернового, конечно же, в кофемашины сублимированный не засыпают.

    – Когда-то давно, – задумчиво выговорила Инна Валерьевна, – маленькая наивная девочка Инуша рванула из своего Мухосранска покорять Северную столицу. У нас реально был Мухосранск, в том числе и физически – грязные загаженные улицы, грязные загаженные жители, потребляющие самогон как компот.

   Она замолчала, смотрела куда-то в пустоту и видела себя, юную амбициозную провинциалочку, возомнившую, что большой город падёт ей в ноги сразу, как только она сойдёт с поезда на Московском вокзале.

    – И что было дальше? – тихо спросила Зина.

   Инна Валерьевна пожала плечами:

    – Город сожрал меня, – сказала она просто.

    – Вы не выглядите съеденной! – запротестовала Зина.

    – Верно. А знаешь почему?

    – Почему?

    – Потому, что даже если тебя сожрали, у тебя всё равно остаётся целых два выхода.

   Зина зависла, а потом до неё дошло, что это за выходы такие.

    – И каким же воспользовались вы? – она прикусила свой бескостный язык слишком поздно.

    – Даже не спрашивай, – посоветовала ей психолог. – Но я выкарабкалась. Выкарабкаешься и ты. Сначала – оставшиеся два экзамена на максимально возможный балл. Ты справишься, я в тебя верю. Потом…

    – Вы так и не ответили, почему помогаете, – упрямо вернула разговор к важному вопросу Зина.

    – Тебе это важно? – помолчав, спросила Инна Валерьевна.

    – Да!

    – Маленькой наивной Инуше встретилось в трудный период её жизни два… человека. Их уже нет в живых. Долг отдавать некому. Праху под могильным камнем никакие долги уже не нужны, согласись. Я отдам этот долг, если помогу встать на ноги тебе. Потом ты сама уже поможешь кому-нибудь ещё. Такой ответ годится?

   Зина кивнула.

   Позже она долго лежала без сна на мягком диване под тонким, но очень тёплым одеялом. Постельное бельё хрустело от чистоты, свежести и новизны. Душ превзошёл все ожидания: трубы в новом доме были, естественно, новыми, не засоренными шлаком, струя шла хорошо и мощно.

   Немного царапало, что будет с Таней и её ребёнком. Но… Таня сама выбрала. Как она стояла и смотрела, из головы не шёл этот последний кадр, будто кино заело на середине, и картинка впечаталась в тяжёлый гранит – навечно.

   Под утро ей приснился сон.

   Будто в кухню новой квартиры вошла мама. Так зримо, так чётко, как будто живая. Хотя даже во сне Зина помнила и понимала, что мама умерла, маму похоронили полгода назад. И в то же время мама была рядом. Протяни руку, можно коснуться. Присутствие было настолько чётким и полным, что губы поневоле дрогнули:

    – Мама… мамочка…

   Мама присела на краешек, и Зина почувствовала, как упруго прогнулся под её весом диван. Живая?! Она всё-таки живая? Мозг лихорадочно перебирал возможные версии: маму спутали с кем-то другим, в аварии погибла другая женщина, а мама потеряла память, долго лечилась, вылечилась и вот теперь нашла младшую дочь.

   Как нашла – неважно. Откуда узнала, где она, – на другом конце Питера, вообще-то! Неважно, неважно, всё неважно. Вот она, мама, вот она – живая. Мама – живая, живая.

    – Зинуша, – сказала мама, и голос её прокатился по кухне колокольным набатом, сминая и раскачивая реальность, – Зинуша, беги! Не медли. Беги!

    – Я уже убежала, мама!

    – Беги, доча, – повторила мама, не слушая ответа. – Беги!

    – Мама! – вскрикнула-всхлипнула Зина, и рывком села, потянулась к маме всем телом. – Мамочка! Мама!

   Вспыхнувший электрический свет растворил мамину фигуру без остатка, и показалось, будто диван выпрямился, как всегда, когда ты лежишь на нём, а сидящий на краю человек встаёт.

    – Кошмар приснился? – участливо спросила Инна Валерьевна.

   Зина кивнула.

    – Бывает. Валерьянки выпьешь? У меня есть.

   Зина замотала головой: не надо.

    – Тогда просто выпей чаю. Поможет.

    – Спасибо. А можно… можно не выключать свет? Пожалуйста.

    – Спать при свете вредно, – сказала Инна Валерьевна. – Но сегодня – можно. Завтра придумаем что-нибудь.

   Она ушла, а Зина долго сидела, подтянув к груди колени, тискала в руках маленькую подушку, и не могла никак выкинуть из головы жуткий полусон-полубред. Мама никогда ей не снилась. Вот никогда вообще, с того самого страшного дня, когда пришла весть о её смерти. А тут вот приснилась.

   К чему было её запоздалое: «Беги?» Уже убежала от стаи гиен, спасибо Инне Валерьевне, помогла. Как можно убежать от того, кто помогает, кто готов помочь. Что это за неблагодарность будет тогда чёрная. Да и… Посмотрим неприятной правде в глаза. Куда бежать? Обратно к Сашуле с Таней? В хостел? А самое главное, зачем.

   Помощь тоже надо уметь принимать достойно.

   «Я верну долг», – думала Инна. – «Верну обязательно…»

   Она легла, натянула одеяло до самого носа. Думала, что не заснёт, но сон начал подбираться сам, обволакивал, укутывал мягкими облаками, сначала незаметно, потом всё сильнее и сильнее.

   Но из ушей не шёл тревожный мамин голос:

   «Зина, беги! Доча, беги…»

   Ах, если бы знать заранее, что найдёшь, что потеряешь, и чем за всё расплатишься!

   Информатику Зина сдала на девяносто восемь баллов. Физику – на девяносто шесть. После ЕГЭ все возвращались обратно в школу, вернулась и Зина – ждать Инну Валерьевну, которая задерживалась где-то. Вообще-то, ключи от квартиры Зине выдали, но Инна Валерьевна попросила подождать, и Зина вернулась в школу…

    Бес попутал, вопреки запрету, ноги сами привели к прежнему дому. Родной до боли дворик, в котором выросла, не имел ничего общего с великолепием ЖК «Тойве». Обшарпанные стены панельного дома тоже. Парадная с облупленной краской на двери, где каждая трещинка с детства знакома. Знакомые коты на клумбах. Тонкий аромат цветущего шиповника, запах петуний, мокрой земли, асфальта. Всё было ровно таким же, как и год назад, когда мама была жива. И странно было видеть, что всё вокруг – то же самое, точно такое же. А мамы нет. И никогда не будет.

   А потом Зина увидела Сашулю. Отшагнула за машины, пригнулась, чтобы не заметил. Он не замечал. Он шёл за ручку со своей сестрой, в руке – пакет из супермаркета, судя по оттопыренным бокам – какая-то выпивка, верхи коробом можно было разглядеть, – они торчали над краем пакета. Коричнево-красное… коньяк? А потом Сашуля поставил пакет на тротуар, и слился с «сестрой» в долгом, далеко не братском поцелуе.

    – С-сука, – прошептала Зина сквозь зубы.

   Между прочим, не удивилась. Вспомнила, как впервые в их квартире появилась эта Илона, вспомнила, как «сестра» ей сразу не понравилась. Вот же сука! А Таня что же? А что Таня, Таня, наверное, и в свою постель ту сестру пустит. Всё ради блага любимого мужчины, и чтобы его не потерять, и чтобы… чёрт знает, что ещё! Она придумает.

   Любовники наконец-то отлепились друг от друга. Что-то говорили друг другу, отсюда было не слышно, что именно. Потом разошлись. Илона в дом, Сашуля к своей машине, к счастью, не к той, за которой пряталась Зина. На другой стороне дороги вообще, иначе бы увидел, и неприятного разговора не удалось бы избежать.

    – Зина!

   Зина вздрогнула и обернулась. Инна Валерьевна смотрела на неё с укоризной.

    – П-простите, – пролепетала девушка, опуская голову.

    – Мы же договаривались!

    – Простите… Я… я... Я... Я не знаю как… Как-то само по себе…

   Зине стало противно за свой лепет, и она замолчала.

    – Пойдём, – сказала Инна Валерьевна. – Пойдём, пока он не вернулся, а она не увидела тебя из окна…

   Зина покорно пошла следом. Она не задумалась о том, как Инна Валерьевна нашла её, а видит бог, стоило бы.

   Дорога через весь город прошла в молчании. Только переступив порог квартиры, переодевшись в домашнее, вскипятив воду в чайнике Инна Валерьевна со своей подопечной заговорила.

    – Не возражаешь? – спросила она, вынимая из своей сумочки тонкую жестяную коробочку с красивым абстрактным рисунком из бежевых, коричневых, рубиновых и золотых линий на белом фоне.

   Зина покачала головой. В коробочке оказались тонкие сигареты из тех, которые зовутся дамскими. Но – где тогда страшные, уродливые надписи "курение убивает" со всякими сгнившими лёгкими и прочим ужасом?!

    – Места... – пояснила Инна Валерьевна на взгляд Зины. – Места знать надо. И деньги иметь.

   Она вытянула одну, раскурила её. Зина поневоле ожидала запах табака, Сашуля, слава богу, не курил, курила Илона, и квартира за пару недель её проживания приобрела устойчивый аромат, характерный для места обитания любого курильщика. Но нет, запах был цветочно-медовый, с тонкой ноткой полынной горечи, и неприятным назвать его было нельзя.

    – Включи вытяжку, – посоветовала Инна Валерьевна. – И отсядь чуть дальше... вон туда. Там тебя не достанет.

   Вытяжке тихо загудела, отправляя слабый сизоватый дым и запахи в вентиляцию. Зина сидела на краю дивана, там, куда действительно ничего не доходило. Но комфортно ей не было. Наоборот! Грызла совесть за нарушенное слово. Ведь обещала же! Обещала. И обещание своё не сдержала. Беда.

   А ещё Инна Валерьевна обещала выпороть. Тогда, когда они заключали странное это соглашение, очень выгодное для Зины, но с совершенно не понятной выгодой для психолога. Отдать долг умершим наставникам, да, Зина помнила. Но всё же приводить в свой дом незнакомую девчонку из проблемной семьи... давать ей от того дома ключи... кормить завтраками...

   Зина уже начала догадываться, что порка будет не буквальной. Не физической. И что-то подсказывало ей, что уж лучше бы скакалкой по ногам или этим, как его, кнутом. Плетьми. Чем там пороли в древности... розгами?

    – У тебя неплохие шансы поступить, – начала Инна Валерьевна. Сто – математика, выше девяноста – физика и информатика. Русский на грани, да, но он и не профилирующий. Так что поступление у тебя уже в кармане. Ты ведь подала документы? Молодец. По сумме баллов ты проходишь.

    – Я... я осенью получу общежитие.

    – Получишь, – кивнула Инна Валерьевна. – Не сомневаюсь, – она положила недокуренную сигарету на край изящной пепельницы, стеклянной, с впаянными внутрь стенок красивыми красными кораллами и рыбками.

   Рыбки и кораллы были, разумеется, искусственными, всё из того же стекла, скорее всего. Но смотрелись шикарно. Почти как живые. Если смотреть под разными углами, могло показаться, что они живые. Шевелят плавниками, открывают рты...

    – Но у меня к тебе деловое предложение, – продолжила Инна Валерьевна. – Мне скоро уезжать в командировку. На полгода, может, больше. Оставлять квартиру пустой как-то не хочется. Оставайся и живи. О коммунальных не переживай, я положила на свой личный счёт управляющей компании деньги. То же самое и с электричеством. Если не будешь лить воду безостановочно и включать на полную мощность что-нибудь энергоёмкое, денег хватит на год. Кроме того, я переведу на твой счёт определённую сумму. Если будешь тратить с умом, опять же, на год хватит. С учётом зимней одежды, которая тебе нужна – купишь сама, в пределах разумного. Не FinnFlare, конечно, но и не на барахолке у метро "Старая Деревня".

   Зина молча смотрела на благодетельницу, потеряв дар речи. Это не просто подарок, это очень серьёзное вложение, и вряд ли Инна Валерьевна этого не понимает. Даже если все эти деньги для неё мелочь, вроде десяти рублей для самой Зины, всё равно. Состоятельные люди потому и состоятельные, что считают каждую копеечку и не тратятся на пустяки

    – Но взамен я требую всего одного, – Инна Валерьевна постучала пальцем по столу. – Всего одного, Зина! Не общаться с твоими так называемыми родственниками! Вообще! Это не так уж трудно сделать, вы теперь живёте в разных районах, диаметрально противоположных районах, я бы даже сказала. Ездить учиться ты будешь в Политех, тоже десятой дорогой от Камышовой улицы. Из "Макдональдса" увольняйся завтра. Чтобы ноги твоей в Приморском районе не было! Я не хочу, чтобы эти люди каким-то образом появлялись в моей квартире! А они появятся, если ты дашь слабину. Слабину ты дашь, если продолжишь с ними общаться. Что тебя туда понесло?

    – Я... мне... Я вспомнила детство, – Зина подняла голову, накосячила, – отвечай, нечего оправдываться. – И как-то сама собой туда пришла. Знакомой дорогой, от школы. И увидела... увидела... – стиснула руки, проклятый Сашуля вместе со своей проклятой Илоной целовались у родной парадной. – Они целовались! – выпалила Зина. – Прямо на виду у всех! Целовались. А он говорил, что она сестра! Надо рассказать Татьяне.

    – Ты ничего не будешь рассказывать своей Татьяне, – отрезала Инна Валерьевна.

    – Почему? – запальчиво воскликнула Зина. – Пусть знает. Может, одумается она наконец! Может, выгонит этого гада! Ну, что же это такое, притащил в нашу квартиру любовницу и открыто её... с ней... пока Таня в комнате...

   Зина потерянно замолчала. Инна Валерьевна не перебивала её, но она вся превратилась в убийственное внимание. Чем дольше Зина говорила, тем яснее понимала, насколько глупо звучат её собственные слова. Поэтому она замолчала.

    – Зина, дитя ты моё горькое, – качая головой, выговорила Инна Валерьевна. – Твоя драгоценная сестра молчала, когда её благоверный выкидывал тебя, больную, с температурой, в подъезд. Она не сказала ни слова поперёк. Когда я поинтересовалась у неё, собирается ли она навестить тебя в больнице, она ответила, что не будет рисковать жизнью своего малыша. Температура, если она вдруг заболеет, её ребёнка убьёт, а она не хочет убивать своего ребёнка, ведь он от любимого мужчины. Вы же понимаете, что такое любовь? Или не в состоянии представить себе, каково это, любить мужа? – Инна Валерьевна скопировала голос сестры очень точно.

    – Но он же ей изменяет! – упрямо заявила Зина, что-то мешало ей согласиться с железной логикой своей благодетельницы.

   Таня, конечно, дура, но чтобы настолько…

    – Более того, – ответила Инна Валерьевна, – я уверена, что Татьяна уже переписала на него свою долю в квартире. Он, возможно, спит со своей Илоной чуть ли не у неё на глазах. Потому что у Татьяны не осталось там никаких прав.

    – Как... переписала...

    – Легко. Её личность сейчас в руинах. Она не хочет ничего, кроме как служить любимому. Преданно. Как собачка, которую хозяин хвалит за хорошее поведение, но за плохое может и наказать.

    – Ей можно помочь? – спросила Зина. – Вы же психолог! Вы должны знать, как.

    – Я знаю, как, – печально ответила Инна Валерьевна. – Но твоей сестре помочь невозможно.

    – Но если вы знаете...

   Она подняла ладонь, и Зина умолкла:

    – Никому и никогда не поможешь против его воли. Это не помощь, это – насилие. И оно никогда не оканчивается добром. Твоя сестра сама должна захотеть помощи. А для этого она должна осознать, в каком дерьме оказалась. Я не знаю, чем можно встряхнуть её, что способно пробудить её мёртвое самоуважение. Её не пронял даже жестокий поступок мужа, выбрасывающего за дверь температурящую младшую сестру. Это было очень сильно, согласись. Но в Татьяне ничего не ворохнулось. Ни тогда, ни потом. Наоборот, она верит, что это была такая забота о её ребёнке. Чем тут поможешь? Как?

   Зина молчала. Инна Валерьевна была права, права. Умом она понимала кристальную логику повисших в воздухе слов. Но что-то внутри бунтовало. Сестра казалась заточённой в тёмную башню пленницей. Если разрушить стены и оковы, вывести на солнечный свет, она очнётся от своего гибельного сна. И снова станет прежней Танюшкой, с которой так весело было лепить снеговиков в детстве, кататься на ледянке по речным склонам, бродить по лесу, доходя до ельника на той стороне Лахты. Той, прежней, которая тогда, на похоронах мамы, обняла за плечи и сказала тихо:

    – Будем жить...

   И они жили. До апреля, когда жизнь повалилась под откос. Наверное, она давно уже съезжала по скользкому склону, их жизнь. Просто в апреле Таня поняла, что беременна. И беременность съела ей мозг полностью.

    – Зина, – строго сказала Инна Валерьевна, – ты меня слышишь?

   Зина вынырнула из своих раздумий, вопросительно посмотрела на психолога.

    – Не общаться, не возвращаться в свой прежний район, не вступать в разговор, если случайно вдруг встретишь в метро и на улице, – жёстко повторила Инна Валерьевна. – Если нарушишь слово, я приму меры. Первое предупреждение у тебя есть. Второго не будет.

   Зине очень не понравилось сказанное. Вспомнилось ещё "кто платит, тот и заказывает музыку". Инна Валерьевна фактически купила у девушки свободу. Идти ведь некуда! И... уж не уйдёшь. После нескольких недель нормальной жизни. К хорошему привыкаешь очень быстро, увы.

    – Я... я бы хотела всё-таки работать летом, – сказала Зина. – Пусть не на... прежнем районе. Где-нибудь здесь. Но я хочу зарабатывать на себя сама. Неправильно всё-таки, что вы за меня платите полностью. Я понимаю, вам нетрудно. Я благодарна вам за это. Но...

    – Работай, я не возражаю, – сказала Инна Валерьевна. – Вообще, делай, что хочешь. Только с бывшей своей роднёй не общайся и по ночным клубам не лазь, нечего тебе там делать.

    – В ночные клубы я и не собиралась, – вздохнула Зина.

   На том и сошлись.

   Позже Зина стояла на балконе – он был здесь просто огромен, настоящая маленькая комната, подставляла лицо под прохладный вечерний ветерок, а над крышами, над торчащей далеко на горизонте башней Лахта-Центра горел закат, и левее башни катилось над горизонтом багровое солнце, бросая на город кровавые отблески. Нева горела багрянцем, вбирая в себя небесные краски.

   "Я вытянула билет в большую жизнь", – думала Зина. – "Посмотрим, насколько счастливым он окажется".

   К Тане ведь можно вернуться и потом. Когда Инна Валерьевна уедет в свою командировку. Как она узнает, из другого города-то? Не жучок же с GPS-навигатором она на подопечную свою нацепила!

   Сейчас главное – пройти по конкурсу в Политех.

   Зина чувствовала, что пройдёт. Не может не пройти. Обязательно пройдёт!

   Выучится, приобретёт профессию, начнёт работать, вернёт долг Инне Валерьевне. И придумает, как выгнать Сашулю из маминой квартиры. Вряд ли сама квартира будет иметь тогда какое-то принципиальное решение, Зина будет хорошо зарабатывать, купит квартиру в ипотеку, будет жить в ней сама. Сашулю из квартиры надо будет выдавить непременно. Даже если Татьяна по дурости и переписала на него свою долю. Какие-то законные способы быть должны.

   Но когда она попыталась представить себе, как это будет, никаких ярких образов на ум не пришло.

   Неделю назад

   В Политех Зина прошла уверенно, и именно на ту специальность, на какую хотела. Хотя по совету Инны Валерьевны, подавала документы сразу по пяти направлениям, с более низким проходным баллом. Удобно: не прошла здесь, возможно, пройдёшь там. После первого курса, в общем-то, одинакового для всех пяти, можно будет перевестись. Специализация ведь начинается со второго курса, а первый, он базовый…

   Чтобы не сидеть без дела, прошла обучающий курс по конфигурации «1С», ездила в компанию «Первый бит» на Кронверкском. Платила за курс принципиально из своих. Полгода жизни с Сашулей и обезумевшей Татьяной научили интуитивной финансовой безопасности: на себя и свои потребности зарабатывать надо самой. Инна Валерьевна – щедра, но до каких пор? И что за её щедростью стоит? Присмотреть за квартирой, отлично. Но присмотр явно таких денег не стоит.

   Зина понимала, что совмещать учёбу с работой будет очень не просто. Но отказываться от заработков не собиралась. Деньги Инны Валерьевны лучше вообще не тратить, от греха. Проще будет расплатиться в конце года. Не моё, не мной заработанное, – значит, чужое. Хватаешь чужое – значит, воровка. Без вариантов. Воровкой быть Зина не хотела отчаянно.

   Сертификат об окончании курса она уже получила, теперь упорно занималась дополнительно – «1С» оказалась интересной системой, очень интересной. И параллельно искала работу. «Хэдхантер» – ресурс, конечно, отличный, но, хотя работодатели и заявляли, что согласны на программиста-стажёра без опыта работы, на деле после собеседования – «мы вам позвоним». И тишина.

    – Возраст, -объяснила Инна Валерьевна причину неудач. – Их отпугивает возраст. Считается, что в восемнадцать лет люди бегут за Клинским и хороших работников среди них не бывает.

    – Бегут за Клинским? – не поняла Зина.

    – А, это из рекламы пива, – отмахнулась Инна Валерьевна. – Ты не застала. Сейчас реклама алкоголя запрещена, а в начале нулевых часто показывали ролики по телевидению. Пиво «Клинское». Найди в интернете, проникнись. Надеюсь, ты не станешь после просмотра пить пиво?

    – Нет, конечно, – заверила Зина.

    – Не переживай. Возраст – это такой недостаток, который очень быстро проходит. Скоро компании будут сами драться из-за тебя. Ты ведь окончишь Политех с красным дипломом.

    – Вы мне льстите, – покраснела Зина.

    – Нет. Учись оценивать себя и свои возможности объективно. Без самолюбования и короны императрицы, но и без лишнего самоуничижения. Ты умна – факт. Упряма, умеешь добиваться своего, – тоже факт. Потенциал. Который начнёшь раскрывать уже в сентябре, на первых занятиях. Что не так?

    – Да просто, как-то…

    – Что?

    – Ну… самовосхвалять себя… это как-то нескромно.

    – Самовосхвалять – да. Но кто тебе говорит самовосхвалять? Я предлагаю – самой себя оценить, а оценка имеет мало общего с самолюбованием. Любуешься собой перед другими – вдруг тоже проникнутся и начнут тобой так же восхищаться. В скобках: не начнут, кому приятны хвастунишки и выскочки. А оцениваешь себя – наедине с собой же. Честно и без стеснения. Лови задание: выпиши на бумагу все свои достоинства, без оправданий, смущения и виляния.

    – И показать вам? – настороженно спросила Зина.

    – Нет. Можешь потом выкинуть. Или сжечь. Порвать и смыть в унитаз. Что сама захочешь.

    – Не поверю, что вы не захотите посмотреть, – после паузы выговорила Зина. – Вам же любопытно!

    – Любопытно, – не стала спорить Инна Валерьевна. – Но если ты начнёшь писать, подразумевая, что твою писанину увижу я, ты не будешь честна с собой. Тебе захочется произвести на меня впечатление. Или передо мной извиниться за что-то. Один из приёмов психической защиты: принижать свои хорошие качества и за них оправдыватьтся с тем, чтобы получить опровержение своим же собственным словам. Все мы грешны этим, кто-то меньше, кто-то больше. Каждому из нас хочется верить в свою исключительность. На определённом этапе развития личности каждому хочется услышать подтверждения своей уникальности от других. Причём, сейчас и сразу, не дожидаясь, когда эта самая исключительность прорастёт сквозь душу и будет видна всем окружающим сама по себе, просто так, без дополнительных самопрезентаций…

   Зина жадно слушала. С ней ещё никто не говорил вот так, предельно откровенно, и – как с равной. Так что слушала она, раскрыв рот.

   Замечательный человек всё же Инна Валерьевна. Помогла, помогает и дальше, и ещё как интересно слушать её.

   Вечерние разговоры за чашкой чая давно уже стали ритуалом, правилом, бытовой игрой, в которую охотно играли они обе.

   В тот день Зина выбралась наконец-то на Ковалёвское кладбище, навестить могилу мамы. Тяжёлая поездка. От метро «Новочеркасская» до станции метро «Девяткино» не меньше часа, потом дальше автобусом. С утра вроде как светило солнце, но когда вышла из метро, попала под противный моросящий дождик; конец августа – в Петербурге это начало фактической осени. Тепло ещё вернётся, ещё будет бабье лето – и первая волна, и вторая. Но пока небо затянуло хмарью, и из той хмари сыпался и сыпался унылый, кладбищенский какой-то дождь, размывая мир в неяркую серость.

   Розы на земляном холме, укрытом поблёкшими уже венками, горели алым, оставляя на сетчатке пылающий след. Зажмурься, и увидишь их в инверсии, как чётко белое на чётком красно-чёрном.

   Зина долго стояла, кутаясь в воротник курточки – больно злой был здесь ветер, северо-восточный, с запахами близких холодов. Ряды таких же высоких холмов уходили вперёд и влево. Дальше, к краю поля, они были посвежее, поярче, повыше. Здесь – уже не очень. На следующий год земля осядет, и можно будет поставить памятник. Хотя бы крест! Вот ещё забота: нужно собрать деньги на памятник как-то. Вряд ли Сашуля с Таней станут об этом думать.

   Хотя у обоих – стабильная работа и зарплата, Таня тоже ведь не спешила уходить в декрет, хотела получить выплаты и сохранить за собой место. Может, тоже понимала, что ребёнку нужны будут деньги, а на Сашулю надежда как на синий лёд. Хотя… Наверное, всё, ею заработанное, муженёк благополучно забирал себе.

   Чтобы дарить подарки Илоне!

   Дура сестра, как есть дура! Неужели она действительно переписала свою долю квартиры на Сашулю? Неужели ей хватило для этого глупости?

   Зина вспоминала последние дни проживания в родном доме, тяжёлые слова Татьяны: «Я люблю его», и понимала, что могло хватить, вполне.

   Какая-то затянувшаяся серия из низкопробного мыльного сериала. Зина никогда раньше не думала, что так может быть в жизни. Теперь она понимала, почему сериалы неизменно собирают своих поклонников.

   Сценарии сериалов пишут, выдёргивая из жизни реальные истории. Может быть, одна история сама по себе будет скучна и неинтересна, но несколько их, переплавленных талантом сценариста в единое целое, дадут те самые яркость и глубину, в которых каждый узнает что-нибудь своё и сможет это примерить на себя.

   На станции метро «Политехническая» в вагон зашла беременная женщина. Не на позднем сроке, но животик уже отчётливо был виден. Зина подхватилась уступить ей место: мужчины-то вряд ли уступят, они все спят, уставшие зайчики плотно зажмуренными веками и пробками наушников в ушах – ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому никогда не скажу. А хотя, кто знает, может, и правда устали… Со смены там едут. Или какие болезни у них.

   Женщина села, устало поблагодарила. И Зина узнала её!

   Одутловатое, постаревшее лицо, тени под глазами, тусклые, собранные в небрежный хвостик волосы, мятая блузка – всё это добавляло ей лишний возраст, но Зина-то знала, что Тане всего двадцать пять! Язык дёрнуло вперёд разума:

    – Таня?..

   Та подняла голову. Смотрела, не узнавая, но Зина видела, что это была Таня, кто же ещё-то. Россыпь конопушек по щекам, родинка у виска, давний застарелый шрамик, рассекающий бровь – это она на дерево полезла, спасать дурищу младшую, которая забралась на самый верх, а потом внезапно испугалась спускаться. Сорвались обе. Зина отделалась синяками и ушибами, Тане зашивали бровь…

   Во взгляде Тани что-то дрогнуло, но Зина вдруг очень ясно и чётко услышала голос Инны Валерьевны: «встретишь случайно – отвернись и уйди». Она попятилась, и тут же поезд вынесло из темноты туннеля на станцию, диктор радостно объявил «Площадь мужества», спиной вперёд Зина выскочила на платформу.

   Поезд ушёл, унеся с собой изумлённое лицо сестры – та узнала младшую, в самый последний миг узнала. Но не успела отреагировать, двери захлопнулись, поезд ушёл. Зина, испугавшись, что Таня вернётся обратным поездом, торопливо выбежала к эскалаторам, поднялась наверх. В сторону Малой Охты, где располагался ЖК «Тойве» от Финляндского вокзала ходил десятый трамвай, а до вокзала от «Площади Мужества» можно было добраться и наземным транспортом, смартфон при себе, сейчас посмотрим маршрут…

   Но, глядя на улицы города сквозь стекло маршрутки, Зина по-прежнему боялась и ожидала, что Таня сейчас войдёт и сядет рядом. Как она осунулась! Видно, не сахарная жизнь пошла у неё после ухода Зины, совсем не сахарная.

   Может быть, всё-таки.

   Когда Инна Валерьевна уедет в командировку.

   Всё-таки приехать к сестре.

   Сашуля – пёс с ним. А Таня – сестра, и, похоже, она в беде. В большой беде, пусть и по собственной глупости. А Инна Валерьевна, как она узнает? Из другого города-то. Ну не gps же навигатор она на подопечную свою навесит, чтобы все её перемещения отслеживать! Да и как тот навигатор пристроишь так, чтобы сама Зина не увидела? Требований же постоянно носить с собой что-то такое от Инны Валерьевны не поступало. Ни в самом начале, ни сейчас.

   Восемь часов назад

   На Камышовую Зина приехала заранее. Она помнила, что Таня возвращалась раньше Сашули, а Илона тоже весь день где-то была, так что по её расчётам в квартире не должно было быть сейчас никого. План был прост: войти, если не сменили замок, если сменили – дежурить у парадной. Дождаться сестру и поговорить. Один на один, без лишних ушей. Просто – поговорить. Хотя бы узнать, что у неё пусть и стабильно плохо, но не запредельно плохо.

   А то в метро она какая-то совсем уж была потерянная… Постаревшая, потерянная, с красными глазами, – много плачет, наверное. Втихаря, чтобы Сашулю драгоценного не разгневать. И что сестра делала на «Политехнической», так далеко от своих обычных маршрутов, вот же вопрос. Совсем не то место, где Татьяна может оказаться случайно.

   Может, на кладбище ездила? Одна? И Сашуля отпустил… Впрочем, получив половину квартиры, он мог уже и перестать изображать заботу…

   Ключ подошёл.

   В квартире стоял бедлам. Пахло Илониными сигаретами и бедой. Дверь в Зинину комнату была взломана и болталась на одной петле. В комнате перевернули вверх дном всё, до чего смогли дотянуться. Наверное, искали деньги или какие-нибудь драгоценности. Раздербаненный архив устилал пыльный ковёр пожелтевшими листками писем и газетных вырезок, старыми чёрно-белыми фотографиями, не имеющими никакой ценности советскими монетами по двадцать, пятнадцать, десять, три и пять копеек. Если в коллекции нашлось что-то стоящее, оно давно уже было продано. Зина наклонилась и подобрала фотографию: пятнадцать лет назад мама заказала фотосессию, с собой и дочерьми, в Летнем саду. Тане было десять… такая воздушная тоненькая девочка… Зина – совсем ещё малышка. И мама, счастливая…

   Да, растила детей одна. О папе слова злого не сказала ни разу.

   «Мы не смогли жить вместе», – просто ответила она однажды на заданный маленькой Зиной вопрос. – «Иногда так бывает у взрослых людей»

   «Почему?»

   «Наверное, ему было плохо со мной. Он и ушёл туда, где было хорошо. Я отпустила. Отпускать надо вовремя, Зинуша», – ласковая мамина рука прошлась по непослушным вихрам, Зина всегда предпочитала короткие стрижки, с ней не спорили. – «Отпускать, как и уходить надо вовремя. Не дожидаясь беды…»

   Зина бережно спрятала фотографию в сумочку. Собрать и упаковать всё за жалкие пару часов до Таниного прихода было нереально, она понимала это.

    – Простите, – беспомощно сказала она валявшимся в беспорядке фотографиям. – Я ещё вернусь за вами…

   Фотографии лежали неподвижно там, куда их швырнули, но Зине показалось, будто по ним прошёл тяжёлый шелест, будто вздох, и в шелесте том послышалось обречённое:: «Не верим…»

   Мороз пробрал до самых печёнок. Зине стало неуютно и жутко в квартире, которая по праву и документам принадлежала ей наполовину, но по факту давно уже её домом быть перестала. Теперь здесь жили совершенно чужие люди. Сашуля. Илона. Сестра.

   В комнате у сестры тоже царил беспорядок, но уже не такой жуткий, как в комнате Зины. Здесь всё-таки жили. Вещи лежали скомканные и где попало, на полу у кровати валялись носки, совсем не чистые, и пахли они… ну как обычно пахнут носки, которые проносили несколько дней не снимая, в уличной обуви в том числе, а потом кинули на пол. Начатая упаковка дешёвого апельсинового сока. Батарея пивных бутылок у окна. Штук… да, наверное, сорок. Много.

   Комнату явно проветривали не часто, кислый запах затхлого, давно не мытого жилья, рождал в горле тяжёлую, противную тошноту.

   Дверца шкафа распахнулась, одна из внутренних полок завалилась вперёд, наверное, крепления сломались. Всё, что на полке было, скатилось неряшливой волной до пола и так осталось. А вот. Обувная коробка, в которой хранились документы…

   Зина осторожно поставила коробку на стол, сдвинув к краю немытую тарелку, какие-то полотенца, скомканный и скрученный халат. Таня не была большим любителем уборки, швабры и влажной тряпки, но состояние, в которое она вогнала комнату, – свою, чёрт возьми, комнату! – пугало. Как можно жить в таком диком сраче?!

   Да, в коробке были документы. Кредитный договор… охренеть, какая сумма, три миллиона! На имя Тани, на чьё же ещё. Выписка из ЕГРП о праве собственности…

   Да. Инна Валерьевна оказалась права. Собственником одной второй доли квартиры был теперь Сашуля.

   Удобно устроился, гад. Жена, ребёнок, любовница, квартира, правда ,всего лишь половина, но своим поведением он явно добивался того, чтобы отобрать вторую половину у Зины. Иначе смысл был затеваться.

   Ладно, по документам не отобрал. А по факту – да. Зина по-новому осмыслила бедлам, в который погрузилась их с мамой надёжная крепость. Вот ради этого? Ради этого Сашуля всё это творил? Чтобы жить в свинарнике?!

   Зина осторожно положила коробку на место. Вышла из сестринской комнаты. К Илоне заглядывать не стала, но брошенный мимоходом взгляд в щёлочку признаков бардака не обнаружил. Зина даже не сомневалась, что у Илоны красота и лебеди. Ну не будет нормальный, без проблем с головой, человек жить в говне!

   На кухне вроде как тоже был порядок, и даже печка вычищена. Стояли пузатые кастрюльки за стеклянными дверцами шкафа. Урчал холодильник, оклеенный Илониными магнитиками. Ни одного своего или маминого Зина на белых стенках холодильника не увидела. Выкинули, конечно же. Надо думать.

   Хлопнула входная дверь. Зина отёрла вмиг вспотевшие ладони: разговор, которого она так хотела и так страшилась, скоро начнётся. Вряд ли он будет приятным. Скорее всего, не будет. Но начать его всё-таки было надо.

    – Таня! – крикнула Зина. – Я пришла…

    – О, – неприятно ухмыляясь, сказал Сашуля. – Вернулась, шалава.

   Он был один. Один, один, без Илоны, и без Тани.

    – Где Таня? – спросила Зина, стараясь, чтобы голос не дрожал.

   Получалось плохо. Она помнила силу Сашулиных рук, изведала на себе, когда её, больную, выкидывали за дверь. Позволять к себе прикасаться было нельзя, нельзя, нельзя… Что у него на уме, что он сделает… Паника катилась по спине едким холодом. Зина сама загнала себя в западню, войдя на кухню. Выходов тут было всего два: в окно, с четвёртого этажа, затем в морг. Ну, или сначала в травмпункт, а потом уже в морг. Или мимо Сашули к входной двери. Но Зина отчётливо поняла, что Сашуля мимо себя не пропустит так просто.

    – Какая тебе разница, где Таня? – скалясь, спросил он, подступая ближе. – Ты же наплевала на неё. На родную сестру. Нашла вон себе папика, ишь, как аппетитно выглядишь.

    – Не подходи! – некрасиво взвизгнула Зина.

   Она боялась, смертельно боялась Сашули. Он сильнее. И в квартире они одни, вдвоём. Он может сделать что угодно. Задушить, например. А потом сестра вступит в наследство, а потом, после наследства, и вторая половина квартиры прыгнет в карман, а потом и сестра с её неродившимся ребёнком закончат так же: мыла девушка окно в квартире, поскользнулась, вывалилась, не очнулась. В каком-то из детективных фильмов был показан именно такой сценарий.

    – А то что? – насмешливо спросил Сашуля. – Укусишь? Убьёшь?

   Зина бочком, бочком сдвинулась от окна, вдоль столешницы. Если кинуться, толкнуть и сразу в дверь…

    – Умная, – оценил её манёвр Сашуля. – Только ум тебе не поможет сейчас. Не надо было тебе возвращаться, заинька. Не надо было.

    – Не подходи, – упавшим голосом повторила Зина.

   Инна Валерьевна, какая же я дура была, что вас не послушала! Зачем, зачем, зачем, зачем я вас не послушала!

    – Ничего личного, – развёл между тем Сашуля руками. – Ты мне всегда нравилась. Симпатичная такая… грудки ничего… заднюшка… упругая. Подсластить тебе напоследок день, красивая?

   О боже! Мало того, что сейчас убьёт. Так ещё и… ещё и… ещё и… Мысли отказывались сформулировать словами то, что собирался сделать Сашуля.

   А он не торопился, времени, видно, было у него много. Где Таня, она же скоро придёт…

   А даже если и придёт, разве Таня что-то сможет сделать? Что она сделала, когда больную сестру за дверь выкидывали?! Ничего…

   Сашуля неторопливо стянул с себя свитер, расстегнул ремень, развёл молнию на джинсах:

    – Иди ко мне, моя хорошая. Хоть узнаешь, каково это…

    – Нет! – завизжала Зина. – Нет! Нет!

    – Кричи, кричи, – усмехнулся он, подходя и по-хозяйски беря в свои лапы Зинину грудь. – Кричала тут одна такая…

   Зина пнула его в коленку, схватила первое, что под руку попалось, – чашку, чашкой по морде, потом под руку попался хлебный нож.

    – Ой, как страшно, – издевательски заявил Сашуля, потирая рассечённую бровь. – Сучка! – обозлился он, заметив на пальцах кровь. – Вот за это ответишь…

   Промедли Зина хоть мгновение, и ей пришёл бы конец. Вывернуть руку с ножом – просто, если ты сильнее и знаешь, как это делается. На какие-то курсы самообороны Сашуля в своё время ходил, у него даже имелись награды за соревнования по городу в этом виде спорта. Наградами он гордился, любил поговорить на тему, какой он ловкий да какой сильный. Но Зина уже не рассуждала, и не думала, она прыгнула первой. Ужас и ярость смыли сознание. Она била, била и била ножом, свирепо, сосредоточенно, молча. Била и била. Когда остановилась, рука по локоть оказалась в чём-то алом.

   Сашуля лежал на спине, с расстёгнутой ширинкой и бесстыдно поднявшим ткань белья достоинством. Тоже весь в красном, в красном…

   Зина разжала пальцы. Металл лезвия звонко брякнул о кухонную плитку. А потом девушку стошнило.

   Потом она долго, очень долго мылась. Тёрла тело пемзой, мочалкой, снова пемзой. В своей комнате нашла старую одежду. Джинсы, в которые влезла не без труда, мятую блузку, серый длинный кардиган. Пошла снова мыть руки. Мыла, мыла, мыла до тех пор, пока кожа не начала саднить.

   Таня скоро должна придти…

   Но Таня не приходила.

   Сашулина голова не поднималась.

   Руки снова надо было помыть…

   Зина не помнила, как ушла из квартиры. Она бродила по городу, улица за улицей отмеряя километры, переходила через каналы, сидела под мостами, бездумно купила кофе у передвижной кофемашины где-то на Невском уже. И снова – улицы, улицы, улицы, вечер, дождь.

   Закат над Обводным каналом.

   Над Боровым мостом, мостом самоубийц.

***

Сейчас

   Что можно было понять из бессвязного Зининого лепета? Но Инна Валерьевна поняла всё.

    – Как знала, – с чувством выразилась она, вгоняя машину на полной скорости в очередной поворот. – Как чувствовала! Я должна была улететь вчера, осталась. Ну, так и забрала бы тебя с собой сразу, нет, не стала, понадеялась, что обойдётся. Дура. Зачем?

   Зачем.

   Хороший вопрос.

   Вопрос дня.

   Зина автоматически потянула из кармана влажную салфетку. Купила на мелочь где-то в городе, где – не помнила. Стала тереть руки. В неверном ночном свете казалось, что рука до самого локтя в чём-то тёмном, багровом, липком. Надо счистить. Смыть. Тщательно.

   По машине чиркнуло ярким светом. Инна Валерьевна едва справилась с управлением, ещё немного и улетела бы ведь в кювет.

    – Твою мать, – тоскливо выразилась психолог. – Ящеры! Вынюхали! Нашли! Не везёт – так уж во всём.

   Ящеры? Какие ещё ящеры? Зина подняла голову, пытаясь рассмотреть ящеров. Парк юрского периода начался, что ли? Старый фильм. Но момент, когда защита отрубилась, и все, восстановленные из старых костей по сохранившейся в них ДНК хищные рептилии разбежались есть людей, был очень страшным. Вот ехала семья в машине. Ещё живые, немного испуганные только. А за ними уже шли, скрадывая, те, кто не оставляет жертвам никаких шансов. Люди ещё живы в своей машине. Но по сути уже умерли.

   Как мы.

   Зина поняла, что проговорила последние мысли вслух тогда, когда Инна Валерьевна бросила ей зло:

    – Не каркай. Пристегнись – коум тебе не сахар.

   Но Зина медлила. Как пристёгиваться руками, облитыми чем-то липким, тёмным, жидким… Надо их сначала протереть.

    – Да твою мать!

   Ленты сами выстрелили из сиденья, прижали тело к спинке. Ещё один широкий, веером, луч накрыл машину, но машина тут же выскочила из-под него резким, невероятным по силе прыжком. Автомобили так не прыгают.

   Второй прыжок. Третий.

   Ленты втягиваются обратно, освобождают тело. Зина ничего уже не понимает совсем. Вообще.

    – Вылазь, – коротко приказывает Инна Валерьевна

   Под ногами вместо асфальта – внезапно мягкая, вспаханная земля. А впереди приплюснутая светящаяся громада из какого-то дурацкого фильма. Громада настолько невероятна, невозможна в этом мире, что Зина забывает про грязные руки, и смотрит, смотрит, смотрит, отказываясь вместить увиденное в сознание.

    – Ч-что это? – потрясённо спрашивает она.

    – Тарелка, – зло отвечает Инна Валерьевна. – Летающая. Шевелись, ящеры уже на подходе! Твою же мать… – и по этажам, кто бы мог подумать, что Инна Валерьевна знает такие слова! – Да шевелись же, дура! Сдохнем обе!

   Тарелка выкинула под ноги бегущим сверкающий трап. Инна Валерьевна дёрнула Зину сильнее, та споткнулась и полетела вперёд головой. Трап выгнулся, охватывая беглецов, и стремительно втянулся внутрь. Зину пронесло по инерции чуть дальше, приложило головой о пол, совсем не мягкий. Когда звёзды перед глазами слегка рассеялись, она увидела прямо над собой мужчину…

   Он был огромен, не меньше двух метров, насколько можно было судить, валяясь на полу у него под ногами. Одет в светло-зелёное, больше похожее на одежду хирурга, чем на деловой костюм. Длинные, вьющиеся крупными локонами волосы спускались до самой талии – мужик стянул их в хвост, перевив шнурком с деревянными висюльками. Волосы хвастались пронзительным, лимонно-жёлтым цветом из палитры «вырви глаз, забудь про зрение». И такими же жёлтыми фонарикими были его круглые глаза.

   «Да он же не человек!» – ошалело подумала Зина, даже не пытаясь подняться.

   Инна Валерьевна, подтверждая догадку, рассыпала в воздухе несколько длинных фраз. Мужик наклонился, невозмутимо ухватил Зину и перекинул её через плечо, как какой-нибудь ковёр.

   Инопланетное блюдце ощутимо тряхнуло. Те самые ящеры, которых так испугалась Инна Валерьевна ещё на дороге.

    – Не делай глупостей, – на бегу велела психолог, – теперь уже, надо думать, бывший, – Зине. Сначала мы оторвёмся. Поговорим потом.

   Коридор разделился. Инна Валерьевна скрылась в левом повороте, лимоноголовый невозмутимо зашагал вправо.

   Комната, куда он притащил пленницу, Зине резко не понравилась. Очень уж похожа была на операционную. Или вивисекторскую. Это специфичное ложе в центре…

   Зина испуганно выдернулась, точнее, попыталась было выдернуться из мощных инопланетных лап. Ничего у неё не вышло. Её уложили лицом вниз, небрежно, одной рукой, сдерживая заведённые за спину запястья. Потом был лёгкий удар током или что-то, очень похожее на удар током. Мир поплыл и свалился в бездну.

   «Похитили», – мелькнула в сознании последняя отчаянная мысль. – «Меня похитили инопланетяне!»

ГЛАВА 3 Попала!

Масштаб того, куда и насколько она попала, Зина осознала намного позже. А тогда она очнулась в небольшой уютной комнатке, в постели, с ума сойти, настоящей постели! С изголовьем и изножьем, с заботливо поднятом в рулонах наверх балдахином. Благородные бежевые и золотые тона по стенам, светильники, льющие мягкое розоватое сияние, пышная ночная рубашка, от горла до самых пяток укрывшая тело.

   Почему-то болезненно ныл живот, как при месячных. Но для месячных вроде как было ещё не время…

    – Очнулась? – Инна Валерьевна подошла, присела на краешек кровати.

   Совсем, как в своей квартире… с мысли едва не сорвалось определение «дома». Квартира Инны Валерьевны домом стать не успела. Убежище, берлога, где можно было успокоиться и зализать раны, но не дом, а – чужая территория. И всё же, территория эта оставалась теперь на Земле, а они… летающая тарелка… корабль… куда-то летели. Куда?

    – Что, считаешь меня злым инопланетным существом, втёршимся тебе в доверие? – усмехнулась Инна Валерьевна, истолковав молчание Зины по-своему. – Я родилась на Земле. В одном из посёлков Ленинградской области. И я действительно приехала в город со ста рублями в кармане – покорять… – она дёрнула уголком рта, вспоминая себя прежнюю. – Потом всё как-то само собой завертелось…

    – Вы поэтому на год оставляли квартиру? – спросила Зинаида. – Вам надо было… улетать, да?

    – Надо было, – кивнула Инна Валерьевна. – Я бы вернулась через год, ты бы за этот год поумнела бы как раз на знания, вкладываемые в юные головы на первом курсе. Политех – отличный университет. Кто же знал, что ты выкинешь фортель.

    – Как вы узнали… что я…

    – Позвонила тебе, – просто сказала Инна Валерьевна. – Ты не ответила. Ни на первый звонок, ни на двадцать первый. Тогда я посмотрела твоё расположение в городе – через оператора. Не спрашивай, как. Эти тупые, наглые, сволочные… – она помолчала, провела ладонью по горлу, явно сдерживая матерные слова. – Когда услышала, что ты в районе Камышовой, рванула к тебе. Но опоздала. Искала тебя потом… по всему городу. Смартфон-то ты вместе с сумочкой оставила в квартире.

    – П-простите меня, -сгорая от стыда попросила Зина. – Я знаю, я нарушила обещание, но я… я…

   Снова убийственное внимание. Зина понимала, что Инне Валерьевне сейчас достаточно просто услышать что-нибудь, и этого будет достаточно, чтобы сказанное Зиной «что-нибудь» прозвучала глупо.

    – Я ездила на кладбище неделю назад, – повинилась Зина. – К маме… Случайно встретила сестру в метро. Она была… была… т-такая… больная… несчастная… и я…

    – Пожалела маленькую? – покачала головой Инна Валерьевна. – Да уж…

    – А вы…

    – Я искала себе напарника, – честно призналась бывший школьный психолог. – Мне нужен навигатор на мой «Сияющий». Твои показатели устроили меня больше всех.

    – А-а-а… эти тесты…

    – Ну да. Тесты. Я бы забрала тебя через год, отправила бы в одну из лучших академий… Ещё через год получила бы на руки грамотного специалиста…

    – Что, навигации учат всего за год? – поразилась Зина.

    – Тут другой подход, – кивнула Инна Валерьевна. – Знания вкладываются в голову с помощью гипносна… Можно вложить сколько угодно в каком угодно объёме за какой угодно малый срок. Научить пользоваться – уже другой вопрос. Года достаточно. А дальше – практика, практика и ещё раз практика. Я бы гоняла тебя, как сидорову козу! Вот только в космосе нет коз, да ещё и сидоровых… Ладно, лежи. Отсыпайся. Сама тут нигде не броди… без меня. Вернусь, продолжим разговор. Санузел налево. Одежда – вон, на спинке, в сорочке не броди, не принято. Направо – холл и кухонный блок, продукты в шкафу, что-нибудь приготовишь.

    – Разве на корабле нет синтезатора пищи?

    – Есть. Но если меня заносит на Землю, я всегда стараюсь набрать продуктов как можно больше. Ностальгия.

   Инна Валерьевна поднялась, сделала ручкой и ушла.

   Зина лежала, осмысливая пережитое и услышанное. Космос, с ума сойти. Комната не выглядела «космической». Больше всего она походила на номер в каком-нибудь отеле. Правда, в отелях Зина сама не бывала, могла судить разве что по тем, какие видела по телевизору – в фильмах с сериалами ли, в передаче ли «Орёл и решка». Впрочем и такого невесть какого опыта хватало: комната воспринималась именно как номер в гостинице, может быть, даже и люкс.

   Она встала, посмотрела на свои руки. Мельком дёрнуло сознание: кажется, руки… руки надо было помыть… от чего-то скверного. От чего? Не смогла вспомнить. И ещё это непонятное болезненное нытьё в низу живота. Оно тревожило.

   Зина переоделась в домашний костюм с весёленьким зайчиком на груди и воланчиками по рукавам и концам штанин. Тапки, боже ж ты мой, здесь были огромные пушистые тапки!

   Космический корабль, говорите? Враньё.

   Но память услужливо подсунула вчерашний побег от таинственных «ящеров», выхлестнувшийся прямо к ногам язык трапа, лимоноголового перца явно не человеческой расы.

   Сказка какая-то. Попадалово из книжек. Летели мимо добрые инопланетяне, захотели на отсталой Земле себе навигатора найти, нашли. А таинственные ящеры хотели их укотрупить. Дальше что в списке? Погони, перестрелки на лазерных лучах, спасение Вселенной?

   Инна Валерьевна вернулась не скоро. Принесла наладонную штучку, вроде смартфона, только экранчик развернулся голографический, трёхмерный, и рисунок там был какой-то совершенно непонятный.

    – Это терминал с ограниченным доступом к информационному облаку корабля, – пояснила Инна Валерьевна. – Я залила туда программы обучения; тебе нужно выучить язык. Десятидневный курс, с мнемопогружением, вот височные пластинки. Учи.

   Височные пластинки представляли из себя плоские кругляши без проводов и каких-либо намёков на крепления. Что с ними делать, послюнить и приложить? И они сами прицепятся? Зина не догадывалась даже, насколько близка была к истине. Слюной тереть только не надо было.

    – Выучить чужой язык за десять дней? – поразилась Зина.

    – Почему бы и нет, – пожала плечами Инна Валерьевна. Да, головушка какое-то время поболит. Но оно того стоит. Во всяком случае, базу уже знать будешь, а что акцент… да мало ли с каким акцентом народ говорит.

    – А… какой язык?

    – Маресао, – ответила Инна Валерьевна, и название языка ничего не сказало Зине. – Летим в локальное пространство Челомарес… Там ящеры нас искать не догадаются, во всяком случае сразу.

    – Ящеры… Это кто?

    – Мусор, – скривила губы Инна Валерьевна.

   Рассказывать о ящерах ей очень не хотелось.

    – То есть, полиция? – уточнила Зина, включив наконец-то мозги. – Вы – преступница?!

    – Вот только не надо вставать в позу и произносить душеспасительные речи, – раздражённо предупредила Инна Валерьевна. – Да, вожу… грузы. Всякие. Ничего страшного, не наркоту. Удивись, молоко. И перец душистый. Горошком.

    – П-почему молоко?!

    – Да есть… любители… Коровы у них не приживаются, условия на планете не те, а которые прижились, те дают неправильное молоко. И вкус не тот, и цвет, видите ли, не тот, пить-то можно, да толку. Бедолагам же никто не объяснил, что вместе с коровами надо было ещё заказать масличные пальмы! Да и как там у них эти пальмы вырастут… Не те условия, говорю же.

    – А почему эти ящеры преследуют за молоко? – упрямо спросила Зина.

    – Потому, что малые цивилизации, не освоившие своей планетарной системы, считаются недостаточно развитыми, не дотянувшими до Порога Включения. С ними не контактируют, их держат в карантине, полёты по их внутреннему пространству запрещены. Но кому-то ведь надо возить молоко… Учись, – Инна Валерьевна пододвинула к Зине терминал. – Не забивай голову лишней заботой.

   И Зина училась.

   Чужой язык оказался невероятно интересным. Вместе с грамматикой и правилами в голову входили художественные произведения, очерки о базовой планете этого народа, краткие выжимки об экономике, текущие культурные события – на чём ещё было построить обучение, как не на подобной информации. Зина видела фантастические города, окруженные не менее фантастическими лесами – яркая листва, алая, сиреневая, фиолетовая, синяя, оранжевая, становилась серо-зеркальной осенью. Аналогом нашей золотой осени была в этом мире осень зеркальная. Праздник отражений – схожий во многом с праздником урожая на Земле, но из-за специфики осенней листвы он превращался в невиданное шоу иллюзий; иллюзии любили, ценили и умели творить все, от малых детей до профессиональных иллюзионистов.

   Голова от учёбы болела, факт. Пять часов занятий, семь часов убитого сна, встаёшь – зомби, в зеркало посмотришься, и увидишь именно зомби: красные глаза, помятая физиономия.

    – Ничего, – усмехалась Инна Валерьевна, заглядывая в апартаменты проведать подопечную. – Ничего! Тяжело в учении, легко в бою.

   Ночью снилась мама. Ничего и никого больше, только мама. Зина постепенно вспомнила, что у неё случилось с Сашулей, но вспомнила без шока и ужаса, как постороннее кино, и руки мыть, сдирая кожу до костей, не потянуло. Наверное, Инна Валерьевна постаралась. Мало ли какие у неё ещё приборы есть, может, и такие, что снимают приобретённые неврозы.

   Мысль неприятно холодила затылок. Где снятие невроза, там и прямое вмешательство в память, в ход мыслей, в свободу воли. Молоко… Только ли молоко Инна Валерьевна возила?

   Кажется, у таинственных ящеров претензии к школьному психологу были не только за контрабандное молоко.

   На пятый день вместо учёбы Зина решилась подойти к внешней двери. Она ожидала, что дверь будет заперта… на месте Инны Валерьевны девушка дверь точно бы заперла. Но дверь мягко всосалась в потолок, открывая широкий сверкающий коридор.

   Большое, просторное, залитое светом пространство, уходило плавным полукругом полукругом влево. Широкая лестница с низенькими ступеньками – справа. Центральный холл, с лавочками, растениями и небольшим фонтанчиком в центре – тоже. Фонтанчик! На космическом корабле контрабандиста! Немыслимо. А если вдруг погоня и надо удирать? Как насчёт перегрузок?

   Ещё одна лестница, вниз, вниз. И ещё лестница, поуже первой, темнее. Трюм? Свет давали узенькие фиолетовые полоски на стыках стен и пола, и на самих стенах. Какие-то надписи, которые Зина не могла разобрать, наверное, они были вовсе не на языке маресао. Овальные арки высоких дверей со всех сторон, арки выложены всё теми же мерцающими колдовским огнём полосами. Зина осторожно ткнулась в одну дверь – закрыто. В другую дверь – закрыто. Третья открылась…

   Инна Валерьевна не соврала. Помещение было забито штабелями молочных упаковок. «Большая кружка», «Весёлый Молочник»... Зина оценила объём: много. Надо же. Кто-то в Галактике готов платить за контрабандное молоко. Рассказать кому, не поверят.

   Она осторожно отшагнула обратно в коридор, и дверь сомкнулась за нею.

   В следующей двери тоже оказался склад с молоком, и в третьей двери тоже, и в четвёртой. А вот в пятой…

   В пятую Зина не думала соваться, и так всё было ясно. Но ей показалось, будто она услышала шаги. Не лёгкие шаги Инны Валерьевны, а тяжёлую поступь крупной особи, скорее всего, мужского пола. Кто-то шёл по коридору, может быть, тот самый лимоноголовый, которого Зина больше не видела – Инна Валерьевна не приглашала его в свои апартаменты. Общаться с нечеловеком не хотелось, видеть его – тем более. «Как-нибудь в другой раз», – решила Зина, и проскользнула в дверь.

    Да-а…

   Здесь помещение было больше, гораздо больше. И в нём хранилось не молоко.

   Капсулы. Большие, длинные, похожие на гробы, только белого и бежевого цвета. Небольшие экранчики, мониторящие внутреннее состояние капсул, светились зелёным и бежевым. Капсулы составлены были громадными штабелями, от пола до потолка, судя по зелёным экранчикам, незагруженных здесь не было. Что же там внутри-то… тем более, верх прозрачный, можно заглянуть.

   Люди.

   Точнее, девушки.

   Ровесницы Зины.

   Закрытые глаза, застывшие лица… нет, нет, не трупы, они спали. «Анабиоз», – вспомнилось слово из всё той же фантастики. Гибернация. Криосон. Молоко, говорите, Инна Валерьевна? Хорошее молочко! Зину задушило истерическим хихиканием, еле справилась с собой. Она пошла вдоль ряда, подсчитывая количество. Двадцать на… Наверное, на семнадцать. Высокие штабеля. Под самый потолок. Вдоль одной стены ряд, посередине два ряда, вдоль второй стены ещё ряд.

   А в одной из средних капсул в глаза бросились знакомые рыжие кудри. Ленка! Ленка Семихвостова из параллельного! Да, она, невозможно ошибиться. Истеричное хихиканье снова пробилось на свободу.

   Значит, вы искали себе навигатора, Инна Валерьевна. Тесты ваши. Кого ещё присматривали? Зачем упаковали их в эти… эти гробы… зачем… Молоко!

   Хорошее молоко.

   Парней, кстати, Зина не увидела. Или их держали в отдельном помещении. Ну да. Где ещё можно невозбранно похищать людей, не в развитых же мирах, где контроль и эти, как их там, ящеры. Только на закрытых, не достигших Порога Включения, планетах, вроде Земли!

   Ну-ка, вспомни, Зинуша, сколько нераскрытых убийств, сколько исчезновений, сколько случаев таких, что человек вышел из дома и не вернулся… а детдома! Это вообще идеальный поставщик неучтённых рабов. Или куда там везут народ в таких диких количествах, не на консервы же.

   А может, и на консервы. Кто их знает, инопланетных гурманов, готовых платить контрабандистам какие угодно суммы… за… молоко…

    – Любопытному на днях прищемили нос в дверях, – раздался от дверей сердитый голос.

   Зина вздрогнула. Инна Валерьевна стояла в проёме, всё в том же домашнем – туника и свободные штаники по колено, пушистые тапочки. Но ничего домашнего в её облике найти уже было нельзя. Красивое лицо застыло в недоброй маске.

    – Ну, выходи, – кивнула Инна Валерьевна на дверь. – Не на складе же с тобой… разговаривать.

   Зина сделала шаг, чувствуя, как смерзается в животе склизкий липкий ком запредельного ужаса.

   Попала.

   Вот это она попала!

   И никто не спасёт.

   Некому потому что.

    … Инна Валерьевна поставила на стол чашки с кофе. Красиво жить не запретишь, у нее была хорошая кофемашина и здесь. Подвинула к Зине блюдце с кусочками чего-то, очень похожего на мармелад, но глубокого золотого цвета, какого никогда не бывает у земного,человеческого, мармелада. Вздохнула. Искала нужные слова, наверное. Чем еще можно было объяснить ее напряженное молчание.

    – Все-то у нас с тобой через жопу выходит, Зина, – сказала она наконец. – К родственникам твоим я тебя упустила. Сейчас дверь закрыть проморгала. Не надо было тебе третий склад видеть…

    – Вы торгуете людьми! – непримиримо выговорила Зина, не прикасаясь ни к еде, ни к кофе.

    – Я торгую счастьем, девочка, – серьезно выговорила Инна Валерьевна. – Думаешь, все те, в боксах, оставили след в истории? Нет.

    – Вам откуда знать? – недобро огрызнулась Зина.

    – Да знаю уж, – дернула уголком рта Инна Валерьевна. – Все они – жертвы. Наркотиков, тупости своих родителей, выдернувших себе мяса из небытия путем незащищенного секса, собственной своей неприкаянности, несчастных случаев. Без меня они бы все умерли, Зина. От передоза, под колесами транспорта, от руки пьяного родителя. Ты вот, ты сама, кормила бы сейчас собой кильку в Обводном канале, или что там водится, в том супе из грязи, отходов и мутной воды...

    – Вы везете их, как какую-то там селёдку! – выпалила Зина. – Набили в банки и перевозите, как груз!

    – А где, по-твоему, я размещу столько народа? – возразила Инна Валерьевна. – Мой корабль резиновый, что ли?

    – Куда вы их везете? К кому?

    – В рай, – невозмутимо ответила Инна Валерьевна. – Туда, где у них будет жизнь. Пусть не с полными правами, но она будет, Зина! В этом проклятом гравитационном колодце под названием Земля двадцать первого века у них нет шансов. Как и у тебя, впрочем.

    – Двадцать первого века… – повторила Зина, заикаясь. – Вы еще из другого времени, да? Разве путешествия во времени возможны?

   Инна Валерьевна пожала плечами и не ответила. Зина никак не могла отделаться от ощущения, будто ее сейчас внимательно препарируют по все правилам, отделяя кожу от мышц, а нервы от мяса. Такой у благодетельницы, по совместительству, торговки рабами, был взгляд… Внимательный-внимательный. Изучающий.

    – А меня вы тоже в рай загнать собираетесь? – зло спросила Зина.

    – Я уже говорила, мне нужен навигатор, – пожала плечами Инна Валерьевна. – Но, по всей видимости, вакансия останется открытой. И чтобы хоть как-то компенсировать траты… и тот факт, что меня выследили и едва не сожрали ящеры… да, наверное. Да, – она кивнула сама себе. – Придется, как ты изящно выразилась, тебя кому-нибудь загнать.

    – Мне что, спускаться вниз и укладываться в бокс? – зло спросила Зина.

    – Там нет свободных… Побудешь здесь. Можешь, кстати, продолжить обучение, пригодится.

    – Вы серьезно?! – изумилась Зина.

    – Почему бы и нет, – пожала собеседница плечами. – Ты сбежишь, найдёшь представителей власти, будешь выступать против плохого за всё хорошее. Язык пригодится.

    – Вы издеваетесь, – поняла Зина. – Да вы же издеваетесь!

    – Нет, – терпеливо выговорила Инна Валерьевна. – Я все же надеюсь, что к концу перехода ты одумаешься и все таки пойдешь учиться на навигатора. Задатки у тебя есть, отличные просто задатки. И мозги. А мне навигатор очень нужен, правда. Сама не справляюсь. Не мое.

    – Я не буду торговать людьми! – выкрикнула Зина, вцепляясь побелевшими пальцами в край столешницы. – Не буду!

    – Когда-то, – задумчиво произнесла Инна Валерьевна, – я несла все то же самое, что и ты. Тогда шел двадцатый век в нашей гордой несчастной стране. Мы только что скинули с плеч громадную войну и послевоенный голод. Мы строили, ах, Зина, как мы тогда строили! На каком подъеме, с каким задором! Сорок восьмой год… Мне было тридцать тогда. Да, тридцать…

   Тридцать? Сорок седьмой год?! Зина плохо определяла возраст всех, кто был старше двадцати трех, но решила, что Инна Валерьевна сейчас выглядела лет на тридцать, может, на тридцать пять, не больше. А по ее собственным словам, ей уже было тридцать в сорок седьмом!

    – Галактическая медицина, Зина, – пояснила психолог терпеливо. – Она способна на настоящие чудеса. Конкретно это, – провела ладонью по своему лицу, – называется “Т-заморозка”. Не спрашивай, что означает это странное Т. Просто пройдя этот квест за очень приличную сумму, ты получишь фиксацию собственного возраста на момент процедуры. Мне всегда будет тридцать. Очень удобно, знаешь ли. Тебе – будет восемнадцать, если не станешь глупить и примешь мое предложение…

    – Неплохо звучит, – кивнула Зина, с трудом сдерживая начавшуюся по всему телу крупную дрожь.

    – Действует еще лучше, – заверила Инна Ваьерьевна.

   Она встала, показывая, что разговор окончен.

    – Апартаменты не покидать. Учись. И думай, дней десять у тебя в запасе еще есть. А будешь выкобениваться, как дерьмо на лопате, со своей моралью и прочими светом, то – вот.

   Зина не поняла, что психолог сделала. Кажется, ничего вообще. Но тело выгнуло в судороге дикой боли, потом швырнуло на пол,и Зина услышала бьющий в уши кошмарный крик, а услышав, поняла, что это кричит она сама.

   Потом она долго рыдала прямо там, на полу, инстинктивно свернувшись в позу эмбриона. Болело все. Казалось, во всем теле не осталось ни одной клеточки, в которую не вонзилась бы мерзкая боль.

   “Ненавижу”, – твердила она про себя, – “ненавижу, ненавижу, ненавижу! Сучка поганая. Тварь! Ненавижу!”

   Но хуже боли, хуже пылающей ненависти было горькое, едкое отчаяние: никто не спасёт.

   Никто не знает, что она, Зина Азарова, здесь, в плену, никто не бросится следом в надежде отбить и вызволить.

   Попала она.

   И пропала…

   На следующий день Инна Валерьевна вела себя, как обычно. Будто не было ни страшного груза в трюме, ни вывернувшего внутренности наружу удара. Улыбалась ласково. Советовала учить язык, рассказывала про другие миры, где ей доводилось жить или работать. В другой раз Зина её бы охотно слушала, рассказывать Инна Валерьевна любила и умела говорить хорошо. Но прощать ей запаянных в капсулы сверстниц и боль, которой наелась за непослушание по самые уши, Зина не собиралась.

    Ящеры, крутилось в её голове. Если галактическая полиция идёт по следу, – а вряд ли они смутились побегом преступницы прямо из-под своего носа, – то полицейским надо помочь. Чтобы взяли за жабры эту гадину, чтобы наказали её как следует! Впаяют соучастие и сошлют на галактическую каторгу? Да пусть. Пусть даже убьют, главное, Инну Валерьевну остановить. И молоко это. Может, оно для чужой расы наркотик, как для людей героин. Может, они пьют это молоко и постепенно сходят с ума! Не зря же его запретили вывозить с Земли. Если так, то Инна Валерьевна – гадина, гадина, гадина, гадина!

   Но как сообщить в полицию, Зина понятия не имела. Её терминал не был подключён к внешней сети, он и внутреннюю мог использовать очень ограниченно. Комнаты Инна Валерьевна по-прежнему не запирала, но только лишь потому, что Зине с корабля деваться было некуда. Куда ты денешься в гиперпространстве или что они тут использовали для межзвёздных путешествий. Ну, в трюм ещё раз забредёшь, полюбуешься на штабеля капсул. Ну, молока попьёшь… сколько там пачек сможешь за один раз. Дальше-то что.

    – Я хочу, чтобы между нами родилось доверие, – сказала как-то Инна Валерьевна, не устававшая произносить перед молчавшей Зиной свои душевные речи. – Не из благодарности, как это было на Земле, где я спасала тебя, а ты, как всякий честный человек, испытывала ко мне признательность. А настоящее, полное, глубинное доверие. Если ты будешь моим навигатором, без него не обойтись.

    – Продайте меня, – посоветовала Зина, устав слушать увещевания. – Не заморачивайтесь зря.

    – Продать-то я всегда успею, – заверила Инна Валерьевна, кладя локти на стол, а подбородок на сцепленные пальцы. – Знаешь, в списке моих… – она усмехнулась, – услуг есть пункт под названием «умная матка». Это когда клиент хочет, чтобы его ребёнок родился естественным путём от умной девушки. Чтобы интеллект у малыша не получил разных довесков в виде ограниченного сознания. Ну, и с умной девушкой легче выстроить отношения, пусть законной женой она и не станет, однако ей можно доверить вести дом, например. Что такое дом у богатого, состоятельного галактического перца, объяснять, думаю, не надо. Удивись, сколько в Галактике таких клиентов!

    – А что они себе детей через искусственное оплодотворение не заказывают? – спросила Зина неприязненно.

   Умная матка. Весело. В кавычках…

    – Религия мешает, – с готовностью откликнулась Инна Валерьевна. – Кроме шуток. Аппараты искусственной утробы, конечно, вещь, но женщина своего круга никогда не согласится на натуральные роды. Они портят фигуру, ускоряют старение, ребёнок может родиться с дефектом, во время беременности экстремальными развлечениями заниматься нельзя, на яхтах гонять среди астероидов нельзя, транш жрать нельзя…

    – Транш?

    – Наркота такая. Вроде земной синтетической дряни, только ещё круче. Богатые бездельницы частенько… острых ощущений ищут. А небездельницы дело поднимают, им и подавно беременеть некогда. Между тем, сторонников натуральных родов в Галактике не убавляется. Наверное, ты не удивишься, что в их числе в основном мужчины, считающие аппарат искусственной утробы злом, разрушающим связь между матерью и ребёнком, не додающем малышу каких-то там энергий космоса, частей души, чего-то ещё. На самом деле, бред редкостный, ничем рождённый в аппарате малыш не отличается от натурала со здоровой генетикой, но они в это верят. И готовы платить, да. Много платить. Не только деньгами. Тех, кто вышвыривает родивших девчонок на мороз, я не обслуживаю. Одним из моих условий, и условий жёстких, является обязательное устройство девочки в социуме. С правом посещения ребёнка, если она того захочет. Некоторые не хотят, знаешь ли…

    – Верх доброты и заботы, – не удержалась от язвительности Зина. – А те, в боксах? У них-то, как я понимаю, матки ни разу не умные? Их куда – в бордель?

    – Нет, – усмехнулась Инна Валерьевна. – Не в бордель… На поселения в миры фронтира. Там традиционно мало женщин, репродуктивных центров нет, а услуги тех, что есть, безумно дороги. Между тем, колонисты привозят с собой банк. Эмбрионы в аппаратах искусственной утробы. Их надо активировать, потом родить. Кто-то должен возиться с детьми, пока мужчины, образно выражаясь, расчищают сельву. На одну женщину в доме положены от Репродуктивного Фонда колонии трое детей, вполне посильная нагрузка. И вот взять твою подругу, как её.

    – Лена Семихвостова, – подсказала Зина.

    – Да. Сказать, откуда я её выдернула?

   Зина кивнула.

    – Из канализационного люка. Она упала туда потому, что её толкнул пьяный отец. Толкнул, и пошёл мимо, и не оглянулся на крик. Она бы умерла, если бы не моя помощь. А так она получила шанс – пусть под чужим солнцем и с чужими детьми… и мужа, кстати, сама выберет, выбор там большой. Через десять лет получит право родить своих. А? Чем тебе такая судьба не нравится? Пить пиво, курить вейп, трахаться в подворотнях, рано залететь и или перечеркнуть абортом саму возможность родить когда-нибудь вообще или получить на руки ребёнка, который нахрен никому не нужен, ни пьяному папочке, ни породителю малыша, такому же малолетнему дебилоиду, ни самой Лене – вот это всё, конечно, лучше, по-твоему, да? А ты, ты сама. Что бы с тобой было без меня? Ты бы сгинула точно так же! И ещё меня же сидишь вот тут, – она постучала ногтём по столешнице, – попрекаешь, хватает же совести. Белое пальто, Зиночка, такое белое. Аж глазам больно.

    – Но если вы такая благородная благодетельница, – зло выговорила Зина, – что полиция за вами тогда охотится? Ну, и дали бы лицензию, вывозить тех, кому нормальная жизнь на нашей Земле не светит, туда, где им эта самая жизнь светит.

   Инна Валерьевна восхищённо прицокнула языком:

    – Ты – сокровище, Зина, – сказала она удовлетворённо. – Впрочем, я тебе это уже говорила. Ах, какой навигатор из тебя получится со временем! Мы с тобою вместе порвём на части все звёзды, – одной левой, играючи.

   Но на вопрос она не ответила. Зина не стала задавать его снова, сделав про себя верный вывод, что с продажей девушек поселенцам не всё так гладко и красиво. То ли Инна Валерьевна цинично закрывала глаза на побочные последствия. То ли сама себя убедила в благородном спасении падших жизней, и, вернее всего, второе. Когда требуется компромисс с совестью, отмазки для той совести придумываешь одна другой логичнее и красивее. Зина не думала об этом так чётко, не смогла бы сформулировать, всё-таки не хватало ей ни знаний, ни опыта. Но эмоциями она схватила ситуацию очень остро и очень верно.

   И ей стало страшно.

   Ещё страшнее, чем когда Сашуля расстегнул на себе джинсы. Вряд ли бы он рискнул убить, как теперь думалось Зине. Убийство – всё-таки слишком сильно, особенно для того, кто зарится на собственность убиваемого. Он, наверное, хотел просто трахнуть. После чего давить морально, угрожая вновь проделать то же самое, если не выполнишь его условия. Флаг «самадуравиновата» в отношении жертв насилия Зина сама наблюдала по всем соцсетям много раз. Поэтому ждал её кромешный ужас, она не обманывала себя. Как скоро сама захотела бы переписать на гада свою долю, лишь бы убраться подальше и никогда больше, никогда не видеть, не слышать и не вспоминать?

   Инна Валерьевна была намного страшнее. Особенно теперь, когда Зина узнала её получше.

   Правда, она всё равно не представляла себе, насколько Инна Валерьевна действительно страшна.

   Случай вскоре представился.

   Корабль Инны Валерьевны прибыл в один из миров фронтира, о которых она рассказывала.

    – Даже не думай сбежать, – с усмешкой предупредила психолог. – Без документов ты никто. Никто, значит, ничья. Ничья, значит – общая. Понимаешь?

   Зина понимала. Как понимала и то, что у девушек из боксов будут не только чужие малыши на руках, но и очень разнообразная сексуальная жизнь, причём вряд ли только с одним партнёром. Поэтому она молча смотрела, как груз переезжает на роботизированные платформы – Инна Валерьевна вместе с лимоноголовым лично проверяли показания приборов и демонстрировали заказчику, что ни одного трупа или находящегося в пограничном состоянии тела внутри нет.

   Местное солнце, багровое, огромное, ползло по небу к закату, заливая мир тоскливым багрянцем. Пыльное, изжелта коричневое небо не вызывало восторгов. Что за радость была основать колонию в таком месте, где день выглядит неживыми сумерками? Или в системе у красного светила был второй компонент, поярче, и тогда, получается, над космодромом стояла местная ночь. Вот для ночного подобное освещение вполне годилось…

   А ещё пахло полынной горечью, всё той же пылью, озоном, – озоном, наверное, после отработавших двигателей, иначе пахло бы гептилом, что ли… жидкостным ракетным топливом. Но на химических движках по космосу не летают, это глупо, ненадёжно, медленно. Тут что-нибудь повеселее, из той же научной фантастики. Плазменные двигатели. Мезонные. Глюоновые. Антигравитационные. Чёрт знает, какие ещё. Да не так уж и важно, если вдуматься.

   Сбежать бы. Да куда? Космопорт не выглядел оживлённым. Больше всего он походил на нелегальный хаб между поверхностью планеты и орбитой, уж очень унылая и тихая грусть здесь жила. Контрабандистов принимали раз в год по обещанию, и то, после очень тщательного согласования и груза и характеристик корабля. Зина не удивилась бы, если бы ей сказали, что свои люди у заказчиков есть и на орбите и в диспетчерских, контролирующих все запуски и спуски. Бизнес. Ничего личного.

   И если бы Зина ещё не читала детективов и не смотрела фильмов с сериалами! Причём не лёгкие комедии, где над преступниками можно от души посмеяться вместе с главной героиней, а серьёзные драматические произведения. Где героиня, убегая, попадает именно к тем, кто её же и поставил изначально раком. Названия сейчас не вспоминались, но ситуации – ситуации да. Вот так убежишь, придёшь в полицию, а там всё куплено, и Инна Валерьевна уже ждёт… а потом… становится… больно…Та боль никуда не делась из памяти. Живо выпрыгивала в сознание, стоило только хоть краем мысли коснуться. Второй такой удар пережить будет сложно.

   Поэтому Зина стояла, смотрела на процесс погрузки и плакала без слёз. Показывать слёзы было нельзя, приходилось их глотать. Ничего нельзя было показывать Инне Валерьевне, ни одной эмоции. Может быть, у неё и нет официального диплома психолога, зато познаний в этой области ложкой жуй. И пользуется она ими без зазрения совести.

   Ленку, как ни высматривала, увидеть не получилось. Когда последняя платформа отошла от корабля, заказчики – двое мужчин среднего возраста, вполне себе человеческой наружности, начали разговор с Инной Валерьевной. На повышенных тонах.

   Зина вслушивалась, впервые прокляв своё упрямство: после происшествия в трюме она отказалась учить язык и вообще притрагиваться к терминалу, много часов вообще пролежала носом к стенке, не слушая, что там ей говорят. Потом своё взяла физиология, и подняться пришлось. Но учёба вызывала отвращение, и Зина не брала в руки терминал. Теперь она узнавала язык, тот самый маресао, но вникать в смысл фраз приходилось с большим трудом. Надо всё-таки доучить, мелькнула в сознании мысль. Язык – это свобода.

   Свобода понимания. В конечном счёте, свобода вообще. Если можешь говорить на чужом языке, значит, сможешь договориться или, в крайнем случае, спросить дорогу – до Киева, горько подсказал внутренний голос, ведь язык до Киева доведёт, любимая присказка учителей, вдалбливающих вчерашним детсадовцам азы родного языка, – и понять ответ.

   Заказчики ругали Инну Валерьевну за срыв сроков поставки. И за неполное выполнение заказа: капсул было в два раза меньше, чем им хотелось. Инна Валерьевна огрызалась, валя всё на ящеров-полицейских. Заказчики заявили, что если благодаря Инне Валерьевне тут ещё и эти ящеры нарисуются, то Инна Валерьевна может взлетать и задавать себе непреложный курс на солнце, прямо сейчас. Если она этого не сделает, ей всё равно не жить. Вот только смерть окажется некрасивой, неприятной и многократной.

   Чем бы ни была эта самая многократная смерть, угрозу из себя она представляла нешуточную. Лимоноголовый сложил руки на груди и начал улыбаться. Нехорошо так, с плотоядным интересом поглядывая на горла заказчиков. Зина порадовалась, что их месте сейчас не она. Этот нечеловек выглядел свирепым. Наверное, он умел убивать, не меняя выражения лица, как иной человек муху с плеча смахивает, – без каких-либо колебаний, рефлексий и мук совести.

   Инна Валерьевна, впрочем, стояла за себя сама. Заказчикам она предлагала пойти заняться сексуальным самоудовлетворением, а многократную смерть организовать собственным матерям. Мол, оплата оговаривалась за рейс, а не за головы. Рейс сделан, головы привезены, что ещё надо? Ах, компенсация нужна за недовыполнение контракта. Многовато хотите, господа хорошие.

   И тут Зина почувствовала, как её сзади берут за волосы и за горло. Она захрипела, бестолково и неумело выдираясь, но держали крепко, ещё и в бок ткнули чем-то твёрдым и острым – боль настала такая, что в глазах потемнело, и слёзы сами брызнули фонтаном. А потом был короткий полёт на твёрдую поверхность трапа. И труп, глядящий в небо обиженно изумлёнными глазами: так нечестно! Ну нечестно же!

   А Инна Валерьевна продолжила движение – её фигуру непонятно когда и непонятно как облила какая-то сверкающая хрустальная плёнка, в руках вращался шест с огнём на обоих концах. Шаг, удар, – мордоворот заказчика вываливается прямо из воздуха, где его секунду назад ещё не было, шаг, разворот, удар – ещё один труп, ещё шаг – конец шеста в паху у старшего из заказчиков, от тела отделяет считанный микрон, один тычок – и ни достоинства мужского, ни собственно жизни. Вряд ли успеют доставить в операционную вовремя, особенно если учесть, что космодром тут – левый, известный лишь нужным людям.

    – Это мой навигатор, – спокойно пояснила Инна Валерьевна, она даже не запыхалась. – Нельзя трогать моего навигатора, мальчики. Вообще моё без моего согласия трогать нельзя. Понимаете?

   Они понимали. Судя по вытянувшимся рожам, понимали, и ещё как.

   Зина почувствовала, как её берут под локти и ставят на ноги. Лимоноголовый скупо улыбнулся ей с высоты своего роста. Мол, не боись. Я теперь рядом.

   «Рядом-то рядом», – угрюмо подумала Зина, – «но ты ведь тоже гад. Не думай, что я забуду, как ты проверял показания приборов на этих боксах!»

   Инна Валерьевна отвела шест от паха позеленевшего мужика:

    – Ещё вопросы есть?

   Вопросов у них не было. Точнее был, но всего один: как побыстрее сделать ноги.

    – Будут проблемы при выходе на орбиту, разверну дюзами вниз и сделаю коум, – крикнула им в спины Инна Валерьевна. – Советую не проверять, тонка ли у меня кишка на подобное. Пошли, – это уже Зине и лимоноголовому. – Экстренный старт.

    – Не надо на меня так смотреть! – резко бросила Инна Валерьевна, останавливаясь так внезапно, что Зина едва на неё не налетела.

   Отступила обратно, упёрлась лопатками в холодную стену. Не смогла отвести взгляд, смотрела…

    – Чудовищем меня считаешь? – кивнула Инна Валерьевна, и Зине вдруг показался в её взгляде отсвет безумия.

   Правильно, что ещё могло стоять за непременным желанием перетянуть на свою сторону силы чужую девчонку, которую сама же довела до исступления? Только основательно протёкшая крыша! Спина взлипла ледяным потом, кончики пальцев задрожали.

   Заперта на космическом корабле вместе с сумасшедшей.

   Хуже не придумать.

    – У нас экстренный старт или бабушкины посиделки? – неожиданно съязвил лимоноголовый.

   Инна Валерьевна медленно перевела на него взгляд. Подобные взгляды Зина классифицировала как «взгляд удава». Ими можно было легко вколачивать в пол головы несогласных или провинившихся. Но у лимоноголового оказался неожиданный иммунитет: даже не вздрогнул.

    – Забываешься, Мавео, – с угрожающей ласковостью сказала женщина.

   Так Зина впервые услышала имя этого нечеловека – Мавео. Инна Валерьевна произнесла его на особый лад, растягивая ударный слог – Мавеэйо.

    – На геройскую смерть, – сказал лимоноголовый Мавео, – я не подписывался!

   В руке Инны Валерьевны с треском образовалась давешняя палка, с огнём на обоих наконечниках.

    – Давай, Инав, – разрешил ей лимоноголовый, складывая руки на груди и даже не думая защищаться хоть как-то. – Я тогда им живым не достанусь.

   Прямо в воздухе между ними двоими соткалось сияющее полотно голографического экрана. Экран показывал окрестности корабля, картинка шла с камер внешнего наблюдения. Местные суетились вокруг, сгоняя к кораблю какие-то очень уж подозрительные платформы.

    – Твою мать! – выразилась Инна Валерьевна, упуская из рук палку.

   Та, ударившись о пол, свернулась в блестящий кругляш, Зина жадно запомнила, куда тот кругляш покатился.

    – Присмотри! – бросила Инна Валерьевна лимоноголовому, кивая на Зину.

   Сама она прибавила шаг и скрылась за изгибом коридора. Лимоноголовый Мавео потянул Зину на пол:

    – Садись. Сейчас будет коум…

   Зина села, обхватила коленки руками. Постаравшись накрыть попой заветный кругляш. Мавео сел рядом, поджав ноги, и сверху, с потолка, обоих облило прозрачным, с лиловым просверком, огнём силовой защиты. Вокруг словно заколыхалось тугое, ощутимо плотное озеро. Оно не мешало двигаться, просто каждое движение давалось с трудом, как будто действительно находишься под изрядной толщей воды. Зато космические ухабы с такой защитой не страшны, наверное.

   Поле могло генерироваться в любой точке корабля. Очень удобно. Где застигли тебя динамические маневры, там и сиди.

    – Что такое коум – спросила Зина, не сумев сдержать любопытство.

   Она уже слышала это слово на Земле, когда Инна Валерьевна удирала, роняя тапки, от ящеров. И вот оно прозвучало опять.

    – Гиперпрыжок не только сквозь пространство, но и через время тоже, – пояснил лимоноголовый.

    – Через… время…

   И снова в затылок дохнуло ледяным ветром безумия. Нет, нет, нет, нет, не может быть, всё это дешёвая голливудщина и книжки про попаданцев, всё это не со мной, мне надо проснуться… проснуться...

   Проснуться не получалось. Металлический кругляш боевого шеста, выроненный Инной Валерьевной, давил ребром в бедро. «Вода» защиты с трудом пропустила руку, почесать нос…

    – Инав хороший навигатор, – сказал лимоноголовый. – Она владеет техникой коума на жёлтом уровне.

   Почему уровень жёлтый, а не, скажем, третий или четвёртой, Зина спрашивать не стала. И так было ясно, что это довольно много, иначе бы Мавео не упоминул бы об уровне Инны Валерьевны вовсе.

    – Тогда на кой чёрт сдалась ей я?

    – Разницу между хорошим и отличным понимаешь?

    – Меня ещё учить надо!

    – Она готова вложиться.

   Желудок вдруг прыгнул к горлу. Миг невесомости, и он уже уходил, оставляя в теле противную слабость. А следом подкатывала вторая волна.

    – С планеты в коум ушла, как и обещала, – прокомментировал лимоноголовый, поймав, видно, где-то вирус разговорчивости.

   Без толку было гадать, что нашло на него и почему. Следовало пользоваться моментом и спрашивать.

    – Это плохо? – помолчав, спросила Зина.

    – Да что уж хорошего, – хмыкнул тот. – Но те виноваты сами.

    – Через время, говорите. А назад как тогда? Или это неважно. Или что? А если корабль сам на себя наткнётся?

    – Это всё ваши навигаторские штучки, – шевельнул пальцами лимоноголовый. – Я – врач, у меня на это…

    – Лапки, – ехидно подсказала Зина.

   Он посмотрел на неё и внезапно расхохотался:

    – Точно! Они.

    – Почему вы с ней? – резко спросила Зина. – Она – преступница! Она торгует рабами! Похищает и торгует похищенными. Почему вы с ней?!

    – Долг, – пожал могучими плечами Мавео.

   Долг. Зина переварила услышанное. В карты проиграл, в казино? В их галактические аналоги, конечно же. Азартные игры, вспомнилось девушке, приравнены к болезни… Где преступность, там и азарт. Всякие рулетки, испытывающие удачу, скачки, гонки, бои, – да что угодно могло быть! И примерить подобное низкое свойство на могучего Мавео оказалось очень нелегко.

   Сумбурную Зинину обвинительную речь он выслушал с олимпийским спокойствием.

    – Нет, – сказал он в ответ на её злые слова. – Не так.

    – А как?! – она задохнулась, не умея подобрать нужного слова. – Как ещё? Вы же… вы же тоже с нею заодно получается!

   Он совсем по-человечески пожал плечами, не ответил и молчал до тех пор, пока корабль не вышел в свободный полёт.

   Тогда защита убралась, и Зина сразу вскочила, постаравшись как можно незаметнее сунуть в карман чужое оружие.

   Что с кругляшом делать, Зина понятия не имела. Он не хотел разворачиваться в палку, хоть тресни его! На тонком ребре пальцы нащупали множество насечек, но ни одна из них не скрывала в себе потайной ключ, приводящий оружие в боевое положение. Торцы же были сплошь гладкими, без рисунка и намёков на спусковую кнопку.

   Зина даже заплакала с досады. Хотя, если вдуматься, что ей даст эта палка? Можно подумать, она умела ею пользоваться… Да даже если б умела, тот уровень, который показала Инна Валерьевна, не оставлял шансов. Но попыток активировать шест Зина не прекратила. Злое упрямство не давало ей сдаться.

   Прямо перед лицом вдруг стремительно просвистело что-то смертельно, девушка еле успела отдёрнуться. Ещё чуть, и лишилась бы головы! Но испуг сменился злобной радостью: на полу лежала палка и на концах её шипели багровые молнии. Раскрылся кругляш!

   Зина аккуратно взялась за шест посередине ,и замерла, услышав, как кто-то хлопает в ладоши, радуясь её успеху.

   У двери в каюту-тюрьму стояла Инна Валерьевна. И что-то подсказывало, что стояла она там уже очень давно.

    – Молодец, – похвалила она, отлепляясь от стены, которую подпирала спиной. – Я уж думала, не получится у тебя ничего.

   Зина судорожно вцепилась в палку. Страх провалился в живот и смёрзся там в ледяной склизкий ком, а память криком кричала о той боли, однажды испытанной, но не забытой.

    – Ты хочешь меня убить, – сказала Инна Валерьевна, улыбаясь. – Давай, бей. Не бойся.

   Она шагнула вперёд, но это простое движение вышло настолько мощным и жутким, что захотелось упасть на пол и скулить, вымаливая прощение…

   Ещё шаг. И ещё… Инна Валерьевна совсем близко.

    – Бей, ну что же ты. Я – похищаю молодых девчонок и продаю их разным говнюкам. Ты меня ненавидишь за это. Бей! Что, не можешь? Боишься?

   Зина всхлипнула и ткнула палкой как копьём, вслепую, не глядя. Палку вырвало у неё из рук, девушка не удержалась на ногах, шлёпнулась на пол, больно ударившись локтём и коленкой, и с силой зажмурилась: сейчас… вот прямо сейчас… снова…

    – Н-да, общая физическая подготовка хреновая, – сообщила Инна Валерьевна, складывая шест обратно в кругляш. – Надо заняться. Поднимайся… Приведи себя в порядок, подберём тебе программу тренировок…

    – Не буду я заниматься! – закричала Зина прямо с пола. – Не буду! Не дождётесь!

    – Бунт на корабле?

    – Да хоть бейте, хоть убейте! Не буду, не буду, не буду!

   Крик перекатился в истерику: Зина разрыдалась. Свернулась в комок, обхватила себя руками, ткнулась лицом в коленки и рыдала так, как не плакала уже очень давно – потоком, едва ли не в голос. Ей было всё равно, что теперь сделает Инна Валерьевна и как накажет. Она ждала боли, но боли не случилось.

   Инна Валерьевна села рядом, обняла, стала гладить по голове. И не вырвешься от неё! Руки – что клещи стальные…

    – Ну, ну, ну, – сказала хозяйка корабля, – всё хорошо. Всё будет хорошо, вот увидишь.

   Но Зина знала ,что хорошо уже не будет.

   Никогда.

ГЛАВА 4 На корабле

Инну Валерьевну понять оказалось непросто. Что понять, примириться хотя бы! Она всерьёз считала, что Зина, после всего пережитого, вполне способна стать ей коллегой и другом. От этой уверенности волосы сами собой шевелились. Зина понимала, что рано или поздно Инна Валерьевна сломает её. Девушка пыталась бунтовать, отказываясь от еды и занятий в спортивном боксе, отказываясь вообще вставать, было и такое.

   Инна Валерьевна реагировала по-разному. Чаще всего, проявляла адское терпение, странное для человека её профессии. Но иногда с милой улыбочкой обещала такое и так, что сразу становилось понятно: не подчинишься – получишь обещанное…

   Корабль шёл сквозь GV-туннель, сжимающий время перелёта между звёздами с многих тысяч световых дет до нескольких суток или даже часов, поэтому Инна Валерьевна позволяла себе расслабиться за столом с яствами, кофе и любимой сигаретой. Что-то, а покушать она любила и знала толк. Зина объявила голодовку, и получила в ответ: «Хочешь, ешь, не хочешь, не ешь – дело твоё. Свалишься в голодный обморок, упакую в бокс и буду кормить через задницу. Ректальный зонд, слыхала про такой?» Так что насчёт еды Зина быстро сдалась, и начала есть. Но, по совести, кусок не лез в горло.

    – Прыжок, – пояснила Инна Валерьевна, нехорошо скалясь, зеркальная плёнка брони давно сошла с неё и снова пряталась в небольшом активаторе под одеждой, очень удобно. – Скачок. Джамп. Малое тело может прыгнуть в атмосфере без особых последствий, но корабль моего класса породит огромный ураган; достанется всей планете, но космодром тот – смело без звука. Долго им теперь восстанавливаться… Но зато все знать будут, что меня трогать –себе беду добывать. Нечего было лезть!

    – Вы не одна туда летаете, – обвинила Зина.

    – Верно. Не я одна. Что поделаешь, они – платят, мы – возим.

    – Разумных. В рабство!

   Инна Валерьевна покачала головой, кивнула на забытый терминал, валяющийся на столешнице с того самого дня, как Зина его там бросила:

    – Учи язык, дурёха. Пропадёшь.

    Зина упрямо промолчала. И пусть, яростно думала она. Пусть пропаду!

    – Что вы ко мне прицепились? – со злыми слезами воскликнула она. – Навигатор, навигатор… Какой из меня навигатор! Купите или украдите себе другую дуру, а меня продайте!

    – Не думаю, что тебе понравится быть «умной маткой», – хмыкнула Инна Валерьевна, помешивая ложечкой горячий кофе. – Характер не тот. А навигатор действительно может выйти хороший. Да и прикипела я к тебе, веришь ли. Очень ты мне меня же саму напоминаешь. Взор горящий, голос, ряса эта белая, весь мир – тут мрак, тут свет, здесь торгующие рабами злобные бабы, а вот здесь благородные ящеры, воины Добра.

   В этот раз к трапезе присоединился лимоноголовый. Зина всё косилась на него, но он в разговоры не встревал, ел себе что-то своё, похожее формой, цветом и запахом на жареную картошку с грибами, и молчал. Зина от него никакого зла ещё не видела, и потому не забывала постоянно напоминать себе, что это тоже преступник. Подельник!.

   О нём бы забыть, раз молчит, но забыть не получалось. Зина тишком его рассматривала – нечеловек же. Яркий лимонный оттенок волос, похоже, не был результатом окрашивания. И глаза, чуть темнее волос, но тоже ярко-жёлтые, и круглые, как фонарики. Уши, блин, были остроконечные – неужели, правда, эльф?! Привет, Галактика. В тебе существуют эльфы.

    Но потом эльф снял с кончика уха телесного цвета конус, зачем-то подул в него, и прицепил обратно. Не острые, значит, уши, а круглые. То есть, не эльф. Хотя красивый. Если сделать скидку на чуждость лица, – всё-таки красивый. Можно поцеловать, если забыть о том, что он тоже преступник!

    – Привязалась я к тебе, понимаешь? – объяснила Инна Валерьевна. – Нравишься ты мне. Симпатизирую сильным личностям, а силы духа в тебе – ого-го, на десяток хватит. Полагаю, мы всё же сработаемся. Рано или поздно. Так или иначе.

   «Ты согнёшь меня», – понимала Зина, покрываясь мурашками от страха, реального страха, смертного. – «Рано или поздно, так или иначе, но согнёшь. Убедишь, обволочёшь словами, где не помогут слова, придёт на выручку боль», – поёжилась, вспоминая, как Инна Валерьевна ударила её – тогда. Тело помнило. Тело не собиралось забывать. Вторая такая пытка… ну, может быть, третья… и всё, на всё же пойдёшь, только чтобы больше никогда… никогда больше…

   Зина не обманывала себя. В своей способности терпеть такую боль днями и месяцами она очень сильно сомневалась. И когда наступит день, в который за отсутствие даже тени той боли она будет униженно делать всё, что велит ей Инна Валерьевна, хотя бы и туфли ей лизать? Точнее, как скоро наступит такой день…

   Лучше этой… маткой… стать, там мужик, по крайней мере, бить не станет, ему же не нужен калечный потомок… А всего лучше, умереть. При попытке к бегству… Предварительно как-нибудь укусив Инну Валерьевну. Просто так подыхать, решила Зина, неинтересно. Нужно непременно укусить напоследок. Может, не до смерти, но так, чтобы мяса клок выдернуть наверняка.

   Инна Валерьевна продолжала разговаривать с Зиной, словно бы не замечая её молчания или грубых вызывающих ответов с попытками уколоть. Самое плачевное, что Зина понимала смысл этих разговоров: она поневоле слушала. Невозможно было не услышать. Каждая совместная трапеза становилась пыткой. Всего-то и развлечений, что коситься на лимоноголового, поглощавшего пищу с каменной невозмутимостью.

   Инна Валерьевна рассказывала о Великой Отечественной… Она была разведчиком, диверсантом, снайпером. Помотало её изрядно.

    – За фашистов, наверное, играли, – не удержалась от шпильки Зина.

    – Нет, за наших, – усмехнулась Инна Валерьевна. – Расписалась на Рейхстаге. Панорама была несколько лет назад в Ленэкспо, объёмная. «Взятие Берлина», как-то так. Помнишь? Вот. Там сделали макет стены Рейхстага, с солдатскими надписями. Мою тоже нанесли. Я радовалась, на неё глядя… Да, в Галактике тоже… хватило работы. Человеку, сделавшему войну профессией, найдётся, где применить свои навыки. Тут ведь вечно кто-то объясняет кому-то, как он неправ.

    – А здесь за кого? Вон за них, что ли? – кивнула на лимоноголового, и тот внезапно оживился, бросил на женщину любопытный взгляд.

    – За наших, – усмехаясь, ответила та. – За Человечество!

    – Какой патриотизм, – не удержалась от язвы Зина.

   Ей всё время хотелось грубить, хамить, язвить, чтобы хоть как-то пробить эту самоуверенность, ну, хоть на чуть-чуть. Пусть сорвётся и наорёт… нет, про боль не надо, давай без боли она как-нибудь сорвётся и наорёт. Инна Валерьевна понимающе усмехалась ,и не срывалась, тем более, не орала. Она была так уверена в том, что настоит на своём!

   Ночами, – были и на корабле условные сутки, день и ночь, – Зина рыдала в подушку, стискивая в кулачках ткань простыни. Она не знала, не знала, что сделать, как уязвить преступницу, как сдохнуть уже, наконец. И гнала от себя все подленькие мыслишки на тему, то может быть, стоило сдаться и перестать выделываться, выучиться на навигатора, водить корабль по пространству…

   Корабль, полный рабов, предназначенных на продажу.

   Зина не сомневалась, что обучение пойдёт тоже в каком-то левом, криминальном месте. Где главное не диплом государственного образца, а – навыки. Навыки пилотирования и навигации, практика, практика и ещё раз практика. И сбежать оттуда будет ещё сложнее, чем с корабля…

   Двери Инна Валерьевна принципиально не запечатывала.

    – Я тебе доверяю, – говорила она, усмехаясь.

   Её усмешку, всё понимающую и мудрую, хотелось стереть с лица кирпичом. Одна проблема: кирпича на корабле не было. Никакого. Была, пожалуй, и вторая проблема – броня, которая хоть и содержалась в неактивном режиме, но долететь до рожи своей подопечной никакому кирпичу не позволит.

   Зараза!

   В первый раз Зина отправилась бродить за дверь с определённым страхом. Что перехватят, получит, и снова будет боль. Ничего этого не было, Инна Валерьевна или лимоноголовый просто отводили её обратно, и Зина осмелела. В трюме она уже была, несколько раз оказывалась там снова, неприятно.

   А однажды внезапно вышла на трап. Корабль стоял на планете. На большом космодроме, если судть по громадному полю, занятому такими же или похожими на такой же кораблями в виде приплюснутых тарелок. За полем «тарелок» стояли огромные шары, тоже корабли, наверное. Или какие-нибудь технические здания… Но нет, на глазах у Зины один из шаров плавно всплыл и пошёл, пошёл к облакам, не генерируя при этом ровно никакого выхлопа. Антигравитация?

   Облака ветвились когтеобразными узорами, лиловое солнце подсвечивало их розовым и синим, а через всё небо тянулась широкая золотая полоса, разлинованная вдоль лиловыми и синими полосами поуже. Далеко, у горизонта, на самом пределе зрения, сияло охряное, в золотых бликах, море…

   На заштатный подпольный космодром всё это великолепие походило мало. Зина не рассуждала, понимая, что стоит только начать рассуждать и думать, как всё покатится к чёрту. Она сошла с трапа – в тапочках, да, – и тут же угодила в адский сухой жар, заполненный резкими металлическими запахами. Радиус службы климат-контроля корабля Инны Валерьевны оказался очень мал…

   Силы воли хватило шагов на десять, не больше. Очнулась в небольшой комнате, в капсуле, сразу дёрнулась, испытав резкий ужас – Инна Валерьевна засунула в трюмный бокс, как и обещала! Но нет, больше всего комната походила на больничную палату, а рядом обнаружился лимоноголовый Мавео…

   Злые слёзы выползли на щёки.

   Не удалось сбежать.

    – Может, навигатор из тебя когда-нибудь действительно получится отличный, – сказал Мавео. – А вот беглец – никакой. Головой бы немного подумать – но зачем. В тапочках, без портативного всепогодника – в самое пекло. Умница. Лежи. Лежи, сказал! Или крышку закрыть?

   Зина увидела крышку, она стояла вертикально справа, толстая, полупрозрачная, с каким-то датчиками или лечебными приборами внутри. Девушка очень живо представила себе, как лежит в этом медицинском гробу безо всякой возможности – даже без тени такой возможности! – выбраться, покрылась мурашками от ужаса и не стала с Мавео спорить.

   Но когда он ушёл, она всё-таки вылезла. С трудом, голова кружилась, руки-ноги были тряпочными. Сползла тихонько вниз, постояла, держась за бортик капсулы. Подумала, что обратно уже не влезет при всём желании. Всё-таки высоковато здесь было, не под человеческий рост.

   Длинная сорочка с широкими рукавами не могла сойти за нормальную одежду, но спасибо, что не голышом проклятый лимоноголовый оставил.

   А дверь открылась. Зря, подумала Зина. Вышла в коридор и побрела вдоль стеночки. Всё равно куда. Всё равно зачем. Лишь бы идти и не останавливаться. Она понимала, что в голове у неё не все дома сейчас. Но почему-то испытывала полнейшей безразличие. Даже страха не было.

   Коридор привёл в круглую комнату-для-гостей с панорамным окном-экраном. На экране жил своей жизнью большой город – дома-пирамиды, стекло-бетон-зелень, потоки транспорта, красочный закат. Судя по янтарной полосе через всё небо – город был местным.

   В одном из кресел сидел – тип! Высокий мужчина в белом, сиреневые кудри и такие же глаза, очень красивый, но без капли сладкого – мужественное, благородное лицо Защитника Родины, не меньше. Но взгляд – мутный какой-то, тяжёлый, не добрый. Зина в испуге метнулась назад, но дверь за нею уже захлопнулась, и открываться не пожелала.

    – Что стоишь? – лениво спросили у неё. – Иди сюда.

   Зина упёрлась лопатками в то место, где была дверь. Дверь исчезла так качественно, что, не зная, ни за что не поверишь в её наличие.

    – Что-то Инав совсем хватку потеряла, – качая головой, произнёс мужчина. – Тушки у неё совсем некачественные пошли, самому, видно, придётся всё делать.

   Он встал, и неумолимо, страшно пошёл к Зине, и она сразу поняла, где уже видела такой масленый взгляд: да у Сашули же! История повторялась, только ножа под рукой не было, не было, не было… И никто не спасёт, как тогда. Но тогда рука схватила нож, а сейчас пальцы загребали лишь воздух, и нечем было дышать.

    – Стоять!

   Резкий окрик заставил страшного обернуться, и Зина мгновенно метнулась в сторону. Далеко не убежать, она понимала это, но хотя бы отодвинуться!

   Инна Валерьевна подошла ближе. Откуда взялась! Наверное, был здесь и другой выход.

    – Семенешем, – нелюбезно сказала Инна Валерьевна, – совсем мозги в штаны спустил?

    – Инав, – с ядовитой ненавистью сказал Семенешем, – ты забываешься!

   Инна Валерьевна подняла ладонь:

    – Забываешься – ты, – спокойно сказала она. –

    – С чего бы вдруг? – презрительно фыркнул он.

    – С того, что ты на моём корабле, Сем.

   Они говорили на языке маресао, Зина с удивлением поняла, что воспринимает их речь. Не так легко, как родной русский, конечно. Но всё же.

    – Инав, ты же не думаешь…

   Забавно у него переменилось лицо. Только что вёл себя как царь джунглей, а сейчас морда вытянулась, и глаза на лоб полезли. «Согласна», – мрачно подумала Зина, – «Инна Валерьевна – страшная».

    – Ты с ума сошла? Из-за какой-то там тушки…

    – Эта какая-то там тушка – мой навигатор, – резко заявила Инна Валерьевна, держа обе руки у пояса. – Не переживай… отпущу живым. Только, сам понимаешь, не здесь.

   Семенешем прошёл к креслу, увалился в него, вытянул длинные ноги. Его по-прежнему ломало страхом, но теперь он взял себя в руки.

    – Сама понимаешь, – в тон ей сказал Семенешем, – даром тебе это не пройдёт, Инав.

    – Понимаю, – кивнула Инна Валерьевна и с наслаждением добавила: – Плевать!

   Ещё пару секунд они мерились взглядами, затем Семенешем не выдержал, первым отвёл глаза. И тогда Инна Валерьевна дёрнула Зину за руку:

    – Пойдём.

   В коридоре Зина позволила себе перевести дух. Пережитый ужас вылился в дрожь, пробравшую всё тело. Шутка ли, босиком и в одной рубашке, да ещё после того, как… после того, как… Даже мысленно девушка не могла проговорить то, жертвой чего сейчас едва не пала.

    – У нас проблемы, – сообщила Инна Валерьевна. – Семенешем будет мстить… А зона влияния у него достаточно велика. Вот не знаю, почему я не отдала тебя ему на потеху, – она остановилась и посмотрела на Зину. – Может, всё-таки вернуться и разрулить? Пока не поздно. А?

   Зина шагнула назад, чувствуя, как качается под ногами пол. Что? Она о чём?!

    – Живи, – тяжело сказала Инна Валерьевна своей пленнице. – Только пора уже и к делу тебя приучать. Надоело одной разрываться! Пошли.

   Зина сразу поняла, что привели её в самый центр корабля – пункт управления. Или как назвать правильно? Рубка? Капитанский мостик? Было здесь четыре ложемента, и слепые белые стены той правильной матовости, какая бывает лишь у отключенных экранов.

    – Ложись, – велела Инна Валерьевна, слегка подталкивая девушку к одному из ложементов. – Режим наблюдения. Зинаида Азарова, навигатор-стажёр.

   Зина послушно улеглась, вытянула руки, положила их на подлокотники. И страх не отпускал, и вместе с тем проснулось любопытство. Настоящий космический корабль! Настоящее управление, пусть – со стороны, в качестве наблюдателя, но космос же! Насколько Зина поняла, Инна Валерьевна собралась рвать когти с планеты, увозя с собой ценного заложника, этого Семенешема, чтоб его разорвало на тряпочки.

   Силовое поле, уже знакомое по коридорному сидению вместе с лимоноголовым Мавео, мягко навалилось сверху. Оно не мешало движениям, при желании можно было бы встать, но Зине вставать не захотелось. Команды Инны Валерьевны раздавались словно издалека, из соседней комнаты:

    – Система – старт. Слияние…

   Цветная круговерть в глазах. Закрутила, задёрнула голову, потом отпустила, рассыпалась, как конфетти. И нахлынуло.

   Зина чувствовала себя, лежащую в ложементе. И чувствовала себя же, стоящую на горячем защитном покрытии лётного поля на Северном космодроме планеты Миренем. Холодноватыми щупальцами вползло знание: планетарная локаль в общей системе координат обитаемой Галактики, нулевая точка отсчёта – локальное пространство Солнца, Старая Терра. Положение планеты в эклиптике местной звезды, название звезды – Сиурива, код в системе транспортной GV-сети – длинный ряд символов и букв, ничего не сказавший девственно чистому насчёт местных реалий сознанию.

   Наклон оси… эксцентрисетитет… пилотажные тактики старта – стандарт (рекомендовано) – три варианта, стандарт-расширенный – один вариант, индивидуальный вариант – семь.

   Потоком пошёл обмен с диспетчерской нейросетью… вот бы знать ещё, как подать сигнал в полицию! И хлёсткая плеть ментальной пощёчины от Инны Валерьевны – даже не думай!

   Хотя в режиме наблюдателя на ответную коммуникацию с системами корабля надеяться нечего.

   Запрос на старт – разрешение.

   Продувка двигателей… Зина, затаив дыхание, ждала сакраментальной фразы «ключ на старт» – и почуяла усмешку Инны Валерьевны, озлилась, но… но… но…

   Старт!

   Корабль мягко всплыл над космодромом, медленно увалились вниз тарелки и шары, стоящие на лётном поле, и мир вокруг начал поворачиваться, уходя вниз, вниз, всё быстрее и быстрее. Ясное золотое небо сменилось чернотой околопланетарной орбиты, и по правую руку осталось янтарное кольцо – и снова влилась в сознание порция информации: кольцо было искусственным, оно состояло из множества станций разного размера и формы, как гражданского, так и военного назначения…

    А впереди зияли Врата малой пересадочной станции. Они выводили корабли за пределы планетарной системы, к большой пересадочной, а уже оттуда можно было либо воспользоваться уже существующим гейтом, ведущим к другой такой же дальней пересадочной станции, семнадцать названий на выбор, либо уходить в самостоятельный прыжок, если у корабля имелся свой собственный GV-привод.

   На корабле Инны Валерьевны он был.

   Космос поражал воображение. Почти как в фильмах… в тех же «Звёздных войнах»… когда показывали, как герои отбивались от врагов… вот только чувства расширились, вбирая данные корабля. Не объяснить словами! Но Зина словно летела быстрой птицей над бурными волнами, только вместо волн были гравитационные потокои, создаваемые планетой, станциями, звездой, другими кораблями. И это было чудовищно, страшно, великолепно, прекрасно. И хотелось, чтобы не заканчивалось уже никогда!

   Два корабля сверху-слева. Чем-то они не понравились… может, тем, что траектория их сближения однозначно приводила к космическому ДТП? А ведь в вакууме посерьёзнее будет, чем в Ленобласти на междугородней трассе…

   Ответной волной пришла благодарность от Инны Валерьевны. Зина не видела её, но чувствовала рядом, как будто та стояла за правым плечом.

   От догоняющих потянуло смертью: они атаковали! Как именно и чем – Зина не поняла, но рефлекторно вскинула к глазам руку: детское желание защититься от несущейся в лицо смерти, не спастись, так хотя бы не увидеть. Но её рука оказалась щитом корабля! Какой-то разновидностью силового поля… Ракеты взорвались на безопасном расстоянии, не причинив вреда.

   Дальше всё понеслось галопом и вскачь. И снова знания всплывали в мозгу с заметным отставанием: коум в зоне малой пересадочной станции запрещён, но когда Инну Валерьевну пугали запреты? Корабль выписал мёртвую петлю не только в пространстве, но и во времени – два, потом четыре, потом семнадцать лет назад, два, семнадцать, четыре – обратно, один из преследователей отстал, потерявшись во времени. Второй проявил упорство, и в начале следующей петли – три, семь, девять, семь, девять, три – получил конверт с ракетами. Конверт – это штук семнадцать, под разным углом, с разделяющимися боеголовками, под прикрытием импульса электромагнитной пушки. Чтоб Зина понимала это всё! За неё думала нейросеть корабля, более того, она объясняла стажёру происходящее.

   Учёба, так сказать, в полевых условиях. С комментариями.

   Искину без разницы, на что выделять дополнительную мощность: на бездействие системы или вкладывание ума в глупую голову нового члена экипажа. Пространственный бой, конечно, требовал ресурса, но, похоже, полностью задействовать все резервы корабля он не мог.

   Корабль ввинтился в горловину врат малой пересадочной, но пошёл не к периферии планетарной системы. Гиперполе врат корабль использовал для подпитки своего собственного генератора, и опять же, большой вопрос, что это – допустимое использование мощностей пересадочной или нарушение, за которое положено пожизненно отбирать права на вождение летающей космической техники… Куда Инна Валерьевна нацелила корабль – Зина не поняла, слияние с кораблём по команде Инны Валерьевны прекратилось.

   И сразу исчез бесконечный космос. Ушли лёгкость и мощь. Отяжелело тело, труднее стало дышать. Зина долго не хотела открывать глаза. Знала, что увидит – крохотную комнатку с погасшими экранами.

    – Полёты, – сказала Инна Валерьевна, когда Зина всё-таки разлепила веки, – это навсегда.

   Она стояла рядом с ложементом девушки, собранная и внимательная, как обычно. Как будто не она только что увела корабль от врагов, пожелавших его уничтожить.

    – Летать я люблю, – пояснила Инна Валерьевна в ответ на Зинин взгляд. – Очень люблю. А ты молодец, первой заметила угрозу, выставила защиту. Очень неплохо для новичка с девственным мозгом.

   Защиту? Зина вспомнила: острое желание заслониться рукой от летящей в глаза смерти, и реакция корабля – до мельчайших тонкостей. Включился щит!

   И только теперь прокололо иглой внезапного испуга.

    – В-вы… вы же сказали, что режим наблюдения…

    – Вторая часть марлезонского балета, – усмехнулась Инна Валерьевна. – Пока учишься, ты никогда не будешь знать, есть у тебя контроль над системами корабля или же его нет.

   Чёрт! Могла бы послать сигнал бедствия! Чтобы полиция, чтобы службы спасения, чтобы…

    – Про полицию даже не думай, – ответила на её мысли Инна Валерьевна. – Внешнюю связь я тебе разрешу ещё о-очень не скоро. Сейчас пойдёшь обратно к себе, поешь, поспишь. Потом подключим на твой терминал обучалку. Начнёшь с азов, и для начала разберём сегодняшнее приключение. Тебе понравится.

   Зина поняла, что угодила в яму. В самую настоящую, волчью. Когда