Вандервилль. Лара Делаж

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1. Полон
• ГЛАВА 2. Эда и Варг
• ГЛАВА 3. Призрак маяка
• ГЛАВА 4. Все не так, как кажется
• ГЛАВА 5. Древняя северная сказка
• ГЛАВА 6. Граф замышляет убийство
• ГЛАВА 7. Испытание
• ГЛАВА 8. Кавада учится защищаться
• ГЛАВА 9. Секрет Тариса Бена
• ГЛАВА 10. На перекрестках миров
• ГЛАВА 11. Вторжение
• ГЛАВА 12. Эрик и Ирвен попадают в Иномирье
• ГЛАВА 13. Шаман
• ГЛАВА 14. Ландос обретает покой

АННОТАЦИЯ

В пришедшей в упадок стране Валлас, осколке некогда великой Империи, произошел государственный переворот. Его организаторы неизвестны. Казалось бы, все случается по воле колдуна Эрланда, вершащего свои дела руками чужестранки Эды, наемной убийцы с юга. Организация сопротивления сторонникам свергнутой династии возложена на командующего столичным гарнизоном графа Тариса Бена и бывшего гладиатора Варга, выпущенного на свободу. Каждый из этих лиц оказывается не тем, за кого себя выдает… Нет предела кровопролитию и несчастьям. Но в далекой северной стране оглашено пророчество загадочной колдуньи, пришедшей к людям после многолетнего отшельничества: в мир сходит великий король Севера, который вернет на раздираемую войной землю мир и благополучие.

   За происходящим наблюдают жители Иномирья — невидимого мира, где живут оборотни, вампиры, говорящие животные и прочая нечисть, вмешиваясь в события по воле богов. Драма, написанная языком фэнтези. Сага о силе, чести и страсти, которая не знает границ...

ГЛАВА 1. Полон

      Лес становился сумеречным. Как только погасла позолота подсвеченных заходящим солнцем верхушек вековых деревьев, тени стволов сгустились и почернели. На поляны и лесные тропинки легло дыхание ночи. Заворочались ночные птицы, открыла желтые глаза ушастая сова. Где-то далеко раздался рев оленя и эхом разнесся по лесу...

      Мира пекла лепешки. Огонь хорошо разгорелся и погас, угли отдавали жар, и металлический лист раскалился достаточно, чтобы принять тесто. Порозовела и тонкая, уже увядающая кожа женщины, слегка взмокли волосы на висках, тронутые сединой. От глаз разбегаются морщины, сеточка морщин и вокруг губ. Наступающая старость пока не испортила внешность Миры: красивый разрез миндалевидных глаз, тонкий прямой нос, румяные щеки. Скулы еще не утратили гладкости, и овал лица очерчен четко, красивую голову оплетает каштановая коса.

      Она обвела глазами темнеющий лес. Встала, зазвенев серебряными монетами на головном уборе, и пошла к колодцу запастись водой на вечер. Женщина высока и тонка, но так легко несла два больших ведра, полных прозрачной чистой влаги, как будто они были пустыми.

      Скоро сядет солнце... Она подождала, пока не пришла пора переворачивать лепешки, и сырыми еловыми ветками потушила вновь было разгоревшийся огонь под противнем — дойдут уже сами. Слегка наклонившись, вышла из низенькой деревянной пристройки к терему во двор.

      Поселение из нескольких десятков домов окружено широким и высоким деревянным частоколом. Ворота открыты, из них видна дорога, проложенная по молодой траве копытами лошадей и коз. Вокруг раскинулся лес. За забором раздаются веселые крики детей, спешащих до темноты наиграться и набегаться.

      — Паска, — окликнула Мира молодую женщину в высокой, расшитой бисером шапке. — Забирай детей. Охотники не вернулись?

      — Нет.

      Мужчины селения отправились на охоту на несколько дней, забрав всех низкорослых лошадей. В деревне остались лишь женщины, дети и немощные старики. Они уже не боялись нападения. Это прошлым летом по округе бродили солдаты из армии Валласа, промышляя разбоем в северных селениях, но холодная снежная зима прогнала непрошеных гостей. И сейчас короткое лето еще не вступило в свои права настолько, чтобы люди с юга успели дойти к ним, в чащу Сумеречного Леса. Северяне вздохнули с облегчением. Вот только отцов, мужей и старших сыновей не вернешь...

      Почти всех способных сражаться мужчин в прошедшем году унесли битвы с Валласом, дотянувшимся наконец до Арута. Правители страны были взяты в плен, а сколько воинов полегло не оплаканными, не похороненными... Женщины и дети во главе с женой Ландоса отошли в леса. Север отступил в чащу, подобно раненому зверю, и наблюдал сотнями глаз, как солдаты лорда Даневана жгли и грабили усадьбы на границе.

      Здесь, в лесах, везде поселения, но они хорошо спрятаны и охраняются лучниками. Все люди Севера стреляют из лука, от мала до велика. И мародеры из Валласа остерегаются нападать на обнесенные высоким частоколом лесные деревни, да и вообще углубляться в леса, где их поджидают голодные дикие звери и острые стрелы местных жителей.

      Паска — молодая, но уже овдовевшая маленькая женщина, с гибкой талией, веселыми глазами и улыбчивым лицом, — утихомирила разгулявшихся за воротами детей и завела внутрь. Мира обходила все дома, собирая нескольких стариков, которые останутся дежурить ночью. Хоть нападений и не было с прошлого года, но лучше, считала она, подстраховаться и выставить охрану. Паска присоединилась к ней. Они уже начали закрывать ворота, как вдруг высокая фигура в грубой просторной серой одежде, с большим мешком за плечами, показалась из леса. Человек шел быстро, опираясь на посох, за его спиной виднелся большой лук и концы завернутых в шкуры лыж. Женщины задержались у ворот, поджидая запоздавшего путника: закон гостеприимства на севере чтят свято. Как только странник вошел во двор, на лес опустилась тьма, как будто ночь ожидала появления неизвестного гостя. На конек самой высокой избы опустился большой ворон и прокаркал, вытянув одно крыло.

      — Мир вам, — произнес незнакомец, вскинув руку.

      — Мир тебе, путник, — эхом отозвались женщины у ворот, закрывая высокие двери на тяжелый засов.

      Человек подошел к людям, и все увидели, что это старая женщина, высокая и очень худая. Она совсем не запыхалась, хотя по одежде видно, что в пути уже не один день. И спина, несмотря на громоздкую ношу, остается прямой. Сильная, выносливая женщина, которая не уступит и мужчинам...

      Позднюю гостью пригласили к общему ужину. Все, кто был в поселении — женщины, старики, дети, — ужинали вместе в главном тереме за широким большим столом в горнице. Нехитрая еда: лепешки, яйца, суп из трав и озимых злаков. Странница не разговаривала, лишь внимательно смотрела вокруг. Ее никто ни о чем не расспрашивал. Люди Севера не отличаются любопытством. Захочет, сама начнет разговор.

      Паска обнесла всех горячим питьем и села у печки, усадив с собой самых маленьких ребятишек и что-то им рассказывая. В печи курилось толстое полено, отдавая совсем немного тепла в стылую избу. Северное короткое лето еще не вступило в свои права. Кто-то запел, и несколько человек подхватили песню.

      Мира стала убирать со стола, ей помогали две старые женщины вымыть посуду, вытереть ее тщательно, особенно деревянную утварь, расставить все по местам и убрать с пола крошки еды, чтобы мышам не достались. Понемногу расходились... В комнате остались лишь гостья и жена Ландоса.

      — Я узнала тебя, — сказала Мира, внимательно посмотрев в глаза страннице.

      — И я узнала тебя, хотя никогда не видела...

      — Это ты встретила моего мужа перед последней битвой в лесу?

      Старуха промолчала. Потрескивало полено в печи, к запаху березовых углей примешивался еле слышный аромат травяного настоя. Где-то наверху Паска пела колыбельную тоненьким, приятным голосом. За окнами темнота, как будто терем был единственным населенным местом в мире. Безветренной ночью ничто не шелохнется...

      — Ты знаешь, что с ними случилось? — снова молвила супруга рыцаря.

      Гостья вскинула на нее внимательные голубые глаза. Она не произносила ни слова.

      — Они были схвачены Даневаном и увезены в Вандервилль. Наверное, их уже нет в живых, — задумчиво продолжала хозяйка, так же пристально всматриваясь в лицо собеседницы.

      — Если ты не видела тела мужа, как можешь его хоронить? — сурово произнесла Орана. — Или тебе пообещали, что его убьют?

      — Известна ли тебе их судьба? — переспросила Мира после некоторого молчания, словно не слыша последних слов старухи.

      — Нет... Осень принесет вести, пока только слухами земля полнится...

      — Что ты знаешь обо мне, лесная колдунья? — гордо вскинула голову хозяйка.

      — Знаю, что предала ты мужа и народ. Знаю, что лорд Даневан передавал тебе яд, который ты подкладывала им в пищу многие месяцы. И не одна я уже это знаю, скоро и до вас вести докатятся...

      — Ты знаешь, почему я это сделала? — Мира вздохнула судорожно и освободила горло от высокого воротника платья, словно ей стало трудно дышать. И вдруг, будто не могла больше выдержать, закричала: — Не молчи! Если это ты, Орана, то ты ведь знаешь, почему я это делала?! И ты знаешь, что меня ждет! Ответь, пожалуйста, ответь!

      — Тебя ждет смерть, как и твоего сына. Ненадолго ты переживешь мужа, но жив он пока...

      Мира бросилась на колени перед гостьей и разрыдалась.

      — Не тебе решать, кому жить, а кому умирать, — сурово сказала старая женщина. — Слишком много ты взяла на себя. Не вынесешь ноши, принятой добровольно...

      — Нет! Нет! Нет! — плача, причитала хозяйка. — Мужчины убивают в бою, убивают на охоте. Каждый, кто защищает свой дом, имеет право погубить того, кто посягнет на жизнь, имущество и семью с оружием в руках!

      — Кто посягнет с оружием в руках, — повторила Орана. — Кто посягал на тебя с оружием в руках?

      — Ты сама мать! Женщина дает жизнь, и нет никого и ничего более близкого и дорогого, чем дети, которые выходят из нашего чрева. Как нам не защищать их? Как не стараться продлить их жизни, если им грозит опасность?..

      Странница подняла глаза на темное окошко, сказала задумчиво:

      — Волчица — самая лучшая мать. Но и волчица убивает смертельно раненного детеныша...

      — Мой сын не смертельно ранен. Он может жить! Он живет уже три года с тех пор, как заболел...

      — Он умрет... рано или поздно.

      — Мы все умрем, — Мира вытерла слезы со щек и села на скамью рядом со старухой. — Но пусть мы умрем раньше детей!

      — Не тебе решать, кому жить, а кому умирать, — снова повторила Орана и повысила голос: — Воины выполняют свой долг. Если кто-то убивает ради удовольствия, он должен быть казнен.

      — Я выполняла свой долг! Я защищала моего ребенка! Он может жить... он живет.

      Старуха посмотрела на нее строго и приказала:

      — Покажи мне его.

      Вдвоем они поднялись на второй этаж. Внутри терема не было стен. Внизу, у входа, все свободное пространство занимала открытая горница с большой печью посередине, которая топилась день и ночь. Наверх вела резная лестница. Деревянный настил тянулся по всему периметру вдоль стен, огороженный перилами и примыкающий к печи, высящейся до потолка. Прямо на полу расстелены матрасы, набитые сеном и покрытые шкурами — здесь спали дети. Паска качала колыбель, подвешенную на толстых веревках к потолку, и что-то тихонько бормотала. Ее светлые распущенные волосы покрывали всю спину, глаза были сонными.

      Мира подвела Орану к отдельно стоящей лежанке и откинула покрывало. Молодой человек, очень худой и очень красивый, повернул безбородое лицо к склонившимся над ним женщинам. Темные круги вокруг глаз подчеркивали их цвет — светло-голубой, почти белый. Он внимательно посмотрел на подошедших людей, словно не узнавая никого из них.

      — Свар, как ты сегодня? — Мира с любовью провела ладонью по его темно-русым волосам.

      — Лучше... — юноша еле приоткрывал губы. — Я не помню, кто меня привез из леса?

      — Я... я и Паска пошли за тобой вчера, — прошептала мать. — К счастью, ты не ушел далеко.

      Справа, на грубой рубахе юноши, занимая весь бок, расплывалось розовое пятно. Орана умелыми руками подняла рубашку и сняла повязку, хозяйка помогала ей. Молодой человек поморщился от боли и отвел руку, чтобы облегчить им перевязку. Вдвоем они освободили рану от пропитанной мазью ткани. Грудь юноши поднималась и опускалась с еле слышным свистом. Через ребра к грудине шла неглубокая рваная рана, сочащаяся сукровицей.

      Паска оставила уснувшего ребенка, спустилась вниз и вернулась с миской, полной черной, тягучей мази и чистой тканью. Все вместе они очистили рану, положили новую повязку. Юноша закрыл глаза и снова поморщился... Никто больше ничего не говорил. Укрыв перевязанного молодого человека, Паска растянулась здесь же, на полу, рядом со спящими детьми, а Мира и Орана спустились вниз.

      — Расскажи, — коротко велела старуха.

      Они вновь сели на лавку. Женщина подвинулась к ней совсем близко и зашептала прямо в ухо:

      — Три года, как Свар заболел этой болезнью. Начинается она всегда внезапно. Падает он и принимается корчиться в судорогах. Не часто, один раз на полную луну обычно... И потом лежит больной и слабый несколько дней, встать не может, ноги отказываются служить. Когда это случилось в первый раз, упал он с коня и запутался в стремени, лошадь поволокла его за собой, чудом спасся... А сейчас вот, в лесу, шел по берегу, потерял сознание, скатился по склону, разорвал сухим суком кожу... Счастье, что река уже не полноводная, а то утоп бы. Мы его нашли с Паской лежащим внизу. Как еще и не захлебнулся: у самой кромки воды лежал, губ она касалась! Когда есть лекарство, все нормально — не падает, не корчится. Но закончилось оно... Перед пленением Даневаном рыцарей передали мне порошок сухой. Нету его вот уже две луны, и снова начались припадки...

      — Знаю я эту болезнь. Не проходит она, — Орана сурово посмотрела на нее. — Всю жизнь, сколько жить будет, падать ему и валяться в беспамятстве суждено. Не сможет он стать хозяином. Слабым быть ему, в уходе нуждаться... Другие дети у тебя есть. У братьев мужа твоего тоже есть дети. Так боги распорядились...

      — Как, как они распорядились? — зашептала горячим шепотом Мира. — Что быть ему больным всю жизнь? Да мало ли больных на свете, мало ли калек! Мало ли выживают после серьезных, тяжелых ранений и продолжают жить дальше! И как живут!

      — Не о том ты говоришь, Мира, — оборвала ее Орана. — Бывает, воин или охотник и конечность потеряет, да тело все равно здоровым остается. И однорукие, и безрукие, и безногие порой выживают — да остальное на месте, и голова разум не теряет! А эта болезнь терзать его будет всю жизнь. Не быть ему ни воином, ни охотником, ни просто надолго от полатей отлучиться, настигнет в любую минуту падучая эта... Если как тогда, в первый раз, верхом будет — затопчет его конь. Как вчера, да никто не придет на помощь — умрет от кровопотери; замерзнет, если зимой... Не приставишь ты к нему няньку на всю оставшуюся жизнь!

      — Приставлю, приставлю, Орана! Сейчас еще моего здоровья хватит, а потом найду ему девушку хорошую, любящую, чтобы не спускала глаз с него...

      — Он мужчина, Мира, — покачала головой старуха. — А ты готовишь ему жизнь спеленатого младенца...

      — Первенец он мой, — несчастная мать прижала руки к груди и подняла на Орану пылающие глаза, — такой сладкий... такой нежный...

      — Негоже разделять детей на любимых и нелюбимых, забывать свой долг...

      — Нет у меня любимых и нелюбимых. Только самый ласковый он, самый чуткий, самый добрый...

      — Не ребенок он уже. В его годы надо быть охотником, уметь защищать людей...

      — Да как же ему стать охотником, — расширила и без того огромные глаза Мира. — Ты же сама говоришь, что как случится с ним эта болезнь, погибнет он тут же без присмотра! А если это в бою, в походе приключится... мне даже представить страшно!

      — Вот видишь, даже представить страшно... Не может он мужчиной быть, от печки отойти... Какую жизнь ты ему готовишь? Калеки?

      — Всегда, всегда, когда мужчины уходят, в поселении кто-то остается. Одни за домами следят, за детьми... другие еду готовят, за животными ходят...

      — Так и тут не быть ему хозяином! Упадет, головой об угол дома ударится или в печку попадет и сгорит, еще и пожар учинит... В хлеву случится это с ним — затопчут его животные, если сам не убьется...

      — А если кто-то будет рядом, так обережет его... не так часто с ним оно и случается... А если лекарство будет, может, вообще болезнь отступит, — не сдавалась Мира.

      — Не отступает эта болезнь, — покачала головой Орана. — Знаю я ее. Не делай ты из мужчины калеку, ребенка спеленатого...

      — Нежный он у меня... ласковый такой... с детками будет... водить их будет... сказки сказывать... Все равно надо, чтобы за детками кто-то следил — пусть он следит!

      — Против жизни ты идешь, — с осуждением проговорила старуха. — Забыла обо всем, кроме первенца своего. Продалась чужеземцам, мужа погубила, родных... А теперь-то что? Где найдешь лекарство?

      — Как ты узнала? — Мира прижала руки к груди. — Кто еще знает, кроме тебя?

      — Знает один человек — знают все. Даневан тебе лазутчика посылал с травой лечебной? Вот этот посланник потом у костра с охотниками погрелся, да все им и рассказал... А те пошли на все стороны, да тоже на ночь с людьми останавливались... Пройдет скоро слух по всему Северу. А если не пройдет, все равно люди знать будут... Нехорошее ты дело затеяла. Забыла о других детях, мужа предала, братьев его... Все равно ведь сына своего не спасешь!

      — Спасу! Помоги мне! Помоги мне, Орана... Колдунья ты, знаю... Помоги найти это лекарство!

      — И не проси меня, — гостья отвернулась от хозяйки. — Своя у меня дорога, свой путь. Хочешь грех на душу брать — твое дело, не буду тебе содействовать.

      — Не говори никому, а?

      — Чего не говорить?

      — Не говори, что я чужеземцам продалась...

      — Я не скажу, но слух все равно идет, сильным полозом ползет...

      — Орана, помоги мне траву найти лечебную... Ты ведь тоже мать! Великой Матерью называют тебя...

      — По другой причине меня так называют, — перебила ее старуха.

      — Помоги, — шептала Мира, впиваясь в нее безумными глазами. — Если уж лекари Валласа знают траву, что предупреждает припадки, неужели ты ее не знаешь? Слухами о твоей великой мудрости полнится земля наша...

      — Знаю я ее, знаю! — воскликнула Орана. — Да не скажу тебе! Ибо сама разумеешь, что когда дом в огне, не немощных да больных спасать надо в первую очередь, а молодых и здоровых! Если волки не будут убивать больных оленей, здоровые звери переведутся... Негоже человеку возомнить себя богом! Раз дана была сыну твоему болезнь эта — смирись! Его судьба не твоя! Да, мы, женщины, рожаем детей... Но их жизнь — не наша жизнь! И великий грех вмешиваться в промысел богов, мешать ткущейся паутине матери-судьбы. Смирись! Пока еще окончательно душу не убила свою, смирись! Займись другими детьми. Моли богов о возвращении мужа и родичей. А сын твой пусть с мужеством примет уготованную ему судьбу.

      С этими словами старая женщина встала, поднялась и Мира.

      — Тебе когда в путь?

      — Завтра.

      — Не останешься с нами на пару деньков?

      — Некогда. Тороплюсь. Где лечь могу? Спать пора...

      Хозяйка еще долго сидела у стола, плакала, смотрела на вдруг вспыхнувшее оранжевым пламенем полено в печи... Вышла во двор, зашла за угол дома и взяла из сложенных дров пару бревен. Подложила в огонь, чтобы изба за ночь не остыла...

      Рано утром приготовила горячий напиток и свежие лепешки. Орана умылась во дворе у колодца и вошла в избу — сильная и красивая, несмотря на свои годы, с расчесанными белыми волосами, стянутыми кожаным шнуром.

      — А куда все так рано отправились?

      — День хороший. В лес ушли, Паска всех детей увела...

      Старуха кивнула и села за стол. Налила себе горячий травяной чай, отломила кусок теплой лепешки.

      — Одумайся, Мира. Не гневи богов...

      Женщина комкала в руках платье и смотрела в угол избы, пока гостья завтракала. С последним куском странница вдруг закашлялась, выпучила моментально покрасневшие глаза, медленно начала клониться, как будто тело больше ей не повиновалось. Хозяйка подскочила и подхватила ее, чтобы Орана не поранилась, упав со скамьи. Выпрямилась перед ней и зло сказала:

      — Что, думала, ты умнее всех? Наставлять меня вздумала? Я тоже многое знаю! Останешься у меня, пока сына моего не вылечишь. И никто тебя не обнаружит, и никто тебе не поможет. А если не вылечишь — сгниешь...

      Старуха лежала на полу, хрипела, страшно водила по сторонам налитыми кровью выпученными глазами. Мира оглянулась, выглянула в окно... Открыла подполье, где оказалась узкая лестница, взяла гостью за подмышки и стянула вниз. Потом пришла за свечой, набрала в кувшин воды, замешкалась, словно что-то решая, но в конце концов собрала со стола несколько лепешек и завернула в полотняную ткань. Оглянулась в поисках ковша, нашла его — резной, деревянный. Еще раз обошла избу, собрала вещи странницы: лыжи, лук, меховую куртку, мешок, — и тоже отнесла вниз.

      Там начинался длинный узкий коридор с деревянными дверями на ржавых петлях. То ли склад, то ли тюрьма... Мира открыла самую последнюю каморку и осветила темную, голую клетушку, где стоял сильный запах плесени и сырости. Пол был каменным, стены бревенчатые. Ни окошка, ни щелки, чтобы пропустить солнечный луч... Бросила на пол вещи путницы и то, что принесла, втащила Орану волоком. Та по-прежнему хрипела и вращала глазами. Но ни двигаться, ни произнести хоть что-то не могла.

      Женщина присела напротив нее и сурово сказала:

      — Я оставляю тебе жизнь.

      Заперла дверь, забрала свечу и поднялась в избу, тщательно закрыв подполье. Нахмурилась: окошко было открыто настежь, а на узком подоконнике сидел огромный ворон и смотрел на нее фиолетовым блестящим глазом.

      — Что смотришь? Кыш отсюда!.. Нечисть... — Мира взмахнула руками, прогнав птицу, и закрыла окно.

      День заливал мир светом, и солнце полыхало до рези в глазах. Женщина вышла во двор и прислушалась. Никого... даже дозорных на деревянной стене не было. Те, кто дежурили ночью, спали. Паска с детьми с раннего утра ушла в лес собирать лесные травы, учить ребятишек стрелять белок и соболей.

      Большой ворон сидел на крыше и следил за ней, поворачивая вослед блестящую голову, но она его уже не видела. Мира поднялась к сыну. Свар спал, как спал всегда несколько дней после своих приступов падучей, ничего не слыша и не видя. Она не стала его беспокоить. Дотронулась до лба — он не был горячим. Прислушалась к дыханию: слабое, но ровное. Удовлетворенно кивнула и провела остаток дня в хозяйственных хлопотах, подметала, носила воду, пекла хлеб и делала еще десяток ежедневных дел.

      К вечеру вернулись и дети, и охотники. Стало шумно, сразу появилось много новой работы. Женщины и старики ощипывали птиц, свежевали оленей. Охотникам затопили баню. Десять взрослых мужчин не казались усталыми, будто на игрища ездили. Выходили один за одним из парной — сильные, ладные, в чистых вышитых рубахах.

      Места всем в избе не хватило, вынесли столы и накрыли ужин во дворе. Жарили мелкую дичь, Мира спустилась в погреб за молодым ягодным вином. Плотно закрыв за собой вход, зажгла свечу и подошла к последней двери, прислушалась — ни звука...

      — Орана, спишь? — окликнула, не боясь быть услышанной. — Спи, спи... Я уже завтра приду...

      Поднялась с кадкой, пахнувшей смолой, и повесила на дверь большой ржавый замок. Тщательно оглянулась, обводя глазами каждую пядь дома, пошла по лестнице вверх... Свар спал не двигаясь. Его губы и щеки немного порозовели. Она наклонилась над ним и спрятала ключ под постель сына. Спустилась во двор, к людям...

      Праздничный ужин по случаю удачной охоты подходил к концу. Самый высокий охотник с орлиным носом не сводил глаз с Паски. Мира заметила это, недовольно повела плечами и отправила молодую женщину пораньше уложить детей. За малыми ушли и старые... Сама осталась с мужчинами.

      — Не встречали ли вы кого в лесу?

      Вопрос никого не удивил. Остатки войска Валласа периодически накатывались на Арут, как волны моря, тут же отступая и унося с собой все, что можно забрать.

      — Никого. Встретили только охотника с крайнего Севера, спустившегося с гор. Чудные вещи рассказывал, — отвечал ей крупный, грузный мужчина с красным носом и синими щеками. Вытер усы цвета перца с солью, крякнул и посмотрел: какое впечатление произведут его слова на Миру?

      — Что рассказывал? — она и бровью не повела. Сидела прямая как стрела, спокойно опустив свои миндалевидные глаза.

      — Говорят люди о древнем пророчестве — в Арут вернется король...

      — В Аруте нет королей!

      — Нет... с некоторых пор, — продолжал рассказчик. — Но говорят, что король уже в пути...

      — Если и будет на севере король, — сказала Мира, подымаясь с лавки и обводя сидящих охотников суровым взглядом, — то будет им, ежели не вернутся домой рыцари с мужем моим, Свар. Первенец он... и самый старший, после братьев супруга моего, в ком течет кровь Давикулюсов.

      — Король Севера объединит род Давикулюсов и потомков легендарного Вирга, — подал голос высокий охотник с орлиным носом. — И возродит Арут.

      — О чем ты говоришь, Домир? — женщина наклонила голову в тяжелом головном уборе с висячими подвесками, и серебряные монеты на ее висках издали легкий звон. — Род королевы Севера угас много лет назад...

      — Нет, — Домир улыбнулся ей. — Предание говорит, что возродится он! Север восстанет...

      — Предания преданиями, а как жизнь повернется, кто его знает, — холодно сказала Мира. И в тот же миг, резко обернувшись на вылетевший из терема крик, бегом бросилась в дом.

      Мужчина с красным носом сурово посмотрел на молодого охотника, проворчал укоризненно:

      — Договорились же молчать при ней! Тебя что, за язык кто-то тянул?

      — Знаю, Горий, что договорились. Да чудно мне: у нас десять взрослых мужчин, а заправляет всем женщина...

      — Молод ты еще голос подавать! Не простая она женщина, а жена Ландоса Корноуэла, самого старшего рыцаря Арута. Да и что с того, что женщина? Вон королева Севера правила ведь после смерти мужа, легендарного Вирга... — недовольно произнес Горий.

      — Не нашей она крови, — пробурчал упрямо молодой человек, нахмурился. — С Валласа родители ее. А к нам она пришла, выйдя замуж за Ландоса. И не сравнить ни мужа ее, ни братьев его с великим Виргом... Как не сравнить и саму Миру с королевой Севера...

      — Спать пошли, — Горий стукнул по столу ладонью. — Кто-то добровольно останется дежурить ночью?

      — Я, — поднялся Домир.

      Охотники разошлись по избам. А наверху Паска и Мира держали за обе руки бьющегося в припадке падучей Свара, дабы не повредил он себя...

ГЛАВА 2. Эда и Варг

      Войско, вышедшее из Вандервилля, столицы Валласа, растянулось длинной цепью по каменистому тракту, ведущему на север. Вот и свершилась смена власти в стране. Грязный, шумный город остался позади. Эда с радостью его покидала. Есть люди, которые любят городскую жизнь, но она явно к ним не относится... И когда четыре высокие башни скрылись за горизонтом, почувствовала себя счастливой. Настолько, насколько можно быть счастливой среди этого сброда — грубые нравы, грубые лица, грубый хохот...

      Воздух вокруг пропитан солнечными лучами, запахами свежей травы. На страну обрушилось жаркое, пряное лето. Она любила жару. Так много лет провела среди палящего солнца... Зной ей был нипочем, кожа не становилась сухой, даже когда плавился песок и все вокруг раскалялось добела: солнце, небо, земля...

      Как хорошо, что пришло лето... Нет, она любит и зиму! Вспомнила заснеженные горы вокруг замка Ваара... Вот там никогда не было по-настоящему жарко. Может, поэтому она оттуда и ушла? Ей нужно палящее солнце, оно делает людей другими... Люди Севера, где солнца немного, сдержанны и холодны — рыцари семьи Корноуэл, например. Вежливые глаза Ландоса, совершенно отрешенные... Красивое, тонкое лицо Изды, которому так не хватает красок. Перед ее мысленным взором прошли чередой они все. Никто из них не может оставить и следа в сердце, подумала она. Ее мать тоже была из Арута. Но рана, нанесенная ею отцу Эды, до сих пор кровоточит... Она почти не помнит маминого лица, только глаза: голубые и бездонные, всегда полные слез.

      Ток-ток-ток... Копыта лошади стучат по дороге. Душно... Какое небывало жаркое лето! Она бы, конечно, предпочла ехать по настоящей степи, чтобы высокие травы стелились под ногами ее кобылы, в глазах рябило от ярких цветов... Верховая езда всегда успокаивает. Девушка дремала, покачиваясь в седле.

      Трава начала выгорать... Розетки сочного, фиолетового кермека сливались в тумане полусна с желтым адонисом, образовывая на полях обманчивые светло-зеленые разводы. Сердце полоснуло льдом почему-то...

      Сквозь легкий сон, как капли воды, просачивались мысли... Женщина с севера и кареглазый южанин подарили своей дочери необычные глаза цвета солнечного камня. Эда больше ни у кого не встречала такой радужки... как никогда не видела и холодных зеленых глаз. Варг... Интересно, откуда он? Коренной валласец, или был пленен в других краях? Хотя это совершенно не важно! Он холоден, как потомок настоящих северян...

      Варг и Тарис знакомы, это очевидно... Они были врагами. Граф двенадцать лет ждал, когда гладиатора убьют на арене, ничего не предпринимая для его освобождения, а теперь не может насытиться его обществом. Неужели это возможно, и любовь может перейти в ненависть, дружба во вражду... и наоборот? Эда вспомнила слова Бена, когда он догнал ее утром:

      — Он тебе нравится, я вижу...

      Она повела выгоревшей бровью, сверкнула янтарными глазами... Ответила, будто не понимая:

      — Кто?

      — Варг, — и продолжал, уже не дожидаясь ответа: — Береги его... Если с ним что-то случится, я снесу тебе голову. Я найду способ.

      Он сорвал с головы маску, и его страшное изуродованное лицо оказалось совсем рядом с ней. Эда подавила дрожь в теле, почувствовав, что сердце будто кувыркнулось в груди, и сама себя выругала за это. Ей не привыкать видеть ни обезображенные трупы, ни кровь! Почему же у нее всегда такое странное чувство, когда она рядом со Страшилой? Как будто она столкнулась в лесу с диким зверем и у нее нет оружия...

      Что заставило ее ответить? Какие демоны произнесли ее губами единственное слово, после которого граф снова натянул маску, резко развернул коня и ускакал? Она сказала:

      — Хорошо...

      Неужели она испугалась Бена? Нет, этого просто не может быть! Она сражалась с ним — и рядом, и против него. Она знает приемы, против которых он не устоит. Но в нем есть что-то, что внушает опасение и вызывает страх... Коварство? Нет... Коварство восхищает ее — в Эрланде, например... Нет, она не хочет думать о колдуне после того, что случилось утром!

      А может, она испугалась не графа, а того, что он сказал? Вдруг это действительно правда и ей нравится Варг? Глупости! Он просто красиво танцует... И он не такой, как другие мужчины...

      Эда снова вернулась мыслями к вчерашнему танцу. Танцующие Варг и Винта не выходили у нее из головы. Этот танец был совершенно волшебным. Он излучал столько силы, столько страсти! Все попали под влияние этого — даже она, даже Эрланд!

      Эрланд... Ей было неприятно вспоминать их разговор, не хотелось даже думать об этом! Одной фразой он разрушил все, что их связывало — годы пребывания вместе... Одной фразой: «Я тебя люблю». События сегодняшнего утра снова встали перед глазами...

      Они встретились с магом перед тем, как Эда покинула город. Она пришла к нему с первыми лучами солнца, открыла дверь и споткнулась о его взгляд. Такое впечатление, будто он сидел за столом всю ночь, ожидая, что она войдет. Ее друг казался раздраженным и недовольным. Девушка не понимала, почему...

      — Ты сегодня не такой, как всегда.

      — Ты тоже, — голос мужчины был резким.

      — Что ты имеешь в виду?

      — Мы могли провести последнюю ночь вместе, а вместо этого ты предпочла плясать с драагами и спать со шлюхой Вандервилля.

      — Это еще что?! — Эда вскинула голову. — Ты следишь за мной? Кто ты такой, чтобы говорить мне, что делать?

      — Я думал, что мы с тобой вдвоем... А ты... ты проводишь время сама. И даже сейчас, когда неизвестно, как скоро мы теперь увидимся! Мы были вместе столько лет, затеяли этот переворот, но как только он свершился, ты словно забыла меня! Последние несколько дней вообще не показывалась!

      — Эрланд, мне глубоко безразличны дворцовые игры и политические интриги. Мне глубоко безразлична судьба Валласа, — она не хотела с ним ссориться, но не понимала, чего он от нее хочет. — Ты же знаешь, я сама по себе. Я — одинокий воин. Мне просто захотелось тебе помочь и заодно увидеть мир, посмотреть на другие земли, испытать искусство ордена Ваара... в пути на север. Ведь нам было по дороге...

      — Твой отец так не считает. Я думал, что у нас троих один интерес — возрождение Империи...

      — Да, Эрланд, я понимаю, что отец не помогал бы просто так. Он согласился посодействовать тебе захватить власть, от которой ты отказался много лет назад. Но... я до сих пор не знаю почему... Скажи мне!

      Колдун устремил взгляд на Эду. Какие у нее красивые золотисто-карие глаза...

      — Как странно, что ты задала этот вопрос только сейчас...

      — И ты мне ответишь?

      — Нет.

      — Так как же ты можешь называться после этого моим другом? — Эда улыбнулась и подняла брови. — Ты разочаровываешь меня, Эрланд...

      — Дорогая, я тебе никогда не лгал. Все, что касается меня лично, прозрачно для тебя. Но то, что касается политических отдаленных стратегий, я не могу доверить никому. Этот разговор возможен только между правителями, и никто не имеет права его знать.

      — Даже друзья? — в голосе девушки звучал металл.

      — Даже друзья, — Эрланд был тверд.

      — Даже жена?

      Взгляд мужчины сделался напряженным.

      — О чем ты говоришь? Ты не жена мне... Подожди, почему ты заговорила об этом? — на его восковое лицо вернулся румянец. Он заметно занервничал.

      — Ты хочешь, чтобы я ею была? — Эда с лучезарнейшей улыбкой наклонила голову. Кажется, она стала догадываться, в чем заключается интерес ее отца...

      — Я знаю твое прошлое, — твердо сказал Эрланд, — и уважаю его. И... да, ты догадалась, я люблю тебя. И назвать тебя женой было бы величайшим счастьем всей моей жизни. Но мы не хотим тебя ни к чему принуждать.

      — Кто «мы»?

      — Я и твой отец.

      — Понятно, — глаза девушки, широко распахнутые, следили за появившимся в окне солнцем, внезапно осветившим комнату. — Условием помощи моего отца тебе было, что я стану твоей женой... что его дочь станет королевой Валласа и вернет ему Тареш, край его мечты.

      Спальня оказалась совсем не темной. Пыль закружилась в солнечных лучах.

      — Теперь мне понятно, почему отец отправил меня с тобой — чтобы я увидела Валлас, чтобы ты смог меня уговорить...

      — А ты, — Эрланд не отрывал жадного взгляда от собеседницы, — разве тебя не привлекает власть? Это самое большое, что может предложить жизнь. Когда она у тебя есть, ничто другое не имеет значения: ни твоя внешность, ни возраст, ни богатство. Ты можешь получить все! Ты становишься почти что богом, решаешь судьбы стран и людей, бросаешь вызов самой судьбе!

      Эда задумалась.

      — Эрланд, мне не нужна власть. Она предполагает оставаться на одном месте, быть там, где правишь. А я хочу увидеть Север, ты знаешь. Когда мы покинули орден Ваара, я поняла, что туда не вернусь — роль наемной убийцы, крадущейся в ночи, меня больше не интересовала. Мне хотелось действовать открыто, служить принимаемым и понимаемым мною целям, а не просто повелению спрятанного в темноте письма. Я искала честной игры, а ты... ты попытался обвести меня вокруг пальца!

      Колдун вскочил и бросился к девушке, опустился перед ней на колени, заговорил пылко:

      — Нет, о чем ты говоришь! Да, я люблю тебя с первой нашей встречи... Но разве я позволил себе что-то? Хотя бы один взгляд? Одно движение? Одно нескромное слово? Я люблю, но я и уважаю тебя! Уважаю твое прошлое, твой жизненный выбор... принимаю любое твое решение! Да, ты догадалась о нашем разговоре с твоим отцом. Но мне никто ничего не обещал! Он так же глубоко тебя любит, как и я. Никто никогда тебя не заставит, да и не может заставить...

      — Хватит об этом! Хватит разговоров. И запомни: я тебя очень уважаю, очень... но на любовь я не способна. — Эда резко повернулась и стремительно вышла из комнаты.

      — Что ж, — раздалось за ее спиной, — твое уважение многого стоит. И все же я бы предпочел хоть немного любви...

      Как хорошо, что она поняла, что им движет. Или... лучше было бы оставаться в неведении, считать его другом?

      Не знать правды, как не знает ее граф Бен: любит ли его красивая черноволосая женщина или нет... Впрочем, если б Кавада его любила, она не приходила бы к Эрланду так часто. В ней столько любовного призыва, столько неизбывной тоски! Как и в том танце... Что за наваждение? Она видела много танцев, отец любил танцовщиц, в его доме всегда танцевали, пели. Но вчера было что-то особенное. Если можно назвать его одним словом — это была воплощенная страсть... Она не ожидала, что при мощных размерах Варга он может быть таким подвижным, таким грациозным, таким летящим...

      Да, так о чем она думала? Эта скромница, вечно опускающая глаза... Говорят, ее взял во дворец покойный король как наложницу. Как она стала астрологом? Эрланд высоко ценит Каваду, ее ум. Сейчас она спит со Страшилой... У графа, вероятно, красивое тело, закаленное в боях, но у него страшное изуродованное лицо... Зато его взгляд необыкновенно выразителен и пробирает до костей. Она вспоминала Бена, но тут же перед ней встали светло-зеленые глаза Варга. Как она их называла? Цвета зеленого льда...

      И все-таки хорошо, что все уже случилось: этот переворот, тщательно продуманный тем, кто называл себя колдуном; освобождение рабов столицы, сбор армии и Вандервиль остался позади... с Эрландом. Она считала, что это она, Эда, вершит его дела. Но сейчас ей стало ясно — они победили благодаря этим двум воинам, которые не дают ей покоя: Тарис Бен, по прозвищу Страшила, и бывший гладиатор Варг... Когда Эрланд выбрал их для осуществления своего замысла, он не думал, что они могут поколебать его положение. Похоже, что он стал их опасаться...

      Эрланд... Старший сын могущественного владыки Дэрона Серв Давикулюса, покинувший дом в юном возрасте и вернувшийся спустя много лет, чтобы взять власть в стране, где род его отца-императора был свергнут бывшим управляющим Бернардом Травалом. Но ей теперь ясно, что армия не подчинится Эрланду. Армия подчиняется Бену — вернее, столичный гарнизон. Прикажет он, и солдаты тут же повесят вчерашнего мага на воротах. И никто не защитит колдуна, как и тогда, когда покойная королева захотела его сжечь на глазах всего города.

      А армия лишь начала формироваться, и формируется она вокруг бывшего раба. Да, это так, но оспорить его слова не решается и Терик Давикулюс... Сейчас мнимый колдун надеется, что Варг будет убит в одной из битв. Тогда на его место он пошлет графа Бена... Если только сам граф Бен не будет так глуп, что поднимет гарнизон на бой против шаха Дравийского царства, чей флот в самом скором времени должен пристать к берегам Вандервилля. Если Страшила это сделает, он будет уничтожен незамедлительно. И что, интересно, будет делать Кавада тогда?

      Кавада... Интересно все же, любит ли она своего любовника? Эда подумала, что у нее не должно быть особого выбора, как и у основной массы женщин в мире. Женщины слабы, мужчина приходит и берет какую захочет, как ее отец. Женщина не может выбрать мужчину, которого полюбит, как ее мать... Какая несправедливость! Какое счастье, что ей удалось избежать этой общей женской судьбы. Она — одинокий воин, идущий на север...

      Вандервилль качнулся вехой на ее пути и остался позади. Единственное достоинство этого города — море. Что она любит больше, море или лес? Эда мерно покачивалась на лошади. Наверное, все-таки лес... Хотя и по степи ей очень нравится ехать день за днем: колышутся луговые травы, высоко синеет небо, летают над головой хищные птицы, — как сейчас... Если бы еще можно было закрыть глаза, а когда откроешь, чтобы никого рядом не было. Или нет, пусть будет друг, верный друг...

      Девушка вынырнула из дремы и задумалась: а были ли у нее друзья? Она всегда считала своим другом Эрланда, но теперь между ними встала стена. Могла бы догадаться о его чувствах раньше, еще в ордене...

      Она хорошо помнила их первую встречу, знакомство... Как много общего у них было тогда! Они провели годы в замке Ваара и вместе его покинули. Эда вспоминала их разговоры... Она должна была догадаться! Колдун всегда был так почтителен, вежлив с ней, так мягок и уступчив. Ей казалось, что это ее брат-близнец, несмотря на то, что был намного старше, годился по возрасту ей в отцы. Он разделял ее взгляды, помогал в любых начинаниях, был согласен сделать что угодно ради нее! И вот все рухнуло... Ужасно даже не то, что он признался в своей никому не нужной любви, а то, что они с отцом уже договорились: она будет женой Эрланда!

      Какое счастье, что отец вообще не выдал ее замуж силой, как может выдать любую из своих младших дочерей... Хотя ее, Эду, невозможно отдать кому-то против ее воли. Она может убить любого одним прикосновением пальцев. Как она могла так ошибиться в нем? Ей больше не хотелось видеть рядом Эрланда, совсем нет!

      И вообще, удалось бы ему без нее организовать переворот в Вандервилле? Кого бы он поставил на ее место? Хотя колдун, наверное, смог... Ему пришлось, быть может, просто потратить чуть больше времени, подкупить чуть больше людей. Выбрать другое место и другое время для убийства королевы с наследниками. Да, она сыграла главную роль в ярком представлении в цирке, но основные надежды организаторов захвата власти были возложены на нищий народ, драагов, солдат, недовольных своей жизнью... Эда вдруг впервые пересмотрела свое участие в перевороте. В самом деле, ее Эрланд, пожалуй, мог бы и заменить. А нашел бы он замену Каваде? Она уговорила графа Бена... Вот без него им было не справиться, это точно...

      Ей вспомнилась учтивая астролог, ее черные косы, белое лицо. Все восклицали: «Какая очаровательная женщина! Какая красавица! Какая умница! Какой ученый!» У Эды возникло гадкое чувство... Зато Каваду каждую ночь обнимает Страшила и, похоже, это ей не доставляет удовольствия. И все-таки интересно, а вдруг доставляет?..

      Она настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила, как ее легконогую рыжую кобылу догнал Варг. Крупный караковый жеребец не поспевал рысью за маленькой ажурной лошадкой, сбиваясь в галоп.

      — Эда... я хочу тебя кое о чем попросить.

      Девушка метнула на него холодный взгляд, опустила ткань с лица. Ее губы не улыбались. Они так редко улыбались... Эда не была рада вторжению в свои раздумья, но решила, что не будет с ним грубой. После их поединка воительница дала себе слово быть с Варгом повежливей. Сейчас она совсем не была уверена, что поступила тогда правильно, согласившись со мнением Эрланда уложить его в постель на пару дней.

      — Проси...

      — Научи меня твоей технике боя.

      «А он смел, этот драаг», — она посмотрела ему в глаза. Какие они у него все-таки необыкновенные... Хотя все бывшие гладиаторы смелые. Вспомнила, как вчера ее учил танцевать Дван, как потом кружилась с солдатами. Ей было весело. Раньше ей бывало весело разве что перед боем...

      — Это великое искусство, — Эда ответила, как будто его предложение нисколько не удивило ее. — Искусство, которое стоит больших денег. У тебя ведь нет денег?

      Варг не рассчитывал на успех. Но не думал, что она ответит вот так... Девушка смотрела прямо перед собой, как бы и не ожидая ответа. Она хотела его поставить в неловкое положение, и ей это удалось.

      — У меня нет денег.

      — А что у тебя есть, что может иметь для меня ценность? Чем ты можешь оплатить обучение?

      — У меня есть только я, — он помедлил с ответом.

      — То есть? Поясни...

      — У меня нет ничего, кроме меня — моего духа, моей отваги, моего ума, моей смелости...

      «Как странно, — подумала Эда, — все идет точно по желанию Эрланда». Он ей говорил, чтобы она стала незаменимой для Варга. Как он тогда сказал: «Поймай его на крючок своего боевого искусства». Умеет же планировать будущее этот колдун! Недаром он учился у великих магов Ваара... Ее магия не привлекала, хотя кое-что она умела. Вот бой — другое дело...

      — У меня это тоже есть: и дух, и отвага, и ум, и смелость. Плохой ответ...

      Варг задумался. Несколько минут они шли рядом — стелющаяся иноходью заморская кобыла и его жеребец, уже начавший покрываться пеной. Эда сделала еле заметное движение поводьями. Аудиенция окончена, сейчас она ускачет и разговор прекратится.

      — Я... я предлагаю тебе мою дружбу.

      Она придержала лошадь, заставив ее замедлить аллюр, перейти на шаг. Янтарные глаза с интересом скользнули по его лицу.

      — Дружба... А что в твоем понимании значит дружба? — только что она думала, что лишилась единственного друга... Но теперь надо держать ухо востро. Может ли мужчина вообще быть другом?

      — Если у меня есть еда, я разделю ее с тобой. Будет тебе нужна помощь — сделаю все для тебя. Моя рука поможет тебе в битве. Я буду твоим щитом, если захочешь, или твоим мечом. Если устанешь, я понесу тебя, будет холодно — согрею... Ты можешь доверить мне что угодно: твои мысли, твои вещи, твои тайны.

      — И даже мое тело? — в ее интонации не было насмешки.

      — И даже твое тело... — Варг не почувствовал ни пошлости, ни дерзости. — Если ты не захочешь, ни один мужчина в этой армии к тебе не приблизится.

      Она вспомнила, как танцевала вчера с солдатами, улыбалась им, и ей стало стыдно за свою слабость. Как хорошо, что он ушел до этого...

      — А ты? Ты тоже не приблизишься?

      — Я не сплю с женщинами.

      — Любишь мальчиков?

      — Нет.

      — Ты кастрат?

      — Нет.

      — Слаб? Болен?

      — Нет.

      — Не понимаю. Объясни...

      Прошлое развернулось стремительно, как выползшая на солнце змея. На лицо Варга легла тень... Кто она такая, эта девочка, что осмеливается спрашивать о его прошлом? Помолчал, справляясь с желанием развернуть коня... Нет, он затеял этот разговор и доведет его до конца.

      — Много лет назад у меня были жена и дети. Враг напал на них... Меня не было рядом... Я не смог их защитить, — по его лицу прошла волной гримаса ненависти и боли. — Я пришел слишком поздно...

      — Как их убили? — голос девушки стал низким и тихим. Эда внимательно следила за ним.

      Ему захотелось ее ударить. Он поднял на нее тяжелые, ненавидящие глаза. Зачем она поворачивает нож в его ране?

      — Вначале изнасиловали... потом еще долго издевались, калеча. Пока они не умерли, — зачем он ей это рассказывает?..

      — Сколько у тебя было детей? Жен? — ее взгляд не отрывался от его лица.

      Что-то побудило его снова ответить:

      — Одна жена. И трое детей: две девочки и мальчик, — закрыл глаза и увидел их всех...

      — И ты поклялся, что никогда больше не притронешься к женщине?

      «О чем это она? — Варг удивленно посмотрел на нее. — Она действительно ничего не поняла?»

      — Нет... я просто... очень любил и люблю мою жену.

      Эде вдруг стало неловко смотреть на него. Но она хотела понять...

      — Но ведь она мертва?!

      — Ну и что? Я помню ее руки, тело, запах кожи и вкус ее губ. Она всегда со мной. Пока я жив, она тоже жива.

      Варг говорил о вещах, которые она не понимала. Эда вспомнила, как он танцевал вчера.

      — Этот танец, вчера, ты часто танцевал его со своей женой?

      — Да.

      Она снова увидела его глаза, обращенные к женщине, которую никто не видел. Его тело, которое любило призрак... Они были красивы, он и Винта.

      — Как звали ее?

      — Вероника, — призрак коснулся его лица. Она всегда была с ним, всегда...

      Сколько нежности в его голосе! Как в голосе отца, обращенном к ней... или когда он вспоминал ее мать. Варг смотрел вперед. В его взгляде первый раз не было льда. Она все еще не могла понять.

      — Извини меня... Я, наверное, кажусь глупой. Ты хочешь сказать, что уже много-много лет хранишь верность своей мертвой жене просто потому, что тебе кажется, что ты ее любишь?

      — Что значит кажется? Я люблю ее, — он посмотрел на нее как на больную.

      — Любви не существует, — она сказала это не совсем уверенно. — Это обман — зов плоти, запах животного...

      — Если любви не существует для тебя, это не значит, что ее не существует вообще, — Варг улыбнулся только ртом, в глазах сверкнул привычный лед.

      Эда почувствовала смущение. Какое гадкое чувство! Он продолжал ехать рядом. Она видела, что ему больно это говорить. Эти воспоминания доставляли ему боль, она терзала его вопросами... Девушка казалась себе самой совсем другой, чем остальные люди — не способной любить... Ей захотелось исправить ситуацию, если это было возможно.

      — То же самое произошло с моей матерью, — вдруг сказала она, — и сестрами... И еще со многими женщинами в доме моего отца, которого тогда тоже не оказалось рядом... А я... я все это видела... и все это помню.

      Глаза Варга расширились и встретились с потемневшим взглядом Эды.

      — А... ты? — похоже, он сам боялся ее ответа.

      — Мать спрятала меня в комод. Я была маленькая и худенькая. Вокруг было так много женщин и детей, что никто никого больше не искал. Я все видела... не кричала, не плакала, только боялась потерять сознание. Ведь если я окажусь в забытьи, то могу выдать себя звуком, и со мной сделают то же самое... Смотрела до конца... И потом, когда мужчины ушли, я сидела в этом чертовом ящике почти сутки — без еды, без воды, боясь пошевелиться, и моча текла по моим ногам. Было жарко, смрад вскрытых кишок и мертвых тел был повсюду. А потом вошел отец...

      Теперь ее собеседнику надо было находить что сказать:

      — Отец... отомстил?

      — Да, он отомстил. А я... заболела, мой рассудок покинул меня. Когда же спустя много дней пришла в себя, то выбросилась с высокой башни. Но боги послали друга отца, он стоял внизу и поймал меня на руки, упав и подставив свое тело, чтобы я себя не повредила — я была легкая как пушинка. Я билась и кричала, чтобы мне дали умереть. Кричала, что не хочу вырастать, не хочу быть женщиной и убью себя, потому что не позволю, чтобы когда-нибудь мужчина прикоснулся ко мне. Говорила, что всех их ненавижу, всех мужчин на свете, и никого не хочу видеть — ни отца, никого...

      Они ехали молча, Варг боялся ее больше расспрашивать. Он видел маленькую девочку в углу комода, насильников, синие лица мертвых... и ее, грызущую маленький, влажный кулачок, чтобы не закричать...

      — Отец сказал: «Хорошо. Ты вырастешь воином. И никогда ни один мужчина не сможет взять тебя силой», — Эда посмотрела на него, и призраки прошлого вереницей пронеслись в ее глазах. — А ты? Ты отомстил?

      — Нет... Меня взяли в плен... и сделали рабом.

      — Сколько лет ты был в плену?

      С каждой минутой этот разговор сближал их.

      — Двенадцать.

      — Но сейчас ты свободен. Ты не хочешь отомстить?

      — За меня отомстили, — он внимательно смотрел ей в глаза.

      — Кто? — она выдохнула, вдруг предчувствуя ответ.

      — Ты, — Варг сказал это просто и спокойно.

      — Кто?.. Кто был насильником?

      — Лорд Даневан.

      — Это он тебя пленил?

      — Да.

      — Ты не смог его одолеть? Это был честный бой?

      — Нет, не смог... Бой был честный.

      Эда смотрела прямо перед собой... Подумала, что он мог бы ответить, что бой был нечестным, или сказать, что отомстил — чтобы остаться сильным в ее глазах, сохранить репутацию непобедимого драага... Но он предпочел быть честным. Он был другим, чем Эрланд.

      — Я благодарю тебя за предложение дружбы, — она почтительно наклонила голову. — Это хорошая цена. Я буду учить тебя, если ты поклянешься, что полностью доверишься мне. Даже тогда, когда тебе будет казаться, что я хочу твоей смерти. Когда ты будешь хотеть убить меня, если будет очень больно и тяжело... Сможешь ли ты мне довериться?

      Они посмотрели друг на друга. Варг чувствовал в ней смертельную опасность... Может ли он ей верить? После того, как она так коварно ударила его, чтобы Эрланд смог без него провести военный совет?

      — Тогда, когда ты вызвала меня на поединок...

      — Я не вызывала тебя, ты сам напросился.

      — Эда, я не дурак. Я был плененным рабом много лет, но я не дурак. Ты сделала это специально, чтобы я не смог прийти на совещание, организованное твоим другом, или кто он там тебе, Эрландом.

      Девушка молчала. Она и так наговорила непозволительно много. Она почти никому не рассказывала о своем детстве, о той травме... Но и Варг много ей рассказал.

      — Он не мой друг.

      — Ты действовала с ним.

      — Да. А теперь я действую с тобой. Но я иду своим путем. Просто нам оказалось по дороге.

      — Хорошо. Ты требуешь, чтобы я доверился тебе. Но как я могу тебе верить после того случая?

      Эде было стыдно на него смотреть. Как глупо, что она стала шахматной фигурой в руках Эрланда, оказалась исполнительницей его партии! В то время, как он просил ее руки. И отец согласился при условии, что их брак не будет заключен против ее воли. Все, что она делала, оказалось запланированным колдуном, все шло ему на пользу...

      — Клянусь тебе памятью моей матери, что этого больше не повторится. Я больше не орудие Эрланда.

      — Так ты была им, его орудием?

      Как он признался: «Бой был честным. Я не смог победить лорда Даневана», — она, Эда, так бы не смогла... Сказала бы на его месте, что ее захватили обманом. Как тяжело признаваться в своих ошибках, слабостях... Девушка не смотрела ему в лицо. Ее гордость была уязвлена.

      — Да. Невольно, — она вдруг вспомнила об обещании убить еще кое-кого. — Но у меня остались обязательства перед ним... невыполненные.

      — Ты знаешь, что тебя называют Меч Эрланда?

      — Нет... Я не в восторге от такого прозвища, — она удивленно подняла брови, но губы чуть тронула улыбка. — Хотя иметь слово «меч» в имени совсем неплохо... Правда, я всегда предпочитала саблю.

      — Меч — оружие мужчины, — Варг внимательно наблюдал за ее лицом.

      — Вчера, — теперь она широко улыбнулась, — два меча Валласа не смогли справиться с моими саблями.

      Ее собеседник опустил глаза.

      — Эда — это твое настоящее имя?

      — Да. Мама дала мне его...

      — Ты помнишь свою мать?

      — Почти нет... Она была с севера, с Арута.

      Он, кажется, начал понимать, почему она пошла с войском.

      — И ты... хочешь увидеть Север?

      — Да, — она снова улыбнулась.

      — Ты знаешь что-то о семье своей матери?

      — Только имена, — Эда покачала головой, — мамы и ее матери, моей бабушки. И еще кое-что, чего я тебе не скажу.

      — Но в тебе есть южная кровь...

      — Как ты догадался?

      — Я слышу твой акцент, когда ты говоришь, я вижу твою кожу, волосы, глаза... Я видел тебя голой, когда ты купалась в море... В тебе перемешались Юг и Север.

      — Да, мой отец южанин.

      — Как твоя мать попала на юг?

      Варг вдруг понял, что и так это знает, Эда могла и не отвечать.

      — Ее украли торговцы рабами и продали на невольничьем рынке. Отец купил ее.

      — Она любила твоего отца?

      — Не думаю... она всегда была такой грустной...

      — Сколько тебе было лет... тогда?

      — Семь... А тебе, когда тебя взяли в плен?

      — Тридцать. Сколько лет ты училась быть воином?

      — Пятнадцать лет, — она посмотрела на него и повторила: — Пятнадцать лет — примерно столько же, сколько и ты. Но я научилась большему.

      — Да, ты научилась большему, — Варг напряг веки и сузил глаза, как делал всегда перед битвой. — Но ты и начала раньше — у молодых всегда преимущество. И у тебя были лучшие учителя... Я согласен. Я доверюсь тебе полностью...

      Эда пустила лошадь вскачь. Он не смог больше поспевать за ней.

      Поймать змею не составило труда. Эда знала их повадки. Сколько она их переловила за свою жизнь!.. Яд и отрава, и великое лекарство.

      Палатка Варга была в самом центре лагеря, возле нее горел костер. Солдаты сидели вокруг и громко хохотали, слушая непристойные рассказы Двана.

      — А потом она расставила свои руки вот так, — рассказчик показал как, присев и выпучив глаза. — И пошла на меня...

      Воины снова засмеялись, даже Варг усмехнулся. Как мало надо было, чтобы их рассмешить! Когда она вступила в круг костра, выйдя из тени, смех стих моментально. Дван вытянулся струной. Эда сжимала в руках шевелящийся мешок. Сидевшие вскочили... Девушка смотрела только на Варга.

      — Ты готов?

      Он даже не понял, к чему надо быть готовым — так было неожиданно ее появление возле ночного костра, когда большинство солдат в лагере уже спали...

      — Да, я готов, — Варг тоже встал.

      Эда удовлетворено кивнула и быстрым движением выхватила из мешка извивающуюся огромную гадюку... Раздался крик, все отскочили подальше. Сжимая одной рукой шею змеи, достала кинжал и проткнула ей пасть. По лезвию ножа потек яд. Ропот изумления пронесся вокруг нее, когда она провела клинком по своей кисти и затем отбросила мертвую змею.

      — Дай руку, — Эда повысила голос. — Дай руку!

      На минуту Варг усомнился, что это не сон. «Доверишься ли ты мне полностью?» — прозвучали в голове ее утренние слова. «Она не хочет меня убить», — подумал он, и сам себе не поверил. Протянул руку — девушка полоснула по ней ножом, а потом прижала свой порез к его, смешав свою кровь, змеиный яд и кровь Варга.

      — О, нет! — раздался голос Двана, и солдаты зашумели... Но никто не осмелился подойти к ним.

      — Идем, быстро! — закричала она.

      Эда гнала его всю ночь через лес, по одним ей известным тропам, как волчица загоняет раненого оленя. Уже через несколько минут, когда они углубились в чащу, он почувствовал действие яда... Кровь билась в висках, закипая на губах, сердце колотилось во всем теле, разрывая его, как огромный тяжелый колокол, все тело превратилось в боль — невероятную, горячую, чудовищную боль.

      Она била его хлыстом, приговаривая: «Беги! Беги! Беги!» Он больше не мог бежать... Зачем он сделал ей это предложение? Упал, перевернулся на спину. Она схватила его за плечи: «Не смей лежать! Не смей лежать! Бегом! Яд должен перегореть в крови, иначе ты умрешь!» Ударила его сапогом в живот, попыталась поднять...

      — Ты же сильный, — Эда не смогла даже оторвать его туловище от земли. — И какой же ты сильный?! Маленькая несчастная змейка оказалась сильнее тебя! Где же твоя сила? Где твоя ненависть? Вспомни Даневана, надругавшегося над твоей семьей! Увидь их, увидь их, увидь их...

      Из всех слов на земле она смогла найти единственно правильные. Варг поднялся с ревом, она снова хлестнула его плетью.

      — Беги...

      Он весь превратился в боль. Ему никогда не было так больно... Остаток ночи выпал из памяти.

      Варг очнулся от плеска воды. Под его головой было что-то мягкое. Поднял руку и вытащил из-под затылка размотанную чалму Эды. Сел, огляделся... Как он очутился на этой влажной от росы траве, у большого одинокого камня, на берегу лесного озера? Боли больше не было. В теле и голове пустота и какая-то непередаваемая легкость... Это ему приснилось? События сегодняшней ночи — сон? А может, он уже умер?

      Водная гладь густо покрыта желтыми кувшинками. Эда плывет на спине, мерно и сильно взмахивая руками. Варг видел упругие полукруги ее грудей при каждом всплеске. Провел рукой по волосам: они совершенно мокрые. Пот, роса? Встал... Слабость разлилась по членам, слабость и легкость... Подошел к кромке воды, набрал ее в пригоршню, умылся. Голова закружилась... Он немедленно лег на спину, вытянув ноги. Все-таки он остался жив... Все вокруг заволокло туманом, зазвенело в ушах. О, боги, он слаб как младенец! Шелест травы под ногами девушки... Глаза были открыты, но ничего не видели. Она приподняла ему голову, вытерла пот со лба. Какими нежными могут быть ее руки...

      — Что ты со мной сделала? — прошептали его губы.

      — Я лечила тебя.

      — От чего? — слова давались с трудом. — Ты почти убила меня...

      — От старости, от боли в суставах, от нерассосавшихся кровоподтеков за всю твою долгую жизнь... от твоих воспоминаний...

      Эда слегка похлопала его по щекам, но туман перед глазами не рассеивался. Ее пальцы пробежали у него по шее, как будто что-то выискивая, и медленно стали надавливать у основания черепа.

      — Закрой глаза, — прошептала она. — Закрой глаза и расслабься.

      Звон проходил, и слабость тоже. Он поднял веки. Девушка хмурилась над ним, всматриваясь в его лицо.

      — Что... что не так?

      — Слишком быстро... слишком быстро закончилось время действия яда... Почему? Тебя когда-нибудь раньше кусали змеи?

      — Нет, — он покачал головой. Помолчал и добавил: — Когда-то давно, я принимал змеиный яд.

      — Встань.

      Эда внимательно смотрела на него. Когда она успела надеть рубашку? Но ее ноги оставались голыми намного выше колен. Варг медленно выпрямился. Он был невероятно слаб, но голова уже не кружилась. Девушка не отрывала от него взгляда.

      — Присядь.

      Повиновался, по привычке положив руку на правое колено. Боли не было! Невероятно... Попытался согнуть левый локоть. Он был сломан и всегда давал о себе знать неприятной скованностью. Рука сгибалась без каких-либо ощущений. Повертел шеей... Тогда, во время поединка, она повредила ему мышцы. У него ничего не болело! Куда делись его старые травмы?

      — Как ты это сделала?! — Варг смотрел на Эду почти с восторгом.

      — Яд и лекарство отличаются лишь дозой, — холодно ответила она. И добавила уже более мягким тоном: — Можешь искупаться, если хочешь. От тебя запах, как от трех кабанов — диких...

      Он купался, чувствуя на себе ее взгляды. Странная девушка — не стесняется своей наготы, рассматривает его... Вышел из воды, стараясь держаться к ней спиной, начал одеваться. Ни звука... Он вдруг подумал, что остался один и резко обернулся. Нет, она сидела на камне, прищуренными глазами смотрела на него.

      — Ты слишком тяжел. Тебе надо скинуть немало, прежде чем мы начнем заниматься.

      — Еще две такие ночи, как сегодня... — Варг усмехнулся.

      — Мы повторим яд через месяц. Чтобы быть уверенными в результате, потому что его действие закончилось слишком быстро.

      — Только не надо меня больше бить ногами в живот.

      — А ты не падай, беги.

      — Тебе тоже давали яд, когда учили?

      — Да.

      — И тоже гнали как зверя?

      — Да.

      — Но ты не была старой и больной. У тебя не болели суставы и не было нерассосавшихся кровоподтеков...

      — Змеиный яд делает тело и ум сильными... Мышцы и сухожилия становятся эластичными.

      — Зачем ты смешала вчера свою кровь с моей?

      — Чтобы ты понял, что это не смертельно.

      — Я... я не понял.

      — Учись меня понимать, если хочешь у меня учиться.

      — Ты... странная. Ты не такая, как все.

      Разговор оборвался, но Эда не переставала изучающе смотреть на него.

      — Почему ты принимал яд змеи?

      — Чтобы меня не отравили.

      — Кем ты был?

      — Ты задаешь слишком много вопросов.

      Она отвернулась и уставилась на воду, как будто высматривала там что-то. Варг подошел к ней и сел рядом.

      — А я могу задать тебе вопрос?

      — Давай.

      — Лечить и убивать тебя учили в одном месте?

      — Да.

      — Как оно называется?

      — Ты задаешь слишком много вопросов, — она подняла голову и сурово посмотрела на него.

      — Ты всегда купаешься голой?

      — Да, конечно. А что, надо купаться одетой?

      Он старался не смотреть ей в глаза, когда произнес:

      — Постарайся, чтобы солдаты не застали тебя одну, вот так... Они знают, что в ближнем бою ты выстоишь против двенадцати... а их может быть больше.

      — Тогда... эта заварушка в казарме, когда твои драаги подрались, а ты не мог подняться... Это было сделано специально? Чтобы узнать, против скольких я могу сражаться в ближнем бою?

      — Да.

      — А если б не пришел Страшила? Что бы случилось со мной?

      — Граф Бен... — он все время ее поправлял. — Ничего. Мой друг все контролировал. Просто надо было узнать твои возможности.

      — Значит, ты будешь ходить со мной, — Эда нахмурила брови.

      — Куда ходить?

      — Купаться.

      «Она что, не понимает, что мне нельзя оставлять солдат, когда ей захочется? — Варг возмутился про себя. — С другой стороны, это не так и плохо — сделать ее зависимой от меня...»

      — Ты просишь охранять тебя, пока ты купаешься. Эта услуга стоит много денег. У тебя есть деньги?

      — У меня есть деньги, — глаза девушки были холодны. — Но они тебе не нужны. Буду учить тебя. До восхода солнца тренируемся, потом я купаюсь, потом снова тренируемся. Так согласен?

      — Согласен.

      Эда вдруг опустила глаза — слишком внезапно. Уголки ее губ тронула улыбка, которой Варг у нее раньше не видел.

      — И еще кое-что...

      — Да?

      — Ты научишь меня танцевать вриту?

      Вначале он подумал, что ослышался. Девушка подняла на него глаза. Боги, она совсем ребенок...

      — Зачем тебе это?

      — Не знаю... — она задумалась.

      — Дван сказал, что ты не умела танцевать вообще.

      — Да, это правда, танцы никогда меня не привлекали... до того момента, пока я не увидела танцующим тебя. Я хочу однажды станцевать ее... с тобой.

      Эда резко развернулась и ушла не оглядываясь. Варгу пришлось поторопиться, чтобы ее догнать. Они возвращались в лагерь вместе, но больше не разговаривали. Когда вышли из подлеска, лежавшие на траве солдаты вскакивали, с опаской всматриваясь в них обоих. За их спинами слышался шепот. Навстречу быстро шли Изда, Дван, Эрик, Ван.

      — Скажи своим друзьям, что я не причинила тебе вреда. Хотя вряд ли они поверят...

      Варг улыбнулся. Похоже, его уже похоронили... Потом вдруг опомнился и тут же закричал сердитым, громким голосом:

      — Почему не собраны? Немедленно свернуть лагерь!

ГЛАВА 3. Призрак маяка

      Бронзовый диск солнца почти исчез за горизонтом, ранние сумерки сделали тени фиолетовыми. Во дворе замка вовсю пели цикады, и было непривычно тихо после ухода солдат. Слуги убирали весь день, только к вечеру закончив работу. Насыпали даже чистый песок на открытую арену во дворе казармы.

      Кавада прошла по опустевшему замку... Рыцари Арута не показывались. Ландос был болен. Скорее всего, он так и не оправится от яда и жизнь его угаснет в течение ближайшего года. Там, на севере, у него остались жена Мира и четверо детей. Вероятно, они уже никогда не увидят отца...

      Сегодня тихо отошел в мир иной раненый Изгун. Он получил удар меча в живот и так и не пришел в себя после ранения, прометался все эти дни в горячечном бреду, угасая на руках братьев и Кавады. Его тело сожгут после завтрашнего прощания и ночного бдения. Их осталось семеро — четверо мертвы, Изда ушел с армией.

      Она симпатизировала правителям Арута. Они были тихи и вежливы. Атмосфера замка поменялась: бурная, безудержная жизнь сменилась спокойной и четко организованной. Все это сейчас немного напоминало армию. Эрланд был строг. Он рано поднимался и поздно ложился, был прост в быту, даже аскетичен. Кавада начала работу в качестве его секретаря и все больше и больше восхищалась его умом и образованностью.

      Граф Бен проводил все время с солдатами. Последние два дня он был необыкновенно задумчив. Что-то в нем изменилось с момента захвата власти...

      Кавада присела на открытой галерее, наблюдая, как тучи над морем из розовых стали оранжевыми, потом кроваво-красными, затем подернулись лиловыми перьями и наконец налились серым свинцом.

      Она пришла в спальню с последним отблеском дня и обнаружила Тариса собирающим вещи. Он уезжал на несколько дней в дальний гарнизон на западе полуострова и сейчас выбирал оружие, которое возьмет с собой. Их спальня напоминала склад. Все вещи Кавады помещались в небольшом шкафу у входа, а обмундирование Бена занимало длинные антресоли от пола до потолка — и не по одной, а по двум стенам комнаты!

      Тарис больше не носил маски, когда они оставались наедине, и она уже привыкла к его лицу, как будто оно и не было обезображено. Сейчас казалось даже странным, почему она все эти годы так его боялась. Женщина сняла тесное платье и надела свободный кафтан прямо на голое тело. Погода стояла жаркая, а ведь это только начало лета!

      — Ты любишь оставаться одна? — Бен стоял рядом и разглядывал ее с таким любопытством, как будто видел первый раз.

      Она не нашлась, что ответить.

      — Молчание тоже ответ, — Тарис наклонил голову к плечу, не отрывая от нее глаз. — Тебе никогда не приходило в голову, что ты будешь делать, если меня не будет рядом?

      — Ты нашел новую женщину? — Кавада сама не поняла, какие чувства она испытывает по этому поводу, и на миг задумалась. А что она чувствует? Наверное, облегчение...

      Сейчас, с приходом к власти Ландоса и проведением мероприятий по восстановлению порядка в стране, она снова вспоминала Вандервилль времен Империи. Тогда можно было не бояться выходить из дома с наступлением сумерек, а люди уважали друг друга. У нее были друзья и свобода... Неужели эти времена могут вернуться? Вдруг подумала с ужасом, что привыкла страдать. Страдание составляло уже привычный фон жизни. Она настолько свыклась с постоянным унижением, с необходимостью молчать, терпеть, скрываться, что не представляла, как это — дышать полной грудью, не быть обязанной проводить с кем-то ночи...

      — Ты не ответила на вопрос, — граф по-прежнему смотрел на нее.

      — Что ты хочешь услышать? — она так и не научилась его понимать.

      — Я хочу услышать, любишь ли ты оставаться одна...

      Он никогда не задавал ей такого вопроса. Кавада прислушалась к себе. Больше всего на свете она ненавидела ложь. Ложь окружала ее последние двенадцать лет — ложь и насилие.

      — Я уже забыла, что это такое... А ведь я никогда этого и не знала! Никогда не жила одна...

      — Тебе бы хотелось?

      — Да, — она смело посмотрела ему в глаза.

      Он удовлетворенно кивнул, надел кольчугу и накинул плащ, собрал все вещи и оружие.

      — У тебя скоро появится возможность, — и вышел не простившись.

      Это было так странно и необычно — одиночество, тишина вокруг... Как будто наступила другая жизнь! Кавада закрыла на ночь дверь на засов и долго не могла уснуть, все прислушивалась: а не случится ли что-нибудь необыкновенное? Постель казалась холодной и непривычно большой, все было не так... Она думала, что будет наслаждаться одиночеством и тишиной, а вместо этого почему-то чувствовала себя потерянной...

      Новая жизнь постепенно входила в колею. Если раньше она была почти всегда свободна днем и занята ночью, то теперь Кавада весь день работала с Эрландом, а ночью спала, совершенно уставшая от этих бесконечных бумаг и донесений. Тарис не показывался.

      После тех расчетов, которые она сделала в первые дни после переворота, Кавада больше не занималась астрологией. Только перед сном поднималась в свой кабинет и по узенькой винтовой лестнице выходила на крышу. Она вытягивалась на спине на крупной черепице, уложенной с совсем небольшим уклоном, и некоторое время лежала, наблюдая, как мерцают в бездонной черной бездне звезды... Они не были чужими для нее. Каждая звезда имела имя, историю, путь, жила по строго определенным законам. Ночное небо всегда приносило покой, оно помогало унестись мыслями далеко-далеко — в мир, где нет боли, смерти, вожделения, пороков, страстей. Где царит чистота...

      Но в этот раз все было по-другому. Кавада вдруг осознала, как ей не хватает Тариса. Она пугалась этих мыслей. Подумала, что жизнь ее искалечила еще больше, чем графа Бена. У него было изуродовано лицо, а у нее душа... Все те, кто заставляли ее страдать последние годы, сломали ее. И вот она уже не может жить без своих мучителей... Ей уже даже не были нужны звезды — хотелось верить, что она сейчас спустится в спальню, а там ее ждет Тарис. Но граф Бен уехал и неизвестно когда вернется, и вернется ли вообще... Снова и снова всплывали в памяти его последние слова: «Любишь ли ты оставаться одна? У тебя скоро появится возможность».

      И вот она осталась одна со своими звездами, единственными друзьями... Но Кавада не чувствовала себя счастливой. Она все чаще думала, чем занят Тарис, нашел ли он для себя женщину или женщин там, где сейчас находится... Она заставляла себя смотреть на звезды, а видела перед собой его глаза. И ни Эрланд, с которым она проводила все дни, ни спокойные ночи, ни так долго ожидаемое одиночество не могли ей принести покой. Она уже смирилась с мыслью, что сошла с ума и стала настоящей идеальной жертвой — ей нравится быть жертвой, боль приносит радость...

      Однажды вечером она спустилась в кабинет с идеей, что уже умерла и сама этого не заметила. Эта мысль была настолько яркой, что Кавада в нее поверила. Снова и снова искала у себя какие-то чувства и не находила их. Взяла нож для бумаги и разрезала кожу на левой руке, между большим и указательным пальцем. Смотрела, как течет кровь, как белеют края раны... Подумала, что смогла бы сейчас вот так вонзить нож в сердце и повернуть его и испугалась, что это не принесет смерти. А если она действительно стала привидением и живет среди мертвых? Вдруг почувствовала боль и обрадовалась — оказывается, она еще жива. Положила повязку на руку и задумалась: а зачем она живет? В чем смысл ее безрадостного существования? Что именно она хочет, чего ждет?

      Совсем недавно Кавада была уверена в ответе. Она желает быть с Эрландом, трудиться с ним рядом, помогать ему в его делах... Думала, что боится потерять своего Мастера и ждет каждого нового дня, чтобы войти в его кабинет, посмотреть в серо-зеленые глаза и сесть писать неважно что под его диктовку. Хочет остаться одна, чтобы ее постель наконец опустела и никто не посягал на ее тело ночью...

      Она хотела так мало, и вот жизнь дала желаемое. И вдруг женщина с ужасом поняла, что ей это не надо. Что вообще происходит с ней? Зачем все это? Неужели она сама себя не знает? Или она так потерялась в жизни, что все порывы и чувства перемешались в душе, как черты на изуродованном лице Тариса?

      Никто больше не груб с нею. Никто не предъявляет ни претензий, ни упреков. Можно сказать, что ее положение даже завидно. Она стала верным секретарем Эрланда, едва ли не его правой рукой! Все относятся к ней с таким уважением и почтением... Но и этого ей не надо. А надо, чтобы там, в спальне, ждал Тарис, и пусть он возьмет ее за подбородок так, как только он умеет, и спросит: «Где ты была так поздно?»

      Переписка и бумаги Эрланда занимали почти все ее время. Но и в то, что оставалось, она не могла найти себе применения. Даже рыцарям Арута больше не нужна была ее помощь. Рана Орда начала рубцеваться, противоядие уже подействовало. Только Ландос был болен, становился все более и более отрешенным, как будто медленно обрезал нити, связывающие его с жизнью...

      Вечерами, растягиваясь на кровати в своей огромной и жаркой спальне, женщина впадала в странное оцепенение. Ее память начинала перебирать воспоминания... Зачем? Зачем она перелистывала книгу своей жизни? Казалось, ее прошлое полно страданий... Но вдруг она обнаружила в нем множество приятных моментов, особенно с того дня, как граф Бен освободил ее от лорда Даневана. Это было так ново и так непонятно...

      Иногда Кавада представляла, как бы сложилась ее жизнь, если бы Империя осталась прежней. Отец уже нашел ей жениха, бесцветного молодого человека. Его убили в ночь переворота, когда Травалы захватили власть. Она не без труда вспомнила худую фигуру, вытянутое узкое лицо, все в прыщах... Ее жизнь с этим юношей, скорее всего, закончилась бы, не успев начаться. Строгость, предписания, молчание, этикет... Как и жизнь ее матери: ничего интересного, необычного. Один дом, один мужчина, одни и те же соседи всю жизнь... Отец был лекарем Вандервилля, мать — дочерью городского булочника.

      Семья жила в достатке, но родители были так скучны и скупы, что даже детство и юность не оставили особо хороших воспоминаний. Мать растила ее в строгости, Кавада начала помогать отцу с четырнадцати лет... Как и не было жизни. Что необычного, интересного случилось с ней? И вновь она с большим удивлением поняла, что все по-настоящему яркие моменты ее прошлого связаны, как ни странно, с Тарисом...

      Сегодня после полудня правитель отпустил ее, и Кавада сделала то, чего не делала целую вечность — пошла к морю. Прогулялась по улицам города, пересекла рыночную площадь, где так вкусно пахло жареной рыбой, и не смогла ее купить... Забыла, что нужно взять деньги.

      За городскими воротами сновали люди с повозками, полными рыбы и моллюсков, разгружали рыбацкие лодки и баркасы. Она подумала, что надо бы сказать Эрланду о плохом состоянии порта, он нуждается в ремонте. Пошла по прибрежной полосе в сторону маяка...

      Волны медленно и мощно накатывались на песчаный берег. На море дул легкий бриз. Встречный ветер непривычно холодил лицо, и тут же ему становилось тепло от солнечных лучей. Легкие туфли погружались в песок, он попадал внутрь, натирая нежную кожу. Миновала маяк, но продолжала свою прогулку, пока не обнаружила маленький пляж, со всех сторон закрытый дюнами. Ей пришло в голову искупаться, и Кавада вдруг вспомнила, что не купалась в море много лет...

      Когда она возвратилась вечером в замок, в двери ее ждала записка с хитроумным росчерком. Приходил Эрланд...

      Правитель, как обычно, склонился над бумагами, покрывающими весь стол. Он был один. Его лицо очень сильно похудело, и глубокие тени еще четче обозначили окологлазничные впадины.

      — Кавада, дела Валласа занимали все мое время в последние дни. События развивались слишком стремительно, их нельзя было выпустить из рук. Но сейчас необходимо узнать, что может случиться в дальнейшем, — он немного помолчал. — Понимаешь ли ты меня?.. Сегодня вечером, когда все в замке пойдут спать... Ты поможешь мне?

      Кавада почувствовала мерное биение своего сердца... Она тут же поняла, о чем говорит Эрланд: он хочет заглянуть в будущее и просит ее помочь. Не испугается ли она? Сможет ли выдержать присутствие рядом тех, кто невидим? Медленно наклонила голову в знак согласия...

      — Ты знаешь горы?

      — Нет.

      — Мне нужен камень, черный камень... Можем ли мы отыскать проводника сегодня ночью?

      Она вспомнила старый неработающий маяк, мимо которого сегодня проходила дважды.

      — У моря стоит маяк, он сложен из камня. Фундамент почернел от времени и покрылся ракушками.

      Эрланд встал и подошел к окну, заложив за спину руки почти таким же движением, как это всегда делал Тарис.

      — Маяк... старая башня, покрытая морскими моллюсками... Нельзя, чтобы туда ступала нога человека в последнее время.

      — Он не используется почти два года, там никого нет.

      — Хорошо, пусть будет маяк...

      Им удалось незаметно выскользнуть из замка. Город спал. Небольшой конный отряд патрулировал улицы, и эхо копыт подкованных лошадей разносилось далеко. Южные ворота на ночь не закрывались. Одна створка ворот сместилась, и металлическая скоба не держала замок. Они вышли за пределы города, миновали последние дома у кромки моря.

      Маяк чернел своим основанием, и верхушка его даже в темноте контрастировала с подножием. Колдун подошел к двери и чиркнул огнивом. Сноп искр мгновенно поджег трут — на черной подгнившей двери висел новый, блестящий замок... Но только Кавада с облегчением подумала, что ничего не получится, они не смогут проникнуть внутрь и уйдут, как Эрланд положил руку на дверь и произнес какое-то слово. Раздался глухой щелчок, и створка открылась....

      У ее попутчика было все готово: он вытащил приготовленный короткий факел, захлопнул дверь и зажег огонь. Она спиной прижалась к сырой, холодной стене. Врассыпную бросились крысы, и шум от их лап эхом разнесся в пустом пространстве.

      Колдун закрепил огонь в середине маяка, осветив идущую наверх винтовую лестницу. Ее верхние ступеньки были освещены лунным светом. Осторожно поднялся, чтобы убедиться, что наверху никого нет, оставив женщину внизу. Кавада обошла башню по окружности. Посередине, там, где Эрланд оставил факел, виднелись очертания какого-то пятна. Она присела и провела рукой по полу, подняла ее к носу, принюхалась — еле слышный запах засохшей крови. Здесь пролилась кровь! И не так давно...

      — Мастер, тут был кто-то недавно ранен... или убит.

      — Я хотел только камни, — колдун снял капюшон, и его длинные волосы рассыпались по плечам. Медленно обошел место, на которое она указала, и недовольно скривил губы. Поднял на нее глаза: — Сколько нам надо времени, чтобы сейчас уйти в горы? Я смогу провести обряд до восхода солнца?

      — Нет. Если мы будем огибать город, это займет больше времени, чем идти через Вандервилль. Местность неровная, и нам, не зная дороги, придется либо зажечь огонь и тем самым себя обнаружить перед патрулем, либо забрести в овраг и заблудиться. Через город мы не можем пройти — северные ворота закрыты. Придется будить часовых и привлекать к себе внимание, — Кавада нахмурилась. — И даже если мы справимся быстро, по возвращении нас все равно застанет солнце.

      — Ладно, — Эрланд заметно колебался. — Будем работать здесь...

      Колдун начертил на полу графические знаки, зажег огонь в центре каждой отметки и посыпал в пламя сухой травы. По маяку разлился жаркий горький запах, перекрыв еле слышный запах тления, который Кавада ощущала с самого начала. Хотя снаружи было тепло, здесь какой-то призрачный холод остужал горящее лицо, заползал под платье, и женщина почувствовала, что тело стало холодным и липким, как будто кто-то касался ее ледяными руками. Эрланд поставил напротив факела темное зеркало в серебряной раме и сел прямо на голый пол напротив него.

      — Ты рисуешь круг. Вон тот флакон, — бросил ей скупые слова, выпрямился, раскинул руки и, закрыв глаза, запел протяжно и низко...

      Кавада отмеривала капли и размазывала их пальцем, очерчивая сплошной круг вокруг колдуна. Тот по-прежнему издавал глухой вибрирующий тон, и женщина ощущала кожей эту вибрацию. Стены башни тонули во мраке... Запах эликсира перебил окончательно дух крысиных испражнений, тления и крови. Платье прилипло к холодной, липкой коже, еще больше усиливая гадкое чувство, заполняющее все ее существо.

      Вот и факел практически догорел. Сверху разливался слабый, призрачный свет... Ее спутник наконец замолчал. Кавада видела, что он смотрит в зеркало. Свечи вокруг него догорали, и лишь только угас последний робкий огонек, как фигура на полу вздрогнула и закинула голову. В зеркале мелькнули тени... И почти одновременно она почувствовала прикосновение к своей кисти чьей-то холодной, зыбкой, неживой руки.

      — Бойся его, — она услышала эти слова, или они прозвучали в голове? Как странно, что ей не было страшно. Кавада повернула голову и увидела прозрачный образ пожилого человека с длинными седыми волосами, одетого в красный камзол с черными дырами в груди. Женщина подумала, что никогда не видела привидения, и словно в ответ на ее мысли явившийся ей мужчина слегка улыбнулся.

      — Если у тебя чистое сердце, мы тебе не страшны, — призрак повернул голову в сторону Эрланда, и Кавада снова услышала его голос у себя в голове: — Берегись его...

      — Кто ты? — она сформулировала фразу, но не произнесла ее вслух.

      — Я был убит по его приказанию. Помоги мне... У меня осталась жена в доме с кошкой над дверью. Передай ей мою просьбу: пусть она выбросит паруса в море за маяком на отливе... пожалуйста...

      — Какие паруса?

      — Те, которые хранятся в доме.

      — Почему? Для чего это нужно?

      — Чтобы захватить врага... Скоро в порт войдет флот. Городу грозит опасность, извечный недруг Валласа приплывет... Самый большой и быстрый корабль потеряет паруса — только мои смогут ему подойти, поэтому их нужно уничтожить... И тогда неприятеля захватят в плен... Но тебе надо уйти из Вандервилля до его прихода.

      Услышанное ею прозвучало очень громко и очень внятно, и Кавада вздрогнула всем телом. Это Мастер сказал?.. Нет, он по-прежнему сидел не двигаясь. Ее глаза уже привыкли к темноте.

      — Почему? Что случится?!

      — Если ты не уйдешь, его убьют...

      — Кого?

      — Того, с кем ты связана...

      — Я ничего не понимаю!

      — Когда в порт войдут корабли, будет поздно, — слова растаяли в воздухе, она едва расслышала конец фразы.

      Кавада оглянулась: с ней никого не было. Что это? Игра воспаленного воображения? Призрак? Как он сказал: «Дом с кошкой над дверью...»

      Колдун пошатнулся и с глухим стуком упал назад. Зеркало вдруг зазвенело и взорвалось множеством сверкающих осколков. Вскрикнув, она бросилась поднимать Мастера.

      Он был без сознания. Разлетевшееся во все стороны стекло слегка оцарапало ему щеки и лоб — глаза, к счастью, были закрыты. Кавада оттащила его к двери, стараясь обезопасить тело от усыпавших весь пол острых зеркальных лезвий. Положила голову Эрланда к себе на колени, нашупала пульс. Как и она, он был покрыт липким холодным потом, сердце Мастера билось еле-еле...

      Женщина принялась растирать ему виски и ладони, пока не услышала вздох. Колдун сел, глаза его просветлели, он пристально смотрел на нее, будто не узнавая.

      — Что... что вы увидели?

      — Империя будет воссоздана, — и замолк.

      Он не хочет говорить все, Кавада почувствовала это. Перед ней было его лицо, по которому струилась кровь из множества мелких порезов, а за своей спиной она вновь ощутила могильный холод...

      — Пойдемте отсюда, Мастер.

      — Собери вещи, — он кивнул и закрыл глаза.

      Снова лег на спину, пока его спутница собирала все принесенное им в длинный саквояж из толстой кожи. Кавада подошла к Эрланду и протянула ему руку: «Обопритесь на меня». Он встал, пошатнулся и навалился на нее всем телом. Женщина вывела его на воздух. Лицо колдуна кровоточило, он был очень слаб — буквально еле переставлял ноги. Она подумала, что они не могут вернуться в замок. Что с ним делать, если он упадет? Не тащить же его волоком!

      — Вода... морская, теплая вода освежит вас, — ей вспомнился пляж, где она купалась днем. Еще осталось время, чтобы умыть Эрланда, смыть кровь с лица и рук, отдохнуть на песке. Ночь такая теплая... И надо успеть вернуться до восхода солнца.

      Кавада чувствовала, как тяжело идти ее спутнику. Повела его, не сопротивляющегося, в сторону от города. Они пересекли белеющие дюны, где он чуть не упал. Ее вдруг накрыла такая нежность к этому человеку, такому сильному и мощному духом. Что сделал он? Что увидел? Почему потерял всю свою силу? Она раздела его, послушного как ребенка, завела в воду и смыла всю кровь с израненного лица, положила в теплую морскую воду. Вывела, вытерла своим платьем, чтобы сохранить его одежду сухой, забыв, что сама будет возвращаться в мокром одеянии. Тело колдуна оставалось холодным... Как его согреть?

      Женщина постелила плащ на песок, уложила Мастера и вытянулась вдоль него, завернув их обоих в ткань. Она чувствовала, как его кожа начала согреваться. Обхватила мужчину и прижалась так тесно, как только было возможно. Он теплел под ее руками, под ее телом, в него возвращалась жизнь. Кавада забыла обо всем. Единственное, о чем она помнила, что именно это и было ее самой сокровенной мечтой весь последний год — оказаться в его объятиях.

      Вдруг почувствовала, что в Эрланде родилось желание... Он хотел ее как женщину, но не двигался. Она знала, что нужно делать... Пусть это будет первый и последний раз, когда они вместе! Она не может упустить такой шанс...

      Остаток ночи прошел в каком-то полусознательном состоянии. Колдун встал сам, оделся, пошел в сторону замка. Кавада быстро натянула мокрое платье, схватила его саквояж и побежала вслед за ним, дрожа то ли от холода, то ли от нервного напряжения, не осмеливаясь поравняться с мужчиной, которого только что держала в объятиях.

      Когда они вошли в замок, ночная тьма начала сереть. Она прошла следом за своим спутником в его спальню и оставила вещи сразу у входа. Когда подошла к своей комнате, в коридорах уже появился свет. Мальчишка-подросток обогнал ее у самой двери. В руках у него была плетеная корзинка, накрытая холстом. Он оглянулся, провожая ее глазами. Кавада не обратила на него внимания.

      В комнате не было воды. Она присела на стул, собираясь с мыслями. Тарис может вернуться в любой день и в любую минуту. Чем он занимается? Она ничего не знает... Нельзя терять время! Вынула из шкафа самое закрытое платье и самые высокие туфли. В замке было тепло, но она дрожала от холода. Где взять воду для мытья, в это время суток?

      Дверь в комнату служанки пришлось открыть самой, на стук никто не отзывался. Девушка спала как ребенок, приоткрыв розовый рот. Надо было ее хорошо потрясти, чтобы разбудить. Винта не задала ни одного лишнего вопроса, увидев свою госпожу в мокром платье и с волосами, полными песка. Она помогла ей снять туфли и обнаружила, что подошва полна мельчайших стеклянных осколков.

      Вместе они нагрели воду, и Винта лила ее почти беспрерывно на свою хозяйку, чтобы та отмылась и согрелась. Потом, пока она одевалась и укладывала волосы, служанка куда-то вышла, вернулась с горячим ячменным напитком и свежим хлебом. Кавада подумала, что ее-то и надо попросить о помощи. Вдруг, действительно, Тарис внезапно вернется.

      — Ты хорошо ориентируешься в городе?

      — Неплохо, — Винта распахнула свои синие глаза.

      — Знаешь ли дом, где над дверью кошка?

      — Какая кошка? В виде вывески, или из металла, или на камне? — задала уточняющий вопрос служанка.

      — Я не знаю, — ее хозяйка подняла на нее задумчивые глаза. — Но мне необходимо найти этот дом как можно скорее.

      — В Вандервилле есть один трактир, который называется «Ночная кошка», — Винта деловито закрутила распущенные волосы в узел у шеи. Она была на удивление понятлива. — Там нарисован кот на вывеске. Но табличка не над дверью. Это может быть трактир? Что там, в этом доме?

      — Я не думаю... Нет, это не может быть трактир. Я полагаю, что если этот дом есть, там живет женщина, вдова.

      — Я не могу вам ответить сейчас, мне надо спросить у девочек. Если вы согласны, я сейчас сбегаю к себе, — она вдруг осеклась, — туда, где я раньше жила... и спрошу у друзей. Вместе мы скорее его найдем, если такой дом действительно существует.

      Кавада опустила на нее сверкающие глаза. Служанка была почти на голову ниже ее.

      — Нам нельзя терять время! Я пойду с тобой.

      — Вы пойдете со мной? — Винта удивленно повысила голос. — В бордель?!

      — Да. Идем!

      Они быстро шли по улицам... Свернули в сторону западных ворот и тут же пришлось прижаться к стене дома, чтобы пропустить конный отряд, возглавляемый всадником в металлическом шлеме с опущенным забралом. Он сидел очень прямо на высоком гнедом жеребце и не повернул головы в сторону двух вжавшихся в стену женщин.

      «Тарис вернулся», — подумала Кавада. И прошептала своей спутнице:

      — Скорее!

      — У вас могут быть неприятности? — Винта проводила взглядом солдат.

      — Нет, я так не думаю... Просто мне надо многое успеть.

      Остаток пути проделали почти бегом. Дом, где был бордель, ничем не отличался от остальных зданий в западной части города. Они не воспользовались парадной дверью, а обогнули строение с торца и перелезли через невысокий забор. Винта действовала ловко, как будто делала это каждый день, а ее госпожа умудрилась порвать платье и расцарапать ладони и колени. На тихий стук в дверь вышла очень худая костлявая женщина с соломенными волосами, закутанная в вылинявшее покрывало. Она тут же провела их через маленький коридор на кухню и удалилась с Винтой.

      Оставшись одна, Кавада с интересом разглядывала убранство дома: чисто, даже аккуратно, пастельные цвета, пахнет розой... Действительно, на шкафу стоял металлический поднос с сухими лепестками цветов. Узкое окошко было тщательно задернуто полосатой занавеской. Стараясь не производить лишнего шума, тихо опустилась на табуретку, прислонилась к стене и, кажется, таки задремала, сказалась бессонная ночь... Очнулась от того, что Винта трясла ее за руку: «Проснитесь, госпожа». Рядом с ней стояла высокая женщина с совершенно белыми волосами. Она была уже немолода, но стройна и красива.

      — Дина знает дом с кошкой из кованого железа над дверью. Там живет вдова пропавшего накануне переворота начальника порта.

      Кавада почувствовала себя так, как будто вся кровь ударила ей в лицо и в голову. К дому с кошкой над дверью ее вызвались проводить обе женщины. Дина шла впереди, привычно петляя по узким улочкам города. Они снова встретились с конным патрулем, но на этот раз лица всех всадников были открыты. Каждый раз, когда впереди раздавался звук копыт, она боялась, что сейчас из-за угла выедет Тарис и остановит ее...

      Искомый дом оказался последним строением перед крепостной стеной — добротный и красивый, но уже с первыми признаками запустения. Над дверью висел элегантный кованый силуэт металлической кошки, засиженный птицами.

      Дина остановилась перед дверью, пропуская вперед Каваду, и та не задумываясь постучала входным кольцом. Внутри раздался звон, но пришлось изрядно подождать, пока им открыли. Толстый парень с недовольным лицом в одежде не по росту неприветливо смотрел на незнакомых женщин. Она совершенно не знала, что говорить...

      — Извините нас за столь ранний визит... В этом доме жил пропавший начальник порта?

      — Да, — парень все так же угрюмо рассматривал стоящих перед дверью.

      — Я могу поговорить с его вдовой, если она еще здесь живет?

      Юноша посторонился, освободив проход в узкую прихожую, и позвал: «Мама, к тебе». Сверху раздалось бурчание, затем скрип ступенек, и к ним спустилась уже довольно пожилая женщина, накинувшая плед прямо поверх ночной рубашки. У нее были седые волосы, двойной подбородок и пронзительные светло-серые глаза. Каваде они понравились... Она вздохнула полной грудью, собираясь с силами, и выпалила:

      — Я сегодня ночью встретилась случайно с вашим покойным мужем, — увидела, как округляются глаза хозяйки дома и бледнеет ее лицо, но храбро продолжала: — Он просит принести паруса, которые хранятся в доме.

      Кавада попадала во множество неприятных и неожиданных ситуаций. К счастью, ее тело и психика нашли наименее травматичный способ переживать эти моменты. Она расслаблялась и просто позволяла течению жизни нести ее, не производя лишних движений. Вот и теперь — сказала и предоставила дальнейшему развиваться своим чередом.

      Вдова схватила ее за руку и повела в комнату. Стоявшие за спиной женщины молча следовали за ними, прибежал и встретивший их парень. Ей пришлось ответить на множество вопросов и сказать почти правду: что она хотела вызвать духа отца и для этого забралась в маяк, чтобы быть подальше от города. Она никогда не занималась колдовством, но последние события побудили ее попытаться выйти на связь с мертвыми. Обманом удалось узнать заклинание у колдуна Эрланда. Но отец не появился, вместо него пришел пожилой мужчина в поношенном костюме. Когда она стала описывать его седые волосы и красный камзол, в заблестевших от слез глазах вдовы увидела доверие. Теперь можно было сказать главное — то, о чем просил ее призрак, — чтобы она нашла дом с кошкой над дверью и приказала его жене принести хранящиеся в нем паруса от большого корабля. Их нужно бросить в море за маяком на отливе.

      Кавада почти не думала, поверят ей или нет. И очередным невероятным сюрпризом стало то, что вдова покойного и их сын немедленно предложили гостьям спуститься с ними в подвал, где лежал свернутый и перевязанный большой тюк. Трое пришедших, хоть это были и женщины, оказались как нельзя кстати. Лежавшие в подвале паруса были очень тяжелыми, их пришлось развернуть и связать заново, чтобы они смогли все унести. После всего услышанного хозяева дома впали в странно-приподнятое состояние и так были охвачены стремлением поскорее выполнить пожелание пропавшего мужа и отца, как будто он мог их видеть и остаться ими довольным.

      Хозяйка с сыном носились по дому, собирая мельчайшие канаты и веревки, стараясь стянуть парусину так плотно, как только возможно. Уже впятером они отправились к маяку, неся все вместе длинный, свернутый в рулон и перехваченный узлами сверток. И... встретили Тариса, возглавлявшего несколько десятков солдат. Уж теперь-то, понимала Кавада, не заметить их странную процессию просто невозможно. И постаралась не думать что будет, если граф спешится, развернет их или заставит следовать за собой. А еще хуже — начнет задавать вопросы... Но военные миновали их, не останавливаясь и не замедлив шага.

      В полном молчании они вышли за город, прошли к высокой башне маяка, возвышающейся на отмели. Отлив уже начался. Днем страха не было, тем более сейчас они были впятером. Открыли дверь внутрь, которую прошедшей ночью никто, естественно, не запер. Кавада показала своим спутникам бурое пятно на полу. Вокруг валялись осколки зеркала. Какое счастье, что ей удалось собрать все вещи Эрланда — следов пребывания здесь второго человека не было. Сын покойного забрал серебряную раму, и она не стала его останавливать. Все вместе они пошли на мыс позади строения и сбросили тюк в отступающие волны...

      Вдова попросила еще раз все рассказать ей здесь, на месте, и пока астролог из замка описывала явившееся ей привидение и пересказывала его слова, кивала головой... Здесь она уже не скрывала слез, которыми то и дело наполнялись ее глаза.

      Вдова и сын покойного остались в маяке, а женщины повели Каваду, внезапно совершенно обессилевшую, в город. Она так устала, что буквально не видела земли под ногами, спотыкаясь на каждом шагу. Дина, будучи повыше ростом, крепко взяла ее под руку, а Винта пошла впереди, прокладывая им дорогу на уже людных и шумных улицах. Сзади раздался стук копыт, и они, обернувшись, увидели отряд со всадником в глухом шлеме впереди. В этот раз все поняли, что солдаты следуют за ними. Дина ускорила шаг, они уже почти бежали, но преследователи настигали их. В панике женщины нырнули в какую-то щель между домами, оказавшуюся узкой извилистой улочкой, куда не могли протиснуться конные.

      Это был самый настоящий лабиринт, темный и вонючий, огибающий торцы построек без окон. Попетляв по расходящимся от улочки проходам между домами, они выбрались к борделю со стороны черного входа, снова перелезли через забор, и Кавада окончательно разорвала уже порванное платье. На этот раз в увеселительном заведении было довольно шумно, слышались и мужские голоса. Лишь только беглянки зашли, в коридор выскользнула молоденькая девушка в очень коротком платье с открытой грудью, скользнула глазами по красивой женщине и зашептала: «Солдаты... здесь солдаты гарнизона». Вся усталость Кавады мигом ее покинула.

      — Граф Бен, — воскликнула она громким шепотом, — здесь?

      — Да.

      — Спрячьте меня! Спрячьте... куда угодно... как угодно... спрячьте меня! — и в панике прижала руки к груди.

      Они уже были в той самой маленькой кухне. Ее спутницы переглянулись, кивнули головой в угол, схватили и быстро переставили плохо покрашенный белой краской шкаф с посудой, тут же издавшей мелодичный звон. Но ничего не упало и не разбилось, как будто они делали это каждый день. Винта потянула приделанное к половице кольцо, ранее скрытое мебелью, и открыла потайной ход.

      — Посидите здесь, пока я за вами не приду.

      Без лишних разговоров Кавада прыгнула в подвал. Пол был устелен прошлогодним сеном. Когда над головой закрыли крышку, стало темно, запахло плесенью. Но ей было уже не страшно после всего пережитого. Больше всего она боялась, что сейчас ее найдет Тарис, возьмет за подбородок, как только он это умеет, и будет задавать вопросы. Что ей отвечать? Как себя с ним вести?.. Хотя бояться уже поздно: она обнаружена и вопросов не избежать. Женщина решила, что надо потянуть время, насколько возможно. Вечером... вечером в спальне она будет ему отвечать так же, как отвечает всегда он — смехом и вопросом на вопрос. Пусть он ее хоть режет живьем, она ничего не расскажет о событиях прошлой ночи!

      Услыхала над головой знакомые мужские шаги, еле слышный звон шпор, шорох плаща... Ее сердце стучало едва ли не громче этих шагов, и Кавада стиснула руками грудь, как будто боялась, что граф Бен там, наверху, услышит удары ее сердца. Шаги поменяли свое направление и стихли. Было так мало воздуха... Она уснула.

      Разбудил ее шум — звук открывающегося подполья и проникший в убежище свет. Каваду ослепило, спросонья она не могла понять, где находится. Она почему-то ожидала увидеть вокруг привычную обстановку спальни в замке, а вместо этого обнаружила себя на каменном, едва покрытом сеном полу. Вокруг какие-то темные бочки, тазы, корыта... Сколько она спала? Кто-то протянул руку и вытащил ее в кухню, где она жадно хватала ртом воздух, пока уже знакомые женщины не поставили мебель на место.

      — Дышите! Мы боялись, что вы задохнетесь, — Винта говорила громко, не боясь.

      Кавада улыбнулась, счастливая, что избежала позорного шанса быть обнаруженной. Она получила отсрочку. Надолго ли? Ей предложили поесть, но она отказалась, попросив лишь воды. Дина принесла платье взамен ее порванного и испачканного — самое скромное, которое удалось отыскать. Оно оказалось кричаще откровенным: оранжево-каштановое, с глубоким декольте, открывающее плечи. Но другого не было, а это пришлось впору. Нашлась и коричневая шаль, чтобы можно было прикрыть оголенные руки и грудь.

      — Здесь был Тарис Бен... Он спрашивал обо мне?

      Ответила Винта:

      — Нет. Как будто ничего и не заметил. Не волнуйтесь, госпожа.

      — Тебя никто не выдаст. Никто тебя не видел, никого с тобой не было, — заговорила теперь и Дина. — Вдова начальника порта и его сын ничего не скажут.

      — Вы уверены?

      — Да. Угроза обвинения в колдовстве заставит их молчать.

      — А если они применят силу, чтобы выпытать?

      Все три женщины, стоявшие рядом, переглянулись.

      — Не бойся. Иди домой, — Дина взяла Каваду за руку. — Я навещу их и договорюсь, чтобы все говорили одно и то же. Мы скажем, что вдова хотела избавиться от ненужных, изгрызенных крысами вещей. И попросила меня, свою подругу, помочь им с сыном отнести тяжелый хлам к морю. Я позвала Винту, а ты была так добра, что вызвалась нам помочь.

      Их провели по коридору в другую часть дома, и незнакомая девушка, лица которой было не рассмотреть, открыла окно. Служанка ловко спрыгнула первой и подождала, пока женщины вверху помогли спуститься ее госпоже.

      Вновь перед Кавадой вилась незнакомая крутая улочка. Винта быстро шла впереди, ей оставалось лишь успевать следовать за ней, и внезапно они оказались у входа в замок. Зашли в него со стороны кухни, которую она никогда не посещала, быстро прошли между деревянными столами, висящими с потолка копчеными тушами и металлическими тазами. Вот наконец-то и спальня...

      Когда открывала дверь, Каваду пронзил страх, что сейчас она увидит Тариса. Но нет... На полу высится самая настоящая гора оружия, на кровати лежит его грязная одежда и сапоги — прямо на ее чистой кровати. Она скинула все на пол и вытянула гудящие ноги. И провалилась в сон...

ГЛАВА 4. Все не так, как кажется

   Кавада лежала и смотрела широко открытыми глазами в темноту. Судя по всему, она проспала весь остаток дня. В комнате тишина... Осторожно провела рукой по кровати — Тариса рядом не было. Подумала об Эрланде, вспомнила прошедшую ночь и вдруг поняла: она больше его не любит! Вся страсть и нежность к нему исчезли, как будто она никогда и не терзалась от этих чувств. Какая пустота внутри... Она ошибалась? Или любовь прошла? Как случилось, что мучившее ее целый год чувство вдруг разбилось, как волна о берег, не оставив ничего? Она обманулась? Или он ее обманул? Что он сделал не так? Что она сделала не так?

      Женщина встала, зажгла свечу, налила в стакан воды и жадно выпила. Как теперь ей жить здесь, в замке? Сможет ли она смотреть в глаза Эрланду? Как себя вести с Тарисом? Словно в ответ на ее мысли по коридору раздались знакомые энергичные шаги. Граф открыл дверь.

      — Как дела? — он прошел мимо нее не останавливаясь и сразу направился к кровати.

      В чем дело? Никаких вопросов? Как будто не было этой встречи, погони, пряток от него сегодня? Кавада подумала вдруг, что он просто посетил бордель. Возможно, он посещает его регулярно. И ей стало... обидно. Может, Бен вообще ее не заметил? Дважды проехал мимо на улицах города, а потом просто заехал в бордель. Да и мало ли вокруг женских голов, увенчанных черными косами? Почему она решила, что занимает особенное место в его жизни?

      Как ужасно, подумала Кавада, что Тарис может быть нежным только в постели. В жизни он холоден и молчалив. Как ей быть? Просто улыбнуться? Раздеться и лечь с ним, хотя ее тело еще хранит запах другого мужчины? Она чувствовала себя обманщицей. Как странно... Он говорил, что не любит ее. Она говорила ему, что не любит его.

      Кавада вдруг поняла, почему ей так плохо — она предала свое «я»... И неважно, спал ли он с другими женщинами во время своего отсутствия, посещает ли он бордель, есть ли у него еще любовницы. Ему нужна новизна, новые люди, новая обстановка...

      — В чем дело? — граф что-то почувствовал.

      Он уже сбросил камзол и остался в одной рубашке. Как хорошо, что Тарис стал снимать маску. Он больше не боится видеть свое отражение в ее глазах, а она больше не боится его. Ей вообще стало все равно, что лицо любовника так изуродовано. Она перестала это замечать. Оно ей не мешает — его лицо...

      Кавада не знала, что сказать. Что-то внутри ей говорило, что надо сделать вид, будто ничего и не произошло... Все останется по-прежнему. Она будет любовницей Бена, пока ему не наскучит. Или до того времени, как в его жизни не появится другая женщина, которая так же не будет бояться его уродства. Он может найти жену, в конце концов... иметь семью, детей.

      — Что случилось, Кавада? — Тарис подошел, внимательно вглядываясь в нее.

      Но она уже выдала себя. Выдала, потому что внутри нее живет «я» — то, о чем говорил Варг — и этому «я» противно лгать. Она лжет всю жизнь. И терпит эту жизнь, чтобы не умереть. Потому что если она скажет Тарису правду и он выгонит ее, то очутится на улице. И, что хуже всего, с ней окажется Винта — женщина, которая ни в чем не виновата...

      Тарис взял ее за подбородок, повернул лицо к свету. Кавада закрыла глаза и вдруг почувствовала в себе какое-то ядро — что-то, что отличает ее от других — ее честность. И это чувство неожиданно наполнило ее силой, которую она никогда в себе не ощущала. Женщина подняла веки и посмотрела на любовника твердым взглядом.

      — Я изменила тебе.

      — Да? — в его голосе не было удивления. Он вообще не изменился. — С кем?

      — Я тебе не скажу.

      — Почему?

      — Потому что это тебя не касается.

      — А почему ты решила мне об этом сообщить?

      Она не знала почему... Они вообще никогда не разговаривали, только в постели. Говорили друг другу ничего не значащие фразы...

      — Ты... ты слишком важный человек в моей жизни, — Кавада медленно подбирала слова, как будто сама искала ответ. — Обмануть тебя — значит обмануть саму себя.

      — Не понял.

      — Я изменила тебе, думая, что ты ничего не значишь в моей жизни. Думая, что я могу делать все что угодно, не поставив тебя в известность. Что я и только я ответственна за свою жизнь...

      Ей так тяжело давались слова! А он смотрел на нее, как смотрят на забавного зверька, с интересом в пустых глазах...

      — Если бы я этого не сказала, я не смогла бы больше себя уважать.

      — А что, тебе есть за что себя уважать?

      Что это в его словах? Насмешка? Презрение? Кавада снова вспомнила слова Варга: «Никакая грязь к вам не пристанет, если в вас сохранится ваше “я”».

      — Да. Мне есть за что себя уважать.

      — За что?

      — За то, что я не притворяюсь. Я честна. И пусть я спала с мужчинами, которых не любила, которые были мне противны, я никогда никому не врала, что его люблю. Никогда не притворялась во время любви, что мне хорошо, не испытывая удовлетворения. Никогда не улыбалась, когда мне хотелось плакать.

      — Ну, это скорее порок. Так никто не делает, — наконец Тарис отпустил ее лицо. Сел на край стола, налил себе воды.

      — Мне все равно, что делают другие. Мне важно, как веду себя я. — Кавада откинулась на спинку стула... Словно гора с плеч свалилась! Ей стало так легко и пусто на душе. Сейчас было даже все равно, выгонит он ее или нет. Она была готова к этому.

      — Уходи, — в его голосе не прозвучало ничего.

      — Мне уйти из замка или из спальни?

      — Из замка, чтобы я тебя больше никогда не видел — исчезни.

      «Как странно, — подумала она. — Меня не пугает это. Куда я пойду?»

      Кавада встала и начала собирать вещи. Тарис смотрел, как она перебирает платья. Они были все очень открытые и слишком красивые. Она не может их взять. Пожалуй, только эти два: темно-каштановое и глухое черное. Немного белья, две пары обуви, плащ с капюшоном... Как жаль, что у нее нет добротных ботинок! Все эти туфельки совершенно бесполезны за стенами замка... Что еще? Ее книги, расчеты, инструменты — в кабинете. В звездной сфере спрятано немного денег... У нее были клиенты. Кто-то обращался за гороскопом, кто-то за лечением. Она никогда не назначала цену — забыла, что можно пользоваться деньгами. Но люди оставляли их на столе... Надо собрать еще один саквояж, найти Винту и объявить ей, что они уходят... в никуда. Кого она знает в городе? Кавада задумчиво закручивала волосы в узел у шеи.

      — Дай мне, пожалуйста, нож.

      — Зачем?

      — Если кто-то нападет на меня или на Винту, я смогу нас защитить.

      — Ты шутишь?

      — Нет. Я не умею шутить. Разве ты не знаешь?

      Она, действительно, никогда не шутила и не смеялась. Тарис подошел к кровати и снял нож в ножнах со своего ремня, брошенного на покрывало.

      — На.

      Кавада нисколько не сомневалась, что граф действительно не хочет ее видеть. Он такой гордый, такой властный... как король. Вдруг поняла, что ей хочется плакать. И тут же опять вспомнила слова Варга: «И мне вас не жаль, как не было жаль и себя». Не сметь себя жалеть! Нечего себя жалеть! Подумала, что надо бы поцеловать Тариса на прощание. Хотя, наверное, это будет смешно... И он еще решит, что она играется с ним и все это просто сцена.

      — Прощай, — произнесла уже в дверях.

      Кавада боялась смотреть ему в глаза. «Я могу больше его не увидеть», — от этой мысли почему-то похолодело в груди...

      — Прощай, — спокойно, будто ничего не случилось, сказал Бен.

      Кавада не поняла выражения его глаз. Она вообще его не понимала. Он был слишком сложный для нее. Никогда не знала, правду Тарис говорит или лжет, чего хочет... Он всегда был непредсказуемый — слишком непредсказуемый...

      Сейчас она пойдет к Винте. Нужно забрать ее с собой, Варг просил о ней позаботиться. Может, служанка знает кого-то в городе, к кому они могут прийти ночью? Женщина прислонилась спиной к стене. Нет, Винта знает только бордель. Ну что ж, они пойдут туда. У нее уже тоже там есть знакомые. И вообще, идти ночью в город небезопасно, даже если у нее есть нож. Слава богам, с приходом к власти Ландоса стал наводиться порядок, патрулируются улицы...

      «Нет, — решила она, — все-таки не стоит идти к Винте в таком состоянии. Надо сперва обдумать, куда мы можем пойти. Как хорошо, что у меня есть немного денег!» Кавада спустилась в беседку во внутреннем дворике. «Надеюсь, в этот раз здесь не окажется Верона», — сказала сама себе. Внимательно все обошла, протянув руку и пощупав каждый угол. Никого не было — полночь, все спят.

      Итак, надо хорошенько обдумать положение. Она выросла в Вандервилле, в семье городского доктора. С четырнадцати лет фактически была ассистентом отца, до того дня, когда случился мятеж и солдаты ворвались в их дом... Она негодующе повела плечами. Какая разница, что было в прошлом! Мало ли что у кого было в прошлом! Пусть оно само хоронит свои воспоминания... Надо думать о настоящем.

      Друзья отца... Живы ли они? Она не уверена... Тогда знакомые Эрланда... Вспомнила, как посещала его, когда он был просто бродячим магом. В гостиницу, в которой он останавливался, сразу же начинали приходить люди. Она знала многих его пациентов, составляла для них гороскопы и прогнозы, ассистировала колдуну в магических обрядах... Надо обратиться в тот же постоялый двор и попросить комнату и стол в обмен на свои услуги доктора и астролога. Не может быть, чтобы она не нашла клиентов! Вдруг в памяти всплыли слова призрака: «Уходи из города...»

      Сейчас Кавада впервые в жизни пожалела, что всегда отказывалась от украшений. Она боялась себя украшать, боялась привлекать мужчин еще больше, чем она их привлекала. Зато теперь их можно было бы продать! В кабинете у нее есть дорогие инструменты, надо будет на них найти покупателя. Она сможет продержаться первое время даже без работы. У Винты найдутся знакомые в городе. Они справятся!

      Беспокойство улеглось. Она совершенно не волновалась. Перебирала в уме всех, кто к ней приходил за лечением, прогнозами. Она умеет лечить, принимать роды, выхаживать младенцев... Вспомнила, кому помогала за последние годы и с Эрландом, и сама. Ей вдруг пришло в голову, что она могла бы давно уйти из замка. Ее навыки и умения позволят ей стать незаменимой везде. Смерть, роды, рождение — это была ее парафия. Почему она терпела все от Тариса? Почему не предпочла быть свободной?

      Она больше не боялась. Ей есть к кому обратиться. Она будет сама зарабатывать себе на жизнь и никогда больше не будет зависеть от мужчин! А может, лучше уйти в Дравийское царство? Говорят, при дворе южного правителя астрологи и маги в цене... Она много знает, очень много... Хватит ли у нее денег для двоих на дальнюю дорогу? Но почему так горько на душе? Откуда эта странная боль?

      Тень упала в беседку. Кто-то наклонился и быстрым, гибким движением проскользнул к ней — высокая фигура в темном плаще. Кавада почувствовала удары своего сердца и вытащила кинжал...

      — Что ты тут делаешь?

      О, боги, это Тарис... Почему он пошел за ней? Ее сердце билось, как пойманная птица. Когда она вставляла нож в ножны, он издал звон.

      — Это что? Ты доставала оружие?

      Женщина не отвечала... В его тоне сквозила насмешка. Он смеется над ней. Он всегда смеется над ней! Да, конечно, он думает, что она заночует здесь, а утром придет к нему... мириться. Они никогда не ссорились, никогда.... Она вообще ни с кем никогда не ссорилась.

      — Кавада, это ты? Почему ты молчишь?

      Он откинул капюшон и притронулся к ее лицу. Пальцы скользнули по лбу, носу, губам... Какие нежные у него пальцы... Ее сердце заныло. На Тарисе не было маски, она видела слабый светлый контур от проникающего сквозь листья света луны вокруг его темных волос.

      — Я.

      — Что ты тут делаешь?

      — Жду утра.

      — Зачем?

      Она колебалась, стоит ли говорить с ним, давая повод снова над ней насмехаться.

      — Пусть Винта поспит... И лучше выходить в город утром, все-таки более безопасно...

      — Зачем тебе идти в город?

      — Я больше не живу в замке.

      Он скользнул на скамейку рядом с ней.

      — Послушай... Я не король, — его голос был очень серьезен. — Если я сказал «уходи», это не значит, что ты должна бежать из замка.

      — Мне нечего здесь делать, — она пожала плечами, все еще не понимая, что он тут делает. Но на душе стало легко... Кавада подавила желание его обнять. А может, она безумна? Как объяснить то, что она сейчас чувствует?

      — Почему бы тебе просто не остаться в своем кабинете, где ты была до этого? Ты ведь секретарь Эрланда. В конце концов, в стране и городе правят он и Ландос. Неужели ты думаешь, что они не дадут тебе возможности жить здесь как ни в чем не бывало? Это ведь твой дом... Сколько лет ты провела в замке?

      — Двенадцать лет... Нет, это место никогда не было моим домом — скорее тюрьмой. Я не хочу здесь оставаться. Ландос не нуждается в услугах ни врача, ни астролога.

      — А Эрланд? Он же твой друг и учитель!

      При упоминании этого имени Кавада вдруг почувствовала гадкое чувство. Вспомнила его дрожащие руки, слишком мокрый рот...

      — Да знаю я, что это был Эрланд! — в голосе Тариса прозвучало раздражение.

      — Что... Эрланд? — прошептала она, так широко раскрыв глаза, что белки блеснули даже в темноте.

      — Что ты переспала с ним.

      — Кто тебе сказал?! — Кавада почти кричала.

      — Я знал, что ты в него влюблена уже год.

      — Но... откуда? Ты следил за мной?

      — А ты и не пряталась! Ходила к нему в город, проводила с ним часы... Твои глаза и лицо менялись, когда заходил разговор о нем. Ты совершенно преображаешься при взгляде на него, — он говорил, как будто ничего не случилось, как будто это его не трогало.

      — И ты... — она почувствовала нарастающий гнев, — и ты жил со мной, зная, что я люблю другого мужчину?!

      — А что в этом такого? — искренне удивился Тарис.

      Наконец Каваде захотелось плакать — ей стало себя жаль... Он занимался с ней любовью все это время, будучи в курсе, что она любит другого мужчину! Зная, что отдаваясь ему, она представляет другого на его месте! Да он ее совсем не уважает! Он регулярно посещает бордель, спит с другими женщинами... Она не знала до этого, что такое гнев. Гнев затопил все ее существо.

      — А сегодня, только я вернулся в замок, мне доложили, что ты провела прошлую ночь с Эрландом. Вы ушли после захода солнца и вернулись на рассвете.

      Его голос по-прежнему не менялся. Кавада почувствовала боль в животе, как будто кто-то ударил ее ножом.

      — И ты пришел вечером как ни в чем не бывало?!

      — А что тут такого? Это что-то меняет? Знаешь, со сколькими женщинами я был за это время? Никаких обязательств — мы просто делим постель.

      Слезы брызнули из ее глаз. Она ударила его. Ударила по щеке и сама окоченела от ужаса. Вначале дала пощечину, а потом поняла, что наделала...

      Кавада пришла в себя оттого, что Тарис ударил ее в ответ — так сильно, что она отлетела в другой угол беседки, упала на пол и ударилась головой о скамейку. Почувствовала влагу на шее, острую боль... Дотронулась до уха: оно стало липким, мокрым и горячим. У нее, как всегда, не оказалось платка, зато она перестала себя жалеть. Сейчас думала только о том, чтобы не запачкать платье. Оно чужое, его надо отдать... Тарис даже не заметил на ней новую одежду!

      Женщина наклонила голову, чтобы кровь капала на пол. Поднялась, села на скамейку, подвернув платье. Граф бросился к ней, схватил за колени. В его голосе слышится волнение?..

      — Почему ты молчишь? Скажи что-то! Я сделал тебе больно?!

      — Это ничего, — она шмыгнула носом. — Я тоже сделала тебе больно.

      Ухо сильно болело, зато после их перепалки Каваде уже не было так больно внутри. Она вздохнула почти с облегчением и оттолкнула мужчину.

      — Осторожно...

      — Что осторожно?! — в его голосе нарастало нетерпение.

      — Ты вымажешься.

      — Что?! Что случилось?! Ты ранена?! — он схватил ее за голову, и женщина невольно вскрикнула, освобождая рассеченное ухо из его пальцев.

      — Так... немножко рассекла ухо...

      — О, демоны тебя побери, — простонал Бен.

      У него тут же оказался платок. Она пыталась освободиться из крепко держащих ее рук, пыталась успокоить Тариса.

      — Да нет, ничего страшного, просто небольшая царапина... Мне уже почти не больно.

      — Да у тебя кровь хлещет! — он ощупывал ей ухо. — Идем домой.

      «Что он говорит?» — Кавада отобрала у него платок и прижала к голове.

      — Иди спать, я сама справлюсь.

      Она сама не знала, какой твердый и спокойный у нее голос.

      — Ты что... действительно решила уйти? — он не притворялся, он был взволнован.

      — Я уже ушла. Оставь меня.

      — Но из-за чего?!

      — Я тебе изменила. Ты мне изменяешь постоянно, ты сам сказал. Ты знал, что я люблю другого мужчину, но это не мешало тебе делить со мной постель. Ты мне сказал «уходи». Все это... унижает меня.

      Он схватил ее слишком сильно, ей снова стало больно.

      — Послушай... я не понимаю, я не узнаю тебя...

      Кавада высвободила свои руки и сжала его большие ладони мокрыми от крови пальцами. Она забыла, что надо держать платок у уха.

      — Не нервничай. Со мной все будет хорошо.

      — Кавада, послушай... я пошутил. Я хотел увидеть, как ты будешь себя вести. Думал, что ты будешь плакать, просить меня остаться, что устроишь сцену. Ты никогда этого не делала. Мне захотелось... поимпровизировать.

      — Нет, я не буду этого делать, — женщине передалось его беспокойство, безумно колотилось в груди сердце. Так значит, он просто разыгрывал комедию? А она была с ним такой искренней!

      — Я не хочу, чтобы ты уходила... Мне совершенно наплевать, что ты мне изменила. Только не уходи!

      Кавада окончательно растерялась. Все это было так непонятно...

      — Я не могу так больше... жить.

      — Почему? Ты любишь Эрланда? Тебе было хорошо с ним? Ну так продолжай его любить! Только не бросай меня! Пожалуйста...

      Он просил. Он нервничал. Она никогда его не видела таким. Напряжение минувшей ночи и всего этого дня достигло своего пика, это уже было чересчур для нее... Женщина разрыдалась. Она совершенно не понимала, что происходит.

      — Нет... нет... нет...

      — Он... он обидел тебя? Он был груб с тобой? Я убью его! — Тарис выхватил свои ладони из ее рук и затряс Каваду за плечи. — Говори!

      — Нет, нет, нет!

      — Какой... какой он был? Говори!

      Она чувствовала себя в его руках как дома... И вдруг захотелось умереть — сейчас, в его объятиях. Но граф продолжал