Монатаван. Лара Делаж

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА ПЕРВАЯ Колдун в смятении
• ГЛАВА ВТОРАЯ Наследница шаха
• ГЛАВА ТРЕТЬЯ Лазутчики из Монатавана
• ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Тарис Бен сбрасывает маску
• ГЛАВА ПЯТАЯ Страсть
• ГЛАВА ШЕСТАЯ Смерть настигает рыцарей
• ГЛАВА СЕДЬМАЯ Возвращение императора
• ГЛАВА ВОСЬМАЯ Бегство Миры
• ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Кавада совершает убийство
• ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Штурм Монатавана
• ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Предназначение Эды
• ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Тарис встречает Стража
• ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ Ссора
• ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Королева Севера
• ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Винта отправляется на север
• ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Стрела
• ЭПИЛОГ Уцелевшие

АННОТАЦИЯ

Хелявица (Наталья О'Шей, лидер группы "Мельница"): "Мне нравятся оригинальные и чётко прописанные миры, подобные тем, что в своих книгах создают такие современные русскоязычные фэнтези-писатели, как Ксения Медведевич, Наталья Щерба и, конечно, Г.Л. Олди. Думаю, у Лары Делаж получается подобный эксперимент, и тем более ценно, что мы видим его в процессе, автор постоянно исследует создаваемую им вселенную. Другой аспект, который немедленно привлекает к материалу - это целая кавалькада героев, среди которых нет ни одного положительного, но все обаятельные и запоминающиеся. Это жестокий мир и жестокие и высокие отношения людей и магов, но, как и положено в традициях «Сна в летнюю ночь», юмористический регистр отдан низовым потусторонним персонажам. Хотелось бы увидеть мир Лары достроенным до конца и дождаться пришествия Короля."

   Возрастные ограничения 18+ жестокие герои

   Цикл "Хроники Валласа":

   Первая книга: Братья. Лара Делаж

   Вторая книга: Вандервилль. Лара Делаж

   Третья книга: Монатаван. Лара Делаж

ГЛАВА ПЕРВАЯ Колдун в смятении

   Темная северная зала дворца была полна запахами благовоний и тлена. Четырежды днем и четырежды ночью жрец обходил комнату с кадилом, полным смолы священных деревьев. Вокруг тела умершего была рассыпана соль с сухими цветами, сдобренными самыми ароматными маслами. Но ничего не помогало, тело разлагалось быстрее, чем было нужно, — буквально на глазах...

      Усилием воли колдун подавил чувство подступившей тошноты и заставил себя подойти к трупу так близко, как только возможно. Боги, что он сделал с собой! Эрланд был не готов к этой смерти... Он никогда не любил Ландоса, почему же его теперь терзает это невыразимое чувство потери? Только сейчас правитель остро пожалел, что рядом нет Кавады.

      Накануне отъезда, в конце разговора с ним, уже встав, Тарис сказал: «Кавада уедет со мной». И наклонил голову к плечу своим птичьим жестом, буквально впившись в него взглядом. В его глазах сквозила угроза... «Он знает, — пронеслось в голове, — он знает, что она была близка со мной». Он понял это чувство собственника, эту тяжелую лапу зверя, прорычавшего: «Мое!»

      Эрланд тяготился обществом Кавады в последнее время. Даже оказываемая ею помощь не могла сгладить в нем отвратительное чувство мужской несостоятельности, которое накатывало на него после той ночи, проведенной вместе...

      Тогда он вздохнул с облегчением. Ему даже в голову не пришло оспорить это заявление, хотя бы для вида. Подумал, что будет лучше, если он некоторое время, а может и никогда больше, не увидит скромно входящую к нему высокую женскую фигуру с черными толстыми косами, безупречно уложенными вокруг красивой головы. Но уже на следующее утро он пожалел, что позволил графу Бену взять верх.

      Тарис знал, что Кавада — его секретарь. Он знал, что она ведет всю переписку Эрланда и что, по сути, незаменима. Каковы бы ни были их собственные предпочтения, совершенно необходимо разделять взаимоотношения деловые и личные — как раз это ему и не удалось...

      Ее отсутствие он ощутил два дня спустя, когда прибывший в Вандервилль шах Дравийского царства предоставил к его услугам своего секретаря. Эрланд с внутренним раздражением почувствовал, насколько незаметная, скромная Кавада была лучше надушенного, разодетого в пух и прах евнуха. То, что умела делать женщина-астролог, было совершенно недоступно этому человеку. Ко всему прочему, звездочет шаха оказался несведущ в той системе расчетов, с которой работал Эрланд и которой придерживалась и Кавада.

      Несколько дней он боролся с собой, пока не признал, что целый штат слуг южного правителя не мог заменить уехавшей женщины. И было еще нечто, повергшее Эрланда в смятение: теперь ему не хватало ее присутствия, чувства, что она стоит за спиной... Не хватало ощущения ее взгляда, шороха тяжелого платья, запаха ее кожи...

      Колдун все чаще и чаще переносился мыслями в ту ночь, когда ей удалось заставить его заняться с ней любовью. Он долгие годы хранил целомудрие, памятуя завет ордена Ваара: если человек не умеет, или не может, или опасается не контролировать свою сексуальную жизнь, лучше ее избегать вообще, чтобы не растерять личную силу. И, к стыду своему, Эрланд сейчас находил, что был невероятно глуп! Вспоминал ее нежные руки, упругую, большую грудь, полные жаркие губы и невольно ругал себя: «Боги, какой же я идиот! Мне достался бриллиант, а я выбросил его с помоями...»

      Если б он знал, как ему будет не хватать этой женщины, он бы не разрешил Тарису увезти ее с собой. А подчинился бы граф? Почему эта мысль не приходила ему в голову раньше? Почему он, такой тщательный, точный до мелочей, ни разу не вгляделся повнимательнее в его глаза еще тогда, в начале переворота?

      Примкнувший к восставшим Бен — высокая, с ног до головы элегантно скрытая от всех взоров фигура, — увы, оставался для него лишь военным, идеальным исполнителем, человеком, подчиняющимся приказу. Сегодня достаточно вспомнить эти темнеющие сквозь прорези маски глаза, чтобы понять: нет, не любому приказу подчинится этот человек! Зато самому ему не подчиниться, вероятно, невозможно... тем более такой мягкой женщине, как Кавада.

      Когда он впервые понял, что граф может быть опасен? Когда он вызвался убить наследников, почти детей, на глазах всего города. Детей женщины, с которой у него была многолетняя связь. Детей женщины, которая была готова на многое ради него, своего любовника — практически на все...

      Тогда Эрланд ликовал, потирая руки. Самый щепетильный момент — убийство правящей семьи — был решен помимо его участия. Командующий гарнизоном столицы заколол наследников, Эда убила королеву. Его руки остались чисты. А потом вдруг пришло сомнение... Собственно, почти сразу, когда на первом же совете граф Бен вдруг предложил Варгу возглавить армию.

      Эрланд вспомнил, как он тогда содрогнулся, и постарался восстановить в памяти слова Тариса дословно: «Вы стали королем арены. Почему бы вам не стать королем... армии?» К счастью, у Варга хватило ума отказаться. Вчерашний раб не может повести войско...

      Впоследствии молчаливый аноним Тарис Бен внезапно показал себя мастером, вольно обращающимся с часовым механизмом, который старательно налаживал он, Эрланд. Наведенные справки подтверждали возникшее предположение — это имя не было настоящим. Конечно же, колдун обрадовался возможности избавиться от этой фигуры, в опасности которой стал отдавать себе отчет.

      Но Бен забрал Каваду — женщину, которая была ему нужна! Он только сейчас понял, как она была ему нужна... В начале переворота у него не возникало сомнений, что Тарис поддержал заговор из-за любви к астрологу. Теперь он осознал свою ошибку: у графа были личные счеты и с Дианой Травал, и с Даневаном, и, вероятно, какие-то давние отношения с Варгом... Но Тариса и Кавады больше нет в замке, как нет и изворотливого, скользкого Верона, и все ниточки оказались обрезаны. Он больше не может собрать информации. Хотя и так понятно, что Бен не тот, за кого себя выдает. Кто он?

      Сзади раздался скрип открываемой двери. В зал неловко, бочком, проскользнул лекарь шаха. Боги, как он устал от этих бесконечных евнухов, их зыбких тел, круглых полных лиц, тусклых взглядов... Он вспомнил холодные светло-зеленые глаза Варга, которые очень не понравились ему с первого же дня, темно-серые внимательные глаза Тариса... Как бы он хотел, чтобы сейчас с ним оказались эти двое — и сам вздрогнул от этой мысли.

      Лекарь остановился на середине расстояния между массивной дубовой дверью и столом, на котором покоилось тело умершего, и закрыл нос платком. Он явно хотел что-то сказать...

      Эрланд оторвал глаза от сложенных на темно-коричневом кафтане, традиционном для правителей Севера, почерневших рук трупа. Посмотрел на лицо: ткани оплывали... Надо бы загримировать его, чтобы он мог сохраниться до следующего рассвета, согласно традициям.

      Тело выставлено для прощания с умершим родных и близких, но их нет... Никто не плачет над ним, никто не грустит... Где встретит он сам свои последние дни? Наверное, так же, как и правитель Арута, будет лежать посреди чужих и равнодушных людей.

      Сердце кольнула ледяная игла сожаления. Еще один человек, на которого он не обратил внимания, выпал из его окружения. Человек, по всем признакам благородный, честный, великодушный, смелый. Он посчитал его нерешительным и ничего не решающим. Чтобы покончить с собой, надо иметь мужество — Эрланд это знал... Он быстрым шагом прошел мимо лекаря, кивнул ему и вышел. Тот последовал за ним...

      — Я провел анализ содержимого желудка и жидкости из мочевого пузыря. Это яд змеи Савотрум Клавикус, которая не водится ни в Валласе, ни в Дравийском царстве.

      Многолетняя привычка скрывать эмоции позволила Эрланду не выдать себя ни жестом, ни взглядом. Флакон этого сильного яда привез он сам из замка ордена Ваара. Одна доза редкого лекарства — одна смерть... И отдал его на хранение Каваде.

      — Хорошо, благодарю вас... Извольте позаботиться, чтобы его лицо стало лучше. У вас есть мастера-гримеры. Оно расползается на глазах. Тело должно простоять до завтрашнего утра, как велит традиция, — и, не дождавшись ответа, удалился.

      Врач склонил лысую голову ему вслед.

      Когда колдун свернул в коридор, ведущий наверх в западную башню замка, позволил себе бегом взобраться по винтовой лестнице — здесь его уже никто не мог видеть. С момента отъезда Кавады ни один человек не поднимался в ее кабинет, даже слуги для уборки. Он распахнул дверь и прошел к окну, открыл темно-коричневые деревянные ставни... В ворвавшихся лучах света заплясала густая пыль.

      Инструменты стояли на своих местах, как он их помнил. Эрланд прошел по комнате, коснувшись каждого предмета. Все это представляло огромную ценность и безусловную ценность для нее. Но она ничего не взяла!

      Посередине стола красовалась роскошная звездная сфера. Правитель знал этот механизм, скрывающий внутри пустоту. Надавил на невидимый рычаг, сфера распахнулась. Деньги... Внутри — деньги! Что это? Кавада действительно не взяла ничего?! Не взяла, не зная, вернется ли она? Что произошло? Что побудило ее уехать так быстро? Он еще раз осмотрел все. В кабинете царил порядок, лишь флакона с переданным ей ядом не оказалось в ряду лекарств.

      Эрланд попятился и опустился в кресло, стоящее в углу, глубоко задумался. Как странно... Тарис Бен, на которого он не обратил внимания вначале, обернулся притягательной фигурой, по каким-то непонятным причинам манящей и опасной одновременно... Бывший гладиатор Варг, согласившийся поддержать мятеж и проведший двенадцать лет в окружении полудиких рабов и опасных зверей, показал свое знание страны и проницательность, достойную правителя. Хитрец Верон оказался умницей. Он вспомнил глаза министра, такие же черные, как и у Кавады. Они могли стать друзьями, но не стали... И наконец, его ученица, астролог и секретарь — женщина, которая полюбила его. Он оттолкнул ее, как стряхивают пыль с рукава... Как он сейчас жалеет об этом!

      Эрланд размышлял, сидя в своей любимой позе: нога на ногу, локоть в колено, рукой подперев подбородок. Как получилось, что он, с его умом и даром предвидения, позволил этим людям уйти из замка, оставить его?

      Еще в юности он избавился от тех, кто его любил: матери, отца, братьев и сестер. Потом, в своих многолетних странствиях, прошел тенью мимо бесчисленного множества людей, которые хотели стать его друзьями. Затем отвернулся от своих братьев и учителей, с которыми провел долгие годы в замке Ваара. Вспомнил Элроу, главного мага и учителя ордена, и его слова, сказанные ему, Эрланду, накануне отъезда из замка:

      — Эрланд, вы вернетесь: и ты, и Эда... Вернетесь, когда сделаете то, ради чего уходите сейчас от нас.

      — Вы знаете, зачем я ухожу, учитель? — спросил он, пораженный. Никто не был в курсе его планов.

      — Да, я знаю. К тебе взывает дух твоего отца. Только ты можешь сейчас возродить Империю, которая уже почти исчезла с лица земли. Только твой ум может собрать воедино то, что уже почти умерло, воссоединить, как лоскутное одеяло, и вдохнуть в страну жизнь.

      — Я смогу это?!

      — Не могу тебе сказать, хватит ли силы у тебя одного. Но те, кто будут рядом, доведут начатое тобою, даже если ты остановишься на полпути...

      — У меня хватит силы, — оборвал учителя Эрланд.

      Сейчас, вспомнив тот разговор, он пожалел о своей несдержанности. Элроу, кажется, замолчал и больше ничего не произнес... Нет! Окончание разговора всплывало в памяти:

      — И последнее... У тебя есть порок — ты не позволяешь никому к себе приблизиться, переоцениваешь свою силу.

      — Я? — Эрланд усмехнулся. Эрлоу, великий маг, не знает, что червь постоянной неуверенности в себе точит его, отнимает силы... Никто не знает.

      — Там, где ты будешь выполнять предназначенное тебе, вокруг будут люди. Ты должен их разглядеть: людей, без которых ты не справишься...

      Они замолчали оба. Тогда он думал, что Учитель имеет в виду только Эду. Потом — Эду и ее отца... Сейчас он был в этом не уверен.

      — Я все сказал, — Эрлоу поднялся и растаял в воздухе.

      Колдун спустился вниз и разыскал человека, освободившего спальню Тариса и Кавады от оставшихся после их отъезда вещей. Все имущество сложили на хозяйственные антресоли и запечатали до возвращения графа. А саму комнату сейчас ремонтировали, перетягивая новыми панелями. Слуга подтвердил, что все вещи Кавады были на месте: белье, обувь, бумаги, платья. Она не взяла ничего...

      Эрланд пошел к себе в кабинет. Из окна с широко распахнутыми створками был виден двор и край синей глади моря. На столе расставлена шахматная партия, которую они вчера не доиграли с шахом. Правитель опустился на свое место, по-прежнему в задумчивости.

      Итак, Кавада действительно не взяла ничего. Почему? Он мог бы понять, если б она оставила только свои платья. Но белье, обувь, инструменты астролога, саквояж лекаря?! Такое впечатление, что она убежала. Или тот, кто ее забрал, не дал ей возможности собраться. Тарис спешил...

      Сейчас Эрланд не сомневался, что граф принял решение уехать буквально в последний день перед отъездом, и у них с Кавадой было много дел. Что они делали? Надо найти женщину, которая прислуживала астрологу с момента... А с какого момента? И почему она, сама чувствующая себя слугой — в этом он не сомневался — вдруг взяла служанку?

      Как и где ее найти? Она давно не встречалась ему в переходах замка... Колдун порылся в памяти. Он ее почти и не помнит: копна каштановых волос, синие глаза... Надо расспросить слуг, куда делась эта девушка. И как можно быстрее с ней встретиться...

ГЛАВА ВТОРАЯ Наследница шаха

      Мужчины приходили и днем, и ночью. Армия разрасталась на глазах. Шли и совсем молодые, с пушком на щеках, и зрелые, и уже старые. Варг никому не отказывал. Для всех находилось место. Как обнищал народ! Он снова и снова удивлялся, какими худыми были люди. Даже шутник Дван сочувственно заметил как-то, что гладиаторов в цирке кормили лучше, чем питались свободные люди по всей стране.

      Вот опять Эрик собрал вместе двадцать шесть человек, дезертировавших от их противников. Эти были покрепче, в одежде получше. Они сами сорвали нашивки Травалов — черно-красные полоски... Варг посмотрел им в глаза: простые, грубые лица... Но надо быть начеку, в числе таких людей может оказаться шпион, а то и убийца. Два бойца с краю не выдержали его взгляда, опустили головы.

      — Почему решили присоединиться к нам?

      Сколько он уже задал таких вопросов за последние два месяца! Варг приказал всех приходящих в армию приводить к нему. Безошибочно определял, куда их: в конницу, в пехоту, в обоз. Сегодняшние перебежчики были на конях, при полном вооружении.

      — Надоело... — ответил невысокий, крепкий и уже немолодой воин с рубцом через весь лоб.

      — Что надоело? — Варг встал напротив говорящего.

      — Беспредел надоел. Домой хочется вернуться.

      — Надоело добро отбирать? — он едва улыбнулся ртом, светлые глаза смотрели по-прежнему холодно, посверкивая ледяными искрами. — Или уже нечего отбирать?

      — Раньше лучше было...

      — Когда раньше?

      — При императоре.

      — Чем лучше? Так же платили налоги...

      Теперь ему ответил стоявший с краю костистый парень с редкой светлой бородкой и круглыми глазами навыкате:

      — Тогда налоги платили, да и самим оставалось. А сейчас вывернись наизнанку, и все равно придут и отберут последнее.

      — Молод ты еще, чтобы помнить, что было тогда. Сколько тебе? — Варг подошел к нему.

      — Двадцать восемь... Нет, я помню! Отец пасеку держал, на отшибе села. Семья у нас большая была, девять детей со мной. Дружно жили. У меня тогда как раз подружка появилась... Я к отцу пришел, просил поженить нас. Батя сказал: «Молод еще, дом сами не справите». А потом, когда Империя распалась, отца убили... Подружку изнасиловали и тоже убили... Село сожгли. Где теперь мои братья и сестры? Я их, наверное, и не узнаю... Я бы вернулся... Срубил бы дом, жену бы завел, детей...

      — Ты откуда?

      — С Тареша...

      — А что, сам потом не насиловал? Не убивал? Не жег?..

      Парень опустил глаза и умолк.

      — Все мы насиловали, все убивали, все жгли... Навоевались уже! Скоро народа совсем не останется. А кто останется, сам помрет от недоедания и болезней. Не дело это, не по-человечески, — говорил худой пожилой солдат с очень мускулистыми руками. Куртки на нем не было, только кольчуга.

      — В пехоту пойдете, все. Коней отдать. Первый месяц присмотрят за вами. Не будете чудить — снова сядете верхом, — Варг еще раз сурово обвел их взглядом. Подождал, пока глаза перед ним не опустили все. Повернулся и, не оглядываясь, нырнул в свой шатер.

      Из всех областей военные отряды, не пожелавшие поддержать государственный переворот, стягивались к замку Монатаван. Урвий, владелец крепости, собрал под свои стены всех сторонников свергнутых Травалов. Это был настоящий крепостной город, обнесенный толстыми стенами, прекрасно защищенный с одной стороны неприступными скалами, с другой — бурной горной рекой.

      Взятие Монатавана было решающим. Но город мог обороняться целый год. Осада?.. У них нет на это времени. Или надо, обогнув его, признать независимость Урвия. Как говорилось в соглашении, с которым прискакал гонец: «Валлас восстановленной Империи соглашается признать независимым государством территорию внутри него с центром в городе Монатаван».

      — Мы не возьмем город, — Изда поднял глаза от карты, которую он изучал, на Варга. — Нет смысла подвергать людей такому риску. А осада может продлиться едва ли не год. И тогда другие области получат шанс прийти в себя и, возможно, тоже запросят независимости.

      — Об этом не может быть и речи!

      — Ты о чем?

      — Никакой осады! Город надо взять сразу и разбить Урвия наголову.

      — Но как?

      Бывший гладиатор задумался. Кажется, он знает как...

      — Дван! — Варг выглянул из шатра. — Разыщи Эду и приведи ко мне.

      Сегодня утром, как всегда, когда рядом находилась вода, на восходе солнца они ходили купаться. Обычно девушка заходила к нему в палатку, когда ночь еще окутывала землю, дергала спящего Варга за ногу и ждала его снаружи. Только он показывался, припускала почти бегом по одной ей известным тропам к озеру или речке. Он еле поспевал за ней.

      Когда они достигали воды, начинало светать. Немного тренировались на берегу. Обычно она показывала какое-то движение, которое Варг отрабатывал, пока девушка плавала. После того случая, когда он неожиданно для самого себя поднял и обнял Эду во время танца, он больше не учил ее танцевать вриту, а она не разминала его тело после тренировок.

      Этим утром ему никак не удавалось повторить прием, продемонстрированный ею — удар в полупрыжке. У него не получалось расслабиться и потечь, как делала она. Был зажат, делал множество ненужных усилий. Краем уха слышал всплески воды. Старался не смотреть на купающуюся. Она была начисто лишена чувства стыда. Не моргнув глазом могла ходить голой. К счастью, Эда никогда не купалась там, где мылись солдаты. Внезапно в его сознание вторгся посторонний шум... Что это? Он бросил взгляд на озеро. Позади мерно взмахивающей руками девушки поднималась чья-то спина, волны расходились в стороны от черной полосы. То, что плыло за ней, набирало скорость.

      Варг закричал как безумный: «Эда! Берегись!» — и прыгнул в воду, схватив нож. Уже плывя к ней, понял, что не успеет... Если эта тварь набросится на нее, от девушки не останется ничего. Он не видит в воде и не знает, что может выплыть под ним. Остановился и оглянулся: уже прилично отплыл от берега. Куда исчезла Эда? Он не слышал ее крика... В голову пришла мысль, что если это чудовище ее сожрало, оно может тут же напасть и на него.

      Оглянулся снова — никого... Вдруг кто-то под водой вывернул его кисть так, что он выпустил нож, и рядом с ним с шумом и фырканьем вынырнула воительница верхом на странном животном.

      — Ты ничего не умеешь. Ты ничего не знаешь, — Эда улыбалась, в ее руке был отобранный нож. — Если бы животное было опасным, оно бы расправилось со мной до того, как ты полез в воду. Залезай сзади, поплыли к берегу.

      Варг попытался вскарабкаться на скользкую гладкую спину. Девушка протянула ему ладонь со сложенными вместе пальцами: «Держись за меня». И не дрогнула, когда он подтянулся, опираясь на ее руку всем своим весом. Ему пришлось обхватить ее за талию, чтобы удержаться на мокрой спине, изогнувшейся, чтобы доставить их к берегу. У Эды был совершенно литой торс.

      Животное наклонилось боком, и они соскользнули в теплую воду. Невиданная тварь высунула из воды странную, уродливую голову и уткнулась носом в женские руки. Тонкие пальцы коснулись ее головы, и зверь заурчал от удовольствия. Варг раздевался и выкручивал одежду, стараясь не смотреть на девичью грудь. Он подумал, что хотел бы оказаться на его месте, в ее руках...

      — Ты молодец, действуешь не раздумывая. Почти всегда это хорошо, — похвалила его Эда, когда животное нырнуло и исчезло в воде.

      — Что это было?

      — Я никогда не купаюсь в опасных водоемах, — она как будто не слышала вопроса, обошла его и встала к нему лицом. — Пока ты будешь стесняться меня, или других, или себя самого, ты не сможешь стать непобедимым. Некоторые великие воины в тех землях, где я училась, ходят голыми постоянно, чтобы накапливать силу.

      — Среди других людей?

      — Да. Какой смысл ходить постоянно голым, если тебя никто не видит? Они учатся видеть только себя.

      — Зачем?

      — Если ты единственный воин на свете, кто может тебя победить?

      — Никто.

      — Ты сам ответил на свой вопрос, — в ее ответе прозвучала улыбка.

      — Эда, пожалуйста, ты не ответила на мой вопрос, — Варг по-прежнему старался не смотреть на нее. — Откуда взялась эта тварь?

      — Из-под земли.

      — Озеро сообщается с чем-то?

      — Да.

      — Откуда ты знаешь? Ты никогда не была в этих краях. Или... я не прав?

      — Ты прав. Там, где живут такие животные, есть подземные туннели между озерами, выходящие в горы. Эти звери обитают в больших пещерах под землей. Их уже немного осталось... Они совершенно безобидны.

      Эда пришла к нему, когда Изда уже ушел.

      — Ты звал меня?

      — Да, — Варг крутил карту на сундуке. — Смотри: вот где мы, а вот крепостной город. Нам надо его взять.

      Она склонилась над ним, внимательно всматриваясь в карту.

      — Какая высота стен? Сколько людей может вместить город? Есть ли там колодцы?

      Девушка задавала правильные вопросы. Он рассказал все, что знал. У него в полку оказался бывший гладиатор, выросший в Монатаване. Эда подняла голову и посмотрела ему в глаза:

      — Ты не сможешь... Только потеряешь людей и время. Город может обороняться много лун.

      — Да. Я не смогу, если мы будем его осаждать. А если попытаться проникнуть внутрь со стороны горы? Или озера?..

      — Что ты имеешь в виду?

      — Ты говорила утром, что горные озера сообщаются друг с другом. Здесь цепь из них, на одном и стоит Монатаван. Это животное, которое меня испугало утром, оно дышало воздухом. Ты сказала, что такие звери живут в пещерах в горах. Ты можешь узнать, есть ли там проход? Если возможно выйти в город со стороны озера или горы, мы сможем его взять.

      — Это рискованно...

      — Война всегда риск.

      — Сражение имеет смысл начинать только тогда, когда ты уверен в победе.

      — Это ты начала эту войну.

      — Те битвы, в которых я участвовала, мы выиграли.

      Лицо Эды было совсем рядом с его. Он чувствовал движение воздуха от ее губ, когда она говорила.

      — Ты можешь узнать, возможно ли проникнуть за крепостные стены со стороны реки? Вдруг есть подземный ход, ведущий в город?

      — Я не хочу на себя брать ненужный риск.

      — Но ты идешь с нами...

      — Да. Но своей дорогой.

      — Нам нужно разбить сопротивление.

      — Кому «нам»?

      — Эрланду... мне...

      Она улыбнулась:

      — Тебе... Эрланду...

      — Пусть будет так.

      — Это не твоя война. Ты был рабом двенадцать лет и уже заработал свободу. Что тебе еще надо?

      В ее словах было больше эмоций, чем необходимо. Что она хочет этим сказать? Почему каждый из них не может сказать друг другу все, о чем думает?

      — Это моя война, — голос Варга был необычайно тверд.

      — Нет. И не обольщайся — ты всего лишь пешка, — повторила Эда. — Это война Давикулюсов.

      Он взял ее за плечи и повернул так, чтобы видеть глаза девушки в неровном свете масляной лампы.

      — Повтори, что ты сказала.

      — Это война за возвращение династии Давикулюсов.

      — Рыцарям Арута не нужен Валлас.

      — Рыцари Арута здесь не при чем.

      — Эрланд... Эрланд — Давикулюс? — Варг начал понимать...

      — Ты задаешь слишком много вопросов.

      Он сильно сжал ее плечи, сам не замечая этого.

      — Ты мне делаешь больно, — Эда попыталась освободиться.

      — Ты мне постоянно делаешь больно. Кто такой Эрланд? Свергнутый император был слишком молод, Эрланд не может быть им. Говори!

      Варг сам не заметил, как начал ее трясти. Эда не могла вырваться из его рук, он держал ее, как клешнями.

      — У отца убитого императора было много детей. Отпусти меня! Ты задаешь слишком много вопросов...

      Они волновались оба. И каждый не мог понять, почему нервничает другой. Они привыкли видеть друг друга спокойными, даже бесстрастными.

      — Эда... это моя война. Помоги мне... Пожалуйста, помоги! Проси что хочешь, — Варг не просто просил, он умолял.

      Она удивленно подняла брови. Он вдруг понял, что Эда не смогла освободиться из его рук. Или не захотела?..

      — Ты ничего мне не можешь дать... Ты помнишь? Я иду на север.

      — Ты сама говорила, что если я когда-нибудь захочу что-нибудь... У тебя есть условие, при котором ты выполнишь все, что мне будет нужно, — сейчас Варг был готов на все.

      Эда опустила голову и ссутулилась. Ее голос дрогнул:

      — Я не хочу больше ставить тебе условий, принуждать делать что-то, чего ты не хочешь. Мне больше ничего от тебя не нужно... Я иду на север, и нам просто оказалось по дороге...

      — Если мы победим... Если нам удастся объединить страну, и если я останусь жив, то пойду на север с тобой. Все равно тебе кто-то нужен: напарник, попутчик, еще один меч...

      — Зачем ты пойдешь со мной? — она вскинула голову, и в ее голосе прозвучало что-то...

      Если бы Варг ее так хорошо не знал, он бы подумал, что она готова расплакаться. Нет, это невозможно!

      — Чтобы тебя защитить. Ты слишком заметная и... можешь выстоять в ближнем бою только против двенадцати. Мужчина в пути не помешает. Тем более, у нас уже может быть общий центр.

      — А как же твоя страна? Ты только что сказал, что это твоя война.

      — Если страна будет объединена, моя роль выполнена. Вы же все равно меня планируете убрать?

      — Кто «мы»?

      Варг вспомнил слова графа Бена: «Тебя уберут на подступах к Северу. И я даже знаю, кто это сделает — Эда».

      — Тот, кто тебя послал с армией... и ты.

      — Я сама пошла...

      — Не ври.

      Она уже овладела собой, и голос у нее стал, как всегда. Девушка вдруг взяла его лицо в ладони.

      — И сейчас, чтобы объединить свою страну, ты готов меня подвергнуть риску — мою жизнь, жизнь чужеземки... Я ничего не значу для тебя?

      Он старался не шевелиться: пусть ее горячие пальцы лежат на его щеках...

      — Нет, это неправда. Твоя жизнь стоит многого. Но эта война... Слишком много людей умерло за последние годы. Кто-то должен это остановить. Кто-то должен принести мир на эту землю.

      — Мир людям, которых ты не знаешь? Которые тебе чужие... И для этого ты готов послать меня на смерть?

      Варг искал нужные слова:

      — Да... Я их не знаю... Они мне чужие... Но есть женщины и мужчины, которые не могут быть рядом, если идет война. И кого-то обязательно убьют, или обоих. А они могли бы прожить жизнь вдвоем, вместе радоваться и печалиться, вместе стариться, воспитывать внуков. И у них бы не страдали и не умирали дети... И если ради этого надо послать тебя на смерть или умереть самому — я готов...

      Девушка отпустила его голову и отстранилась. Ему показалось, что он сказал не те слова. Эда не любила мужчин... Она не понимала, что такое любовь...

      — Ты подвергаешь себя риску постоянно, — продолжал он. — Ты же воин, великий воин.

      Что еще сказать? Варг не знал.

      — Хорошо. Я помогу тебе, — Эда развернулась и стремительно вышла.

      Он почувствовал себя совершенно опустошенным... Какие из его слов подействовали на нее?

      Варг проснулся от того, что кто-то дернул его за ногу. Его всегда так будила Эда. Пора... Надо просыпаться, идти за ней в лес, к озеру. Вдруг он почувствовал, что она не ушла, а скользнула к его изголовью. Было совершенно темно... Или это кто-то другой? Он нащупал нож под собой, с которым не расставался и ночью.

      — Варг...

      Слава богам, это все-таки была она!

      — Да?

      Зачем она пришла к нему? Сколько он спал?

      — Я вчера сказала лишнее.

      У нее был озабоченный голос. Она опять нервничала. Варг не заметил, когда он начал чувствовать ее настроение, эмоции...

      — Почему ты молчишь?

      — Я тебя слушаю.

      — Я всегда чувствую себя с тобой глупой маленькой девочкой, — вдруг пожаловалась Эда действительно жалобным голосом. — Я никогда ни с кем так себя не чувствовала — даже с моими учителями, даже с моим отцом...

      Варг скользнул рукой по покрывалу в сторону голоса. Нащупал ее сапог, колено... Оно поместилось в его руке.

      — Ты действительно маленькая девочка. Я в два раза тебя старше... и больше.

      Эда оттолкнула его руку и сказала зло:

      — Ты ниже меня по рождению. Ты необразован. Ты был рабом двенадцать лет.

      — Кто тебе сказал, что я ниже тебя по рождению? Что я необразован?

      Он перекатился на бок, поймал отталкивающую его руку и стиснул ее. Ему не следовало это говорить... О, боги, что творится с ним? Почему он не может себя контролировать, когда она так близко от него? Стоит только протянуть руку...

      — Твоя мать была простой наложницей, и даже будь твой отец шахом Дравийского царства...

      Он почувствовал, как она вздрогнула. Буквально подпрыгнула на месте и замерла — сжалась ладошка в его руке... Варг стремительно сел, откинув одеяло. Вспомнил то, что она о себе рассказывала: ее отец южанин... у него было много жен и детей в доме, который он не смог защитить...

      В Дравийском царстве шестнадцать лет назад вспыхнуло восстание рабов, дворец южного правителя был взят восставшими, когда он сам охотился в степи далеко от дома. Мятеж потопили в крови. «Отец отомстил», — сказала она...

      — Я угадал?! Твой отец — шах Дравийского царства?!

      — Молчи! — Эда безошибочно нашла его рот в кромешной тьме и закрыла ладонью.

      Это все объясняло. Это объясняло, откуда у Эрланда деньги, кто поддержал переворот и с какой целью. Откуда у Эды изысканная одежда, дорогое оружие, породистая лошадь... Варг резко сбросил ее руку со своего лица.

      — И твой отец отпустил тебя вот так — одну! После того, что случилось с тобой в детстве! После того, что случилось с его женами и детьми! Одну... с армией голодных, безродных мужчин! Твой отец отправил тебя в подземелье к гладиаторам! Отправил совершать государственный переворот в чужой стране, подставлять себя под стрелы и мечи! Отпустил одну на север! — он не мог остановиться от возмущения.

      — Молчи! — перебила она. — Мой отец отослал меня после того случая в далекие земли, чтобы сохранить мой разум и тело. Чтобы я больше не видела мужчин рядом.

      — Ты росла у марут, ты говорила мне, — он вспомнил все истории о диких южных племенах женщин-воительниц.

      — Вначале, первые пять лет. Потом я была в другом месте.

      — В каком?

      — Какая тебе разница?! Ты хочешь все про меня знать?! Но ты сам ничего о себе не рассказываешь! Почему ты меня заставляешь все тебе говорить?! Меня никто не может заставить делать что-то, чего я не хочу, — она почти кричала. — Это было мое решение: прийти к вам, проверить себя... Проверить то, чем я владею, что умею, чему научилась. Меня никто не может удержать, разве ты до сих пор этого не понял? Я делаю, что хочу! Меня не было дома пятнадцать лет. Отец не может меня заставить делать то, что мне не по нраву! Никто не может! Я не такая, как другие женщины...

      Варг схватил ее руку, она вырвалась из его ладони.

      — Ты будешь молчать...

      — А если нет? — он больше не делал попытки дотронуться до нее.

      — Ты будешь молчать, и я помогу тебе взять город, — она снова говорила привычным властным тоном.

      — И ты мне поверишь на слово?

      Она помолчала, перед тем как ответить:

      — Тебе — да.

      — Хорошо... Я буду молчать. Последний вопрос...

      — Спасибо. Я тебя слушаю...

      — Ты должна стать женой Эрланда?

      — Нет! Я никому ничего не должна! — она делала акцент на каждом слове. — Меня никто не может ни к чему принудить. Отец сказал, что не пойдет против моей воли...

      — И тем не менее, ты пришла с Эрландом.

      — Ты ничего не знаешь... Мы были вместе — там, где я жила, где мы учились. Вместе, он и я... Мы стали друзьями. Это я отвела его к отцу, это я предложила ему помощь, это я захотела идти с ним... Боги, зачем я все тебе рассказываю? — вдруг простонала она и замолчала.

      — Спасибо тебе, — Варг нашел в темноте ее узкую руку и прижал к губам.

      — За что?

      — За доверие. За откровенность.

      — В конце концов, у моего отца много дочерей... Я всего лишь старшая — одна из четырех, которым больше двенадцати... Если не захочу я, он может жениться на любой другой. Одевайся, я жду снаружи, пойдем купаться, — Эда забрала свою руку, как будто не заметила, что он ее поцеловал.

      Натягивая рубашку и сапоги, он перебирал в голове все услышанное. Тот, кто назвался наследником Давикулюсов, пришел к правителю Дравийского царства за помощью: захватить власть в Валласе... или восстановить Империю? И условием полученной поддержки была женитьба представителя семьи Давикулюсов и дочери шаха... Так южный властитель прибирал к рукам поверженную Империю.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ Лазутчики из Монатавана

   Дван вынырнул из высоко поднимающихся зеленых стеблей подсолнечника, остро пахнущих сырой землей. Крупные черно-желтые головки цветов — выпуклые, как донца грубо сработанных глиняных тарелок, не отшлифованных до гладкости рукой мастера, — поворачивались за солнцем, большие желтые лепестки загибались вниз. Местность с пологими холмами расстилалась до синеющего леса, как разложенная карта на сундуке в палатке у Варга. Над головой в высоком голубом небе кружил ястреб, и его крик разогнал поющих птиц.

      Дван рванул ворот куртки, освобождая вспотевшее горло. Вот и кузница. Далеко вокруг разносился лязг металла и звон ударяющегося о наковальню молота. У коновязи стояли неказистые мохнатые лошадки с короткими спинами, свалявшейся шерстью и никогда нечесанными гривами. Те, кто приехали сюда, где они?.. Пошел широким шагом, приминая луговую траву. На всякий случай подтянул перевязь меча, сдвинувшегося, пока он, пригибаясь, отходил от лагеря, стараясь остаться незамеченным. Обогнул здание кузни. Звуки ударов молота дополнились уханьем горна и приглушенными мужскими голосами. Уже на подходе к дому увидел гостей кузнеца: четыре человека в серо-коричневых одеждах, простых и некрасивых, не по росту, рассматривали лезвия мечей.

      Воин пожалел, что не дождался, пока всадники отъедут от кузни. Но поворачивать было уже поздно, Двана заметили — его рыжую шевелюру и любимую зеленую куртку, его высокую фигуру. Он еще подумал, что, наверное, надо было сказать кому-нибудь в лагере, куда он пошел... Постарался не замедлить шага и случайно не дотронуться до рукоятки меча, чтобы его поведение не могло показаться вызывающим. Четверо приехавших в кузню подтянулись в один ряд и выпрямились. Никто не прятал оружие. На них не было ни нашивок, ни каких-либо других отличительных знаков.

      Пока Дван подходил, гадал, кем они могут быть... Не крестьяне, это точно, но и не люди Урвия, засевшие в Монатаване — не было им смысла выходить и так далеко отходить от замка, дабы посетить кузнеца. Ответ пришел сам: одна из банд, промышляющих разбоем на дороге... Кто же еще?

      — Эй! Постой, вояка! — грубо окрикнул его мужчина средних лет, с кривящимся ртом и маленькими острыми глазками — такой же широкий, мохнатый и приземистый, как и лошади, стоящие неподалеку. — Куда разбежался?

      — Кузнец что, занят? — Дван остановился, по-прежнему не притрагиваясь к мечу, но невольно напряг бедро под ножнами.

      Из кузницы доносились те же самые звуки: безостановочно ухал молот, лязгал металл, раздувался горн.

      — Пойди погуляй, — мрачно кинул ему другой человек, самый высокий, с невероятно низким лбом над крупным красным носом и клочковатой бородой. — Мы уедем, тогда твоя очередь придет.

      Дван понял, что они его в кузню не пустят, и ему это не понравилось... Конечно, безопаснее было бы развернуться и убраться восвояси. Есть ли там кто-то внутри, кроме хозяина? Почему эта группа вооруженных людей не хочет дать ему хотя бы туда заглянуть? Он вдруг вспомнил озабоченные синие глаза жены кузнеца, ее белые плечи...

      Дван увидел эту женщину, когда их полк проезжал мимо. Она несла ведро воды, и они встретились взглядами. Он по привычке широко осклабился — девка была весьма и весьма... неплоха!.. Но она отвернулась от него, сурово сдвинув брови. Это и была причина, по которой воин сегодня решил отлучиться из лагеря... погулять. Где эта женщина?

      — Кто вы? Почему с оружием? — Дван остановился, расставил ноги и заложил большие пальцы за пояс. Осторожно дотронулся ребром ладони до рукоятки меча...

      — А ты кто такой, что отчета требуешь? Не из разбойников ли, что королеву убили?

      Это уже многое проясняло. Значит, они по разные стороны... Он вынул меч одним движением и быстро двинулся в направлении кузни. Самый худой и маленький, стоявший с краю, сделал едва уловимое движение, указывающее на него, и отступил назад. А те двое, которые начали с ним разговаривать, бросились ему наперерез. Дван первым же ударом выбил меч из рук приземистого широкоплечего мужчины, подбежавшего к нему первым, и скрестил клинки с высоким бородачом. Потерявший оружие грязно выругался, вытащил из-за пояса нож и вновь ринулся в атаку.

      Пока высокий нападающий пытался сдержать клинок Двана, он стремительным движением схватил несущийся к нему нож прямо за лезвие, тряхнув раструбом куртки, чтобы хоть немного защитить ладонь. Оттолкнув верзилу с мечом сильным толчком, мгновенно развернул кинжал, перехватив саму направляющую его руку. Почувствовал, как острие вошло в живот человека, преодолев первое сопротивление одежды и кожи, а дальше скользнуло как по маслу...

      Высокий противник поднял меч, чтобы рубануть его сверху, но Дван ударил его ногой в пах. Тот согнулся, застонав и тут же выронив оружие. Третий, оставшийся наблюдающим, бросился на него, но бывший драаг уже не старался сохранить ему жизнь — развернулся и подсек его горизонтально несущимся мечом, со всего лета разрубив почти пополам.

      Низкий и худой, который руководил людьми с самого начала схватки, повернулся кругом и бросился к лошадям. Тот, кого он ударил по яйцам, перестал кричать и выхватил арбалет из-за спины. Дван подхватил лежащий на земле нож, выроненный тем, кому он вспорол живот, и метнул уже натягивающему болт прямо в голову, угодив в раскрытый рот.

      Пока он с ним расправлялся, убегающий отвязал лошадь и вскочил в седло, развернув ее. Бывший драаг с разбега прыгнул на коня и пустился в погоню прямо по полю. Скакал и думал, что вряд ли догонит, так быстро улепетывал противник. И тут кто-то из куста выскочил прямо под ноги впереди несущейся лошади. Та взвилась на дыбы, всадник не удержался на вставшем свечкой коне и упал спиной вниз, на землю. Лошадь, потеряв равновесие, вдруг тоже с громким ржанием опрокинулась на спину, прямо на растянувшегося за ней человека. Раздался крик всадника: животное рухнуло на него всей своей массой.

      Дван соскочил на землю и бросился к лежащему. Упавшая на него лошадь вскочила, отбежала в сторону, сильно припадая на заднюю ногу, и застыла с поднятой головой, не прекращая ворчать глухим ржанием. Человек на земле загребал разбросанными руками землю, возил по ней скрюченными пальцами с черными ногтями, хрипел... Когда Дван склонился над ним, из его рта потекла струйка крови, а глаза вдруг остекленели.

      Звуки из кузни резко прекратились. Тот, кто бросился под ноги коню, была невесть откуда выскочившая жена кузнеца, еще молодая женщина с копной таких же рыжих волос, как и у него самого, будто они были братом и сестрой.

      Она подходила к Двану и к раздавленному лошадью, высоко подняв порванную внизу широкую юбку, обнажив неожиданно тонкие щиколотки голых ног.

      — Там, в кузне, — почему-то зашептала, широко раскрыв глаза. — Там муж...

      Воин резко обернулся: из кузницы вышел кузнец с огромным молотом в руках, вытирая окровавленную голову. Он размашистым шагом подошел к высокому человеку, который еще был жив — с ножом, торчавшим из горла, — и со всего маху наискось ударил его своим оружием, расплющив по земле...

      Это были лазутчики из Монатавана, посланные возглавившим сопротивление феодалом Урвием разузнать расположение войск мятежного Валласа, численность солдат и особенности вооружения. Отряд разведчиков возвращался с задания, а по пути зашли к кузнецу с элементарно простой целью: отобрать новые мечи, да заодно и подправить старое оружие. Никто не ожидал встретить одиноко шатающегося воина...

      — Это все были? Больше никто не ускользнул? — на всякий случай спросил Дван кузнеца.

      — Нет, — хозяин кузни серьезно мотнул большой лохматой головой и повел могучим плечом. — Всех уложили.

      Он был выше и шире Двана. Его заставили работать, держа на острие натянутой стрелы. Жена успела, по давней женской привычке, убежать и спрятаться в поле от никогда не предвещавших ничего доброго незваных гостей. Ее и отправил Дван к Варгу — привезти его командира к кузнице. И она ускакала, сидя на лошади по-мужски, обхватив круглые бока коня крепкими ногами, как будто родилась верхом...

      Подъехавший Варг разглядывал трупы: раздавленного лошадью, уже начавшего синеть, с открытым ртом, где стояла черная жижа свернувшейся крови и неизлившейся рвоты. Маленького и широкого — первого, которого проткнул его же ножом Дван. Он выпустил ему кишки, и вокруг разливалась вонь неопорожнившегося кишечника. Наполовину разрубленный мечом белел костью обнаженного позвоночника, как скошенный сноп, весь в вывернутых внутренностях, уткнувшись носом в землю. Вся кровь под ним ушла в песок. Высокий нападающий остался без лица. Дван достал свой нож у него изо рта, лезвие проткнуло насквозь горло и шею, а удар молота размозжил полголовы, выдавив мозг изо всех дырок.

      Кузнец выволок из двери еще двоих — тех, кто заставили его работать. С ними он расправился сам, почти готовым мечом отрубив державшему его на прицеле наведенной стрелы голову подчистую. А другой ранил и его, опустив наотмашь железную рукавицу с шипами, ободрав сильно, до кости, лоб и скулу. Этого хозяин кузни тоже прикончил его же оружием, только что подправленным на наковальне. Правда, немного не рассчитал мощи удара: всадил клинок в грудь, проломив грудную клетку и, выдернув меч назад, вывернул наружу и головки ребер у грудины.

      — Ну и мясорубку вы здесь устроили... — Варг покачал головой. — Что, цирковое прошлое решил вспомнить?

      По его голосу было непонятно, то ли он сердится, то ли хвалит Двана. Вокруг сидевшего прямо на земле кузнеца хлопотала его жена, обмывая голову и перевязывая сильно кровившую рану оторванным от чего-то белым лоскутом.

      — Живым надо было хоть одного оставить, — укоризненно сказал Варг, — чтобы допросить. А то к нам лазутчиков посылают, а мы ничего не знаем, что там творится в Монатаване...

      Он прискакал с Эриком и Издой. Принц Севера стоял сейчас на коленях за углом кузни, его неукротимо рвало.

      — А ты чего здесь шлялся? — Эрик поднял брови и наморщил лоб.

      — Гулять ходил, — буркнул Дван, не спуская глаз с жены кузнеца.

      Варг проследил взглядом направление его глаз и едва заметно расслабил виски.

      — Как зовут тебя? — обратился то ли к кузнецу, то ли к хлопотавшей над ним женщине.

      — Вагар, — глухо пророкотал кузнец, открыв рот с выбитыми передними зубами. Он поднял голову и обвел глазами стоявших вокруг него. Проворчал негромко, щурясь из-под повязки: — Спасибо...

      Женщина, делающая перевязку, завязала узел, выпрямилась, вытерла окровавленные руки прямо о передник и повторила за мужем:

      — Спасибо вам, — посмотрела на стоявшего на коленях Изду и спросила у Варга: — Может, воды ему?

      — Может, воды, — без тени эмоций ответит тот, едва бросив взгляд на склоненную красивую голову тонкого рыцаря. Указал на распотрошенные трупы: — А тебе что, не привыкать?

      Женщина ушла и тут же вернулась с кувшином воды. Проворчала под нос:

      — Насмотрелись за последние двенадцать лет всякого... привыкли уже.

      Пока она поила Изду, заботливо вытирая ему рот подолом, кузнец поднялся и подошел к Варгу.

      — Видел я вас, когда мимо проходили. Что ж не заглянули ни разу? — он был очень бледен, кровь моментально пропитала белую повязку.

      — Заглянем, — Варг скользнул по его лицу холодными глазами, подождал, пока кузнец не опустил перед ним взгляда. — Сам сожжешь трупы?

      — Она займется, — Вагар мотнул головой на подошедшую к ним женщину и забрал у нее кувшин, опрокинув его прямо надо ртом. Вода потекла по подбородку и пролилась на волосатую грудь, вымазанную кровью под окровавленной же рубашкой.

      — Давай перевяжу, — его жена заметила рассеченную лезвием ножа ладонь Двана.

      Воин протянул ей руку, стараясь заглянуть в глаза.

      — А тебя как звать? — обратился к ней. — Храбрая женщина...

      Хозяйка посмотрела на него исподлобья. Она не казалась ни приветливой, ни благодарной. Словно сомневалась, называть ли свое имя.

      — Дита, — буркнула недовольно.

      — Чего это она храбрая? — спросил ее муж, вытерев усы и бороду огромной черной от работы ладонью.

      — Да под копыта коню на всем скаку броситься не каждый мужчина сможет, — явно восхитился Дван. — Опять же, на все это смотреть тоже малоприятно... Еще и жечь трупы ее посылаешь.

      — Хм, — кузнец проводил взглядом Диту, ушедшую за угол кузни. Там, чуть подальше, стоял маленький дом, за которым раскинулся запущенный, заросший бузиной яблоневый сад. — Женщина она... значит, служить обязана.

      Варг уже сел на лошадь и повернул ее к лагерю. Он не стал ждать едва поднявшегося, бледного, с дрожащими руками Изду. «Со взятием Монатавана надо поспешить...» — подумал, высылая коня в галоп.

      Солнце почти коснулось горизонта. В воздухе уже разливалось дыхание ночи, было тепло и спокойно. Эда сняла одежду, в которой ходила обычно: яркие ткани, широкие брюки, камзол с узорными рукавами. Надела то облачение, в котором пришла к гладиаторам в ночь накануне переворота — очень тонкую рубашку и штаны из коричневой кожи, облегающие ее так, как будто она в них родилась. Девушка замешкалась, укладывая волосы, чтобы коса не мешала ей плыть, а Варг перенесся в первую ночь их встречи, когда он ее еще не знал. Не знал, как она умеет убивать и лечить, какими нежными могут быть ее руки... Не знал, что у нее загорелое тело и такой мускулистый, литой торс. У него заныло сердце.

      — Я пойду босиком, — она сняла сапожки.

      Варгу вдруг стало страшно: а вдруг он посылает ее на смерть?

      — Подожди... Если ты не уверена — не ходи...

      Эда улыбнулась. Она так редко улыбалась...

      — Варг, это было твое решение.

      — Но тебя ведь нельзя заставить, — он взял ее за плечо. — Ты делаешь, что хочешь...

      Она посмотрела на него, и он не понял выражения ее глаз.

      — Я боюсь... боюсь, что могу тебя больше не увидеть, — он сам не ожидал услышать от себя эти слова.

      — Однажды ты меня больше не увидишь. И, наверное, это будет скоро... Одним днем раньше, одним днем позже, — она сунула ему сапоги в руки, закрепила нож на поясе, серп, обернула цепь вокруг талии. Эда не была спокойна, и ее беспокойство передалось ему.

      — Я пойду с тобой.

      — Нет. Ты не можешь, — голос девушки был тверд.

      — Почему я не могу?

      — Я не знаю, что там, под водой в пещерах, может нас ждать... Меня учили многим вещам, к которым ты можешь оказаться не готов. У меня меньше шансов умереть, чем у тебя. И если я умру, ничего трагичного не случится. Я сама по себе, у меня нет ни семьи, ничего. Отец, может, погрустит, как он грустит до сих пор о моей матери...

      — У меня тоже нет ни семьи, ничего, — сказал и осекся...

      Эда внимательно посмотрела на него. В наступающей темноте было совершенно невозможно разобрать выражение ее глаз.

      — Варг, будь честен сейчас, как ты был честен всегда. Ты руководишь армией, Изда ничего не решает. Ты не называешь себя, но эта война твоя. Без тебя Валлас не поднимется с колен. И мой отец, который уже должен был приплыть с флотом в Вандервилль, будет фактически править бывшей Империей через Эрланда.

      Информация, которую она ему выдавала, порой была невероятна.

      — Твой отец уже должен быть в Вандервилле?! — в голосе Варга прозвучал страх.

      Эда его мгновенно уловила.

      — Чего ты боишься? Скажи мне!

      Он замолчал слишком надолго.

      — Я боюсь... за графа Бена.

      — Кто он тебе? Что случилось между вами? Пожалуйста, ответь! Подумай, что я могу не вернуться! В любом случае, я клянусь хранить молчание.

      — Брат... Это я изуродовал его и оставил умирать в степи. Он чудом спасся и мстил мне. За своей местью мы забыли, как любили друг друга, и не заметили, что и сейчас продолжаем любить...

      — За что ты сделал это с ним?

      — Он переспал с моей женой.

      — Тогда ты должен был заставить страдать свою жену. Или он взял ее силой?

      — Я всегда считал, что она не знала, что была с ним... Думала, что он — это я...

      — Как такое возможно?!

      — Мы близнецы.

      — Варг, — Эда взяла его руку в свои ладони. Она заметно нервничала. — Ты действительно думаешь, что женщина может перепутать мужчину в постели?

      Он стиснул ее пальцы... Девушка продолжала:

      — Я не знаю, что это такое — любовь с мужчиной. Но я уверена, что это невозможно! Прикосновение рук, губы, кожа, ритм движений, пластика тела... это слишком индивидуально! Будь я на твоем месте, я бы нашла женщину, которая согласна была бы переспать с вами обоими... например, с завязанными глазами. И потом сказала, как и чем вы отличаетесь.

      — Что это изменит?

      — Ты хранил верность своей жене много лет. Если она обманщица, это сделает тебя свободным.

      — Эда... Мы любим кого-то не за какие-то качества, не за него самого. Мы любим его за наше отражение в нем. Мне сложно объяснить тебе, что такое любовь... Я помню твои слова: «Любви не существует. Это зов плоти. Запах животного».

      — Варг... Я знаю, что такое любовь. Это... когда кто-то ранит тебя чем-то, какой-то своей формой. И рана, нанесенная им, может быть вылечена только в его присутствии.

      — Тебя... что-то ранило?

      — Да...

      — Что?

      — Зеленый лед Севера...

      — Я не понимаю, — Варг почувствовал себя дураком.

      Эда улыбнулась и продолжала:

      — Твоя жена... что-то в ней ранило тебя. И эта рана кровоточит до сих пор. И вылечить ее может только она. Но она мертва, и ты страдаешь.

      — В последнее время мне кажется, что рана уже не кровит... — Варг продолжал сжимать ее ладони в своей руке. — Я ее любил, но прошлое уже отболело. Остался рубец, и он останется навсегда... Но Вероника ушла из моей жизни. И мне кажется, что я уже забыл запах ее волос, вкус ее кожи, прикосновение пальцев... Мне уже не нужно жить с ней в прошлом.

      — Хватит разговоров! Мне надо идти, нельзя терять время, — Эда высвободила свои руки из его ладони.

      У нее задрожал голос, и это испугало Варга. Последний день он не знал, что заставляет ее нервничать. На что она так несвойственно ей эмоционально реагирует?

      — Почему ты это делаешь? — шепнул он. Мир менялся... Как будто кто-то перевернул песочные часы, где вместо песка — его ценности. Казавшееся ему важным теряло смысл, а то, что он привык оставлять без внимания, начинало занимать все его мысли.

      — Совсем не потому, что ты назвал меня великим воином. Я знаю, это неправда. Я просто хороший воин и владею искусством, которое в твоей стране людям неизвестно. Но я не владею этим искусством в совершенстве. А делаю я это, потому что тебе это важно. Я делаю это для тебя.

      — Стой, — он стиснул ее руку. — Не ходи. Я не хочу... Я передумал.

      — Ты очень разный, — она чуть повернула голову и посмотрела на него сбоку. — Днем ты один, ты принадлежишь всем этим людям вокруг. Тебя нет для меня, и у тебя ледяные, ранящие глаза... Когда ты со мной, ночью или рано утром, то становишься другим...

      — Каким?

      — Как мой отец, когда он разговаривает со мной... Или Эрланд, когда мы с ним были друзьями... Как будто ты теряешь всю свою силу. И лед твоих глаз стал превращаться в воду лесных озер, где на дне бьют теплые гейзеры. Из твоих глаз льется тепло. Поцелуй меня.

      Варг вздрогнул: не ослышался ли он? Эда словно прочитала его мысли...

      — Ты не ослышался. Я тебе скажу одну очень странную вещь... Меня никогда не целовал мужчина. И если я вдруг пропаду там, под землей, мне будет жаль, что я никогда этого не пробовала, — она не отрываясь смотрела на него.

      — Не ходи. Я передумал. Я раскаиваюсь в том, что попросил тебя, — он притянул ее к себе и взял в ладони ее лицо, узкое лицо степной лисицы...

      — А как же город? Завтра ты будешь раскаиваться в том, что сейчас это сказал... Знаешь, это как в сказках: если ты это сделаешь — пожалеешь. А если ты этого не сделаешь, то пожалеешь еще больше. Если я не пойду... не надо меня целовать.

      Варг приник ртом к ее губам... Эда не расслаблялась в его руках, и он понял, что она боится.

      — Чего ты боишься? Ты боишься... Не ходи, — он отстранился от нее, пытаясь всмотреться в глаза, по-прежнему сжимая ее щеки в своих ладонях.

      — Я не боюсь ни пещер, ни реки... Ты ничего не понимаешь. Я до сих пор боюсь мужчин. Я убила столько людей, видела и делала так много страшных, жестоких вещей, которые некоторые старые воины не делали в течение всей своей жизни. Но боюсь, когда меня касается мужчина...

      — После того, как стала свидетелем убийства своей матери? — шепнул Варг, не выпуская ее лицо из своих рук.

      — И не только ее... Да, после того. Поцелуй меня еще раз.

      Он старался целовать ее так нежно, как только возможно, и чувствовал, что Эда расслабляется. Оторвал одну руку от ее лица и обнял за плечи, крепко прижав к себе.

      — Все, — шепнула она, тут же вся сжавшись. — Хватит.

      Ему было так сложно остановиться... Зачем он ее обнял? Но Варг не хотел ее держать силой. Девушка оттолкнула его и пошла в воду. Вдруг повернулась, тихо проговорила:

      — Твои губы нельзя перепутать с чьими-то еще, — и нырнула головой вниз.

      Вода сомкнулась над ней.

      Темнота опустилась на землю. Что она видела там, под водой? Он не помнил, чтобы ночь тянулась так долго. Все мелодии летней ночи прошли мимо: начали петь лягушки, потом цикады, прошуршал в траве какой-то ночной зверь; пролетела, ухая, сова. Он не двигался...

      Вода журчала позади него, лесной ручей впадал в озеро. Вдруг наступила такая тишина, что от нее заложило уши, и Варг услышал, как бьется его сердце... И еще он услышал свой страх — страх имел звук, запах. Он касался его, как огромный зверь. Страх, что она не вернется и пропадет там, в подземных озерах, которые полны неведомыми чудищами. Эда сама сказала: «Я не великий воин». Есть вещи, которых и она может не знать. Есть нечто, что и ее может победить... Вдруг он ее действительно больше никогда не увидит? И янтарные глаза, светлые волосы, узкое лицо степной лисы станут воспоминанием... Вдруг она уйдет в мир, куда уже ушла его жена? Впервые в жизни у него закололо сердце.

      Только журчание воды... Сколько он тут лежит? Луна взошла над лесом, большая и полная, почему-то напомнившая ему морду кошки. Перевернулась, подернувшись тучей, и побледнела... Что это? Ночь уже прошла? Или его глаза привыкли к темноте? Он услышал какой-то звук... Эда?! Животные, которые живут в пещерах под землей и плавают в утренних озерах? Рыба? Зверь? Он увидел движущуюся круглую голову и почувствовал, что может сейчас разрыдаться от облегчения. Протянул руки, вытаскивая девушку из воды. Она дрожала всем телом и была холодна как лед.

      — Вы сможете пройти. Все солдаты смогут пройти, есть проходы под водой. В город можно попасть со стороны озер. Есть путь — и неглубоко, и недолго... Но вода очень холодная, очень. Мне даже показалось, что там, в пещерах под землей, плавает лед.

      — Ты совсем замерзла, — Варг снимал куртку.

      — Подожди, вначале нужно меня согреть, я тела совсем не чувствую, — Эда раздевалась, снимала мокрую одежду. Она развернула ткань, которой днем заматывала голову, и начала вытираться. Было слышно, как стучат ее зубы. Руки девушки не слушались, дрожали мелкой дрожью. Варг тоже принялся растирать ее. — Мне никогда не было так холодно! Подводные течения... ты не представляешь, какие они холодные. Все, пусти меня, я одеваюсь... Проход под водой ведет в горные гроты. Там есть тропинка — в пещере, где течет река, впадающая в озеро из недр земли. Эта река наполняет и колодцы города. Я вынырнула прямо посередине Монатавана, но побоялась попытаться вылезти, для этого надо было сбить закрепленное ведро вверху, был бы шум... Слышала марширующих солдат и проезжающую по каменной мостовой лошадь. Такая большая площадь может быть только посреди города. Было сложно потом нырнуть, чтобы поплыть назад. Этого твои воины не сделают... Но им ведь не надо будет отступать?..

      — Как мне благодарить тебя?

      — Если ты возьмешь город и останешься жив, то поцелуешь меня еще раз — так, как этой ночью.

      — Я могу тебя поцеловать и сейчас, — Варг улыбнулся.

      — Нет.

      — Почему?

      — Ты делаешь меня слабой. И я боюсь... что мне будет этого хотеться снова.

      — Эда, послушай, — он облизнул вдруг пересохшие губы. — Если тебе когда-нибудь захочется попробовать переспать с мужчиной, приди ко мне. Я сделаю так, что тебе это понравится... ты увидишь.

      — Разумно будет взять город в ближайшие дни, пока луна ярка, в течение нескольких дней, — Эда внимательно посмотрела на него.

      — Почему? — Варг не понимал, зачем она это говорит.

      — Потому что в первый день новой луны я уйду.

      — Куда ты уйдешь? — он не поверил своим ушам.

      — Я уйду на север... пойду своей дорогой. Хорошо начинать новый путь с новой луны.

      — Мы ведь договорились, что отправимся вместе!

      — Нет. Мы не договорились. Ты мне предложил, но я не сказала «да»...

      — Эда, послушай меня, — он подошел к ней, уже одетой, и взял за плечо, почувствовав, что ее кожа снова горячая, как всегда. — Я в два раза старше тебя. Я много видел и многое пережил. Самое большое, что нам может предложить жизнь — это любовь. И самая большая глупость пройти мимо нее.

      — Я все время думаю о словах, которые ты сказал мне однажды, — Эда повела плечом, освобождаясь из его руки, стала вполоборота и посмотрела вбок. — Что я женщина... И родилась, чтобы любить мужчин и рожать детей. Но я не хочу этого. У меня есть предназначение в этом мире, мне говорили о нем мои учителя...

      — Предназначение? Какое предназначение?..

      — Я не знаю. Но мне сказали, что я пришла в этот мир зачем-то. И когда я выполню это, я смогу вернуться... Меня зовет Север. Я чувствую это. Он мне снится. Мне снятся снега и льды... Я должна идти на север.

      — Вернуться... куда?

      — Туда, где меня учили, чтобы продолжить обучение — в замок Ваара... Не спрашивай меня, я больше тебе ничего не скажу. — Она повернулась и пошла не оглядываясь.

      Вернулись в лагерь в молчании.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Тарис Бен сбрасывает маску

   Дождь хлынул неожиданно, как будто разверзлись небеса, и вся накопившаяся в бесконечности вода обрушилась на землю. Видимость стала резко ограничена — стена воды да и только... Всадники, ведомые Тарисом, не стали петлять по главной дороге, ведущей из Вандервилля на большую землю, а пошли прямиком через лес, покрывающий невысокие горы. Их предводитель, казалось, знал все мельчайшие тропы, безошибочно ведя их по извилистым, узким путям в девственном лесу. Граф ехал на своем гнедом высоком жеребце, а для других путешественников он собрал лошадей в окрестностях столицы: некрасивые, низкие, но сильные и умные лошади, с крепкими ногами...

      Земля мгновенно стала скользкой, и копыта заскользили по грунту. Почва представляла собой глину между камнями, и дорога с первыми же каплями дождя стала труднопроходимой. Кони перешли с рыси на шаг. Кавада потеряла из виду Тариса и отпустила поводья, чтобы лошадь сама находила путь. Судорожно схватилась за луку седла обеими руками — ее кобыла начала скользить и спотыкаться. За ней следовал Верон след в след. Зог ехал замыкающим, ведя в поводу запасную лошадь. Мальчик оказался незаменимым: он беспрекословно подчинялся Тарису и вел себя, как взрослый мужчина. Ее лошадь внезапно остановилась как вкопанная. Из стены дождя вынырнула фигура их предводителя.

      — Слезай. Впереди мост, он наполовину разрушен и очень узкий. Я проверил, одни перила хорошо держатся. Переходи через него на другую сторону речки. Постарайся не упасть. Тут неподалеку должна быть избушка. По идее, в ней никто не живет. Будет хорошо, если ты ее найдешь и войдешь внутрь.

      — Я могу тебе помочь?

      — Нет. Старайся не мешать.

      Граф был, как всегда, резок, но Кавада не обижалась, все больше и больше убеждаясь в их с министром полной бесполезности в походных условиях. Она даже подумала, что на месте Тариса не стала бы ее с собой брать. Женщина смогла разглядеть маленький бревенчатый мостик и перешла его, крепко держась за единственное бревно, выполняющее функцию ограждения с одной стороны. В спину ее неожиданно толкнули — это был Верон.

      — Извините меня, — министр не терял своей обычной вежливости.

      — Нам бы отойти сейчас подальше от моста, чтобы не мешать графу с Зогом переводить лошадей. Он сказал, что где-то здесь должна быть избушка... Давайте постараемся ее найти, чтобы хотя бы не путаться у них под ногами.

      Они разошлись в разные стороны, стараясь не упасть. Кавада со сжимающимся сердцем слышала, как Тарис кричит на коней и хлещет кнутом. Она не представляла, каким образом ему в этих условиях удастся перевести лошадей через реку. Подумала, что никогда не видела своего любовника таким нервным.

      Женщина заметила избушку первой, позвала Верона, и им вдвоем удалось нащупать и открыть дверь. Здесь уже вообще ничего не было видно, как будто они провалились в черную пустоту.

      — Мы все уже на этой стороне, — услышала громкий голос, заглушающий шум дождя и стон деревьев. — Кавада, вы нашли избушку?

      — Да, да, идите сюда, — она пошла навстречу Бену и сразу наткнулась на нечто, что могло служить коновязью. Вверху было какое-то покрытие, капли дождя почти не проникали внутрь. Задержалась под дождем, принимая у Тариса седельные мешки. Заняло много времени разобрать их, часть вещей совершенно вымокла.

      Им удалось разжечь огонь в печи — в избушке оказался небольшой запас поленьев. Принести новые дрова из-за дождя не представлялось возможным. Зог достал еду: солонину и сухой сыр. Бен вышел и вернулся с кожаной флягой, полной воды. Они развесили всю мокрую одежду вокруг большого каменного очага, и мальчик отдал Каваде свое сухое белье. Оно было маленьким и коротким, и сейчас граф рассматривал ее, задумчиво греющую руки у очага, как будто не узнавая. Верон тут же завернулся в подмокший плащ и захрапел.

      — Тарис, нам надо поговорить, — прошептала Кавада, наконец решившись заговорить о том, что мучило ее всю дорогу. Бен поднялся, придержал дверь, чтобы она могла выйти и увлек ее подальше от дома, к коновязи. — Тарис, ты меня заставил поклясться, что как только я узнаю, кто будет третьим — третьим правителем, — я тебе тут же скажу.

      Он, ничего не говоря, шагнул к ней вплотную и взял ее за подбородок. Кавада чуть замешкалась:

      — Ты... третьим правителем будешь ты.

      — Рассказывай все, подробно.

      — Я не знаю, что тебе рассказать... Ты уже все знаешь — будут три правителя, я тебе говорила.

      — Что изменилось за последний день?

      — Ты мне сказал дату своего рождения.

      — Но я не заметил, чтобы у тебя было время сделать расчеты. Обычно ты сидишь за вычислениями несколько дней.

      — Я их уже сделала... раньше.

      — Но раньше ты ведь не знала даты моего рождения?

      — Я вычислила ее для Варга. Эту же дату сказал мне ты.

      Они постояли некоторое время.

      — А почему ты решила, что я... буду править? В этот день могло родиться много людей, — у графа был какой-то совершенно неуверенный голос.

      Кавада подумала, что никогда не слышала у него такой интонации.

      — Вы братья, близнецы.

      — Мы совершенно не похожи.

      — Он был рабом-гладиатором двенадцать лет, это состарило его. По твоему... — она опять замешкалась, как будто ей трудно было это говорить, — по твоему лицу вообще непонятно разобрать черты. Но вы — братья-близнецы, Дэв и Тимур.

      — Кто тебе сказал? — Тарис сделал еще шаг и прижал ее всем телом к врытому бревну, поддерживающему навес.

      — Я догадалась.

      — Не ври.

      — Клянусь! — Кавада почувствовала, что его пальцы вот-вот проткнут ей щеки, и сделала попытку освободиться.

      — Я тебе не верю.

      — О, Тарис! Кто мне мог сказать? Никто ничего не знает!

      — Неправда! Верон знает. Во всяком случае, про меня.

      — Если ты меня сейчас не отпустишь, завтра у меня на лице будут синяки от твоих пальцев. Как я могу тебя убедить? Ни Верон мне, ни я Верону ничего не говорили. Я вообще не имею привычки разговаривать с кем-либо о тебе.

      — Не ври, — Тарис прижался к ней и снова вцепился ей в лицо кончиками пальцев. В этот раз было очень больно, и она начала активно вырываться. Наконец он ее отпустил.

      — Если ты мне не веришь, зачем взял с собой? — в голосе женщины прозвучало отчаяние.

      — Я не могу поверить, что ты могла догадаться! Как ты пришла к этой мысли?! Эти твои звезды и призраки сводят меня с ума... — Тарис обнял ее за шею и уронил голову Каваде на плечо.

      — Да, это так, — она стиснула его руку. — Мы сделали прогноз с Эрландом на дату переворота и судьбу возрожденной Империи — он показал два правителя. Потом я решила пересчитать аспекты. У меня возникла мысль, что расчет был неверен. Я считала много раз, все время проверяла и перепроверяла. Мы ошиблись, правителей будет три. Один — самый главный, который будет господствовать над остальными двумя. Было указание, что он великий пленник, который вышел из темницы. Я все время думала, что это Эрланд. Он был заключен в тюрьму и освободился несколько месяцев назад. Я пересчитывала и пересчитывала. Пленник, который вышел на свободу, провел в неволе полный цикл, двенадцать лет. И дата его освобождения совпала с датой переворота. Была связь между его жизнью и всей Империей, которую разрушили Травалы...

      Она остановилась, чтобы перевести дыхание.

      — Продолжай, — прошептал Тарис.

      — Я вспомнила, что когда начала изучать астрологию, для тренировки составляла гороскопы членов правящей династии Давикулюсов. И на натальной карте молодого убитого императора я задержалась... Звезды показывали относительно долгую жизнь и... пленение. Я сказала уже тебе раньше, что он вернется — вернется на трон.

      Небо раскололось над ними, и вдруг все вокруг осветилось огромным огненным столбом. Кавада вжала голову в плечи. Молния ударила в дерево как раз перед мостом, на другой стороне реки. Вспыхнувшая ель тут же была погашена дождем.

      — Говори. Не отвлекайся, — в голосе графа был слышен приказ.

      — Я нашла старые книги и прочитала, что у последнего императора был брат-близнец, который пропал много лет назад при странных обстоятельствах, тело его не нашли. Одна из трех звезд несла информацию о другом правителе, он должен был родиться в один день с Варгом... ой, прости... Дэвом Давикулюсом, только у него не было этого пленения... И у меня возникла тогда мысль, что его брат, Тимур Давикулюс, жив. И когда ты мне сказал дату своего рождения, я вдруг вспомнила слова призрака из маяка... То, что он все время повторял: «Лицо твоего спутника», — и вообще все его слова. И как ты произнес, что тебе все понятно... И я тоже поняла — это было как озарение, как вот эта молния, которая сейчас ударила в дерево, — я вдруг поняла, что ты и есть Тимур Давикулюс! — Кавада замолчала. Она была очень взволнована. Она никогда не была уверена, разговаривая с Тарисом, правильно ли себя с ним ведет. Граф не двигался, и это напугало ее. — Тарис! Скажи что-нибудь! Скажи, что я не права...

      Он вдруг погладил ее по щеке, которая болела из-за того, что он так сильно сжал ее лицо перед этим.

      — Что тебе сказать, дорогая? Это правда... Я надеюсь, что ты ничего никому не будешь говорить...

      — Конечно, нет! Но ты сказал, что Верон знает!

      — Да, Верон знает... Про меня, не про Варга.

      — Почему Варг не объявит себя? Наверняка найдутся люди, которые смогут его опознать.

      — На его месте я бы тоже не называл пока себя...

      — Почему?

      — Из-за Эрланда... Ты знаешь, кто такой Эрланд?

      — Нет...

      — Ты говорила, что колдун не удивился вашему совместному, первоначальному прогнозу, что будут два правителя?

      — Нет, не удивился...

      — Вот это меня и тревожит... Мне теперь понятно, кто финансировал переворот, кто давал деньги Эрланду.

      — Кто?

      — Шах Дравийского царства, Воктир Дераб Тордонус. Он всегда хотел заполучить Тареш.

      — Но восточные земли бывшей Империи уже много лет дикое поле!

      — Ты помнишь своего призрака? — Тарис поднял темные глаза к небу. Дождь внезапно прекратился, и ветер развеивал тучи, как руками раздвигая завесу, освобождая яркую, большую луну. — Восток возродится. Хочу тебе сказать, что это единственное место на земле, где я чувствую себя дома. И если все будет так, как сказал твой призрак, и сейчас произнесла ты, я никому его не отдам. Будут снова три наместничества, и я сяду на трон в Тареше. И белые дворцы возродятся в зелени садов... И никто не сможет у меня отобрать мою страну, даже могущественный южный правитель. Надо только понять, кто такой Эрланд. Это ответит на оставшиеся вопросы...

      — Как мне тебя теперь называть?

      — Что значит как? Мы же договорились, никто ни о чем не должен догадываться! Пока... Как и раньше, Тарисом.

      — Тарис... у меня один вопрос...

      — Ну?

      — Вы близнецы... Но у вас разный цвет глаз.

      — Да... это единственное отличие. Но в темноте этого не разобрать...

      — Когда ты переспал с его женой... она знала, что ты — это ты? — Кавада заглянула в его глаза, ставшие различимыми в развидневшемся небе.

      — Это всегда было и остается загадкой. Думаю, она догадалась сразу, но не показывала виду. Потом она выдала себя... Но я ему не сказал, что Вероника знала, ведь я и сам в этом окончательно не уверен...

      — Тогда я его понимаю...

      — Ты его понимаешь?! — Тариса как подбросило. Он заговорил злым, отрывистым голосом: — А меня ты понимаешь?! Мы были близнецами, мы росли вместе! Мы все делали вдвоем, даже женщин брали вместе или одних и тех же. А потом он встретил эту Веронику, и я как будто умер для него! И он был всегда лучшим, во всем! Не было ничего, в чем я был бы первым! Я был всегда вторым, а значит, последним — в изучении наук, на охоте, всегда и везде... и родился я вторым. Я должен был быть хоть в чем-то лучше его! Я пришел однажды ночью к его жене, когда Дэва не было дома... Я приходил к ней не один раз. И однажды она назвала меня, когда мы занимались любовью, моим именем. Я полюбил ее, безумно полюбил. Она уверяла, что тоже любит меня. Убеждала, что хочет остаться со мной, уговаривала меня убить брата — именно уговаривала. Говорила, что никто не узнает, а я просто продолжу выдавать себя за него и стану императором...

      Но я не хотел этого. Мы были так близки с ним, так любили друг друга. До этого случая у нас не было ни тайн, ни недомолвок. Я пришел к Дэву и сказал прямо: «Я переспал с Вероникой. Она говорит, что я лучше тебя, и хочет остаться со мной». Ну, а дальше ты все знаешь... Я дорого заплатил за свою честность, слишком дорого. Ты не знаешь, что мне потом пришлось пережить, чтобы выжить... Никто не знает... Может быть, я однажды расскажу вам, тебе и ему, если вы сохраните рассудок после этого...

      — Милый... любимый... прости... — Кавада бросилась к нему и порывисто обняла. — Не мне тебя судить... не мне вас судить... Но скажи: потом, сейчас, — ты поговорил с ним? Он знает? Что она предала его?!

      — Нет, — в голосе Тариса была боль. — Он продолжает ее любить. Он продолжает даже быть ей верным. Варг отказывался от женщин все эти годы, потому что не может ее забыть. Я не могу ему поведать все... Был бы я на его месте и кто-то рассказал мне правду, я б просто в нее не поверил. Или даже убил того, кто мне это сообщил. Я никогда ему всего не скажу. И я не знаю, зачем рассказал это тебе.

      — Это ужасно — то, что ты носил в себе. Чем я могу тебе помочь? И могу ли я вообще чем-то помочь?

      — Ты можешь... Но я боюсь тебя об этом попросить, — он внезапно отодвинулся и заглянул ей в глаза.

      — Я делала для тебя так много, чего бы никогда не сделала ни для кого на свете. И я прощала тебе то, что не простила бы никому...

      Тарис опустил голову, и они уперлись лбами. Кавада видела его темные глаза прямо перед собой.

      — Единственное и самое большое, что ты можешь сделать для меня — это согласиться заняться любовью с нами двумя. Когда ты не будешь знать, кто есть кто. И потом скажешь, можно ли нас спутать... Только это поможет и ему, и мне. Ты же говорила... ты же говорила, что тебе нравится Варг, — он коснулся ртом ее лба.

      — Тарис, — она пыталась найти что-то, что поможет ей показать, что его идея невыполнима. — Тарис, вас невозможно спутать... У вас сейчас совсем разная комплекция. У тебя совершенно особенный рот...

      — Это ничего... ничего, — шептал он. — Лишь бы брат согласился... мы найдем способ... Сделай это. Для меня... пожалуйста!

      Бен, словно обезумев, начал стаскивать ее одежду, и она вспомнила, как он порвал на ней чужое платье в ту ночь, когда ударил ее.

      — О, Тарис, пожалуйста, не рви одежду! Это ведь Зога...

      — Да... и это меня ужасно возбуждает, — он становился все более и более нетерпеливым. — Я хотел заняться с тобой любовью еще с той минуты, как вы переодевались в конюшне Вандервилля.

      Он поднял ее, и она с ужасом почувствовала, что касается ходящего ходуном за ее спиной бока лошади. Они по-прежнему стояли у коновязи.

      — Тарис, милый, тут лошадь, и она движется! — воскрикнула Кавада с испугом.

      — Забудь о себе! Забудь о лошади! Думай обо мне! Только обо мне...

      Верон проснулся от холода. Поднял голову от полатей: в крохотное окошко вливался бледный, робкий свет. Ночь уже отступила, но солнце еще не взошло. Дождь прекратился. Были хорошо слышны порывы ветра, сбивающие влагу с лап елей и верхушек берез. Министр приподнялся, опираясь на локти, оглянулся. Маленькая избушка представляла собой крохотное пространство, заполненное почти полностью лежанкой, на которой едва смогли разместиться все путники, и большой, сложенной из камня, печью. Земляной пол промок, отовсюду тянуло сыростью, несмотря на горевший всю ночь очаг. Во всех углах были развешаны вещи, вымокшие вчера вечером.

      Осторожно, стараясь не разбудить спящих, вылез из влажного плаща, в который закутался ночью, как в кокон. Рядом с ним сопел во сне, приоткрыв розовый рот, Зог. У стены избушки спали обнявшись Тарис и Кавада. Они завернулись в меховую широкую накидку, которой Верон раньше у Бена не видел. Граф был обнажен до пояса и обнимал нагую любовницу, буквально утонувшую в его объятиях. Лицо спящей обращено кнаружи. У Кавады совершенно идеальные черты лица. Розовые губы чуть приоткрыты, щеки кажутся немного припухшими... Ему вдруг стало неловко их разглядывать и почему-то грустно, и министр поторопился бесшумно выйти. Это ему не удалось, дверь заскрипела на давно не смазанных петлях, размокшая глина снаружи сползла в щель внизу, и пришлось напрячься, чтобы открыть ее.

      Утро вступало в свои права. Избушка стояла, спрятанная между громадными елями, на берегу горной реки, бурлящей среди камней в неглубоком овраге. Мост был наполовину разрушен. Из пяти сохранились лишь два целых бревна, три ствола почти сгнили, провалившись посередине переправы и образовав зияющую дыру. С одной стороны функцию перил выполняли связанные друг с другом почти истлевшей веревкой тонкие стволики берез.

      День наступал, светлело буквально на глазах. Он обещал быть теплым, но ветреным. Над головой неслись серые тучи, но само небо опрокидывалось вглубь бездонной голубизной. Белые деревья виднелись между елями. С правой стороны стояла на удивление хорошо сохранившаяся среди всего этого запустения коновязь, даже с целой крышей, крытой соломой, замешанной с глиной. Лошади почти высохли, лишь грязь у копыт оставалась еще влажной. Верон подумал, что они остаются для него до сих пор в какой-то степени фантастическими животными. Красивый, высокий гнедой жеребец Тариса выделялся среди маленьких, неказистых лошадок.

      Верон спустился к речке позади домика, разделся, искупался в ледяной даже летом воде, вытерся влажным и холодным плащом. Огляделся в поисках, куда бы можно было его повесить, и вздрогнул от голоса Тариса:

      — Он высохнет на вас, господин министр.

      — Ох!.. Доброе утро, мой друг. Вы меня, как всегда, испугали. Как вам удается передвигаться столь бесшумно?

      — И вам удастся, не волнуйтесь. К концу нашего путешествия вы тоже сможете ступать беззвучно, переводить лошадь самостоятельно через разрушенные мосты или находить брод и, возможно, даже охотиться.

      Верон улыбнулся, невольно залюбовавшись графом, одним прыжком преодолевшим крутой склон холма. Сам он был всегда очень медлительным и осторожным. Если бы его спросили, что самое ценное для него в жизни, он бы ответил: «Безопасность». Странно, что сын воина вырос совершенно равнодушным к ратным делам, был всегда далек от шумных, подвижных игр своих сверстников. Его не привлекали ни военные подвиги, ни далекие страны, ни приключения. Он любил книги, мягкий плед, потрескивание оплывающих свечей. Тихие беседки, увитые ароматными цветами, удобные кресла и диваны, нежный шелк и пуховые одеяла, комфорт и достаток — это была атмосфера семьи, в которой он вырос, и этим же воздухом он дышал в семье приемного отца. Пока оставалась жива жена, мир еще радовал его тишиной и покоем, хотя бы в том искусственном коконе, который ему удалось создать. Удивительно, что они смогли выжить в те времена, когда Травалы взяли власть в свои руки и страна взвилась на дыбы, как обезумевший конь, перед тем, как сорваться в пропасть...

      Пока министр облачался во все еще влажный камзол, Тарис выкупался в ручье, но остался на берегу голым. Солнце по-прежнему скрывалось за верхушками деревьев. Оно только выкатилось из-за горизонта, небо окрасилось в розовые тона, и серые тучи стремительно светлели. Верон подумал, что ему тоже надо было высохнуть вот так, как граф, на воздухе, чем намочить еше больше и без того влажную одежду.

      — Меня смутили ваши слова, Тарис... Наше совместное путешествие окончится довольно быстро — я поверну в сторону Сияра, а вы продолжите путь на север... Или нет?

      — Вы знаете, что меня не устает в вас поражать?

      — Что?

      — Вы человек невероятно хитрый и скользкий, и в то же время потрясающе наивный и совершенно не приспособлeнный к жизни за стенами замков и богатых домов, обслуживаемых слугами. Вы умудряетесь узнавать обо всем первым, держите целую армию шпионов, и в то же время, как мне кажется, храните чистоту юной девушки. И я, даже я с моей повышенной способностью к выживанию, теряюсь: где вы настоящий, а где в вашем поведении и словах фальшь?..

      Верон улыбнулся и посмотрел вбок. Он старался не разглядывать голого собеседника. Бен же, похоже, был начисто лишен стеснения. Было странно, что этот человек так охарактеризовал те его черты, которым он и сам всегда поражался.

      — Мне кажется, что вы меня знаете не хуже меня самого, в то время как не перестаете удивлять собой. Мы знакомы много лет, но описать вас так, как вы меня сейчас, буквально несколькими словами, я не способен.

      Граф расхохотался:

      — Я вам помогу, Верон. Наверное, единственное постоянное качество во мне — это непостоянство, непредсказуемость. Раньше, в молодости, я сам от этого страдал. Потом я с ним смирился, как смирился с моим уродством, и теперь больше не забиваю себе голову копанием в себе. Я слишком грандиозен, скажем так, чтобы мой характер мог охватить несчастный, убогий человеческий разум... Но мы отвлеклись от темы. Вас что-то удивило в моем высказывании, что к концу нашего путешествия вы станете гораздо более приспособленным к жизни, чем сейчас?

      — Да. Мне показалось, что вы мне дали понять, что я должен идти с вами?.. на север?

      — Я сказал то, что сказал... Теперь решать вам: стремиться ли к бракосочетанию с наследницей лучшей провинции в Валласе и возвращаться к нашему высящемуся до сих пор темной фигурой Эрланду в Вандервилль... — Тарис внезапно замолчал.

      — Вы не договорили вашей фразы, — как всегда спокойно заметил министр, — или?..

      — Или отправиться дальше в компании со мной и очаровательной женщиной, с расторопным слугой на север, не растеряв по дороге золота, которое вы везете. А вы ведь его везете, я в этом уверен.

      — И что произойдет на севере? Я, по-моему, снабдил и вас достаточным количеством монет...

      — Достаточным, да... Достаточным, чтобы безбедно окончить жизнь в отдаленном замке на границе с дикими северными землями, вооружив отряд преданных людей, которые будут охранять меня до конца моих дней...

      — Но это развитие событий, похоже, вас больше не устраивает?

      — Нет, не устраивает. Видите ли, я подумал, что мы можем закончить нашу жизнь в более родных краях...

      — Вы начинаете меня пугать. Впрочем, как всегда... Мы ведь уже с вами определились, что родных нам краев больше не существует. Мы не любим Валлас — ни вы, ни я. И приятные места, похоже, отодвинулись в далекие земли. Или вы предлагаете претендовать на подданство Дравийскому шаху?

      — Вы забыли о Тареше? — в глазах Бена сквозило что-то дикое — жестокая, первобытная сила.

      Верон вдруг подумал, что он похож на волка. Изуродованное лицо напоминало скалящуюся морду. И тело было телом зверя: клубки мышц, длинные, стройные сухожилия, звериная гибкость и сила.

      — Если на свете есть наименее комфортабельное место, то это как раз Тареш сегодняшний.

      — Мы его возведем заново. Вы ведь любите нашу страну? Мы восстановим белокаменные дворцы и зеленые сады... Однажды вы меня спросили, люблю ли я Валлас. А любите ли вы Тареш?

      — Это единственное место на земле, которое я считал моим домом. И, пожалуй, чтобы осуществить то, что вы сейчас озвучили, я готов даже пожертвовать своим комфортом и всеми своими деньгами. Но нам их не хватит. Для этого понадобится богатство шаха Дравийского царства и тьма человеческих жизней.

      — Вы не перестаете меня удивлять, Верон. Я не думал, что вы способны ради чего-то пожертвовать вашим покоем.

      — А я не думал, что вы, Тимур, решитесь выйти из тени.

      — Из тени выйду не только я. Но не стоит пока называть меня этим именем.

      — Вы меня интригуете. Вы говорите об Эрланде?

      — Нет, Эрланд пока остается для всех загадкой. Но мы ее решим.

      — Вы не забыли, дорогой Тарис, что колдуна, как мы имели возможность убедиться, поддерживает шах Дравийского царства?

      — Это пока что... Говорят, что у шаха много дочерей. Вы думаете, он откажется от предложения связать свой род с династией Давикулюсов?

      — И вы... вы готовы вернуться и предложить себя в качестве его будущего зятя? — в глазах министра появилась растерянность.

      — Почему бы и нет? Только вернуться с армией...

      — Вы уверены, что у вас найдутся еще свидетели, кроме меня, которые могут в вас опознать Тимура Давикулюса? И уверены ли вы, что ваш друг Варг, о защищенности которого вы так печетесь, вас поддержит?

      — Да, кстати!.. Вы сделали, надеюсь, распоряжения о безопасности Варга? И какие именно?

      — Вся переписка полка проверяется. Как только будет точно известно, что Эде поступило приказание его убить и она будет готова совершить убийство, в нее выпустят стрелу. Лучник, приставленный к ней, следит за девушкой постоянно. Теперь ответьте вы на мой вопрос...

      — Сначала вы ответьте! Вы согласны присоединиться ко мне? Я хорош в военном деле. Счета, экономика, организация быта и прочие мелкие дела мне не по нраву. Готовы ли вы начать организовывать вещи вокруг меня так, как мне будет угодно? Разумеется, если все сложится так, как я хочу, вы останетесь по-прежнему первым министром — в возрожденном Тареше, который будет самым процветающим краем Империи Давикулюсов. Воровать больше вы не будете. Я вам верну одолженные у вас деньги в двойном размере.

      — Да. Я согласен, — Верон почувствовал нечто странное, как будто ему на плечо опустил руку его покойный отец.

      — Ну что ж, тогда я открываю свои карты, — Тарис перепрыгнул с камня на камень, чтобы подойти ближе к министру, и продолжал, значительно понизив голос: — Тот, кто на сегодняшний день фактически управляет армией нового Валласа и готовится сломить сопротивление сторонников Травалов, и будет тем человеком, который опознает меня. И тем, кто возглавит Империю Давикулюсов... отдав Тареш в мое владение, разумеется. Надеюсь, у него также хватит ума предложить хотя бы руку, если его сердце занято, одной из дочерей Дравийского шаха. Тогда южный властитель будет у нас в руках. Он поделится с нами своими дочерьми, а мы разрешим ему наезжать в наши земли и будем пользоваться его золотом. Возможно, в будущем Империя присоединит и Дравийское царство, вплоть до земель воинственных марут...

      Верон почувствовал, как горит его лицо. Все, что было сказано Тарисом, не оставляло сомнений...

      — Варг — выживший император?! Дэв Давикулюс?! Ваш брат-близнец?!

      За их спиной послышался шум. Из избушки вышли одновременно Кавада и Зог. Женщина была в коротких штанах мальчика, босиком и в чересчур большой и длинной белоснежной рубахе графа. Черные волосы свободно лежали на плечах, покрывая спину блестящим покрывалом.

      Тарис приложил палец к губам и быстро сказал:

      — Определяйтесь, господин министр. Вам куда: в Сияр, или на север?

      Верон не отрывал глаз от Кавады. Он говорил так тихо, как будто она могла их услышать, буквально едва шевелил губами:

      — А что будет с вашей женщиной, когда вы женитесь на наследнице шаха?

      — Почему вас это волнует? Она вам нравится? — Бен обернулся и посмотрел на Каваду, задержавшуюся на вершине холма в нерешительности, куда ей идти.

      Зог спустился купаться к речке на другой стороне от моста, чтобы не мешать беседующим мужчинам. В конце концов женщина развернулась и снова зашла в избушку.

      — Тарис... мне придется переучиваться потом, когда надо будет называть вас по-другому... Вы думаете, что Кавада может кому-то не нравиться? Она настоящая фея — деликатна, красива, умна, покорна, воспитанна, образованна. Я не представляю, что от нее можно отказаться.

      — А кто вам сказал, что я буду от нее отказываться? И я добавлю: она настоящая фея. Она умеет общаться с той стороной, — Бен продолжал смотреть на дверь избушки, за которой скрылась женщина. — И она не просто красива. Она великолепна!

      — Что значат ваши слова «она умеет общаться с той стороной»? — в глазах Верона отразилось замешательство.

      — Не все сразу, мой дорогой друг... Наш разговор и так оказался чересчур насыщенным для одного утра. Скажите, вы находите, что факт женитьбы может помешать старым любовным отношениям?

      — У вас, наверное, не может... И лично я так до сих пор и не уверен, что ваши отношения с ней любовные. Простите меня. Это, наверное, не мое дело...

      — Наши жизни с вами изрядно переплелись и грозят переплестись еще больше, так что я отвечу. Мои отношения с Кавадой действительно любовные: она любит меня, а я люблю ее. Но факт любви на необходимость брака повлиять не может. А у вас?

      — При всей моей хитрости и, как вы изволили сказать, изворотливости, меня бы такая мысль даже не посетила... Дорогой Тарис, а мы не можем пойти на север через Сияр? Там меня все-таки ждет неизвестная женщина. Мне бы хотелось на нее посмотреть...

      Граф расхохотался и бегом взобрался на вершину холма, распахнув дверь в избушку. Министр услышал, как взвизгнула Кавада. Сел на камень, неожиданно быстро высохший за утро, и уткнулся носом в рукав. Задумался над всем услышанным... Этот человек просто чудовище! Всей своей жизнью он разрушает общепринятые нормы, традиции... Но почему все вокруг так его любят? Даже он, Верон, попал под очарование этой звериной, первобытной, опасной силы. Готов отказаться от собственного пути, спокойной жизни, следовать за ним... Даже Даневан, будучи его врагом, восхищался Тарисом! У него совершенно невероятное обаяние, какая-то нечеловеческая сила очаровывать — людей и даже животных. Лошади подчиняются ему. Все женщины, встречающиеся на пути, к его услугам... Что это? Неужели она — древняя, благородная кровь? Что такое кровь? Возможно, это то, что так отличает одних от других? Нечто нематериальное, что ткет невидимые нити, направляя людей? Кто-то, более достойный и честный, проведет всю жизнь в яме с помоями, как бы ни старался из нее выбраться. А представители древнего благородного рода, пережив все возможные препятствия на человеческом пути, вернутся на широкую дорогу власти...

ГЛАВА ПЯТАЯ Страсть

   Варг задремал. Солнце клонилось к закату, над лагерем уже вовсю пели цикады и подымался дым костров. Внезапно кто-то начал его трясти.

      — Варг, у меня к тебе дело, — Дван был очень озабочен. — Только ты можешь мне помочь...

      Он отряхивался ото сна. Ему совсем не нравилось выражение лица друга.

      — Что случилось?

      — Я... я хочу сегодня провести ночь с Дитой.

      Дита была женой кузнеца, возле усадьбы которого они стояли лагерем уже вторую неделю.

      Это что за глупости? Почему он ему это говорит?

      — А я здесь причем? Сам не справишься?

      — Муж...

      — Что муж? Ее муж снесет тебе голову, если узнает. А если застанет вас вместе... мне даже сложно представить.

      — Мне тоже. Поэтому я прошу тебя помочь.

      — Слушай, попроси кого-то другого, а? У меня есть чем заняться, кроме твоих любовных дел.

      — Всех, кого мог, уже попросил. Все заняты.

      — Чем заняты?

      — Эрик сейчас повел к нему подковывать лошадь. Ван заглянет чуть позже с вином и предложит попробовать. Потом Родри возьмет повозку Ивара и проедет мимо. Вместе они должны его уговорить поужинать. Поскольку к этому времени он уже должен выпить, у него проснется аппетит. Ивар будет коптить мясо так, чтобы ветер принес запах в кузницу. Потом ребята затянут вечеринку, как смогут, чтобы он остался в лагере на ночь.

      — Ну, ты затеял прямо целое действо, — Варг усмехнулся. — А мне какую роль отвел?

      — Я прошу тебя быть неподалеку от нас. Если вдруг кто-то подойдет, или кузнец домой вернется, дашь нам знать.

      — И что, кроме меня никого не нашлось на эту почетную должность? Почему бы тебе Изду не пригласить, например?

      — Варг, ты единственный человек, которого я не стесняюсь, — Дван замялся.

      — О чем ты?! Ты имеешь баб посреди бела дня едва ли не у всех на глазах!

      — Сейчас другая ситуация, это не то...

      — А что это?

      — Это... любовь.

      Варг рассмеялся:

      — Сколько у тебя таких любовей было?

      — Первый раз лет в четырнадцать, и все, — Дван вдруг растерялся. — Понимаешь, я ее не просто хочу, мы разговариваем... Я никогда раньше не разговаривал с женщинами. Мне ее жаль.

      — Чего именно тебе жаль?

      — Мне жаль, что ей приходится работать в поле. Мне тяжело смотреть, как она таскает воду ведрами для мужа в кузницу, как работает с ним, ведет весь дом, надрывается с этой жизнью... Не знает отдыха — работа, работа, работа... роды, смерть детей... А ночью ее имеет пьяный муж.

      — Слушай, она простая женщина, крестьянка. Это ее судьба. Все женщины делают это: работа днем и удовлетворение мужчин ночью. В чем проблема? Надо родиться знатной дамой, чтобы избежать этой доли. Да и знатные бабы тоже с кем-то спят, и не факт, что этот кто-то им даже нравится...

      — Варг, я все понимаю, но ты не понимаешь... Она другая... не такая, как все. Она страдает от этого!

      — Дван, все от чего-то страдают. Вся жизнь — страдание... Работа, болезни, принуждение... Никто не свободен выбирать жизнь.

      — Нет, нет, нет... все страдают, да. Но есть что-то, что может это все облегчить...

      — И что же?

      — Любовь... любовь может сделать жизнь сносной и даже радостной.

      — Дван, прекращай. Ты любишь всех женщин моложе сорока, что тебе далась именно жена кузнеца?

      — Не знаю... Ты прав. Но мне жизнь не в радость без нее. Если бы я мог сделать ее богатой и свободной, я бы согласился снова вернуться ради этого в цирк, быть снова рабом. Даже умереть, лишь бы она немного увидела счастья...

      Варг сел. Он никогда не слышал ничего подобного от своего друга. Тот готов был заниматься любовью с первой встречной и тут же ее забыть.

      — Что с тобой случилось, а? — он всмотрелся в лихорадочно блестевшие глаза Двана. — Ты не заболел?

      — Если я даже заболел, я хочу этой болезни. Я хочу умереть от нее. Да!.. Так ты согласен?

      Перспектива провести ночь рядом с этими двумя голубками не улыбалась Варгу.

      — Может, ты все-таки кого-то другого попросишь? Это все равно, что ты меня приглашаешь быть третьим.

      — Не могу.

      — Почему?

      — Ты один не будешь смеяться. Ты один не будешь мне потом это вспоминать. Ты один не будешь хотеть ее, когда я буду с ней. Ты один способен понять... любовь, — Дван запнулся. — Без тебя ничего не будет.

      — Так может и лучше, чтобы не было?

      — Может и лучше... Но жизнь, если этого не случится, потеряет вкус.

      — Ладно... А ты уверен, что она тебя захочет? Или будешь брать силой?

      — Уже хочет.

      — Откуда ты знаешь? Вы уже договорились, что ли?

      — Да. Сегодня ночью, в саду за кузницей.

      — О, боги!..

      Они действительно разговаривали. Занимались любовью, потом разговаривали, потом снова любили друг друга. И это было невыносимо. Это было хуже, чем цирк!

      — Я хочу тебя! Я хочу тебя везде! Хочу тебя вокруг и внутри меня! И пусть мой муж разорвет меня. Пусть он меня убьет, уничтожит, растерзает... Все, все — за мгновение твоей любви. Никто никогда не хотел любви так сильно, как я. Я еще молода и еще хороша, но моя спина надорвана работой в поле, мои чресла надорваны его вожделением. Я родила троих и всех похоронила. Я знала не много мужчин, но я никого никогда не любила, как тебя... Смейся... Пусть весь мир смеется, но я тебя люблю! Я не просто хочу тебя, я тебя люблю... Ты можешь отказаться от меня, оттолкнуть меня. Ты можешь посмеяться надо мной завтра с друзьями, или рассказать о моей измене мужу, который за это поставит большие крепкие гвозди в подковы твоей лошади. Пусть! Я готова принять побои за эти слова, презрение, смех, даже смерть! Пусть меня забьют камнями, но я люблю тебя! Я готова ползти вслед за Варгом и целовать следы его сапог, чтобы он меня взял шлюхой к вам... Я буду ласковой со всеми солдатами, если у меня есть хоть малейший шанс видеть тебя. Пусть моим телом владеют все, кому не лень — оно не имеет значения. Презирай меня, но я люблю тебя так, как никогда женщина не любила мужчину!

      Слова лились потоком. Варг был готов заткнуть уши... Столько любви... Он забыл, что кто-то может говорить слова любви. Просто не верил своим ушам: эта крестьянка способна на такие чувства? Не хотел уже их слышать, но невольно вслушивался. Перед ним встал стройный силуэт с длинной косой. Эда... Если бы она ему это сказала... Но ее умение любить уничтожили в детстве, изнасиловав мать и других женщин на глазах маленькой девочки и убив их. Или способна?..

      Ему показалось, что их отношения изменились? Ему показалось это сегодня ночью, или между ними протянулись прочные нити, связав их неразрывными узами? Почему он думает о ней? Варг вспомнил, как она атаковала его на второй день после переворота, как лечила, как гнала через лес, как учила чувствовать центр... Снова почувствовал узкую горячую ладонь у себя внизу живота. Вспомнил, как целовал Эду, а она прижималась к нему этой ночью. Он хочет ее... Хочет ее худое, литое, почти мальчишеское тело так, как никогда не хотел ни одну женщину.

      Варг откинулся на спину и посмотрел в небо. В высоте холодно мерцали звезды. Свидетелями скольких признаний они были, сколько рождений и смертей они наблюдали? Сегодня мы любим, завтра мы ненавидим... Сегодня чьи-то руки нас обнимают, а завтра они раскинутся и окоченеют от дыхания смерти...

      — Дита, Дита... мне ли слышать эти слова, — раздался взволнованный мужской голос.

      Дван? Он его не узнал. Где его веселый, любвеобильный друг, не пропускающий ни одной юбки? Откуда столько искренней силы в его словах?

      — Мне ли выслушивать признания в любви? Сколько шлюх прошло через мои чресла! Сколько невинных жизней мною загублено! Я не достоин твоей любви... такой любви. Мне казалось, что любви нет, есть лишь смерть и похоть — просто тело, которое берет свое. И иногда даже не важно, кто удовлетворит твое желание: женщина, ребенок, мужчина, животное, я сам... И тут ты! За что мне это? Я не достоин этого дара... Такая любовь! Я — червь... червь, копошащийся у твоих ног... Не говори ничего... Ты... ты... ты жемчужина, а я лишь навоз, удобряющий дно жизни. Я ничто перед тобой... Прости, я тысячу раз недостоин слышать твои слова... Пусть небо поразит меня на месте, если я лгу! За что мне это? Ты терзаешь меня, ты достаешь меня, мягкого и беззащитного, из живота женщины в мир. Я, который никогда не уважал женское тело... Ты делаешь из хозяина рабом... Я твой... твой... твой...

      Слова замолкли, лишь шумное дыхание двоих, снова предавшихся любви. Варг почувствовал испарину на висках... Сколько искренности в словах его друга! Но Дван — он же не пропускал ни одной юбки, спускал штаны с каждой встречной крестьянкой, едва успев их застегнуть после предыдущей! Что это? Он пожалел, что согласился быть рядом. Бред... Два идиота... среди войны, среди смерти...

      К шуму прилившей к его голове крови добавился еще один звук — чье-то дыхание. И он был где-то рядом, этот кто-то. Варг скользнул за ствол яблони, быстро пересек расстояние до ближайшего куста. Рука коснулась холодной рукоятки кинжала...

      А вдруг это муж Диты? Что он должен с ним сделать? Убить? Заткнуть рот? Шорох раздался и затих за зарослями бузины. Яблоневый сад за кузницей переходил в подлесок. На всю округу раздавались стоны Диты. Дван дышал, как загнанный слон. Варг осторожно приблизился к месту, где лежал еще один человек. В свете луны он увидел тонкую шею, белеющую среди темной высокой травы, растрепавшуюся косу, тесный шелк и светлую кожу... Эда откинула голову, стараясь бесшумно распрямиться...

      У него перехватило дыхание. Варг ни минуты не сомневался, что ему это кажется, что это обман зрения. Солнце палило слишком сильно сегодня, он не покрывал головы... И жара... У него случился солнечный удар, тепловой удар... По мозгам ударила эта страсть, любовь Диты и Двана... Варг был опьянен любовью, разливающейся в воздухе, этой тяжелой страстью, этим душным летом. Ему удалось приблизиться к видению совершенно неслышно, он коснулся ее бедер... Эда вздрогнула, ее руки нащупали его шею моментально. Он знал, что она может убить, всего лишь надавив определенные точки. Но сейчас это не имело никакого значения. Ему хотелось любить, как делают это эти двое... Какую вязь плетут мечты в его голове... Что это? Бред? Явь? Если бред, он очень правдоподобен...

      — Я сделаю это лучше, — шепнули его губы. — Я сделаю это лучше, чем делаешь ты сама...

      Его голова оказалась между белеющих бедер девушки. Дыхание сбилось... Где кончается он, а где начинается она?

      — Ты уже почти мертв, — ее пальцы сжали его шею еще сильнее, но тело не двинулось. — Я убью тебя.

      — Девочка моя, о чем ты говоришь?! Ты же любишь меня, ты же мечтаешь обо мне ночами! — он слушал свой голос, как будто кто-то говорил эти слова со стороны, а сам подумал, что умереть между женских ног — не самая плохая смерть на свете...

      Ее пальцы скользнули по его шее вверх, и Варг почувствовал, как они потеряли свою силу и твердость. Они больше не причиняли боль. Она запустила руки в его волосы. Какими мягкими и нежными они могут быть... О, боги, что делают ее руки в его волосах? Пульсировала кровь в его голове, совершенно разметав мысли. Дрожал живот под его руками... Кто-то стонал... Эда или Дита? Где были те двое, а где был он? Где был чей мир? Он потерял ощущение реальности...

      Его тело обладало разумом, и Варг как будто со стороны наблюдал, как оно действует. Руки ласково, но настойчиво освободили ноги Эды от одежды. Она не обманула его, она оказалась девственницей. Но ее тело было страстным. Оно умело наслаждаться. Он чувствовал, как она желает его, сама не понимая своего желания.

      Его губы доставили ей наслаждение, но он продолжал ее целовать, пройдя весь путь от живота до ее рта. Одним движением снял широкую безрукавку, в которой она ходила жаркими летними вечерами. И сам с восторгом почувствовал, что Эда расстегивает его куртку и стаскивает рубашку горячими, нежными руками. Он ощущал ее пальцы у себя на спине и на боках, освобождаясь от брюк. Его тело подчинялось совершенному разуму, одновременно и возбуждая ее все сильнее и сильнее, и сдерживая его страсть. Ему нельзя было ни напугать ее, ни сделать ей больно. Он не имел права на ошибку.

      Варг сам не представлял, какими рассчитанными могут быть его движения. Эда обхватила его бедра своими ногами... как вдруг раздался икающий рев: «Дитт!.. Дииитта!!! Иди, сними меня!» Шум падающего тела... Храп лошади...

      Дыхание любви исчезло, исчезло очарование ночи... Девушка выпрыгнула из его рук, выскользнула из-под его тела, одним рывком схватила свою одежду и в мгновение ока исчезла в зарослях бузины, переходящих в лес.

      Было это или не было?.. Привиделось ему? Приснилось?.. Он поднял голову от травы. Пьяный Вагар сидел в отдалении посреди поля, ярко освещенный полной луной, икая и по-прежнему громко зовя жену. Рядом стояла лошадь. К нему спешила Дита, с растрепанными волосами, подобрав юбку, на ходу застегивая блузу...

      Что за чушь? Где явь? Где фантазия? Где Эда? Где Дван?..

      Варг выпрямился и облизнул горящие губы. Это был не бред... Он чувствовал ее вкус и запах на своих губах...

      — Эда, — ему показалось, или Эрик назвал ее имя?

      С той минуты, как на поле въехал пьяный кузнец, Варг находился в странном состоянии, как будто между сном и явью. Эда... Где реальность, а где мир его грез? Не прекращая думал о ней. Он остался там — в том мгновении, когда они обнимали друг друга. Но время катилось дальше.

      Она вошла стремительно, прямая, как стрела. Эрик ретировался. Варг заставил себя открыть глаза. Он не знал, как сможет смотреть на Эду после того, что произошло между ними... И как она будет с ним себя вести? Девушка вчера не оттолкнула его. Приблизился бы он к ней этой ночью, если бы его разум не отказался ему служить?.. Он не знал ответа. Что произошло бы дальше, если бы кузнец не вернулся домой? После того, как Эда извивалась под его губами, а его руки закрывали ее рот, чтобы те двое не услышали ее?.. После того, как он раздел ее, а его губы проделали путь по всему ее телу от живота до рта? Ее руки обнимали его. Она обхватила его ногами, когда раздался крик пьяного кузнеца...

      Как хорошо, что кузнец вернулся... Эда не обманула его — она не знала, что такое любовь. С мужчиной, во всяком случае. Она была девственна. Кто ласкал ее до него? Ласкал, не обладая ею... Мужчины? Женщины? Эрланд?.. Что происходило в том загадочном месте, где ее научили этому изысканному боевому искусству? Что это внутри него? Его тело сотрясала дрожь... Это ревность?!

      Глаза Эды были холодны. Она напряжена, как натянутая струна. Подбородок девушки поднят выше, чем обычно. Она старалась смотреть ему в глаза. Он не знал ее такой...

      — Варг, я пришла тебе сказать, что мне нужна женщина.

      Он невольно мотнул головой. Он ослышался?..

      — Зачем?!

      — Мне нужна женщина, — повторила Эда, — которая будет расчесывать мои волосы, стелить постель, готовить мне еду, расставлять и собирать мою палатку — сильная женщина.

      Он все еще не понимал, к чему она клонит.

      — И я нашла такую женщину. Мне нужна Дита.

      Варг уставился на нее. Ему это послышалось? Она хочет взять Диту к нему в полк?

      Решил переспросить, и голос его сорвался:

      — Ты... ты хочешь взять женщину ко мне в полк?!

      — Нет, — она повела своей лисьей бровью. — Я беру женщину к себе. Женщину, которая будет обеспечивать мой быт. Согласись, что не твоих же солдат мне просить постелить постель, собрать ягоды, расчесать волосы...

      Наконец-то Варг понял!

      — Ты хочешь взять Диту, чтобы она сопровождала мой полк?! Ты хочешь взять Диту... Хорошо, ты понимаешь, что они с Дваном все поставят на уши?! Я не могу гарантировать, что половина ребят не изнасилует ее первой же ночью! Я не хочу лишиться Двана, которому перережут глотку в первый же вечер! Что за каприз! — он начинал злиться.

      — Ты не понял, Варг, — в ее голосе прозвучали знакомые насмешливые нотки. — Я не пришла спрашивать у тебя совета или позволения. Дита будет сопровождать меня, хочешь ты или нет. Я просто пришла поставить тебя в известность.

      — И это мне говоришь ты? Ты?! — Он вскочил и обошел ее, заложив руки за спину. — Кому ты хочешь сделать приятное? Двану? Ты же не любишь мужчин! Себе? Дита не будет удовлетворять тебя ночами!

      — Я не говорю о любви, Варг. Я говорю о своих нуждах. Я беру служанку, которая будет помогать мне в походе. Я ее уже взяла.

      Варг схватил Эду за плечо и крепко сжал. Она не двигалась.

      — Ты сама не понимаешь, что делаешь! Это мой полк, и здесь командую я! И ты не нуждаешься в служанке. Ты... — он замолчал на минуту, подбирая нужные слова, — ты вообще не расчесываешься неделями, ты спишь неизвестно где, как дикарка, или положив голову на седло у костра. Ты ешь только жареное мясо с ножа... Ты... ты принимаешь меня за дурака!

      Он почти кричал.

      — Да. Ты прав, — Эда говорила по-прежнему спокойно, — но это не мешает мне мечтать о постели... хотя бы о палатке, где я могу свернуться под одеялом, наконец-то вынув из-под шеи потное седло. Это не мешает мне думать о гребнях, которыми кто-то расчешет мои спутанные волосы. О теплой еде, которую мне подадут в тарелке...

      Он взял себя в руки, быстрым шагом вернулся и сел за стол, которым служил покрытый картами большой сундук.

      — Ты можешь прекрасно обслужить себя сама... как ты всегда это делала и раньше.

      Эда внезапно залилась краской. Варг выругал себя... Он совсем не хотел напоминать об этой ночи ни ей, ни себе. Девушка на секунду опустила глаза и тут же их снова вскинула. В ее словах был вызов:

      — А обслуживаешь ли ты себя сам?

      Что она имела в виду? Его палатку расставляли солдаты, он ел с ними их еду. Одежду готовил ему Ивар. Или она говорила о чем-то другом?.. Надо было срочно прекратить этот разговор, надо было немедленно поставить ее на место — любыми путями.

      — Я вообще не нуждаюсь в обслуживании, — Варг взвешивал каждое слово. — Мое время слишком ценно, и люди помогают мне его экономить, чтобы я был всегда на службе армии. И своим рукам я никогда не даю воли... и не давал. Это унизительно!

      О чем они говорили? О чем говорил он, что понимала она? Эда уперлась руками в стол, наклонив голову, приблизила свое пылающее лицо к нему.

      — Иногда лучше обслужить себя самому, а иногда лучше, чтобы это сделали другие, — она не сдавалась.

      — И когда лучше, чтобы это сделали другие?

      — Когда другие умеют что-то лучше тебя.

      — Откуда ты знаешь, что кто-то делает что-то лучше тебя? — он сам услышал, как дрогнул его голос. Зачем он задал этот вопрос?

      — Иногда стоит верить людям, — она не опускала глаз, смотрела на него. Варг видел, как ее взгляд теряет твердость, как руки сегодняшней ночью. — Ты мне сказал вчера, и я тебе поверила... и ты оказался прав...

      — Эда, Эда, ты ходишь по лезвию ножа, — он поднялся, посмотрел на нее сверху вниз. Этот разговор надо было немедленно прекращать.

      — Или когда ты слаб, — продолжала девушка, и ее голос дрогнул.

      Она опустила глаза, и он увидел тени в уголках ее глаз и пушок на щеках. Он никогда не замечал этот маленький шрам на лбу, терявшийся в волосах. Впервые обратил внимание на едва видный рубец над верхней губой... Как красиво очерчены ее губы: верхняя, тонкая и капризная, немного пухлая нижняя... какими мягкими они могут быть...

      Варг совершенно не знал, что говорить, как ее выпроводить, потому что разговор грозил осложнениями. Осложнениями в тех и без того сложных отношениях между ними, которым он не находил названия. Он не хотел ее любить. Он не мог ее любить, эту холодную убийцу с юга... Но его руки помнили ее тело: круглые ягодицы, плоский живот, небольшую грудь. Он вспомнил ощущение горячей кожи под пальцами и форму ее сосков. Его руки вдруг потянулись и подняли Эду, перенесли через сундук. Она поджала ноги и положила ладони ему на плечи. Тонкие пальцы пробежали сзади по его шее вверх и утонули в волосах. Варг забыл, кто он, и что он делал до того мгновения, как она вошла к нему. Он забыл, что командует полком, но фактически решает все вопросы в армии. Он помнил только, какими нежными могут быть ее руки.

      — Знаешь, чего мне не хватает? Уже много дней, — шепнул он ей прямо в ухо, прижимая ее к себе все крепче и крепче.

      — Чего? — она спросила так же тихо, в тон ему.

      — Чувствовать твои руки у меня на теле... каждый день.

      — Ты сам не захотел... Ты отказался со мной танцевать. Помнишь?.. Ты хотел остаться верным своей мертвой жене.

      — Я был не прав. С завтрашнего дня мы снова будем танцевать. И ты будешь разминать мои мышцы после боя...

      — Ты помнишь, что я ухожу через десять дней?

      — Нет! Я не хочу этого помнить...

      — А знаешь, чего будет не хватать мне? — она подняла на него свои янтарные глаза с огромными зрачками, и он снова услышал ее запах. Она пахла яблоками и сухими осенними листьями — этот запах сводил его с ума. Ее руки опустились с его головы на шею, и она просунула две горячие ладони под рубашку ему на спину. Варг почувствовал, что все его волосы на голове и на теле встали дыбом.

      — Чего?

      — Твоих губ...

      — Я всегда буду с тобой. Если ты захочешь... Возьми меня с собой... на север. Я согрею тебя... ты такая худая. Ты замерзнешь без меня... Я тебя согрею снаружи и внутри... Тебе никогда не будет холодно со мной, — шептал он, обнимая ее крепко-крепко. В этот раз она не вырывалась. — Я согласен оставить Диту, если останешься ты. Слышишь? В тот день, когда ты уйдешь, я выкину ее посреди дороги, и Дван ничего не сможет сделать.

      — Ты на это способен, Варг? Ты же слышал, о чем они говорили вчера! Ты же говорил о мужчинах и женщинах, которые не могут быть вместе, потому что идет война! Начни с конкретного мужчины и конкретной женщины.

      — Мы тоже говорили вчера. И тем не менее, ты продолжаешь повторять, что уйдешь... сама. Я готов начать с конкретного мужчины и конкретной женщины. Но пусть этим мужчиной буду я... а этой женщиной — ты. И это мое последнее слово: Дита останется в лагере, пока ты будешь со мной — ни на день больше. И я клянусь тебе, что если ты уйдешь, я заставлю ее страдать.

      — Ты жесток, Варг.

      — Эда, ты тоже жестока...

      Взрыв хохота снаружи и звук копыт подскакавшей лошади заставил вздрогнуть их обоих, вернув в реальность.

      Она вырвалась, вскинула на него злые глаза:

      — Хочешь ты или нет, я просто поставила тебя в известность. Дита уже в лагере. Прикажи выделить мне палатку, постель, посуду, лошадь и повозку для женщины, чтобы она не стояла посреди солдат, со своими круглыми плечами и большой грудью... Я позабочусь, чтобы ее никто не тронул. А о своей глотке пусть заботится Дван. Я не оставлю ее на растерзание мужу. Если вы, мужчины, не можете обеспечить безопасность ваших женщин, я сделаю это за вас.

      Ей не следовало этого говорить. Варг растерялся... мертвые глаза его жены... Как он мог их забыть? Эда в ту же минуту тоже поняла, что эта фраза была лишней. Лицо собеседника исказила гримаса боли. Он отвернулся и не держал ее больше. Она повернулась и вышла.

      Варг сел за стол и уронил пылающий лоб на карты. Его боль... Его боли больше не было. Он помнил по привычке о Веронике, но любовь к ней уже не терзала его. Он хотел Эду. Хотел владеть ее телом и подчинить ее дух, как хотят объездить норовистую молодую лошадь...

      — Варг!

      Возглас у входа заставил его поднять голову. Совершенно счастливый Дван вошел, нет — вбежал к нему.

      — Варг, Эда привела Диту в лагерь! И сказала всем, что та будет ее служанкой. И пригрозила, что если кто-то ее пальцем тронет, то будет иметь дело с ней, — он вдруг осекся, — кроме меня, надеюсь... Как она узнала? Тебе что-нибудь известно?

      Варг зло сжал челюсти и процедил сквозь зубы:

      — Если мужчины не могут обеспечить безопасность своих женщин, им приходится беспокоиться о себе самим, — помолчал немного и добавил: — И если по этому поводу возникнут неприятности, отвечать будешь ты.

      Наконец-то закончился этот бесконечный день, полный долгого перехода. Варгу пришлось спуститься с основной частью армии к Монатавану и раскинуть лагерь полукругом вокруг города. Он создавал видимость начала длительной осады. Новый лагерь, новое поле, новый лес... Минуты превращались в годы, пока солнце не закатилось за горизонт и в лагере не разожгли костры. И он галопом вернулся туда, откуда ушел утром, где остался его полк.

      Он будет брать Монатаван. У него самые сильные люди, самые бесстрашные. И это случится через два дня. Они все, ведомые Эдой, проникнут в город со стороны горы, вынырнув в колодце посреди площади, пока раскинувшееся лагерем войско вокруг крепостной стены привлечет все внимание солдат и дозорных... У него есть еще время.

      Варгу не надо было спрашивать, где расставили шатер для новой женщины. Он знал это, как будто его дух витал над всем лагерем, не отпуская ни на минуту без внимания тонкую девушку с лисьей косой... Она худая, как голодная лисица... Он бы предпочел, чтобы она была чуть полнее, чтобы ее живот был мягче. Он вспомнил мягкий живот Вероники... Жар внутри него не утихал. Нет, ему нравился плоский живот Эды — твердый как доска, как живот мальчика... У него никогда не было такой женщины, будто вылитой из металла. Он хотел снова ощущать ее горячую кожу под своими ладонями.

      Варг обошел вокруг новой палатки. Оттуда доносился приглушенный знакомый жаркий шепот. Сумасшедшая... отдала ее им... За его спиной раздался шорох. Он обернулся на звук: Эда свернулась калачиком, накрывшись плащом, положив под голову седло у почти догорающего костра. Варг подошел и сел рядом с ней. Девушка не спала, в полумраке блестели белки глаз. Она что, охраняла тех двоих? Чтобы их никто не побеспокоил?

      — Я не ожидал от тебя такого поступка...

      — Я сама не ожидала от себя такого поступка. — В ее словах не было обычного вызова. Она не смеялась.

      — Если хочешь спать на постели, возьми мою, — ему было хорошо на душе, хорошо и тихо.

      — Спасибо, я обслуживаю себя сама. Ты знаешь это.

      — Всегда?

      — Нет, и ты знаешь это...

      Между ними повисло молчание. Варг набрал полную грудь воздуха и выдохнул:

      — Иди спать ко мне.

      — Я тоже тебя хочу, — наконец сказала она, когда он уже потерял надежду услышать ответ. — Да... я чувствую это. Когда я думаю о тебе, то забываю, что я воин, а помню только твои слова: «Ты — женщина. Ты пришла в этот мир, чтобы любить мужчин и рожать детей». А я не хочу этого... Я не хочу любить мужчин и рожать детей... Я не хочу тебя хотеть... Это спутает все наши планы, нарушит все вокруг нас...

      — Ты меня учила, что когда мое тело желает женщину, я могу это желание направить в центр и стать сильнее.

      — И?..

      — У тебя не так?

      — У всех так.

      — И когда нужно удовлетворять свою страсть, а когда нет?

      — Это как с едой, Варг, — ее голос был тихим. — Иногда нужно воздержаться от пищи, и это полезно. Это делает тебя сильнее. Много еды всегда плохо. Но если ты не будешь нормально есть, ты ослабнешь. Так же и с любовью, и со сном — со всем. Если мы будем вместе, я потеряю силу...

      — Почему? А я... я тоже потеряю силу?

      Эда посмотрела на него, и он не понял, что сквозит в ее взгляде.

      — Я не знала раньше, что такое любовь. И я боюсь, что не смогу остановиться на разумном пределе. А буду, как тот изголодавшийся, который не может насытиться и ест, пока его живот не лопнет. Я не хочу этого... Я иду своей дорогой, нам просто оказалось по пути...

      Ему надо встать и уйти, пока его тело снова не отказалось ему подчиняться. Этот разговор не нужен ни ей, ни ему. Страсть, сотрясавшая его весь день, вдруг отступила. Варг чувствовал себя уставшим, как после трудного боя.

      — Уходи, — услышал холодные слова Эды.

      Каким далеким мог быть ее голос... Он не допускал возражений. Девушка перевела взгляд на еле тлеющие угли в почти потухшем костре.

      — Уходи, — повторила она. — Я занята.

      — Чем? — он удивленно на нее посмотрел.

      — Я их охраняю, чтобы им никто сегодня не помешал.

      — Мы можем это делать вместе...

      — Нет.

      — Почему?

      Эда снова посмотрела на него. У нее был странный взгляд.

      — Ты плохо охраняешь. Я знаю, что вчера в дозоре был ты. И если бы кузнец не упал посреди поля, он мог их застать вдвоем.

      — Это тебе Дван сказал? — Варг не верил своим ушам. Откуда она это знает?

      — Нет, Дита, — она помолчала, словно раздумывая, что бы еще сказать. — Из-за того, что вы, мужчины, вечно заняты своими делами, с вашими женщинами всегда что-то случается. Приходится беспокоиться о себе самим.

      Варг подумал, что она хотела его обидеть, хотела напомнить про его жену. Ему не было обидно. В принципе, она была права... Он заставил себя встать и пошел к себе. Ему хотелось выть на луну — долго и протяжно, как одинокому волку... пока не придет она. Она не может не прийти, волчица на зов волка... Плоть проникала в воздух и наполняла его силой, о которой беспрестанно твердила Эда. И эта сила тянула их друг к другу. Он присел у костра, увидел кружку с недопитой кем-то водой...

      Жар его плоти ткал вокруг него паутину. Он стал пауком, заманивающим жертву. Ему не надо было быть рядом, не надо было ей ничего говорить, подходить к ней... Ему надо было только сохранить эту нематериальную дрожь, которая выливалась в воздух вокруг и изменяла мир — создавала реальность, которую хотел он. Эда будет с ним. Она будет любить его, подчиняться ему. Она не будет больше убивать... Она будет рожать ему детей... Варг почувствовал себя почти богом...

      Он ждал ее до утра, не смыкая глаз. Она не пришла к нему вчера утром, она не купалась второй день. Или она ходила одна? Вдруг она больше не нуждается в нем?.. Он отмахнулся от этой мысли. Он видел ее с ним. Своей силой он тянул ее к себе. Она не может не прийти. Варг весь превратился в ожидание.

      Его слух стал настолько тонким, что он расслышал легкие, приближающиеся шаги Эды издалека. Он мог узнать их среди тысячи шагов других людей. Она была все ближе и ближе. Вот она наклоняется, подымает полог шатра... Вот, согнувшись, приближается к его ногам... Не было ничего видно. Варг чувствовал малейшее движение воздуха. Девушка нащупала его щиколотку и начала трясти, как всегда перед рассветом. Пора идти купаться... Он не имел права на ошибку. Точно выверенным движением бросил тело вперед и схватил ее за запястье. Сильно потянул — так, чтобы это не казалось резко и грубо, — просто сильно. Она потеряла равновесие и растянулась на нем. Варг перевернул ее на спину и положил рядом с собой. Нельзя дать ей опомниться...

      — Эда, любимая... я сделаю все, что делает женщина, даже лучше... Я могу сделать больше, чем делает женщина...

      Она не двигалась, она молчала...

      Варг проснулся оттого, что где-то рядом заржала лошадь... В палатку проникал слабый свет. Он даже сначала не понял, что уснул. Уже рассвело?.. Он по-прежнему сжимал Эду в объятиях. Она лежала лицом к выходу.

      — Я уснул? — он мотнул головой, заставляя себя окончательно проснуться. — О, извини меня, пожалуйста...

      Эда отвела назад голову, продолжая прижиматься к нему всем телом, и сказала:

      — Уже поздно. Дван заходил.

      Варг сел, приходя в себя. Вокруг палатки слышались шаги, разговоры. О, боги, он умудрился уснуть, оставил ее одну! И спал, пока не взошло солнце!

      Кажется, ему никогда не было так хорошо... Он чувствовал каждую часть своего тела, он наслаждался им... Это чувство глубокого удовлетворения заставило его вновь упасть на спину, закрыть глаза и улыбнуться. Эда коснулась его щеки. Ее пальцы были такими нежными...

      — Тебе было хорошо? — спросила она.

      — Да... Я тебе сделал больно, — Варг отвел прядь растрепавшихся волос с ее лица и улыбнулся. У нее было хорошее лицо — спокойное. Он не помнил у нее такого хорошего, спокойного лица...

      — Я тебе делала больно постоянно...

      — Ты мне делала больно специально? — он оперся на локоть и одной рукой сжал ее худое бедро.

      — Да...

      — Зачем? — он начал ее целовать.

      — Чтобы ты меня не так хотел... как ты меня хочешь, — она повела торсом, прижимая свои бедра к его.

      И тут он вспомнил: Дван приходил!

      — Ты сказала, что Дван заходил, — Варг вскочил.

      — Да. Он засунул голову в шатер и увидел меня.

      — Ты не спала?

      — Нет.

      — Почему ты меня не разбудила? Почему ты дала мне уснуть?

      — Не знаю... Ты был такой счастливый... Мне не хотелось тебе мешать... делать то, что ты хочешь.

      Он улыбнулся и снова подвинулся к ней, навалившись на нее всем телом и прижав к полу. Она была мягкой и нежной. Он не думал, что она может такой быть. Она не прекращала его радовать.

      — И тем не менее, ты мне мешала... мешала делать то, что я хочу.

      Они улыбнулись друг другу, и Эда закрыла глаза, но улыбка не сходила с ее губ.

      — И что Дван? После того, как увидел тебя?

      — Вначале он потряс головой. Как будто не верил, что я ему не снюсь. Но я приложила палец к губам, чтобы он тебя не разбудил...

      — А он?

      — Он кивнул и ушел... Как ты думаешь, он всем расскажет? — она отодвинулась от него.

      — А как ты думаешь, тебя никто не увидит, когда ты будешь выходить? Ты хочешь, чтобы тебя свернули с шатром? — он был раздосадован, что она отодвинулась.

      Они посмотрели друг на друга. Варг вдруг понял — Эда боялась, что солдаты увидят ее. Она выйдет из палатки бывшего гладиатора на глазах всего войска. Но девушка хорошо держалась. Похоже, она смирилась с этим. Сейчас был бы хороший момент назвать свое имя... Нет, он еще подождет. Любит ли она его? Он вспомнил ее слова: «Любви не существует. Это зов плоти. Запах животного». Эда снова вздохнула, отстранила его и начала одеваться.

      — Мы второй день без воды. Я ужасно пахну, ты ужасно пахнешь...

      — Мне нравится твой запах, — шепнул он, ловя губами руку, скрывающуюся в рукаве.

      — Мне тоже нравится твой. Но сегодня вечером мы идем купаться, как только сядет солнце. Понял? — она застегивала кафтан, и голос ее стал снова приказывающий.

      — Слушаюсь, моя принцесса, — он поцеловал ее в ямку у основания шеи и заглянул в глаза.

      Эде совсем не показалось, что в глазах у него почтительное выражение. Она быстро пригладила волосы, натянула брюки и сапоги и стремительно вышла.

      У шатра, спиной к нему, стоял Дван, опираясь на меч, и разговаривал с Издой, откровенно не пуская его к Варгу. Когда оттуда вышла девушка, северянин застыл с открытым ртом. Солдаты вокруг замерли, наступило молчание... Эда быстро, ни на кого не глядя, скользнула к коновязи.

      Варг появился из палатки мгновением спустя. Только он вышел, Дван оглянулся, состроил глумливую физиономию и двинул его кулаком в плечо, ничего не говоря... Изда вытянул свое и без того длинное лицо, развернулся, словно забыл за чем шел, и ретировался.

      — Дван, — позвал друга Варг. — Там, на постели, должна быть кровь...

      — Чья кровь? — по глазам Двана было видно, что он ничего не понимает.

      — Эды...

      — О нет, — простонал рыжий детина, схватившись за голову. — Она была девственницей?!

      — Да.

      — О-о-о-о!!! Ну почему тебе всегда так везет! Ты мог бы мне этого не говорить, кстати. Хотя бы из чувства сострадания... ко мне.

      Варг слегка улыбнулся глазами и продолжал:

      — Сделай так, чтобы у тебя были свидетели. Чтобы как можно больше людей увидели и узнали, что она была девственницей до этой ночи со мной.

      — Зачем тебе это? — Дван нахмурил брови. — Это так не похоже... на тебя.

      — Делай, что я говорю. Потом поймешь, — сейчас Варг отдавал приказ, и друг это понял.

      — Ну хорошо... Я, как всегда, подчиняюсь... Но просто... на ее бы месте... мне бы это не понравилось.

      — Слушай, если бы это был кто-то, а не ты, он бы уже получил промеж глаз. Я ничего не делаю без причины. Ты этого еще не понял?

      — Как знаешь, — недовольно проворчал Дван и исчез в палатке...

ГЛАВА ШЕСТАЯ Смерть настигает рыцарей

   Тарис гнал лошадей прямиком через лес, пытаясь догнать рыцарей Арута, отправившихся в направлении на север с небольшим отрядом сопровождения.

      Длительные конные переходы с восхода солнца до заката утомляли его спутников, и ночной отдых не позволял им достаточно отдохнуть. Предводитель маленькой конной группы казался неутомимым, резким и еще более порывистым, чем всегда. Сегодня они опять переночевали в крошечном охотничьем домике, и сейчас Бен и Зог переводили лошадей через овраг, по дну которого струился бурный горный ручей. Вместо моста были переброшены два толстых ствола дерева. Щель между ними была значительна, туда проваливались копыта лошадей, пугая животных.

      Тарис успешно провел своего коня. Кобыла Кавады соскользнула с бревна почти у противоположного склона, но, оттолкнувшись задними ногами, ловко, как обезьяна, вскарабкалась на противоположный берег. А вот толстый серый конь министра поскользнулся в самом начале переправы и сорвался вниз, зацепившись задним копытом за ствол дерева. Крупное животное застряло, упершись плечом и бедром в противоположные склоны оврага, проседая под тяжестью своего тела, и громко ржало. Оно не смогло освободить ногу, послышался хруст. Кавада в ужасе видела, как на ее глазах ломается конечность коня и выходят наружу белые, острые кости. Вишневая кровь хлынула струей. Лошадь, более не задерживаемая застрявшим копытом, упала глубже, проваливаясь все ниже и ниже. Ее ржание перешло в почти человеческий крик.

      Не сумевшая закрыть глаза женщина видела, как острые камни ранят спину животного. Несчастный конь, извиваясь на спине, брыкаясь задранными ногами, покрывался хлещущей кровью не только из раны на месте перелома, но и из множественных ранений спины и шеи острыми камнями — они были повсюду на склоне оврага, — и кровь струилась, вливаясь в ручей. Упавшая лошадь, наконец, наполовину погрузилась в воду, которая тут же окрасилась в темно-красный цвет. И закричала еще громче безумным криком. Ее выпученные глаза почти выкатились из орбит, тонкая кожа была изранена во многих местах, висящая на сухожилиях поломанная нога ужасала. Кавада зажала уши, чтобы не слышать этого разрывающего душу почти человеческого крика, но не могла отвести глаз от мучающегося животного.

      Тарис спрыгнул в овраг на лошадь, как волк, и одним движением руки перерезал ей горло. Тугая, красивая шея превратилась в огромную рваную рану. Одежда, руки и даже лицо мужчины внизу покрылись фонтанирующей кровью. Каваде захотелось потерять сознание, чтобы не видеть происходящего, и только она подумала об этом, услышала сзади шум падающего тела: Верон, бледный как мертвец, упал в обморок.

      Граф выпрыгнул из расщелины к ним и схватил упирающегося в ужасе коня Зога. Мальчик хлестал его кнутом сзади, а Тарис кричал страшным голосом, понукая взять препятствие. Серый мерин оказался прыгучим и, оттолкнувшись задними ногами, перепрыгнул одним махом через овраг, грудью сбив Бена. Кавада бросилась поднимать своего любимого, просто онемев от ужаса. К счастью, он совершенно не пострадал — конь, пронесшийся над ним и, казалось, способный превратить его в кровавое месиво, даже не коснулся графа копытами. Он тут же вскочил, скалясь изуродованным ртом, и потерявшая дар речи от всего происходящего Кавада поняла, что в его глазах нет ни страха, ни сожаления. Женщина почувствовала, что готова последовать примеру Верона и упасть без чувств, но Тарис закричал ей грубо и зло:

      — Чего стоишь?! Дай ему оплеуху! Всыпь ему хорошо, чтобы он пришел в себя!

      Пока она наклонялась над бесчувственным министром, безуспешно пытаясь привести его в чувство, граф перевел на другой берег последнюю, запасную лошадь, подбежал к Верону, схватил его одной рукой за ворот плаща, а другой отвесил со всего маха две звонкие пощечины. Министр тут же порозовел и пришел в себя, открыв подернутые мутной пеленой глаза.

      — Вы, оба! — Тарис обращался к ним очень громким голосом. — Быстро на тот берег! И не смейте упасть, иначе последуете примеру сдохнувшей твари!

      Кавада сама не поняла, как она оказалась на той стороне. Ей кто-то помог перейти?.. Верону не повезло, и он упал, приземлившись на окровавленный труп внизу, вымазавшись в свежей крови. Граф веселыми глазами смотрел, как он самостоятельно выбирается на берег, и послал жеребца вперед, оставив Каваду залезать в седло без его помощи. Ей удалось быстро оседлать коня, и лошадь сама пошла вслед за Тарисом. Женщина не видела, как с этим справился незадачливый министр. Заметила лишь, что Зог, с совершенно не изменившимся выражением лица, уже сидит верхом. Немного погодя она услышала за собой шумное дыхание и топот копыт. Оглянувшись, увидела торопящегося Верона с перепуганным, бледным, вымазанным лошадиной кровью лицом, и мальчика, державшегося замыкающим на серой лошади.

      Весь день они прошли резвой рысью, не останавливаясь ни на мгновение. И, выехав наконец из леса, увидели на петляющей внизу широкой белой дороге нескольких всадников и телегу — отряд рыцарей Арута.

      Принцы были удивлены, увидев вымазанных в крови командующего гарнизоном столицы и первого министра. Пришлось рассказать им сегодняшний утренний эпизод. Никто, к удивлению Кавады, не был взволнован — мало ли что случается в дороге... Она была озадачена, услышав, как объясняет граф собравшимся вокруг него рыцарям причину их столь поспешного отъезда из Вандервилля. Он, Тарис Бен, поможет Изде Корноуэлу завершить объединение страны, выведя из своих земель верный ему многочисленный гарнизон, охраняющий его замок на границе с Арутом. Они присоединятся к войску, чтобы участвовать во взятии Монатавана армией возродившейся Империи...

      Кавада знала, что Тарис не собирается этого делать. Зачем он их обманул? Почему было не сказать правду? А знает ли она ее сама?.. Он хочет объединиться с братом? Они вернутся в Вандервилль, чтобы противостоять Эрланду? И что делает в столице шах Дравийского царства? Кавада вздрогнула от мысли, что если Тарис и Варг решат объявить себя наследниками Империи, между ними и Эрландом может начаться война...

      А что предназначено ей? Она нисколько не сомневалась, что Тимур Давикулюс, многие годы известный под именем графа Бена, никогда не женится на женщине-астрологе, бывшей любовнице самозванца Травала и бастарда Даневана... Вспомнила слова призрака: «Твоя жизнь связана с его жизнью». Связана чем? Их многолетней связью? Любовью?

      Кавада уже не сомневалась, что Тарис любит ее — иначе ничем нельзя было объяснить, что он взял ее, обузу для него в пути... Но если Бен станет одним из правителей Империи и начнет восстанавливать Тареш, свой любимый край, ему придется жениться на женщине, которая будет ровней ему по крови. Ему нужен будет наследник. Она, дочь простого лекаря, не может составить ему достойную партию. Оставит ли он ее рядом с собой? И кем? Наложницей? Астрологом?

      Каваде больно было представить его с какой-нибудь красивой, благородной девушкой в качестве молодой жены, и она заставила себя перестать об этом думать. Заставила себя подойти к рыцарям Арута, поговорить с ними. Она должна выбросить подобные мысли из головы. Кто она такая, чтобы мечтать о браке с представителем семьи Давикулюсов?

      Они поставили лагерь под кроной раскидистого вяза. Тарис собрал всех лошадей и повел их к водопою вместе с двумя сопровождающими, своими солдатами. Верон, после всего пережитого, выпил вина, которое оказалось припасенным у одного из конвоирующих отряд, и отправился спать.

      Кавада увидела сидящего в одиночестве Орда и решила подойти к нему. Пока она лечила его руку, хорошо познакомилась с ним — вежливым, спокойным воином. Они вообще нравились ей все: крупный и сильный Грегор с большими, широко расставленными серыми глазами; молодой Чадер, пылкий и постоянно хмурящийся... Она подумала, что он старается казаться суровым, воображая, что это может прибавить ему лет в глазах окружающих. Вирзод, с таким пронзительным взглядом...

      — Как вы переносите путешествие? Не тяжело ли вам проводить весь день в седле? — Орд расспрашивал ее с заботой в голосе.

      Женщина улыбнулась. Она чувствовала, что он немного влюблен в нее. В замке они разговаривали о ничего не значащих вещах, но ей всегда казалось, что северянин чего-то недоговаривает, что он слишком почтителен с ней. Вот и сейчас рыцарь склонил голову и буквально впился в нее взглядом своих голубых глаз.

      — Честно говоря, я бы предпочла ехать в телеге, — шепнула Кавада. — Надеюсь, что теперь наше путешествие в компании друг друга будет для меня более приятным.

      Орд улыбнулся, спрятав улыбку в кончиках усов. Его глаза блеснули ласковым блеском.

      — Отправляйте ваших попутчиков вперед, а сами поезжайте с нами. Пусть они выполнят то, зачем едут в Сияр, а потом присоединятся к нам на дороге.

      — С удовольствием, — она отдыхала душой в компании рыцарей.

      Кавада поддержала разговор о дороге и с другими подошедшими принцами. Они ни слова не упоминали о Ландосе, но женщина чувствовала, как они беспокоятся о нем. Рассказывали ей об обычаях Севера, о жене Мире и четверых детях своего старшего брата.

      В беседе с ними она забыла о своих горьких думах по поводу возможной предстоящей женитьбы Тариса, как и забыла об убитой лошади, к мыслям о которой возвращалась весь день. И вдруг почувствовала на себе взгляд своего любовника — он вернулся с солдатами и разжег костер, присев со своими подчиненными вокруг него.

      Как она должна себя вести? Подойти к Тарису или остаться беседовать с рыцарями?.. Они словно почувствовали ее неловкость. Кавада начала отвечать на вопросы невпопад, беседа нарушилась. Пришлось извиниться и сказать, что она отправляется спать. Только прилегла у костра рыцарей Арута, так и не набравшись смелости подойти к Бену с его солдатами. Принцы Севера были удивительно понятливы. Когда она вернулась с большим меховым плащом, трое тут же ушли спать, а Орд остался у костра, как часовой, хранящий ее сон.

      Кавада все-таки уснула, свернувшись калачиком на земле. И проснулась от того, что граф тряс ее за плечо. Она подняла голову: над лугом светила луна, напротив нее по-прежнему сидел Орд, внимательно наблюдая за ней и подошедшим Тарисом. Другой костер почти потух, лишь угли тлели. Солдаты удалились в шатер, и оттуда раздавался забористый храп с разными мелодиями и перепевами.

      Уже по глазам своего любовника, блестящим в свете луны, она поняла, что он напряжен. И подумала, что, конечно же, поступила неправильно — надо было провести вечер с ним, а не с рыцарями. Тарис, ничего не говоря, увлек ее за собой в степь. Она послушно шла за ним, путаясь в длинном плаще. Они отошли далеко, уже не было видно ни костра, ни верхушек палаток, лишь крона вяза темнела вдали.

      Бен потянул ее на землю, растянувшись первым, по-прежнему в молчании. Кавада вначале думала, что граф повел ее заняться любовью, но он не касался ее, лежал не шевелясь, не произнося ни слова. После их последней беседы Тарис как будто избегал любых разговоров с ней, и она подумала, что он с каждым днем все больше и больше становится Тимуром Давикулюсом, наследником Империи. Граф Тарис Бен делается призрачной фигурой и, вероятно, вскоре уйдет в прошлое. И мысли о ней, уже не новой любовнице, наконец уступят место более важным делам.

      — О чем ты думаешь?

      Она никогда не умела ему врать:

      — О тебе...

      — И что ты обо мне думаешь?

      Как всегда, она не понимала его интонации.

      — Куда мы едем, Тарис?

      — Ты едешь со мной.

      Вот и весь ответ. Какая разница ей, куда едет он? Он взял ее с собой — это все, что должно ее интересовать. Граф провел рукой у нее сзади по шее, взявшись за косу, свешивающуюся свободно, как носила Эда. Кавада не поняла, что происходит: он намотал волосы на руку...

      — Что... что ты делаешь?! — она воскликнула слишком громко.

      Тарис отрезал ей косу. Женщина попыталась изогнуться и схватить его за руку, но он резко прикрикнул на нее:

      — Не мешай мне!

      — Тарис! Остановись! Пожалуйста!

      Он не давал ей двинуться, держал так, что она и голову не могла повернуть. Пока, наконец, не отрезал всю косу — толстую, как рука. Короткие пряди упали ей на щеки. Кавада наконец повернулась в нему, слезы брызнули из глаз.

      — Зачем ты это сделал?! — ей захотелось дать ему пощечину, как тогда, когда она ушла от него.

      — Ты хочешь ударить меня? — он взял ее пальцами за подбородок. — Ударь... ударь, тебе станет легче... Слышишь? Я приказываю!

      Она разрыдалась, уткнувшись носом в сложенные ладони. Он обнял ее порывисто и сильно.

      — Кавада, дорогая, прости меня... Но ты такая соблазнительная! Я вижу, как все они смотрят на тебя: солдаты, рыцари, Верон, даже Зог! Необходимо, просто необходимо сделать тебя менее заметной, менее красивой! Эта мужская одежда, она еще больше подчеркивает твою фигуру, чем открытые платья. Ты похудела и стала еще более... трогательной. У меня такое ощущение, что если я оставлю тебя на минуту, все бросятся тебя насиловать. Ты брала уроки фехтования и кое-чему научилась... Ты способна убить человека? Или ранить?

      — Не знаю, — Кавада всхлипнула и подняла на Тариса глаза, полные слез. — Я никогда ничем себя не украшала, но я так любила мои волосы! Ты меня вообще не замечаешь в последнее время... Я... я не упрекаю тебя, нет... Просто ты становишься все больше и больше Тимуром... И я начинаю себя спрашивать: что я делаю рядом с тобой? Вы назовете с Варгом свои имена, захватите Вандервилль, и вам посыпятся предложения о браке от самых знатных и богатых женщин из разных земель. Наверное, лучше, чтобы я ушла сейчас, чтобы ты был свободен... А ты... ты мне отрезал волосы.

      Она снова разрыдалась. Граф обнял ее, баюкая, как ребенка.

      — Кавада, любимая... ты самая умная и самая честная женщина на свете... И если что-то в мире может сделать меня лучше, то это только твое присутствие рядом. Куда ты пойдешь? Я тебя никуда не пущу, слышишь?!

      Она поняла, что он вовсе не собирается отнекиваться от ее подозрений. Наверное, все-таки угадала правильно, и от этой мысли слезы вдруг высохли.

      — Ты объявишь свое имя?

      — Да.

      — Тебе придется жениться.

      Он помолчал перед тем, как ответить:

      — Да...

      — Тебе будут нужны наследники.

      Тарис снова долго не отвечал.

      — Да...

      — А что будет со мной?

      Он заключил ее в объятия, приблизив свои глаза к ее лицу вплотную, как он любил.

      — Ты будешь со мной. Я буду тебя любить, а ты будешь любить меня — как раньше, как и сейчас... Ничего не изменится.

      Кавада вспомнила Диану. Бен словно прочитал ее мысли:

      — Я больше никогда, — слышишь? — никогда тебя не буду заставлять делать то, что ты не захочешь сама. Клянусь!

      — Это ты сейчас так говоришь, и сам в это веришь, — она грустно покачала головой. — Через минуту ты забудешь эти слова... Почему ты такой?

      — Какой?

      — Непостоянный, переменчивый... непредсказуемый.

      — Дорогая, сегодня не самое лучшее время для выяснения отношений. Я спрашивал тебя, сможешь ли ты убить или ранить человека?

      — Зачем? Для чего?

      — Я вижу, как на тебя смотрит Коал, этот толстый солдат. Я хочу, чтобы он попытался тебя изнасиловать, а ты бы его убила... или хотя бы тяжело ранила. Не бойся, я буду рядом, и он в любом случае тебя не тронет, даже если это у тебя не получится.

      Кавада нахмурила брови, как всегда, когда она чего-то не понимала:

      — О чем ты говоришь? Что ты задумал?..

      — Все знают, что тебя Травал взял во дворец как наложницу после совершенного переворота. Все знают, что ты была любовницей Даневана, а теперь спишь со мной. И ты кротка, и мила, и не способна себя защитить. Это так они все думают. Нужно, чтобы они поняли, что ошибаются. Что ты уже не та девочка, которой была двенадцать лет назад. Если ты убьешь или покалечишь хотя бы одного, тебя уже не тронут. А если кто-то и полезет, тебе легче будет дать отпор. Я не смогу быть неотлучно с тобой. Надо, чтобы прошел слух: трогать тебя опасно. Этот Коал настоящее отребье. Я хочу его спровоцировать, оставить наедине с тобой. Сделать вид, что я уехал. Ты поняла?

      Что он говорит? Как сможет она убить человека?.. Кавада почувствовала, как Тарис вложил ей в руку короткий кинжал.

      — Этот нож носи всегда при себе, в одежде, чтобы его никто не видел. Лучше всего здесь, — руки любовника закрепили его на поясе так, чтобы клинок можно было легко и быстро вытащить из ножен. — Сделай это. Я умоляю тебя! Найди в себе силы. Вспомни тех ублюдков, которые насиловали тебя и убивали твою семью, когда Травалы захватили власть. Вспомни, как тебя имел этот жирный мажордом с висячим брюхом, назвавшийся королем. Вспомни, как над тобою издевался Даневан, как я брал тебя с Дианой и изменял тебе. Отомсти один раз от лица всех изнасилованных, покалеченных мужчинами женщин. Убей насильника! Слышишь?! Сделай это! Пообещай, что сделаешь!

      — Я... я постараюсь, — боги, что она говорит? — А если ты все это выдумал, и он не тронет меня?

      — Тронет! В первую же ночь, как ты останешься одна. Вот увидишь! Ты должна постараться... ты умеешь... ты сможешь... Я верю в тебя, — Тарис прижался ртом к ее губам. — Видишь вон ту звезду?

      — Вижу.

      — Иди так, чтобы она всегда была перед тобой, и не выпускай из руки нож. Если кто-то приблизится к тебе, пускай его в ход, — он встал и одним рывком поставил и ее на ноги. Снова обнял, прижав к себе. — Иди и ничего не бойся. Я догоню тебя.

      — А ты? — она ничего не понимала. — Куда идешь ты?

      — Жечь твои волосы.

      Она, как всегда, его послушалась. И пошла, всхлипывая, от лагеря — туда, где сияла звезда. А он повернулся и побежал назад. Кавада сжимала в руках нож и шла, стараясь не оглядываться. Он все время лгал — ей и всем вокруг. Но он сказал, что ее догонит. Он сказал, что будет рядом...

      Граф возвращался бегом. На бегу и вытащил свой любимый нож — длинный и узкий. Он перешел на быстрый шаг только возле костра у шатра рыцарей Арута. Ему навстречу встал Орд, оставшийся сидеть снаружи. Он так и не понял, что произошло, и воткнувший ему клинок в живот и повернувший оружие в ране Тарис видел, как рыцарь в последний раз удивленно моргнул глазами. Смерть пришла мгновенно. Он аккуратно опустил его на землю, чтобы не наделать шума. И скользнул в палатку, сразу же зацепившись ногой за первого спавшего.

      — Орд? — прозвучал голос Грегора. Он был сонный и немного заложенный. — Моя очередь?

      Вошедший резанул ножом немного ниже места, откуда раздался звук. И сразу понял, что ударил правильно: громкое булькание сменилось тишиной.

      — Орд? Грегор? Что случилось?! — это Чадер проснулся.

      Тарис прыгнул на звук и вонзил кинжал прямо в грудь вскочившего юноши.

      — А-а-а! — Вирзод выхватил меч, но замахнуться им уже не успел...

      Граф выскочил из палатки, его увидел дежуривший у соседнего костра Коал. Солдат поднялся...

      — Ара, Верон, по коням! За мной! — крикнул громко Бен и, уже садясь на лошадь, приказал Коалу: — Сожжешь все и догоняй нас...

      Кавада услышала за спиной крики, ржание лошадей. Она оглянулась: под вязом взмыли в небо языки пламени. Вспомнила, как Тарис сказал, что пошел жечь ее волосы, но по-прежнему ничего не понимала. Снова повернулась, чтобы видеть перед собой эту звезду, и пошла по направлению к ней. И только когда услышала топот лошадей, обернулась и увидела приближающихся четырех всадников, ведущих в поводу неоседланных коней. А вдалеке, под старым, с широко раскинувшимися ветвями вязом, горел костер, высокий и яркий. Только тогда она поняла, что граф Бен убил рыцарей Арута — так же безжалостно, как зарезал вчера утром упавшую с моста лошадь. И она вновь заплакала...

      Весь день они шли по степи. Волновалось под сильным северным ветром травяное море, переваливаясь серебристыми метелками злаков и ковыля. Жаркий, злой ветер резал лицо, солнце нещадно палило, пахло горечью... Пестрели васильки, ромашки, маки. Кавада не могла сдержать слезы. Кровь... как много крови...

      Сегодня, когда Тарис догнал ее в поле со своим небольшим отрядом, он оставил ей ее кобылу, перешел на рысь и держал этот аллюр в одном темпе до того момента, пока солнце не поднялось в зенит. Он вообще не поворачивал головы, и она, взобравшись на лошадь, заняла замыкающее место за худым, злым бывшим конвоиром. Вскоре услышала шум за собой и оглянулась: их догонял низенький полный солдат с румяными толстыми щеками и сальными, постоянно ее ощупывающими, глазами. Очевидно, граф оставил его на месте пожара, чтобы потушить огонь после того, как он уничтожит останки правителей Севера.

      В сердце была пустота. Такая же пустота, как сегодня в небе: ни тучки, ни следа от перистых облаков, распавшихся на рассвете в тополиный пух. Лишь хищные птицы кружат, крича... Кавада подумала, что вот и Тимур — она все чаще, думая о нем про себя, называла его настоящим именем, — так же, как и эти ястребы... Разве можно их обвинить в том, что они убивают? Это их природа. Как может человек предъявить претензии к ястребу? У него свои потребности, свои цели, свои инстинкты... как и у Тариса... Почему Бен так непохож на всех, кто ее окружает?

      Конь, идущий впереди, остановился слишком резко, и ей пришлось сильно натянуть поводья. Она услышала, как ее лошадь издала храпящий звук и металл звякнул у нее во рту. Подумала, что она как это животное, не имеющее собственной воли — граф держит ее сильной рукой, разрывая ей душу...

      — Привал, — негромко бросил через плечо их командир и устремился к виднеющейся вблизи группе сосен.

      Кавада не покрывала голову, когда они шли через лес, но сейчас, проведя полдня в открытой степи, чувствовала, как горит лицо. Она не смотрела по сторонам, стеснялась своих коротких, неровно обрезанных волос. Сзади шея была совсем голая, справа пряди оказались длиннее, чем с другой стороны. Подошла к Зогу и спросила, есть ли у него шапка с полями, чтобы можно было защититься от палящего солнца. Натянула протянутую ей холщовую мятую шляпу и села, привалившись к стволу сосны, вытянув ноги.

      Солдат, о котором сегодня ночью ей говорил граф, мочился недалеко от нее, не прячась, откровенно глядя ей в глаза. Поймав ее взгляд, он осклабился — грязно и открыто. Кавада почувствовала дрожь отвращения и подумала, что действительно готова его убить. Закрыла глаза, стараясь поймать вниманием голос любовника, о чем-то разговаривавшем с Вероном. У соседнего дерева на спине лежал Зог,