Яга на выданье. Нэм Иртэк

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12

АННОТАЦИЯ

Отчислена из академии магических искусств и сослана на работу в качестве Бабы-Яги на двадцать лет? Ну и что?! Сдаваться я не привыкла, как и смиренно сносить удары судьбы, поэтому назло врагам буду искать способ вернуться из Безымянного леса. Кащей станет мне другом и верным помощником, его жена — злейшим врагом, а единственным выходом окажется замужество...

ГЛАВА 1

Ненавижу холод! Кутаясь в шерстяной платок, по случаю приобретённый после получения известия о моём назначении, я с тоской смотрела в покрытое морозным узором слюдяное окошко почтовой кареты. Мерно покачиваясь на ровной поверхности зимней дороги, зачарованный для облегчения веса экипаж увозил меня всё дальше от столицы в неизвестную даль. И всему виной моя несдержанность вкупе с глупостью. Ну, и ещё я, вероятно, выбрала не того мужчину, наделив обычного подлеца чертами героя любовных грёз. Теперь же блестящая карьера лучшей адептки курса академии магических искусств осталась где-то там, в несбыточных девичьих мечтах. А впереди всё отчётливее маячат, бередя душу, двадцать лет работы в должности Бабы-Яги...

   — Прибыли, кажись, госпожа магиня. — Хриплый голос стражника, сопровождающего царскую почту, вывел из лёгкой дрёмы, ставшей для меня спасением во время долгого и весьма неприятного путешествия. — Поторопитесь, не досуг позволять лошадям топтаться в этакой глуши.

   Прихватила дорожную суму, с которой не расставалась несколько последних лун, и не без труда открыла примёрзшую дверцу. Морозный воздух обжёг, но обратного пути не было — либо в Безымянный лес, либо на каторгу. Нащупала ногой ступеньку и сделала шаг, чтобы в следующее мгновение оказаться почти по грудь в сугробе. Но этого извозчику со стражником показалось мало: сверху, больно ударив по голове, упал мой багаж, заставив выругаться неприлично даже по меркам магов-боевиков. Отомстили! Конечно же, не простили мне заклятия трезвости, которое не позволяло обоим напиваться до беспамятства на каждой остановке, что случались не так уж и редко, каждые два-три дня. Заржав не хуже четвёрки лошадей, что вели себя приличнее, мои несносные спутники умчались дальше, оставив ненавидимую ими магиню теперь уже по горло в снегу.

   — Ничего, ничего... Не зря я вам подарочек заготовила. Посмотрим, кто громче смеётся. Да и заклятие моё никто не снимет раньше, чем через два лета. А как попробуете к другому магу обратиться, так ещё и вежливыми станете! — Крикнула вслед, закашлявшись от налетевшего ветра, заполнившего рот колючими снежинками, пусть и быстро растаявшими. — Ну хоть от жажды здесь точно не умру...

   К тяготам мне не привыкать, к настороженному или откровенно враждебному отношению людей тоже. Маг-стихийник, к тому же управляющий огнём, родись он мужчиной, вызывал бы почтительный страх и неизменное уважение. А я, следуя народной логике — ведьма, которую даже сжечь нельзя, вот такая незадача. Зато мне можно пакостить по мелочам, чтобы отвадить и не позволить втереться в доверие, потому как после этого я непременно уведу мужа или наведу порчу, это уж как не повезёт. Ну что за люди?! Где порча и где я?! Не говоря уж о чужих мужиках. Тут с одним не смогла справиться, за что и поплатилась. А причинять зло мне кодекс мага не велит, для того и клятва соответствующая имеется, которую каждый адепт приносит после зачисления в академию. Правда, её можно обойти, вот как с заклятием от пьянства и сквернословия, которые я нарекла исцелением. И всё же, хотелось, чтобы обещанное сопровождение к месту работы прибыло раньше, чем я превращусь в ледяное изваяние.

   Попытки освободиться из цепких лап снежного плена успехом не увенчались, но позволили немного согреться. Ветер вначале задумчиво затих, не найдя достойного партнёра для игр, а после умчался, поднимая белые вихри в поле, которое казалось бесконечным. Мысли мои потекли медленнее, принося успокоение, и вскоре я погрузилась в уже знакомый мир грёз, на этот раз оказавшихся вполне симпатичными...

   Задумчивое мужское лицо показалось знакомым, но узнавания так и не случилось, лишь, как отчего-то подумалось, колкая щетина навела на определённые размышления.

   — Меднобородый, ты везёшь меня на своём говорящем коне в царство мёртвых? Нет, ты слишком упитан для того, кто вечно хранит покой нашего мира. Никто же не умер, красавчик? Или тебя всё же звать Кащеем? — Кажется, я решила дотронуться до незнакомца, чтобы убедиться в его реальности, но, увидев собственные скрюченные синего цвета пальцы, вновь лишилась чувств.

   — Кто эта девка? Зачем ты её привёз? — Противный женский голос разбил на осколки сон, но побороть тяжесть век, чтобы увидеть обладательницу столь визгливого тембра, мне не удалось, спать хотелось просто неимоверно.

   — Баба-Яга это наша. Назначение на днях прислали. Я же тебе говорил, Василиса. Принеси больше одеял, видишь, заледенела вся. Ещё немного и не успел бы. Не простил бы себе, случись с девочкой беда.

   — Уж больно ты добр, муженёк. Да хоть бы и замёрзла она, что с того? Сам знаешь, не бывает жизни без смерти, у каждого своя судьба, и не нам её менять. Не она первая, кому сестрица зима вечный покой подарила. А то шастают тут всякие! Порядочные девицы зимою по домам сидят и приданое готовят, а не к Кащею в гости напрашиваются. Или... тебе решили отпуск дать, прислав временную замену? Давненько уж ни одной Яги в лесу нашем не бывало, всё один трудишься. Ох, что ж это я стою?! Вот так радость негаданно приключилась! Я сейчас же! Ещё и чаю согрею, и малинового варенья из маменькиных подарков принесу. Мироша, счастье-то какое!

   Визгливая баба удалилась, судя по шуршанию юбок и вскоре где-то глухо раздавшемуся противному голосу, но её собеседник всё же ответил.

   — Это вряд ли, у неё только десятый разряд. Так и не смогу оставить выход из царства подземного без внимания своего. И что же ты натворила, Яга?

   — Сына ректора в козла превратила. — Не знаю, но отчего-то потянуло на откровенность. — Как поступал, тем и стал.

   — Очнулась? Глаза открыть можешь? — Вот у «Мироши» голос был приятным, низким и с хрипотцой, поэтому смотреть на него я опасалась, дабы не разочароваться в уже мысленно нарисованном образе. — Как звать-то?

   — Изабель, — Не без гордости произнесла своё имя, невесть почему данное дочери обычного пастуха, и один глаз всё же открыла. — А ты, как я понимаю, местный Кащей? Долго же тебя ждать пришлось, меднобородый. Пусть и десятый разряд, а не совсем бездарность, помощницами так разбрасываться.

   Признаться, голос немного дрогнул, ведь передо мной, заботливо уложенной на широкую кровать прямо в одежде, сидел тот самый задумчивый мужчина из бредового сна, навеянного стужей. Видимо, в себя я всё же приходила, коли смогла рассмотреть своего спасителя и по совместительству коллегу. Кащей — тоже должность, вот только получить её по навязанному распределению точно невозможно. Лишь самые талантливые некроманты, прошедшие двенадцать ритуалов, фактически делающие их бессмертными, признаются достойными. Охранять наш мир от тех, кто ушёл в нижний, справляться с порождениями тьмы, подчиняя их... Та ещё работёнка. Кащеев немного, не то что Яг, в которые магинь-недоучек назначают, каждый получает свой сектор. Некоторые не сменялись, как записано в книге Тьмы, сотнями лет, а я о двадцати годах переживаю... Надо же, а этот выглядит лет на тридцать, не старше, лишь в глубине зелёных глаз таится что-то, напоминающее тоску...

   — Срочное дело. — Ответил коротко, но понятно. — Почему не облегчила собственный вес, чтобы выбраться? Не послала вестника, чтобы все маги, находящиеся в дне пути, получили призыв? Я уж не говорю о метке, едва нашёл тебя в снегу...

   — Точно! Метка! — Подскочила на кровати, будто меня вновь укусил змей, который охранял молодильные яблочки в академическом саду, догадавшись, что нахожусь пока в гостях, а никак не в домишке, Яге предназначенном. — Она же сработает, если не окажусь на месте к положенному часу. Сколько я была без сознания?

   Отправляя меня в ссылку, ректор позаботился о том, чтобы обидчица его сына не сбежала. Потому поставил на ауру печать, что лишит силы, стоит отдалиться от избушки Бабы-Яги на достаточное расстояние или слишком долгий срок до истечения положенного времени или отмены наказания. Отсрочка заканчивается аккурат к этой ночи. Имущество казённое та изба, заранее зачарованное. И сдаётся мне, лишь для подобных случаев используемая. Лишаться же магии, моего единственного богатства, я никак не желала. А то, что на морозе да с расстройства забыла все уроки, так со мной подобное не впервой.

   — Время ещё есть, до ночи далеко. Зимой время вроде и течёт медленнее, хотя день и кажется коротким. Молода ты слишком для службы такой, но опытных помощниц мне пока и не присылали... — Тяжело вздохнул Мирон. — Не первая ты Яга на моём веку, и все как одна не по доброй воле в Безымянный лес являлись. Пока у нас с женой в гостях побудь, в после, не беспокойся, проводим, обозначив начало службы, как положено.

   — А вот и одеяльце. Луша и сбитенник наладила, вскорости милости просим за стол. — Заставив меня поморщиться, вернулась, беспрестанно болтая, Василиса. — Отужинаем и можно к месту отправиться. Ты, Мироша, не волнуйся, сама займусь Ягой. Мне, ты знаешь, ночь и вьюга нипочём. Небо сегодня звёздное, ясное, мороз крепкий будет, хорошая примета для начала работы.

   Что-то я о подобном не слышала, но выбора-то всё одно нет. Хмыкнула, вздохнула и позволила укутать себя в одеяло, завистливо оценив красоту Кащеевой жёнушки. Всем оказалась Василиса хороша — и нежным лицом с большими глазами цвета предгрозового неба, и кожей белоснежной, и статью... Да ещё косою толстой меня будто бы случайно хлестнула, развернувшись к мужу. Чую тем самым покусанным змеем местом, не быть нам подругами, хотя почему невзлюбила меня красавица — загадка. Теперь же и голосок у Василисы поменялся, став сладким, будто целый туесок мёда откушала, но меня-то не обманешь, не зря семь годков в академии провела, не таких видала...

   — Хозяюшка моя. — Улыбнулся жене Кащей. — Во всём ты мне помощница. Коли так, ужинайте без меня, вернусь к утру, неспокойно сегодня в царстве подземном. Вверяю гостью нашу твоим заботам полностью, тем паче, что ты, зорька моя красная, сама же и приглядывала за избушкой, дабы та не скучала в ожидании жилицы новой. Познакомишь, проследишь, чтобы полюбовно договорились и без оговорок с испытаниями всяческими приняла избушка Ягу новую. Всё покажешь и расскажешь, заодно и скуку развеешь, со мной тут не особенно весело.

   Хозяин дома ушёл, пообещав наведаться в гости в ближайшую седмицу, дабы убедиться, что я устроилась и смогла таки договориться с избушкой, коя отличалась, судя по всему, скандальным характером. Вот и вся помощь... Василиса на прощание облобызала дорогого супруга, едва не всплакнув от нахлынувших чувств, помахала в замёрзшее окошко платочком и сделала вид, что вытирает им почему-то так и не пролившиеся слёзы. Убедившись, что Кащей на самом деле отправился в царство своё и не вернётся сейчас же, повернулась ко мне, уперев руки в бока, чем напомнила куклу, что матушка сажала на самовар.

   — Разлеглась чего? Теперь-то уж притворяться хворой надобности нет, никто не пожалеет. Поднимайся и пойдём. Небось, сама задерживаться не хочешь, чтобы силушки не лишиться. Правила для всех одни, должна и без моего совета знать.

   — Чаю, как я понимаю, не будет? Сбитенника тоже не попробовать... Что ж, спасибо, хозяюшка, за доброту и ласку. Надеюсь, хоть в лесу не бросишь, Кащей не одобрит. Какая-никакая, а всё ж помощница в делах его колдовских.

   Красавица лишь улыбнулась, перебросив косу на грудь и заплетая распустившийся конец.

   — Надо больно. Гневлив муженёк у меня, хоть и отходчив. Да ты сама сгинешь, место уж больно примечательное, гиблое, как в народе говорят, то, где избушка стоит.

   Поднялась с пуховых перин, суму свою нащупала, через плечо переброшенную, да одёжку поправила, завязав платок, что сполз, потуже. Вспоминая о морозе и посиневших пальцах, нацепила тёплые рукавички и пошла туда, куда повели, вот только увиденное в доме Кащея удивило, заставив замереть с открытым ртом. Вокруг стола, на котором исходил дымком пузатый самовар, суетилось нечто. Вроде и не покойник, некромантом поднятый, и не человек живой, а сшитое из тряпиц цветных пугало, что на огородах птиц отгонять ставят.

   — Чего встала, будто каменная? — Заметила моё отставание хозяйка. — Луша это, куколка моя. Вот уж не думала, что в академиях столичных о големах не знают. Как я посмотрю, училась ты не особенно прилежно, на свидания лишь бегая. Чего ещё с девок молодых, с ветром в голове гуляющим, взять?! За то, видать, и выгнали тебя, что умом не блещешь, Яга. Мне же лучше, Мирон умных уж очень уважает, и ты не по нраву ему придёшься.

   Вот и причина обнаружилась, отчего невзлюбила соседку по лесу Василиса. Только не объяснять же ей, что налюбилась уж на сто лет вперёд, а теперь страдаю. Да и разве ж какой мужик на меня взглянет, коли рядом такая красавица стоять будет?! Одна краса, что волосы цвета меди длиною до пят, да и те сейчас под двумя платками спрятаны, в тугую косу заплетённые. То-то и оно... Странная она, явно не Премудрая, хоть и магичит потихоньку, судя по куколке. А может статься, она и есть лучшая помощница для Кащея, пусть и без диплома об окончании академии магических искусств. Сдаётся мне, о таком документе я бы уже знала, будь он в наличии, уж больно самолюбива и хвастлива красавица.

   — Мне бы обратно в столицу вернуться, а не мужей чужих увлекать. Ненадолго я здесь, побереги яд для иного случая, Василисушка. Далеко ль до избушки?

   — Со мною быстро доберёшься, но обратной дороги не найдёшь, даже не ищи. Замёрзнешь, как предыдущая Яга. Или это была её предшественница?.. Не помню уже. — Набросив на плечи лёгкий серебристый полушубок, будто из меха рыбьего пошитый, так с непокрытой головой и вышла в раннюю зимнюю да вьюжную ночь красавица.

   Трескучий мороз будто только меня и ждал, набросившись ещё сильнее, чем днём. Кусал щёки, трепал холодным ветром овчину, пытаясь забраться под неё, обиженно сбивал с ног, а я улыбалась... Небо и впрямь было ясным, приветливо сверкая множеством звёзд, а тропинка сама стелилась под ноги. И так легко мне стало, будто дома оказалась, в тепле и уюте родительском. Давно умерли все родные, оставив одну на этом свете, но такими ночами казалось, что они смотрят сверху, одобрительно кивая или, напротив, недовольно покачивая головами.

   Мелькала впереди серебром одежд Василиса, которую и ветер, и снег словно облетали стороной, торопливо уступая путь, а я никак не могла налюбоваться небом, отставая всё более. И не сразу заметила, что уже не иду вперёд, а качусь назад, кем-то схваченная за тулупчик.

   Недовольное, но тихое, будто ласковое, рычание, раздавшееся со стороны похитителя юных дев, сообщило, что настойчивый ухажёр не совсем человек. Пусть даже оборотень, а не дикий зверь, изрядно проголодавшийся, но и я не лыком шита. Применив одно из самых простых заклинаний, которыми мы распугивали говорящих котов, повадившихся рассказывать свои сказки на дубе под окнами женского спального корпуса, не давая заснуть до утра, злорадно ухмыльнулась: «Знай наших». Обернулась, ощутив необычайную лёгкость движений вследствие возвращённой свободы, и умилилась красоте, которою нечаянно сотворила. На тропинке сидел огромный белоснежный волк, моими стараниями покрывшийся золотистыми искорками, что сбегали вниз, растекаясь по снегу, словно вода, но после вспыхивали на шкуре снова, стоило оборотню недовольно потереть лапой морду.

   Порадовалась, что не стала атаковать, а лишь использовала эффект неожиданности и яркого света, который, как известно, звери не особенно жалуют. Кого угодно ожидала увидеть, но о подобных разве что в книгах читала — духах леса зимнего, что в облике волчьем людям заблудившимся являются. Помогают, выводя на дорогу и не позволяя замёрзнуть. Знать, не так уж плох этот лес, коли и мне повезло духа-спасителя встретить. Могла и ошибиться, приняв кровожадного оборотня за другое существо, но всё одно, не страшный он.

   — С тебя бы картины писать, красавец какой. Можно? — Протянула руку, нисколько не сомневаясь в том, что меня понимают и зла не желают, уж больно выражение морды у волка было удивлённо-обиженное, да и не покусал, хоть имел такую возможность. — Куда ж ты меня решил уволочь? Играл али уберечь от чего хотел?

   Знала, что в зверином обличье, будь то дух или оборотень, не сможет ответить, но привычка общаться, привитая преподавателями по межвидовому этикету, взяла своё. Да и шерсть у волка оказалась восхитительной, мягкой, пушистой и тёплой, в чём я убедилась, сняв рукавицу и зарывшись в белое чудо пальцами до самого подшёрстка. Кажется, нравилось не только мне, во вторую ладонь ткнулся нос, а после оборотень вроде как гавкнул в сторону почти скрывшейся из вида Василисы. Тихо так, чтобы в звенящей ночной тиши предательский ветер ничего не донёс до холодной красавицы.

   — Не доверять ей? Сама знаю. А ты в гости заходи, Яга я новая. Пока же беги, чтобы не увидела злыдня эта.

   Нейтрализовала заклинание, что заставляло светиться волка, и тот исчез, укутавшись снежным вихрем, словно не было его рядом мгновение назад, даже следов на тропинке не осталось. И лишь надевая рукавицу, я заметила, как из второй, в которую ткнулся носом оборотень, что-то выпало. Подняла и удивилась — колечко с синим камнем, почти таким же, как глаза необычного зверя. А внутри того камня будто вьюга кружила, увлекая в свои объятия. Так бы и стояла посреди зимнего леса заворожённая, если бы не вернулась по мою душу Василиса.

   — Да что ж за наказание такое, а не Яга?! Будто дитё малое, всему удивляется да замёрзнуть норовит. Как ты дожила до годков-то своих?

   Сжала ладонь, надеясь, что незамеченным остался подарок волка, и ответила примирительно.

   — Красиво в вашем лесу, да только холодно. Ноги мёрзнут, не идут совсем, уж прости, хозяюшка, не угнаться мне за тобой.

   — Перестаралась сестрица Зимушка. — Хмыкнула Василиса и махнула рукой, отчего вдруг появилась новая тропинка, за поворотом которой виднелся свет. — Пришли почти, ты уж поторопись, Яга, иначе и взавправду замёрзнешь. Дальше не пойду, вон, избушка твоя. Договоришься с ней, пустит внутрь погреться. Нет — не моя забота, знать, судьба у тебя такая.

   Сказала и исчезла, как и волк до неё, не позволив главного вопроса задать. Отчего же Кащей жёнушке своей настолько доверяет, что не поведал мне, каким образом заклинание действует, что отсчёт моей службы начинает? А Василиса-краса, знамо дело, помогать не спешит, вроде и вреда сама не причиняет, но не расстроится, сгинь новая Яга вовсе. Однако, раздумывать долго и впрямь нельзя, не попробую — не узнаю, ещё и околею, не исполнив обещания, родителям данного.

   Тропка оказалась не только скользкой, а ещё и узкой, словно не на человека была рассчитана. Даже одна нога едва умещалась, скользя и подворачиваясь, не иначе, как специально Василиса расстаралась. Но тренировки вместе с магами-боевиками не прошли даром, и бегом я быстро, упав всего пару раз в довольно мягкие и почти не глубокие сугробы, добралась до избушки. И её мне стало жалко более, чем себя, потерявшую багаж и оказавшуюся в зимнем лесу без крошки хлеба и сменной одежды...

   Посреди опушки, сидя на земле, небольшой дряхлый домишко с покосившейся крышей горько вздыхал. И в такт этим вздохам тихо позвякивала цепь, что тянулась от протянутых курьих ног к большому столбу, уходящему в небо выше самых старых елей. Слова, что говорить требуется для опознания меня в качестве хозяйки, застыли на губах, так и не слетев.

   — Кто ж тебя, словно пса цепного, приковал? — Бросилась к ногам избушки, рассматривая синие следы. — И ещё холод от цепи этой... Это так за тобой Василиса следила и заботливо беседами развлекала?!

   Забыв о себе и голоде, что давно уже мучил, куда уж, увидев такие страдания, о животе собственном переживать, задумалась, как помочь. Попробовала хоть как-то отогреть заледеневшие курьи ножки, которые, похоже, уже не держали избушку, потому и не стояла она, на землю студёную упав. С другими оно всегда проще, чем с собой, колдовать, хоть и управляю огнём, а теплее мне от этого не становится. Призвала родную стихию, чтобы совсем легонько коснуться металла и не обжечь, нагрев тот чрезмерно. Избушка дёрнулась, словно только что заметила присутствие человека рядом, и отвернулась, скрипя ставнями. Цепь вновь зазвенела, но теперь от её движения оставался след подтаявшего снега, значит, бедняжке будет полегче. Правда, разговаривать со мной и, тем более, пускать внутрь, похоже, избушка не собиралась, продолжая хранить молчание. Ни на вопрос не ответила, ни, тем более, не поблагодарила. Да я не в обиде, на морозе гордость меньше становится, сама уж попрошусь.

   — Избушка, избушка, повернись туды дворцом, сюды крыльцом. — Вроде бы верно вспомнила, но всё оставалось по-прежнему. — Пусти погреться, замерзаю совсем.

   Вздохнула, сама обошла домишко, забравшись на ступени, грозящие рассыпаться трухой прямо под ногами. Попробовала дверь открыть, но тщетно — заперто, не рады здесь гостям. Впрочем, и я бы от такого обращения перестала людям доверять. Делать нечего, придётся ночевать на крыльце, может, и не замерзну, если не спать. Дабы отвлечься, достала колечко, волком подаренное или просто переданное на временное хранение, ведь известного повода разбрасываться столь дорогими вещами у оборотня вроде бы нет. Сине-белая вьюга вновь заворожила так, что голова закружилась, и я упала, ударившись головой, а после вовсе перевернувшись назад кувырком. И как такое могло случиться?! Вот только если дверь за спиной распахнулась...

   — Ивана друг и мне не враг. — Скрипучим голосом отозвалась на мои мысли избушка. — Дверь-то прикрой, выморозишь тепло последнее, не топили печь, почитай, уж семь годков. Летний зной хранила, прибрав до поры. Кто такая будешь?

   — Яга я новая. Здравья тебе, избушка. А кто такой Иван?

   — Тьфу ты. — Будто чихнула избушка. — Колечко-то у тебя откудова? Украсть его нельзя, значит, Иван дал. Али не знаешь такого?

   — Волк?

   — Наконец-то! Яга, говоришь... Чую запах на тебе Василискин, как жива-то от неё выбралась? Видать, Кащей рядом был. Как он там, горемычный?

   По мне так странное отношение к супруге Кащея и к нему самому, но местным оно, конечно, виднее.

   — Не похожа Василиса на душегуба, ревнива только сверх меры, а Кащей... Да вроде хорошо всё у него. Жена любит, он её ласково зорькой красной зовёт, доверяет опять же. Обещал в гости к нам наведаться. А что, давно не был?

   — С тех пор, как Сияна... Ох, горько вспоминать, не будем старое на ночь глядя бередить. Давай, подарки доставай, стол накрывай, знакомиться по-человечьи будем.

   — Кхм... Нет у меня даров и еды тоже. Все вещи остались в снегу придорожном. Уж не взыщи, избушка, нечем мне тебя задобрить. — Досадно стало, что такой растеряхой оказалась, но со мной частенько всё наперекосяк шло привыкла уже.

   Избушка понятливо крякнула, а после сама собой расстелилась на широком столе скатерть белоснежная да лучины зажглись, мрак рассеивая.

   — На голодный желудок спать нельзя. Не кручинься, Яга, будет у тебя ужин.

   — Скатерть-самобранка?! — Ахнула, не веря, что старинный артефакт в рабочем состоянии увидела. — Я о таких только читала. Ох, и наемся сейчас!

   — Эта только браниться сама может, а не кушанья готовить. — Хихикнула избушка. — От того и самобранка, что говорлива очень. Но и от неё польза есть, чего немой прикидываешься, старушка?!

   — Тоже мне, молодуха нашлась трёхсотлетняя. — Отозвалась скатерть. — А с голоду и со мной никто не умирал. Сейчас всё обскажу, что взять и как приготовить.

   Угомонились мы едва не к рассвету, проверяя, где ещё осталась крупа, мышами не съеденная, дрова не отсыревшие и корешки не сгнившие. Насмеялись над шутками скатерти-самобранки, обсудили качество магического образования, в последние годы упавшее, а там и еда подоспела. Супец грибной душистым вышел, с удовольствием поела, но оставила немного — вдруг гости нагрянут, больше, всё одно, ничего нет. Даже в предрассветный час огонь в печи всё ещё горел ярко, треща дровами и радуя глаз игрою своей, тепло в избушке стало и уютно. Пригревшись и наевшись, уснула на лавке, что у стола стояла и показалась мягче перины. Долгий был день, непростой, но всё ж я жива, сыта и на месте, куда должна была к сроку попасть. А что дальше будет, грядущий покажет, уже почти наступивший...

ГЛАВА 2

Ласковое мамино прикосновение всегда будило утром... Я любила эти сны, напоминающие явь, в которой можно было вернуться в детство, наполненное радостью и любовью. Но оказалось, это солнышко, каким-то чудом проникнув сквозь единственное оконце, добралось до моего лица, погладив тёплой ладошкой. Потянулась сладко и улыбнулась избе, что чутко хранила мой сон.

   — Доброго утречка, избушка. И тебе, скатерть-самобранка, хорошего дня желаю. — Села на лавке, поправив платье и радуясь, что хоть сума дорожная всегда при мне, гребень костяной достала и расплела косу. — Сейчас приведу себя в вид человеческий и за завтрак примемся, может, в лесу ягодки какие, морозцем прихваченные, собрать получится. А водицы умыться мы всегда из снега натопим.

   — Доброго, доброго, девица-краса. Морозно ещё по ягоды ходить. Подожди уж, Иван появится, проводит. Может, и вещички потерянные разыщите, нюх-то у него получше глаз, даже самых зорких, в данном деле. А пока скажи ты мне, Яга, отчего дурнушек в наш лес не присылают? Будто кто избавиться от милёнок опостылевших желает, ссылая на службу долгую да трудную. Триста лет я тут стою, а все девицы, как на подбор. — Отчего-то вдруг решила наречь и меня красавицей избушка.

   — Про других не скажу, а я хоть и не дурна, но с Василисой вашей не сравнюсь, чего уж там. Меня и впрямь сослали, да только потому, что преступление совершила. Могли и на каторгу, всё ж клятву нарушила, но матушка женишка бывшего, что пострадавшей стороной являлся, воспротивилась тому. Так и сказала мужу своему, ректору, то бишь, нашему, что нечего сор из избы выносить, только людей насмешит сыном в облике козлином. Совет магический тайный собрали, чтобы решать, как молодца расколдовать, а меня отчислили, выдав направление на работу. Лучшей ведь на курсе была, хоть с девок не особенно и спрашивают, но всё ж только десятый разряд дали. Потому могу лишь Ягой работать, чтобы, понятное дело, от людей подальше. За двадцать лет, наверное, поумнеть должна буду.

   — Батюшки, едва не проспала самое интересное. — Расстелилась вновь скатерть, пройдя белоснежными волнами по столу добротному дубовому. — И за что ж ты женишка-то? Обидел чем?

   Заплетая косу туже обычного от того, что тяжело ещё давались слова о случившемся, вздохнула.

   — Дело обычное. С другой застала. Может, и стерпела бы обиду, так ведь он колечко обручальное, мне обещанное, что вместе выбирали, ей подарил. Как увидела, будто сердце из меня вынули, а вместо него чьё-то чужое, злое и беспощадное дали. В сердцах заклинание прочитала да условие поставила. Только ведь я смогу теперь расколдовать, но маги сильнейшие решили иначе. Слова заветные невеста новая слышала, обещала сама условие исполнить.

   — Что за слова-то? — Вновь встрепенулась скатерть.

   — Как водится: заклятие снимет душа любящая, подарившая прощение. Поцелуй единственный, от чистого сердца подаренный, вновь вернёт облик, родителями данный. Прощение разве не я дарить должна?.. Могла бы грех с души снять, расколдовав, но не дали. Маги многоумные иначе распорядились, больше меня в заклятиях понимая.

   — По разному оно бывает в жизни, думаем одно, а на деле иначе выходит. Ох, хох, хож. — Горько вздохнула избушка. — Обидчик твой в лес Безымянный не приедет, а ты вернуться не сможешь, пока службу не окончишь. Все двадцать годков так и будешь ношу тяжкую на душе носить. А разве простила уже?

   — Не простила. — Покачала головой, ещё ниже опустив.

   — А любишь?

   — Сердце заходится, как вспомню глаза серые да руки ласковые. Слова красивые говорил, огнюшкой любимой называл... Что ж это, если не любовь?

   — Коли не простила. — Вмешалась скатерть. — Нечего тебе пока в столицах делать. И душу свою перестань бередить, ни к чему это покамест. О пустом болтать, словно воду в ступе толочь, всё без толку. Давай уж самовар грей, травок заваришь, медком разбавишь — всё не голодной Ваню встретишь. Он уж давно вокруг бродит, чего молчишь о том, старая?

   Избушка в ответ фыркнула, отчитав подругу, явно недовольная её словами.

   — Пусть бегает, на то и волк он. А нам ещё меня в должный вид приводить надо. Вон как девица косу с утра заплетает, так и дом прибирать следует. Готова, Яга? Бери метлу и каждый из четырёх углов подмети, сор весь в печь сложи да приговаривай, что я велю, ни слова не меняя. Готова? — Избушка дождалась, когда я отдав огню те несколько соринок, что обнаружились в углах, и продолжила. — Дом крой небом, а стены обдувай ветром. Обернись время вспять, стань изба по хозяйке, молода да чиста. Запомнила? Да силушки прибавь, чтобы весь сор сгорел до пылинки. Не то кикиморы подберут, беду принесут.

   — А паутину убрать? Вон сколько под потолком, будто кружево искусной умелицей сплетённое.

   — Что ты?! — Едва ли не подпрыгнула избушка. — Пауков не трогай, они дольше твоего тут живут. Сами уйдут, когда заговор подействует. Хочешь прижиться в лесу, научись с живностью любой добром договариваться, Яга. Поняла? Ох, всему учить придётся.

   Исполнила, как было велено, проговорив слова нужные, и села на лавку, ожидая, когда же колдовство мне неведомое подействует. Да только самобранка смеялась надо мной.

   — Безымянный лес не каждую волшбу принимает, чай, тут тебе не в академиях, а случай особый. Самовар грей, угля полно, отвару попей и к Ванюше иди, а мы со старой тут ещё поколдуем. Как вернётесь, не удивляйся, слова те, что вчера кричала, когда пришла, повтори. Смешные очень. — Тихонько хихикая, всё поучала скатерть.

   — Жизнь сложнее устроена, чем в учебниках писано. — Я вздохнула, выгребая угли для самовара. — В книгах учёных всё понятно изложено, а тут, что ни день — загадка, и такая, что за всю учёбу и слыхом не слыхивала. Сколько лет науки великие магические в голову вбивали, и что, получается, зазря?! Кому в лесу нужны мои знания по истории магии? Или целительство, к которому способностей не было, а выучилась? Обычного оборотня от духа отличить не могу, всё не таким видится, как в классе учебном было. И спросить не спросишь, даже если подскажете, всё толку не будет, пока сама не уразумею. Не няньки вы мне.

   — Верно мыслишь, Яга. Чужой опыт к себе не примеришь, не по размеру такая одёжка. И всё ж, коли странным что покажется, спросить не зазорно. Молода ж совсем, видно, что табака не нюхала, по миру не бродила, людей не видала. Ты вопросы задавай да на ус мотай. Хм-м... Что-то увлеклась я пословицами-то. Оно и понятно, впервые за столько лет есть с кем, кроме подружки стародавней, развалюхи этой, поговорить. — Теперь со мной только скатерть-самобранка общалась, будто избушка задумалась о чём-то крепко, храня молчание. — Сколько не доучилась-то, Ягуша? Не ко времени ты явилась, обычно всё по осени пополнение присылают.

   — Один неполный годок оставался да после практика. Вот она, как говорят, из адептов настоящих магов и делает. Не всех допускают до неё, как мне, десятый разряд по общей магии присваивая, но коли уж прошёл всю — быть тебе одним из тех, на ком благополучие нашего тридевятого царства держится.

   — Не припомню я, чтобы первая Баба-Яга дипломом хвасталась, однако ж именем её теперь всех стражей подземного царства кличут. Но хваткая ты девка, видно, вон как ловко с печью управляешься и кашеваришь. Проживём как-нибудь, уму-разуму научим, у нас этого добра... А что там про духа толковала, об Иване что ль речь вела?

   — О нём, о ком же ещё... А хозяйство вести меня не в академии учили, до одиннадцати годков с родителями жила в деревне. От того и умения все мои.

   — Что-то погрустнела ты, красавица. А ну, наливай горяченького да медку попробуй. С заливных лугов собранный, что вокруг леса нашего расстилаются, с годами только слаще стал, ешь, не тужи. Ну и чего о Ванюше думаешь?

   Не сразу удалось медка хвалёного откушать, больно твёрд стал, такой только топором рубить. Вот и пригодилось самое первое из выученных в качестве адептки заклинаний, что острый колодей звалось: ножом хоть обычную палочку, хоть палец собственный, если храброго десятка, сделать можно на короткий срок. Мы с его помощью замки на кладовых открывали, в которых от молодёжи неопытной книги запретные да артефакты диковинные прятали. Всё одно в ловушки магические попадались, но интересно же... Ох, и весёлая учёба у меня была, да только теперь не до смеха.

   — То, что не зверь обычный мне встретился, сразу поняла. Кровь в нём почуяла настоящую, человеческую, а проклятия, что вид, от рождения данный, меняет, чернотою разливаясь, нет. Значит, оборотень чистокровный. Вроде верно всё решила, но не совсем — исчез волк так, как духи ходят. Да и не только он, злыдня эта тоже... О таком я точно не читала, теперь не знаю, что и думать.

   — Правильно всё заприметила, вот и дальше мысль веди. Отчего только оборотень или дух? А если у него три облика?

   — Как так? — Удивилась, на лавку усевшись и отвар попивая, задумалась и вслух произнесла всё, что в голову пришло. — Подобное лишь тем духам подвластно, что силой владеют непомерной. Это не Анчутка или Вытарашка какие-нибудь. Подскажи, скатёрушка. Не один же он из небесных всадников, что временами года именуются... Страшно аж подумать такое, не всякий архимаг с ними совладает!

   — Нет, не таков наш Ванюша, но близко ты подобралась в размышлениях своих, авось и угадаешь. Сказ мой такой: зимою Иван в образе волка снежного бродит, летом — парнем оборачивается, девок кудрями белыми смущая. А весной и осенью духом обретается, дабы матушке с батюшкой помогать в труде их нелёгком.

   — Кто ж у него родители? Погоди, а... Василиса, получается, тоже?!

   — Ох, опять заболталась я, старая. Напилась, Яга? Вот и хорошо, иди с благословеньем нашим. Пора уж, засиделась. — Засуетилась вдруг скатерть-самобранка, сворачиваясь.

   Исчез самовар и туесок с мёдом тоже, будто гнали меня из дома. Вот и думай теперь, Изабель, отчего на вопросы твои ответа нет.

   Днём всё яснее и веселее видится, даже мороз нипочём, только снег от него крепче скрипит под ногами. Вышла на свет ясный, улыбнувшись солнышку, и позвала.

   — Иван... Приди к подружке новой, духом или волком явись.

   И закружила метель, в белый вихрь пушистый снег поднимая, и вышел из него зверь с глазами синими, что огнём горят, совсем как у меня, когда силу призываю. Увидела волка и в тот же миг ясно мне стало, что за подарок Иван вчера оставил. В камне том он сам отражается, боль свою спрятав от света белого и людей жестоких, а колечко как есть непростое, девице любимой предназначенное.

   — Вот и свиделись снова. Благодарю за колечко, что помогло с избушкой договориться. Кабы не ты, так и осталась бы ночевать на пороге. Сослужило оно службу свою, да только хозяйка у него другая. Обручальное ведь? — Протянула руку, в которой кольцо волшебное держала, чтобы вернуть хозяину, но волк лишь мордой ткнул, ладонь мою закрывая. — Не хочешь брать? Хранить до поры доверяешь? Кто же она, та девица, которой ты сердце отдал, заключив его в камень? Вижу, что гложет тебя тоска великая, и если смогу — помогу. Веришь?

   Кивнул Иван и спину подставил, приглашая отправиться с ним в даль снежную по лесу опасному. Страшно, но доверие может быть лишь взаимным, иначе это и не дружба вовсе. Села на широкую спину, а после склонилась низко, вцепившись крепко в шею сильную, и зажмурилась, когда волк сделал первый прыжок. А когда глаза распахнула, аж дыхание сбилось от красоты, что вдруг открылась, будто проснулся лес вокруг, живым став. Приветливо взмахивали ветвями пушистые сосны, кивали более скромные красавицы-ели, радуясь встрече. И снег кружил, ласково касаясь щёк горящих. Не колол он, как вчера холодный ветер, а играл, показывая всю прелесть снежинок, медленно подхватывающих танец зимы.

   Долго ль бежали мы сквозь лес, да только кончился он, вновь открыв поля бескрайние, что глаз слепили белизною своей. И как же дорогу здесь отыскать, на которой багаж мой остался? Но волчий нос получше моей поисковой магии будет, и вскоре нашлась пропажа, почти скрытая под сугробом. Никто не позарился на чужое добро в месте таком, где и людей-то нет, а коли бы и случилось такое, уверена, Иван и тут помог бы.

   — Как же догадался ты? Ведь и слова сказать не успела.

   Чихнул лишь волк, веселясь от вопроса странного, оно и ясно, ведь к избушке только с сумой пришла. Да и бегает Иван везде, мог раньше найти то, что утеряно было Ягою беспечной.

   — Вещи тёплые теперь будут, не замёрзну. Но еды нет почти совсем, лишь пара мешочков с гречихой и пшеном, что в сундуке плетёном хранила, знала, куда отправляюсь. Мясо вяленое брала да по пути всё съела, больно дорого в дороге по трактирам питаться оказалось. А с пустым животом у меня жуть как настроение портится. Чего смеёшься, у тебя тоже так? Как бы нам хоть ягодками, хоть ещё какой снедью разжиться. А, Иван?

   Не пожелал волк в эту пору Ягу к людям везти, а в лесу показал места, где краснела прихваченная морозцем рябинка, да яблоки дикие, крохотные и сладкие, словно ждали меня. Вернулась к избушке, набрав ещё и шишек, орехами полных, но выронила всё, дом свой другим увидев и слова заветные забыв сказать. На крепких ногах стояла новая изба, трубою белой да ставнями резными красуясь. Радоваться бы надо, а у меня горло сжалось, стоило увидеть, что столб, к которому избушка прикована была, будто толще и ещё выше стал, цепь укорачивая. Сдержала возглас, зарок себе дав, что избавлю наставницу новую от напасти такой, и собрала добычу, по снегу разбросанную, чтобы в дом отнести на радость скатерти-самобранке.

   Внутри избушка ещё краше оказалась, словно я в терем Кащеев попала, а не в жилище лесное. Потолки высокие да стены толстые чистотой и паклей свежею пахнут. Обернулась, а Иван вновь исчез, оставив на снежке вещи мои. Видать, дела и у него важные имелись коли так торопился. Хотела ведь в избу пригласить погреться, а та будто мысли прочитала, стоило мне на порог подняться.

   — Нет ему сюда дороги. Гоним всегда ради блага Ванюшиного. Знаешь же, что дверь вторая, которую снаружи не видать, вход в царство подземное открывает? Туда и рвётся Иван, да только возврата ему не будет. Помни о том, Яга, и никогда не приглашай волка снежного в дом.

   — К невесте рвётся?

   — Гляди-ка, сама догадалась? — Голос у избушки стал моложавым, да только сейчас весёлость наигранной мне показалась.

   — Ума большого не надо, чтобы понять: нет невесты, коль некому колечко обручальное отдать. Что же приключилось? — Поставила свой сундучок под лавку, вынув подарочек, заранее приготовленный, ведь недаром училась, кое-что знала. — Прими, избушка, в дар. Не побрезгуй рукоделием моим.

   — Вот с этого и следовало начинать, а не вопросы задавать. — Приветливо отозвалась помолодевшая избушка. — Всему своё время, Яга. Обживайся, с лесом и обитателями его подружись, авось сама всё и узнаешь. Не пытай ты нас, тяжко вспоминать.

   Мне это знакомо, есть вещи о которых не то, что другим рассказывать, самой вспоминать горько. Я уже отгоревала своё, но в иной день грусть и выдавит слезу ненароком. Потому не стала более пытать избушку, занявшись домашними делами. Приладила к окошку единственному занавески, да полотенца вышитые знаком родовым повесила к печи.

   — Благодарствую, Яга. Угодила красотою такой, а полотенце прям свадебное. Что за узор такой диковинный, будто змей огненный взлететь в небеса пытается?

   — Матушка такой вышивала и меня научила. По отцу узор этот передавался, на колыбели, что дома стояла, вырезан был. Хоть и родила батюшку ведунья деревенская, а всё ж магиня. — Вздохнула я глубоко, вспомнив взгляд ласковый матушкин и улыбку отца широкую, которых уж не видеть мне более.

   И вновь развернулась скатерть-самобранка, вступив в наш разговор торопливо.

   — Опять закручинилась Ягуша, едва о доме родном речь зашла. Что ж с родителями твоими случилось? Иные горе в одиночку переживать привыкли, но только ты, вижу, не из таковых. Коли больно тебе, отведи душу, расскажи да поплачь, оно завсегда помогает, печаль хоть ненадолго уменьшая.

   — Угорели они, пока я с подружками веселилась, цветы полевые собирая. Вернулась, а дом в дыму, да жар вокруг такой, что подойти невозможно. Упала без дыхания я тогда, а когда очнулась от беспамятства, соседи на меня со страхом и злостью смотрели, убить желая. Как сказывали после, горела я вся, пламенем синим объятая. Потому и решили они, что моя вина в погибели родительской. Вот так дар родовой проявился.

   — Ох, хохуюшки. — Вздохнула избушка. — Тяжко тебе, да ничего не поделаешь уже. Хорошо, что сама жива осталась. А батюшка твой, тоже, выходит, магом огненным был. Отчего же он со стихией не совладал?

   — Пастухом отец был, силы магической не имел. Всегда людям радовался, улыбкой встречая приветливо, и никогда не отказывал в просьбе любой. Блаженным в деревне его звали, жалели и помогали по малости. Пригож лицом и телом крепок уродился, да только невесты стороной обходили. Что толку с мужа такого?! Однажды после ночи купальной девушку с собой привёл, красавицу-молчунью. Шептались люди, что лесовицу али русалку местный дурачок нашёл, да только милее друг друга для родителей моих никого не было. А уж когда я народилась, привыкли все, вроде как и всегда немая жила среди них.

   — Дар не всегда детям передаётся, но узор-то не на пустом месте возник, как и сила твоя. — Мудро заметила самобранка. — Как же спасалась от злобы людской? Знаем мы с избушкой, какой скорой бывает народная расправа.

   — Наместник местный прибыл, узнав о странной смерти пастуха. Сжечь меня до того пытались, а после утопить, вот он и спас, вытащив из реки. Архимаг всё ж, никто спорить не посмел. Шептались люди раньше, что ведунья именно от него понесла, уж больно с батюшкой лицом схожи были, а правды всё одно никто не знал. Вот наместник в академию и пристроил, сурово наказав, чтобы себя винить не смела да училась лучше. Ведь магиней хотели меня родители видеть, о том батюшка ему сам в беседе сокровенной сказывал. Клятву тогда я дала, что исполню их волю, пусть и не на могилке, ведь даже хоронить нечего было после пожарища такого. И вот не сдержала обещания. Не любви утерянной жалко, а того, что магиня из меня не вышла, а всё по глупости. Вернуться следует, практику пройти да диплом получить, вот только как службы долгой избежать, пока не придумала...

   — А ты нас слушай, всё ж давно живём, плохого не посоветуем. — Отозвалась на печаль мою избушка. — Всяк жена за мужем идёт, закон этот испокон веков соблюдается. Вот тебе и путь в столицу, коли дело не в женихе, а в обещании, родителям данном. Всего и делов — мужа стоящего заполучить, чтобы с собой увёз. Тогда и службе твоей конец.

   — Мысль и правда дельная, спасибо, избушка. Да только где ж я его тут найду, да ещё такого, чтобы в столице жил и вес среди магов имел?

   — В этом мы тебе не помощницы. — Вздохнула изба. — А обедать не будешь что ль?! Уж вечереет, а стол всё пустой. Шевелись, Яга, скоро гости прибудут.

   О том, кого ждать, не сказали хитрые подружки, без устали подгоняя и увещевая за неторопливость. Но я всё возвращалась мыслями в прошлое, от того не спорилось дело. Кашу томиться в печь поставила, дров ещё подбросила да на завтра сушиться сбоку приставила, а тут и гость тот самый, долгожданный пожаловал.

   Стук раздался, словно гром прогремел. Вздрогнула, не ожидая шума такого, и, понятное дело, удивилась, поскольку ходуном ходила дверца неприметная, та самая, в царство подземное ведущая. Вроде как и дело моё — вход тот сторожить, а всё ж боязно стало, не готовилась так скоро. Да и на Кащея рассчитывала, что порядок в хозяйстве своём поддерживать должен, силы злые к людям не пуская. Но страх страхом, а науку вспомнила, сама огородившись заклинанием и выход на белый свет запечатав. Коли и войдёт кто, на улицу без согласия моего не прорвётся с другой стороны.

   Осторожно подошла да запор отперла, приготовившись с жизнью расстаться, а вместо того улыбнулась знакомцу старому.

   — Ты же через седмицу обещал, Кащей!

   — Не рада гостям, как я посмотрю, Яга наша новая. — Улыбнулся в ответ Мирон, но входить без приглашения не стал, заклинание моё почуяв.

   — Рада, ещё как рада. — Дорогу освободила и сама посторонилась. — Проходи, меднобородый, не ожидала подарка такого ввечеру. Отужинаем вместе, да, скатёрушка? Расстилайся, к трапезе готовься.

   Почему-то не ответила мне самобранка, да избушка продолжала молчать, будто и не спрашивала ранее о Кащее, судьбой его интересуясь, и с ужином не подгоняла, ко встрече готовясь.

   — В ссоре мы. — Верно оценил мою растерянность Мирон. — Пока не признают, что не правы были, нет им прощения и жалости. Вот и не разговаривают со мной уж семь годков. Да ты, Яга, потчевать-то гостя собираешься или разговорами кормить станешь?

   Прикрыла дверцу в царство Кащеево, заметив, как ввалились щёки некроманта да кожа серой стала. Не такой и молодой он всё ж, о чём в первую встречу подумала. Суп грибной, что с ночи остался, достала, каша тоже к сроку поспела, скатёрку получше из запасов собственных на стол постелила и сели ужинать. Молча ел Мирон, хмурясь иногда, но коли поднимал взгляд на меня, светлели глаза зелёные, смехом наполняясь. Растерялась я, отчего смешной Кащею кажусь, да только вначале гостя накормить требуется и лишь после расспросами пытать.

   — Не велико богатство, но от души и сытно. Благодарю, Яга. Раньше пришёл, от того что на душе не спокойно. Да и Василиса, узнав, что не на замену, пусть и временную, ты прислана, словно воды в рот набрала. Не поведала мне, как устроилась гостья наша, договорилась ли с избушкой. Рад, что волнения напрасны оказались. Печать тут моя стоит, потому, едва ты порог переступила, служба и начала отсчёт, не серчаешь, что сам не проводил? Вот и ладно. — Мирон налил отвару себе и мне, а после улыбнулся. — Вижу, маешься, будто на иголках сидишь. Не привыкла ещё к тиши лесной после столицы? У нас и время медленнее течёт, и разговоры обстоятельнее идут, ничего, стерпится, впереди долгий срок.

   — Оттого и нетерпение моё, Кащей, что нельзя мне задерживаться в лесу Безымянном. Избушка со скатёркой совет мудрый дали, да только не знаю, как поступить теперь. Обратно мне надо, обещание, родителям данное, исполнить. Есть ли люди поблизости, особливо маги? Может, тракт большой рядом проходит? Или ты пригласить женихов на смотрины можешь? Всё ж к Кащеям уважение большое.

   — Никак замуж собралась? А жениха вернуть не хочешь, которого в козла превратила? — Удивился Мирон просьбе моей, но отказывать не спешил.

   — Не мой он уже, а разбитого обратно не соединишь. Мужа найти — самый быстрый способ в столицу вернуться, чтобы учёбу закончить.

   — А что ж родители? Судя по имени твоему редкому, знатного рода они, неужели заступника не нашлось?

   Лишь рукой махнула на слова такие, ведь не знал ничего обо мне Кащей местный.

   — Сирота я, да роду-племени неизвестного. Разве что вон знак, силу магическую свидетельствующий, на полотенце вышитый храню. А наместник, который и в академию определил, наверное, не знает, что приключилось со мной. Я уж сама как-нибудь. А имя... Батюшка говорил, что в честь прабабки. Да только даже сам не видел её никогда, мог и придумать, весельчак он был.

   — Даже так? — Постучал Мирон тонкими пальцами, привыкшими вязь магическую плести, по столу дубовому. — Знал я лишь одну женщину с таким же именем. Магиня была великая, звалась Изабель Огненная. Привёз её царь наш Всемил с учёбы заграничной, во дворце рядом с покоями своими поселил. Быльём та история поросла, но занятно всё ж... А, случаем, наместника того, что участие в судьбе твоей принимал, не Деяном ли именуют?

   — Именно так. — Теперь настал мой черёд удивляться. — Слышал о нём?

   — Надо же, как совпало всё... — Усмехнулся Мирон, взглядом задумчивым сразу став и будто в прошлое всматриваясь. — Учитель это мой. И вот вспомнилось, коли о былом разговор зашёл. Аккурат перед тем, как мне должность дали, заезжал я к нему в наместничество. Советов учитель для меня не жалел, долго гуляли с ним, беседуя, пока в дом один на окраине деревни не заглянули. Своим он там был, сразу и квасу хозяйка вынесла, и девчушка лет трёх, что смело гусей палкой гоняла, поцеловать прибежала. А после посмотрела на пришедшего со старым знакомцем, подошла и серьёзно заявила, что замуж за меня пойдёт, когда вырастет и магиней станет. Уж только я дождаться должен, сердце никому не отдавая.

   — А ты что ж? — Интересная выходила история, похожая не те, что рассказанные котами говорящими до утра спать не давали.

   — Сама знаешь, какие ритуалы маг пройти должен, прежде чем Кащеем станет. Вот и заперто сердце моё за семи ключами в месте тайном. А обещание дал с условием, что найти она меня должна и вспомнить. Тогда уж женой назову и любить до конца дней наших только её буду.

   — Так обманул девчонку-то? Не о Василисе же сказ этот! Женился ты, невесты своей не дождавшись, Мирон. Ох, все вы мужики одинаковы, вам красоту подавай, а обещания исполнять, ранее данные, вроде и не обязательно.

   — Так и она забыла, женихом другого назвав. Хоть и холодно у меня в душе, да только сердце своё иногда навещаю. Оно не обманывает, истину, глазам неведомую, открывая. — Покачал головой Кащей.

   Может, и выдумка рассказ этот, а не заступиться за обманутую невесту я не могла.

   — Сам же говорил, три годка всего девчонке было. В таком возрасте и себя мало кто помнит, не то что людей, с которыми единожды виделся.

   — Не скажи... Я ту встречу и по сей день, будто вчера случилась, помню. Не простой моя невеста оказалась, внучка то Деяна была, который слова со смехом сказанные в клятву, магией скреплённую, превратил.

   Рассмеялась, услышав последнее.

   — Ох, и горазд ты сочинять, Мирон. А я почти поверила! Не был женат никогда наместник наш, детей не имел и внучки тоже.

   — Может, и приврал за давностью лет. — Не стал отпираться гость. — Да в любой сказке, как известно, хоть малая доля правды, но есть. Засиделся я что-то, Яга, пора и домой дорогу вспомнить. Открывай дверь обычную, лесом пойду. Понадобится помощь, постучи три раза в ту, через которую меня впустила. А женихов я тебе обеспечу, не горюнься, коли желание на то твоё имеется.

ГЛАВА 3

Всю ночь промаялась, так и не сумев заснуть. Вроде бы и не на лавке устроилась, а на полатях, устеленных периной, да в тепле, которым печка исходила, но покоя не нашла. Стоило хоть немного поддаться чарам сна, как всплывали перед взором глаза зелёные, то с тоской, то с нежностью глядя. Отворачивалась, отводила взгляд, а всё одно Кащей покоя не давал. Твердила себе, словно заклинание, что чужой он муж, любовью жены-красавицы обласканный, но до утра сон так и не сморил, лишь извертелась вся. Ведь и повода к тому не было, а на сердце неспокойно стало. И лишь солнышко, что засияло, от снега белого отражаясь, развеяло печаль девичью. Заплела я косу, умылась водой холодной да поняла, что никому предательства любимого пережить не пожелаю, пусть и Василисе, от которой добра уж вряд ли увижу. Другого себе, никак не хуже выберу, судьбу и счастье вверив, а иначе и замуж идти не следует.

   — Не простая ты у нас невестушка оказалась. — Расстелилась самобранка, впервые голос после прихода гостя вчерашнего подав. — Видать, и в самом деле скоро вернёшься в академию, нас одних оставив. Кащей никогда пустозвоном не был, коли пообещал, скоро женишков жди. Рады будем за Ягушу нашу, да только ты не весела отчего-то. Сон дурной или иная беда приключилась, а мы не ведаем?

   — Глупости в голове, вот и вся беда. — Улыбнулась натянуто да разговор на другое перевела. — Вот и вчера забыть спросила, по какой такой надобности цепь на избушку нашу навесили. Всё из-за ссоры той, о которой молчите, что вы, что Кащей?

   — Кабы просто распря, а тут иное... — Вздохнула в ответ избушка, дымкой мрачной изойдя. — Ладно бы лишь меня касалось, всё равно никуда с места энтого не денусь. Обида только множится, но и её перетерпеть можно. Да и Кащей вроде как не виноват, обманули его, разум затмив. Сияна-то наша, предшественница твоя, в темнице у него томится по навету подлому. Всё Василиска, место тайное нашедшая да сердце Кащея нашего к рукам своим жадным прибравшая.

   — Яга бывшая в царстве подземном?! Так жива, значит, из темницы вызволить можно. А уж не невеста ли она Ивана-волка, что надежды вернуть любовь свою не теряет?

   — Как есть — она, страдалица наша. Всё заступничала, других от злобы Василисиной защищая, но супротив неё слаба оказалась.

   Интересно девки пляшут! Везде Василиса, которая и Кащея обженила на себе, и вроде как очень уж непроста...

    — Сердце некроманта, что покой мира человечьего стережёт, не даром за семью ключами прячется. До того, как здесь оказалась, я и не слыхала о женатых Кащеях. Может, и бывали такие, а всё одно долг для них важнее прочего, что люди обычные ценят. От того и богатству они не рады, и жизни долгой... Мирон же сказал, что навещает сердце своё. Неужели пропажи не заметил? И отчего вы вдруг рассказать мне всё решили? — Так и осталась стоять посреди избы, забыв, за чем шла и что делала.

   — Кто ж первому встречному-поперечному тайны свои сразу рассказывать станет?! — Встрепенулась скатерть-самобранка. — Проверяли мы тебя, волшбу твою да силу на вкус пробовали. Знаем теперь, своя ты, духом белым воспитанная. Со зверем любым договориться сможешь, магией исцелишь, огнём вреда не причинишь. Не ведаешь же сама, кем матушка твоя была? Слыхали мы вчера разговор ваш, а до того думали ведь, что скрытничаешь просто, правды до поры не открывая.

   Ноги сами принесли к лавке, что у стола стояла, самобранкой укрытого.

   — О чём ты, скатёрушка? Какой правды?

   — Не рано ль сказывать такое?.. — Вдруг вмешалась в беседу нашу избушка. — Ведь искать бросится!

   — Оно как же! Не сомневаюсь даже. — Отозвалась самобранка. — Да только и молчать нельзя. Слово уж прозвучало, в голову молодую влетело, никакой метлой не вышибешь. Али обещание взять?

   Советуясь, будто меня и не было вовсе рядом, верные подруги вскоре пришли к согласию и взяли обещание, что оставлю всё, как есть, положившись на судьбу и тех, кто более меня в жизни колдовской смыслит. Пришлось дать, пусть и подозревала, что неспроста это. И тогда вновь взяла слово самобранка, поведав то, о чём я и не догадывалась.

   — У царя морского дочери есть, что облик лебединый и человечий принимают. Красавицы эти людям иногда являются, всем любви обычной, жаркой хочется, пусть и духам даже. В наших краях давно уж о девах прекрасных, воинах-крылатых не слыхивали, да только мы давно уж на земелюшке этой обосновались, всяко видывали. А раз узрев, навсегда запоминаем, чувствуя суть всех живых и мёртвых. И ты, Ягуша, носишь в себе силушку, что только от матери к дочери передаётся. Не всякому такое видеть доступно, даже магам сильным, вроде Кащея нашего, а всё ж у нас сомнения в том нет. Лебединой девой та красавица была, что отец твой в купальную ночь к дому своему привёл, женой назвав. В академии, небось, сказывали ненароком, каковы птицы эти, потому сама всё понять должна. Вот и весь сказ, а ты спрашивай, коли хочешь ещё чего о родительнице знать.

   Задумалась крепко, зная, что обманывать не станут, да только верилось с трудом. Лебединые девы — дочери морского царя, отличались нравом суровым, исполняя волю батюшки своего. Могли силами великими повелевать, призывая ливни или ветры гибельные, а ещё будущее видели так же ясно, как звёзды нп синем небе холодной осенью. Людям являлись лишь изредка, представая перед парнями красавицами. Да только вещий дар их не приносил счастья, не каждый муж со всезнающей женой век прожить сможет. Тут уж и правда немой представляться станешь, дабы не смущать правдой, которую мало кто знать желает. Но матушку свою я помню совсем иной, ласковой и спокойной, любящей супруга милого до беспамятства, да ещё хозяйкой умелой, устали не знающей. Во мне и капли её кроткого нрава нет, как и батюшкиной светлой веры в добро. Разве что привычка смехом бить обиду любую, не отвечая злом, досталась в наследство, да и то до поры, как выяснилось... Вот и с женишком обошлась немилосердно, о чём жалею теперь.

   — Коли правда слова ваши, то батюшка украсть должен был одеяние Лебедь-девы, чтобы с ним пошла, а он никогда чужого не брал. Да и как угореть смогли бы, ведь вещею силой матушка обладала?

   — Нас там не было, знать не можем, как дева женой стала. А вот со смертушкой безвременной родители твои точно встретиться не могли. Злость и зависть на любую подлость способны человека подвигнуть, на поджёг, стало быть, тоже. Но сама же говорила, хоронить некого было. Обернулась твоя мать птицей белою, мужа превратила да были таковы. И не спрашивай, отчего не вернулись, дитя своё оставив, на то более мудрые советчики тебе нужны. Помни об обещании, не бросайся искать тех, кто давно уж в другом месте обретается. Здесь твоё место сейчас.

   Молчалива и задумчива я ходила весь день, не понимая, что в душе творится. Трудно в слова неожиданные поверить, ещё тяжелее понять, почему одна осталась при живых родителях. И радость от того, что не погибли они, омрачалась неуверенностью. Одно верно, советчик мне понадобится. И позвать следует Кащея, он точно знает, кто давно уж в царстве подземном, а кого там не было никогда.

   Сомневалась, меряя шагами избушку шагами из угла в угол, но решилась, пусть и не желала повода себе давать глазами меднобородого увлечься. Подошла к дверце неприметной, тяжёлым кованым затвором запертой, да открыла замок нехитрый. Вздохнула, смелости набираясь, и стукнула один раз. Ухо приложила, слышу — на той стороне будто бубенцы весело несущейся по зимней дороге тройки зазвенели. Как стихли, второй раз ударила — словно набат загудел, вселяя тревогу низким голосом своим. И в дверь, что в мир обычный путь открывает, заскрёбся кто-то, скуля жалобно.

   — Волчьим духом пахнет! Ванюша это явился. Не заперла ту дверь, что для живых, Яга? А как вбежит он, в царство Кащеево ворвётся, к Сияне своей устремившись, быть беде...

   Оставила свою затею, вовремя опомнившись и бросившись в вечерний холод в чём была — без тулупа и платка, лишь щит непреодолимый за своей спиной выставив. Выбежала и обомлела, оборотня знакомого увидев. Волк плакал, роняя в снег сияющие звёзды слёз, скулил, бередя душу, и бросался на дверь, которую теперь преодолеть не мог. Рвал сердце себе и мне, чувствуя, что почти распахнуты ворота в мир, в котором любимая томится.

   — Прости, Иван. Не знала я, что ты рядом. Клянусь, сама в подземное царство отправлюсь за невестой твоей, вот только разобраться прежде следует, чтобы самой там не остаться. А ты, коли дух лесной, оттуда вовсе не выберешься, не любит матушка-смерть, когда владения её бессмертными нарушаются. Одно дело мы, люди, силой магической расплачиваемся или, как Кащеи, бессердечием, тем самым уподобляясь слугам её. И совсем иное — духи бессмертные, соперники её или сородичи. — Упала на ступени, преграждая путь, да только не видел помех Иван, перепрыгнул и вновь грудью мощной в дверь ударил.

   Не скоро подействовали увещевания мои, и когда угомонился волк, отступив, вокруг избушки словно клад рассыпан был — столько слёз, превратившихся в камни драгоценные, пролил Иван, что и не счесть богатства того. Сел снежный оборотень рядом, согревая шубой своей, и головушку тяжёлую на плечо мне положил, глазами синими сверкая.

   — Знаю, тяжко тебе. — Дотронулась до морды пальцами, едва послушными от морозца, что крепчать начал. — Придумаю, как беде помочь. Вот бы разузнать, что случилось тогда, всё быстрее дело пошло бы.

   Лизнул волк в ответ руку, пламя моё разбудив, будто заклинание призыва знал. И случилось чудо-расчудесное, перестала я мёрзнуть, словно не зима, а лето вокруг. Синим пламенем окуталась, как в шубку, сошла с крыльца, закружившись, и лишь после заметила, что не одни мы уже. На опушку опустился конь крылатый, высекая искры из камней, вокруг рассыпанных, копытами своими. И сошёл с него молодец, руки ко мне протягивая да улыбкой зимнюю ночь рассеивая.

   — Не обманула людская молва. И правда, живёт в лесу волшебном дева необычная, что огнём повелевать может да с птицами и зверьём разговаривать, ликом прекрасна и умом не обделена. Если желанен жених, впусти в дом, Яга. И коню моему позволь попастись, силушки для полётов набираясь.

   Вот же незадача... Не ждала я так быстро женихов, Кащеем обещанных.

   — Добро пожаловать в гости, если с добром прибыл. — Ответила с поклоном. — Честь то великая для меня, коли такой завидный жених времени не пожалел, чтобы в даль лесную добраться. Да только, что же есть твой конь крылатый станет, зима же? В деревне любой приютит, корму животине даст. Не лучше ли тебе среди людей приюта ночного поискать? А поутру возвращайся к радости моей. Да имя своё назови, чтобы знала я, кто на смотрины прибыл.

   — Дюкой в народе зовут, богатырь я, душа-красавица. А конь мой необычный, всё еда ему: что веточки деревца молодого, что ракушка, волною принесённая. А каменья самоцветные — лакомство любимое. Будто знала ты, вон сколько вокруг разбросано, свысока видать богатство этакое.

   Оборотень в руку ткнулся, попросив правды не открывать, потому умолчала о том, откуда сокровище в лесной чаще появилось.

   — Мне не жаль, пусть ест. Не в том счастье, чтобы клад найти, в ином оно... Покой в душе да родные люди рядом, вот чего ищем, но не ценим.

   — Мудро. — Кивнул богатырь. — Да только пошутил я, но теперь вижу, ладная невеста ты, Яга, аккурат по мне. Жди завтра в гости с подарками!

   Поклонился гость до земли, запрыгнул на коня своего крылатого и был таков.

   — Богатыря одной кашей на воде не накормишь... — Произнесла задумчиво и поняла, что волка тоже рядом след простыл. — Пусть и нет опыта летать зимой, но, видно, придётся ступу осваивать. А если женихов ещё прибудет, могут и меня с расстройства съесть, всяко бывает. Рисковать не стану, в деревню ближайшую наведаюсь.

   Стряхнула снежок с сапог, которым сноса нет, и к избушке повернулась — ночью в путь отправляться не самое разумное решение. Да только опередил меня вернувшийся Иван, поставив на ступени корзинку плетёную, снедью всяческой наполненную.

   — Так ты для этого приходил?! — Ахнула, обнимая волка и целуя в морду белую, морозом и вьюгой пахнущую. — Спасибо тебе, Иван. По полётам я не очень-то успевала, не моё это, сколько шишек да синяков наставила, а толку не добилась. Кто ж знал, что Ягой работать придётся, другие у меня планы на сей счёт имелись. И с силушкой моей договориться лучше хозяйки ты сумел. Вот кто настоящий клад — ты, Иван, а не каменья эти. Собрать что ль? Нет, пусть уж лежат, заодно и жениху задание. Не принято же за просто так к магиням свататься, а значит, посложнее задачку придумать следует.

   Распрощалась с оборотнем и вошла в избушку под дружные охи-вздохи подруг стародавних.

   — А что там за богатырь явился, как будто только его и ждали? Никогда не слыхивала имени такого, видать, не из наших мест. И сразу свататься, каков?! У нас невеста завидная, перебирать долго может, да, курья нога? Ты, Яга, на звание меньше королевича не соглашайся! Внучка царя морского, как никак. Но пригож, ничего не скажешь. — Исходила волнами самобранка. — А чегой-то мясом в глуши нашей запахло? Никак гостинец женишок привёз? Тогда бери этого, Яга. С таким точно нигде не пропадёшь!

   Рассмешила шутками своими скатерть, на душе легче и светлее стало, даже песню завела, припасы, волком принесённые, рассматривая да раскладывая. И лишь тогда остановилась, когда заметила позёмку, что вокруг ног вилась, снегом укутывая. Обернулась — ну так и есть, Василиса явилась. Стоит краса, руки белые на груди сложив и улыбаясь злобно. И как это у неё получается исчезать и появляться бесшумно?..

   — Чего к мужу моему пристала? Слыхала я сегодня призыв твой. Али жених не нраву пришёлся, что на чужое добро заришься? Гляди, Яга, я обиды не спускаю, пожалеешь, коли Мирон остынет ко мне.

   — Я-то тут причём? Мне дела ваши семейные без интереса. И женихи мои — не твоя печаль. Сторожи лучше любовь мужнину, вместо того, чтобы в чужой дом лаять, как собака голодная, приходить. Ну-ка, дверь прикрой, да со стороны улицы, не для того печь топлена, чтобы холод пускать! — Подхватила я метлу, но сделать ничего не успела, едва на ногах устояв, так избушка подпрыгнула, гостью злобную выпроваживая.

   Дверь сама захлопнулась, а снаружи голосом своим противным Василиса ещё долго угрозы выкрикивала да только зря старалась. Мы с советницами моими лишь посмеивались: не того боятся следует, кто бранится во всеуслышание, опасны те, кто молча злобу таит да дела свои чёрные тайно творит.

   — А может, и зря мы с ней обошлись, как заслуживала. — Отсмеявшись, вздохнула избушка. — Да только давно так сделать хотелось. Едва не уморила нас Василиска, насилу тебя дождались, Ягуша. А ты бы так и дала ей метлой или для устрашения схватилась?

   — Сама не знаю, но тоже не терпелось ударить по месту мягкому разок. Может, уняла бы нрав свой жена Кащеева, терпимее став после угощения такого... Одного не пойму, чего она на меня так взъелась, не одной же мне муж её помогает? Работа у нас с ним общая, одно дело делаем, а тут, того и гляди, покусает краса ревнивая.

   — Видать, причина у неё серьёзная имеется. Да только в делах сердечных разве разберёшься? Тут всё путается больше, чем нить длинная у хозяйки нерадивой. Ты себя слушай и за Кащеем наблюдай, авось, оно и яснее станет. Сияну, что долго прежде тебя Ягой служила, вон, Василиска не трогала, пока та ей дорогу не перешла, но там иное. Опару ставь, Ягуша, а мы тебе, стало быть, всё обстоятельно и обскажем, что сами видели да о чём догадались семь годков тому назад.

   Подарок Ивана полезен оказался, и закваска для опары пахла домом, о котором скучала да признаться боялась, почти забыв, каково это, под родительским крылом жить. Давно уж я пирогов не пекла, но руки помнили науку матушкину. Пока занималась делом, избушка со скатёркой поочерёдно и рассказали, что приключилось с предшественницей моей.

   — За триста лет, почитай, ты всего лишь третья Яга. Первую прислали сразу, едва я на свете белом очнулась. — Начала рассказ избушка. — Вместе всему учились, всё больше развлекаясь и веселясь. Вот так и убило нашу Ягушу, когда не уследили они с давешним Кащеем, змея многоголового упустив. Полегло тогда народу... Но я не об этом. Через много лет уж Мирона прислали, а вскорости и Сияна прибыла, молода да хороша. Сватали мы их, чего уж таиться, но иная им судьба была уготована. Год за годом шёл, как и служба текла, принося свои радости и горести, вот и Яга любовь свою нашла, Ивану сердце отдав.

   Умолкла рассказчица, вздохнув горестно, и вспоминать былое самобранка взялась.

   — Долго они вокруг друг дружки ходили кругами, норов показывая. А чему суждено, всё одно случится. Так и горлица наша женихом ненаглядным назвала того, кто лишь летом мог с ней миловаться. Зимой Иван, сама знаешь, волком бегал, а в иное время вовсе пропадал, но ждала Сияна, сватов чужих, коли являлись, прогоняя. И в осень, когда не было Ванюши, беда пришла, откуда не ждали. Стали девицы у нас в лесу пропадать. Ведь самая пора — грибы да ягоды болотные поспели. Много свадеб в тот год не сыграли после сбора урожая, не возвращались невесты в деревни свои, ох...

   — И кто ж злодеем оказался? — Даже перестала начинку резать, мрачный настрой переняв.

   — Не об том речь. — Вновь вмешалась избушка. — Думаем на Василиску, ведь аккурат в тот год замуж за Кащея пошла, человеком став. И сразу после этого девицы пропадать начали. Сияна напрямую к Мирону обратилась, все подозрения по поводу жены-красавицы озвучив, да только не поверил он ей, чарами злодейки окутанный. Может, и не Василиска душегубствовала, но Ягу за тот разговор не простила. Пришла как-то ночью, ещё до зимней поры, да усыпив Сияну, дверь запретную распахнула, чудовищ навских призвав. После руки себе до крови изрезала, верёвкою обмоталась да мужа звать на помощь принялась. Ох, осерчал тогда Кащей!.. Нас слушать не стал, умаявшись, в царство своё сбежавших чудищ из леса возвращая, пока бед не натворили. А Сияна ему на помощь не пришла, не зная о том, что приключилось, пока спала сном наведённым. Вот вернулся Мирон и слова сказать ей не дал, как в темницу заточил. Ведь Василиска всё обставила так, что на правду очень уж похоже было. Обвинила Ягу в том, что та сговорилась с кем-то в нави, сама туда девиц отправляла, а себе силу да богатства просила. И её вроде как тоже хотела сгубить. С тех пор и томится красавица наша в неволе, Кащей не отпустит сказал, пока правды не узнает, для кого души человеческие она губила.

   Семь лет... В тот год я отчего дома лишилась, а Сияна, выходит, свободы и жениха любимого, который и сделать ничего не может. Не просто будет невесту оборотня вызволить, сбежать Кащей ей не позволит, а сам и подавно не отпустит, если виновника настоящего не найду. Вот только, если это и впрямь Василиса, и мне не поверит, как пить дать...

   — Неужели и способа никакого нет? Хоть бы свидеться с Сияной, чтобы потолковать о событиях тех страшных. Может, совет дадите Яге неопытной?

   — Свидеться есть способ. Да ведь лета для того ждать надобно. — Вновь покачалась на крепких курьих ногах избушка. — Не чужой ведь Иван наш для Василисы, оттого исполнила она его просьбу, уговорив мужа, чтобы мог видеться с невестушкой, а то и вовсе из плена вызволить. Да только хитра жена Кащеева, потому непростое условие поставил меднобородый. Обретая облик молодецкий, Иван наш забывает про Сияну, а та тянется к нему сквозь землю из темницы своей, травинушкой всякой или листочком обнимая. Только лишь в волшебную ночь купальную, когда найдёт он цветок папоротника и в венок вплетёт чудо это, то и придёт Сияна к жениху, свободу обретя. А чтоб осталась, перепрыгнуть через костёр следует столько раз, сколько лет невеста в темнице встречи их ждала. Да как же сбыться этому?!

   Непростая задачка, но вполне исполнимая, если знать, с кем договориться...

   — Если способ есть, значит, и средство найдётся. — Вновь принялась за тесто. — Не кручиньтесь, советчицы мои, теперь знаю я, как Ивану с Сияной помочь. Не завтра тот день настанет, но всё ж случится, или провалиться мне сквозь землю в ту самую темницу! Значит, и цепь на тебе, избушка, после того случая появилась... А кем же Василиса была, до того, как человеком стала?

   — Вставать завтра рано, тесто подойдёт, а пирог сам не испечётся, Ягуша.

ГЛАВА 4

Занялась зорька алая, совсем на зимнюю не похожая, а я уж на ногах, пирог румяный, тремя начинками богатый из печи достала. Укутала полотенцем, как матушка учила, чтобы аромата набрался и мягче стал. И села ждать богатыря, настой травяной попивая. Пытать советчиц своих более не стала, зная, что не скажут, пока сами не захотят, правды о Василисе. Да только много способов есть, чтобы истину, даже самую тайную, узнать. И женишок для того мне может пригодиться.

   Вновь опустился конь крылатый перед избушкой, шею длинную изгибая и перебирая ногами тонкими. А седок его вроде ещё краше показался, лицом добрым отца родимого напомнив. Такого молодца братцем бы назвать... Вышла на свет белый, поклонившись и поприветствовав гостя вежливо, и в дом пройти пригласила, пирога отведать.

   — Рано встаёшь, хозяюшка. — Улыбнулся богатырь ласково и к ногам моим дары сложил, из мешка крепкого заплечного достав. — Прими в знак уважения. Много я летал по государствам разным, иной раз привозил диковинки, да только одному их рассматривать особой радости нет. Вот ткани отрез, что всегда чистой остаётся. В мороз греет, в жару холодит, в воде утонуть не позволит. Коли решишь женихом меня назвать, сшей рубаху. А если и нет, тому подари, кому сама пожелаешь. Кошель, который украсть нельзя, всегда к хозяину своему возвращается, у жены, что о доме печётся, такой должен быть. И вот ещё — клинок, рукоять которого каменьями да вязью волшебной украшена, шкуру любого зверя пробьёт. Тебе нужнее в лесу диком без защиты мужской, чем мне, одной рукой шею медведю сворачивающему.

   — Благодарствую, гость дорогой. Отрез и нож приму, в хозяйстве вещи необходимые. А кошель оставь себе, ведь мне и хранить в нём нечего. По моему разумению, у мужа он должен быть, у добытчика и кормильца.

   Улыбнулся в усы богатырь, ответом довольный, свистнул так, что конь его взлетел в небо, а сам за мной в дом прошёл, дабы угощения отведать. Весь пирог до последней крошки Дюка умял, поблагодарил и похвалил, сразу после попросив ответ дать, согласна ли женой его стать.

   — Хорош ты жених, но не поняла ещё, по мне ли. По дарам, даже самым лучшим, не прознаешь, счастье сердечное на пороге появилось или просто друг. Одной встречи мало для того, чтобы я сама ответ на вопрос твой узнала. Исполнишь просьбу мою нехитрую?

   Усмехнулся богатырь, внимательно выслушав и согласившись.

   — Верно решила, лучше проверить жениха до свадьбы, чем после с мужем неугодным томиться. Да только долго оставаться в лесу Безымянном мне не с руки, в разных местах ждут богатырской помощи. Какое задание для меня Яга придумала?

   — Немногого прошу. Собери ты каменья самоцветные, что по опушке разбросаны, да раздай тем, кому сам посчитаешь нужным. Не для обогащения и хвастовства, а для дела чтобы. Сроку тебе семь дней, а после вернись и расскажи, как там люди живут, помощь получив.

   Нахмурился Дюка, задумавшись, и ответил лишь после третьей кружки отвара.

   — Вроде бы не сложное задание ты дала, Яга, но не просто будет его исполнить. Чтобы понять, кому нужнее, людей узнать прежде требуется. Решено! Прямо здесь, в деревнях, что рядом с волшебным лесом стоят, поручение твоё воплощать стану, времени на путь не теряя. Видал я много худых дворов, когда у мельника местного ночлег просил, думаю, пригодятся каменья.

   Долго не прощаясь, вышел из дома богатырь, камни в один миг заклинанием собрав, коня своего свистнул, да только его и видели. Меня же, когда вернулась, самобранка ругать принялась.

   — В своём ли ты уме, Ягуша?! Молодца такого, богатыря и жениха завидного бродить по дворам отправлять?! Сколько там дев распрекрасных может найтись? И дары, вишь, какие принёс, непростые. Всё же в дом, всё! Ладно, ввечеру заместо него Иван о тебе подумал, корзинку со снедью добыв, но так и не знал женишок, как ты тут обретаешься, чем живёшь и в чём нуждаешься. Пошутила я тогда, знаешь же. Красавца этакого своими руками другой отдать хочешь?!

   — А зачем такой муж надобен, что на чужую красу любоваться горазд? И не из-за подарков редкостных сердце заходиться должно. Вернётся, узнаем, что не сбежал с богатством и в самом деле я ему по душе пришлась. А на нет и суда нет. Убытка для меня, считай, никакого.

   — Оставь нашу Изабель, старая. — Возмутилась избушка. — Верно она рассудила. Да по всему видать, не по сердцу ей молодец этот. Будь иначе, никуда не отпустила бы, про испытания забыв. С лица воды не пить, слыхала ль? Хоть и пригож, а нам не гож. Да и мало ли их ещё будет...

   — И ты меня не учи, думаешь, не понимаю, что краса наша затеяла?! И всё же жаль такого молодца упускать, уж больно конь его крылатый приглянулся. Вот бы и мне полетать... Слыхала я, что ковёр такой есть, а ещё корабль летучий где-то имеется. Чем я хуже? Света белого ведь не видела, всё в лесу нашем только прознать и успела, а сколько чудного ещё в государствах, что вокруг царства нашего живут — не тужат, имеется...

   — Хочешь, я крылья на тебе вышью гладью? — Рукою провела ласково по скатерти белоснежной. — Красиво будет.

   — И то правда! Чего это я век который коротаю без узоров всяческих? Вышей с одного краю синие с бирюзой, а с другого алые, будто огнём наполненные.

   Сказано — сделано, и уже к сумеркам красовалась самобранка, рукоделие моё нахваливая. Осмелела я от службы вольготной, на которой и делать пока ничего не требовалось, или решила, что сильнее уж не накажут, и вложила силу волшебную в узор, с любовью вышитый. Но говорить о том не стала, оставив радость до случая особого. Может, и почуяли избушка со скатёрушкой, но не сказали ничего, зная, что худого не сделаю.

   А после и тавранчук поспел, ароматом печёного мяса и овощей привлекая. Достала из печи глиняный горшок, доверху наполненный, и на стол выставила, жалея лишь о том, что одной трапезничать придётся. Не привыкла я так жить. Пусть с подружками разумными скучать и не приходится, но разговоров задушевных девичьих не хватает... Всё чаще вспоминался Кащей, но от того ли, что вопрос задать заветный желала? Да и Василиска ревностью своей на мысли наводила, будто известно ей что-то, мне пока не ведомое.

   — Ох, угодил Ванюша! Вон, всю седмицу из его корзинки кушать будешь, Ягуша, если, конечно, женихи с небес сыпаться как давешний не станут. — Похвалила оборотня самобранка. — Хлебов больше испеки, иной человек и горбушке рад. Но тут такие разносолы! И грузди чёрные солёные с укропом душистым, и солонинка ароматная, и яблоки мочёные... Где ж это наш волк столько добра добыл? Что думаешь, курья нога?

   — Лапы — не руки, сам бы не схватил. — Отозвалась избушка. — Знать, есть люди добрые. И не как для волка, а для человека, ясное дело, собирали. А ты попроси его, Изабель, отвезти тебя в гости, поблагодаришь за угощение, да узнаешь, чем помочь можешь. Птичник от лис заговоришь или земелюшку по весне задобришь, чтобы родила обильно, всё для тебя дело.

   — И сама так думаю. — Согласилась, не споря. — На ступе могла бы слетать, да куда? Вот поем и всё же проверю инвентарь, годен ли к полётам. Давно уж Сияна в царстве подземном, а без неё дела тут ахово шли. Не беспокоит цепь, избушка?

   — Да будто и нет её. — Лишь отмахнулся дом мой, душою тёплый. — Высоко мне не прыгать, я ж не птица. И землица мне милее неба, не то что болтунье этой. Хорошо теперь, как уж давно не было, заживём! Не передумала с женихами-то?! Слышу, опять к нам гость. Да только народу с ним прибыло, будто царь на выезде. Не люблю шума! Не пускай никого, окромя одного, тяжко столько духа чужого выносить.

   Набросила платок и тулупчик свой, чтобы людей силой колдовской не смущать, да вышла гостей встречать. А на опушке будто в день базарный народу прибыло. Сани богатые расписные, мехами уложенные, лица бородатые важные, да шапки высокие, за которыми и не различишь, молодой или старый ко мне свататься прибыл. Но может статься, что гулянья то обычные, заблудился вельможа какой да у Яги дорогу спросить явился.

   Не оправдались надежды, как есть — сваты прибыли. Даже слова сказать не успела, как уже и дорожку тканую раскатывают, и мешки с просом тащат. А ну их, останавливать не стала, пусть разбрасывают, всё птицам веселье после праздника такого. Вышел вперёд самый видный из прибывших, телом богат и кругл, борода аж до пола ветром игривым завивается, идти мешая.

   — Доброго здоровьица всем, кто в доме лесном живёт. — Отдышавшись, обратился сват ко мне. — На товар нележалый купец неженатый прибыл, да только товар лицом показывать следует. Веди, девица, красу распрекрасную, что Изабелью кличут. Сам Марко Королевич в жёны взять её желает.

   — Да по купцу ли товар? — Развеселилась я, наблюдая, как важно щёки свои вельможа надувает да губы кривит, видом моим недовольный. — Родовитостью не вышла Изабель, золотом не богата да умом не обделена. Разве ж годный товар для такого жениха знатного?

   Ещё более покраснел сват, глазами вращая и слова грубые едва сдерживая.

   — Словоохотлива ты чрезмерно, как я погляжу. Вели невесте выйти на крыльцо да показать белое лицо, не то выпороть прикажу!

   — Меня что ль?! Не пугай, авось есть, кому заступиться. И сказ будет таков: только лишь тем, кто с добром в этот лес явился, Яга лик свой кажет. И чванливость не по нраву Изабель нашей. Коли не посмеяться, а с добром прибыли, докажите сперва. Пусть жених построит к утру баньку неподалёку, заодно и переночуете, а нет, так хоть согреетесь. — Развернулась и дверь за собой захлопнула, на засов заперев.

   — Ишь, какие явились, видать, не запылились. — Дружно поддержали меня скатерть с избушкой. — И то верно, либо уберутся отсюда, к утру замёрзнув, либо баньку сладят. Жениха-то самого не видала? Каковы они, королевичи всамделишные?

   — Нет, для чего ему перед оборванкой простой появляться?! Тулупчик им мой не нраву пришёлся и платок обычный, без нитей серебряных, не показался пригожим. Потому и не назвалась им, что людей по наряду судят. Вот ты шутила, самобранка, а теперь я и в самом деле думаю: место ли мне в хоромах королевича, даже если дело сладится? Об академии точно забыть придётся. Да и вельможи вон какие важные, того и гляди лопнут, уборки одной сколько будет...

   Забот по дому у меня и без гостей хватало, хлеб подходить поставила в место тёплое, а сама, наведя отвод глаз, прихватила ступу и проверять её направилась, планов не меняя. На этот раз тулуп дома оставила, чтобы вес меньше иметь. Вновь укутал меня теплом огонь, а метла рассекла морозный воздух, радостью сердце наполняя. Словно и свободна я от оков магических, что служить двадцать годков Ягой велят, и по плечу мне дело любое...

   Долго ль летала, красотой леса зимнего любуясь, притомилась, вернуться не успев. И решила передохнуть на одной из опушек, заприметив калины ягоды красные. Мягкой вышла посадка, не более двух синяков и останется, всё лучше, чем раньше получалось. Хороша ступа у Сияны, лёгкая и управляемая, словно для неучей вроде меня созданная. Как она там, бедная? Так задумалась, ягоды собирая, что и не заметила ночи наступившей. Ветер колючим стал, тучи нагоняя, и словно шептал что-то злобное... Вот только к ступе вернувшись, обнаружила рядом вовсе не врага, а того, кого видеть желала. Сверкали в темноте глаза зелёные, а в бороде медной улыбка пряталась.

   — Здравствуй, голуба-душа. В избушке тебя не застал, Яга, вот и решил в лесу поискать. Не по душе женихи пришлись или припасов совсем нет, если тут обретаешься? Али напротив дело к свадьбе скорой идёт? Ветви калины дарить молодым — примета хорошая.

   — И тебе не хворать, Кащей. Ступу проверяла, но с непривычки устала что-то. Не видела пока жениха сегодняшнего — королевича, а свита у него уж больно спесивая. Думала, вовсе женихов не будет, а теперь не знаю, куда от таких деваться. Чем же ты заманил их в лес Безымянный?

   — Письмецо благодетелю твоему, наместнику Деяну отправил, расписав всё, как оно есть. Вот он и постарался. Ты уж не торопись, Яга, выбирай мужа придирчиво. Счастья я тебе, не как себе, желаю — тёплого и человечного. Звала меня, слышал, но занят был, да и трёх раз не постучала ты. Знать, не беда, иное что-то приключилось?

   Заключила добычу свою в кокон, чтобы ягоды не рассыпались, и присела на лавку, которая вдруг посреди леса появилась. Не иначе, как из терема собственного Кащей перенёс — тепло ещё хранит, белой шкурой зверя диковинного выстлана, что мягким ворсом отдохнуть призывно манит.

   — Правда твоя, меднобородый. Помнишь наш разговор о родителях моих? Так может статься, не погибли они тогда в пламени гибельном. Сама не могу на поиски отправиться, потому о помощи просить тебя хотела. Что хочешь взамен потребуй!

   — К чему нам считаться, Яга?! Смею надеяться, и ты меня в нужде не оставишь. Говори всё, как есть, а после вместе подумаем, что сделать можно.

   Присел рядом Кащей, в глаза пристально глядя, а у меня сердце к горлу подкатилось, так прижаться к груди его широкой захотелось, словно роднее никого нет на свете. Потому не сразу ответила, лишь вздохнуть полной грудью пытаясь, чтобы от наваждения избавиться.

   — Не совсем я без роду и племени, как думалось раньше. — Отодвинулась, едва с лавки не упав, но была подхвачена руками сильными, а сам Кащей меня одну сидеть оставил, поднявшись и расхаживая подле, словно почуял неладное. — Странно самой было слышать слова избушки с самобранкой, но и не доверять им резона нет. Волшебные они существа, суть видеть способные, в отличие даже от магов академических. Будто бы есть во мне сила, что от матери к дочери передаётся, а женой батюшка назвал не бродяжку лесную, а лебединую деву.

   Дыхание вновь перехватило, поэтому замолкла, к главному не перейдя, но Кащей далее и сам додумал.

   — Если не обманули старые, значит, не должны были сгореть в доме собственном родичи твои. Только лишь маг могущественный, которых в деревне и не сыскать, способен лебедь-деву пленить, не позволив ей облик сменить, от смерти спасаясь. И мужа она не оставила бы...

   — А меня как же?

   — Всему должна иметься причина. — Пожал плечами Кащей. — Даже если она нам не ведома, всё одно есть. И дитя своё ни одна мать не бросит, знай и не сомневайся. Значит, что-то ещё случилось, уж извини, Изабель, за весть плохую. Но теперь я понимаю, почему женихи больно быстро объявились в лесу нашем, не иначе, как Деян знает правду, вот и бросил клич о том, что мужа ищет внучка царя морского. Тебе бы с ним поговорить. А от меня чего хотела, узнать, не в царстве ли подземном родители?

   Кивнула, чувствуя, что стоит сказать слово, как слёзы из глаз польются, будто я вновь в тот день попала, когда сила моя проснулась. Пообещал Кащей, что разведает, не встречал ли кто родителей моих. Где сможет — сам посмотрит, а нет — так у других некромантов, что свою часть подземного мира стерегут, спросит. Правда, вещь ему оказалась нужна из тех, которые матушке с батюшкой принадлежали, а у меня и не осталось таких, ведь сгорело полностью нехитрое имущество наше.

   — Тогда уж дай свою, авось, отзовутся на призыв родной крови, если завершился их путь земной.

   Расплела косу, позволив волосам распуститься волнами, и ленту ту, что с детства хранила, протянула меднобородому. А он палец мне наколол и каплю крови уронил на подарок маменькин, после погладив ранку, заклинанием закрывая. И вновь в жар бросило от прикосновения невинного. Прошептала торопливо я слова прощальные и в ступу запрыгнула, чтобы улететь поскорее. А Кащей ещё долго стоял в одиночестве, опушку не покидая, словно ждал чего-то...

   Корила себя, пусть и понимала, что нет в том моей вины, ведь не желала чужого мужа полюбить. Может, окажись рядом тот, кому довериться захочется, забуду его... Ветер всё сильнее трепал волосы, а после налетела буря снежная, закружив в вихре ненастья. Крутило нас со ступой немилосердно, да будто ругань в вое пурги слышалась. Сломалась метла и ступа развалилась, когда упала на землю. И сама я едва жива осталась от удара крепкого. Вроде радоваться надо бы, что спаслась, да только горько и обидно стало. Одни несчастья я приношу, вот и чужое имущество испортила, что же за Яга такая?! Всплакнула, дав волю чувствам и обломки собирая, а после утёрлась и домой побрела, надеясь, что верно иду. Кабы не Иван, может, и не добралась бы, но волк опять на помощь пришёл, позволив на спине своей до избушки доехать. Уже и слёзы высохли, и грусть прошла, а в сердце тоска осталась, глубоко поселившись. Но верно говорят мудрые люди: «Перейдёшь порог, перейдёшь и горы». Вот и я путь свой уж начала, останавливаться не стану, а вот магиней — обязательно!

   Не дойдя до избушки совсем немного, волк остановился, а я почти сразу пожалела, что загадала жениху именно баньку построить. Шум и ругань разносились по лесу, заглушая стук топоров, которых почему-то слышалось несколько.

   — Спасибо, Иван. В который уже раз выручил меня. А завтра заглянешь? Хочу просить проводить меня к тем людям, что припасами своими поделились, корзинку тебе дав, снедью всяческой наполненную. И она ведь в хозяйстве тоже не лишняя, вернуть следует. Расплатиться мне нечем, но делом подсоблю, если надобность в чём имеется. Тебе дальше лучше не идти, верно рассудил. Я пока припрячу здесь то, что от ступы с метлой осталось, а сама пойду послушаю, почему женишок чужими руками моё задание исполняет.

   Кивнул волк и пропал, оставив на тропинке ещё несколько камней драгоценных. Вроде и не плакал Иван, а вон оно как... Подобрала самоцветы, в кулаке зажав, калины ягоды тоже прихватила и, вновь набросив на себя невидимость, пошла к людям, что обстоятельно беседу вели. Одно неудобно оказалось — следы моё заклинание не прятало, потому я едва не обнаружила себя, но вовремя это заметила. Пришлось по истоптанному идти, путь свой удлиняя, но успела к самому интересному.

   — Медленно работают, не