Оглавление
- АННОТАЦИЯ
- ЧАСТЬ 1
- ГЛАВА 1
- ГЛАВА 2
- ГЛАВА 3
- ГЛАВА 4
- ЭПИЛОГ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
- ЧАСТЬ 2
- ГЛАВА 1
- ГЛАВА 2
- ГЛАВА 3
- ГЛАВА 4
- ЭПИЛОГ ВТОРОЙ ЧАСТИ
- ЧАСТЬ 3
- ГЛАВА 1
- ГЛАВА 2
- ГЛАВА 3
- ГЛАВА 4
- ЭПИЛОГ 3 части
- ЧАСТЬ 4
- ГЛАВА 1
- ГЛАВА 2
- ГЛАВА 3
- ЭПИЛОГ
АННОТАЦИЯ
Цикл Земная Федерация
Энн Ламберт ищет ответы в прошлых бедах, но и в настоящем не всё идёт гладко: к ней прилетает дочь, юная девушка с очень высоким статусом, позволяющим ей решать судьбу матери по собственному усмотрению.
В свите дочери – старый враг, толкнувший Энн когда-то в космодесант, на тропу мести. Убить нельзя и примириться нельзя тоже, и остаётся лишь оставить как есть, соприкоснувшись единственным доступным способом – через память прошлого, связавшую обоих крепкими узами…
ЧАСТЬ 1
ГЛАВА 1
Олегопетровск-Орбитальная, локальное пространство Радуент, Радуарский Альянс, 32 года назад
Зеленовато-белый шар Радуары, материнской планеты Альянса, плыл над головой сквозь макушки гигантских елей. Станция медл енно проворачивалась вокруг своей оси, и планета уползала влево и за горизонт, обещая в скором времени подарить парку шикарный закат…
После того, как Лилайон ушёл, я долго сидела на лавочке, крутила в пальцах флэш-куб с информацией. Полная идентификация, он сказал. А значит, вот здесь, в этом маленьком кусочке искусственного материала, сидит моя новая жизнь. Мои родители, моя родня. Родители погибли, скорее всего. Не могла же я сама в два года путешествовать по пространству? А вот остальные…
Я совсем запуталась, потерялась, и просто сидела в каком-то оцепенении. Надо было что-то делать, встать, наконец, терминал найти информационный и определиться, что делать дальше, как выбираться отсюда, но я не могла. Детское желание обратиться во что-нибудь маленькое, забраться за шкаф и там долго, тихо лежать, чтобы никто не беспокоил…
Наверное, я сидела так слишком долго. Ко мне подошли две девушки в униформе: чёрное и серое, знаки отличия, которые мне ни о чём не говорили. Станционная полиция. Они что-то спросили, с участливой доброжелательностью. Хотели помочь. Я не поняла ни слова из их вопросов и уже собралась было отвечать на эсперанто, а потом в голове щёлкнуло: я знаю марепфлас, а у них в терминалах есть нейросеть-переводчик на все местные языки. Как у меня была, где, помимо основных языков Федерации, стояли все диалекты Таммеша.
– Как мне пройти в посольство Земной Федерации? – спросила я.
В посольстве я коротко рассказала о своих злоключениях, предъявила персонкод. Идентификатор личности враги мне оставили, с него просто считали информацию и вернули обратно. Он пережил испытание открытым космосом и восьмидневный полёт на личной яхте Лилайона ак-лидана, чему оставалось только радоваться. В статусе неустановленного лица, подлежащего процедуре идентификации, ничего хорошего нет.
Меня выслушали внимательно, кивнули, отвели в комнату, подозрительно смахивавшую на камеру предварительного заключения, попросили пока не покидать территорию посольства. Я обещала не покидать. Куда мне бежать отсюда? Всё. Прибежала.
Обед мне принесли, я поела, не чувствуя ни вкуса, ни аппетита.
А потом появилась она.
Полковник Шанвирмиснови, особый отдел, первый ранг. В отличие от майора Феолирасме выглядит чётко женщиной. Невысокая, как все гентбарцы, худенькая, пышные волосы цвета старой бронзы коротко острижены. Лицо совсем человеческое, ни за что не подумаешь, что видишь перед собой, строго говоря, насекомое. Разве только глаза необычного оттенка, дымчато-фиолетовые, с тёмно-золотыми искорками…
– Здравствуйте, доктор Ламберт, – сухо, по-деловому сказала она. – Не надо, пожалуйста. Не вставайте.
Железный голос, тихий, но исполненный силы, отбивающий напрочь любое желание спорить. Но я спорить не собиралась. Наоборот!
Мне снова вспомнился Феолирасме, и я решила проявить вежливость:
– Здравствуйте, румасвиринув.
– Рувасвиримь, – поправила она.
– Что? – не поняла я.
– Если вы хотите оказать кому-либо из гентбарельв любезность, обращаясь к нему на чинтсахе, то вам необходимо учитывать его гендер, – терпеливо объяснила она. – Я – свитимь, меня должно называть рувасвиримь.
– Простите… не знала...
– Теперь знаете. Итак, вы – Энн Дженнифер Ламберт, целитель шестой категории, интерн Клиники-9, – она не спрашивала, значит, моя личность сомнений у них не вызвала.
– Да.
– Вы утверждаете, что в пространство Радуарского Альянса вас переправил Кемтари Лилайон ак-лидан сфагран леутирем дамэль.
– Да.
– Почему он это сделал?
– Долго рассказывать, – вздохнула я. – Может быть, вы посмотрите сами? Телепатически.
– С вашим ментальным щитом это будет очень непросто, – призналась гентбарка. – Кто помог вам построить щит?
– Мой наставник. Доктор Марвин Таркнесс, заведующий вторым отделением паранормальной медицины в Клинике-Девять.
– Он умер.
– Я знаю. Я сама видела. Вот перед самой смертью он и…
Я зажмурилась, изгоняя из памяти лицо наставника с кровавыми слезами на щеках. Когда-нибудь я научусь вспоминать о смерти доктора Таркнесса со светлой грустью. Но ещё не сегодня и не сейчас.
Гентбарка в задумчивости коснулась пальцами подбородка. Я сидела неподвижно.
– Вы понимаете, что перед сканированием ваш щит придётся убрать? – спросила она
Я кивнула. В глубоком ментальном скане приятного мало, но меня распирало яростной решимостью. Инфосфера Земной Федерации должна знать всё! Даже если сканирование разрушит мою личность.
– Вы не осознаете рисков, доктор Ламберт, – понимающе сказала полковник. – Мы в затруднении.
Характерное для высших телепатов “мы”. Она говорит не только за себя!
– Осознаю, – возразила я. – Шокквальскирп лиданум сказала, что ментосканер через такой щит способен разрушить мою личность. Мне без разницы. Я хочу, чтобы вы – инфосфера! – всё увидели.
– У вас есть склонность к неконтролируемым психокинетическим выбросам.
– Есть, – не стала я отрицать очевидного, – Но их можно сдержать. Меня учили контролю, и… можно позвать других психокинетиков! Рувасмиримь Шанвирмиснови, пожалуйста! Это важно.
– Важно, – кивнула она. – Мы подумаем, как организовать процесс, чтобы минимизировать потери... Но вначале надо снять ментальный щит, – она качнула головой, потом продолжила: – Такие щиты взламываются через эмоциональную раскачку. Ведь помимо щита у вас имеется свой собственный естественный барьер; несмотря на имплант, вы же не проходили обучения?
Я кивнула.
– Вот. Можете назвать события или имена, которые способны дестабилизировать ваше эмоциональное состояние?
Мне не понравились её слова. Дестабилизация эмоционального состояния… За этим крылось нечто отменно страшное.
– Нам жаль, – сочувственно сказала полковник. – Вы будете страдать, доктор Ламберт. Мы ничем не сможем облегчить ваши муки. Разве что временной ментокоррекцией разового воздействия… Но и она пройдёт лишь после скана.
Муки. Что она знает о муках? Когда любимый предаёт, просто потому, что предаёт, и тебе потом дальше жить. Я не могла найти рационального объяснения поступкам Артёма, как ни старалась. Если он жив… Что может быть хуже этого?!
– Переживу, – упрямо сказала я. – Объясните, как я ещё могу помочь?
– Имена и события, доктор Ламберт.
Я назвала. Ничего не утаила. Рассказала всё. И про Кесс, и про маму, и про Нохораи. Про доктора Таркнесса и доктора Римануой. Про Итана. И про Артёма Севина. Про Артёма говорить было труднее всего.
– Достаточно, – сказала гентбарка, поднимаясь. – Ждите. Вас известят.
Ожидание вылилось в двадцать девять – я считала! – дней тоски. Терминал мне выдали новый, даже доступ в информ не ограничивали. Я набрала учебников, книг, научных дайджестов по профессии и точила зубом гранит. Все равно больше нечем было заняться.
А потом наткнулась на монографию доктора Таркнесса по проблемам прогерии Лагуновой… Долго рыдала, не приходя в сознание.
Поникшая голова наставника и кровавые слёзы из-под век по щекам...
Уже не забыть.
Не забыть и не смириться.
На следующий день ко мне заявилась полковник Шанвирмиснови и в приказном порядке погнала в спорт-зону. Под ее чутким руководством я умерла примерно через час интенсивных занятий. Да что там умерла, сдохла!
– Вы из меня спецназ готовить взялись, румасвиримь? – слабым голосом спросила я, пытаясь восстановить дыхание.
– Я хочу, чтобы у вас времени на ненужные мысли не осталось, доктор Ламберт, – сама гентбарка не запыхалась совсем. – Вы правильно решили использовать ожидание для дополнительной подготовки по профессии. Но физические нагрузки вам не повредят.
– Ага, – мрачно кивнула я, ощущая, как меня трясет. – Не повредят. Уже повредили!
– Переживёте, – безжалостно отрезала она. – Вообще, возьмите за правило: плохо, больно, тошно – на полосу, круг или в воду. И нервное напряжение снимете, и укрепите тело. В крепком теле – крепкая душа. Вы – врач, вам ли не знать о пользе динамических упражнений!
Она оказалась права: обыкновенная, физическая усталость позволяла крепко спать по ночам. Не гонять бесконечно внутренний монолог по одному и тому же заезженному кругу, не рыдать в подушку, захлёбываясь слезами, не чувствовать, не вспоминать, не быть.
Я понимала, что полковник за мной присматривала лично прежде всего потому, что опасалась за мою жизнь. Я могла наложить на себя руки, паранорма позволяла, тем более, что вживлённый проклятой Шокквальскирп кардиоводитель мне удалили, мало ли что могло быть закодировано во вражеском приборе. Поэтому гентбарка так напрягалась: вот умру и все, так интересующие ее и инфосферу, сведения умрут вместе со мной.
Но мне кажется, помимо служебного долга, было что-то ещё… Мне хотелось верить, что было что-то ещё!
Вроде как Шанвирмиснови ко мне привязалась, что ли. Как к младшей сестре, попавшей в беду.
Как я поняла потом, она просто слишком хорошо знала, что меня ждёт, и ничего, кроме профессионального любопытства, в ней не было.
На тридцатое утро гентбарка пришла ко мне очень рано, я едва успела проснуться. Я сразу поняла, что спортблок мне сегодня не грозит – у нее взгляд был совсем другим. Прицельным, жёстким, все понимающим. Сразу стало не по себе.
– Уже? – зачем-то спросила я, нервно вытирая об одежду вспотевшие ладони.
– Уже, – подтвердила она. – Вы готовы, доктор Ламберт? Пойдёмте.
Пока шли, я накручивала себя злобной яростью. Пусть, пусть инфосфера узнает все. Пусть Лилайон не думает, что раз отпустил меня, то ему это с рук сойдет! Пусть!
Но у самой двери допросной меня вдруг охватило внезапным ужасом. Как ледяной водой – из ведра на голову.
– Боитесь? – сочувственно спросила полковник.
– Очень, – призналась я.
Она коснулась трехпалой ладошкой моего плеча:
– Мне жаль, но…
– Да, я понимаю, – кивнула я. – Давайте побыстрее это все закончим. Хорошо? А потом я согласна на восемь кругов с вами по той полосе…
Шанвирмиснови скупо улыбнулась. Я к концу второго круга выдыхалась насмерть, какое там восемь! Где мне было равняться с подготовкой полковника оперативной службы Федерации! У нее “альфы” были на руках, все девять, сама видела. Она полный цикл обучения на Геспине прошла в свое время, а я…
– Договорились, – серьезно кивнула гентбарка, открывая ладонью дверь. – Входите.
Я споткнулась еще на пороге.
Потому что у фальш-окна, вполоборота ко мне, стоял Артем Севин. Живой. Невредимый. Бешеная радость от того, что он живой, – люди добрые, живой, слышите меня, живой!, – смешалась горькой болью – как же так… И я в смертельной тоске ощутила трещину, разорвавшую мне душу напополам.
Видели когда-нибудь, как по весне вскрывается лед на судоходной реке? Внезапно, прямо на глазах, с нутряным нечеловеческим стоном, разламывается ледовое поле, открывая черную, страшную воду. И горе тому, кто неосторожно окажется в самом центре ледохода: если выживет, то только лишь чудом...
Пламя рождает ветер, ветер рождает волны, волны гасят пламя, пламя уходит в землю.
Прохладные ладони у висков. Тёплое сочувствие и такой знакомый-знакомый ментальный отклик… Доктор Римануой? Она здесь откуда… а впрочем, времени прошло достаточно. Сколько?
Кровавые слёзы на щеках наставника…
Пламя рождает ветер…
Мы шли под парусом в холодном, по-осеннему светящемся, море, и горизонт был чист, над ним разливалась вечерняя заря. Звёзды горели над нами, и отец учил меня ориентироваться по туманностям, где север, где юг, в какой стороне берег…
… Море застыло, обратившись в камень, и я повторяла отцовскую науку для любимого, и мы целовались на ветру под пылающими звёздами…
… В горах тапельде Дамевтунпори есть потухший вулкан Рминовеенеш, Хрустальные Стены. В кальдере вулкана давным-давно образовалась небольшая долина, поросшая бархатными ирисами, которые цветут только в присутствии влюблённых. И мы целовались на рассвете, и распускались рядом с нами волшебные, алые с золотом, цветы…
… ветер рождает волны…
Волны катились по океану, чёрные волны по чёрному океану, вся моя коротенькая жизнь – в отражениях под чёрной водой, и в каждом отражении – лицо любимого, и под каждой картинкой – глухое ревущее пламя…
… волны гасят пламя…
… я снова бежала по коридорам станции, задыхаясь от ужаса, а за мной – шли враги. Мерный, неторопливый и неумолимый звук шагов. И – «Перевал семи ветров» Ритмы Свенсен, боже, какая музыка страшная… всемирное наследие Земной Федерации… век бы не знать и столько же не слышать!
Я отстранённо знала, что мне не спастись, и знала, чем всё окончилось, и где я сейчас нахожусь, понимала тоже. Но понимание оставалось где-то там, за горизонтом событий. Здесь и сейчас за мною шли враги.
И если развернуть дарёный мини-плазмоган дулом к себе, то можно успеть… до того… как… всё закончится. Я не успела тогда, но могу успеть сейчас. В ментальном поле мысли обретают упругую силу реальности. Залп плазмогана выжжет мозг с гарантией; есть такая вещь, как самовнушение и аутопрограммирование психики на шат-ап.
Откуда я знаю такие термины?
… волны гасят пламя …
Меня вытащили на середину комнаты и положили на пол, отвратительная слабость превратила тело в кисель, и даже дышать получалось через раз, мелкими поверхностными вдохами. «Дыши, Эниой, дыши!». И я дышала, проталкивая в себя невкусный воздух. Вражий командир почему-то был без шлема – ярко-рыжие волосы, собранные в длинный хвост на затылке, знакомая, очень знакомая рожа со свежим шрамом через бровь – Миррари Иларийон, старый знакомец, памятный по Ласточке и Чинлираснариве, подчинённый Коллекционера, живой, гадёныш! Запомним… пригодится…
… и я понимала, отстранённо, из-за горизонта событий, что сейчас в моём сознании ведёт полковник Шанвирмиснови, это её эмоции становились моими на ключевых для инфосферы моментах потревоженной памяти. Но и это шло лишь стороной. Здесь и сейчас меня занимало лишь оружие, выпавший из руки мини-плазмоган Артёма Севина – если дотянуться, пусть хотя бы и остатками паранормы, то рыжему – смерть. А вот не надо шлем деактивировать на боевой операции! Гражданские, они тоже кусаться умеют.
… волны гасят пламя …
Меня подняли на плечо и понесли, голова моя свесилась и в промежутках между вспышками беспамятства я наблюдала пол и ботинки идущего следом. Раздирающее чувство собственной беспомощности сводило с ума. Я ничего не могла сделать! Ничего не могла! Ничего!
Я немного пришла в себя как раз к тому моменту, когда меня упаковывали в капсулу; стандартная процедура, ценных пленников всегда перевозят именно так – в надёжном футляре, с подключением к системе жизнеобеспечения, спящих и тихих. Попытка вырваться ни к чему не привела – прижали и держали, пока сознание не отделилось от тела полностью. Что-то делали ещё, я не чувствовала, знала только одно: меня не убивали, обо мне заботились, а это значило… значило…
… волны гасят пламя …
– Попробуй ещё, – Шокквальскирп лиданум в синем своём платье, с азартным любопытством в глазах. – Что тебе стоит? Я в прошлый раз не успела сделать все замеры.
В прошлый раз – это когда я едва не убила их обоих, её и Лилайона. Быстро же она забыла! Но в просьбе подтекстом читалось что-то ещё. Например, то, что у меня ничего не получится. И моя отчаянная попытка навредить принесёт этой страшной женщине какую-то пользу в её исследованиях.
Она не могла не продолжить дело своего отца. Пусть – не на детях. Но таких же, как я, пленниках с паранормой психокинетического спектра – почему бы и нет. Любой мой отклик – её выигрыш. Средства защиты, средства контроля, средства подавления – всё это оллирейнские инженеры могли воплотить в жизнь, благодаря в том числе и моей злости, моему упрямому желанию размазать врага в жидкую кашицу.
Пламя рождает ветер, ветер рождает волны, волны гасят пламя, пламя уходит в землю!
Не буду. Не буду. Не буду!
– Похвальное самообладание.
Близко, совсем рядом, синие с серым глаза с ромбовидной звёздочкой зрачка. Нечеловеческий взгляд, за которым – чистое, незамутнённое, как слеза младенца, научное любопытство. Я помню, узнаю этот взгляд, за ним – бездна, откуда выдернула меня физическая ментокоррекция на военном корабле-лазарете ВКС Земной Федерации.
– Но ничего. Сейчас я тебе помогу.
Она присаживается на краешек капсулы, и я шарахаюсь: в её руках инъектор, тоже, в общем-то, знакомая штука, знакомее некуда. Ужас сбрасывает меня на пол, накрывает чёрной волной, дикий крик звенит в ушах, и я не сразу осознаю, что это кричу я сама:
– Нет, нет, нет, не надо! Не-е-ет!
… ветер поднимает волны…
На лабораторном столе распластано тело со вскрытой брюшной полостью. Система жизнеобеспечения моргает голографическими экранчиками мониторов – тело не умирает, цепляется за жизнь из последних сил и… с … моей… помощью? Страдающий взгляд поверх маски, закрывающей рот. Полумольба, полуприказ: «Добей»… Но я не могу. Чёрный ветер закручивается спиралью, круша всё вокруг, а страшный разрез затягивается, затягивается, восстанавливаются искромсанные внутренние органы, срастается разрез – целительская паранорма способна на многое. Я хватаю подругу за руку, она встаёт, как ни в чём ни бывало, и мы бежим через окно, бежим, бежим из последних сил – к Лесу. Лес – укроет, Лес – спасёт, живой, безгранично добрый, родной Лес чужой планеты, единственный, кто укроет, единственный, кто поможет и спасёт. Я чувствую его благожелательное внимание. Я чувствую идущее от него тепло…
– Ну, вот, а ты не хотела, – удовлетворённо говорит Шокквальскирп лиданум.
Она всё так же сидит на краю капсулы, побалтывая в воздухе ногой, – поза немыслимая для человека её расы, но ей, как видно, нравится. Я снова лежу, с ремнями на руках и ногах, обессиленная, на грани потери сознания. А она улыбается мне, показывает голографический экранчик со схемой распределения психокинетических полей, и этот экранчик очень много говорит полковнику Шанвирмиснови, которая смотрит сейчас моими глазами, вместе со мной:
– Видишь? Умница. Примерно так, как я и думала. Так что же случилось с Гринлав?
– Она умерла…
– Что умерла, не удивляет, – кивает мне она. – Удивляет, что ещё прожила так долго. Сколько дней? Тридцать? Сорок? Почему?
Но у меня нет ответа. Я не знаю. Я не помню!
– Когда я получила доступ к архивным записям моего отца, я обратила внимание на этот эксперимент почти сразу. Я не думала, что когда-либо встречу тебя, Анинав, я просто отметила информацию как интересную. И вот ты здесь. Не забавно ли? Счастливая случайность, шанс наконец-то узнать, что же там произошло на самом деле. Отдыхай… проснёшься – продолжим.
… волны гасят пламя…
– Мы вошли в локальное пространство Радуент, – говорит Лилайон ак-лидан. – Через двое суток выйдем на орбиту Радуары. Вам необходимо сделать прививку, Энн, иначе не пропустит контроль.
В его руках появляется инъектор, и меня снова пробрасывает ужасом, с головы до пяток:
– Нет!
– Ну, что вы, не надо бояться. Это всего лишь вакцина, против алой лихорадки. Местные привычны к этой заразе, а вас она убьёт.
– Нет, нет, нет! Не – е-ет!
И чёрная волна вновь накрывает с головой, я тону, захлёбываюсь в океане равнодушного космоса, и бок станции Кратас отдаляется от меня – вверх и вправо, а я падаю, падаю, падаю на звездное дно – бесконечно.
… пламя уходит в землю
Таммееш. Мама Толла и доктор Таркнесс, Кесс, Нохораи, любимый…
Гонки, работа, прогерия Лагуновой, любимый.
Радуарский шпион, майор Феолирасме.
Каменные волны Каменного моря.
Поцелуи со осенней горечью уходящего счастья.
Темнота.
Тишина.
Холод.
… пламя уходит в землю…
Я очнулась от того, что кто-то гладил меня по мокрым волосам, ласково, почти как мама. От ладони расходилось паранормальное тепло – меня держали, меня лечили, и я на миг прижалась щекой к ладони целителя, а потом ко мне пришёл ментальный отклик доктора Римануой – очень яркий, ярче, чем когда-либо. Я отстранилась – да, это была именно она, Римануой, такая, какой я запомнила её, когда мы работали вместе под началом Елены Хриспа, после того, как доктор Таркнесс улетел на Менлиссари. Когда она успела появиться здесь?
– Вы в сознании, доктор Ламберт, – сухо прозвучал надо мной голос полковника Шанвирмиснови. – Я за вас рада.
– Всё? – детским голосом спросила я. – Всё закончилось?
– Всё, – подтвердила гентбарка.
Комната выглядела… Ну, скажем, там, неважно она выглядела. Трещины, вмятины по стенам, искорежённый стол посередине, выгнутый, оплавленный пол.
– Ваша паранормальная мощь чрезвычайно высока, доктор Ламберт, – признала полковник. – Мы гасили ваши выплески с огромным трудом.
Выплески. Мы.
Я увидела Артёма, он стоял спиной ко мне, смотрел в фальш-окно, которое почему-то уцелело. Что он там увидел, хотелось бы знать…
– Мне можно уйти? – спросила я, осторожно спуская с кушетки ноги.
Римануой поддержала меня под спину и под локоть. Без её поддержки я бы свалилась.
– А вы в состоянии? – сочувственно спросила гентбарка.
– Да, – сказала я.
Больше всего на свете я хотела сейчас оказаться как можно дальше отсюда. От этой комнаты, в которой мне выпотрошили мозги, все мои извилины до сих пор корчились в агонии, будто посыпанные жгучим перцем. От каменной спины Севина, которую просто не хотелось видеть, вообще, в принципе, отсюда и до скончания Вселенной.
– Я помогу, – поддержала меня Римануой.
– Тогда вы свободны.
Я встала. Удивитесь, меня даже не шатало! Хотя внутри всё ёжило ледяной тяжёлой болью. Я свалюсь, конечно же, но позже. Не сейчас. Сейчас – нельзя, нельзя, нельзя!
Несколько шагов до двери заняли вечность. А на пороге я не выдержала. Обернулась. Артём по-прежнему не смотрел на меня, а я… Я знала, что вижу его в последний раз. В самый последний. Что, может быть, никогда больше его не увижу. Я любила его, любила, любила! Несмотря ни на что. Вопреки всему.
– Я очень… – голос сорвался, но я взяла себя в руки и закончила фразу: – Я очень люблю тебя, Тёма.
Он даже не дрогнул. Следовало ожидать, но я не могла, просто не смогла не сказать ему! Сказала, и будто оборвалось что-то.
Насовсем оборвалось.
Навсегда.
– Пойдём, – доктор Римануой потянула меня за порог. – Пойдём, Эниой… покажу, кого я тебе привезла. Пойдём!
И я пошла.
Дверь закрылась, отсекая меня от любимого навсегда.
В коридоре мне стало совсем плохо. Не физически. Сознание попало в какой-то тошнотворный кокон из глухой ваты, и я тонула в ней, захлебывалась ею, и ничего не могла с ней сделать.
– Дайте мне умереть, – попросила я, не в силах больше терпеть такую пытку. – Доктор Римануой! Дайте мне умереть!
Она поддержала меня под руку. Куда-то вела, я чувствовала, как двигаются мои ноги.
– Эниой, – мягко сказала она, болезненно напомнив мне маму этим обращением, – умереть ты всегда успеешь. Потерпи! Еще немного.
– Не хочу терпеть! Не буду!
Но мой отчаянный крик умер в толстой вате, а Римануой аккуратно перевела меня через порог, почему-то здесь порог был высоким, как в старину в совсем уже древних домах из кирпича и дерева. Я бы споткнулась обязательно, если бы не моя спутница.
– Смотри, – сказала она. – Смотри, кого я тебе привезла!
Я посмотрела. В просторном манеже с робоняней активно ползал маленький ребенок. Черная мордашка с хитринкой в больших глазенках, золотые волосы. Нохораи!
Вата порвалась с треском. Я кинулась к малышке, схватила ее на руки. Девочка недовольно завопила, ведь она уже почти добралась к яркой игрушке, а тут я со своими поцелуями и обнимашками. Но я не могла остановиться!
Нохораи! Живая!
– Надо возобновить программу реабилатации! – сказала я нервно. – Сколько же меня не было, такой перерыв… Его срочно надо компенсировать!
Паранормальная диагностика выдала обескураживающую информацию. Совсем не те параметры. Лучше. Значительно лучше!
– Отпусти ее, – сказала Римануой в ответ на мой взгляд. – Пусть играет. Я тебе сейчас расскажу…
Я отправила вопящую девочку обратно в манеж. Там она сразу успокоилась и занялась игрушками. А Римануой начала рассказывать…
Она не смирилась с тем, что доктор Таркнесс изгнал ее из нашей группы из-за Итана, будь он неладен. Она следила за нашими новостями. Изучала со всем тщанием все, что попадало в общий доступ. С разрешения Елены Хриспа начала внедрять наши методы в свою работу, что-то дорабатывала сама. Поэтому, когда враг ушел из локали Ратеене, она смогла незамедлительно взять под опеку всех наших пациентов. Сразу же прибыла на Менлиссари, как только станцию открыли для внутренних межпланетных сообщений.
Ни один из наших больных не умер.
Ни один.
Самой сложной, конечно же, была Нохораи. Доктор Римануой обстоятельно рассказала мне, как и что она делала, что именно было ею доработано, и над чем она до сих бьётся, – не может понять, почему не получается, нужна моя помощь.
А я…
Любимая профессия, мои собственные разработки, казалось бы, но такая пустота в душе, никакого отклика, как будто все это принадлежало другой какой-то Энн, не мне.
– Мы обязательно подумаем над этим вместе, – сказала я. – Но не сейчас. Хорошо?
– Тебе нужно отдохнуть, Эниой, – сочувственно сказала доктор Римануой. – Я все понимаю.
– Да, наверное, – устало кивнула я, хотя не была уверена, что отдых поправит возникший дисбаланс. – Мы, наверное, пойдем…
– Нет, – качнула головой она, – вам лучше остаться здесь, обеим. Я – ваш персональный доктор теперь.
– Мои права по-прежнему ограничены? – хмуро спросила я, и тут же пожалела о своем вопросе, потому что почувствовала тень на эмоциях Римануой, которую она, впрочем, тщательно спрятала.
– Нет, – сказала она ровно. – Но тебе и девочке нужна помощь целителя, не отрицай. Я верю, что ты справишься сама. Ты сильная, Эниой. Я бы на твоем месте не выжила. Не смогла бы. Но позволь мне помочь! Я не была добра к тебе раньше, и это было низко, и глупо, даже мерзко. Ревновала…
– К Итану? – спросила я, пораженная такой нервной горячей откровенностью.
– Не только. Доктор Марвин выделял тебя. И не зря, ты действительно талант, а я по сравнению с тобой – так, ординар на прогулке… не спорь, Эниой! Я со стороны теперь смотрю. Я вижу. Вот это меня серьёзно грызло раньше. Зависть. Именно она.
Мне очень хотелось спросить, что же изменилось теперь, но я прикусила язык. Изменилось, я чувствовала. Сильно изменилось!
– Я бы не выжила на твоём месте, – повторила Римануой. – Понимаешь… когда полковник Шанвирмиснови связалась со мной… Участие в твоем ментальном сканировании должно было стать платой за продвижение в ранге. Я сначала именно так и рассматривала это предложение. Но я не знала, не знала! – она стиснула руки. – Не знала, что это будет так…
– Как? – завороженно спросила я.
– Что я проживу вместе с тобой все ключевые моменты. Как же ты выжила, Эниой… этот Лилайон, сука, тварь, он же кошмарный!
– Они все… – сказала я, и дернула ворот. – Все они.
– Но хуже врага твой Севин, прости. Я еле сдержалась, чтобы не разодрать ему морду до кости! Сволочь!
– Не надо, – тускло сказала я. – Наверное, у него были причины. Так что не надо.
– Какие причины! – она вскочила, начала мерить комнату шагами. – Взял девочку, попользовался и…
– Доктор Римануой, – предупредила я.
– Любишь его! – обвинила меня Римануой.
– Люблю, – не стала я отрицать. – Поэтому – не надо. Пожалуйста. А то поссоримся.
– Хорошо, – сдалась она.
– Давай вообще о нём не говорить? – предложила я. – Вот нету его. Уехал. Умер. Всё.
Если бы уехал! От одной мысли, что я с ним, возможно, столкнусь где-нибудь на территории посольства, рождалась глухая, зубодробительная тоска.
– Давай, – согласилась Римануой. – И давай на ты?
– Хорошо, – кивнула я. – Давай. Как тебя зовут?
Я не знала ее имени, надо же. Работала с нею, а как звали, не знала. Удивительно…
– Линда, – сказаа она, присаживаясь рядом.
Не тамме-отское имя! Но у нее, как она рассказала, бабушка родилась в локальном пространстве Англо-Саксония. Прибыла на Таммееш в числе первых ученых-генетиков, работавших над адаптацией целительской паранормы к таммеотскому геному. Здесь же вышла замуж Кмитана Риманпора, хирурга, их младший сын назвал дочь в честь знаменитой бабушки… Линда Эшли, кстати, до сих пор работала в одном из Репродуктивных Центров Таммееша.
Почти все Риманпори, к слову говоря, шли в медицину. Даже младший брат Линды, с явными склонностями к инженерному делу, выбрал специальность разработчика медицинского оборудования… Она обещала нас познакомить. Я сразу поняла, в каком контексте. Брат без подружки, опекаемой девочке нужен парень – почему бы и нет. Здоровые разнообразные половые контакты укрепляют сердечнососудистую систему и вообще полезны для жизни…
Мне было тошно думать о знакомствах с мужчинами, но обижать доктора Рисануой не хотелось, и я согласилась на её предложение, лишь бы только она перестала меня донимать этим.
Вот вернемся на Таммееш из пространства Радуарского Альянса...
Полковник Шанвирмиснови подошла ко мне в спортивном блоке. Я удивилась, я думала, что уже никогда её не увижу, ведь она и инфосфера вместе с нею уже получили от меня всё, что хотели.
– Это так, – кивнула она на мои мысли. – Но снятое единым блоком требует тщательного анализа и уточнений. Нам еще придётся обращаться к вам, доктор Ламберт.
Я отключила тренировочный режим, вышла из силовой зоны. Пожалуй, всё равно уже надо было заканчивать. Все у меня болело и дрожало, хотелось упасть и не шевелиться.
– Вы чересчур усердны, – попеняла мне гентбарка.
– Вы же сами учили меня, – хмуро ответила я. – Что если плохо и больно, то надо идти сюда.
Мне как раз сегодня стало и плохо и больно и тошно, полный комплект: встретила Севина. Случайно вышло. В одном лифте проехались, я, бездна забери, не стала выскакивать, словно ошпаренная, на первом же пролёте! Нет, я вышла там, куда и направлялась, а он отправился дальше. Смотрел он на меня или нет, не знаю. Я лично смотрела себе под ноги. И хорошо, что в лифте с нами были еще люди. Понятия не имею, что случилось бы, окажись мы в тесном лифтовом пространстве одни.
Я долго потом чувствовала его присутствие, все мне казалось, что он идет следом и смотрит мне в спину. Обернуться тянуло страшно, но – а вдруг он на самом деле идет следом?!
В конце концов, я не выдержала. Никто за мной не шёл, конечно же. Я аж остановилась: что, если в лифте вообще был не Севин, а другой какой-то пирокинетик?! Я же не всматривалась! Я сразу взгляд опустила. Да, Ламберт. Привет, треснувший кувшин!*
Меня так раскорячило злостью, обидой, яростью и боги безбрежного Пространства знают, чем еще, что я поняла: не найду возможность сбросить напряжение, черное озеро моей проклятой паранормы выплеснется снова. И будет плохо. Будет очень плохо всем, ведь доктора Таркнесса, который единственный мог со мной в таком моем состоянии справиться, здесь нет.
Наставника вообще нет. Нигде. Или я возьму себя в руки сама, или не возьму.
О том, что стрясется на территории посольства Земной Федерации при втором варианте, не хотелось даже думать.
*_____________________
Треснувший кувшин – на сленговом тамешти синоним сумасшествия, шизофрении, аналог выражений “кукушка съехала”, “крыша протекла”.
Линда Римануой не уставала повторять, что проще всего найти себе мужчину: сбрасывать паранормальное напряжение через секс – старый, давно известный, проверенный временем способ. Но мысль о других мужчинах вызывала стойкую тошноту. Я не могла себе представить процесс. Как это я с кем-то незнакомым поцелуюсь, а потом перед ним разденусь и позволю ему меня везде трогать, не говоря уже об остальном…
Поэтому я пошла в спортивное пространство.
Помогло.
Я хотя бы спать начала. От усталости…
– Рада, что вы следуете моему совету, доктор Ламберт, – сказала полковник Шанвирмиснови. – Но не забывайте о том, что во всем нужна мера. В интенсивных занятиях – особенно.
– Что вы хотели? – спросила я.
– Пойдемте со мной…
– В допросную? – вырвалось у меня.
– Нет, – улыбнулась она. – В место, где можно спокойно поговорить, включив “шатёр тишины”, и заодно принять пищу. Совместим, так сказать, приятное с полезным.
Полезное с приятным оказалось совместимо не очень: мне кусок в горло не лез. Но поесть пришлось, иначе гентбарка со мной говорить отказалась.
– Не шутите с питанием, – сказала она серьёзно. – Вы прописали себе интенсивные тренировки, доктор, следовательно, необходимо пересмотреть рацион. А как вы хотели? В здоровом теле – здоровая паранорма.
Я поперхнулась коктейлем:
– При чем здесь это? Вы хотите сказать...
– Да, – кивнула она. – Дисбаланс в физическом теле способен спровоцировать дисбаланс и в паранормальных способностях; в большей мере это касается паранорм психокинетического спектра, но и у телепатов бывают спонтанные выбросы. Из тех, после которых всех в местном локальном инфополе корёжит по нескольку суток. Странно, что вы не знаете, доктор. Должны бы знать, раз вы доктор.
– Ну… я… мы больше с детьми работали, – сказала я. – Инфекционные болезни, зеркальная лихорадка… детская хирургия… прогерии…
– Я знаю, чем занималась исследовательская группа доктора Таркнесса, – сказала гентбарка. – Знаю и то, что вы жили с мамой, доктор Ламберт, и поэтому не придавали значения своему состоянию. За вами было кому проследить. Теперь следить за собой вы обязаны сами. Некому больше. Соберитесь, возьмите себя в руки и не забывайте о том, что ваша паранорма вдвойне опасна: её невозможно подавить извне обычными методами, во всяком случае, сразу. Строго говоря, я бы вас изолировала на время где-нибудь на необитаемой планете, от греха, как выражаетесь вы, люди. Но мы считаем, что вам всё же следует дать шанс.
– Шанс? – тупо спросила я, ничего не понимая.
Новость про необитаемую планету неприятно царапнула: а как же Нохораи? Её ведь мне с собой взять не позволят! Да, Линда Римануой легко заменит меня как целитель, но ведь это я – опекун, это мне Кесс перед смертью доверила дочь, Кесс – это моя подруга, моя, а Линда её совсем не знала…
– Да, шанс, – невозмутимо подтвердила гентбарка. – Видите ли, во время ментального сканирования и после него, – в особенности, после! Вы проявили удивительную устойчивость. Вы не просто пережили травмирующее воздействие высокой степени, вы сумели собрать себя полностью почти самостоятельно. Почти, наша помощь была минимальной. Это – уровень первого ранга, и мы не шутим. Ваш ментальный потенциал оценивается нами очень высоко.
Я начала догадываться, что сейчас услышу. Но молчала, пусть Шанвирмиснови скажет сама. Вдруг я неправильно её понимаю?
– У нас по рангам не прыгают, – сказала она. – Каким бы ни был потенциал, обучение необходимо. Начнете с пятой ступени третьего ранга, а дальше все будет зависеть только от вас. Разумеется, вы можете отказаться…
– Нет, – заявила я сразу. – Я не откажусь!
– И всё же сначала подумайте. Мы обязаны вас предупредить: возможно, психокинетическая составляющая вашей паранормы начнет угасать по классической схеме – чем выше телепатический ранг, тем слабее психокинетический уровень, но, вполне возможно, что всё останется в прежней силе. Вы – уникум, доктор Ламберт, вы же знаете.
– Жертва эксперимента, – вздохнула я. – Называйте вещи своими именами, полковник. Вы расскажете мне про Гринлав? Отчего эта Шокквальскирп так ею интересовалась. Я не помню, но я хочу знать!
– Может быть, позже? – сочувственно спросила полковник. – Поберегите себя, доктор Ламберт. Не стоит пока лезть в это дерьмо.
– Но вы – знаете? – с нажимом спросила я.
– Знаем, – ответила она.
– Расскажете?
– Когда решим, что вы готовы к такого рода информации, доктор Ламберт.
Она говорила во множественном числе. «Мы», «решим»… То есть, через неё говорила со мной инфосфера, та её локальнеую часть, что отвечала за мой случай. Немного пугало. Неужели и я через несколько лет тоже скажу нетелепату «мы»?
Но внутреннее моё ощущение себя-в-будущем категорически отвергло такое предположение.
Пошли дни, один за другим, ничего не происходило, Севина я больше не встречала, полковник Шанвирмиснови тоже меня не тревожила. С Линдой мы разговаривали длинными вечерами, и она готовила меня к психодинамическому экзамену на ранг, а днём я брала Нохораи и уходила гулять в сосновый парк. Нам обеим дороги были эти минуты одиночества. Нохораи была ещё слишком мала, чтобы понимать что-то, но она чувствовала меня как никто. Вот так прижмётся ко мне положит головку на плечо, я глажу её по золотым кудрям, по спинке, и будто мы с нею вдвоём в крепком коконе, закрытом, надёжном, не доступном ни для каких врагов.
Я сознавала, что позволяю разуму строить ненужную, даже вредную в свете предстоящего телепатического ранжирования, психзащиту на ровном месте, но ничего не могла с собой поделать.
Всё это вполне могло закончиться очень плохо, например, санитарами с парализаторами. Но закончилось ещё хуже. Закончилось оно таким кромешным ужасом, какого я даже представить себе не могла, потому что из-за переживаний своих, в которые нырнула с головой, напрочь забыла, откуда я здесь взялась, кто привёз меня сюда. А надо было помнить, да. Надо было!
Через несколько дней нас, меня и Линду, вызвала к себе посол Федерации, Ариадна Елена Джастинсон. Это была высокая женщина в возрасте, с шикарной седой косой, уложенной короной вокруг головы. Несмотря на первый ранг, она ничем не напоминала полковника Шанвирмиснови. Совсем другой ментальный отклик, и дело даже не в расовых различиях. Не могу сформулировать, это нужно увидеть и почувствовать самому. Первый ранг не усредняет личность, а, наоборот, усиливает. И при этом высшие телепаты неспособны существовать вне поля инфосферы. Вот как они так умудряются, кто бы мог сказать! Сочетать несочетаемое: коллективное и индивидуальное в одном флаконе.
– Вы собираетесь вернуться на Таммееш, доктор Ламберт, не так ли? – спросила у меня Джастинсон.
– Да, сударыня, – ответила я вежливо. – Там мой дом…
Дом. Шанвирмиснови рассказала мне, что мама умерла. Погибла при обрыве локальной инфосферы Менлиссари. Как, почему, ведь у неё был всего лишь третий ранг, седьмая ступень третьего, вообще ни о чём. Но гентбарка объяснила мне, что так обычно и бывает. На третьем ранге чем ниже у тебя ступень, тем меньше возможностей оградить свой разум от калечащего всплеска гибнущего инфополя. В таких случаях выживают «середнячки», с четвёртой ступени третьего по третью ступень второго рангов. У всех прочих мало шансов, хотя и по разным причинам.
Но я всё равно продолжала отчаянно верить, что это какая-то ошибка. Мама не могла умереть!
Просто от пространства Радуарского Альянса до Таммеша – сорок девять дней пути с пересадками. Далеко. В том всё и дело.
– Я могу отправить вас в ближайшее время, – продолжила между тем посол, – все необходимые документы готовы, подорожную карту составить нетрудно. Но вы могли бы дождаться прямого рейса, всё-таки у вас маленький ребёнок на руках, который требует повышенного надзора.
– А прямые отсюда ходят? – удивилась я.
Где Радуара, а где Таммееш, хоть бы головой мне подумать, но как же. Голова и Энн Ламберт – взаимоисключающие понятия.
– Ходят, – кивнула она.
– Но?
Джастинсон кивнула мне, чуть улыбаясь:
– Но ближайший такой рейс – через половину стандартного года.
– Слишком долго, – начала я, но мне жестом велели умолкнуть.
– Доктор Ламберт, вы – врач паранормальной медицины, и у вас довольно долго не было практики; вы могли бы восполнить этот досадный пробел в планетарном госпитале Олегопетровска. Олегопетровск – крупный районный центр, недостатка в пациентах у вас не будет. Разумеется, контракт будет составлен с учётом ваших пожеланий. Доктор Римануой, предложение действует и для вас.
– Я бы осталась, – сказала Линда. – Это интересно, Энн, соглашайся! Олегопетровский Реабилитационный Центр – прекрасное место, чтобы подтвердить твою лицензию.
Я задумалась. Сроки меня правда поджимали. Пока я доберусь до Таммееша, ученическая лицензия шлёпнется кверху лапками. Наставник не успел продлить её, не успел принять у меня второй квалификационный экзамен, дающий полное право работать самостоятельно. На Таммееше мне придётся начинать сначала. Елена Хриспа, конечно, не откажется принять меня обратно, но… Одним словом, надо быть полной дурой, чтобы отказываться от этакой удачи. И – прямой рейс обратно, без пересадок и хождения по транзитным гостиницам…
– Хорошо, – сказала я. – Если Линда останется со мной… ты ведь останешься? Я согласна.
– Тогда я приглашу главу Олегопетровского Центра в кабинет, – решила Джастинсон. – Не возражаете?
Мы не возражали.
Целителей мало. В пространстве Радуарского Альянса их ещё меньше, чем в Федерации. Из-за проклятой политики целители Альянса не могут учиться в сертификационных центрах Федерации, а организовать обучение по обмену – та ещё задача. Генетические линии паранормы целителей не получают должного развития, как в Федерации, и всё потому, что нет у Альянса биоинженеров нужного уровня. Практически все целители Альянса – потомки старых генераций, попавших сюда пятьсот лет назад, на межзвёздном транспорте проекта «Галактический ковчег».
И вот в пределах досягаемости Олегопетровского Центра оказалось целых двое целителей из Федерации, да ещё из группы Марвина Таркнесса, неважно, что один из них – интерн с истекающей лицензией. Как не попробовать наложить на них лапу? Пусть – на полгода. Пусть – с уступками и потерями. Но оно того стоило.
Поэтому глава Олегопетровского Центра лично явился в посольство, упрашивать и уговаривать. Но когда он вошёл в кабинет Джастинсон…
Единый народ Радуары – адская смесь из двух рас. Потомки людей и ольров, они всё ещё не переплавились в какой-то единый стандарт. Чистые типажи по-прежнему встречались достаточно часто. Самая дикость заключалась в том, что обычное, человеческое, имя мог носить радуарец с ярко выраженной оллирейнской рожей.
Не зная этой особенности, легко нарваться и сесть в не скажу какую лужу. В моём понимании, профессор, доктор наук от паранормальной медицины, Матвей Андреевич Шелёпин мог быть только человеком. Но увидела я Лилайона.
Те же самые длинные тёмно-розовые волосы. Зелёный костюм. Внимательные, наблюдающие нечеловеческие лиловые глаза с чёрной звёздочкой зрачка… Меня отбросило назад, я вжалась спиной в стену, ужас захлестнул с головой.
– Нет! Нет, нет, нет!
Мир вокруг дрогнул от чёрной ледяной мощи, рванувшейся от меня дикой волной.
– Что с вами, Энн? – голос Лилайона сочится заботливостью и сочувствием. Это всего лишь прививка. Без неё вы в пространстве Альянса погибнете.
– Нет! Нет!
– Четыре вируса, Энн, против которых у вас нет иммунитета. Кранадаинская алая лихорадка, чёрная штопка, серый грипп, варицелла. Вы врач, вы должны знать о них хотя бы что-то.
При перелёте из одного локального пространства в другое всегда учитывается наличие специфических для этих пространств инфекций. Во-первых, вакцинация, она обязательна, иначе тебя просто не выпустят за пределы пересадочного гейта. Во-вторых, дезинфекция, чтобы уже ты не пронёс с собой лишнего. Обычный протокол, ничего особенного. Но…
Если бы инъектор был в руках у кого угодно, только не у Лилайона!
– Нет! Не надо!
– Не глупите, Энн. Дело не в карантине, куда вас без отметки о вакцинации отправят сразу же. Любая из этих инфекций может стать для вас летальной…
– А-а-а!
И чёрное озеро плещет в берега, взламывая хрупкий ледок самоконтроля…
– Энн! – голос будто из другой вселенной. – Эниой!
Пламя уходит в землю... Привычное упражнение на самоконтроль, и чёрное озеро опадает, втягивается в берега, но до полного штиля далеко. Спонтанный выплеск страшен своей непредсказуемостью, мне ли не помнить этого. Я вдруг так разозлилась на саму себя, на то, что никак не могу взять себя в руки, постоянно срываюсь, как маленькая! Да пусть передо мной хоть сто Лилайонов в ряд встанут, я ударю по ним только тогда, когда пожелаю сама. Так, как решу сама! Кто хозяин моей паранорме, если не я сама?!
Я приказала себе открыть глаза и смотреть. Включив при этом логику: с какой стати Лилайону, начальнику внешней разведки при четвертом Объединенном флоте притворяться врачом, заведующим Олегопетровским медицинским центром? Ради чего? На меня посмотреть? А то он меня раньше не видел!
Да, стоило включить мозги, как сразу стало ясно: я ошиблась. Совсем другое лицо. И волосы, хоть и розовые, но другого оттенка, больше в красноту, короче и собраны в простой хвост на затылке. И уж значок первого телепатического ранга на воротничке Кетаму Лилайону только снился! У радуарской инфосферы они отличались от наших, но понять было несложно: у обеих инфосфер был общий корень – Старая Терра. Именно там создавалась и развивалась телепатическая паранорма и свзанные с нею ментальные дисциплины.
– Приношу извинения, – сказала я, понимая, что времени прошло всего ничего – две минуты. – Вы очень похожи на... одного ольра ... доктор Шелёпин. Я испугалась, вдруг вы – это он.
Он скупо улыбнулся, до боли напомнив своей улыбкой доктора Таркнесса. Человек с такой улыбкой просто не может быть врагом!
– Я знаю о ваших злоключениях, доктор Ламберт, – мягко сказал Шелёпин, кивнул Джастинсон, и та ответила тем же.
Ясно, от кого он знает. Не в полном объеме, разумеется. С чего бы инфосфере Федерации проявлять щедрость к инфосфере Альянса? Только если это принесет какую-то выгоду. И я вскоре узнала, какую именно...
ГЛАВА 2
Олегопетровск, Радуара, локальное пространство Радуент, Радуарский Альянс, 32 года назад
Психодинамический тест на третий ранг я прошла на удивление легко. Даже не возьмусь описать словами, что такое инфосфера. Огромное тёплое солнце, которое с тобой всегда. Всегда, во всём, рядом, и ты можешь обратиться с любым вопросом и получить любой ответ, но самое главное даже не память, которой с тобой охотно делятся другие.
Чувство.
Громадное, разлитое в пространстве и времени чувство безграничной любви.
Инфосфера даёт сильнейшую зависимость с первых же контактов даже на самом низком уровне. Просто потому, что обычная жизнь без спрессованных в короткие мгновения моментов телепатического общения превращается в монотонную серость.
Теперь мне было неизмеримо легче.
Теперь я была не одна.
Мне ещё предстояло учиться, я всего лишь сделала один-единственный шаг по дороге в миллиарды километров, но меня не пуга объём предстоящей работы.
Я теперь была не одна.
Олегопетровск – крупный город на Дальнем Юге Радуары. Юг характерен прежде всего тем, что здесь живут, в основном, лишь потомки терран; мне не пришлось держать себя в жестких оковах самоконтроля, чего я с самого начала очень боялась. Мало радости в таком контроле! И вечный страх, что однажды не сумеешь сдержать себя.
Нас с Линдой приняли тепло, отдел паранормальной медицины был здесь совсем небольшим, всего семеро целителей, включая доктора Шелёпина. И снова я поразилась сходству с оокойным наставником – первый ранг и первая целительская категория. То же доброжелательное внимание, такой же острый ум, невероятная память на все, что он когда-либо видел или узнавал. Да, первый ранг дает немало преимуществ, но все же, если не хочешь видеть, то не увидишь, никакая телепатия не поможет.
Нам с Линдой выделили целый коттедж в медицинском городке. Двухэтажный. На два хозяина. На тихой улице, где росли седые терранские ели и местный алый кустарник с белыми блюдцами цветов, стояло всего четыре таких домика, на значительном расстояниидруг от друга. Я потом смотрела карту: Медицинский Городок занимал громадную территорию. На планете, где вопрос о перенаселении не стоит вообще, на пространстве не экономили.
Огромное небо, – я уже забыла, как это бывает, когда над головой нет, пусть далекой, но стены замкнутого пространства космической станции. Облака... белые на синем, кудрявые... солнце – маленькое, желтая звезда Радвент, можно ладонью накрыть... не то, что на Таммееше... и ветер в лицо, ветер, наполненный чистыми еловыми запахами. На радуарском Юге неспешно шло своим чередом лето...
Я гуляла с Нохораи. Каждый день находила время обязательно. Как бы я ни уставала, сколько бы ни было дел, оставленных на вечер, двухчасовая прогулка с Нохораи не отменялась никогда.
Вечером солнце падало за горизонт, и на темном небе загорались редкие звезды. Радвент находится на самых настоящих задворках Галактики, все, что здесь можно интересного ночью увидеть – Звездный Мост, он же часть спирального рукава Млечный Путь. До Старой Терры отсюда, по иронии судьбы, не так уж и далеко – двести световых лет. Мелочь, как подумаешь. Всего два пересадочных GV-узла.
Так странно. Я здесь родилась когда-то. Не в самом Олегопетровске, наверное, но на планете. На Радуаре. Где-то здесь до сих пор жили мои родственники. И ничего не звенело в душе. Не трогало.
Мой дом – Таммееш.
Мне вдруг отчаянно, до дрожи в сердце, захотелось вернуться домой. Не просто переместиться в пространстве. А вернуться обратно сквозь время. Чтобы ольры куда-нибудь провалились, желательно, в черную дыру, все скопом и Лилайон в отдельности. Чтобы наставник не умирал, и мама. Чтобы снова все стало как было. Чтобы Артем...
Я рыдала, не в силах сдержать постыдную дрожь во всём теле, а Лилайон ак-лидан сидел рядом, поджав по своему обыкновению под себя ноги и утешал меня.
– Это пройдёт, Энн, – говорил он. – Истерика скоро закончится.
– Никогда... ничего... не закончится... – всхлипывая, отвечала я. – Ненавижу!
– Глупости, – отмахивался он. – Вас же учили самоконтролю, и учили хорошо. Возьмите себя в руки.
... Пламя уходит в землю... – Если бы я знал, что вы отреагируете на обыкновенный инъектор паранормальным срывом...
– Мне же всё равно нужны эти проклятые прививки, – икая, говорила я. – Не хочу... болеть... всякой местной... пакостью...
– Нужны. Вас без них просто не пропустят через шлюзовой терминал. Но яхта могла утратить герметичность, даже полностью разрушиться, а я сомневаюсь, что ваша паранорма позволила бы вам продержаться в вакууме до появления спасателей.
– Не позволила бы, вы правы...
– Откуда такая реакция?
Откуда... Оттуда, из той, детской, памяти, надёжно похоронённой под могильной плитой органической ментокоррекции. Видно, вычистить удалось не всё. Никогда не удаётся, на самом деле. Что-то остаётся навсегда. Чувства... реакции... смутные обрывки воспоминаний... Инъектор в руках врага – опасность, угроза жизни и даже больше, смертельная угроза самой сути того, что верующие зовут душой, а биотехнологи и нейрокорректоры – личностной матрицей.
Знать границы дозволенного и никогда их не переходить – вот главное правило любого учёного, работающего с человеческим материалом.
Но иногда появляется тот, кому наплевать на все мыслимые и немыслимые правила.
И вся твоя жизнь летит в чёрную дыру.
Мне уже не забыть любопытный взгляд Лилайона ак-лидана.
Сам он, допустим, не стал бы слишком уж грубо вламываться за грань дозволенного. Но если носитель разума по психоэмоциональному развитию своему в области "что такое хорошо, а что такое плохо" не слишком далеко ушёл от семилетнего ребёнка, жди беды. Особенно если интеллект его – заточен до нечеловеческой остроты.
Психотренинг на ранг я прошла легко. Даже удивительно, насколько легко. Полковник Шанвирмиснови радовалась. Она приехала к нам с Линдой лично, говорила, что будет оказывать нам телепатическую поддержку во время инфоконференции "Врачи без границ". Я это съела прежде всего потому, что перворанговых в принципе мало, а нагрузка у них нешуточная. Мне бы задуматься о профессии гентбарки, должности и её воинском звании, да где там!
Надо полагать, Служба планетарной безопасности Радуары на пену изошла, пытаясь не допустить в Олегопетровск Шанвирмиснови. Но посол Джастинсон упёрлась – или полковник или никто. А межинфосферная конференция имела слишком большое значение, её готовили почти год, чтобы вот так от неё отказываться.
Не та гордость у Альянса в сфере паранормальной медицины.
Пришлось смириться.
Но все эти страсти прошли мимо меня.
Я открывала мир после активации телепатической составляющей своей паранормы.
Неописуемо.
Для инфосферы нет границ, нет расстояний. Всё зависит лишь от твоего ранга и внутриранговой ступени: чем больше отдаёшь в общее инфополе, тем больше возможностей получаешь в ответ.
Мне помогли связаться с Таммеешем. Одна из кровных дочерей мамы Толлы была на втором ранге, я её даже мельком видела как-то в домовладении, сразу вспомнила при телепатической встрече.
Грустное вышло общение. Нерадостное.
Инфосфера – это не просто общение всех со всеми, это, прежде всего, память и чувства. Все, связанные в единый блок, сознания разделяют вместе с тобой твои радость и печаль, боль и наслаждение, восторг побед и горечь поражений... Надо очень хорошо контролировать себя, чтобы не давить других своими эмоциями. Сакраментальное "учитесь властвовать собою" из какой-то древней классики Старой Терры приобретало здесь жестокую реальность кристалла с острыми лезвиями граней. Можно пораниться самому, а можно – причинить серьёзный вред другим. Именно поэтому с новичками в инфосфере общаются только опытные телепаты. И эта нагрузка по мере продвижения в ранге лишь возрастает.
Инфосфера с первого же включения даёт сильнейшее привыкание. Прежде всего потому, что ты теперь не одна, с тобой всегда тёплое солнце собратьев по паранорме. И ты всегда можешь нырнуть в него, согреть других и согреться самой.
Нет, словами не передать, что такое на самом деле инфосфера.
В неё надо окунуться самому.
С головой.
Как бы там ни было, но двухчасовая вечерняя прогулка с Нохораи оставалась неизменной. Она, как якорь, держала меня, не давала расплыться бесформенной медузой. Кесс... Александр Балин... Никогда не прощу и не забуду!
Ненависть к Оллирейну вообще и к конкретным его представителям в частности сжигала мне душу чёрным огнём. В инфосфере нашлось немало тех, кто испытывал примерно то же самое. Мы – разделяли. Одно общее на всех чувство – мы разделяли его.
Я шла привычной дорогой – мимо домов через хвойный парк к детской площадке. Нохораи уверенно топала рядом. Она окрепла, подросла, могла уже даже бегать, правда, недолго. Но сравнить с тем, какой она попала в мои руки в первый раз!
И головой об стенку убиться, тиражировать терапевтический эффект на подобные случаи в массовом порядке не удавалось. Индивидуальная же корректировка прогерий по-прежнему требовала от целителя запредельных сил, на грани летального исхода.
Доктор Шелёпин активно интересовался Нохораи. Поскольку мой наставник никогда не делал тайны из своих разработок, не стала утаивать что-либо и я. Прогерии встречались и в пространстве Альянса, причём не так редко, как того хотелось бы. Прежде всего, прогерии поражали детей с паранормой психокинетического спектра, а поскольку все генетические линии таких паранорм велись здесь от первых переселенцев со Старой Терры, проблема была серьёзной
Слишком далеко разошлись пути биоинженерных наук Федерации и Альянса.
Альянс отставал безбожно.
У них тут до сих пор в ходу был генетический индекс, то есть, если ты – носитель ценной психокинетической паранормы, то тебе нельзя вступать в брак с натуралом, и пару следует искать среди таких же, совместимых с тобой, генераций. Весьма распространённый сюжет радуарских любовных развлекалок, между прочим. Когда двое влюблённых получают на руки отказ Службы Генетического Контроля, и начинаются у них боль, тоска и драма. Да ещё, если вопреки рекомендациям, у них всё-таки рождаются дети и эти дети получают прогерию...
Как раз, в наше пребывание в Олегопетровске, по общественным инфоканалам шла по вечерам развлекалка-тысячник именно с таким сюжетом, очень удачно мы с Линдой попали, на вторую серию, и дальше уже подсели, не могли оторваться. Сценарий создан был со знанием дела, авторы приглашали в том числе и консультантов-медиков. "Один раз в год сады цветут". Я потом купила флэш-куб с нею на подарочной раме, много раз пересматривала, пока она не потерялась куда-то.
Трагедия, иначе не скажешь.
Трагедия...
Я вела Нохораи за руку по бревну с качающимися дощечками, Нохораи очень нравилось на детской площадке, здесь почему-то всегда было пусто в это время, наверное, другие мамы с детьми гуляли в другое время. Нас устраивало: не надо было общаться с посторонними. Я всегда как-то терялась, когда ко мне обращался кто-то из местных. Вроде люди они все по внешнему виду, терране. Но паранормальную диагностику не обманешь: люди, да не такие. Было что-то, что роднило их между собой, но отличало от людей Федерации. Даже не вовлечённость в автономную от федеральной инфосферу, как раз телепаты, даже низких рангов, мне встречались редко. Просто жизнь, наверное.
Пятьсот лет под чужим солнцем, пятьсот хмурых, воинственных лет, когда Единый народ либо отстаивал свою собственную независимость, либо покушался на чужую. Не могу подобрать слов.
Не враждебность, нет. Вежливые, улыбчивые люди, спросишь – отвечают, никаких резких слов в твой адрес, да что слов, – ни одной нехорошей мысли. Но было, было что-то во взгляде, в походке, в манере держать себя, какая-то чуждость, которую не видело сознание, но легко фиксировали чувства.
Чужие.
Совсем.
Никаких родственных эмоций, ни одной.
Мой дом – Таммееш
Доктор Шелёпин как-то спросил меня, почему я до сих пор не просмотрела информационный флэш с записями о моей семье и генетической карте. Я удивилась, откуда он знает, что он у меня вообще есть, потом решила, что Шелёпин – перворанговый, и потому вполне может знать. Может, Джастинсон ему рассказала, откуда мне знать!
Тут бы мне снова задуматься и задуматься серьёзно, но, как говорится, увы.
Доктор Шелёпин так похож был на моего наставника! На Марвина Таркнесса. Я помнила кровавые слёзы на лице учителя, и не собиралась забывать, но с доктором Шелёпиным мне было почти так же легко и интересно, я ценила его доброжелательное внимание ко мне.
– Вы боитесь? – проницательно спрашивал он меня и смотрел с таким понимающим сочувствием, что сердце сжималось и не хотело разжиматься снова.
Меня будто толкнуло что-то. Никогда не говорила об этом, маме Толле рассказала только, в самом начале моей жизни в её доме. А тут толкнуло, и я рассказала.
– Понимаете, Матвей Валерьевич... Когда мне было десять. Я едва пришла в себя после операции и только что узнала, что капитан Дженнифер Ламберт, которая хотела удочерить меня, погибла. Она не успела оформить своё желание, понимаете? Я не успела стать её дочерью официально. Приехали её мать, и сестра младшая. Ко мне пришли, когда им разрешили. И сказали, чтобы я даже не думала. Что они не собираются ко мне привязываться, потому что я умру через полгода, а зачем им связывать себя с умирающей? Джен, мол, на своей войне умом тронулась, а они-то люди разумные. Им калека с неизвестно какими нарушениями в геноме ни к чему. Не поленились аж на Таммееш прилететь, чтобы это сказать. Я потом узнала, на самом деле, наследством делиться не хотели, там оно большое оказалось, ну, Ламберты из Англо-Саксонии, может быть, вы слышали. Межзвёздные перевозки, компания "Ламберт-роуд". Их старший как раз умер, а в завещании дочь-военную указал Так эти две... животные... хотели, чтобы я даже от имени отказалась, мол, не всё ли равно, как мне себя называть. Но тут я уже их слушать не стала, потому что не всё равно было.
Матвей Валерьевич, да я жить-то стала только потому, что они так в моей смерти уверены были! Назло им. Взяла и выжила. Правда, понятия не имею, знают они об этом или нет. И узнавать не хочу.
– Вы боитесь, что здесь будет то же самое? – спросил Шелёпин сочувственно.
– Да, – кивнула я. – Не хочу... снова...
– Вы их не знаете. Не факт, что...
– Не факт, – перебила я, невежливо, но разговор продолжать было выше моих сил. – Но не хочу.
Однако куб с информацией, который мне дал Лилайон, я не выкинула, так и продолжила носить на цепочке под одеждой. Потом, может быть, когда-нибудь, когда мне станет не настолько нервно, прочту. Как справочную информацию. Но навязываться родне я не хотела.
И на Радуаре оставаться дольше положенного – тоже.
Не нравилась мне моя биологическая родина.
Мой дом – Таммееш!
Я повела Нохораи на другую лазалку, а сама думала, что буду говорить на конференции. Меня просили сделать отчёт по истории лечения Нохораи, я его старательно компоновала в телепатическом формате, чтобы сразу передать всем участникам основное, а потом уже отвечать на вопросы. Линда Римануой помогала мне, мы собирались выступить вместе.
Беспрецедентный случай: обе автономные инфосферы выделяли отдельное локальное пространство, доступное для всех, допущенных к дискуссии, телепатов вне зависимости от рангов и принадлежности к разным средам обитания. Я жалела, что доктор Марвин не дожил и не увидел. Он же, наверное, сам участвовал в подготовке! Зная наставника, я была уверена, что в стороне он не оставался.
Я задумалась, увлеклась собственными мыслями, совсем перестала обращать внимание на реальность, распространённая беда среди начинающих пользователей инфосферы, кстати говоря. Поэтому всё случилось вдруг. Внезапно. Стремительно.
Как же я потом ненавидела это "вдруг"! И тот беспомощный ужас, который оно во мне породило.
Всю жизнь.
Нохораи сделала шаг с горки и упала бы непременно, я не успела бы её подхватить. Шишку она бы набила изрядную, но что такое шишка по сравнению с тем, кто не дал девочке разбиться?
Как он оказался рядом? Как успел? Как?!
Передо мной стоял не кто иной, как Лилайон ак-лидан. С Нохораи на руках.
– Отдайте! – крикнула я, мгновенно оценив проблему. – Сейчас же отдайте ребенка!
Не передать, как и какой яростью меня захлестнуло! Ни до ни после я не испытывала больше такого обжигающего огня. Но я ничего не могла сделать! Этот гад все рассчитал точно. Он знал, что для меня значит Нохораи, – не просто приемная дочь, но дитя моей подруги и ребенок, которому я отдала почти два года своей жизни, человеческой и профессиональной. Знал, и воспользовался!
Лилайон проворно отступил на два шага:
– Простите, Энн, – сказал он серьезно. – Не отдам.
– Это еще почему? – бешено спросила я, делая шаг к нему.
– Потому что я хочу выжить, – объяснил Лилайон и кивком указал мне за спину. – Не подходите!
Мне хватило ума не поворачиваться спиной к врагу, я развернулась так, чтобы не терять Лилайона с дочкой из виду. И обаружила Артема Севина во всей красе его паранормальной мощи. Та-ак.
Телепатическая конференция "Врачи без границ". Допуск на планету для полковника Шанвирмиснови. Теперь у меня в мозгах начало проясняться!
– Вот ты говно, Кетам, – сказал Артем презрительно. – А без детей и женщин у тебя на драку не стоит, да?
– Ну, ну, ну, – укоризненно выговорил Лилайон. – Что за выражения? Нехорошо... при женщинах и детях...
– Отдайте ребенка! – крикнула я, и от моего голоса словно бы ветер прошел по деревьям, жаркий, страшный, с железным каким-то привкусом.
Нохораи захныкала, уловив мои эмоции, начала выворачиваться, и вдруг обмякла, бессильно уронив голову врагу на плечо:
– Ничего страшного, немного поспит, – сказал Лилайон. – Я ее, конечно отпущу, но не здесь и не сразу. Повторяю, я хочу жить. Преследование работниками спецслужб гражданина другого галактического пространства на планете Альянса – есть акт агрессии со стороны Земной Федерации, и оставлять это без внимания я не намерен.
– Много болтаешь, – бросил Артем.
– В самый раз, – оскалился Лилайон. – Энн, вы – врач-паранормал. Усыпите его дистанционно, как с пациентами буйными делаете. И тогда мы поговорим о том, как и когда я передам вам девочку.
– Я этого не сделаю! – свирепо заявила я.
На станции Кратас я Лилайона боялась до одури. Но сейчас... сейчас я его ненавидела, я ненавидела его, ненавидела, ненавидела! Тоже до одури.
– Даже если я начну ломать ей пальцы? – невинно осведомился он.
Меня кинуло в жар:
– Вы этого не сделаете!
– Это почему же? Повторяю еще раз, я хочу жить. Долго и счастливо. И очень далеко от федералов.
И тут я заметила, что Артем перетек ближе... Весь он был как подвижный, живой язык вулканической лавы, слегка остывшей, подернутой пеплом сверху, но все еще пластичной и смертоносной внутри. Лилайон, скорее всего, не заметил ничего. Надо владеть паранормальным зрением, чтобы увидеть.
– Делайте, как я велю, Энн, – голос врага хлестнул плетью. – Я не шучу. Начну с пальцев, закончу шеей. Ну же, Энн! Не вынуждайте меня!
Как всегда в напряженные мометы моей жизни время замедлилось и растянулось, как резина. Разум заработал с запредельной четкой ясностью.
Пальцы. Сломанные пальцы легко срастить при помощи паранормы. Я успешно лечила свежие переломы еще три года назад. Нохораи спит, во-первых, во-вторых, она слишком мала, там сознания практически еще нет. Она быстро забудет, а то и вовсе не запомнит, я позабочусь. Все это мелькнуло в моем сознании очень быстро, а дальше я уже не рассуждала.
Откуда-то я знала, как именно следует спрессовать ревущее черное озеро паранормы в карающий кулак.
Лилайон перехватил ручку спящей Нохораи, показывая, что действительно не шутит и готов на любую гнусность
"Бей!" – велело мне солнце ментальным голосом Шанвирмиснови.
И я ударила.
Время прыгнуло вперед и полетело на сверхсвете. Лилайона отбросила назад и вниз, закрутило волчком, ахнуло о ближайший еловый ствол. С криками взвились в небо обитающие на дереве птицы. Я еще успела удивиться тому, как их, оказывается, много. На одном дереве – туча птиц...
Я нырнула рыбкой и успела, успела, успела подхватить выпавшую из рук врага Нохораи! Цела! Все косточки на месте, ни единого перелома, Лилайон ничего не успел ей сделать! Цела! Спит, но цела! Жива! Я вцепилась в ребенка так, что пальцы свело в жестокой судороге. Никому не отдам! Никому больше не позволю прикоснуться! Посмотреть в ее сторону с дурными намерениями лишний раз не позволю! И пусть эти лилайоны хоть удавятся все! Сами в дикий космос на досвете в скафандрах повыпрыгивают! Не позволю!
Лилайон между тем очнулся, и очегь вовремя: успел увернуться от летящего в лицо пылающего кулака. Все же какая-то защита у ольра была, иначе Артем размазал бы его в кисель на раз-два. На какой-то миг бешеное паранормальное пламя охватило Лилайона целиком, но сжечь не сумело, помешал полупрозрачный силовой щит, прикрывавший своего владельца.
Я прижимала к себе Нохораи и лихорадочно прикидывала, как мне помочь Севину. Нельзя было отпускать Лилайона! Нельзя! От переизбытка чувств я завизжала, тонко и яростно, и мой визг обрушил на дерущихся дерево. Оба отскочили, потом схлестнулись снова, и тут прибыла планетарная полиция Олегопетровска. Представление окончилось.
Капитан полиции слово в слово повторил Лилайона. Про акт агрессии и мерзкую Федерацию. Меня тряхнуло, и я крикнула, указывая на Лилайона:
– Он собирался ломать пальцы моей дочери! Капитан Севин всего лишь объяснил, что так поступать нехорошо.
– А вы, девушка, посредством своей паранормы убили несколько ценных деревьев, посаженных еще первооснователями города, – уведомил меня полицейский. – Трое суток.
И тут я поймала внимательный изучающий взгляд Лилайона. Он мне еще улыбнулся, подлец! Да все шло по его плану, вот что! Кому – отсидка в олегопетровской каталажке, а кому – Лилайону! – вожделенная конфета с начинкой. Зачем ему это было надо, вопрос другой.
Какой страшный тип! Какой же он все-таки страшный!
У меня хотели забрать Нохораи. Мол, ребенку нужен осмотр врача. И вообще, не дело сидеть в зверинце вместе с непутевой мамашей. Зверинцем здесь называли блок предварительного заключения. Ряды клеток с силовой защитой между стенками, чтобы заключенные не могли кинуть что-нибудь в соседа или в охрану. Защита – невесома, невидима и прозрачна, все, как на ладони, даже крохотный санузел в углу. Мерзее унижения не выдумаешь. Но, с другой стороны, не нарушай общественный порядок, и не окажешься в зверинце...
– Побудет в городском детском центре, под присмотром специалистов.
Я не сразу поняла, что от меня хочет эта женщина с милым и добрым лицом. Но когда поняла…
Она хочет забрать у меня Нохораи!
– Я никому не позволю к ней прикоснуться, – отрезала я.
– Но девочке явно нужен доктор…
– Я – врач паранормальной медицины, – уведомила я. – Не отдам!
Она еще что-то говорила мне. Но я понимала одно: у меня хотят забрать Нохораи. Не дам!
Пол под ногами дрогнул, как при сильном землетрясении. Мне не было дела. У меня хотят забрать Нохораи
– Оставьте девушку, – подал голос Лилайон, уже устроившийся на узкой спальной полке, по своему обыкновению, поджав ноги. – У нее паранорма в процессе стабилизации. Надеюсь, вы понимаете, что это значит?
Как я взбесилась от одного тона его голоса! Я даже вдохнуть не могла как следует от ярости. Лилайон как тот морской паук сидел тихонько в уголке сплетенной им же самим сети и с удовольствием рассматривал угодивших в тугие нити дурачков. Вопрос, жрать ли пойманных прямо сейчас, как я понимаю, вообще не стоял. Ведь куда интереснее наблюдать за тем, как жертвы дергаются, не так ли?
Вся суть оллирейнской расы, основа их менталитета, главная движущая сила всех их поступков сошлись для меня в полном хищного интереса взгляде Лилайона ак-лидана.
Патологическое, гипертрофированное любопытство, ради удовлетворения которого можно жизнью рискнуть, пройти по краю пропасти, в жерло работающего коллапсара заглянуть… ну, или добиться ареста олегопетровскими стражами порядка.
А центром интереса стала я.
Что бы я ни сделала сейчас, как бы ни повела себя, – все это будет зафиксировано в памяти главы внешней разведки Объединенного флота Оллирейна, в профессиональной памяти, натренированной даже на мгновенное запоминание длинных таблиц, – можно было догадаться, как готовят таких спецов, и на что они способны.
Снова под стеклом микроскопа.
Опять!
Я с трудом удержала злые слезы, вскипевшие под веками.
Колоссальнейшее чувство собственного бессилия выдирало пол под ногами. Будь я одна, я, наверное, свалилась бы в глубокий обморок. Но я была не одна.
Нохораи начала приходить в себя, ее затошнило, и я занялась бедной девочкой. Потому подняла крик, требуя детское питание и воду, а когда у меня опять попытались забрать девочку, черное озеро тяжело плеснуло через край, разлохматив в клочья фронтальную решетку моей персональной клетки и впечатав в стену заботливого стража. Исключительно во благо ребенка, да.
– Никому не позволю к ней прикоснуться!
Нас, меня и Нохораи, определили в другую камеру, а Лилайон не удержался от ехидного комментария:
– Я же вас предупреждал.
Его внимательный изучающий взгляд словно приклеился ко мне липкой лентой, я чувствовала его спиной, кожей, нервом, всем существом своим, и ненавидела. Как ненавидела, словами не передать! Меня удерживало от безудержного выплеска ненависти только присутствие Нохораи. Если бы не она, честное слово, не знаю, как бы я выдержала!
У меня уже не пытались отобрать девочку. Наоборот, предоставили все необходимое, чуть погодя принесли переносную кроватку на силовом подвесе – заказали, с опцией срочной доставки. Испугала я их на совесть. Надо думать!
Я успокаивала, обнимала, снимала последствия наркотического сна. Нохораи цеплялась за меня и рыдала, потом перестала плакать, я соорудила ей человечков из одноразовых салфеток, и мы славно поиграли в шагающих солдат. А потом Нохораи начала тереть глазенки кулачками, я взяла ее на руки и ходила с ней по клетке, пять шагов прямо, семь влево, пять – обратно… Помогла ей уснуть. Уложила в кроватку.
Села рядом. По иронии судьбы, я оказалась посередине между Лилайоном и Артемом. И если Лилайон аж заострился весь, наблюдая за мной с жадным интересом, то Артем в мою сторону даже не смотрел.
Я сама не могла взглянуть на него прямо. Не могла, не спрашивайте, почему! Но краем зрения я выхватывала то его широкие плечи, то сцепленные за спиной пальцы, то коротко стриженный затылок и свежий багровый шрам, уходящий под воротник…
Я ждала, что он заговорит со мной. Ждала, и боялась этого: как я ему отвечу, что я скажу? Но Артем молчал. А Лилайон наблюдал за нами обоими.
Невыносимо!
Через час Нохораи стало резко нехорошо. Нет, девочка даже не проснулась. Но я увидела изменения в общем состоянии ауры паранормальным зрением...
Аура – не совсем верный термин, он из древних мифов Старой Терры, но он прижился, мы, целители, им активно пользуемся. Как, скажем, используется слово "поле" для обозначения силового щита, хотя изначальное его значение – сельскохозяйственное прежде всего. Поле пшеницы, вспаханное поле, поле цветов... Сожженное поле. Я отвлеклась.
Аура – понятие более тонкое и ёмкое. Совокупность характеристик психофизической матрицы, электрической активности мозга, кирлиановский эффект и ещё ряд параметров. Всё это регистрируется паранормальным зрением. Схемы вбиваются в голову на самых первых занятиях при структурировании паранормы как медицинской. Распознавать смертельные случаи до того, как начнёт реагировать тело пациента – наша первоочередная задача.
Мне бы крик поднять, чтобы вызвали сюда моих коллег. Линду Римануой или доктора Шелёпина. Не сообразила. Испугалась, что отвлекусь и – упущу, не успею, потом же сама себе не прощу!
Справилась.
Долго сидела, закрыв глаза: так лучше всего вести непрерывную паранормальную диагностику. Держала девочку за руку и думала, сколько в неё с самого начала было вложено и сколько ещё предстоит вложить, и всё затем, чтобы она жила. Несмотря ни на что и вопреки всему.
А у кого-то из полицейских играла музыка на аудиторию, так, чтобы слышали все. "Перевал семи ветров", боже, какой звук знакомый! Сразу вспомнились события на Менлиссари, проклятые ольры, смерть Кесс... И шаги из коридора.
Я их снова слышала. Снова пряталась в операторской инженера-энерготехника, держала в руках Артёмов мини-плазмоган, а за мной – шли... Кровь бухала в виски в такт этой тяжёлой поступи.
Музыка смолкла.
Я тихонько выдохнула сквозь зубы. Легче не стало, наоборот, стало лишь хуже. Тошнило, руки дрожали, но я не имела, не имела права терять сознание, иначе сюда войдут, пока меня нет, и заберут Нохораи. Идея фикс, с которой я ничего не могла сделать. В затылок дохнуло ледяным холодом безумия.
– Принесите ей лучше кофе со стимулятором, – посоветовал полицейскому Лилайон. – Девочка на грани срыва.
Я открыла глаза и нехорошо посмотрела на стража. Да, это твой проигрыватель приказал сейчас долго жить. Но, во-первых, нечего слушать всякую гадость, во-вторых, я еле держусь, ещё немного, всему участку станет плохо, не беси меня, не беси, пожалуйста, не надо! Он внял, отошёл, вернулся через время с кофе. Кружка лопнула у него в руке. Просто потому, что кофе принести для меня попросил Лилайон. Если бы другой кто-нибудь попросил, я бы спасибо сказала. А от Лилайона мне было нужно всего лишь одно.
Чтобы он сгинул.
Желательно, без следа.
Прошло ещё сколько-то времени. Я сидела с закрытыми глазами, отслеживая пространство паранормальным зрением. На удивление легко получалось, как будто недавняя встряска со спасением Нохораи не обессилела меня, как обычно это бывало, а перебросила вверх, на две-три ступени сразу. Я чувствовала всех, кто находился в здании. Вверху, внизу, рядом. Их сердца бились не в такт, рождая глухую ударную мелодию. Я могла бы остановить их все, не сдвинувшись с места. Я чувствовала. Но и то так же чувствовала, что остановить одно, конкретное, сердце, я не могу. Или – все. Или ни одного.
Обидно.
Вот избавила бы Вселенную от одного настырного любопытника, глядишь, впоследствии не пришлось бы разгребать создаваемые им проблемы, на которые он был мастер.
Но остальные-то мне ничего не сделали. Да, посадили в клетку, но я сама виновата. Незачем было валить те деревья. Помочь решила тому, кто в помощи моей нуждался, как коллапсар в стоп-сигнале. Помогла. Так помогла, что хоть головой о стенку.
А потом появилась она.
Высокая женщина в сером брючном костюме, холёная, очень красивая.
– Так, – сказала она с раздражением, – Кетам, ты в своём репертуаре. Опять? И, как всегда, в последний раз?
– Разумеется, Алла, – мило улыбнулся он, поднимаясь одним кошачьим движением, я бы, отсидев столько в такой позе, не смогла бы, а он – пожалуйста. – Ты пришла вызволить меня из этого гнусного узилища? Рад, коли так.
– Может, оставить как есть? – фыркнула женщина, упирая руку в бок.
– Я готов чистить канализационные фильтры твоего лан-лейрана, – смиренно выговорил Лилайон, но в глазах у него плясали черти.
Забавляется, известное дело. Эта Алла, наверное, имеет здесь какой-то, весьма ощутимый, вес. Лан-лейран – столица, Олегопетровск – столица Олегопетровского края, следовательно, Алла – губернатор? Алла Шихралиа, вспомнилось мне наконец-то полное имя. Оно упоминалось в ознакомительном ролике про Олегопетровск... Да, и лицо то же самое было в том видео, может быть, чуть моложе, и без такой спеси во взгляде, но то же самое лицо.
– Готов он, – покачала головой госпожа губернатор. – Думаешь, я допущу, чтобы канализационная система Олегопетровска оказалась поражена твоими подслушивающими устройствами? Но это – в последний раз, Кетам. В самый последний.
Его выпустили из клетки. Протекционизм в чистом виде, понятное дело. Личные связи. "В Олегопетровске живёт моя женщина", – сказал Лилайон мне тогда, на своей яхте. Наверное, это она и есть. Весело. Что у Альянса со Службой Безопасности, если такая связь не просто дозволяется, ею разрешено пользоваться в личных целях?
– Алла, небольшая просьба...
– Нет.
– Пожалуйста.
– Что такое? Ты сказал "пожалуйста"? – не поверила она.
– Могу повторить.
– Ну?
– Пожалуйста, девочку забери тоже. Её надо отвести в госпиталь к доктору Шелёпину. Сделай доброе дело, отвези.
Меня снова пробрало злостью, но сил уже не оставалось никаких. Надо было взять кофе, когда мне предлагали. Не взяла. Получи спад паранормальной активности, и не жалуйся. Сейчас меня можно было легко скрутить в колечко. Положим, всё же не голыми руками, а щипцами, со всеми предосторожностями. И тем не менее...
Почему молчал Артём? Я не знала, и не бралась догадываться. Он молчал, он на меня не смотрел, как будто я была пустым местом, как будто меня не было вовсе. Что скрывалось за этим? Почему?
Ответа не было.
– Энн, – обратился ко мне Лилайон, – не делайте глупостей. Вашей девочке нужна помощь, вам самой нужна помощь. Не упрямьтесь.
– Вы отвезёте меня в госпиталь? – спросила я.
– Да, – вместо него ответила госпожа Шихралиа.
Секунду я смотрела на неё, и, хоть у неё не было телепатического ранга, возникшая между нами связь через взгляды не позволила моей паранойе возродиться.
– Вы говорите правду, – кивнула я. – Благодарю.
Я перевела кроватку со спящей Нохораи в мобильный режим и потянула её за собой. А на выходе из отделения не выдержала, обернулась.
Артём не смотрел мне вслед, как я как боялась и, в глубине души, надеялась.
Почему?
Кажется, я произнесла это вслух.
– Идите уже, – поторопила меня госпожа Шихралиа.
И я шагнула через порог.
В представительской машине госпожи губернатора я забилась в угол как можно дальше от Лилайона. Прижимала к себе Нохораи, молчала. Это – враги. Один – вполне конкретный враг, а вторая – враг потому, что друг первого врага. Если б я могла покинуть Радуару прямо сейчас, я бы сделала это, не оглядываясь. Делить одну планету с Лилайоном оказалось выше моих сил.
В Федерации его уж точно не будет. Нигде, ни в каком виде, кроме как в мёртвом. Мёртвому Лилайону я бы ещё порадовалась, живому – никогда.
– Девочка, я смотрю, тебя «любит», Кетам, – хмыкнула госпожа губернатор, вольготно устраиваясь на центральном сиденье.
Лилайон обошёлся подушкой, которую сунул себе под седалище, устроившись прямо на полу.
– Я привык, – мирно ответил он на слова губернатора и вздохнул сокрушённо: – Когда-нибудь моя доброта меня погубит…
Я стиснула зубы и решила молчать. Что бы он ни говорил, как бы ни цеплял меня, я буду молчать! Я ему не подопытный биоматериал! Не на базе он у себя. Не на Кратасе!
– Любопытство тебя погубит, Кетам, – хмыкнула госпожа Шихралиа, – как ту кошку…
– Ну, уж прямо и любопытство…
– А зачем ты сунул башку в огонь? Ради чего? Погоди, дай угадаю – ради неё? Ради этой цыпочки? Ну, Кетам, не ожидала, что тебя на детей потянет!
– Гнусные наветы, – с достоинством выговорил Лилайон. – Ваше воображение, госпожа губернатор, достойно глубокого порицания.
Я тихо бесилась, слушая, как они между собой пикируются. Меня не брали в расчёт. Обо мне при мне говорили, как о чём-то. Об объекте каком-то. Зная прекрасно, что я понимаю язык. Всплыл архаичный термин из докосмической практики тёмных веков Таммееша: движимое имущество. В смысле, саарбатаменан, человек-собственность. В груди ворохнулась тяжёлая злоба. Я им покажу собственность! Пусть только сначала довезут.
Путь для правительственной машины был открыт и свободен в любое время суток. До госпиталя мы не просто доехали, считай – долетели на сверхсвете. Там нас уже встречали. Линда и доктор Шелёпин лично.
– На два слова, Энн, – сказал вдруг Лилайон, осторожно придерживая меня за плечо.
Я дёрнулась, он меня отпустил. Но его пальцы словно бы оставили пылающий след, я долго носила его на себе, всё никак оттереть не могла. Мне казалось, будто меня так и держат. Всё давным давно закончилось, а меня держат. Неприятное чувство.
– Не делайте этого, – очень серьёзно сказал мне Лилайон. – Очень вас прошу – не надо.
Я хотела его обматерить, язык, прямо скажем, чесался. Но своим вопросом он сбил меня с толку.
– Чего именно? – не выдержала я.
– Не уходите из профессии. У вас огромный потенциал; не лишайте науку чести держать в своих рядах вас. Через двадцать-тридцать лет вы станете учёным с галактическим именем, из тех, чьи имена на слуху у каждого.
– Ненавижу, – сказала я ему. – Ненавижу вас, Кетам, – я впервые назвала его по имени. – Я вас ненавижу! Ненавижу вас! Не подходите ко мне больше! Не прикасайтесь ко мне больше! Не трогайте меня больше! Понятно вам?
– Понятно, – пожал он плечами, внимательно меня рассматривая.
Опять! Опять этот, полный хищного интереса, взгляд! Я дёрнула ворот, задыхаясь:
– Отстаньте от меня! Оставьте меня в покое! Неужели это так трудно сделать?!
– Трудно, – кивнул Лилайон. – Вам будет трудно понять, Энн. Но вы мне любопытны.
– Ненавижу, – одними губами прошептала я.
Крик не передал бы моего состояния с той точностью, с какой справился с нелёгкой это задачей шёпот.
– И всё-таки, – твёрдо сказал Лилайон, – послушайте старого циника, знающего жизнь: не делайте этого.
Я покачала головой, чувствуя, что сейчас расплачусь. Потянула кроватку с Нохораи за собой, и пошла, не оглядываясь, к Линде и доктору Шелёпину. Взгляд Лилайона жёг мне спину, точно лазерный прицел. Но когда я не выдержала и обернулась, машины губернатора Шихралиа уже не было.
Нигде не было.
Уехала. Успела уехать.
И увезла с собой этого страшного типа.
Я очень надеялась, что навсегда.
ГЛАВА 3
– Вы слишком нервно реагируете, Энн, – укоризненно говорит мне Лилайон ак-лидан.
– Да, – я не спорю, с чем тут спорить, с фактом, что ли? – Угадаете с одного раза, почему?
– Пожалуй, да. Но ваша несдержанность стоила мне системы климат-контроля в одной отдельно взятой релакс-зоне… не говоря уже о прочем.
– О прочем?
– А вы себе только представьте, Энн. Мы сейчас – в космосе. Даже больше скажу, в GV-канале. Теперь представьте, что с нами случилось бы, если бы ваша паранорма вскрыла яхту изнутри как консервную банку.
– Ой…
Я слишком живо представляю себе последствия. По Галактике ходят легенды о вывернутых наизнанку кораблях с останками пассажиров и экипажа в том же, вывернутом, виде – это случается, если судно по каким-то причинам повреждается в момент перехода и, опять же, по причинам невыясненным, его всё-таки выбрасывает в нормальный космос. Что из этого правда, а что нет, трудно разобраться. Носители разума любят приукрашивать. А часть из оных носителей – вешать гриф «секретно, перед прочтением сжечь» на по-настоящему страшные факты.
– Ой, – кивает мне Лилайон. – Вот именно что – ой… Впрочем, мы живы. И, пока живы, нужно заняться ремонтом. Иначе вам придётся худо уже через несколько часов…
Это он прав, в помещении уже начала подниматься температура. Как они живут в таком пекле? Судя по всему, живут прекрасно. Тогда я ещё не знала, что диапазон комфортных температур для ольра намного шире, чем для нас, а уж для таких тренированных по специальным программам, как Лилайон, подавно. Он мог прекрасно жить в наших условиях. Я, – в комфортных для него, – нет.
– А прививку вы сделаете себе сами, Энн. Надо.
Инъектор – в открытой коробочке, целый и невредимый. И чем дольше смотрю на него, тем хуже мне становится. Никакого самоконтроля, только страх. Ужас Разъедающий душу кошмар.
Я с криком вскинулась на собственной постели. Поморгала, соображая, где я… Да в коттедже своём, в жилом городке при госпитале Олегопетровска. Радуара. Радуарский Альянс.
– Опять кошмар? – сочувственно сказала Линда, беря меня за руку.
Её горячее, сухое прикосновение, исполненное паранормальной силы, подействовало: я сумела взять себя в руки.
– Что тебе снилось?
– Ты не видела?
– Нет… Расскажи. Даже – покажи, тебе необходимо тренировать телепатическую составляющую своей паранормы…
Ночью, очнувшись в холодном поту после кошмара, – именно так. Эмоциональное равновесие работает прекрасным ментальным щитом, его можно сбить извне, доводя жертву предстоящего взлома до белого каления – через испуг, злость, ярость, страх. Но есть и другой путь: осознанное управление через положенные третьему рангу протоколы, их внедряют в сознание после прохождения ранжирующего психотренинга.
Но если не пользоваться ими с достаточной регулярностью, навык утрачивается. Можешь потерять всё, что с таким трудом было обретено.
Так что Линда увидела всё, что так ярко мне вспомнилось. Как Лилайон чинил блок системы климат-контроля, а я подавала ему инструменты. Как он рассказывал о какой-то похожей ситуации, в которую попал по собственной глупости, и наши его едва не взяли. Деваться было некуда, сидел в подбитом курьерском кораблике, прятался в астероидном поле, всё накрылось железным деревом – по его собственному выражению! Всё, значит, всё, включая систему жизнеобеспечения. Сидел и мыслью не шевелил, чтобы телепаты не засекли нетипичную для этого участка пространства ментальную активность. Корабль остывал, отдавая космосу последнее тепло. Ещё немного, спасаться станет некому.
«Как же вы выжили?» – спросила я тогда.
На что он пожал плечами и ответил: «Жить хотел, вот и выжил. Но я много лет ждал случая похвастаться, не могу удержаться. Полагаю, полковнику Шанвирмиснови приятно будет узнать, что это я сделал её тогда в пространстве Новой России!»
– Какой! – качая головой, сказала Линда. – Тот тип, что разговаривал с тобой у машины – это был он?
– Да, – кивнула я, растирая ледяными пальцами лицо.
Хотелось стряхнуть, отбросить от себя пережитое. Может быть, даже вместе с кожей… Линда аккуратно придержала меня за запястья. Я кивнула, благодаря.
– Но я вот что думаю, – сказала она. – Тот момент, где он просил тебя о паранормальном исцелении…
– Нет, нет, – замотала я головой, – не хочу вспоминать, не сегодня, не сейчас!
– Тише, тише… Сегодня и не надо… Просто я его видела, понимаешь? Не стыкуется такая просьба с тем, что я увидела. И с тем, что о нём уже от тебя узнала.
– Ты думаешь… – начала было я, и осеклась.
– Может быть, у него действительно установился односторонний телепатический раппорт с тобой, когда ты была в том скафандре, – задумчиво выговорила доктор Римануой. – А может быть, и нет. Найти выброшенное в космос тело не так сложно, как кажется. Особенно если на скафандре дополнительно – заранее! – установлен маячок.
– Так он врал, что ли?
– Конечно, врал! – горячо воскликнула Линда. – Ну, конечно, врал! Ему надо было как-то зафиксировать твою работу… наверное, есть у них такие приборы… а может, приборчик был уникальный, экспериментальный… не знаю. Но ты думала, что искренне помогаешь ему. Из благодарности за спасение. А он…
– Ненавижу! – выдохнула я сквозь слёзы. – Ненавижу сволочь такую!
– Завтра утром будем разговаривать с Шанвирмиснови, – серьёзно предупредила Линда. – Тебе придётся вспомнить всё, касающееся этого эпизода.
– Господи, опять…
Она ласково погладила меня ладонью по волосам. Совсем как мама. Мама Толла, имею в виду. Вообще, у них внезапно обнаружилось немало общего. Линда Римануой заботилась обо мне почти так же. Удивительно даже, как это мы с нею ссорились когда-то. Какой глупостью это было. Как всё изменилось сейчас.
– Кофе? – предложила она.
– А заснуть потом получится? – засомневалась я.
– Получится, я знаю один паттерн. Покажу, пригодится. Пошли.
И мы пошли на пищеблок, готовить кофе. Попутно я заглянула к Нохораи: девочка спала в обнимку с плюшевой зверушкой, золотистые кудри разметались по подушке. И ничего нехорошего в её ауре больше не светилось.
Кажется, в олегопетровском околотке произошёл последний всплеск.
Прогерия, вызванная перенесённой в утробе матери зеркальной лихорадкой, ушла навсегда.
Наутро ко мне на терминал пришёл вердикт местной правоохранительной системы. Смешно, она называлась тут точно так же, как в Федерации – «Арбитраж». Хотя, если вдуматься, исполняла те же функции, и почему бы не назвать так же. Вот только, в отличие от федеральной, на Радуаре были свои особенности.
Во-первых, приговор меня умилил. Депортация с планеты, Севину, Шанвирмиснови и мне, первым двоим – пожизненная, мне на три года. Лилайон же типа искупил своё недостойное поведение сидением в полицейском участке временным интервалом аж в одну целую ночь. Ей-право, даже штраф ему не выписали. Логика? Справедливость? Вы шутите. Ольры – наши друзья до гроба, а федералы – ублюдки, вот и вся логика, вся справедливость.
Наверное, окончательное решение принимала не сама нейросеть, а человек. Нейросети такое совершенно точно было бы не под силу. А там кто их знает, этих радуарцев. В своей ненависти к Федерации они могли зайти настолько далеко, насколько пожелали сами. Параметры нейросети корректируются людьми, имеющими на то полномочия...
Во-вторых, сразу же с сообщением на личный терминал, ко мне в дом постучался капитан исполнительной службы. Чтобы исполнить предписание и выдворить поганых федералок в течение трёх часов с планеты на Орбитальную.
Я себя видела как будто со стороны. Помню, что ничему не удивлялась. Даже злости не было. Орбитальная так Орбитальная, там – посольство, румасвиримь Шанвирмиснови и госпожа Джастинсон, а здесь, в Олегопетровске, до сих пор болтается Кетам Лилайон, и делить с ним один город и одну планету – нет уж, увольте!
Капитан Лагунов зачитал мне общие фразы, что там положено в таких случаях говорить, я только кивнула.
– У меня ведь есть три часа? – уточнила на всякий случай. – Дочь спит, должна часа через полтора проснуться, не хочу будить…
Капитан выразился в том духе, что дети – не хрупкие стеклянные фигурки, и нечего над ними трястись, поспит в дороге.
Мне захотелось рассказать ему, почему именно эта девочка – хрупкая стеклянная фигурка и есть, сколько сил я вложила в неё, и не я одна, чтобы вырвать, выгрызть эту маленькую жизнь из смерти, и я даже раскрыла рот, чтобы начать. А потом передумала. Кому и что я собралась рассказывать? Разве капитан Лагунов поймёт? Он – солдат, его задача – хранить порядок на вверенной ему территории… выдворяя с планеты обнаглевших федералов в том числе. Что такому рассказывать, зачем?
Как хорошо, что мне хватило ума выкупить мобильную кроватку. Я посчитала, что такая вещь мне пригодится, учитывая предстоящий многодневный перелёт на Таммееш, и кроватка была теперь только моя. Осталось лишь переложить в неё Нохораи так, чтобы она не проснулась…
Не вышло. Девочка проснулась, расплакалась, пришлось кормить, переодевать, утешать. Всё это время капитан стоял у меня над душой, буквально по пятам за мной ходил. Что он думал? Что я попытаюсь удрать от него? Глупости. Я его почему-то спокойно как-то совсем чувствовала. Без бешенства, какое разрывало меня в полицейском участке ещё вчера.
Может быть, потому, что капитан сам уже не рад был, что связался. Я чувствовала. У него был второй телепатический ранг, кстати. Эмоции свои, по идее, должен был бы контролировать. Но не мог почему-то. Может, от того, что инфосфера Федерации и инфосфера Альянса глубоко не равны, вторая слабее намного. Может, их второй ранг это как наш третий, не знаю. Но я воспринимала его эмоции: досаду, жалость, желание поскорее отделаться от ситуации и даже стыд.
– Вы не хотите подать апелляцию, доктор Ламберт? – спросил он вдруг у меня. – Ведь налицо некая… эээ…
– Несправедливость? – уточнила я. – Ну да, есть немного. Ломали пальцы моей дочери, а виноваты оказались я и мой защитник, тогда как виновник не просто на свободе, ему вообще ничего не было. И не будет.
– Но тогда почему…
– Не хочу, – сказала я устало. – Смысл мне бодаться с вашей системой?
– Если ребёнок проходит лечение… вы можете её оставить… в конце концов, предписание покинуть планету касается только вас.
– Вы издеваетесь? – осведомилась я, устраивая начавшую дремать девочку в кроватке. – Как я могу оставить ребёнка там, где ей едва не свернули шею?!
– Логично, – признал капитан, и вдруг выговорил с тоской: – Вот уж не думал, что встречу здесь двоих детей!
Можно было сказать ему, что думать – вредно, но я снова сдержалась. Капитан-то при чём? Такая же жертва системы, как и я.
– Всё, мы готовы, – сказала я. – Пойдёмте.
Но едва я вышла за порог, как увидела спешивших к нам Линду и доктора Шелёпина.
– Погодите! – крикнул он издалека. – Стойте!
– Нельзя же так, Энн, – выговаривала мне Линда потом. – Тебе сказали, ты пошла! А подумать? Хоть немного пошевелить тем местом, что у тебя в черепной коробке между ушей залегает?
Я молчала. Не поспоришь ведь, в чём тут спорить. Линда Римануой была права.
Доктору Шелёпину удалось меня отстоять. Как, не спрашивайте, я не знаю, сам не рассказывал. Но он поднял огромный скандал, и в инфосфере, и в информсети нетелепатов. Кажется, тот, кто хотел избавить Радуару от моего присутствия, получил немало проблем. Не уверена, не знаю точно, но проблемы там, кажется, оказались серьезными, вплоть до понижения статуса.
Вмешательство в работу нейросети “Арбитраж” всегда тянет за собой проблемы. Грубая, в ручном режиме, корректировка вердикта, переставшего в результате этой корректировки соответствовать законодательной норме, – это двойная и тройная проблема. Надеюсь, тот человек искренне пожалел о своем поступке. Потому что много потерял. А вот.
Будет теперь знать, что планета круглая.
Хотя не исключено, что он лишь озлобился в адрес Земной Федерации еще сильнее.
Оставалось только понять, откуда о моем выселении узнал Матвей Валерьевич, причем очень быстро, считай, почти мгновенно. Была у меня парочка очень нехороших мыслей, но я их старательно привязывала.
О докторе Шелёпине я не могла сказать ничего дурного. Профессионал, отличный врач, хороший наставник. Почти как…
Как Марвин Таркнесс.
Они хорошо и давно друг друга знали, Матвей Валерьевич отзывался о моем учителе с глубочайшим уважением. Рассказал как-то о совместной конференции в рамках движения “Врачи без границ”, в локальном пространстве Номон-центра. Ему удалось получить гостевую визу Федерации тогда. Два года назад, доктор Таркнесс покидал Таммееш на семьдесят дней, я помнила. Сказал, что в следующий раз – через четыре года! – возьмет с собой и меня, если я не завалю итоговый квалификационный экзамен. И ведь взял бы! Правда, экзамен я завалила.
Из-за Артёма.
Артём Севин превратился в блуждающую боль. Когда я о нем не думала, – хватало других дел, – все было ничего. Но стоило хотя бы немного вспомнить, и сразу становилось трудно дышать. “Мужчины приходят и уходят, а низкий балл за самый важный для тебя на этом этапе жизни экзамен остается. Соберись! Никто не станет упрекать тебя в твоих чувствах к другому человеку, но в халатном небрежении к выбранной профессии – я первый в очереди!”
Двое их было в моей жизни, такие разные, и каждого я вспоминала с болью. Если бы можно было переключить время! С нынешнего на прошлое. Сколько заноз я смогла бы избежать! Сколько заноз смогла бы не вогнать под кожу тем, кто любил меня, оберегал меня и обо мне заботился.
Матвей Валерьевич Шелёпин.
Я поняла, что привязалась к нему. Как к наставнику и – Старшему. Когда я это осознала, то испугалась, и сильно. Он – гражданин Радуарского Альянса, государства, настроенного к Федерации достаточно враждебно. Здесь, в его городе, враги Федерации и мои лично чувствуют себя, как птица в небе. Я про Лилайона говорю! Да откуда мне знать, общаются они между собой в свободное от работы время, или же нет?
И вместе с тем, Матвей Валерьевич был таким же, как доктор Таркнесс. Точно таким же. Даже в интонациях что-то общее проскальзывало. В госпитале его все уважали. Его уважали на всем пространстве Альянса, и даже Итан Малькунпор потом рассказал мне, что в Номон-центре доктора Шелёпина хорошо знают и уважают тоже. Чтобы Матвей Валерьевич сдавал своего младшего сотрудника, пусть даже временно занимающего свою должность, оллирейнскому шпиону… Никогда в жизни!
Несколько дней я молча переваривала в себе свои собственные нервы. Пришла в голову эта дичь, и теперь все, привет, паранойя. Мне теперь везде шпионы мерещились. Несмотря на голос рассудка, несмотря на тепло и поддержку инфосферы, на участливое внимание Линды Римануой, страх поедал меня заживо, и я ничего не могла с ним сделать.
Конечно, доктор Шелёпин это видел. Он видел все, совсем как…
Как Марвин Таркнесс.
У них даже имена были похожи. Матвей и Марвин. Оба на “Ма”.
– Пойдемте-ка со мной, Энн, – сказал Матвей Валерьевич как-то после смены. – Надо поговорить.
У него в кабинете я едва не расплакалась: у окна кадка стояла, с краснощекой лозой. Лоза цвела, крупными алыми шариками, из которых загибались через щели неплотно сомкнутых чашечек белые и синие лепестки. Точно такая же росла и в кабинее доктора Таркнесса…
Я не обращала на растение никакого внимания, оно самое обычное, почти сорняк, его вокруг весной и летом не просто много, а чересчур много. Спросили бы меня, я бы не вспомнила, что у доктора Таркнесса есть в кабинете такое. А тут увидела у доктора Шелёпина, за сорок девять дней пути через несколько промежуточных GV-станций от Таммееша, и горло сдавило…
– Что происходит, Энн? – мягко спросил у меня доктор Шелёпин. – Я вижу ваше состояние. Вам нужна помощь?
– Нет, благодарю, – тихо сказала я. – Я… в порядке.
– И все же.
Внимательный взгляд, почти такой же, как у Лилайона, только вместо хищного интереса – сочувствие. Живое человеческое сочувствие…
И я решилась
– Вы ведь знаете Кемтари Лилайона, Матвей Валерьевич? – спросила я.
Он мимолетно поморщился, но кивнул.
– А вы знаете, что очень на него похожи? – продолжила я, и тут же поправилась: – Внешне.
– В этом все дело? – понимающе спросил он.
Я кивнула.
– Вы родственники, не так ли? – спросила я, стискивая пальцы. – Да? Я видела. Его и вас. Я бы даже сказала, что вы – его брат. Или сын. Я не могла провести паранормальный скан детально тогда. Я держала на руках Нохораи, все мое внимание было на ней. Но такое вот впечатление у меня осталось. Вы очень похожи… внешне...
– Я предпочел бы вовсе его не знать, – Матвей Валерьевич встал, прошелся по кабинету, пр остановился у лозы, тронул пальцем шарик цветка…
Слишком личный вопрос. Болезненный. Я это видела.
– Простите, – тихо сказала я. – Но вы… вы ведь с ним общаетесь? В свободное от работы время. Да?
– Нет, – ответил он ровно, и я поняла, что он говорит правду.
– Мой отец – Валерий Евгеньевич Шелёпин, доктор наук, отдавший жизнь паранормальной медицине, – твердо сказал Матвей Валерьевич, оборачиваясь ко мне. – Так было всегда, сколько я себя помню.
– А…
– Нет, – ответил он на невысказанный вопрос. – Нет, Энн. Мы не общаемся. Повторяю, я предпочел бы вовсе не знать его.
Да, перворанговые Альянса слабее наших. Но и они могут прятать истинные свои чувства так, что никогда не догадаешься, а что у них на душе на самом деле. Так вот, когда перворанговый прячет себя, паранормальной гиперчувствительностью целителя это воспринимается всегда как резко упавший прямо под носом стальной лист. Броня. Многометровой толщины стена. Без исключений, воспринимается именно так.
Матвей Валерьевич не прятался.
– Вы говорите правду, – сказала я. – Простите...
Он подошел ко мне, сел рядом, взял за руки. Так делал доктор Таркнесс, когда хотел поддержать меня, приободрить или убедить в том, что не надо упрямиться, для собственного же блага, а надо слушать того, кто не желает тебе зла…
– Не надо, Энн, – мягко сказал Матвей Валерьевич. – Вам всего семнадцать… а по сути, так и вовсе семь, ведь первые десять лет вашей жизни сгинули из вашей памяти безвозвратно. Не надо вам просить прощения у меня. Все правильно. Все хорошо.
От его рук расходилось мягкое, исцеляющее тепло. Доктор Шелёпин лечил меня, как когда-то делал то же самое доктор Таркнесс.
Я не выдержала.
Ткнулась лбом ему в плечо и разрыдалась, по-детски, взахлёб.
Я не плакала так уже очень давно.
Через несколько дней мне пришло приглашение от Номон-центра на дистанционное, через инфосферу, участие в серии семинаров по обмену практическим опытом лечения прогерий разного генеза. Я должна была подготовить доклад о нашей работе с Нохораи, и, между делом, впала в лёгкую панику. Опыта взаимодействия с инфосферой у меня, считай, практически не было. А тут сразу предлагалось нырнуть с головой в инфолокаль Номона, и я знала, что это будет очень непросто. Несколько дней в параллельном режиме: и там, за тысячи парсек от Радуары, и здесь, у доктора Шелёпина. Учебные занятие по распределению сознания на несколько независимых потоков у меня получались не так плохо, как следовало ожидать. Линда восхищалась. Говорила, сколько до сих пор ни вела новичков, они очень тяжело воспринимали. Она сама в своё время шла со значительным отрицательным ускорением. А у меня, мол, получается, легко.
Легко. Я знала, что стояло за этой лёгкостью, мне Шанвирмиснови объяснила.
В моей прошлой жизни, скорее всего, у меня уже был ранг. Когда я спросила, как можно получить ранг двухлетнему ребёнку, ведь именно в таком возрасте я попала к Шаттирему Шокваллему, гентбарка пояснила, что иногда с детьми высших телепатов происходят нехорошие вещи.
Их сознание пробуждается ещё в утробе матери, если мать решилась на естественную беременность. Инициируется первым спонтанным контактом с инфосферой. В Федерации такие случаи редки, потому что меры принимаются крайне серьёзные. Вплоть до полного запрета на натуральные роды женщинам от третьей ступени второго ранга и выше в некоторых локальных пространствах. После рождения тоже бывают слияния, но здесь уже проще, здесь ребёнок существует уже отдельно от матери, и превентивная терапия даёт почти стопроцентный результат.
Инфосфера Радуарского Альянса слабее нашей. Кроме того, здесь очень сильно влияние оллирейнских семейных стереотипов, когда ребёнок мыслится не отдельной личностью, но частью семейного древа-клана. И подобное иногда практикуется намеренно.
– В инфосфере Альянса в таком случае должен храниться ваш дамп памяти, доктор Ламберт, – говорила Шанвирмиснови. – Вы имеете на него полное право.
Вот с этим я пошла к Ариадне Джастинсон – за советом. В конце концов, за взаимодействие с инфосферой Альянса отвечала именно она, а не военные. Я до сих благодарна и госпоже послу и собственной интуиции, не позволившей мне пойти на поводу у румасвиримь полковника! Вот так пройти по краю – одного ума и природной осмотрительности мало, необходимо везение.
Мне повезло.
Невероятно, фантастически, – повезло.
Госпожа посол, выслушав просьбу, строго посмотрела на меня. И сказала:
– Вы просто не представляете себе толком, что это такое, восстановление сознания телепата с сохранённого дампа, доктор Ламберт.
– Ну, я понимаю, что это доставит какие-то неприятности мне. Однако если поможет Федерации…
– Неприятности! – качая головой, сказала Джастинсон. – Это смерть, доктор Ламберт. Произойдёт полное замещение вашего сознания сохранённой в дампе копией. Поскольку этот гипотетический дамп был снят с вас в возрасте двух лет, то сами понимаете. Вас нынешней после данной процедуры не станет. Вообще.
Я свела внезапно похолодевшие кончики пальцев. Меня обдало даже не страхом, ужасом на запредельной волне. Я слишком хорошо представила себе всё это.
Опять.
Полная потеря себя.
Снова.
– Поменьше слушайте Шан, – посоветовала мне госпожа Джастинсон. – У неё профдеформация в терминальной стадии, ей лишь бы вскрыть коробку с тайнами, не заботясь о том, что дальше с той коробкой станется, порвётся она в хлам или же как-то уцелеет. Телепаты Альянса вряд ли стали бы вас отговаривать, доктор Ламберт. Вы для них – гражданин Федерации, то есть, враг. Ни ваш юный возраст, ни ваши заслуги – значительные! – на поприще паранормальной медицины никак их не поколебали бы.
Я молча слушала, постепенно возвращаясь в жизнь после перенесённого укола ужаса. Образ с пустой, выпотрошенной коробкой был очень хорош. Впрочем, перворанговые умеют убийственно подбирать иллюстрации к своим словам. Следствие наивысшей степени интеграции в инфосферу, ведь там общение именно так и строится – через чувства и образы, единым полем.
Так что от доброго в кавычках предложения Шанвирмиснови я отказалась, и та не очень-то расстроилась, видно, особой какой-то надежды на мою внезапную глупость она не питала.
Теперь мне предстояла удалённая работа с Номон-центром, и я, подумав, решилась на серию дополнительных психодинамических тестов, чтобы продвинуться в ранге. Без протоколов взаимодейтсвия более высокого уровня, чем те, что у меня были согласно последнему ранжированию, делать было просто нечего. А время у меня было. До дня вхождения в локальное инфополе конференции «Исследование способов и методов паранормального воздействия на лечение прогерий разного генеза» оставалось двадцать восемь дней.
Всё-таки, имея дело с инфосферой, амбиции свои надо держать на разумном уровне. Ведь с каждой новой ступенью тебе кажется, что покорённая вершина была не такой уж большой и не такой уж сложной. Что звёзды у тебя на ладони и море по колено. Что ты можешь – всё. Тогда как на самом деле…
Но об этом позже.
Линда начала пропадать по вечерам, возвращалась поздно, с горящими глазами. Диагноз ясен: влюбилась! Я ей завидовала, нехорошо, конечно, но – завидовала отчаянно: она говорила о своём мужчине, – не называя, впрочем, имени, – с такими глазами, с такой улыбкой... Я бы с радостью повторила бы всё то же самое об Артёме Севине… если бы вернулась в прошлое и всё снова стало, как было. Если бы да кабы.
– Не сердишься, Эниой? – спросила она как-то, опять собираясь на свидание.
Оделась по местной моде: длинная коричневая юбка в косую тонкую красную с зелёным клетку, белая блузка с воротом под горло и длинными же рукавами, приталенный коричневый жакет. Удивительно гармонично вышло: тамме-отам с их клетчатой кожей надо очень ответственно подходить к одежде. Чтобы цвета подчёркивали природную красоту, а не уродовали её.
– Глупости, – отмахнулась я, осторожно заглядывая в кроватку к Нохораи.
Девочка мирно спала, сосала большой палец – опять, безобразие! Но я не стала спасать палец: проснётся, разнервничается, прощай, спокойная ночь, а я хотела ещё почитать материалы по схемам паранормальных коррекций при переломах. Чем-то они меня зацепили, знала бы ещё, чем. Но чувствовала: невредно будет изучить.
– Линда, – продолжила я, – это же здорово, что ты идёшь на свидание. Он хороший?
– Очень, – выдохнула она, улыбаясь так, что я поневоле улыбнулась в ответ.
– Отлично. Познакомишь?
– Чтобы ты его у меня отбила? – серьёзный вопрос но с несерьёзной смешинкой в глазах, которую я заметила слишком поздно…
– Никого я отбивать не буду, – заявила я. – Не нужные они мне все, забирай себе.
– Ох, Эниой, тебе тоже не помешает ходить на свидания! Ты ещё совсем молода, чтобы хоронить себя заживо. Семнадцать лет! Мне двадцать пять с хвостом, не сто двадцать пять, заметь!, и то жалею, какая же дура была в семнадцать, столько всего упустила!
– Линда, сейчас поругаемся, – предупредила я. – Отстань от меня со своими свиданиями! Сама ходи, а от меня отстань. Честно, Линда: отстань.
Не поругались мы в тот вечер только чудом. Кажется, Линда решила всерьёз заняться моей личной жизнью. Беда, если так. Не отвяжется же!
На самом деле, она поступала правильно, пытаясь применить ко мне древнюю методику, согласно которой клин вышибают клином. Если отношения с мужчиной закончились печально, на этом нельзя зацикливаться, рыдать, плакать и биться головой о стену, заодно ненавидя при этой весь мужской пол всех рас Галактики скопом. Надо отвлекаться, надо искать новые знакомства. Умом я понимала, что Линда права. Но чувства бунтовали.
Я не могла понять Севина!
А мне очень хотелось именно понять. Понять, чтобы успокоиться. Почему?! Даже не «за что», а – именно «почему».
И… не у него же спрашивать было!
Во всяком случае, не сейчас.
Нохораи проснулась часа через два. Ну, и – что взаперти сидеть? Хороший же вечер, прозрачный, спокойный, без непогоды. Я взяла девочку и пошла с нею в парк.
Высокие деревья, ни с чем не сравнимый запах хвои, слабый ветерок, уютные лиловые фонарики вдоль дорожек, – всё дышало покоем и миром. Нохораи с удовольствием лазила по канату, – и сколько же счастья у одного ребёнка! Она вырастет красивой и сильной, никто и не догадается, с какими именно проблемами она родилась из-за глупости приверженцев движения «Назад к природе»! Ах, если бы лечение начали вовремя! Может быть, Ликесса была бы жива.
То есть, хочу сказать, не попала она бы туда, куда попала. Осталась бы на Таммееше. Если бы да кабы.
… Она появилась в конце дорожки внезапно, и я не обратила внимания: в парке, несмотря на поздний вечер, гуляли и другие люди. Парочки, молодые родители с малышами, дети постарше. Ещё одна женщина? Почему бы нет.
Но она подошла ко мне, и я поняла, что попала, только тогда, когда со мной поздоровались:
– Доброго вечера, доктор Ламберт.
Я узнала её. Ударом бешеного ветра в лицо – Алла Шихралиа, губернатор Олегопетровской области. Одна, в парке?! Хотя охрана, скорее всего, пряталась в коконах камуфляж-поля. Оно не задержит выстрела и, тем более, ножа, но человека сольёт с окружающим пространством со сказочной лёгкостью.
– Не надо бояться, – привычно повелительным тоном приказала губернатор. – Не съем!
– Что вам нужно? – нервно спросила я, стараясь держаться между нею и Нохораи.
Второй раз схватить мою девочку не позволю никому! Ха, вот она, охрана губернаторская! Паранормальное восприятие уловило их, на грани, но всех практически – двое сзади, по одному с каждого бока, и за спиной у меня – двое. Их сердца словно бы легли мне на ладони, я остановлю их – легко, если захочу.
Собственная мощь напугала меня. Давно ли я начала мыслить как убийца? Но если кто-то из них опять схватит… попробует схватить! – мою Нохораи… Убью!
– Вы потеряли в моей машине вот это, – губернатор Шихралиа протянула мне цепочку с кулоном, в который встроен был флэш-куб.
Флэш-куб с записью отчёта генетической экспертизы. Который отдал мне Лилайон прежде, чем оставить одну на Олегопетровск-Орбитальной. И который, честно признаюсь, я просто боялась просматривать. С чего бы – ведь там были сведения о моей семье, моих родителях. Но я помнила, слишком хорошо помнила, что говорили мне родственники капитана Ламберт, не успевшей меня удочерить перед боевой операцией, в ходе которой она погибла. «Лучше бы тебе умереть поскорее, девочка. Ты ведь не выживешь всё равно…»
Я выжила, – тогда. И не собиралась умирать – сейчас. Но второй раз переживать ровно всё то же самое я была не готова.
– Спасибо, – сказала я, но не протянула руки, чтобы забрать цепочку.
Лучше бы губернатор выкинула её в мусор! Или забрала бы себе. Но она неправильно поняла мои колебания. Усмехнулась, положила вещицу на ближайшую лавочку. И вдруг сказала:
– Вы собираетесь участвовать в межинфосферной конференции между Альянсом и Федерацией, не так ли, доктор Ламберт?
– Да, – ответила я.
Без толку отпираться, она совершенно точно была в курсе, хоть и не владела телепатической паранормой. Чиновник такого уровня просто не может не знать о мероприятиях подобного масштаба.
– Не делайте этого.
– Что?
Память отозвалась эхом голоса Лилайона, сказавшего мне точно те же слова, хоть и по другому поводу.
– Не делайте этого, – чётко, раздельно повторила Шихралиа. – Откажитесь от участия в конференции.
– Что вы такое говорите! – возмутилась я. – Я готовилась! Для меня это шанс продвинуться в ранге, наконец!
– Именно вам и именно сейчас участвовать в ней не надо, – усмехнулась она. – Послушайте меня, и у вас будет потом ещё много таких конференций.
– А не послушаю? – взъерепенилась я.
– Сама дура будете, – веско заявила она, развернулась и пошла прочь, и её охрана потекла за нею, чётко держа пространство в зоне внимания: двое впереди, двое сзади, по одному справа и слева.
Я почесала в затылке. Ситуация явно выходила за пределы обычного. Что, цепочку с информацией нельзя было прислать курьером? Зачем этой Шихралиа понадобилось тащиться ко мне лично, да ещё и пешком, ведь в парке машинам, кроме полицейских и скорых, появляться запрещено.
Или это опять уши Кетама Лилайона вывалились наружу?! В душу плеснуло огнём. Оставит эта оллирейнская скотина меня в покое или не оставит? Сколько уже можно?!
Пришёл ментальный отклик от полковника Шанвирмиснови. На самом деле – подавляющий императив такой силы, что я села, где стояла, даже не почувствовав, куда именно. (На самом деле, прямо в клумбу, за которую потом ещё и штраф платила, но не суть).
Это у нетелепатов есть права, которые инфосфера щепетильно соблюдает. А если ты на низшей ступени иерархии, то себе уже толком не принадлежишь: любой из высших может вывернуть тебе извилины наружу, – ради всеобщего блага, разумеется. Мне было обидно, плохо и больно, а ещё я не умела пока что должным распараллеливать сознание, чтобы одновременно контролировать себя в реальности и вести хотя бы один ментальный разговор. Это должно было придти с практикой, с каждым психодинамическим тестом, повышающим ступень внутри ранга, но пока до подобных высот мне было очень далеко.
А Шанвирмиснови интересовала губернатор Шихралиа. В один миг пронеслось перед моим внутренним взором всё, что я о госпоже губернаторе запомнила. То есть, неверно рассказываю…
Я прожила в один миг все минуты, проведённые рядом с Шихралиа. Спрессованная в короткий ментальный ролик маленькая жизнь. Со всеми сопутствующими эмоциями: гневом, болью, яростью.
«Привыкайте, доктор Ламберт», – скупо пожелала мне полковник, сворачивая ментальную связь. – «Вы ведь хотите продвинуться в ранге? А впоследствии выйти на высшие уровни?»
Глупый вопрос. Хотела.
«Правильные настроения. Дерзайте, я в вас верю»
Ушла. И тёплое солнце инфосферы омыло меня, успокоило, взяло на ладони. Я была не одна. Мне сочувствовали, сопереживали, со мною стояли рядом. Я открыла глаза, – вечерний свет больно хлестнул по глазам. Нохораи шагнула на следующую дощечку цепного мостика. В реальном времени прошло не больше секунды…
Ничего, кроме зависти, к высшим телепатическим рангам во мне не возникло в этот миг. Как они так живут, а?! Как могут? И я смогу. Если постараюсь, если буду прилежно учиться. Я тоже смогу!
Я вылезла из клумбы, отряхнулась. М-да, сказать, что оно само – не получится. Терминал тренькнул вновь принятым сообщением – штраф, что же ещё-то. Ладно…
Мы с Нохораи вернулись совсем уже поздно, когда поплыла над парком тёмная радуарская ночь с редкими звёздами. Девочка утомилась и запросилась на ручки, я взяла.
– Ох, и коровушка же ты стала, – сообщила я, зарываясь носом в золотые кудряшки, терпко пахнущие детским шампунем на местных травах.
Полынь, медовушка, роухас, трив, терранская аптечная ромашка. На планете удивительным образом уживались как вывезенные с материнских планет обеих рас, так и собственные, местные, растения.
Нохорая обняла меня за шею, ткнулась носом в ключицу и заснула мгновенно, как будто выключили рубильником. Только бы не проснулась, когда принесу домой и в кроватку уложу… Хотя в последнее время она если засыпала, то намертво – из пушки над ухом стреляй, не разбудишь нипочём. Уточняю: из того, древнего, орудия под названием «маеневкой», что использовала порох и поражала врагов каменными ядрами. На Таммеше такие у каждой уважающей себя малой башни старого города стояли. Подлинные или реплики, без специальной экспертизы не разберёшь. А в туристическом секторе была зона, где такие ещё и стреляли!
Без дураков. По-настоящему. Каменным ядром.
Это было ещё до медицинского колледжа, в первое моё лето у мамы Толлы. Она собрала нас тогда на обзорную экскурсию по городу в рамках урока краеведения. Семь детей, из них самая старшая я. Я не хотела ехать, упиралась, но мама Толла меня переубедила: тебе понравится. И ведь оказалась права!
Понравилось.
Помню, как мне остро захотелось перехватить ядро в полёте с помощью своей паранормы и от души посмеяться над обалделыми лицами туристов и обслуживающего динамическую зону персонала. А ну-ка, ядро в воздухе зависло, и – ни туда, ни сюда. Но я вовремя заметила полицейского, и тот каким-то образом понял, что у меня на уме, потому что издалека показал мне кулак. Весь интерес отбил, зараза!
Подрастёт Нохораи, я ей расскажу, посмеёмся вместе. И даже покажу маленькое представление. Может быть, мы вместе съездим к тем пушкам, и я даже вправду перехвачу ядро… предварительно спросив разрешения у пушкарей, конечно же.
Заманчивая придумка, но паранормальное гиперзнание шепнуло мне: не будет этого никогда. «Заткнись, сволочь!» – свирепо велела ему. – «Не твоего ума дело!»
Я не хотела смотреть в будущее, не хотела верить ощущениям будущего. Так ведь и повеситься недолго, если знаешь всё наперёд. Смысл жить, если каждый твой шаг на сто лет вперёд тебе уже известен?! Не хочу.
А у нашего дома Линда целовалась с мужчиной. Он её проводил, как положено галантному рыцарю. Да вот расстаться всё никак не мог. Обнимал, шептал что-то на ухо, – я даже догадывалась, что, – и они целовались, целовались…
Даже не зависть. Накрывшие меня чувства оказались настолько сложны, что я не сразу разложила их на спектр, выделяя самое главное. Главным была не зависть, нет, хотя и её хватало.
Тоска.
Линда заслуживала счастья, всё так. И множество женщин заслуживало того же самого.
Вот только у меня уже ничего такого не будет никогда. Я не смогу. Ни поцеловаться, ни просто посмотреть на симпатичного парня с женским интересом. Не смогу. Ни за что.
Я тихонько отступила назад, прошла по улице до ближайшей лавочки, там села, устроила Нохораи на коленях. Благодаря паранорме, я не чувствовала тяжести спящей девочки. Но другую тяжесть, на сердце, никакая паранорма не смогла бы снять. Тёплое солнце инфосферы омыло меня горячей волной: мы здесь, мы с тобой, мы – рядом.
В цветах, на газоне, монотонно тянули заунывную песню ночные насекомые: «сивииик, сиив, вииик».
Линда подошла ко мне неслышно, даже странно. Я должна была почувствовать, и не почувствовала. Наверное, я задремала…
Потому что вздрогнула от Линдиного встревоженного голоса:
– Эниой, тебе плохо?!
– Нет, – сразу ответила я. – Ш-ш, разбудишь…
– Нет, смотри, ничего страшного…
Она помогла мне укутать спящее сознание девочки так, чтобы ничто из внешнего мира не могло потревожить, нарушить сон.
Мы отнесли Нохораи в дом, уложили в кроватку – она не шевельнулась. Спала безмятежно, так, как никогда раньше. Вот что значит здоровое тело! Без болей, спазмов, кист в мозгу… Можно собой гордиться. Жаль, доктор Таркнесс не увидит. Он бы радовался за нас обеих.
Надо было подумать, и хорошо подумать, как адаптировать лечение Нохораи для других сходных случаев. Общего у детских прогерий почти ничего, даже в серии пострадавших от одной и той же болезни, в данном случае, зеркальной лихорадки, перенесённой внутриутробно, – если выкатить на экран терминала паранормальные сканы и тщательно, не доверяя алгоритмам медицинской нейросети, рассмотреть их самой, то какого-то общего рисунка не получишь. Провалы, свидетельствующие о наличии прогерии, могут быть где угодно. Где угодно! Никакой конкретной привязки, никакой системы, ничего.
Вот пневмонии, даже самые запущенные, – красота, такие чёткие пики, и протокол паранормального воздействия прост и ясен, как пень. Переломы – тоже… нет, я не скажу, что пустячок, но по сравнению с прогериями!
А эта дрянь… хоть головой о стенку бейся. И бьются. И пытаются. Влезают в коррекцию, не справляются, получают паранормальный срыв, и – стремительное старение, летальный исход.
То немногое, что паранормальная медицина могла на сегодня делать без относительного риска потерять в процессе исцеления врача, оплачено такими потерями, что волосы дыбом, стоит только прогнать в памяти имена.
Поэтому прогерии категорически запрещены к паранормальным коррекциям практически везде. Кроме тех, у кого, как у меня, есть допуск. И то, работать самостоятельно я не имела права. За последнюю коррекцию Нохораи в полицейском участке я, между прочим, получила разбирательство. Еле убедила, что другого выхода не было. Не верили до последнего.
Помню, обозлилась, и предложила заглянуть ко мне в мозги. А они ожидаемо уцепились за моё предложение.
Ненавижу ментальные сканы!
Но надо было думать, как адаптировать лечение Нохораи к аналогичным случаям. На Радуару зеркальная лихорадка не добралась, а местные прогерии всё-таки существенно отличались от Нохораиной. Куда тут двигаться, что делать, а главное – как?
Тупик.
Мне не хватало знаний, мне не хватало ума, мне не хватало опыта. Сила – да, была. Дурная, в огромном объёме. А толку… Куда её применить? Как приложить? По какому протоколу? Чтобы не навредить…
… Я вышла из смотровой, первичные сканы – рутина. Плановые коррекции стояли в графике во второй половине дня; ничего экстраординарного, так, поддержать квалификацию: четыре пациента с переломами – мальчишки любят ломать себе руки-ноги-шеи, где бы те мальчишки ни жили и к какой бы расе не принадлежали, естественные роды под паранормальным надзором, рак.
В холле взяла себе кофе, обычный, без добавок, полагающихся мне как носителю паранорму психокинетического спектра. Тот кофе хлебать буду вечером, после рабочего дня. Сейчас смысла не было.
Они стояли у окна. Держась за руки. Кожа в клеточку – Линда Римануой. А у мужчины – длинные розовые волосы. Спиной ко мне стояли, не увидели, да, наверное, стены начни рушиться вокруг – тоже не увидели бы. Эти взгляды друг на друга, молчание, обнимавшее обоих, всё с ними было ясно.
Я слишком хорошо помнила, как это бывает между двоими. Нервом, кожей, сердцем, – и без остатка, до самого дна души. Ну…
Оставалось только порадоваться за доктора Шелёпина и доктора Римануой. И нечего, нечего вот завидовать, и реветь нечего, и вообще!
Я залпом проглотила горячий кофе и не почувствовала ожога. Сунула кружку в отверстие мусоросжигателя, и ушла.
ГЛАВА 4
Конференция «Врачи без границ» началась через неделю. И через минуту закончилась. Не только для меня – вообще. Всё, что я помню – темноту и провал сразу же после включения в общее инфополе. Как мне потом объяснила полковник Шанвирмиснопи – в работу конференции было проведено стороннее вмешательство. Враг – понятно, какой! – попытался получить доступ к инфосфере Земной Федерации, и ему почти удалось. Почти. Атака захлебнулась: у врага не оказалось должного опыта в ментальных поединках, а у перворанговых телепатов Федерации и Альянса был.
Обе инфосферы спасло только то, что для конференции специально выделено было максимально изолированное от материнских информационное поле. Поэтому последствия удара приняли на себя только те, кто был в него вовлечён… в прямой зависимости от ранга: чем выше, тем необратимее. Атака шла прежде всего на Земную Федерацию, поэтому телепаты Альянса пострадали меньше.
Они сумели собраться, и оказать ментальную поддержку тем из федералов, кому её можно было оказать; теперь им предстояло жить дальше в телепатической локали Альянса (в общую инфосферу, ясное дело, если когда-нибудь допустят, то далеко не сразу). Но многие просто погибли. Не только военные, обеспечивавшие безопасность, такие, как полковник Шанвирмиснови, но мирные граждане, врачи, учёные, сопровождающие.
И есть ещё такое понятие, как отложенная ментальная травма. Когда последствия телепатического удара проявляются спустя длительное время. Через год. Через два. В особых случаях, даже и через пять.
В общей сложности, после обрыва инфолокали, отведённой под конференцию, погибло от десяти до двенадцати с половиной телепатов только со стороны Земной Федерации. Потери у Радуарского Альянса были меньше…
В глобальных масштабах не так уж и много, верно?
Но работа над созданием паранормальных коррекций детских прогерий была отброшена назад на многие годы. Уникальный протокол лечения Нохораи, с которым я собиралась выступить перед объединённым медицинским сообществом Федерации и Альянса, – потеряли безвозвратно. Я просила, я умоляла вытащить его из моей памяти, и готова была ради этого на череду ментальных сканов какой угодно глубины погружения… моим просьбам вняли, но ничего не получилось. Ни у телепатов Альянса, ни у телепатов Федерации.
Я не знаю, как я выжила. Был момент, и не один, когда я чётко понимала, что схожу с ума и вот-вот сойду с него окончательно и бесповоротно. Когда всё закончилось и более-менее устоялось, я с удивлением поняла, что я – всё ещё я, и я живу.
И что прошло всего-то навсего четверо суток. Четверо стандартных радуарских суток. Двадцать семь на четыре – сто восемь часов. Ни о чём, – с точки зрения Вечности.
Но я осталась одна. Совсем одна. Если бы я только не распробовала солнечный вкус инфосферы! Если бы не представляла себе, каково это, когда ты не одна, когда с тобой рядом – все телепаты Федерации, и ты с ними, и вы вместе – единое целое…
Инфосфера даёт сильнейшее привыкание. Стоит только попасть туда один раз, и ты меняешься безвозвратно, меняешься навсегда, и невероятно трудно вновь возвращаться в съёжившийся до размера одного – единственного – своего! – сознания мир. Я теперь понимала, почему при обрыве связи с инфосферой погибают перворанговые. У них интеграция глубже, они вовлечены сильнее, и… и я вообще плохо представляла себе, что происходит с ними в такой момент. То же, что и со мной, только возведённое в бесконечную степень? Во много раз хуже, наверняка.
Полковник Шанвирмиснопи выжила. Удивительно, само по себе. Огромная редкость, когда перворанговые сохраняют разум при внезапном обрыве инфополя…
Навестила меня в больнице. Я там все эти четыре дня провела. Под надзором доктора Шелёпина. Радуарцы пострадали меньше… впрочем, об этом я уже говорила.
– Жить хотела, – криво усмехнулась гентбарка в ответ на мой недоуменный взгляд.
У неё уже не было значка первого ранга на воротничке, и выглядела она, как восставшая из гроба тень самой себя. Но, видно, оно не помешало ей остаться на службе. И я удивилась: как? Как?! Первый ранг.
– Повезло, – усмехнулась она, словно, как прежде, могла читать мои мысли.
А впрочем, потеря связи с инфосферой не блокирует паранорму. Если хочешь – восстанавливаешься, редкие случаи, но бывает, бывает. Если не хочешь, тебе ставят надзор. Чтобы не пользовалась паранормой, нарушая права нетелепатов. А с другими телепатами, пусть даже инфосферными, общаться можешь, почему бы нет.
– Повезло, что верификация прошла до обрыва, – пояснила Шанвирмиснови. – И… нас тренируют. Самое сложное – продержаться первые четыре минуты, а дальше уже – проще. Относительно.
Я поняла её. Высшие телепаты живут, расплескивая своё сознание на множество параллельных потоков. Чем выше ранг, тем выше потоков поддерживает мозг. У перворанговых загрузка нейронных связей может достигать тридцати и даже тридцати пяти процентов от общего объёма. Каждые три минуты, – а иной раз даже чаще, – происходит верификация – сознание собирается в единое целое, а затем разбивается на параллели снова. Вот почему так опасен обрыв, вот отчего высшие при таком обрыве почти не выживают. А ну-ка, попробуй удержи себя в разуме, если от тебя осталась всего одна двадцатая часть!
Как плохо и как больно жить вне инфосферы после того, как к ней приобщилась, я сейчас испытывала на собственной шкуре сама. А ведь сколько там у меня опыта-то набралось… дней сорок, не больше.
В моей палате было огромное окно. От пола до потолка, по моде того времени, когда строилось это здание, да и весь центр Олегопетровска, если на то пошло. За окном плыли лиловые сумерки долгого весеннего вечера. Между жилыми комплексами и госпиталем простирался обширный парк, моя палата находилась на верхних этажах, вид из окна открывался отличный. Сумеречное небо, ало-коричневый закат, кипящая далеко, почти у самого горизонта, городская жизнь. Несколько скоростных воздушных трасс, одна закручена восьмёрками развязок… Чужое небо. Чужая жизнь.
Гентбарка вдруг положила узкую трёхпалую ладошку мне на запястье, и я вздрогнула: жёсткое сухое прикосновение, мурашки по коже, непроизвольно включилась паранормальная диагностика на отдалённое будущее и там я увидела смерть, метаморфоз, смерть… Но Шанвирмиснови ничего не почувствовала.
– Энн, – сказала она, подаваясь вперёд, глаза её лихорадочно блестели, – только, прошу вас, не начинайте угрызать себя! Да, атака прошла через вас – я должна, должна была предвидеть! – но виноват Кетам Лилайон, не вы. Это он на пару со своей подручной Шокквальскирп изуродовал вам личностную матрицу, это он привёз вас сюда, это всё он… он… – она медленно сжала кулак. – Я его найду! Поймаю! Заставлю рыдать кровавыми слезами! За себя, за вас, за всех, кто погиб или пострадал из-за него!
В её голосе и взгляде пробилось фанатичное безумие. И я внезапно поняла, как она сумела сохранить себя при обрыве связи с инфосферой. На ярости вот этой вот дикой, на желании отомстить врагу. Любому телепату нужен стержень, вокруг которого собирается личность, я только-только начинала выстраивать его, а у Шанвирмиснови таким стержнем стала её служба. И личная ненависть к врагу, задолжавшему ей так много.
На месте Лилайона я бы уже начала подбирать похоронную музыку.
Шанвирмиснови его сожрёт. Сожрёт!
Все за те же четыре дня, пока я собирала себя из осколков снова, на планетах Альянса шла мобилизация, военно-космические флоты приводились в шестичасовую готовность, посольства Оллирейна закрывались, все оллирейнские граждане подлежали безоговорочной депортации, кто не понимал доброго слова, получал недоброе, в лице суровых личностей с табельным оружием и предписанием стрелять на поражение при любом случае неповиновения.
Радуарский Альянс входил в войну на стороне Земной Федерации…
Посол Джонсон погибла, как и большинство перворанговых. На её место прибыл Антон Антонов… и у нас с ним как-то сразу всё не сложилось. Когда я переступила порог кабинета и поймала его ледяной взгляд, я сразу поняла, что меня ждёт: ничего хорошего.
Антонов, впрочем, был вежлив. Зубодробительно вежлив, я бы сказала. Тщательно отмерил слова:
– Все обвинения с вас сняты, доктор Ламберт.
Ещё бы они были не сняты! После дикого числа перекрёстных ментальных сканов!
– Вы можете остаться на планете или покинуть её, – как пожелаете сами.
Тоже неплохо. На самом деле, запрет на вылет за пределы орбиты неприятен просто фактом своего наличия. Многие ведь так и живут, от рождения до смерти, под синим колпаком гравитационного колодца. Им не нужны дальние перелёты: хватает забот на поверхности. И я бы жила, почему бы и нет. Работала бы в госпитале, замуж потом вышла бы… дети… внуки с правнуками… ученики… старость безбедная…
– Что же касается вашего прошения о восстановлении в инфосфере: нет.
– Почему? – не сдержалась я. – Меня же проверили!
– Есть шанс, – мягко сказал он, и взбесил этой мягкостью мгновенно, до белых глаз, – что структуры, отработавшие попытку вторжения извне в начале конференции, перешли в спящий режим и поэтому отследить их сейчас мы не можем. Но не можем так же и рисковать, восстанавливая вам ранг, доктор Ламберт. В любой момент может начаться новая атака. Ставки слишком высоки, чтобы в это можно было бы сыграть, не опасаясь существенных потерь. Поэтому – нет, доктор Ламберт.
– Но, может быть, потом, когда-нибудь… – я замолчала, осознав, насколько жалко, противно, по-детски тоненько звучит мой собственный голос.
– Никогда, доктор Ламберт. Приносим извинения. Но – никогда.
Я наткнулась на это «никогда» как на гранитную скалу – с разлёта. Когда несёшься по заснеженному склону горы на доске и внезапно срываешься с трассы, и летишь, летишь прямо на камни и о них разбиваешься. Потом – больница, переломы, и все остальные тридцать четыре, связанных с восстановлением, счастья. Медицинские процедуры не созданы для восторга, что ни говори. Но сам момент того, давнего, впечатывания в камень, он точно такой же, как нынешнее антоновское «никогда». Лицом в гранит. И даже боли нет, сознание успевает погаснуть раньше.
Я кивнула, поблагодарила и ушла. От посольства к медицинскому городку пошла пешком, нарочно не стала брать машину. Пешком, между пирамидальными кварталами радуарской застройки: огромные усечённые конусы террасами поднимались к небу, на террасах кипела жизнь, в небе над головой в попахивающей озоном тишине неслись транспортные потоки… Хорошая изоляция у трасс, ничего не скажешь…
Поняла, что свернула не туда, когда почувствовала под ногами песок. Другая сторона длинного озера: медицинский городок оказался прямо напротив меня. За громадным водным зеркалом, почти у горизонта. Хоть влево иди, хоть вправо – расстояние всё то же. Немаленькое!
Вызвать машину я всегда успею. Пошла влево…
… Она возникла внезапно, перед самым носом. Клянусь, секунду назад её тут ещё не было! Огромная – по колено высотой – чёрная звезда с острыми кристаллическими лучами во все стороны. Я поневоле попятилась: испугаешься, внезапно очутившись один на один с такой штукой!
Что это? Уборочный робот, боевой дрон? Кто послал его? Неужели у Лилайона хватило наглости… и отсутствия совести… Гнев ворохнулся во мне тяжёлой чёрной волной.
– Не бойтесь, – сказал над ухом знакомый голос. – Это Звёздочка. Мой эмпат-партнёр.
Губернатор Шихралиа. Безупречная, как всегда. Белый, с жемчужными переливами, костюм, бордовый, в изысканную тонкую клеточку жакет.
– Она – вуиски, – чуть усмехаясь, пояснила женщина. – Вуиски – третья раса Альянса.
– Я смотрела видео, – сказала я, надо же было что-то сказать! – Они там не такие… они большие…
– Звёздочка – ещё ребёнок, – снисходительно пояснила губернатор и просвистела что-то, очень мелодичное.
Чёрная звезда ответила длинной трелью, стронулась с места и вдруг вонзилась в воду, подняв громадный пласт воды.
Я слишком поздно сообразила, что за этим последует! Но паранорма среагировала сама: вода стекла по невидимому щиту, моей одежды не коснулось ни капли.
– Любопытный приём, – отметила Шихралиа. – Вряд ли вас учили этому в вашем медицинском колледже…
– Что вам нужно от меня? – зло спросила я.
Стекающая по невидимому барьеру вода – в ладони от моего лица! – пробудила в душе тяжёлые чувства. Оттуда, из выжженной физически из нейронов моего мозга черноты. Из памяти, сожжённой вместе с лабораториями Шаттирема ак-лидана на Соппате.
– Не так давно я дала вам совет, которым вы, к сожалению, не воспользовались, – сказала Шихралиа. – От вас, конечно, сложно было ждать иного. Так что совет предназначался всё же для вашего куратора, полковника Шанвирмиснови. Почему не воспользовалась им она – загадка… Но благоволите признать: я желала вам лишь блага.
– И хотите пожелать мне блага снова? – уточнила я подозрительно.
– Хочу.
– Почему?
– Из уважения к вашей семье, доктор Ламберт.
Сердце сбилось на такт. Она знала мою семью! Ну, а что бы ей не знать, Лилайон наверняка поделился с нею результатами моей генетической экспертизы. Да, да, знаю, ответ шифруется с тем, чтобы сохранить конфиденциальность личных данных в полной мере. Но – шифрованный флэш-куб и Лилайон, понимаете, да?
– Не возвращайтесь в Федерацию, доктор Ламберт, – сказала Шихралиа. – Оставайтесь у нас. Наша инфосфера примет вас. Разумеется, не сразу… Но атака прошла ведь не на нас; возможные, спрятанные в вашем сознании, враждебные психокоды безопасны для Альянса. Решать будут наши перворанговые, но не думаю, что, в конечном счёте, они вам откажут.
– А вам-то что с этого? – подозрительно спросила я.
– Дочь героя с двойной Алой Стрелой в послужном списке заслуживает снисхождения, я считаю.
Алая Стрела – это была высшая награда Радуарского Альянса. Как в Федерации – Солнечный Крест. Шихралиа знала моего отца!
В порыве чувств я отвернулась к озеру. Не могла сейчас смотреть на неё. Остаться на Радуаре! Вернуться к семье. Вновь получить ранг! Звучало как песня.
Звёздочка всплыла и теперь рассекала по воде кругами, как глиссер на воздушной подушке. С берега в воду влетела стайка мальчишек, Звёздочка тут же поднырнула под них – визг, хохот и вопли поднялись до неба. Ну-ка, чёрное чудище со свистом катает на спине, а потом внезапно ныряет вниз, и все оказываются в воде с головой, кто отцепиться не успел, так и дно увидел, надо думать.
– Любит детей, – хмыкнула губернатор, наблюдая за подругой. – В общем, вы подумайте, доктор Ламберт. Никто не просит вас принимать решение вот прямо сейчас. Подумайте. Надеюсь, вы примете верное решение…
Весь день я бродила, как в тумане. Я могу восстановиться в инфосфере, пусть не в нашей, но какая разница, Альянс сейчас не враждебен нам! Я снова буду не одна! Тоска, подступившая к горлу, оказалась невыносимой. Кто хотя бы раз, пусть даже случайно, включался в общее ментальное психополе, тот поймёт.
Наконец я не выдержала и подошла после смены к доктору Шелёпину.
Он будто ждал меня… Был в своём кабинете, но словно ждал, что я приду. С ним была Линда, сидела вполоборота на диванчике у стены. Посмотрела сквозь меня отсутствующим взглядом, отвернулась, потом снова посмотрела – в глазах появилась осмысленность:
– Привет, Энн.
– П-привет… – ладони внезапно вспотели, но я не сразу поняла, в чём же дело.
Во взгляде. Линда смотрела словно бы сквозь меня и как будто меня не видела. Ей повезло, как повезло полковнику Шанвирмиснови, – обрыв случился после верификации сознания, а не до него. Но примерно пятая часть личности была безвозвратно утеряна. Много. Очень много. Линда Римануой ещё нескоро сможет обойтись без телепатической поддержки доктора Шелёпина.
Паранормальная диагностика выдала картину, достаточно специфичную. Ментальные расстройства нашей паранормой не лечатся. Помочь пострадавшему от обрыва инфополя телепату могут только другие телепаты.
Можно было бы восстановиться с дампа, с безвозвратной утратой последних дней, но ведь и дамп не у всех сохранился, у Линды – точно нет, иначе бы она воспользовалась такой возможностью. Теперь для инфосферы Земной Федерации она была потеряна навсегда.
«Её убили», – поняла я. – «Убили и всё. Той, прежней Линды Римануой, больше нет. Эта выживет, конечно же. Восстановится. Всё у неё будет хорошо. Но… протокол лечения Нохораи потерян окончательно!» Я всё же надеялась, что если не я, то хотя бы Линда сможет продолжить нашу работу, если не в нашей инфосфере, то хотя бы в инфосфере Альянса сохранится хоть что-то.
Напрасные надежды. Теперь всё начинать сначала, всё! Снова биться вслепую лбом о каменную скалу. И терять, терять время и детей, которые могли бы получить помощь уже в этом году, но её не получат. И умрут. Прогерия – неотвратима и безжалостна.
Выть хотелось, честное слово. И поднималась чёрным озером лютая злость. На Оллирейн. На проклятого Лилайона! Им – их любимые военные игрушки. А здесь дети погибают. Живые дети, которым можно было помочь! А теперь не поможет никто. Ни доктор Таркнесс, ни Линда Римануой, ни я.
– Нам жаль, – сказал доктор Шелёпин, и я верно поняла это его «нам»: через него говорила со мной инфосфера Радуарского Альянса…
– Я могу остаться? – спросила я прямо.
Да, я хотела остаться, хотела продолжить работу, попытаться восстановить хотя бы то, что ещё помню. Пока совсем не растеряла последние крохи уцелевшей памяти. Доктор Шелёпин поможет мне, не может не помочь. Мы восстановим или создадим заново всё или почти всё. Я отчаянно верила в это, потому что иначе… Иначе хоть с крыши без антиграва бросайся.
– Можете, – доктор Ламберт, – кивнули мне.
– То есть, совсем? – уточнила я.
– Вам надо будет подать прошение о смене гражданства, – сказал он.
– Даже так… – растерялась я.
Как это, я откажусь от гражданства Земной Федерации?!
– Вам пойдут навстречу, я уверен.
– Мне разрешили, – сообщила Линда. – И многим нашим, кто…
Замолчала на полуслове. Всё-таки трудно ей было координировать своё сознание, трудно, невозможно было не заметить. Вся реабилитация была у неё ещё впереди. Но рядом с нею – её мужчина. И он смотрел на неё так, как
– А без этого нельзя.
– Нельзя, – сочувственно выговорил доктор Шелёпин. – Вы получите доступ в инфосферу Альянса. Смена гражданства – обязательное условие.
– Я… я подумаю…
– Подумайте, – кивнул он. – Мы не торопим вас.
Подумать было над чем.
Я взяла Нохораи и долго бродила по парку, пытаясь привести в порядок собственные мысли. Что держало меня в Федерации? Да в сущности, ничего. Мама Толла умерла. Доктор Таркнесс умер. Ликесса тоже. Я могла вернуться на Таммееш, конечно же. В дом мамы Толлы, ставший и моим тоже. Отец и сёстры с братьями не прогонят, наоборот, помогут мне, поддержат, не оставят одну. Елена Хриспа примет меня обратно в отделение. Я продолжу работу над схемами паранормальных коррекций при прогериях. Но…
Я могу продолжить эту работу и здесь! Вместе с Линдой. И доктором Шелёпиным.
Место – это всего лишь место. Главное, люди, которые тебя окружают. Главное всегда и везде только в людях.
… Он возник на дорожке внезапно, словно прятался под камуфляжным полем и так, невидимкой, шёл за мной давно. Я не почувствовала, потому что слишком уж глубоко ушла в свои мысли. И едва на него не налетела, успев остановиться только каким-то чудом.
Артём Севин.
Я поразилась, какой далёкой стала моя тоска по нему. От всего далёкой – от прошлого, умершего в очередной раз и от меня самой. Я смотрела на него, и уже не тянуло шагнуть вперёд, вцепиться изо всех сил, чтобы больше не исчезал, сунуть нос ему под мышку и разреветься от счастья, что вот, он рядом, он со мной, он живой. Всё это словно бы стояло за прозрачной бронированной стеной карантинного бокса. Без шанса на касание.
– Шанвирмиснови берегись, – резко, зло сказал Севин. – Ни слова ей лишнего, ни полслова. Поняла меня?
– О чём вы? –не поняла я.
Да, именно так – наотмашь: вы. Скажете, глупо обращаться во втором лице к мужчине, с которым спала когда-то? В том-то и дело, что спала. В прошедшем времени. А он неожиданно схватил меня за плечи и встряхнул так, что мотнулась голова:
– Поняла, я тебя спрашиваю?
Как ожог. Его прикосновение ожгло огнём и памятью о первой нашей совместной ночи под пылающим небом Каменного моря. Как давно это было! И как недавно.
Нохораи расплакалась: чужой, не знакомый ей, мужчина испугал её.
– Отпустите меня, – тихо потребовала я.
Не захочет – не отпустит, и не вырвусь, я знала силу его рук. Но от слёз Нохораи во мне ворохнулось чёрное озеро, и я вдруг почувствовала, что могу убить. Не отпустит – убью. Легко.
Он отпустил.
– Шанвирмиснови – мой личный враг, – сказал Севин. – И тебе она не друг. Держи при ней язык за зубами, и будет тебе счастье, Энн.
Отшагнул назад, и исчез, точно, было у него камуфляж-поле. Я ещё видела его паранормальным зрением, несколько шагов, потом он исчез. Гадай, что бы значили его последние слова!
Шанвирмиснови – из особого отдела, и Севин оттуда же, между ними какая-то крыса пробежала. По службе. Но это их проблемы, решила я. Взяла на руки Нохораи, успокаивая девочку.
Если останусь, Севина уже не увижу никогда. Он вернётся в Федерацию. Ещё один плюс к решению остаться…
Я заторопилась домой. Почему-то важным оказалось сделать всё прямо сейчас: заявление в информсеть Альянса о своём желании сменить гражданство. С учётом предложения губернатора Шихралиа, я не думала, что они затянут с решением.
Нохораи решила устроить мне праздник непослушания. Чувствовала моё настроение, должно быть. Невероятно трудно оказалось уложить её и укачать ,чтобы уснула. Не спит и не спит, хнык да хнык, только я на цыпочках к двери, а из кроватки уже – «а-а-а!».
И я брала её на руки и ходила с нею по дому. Можно было бы, конечно, усыпить, как мы усыпляем пациентов перед операцией, но я никогда не поступала так без весомой причины. Чего доброго, войдёт в привычку, а как оно отразится на растущем организме девочки – кто же скажет. Ставить на ребёнка такие опыты я не собиралась.
Наконец, Нохораи уснула. Я поправила на ней покрывальце, подождала ещё немного, вдруг проснётся. Нет… устала… уснула качественно. Сны малышки катились через её детское сознание тугими тёплыми волнами. Закрой глаза, почувствуешь на лице ласковый сухой ветерок.
Я осторожно выскользнула из детской и сразу активировала стационарный терминал, установленный в холле дома. После стандартного приветствия информационной службы задала вопрос:
– Как мне получить гражданство Альянса?
– Направить отказ от прежнего гражданства в информационную нейросеть. Подать заявление на получение нового статуса. Оформление – через текущий терминал. Начать процедуру?
– Да.
– Требуется идентификация. Поднесите ваш код персональной регистрации к зоне сканера.
Я вытянула из-за ворота блузки свой персонкод.
– Идентификация личности проведена. Энн Дженнифер Ламберт, персональный номер ZFPRatArkatam098768-0-17, категория индивидуальной ответственности, гражданство Земная Федерация. Начать процедуру смены гражданства?
– Да.
Терминал ненадолго задумался. Затем бесстрастно сообщил:
– Вы являетесь опекуном несовершеннолетней Нохораи Балиной, идентификационный номер персональный номер ZFSne008-909-0b238, гражданство земной Федерации. Начать процедуру расторжения опекунства?
– Что? Нет! Почему?!
– Земная Федерация не дозволяет смену гражданства несовершеннолетним через аттестат опекуна категории индивидуальной ответственности, – обнадёжил меня информационный терминал. – Для этого вам необходимо перевести свой персональный идентификатор в категорию «коллективная ответственность второй степени».
Коллективную ответственность да ещё второй степени я получу, наверное, только тогда, когда Нохораи станет бабушкой. Если вообще получу. Большинству настолько высокий статус даже не снится. У доктора Таркнесса была всего четвёртой степени, насколько я помню!
– Продолжить процедуру смены гражданства?
– Продолжить. Я требую возможности провести по тому персонкоду, какой у меня есть!
– Земная Федерация не позволяет осуществлять смену гражданства несовершеннолетним в автоматическом режиме. Подобные дела рассматриваются в индивидуальном порядке офицером миграционной полиции. В данном конкретном случае рекомендовано обратиться в посольство Земной Федерации. Записать вас на приём к уполномоченному послу Антонову?
– Да! Записать!
Я не оставлю Нохораи! Всё внутри переворачивалось при одной мысли о том, что ребёнок, с таким трудом вырванный у смерти, потерявший мать и приёмного отца, вырастет в интернате. Не брошу.
Посол Антонов был категоричен и краток:
– Нет.
– Почему? – возмутилась я.
Секунду он разглядывал меня своими маленькими глазками, потом пожал плечами и повторил отказ:
– Нет.
– Но почему?!
– Я не обязан объяснять причину, – со спокойной скукой объяснил господин посол. – Вы свободны, доктор Ламберт.
Он демонстративно активировал свой терминал, и над столом потёк, разворачиваясь, голографический экран. У экрана имелась защита: мне с моего места ничего увидеть не получилось, только ровное синеватое свечение.
Я поднялась и вышла за в коридор. Там уткнулась лбом в холодную стену и какое-то время так стояла. Хотелось грохнуть с силой, да так, чтобы песок отовсюду посыпался, но желание было хиленьким и вяленьким, каким-то посторонним, что ли. Чёрное озеро паранормы даже не ворохнулось в ответ.
Я не буду сходить с ума, вдруг поняла я. Очень чётко и очень ясно поняла это. Я не буду рыдать, я не буду беситься, я не буду вести себя как маленький ребёнок, которому не добыли с неба луну по первому же требованию.
На решение посла я повлиять не могу. Это не столько его решение, сколько решение всей инфосферы Земной Федерации. Им ведь не Нохораи была нужна сама по себе. Им нужна была я. Уверена, они знали о предложении губернатора Шихралиа, и о моём разговоре с доктором Шелёпиным знали тоже. Разведкой по-прежнему занималась полковник Шанвирмиснови, несмотря на утрату ранга. Мозги остались при ней! И Артём, наверное, не зря её боялся. То есть, не боялся, в общем-то, потому что мало чего вообще в своей жизни боялся. А, скажем так, опасался. Не зря же предупредил меня… знать бы только, о чём.
Как всегда при мысли об Артёме заныло в груди, стало тоскливо и больно, чисто физически, в каждой клеточке тела.
Я не буду рыдать. Я повторила это себе несколько раз с яростным остервенением. Я не буду плакать, рыдать, топать ногами и требовать себе луну. Не хотят отдавать Нохораи, не надо. Мы с нею вернёмся в Федерацию. На Таммееш. Там мой дом.
Там, у Елены Хриспа, я продолжу работу над паранормальными коррекциями детских прогерий. Соберётся команда из таких же, как и я. Будем летать на стажировку в Номон-центр. Может, Итан Малькунпор к нам присоединится. Что-то должно было сохраниться у него!
А дальше…
Видно будет.
С таким гениальным планом я вышла из посольства и пошла в медицинский городок. Снова пешком, на этот раз не заблудилась, точно вышла к нужной улице и по ажурной арке моста перешла узкую часть озера. Здесь начинался стремительный водопад, питающий одну из семи рукотворных рек Олегопетровска.
Когда-то, вместо большого, обустроенного города здесь лежала каменистая пустыня. Инженерный гений и трудолюбивые руки превратили её в пригодное для комфортного обитания место.
Полковник Шанвирмиснови подошла ко мне после рабочего дня. Она так и не восстановилась в инфосфере, хотя вряд ли ей чинили бы какие-то препятствия. Возможность вернуться к сохранённому дампу памяти у неё была, но она тогда потеряла бы всё, что с нею происходило после обрыва инфополя конференции. Я поняла её так, что терять бесценный опыт выживания в одиночку она не собиралась.
– Вы покидаете Радуару, доктор Ламберт, – сказала гентбарка.
Она не спрашивала. Знала, что билеты уже куплены, чемоданы, фигурально выражаясь, собраны, и я просто жду, когда на внешнюю пересадочную подойдёт рейсовый лайнер. Вопрос времени. Лайнер ожидался со дня на день.
– Да, – ответила я коротко, памятуя о предупреждении Артёма.
Я не боялась, что полковник что-то мне сделает. Но Артём Севин не стал бы говорить просто так, и я решила его послушаться. Какой бы глубокой ни была моя обида на него, я понимала, что здравый смысл отправлять в дальнее путешествие мне ни к чему.
– Вы возвращаетесь на Таммееш, но вас бы приняли в Номон-центре, уверена в этом. Ваши заслуги… Солнечный крест в послужном списке…
– Я тогда была ребёнком, – сказала я. – Ничего не помню. Даже адмирала Гартмана, вручившего мне эту награду, не помню. То есть, я знаю, я видела запись. Но не помню. Так что Солнечный Крест – это не ко мне, рувасмиримь Шанвирмиснови.
– Скромность – хорошее качество, – ответила гентбарка. – Но до определённого предела, доктор Ламберт. Глупо отказываться от привилегий, полагающихся вам по праву.
– Я подумаю, – сказала я. – Я сначала вернусь на Таммееш. В госпиталь, где раньше работала. А там видно будет.
– Неплохой план. Рада, что вы не киснете, доктор Ламберт.
– На самом деле, кисну, – призналась я. – Я бы хотела вернуться в инфсферу… может, потом, когда-нибудь. А вы разве не хотите туда вернуться?
– Я? – гентбарка совсем по-человечески потёрла ладонью затылок. – Я могла бы, конечно. Восстановиться с дампа или начать с нуля, пойти по рангам… за четыре года до первого добралась бы с гарантией. Но я уже какой день живу автономно… Привыкла. Более того, мне понравилось.
– Как может понравиться ментальное одиночество? – с горечью спросила я. – Оно невыносимо!
– А зато я отвечаю за себя сама, – отрезала она. – Никто не диктует мне, как поступать, что делать и сколько своей личности отдавать на поддержку общего-коллективного. В одиночной жизни есть своя неповторимая прелесть: ты отвечаешь за себя сама, ты совершаешь поступки – сама, ты живёшь – сама.
– И расплачиваешься – тоже сама, – ввернула я, разговор мне не нравился.
Шанвирмиснови утратила ранг, но не паранорму. Она вполне могла читать меня, как раскрытую книгу. Кто помешает ей? Главный страх – изгнание из инфосферы – утратил для неё какое-либо значение. Кто узнает, что она нарушила мои права, права нетелепата? Это ей нужно вызвать для начала подозрения в свой адрес, потом нарваться на ментальный скан, а допрашивающий должен чётко знать, что именно ищет.
Да, ей должны были провести ментокоррекцию на подавление паранормы… Но провели ли, большой вопрос. Она – сотрудник спецслужбы. А спецслужба способна на что угодно, всем известно.
– И расплачиваешься – сама, – повторила за мной Шанвирмиснови, и вдруг коснулась ладонью моего запястья: – Не сдавайтесь, доктор Ламберт. Никогда не сдавайтесь. Вы уже пережили столько, сколько другим в вашем возрасте даже в самом страшном сне не снилось никогда. Вот и живите дальше. И пусть все, кому это не нравится, кишками своими удавятся все.
– Вы поймаете Лилайона, рувасмиримь? – спросила я.
– На субатомы рассыплюсь, но загоню его в чёрную дыру, – неистово пообещала она, сжимая кулаки.
Я ей поверила. Такая – загонит! Будет идти по следу, пока не вцепится в глотку и не загонит в чёрную дыру на досветовой скорости. Если не растерзает раньше.
Долгая дорога на Таммееш заняла у меня много дней. Я была в каком-то полусне-полутумане, очень плохо помню, кроме одного: Нохораи прекрасно спала, не капризничала и вообще переносила путешествие с пугающей лёгкостью.
Линда и доктор Шелёпин проводили меня на GVS, внешнюю пересадочную станцию локального пространства Радуент. Грустно было расставаться с ними, я успела привязаться к обоим. Но… Мне не было места на Радуаре, а они, конечно же, не могли бросить всё и отправиться вместе со мной на Таммееш. Линда без телепатической поддержки доктора Шелёпина не продержалась бы и часа. Ей предстояла долгая реабилитация, никто не мог точно сказать, насколько долгая. Но она обрела того единственного, ради кого стоило жить. И он тоже.
Достаточно было хотя бы один раз увидеть, как они смотрят друг на друга. Если это не любовь, то что тогда можно назвать любовью?
– Я старшую дочь назову Анной, – сказала Линда. – Не будешь возражать?
– Как я могу тебе запретить? – серьёзно сказала я. – Но не могу обещать того же. Дочь у меня уже есть, её бы поднять для начала.
– Ты справишься, – сказала Линда. – Тебе помогут.
Да, я знала, меня не бросят. Семья мамы Толлы, ставшая и моей семьёй тоже. Они никогда никого не бросят в беде, там был мой дом, меня там ждали. И меня, и Нохораи. Но паранормальное гиперзнание целителя говорило мне, что я надолго на Таммееше не задержусь. Я не видела причин, по каким так всё будет. Но твёрдо знала, что будет именно так.
Линда сняла через голову тонкую платиновую цепочку с каплей красного алмаза в кулоне:
– Возьми. От меня… – оглянулась на доктора Шелёпина, добавила, – от нас… на память.
– Дорогой подарок, – качнула я головой. – Отдариться нечем.
Красный алмаз добывают в копях Каменного моря, редкий камень ,если не сказать, редчайший. Прежде всего потому, что синтезировать его без огромных затрат не удаётся до сих пор. Линда владела, скорее всего, семейной реликвией, потому что – ну, откуда ещё взять могла бы?
Но она схватила меня за руку, вложила вещицу в ладонь и закрыла мои пальцы:
– Мне жаль, что я не могу сделать для тебя больше, Энн. Расскажешь семье обо мне?
Я кивнула:
– Расскажу…
Пришло уведомление о начале посадки на рейс. Я обняла Линду, и так отпускать не хотелось, потому что я знала: больше никогда её не увижу. Слышать о ней – буду, и услышу ещё не раз и не два. Но вживую встретиться уже нет.
– Спасибо вам, Матвей Антонович, – сказала я, отстранившись от подруги, ставшей мне почти сестрой, насколько это было возможно. – Я буду помнить вас.
– Жаль, что вы не смогли остаться, Энн, – серьёзно сказал он.
Я кивнула. Подхватила плавающую коляску с Нохораи – девочка сладко спала и просыпаться не думала, – и пошла к гейту. Не оглядываясь.
Спиной чувствовала взгляды, но обернуться боялась. Разревусь ведь, а ведь обещала себе больше не плакать никогда.
Лайнер отстыковался от пересадочной через четыре часа. Вошёл в гиперпрыжок через – четыре часа.
Через сорок семь дней меня встретил на GVS Ратеене отец.
Я так хотела вернуться! Я всё это время рвалась сердцем домой, я считала дни, досадовала на задержки, не могла усидеть на месте и, чтобы не сойти с ума, шла в спортивный комплекс лайнера и занималась там до одурения. Заодно выучилась как следует стрелять, на динамических. Ребята из корабельной службы безопасности хвалили меня. Пытались клеиться, но вот уж это я пресекала сразу. Не тянуло меня на любовные приключения нисколько, и, наверное, уже не потянет никогда.
Всё или ничего, так? Либо Артём Севин, либо никого? Похоже, что да. Но Артём Севин остался на Радуаре. И можно было смеяться над моим упрямством сколько угодно. Я не могла смотреть на парней так, как совсем недавно смотрела на Артёма Севина. Предупреждая вопрос, и на девушек тоже. Мне просто-напросто никто не был нужен. Только Нохораи и уменьшающиеся дни в напоминалке.
… в доме мамы Толлы ничего не изменилось. Та же атмосфера любви и доброжелательного внимания, сёстры, братья, новые воспитанники. Мне сохранили мою прежнюю комнату или вновь привели её в прежний вид ,не знаю. Я не спрашивала.
Но в Гроте Памяти, со свечой в руках перед высеченным в граните портретом мамы, я поняла, почему я так отчаянно, до потери себя, хотела вернуться.
Я не видела трупа Толлы Санпорой. Подсознательно я не считала её мёртвой. И мне казалось, что стоит только вернуться, и всё будет как было: мама выйдет меня встречать, обнимет, скажет ласковое слово… Эниой, скажет, добро пожаловать домой.
Авераене таммекарнапорай, – пришла в память фраза на тамешти.
Я слишком долго жила далеко от родного мне мира. Так долго, что начала уже забывать язык.
Мама не вернётся. Ничто и никогда не станет так, как было когда-то.
Я вернулась зря.
Именно тогда, в багровых отсветах горящих свечей, я поняла, что мне нужно возвращаться в космос. Работать на станциях. Спасать людей, попутно расширяя свой допуск на лечение других рас. Готовиться к повторному квалификационному экзамену с тем, чтобы сдать его на высший балл, на самый высший, такой, который дал бы мне право претендовать на стажировку в Номон-центре.
Номон-центр позволит мне продолжить работу над детскими прогериями. Вместе с учёными Номона я добью эту дрянь!
Мой наставник, доктор Таркнесс, улыбался мне сквозь мою память.
Он поддерживал бы меня во всём, я знала.
ЭПИЛОГ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
– В трагедии, случившейся на первой межинфосферной конференции между Федерацией и Альянсом принято винить нас и меня лично. Это такая ак-си-о-ма, утверждение, не требующее доказательств, более того, любой, пытающийся аксиому доказать или опровергнуть, выглядит дураком. Но если вникнуть в вопрос глубже…
Кто выиграл по ситуации больше всех? Радуарский Альянс? Сомнительно. Война с нами – не та выгода, которой можно радоваться. Мы? Мы – проиграли. Очень много и очень надолго – дипломатические отношения с Альянсом не блещут открытостью и дружелюбием до сих пор, а ведь прошло почти три десятка стандартных лет!
Да, именно. Вы сами же ответили на свой вопрос. Конечно, выиграла Земная Федерация! Одним движением руки вы положили в карман союз с агрессивной цивилизацией высокого уровня развития, а ведь до этого радуарцы не шли ни на какие военные сотрудничества с кем бы то ни было. Что? Случайно получилось? Не смешите меня, пожалуйста! Случайно только кошки плодятся, есть у одного из ваших народов такая поговорка…
Нет, прямого ответа у меня для вас нет. Но я дам информацию к размышлению. Всё ведь лежит на поверхности, стоит только дать себе немного труда задуматься.
Под обрыв локального инфополя легко замаскировать всё, что угодно. Что угодно, понимаете? Кто-то, ненужный, умрёт, кто-то, нужный, получит перепрошивку памяти, что там памяти – всей личности! Поскольку нетелепаты при таком обрыве тоже получают ментальный удар, можно под шумок отформатировать мозги по своему шаблону и им. Да, знаю, это – тяжкое попрание прав нетелепатов и при других обстоятельствах оно сурово карается.
Но исполнителям ничего не будет, потому что исполнителей не будет. Разобраться в возникшем после смерти ментального поля хаосе невозможно. Надо знать, что искать, и даже тогда шансов мало: погиб такой-то и погиб, обрыв инфополя же.
Разумеется, сейчас, спустя столько лет, найти что-то весомое в пользу моих слов почти нереально. Но опять же, если подумать головой, то можно обратить внимание на кое-какие нестыковки. Они кричат в полный голос даже и до сих пор, нужно только проявить силу воли и к ним прислушаться.
Например, я бы рекомендовал вам обратить пристальное внимание на полковника Шанвирмиснови. Нет, никаких прямых доказательств у меня нет, и вряд ли будут. Только профессиональное чутьё… Да, верно, она – мой личный враг, я недооценил её всего один раз, при первом нашем столкновении… мне хватило. Больше таких глупых ошибок я не совершал.
Вдумайтесь всего лишь в один факт (о других умолчу, они не так очевидны): Шанвирмиснови получила предупреждение от губернатора Шихралиа и не вняла ему. Будь я на её месте и будь моей целью обеспечить именно безопасность – а не что-нибудь иное, вы же понимаете меня, да? Я бы мимо ушей подобное не пропустил…
Кемтари Лилайон, ак-лидан сфагран леутирем дамэль, глава внешней разведки четвёртого Объединённого военно-космического флота Оллирейна
ЧАСТЬ 2
ГЛАВА 1
Океания, локальное пространство Алмаз, Земная Федерация, наше время
Нохораи разливала по кружечкам кофе, а я любовалась тем, как она это делает. Какая странная штука жизнь. Ещё вчера эта девушка… женщина… лежала в колыбельке и сосала палец. А сегодня – доктор археологических наук с именем. Я прочитала всё, что было в открытом доступе о ней. Впечатлило. Хотя я совершенно не разбиралась в космической археологии. Вообще не моё. Древние цивилизации, древнейшие… Знать бы ещё, как она пришла в эту область.
Почему не медицина. Почему не армия…
– Нохораи, – сказала я, беря чашечку с кофе, – а как ты решила стать археологом? Я помню, ты интересовалась докосмической историей Старой Терры, но ведь это же совсем другое...
– История и археология связаны, мама, – ответила она, улыбаясь.
Хорошая у неё улыбка, добрая. Ямочки на щёчках появляются, почти такие же, как у её матери, Ликессы. Ликесса до возраста Нохораи не дожила… Я помнила. И не собиралась забывать.
– Но в моём случае всё просто, – продолжала она. – К нам в школу приехал профессор Сатув… провёл показательный урок под названием «Кто в Галактике живёт».
– И ты пропала, – произнесла я задумчиво.
– Я пропала, – кивнула она. – Это же профессор Сатув! Я вас познакомлю, он сейчас в Старотерранском Ксенологическом преподаёт нивикийский язык… Нивикия – это одна из древнейших цивилизаций, которая…
Я подняла ладонь, и Нохораи замолчала.
– Прости, – виновато сказала я. – Я не имею никакого представления о Нивикии…
– Нивы вроде тамме-отов, – охотно пояснила Нохораи. – Только они вымерли совсем. Оставили после себя очень много артефактов. Гораздо больше, чем Аркатамеевтан.
– С Аркатамеевтаном случился Оллирейн, – мрачно сказала я. – Там не было шансов.
– Это-то да… – отозвалась Нохораи. – Но, мам… Война окончилась.
Я кивнула.
– Это верно. Но я никак не могу привыкнуть, понимаешь. Как-то всё… как-то так всё… И ты вот выросла совсем. Без меня.
– Я всегда о тебе думала, – призналась она. – Даже когда отца не стало…
Игорь Огнев, капитан «Злой Звезды». Нохораи быстро начала звать его папой, он не возражал, я тоже. О своей матери она знала, я рассказывала ей и показывала записи… Вот только ничего про биологического отца не говорила. И про связь Ликессы с движениями «Миру – мир» и «Назад к природе». Про прогерию… ну, в медицинской-то карте всё написано. Нохораи давно восприняла. Или – не придала значения? Не стала разбираться? А хотя, она же летала в дальние археологические экспедиции, туда отбор по физическим параметрам ведут очень жёсткий, почти как в армию.
– А ты стрелять умеешь? – вырвалось у меня.
Космос безжалостен. Ему без разницы, кто ты, солдат космодесанта с оружием в руках или мирный учёный.
– Умею, – ответила Нохораи и, после паузы, осторожно поинтересовалась: – А… почему ты спрашиваешь, мама?
– Так, – я, смутившись, покрутила пальцами. – Мало ли…
– С Оллирейном у нас мир, мама, – мягко выговорила она. – Уже третий десяток пошёл как! У нас даже в экспедиции они за безопасность…
– Что?! – в меня будто штырь раскалённый всадили.
– Мама, – укоризненно сказала Нохораи, – ну, что ты, в самом деле… Они – лучшие бойцы, и… не могу ничего плохого сказать: несколько раз выручали очень серьёзно.
Я потёрла пальцами лицо.
– Прости. Не могу привыкнуть…
– Я тебя сейчас спрошу, – серьёзно сказала она. – Ответишь?
– Всегда, – заверила я.
– Ты ведь сама… – она коснулась пальцами своей щеки – зеркаля мою.
Ту, на которой переливался голографическим сиянием та-горм клана Иларийонов.
– Да, – тяжело сказала я. – Я сама. Я сделала это ради дочери, твоей сестры. Я уже говорила тебе о ней. Её зовут Элен, она родилась на Планете Забвения, там и выросла, пока нас не нашли. Поисковая экспедиция Хайтемьюлы Шокквальскирп.
– Я знаю. Мы с отцом давали ей координаты для анализа… Ты же знаешь, поисковиков никто не трогает.
– Как давно… – голос сорвался – на самом деле давно, раз Игорь был ещё жив, она же точно сказала «мы с отцом» и подтекстом – вместе.
– Мы всегда помнили о тебе, – сказала моя повзрослевшая без меня дочь, накрывая мою руку своей ладошкой. – Когда получили от флота отчёт-карту по тебе, сразу пошли в поисковую службу. Ну, вот, а там нас встретила она. Хайтемьюла Шокквальскирп. Это ведь она, не так ли? Та самая женщина, которая вывезла тебя тогда с Соппата?
– Она, – кивнула я. – И мне пришлось… пойти на это, – я коснулась пальцами та-горма, – в том числе ещё и затем, чтобы спасти ей жизнь.
Нохораи собрала острую складочку на переносице. А вот это – чисто её фишка, Ликесса так никогда не делала.
– Расскажешь?
– Расскажу. Ты ведь улетаешь не завтра.
Она заулыбалась – солнечная улыбка, честное слово. И тоже не Ликессина, а её собственная. Красивая у меня дочь. Умная. И красивая. Но это я уже повторяюсь. Впрочем, могу повторить ещё сто раз, мне не жалко.
– Мне нужно в госпиталь, Нохораи, – сказала я, поднимаясь. – К Аркаше.
– Он у нас теперь доктор Огнев, – хихикнула Нохораи. – Важная особа. А ты, между прочим, знай – он по утрам манную кашу не ел! Вот. Всё норовил в мусоросборник тарелку сунуть.
– Это серьёзное преступление, – покивала я с важным видом. – Оформлю ему выговор.
Нохораи прыснула в кулачок. Потом встала, обняла меня, сунула нос мне куда-то в подмышку. Маленькая она всё-таки у меня получилась. То ли детские проблемы сказались так, то ли биологический отец не мог похвастаться высоким ростом. Про её биологического отца я ничего не знала. И узнавать не хотелось. Мне хватило того, что он сделал с матерью Нохораи…
Я осторожно погладила её по голове, по плечам:
– Плачешь, что ли? Нохораи!
– Ты больше не пропадай, – втянув в себя воздух – чтобы не разреветься окончательно! – прошептала она. – Не пропадай больше… так надолго… мама…
– Не пропаду, маленькая, – пообещала я. – Никогда не пропаду. Никуда.
А сама свирепо подумала, что ведь действительно, костьми лягу, но не пропаду больше никогда. И никуда.
– Ты договорилась с Аркашей? – спросила Нохораи, остраняясь.
– Нет, – ответила я. – Я хочу свалиться ему как астероид на голову.
– Как снег, – засмеялась Нохораи. – Как снег на голову!
– А, ну да, у вас на Старой Терре именно снег. Всё ещё живёшь там?
– Всё ещё живу.
– Почему? – удивилась я искренне. – Ты же можешь перебраться в мир потеплее!
– Не хочу, – коротко ответила она.
Без вызова и упрямства, но так, что я поняла сразу: бесполезно лезть с расспросами, она ответит только тогда и только так, как сочтёт нужным.
Я смотрела на мою повзрослевшую без меня дочь и никак не могла перестроиться. Только что вспоминала её совсем маленькую, в коляске, на детской площадке, – для мемуаров этих, будь они неладны, о которых просила инфосфера в лице Лиды Тропининой. Растревоженная память держала перед внутренним взором маленького взъерошенного ребёнка. Но…
Профессор Ламберт-Балина, доктор ксеноархеологических наук, – и это в таком, относительно юном для подобных научных степеней возрасте! Тридцать три года. Со средней продолжительностью жизни (носителей паранормы пирокинеза в счёт нее берём) в сто сорок лет, – это ни о чём.
Моя приёмная дочь, давным-давно ставшая родной. Нохораи.
Огромной глупостью будет относиться к ней как к ребёнку. Той малышки, которую я вытащила из прогерии Лагуновой, давно уже нет. Выросла.
Дорого бы я дала за то, чтобы вспомнить поэтапно лечение! Оно же шло интуитивно, вслепую, наощупь, что-то документировалось, конечно же, но экспериментальные паранормальные коррекции тем и характерны, что они – экспериментальные! Одному помогло, второму не поможет, а то и навредит. Я пыталась, в клинике доктора Девлятова, на Старой Терре… пыталась и не смогла. Ушла в армию. Тогда и там другого выхода я не видела, а он был, наверное.
Толку сожалеть.
– Мама, – сказала Нохораи, – я договорилась с ксенопсихологом для нашего чуда, – так она называла Кита, тот злился, но помешать ей никак не мог, и выбрал угрюмое молчание, чем окончательно закрепил для Нохораи своё прозвание. – НУ, она, в общем, уже прибыла.
– Она? – уточнила я.
– Ага, – личико Нохораи стало хитрым-хитрым, что-то доча моя задумала отменное, сразу видно!
– Сюрприз? – уточнила я. – Пойду за плазмоганом!
– Не надо плазмогана! – Нохораи уже откровенно смеялась. – Этот сюрприз тебе понравится!
– Да?
– Понравится, понравится, вот увидишь. Надо только немного подождать. Аркаша ведь всё равно на операциях, ты его раньше девятнадцатого часа не выцепишь.
… Сюрприз оказался гентбаркой-чабис, я удивилась безмерно, чабис, это мягко говоря, не самая умная часть гентбарского общества. Они – солдаты, бойцы, охрана, идеальные исполнители. Им ничего не нужно от этой жизни, только приказ. Приказ даже не Старшей Матери, для крылатых женщин ниже их достоинства приказывать чабис, а старшего командира в их воинской иерархии, обычно военачальника-свитимь, реже – управляющего-кисмирув... А потом я вспомнила!
Даже удивилась, как могла забыть.
Всегда, у любого народа, находились те, кто прыгал выше и дальше определённой гендером и обществом социальной роли. В докосмические эпохи своих рас у таких прыгунов бывали обычно очень печальные судьбы. Сейчас такой фрукт мог уйти к тем, кто принял бы его со всеми его странностями, списывая слабости на расовое происхождение.
Что делать, если ты – чабис, и у тебя при этом изрядный избыток ума? Правильно, бежать из родного Дома, роняя тапки. Жизни там у тебя всё равно не будет. А куда бежать? Да к людям же!
Нанистипаль Феолис.
Вообще не изменилась за пролетевшие два десятка лет. Такая же низенькая, самоуверенная, с живым взглядом маленьких – на гентбарский манер маленьких, конечно же! – серебряных глазок. И тем же басом, опять же, гентбарским:
-Здорово, командир! – улыбка на всё лицо.
– Нанис, – сказала я, – как я рада тебя видеть!
Правда, рада. Сколько плазмы выхлебали вместе – вёдрами и цистернами. Боевая подруга, память, память…
– Я же говорила, – тихонько фыркнула Нохораи, – тебе понравится!
Нанис попала ко мне в отряд после бойни в Карамельных Скалах – на Ласточке! Мы тогда получили от врага по полной программе, были потери и у меня в отряде. Нанис, помню, всё глазки в пол строила, мол, я что, я ничего, я маленькая, я слабенькая, я тупенькая, и вообще чабис, что с меня взять. А в личное время информацию глотала по психологии разных рас, на прямой вопрос ответила прямо: выйду в отставку, стану психологом… Над ней смеялись поначалу, потом смеяться перестали…
– Сбылась мечта? – спросила я, жадно разглядывая гентбарку.
Нет, всё-таки время оттопталось и по ней. Заметная плешь в прекрасных волосах – люди седеют, гентбарцы лысеют, увы, естественный процесс.
– Ещё как! – кивнула она. – Так… давай сначала дело, командир. Потом поговорим.
– А…
– Всё расскажу, – подняла она ладошки. – Обязательно.
Я провела её к мальчику.
Кит всё так же сидел, упёршись мёртвым взглядом в стену. Где он был сейчас, по каким тропкам бродил, заблудившись в собственном разуме? Я не увидела у Нанис телепатического ранга, но она к инфосфере всегда относилась скептически и не раз повторяла, что записываться в телепаты не собирается. Что она будет делать?
Ни у кого же из нас ни черта ничего не получилось! Ни у меня, ни у Аркаши, молчу про Нохораи. Кит ушёл в себя и возвращаться не собирался. Я могла бы сказать очень много злых слов про его маму, решившую , что девочка парня ему не ровня, но мать сама лежала сейчас в реанимации с паранормальным срывом. Можно было то же самое выдать и про родню девчонки, вот только они далеко и не услышат. Что за извращённое удовольствие, портить собственным детям жизнь, запрещая им влюбляться в тех, в кого они хотят влюбиться?!
Мама Толла… острой иголочкой навылет сквозь сердце тяжёлая боль… – моя мама не запрещала мне встречаться с Севиным, хотя он ей активно не нравился, и она знала, что нечего ждать добра от отношений шестнадцатилетней девчонки со взрослым мужиком в три раза её старше. Но она понимала, к чему приведёт запрет. К ссоре, побегу, возможно, к прыжку с моста вниз головой на трубы монорельса…
Теперь, спустя три десятка лет, я смогла оценить в полной мере любовь приёмной мамы и её заботу обо мне, несмотря ни на что и вопреки всему.
Нанис по дороге к комнате Кита спросила о причинах, я ответила:
– С мамой поссорился и девушку родственники той с планеты увезли.
– Так, – кивнула Нанис. – Принято.
Я осталась у порога, Нохораи тоже, не решилась войти, раз я не стала. Кит сидел на полу у полностью прозрачного окна, и в комнату лился неяркий зимний свет. Снаружи калил мороз, но небо затянули жемчужные тучи, из них сыпался колкими искрами редкий снежок. Деревья уходили террасами вниз, к набережной, за набережной сиял схваченный льдом океан, соседний остров тонул в серебристой дымке. Зима на Океании, наверное, как-то пообщалась с зимой Старой Терры, и теперь копировала старотерранские настройки: без спецодежды, а того лучше, лёгкого скафандра на улицу лучше даже не соваться.
Нанис села напротив, потёрла свои трёхпалые гентбарские лапки и заговорила.
Клянусь, я не поняла ни слова, то есть, какие-то отдельные слова, я, конечно, понимала, зря, что ли, двадцать лет на Планете Забвения с ольром в одной пещере жила, да и потом, уже в клане Иларийонов… Нанис говорила на том самом Высоком Языке, который, кроме его носителей, как я считала, вообще никто постичь не в состоянии, столько там нюансов, оттенков и смыслов. Хочешь с гарантией взбесить любого выходца из Оллирейна, попробуй обратиться к нему на Высоком Языке.
Святыня.
За покушение – смерть.
Я поняла задумку Нанис: парня надо было вытряхнуть из его скорлупы, пусть даже и шоковым методом – покушением на сокровенное.
Позже я поняла, как сильно ошибалась. Нанис на самом деле владела Высоким Языком Оллирейна на очень приличном уровне.
Кит медленно сфокусировал зрение на незваной гостье. Я зажала рот ладонью, чтобы не вскрикнуть, не спугнуть. В душу плеснуло отменной жутью: кто не видел никогда, как в пустой, направленный в никуда, взгляд возвращается разум, тот не поймёт, насколько страшно и одновременно прекрасно это может выглядеть.
– Кофе хочешь? – деловито спросила между тем Нанис. – Я конфеты с собой привезла. Аркадийские!
Аркадия, одна из аграрных планет Земной Федерации, славилась своими сладостями. Мёд, мармелад, шоколад, – такое всё. И ещё не меньше сотни названий с непременной приставкой «аркадийское». После любого из этих лакомств, впервые отведанного, жизнь твоя уже не будет прежней…
Кит шевельнул руками. Жестовая речь, и я напряглась: он просил разрешения спросить позволения у матери…
– Нанис, – тихо сказала я, – его мать в реанимации, состояние у неё такое, что…
Нанис подняла ладонь универсальным жестом: молчи и не вмешивайся.
– Спрашивай, – мягко кивнула она Киту.
Тот медленно поднял взгляд на меня. Я даже назад невольно дёрнулась: не могу объяснить, но в его лице было что-то… и разорвало бы всех Шокквальми вместе взятых на части! Какой взгляд знакомый! В душу плеснуло памятью – гранитные своды пещеры, тонкая звенящая капель снаружи – весна, запах угасающих углей в очаге, а под углями – луковицы водяных лилий, я их нарочно разводила который уже год в озерке за соседней скалой, именно ради еды, хотя и на цветы посмотреть не отказывалась… И этот пронзительный, такой синий взгляд…
Я зло ущипнула себя за руку, с подвывертом и в перекрут, синяк останется… но наваждение пропало. Я снова была в своём доме на Океании и была рядом со мною Нанис, старая боевая подруга, с которой мы прошли не один бой и которая мечтала однажды, после отставки, заняться ксенопсихологией, а пока, за неимением лабораторного материала, практиковалась на нас. Чем, откровенно говоря, бесила порой до острого зуда в кулаках, но я отвлеклась.
Жесты Кита сложились во вполне внятную фразу. Разрешения он просил у меня. Именно что, обращаясь как к матери.
– Я объясню, командир, – тихо сказала Нанис. – Пока – ответь. Ответь ему…
Я ответила, а потом мы спустились вниз. Пить кофе.
Кофе был великолепен, Нохораи варила, не другой кто. А вот мармелад оказался слишком приторным, и восторга вызвал мало. На любителя вкусность. На любителя…
Кит снова ушёл в себя. Крутил в руках чашечку, хмурился. Молчал. Я смотрела на него, и по спине ползли мурашки. Я чего-то не понимала! Совсем. И это вызывало во мне нервную дрожь.
Отвыкла я от проблем, которые невозможно решить ударом в морду, вот что!
– Служба Генетического Контроля завелась у них не просто так, – начала объяснять Нанис. – Это – механизм самосохранения расы. Отлаженный и вычищенный до блеска. Сейчас, когда войны с Земной Федерации нет, отчаянная молодёжь иногда бежит. Сюда бежит, к нам. Не нравится им диктат Генконтроля, хотят рожать от любимого, а не от того, на кого злой врач-генетик укажет. Их детей спасаем потом мы. Не всегда удаётся, между прочим.
– Мы, – уточнила я.
– Да, – кивнула Нанис. – У нас центр психологической реабилитации, работаем с травмированными детьми и подростками всех рас, арендуем здесь несколько островов, в соседней локали – горную местность, там ещё кое-где… по мелочи уже. Болото, океанический пляж, куб пространства в поясе астероидов….
– Размахнулись вы, – с уважением выговорила я.
– Работы много, – Нанис огладила трёхпалой ладошкой свою плешь. – Детей травмированных много, командир. Сейчас-то уже не так, а после войны – выли и в фотосферу звёзд лезли… столько было дел... Так вот, у этих друзей, – кивнула на Кита, – наследственная память, и передаётся она очень сложно… одним словом, некоторым женщинам действительно нельзя рожать. Либо вообще, либо от какого-то конкретного мужчины в частности. Иначе получаются вот такие вот… бастарды. Всё у них не так, всё перевёрнуто, а главное, в головёшке – сущий бардак и расставить всё по местам... непросто.
– Ничего, что ты при нём о нём говоришь? – спросила я напряжённо. – Он же всё слышит!
– Нет, – качнула Нанис головой. – Не слышит…
Я посмотрела на Кита. Он не отвлекался от чашечки с давно остывшим кофе. Кажется, ни глотка не отхлебнул. И да, Нанис права – Кит сейчас не здесь, а где-то там. В себе. В тёмной закрытой комнате, сдвинутой с места.
– Но он же до…
– До каскада, – подсказала Нанис.
– Да! Нормальный был. Вменяемый. И после тоже.
– Кажущаяся вменяемость, – тихо ответила Нанис. – Там, внутри этой головёшки, продолжало кипеть и булькать. Дай угадаю, – девушка?
Я кивнула.
– Надо её вернуть, – твёрдо заявила Нанис.
– Балясирэн Шихралиа, – мрачно назвала я имя. – Вернёшь?
– Это будет очень непросто, – призналась гентбарка, обдумав услышанное.
– Невозможно! – подсказала я.
Гражданство Радуарского Альянса у девочки. Плюс родство с членом а-свериома, высшего управляющего органа Альянса. Безнадёжно. Как выражалась Алеська Хмельнёва, давно уже ставшая цветами на родной своей Вране, «бесперспективняк».
– А у тебя в той пещере мозги, видно, отменной плесенью покрылись, командир, – хмыкнула Нанис, ехидно скалясь. – Ты и «невозможно» раньше как-то совсем не стыковались!
– Зато ты, смотрю, ничуть не изменилась, – заметила я. – А если в зубы?..
Она улыбнулась ещё шире:
– Попробуй!
Вся Нанис в этом коротком слове, что тут скажешь. Её частенько приходилось призывать к порядку кулаком, а драться с чабис, у которой нестандартная, – улучшенная! – версия мозгов, то ещё удовольствие. И уступить нельзя! И отметелить в мясо, чтоб место своё знала, не так-то просто. Череповато!
Часто мне казалось, что Нанис нарывалась намеренно, но как-то не осознанно, что ли. Сначала я думала, что такое поведение обусловлено гендером: чабис у гентбарцев – солдаты, бойцы низкого ранга, то, что у нас, людей, мило зовётся «пушечным мясом». Повышенная природная агрессивность искала выхода в драках, дракой же устанавливалась своеобразная иерархия: кто кого побил, тот того и командует. Можно оспорить – через драку же. В общем, ничего нового, у людей, занятых работой со смертью, всё то же самое, вот только люди, попав пару раз на «губу» за особо злостный неустав, умнеют быстро, а чабис этого не дано. Её хоть пожизненно на гауптвахту сажай, она и там найдёт, как подраться. И с кем.
Но потом, приглядевшись, я поняла, что Нанис провоцирует, полностью осознавая, что делает и почему. В её прекрасных гентбарских глазках светилось любопытство оллирейнских ак-лиданов: бой как метод изучения характера соперника. Если ты взбесишься до неконтролируемой пелены перед глазами, то подашь себя этой чабисной морде на блюдечке с золотой каёмочкой, предварительно себя освежевав и воткнув в рот пучок зелени. Она это учтёт, запомнит и использует потом против тебя же.
Всё это мелькнуло в памяти единым мигом. Я развернулась, собираясь влепить Нанис хорошего леща, она выставила блок… ну, понятно же, что мы не на смерть! Всем понятно, даже Нохораи. Кроме одного.
Между нами тяжело что-то свистнуло и воткнулось в стену по самую рукоять! Нож. Здоровый боевой клинок с идеограммой клана Шокквальми на торце рукоятки. Я на такие завитушки во своё время насмотрелась, ни с какой другой уже не спутаю. Упала на пол серебряная прядка – лезвие срезало локон у Нанис.
– Кит… – начала было я, но юноша смотрел на меня бешено, и я поняла, что не услышит.
– Отличный нож, – невозмутимо сказала Нанис, выдёргивая из стены оружие. – А вот бросок хреновый, ребёнок.
– Я не ребёнок, – отрезал Кит. – Я принял взрослое Имя.
Жестовой речью сказал, понятное же дело. Но каждый жест дышал яростью, которой я в нём раньше не замечала.
– Имя – это хорошо, – кивнула ему Нанис. – Но мало.
– Не смей её трогать!
Это он про меня. Как интересно – в третьем лице. Ещё интереснее: вынырнул из себя, чтобы защитить. Бедный малыш… Несмотря на рост, вес, возраст. Младший. И ведь не первый же раз сталкиваюсь с выкрутасами их генетической памяти, а всё равно морозом по хребту: чужая жизнь, которую нельзя судить по человеческим меркам, но приходится, потому что других мерок не завезли.
– Это Нанис, Кит, – сказала я. – Она друг!
Неверящий взгляд, полный ярости. Нанис жестом попросила пока не вмешиваться. Отдала нож, Кит взял. И снова какой-то сумасшедший обмен молчаливыми репликами, я половины не поняла, а ведь считала, что знаю оллирейнскую жестовую речь хорошо!
Потом Кит вопросительно посмотрел на меня, я кивнула, не очень-то понимая, что именно ему разрешаю. Но он хмуро кивнул в ответ, мол, спасибо, и быстро ушёл. Хотел побежать даже, но гордость не позволяла.
Нанис неспешно вытянула платочек из кармашка, подышал на него и потёрла свою лысину. Гентбарцы потеют не так, как теплокровные. Но всё же потеют.
– Я жажду объяснений, – угрюмо выговорила я.
– Я объясню, – кивнула она. – Собственно, случай у нас тут не такой запущенный, как я боялась. У него есть Имя, и есть ориентир. Старшая Мать. Ты.
– Да я-то с какого перепугу? – с досадой высказалась я.
– Ты провела его через озеро Памяти, – сказала Нанис. – Эффект импринтинга психологического: они привязываются вот так к любому, кто оказывается рядом в момент второго каскада наследственной памяти. Бастарды, имею в виду. Дети с правильной родословной расставляют приоритеты правильно: глава клана, потом старшая мать семейной ветви, потом уже – биологические родители, возможно, старший брат или сестра. Будут они присутствовать с ним во время пробуждения памяти или нет, уже не так важно, хотя они стараются проводить обряд Единения правильно. Но якорёк, ориентир, остров спокойствия – очень нужен. Без него личность рассыпается, и скорректировать можно лишь в очень небольшой промежуток времени. Дальше как с человеческим ребёнком, выросшим среди зверей. Чем меньше возраст, тем больше шансов реабилитировать, вернуть ему разум и речь. После семи лет уже проблематично, а после двенадцати – нереально вообще. Понимаешь, командир.
– Да, – сказала я. – Я понимаю. А на что я сейчас подписалась?
– Мальчик поедет к нам. Ему нужны свежий воздух, здоровый физический труд и наблюдение специалистов… моё наблюдение, в данном случае.
– Какой прогноз? – тихо спросила молчавшая до сих пор Нохораи.
– Благоприятный, – ответила Нанис. – Но – понадобится время. От полугода до двух лет, точно сказать не могу. Хорошо бы вернуть девочку, но здесь уже как получится.
Кит вернулся очень быстро. Одет был так же, только взял на плечо свою серую куртку. Эта куртка ему нравилась, я помнила…
– Поехали, – кивнула Нанис в ответ на его вопрос.
– Что, прямо сейчас?
– А что тянуть? Заодно посмотришь, что у нас и к чему, – Нанис широко улыбнулась. – Тебя ждут сюрпризы!
– Плазмоган брать? – спросила я обречённо.
– Как хочешь, – весело ответила Нанис. – Но тебе понравится. Нохораи, ты с нами?
По имени и на ты. Нохораи и Нанис давно и прочно знали друг друга. Вот так… сидишь в пещере двадцать лет, а потом, выбравшись оттуда в цивилизованную жизнь, узнаешь, что твоя дочь и твой боец – добрые друзья.
Меня окатило холодным дождём неприкаянной ненужности. Сама не знаю, откуда пришло такое не очень умное по сути своей чувство. Но… жизнь шла в Галактике своим чередом – без меня.
Нохораи – взрослая.
Нанис – известный, уважаемый в научных кругах ксенопсихолог со специализацией на Оллирейне.
А дальше?
Чего ещё я не знаю, о чём не подозреваю даже?
Карамельные Скалы, Ласточка, локальное пространство Снежаношар, Земная Федерация, двадцать шесть лет назад
Война и потери всегда ходят рядом. Наша база в Карамельных скалах после атаки врага не могла похвастаться большим количеством выживших. Из начального отряда у меня выжили только двое, Чис и Ирэна Патока. И то, только потому, что я пообещала живьём содрать с обеих шкуру, если они начнут геройствовать в надежде на «солнечный крест» посмертно.
Они успели взлететь и влиться в бой в воздухе. В воздушном бою шансы уцелеть были намного выше. Чис и Ирэне повезло…
Я плоховато помнила те события. Нас задавили, просто задавили, раскатали в блин, сожгли, – любое словосочетание не отразит и десятой доли произошедшего. Дрались на пределе, но слишком уж неравны оказались силы.
Ольры не проявили никакой изобретательности, использовав на Ласточке тот же сценарий, что и на Вране: вирус, избирательно поражающий телепатов. Против вранийского у нас уже была вакцина, а против новой модификации – нет. А воевать без телепатической поддержки непросто.
Не единое целое, соборный коллективный разум, вобравший в себя сознания всех активных телепатов, начиная от младших ступеней третьего ранга заканчивая высшими первого ранга. А такие же, как и у врага, автономные боевые единицы.
Всё преимущество телепатической паранормы – в утиль.
Самое обидное, больше всего бесившее, заключалось в том, что вирус оллирейнские ксенобиологи могли придумать вообще тотальным. Чтобы косил всех, не только телепатов. Но они намеренно ограничили спектр его действия. Чтобы подраться с нами на равных.
Что в башке у представителей этого народа, простым умом не понять, нужно извилины себе выворачивать на их лад. Не у всех получается. Мне-то точно было до зелёной звезды. Контрольный в голову, и понимать больше нечего. И незачем!
Базу наши отбили. Потом мы медленно, методично и злобно приводили её в порядок. Хоронили погибших. Лечили раненых. В мой отряд прислали пополнение, и я гоняла новичков до потери пульса, гоняя себя вместе с ними. Ну, как, новички… Ни одного салажонка сразу после полигона Альфа, все стреляные. Просто если от отряда осталось один или два человека, и оба не командиры, то куда их девать? К тем командирам, кто каким-то образом уцелел… Например, ко мне. Кого-то я уже знала, кто-то знал меня.
Злость и ярость требовали выхода в тяжёлых тренировках, чтобы упасть потом в койку и спать, спать, спать, без задних ног и без кошмаров. Новички чувствовали то же самое, и потому проблем с ними, как я опасалась поначалу, не оказалось. Упрямая злость была разлита в воздухе в такой концентрации, что её можно было почти нащупать пальцами.
Вломим гадам!
Обязательно вломим!
За всё.
Но у меня всё ещё оставался некомплект, девятнадцать бойцов вместо двадцати, то есть, должны были прислать ещё одного. Прислали…
Прихожу с тренировки, а в холле нашего жилого модуля – сидит. Ноги на столике, жрёт конфеты, всё фантиками от этих конфет усыпано, ну, и свинья! Увидела меня, смотрит, глазки неожиданно хитрые. Я с гентбарцами-чабис раньше дел никогда не имела, но была наслышана об их скромных умственных способностях и совершенно нескромной физической силе. А уж анекдотов сколько ходило в стиле: встретились как-то на необитаемой планете человек-пирокинетик, чабис и офицер особого отдела…
– Ноги убрать, – коротко велела я. – Мусор убрать. Представиться.
– Слышь, командир, – сказала она, скалясь и совершенно не спеша исполнять приказы, – а давай подерёмся? Возьму верх – не будешь по мозгам ездить насчёт мусора. Не люблю убираться.
Чабис, что вы хотите. Им лишь бы драться. Так я тогда думала, понятия не имея, насколько всё-таки ошибаюсь. Хоть бы в толк взяла, что с людьми обычно служат нетипичные гентбарцы, те, которые со своими не ужились. А уж что должно произойти, чтобы чабис со своими не ужилась… Что-то из ряда вон, однозначно. Например, в чабисной тыкве оказались совсем не чабисные мозги.
– А я верх возьму, – в тон ей ответила я, – ты две недели сортиры зубной щёткой чистить будешь. В свободное от тренировок, дежурств и полировки брони время.
– Идёт, – согласилась новенькая, и прямо с места на меня прыгнула.
Из положения сидя. Расправляя ноги уже в полёте. Я уклонилась каким-то чудом, и тут же поняла, что бой будет очень не простым, а паранорму использовать нельзя, согласно неписанному кодексу: у противницы моей никакой паранормы не было. Дело чести отметелить эту свинскую рожу безо всякой паранормы!
… Я уперлась коленом в грудь поверженной, держала остриё ножа у её глаза: единственный способ быстро добраться до гентбарского мозга – ткнуть в глазницу. У них, как у всех насекомых, внешний скелет, а у чабис он ещё и усиленный, вот уж буквально «чугунная башка».
– Хватит с тебя? – спросила я. – Будешь чистить сортиры?
– Буду, – выдохнула она.
– И мусор убирать!
– И мусор убирать…
Я убрала нож, поднялась.
– Так её, командир, – угрюмо высказалась Чис, когда она подошла посмотреть на драку, я не увидела; плохо, распустила себя, за обстановкой вокруг не слежу... – Чабис, они все заторможенные. Без кулака в рыло слов не понимают.
Чис в гентбарской табели о гендерах была выше чабис – свитимь. Свитимь умнее чабис, факт. И более антропоморфны, что ли. Выглядят как тоненькие девочки-подростки, а не как машины для убийства с длинными, до колен, руками, могучими плечами и кулаками с тремя клешнеобразными пальцами. Что не мешает им отлично драться, между прочим.
Новенькая между тем села, вынула из кармана антисептический платочек и утёрла бегущую из носа зеленовато-жёлтую юшку. У гентбарцев не кровь, как общеизвестно. У гентбарцев – гемолимфа. И хлоркруорин вместо гемоглобина, потому и цвет такой, оттенка застоявшихся детских соплей.
– Говори за себя, – бросила новенькая Чис, и добавила матерное определение свитимь на чинтсахе.
– Поговори мне ещё тут, – хмуро предложила Чис, делая шаг.
Чабис чужих свитимь на дух не выносят, эта вряд ли была исключением, и, похоже, у Чис возникло такое же жгучее чувство в ответ.
– Отставить! – приказала я.
– Есть отставить, – угрюмо буркнула Чис, опуская сомкнутые кулаки.
Новенькая между тем встала и начала преданно есть меня глазами. Как и полагается порядочной чабис, схлопотавшей в рыло от вышестоящего. Но от меня не укрылась смешинка, плясавшая в прекрасных гентбарских глазках, и я осознала, что поймала полновесный ящик с сюрпризами. Чис, та вот не поняла ничего, а жаль.
– Доложитесь.
– Рядовая Нанистипаль Феолис прибыла в ваше распоряжение! – гаркнула новенькая самым уставным образом.
Я поморщилась:
– Вольно…
– Есть.
– Что делать, ты знаешь, – продолжила я, потирая ссаженный о гентбарскую физиономию кулак.
– Прибраться. Чистить сортир зубной щёткой, – отрапортовала она как на параде.
– Приступай. Пошли, Чис…
Никаких проблем от новенькой в ближайшее время не возникало. Она усердно драила санузел, её спальное место сияло стерильной чистотой, броня всегда была отлажена, оружие заряжено, ножи наточены.
В пирамидальные шахматы Ирэну обыграла в тот же вечер.
Патока обожала шахматы, они напоминали ей детство, как-то обмолвилась, что там, дома, на какой-то аграрной планетке, где она выросла, шахматы входят в учебный план, обязательный для всех. Проводятся турниры. Назначаются чемпионы. В Федерации есть сколько-то планет, балующихся тем же самым; турниры федерального уровня собирают немало зрителей. Устраиваются шоу. И тотализатор тут как тут, куда без него… Планета Ирэны в туринирной таблице числилась не последней, а сама Патока добралась до лиги чемпионов планетарного уровня, ей прочили блестящее спортивное будущее, но она плюнула на всё и ушла в армию. Я подозревала, что по той же примерно причине, по какой и я сама оставила в прошлом профессию врача.
И вот тебе, пожалуйста. Продуть с треском первую же партию, и кому?!
Я перехватила новенькую перед самым отбоем:
– На два слова.
– Как прикажешь, командир, – с готовностью отозвалась она.
И снова этот преданный взгляд, стойка смирно. И черти во взгляде. Подозрения превратились в железобетонную уверенность:
– Зачем ты поддалась мне, Нанис?
– Догадалась? – в тон мне поинтересовалась она.
– Да. Зачем?
– Я – чабис, – ответила она, – но я всё-таки не совсем уж такая дура. На кой мне ронять авторитет командира в глазах подчинённых? Там не одна эта свитимь долбанная смотрела!
«Долбанная свитимь», это она про Чис. Весело
– Потом подерётесь, – предупредила я. – Когда миссия закончится. Мы тут по-прежнему на лысом холме сидим, в любой момент снова нахлобучить могут. Переломится ситуация, – подерётесь. Если живы обе останетесь.
– Есть потом подраться! – отчеканила она, и мне послышалась в этом рьяном энтузиазме нотка отменной издевки.
Только не надо мной лично. Над ситуацией в целом.
Океания, локальное пространство Алмаз, Земная Федерация, наше время
– Что?
Нанис о чём-то спросила меня, но я не сразу отреагировала, настолько властно захватили меня воспоминания. Вот ведь… Как будто вчера было… Карамельные скалы… Наша первая встреча…
Помню, я читала её личное дело: конфликтная личность, ни в одном отряде подолгу не задерживалась, до формулы «уходи или сядешь», стандартной для всех армейских смутьянов, оставалось всего ничего. Дольше всех прослужила у девчат-пирокинетиков. Но они погибли, а сама Нанис выжила случайно, как, в общем-то, почти все пережившие тот ад. Ко мне она сама попросилась. Указала в рапорте, что давно меня знает, её просьбу решили удовлетворить.
Я не помнила, чтобы мы с Нанис как-то раньше пересекались, но с другой стороны, для человека все незнакомые гентбарцы на одно лицо. Известная штука с представителями чужой расы. Различать начинаешь только после того, как плотно пообщаешься в течение не одного дня, и даже не десяти.
Помню, я всё ждала проблем – неудивительно, с таким-то послужным списком. Но проблем не возникало. Чис шипела, плевалась и помыкала новенькой, как хотела, Нанис лишь усмехалась и исполняла, не давая абсолютно никакого повода на себя наехать и спровоцировать драку. Но положенное для чабис почтение к свитимь в исполнении Нанис выглядело… как бы сказать… Даже не формальностью. Капанием на мозги, я б сказала. Чис бесилась, но сделать ничего не могла.
Не бить же в рожу за то, что интонация в пожелании доброго утра какая-то не такая? Тем более, что не такая она самую малость, на волосок. Плюнуть да растереть. Но растереть у Чис с каждым днём получалось всё меньше и меньше.
Война всё расставила по своим местам. Общий враг умеет мотивировать на дружбу.
Сейчас, четверть века спустя, Чис и Нанис работали вместе в собственном реабилитационном центре.
– Лопатой? – переспросила я недоверчиво.
– Разумеется, – покивала Нанис. – Именно ею. Когда копаешь весь день что-нибудь полезное в глинистой почве, вечером не остаётся сил на страдания. Помнишь Фиолетовую?
Я помнила. Фиолетовой эту планетку называли за окраску местных растений в период цветения. Цветочных форм жизни там было немерено, всех размеров и видов, но неизменным оставался цвет лепестков, даже без каких-либо оттенков – густо-фиолетовый, с отливом в ночную синеву. Когда вся эта радость вступала в пору массового цветения, то остальные краски уходили в забвение: только фиолетовый, только хардкор. Ну, и полёвка у нас, соответственно, тоже была в фиолетовый пиксель…
– На Фиолетовой мы тогда ушли в глухую партизанщину, – припомнила я. – И копали в основном для того, чтобы сохранить себе жизнь! Между прочим, в Оллирейне фиолетовый – цвет смерти, и не так уж они неправы. Сколько наших там осталось…
– Но ведь отстояли, – возразила Нанис.
Отстояли. Какой ценой, вопрос другой.
Одна из смотровых террас главного острова – Белого! – выходила на океан. До горизонта – ни клочка суши, сплошная вода, сейчас – замёрзшая, заметённая снегом, снег сыпался и сейчас. Мы стояли под куполом климат-контроля, а за тоненькой плёночкой силового поля плакала колкими ледяными искрами вьюжная зима, болезненно напоминая о Старой Терре, где я прожила чуть больше года, куда потом в каждое увольнение неизменно возвращалась. К дочери, к подруге. К Игорю Огневу…
Но сказала я совсем другое.
– Я смотрю, ты не задаёшь вопросов, – я коснулась ладонью щеки, где полыхала колкими искрами голографическая идеограмма, та-горм, клана Иларийонов.
– Я знаю эту историю, командир, – ответила Нанис. – Не из видеоинформа
– А откуда?
– От очевидца.
Удивила. Я смотрела на неё, и, как всегда, не знала, что сказать. Нанис – это ящик Пандоры. Никогда заранее не угадаешь, что из неё выскочит.
– От кого конкретно? Ну же, Нанис, не тяни кота за яйца! Убью.
– От Хайтемьюлы.
– Что-о?!
– Видела бы ты сейчас свою рожу, командир! – хихикнула Нанис, и у меня сразу же, как в старые добрые времена, зачесались кулаки. – Хайтемьюла по-прежнему в поисковой службе, только сменила порт приписки. Удивись: на Старую Терру.
– Не удивлюсь. Со старотерранской базы вести поиски в секторах Север и Северо-Зенит проще, а Хайту, насколько я помню, как раз по этим пространствами и работала всегда. И что приписку сменила – ожидаемо, вот только… Ты-то когда с нею пересеклась?! И как?
– Ну, же, командир, включи мозги, – дёрнула плечом Нанис. – Поисковики частенько сгружают нам пациентов, с которыми можем справиться только мы. В необитаемых мирах у многих чердак начинает основательно подтекать… а если ещё и детей успевают родить… да если ещё гражданские… Хайтемьюла привезла нам… двоих. Сложные случаи, по-настоящему сложные. А я удивилась, с чего у неё щека гладкая, без этого вот, – Нанис покрутила в воздухе пальцами, изображая та-горм клана Шокквальми. – Вот она и рассказала.
– Интересно, как, – пробормотала я. – Из неё слова клещами сантехническими по половинке тащишь обычно, я вообще долго думала, что она с чёрным безмолвием, немая от рождения!
– Скажем, она напилась, – уклончиво сообщила Нанис.
– Сама?! – ещё больше удивилась я.
Нанис пожала плечами.
– Мы здесь помогаем всем, -тихо объяснила она. – Всем – это всем, командир. Детям, подросткам... Взрослым. Любой расы, любого вероисповедания, любого происхождения, любого, кроме преследуемого законом Федерации, рода занятий. Всем, кто нуждается в помощи. Наш Центр включён в федеральную программу «Врачи без границ»…
В душу будто плеснуло теплом: знакомое название. Всё-таки, доктор Шелёпин и его единомышленники из обеих галактических держав добились своего. За них оставалось только порадоваться.
Внезапно накатило. Я вцепилась в тоненькие перила… они тут были только для виду, силовое поле же, и от непогоды и от внезапного желания спрыгнуть вниз. Пальцы судорожно сомкнулись на прочном пластэлане. Ради чего я жила?
Била гадов. Защищала и берегла.
И получила трибунал за то, что решила остаться человеком, несмотря ни на что и вопреки всему.
Всё, во что я верила, оказалось полным дерьмом. У меня было достаточно времени на то, чтобы осмыслить это, пережить, но так и не принять до конца.
Нанис осторожно тронула меня за запястье. Я посмотрела на её пальцы, короткие и толстые с тщательно отполированным чёрным когтём каждый. Такими пальцами глотку вырвать – ерунда вопрос, да она и вырывала, было дело. Чабис – бойцы от рождения и до смерти…
– Тебе ведь тоже нужна помощь, командир, – тихо сказала Нанис. – Не отпирайся. Нужна. Я вижу.
– Может быть, – не стала я спорить.
Без убийственных коротких психоанализов Нанис действительно приходилось несладко. Я не раз жалела о том, что с нами на Планете Забвения не было моей старой боевой подруги. Её присутствие… вовремя сказанное слово… сколько нехороших ситуаций можно было бы избежать.
– Ты вправду можешь помочь?
– Я не всесильна, – качнула она головой. – Но… у меня двенадцать наград Номон-центра в области ксенопсихологии. Я не хвастаюсь, командир. Отвечаю на вопрос, могу ли я. Скорее всего, – могу.
– Не мне.
Нанис удивилась. Ага, не всё же ей сюрпризы на мою голову сваливать! Есть и у меня для неё неожиданность.
– Есть мальчик… – трудно начала я, теребя ворот. – Мужчина… не знаю… ему сейчас девятнадцать лет примерно…
– И он был чудесным ребёнком, пока битые гены не выдали ему в мозги каскад нарушенной наследственной памяти, – подхватила Нанис. – Ему смыло разум, не так ли?
– Откуда…
Она покрутила пальцами в воздухе.
– Знакомая картина. Слишком хорошо знакомая. Понимаешь, все эти запреты Службы генетического контроля не с потолка взялись. Ты рожаешь ребёнка, растишь ребёнка, а потом, в интервале от тринадцати до семнадцати лет он теряет разум. Окончательно, бесповоротно и навсегда. Ты хорошо это себе представляешь, верно?
Я кивнула. Слов не хватало. Как объяснить… ведь не перескажешь словами.
– И твоя паранорма целителя не спасла, – безжалостно добила Нанис. – Знакомо… Прости, командир. Наверное, я погорячилась, сказав, что смогу помочь.
– Нанис! Но вы же работаете с такими случаями…
– Поначалу, когда мы ещё толком ничего не умели и не знали, не было базы… Мы обратились к опыту Коннор-Тойвальшенов, компактно проживающих на Старой Терре. Малыша с генетическими нарушениями в области наследственной памяти ведут психологи-телепаты. С самого рождения. Они улавливают первый импульс начинающегося каскада и купируют его серией ментокоррекций в течение всего периода. Да, личность на выходе получается несколько кастрированной, скажем так. Плюс полный запрет на естественное зачатие: хочешь детей – только через репродукционный центр, частично или полностью от донора. За пять веков эта методика была отточена до мельчайших нюансов. Но в нашем случае она подходит слабо.
– Но ты же сама сказала, что Кит…
– У него сохранился якорь. Ориентир. Старшая Мать, то есть, ты. Выстроить вокруг этого стержня личность намного проще, да и времени ведь прошло не так много. А там… о ком ты просишь… сколько прошло времени?
– Шесть… Шесть стандартных лет…
– Много, – качнула головой Нанис и замолчала.
Молчала и я. Пока под пальцами не затрещало – ворот блузы не выдержал. Вернусь домой драная, что-то Нохораи и Аркаша скажут, не говоря уже о Жарове.
– Мне нужно его увидеть, – сказала Нанис наконец. – И кто-то из наших телепатов тоже должен… взглянуть. У нас не только инфосферные работают, – добавила она поспешно, заметив, как изменилось моё лицо. – Одиночки с лицензией тоже есть, я возьму лучшего из них. Это возможно?
– Планета Забвения закрыта, – сказала я. – Полный запрет… но мне… мне можно. Не без… волокиты с согласованием. Но… Нанис, спасибо!
– Я ничего ещё не сделала, командир. И не уверена, что получится. И не обещаю я ничего!
– Ты даёшь надежду, – возразила я. – Тоже дорогого стоит.
– Брось, – отмахнулась Нанис. – Ради тебя…
– Не начинай, – поморщилась я. – Война окончилась. У нас тут кругом мир. Гражданка. Вольно, солдат…
– … в коллапсар работающий влезу ради тебя, – докончила фразу Нанис. – И думай ты, что хочешь. Я не верила, что пропала ты с концами. Знала: вернёшься.
– Лучше бы не возвращалась, – буркнула я угрюмо.
– Там было проще, не так ли? В той пещере, на необитаемой, планете было проще. Но она закончилась, как заканчивается детство. Теперь тебе надо идти дальше, командир. Просто идти дальше.
– Легко сказать, труднее сделать, Нанис.
– А вот это-то как раз не проблема. Приходи к нам.
– С ума сошла?
– Ничуть. Возвращайся в профессию, командир. Нам нужны хорошие врачи-паранормалы.
– Ты это сейчас серьёзно? – уточнила я, внимательно её рассматривая.
– Разумеется, да. А ты думала?
«Белый архипелаг» – так поэтично называлось заведение Нанис. По цвету скал на островах, где располагались его корпуса. То, что начиналось как частная практика, давно уже выросло в мощный медицинский центр федерального значения. Конечно, до Номона ему было далеко, но лет через сто, я думаю, догонит. Легко. Судя по тому, сколько уже сделано за такой короткий срок – всего пятнадцать лет! И сколько заложено в проекте.
Я не удивилась, когда узнала, что мать Кита тоже здесь работала. В отделении паранормальной медицины.
Ей дали заниматься наукой. Она продолжила дело своего папаши, будь он проклят! Но только на другой совсем основе: Шаттирему Шоккваллему свозили со всей Галактики пленников, к дочери его ехали добровольно. Те, кто совсем уже отчаялся. Кто хотел вырвать, выгрызть у смерти самое дорогое: своих детей. И был согласен на любое безумие, лишь бы оно оставляло место надежде.
Другое совсем дело, да?
Но я не могла забыть, что дорогая Спавьме сотворила со мной. Чёрт бы с её папашей, он получил своё на телепатическом допросе, достаточно грязная смерть, чтобы чувствовать злое удовлетворение: так ему и надо, заслужил. Но когда враг становится не просто бывшим, а – внезапно! – союзником, пережить это очень непросто.
Спавьме лежала сейчас у Аркаши в отделении, поймав полноценный паранормальный срыв, а я не могла думать о её скорой смерти спокойно. Что-то здесь было вшито ещё. Там, в той, потерянной навсегда, памяти о Соппате. События телепаты стёрли старательно и полностью, а вот чувства оставались. Чувства, в которых я даже не пыталась разобраться.
В бою – убила бы, не раздумывая. Клянусь, рука не дрогнула бы. В мирной жизни сложить лапки и ждать финала оказалось нестерпимо. Я обязана была сделать хоть что-то. Должна.
Поэтому от Нанис я поехала в госпиталь сразу же. Очень удачно попала: Аркаша всё ещё торчал в операционной, не будет мешать. Он беспокоился за меня, я понимала. Но как бы… яйцо будет учить курицу, каким образом вести паранормальный скан пациенту? Меня тогда ещё царапнула картина происходящего, я над ней долго думала, пока не вытащила наконец из памяти – из той, что относилась к работе в медцентре доктора Шелёпина: основной контур очень уж напоминал схожую структуру при прогерии Лагуновой.
Прогерии, кстати, до сих пор не научились лечить. Прорыва не было. Все эти долгие тридцать с лишним лет, пока я болталась вне профессии сначала в армии, потом на Планете Забвения, учёные Федерации и Альянса искали решение и не находили его. Какие-то второстепенные наработки имелись, конечно же. Но они не решали проблему в целом, позволяя лишь улучшить пациенту качество жизни перед смертью. Ну, что… двенадцать лет вместо трёх-четырёх. Разве это результат? Разве это жизнь?
… Я ожидала увидеть безжизненное тело. Но Спавьме открыла глаза, едва только я вошла. В сознании… Хорошо или плохо, кто скажет. Я бы… я предпочла бы умереть во сне. Даже не осознавая толком, что происходит. Ей подобной милости было не дано.
Сильно изменилась. Яркое разноцветье волос потускнело, подёрнувшись зеркальной плёнкой седины. Щёки ввалились, в уголках глаз разбежались морщины. А ведь она ненамного старше меня…
– Забавно, – усмехнулась она. – Мы с вами поменялись местами. Я в капсуле, вы – рядом. Вы мечтали об этом много лет, не так ли?
– Я, – сказала я, осторожно присаживаясь рядом, – мечтала разнести вам башку залпом из своей «точки». Или вогнать рукоять ножа с «альфой» на торце вам в глаз. В левый, потому что я правша. Прямо вот, верите, ночами не спала, всё себе представляла, как и когда. Не срослось.
– Ещё не всё потеряно, – дёрнула она уголком рта.
– Это точно, – согласилась я, касаясь ладонью её высохшей кисти, лежавшей поверх одеяла. – Не потеряно. Думаю, вы ещё поживёте.
– Зачем? – устало спросила она, прикрывая веки.
– У вас есть сын.
– Это у вас есть сын, – тихо возразила она, подавив судорожный всхлип. – Потому что я его потеряла…
«У меня три сына», – подумала я, но вслух сказала совсем другое:
– Почему вы сразу не обратились к Нанис? Вы же знали, что она занимается как раз такими детьми!
Она дёрнула плечом и не ответила. Почему она действительно не обратилась к Нанис? Боялась? Самонадеянно посчитала, что справится сама? Она не ответит, я уже видела это. Промолчит. И толку мучить…
Паранормальная диагностика показала мне картину происходящего. Да, действительно похоже на прогерию Лагуновой. Но есть и отличия. Надо будет поднять архивы. Надо проанализировать… тщательно… В кончиках пальцев рождался знакомый жар азарта. Я не видела препятствий, для меня случай не определялся как заведомо безнадёжный, а это значило, что я могла нащупать решение. Могла спасти.
Меня порвало на части острой ненавистью и не менее острой жалостью. Желанием решить проблему и таким же яростным желанием эту проблему закопать, отказавшись от любой помощи в её адрес. Я не штатный врач. У меня всё ещё студенческая лицензия, так и не закрытая доктором Девлятовым, который всё надеялся, что меня удастся вразумить и вернуть из армии обратно в науку. Я вообще не имею права проводить какие-либо паранормальные коррекции в этом госпитале с кем бы то ни было!
Планета Забвения не в счёт.
Там по-другому было не выжить.
– Мама, – в палату вошёл Аркаша. – Что ты здесь делаешь?
Сын Игоря Огнева, выросший без меня. Мой сын.
– Я объясню, – сказала я, вставая. – Ты как, сильно устал за день? Если нет, пойдём в твой кабинет.
– Глупо, – прошептала Спавьме. – Не надо. Отстаньте от меня. Оставьте меня в покое. Дайте мне умереть!
– Я, – сказала я, – когда-то просила вас о том же самом. Напомнить вам, что вы мне тогда ответили?
ГЛАВА 2
– Нет, – сказал Аркадий.
Сказать по совести, так он меня выслушал. Длинную речь, в конце которой я сама начала уже путаться. Я давно уже не говорила так долго и так много, отвыкла, притом ещё в начале разговора внезапно почувствовала, что не могу донести до сына очевидное. Он меня то ли не слышит, то ли заранее в штыки принял и мнения своего не изменит, хоть трупом к его ногам рухни. И его короткое «нет», хоть и не удивившее ничем, всё равно прозвучало громом с ясного неба.
– Почему? – спросила я, тоже решив быть краткой.
– Вначале, – спокойно сказал он, – тебе, как целителю-паранормалу, необходимо пройти квалификационный тест.
– С ума сошёл? – поразилась я.