Катриона. Свет черной звезды. Часть вторая. Елена Звездная

Аннотация: Долгожданный финал культовой серии, которая превзошла по популярности легендарную «Академию Проклятий»!

   Уникальная история о нестандартной принцессе, сумевшей благодаря своему упорству, хитрости и коварству, побеждать в любых условиях и при любых обстоятельствах. Она была рождена, чтобы стать править Империей светлых, но бывшая наследница Оитлона играет лишь по своим правилам. Невероятная жизненная сила, политические амбиции, придворные интриги и осознание - Великой Кари Онеиро императрице Эрадараса нужно что-то гораздо большее, чем власть.

   Игра закончена.

   Свет Черной звезды согревает два мира.

***

Часть вторая

***

Следующее мое пробуждение было на закате. Точно на закате, потому что вся спальня окрасилась в нежно-розовые тона, и поэтому открыв глаза я даже не сразу поверила увиденному — в спальне сидел Адрас, рядом с ним висели Мрак и Тень, а огромный шенге стоя у окна осторожно держал махонького, вообще очень крохотного особенно в сравнении с орком младенца.

   — Адрас, — прошептала я, улыбнувшись брату. — Мрак…

   Мрак метнулся ко мне быстрее, обнял, невесомо, отстранился, вглядываясь в меня алыми прорезями глаз, и посторонился, уступая место принцу Мрака.

   Темный подошел, присел на край постели, протянул руку, коснулся моего лба, погладил по щеке, и спросил:

   — Как ты, Катрин?

   — Понемногу прихожу в себя, — улыбнулась ему.

   Мрак устроился на постели с другой стороны, лег, подпирая голову монстрической лапой и тоже внимательно смотрел на меня.

   — Юранкар передает тебе привет, — сообщил Адрас. — А так же мастер Соно, Ошрое Великий Топор Ручка, и особенно моя мать…

   На последнем слове его голос дрогнул, и принц резко отвернулся, пытаясь скрыть эмоции.

   — Как она? — мгновенно спросила я.

   — Жжжива, — Адрасу нелегко далось это слово.

   Я понимала его чувства.

   — Ну,- бодро улыбнулась, — все благодарности за ее оживления можешь передать своему отцу. Эту сволочь уже похоронили?

   Принц быстрым движением смахнув слезы, повернулся и удивленно посмотрел на меня.

   — Для оживления людей, и тебя, и вообще всего до чего смогла дотянуться, я использовала силу Арахандара, — сообщила я брату. – Так что он умер с пользой. С огрооооомной пользой.

   Выражение лица Адраса стало непередаваемым.

   Шенге, прекратив баюкать уже спящего младенца, посмотрел на меня и спросил:

   — О чем Утыррка говорить с темным принцем?

   Да, сложности перевода, я как-то подзабыла, что шенге и орки не знают местного языка.

   Попыталась приподняться на постели, и Мрак любезно помог мне, это, во-первых, и укутал, во-вторых. И вот в полусидячем положении, я приступила к светским обязанностям.

   — Шенге, это Адрас, мой брат, и его Тень и Мрак – темные сущности, я еще не разобралась откуда Тень взялась, но сейчас узнаю.

   Папа величественно, даже не знала, что он так умеет, склонил голову, Адрас поднявшись, отвесил грациозный поклон и тогда уже ему на языке пресветлых, который странным образом практически идентичен языку темных, сообщила:

   — Адрас, это мой папа Джашг, вождь Лесного племени.

   Принц Мрака чуть не рухнул.

   Быстрый взгляд на меня, бледную немочь, на могучего орка, на меня…

   — К сожалению, не родной отец, — решила я помочь ему в понимании ситуации, — но зато самый настоящий.

   Адрас никак не став это комментировать, вдруг спросил:

   — А ребенок?

   — Мой! — гордо заявила я, чувствуя себя практически матерью. — Извини, но его тоже зовут Адрас.

   Это темный пережил уже с трудом, но Тень, вообще кстати не ехидничая, смоталась и принесла ему стакан воды, и Адрас его даже почти до конца допил, когда я решительно добила его последней новостью:

   — И на престол Тэнетра взойдешь ты.

   Подавился.

   Рух, подойдя, заботливо похлопал пытающегося откашляться принца по спине, и если в сравнении с людьми темные еще были ничего, то в сравнении с могучими орками… в общем я попросила:

   — Рух, осторожнее, — но было уже поздно, кажется Адрасу грозил синяк на полспины.

   Рхарге, с улыбкой понаблюдал за всем этим и спросил у меня:

   — Что Утыррка говорить смуглому?

   — Утыррка говорить Адрасу, что он быть император, — ответила я.

   И Рух передумал продолжать избиение принцевой спины. Все-таки одно дело принц, и совсем другое целый император. И даже руки быстро убрал за спину, и отступил на шаг, а Адрас, выпрямившись и не сдержав страдальческого выражения скривился, но почти сразу взял себя в руки и спросил:

   — Почему я?

   О, я могла бы дать на это полномасштабный и развернутый ответ, но сказала просто:

   — Ты мне нравишься, а Араэн и Къяр нет.

   Адрас вопросительно изогнул бровь.

   — Ты Араэдена не убивал и даже не пытался, — выдвинула я второй аргумент, не такой весомый как первый, но тоже имеющий право на жизнь.

   Бровь темного скептически надломилась и я поняла, что без обоснования дело не выгорит. Страдальчески вздохнув, обмякла на подушках и произнесла уже серьезно:

   — Адрас, ты единственный из оставшихся принцев наполовину тэнетриец, а на другую человек. Соответственно твоя кандидатура устроит как темных, так и те человеческие королевства, что отныне вновь населяют Сатарэн и большей частью находятся на темной части этого мира.

   Он выслушал меня молча, а затем тихо произнес:

   — Катрин, это огромная ответственность, я…

   — Ты тот, кто осознает, насколько это значительная ответственность — а значит ты уже лучший кандидат на престол, — я улыбнулась практически брату.

   Хотелось потянуться и обнять, прижаться к его груди и поверить в то, что я сумела вернуть его к жизни. Плевать каким образом, но вернула. И больше никогда, никакой магии, вообще. О, Великая Мать Прародительница, больше никакой магии! Сейчас, глядя на Адраса, я молча давала клятву самой себе, что сделаю все, только бы не допустить больше ни массовой гибели людей, ни смерти тех, кто мне дорог. Кстати, о тех кто дорог:

   — Адрас, где император Эрадараса? — спросила я.

   Еще хотела спросить о Динаре, но кесаря принц Мрака знал, а вот о Динаре был не в курсе. Но как оказалось — Адрас и на тему кесаря тоже едва ли мог что-то сказать.

   — Он был с тобой, — нахмурившись произнес принц. — Араэден дал инструкции мне, отдал приказы Араэну, лорду Кеанрану и Даиру… ммм… прости, я не запомнил имени, полный титул — айсир Грахсовен, насколько я понял, он прибыл из твоего мира и сейчас под его управлением человеческие маги Тэнетра. После чего, император занялся тобой, успешно, как я вижу.

   Да уж, успешнее некуда. Вопрос только куда сам кесарь делся.

   Адрас, прищурился, пристально глядя на меня, и спросил:

   — Катрин, что не так?

   Судорожно сглотнув, я практически взмолилась:

   — Найди мне Араэдена. Пожалуйста…

   Мой брат не стал ничего больше спрашивать — взгляд на Тень и Мрак и те растворились, исполняя приказ. Адрас же поднялся, подошел к постели, обнял меня, развернулся и вышел — призвать портал в спальне кесаря он не мог, но шагнул в искрящиеся грани, едва вышел за порог. А я поняла, что меня потряхивает нервной полной ужаса дрожью.

   — Утыррка волноваться? — спросил Рух.

   — Утыррка думать где Ледяной Свет, — прошептала я.

   Не то чтобы я там сильно переживала, просто…

   — Ледяной Свет имеет дурацкий привычка подставлять спину врагам, — сообщила я оркам.

   Шенге, с усмешкой, обнажившей клыки, глянул на меня и сказал:

   — Ледяной Свет имеет дурацкий привычка отдавать все Утыррка. Силу, жизнь, магию.

   Я напряженно посмотрела на папу.

   — Утыррка думать, что Ледяной Свет гордый как волк — уходить и умирать молча? — озвучил мои смутные опасения шенге.

   И я была вынуждена признать:

   — Он может.

   Хотелось бы сказать по-другому, и вообще что-нибудь другое, но…

   — Этот ребенок, — я посмотрела на маленького Адраса, — сын мужчины и женщины, которые убивали Ледяного Света. Убивали долго и мучительно. Но он все равно едва услышал ее предсмертный зов, перенесся к ней и спас ребенка. Ледяной Свет знал, что это ловушка, и все равно спас ребенка.

   Я оборвала себя, осознав, что от нервов и слабости уже заговариваюсь. И все же:

   — А еще Ледяной Свет любит подставлять спину врагу, а потом сражаться с целым войском с ядовитым кинжалом в этой самой спине! А потом он любит сидеть и умирать до самого утра! А потом…

   Шенге подошел и очень аккуратно и бережно переложил ребенка мне на руки. Маленький Адрасик хотел было закричать, недовольный тем, что его потревожили, но едва я нежно обняла его, перестал кривить мордочку и заулыбался. Такой удивительный смуглый малыш с ярко-синими глазами и уже заметно прорезающимися клыками.

   — Если родители погибать, любви нужно больше, и больше тепла, — сказал папа.

   Я понимала это, и все же:

   — Его родители живы, — глядя на маленького, качать которого как это делал шенге у меня не было сил, — но это сложный мир, светлые леди слишком хрупкие для его реалий, и мать Адраса сейчас не в состоянии принять своего ребенка.

   Папа присел на корточки рядом с кроватью, внимательно глядя на меня, и этим взглядом давая понять, что он хочет услышать дальше. Недолго думая, сдала все явки с паролями, честно объявив:

   — Они извращенцы. И темные, и светлые. А еще имеют виды на женщин гномов!

   На последней фразе у уже немаленького Руха отвисла челюсть. И вот долго можно было бы думать с чего бы, но тут Рхарге спросил:

   — Женщины гномов тоже лысые и бородатые?

   — Да-да, и бороду заплетают в косичку!- окончательно опозорила я светлых вместе с темными.

   Орки мрачно переглянулись, судя по всему, одного этого им хватило для явственного осознания, что пора валить отсюда.

   — Вообще сам мир очень хороший, — я аккуратно легла на бок, перекладывая маленького Адрасика и забирая у него прядь моих волос, с которой малыш начал играться. Не знаю, но мне кажется, он был каким-то слишком развитым для ребенка двадцати дней от роду, с другой стороны кесарь вон тоже родился от темного у светлой и итог впечатляющий… наверное. В смысле будет, если с ним все хорошо… надеюсь с ним все хорошо…

   — Утыррка сильно волноваться, — заметил Рух.

   — А где Динар? — спросила я.

   Почему-то мне не ответили ни шенге, ни Рхарге, и только Рух нехотя сказал:

   — Алое Пламя быть здесь час назад. Узнавать как Утыррка, смотреть из-за двери.

   — И не войти? — мгновенно спросила я.

   Под моим взглядом Рух развел лапами и сообщил:

   — Алое Пламя не мог. Ледяной Свет защищать чертоги. Входить только Рух, Рхарге, Джашг, тот, кого ты и Ледяной Свет зовете братом Адрасом, и тощая леди. Больше никто.

   Что ж, этого следовало ожидать… наверное.

   Раздался осторожный стук в дверь, и почти сразу Элиситорес вошла держа бутылочку с молоком, прикрыла за собой двери, увидела, что я в сознании и, несмотря на всю выдержку и силу духа, присущую этой светлой, вдруг привалилась спиной к двери, и сползла по ней вниз, глядя на меня и не сдерживая слезы.

   — Элиситорес! — испуганно воскликнула я.

   Эллара лишь отмахнулась, вытерла рукавом слезы, и запрокинув голову, попыталась успокоиться. Мы все молчали, орки потому что были тактичными и чуткими, и я, которая узнала эту женщину совсем с другой стороны, после рассказа кесаря.

   — О, Звезда моя, — Элиситорес поднялась, тяжело дыша и отчаянно пытаясь сдержать,- Кари, твой свет едва не ушел во тьму.

   Она отступила от двери, постояла, приводя в порядок собственное дыхание и эмоциональное состояние, и вскинув подбородок, с легкостью и грацией присущей истинным дочерям света, подошла к постели, и… протянула бутылочку моему шенге. Папа потянулся, забрал у меня ребенка, устроил его на своей левой руке, и взяв бутылочку правой, начал кормить мгновенно ставшего серьезным малыша. И сосал светло-темный с таким сосредоточенным видом, что некоторое время мы все с умилением смотрели на это чудо.

   — Удивительный ребенок, — сообщила мне Элиситорес, — он ест только из рук Араэдена и твоего… как я понимаю, отца?

   И в этом вопросе было нечто большее, чем вопрос. Тактичная и воспитанная до кончиков ногтей элара никак не хотела оскорбить меня, но в то же время ее мировоззрение явно не воспринимало такого факта как мое кровное родство с огромными лесными орками.

   — К сожалению, не родного, — успокоила я ее.

   Элисситорес судорожно вздохнула, взглянула на меня с благодарностью за ее восстановленное душевно-мировозренческое спокойствие, и произнесла:

   — Звезда моя, ты нас не представишь?

   Я кивнула и собственно представила:

   — Элисситорес, познакомься, это мой папа — великий вождь Лесного племени Джашг, это Рхарге — младший вождь и его сын Рух.

   А потом уже на оркском:

   — Шенге, это Элисситорес, мать Ледяной Свет.

   Папа взглянул на эллару с явным удивлением, но склонил голову в знак приветствия, и продолжил кормить ребенка. Ребенка, о происхождении которого, у Элисситорес явно имелись вопросы.

   — Звезда моя… — начала она.

   И не успела договорить, как в комнату просочился Мрак, подлетел, и развел когтистыми лапами, демонстрируя, что он ничего не нашел… Я затаила дыхание. Следующей была Тень. Она подлетела не так близко, поклонилась и отрицательно покачала головой. Когда вошел мрачный Адрас, я уже знала, что он скажет. Ничего хорошего точно.

   И кусая губы, я в отчаянии позвала:

   «Сатарэн!»

   Мир появился огромным пугающе нечеловеческим глазом, и мысленно ответил:

   «Не знаю».

   — Так, — откинувшись на подушки и игнорируя вопросительный взгляд Элисситорес, сказала я, — если он опять где-то с ножиком в спине сидит, я его сама убью! Лично! Всегда вообще мечтала!

   Сказала на оитлонском, к счастью. Поэтому ни Мрак, ни Адрас с Элисситорес ничего не поняли, а папа лишь внимательно посмотрел на меня и приказал:

   — Рух, Рхарге, искать. Утыррка спать и восстанавливать силы.

   Посмотрела на него, чувствуя, как глаза заполняются слезами.

   — Ледяной Свет не мог уйти далеко, — авторитетно сказал шенге. — Мы найти, Утыррка спать.

   Он мог уйти на край света. Вообще куда угодно, даже в другой мир запросто!

   Но шенге уверенно добавил:

   — Ледяной Свет не оставлять Утыррка одна никогда. Он не мог уйти далеко.

   Хотелось бы верить, очень хотелось бы, но:

   — Шенге, вы не владеть магией в этом мире, поэтому…

   Договорить не дал Рух. Усмехнулся, протянул лапу и над ней самым невероятным образом распустился цветок асоа.

   — Мы не владеть сначала, — сказал орк, — но Утыррка давать жизнь и дыхание этого мира, а земля давать силу.

   Я, наверное, вообще никогда не пойму принципы действия этой гоблинской магии!

   — Самый веселый орк спать, — приказал Рхарге и они с сыном ушли.

   Когда за ними закрылась дверь, шенге передал уже опустошившего бутылочку ребенка Элисситорес, подошел, поднял меня и унес в ванную, вовремя очень.

***

И там, когда я сидела в теплой воде, а рядом никого больше не было, папа сказал:

   — Утыррка поступить глупо.

   — Я это понимаю, — ответила, опустив голову.

   — И продолжает поступать, — безжалостно добавил Джашг.

   Я не знала, что на это сказать. Назвать свои поступки глупостью с одной стороны я могла, а с другой нет — я поступила и поступала так, как считала нужным. И может быть я не права, но я считала нужным сохранить жизнь Динара, согласиться на сделку с кесарем, сбежать, возглавить свободных людей, спасти столицу Тэнетра от вторжения высших, спасти Эрадарас от вторжения уже Тэнетра, и в целом.

   — Утыррка поступать так, как считать нужным, — тихо сказала я.

   Мой огромный неродной, но самый близкий папа, внимательно посмотрел на меня и вдруг сказал:

   — Утыррка ни разу не спросить о своей семье.

   Я боялась спрашивать. Боялась услышать ответ. Наверное, не хотела знать. В Рассветном мире прошло более пятидесяти лет, едва ли мои родители оставались живы… а мне гораздо проще было думать, что они все еще существуют.

   — Черный король умер, спустя несколько месяцев после твоей гибели, не прощенный твоей матерью и не простивший себя сам.

   Я застыла, глядя в воду перед собой.

   — Проклятая принцесса не стала соблюдать траур, обложив податями и налогами подчиненные ей страны, она принялась строить новый Праер, величественный и прекрасный, Алое Пламя был вынужден вмешаться, не желая допускать уничтожения всего, что ты построила.

   Папа… Лора…как же так?

   Шенге продолжил:

   — Алое Пламя разыскал Локар, тот, что остался тенью Ледяного Света в Рассветном мире.

   Или Лора приказала Локару сделать это… Ничего не хочу говорить, или же заведомо обвинять, но… у Лорианы был кристалл-хранитель тени кесаря, и у нее было маниакальное стремление заполучить Динара – не трудно сложить два плюс два. Мы ведь Астаримана, у нас всегда есть запасной план, и видимо когда Динар отказал ей, Лора, как истинная Астаримана, просто приступила к реализации этого самого запасного варианта. И это нормально, правда, нормально… задело лишь то, что Динар на это купился. Это действительно задело.

   — Что было дальше? — едва слышно спросила я.

   — Дочь великого мага Жизни прийти жить в племя Лесных, — сказал шенге.

   Невольно порадовалась за маму. Просто порадовалась. Я даже не сомневаюсь, что среди орков она была счастливой.

   — И живет? – я посмотрела на шенге.

   — Да. Она будет долго жить, — произнес папа.

   Ну, вероятнее всего теперь да, когда отец уже не будет таскать ей букетами болячки от своих залетных актрис и постоянных любовниц. Наверное, я плохая дочь, раз смею так думать, но что было то было, мне с семнадцати лет пришлось оплачивать счета лекарей, и если бы за похождения отца мы расплачивались бы только золотом.

   — Тебе не жаль Черного короля, — утвердительно произнес шенге.

   — Наверное, на меня плохо влиять Ледяной Свет, — горько усмехнулась я.

   Ну и собственно мысли о кесаре заставили встать.

   — Так, — поднявшись в воде и заворачиваясь в полотенце, сказала я, — Утыррка иметь работу. Много-много работы.

   Папа хотел возразить, но я сказала:

   — Этот мир погибнет без меня.

   Шенге вздохнул и кивнул¸ соглашаясь.

***

Из ванной я выходила гордо и уверенно, чтобы папу не пугать, в гардеробной пошатнулась, но все равно позвала рабынь. Вина бы еще… но при шенге пить было откровенно стыдно.

   Зато было так здорово, когда я вышла, увидеть что папа стоит и ждет меня в коридоре, пристально разглядывая каждого из застывших элларов.

   — Что-то не так? — поправляя покров, спросила я.

   Великий вождь Лесных орков отрицательно мотнул огромной головой, взял меня за руку и повел как ребенка, все так же настороженно оглядываясь по сторонам, и я этому очень радовалась, потому что папа не увидел слез мо моих глазах. Слез тихого детского счастья. Просто счастья.

***

В императорской канцелярии все разом поднялись, едва мы вошли, радостно заулыбались мне, немного напряглись присутствию огромного орка, который, пристально оглядев все, безошибочно обратился к Эдогару, приказав на языке эллар:

   — Призови Братьев Льда, во дворце чужой.

   И пока я потрясенно смотрела на папу, шенге скупо ответил:

   — Ледяной Свет учить языку.

   Нормально, а я сидела переводила, а он… И тут вдруг очень нехороший холодок прошелся по спине, потому что… с чего кесарю учить шенге языку? Папа понял мой молчаливый вопрос и ответил по-оркски:

   — Ледяной Свет не знать, сумеет ли выжить.

   И Джашг не реагируя больше на мой взгляд, оплел канцелярию оркской защитой, используя силу мага Земли.

   «Кесарь бессмертный, кесарь бессмертный, кесарь бессмертный» — повторила я про себя, пытаясь заставить себя же ощутить уверенность в этом.

   Папа, глянув на меня, напомнил:

   — Рхарге и Рух искать.

   Не могу сказать, чтобы меня это сильно успокоило, но у них, по крайней мере, хоть магия была, а я сейчас едва ли могла использовать эту хрень, с вывернутой логикой.

   Поприветствовав своих подчиненных, прошла к столу, села, сходу взявшись за стопку ожидающих меня документов, и едва ли успела взяться за первый, когда дворец содрогнулся. Основательно. Так что окна задрожали. Затем полыхнула сеть зеленого защитного плетения, не пропуская что-то…

   В следующее мгновение распахнулась дверь, вошел Адрас, огляделся, недоуменно, посмотрел наверх на потолок, потом на шенге и мой отец спокойно ответил:

   — Защита.

   Темный принц удовлетворенно кивнув, подошел ко мне и сообщил:

   — Араэн принц Ночи «просит» встречи.

   — Оу, — протянула я, — это от его «просьбы» дворец пошатнуло?

   Мой практически брат улыбнулся, подтверждая.

   — А на возвращении сына он не настаивает? – поинтересовалась я.

   Адрас перестал улыбаться и отрицательно качнул головой. То есть тоже не одобрял… прямо как я.

   — Ты все равно теперь дядя, — уведомила его и сообщила Эдогару: — Впустите.

   Принц Ночи явился угрожающей тучей. Весь в черном, с развевающимися от нескрываемого гнева темными волосами за спиной, несколько притормозив на входе, едва увидел севшего в кресло рядом со мной шенге, и остановившийся посреди канцелярии, потому что дальше его не пустили шагнувшие из пространства Снежные Братья. Да, охрана у меня была на уровне.

   — Ваше темное высочество, какая встреча, — протянула я, не делая попытки подняться.

   Во-первых, сил особо не было, во-вторых, желания.

   — Со всем уважением, пресветлая императрица, — процедил Араэн, — мне бы хотелось знать, по какому праву Эрадарас позволяет себе вмешиваться во внутренние дела Тэнетра?

   То есть принц Ночи уже в курсе, что трон ему не грозит? Шустро. Но не имеет значения.

   Мило улыбнувшись темному, спокойно поинтересовалась:

   — По праву сильнейшего?

   На лице Араэна отразилась такая ярость, что шенге отреагировал глухим рыком, а Адрас невзначай встал так, чтобы если что прикрыть меня. Но, лично я вообще ничего не боялась. Более того – мне откровенно было за что мстить этому принцу, а потому:

   — Уважаемый Араэн принц Ночи, — я продолжала мило улыбаться, — возможно, вы не заметили, но я не мой пресветлый озаренный сиянием супруг и я, — улыбка стала чуть шире, — ни жалостью, ни всепрощением не обладаю.

   Темный выразительно изогнул бровь, недвусмысленно намекая, что я могу продолжать.

   Кивком поблагодарив за любезность, собственно продолжила, и начала с удара:

   — Я не считаю достойным передавать трон соседней державы в руки принца, не сумевшего защитить собственную жену.

   Принц Ночи как от удара и дернулся. Встретила его полный ненависти взгляд с абсолютным спокойствием более сильной стороны, и полюбопытствовала:

   — Еще вопросы?

   Он мог бы задать их множество, но, и тут видимо плохая наследственность сказывалась, попытался задеть меня как личность, и вопросил:

   — У вас ко мне какие-то личные счеты, пресветлая императрица?

   — Естественно, — я сверкнула улыбкой, и любезно пояснила, — вы с вашей ныне супругой и подельником, трое суток убивали моего супруга. Не то чтобы я была сильно против, впрочем и не «за», учитывая, что речь идет о моем муже, но ваш поступок привел к тому, что в моем мире император Араэден воцарился на более чем три столетия. Личные счеты? Поверьте, если бы я озвучила все — это заняло бы наше с вами время до глубокой ночи. А потому, буду предельно откровенна — вы, по-моему, вполне обоснованному мнению, не подходите на роль правителя Тэнетра. Вы слабы, непоследовательны, не готовы брать на себя и нести ответственность, и не способны к защите. Таким образом я, и мой супруг, приняли решение о вашем отстранении от власти.

   У темного дернулась щека, и Араэн прохрипел:

   — Вы и ваш супруг? Приняли решение?! Пресветлая, я более двадцати суток правил своей империей, и ВАШ супруг не возражал!

   Пожав плечами, невозмутимо ответила:

   — А я возражаю. По причинам уже озвученным выше.

   Прищурившись, принц Ночи переспросил:

   — Не считаете меня подходящей кандидатурой?

   — Да, — спокойно кивнула я, и злорадно добавила, — а еще у меня, в отличие от моего пресветлого супруга, память хорошая. Я бы даже сказала великолепная. И я не обладаю великодушием Араэдена, и никогда не прощаю врагов. Вопрос закрыт.

   Темный стоял, с искренним и даже не особо скрываемым желанием придушить меня на месте, но прежде чем он успел хотя бы попытаться, шенге произнес:

   — Ты не спросил как твой сын.

   И в глазах принца Ночи словно что-то погасло.

   А папа добавил:

   — Тот, кто не заботится о своих детях, не способен позаботиться и о народе. Решение моей дочери справедливо, и потому, если ты призовешь меч, я не пощажу.

   Араэн перевел потрясенный взгляд с меня на лесного орка, и обратно. В его взгляде вопрос прямо таки звучал, но я не собиралась ничего отвечать.

   — Вы свободны, — произнесла любезно улыбаясь.

   Когда принц Ночи выходил, он не стал сдерживать себя в стремлении выказать недовольство, так что дверь слегка пострадала, но это были сущие мелочи. Не мелочью однако было иное:

   — Ты сумеешь взять Тэнетр под контроль? — обратилась я к брату.

   Адрас кивнул и пояснил:

   — Уже взял. У меня Тень и частично Мрак, Араэн на данный момент не обладает сущностью ночи. Причина по которой он явился сюда – право наследования. Он старший.

   Подперев голову ладонью, я все еще была слишком слаба, чтобы даже сидеть, глубокомысленно заметила:

   — Даже по старшинству право наследования у Араэдена, посему претензии принца Ночи несущественны. Как дела в Тэнетре?

   Адрас улыбнулся, попытался создать для себя кресло, не смог, с подчеркнутым уважением посмотрел на шенге, взял ближайший стул, пододвинул к моему столу, сел, закинув ногу на ногу, и спросил:

   — Что конкретно интересует?

   — Повреждения столицы? – начала с основного, взяв услужливо поданный Эдогаром лист бумаги и внося пункт первый, под заглавием «Тэнетр».

   — Уже приступили к восстановлению.

   — Ресурс? — мгновенно спросила я.

   — Магия, — ответил Адрас.

   Не люблю я магию, и чем дальше, тем больше. Пора бы всем переходить на нормальные материальные ресурсы.

   — Уровень разрушений? – задала следующий вопрос.

   — Восемьдесят процентов, — прозвучал ответ. — За три дня справимся.

   Ну, магия так магия, пусть восстанавливают.

   Кивнула, и тут же посмотрев на брата, высказала:

   — Не поняла, а чем этот двадцать суток своего правления занимался?!

   На сей раз ответа не последовало, Адрас просто развел руками, намекая, что как бы не в курсе. Мои пресветлые естественно в курсе не были, а шенге глубокомысленно заметил:

   — Утыррка принимать верное решение.

   — Это точно, — вздохнула я.

   И призвала Сатарэн.

   За шесть часов напряженной работы я дважды прерывалась на еду, с шенге спорить было бесполезно, и выяснила множество информации. Итак, цивилизованных развитых государств теперь было — семь. Эррадарас, Тэнетр, человеческие королевства Мигран, Неирт, Ламена, орки и гномы. Пока еще о своей государственности не заявили драконы, орлы, песчаные демоны и дриады, но опыт подсказывал, что это лишь дело времени. Существенной проблемой стало то, что все три человеческих королевства возродились на темной половине мира, а жаль — мне бы не помешала парочка и на светлой, было бы проще наладить торговлю. Налаживать предстояло многое и многое. К примеру что-то нужно было делать с человеческими магами, которые в данный момент, под правлением Динара, сгруппировывались на Свободных островах, вместо того чтобы, как порядочные люди, примыкать к человеческим королевствам, или строить собственные.

   — Эдогар, вызовите мне лорда Гранитного дворца, — приказала я, рассматривая странные сооружения, выстраиваемые человеческими магами под руководством бывшего правителя Далларии.

   Лорд Кеанран явился практически сразу. Вошел в канцелярию, поклонился сначала шенге, а затем мне, и… ничего не сказал, потому что по дурацкой пресветлой традиции выдерживал паузу. Я, не обремененная подобными условностями, спросила прямо:

   — Вам удалось восстановить злаковые культуры?

   — Нам удалось блокировать магию, препятствующую их росту, — основательно уклончиво ответил пресветлый.

   — На темной территории зерно есть, — сообщил Адрас.

   А я взирала на лорда Кеанрана, и мне очень не понравилось то, как эллар упорно старался не смотреть мне в глаза. Это по меньшей мере вызывало подозрения, по большей — опасения. К сожалению, продолжить разговор не удалось, шенге поднялся и решительно произнес:

   — Достаточно.

***

Спустя полчаса я сидела на своей кровати, держа одной рукой маленького Адрасика, второй бутылочку с молоком, которую малыш сосредоточенно опустошал, и задумчиво рассматривала ребенка. У полутемного были удивительно-синие глаза, правда на фоне традиционного для темных черного «условно белка». И все же синие, пронзительно синие глазищи на фоне черноты глаз.

   Заглядевшись, едва не оказалась укушенной — малыш все время норовил отпустить соску и вцепиться в мою руку, даже не знала, что темные столь кровожадны с младенчества. Но при всем при этом – ребенок признавал только меня и шенге, более того, меня он предпочитал больше, чем орка. Искренне полагала, что по причине желания моей крови, но едва мелкий поймал мой палец, вместо того, чтобы прокусить его уже имеющимися клыками, лишь зачмокал, прикусив, но не кусая.

   — Утыррка стать мама, — сказал шенге.

   Улыбнулась папе, и, погладив маленького по бархатной щечке, отобрала палец и вернула в его ротик соску. Адрасик мгновенно посерьезнел, и вновь принялся есть.

   И тут вернулся Рхарге, а я вдруг поняла, что напряженно ждала его или Руха весь день, просто не признавалась в этом даже самой себе. И, наверное, не знай я орков, пошла бы искать сама, но я доверяла им, не обладала по-крайней мере в данный момент магией (и гоблин ее знает когда эта вообще нелогичная штуковина ко мне вернется), и едва ли была способна ходить без помощи шенге. А потому я ждала. Напряженно, и сдерживая себя изо всех сил. Ждала и… молилась бы, но молиться тому, кого ждешь, это как-то странно было бы, так что просто ждала.

   Рхарге, огромный и могучий, затмивший всей волосатой тушей дверь, остановился, посмотрел на меня и произнес:

   — Ледяной Свет жив.

   Стон облегчения огласивший императорскую спальню, я лично проигнорировала. И плевать, что это был мой стон. И даже все равно, что папа и Рхарге посмотрели на меня с неособо скрываемыми ухмылками, я просто спросила:

   — Где он?

   — Темная башня, — кратко ответил младший вождь.

   То есть та рухлядь, что дорога ему как память.

   — Вы его видели? — мой следующий вопрос.

   Отрицательно мотнув головой, Рхарге пояснил:

   — Доступ закрыт, сила Ледяного Света велика, не пускает, Рух сторожить его и тот, кто незримо быть в Дворец Утыррки.

   То есть, орки приняли данное строение за мой дворец. Приятно. Вообще единственно приятное, что прозвучало во всем вышесказанном. Потому что кесарь мог быть только условно жив, очень условно, в смысле вполне мог сидеть в своей башне по собственному обыкновению с кинжалом в спине, и радостно предаваться прокрастинации с меланхолией. В смысле гордо дохнуть в одиночестве!

   — Шенге, — позвала я.

   И едва папа протянул руки, очень осторожно переложила запротестовавшего Адрасика к нему, следом протянула уже практически пустую бутылочку.

   — Утыррка идти к Ледяной свет? — проследив за перекладыванием малыша, вопросил Рхарге.

   — Утыррка знать, что Ледяной свет любить умирать, время от времени, — с трудом поднимаясь с постели, сообщила я.

   А шенге вдруг спросил:

   — Утыррка хотеть, чтобы Ледяной Свет жить?

   И на постель я рухнула обратно. Посидела, неловко одергивая сорочку, и посмотрела на папу. Вопрос был по существу. Очень правильный вопрос. Вопрос, который даже задали в нужное время. Потому что шенге дал мне понять, что я контролирую Эрадарас, контролирую всю ситуацию, и, учитывая наличие орков, Адраса и Сатарэна на моей стороне, я могу контролировать весь этот мир. Сама. Без кесаря.

   И папа поступил как всегда – не настаивая, не приводя доводов, просто дал это понять. Самой. Понять, что кесарь как политический союзник больше мне не нужен.

   Просто не нужен.

   Ни как император, ни как маг. Потому что перемещение между мирами то, что подвластно магам Земли, а шенге… маг Земли. И он, и Рхарге и Рух. Маги Земли, силу которым частично вернула я, частично, как я понимаю, кесарь. Кесарь, так же обучивший моего папу языку пресветлых…

   И я посмотрела на шенге. Вождь Лесного племени чуть прищурившись, пристально смотрел на меня.

   Под внимательным папиным взглядом стало неожиданно стыдно. С одной стороны за слабость, потому что я точно знала, что не оставлю кесаря умирать, с другой стороны за глупость — потому что лично мне, всему миру, да и всем в целом, было бы гораздо выгоднее, чтобы Араэден сейчас гордо сдох в одиночестве в своей башне.

   И если в тот, первый раз, когда я бросилась за ним в другой мир, это еще можно было оправдать тем, что Сатарэн без кесаря Владыка Ночи подмял бы под себя в короткие сроки, то сейчас оправданий мне не было. Ни одного.

   — Я у тебя очень плохая дочь, — тихо сказала шенге, снова поднимаясь с постели, — прости.

   Практически ненавидела себя в этот момент.

   И не могла смотреть на шенге.

   Поднялась, ушла в гардеробную, накинула халат поверх сорочки, и все так же не глядя на шенге, вышла. Мне было стыдно. Мне было стыдно как никогда. Я отчетливо знала, что спасать кесаря глупо до невозможности… но я просто не могла поступить иначе. Не могла и все.

   Но стоило выйти в коридор, как стало совершенно очевидно — до кесаря я не дойду.

   Просто не дойду.

   Потому что все стражники стояли застыв, и никто даже не пытался вспороть воздух острием сверкающих копий.

   Я замерла, искренне сожалея, что успела сделать шаг от двери в наши с императором покои, и на какой-то миг мне даже стало страшно… но лишь на миг — уже в следующий дверь за моей спиной открылась и вышел Рхарге.

   В тот же миг разом вздрогнув, отмерли стражники и во дворец словно снова вернулась жизнь.

   — Утыррка испугаться? — поинтересовался с плохо скрываемой усмешкой младший вождь.

   — В последний раз когда светлые так замирать, приходить плохой, очень плохой темный принц, — настороженно оглядываясь по сторонам, ответила я.

   Рхарге похлопал по плечу и издевательски спросил:

   — Хуже чем Ледяной Свет?

   Обернувшись, возмущено ответила:

   — Вот ты сейчас совсем не прав. Между прочим, для этого мира кесарь не так уж и плох.

   Орк, хитро прищурился, и насмешливо уточнил:

   — А очень-очень плох?

   Ну, с этим не поспоришь, я и не стала собственно спорить.

   И в этот момент передо мной вспыхнул, ослепляя, портал, и тут же был закрыт зеленой сетью защиты Рхарге, закрыт и уничтожен.

   Невольно шагнула назад, прижимаясь к орку.

   Второй портал возник на том месте, где только что стояла, и его тоже уничтожил младший вождь племени Лесных. Причем все происходило настолько быстро, что ни стражники, ни вбежавшие в коридор Снежные братья не успели ничего сделать, и только Рхарге успел среагировать.

   — Утыррка стоит вернуться, — сказал орк, прижимая к себе огромной лапой.

   — Не уверена, — нервно оглядываясь, ответила я, — мне нужно к кесарю.

   — Ледяной Свет защищен, — возразил Рхарге.

   — А гоблин его ведает, защищен он или нет, — выговорила в сердцах.

   Следующий портал вспыхнул в конце коридора, и уничтожила его моя северная охрана, но это все равно было нонсенсом. Нонсенсом, на который если кто и был способен, то только Акъяр, даже не сомневаюсь, что это его рук дело. И вот спрашивается – зачем спасала? Мне было мало проблем?

   — Добро всегда порождает зло, — глубокомысленно выдала я.

   — Возможно – да, возможно – нет, — на чистейшем оитлонском ответил орк, продолжая придерживать меня как несмышленое дитя, которое рвется навстречу неприятностям, — но Ледяной Свет предупреждал, что Утыррку захотят отнять. Не сказал почему.

   — А у них тут местное пророчество, — оглядываясь в поисках очередной попытки нападения, ответила я. — По пророчеству, тот на чьей стороне взойдет Черная Звезда, тот и в дамках.

   Рхарге удивленно хмыкнул и сказал очевидное:

   — Черная Звезда восходит на востоке.

   — Черная Звезда это я, — пояснила невесело.

   Рхарге странно на меня посмотрел, а я, вспомнив, как теперь выгляжу, вдруг спросила на оркском:

   — А Джашг узнать меня, когда увидеть?

   — Джашг узнать сразу, — величественно кивнул орк, и смущенно добавил, — Рух и Рхарге нет.

   Вдруг поняла, что улыбаюсь. Просто улыбаюсь. Потому что папа меня узнал. Так и знала, что узнает. Вот чтобы кесарь не говорил, а папа узнал с первого взгляда. Доберусь до Араэдена, поиздеваюсь. Добраться бы.

   — Утыррка нужно вернуться, — напряженно произнес Рхарге.

   Утыррка очень сомневалась, что кое-кто темнопринцевской наружности не в курсе произошедшего с кесарем, и имелось сильное подозрение, что меня не хотят пускать к нему, чтобы не спасла. Къяр мог. В том то и проблема, что Къяр мог и быть в курсе, и не пускать, зная что один раз я кесаря уже с того света вытащила, а значит могу и вытащить повторно.

   — Сатарэн, — позвала я.

   Мир возник передо мной гигантским змеиным взглядом.

   — Позови мне Мрак, — попросила я.

   Глаз исчез, а через несколько мгновений появилось чернильное пятно, материализовавшееся рядом со мной призрачно-черной фигурой высшего.

   — Здесь Акъяр, — сообщила ему. — Сможешь проверить, где конкретно?

   Мрак всплеснулся чернильным пятном под потолок, и стек сверкающей темной смолой, обозначая места… фактически дыр в пространстве. И если бы галерея была яблоком, я бы сказала, что это очень, очень сильно изъеденное червями яблоко.

   — Чертов гений! — вырвалось в сердцах.

   А Мрак открывал все новые и новые «дыры».

   Рхарге, внимательно следивший за его действиями, вдруг произнес:

   — Эти темные сущности, которые ты зовешь Мраком и Тенью, они сильны. Очень сильны.

   — Да, — согласилась я, — они были сильны и могущественны, они владели магией и правили тремя мирами. Но в какой-то момент они слегка забыли о том, что власть это еще и ответственность. Огромная ответственность, и в первую очередь перед теми, кем правишь. И высшие, считая себя богами, попытались уничтожить тех, кто покорно и вынуждено служил им. Высшие были сильнее, темные коварнее. Коварству темных поем мы песню, в итоге, как ты видишь, высших не осталось, темные вполне себе существуют.

   Мрак, завершив с обозначением дыр в пространстве, вернулся и возник передо мной мрачным силуэтом некогда бога. Силуэтом, который, как и я понимал — глупо было бы соваться сейчас туда, где каждый шаг не отличается безопасностью.

   Да, по всем законам логики, мне следовало бы вернуться в спальню, в отличие от дворца защищенную великолепно.

   Вот только где я и где логика.

   «Сатарэн» — призвала мысленно.

   И отпустила руку Рхарге.

   «К подножию Темной башни», — приказала, роняя халат с плеч. Все равно ведь намокнет, смысл таскать его за собой.

   — Буду возле Руха, — сообщила я младшему вождю племени Лесных, прежде чем меня смыло водой.

   И вот раньше бы не смыло, но дыр Акъяр понаделал знатно, так что Сатарэн проник сюда без каких-либо сложностей.

***

Меня вынесло действительно к Руху. Причем в самый интересный момент – огромный снаружи, но еще совсем маленький внутри, Рух деловито пытался взломать защиту Темной башни, и судя по паре десятков смятых заклинаний, сиротливо ссыпавшихся по незримой стене, делал это давно и упорно.

   Когда мокрая я оказалась у его ног, орк вздохнул, поднял меня и почесав затылок произнес:

   — Хорошая защита.

   Откашлявшись, я выпрямилась, зябко обняв себя за плечи и стараясь игнорировать мокрую прилипшую к телу сорочку, и была вынуждена признать — да, хорошая.

   Эту башню я видела издали, когда кесарь создавал себе дворец. Жуткое, мрачное серое строение, с почерневшей крышей и местами стенами, что говорило о факте ее многоразового поджигания. Хотя казалось гореть было нечему — в отличие от темницы, в которой содержался Элионей, эту башню не окружало ничего, помимо выжженного пространства и трех степеней защиты. Трех незримых стен, оставивших лишь темный отпечаток на черной земле. Место было жутким. Вообще я не понимала, как можно было оставить эту башню в качестве дорогого памяти архитектурного памятника. Это если и был памятник, то какой-то… вконец жуткий.

   — Утыррка ведь не ходить туда? — встревожился Рух.

   — Ходить, — скорбно призналась я.

   — Зачем? – не понял орк.

   — Утыррка понятия не имеет, — в последнее время я становлюсь все более честной, пора бы заканчивать с этим.

   Неодобрительно глянув на меня, Рух сказал:

   — Защита сильная, Утыррка не пройти.

   А мне шелестом ветра вспомнилось «Для тех, кому я позволяю…»

   — Утыррка войти, — сказала я, до крови царапая ладонь. – Для Утыррки путь к Ледяному Свету открыт всегда.

   И грустно улыбнувшись Руху, я приложила кровоточащую ладонь к стене.

   И стена мягко обступила меня сиянием серебристого дождя, пропуская внутрь.

***

Когда я обернулась — огромного орка уже не было видно. Не было видно ничего, кроме сверкающей серебристой стены и… костей элларов, некогда пытавшихся пройти сюда.

   Дрожа от холода, я огляделась, с ужасом осознавая — как много их здесь. Тех, кто пытался убить кесаря, но в итоге погиб сам. И убил себя сам… Прошли годы, но эти самоубийцы, а назвать иначе тех, кто рискнул напасть на Араэдена я чисто логически не могла, лежали здесь. Пресветлые, скалящиеся ветру и свету двух светил оголенными черепными костями, с ошметками треплемых на ветру светлых волос… несколько темных, судя по позам заколовших себя самостоятельно, и умерших с этим явно потрясших их осознанием, потому что челюсти были отвисшими… Одну темную. Она была мертва давно, но повисшее на цепях тело все еще обнимала ссохшаяся кожа, иссиня черные волосы закрывали лицо, на черном кожаном платье не было видно ни единого пореза… я поняла, что не хочу знать, как она умирала.

   И подойдя к стене в двух шагах от нее, вновь приложила кровоточащую ладонь…

   «Для тех, кому я позволяю»…

   Эта стена осыпалась золотыми искрами, и зарры пропустили меня, не причинив вреда.

   Но это меня, а здесь, во втором круге ада, всех остальных они просто убили.

   И их было так много, тех, кого смертоностной магии кесаря пришлось убивать. Много настолько, что у меня был бы шанс вновь испытать сомнительное удовольствие от буквального хождения по трупам, но те же зарры, слившись, образовали золотой сверкающий на солнце мост, позволяя мне пройти.

   И я прошла. К третьей стене.

   Открыла с содроганием, и едва та опала черным пеплом, поняла, что боялась зря – здесь трупов не было. Ни трупов, ни костей, ни останков.

   Здесь не было ничего.

   Выжженная, истрескавшаяся, покрытая пеплом земля.

   Ступать на которую было страшно, но я все же сделала новый шаг. Потом еще один, и еще, и еще…

   Здесь явно было что-то не так с пространством, изначально показалось, что до башни от третьей стены шагов десять, не больше, но я совершила все сто, прежде чем коснулась почерневшего от времени и пламени железного кольца, чтобы потянув его на себя, наконец, открыть дверь этой проклятой башни.

   Открыть и замереть на пороге.

   Потому что первое, что я увидела, была надпись: «Мир принадлежит мне!»

   Надпись, нацарапанная прямо на почерневшем от пожара полу. Дерганная, выведенная явно едва способной двигаться рукой, с искажением допустимым для языка древних элларов. Но шаг вперед и более четкое: «Мир принадлежит мне!», и вот уже этот уверенный почерк был мне хорошо знаком.

   Еще шаг, и я замечаю все ту же надпись на стенах. Сначала неровную, словно бы писал ребенок, но затем все более и более отчетливую, поднимающуюся выше и выше.

   «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!»…

   Я стояла в центре башни, потрясенно оглядываясь.

   Мыслей было так много…

   Во сколько он научился писать? Два-три годика? Я не знаю, как растут местные дети, но Адрасик был очень смышленый, смог бы он написать такое в годик? Судя по нижней надписи, кесарю едва ли было больше…

   «Мир принадлежит мне!»…

   Я пошатнулась, поняла, что с трудом стою, но все так же продолжала оглядывать пол, стены, потолок и надпись… одну и ту же надпись абсолютно везде.

   «Мир принадлежит мне!»…

   И вздрогнула всем телом, едва услышала насмешливое:

   — Я бы поинтересовался тем, что ты здесь делаешь, но в данный момент мне крайне любопытно, чем тебя надпись не устраивает?

   Резко повернувшись на звук голоса, я, наконец, увидела кесаря.

   Он сидел на полу, привалившись спиной к одноместной застеленной полуистлевшим покрывалом кровати и единственным, что было отчетливо видно в полумраке, а кесарь занял наименее освещенную часть помещения, были его сверкающие ледяной насмешкой глаза.

   — Да ничем, — решительно направившись к супругу, ответила я, — разве что одной маленькой неувязочкой.

   — Какой же? — безразлично поинтересовался император Эрадараса, даже не делая попытки встать.

   Подойдя, я для начала обошла его с обеих сторон, выискивая кинжал где-нибудь в спине.

   — Нежная моя, ты слишком плохого мнения о моих способностях к выживанию, — проследив за моими поисками, сообщил Араэден.

   — Да как сказать, опыт, знаете ли, — язвительно ответила я, и, обойдя кесаря так, чтобы оказаться с ним лицом к лицу, присела на пол, вглядываясь в бледного, и судя по виду, явно переоценившего свои способности к выживанию императора.

   — Ну я же выжил, — с едва тронувшей его губы улыбкой, произнес Араэден.

   — Что-то мне подсказывает, что все те, кто возлежат между первой и третьей стенами, думали так же, — съязвила я.

   И протянув ладонь, прикоснулась к его щеке — кесарь был ледяным на ощупь. Ледяным настолько, словно жизни в нем не осталось вовсе.

   — Между первой и второй, — устало сказал император, и обессилено откинув голову назад, посмотрел на меня с едва читающейся насмешкой.

   — И над чем потешаемся? – несколько враждебно поинтересовалась я.

   — Ты очень плохая дочь, — обозначил свою абсолютную осведомленность кесарь. И добавил неожиданно жестко: — Зачем ты пришла, Кат?

   Разведя руками, полувопросительно ответила:

   — Потому что я очень плохая дочь?

   Укоризненный взгляд и неожиданно откровенное:

   — Я не уверен, что смогу покинуть эту башню, нежная моя.

   И мое сердце сжалось так, что стало больно даже дышать. Вглядываясь в столь знакомые черты нечеловечески злого лица, я искала в себе силы сказать хоть что-то, и не находила ни сил, ни слов. Разве что вопросов было изрядно.

   — Потому что ты вытащил меня? — спросила, срывающимся голосом.

   Он не ответил, устало, так неизмеримо устало глядя на меня.

   Со смертельной усталостью во взгляде.

   — Нет, — прошептала, чувствуя, как с ресниц срываются слезы, — пожалуйста, нет.

   Кесарь приоткрыл губы, собираясь было что-то сказать, но промолчал. А я смотрела на него, чувствуя, как задыхаюсь от слез, но все что смогла сказать, было дурацкое:

   — Ты же оставишь меня матерью одиночкой?

   Он улыбнулся, и хрипло ответил:

   — Ты будешь прекрасной мамой, нежная моя.

   Я запрокинула голову, пытаясь удержать слезы, хоть как-то удержать слезы и не скатиться в банальную истерику, которая как ничто идеально соответствовала бы моменту.

   А на потолке тоже была надпись: «Мир принадлежит мне!».

   — Кстати, о неувязочке, — вытерев слезы, вспомнила я, — по факту этот мир так и не стал твоим, он принадлежит мне.

   И я с вызовом посмотрела на супруга. Вызов, который кесарь не принял, он улыбнулся и тихо ответил:

   — Я знал, что ты полюбишь его.

   И оказался прав. Как всегда. Во всем. По любому поводу…

   — Увы — нет, — кесарь грустно улыбнулся мне, — я всегда проигрывал битвы за женщин. Что бы не предпринимал, как бы не старался… итог извечно оказывался печален.

   Я молчала, пристально глядя на него, и искренне надеясь, что кесарь продолжит. Хотя бы говорить со мной. Но он замолчал, все с той же грустной полуулыбкой глядя на меня.

   — Замечание про женщин, — я постаралась придать своему голосу больше язвительности, даже понимая, что император читает все мои мысли и уловку заметит, — насколько мне известно, их вниманием и стремлением быть с вами пользовались вы, мой кесарь.

   Он усмехнулся, откинув голову, и тихо ответил:

   — Нет, Кари, битву за каждую из значимых для меня женщин я проиграл. Сначала мать… Я бросил вызов тому, кто номинально считался моим отцом, когда мне было чуть больше восьми, и мне казалось — я победил. Убивая его и глядя как в его глазах гаснет искра жизни, я был уверен, что победил… Но император оказался коварнее, чем я когда-либо мог предположить, и когда я освободил мать, она была уже беременна. Ему оказалось до крайности легко манипулировать ею — он пообещал, что если она понесет, он позволит ей увидеть меня, ребенка, которого у нее отняли сразу после рождения.

   В воздухе осталось недосказанным «отняли и заперли здесь, в башне».

   — Это уже мелочи, — улыбнулся кесарь, — я выжил.

   Хорошая формулировка… очень хорошая, только все равно больно так, что нет возможности сделать вдох.

   — Затем Элиэ, — улыбка Араэдена приобрела слегка мечтательный оттенок. — Забавно, — продолжил он, — я полюбил в ней то, что осознал не сразу. Она была живой. Она любила жизнь. Она готова была сражаться за себя, свою семью, своего возлюбленного — мне оставалось лишь восхищаться.

   — Восхищаться до такой степени, что вы позволили ей убить себя? — возмущенно спросила я.

   Он тихо усмехнулся, посмотрел на меня, и произнес:

   — Нежная моя, оглянись. Здесь я рос. Здесь меня убивали много, много, неизмеримо много раз. Делай выводы.

   Я оглянулась.

   Поняла.

   Посмотрела на кесаря и тихо спросила:

   — Вы знали, что они не смогут вас убить?

   Он улыбнулся. Загадочно-уверенная улыбка на бледных губах и безумная тоска во взгляде.

   — Это не тоска, это усталость, — едва слышно ответил Араэден.

   Вновь криво улыбнулся, и произнес:

   — Уже в тот момент я был проклят чтением мыслей, нежная моя. А это проклятье. Страшное, жестокое, неизменное. Для нее моя смерть была символом того, что она получит право на жизнь, на любовь, на свободу. Она так верила… а мне хотелось верить, что до нее дойдет простая истина — нельзя обрести счастье убивая. Силу, империю, власть… но не счастье. Я был слишком молод, Кари, я считал, что Элиэ во многом похожа на мою мать, как минимум в вопросах благородства.

   Сидя перед ним на коленях, я потрясенно переспросила:

   — И вы трое суток «надеялись»?!

   Кесарь опустил взгляд, усмехнулся и все так же тихо произнес:

   — Даже когда умерла надежда, я не смог убить ее.

   Я сидела оглушенная этим признанием, в полном потрясении взирая на кесаря. Я не могла этого понять, просто не могла. Его убивали трое суток, так мучительно и жестоко, как умеют только темные, но, несмотря на всю адскую боль и безумные пытки, он не сопротивлялся? Почему?!

   Посмотрев мне в глаза, кесарь усмехнулся и пояснил:

   — Потому что Араэн поставил ее удерживать контур. Малейшее мое применение силы — и она погибла бы.

   Судорожно вздохнув, уточнила:

   — Он знал?

   — Он да, — подтвердил кесарь. Усмехнулся и добавил: — Она и Элионей нет.

   И на меня обрушилось все понимание той дичайшей ситуации.

   — Это так… по-темному, — прошептала я, вспомнив с каким спокойствием и даже улыбкой, Арахандар Властитель Ночи подвергал жуткой смерти своих сыновей.

   Араэден лишь улыбнулся. Я же, придвинувшись ближе, на всякий случай исследовала руками его спину, а то мало ли…

   — Там нет никаких кинжалов, нежная моя, — прошипел кесарь.

   — Да кто вас знает! — воскликнула я, отстранившись и снова сев перед ним, — с вашей то склонностью к мазохизму, я уже ни в чем не уверена.

   Он улыбнулся. Самая теплая из всех улыбок императора, которую мне доводилось видеть.

   — Что было дальше? — придвинувшись чуть ближе и взяв его за руку, практически шепотом спросила я.

   Легкая усмешка, без тени веселья, и откровенно мрачное:

   — Менее всего я ожидал, что им удастся вышвырнуть меня из этого мира. Ты поймешь, нежная моя, ты знаешь, что такое ответственность… Я нес ее за слишком многих. Я был единственным щитом между Тэнетром и Эрадарасом, я был единственным, что защищало малые народы, от поголовного истребления, я был единственной защитой для моей матери. Оказаться живым в Рассветном мире, осознавая, что их всех убьют… было тяжело.

   — Вы не были живым, — вспомнила я, — вы были практически трупом.

   — Без разницы, — ответил кесарь, — никакая физическая боль не могла затмить тревогу, пожиравшую меня сильнее с каждым днем. Я заигрался в любовь и благородство, я заигрался… а расплату понесли они.

   Я лишь сидела, держа его ладонь, и понимая, насколько Араэден прав. Есть те, кто может позволить себе любить без оглядки, а есть те, на ком ответственность за многих, и у нас нет права на ошибку и чувства, потому что за наши чувства и ошибки кровью платят другие.

   — Ты понимаешь, — улыбнулся император. — Ты всегда это понимала, нежная моя.

   Я промолчала, с болью глядя на него, и спросила:

   — А после вы потеряли Дарику?

   Знала эту историю, практически полностью, и все же… хотела услышать от него.

   Араэден посмотрел на меня и тихо ответил:

   — Их обеих.

   В моем взгляде отчетливо промелькнуло непонимание — Мейлина, насколько я помню, была вполне себе жива и здорова, даже в убийстве Динара радостно участвовала.

   — Не особо радостно, — резонно возразил кесарь. Вздохнул, складывалось ощущение, что говорить ему все сложнее, и пояснил: — Я был слишком не осмотрителен. В поисках способа возвращения домой, я заходил все дальше и дальше, оставляя Дарику и ее дочь на все больший срок. Это было ошибкой. Мне следовало взять их с собой, пусть путешествие уже не было легким для Дарики, но следовало, я знал, что человеческая стая уже давно лишь стая – для активации агрессии им не хватало лишь искры… Я знал это, но я не думал, что ТаЭрхадан столь быстро захватит власть. Я просчитался. Моя вина.

   Это были очень смутные времена, просчитаться было не сложно.

   — Не сложно, — усмехнулся кесарь, — но я рос как представитель высшей расы, и считал себя гораздо дальновиднее людей… Моя ошибка.

   Он вздохнул и продолжил:

   — Дарику убили на глазах Мейлины. И эта та боль и потеря, которую не излечить никаким временем, но последовавшее за произошедшим насилие, оставило не меньший шрам в ее душе. Когда я сумел добраться до Мейлины, от улыбчивой смешной девочки не осталось ничего… Я потерял их обеих, нежная моя, окончательно и безвозвратно.

   Долгая пауза и кесарь добавил:

   — Мейлина не хотела жить. Я пытался, объяснял, доказывал — она не хотела жить, а я не мог винить ее за это, вина была исключительно на мне. И тогда я дал обещание, что если она будет жить, в Рассветном мире больше не будет войн. Войн и сильных магов, способных поднять народ на восстание.

   Я смотрела на кесаря, с диким пониманием случившегося, стремительно переворачивающим все мое представление об истории, о ситуации с подвластными королевствами. И от этого понимания ни на миг не становилось легче… только больней. Араэден отчетливо видел это, но все равно продолжил:

   — Я захватил и объединил человеческие королевства, заключил мир с теми из орков, кто ограничивался определенными территориями — Степные, во главе которых тогда еще стоял не ТаШерр, Горные — живущие на севере и Лесные, твой шенге тогда был лишь младшим вождем. Алое пламя и его потомки выступили против. У них не было территорий, сильное племя алчущее земель, женщин и власти. Собственно ТаЭрхадан принадлежал к этой власти силы. Я никогда не жалел, что уничтожил их.

   Мой взгляд кесарь встретил, не опустив собственного, он действительно никогда не жалел.

   — Мейлина осталась на освобожденной территории, — произнес Араэден. — Она хотела лично проследить, чтобы те, кто убил ее мать, больше никогда не рождались. Следила… но каким-то образом пропустила момент рождения и перерождения Динара Грахсовена. Сначала пропустила, а после умоляла меня не трогать того, кто стал ей как сын. Это была та причина, по которой Динар остался жив после возвращения из Готмира.

   Невольно вздрогнув, выпустила его руку, собственные руки сложила на груди, и достаточно враждебно спросила:

   — А я?

   Кесарь протянул ладонь, прикоснулся к моему колену, обтянутому мокрой тканью, и устало ответил:

   — А ты родилась благодаря мне, нежная моя. Благодаря моему вмешательству и тому, что я настоял на свадьбе Ароиля и Ринавиэль, этот брак был слишком не выгоден обеим династиям. И ко всему прочему от твоего отца была беременна так же старшая сестра твоей матери.

   Я как сидела…

   — Прости, — грустно улыбнулся кесарь.

   — За что? — я невесело усмехнулась.- За правду о моем отце? Мне было известно, что он никогда не страдал верностью моей матери, при всей любви, которую скорее демонстрировал, чем не скрывал.

   — Он все же любил, — счел нужным сказать кесарь.

   Я лишь пожала плечами. Любовь – это то удовольствие, которое люди моего положения никогда не могли особо себе позволить, слишком велика ответственность за всех тех, кто от тебя зависит, так что для чувств… едва ли остается место.

   — Интересно, — я посмотрела на супруга, — а что, если бы я родилась мальчиком?

   Кесарь улыбнулся. Несколько долгих секунд смотрел на меня, а затем тихо произнес:

   — Кари, прошло почти триста лет, ты полагаешь, я мог надеяться на то, что мои близкие все еще живы?

   Я промолчала.

   Араэден усмехнулся и пояснил:

   — Я растил тебя как политика. Лучшего из всех в Рассветном мире. Слишком отчетливым было понимание, что вернувшись в Эрадарас я застигну лишь руины былого величия, но я принес мир в твой мир, я надеялся, что ты сможешь сделать то же и для моего.

   Усмешка превратилась в грустную улыбку и кесарь добавил:

   — Родись ты мальчиком — это разом решило бы множество проблем. Но этого не случилось. В чем-то жаль, в чем-то нет. Да, будь ты мужчиной, все было бы проще, но мне кажется лишь женщина может нести в себе столько жизни, столько жизненной силы, и быть достаточно гибкой, для того чтобы не ломаться и оставаться сильной несмотря на все обстоятельства. И в тебе столько жизни, нежная моя, столько упрямства и упорства, столько огня…

   Его ладонь бессильно соскользнула с моей ноги и осталась на полу, я сдержала порыв прикоснуться к ней, пытаясь хотя бы согреть. С одной стороны мне было так тяжело от всего услышанного, а с другой – все обретало кристальную ясность. Правда легче от этого не становилось тоже. Понятнее, но не легче.

   — «Слишком отчетливым было понимание, что вернувшись в Эрадарас я застигну лишь руины былого величия, но я принес мир в твой мир, я надеялся, что ты сможешь сделать то же и для моего», — повторила я сказанные им слова и вопросительно посмотрела на кесаря. — Не совсем поняла, — призналась супругу.

   С усмешкой глядя на меня, он объяснил:

   — Я бы не смог. Вернись я сюда спустя триста местных лет, я бы не смог… Но и бросить мир, поделившийся силой со мной и поддерживающий жизнь во мне едва я покинул утробу матери, не мог так же. До той встречи в твои пятнадцати лет, я собирался перенести тебя в Эрадарас и передать управление в твои руки. Я знал, что ты справишься. Я знал, что ты сможешь сделать для Нижнего мира гораздо больше чем я.

   И учитывая, что он подарил моему миру собственно более чем трехсотлетний мир, по справедливости мне полагалось сделать не меньшее. Да, тяжелый миг осознания долга перед тем, кого я всегда считала злом.

   — Я им всегда и был, — усмехнулся Араэден.

   — Я тоже никогда излишней добротой не отличалась, — ответила рассеянно.

   А потом с морозным ознобом, вызвавшим ощущение затаившегося в груди ледяного ужаса, я повторила про себя: «Но и бросить мир, поделившийся силой со мной и поддерживающий жизнь во мне едва я покинул утробу матери, не мог так же». Медленно подняла взгляд и посмотрела в ледяные практически погасшие глаза кесаря, боясь, в то же время понимая, что не могу не спросить.

   — Что вы сделали? — голос сорвался на последнем слоге. Я судорожно сглотнула, и спросила уже громче и отчетливее: — Мой кесарь, что вы сделали?

   Араэден не ответил, лишь по губам скользнула странная улыбка.

   «Бросить мир, поделившийся силой со мной и поддерживающий жизнь во мне», — повторила про себя, пристально глядя на супруга.

   — Так вот по какой причине вы были бессмертны! — догадалась я.

   — Ты всегда была умной девочкой, нежная моя, — усмехнулся кесарь. А затем уже совершенно серьезно произнес: — Отныне бессмертием обладаешь ты. Не уверен, что сделал тебе достойный подарок, видит Свет, слишком часто я желал бы умереть, но не обладал подобной возможностью.

   Сидя перед ним я молча смотрела на Араэдена, но гнев поднимался волной.

   — Я не просила о бессмертии! — слова сорвались практически с шипением.

   — Я знаю, — кесарь смотрел на меня вновь с улыбкой, — ты просила лишь дважды, один раз, чтобы я не трогал шенге, и второй раз, чтобы не убивал Динара. Я выполнил обе просьбы, нежная моя.

   — Еще я просила о разводе, — горло сжало спазмом.

   — Мы поступим лучше, я сделаю тебя вдовой, — усмехнулся кесарь.

   Я не видела повода для улыбок, ни единого повода.

   — Не хочу быть бессмертной, — прошептала я.

   — Прости, нежная моя, я пытался этого избежать, — и он действительно просил прощения.

   Судорожно вздохнув, еще тише добавила, напряженно глядя на него:

   — Не хочу быть вдовой.

   Во взгляде Араэдена тенью промелькнула боль, но лишь тенью.

   — У всего есть цена, нежная моя, — очень холодно произнес он. — Я оставил тебе Динара, шенге и мою империю. Я сделал что мог. И я прекрасно понимаю, что ты не хочешь быть вдовой, но, увы, у тебя есть лишь один шанс избавиться от меня — моя смерть. Развод, не то, на что я согласился бы когда-либо в принципе. Поверь, мне проще умереть, чем отпустить тебя. Уходи.

   Я не пошевелилась.

   Сидя перед кесарем, я обхватила мокрые плечи ледяными уже руками и с горечью подумала, что, кажется, смерть от воспаления легких теперь мне не грозит… Вспомнился диалог в Прайде, когда кесарь сидел на холодных ступенях, а я беспокоилась о его здоровье, как же глупо я выглядела тогда в его глазах.

   — Ты никогда не выглядела глупо, нежная моя.

   — Даже в нашу брачную ночь? – спросила, чувствуя, как глаза жгут слезы.

   Кесарь грустно улыбнулся, а затем тихо произнес:

   — Твои мысли в момент нашего бракосочетания, твоя молчаливая просьба к отцу, которую он не пожелал ни понять, ни услышать… Ты никогда не выглядела глупо, нежная моя, ты с достоинством принимала даже самые страшные удары судьбы. Мне очень жаль, что одним из этих ударов стал я. Уходи.

   Противоречия всегда были моей второй натурой, потянувшись, я обняла Араэдена, прижалась к нему и не стала никуда уходить.

   — Если бы я не знал тебя так хорошо, мог бы подумать, что ты решила не оставлять меня, пока абсолютно точно не удостоверишься в моей смерти, — тоже обняв, выдохнул он в мои волосы.

   — Примерно так, мой кесарь, — прижалась крепче к нему и из вредности добавила: — Ничего, мы вас потом пышно захороним и я еще станцую на вашей могиле.

   — Голой? – неожиданно заинтересовался император.

   — И не надейтесь!- ответила я.

   Глупо, конечно, говорить подобное тому, кому больше надеяться не на что.

   — Зачем? — прошептала, уткнувшись в его шею.

   Он погладил по спине, не обращая внимания на то, что ткань моего платья была мокрой насквозь, и ответил:

   — У всего есть цена, Кари, особенно у магии. Ты всегда игнорировала ее, как впрочем, и чувства.

   — Да потому что в этой вашей магии гоблин ногу сломит! — высказалась я. – Как и в чувствах. Я не понимаю, неужели не было иных вариантов?

   — Нет, нежная моя, других не было. В ином случае я бы не оставил тебя никогда, и ты знаешь об этом.

   Знаю. Но, то что раньше казалось поводом для бесконечной борьбы до победы, причем я была абсолютно уверена, что моей… теперь обрело горький привкус поражения. Кесарь был злом, да, но злом привычным, известным и понятным уже практически… когда не выкидывал что-то вроде сражения с высшими с отравленным кинжалом в своем теле, или отдавания мне своего бессмертия!

   — Не хочу, — прошептала, чувствуя, как по щекам текут слезы.

   — Чего ты не хочешь, нежная моя? — устало спросил мой супруг, все так же обнимая.

   — Не хочу, чтобы ты умирал, — совершенно искренне сказала я.

   Тихий вздох и насмешливое:

   — Хорошо, представь себе ты и я в нашей постели…

   Представила. Судорожно вздохнула и решила:

   — Я потерплю.

   Он рассмеялся и сказал:

   — Знаешь, нежная моя, а ты умеешь заставить мужчину искренне пожелать самому себе сдохнуть.

   — У меня опыт, — прижалась к нему сильнее, — я лет с пятнадцати потенциальных женихов разгоняла, так что… опыт да.

   Усмешка и усталое:

   — Тебе придется рожать мне детей.

   — Учитывая, что это мой долг, я тоже потерплю, — ответила, решив, что лучше так, чем остаться вообще без Араэдена.

   — Мое чувство самоуважения уничтожается в геометрической прогрессии, — усмехнулся кесарь.

   Я вытерла слезы, отстранилась от него, взглянула в бледные теряющие жизнь казалось по капле глаза и отставив лирику, начала с главного:

   — Акъяр не отступится и не остановится.

   Араэден сжал губы.

   — Ты знаешь об этом, я знаю об этом, — продолжила практически безжалостно. — Сейчас, когда я потребовала утвердить на престоле Тэнетра Адраса, к Къяру примкнет и Араэн принц Ночи. И не мне тебе рассказывать о том, на что способны темные в деле достижения целей, но историю с высшими знаем мы оба.

   Кесарь молчал, пристально глядя на меня.

   Я продолжила:

   — Ты дал шенге знания об этом мире и его языке, но в битве коварства против силы мы оба поставим на коварство, потому что знаем ему цену. Итог? Бессмертие, это замечательный дар, мой кесарь, но едва ли оно принесет мне счастье, когда до меня доберется Акъяр.

   Усмешка и ледяное:

   — Ты не учитываешь присутствия на Сатарэне айсира Грахсовена, нежная моя.

   Я отвела взгляд. О Динаре говорить было… больно.

   — Не можешь простить ему брак с Лорианой? – с легкой насмешкой спросил Араэден.

   Можно было бы не отвечать, но я все же ответила:

   — Не могу простить того, что он дал обмануть себя сначала Лоре, а после Синему пламени.

   Когда произносишь то, что гложет изнутри, кажется, что станет легче, но нет — только больнее. Хотя казалось, я сполна испытала, что такое боль, когда он на Свободных островах демонстративно уделял все внимание Аджане. Наверное, есть чувства, которые следует просто отпустить… я отпустила. Динара. Я отпускала его много раз, вероятно, настала пора отпустить в последний.

   — Стоит ли?- с грустной усмешкой спросил кесарь. А затем добавил: — Кари, я мог бы сказать многое, но скажу лишь одно — на его поцелуи ты отвечала… Но на мои, как бы они не кружили тебе голову, никогда.

   Это был какой-то параметр измерения чувств, о котором я не знала?! Посмотрев на Араэдена, резонно ответила:

   — А еще я отвечала на поцелуи Аршхана, причем с явным энтузиазмом!

   Кесарь промолчал, пристально глядя на меня.

   Я же высказала то, о чем ему явно полагалось знать с самого начала:

   — Я никогда не боялась Динара, он был для меня врагом, но равным мне врагом. А что касается тебя, мой супруг, ты всегда был злом, бессмертным, неоспоримым, опасным до такой степени, что я боялась даже не за себя – за свою страну. Отвечать на поцелуи в данной ситуации было бы несколько странно, ты не находишь?

   Кесарь промолчал вновь.

   Судорожно выдохнув, я заставила себя произнести и фактическое признание в собственном поражении:

   — Я не смогу жить без тебя, и я не сумею выжить без тебя. Можно было бы сказать много слов, но в храме Матери Прародительницы ты осознанно произнес брачную клятву, я осознанно поклялась выполнить свой долг.

   И я посмотрела на кесаря, едва ли испытывая жалость — мы оба слишком хорошо знали, что такое ответственность. Любые чувства меркнут в сравнении с ней, если твоей ответственностью являются жизни многих и многих. И чтобы ни чувствовали я, он, и те, к кому мы что-то испытываем, ответственность смывает все, до самого основания, оставляя вместо цветущих садов первой любви, голые скалы того гранита, что является смыслом жизни правителей.

   Араэден усмехнулся, и произнес:

   — Приятно видеть в тебе столь отчетливое осознание ответственности, нежная моя, приятно, но вовсе не радостно.

   Помолчал, тяжело вздохнул, протянув руку, коснулся моей щеки, его пальцы скользнули вниз, рука бессильно упала и император тихо сказал:

   — Слушай внимательно, нежная моя. Очень внимательно, и постарайся не только слушать, но и слышать. Ты всегда мечтала победить, превзойти своего врага и учителя, одержать окончательную победу. Я дал ее тебе. Я дал тебе все, что мог, и даже больше. Ты сильный правитель, ты невероятно сильная, исполненная жизни и света девушка, и твоя целеустремленность относится к ряду тех, что способны уничтожить не только вставших на твоем пути людей и нелюдей, но и горы, и даже моря. В тебе есть огромная сила, Кари. Сила, которая позволит тебе уничтожить и Араэна и Акъяра. Поверь, я знаю тебя, и знаю их — ты сильнее.

   — Кесарь… — начала было я.

   Но он посмотрел так, что я замолчала мгновенно, и добившись тишины, продолжил:

   — Если ты сейчас встанешь и уйдешь — тебе будет больно. День, два, возможно несколько, но ты из тех кошек, что всегда падают на четыре лапы. Ты встанешь и пойдешь дальше. И рано или поздно, в твоей жизни появится мужчина, Динар или нет решать будешь ты, но мужчина появится, и его ты сможешь контролировать. И это будет достаточно счастливый брак, нежная моя. Брак, в котором у тебя не будет боли, горечи от чувства поражения, и ненависти к тому, кто побеждает всегда. Со мной такого не будет. Я слишком сильно люблю тебя, нежная моя, слишком неистово, слишком всепоглощающе, слишком… С тобой всегда все было «слишком», Кари. Поверь, гораздо гуманнее позволить мне сдохнуть сейчас, чем день за днем убивать равнодушием, «потерплю» и тоской по Динару. Уходи.

   Я смотрела на кесаря, тяжело дыша, и чувствуя, как слезы вновь срываются с моих ресниц.

   — Прости, — едва слышное, и боль в медленно гаснущих глазах, — я хотел избежать этого разговора, но ты, слишком упрямая… Уходи, моя Черная звезда, и продолжай сиять так, как умеешь только ты. Иди.

   Я упрямо осталась на месте.

   — Кари, — его голос стал едва слышен, взгляд практически потух, — уходи и не делай глупостей. Ты юная девушка, мир огромен, он у твоих ног и принадлежит тебе, ты забудешь обо мне очень скоро, поверь.

   Секундное молчание, и я все же спросила:

   — А если нет?

   Лицо Араэдена ожесточилось, взгляд сверкнул в темноте, и император произнес привычным мне ледяным тоном:

   — А если нет, нежная моя, то ты будешь принадлежать мне. Вся, без остатка. Все или ничего, Кат, я заберу все, учти это.

   Я учла.

   Учла и приняла к сведению.

   А потому, когда поднявшись на коленях, я потянулась к его губам, это было осознанное решение. Осознанное, обоснованное, и полностью мое.

   — Кари! — протест не был засчитан.

   Я прикоснулась к прохладным губам супруга, обнимая кесаря и пытаясь согреть, согреться, забыться. Забыть о многом, об очень многом. О страхе, о ненависти, о желании победить и надписи «Мир принадлежит мне». Забыть обо всем этом, и заставить себя вспомнить о том поцелуе во дворце Праера, когда от первого прикосновения закружилась голова и мысли унеслись прочь, о чувстве защищенности и уверенности, когда точно знаешь, что Араэден всегда рядом. И если существует любовь, что рождается из страха и ненависти, то моя была именно такой — мрачной как гранитные горы Готмира, несокрушимой как скалы, что способны выдержать даже самую сильную из бурь, и неизменной как сама жизнь, что всегда нуждается в защите. Моей несокрушимой защитой всегда был кесарь. А я, похоже, всегда была его жизнью.

   — Скорее надеждой, — кесарь обнял меня, заглянул в мои глаза и хрипло спросил: — «Любовь, что рождается из страха и ненависти»?

   Судорожно вздохнув, встретила его взгляд и честно ответила:

   — Страх остаться без тебя, ненависть к самой себе за эту слабость.

   Он улыбнулся, с болью которую даже не стал скрывать, а я глядя в его ледяные глаза, призналась в том, в чем не хотелось признаваться даже самой себе:

   — Я не знаю, как жить без тебя, — прошептала, с трудом сдерживая слезы. — Я, несомненно, справлюсь, со всеми и всем, я переживу даже Акъяра и его власть надо мной, кратковременную власть, тут ты прав, ведь я сильнее, и ты научил никогда не сдаваться, но, мой кесарь, проблема в том, что я не хочу жить без тебя. Не хочу. Не хочу просыпаться, и знать, что тебя нет… Не хочу смотреть в небо Сатарэна, и видеть, что даже в нем светят два светила, а я совершенно одна. Ты мне нужен… хотя бы для ненависти.

   Кесарь усмехнулся и хрипло произнес:

   — Оригинальное признание в чувствах, нежная моя.

   — Какие чувства, такое и признание! — парировала я.

   Усмешка стала улыбкой с оттенком горечи.

   Я мрачно добавила:

   — И у меня нет желания спать с Акъяром. Пусть даже временно.

   Кесарь, прекратив улыбаться, вдруг холодно спросил:

   — А со мной?

   Опустив взгляд, я несколько секунд смотрела на его мокрую после моих объятий рубашку, затем посмотрела в глаза супруга и тихо ответила:

   — Я не хочу быть игрушкой. Женой, императрицей, союзником, той кто никогда не предаст и не ударит в спину… скорее кинжал из спины вытащит в очередной раз, но не игрушкой.

   Скривившись, Араэден поинтересовался:

   — Когда ты прекратишь напоминать мне о том злосчастном кинжале, нежная моя?

   — Даже не знаю, мой кесарь, вероятно, когда вы прекратите увлекаться излишней жертвенностью, которая вам в принципе не свойственна по идее!

   Ледяные глаза медленно прищурились.

   Несколько секунд мы пристально смотрели друг на друга.

   — Семейная жизнь предполагает интимные отношения, нежная моя, — вкрадчиво сообщил кесарь.

   — Я не понимаю, — откровенно возмутилась, — это что, краеугольный камень вашего принятия решения «жить или не жить»?

   Глаза сидящего напротив меня мужчины прищурились еще сильнее. Лед, о в них было безумное количество льда, который едва ли когда-то растает в принципе, как мне казалось… но я упустила то мгновение, когда лед превратился в пламя! Рывок и прикосновение к моим губам, не отстраненное и умелое, как было когда-то в Праере, о нет, кесарь отшвырнул прочь весь свой опыт, не лаская расчетливо и взвешенно, а сжигая без жалости, сдержанности и барьеров. Я вскрикнула, инстинктивно дернувшись, и пламя превратилось в яростный огонь, сжигая все на своем пути — мое сопротивление, одежду, холод каменного пола, на котором я оказалась. Оно все еще существовало какой-то краткий миг, а потом исчезло, растворившись в обжигающих поцелуях, сильных прикосновениях, срывающемся дыхании и чувстве собственной хрупкости и слабости в руках кесаря.

   Боль ошеломила, но исчезла почти так же быстро, как и мысли о происходящем. Их не было, мыслей. Не было ничего, кроме тепла обжигающих прикосновений, ощущения его дыхания, оглушенности собственным, срывающимся и хриплым, и поцелуев. Тысячи поцелуев, нежных, страстных, теплых, ласковых и исполненных жажды, таких словно я была воздухом, а он не мог мной надышаться. Безумное нарастающее ощущение своей важности, значимости, нужности… Я еще никогда не ощущала себя ценностью, превосходящие все иные даже не в десятки — в тысячи раз, когда каждый кусочек твоей кожи, твоего тела — дар богов, каждый поцелуй — спасение умирающего, каждый стон – лучшая мелодия в мире. И чувство принадлежности мужчине, заполняющее до невозможности вздохнуть, до тонкой грани между болью и удовольствием, до осознания того, что в этот миг я единое целое с тем, кого ненавидела и боялась всю свою жизнь… Ненавидела и буду ненавидеть всегда, но только не в этот миг, когда между нами не осталось пространства ни для страха, ни для ненависти… между нами не осталось ничего, лишь сорванное дыхание, хриплый рык окончательно утратившего контроль Ледяного Света и мой протестующий стон… я не хотела испытать это снова, слишком сильные ощущения для меня, слишком всепоглощающее удовольствие, слишком четкое осознание — ни с кем и никогда у меня не будет ничего подобного.

   Кесарь навис надо мной, тяжело дыша и с нежной восторженной улыбкой глядя на мое явно раскрасневшееся лицо.

   — Ни с кем и никогда, нежная моя, рад, что ты это понимаешь.

   Я дышала, с трудом фокусируя зрение на окружающей действительности, с трудом приходя в себя, с трудом… переживая собственное поражение.

   Заметно помрачнев, кесарь хрипло произнес:

   — Я бы задал один из самых идиотских мужских вопросов на тему «Тебе не понравилось?», но проблема ведь не в этом, не так ли, любимая моя?

   — Нет, проблема именно в том, что понравилось, — я подняла ладони, коснулась его лица, а затем тихо добавила: — И ты знаешь об этом.

   — О том, что понравилось? — насмешливый вопрос.

   — О том, что в этом проблема, — я грустно улыбнулась мужу и позволила рукам, соскользнув вдоль его тела упасть на что-то мягкое.

   Даже не заметила, в какой момент здесь на полу появилась перина.

   — В тот момент, когда я понял, что хочу быть сверху, — все еще оставаясь и сверху, и надо мной, удерживая свое тело на вытянутых руках, и частично даже во мне, сообщил кесарь.

   Грустно усмехнулся, с болью посмотрел в мои глаза и едва слышно произнес:

   — Но вот я смотрю на тебя, еще несколько секунд назад выгибающуюся от наслаждения в моих объятиях, но удовольствие схлынуло, и в твоем взгляде не любовь и нежность, Кари, в них горечь и сожаление. Нежная моя, лучше бы я сдох!

   Невольно улыбнулась, глядя, как расплавленная лава ничуть не утоленного желания постепенно замерзает в его глазах, и ядовито предложила:

   — Мм, представь, что на твоем месте только что был Акъяр… — Араэден застыл.- Ммм, или Динар.

   Теперь все тело пресветлого напоминало натянутую и напряженную до предела струну, которая окаменела, но напряженность сохранила по полной программе.

   — Так уж и быть, Аршхана на твоем месте я представлю себе сама, — откровенно продолжила издеваться над супругом я.

   И кесарь, осознав это, медленно склонился, перенеся свой вес на локти, прикоснулся к моим губам, и хрипло произнес:

   — Даже не надейся, нежная моя.

   — Даже не надеюсь, — улыбнулась я, чувствуя и его поцелуй, который медленно перерастал из нежного, в откровенно жадный, и силу вернувшегося желания.

   Мое сладкое забытье, в сравнении с которым любой хмель меркнет, а все тело наполняется сладкой, вызывающей ощущение полета истомой. Несмотря ни на что и вопреки всем доводам разума, мне было бесконечно хорошо и тепло и сладко здесь и сейчас, в его объятиях, под ливнем его поцелуев, от прикосновения его рук, от каждого движения… Есть что-то упоительное и правильное в сплетении мужчины и женщины, в единении сладком до стона, в чувстве беззащитности и хрупкости, охватывающем меня в объятиях Араэдена. И выплывать из этого сладкого омута мне не хотелось… наверное, будь я слабее, предпочла бы оставаться в нем всегда.

   — Это одна из причин, по которым светлые воздействуют на своих жен, — Араэден мягко покинул мое тело, лег на бок и прижал к себе, провел пальцами по лицу, губам, с легкой полуулыбкой опустился ниже.

   Я лежала, тяжело дыша, ощущая как все еще кружится голова, как волна тепла отказывается покидать мое тело, и сдерживая желание как кошка потянуться за его ладонью.

   — Не сдерживай, — вдруг тихо попросил кесарь, — каждый твой, пусть даже неосознанный порыв стать ближе — делает меня счастливее настолько, что я едва ли смогу передать это словами.

   По крайней мере, кто-то хотя бы говорить способен сейчас в отличие от меня.

   — С тобой я способен говорить, даже находясь одной ногой в могиле, — усмехнулся Араэден.

   «Или двумя», — пусть и мысленно, но все равно поддела я.

   — Еще и про ядовитый кинжал припомни, — укоризненно посмотрел на меня кесарь.

   Припомнила естественно, мысленно, но все же.

   Говорить не хотелось. Ни говорить, ни думать, ни шевелиться… И я едва ли могла припомнить, когда еще в моей жизни мне было настолько хорошо.

   — Это всегда… так? — откровенно смущаясь, но все же спросила у кесаря.

   — Только если любишь, — отводя влажную прядь с моего лица, тихо сказал он.

   — Искренне сомневаюсь, — скептически сообщила я, припомнив все рассказы об это Лоры.

   Но кесарь усмехнулся, покачал головой и сказал:

   — У меня было много женщин, нежная моя, но одно прикосновение к твоим губам, затмило все, что я испытывал когда-либо.

   А уже следующее прикосновение укутало нас обоих по пояс теплым белым меховым одеялом, и я только тогда поняла, насколько замерзла без объятий пресветлого. Кесарь обнял чуть сильнее, согревая, и вдруг тихо спросил:

   — Почему ты решила, что я убью Грахсовена?

   Вопрос был очень неожиданным.

   Подтянув покрывало так, чтобы прикрыть грудь, я нервно облизнула губы и язвительно поинтересовалась:

   — А в чем конкретно я была не права?

   Взгляд Араэдена стал откровенно осуждающим, и кесарь произнес:

   — Ты знала, что для Мейлины Грахсовен практически как сын, неужели ты действительно думаешь, что она бездействовала бы зная, что ее мальчик умрет?

   Я полежала, пристально глядя на мужа, который после всего этого был уже полноценно-полномасштабно мужем, помолчала, несколько секунд, вспоминая все события того жуткого жертвоприношения, и в итоге спросила:

   — А ты не собирался его убивать?

   — Собирался, — совершенно спокойно, со спокойствием воистину присущим Ледяному Свету ответил кесарь, — но оживить его мне было бы на порядок легче, чем тебя, и Мейлине было известно об этом.

   Глядя в ледяные глаза супруга, мрачно уточнила:

   — Ты издеваешься?

   Легкая улыбка на губах, взгляд, в котором было столько нежности, что у меня перехватывало дыхание и неожиданно насмешливое:

   — Динар — ракард. Для него честь и долг жизни значат гораздо большее, чем ты можешь даже представить. И именно долг заставил его, оставив детей и потомков, упорно продолжать искать путь к тебе. Это был его долг чести, нежная моя. Долг, который не позволял ему жить в той действительности, что стала его реальностью. Если бы ты не вмешалась в ритуал, айсир Грахсовен вернулся бы к жизни на руках Мейлины, не чувствуя себя ни виновным в своей смерти, ни обязанным вопреки всему и всем отыскать тебя среди миров.

   Я почувствовала, как мои глаза наполняются слезами. Судорожно сглотнув, заставила себя прекратить думать о том храме, ржавом мече Мрано в моей груди и боли, ошеломившей, едва я пронзила себя насквозь. К дохлым гоблинам! Я заставила себя забыть о прошлом, потому что сейчас на порядок важнее было настоящее и вопрос, который я не могла не задать:

   — Мой кесарь, и почему ты говоришь мне об этом только сейчас?!

   Выражение лица пресветлого императора практически не изменилось, лишь вновь заледенел взгляд, когда Араэден спокойно ответил:

   — Ты верила в его любовь, я не хотел делать тебе больно, нежная моя.

   Благими намерениями…

   — А что изменилось сейчас? — прямо спросила я.

   Легкая полуулыбка, ледяной взгляд и убийственно спокойное:

   — Я предупредил, Кари. Ты сделала выбор.

   Я отвернулась, кесарь мгновенно прижал к себе, не позволяя забыть ни на мгновение о том, что он рядом, и уже навсегда. Коснулась пальцами его обнявшей мою талию ладони, скользнула пальцами по его руке, венам на ладони, пальцам… Мне оказалось неимоверно сложно это принять, то, что мы теперь вместе, и не как временные союзники, вынужденные супруги или единая команда, а мужчина и женщина… Дохлый гоблин, да я как-то еще себя и женщиной не воспринимала вовсе.

   — Понимаю, что сложно, — он наклонился, прикоснулся губами к моим волосам, мягко переместил поцелуй на висок, и ниже, скользнув по щеке.

   — Ты действительно понимаешь, как сложно быть женщиной? — съязвила я.

   Усмехнулся, нежно поцеловал.

   И я бы таяла в его объятиях, да что там говорить уже один раз растаяла, и даже не раз, но… это пресловутое «но»… у меня было какое-то четкое ощущение, что я перешла на сторону зла.

   — И как? – поинтересовался кесарь.

   — На стороне зла? Удобненько, — призналась я, — матрас хороший… Обстановка правда, пугающая.

   И тихо спросила:

   — Как ты жил здесь?

   Не то чтобы я ожидала ответа, зная кесаря, но он все же ответил и я вздрогнула от его тихого:

   — Как зверь.

   Он помолчал, переплетая наши пальцы, нежно поглаживая, и явно с трудом подбирая слова.

   — С большим трудом, — усмехнулся кесарь.

   Нежно поцеловал, скользнул губами по щеке вниз, остановился, целуя плечо, а затем тихо спросил:

   — Хочешь, я расскажу тебе сказку?

   — Очень хочу, — даже не ответила, скорее попросила я.

   Араэден усмехнулся, вновь прикасаясь губами к моей коже, и начал рассказывать:

   — Давным-давно, примерно тридцать два года по летоисчислению этого мира, на свет родилось чудовище. Плод слабости не сумевшего защитить свою женщину мужчины, и результат насилия того, кто любил причинять боль. Чудовище родилось прежде, чем покинуло тело матери. Оно начало осознавать себя раньше, с трудом сохранив разум среди тысячи чужих наполненных эмоциями ненависти мыслей. О том, что его уничтожат, едва он родится на свет, монстр знал. Знал со всей отчетливостью. Даже знал как.

   Кесарь умолк, его пальцы почти невесомо прикоснулись с к моим, после сжали и Араэден продолжил:

   — До отрубания головы мой номинальный отец не додумался, нежная моя, но все остальное испытал с лихвой.

   — Дилетант! — своеобразным образом попыталась поддержать я супруга.

   — И не говори, — улыбнулся он.

   Некоторое время мы молчали, я молчала даже мысленно, с замиранием сердца ожидая продолжения, но кесарь молчал. Он очень долго молчал, затем продолжил:

   — Чудовища взрослеют быстро, еще быстрее учатся давать отпор. Когда император Эрадараса понял это, монстр был заточен в башню, две стены вокруг нее образовывали три круга защиты, которую, по мнению эларов пересечь не был способен никто. Но чудовище превратило клетку в логово, крайне защищенное, неприступное логово. И выцарапало себе еще семь лет жизни.

   Я судорожно выдохнула. Жалости не было, было четкое понимание – они просто плохо знали кесаря. Они его очень плохо знали. Я бы даже сказала — совсем не знали. Потому что то, что для всех будет глухой стеной, кесарь превратит в ступеньку. Просто очередную ступеньку наверх. И станет еще выше, в то время как его враги останутся на прежнем уровне.

   — Да, — подтвердил Араэден,- ты понимаешь.

   Я понимала… не уверена, что мне было от этого легче, но с другой стороны — кесарем можно было восхищаться. Просто бесконечно восхищаться, четко осознавая — такие как он, не подстраиваются под окружающую действительность, они эту действительность ломают и выстраивают по собственному желанию, и для себя.

   «Мир принадлежит мне!»…

   — Надеюсь, мой кесарь, номинальный отец погиб столь же мучительно, как и фактический, — прошептала я.

   — Мучительнее, — Араэден продолжал нежно целовать мое плечо, — дети более жестоки, любовь моя, и если в сражении с Властителем Ночи мне пришлось именно сражаться, то уничтожение императора Эрадараса являлось чем-то сродни избиению младенца…

   — Ну, если так посмотреть, это фактически была месть младенца, — улыбнулась я.

   — Фактически, — выдохнул кесарь.

   И замолчал.

   — Что было дальше? — тихо спросила, прикоснувшись к его пальцам.

   — Борьба, — ответил вполне ожидаемое Араэден, — за власть, за империю, за народы, что присягнули мне в верности, за единство Эрадараса, на тот момент состоявшего из самостоятельных Великих Дворцов. И неизменное противостояние тех озаренных светом, кто не считал равным себе выродка Властителя Ночи. И Тэнетр воспользовался этим, начав полномасштабное вторжение.

   Гоблины недобитые! В смысле уже добитые, к счастью Арахандара добили, и как же меня это радует. Все остальное, правда, не очень…

   — Рассказать тебе другую сказку, нежная моя? — насмешливо поинтересовался кесарь.

   — Угу, про вождя, очень выносливого, который всех фактически…

   — Спошлишь?

   — Нет, не буду, — я даже натянула покрывало повыше, прикрываясь под взглядом кесаря, в смысле прикрывая грудь, и тут на память пришел ну очень памятный момент, когда кесарь касался обнаженной груди Аршхана…

   — Не смей! — прошипел император.

   — Выглядело очень эротично, — все-таки съязвила я.

   — Едва ли, — не согласился муж.

   — О, поверь, мне со стороны было виднее, — продолжала вредничать я.

   И я даже восстановила в памяти картинку бьющегося в цепях Аршхана и с самым каменным выражением на лице высасывающего из него энергию кесаря…

   — Нежная моя! — очень ласково произнес Араэден.

   Убийственно ласково, тоном который был хорошо знаком не только мне, но и всем айсирам Рассветного мира, это была та ласковость, за которой неизменно следовал удар, но…

   — Эротично! – откровенно обнаглела я.

   И с вызовом посмотрела на кесаря, ожидая санкций. Санкции последовали незамедлительно – рука императора очень плавно переместилась с моей талии, чуть пониже, я бы даже сказала существенно ниже. Но после всего, что между нами уже случилось, это не напугало вообще ничуть.

   — А если бы сжал грудь, было бы прямо как с Аршханом, в смысле — ну очень эротично! – и я мило улыбнулась супругу.

   Кесарь в демонстративной ярости сузил глаза, но после наклонился и поцеловал, так бесконечно нежно, что я сходу поняла – можно наглеть и дальше, и больше, и в целом практически бесконечно уже.

   Но мысли о том, что наглеть можно запредельно, исчезли почти мгновенно, их смыло как пыль с травы теплым летним дождем, их унесло быстрой рекой, и они исчезли где-то там, в океане той нежности, которую могло подарить только настоящее чудовище, самый жестокий из монстров этого мира.

   Удар застиг врасплох нас обоих!

   Я замерла, еще до конца не понимая, что происходит, и широко распахнутыми от потрясения глазами глядя на кесаря, который навис надо мной, удерживая вес собственного тела на вытянутых руках.

   И в этот миг удар нанесли повторно!

   Ощутила его и содрогнувшимся подо мной каменным полом, и увидела трещиной, зазмеившейся по стене башни.

   — Акъяр? — выдохнула встревожено.

   — Или Динар, — хрипло ответил Араэден.

   И посмотрел на меня. Сотня дохлых гоблинов, мне не хотелось, чтобы он останавливался. Не хотелось, чтобы все это прекращалось. Мне слишком хорошо было в этом состоянии безумного омута нежности, что дарил кесарь, чтобы думать о чем-то еще.

   Но реальность, будь она проклята.

   — Что значит «или Динар»? — пытаясь отдышаться, спросила я.

   Он не ответил. Закрыл глаза на миг, пытаясь сдержаться, затем вновь посмотрел на меня и предупредил:

   — Будет больно.

   — А когда оно было легко? – раздраженно спросила я.

   Кесарь посмотрел на меня так, что сходу стало ясно — боль это в принципе последнее, что он хотел бы мне причинить. Но есть наши желания, а есть реальность, и я прямо спросила:

   — Ты еще не забрал у меня защиту этого мира, да? То есть ты все еще смертный?

   Он промолчал.

   Судорожно выдохнув, посмотрела в его нечеловеческие ледяные глаза, и честно призналась:

   — Я могу тебя любить или ненавидеть, но только ты моя каменная стена, и ты же единственная защита.

   Сжал зубы, на скулах дернулись желваки.

   Я подняла руки, прикоснулась к его лицу, и прошептала:

   — Мой кесарь, давай откровенно, тебе в гораздо большей степени подходит роль неубиваемого монстра!

   Усмехнулся, глядя на меня с бесконечной нежностью, наклонился и прикоснулся к моим губам.

   Боль… ну, богинями не рождаются, ими становятся путем страданий и боли, собственно обратный путь перерождения в нормальную императрицу тоже был не прост… И вообще становиться женщиной мне понравилось больше… дохлый гоблин, надеюсь меня впереди не ждет ничего вроде превращения из женщины обратно в девушку?

   — Нежная моя, иногда твои рассуждения ставят меня в тупик, — прошептал кесарь, нежно целуя и пытаясь забрать мою боль.

   — Араэден, будем откровенны, ты вообще меня из тупика всем своим существованием не выпускаешь!- прошипела, стараясь сдержать стон, потому что боль была адской.

   Легкое прикосновение к губам, и он поднялся, попутно преобразуя перину на которой мы предавались не самым целомудренным вещам в кровать, а декор стен, попытался изменить на что-то более приятное, но…

   — Оставь, мне все нравится, — повернувшись на бок и сжавшись, попросила я.

   Он остановился, напряженно и с явной тревогой глядя на меня, я же с некоторым отрешенным интересом наблюдала за тем, как на безупречном теле императора Эрадараса словно из серебряных искорок формируется одежда.

   — Правда, нравится, — попыталась слабо улыбнуться, и мстительно добавила: — К тому же мир давно принадлежит мне, иди и спасай его уже, наконец!

   Араэден укоризненно посмотрел на меня, наклонился, поцеловал, поправил мои волосы, убирая влажные пряди с лица, и исчез в портале, оглянувшись, раз десять напоследок.

   А я осталась дышать, очень маленькими вдохами и очень осторожно, как-то странно, непривычно и в целом некомфортно ощущая свою наготу под одеялом.

   «Мир принадлежит мне».

   Снова, снова и снова…

   Я прочитывала каждую запись, с низу, там, где почерк был еще неуверенным, и до верху, где тот, кого сделали монстром, выводил каждый символ уверенной сильной рукой. И я пыталась думать об этом, а не о Динаре, но мысли вновь и вновь соскальзывали на рыжего полуорка, которого кесарь, так же как и меня, научил никогда не сдаваться. И с одной стороны это было правильно, а с другой… шенге доверял Динару. Я знала это. Папа бы не доверился Адрасу, или любому другому темному, но Динару он доверял. А значит, вероятнее всего Динар знал, что кесарь уязвим в данный момент. Знал и нанес удар.

   И это… с одной стороны было логично и правильно, а с другой…

   «- Утыррка идти к Ледяной свет?

   — Утыррка знать, что Ледяной свет любить умирать, время от времени».

   И последовавший вопрос шенге:

   «Утыррка хотеть, чтобы Ледяной Свет жить?»

   Папа знал.

   Знал о том, что сделал для меня кесарь, вытащив из объятий смерти. Знал о том, что Динар этим воспользуется.

   И, боюсь, в отличие от Динара, папа отчетливо знал, что я не оставлю кесаря умирать. Просто не смогу. Если бы в моей жизни не было шенге, не было той доброты и понимания, которым он научил, я бы… я бы поступила иначе, а так…

   «Я у тебя очень плохая дочь, прости».

   Внезапно поняла, что, обернись я в тот момент — увидела бы его улыбку. Улыбку отца, который понял, что научил дочь поступать правильно.

   «Утыррка слушать свое сердце» — я услышала. И поступила не так как должна была, не так как было бы логично, и не так как политик. Я поступила правильно…

   И вот он печальный итог – лежу голая, пусть даже и под одеялом, в жуткой искореженной башне, исписанной жутким, но очень уверенным почерком, любуюсь основательной трещиной в стене, и понимаю, что так я гораздо счастливее, чем если бы мне пришлось жить с мыслью, что самое страшное зло моего, да и этого мира тоже, умерло здесь в одиночестве, чувствуя себя никому не нужным и решив, что мне без него будет лучше.

   Не будет…

   Сильно сомневаюсь, что с ним все будет просто, легко и в целом замечательно, но без него лучше точно не будет…

   А еще нужно будет как-то не покраснеть окончательно, когда меня увидит шенге, потому что папа он такой, он все сразу поймет, и о способе оживления сильно подозреваю, что так же догадается.

   Я полежала еще несколько секунд, водя пальцем по белоснежной простыни, и позвала:

   «Сатарэн».

   Мир откликнулся привычно возникшим в пространстве сюрреалистичным глазом чудовища, и я попросила:

   «Покажи, что происходит».

   Происходящее отразилось существенным разломом возведенной под базу дворца горы, так что… у меня снова не было озера! Да достали уже!

   Рывком села, просматривая происходящее далее.

   Они ударили разом с трех сторон — Динар и человеческие маги, Акаъяр и Араэн Принц Ночи, к моему искреннему удивлению — местные орки.

   Цель?

   Целью была конкретно логово монстра, в смысле башня кесаря, в которой сейчас пребывала я. Но нападающие едва ли могли об этом знать, и они продолжали крушить МОЙ мир с трех сторон, используя все более и более сильную магию!

   Какого дохлого гоблина они вообще объединились?!

   «Что с дворцом и шенге?» — задала следующий вопрос.

   И не сдержала улыбку — папа держал замок. Держал как мог, он и Рхарге оплетали все стены зелеными побегами отркской защиты, а потому из населяющих Радужный Дворец не пострадал вообще никто. Но и сдаваться тут не думали — спешно выстраивали боевое построение Снежные Братья, рассредоточивались по двору светящиеся серебром военачальники кесаря, через массированный портал перегонял своих воинов мой любимый Алрас, и темные без вопросов группировались в единые войска со светлыми, готовясь вероятно к открытию порталов, к нам летели драконы.

   И даже не будь кесаря, с такой армией, полагаю, мы бы победили. Вопрос лишь в том какой ценой, и сколько осталось бы лежать в крови удобряя окружающую почву собственной же кровью.

   И еще очень тревожил вопрос, что будет, если кесарь появится сейчас? Его появление могло как остановить, так и спровоцировать нападающих, значит опять прольется кровь.

   Это было совершенно не то, чего я желала бы для Сатарэна.

   «Перенеси меня в гардеробную», — попросила, осторожно поднимаясь с кровати.

   Мир осторожным не был вовсе — меня снесло ледяной волной, протащило опять гоблины его ведают где и по каким подводным потокам, но вынесло там, где я и просила.

   Зато теперь можно было не мыться, и оставшуюся на бедрах кровь я лишь досадливо вытерла первым подвернувшимся под руку. Только после позвала рабынь, голосом, потому как магия… она если и была, снова меня не слушалась. Не логичная субстанция, должна признать.

   Прибывшие рабыни обрядили меня за несколько долгих минут, под еще два сокрушительных удара по Радужному Дворцу, который держался, и я была уверена точно — еще долго простоит.

   А потом все стихло.

   Тишина наступила настолько оглушающая, что я мгновенно поняла – там кесарь. Он уже там.

   И закрыв глаза, в момент, когда на меня надевали покров, тихо позвала:

   «Араэден».

   Портал открылся мгновенно, оттуда показалась поданная мне кесарем ладонь…

   Я так часто вкладывала пальцы в его руку, чувствуя себя его супругой, его императрицей, его командой… сейчас же вложила с трепетом, испытывая безумную неловкость после всего, что между нами произошло, и пытаясь перестать об этом думать. Сейчас не было место для отношений между мужчиной и женщиной, мы должны были быть командой, единой политической силой, которая гарантирует и олицетворяет единство этого мира.

   И я уверенно вложила пальцы в ладонь кесаря, он помог мне перейти через портал.

   Миг. И мы на вершине знакомой до боли белоснежной лестницы. Мы на вершине. Там внизу три абсолютно разные армии, решившиеся выступить единым фронтом, и их лидеры — Акъяр принц Ночного Ужаса, и он вновь вызывал лишь ужас, Араэн Принц Ночи — потерявший гораздо больше, чем думает, и Динар. Не тот которым его знала я, другой, старше, злее, ожесточеннее.

   И один крайне забавный факт, который я просто не могла не озвучить:

   — Забавно видеть, что нашими врагами являетесь вы, те кому я спасла жизнь! — громко произнесла я, становясь рядом со своим супругом и повелителем.

   — А я говорил, нежная моя, жалость — всегда плохой вариант.

   «Сказал тот, кому я тоже, между прочим, спасла жизнь», — ехидно подумала я.

   Но взгляд в ледяные кристальные глаза, и я понимаю, что ехидства в наших отношениях будет все меньше, в них неуловимо, но уже очень отчетливо проскальзывало что-то иное… совершенно иное. Порыв ветра взметнул прядь платиновых волос Араэдена, легко коснулся моего покрова, но мы оба едва ли обратили на это внимание. Я стояла и смотрела на своего императора, он на свою императрицу… Мы были как два светила в небе Сатарэна – огромное ослепительно белое, не оставляющее ни тени для сомнений, и теплое, согревающее и дающее жизнь темное — Ледяной Свет и Черная Звезда.

   Я постояла, несколько секунд глядя на кесаря с затаенной улыбкой, общий смысл которой не дошел еще даже до меня, и я боюсь еще долго не дойдет, но… пришло время действовать.

   И отпустив ладонь своего супруга, я придерживая, так и не научилась достойно носить эти хламиды, нужно будет вообще фасон императорского одеяния сменить, я резанула кольцом ладонь, позволяя нескольким каплям крови упасть на лестницу, что мгновенно сократили для меня все полторы тысячи ступеней, всего в пять.

   И вот по ним, вовсе не гордо и величественно, я снизошла к атакующим, свернув четко к оркам. Возглавляющего этих монстров в смеси костяно-кожанно-зубчатых одеяний и украшенных татуировками так, что живого в смысле свободного тела на них не осталось, я уже видела – он учавствовал в переговорах в моей императорской канцелярии, где безбожно пил в компании Тэхарса, гнома Ошрое и моего Эдогара.

   А потому я даже сходу вспомнила имя:

   — Уважаемый Хагартар Жрец Солнечного полумесяца, — да, понимание смысла его имени так и не снизошло до меня, — как это все понимать?!

   И я обвела рукой его готовое к сражению воинство. Воинство восседало на в основном белых массивных испоганенных кожей, бахромой и прочими атртибутами гоблин его ведает какой моды конструкциях, а потому точной классификации не поддавались – то ли смесь лошадей с кем-то, то ли смесь буйволов опять же с кем-то. Если честно — я как-то не очень хотела знать с кем, меня сейчас иное интересовало:

   — Вы договор с драконами подписали?

   Здоровенный орк, который вот точно не ракард, да и строение тела имело существенные отличия от знакомых и любимых мной лестных орков, почесал сильно выпирающий клык, после, концом копья, на котором ветер трепал примотанные к палке привязанные тонкими алыми кусками чьи-то зубы, как-то неуверенно ответил:

   — Ддда…

   И это было именно тем, что мне нужно было услышать.

   — В таком случае, происходящее сейчас является прямым нарушением подписанного вами же договора, потому как Крылатый народ является верным союзником Эрадараса! – отчеканила я, чувствуя как ноет шея, на которую приходился вес не только моих волос при запрокинутой голове, но еще и венца с покровом. Неудобно жуть!

   И неудобно тут стало не только мне — орк явственно замялся.

   — У вас существует военный конфликт с империей Пресветлых? — продолжила я.

   Хагартар Жрец Солнечного полумесяца нехотя прорычал:

   — Нет.

   — Возможно имеются какие-либо претензии, к примеру мы нарушили ваши границы или эллары посягают на ваших женщин?

   В стане орков послышались смешки, и глянув туда, я поняла что среди воинов представителей женского пола не мало, так вот… я бы тоже на них не претендовала на месте пресветлых, так что снова ответ «нет».

   — Таким образом, — вновь продолжая смотреть на жреца, подытожила я, — вы только что осуществили попытку военного вторжения на территорию государства, не имея на то никаких моральных, исторических, экономических или же иных причин. Более того — орки видимо не умеют держать данное слово, раз начали атаку государства, являющегося прямым союзником тех, с кем вы же подписали мирный договор!

   Жрец Солнечного полумесяца открыл было пасть, впечатлив размером выступающих клыков, пасть закрыл и…

   — Мы всегда искренне рады видеть вас в числе наших союзников, уважаемый Хагартар Жрец Солнечного полумесяца, мы искренне чтим традиции и самобытность вашего народа, и я, как дочь вождя племени Лестных орков неизменно всегда буду прислушиваться к вашему ценному мнению, однако сейчас искренне прошу вас прислушаться к голосу разума. Это не ваша битва, это не тот военный конфликт в котором следует проливать кровь ваших воинов, и мы не враги – никогда не были ими, и не будем впредь.

   Несколько секунд Хагартар Жрец Солнечного полумесяца пристально смотрел на меня, а затем совершил всего одно круговое движение собственным копьем — и небеса разверзлись призванным порталом.

   — Я приношу свои извинения, Великая Черная Звезда, — хрипло произнес он.

   — Извинения принимаются с пониманием и благодарностью, — чуть склонила голову я.

   Исход орков был впечатляющим.

   Чем-то мне очень напомнило мою свадьбу — там правда все похуже было, пообреченнее, и в целом у орков масштаб превосходил, но так, в общих чертах.

   И вот когда за последним орком портал закрылся, я повернулась даже не к Араэну Принцу Ночи, я развернулась к Акъяру. И у меня просто зла не хватало!

   Принц Ночного Ужаса выглядел не лучшим образом — вновь все то же изуродованное шрамами лицо, снова тело, чем-то напоминающее искореженное орочье, и взгляд багровых глаз в окружении черной радужки.

   — Я спасла твою жизнь! — у меня дыхания на все то, что желала высказать — не хватало, но я все же вновь придерживая платье, направилась к темному принцу. – Я, наплевав на все предупреждения, на все знания о тебе и твоей семье, наплевав на доводы разума — спасла твою жизнь! И это благодарность?!

   Акъяр, стоявший рядом с Араэном помрачнел сильнее, чем после ухода орков, но ему оставалось лишь отвечать мне — сделать, что-либо в присутствии кесаря он не мог при всем своем желании, так что слова – то единственное, что он мог себе сейчас позволить.

   — Катрин, — глухо произнес он, глядя на меня.

   — Кари Онеиро! — раздраженно поправила я. И укоризненно глядя на принца, тихо добавила: — Мне казалось, пример вашего отца научит хотя бы тебя многому. Пусть не его, — я кивнула в сторону медленно звереющего Араэна, но тебя! Ты же умен, Къяр. Ты достаточно умен, чтобы видя гибель своих братьев сделать верные выводы.

   Темный принц смотрел на меня суженными от ярости глазами. Теплый ветер трепал черные как ночь пряди его волос, а в глазах рушилось что-то, рассыпалось на куски, ранило обломками… не меня – его.

   — Нижний мир принадлежит мне, — еще тише сказала я, — мне! С силой Араэдена, поддержкой самого мира и моими способностями к созиданию…

   — Мне стоит поискать для себя другой мир? – глухо спросил он.

   — Я же говорю — ты умен, — полностью подтвердила его предположение я.

   Судорожный выдох темного принца и хриплое:

   — Что на счет Араэна?

   Даже не взглянув на Принца Ночи, я прямо спросила:

   — Ты действительно считаешь, что меня будет волновать судьба того, кто даже о собственном сыне не спросил ни разу?!

   Быстрый взгляд Къяра на собственного брата и хриплое:

   — Ребенка убил Араэден, Катрин. И Элиэ и ребенка.

   Я лишь изогнула бровь, насмешливо глядя на принца Ночного Ужаса. И под моим насмешливым взглядом его лицо приобрело сначала странное, после абсолютно жесткое выражение лица.

   — Скажи мне Къяр, кому стоит верить больше – тому, кто дал себя убить, лишь бы не навредить любимой девушке и триста лет стремящемуся вернуться домой, потому что переживал за мать и тех, кто был предан ему, или Властителю Ночи, который на твоих глазах добил твоих же братьев, и то же самое собирался сделать с тобой?! Это не говоря уже о планах твоего отца начать новую жизнь в новом мире, полностью уничтожив этот напоследок!

   И тут заговорил Араэн Принц Ночи:

   — Это все ложь!

   — Серьезно? — я все же взглянула на того, кто теперь, после всего, что я знала, был мне просто отвратителен. – Где же сейчас Элиэ, Араэн бывший наследник Ночи? Где та, которую ты трое суток держал рядом, заставляя смотреть на пытки элара исключительно по одной причине — Араэден как и ты знал, на ком замкнут защитный контур.

   И так как мы тут были не одни, а за темными принцами имелось еще и внушительное войско собственно темных, видимо вставших на сторону того, кого считали «наследником», я, повысив голос, сообщила:

   — Араэн Принц Ночи утратил свою темную сущность и свою силу, соответственно, более не может именоваться наследником Тэнетра. Ависей принц Ночного ветра и Анрахар принц Тени, были убиты собственным отцом. Соответственно, по праву старшинства, а так же наличия двух темных сущностей единственным легитимным правителем темных является Адрас принц Мрака и Тени! Таким образом все вы, вставшие на сторону того, что утратил права на престол, соответственно можете быть названы предателями своей родины, своего народа, своей страны! Темные, вы готовы к последствиям такого решения?!

   Блеск портала и рядом со мной вышел Адрас.

   Его взгляд на подданных и еще один портал, за которым виднелись горизонты Тэнетра, и который был последним шансом для предателей одуматься. И Адрас был не один – за его правым плечом реял Мрак, за левым скалилась Тьма. Выбор темных стал очевиден.

   Предпоследним